(с) 1999 А. Аливердиев (e-mail: [email protected],)
 
   Любое редактирование и коммерческое использование данного текста,
полностью или частично, без ведома и разрешения автора запрещены."
 
 
А. Аливердиев 
 
                                Скиталец 
 
   Знакомство 
 
   Мы познакомились в самолете Венеция-Москва. "Рыбак рыбака видит
издалека," - гласит народная мудрость. Так и эти ребята, лишь краем глаза
увидев мой путевой дневник, сразу узрели во мне родственную душу, и вскоре
между нами завязался презанимательнейший разговор, которому как нельзя
лучше способствовал трехчасовой полет.
   Парня звали Витя, девушку - Алиса. Они были молодоженами и возвращались
из почти свадебного путешествия.
   Сначала они гостили у Алисыных дедушки и бабушки, которые были немцами,
и теперь жили в ФРГ. А потом молодая пара совершила вояж по Европе. Везет
же некоторым!
   - В каком стиле ты пишешь? - спросила Алиса после того, как наша
писательская общность выяснилась полностью и окончательно.
   - Трудно сказать. Раньше я называл это фэнтези, но скорее это готика с
эзотерикой. Мои герои путешествуют по истекающим один из другого мирам,
где их преследуют всякие ужасы.
   Главное же в моих произведениях не какие-то магические или технические
прибамбасы, а сами герои. Как они ведут себя в этих нетипичных ситуациях.
   - Так почему же не фэнтези?
   - Фэнтези предполагает создание миров, живущих по законам, отличным от
наших. Это дает большую свободу творчества. Но не полную. Толкин, Муркок
Желязный - они действительно создали свои замкнутые магические миры. Но,
скажем, миры Ричарда Баха - это совсем другое.
   - В чем же?
   - В них нет лишней магии. Они скорее психологичны, если  так
выразиться.
   - И романтичны, - поддержал меня Витя. - Как сказки Александра Грина.
   - А я вот пишу в жанре настоящего фэнтези. - вставила свое слово Алиса,
- С магией и разными расами.
   Кстати ты прав относительно основной задачи писателя.
   Прямо скажем, приятно в суетной толпе найти понимающего тебя человека.
Жаль, что она была замужем...
 
   ***
 
   Так мы болтали в течение всего полета. В Шереметьево же мы обменялись
визитками и они пригласили меня на свою тусовку. Прошу прощения за
жаргонное слово, но это была именно она самая.
   - Я знаю одно кафе. Там собираются такие, как мы. Одинокие искатели.
   - Искатели... Хорошее слово. Мы действительно чего-то ищем, и, будучи
не в силах найти, создаем свои воображаемые миры.
   - Да. Приходи завтра к пяти по этому адресу. Там будет интересно.
   Я согласился. Если бы я знал, что ждало меня потом... Наверняка все
равно поступил бы также. Может быть, немного лучше подготовился бы. Но
едва ли это у меня получилось бы.
   Ибо как верно гласит народная мудрость, перед смертью не надышишься.
 
 
   ***
 
   Кафе 
 
   В таком большом городе, как Москва, должно было существовать всг. Как в
Греции. Существовало и писательское кафе. Воз, не единственное. Но,
воистину, уникальное в своем роде.
   Когда я подошел к кафе, его двери были закрыты. Я удивленно пожал
плечами и уже думал было уходить, когда подошедший парень постучался и,
поздоровавшись, вошел внутрь. Я двинулся за ним.
   - Сегодня частная вечеринка, - сказал стоящий в дверях здоровяк.
   - Странно. Витя и Алиса говорили...
   - Так бы сразу и сказал! Проходи!
   И я прошел в обволакивающий полумрак кафе, который почему-то не внушил
мне особого энтузиазма. Царившая атмосфера явно говорила о его некоторой
элитарности. И я не мог точно знать, как воспримется в этой обстановке
новый человек, коим являлся я. Однако, я привык сдерживать обещания и, не
долго думая, двинулся к стойке бара.
   Взяв бутылку четвертой "Балтики" и орешков, я занял один из пустующих
столиков (а кафе, к слову, вообще было почти пустое, если не считать трех
хиппующих подростков, один из которых невольно указал мне дорогу, и одного
не менее хиппующего старика, одиноко потягивающего свое пиво), и принялся
ждать своих опаздывающих друзей.
   Постепенно кафе стало заполняться народом, среди которого появились и
мои новые друзья. Они быстро втянули меня в свою компанию, закружив в
шумном круговороте богемной вечеринки, посвященной, как выяснилось, их
возвращению.
 
   ***
 
   Как-то к нашему столику подсел презанимательнейший тип лет сорока пяти,
невысокого роста с длинноватыми волосами и большими усами. "Фотограф", -
почему-то подумалось мне. Но я ошибся, так как это оказался хозяин
заведения.
   Вторым же по значимости его занятием было деланье мозгов начинающим
писателям вроде меня, которые все время кучковались в его кафе.
   - При такой концентрации творцов миров на душу населения их мысли могут
начать материализовываться, - говорил он располагающим к спору тоном.
   - Хотелось бы...
   - Зря смеешься. Втянет в междумирье, тогда узнаешь.
   - А ты уже был? - спросил я с иронией.
   - Не то чтобы был, я есть в нем, и не знаю, как из него выбраться.
   Он говорил серьезно. Настолько серьезно, что я решил, что надо мной
издеваются.
   - А что, лечиться не пробовал? - спросил я его в его же манере.
   - Ты имеешь в виду психушку? Был я и там. Прикольное место.
   Дальше к нам вновь подкатили Витя с Алисой, а вместе с ними еще трое
писателей, как оказалось, высказавших намерение познакомиться с коллегой с
Северного Кавказа.
   И как я ни старался сдерживаться, памятуя о том, что завтра ни свет, ни
заря у меня рейс, нагрузиться в тот вечер пришлось мне изрядно.
 
   ***
 
   Самолет 
 
   Как это не странно, этот домодедовский рейс, обычно задерживаемый
минимум часа на три, сегодня был подан вовремя.
   Голова шумела после выпитого вчера, и в самолете танец грез быстро
закружил меня в своем красочном вихре, увлекая в таинственный мир Морфея.
 
   ***
 
   Проснулся я, когда объявили, что самолет совершил посадку. Не могу
вспомнить, что мне снилось, но пробуждение было неожиданным. Более того,
мне потребовалось немало времени, прежде чем осознать, где я и что я тут
делаю. Проспать посадку! Это со мной было впервые.
   Краем глаза я увидел, что мои соседи смотрят на меня как-то странно. И
как же я это сам не обратил внимания на столь симпатичную девушку в
крайнем кресле?
   Некоторая странность имелась и в обращении экипажа к пассажирам, хотя я
спросонья не уловил какая именно.
   Когда же, наконец, подали трап, и пассажиров пригласили к выходу, я
понял, в чем же заключалась эта самая странность обращения. Нас называли
товарищами. Словом, которое в последнее время стало выглядеть анахронизмом.
 
   ***
 
   Другой странностью было то, что во встречающей толпе отсутствовала
армия грачей, то есть частных извозчиков. Я даже несколько растерялся, как
же без их навязчивого сервиса теперь добраться до города, но боковым
зрением все же уловил стоящий чуть поодаль автобус и несколько желтых
"Волг" с квадратиками такси. "Да, - подумал я, - за время моего отсутствия
новая администрация города, видимо навела порядок и в этом бизнесе". Но
глаз резало нечто странное, что трудно было уловить, но что явно выходило
за рамки возго. Одежда, прически, словом, совершенно всг в окружающих
меня людях было необычно. Если бы не последние модели "Волг",  было
бы подумать, что на машине времени я перенесся лет на двадцать назад.
   "Все это странно, - подумал я, - но, тем не менее, надо ехать домой".
Это была здравая мысль, и я принялся ее осуществлять.
   Из-за хронического недостатка финансов я всегда пользовался наиболее
экономичным транспортным средством, и посему направился к автобусу.
 
