Эдгар Берроуз. Красный Ястреб


   -----------------------------------------------------------------------
   Edgar Rice Burroughs. The Red Hawk (1925) ("Moon" #3).
   Пер. - С.Тимченко.
   Spellcheck by HarryFan
   -----------------------------------------------------------------------


1. ФЛАГ


   Январское солнце нещадно лило на меня  свои  лучи,  когда  я  остановил
Красную Молнию на вершине покатого холма  и  посмотрел  вниз,  на  богатые
земли,  расстилавшиеся  вокруг   насколько   хватало   взгляда.   В   этом
направлении, в дне езды к западу, находилось великое море - море, которого
никто из нас никогда не видел; море, превратившееся в  легенду  древних  в
течение четырех сотен лет, во время которых лунные люди захватили землю  в
их безумном и кровавом карнавале революции.
   Невдалеке зелень апельсиновых  деревьев  снизу  насмехалась  над  нами,
большие  пространства  были  заняты  орехами,  а  рядом  песчаными  рядами
простирались виноградники, ждущие горячего  солнца  апреля  и  мая,  чтобы
выбросить свои всепожирающие побеги зелени. И с этой расщелины  на  склоне
горы мы смотрели вниз на последнюю цитадель наших врагов.
   Когда древние  обжили  это  место,  оно  должно  было  быть  широким  и
красивым, но за века люди и  стихии  сильно  разрушили  здесь  все.  Дожди
вымыли часть почвы, а калкары проделали здесь большие рвы, препятствуя нам
- их врагам - совершить набег на их оставшиеся земли и сбросить их в море;
на той стороне рвов они построили форты, где всегда  держали  воинов.  Так
было на каждом пути, ведущим в их страну. Ну ладно, пусть получше охраняют
себя!
   После падения моего великого предка Джулиана 9-го  в  2122-м,  в  конце
первого восстания против калкаров, они принялись медленно теснить  нас  по
всему миру. Это происходило больше двухсот лет назад. Сто  лет  назад  они
загнали нас сюда, на расстояние в дне езды от  океана.  Мы  не  знали  еще
этого; но в 2408-м, мой дед Джулиан 18-й почти добрался до моря.
   Он почти добрался туда, когда был замечен  и  за  ним  началась  погоня
почти до вигвамов наших  людей.  Произошла  битва,  и  калкары,  посмевшие
вторгнуться в нашу страну, были уничтожены, но Джулиан 18-й умер от ран  и
не смог ничего рассказать за исключением того,  что  между  нами  и  морем
лежит чудесная страна. До нее не больше, чем день езды. День езды для  нас
означал чуть больше ста миль.
   Мы  -  жители  пустыни.  Наши  стада  пасутся  там,  где  трудно  найти
пропитание, и мы всегда стремимся к цели, которую  наши  предки  поставили
нам триста лет назад - к западному побережью великого моря, куда мы должны
загнать наших поработителей.
   В лесах и горах Аризоны богатые пастбища, но они  находятся  далеко  от
земли калкаров, где последние из племени Ор-тиса  сделали  свой  последний
привал, и мы предпочитаем жить в пустыне рядом с нашими врагами, перегоняя
наши стада на большие расстояния, когда возникает в этом потребность,  чем
остаться на богатой земле, отказываясь от старой борьбы - древней  кровной
мести между племенами Джулиана и Ор-тиса.
   Легкий бриз развевает черную гриву моего жеребца подо мной. Он  шевелит
мою черную гриву, схваченную лишь кожаным пояском, не позволяющим  волосам
попадать  в  глаза.  Он  треплет  края  одеяла  Великого  Вождя,   которое
заправлено под мое седло.
   На двенадцатый день восьмого месяца  прошедшего  года  одеяло  Великого
Вождя прикрывало плечи моего отца, Джулиана  19-го,  от  обжигающих  лучей
летнего солнца пустыни. Я прибыл двадцатого и в двадцатый  день  мой  отец
пал в битве с Ор-тисом в  Великой  Кровавой  мести,  и  я  стал  Верховным
Вождем.
   Окружив меня, пока я смотрел вниз  на  землю  моих  врагов,  сгрудились
пятьдесят вождей из ста кланов, присягнувших на верность племени Джулиана.
Бронзовые и большей частью безбородые.
   Знаки их кланов нарисованы  различными  красками  на  их  лбах,  щеках,
груди. Они  используют  охру,  голубой,  белый  и  багровый  цвета.  Перья
воткнуты в ленту вокруг головы - перья стервятников,  ястреба  и  орла.  У
меня, Джулиана 9-го, всего одно перо. Оно из хвоста краснохвостого ястреба
- кланового знака нашей семьи.
   Мы все выглядели одинаково. Лучше всего я смогу описать Волка и по  его
портрету будет нетрудно представить нас всех. Крепко сложенный мужчина лет
пятидесяти, с ярко-голубыми глазами под прямыми  бровями.  Красивой  формы
голова выдает большой ум. Черты лица - сильные и властные - в определенное
время могут нагнать страх в сердца врагов - и так и происходит, и  скальпы
калкаров, украшающие его церемониальное одело,  тому  свидетельством.  Его
штаны, широкие у пояса, от колен сужаются вниз и сделаны из  шкуры  оленя.
На нем надета рубашка  без  рукавов  из  дубленой  бычьей  шкуры,  шерстью
наружу. У Волка она сделана из шкуры белого оленя.
   Иногда эти рубахи украшены орнаментами из цветных камешков или металла,
пришитого к коже в виде различных  узоров.  С  головной  ленты  Волка  над
правым ухом свисает хвост лесного волка - знак клана его семьи.
   Овальный щит, на котором нарисована голова волка, переброшен через  шею
вождя, закрывая его спину до почек. Это  крепкий,  легкий  щит  -  твердое
дерево покрыто дубленой кожей. Вокруг щита по периметру прикреплены хвосты
волоков. Таким образом каждый мужчина с помощью  женщин  дает  волю  своей
фантазии в украшениях.
   Знаки клана и знаки вождя, тем не менее, священны. Использование знака,
к которому ты не принадлежишь, может повлечь за  собой  смерть.  Я  сказал
"может", потому что у нас  нет  писаных  законов.  У  нас  их  всего  лишь
несколько.
   Калкары постоянно изобретали законы, за что мы их и ненавидим. Мы судим
в каждом случае по мере вины  и  обращаем  большее  внимание  на  то,  что
человек собирался сделать, чем на то, что сделал.
   Волк вооружен, так же как и мы все, легким копьем, около  восьми  футов
длины, ножом и прямым обоюдоострым мечом. Короткий  твердый  лук  висит  в
кожаном футляре у его правого стремени, а колчан со стрелами - у седла.
   Лезвие этого меча, ножа и металл для копья прибыли из далекой местности
под названием Колрадо,  они  сделаны  племенем,  знаменитым  в  закалке  и
обработке металлов. Юта тоже поставляет нам металл, но  он  мягкий,  и  мы
используем его лишь для подков, которые  предохраняют  копыта  лошадей  от
колющего песка и камней нашей твердой и нагой земли.
   Племена Колрадо путешествуют много дней, чтобы достичь  нас,  появляясь
раз в два года. Они проходят нетронутыми сквозь земли многих  племен,  так
как везут то, что больше никого не интересует и в чем  нуждаемся  лишь  мы
для  нашего  бесконечного   крестового   похода   против   калкаров.   Это
единственный договор, который  держит  вместе  все  разбросанные  кланы  и
племена рассыпавшиеся на восток, север и юг. Все они движимы  единственной
целью - скинуть последних калкаров в море.
   От Колрадо мы получаем новости о кланах, находящихся за нами  там,  где
восходит солнце. Далеко-далеко на западе, говорят они - так далеко, что за
свою жизнь человек не сможет добраться туда - лежит другое великое море  и
там, так же как на западном краю мира, калкары оборудовали свое  последнее
прибежище. Весь остальной мир отвоеван людьми нашей крови - Американцами.
   Мы всегда рады, когда приезжают Колрадо, потому что  они  приносят  нам
новости о других людях; и мы рады встретить  людей  Юты,  хотя  они  и  не
совсем дружественные, убивают всех, кто проходит среди нас, в основном  из
страха, что они могут быть шпионами, посланными калкарами.
   От отца к сыну передается, что не всегда было так,  что  когда-то  люди
этого мира безопасно перебирались с места на место, и все  тогда  говорили
на одном и том же языке, но сейчас  -  все  по  другому.  Калкары  посеяли
ненависть и подозрительность среди нас, и сейчас мы  верим  только  членам
нашего клана и племени.
   Колрадо, часто появляющихся у нас, мы можем понять, и они могут  понять
нас по звучанию некоторых слов и, в основном, по жестам, хотя они  говорят
на своем собственном языке, который мы понять  не  можем,  за  исключением
редких отдельных слов, звучащих так же, как наши. Они говорят,  что  когда
последний из калкаров будет сброшен в море, мы должны  жить  в  мире  друг
другом; но, боюсь, такого никогда не произойдет, так как кто  же  проживет
всю жизнь, не преломив копье или не обагрив свой меч кровью  чужака?  Могу
поклясться, что не Волк; и уж тем более - не Красный Ястреб.
   Клянусь Флагом! Я получаю большее удовольствие от встречи с чужаком  на
узкой тропе, чем от встречи  с  другом,  потому  что  не  могу  помериться
копьями с другом. Я чувствую, как ветер  свистит  в  ушах,  когда  Красная
Молния мчит на добычу, и сжимаюсь в седле, дрожа  от  восторга,  когда  мы
схватываемся.
   Я - Красный Ястреб. Мне всего лишь двадцать, но свирепые вожди из сотни
свирепых кланов склоняют головы по моему желанию. Я  Джулиан  -  двадцатый
Джулиан - и с этого года я могу  проследить  линию  моей  семьи  назад  на
пятьсот тридцать четыре года, до Джулиана 1-го, родившегося в 1896-м году.
От отца к сыну изустно дошла до меня история каждого из Джулианов,  и  нет
ни одного грязного пятна на щите ни одного из них в этом длинном  ряду;  и
уж тем более не запятнает этот щит Джулиан 20-й.
   От пяти лет до десяти слово за словом, так же как до меня и мой отец, я
учил деяния моих  предков  и  впитывал  ненависть  к  калкарам  и  племени
Ор-тиса. Это, вместе с верховой ездой, было  моей  школой.  От  десяти  до
пятнадцати я учился владеть копьем, мечом и ножом, и на шестнадцатый  день
рождения имел право поехать с остальными мужчинами - я стал воином.
   Когда я сидел  здесь  в  этот  день,  глядя  вниз  на  землю  проклятых
калкаров, моя память унесла меня в  дни  пятнадцатого  Джулиана,  которого
калкары гнали через пустыню и через эти горы, в долину, всего за сотню лет
до того, как я родился. Я повернулся к Волку и показал  вниз,  на  зеленые
побеги на отдаленных холмах и дальше, где лежал загадочный океан.
   - Сто лет они держат нас здесь, - сказал я. - Это слишком долго.
   - Слишком долго, - согласился Волк.
   - Когда закончится сезон дождей, Красный Ястреб поведет своих  людей  в
землю изобилия.
   Гора вскинул свое копье и яростно потряс им по  направлению  к  долине,
лежащей внизу. Скальп, привязанный  рядом  с  металлическим  наконечником,
развевался на ветру.
   - Когда закончится сезон дождей!  -  закричал  Гора.  Его  дикие  глаза
горели огнем фанатизма.
   - Зеленые побеги покраснеют от их крови! - воскликнул Гремучая Змея.
   - От наших клинков, а не ртов, - сказал я и повернул Красную Молнию  на
восток.
   Койот засмеялся и остальные присоединились к нему, когда мы  спускались
вниз по холму, направляясь к пустыне.
   Вечером следующего дня показались наши вигвамы,  поставленные  рядом  с
желтым потоком реки. Пятью милями  раньше  мы  увидели  несколько  дымков,
поднимающихся с холма  к  северу  от  нас.  Они  сообщали,  что  несколько
всадников прибыло с запада. Они говорили, что наша  стража  не  дремлет  и
все, без сомнения, было нормально.
   По  моему  сигналу  мои  воины  выстроились   в   две   прямые   линии,
пересекающиеся в центре. Через мгновение появился  новый  дымовой  сигнал,
информируя лагерь, что приближаются  друзья,  и  что  наш  сигнал  прочтен
правильно.
   Наконец, с дикой скоростью, вопя и размахивая копьями, мы  подлетели  к
вигвамам. Собаки, дети и рабы на всякий случай спрятались,  собаки  лаяли,
дети и рабы визжали и смеялись. Когда мы соскочили с седел рядом с  нашими
вигвамами, рабы принялись подхватывать узду наших лошадей, собаки завиляли
хвостами, приветствуя нас, а дети налетели на своих отцов, дядь,  братьев,
требуя новостей о поездке или рассказа о  схватке  или  погоне.  Затем  мы
приветствовали наших женщин.
   У меня не было жены, но у меня была мать и две сестры; я  обнаружил  их
ожидающими меня в высшем вигваме, сидящих на низких скамьях, укрытых,  как
и пол, теплыми одеялами, которые  наши  рабы  вязали  из  шерсти  овец.  Я
опустился на колени, взял мать за руку и поцеловал ее, затем  я  поцеловал
ее в губы. Таким же образом я приветствовал сестер, начиная со старшей.
   Это у нас привычка; но, кроме того, это еще и удовольствие, потому  что
мы уважаем и любим наших женщин. Даже если бы это  было  не  так,  мы  все
равно делали бы вид, так как калкары поступают наоборот. Они - грубияны  и
свиньи.
   Мы не позволяли нашим женщинам подавать  голос  в  советах  мужчин,  но
никто больше их  не  влияет  на  наши  советы,  даже  оставаясь  в  других
вигвамах. Необычно было бы увидеть мать среди нас; она не подает голоса  в
совете между сыновьями и отцом, но она делает это через любовь и уважение,
которыми окружена, а не через брань и скандалы.
   Они чудесны - наши женщины. Ради них и ради Флага мы сражаемся по всему
миру более трехсот лет. Это ради них мы пойдем вперед и сбросим  врагов  в
море.
   Пока рабы приготовляли вечернюю еду, я беседовал  со  своей  матерью  и
сестрами. Мои два брата, Стервятник и Дождевое Облако, тоже лежали  у  ног
матери. Стервятнику было восемнадцать, отличный воин, подлинный Джулиан.
   Дождевому Облаку исполнилось  шестнадцать,  и  он  был  самым  красивым
существом, которое я когда-либо видел.  Он  только  что  стал  воином,  но
настолько приятным и достойным любви, что возможность распоряжаться чужими
человеческими жизнями казалась для него неподходящим занятием;  однако  он
был Джулиан, и альтернативы не было.
   Все любили его и уважали, хотя он никогда не отличался особой ловкостью
владения оружием, правда, он владел им не хуже других; его уважали за  то,
что он был смелым, и что он готов был сражаться так же бесстрашно,  как  и
любой из нас, даже если он и не был приспособлен к этому. Я  лично  считал
Дождевое Облако смелее себя самого, потому что знал: он отлично  выполняет
дело, которое ненавидит, в то время как я делаю дело, которое люблю.
   Стервятник напоминал меня внешним видом и любовью к крови, так  что  мы
оставляли Дождевое Облако дома - охранять женщин  и  детей,  что  не  было
презираемым делом, это было самой святой и  почетной  миссией,  и  мы  шли
вперед и воевали, когда было с кем, а когда не было - отправлялись  дальше
и искали схватки. Как часто я высматривал следы у наших безбрежных границ,
выискивая следы чужого всадника, с которым я смогу скрестить свое копье!
   Мы не задавали вопросов и подъезжали достаточно близко,  чтобы  увидеть
знак клана на чужаке и зная, что он из другого племени, если он  стремился
к битве так же, как мы, или пытался  избежать  встречи.  Мы  отъезжали  на
небольшую дистанцию и доставали  копья,  а  затем  каждый  из  нас  громко
выкрикивал свое имя, и с могучим кличем мы мчались навстречу  друг  другу.
Затем один из  нас  продолжал  путешествие  со  свежим  скальпом  и  новой
лошадью, которую он присоединит к своему  стаду,  а  второй  доставался  в
добычу стервятникам и койотам.
   Две или три огромные собаки вошли и легли  рядом,  когда  мы  лежали  и
говорили с матерью и двумя девушками - Наллой и Ниитой. За моей матерью  и
сестрами стояли три девушки-рабыни, готовые выполнить любое их  пожелание,
потому что наши женщины не работали. Они скакали верхом, ходили, плавали и
содержали свои тела крепкими и здоровыми, и они могли сразиться с могучими
воинами, но работа была не для них, так же как и не для нас.
   Мы охотимся, сражаемся и пасем наши стада, и это считается достойным, а
всю остальную работы выполняют рабы. Мы находим их там, куда приходим. Они
были здесь всегда - крепкие, темнокожие люди - вязальщики одеял и  корзин,
горшечники и земледельцы. Мы не обижаем их, и они счастливы.
   Калкары, которые управляли ими до нас, не были такими мягкими к ним. От
отца к сыну передавались истории,  что  больше  ста  лет  калкары  жестоко
относились к ним, и они ненавидели даже память об этом; эти  простые  люди
останутся и будут служить снова своим жестоким  хозяевам,  но  никогда  не
покинут свою землю.
   У нас были странные легенды об отдаленных  временах,  когда  лошади  из
железа скакали по пустыне и тащили за собой вигвамы,  заполненные  людьми;
они пролазили в  дыры  в  горах,  сквозь  которые  эти  железные  чудовища
проделали проходы, и направлялись в зеленые долины близ моря.  В  легендах
говорилось о  людях,  которые  летали  как  птицы  и  так  же  быстро;  но
естественно, мы знаем, что таких вещей никогда не было, и это  всего  лишь
сказки, которые старики и женщины рассказывают детям, чтобы заинтересовать
их. Как бы то ни было - мы любили слушать их.
   Я рассказал моей матери о планах спуститься в  долину  калкаров,  когда
закончится сезон дождей.
   Она какое-то время молчала, прежде чем заговорила.
   - Да, конечно, - сказала она,  -  ты  не  был  бы  Джулианом,  если  бы
отказался от этого. Как  минимум  двадцать  раз  за  сто  лет  наши  воины
спускались вниз в долину калкаров, но их  изгоняли  назад.  Я  хотела  бы,
чтобы ты взял себе  жену  и  оставил  сына,  Джулиана  21-го,  прежде  чем
отправишься в экспедицию, из  которой,  возможно,  не  вернешься.  Подумай
хорошенько,  сын  мой,  прежде  чем  двинуться  вперед.  Год  или  два  не
представляют большой разницы. Но ты ведь Великий Вождь, и тебе  решать,  а
мы можем подождать твоего возвращения и будем молиться, чтобы с тобой  все
обстояло благополучно.
   - Но ты не поняла, матушка, - ответил я. - Я сказал, что мы  собираемся
спуститься в долину калкаров после дождей. Я не сказал, что мы вернемся. Я
не сказал, что ты останешься здесь и будешь ждать нашего  возвращения.  Вы
отправитесь с нами.
   Племя Джулиана отправится в долину калкаров после дождей, и они возьмут
с собой своих женщин, детей, вигвамы и все их имущество: стада и все,  что
можно будет унести - они больше никогда не вернутся жить в пустыню.
   Она не ответила, только задумчиво молчала.
   Наконец пришел мужчина раб, пригласить воинов на ужин. Женщины  и  дети
ели внутри  вигвамов,  а  воины  собирались  за  большим  круглым  столом,
называемым Кругом Совета.
   Этой ночью нас здесь собралась сотня. Факелы в руках рабов  давали  нам
свет. Свет давал и огонь,  на  котором  готовилась  еда  -  внутри  круга,
образованного столом. Остальные продолжали стоять, пока я  не  занял  свое
место, что было сигналом к началу ужина.
   Рабы принесли мясо и овощи - говядину и баранину,  жареную  и  вареную,
картошку, бобы, кукурузу и корзины фиг, сухого  винограда  и  сухих  слив.
Кроме того была оленина, медвежье мясо и рыба.
   За столом было множество разговоров и смеха, громкого  и  раскатистого,
потому что вечерняя еда в лагере -  это  всегда  развлечение.  Мы  скакали
тяжело, много и далеко, мы часто сражались и много времени  проводили  вне
дома. Там у нас почти не было еды и никакого питья,  кроме  воды,  которая
часто была теплой и грязной. Вода большая редкость в нашей стране.
   Мы располагались на длинной скамье, идущей по наружной части  стола,  и
как только я сел, рабы принесли тарелки с мясом, двигаясь  по  внутреннему
кругу стола. Когда они  подходили  к  очередному  воину,  тот  вставал  и,
потянувшись через стол, выбирал кусок мяса большим и указательным  пальцем
и  отрезал  его  своим  острым  ножом.   Рабы   двигались   медленно,   не
останавливаясь. Постоянный блеск  ножей,  движение  и  игра  света,  когда
раскрашенные воины поднимались и нагибались над  столом,  -  огонь  внутри
стола освещал их тела, металлические украшения и перья на головных уборах.
И шум!
   Позади воинов сновали поджарые собаки, ожидая подачек, - огромные дикие
животные тоже кормились  у  нашего  стола.  Они  охраняли  наши  стада  от
койотов, волков, адских  собак  и  львов;  они  были  вполне  в  состоянии
справиться с этой работой.
   Когда воины занялись пережевыванием пищи, шум стих, и по моему  приказу
юноша у моего локтя извлек глубокую ноту из барабана. Мгновенно воцарилась
тишина. И я заговорил:
   - Больше ста лет назад мы были загнаны в жару  этой  дикой  заброшенной
страны, в то время как наши враги заняли цветущий  сад,  их  щеки  обдувал
прохладный ветер с моря. Они жили прекрасно; их  женщины  ели  удивительно
вкусные фрукты, - свежие, прямо с дерева, в то время как  нам  приходилось
удовлетворяться сушеными сморщенными заменителями настоящих плодов.
   Десять рабов делают за них  их  работу,  их  стада  пасутся  на  жирных
пастбищах, и сверкающая вода течет рядом с вигвамами их вождей, в то время
как мы ведем  жалкое  существование  на  сорока  тысячах  квадратных  миль
песчаной, покрытой камнями земли. Но эти вещи мучают душу Красного Ястреба
меньше всего. Вино становится кислым у меня во рту, когда своим внутренним
взором я вижу долины калкаров, и знаю, что там единственное место, где еще
не развевается Флаг.
   Шумное ворчание вырвалось из свирепых глоток.
   - С самой юности я свято хранил единственную мысль  до  того  дня,  как
одеяло Великого Вождя должно было лечь на мои плечи. Этот день пришел, и я
буду ждать до того  дня,  как  дожди  наконец-то  закончатся,  прежде  чем
воплощу свою мысль в жизнь. Двадцать раз в течении ста лет воины  Джулиана
захватывали калкаров и их страну  силой,  но  их  женщины,  дети  и  стада
оставались позади в пустыне - это был главный аргумент для их возвращения.
   - Так больше не будет. В апреле  все  племя  Джулиана  покинет  пустыню
навсегда. С нашими  вигвамами,  женщинами,  со  всем  нашим  имуществом  и
стадами мы снимемся с места и будем жить среди апельсиновых деревьев. И на
этот раз нельзя будет повернуть назад. Я, Красный Ястреб, все сказал.
   Волк вскочил на ноги, его обнаженный клинок сверкнул в свете факела.
   - Флаг! - закричал он.
   Сотня воинов вскочила вслед за ним и сотня  клинков  вскинулась  вверх,
сверкая над нашими головами.
   - Флаг! Флаг!
   Я забрался на стол и поднял кувшин вина вверх.
   - Флаг! - закричал я, и мы сделали по большому глотку.
   Затем появились женщины, моя мать несла Флаг, закрепленный  на  высоком
древке. Она остановилась возле стола, остальные женщины сгрудились  позади
нее. Она развязала веревки и позволила Флагу развернуться в бризе пустыни.
Мы все стали на колени и склонили головы перед выцветшим  куском  материи,
который передавался от отца к сыну через все  страдания,  тяготы  и  кровь
больше пятисот лет с тех пор, как он принес победу Джулиану 1-му  в  давно
забытой войне.
   Это был Флаг, известный среди всех остальных флагов, как  Флаг  Аргона,
хотя его происхождение и значение названия потерялось в закоулках времени.
Его покрывали белые и красные полосы, с голубым  прямоугольником  в  одном
углу, на котором были вышиты белые звезды. Белое пожелтело от возраста,  а
голубое и красное - выцвело; Флаг был оборван по углам и на  нем  остались
коричневые пятна - кровь Джулианов, которые погибли, спасая его,  и  кровь
их врагов. Он наполнил нас священным ужасом, потому что у него была власть
над жизнью и смертью, и он приносил дожди, ветры и  гром.  Вот  почему  мы
склонили головы перед ним.


