Книго 

---------------------------------------------------------------
     Л Жданов, перевод
     Текст из 1999 Электронной библиотеки Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------

     Камера  стрекотала как насекомое.  Она  отливала  металлической  синью,
точно большой жирный  жук, в чутких, бережно ощупывающих  руках мужчины. Она
блес­тела в ярком солнечном свете.
     -- Брось, Рикардо, не надо!
     -- Эй, вы там, внизу! -- заорал Рикардо, подойдя к окну.
     -- Рикардо, перестань! Он повернулся к жене:
     -- Ты не мне, ты им  скажи,  чтобы перестали.  Спустись и скажи... Что,
трусишь?
     -- Они никого не  задевают, -- терпеливо произнесла жена. Он отмахнулся
от нее и лег на подоконник, глядя вниз.
     -- Эй, вы! -- крикнул он.
     Человек с черной  камерой мельком взглянул на него, потом  снова  навел
аппарат на даму в белых, как соль, купальных трусиках, белом бюстгальтере  и
зеленой   клет­чатой   косынке.   Она    стояла   прислонившись   плечом   к
по­трескавшейся  штукатурке дома. Позади нее, поднеся руку ко рту,  улыбался
смуглый мальчонка.
     -- Томас! -- крикнул  Рикардо.  Он обратился к жене: -- Господи Иисусе,
там стоит Томас, это мой собственный сын там улыбается.
     Рикардо метнулся к двери.
     -- Не натвори беды! -- взмолилась жена.
     -- Я им голову оторву! -- ответил Рикардо.
     В следующий миг он исчез.
     Внизу   томная  дама  переменила  позу,   теперь   она   опира­лась  на
облупившиеся голубые перила. Рикардо подоспел как раз вовремя.
     -- Это мои перила! -- заявил он.
     Фотограф подбежал к ним.
     -- Нет-нет, не мешайте, мы фотографируем. Все в по­рядке. Сейчас уйдем.
     -- Нет, не в порядке,  -- сказал Рикардо,  сверкая чер­ными глазами. Он
взмахнул морщинистой рукой. -- Она стоит перед моим домом.
     -- Мы снимаем для журнала мод. -- Фотограф улыбался.
     -- Что же мне теперь делать?  -- спросил Рикардо, обра­щаясь к небесам.
-- Прийти в исступление от этой новости?  Плясать наподобие  эпилептического
святого?
     -- Если дело в деньгах, то  вот  вам пять песо, -- с улыб­кой предложил
фотограф.
     Рикардо оттолкнул его руку.
     -- Я  получаю деньги  за работу.  Вы  ничего не  понимаете. Пожалуйста,
уходите. Фотограф оторопел:
     -- Постойте...
     -- Томас, домой!
     -- Но, папа...
     -- Брысь! -- рявкнул Рикардо. Мальчик Исчез.
     -- Никогда еще такого не бывало! -- сказал фотограф.
     -- А давно пора! Кто мы? Трусы? -- Рикардо вопрошал весь мир.
     В   переулке  стала  собираться  толпа.  Люди  тихо  перегова­ривались,
улыбались,  подталкивали друг друга локтем.  Фото­граф  подчеркнуто  вежливо
закрыл камеру.
     -- Ол райт, пойдем на другую улицу. Я  там приметил великолепную стену,
чудесные трещины, отличные глубокие тени. Если мы поднажмем...
     Девушка, которая во время перепалки нервно  мяла в руках косынку, взяла
сумку с гримом и сорвалась с места. Но Рикардо успел коснуться ее руки.
     -- Не поймите меня превратно, -- поспешно прогово­рил он.
     Она остановилась и глянула на него из-под опущенных век.
     -- Я  не  на  вас  сержусь, --  продолжал  он.  -- И не  на вас.  -- Он
повернулся к фотографу.
     -- Так какого же... -- заговорил фотограф. Рикардо махнул рукой:
     --  Вы служите, и  я  служу.  Все мы  люди подневольные.  И  мы  должны
понимать друг  друга.  Но  когда  вы приходите  к моему  дому с  этой  вашей
камерой,  которая словно глаз черного слепня, пониманию  конец.  Я не  хочу,
чтобы вы использовали мой переулок из-за его красивых теней,  мое небо из-за
его солнца, мой дом  из-за этой живописной трещины! Ясно? "Ах  как  красиво!
Прислонись здесь! Стань там! Сядь тут!  Согнись там! Вот так!" Да-да,  я все
слышал! Вы думаете, я дурак? У меня книги есть. Видите вон то окно, наверху?
Мария!
     Из окна высунулась голова его жены.
     -- Покажи им мои книги! -- крикнул он.
     Она недовольно скривилась и  что-то  буркнула  себе под  нос, но затем,
зажмурившись и отвернув лицо, словно речь шла о тухлой рыбе, показала сперва
одну, потом две, потом с полдюжины книг.