   ***
 
   Кондукторша собирала деньги.
   - Сколько сейчас стоит проезд, - спросил я сидящего рядом джентльмена.
- Давно не был на Родине.
   - Тридцать копеек, - ответил он, пожимая плечами, и вынимая из кармана
рубль образца 1961 года.
   Я не буду приводить слов, пронесшихся в моем сознании при этом.
Цензурными там были только предлоги и местоимения. Ясно было одно: я влип,
и влип крепко.
   И почему это не случилось пять лет назад, когда моя жизнь была
совершенно беспросветной? Денег хватало только на еду, а вместо мяса
пришлось переключиться на субпродукты.
   Тогда я готов был ввязаться в любую авантюру, и от поездки в Боснию на
помощь тем, против кого окрысился весь мир, удержало только полное
безденежье. Почему это произошло теперь, когда я уже почти год припеваючи
прожил в Италии и разъездах по Европе, и когда моя жизнь, как одного
отдельно взятого индивидуума, стала вполне меня устраивать?
   Однако именно теперь я сидел в этом автобусе и ехал в полную
неизвестность.
   Оплата за билет меня не очень-то беспокоила. В рабочем удостоверении я
носил в качестве своего рода талисмана старую двадцатипятирублевку. С тех
пор, как рубль полетел, какое-то время это был последний НЗ, а потом,
после отмены старых денег, просто сувенир, или, точнее, своеобразный
талисман. В качестве же неприкосновенного запаса рядом с ней лег один
доллар.
   Так как и в родном-то городе мое удостоверение старшего преподавателя
Университета воспринималось служителями правопорядка со скрипом, сейчас
оно лежало глубоко в сумке. Но, по сравнению с ожидаемым, его поиск не
выглядел проблемой.
   Так что, когда кондукторша поравнялась со мной, я с самым
непринужденным видом протянул ей четвертак.
   - Мелочи нету? - спросила она, удивленно глядя на меня, мое красное
удостоверение и вложенный в него доллар.
   - К сожалению... - ответил я. - Немного потратился в командировке. Так
сказать, последняя заначка.
   - А где, если не секрет, вы были? - спросила она, отсчитывая сдачу.
   Это было явное проявление интереса, довольно редкого в отношении моей
скромной персоны. Что ж, владелец красного удостоверения (а корочку я
купил самую, что ни на есть, солидную, с гербом) и, особенно, инвалюты в
этом мире явно был человеком, мягко сказать, необычным. Хипповый джинсовый
прикид добавлял шарму. Хотим мы этого или не хотим, но в восприятии
человека не последнюю роль играет рыночная цена его наряда.
   - В Венеции, - ответил я немного медленно, соображая на ходу, где лучше
сказать правду, а о чем лучше не говорить. - А доллары, - я умышленно
отозвался о нем во множественном числе, - это так... Ношу в качестве
последней заначки.
   - Хорошая у вас работа.
   - Может быть. Я геолог. - Вот так сказал и подумал: "А что, собственно,
геологу делать в Венеции?" Но, к моему счастью, у нее этих мыслей не
возникло.
   Я внимательно посмотрел на кондукторшу.
   Это была девушка или, точнее, женщина лет двадцати восьми или старше.
   Довольно симпатичная. Я чуть было не потянулся в карман за визиткой, но
вовремя осознал, что в сложившихся условиях это было бы верхом глупости.
Сложившиеся условия... Сейчас я, конечно, направлялся домой. Но кто его
знает, будет ли у меня здесь дом?
   Между тем девушка окончила отсчитывать сдачу.
   - Пересчитайте, пожалуйста.
   - Я вам верю, - ответил я, приветливо улыбнувшись и, чтобы не
заканчивать разговор, добавил, - У вас тоже хорошая работа. Каждый день
новые люди...
   - Если это  назвать хорошим, - протянула она мечтательно. - Но,
извините, мне нужно работать.
   - Конечно, - ответил я и немного отложил дальнейшую беседу, которую не
преминул возобновить позднее.
   Девушку звали Марина. Красивое имя. Не могу точно передать, что я ей
нагнал, но она оставила мне свой телефон.
 
   ***
 
   Дома 
 
   Дверь открыла сестра Оля.
   Признаться, она была несколько удивлена моим визитом, но не слишком.
   Во всяком случае,  было сказать, что я в этом мире был я.
   - Ты решил сначала зайти к нам? - спросила Оля. - А ведь Лора наверно
тоже заждалась.
   Лора... Подружка сестры. Моя тайная любовь. Но мог ли я на что-то
рассчитывать, когда вокруг было столько конкурентов. Да еще каких! Да, в
этом мире я явно был более удачлив.
   Но, интересно, где я теперь живу?
   - Клгвый прикид, - между тем продолжала Оля, наконец осмотрев меня с
ног до головы. Но сам-то ты похудел.
   Хотя седых волос, кажется, поубавилось. Признайся, ты не покрасился?
   - За кого ты меня держишь?! - возмутился я.
   - Да ладно, - отозвалась она и тут же спросила, - кстати, как все
прошло?
   Это уже явно относилось к моей поездке в этом мире, о которой я,
естественно, не имел никакого представления, и потому ответил уклончиво,
но вместе с тем точно:
   - Как всегда.
   Я еще не знал, зачем я ездил в Москву в этом мире. Но в любом случае,
все должно было быть, как всегда.
   - Вопросов много задавали? - продолжала спрашивать она.
   Я неопределенно помахал рукой.
   В дверях зашумел ключ, и на пороге появился отец.
   Те, кому приходилось подолгу не видеть родителей, знают, что при
долгожданной встрече мы всегда с горечью застаем родителей постаревшими. И
это не потому, что за эти месяцы с ними случилось что-то катастрофическое.
Просто образ, запечатленный еще с детства, за время разлуки полностью
вытесняет из памяти их настоящий вид, который для свежего взгляда выглядит
пугающе состарившимся.
   Сейчас я отсутствовал каких-то две недели, срок явно недостаточный для
действия описанного выше эффекта.
   И результат был прямо противоположным. Отец определенно помолодел.
   Видимо, жизнь в этом мире была не столь печальна.
   Его глаза светились жизнью и счастьем.
   Впрочем, его  было понять. Как-никак, сын вернулся.
   - Поздравляю нового доктора!
   Вот, значит оно что! В этом мире я ехал на прохождение второй и
заключительной ступени научного роста! И это в 29 лет! Не хило! Хотя, с
другой стороны, оценивая себя объективно (если это вообще  сделать),
я решил, что так оно и должно было быть.
   Между тем я осмотрел квартиру.
   Интересно, в какую сторону она изменилась? Телевизор был старый, но все
же цветной. Примерно такой же "Рекорд" мы с отцом купили лет десять назад,
когда все неожиданно стало по талонам, но нам в кои веки повезло. На
телевизоре лежало нечто, очень напоминающее ВМ12 , но с надписью ВМ24.
Компьютера не было. Зато вот портрет Сталина был новым. Всегда мечтал
подарить отцу такой!
 
 
   ***
 
   Но пора было и честь знать.
   Насколько я успел понять, дома я уже был в гостях. Где же теперь мой
дом? Адрес его я не знал.
   - Оля, ты не проводишь меня?
   - Вы что, с Лорой поссорились? - удивленно спросила она.
   - Да нет, просто... - я не знал, как соврать, но нашелся. - Просто хочу
с тобой прогуляться.
   - Не помню за тобой такого.
   - Но, по-моему, я всегда был непредсказуемым.
   - Не думаю. Однако, почему бы и не навестить подружку. Пойдем.
   И мы пошли.
 