2. ИСХОД


   Наступил апрель, и с его приходом все кланы прибыли по  моему  приказу.
Пока что существовала небольшая опасность, что  тяжелые  дожди  пройдут  в
долинах побережья. Застрять там на неделю  с  армией  -  это  может  иметь
фатальные последствия, потому  что  грязь  глубока  и  вязка,  кони  будут
спотыкаться, и калкары нападут и уничтожат нас.
   Они сильно превосходили нас числом, поэтому наша  единственная  надежда
заключалась в нашей подвижности. Мы понимали, что сильно ограничиваем  ее,
беря с собой женщин и свои стада; но мы верили,  что  должны  победить,  -
настолько отчаянны будут наши попытки, и единственной альтернативой  нашей
победе может быть смерть - смерть для нас и  худшее  для  наших  женщин  и
детей.
   Кланы собирались два дня, и вот все они собрались  -  около  пятидесяти
тысяч душ; лошади, скот, овцы, которых были тысячи тысяч, ибо на  скот  мы
были богаты. В последние два месяца согласно моим приказаниям всех  свиней
зарезали и закоптили, чтобы они не мешали нам во время длинного  марша  по
пустыне, даже если они и пережили бы его.
   В это время года в пустыне есть вода и немного пищи, но  нам  предстоял
ужасный,  трудный  марш.  Мы  должны   были   потерять   много   скота   -
приблизительно одну десятую часть;  Волк  думал,  что,  может  быть,  даже
пятерых из десяти.
   Мы собирались выступить на следующее утро, за час до  рассвета,  сделав
короткий переход в десять миль к  месту,  где  течет  ручей  в  канале,  и
которым  пользовались  древние.  Странно  видеть  по  всей  пустыне  следы
гигантских работ, которые они  когда-то  здесь  вели.  Через  пятьсот  лет
расположение их  древнего  канала,  с  его  ровными  изгибающимися  боками
кажется странным. Это  довольно  небольшой  канал,  но  здесь  есть  следы
другого, намного более широкого, который мы нашли  случайно.  Он  идет  по
прямой и пересекается снова и снова безо всякого смысла. Он почти  засыпан
движущимися песками или разрушился  дождями  веков.  Только  там,  где  он
укреплен камнем, канал еще держался.
   Какие сложности создавали себе древние с вещами! Сколько времени, людей
и сил было потрачено! И для чего? Они исчезли, и их труды исчезли вместе с
ними.
   Когда мы ехали в первую ночь, Дождевое Облако часто находился рядом  со
мной и как обычно смотрел на звезды.
   - Скоро ты узнаешь все о них, - со смехом сказал я. - Ведь ты постоянно
шпионишь за ними. Расскажи мне их тайны.
   - Я изучаю их, - серьезно ответил он.
   - Только Флаг, разместивший их здесь, чтобы освещать наш путь  в  ночи,
знает их все, - напомнил я ему.
   Он покачал головой.
   - По-моему, они были здесь задолго до того, как появился Флаг.
   - Тихо! - напомнил я ему. - Не говори дурно о Флаге.
   - Я не говорю дурно о нем, - возразил он. - Он всегда будет святым  для
меня. Я верю в него, так же как и ты, и тем не менее я  продолжаю  думать,
что звезды гораздо древнее Флага, и Земля более древняя, чем Флаг.
   - Флаг создал Землю, - напомнил я ему.
   - Тогда где же он пребывал, когда не было Земли? - спросил он.
   Я покачал головой.
   - Эти вопросы не для нас. Достаточно того, что наши отцы рассказали нам
об этом. Почему ты повергаешь их слова сомнению?
   - Я хочу знать правду.
   - И что в этом хорошего? - спросил я.
   На этот раз Дождевое Облако покачал головой.
   - Ничего хорошего нет в незнании, - наконец ответил он. - За  пустыней,
по которой я ехал, я видел холмы. Не знаю, что лежит за  теми  холмами.  Я
хотел бы увидеть. На западе - океан. Возможно,  через  несколько  дней  мы
достигнем его. Я построю каноэ  и  отправлюсь  на  нем  по  океану,  чтобы
увидеть, что лежит дальше.
   - Ты доберешься до края мира и упадешь с него, и это будет  концом  для
тебя и каноэ.
   - Я в этом не уверен, - ответил он. - Ты думаешь, земля плоская?
   - А кто еще так не думает? Разве мы не видим, что она плоская? Посмотри
вокруг - она похожа на большую круглую лепешку.
   - С твердью посредине и водой вокруг нее? - спросил он.
   - Конечно.
   - Тогда что мешает воде стечь с края? - поинтересовался он.
   Я никогда не думал об  этом  и  дал  единственный  ответ,  который  мог
придумать.
   - Ну конечно же, Флаг, - сказал я.
   - Не будь глупцом, мой брат, - сказал Дождевое  Облако.  -  Ты  великий
воин и могучий вождь; ты должен быть умным, а  умный  человек  знает,  что
ничто, даже Флаг, не может удержать воду от того, чтоб не стечь по склону,
если не поставить запруды.
   - Значит, там должна быть запруда, - согласился я. - Здесь должна  быть
земля, которая удерживает воду от того, чтобы стечь с края мира.
   - А что лежит за этой землей?
   - Ничего, - ответил я мягко.
   - Тогда что заставляет  подниматься  холмы?  Что  заставляет  держаться
землю?
   - Они плавают в великом океане, - объяснил я.
   - С холмами вокруг, которые удерживают  воду  от  того,  чтобы  она  не
стекла с края?
   - Думаю, да.
   - А тогда что удерживает океан и эти холмы? - снова спросил он.
   - Не будь глупцом, - сказал ему я. - Вероятно, здесь  должен  быть  еще
один океан, ниже этого.
   - А что удерживает его?
   Я думал, он никогда не остановится. Мне  не  нравится  думать  о  таких
бесполезных вещах. Это пустая трата времени, но сейчас  он  заставил  меня
думать о них. Я видел, что либо  должен  уехать,  либо  удовлетворить  его
любопытство. Мне показалось, что мой дорогой Дождевое Облако смеется  надо
мной, и я напряг свои мысли и действительно  задумался.  После  некоторого
размышления  я  увидел,  насколько  глупы  были  верования,   которых   мы
придерживались.
   - Мы знаем только о земле, которую видим, и про океан, который, как  мы
знаем, существует, потому что другие  видели  его,  -  сказал  я  в  конце
концов. - Эти вещи, о которых мы знаем, составляют Землю. Что держит Землю
мы не знаем, но, без сомнения, она плывет в воздухе  подобно  облакам.  Ты
удовлетворен?
   - Сейчас я скажу тебе, что я думаю, - сказал он. - Я смотрел на Солнце,
Луну и звезды каждую ночь, с тех пор как стал достаточно  взрослым,  чтобы
задумываться. Я видел, как и ты можешь видеть, и как всякий может  увидеть
своими глазами, что  Солнце,  Луна  и  звезды  напоминают  апельсины.  Они
движутся всегда одним и тем же путем по  воздуху,  хотя  не  все  движется
одним и тем же путем. Почему Земля должна быть другой?  И,  скорее  всего,
именно так и есть.  Она  тоже  круглая  и  движется  своим  путем.  И  что
удерживает ее от падения, я не знаю.
   Я громко рассмеялся и подозвал Наллу, нашу сестру, которая ехала рядом.
   - Дождевое Облако думает, что наша Земля круглая как апельсин.
   - Мы упали бы с нее, если бы это было правдой, - сказала она.
   - И вся вода стекла бы с нее, - добавил я.
   - Здесь есть что-то такое, чего я не  понимаю,  -  согласился  Дождевое
Облако, - но я вся равно уверен, что прав. Никто из нас  почти  ничего  не
знает. Налла говорила о воде, которая стечет с  Земли,  если  бы  та  была
круглой. Ты когда-нибудь думал о том, что вся вода, о  которой  мы  знаем,
течет всегда сверху? Как она попадает назад?
   - От дождей и снега, - ответил я быстро.
   - А откуда они приходят?
   - Не знаю.
   - Мы очень многого не знаем, - вздохнул  Дождевое  Облако,  -  и  кроме
того, мы тратим время для размышлений на  битвы.  Я  буду  рад,  когда  ты
загонишь последних из калкаров в море, и тогда  некоторые  из  нас  смогут
мирно сесть и хорошенько подумать.
   - До нас дошло, что древние гордились своими знаниями, но какую  выгоду
это им принесло? Я думаю - мы счастливей. Им приходилось работать всю свою
жизнь, чтобы сделать вещи, которые  они  сделали,  и  узнать  все  знания,
которыми они обладали, и они не могли  есть  больше  или  спать  или  пить
больше, чем мы. Но сейчас они давно исчезли с Земли,  и  все  их  труды  -
вместе с ними, а их знания утеряны.
   - Но и мы когда-нибудь исчезнем, - сказал Дождевое Облако.
   - И мы оставим так много, что это удовлетворит тех, кто придет после, -
ответил я.
   - Возможно, ты прав, Красный Ястреб, - сказал Дождевое Облако, -  но  я
не могу отделаться от желания знать больше, чем знаю сейчас.
   Второй марш тоже происходил ночью и был немного  длиннее,  чем  первый.
Светила яркая Луна, и ночь в пустыне была светлой. Третий марш  был  около
двадцати пяти миль; четвертый  -  короткий,  около  десяти  миль.  Тут  мы
удалились от канала древних и направились  в  юго-западном  направлении  к
каналу, за которым следовали ручьи, позволяющие делать короткие  переходы,
и направились к озеру, которое наши рабы называют Медвежьим.
   Путь был хорошо известен нам, и мы  знали,  что  впереди  у  нас  пятый
изнуряющий марш, самый ужасный, намного более худший, чем  все  остальные.
Он проходил через твердую рваную  почву  пустыни,  и  на  пути  нас  ждали
высокие горы. Сорок пять миль нам придется добираться от одной водяной ямы
до другой.
   Даже для всадников это был бы тяжелый переход, но со скотом  и  овцами,
которых следовало гнать по этой  безводной  пустыне,  это  было  кошмарное
предприятие. Каждое животное, у которого сохранялось достаточно сил, несло
солому, зерно или камыш в сумках, чтобы мы не слишком зависели  от  редкой
пищи пустыни для такого огромного каравана; но воды мы не могли собрать  в
достаточном количестве для скота. Мы везли достаточно воды, чтобы во время
долгих маршей обеспечить водой женщин и детей до  шестнадцати  лет,  а  на
коротких маршах - для кормящих матерей и детей до десяти лет.
   Мы отдыхали целый день до начала пятого перехода  и  выступили  за  три
часа до заката. Из пятидесяти лагерей мы вышли пятьюдесятью  параллельными
группами. Каждый мужчина, женщина и ребенок ехали верхом. Женщины  держали
при себе детей до пяти лет, обычно сидящих на одеяле на крупе  коня  перед
матерью. Остальные ехали в одиночку. Группа воинов и все  женщины  и  дети
двигались перед стадами, которые медленно тянулись  сзади,  каждую  группу
подстраховывал арьергард, и по бокам ехали разведчики.
   Сотня человек на быстрых  лошадях  ехали  во  главе  колонны,  а  ночью
выдвигались несколько дальше,  пока  не  оказывались  вне  зоны  видимости
авангарда. В их обязанности входило достичь нового лагеря раньше остальных
и наполнить водяные бочки, которые рабы готовили в течение двух  последних
месяцев.
   Мы взяли с собой лишь  небольшое  количество  рабов,  только  слуг  для
женщин и тех, кто не пожелал отделяться от своих хозяев, и которые выбрали
путь вместе с нами. Большая часть рабов предпочла остаться в своей стране,
и мы позволили им это,  потому  что  это  сократило  число  ртов,  которые
необходимо было кормить во время долгого  путешествия.  Мы  знали,  что  в
стране калкаров найдем множество рабов и отобьем их у врага.
   Через пять часов мы растянулись в колонну в пять миль  длиной,  и  наши
воины по бокам раздвинулись еще на милю; но мы  могли  не  опасаться  атак
врагов-людей, пустыня была нашей лучшей защитой от них. Только мы,  жители
пустыни, знали пустынные дороги и водяные хранилища, только мы  бесстрашно
выдерживали эту пустоту, жару и ее жестокость.
   Но у нас были другие враги, на нашем долгом марше они постоянно маячили
на флангах, почти окружая наши стада кордоном горящих  глаз  и  сверкающих
клыков - койоты, волки, адские собаки. Они поджидали отбившуюся  овцу  или
корову. Дикий хор воплей, возня и бедное животное буквально раздиралось на
куски. Женщину или ребенка на  лошади  тоже  могла  бы  постичь  такая  же
участь. Даже для одинокого воина они представляли определенную  опасность.
Если бы мерзавцы сознавали свою силу,  они  могли  бы,  как  мне  кажется,
напасть на нас - ведь их было великое множество; их было не меньше тысячи,
следующих за нами на нашем длинном марше.
   Но они страшились нас, потому что мы вели бесконечную войну против  них
в течение сотен  лет,  и  они  впитали  страх  с  молоком  матери.  Только
собравшись в большие стаи и умирая от голода, они атакуют взрослого воина.
Они не давали нам покоя длинными ночами на этом изнуряющем марше, и они не
давали покоя нашим собакам. Койоты и волки легкая добыча для наших  собак,
но адские собаки - вот с кем трудно справиться, и мы больше всего  боялись
их. Наши собаки из пятидесяти кланов, а их собралось больше двух  тысяч  -
работали с неустрашимостью и бесстрашием и не теряли времени.
   В лагере они постоянно дерутся между собой,  но  на  марше  -  никогда.
Дома, в лагере, они частенько устраивают погоню за зайцем, но на марше они
не тратят сил впустую. Собаки каждого клана имеют своего вожака, обычно  -
опытную собаку, принадлежащую вождю собак клана. Стервятник  -  наш  вождь
собак, а его собака, Лонай, вожак. Он работает и ведет свою стаю по одному
лишь слову Стервятника. В его стае около пятидесяти собак,  двадцать  пять
из которых он расставил на равных интервалах вокруг скота, а с  остальными
двадцатью пятью бежал впереди.
   Высокий вой одного из сторожей  -  сигнал  для  атаки,  призывающий  на
помощь Лоная и его стаю. Иногда бывает внезапное нападение койотов, волков
и адских собак одновременно с двух или трех сторон, и тогда  выучка  и  ум
старого Лоная и его стаи приносит свои плоды и полностью  оправдывает  тот
почет и уважение, которыми окружены в нашем  племени  эти  огромные  дикие
животные.
   Резко поворачиваясь два или три раза, Лонай издает серию горлового  воя
и рыка, и внезапно стая разбивается на  два  или  три  отряда,  каждый  из
которых бросается в определенную сторону. Если в каком-то месте их слишком
мало, и безопасность стада под угрозой, они издают  сильный  вой,  который
служит сигналом, что  они  нуждаются  в  помощи  воинов.  Этот  сигнал  не
остается без внимания. В похожих случаях, или на охоте, собаки  из  других
стай приходят на выручку и работают вместе, правда, если одна из  этих  же
самых собак заберется в чужой лагерь через полчаса, ее разорвут на куски.
   Но - хватит об этом, наш длинный мучительный  марш  наконец  подошел  к
концу. Годы раздумий, когда я все это планировал, два  месяца  подготовки,
предшествующие походу,  отличное  состояние  нашего  скота,  тренировки  и
боевой дух моих воинов принесли отличные плоды, и мы прошли, не потеряв ни
одного человека - женщину или ребенка, и потеряв меньше, чем два на  сотню
наших животных. Горы, пересекаемые во время этого  пятого  перехода,  были
самым трудным испытанием, в основном - для скота. Быки падали,  скатываясь
вниз.
   Через два дня отдыха, совершив десятый марш, на двадцатый день мы вышли
к озеру, называемому Медвежьим и  находящимся  в  богатой  горной  стране.
Здесь встречаются олени, дикие козы и дикие овцы, а также зайцы, перепела,
дикие цыплята и прекрасный дикий скот. Легенды наших рабов гласят, что они
происходят от домашнего скота древних.
   В мои планы не входило отдыхать здесь дольше, чем это  было  необходимо
для восстановления сил наших табунов  и  скота.  Наши  лошади  не  слишком
устали, мы их частенько меняли. Фактически воины не ехали на наших  боевых
лошадях всю дорогу. Красная Молния притрусил в последний лагерь толстым  и
отдохнувшим.
   Остаться здесь долго  означало  предупредить  врагов  о  наших  планах,
потому что калкары и их рабы охотились в этих горах, окружавших их  земли.
Если бы одинокий охотник увидел бесконечную череду  Джулианов,  движущихся
на них, он тут же сообразил бы, что мы вскоре будем в их  долине,  и  наша
цель была бы ясна.
   Таким образом, после дня отдыха я посла Волка и тысячу воинов  западнее
главного пути древних, чтобы они делали вид, что мы собираемся  проникнуть
в долину оттуда. Три дня он будет продолжать  фальшивые  атаки,  а  в  это
время я чувствовал, что смогу изгнать всех калкаров из долины,  лежащей  к
юго-западу от Медвежьего озера. Мои наблюдатели были расставлены на каждом
удобном месте, дававшем обзор долин и дорог, между главным путем древних и
тем, по которому  мы  должны  были  спуститься  с  Медвежьего  на  поля  и
виноградники калкаров.
   Третий день был посвящен подготовке. Стрелы были закончены и  отточены.
Мы осмотрели наши сбруи и седла. Мы снова наточили  свои  мечи  и  ножи  и
одели более острые наконечники на копья. Наши женщины  приготовили  боевую
раскраску и сложили наше имущество для  следующего  перехода.  Стада  были
разделены на небольшие компактные группы.
   Всадники приносили мне через определенные промежутки времени  донесения
от наблюдателей с околиц калкарских ферм. Никто из врагов не видел нас, но
они видели Волка и его воинов, и мы получили  обнадеживающие  сообщения  с
каждого поста к югу и западу, что  калкарские  воины  собираются  на  пути
древних.
   В течение третьего дня мы  бесшумно  спустились  вниз  с  гор  и  ночью
отправили авангард из тысячи воинов для  нападения  на  селение  калкаров.
Оставив четыре тысячи воинов, - в основном, молодежь  -  охранять  женщин,
детей,  лошадей  и  скот,  я  повернул  основные  силы  в  северо-западном
направлении, к пути древних. Я стоял во главе двадцати тысяч воинов.
   Наших боевых лошадей мы вели на поводу, пока медленно спускались с гор.
Когда мы были готовы начать путь по двадцатипятимильному переходу по  пути
древних, мы вскочили на лошадей, от которых зависела нынешней ночью судьба
Джулианов. В целом наши лошади  получили  двухнедельный  отдых.  Три  часа
достаточно легкой езды - и мы окажемся на флангах наших врагов.
   Гора, смелый и опытный воин, был оставлен мною охранять женщин, детей и
скот. Гремучая Змея, вместе с пятью  тысячами  воинов,  пошел  западнее  и
через пятнадцать миль повернул, чтобы иметь возможность напасть  с  фронта
на врагов, в то время как я нападу  сзади,  и  калкары  окажутся  зажатыми
между нами, отрезанные от источников продовольствия и подкреплений.
   С Волком, горами и пустыней с одной стороны и Гремучей  Змеей  и  мной,
блокирующими им южный и юго-восточный отход,  калкары,  по  моему  мнению,
находились в безнадежном положении.
   Ближе к полуночи я приказал остановиться, ожидая донесений разведчиков,
которых выслал ранее. Вскоре они не замедлили появиться. Я узнал, что огни
лагеря калкаров  виднеются  менее,  чем  в  миле  впереди.  Я  дал  сигнал
приготовиться.
   Медленно огромная масса  воинов  двинулась  вперед.  Дорога  спускалась
вниз,  в  небольшую  долину,  и  затем  поднималась  вверх,  на  небольшое
возвышение, где через несколько минут я остановил Красную Молнию.
   Передо мной расстилалась широкая долина, купающаяся в мягком  лунном  и
звездном свете. Темные массы внизу я принял за апельсиновые деревья,  даже
если бы не слышал сладкий запах их цветов, который густо  висел  в  ночном
воздухе.  Ниже  к  северо-западу  огромное  пространство  было   заполнено
умирающими кострами лагеря.
   Я наполнил легкие прохладным сладостным  воздухом;  я  чувствовал,  что
весь дрожу; волна возбуждения прокатилась по  телу;  Красная  Молния  подо
мной тоже дрожал. Почти через  четыреста  лет  Джулиан  стоит  наконец  на
пороге, чтобы получить полный реванш!


