СВЯТОСЛАВ АЛАДЫРЕВ
                                   ИЗВЕК
                             (КНЯЖЬЕ ПОХМЕЛЬЕ)
  Жене Марине и сыну Вадиму.
  Особый благодарень:
  Диме Ревякину, позволившему свободно трактовать свои песни.
  А.К. Белову, укрепившему уверенность в форме изложения.
  Маме, воспитавшей меня на хорошей фантастике.
                                  ЧАСТЬ 1
                                  Глава 1
  Увы, теперь все чаще сбываются не мечты,
  а предчувствия...
  Витим - Большая Чаша
  Череп безмятежно скалил все, оставшиеся после Рагдаевского удара, зубы.
Трава, полседмицы тому, утоптанная и залитая кровью, едва успела
подняться, но звери, птицы и муравьи уже очистили головы трупов почти до
блеска.
  Эрзя пнул по круглой костяной макушке и с досадой глянул на толстого
Мокшу. Тот, свирепея с каждым мгновением, развел огромными ручищами.
  - Ни черта не понимаю! Ежели мертв, а ясное дело, что мертв, то где
кости!? А ежели жив...
  - Да какой там жив! - буркнул Эрзя, переставая жевать ус. - Гридни всю
округу объехали, в каждой хате побывали, никто и слыхом не слыхивал, ни о
живом, ни о раненом.
  Он обвел глазами склон, заваленный разлагающимися останками и обломками
оружия.
  - Сам погляди, рази тут выживешь?
  - Но мослы-то! Мослы-то где?! - вспылил Мокша. - Сквозь землю провалились?
Или может дождем смыло, Ящер задери-прожуй-выплюнь! Князь тризну собирает,
а тризна без мертвеца...
  - Что сказка без конца, - согласился Эрзя. - Однако, поехали! Рагдая тут
нет, а от запаха здешнего уже с души воротит, скоро завтрак упущу.
  Он тряхнул чубом, подбросил на ладони мятый железный лепесток -
единственное, что нашли от старого приятеля, молча двинулся к лошадям.
Запрыгнув в седло, скользнул взглядом по склону с редкими березками и
двинул шпорами, посылая битюга вдоль берега. Когда за поворотом показалась
лодья, сзади донеслись сердитые сетования Мокши. Великан старательно
настегивал конягу и загибисто ругался, украшая родную речь ромейскими и
хазарскими узорами.
  Осадив возле воды, махнули молодцам, чтобы держали сходни, поволокли
жеребцов по прогибающимся доскам. Зацепив уздечки за мачту, пробрались на
нос, уселись на отполированный штанами брус. Четыре пары весел дружно
врубились в Днепровскую волну и челн направился к Киеву. Губы Мокши
беззвучно двигались. Полный досады взор то чиркал по усердным гребцам, то
скользил по удаляющемуся берегу, то утыкался в угрюмое лицо Эрзи. Молчун,
глядя себе под ноги, жевал льняной ус и лениво поглаживал навершие меча.
Кони раздували ноздри, пугливо таращились на воду.
  Попутный ветер облегчил работу гребцам и скоро кормщик ловко вывернул борт
к почерневшим мосткам. Едва сходня шоркнула по настилу, цепкие пальцы
дружинников уже тянули уздечки. Взобравшись верхом, прямо с мостков взяли
в галоп. Придержали коней только на въезде в город, влетев в обычную
полуденную сутолоку.
  За воротами, заметили над толпой светло-русые волосы Извека. Крепкий
дружинник, задумчиво теребил короткую бородку, покачиваясь в седле Ворона,
черного поджарого жеребца с необычно крупными ушами. Эрзя с Мокшей
направили битюгов навстречу. Подъехав, вскинули руки.
  - Как живешь, Cотник?
  - А кому теперь легко! - отозвался тот подслушанной у ромеев фразой. - Нам
сотникам жалиться зазорно.
  Он улыбнулся привычному прозвищу, которое частенько заменяла имя. Сам
Владимир, путая кличку и должность, все чаще называл Cотником.
  - Вы-то как? Не заскучали?
  - У Владимира не заскучаешь, - буркнул сухопарый Эрзя.
  - Ага, - поддакнул Мокша. - То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по
павшему, который щит добывал. А павшего нет!
  - Рагдая? - переспросил Извек и посерьезнел. - Так и не нашли? Негоже...
  - Куда уж хуже, - нахмурился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. -
Вот всего и осталось. Случаем нашли, в березе торчала. Видать ударом
сорвало.
  Сотник взял лепесток, пригляделся к маленьким отверстиям, протянул обратно.
  - Рагдаевская! Таким тонким шнуром, боле ни у кого доспех не вязан...
  Мокша качнул седеющим чубом, глянул на Сотника и притороченную к седлу
пухлую суму.
  - Сам-то далеко едешь? Тут большие дела грядут, того и гляди на Царьград
двинем...
  - Видать вы здесь нужней, ежели дела. - съехидничал Извек. - А таким, как
я, надоть молодняк на отшибах учить. Окромя ж меня, некому.
  - Ну ведь и правда некому, - прогудел Мокша. - От тебя вон какие молодцы
прибывают: звери, а не люди. Прочие такого не могут, а посему молодь тебе
наущать. Тем паче, что Перуновы тайны, сам Селидор тебе открывал, так что
знаешь...
  - Знать-то знаю, однако, зимой, в глуши уж больно маетно. Ни тебе пойла
доброго, ни ваших пьяных рож рядом, с тоски сдохнуть . Опять же, из
сотни землепашцев, от силы десяток бойцов получится. А в дружину и того
пяток приведу, которых показать не стыдно.
  Сотник подобрал повод, улыбнулся на прощанье.
  - Ладно езжайте, князь ждет. А я в Вертень двину. По весне увидимся.
  Он подмигнул друзьям и направил Ворона к воротам.
  - Бывай! - донеслось вслед и, за спиной Извека, удаляясь, загрохотали
тяжелые копыта.
  За городскими стенами, со всех сторон, по стежкам и тропкам стекался
вольный люд, обремененный корзинами, лукошками и кузовками. Обдавая идущих
облаками пыли, гремели подводы с мелкой дичью, лесным зверем и бочками
солений. Ворон, фыркая, воротил морду от поднятых серых клубов, а Извек
исподлобья наблюдал за ползущим в Киев изобилием. С детства не помнил
такой тризны, какая готовилась по Рагдаю.
  Владимир щедрился, не упуская случая выказать свое величие. Второй день,
во дворе детинца и на улице у ворот, суетились плотники. С утра до вечера
коцали вострыми топорами, налаживая столы, лавки, подсобные настилы. Везде
громоздились поленницы с сухими березовыми дровами, чернели выпуклые бока
котлов, плоские днища жаровен и растопыренные рогатки вертелов. Народ
чесал загривки, восторженно переглядывался, дивясь невиданному размаху.
  Извек же предпочел уехать раньше. Уж больно не по душе была вся эта
история с возвращением цареградского щита и появлением нового доверенного
князя, известного ушкуйника Залешанина. Самым же скверным было бесследное
исчезновение Рагдая, с которым съедена не одна пригоршня соли.
  Дорога за городом постепенно пустела, вытягиваясь вдоль высокого берега
Днепра. Ворон повел ухом, всхрапнул, поворотил морду в сторону реки.
Сотник проследил за взглядом, заметил на краю обрыва одинокую женскую
фигурку. Брови двинулись к переносице, узнал Ясну, суженую Рагдая. Не веря
в гибель любимого, безутешная все приходила на обрыв. Подолгу стояла,
обратив взор на противоположный берег, где жених принял последний бой.
  Сотник натянул повод, постоял раздумывая, все же решившись, направил коня
к ней. Попытался подобрать слова, но в голове все путалось, казалось
лишним и не в кон. Сердце бухало тяжело, будто перед боем. Успел подумать,
что зря свернул с дороги, но Ворон замедлил шаг и, остановившись в пяти
шагах, звякнул удилами.
  Ясна вздрогнула, медленно, будто во сне, обернулась. Глаза остановились в
траве под копытами Ворона. Сотник спешился, тихо проговорил:
  - Здравствуй, Светлая.
  Ресницы Ясны дрогнули, но опущенные долу очи не поднялись.
  - Исполать, Извекушко. И тебе, и красавцу твоему, длинноухому. Все в
разъездах?
  - В них, разума, где ж еще...
  Ясна еле заметно кивнула.
  - Благодарень, что пришел утешить. Да у самого, небось, на сердце, не
скоморошно.
  Она замолчала, отвернувшись к Днепру. Извек тоже глянул на далекий,
поросший березками берег, заговорил:
  - Ты бы... не убивалась так. Родом великим всем завещано жить. А ты себя
горем со свету изводишь. Вон уж, тропку по стерне пробила.  ль так...
 
Движение тонкой руки прервало сбивчивую речь на полуслове.
  - Обещала, что буду ждать на берегу. - тихо обронила Ясна. - Буду ждать.
Езжай.
  Сотник почувствовал, что в глазах защипало, будто бросили горсть песка.
Молча кивнул, зачем-то долго поправлял стремя. Уже в седле, открыл было
рот, но спохватился, что любое прощальное пожелание будет не к месту,
молча потянул повод.
  - Береги себя, Извекушко... - донеслось вслед.
  Сотник оглянулся, увидел огромные выплаканные глаза. Волна скорби едва не
вышибла из седла, но в следующее мгновенье взор Ясны вновь обратился к
реке. Ворон послушно поплелся к дороге, уши уныло разошлись в стороны.
Извек больше не оглядывался. В груди давило, будто на сердце поставили
ржавую наковальню.
  Вот же беда, думал Сотник, один сгинул без следа, в двух шагах от своего
счастья, другая - обреклась на вечную кручину: ни с кем не разговаривает,
во мраке горя света белого не видит. Извек вспомнил, как Залешанин во
хмелю бормотал что-то про вторую смерть. Выходило, будто Рагдай погиб еще
раньше, а в последнюю сечу ввязался когда боги отпустили к невесте.
Отмерили на свадьбу один день и одну ночь и, едва время истекло, забрали
обратно.
  Сотник скрипнул зубами. Видать Великие пожадничали, герою могли бы еще
денек накинуть. Хотя, с богами всегда так. Лезут, сердобольные, когда не
надо, когда же нужны - днем с огнем не сыщешь.
  - Эх вы, Боги... - вздохнул Извек вслух. - Вот и мне пока одни стежки
выстилаете, да все куда-то не туда! Что я, калика перехожий, без места по
земле мотаться? Давно бы пора найти ладушку... чтобы было к кому
воротиться, чтобы ждала и любила, да за детьми в отсутствие папаньки
смотрела. А тут, Ящер задери, за спиной одни дороги. А впереди...
  Он грустно подмигнул косящемуся на него Ворону. Впереди ждала дорога и
нелегкий труд по обучению молодых парней обращению с оружием.
  Установление главенства Перуна прекратило мелкие распри и продолжило
единение, начатое Святославом. Владимир же возжаждал заиметь полную власть
над всеми удельными княжествами, а для этого требовалось все больше и
больше новых ратников. Чтобы не отрывать люд от земли, порешили учить
воинскому делу на месте. Лучшие из лучших попадали в княжьи дружины.
Прочие оставались в родных весях, чтобы на дальних подступах сдерживать
малые наскоки, и своевременно сообщать о приближении больших вражьих сил.
  Сотнику нравилось выправлять из крепких землепашцев умелых воинов, и он с
удовольствием наблюдал, как непривыкшие к оружию парни на глазах обретали
ловкость, расчетливость движений и цепкость взгляда. За три-четыре месяца
большинство увальней уже вполне сносно обращались с копьем, палицей или
луком. Меч давался немногим, и тех, кто имел особую чуйку к сече
обоюдоострым клинком, Извек приводил в Киев, где они становились
настоящими дружинниками. Еще с полдюжины опытных воев занимались
разъездами по отдаленным весям, но Извек по праву считался лучшим. И в
большой, и в малой дружинах его ученики снискали себе уважение воевод и
соратников.
  Так же попали в дружину Эрзя и Мокша, с далекой реки Сурьи. Как-то,
забредя, в поисках удалого дела, в киевские земли, остановились в одной из
деревень. Там и увидели Извека, натаскивающего местных парней рукопашному
бою. Стояли глазели и щерились, пока не решили предложить помериться
силами. После этого, полежав маленько в промозглой осенней луже,
попросились в ученики. Сотник согласился, приметив у них незнакомую манеру
биться, недюжинную хватку и выносливость. Теперь оба были едва ли не
лучшими в малой дружине, а за доброй чашей с ними могли сравниться разве
что Вольга с Добрыней или сам Микула Селянинович.
  Волхвы утверждали, что именно с их далекой родины и пришли на север
Племена Данов предки нынешних викингов. Эрзя с Мокшей и сейчас вполне
сносно понимали говор ярла Якуна и его людей. Вспоминая первую встречу с
молодыми горячими поединщиками, Извек хмыкнул и оглянулся.
  Дорога бойко убегала назад, туда, где за пологими изгибами холмов скрылись
верхушки детинца. Киев остался далеко позади, а впереди из-за поворота
показался странный столбик. Затенив рукой глаза, Сотник присмотрелся,
хмыкнул. На обочине маленьким истуканом торчал заяц-русак. Смотрел
ошалевшими глазами в точку перед собой. На приближение всадника даже ухом
не повел. Извек выгнул бровь - совсем косой обнаглел, ни коня, ни человека
не боится.
  Только подъехав, понял, в чем дело. На обочине, возле глубокой колдобины,
валялся лопнувший кувшин. Ветер разносил сытный хмельной запах. Впитав в
себя пролитую сурью, неровной горкой желтело отборное зерно. Часть горки
явно была подъедена длинноухим. Видно проезжавшую к Киеву телегу занесло в
яму и кувшин, припасенный возницей, выпал под колеса. Телегу же грузили
зерном, которое и просыпалось при толчке.
  Теперь обожравшийся косой тупо смотрел на щедрое угощение. Есть больше не
мог, уходить от кормушки не хотел, а ударивший по ушам хмель выбил из
головы весь страх.
  Поравнявшись с зайцем, Ворон приостановился и склонил голову к
рассыпанному добру. В самый последний момент заяц попытался отодвинуться,
но не удержался на подгибающихся лапах и завалился под пыльные листья
лопуха. Сморенный хмельной приправой, тут же заснул как убитый.
  Сотник ухмыльнулся, представляя какая жажда ожидает русака спросонок.
Ворон хапнул губами две жмени пьяного зерна, но тычок в бока заставил идти
дальше. Насмешливый голос хозяина прозвучал тише чем обычно.
  - Иди, иди! А то он еще проснется, в драку полезет... ой, че будет!
  Ворон не спеша вбивал копытами дорожную пыль. По бокам монотонно
покачивались два полных колчана и лук, с которыми Извек никогда не
расставался. Частенько, пустив Ворона рысью, привставал в стременах и
метил по случающимся у дороги деревьям. Сделав два-три выстрела,
останавливался вырезать из ствола пущенные стрелы и скакал дальше,
высматривая подходящие цели. На зависть другим лучникам, успевал послать
две стрелы, пока одна бьет в цель. Селидор, научивший всем стрелковым
премудростям, держал в воздухе три стрелы и рассказывал, что Вещий Олег
вывешивал по пять-шесть. Правда, Извек не уточнял, стрелял ли Вещий с
седла или пешим.
  Однако, на этот раз, баловаться с луком охоты не было, и Сотник не торопил
Ворона, предавшись размышлениям.
  Вспомнил, как всего лишь раз пришлось видеть Вещего, и то мельком, да
издалека. Тогда, у княжьего детинца, на краткий миг показалась высокая
фигура с огненными волосами и тут же, окруженная гриднями, скрылась в
дверях. Еще раньше, в отрочестве Извека, Вещий несколько раз навещал
Селидора на тайном погосте. Однако Синий Волк заранее усылал воспитанника
по каким-нибудь поручениям, и о визите таинственного гостя напоминали
только вторая плошка на столе и бороздки на земле, оставленные острием
посоха.
  Вот у кого бы выспросить о пропавшем Рагдае. Кому, как не им, под силу
вызнать что-то о судьбе друга. Увы! С Синим Волком-Селидором не виделся
уже давно, а где искать Вещего никому неведомо...
  Дорога перевалила через пригорок и Сотник придержал Ворона, любуясь
сверкающей на просторе Лебедью. По притоку Днепра сонно ползли лодки
рыбарей, направляясь к стоящему на берегу возу. На фоне жухлой травы
темнела пара соловых коняг и дожидающийся улова возница. Княжий пир не
прекращался. Ко двору Владимира ежедневно свозились горы рыбы, птицы и
зверя, чтобы было чем заедать нескончаемые реки вин, медов и пива. Тем
паче, что предстояла богатая тризна, грядущая независимо от того, отыщется
ли погибший.
  Владимиру не впервой нарушать покон и он не упустит случая показать всем,
кто на Руси хозяин. Опять же, урок молодым войнам, дескать, служите верно,
и Красно Солнышко не забудет своих витязей. Залешанин вон - из татей в
княжьи друзья попал, до сих пор не просыхает.
  Мысли, пробежав по кругу, вновь вернулись к Рагдаю и Сотник твердо решил,
при первой же возсти расспросить Селидора. Однако, на сей раз, дорога
лежала в другую сторону...
                                  Глава 2
  Две трети пути до Вертеня остались за хвостом Ворона и Извек решил
остановиться на ночь в городище. Перед последним переходом стоило дать
роздых коню, да и самому наконец выспаться под крышей. Уже в сумерках
миновали ворота. Усталый конь затопал живей и скоро свернул на знакомую
улочку, где его ждала порция вполне сносного овса, а хозяина - сытный ужин
в закопченной харчевне. Сотник давно облюбовал этот постоялый двор. Здесь
его знали и встречали как старого приятеля. Правда, по началу приходилось
знакомиться со здешними мужиками по-свойски. Не взирая на то, что перед
ними княжий дружинник, местные смельчаки несколько раз учиняли проверку
гостя на добрый удар. Их не смущало даже то, что каждая проверка
происходила "на своей морде". Хотя, как справедливо отметил Сотник, морды
здесь были не особо умные, но крепкие.
  Признали Извека только после того, как хозяин корчмы в пятый раз поменял
разнесенные в щепу лавки и столы. В последний раз щепа была особенно
мелкой и корчмарь пригрозил, что закроет конуру и подастся в дальнюю весь,
к братьям рыбарям. С тех пор Сотник мог просидеть за столом хоть целую
ночь и не увидеть в свою сторону ни одного косого взгляда. Междусобойные
мордобои конечно же продолжались, но не имели такой разрушительной силы,
как прежде. Теперь местные, не по злобе разбрызгав друг другу сопли, снова
возвращались на места и приглашали к себе Извека, померяться
выносливостью брюха. Тогда не вставали из-за стола до глубокой ночи,
расспрашивали какое в свете чудо, слушали, обсуждали.
  На этот раз тоже засиделись допоздна и к полуночи, когда шум стих, Сотник
улегся прямо на лавке. Под голову по привычке положил дорожный плащ,
свернутый тугим валиком. Разбудили первые гости. Ввалились шумной ватагой,
крикнули браги с пивом, махнули, чтоб присоединялся. Извек благодарно
приложил ладонь к груди, но головой качнул отрицательно. Посетовав на
отказ, мужики пожали плечами и принялись уничтожать выпивку, как Святослав
хазар. Пару раз зыркали на рыжего веснушчатого детину, тихо жующего в
углу, но в присутствии Извека не задирались. Парень же беззаботно
поглядывал в окно, вертел головой по сторонам и, несмотря на пудовые
кулаки, держался без вызова. Проезжий, определил Извек, скорее всего
посыльный, из Коржа, заехал по дороге перекусить. Коржаковские почти все
такие мордастые и широкие в кости.
  Пока Сотник разглядывал парня, средь мужиков, за соседним столом, созрела
ссора.
  Все как водится: слово за слово - шапкой по столу и, вот уже кому-то под
нос сунули убедительную дулю. Само собой, дуля не понравилась. В ответ
выпорхнул жилистый кулак и в воздухе мелькнули стертые подметки хозяина
дули. Владелец кулака взгромоздился поверх стола, но освободившаяся лавка
тут же отправила его на пол. Все вскочили готовые похватать друг дружку за
грудки. Однако, с утра, особого желания волтузиться не было, и компания
повисла на руках зачинщиков.
  Сквозь толкучку, к Извеку протиснулся хозяйский малец, знаком дал понять,
что конь сыт, оседлан и стоит за дверями. Сотник кивнул, протянул монету и
подался к выходу. Подвигая сцепившихся мужиков, примирительно пробасил:
  - Ну, пора и честь знать, бывайте, ребята.
  Мужики замерли. Собрав глаза в кучу, рассмотрели Извека, поспешно
посторонились. Провожаемый почтительными взглядами, Сотник проследовал до
двери в полной тишине, но едва переступил порог, как сзади кого-то звонко
съездили по сусалам, и потасовка возобновилась с новой силой.
  Снаружи тоже не все было спокойно. Доносились разноголосые крики и далекий
гомон.
  Поглядывая на струящийся за домами дымок, Извек едва не споткнулся о
вытянутые ноги мужика, что лениво развалился на бревнах, с шапкой орешков
в руках. Тот, не обратив внимания, с аппетитом трещал скорлупками,
прислушивался к далекому шуму и удовлетворенно двигал бровями.
  Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло и тронул повод. Конь послушно
сделал пару шагов, но остановился у куста, соблазненный сочной веткой
сирени. Дружинник терпеливо ждал конца трапезы, когда из журки вывалился
рыжий детина с конопатой рожей. Крутнув туда-сюда головой, подскочил с
вопросом к сидящему у коновязи мужичишке.
  - А что за шум в той стороне? Дым идет... Горит что-нибудь?
  - Не-е! Жидов гоняют. - не глядя бросил мужик, хрустнув очередным орешком.
  - А, - протянул рыжий. - Тады понятно. А то я дивлюсь: как дым пошел,
мужики с дубьем пробежали, а ведер не видать.
  - Не-е, с ведрами побегут, ежели у кого из наших загорится. А дубье для
спин прихватили. Помашут маленько, да в огонь подкинут, чтоб горело шибче.
  - Понятно. Нешто и мне сбегать? - засуетился конопатый.
  Мужичишка выплюнул скорлупу, поднял глаза на парня.
  - Охолонись, там охочих и без тебя достает, токмо мешаться будешь, - он
прервался, поймал ртом очередной орешек и махнул рукой.- Ступай куда шел,
или вот рядом садись, языки почешем, орехов погрызем...
  Ворон уже покончил с веткой, и Сотник продолжил путь, оставив за спиной и
мужиков, и гомон, и дым над дальними домами.
  - И тут запустили, - подумал он. - Везде одно и то же: сначала ушами
хлопают, потом за дубье хватаются. Не-е, иудеев запускать нельзя, иначе
враз на шею сядут. В любые щели, клопами поползут, да под себя грести
станут. Глядь, а они уже ноги с плечей свесили.
  И что за хитрозадое племя! Поначалу не видать и не слыхать. Общуришься -
не разглядишь, жид он или кто. Об ту пору, готовы в любую гузку, без мыла
влезть. Зато потом, когда обживутся и разжиреют, начинается...
Подсиживают, подгаживают, клевещут, лишь бы выгородиться, да своих на
сытные кормушки протащить. А уж как зажируют, начинаются песни с плясками,
да так, чтоб их "три-на-наи" издаля слышно было. Тут уж носы кверху.
Взгляд свысока, презрительный: смотрите, мол, вот он я - Иудей! Богат,
красив и велик! Прочие же, все поголовно - пшено и хренота безлошадная!
  А с нашим людом так нельзя. Наш мужик - душа,  сказать, нежная,
открытая и терпеливая. Но уж когда чужак кобениться начинает, тут и у
добряка руки зачешутся...
  Сбоку затопотало. Сокрушаясь, что опоздали к началу, через дорогу
пробежали еще четверо с дубинами. Рожи тоскливые, будто любимый конь
помер.
  - Да! - улыбнулся Сотник, провожая мужиков взглядом. - Великая радость для
Русича внести лепту в "благое дело". Ради такого он и еду, и работу бросит.
  Извек поторопил Ворона, стараясь поскорей выехать из городища. В последнее
время, звуки разора вызывали неизменную оскомину. В памяти всплыл похожий
день позапрошлого лета. Тогда Исаакий - глава иудейской общины, приколов
на макушку чудную куцую шапочку, пришел на базар. С дюжиной родственников
вышагивал по рядам, выказывая превосходство над прочими людишками. Выбирая
товары, замучил всех: долго приглядывался, щупал, перебирал и презрительно
морщился над самым добротным.
  Под конец затеял долгий торг с Борятой - лучшим бортником Киева. Тот, язык
без костей, ловко и смешно отвечал на любые дотошные вопросы. Исаакий уж и
нюхал, и пробовал каждый мед по три раза, но все одно воротил морду, пока
Борята не осерчал и не забрал у него последнюю плошку.
  - Ты, уважаемый, уже полведра меда снюхал! - не выдержал бортник. - Шел бы
домой, а то товар застишь. Да и, не пробуют меды по пять раз, ежели по уму.
  Иудей прищурился на Боряту и, поглаживая кошель на толстом брюхе, с
издевкой изрек любимую присказку:
  - Да боже ж мой! Если вы такие умные, то покажите мне ваши деньги!
  Ну Борята и показал... Сотник вспомнил красные сопли, забрызгавшие
соседние прилавки. Племяннички и братья Исаака бросились было на подмогу,
но им на беду случился поблизости новгородский гость Васька Буслаев.
Тут-то все и началось.
  Утоптав важных иудеев в перемешанную с медом грязь, порешили продолжить
разгон на их улице. До кучи припомнили обидки и живущим промеж иудеев
хазарам. Пяток зачинщиков, закатав рукава, направились с базара. Прочий
народ провожал добрыми напутствиями и шутливыми криками. Извек с Эрзей
неохотно двинулись следом: дело дружинников - не допущать в Киеве
излишнего смертоубийства. Погром погромом, а резни учинять не велено.
  По пути нагоняли другие охочие до драки. Пока дошли до жидовского
квартала, собралось десятка два. Буслаев с Борятой и тремя зачинщиками
двинулись, вглубь улицы. Остальные, по пять-шесть человек, рассыпались по
ближайшим домам.
  Как водится, в начале валили ограды, выгоняли чад и домочадцев. Мужиков,
кто ерепенился, подгоняли со двора пинками да затрещинами. Особо ретивым
правили спины жердями. Потом запускали под крышу огня и палили со всем
добром, окромя вина конечно - питью пропадать негоже. Кто бросался спасать
имущество - тех опять же палками, мол, неча лезть под горячую руку.
  Извек с Эрзей поглядывали, как раскрасневшиеся мужики суетятся возле
очередного частокола. Забор, не поддавшийся первому наскоку, все-таки
затрещал и рухнул, придавив лаявшего по ту сторону волкодава. В
образовавшийся прогал вся ватага устремилась к дому.
  Тут же из-за двери выскочил дородный хазарин и, ловко орудуя саблей,
сильно посек нескольких человек у крыльца. Все оторопели, но быстро
опомнились. Кто-то оттаскивал тяжело раненых, кто-то, готовясь к штурму,
искал жерди подлинней. Сетовали, что Борята с Васькой подались дальше.
  - Доигрались, Ящер задери, пора закругляться! - зло пробормотал Извек.
  Эрзя соображал, вмешаться или нет, когда к Сотнику подскочил щуплый
старикашка и, потрясая козлиной бородой, ехидно проблеял:
  - Ой, Гой-молодец, одолжи старичку клиночек, супостата срезать. Глядишь, и
хлопцы поучатся, как надоть драться по-человечески. Бревнышко мне,
немощному, уже не поднять, а с мечиком твоим, думаю, управлюсь. Вишь, как
наших хлопцев порезали?
  Извек придержал схватившегося за оружие Эрзю и, не вынимая меча, зашагал к
крыльцу. Остановился в трех шагах от ступенек, взглянул в горящие глаза
хозяина.
  - Хватит кровей! Остепенись, пока...
  Свист острия в трех вершках от лица, не дал договорить. Сотник отшатнулся,
сжал зубы. За спиной хазарина показались еще двое: глаза горят, клинки
наголо, лица злые. Извек помедлил, шагнув ближе, терпеливо протянул руку.
  - Не гневи богов!
  В воздухе опять свистнуло острие. Хозяин вздернул руку для нового удара,
крикнул что-то о презренных богах и поганых идолищах. Сотник озлился
окончательно. Не дергаясь под саблю, мощно ударил сапогом в столб крыльца.
От богатырского удара древесина лопнула и навес, лишенный одной опоры,
начал крениться. Хазарин в страхе задрал голову. Извек же стрелой бросился
вперед и, перехватив руку с оружием, наотмашь ударил в лоснящийся лоб.
Двое других, вскинув сабли, рванулись на помощь, но грузное тело хозяина
подмяло их и увлекло внутрь дома.
  - Богов наших, сука, не тронь! - процедил Извек и, сбегая с крыльца,
ударил по оставшемуся столбу.
  Уже шагая прочь, услышал треск и грохот упавшего навеса. Сквозь туман
гнева различил крики и улюлюканье довольной толпы. Остановился перед
Эрзей, встретив вопросительный взгляд, с досадой пожал плечами. Сбоку
подсеменил давешний старик, затряс пучком бороды.
  - Ну, молодец, ублажил так ублажил! Давно не видывал, чтоб так кузяво
силушку прикладывали. До чего ж гожо совладал. Не иначе, как из малой
дружины будешь?!
  - Буду, - не глядя на него, угрюмо согласился Сотник.
  Дедок тем временем обернулся к довольным мужикам, выволакивающим из
пристроя бочки и бочонки. Уперев руки в бока, на удивление зычным голосом
гаркнул:
  - Эй, зубоскалы! Неча прохлаждаться, запускай вогника!
  Не успели дружинники оглянуться, как притащили огня. Бросили в горницу,
под стены, заботливо окропленные маслом. Занялось.
  - Внутри кроме этих никого? - поинтересовался Извек, безнадежно глядя на
скорое пламя.
  - Да вроде нет, - пожал плечами старик. - По окнам заглядывали, никого не
видать. Бабки, няньки и дворовые вон стоят, воют. Боле никого.
  Эрзя тронул Сотника за рукав.
  - Пойдем, друже. Дале сами управятся, а вино в журке попьем, либо к князю
на двор сходим, там до сих пор пируют.
  Народ уже отведал питейных запасов и двинулся к другим постройкам, когда в
толпе зазвучали встревоженные голоса. Собравшиеся, один за другим,
поднимали руки, тыкали пальцами, хватались за голову. С улицы заголосили
женщины, утиравшие своим мужикам разбитые морды. Одна бросилась к терему,
но ее удержали. Извек оглянулся, сквозь дым, заметил движение в верхних
окнах. От толпы погромщиков семенил знакомый старик, мотал головой, мял в
руках шапку.
  - Ой, гои, недогляд вышел! Про дите забыли! На втором поверхе племянница
хозяина осталась! Ой, негоже! Младенца загубили!
  Извек зло плюнул, прищурился на верхние окна, так и есть. Девчушка лет
десяти вцепилась в раму и дикими глазами смотрела во двор.
  - Твою... - прошептал Сотник, сдернул перевязь с мечом и сунул старику в
руки. - Эрзя, пособи в терем прыгнуть!
  Эрзя замешкался, но быстро сообразил, что к чему.
  - Давай к среднему окну! - крикнул он и рванулся вперед.
  У дома, жмурясь от жара, пригнулся, напружинил ноги и уперся локтями в
стену. Извек, как в штурме, сходу запрыгнул ему на спину и, размахнувшись,
ухнул ладонью в оконный переплет. Цветные цареградские стекла с осколками
рамы посыпались внутрь. В ответ из дома с ревом вырвался огненный вихрь и,
опалив волосы, сбросил дружинника на землю.
  Ударившись спиной, Извек увидел глаза ребенка. Застыв от ужаса, девчонка
неотрывно смотрела на двоих под окнами. Эрзя потащил упавшего друга от
стены, но Сотник выдернул руку и заорал:
  - Вина давай! Сам встану, цел пока!
  - Нашел время... - опешил Эрзя. - А на закусь что?
  - Бочку вина! На меня! Живо! - рыкнул дружинник, смахивая с глаз
обгоревшие ресницы.
  До Эрзи наконец дошло. В два прыжка оказался у захваченной погромщиками
бочки. Пинком отбросил мешавшихся зевак, качнул, подсунув руку под днище,
взял на плечо. Извек уже был рядом, присел на колено.
  - Лей! На голову! Все!
  - Понял! - натужно прохрипел Эрзя, и на солнце блеснула широкая рубиновая
струя. Рубаху дружинника будто залило кровью, мокрые волосы облепили шею и
лицо. Винный дух вмиг забил запах паленой шерсти.
  - Довольно! - остановил Сотник. - На себя и к стене!
  Эрзя запрокинул бочку вверх дном. Остатки хлынули на плечи, но он все же
успел хапнуть ртом изрядный глоток. В следующий миг оба уже мчались на
второй приступ.
  Эрзя подскочил как прежде, но сразу почувствовал, что жар усилился. Одежда
тут же пошла паром, рукава обжигали локти. Сзади донеслось привычное:
"Держать!". На хребет будто бросили годовалого быка. Скакнув с разбега,
Извек толкнулся ногами от спины и, камнем из пращи, влетел в оконный
проем. Эрзя тут же бросился от окна. Одежда жгла как кипяток, а пар валил
такой, что, казалось, сам горит не хуже дерева. Чьи-то заботливые руки уже
откупорили вторую бочку и вылили на голову полведра сладкого янтарного
нектара. Кто-то хохотнул:
  - В ромейском вине сам князь не купался!
  Эрзя, ничего не слыша, во все глаза всматривался в окна терема. Увидал как
девчонка оглянулась и исчезла, будто сметенная ураганом. На миг в дыму
мелькнуло могучее плечо Сотника, и окно накрыло пламенем. По толпе прошел
гомон сожаления. Сетовали, что такой молодец и сам в полымя полез. Огонь
уже разошелся по всему дому и пожирал древесину двух поверхов. Неожиданно
окно светелки разлетелось в щепки. В клубах дыма, на крышу вывалился
Извек. Одной рукой прижимал к себе девчонку, другой - тер слезящиеся глаза.
  В толпе радостно ахнули, но тут же смолкли. Сотник сделал несколько шагов
и остановился. Крышу со всех сторон окружали стены огня. Черепица по краям
начала трещать и лопаться. Эрзя подбежал к пожарищу, поймал загнанный
взгляд Сотника и указал рукой за дом. Там, в трех саженях от терема,
сворачивались от жара листья старой раздвоенной березы.
  - Дерево! Допрыгнешь! - что есть силы, рявкнул Эрзя.
  Сотник оглянулся и, перебравшись на ту сторону, положил ребенка себе на
спину. Сцепив дрожащие ручонки под бородой, сдернул поясной ремень и
пристегнул девчушку к себе. Она тут же обхватила ногами его бока и,
прижавшись к дружиннику всем телом, замерла.
  Извек собрался силами. Предстояло разбежаться по крыше вниз, а прыгнуть
вверх. Выбрав ветку поудобней, засомневался, выдержит ли. Язык пламени,
заслонивший березу, не оставил времени на размышления. Сотник хлопнул по
худенькой коленке:
  - Закрой глаза и держись!
  Гудящая толпа перетекла к березе. Махали руками, что-то кричали, но рев
пламени уже перекрывал все звуки.
  Извек глубоко вдохнул и сорвался с места. Влетев в огонь, оттолкнулся
обеими ногами и распластался в отчаянном прыжке. Толпа ахнула, но когда
его пальцы сомкнулись на березовом суку, разразилась восторженным воем.
Ветка трещала от повисшего на ней груза, но не ломалась. Снизу донесся
голос Эрзи:
  - Давай девку, поймаю! Скорей, пока не зажарились! Че вцепился, как ящер в
пропащую душу.
  Отпустив одну руку, Сотник дернул за ремень. Когда коготь пряжки вышел из
прорехи, перехватил ребенка за тонкую ручонку:
  - Отцепляйся!
  Спасенная молчала, застыв от ужаса, и разжать мертвую хватку было не
так-то просто. Извек, как мог, сделал голос ровным.
  - Отлепись, говорю, а то вместе грохнемся! Сами убьемся, да еще кучу зевак
передавим!
  Увещевание подействовало и девчушка повисла на одной руке. Извек глянул на
растопыренные внизу пятерни друга и разжал пальцы. Потом, словно во сне,
добрался до ствола, обхватил березу и, как медведь, сполз в объятия Эрзи.
  - Ну, теперь в баньку? - улыбнулся тот, топорща льняные усы. - Или лучше
на реку?
  - К колодцу! - еле выговорил Извек. В горле саднило, в груди жгло. На
глаза снова попался старикашка. Подскочил к Сотнику, вернул меч, глянул,
как дрожащие руки застегивают пряжку и, смахнув слезу, молча побрел прочь
от пожара и толпы. Через несколько шагов оглянулся на погромщиков.
  - Ванми*, хлопцы! Кончай разор!
  Ссутуленная фигура двинулась дальше. Следом, не обращая внимания на
похвалы, двинулись и дружинники. За спиной неслись удаляющиеся крики.
  - Ванми-и! Уходим!
  Отходчивая русская душа прекращала буйство так же порывисто, как и
зачинала...
  ...К исходу дня, отмывшись и сменив одежду, друзья направились в журку. По
дороге ловили обрывки разговоров. Дивились, с какой скоростью разлетаются
любые новости. То у колодцев, то у домов слышалось:
  - Намедни Ваську Буслаева в торговых рядах забидели!
  - Слыхал, говорят опять жиды распоясались.
  - Распоясались! Да теперь мал-маля поутихнут...
  - Ага! Пока отстроятся, будут тише воды - ниже травы.
  В корчме, как обычно, все знали в подробностях. Шли обычные разговоры: кто
и кого по сусалам съездил, да как тот перекувырнулся. Когда в дверях
показались Извек с Эрзей, взгляды устремились к ним. Кто-то пьяным голосом
возопил:
  - Слава разрушителю стен, домов и крылечек!
  Рев поддержала еще дюжина глоток, кружки и ковши двинулись вверх.
Некоторые вскидывали руки так рьяно, что брага с медом плескала на
соседей. Сотник устало вздохнул, направляясь к дальнему столу, где
хмельной Мокша припас кувшин вина и два места на широкой лавке.
  Гвалт постепенно затих и стал слышен раскатистый голос дородного говоруна:
  - ...Он же думал, что самый хитрый! Едва дом занялся и народ двинул прочь,
они со старым Осокой - к дому. Пока дедок бороденкой вертел, Сотник ему в
руки перевязь сунул, а сам - в окно. Влетел и, ну шерстить по укромам,
авось где золотишко завалялось. Тут, из-за печи, на него, кто-то ка-ак
кинется, и сразу на загривок! Извек думал домовой, да с перепугу на двор
подался, а это, оказывается, девчонка хозяйская. Видать решила, что
погромщик ее пряники стащит.
  Сотник опустился на лавку, с улыбкой слушая привычные привирания старого
приятеля. Тот, поглядывая на красные смеющиеся рожи, продолжал:
  - Сиганул наш Векша из окна и бежит по двору, как чумной. Девка-то давно
спрыгнула, а он, угоремши, не замечает. До Сурожа бы добежал. Хорошо на
пути бочка с вином случилась, об нее лбом и остановился. Разломал,
конечно, в мелкую щепу, ну да не жалко! Чай не купленное.
  Ухмыляющиеся лица повернулись к Сотнику.
  - Брешет? - прогудел Велигой.
  - Есть маленько. - негромко подтвердил Извек и потянулся за кружкой.
  - Ну-у - обиженно развел руками Мокша. - Не соврать - истории не
рассказать! А так, хоть посмеялись, Ящер задери-прожуй-выплюнь...
                                  Глава 3
  ...Вспоминая двоих неразлучных друзей, Извек улыбнулся. С тех пор, как они
появились в дружине, ни одна гулянка не обходилась без едких шуток
невозмутимого Эрзи и неправдоподобных историй веселого Мокши. И вот
теперь, до самой весны, он не увидит их лиц, не услышит веселого хохота.
Хотя, с другой стороны, в долгой отлучке  отдохнуть от вечных козней
княжьих псов, невзлюбивших Извека с первых дней его службы. И ладно бы
один Путята с Черняхом, так с недавних пор появились в окружении князя и
заморские гости. Первым делом разнюхивали, кто есть кто, потом сбивались в
кучку вокруг Владимира и, определив, кто им неудобен, всячески гнобили,
медленно, настойчиво, изощренно. Красно Солнышко же смотрел на все сквозь
пальцы. К чему гонять псов, пока они хозяину руки лижут, да за лакомый
кусок готовы любого порвать.
  От созерцания дел таких, тоскливо становилось на душе честных ратников.
Чуяли сердцем, что быть худу великому, да не ведали как обойти. От того и
жил Сотник как накатит. Надо уезжать - уезжал с радостью, отдыхал от
княжьих пиров, с косыми взглядами и кознями. А приезжал с еще большей
радостью, соскучившись по веселым друзьям...
  С мыслями о Киеве и доехал Извек до Вертеня - селища, прилепившегося к
краю дубравы на берегу небольшой речушки. Переговорив со старейшинами,
определился с постоем и прокормом. Зашел к кузнецу, условился, чтобы тот
сработал все необходимое для вооружения учеников. За седьмицу нашел
способное для засечных дел место, обустроил, нагородил пугал-истуканов,
целей для стрел и сулиц, заготовил жердей для копий, да навешал к деревьям
колод-маятников. Еще седьмицу приглядывал молодцов покрепче, порезвей, да
посмекалистей и, как только отшумели урожайные гульбища, взялся за дело.
  Потекли долгие дни, заполненные бесконечными уроками ратоборческих
премудростей и хитростей кулачного боя. После первого снега сменили
колоды, истончившиеся и расщепленные неумелыми ударами топоров и копий. А
когда приблизился Карачун*, обветшала и размочалилась третья смена
пугал-истуканов. Настала пора, когда у парней проходит любопытство к
новому делу и первые навыки требуют отточки монотонными тяжелыми занятиями.
  Дни проходили споро, да не спешили ночи. Непроглядная темень как мешком
накрывала Вертень, трещала мерзлыми древами, завывала вьюгами и засыпала
двери по самую крышу. Долгими ночами Сотник возвращался в родные места,
видел во сне крыши Киева, смеялся вместе с Эрзей и Мокшей, брел по берегу
Днепра со счастливыми Ясной и Рагдаем. Казалось, что скверный сон наконец
кончился, но всякий раз просыпался с безысходной тоской в сердце. Бездумно
лежал таращась в темноту, пока сизый рассвет не пробирался в избу,
высвечивая закопченную солому кровли.
  Однако, время занятое натаскиванием Вертеньских молодцев незаметно шло и,
в конце концов, перевалило середину зимы. На Масленицу воспитанники уже
довольно лихо покувыркали зрелых мужей, слывших завзятыми кулачными
бойцами, а возникшие было обиды были быстро залиты медовухой. В самом
конце, на потеху собравшихся, Сотник выпустил нескольких учеников в
шеломах, толстых тулупах, со щитами и деревянными мечами. Народ
восторженно улюлюкал, глядя как румяные парни показывают воинский навык.
На бойцов уже смотрели с уважением. Пацаны помельче сгорали от зависти и,
наломав прутьев, норовили повторить увиденное. Девки украдкой
засматривались на Извека, но дружинник по простоте душевной не замечал их
внимания. Самим же красавицам, гоношиться с гостем покон не велел.
  Дни становились длинней, мало-помалу урезая морозные вьюжные ночи. Извек
уже присмотрел полдюжины ловких ребят, которых повезет в Киев. К тому
времени как дороги освободятся от снега, каждый будет стоить трех-четырех
земляков обучавшихся вместе с ними. Предстояло раздать их семьям по горсти
гривен, как первое жалование сыновей. Это хоть как-то утешит горечь
расставания и смягчит потерю пары рабочих рук.
  После Масленицы время пробежало, как весенний ручеек и скоро, по
зеленеющей траве, Сотник с молодыми дружинниками направились в Киев. Уже
за день до места, Извек ловил носом запахи знакомых земель, жадно
всматривался вдаль, где вот-вот должны были показаться родные холмы.
Истосковавшись за полгода, Сотник едва держался, чтобы не пустить Ворона
вскачь. Однако, дороги еще не просохли и приходилось из осторожности
держать легкую рысь.
  Подъезжая к берегу Днепра, издали заметил над рекой одинокую фигурку Ясны.
Как и полгода назад, ее взгляд по прежнему был прикован к склону,
хранящему тайну гибели Рагдая. Сотник помрачнел. Сжав губы, решил
набраться мужества, да победив необъяснимое чувство вины, как-нибудь зайти
проведать. Не видя причин для хмурости, парни переглядывались и удивленно
косились на темнеющий вдалеке силуэт.
  Заметив их растерянность, Извек пустил Ворона шагом и негромко произнес:
  - Это, ребятушки, сильнее смерти. И жизни, пожалуй, тоже.
  Заметив непонимающие взгляды учеников, грустно улыбнулся. Историю Рагдая и
его невесты надо рассказывать целиком. Подумав с чего начать, он еще раз
оглянулся на далекую фигурку Ясны и заговорил...
  Все превратились в слух. Восхищенно качали головами, узнавая каким был
Рагдай, как умудрился добыть легендарный щит Олега, долгие годы
оберегавший неприкосновенность разжиревшего Царьграда. Как великая любовь
хранила воина в самых жестоких сечах. Как вся дружина ждала его
возвращения, чтобы погулять на свадьбе лучшего княжьего лазутчика. И как
погиб он, у самого Киева, прикрывая отход Залешанина.
  ...К концу истории ученики насупились, в глазах пропал юношеский задор, на
безусых лицах играли желваки. До самого детинца ехали молча, примеряя к
себе поступок Рагдая, легендарного рыкаря-берсерка, заплатившего долг
чести собственным счастьем.