     -- И это  не все, у меня  еще  штук двадцать,  не меньше! --  кипятился
Рикардо. -- Вы с человеком разговариваете, не с бараном каким-нибудь!
     -- Все,  все,  -- фотограф торопливо складывал свои при­надлежности, --
уходим. Благодарю за любезность.
     --  Нет, вы  сперва поймите меня,  что  я  хочу  сказать, --  настаивал
Рикардо.  --  Я  не  злой человек.  Но я  тоже  умею  сердиться.  Похож я на
картонные декорации?
     --  Никто никого ни  с кем не сравнивал.  -- Фотограф повесил на  плечо
сумку и зашагал прочь.
     -- Тут через два  квартала есть фотограф, -- продолжал Рикардо, идя  за
ними  следом. -- Так у  него картонные  деко­рации.  Становишься перед ними.
Написано -- "Гранд-отель". Он снимает, и пожалуйста -- как будто вы живете в
Гранд-отеле. Ясно, к  чему  я  клоню? Мой переулок -- это мой переулок,  моя
жизнь  -- моя жизнь, мой  сын -- мой сын, а не картон какой-нибудь. Я видел,
как  вы  распоряжались моим сыном --  стань  так,  повернись  этак! Вам  фон
нужен... Как это там у вас  называется -- характерная деталь? Для красоты, а
впереди хорошенькая дама!
     --  Время,  -- выдохнул фотограф, обливаясь потом.  Его модель семенила
рядом с ним.
     --  Мы  люди  бедные, --  говорил  Рикардо.  -- Краска на наших  дверях
облупилась, наши стены  выцвели  и потрес­кались, из водостока  несет вонью,
улицы вымощены булыж­ником. Но  меня душит гнев,  когда я смотрю, как вы все
это подаете, -- словно я так нарочно  задумал, еще много лет  назад заставил
стену треснуть. Думаете, я знал, что вы при­дете, и сделал краску старой? Мы
вам не  ателье!  Мы люди, и будьте  любезны  относиться к нам  как к  людям.
Теперь вы меня поняли?
     --  Все до последнего слова,  -- не глядя ответил фото­граф и  прибавил
шагу.
     -- А теперь, когда вам известны мои желания и мысли, сделайте одолжение
-- убирайтесь домой! Гоу хоум!
     -- Вы шутник, -- ответил фотограф.
     -- Привет! -- Они  подошли к группе из еще  шести моде­лей и фотографа,
которые  стояли  перед  огромной  каменной  лестницей.  Многослойная,  будто
свадебный торт, она  вела к ослепительно белой городской площади. -- Ну как,
Джо, дело подвигается?
     --  Мы сделали шикарные  снимочки  возле церкви  девы Марии,  там  есть
безносые статуи, блеск! -- отозвался Джо. -- Из-за чего переполох?
     -- Да  вот, Панчо кипятится. Мы прислонились к его дому, а он возьми да
рассыпься.
     -- Меня зовут Рикардо. Мой дом совершенно невредим.
     -- Поработаем здесь, крошка, -- продолжал первый фото­граф. -- Стань  у
входа  в тот магазин.  Какая арка... и  стена!.. Он принялся  колдовать  над
своим аппаратом.
     -- Вот  как!  -- Рикардо ощутил  грозное  спокойствие.  Он выжидательно
смотрел на их приготовления. Когда оста­валось только  щелкнуть, он выскочил
перед камерой, взы­вая к человеку,  стоящему на пороге  магазина: --  Хорхе!
Что ты делаешь?
     -- Стою, -- ответил тот.
     -- Вот именно,  -- сказал  Рикардо.  -- Разве  это не  твоя  дверь?  Ты
разрешаешь им ее использовать?
     -- А мне-то что, -- ответил Хорхе. Рикардо схватил его за руку.
     --  Они  превращают  твою  собственность  в  киноателье.  Тебя  это  не
оскорбляет?
     -- Я об этом не задумывался. -- Хорхе ковырнул нос.
     -- Господи Иисусе, так подумай же, человече!
     -- Я ничего такого не вижу, -- сказал Хорхе.
     -- Неужели я во  всем свете единственный, у кого язык есть?  -- спросил
Рикардо свои ладони. --  И глаза? Или, мо­жет  быть, этот город  -- сплошные
кулисы  и  декорации? Неужели,  кроме  меня,  не  найдется  никого,  кто  бы
вмешался'
     Толпа не  отставала  от  них, по пути  она выросла, и теперь  собралось
изрядно  народу, а со всех  сторон,  привлеченные  могучим  голосом Рикардо,
подходили  еще  люди. Он топал  ногами.  Он  потрясал в воздухе кулаками. Он
плевался. Фотографы и модели боязливо наблюдали за ним.
