--------------------
Рэй Брэдбери. Желание. Пер. - А.Новиков.
Ray Bradbury. The Wish.
========================================
HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
--------------------
Шорох снега коснулся холодного окна. Огромный пустой дом заскрипел
под порывом ветра.
- Что? - спросил я.
- Я ничего не говорил. - Чарли Симмонс, сидевший передо мной возле
камина, встряхивал жареную кукурузу в большой металлической миске. - Ни
слова.
- Черт возьми, Чарли, я же слышал...
Замерев, я смотрел, как снег засыпал улицы и далекие поля. Самая
подходящая ночь для привидений, чтобы подкрадываться к окнам и заглядывать
внутрь.
- Тебе померещилось, - сказал Чарли.
Неужели, подумал я. Есть ли голоса у природы? Существует ли язык
ночи, времени и снега? Что происходит, что связывает мрак снаружи и мою
душу здесь?
И снег ли шуршал на улице, или это прошлое, накопленное за долгие
времена, и желания и отчаяния переговариваются на своем языке?
- Боже мой, Чарли, могу поклясться, что только что слышал, как ты
сказал...
- Что сказал?
- Ты сказал: "загадай желание".
- Я так сказал?
Его смех не заставил меня обернуться; я продолжал смотреть на
падающий снег, и я сказал то, что должен был произнести...
- Ты сказал: "Это особенная, прекрасная, странная ночь. Так загадай
лучшее, самое дорогое и странное желание, идущее от самого сердца. И оно
исполнится." Вот что я слышал, а ты сказал.
- Нет. - Я увидел, как его отражение в зеркале покачало головой, -
Но, Том, ты уже полчаса стоишь, загипнотизированный снегопадом. Огонь
гудит в камине. Желания не сбываются, Том. Но... - тут он замолк, но с
удивлением добавил, - черт возьми, ты ведь с_л_ы_ш_а_л что-то? Ладно.
Выпей.
В миске над огнем продолжала потрескивать кукуруза. Он налил мне
вина, к которому я не притронулся. Снег продолжал равномерно падать за
темным окном, невесомый, как дыхание.
- Почему? - спросил я. - Почему такое ж_е_л_а_н_и_е возникло в моей
голове? Если не ты сказал эти слова, то кто?
И в самом деле, подумал я, кто мы такие? Двое писателей, поздно
вечером, одни, мой друг, приглашенный на ночь, два старых приятеля,
привыкшие много разговаривать и болтать о духах, испробовавшие интереса
ради весь этот хлам вроде вертящихся столиков и телепатии, связанные
многолетней дружбой, но всегда полные насмешек, шуток и ленивого
дурачества.
Но то, что сегодня вечером происходит за окном, подумал я, прекращает
наши шутки, гасит улыбки. Снег - ты только посмотри! - хоронит наш смех...
- Почему? - спросил за моей спиной Чарли, потягивая вино и глядя на
красно-зелено-голубое пламя, а теперь устремив взгляд на мой затылок. -
Почему ж_е_л_а_н_и_е именно в такую ночь? Ведь это рождественская ночь,
верно? Через пять минут родится Христос. Он и зима будут властвовать всю
неделю. Эта неделя, эта ночь утверждают, что Земля не погибнет. Зима дошла
до вершины своей власти, и теперь мир движется к свету и весне. Это что-то
особенное. Это невероятно.
- Да, - пробормотал я и подумал о тех древних временах, когда сердца
пещерных людей умирали вместе с приходом осени и уходом солнца, и они
плакали, пока мир замирал в белом оцепенении, а потом в одно прекрасное
утро солнце вставало раньше, и мир был спасен снова, еще ненадолго. - Да.
- Итак, - Чарли прочел мои мысли и отпил немного вина. - Христос был
обещанием весны, не так ли? В середине самой длинной ночи года содрогалось
Время, а Земля вздрагивала и рождала миф. И что провозгласил этот миф? С
Новым годом! Боже мой, ведь первое января - не первый день нового года.
Это день рождения Христа. Его дыхание касается наших ноздрей, обещает
весну, с первой же секунды после полуночи. Вдохни поглубже, Томас!
- Заткнись!
- Почему? Ты снова слышишь голоса? Да!
Я повернулся к окну. Через шестьдесят секунд наступит утро Его
рождения. Какое еще время, пронеслась у меня безумная мысль, может лучше
подойти для того, чтобы загадать желание?