 
   ***
 
   Совсем дома 
 
   - Ты позвони, а я пока спрячусь, - сказал я Оле, когда мы дошли до
двери.
   Я всегда был прирожденным юмористом, по крайней мере, со своей точки
зрения.
   - Оля? - несколько удивленно спросила Лора, открывая.
   - Сюрприз! - воскликнул я, выскакивая, и протягивая ей купленный по
дороге букет.
   Это действительно был сюрприз. На несколько мгновений Лора потеряла дар
речи, а затем, автоматически взяв букет, бросилась мне на шею. Скажу
прямо, это было чудесно, лучше, чем я ожидал.
   Лора была восхитительна. Еще лучше, чем в моем мире, где я даже не
помышлял, что она может быть моею. Черные прямые волосы, подстриженные и
причесанные в стиле Клеопатры, как нельзя лучше обрамляли скуластое лицо с
восхитительными ямочками на щеках и не менее восхитительными зелеными
глазами.
   Мы немного посидели за чаем, но Оля, будучи человеком дипломатичным, не
стала задерживаться слишком долго.
   Тем более, что начинался футбол, который Оля, в отличие от Лоры,
органически не переваривала. Сам я, честно говоря, всегда был равнодушным
к футболу, и потому болел, во-первых, не очень яро, а во-вторых, скорее по
политическим соображениям. В детстве, например, примыкая к большинству, я
болел за "Динамо" Тбилиси, единственную кавказскую команду, имевшую
реальные шансы претендовать на чемпионское звание.
   - А кто играет? - невзначай спросил я.
   - Как, ты не знаешь!!! - просто возмутилась Лора.
   - Да, понимаешь, дорогая, как-то не до того было, - нашелся я. -
Защита, понимаешь ли?
   - Ладно, ладно. В этом ты весь.
   "Спартак" и "Цервона Звиезда". Кубок чемпионов.
   - А вы за кого болеете? - уже из коридора раздался голос Оли.
   - Конечно за "Црвону Зви?езду"! - автоматически ответил я, за что
получил от Лоры легкий удар кулачком в грудь.
   - В этом ты весь, - повторила она видимо свою коронную фразу. - Не
можешь не дурачиться.
   - А я и не дурачусь..., - начал было я, и уже хотел пропеть хвалебную
песнь мужеству сербского народа, как вдруг понял, что здесь и сейчас мы
находимся по разные стороны баррикады. - Просто тебя раззадорить хотел.
   - А я уж думала, что ты, это..., того...
   - ответила мне Лора. - Джинсовый костюм нацепил, а может, и дальше
решил пойти...
   Однако у меня получилось обратить все в шутку. И это не удивительно.
Собеседники хотели от меня именно этого.
   Все всегда получается, если от тебя хотят именно того, чего хочешь ты...
   Оля ушла. Мы с Лорой остались, и все было хорошо, но какой-то осадок от
этого разговора все остался.
   Осадок несвободы. Этот мир был лучше моего, но и он имел свои
ограничения, такие тягостные для народного вольнодумца, коим я, сколько
себя помню, был всегда. Хотя, какое это имело значение, когда мы с Лорой
остались одни в нашем доме! В своем мире я об этом не мог и мечтать!
 
   ***
 
   Утром Лора ушла на дежурство, и я получил возсть спокойно
осмотреть нашу квартиру.
   Конечно же, я уже начал это делать вчера, но теперь у меня была
возсть влезть во все, так сказать, детали.
   А квартира мне явно нравилась. Мебели было еще не много, но все было со
вкусом. На почетном месте стояло пианино - мечта моего детства, так и не
ставшая реальностью. Рядом лежали две разъемные резиновые гантели и одна
гиря. На стене висела гитара. Семиструнная.
   Бросалась в глаза стоящая на пианино фотография, запечатлевшая одетого
в южную форму человека, который весело улыбался, демонстрируя на груди
симпатичную маленькую звездочку. Надо ли говорить, что этим человеком был
я.
   "Значит, в этом мире я служил в Афганистане, - подумал я, - И, черт
побери, неплохо. Надо же, Герой!"
   Но особенно меня заинтересовал, конечно же, компьютер! Вчера, как вы
понимаете, мне было не до него. Сегодня же я, наконец, получил возсть
оторваться. Дизайн этого "Роботрона", конечно, оставлял желать много
лучшего, клавиатура тоже была ни к черту, но все же содержимое оказалось
более чем впечатляющим! Практически не хуже моего домашнего компа из, так
сказать, родного мира.
   Общий просмотр имеющихся в памяти компьютера документов позволил мне
немного войти в курс моего настоящего. Среди всего прочего там была
краткая автобиография, отразившая основные вехи моей удивительно удачной в
этом мире жизни.
   Часть файлов, однако, оказались зашифрованными.
   Особенно меня привлек один из них, самый большой по размерам.
Интересно, какой же там был пароль? Ведь, в конце концов, не кто-то же
другой, а я сам, собственной персоной его придумал. И тут в голову пришло,
что самый важный пароль, который не предназначался для передачи кому бы-то
ни было, у меня был один. Это было имя и день рождение моей первой любви,
чистой и светлой, как само детство. Я давно потерял какую бы то ни было
связь с этой девочкой, точнее, уже давно женщиной , но ее светлый образ
навсегда остался в моей памяти.
   Как это ни странно, сработало.
   В файле оказался рассказ. Точнее, даже не рассказ, а мемуары, если
 так назвать воспоминания молодого еще человека.
 
   ***
 
   Рассказ 
 
   "...Почему я начал писать?
   Или, вернее, зачем я пишу? На этот вопрос у меня нет ответа. Сегодня я
не могу показать эту рукопись даже своей жене. Да что там жене, даже своей
маме. Те, кому я дал клятву, умеют наказывать предателей.
   Как они меня отпустили? Вероятно, это было списание на Смерть. Даже
Звезду Героя я получил в свое время "посмертно", как это значилось в
указе. Товарищ подполковник, когда писал представление, не верил, что я
переживу ночь. Но я пережил и ночь, и его самого. И даже будучи
комиссованным с прогнозом "проживет не больше полугода", за год я
полностью восстановил свои силы. Видно, на все воля Божья, да не услышат
меня старшие товарищи.
   Ну что, начали!"
   Дальше шло описание учебки с реверсами в последние годы средней школы,
неразрывно связанными с ДОСААФом. Там было много личных переживаний, очень
личных. Таких, что я едва ли смог бы их пересказать.
   Оттуда я узнал, как мне удалось вообще заняться летным спортом,
оказывается в этом мире в девятом классе мне сделали операцию против
близорукости. В своем мире я об этом даже не подумал!
   Потом Афганистан. Так уж вышло, что полгода меня готовили только к
одной операции. Но зато какая это была операция!
   Нам следовало проникнуть на душманскую базу и выкрасть одного из их
заокеанских попечителей. Чего только нам не пришлось пережить! В конце
концов, истекая кровью, я привел трофейный вертолет с телами моих
товарищей и пленным американским инструктором к конечному месту
назначения. Сажал машину почти без сознания. На одной воле.
   "Никто нас в жизни не сможет вышибить из седла.
   Такая уж поговорка у майора была..." - цитировал я прочувствованное в
далеком детстве стихотворение. Я всегда был таким сентиментальным... Тем
более, что мой отец был и оставался быть отставным полковником авиации. Я
же, в конце концов, пошел по стопам дяди и стал ученым. И не жалел об этом.
   Другие зашифрованные файлы я открыть не смог. Но, честно говоря, не
очень уж и пытался. Тем более, что от прочитанного мне было от чего впасть
в эйфорию. С моим послужным списком я мог со спокойной совестью читать
пару лекций в неделю, помимо этого ни хрена ничего не делать, писать
липовые отчеты и быть уважаемым человеком до конца жизни. А мог и
делать... Но это уже зависело исключительно от внутренних потребностей. А
они, несомненно, дали бы о себе знать. Но я не хотел загадывать так далеко.
   Этот мир определенно нравился мне больше моего собственного.
 