  Передав молодцев воеводе, Извек с облегчением вздохнул и двинулся на
поиски Эрзи с Мокшей. Наконец-то предстояло посидеть со старыми друзьями и
послушать, что новенького в Киеве. По дороге к корчме, из окна одного из
теремов, донеслись едкие смешки. Сотник едва не застонал от досады: совсем
забыл про Млаву, ехидную боярскую дочку, живущую на этой улице. Ехал не
оглядываясь. Пока не свернул в проулок, за спиной все слышался ее неуемный
смех и подхихикиванье дворовых девок. Наконец из-за угла показалась
знакомая коновязь. Ворон всхрапнул, заставляя сородичей обратить на себя
внимание. Приблизившись, поприветствовал знакомых жеребцов тихим ржанием,
угрожающе зыркнул на новеньких и гордо прошествовал к своему законному
месту.
  - Ладно тебе задираться! - рассмеялся Сотник спрыгивая с седла. Руки
быстро привязывали повод, а глаза уже скребли истертую кольчужными плечами
дубовую ляду.
  Еле удерживаясь, чтобы не поскакать вприпрыжку, поправил перевязь с мечом,
согнал с лица счастливую улыбку и степенно, потихоньку толкнул дверь.
  В журке все было по-старому. Сидящие, за негромкими разговорами,
неторопливо губили питейные запасы хозяина, изредка оглядываясь на гогот
компании, собравшейся вокруг Мокши. Эрзя был тут же, по обыкновению
дремал, привалившись к стене и, лишь изредка вставлял словцо в складные
прибаутки друга. По соседству расположились Сухмат с Рахтой и тихим
северным колдуном прижившимся в их доме.
  Льок сутулился над кружкой, которой маленькому шаману хватало на весь
вечер. Одним ухом слушая разговоры, он что-то шептал себе под нос и
забавлялся с забредшим на стол тараканом. То заставлял бегать вокруг своей
кружки, то петлять между кружками Сухмата и Рахты.
  Заметив усача, в очередной раз несущегося между рук, Рахта сдул таракана
на пол и зло зыркнул на скуластого Льока.
  - Ты че, колдовать сюда пришел? Тут тебе не дома! Тут тебе благородная и
почтенная журка. Уймись, не то сейчас вторую порцию налью!
  Льок испуганно закивал и уткнулся сплюснутым носом в кружку. Припомнив,
как однажды попробовал выпить все, что налили, вздрогнул, передернулся от
жутких воспоминаний и прилежно отхлебнул.
  - Так-то лучше, - одобрил Рахта и снова прислушался к разговору за
соседним столом.
  В этот момент взгляд Мокши наконец упал на вошедшего и полумрак корчмы
протаранил его восторженный рев.
  - Ящер меня задери-прожуй-выплюнь, если это не борода Сотника. То-то у
меня нынче весь нос исчесался. Хозяин! Не дай великим воинам умереть под
твоей крышей от подлой жажды. Неси чем спастись друзьям славного Извека!
  - Ага, - поддакнул Эрзя, кивнув на дородного Мокшу. - А один великий вой
еще и от голода пухнет!
  Извек качая головой направился к столу. Тут же на лавке обнаружилось
свободное место, а над столом будто бы посветлело от улыбок, засиявших на
суровых лицах. Не успел сесть, как посыпались вопросы:
  - Невесту себе не присмотрел?
  - Как оно там, на отшибах?
  Каковы бойцы? Не пора ли нам на покой?
  - Много ли привел?
  Водопад любопытства прервал рык Мокши.
  - Будя горланить, дайте человеку в кружку заглянуть. Чай с дороги,
намаялся, проголодался, высох весь, как лист. Пущай брюхо расправит. А
пока сами расскажите как тут у нас дела, да какие новости.
  Тут же, не дав никому рта раскрыть, пустился в привычные рассказы с
пояснениями, не всегда совпадающими с правдой.
  - Значится так, - начал он. - Дела у нас тут как всегда неважные. Токмо
соберешься поспать, как трубят в поход, а токмо захочешь поразмяться, так
трубят, чтобы возвращались. Как ты уехал, с ног сбились, все мотались
проверять примученные земли. Позже, то в Искоростень, то в Новгород, то к
Чуди, по поручениям, шастали. Че-то у Владимира готовится несусветное, а
че - никто не ведает .Ни те повоевать, ни те поспать спокойно не пришлось.
  Намедни, правда, повеселились. Услыхали, что в наших краях заблудился
хазарский отряд. Мы на коней. Выдвинулись, что осенний ветер, быстро,
могуче... только не в ту сторону. Пока разворачивались, да зимними волками
по округе рыскали, повстречали бродягу. Тот, дурья башка, брякнул, будто
видел в полудне оттедова отряд. Мы туда. По пути нашли телегу с бочками.
Вокруг - никого. Мы спросили - нам дали, ну, мы дальше. К ночи углядели
блеск на опушке леса, присмотрелись издаля, по всему - ворог, не иначе.
Присмотрелись еще, ну ясное дело - ворог. Развертаемся в боевой порядок
и, уже в темноте, атакуем...
  Мокша прервался, уткнув глаза в глубокую посудину, захлюпал пивом. Сидящие
за столом щурились, едва удерживая расползающиеся щеки. Эрзя, не открывая
глаз, поймал языком кончик уса, уложил на зуб и принялся медленно грызть.
Сотник ждал, пока Мокша допьет, но тот, будто обзаведясь бездонной
кружкой, все сопел, побулькивал, звучно глотал и причмокивал. Извек
прожевал мясо и, потеряв терпение, постучал мослом по кружке Мокши.
Рассказчик встрепенулся, словно очнувшись от сна, оторвался от питья и,
как ни в чем ни бывало, уставился на друга.
  - Так дальше-то че? - напомнил Сотник. - Атаковали в темноте, ну и...
  - Ну и бились до утра! - отчеканил Мокша. - Че ж еще может быть?! Сеча
была горячей и беспощадной... оружия наломали... Ты же нас знаешь! К утру,
вокруг ни одного живого врага...
  - И дерева тоже! - тихонько проронил Эрзя и, над столом раскатился дружный
гогот.
  Извек в сердцах плюнул и шутливо нахмурился. Опять в Мокшиной байке на
ложку правды пришлось ведро кривды. Однако, когда смех стих, Эрзя
терпеливо пояснил:
  - Там на опушке ярл Якун своих хлопцев искал, они в наших лесах дорог не
знают, вот и заплутались. А тут конная атака. Ярл людей спешно в лес
задвинул, и до рассвета сидел, пока Мокша с отрядом опушку от деревьев
отчищал. Вылезли утром, вокруг древа и кусты едва не с корнем, Мокшины
бойцы кто в ссадинах, кто в синяках, кто от усталости неживой. Над опушкой
перегар такой, что мухи дохнут. Короче, повоевали.
  - Видать мало в телеге бочек было, - подытожил Извек. - Да и в каждой,
небось на донышке.
  - Пустые! - махнул рукой Мокша. - Вот мы с досады и очумели...
  - Тогда надо здесь подмолодиться. - встрял из-за спины хозяин корчмы,
протягивая очередной кувшин.
  - За возвращение! - донеслось из-за соседнего стола.
  Извек обернулся. Приложив руку к груди, благодарно кивнул Сухмату с
Рахтой, мельком заметил как Льок со вздохом поднял чеплагу. Подмигнул
маленькому ведуну, мол, ничего, привыкнешь.
  Загремели бадейки кружек, поднялись руки, плеснули янтарные брызги,
заклокотало в горячих глотках. Вот и домой вернулся... мелькнуло в голове
Сотника. Как говаривал Эрзя: без семьи, любая журка - дом. Разговоры
потекли своим чередом и скоро большая часть новостей была рассказана и
дополнена суждениями, как мясо приправляется душистыми травами и солью.
  Расходились затемно. Прихватив пару кувшинов на утро, Эрзя сграбастал
Сотника и, убедившись что Мокша не отстает, направился из журки.
  - Завтра велено быть на дворе. Должно внимать заморским гостям, коих
Владимир последнее время все более привечает. Видать снова будут про
кресты талдычить.
  - И жить поучать. - добавил Мокша угрюмо. - А нам надобно сполнять и быть
готовым.
  Сотник собрался было услышать, к чему надо быть готовым, но друзья умолкли
до самого дома. Лишь завалившись на лежанку, Эрзя, уже засыпая, неохотно
обронил:
  - Впрочем сам завтра узнаешь, на что покон менять будем...
  Извек приподнялся на медвежьей шкуре, но Эрзя уже размеренно засопел.
Через пару мгновений к сопению присоединились вдохновенные всхрапывания
Мокши.
  - Ну вот и поговорили. - вздохнул Извек опуская голову. Сон не шел.
Непонятные слова друзей беспокойно копошились в голове, вызывая странное
гадостное чувство.
                                  Глава 4
  Худо не тогда, когда все плохо.
  Худо, когда не знаешь как сделать лучше.
  Витим - Большая Чаша.
  Остатки ночи прошли в беспокойном забытьи, когда всеми силами стараешься
заснуть и только проснувшись, понимаешь, что все-таки спал. Первым, что
услыхал Сотник, было беззлобное ворчание Мокши. Тот сидел за столом,
подперев взлохмаченную голову широкой ладонью. Эрзя уже раздобыл где-то
полдюжины яиц и, под мутным взглядом Мокши, копошился в поисках соли.
Наконец соль отыскалась, и по столу громыхнули пузатые глиняные плошки.
Длань Мокши, приглашая Извека к столу, описала в воздухе круг и
остановилась на кувшине. Троекратно булькнуло. Эрзя сыпанул на стол горсть
сухарей и, осторожно примерившись, пристукнул скорлупу. Отковыряв на
вершинке яйца маленькую прорубь, присыпал солью и, закинув в рот сухарик,
высосал содержимое. Долго с удовольствием жевал, и лишь проглотив, так же
аккуратно взялся за пиво. Пил медленно, косясь то на неподвижного Извека,
то на Мокшу, начавшего уже вторую кружку...
  Надрыв соседского кочета в мгновение ока снял всех троих с лавки и вынес
на двор. К княжьему детинцу почти бежали, застегивая на ходу перевязи,
одергивая рубахи и отдирая со штанов репей. Заметив толпящихся у ворот
ратников, сбавили ход: вроде успели. Уже влившись в толпу, услыхали, как
гуднул голос воеводы. На пятнадцатый удар сердца ровные ряды подчеркнули
раздолье княжьего двора. Каждый замер, ровный как рубиль, грудь бочонком,
лицо камнем.
  Воевода двинулся вдоль строя. Направляясь от ворот к детинцу, поглядывал в
лица десятников, читал по глазам как по берестяным грамотам: кто с вечера
перебрал, кто только по утру закончил, а кто уже успел подмолодиться
кружкой-другой. Однако, видел, как харахорятся, напускают на рожи ярости,
будто готовы в одиночку взять и Царьград, и свинарник деда Пильгуя.
Хотя, любая собака знает, что Царьград взять легче.
  Завидуя успевшим опохмелиться, воевода закончил огляд и, крякнув,
остановился у крыльца. Дверь распахнулась, по ступенькам сбежал гридень,
что-то быстро шепнул и помчался к конюшне. Воевода же встрющил брови
углом, свирепо зыркнул на дружину и зычно, с оттягом рявкнул:
  - Сра-авняйсь! Соколом смотреть! Пятый десяток, п-тичье вымя, скрыть
Мокшу! Больно рожа красна!
  Мокша враз притопился в строю, на его месте зажелтели усы Эрзи и ряды
вновь замерли в ожидании князя. Потекли долгие мгновения, в течении
которых воевода три раза чесал в репе, четыре раза вытягивался как гусак и
два раза оглядывался на двери. Заметив дремлющего Эрзю, лязгнул мечем в
ножнах.
  - И не спать... п-птичье вымя! Внимать княжьим гостям, как батьке с
мамкой! Гости, они - люди убогие, чуть что забижаются! От сей обиды
несварение могет с ними приключиться. Что мне их, с княжьего пира, на себе
во двор выносить?
  Эрзя с неохотой приоткрыл глаза, отрицательно помотал головой. На крыльце
тем временем загрохотали сапоги. На свету показались четыре широкие морды
княжьих гридней и две - приставленных к заморскому послу. Ощупав двор
глазами, рослые парни остановились по обе стороны от двери, пропуская на
солнце Владимира. Князь выдвинулся на крыльцо, повел плечами, будто долго
пребывал неподвижным. В глазах дымка задумчивости. Видно встал рано или,
обмозговывая государственные дела, еще не ложился. Когда дружина грянула
приветствие, очи прояснились и он, улыбнувшись, поднял руку. В полной
тишине зазвучал жесткий, с металлическим отливом, голос:
  - Пришла пора новых времен! А в новых временах со старым поконом
оставаться неспособно. Будем жить по-новому. Гожее, веселее, краше! -
Владимир помолчал, видя недоумение тех, кто еще не успел нацепить на шею
кресты. Продолжил громче. - Нам, отныне, ровнять правду и кривду, а надо
будет и реки вспять повернем! Но это будет позже! А пока что, всем
надлежит знать истины нового покона. Внимайте!
  Князь обернулся к дверям, приглашающе повел рукой. Из мрака детинца, в
окружении подручных, выступил Сарвет. На плечах - мешковатая черная
хламида, плохо скрывавшая крепкую поджарую фигуру. Узкий, пояс затянут
дорогим ремнем в золотой оковке. На груди - широкая цепь с крупным
крестом. Ноги в странных, для послов, крепких сапогах воина. Лицо, с
коротко стриженной черной бородкой, хранит выражение успокоения и мира,
однако холодные глаза напрочь ломают все напускное благообразие.
  Сотворив в воздухе чудаковатые знаки, Сарвет смиренно сложил руки внизу
живота и заговорил. После каждых пяти-шести фраз, подручные, как по
команде, повторяли знаки, прикладывая персты то ко лбу, то к животу, то к
плечам. Вторил жестам и Чернях, затесавшийся среди прочих. Он заранее
почуял, куда дует ветер и уже полгода щеголял, наскоро заказанным у
ромеев, крестом.
  С крыльца полились непонятные речи о сыне бога, самого могучего из всех и
единственного. Про то, как в далеких краях, толпа простолюдинов распяла
этого сына на кресте, а он потом воскрес. Дружинники тайком
переглядывались, пожимали плечами, зевали. Эрзя, услыхав про божьего сына,
едва заметно двинул усом и вполголоса, дабы слышали только рядом, обронил:
  - Видать и правда силен бог, коли его сына при нем тиранили, а он и ухом
не повел.
  По бокам захмыкали, но Эрзя цыкнул и скроил физиономию внимательного
ученика. Сарвет меж тем перешел к святым заповедям. Громко, нараспев
произносил каждую, объяснял великий смысл, и после объяснения еще раз
повторял. Эрзя прилежно слушал, кивал, а когда отзвучала последняя, вновь
тихо пробормотал:
  - От те раз, а мы оказца и не ведали, что такое хорошо и что такое плохо.
И как же наши прадеды испокон веков жили без ентих мудростей? И че-то я
промеж сих заповедей про предательство не слыхал. Видать не грех. А, други?
  Мокша из заднего ряда кашлянул и, как мог понизив голос, пробубнил.
  - Им без предательства никак не . Продают че хошь и кому хошь, токмо
цену подходящую дай. Не-е, продавать и предавать у них в почете. Вон
Чернях, всех продал, теперь в прибылях - при самом Сарвете пресмыкается, и
гожо ему...
  - Аминь! - донеслось с крыльца, и Сарвет четырежды махнул рукой в сторону
дружины.
  К крыльцу уже бежали гридни, ведя могучих жеребцов. Князь с Сарветом
степенно сели на тех, что отличались особо богатой сбруей, двинулись к
воротам. Гридни без промедления попрыгали в седла и пристроились следом.
Дружина глубоко вздохнула и, едва те поровнялись с воротами, еще раз
грянула приветствие. Когда хвост последнего жеребца скрылся за оградой,
взоры обратились к воеводе. Тот махнул рукой и уже без остервенелых ноток
пробасил:
  - Отдыхай, птичье вымя! Осмысливай услышанное, ежели кто че понял!
  Строй шелохнулся и скривил ряды. Послышался негромкий гомон, стали
кучковаться ватажки, которые то ширились, то дробились, то перетекали из
одной в другую.
  Воевода приблизился к Извеку и, глядя куда-то в сторону, вполголоса
заговорил:
  - Тут скоро мал-маля кой-че будет. Надобно, чтобы каждый при деле был,
стало быть в готовности. Ты бы собрал своих, да без промедления по дальним
засекам слетал. Передал, чтобы наготове были. Ежели что, то всех в копье
ставить и выступать куда скажут. Особливо надлежит навострять дружины в
городищах, околонь которых весей поболе. Как исполните, быть расторопно
назад. Понял ли? - прищурился воевода.
  - Как не понять, хотя...
  - Хотеть потом будем. Сейчас, птичье вымя, велено исполнять.
  - Сделаем! - хмуро ответил Извек. Подождав, когда воевода отойдет, поднес
руку ко рту.
  На условный свист, три десятка воинов поспешили к Сотнику, сгрудились
вокруг угрюмого друга, выслушали задание и двинулись со двора. Последними
к воротам зашагали Извек, Эрзя и Мокша.
  - Сам-то небось опять дальше всех поедешь. - поинтересовался Эрзя почти
утвердительно. - А может мы с Мокшей сгоняем, а ты поближе? Ты ж только
вернулся!
  Сотник хлопнул по его твердому плечу, отрицательно мотнул головой.
  - Не стоит. Сам сдюжу. Только воротитесь поскорей. Надо бы посудачить
спокойно, без спешки.
  - Заметано!
  Солнце еще не успело подпереть верхушку небес, а из семи киевских ворот
уже выметнулись группки всадников и потекли по дорогам, постепенно
рассыпаясь по развилкам и отворотам. После полудня Извек снова остался
наедине с Вороном. Не глядя, проехал мимо невеликой деревушки,
прилепившейся к берегу Лебеди. На душе снова было пакостно. Тревога,
появившаяся с вечера, подспудно росла. Утренние речи Владимира и Сарвета
только усилили невеселые предчувствия. Извек вдруг ощутил себя ребенком в
темном чужом лесу. Как когда-то в детстве, после смерти родителей,
захотелось снова прижаться к мудрому и сильному дядьке Селидору, прильнуть
щекой к его могучей теплой ладони и затихнуть испуганным маленьким
зайчонком...
  Из под копыт коня выпорхнула горлица и, набирая высоту, устремилась к
дальнему лесу. Извек следил за ее трепещущим полетом, пока откуда-то
сверху не упала стремительная тень коршуна. Удар, суматошный всплеск
крыльев и, в воздухе закружилось облачко легких перышек. Обремененный
добычей, хищник натужно выровнял полет и закрылатил к своему гнезду.
  - Не к добру, - прошептал Извек. - Не иначе, лиху какому-то быть...
  Темень застала у старой стоянки. Под бревенчатым навесом, стоймя, сохли
припасенные для путников дрова. Кострище чернело былыми угольями и
закопченными камнями. Ворон, лишившись седла и уздечки, побрел к ручейку,
цепляя с ветвей крупные листья. Сотник, запалил костер, выудил из сумы
хлеб с луком, но куснув пару раз без охоты, засунул обратно. Посидев у
огня, перешел под навес, улегся на кучу прошлогодних листьев, задремал...
  Бледный свет луны выявил тонкий, ползущий по траве ковер тумана. Все, чего
он касался, тут же замирало в сонном оцепенении. Чуткий Ворон не заметил,
как копыта скрылись в призрачной дымке и пелена дремы окутала его,
притупив и слух, и обоняние. В кустах сверкнули призрачные огоньки. Мерцая
в листве, попарно двинулись ближе, и из-под ветвей выступили мавки.
Оглянувшись на того, кто остался в зарослях, обе лукаво улыбнулись и
приблизились к коню. Погладив дремлющего Ворона, расчесали пальцами густую
челку, потрепали теплые уши. Похихикивая, заплели на черной гриве по
косичке, глянули на спящего Извека. Перешептываясь шагнули к дружиннику,
однако, на полянку выступил леший и погрозил узловатым сучком пальца.
  - Нук цыть, бестолковые, не мешайте молодцу почивать. Ему и так маетно...
вон, вишь, во сне мечется, да зубами скрипит.
  Подковыляв к спящему, присел рядышком и осторожно положил шершавую длань
на лоб. Прислушавшись к чему-то, печально покачал косматой головой.
  - Эх, добрый молодец, душа неугомонная, нелегкие дорожки ногам твоим
застланы. Приплетен ты ими к земле накрепко, а через беды земли-матери и
тебе несладко. - убрав руку, вздохнул. - Да укрепят тебя светлые боги.
  Глянув на притихших мавок, поднялся, поманил рукой. Когда те беззвучно
приблизились, что-то шепнул обоим. Сверкнул оком на их удивленные мордашки
и добавил уже громче:
  - Ему надо! На нем, нынче, многие узелки завязаны.
  Мавки кивнули и спешно засучили в воздухе руками. От тумана начали
вздыматься зыбкие сполохи, загустели, закружились и, послушные гибким
пальцам, сплелись в кольцо. Повинуясь неуловимым мановениям, кольцо
скользнуло к Извеку и, скрыв его на миг, тихо растаяло в воздухе.
  - Ну, седьмицу-другую, и такой обережный круг не помешает, - вздохнул
леший. - А там...
  Он замолчал и, махнув посерьезневшим проказницам, скрылся в лесу. Мавки
поколебались, бросили любопытный взгляд на дружинника и, сморщив
досадливые рожицы, юркнули за хозяином леса...
  Верхушки деревьев порозовели от утренних лучей Ярилы. По лесу, на все
лады, звенел щебет многоголосых птиц. Сотник подбоченясь стоял посреди
поляны и пожирал взглядом удрученного Ворона. Тот хлопал большими умными
глазами, шумно вздыхал. Хозяин же, укоризненно ворча, ткнул пальцем в
появившиеся за ночь косички.
  - Что ж ты, брат? Отрастил лопухи как у зайца, а того, кто ночью шастал,
не услышал! Вона, глянь какую красоту навели, а могли небось и ползада
отожрать, пока ты дрых. Соня ты комолый. Вот оставлю косищи, и будешь
шоркаться по белу свету, как красна девица...
  Виноватый вид понурого Ворона отвечал красноречивее слов...
  - Ладно, иди сюда, расплету! - сжалился Извек.
  Распутывая гриву, удивлялся, что на душе было странно легко. Будто бы за
ночь кто-то напитал сердце звонкой радостной силой. В голове прояснилось,
стерся даже грязный осадок давешнего предчувствия. Уже в седле достал
вчерашнюю еду, в охотку позавтракал. Остаток хлеба отдал коню и,
дождавшись, когда тот с удовольствием прожует, пустил Ворона галопом.
  Незаметно, как удача при игре в кости, перелесок кончился. Дорога плавно
забрала влево, обходя пригорок со сторожевым застругом. На фоне неба
темнел частокол, скрывающий тесный двор с избой и высокой башенкой. В
смотровой клети темнела фигура дозорного и, не успел Сотник съехать с
дороги, как до него донесся короткий свист. В частоколе обозначились
бойницы в толщину бревна. Лиц за бойницами было не разобрать, но Извек
знал, что его внимательно разглядывают через наконечники трехгранных
пробойников. Хотя, наверное, уже нет: на таком расстоянии Ворона даже
спьяну не спутаешь.
  Он не ошибся: воротина поползла в сторону и в проеме, куражно расставив
руки, показалась громадина Рагнара. Пропуская всадника в распахнутый
створ, великан широко улыбнулся и потрепал Ворона за уши:
  - Ты вовремя сюда явилась, птица. Овес еще остался, да и воду еще не всю
выхлебали.
  - А я что, не в счет? - возмутился Сотник.
  Рагнар хохотнул.
  - И тебе, сокол, кое-что перепадет! Давеча, Павка-Тур кабанчика добыл,
небось, уже прожарился. Определяй ушастого к кормушке и давай за стол.
  Заперев бойницы, стали подтягиваться лучники. Здоровались, хлопали по
плечам, вели в избу. Там уже гремели лавки, брякали глиняные плошки.
Вошедшему высвободили место у окна, лицом к двери, дабы каждого видел и
слышал. Павка-Тур, прозванный за немалый рост Осадной Башней, двинул гостю
блюдо с кабаньей лопаткой, в рубленном с солью зеленом луке. Молча ждал,
знал, что расспросы хороши после еды. Заметив, как гость быстро
расправился с угощением, привстал.
  - Подложить еще?
  Сотник спешно замотал головой.
  - Лучше с собой малость возьму. Велено быть обратно, не мешкая.
  Рагнар понимающе кивнул, взглядом отослал одного из дружинников собирать
еду, сам уселся поближе. Извек собрался с мыслями, кое-как передал
спутанное поручение воеводы, постаравшись, чтобы засечники поняли общий
смысл. В заключении пересказал поучения заморских послов, как надобно жить
по новому покону. Засечники кривили лица, играли желваками, но слушали не
перебивая. Лишь когда рассказ закончился, раздалось несколько злобных
восклицаний и стол вздрогнул под тяжелым кулаком Осадной Башни. Сотник
успокаивающе поднял руки.
  - Буянить не велено! Велено быть готовым. Поглядим, че они замыслили, а
там и посмотрим. Тем паче, что от присяги князю деваться нам некуда.
  Не сказав больше ни слова, двинулся к двери. Оглянувшись на удрученных
ратников, поклонился.
  - Благодарень, други, за угощение! Пора мне.
  Когда садился на коня, Рагнар вынес берестяной скрутень с дорожным
перекусом. Деловито сунув пищу в седельную суму, хлопнул Ворона по крупу.
  - Лети, птица. Да хвост береги, и свой, и хозяйский.
  Конь запнулся, осмысливая сказанное, но подгоняемый жизнерадостным хохотом
Рагнара, деловито двинулся со двора. Вслед донесся прощальный скрежет
воротины и грохот тяжелого засова. Ближе к вечеру окоем начало застилать
серой мглой. Свинцовые тучи, медленно наползали на небосклон и, вскоре,
равнодушно поглотили белую монету солнца. К месту ночевки подъезжали в
ранних мышиных сумерках.
  Помня давешние косички, Извек подозрительно огляделся, но все-таки решил
остановиться в знакомом месте. Ворон поспешно напившись, подсеменил к
костру и, едва не свалив жерди подпорок, примостился между Сотником и
навесом. Пока хозяин ужинал, конь бдительно топорщил уши, всем видом
показывая, что теперь, до утра будет настороже. Вопреки опасениям, ночь не
принесла никаких неожиданностей и конская грива осталась нетронутой.
Наскоро перекусив, Сотник заторопился в Киев. От вчерашних туч не осталось
и следа. Ярило блистал во всей красе и Ворон припустил размашистым
наметом, рассекая широкой грудью тугой утренний воздух. Придорожная трава
щедро брызгала кузнечиками и мелкими птахами. Вот-вот впереди должна была
показаться деревня, от которой до Киева рукой подать.
  Ворон перебился на легкую рысцу. На изгибе дороги сопнул, вытянул голову,
пошел медленней. Извек тоже заметил в разливах высокой травы грязно-белый
сполох. Свернув туда, различил, что пятно двинулось. Однако конный пешему
не чета, и скоро Ворон уже выпереживал паренька в рванной, забрызганной
красным, рубахе. Тот, измотанный погоней, с ужасом оглядывался на
дружинника, но все бежал, спотыкаясь, покуда не запалился и не упал,
хватая ртом воздух. Сотник осадил коня, воротился, в недоумении
остановился над упавшим. Где это видано, чтобы народ, словно тать, от
княжьих ратников бегал. Свесившись с седла, присмотрелся к беглецу,
заговорил:
  - Ты что сорвался то? Может белены объелся? А подрал тебя кто?
  Парубок все сипел, облизывая пересохшие губы, на всадника поглядывал со
страхом и ненавистью. Извек подождал, потянулся к переметной суме, бросил
отроку флягу. Тот жадно хлебнул, плеснул воды в ладонь, вытер чумазое
лицо. Оглянулся на дорогу, по которой ехал Извек, что-то смекнул, заметно
успокоился.
  - Так ты... не из Путятиных псов будешь?
  - Не из них, - согласился Сотник. - А что приключилось-то?
  - Крещение у нас было.
  - Крещение? - не понял Извек. - А почему не кольцевание? Может одежка
целее была бы?
  Парубок насупился неуместной шутке. Оглянувшись в сторону деревни, еще раз
вытер лицо и исподлобья глянул на Сотника.
  - Кольца новому богу ни к чему. Он с крестом пришел, вот и было крещение!
Езжай, сам увидишь. - закончил паренек и, устало поднявшись, двинулся к
лесу.
  - Погодь! - окликнул Извек, но отрок только отмахнулся.
  - Езжай, сам все увидишь!
  Дружинник развернул коня. С неприятным холодком в сердце вспомнил про
затею Владимира, о которой последнее время все чаще говорили в Киеве.
Ворон вдруг тихо и тоскливо ржанул, топорща ноздри встречному ветру.
Впереди, за деревьями мелькнуло серебро речушки. Чуть левее обозначились
крайние дома. Извек оглянулся на парнишку, чья фигурка уже скрывалась за
листвой и вновь вгляделся вперед. Дивясь, что солнце на полдень, а у домов
не видно ни души, привстал в стременах и двинулся взглядом от домов к
реке. Берег показался странно кочкастым, хотя Сотник четко помнил ровную
пологую полосу песка. Направив коня к берегу, различил белые пятна, будто
вдоль воды сыпанули снегом. Однако, подъехав ближе, понял, что за снег пал
у кромки воды. Сотник не верил своим глазам: вдоль всей веси видел залитый
кровью берег и горы неубранных трупов, над которыми уже собирались тучи
жирных ленивых мух.
  Ворон, сверкая белками глаз, упирался и норовил отойти подальше, но рука
хозяина заставляла идти мимо наваленных в беспорядке тел. Все как один в
белых рубахах: мужи, старики, дети, жены. Колени штанов и подолы сарафанов
испачканы побуревшим от крови песком. Алые брызги и разводы поглотили
краски яркого узорочья. А там где полотно сохранилось белым, вышивка
словно вытекала прямо из кровавых пятен.
  Никто не вооружен, одеты как на праздник, вокруг, на песке, только следы
киевских подков. Миновав последнего убитого, двинулся от реки. В
опустевшей веси пустил коня медленным шагом, надеясь встретить хоть одну
живую душу. Мрачно вслушивался в жуткую тишину, пока краем глаза не уловил
движенье. Спешился, набросил повод на дощатую ограду и беззвучно
протиснулся в узкий пролом. Прокравшись вдоль частого плетня, прильнул к
прорехе и затих. Взору предстала мерзкая картина.
  Посреди пустого двора шнырял костлявый чернец из числа Сарветовых
подручных. Не опасаясь заколотых на берегу хозяев, монашек деловито
промышлял на бесхозном. Перебирал найденные в доме туяски и скрыньки,
высыпал содержимое на землю и, отобрав из барахла что поценней, брался за
другую коробчонку.
  Не укради... вдруг припомнил Извек, поглядывая по сторонам. Однако, судя
по всему, в опустевшей деревушке чернец задержался один. Неподалеку, за
домом, дожидался конь. Холеный жеребец, явно из княжьих конюшен, щипал
травку, нетерпеливо вскидывал голову. Его хозяин, тем временем взопрел от
усердия, роясь в чужом добре. Шумно сопел, утирал рукавами потную морду и
щурился, боясь упустить какую-нибудь малость. Наконец, руки дошли до
потертого кузовка. Из вороха лент и красной тесьмы выпали витые пряжки,
пара серебряных гривен, и берестяная коробчонка. От падения, крышка
отскочила, и солнце засияло на свадебных украшениях, копившихся в семье из
поколения в поколение. Наскоро оглядев височные подвесы, фибулы и
жемчужные мониста, монашек спешно утолкал все в кожаную мошну, и в
последний раз переворошил раскиданное добро.
  Не найдя больше ничего ценного, оглядел двор. На глаза попался сруб
погреба с незапертой крышкой. Памятуя о сладких хмельных медах, сунулся
туда промочить горло. Через миг до слуха Извека донесся визг и звуки
борьбы. Из черного проема вновь показался чернец, волоча за собой
перепуганную девчушку. Видно та успела юркнуть в погреб, когда всех гнали
на берег.
  На девку глядючи, засвербило у чернеца ретивое. Притянув ее к себе, грубо
лапнул за грудь, но та, извернулась, укусила потную руку. Зарычав, монашек
со злостью ударил девчонку в живот и, заметив как у нее сбилось дыхание,
стал со вкусом бить по лицу. После третьего удара несчастная перестала
ощущать опору под ногами и повалилась на землю. Толкнув ее ничком на
бревенчатый скат, чернец, уже не спеша, запустил руку под подол. Девчонка
слабо дернулась, но дрожащий от возбуждения богослов резко рванул за косу,
выгибая голову назад. Потом, заломав слабые девичьи руки за спину, скрутил
запястья ее же косой.
  - Не возжелай и не прелюбодействуй... - зверея прошептал Сотник и
выдвинулся из-за плетня.
  Чернец запоздало углядел сбоку оскаленное лицо Извека. Пинок в бок
отбросил стервятника от жертвы. Подняв кучу пыли, монашек грохнулся оземь
и, закашлялся. Видя надвигающегося дружинника, спешно воздел персты.
Трясущимися губами залопотал что-то про Моисея и его скрижали, но Сотник
сграбастал перепуганного гада за хламиду и, заглянув в побелевшее лицо,
мрачно процедил:
  - Про то пусть кони думают, у них башка больше и глаза умней... а я, в
твоей вере, не мастак.
  Стиснув рыжее мочало бороды, крутнул трясущуюся голову. Шея хрустнула,
монашек обмяк, просевшее тело в агонии засучило ногами. Сотник уцепил
труп, словно мешок с требухой, и, ступив в сторону, забросил на поленницу.
Огляделся. Ни души. Спешно прикрыв плачущей девке срам, размотал косу и,
сунув в руки мошну с родительским добром, кивнул на проход в плетне.
Девчонка, спотыкаясь, побрела со двора. Возле Ворона прерывисто вздохнула,
утерла мокрые щеки, глянула на Извека. Тот, зыркая по сторонам, забрался
на коня, еще раз осмотрелся с высоты седла, и только после этого нагнулся
за ней. Усадив перед собой, направил Ворона задами, подальше от кровавого
берега. За деревней, умытая из фляги, сирота кое-как пришла в себя.
Разглядев дорогу на Киев, попыталась спрыгнуть, но Сотник успел удержать.
  - Далеко ли собралась?
  - К деду, в лес, - молвила девчонка бесцветным голосом.
  - Так че ж с коня сигать? Сказала бы сразу куда везти...
  Узкая ладошка мгновенно метнулась в поле, правее деревни. Сотник вздохнул
непредвиденной задержке, но решительно повернул коня в ту сторону.
  - К деду, так к деду!
  Добрались уже по сумеркам, еле отыскав нужную тропку меж завалов и
звериных лазей. Извек уже замаялся пригибаться под разлапистыми ветками,
когда Ворон непонятно дернул ухом: толи отгонял комара, толи почуял
человека.
  На тропе, как из-под земли, возник старик. Пробежал глазами по лицам
дружинника и девчонки, без слов шагнул к коню и, взявшись за узду, повел с
тропы в самую чащу. Густой еловник услужливо расступался, пропуская людей,
и тут же смыкался сзади в непроходимую стену. Остановились на краю
маленького погоста. Приняв девчушку с седла, дед двинулся в приземистую
избу, кивнул Извеку, чтоб шел следом. Усадив обоих на лавку, принес ковш
воды. Дав внучке отпить несколько глотков, протянул питье Извеку. Вода
показалась горькой на вкус, но Сотник выпил до дна. Не удивился, когда в
голове прояснилось. Ведун, тем временем, уложил внучку под медвежьи шкуры,
угомонил тихим говором, пока не заснула. Вернувшись к столу, сел напротив,
выжидающе взглянул в глаза.
  Подумав с чего начать, Извек заговорил. Не особо останавливаясь на
подробностях, рассказал про увиденное на берегу и случившееся во дворе.
Ведун слушал не перебивая, только темнел, как грозовая туча. Когда же
услыхал про встреченного парубка, кивнул в сторону темного угла.
  - Будияр. Ко мне бежал.
  Сотник в недоумении присмотрелся к бесформенной куче шкур. В тусклом свете
с трудом разглядел выбивающийся из под края светлый клочок волос и
брошенное тут же окровавленное тряпье. Кивнул, узнав рубаху встреченного
паренька.
  - Я надеялся, - проговорил старик горестно. - Что кроме Будияра еще кто-то
ушел.
  Извек посмотрел на спящую девчушку, покачал головой.
  - Только эти двое. Остальные на берегу.
  Сотник встал.
  - Пора мне, почтенный. Велено быть в Киеве без промедления.
  Старец кивнул, тяжело поднялся, двинулся из избы. В небе уже заблестели
первые слезы звезд. Ворон звякнул удилами, торопя хозяина, топнул копытом.
Когда дружинник оказался в седле, ведун снова взялся за повод и двинулся
сквозь стену черных елей. Шел молча, пока не вывел из леса. Остановившись
на краю наезженной дороги, отпустил узду и, мрачно сверкнув глазами, глухо
заговорил:
  - Еще мой дед рек, что Владимир, для нашей земли, имя гиблое. Коли до
власти дорвется, большим бедам быть... - старик помолчал, сжав губы,
вздохнул. - Лучше бы ошибся...
  Пошарив в висящей на плече калите, протянул на прощанье берестяную
скрыньку.
  - Это тебе, гой! Оберег тут могучий. Для внучки готовил, однако, теперь
без нужды, сам за девкой присмотрю. Тебе же, чую, еще пригодится. Откроешь
на молодую луну, оденешь на плетеный шнур черного шелку... Да на гривну
смотри не нацепи - на гривне, кроме Молота Тора, ничто силу не имеет.
  Волхв глянул в лицо Извека, приложил тыльную сторону ладони к груди и
величаво, вытянул перед собой. Потом ступил в сторону и растаял, как туман
на заре. Сотник тряхнул головой, повторил знакомое с детства приветствие
и, упрятав скрыньку за пазуху, поскакал к Киеву.
                                  Глава 5
  Кто доверил сердцу голос,
  тот змеею не шипит.
  Языческая пословица
  В город въехал далеко заполночь. Направил коня к знакомой корчме. Ввалился
пошатываясь, будто пол ночи гулял в другом месте. Вопреки обыкновению,
корчма была тиха и почти пуста, если не считать нескольких человек, спящих
кто за столами, кто под столом. Извек хлопнул заспанного корчмаря по плечу
и, заплетающимся языком, старательно выговорил:
  - Тащи чего в клюв кинуть, а то с вечера пивом подкреплялись, бражкой
закусывали, а вином запивали. Пора уже и зубы во что-нибудь воткнуть.
  Хозяин сонно кивнул, натыкаясь на столы и лавки, двинулся за едой. Зная
неприхотливость Сотника, принес остывшей каши, плошку сметаны и бок
печеного осетра. Постоял, глядя как гость набросился на пищу и, подумав
немного, притащил вдобавок кусок пирога и крынку кваса. Извек благодарно
кивнул, хлебнул прямо из крынки и вернулся к каше.
  Из-под соседнего стола, распугивая опухшей рожей зазевавшихся тараканов,
выполз знакомый путятинский ратник. Медленно осознавая где находится,
повел взглядом по столу, пока мутные очи не наткнулись на кружку.
Неверной рукой сцапал, поволок к себе. Ощутив, что на дне что-то плещется,
неверяще поднес к носу, понюхал, облегченно вздохнул. Прислонив бадейку к
губе, обеими руками, бережно запрокинул. Выцедив последний глоток, сплюнул
утонувшую за ночь муху, потряс кружку над раскрытым ртом. Поймал языком
последнюю каплю, беспомощно оглянулся на Сотника. Извек, не переставая
жевать, приглашающе махнул рукой. В красных глазах страдальца мелькнула
неподдельная радость. Корчмарь понятливо вздохнул и устало побрел за
бражкой.
  - Поздорову ли живешь, Сотник? - прохрипел дружинник, грохая на стол
порожнюю кружку.
  - Поздорову, Мизгирь, поздорову. Надо бы здоровей, да некуда. А ты как?
  Похмельный ратник глянул в лицо Извека, но быстро отвел глаза.
Рассматривая свои дрожащие пальцы, несколько раз кивнул.
  - Тоже здоровей некуда. И веселей некуда. Особенно после вчерашней забавы.
  - Эт которой? - невозмутимо поинтересовался Извек. - Что-то я не слыхал о
праздниках. Разве что, пока меня не было, что-то новое выдумали.
  - Ага, выдумали. Крещением зовется. Такое веселье, что в башке до сих пор
одни ошметки вертятся.
  - Да что было-то? - продолжал дурковать Сотник.
  - Чужого бога славили! - процедил Мизгирь сквозь зубы, медленно распаляясь
от непонятливости собеседника: - Пока ты на заставе прохлаждался, мы тут
нового господина себе на шею сажали. Христосом зовется, на перекладине
висит, да всех жить учит! Потом купанье объявили, да так все обрадовались,
что копьями подгонять пришлось. А тех, кто не шел... по княжьему приказу
железом рубили, не глядя кто стар, а кто мал.
  Мизгирь, забыв про кружку, подался вперед. Глаза стали дикими, щеку
дергало судорогой, слова срывались с губ и гвоздями били в уши.
  - Я двадцать пять годов прожил, а не помышлял, что придется на нашей земле
свой же люд рубать. И за что?! За какое-то чучело, у которого все люди -
рабы божьи? Я с пятнадцати лет в походах, всякого насмотрелся, но чтобы
наемных печенегов посылали волхвов ловить, такого и в горячке не видывал.
  Голос его сорвался на крик:
  - И людских глаз таких не видывал! Ты их рубишь, а они стоят с детьми на
руках и смотрят тебе в глаза! А в реку не идут! - его кулак хрястнул по
столу. - Не идут они в реку! Понял?!
  Мизгирь умолк, губы задрожали. Сглотнув комок в горле, уже тихо продолжил:
  - Так, что радуйся, что на засеке отсиделся.
  - Радуюсь. - тихо обронил Сотник.
  Мизгирь отставил кружку и приложился прямо к кувшину. Кадык под черной
бородой запрыгал. Опустив пустой кувшин, утерся ладонью.
  - Опосля вчерашнего новый приказ. Велят удальца сыскать, который одному из
чернецов шею свернул. Их, монахов этих, давеча семь штук передушили. Народ
наш сам знаешь какой: коли кривда на двор лезет, сам князь не указ, кишки
враз выпустят. Однако, тут случай особый. Этот чернец, Егорий, личный
доверенный самого Сарвета. Потому, видать, и кличка была - Холм Огородный,
что главный осведомитель в важных делах. Так вот его вчера вечером, в
одной из крещенных весей, дохлым нашли. На дровах валялся, мокрый, да
обгаженный, а морда на спине. Кто-то гораздо постарался, башку едва прочь
не отвернул. Нынче будем искать кто. Только думаю вряд ли найдем... даже
если отыщем. Половина наших с ним брататься готовы, не то, что ловить. Для
виду придется, конечно, пометаться по округе. Да Владимиру, небось, забот
и так вдосталь, скоро сам забудет.
  Сотник заставил себя прожевать очередной кусок рыбы. Глотнув кваса,
перевел разговор на другую тему:
  - А что княжий отряд печенегов?
  - Наймиты-то? - нахмурился Мизгирь. - Этих, еще третьего дня, послали
волхвов отловить, чтобы помех новому богу не чинили. Князь не глуп, знает,
что наши в таком деле без пользы, вот и направил басурман. Да только не
сдюжили они. Эрзя правильно смеялся: куда им до огурцов, когда они с
рассолу дрищут.
  - Что так? - настороженно поинтересовался Извек.
  - А то, что объехали все ближние капища и почти никого не нашли. Потом
один мил человек посоветовал на лесном погосте поискать, у Селидора. Ну
те, с дуру и поискали. Ни один не вернулся, все три сотни окрест погоста
полегли. Видать от волхвов Перуну хорошая жертва досталась.
  Сотник приложился к крынке, помолчал, шутливо вздохнул.
  - Зря они туда поехали. Синего Волка, в лесу и с полтыщей не словишь, а
ежели еще с волхвами... - Извек покачал головой. - Тут уж лучше самим себя
зарезать - хоть мороки меньше.
  С улицы донеслась перекличка третьих петухов. За соседними столами
зашевелились еще двое похмельных. По привычке, сперва лапнули ножны, потом
открыли глаза. Сотник поднялся и, поймав взгляд корчмаря, опустил на угол
стола монетку.
  - Промочи ребятам горло, а мне пора.
  Мизгирь протянул волосатую ручищу и, стиснув на прощанье предплечье
Сотника, негромко проговорил:
  - Ступай, друже. Встретишь того, кто чернеца Егория приплющил, налей ему
от нашего имени.
  - Налью, - честно пообещал Извек и подался к дверям.
  После перегара корчмы, утренний воздух зазвенел в голове и растекся по
телу родниковой свежестью. Почувствовав хозяина в седле, задремавший Ворон
стукнул копытом, встряхнулся и привычно направился на двор воеводы. По
дороге несколько раз обходил пятна почерневшей земли, видать и в Киеве не
обошлось без резни. До дома воеводы не попалось ни одной живой души. Не
обращая внимания на надрывающегося пса, Сотник спешился, взошел на крыльцо
и грохнул кулаком в дверь. Пождал, грохнул еще. После третьего удара
изнутри послышались шлепки босых ног. Сонный голос сварливо помянул
Чернобога, чуть погодя скрипнул засов. Дверь приоткрылась, пропуская
опухшую поцарапанную рожу с заплывшими глазами. Мутный взор медленно
осветился пониманием и Извека едва не свалило волной перегара.