     --  Так  вам нужен  живописный тип для фона? -- рявкнул он, обращаясь к
фотографам.  -- Я сам стану здесь. Как мне становиться? У стены? Шляпа  так,
ноги так,  мои сандалии -- я их сам пошил -- освещены солнцем так?  Эта дыра
на  рубашке -- сделать ее  побольше?.. Вот так? Готово. Доста­точно  пота  у
меня на лице? Волосы не коротки, добрый господин?
     -- Пожалуйста, стойте себе на здоровье, -- сказал фото­граф.
     -- Я не буду смотреть в объектив, -- заверил его Ри­кардо.
     Фотограф улыбнулся и прицелился камерой.
     -- Чуть влево, крошка. Модель шагнула влево.
     -- Теперь поверни правую ногу. Отлично. Очень хо­рошо. Так держать!
     Модель замерла, приподняв подбородок. Брюки Рикардо съехали вниз.
     -- Господи! -- воскликнул фотограф.
     Девушки  прыснули. Толпа покатилась со  смеху, люди  подталкивали  друг
друга. Рикардо невозмутимо подтянул брюки и прислонился к стене.
     -- Ну как, живописно получилось? -- спросил он.
     -- Господи! -- повторил фотограф.
     -- Пошли на набережную, -- предложил его товарищ.
     -- Пожалуй, я пойду с вами. -- Рикардо улыбнулся.
     -- Силы небесные, что нам делать с этим идиотом? -- прошептал фотограф.
     -- Дай ему денег.
     -- Уже пробовал!
     -- Мало предложил.
     -- Вот что, сбегай за полицейским. Мне это надоело.
     Второй фотограф  убежал. Остальные, нервно куря, смот­рели на  Рикардо.
Подошла собачонка, подняла ногу, и на стене появилось мокрое пятно.
     --  Посмотрите! --  крикнул Рикардо.  -- Какое произведе­ние искусства!
Какой узор! Живее фотографируйте, пока не высохло!
     Фотограф отвернулся и стал смотреть на море.
     В переулке показался его товарищ. Он  бежал, за  ним не спеша шествовал
полицейский.  Пришлось второму  фото­графу обернуться  и поторапливать  его.
Полицейский издали  жестом дал  ему понять, что день  еще  не  кончился, они
успеют своевременно прибыть на место происшествия.
     Наконец он занял позицию за спиной у фотографов.
     -- Ну, что вас тут беспокоит?
     -- Вот этот человек. Нам нужно, чтобы он ушел.
     -- Этот человек? Который прислонился к стене? -- спро­сил сержант.
     --  Нет-нет,  дело  не в  том,  что  он прислонился...  А,  черт! -- не
выдержал фотограф. --  Сейчас  вы  сами  поймете.  Ну-ка, крошка, займи свое
место.
     Девушка  встала в позу,  Рикардо тоже;  на его  губах играла  небрежная
улыбка.
     -- Так держать!
     Девушка замерла.
     Брюки Рикардо скользнули вниз.
     Камера щелкнула.
     -- Ага, -- сказал полицейский.
     -- Вот, доказательство у меня здесь, в камере, если вам понадобится! --
воскликнул фотограф.
     --  Ага,  --  сказал  полицейский,  не сходя  с  места, и  потер  рукой
подбородок. -- Так.
     Он рассматривал место  действия, словно сам был  фото­графом-любителем.
Поглядел на модель, чье  беломрамор­ное лицо вспыхнуло нервным румянцем,  на
булыжники, стену, Рикардо.  Рикардо,  стоя под  голубым  небом,  осве­щенный
ярким солнцем,  величественно попыхивал  сигаре­той,  и  брюки  его занимали
далеко не обычное положение.
     -- Ну, сержант? -- выжидательно произнес фотограф.
     --  А чего вы,  собственно,  от  меня хотите? --  спросил  полицейский,
снимая фуражку и вытирая свой смуглый лоб.
     -- Арестуйте этого человека! За непристойное поведение!
     -- Ага, -- произнес полицейский.
     -- Ну? -- сказал фотограф.
     Публика что-то бормотала. Юные красотки смотрели вдаль на чаек и океан.
     -- Я его знаю, -- заговорил сержант, -- этого человека возле стены. Его
зовут Рикардо Рейес.
     -- Привет, Эстеван!
     -- Привет, Рикардо, -- откликнулся сержант. Они помахали друг другу.
     -- Я не вижу, чтобы он делал что-нибудь, -- сказал сер­жант.
     -- То есть как это? -- вскричал  фотограф. -- Он же го­лый, в  чем мать
родила. Это безнравственно!