   ***
 
   Поездка 
 
   На следующий день мне надо было идти на работу. И хотя какой-то опыт
мимикрии (чтобы не сказать приспособленчества) за последние дни у меня
накопился, чувствовал себя не в своей тарелке. Шутка ли сказать, идти на
работу, где ты почти ничего не знаешь, а если что и знаешь, то неправильно.
   Доселе иногда я думал, как было бы хорошо вернуться на энное количество
времени назад. Тогда, располагая сегодняшними знаниями, сколько ошибок я
не наделал бы, и какие дела, наоборот, натворил бы! Будучи неисправимым
мечтателем, я много думал по этому поводу. И всегда в радужные грезы
портила одна мысль.
   Как говорил один из героев Виктора Гюго, судьба не раскрывает одной
двери, не захлопнув несколько других. Вот, допустим, взять хотя бы один из
переломных моментов жизни, когда после окончания школы я поехал в Москву
поступать в Физ.тех. Зачем?!!
   То есть, зачем мне был нужен именно Физ.тех?!! Учась в заочной школе
при этом институте я тратил изрядное время на решение ее контрольных.
   Вместе с тем контрольные аналогичной школы МИЭТа, в которой учился один
из моих одноклассников, я шутя решал на перемене. А жилищно-бытовые
условия там были получше. Или, скажем, почему я не пошел в МГУ? Туда бы я
тоже, скорее всего, поступил бы. Ведь и МФТИ я не завалил, а не прошел по
конкурсу. А это еще какая разница! Так вот, уже будучи студентом (а позже
и аспирантом) нашего Университета, я часто думал, вот вернуться бы в то
время! С этими знаниями поехал бы в МГУ. Потом, зная последние достижения
своей научной тематики, основные зарубежные спонсорские фонды, а особенно,
основные этапы развала моей Родины (как ни больно об этом писать), я бы
таких дел натворил! Кроме того, так как мне уже не надо было бы
напрягаться в учебе, сколько бы времени у меня бы осталось на прочее.
   Но когда пребываешь в сих радужных раздумьях, обязательно на глаза
попадается кто-нибудь, кого ты еще не знал в это время, и вряд ли
когда-нибудь узнал бы, если бы судьба пошла по другой колее. Однокурсники,
сослуживцы, просто знакомые. И думаешь, вот приехал бы в родной город, а
там тебя никто не знает.
   Обидно! Но все равно, тогда бы у меня была другая жизнь, с другим
окружением. Теперь же реально я оказался оторванным от всех, ибо не знал о
своей теперешней жизни практически ничего.
   Хотя "ничего" - это было громко сказано.
   Кроме рассказов о себе, в компьютере я нашел все свои научные работы,
включая диссертации, и, таким образом, имел представление об основных
коллегах. Большинство же, как старых преподавателей, так и однокурсников,
судя по всему, должны были быть теми же. Вот только бы не запутаться с
меньшинством!
   Первым, кого я встретил, был Адам. В моем мире он учился на три года
старше меня, но я хорошо его знал, потому что мы оба когда-то занимались
дзюдо и художественной самодеятельностью факультета. Будучи прирожденным
организатором, здесь он уже был зам. декана.
   - Вот ты-то мне и нужен, - без обиняков начал он. - Кстати, поздравляю.
   Мы обменялись рукопожатиями. И он, как снег на голову, ошарашил меня
новостью: оказывается послезавтра мне с группой студентов предстояло ехать
на соревнования по какому-то идиотскому многоборью, волна которых катилась
сейчас по Союзу в связи с обострением международной обстановки.
   - Ну, ты ведь знаешь, мне сейчас не до этого, - начал было отмазываться
я, - Защита, документы, туда-сюда...
   - Не гони , - оборвал меня он, - я читал твое компьютерное сообщение,
что все отправлено.
   - Но ведь такие вопросы так просто не решаются. Я сто лет не был в зале.
   - Да что там, - настаивал он, - прыгнуть с парашютом, пробежать три км,
стрельнуть из мелкашки, метнуть гранату, ну плюс там перекладина. Короче,
поедешь!
   - Ты же знаешь, у меня белый билет, - вяло пытался отнекиваться я.
   - Да ты погнал! Ты здоровее меня.
   Я понял, что спорить бесполезно, и принялся выяснять детали.
   - А кто из студентов едет?
   - Да, кого смогли поймать. Все с третьего курса, инженерной группы. Ты
у них, кажется, квантовую механику начинал вести, пока в Москву не укатил.
   - Кажется, - ответил я с неподдельной попыткой припомнить.
   - Но ты не отмазывайся, с тебя обмывка!
   - Что ж, - ответил ему я, - ты меня знаешь, за мной не заржавеет.
Пойдем соберем наших.
   В общем, за оставшийся день я вошел в полный курс университетских дел,
но имел пренеприятнейший разговор с Лорой.
 
   ***
 
   Билеты в Закутайск были взяты через Москву. Это был отнюдь не ближайший
путь, но этот мир не очень-то отличался от моего родного по вопросу
выполнения закона задницы, через которую у нас, как известно, делается
все, кроме, быть может, клизмы.
   Два дня пролетели как единый миг, и вот я с большой спортивной сумкой
на плече и тремя студентами (а если быть точнее двумя студентами и одной
студенткой) искал нужный вагон.
   - Андрей! - услышал прямо позади себя и каким-то внутренним чутьем
понял, что обращались ко мне.
   Я обернулся.
   - Марина?! Что ты тут делаешь.
   - Да вот сестру пришла проводить. А вы знакомы?
   - Анри Леонардович - наш капитан, - отозвалась Женя.
   - Как, как? - переспросила она.
   - Ты не ослышалась. Так уж получилось, что я почти профессор. По
отчеству величают.
   Я надеялся, что она не расслышала имя.
   Но ошибся. Прошлый раз я наврал ей с три короба, и теперь не знал, что
и делать.
   -Интересное у тебя отчество. Да и имя...
   Признавайся, ты - шпион?
   Я нахмурил брови и приставил палец к губам.
   - Тссс! Об этом нельзя говорить громко.
   - И картинно оглядевшись, добавил шепотом, - У нас здесь спецзадание.
   Эта сцена как-то разрядило обстановку, но какое-то напряжение все же
осталось. Благо, что поезд уже вот-вот должен был тронуться, и времени на
пустые хабары оставалось не так уж много.
   То, что я снова столкнулся с Мариной, навело меня на определенные
рассуждения. Дело в том, что мой город, хотя и называется его горожанами
маленьким, на самом деле очень большой. Столкнуться в нем двум людям также
трудно, как двум песчинкам на морском побережье. Так что большинство
случайных знакомств, если ни одна из сторон искусственно не форсирует
события, растворяется в тумане вечности не оставив даже следа на зыбкой
дороге воспоминаний. Все время сталкиваются друг с другом только герои
повестей и романов. Там это необходимо: иначе читатель растеряется в
разбегающемся сюжете и просто пошлет такую  куда подальше.
   Между тем, поезд тронулся, и я вновь с тоской подумал о Лоре. Мне жаль
было ее оставлять. Не успев как следует насладится сложившимся положением,
я чувствовал, что могу ее потерять. Но я не волен был распоряжаться собой.
 
   ***
 
   Москва 
 
   В Москве нам предстояло мыкаться больше двенадцати часов. Не знаю, как
в другое время, но сейчас я был определенно рад этому обстоятельству, ибо
у меня было время зайти в то злополучное (а, быть может, и совсем
наоборот, доброполучное) кафе, которое, как я твердо подозревал, должно
было быть и в этом мире. Вместе с его придурковатым хозяином.
   "Еще  позвонить Вите или Алисе", - подумал, было, я, и с трудом
сдержал смех. Это было бы уж слишком.
   Итак, предоставив студентам полную свободу время пребывания в Москве, я
двинулся по знакомому адресу.
 