  - А, птичье вымя... Воротился значитца? Че ж с ранья приперся? Валяй
спать. Опосля завтрего явишься, коли раньше не покличу. Валяй...
  Грохнуло. Сотник в раздумьи поглядел на захлопнувшуюся перед носом дверь
и, плюнув на рычащего пса, двинулся к Ворону. Внезапно почувствовал, как
усталость навалилась на плечи, будто лодья груженая камнем. В самом деле,
теперь бы упасть битым лебедем, и пусть Дрема стукнет по голове так, чтобы
не просыпаться до вечера...
  ...Разбудил крик вечерних петухов. В доме было темно, а за окном краснел
затухающий небосклон. Сотник потянулся, понял, что проспал от рассвета до
заката и, как говорил Мокша, день прожит не зря. В животе ощущалась
пустота, как в дырявой суме калики. Под громкую перебранку голодных кишок,
Извек умылся и отправился в журку: самое время ублажить тоскующее брюхо,
да прислушаться к новостям. Не особо удивился малолюдным улицам. По всему,
народ еще не отошел от давешнего крещенья. То тут, то там со дворов
доносились плачи, причитания, вой собак. В конце улицы мелькнул конный
разъезд, проехало четверо. Видать не шибко порадовал новый покон, если
караулы удвоены.
  В корчме было тише обычного, еды почти не видно, питья же прибавилось
втрое. Лица сплошь невеселые, говоры негромкие, взгляды кислые. Баклажки
опрокидывали чаще, надеялись залить горечь в душе, но, судя по ссутуленным
плечам, без особого успеха.
  Эрзя, подперев щеку кулаком угрюмо глядел в кружку. Круглолицый Мокша
только шевельнул лопатоподобной ладонью.
  - Не стали тебя будить, и так вернулся чуть свет. Ведаешь ли что тут без
тебя было?
  - Ведаю, ведаю, - спешно ответил Извек, двигая к себе нетронутое блюдо с
кашей. - Как сами-то?
  - Вот пытаемся понять, - отозвался Эрзя, решившись все же отхлебнуть из
кружки. - Сами вроде ничего, токмо на душе будто Ящер нагадил. А у
Владимира на дворе пир, созывают всех, кому не лень, новый покон славить.
  - Че ж не пошли?
  - Охоты нету, - буркнул Мокша. - Да и поганых-самотных многовато набежало.
Из дружин только путятинские, да и то не все. Остальные вовсе не наши.
Сарветовы подстилки, Черняховские прыщи, да иудеи с ромеями. Рвут глотки,
кто кого громче Красно Солнышко восхвалит, да нового бога помянет.
  Извек жевал, изредка поглядывая на друзей. Покончив с кашей, промочил
горло, прислушался к затихшему брюху и повторно потянулся за пивом.
  - Слыхал я, Перуна с Могурой давеча закорчевали и в огонь, вместе с
волхвами.
  Мокша, не глядя на Сотника, еле заметно кивнул. Извек же, будто не заметил
сжатых губ, продолжил расспрос:
  - Белояна тоже пожгли?
  - Белояна то? - хмыкнул Эрзя. - Да ты, Веша, никак с дуба рухнул. Он же
намедни Владимиру жизнь спас, целое покушение расстроил. Нет, Белоян при
князе, и в полном здравии.
  - Так волхв же, - удивился Извек. - Тем паче, что с медвежьей мордой
нового покону и не выговорить.
  Эрзя понизил голос, заговорил в стол, так, что слова едва долетали до ушей
Сотника.
  - У Белояна, в последнее время, один покон: оберегать князя. Владимир его
единственное детище, вот и бережет робича, закрывая глаза на любую дурь
дитяти. Оно и понятно, на старости лет хочется хоть кому-то быть нужным, а
там хоть трава не расти. Князь это прекрасно знает, потому и доверяет. А
на то что волхв, ему совершенно наплевать.
  Эрзя умолк, а Мокша снова кивнул и, сопнув широким носом, добавил:
  - Да Владимир с самим Ящером побратается, если ему с этого выгода будет.
Это у него только на словах честь, доблесть, величие земли русской... На
деле же, во главе угла, величие Владимира Красно Солнышко.
  - Похоже на то, - согласился Извек. - Не даром тать Залешанин едва не
правой рукой стал, а раньше его, душегуба, в нужнике бы утопили, или меж
берез раздернули.
  Эрзя с Мокшей переглянулись, а Сотник хрустнул сжатым кулаком и сквозь
зубы продолжил:
  - Рагдая же и не вспоминают. А герой был каких поискать.
  - Герой хорош мертвый, - мрачно проворчал Эрзя. - Дабы его именем
оправдывать свои дела и наставлять верности доверчивых юнцов.
  Все трое надолго замолчали. Подливали из кувшинов, поглядывали на сидящих
за другими столами. Судя по выражениям лиц, те тоже кисли. Разговоры не
клеились и паузы заполнялись обильным питием. Хмель медленно но верно
заползал в головы, притупляя кручину и застилая глаза вязким туманом.
Сотник прислушивался к беседам, но в корчме, будто сговорившись, избегали
вспоминать давешнее крещение. Наливались брагой мрачно, со злостью, почти
силой вливая хмельное питье в протестующие глотки. Потухшие глаза мутнели,
в непривычной тишине то и дело слышался зубовный скрежет.
  Уже не раз в сумраке корчмы сверкал взгляд Микулки. Молодой витязь явно
имел серьезный разговор к Извеку, но терпеливо ждал пока народ разойдется
на отдых. Захмелевший Мокша уже в третий раз порывался брататься со всеми,
но, влекомый под руку более трезвым Эрзей, затих и со слезами на глазах
подался к выходу. Следом двинулся вечно задумчивый Велигой с простодушным
Репейкой. Зашевелилась и троица, сменившаяся с дальней заставы: Лют,
Коростель и Полаб. Долго толклись в дверях, никак не попадая в широкий
проем и цепляя плечами доски косяка. Когда же наконец миновали порог,
затянули протяжную песню. Сквозь притворенную дверь донесся могучий запев
трех луженых глоток:
  Колесо вперед, колесо назад,
знает скрип сердец правды стороны...
  Корчма потихоньку пустела. Придерживая за плечи хмельного Льока, двинулись
домой Сухмат и Рахта. За ними потянулись еще несколько человек. Вскоре
поднялись и приятели Микулки. Проводив их нетерпеливым взглядом, молодой
витязь окинул корчму острым взглядом и подсел к Извеку. Сотник хлопнул по
крепкому плечу.
  - Сам-то как?
  - А что нам сделается? Мы при Владимире, как у Перуна за пазухой.
Разок-другой на глаза попались и живем себе припиваючи. Пиво надоест -
хлебаем бражку, бражка наоскомела - медами запиваем. И службу правим как
велено: надо подвиг - сделаем подвиг, надо волю князя утвердить -
утверждаем. Надо терпеть выродков, что при дворе крутятся - терпим.
  Микулка помолчал, сжал кулак, похрустел мослами, добавил:
  - Пока терпим. Пока!
  - Вот и гоже! - улыбнулся Извек. - И надо терпеть до поры до времени. А
там уж как придется.
  Сотник наполнил свободную кружку, но Микулка отодвинул угощение,
нахмурился.
  - Бедулька тут одна народилась. Сарветовы псы на тебя зубы навострили.
Злятся, твоему непочтению и тому, что в делах их не помогаешь. Проведали,
что лучше прочих округи знаешь и желают, чтобы ты к ним на доклад ходил,
рек как народ живет: кто по старым поконам, а кто по новым. Еще хотели
заставить тебя проводником стать, чтобы тайные капища показал, на волхвов
их выводил, укромы искал. Однако, чуяли, что не пойдешь на это и ломали
головы как тебя примучить. Нынче, почитай, удумали.
  - О как! - невесело улыбнулся Сотник. - Ну и...
  - Чернях с Сарветом брякнули у князя, будто возле убитого Егория Холма
Огородного твой след видели. Дескать, надо тебя прищучить, да заставить
отслужить свой грех.
  Извек напрягся, но глаза держал веселыми. Спешно соображал, мог ли
оставить следы на утоптанной земле. Ничего не подозревающий Микулка тем
временем продолжал:
  - Владимир уж было согласился отдать им тебя на наказание, да наши вовремя
обмолвились, что тебя в то время на дальнюю засеку посылали. Потом и
воевода припомнил, что ты на следующий день, утром вернулся и при Егории
оказаться никак не мог. Так что остались они с хреном от пожилого зайца.
Но думки свои, псячьи, наверняка не оставили. Ты бы остерегся что ли, да
почаще пред княжьи очи появлялся, глядишь Красно Солнце сподобится, да
чином одарит. Кое-кто из врагов хвосты бы маленько поджал, поутих, а то и
вовсе языки свои в дупы позасовывал.
  Сотник незаметно перевел дух, хмыкнул, сводя все к шутке.
  - Чины говоришь? А на кой они мне? Меня и так любая собака Сотником
кличет, чем не чин? Чай, не мелочь какая... цельный сотник! Хотя мне и в
десятниках не скушно!
  - Да ты же, ежели бы не твой характер, давно бы тысяцким стал.
  - Как княжьи псы Добрыня и Путята? - прищурился Сотник.
  - Как Извек! - недовольно пояснил Микулка. - А так нажил себе врагов целую
свору и мыкаешься из-за их козней, как неприкаянный. Чернях вон, сука,
дерьмом весь исходит, придумывая как тебя извести. Сам, скотина скотиной,
ничего, кроме как к князю ластиться, не умеет, а ходит в любимчиках. Ты
же, как пробитая лодья, едва на плаву держишься.
  - Ну, не так, чтобы совсем еле держусь... - пожал плечами Извек. - Люди же
знают, кто есть кто.
  - Так то люди. Люди всегда все знают, да только толку от этого мало. А
князь, если бы не любил кулачные потехи, давно бы прислушался к
Черняховским паскудствам и заслал бы тебя на веки вечные в какую-нибудь
глухую засеку. А так конечно! Любит наше Солнышко поглазеть на своего
надежу-бойца, кувыркающего всех подряд, от цареградских поединщиков до
мордоворотов ярла Якуна и заезжих новгородских силачей. Особливо после
того, как ты, с перепою, да с недосыпу, повалял Ваську Буслаева. Только
привечает тебя, как бойца-кулачника. А достойно ли тебя такое?
  - Да знаю, - досадливо поморщился Сотник. - Думаешь мне нравится в
потешных бойцах ходить? Однако, при нынешних песнях, уж лучше в потешных
ходить, чем в тысяцкие лезть.
  Кулак Микулки грохнул по столу.
  - Эт почему же!
  - А потому, - спокойно проговорил Сотник, глядя парню в глаза. - Что ИЗВЕК
никому, никогда гузнище не лизал! И, пока жив, делать этого не будет! Ни
Черняхам, ни Сарветам, ни князю!
  Микулка огляделся, убеждаясь, нет ли чужих ушей, и уже печально качнул
головой.
  - И это люди знают. Кое-кто даже завидует, хотя и катается по жизни, как
сыр по салу. Но тебя буяна все равно жалко...
  - А вы себя жалейте, - оборвал Извек. - Мне и так гоже. Пока голова и руки
есть, я сам о себе позабочусь. А коль совсем припечет, так брошу все, да
сам подамся в глушь, в леса, в земли дальнодорожные. И плевать мне на всю
эту засупонную возню.
  Сотник одним глотком допил содержимое кружки и ткнув денежку в трещину
столешницы, шагнул к выходу. Микулка печально смотрел вслед. Когда
стукнула тяжелая дверь, куснул губу и толи обиженно, толи с досадой
проворчал:
  - Эх, гой еси, добрый молодец... Всем бы таку быть, или хоть полтаку,
то-то Русь была бы... А тут, при Красном Солнце одни подпевалы, воры да
наушники. С ними, сволочами, разве Русь возвеличишь!..
                                  Глава 6
  Утром, на княжьем дворе, Извек приметил еще нескольких дружинников с
плоскими крестами на груди. Поморщился от убогой замены гривнам и
оберегам. Большинство же прятали жестянки нового бога под рубаху,
стыдились. Так, видать и будет, подумал Сотник, быть кресту вечно
припрятанным нательным знаком, который никто не повесит на грудь открыто,
гордо, во славу почитаемого и любимого бога.
  После построения, воевода подозвал Извека и, разя вчерашним перегаром,
медленно проговорил:
  - Кого, из скороходов, способней послать за грамотой?
  - А далеко ли ехать?
  - До торжища, - уточнил воевода. - Там надлежит встретить посыльного, из
шелкового обоза. По заветному слову получить грамоту и обратно. Грамота из
Царьграда. Видать, дюже важная, а мои все при деле, никого отпускать не
велено.
  - Тогда сам и слетаю. - предложил Сотник.
  Воевода задумался, подвигал губами, наконец кивнул.
  - А почему бы нет? Слетай, пока тебя при дворе с какашками не съели! Коник
у тебя скорый, руки не из задницы растут, да и с мечом небось управишься.
  Извек промолчал насмешливой похвале, выжидающе смотрел в глаза. Воевода
тем временем выудил из-за пазухи знак княжьего посыльного, вложил
дружиннику в руку и, понизив голос до шепота, проговорил тайное слово.
  Сотник ухмыльнулся, повторил все в точности и, отпущенный удовлетворенным
кивком, двинулся со двора. На выходе встретил Лешку Поповича,
поздоровался, но тот, погруженный в себя, не ответил. Угрюмо прошел мимо,
уткнув тоскливый взгляд в землю. Не иначе, как опять зазноба не приветила,
подумал Извек. Сзади послышались торопливые шаги. Догнали Эрзя с Мокшей.
  - Опять отсылают? Далеко? - пропыхтел Мокша.
  - Да на торжище надо слетать.
  Эрзя внимательно глянул на Извека, двинул усами.
  - С собой не возьмешь? А то тоскливо тут что-то. Прогуляться бы...
  - Велено одному.
  - Ну, тогда хоть до околицы проводим, - хитро прищурился Мокша. - У нас с
Эрзей кувшинчик сладкого ромейского припасен, как раз проводить хватит.
  - Гоже! - рассмеялся Извек. - От сладкого ромейского, да при нашей кислой
жизни, разве откажешься.
  Не спеша дошли до дома, оседлали коней. Сотник заметил как оба пристегнули
к седлам колчаны с луками и охотничьими стрелами. После проводов, небось,
свернут поохотиться, руку потешить, да глаз проверить.
  Выехали. Мокша откупорил полуведерный кувшин и, соорудив на лице подобие
серьезности, подражая интонациям Сарвета изрек:
  - Да пребудет еще при нашей жизни то, что обещано нам после оной!
  Под смешки друзей ливанул из кувшина в раскрытую пасть, передал вино Эрзе.
Тот размашисто перекрестил кувшин снизу вверх и тоже вознес взор к небу.
  - И да снизойдет на нас благодать... То-то нам похорошеет!
  Содержимое кувшина уменьшилось еще раз и сосуд перекочевал к Извеку.
  - И да упокоится душа Егория - Холма Огородного, и да простит ему бог все
его прегрешения, вольные и невольные!...
  - Тако бысть, тако есть, тако будет! - с хохотом докончили Эрзя с Мокшей.
  Кувшин вновь пошел по кругу. Прозвучали здравицы друзьям, врагам, бабке
Агафье, Деду Пильгую и верным коням, кои несут столь славных ратоборцев.
Когда настало время прощаться, все трое были уже изрядно навеселе. Хлопнув
по рукам, разъехались. Друзья неспешно свернули в поле, а Сотник пустил
коня в галоп, чтобы встречный ветер выдул из головы лишний хмель. В
перелеске Ворон пошел рысцой, но Извек уже почувствовал, что маленько
растрясся.
  Весь день не слезал с седла. Под вечер, заметил поляну со следами торговых
обозов: в траве тянулись следы телег, а среди горок засохшего конского
помета, чернели круги недавних кострищ. Не мешкая съехал на обочину,
расседлал Ворона и, напоив у родника, оставил пастись. Сам же, наскоро
закусив, улегся на плащ и заснул без задних ног.
  Поднялся с первым проблеском солнца. Поеживаясь от росы, быстро собрался и
тронулся в путь, не забыв достать из сумы горсть сухарей. Слыша хруст,
Ворон ворочал ушами и тряс шелковой гривой, но Сотник, чувствуя ногами
набитое травой брюхо, был непреклонен.
  Ярило восполз над деревьями и сквозь листву все чаще пробивались связки
солнечных лучей. Просветы между деревьями увеличились и полоска утоптанной
земли вывернула на опушку. Дальше стелилась по полю, то скрываясь в
низинках, то вновь выпрыгивая на возвышенности, тянущиеся до самого
виднокрая. Ворон припустил было бодрой трусцой, но замешкался, углядев
вьющееся неподалеку облако пыли. Дальше пошел шагом, то и дело косясь на
хозяина. Извек улыбался, смотрел вперед, похлопывая коня по шее. Впереди,
над желтыми клубами торчала лохматая голова. Изредка копна черных волос
дергалась и голова смещалась из стороны в сторону. Рядом с ней то и дело
появлялись макушки посветлей, но тут же опять скрывались в облаке. Скоро
проступили силуэты полудюжины мужиков, азартно барахтающихся в пыли. Еще
через десяток шагов стало ясно, что молодцы резво наскакивают на
обладателя лохматой головы, но получив оплеуху, кубарем катятся в песок.
Взбив в воздух очередную порцию пыли, поспешно вскакивают, благо
здоровьицем не обижены и, собрав глаза в кучу, бросаются за новой
затрещиной.
  Было похоже, что волтузятся долго. Однако, при такой прыти, легко протянут
до вечера. Благо и лохматый с ног не валится.
  Ворон брезгливо встал, не заходя в пыль. Извек облокотился на седло,
щурясь наблюдал мужицкую потеху, ждал: вдруг да разглядят - дадут
проехать. Всадника же заметил один лохматый. Бросил на подъехавшего пару
косых взглядов. В глазах промелькнуло обещание отвесить тумаков и путнику,
коли тот вмешается. Поглядев еще немного, Сотник зевнул и нарушил идиллию
негромким свистом. Молодцы остановились. Разгорячено дыша, углядели
Ворона, вопросительно уставились на седока.
  - Почтенные, почто пыль гоняем! - улыбнулся Сотник. - Может пособить чем?
  Бойцы переглянулись, размазывая грязь по потным лицам. Один сплюнул кровь
с разбитой губы, кивнул на лохматого.
  - Ага, пособи! Вот энтому гаду шею намылить.
  - Так он вроде и так чистый! - удивился Извек, глянув на "гада". - А вот
вам помыться в самый раз.
  - Ниче, сейчас помоются! - съязвил "гад" и оправил пятерней растрепавшуюся
шевелюру.
  Извек поймал на себе выжидательные взгляды и запрятал улыбку в светлую
бороду.
  - Не, ребята, так не пойдет. Вы хоть расскажите о чем бранитесь. А то как
бы ненароком дров не наломать.
  Лохматый оглядел нападавших, упер руки в бока.
  - Эт ты их спроси! Мне сие не ведомо. Шел себе, шел - никого не трогал.
Тут догоняют эти соколы и... в морду. Ну а мне куды бечь? Я - в ответ. Вот
и гоношимся с утра.
  "Соколы", тем временем, снова сжали кулаки, зыркали то на мужика, то на
всадника. Один сморкнулся под ноги, вскинул покрытую пылью голову.
  - Вот, конья грыжа,... конокрада поймали. Ночью у нас коней увел. Мы по
утру - на большак. Туды-сюды глядь, а на дороге этот маячит. Ну, мы в
догон. Вот поспели, покуда не ушел.
  Сотник поглядел в обалделые глаза лохматого, перевел взгляд на валяющуюся
в трех шагах палку с привязанным мешком, кинул взор на дорогу впереди,
хмыкнул.
  - Вот так у нас всегда - сначала в морду, потом спрашивают.
  Мужики задвигали бровями, силясь понять сказанное. Один, подбоченившись,
прищурился на всадника.
  - Эт ты про че?
  - Эт я про вас. - миролюбиво улыбнулся Сотник. - Коней не видать, следов
на дороге тоже, а морды уже разбиты. Конокрад, надо думать, на коне должен
быть. А у этого штаны ни разу седла не знали. Да и с такой поклажей
конокрады не бродят. Может он их просто съел? Так это не грех. Ну
проголодался парень, ну перекусил маленько с дороги... Сколько говорите
коней увел?
  - Троих... Или четверых... - буркнул кто-то. - хотя, в первый пересчет аж
пятерых не хватило.
  Извек безнадежно покачал головой.
  - Ну тогда понятно. - подытожил он серьезно. - Троих этот коноед схрумкал
вместе с копытами, остальные от страха крылья отрастили и, от греха
подальше, в теплые края подались.
  Ретивые молодцы завертели головами, за взглядами Сотника. У самых
догадливых лица начали потихоньку светлеть. Они еще и еще раз
оглядывались, тыкая пальцами то на дорогу, то на конокрада, то на сотника.
Кто-то уже чесал пыльные вихры, досадливо покрякивая. Один обернулся к
лохматому, пожал саженными плечами.
  - Так что ж ты раньше не сказал?
  - А ты спросил? - оправдался черноволосый с невинным видом. - Откель я
знаю за что напустились! Вдруг да за дело, так че ж хорошим людям перечить.
  - Ну ты даешь! - подал голос парень с разбитой губой. - А кабы прибили
тебя? А? На хрена нам, доброго человека за так губить!
  - Так не прибили же! Меня так запросто не прибьешь. - лохматый подмигнул.
- Меня и мечем-то не сразу зарубишь. Раз десять уже пробовали, да все
как-то неудачно выходило.
  - Мечем? - переспросил детина с распухшим глазом и оглянулся на Сотника.
Глаза оценивающе пробежали по истертым ножнам, вопросительно уставились в
лицо всадника.
  - Пробовать не будем! - твердо заявил Извек ко всеобщей досаде. - Вам еще
коней искать, а времени и так потеряно немало.
  Хлопцы переглянулись, как растерянные пацаны. Тот, что постарше махнул
рукой.
  - Да что там кони, чай не всех скрали, у нас еще есть. Тем более обедать
пора, а мы еще и не завтракали. Утром, как глаза продрали, так сперва за
табуном гонялись, не похмелясь, потом пересчитывали. Потом вдогон
пустились, да пешком. Ни одна коняга к себе близко не подпускает, конья
грыжа. Как дыхнешь, так нос воротит и галопом прочь. Не! Пропали так
пропали! Ящер с ними, а нам обедать пора.
  Остальные охотно закивали, а мужик продолжил:
  - Уж коль так случилось, может с нами откушаете? Весь наша вон за тем
перелеском. Будем рады принять гостей, заодно и познакомимся. - он тронул
шишку на лбу, поморщился. - Хотя, и так уже почти свои.
  Лохматый поправил пояс, одернул рубаху и задумался, прикидывая в уме,
стоит ли соглашаться. Однако скрип в брюхе отмел последние сомнения.
  - Ну, коль не шутите, не откажусь. Я вроде тоже ничего не ел... с
вечера... с позавчерашнего.
  Кто-то уже подобрал его мешок, поправил узел на палке и подал в руки.
Лохматый благодарно приложил руку к груди и закинул ношу на плечо. Все
обернулись к Извеку. Тот улыбнулся.
  - Ну, если не обременим... а то как бы вас не объесть, рты то у нас
здоровые.
  Молодцы дружно загоготали, охотно расшиперив свои, тоже немалые, пасти.
Тронулись. Извек переглянулся с чернявым конокрадом и направил коня за
мужиками.
  За пригорком показалась весь с аккуратными домишками в два ряда. За домами
тянулся просторный загон. Ограда из ровно отесанных жердей кое где желтела
свежим деревом. Чьи-то заботливые руки своевременно подправили и ворота.
Столбушки так и сияли на солнце, будто специально обозначая вход. За
створками, убранными на дюжий засов, толпился табун. Кони как на подбор.
Богатые гривы спорили длиной с хвостами, не достававшими земли полутора
вершков.
  Извек уважительно посмотрел на старшого из мужиков.
  - Добрые кони!
  - Есть маленько, - сдержанно отозвался тот с плохо скрываемой гордостью. -
Плохих не воруют. А наших, конья грыжа, любой норовит спереть.
  - А сколько было то?
  - Должно быть... - мужик почесал во лбу и прищурился в небо, зацепив
пальцами нижнюю губу. - Ежели без тех, что надысь на торжище отвели... да
без тех, что под седло взяли... да с теми, что Сузюм пригнал... да без
кобыл, что с жеребятами... почитай полста три хвоста быть должно.
  Остальные, в подтверждение, дружно замотали пыльными головами. Лохматый
исподлобья глянул на табун, перевел взгляд на Извека. Тот, прищурившись,
не сводил глаз с загона. Не заставив себя долго ждать, цокнул языком и
отрицательно покачал головой.
  - Не, ребят, не выходит!
  - Знамо дело, не выйдет, коли пяток сперли.
  - Не выходит, - повторил Сотник. - Потому как полста четыре гривы в вашем
табуне. Ежели не считать во-он ту клячу с телегой.
  Рожи коневодов вытянулись как у кобылы, родившей порося. Похлопав
похмельными глазами на табун за загородкой, опять повернулись к дружиннику.
  - Сочти еще раз!
  - А че там считать, - вмешался конокрад. - Двапять светлогривых, полторы
дюжины трехлеток, молоди семеро, один вожак и трое, что скоро с вожаком
погрызутся. Полста четыре и есть.
  Мужики зашагали, сконфуженно глядя под ноги. Старшой некоторое время брел,
вздыхая и сокрушенно качая головой. Наконец глянул на ухмыляющегося
чернявого и виновато развел веслами рук.
  - Звиняй, дядько, обмишурились. Опосля вчерашнего очи и поля не зрят, куда
там табун счесть. Вот и сдурковали малость, конья грыжа.
  - Ниче, бывает и хуже, - примирительно протянул чернявый. - У нас, как-то,
один заезжий навечерялся так, что всех утром измучил, дознаваясь как его
зовут и откуда он прибыл. А мы разве упомним, кого и откуда принесло, чай
сами всю ночь не простоквашу пили. Хорошо один к обеду вспомнил, что имя
какое-то деревянное было, а ехал откуда-то недалече на торг. Оказалось
Дубыней кликали, рыбарь из соседней деревни, за солью ехал.
  И то! Как вспомнил, так в тоску ударился: кошеля на поясе нет, а с ним и
денег немало. Ну, знамо дело, с горя - опять за бражку. Опосля третьей
кружки взвился, будто змеей ужаленный, кулаком себе в лоб, да с размаху.
Глаза бешенные, как у лося гонного. Думали с горя умом повредился, ан нет,
припомнил куда кошель дел. Рукой за пазуху шасть, так и есть, висит под
одежкой, на шнурке, целехонек. Токмо лоб потом с шишкой был. Зато сам
счастливый.
  Все захохотали весело и беззаботно, но дружный смех прервало ржание
Ворона. Все опасливо отшатнулись от длинноухого пересмешника, обратили
взоры на спокойного хозяина. Тот невозмутимо махнул рукой.
  - Ниче, эт у него случается, любит за компанию поржать, особенно ежели
громко.
  Мужики оценили шутку, однако смешки на этот раз были тише. Подмигивали
Извеку, мол, дело понятное, конь просто забавам обучен - по знаку хозяина
голос подает. Лишь лохматый путник серьезно посмотрел на Сотника,
встретился взглядом с Вороном и хмыкнув отвел хитрые черные глаза.
  Миновав треть домов, зашли на широкий двор, пестреющий двумя десятками кур
под началом грозного на вид кочета. За углом дома, в большой луже,
островками подсыхающей грязи, подремывало семейство свиней. Между
неподвижными тушками гордая гусиная ватага гнула толстые шеи, являя
готовность защипать насмерть все, что движется.
  Заранее оголив клыки, из-под крыльца полез матерый пес. Старшой мужик
топнул.
  - Цыть, конья грыжа! Ворть на место!
  Волкодав, прекратив рычать, подался назад под дубовые ступени, а мужик,
взойдя на крыльцо, обернулся и громогласно, чтобы слышали в доме, изрек:
  - Добро пожаловать, гости дорогие! Заходите, отдохните с дороги,
потрапезничайте с нами!
  Из двери выскользнул шустрый малец, явно сын старшого, сходу рыпнулся к
коню, едва не спотыкнулся, разглядев чудные уши Ворона, но быстро
опомнился и скроил бывалое лицо. Не успел Сотник покинуть седло, пацан
подхватил повод и припустил к конюшне.
  - Обиходит в лучшем виде! - улыбнулся старшой, заметив внимательный взгляд
дружинника.
  Конюшня и впрямь выглядела справно. По всему, лошадей здесь знали, любили
и лелеяли.
  В дверях показались две молодухи с кувшинами и рушниками через плечо. С
любопытством поглядывали на гостей, но встречаясь взглядами, кротко
опускали очи долу, отгораживаясь длинными пушистыми ресницами. Пухленькие
губки то и дело подрагивали в улыбке. Хозяин с гордостью и любовью
покосился на красавиц дочерей, однако, напустив в голос строгости,
прикрикнул:
  - Ну, че выставились! Слейте гостям! Чай с дороги умыться надо.
  Девки засеменили с крыльца. Извек с лохматым переглянулись и зашагали
следом. Пятеро спутников старшого незаметно исчезли, но скоро вернулись
умытые, причесанные, переодетые в чистые рубахи и порты. Из дверей
потянуло съестным. Видно издали приметили приближающихся мужчин и успели
затеплить очаг. Повинуясь взмаху хозяина, все неторопливо прошли в
просторную светлую горницу. Дочери уже суетились у застеленного льняной
скатертью стола. Стол быстро нагружался мисками, чарками, ложками по числу
едоков, запотелыми кувшинами с квасом и бражкой, горшочками с маслом,
сметаной, блюдами с луком, горохом, полевым чесноком. Последним появился
пышный каравай и кубышка с солью. Старшой жестом пригласил садиться, сам
вышел вслед за дочерьми. Когда все расселись, в дверях показался
круглобокий чугун на пожившем ухвате. Следом, удерживая тяжелый комель
ухвата, обозначился осторожно ступающий хозяин.
  Проплыв через горницу, чугун медленно опустился посередь стола на
круглоплетенную рогожку. У кого-то в брюхе звонко воркнуло. Хозяин
отставил ухват к стене, отвалил закопченную крышку. Плотный клуб пара
вылетел вдогон, но быстро растаял, втянутый носами сидящих. Заурчало
громче. В душистое варево погрузился ковш и миски одна за другой стали
заполняться густыми щами. Пацан, на краю стола, терпеливо ждал своей
очереди, с тоской глядя как те, кому уже налито, разбирали краюхи
ноздреватого утреннего хлеба. Когда перед каждым поплыли зыбкие змейки
душистого пара, хозяин взял чарку и, расправив плечи, степенно изрек:
  - Да пребудут с нами светлые боги!
  - Тако было, тако есть, тако будет! - отозвались за столом, и чарки дружно
расстались со своим содержимым.
  Застучали ложки, захлюпало в губах сытное варево, сдобренное густой
сметаной, захрумкал на зубах окунутый в соль чеснок. Ели молча. Пошкрябав
по дну, высвобождали миски, сливая остатки в ложки. Забрав ухват, хозяин
вышел и воротился со вторым чугуном, испускавшим могучий дух гречневой
каши, распаренной на мясной подливе. Заскрипели распускаемые пояса. Каша с
щедрыми кусками мяса занимала опустевшие миски. В чашках забулькала
бражка, в горницу заглянула одна из дочерей, бросила взгляд на стол,
скрылась и вернулась с новым караваем хлеба. Принялись за кашу.
Покрякивая, к вящему удовольствию старшого, нахваливали хозяек. Один за
другим начали сыто отдуваться, потягиваться. Пошли тихие разговоры. В
первую голову о конях. Лохматый с интересом слушал. Выказывая немалую
осведомленность, изредка вставлял слово, на удивление точное и веское.
Отодвинув миску, облокотился на стол, потянул руку к кувшину и невзначай
задел пяткой дорожную суму. Под лавкой звякнуло. Хозяин двинул кувшин
навстречу, кивнул на звук.
  - Не коваль ли будешь?
  - Был, - неохотно отозвался мужик. - Пока прадеда в ремесле не догнал.
  Старшой двинул бровями, хмыкнул удивленно.
  - Почто так? Не доброе ли дело нагонять и выпереживать пращуров?
  - Выходит не все гоже, что добро тоже. Пока подковы, косы, да топоры
работал, всем благо было. Как дальше двинул, нехорош стал. Люд прознал мои
успехи, да роптать начал, что добра от них не ждать. Посудили, порядили,
токмо я ждать не стал, а двинул восвояси, пока все умничали. Вот и гуляю
нынче.
  Над столом стихло. Вопрос, вертевшийся на каждом языке, сорвался с губ
наивного мальца.
  - А что, дядечко, за успехи такие?
  Лохматый с усмешкой глянул на малого, но видя общее любопытство, заговорил.
  - История не короткая, да нам, поди, не к спеху, -он вздохнул и хлебнув
бражки уставился в полупустую чарку. - Сколь себя помню, вся родня
судачила об одном моем предке, что выковал вещь непобедимую, с коей все,
чего душа не пожелает, поиметь . Будто бы он, после этого, и кузню
забросил, и из родной веси ушел. Однако вернулся скоро, да не тем, кем
был. С корзном на плечах, дружиной за плечами и обозом немереным. Взялся
обустраивать из веси городище. А пока мастеровые его чаяния в жизнь
плотили, сам каждые две-три седмицы походами пропадал. Возвращался с
добычей немалой. Приводил новых мастеров, множил казну, да свою славу.
  Погодя, стали доходить и вести о делах его удалых. Выходило, что каждая
добытая гривна немалых кровей стоила, не своих, знамо дело: дружина была
для охраны на привале, да захваченное довезти. А на бранном поле, кровь
лило кованное чудо. Вещь неведомая, покорная лишь хозяину. Рассказывали,
что пущенная в дело, металась птицей, сея смерть неминучую, ни пощады, ни
края не зная. По слову же хозяина падала к его ногам без силы. И что одно
прозвище этого чуда вызывало ужас. После тех вестей радость в городище
поубавилась. Ведуны роптали, что нет славы и почести в успехе, добытом без
труда и доблести. Сие, мол, достойно Чернобоговых внуков, но не доброго
гоя. После этого отказались все от его благодатей. Мать прокляла и дела
его, и тот день, когда понесла в себе будущий позор рода. Однажды после
этого ушла из городища и больше не вернулась. Предок, после этого, заперся
в тереме, почернел и осунулся. Наконец, в один из дней, выехал куда-то со
всем войском, а воротился через несколько лет, всего с тремя ратниками.
  Однако, был уже плох и вскоре после возвращения умер. Плода же рук его
никто с тех пор не видел. Куда канул - неведомо. Старая кузня так и
осталась заброшенной на несколько колен. Проклято ли, нет ли, но я с
детства лег душой к горну. Поначалу пошел в соседнее селение, побегал в
учениках у тамошнего коваля. Когда же мал-маля уяснил дело, вернулся
домой, стал переделывать то, что от предка осталось. Дела спорились. Да и
не диво - все в кузне, от гвоздя до наковальни, чудо какое спорое да
прихватистое. Пройди от Царьграда до Ругена - такого ни у одного коваля не
встретишь. Понял, что кое-что могу ловчей предка сотворить.
  А предок, как говаривали, еще будучи отроком прослыл прилежным учеником.
Каждый, даже самый мелкий наказ совершал со вниманием и завидной
сноровкой. Потому и знал все премудрости, накопленные аж в пяти коленах до
него. К тому времени как стал мастером, открылись ему и секреты железа,
причем не только горного или того, что из болотных руд вытапливали, но и
того, что небесным зовется. В старые времена, говорят, пал в наших краях
камень с неба. Люди находили осколки камня: кто - с горошину, кто - с
кулак, кто - с лошадиную голову. Несли все в кузню. Слышали, что ежели
добавить камня в простое железо, то быть поковке крепче и к износу
упористей. Говорили, с такими вещами и работать, и охотиться, и воевать
способней. Они будто бы сами чуют хозяина и под руку подлаживаются.
  Сказывали еще, будто дед моего предка столь вызнал свойства небесного
камня, что выковал однажды птицу, коя запущенная с руки выписывала круг,
да снова в руки возвращалась. Научил этому и внука. Предок же, дабы ничего
не забыть, чертал самое важное на дощечках, увязывал в одно, да упрятывал.
А уж когда смастырил свое чудо, так забросил все и к делу кузнечному уже
не вернулся. Добра же осталось много. И хитростей, и того камня, и прутов
железных разнодольного замеса. Думали угробил все, да только оказалось,
что не поднялась рука на плоды трудов, своих и пращуров. Припрятал он то
добро, да славно так припрятал. Ежели не случай, не отыскать бы его укром.
Однако, по воле богов нашел.
  Дернуло меня как-то сковать крючки для рыбарей, чтобы были малые, да
крепче больших. Когда взялся цевья в петели гнуть, один сорвался со щипцов
и на пол отскочил. Я на карачки. Глядь-поглядь, а ни хрена не видать.
Досадка взяла, ухватил куцую щетку, да вокруг наковальни, ползком. Сметаю
в кучу слежавшуюся труху, ищу. Отыскал в щели. Махнул разок - щелка как
щелка, только длинна больно. Смел повдоль, заметил угол, дунул на труху и
оторопел. Под самой колодой, что под наковальней, крышка, будто от
погреба. Сволок колоду в сторону, потянул за кольцо и сел. Тамочки они,
предка секреты.
  Ну, тут пошло и поехало. Что на досках разберу, тут же в железе пробую.
Дело спорилось. Скоро и про чудо проклятое нашел. Смастерил как начертано,
поглядел, где  улучшить, перековал, опять посмотрел. Потом сделал
такую же, но потоньше и целиком из одного небесного камня. Ну а дальше
знаете. Забрал свою манатку и ушел.
  - Так как называлось то? - не выдержали за столом.
  - Называлось то? А что разве не сказал? Называлось просто: поначалу
Смерть-Борона, потом... Бивни Саморубы.
  - Бивни Саморубы? - переспросил хозяин недоверчиво.
  Глаза присутствующих остекленели. Взгляды буравили лохматого, но один за
другим тупились о его лицо и втыкались в столешницу. По всему было
понятно, что лохматый не врал.
  - Так ты сработал эти самые Бивни? - медленно проговорил старшой. - Стало
быть в мешке то самое и лежит?
  - Не совсем то, но лежит, - кивнул чернявый. - Мои поменьше, да поумней
старых. Те всех подряд клали, мои же чуют вруженного, злобного ли,
простого.  приказать рубить мужей на тыщу сажень вокруг,  на
полет стрелы. Бабы же с детьми нетронуты останутся.  древа валить,
либо городские ворота в мгновение извести. Однако, беда та же. Все в
округе едва прознали про мою работу, отвернулись как встарь. Слушать не
стали, что для добра я их сработал, да для защиты земель наших. Вот и
гуляю теперь...
  - Покажи! - выпалил мальчишка, подавшись вперед.
  Все тупо обернулись на голос, но, осмысливая сказанное, даже не окрикнули
за дерзость.
  - Показать не мудрено!
  Лохматый запустил руку под лавку, вытянул мешок, уцепил пальцами шнур.
Узел легко поддался, будто давно ждал этого. Пятерня чернявого окунулась в
горловину и потащила на свет странное, в полтора локтя, кольцо из двух
изогнутых лезвий с плоской перекладиной посередке. По блестящей
поверхности металла разбегались волны булатного узора, хищная режущая
кромка сверкала как грань яхонта. Лохматый вытянул руку над столом. Давая
разглядеть всем, медленно повертел разными сторонами. По стенам и потолку
побежали яркие отблески.
  - Вот такая штука, - вздохнул кузнец помрачнев и стал расправлять
горловину мешка.
  Убрав Бивни-Саморубы, долил бражки, медленно выпил. Забулькало и в прочих
чарках. Все постепенно отходили от удивления, на лохматого поглядывали с
уважительной опаской, осознав, на что могли нарваться утром. Сотник же
размышлял о том, как справиться с такой штуковиной, коли придется
повстречать. Однако, очередная доливка браги переложила думки на веселый
лад и скоро все уже покатывались со смеху, слушая заковыристые байки
лохматого.
  На смену обеденному раскладу уже появились медовые орешки, когда хозяин
вдруг посмурнел. Брови зажали переносье, собрав лоб в глубокие складки. Не
говоря ни слова, со всего маху грянул кулаком по столу и зло закачал
головой. Все замерли, едва не поперхнувшись угощением. Хозяин же на глазах
светлел лицом и наконец обвел всех победным взглядом.
  - Вспомнил, конья грыжа!... Вспомнил, откель в табуне полста четвертый
взялся! Собун, копытом его по голове, своего коняжку еще не забрал.
  Мышонком пискнул мальчишка, упрятав в кулачок смех над батькой. Сердце не
успело стукнуть трех раз, как стены дрогнули от раскатистого гогота. Дух
перевели лишь когда в дверь заглянули испуганные дочки. Увидав смеющихся
мужчин, охотно хихикнули и так же быстро скрылись.
  - Ну, гои, - вздохнул старшой, насмеявшись и поднялся из-за стола. -
Спасибо этому дому, а мы пойдем в гости. Надоть вас с родственниками
познакомить, посидеть, новости послушать, какое в свете чудо узнать. Хотя,
одно чудо уже зрили.
  Хозяин подмигнул лохматому. В горницу забежала девчушка лет восьми,
поманила старшого пальчиком и, косясь на гостей, на цыпочках потянулась к
отцовскому уху. Тот пригнулся, с довольной физиономией выслушал и,
погладив по голове, выпрямился.
  - Все уже собрались, столы под снедью! Не откажите, други, тут недалече -
через пяток домов. Перекусить перекусили, а там ужо посидим по-человечески.
  Извек, порадовавшийся было завершению застолья, распрощался с намерением
передохнуть после обеда. Ну что ж, на княжьих пирах бывало и похуже, иной
раз по пять раз за день харч метать приходилось. Чернобородый кузнец будто
прочел его мысли. Понимающе улыбнулся, подергал за ремень, выпуская из под
пряжки еще одну дырочку.
  - Воля ваша! Отчего ж не пойти? Рады будем добрых людей уважить.
  Все подались наружу. Под крыльцом опять заурчал пес. Извек хмыкнул.
  - Ну и кобель... Того и гляди, ползадницы отъест. Не кобель - Волкодав!
  - Да от этого волкодава один шум по всей округе, - откликнулся хозяин. -
Вот все и думают, что страшнее не бывает, а толку чуть. Ну бегает, ну
задирает всех, кого не лень, ну морда толще других, а ведь дурак дураком.
  - Ну, тебе лучше знать, - вставил чернявый, пожав округлыми плечами. - А
народ по шуму судит. От кого шума больше тот и знаменит.
  Едва сошли с крыльца, дорогу перегородили грозно шипящие гуси. Неторопливо
косолапя через двор, выгибали шеи, гоготали и бестолково щелкали клювами.
  - Ого! - хохотнул Сотник. - Друзья Волкодава подоспели.
  - Да это вовсе не мои, - отмахнулся старшой с досадой в голосе. -
Семешкины гуси, соседские. Любят в моей луже поплескаться.
  Птицы плотной кучей миновали крыльцо. Люди, посмеиваясь, двинули со двора.
Уже на улице догнал один из молодых парней. Раскрасневшись от пузатого
бочонка на плече, поравнялся с Извеком. Понизив голос, радостно
затараторил:
  - Ужо сейчас попируем. Эт тебе не пиво с бражкой. Настоящее ромейское,
будь они трижды не ладны. Вино добрейшее. С него ни спасу, ни удержу от
веселья нет.
  Сотник кивнул, на глазок прикидывая количество вина. Выходило кружек по
пять на глотку. Правда, не ведомо сколько питков ждет на месте. Ну да
ладно, как говаривал Рагдай: - главное ввязаться в драку, а там само
пойдет.
  Лохматый задумчиво шагал рядом с хозяином, рассеянно скользя глазами по
улице. Проходя мимо кузни, с тоской поглядел на распахнутую дверь и дымок,
вьющийся из трубы. Старшой заметил взгляд, что-то прикинул в уме, хмыкнул
собственным мыслям, потеребил мочку уха.
  - Слышь ко, кузнец... А оставайся у нас. Чай не прогоним, нам толковый
коваль страсть как надобен. Мы коней по старинке куем, другие же давно
по-новому. Подковки тоньше, да будто бы половчей наших. Да и от конокрадов
спасу нет, конья грыжа. Может и здесь пособишь.
  Лохматый быстро глянул на старшого.
  - Не шутишь? А как же бивни?
  - Куда уж шутить, конья грыжа, нам тут не до шуток. Да и бивням твоим
работа найдется. Леса у нас вон какие. Степняк, либо ушкуйник забалует...
Оставайся!
  Кузнец нахмурился, пробежал глазами по крепким домам, недалекой опушке
леса, оглянулся назад, где виднелся край загона с табуном.
  - Помыслим.
  - Помысли, помысли, - спешно согласился старшой. - Мы не торопим. Кто ж с
кондачка такое дело решает.
  Сотник улыбнулся, встретив загоревшийся взор лохматого.
  - А что? Весь добрая, народ толковый, дело тебе найдется. Че сапоги по
дорогам обивать?
  Хозяин закивал, благодарно глянув на дружинника. Указав рукой в сторону,
свернул к одному из домов.
  - Вот и прибыли!
  На крыльце поджидал тощий, как камыш, поживший муж. Смотрел открыто с
изучающим интересом. Лохматый поглядывал все так же исподлобья, ни на чем
не задерживая взгляда, но лицо, как подобает сделал вежественное и
приветливое. Извек же решил прикидываться простаком, ибо чем проще человек
- тем проще вопросы, чем проще вопросы - тем меньше говорить придется.