     --  Этот  человек ничего безнравственного  не делает.  Стоит, и все, --
возразил  полицейский.  --  Если  бы он  делал  что-нибудь, на  что  глядеть
невыносимо, я бы тотчас  вмешался.  Но ведь он всего-навсего стоит у  стены,
совершенно непо­движно, в этом ничего противозаконного нет.
     -- Он же голый, голый! -- кричал фотограф.
     -- Не понимаю. -- Полицейский удивленно моргал.
     -- Голым ходить не принято -- только и всего!
     --  Голый голому  рознь, --  сказал  сержант. --  Есть  люди  хорошие и
дурные. Трезвые  и  под мухой. Насколько  я вижу, этот  человек  не пьян. Он
пользуется славой доброго семья­нина. Пусть  он голый,  но ведь он не делает
со  своей наготой ничего такого,  что  бы можно  было  назвать преступлением
против общества.
     -- Да кто вы  такой -- уж не брат ли  ему? -- спросил фотограф. --  Или
сообщник? -- Казалось, он  вот-вот со­рвется  с места и  забегает под жгучим
солнцем, кусая, лая,  хрипя. --  Где справедливость?  Что здесь, собственно,
про­исходит? Пойдемте, девочки, найдем другое место!
     -- Франция, -- сказал Рикардо.
     -- Что? -- фотограф круто обернулся.
     -- Я говорю, Франция или Испания, -- объяснил  Ри­кардо. -- Или Швеция.
Я  видел   фотографии  из  Швеции  --  красивые  стены.  Вот  только  трещин
маловато... Извините, что вмешиваюсь в ваши дела.
     --  Ничего,  будут у нас снимки вам назло! -- Фотограф тряхнул камерой,
сжал руку в кулак.
     --  Я от вас не отстану, -- сказал Рикардо. -- Завтра, после­завтра, на
бое  быков,  на базаре, всюду и  везде,  куда бы вы ни  пошли, я тоже пойду,
охотно, без  скандала. Пойду  с достоинством,  чтобы  выполнить свой  прямой
долг.
     Они посмотрели на него и поняли, что так и будет.
     -- Кто вы такой, что вы о себе воображаете? -- закричал фотограф.
     -- Я ждал этого  вопроса, --  сказал  Рикардо.  -- Всмот­ритесь в меня.
Отправляйтесь домой  и поразмышляйте обо мне. Покуда есть такие, как я, хоть
один  на десять тысяч, мир может спать спокойно.  Без  меня  был бы сплошной
хаос.
     --  Спокойной ночи,  няня, --  процедил  фотограф, и вся  свора  девиц,
шляпных коробок, камер  и сумок потянулась в  сторону  набережной. -- Сейчас
перекусим, крошки. После что-нибудь придумаем.
     Рикардо спокойно  проводил  их взглядом. Он стоял все на  том же месте.
Толпа улыбаясь смотрела на него.
     "Теперь, -- подумал Рикардо, -- пойду к своему дому,  на двери которого
стерлась краска там, где я тысячу раз заде­вал ее, входя и выходя,  пойду по
камням, которые я стер ногами за сорок шесть лет хождения, проведу  рукой по
трещине  на  стене  моего дома  --  трещине,  которая  появи­лась  во  время
землетрясения тысяча девятьсот тридцатого года. Как сейчас помню ту ночь, мы
были в  постели, Томас еще не  родился, Мария  и  я  сгорали от любви, и нам
каза­лось, что  наша любовь, такая сильная и жаркая, колышет весь дом, а это
земля колыхалась,  и утром  в  стене  оказалась трещина. И  я  поднимусь  по
лестнице  на  балкон с  затейливой решеткой в доме  моего  отца, он сам  эту
решетку ковал, и я  буду на балконе есть то, что мне приготовила моя жена, и
рядом будут мои  книги.  И мой сын Томас, которого я сотворил из материи  --
чего уж там, из простыней -- вместе с моей славной супругой. Мы будем есть и
разговаривать  --  не  фотографии,  и  не  декорации, и  не  картинки, и  не
рек­визит, а актеры, да-да, совсем неплохие актеры".
     И словно  в ответ  на его последнюю мысль, какой-то  звук дошел  до его
слуха.  Он  как  раз  сосредоточенно,  с  большим  достоинством и изяществом
подтягивал   брюки,   чтобы   за­стегнуть   ремень,   когда   услышал   этот
восхитительный   звук.   Будто   легкие   крылья   плескались   в   воздухе.
Аплодисменты...
     Кучка людей, которая следила  за его исполнением за­ключительной  сцены
перед ленчем, увидела, сколь элегант­но, с истинно джентльменской учтивостью
он подтянул брюки, И аплодисменты рассыпались подобно легкой волне на берегу
моря, что шумело неподалеку.
     Рикардо вскинул руки и улыбнулся всем.
     Поднимаясь к дому, он пожал лапу собачонке, которая окропила стену.
     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Книго
[X]