   ***
 
   Кафе было на месте. На секунду я остановился на входе. Чего я,
собственно, хотел там увидеть? Того там вполне могло и не быть.
   Однако, в конце концов, это было всего лишь кафе. "В крайнем случае,
просто перекушу", - подумал я и зашел вовнутрь.
   Внутрь оказался ничем не примечательным.
   Вечно уставшая женщина у стойки, грязные скатерти на столах.
   "Вот так вот! - подумал я. - Как  было здесь ожидать чего-то. Все
равно, что идти на свидание, назначенное прекрасной незнакомкой во сне."
   И уже на выходе я столкнулся с ним.
   Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
   - Салам аллейкум! - автоматически произнес я.
   - Аллейкум Салам, - ответил он, и немного нерешительно протянул руку.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   - Пройдем, если не спешишь, - обратился он ко мне.
   Я посмотрел на часы.
   - Уже спешу, но немного времени еще есть.
   - Какое пиво предпочитаешь?
   - Да я лучше возьму кофе. От пива всегда остается запах. А я со
студентами. Нехорошо. Надо держать марку.
   В условиях правильного мира я правильнел на глазах.
   - Да ладно, нельзя быть таким правильным, - поймал эти мои мысли он. -
И, кстати, что ты имел в виду, здороваясь?
   Я не имел в виду ничего. Просто поздоровался. Единственно, чего я не
учел, что это приветствие было таким же обычным, как "добрый день" в нашем
городе, но никак не в Москве.
   - Да нет ничего, - ответил я, - Просто поздоровался.
   - Какими судьбами опять в Москве? - спросил он, сразу поняв меня, и
считая вопрос исчерпанным.
   - Скажи честно, - сразу перешел к делу я, - ты меня помнишь?
   - Как же! Ты отмечал здесь недели две-три назад свою защиту.
   Как, интересно, моего двойника, с совершенно иной судьбой, Провидение
забросило в то же самое кафе, что и меня!
   - Может быть, ты сочтешь меня сумасшедшим, но это был не я.
   - Значит, ты понял, что я имел в виду, когда говорил о многомерных
мирах. Ты же физик.
   Ситуация постепенно прояснялась.
   - Кто ты? - не удержался от такого вопроса я.
   - Такой же скиталец, как и ты. Но только немного старше. Я сразу понял,
что ты - один из нас, поэтому и включился в ваш разговор.
   - Интересно, по каким критериям?
   - У нас взгляд особенный. Можешь посмотреть в зеркало, и найдешь что-то
общее со мной.
   - Но как же так получилось, что и в моем мире со мной разговаривал ты
же?
   - Так всегда получается. Тот, кто втянул меня сюда, тоже разговаривал
со мной во всех мирах сразу. Это трудно представить, но, поверь, так оно и
есть.
   - Что же теперь будет?
   - Ты будешь долго скитаться по мирам, меняясь местами с твоими же
двойниками, и если останешься жив, то рано или поздно найдешь такое вот
пристанище. И тогда, когда-нибудь к тебе тоже подойдет такой же скиталец.
И ты тоже сразу его узнаешь.
   - Но зачем?
   - Зачем? Разве мы знаем, зачем распускаются розы и поют птицы.
   - Знаем. Цветы распускаются, чтобы затем обратиться ягодами. Птицы же
поют...
   - Не надо, - оборвал меня он, - Это понятно. Вот только не понятно,
зачем все это вертится. Мы рождаемся, идем по жизни, к чему-то стремимся,
чего-то добиваемся, от чего-то убегаем. И все это, чтобы обратиться в прах.
   - Да. Бедный Йорик!
   - Ты прав. И Шекспир тоже. Но если вернуться к нашим баранам, а точнее
к нам с тобой, то, вероятно, мы нужны этому миру как трансцендентные
носители информации, передающие ее от одного мира к другому.
   - Неприличными словами попрошу не выражаться, - вставил свое слово я,
но он проигнорировал мою шутку.
   - Мы те счастливцы, кто может проверять сослагательное наклонение.
   - Ну и как оно, проверяется?
   - Увидишь. Точнее уже видишь.
   Таким образом, опустился занавес еще одного отделения моей новой жизни.
 
   ***
 
   Восстание 
 
   Воздушный вихрь закружил меня, и, не затягивая отчета, я дернул за
кольцо.
   Парашют открылся, несколько раз дернув меня в воздухе, и, наконец, я
повис на стропах.
   В окружающем меня поле я никак не мог найти цель. Черт побери, с моим
опытом парашютиста это было не удивительно. Но какое-то внутреннее чутье
подсказывало мне, что дело здесь в другом. Но как бы то ни было, надо было
приземляться и искать людей, с которыми, впрочем, проблем не ожидалось,
потому что прямо на меня скакал кавалерийский отряд. "Да, - подумал, я, -
в свой первый прыжок я приземлился на стадо баранов. Теперь - кавалеристы.
Хорошо еще, что не огород с колышками". Я всегда умел делать
оптимистические выводы. Землетрясение - хорошо, что не цунами. Цунами -
хорошо, что не вулкан.
   Окружившие меня кавалеристы были одеты в сизую камуфляжку. Впереди ехал
большой человек с большими мадьярскими усами.
   - Андрей! - воскликнул он, спешиваясь.
   Видимо он хорошо знал моего двойника из этого мира.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   - Какими судьбами у нас? И, черт возьми, на редкость вовремя. У тебя
талант такой, что ли? А, честно сказать, я думал, что ты погиб.
   Я оценил ситуацию. Веселый Роджер на красных повязках красноречиво
свидетельствовал, что я уже был не в Советском Союзе.
   - Со мной что-то случилось. Я почти ничего не помню.
   - И меня?
   - Я сожалею.
   - Тирасполь?! Потом Сараево?! Вуковар?!
   - Мы вместе воевали?
   - Да ты совсем обалдел! - Последнюю фразу мне пришлось
литературизировать. - Да это же я, Александр!
   Забыл, как выносил меня из боя под огнем усташей?! Это мой друг, - эти
слова уже относились к его товарищам, - Вместе воевали.
   Я представил себе, как тащу эту на себе эту тушу, килограмм сто, если
не больше, и мне стало жалко себя из этого мира.
   - Ладно, пойдем. У нас тут недалеко база.  пройти пешком. Никита,
- он обратился к спешившемуся рядом парню, - собери парашют моего друга и
проследи за моим Буцефалом.
   И мы пошли к их базе. По дороге он мне рассказал нечто, что было бы
весьма занимательным, если бы не было правдой. Оказывается, они задумали
восстание.
 
   ***
 
   - Регулярная армия раздавит вас в два счета - говорил я ему, - Сколько
вас? Человек двести - максимум.
   - Ты не прав. В регулярном войске тоже русские люди. Они не пойдут
против своих.
   - "В ребенка стрелять и король не посмеет". Вспомни Белый Дом.
   - Тогда было другое время. Теперь мы можем победить.
   - Вы же лучшие люди. Подумай, кто будет спасать Россию, когда вас
раздавят!
   Я пытался переубедить его хотя бы таким образом, ибо прекрасно понимал,
что любые другие аргументы были тщетны. Да и этот, если честно, тоже.
   - А будет ли что спасать, если мы не выступим?
   Это был сложный вопрос.
   - Ты можешь присоединиться к нам или уйти. Выбор - за тобой.
 
   ***
 
   Я чувствовал себя, как лейтенант Шмидт перед восстанием. Пойти за этими
людьми значило практически верную гибель, не пойти - значило предать
самого себя.
   Пусть они не во всем правы, но они собирались воевать за Россию. Уже
воевали на земле Молдавии и Югославии и, наконец, решились на последний
бой...
   Я мог уйти. Атаман сдержал бы слово.
   Где-то далеко меня ждал дом. Может быть, и Лора... Кто мог знать, как
мне удалось устроить жизнь в этом мире? Но... Это все было вилами на воде
писано. Здесь же меня звали к себе настоящие люди. И я не мог не пойти с
ними. Даже если это была верная смерть.
 