- Том... - Чарли тронул мой локоть. Но я уже от всего отключился.
Неужели это время особое, - подумал я. Неужели святые духи проносятся в
такие снежные ночи, чтобы одаривать нас в эти странные минуты? Если я
тайно загадаю желание, то вдруг эта ночь, странные сны, старые метели
исполнят его?
Я закрыл глаза. Мое горло сжал спазм.
- Не надо, - сказал Чарли.
Но оно уже трепетало на моих губах. Я не мог больше ждать. Сейчас,
сейчас, подумал я, странная звезда горит над Вифлеемом.
- Том, - выдохнул Чарли, - ради всего святого!
Да, подумал я, ради всего святого, и произнес:
- Мое желание в том, чтобы сегодня ночью, на один час...
- Нет! - Чарли ударил меня, чтобы я замолчал.
- ...пожалуйста, пусть мой отец будет жив.
Стенные часы пробили двенадцать раз.
- О, Томас, - простонал Чарли. Его рука упала с моего плеча. - О,
Том.
Снежный заряд ударил в окно, проскрежетал и умчался. Входная дверь
распахнулась настежь. На нас хлынул поток снега.
- Какое печальное желание. И... сейчас оно исполнится.
- Исполнится? - Я резко обернулся и уставился на открытую дверь,
зияющую, как могила.
- Не ходи, Том, - сказал Чарли.
Хлопнула дверь. Я уже бежал по улице; боже мой, как я бежал!
- Том, вернись! - Голос заглох за моей спиной в крутящейся метели. -
Н_е н_а_д_о!
Но в эту первую минуту после полуночи я уже бежал, ничего не
соображая, задыхаясь, приказывая сердцу биться, крови мчаться, ногам
бежать и бежать, и я думал: "ОН! ОН! Я знаю, где он! Если желание сбылось!
Я знаю, где он!"
И во всем засыпанном снегом городе начали бить, бить и звенеть
рождественские колокола. Они окружали меня и мчались за мной, пока я
что-то выкрикивал, спотыкался в снегу и лелеял свое безумное желание.
Дурак, думал я. Он же мертв! Вернись!
Но что, если он будет жив, один лишь час этой ночью, и я не
п_р_и_д_у, чтобы отыскать его?
Я был уже за городом, без пальто и шляпы, но разгоряченный бегом;
соленая маска замерзала на моем лице и хлопьями отлетала прочь при каждом
прыжке по середине пустой дороги, по которой я бежал под веселые
переливающиеся звуки колоколов.
Порыв ветра остановил меня за углом, где меня ждала темная стена.
Кладбище.
Я стоял возле массивных железных ворот, глядя сквозь них невидящими
глазами.
Кладбище напоминало руины древнего форта, взорванного столетия назад,
с монументами, глубоко похороненными под снегом нового ледникового
периода.
Внезапно я осознал, что чудеса невозможны.
Неожиданно ночь превратилась лишь в вино, разговоры и глупое
упрямство, и в мой бег без причины, если не считать моей веры, глубокой
веры в то, что что-то с_л_у_ч_и_л_о_с_ь здесь, в этом снежно-мертвом
мире...
И я был настолько переполнен зрелищем нетронутых могил и снега, на
котором не было ни единого отпечатка ноги, что с радостью утонул бы в нем
и умер сам. Я не мог вернуться в город и увидеть Чарли. Мне стало
казаться, что все это какая-то злая шутка или же результат его дикой
способности угадывать чужие сокровенные желания и играть ими.
Н_е_у_ж_е_л_и он шептал у меня за спиной, давал обещания, подталкивал меня
на это? Боже!
Я прикоснулся к воротам.
Что было здесь? Лишь плоский камень с именем и надписью "Родился в
1888, умер в 1957", надписью, которую было трудно разыскать даже в летний
день, потому что она заросла густой травой и присыпана опавшими листьями.
Я отнял руку от железной калитки и повернулся. И в это же мгновение
судорожно вздохнул. Из горла вырвался крик.
Потому что я почувствовал что-то за оградой, возле будки привратника.
Почудилось ли мне там слабое дыхание? Сдавленный крик?
Или дувший оттуда ветер был чуть теплее?
Я судорожно ухватился за калитку и уставился в темноту перед собой.
Да, вон там! Очень слабый след, словно села птица и пробежала между
врытыми в землю камнями. Еще миг, и я потерял бы его навсегда!