3. АРМАГЕДДОН


   Очень тихо мы спустились вниз в апельсиновую рощу, все  ближе  и  ближе
подкрадываясь к спящим врагам. Где-то западнее нас, ниже серебристой Луны,
Гремучая Змея бесшумно пробирался вперед, чтобы нанести удар. Скоро тишина
ночи будет разбита ударами его боевых барабанов и отчаянными  криками  его
дикой орды. По этому сигналу Волк  пошлет  своих  воинов  вниз  с  гор,  а
Красный Ястреб, ударив снизу, от апельсиновых деревьев, вонзит свой клык и
коготь в плоть ненавистных калкаров, в то время как Гремучая Змея подобьет
их колени.
   В тишине мы ждали сигнала от Гремучей Змеи. Тысяча лучников вынули свои
луки и достали стрелы из колчанов; мечи  были  приготовлены,  их  рукоятки
удобно легли в руки; руки сжимали древко копья, чтобы быть увереннее. Ночь
медленно приближалась к рассвету.
   Успех моего плана зависел от внезапности атаки, пока враг спит. Я знал,
что Гремучая Змея не подведет меня, но, видимо, что-то  задержало  его.  Я
дал сигнал тихо приближаться. Словно тени мы двинулись сквозь апельсиновые
деревья и выстроились во фронт в  две  мили  длиной,  с  тысячей  лучников
впереди. За ними строй за строем стояли копейщики и мечники.
   Медленно мы продвигались вперед к спящему лагерю. Насколько же глупы  и
ленивы  калкары,  если  они  не  выставили  даже  часовых!  Без  сомнения,
множество часовых было выставлено против Волка. Если они видели врага,  то
готовились  отразить  его  атаку,  но  у  них   не   хватило   воображения
представить, что их могут обойти.
   Только пустыня и огромное количество  калкаров  спасли  их  от  полного
уничтожения в течение последних ста лет.
   Ближе, чем в миле, мы  видели  отдельные  всплески  умирающих  угольков
ближайших костров, и тут  внезапно  с  востока  через  долину  загрохотали
гулкие удары отдаленных боевых барабанов. Мгновение тишина еще длилась,  а
затем была нарушена боевым кличем моих  людей.  По  моему  сигналу  боевые
барабаны разорвали окружающую нас тишину.
   Это был сигнал к атаке. Из двадцати тысяч диких глоток вырвались жуткие
боевые  кличи,  двадцать  тысяч  стремян  звякнули  и  восемьдесят   тысяч
подкованных копыт заставили землю задрожать, когда они загрохотали вниз на
растерянного врага, а с высоты пришел ответ барабанов  Волка  и  отчаянные
крики его разрисованной орды.
   Наступил рассвет, когда мы достигли лагеря. Наши  лучники,  управляющие
лошадьми с помощью колен и поворотами тела, вклинились в  ряды  ничего  не
понимающих калкаров,  превращая  их  раскрашенную  массу  в  проклинающую,
вопящую толпу, которая разлеталась только для того, чтобы быть  втоптанной
в землю ногами наших лошадей.
   За лучниками двинулись копейщики и мечники, добивая тех, кто остался  в
живых. Слева от нас раздался шум атаки  Гремучей  Змеи,  и  где-то  совсем
далеко и выше нас звуки битвы возвещали, что Волк тоже напал на врага.
   Впереди я видел вигвамы калкарских вождей, и  именно  туда  я  направил
Красную Молнию. Там находятся представители дома  Ор-тисов,  и  там  будет
центр битвы.
   Впереди калкары сформировали нечто, напоминающее боевые порядки,  чтобы
отогнать нас. Они сильные люди и отчаянные бойцы, но  я  видел,  что  наша
внезапная атака совершенно подорвала их веру в свои  силы.  Они  отступали
перед нами, прежде чем их вожди успевали организовать их для  отпора;  они
снова и снова перестраивались и напирали на нас.
   Теперь  мы  продвигались  медленнее,  битва  постепенно  переходила   в
одиночные поединки; враги сталкивались с нами,  но  это  не  останавливало
нас. Их силы были настолько велики, что будь они даже безоружными, было бы
трудно пробиться лошадьми через их массу.
   В дальнем конце фронтальной линии они седлали лошадей и  вскакивали  на
них, чего они не успели сделать во время нашей первой внезапной атаки.  Мы
отрезали фланги, где они держали лошадей  и  гнали  перепуганных  животных
впереди нас, чтобы увеличить  панику  в  рядах  врагов.  Повсюду  метались
лошади, лошади калкаров и наши, чьи всадники пали в битве.
   Шум стоял ужасающий. Крики раненых  и  стоны  умирающих  смешивались  с
воплями  перепуганных  животных,  с  дикими,  яростными  боевыми   кличами
обезумевших от битвы мужчин, и все это сверху покрывалось глухим  грохотом
боевых барабанов. Позади нас развевался Флаг, - не  Флаг  Аргон  -  а  его
дубликат, и здесь были барабаны и масса пленников.
   Флаг и барабаны двигались вперед по мере  того,  как  продвигались  мы.
Рядом был клановый флаг моей семьи с Красным Ястребом на нем и рядом - еще
барабаны. На поле битвы развевалось более сотни  флагов  кланов,  барабаны
неутомимо нагоняли неуверенность и панику на врагов.
   Всадники наконец объединились, а лишенные коней спрятались  за  них,  и
вот вождь калкаров на громадной лошади предстал передо  мной.  Мой  клинок
обагрился их кровью. Я  давно  уже  упустил  свое  копье,  потому  что  мы
сражались слишком близко для его эффективного использования, но у  калкара
было копье. Между нами было небольшое пространство.  Внезапно  он  сжался,
пришпорил своего коня и помчался на меня.
   Он был большим мужчиной, как и большинство калкаров, они росли  пятьсот
лет только для этого, так что многие из них были ростом  в  семь  футов  и
выше. Он  выглядел  очень  диким,  с  черными  бакенбардами  и  маленькими
налитыми кровью глазами.
   На нем был боевой шлем, защищающий его голову от ударов мечом;  доспехи
из железа закрывали его  грудь  от  уколов  меча,  копья  или  стрел.  Мы,
Джулианы, или Американцы, брезговали такой защитой, больше рассчитывая  на
свой опыт и ловкость и не мучая  наших  лошадей  весом  такого  количества
металла.
   Мой легкий щит был в  моей  левой  руке,  а  в  правой  руке  я  держал
обоюдоострый клинок. Давление моих  колен,  поворот  тела  и  одно  слово,
которое я шепнул на  ухо  Красной  Молнии,  оказалось  достаточным,  чтобы
Красная Молния повиновался мне, даже когда поводья были опущены.
   Этот  тип  налетел  на  меня  с  громким   воем,   и   Красная   Молния
приостановился, чтобы встретить его. Наконечник копья был направлен  точно
в мою грудь, а у меня был только меч для защиты, и мне нужно  было  что-то
предпринимать, даже если калкар был с тяжелым копьем, и оно было  в  руках
большого человека на тяжелом коне.
   В этом было основное различие. Могу сказать вам по собственному  опыту.
Вес, идущий за копьем, очень много значит,  когда  решается  успех  битвы.
Тяжелое копье может быть отбито легким мечом, но не так быстро, как легкое
копье; и наконечник копья должен находиться в трех футах от  тебя,  прежде
чем клинок нанесет парирующий удар - всего в трех футах, и  клинок  должен
двигаться со скоростью бегущей лошади.
   Вы понимаете, что удар должен быть достаточно быстрым и сильным,  чтобы
отклонить копье хотя бы на несколько дюймов, прежде  чем  оно  вопьется  в
вашу плоть.
   Я обычно исполняю это с тяжелой отмашкой вниз и  вперед,  но  при  этом
всегда существует опасность задеть голову лошади, разве что  вы  поднялись
на стременах и выдвинулись вперед,  прежде  чем  выполнить  его,  и  таким
образом вы отмахиваете далеко перед мордой лошади.
   Это лучшее для того, чтобы парировать удар в пах или живот, но этот тип
целился в мою грудь, и мне пришлось бы отбить копье слишком далеко,  чтобы
добиться успеха. И поэтому я сменил тактику.
   Левой рукой я дернул Красную Молнию за гриву и в  то  мгновение,  когда
калкар ожидал увидеть, как его наконечник прошьет мою грудь, я пригнулся в
седле и лежал, прижавшись к боку Красной Молнии, пока калкар и  его  копье
бесцельно пролетели над пустым седлом. Пустым, но только на мгновение.
   Вскочив, я развернул Красную Молнию и напал на  калкара  сзади,  потому
что   сражающаяся   масса,   заставила   его   остановиться.   Он    начал
поворачиваться, чтобы нанести удар снова, но когда он повернулся, мой  меч
перерубил его стальной шлем, загоняя куски железа в голову и  в  мозг.  Но
тип, стоящий на земле, внезапно нанес удар, пока я  еще  не  опомнился  от
схватки с всадником-калкаром, и я успел только парировать его щитом, но  в
результате его копье пронзило мою правую руку у плеча  -  легкая  рана,  и
хотя она сильно болела, это не уменьшило  силу  ответного  удара,  который
прошел через его грудную клетку и раскрыл грудь до сердца.
   Я снова направил коня в  направлении  вигвамов  Ор-тиса,  над  которыми
реяли красные флаги  калкаров,  и  вокруг  которых  собрался  цвет  войска
калкаров; они были слишком скучены для эффективной защиты, потому  что  мы
окружали их с трех сторон, запаковывая плотно, как икру в животе лосося.
   Они нанесли ответный удар и отбросили нас немного назад за счет  своего
количества. Мы бросились на них в  свою  очередь,  и  они  были  вынуждены
отдать пространство, которое отвоевали. Временами сила наших атак  швыряла
их в сторону, когда в другой точке их воины  врезались  в  тело  нападавши
кланов. Так что здесь и там  наши  действия  отрезали  часть  врагов,  или
несколько наших воинов поглощались  кипящей  ордой  калкаров.  Когда  день
разгорелся во всю силу, огромное пространство было покрыто  раздробленными
отрядами воинов  калкаров  и  Джулиана,  движущихся  вперед  и  назад  над
окровавленными останками, и  железные  копыта  лошадей  одинаково  топтали
трупы друзей и врагов в этом кровавом болоте.
   Наступали и временные затишья  в  битве,  когда,  словно  по  обоюдному
согласию,  обе  стороны  затихали  на  какое-то  время  для  того,   чтобы
отдохнуть, и снова сражаться изо всех сил. Мы  зачастую  сидели  стремя  в
стремя с врагом, наши грудные клетки вздымались  от  нехватки  воздуха,  а
наши лошади стояли и дрожали с поникшими головами.
   Никогда раньше я  не  мог  представить  предел  выдержки,  до  которого
человек может дойти, не сломавшись, и я видел, что многие сломались в  тот
день, большинство - калкары, потому что мы были сильны и смелы все  время.
Только очень молодые и очень старые из нас отступали, но их было не так уж
и много, а калкары ломались сотнями в жуткой жаре дня. Много раз за  день,
встречаясь лицом к лицу с врагом, я видел, как меч выпадает из его усталых
пальцев, и его тело корчится в седле и сползает  под  безжалостные  копыта
лошадей еще до того, как я успевал нанести ему удар.
   Ближе к вечеру, в течение затишья в битве, я сидел и  смотрел  на  хаос
битвы на поле. Красный от собственной крови  из  нескольких  ран  и  крови
друзей  и  врагов.  Красная  Молния  и  я  стояли  посредине   всей   этой
неразберихи. Вигвамы Ор-тисов лежали южнее нас - мы прошли полпути до  них
- но они казались отдаленными на сотни лет  после  стольких  часов  битвы.
Несколько воинов Волка находились рядом со мной, демонстрируя  как  далеко
продвинулся этот старый седой вождь с рассвета. Наконец под маской крови я
увидел горящие глаза Волка, всего лишь в двадцати футах.
   - Волк! - крикнул я. Он обернулся и, узнав меня, улыбнулся.
   - Красный Ястреб действительно красный, - проревел он, - но  когти  еще
не расцеплены.
   - А клыки Волка еще не затупились, - ответил я.
   Огромный калкар,  сжавшийся  словно  побитая  собака,  сидел  на  своей
усталой лошади между нами. При наших словах он поднял голову.
   - Ты - Красный Ястреб? - спросил он.
   - Я - Красный Ястреб, - ответил я.
   - Я искал тебя больше двух часов, - сказал он.
   - Я был неподалеку калкар, - сказал я ему. - Чего ты хочешь от Красного
Ястреба?
   - Я привез слово от Ор-тиса, Джемадара.
   - И какое же слово хочет сказать Ор-тис Джулиану? - потребовал я.
   - Джемадар предлагает тебе мир, - сказал он.
   Я улыбнулся.
   - Единственный мир, который может быть между нами, - сказал  я,  -  это
мир, который я предложу ему, когда он придет и встретится со мной в битве.
Ничего больше Ор-тис не может предложить Джулиану.
   - Он остановит битву, пока ты и он обсудите условия мира,  -  настаивал
калкар. -  Он  остановит  это  кровавое  побоище,  которое  уничтожит  как
калкаров, так и янков.  -  Он  использовал  старинное  выражение,  которое
калкары  использовали  века  как  оскорбление,  но  которое  мы  носили  с
гордостью, хотя это само понятие утеряно  для  нас,  и  его  происхождение
утеряно в тьме веков.
   - Возвращайся к своему Джемадару, - сказал я, - и скажи  ему,  что  мир
недостаточно широк, чтобы вынести калкаров и янков,  Ор-тиса  и  Джулиана;
калкары  должны  перебить  нас  до  последнего  человека  или  сами  будут
перебиты.
   Он направил свою лошадь  по  направлению  к  вигваму  Ор-тиса,  и  Волк
приказал своим воинам,  чтобы  они  пропустили  его.  Как  только  он  был
поглощен плотно упакованными рядами своих людей, калкар напал на одного из
наших сзади, и битва разгорелась с новой яростью.
   Как много людей пало,  невозможно  даже  представить;  трупы  воинов  и
лошадей громоздились так высоко, что всадникам приходилось карабкаться  по
ним и перебираться через них. Иногда барьеры были в  рост  человека  между
мной и ближайшим врагом, так что я заставлял  Красную  Молнию  карабкаться
через кровавые останки в поисках нового мяса для своего  клинка.  Медленно
наползла ночь, люди не могли отличить друга от врага, и я  приказал  своим
соплеменникам передать всем, что мы не уйдем с поля этой ночью,  оставаясь
здесь до первых лучей рассвета,  который  позволит  отличить  калкаров  от
янков.
   И снова вигвамы Ор-итиса оказались севернее меня. Я обошел их полностью
в течении этого длинного дня, продвинувшись вперед всего на двести  ярдов;
но я знал, что враг слабее нас, и они не захватят даже на несколько  часов
то, что мы отвоевали за день. Мы устали,  но  не  были  измучены,  и  наши
боевые кони после ночного отдыха будут хороши для следующего дня, даже без
пищи.
   Когда тьма  укрыла  нас  своим  покрывалом,  я  принялся  перестраивать
раздробленные кланы, выстраивая их мощным кольцо вокруг позиций  калкаров.
Иногда мы находили среди  нас  одинокого  калкара,  отрезанного  от  своих
соплеменников; но они не представляли для нас опасности, и они падали там,
где стояли. Мы отошли на небольшое расстояние - около  двадцати  ярдов  от
калкаров. Здесь мы слезли с коней и сняли седла на несколько минут,  чтобы
дать отдых и охладить спины нашим  лошадям  и  перевязать  раненых,  даруя
успокоение тем, кто все равно скоро  умер  бы  в  агонии.  Эту  услугу  мы
предоставляли как другу, так и врагу.
   Всю ночь мы слышали постоянное движение лошадей и людей среди  калкаров
и решили, что они перестраиваются для утренней атаки. Совершенно внезапно,
безо всякого предупреждения, мы увидели черную массу, движущуюся  на  нас.
Это были калкары - весь отряд - и они скакали на нас, не  быстро,  зажатые
со всех сторон, но неотвратимо,  ошеломляюще,  словно  огромная  медленная
река людей и лошадей.
   Они налетели  и  пошли  через  нас,  увлекая  за  собой.  Первая  линия
разбилась кровавой волной и откатилась назад.  Задние  поехали  по  трупам
павших. Мы бились, пока наши уставшие руки могли поднять  меч  на  уровень
плеча. Калкары падали и визжа умирали; но они не могли  остановиться,  они
не могли повернуть назад, потому что огромная  движущаяся  масса  за  ними
толкала их вперед; они даже не могли повернуть вправо или влево,  ведь  мы
сжимали их по флангам; и  они  не  могли  двигаться  быстрее,  потому  что
впереди были мы.
   Закрученный этим безостановочным движением, я  был  подхвачен  им.  Оно
закружило меня. Оно прижало мои руки. Оно давило  мои  ноги.  Оно  вырвало
клинок  из  моих  рук.  Временами,  когда  масса  впереди   на   мгновение
останавливалась, и до того момента, как масса позади  принималась  толкать
вперед, в центре  возникало  такое  давление,  что  кони  поднимались  над
землей. Затем те, кто были сзади,  оказывались  на  спинах  тех,  кто  был
впереди, чтобы позднее оказаться на земле. Следующие ряды двигались сквозь
эти дергающиеся тела, создающие помеху для прокладывающих  путь,  и  поток
приостанавливался, а затем снова тек между  сверкающими  берегами  клинков
Джулиана, рубящими, неутомимо рубящими текущий поток калкаров.
   Я никогда не видел ничего подобного, и даже луна не освещала эту ночь -
люди не помнили подобного избиения. Тысячи за тысячами  калкары  гибли  на
краю этого потока, медленно прокладывающего себе путь  между  мечами  моих
раскрашенных воинов, которые наскакивали на живую массу пока  их  руки  не
потеряли чувствительность и не повисли от усталости. И тогда они дали путь
бесконечным тысячам, давящим сзади.
   Даже тогда я был бессилен вырваться из этого  безумного,  нескончаемого
потока, который увлекал меня к югу, вниз, в расширяющуюся долину.  Калкары
вокруг меня, казалось, не понимали,  что  я  враг,  или  обратили  на  это
внимание, но слишком велико было их желание сбежать. Наконец  мы  миновали
места, где происходили самые жаркие вчерашние  схватки,  землю  больше  не
покрывали трупы, и скорость движения увеличилась. После этого массы воинов
рассыпались вправо и влево, давая возможность для индивидуальных действий,
хотя и не давая мне возможности выскользнуть из потока.
   Когда я все же решил попытаться выскользнуть, на меня впервые  обратили
внимание,  на  мое  единственное  красное  перо  и  остальные  вещи,   так
отличающиеся от экипировки калкаров.
   - Янк! - крикнул кто-то рядом со мной, а другой выхватил свой клинок  и
бросился на меня; но я защитился от удара  своим  щитом  и  выхватил  нож,
жалкое оружие перед мечником.
   - Остановитесь! - крикнул командный голос позади. - Это тот,  кого  они
называют Красным Ястребом, их вождь. Схватите  его  живым  и  доставьте  к
Джемадару.
   Я попытался пробиться сквозь их линии, но они сомкнулись  передо  мной,
и, хотя я использовал нож против нескольких из них и довольно  эффективно,
они победили меня числом, и затем один из них, должно быть, ударил меня по
голове рукояткой своего меча, потому что все внезапно стало  черным,  и  я
помнил только, как валюсь из седла.