   ***
 
   Я ходил по базе, смотрел на этих людей, а они на меня. Это были
хорошие, я бы сказал, красивые, люди, и мне было страшно жаль, что через
каких-то несколько дней их должна была ждать верная смерть. Но теперь моя
судьба была неразрывно связана с ними, и я решил сделать все возе,
чтобы не быть среди них чужим. Это было тяжело. Я отличался от них
национальностью, и это находило еще какое отражение на моем лице. Я
отличался от них социальным статусом, и это находило отражение в каждом
моем слове и движении. Я был другим. И, вероятно, чужим...
   Однако рекомендации атамана все же сделали свое дело. Он для своих
людей был почти богом и, черт побери, скорее всего, заслуживал этого. Его
реверсы к нашим приднестровским и югославским приключениям напоминали
отрывки из героического романа.
   - У меня амнезия. Смешно и даже стыдно признаваться в этом
мыльнооперном диагнозе, но это так.
   - Может быть, они над тобой поработали?
   Психотропное оружие?
   - Я скажу честно: не знаю. Я просто забыл половину жизни и вынужден
жить сегодняшним днем.
   - Ладно, мы еще повоюем! "Из худших выбирались передряг!"
   - "Но с ветром худо, и в трюме течи..."
   - А говоришь, что все забыл!
   Видимо, мы пели когда-то эту песню на передовой.
 
   ***
 
   Потом пошла официальная часть моей регистрации как воина Русского
Войска.
   - Андрей, кстати, как там тебя по батюшке? - спросил меня Никита, один
из ближайших соратников атамана.
   - Анри Леонардович, - я не стал скрывать свое настоящее имя, - Андрей я
в православном крещении.
   - Ты что, француз?
   Все сидящие рядом почему-то рассмеялись.
   - Нет. И не русский, и не тот, о ком ты сейчас подумал, - тут я назвал
свою национальность. Я умышленно ее здесь не привожу. Россия - страна
многонациональная. Кавказ тоже. Так пусть же останется неясность в этом
вопросе. - Этнически я - мусульманин. Наполовину. Но принял православие,
когда поехал отстаивать права сербов Боснии и Хорватии.
   - Ты тогда, кажется, якшался с баркашовцами, - полуспросил,
полупроконстатировал атаман.
   Я кивнул. Видимо он знал это лучше меня.
   Дальше мне выписали их Военный Билет и устроили торжественное вручение,
плавно перетекающее в не менее торжественное обмытие, которое взял на себя
атаман.
   Я и не заметил, как моя норма оказалась безнадежно перебранной, и я
начал засыпать прямо за столом. Сказав:
   "Все нормально!" - я отправился на диван. Но даже сквозь пьяную дремоту
я продолжал слышать разговор, тем более, что он касался меня.
   - Мы не можем ему доверять, - тихо сказал Никита.
   - Я хорошо его знаю, - возразил ему Александр. - Он не продаст.
   - Он появился ниоткуда, буквально с неба свалился. Гонит какую-то пургу
про амнезию. Может, его в ФСК зомбировали?
   - Черт возьми! - выругался атаман. - Эти нелюди на все способны. Но я
знаю людей. Нас и так мало. А такие, как этот вот на дороге не валяются.
Ты не смотри, что он - интеллигент.
   Помнишь, у Высоцкого "Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и
зол, но шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но держал" это про него.
Хоть он и интеллигент, он - свой парень.
   Черт побери, мне было чертовски приятно слушать про себя такие вещи!
Видимо, и в этом мире я успел покрыть свое имя славой, не в пример моему
собственному.
 
   ***
 
   Часы пробили срок.
   - С Богом, - сказал атаман, и все началось.
   К шести утра весь город вместе с казармами был наш. Часть солдат и
милиции перешла на нашу сторону, остальные разбежались. Это напоминало
Триумфальное шествие.
   После митинга на площади начался погром.
   Вы правильно поняли, какой. Я был против него, но кто меня спрашивал?
   Тем более, что и моя пятая графа с северокавказской национальностью в
данном случае была отнюдь не идеальна.
   И я просто ушел в сторону. Я понимал, что, как всегда, в первую очередь
всегда бьют не тех, кто набедокурил, а их бедных соплеменников, которые и
сами-то не очень-то разжились от всего этого. Но как я мог объяснить это
моим новым товарищам! Атаман меня понимал, но и он должен был считаться со
своими штурмовиками.
   Опять это ощущение несвободы! Черт побери, неужто и в правду в нашей
стране могут существовать только крайности? Но это была не самая худшая
крайность. Ведь теперь мы праздновали первую Победу. Хотя и маленькую.
   - Помните восстание Спартака? - говорил атаман. - Разгоревшись
неожиданно, оно охватило половину Империи! Так и мы освободим нашу Великую
Россию от нечисти!
   - А помнишь, чем оно закончилось, это восстание? - не мог не вставить я.
   - Какой же ты нудный! Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
   Крыть было нечем.
   - Что же, - ответил я, - так раскупорим эту буржуйскую бутыль за Победу!
   - И за это дерьмо кто-то выкладывал по 100 баксов! - атаман плюнул.
 
   ***
 
   Но все же в этот день я не смог не схлестнуться с одним из моих новых
товарищей. Мы оба были в стельку (если не сказать хуже) пьяны и вышли
поговорить на улицу. Он был значительно здоровее (что, в общем-то, было
логично, ибо агрессия исходила от него) и первым же ударом услал меня в
глубокий нокаут...
 