Я завопил, побежал, подпрыгнул.
Никогда за всю свою жизнь я не прыгал так высоко. Я перемахнул через
ограду и упал на другой стороне с криком, вырвавшимся изо рта. Помчался к
будке привратника.
Там в тени, спрятавшись от ветра и прислонившись к стене, стоял
человек с закрытыми глазами и сцепленными на груди руками.
Я посмотрел на него дикими глазами. Рванулся вперед, чтобы
рассмотреть.
Я не знал этого человека.
Он был стар. Очень, очень стар.
Должно быть, от отчаяния, я застонал.
Потому что старик поднял дрожащие веки.
И его глаза, смотрящие на меня, заставили меня крикнуть:
- Отец!
Я потащил его туда, куда падал слабый свет фонаря и ложился
полуночный снег.
А голос Чарли, далеко в заснеженном городе, все умолял: "Нет, не
надо, уходи, беги. Это сон, кошмар. Остановись".
Стоявший передо мной человек не знал меня.
Как птицы, застигнутые порывом ветра, его странные, но знакомые глаза
метались по мне. "Кто это?" - читалось в них.
Затем изо рта его вырвался ответ:
- ...ом! ...ом!
Он не мог выговорить "т".
Но он произнес мое имя.
Словно человек, стоящий на краю обрыва в страхе, что земля может
снова обрушиться и поглотить его, он вздрогнул и ухватился за меня.
- ...ом!
Я крепко сжал его. Он не упадет.
Сцепившись в объятиях и неспособные сделать ни шагу, мы стояли и
медленно раскачивались, двое, ставшие одним, среди бушующей метели.
"Том, о, Том" - снова и снова со стоном произносил он.
Отец, дорогой, думал я, и произносил вслух.
Старик напрягся, потому что за моим плечом он, должно быть, впервые
как следует разглядел могилы, безмолвные поля смерти. Он резко вдохнул,
словно крикнув: "Где мы?"
И хотя лицо его было очень старо, в момент, когда он понял и
вспомнил, его глаза, щеки, рот дрогнули и стали еще старше, говоря "Нет".
Он повернулся ко сне, словно ожидая ответа, какой-то охраны его прав,
защитника, который мог бы сказать "нет" вместе с ним. Но в моих глазах
была холодная правда.
Теперь мы оба посмотрели на неясную дорожку следов, петлявшую среди
могил от того места, где он был похоронен много лет назад.
Нет, нет, нет, нет, н_е_т!
Слова вылетали из его рта.
Но он не мог произнести "н".
И получилось извержение: "...ет ...ет ...ет ...ет!"
Отчаянный, надломленный крик.
И затем еще один вопрос отразился на его лице.
- Я знал это место. Но п_о_ч_е_м_у я здесь?
Он сжал меня руками. Посмотрел на свою впалую грудь.
Бог наградил нас жестокими дарами. Самый жестокий из них - память.
Он вспомнил.
И начал расслабляться. Вспомнил, как трепетало его тело, замерло его
сердце, захлопнулась дверь в вечную ночь.
Он стоял в моих руках очень прямо. В его глазах отражались мелькавшие
в голове мысли. Должно быть, он задал себе самый страшный вопрос:
- К_т_о сделал это со мной?
Он поднял глаза. Его взгляд уперся в меня.
- Ты? - спрашивал он.
Да, подумал я. Я захотел, чтобы ты был жив сегодня ночью.
"Ты!" - закричали его лицо и тело.
И затем, вполголоса, последний вопрос.
- Зачем?
Теперь настала моя очередь замереть в раздумьи.
В самом деле, зачем я это сделал?
Как только могло прийти в мою голову желание этой ужасной,
душераздирающей встречи?
Что следовало бы мне сейчас сделать для этого человека, незнакомца,
этого старого, потрясенного, напуганного ребенка? Зачем я обнадежил его
лишь для того, чтобы послать его обратно в землю, в могилу, к беспробудным
снам?
Приходила ли мне в голову мысль о последствиях? Нет. Голый порыв
вырвал меня из дома и забросил на это поле мертвецов как камень на поляну.
Зачем? Зачем?
Мой отец, этот старик, стоял теперь, дрожа, в снегу, и ждал моего
безжалостного ответа.
Снова став ребенком, я не мог выдавить из себя ни слова. Часть меня
знала ту правду, которую я не мог сказать. Неразговорчивый с ним при
жизни, я стал еще более нем рядом с этой проснувшейся смертью.