4. СТОЛИЦА


   Когда я снова пришел в сознание, опять была ночь. Я лежал на  земле,  а
надо мной сияли звезды. На  мгновение  я  почувствовал  состояние  полного
блаженства, но по мере того, как мои усталые нервы очнулись, они  сообщили
мне о боли и страданиях от моих многочисленных  ран;  кроме  того,  голова
просто раскалывалась. Я попытался поднять руку и обнаружил, что  мои  руки
связаны.  Я  чувствовал  какой-то  твердый  сгусток  на  голове,   видимо,
образованный засохшей кровью, - без сомнения, от удара, оглушившего меня.
   Попытавшись пошевелиться я обнаружил,  что  могу  несколько  расслабить
свои затекшие мускулы, и одновременно - что мои лодыжки  связаны  так  же,
как и руки, но мне удалось перевернуться  и  поднять  голову  немного  над
землей. Я увидел,  что  окружен  спящими  калкарами,  мы  лежим  в  пустой
впадине, окруженной холмами. Огней  не  было,  и,  судя  по  этому  факту,
пустоте и неудобствам лагеря, я понял, что это  просто  короткий  отдых  в
попытке спрятаться от преследующего врага.
   Я попытался заснуть, но смог спать только урывками и  наконец  услышал,
как вокруг меня ходят люди. Скоро они появились и разбудили воинов, спящих
возле меня. Вскоре после этого путы сняли, ко мне подвели Красную Молнию и
помогли мне сесть на него. Тут же после этого мы продолжили  марш.  Взгляд
на звезды сказал мне, что мы движемся  на  запад.  Наш  путь  лежал  через
холмы; часто они были крутыми и неудобными, потому  что  мы  ехали  не  по
проложенному пути, - калкары стремились уйти редко посещаемыми дорогами.
   Я мог только догадываться об их количестве, но было ясно, что  это  уже
не огромная орда, которая стояла на пути древних на поле битвы. Или же они
разделились на мелкие отряды или огромное количество их было  перебито,  я
не мог решить; но их потери  были  огромными,  в  этом  я  был  совершенно
уверен.
   Мы путешествовали весь день, останавливаясь только на  короткое  время,
когда находили воду для лошадей и людей. Мне не давали ни еды ни воды,  да
я и не просил об этом. Я предпочел бы умереть, чем просить услугу у одного
из Ор-тисов.  Фактически  я  весь  этот  день  молчал,  да  калкары  и  не
обращались ко мне.
   Я увидел больше  калкаров  за  последние  два  дня,  чем  за  всю  свою
предыдущую жизнь, и сейчас постепенно начал привыкать к их облику. Их рост
колебался от шести  до  восьми  футов,  большинство  из  них  было  где-то
посредине  между  этими  размерами.  Многие  из  них  были  бородатыми,  а
некоторые брили волосы на лице. Множество носили волосы только на  верхней
губе.
   Здесь было великое множество полукровок, результат сотен  лет  смешений
между  настоящими  лунными  людьми  и   женщинами   земли,   которых   они
использовали как своих рабынь, когда захватили наш мир.  Среди  них  можно
было иногда увидеть человека, который мог сойти за Янка, во всяком  случае
- по внешнему облику; но доминировали низменные, свирепые и  грубые  черты
калкаров.
   Они были одеты в белые рубахи и  брюки  из  хлопка,  изготовленного  их
рабами, и длинные, шерстяные плащи, изготовленные  теми  же  старательными
руками. Их женщины помогали в этой работе, так же как в работах на  полях,
потому что для калкаров женщины не больше, чем рабы, за  исключением  тех,
кто принадлежат к семье Джемадара и его дворян. Их плащи были красными,  с
воротниками  различных  цветов,  с   капюшонами   или   иными   приметами,
демонстрирующими их ранг.
   Их оружие было похоже на наше,  только  тяжелее.  Они  довольно  слабые
конники. Это, я  думаю,  потому,  что  они  ездят  на  лошадях  только  по
необходимости, в то время как мы - из любви к этому искусству.
   Этой же ночью, после наступления тьмы,  мы  прибыли  в  большой  лагерь
калкаров. Это был один из лагерей древних - первый, который  я  когда-либо
видел.  Он,  видимо,  занимал  огромное  пространство,  и   некоторые   из
величественных каменных  вигвамов  еще  сохранились.  Именно  в  них  жили
калкары или в  грязных  землянках,  вырытых  вокруг.  В  некоторых  местах
калкары поставили небольшие  вигвамы  из  материалов,  которые  собрали  в
руинах лагеря древних, но как  правило  они  удовлетворялись  хижинами  из
грязи или полуразрушенными, никогда не чинившимися сооружениями древних.
   Лагерь находился в сорока пяти - пятидесяти  милях  к  западу  от  поля
битвы среди прекрасных холмов и богатых  садов  на  берегах  чего-то,  что
когда-то было могучей рекой, настолько глубоко она прорыла путь в земле за
прошедшие века [лагерь, описанный  здесь,  вероятно,  относится  к  городу
Пасадена (прим. авт.)].
   Меня ввели в землянку, где рабыня дала мне  пищу  и  воду.  Здесь  было
шумно. Сквозь крики снаружи я слышал разговоры,  когда  калкары  подходили
ближе. Так я узнал, что их поражение было  полным,  и  они  разбегались  к
побережью и их главному лагерю, называемому Столица, который, как  сказала
мне женщина-рабыня, лежал в нескольких милях к  юго-западу.  Она  сказала,
что это чудесный лагерь, с вигвамами настолько высоко поднявшимися в небо,
что часто Луна задевала за крыши, путешествуя по небу.
   Мне развязали руки, но ноги оставили связанными, а  снаружи,  у  двери,
дежурили два калкара, чтобы я не смог сбежать. Я попросил  женщину  рабыню
принести мне немного теплой воды, промыть раны, и она все приготовила  для
меня. Но она сделала не только это, добрая  душа  осмотрела  мои  раны,  и
после того, как они  были  промыты,  положила  лечебные  травы,  прекрасно
подействовавшие на них, и перевязала их, как смогла.
   Я  почувствовал  себя  немного  лучше  и,  получив  пищу  и  воду,  был
совершенно счастлив, так как не сомневался, что мои  люди  после  ста  лет
наконец двинулись к западному побережью.  Эта  первая  победа  была  более
великой, чем я смел надеяться. Если я  смогу  бежать  и  присоединиться  к
своим людям, я чувствовал, что смогу довести их  до  океана  без  труда  и
остановок, пока калкары деморализованы поражением.
   Пока я размышлял над этим, вождь калкаров вошел  в  землянку.  У  двери
воины, которые следовали за ним, остановились.
   - Пошли! - приказал калкар, показывая, что я должен встать.
   Я показал на свои связанные лодыжки.
   - Снимите с него путы! - приказал он женщине-рабыне.
   Когда меня освободили, я поднялся  и  последовал  за  калкаром  наружу.
Здесь охрана окружила меня, и мы пошли по улицам  с  огромными  деревьями,
которых  я  никогда  раньше  не  видел,  к  Вигваму  древних,  -  частично
разрушенному зданию удивительной высоты. Он был освещен изнутри множеством
факелов, а у входа стояли рабы и держали еще факелы.
   Меня провели в обширную палату, которая, должно быть, была  прекрасной,
когда древние покинули ее, хотя я увидел, что  в  некоторых  местах  крыша
вигвама провалилась, а  стены  потрескались.  Множество  высоких  калкаров
собрались в дальнем конце комнаты, а на платформе  на  огромной  скамье  -
скамье с высокой спинкой и подлокотниками - сидел один из  них.  Оно  было
достаточно велико для одного человека.  Это  то,  что  мы  называем  малой
скамьей.
   Калкары называют это стулом; но именно это, как я узнал,  они  называют
троном, потому что это малая скамья, на которой сидит правитель.  Тогда  я
этого не знал.
   Меня подвели к этому человеку. У него было тонкое лицо и длинный тонкий
нос, жестокие губы и  злые  глаза.  Он  мог  сойти  в  любой  компании  за
стопроцентного янка. Мой сопровождающий заставил меня  остановиться  перед
ним.
   - Это он, Джемадар, - сказал вождь, приведший меня.
   - Кто ты? - спросил Джемадар, адресуясь ко мне.
   Его тон мне не понравился. Он был неприязненным и  диктаторским.  Я  не
привык слышать подобное даже от противников, потому  что  у  Джулиана  нет
повелителей. Я посмотрел на него как на мокрицу. И промолчал.
   Он раздраженно повторил вопрос. Я  повернулся  к  калкару,  стоящему  у
моего локтя.
   - Скажи этому человеку, что он обращается к Джулиану, - сказал я,  -  и
что мне не нравятся его манеры. Попроси его перейти  на  более  сдержанный
тон, если он хочет получить какой-нибудь ответ.
   Глаза Джемадара налились кровью. Он наполовину поднялся со своей  малой
скамьи.
   - Джулиан! - воскликнул он. - Вы все Джулианы - но ты - именно Джулиан.
Ты -  Великий  Вождь  Джулианов.  Скажи  мне,  -  его  тон  стал  внезапно
спокойным, почти мягким, -  разве  не  правда,  что  ты  Джулиан,  Красный
Ястреб, которые повел орды пустыни на нас?
   - Я - Джулиан 20-й, Красный Ястреб, - ответил я. - А ты кто?
   - Я Ор-тис, Джемадар.
   - Много времени прошло с тех пор, как встречались Ор-тис и  Джулиан,  -
сказал я.
   - Тем не менее, они всегда встречались как враги, -  ответил  он.  -  Я
послал к тебе людей предложить мир и дружбу. Пятьсот лет мы  бесполезно  и
бессмысленно сражались, потому что наши предки ненавидели друг друга. Ты -
двадцатый Джулиан, я - шестнадцатый Ор-тис.  Мы  никогда  не  видели  друг
друга, но мы должны быть врагами. Какая глупость!
   - Не может быть дружбы между Джулианом и Ор-тисом, - холодно ответил я.
   - Но пока может наступить мир, а дружба придет позже, может быть,  даже
после нашей с тобой смерти. Здесь хватит места - в  этой  великой  богатой
стране - для всех. Отправляйся назад, к  своим  людям.  Я  пошлю  с  тобой
эскорт и богатые подарки. Скажи им, что калкары  разделять  эту  страну  с
янками. Ты будешь править одной половиной, а я буду править  другой.  Если
сила одного из нас уменьшится, то второй придет ему на  помощь  со  своими
людьми  и  лошадьми.  Мы  можем  жить  в   мире,   и   наши   люди   будут
благоденствовать. Что ты скажешь?
   - Я послал тебе свой ответ вчера, -  сказал  я  ему.  -  Он  тот  же  и
сегодня: единственный мир, который может существовать между мной и  тобой,
- мир смерти. Здесь не может быть другого правителя для этой страны, и это
будет  Джулиан  -  если  не  сейчас,  то  в  следующем  поколении.   Места
недостаточно для калкаров и янков. Триста лет мы теснили вас к морю. Вчера
мы начали наш последний поход, который не прекратится, пока  последний  из
вас не будет выброшен из мира,  который  вы  уничтожили.  Вот  мой  ответ,
калкар.
   Он покраснел, а затем побледнел.
   - Ты не подозреваешь о наших силах, - сказал он после секундной  паузы.
- Вчера ты застал нас врасплох, но даже тогда ты не победил нас.  Ты  даже
не знаешь, как протекала битва. Ты не знаешь, что после того, как  ты  был
захвачен в плен, мои силы повернули на твои ослабленные войска и  отогнали
их назад, к подножию гор. Ты не знаешь, что сейчас они просят  мира.  Если
ты хочешь спасти их жизни, так же  как  и  свою,  то  согласишься  на  мое
предложение.
   - Нет, мне это не известно, как и тебе, - ответил я с улыбкой, -  но  я
уверен, что ты лжешь. Это всегда был клановый признак Ор-тисов.
   - Уведите его! - загремел Джемадар. - Пошлите сообщение  его  людям.  Я
предлагаю им  мир  на  таких  условиях:  они  могут  получить  всю  страну
восточнее прямой линии, прочерченной путем древних  от  юга  до  моря;  мы
займем западную  территорию.  Если  они  согласятся,  я  отошлю  назад  их
великого вождя. Если они откажутся, он отправится к мяснику и напомни  им,
что это не первый Джулиан, которого Ор-тис отошлет  к  мяснику.  Если  они
согласятся, то больше не будет войн между нашими людьми.
   Они отвели меня назад, в землянку старой рабыни,  и  там  я  отоспался,
пока рано утром меня не разбудил громкий шум снаружи. Мужчины  выкрикивали
команды и проклятия, снуя туда-сюда. Слышался стук лошадиных копыт,  крики
и грохот боевых барабанов. Даже на далеком расстоянии  я  слышал  знакомый
гул, и моя кровь потекла быстрее в ответ. Это был боевой клич моих  людей,
и ему вторили гулкие удары барабанов.
   - Они идут! -  сказал  я  вслух,  обращаясь  к  старой  женщине-рабыне,
занятой делами. Она обернулась ко мне.
   - Пусть они придут, - сказала она. - Они не могут быть  хуже,  чем  те,
другие, пришло  время  менять  хозяев.  Давно  уже  не  выполняется  закон
древних, который гласил, что нельзя быть недобрым к нам. Перед  ними  были
другие древние, а перед ними еще одни.  Всегда  они  приходят  из  дальних
мест, правят  нами  и  уходят  своим  путем,  сменяя  других.  Только  мы,
остающиеся, не меняемся.
   Подобно  койоту,  оленю  и  горному  льву  мы  были  здесь  всегда.  Мы
принадлежим к этой земле, мы - земля,  и  когда  последние  из  правителей
уйдут, мы все равно будем здесь -  как  было  вначале  -  неизменные.  Они
приходят и смешивают свою кровь с  нашей.  Но  через  несколько  поколений
последние следы их исчезают, поглощаемые медленным  и  неизменным  потоком
нашей крови. Ты можешь придти и уйти, не оставляя следов; но  после  того,
как ты будешь забыт, мы все равно будем здесь.
   Я слушал ее с удивлением, потому  что  я  никогда  не  слышал  от  раба
подобных слов, и я  хотел  бы  поподробнее  расспросить  ее.  Ее  странные
рассуждения заинтересовали меня. Но  калкары  ворвались  в  землянку.  Они
поспешно вбежали и так же поспешно исчезли, забирая меня с собой. Мои руки
были снова  связаны,  и  меня  бросили  на  спину  Красной  Молнии.  Через
мгновение нас поглотил поток всадников, текущий на юго-запад.
   Меньше чем через два  часа  мы  достигли  величайшего  лагеря,  который
когда-либо видел человек. Мы ехали по нему, милю  за  милей;  наша  группа
уменьшилась,   остались   только   воины,   охраняющие   меня.   Остальные
остановились у начала лагеря, чтобы приготовиться к бою с моими людьми; и,
когда мы скакали по этим странным дорогам  лагеря  древних,  мы  проезжали
многие  тысячи  калкаров,  движущихся  навстречу  нам,  готовясь  защищать
Столицу.
   Мы  проезжали  пустые  пространства,  окруженные  садами,  как  было  в
привычках древних, и внутри разросшиеся сорняки покрывали  древние  руины.
Кое-где  полуобвалившаяся  стена  торчала  из   руин,   или   какая-нибудь
конструкция стояла  целой  и  невредимой,  несмотря  на  рухнувшие  пол  и
потолок.  По  мере  продвижения  мы  все  чаще  встречали  подобные  дома,
построенные из странных, похожих на камень материалов, секрет которых  был
утерян вместе с древними.
   Здесь могучие вигвамы могучих людей  стали  больше.  Некоторые  останки
показывали, что они дотягивались своими головами до  неба.  И  было  легко
поверить, что Луна может зацепиться за  них.  Многие  из  них  были  очень
красивы, с огромными узорами, и многие  из  них  сохранили  крыши  и  полы
нетронутыми. Сейчас в них обитали калкары. Дома возвышались вдоль  дороги,
словно  стены  высоких  горных  каньонов;  их  стены  светились   тысячами
отверстий.
   Путь между домами был забит грязью и мусором. В местах, куда  доставали
дожди, они вымыли чистую каменную кладку древних, но везде лежали  вековые
отбросы, поднимаясь выше уровня нижних  отверстий  в  Вигвамах  во  многих
местах, и усеивали полы домов.
   Кусты, дикий виноград и плющ росли по стенам и  заполняли  каждую  пядь
земли, где не потревоженную ногами обитателей. Разнообразная  вонь  висела
над дорогой, и даже мой тренированный нос был травмирован этими  миазмами.
Коренастые женщины калкаров, с их  грязными  отпрысками,  высовывались  из
отверстий над дорогой и при виде меня начинали орать дикие непристойности.
   Когда я смотрел на эти огромные вигвамы, тянущиеся  милю  за  милей  во
всех направлениях и представлял, скольких невероятных  усилий,  времени  и
ресурсов потребовалось древним, чтобы построить их,  а  затем  смотрел  на
грязную орду, пользующуюся их плодами, которые они унаследовали, мой разум
был подавлен мыслями о бренности человеческих усилий.  Как  долго  и  чего
стоило древним внести последние изменения в их могучую цивилизацию! А  все
для чего?
   Как долго и что стоит нам выбить их остатки из рук захватчиков!  И  для
чего? На это не было ответа - я знал только, что мы  должны  продолжать  и
продолжать, и поколения вслед за нами будут продолжать то, что  было  выше
нашего понимания - древнее проклятие, видимо, лежало на наших предках.
   Тут я подумал о женщине-рабыне и ее  рассуждениях.  Ее  люди  останутся
неизменными, как холмы, ничего не требуя, ничего не желая, за исключением,
может быть, одной вещи, которую мы все страстно желаем - удовлетворения. И
когда придет конец, какой бы он ни был, мир уйдет для них, как и для  нас,
потому что в конце нет ничего.
   Мой охранник повернул к высокой арке входа в огромное здание. С  пятого
из грациозных этажей опускались могучие колонны  из  полированного  камня,
богато разукрашенные. Вершины колонн были  украшены  резьбой,  красками  и
золотом. Помещение было наполнено лошадьми, привязанными в длинные  линии,
которые занимали почти всю длину комнаты от колонны до  колонны.  С  одной
стороны каменные ступеньки вели наверх.
   После того, как мы спешились, я был отведен вверх по ступенькам.  Здесь
было множество калкаров, снующих в разные стороны. Мы миновали их, и  меня
провели через длинный ряд полированного камня, в котором отверстия с обеих
сторон вели в другие помещения.
   Сквозь одно из таких отверстий мы вошли в большую  палату,  и  здесь  я
снова увидел Ор-тиса, которого  видел  ночью.  Он  стоял  перед  одним  из
отверстий и смотрел на дорогу внизу, разговаривая с несколькими дворянами.
Один из них поднял глаза и увидел меня, когда я входил, и обратил на  меня
внимание Джемадара.
   Ор-тис посмотрел на  меня.  Он  что-то  сказал  стоящему  рядом  с  ним
человеку, и тот вышел в  другое  отверстие,  ведущее  в  другую  палату  и
куда-то еще. И тут же охранник калкаров привел юношу из  одного  из  наших
пустынных кланов. При виде меня юный воин вскинул свою  руку  к  голове  в
салюте.
   - Я даю тебе еще одну возможность обдумать мое вчерашнее предложение, -
сказал Ор-тис, обращаясь ко мне. - Вот один из ваших людей, который  может
передать  сообщение  твоим  людям,  а  если  ты   решил   продолжать   эту
бессмысленную кровопролитную борьбу, то пусть передаст и сообщение от меня
- на рассвете ты отправишься к мяснику, если твои воины не  остановятся  и
твои вожди не согласятся  на  вечный  мир.  Во  всяком  случае  ты  будешь
отправлен к своим людям. Если ты дашь мне слово, то  можешь  сам  передать
свое сообщение племенам Джулиана.
   - Мой ответ, - сказал я, - такой же, как был прошлой ночью, и таким  он
будет завтра. - Затем я повернулся к  янку-воину.  -  Если  тебе  позволят
уйти, то сразу же отправляйся к Стервятнику и скажи ему, что мой последний
приказ - донести Флаг до моря. Это все.
   Ор-тис дрожал от разочарования и ярости. Он  положил  руку  на  рукоять
своего меча и сделал шаг по направлению ко мне; но что бы он не  собирался
сделать, он подумал хорошенько и остановился.
   - Уведите его наверх, - буркнул он охраннику, -  а  утром  отправьте  к
мяснику.
   - Я буду присутствовать, - сказал он мне,  -  чтобы  видеть,  как  твоя
голова покатится в пыль, а твое тело будет скормлено свиньям.
   После этого меня вывели из помещения  и  повели  вверх  по  бесконечной
лестнице,  пока  мы  наконец  не  добрались  до  самого   высокого   этажа
гигантского вигвама. Затем они втолкнули меня в помещение, двери  которого
охраняли два гигантских охранника.
   Растянувшись на полу и прислонившись к стене, внутри лежал  калкар.  Он
посмотрел на меня, когда я вошел, но ничего  не  сказал.  Я  посмотрел  на
пустое помещение,  на  пол,  покрытый  грязью  и  пылью  веков,  на  стены
измазанные  грязью  и  жиром  на  высоту  человеческого  роста   от   тел,
прислонявшихся к ним.
   Я подошел и уселся у одного из отверстий у ближней стены.  Далеко  подо
мной тонким растянувшимся  ремешком  лежал  путь,  заполненный  маленькими
людьми и лошадьми, не больше кролика. Я видел свиней, ковыряющихся в грязи
- они жили в лагере вместе с собаками.
   Долгое время я стоял и смотрел наружу, на  странный  для  себя  пейзаж.
Вигвам, в котором я находился, был одним из  самых  высоких  из  ближайших
сооружений древних, и отсюда, с самого высшего этажа, я видел крыши других
вигвамов; некоторые из  зданий  сохранились  в  отличном  состоянии,  хотя
кое-где выросшая трава отметила другие, уже обвалившиеся.
   Следов огня и дыма было множество; было ясно, что если  бы  древние  не
строили дома из такого крепкого материала, как  камень,  то  постройки  бы
давно исчезли, потому что множество оставшихся домов  снедало  пламя;  они
напоминали пустые раковины, о чем свидетельствовали сотни  закопченных  до
черноты стен в пределах моей видимости.
   Так я стоял, глазея на отдаленные  холмы  за  пределами  лагеря,  когда
заметил, что кто-то стоит рядом с моим локтем. Повернувшись, я увидел, что
рядом стоит тот калкар, который полулежал у стены, когда я вошел сюда.
   - Отличный вид, янк, - сказал он, не скажу, чтобы неприятным голосом. -
Правда, смотреть осталось недолго. - Он криво улыбнулся. -  У  нас  отсюда
чудесный вид, - продолжал он, - в ясный день можно увидеть океан и остров.
   - Я бы хотел увидеть океан, - сказал я.
   Он покачал головой.
   - Ты достаточно близко от него, - сказал он, - но  ты  никогда  его  не
увидишь. Я тоже хотел бы увидеть его снова, но увы, не увижу.
   - Почему? - спросил я.
   - Завтра я отправляюсь к мяснику, - ответил он просто.
   - Ты?
   - Да, я.
   - А почему?
   - Потому, что я настоящий Ор-тис, - ответил он.
   - Почему они хотят отправить Ор-тиса к мяснику?  -  насторожился  я.  -
Ничего странного в том, что Ор-тис отсылает туда меня, Джулиана; но почему
Ор-тис отсылает Ор-тиса?
   - Это ненастоящий Ор-тис отсылает  меня,  -  ответил  мужчина  и  затем
улыбнулся.
   - Почему ты смеешься?
   - Разве не странная шутка  судьбы,  -  воскликнул  он,  -  видеть,  как
Джулиан и Ор-тис  отправляются  вместе  к  мяснику?  Клянусь  кровью  моих
предков! Я думаю, наша вражда  должна  закончиться,  Джулиан,  по  меньшей
мере, что касается тебя и меня.
   - Она никогда не закончится, калкар, - ответил я.
   Он покачал головой.
   - Будь мой отец жив и расскажи он тебе свои планы, думаю, все могло  бы
закончиться, - уверял он.
   - Пока Ор-тис и Джулиан живы? Никогда.
   - Ты молод, и ненависть всосана тобою с молоком матери, она подогревает
кровь в твоих жилах; но мой отец  был  стар  и  он  видел  вещи  так,  как
немногие, по-моему, видели их. Он был мягким человеком и  много  знал;  он
начал ненавидеть калкаров и ужасное зло, которое  причинил  первый  Ор-тис
этому миру и нашим людям, приведя их сюда с Луны; он думал так даже тогда,
когда ты и твои люди ненавидели его. Он понял, что такое зло,  и  старался
исправить его.
   Он действительно планировал каким-то образом связаться с  Джулианами  и
объединиться с ними, чтобы исправить преступление Джемадаров, но был готов
отказаться от трона, только чтобы снова быть со своими. Наша  кровь  такая
же чистая и незапятнанная, как ваша. Мы - Американцы. В  нашей  крови  нет
калкаров или полукровок. И среди нас есть тысячи тех, кто не смешал  своей
крови. Они бы поддержали его, потому что устали от этих животных-калкаров.
   Но некоторые из дворян калкаров узнали о плане, и среди  них  был  тот,
который называет себя Ор-тисом, Джемадаром. Он сын  калкарской  женщины  и
моего дяди -  предателя.  В  его  крови  течет  кровь  Ор-тиса,  но  капля
калкарской делает его калкаром, поэтому он не Ор-тис.
   Он убил моего отца и тех  из  чистых  американцев,  которые  отказались
присягнуть ему. Некоторые присягнули, чтобы спасти свои шкуры,  но  многие
отправились к мяснику. Я - последний из линии Ор-тисов. Было два  брата  и
сестра, все моложе меня. Мы разделились, и  я  больше  не  слышал  о  них;
правда, я уверен, что они мертвы. Узурпатор не пожелал мне ответить  -  он
лишь рассмеялся мне в лицо, когда я спросил его.
   Если бы мой отец был жив, кровная вражда была бы прекращена; но  завтра
мясник покончит с ней. Как бы то ни было, другой путь был бы лучше. А  что
думаешь ты, Джулиан?
   Я стоял и долго молча размышлял. Я размышлял: не был ли  путь  мертвого
Джемадара действительно лучшим путем.