   ***
 
   Больница 
 
   Очнулся я в больничной палате.
   "Какой же интересный сон я видел"! - подумал я, когда сознание уже
вырвалось из объятий сна, но лень еще не дала глазам раскрыться. Однако,
открыв глаза, я понял, что, если это и был сон, то он еще не кончился, ибо
лежал я на совершенно незнакомой кровати в совершенно незнакомой
больничной палате.
   Я поднялся с кровати и осмотрелся.
   Рассвет только-только разогнал сумерки, и вполне  было не включать
свет. На мне была надета больничная пижама. К слову сказать, совсем
неплохая пижама, абсолютно новая и приятного бежевого цвета, не отдающего
больничной убогостью. Да и сама палата была на уровне.
   Потолок и станы буквально сияли. Никаких трещин. В общем, все типтоп.
   Как в четырехзвездочном отеле.
   Я вспомнил, как читал первую  "Хроник Амбера", и улыбнулся. Тоже
мне, принц Корвин! Однако и мне не мешало бы осмотреться.
   В палате были две кровати - моя и пустая, две тумбочки и шкаф. Я
заглянул в шкаф, в тумбочку. Там было пусто. Мимоходом посмотрелся в
зеркало и обратил внимание на свежий шрам на лбу. Вероятно, меня хорошо
ударили по голове. После чего, внимательно осмотрев лицо, я обратил
внимание, что изменился. Нет, не до неузнаваемости, но все же. Это трудно
объяснить, но хотя я и не выглядел старше, однако смотрящего из зеркала
человека, в отличие от меня прежнего, никак нельзя было назвать пацаном.
Да и пижама сидела чуть ли не как мундир. И еще, я стал значительно лучше
видеть.
   Я выглянул в окно. В глаза бросился флаг, висевший на доме напротив. Он
был красный. С черной свастикой в белом кругу посредине.
   "Я опять нахожусь в другом мире", - подумал я и лишний раз восхитился
своей догадливостью. И на этот раз я совершил переход, перескочив
непосредственно в свое тело из этого мира. Но интересно, кем я здесь
являюсь и что делаю в больнице?
   Трудно поверить, чтобы в такой палате лечили пленного. Хотя, с другой
стороны, мой по отцу народ всегда и всеми признавался истинно арийским.
Например, свастика вплоть до тридцатых годов ХХ века оставалась типичной
частью наших национальных орнаментов, лингвистический же анализ... Но,
ладно, это все не так уж интересно.
   Более интересно то, что, несмотря на все на это, мои соплеменники с
первого до последнего дня войны воевали плечом плечу с русским народом.
Хорошо воевали. И победили. Но это там. Здесь же была полная
неизвестность. Но, благо, хоть не тюрьма. Оставалось ждать прихода
кого-либо из медперсонала. Тем более, что ждать приходилось недолго, ибо
отчетливые шаги в коридоре возвестили о начале утреннего обхода.
   Мне совсем не хотелось быть застигнутым за осмотром комнаты. Я еще
совершенно не освоился в этом мире, и потому, услышав шаги, тут же лег в
кровать.
   "Интересно, на каком языке мне с ними говорить", - подумал я. Наверно,
надо бы на немецком, но тут было маленькое осложнение. Я не говорил
по-немецки. И вообще, в совершенстве знал только русский. Прилично -
английский, немного - французский, итальянский и сербскохорватский.
Немецкий же язык как-то остался вне поля моих интересов. Может быть,
потому что в нашем мире большинство нужных мне немцев, как, впрочем, и
итальянцев, говорили по-английски. Но, скорее, потому, что просто
невоз объять необъятное.
   Вошедшая медсестра прервала ход моих мыслей. Выглядела она словно
вышедшей из старых европейских фильмов.
   Ей было что-то порядка двадцати. Блондинистая, миловидная, но ничего
особенного.
   - Гутен морген, - поприветствовал я ее, как мог, изображая немецкий
акцент.
   "Хорошо еще, что я по ошибке не сказал "хэндохох", - подумал я и
улыбнулся - Гутен морген, - ответила она мне, тоже улыбнувшись, после чего
добавила еще что-то, из чего я понял только оберлейтенант, но догадался,
что это меня спрашивают о самочувствии.
   - Гут, - ответил я, но так как говорить все надо было, спросил, -
Говорите ли русски?
   За каким-то чертом сказал я это на сербский манер.
   - Конечно, - ответила она. - Я ведь русская. Но неужели мой немецкий
так плох.
   - Отнюдь, - ответил я, - Но я предпочитаю разговаривать с людьми на
родном языке. Особенно, если владею им в совершенстве.
   Вы не представляете, как я был доволен своей последней фразой, слова
которой настолько соответствовали действительности, что провели бы любой
детектор лжи.
   - Хорошо, господин оберлейтенант СС, я рада, что вам уже лучше.
Возьмите термометр.
   - Хорошо... Но зачем так официально.
   Можете называть меня по имени. Кстати, я еще не знаю вашего имени.
   - Люба.
   - Очень приятно. Красивое русское имя.
   - У вас, Гер Генрих, тоже красивое имя, - это немецкое слово звучало
скорее как "хер", и я немного поморщился.
   Генрих. Значит, в этом мире я переделал свое имя с французского на
немецкий лад. Итак, я уже знал, что я - обер-лейтенант Генрих. Фамилия,
вероятно, осталась той же. Может быть, исчез или переделался русский
суффикс. Но увижу паспорт - разберусь. Надо выяснить, как же я здесь
очутился.
   - Извините, я не совсем хорошо помню.
   Как я здесь оказался?
   - Вы попали к нам с сотрясением мозга после подавления бунта
заключенных.
   - Странно... Ничего не помню, - на редкость откровенно сказал я.
   - Это бывает. У вас был сильный удар по голове. Вы пролежали без
сознания почти три дня.
   - Неужели?!
   - Мы уже начали волноваться.
   - Я рад... Что за меня волнуются.
   Она смущенно улыбнулась.
   - Расскажите что-нибудь, - сказал я ей.
   - Что-нибудь? - переспросила она.
   - Просто хочется поговорить.
   Тут бы анекдот какой рассказать, но как это всегда бывает ничего
путного на ум не приходило.
   - Извините, меня ждут другие пациенты, - наконец оборвала она неловкое
молчание. - Но я еще вернусь.
   Она улыбнулась обаятельной, очень женственной улыбкой и вышла, закрыв
за собой дверь.
   За градусником она вернулась минут через двадцать, но и в этом случае
ничего дополнительного из нее вытянуть не получилось.
   Потом был завтрак, имевший ту же информативность, возмещаемый, однако,
калорийностью. А проголодался я, к слову, изрядно.
   А потом пришел доктор.
   Это был невысокий, похожий на сову человек лет шестидесяти. Он
порасспрашивал меня о самочувствии, после чего мы поговорили на общие
темы. Пытаясь выведать как  больше, я спросил его, не случилось ли
его интересного за время моего беспамятства.
   - А ведь действительно случилось, - ответил он. - Пока вы были без
сознания, Фриц Шварцкофф совершил первый пилотируемый полет в Космос!
Каков технический прогресс!
   Я был действительно удивлен. Это насколько должно было отстать
техническое развитие, если первого космонавта они запустили только теперь!
Видимо, Германия, если и не является единственной страной на Земле, то, во
всяком случае, уж наверняка не имеет конкурентов. А без оных наступает
застой. Ну тогда со своими знаниями я бы мог бы... Хотя нет, здесь я не
физик.
   Досадно!
   Я вспомнил, как наша желтая пресса последних лет, дабы опорочить
Советский Союз, писала, что будто бы фашисты запускали космонавтов задолго
до Гагарина, и что недавно, якобы, двое из них вернулись... Я немного
задумался, и доктор принял это за сверхволнение.
   - Да, зря я вам об этом сказал. Вам не надо сейчас волноваться. Но все
же такое событие! Должны же мы были запустить в космос человека до конца
нашего тысячелетия.
   - Да, это точно, - автоматически ответил я, - Тысячелетний Рейх должен
быть космической державой!
   - Кстати, могу вас еще раз обрадовать.
   После обеда вас навестит очень приятная фрау.
   - Она назвалась?
   - Женатому человеку грех задавать этот вопрос. Конечно, это фрау Алиса.
   Алиса. Неужели та самая!
 
   ***
 
   Я не ошибся, это была та самая Алиса. Видимо наша встреча в самолете
была не случайна, и наши линии жизни были основательно пересечены.
   - Ты изменился, - сказала она, после того как мы бурно, а точнее, очень
бурно поприветствовали друг друга.
   - Да, Алиса, я не могу сказать, что последние события отразились на мне
благосклонно.
   - Все остришь. Хотя, по-моему, ты сам не свой после Москвы.
   - Может быть... Но по голове меня стукнули здесь... Знаешь, у меня
действительно проблемы. Когда я пришел в себя, я не помнил, кто я и где я.
Потом понемногу вспомнил, но не все. Ты представляешь, я не могу говорить
на немецком.
   - Ты и раньше говорил не очень уж. Все время путал падежи и времена.
   - Одно дело путать падежи и времена, а другое дело вообще не говорить.
   - Так серьезно?
   - Да. Выражаясь научным языком, у меня частичная амнезия, отягощенная
женевю.
   - Чем?
   - Ложными воспоминаниями. Но я не хотел бы это обсуждать с врачом.
   - Да уж... Это было бы совсем некстати.
   Слушай, тебе же положен отпуск. Когда выпишешься, поедем к твоим.
   - Это мысль.
   - Кстати, почему ты не спрашиваешь, как прошла презентация моей
последней книги?
   - Ой, Алиса! Как я мог забыть! Расскажи, пожалуйста.
   Как и в моем мире, она была писательницей.
 