  Как водится, после положенных слов прошли в двери. Глазам открылась
огромная, во весь дом, палата со столами вдоль всех стен. В середке по
обыкновению было оставлено место для удобства смены блюд. Сидящие на
лавках уважительно поднялись поприветствовать вошедших. Старшой поклонился
всем и вышагнул вперед. Ручища плавно пошла в сторону двоих гостей.
  - Прошу принять и уважить по обычаям нашим. Как случаю подобает, поконом
заведено, да Родом завещано. Гостями у нас ныне люди достойные: дружинник
киевский, имя которому Извек и коваль, каких боле на земле нет, коего
звать Буланом.
  Сотник с лохматым поклонились и, подгоняемые приветственными возгласами,
прошли на почетные места в середине стола. Уселись рядом со встречавшим на
крыльце мужем, оказавшимся старейшиной веси. Не рассусоливая долго,
старейшина встал, с редкостным для этих мест серебряным кубком, и могучим
голосом воеводы коротко изрек:
  - Быть женам верными, мужам честными, детям здравыми! Во славу Рода, да
нам, внукам богов, на радость!
  Молча выпили, закинули в рот кто до чего дотянулся, сели... тут-то все и
началось. Извек потерял счет наполненным чаркам, открытым бочонкам и
выставляемой снеди. Голова кружилась от перекрестных разговоров, вопросов,
ответов, баек, присказок, слухов, да новостей. Кузнец, лихо успевавший
отвечать сразу нескольким любопытным, явил хорошо подвешенный язык, живой
ум и веселый нрав. Однако, несмотря на то, что оба за словом в карманы не
лазили, и Сотник, и кузнец скоро притомились. Отметив это, старейшина
мановением руки утихомирил любознательных и, дав гостям передохнуть,
негромко проговорил:
  - Ведаем, что почтенный Извек обременен службой княжей, посему слово мое к
тебе, Булан, будет. Прими наше приглашение, остаться. Мы же обязуемся
уважить тебя как своего, и делить с тобой хлеб, кров, радость и беду. Ты
же волен будешь уйти по желанию, коль житье наше не по душе придется.
  Казалось воздух над столами застыл, как уха на морозе. Все взгляды
обратились к лохматому. Сотник, глядя в скатерть, легонько пнул кузнеца
под столом и предусмотрительно подвинул полную чашу. Лохматый не
шелохнулся, однако спустя несколько мгновений, упершись руками в
столешницу, встал. Голос прозвучал глухо, но услышали все:
  - Да куда мне уходить, чай нагулялся уже, пора делом заняться. Благодарень
вам!
  Первый глоток кузнеца был слышен от двери, но второй был заглушен дружным
воем пирующих.
  Застолье продолжилось с новой силой. Тут же решилось с жильем, припасами,
утварью и харчами. Не заметили как перевалило заполночь. Услыхав вторых
петухов, все повалили из дома навстречу рассвету. Дохнув свежего воздуха,
порешили прогуляться к лесу, поглядеть на чудесные Саморубы в деле. Кузнец
нехотя согласился, уговорившись, что покажет только один раз, сколько бы
еще не просили. Все, сморщив трезвые лица, тут же согласились, застучали
кружками кулаков в выпуклые грудины, сулили не просить, даже если ничего
за раз не получится. Верилось таким обещаниям с трудом, однако стоило
порадовать новых друзей дивом дивным, доселе невиданным. Прихватив пяток
крынок с прошлогодней сурьей, потопали к лесу. Пока шли к дальней стене
деревьев, Ярило, спешащий ко дню, добавил небу молока. От веси доносились
распевки третьих петухов, а в низинках уже скапливался сонный и ленивый
туман.
  Лохматый остановился за полторы сотни шагов от опушки. Повел рукой,
понуждая всех отойти за спину и, лишь когда убедился, что ближе пяти шагов
никого нет, потянул из мешка зигзаги лезвий. Мудрено взявшись за середку
соединения, прищурился на пару высохших исполинов, что стояли особняком,
напоминая древних стражей. Покумекав, выверил хват, примерил на вытянутой
руке направление, медленно отвел орудие назад. Глубокий вздох и...
  Сверкающий диск, набирая обороты, со свистом сорвался с ладони. Стоящие за
спиной недоуменно ахнули, заметив неверное направление броска. Саморубы
пошли заметно левее цели, однако, набрав немыслимую скорость, внезапно, по
пологой дуге свернули к деревам. Никто ничего не понял, когда Бивни, не
останавливаясь, промелькнули толи перед, толи за деревьями. Лишь когда
размытый силуэт, завершив дугу, устремился назад, от леса долетел
негромкий звяк, будто по сушине стукнули тонкой заморской сабелькой.
  Раскрыв ладонь навстречу, кузнец не сводил глаз с мчащегося к нему диска.
Выждав до последнего мгновения, быстро отшагнул вбок и резко махнул рукой
вниз, будто стряхивал воду на то место где только что стоял. Блистающий
вихрь словно бы утратил направление. Вращение мгновенно прекратилось и
лезвия с разгона врезались в землю.
  Лохматый не торопясь присел, выдернул свое детище из дерна и с грустью
оглянулся на наблюдателей. Остолбеневшие же мужики, расшиперив пасти,
контужено вытаращились за его спину и... в этот момент земля дважды
вздрогнула. Все в молчании следили за опускающимся облаком , пока тишину
не нарушил печальный голос кузнеца.
  - Вот и дрова будут. Всяко польза.
  Сотник со знанием дела цокнул языком.
  - Лихая вещица. Небось намаялся пока совладать учился.
  - Было, - согласился лохматый. - особенно пока останавливать
приспособился. Не знаю как с руками остался. Благо краешком только и
задевало.
  Булан завернул рукав и показал жуткие шрамы, перепахавшие предплечье.
Кузнецу явно везло. Ни один шрам не пересек сухожилия, лишая пальцы
подвижности. Извек покачал головой, невзначай глянул на свою руку в
булатном наруче. Булан усмехнулся.
  - Ты думаешь я голышом это колечко покидывал? Ему же все едино, что
наручи, что наковальня. Все, что на лету попадется, сечет легче, чем коса
дождевые нити. На горы, правда не напускал, но разок, в степи, каменной
бабе полбашки снес. Ненароком конечно, просто в траве не разглядел. А рука
цела оттого, они сами зависают над тем местом откуда посланы, но пока не
собьешь, вертятся как бешенные, ни взять, ни остановить. Слушаются только
когда ладонь издали почуют. Тогда выжидаю до последнего, да отмахиваю
вниз. Как ладонь пропадает они уж не крутятся, стремятся уследить куда
рука ушла, ну и тыкаются в землю. Без закрутки-то большой силы нет. Не
страшнее простых клинков, правда хороших.
  Потихоньку потянулись назад. Гомонили обсуждая увиденное, чесали в
головах. Спорили возьмет ли чудная вещь терем или, к примеру, лодью на
воде. За разрешением споров обращались к кузнецу. Тот вздыхал, но
старательно, как детям, разъяснял - что, сколько и как далеко секут Бивни.
Народ потихоньку начал расходиться. Кузнеца с Сотником тоже повели
устраиваться на ночлег, но Извек, сославшись на службу, с трудом
попрощался с оставшимися и направился за Вороном. Не успел подойти к
конюшне, как невыспавшийся мальчонка вывел бодрого оседланного коня. Едва
дружинник взобрался в седло, Ворон припустил резвой рысью.
                                  Глава 7
  День пути до торжища выдался скучным до дремоты. Солнце, едва поднявшись
над землей, зарылось в густеющую дымку. Синь неба запечалилась блеклыми
облаками, придавившими к земле полет суматошных стрижей. Однако, ожидаемый
дождь робко отсиживался в низко плывущей серой каше и не торопился
облегчить свинцовое брюхо туч. Пыль не смоченная ни единой каплей, нехотя
взвивалась при каждом шаге Ворона, и медленно оседала на месте, не
встретив ни малейшего ветерка.
  Веки Сотника опускались под собственной тяжестью, требуя расплаты за бурно
проведенную ночь. До торжища добрался к вечеру, едва не валясь от
усталости, свернул к ближайшему постоялому двору. Проследив, чтобы Ворон
был устроен как следует, прошел сквозь шумный полумрак корчмы и,
прихватив с собой кувшин молока, поднялся в предложенную хозяином конурку.
Лязгнул запором, выхлебал полкувшина и, едва стащив сапоги, прямо в одежде
завалился на лежанку.
  Утро прорвалось сквозь сон многоголосым гамом, лаем собак и трелями
вездесущих птиц. Извек полежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к
непривычному шуму. Постепенно начал вычленять из монотонного гомона
отдельные звуки, влетающие в маленькое окошко, вперемешку с лучами солнца.
На крыльце постоянно слышались чьи-то шаги, то размеренные и тяжелые -
постояльцев, то торопливые и легкие - тех, кто обихаживал гостей. Стукнула
воротина, по дороге тяжело протопала тягловая лошадь, запряженная в
гремящую подводу. Издалека доносились зазывания особо горластых торговцев.
  Глубоко вздохнув, Сотник сладко потянулся. Пожалел, что не разделся перед
сном, но резонно подумал, что каждая палка, окромя вил, о двух концах:
теперь и одеваться не придется. Глаза открывать не хотелось и он
наслаждался возстью мал-маля полениться. Однако, не к месту
вспомнился вчерашний недопитый кувшин, а брюхо заявило, что пора бы
позавтракать. Приоткрыв один глаз, Извек огляделся в поисках питья, но не
увидел ничего, кроме оструганых бревен и запертой двери. Пришлось открыть
второй глаз и повернуться на бок. Кувшин обнаружился на полу, возле
запыленных сапог. Рядом скучала плошка с догоревшей свечой. Извек довольно
улыбнулся и потянулся за молоком. Приподнялся на локте, потянул носом,
убеждаясь не скисло ли и, аккуратно разболтав сливки, приложился. Пил
медленно, с чувством, без остановки. Когда молоко кончилось, некоторое
время все еще держал посудину опрокинутой, ловя ртом крупные капли. Затем
вернул крынку на пол и нехотя опустил ноги с лежанки.
  Пока обувался, откуда-то принесло запах печеного гуся. Не то чтобы больно
жирного, но с приправами и мягкими сахарными косточками.
  - Скорей... - пробормотал Извек. - Скорей умыться и за стол! Пока в брюхе
не устроится гусик или парочка куропаточек и кружка-другая пива, никаких
дел.
  Он быстро спустился во двор и направился к умывальне. Пару раз накренив
подвешенную на веревке бадью, сполоснул лицо, разгреб спутанные волосы.
Стряхивая с бороды воду, заглянул на конюшню. У входа маячил местный
дружинник, следящий за порядком на этом постоялом дворе. Торжище - есть
торжище. За всем глаз надобен. Любой приезжий вправе рассчитывать на
охрану: свою, лошадей и товара. Ворон стоял довольный. В яслях желтел
недоеденный овес, в бадье поблескивала ключевая вода. Седло и потник
висели на перекладинах. В сторонке, на четырехгранных гвоздях, дожидались
переметная сума, колчаны, уздечка. Позади раздался голос охранника, гордый
и добродушный.
  - Все в целости. Конь сыт и напоен. Здешние хозяева дело знают.
  Сотник оглянулся на подбоченившегося дружинника, развел руками, улыбнулся.
  - Вот и славно. Пора и мне быть сыту и напоену. Что я, хуже лошади?
  Охранник хохотнул шутке, поправил перевязь и указал на дверь.
  - Тогда тебе туда. И насытишься, и напьешься. Токмо, ухо держи востро. У
нас хоть и порядок, но кошели режут. Правда все, что больше кошеля, не
берут, с этим строго.
  Извек благодарно склонил голову и двинулся к указанной двери. Перед самым
крыльцом его обогнал высокий боярин. Шагая через ступеньку, быстро
поднялся на крыльцо, потянул руку к кольцу, но дверь сама распахнулась,
едва не своротив ему нос. В проеме обрисовался дородный купец. Поперек
себя шире, он степенно выдвигался из корчмы, отдуваясь после обильного
завтрака. Причем первым корчму покинул его живот, поддерживаемый широким
шитым поясом. За животом выплыла грудь и череда гордо поднятых, покрытых
густой щетиной, подбородков. Боярин не успел остановиться и ткнулся в
бочку купеческого брюха. Купец колыхнулся, как студень, но ходу не сбавил.
Проплывая мимо отлетевшего к перилам боярина, примирительно пропел елейным
голосом.
  - Не спеши, уважаемый, там еще осталось. Всем хватит.
  Долговязый зло сверкнул глазами, но взяв себя в руки, процедил сквозь зубы.
  - Да, по твоей требухе не скажешь, что осталось. Разве что хозяина еще не
съел... пойду гляну.
  В заплывших глазах купца зародился ленивый гнев и он начал разворот к
острослову, однако, когда бадья его тела закончила разворот, на крыльце
уже никого не было. Извек подчеркнуто церемонно обошел тушу по кругу,
заглянул в побуревшее от злости лицо.
  - Пойду и я гляну, вдруг что осталось, - проворковал он извиняющимся
голосом и, отступив к двери, добавил через плечо. - Хотя, думаю, вряд ли!
  Купец попыхтел, как разъяренный бык, потоптался на месте, пошевелил
губами, плюнул и поплыл дальше, на шум торжища. Прикрывая за собой дверь,
Сотник еще раз мельком глянул на толстяка, известного от Киева до
Новгорода. Почтенный Шуфутин умудрялся добреть каждый год, удивляя даже
повидавших жизнь стариков. Когда Извек увидел его впервые, купец уже
выглядел как бычий пузырь, который было легче перепрыгнуть, чем обойти.
Однако, оказалось, что прежняя толщина и количество подбородков далеко не
предел. За два лета подбородки выросли и числом и объемом, а новый пояс
стал на пол-аршина длинней прежнего. В каких бы краях он не появлялся,
всегда выбирал одну корчму, где останавливался каждый следующий раз. Народ
долго кумекал о причинах такого постоянства. Баили, что выбирает ту, где
цены дешевле. Потом думали, что ту, где харчи вкусней или питье лучше.
Оказалось все гораздо проще. Шуфутин выбирал те, в которых двери пошире.
Некоторые хозяева постоялых дворов даже пробовали рубить новые косяки, но
купец воспринимал это как насмешку и демонстративно обходил их своим
вниманием.
  Сумрак харчевни встретил знакомыми запахами. Гусиный дух переплетался с
ароматами запеченных молочных поросят, жареной рыбицы и томленых
перепелов. Особый оттенок вносила молодая кабанятина, прихваченная углями
до пузырящейся корочки, отжатая в пиве оленина и зажаренные в сухарях
кулики. На столах виднелись плошки с солеными грибами, лохматыми пучками
душистых трав и мочеными яблоками. В дальнем углу обнаружилась и свободная
лавка, ожидающая седока. Не успел Извек сесть, как появился расторопный
отрок и, оценивающе зыркнув на гостя, без запинки выпалил все, что
доходило на кухне. Закончив перечисление закусок, шмыгнул носом и уже
медленнее огласил содержимое погребов:
  - Квасы клюквенные, солодовые, сладкие, забористые, кислые... пива темные,
светлые, янтарные, горькие, мягкие... вина ромейские, таврические, черные,
красные, белые... сурьи новые, годовалые, густые, тяжелые... бражки
яблочные, смородиновые, грушевые, свекольные, земляничные, а так же
простокваши, варенцы, молоко и наконец сметаны стоячие и пожиже.
  Сотник терпеливо заслушал нескудный разнобой напитков. Кивнув
запыхавшемуся хлопцу, поправил бороду и поднял указательный палец.
  - Гуся! Не то чтобы большого, но душевного. Пива, хозяйского, не для
гостей. И... грибочков, новых, под травкой, чтобы маленькие, да поострей.
  Отрок понимающе улыбнулся. Гость оказался докой по части еды, да и питье
попросил недурное. Значит повидал постоялых дворов, разведал что, кому и
когда подают.
  - Возьми вьюнов на загладочку, - посоветовал он вполголоса. - Не
прогадаешь. Брат нынче на зорьке натягал. Лопаются от жира, язык
проглотишь.
  - Валяй, - согласился Сотник.
  Хлопец растопырил рогаткой два пальца и ушмыгнул выполнять. Извек потащил
из-за пояса кошель. Цены конечно, об эту пору всегда немалы, но, в
общем-то, и не особо шальны. Две мелких монеты в разгар торжища - совсем
не разор. Хозяин смекалист, цену числом едоков выправляет. Отыскав глазами
щель меж досок, потянулся, сунул монеты в прореху. Пацан не заставил себя
долго ждать. Перво-наперво, как водится, приволок пиво, поставил перед
гостем кружку и, прихватив плату, поспешил за едой. Гусь оказался почти
таким, как представлялось. Мягкий, в меру жирный, с сочными, охотно
поддающимися зубам, косточками. Не сплоховали и грибочки. Укладывались в
ложку по три-четыре штуки, пахли пряно и свежо. Под стать было и пиво. В
меру горьковатое, с той бодрящей забористостью, что свербит в носу,
веселит и разгоняет по жилам благостное ощущение беззаботности. Покончив с
грибами и большей частью гуся, Извек дождался второго кувшина и наполнив
кружку, не спеша взялся за румяные хрустящие крылышки. Скоро о птице
напоминала лишь горстка перемолотых крепкими зубами костей. Прихлебывая
пиво, Сотник откинулся к стене. Появившийся отрок сгреб гусиное блюдо и
грибную плошку. Взглядом поинтересовался на счет очереди вьюнов, уловил
утвердительный кивок гостя и, блеснув улыбкой, пошел за последним
угощением.
  Вьюны удались на диво. Надломив корочку румяного теста, Сотник обнажил
белый рыбный бок и отщипнул небольшой кусочек. Нежная мякоть таяла во рту,
не встречая протестов уже наполненного желудка. Оставив от первого вьюна
длинный голый хребет, Извек сделал паузу и воздал должное хозяйскому пиву.
Передохнув малость, принялся за второго.
  Наступал разгар торгового дня, и столы быстро освобождались до вечера.
Корчма пустела, но Сотник не торопился уходить. С удовольствием
прихлебывал пиво, поглядывал на оставшихся. В углу, напротив, почти не
разжимая губ, переговаривалась парочка карманников. Неподалеку от двери,
подперев голову кулаком, дремал полупьяный кощунник, а за дальним столом
жевала захмелевшая компания тутошней охраны. Сидели с осоловевшими рожами,
никуда не спешили, по сторонам почти не смотрели. В скором времени
карманники шмыгнули к выходу. Охранники мгновенно навострились и
обменялись парой негромких фраз. Один из группы сдвинул меч на бок,
поправил ножи за голенищами и, стряхивая крошки с бороды, резво поспешил к
двери. Уже на пороге перекосился как пьяный, смастырил глупую рожу и,
пинком распахнув дверь, вывалился из корчмы. По крыльцу загрохотали
неверные шаги, сопровождаемые ленивым сквернословием. Когда ступени
кончились, под спотыкающимися ногами шоркнул песок и, постепенно
удаляясь, зазвучала тягомотная песня.
  Хитро здесь, подумал Сотник. Дружина не из дураков. Казалось бы пьют да
гуляют, ан нет, бдят. И по-умному бдят. Вышедший из корчмы хмельной певун,
наверняка проследит за карманниками до людской сутолоки. Уже в рядах
незаметно передаст под согляд своих хлопцев, переодетых в людское и
снующих по торжищу как простые ротозеи. Те, в свою очередь, будут выпасать
воров до первого же кошелька. Оно конечно хорошо, усмехнулся Сотник,
однако, карманников меньше не становится.
  Покончив с вьюнами, Извек вылил в кружку остатки пива и откинулся спиной к
стене. Охранники, не глядя на него, тихо переговаривались, но Сотник
нутром чуял, что привлек внимание. Наконец, один из дружинников поставил
кружку на стол, как бы невзначай опустил руку на ножны и направился к
Извеку. Тот не показал, что заметил, все так же из-под прикрытых век,
глядел на рыбные хребты и, лишь когда соседняя лавка грумкнула по полу,
перевел взгляд на подошедшего. Дружинник ненавязчиво, но профессионально
обцапал глазами с головы до ног, лицо держал приветливым и простоватым.
  - Исполать, почтенный, давно ли на торжище? Откуда и какими судьбами
пожаловал? Не земляк ли, случаем, будешь?
  - Ну, ежели ты из Киева, то может и земляк.
  - Из Киева? - переспросил охранник. - Да нет, мы из других мест. Однако,
как там, в светлопрестольном?
  Сотник так же мельком оглядел говорившего. Дружинник как дружинник, по
лицу не прочтешь любопытный или любознательный. Пожав плечами ответил
безразличным голосом:
  - В светлопрестольном? Да все по-прежнему. В кабаках пляшут, в подворотнях
режут. То во славу Яхве, то по воле Аллаха, то во имя Христа.
  Охранник покачал головой, помолчал, кивнул.
  - Значит так же, как везде: зело весело живем, брагу пьем, да морды бьем.
  - Как то так. - подтвердил Сотник
По тому, как охранник не среагировал на заветное слово, понял, что это
обычная проверка. Резко меняя манеру ответа, зевнул.
  - В Киеве, слава Перуну, все по-старому. Точнее по-новому, как крещением
заведено. Князь жив здоров. Град все растет. Жидов все больше и они все
толще.
  Дружинник пощипал ус, прищурился и заговорщически поинтересовался:
  - А что, правду толмачат, что княжеский волхв опять в леса подался?
  Извек улыбнулся хитрому проверочному вопросу.
  - Белоян-то? Брешут! Эта морда и носу из детинца не кажет. Его и при дворе
неплохо кормят. Так что не рубись, не лазутчик я!
  Он выудил из-за пазухи шнурок с кружком толстой бычьей кожи и выжженной на
нем новой буквицей. Охранник вылупился на знак княжьего посыльного,
почтительно склонил голову и, вернувшись за свой стол, произнес несколько
слов. Дружинники быстро посмотрели в сторону Извека, запоминали внешность
человека из Киева. Коли понадобится, помогут без промедления. Знамо дело -
птица важная, от самого князя.
  Посидев еще немного, Сотник поднялся, поправил перевязь, сыто потянулся.
Откуда ни возьмись, вышмыгнул хозяйский мальчишка, сгреб в корзину посуду,
свободной рукой прихватил кувшин и, на ходу, предупредительно бросил:
  - Ежели приспичит че, то от выхода налево, между заборчиком и домом, шагов
двадцать, а там увидишь.
  - Добро. - откликнулся Извек с улыбкой. - Обязательно загляну, ежели там
тоже наливают.
  Пацан, снисходительно глянул на непонятливого гостя.
  - Там, дядечка, отливают... и откладывают. - назидательно пояснил он, но
заметив веселые искорки в светлых глазах гостя, гыкнул шутке и заторопился
к другому столу.
  Улица встретила Сотника ярким солнечным светом и непрекращающимся шумом.
Извек неторопливо двинулся сквозь знакомую суету. Предстояло найти
шелковые ряды и гулять по ним, пока не подойдет один из охранников
цареградского торгового обоза. Однако найти что-либо на торжище, без
подсказа, не легко. Ряды сменялись рядами, чужие товары - своими, родные
лица - коричневыми, желтыми, красными физиономиями. За рядами гончаров, со
всевозможными плошками, крынками, горшками и кувшинами, потянулись ряды
шорников и сапожников, за ними - ковали и оружейники со своим звенящим
товаром, за ними - ромейские купцы с маслами и благовониями, тут же ряд
бортников благоухал сладкими ароматами и гудел крыльями ос и пчел. В
просветах между рядами виднелись загоны и клети с живностью. Народ
придирчиво выбирал лошадей, хряков, коров, овец и птицу. Рядом с медами
расположились привозные сладости и пряности. Торговали смуглые цепкоглазые
люди, самозабвенно торгующиеся за каждую щепоть товара. Этих Извек никогда
не мог понять: платишь названную спервоначала цену - обижаются, забирают
деньги, отвешивают товар и смотрят как на кровного врага. Однако стоит
начать торговаться, размахивать руками, уговаривать, грозить, что пойдешь
к другим, где подешевле - сразу становишься уважаемым человеком. Почтение
продавцов льет через край, товар показывается со всех сторон,
надламывается для пробы, да сопровождается рассказом с каким трудом
выращен, собран, приготовлен и привезен сквозь жуткие опасности росских
земель. После бесед цена падает на треть, а то и в половину, а покупатель
уходит, провожаемый счастливыми, гордыми и почти братскими взглядами. Мол,
уважил, выслушал и согласился, что хозяин достойный человек.
  То тут, то там мелькали могучие фигуры поил. Широкоплечие молодцы
двигались меж рядов с запотелыми бочонками за спиной. Любому желающему тут
же вручался один из подвешенных к поясу берестяных ковшей, бочонок
взгромождался поиле на руку и, в ковш плескала ядреная влага. Питье же
хранило студеность глубоких погребов, где с зимы запасались несчетные
глыбы льда.
  Вышагивая по торжищу, под разгулявшимся в небесах солнцем, Извек уже два
раза прикладывался к ледяному пиву, пока наконец не разглядел впереди
развешанные на жердях рогожи, холсты, сукна, грубые, но теплые ткани с
севера и белые легкие полотна с юга, соседствующие с оловиром, аксамитом и
яркой парчой. Где-то здесь и должен был расположиться ряд с тонкими
шелками. Однако, пройдя до скорняков, Сотник не обнаружил ни лоскута
цветастой блестящей ткани. Озадаченно потоптавшись в перекрестьи между
рядами, повертел головой по сторонам, помедлил и развернулся обратно.
Вновь неспешно прошел по рядам, пригляделся к торговцам. Выбрал того, чья
рожа показалась попроще, хотя за внешностью простофили маячила хитрющая
натура удалого русского мужика, знающего торг и вдоль, и поперек, и
наискось. Уже поравнявшись, заметил в глазах торговца удивление. Тот,
безошибочно определил, что дружинник из Киева не будет шоркаться по
торжищу из-за покупки лоскута шерсти или отреза на рубаху. Пытался заранее
предугадать, почто спонадобился, лицо держал внимательным и приветливым.
  - Как торг? - поинтересовался Сотник, окидывая взглядом добро мужика.
  - Пока не густо, да вроде не в обиде. К завтрему должно быть шибче. -
словоохотливо ответствовал торговец. - Сам присмотрел ли что?
  Извек беззаботно пожал плечами, почесал за ухом, отрицательно двинул
головой.
  - Хотелось, да не смоглось. Думал своей ладе отрез на сарафан прихватить,
а шелков чет не видать.
  Мужик кивнул, дело понятное, печально поставил брови домиком, будто ему
самому не удалось отовариться, развел руками.
  - С шелками пока никак. Ждали еще вчера, да говорят раньше завтрего не
будут.
  Он помолчал, стрельнул глазами по сторонам, нет ли покупателей,
облокотился на козлы для кулей и, беззаботно глядя вдоль ряда, вполголоса
продолжил:
  - Гомонок тут был, да врут небось. Хотя, за что купил, как говориться... А
рекли, что обоз с шелком по дороге сюда пощипали малость. А так близко от
торжища давно никто не ушкуйничал. И то чудно как пощипали. Ладно бы товар
прибрали, либо кошели с перстнями да гривнами посымали, так ведь нет!
Товар на месте, купцы при мошнах, лошади уцелели. Правда, упряжь порезали,
охрану побили, да один без следа сгинул.
  - Извек почувствовал, как последний ковшик выпитого пива мгновенно замерз
и повис под ребрами ледяной глыбой. Не выказывая заинтересованности,
ковырнул мизинцем в зубе и лениво пробурчал:
  - А не брешешь? С кех пор ушкуйники, да тати вместо добра сбруи режут? Да
и откель такие вести, коли обоз в пути застрял?
  Мужик скривил обиженную рожу, глянул на Извека, как чернец на Громовое
Колесо. Прищурившись, ткнул большим пальцем себя в грудь и тихо, с
достоинством заговорил:
  - Годун-Переплут, добрым людям, брехню брехать не будет! Коли было, значит
было. Пока обоз стал упряжь поправлять, от обоза, верхом без седла, отрок
с вестями прибыл. Поведал, что к чему и назад, с парой десятков из местной
охраны. Теперь ждем к завтрему.
  - Ну и гоже, - примирительно закончил Извек. - Коль обещались скоро быть,
то пождем еще денек, главное товар цел. А татям татево, может они и тем,
что взяли обогатятся. А я пойду, пожалуй.
  Сотник уже догадывался, кто мог пропасть при налете. Почти не сомневался и
в том, что зря приехал, но для успокоения совести решил все же дождаться
обоза и услышать все самому, из первых уст. Торговец же придержал
дружинника за рукав и, понизил голос.
  - Да чудные уж больно тати-то. Посыльный рассказывал, что вой слышали,
волков видели, людей - нет. Поначалу де, выли на разные лады, потом,
промеж костров во мраке, одни серые спины метались. Торговцы за пики да за
ножи, а серые уже к крайнему костру утекли. Охрана за клинки, да полегла
вся. Волков же и след простыл...
  - Ну дык оголодали, видать, серые, - перебил Извек. - Вот и бросились на
обозников.
  Мужик снова покачал головой.
  - Не знаю как там у вас в Киеве, а у нас... волки, кольчужников, мечами не
рубят. И коням не подпруги, а шеи режут. Не иначе как оборотни явились.
Слыхал, небось, про таких?
  - Небось слыхал. - пробормотал Извек. - Как не слыхать. Ну да мне пора,
пойду чего-нибудь в клюв закину. Доброго тебе торга, дядько Годун, да
прибылей поболе!
  Мужик махнул рукой.
  - Ступай, сокол, и тебе шелков покраше!
  Сотник двинулся прочь, обдумывая последние слова торговца. Мысли сновали,
как осажденные на крепостной стене. Слыхивал он про таких оборотней, и
видом видывал, вот только нахрена этим серо-белым кого-то из обоза тягать?
Видать было нахрена! Ноги несли мимо рядов и повозок, а в голове рождались
предположения и догадки одна другой нелепей. Добредя до клетей с
живностью, Извек присел на оглоблю пустующей телеги, и уставился скучающим
взглядом в загон с лошадьми. Успел пересмотреть большинство скакунов,
когда за спиной раздался осторожный голос:
  - Исполать, молодец, на все четыре ветра.
  От этого тихого говора волосы на затылке шевельнулись, однако, Сотник
нарчито медленно встал, равнодушно оглянулся. За телегой, облокотясь на
дорожный посох, стоял баян-былинник, с гуслями через плечо и дорожной
сумой через другое. Как ни в чем ни бывало глазел по сторонам, будто бы не
он только что приветствовал дружинника.
  - И ты радуйся, во славу Рода! - ответил Сотник.
  Человек казался знакомым, и Извек судорожно вспоминал, где его видел. Баян
тем временем не спешил. Вышел из-за телеги и присел на другую оглоблю.
Жестом предложил Извеку присесть напротив, и снова заговорил странно
знакомым голосом.
  - Ты, видать, из Киева будешь?
  - Из него.
  - Не откажи в любезности, поведай, как там житье-бытье. Давно в тех краях
не был, да сколь еще не буду... Как же ныне жизнь?
  - Сотник помедлил, признав наконец в баяне полупьяного кощунника из
давешней корчмы, однако дерюжка, покрывавшая тело, куда-то исчезла, а на
плечах белела длинная рубаха, расшитая красным узорочьем, в который
вплетались тайные знаки, ведомые немногим.
  - Живем, хлеб жуем, пока мяса не предложат. А как предложат, так и пивом
запиваем.
  - Это славно, - улыбнулся кощунник. - Я про другое. Мне интересно, как в
кабаках, да в подворотнях?
  Извек напрягся. Вестового с грамотой описывали по-другому, но спрашивающий
явно ждал от него заветного слова. Все еще сомневаясь, Извек пожал
плечами, простецки посмотрел на баяна.
  - В кабаках-то? Да в кабаках все по-прежнему, пьют, да пляшут.
  - А в подворотнях? - не унимался кощунник.
  - В подворотнях по-прежнему режут. - тихо проговорил Сотник и уставился на
носок своего сапога.
  Старичок сдержанно кивнул, зачем-то подвигал гусли, наконец, хитро
оскалившись, вымолвил:
  - Кабак он на то и кабак,.. а добрые люди по подворотням не шастают.
  Не произнося больше ни слова, полез в дорожный мешок, выудил свиток с
нашлепками печатей, незаметно опустил рядом на землю. Тут же встал и, не
прощаясь, двинулся восвояси. Извек посидел, пока кощунник не затерялся в
толпе, поднял свиток и, сунув его за кольчужную горловину доспеха,
направился в другую сторону.
  Чудно конечно, подумал он, да не мое это дело. Парить мозги приказа не
было? Не было! Был приказ получить грамоту от того, кто скажет ответ на
слово, да отвезти то, что дадено, к князю в Киев. Посему неча голову
трудить, пора выбираться отсель, пока ветер без сучков. Сотник смешался с
толпой и не торопясь стал пробираться к постоялому двору. Когда миновал
ряд оружейников, за спиной послышались крики. Оглянулся.
  Толпа колыхнулась волной, как поверхность омута от брошенного камня. В
центре визжал плешивый заморский купец, а на освободившемся от народа
пятачке сцепились два неприметных человека. Один держал другого за
запястья. Схваченный же сжимал в руке кожаный кошель, такой же пузатый,
как вопивший купец. Народ, сыпанувший было в стороны, остановился и,
подгоняемый любопытством, шатнулся обратно. Купец быстро унялся и, завидев
пропажу, подступил к воришке с трясущимися губами. Ловчий же успел загнуть
руку с кошелем и, перехватить карманника поудобней. Все были заняты
зрелищем борьбы, когда Извек заметил в толпе второго вора. Ловко скользя
мимо ротозеев, тот быстро приближался к сцепившимся. Выскользнув из толпы,
задержался в первом ряду. Извек разглядел в его рукаве оплетку ножа.
Взявшись за рукоять поудобней, напарник шагнул к ловчему. Толпа ахнула, но
сбоку выскочил какой-то бродяга и, выхватив из-под козьей безрукавки
акинак, рубанул занесенную руку. Хрустнуло. В воздухе закувыркались нож и
несколько пальцев, а последовавший за этим вздох толпы завершил отчаянный
крик вора.
  Враз побелевший купец замер с растопыренной пятерней. По круглой
физиономии пролегла дорожка красного бисера, но он не замечал оросившей
его крови и не дыша смотрел на скорчившегося в пыли злоумышленника. Вор с
кошелем прекратил рыпаться и тоже остолбенел. Ловчий повалил его, уперся
коленом между лопаток, уцепив за волосы, вывернул голову назад.
Оглянувшись на товарища, кивком поблагодарил за прикрытую спину и протянул
купцу спасенный кошель. Тот стеклянными глазами пялился на свое добро,
постепенно приходил в себя. Наконец, опомнившись, цапнул пузатый кожаный
мешочек и завертел в руках, убеждаясь, что все в целости. Сквозь толпу
протиснулись два дружинника. Один тут же склонился над раненым, сдернул с
него подпояску рубахи и умело перетянул руку выше запястья. Взгромоздив
карманника на ноги, уцепил за шиворот, чтобы тот не свалился, и так,
поддерживая, повел. До Извека донеслось тихое:
  - Ну, на сегодня отвоевался, пойдем уже. Лекарь пособит, а там как сдюжишь.
  - Лучше бы добили... - сквозь зубы промычал вор, теряя сознание, но успел
сделать еще несколько шагов, прежде чем ноги подогнулись и он начал
заваливаться. Едва повис на руках охранника, как подскочил молодец в
козьей душегрейке. Махнув кому-то в стороне, подхватил раненого с другого
бока. Поглядел в землистое лицо с отвисшей челюстью, покачал головой.
  - Не, не дойдет! Хотя, я поначалу сомневался, но вишь, зря.
  Рядом затопотали копыта. Подъехал седой воин. Не говоря ни слова,
спешился, помог взвалить бесчувственное тело на коня и повлек жеребца
быстрым шагом. Остальные двое взялись по бокам, придерживая груз.
  Это еще по-божески, подумал Извек. В Киеве бы сразу зарубили. Хотя, кто
знает, что ждет карманника, когда отойдет от раны. С одной рукой не
здорово разживешься. Мимо провели второго вора со связанными кушаком
руками. Пойманный угрюмо глядел перед собой сквозь растрепанные волосы и,
казалось, не обращал внимания на вцепившихся с обеих сторон охранников.
Поравнявшись с Сотником, один из сопровождавших задорно подмигнул.
  - Вот так, друже и живем!
  - Весело живете. - усмехнулся Извек.
  Троица прошествовала дальше. Извек оглянулся, толпы как не бывало. Все
снова деловито мельтешили между рядами, лишь кое-где группки в несколько
человек обсуждали происшествие. Ноги сами понесли к постоялому двору.
Задерживаться было незачем, да и Ворон наверняка соскучился.
  На подходе к корчме заметил в дверях пацана. Поманил пальцем, шепнул
мальчишке, чтобы собрал чего в дорогу, сам направился седлать Ворона.
Когда вывел коня на двор, пацан уже ждал с чистой тряпицей в руках. Увидав
Извека, споро подбежал, протянул сверток, радостно отчеканил:
  - Лопатка кабанья. Лук. Пара груш... Вьюны. Два. В тесте.
  Ловко поймав на лету монетку, просиял как утреннее солнышко, отпорхнул на
крыльцо и уже оттуда, заметив как гость поглядывает на облака, крикнул:
  - В добрый путь! Дядька Желудь говорил, что дождя не будет, езжай, не
рубись! К вечеру развеет.
  Ворон крутнул ухом на голос, тряхнул гривой и припустил веселей. Несколько
раз косился на хозяина, не слыша привычного голоса Извека. Сотник же
раскладывал в голове последние события. Караван, что задержался по дороге,
нападение странных грабителей, волки, пропажа человека, наверняка того,
который вез грамоту, появление грамоты и баяна, знающего тайное слово...
Уж больно все запутанно. Хотя все, что наказали, он вроде бы сделал:
приехал, получил грамоту, едет обратно, а думать... пускай ведуны думают,
у них жизнь такая. Ворон замедлил шаг. Извек и не заметил, как произнес
последнюю мысль вслух. Хмыкнул, погладил теплые мягкие уши коня, тронул
сапогами конские бока. Ворон пошел быстрей.
                                  ЧАСТЬ 2
                                  Глава 8
  Как это ни печально,
  но в действительности все гораздо хуже,
  чем в жизни.
  Витим - Большая Чаша.
  Сотник хмурился. Между последними событиями была какая-то связь. Что-то
шло не так, начиная с исчезновения Рагдая и кознями против Извека, кончая
давешним крещением и странной историей с грамотой. В сердце копилась
тревога. Раньше Сотнику удавалось отвлечься от этого чувства, но теперь
все чаще приходилось заставлять себя просто выбрасывать черные думки из
головы. Иначе нестыкующиеся мысли грозили заполнить душу безвыходной
тоской, а Селидор говорил, что воин в тоске опасен... для себя.
  И сейчас Извек пытался избавиться от гнетущего чувства, но все сильней
ощущал горечь. Будто кто-то предал, причем не только его самого, а нечто
большее. Словно вся Русь поставлена на помост невольничьего рынка, а
вокруг косорылятся покупатели, заискивая перед хозяином, держащем в
крепкой руке цепь ошейника. В сравнении с этим, собственные неурядицы
меркли. Сотник полез за ворот, выудил тугое полешко пергамента, повертел в
руках. На миг показалось, что от печатей веет новым злом. Мелькнула лихая
мысль заглянуть в послание, однако не гоже это для посыльного, да и под
руками ни огня, ни котла для воды нет: печать обратно не навесить.
  Вечер застал на полпути к веси, приютившей бродячего кузнеца. Поразмыслив
немного, Сотник решил не возвращаться той же дорогой. После истории с
обозом, глупее нет, чем досуже раскатывать с грамотой по дорогам. Что-то
подсказало поступить, как учил Селидор:
  ...На вылазку никогда не ходи той дорогой, по которой послали, или по
которой собирался заранее.
  С вылазки никогда не возвращайся той же дорогой, которой ехал. И вообще,
не топчи траву два раза подряд, если не хочешь протоптать дорожку к
смерти...
  Извек припомнил малоезженную стежку, по которой однажды с Рагдаем
сократили путь до торжища почти на день. Говаривали, что в одиночку по ней
лучше не ездить. Будто бы появляется в чаще что-то, сродни соловью
разбойнику. Однако, в тот раз, ничего похожего не видели, хотя и чуяли,
что места не добрые. Теперь же, покумекав немного, Сотник решил выкинуть
из головы россказни и решительно свернул налево, к темнеющей полосе
дремучего леса. По опушке доехал до еле заметного прохода в заросшей
кустарником чащобе. Направил Ворона вперед, а сам прислушался. Вокруг
густой осинник, серый как небо поздней осенью, светло вроде, да ни рожна
не видать. И шоркается что-то за спиной, а обернешься - никого. Хотя, с
другой стороны, осинник как осинник. Даже кое-где, видны грибы,
притаившиеся в прелой листве, будто витязи в засаде. Скоро, однако, стало
заметно, что чем дальше в лес, тем тише становится птичий щебет. Ветерок,
вяло плутавший в вершинах мрачных дерев, окончательно завяз и застыл
стоячим воздухом.
  Далеко за полдень дорожка вывела в редкий перелесок с большими шелудивыми
полянами. На одной из них, прямо на пути Извека сидела костлявая фигура в
пожухшей дерюге. Ворон замедлил шаг, остановился неподалеку от незнакомца.
Сотник зыркнул по сторонам, нет ли в кустах приятелей этого бродяги. Эх,
не люблю засады и охоты, подумал он, но не увидав ни намека на чье-либо
присутствие, рассмотрел сидящего. Совершенно высохшее лицо обрамляли седые
пыльные волосы, спускающиеся по плечам до самых локтей. Борода все еще
имела пару черных прядей и была заправлена за веревку, служащую поясом.
Под бородой поблескивали медные обереги делающие его похожим на калику, но
вместо клюки, по правую руку лежала рогатина с зазубренным лезвием. Таких
зарубок, отметил Сотник, даже самый крупный медведь не оставит, видать не
только на охоту этот калика ходит. Тем временем бродяга встал, обнаруживая
немалый рост и удивительную худобу.
  - Исполать тебе, доблестный Извек, - проговорил незнакомец, и коснулся
травы в земном поклоне. - Велено спросить: здоров ли лучший ратник княжьей
дружины?
  - Так уж и лучший?! - усмехнулся Сотник, подозрительно поглядывая то на
широкую фигуру, то на густые заросли. - А я слышал, что и получше моего
вои есть!
  - Были! - уверенно поправил бродяга. - Но после Рагдая, ты один остался.
Пока один.
  Сотник едва удержал поползшие на лоб брови, незаметно поправил ножны.
  - А мы, надо думать, встречались?
  Калика отрицательно качнул головой. Не подал виду, что заметил опасения
всадника, но чтобы развеять сомнения, переложил рогатину в другую руку и
развернул острием назад.
  - Нет, ныне впервой и, думаю в последний. А имя твое мне Синий Волк
назвал. Велел передать, что будет ждать у Каменного Круга. Просил
поспешать.
  Извек с облегчением вздохнул. Все наконец прояснилось. Про Каменный Круг,
кто попадя, не ведает. Видать и в самом деле надо торопиться, если Селидор
прислал за ним одного из перехожих. Сотник попытался сообразить, как
выбираться из этих мест, но незнакомец уже протянул к лесу мосластую руку.
  - Там за сосной бурелом, за ним натоптанная тропа до кабаньего водопоя. От
него вниз по ручью. Русло чистое, езжай без опасений до самого оврага.
Доедешь до реки, а там, правым берегом, недалече до знакомых мест. Путь
прямой, к ночи доедешь. Короче только птичьим летом.
  Извек оглянулся в указанном направлении и вздрогнул от резкого щелчка.
Краем глаза заметил, как воздух на месте калики схлопнулся и по ветру
понесло облачко белой пыли.
  - Вот и поговорили. - пробормотал Сотник в растерянности. - Вопросы
позадавали, ответы послушали.  сказать, успели друг другу надоесть.
  Ворон звякнул удилами и, ощерив белые зубы, как бы между делом поплелся
куда указано. Самостоятельно преодолев бурелом, протрусил до водопоя.
Приостановился напиться и, осторожно переставляя проваливающиеся копыта,
двинулся по руслу ручья. Сотник не торопил, чувствовал зыбкость песчаного
дна и лишь уклонялся от перегораживающих путь веток. Когда же ручей вывел
в широкий овраг, русло расширилось на несколько саженей и измельчало до
полуторавершковой глубины. Копыта захлюпали по желтому песчаному дну и
Сотник задремал, убаюканный плавным шагом коня. Приноровившись пощипывать
траву по краям ручья, Ворон ступал все медленней и скоро уже тащился как
раздавленная улитка по сухому песку и в гору. У реки почти совсем
остановился и двинулся по кромке воды, выбирая стебельки послаще.
  Темнеющий поблизости пень-гнилушка, приподняв мшистое веко, тайком следил
за конем. Как только Ворон приблизился, пень расшиперил второй глаз и
потихоньку выпростал из травы длинный прут. Примерившись получше,
захлопнул глаза, и... прут-рука со свистом рассекла воздух. Удар пришелся
точно по крупу. Ворон, заржав, развернулся на месте. Выныривая из дремоты,
Сотник едва не свалился с седла. Спасла старая выучка: рука вцепилась в
гриву, ноги клещами сжались на крутых боках. Оглядевшись вытаращенными
глазами, понял, что добрался куда надо и, приметив в отдалении знакомый
утес, направил Ворона вдоль берега.
  День иссяк. Свет мерк, будто просачиваясь и истекая сквозь траву. Солнцу
стало скучно на краю безоблачного неба и оно торопливо скрывалось за
ровным окоемом. Извек больше не дремал. Прыжок Ворона враз стряхнул всю
сонливость, к тому же предстояла скорая встреча с Синим Волком. В чащу
заезжал в сумерках. Привычным чутьем выбирал прореди над кабаньими
тропами, пока не заметил заветный поворот к редколесью. Незадолго до
появления луны, почувствовал знакомый запах, присущий только этому месту.