5. МОРЕ


   Мне действительно казалось странным, что я стою и по-дружески болтаю  с
Ор-тисом. Я должен был вцепиться в его глотку, но было в нем нечто  такое,
что обезоруживало меня, и после  его  речи,  хотя  я  и  стыдился  в  этом
признаться, я чувствовал к нему дружелюбие.
   Ведь несмотря ни на что, он был  Американцем,  и  он  ненавидел  общего
врага. Разве он  ответственен  за  безумные  деяния  предка,  которые  тот
совершил около четырехсот лет назад? Но ненависть была частицей меня и  от
нее нелегко отказаться - он продолжал оставаться Ор-тисом. Я это и  сказал
ему.
   - Я не буду разубеждать тебя, - сказал он, - что толку? Завтра  мы  оба
будем мертвы. Давай хотя бы будем до тех пор правдивыми.
   Он был приятным молодым человеком с привлекательным лицом, на  два  или
три года старше меня, и с легкостью обезоруживал злобу. Было крайне трудно
ненавидеть этого Ор-тиса.
   - Согласен! - сказал я и протянул ему руку. Он пожал ее и улыбнулся.
   - Тридцать четыре предка перевернулись бы в гробу, если бы увидели это!
- воскликнул он.
   Мы беседовали с ним долгое  время,  а  под  нами  по  дороге  двигались
калкары к полю битвы. Издалека слышались глухие удары боевых барабанов.
   - Ты здорово побил их вчера, - сказал он. - Их переполняет ужас.
   - Мы будем бить их снова: сегодня, завтра и на следующий день, пока  не
скинем их в море, - сказал я.
   - А сколько у тебя воинов? - спросил он.
   - Нас было полных двадцать пять тысяч, когда мы пришли  из  пустыни,  -
ответил я гордо.
   Он с сомнением покачал головой.
   - Их, должно быть, десять или двадцать раз по двадцать  пять  тысяч,  -
сказал он мне.
   - Даже если их будет сорок раз по двадцать пять  тысяч,  мы  все  равно
победим, - уверил его я.
   - Может быть, и да, потому что вы лучшие воины; но у них слишком  много
молодежи, растущей в военной среде каждый день. Они плодятся как  кролики.
Уйдут годы, чтобы победить их. Их женщины выходят замуж еще до  пятнадцати
лет, как правило. Если у них нет детей до двадцати, они изгоняются, а если
они до тридцати остаются бездетными, их убивают, и даже если они  отличные
работники - все равно в пятьдесят  их  убивают,  -  они  больше  не  нужны
государству.
   Пришла ночь. Калкары не принесли нам ни воды ни еды. Стало очень темно.
Внизу, на дороге, и в соседних вигвамах зажглись слабые мерцающие огоньки.
Небо покрыли легкие облака. Калкары рядом  с  нашей  дверью  задремали.  Я
коснулся локтя Ор-тиса, лежавшего на твердом полу рядом со мной.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Я ухожу, - сказал я. - Хочешь уйти со мной?
   Он сел.
   - Ты уходишь? - спросил он громким шепотом.
   - Не знаю, насколько далеко я уйду; но я ухожу, пусть  даже  для  того,
чтобы разочаровать мясника.
   Он улыбнулся.
   - Отлично. Я иду с тобой.
   Мне пришлось долго размышлять, прежде чем я дошел до подобной ереси,  и
я долго думал, прежде чем предложил  Ор-тису  разделить  со  мной  попытку
побега, но сейчас это было сделано. Я надеялся, что не пожалею об этом.
   Я поднялся и бесшумно двинулся к отверстию. Фитиль, горящий в лампаде с
маслом, давал бледный дрожащий свет. Он освещал двух громоздких  калкаров,
прислонившихся к стене и сидящих на каменном полу прохода.
   Мой нож, естественно, у меня отобрали, и я был безоружен; но в пределах
досягаемости был меч и еще один -  для  Ор-тиса.  Рукоять  одного  из  них
торчала из-под плаща ближайшего калкара.
   Моя рука потянулась вперед и  почти  коснулась  рукояти,  когда  калкар
пошевелился. Я не стал ждать, чтобы выяснить, проснулся ли он  или  просто
ворочается во сне. Я схватился за рукоять и  дернул  ее,  и  этот  человек
проснулся. В это же самое мгновение Ор-тис набросился на второго.
   Тот, которого атаковал я, вскочил на ноги, хватаясь  за  руку,  которая
наполовину вытащила его меч из ножен, одновременно издав ужасающий крик. Я
ударил его в челюсть кулаком. Я ударил его изо всех сил, и  он  растянулся
во все свои восемь футов.
   Но у Ор-тиса с его противником дела обстояли намного хуже: тот вцепился
ему в глотку и пытался достать нож и прикончить моего кровного врага.  Нож
на мгновение застрял в ножнах, или его длинный красный плащ мешал ему,  не
знаю. Я увидел только блеск, краем глаза, когда мой противник зашатался  и
рухнул на землю.
   Тогда я резко развернулся, обнаженный  клинок  сверкнул  в  моей  руке.
Калкар оттолкнул Ор-тиса в сторону, увидев меня, и выхватил свой  меч,  но
он действовал слишком медленно. Когда мой  меч  входил  в  его  сердце,  я
услышал звук бегущих шагов по  лестнице  и  крики.  Я  протянул  свой  меч
Ор-тису и вытащил другой, у того типа, которого только что прикончил.
   Затем я изо всех сил пнул факел и крикнул Ор-тису, чтобы он следовал за
мной. Свет потух, и мы помчались по  темному  коридору  по  направлению  к
лестнице, на которой слышались  крики  воинов,  бегущих  на  помощь  нашим
почившим противникам.
   Мы достигли ступенек до того, как появились калкары. Их  было  трое,  и
они держали слабый дымящий факел, который почти ничего  не  освещал,  лишь
бросал гротескные танцующие тени на  стены  и  лестницу,  показывая  наших
противникам нам, не показывая им нас.
   - Бери последнего, - прошептал я Ор-тису. Мы кинулись  через  перила  и
пока он сносил голову последнего из трех, я приканчивал  второго.  Первый,
обернувшись, обнаружил, что  смотрит  на  два  клинка.  Он  издал  крик  и
бросился бежать.
   Это было плохо. Если бы он молчал, мы, может быть, и оставили бы его  в
живых, потому что торопились; но он не молчал, и мы  бросились  за  ним  в
погоню. Он напоминал мне комету, когда мчался в темноте с  хвостом  света,
только хвост был очень коротким. Он оказался  быстрой  кометой,  и  мы  не
могли догнать его, пока он не достиг конца прохода.  Тогда,  повернувшись,
он сполз вдоль стены вниз.
   В то же самое мгновение я налетел на  него  но  что-то  остановило  мой
клинок, которым я мог проткнуть его. Я поднял его,  прежде  чем  он  успел
опомниться, и швырнул его  в  отверстие  в  конце  прохода.  Он  продолжал
держать в руках факел,  и,  когда  я  выглянул  наружу,  он  действительно
напоминал комету, хотя и быстро погасшую, когда столкнулся с землею далеко
внизу.
   Ор-тис прищелкнул языком у моего локтя.
   - Глупый увалень! - заметил он. - Он держался за факел до самой смерти,
хотя, если бы отбросил его и скрылся в одной из многочисленных палат, смог
бы жить.
   - Может быть, он нуждался в освещении, чтобы осветить себе дорогу в ад,
- заметил я.
   - Тут они не нуждаются в помощи, - уверил меня Ор-тис, - потому что все
они попадают туда, если такое место действительно существует.
   Мы снова вернулись к лестнице и снова услышали, что кто-то  поднимается
наверх. Ор-тис потянул меня за рукав.
   - Пошли, - прошептал он, - довольно сложно сбежать  этим  путем,  когда
стража поднята на ноги. Я знаком с этим местом. Если тебе хватит смелости,
то мы еще сможем спастись. Ты следуешь за мной?
   - Конечно, - ответил я.
   Трупы  двух  наших  предыдущих  противников  лежали  у  наших  ног,  на
лестнице, у которой мы стояли. Ор-тис остановился и снял  с  них  плащи  и
шлемы.
   - Нам они понадобятся, если мы доберемся до низа живыми, - сказал он. -
Следуй за мной.
   Он повернулся и пошел  по  коридору,  затем  вошел  в  палату  с  левой
стороны.
   За спиной мы слышали калкаров, поднимающихся по  лестнице.  Они  что-то
кричали своим приятелям наверху и, естественно, не  получили  ответа;  они
замедлили свое движение, за что мы были им очень благодарны.
   Ор-тис приблизился к отверстию в стене.
   - Внизу находится твердая земля, - сказал он. - Лететь вниз долго.  Эти
стены  ненадежны.  Но  ловкий  человек  сможет  спуститься  и  не  упасть.
Попробуем? Мы можем спускаться поближе к отверстиям и часто отдыхать, если
это будет нужно.
   - Ты будешь двигаться с одной стороны, а я - с другой, - сказал я ему.
   Он завернул шлемы в плащи и швырнул  их  в  темноту,  затем  перебрался
через край отверстия. Держась руками, я нащупал ногой край камня, а  затем
еще один - ниже.
   Карнизы были в половину длины моей руки, некоторые из  них  скруглились
от времени и погоды. За такие было сложно удерживаться. Но тем не менее  я
достиг первым отверстия без ошибки, и - не  боюсь  признаться  -  был  рад
отдохнуть, потому что дышал так, словно пробежал милю.
   Ор-тис тоже спустился благополучно.
   - Мясник кажется мне менее жутким, - сказал он.
   Я улыбнулся.
   - И проделывает все значительно быстрее.
   На следующий раз мы преодолели два этажа. Я был близок  к  тому,  чтобы
соскользнуть и сорваться вниз дважды за это время; я был  весь  мокрый  от
пота, когда присел отдохнуть рядом со своим спутником.
   Я не люблю рассказывать об этом приключении. Меня  от  него  бросает  в
дрожь, даже сейчас; но наконец все закончилось; мы вместе достигли низа  и
подобрали плащи и шлемы калкаров. Мечи, для которых у нас не  было  ножен,
мы засунули за наши пояса, а плащами замаскировали тот факт, что они  были
без ножен.
   Запах лошадей сильно ударил в ноздри, пока мы  продвигались  к  выходу.
Внутри было  темно.  Мы  прошли  вперед  и  обнаружили,  что  находимся  в
небольшом помещении с дверью на противоположной стороне. Почти  все  двери
древних были разрушены - или огнем, который почти все  уничтожил  в  домах
древних, или  от  старости,  или  калкарами,  которые  использовали  их  в
качестве топлива; но эти остались, - это были металлические двери.
   Я приоткрыл их, чтобы увидеть, горит ли дальше свет. Так оно и было. Мы
оказались в огромном помещении на первом этаже,  где  содержались  лошади.
Это  был  не  яркий  свет,  а  жалкий,  коптящий.  Даже  свет  у  калкаров
отвратительный и нечистый. Он  распространял  вокруг  тусклое  свечение  и
отбрасывал огромные тени. Лошади, двигаясь, отбрасывали тени на стены и на
громадные полированные каменные колонны.
   Охрана стояла  возле  двери,  ведущей  к  дороге  перед  вигвамом.  Она
состояла из пяти или шести человек. Я предположил, что есть  и  другие,  в
прилегающих помещениях. Дверь, сквозь которую  мы  глядели,  находилась  в
тени.
   Я приоткрыл ее  достаточно,  чтобы  наши  тела  могли  проскользнуть  в
проход. И мы мгновенно спрятались от калкаров среди лошадей. Некоторые  из
животных беспокойно задвигались, когда мы приблизились к ним.  Удастся  ли
мне отыскать Красную Молнию?
   Я осмотрел всю линию вдоль стены  помещения  и  принялся  просматривать
вторую, когда услышал низкое ржание поблизости. Это  был  он!  Пусть  Флаг
будет благословен! Это было все равно, что найти собственного брата.
   По варварской привычке калкаров седла и сбруя валялись в грязи, рядом с
лошадьми. К счастью, я довольно легко отыскал свое собственное, потому что
оно не похоже на калкарское. Когда я тихо  надел  их  на  Красную  Молнию,
Ор-тис, старательно выбравший себе коня, уже оседлал его и надел  на  него
сбрую.
   После недолгого совета шепотом мы вывели  лошадей  через  заднюю  часть
комнаты и вскочили на них  в  тени,  незамеченные  охранниками.  Затем  мы
поехали, минуя линию пикета. Мы медленно двигались к выходу,  разговаривая
и смеясь; мы надеялись, что наш вид не вызывал подозрений. Ор-тис  ехал  с
ближней стороны к охране, чтобы несколько прикрыть Красную Молнию, так как
мы считали, что его распознают быстрее, чем нас.
   Увидев, что мы подъезжаем, охранники прекратили разговоры и  уставились
на нас, но мы, не обращая  на  них  внимания,  ехали  прямо  к  отверстию,
которое вело к дороге, выходящей наружу из строения. Я  надеялся,  что  мы
сможем проехать безо всяких вопросов, но внезапно  из  прохода,  ведущего,
как мне кажется, в комнату  охраны,  появилась  огромная  фигура,  которая
громко закричала, так чтобы все внутри слышали его голос:
   - Не позволяйте никому выходить! Джулиан и Ор-тис сбежали!  -  закричал
он.
   Охранники выстроились вдоль выхода, и в этот же самый миг  я  пришпорил
Красную Молнию, выхватил свой меч  и  направил  его  на  калкаров.  Ор-тис
последовал моему примеру. Я срубил одного из них слева, а  Красная  Молния
растоптал второго своими железными копытами.
   Мы вылетели наружу и Ор-тис был рядом. Повернув налево,  мы  проскакали
несколько ярдов на юг, затем повернули на запад, на другую дорогу. Крики и
проклятия калкаров звенели в наших ушах.
   Опустив поводья мы позволили нашим лошадям мчаться с большей скоростью,
чем позволяла темнота и заполненный путь, но мы  проскакали  больше  мили,
когда я перешел на более спокойный бег. Ор-тис натянул поводья рядом.
   - Я не надеялся это сделать, Джулиан, - сказал он,  -  хотя  вот  -  мы
скачем свободно, как любой человек в этой стране.
   - Но мы до сих пор находимся  под  угрозой  мясника,  -  ответил  я.  -
Слушай! Они гонятся за нами по пятам. - Стук копыт  наших  преследователей
раздавался все громче и громче. Мы  снова  пришпорили  лошадей  и  наконец
добрались до места, где рухнувшая стена перегородила дорогу.
   - Мясник бы меня побрал! - закричал Ор-тис, - я забыл,  что  этот  путь
блокирован. Мы  должны  были  повернуть  на  юг  или  север  на  последнем
перекрестке. Поехали, нам придется ехать быстро, если мы хотим  достигнуть
его раньше их.
   Повернув, мы погнали наших скакунов назад по дороге, которой только что
проезжали. Это было небольшое расстояние, но наша  ситуация  выглядела  не
лучшим образом, потому что даже в темноте, преследующие нас  калкары  были
видны, так близко  они  были.  И  еще  вопрос,  кто  первым  доберется  до
перекрестка.
   - Ты поворачивай на юг, - крикнул я Ор-тису, - а я -  на  север.  Таким
образом хоть один из нас сможет сбежать.
   - Отлично! -  согласился  он.  -  Их  слишком  много,  чтобы  мы  могли
остановиться и сразиться с ними.
   Он был прав -  дорога  была  просто  забита  ими,  и  мы  слышали,  как
приближаются остальные. Я придерживался левой стороны дороги, а  Ор-тис  -
правой. Мы достигли перекрестка меньше чем за секунду до авангарда погони.
   Я нырнул в темноту новой дороги, а за мной калкары. Я заставлял Красную
Молнию напрячь все силы и знал, что он  не  подведет.  Безумная  скачка  в
черноте ночи, через  чужой  путь  с  такой  скоростью,  но  это  была  моя
единственная надежда.
   Мой  жеребец  быстро  оторвался  от  жалких  полуголодных   кляч   моих
преследователей. На первом же пересечении я снова  повернул  на  запад,  и
хотя здесь мне пришлось перейти на шаг, чтобы подняться по  холму,  но,  к
счастью, добираться до  верха  было  несложно.  После  этого  путь  шел  в
основном вниз.
   Строения древних стали встречаться все реже и реже по мере  продвижения
вперед, и через час совершенно исчезли. Но дорога была отлично размечена и
после короткого, единственного поворота на юг, мы продолжали двигаться  на
запад по опускающейся местности почти по прямой.
   Я снизил скорость, чтобы поберечь силу Красной Молнии. Погони  не  было
слышно, и я перешел на шаг, рысцу, которой Красная  Молния  мог  двигаться
часами, не уставая. Я не имел ни малейшего представления,  куда  вела  эта
дорога, и в то время я даже не знал наверняка, что  она  ведет  на  запад,
потому что небо было покрыто тучами, хотя я думал, что  еду  действительно
на запад. Моей первой мыслью было оторваться как можно  дальше  от  лагеря
калкаров и с первыми лучами восхода повернуть к холмам и затем пробираться
на север и восток, в надежде соединиться со своими людьми.
   Пока я ехал через местность, которая все понижалась, часа три. Поднялся
холодный ветер и обдувал мое лицо. Это была  странная  прохлада  и  запах,
который был мне не знаком. Я устал после своих долгих трудов,  недосыпания
и отсутствия воды и пищи, но странное дело, этот бриз наполнял меня  новой
силой и жизнью.
   Стало очень темно, хотя я знал, что рассвет  скоро.  Я  удивлялся,  как
Красная Молния находит путь в такой темноте. Эта  мысль  крепко  засела  у
меня в голове, когда он внезапно остановился.
   Я ничего не видел, но понимал, что Красная Молния имеет вескую  причину
для своих действий. Я  прислушался,  и  до  моих  ушей  долетел  странный,
повторяющийся звук - глухой рокот, которого я никогда не слышал.  Что  это
может быть?
   Я слез с коня, чтобы дать отдохнуть моему скакуну, пока я прислушивался
и  искал  объяснения  этому  монотонному  повторяющемуся  звуку.  И  решил
подождать рассвета, прежде чем продолжать путь. Намотав поводья на руку, я
лег, зная, что при приближении опасности Красная Молния предупредит  меня.
Через минуту я заснул.
   Как долго я спал - не знаю, наверное -  часы,  но  когда  я  проснулся,
стоял день и первая вещь, которая проникла в мое  сознание  -  был  глухой
монотонный гул, мерный, мерный, мерный, который так быстро убаюкал меня.
   Разве можно забыть сцену, появившуюся перед  моим  изумленным  вздором,
когда я поднялся на ноги. Передо мной был был утес, обрывающийся  у  самых
ног, у края которого Красная Молния остановился предыдущей ночью, а  ниже,
насколько хватало глаз, была вода - бесполезная трата воды,  разливающейся
вокруг - море! Наконец-то Джулиан увидел его.
   Оно накатывалось  на  песок  передо  мной,  шумя,  грохоча,  шипя.  Оно
откатывалось назад, неустанно, неутомимо; жуткое и убаюкивающее - жуткое в
своей бесконечной загадочности, убаюкивающее своим неустанным ритмом.
   Я смотрел на него - цель четырехсотлетних усилий - и  оно  придало  мне
новые силы и желание привести сюда своих людей.  Сюда,  где  оно  лежит  и
лежало всегда, неизменяющееся, неизменное.
   Вдоль береговой линии, спускаясь с обеих сторон от  отдаленных  холмов,
был  небольшой  спуск  между  утесами,  который  мог  быть  делом  древних
человеческих рук, но больше следов присутствия  человека  не  было  видно.
Накатывающиеся волны бились о песок; больше ничего не было слышно.
   Справа от меня старя дорога вела в глубокий каньон,  заканчивающийся  в
заливе. Я вскочил на Красную Молнию и последовал по полуобвалившемуся пути
древних, вниз,  мимо  гигантских  дубов  и  сикомор,  к  заливу.  Я  хотел
окунуться в прохладную воду и утолить жажду.
   Красная  Молния  тоже,  видимо,   страдал   от   жажды,   но   огромные
перекатывающиеся волны пугали его, и  с  большим  трудом  я  заставил  его
подойти к краю воды;  но  тренировка  и  воля  оказались  сильнее  страха.
Наконец он подошел по песку к самой воде, и она залила ему бабки. Затем  я
спрыгнул с него и растянулся во  всю  длину  на  берегу.  Когда  подкатила
следующая волна, я погрузил в нее свое лицо и сделал глубокий глоток.
   Его оказалось достаточно. Кашляя, плюясь и чихая  я  вскочил  на  ноги.
Какая отрава кипела в этом адском котле?  Я  никогда  не  чувствовал  себя
таким больным. Никогда в своей жизни я не испытывал ничего подобного.
   Я думал, что умираю, и в агонии увидел, как Красная Молния  тянет  свою
шелковистую морду к предательской жидкости.
   Красная Молния сделал один глоток, как  и  я,  и,  заржав,  вылетел  из
предательского бассейна. Мгновение он стоял с широко  раскрытыми  глазами,
уставившись на воду, в его глазах было удивление.
   Затем он  задрожал,  его  ноги  подкосились,  и  он  принялся  кататься
туда-сюда. Он умирал - мы вместе умирали у самой  цели,  которой  достигли
после четырехсот лет битв и страданий.
   Я молился, чтобы выжить до того момента, как  достигну  своих  людей  и
предупрежу их относительно чудовищного монстра, в ожидании лежащего  перед
ними. Лучше уж вернуться в пустыню, чем довериться незнакомому  миру,  где
даже чудеснейшая вода несет смерть.
   Но я не умер. И не умер Красная Молния. Я очень страдал около часа;  но
потом я почувствовал себя гораздо лучше. Это было задолго до того,  как  я
узнал правду о морской воде.


6. САКУ, НИППОН


   Голодный и умирающий от жажды, я преодолел каньон, удаляясь от моря,  и
наконец въехал в другой каньон, ведущий в  северном  направлении  [видимо,
Ржавый каньон, который соединяется с каньоном Санта  Моника  невдалеке  от
моря (прим. авт.)]. Мне хотелось пробраться  сквозь  эти  горы  в  надежде
найти долину, идущую с востока на запад, тогда я смогу отправиться к своим
людям.
   Мы ехали не очень долго по боковому каньону, когда обнаружили  ручей  с
чистой водой и вокруг - отличное пастбище. И тем  не  менее,  я  несколько
колебался, когда пробовал жидкость; но первый же глоток успокоил  меня,  и
через мгновение Красная Молния вместе со мной принялся жадно глотать воду.
Затем я снял седло, сбрую и отправил коня порезвиться на  тучной  лужайке,
пока я снимал свою одежду и омывал тело, которое сильно нуждалось в этом.
   Я почувствовал себя совсем освеженным, а если бы  смог  найти  еду,  то
снова бы был самим собой; но без лука и стрел мои шансы были  сомнительны,
разве что я потрачу время на сооружение силка и подожду добычу.
   Но этого я не собирался делать, потому что решил:  рано  или  поздно  я
должен буду добраться до человеческого  жилья,  где,  если  там  не  будет
большого количества вооруженных воинов, смогу достать себе еду.
   Около часа я позволил Красной  Молнии  наполнять  свой  желудок  пышной
травой, а затем подозвал  его  к  себе,  снова  оседлал  и  отправился  по
лесистому широкому каньону, следуя по  отлично  видной  тропе,  в  которой
постоянно виднелись следы койота, волка, адской собаки, оленя и льва,  так
же как и домашних животных и следы  сандалий  рабов.  Однако  я  не  видел
следов копыт, которые означали бы присутствие калкаров. Отпечатки сандалий
могли принадлежать местным охотникам  либо  вести  к  скрытому  лагерю.  Я
надеялся, что это будет именно он.
   В пустынях и горах существует много лагерей рабов,  если  те  не  хотят
работать на белых; было множество таких лагерей, где рабы  жили  спокойной
жизнью, занимаясь делами, выпасая  скот  и  всегда  избегая  белых  людей.
Именно калкары впервые назвали их рабами, но перед этим они были  известны
древним под именем Ин-джуны.
   Сами себя они называли различными  племенными  именами:  Хопи,  Навахо,
Мохавки, если припомнить самые известные племена, с которыми мы вступали в
контакт в пустынях, горах и лесах на востоке. Еще были Апачи и  отдаленные
Яки, последние известны своей репутацией как мирные люди; они гостеприимны
к дружественным чужеземцам. Я надеялся обнаружить лагерь местных  жителей,
где - я был уверен в этом - мне будет позволено отдохнуть и поесть.
   Я проехал еще приблизительно три мили, когда внезапно остановился возле
небольшой открытой поляны, увидев, что моя  мечта  осуществилась.  Впереди
виднелось три или четыре вигвама рабов,  состоящих  из  кольев,  связанных
вместе наверху, и все это было покрыто  разрисованными  шкурами  животных,
сшитыми вместе. Эти вигвамы походили на наши, правда, они были маленькими.
   Увидел лагерь, я обнаружил орду  маленьких  шавок,  которые  кружили  и
облаивали меня, предупреждая своих хозяев о присутствии чужака. Из  одного
вигвама появилась чья-то голова и так же быстро исчезла.
   Я громко сказал, что хочу  побеседовать  с  вождем.  Затем  подождал  в
тишине около минуты. Не получив ответа, я заговорил снова,  более  громко,
потому что не собирался долго ждать.
   На этот раз я услышал реплику:
   - Убирайся, калкар, -  закричал  мужской  голос.  -  Это  наша  страна.
Убирайся, или мы убьем тебя.
   Видимо, эти люди смели  выступать  против  калкаров  и,  судя  по  моим
знаниям о тех тварях, я знал, что это было совершенно необычно  в  стране,
которой они правили. То, что эти люди ненавидели калкаров, меня совершенно
не удивляло - все люди ненавидят их. Я рассчитывал на всеобщую  ненависть,
когда думал о дружественной поддержке  от  каждого  раба,  с  которым  мог
встретиться в стране калкаров.
   - Я не калкар, - ответил я тогда обладателю голоса,  владелец  которого
продолжал оставаться за шкурами  вигвама,  где,  видимо,  сидел  на  полу,
потому что ни один человек не смог бы в нем стоять.
   - Кто ты? - спросил голос.
   - Я - пустынный янк, - ответил я, решив, что это слово им будет  больше
знакомо, чем Американец или Джулиан.
   - Ты - калкар, - продолжал утверждать он. - Разве я не видел твою кожу,
даже если бы плащ и шлем не доказывали, что ты калкар?
   - Но я не калкар. Я сбежал от них и долгое время обходился без пищи.  Я
хочу получить еду, и тогда я  уеду,  так  как  ищу  своих  людей,  которые
сражаются с калкарами на краю их великого лагеря, на востоке.
   Человек высунул свою голову из вигвама и внимательно осмотрел меня. Его
лицо было маленьким и  сморщенным,  и  у  него  было  огромное  количество
блестящих черных волос, которые торчали во  все  стороны,  не  подвязанные
лентой. Я подумал, что он продолжает сидеть или стоит на коленях на  полу,
так низко  находилась  его  голова,  но  через  мгновение,  видимо,  решив
осмотреть меня более тщательно, он сделал шаг вперед и вышел из вигвама. Я
увидел человека ростом не выше трех футов, стоящего передо мной.
   Он был совершенно нагим и держал  в  одной  руке  лук,  а  в  другой  -
несколько стрел. Сначала  я  подумал,  что  это  ребенок,  но  его  старое
сморщенное  лицо  и  хорошо  развитые   мускулы   под   коричневой   кожей
свидетельствовали о том, что я ошибся.
   За ним появились еще два человека такого же роста, и мгновенно из  двух
других вигвамов появилось шесть или восемь этих  миниатюрных  воинов.  Они
образовали вокруг меня полукруг, держа оружие наготове.
   - Из какой страны ты пришел? - спросил маленький вождь.
   Я показал на восток.
   - Из пустыни, лежащей за самыми высокими горами, - ответил я.
   Он покачал головой.
   - Мы никогда не были дальше наших холмов, - сказал он.
   Было очень сложно понять его, хотя  я  знаком  с  диалектами  множества
племен и смешанным  языком,  которым  пользовались  мы  и  калкары,  чтобы
разговаривать с местными жителями.
   Я слез с коня и подошел к ним. Моя рука была  вытянута  вперед,  как  в
привычках человека, встречающегося с друзьями, которым мы всегда  пожимаем
руки,  или  когда  встречаются  дружественные  незнакомцы  впервые.   Они,
казалось, не поняли моих намерений и отошли на шаг, вставив стрелы в луки.
   Я не знал, что делать. Они казались такими маленькими, что атаковать их
было все равно, что поднять меч на ребенка, и, кроме  того,  мне  хотелось
подружиться с ними, так как я верил, что они могут оказать  мне  бесценную
услугу, показав самый короткий путь к своим людям, и  в  то  же  время  не
наведут меня на лагерь калкаров.
   Я убрал руку и улыбнулся, чтобы успокоить их. Улыбка убедила их, потому
что лицо старого вождя тоже расплылось в улыбке.
   - Ты не калкар, - сказал он, - они  никогда  не  улыбаются  нам.  -  Он
опустил оружие, подав пример, которому последовали и остальные. -  Привяжи
своего коня к дереву. Мы дадим тебе еду. -  Он  повернулся  к  вигвамам  и
крикнул женщинам, чтобы они вышли и приготовили поесть.
   Я привязал Красную Молнию, после чего подошел к мужчинам. Когда я  снял
калкарский  плащ  и  шлем,  они  сгрудились  вокруг  меня  с  вопросами  и
комментариями.
   - Нет, он не  калкар,  -  сказал  один  из  них.  -  Его  шлем  и  плащ
принадлежат калкарам, но не остальные вещи.
   - Я был захвачен калкарами в плен, - пояснил  я,  -  и  чтобы  убежать,
пришлось укрыться плащом, взятым у убитого мною калкара.
   Поток женщин и детей появился из  вигвама,  размеры  которого  казались
безграничными. Дети были словно игрушки, настолько  маленькими  они  были.
Так же как их отцы и матери, они ходили совершенно голыми,  и  на  них  не
было никакой раскраски или украшений, кроме естественных.
   Они сгрудились вокруг меня, переполненные хорошо понятным любопытством,
и я видел, что это радостные, мягкие, маленькие люди;  однако,  даже  стоя
среди них, я с трудом мог поверить в их существование. Мне казалось, что я
жертва какого-то запутанного сна, так как никогда раньше  не  видел  и  не
слышал о подобной расе маленьких людей.
   Когда у меня появилась более удобная возможность лучше  изучить,  их  я
увидел, что они не принадлежат к той же расе, что и  рабы,  или  Ин-джуны;
они были более светлого коричневого оттенка, с  совершенно  другой  формой
головы и узкими глазами. Красивые маленькие люди, они  были  словно  дети,
которые постоянно шумели и улыбались, и ты не мог удержаться, и  влюблялся
в них, и смеялся вместе с ними.
   Женщины занялись разведением огня и принесли мясо - ногу оленя  и  муку
для хлеба, свежие фрукты: абрикосы, клубнику и апельсины.  Они  болтали  и
смеялись все время, бросая на меня  быстрые  взгляды,  а  затем  хихикали,
прикрывшись рукой.
   Дети и собаки постоянно крутились под ногами, но никто  не  обращал  на
них внимания, и часто я видел, как мужчина натыкался на ребенка,  а  потом
его успокаивал. Они казались очень счастливыми - совершенно не похожими на
остальных, долгое время проживших в стране калкаров. Я  упомянул  об  этом
факте вождю и спросил его, как им удалось остаться такими счастливыми  под
жестоким правлением калкаров.
   - Мы не живем под их правлением, - ответил он. - Мы -  свободные  люди.
Когда они хотели покорить нас, мы устроили войну против них.
   - Вы воевали с калкарами? - изумленно спросил я.
   - С теми, кто пришел в наши холмы,  -  ответил  он.  -  Мы  никогда  не
покидали наши холмы. Мы знаем  здесь  каждый  камень  дерево,  тропинку  и
пещеру, и будучи очень маленькими людьми и  привыкшими  постоянно  жить  в
холмах, мы можем быстро перебираться с места на место.
   Давным-давно калкары посылали своих воинов, чтобы  убить  нас,  но  они
никогда не могли найти наше племя, хотя сначала с одной стороны, а потом с
другой - наши стрелы летели  на  них,  убивая  их  великое  множество.  Мы
проходили сквозь их ряды, но они не видели нас. Сейчас они оставили нас  в
покое. Холмы наши - от великого лагеря калкаров и несколько  переходов  от
моря.  Холмы  дают  нам  все,  что  нам  может  понадобиться,  поэтому  мы
счастливы.
   - Как вы называете себя? - спросил я. - Откуда вы пришли?
   - Мы - ниппон, - ответил он. - Я - Саку, вождь этого района. Мы  всегда
жили здесь, на этих холмах. Первый ниппон, наш предок, был очень уважаемый
гигант, который жил на далеком-далеком острове посреди моря. Его имя  было
Мик-до. Сейчас он живет там. Когда мы умрем, мы отправимся  туда,  жить  с
ним. И это все.
   - И калкары больше не беспокоят вас? - спросил я.
   - Со времен отца моего отца  они  не  приходили  сражаться  с  нами,  -
ответил Саку. - У нас нет других врагов, кроме  Рабана,  гиганта,  который
живет на другой стороне холмов. Он иногда приходит  охотиться  на  нас  со
своими собаками и рабами. Тех, которых он убивает или забирает в плен,  он
съедает.
   Ужасное создание этот Рабан. Он ездит на огромной лошади и весь  покрыт
железом, поэтому наши стрелы отскакивают, не причиняя ему вреда. Он в  три
раза выше, чем мы.
   Я  решил,  после  разговора,  что  он  говорил  о  какой-то  мифической
персонификации некоего страшного проявления природного явления -  урагана,
огня или землетрясения, скорее всего, огня - так как  эти  люди  говорили,
что гигант наводит огонь. Вскоре это покинуло мои мысли вместе с Мик-да  и
сказочным островом посреди моря.
   Насколько  же  переполнен  мозг  примитивных  народов  ни  на  чем   не
базирующимися верованиями и предрассудками. Они напомнили мне наших рабов,
которые рассказывают о железных конях, которые тянут железные  вигвамы,  и
людях, летающих по воздуху.
   Пока я ел, я расспрашивал Саку относительно  дорог,  ведущих  назад,  в
направлении моих людей. Он сказал, что тропа, на которой стоит их  лагерь,
ведет к перевалу и  соединяется  с  другой,  которая  прямо  опускается  в
большую долину; вот она-то, по его мнению, и приведет меня, куда нужно, но
он был не уверен в этом, потому что он знал лишь о  существовании  долины,
которую было видно с перевала.
   Но он старательно отговаривал меня не ходить этим путем, говоря, что  я
могу добраться в относительной безопасности лишь до перевала, потому что с
другой стороны,  прямо  внизу,  стоит  огромный  каменный  вигвам  гиганта
Рабана.
   - Более безопасно, - сказал он, - следовать путем, который  идет  вдоль
перевала, назад, к лагерю калкаров - великая дорога построенная во времена
Мик-до - и оттуда въехать в долину через  одну  из  многих  дорог.  Но  ты
постоянно  будешь  подвергаться  опасности  встретить  Рабана,   пока   не
удалишься на день пути от его  вигвама,  потому  что  он  далеко  ездит  в
поисках добычи; однако это будет не так опасно, чем если ты поедешь  прямо
через каньон, в котором он живет.
   Но Рабан, выдуманный гигант, не слишком  волновал  меня,  и  я  хоть  и
поблагодарил Саку за его предупреждения и позволил ему поверить, что  буду
придерживаться его указаний, втайне решил  поехать  более  коротким  путем
через долину за холмами.
   Закончив трапезу, я поблагодарил своих хозяев  и  приготовился  уехать,
когда увидел, что женщины и дети собирают вигвамы под аккомпанемент  смеха
и шума, в то  время  как  мужчины  в  каньоне  издают  странные  крики.  Я
вопросительно взглянул на Саку.
   - Мы перебираемся выше по каньону за оленем, - пояснил он, - и  пройдем
с тобой часть пути до перевала. Вдоль тропы  множество  деревьев,  которые
будут тормозить тебя, и мы уберем их или покажем тебе обходной путь.
   - Вы должны собирать все свои пожитки? - спросил я, видя,  как  женщины
сражаются  с  относительно  тяжелыми  тентами,  которые  они  скатывали  и
связывали в тюки, в то время  как  остальные  собирали  колья  вигвамов  и
складывали их вместе.
   - Мы уложим их на своих лошадей, - пояснил он,  показывая  выше,  вдоль
каньона.
   Я посмотрел в направлении, куда он показывал и  увидел  самых  странных
существ, которых мне только приходилось видеть - стадо небольших  мохнатых
лошадок, которых вели к лагерю  мужчины.  Маленькие  лошади  не  превышали
половины высоты Красной Молнии, они двигались медленным шагом и, казалось,
они не движутся вовсе. У них были огромные животы  и  удивительно  большие
уши на больших косматых головах. По виду  они  частично  напоминали  овец,
частично лошадей, а частично - длинноухого кролика пустыни.
   Они очень невозмутимые  существа,  и  во  время  погрузки  тюков,  дети
игрались между их ног или карабкались на их спины, откуда  скатывались  на
землю, а печальноглазые, невозмутимые существа стояли, наклонив  головы  и
покачивая ушами. Когда мы начали наше движение,  всех  детей  посадили  на
этих  маленьких  лошадей,  иногда  поверх  огромных  тюков;  на  некоторых
животных порой сидело трое или четверо детишек.
   У меня не заняло много  времени,  чтобы  определить,  что  для  Красной
Молнии и меня не было места в этой кавалькаде, потому что, если  мы  ехали
сзади, то постоянно спотыкались о медленно движущихся маленьких лошадок, а
если мы двигались впереди, то теряли их через несколько ярдов.  Поэтому  я
объяснил Саку свое желание быстрее двинуться вперед, но если я наткнусь на
какое-то препятствие, которое не смогу преодолеть, то подожду их.
   Я снова поблагодарил их за их доброту, и мы  обменялись  заверениями  в
дружбе. Мне показалось, что они были искренними, как с их стороны, так и с
моей. Это были счастливые, достойные любви маленькие люди, и мне было жаль
расставаться с ними.
   Быстро двинувшись вперед, я не  встретил  непреодолимых  препятствий  и
после нескольких часов выехал на широкую дорогу у перевала и увидел  перед
собой прекрасную долину, расстилающуюся с запада на  восток.  У  моих  ног
лежал путь, ведший к мифическому Рабану, и именно туда я  направил  своего
Красную Молнию.
   Я еще не съехал со старого пути  древних,  как  услышал  топот  бегущей
лошади,  приближающийся  с  запада.  Здесь  дорога  поднималась  вверх   и
переваливала через  холм.  Преодолев  склон,  я  увидел  скачущую  лошадь,
которую преследовала вторая. Всадник на второй лошади, без  сомнения,  был
воином-калкаром, потому что красный плащ  трепетал  на  ветру.  Фигуру  на
первой лошади я сначала не мог идентифицировать, но  когда  они  несколько
приблизились, по развевающимся волосам на голове я решил, что это,  должно
быть, женщина.
   Калкар снова взялся за старые штучки,  подумал  я,  наблюдая  за  ними.
Преследователь был настолько поглощен погоней, что не заметил меня до  тех
пор, пока не перехватил поводья своей добычи и не остановил двух  животных
почти в футе от меня, а затем с удивлением уставился на меня. Его пленница
тоже смотрела на меня.
   Это была девушка с большими испуганными глазами -  удивительные  глаза,
которые стали еще более привлекательными от выражения беспомощности,  ведь
что она могла ожидать от встречи одного калкара с другим; а она  наверняка
думала, что я калкар.
   Она была женщиной-калкаром, но ведь все равно она была  женщиной.  И  я
решил помочь ей. Даже если бы я не чувствовал каких-то обязательств  к  ее
полу, я в любом случае убил бы воина, разве так не поступит любой при виде
калкара?
   Я позволил плащу калкаров упасть на землю и сбросил калкарский шлем.
   - Я - Красный Ястреб! -  воскликнул  я,  выхватил  меч  из-за  пояса  и
пришпорил Красную Молнию. - Сражайся, калкар!
   Калкар попытался достать свое копье, но оно было прикреплено у него  за
спиной, и у него не хватило времени достать его; поэтому он тоже  выхватил
меч и, чтобы выиграть время, направил свою лошадь за  девушку.  Но  теперь
она опять могла управлять своей лошадью, и дернув поводья, послала  своего
скакуна вперед, открывая калкара, оказавшегося лицом к лицу со мной.
   Он возвышался надо мной, и его защищала железная  кольчуга  и  железный
шлем, в то время как меня даже не прикрывал щит; но каковы бы ни были  его
преимущества, они нивелировались легкостью  и  сообразительностью  Красной
Молнии и моей свободой, не скованной тяжелым металлом.
   Его большая массивная лошадь была плохо выдрессирована и,  кроме  всего
прочего, калкар владел мечом настолько плохо, что для смелого  воина  было
почти позором отобрать его  ничем  не  защищаемую  жизнь;  однако  он  был
калкаром и  альтернативы  не  было.  Если  бы  я  обнаружил  его  голым  и
безоружным  в  кровати,  находящимся  в   бессознательном   состоянии   от
лихорадки, то все равно моим долгом было бы  обезвредить  его,  хотя  этим
поступком я не стяжал бы славы.
   Тем не менее, я не мог просто, как мясник, зарубить его, не дав ему  ни
единого шанса, поэтому я играл с ним, парируя его удары и нанося  свои  по
его металлическому шлему и кольчуге. Это, видимо, вселило в него  надежду,
потому что он внезапно встрепенулся и бросился на меня, подняв меч  высоко
над головой. Он предложил мне  самую  удобную  цель,  налетая  на  меня  с
незащищенными грудью, животом и пахом, так  как  его  железная  рубаха  не
смогла бы остановить удар Джулиана.
   Настолько удивительно тупым был его способ атаки, что я подождал, чтобы
понаблюдать за его дурацкой техникой перед  тем,  как  прикончить  его.  Я
находился слева от него, и, оказавшись совсем  рядом,  он  рубанул  сверху
вниз. Однако он не мог думать о двух вещах одновременно - о своей лошади и
противнике, поэтому он не отклонился достаточно влево, и его клинок  вошел
в череп лошади между ушей. Несчастное  животное,  которое  летело  вперед,
рухнуло мордой вниз и перевернулось, накрыв всадника своим телом.
   Я спрыгнул с коня, желая избавить этого человека от мучений, потому что
был уверен, что он серьезно поврежден, но нашел его мертвым как камень.  Я
взял его нож, копье, тяжелый лук и стрелы, хотя не слишком  доверял  своей
способности пользоваться этим  оружием,  потому  что  предпочитал  намного
более легкие и короткие луки.
   Я не вспоминал  о  девушке,  считая,  что  во  время  нашей  дуэли  она
воспользовалась возможностью сбежать; но,  подняв  голову  от  калкара,  я
увидел, что она все еще  сидит  на  своей  лошади  в  нескольких  ярдах  и
внимательно смотрит на меня.