Правда металась в моей голове, кричала каждой частицей моей души и
тела, но не могла прорваться к языку и сорваться с него. Мои крики застыли
внутри меня.
Время шло. Этот час скоро пройдет. Я теряю возможность сказать то,
что должно быть сказано, что следовало сказать тогда, когда он был теплый
и ходил по земле много лет назад.
Где-то на другом конце страны колокола пробили половину первого этого
рождественского утра. Снег падал хлопьями на мое лицо вместе со временем и
холодом, холодом и временем.
"Зачем?" - спрашивали глаза моего отца, - "зачем ты привел меня сюда?
"
- Я... - и тут я остановился.
Потому что его рука сжала мою. Его лицо нашло свою собственную
причину.
Это был и его шанс, е_г_о последний час, чтобы сказать то, что он
хотел сказать мне, когда мне было двадцать или четырнадцать, или двадцать
шесть. Неважно, если я онемел. Здесь, среди падающего снега, он мог найти
покой и уйти своим путем.
Его рот приоткрылся. Ему было трудно, мучительно трудно произнести
старые слова. Лишь дух его внутри истлевшей плоти мог агонизировать и
задыхаться. Он прошептал три слова, которые тут же унес ветер.
- Что? - выдавил я.
Он крепко ухватился за меня и попытался удержать свои глаза
открытыми. ему хотелось спать, но сначала его рот открылся и прошептал
снова и снова:
- ...я... лю... яяяя!
Он замолк, задрожал, напрягся и попытался крикнуть снова:
- ...я... блю... тебя!
- Отец! - крикнул я. - Дай мне сказать это _з_а_ т_е_б_я!
Он замер и стал ждать.
- Ты пытался сказать "я... люблю... тебя?"
- Д-а-а-а! - крикнул он. И, наконец, у него очень ясно вырвалось: -
Да! Да!
- Папа, - сказал я, обезумев от счастья, боли и утраты. - Папа,
милый, я люблю _т_е_б_я.
Мы обнялись. И стояли.
Я плакал.
И увидел, как из какого-то невозможного колодца внутри его ужасной
плоти выдавилось несколько слезинок, и, задрожав, заблестели на его веках.
Так был задан последний вопрос и получен последний ответ.
Зачем ты привел меня сюда?
Зачем это желание, этот дар, эта снежная ночь?
Потому что нам надо было сказать, прежде чем двери будут захлопнуты и
навсегда закрыты на замок, то, что мы никак не могли сказать за всю жизнь.
И теперь это было сказано, и мы стояли, держась друг за друга, в этой
глуши, отец и сын, сын и отец, части одного целого, внезапно перемешанные
радостью.
Слеза замерзли на моих щеках.
Мы долго стояли на холодном ветру, заметаемые снегом, пока не
услышали, как пробило двенадцать сорок пять, а мы все стояли в снежной
ночи, не сказав больше ни слова - не нужно было больше ничего говорить -
пока, в конце концов, наш час не кончился.
И над все белым миром пробившие в это рождественское утро колокола
прозвучали в час как сигнал о том, что дар кончился и ускользнул из наших
онемевших рук.
Отец обнял меня.
Замер одинокий удар колокола.
Я почувствовал, что отец шагнул назад, на этот раз легко.
Его пальцы коснулись моей щеки.
Я услышал, как он ушел.
Звук его шагов замер вместе с криком внутри меня.
Я открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как он идет, уже
метрах в ста от меня. Он повернулся и махнул рукой.
Завеса снега скрыла его.
Как смело, подумал я, идешь ты сейчас туда, старина, и без колебаний.
Я зашагал в город.
Я выпил с Чарли, сидя у огня. Он посмотрел на мое лицо и поднял
молчаливый тост за то, что прочел на нем.
Наверху меня ждала постель, похожая на большой белый сугроб.
Снег за моим окном шел на тысячу миль к северу, пять тысяч к западу,
две тысячи к востоку, сотню миль к югу. Он падал везде и на все. Падал и
на две цепочки следов за городом: одна вела в город, другая терялась среди
могил.
Я лежал в снежной постели. Я вспомнил лицо отца в тот момент, когда
он помахал мне, повернулся и ушел.
Это было лицо самого молодого и счастливого человека из всех, что я
видел.
Тут я уснул и перестал плакать.