Пахло горьким мхом, ползущим по стволам подъясеня, цветами стой-травы и
перезрелым споровником. Ворон тоже сопел, дивясь чудным запахам. Копыта
тонули в гуще зипун-травы. Изредка в стоящей тишине сочно хрустел
жмень-стебель, добавляя туману Охотно остановился, когда за полсотни шагов
от капища Извек решил спешиться. Протиснувшись сквозь путаницу малинника,
Сотник стер с лица налипший мусор и остановился неподалеку от круглой
полянки.
  Селидор восседал на отполированном веками камне. Резкие черты лица, со
времени последней встречи, стали еще жестче. В свете луны, его застывший и
осунувшийся лик походил на грубо высеченного из мореного дуба Перуна,
мрачно возвышающегося над капищем. Недвижная фигура наставника будто бы
тоже уплотнилась и задеревенела. Сидел видимо давно: Извек издали заметил
серебристую сеть паутины, колышущуюся между локтем волхва и резным
основанием идола. Только бушующее в глазах Селидора пламя выдавало в
неподвижном теле жизнь.
  Остановившись в десяти шагах, Сотник приложил ладонь к груди и вытянул
руку в сторону наставника. Глаза сидящего двинулись. Взгляд клинком уперся
в грудь Извека, поднялся выше и пробуравил переносье. Огонь медленно
уходил, но не затухая, а будто бы нехотя прячась за серыми льдинками
зрачков. Еле слышно треснула паутина. Рука Селидора гулко стукнулась в
красное с черным узорочье груди и дважды выметнулась к дружиннику.
  Сотник еще раз позавидовал молниеносным движениям волхва. Эта удивительная
стремительность поражала всех, кто знал Синего Волка. Он, подобно древним
героям, был быстр до неуловимости, до непостижимости. Кощунники говорили
про таких, что они движутся, как смазанная жиром молния. Селидор же
двигался как молния, облитая раскаленным маслом.
  После приветствия взгляд наставника потеплел, но лицо оставалось суровым,
будто пришел не любимый воспитанник, а незнакомый путник. Крепкая длань
указала на один из камней по правую руку. Извек сел, ожидая от старшего
первого слова. Уже не удивился, тому, что угли посреди кострища сами собой
задымили и плеснули непоседливыми язычками пламени. Без огня, да на ногах
не быть беседе доброй.
  - Достает ли сил не сходить с пути? - наконец заговорил Синий Волк. -
Достает ли духа от кручин не гнуться.
  Сотник кивнул, улыбнувшись постоянству первых слов, посмотрел в глаза
наставника.
  - Достает, дядько Селидор. И для пути достает, и для кручин. Однако, у
тебя самого, слыхал, заботки немалые.
  - Были, Извек, заботки. Были. Сейчас поубавилось. - волхв кивнул на
странную траву, поблескивающую на поляне за пределами каменного круга.
  Разгорающийся костер высветил частокол торчащих в земле степняцких сабель.
Эх, подумал Сотник, и не лень же было посреди леса три сотни клинков
собирать, да с устатку, по буеракам, два пуда сюда тащить. Заметив
удивление ученика, Селидор усмехнулся:
  - Не пропадать же добру. Енисей с Лютиком на гожие мечи перекуют. Там же
больше половины клинков чистого харалуга. Почитай около сотни добрых
мечей, не считая топоров, ножей, да оконечников для стрел, копий, сулиц.
  Сотник кивнул. Иной раз, душа-клинок, единственный друг и брат во чистом
поле. А запас хорошего железа - он по любым временам хорош.
  - Однако, - продолжил волхв, - Тебе торопиться надо, посему не буду
тянуть. Ныне я последние дни на этом месте. Приспело время готовить новые
логовища. На старых капищах, да погостах боле никого не будет. Все, кто от
крещения уберегся, ушли. Прочие подадутся ближними днями. Нужно поспешать,
пока новый бог не пожрал все, до чего руки его рабов дотянутся.
  - Так он уже и так все пожрал, - зло перебил Извек. - И поконы, и жизни, и
свободу думать своей головой. Больше и жрать то нечего... - он осекся,
уловив укоризненный взгляд наставника.
  - Кабы было так, не стоило бы и с печи слезать. - горько улыбнулся Синий
Волк. - Русь Киевом не кончается. А десяток весей, вокруг него, только
начало беды. Худшее впереди.
  Извек едва не подскочил над гладкой макушкой гостевого камня. Справившись
с голосом, медленно выговорил:
  - Что может быть хуже?
  - Хуже потерять язык! Потерять правь! Потерять дух и знания пращуров! Про
то в твоих грамотах и говорено, - волхв прикрыл веки и, как по писанному,
заговорил: - От крещеного дня надлежит все письмена нечестивцев, будут ли
те веды досками, берестой, глиной, пергаментом ли, предавать огню, без
разбору. Жрецы же, либо прочие перечи, буде те случатся, повинны смерти.
Сих надлежит повсеместно ругать и сечь железом нещадно...
  Селидор умолк, жестом остановил восклицание, готовое сорваться с Извековых
уст. Терпеливо продолжил:
  - Иным иноземцы не успокоятся. Им давно ясно, что Русь ни силой, ни
большой силой не взять. Они по сей день тяжкой падучей маются от одной
мысли, что мы захотим пределы расширять. Вот и решили изнутри подточить. И
момент правильный выбрали, когда в князья сын рабыни выбился. У такого и
удила, и стремена доступны, а уж править таким жеребцом, большого ума не
надо. Посули ему золота, да власти без края и он твой. А Владимиру
невдомек, что через поколение все бразды правления не у князей будут, а у
слуг нового бога.
  - И что же, - потерянно обронил Сотник, - Ничего не могли с князем сделать?
  - Могли, да слишком поспешили. Сперва Белояна надо было извести. С ним,
полоумцем, Владимира не взять.
  - Так что ж не сделали?
  Селидор с укоризной взглянул на ученика.
  - Ты думаешь иных бед над нами не висело? Со степью другой бог шел, с коим
быть нам извергами до скончания века. С закатных земель другая тень
цареградских крестов близилась. За всем сразу не уследишь. Да и не думали,
что Владимира собственная похоть так быстро подомнет, мыслили, что пока
успокоится щитом с ворот империи. Ошиблись.
  Волхв, сжав зубы, замолчал. Сотник, при упоминании о щите, наконец решился:
  - Не поведаешь ли про Рагдая, дядько Селидор!
  Глаза под изогнутыми бровями сверкнули. Что-то дрогнуло в лице Синего
волка. Голос прозвучал глуше обычного:
  - Нет Рагдая среди живых. Дважды нет. Оборвалась еще одна ветвь рода
великих берсерков.
  - Так смерд Залешанин правду рек?
  - Правду, - кивнул волхв, - Да не всю. Когда Рагдай погиб впервой, Перуна
уговорили похлопотать, чтобы героя отпустили к Ясне. Просили два дня, на
свадьбу. Громовержец расстарался на один, от заката до заката. И того было
бы впору, ибо вдвоем, с Залешаниным, да по своей земле было способно
доехать в срок. Однако, ушкуйник выгоду смикетил, и решил довезти щит сам.
Потому и послушался Рагдая, оставил того на берегу, одного против отряда.
Хотя ни ты, ни я, никто другой не оставил бы!
  Глядя в огонь, Извек медленно качнул головой.
  - Одного бы не оставили.
  Селидор невесело усмехнулся и устало продолжил:
  - И Владимир это знал, потому и решил послать того, кого ни честь, ни
воинский покон держать не будут! А прикрытием поставил Рагдая, чтобы дело
было обречено успеху. У таких, как Владимир, такое в обычае. На скверные
дела, всегда подыскивают самую погань, вроде наемных печенегов или
ушкуйников. А Залешанин... - Селидор повел бровью. - Залешанин еще не
самый худший поганец, хотя...
  - Да на кол татя посадить и всего делов! - прошипел сквозь зубы Сотник. -
Всю жизнь таких душегубов на горло карали, а теперь надоть перед ним, как
перед знатным, шапку ломить.
  Извек стукнул кулаком по колену, с отчаянной надеждой глянул на волхва.
  - Селидор, а что ежели еще разок богов попросить, или может к Вещему
обратиться?
  Волхв еле двинул головой, сглотнул ком в горле и еле слышно обронил:
  - Дважды, поперек смерти, никто из богов не сможет. Не допустят, да и нет
у них такой силы.
  Оба надолго замолчали. Взгляды застыли на догорающих поленьях, стреляющих
искрами в ночное небо. Когда черная звездная ткань начала светлеть,
Селидор поднялся. Подобрав прут, откинул угли полукругом и принялся
набрасывать линии в пышущей жаром золе. Пробороздив русло Днепра и Лебеди,
ткнул точки по местам погостов, на восход от них обозначил другое русло с
притоками, и на стыке двух линий очертил маленький круг.
  - Уходим пока сюда. Если что, ступай навстречу Яриле, дойдешь до реки,
поворачивай вверх по течению, на берегу ищи мои зарубы, по ним найдешь
погост. Ежели нужен будешь, тебя найдут. Пока же забудь обо всем на время,
служи князю как прежде. Придет срок, без тебя не обойтись. А пока тебе и
своих забот хватит, езжай.
  - Гоже. - отозвался Сотник врезая в память огненный рисунок.
  Стиснув предплечье Селидора, направился к Ворону. Запрыгнув в седло,
оглянулся. Широкая фигура волхва все стояла под столбом Перуна. Рука в
прощальном жесте коснулась груди и наставник скрылся среди деревьев.
  Сотник тронул повод. Ворон послушно двинулся в обратный путь, прочь от
опустевшего капища. Тяжесть услышанного давила Извековы плечи, пригибала
голову. Душу свербило. Тщетно попытавшись избавиться от тоскливой горечи,
попробовал понять причины засевшей в сердце боли. Однако, скоро осознал,
что кручина не одна, а определить, какая самая тяжкая, не так-то просто.
  К разочарованиям в юношеских чаяниях вроде привык. Давно уже заморозил и
запер на замок часть души, где раньше обретались открытость, чувство силы,
удаль и гордость за свое ремесло. Глядя на распри детей погибшего
Святослава, замуровал и былые понятия о справедливости, величии и
безупречности светлых князей.
  Вскоре после этого, как прошлогодний снег растаяло и уважение к Владимиру.
Все чаще видел в Красном Солнышке не только жалкого носителя обычных
пороков, но и источник мелочного злопамятства и низости, способного в
угоду убогим желаниям, пожертвовать всем, ради чего любой готов отдать
жизнь. Удивляла способность князя заворачивать каждую новую гадость в
праздничный рушник и называть благородными словами то, что на Руси давно
именовали мерзостью. Извек не понимал, как  рушить своих богов,
рубить свой народ, сажать на шею иноземцев и тут же называть это единением
Руси. Так же  единить лес, сваливая спиленные деревья в одну кучу и,
забравшись на самую вершину мертвой древесины, оказаться выше всех.
  Теперь Извек в полной мере ощутил, каково жить без надежды и веры князю.
Сбылись самые худшие пророчества: тот, кому дано радеть за свою землю,
делает все, чтобы ее покрыла гниль и тлен.
  Из груди Сотника вырвался стон. Изнутри поднялся совершенно явственный
запах гари, будто зашел на лесное пожарище, где каждая частичка пепла
несет в себе смрад заживо сгоревшего леса. Чувствуя, что дикая,
безысходная тоска готова затопить разум, Извек вновь утоптал чувства в
дальний закоулок сердца и завалил их глыбами льда...
  Утреннее солнце ударило по глазам. Копыта Ворона ступили на прямохоженную
дорожку. Вот-вот из-за перелеска должны были показаться холмы, за которыми
ждал Киев. Извек в который раз щупал спрятанный на груди свиток. Хотелось
сжечь или зашвырнуть его в реку, или вбить в глотку Сарветовым чернецам.
Однако, понимал, что все без толку: прибудет другая грамота, случится иной
посыльный, чуть позже - чуть раньше...
  Из-за поворота донесся перестук тяжелых копыт. Сотник придержал Ворона,
но, разглядев за деревьями знакомый плащ, облегченно вздохнул. Навстречу,
на взмыленном коне, выметнулся распаренный Мокша. Увидав на дороге
Сотника, дернул поводья так, что конь взвился на дыбы.
  - Слава богам, первый тебя встретил, живого и здорового! А то Сарвет места
не находит, сетует, что не того послали. Грамоту везешь?
  - Везу, - оторопел Извек.
  - Давай сюда, сам князю передам. Скажу, тебя по дороге ранили,
отлеживаешься у знахарки. Обычное дело. Искать не будет.
  - Да что случилось-то! - озлился Сотник. - Мухоморов что ли переел?
  - Лучше б переел, - буркнул Мокша, слезая с коня. - Нельзя тебе
возвращаться, слезай, поговорим.
  Извек нехотя спешился. На друга смотрел, как волхв на распятье. Тот
отпустил повод, утер распаренное лицо.
  - Помнишь Млаву? Ту, которая все время над твоим конем подтрунивает, мол у
Ворона ослиные уши, чтобы хозяину держаться легче было.
  - Ну, помню. Дура баба, хотя и красивая. Только я-то тут причем? Ее пускай
Лешак помнит. Ему она все сердце разбередила. А мне до нее дела нету.
  Мокша перевел дух, кивнул.
  - Не было бы, не молоти она своим глупым языком.
  - И что ж намолотила?
  - Брякнула Поповичу, дескать, смотреть на него не хочет, потому как ты
вознамерился на ней жениться. Будто уже сватов засылал и подарки дорогие
дарил, а она-де согласится за тебя пойти, только из гордости маленько
подумает.
  - Да ей же, окромя круглого заду, думать нечем, - усмехнулся Извек. - И
что? Лешка поверил?
  - В том-то и хвост, что поверил. Сам знаешь, он порой дурной бывает, а тут
дела сердечные, разум спит, когда душа пылает.
  Мокша сплюнул набившуюся в рот пыль, с сочувствием поглядел на Сотника.
Тот озадаченно почесал русую бороду.
  - Ну, дела. И что Попович?
  - Попович во гневу страшон - рвет и мечет, бьет и топчет, благо еще
какашками не плюется. Пробовал с ним поговорить, да куда там. Злость
глаза застила, сразу в драку полез, друзья едва удержали. Так что теперь
Лешак со товарищи тебя по всей округе рыщут.
  - Лешак понятно, а сотоварищи с какого перепугу?
  - А с такого, что, тебя знают и за Лешака опасаются. А может боятся, что и
у них невест отобьешь. Им-то не вталдычишь, что это Млава на тебя глаз
положила, думают ты всему причина.
  - И что прикажешь делать? Из-за одной дуры рога друг другу сшибать?
  - Ну это совсем уж не гоже! Ты лучше вот что. Не дури и под горячую руку
не лезь. Уезжай, схоронись до времени, пожди пока остынут. Рано или поздно
охолонятся, тогда и растолкуем как-нибудь.
  Извек шагнул к Ворону, положил руки на седло, задумался. Конь, чуя
настроение хозяина не шевелился. Видя смятение Сотника, Мокша топтался
рядом, шумно вздыхал, тер ладонями круглое лицо. Наконец, не выдержал,
обернулся к раздосадованному другу.
  - Ежели че, где искать? Куда думаешь податься?
  - А куда глаза глядят.
  - А куда глядят? - не унимался Мокша.
  - А туда глядят, где за так не съедят.
  Извек помолчал, достал грамоту, протянул другу.
  - Давно вольным не был, - вздохнул он. - Все по поручениям, да по
приказам. Может теперь спокойно мир посмотрю, да себя покажу.
  - Себя-то не больно показывай! - проворчал Мокша. - На-ко! Пригодится!
  Он подбросил на ладони раздутый кошель, перекинул Извеку. Тот поймал
мешочек, кивнул невесело.
  - Бывай, друже! Дадут боги, скоро свидимся.
  - Обязательно свидимся!
  Мокша вознес себя в седло. Развернув коня, блеснул грустными глазами и
заторопился назад. Сотник посмотрел вслед удаляющемуся другу и тяжело,
словно столетний старик, взобрался на Ворона.
  До чего же все не так, не там и не вовремя, думал он убито. Правильно
рекли старики: несреча в одиночку не ходит. И хрен бы с этой Несречей,
хуже то, что она сама при этом на глаза не попадается, а то бы приплющил
ее, чтобы она вообще больше ходить не смогла...
                                  Глава 9
  Целый день Извек не трогал повода. Согласный с такой расстановкой, Ворон
топал по какой-то, одному ему известной, дороге. Брел допоздна, пока
хозяин не очнулся от дум и не остановился на ночь. Стащив с жеребца
упряжь, тяжело улегся и уставился на холодные равнодушные звезды.
Проснулся перед рассветом, хлебнул воды и двинулся в путь, не дожидаясь
появления солнца.
  Все утро плелись волглой лощиной. Так себе лощина: не разбери поймешь.
Пахло болотом, под ногами Ворона иногда почавкивало, но через
десяток-другой шагов копыта снова стукали по сухой земле. К полудню
выехали на ровное, остановились возле исковерканной сосны. Казалось, будто
дерево вдруг решило завязаться в узел, но не успело и замерло, при
появлении путника.
  Жуя оставшиеся сухари, Извек двинулся вокруг перекрученного ствола,
прикидывал, что же его так скрючило. Если бы не стройные деревца по
соседству, подумал бы, что причиной тому частый и сильный ветер, даже
ураган. Пару раз подходил совсем близко, рассматривал кору, вдруг да
обнаружит следы веревок и распорок. Как-то слыхал, будто есть народы,
которые только и занимаются тем, что берут росток дерева и мучают его
потом долгие годы, загибая в замысловатые зигзаги.
  - Не по-божески! - проворчал Извек. - Куда ж Род зрел, когда тебя так
выворачивало?!
  Ворон поднял голову от аппетитной кочки, с опаской глянул на хозяина.
Сотник заметил взгляд, кашлянул и недовольно пробурчал:
  - Не бойсь, не спятил! Чудно уж больно!
  Доев последний сухарь, подошел к жеребцу, подождал, пока тот дожует
очередную щепотку травы, и ловко накинул уздечку. Конь шумно вздохнул, но
терпеливо замер, давая застегнуть ремешок.
  Уже отъехав на сотню шагов, Извек последний раз обернулся на изуродованную
сосну. Издалека почудились черты морщинистого лица с беспорядочными
клочками шелудивых волос. Ворон прибавил шагу.
  Еле заметная тропа забежала на макушку холма и растворилась в засыхающих
на корню островках чахлой травы. Сотник привстал в стременах, высматривая
тропинку, но Ворон топотал не останавливаясь, будто забрел на знакомую
улочку. Спустившись с холма, повернул в сторону леса. Зеленая масса
деревьев огромным языком всползала на пологий склон и резко обрывалась,
будто не найдя силы взбираться дальше.
  - Ты что, за шишками собрался? - участливо поинтересовался Сотник. - Или
за грибами?
  Конь и ухом не повел, деловито ступал вперед, все ускоряя шаг. Скоро
Извеку пришлось наклоняться, чтобы не снести лбом встречные сучья. За
плечи то и дело цеплялись ветки потоньше, но скоро деревья расступились, и
показалась вполне сносная дорожка, струящаяся меж вековых елей.
  Ворон раздул ноздри и, жадно втягивая лесной дух, пустился рысцой. Сотник,
настороженный оживлением коня, озирался по сторонам, ловил каждый звук и
всматривался в причудливые лесные тени. Дорожка спустилась в ложбинку и
выскочила на светлую полянку. На ней, как гриб-дождевик, торчала
коренастая избушка, насаженная на огромный пень. Кое-где из пня
пробивались молодые побеги с нежно-зелеными листочками.
  - Это сколько же дубу было лет? - с уважением присвистнул Извек.
  Приглядевшись к черным бревнам, понял, что и сама изба сложена из ветвей
этого исполина. Потому и стоит прочно, намертво вросшая в родную древесину.
  Ворон направился к избушке. Не задерживаясь у крыльца, зашел с задней
стороны. Увидав небольшой навес, под которым сохли крупные связки травы,
приблизился, сцапал губами пучок и принялся с наслаждением жевать. Сотник
не выдержал подобного нахальства и дернул повод, заставив коня попятиться.
  - Ну, братец, ты уж совсем хвост за мясо не считаешь! А ежели сейчас
хозяин выскочит!? Он же не поглядит, что это ты у нас такой глупый -
коромыслом обоих приласкает.
  Извек спрыгнул на землю, подтащил упирающегося Ворона к избе и накинул
повод на росток потолще.
  - Постой пока, а я осмотрюсь, где тут и кто, - проговорил он, направляясь
к деревянному крылечку.
  Шагнул на первую ступеньку и замер. У двери, уперев руки в бока,
дожидалась бабка. На голове белый платок, сарафан чистый, даже не мятый,
будто бы переоделась для встречи гостей. Оглядев дружинника с ног до
головы, скользнула взглядом по русой бородке, жесткой линии губ, прямому
носу с малой горбинкой. Задержала взор на грустных серых глазах, под жгуче
черными бровями.
  - Поздорову ли живешь, молодец?
  Да нешто это жизнь, подумал Сотник, а вслух сказал:
  - Поздорову, бабуля, поздорову! И надо бы здоровей, да некуда! Вот, тебя
решили проведать. Шли мимо, дай, думаем, заедем к бабушке в лесок, дорогу
спросим, может пособит чем... А если честно, то это коняга мой так решил.
  - Пособлю, пособлю! - перебила старуха. - Зайди передохни, коль заехал,
посидим, посудачим, угощения моего отведаешь. А аргамака своего отвяжи,
пусть побродит. Да узду сними. Тебя б заставить жрякать с железкой поперек
хари.
  Извек скорчил недоуменную гримасу, пожал плечами, направился к Ворону. По
дороге вздохнул.
  - Ну, гляди, бабка. Отвязанный да без узды он у тебя все веники схрупает.
Хотя это твое дело, я тебя за язык не тянул.
  Конь, таращась на лакомые стебли, в нетерпении переступал ногами.
Освободившись от уздечки, радостно ржанул. Сотник цыкнул.
  - Не бузи, мы вроде как в гостях!
  Сзади скрипнули ступеньки. Из-за угла показалась старушка с изрядным
ковшом и рушником через плечо. Предложила умыться, подождала, пока гость
вытрется, пригласила в дом. Извек оглянулся на довольного конягу, погрозил
пальцем и последовал за хозяйкой.
  Внутри все было на удивление обычным. Те же лавки и утварь, что в обычных
домах. Конечно, если не считать выползающих из стен жилистых побегов. Они
то выныривали из плотной древесины, то вновь ныряли в стену несколькими
бревнами выше. Небогатая обстановка оказалась из того же дерева, что и сам
дом. Все срослось со всем, и жилище представляло собой одно целое, за
исключением глиняной посуды и каменного очага.
  На столе уже дымились две плошки, распространяя запах травяного завара.
Извек определил только мяту и смородину, дальше запутался в гуще ароматов.
Не успел опуститься на лавку, как старуха поставила на льняную скатерку
блюдо с пирогами.
  - Не побрезгуй, отведай, чем сами кормимся, небось, не хуже прочего будет.
  Извек невольно вспомнил ромейскую присказку: "чем бог послал". Когда
слышал эту дурь, всегда хотелось самому послать и говорившего, и их бога.
Человек создан Родом для того, чтобы самому всего добиваться, не дожидаясь
подачек ни от богов, ни от кого другого.
  Сотник взял плошку, отхлебнул, принялся за пироги. Бабка, прищурившись, с
удовольствием поглядывала на гостя. Какой женщине не приятно, когда ее
стряпня нравится, а судя по лицу Извека, пироги пришлись по вкусу.
  - Давно ничего вкусней не пробовал, - похвалил Сотник. - Спасибо тебе,
хозяйка.
  - Да не хозяйка я, - отмахнулась бабка. - Хозяйка тут Наина, сестра моя
младшая. Только уехала она. На старости лет дождалась наконец достойного
героя. Пока молодая была, все кичилась красотой, мудростью, да колдовским
умением... дура. А теперь, когда все окрестные тропинки песком засыпала,
все-таки смилостивилась, подпустила к себе. И то признать, герой
терпеливый попался. Иной бы давно плюнул и, за полвека, другую бы нашел,
детьми обзавелся. Этот - нет, каждые три года приезжал, пока ее руки не
добился. Такой верности поди уже и не сыcкать.
  - Чудно! Право слово! - согласился Извек. - Выходит, теперь ты всем
заправляешь?
  - Теперь я. Чугайстыри здешние все больше в норах обретаются, да в
пещерах. Изба совсем без присмотру. Иногда, как анчутки налезут погостить,
так весь дом вверх дном. Шалуны, язви их в душу. Вот и наведываюсь,
временами, приглядеть.
  Извек оглянулся, поискал глазами ступу или помело. По углам не увидал, а
интересоваться - неловко. Спросил о другом:
  - Слушай, бабуля, а с чего ты к коню такая ласковая? Он же у тебя все
травы пожрет, а ты собирала, сушила.
  - Не я - Наина, это все от нее осталось, да теперь вряд ли пригодится.
Сама-то я другую волшбу пользую. Мне травы ни к чему. А ушастый твой
пусть побалуется. Я ведь про него давно знаю, сестра рассказывала перед
отъездом.
  Сотник застыл с пирожком в зубах. Старуха, заметив его удивление, с
улыбкой продолжала:
  - Он ведь у тебя недавно?
  - Двух лет не прошло.
  - А до того чей был, не ведаешь?
  - У Юсуф-хана был, пока в того стрела не попала. Хан помер, а коня на
торжище привели - никого к себе не подпускал. Я возьми и купи, сдуру. Все
деньги отдал, да еще и у друзей занял. Меня почему-то принял, вот теперь и
езжу.
  - Это потому, что чует в тебе... хорошего человека. А ведаешь ли, откуда
Наина его знает?
  - Откуда?
  - От Юсуфа, его хозяина, который этим конем больше всего на свете
дорожил... ты пирожок-то ешь, а то встрющился, как горох на плетне. Ешь, а
я рассказывать буду.
  Извек торопливо кивнул, куснул забытый пирожок, отхлебнул завару. Вкуса
уже не ощущал, слушал бабку.
  - Начнем с того, - продолжала рассказчица. - Что жеребчик твой, один из
потомков крылатых коней, а они твари с характером. Даже когда, по воле
богов, крыльев лишились, лучше не стали. Хан с ним изрядно намаялся, пока
не примучил. Хотя конь хорош, умен, в бою силен, в беге вынослив...
  - Не знаю как в бою, а пожрать любит! - пробурчал Извек с набитым ртом.
  - Про бой еще узнаешь, какие твои годы. Сейчас речь о другом: появилась у
Юсуфа мечта, чтобы у коня этого вновь крылья отросли. Так он этой мечтой
заболел, что объездил всех известных магов и волшебников. Да все напрасно.
Ни один за такое дело не взялся, и не мудрено - супротив богов не попрешь.
  - Эт точно! - со знающим видом подтвердил Сотник. - Хотя старики
рассказывали, что в давние времена шатались по земле трое, из леса. Лихие
ребята были. Говорят и богам от них доставалось...
  - Были, - отмахнулась старуха. - Двое из них и сейчас где-то бродят, может
еще встретишься, сам порасспросишь.
  - Так что хан? - напомнил дружинник.
  - Хан загрустил но, лета три тому, услыхал, что осталась еще одна ведьма,
самая сильная. Долго донимал волхвов расспросами и, разузнав дорогу,
явился к Наине. Обещал горы злата и груды каменьев, но сестра только
посмеялась. Сказала, что проще сделать крылья самому Юсуфу, чем его
скакуну.
  Правда потом, когда понурый хан собрался уезжать, сжалилась. Предложила на
время превратить коня в человека, дабы тот речь людскую понимать научился.
Юсуф тут же согласился и, оставив скакуна, воротился домой...
  Челюсть Извека отвисла, брови скакнули к потолку, волосы и борода стали
дыбом. Старуха, не замечая его оторопи, неспешно продолжала:
  - Целый год в услужении сестрицы был здоровенный детина с разумом ребенка.
Дрова колол, сено косил, помаленьку учился говорить. Перед приездом хана
- уже все понимал, но слова складывал худо и лопотал как двухлетка. Я
тогда заезжала на денек. Помню, Наина даже прослезилась, перекидывая парня
обратно в коня. Однако, деваться некуда, обещала - надо отдавать.
  - А потом? - еле вымолвил Сотник.
  - Потом приехал Юсуф, забрал поумневшего скакуна и распрощался, а вскоре
после этого погиб. Теперь ученик моей сестрицы у тебя.
  - Так я что, на человеке езжу?
  - Да нет, - хихикнула бабка. - Конь он! Простой конь, только гораздо
понятливей других. Так что радуйся, таких лошадей по всему свету не сыщешь.
  Сотник недоверчиво посмотрел в окно, где виднелся черный хвост, пригладил
бороду, поднялся.
  - Ну, бабуля, спасибо тебе за угощение, а мне пора и честь знать. Поеду
наверное, дорога не близкая, раньше поедешь - раньше доедешь. А то, боюсь,
еще маленько поговорим, и выяснится, что я раньше конем был.
  Старуха помолчала, вспоминая, отрицательно покачала головой.
  - Нет, про тебя Наина не говорила. А если решил ехать, то так тому и быть,
неволить не буду, езжай. Разве что гостинцев тебе на дорогу соберу. Конь
твой и так пропитание отыщет, а твоя сумка у седла - совсем пустая, тоньше
попоны висит. На ко, захвати! До ближайшей веси два дня шагом, скоком -
день, все одно проголодаешься.
  Ее сухие морщинистые руки уложили оставшиеся пирожки на чистую тряпицу и
ловко скрутили узелок.
  - Кушай на здоровье, - улыбнулась она. - И погодь, еще кой-чего принесу,
пригодится.
  Старуха взяла корзинку и направилась к двери. Извек с опасением глянул
вслед, в голове мелькнула мысль: кругом, кроме леса, ничего, уж не поганок
ли с мухоморами решила набрать.
  Ухватив узелок, неторопливо двинулся из избы. Ворон уже топтался у
крыльца. Осоловевшие глаза говорили, что ни одного пучка под навесом не
осталось, да и не известно, цел ли сам навес. Проскрипев по ступеням,
Извек запихал пироги в сумку, огляделся. Хозяйку заметил на краю поляны,
возле неказистого деревца. Расторопная бабуля накладывала в корзину желтые
плоды, то ли груши, то ли яблоки - не разобрать. Пока одевал уздечку, та
вернулась, протянула корзину с наливными яблоками.
  - Возьми вот. Правда одичали, но кое-какая сила еще осталась, хоть и не
такая как прежде. Наина забросила совсем, вот и выродились, а может
перероднились с лесными дичками, леший их знает. Но, чем богаты - тем и
рады.
  - А что, - не понял Извек. - Раньше какие-нибудь непростые были?
  - Были, милок, были. Очень непростые,  сказать особенные,
молодильные, слыхал про такие? Теперь, конечно, не молодят. Хотя сил
прибавляют впятеро, а то и всемеро, но ненадолго.
  Извек скрыл в бороде улыбку, молодильные только в сказках бывают. Чудит
бабка на старости лет, но и на том спасибо. Натощак и дичка в радость.
  - Спасибо, бабушка, бывай здорова, может еще свидимся.
  Он вскочил в седло и тронул повод. Ворон пошел легкой грунью. Когда
выехали на край леса, Сотник вынырнул из задумчивости и огляделся:
  - Ну, умник, ищи дорожку, по которой прежде ехали.
  Ворон зацокал чаще и, скоро, под ногами опять потянулась тропка, заросшая
пятнами высохшего мха. Извек глянул на небо, присвистнул, брови поползли
вверх: солнце даже не начало сползать с зенита, хотя на поляне погостили
изрядно. Не иначе как бабуля начудила, хотя, вроде и не колдовала...
  Вечер застал у неширокой речушки. Мосток, соединявший оба берега, давно
развалился и Сотник решил перейти вброд, благо неглубокое дно хорошо
просматривалось. Почему-то после встречи с бабкой, на душе стало легче.
Рассеянный взгляд свободно скользил по дороге, на языке вертелись смешные
слова плясовой, слышанной недавно от Ревяки. Ворон, побывав в знакомых
местах, кажется тоже оживился.
                                 Глава 10
  ...Раз пост, два пост,
  а за третьим - на погост...
  Детская языческая считалочка
  Пунцовое яблоко солнца сплющилось и придавило полоску холмов, еле заметную
у виднокрая. Пора было становиться на ночлег, но Извек все ехал в поисках
подходящего места. Ровный, безо всякого подлеска, сосновый бор, идущий
вдоль дороги, просматривался вглубь на полет стрелы. Стройные стволы
взметались к темнеющему небу и, лишь на самом верху вспучивались густой
зеленью.
  Ворон шел монотонным шагом и Сотник чувствовал, что скоро начнет клевать
носом, однако навстречу попадались только редкие островки кустов. В
закатных лучах они казались маленькими тучками, не способными ни улететь,
ни растаять. Расположиться в таких на ночь - то же, что лечь в чистом
поле. Даже слепой от самого небозема увидит и огонь, и могучую фигуру
коня.
  Понося Ящера и все его царство, Извек протер глаза и вгляделся вперед.
Справа от дороги, в вечернем тумане вился еле заметный дымок. В обе
стороны от дыма тянулась темная полоска. Один ее край почти упирался в
дорогу, другой - уходил в поле.
  - Дыма без огня не бывает. - задумчиво проговорил Извек. - Видать кто-то в
ложбинке костерком балуется.
  Он проехал еще чуть-чуть, а когда до дыма осталось совсем немного,
спешился, похлопал коня по шее и, крадучись, двинулся вперед. В сумерках
стали видны взлетающие к небу искры. Дружинник пригнулся и почти ползком
подобрался к краю мелкого овражка. В поросшей травой низине весело
потрескивал костер. Вокруг огня темными грудами возвышались человек пять,
все как один, откормленные, в широких суконных одеждах.
  - Монахи новой заморской веры, - определил Извек. - На Руси в таких черных
балахонах отродясь никто не ходил.
  Неподалеку маячила большая телега, видимо купленная в какой-нибудь веси.
Рядом пара лошадей щипала траву. Чернецы беседовали, перемежая разговор
возлияниями из пузатого кувшина. Судя по лоснящимся от жира губам, и
догорающим в огне костям, трапеза подходила к концу. На тряпице возлежали
недоеденные куски мяса, и пара караваев хлеба. Кое-где белели богатые
россыпи яичной скорлупы. Не удивительно, в каждого из дородных носителей
культа, мог войти не один десяток.
  Сотник вернулся к коню, громко кашлянул и повел Ворона к ложбине. Подходя,
заметил, что тряпица со снедью исчезла. На краю ложбины остановился,
кашлянул еще раз и жестом поприветствовал сидящих.
  - Будьте здравы, уважаемые.
  Наспех утерев хари, все с невинным видом воззрились на дружинника. Самый
объемный, судя по всему глава, прокашлялся и зычным голосом ответил :
  - И ты здравствуй, во славу господа.
  Сняв с коня поклажу, Извек двинулся вниз, приглядел у костра свободный
камень, устало сел. Поглядывая на встревоженные лица, стал неторопливо
расстегивать переметную суму.
  - Доброй трапезы вам.
  - Так пост ноне! - отозвался чернец поменьше. - Приспело время о душе
думать, скоромное вкушать грех...
  - Тото у вас лица салом лоснятся, - улыбнулся Извек.
  Все повторно утерлись широкими рукавами, один быстро нашелся:
  - То не сало! - величественно произнес он. - То всеблагие слезы!
  - Что так? - встревожился Сотник.
  - Слезы вселенской скорби о мире нашем, - пояснил глава и, обратив лик к
спутникам, истово взревел: - Восплачем, братья, о грехах человеческих,
горько восплачем, хлебнем слез греха...
  Наскоро скроив постные рожи, все усердно перекрестились и, творя горячую
молитву, задвигали губами.
  Извек покосился на усыпавшую землю скорлупу и темнеющие в огне ребра,
усмехнулся неуклюжей хитрости:
  - Пост дело доброе, а овечьими мослами костер растапливали, чтобы,
значитца, горело лучше. Пост это да, это конечно. Даже скорее всего.
Знамо дело пост, пост - всему голова.
  Монахи переглянулись, сообразив, что попали впросак. Один, все же
попытался отбрехаться:
  - А кости, э... они рядом валялись. Видать, остались от нечестивых
язычников, что проезжали до нас. А мы решили тут прибраться, ну, и...
побросали все в огонь.
  - Эт правильно, вокруг себя надо прибираться. - согласился Извек. - Ну как
тут не прибраться, если под ногами валяются шесть гусей, один жирный
барашек и корзинка куриных яиц.
  Он махнул рукой.
  - Ну да ладно, язычники так язычники. Не разделите ли со мной легкий ужин?
Небогато, конечно, но как у вас говорят "чем бог послал". Не знаю, правда,
кого послал и куда, но пирожки - вот они. Отведайте, авось понравится.
  Сотник развязал узелок и в воздухе поплыл сладкий дух бабкиных гостинцев.
Глаза чернецов блеснули и уставились на угощение. Носы с шумом втягивали
дразнящий запах.
  - Отведайте, уважаемые. Вы такого отродясь не пробовали - знакомая ведьма
состряпала. Между прочим, самая могучая из всех. Вкус необычайный!
  Руки, потянувшиеся было за угощением, мгновенно отдернулись, будто по ним
хлестнули крапивой. Монахи отшатнулись. На пирожки уставились, будто те
сейчас прыгнут и вцепятся в горло. Главный судорожно глотнул и попятился к
своему камню.
  - Благодарствуй, мы молитвами сыты, тем паче, что пост ныне, - вспомнил он
и уселся к огню, опасливо косясь на Сотника.
  - Ну, как знаете. - пожал плечами дружинник и принялся за еду.
  Когда съел третий пирожок, монахи дурными голосами воспели псалом. То и
дело, как по команде, с усердием осеняли себя святым знамением.
  Сотник, продолжая жевать, покачал головой и глянул на Ворона. Тот
брезгливо дернул губой, скосил глаза на ревущие рожи и прижал уши. Монахи
тем временем затянули мощней, все больше распеваясь и входя в раж. После
того, как все в очередной раз размашисто перекрестились, Ворон с шумом
отвалил несколько парующих "каштанов" и обдал чернецов облаком утробного
аромата. Лица постующихся окислились, дух сперло, песнь прервалась. Извек
порадовался, что сидит с наветренной стороны, спрятал виноватую улыбку в
усы, но на коня посмотрел понимающе. Чернецы с трудом откашлялись, но
вторично запевать не рискнули, с опаской поглядывая на черный лошадиный
хвост.
  Ничего, подумал Сотник, Аппетит вам не испортишь, коль у вас пост. Доев,
ведьмины гостинцы, отошел в сторонку, набросил плащ на седло, прилег и,
сладко потянувшись, сложил руки на груди. Сквозь сон слышал, как чернецы
долго и шумно укладываются, с трудом устраивая объемные тела под открытым
небом.
  Разбудил Извека монотонный запев. Монахи старательно стонали непонятные
фразы, из которых дружинник разобрал только странное утверждение, что
блаженны нищие духом... Удивленно приоткрыв глаза, заметил что чернецы
собрались завтракать. Однако на этот раз перед каждым стояла чашечка воды
и краюшка хлеба. Заметив, что дружинник проснулся, глава хлебосольно повел
пухлой ладошкой и смиренно изрек.
  - Добрый путник, не разделишь ли с нами трапезу.
  Сотник отрицательно мотнул головой.
  - Благодарень, вам, почтенные, но я не голоден. Разве что коника моего
угостите, то-то он рад будет!
  Ворон будто ждал этого. Как ни в чем не бывало, двинулся к оторопелым
монахам и, в мгновение ока схрумкал полкаравая хлеба. Нюхнув плошку с
водой, фыркнул и вернулся к хозяину. Сотник нацепил уздечку, взялся за
седло. Сзади послышался шорох крестных знамений и дрожащий голос главного:
  - Чудны дела твои, господи...
  - У нас чудес хватает, - согласился Сотник, затягивая подпругу. - Мне,
пока я мелкий был, бабка много такого рассказывала. Вот, к примеру, чудо
так чудо...
  Он, почесал затылок, сделал вид что вспоминает, наконец, встряхнул русыми
волосами и таинственно начал:
  - Жили были старик со старухой, навалили три пуда с осьмухой, взялись мять
- стало пять, взялись весить - стало десять. О, как!
  Взобравшись верхом, приложил руку к груди, вежливо склонил голову.
  - Бывайте, почтенные! Спасибо за хлеб-соль!
  Не успели чернецы изречь ответ, как Ворон привстал на дыбы и, порубив
копытами воздух, сорвался с места...
  ...Извек ехал и размышлял вслух. Как замечали друзья, привычка эта,
появилась одновременно с покупкой Ворона. С тех пор, стоило остаться
одному, как мысли сами облачались в слова и перли наружу. Коню это видимо
нравилось. Во всяком случае он не выказывал никакого неудовольствия.
Напротив: шаг становился ровней, уши втыкались в зенит и поворачивались на
голос дружинника каждый раз, когда тот выдавал особенно замороченную фразу.
  Теперь перед Сотником снова маячили два бархатных лопуха, чутко отмечая
самые ценные мысли.
  - Вот же наползает! - досадовал Извек. - Как червей на дохлую корову. И
чем дальше тем больше. Лезут и лезут, будто тут салом намазано.
  Он помолчал, почесывая русую бороду.
  - Хотя, в общем-то намазано, и изрядно. Земель - богато, народу - богато,
рек и лесов - богаче некуда. Разве эти опарыши упустят такой кусище. Тем
паче, что сам Хозяюшко-Красно-Солнце расстарался и, своими руками мосток
чужакам выстелил. Идите, мол, гости дорогие, пока у меня глаза
цареградской приманкой обшиты! Мол, для меня главное - мясо в мясо
воткнуть, да поглубже, а там заплыви все дерьмом. И невдомек похотливому,
что эти гости скоро пуще хозяев на шею сядут...
  В дорожную пыль плюхнулся злой плевок. Ворон крутнул ухом, блеснул
встревоженным глазом, но шагал ровно.
  Сотник надолго замолчал. Вспомнил кучи порубленного народу, что, вопреки
княжьему приказу, не шли креститься. Припомнил и десять заповедей
оглашенных на княжьем дворе. В голове, подобно вороньему карканью, снова
зазвучал полузабытый голос чернецов Сарвета: ...не убий... не укради... не
возжелай... Перед глазами одна за другой вставали картины последствий
этого крещения и вечер проклятого дня...
  ...Ворон споткнулся в кротовьей норе и воспоминания пугливой стайкой
юркнули в стороны. На смену им снова встали невеселые мысли. Что за тяжкие
времена, сокрушался Извек, с каждым днем все хуже и хуже. И ладно бы ему
одному, так нет, вся Русь корчится. И никому не ведомо, чем завтрашний
день обернется. Все с ног на голову: тати в знатных боярах ходят,
чужеземцы хозяевами смотрят. Честной народ только зубами скрипит.
  Грустные думы давили, как могильная плита. Собственная участь только
добавляла кручины. Прав был Микулка, хватит мотаться неприкаянным, пора
тылы укреплять, а там и домом обзаводиться. Вот только переждать дурацкую
историю с Лешкой Поповичем и его вредной зазнобой. Извек вздохнул. Надоело
пробираться окольными дорогами и за три полета стрелы объезжать свои же
дозоры. Три дня уже не слышал иных звуков, кроме топота коня. Завидев у
окоема одинокую фигуру или сторожевой разъезд, останавливался и спешно
высматривал, куда свернуть. Бывало, Ворон быстрее хозяина определял
укромное место и добирался до него, ловко держась в тени, или ступая по
неглубоким ложбинам.
  К полудню четвертого дня дорога вывела в степь, свернула вдоль опушки, но
вскоре удалилась от кромки деревьев и, на другой день, вышла на
бесконечный простор. Вокруг, куда ни глянь, катились волны высокой травы,
гонимые теплым ветром. Извек сразу почувствовал себя неуютно. Не
спрячешься - все как на ладони.
  Изредка видел вдали столбики каменных баб. Вскоре приноровился не обращать
на них внимания, но поначалу, когда заметил впереди первую, подумал, что
кто-то идет пешим. Подъехав, разглядел круглую отполированную дождями и
ветром фигуру, высеченную из темного гранита. Постоял рядом, рассматривая
древнюю хранительницу равнин, двинулся дальше. В голове мелькнула мысль: а
если прикидываться столбом, когда вдалеке кто-нибудь появится? Ворона в
траву уложить, а самому встать рядом, вот и будет хорошо. Издали кто
хочешь на столб похож - ни обходить, ни скрываться не надо, постоял чуток
и езжай дальше.
  Случай испытать новую хитрость представился очень скоро. Солнце уже
тянулось к глазоему, когда Ворон вдруг остановился. Извек проследил за
направлением морды и, против света, с трудом разглядел несколько точек.
  Пора становиться каменюкой, подумал он, соскальзывая в траву. Начал было
тянуть уздечку вниз, но жеребец сам послушно улегся на бок, вытянул шею и
опустил голову на землю. Черный глаз вперил в хозяина, который
действительно замер столбом. Даже выражением лица стал напоминать каменную
бабу. Некоторое время стоял, всматриваясь в мелкие фигурки всадников. Те,
не сворачивая, продолжали путь.
  - Не заметили, - вздохнул Сотник и стал подумывать о том, чтобы убраться
подальше, так же тихо и незаметно.
  Однако, к его досаде, всадники спешились и начали топтаться на месте,
устраиваясь на ночевку. Сотник задумчиво глянул на Ворона, который
блаженно лежал на боку и, не поднимая головы, лениво щипал траву. Нехотя
крутнул одним ухом когда услыхал заговорщицкий голос хозяина.