7. БЕТЕЛЬДА


   - Ну, - воскликнул я, - почему ты не убежала?
   - А куда? - в свою очередь спросила она.
   - Назад, к своим калкарским друзьям, - ответил я.
   - Именно потому, что ты не калкар, я и не убежала, - сказала она.
   - Откуда ты знаешь, что я не калкар, - спросил я, - и почему, если я не
калкар, ты не убежала от меня, от того, кто является врагом ваших людей?
   - Ты назвал его "калкар", когда напал на него, - пояснила она. -  А  ни
один калкар не называет другого таким образом. Да и я не калкар.
   Я вспомнил, что Ор-тис  говорил  мне  о  тысячах  Американцев,  которые
предпочли пустыню калкарам и не захотели присоединиться к ним. Значит, эта
девушка - одна из них.
   - Кто ты? - спросил я.
   - Меня зовут Бетельда, - ответила она. - А кто ты?
   Она посмотрела мне прямо в глаза с бесстрашной прямотой, которая  никак
не могла быть калкарской. И тут впервые  я  хорошенько  рассмотрел  ее,  и
клянусь Флагом, у нее был весьма привлекательный вид! У нее  были  большие
серо-зеленые глаза с длинными ресницами,  а  в  глазах  шевелилось  что-то
смешливое. В ней было что-то почти мальчишеское, но без сомнения это  была
девушка. Я стоял и смотрел на  нее  долгое  время,  пока  на  ее  челе  не
промелькнула тучка.
   - Я спросила, кто ты, - напомнила она.
   - Я - Джулиан 20-й, Красный Ястреб, - ответил я, и  мне  показалось  на
мгновение, что ее глаза несколько расширились и она выглядела  испуганной;
но, видимо, я ошибся, потому что, как я понял позднее,  нужно  было  нечто
большее, чем имя, чтобы испугать Бетельду.
   - Скажи мне, куда ты направляешься, - сказал я, - и я  поеду  с  тобой,
чтобы на тебя не напали вновь.
   - Я не знаю куда, - ответила она, - повсюду я встречаю только врагов.
   - А где твои люди? - спросил я.
   - Боюсь, что они убиты, - сказала она с печалью в голосе.
   - Но куда же ты едешь? Ведь ты должна куда-то ехать.
   - Я искала место, где могла бы спрятаться,  -  сказала  она.  -  Ниппон
позволили бы мне остаться с ними, если я смогу найти их. Мои  люди  всегда
хорошо относились к ним. Значит они не обидят меня.
   - Твои люди были калкарами, хотя ты и говорила, что  ты  не  калкар,  а
Ниппон ненавидят их. Они не примут тебя к себе.
   - Мои люди были Американцами. Они жили среди калкаров, но они  не  были
калкарами.  Мы  жили  у  подножия  этих  холмов  около  ста  лет  и  часто
встречались с Ниппон. Они не ненавидят нас, они ненавидят  калкаров  среди
нас.
   - Ты знаешь Саку? - спросил я.
   - Когда я была маленьким ребенком, я познакомилась с  Саку,  вождем,  -
ответила она.
   - Тогда, поехали, - сказал я. - Я отведу тебя к Саку.
   - Ты знаешь его? Он близко?
   - Да. Поехали!
   Она последовала за мной по дороге вверх, которой я недавно  проехал,  и
хотя я жалел потраченного времени, я был рад, что  избавлюсь  от  нее  так
быстро и легко; потому что ведь наверняка  я  не  мог  оставить  ее  одну,
беззащитную, и не мог взять в длинное путешествие с собой,  даже  если  бы
мне удалось уговорить своих людей принять ее.
   Меньше чем через час мы подъехали к новому лагерю Саку. Маленькие  люди
с удивлением смотрели на меня и преисполнились радости,  увидев  Бетельду;
и, судя по почету, окружавшему ее со стороны Ниппон, она  была  далеко  не
простой девушкой. Когда я  развернулся,  чтобы  ехать  дальше,  они  стали
упрашивать,  чтобы  я  остался  до  утра,  говоря,  что  день  уже   почти
закончился,  и,  будучи  незнакомым  с  дорогами,  я  с   легкостью   могу
заблудиться и потеряю больше времени, чем выиграю.
   Девушка сидела и слушала наши  беседы,  и,  когда  я  в  очередной  раз
сказал, что мне необходимо ехать, и все равно я не знаю дороги - днем  ли,
ночью, - она предложила проводить меня.
   - Я знаю долину из конца в конец, - сказала она. - Скажи мне,  куда  ты
направляешься, и я отведу тебя туда днем или ночью.
   - Но как же ты вернешься? - спросил я.
   - Если я отправлюсь  к  твоим  людям,  может  быть,  они  позволят  мне
остаться, ведь я тоже Американец!
   Я покачал головой.
   - Боюсь, что они этого не позволят, - сказал я  ей.  -  Мы  не  слишком
хорошо относимся к Американцам, которые делят землю  с  калкарами  -  даже
хуже, чем к самим калкарам.
   - Я не делила землю с калкарами, - гордо ответила она. -  Я  ненавидела
их с того возраста, как впервые почувствовала ненависть.  Если  сотни  лет
назад мои люди поступили неправильно, то разве в том моя вина? Я такой  же
Американец, как и ты, и я ненавижу калкаров больше,  потому  что  знаю  их
лучше.
   - Мои люди видят это иначе, - сказал я.  -  Женщины  натравят  на  тебя
собак, и те разорвут тебя на куски.
   Она вздрогнула.
   - Ты такой же ужасный, как и калкары.
   - Ты забыла о поколениях мучений  и  страданий,  которые  нам  пришлось
пережить из-за предателей-Американцев, которые наслали проклятие  калкаров
на нас, - напомнил я ей.
   - Мы тоже страдали, - сказала она, - и мы так же невинны, как и  вы.  -
Тут она вопросительно взглянула мне в глаза. - А  что  чувствуешь  ты?  Ты
тоже ненавидишь меня сильнее, чем если бы я  была  калкаром?  Сегодня  ты,
скорее всего, спас мою  жизнь.  Ты  готов  сделать  это  ради  того,  кого
ненавидишь?
   - Ты - девушка, - напомнил я ей, и кроме того, я Американец -  Джулиан,
- добавил я.
   - Ты спас меня только потому, что я девушка? - настойчиво спросила она.
   Я кивнул.
   - Вы странные люди, - сказала она. - Это потому, что вы такие смелые  и
благородные по  отношению  к  тем,  кого  ненавидите  и  отказываетесь  от
простого прощения - прощения за грехи, которые мы не совершили.
   Я вспомнил Ор-тиса, который говорил подобным же образом,  и  задумался,
может быть, она права; но мы гордые люди и целые поколения  наша  гордость
стояла на коленях перед побеждающими  калкарами.  Даже  сейчас  рана  была
свежей. И мы упрямые - упрямые в нашей любви и ненависти.
   Я уже начал  сожалеть  о  своей  дружбе  с  Ор-тисом,  вот  теперь  мне
приходится иметь дело с другим калкаром - мне было  трудно  думать  о  них
иначе, как о  калкарах.  Я  должен  был  ненавидеть  ее  -  я  должен  был
ненавидеть Ор-тиса - но по какой-то причине мне было трудно ненавидеть их.
   Саку слушал наш разговор, часть из которого он понял.
   - Подождите до завтра, - сказал он, - и затем она  сможет  как  минимум
провести тебя до вершины холмов к началу твоего пути; ты ведь будешь умным
и возьмешь ее с собой. Она знает здесь каждую  тропку;  и  для  нее  будет
лучше, если она отправится с тобой к твоим людям. Она не калкар,  и,  если
они найдут ее здесь, то убьют.
   Будь она калкаром, мы ненавидели бы ее и преследовали; но мы приветливо
принимаем ее, хотя для нее будет трудно остаться. Мы  часто  меняем  место
лагеря, и часто наши дороги идут там, где такое большое существо не сможет
следовать за нами, кроме того - у нее нет мужчины, который охотился бы для
нее, а бывают времена, когда приходится обходиться без пищи, потому что  у
нас ее недостаточно и для своих людей.
   - Я подожду до утра, - сказал я, - но я не могу взять ее с  собой,  мои
люди убьют ее.
   У меня было два мотива, чтобы остаться на ночь.  Первый  -  отправиться
рано утром и остаться с ниппон, хоть как-то отплатив им за гостеприимство,
а второй - использовать знание троп девушки, ведь она могла  вывести  меня
коротким путем. У меня было только общее представление  о  направлении,  в
котором следовало искать своих людей, но как я видел  с  перевала,  долина
полностью окружена холмами, и я понял, что  все  равно  потеряю  время  до
утра, в то время как девушка покажет мне ближайшую дорогу к цели.
   После вечерней трапезы я развел костер для девушки, потому  что  воздух
был  холодным,  а  она  была  одета  не  слишком  тепло.  Маленькие   люди
попрятались в своих вигвамах. Для девушки не нашлось ни места  ни  одежды,
настолько бедно и скученно они  жили.  Ниппон  спрятались  в  свои  жалкие
жилища почти моментально, оставляя девушку и меня одних. Она подвинулась к
костру и выглядела очень печальной и одинокой.
   - Твои люди все погибли? - спросил я.
   - Мои люди - отец, мать, три  брата  -  мне  думается,  все  умерли,  -
ответила она. - Я знаю, что мои отец и мать мертвы. Мать умерла,  когда  я
была еще девочкой. Шесть месяцев назад мой отец был  убит  калкарами.  Три
брата и я расстались, потому что узнали, что нас тоже собираются убить.
   Я слышала, что они схватили моих братьев; но я не уверена в  этом.  Они
убили многих в долине, потому что там жили почти  исключительно  настоящие
Американцы,  а  те  из  нас,  которые  служили  настоящему  Ор-тису,  были
отправлены на казнь фальшивым Джемадаром.
   Я пряталась в доме моего отца, но я знала, что если  меня  найдут,  это
будет смертным приговором для него и его семьи. И я  ушла,  надеясь  найти
место, где смогу быть в безопасности; но, по-моему, такого места  нет  для
меня - даже друзья, Ниппон,  хотя  они  позволяют  мне  остаться  с  ними,
соглашаются, что было бы трудно держать меня здесь.
   - Что ты будешь делать? - спросил я. Почему-то я чувствовал  жалость  к
ней.
   - Я найду себе  какое-нибудь  заброшенное  место  в  долине  и  построю
землянку, - ответила она.
   - Но ты не можешь жить в холмах в одиночку, - заметил я.
   Она пожала плечами.
   - А тогда где же мне жить?
   - Ну ладно, короткое время,  -  сказал  я,  -  пока  калкары  не  будут
сброшены в море.
   - А кто сбросит их в море? - спросила она.
   - Мы, - гордо ответил я.
   - А если и так, то что хорошего ждет меня? Твои люди натравят  на  меня
собак - ты сам сказал это. Но  ты  не  скинешь  калкаров  в  море.  Ты  не
представляешь их количества. Вверх и вниз по побережью -  дни  путешествия
на север и юг, где бы ни была подходящая долина, и  они  размножаются  как
мухи. Много дней они собираются со всех сторон, направляясь к  Столице.  Я
не знаю, ни что они затевают, ни почему  идут  только  воины.  Неужели  им
что-то грозит? - Похоже, внезапная мысль осенила  ее.  -  Этого  не  может
быть, - воскликнула она, - чтобы янки напали на  них!  Неужели  твои  люди
снова вышли из пустыни?
   - Да, ответил я, - вчера мы атаковали их большой  лагерь,  сегодня  мои
воины должны есть свою вечернюю трапезу в каменных вигвамах калкаров.
   - Ты имеешь в виду Столицу?
   - Да.
   - Твои силы добрались до  Столицы?  Это  кажется  невероятным.  Никогда
раньше вы не заходили так далеко. У вас большая армия?
   - Двадцать пять тысяч воинов вышло из пустыни под Флагом, - сказал я, -
и мы отогнали калкаров по пути древних к  Столице,  как  ты  называешь  их
большой лагерь.
   - Ты потерял много воинов?
   - Многие пали, - ответил я, - тысячи.
   - Значит у тебя уже не двадцать пять тысяч, а калкары подобны муравьям.
Убей их и наползет еще больше. Они будут уничтожать вас до тех  пор,  пока
несколько оставшихся  не  сочтут  себя  счастливчиками,  если  им  удастся
вернуться в пустыню.
   - Ты ничего не понимаешь, - сказал я. - Мы привели наших женщин, детей,
стада  и  табуны  вниз,  в  апельсиновые  заросли  калкаров,  и  здесь  мы
останемся. Если мы не сбросим калкаров в  море  сегодня,  мы  подождем  до
завтра. У нас ушло триста лет, чтобы загнать их сюда, но все это время  мы
не отступали ни на шаг, если мы что-то захватывали; мы никогда не  уходили
с позиций, куда перевели своих женщин и детей.
   - У тебя большая семья? - спросила она.
   - У меня нет жены, - ответил я и  поднялся,  чтобы  подбросить  дров  в
костер. Когда я вернулся с полной охапкой  двор,  то  обнаружил,  что  она
подвинулась ближе к огню и дрожит от холода. Я снял свой калкарский плащ и
накинул ей на плечи.
   - Нет, - воскликнула  она,  вскакивая.  -  Я  не  могу  взять  его.  Ты
замерзнешь.
   - Возьми его, - ответил я. - Ночь  будет  холодной,  и  ты  не  сможешь
двигаться завтра утром от холода.
   Она покачала головой.
   - Нет, - повторила она, - я не  могу  пользоваться  услугами  человека,
считающего меня врагом.
   Она продолжала стоять, протягивая мне красный плащ. Ее  подбородок  был
высоко поднят, а выражение лица - высокомерно.
   Я подошел и набросил на нее плащ, а когда  ее  рука  потянулась,  чтобы
сбросить его, я снова надел на нее плащ и придержал на ее изящной  фигуре.
Она попыталась  сбросить  его,  но  моя  рука  обвилась  вокруг  нее.  Она
остановилась лицом к лицу со мной, и ее тело прижалось к моему. Я стоял  и
смотрел в ее упрямое лицо. Наши  глаза  встретились,  и  на  мгновение  мы
застыли, словно каменные изваяния.
   Я не знаю, что произошло.  Ее  глаза,  широко  раскрытые  и  наполовину
испуганные, заглянули в мои, а ее губы разлепились, и  она  издала  вздох,
похожий на стон. Только мгновение мы стояли  так,  а  потом  она  склонила
голову и повернулась. В это мгновение ее мускулы расслабились, и она почти
повисла в моих объятиях.
   Очень деликатно я опустил ее на подстилку возле костра  и  поправил  на
ней плащ. Что-то со мной случилось. Я не знал, что это было, но,  казалось
ничего в мире не имело значения, кроме удобства и безопасности Бетельды.
   В тишине я сел напротив нее и посмотрел на нее так, словно  никогда  не
видел ее раньше, и ночь была прекрасной, как никогда раньше, и  -  клянусь
Флагом! - я словно не видел ее раньше. И  еще:  словно  маленькие  ящерицы
пустыни она умела изменять свой вид, как они меняют свой цвет, потому  что
это была совсем другая девушка,  чем  та,  с  которой  я  говорил  минутой
раньше, настолько новое и чудесное существо, которое невозможно было ни  с
чем сравнить, предстало передо мной.
   Нет, я не знал, что произошло, но меня это  и  не  заботило.  Я  просто
сидел и пожирал ее глазами. И тогда  она  подняла  голову  и  сказала  три
слова, которые заморозили в груди мое сердце.
   Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными  и  наполненными  болью.
Что-то случилось и с ней - я видел это.
   - Я - Ор-тис, - сказал она и снова уронила голову.
   Я не мог говорить. Я просто сидел и смотрел на изящную маленькую фигуру
моего кровного врага, сжавшегося у костра.
   Через какое-то время она прилегла у  огня  и  заснула.  Кажется,  после
этого заснул и я, потому что, когда я открыл глаза, огонь погас, я  замерз
и свет нового дня пробивался сквозь вершины холмов на востоке. Я  встал  и
снова развел костер. Я собирался взять Красную Молнию и уехать, прежде чем
она проснется; но когда я нашел коня, пасущегося неподалеку от  лагеря,  я
не вскочил на него, а снова вернулся в лагерь. Почему - не знаю. Я  больше
никогда не хотел видеть ее, но что-то тянуло меня к ней.
   Она проснулась и стояла, глядя по сторонам, вверх и  вниз  по  каньону,
когда я увидел ее, и мне показалось, что в ее лице  появилось  облегчение,
когда она увидела меня.
   Она доверчиво улыбнулась мне, и  я  не  смог  вести  себя  твердо,  как
полагалось бы с кровным врагом.
   Я подумал: если я вел себя дружественно с ее братом,  то  почему  я  не
могу быть дружелюбным с нею? Конечно, я уеду и никогда больше не увижу ее;
но ведь я могу быть вежливым, пока остаюсь здесь. Так я рассуждал, и так я
действовал.
   - Доброе утро, - сказал я, подходя. - Как ты?
   - Нормально, - ответила она. - А как ты?
   Ее голос был богатым и мелодичным, а звук его пьянил,  подобно  старому
вину. О, почему она мой враг?
   Появились Ниппон  из  своих  маленьких  вигвамов.  Голые  дети  прыгали
вокруг, играя с собаками в  надежде  согреться.  Женщины  развели  костры,
вокруг которых сгрудились  мужчины,  пока  их  подруги  готовили  утреннюю
трапезу.
   После  того,  как  мы  поели,  я  взял  Красную  Молнию  и   отправился
поохотиться, хотя я  сомневался,  что  смогу  добиться  успеха  с  тяжелым
калкарским луком. Но мне повезло больше, чем я рассчитывал:  я  убил  двух
оленей, хотя погоня завела меня дальше от лагеря, чем хотелось бы.
   Утро почти прошло, пока Красная Молния вез меня и две туши к лагерю.  Я
заметил, что он нервничает по мере приближения, прижимая уши  и  время  от
времени разражаясь ржанием. Я  не  понимал  причины  его  беспокойства,  и
только приготовился, как делал всегда, предупрежденный Красной  Молнией  о
том, что что-то не в порядке.
   Когда мы подъехали к лагерю, я не удивился, что  он  нервничал,  потому
что его чувствительные ноздри почуяли трагедию задолго до  того,  как  мои
слабые чувства предупредили меня об этом. Счастливый мирный лагерь  больше
не был таковым. Маленькие вигвамы лежали на земле, а рядом с ними двое  из
моих маленьких друзей - два маленьких голых воина. И это было все.  Тишина
и запустение воцарились там,  где  было  столько  жизни  и  счастья  всего
несколько часов назад. Остались только мертвые.
   Бетельда! Что случилось с ней? Кто совершил подобную жестокость?  Ответ
мог быть  одним-единственным  -  калкары,  должно  быть,  обнаружили  этот
маленький лагерь и атаковали его.  Ниппон,  которые  не  были  убиты,  без
сомнения, сбежали, а калкары захватили Бетельду в плен.
   Внезапно я увидел красное. Сбросив туши оленей на  землю,  я  пришпорил
Красную Молнию и помчался по дороге, где  свежие  следы  копыт  показывали
направление, в котором направились убийцы. На дороге были следы  множества
лошадей, и среди них - один огромный отпечаток, в два  раза  больший,  чем
отпечаток копыта Красной  Молнии.  Правда,  все  копыта  лошадей  калкаров
большие, но такого большого я еще не видел.
   По следам  на  дороге  я  определил,  что  нападавших  было  не  больше
двадцати, и помчался бешеным галопом в погоню, пока наконец мои чувства не
подсказали мне, что я лучше  послужу  Бетельде,  если  выработаю  какую-то
стратегию; слыханное ли дело,  чтобы  человек  один  мог  победить  группу
воинов одной только силой.
   И здесь я почувствовал воинственный пыл, хотя я и  собирался  поступить
подобным образом, но я сомневался, что одна сила далеко заведет меня.
   Месть! Это было моей единственной  силой,  впитанной  поколениями,  для
которых она стала эмблемой, Флаг - на запад, по  кровавому  пути  к  морю.
Месть, Флаг и Джулиан - было  одно  целое.  И  вот  я,  Повелитель  мести,
Великий  Вождь  Джулианов,  Протектор  Флага,  скачу,  чтобы  спасти   или
отомстить за дочь Ор-тисов! Я должен был бы сгореть со  стыда,  но  ничего
подобного. Ничего не заставляло так горячиться мою кровь, даже обращение к
Флагу. Может ли быть такое, чтобы существовало нечто  большее,  чем  Флаг?
Нет, тут я не мог спорить, но я нашел нечто, что было для  меня  таким  же
важным, как Флаг.