   ***
 
   Пролетело еще несколько дней, и вскоре я продолжил свое выздоровление
дома.
   Это было что-то вроде семейного общежития. Оценивая положительные
стороны,  отметить идеальную чистоту. И еще, люди были спокойнее,
одухотвореннее и, я бы сказал, красивее, чем нашем мире. Может быть,
сыграла роль политика евгеники?
   Я даже удивился, как же во всем этом спокойствие мог произойти бунт.
   Но такова была моя работа. Внутренние войска СС. Охрана лагерей. С моим
положением "дикого" арийца это было, пожалуй, лучшей карьерой.
   Техника же оставляла желать много лучшего. Во всяком случае, ни о каком
персональном компьютере  было и не думать. И на этот раз выкрутиться
с работой мне будет куда как сложнее.
   Алиса подошла ко мне сзади, когда я, поглощенный этими мыслями, глядел
в окно. Я поделился с ней своими проблемами по поводу работы и амнезии.
   - А ведь у нас совсем не жалуют психов!
   - Но ты ведь не псих. А травма головы - с кем не бывает? В конце
концов, ты можешь работать в компании моего отца.
   - А что я, интересно, буду там делать? - я еще толком не знал, что это
за компания, но догадывался, что это как-то связано с издательством.
   - По крайней мере, на русском направлении ты справишься с любым
вопросом.
   Я был рад, что обо мне так думали. Да, быть офицером СС было еще
почетно, но уже не престижно. И останься я в этом мире надолго, я
наверняка бы основательно подумал об ее предложении. Но первым делом тогда
бы следовало налечь на немецкий...
 
   ***
 
   С работой и отпуском все прошло на редкость удачно. Так что, кажется,
никто ничего не заподозрил. Ну а некоторая странность - так что еще 
было ожидать от человека, перенесшего травму головы!
   Хорошо, что со мной был любящий человек.
   Не могу точно сказать, возникли ли у меня к ней чувства , но с ней было
на редкость легко и хорошо.
   И вообще с каждой минутой пребывания в этом мире он мне нравился все
больше. Пожалуй, и его я бы предпочел своему собственному. Однако один
червь все же непрерывно грыз мое сердце. Как русский душой, я не мог
смириться с нашим поражением. Я даже рискнул поговорить об этом с Алисой.
   - Знаешь такое стихотворение Лермонтова.
   Оно называется "Баллада"?
   - Что-то не припомню.
   - Слушай:
 
   В избушке позднею порою 
   Славянка юная сидит.
   Вдали багровою зарею 
   На небе зарево горит.
   И люльку детскую качая 
   Поет славянка молодая:
   "Не плачь, не плачь. Иль сердцем чуешь, 
   Дитя, ты близкую беду.
   О, больно рано ты тоскуешь.
   Я от тебя не отойду.
   Скорее мужа я утрачу.
   Не плачь, дитя, и я заплачу.
   Отец твой стал за честь и Бога 
   В ряду бойцов против татар.
   Кровавый след - его дорога, 
   Его булат блестит, как жар.
   Вон видишь, зарево краснеет.
   То битва семя Смерти сеет.
   Как рада я, что ты не в силах 
   Понять опасности своей.
   Не плачут дети на могилах 
   Им чужд и стыд, и страх цепей.
   Их жребий зависти достоин.
   Вдруг стук, и в двери входит воин.
   Брада в крови, избиты латы.
   "Свершилось!" - восклицает он, - 
   "Свершилось. Торжествуй, проклятый!
   Наш милый край порабощен.
   Татар мечи не удержали.
   Орда взяла, и наши пали."
   И он упал и умирает 
   Кровавой смертию бойца.
   Жена ребенка поднимает 
   Над бледной головой отца.
   "Смотри, как умирают люди, 
   И мстить учись у женской груди".
 
   - Не нравишься ты мне в последнее время, - сказала она, прерывая долгое
нервное молчание - Это вообще или в частности? - Конкретизировал я.
   - Конечно в частности, - ответила Алиса, целую меня в щеку. - Но с
твоими мыслями у тебя могут быть неприятности. Конечно наш новый фюрер -
это не Адольф Гитлер, но все же не стоит будить лихо.
   - Я согласен. Но пока я говорю это только тебе, своей жене.
   Она улыбнулась.
   - А я вот с тобой не согласна. В конце концов, мы победители, и какое
нам дело до этих славян. Я - немка, ты - тоже ариец.
   - Ты забываешь про наших с тобой матерей. Они обе славянки.
   - Оставим этот разговор, - подытожила она, - а то - рассоримся!
   Да, за время пребывания в этом мире сей разговор был первой большой
глупостью. Однако я все же надеялся, что не фатальной. И, кроме того, в
силу последних событий, я был уверен, что долго здесь не продержусь. О
своем же сменщике из другого мира я, извиняюсь, не подумал.
 
   ***
 
   Второй раз к этому разговору мы чуть было не вернулись уже в Москве,
где пребывали проездом в мой родной город. Когда электричка везла нас от
аэродрома в город, мы проезжали мимо нового православного кладбища, и
какой-то мужик вспомнил слова Некрасова о выносливости русского народа,
который "вынес и эту дорогу железную, вынесет все, что Господь ни пошлет".
На этот раз вскипел я, но вовремя взял себя в руки.
   - Не стоит вести крамольные разговоры в присутствии офицера СС, -
ответил ему я. - Сегодня я добрый, со мной жена-красавица, но все же не
стоит...
   В голове же звучало:
   "А, может, она начинается со стука вагонных колес, И с клятвы, которую
в юности ты ей в своем сердце принес."
   Никогда не думал, что могу оказаться оккупантом в родной стране. Все
мое естество противилось этому. Ведь как бы то ни было, и какая бы
национальность не стояла в моем паспорте, я чувствовал, что это плохо -
находиться среди врагов великого народа, давшего мне все. Даже если этот
самый народ "создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил".
   Теперь я понимал, как ощущали себя те редкие "телезвезды" моего мира,
совесть у которых не полностью атрофировалась.
   "Я к окошечку стою робко, Я прошу принять в заклад душу", - всплыли в
памяти слова А. Макаревича.
   Может кому-то покажется странным, но в хитросплетениях моих мыслей
песни всегда играли не последнюю роль.
   Составляющие их ассоциативные образы составляли как бы проторенную
тропу... Но это уже совсем другой разговор, и я не буду утомлять им
читателя.
 
   ***
 
   Перекусить мы отправились, как вы можете догадаться, в то самое кафе.
Не знаю, странно это или нет, но в этом мире оно тоже было писательским, и
Алиса хорошо знала и его, и его хозяина.
   Хозяин принял нас, как дорогих гостей, и даже сам присоединился к нам с
обедом, угостив за счет заведения бутылкой хорошего вина. После обеда мы
заказали кофе, потом еще и еще... И вот произошло то, что должно было рано
или поздно произойти:
   Алиса на какое-то время оставила нас, направившись в это самое
заведение.
   - Ну и как, нравится тебе наш мир? - спросил он без обиняков, когда
Алиса оказалась вне зоны слышимости.
   - Ну, как тебе сказать, мир, конечно отсталый, но бывает и хуже.
   - Тот, из которого ты прибыл, был хуже?
   - Ты имеешь в виду родной? Пожалуй, - я сделал паузу, обдумывая, - Да.
Тогда мы выиграли войну, чтобы через пятьдесят лет отдать все задаром.
   - Так всегда было с Россией. Выиграть, чтобы потом отдать задаром.
   - Да, но не всегда. Я успел побывать и в мире, где мы до сих пор первая
и лучшая держава, и в мире, где только что началось восстание. Не знаю,
чем оно, правда, закончится... Но, знаешь, технически этот мир самый
отсталый. Если бы я надолго остался здесь, я, как ученый, мог бы таких дел
наворочать!
   - Но судя по форме, ты здесь не совсем ученый, или, точнее, совсем не
ученый.
   Я хотел что-то возразить, но Алиса уже возвращалась, и мы сменили тему.
Когда же она присела к столику, тайм-аут взял я.
   Однако, когда я вышел из уборной, кафе было неузнаваемо. Если честно,
кафе, как такового, не было совсем.
   Холодный мир 
   ***
 
   Я выскочил из кафе и увидел, что город лежит в руинах. Старых руинах,
уже успевших сгладится временем. Какая-то зловещая тишина висела в воздухе.
   - Руки вверх! - услышал я за собой.
   Подняв руки и повернувшись, я увидел человека со страшным выростом на
голове, и, как мне показалось, трехчленной левой рукой, в которой он
сжимал ржавый карабин.
 
   Конец (2000)
 
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.06.2002 13:29