  - А может подкрасться по темноте? Ежели свои, то хоть новости подслушаю. А
ежели нет... Ворон, ты как?! Сможешь подползти тихонечко, как лисичка?
  Конь двинул головой, оглядел свою тушу, фыркнул и опять принялся за траву.
  - Ага...значит не можешь. - усмехнулся Извек и снова глянул в сторону
заходящего солнца. Видны были только лошади, зато над травой потянулся еле
заметный дымок.
  - Не наши, - решил Сотник. - Наши с собой дрова не возят, но подслушать,
на всякий случай, .
  Он достал угощение старухи и уселся рядом с конем, дожидаться, пока
окончательно стемнеет. По вечернице* засек направление и захрустел
яблоками, погрузившись в прежние кислые думки. Еще раз перебирал в голове
события последних трех лет.
  На третьем яблоке вдруг почувствовал, что больше почему-то не грустится.
Все вокруг начало нравиться - и степь, и небо. Ворон, так вообще казался
роднее брата. Остатком трезвой мысли Извек заставил себя упрятать чудные
плоды обратно в суму и заговорил вслух:
  - Вот те и яблочки! Почище мухоморного отвара башку чистят. А какие же в
полной силе были?! Вообще, наверное, летать смог бы, даже без руля и без
ветрил, вернее без крыльев и хвоста.
  Задремавший было, конь рубанул ушами воздух и уставился на хозяина. Тот
щерился во все зубы, глаза блестели, голос тоже был странный, хотя брагой
не пахло.
  - Ниче, ниче, коник, эт я так, сам с собой. Приятно же поболтать с умным
человеком.
  Выслушав объяснение, Ворон лениво перекатился на другой бок и прикрыл
глаза.
  - Ага, вот это правильно, - похвалил Извек. - Подремли маленько, утро
вечера мудреней.
  Сотник встал, всмотрелся в даль и с удивлением обнаружил, что четко видит
и коней, и струящийся к небу дым. Окоем будто скакнул ближе. Одновременно
с этим в уши хлынул поток звуков. Ясно различал шуршанье жучков и шелест
травы. В двух шагах, под землей, кто-то настойчиво скребся.
  - Ну дела! - оторопел Извек. - Еще чуток и начну понимать, о чем шеборшит
мышь. Вот так яблочки, а я, дурак, три штуки сожрал, как Ворон капусту. Им
же цены нет! Ежели в дозоре пожевать, любого ворога за тыщу шагов учуешь...
  Все еще удивляясь новым ощущениям, взял уздечку и собрался спутать коню
передние ноги, но конь глянул так, что Сотник порадовался, что лошади не
разговаривают.
  - Ну, если такой умный, тогда лежи здесь и никуда не уходи. Буду
возвращаться, тихонечко посвищу. - примирительно проворчал Извек и зашагал
в сторону дыма.
  Все вокруг шуршало и скрипело на разные лады. Каждый шаг издавал такой
скрежет, что казалось, будто пара меринов ломится через бабкин плетень.
Саженей за двести, Сотник пригнулся и дальше двинулся медленнее. Каждые
полста шагов останавливался, вслушивался в звуки ночи. Наконец, уловив
впереди глухой скрип, замер, присмотрелся.
  Неподалеку сидел дозорный и в задумчивости почесывал куцые усы. Глядел
поверх травы, но, судя по выражению лица, ничего, кроме темноты, не видел.
Лохматая шапка с конским хвостом на металлической верхушке, съехала на
затылок, открывая черные сосульки волос. Высокие скулы подпирали узкие
щелочки глаз. Перестав чесать редкие прядки усов, степняк сладко зевнул,
захлопнул рот и застонал какой то затейливый мотив.
  - Пой, милый, пой! - подумал Сотник и, как кот, скользнул в сторону.
  Обойдя печенега по дуге, подкрался сзади. Посидел в пяти шагах от певца,
размышляя, как быть. Умные люди говорили, что после смерти, Ящер больше
всех мучает только предателей, детоубийц и тех, кто оборвал хорошую песню.
Песня Извеку не нравилась, но кто знает, может для кочевников она хороша.
  Неслышно выругавшись на длину песни, все же решился. Подошел вплотную,
примерился и влепил ладошкой по уху. Оплеуха получилась звучная, будто
мокрым потником ударили по дубовому столу. Лохматая шапка слетела, песня
прекратилась и дозорного отбросило в сторону. Со стороны стало похоже, что
певец свернулся калачиком и уснул.
  - Ну вот и гожо, ежели не убил, то к утру проснешься! - прошептал
дружинник и двинулся к лагерю.
  У огня вечеряли шестеро во главе с десятником. В сотне шагов, по правую и
левую руку от стоянки, из травы торчало еще две шапки. Третья поблескивала
в лунном свете далеко за костром. Извек улыбнулся неизменному воинскому
порядку степняков: по одному дозорному на восход, на закат, на полдень и
на полночь. Глянул на Стожары*, прикинул, получалось, что сменят не скоро.
Время есть.
  На четвереньках подполз ближе. Голоса зазвучали громко и отчетливо, будто
стоял рядом. Скоро почти всех знал по именам.
  Кызым, суровый кочевник с голым, покрытым шрамами черепом, пялился в
костер. Кивал, равнодушно соглашаясь с каждым из говоривших. Изредка
прислушивался к чему-то, оглядывался, беззвучно шевелил губами. Баласан,
дремал привалившись к куче мешков и переметных сум. Прочие негромко
спорили, прихлебывая кумыс из почерневших деревянных пиал. Тот, кого
называли Радой, горячился.
  - Зачем едем далеко? Далеко засеки встретим, надо ехать по краю, к малым
весям. Народу мало - воинов мало, всех зарежем, женщин себе возьмем.
Говори, Басай, зачем молчишь?
  Басай подтянул бурдюк, плеснул в пиалу, покачал головой.
  - Надо все разведать, разузнать, а веси не уйдут, на обратном пути заедем.
Так велено.
  Остальные слушали. Кто-то согласно кивал, кто-то качал головой, глядя на
десятника Салмана, самого старшего из всех. Тот молчал, жевал кусок
жареного мяса и облизывал текущий по пальцам жир. Разговор, казалось, не
слушал, но неожиданно изрек:
  - Хан Радман приказал ехать и разузнать. Сделаем - хорошо, не сделаем -
сикир башка будет.
  Закончив немудреную речь, Салман в полном молчании приложился к бурдюку.
  Так вот оно что, подумал Сотник, у наших земель опять Радман-Бешенный
объявился. Видать, жажда мести покоя не дает. Оно, в общем-то, понятное
дело: отец, взятый с сыновьями, в плену сгинул, проклиная всех и вся, что
не дождался внуков. Младший брат нашел смерть уже во время побега, получив
под лопатку Извекову стрелу. Теперь Радман, последний из рода Кури, решил
отыграться. Ну-ну, добро пожаловать.
  Сотник слушал дальше, но разговоры закончились. Степняки хлюпали кумысом и
глядели в огонь. Тишину нарушил один, отличающийся тупым, даже очень тупым
лицом. Достав кривую саблю, начал возить по ней куском точильного камня.
Увлекшись работой, запел на малознакомом наречии.
  Тыне ярин тыне, саны сэвдым ярин
санин гезаль гезлярын, санин узун сачларэн
бэнзаир дахдан тэчен, сэлларе сэлла-аре
гечдан санэ улзун, улзун бахышларен
Извек, сносно знавший хазарскую речь, разбирал только отдельные слова, но
и по ним понял, что песня глупа до безобразия:
  ...иди ко мне - это раз, я тебя хочу - это два ... и дальше в том же духе.
  Судя по всему, степняки тоже не особо млели от восторга. Радой долго
морщился, но в конце концов не вытерпел.
  - Слушай, Каймет, на состязании акынов ты бы точно был вторым!
  - А кто первым? - удивился Каймет.
  - Первым бы стал Ишак бабушки Басая! У него голос немного лучше.
  Степняки загоготали, а Радой продолжил:
  - Ты бы пошел, сменил Аман-Гельтулея. Пусть сюда идет, кумыса выпьет,
споет немножко. А ты за него посиди.
  Каймет вскинул на соплеменников глупые глаза, поднялся, вжикнул над
головой точеной саблей и, бросив ее в ножны, с улыбкой направился в
темноту.
  Не-ет, ребята, подумал Сотник оглядываясь, Аман-Гельтулей нынче не споет.
Извек попятился, отступая задом, добрался до глушенного певца, подобрал
его шапку, напялил на себя и скакнул в гущу непримятой травы. Высунувшись
по плечи, уселся спиной к лагерю. Сзади слышались неспешные шаги, а сквозь
хруст травы доносились те же незатейливые слова. Либо Каймет пустился
напевать по второму кругу, либо со словами в той песне было не богато.
Ненадолго шаги и голос затихли. Каймет всматривался в темноту, пока не
узрел в скудном звездном свете шапку Аман-Гельтулея. Подходя ближе,
заговорил:
  - Радуйся, Аман, что бог не дал мне твоего голоса! Хотя, чему тут
радоваться, - хвастливо продолжил он. - Когда бог голоса раздавал, я в
очереди за силой стоял. А может...
  Хрястнуло. Короткий удар вбил последние слова в рот Каймета вместе с
зубами.
  - За силой говоришь стоял? - прошипел Извек, потирая ушибленную в темноте
руку. - Теперь полежи, отдохни. Силу... ее беречь надо.
  Он оглянулся на стоянку, тряхнул ушибленной рукой и заспешил к другому
дозорному. Тот, что глядел в сторону ушедшего светила, начал оборачиваться
на шаги за спиной, заметил темный контур загородивший огонек костра и
почувствовал как холодный клинок пробил грудь. Третий дозорный, видимо
устав смотреть туда, откуда прилетают птицы, задремал и принял смерть в
объятиях сна. Извек уже подбирался к четвертому, когда за спиной
послышались встревоженные крики. Звали Каймета и Аман-Гельтулея. Последний
дозорный обернулся на шум, углядел Сотника и с криком схватился за оружие.
Извек с ходу рубанул степняка и, уже не таясь, направился к огню.
  От костра, на предсмертный крик, вскочили оставшиеся пятеро. Десятник
Салман для острастки рявкнул, чтобы не бежали и степняки сбавили шаг.
Дальше двинулись осторожней, выставив клинки перед собой и расходясь в
линию.
  - Ну вот и гоже! - оживился Извек. - Лицом к лицу оно всегда веселей.
  Бой был недолгим. Бабкины яблоки еще действовали и Сотник успевал замечать
каждое движение противников, удивляясь, что те движутся как контуженные
мухи. Меч летал с дивной легкостью, вспарывая кольчуги, ломая клинки и
разваливая тела. Скоро нападающие закончились и Извек некоторое время
оглядывался, продолжая помахивать клинком. Вспомнив, что уложил весь
десяток, вернул меч в ножны. Приблизился к стреноженным коням, разрезал
путы - не пропадать же связанными. Чувствуя нешуточный голод, вынул из
огня оброненный кусок мяса, выгрыз то, что не успело обуглиться и двинулся
к Ворону. По дороге наткнулся на тело Каймета и только тут вспомнил про
степняцкий малахай на своей макушке. Стащив его с головы, встряхнул
взмокшими волосами, сплюнул и наподдал ногой мохнатую, окованную железом
шапку. Пока возвращался, почувствовал, что в уши будто вставляют пробки.
Звуки глохли, теряли звонкость. Только зрение еще сохраняло остроту.
Впереди показался Ворон. Извек едва не рассмеялся, когда конь поднял над
травой ушастую голову и замер: видать тоже притворился каменной бабой,
только в виде лошади.
  - Все, травоед, сматываемся.
  Ворон дернулся и в мгновение ока оказался на ногах. Морду держал в сторону
степняцкой стоянки, пытался что-то разглядеть, но ничего кроме темных
силуэтов лошадей не видел. Извек запустил руку в суму, нащупал яблоко,
повертел в руках, скормил коню. Всяко не повредит, может и к пользе
придется, буде случатся ямки-норы разглядит или учует. Вскочив в седло,
глянул на россыпь звезд, кое-как прикинул направление и хлопнул ладонью по
крупу. В следующий момент почувствовал как седло едва не выпрыгнуло из-под
задницы и в ушах засвистел ночной воздух. Копыта почти не касались земли.
Сотник покосился, не отросли ли у Ворона крылья, однако, кроме летящей
назад травы, по бокам ничего не мелькало. Извек растянул губы в довольной
улыбке: яблоко делало свое дело.
  Край небосклона черпанул белого света и начал растворять ослабевшие за
ночь звезды. Скоро озорь прохудился раскаленной дырой, и сквозь прореху
показался слепящий лик солнца. Появившись целиком, Ярило на мгновение
замер над виднокраем и, уже не спеша, двинулся путь к противоположной
стороне земли. Ворон все несся, распустив хвост по ветру, пока впереди не
показался лес. Чуть сбавив ход, начал заворачивать вдоль опушки и скоро
выметнулся на малоезженную дорожку. Пронесшись по ней еще некоторое время,
утихомирился, но хвост все еще держал торчком. Солнышко начало пригревать
и Сотник, утомленный бессонной ночью, задремывал. Открыл глаза около
полудня, когда Ворон остановился на пригорке, неподалеку от мелкой веси.
Поразмыслив, решил все-таки заехать, дать роздых коню, да и найти
чего-нибудь в дорогу.
                                 Глава 11
  Подъехав к ограде, помедлил, дабы местные могли увидеть гостя и, не спеша,
двинулся по улице. Из за крайнего дома показался моложавый мужик, встал,
почесывая грудь. Заметив, что незнакомец остановил коня, двинулся
навстречу. С уважением оглядев дружинника, присвистнул, напустил на себя
серьезности, но глаза продолжали блестеть смешинками.
  - Да никак к нам путник забрел, - неверяще протянул он, но не выдержал и
заулыбался во все сорок два зуба. - То-то бабка Осина давеча гостей в воде
видала. Ну здоров будь, мил человек. Как звать тебя.
  - Зовут Извеком, - улыбнулся в ответ дружинник. - А кличут Сотником, хотя,
выше десятника пока не залез.
  - Ну и то гоже, - хохотнул тот. - Будем знакомы, меня Макухой звать. А вон
Рощак идет, дядька мой.
  По улице действительно, вперевалочку, двигался кряжистый мужичище,
заросший седеющей бородой. В отличии от смешливого Макухи, глубоко
посаженные глаза смотрели строго, придирчиво. На поясе висел большой
охотничий нож, с шеи свешивался шнур с когтями медведей, волчьими и
кабаньими клыками. Сотник спрыгнул с седла, подождал пока тот подойдет,
протянул руку.
  - Исполать почтенному Рощаку.
  Ладонь Извека стиснуло толстыми, как древко копья, пальцами. Великан
задержал рукопожатье, испытующе посмотрел в глаза дружиннику, кивнул.
  - И тебе, ратник, блага. Какими заботами пожаловал?
  - Коня хотел напоить, - попросту ответил Сотник. - Да кое-чего съестного в
дорогу купить.
  - Эт запросто, - вмешался Макуха. - Да, дядька? А то кабы добрый молодец
не отощал, да ушастика своего не слопал.
  Рощак угрюмо глянул на шутника, отрицательно покачал головой.
  - Не выйдет!
  - Как не выйдет? - не понял весельчак. - Не гневи богов!
  - Не выйдет! - упрямо повторил Рощак, глядя на уши Ворона. - Коня напоить
, а съестного продавать не будем! Так дадим.
  Он хлопнул гостя по плечу и, развернувшись, сухо бросил через плечо:
  - Веди к Светозару, сажайте за стол, я скоро буду.
  Сотник скосился на Макуху. Тот подмигнул, указал дружиннику на широкую
избу.
  - Вот так и живем. Я по-своему шуткую, он по-своему. Только если сказал,
что не продаст, значит не продаст, придется так брать. А нам вон туда.
Нынче Светозар на охоту идет, после обряда снеди немеряно осталось. Там и
отобедаем.
  Подходя к дому увидели хозяина. Светозар сидел на крыльце, с любовью
наводил лезвие рогатины. Длинное, шириной в ладонь острие и без того
горело на солнце, хоть сейчас брейся, но он все выглаживал режущие кромки.
Сотника встретил открытой улыбкой. Отставил орудие в сторону, отступил,
пропуская гостя в дом.
  - Давненько к нам никто не заезжал.
  - Ага, поддакнул Макуха, да и сами дальше леса редко выбираемся. Нам и тут
гоже. Хотя, третьего дня вернулись с торжища. Слыхали, что в Киеве
перемены.
  Сотник только неопределенно кивнул в ответ, озадаченно поглядел на Ворона.
Макуха весело переглянулся с охотником, снова показал ровные зубы.
  - Ступай, ступай, конем есть кому заняться.
  Светозар, обернулся на двор, резко свистнул. Из конюшни, пристроенной
между домами, выскочили двое юнцов. Уловив жест охотника припустили к
Ворону. Уже в дверях до слуха Сотника донеслось краткое распоряжение:
  - Снимите узду, напоите и поставьте к полным яслям.
  В горнице, как и было обещано, ждал накрытый стол. У входа, на скобе для
защепа лучин, пузатился собранный заплечный мешок. За ним желтел поживший
ремень отягощенный большими ножнами. В углу, как водится, невысокая лавка
с бадейкой, позеленевший медный рукомойник и расшитый петухами рядень.
  Пока мыли руки, Макуха все пошучивал, про торжище. Пересказывал слышанные
от торговцев прибаутки, хвалился удачным наваром со шкур. Радовался
выгодной закупке припасов для селян. Когда же сели за стол и наполнили
кружки, наконец умолк, охотно принялся за еду. Вскоре появился Рощак.
Постановив на стол три кувшина, присоединился к сидящим. К еде не
притронулся, лишь плеснул себе сурьи и неспешно отпив, обратил взор на
гостя.
  - Что слыхать в Киеве? Чем дышит великий град.
  Сотник дожевал, отложил куропаточью грудку, облокотился локтями на стол.
  - Ныне, не то главное! Особливо чем и кто дышит. Хуже другое: в дне пути
отсюда, степняков видел. Видать где-то на границах опять стая гуртуется.
Как бы к вам не пожаловали.
  Сотник замолчал, возвращаясь к грудке. Рощак двинул бородищей, с сомнением
склонил голову на бок.
  - К нам, думаю, не станут. У нас глушь, все дороги в стороне: где и весей
поболе, и пожива богаче. А тут и слепой узрит, что у брать нечего. Полей
вокруг не видать. Запасы все в лесу, там и главные огороды устроили. Самый
глупый степняк поймет, что зерна не растим, живем охотой. К таким заезжать
- только лишние хлопоты.
  Сотник увидел, как остальные согласно закивали, пожал плечами.
  - Хорошо, если так. Однако, как я понял, этих привел Радман, сын Кури. А
тому голова в деле не помеха, тот ради куражу кровь льет.
  Рощак вскинул брови.
  - Не тот ли Куря, что Святослава подлостью извел?
  - Тот, - мрачно подтвердил Извек и заметил, как ручища великана погладила
белеющий в бороде шрам.
  - Это семя действительно бешенное. - зло проронил Рощак и надолго замолчал.
  Увидав, что разбудил в старом воине горькие воспоминания, Извек поспешил
поблагодарить хозяев и спешно засобирался. Рощак поднялся, в глазах все
горели отсветы сражений под началом Неистового. Одним махом осушив кружку,
утер мокрые усы и, придержав гостя за локоть, указал рукой на край стола.
  - Решай сам, что с собой взять. Можешь меду стоялого, можешь новой сурицы.
Ежели хочешь, есть кувшин заморского. Давеча с торжища две штуки привезли.
Один почали, да никому по душе не пришлось. Наши такого не пьют. У нас
жалуют позабористей, с горчинкой, со звоном, да чтоб в нос молотом шибало!
Так что... избавишь от заморского, только рады будем, что хоть кому-то
пригодилось.
  - Гоже! - рассмеялся Сотник. - Не киснуть же добру, а мне иной раз в
охотку.
  - Вот и договорились, - весело заключил Макуха, заворачивая в бересту
куски мяса, чуть прихваченные жертвенным огнем.
  Светозар тоже подпоясался в дорогу. Сдернул со стены мешок, закинул за
плечи, подался за Извеком. На крыльце взял рогатину, еще раз проверил,
достаточно ли остра и, успокоившись заточкой, обернулся к дружиннику.
  - Провожу тебя маленько. Мне тоже в ту сторону, а за околицей к лесу
сверну.
  Прощались коротко. Хлопнули по рукам, глянули друг другу в очи. Рощак
впервые за день двинул губы в улыбке.
  - Будешь в наших местах, заезжай.
  - Попробуем. - без особой уверенности ответил Извек.
  - И много сразу не пей! - напутствовал Макуха. - А то случись что в чистом
поле... а отхожего места под рукой нет...
  Ворон покосился на шутника, всхрюкнул, собираясь заржать, но рука Сотника
развернула и заставила идти рядом со Светозаром. Пока не миновали
деревушку, Извек успел заметить стайку мелкой ребятни, двух-трех взрослых
и старуху рядом с белоголовым мальчонкой. Охотник вполголоса пояснял:
  - То Дубыня, по шкурам голова. То Корнил-Мастак, одним плотницким топором
мелкий гребень может, руки золотые. А это Осина-Травница с Ратиборкой.
Смышленый малый, травы за полет стрелы чует. Нам бы такого в охотники, да
бабке надо кому-то веды передавать.
  Скоро ограда осталась позади и Светозар погладил Ворона.
  - В добрый путь, гости дорогие, захаживайте, коли время будет.
  Он тряхнул рогатиной и свернул к опушке.
  - Доброй охоты! - донеслось сквозь удаляющийся топот копыт...
                                 Глава 12
  Позволь мне с тобой
  Остаться без ума...
  Дмитрий Ревякин
  ...Стежка ленивой змеей струилась вдоль неторопливой реки. Порой она почти
приближалась к заросшему осокой берегу, но тут же вновь отворачивала в
сторону и петляла в зарослях ивняка. В последнее время путники не часто
баловали ее своим появлением и, местами, трава почти полностью поглотила
неширокую желтую полоску. Впереди, на фоне вечернего неба, темнел пригорок
с молодым сосняком.
  Подъехав ближе Сотник разглядел пару подходящих стволов. До реки было
рукой подать и он решил обосноваться на ночь. Отвел коня к воде,
вернувшись к пригорку, свалил пару сушин. Приволок к реке и, обрубив сучья
с вершиной, уложил бревна в подобие лавки. Закончив, с дровами на ночь,
оглянулся на Ворона. Тот уже давно напился и стоял у воды, задумчиво глядя
на еле различимый в сумерках противоположный берег. На щелчки огнива и
ухом не повел, толи прислушивался к чему-то, толи думал о своем, коняжьем.
  Пока пламя разгоралось, Извек развернул бересту с мясом. Глотая слюнки,
насадил на прутья, заостренные комельки воткнул в землю, вокруг огня.
Подкинув пару ветвей потолще, с удовольствием глянул, как яркие язычки
жадно завертелись над сухой древесиной. Пока жар набирал силу, успел
умыться, а когда над костром заскворчало, вытянул из сумы заветный
кувшинчик.
  - Коль жизнь пошла вкривь и вкось, - вздохнул он. - Так хоть зеленым вином
порадоваться.
  Мясо, разогревшись, пустило аппетитный дух. Под громкие завывания в брюхе,
Сотник потянулся к крайнему прутику и почувствовал, как затылок обдало
воздухом из ноздрей Ворона. Нехотя оглянувшись, Извек скорчил злобную
гримасу и, понизив голос до страшного хрипа, грозно прорычал:
  - Ты куда лезешь! Кони мясо не едят! А если и едят, то это уже не кони. А
если кони, то...
  Ворон отвернулся и, не обращая внимания на жуткость хозяйского голоса,
уставился на реку. Сотник проследил за взглядом, но ничего не разглядел и
снова нагнулся к прутику. Едва тонкий вертелок с лакомым куском вышел из
мягкого дерна, в затылок вновь дохнуло теплым. Губы Сотника беззвучно
зашептали цветастые откровения о прародителе всех коней, но Ворон вновь
выпрямился и уставился в прибрежные кусты. От воды не доносилось ни звука,
хотя было ясно, что черноухий дважды, да понапрасну беспокоить не будет.
  Сотник замер, прислушался. Пальцы привычно отыскали родную рукоять но,
пока оставили меч в ножнах. Извек не шевелился. Рядом, тихий как ночь,
замер конь. Превратившись в слух, оба косились друг на друга, пока впереди
еле слышно не хрустнула ветка. Уши Ворона дрогнули, дикое око едва не
выпрыгнуло из глазницы, таращась на хозяина. Извек кивнул, едва пошевелив
головой, успокаивающе коснулся конской щеки и неслышно подался в темень
кустов.
  Ноги привычно встречали землю с носка, чутко держа стопу, прежде чем
поставить каблук. Кусты медленно проплывали мимо. Сквозь черное облако
листвы, кое-где пробивались купающиеся в воде блестки звезд. Над темным
окоемом показался огромный тусклый блин луны. Впереди шелестнуло и лунную
дорожку заслонила неясная тень. Сотник напрягая зрение, двинулся в обход
зарослей. Трава под ногами сменилась прибрежным песком, кустарник резко
оборвался и, на открывшейся полоске берега, обозначился серебристый
девичий силуэт. Одинокая фигурка стояла у кромки воды, спиной к
дружиннику. То, что Извек принял за легкую накидку, оказалось распущенными
до колен волосами. Сотник замер с раскрытым ртом.
  Девчонка же задумчиво глядела под ноги, не двигалась. Затем, будто
решившись, подняла глаза к звездам, смахнула с лица прядку волос и
медленно шагнула в воду. Извек перевел дух, закрыл рот: че ж диковинного -
девка купаться пошла. Однако, почему ночью и одна?
  Фигурка тем временем зашла по пояс, по плечи и... скрылась с головой.
  - Одурела!? - пробормотал Извек и бросился к реке.
  На бегу, сорвал перевязь с мечом. Под ноги не смотрел, боясь потерять из
виду центр расходящихся под луной кругов. Вспенивая сапогами речную
гладь, разбежался по мелководью и копьем врезался в воду. Преодолевая
сопротивление отяжелевшей одежды, мощными гребками двинул тело вперед.
Суматошно обшаривая руками черную толщу воды, чувствовал как неохотно она
пропускает сквозь себя растопыренные пальцы. Только когда в горле начались
спазмы, натолкнулся на маленькую ступню, ухватился за лодыжку покрепче и
устремился на верх. Уже у поверхности почувствовал, как девчонка
задергалась. Едва успел схватить ртом воздух, как удивительно сильный
рывок снова утянул под воду. Озлившись подтянул ногу к себе, перехватил у
колена, отыскивая на ощупь руку или тело. Тут же получил второй ногой в
зубы и, от неожиданности, едва не захлебнулся. Наконец сграбастал
утопленницу за плечи, прижав спиной к себе, вынырнул. Сердце грохотало о
ребра, грудь судорожно гоняла ночной воздух, свободная рука неуклюже
загребала черноту воды, мучительно медленно приближая недалекий берег.
  Утопленница молча, но резво извивалась. Тщетно старалась вырваться из
железной хватки Извека, однако, в то время как Сотник помаленьку
выравнивал дыхание, девчонка быстро теряла силы. Скоро, одинаково
запыхавшись, оба повалились на берег. Чуть отдышавшись, Извек сел, провел
ладонями по лицу. Отбросив назад мокрые волосы, обернулся к спасенной,
освещенной холодным светом встающей луны.
  - Сдурела, девка!? - выдохнул он. - Молодая, красивая... вся жизнь
впереди... и топиться? Да в такой красивой реке!? Тем более ночью...
  Из под мокрых волос послышались странные всхлипы. Сотник отвел глаза.
  - Поплачь, девка, поплачь. Оно, говорят, всегда легчает, когда поплачешь...
  Всхлипы усилились и стали еще странней. Заподозрив неладное, Извек
развернулся к спасенной. После недолгого замешательства, откинул с ее лица
мокрую пелену волос и остолбенел...
  Девчонка сотрясалась от неудержимого хохота. Она почти задыхалась, прижав
ладошки к лицу. Извек убрал руку, отвернулся и устало кивнул.
  - Так ты не топилась?
  Девчонка затрясла головой, не в силах произнести ни слова.
  - Просто решила поплавать?
  Голова мотнулась утвердительно. Хохот понемногу отпускал ее.
  - Понятно! - зло прошипел Извек и поднялся с мокрого песка. Медленно
побрел к брошенному мечу, подобрал, оглянулся. Хотел что-то еще сказать,
но только махнул рукой.
  Ноги сами понесли к затухающему костру, от которого уже несло горелым
мясом. Из-за кустов торчала морда Ворона. Конь глядел на мокрого хозяина с
плохо скрываемым удивлением. Сотник, грозовой тучей, прошел мимо, на ходу
расстегивая пряжки доспеха. У костра стащил с себя железо, подбросил на
угли охапку ветвей и, пока огонь оживал, вбил вокруг костра несколько
сучьев. Когда вылил воду из сапог, доспех и рубаха парили вовсю. Ворон
притих, даже листочки с куста общипывал украдкой, чтобы не раздражать
хозяина. Извек угрюмо догрызал оставшееся мясо. Стоял спиной к костру,
досушивал отжатые наспех штаны. Скоро почувствовал, что еще немного и
начнет подрумяниваться, как масленичный колобок. Развернулся, лицом к
костру. Постоял, шебурша мокрую бороду, вспомнил про кувшин. Отпив из
горлышка, решил, что пора одеваться: к утру и на теле досохнет. Уже
облачившись, почувствовал как внутри загрело.
  Взошедшая луна посеребрила спину Ворона. Костер лениво похрустывал
прогорающими сучьями и начинал припекать обтянутые штанами колени. Тишину
нарушали только редкие крики ночных птиц и Сотник начал задремывать.
Клюнув пару раз носом, решил все же прилечь. Приподнялся, подвигал седло и
только тут заметил, что ворон опять замер, как пес, почуявший дичь.
Оглянулся в направлении взгляда, да так и застыл согнувшись. В пяти шагах,
у кустов, пялила глаза давешняя утопленница. Стояла, ничуть не стесняясь
наготы, лишь теребила пряди тяжелых волос.
  Извек, растерявшись как пацан, запоздало отвернулся. Дремлющий разум
судорожно просыпался. Взгляд упал на свернутый плащ, руки, опережая мысли,
тут же подхватили сверток и сдернули тесьму. Искоса глянув на гостью,
отвел глаза и, не глядя, бросил плащ в ее сторону. Шелестнула тяжелая
ткань, треснула задетая плащом ветка и девчонка приблизилась к костру.
Виновато глянув на дружинника, поправила накидку, осторожно опустилась на
бревно. Извек потоптался на месте, добавил в костер пару сучьев, в конце
концов, бухнулся поверх седла. Чувствуя забытую с отрочества робость,
озадаченно произнес:
  - Ну, здравствуй, девка! Ежели накупалась, то давай знакомиться, что ли?
Меня Извеком кличут, а тебя как звать.
  - Все наши Лелькой зовут. - ответила девчонка удивительно чистым голоском.
  - Леля значит, - кивнул Сотник. - Хорошее имя, доброе.
  Не находя места рукам, потянулся за кувшином. Собрался было отхлебнуть из
горлышка, но помедлил и, полез в переметную суму, припомнив, что где-то
завалялась деревянная чеплажка. На удивление плошек оказалось три штуки.
Видимо в очередной раз бережливый Мокша прибрал посуду, с пьяных глаз
перепутав коней. А может просто прогуляли допоздна, а в ночи все кони
черные. Кинув третью обратно, Сотник наполнил плошки.
  - Не откажи в любезности, милая, раздели со мной чарочку. После купания не
повредит, - он усмехнулся и протянул одну девчонке. - Хотя, ты бы поменьше
по ночам купалась, а то утопишь какого-нибудь непонятливого, вроде меня.
  Лелька улыбнулась, согласно кивнула и выпростала из-под плаща узкую
ладошку. Отпила, заглянула в чеплажку, понюхала, будто впервые
попробовала, но заметив удивленный взгляд дружинника, как ни в чем не
бывало, глотнула еще. В глазах проскользнула хитринка, но ответила
смущенно, будто извиняясь.
  - Как же мне не купаться, дядечка Извек? Нам - русалкам без воды никак
нельзя.
  - Вам русалкам? - переспросил Сотник. - А-а, ну да, тогда конечно.
  Он вновь приложился к вину, но тут до него дошел смысл сказанного и питье
встало поперек горла. Сглотнув комок с третьей попытки, Извек переглянулся
с Вороном. Губа коня отвисла, глаза сверкали белками то на хозяина, то на
незнакомку. Сотник тем временем справился с удивлением, но на всякий
случай покосился на миниатюрные ступни, выглядывающие из-под плаща, потряс
головой.
  - Вот те раз... кому сказки, кому присказки, а мне опять несреча. И так
одни беды от девок, а тут еще и русалка... Теперь, до кучи, все водяные и
болотные за мной гоняться будут.
  - Гоняться? - не поняла Русалка. - Зачем!
  - Зачем?! А чтобы жизнь медом не казалась. Ляпнула же одна дура, что я ее
сватаю и у жениха увожу. Теперь тот жених со товарищи, с ног сбиваются,
меня зловредного разыскивая, дабы сшибить мою буйну голову. Вот и бегаю
околесицами, чтобы не поубивать кое-кого из них, пока объясняться будем.
  - И что, все девки такие? - кротко поинтересовалась Лелька.
  - Конечно! - с деланной серьезностью заверил Извек. - Все до одной... и
даже больше! Вихляют задами, да кровь нашему брату портят. Эт потом
некоторые умнеют, ежели муж построже попадется. А так... все поголовно.
Про русалок, конечно, не знаю, но думаю то же самое, токмо еще хуже.
Простую бабу хоть за косищу ухватить , да прижать за амбаром, а ваших
и сетью не словишь. Одно лишь и знаете - головы мужикам морочить. Он
осекся, заметив, как русалка задохнулась от гнева.
  - Так вот оно что! - вскинулась Лелька. - Все девки оказывается - дуры, а
вы значит хороши! Ваше дело - за косу и к амбару! Ничего не скажешь,
молодцы да и только!
  Сотник понял, что попался на зубок и теперь выслушает щедрые девичьи
упреки за все мужское племя. Решил не перечить, взял Лелькину плошку и
потянулся за кувшином. Девчонка тем временем разошлась не на шутку...
  - Все вы, мужики, такие: болтаете от зависти всякие гадости. Кому ниче не
обломилось, давай слухи распускать, - она будто невзначай вытянула из-под
плаща стройные гладкие ножки. - И что рыбьи хвосты у нас, и что сами мы
скользкие, как лягушки, и что под воду к себе утаскиваем. Да кому вы такие
нужны? Грубые, наглые, только и знаете что лапать и в кусты тащить.
  Извек открыл рот от русалкиных откровений, кувшин застыл на полдороги.
Ворон тоже замер, даже перестал хрустеть сочной травой. Уши повернул к
Лельке, глаза таращил на хозяина, вид имел такой же глупый. Девчонка же,
как ни в чем ни бывало, продолжала.
  - Ты вон глянь на себя, - она лукаво хохотнула. - Не чесан, немыт,
воняешь, как мерин запотелый, руки как весла - страх. А мы все время
моемся, вон какие чистенькие, красивые и стройные. Так сам посуди, на кой
вы нам сдались, такие медведистые?
  Русалка поправила на плече плащ, на миг блеснула кругленькая как яблочко
грудь.
  - Нам бы чего-нибудь большого и чистого, чтоб как в сказке... - Лелька
замолчала, мечтательно глядя в огонь.
  Конь встрепенулся, захрупал зелеными стеблями. Сотник вспомнил про кувшин,
торопливо долил в обе плошки.
  - Вот и гоже, - согласился он. - Давай тогда выпьем за большое и чистое...
за китов! Есть, говорят, такие твари в пучине морской, тоже все время
моются. Вот их-то вам и надо! Тот уж если прижмет, так прижмет...
  Ворон выронил пучок травы и зашелся в заливистом ржании, Извек с серьезным
видом продолжал.
  - Камбала, знаешь, почему такая плоская?
  Лелька растерянно помотала головой.
  - Потому что ее кит покрыл!
  Сотник еле удерживался от хохота, но предрассветную тишину повторно
нарушил гогот ощерившегося жеребца.
  Русалка смутилась, щечки порозовели, на мужика с конем глядела
насупившись.
  - Да ты не серчай, девка, не серчай, - пробасил Извек примирительно. - Это
жизнь, че тут обижаться. А, к примеру, ведаешь, почему у рака глаза
навыкат?
  - Почему? - обрадовалась она перемене темы.
  - А потому, - еле выдавил Извек. - Что он это видел!
  Тут уже прыснули оба. Сотник весело захохотал, обнажив крепкие, как у
коня, зубы. Рядом колокольчиком заливалась Лелька. А напротив, снова
уронив недожеванный пучок, потешно всхрапывал Ворон. Насмеявшись, Сотник
утер слезы, посуровел, поднялся с камня.
  - Так что ты уж поосторожней с ними, с китами, мужик все же лучше. Мужик,
иногда, ласковый попадается, с таким век счастлива будешь. Ну а нам пора,
вон уж и Ярило из за леса выкарабкивается. Русалка тоже встала, под плащом
мелькнуло гибкое тело.
  "До че ж хороша девка! Рыбка да и только!" - с досадой подумал Извек,
вздохнул и строго зыркнул на Ворона. Тот, чуя расставание, потянулся было
мордой к Лелькиному плечу, но хозяин легонько шлепнул по теплым ноздрям.
  - Ну-ну! И тебе туда же. Тут людям мало, еще ты трешься. Ты себе поищи,
что попроще. Кобылку там какую. Ну... или ослиху... на худой конец.
  Конь стукнул копытом, обиженно отпрянул. Сотник покосился на русалку.
  - Ладно, шучу, не худой. Эт я так, к слову.
  Лелька улыбнулась, погладила коня по теплой морде, но встретив свирепый
взгляд синих глаз, хихикнула и отскочила. Скорчив виноватую рожицу,
скинула плащ и, забыв про наготу, подала дружиннику.
  Извек метнул руку к Ворону, поспешно прикрывая коню глаз. Вторую, на
ощупь, протянул к русалке, сцапал тяжелую ткань, бросил поперек седла.
Голова поворачивалась сама, будто кто тянул за уши.
  - Ну, красавица, не поминай лихом, - он оглянулся. У костра никого не
было. Извек растерянно посмотрел на жеребца. Тот шумно выдохнул, ткнулся в
плечо. Из за леса показалась красная макушка солнца.
  - Поехали, травоед!
  Сотник поправил переметную суму, глаза сами собой обшаривали берег и
редкие кусты. Нога попала в стремя со второго раза. Неуклюже
вскарабкавшись в седло, тронул поводья, и конь, сбивая копытами обильную
росу, медленно потопал от реки. Скоро заметно пригрело. Повеселевший Ворон
пустился легкой рысцой. Изредка поглядывал на хозяина, который, забыв обо
всем, рассеянно смотрел по сторонам, однако, перед глазами все стоял образ
речной шалуньи. Ярило восполз на верхушку небосклона, а русалка никак не
выходила из головы. Он все еще слышал ее звонкий смех, видел перед собой
светлое личико обрамленное странными зелеными волосами.
  Несколько раз рука сжимала повод, в готовности направить коня вспять. Едва
справляясь с желанием вернуться, понимал откуда берутся рассказы про
русалочью ворожбу, от которой нет спасенья. И не утаскивают они никого.
Незачем. Будь духом послабее, сам пойдешь и утопишься, только бы еще разок
взглянуть. Ну, да это вроде для слабых. Сотникам раскисать зазорно.
  Извек грустно улыбнулся, потряс головой, пытаясь отогнать недостижимый
образ, шлепнул коня по лоснящемуся крупу. Ворон, обрадованный переменой
настроения, храпнул, пару раз шаловливо скакнул боком и сорвался в
стремительный галоп. Сотник привстал в стременах, подставил лицо упругому
ветру, надеясь, что он выдует из головы странную маету...
  ... Лелька бесшумно скользнула в кусты. Почему-то ей впервые стало грустно
после того, как "отвела глаза" человеку. Раньше они с подружками
веселились от души, когда удавалось провести рыбарей или случившегося близ
реки загулявшего мужика. Завидев такого неподалеку, русалки начинали
плескаться у берега, будто бы случайно показываясь из воды, во всей своей
красе. Но как только завороженный ротозей приближался, таращась на молодые
блестящие тела, русалки внезапно и бесследно исчезали. Ошарашенный
наблюдатель хлопал глазами и, потоптавшись на месте, в полном недоумении
отправлялся восвояси. Проказницы тем временем, сидя в прибрежных кустах,
глядели на его глупую рожу и похихикивали в кулачки.
  Теперь же Лельке было не весело. Чудесное умение оставило чувство вины.
Как в тот раз, когда ради забавы стащила из-под носа у неповоротливого
сома аппетитную улитку, а он, старый, только безнадежно повел усами.
  Когда всадник скрылся за деревьями, Лелька понуро побрела в реку. Зайдя по
пояс, опустилась ничком в ласковую прохладу. По воде поплыли туманы
длинных волос. Тело постепенно остывало от долгого пребывания на суше.
Однако в сердце становилось все горячей. Снова и снова вспоминались
открытое лицо незнакомца, внимательный взгляд серых глаз, смоляной изгиб
бровей под светлыми волосами, перехваченными кожаным ремешком и
бесшабашный смех, когда суровые черты мгновенно вспыхивали неудержимым
весельем.
  Да, думала Лелька, таким не ведома "середина на половину", у них все в
жизни яростно, самозабвенно и неистово. Гулять так гулять, воевать так
воевать, любить...
  Лелька замерла.
  Что-то было не так. Сердце колотилось быстрее обычного, и прохлада воды
ничуть не успокаивала поспешный стук. С каждым ударом в груди разрасталось
зернышко странной тоски, сладостной и мучительной одновременно.
  Пытаясь отогнать это наваждение, Лелька извернулась и послала тело в
глубину, туда, где дно пронизывали тугие струи подземных ключей. Влетев в
ледяной поток, несколько раз перевернулась вместе с ним и, вновь оказалась
на поверхности. Тоска подступила с новой силой, заполняя каждую клеточку
тела. С трудом собравшись с мыслями, не сразу определила направление к
подводной веси. Медленно, будто во сне, поплыла, ощущая, как берег с
неудержимой силой тянет назад.
  Скоро почувствовала еле заметные встречные волны. Подобно тому, как по
поверхности разбегаются круги от брошенного в воду камня, от каждой
русалочьей веси исходили легкие подводные волны, уносящие прочь любой
случайный предмет, будь то мусор, плавник или принесенные течением трупы.
Лелька скользнула глубже и, распластавшись над самым дном, поплыла
навстречу ласковым обережным волнам.
                                 Глава 13
  Аман-Гельтулей очнулся от звона в ушах. Башка трещала, будто побывала
между воротами и стенобойным бревном. Глаз не открывал. Еле дыша,
чувствовал как каждый удар сердца, граненым гвоздем, пробивает голову.
  Не слышал ни шороха трав, ни трелей жаворонков, только звон и удары
сердца. Ощущая, как что-то лопается под черепом, разлепил глаза. Удивился,
что не увидел ни шайтана ни его слуг. В размытых полосах путались зеленые
пятна. Пока пытался навести в глазах резкость, между ушами протекла гордая
мысль: Зеленое - это хорошо, значит попал к Аллаху. А уж всевышний не
забудет своих верных сынов.
  Однако, зрение постепенно прояснялось, а вместе с ним приходило
разочарование. Перед носом косо маячили стебли ковыля, подбитые
подшерстком зеленой травы.
  Гельтулей попытался пошевелиться. В голове зазвонили медные била, усиливая
и без того неслабую боль. Перевернувшись на спину, уставился в небо,
попытался вспомнить кто он и зачем здесь, но память цепляла только
вчерашний вечер, ужин и выход в дозор.
  Собрав силы, неуклюже, как малое дитя, встал на четвереньки. Постоял
отдыхая. Затем, борясь со слабостью, начал взгромождать себя на ноги.
Когда тьма в глазах рассеялась, увидал коней. В десятке шагов заметил тело
Каймета. С первого взгляда понял, что тот мертв. Двинулся к лошадям. У
потухшего костра никого не было. Вокруг покоились седла, бурдюки и
дорожные мешки. Степняк покачался на нетвердых ногах, коснулся трещащей
головы и двинулся к своему коню. По дороге подобрал седло, но через
несколько шагов понял, что легче подвести коня. Бросил поклажу, сходил за
жеребцом и, едва не падая, оседлал. Как древний аксакал, долго и осторожно
всползал в седло. С высоты заметил еще несколько тел, подъехал ближе.
  Долго рассматривал убитых, складывая по кусочкам общую картину побоища. По
отпечаткам не хазарских сапог понял, что нападавший был один. Однако, вид
жутких зарубов, сделанных с нечеловеческой силой, поразил бы и видавших
виды воинов.
  - Аллох экбер, - пробормотал Аман-Гельтулей. - Шайтан, в человечьем
обличии... Назад, назад к Хану! Один в поле не воин, а Гельтулей не глупый
урус, чтобы доказывать обратное. Надо брать большой отряд. С одним
десятком воинов, даже по окраинам росских земель не проедешь.
  Руки уже направили коня в обратный путь, когда в больную голову пришла
мысль взять заводного коня. Вернулся, ухватил скакуна десятника и,
привязав узду позади себя, поспешил в стан Радмана. Боль в голове
выматывала силы. От тряски в глазах темнело и плыли причудливые
красно-черные узоры. Два раза менял коней, на третий раз не выдержал,
сполз в траву и провалился в глубокую черную яму сна.
  Очнулся затемно. Боль, чуть отступив, притаилась в затылке. В брюхе
мутило, будто съел гнилого мяса. Отвязав бурдюк, сделал пару глотков и еле
удержал выпитое в себе. Постоял, справляясь со слабостью, снова заполз в
седло.