8. РАБАН


   Я прибыл к перевалу, не перегнав их, но по  следам  я  видел,  что  они
недалеко от меня. Дорога в  каньоне  довольно  извилистая,  там  множество
подъемов и спусков, и часто всадник в нескольких ярдах теряется из виду, а
шум скачки сливается с другими шумами. В каньоне я  старался  держаться  к
нападавшим поближе, но когда я достиг перевала, все изменилось.  Теперь  я
видел далеко во всех направлениях.
   Убийц не было видно на большой дороге древних, и я поскакал дальше, где
тропа спускалась вниз, на северную сторону гор, к огромной долине, которую
я видел днем раньше. Деревья и заросли на одной стороне здесь были ниже, и
я видел дорогу на  коротких  отрезках  внизу.  Сначала  я  заметил  группу
всадников, появившихся из-за склона, пока они спускались в каньон.
   Справа от меня на небольшом расстоянии была расщелина, спускавшаяся  от
перевала и идущая по склону каньона, в который спускались всадники. Одного
взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что несколько минут трудного  и,
скорее всего, тяжелого спуска приведут меня в каньон перед всадниками, и я
не буду виден им,  разве  что  заросли  вокруг  будут  гуще  или  на  пути
встретится непреодолимое препятствие.
   В конце концов попытка того стоила, и потому, не оглядываясь на  врага,
я повернул и поскакал вдоль перевала к спуску, который,  как  я  надеялся,
приведет меня к тому месту, которого я хотел достичь и где я мог  выбирать
условия поединка, в которых мы знамениты, потому что являемся поклонниками
этого искусства.
   Я нашел ведущую вниз узкую  извилистую  тропу  и  помчался  по  ней  на
опасной скорости, заставляя Красную Молнию  гнать  так,  что  он,  видимо,
посчитал меня сумасшедшим, потому что обычно я очень осторожно отношусь  к
его ногам; однако сегодня я совершенно не думал о них, впрочем,  как  и  о
собственной жизни.
   Единственное, чего  я  боялся,  случилось  -  глубокий  овраг  рассекал
тропку, противоположная сторона почти вертикально  уходила  вниз.  Но  там
было нечто вроде ступенек, во всяком случае, путь вниз, и  Красная  Молния
не колебался, когда я направил его в пропасть. Присев  на  задние  ноги  и
вытянув передние, он заскользил, летя вниз, и в двадцати ярдах от  дна  мы
перелетели  через  утес,   приземлившись   в   мягкий   песок,   несколько
потрясенные, но неповрежденные.
   Не было времени даже для того, чтобы просто восстановить дыхание. Перед
нами лежал путь на другую сторону, и словно кот  Красная  Молния  принялся
карабкаться вверх. Его ноги глубоко погружались в мягкую  землю,  пока  я,
затаив дыхание, следил, позволит  ли  нам  судьба  выбраться  обратно;  но
наконец мы выбрались.
   Теперь я ехал осторожнее, потому что мой путь  лежал  параллельно  пути
врагов, и опасность все время  увеличивалась.  Я  скакал  по  дну  ущелья,
укрытый от всякого, кто ехал по ближней стороне сверху. Наконец  я  увидел
справа от себя вход в каньон и тропу,  по  которой  должны  были  проехать
калкары. Они еще не проехали - я был в  этом  уверен,  потому  что  скакал
быстро и почти по прямой линии, в то время как они ехали медленно. И тут я
увидел их на тропинке, которая шла по склону каньона.
   Там, где  ущелье  заканчивалось  на  дне  каньона,  я  бросил  поводья,
спрыгнул с лошади, оставил Красную  Молнию  в  зарослях  и  приблизился  к
перекрестку, где ниже лежала дорога, видная на сто ярдов вверх по  каньону
и на полмили ниже. В левой руке я  держал  тяжелый  калкарский  лук,  а  в
правой - пучок стрел; еще несколько  торчали  из  голенища  моего  правого
сапога. Приладив стрелу к луку, я ждал.
   Ждать пришлось недолго. Я  услышал  звон  сбруи,  стук  копыт  лошадей,
голоса людей и через мгновение голова небольшой  колонны  появилась  из-за
холма.
   Я уже испытал свой калкарский лук во время охоты на оленей и сейчас был
более уверен в нем. Это  был  хороший  лук,  только  слишком  тяжелый  для
конного воина. Он очень тугой и посылает тяжелые  стрелы  очень  точно  на
большую дистанцию. Я знал, что с ним можно совершить.
   Я подождал, пока полдюжины калкаров не  появилось,  закрыв  проход,  по
которому они ехали, и в следующее мгновение  я  спустил  тетиву.  Я  попал
одному из воинов в пах, и стрела, войдя сверху, попала  и  в  его  лошадь.
Раненое животное вскинулось на дыбы  и  опрокинулось  на  всадника;  но  я
заметил это только краем глаза, потому что выпустил новую стрелу. Еще один
воин свалился со стрелой, торчащей в горле.
   И началась паника. Вопя и сыпля проклятиями,  вся  группа  появилась  в
поле моего зрения, и тогда я увидел человека, которого никогда  не  видели
глаза смертного, и, будем надеяться, больше никогда не увидят. Он сидел на
огромной лошади, в  которой  я  моментально  узнал  чудовище,  оставляющее
гигантские следы, по которым я следовал  до  перевала.  Этот  человек  был
таким существом, возле которого могучий калкар чувствовал себя карликом.
   Внезапно  я  понял,  что  это  гигантский  Рабан,  которого  я   считал
выдуманным Саку. На коне Рабана сидела и Бетельда. На мгновение я был  так
поражен  размерами  Рабана,  что  забыл,  зачем  я  здесь,  но  только  на
мгновение. Я не мог позволить себе стрелять в гиганта из страха попасть  в
Бетельду, но я прицелился и быстро застрелил человека перед ним и за ним.
   Теперь калкары кружили в поисках врага, представляя  из  себя  отличные
мишени; я знал, что так и будет.  Клянусь  кровью  предков!  Нет  большего
развлечения, чем подобная война. Сражаясь с калкарами, мы  были  вынуждены
применять тактику направленную на то, чтобы заставить врага  запаниковать,
и понемногу уничтожали его. Постоянно обходя его на флангах, не давая  ему
покоя, отрезая подкрепления  от  основных  сил  и  уничтожая  их,  налетая
внезапно на отдельные группы, захватывая территорию перед ним и  устраивая
битву с каждым человеком, которого встречали на дорогах, мы  гнали  врагов
две тысячи миль через весь мир к их последней стоянке у моря.
   Когда калкары сгрудились в каньоне, я стал посылать  в  них  стрелу  за
стрелой, но никак не представлялась возможность сделать прицельный выстрел
в гиганта-Рабана, потому что он постоянно держал Бетельду в качестве  щита
после  того,  как  определил  мое  местонахождение,  видимо,  решив,  -  и
правильно, - что из-за нее я атаковал  их  группу.  Он  ревел  как  бык  и
погонял своих людей в атаку на  меня.  Некоторые  из  них  попытались  это
сделать, без большого желания, лишь из страха перед  своим  повелителем  -
этот страх, должно быть, был больше,  чем  страх  перед  неведомым  врагом
впереди; но те, кто начал атаку, не смогли зайти  далеко,  они  убедились,
что с тяжелым луком я могу посылать стрелы  сквозь  их  железные  панцири,
словно те были из шерсти.
   Рабан, видя что битва складывается не в его пользу, внезапно  пришпорил
своего коня и поскакал вдоль каньона, увозя Бетельду  с  собой,  пока  его
оставшиеся люди прикрывали его отступление.
   Это меня совсем не устраивало. Меня  совсем  не  интересовали  калкары,
которых он оставил, а лишь он и его пленница, поэтому я помчался к Красной
Молнии и вскочил на него.  Приблизившись  к  дну  каньона  я  увидел,  что
калкары движутся вслед за Рабаном. Их осталось шестеро, и они  растянулись
вдоль дороги.
   На скаку они оглядывались назад, в  моем  направлении,  словно  ожидали
увидеть огромное количество воинов, бросившихся за ними в погоню. Но когда
они увидели меня, то не повернули, чтобы сразиться со мной,  а  продолжали
двигаться за Рабаном.
   Я повесил лук на кожаный ремень у седла и достал еще  несколько  стрел,
пока Красная Молния догонял их. Теперь я готовил  копье.  Затем  прошептал
несколько слов в ухо коня, выставил вперед копье и сжался  в  седле,  пока
умное животное мчалось в погоню.
   Последний из калкаров в отступающей колонне, чтобы не  быть  проткнутым
копьем в спину, повернул свою лошадь, достал копье и принялся  ждать  меня
посреди дороги. Это была его ошибкой.
   Ни один человек не может справиться с нападающим  копейщиком,  находясь
на стоящей лошади, потому что не успеет  увернуться  от  копья  врага  или
отступить, если удача отвернется от него. Но калкар  сидел  неподвижно  на
своей тупой, плохо подготовленной лошади.
   И я без труда пронзил его, налетев на полном скаку, и мое тяжелое копье
прошло сквозь него, пригвоздив его к крупу лошади. Древко копья сломалось.
Я  отбросил  бесполезный  обломок  древка  и,  пришпорив  Красную  Молнию,
повернул к поверженному врагу.
   Я  видел,  что  ближайший  калкар  остановился,  чтобы  выяснить,   как
развивается битва. Увидев, что его приятель упал мертвым, а я - без копья,
он помчался на меня. Вероятно, он хотел застигнуть  меня  врасплох,  когда
Красная Молния нес меня по направлению к павшему врагу. Но  калкару  нужно
было дважды подумать, прежде чем совершать подобное. Когда я проезжал мимо
мертвого калкара, я  низко  нагнулся  из  седла  и  подхватил  его  копье,
валявшееся в  пыли,  а  затем,  не  снижая  скорости,  развернулся,  чтобы
встретить глупца, скачущего во весь опор навстречу своей судьбе.
   Мы встретились на огромной скорости, и когда  мы  сблизились,  я  понял
тактику, которую новый противник  собирался  применить,  чтобы  уничтожить
меня. Он пытался использовать прием, который,  казалось,  никогда  не  мог
зародиться в этом низколобом создании. Он направил свою лошадь прямо перед
Красной Молнией в надежде встретиться со мной и  перевернуть  моего  коня,
что было вполне возможно из-за разности в весе. И он наверняка победил, бы
встреться мы лоб в лоб, но все вышло по-другому.
   Мои поводья лежали на шее Красной Молнии. Легким толчком левого  колена
я послал своего жеребца направо и перебросил копье в левую руку,  и  когда
мы встретились, калкар был беспомощен, потому что  не  ожидал  моей  атаки
слева, а его тяжелая лошадь не  могла  сравниться  проворством  с  Красной
Молнией. Поэтому я достиг цели и избавил человека от страданий - страданий
быть таким примитивным существом, как калкар.
   Мое копье вошло ему в горло, но я не  собирался  ломать  второе  копье,
потому что увидел  скачущих  ко  мне  двоих  новых  врагов.  Сделанное  из
твердого дерева оружие прошло через плоть, и этот тип рухнул  на  спину  в
дорожную пыль.
   Между мной и гигантом, уже потерявшимся из  виду  и  уносящим  Бетельду
прочь, находящимся где-то ниже в каньоне, было всего четыре калкара. Я  не
знал, какая судьба ее ждет и  куда  ее  увозят.  Четверка  растянулась  по
дороге  в  нерешительности,  следовать  ли  за  Рабаном  или  подождать  и
попытаться  справиться  со  мной.  Видимо,  они  надеялись,  что  я  пойму
ничтожность своих усилий против их  превосходящего  числа,  но  когда  они
увидели, что я опустил копье  и  направился  к  ближайшему  из  них,  они,
наверное, поняли, что меня так не остановишь, и я должен быть  побежден  и
уничтожен.
   К счастью для меня их разделяло некоторое расстояние, и мне не пришлось
сражаться   со   всеми   одновременно.   Ближайший,   поощренный    криком
приближающегося приятеля, выхватил копье  и  проехал  полдороги  навстречу
мне, но, думаю, большая часть  его  энтузиазма  была  потеряна,  когда  он
подумал о судьбе, постигшей тех, которые пытались использовать свои  куцые
знания против меня; кроме того,  он  явно  не  горел  желанием  атаковать,
потому что, скорее, напоминал глупый бессмысленный булыжник,  катящийся  с
горы,  чем  нормальное  существо  с   нервами   и   мозгом,   направляемое
патриотизмом и честью.
   Бедный глупец! Через мгновение мир стал немного лучше, потому что в нем
стало на одного калкара меньше, но это  стоило  мне  еще  одного  копья  и
колотой раны на  предплечье,  и  оставило  меня  против  троих  приятелей,
которые находились так близко, что не было времени поднять копье, выпавшее
из безжизненных пальцев врага.
   Оставалось надеяться только на меч. Выхватив его, я встретил следующего
врага только клинком  против  его  длинного  копья;  но  я  отбил  острие,
парировал выпад и, когда калкар приблизился,  разрубил  его  от  плеча  до
центра груди.
   Это все произошло, казалось, в одно мгновение, но оставшиеся  двое  тут
же налетели на меня. Я вовремя отклонился, чтобы уйти от копья  переднего,
но тут ужасный удар в голову свалил меня, и это последнее, что я помню  из
происходящего.
   Когда я снова открыл глаза, я ехал на лошади, привязанный к седлу, лежа
на животе. Перед моим ограниченным взором все время  была  пыль  дороги  и
четыре монотонно двигающихся серых лохматых ноги.  Значит,  я  был  не  на
Красной Молнии.
   Я  только-только  пришел  в  сознание,  когда  лошадь,   везущая   меня
остановилась, и два сняли с меня веревки. Развязав узлы, они  бесцеремонно
сбросили меня на землю, а когда я встал, они, казалось, были удивлены, что
я в сознании.
   - Грязный янк! - воскликнул один из них и ударил меня по лицу  открытой
рукой.
   Его приятель перехватил его руку.
   - Успокойся, Тав, - сказал он. -  Он  отлично  сражался  против  такого
количества. - Человек, говоривший эти слова, был моего роста и вполне  мог
сойти за чистокровного  янка,  хотя  в  то  время  я  думал,  что  он  был
полукровкой.
   Второй выказал свое раздражение.
   - Грязный янк, - повторил он. - Держи его здесь, Оконнор, пока я  найду
Рабана и узнаю, что делать с этим. - Он повернулся и оставил нас вдвоем.
   Мы стояли у подножия низкого  холма,  вокруг  которого  росли  огромные
старые деревья, и я залюбовался ими.  Здесь  были  ели,  кипарис,  тополь,
сикомора и акация, которые я узнал, и множество других, каких я никогда не
видел. Между деревьями росли цветущие  кустарники.  Там,  где  земля  была
открыта, ее покрывали цветы - бесчисленные вариации всех  оттенков;  здесь
были бассейны, заполненные лилиями, бесчисленное множество птиц и бабочек.
Я никогда не видел места такой чудесной красоты.
   Сквозь деревья виднелись руины каменного вигвама древних, расположенные
на вершине низкого холма. Именно к этому разрушенному строению  направился
Тав, покинув нас.
   - Что это за  место?  -  спросил  я  человека,  охраняющего  меня.  Мое
любопытство победило естественную неприязнь к разговорам.
   - Это вигвам Рабана, - ответил он. - До недавнего времени это  был  дом
Ор-тиса, Джемадара - настоящего Ор-тиса. Фальшивый Ор-тис  расположился  в
больших вигвамах в Столице. Он давным-давно уже не был в этой долине.
   - А кто такой Рабан? - спросил я.
   - Он  -  великий  разбойник.  Он  накидывается  на  все,  что  видит  и
неудивительно, что он вселяет ужас в сердца нас всех, кто слышали  о  нем,
потому что он делает так, как хочет, причем, с легкостью. Говорят, он  ест
человеческую плоть, но я не видел этого - я был  с  ним  слишком  короткое
время. После убийства правдивого Ор-тиса я присоединился  к  нему,  потому
что он нападает на калкаров.
   Он жил долго в восточной части долины, где  нападал  на  проезжающих  в
Столицу, и тогда он не грабил и не убивал людей в долине;  но  со  смертью
Ор-тиса он пришел и занял его место, и сейчас он нападает  на  моих  людей
так же, как и на калкаров, но я остаюсь с ним, потому что  мне  приходится
выбирать - служить ли ему или калкарам.
   - Ты не калкар? - спросил я. И я мог поверить в это, потому что у  него
было прекрасное старинное Американское имя Оконнор.
   - Я - янк. А ты?
   - Я - Джулиан 20-й. Красный Ястреб, - ответил я.
   Он вскинул брови.
   - Я слышал о тебе за последние несколько дней, - сказал он. - Твои люди
крепко сражаются на краю Столицы, но они будут отброшены назад -  калкаров
слишком много. Рабан будет рад тебе, если истории, рассказываемые о нем  -
правда. Одна из них гласит, что он поедает сердца храбрых воинов,  которым
не повезло и которые попали в его руки.
   Я улыбнулся.
   - Что это за существо? - спросил я снова. - Кто породил такое чудовище?
   - Он - единственный калкар, - ответил Оконнор. -  Но  намного  больший,
чем любой из них. Он был рожден в Столице у обычных родителей  калкаров  и
говорят, что с детства унаследовал жажду  крови,  которая  увеличилась  по
мере истечения лет. Он гордится своим первым убийством - убийством  родной
матери, когда ему было десять лет.
   Я содрогнулся.
   - И в эти руки попала дочь Ор-тиса, - сказал я,  -  и  ты,  Американец,
помогал в ее пленении.
   Он посмотрел на меня в немом изумлении.
   - Дочь Ор-тиса?! - вскричал он.
   - Ор-тиса, - повторил я.
   - Я не знал, - сказал он, - я не приближался к ней ни разу и думал, что
она женщина-калкар.  Некоторые  из  них  небольшого  роста,  ты  знаешь  -
полукровки.
   - Что ты собираешься делать? Ты сможешь спасти ее? - спросил я.
   Лицо его озарилось каким-то светом. Он вытащил  свой  нож  и  перерезал
путы, которые стягивали мои руки за спиной.
   - Спрячься здесь, за деревьями, - сказал он, - и следи за Рабаном, пока
я не вернусь. Это будет после темноты, но я приведу помощь.  Долина  почти
целиком состоит из людей, которые отказывались вступать в брак с калкарами
и сохранили чистоту расы с древних времен. Здесь почти тысяча чистокровных
янков, готовых к  бою.  Я  в  состоянии  буду  собрать  достаточно,  чтобы
навсегда расправиться с Рабаном, и, если опасность для дочери  Ор-тиса  не
заставит их отбросить свою трусость, то они безнадежны.
   Он вскочил на лошадь.
   - Быстрее! - крикнул он. - Спрячься за деревьями.
   - А где моя лошадь? - крикнул я ему вослед. - Она не убита?
   - Нет, - крикнул он, - она ускакала, когда ты упал. Мы  и  не  пытались
поймать ее. - Через мгновение он исчез на  западной  стороне  холма,  а  я
вошел в небольшой  лес,  окружавший  его.  Сквозь  мрак  моего  настроения
мелькнул единственный лучик счастья - Красная Молния жив.
   Вокруг меня росли древние деревья невероятных размеров  -  со  стволами
около пяти-шести футов в диаметре. Их верхушки покачивались в ста и больше
футах над моей головой. Их ветви загораживали солнце,  а  под  ними  росли
маленькие деревья, борющиеся за существование  в  слабом  свете.  Огромные
давным-давно упавшие монстры лежали, покрытые листьями  и  отмечая  место,
где мертвый исполин когда-то оставил семя, намного пережившее его.
   Это было чудесное место, где было удобно прятаться, хотя прятаться - не
для Джулианов, потому что мы почти не тренировались в этом  и  еще  меньше
любили это делать. Как бы то ни было - сейчас дело  того  стоило.  Джулиан
скрывается  от  калкаров  в  надежде  спасти  Ор-тиса!  Духи  девятнадцати
Джулианов! На что я, Джулиан 20-й, променял свое гордое имя!
   Но почему-то я не стыдился. Было  нечто  такое,  что  упрямо  объявляло
войну всем моим унаследованным чувствам, и я был уверен, что это победит -
уже побеждало! Я бы продал свою душу за дочь моего врага.
   Я поднялся по холму к развалинам вигвама, но ближе к нему заросли  были
настолько густыми, что я ничего не видел. Розовые кусты в пятнадцать футов
высотой сплелись так тесно, что  словно  стеной  закрывали  все  от  моего
взора. Я не видел даже прохода сквозь них.
   Рядом со мной было большое дерево со странным узорным  рисунком  листа.
Это было дерево, какого я никогда  не  видел,  но  оно  интересовало  меня
меньше того факта, что по нему можно забраться наверх, к месту,  откуда  я
смогу взглянуть поверх розовых зарослей.
   То, что я увидел, состояло из  двух  каменных  вигвамов,  не  настолько
разрушенных, как находящиеся рядом.  Между  ними  располагался  бассейн  с
водой -  искусственный  бассейн  с  ровными  берегами.  Несколько  упавших
каменных колонн лежали поперек, виноград и плющ оплели  его,  и  их  концы
свешивались в воду, почти закрывая каменную кладку.
   Пока я смотрел, группа мужчин вышла из  развалин  восточного  здания  и
направилась через большую арку, часть которой  обвалилась.  Все  они  были
калкары; среди них был Рабан. У меня появилась возможность рассмотреть его
поближе.
   Он был совершенно  отталкивающим  существом.  Его  огромные  размеры  с
легкостью испугали бы и самое смелое сердце, потому что он  был  в  полных
девять футов роста и чрезвычайно широк в плечах, груди и костях.  Его  лоб
настолько был скошен назад, что трудно было определить, есть ли он вообще;
торчащие волосы его жирного скальпа почти срастались с кустистыми бровями.
   Глаза были маленькими и близко посажены от грубого носа. Все его  черты
были звериными. Я никогда не думал, что человеческое лицо может быть таким
отталкивающим. Его бакенбарды росли во все стороны, и было видно,  что  он
за ними совершенно не ухаживает.
   Он разговаривал с одним из моих  пленителей,  который  оставил  меня  у
подножья холма, чтобы доложиться Рабану - с человеком, который ударил меня
в лицо, когда мои руки были связаны, и чье имя было  Тав.  Гигант  говорил
гремящим бычьим голосом, который служил той же цели, что и весь его вид  и
походка, которые были напускными - для пущего страха для окружающих.
   Смотря на это существо, я не мог поверить, что настоящая смелость живет
в этом огромном теле. Я  знал  многих  бесстрашных  людей  -  Стервятника,
Волка, Камень и многие сотни других, и у всех у них  смелость  всегда  шла
рука об руку с достоинством и величием.
   - Приведи его! - ревел он Таву. - Приведи его! Я  хочу  его  сердце  на
ужин! - После того, как Тав бросился разыскивать меня, гигант  остался  со
своими слугами, ревя и возмущаясь; он явно следил за свои поведением.  Мне
он показался превосходным  примером  того  типа  людей,  которых  я  видел
раньше:  у  них  слова  заменяют  действия,  шум  подменяет  смелость,   и
совершенно нет мозгов.
   Единственное, что производило впечатление,  так  это  то,  что  он  был
огромных размеров, но даже этим он не поразил меня до  глубины  души  -  я
знал меньших людей, которых я уважал и которые наполняли меня трепетом.  А
этого я не боялся.
   Думаю, только самовлюбленный болван совершенно бы не опасался его, но я
не верил в его крики, что он ест человечину. У меня сложилось впечатление,
что, если человек действительно собирается съесть сердце другого, то он не
будет кричать об этом.
   Наконец Тав появился, торопливо взбираясь по склону холма. Он был очень
возбужден, в чем я, собственно говоря, не сомневался.
   - Он исчез! - закричал он Рабану. - Они оба исчезли -  Оконнор  и  янк.
Смотри! - Он протянул путы, стягивавшие мои руки. - Они перерезаны. Как он
мог перерезать их, если руки были стянуты за спиной? Вот что я хочу знать.
Как он мог сделать это? Он бы не смог, разве что...
   - С ним должны быть и другие, - проревел Рабан. -  Они  последовали  за
ним и освободили его, захватив Оконнора в плен.
   - Здесь не было никого другого, - настаивал Тав.
   - Может быть, Оконнор освободил его? - предположил один из группы.
   Такое простое решение наконец достигло  куриного  мозга  Рабана,  и  он
заявил:
   - Я знал это с самого начала - это  был  Оконнор.  Своими  собственными
руками я вырву его печень и сожру ее на завтрак.
   Некоторые насекомые, жабы и люди создают множество ненужного  шума,  но
большинство животных проводят жизнь в достойной тишине. Из уважения к этим
животным мы берем себе их имена.  Кто-нибудь  слышал  о  красном  ястребе,
который орет о своих планах на весь белый свет? Молча он сидит на ветвях и
молча подкрадывается и ударяет.


9. ВОССТАНОВЛЕНИЕ


   Слушая разговор Рабана с его прихлебателями  я  выяснил,  что  Бетельда
находится в заключении в западном здании, но  так  как  Рабан  не  слишком
торопился, я ждал в надежде, что удача  поможет  мне,  предоставив  лучшую
возможность после наступления темноты. Тогда вероятность того, что  кто-то
помешает или обнаружит меня, будет меньше, а в течение дня, когда  женщины
и мужчины постоянно входили и выходили  из  восточного  вигвама  это  было
вполне возможно. Кроме того, существовал шанс, что Оконнор может вернуться
и помочь, и я не хотел  ничего  предпринимать,  пока  оставалась  надежда,
которая увеличивала шансы Бетельды на спасение.
   Наступила ночь, но нигде не было ни следа Оконнора. Звуки грубого смеха
докатывались из руин, и я мог себе представить, как Рабан и его  подручные
пожирали мясо, заливая пищу огненным напитком калкаров. Ни одного  из  них
не было видно поблизости, и я решил выбраться  со  своего  наблюдательного
пункта и исследовать строение, в котором, как я  рассчитывал,  содержалась
Бетельда. Если я смогу освободить ее - отлично; если нет, то я подожду  до
появления Оконнора.
   Когда  я  собирался  спустится  с  дерева,   раздался   знакомый   звук
принесенный ветром из каньона с юга - ржание моего красного  жеребца.  Это
было музыкой для моих ушей. Я должен ответить, даже  если  вызову  тревогу
среди калкаров.
   И мой свист прозвучал ясно и  чисто,  перекрывая  все  звуки  ночи.  Не
думаю, что калкары слышали его -  они  создавали  слишком  много  шума  за
закрытыми дверьми - но радостное ржание, пришедшее в ответ, сообщило  мне,
что два чутких уха уловили мой сигнал.
   Вместо того, чтобы отправиться к западным руинам, я спустился несколько
вниз по холму, чтобы встретить Красную Молнию,  потому  что  знал,  что  в
конце концов он-то и будет определять для меня все - успех  или  поражение
для меня и свободу или смерть для Бетельды. Добравшись до подножия  холма,
я  услышал  стук  его  копыт,  постепенно  усиливающийся,  -   прекрасный,
ласкающий уши звук, долетающий до меня  из  темноты.  Стук  копыт  бегущей
лошади, гром барабанов войны! Какая в мире музыка слаще этой?
   Он увидел меня задолго до того, как я увидел  его,  и  он  остановился,
подняв тучу пыли, в нескольких ярдах  передо  мной  и  понюхал  воздух.  Я
прошептал его имя и позвал его к себе.  Он  осторожно  приблизился,  часто
останавливаясь и вытягивая свою длинную шею вперед, напряженный, готовый в
любую секунду умчаться прочь.
   Лошадь очень сильно зависит  от  своего  зрения,  ушей  и  ноздрей,  но
никогда не бывает полностью удовлетворена, пока ее мягкие любопытные  губы
не попробуют подозрительный  объект.  Конь  фыркнул,  коснулся  моей  щеки
своими бархатистыми губами и, издав глубокий вздох,  положил  свою  голову
мне на плечо, удовлетворенный. Я провел его через деревья к подножью холма
и приказал тихо ждать меня.
   С седла я взял лук и стрелы и, следуя по тропинке, поднялся на  вершину
холма. Я пробрался через  заросли  роз  и  наконец  оказался  перед  южным
проходом в руины. Рядом стояло небольшое помещение с  открытыми  окнами  и
дверьми. Свет факелов  частично  освещал  комнаты,  но  большая  их  часть
находилась в тени.
   Я прошел через арку и пробрался в  дальнюю  часть  двора,  где  заметил
справа окно и дверь, ведущую в две комнаты,  в  которых  сидели  несколько
калкаров, ели и пили за длинным столом. Я не видел их всех. Если  Рабан  и
был здесь, то он находился вне зоны моей видимости.
   Всегда  полезно  сначала  провести  рекогносцировку  перед   тем,   как
составить план действий, и с это идеей в голове  я  покинул  двор  тем  же
путем, которым пришел, и направился к восточной  стороне  здания,  надеясь
пройти вдоль него и таким образом добраться до северной  стороны  западных
руин, где ожидал найти Бетельду и выяснить, каким образом ее спасать.
   На юго-восточном углу руин росли три гигантских  кипариса,  так  близко
друг к другу, что почти срослись в одно гигантское дерево, и я остановился
рядом с ними, чтобы выяснить, что расположено дальше. Я  увидел  одинокого
воина-калкара, который вышел из здания и направился  по  высокой  траве  к
площадке перед зданием.
   Я приладил стрелу к луку. У этого человека было то, в чем я нуждался  -
меч. Смогу ли я убрать его бесшумно? Если он повернется,  то  все  пройдет
нормально, и он-таки повернулся, подчиняясь моему внутреннему желанию. Его
спина была повернута ко мне.
   Я натянул тетиву изо всех сил. Она тонко пропела, когда я  спустил  ее,
но больше не было ни звука, за  исключением  тупого  стука,  когда  стрела
вонзилась в спину жертвы в основании  мозга.  Он  безмолвно  умер.  Никого
вокруг. Я побежал вперед и стянул с него ремень с мечом, к  которому  были
прикреплены меч и нож.
   Когда я поднялся и нацепил на себя оружие,  то  заглянул  в  освещенную
комнату, из которой только что пришла моя жертва. Это была та же  комната,
которую я видел со двора, а прямо передо мной была другая комната, которую
я раньше не мог видеть.
   Рабана не было здесь. Где же он был?  Холодный  ужас  внезапно  пронзил
меня. Может ли такое случиться, что  в  короткий  интервал,  когда  я  шел
навстречу Красной Молнии, он покинул пиршество  и  отправился  в  западные
руины? Я вздрогнул и быстро помчался перед домом вдоль северной  стены  по
направлению к другому строению.
   Я остановился перед ним и прислушался. До моих ушей  донеслись  голоса!
Откуда они шли? Это было простое здание, сооруженное  на  холме,  с  одним
этажом над холмом, вторым - выше этого уровня,  а  третий  -  располагался
ниже и сзади остальных. Где находились входы, и как отыскать правильный, я
не знал.
   С моего наблюдательного пункта на дереве я видел переднее сооружение на
уровне холма, там находился один  большой  зал  с  пещерообразным  входом,
тянувшимся на всю ширину руин. На южной стороне помещения было две  двери,
но которая из них вела к моей цели, я не знал.
   Мне показалось,  будет  лучше  всего  попробовать  их  первыми.  Я,  не
раздумывая, побежал туда. Здесь звуки  голосов  раздавались  громче,  и  я
различил ревущий, похожий на мычание голос Рабана.
   Я  дернул  ближайшую  дверь.  Она  открылась;  передо  мной   появились
ступеньки, и в то же самое мгновение голоса стали громче - я открыл нужную
дверь. Тусклый свет шел снизу, словно исходил из помещения, расположенного
внизу лестницы.
   Это были мгновенные впечатления, которых я не анализировал в то  время,
они просто врезались в память, а я уже оказался внизу ступенек  и  смотрел
на большое помещение с высоким  потолком,  в  котором  горел  один  факел.
Света,  впрочем,   было   достаточно,   чтобы   увидеть   фигуру   Рабана,
возвышающегося над Бетельдой, которую он за волосы тянул к выходу.
   - Ор-тис! - рычал он. - Ор-тис! Кто бы мог подумать, что Рабан  сделает
дочь Джемадара своей женщиной? Ах, тебе не нравится эта идея, а? Ты  могла
бы совершить худшее, если бы у тебя был выбор, но у тебя его нет, да и кто
скажет "нет" Рабан Гиганту?
   - Красный Ястреб! - воскликнул я, вступая в помещение.
   Гигант развернулся, и в  мерцающем  свете  факела  я  увидел,  как  его
красное лицо становится багровым, а из  багрового  белым  или,  скорее,  с
оттенком грязной желтизны. Кровь моих отцов! Как он возвышался надо  мной,
совершенная гора мяса! Во мне шесть футов роста, но  Рабан  был  вполовину
выше меня - полные девять футов; но, клянусь, он показался мне  ростом  во
все двадцать и атлетических пропорций!
   На мгновение он застыл, глядя на меня, словно громом пораженный.  Затем
отшвырнул Бетельду в сторону и выхватил свой меч, рыча  и  проклиная,  как
было в его привычках, думаю, чтобы испугать меня; хотя,  мне  кажется,  он
таки образом привлекал внимание своих слуг.
   Я скрестил с ним мечи. Он мне казался  горой,  так  высок  он  был;  но
несмотря на его размеры, я не волновался, как во время поединков с  людьми
моего роста, чьи слава и смелость заслужили мое уважение. Хорошо  что  мое
сознание отвлекалось на подобные вещи в этой дуэли,  потому  что,  клянусь
Флагом, мне понадобилась вся моя храбрость, которую я мог найти.
   Его рост и вес были достаточны для того, чтобы победить могучего воина,
если бы у Рабана были мозги. Но их у него не  было.  Он  размахивал  своим
огромным мечом довольно искусно, но из-за трусости,  которую  я  вызвал  в
нем, он бился вдвойне искусно, словно загнанная в угол бестия.
   Мне понадобилось все мое умение, но сомневаюсь, что  это  одно  помогло
мне, если бы мои силы не были увеличены любовью и необходимостью  защитить
эту любовь. Бетельда Ор-тис была достаточным поводом  и  причиной.  Удары,
которые я наносил, я наносил за нее; его удары  я  парировал  так,  словно
защищал ее нежную кожу.
   Когда мы  столкнулись,  он  нанес  могучий  удар,  который  должен  был
развалить меня пополам, но я парировал и остановил удар. Я обнаружил,  что
его огромные ноги рядом со мной и нанес мечом удар в бедро. С воплем  боли
Рабан упал назад. Я последовал за  ним,  мое  острие  вошло  под  железный
панцирь и ткнулось ему в живот.
   После этого он издал ужасающий  вопль,  и,  хотя  и  раненый,  принялся
размахивать мечом с таким проворством, которого я никак от него не ожидал.
С огромным трудом я  отбивал  его  тяжелый  меч  и  спас  себя  много  раз
быстротой своих ног и проворством моего клинка.
   Но я обязан уму Бетельды, которая вскоре после того, как  мы  скрестили
клинки, подбежала к большому камину и, сняв факел с  того  места,  где  он
стоял в каменной подставке, стала за моим плечом, так что  свет  не  мешал
мне. Ее позиция была опасной,  и  я  умолял  ее  удалиться  на  безопасное
расстояние, но она не сделала этого и не раз упустила возможность  бежать,
хотя я настаивал на этом.
   Я ожидал увидеть, как люди Рабана заполнят помещение, и не мог  понять,
почему его вопли не достигли каждого уха на  милю  или  больше  вокруг.  Я
сражался еще отчаяннее, чтобы избавиться от него, прежде чем они появятся.
Рабан начал беречь дыхание, и у него не осталось сил, чтобы кричать;  и  я
видел, что от усталости, страха и потери крови он начал слабеть.
   И тут я услышал громкие голоса людей и стук бегущих ног.  Они  идут!  Я
удвоил свои усилия, а Рабан - свои; я - убить, он - чтобы удержаться, пока
не прибудет подкрепление. Судя по крови, хлещущей из ран,  я  был  уверен,
что удар в живот был смертельным. Однако он продолжал жадно  цепляться  за
свою жизнь и сражался с кровавой пеной на губах из раненого горла.
   Он пошатнулся и стал на колено, а когда начал подниматься, я решил, что
все  кончено,  но  в  этот  момент  мы  услышали  торопливые  шаги  людей,
спускающихся по ступенькам.  Внезапно  Бетельда  швырнула  факел  на  пол,
оставив нас в полной темноте.
   - Пошли! - прошептала она, положив руку на мое плечо. - Сейчас их будет
слишком много - мы должны сбежать до того, как они попадут сюда,  или  оба
мы погибли.
   Воины отчаянно ругались у дверей и требовали света.
   - Кто прячется внутри? - закричал один из них. - Сдавайся! У нас  сотня
клинков.
   Бетельда и я поспешили к двери, надеясь проскочить между  ними,  прежде
чем зажжется свет. Из центра комнаты  раздавались  тяжелые  стоны,  там  я
оставил Рабана, потом последовал грохот и странное булькание. Я выскочил в
коридор, таща Бетельду за руку, но обнаружил, что пройти  невозможно,  так
как он был переполнен людьми.
   - В сторону! - крикнул я. - Я разожгу огонь.
   Острие клинка уткнулось мне в живот.
   - Назад! - предупредил голос хозяина меча. - Мы  должны  посмотреть  на
тебя, прежде чем ты пройдешь - пусть кто-нибудь другой принесет свет.
   Я отступил назад и скрестил свой меч с его.  Может  быть,  мне  удастся
пробиться, чтобы освободить Бетельду в панике темноты. Это  казалось  моей
единственной надеждой, потому что  быть  пойманным  слугами  Рабана  после
того, как я убил его,  означало  верную  смерть  для  меня  и  худшее  для
Бетельды.
   Мы фехтовали в темноте. Я не мог достать противника и  чувствовал,  что
мне попался настоящий  мастер  клинка.  Я  решил,  что  мне  предоставится
возможность, когда увидел отблеск  света,  появившийся  наверху  ступеней.
Кто-то шел с факелом. Я удвоил свои усилия, но все было безуспешно.
   Затем появился свет. Он упал на воинов в  коридоре,  и  я  в  изумлении
отступил назад, выронив меч. Свет, осветивший всех, осветил и мое лицо,  и
мой противник издал крик радости.
   - Красный Ястреб! - закричал он  и  хлопнул  меня  по  плечу.  Это  был
Стервятник, мой брат, а с ним был Гремучая Змея и сотня  воинов  из  моего
родного клана. Были принесены новые факелы, и я увидел Оконнора, стоявшего
с группой странных воинов в калкарском одеянии и блокирующих путь, так  же
как и мои, хотя они не поднимали мечей друг на друга.
   Оконнор показал в центр зала и мы увидели, что Рабан Гигант мертв.
   - Красный Ястреб, Джулиан 20-й, - сказал Оконнор, поворачиваясь к  тем,
кто стоял за его спиной. - Великий Вождь племени Джулианов - наш вождь!
   - Джемадар всей Америки! - закричал другой голос, и воины, сгрудившиеся
в комнате, вскинули вверх клинки и хрипло прокричали приветствие. Тот, кто
так назвал меня, пробился сквозь  них  и  остановился  передо  мной,  и  я
увидел, что это никто иной как настоящий Ор-тис, который сидел со  мной  в
тюрьме в Столице и вместе с которым я бежал. Он увидел Бетельду и бросился
к ней, сжав ее в объятиях. И на мгновение я  почувствовал  укол  ревности,
забыв что он ее брат.
   - Но как это все случилось, - спросил я, - что Ор-тис и  Джулиан  мирно
пришли сюда?
   - Слушай, - сказал мой брат, - прежде,  чем  вынесешь  суждение.  Долго
длилась кровавая  вражда  между  Джулианом  и  Ор-тисом  за  преступления,
совершенные человеком, который мертв сотни лет. Осталось не так  уж  много
Американцев чистой крови, неужели их должна разделять ненависть, когда они
могут дружить между собой.
   Ортис, сбежав от калкаров, пришел к нам и рассказал о  вашем  побеге  и
желании его отца примириться с нами.  Он  предложил  нам  провести  нас  к
калкарам теми путями, которых мы не знали. Волк посоветовался со  мной,  с
Горой, Гремучей  Змеей  и  Койотом,  со  всеми  вождями,  которые  были  в
сражении, и в твое отсутствие я закрыл кровавую вражду между нами, и вожди
аплодировали моему решению.
   Тогда, сопровождаемые Ор-тисом, мы вошли в Столицу и гнали перед  собой
калкаров. Велико их число, но у них нет Флага и вскоре  они  должны  будут
пасть.
   - Затем, - продолжал он, - пришло слово, принесенное маленькими  Ниппон
с холмов, что ты в горах, рядом с вигвамом Рабана  Гиганта.  Мы  бросились
искать тебя и по дороге встретили Оконнора и многих воинов  и  были  рады,
что они не воюют против нас. Вместе мы отправились  против  Рабана,  чтобы
спасти сестру Ор-тиса. И вот мы здесь и ждем слова  Великого  Вождя.  Если
будет мир между Джулианом и Ор-тисом, мы будем рады, если война - то  наши
клинки готовы.
   - Мир навсегда, - сказал я, и  Ор-тис  подошел  ко  мне,  опустился  на
колени и взял мою руку в свои.
   - Перед своими людьми, - сказал он очень просто, - я клянусь в верности
Джулиану 20-му, Красному Ястребу, Джемадару Америки.


10. МИР


   Нам предстояло еще множество  битв,  и  хотя  мы  выгнали  калкаров  из
Столицы, они владели территорией на юге и  западе,  и  мы  не  могли  быть
удовлетворены, пока не скинем их в море. Мы готовились скакать в бой  этой
же ночью,  но  прежде  мне  хотелось  переговорить  с  Бетельдой,  которая
останется здесь под неусыпной охраной и заботой своих людей.
   Ведя Красную Молнию, я искал подходящее место и наконец нашел  его  под
большим дубом, росшим возле северо-западного угла  строения;  его  могучие
ветви простирались над развалинами. Бетельда стояла одна  и  я  подошел  к
ней.
   - Я сейчас ухожу, - сказал я, чтобы скинуть твоих и моих врагов в море.
Я пришел тебе сказать "до свидания".
   - До свидания, Джулиан. - Она протянула мне руку.
   Я шел к ней, переполненный смелыми словами и решениями, но когда я взял
эту тонкую изящную руку в свою, я  просто  стоял,  бледнел  и  дрожал.  Я,
Джулиан 20-й, Красный Ястреб, первый раз за всю свою жизнь испытал  страх.
И Джулиан боялся Ор-тиса!
   Целую минуту я так стоял, пытаясь  заговорить.  Затем  я  опустился  на
колени у ног  моего  врага  и  прижался  губами  к  ее  чудесной  руке.  Я
пробормотал, что я слишком большой трус, чтобы посмотреть  ей  в  глаза  и
сказал:
   - Я люблю тебя!
   Она подняла меня с колен и прижалась своими губами к моим, и я обнял ее
и покрыл ее губы поцелуями; и таким образом закончилась  старинная  вражда
между Джулианом и Ор-тисом, которая пережила сотни лет  и  разрушила  весь
мир.
   Два года спустя мы загнали калкаров в  море  и  остатки  их  поплыли  в
больших каноэ на запад, они построили и спустили их на воду  в  прекрасном
заливе в ста милях от Столицы.
   Дождевое Облако сказал, что, если их не захватит шторм,  то  они  могут
проплыть вокруг мира и  пристать  к  восточным  берегам  Америки,  но  все
остальные знали, что они доплывут до края Земли и свалятся с него,  и  это
будет конец для всех их.
   И мы зажили в таком мире, что трудно было найти врага, с которым  можно
было бы скрестить копье. Но я не переживал  сильно,  потому  что  все  мое
время  было  занято  моими  стадами,  табунами,  делами   моих   людей   и
тренировками Джулиана 21-го, который будет Джемадаром  всей  Америки,  над
которой снова развевается один флаг - Флаг!