  Скакал до полудня, пока далеко впереди не показалось дымное марево
становых костров. Оба скакуна уже роняли пену, однако вид становища придал
всаднику силы и Аман-Гельтулей хлестнул коня сильней. Скоро, от россыпи
шатров, навстречу вытянулись пыльные хвосты за черными точками всадников -
от стана мчались самые лютые из личной охраны хана. Расстояние быстро
сокращалось. Конь начал хрипеть, когда удалось разглядеть встречавших.
Гельтулей, еле держась в седле, махнул рукой. Всадники на ходу
развернулись и, образовав полукруг, помчались вслед.
  До роскошного шатра хана оставалось не больше броска копья, когда
запалившийся конь пал. Аман сильно ударился о конскую шею и закувыркался
по земле. Скакуна десятника Салмана развернуло тяжестью павшего собрата.
Он со всего ходу перекувырнулся через голову, мощно грохнулся на спину и,
в агонии, начал сечь копытами воздух.
  Аман-Гельтулей остановился в глубокой пыли, потеряв всякое понятие где
верх, где низ. Покрасневшие белки глаз беспорядочно блуждали, разбитый нос
и глубокие ссадины чернили пыль частыми каплями крови. Шевелился нелепо,
руки то махали невпопад, то черпали высохшую и перемолотую копытами землю.
  На шум и крики из шатра показался хан. Небрежно отбросив тяжелый полог,
шагнул к Гельтулею и остановился, рассматривая грязную копошащуюся массу
под ногами. Лоснящееся лицо Радман-хана могло сойти за славянского идола,
если бы не раскосые глаза, в которых власть и смерть теснили друг друга.
  Хан молчал. Терпеливо разглядывал одного из десяти, посланных разъездом по
окраинам Киевских земель. И вот теперь лазутчик, скорее всего единственный
уцелевший, барахтался еле живой в десяти шагах от загнанных насмерть
коней. Наконец взгляд хана скользнул по толпящимся вокруг воинам, губы еле
двинулись.
  - Поднимите!
  Подскочили двое, вздернули лазутчика как мешок с костями, выровняли тело и
подняли мотающуюся голову. Третий догадливо плеснул в лицо холодной водой.
В глазах Гельтулея проступил образ Радмана Лихого. Хан в упор смотрел на
вернувшегося лазутчика. Наконец, когда зрачки Гельтулея перестали
блуждать, прозвучал короткий, как удар ножа, вопрос:
  - Почему один?
  Из пересохшего горла Амана вырвался каркающий звук. Степняк поперхнулся,
болезненно морщась проглотил вязкий пыльный ком в горле и с трудом
прохрипел:
  - Иблис... Все убиты... Иблис вселился в уруса... Ночью убил всех...
  - Иблис? - улыбнулся молодой хан. - Почему тебя не убил?
  - Подумал, что убил... Аллах помог... не дал умереть.
  Радман покачал головой, губы растянулись в недоверчивой усмешке. Не сводя
взгляда с Гельтулея, коротко распорядился:
  - К лекарю! К вечеру должен быть жив и говорить со светлым умом.
  Он развернулся и медленно скрылся за пологом шатра, где его ждало более
приятное дело. В стане уже знали, что хан выбрал себе юную пленницу из
захваченных недавно полонян. Именно она и должна была принести хану
потомка, который прославит род Радмана в веках. Так предсказали звезды,
которые никогда не ошибались. Оказавшись в полумраке шатра, Радман быстро
забыл о вернувшемся Аман-Гельтулее. Он видел лишь широко раскрытые глаза
избранницы звезд. Едва рука хана коснулась пряжки расшитого золотом пояса,
как наложницы, приставленные следить за дорогой добычей, понятливо
упорхнули прочь. Заметив, что полонянка сжала зубы и обреченно закрыла
глаза, Радман улыбнулся.
  - Стерпится и слюбится! - вспомнил он пословицу, услышанную в русском
плену и, по-хозяйски, шагнул к дрожащей пленнице...
  Когда, после долгих утех, вновь вышел из шатра, солнце уже смялось у
окоема, будто кусок теста, замешанного на огне и крови. Радман глянул на
догорающее небо, расправил плечи и неспешно направился к шатру лекаря.
Следом двинулись пара телохранителей, даже в становище не спускавших с
него глаз. Только полог шатра мог отрезать Радмана от охранников, но когда
хан находился в шатре, к двоим у входа присоединялись еще шестеро, окружая
шатер со всех сторон.
  Радман не спешил, ступал расправив плечи, с удовольствием вдыхал
прохладный вечерний воздух. Легкое утомление после приятных трудов только
улучшало настроение. Великое дело сделано! Скоро у него родится наследник.
Радман уже видел, как будет учить сына ездить на коне, владеть изогнутым,
как серп луны клинком и пускать в цель каленые стрелы. О, это будет
великий воин, и родится он сильным и крепким. Четыре невольницы не спустят
глаз с матери будущего хана и плод вызреет во чреве женщины, любая прихоть
которой будет исполняться молниеносно и беспрекословно.
  Приятные мечты подняли настроение Радмана и, когда он зашел в шатер
лекаря, от утреннего раздражения не осталось и следа. У старца царил
вечный полумрак. На серединном шесте потрескивали два факела, роняя на
утоптанную землю редкие чадящие капли.
  Навстречу поднялся Илюмджин-Ота, седой, иссушенный временем старик,
лечивший раны еще отцу Радмана и собственными глазами видевший пленение
великого Кури и сыновей. Встретив вопросительный взгляд молодого хана,
старец простер тощую руку к дальнему краю, где на ворохе шкур лежал
Гельтулей. Ссадины и кровоподтеки делали лицо черным, но пыль и засохшая
кровь были заботливо смыты. Услышав шаги хана, Аман открыл глаза и,
зажмурившись от разорвавшейся в голове боли, приподнялся на локте.
  Радман жестом приказал не подниматься и Илюмджин, тряся куцей бородой,
вновь уложил больного. Хан шагнул ближе, опустился на корточки.
  - Говори! Все и медленно! Мы не торопимся.
  За спиной хана нависли фигуры охранников. Две пары глаз придавили
Аман-Гельтулея к лежанке. Он качнул головой, что понял и... снова
скорчился от боли.
  - Просто говори! - повторил хан, принимая из рук лекаря пиалу с отваром
душистых трав. Отхлебнул, замер, вслушиваясь в слабый голос лазутчика.
  - Мы встали на ночь, - начал Гельтулей. - В трех днях пути отсюда. Я вышел
в дозор на восход. Все было тихо, никого не видно и не слышно. Только
шорох травы и крики ночных птиц. Потом темнота вдруг собралась в комок и
ударила со всей силой.
  Хан двинул бровью, но перебивать не стал, лишь перевел взгляд на стоящего
рядом лекаря. Тот бесстрастно смотрел в глаза, будто бы говоря, что
встречал вещи и поудивительней.
  - Потом, - продолжал Гельтулей. - Настало утро. Каймет был рядом, уже
мертвый. Я подошел к костру, там - никого. Все лежали в стороне, на
полдень. Я видел следы, видел всех убитых. Так  порубить ягнят, очень
острой саблей и, только выпив очень много росского меду. Но наш десяток не
ягнята... И десятник Салман не ягненок.
  Аман-Гельтулей перевел дух, преданно глядя на хана. Тот серьезно кивнул,
подтверждая последние слова лазутчика. Гельтулей прикрыл глаза, заново
вспоминая увиденное.
  - Ни один не спасся. Никого сами не успели ударить или ранить - на клинках
ни капли крови. Салман просто разрублен пополам. Сабля в руке сломана как
ветка, а ведь Салман своим дамасским клинком шлемы разрубал. Остальные -
по траве кусками раскиданы. У Басая кольчуга арабская, любой меч скользил,
не спасла. Я такого ни разу не видел. Человек так не может. Иблис только.
Человек - нет.
  Гельтулей затих, утомленный рассказом. Радман нахмурился, перевел взгляд
на Илюмджин-Оту. Тот молчал, бесстрастно глядя в глаза хану. Поняв, что от
него ждут каких-то слов, провел рукой вдоль узкой седой бородки.
  - Он не лжет. Все, что сказал, видел.
  Радман улыбнулся, поднялся, расправил плечи.
  - Видел говоришь? Хочу сам посмотреть. Выезжаем завтра. Он доедет?
  Илюмджин задумался на мгновенье, что-то решив, кивнул головой.
  - Завтра сможет.
  Не сказав больше ни слова, хан покинул шатер мудрого старца.
  Ночь пронеслась дикой кобылицей и, когда белый череп солнца показался над
краем земли, большой отряд всадников уже горячил коней на краю стана. Едва
Радман в сопровождении Гельтулея выехал вперед, войско, взбивая высокое
облако пыли, хлынуло на простор степи. Слух о случившемся, ястребом
облетел весь стан и, в прищуренных глазах степняков горел нетерпеливый
интерес. Обсуждали, был ли то в самом деле шайтан или иблис, или Амана
просто сильно стукнули по голове.
  Два раза останавливались, когда замечали, что Гельтулей бледнеет и
качается в седле. Несмотря на спешку, Радман все же боялся потерять
проводника раньше времени. К месту добрались на утро третьего дня.
Аман-Гельтулей три раза оглядывал окоем, пока наконец не привел к месту
недавней стоянки.
  Хан с любопытством смотрел на останки. Его не смущал ни трупный запах,
шедший от почерневших тел, ни стада жирных раскормленных мух. Не обращая
внимания на копошащихся в трупах червей, Радман с восхищением переводил
взгляд с одного куска на другой. Задержавшись на половинках Салмана,
проехал пару шагов и с улыбкой остановился у тела Басая, без одной руки.
Другая рука с частью груди и головой лежала поодаль. С обоих кусков
свешивались клочья хваленой арабской кольчуги, рассеченной будто старая
рогожа. Направив коня в сторону, оглядел Каймета со свернутой ударом
головой. Три десятка воинов рассредоточились вокруг стоянки, высматривая
на земле какие-либо следы. Вскоре от самых дальних донесся свист. Радман
стегнул коня и понесся было к ним, но увидав предостерегающий жест, резко
осадил скакуна.
  В примятой траве осторожно копошился лучший следопыт Алибек. Завидев
Радмана, молча сел, два раза ткнул пальцем в разворошенные участки травы.
Спрыгнув с коня, хан склонился над землей. Среди сухих стеблей заметил
слабый отпечаток подковы. Не поворачивая головы, ровным голосом
поинтересовался:
  - Где здесь поблизости живут урусы?
  Телохранители уставились на подъехавшего Гельтулея. Тот, силясь
припомнить, нахмурился, поднял голову, оглянулся. Прикинув время и место
солнца, отложил что-то на пальцах и, развернув коня, поднял руку.
  - Вон там начинается лес. Если пойти от солнца, то к вечеру доберемся.
Вдоль леса идет дорога. На конце дороги деревня. Голов пятьдесят -
семьдесят. Мужчин два - три десятка. Остальные не в счет: бабы, дети,
старики...
  - Веди! - распорядился Радман. - Там и разузнаем про этого злого духа.
Больше ему неоткуда взяться в этих краях.
  Подняв руку над головой, он помедлил, привлекая внимание всадников, и
резко, будто отсекая голову, кинул ладонь в сторону проводника. Войско
зашевелилось, готовое ехать и Гельтулей, не мешкая, тронул повод. Когда
солнце покатилось к окоему, под копытами коней застучала сухая земля.
Следопыты Алибек и Тушан поскакали вперед, держа коней по обе стороны от
дороги. Заметив легкоразличимые отпечатки, вернулись, кивнули Радману. Хан
с Гельтулеем пустили коней шагом. Двигались обочиной, рыская глазами по
дорожной пыли. Скоро разглядели следы кованных копыт. Еще через несколько
полетов стрелы, увидели отпечатки почетче. Хан спешился, присел возле
следа. Смуглую щеку дернуло судорогой, когда узнал киевскую подкову.
Такими ковали лошадей княжьи дружинники. Радман оглянулся, скривил губы в
недоброй усмешке.
  - Издалека твой иблис сюда пожаловал. И действительно один.
  Гельтулей опустился рядом, с сомнением поглядел на вмятую землю, но ничего
не ответил. Проследил глазами как хан вскочил в седло, потрогал след,
будто запоминая его на ощупь и угрюмо вернулся к коню. Радман же наоборот
оживился. В глазах засверкал огонь охотника, вышедшего на след крупного
зверя. Рука нетерпеливо взметнулась и отряд, настегивая коней, рванулся
вперед. Однако скоро стемнело и кони сбавили ход. Всю ночь двигались по
едва угадываемой дороге. Спешащая на отдых луна серебрила траву,
безразлично взирая на ползущую по земле темную массу степняков. К веси
подъехали в предрассветных сумерках. Всадники, подремывали. На дорогу не
глядели, кони сами держались плотным табуном, а направление и скорость
задавали едущие впереди.
  Въехав на пригорок, Аман-Гельтулей приподнялся в стременах, повел головой
из стороны в сторону. Небо стремительно светлело и впереди обрисовались
невысокие домишки небольшой, обнесенной оградой веси. Над домами начинали
струиться редкие дымки. Гельтулей оглянулся и указал хану на просыпающееся
селенье. Радман тоже привстал, то ли пересчитывал дома, толи разглядывал
спускающуюся к ограде дорожку. Закончив осмотр, потянул из ножен старинный
клинок. Небрежно ткнул им в сторону домов и отряд сорвался с места.
  Лава всадников, с каждым мгновеньем наращивая скорость, неудержимым
потоком полилась по склону. Топот копыт слился со свистом и яростными
криками. Жуткий вой, обогнал стаю степняков, пронесся вперед и резанул по
душам селян. Весь замерла на тот краткий миг когда каждый вдруг ощущает,
что радость кончилась и пришла беда.
  Детишки, высыпав из домов, бросились кто куда, но рев могучего
чернобородого мужика заставил сбиться в кучку. Несколько мальчишек
повзрослей подхватили младших за руки и припустили мелкими ватажками к
лесу. За несколько мгновений до того как первые всадники достигли околицы,
к ограде у крайних домов рванулся распоясанный мужик с бревном на плече.
Стайка стрел прошмыгнула мимо и зарылась в пыли. Бегущий споткнулся,
пробежал несколько шагов боком, но выровнялся и уверенно забросил бревно в
развилки крайних столбов. Едва успел налечь всем весом на запор, как
перегородку тяжело тряхнуло. Несколько лошадей, ударились грудью, потеряли
всадников и осели на круп. У прохода возникла сутолока, кто-то валился на
землю, попадая под копыта разгоряченных коней, кто-то пытался перескочить
через препятствие, но лишь добавлял толчеи.
  Мужик же развернулся к вылетевшим из седел и только тут стали видны
застрявшие в теле стрелы. Обламывая древки, он рванулся к ближайшему
степняку, ухватил за голову, вывернул назад и ударом колена подбросил
степняка вверх. Не глядя на безжизненное со сломанной шеей тело,
развернулся ко второму, что уже поднялся и выхватил клинок. Бросил быстрый
взгляд на лес, успел увидеть детишек, подбегающих к деревьям и неловко
увернулся от удара. Лезвие полоснуло по груди, однако, мужик привычно
сграбастал степняка и сунул в брюхо его же саблю. Кочевник схватился за
торчащее из живота лезвие, выпучил глаза и не в силах вздохнуть, захлопал
ртом. Макуха еще раз оглянулся на опустевшую опушку, перевел взгляд на
грудь. Из сеченой раны белизну рубахи заливало красным, а сбоку уже
блеснула кривая отточенная смерть. Широкий взмах и... русая голова слетела
с крепких плеч. Обезглавленный сделал шаг и повалился на убийцу. Тот
отшатнулся от тела, вгорячах пнул труп и бросился к коню. Перегородку,
давшую селянам несколько лишних мгновений, уже выбили и, за ограду хлынули
разъяренные всадники.
  Старая Осина-Травница, еще до атаки степняков, почуяла неладное. Быстро
глянув на белоголового мальчонку, ходившего в учениках, прислушалась к
чему-то и подалась из избы. Уже в дверях услышала яростный вой. Обратив на
звук слезящиеся глаза, заметила надвигающуюся на весь беду. Замерев,
видела как у ограды погиб Макуха, внучатый племянник, первым встретивший
ворогов. Обернувшись к выскочившему следом мальцу, указала глазами на
узкую тропку меж лопухов и необыкновенно спокойным голосом приказала:
  - Лети, Ратиборушко, до оврага, а там в лес. Лети, милый, обгони смерть.
  Властный жест старухи сорвал пацана с места, а Осина-Травница зажав в
сухом кулаке оберег Рода, медленно пошла навстречу ворвавшимся в селение
кочевникам. Видела выбегающего плотника Корнила, снующих меж домов
Кочевников и остановившегося у ограды Хана с телохранителями.
  Радман неподвижно сидел в седле. Только черные глаза рыскали по деревне,
выхватывая отдельные куски боя. Совсем рядом, из дома выскочил селянин с
плотницким топором и бросился на всадника, небрежно поигрывающего клинком.
Чогыр ловко отсек руку попавшемуся на пути мужику. Осадив коня,
развернулся на месте и ощерил в улыбке ровные белые зубы.
  - Эй, урус, зачем хороший топор бросил? Бери, драться будем!
  Корнил не глядя на брызжущую кровью культю, оценил расстояние до топора и,
вытянув уцелевшую руку, бросился к оружию. Степняк вновь показал ловкость.
Едва топорище оказалось в руке, свистнула кривая сабля и вторая рука упала
под тяжелые копыта. Сбитый конем селянин неуклюже забарахтался в пыли,
пытаясь подняться. Кое-как взгромоздив тело на колени, снова увидел
довольный оскал степняка.
  - Эй, зачем опять бросаешь? Драться надо, да? Теперь в зубы бери!
  И тут Корнил закричал, дико, безысходно. Щеки, с восьми лет не видавшие
слез, заблестели крупными каплями. Поднявшись с колен, шатаясь пошел на
всадника. Пыль, вокруг него, темнела от брызг крови и скатывалась в
тестообразные сгустки. Сквозь шум набега опять пробился насмешливый голос:
  - Эй, какой глупый урус, когда меня видишь убегать надо!
  Степняк заметил, как раненного качнуло назад, и двинул коня к нему.
Поравнявшись, все так же улыбаясь, с силой пнул в серое от пыли лицо.
  - Собака урус! Куда идешь? Ползать надо, когда перед тобой батыр!
  Белозубая улыбка не сходила со скуластого лица, пока безрукий снова не
поднялся на ноги. Чогыр хотел сказать что-то еще, но еле живой мужик вдруг
рванулся и укусил его коня за губу. От дикой боли жеребец взвился на дыбы
и сбросил седока. Корнил качнулся к упавшему и, от всей души, влепил ногой
по растерянной скуластой морде. Однако, силы уже покинули тело и он
повалился на землю. Сквозь пыль проступила смертельная бледность.
  Яростный удар поднявшегося Чогыра рассек спину упавшего. Наспех отерев
рожу, степняк взобрался на коня и спешно огляделся. Перед домами по всей
улице темнели окровавленные тела. От крайней хаты тащили девку в
разорванной одежде. У дальних домов десяток всадников окружил двоих
мужиков с вилами. Рядом с ними несколько лошадей дергались в предсмертных
судорогах. Тут же валялись неудачливые седоки. Прочие, не решаясь подойти,
уже выдергивали из колчанов короткие луки и спешно накладывали стрелы на
тетиву.
  Остальная масса степняков металась от дома к дому, забегали в двери,
кого-то рубли на месте, кого-то, под крики и стоны, выволакивали наружу.
Ставили на колени, задирали голову вверх и, вставив острие в рот, вбивали
клинок на две трети. Бросив корчащееся тело, деловито устремлялись к
следующему дому. Чогыр оглянулся в поисках подходящего дела, заметил у
ограды хана. Тот, в окружении охранников, надменно наблюдал за
происходящим. Встретив взгляд воина, Радман коротко повел рукой, приглашая
батыра показать свою удаль.
  Чогыр лихо поднял коня на дыбы и красивой рысью устремился к дальним
домам. У приземистой избы заметил бледную как полотно старуху, что шла
прямо на него. Пришпорив коня, занес саблю и с гиканьем помчался на
Осину-Травницу. Молниеносно преодолев разделяющее их расстояние, привстал
в стременах. Точеный клинок уже сорвался вниз, когда костлявая длань Осины
взметнулась навстречу. Череп старухи сухо лопнул под ударом и... в этот
момент Чогыр увидел черноту. Слепота, посланная проклятьем, обрушилась
мгновенно и оторопевший степняк не успел остановить скакуна. Конь на
полном скаку прошел вплотную с избой ведуньи. Жердь для просушки рогожи
выбила красивые белые зубы и, проломив шейные позвонки, выдернула Чогыра
из седла. Повисшее на жерди тело дернулось и замерло в двух локтях над
землей. Из безжизненной руки выпала гордость Чогыра - дорогой дамасский
клинок.
  Полуприкрытые глаза Корнилы видели как блеснула упавшая сабля. Вместе с
последними каплями крови, жизнь вытекала из безрукого тела, но губы,
разбитые сапогом степняка, в последний раз улыбнулись:
  - Что ж ты, батыр, сам клиночки роняешь...
  Светозар выскочил на шум позже всех. Сон, сморивший после долгой охоты, не
дал услышать первые звуки набега и он вывалился в самую гущу боя. На его
глазах упали истыканные стрелами Борун и Дубыня. Напротив соседского дома,
между степняцкими конями метались дети Рощака. Сам Рощак, с разрубленным
затылком, ничком лежал на задушенном в медвежьих объятьях степняке. Еще
пара смятых трупов валялась неподалеку. Кочевники кружили вокруг детей,
что отчаянно уворачивались, ныряя под брюхо лошадей. Суматохи добавляли
кони с опустевшими седлами.
  Охотник метнулся к оставленной у двери рогатине. Стрелой преодолев десяток
саженей до Рощаковского двора, сходу пробил хребет одного из всадников,
укрылся под падающим телом и из-под него вспорол грудь другому. Оттеснив
детей в проем между домами, двинул рогатиной по кругу и рассек морду
лошади. Седок, под дикое ржание, вылетел из седла и был мгновенно приткнут
к утоптанной земле. Только тут беспорядочно толкущиеся степняки разглядели
неожиданную помеху и ринулись на селянина. Завязалась ожесточенная
круговерть. Ловкий мужик всякий раз успевал поднырнуть под оскаленные
конские морды, нанося удары по лошадям и всадникам. Кони визжали, пятились
и падали, мешая друг другу в тесном проходе.
  Улучив момент, Светозар оглянулся. Трое Рощаковских детей вжались в стену
конюшни, что соединяла два соседних дома. Глаза с ужасом смотрели на
кровавую сечу, но никто не пытался вырваться из бревенчатого тупика.
  - Бегите, - рявкнул Светозар и сноровисто впихнул рогатину под подбородок
ближайшего всадника. Изготовившись встретить еще четверых, уже не
оглядываясь проревел: - На кровлю! Быстро! И в лес!
  Наотмашь рубанув по коленям лошади, обратным махом рассек шею потерявшему
седло воину и длинным выпадом достал живот еще одного. Снова оглянулся.
Дети тщетно пытались заползти на крышу. Силенки, вымотанные беготней,
подводили и ослабевшие руки срывались с гладких бревен. Светозар встретил
обреченный взгляд трех пар глаз. Уже с малолетства каждый знал, что лучше
смерть, чем живьем в руки кочевников.
  Все трое, вжались в стену, не дыша смотрели на последний бой дядьки
Светозара. Видели как тот пытался расчистить дорогу к бегству. Как свалив
еще двоих, завертелся между кочевников, но прыти не хватало. Уже не один
ятаган задевал плечи, руки, спину. Рубаха повисла красными клочьями, но
охотник все еще держался на ногах, орудуя окровавленной рогатиной. Вскоре
пришлось остановиться. Больше двух десятков всадников перегородило выход
из тупика, но теперь никто не лез напролом и кони просто топтались широкой
дугой, отступая всякий раз, когда Светозар бросался вперед. Истекающий
кровью охотник отступил к детям. Степняки потянули луки, перебрасываясь
короткими фразами и поглядывая на разбросанных по земле соплеменников.
Однако прозвучавший за спинами властный голос Радмана заставил
остановиться.
  - Взять живым! Может это и есть наш злой дух.
  На смену лукам появились арканы. С десяток рук начали старательно готовить
волосяные петли. Теперь, когда загнанному зверю никуда не деться, 
было не спешить. Однако, тяжело дышащий урус вдруг что-то рыкнул, бросил
оружие под ноги и, пригнувшись, сцепил ладони. Дети, один за другим,
серыми комочками стали вспрыгивать ему на руки, а Светозар мощными
толчками отправлял их на крышу. Мгновенье, и все трое скрылись на той
стороне кровли. Тут же блестящие от крови руки подхватили тяжелое сосновое
древко и ткнули острием в землю. Под встревоженные крики степняков,
охотник в один мах забросил тело наверх, но жесткие арканы уже взвились в
воздух. Повинуясь наездникам, кони подались назад и Светозара сбросило на
землю. Ладонь неудачно скользнула по рогатине, а затянувшаяся на шее петля
повлекла к толпящимся кочевникам. Посыпался град жестоких ударов и
застеливший глаза кровавый туман погрузил охотника в тяжелое беспамятство.
  Вернувшееся сознание плеснуло в уши торжествующий хохот и глумливые
гортанные крики. С трудом разлепив залитые кровью глаза, Светозар обвел
взглядом разоренную весь. Всюду убитые. Не обращая внимания на толкущиеся
рядом широкоскулые морды, старался сосчитать побитых чужаков. Углядел два
с половиной десятка, застонал от досады, маловато, тем паче, что с дюжину
положил сам. Потом по белым, с красными пятнами, рубахам попытался
прикинуть сколько уцелело селян. Даже если в домах порубили столько же,
сколько на улице, получалось, что треть все-таки утекла. Теперь не
пропадут. Дождутся на опушке тех, кто еще не пришел с охоты, вместе
выживут.
  Морщась от боли, повернул голову. Сам был прикручен к жердям ограды,
неподалеку от обезглавленного тела Макухи. Голова весельчака, облепленная
жирными мухами, лежала в нескольких шагах позади. Светозар скрипнул
зубами, перевел взгляд на приближающегося хана. Радман подошел вплотную,
внимательно вгляделся в лицо охотника.
  - Кто убил моих людей?
  - Неужто слепой? - скривился Светозар. - Оглянись! Разуй глаза! Все здесь.
  Радман улыбнулся дерзкому ответу, одобрительно покачал головой.
  - Не сегодня, урус! Не сегодня. Шесть дней тому. Один конный, - рука хана
двинулась направлении, откуда пришел его отряд. - В поле, с той стороны.
  - Так там бы и поискали, наши туда не ездят.
  - Знаю, копыта ваших лошадей уже смотрели. Только следы того конного ведут
к вам. Говори где он.
  - Ни видом не видывал, ни слыхом не слыхивал. - медленно проговорил
Светозар и, взглянув на вставшее солнце, постарался расправить плечи.
Тело, налитое холодом то и дело колотила дрожь. Судя по шуму в ушах,
легкости во всем теле и лужам крови натекшим под ноги, до встречи с богами
осталось не очень много времени. Даже если начнут пытать, толку чуть.
Успеет умереть гораздо раньше, чем припечет сколь-нибудь сильно. Понимал
это и Радман. Несмотря на это, улыбка не сходила с тонких губ, а глаза
продолжали колюче поблескивать из узких щелочек. Хан оглянулся на одного
из телохранителей, тот моментально сорвался с места. Скоро послышались
быстрые неровные шаги и за спиной Радмана вновь появился степняк с
исцарапанным ребенком в запыленной рубахе.
  Светозар едва сдержал стон, когда узнал младшую дочь Рощака. На мордашке
пролегли грязные следы от размазанных по лицу слез, на щеке расплывался
большой кровоподтек. Девчушка смотрела на охотника, не отрывая виноватых
глаз, в которых легко читалось, как ужасно выглядит его изуродованное лицо.
  Светозар подмигнул, и облизал разбитые губы.
  - Значит не успели?
  - Успели, дядечка Светозар, все успели, - торопливо затараторила девчушка.
- Только я одна попалась. Уже на самой опушке в кротовью норку наступила,
пока поднималась меня арканом и поймали. Я же всегда в этих норках
спотыкаюсь...
  Звучная оплеуха степняка прервала сбивчивую речь. Из синих глаз брызнули
слезы но, шмыгнув носом, она упрямо продолжила:
  - Зато видела за деревьями Ратиборку и всех Дубыниных...
  Вторая затрещина едва не сбила ее с ног.
  - Только из старших никто не успел! - все же договорила она сквозь зубы,
закрыв ладошками лицо и еле сдерживая рыдания.
  - А про ловчих наших забыла? - улыбнулся Светозар, но осекся, когда
степняк сгреб ее волосы и, резко запрокинув голову, приставил клинок к
тонкой шее.
  Хан вновь приблизился к охотнику.
  - Кто убил моих людей? Скажешь, отпустим ее. Не скажешь будем потрошить
как ягненка, так, чтобы не умерла. Потом медленно зажарим. Ну!
  Светозар сжал холодеющие кулаки, но не почувствовал онемевших пальцев.
Выхода не было. Успокаивало лишь то, что заезжий дружинник наверняка уехал
далече, а возвращаться будет другой дорогой. Конечно другой, что ему в
наших краях делать. Охотник кашлянул, поморщился от боли в ребрах,
сплюнул хану на сапог сгусток крови, но заметил, что промазал. Подняв
голову, с недоверием переспросил.
  - Отпустишь ли?
  - Слово хана! - расхохотался Радман. - Мое слово! Скажешь правду, отпущу и
пальцем не трону. Говори кто был!
  - Гость был..., - ответил Светозар помедлив. - К нам заехал случайно,
мимоходом. Купил кувшин заморского вина, немного мяса, хлеба. Пробыл ночь
и уехал.
  - Куда поехал?
  Светозар указал глазами на другую сторону веси, где у прорехи ограды
начиналась дорога, ведущая от села.
  - Откуда приехал? Какой сам? - оживился хан.
  - Говорил, что из-под Киева. А какой... Мужик как мужик, борода, руки,
ноги, меч... все как у людей.
  Недовольный таким ответом Радман сжал губы. Однако, подумав, что среди
своих гость мог показаться проще чем есть, задал другой вопрос.
  - Во что одет? На каком коне?
  - Одет в доспех. А конь как конь, - устало произнес Светозар. - Черный, с
мордой, с копытами и хвостом. Обычный вроде конь. Ну, и уши конечно на
месте. Красивые такие, мягкие, большие.
  Радман вдруг изменился в лице, побледнел, схватил охотника за волосы.
  - Повтори! - просипел он сдавленным голосом.
  - Про мужика или про коня?
  - Про коня! - зарычал Радман, сжирая пленника глазами.
  Видя непонятный гнев степняка, охотник замер. Боясь за жизнь девчонки,
постарался успокоить хана, заговорил медленно, с расстановкой:
  - Конь черный. Копыта кованы по-киевски. Уши длинные и пошире чем у наших.
  - Черный высокий конь, длинные уши, каких не бывает. - шепотом повторил
Радман.
  - Вроде так. Мне такие уши не попадались.
  Хан медленно повернулся к отряду. Обвел взглядом недоумевающие лица
воинов. Махнул рукой охраннику, держащему Рощаковскую дочку. Тот отвел
лезвие в сторону, пихнул ребенка от себя. Девчушка отлетела на несколько
шагов, оглянулась, растерянно глядя на Светозара, но повинуясь его
взгляду, развернулась и бросилась прочь.
  Хан прищурился вслед бегущей девчонке. Подождав, когда та пробежит
половину расстояния до леса, сложил руки на груди.
  - Шамиль! Говорят, ты родился с луком в руках. Попадешь?
  Степняк скривил губы в самодовольной усмешке, молча выдернул стрелу из
колчана. Скрипнул тугой лук. Каленый зуб наконечника плавно отошел назад
и, чуть приподнявшись, на мгновение замер.
  - Пес! - выдохнул Светозар.
  Коротко тумкнула шелковая тетива и освобожденная стрела ринулась к
маленькой цели. Летящая смерть почти настигла девчушку, но та вдруг
споткнулась и упала, потеряв равновесие. Светозар успел заметить, как
стрела прошла над ее головой и нырнула в высокую траву.
  - Кулема! Все норки собрала. - счастливо улыбнулся Светозар.
  - Убить! - прошипел Радман.
  Несколько воинов мгновенно оказались в седлах и погнали к опушке. Девчонка
тем временем снова вскочила, оглянулась и прихрамывая побежала дальше.
Впереди, между деревьями, мелькнула белая голова Ратиборки. Малец отчаянно
махал рукой, призывая беглянку свернуть к нему, но степняки стремительно
приближались и Светозар видел, что ей не уйти. Вокруг послышались азартные
крики. Кто-то свистел, подбадривая погоню.
  Всадники перестроились в плотный полукруг. Ближайшие уже занесли над
головой клинки, когда навстречу из леса плеснула стайка охотничьих стрел.
Уязвленные точеными остриями, преследователи роняли сабли, сгибались,
пытались остановить разогнавшихся коней. Вторая стайка просвистела над
девчонкой и встретила преследователей у крайних деревьев. Радман заметил,
как руки судорожно хватались за торчащие из тела древки. Один откинулся
навзничь, задержавшись о круп лошади. Широкий резец разрубил гортань и
просек яремную жилу. Над конем хлестнула тугая алая струя. Не успев
погнать лошадей обратно, степняки поймали спинами третью выпорхнувшую из
леса смертоносную стайку и, один за другим, начали падать с коней. Двоих
сбросили задетые стрелами и обезумевшие от боли лошади. Кто-то из упавших
еще корчился на земле, пытался ползти, но из леса выскочили шестеро с
рогатинами. Не мешкая докололи раненых и, умело вырезав уцелевшие стрелы,
так же быстро растаяли среди листвы.
  Видя ярость и досаду хана, Светозар слабо улыбнулся. Чувствовал как его
наконец-то перестало трясти, хотя тело заледенело будто в проруби. В
глазах плыли черные и красные круги, но еще умудрялся держать голову
прямо. Встретив взгляд Радмана, еле слышно прохрипел:
  - Зря вы к нам пришли. На этой земле живет ваша смерть. Твоя и твоих...
  Акинак Радмана оборвал последние слова охотника. Не найдя на пропитанной
кровью рубахе чистого места, хан шагнул к трупу Макухи и, старательно
вытерев лезвие, вернул оружие в ножны. Голос был по прежнему спокоен, но
глаза метали огонь.
  - Едем дальше. Будем ловить киевского гостя. - Радман помедлил и сквозь
зубы добавил. - Если это тот, о ком я думаю, то будет праздник, большой
праздник.
  Под крики десятников, он уверенно двинулся к коню, но в ушах все звучали
последние слова Светозара:
  - На этой земле живет ваша смерть...
  ...За разоренной весью следы измельчились в сухой земле, но дорога не
разветвлялась и Радман целый день вел войско, не особо беспокоясь, что
преследуемый потеряется. Когда же стежка приблизилась к реке и на участках
влажной почвы стали попадаться глубокие отпечатки, в глазах Радмана уже
проблескивало нетерпеливое торжество. Хан благодарил небо, что оно не
посылало дождя. Не смущало даже то, что дорожка все чаще терялась в
полосах сочной травы. Скоро он должен найти того самого ненавистного
уруса, которого он десятки раз встречал в тяжелых сновидениях. Однако, во
сне враг показывался издали, как в злополучный день побега из плена. В
этот же раз предстояло сбыться заветной мечте: встретить убийцу брата
глаза в глаза.
  При одной мысли об этом, рука хана тянулась к оружию и, твердые, как
корень ковыля, пальцы любовно оглаживали богатую серебряную рукоять.
  Нет, думал Радман. Не все упомнили предки, перечисляя три великих радости.
Есть четвертое наслаждение в жизни, превосходящее все остальные - месть!
Долгожданная, взлелеянная как ребенок и упоительная как глоток воды после
изнурительной жажды...
  Сладостные мысли хана прервались. Дозорные, едущие в пределах видимости,
остановились и Радман, в нетерпении, погнал коня вперед. Осадив скакуна,
требовательно глянул на следопыта. Тот молча указал вниз по склону, где у
самого берега желтели обрубки сосновых стволов. Над старым кострищем
рогатились два колышка с обгоревшей перекладиной. Второй жест направил
взор хана на землю под ногами коня, где хорошо различались глубокие замины
от подков. Радман погладил голову орла, венчающую рукоять клинка и
направил коня к берегу. Прощупав глазами каждую пядь земли вокруг
кострища, выпрямился.
  - Теперь уже скоро! Догнать догоним. Не спугнуть бы, не упустить.
  Дозорные, повинуясь взгляду хана, поскакали дальше. Войско двинулось
следом, обтекая заросший соснами склон.
  Светлый лик солнца висел в небе еще некоторое время, но скоро, будто
обиженный зрелищем степняцкой своры, набросил на себя паволоку облаков и
не показывался до самого вечера. Лишь на закате ненадолго высунулся, чтобы
окрасить небо пурпуром, и грустно утонуть в волнах дальнего леса. Свет
стремительно покидал вечернее небо заставляя кочевников остановиться.
Наскоро пожевав сушеной конины, воины улеглись без привычных вечерних
разговоров. Каждый знал, что хан выступит в утренних сумерках, как только
 будет отличить кусты от травы. Лишь дозорные, напрягая зрение и
слух, двинулись в ночную темень.
  Радман долго лежал, глядя в догорающий костер. Рисуя себе ярчайшие картины
расправы, не заметил как веки смежились. Сон обрезал звуки и образы
реального мира, а на далеком берегу, за рухнувшим мостом, снова возник
всадник на обрывке мрака. На фоне блистающего доспеха, снова стриганули
крупные черные уши и, будто бы прощаясь до следующей встречи, всадник
поднял руку в насмешливом приветствии.
  Радман услышал, как скрипнули собственные зубы. Показалось, что
разделяющая их река вдруг исчезла и насмешник, пославший роковую стрелу,
стоит возле своего черного жеребца. Вот рука с мечом пошла вверх и клинок
блеснул в приветственном вызове на поединок. Из горла хана вырвался
клекочущий звук. Радман дернулся за оружием и... открыл глаза. Край неба
чуть позеленел, обозначив границу земли и воздуха. У костров зябко ежились
разбуженные вернувшимся дозором воины, а рядом один из телохранителей
дожидался его пробуждения.
                                 Глава 14
  В жизни, все намного проще,
  чем мы думаем и...
  гораздо сложнее,
  чем это может показаться на первый взгляд...
  Витим - Большая Чаша
  Вечер застал Сотника у нагромождения скал. Три вершины будто собрались
обмолвиться словом, да так и застыли посреди расстилающейся во все стороны
мертвой пустоши. Оставаться на равнине, на ночь - и себя не любить, и коня
потерять: кто знает, какие тут охотники по ночам шастают. Извек со вздохом
поглядел на бугристый окоем, и направил коня к среднему исполину.
Сумрачные глыбы, медленно вырастая, уходили вершинами к облакам. Средняя,
самая большая, выделялась темными подпалинами, будто слагающий ее камень
обгорел в давнишнем пожаре. Ворон прядал ушами, храпел, жалобно
постанывал. Сотник наклонился, потрепал жесткую гриву.
  - Полно, травоед, не ворчи, скоро отдохнем.
  Конь скосил на хозяина карий глаз, стриганул левым ухом, мотнул головой. В
проходе между скал замедлил шаг, почти остановился. Впереди, маячила
одинокая фигура. Извек двинул плечами, удивляясь, что не заметил фигуру
издали, поправил меч и послал коня чуть наискосок.
  Высокий незнакомец не двигался. Стоял без оружия, на ровном каменном
пятачке, освещенном заходящим солнцем. Последние лучи падали на длинное
лицо аскета, с квадратным волевым подбородком и прямым острым носом.
Седеющие волосы торчали короткой густой щеткой, оттеняя черные, сросшиеся
над переносьем брови. На камне рядом поблескивал странного вида плащ,
сквозь ткань которого то и дело просвечивал шершавый гранит.
  Отставив руку с цветком, неизвестный самозабвенно созерцал яркие алые
лепестки. Выждав, когда всадник приблизится, с умилением поднял глаза и
приветливо улыбнулся.
  - Исполать тебе, добрый молодец! По делу спешишь, или от дела бежишь? -
полюбопытствовал он и, аккуратно воткнул цветок в одну из сверкающих
застежек.
  Ладная одежда незнакомца никак не вязалась с серыми стенами скал. Такому
бы жить в замке, подумал Извек, а то и во дворце, хотя во дворцах одежки
поплоше будут.
  - От дела, от дела, - поспешно согласился Извек.
  Аскет кивнул, довольный ответом. Легким движением подхватил плащ, закинул
через плечо.
  - Не откажи, мил человек, откушай со мной хлеба-соли, да поведай, что на
белом свете деется?
  А то сам не знаешь, подозрительно подумал Сотник, на дурака уж не больно
похож, вернее уж больно не похож.
  Будто услыхав эти мысли, незнакомец пожал плечами.
  - Давно тут живу, отшельничествую помаленьку, вдали от мира, делов не
знаю. Так что не откажи, будь ласков.
  - Отчего ж не отобедать, - простецки ответил Извек, тоже прикидываясь
лаптем. - Отобедать мы завсегда рады, а... где ты тут живешь?
  - А тут и живу, - небрежно бросил странный отшельник, и сухощавая длань
плавно качнулась в сторону.
  Сотник недоверчиво проследил за рукой и едва не выпал из седла. Он мог
дать на отсечение хвост своего коня, что миг назад в мрачной каменной
тверди не было никакого прохода. Однако, в створе невесть откуда взявшейся
пещеры, весело поблескивали факелы. Неровный свет выхватывал из темноты
гладко отесанные стены, а ровный пол, казалось был вытерт сотнями ног.
  Незнакомец подхватил с камня искристый плащ и двинулся по проходу первым.
Не желая выказывать недоверия, Извек ткнул каблуками в черные бока. Ворон
то ли всхрапнул, то ли выдохнул из-под хвоста, дико сверкнул белком
ошалелого глаза и нехотя зашагал следом.
  Каменный рукав вывел в небольшой светлый зал. Копыта Ворона то гремели по
плитам пола, то беззвучно ступали по богатым коврам. Стены украшала
искусная резьба, изображавшая шествие диковинных зверей. Заморские драконы
и грифоны перемежались с полканами и многорукими людьми. За ними следовали
лошади с рогом во лбу, крылатые псы и куча других тварей, о которых даже
слышать не приходилось. Дольше всего взор задержали девы с рыбьими
хвостами. Чувствуя как в сердце возвращается давешняя кручина, Сотник
тяжело вздохнул и отвел глаза.
  В центре зала, посреди россыпи ярких подушек, возвышался каменный монолит,
накрытый узорчатым ковром с коротким блестящим ворсом. На ковре сгрудились
подносы снеди, вазы сладостей и кувшины вина. У дальней стены переливался
цветами радуги небольшой фонтан, обрамленный хрустальным берегом в локоть
высотой. Сквозь прозрачные кристаллы то и дело просвечивали яркие плавники
невиданных рыб. Посреди звенящей воды, три аметистовых змея, стоя на
хвостах, сплетались в сверкающую колонну. Из пучеглазых голов к расписному
потолку взлетали искристые струйки воды и, рассыпаясь мириадами жемчужных
брызг, падали в круглое озерцо.
  Незнакомец прошел к подушкам, жестом пригласил спешиться. Извек огляделся,
неохотно покинул седло, отрицательно двинул головой.
  - Извиняй, дядько, пока не напою коня и не дам чего поесть, за стол не
сяду.
  - Ах, это... Тогда веди вон туда, - с улыбкой промолвил хозяин и указал
взглядом на фонтан. - Вода чистейшая, и сколько хочешь.
  Скрывая удивление, Извек повел коня вглубь зала. Чуть не споткнулся, когда
из воздуха, возле фонтана, выпрыгнула круглая бадья с горой отборного
овса. Ворон, завидев угощение, зацокал чаще. Не дожидаясь, пока
расседлают, с разгону врубился мордой в крупные продолговатые зерна.
Сотник еле оттащил, чтобы сдернуть уздечку. Седло уже сволакивал под
шумное хрупанье крепких зубов. Пока собирал сбрую, пару раз глянул на
диковинных рыб, беспокоясь, как бы коняга не сглотнул. Уложив в кучу
седло, переметную суму и колчаны, направился к столу. Поискал глазами
лавку, однако, рассмотрев как устроился хозяин, выбрал подушку побольше и
привычно уселся лицом ко входу. Конь мирно хрупал за спиной, вздыхая и
постанывая от удовольствия. Сотник рассудительно решил не отставать и
потянул к себе блюдо с чем-то страшно душистым и похожим на еду.
  Пока гость уминал угощения, хозяин молчал. Только когда откупорили второй
кувшин, незнакомец наполнил свой алмазный кубок и провел пальцами по
сверкающим граням.
  - Так как в миру? - мягко напомнил он, отпил глоток и выжидающе посмотрел
на гостя.
  Сотник помолчал, кумекая что и как  говорить. Однако, незнакомец
действительно походил на человека, который просто любопытствует, потому
как врядли сам скоро выберется на люди. Скорее всего у хозяина были веские
причины не прекращать отшельничества. Судя по всему, ему и одному было
вполне сносно.
  - В миру-то? - переспросил Сотник. - В миру все как всегда - ни правды, ни
покоя, теперь еще и богов перелопачивать взялись, новую веру на Русь
волокут. По дороге, как водится, жгут все подряд, чтобы посветлее было, а
землю кровушкой заливают, по мокрому-де волочить легче.
  - И кто же волочит?
  - Знамо кто, Красно Солнышко наше: Владимир-князь, да чернецы заморские.
Их сейчас к нам наползло, как тараканов на сладкую сурью, не меряно.
  - А что за вера? - поинтересовался хозяин и отставив кубок, придвинул
золотой кальян.
  - Вера? Вера хитрая. В какого-то бродягу Иисуса Христоса, коего тамошние
людишки, за его доброту, на перекладине распяли. Причем с одобрения его же
отца. Окромя того рассказывают и про мать этого Христа. Дескать зачала его
непорочно, от голубя белого, на окно ее севшего. О как!
  Сотник раскраснелся от вина, говорил в охотку. Незнакомец слушал
внимательно, согласно покачивал головой.
  - Однако, - продолжал Извек. - Такая оказия, помнится, и в наших краях
случалась. Был у нас в дружине один бывалый вой, Ледогором звали. Силы
нечеловеческой, одним ударом быка валил. И пока он на ратном поле кровь
проливал, не свою, конечно, а басурманскую, жена его от скуки ребенком
обременилась. Тоже видать непорочно, от голубя какого-то. Так вот
воротился Ледогор из похода, подивился на это чудо и неделю от удивления
не просыхал. А потом выловил этого голубя, да изломал птахе весь клюв,
только перья летели. Больше этот голубок ни к кому летать не будет.
  Извек перевел дух, не спеша приложился к чаше.
  Хозяин улыбнулся рассказу, долил гостю вина.
  - Как, говоришь, новому богу имя?
  - Иисусом кличут, а по батюшке Христос, - ответил Сотник, почесал русую
бороду и хмыкнул чужеземному имени. - Осталось к нам до кучи и Алоха
приволочь, чтоб уж полный кишмиш в головах был.
  Хозяин забулькал кальяном. В задумчивости прикрыл глаза, меж бровей
пролегли глубокие морщины. Когда в воздухе растаяло третье сизоватое
облачко, медленно кивнул.
  - Да, припоминаю, был такой Иисус. Приходил к нашим волхвам учиться. Лет
десять донимал, что да как, где правда, где кривда, что есть панацея, а
что яд. Только поучили его волхвы, поучили, да прогнали палками. Бестолков
уж слишком. Все, что  и не , перевирал. Ни рожна из наук так и
не понял. Ты ему одно талдычишь, а он все по-своему переиначивает. Там где
и так ясно, он все с ног на голову перевернет, запутает, да еще кучу
объяснений навыдумывает. Там же где надо причины и следствия запомнить,
все мимо ушей пропускает, мол, кому надо пусть и так поверит. Умишко-то
хиленький, да и телом слабоват.
  Хозяин выдохнул клуб дыма и задумчиво добавил:
  - А народишко его, в ту пору, молился Яхву. Был у Белобога такой ученик,
тоже так себе, ни рыба, ни мясо. У них видать все такие: и хитрые, и
пронырливые, да бестолковые.
  Извек поперхнулся вином. На собеседника уставился, как на блаженного.
  - Уважаемый, ты ничего не путаешь? Эт когда ж такое могло быть?
  - Веков восемь тому. Может девять, разве точно упомнишь. Мне времен
считать незачем, что в том проку. Это поначалу в диковинку было, а на
пятнадцатой сотне надоедает.
  - Постой, постой! - забормотал Сотник, тряся головой. - Вижу не врешь, да
и незачем. Знаю, есть на свете долгожители, но десять веков... о таком ни
разу не слыхал.
  - Да слыхал ты все, - устало ответил незнакомец. - Про меня любая собака
слыхала раз по сто. А то и больше, ежели с детства считать.
  - Так как же тебя звать-величать?
  - Кощеем меня кличут. А до того Кошмой звали, а еще раньше... ну, то уже
не помнят.
  Извек вмиг протрезвел. Волосы на голове зашевелились, стараясь выбраться
из под плетеного кожаного ремешка. За спиной, возле бадьи с овсом глухо
ухнуло. Извек медленно повернулся на звук и встретил стеклянный взгляд
Ворона. Конь черной статуей сидел в хрустальном фонтанчике, нижняя челюсть
отвисла, уши торчали в стороны.
  - Чахлык Нэвмирушший, - пробормотал Сотник. Губы одеревенели, но
перепутавшиеся было мысли быстро разбирались по местам, и оторопь
постепенно проходила. Кощей тоже глянул на обалдевшего коня, двинул
черными бровями.
  - А ты говоришь, что не слышал. Да успокойся, хлопец, я чту покон. Вы тут
гости так что забудь про все, ешь, пей, отдыхай.
  Он вновь наполнил кубки. Извек взял свой, жадно глотнул, утерся рукавом.
  - Ну дела! Кому расскажи, что сам Кощей вина наливал,.. в морду плюнут и
пошлют к Никите-словоблуду, врать учиться. А уж если поведаю, что... мой
Ворон, своим задом, у Бессмертного хрустальный фонтан поганил... тут и
дурачок-Шишига брехуном обзовет.
  - А ты и не рассказывай, к чему язык трудить, коль не поверят. - негромко
проговорил Кощей и опять приложился к кальяну.
  Сотник наморщил лоб, опустошил кубок, вперился в хозяина пристальным
взглядом.
  - Почтенный, так ты говоришь... сам этого Христоса видывал?
  - И видывал, и слыхивал, и палю поперек задницы, на прощанье прикладывал,
дабы больше не вернулся.
  - Так отчего ты его сразу не придушил, чтобы он дурью не маялся? До чего ж
полезное бы дело сделал.
  - Всех не передушишь, - вздохнул Кощей. - Думаешь, он один такой? Нет,
человече! Свято место пусто не бывает. Всегда находятся те, кому своя же
несуразность покоя не дает. Вот и прут, как бараны, кто в боги, кто в
оракулы, а кто в светлые князья...
  За спиной послышались судорожные глотки. Отошедший от страха Ворон шумно
хлебал из фонтана, изредка сплевывая зазевавшихся рыбешек.
  Бессмертный невозмутимо продолжал:
  - Веков через пять-шесть примчался еще один хитрозадый, Мамед ли, Махмед,
не помню. Тоже в ученики набивался, но оказался совсем... ни в зуб ногой -
ни пальцем в небо. Того тоже спровадили, да он, сметливей оказался. Дабы
не возвращаться домой, не солоно хлебавши, отправился в земли этого
Иисуса. Добравшись, ходил и собирал то, что тот напривирал. Год слушал и
записывал, год читал и переделывал, год обратно добирался. Наконец
воротился с великомудрой книжицей, - Кощей усмехнулся. - Иудейскому
Талмуду с ней и рядом не пылиться.
  - Неужто так мудра? - не поверил Извек.
  - Мудра ли, нет ли, не скажу. Но вывернута хитро. Хотя, раболепия,
конечно, поменьше...
  Сотник рассеянно кивнул, озадаченно потер бороду, поднял глаза на
Бессмертного.
  - А скажи ка, почтенный, отчего так не кузяво вышло? Тебя послушаешь, так
эти пришельцы в собственных портах путаются. Почему ж Светлые не
совладали? Почто на нашу землю допустили? Видать, сильны те пришельцы? И
почему друг с другом на ножах, если одним и тем же дышут?
  Кощей раздраженно скривил губы, побарабанил пальцами по алмазным граням
бокала. Наконец, со скукой в голосе, заговорил:
  - А кто сильней? Князь, или псарь с конюхом? - он жестом остановил
очевидный ответ и продолжил. - А когда князь на войне, в его опочивальню и
псарь, и конюх повадиться могут. А повстречавшись в опочивальне, друг
другу в глотку вцепятся, выясняя, кому из них хозяйничать. Светлым, тоже
не сладко: у них порой как у вас, нос вытянут - хвост завязнет, хвост
вынут - нос застрянет. Ну да что это мы все о грустном? Поговорим о тебе.
  Хозяин обратил взор к дружиннику.
  Сотник откинулся на подушки. Вино веселило и, растворяя давешние страхи,
настраивало на задушевную беседу. Он лениво потянулся за крупным стручком
канареечного цвета, отломавшимся от такой же желтой грозди, понюхал,
повертел в руках, бросил обратно.
  - Смотрю я на тебя, Кощей, и все думаю, хороший вроде мужик, не жадный,
даже конягу моего уважил. А рассказывают про тебя такое, что...
  - У нас всегда много рассказывают, - перебил Кощей. - Делов на жмень, а
шуму на мешок. Хотя, кое о чем, может и не врут. Случалось и чудил, сдуру,
пока не наскучило. Где - по молодости, где - по горячности. Бывало, и с
девками баловал. Только, думаю, не больше вашего Владимира. Тот тоже - и
на баб неугомонен, и на расправу скор. В князьях, правда, маленько
остепенился, но только маленько.
  А что до меня, то признаю. Тыщи полторы разных батыров и витязей конечно
же сгубил, - он помолчал, вспоминая. - Да! Как Бессмертным прозвали и до
сего дня, тыщи думаю полторы, не боле.
  - Негоже, - снисходительно протянул Сотник. - Почто столько народу извел?
Неужто такой злой?
  - Да какой там злой?! Сами виноваты! То им молодильные яблоки с живой
водой подавай, то гусли-самогуды с сапогами-скороходами, то несметные
богатства. А то вынь да положь каких-то принцесс плененных или царевен
краденых. Один раз за Смерть-Бороной приходили, а я сам о ней только раз
слышал... - заметив как Извек замер, Кощей осекся, развел руками и, глянув
на гостя слишком честными глазами, сменил тему.
  - И ладно бы добрым словом попросить, так нет же - зальют глаза и лезут
напролом, как лососи на нерест. Отгородишься стенами - прут через стены.
Уйдешь под землю - кротами роют. На гору залезешь - муравьями карабкаются.
Ну как тут не осерчать? - Кощей хлебнул из кубка, сделал скорбное лицо.
  - Потом и того хуже стало. Прознали, что смерть моя в яйце и давай
наезжать на расправы все, кому не лень. Ни здрасьте, ни до свидания.
Наскакивают, пинаются, как узкоглазые из горных монастырей, будто нет ни
благородных мечей, ни всесокрушающих топоров. Ну... и сами, конечно,
полегли - кто ж им простит такое издевательство?
  А позже, когда одна ведьма проболталась, что яйцо спрятано - вообще покоя
не стало.
  До этого, редко да метко, лучшие бойцы приезжали. Орлы! Любо-дорого
посмотреть. Теперь же любой землекоп в герои лезет. Перерыли всю округу,
едва скалы не вывернули. Траву повыдирали, каждую песчинку просеяли, Ящер
их задери. Пришлось перепрятывать поукромней. Яйцо теперь в утке. Утка,
само собой, в зайце. Заяц - в сундуке. Сундук - на сосне. Да, хлопец, на
сосне, а не на дубе, как многие думают...
  - А сосна? - не удержался Извек.
  Кощей ухмыльнулся.
  - Ты рот-то закрой, и уши подбери, а то по плечам висят, пыль собирают.
  Бессмертный подмигнул гостю, понизив голос продолжил:
  - Про то и дело у меня к тебе. Не возьмешься ли снести...
  - Эт я враз, - гаркнул Сотник. - Снесу напрочь, и сосну, и ель, и все, что
там еще растет... - он примолк, заметив кислую гримасу хозяина.
  Кощей раздраженно сверкнул глазом:
  - Какие же вы все торопливые!
  - Так мы же не бессмертные, - оправдался Извек растерянно. - Нам
рассусоливать некогда.
  - Снести и перепрятать в другое место, подальше и понадежней. А то и до
сундука уже куча охотников, друг другу на головы лезут. Окрест тех мест,
все дубравы вытоптали, скоро за рощи примутся. - Бессмертный испытующе
Посмотрел на гостя. - Ну как, возьмешься?
  Извек выдержал взгляд, приложился к кубку, не сводя глаз с собеседника,
осушил до дна.
  - Так просто и доверишься первому встречному?
  - Не так просто, и не первому, - Кощей улыбнулся, мечтательно прикрыл
глаза. Длинные пальцы поглаживали алмазные грани кубка. - Ты отнесешь то,
что надо, туда, куда надо. А я похлопочу для тебя.
  - Я привык сам для себя хлопотать, - отрезал Извек. Брови скакнули к
переносице. - Сам! Всегда и везде!
  - Ой ли? Там, где я буду, сам не дохлопочешься. Так что послушай старшего,
а топорщиться потом будешь.
  Сотник скрестил руки на груди, хмыкнул. - Излагай, папаша... Точнее дедуля!
  - Так вот, - тихо продолжал Бессмертный. - Ты отвезешь яичко, выбросишь
его и забудешь, что Кощей тебе докучал. А я тем временем переговорю с кем
надо, глядишь, да уступят старому приятелю, отпустят девку за тебя. И тебе
радость, и баба при деле. Она ж тоже по тебе сохнет. Не знаю уж, что в
таком нашла, но забыть не может, если слухи не врут.
  Лицо Извека застыло. Кощей спокойно ждал, пока взор синих глаз прояснится.
Наконец Сотник справился с голосом, хрипло заговорил.
  - Старик, я правда сейчас слышал то, что ты сказал, или...?
  - Правда, правда. Услуга за услугу. Ты утрясешь мои людские заботы, я -
твои нечеловечьи. Ну как, сговоримся?
  - Сговоримся, ежели не надорвешься. Только объясни еще одно, почему сам не
сделаешь.
  - Самому мне не способно, уж слишком я заметен. Стоит отойти от гор, сразу
узнают, слетятся как комары на голую задницу. Придется не делом
заниматься, а от назойливых отмахиваться. Хлопотно уж больно.
  - Неужто не сдюжишь, - не поверил Извек.- Ты же велик и могуч.
  - Не я один. Те тоже, не первый век на белый свет смотрят. Не будь их, я
бы сам до моря прогулялся. Так что решай, откажешься - не обижусь.
  Сотник задумался. Кощеевым доводам верилось не очень, но награда того
стоила. Русалка не выходила из головы, заполняя сердце тоской и отчаяньем.
  - Уговорил. Объясняй куда и как ехать.
  - Объясню, конечно же объясню! - оживился Кощей. - И расскажу, и покажу.
  Бессмертный щелкнул пальцами и, рядом дружинником возникла большая
полукруглая чаша на кованной витой треноге. Заглянув в нее, Сотник
почувствовал, как челюсть устремилась вниз. Вместо отражения потолка
пещеры, в чаше покачивался краешек леса.  было рассмотреть даже
отдельные кроны деревьев и прогал с елезаметной стежкой.
  - Поначалу поедешь сюда, - начал Кощей. - Найдешь дорогу, давно не
езженную, но еще заметную...
  Сотник кое-как справился с лицом, негоже вою выказывать оторопь, смотрел
на меняющиеся картинки и старался не пропустить ни одного слова. Дорога
получалась неблизкая, и память должна была стать единственным проводником
по новым местам. Глаза запоминали виды новых мест, в уши влетали
малознакомые названия: Лемеш, Вышень, Проплешины... Беседа продлилась
далеко за полночь. Бессмертный терпеливо рассказывал о каждой местности,
обращал внимание на те или иные приметы, способные помочь в определении
направлений. Уже под утро выложил перед гостем потертую дорожную флягу.
  - Фляга нескончаемая, - пояснил он. - Сколько из нее ни пей, она все
полная. Да, вот еще утку жареную возьми. - он выдернул из воздуха тушку
размером с трехмесячного порося. - Будешь есть, хребет не бросай. За ночь
на нем еще нарастет. Печенья горсть. Последнее тоже, оставляй в сумке, не
успеешь проголодаться как еще пять-шесть горстей прибудет.
  Бессмертный помолчал, раздумывая. Потом нехотя поднялся, откинул несколько
подушек и выволок на свет потертые ножны с невзрачной рукоятью.
  - Меч-Кладенец! Не ржавеет, не ломается, не тупится, почти не утомляет.
  Сотник освободил ножны, глянул вдоль лезвия, качнул оружие в руке. Поискав
глазами, на чем испытать, отломил от грозди невиданный желтый плод.
Подкинул перед собой и, ощущая необычную легкость клинка, размашисто
рубанул. Удивленно вскинул брови и снова потянулся к грозди. Рубанул еще
раз. При ударе лезвие наливалось странной тяжестью, которая мгновенно
исчезла на замахе.
  - Гожо! - с горящими очами восклицал Сотник, рассекая на лету желтые
огурцы. - Эх, гожо!
  Чтобы остановить этот, почти детский восторг, Кощею пришлось бросить в
дружинника тяжелый золотой подсвечник. Развалив и его с той же легкостью,
Извек восхищенно осмотрел идеальную рубящую кромку и бережно положил
клинок поверх фляги.
  Бессмертный, со скукой смотревший на забаву гостя, указал на гору подушек.
  - Уже поздно, доблестный Извек, отдохни с дороги, а я отправлюсь за
поклажей. К утру обернусь.
  - И то верно, - согласился Извек. - Ступай дедуля! А мы с коником пока
всхрапнем, чай, намаялись за день.
  Кощей направился к стене и скрылся в толще услужливо распахнувшейся скалы.
Сотник переглянулся с Вороном, пожал плечами и завалился на мягкие
подушки. Лежал, рассматривая вырезанное на стенах, шествие диковинных
зверей, пока усталость и вино не смежили веки.
  Во сне, снова влетал в ночную реку, рыскал в черноте скрюченными пальцами,
что-то хватал, но в руках, вместо Лельки, всякий раз оказывалась то
коряга, то трава, то холодный рыбий хвост.
  Разбудил звякнувший в руках Кощея кубок и какой-то знакомый запах.. Извек
продрал глаза, сел, зыркнул на Ворона. Тот спокойно набивал брюхо овсом.
Причина запаха покоилась тут же, в двух шагах от фонтана. Кощей, ничуть не
смущенный этим обстоятельством, жестом пригласил к столу и Извек, сладко
потянувшись, присоединился к утренней трапезе хозяина. Пока завтракал,
посматривал на белое, в голубых прожилках, Яйцо с два кулака величиной.
Насытившись направился к Ворону. Кощей молча булькал кальяном, ждал, когда
Извек оседлает коня и соберет дорожный скарб. Сам подал Яйцо и искоса
смотрел, как Сотник застегивает пряжку. С удовлетворением убедился, что
руки дружинника не дрожат, значит, ничего скверного не замышляет.
  - В добрый путь?! - полувопросительно произнес он.
  - Прокатимся - увидим! - улыбнулся Извек.
  В дальнем конце пещеры уже зияла дыра выхода. Кощей поднял раскрытые
ладони.
  - Не обессудь, мил человек, проводить не смогу. Нам вдвоем теперь лучше не
показываться. О вещичках моих не беспокойся, пусть покуда у тебя побудут.
Только не отдавай никому. Встретимся, вернешь.
  - Не отдам! - пообещал Извек. - Что мне доверено, то только у мертвого
заберут!
  - Вот и славно! - подытожил Бессмертный, со странной улыбкой.
  Сотник протянул ладонь и почувствовал холод крепкой Кощеевой длани. В
следующий миг ловко вскочил в седло и направил Ворона через зал...
  Когда хвост жеребца скрылся за поворотом, хозяин брезгливо оглядел свои
владенья. В следующий миг бадья с овсом и горка конских каштанов
растворились в воздухе. Бессмертный шагнул за фонтан и скользнул к
незаметной двери. Тень былой скупости оставила на лице кислый след: уж
очень он не любил нарушать покой своих легендарных кладовых.
  - Ради достижения цели приходится расставаться со многими любимыми вещами!
- философски изрек Кощей, вступая в зал поменьше.
  - Но, на время, - добавил он задумчиво. - Только на время...
  Взгляд его упал на вырезанное в скальном монолите кресло, в виде
раскрытого рта. Сиденьем служил исполинский язык, над изголовьем нависала
губа с торчащими из под нее клыками, а на месте подлокотников топорщились
два не к месту пристроенных уха. Кощей опустился на вытертый до блеска
камень, откинул голову на верхнюю губу и прикрыл глаза. Через некоторое
время вокруг сгустился сизый туман и почти скрыл его сухощавую фигуру.
  Под сводами зала зазвучали неясные голоса, звяканье железа и хриплый
хохот. Скоро звуки приблизились и стали четче. Уловив нужный голос,
Бессмертный медленно вздохнул и заговорил, обращаясь к кому-то
находящемуся очень далеко...
  -...Далеко, - пробурчал Бутян, громко чавкая. - Да и скудновато, чтобы
тащиться за тридевять земель.
  - Неча! - поддакнул Дрозд, косоглазый подручный атамана. - В такую даль
киселя хлебать? Не-е! пока обратно доедешь, опять проголодаешься.
  Он заискивающе глянул на Бутяна. Главарь перестал жевать, хлебнул из ковша
и потянулся за следующим куском. Широченная лапища зависла над сочными
дымящимися окороками. Пальцы подергались и, выбрав цель, вцепились в самый
поджаристый шмот, покрытый душистой румяной корочкой. Втянув носом
душистый пар, Бутян вгрызся в мякоть и, вырвав зубами изрядный кус,
продолжил:
  - Ты бы, что-нибудь поближе разведал, да побогаче. Чтобы и вина, и еды, и
золотишка поболе. Вроде давешнего каравана. Теперь, сам видишь, порева
всей ораве недели на три достанет.
  Он по хозяйски обвел поляну рукой, с зажатым в ней укушенным окороком.
Мощные, как у молодого скакуна, зубы снова впились в мясо. Не переставая
жевать, Бутян слазил за пазуху и выволок пузатый кошель.
  - На вот, награди своих людей! Заслужили. Вы ведь у нас передовой разъезд.
Без вашего нюха нам и зубы ни к чему. Так, что разузнайте что-нибудь
поближе, а пока пейте и гуляйте.
  Хмуро слушавший вожака, Адиз увидал мешок с монетами и посветлел лицом.
Подбросив тяжелый кошель на руке, сверкнул лисьим глазом.
  - Разузнаем! Вот только глотки промочим, и пыль дорожную с доспеха смахнем.
  - Смахните, - кивнул Вожак, с шумом проглатывая очередной кусок. Не успело
мясо провалиться, как он замер с напряженным лицом и перестал замечать все
вокруг. В голове зазвучал знакомый вкрадчивый голос:
  - Исполать тебе, доблестный Бутян. Рад знать, что ты в добром здравии. Не
окажешь ли мне услугу. - Кощей сделал паузу.
  Бутян молчал, зная любовь Бессмертного к пространным учтивым вступлениям.
Кощей тем временем продолжал:
  - Не съездишь ли со своими соколами поохотиться? Не близко, правда, но
обещаю куш золотом. Каждому из твоих людей, столько сколько поместится в
их шапки. Тебе отдельно - сколько сможешь унести.
  Бутян хищно улыбнулся, пробормотал сквозь зубы:
  - Сделаем. Для хорошего человека всегда рады. Что там? Весь, войско, обоз?
  - Путник. Один. Верхом на черном коне с длинными ушами. Мне нужен его меч,
дорожная фляга, сумка, конь. Возьмешь это и привезешь мне, к Черной Горке.
Там и расплатимся.
  - Заметано о, наищедрейший, хотя ты явно переплатил. Куда послать Адиза с
людьми?
  Кощей помолчал. Бутяну послышался терпеливый вздох и в голове опять
зазвучал негромкий голос.
  - Поедешь сам, и возьми всех своих людей, много не будет. Доберетесь до
Серых Гор, встанете у дороги на выходе из Блуждалого леса. Человек поедет
недели через две-три. Смотри не упусти.
  Голос умолк. В уши снова хлынул шум лагеря. Бутян влил в пасть ковш вина и
глянул на подручного. Тот с готовностью таращил косые глаза. Помнил, что
каждый раз, когда Атаман разговаривал сам с собой, приходилось срочно
срываться с места. Теперь Дрозд ожидал приказа. Бутян стер с нижней губы
капли вина и кивнул подручному.
  - Чирикай!
  Косоглазый поспешно мигнул и дернул из-за плеча перевязь с боевым рогом.
Наспех обтер рот, приложился губами к серебряной оковке рога и,
зажмурившись, надул щеки. Мощный хриплый стон, похожий на крик смертельно
раненного Ящера, распугал сидящее на окрестных деревьях воронье. Воздух
наполнили дружное карканье и беспорядочное хлопанье крыльев. По земле
захлопали крупные лепешки птичьего помета.
  Косоглазый досадливо сморщился, кашлянул, глотнул вина и, глубоко вдохнув,
снова приложился к рогу. На этот раз щеки едва не лопнули от натуги и...
воздух над поляной продрал неимоверной силы рев. С десяток ворон,
случившихся рядом, попадали замертво. Одна или две угодили в парующий
котел с кипящим варевом, но этого уже никто не заметил. Все вскочили и,
выплевывая недожеванные куски, бросились к лошадям. На ходу пытались
высмотреть причину внезапной тревоги.
  Бутян довольно осклабился, блеснув на солнце лошадиной улыбкой: дисциплина
- сестра удачи. Поднявшись, поправил на поясе топор, оглянулся. Сзади уже
подбегали два рослых громилы, держа в поводу крупного серого жеребца.
Атаман, не глядя, поймал повод и, удивительно легко для своей стати,
запрыгнул в седло.
  Ковырнув в зубах ногтем мизинца, осмотрел войско. Еще раз довольно
хмыкнул, вспоминая слова знакомого мудреца, теперь уже покойника:
"мастерство вином не зальешь". Вокруг, стремя в стремя, стояли готовые к
бою всадники. Правда, с трезвых коней смотрели, осоловевшие от вина и
пищи, морды. Кое-кто качался и съезжал то на один, то на другой бок, но
все поголовно с оружием в руках, готовые к чему угодно, когда угодно и где
угодно. Смотрят преданно, хотя, некоторые уже мало что видят.
  Бутян ласково обвел взглядом своих головорезов, прокашлялся и заговорил
голосом перекрывавшим шум любого боя:
  - Сынки! Жорево и порево - это очень здориво, однако, доедим потом. А пока
надо кой-куда съездить и человечка одного сыскать. За него платят...
  Войско с готовностью рявкнуло что-то невразумительное, отчего в котле с
похлебкой прибавилась еще одна ворона. Бутян развернул коня и, взмахнув
рукой, окликнул подручного:
  - Дрозд! Десятка Камшука догонит потом. Пусть грузят добро в повозки и
волокут следом.
  Косоглазый грохнул себя кулаком в грудь и поскакал отдавать распоряжения.
Улыбка Бутяна вновь явила на свет квадратные зубы.
  - Ну, сынки, в путь?! - гаркнул он в полный голос и, под радостный
хмельной рев, двинулся к просеке.
  Войско плавно потекло за атаманом, вытягиваясь в походную колонну. Со
свистом и гиканьем вперед проскакал дозорный разъезд во главе с Адизом.
Только им разрешалось ехать "поперед батьки". Бывалые воины знали свое
дело и спешили выдвинуться на тыщу саженей вперед, дабы при надобности
войско успело перестроиться к бою.
  Через некоторое время за спиной Атамана послышался быстрый топот. Дрозд
осадил скакуна в трех шагах позади и, поравнявшись, бодро доложил:
  - Обоз готов, идет следом. Камшук со своими замыкает.
  - Вот и гоженько, - кивнул Бутян. А теперь слушай здесь.
  - Да, батька!
  - Скоро будем на месте, там станем ждать, пока не появится один человечек.
Как появится - будем его немножко убивать. Причем насмерть. Предупреди
всех десятников: меч, коня, флягу и сумку - мне! В цельности и
сохранности! Сделаете - кошели станут тяжелее, много тяжелее. Не сделаете
- развешаю всех на деревьях, как белка грибы.
  - Одна душа? - удивился косоглазый. - Это ж, на раз сморкнуться!
  Бутян с интересом поглядел на подручного. Когда отвел взгляд, на лошадином
лице блуждала тень зловещей улыбки.
  - Не кажи гоп, хлопец! Чую не простой человечек. Оч-чень не простой...
  ...Войско неспешно катилось по равнине, но в этой кажущейся медлительности
чувствовалась неотвратимость морского прилива. Три сотни всадников
растянулись коровьим языком, сохраняя неуловимое глазом построение. Лишь
опытный взор мог заметить, что каждый из трехсот, строго держался
отведенного места в колонне, постоянно находясь в поле зрения десятника.
Те, в свою очередь, постоянно поглядывали в голову колонны, где вокруг
главаря держалась кучка вестовых.
  Бутян гордился своим войском. Он лично отбирал бойцов себе под стать. Сам
же их натаскивал, используя богатый опыт и знания, накопленные смолоду,
когда был наймитом в Цареградской страже. За годы, проведенные на службе,
узнал почти все о воинских манерах разных народов. Изучил их слабые и
сильные стороны. Смекалистый ум находил ошибки и недостатки, но природная
хитрость подсказывала не лезть к военачальникам с советами, а мотать все
на ус и выживать в любых ситуациях. Наконец, заматеревший в боях Бутян
убедился, что в наемниках учиться больше нечему. Улучив момент, прихватил
с собой маленько Цареградского золота и подался на вольные хлеба.
  Тут же мало помалу, стал собирать под своим началом крепких сорвиголов,
сколачивая небольшое, но весьма справное по выучке войско. А с войском уже
начал думать о том, чтобы потихоньку обосновать где-нибудь маленькое
княжество и, к старости, зажить спокойно и беззаботно, наставляя детей и
воспитывая внуков. Вдохновляли на это и уверенность в собственных силах, и
пример одного древнего героя, про которого услышал в детстве от старого
баяна. Тот герой, собрав на Дону ватагу лихих голов, тоже, в конце концов,
добыл себе и власть, и славу, и счастливую старость.
  А мы чем хуже, частенько размышлял Бутян, глядя на своих рослых воинов.
Крупное длинное лицо атамана чуть светлело, смягчая обычную суровость,
однако, это не особо смягчало груботесанные черты. Что ж поделаешь, ежели
уродился с такой рожей: могучая нижняя челюсть выдавалась вперед, за
тонкими губами скрывались огромные крепкие зубы, которым, если бы не
заостренные хищные клыки, могла позавидовать любая породистая лошадь.
                                  ЧАСТЬ 3
                                 Глава 15
  Не подмажешь - не поедешь,
  не упав - не полетишь.
  Витим - Большая Чаша
  Укутанная тающим туманом дорога, уводила все дальше в лес. Нити солнечных
лучей, прорвавшись сквозь густую листву, колыхались над травой и
высвечивали россыпи крупных росинок. Извек достал из переметной сумы
Кощеево угощение. Придирчиво осмотрел душистые лепешки с орехами и
сморщенными коричневатыми ягодами. Не заметив ничего необычного,
попробовал, удивился свежести, будто печенье только на рассвете рассталось
с жаром печи.
  Ворон бодро топотал под разноголосый щебет утренних птиц. Жадно ловил
ноздрями аппетитный запах, косил глазом и фыркал, успешно выклянчивая
лакомство: каждая третья лепешка доставалась ему. Наевшись, Сотник
обмахнул бороду и, на всякий случай пошарил в суме. С удовольствием
убедился, что там еще осталось, отряхнул руку, застегнул потертый ремень.
Лес становился гуще. Солнечные зайцы постепенно исчезли, и под изумрудным
пологом воцарились прозрачные светлые сумерки. Завтрак навеял благостное
настроение, будто все события последней седьмицы приснились и теперь
наступило светлое пробуждение. В голове промелькнула мысль: может все
привиделось, и Лелька, и берег, и река... Может воображение в полудреме
просто вытянуло ее образ из далеких юношеских грез? Может и не было ее у
костра...
  - Было! - ответила тупая игла в сердце. - Было!
  Будто в подтверждение, Ворон ржанул, потряс гривой и шумно вздохнул. Извек
нагнулся вперед, почесал жесткую челку.
  - Ниче, ниче! Все у нас будет хорошо. Вернемся - найду и тебе хорошую
кобылку и, на ночь в поле отпущу... а то и на две.
  Ворон заметно воспрял духом. Цокот стал звонче, черные лопухи вытянулись в
небо. Извек усмехнулся.
  - Как нам все-таки мало надо для счастья. Чтобы жилось не голодно, не
холодно и было к кому приласкаться. Потом, конечно же, детишки... Ну, само
собой, чтобы было на что их с мамкой побаловать. А там, чтобы для
отпрысков хорошие пары нашлись. И, чтобы внуки радовали, и чтобы героями
были. И чтобы в ратном деле с ними всегда Спех был. И, конечно же...
  Ворон звякнул удилами.
  - Да... - спохватился Сотник. - Для счастья нужно совсем немного.
  Наезженная просека вывела на тесную полянку и разделилась надвое.
  - Ага, вот и развилка, - изрек Извек. - Видишь, травоед, не соврал Кощей.
Все как в сказке: направо поедешь - хрен знает, куда уедешь. Налево
поедешь - хрен знает, когда приедешь, хотя нам вообще-то налево. А назад
поедешь...
  - Да никуда ты, сказочник, не поедешь. Здесь и останешься...
  На полянку из-за деревьев медленно вышли рослые мужики с наглыми мордами.
В руках недобро поблескивало разномастное оружие. У кого меч, у кого
палица или кистень. Двое при топорах. Один то ли с рогатиной, то ли с
самодельным копьем, увенчанным жутким наконечником в локоть длиной.
  - Как же я не люблю охоты и засады... - досадливо сморщился Извек.
  В тот же миг сзади, отрезая путь к отступлению, грохнулось толстое
неструганное бревно с привязанными торчмя заостренными кольями. Такие же
шипастые загородки перекрыли и оба разветвления дороги.
  Ворон остановился, стриганул шелковистыми ушами.
  Приехали, подумал Сотник, плакало Кощеево яичко, эти мордовороты из него
глазунью сварганят. В такой тесноте не развернуться, а на коне без маневру
воевать не сподручно.
  Перед внутренним взором мелькнуло Лелькино личико, и он с тоской
пробормотал:
  - Извиняй, девка, неувязочка вышла. Попробуем, конечно, отбрехаться,
однако, ежели что, не обессудь.
  Он глянул на матерого мужичину вдвое шире остальных. Вожак лениво
прислонился к стволу, по-хозяйски осматривал и коня, и всадника.
  - Кошель кидай сюда, мечик налево, суму с харчами - направо, одежу сымай и
клади прямо перед ногами, тады может и отпустим живым. Ну... или еле
живым, - он цыкнул зубом и отлепился от дерева. - И с лошадкой своей
прощайся, мои хлопцы с утра ничего не ели, от голоду с ног валятся.
  Он оглянулся на сытые рожи товарищей, с десяток глоток глумливо
захохотали. Ворон переступил копытами, но Извек придержал повод и с
укоризной глянул на главаря.
  - Почто, уважаемый, коника пугаешь? Он у меня робкий, теперь от страху
спать ночью не будет, а убаюкивать некому.
  - Ниче, мы его убаюкаем! Заснет без задних ног! - разбойник зло усмехнулся
и, под дружное ржание, двинулся вперед. - Слезай!
  Растопыренная пятерня потянулась к уздечке. Извек почувствовал, что
вылетает из седла и едва успел сжать ногами конские бока. Ворон одним
прыжком развернулся, вскинул зад и впечатал оба копыта в улыбающуюся
морду. Главаря отбросило в кусты. Еще один дикий прыжок и конь, как ни в
чем ни бывало, снова встал мордой к разношерстной компании.
  - Предупреждать надо, - сквозь зубы прошипел Сотник, косясь на бандитов.
  Улыбки застыли и медленно стекли с заросших бородами лиц. Мужики
подобрались, поудобнее прихватывая оружие. На главаря не оглядывались - из
гущи промятых кустов не доносилось ни звука. Зато всадник вдруг торопливо
заговорил:
  - Эй, робята, не горячись! Ну, дурной он у меня, сам иногда боюсь. Вы еще
не знаете, как он кусается. Да лучше и не знать. Намедни ярл Якун на него
брагой дыхнул, так он у ярла полщита откусил. Дракон, а не конь, хоть и
дурной маленько.
  Ворон, тем временем, кротко ущипнул пучок травы и, пытаясь сжевать,
зазвенел удилами.
  Разбойники замерли, недоверчиво переглянулись и уставились на оборванного
детину с копьем. Тот повел холмами плеч, прищурился, оценивая расстояние.
Могучая ручища с бревноподобным древком пошла вверх.
  Ворон всхрапнул, недожеванная трава веером разлетелась в стороны.
  - Понял! - шепнул Извек и, как клещ, вцепился пятерней в гриву. Едва
вторая ладонь упала на меч, конь вмял задние копыта в землю, и бросил
мускулистое тело вперед.
  Сверкнули выпученные глаза копейщика. С удивительной для гиганта ловкостью
он все же успел увернуться от черной, как смоль туши, но меч всадника
достал по хребту. Клинок с хрястом прорубил мощную спину и сбил копейщика
на траву... Едва коснувшись земли, Ворон снова крутнулся волчком и замер,
как вкопанный. Двигались только трепещущие от возбуждения ноздри, да
глаза, цепко следящие за каждым движением противников. Извек отцепился от
гривы, прибрал повод, сделал страшное лицо.
  - Ну все, робята, шутки кончились. Щас слезу с этого дурака и возьмемся за
вас всурьез, причем вдвоем. Кого этот бешеный не загрызет, того сам
раскрошу.
  Мужики мрачно поглядывали на упавшего приятеля. Умирающий скреб руками
траву. Кровь из глубокого проруба залила обездвиженные ноги. В последнем
усилии он все же поднял голову. Пальцы потянулись к лежащему рядом копью,
но по руке уже побежали судороги. Неожиданно детина прерывисто вдохнул,
дернулся и уткнулся в землю.
  Ватага сдвинулась с места и стала медленно надвигаться. Извек, как мог
незаметно, выдвинул ноги из стремян. Почувствовав осторожное движение,
конь дрогнул боками и еле слышно ржанул. Извек приготовился к очередному
прыжку, приметив рябого верзилу с потертым кистенем. Тот двигался вперед
осторожно, но был ближе других. Сотник прикинул расстояние и тихо шепнул
одними губами.
  - Давай!
  Ворон стрелой сиганул с места. Используя мощь лошадиного прыжка, Извек с
силой дернулся в сторону. Вылетая из седла, развернулся боком и со всего
маху обрушился на рябого. Оказавшись между землей и дружинником, разбойник
смягчил падение всадника, но не выдержал двойного удара. Сотник услышал
как у того хрустнули ребра. Перекатившись через голову, вскочил и оказался
под градом беспорядочных ударов. Сзади доносились предсмертные хрипы, и
топот, перемежающийся глухим стуком. В какой то миг Извек замер, не
обнаружив перед собой нападавших. Трое оставшихся отступили к деревьям,
круглые глаза перебегали с дружинника на гарцующего коня и обратно. Еще
один с трудом встал на ноги. Не поднимая разбитой головы, сделал пару
шагов и упал к ногам Ворона. Разбойники попятились.
  - Ну что, гуляки? - зло произнес Извек. - Догуливать будем?
  Вопрос подстегнул оставшихся. Еще мгновенье и, трое уцелевших скрылись в
кустах, с хрустом проламывая себе дорогу.
  - Вот и повоевали, - вздохнул Извек и погладил коня по ушам. - Не! Врет
бабка! Ты раньше не человеком два года был, а по меньшей мере драконом, и
точно бешеным. Ну ладно, поехали дело делать. Нам налево.
  Ворон послушно двинулся к левой дорожке и встал перед заостренными
кольями, дожидаясь когда хозяин уберет препятствие. Сотник удивленно
выгнул бровь, своротил перегородку и вернулся в седло.
  - Ну, дела! Может, с тебя и уздечку снять? Сам будешь поворачивать, а мне
только говорить куда?!
  Ворон, как обычно, ничего не ответил. Извек в десятый раз принялся
перемалывать в уме беседу с Кощеем. Получалось странно. Вроде бы все было
по уму, но в душе не проходило ощущение чего-то гадкого. Может, стоило
дать Бессмертному в морду и, как подобает доброму вою, развернуться и
самому броситься искать Лельку? А он, как презренный жид, ввязался в
странную историю где обещана услуга за услугу.
  В который раз захотелось плюнуть на договор, достать Яйцо, грохнуть его,
окаянное, о землю и... к ней - желанной, таинственной, прелестной...
Однако уговор дороже денег! Дал слово - держись! И деваться теперь некуда
- честь превыше всего. К тому же, может и не врет Бессмертный, что
людскими хлопотами русалку не достать?!
  Сотникова голова шла кругом. Грешным делом начинал завидовать Рагдаю. У
того только любовь не земная, а любимая - совсем человеческая...
  Извек отвлекся от раздумий, завертел головой, сверяя местность с рассказом
Кощея. Пока вроде все шло, как по писанному. Путь пролегал по холмам,
кое-как одетым в смешанное редколесье. За холмами ожидалась ровная
возвышенность. За ней, если верить Бессмертному, начинался настоящий лес
через который тянулась наезженная дорога до Вышеня, небольшого городища
на окраине обжитых земель.
  Вечерело. Все блекло на глазах и постепенно приобретало цвет остывающей
булатной поковки. Солнце расплескало за день всю ярость и едва теплилось
за горсткой кучевых облаков. Последние связки вялых лучей высветили
круглую впадину. На дне различались заросшие травой и осевшие в землю
руины. На поверхности остались несколько растрескавшихся гранитных плит.
Пока Извек осматривался, Ворон со скрипом выдрал пук травы и, перекладывая
удила поудобней, захлопал губами. Недовольно замер, пока хозяин
расстегивал пряжку и со вздохом облегчения вывернул голову из уздечки.
  - Проглот! - буркнул Сотник и потянул ремень подпруги.
  Уложив седло на траву, выложил съестное на плоский камень. В два больших
глотка промочил горло и взялся за ужин. Жевал без особого желания, все
обдумывал пути-дорожки, на которых оказался. Пока прихлебывал вторично,
вспомнилась присказка Деда Пильгуя - кривая стрела прямо не летает.
Невесело заглянул в горлышко фляги. Усмехнулся ромейскому утверждению, что
истина в вине и хлебнув еще раз, завалился на траву.
  Едва закрыл глаза, как появилась Лелька. Стояла по пояс в воде и манила
точеным пальчиком. Вокруг плескали мелкие плотвички, гоняемые парой щурят.
Сотник делал осторожные шаги к русалке, но та оказывалась все дальше и
дальше от берега. Внезапно нога Извека попала в яму, он окунулся с головой
и... проснулся. Небо еще не начинало светлеть, но сон больше не шел. Ворон
тоже, будто и не спал вовсе, бодро ощипывал кусты. Выехали затемно.
  Впереди, сколько хватало глаз, простиралось умытое росой поле. Ни дорог,
ни троп. Одна трава с сочными, хрустящими на все лады, стеблями. Как ни
странно, Ворон ни разу не потянулся губами к лакомой зелени. Растопырив
ноздри шумно вдыхал прохладный воздух с редкими облачками тумана и за три
сажени обходил холмики особо густой травы. Сотник молчал, присматривался к
черным ушам коня. Они то и дело подергивались, настороженно ловя
отсутствующие звуки. Скоро рассвело еще больше и Извек понял причину этой
настороженности: в изумрудной поросли одного из холмиков рыжела рукоять
меча. Чуть подальше над такой же зеленой кочкой, как подснежники на прямых
деревянных стеблях, сверкали белизной оперения стрел.
  Над виднокраем показалась лысина солнца. Его лучи скользнули по росе и
обнаружили в гуще травы останки, питавшие буйную зелень. Настырные стебли
с неудержимой силой пробивали истлевшую одежду и, миновав кости,
протискивались сквозь любые щелки побуревших от дождей доспехов. Кое где
сверкали широкие улыбки черепов, разрубленных вместе со шлемом. Местами,
склонившись над землей, темнели обветренные древки копий. Изредка
попадались холмики побольше, в них просматривались дуги лошадиных ребер.
Вся земля была пропитана смертью и Ворон чуял это несмотря на запахи
цветущих трав.
  Ноздри коня продолжали топорщиться, даже когда мертвое поле кончилось и
показалась длинная стена вековых деревьев. Желая побыстрей убраться от
неприятного места, Ворон припустил торопливой рысцой, но быстро успокоился
и перешел на размеренный шаг. Скоро достиг перелеска. Чем дальше, тем
больше дорожка превращалась в широкую просеку. Сотник, пригретый солнцем,
начал задремывать. Опять привиделась Лелька. Девчонка весело смеялась и
шла навстречу Извеку, но храп Ворона спугнул виденье, и русалка умчалась,
распустив по ветру длинные сполохи волос.
  Конь вывернул голову, заметил, что глаза хозяина открылись и снова
навострил морду вперед.
  - Че фырчишь? Шел себе спокойно и иди, не мешай думать, - проворчал Сотник
недовольно, и тут только заметил крепкого парня, появившегося из за
поворота тропы. Молодец неспешно брел, глядя себе под ноги. Под мятой
рубахой угадывались богатырские плечи, распахнутый ворот открывал крепкую
шею с висящим на шнурке круглым оберегом. Сзади поблескивал, заткнутый за
пояс, добротный шестопер.
  Наклонив кучерявую голову, хлопец упер щетинистый подбородок в мощную
грудь и приближался, не замечая ничего вокруг. От нечего делать цеплял
носками сапог шишки и распинывал их по кустам. Не пропускал и мухоморы.
Разваливал в труху красные в пупырышках шапки, какое-то время стоял, тупо
глядя на россыпь грибных ошметков, и шел дальше. Погруженный в себя,
что-то бормотал, гулко и неразборчиво.
  Извек остановил коня, подождал. Наконец, когда кучерявая макушка грозила
боднуть коня в морду, Сотник привстал в стременах, кашлянул:
  - Здрав будь, паря! О чем сетуешь? Может помочь чем?
  Кучерявый вскинул голову, едва не зацепив конские ноздри. Ворон с храпом
отшатнулся, увидав разбитую морду хлопца. Сотник присвистнул: глаз хлопца
задавлен фиолетовым мешком, черные лепешки губ перекосились и не давали
рту полностью закрыться. На обеих распухших скулах по две-три засохших
ссадины. Ворон закачался от стукнувшего в нос перегара.
  Парень медленно вынырнул из глубоких дум. Покрасневшие, без тени испуга,
глаза съехали с лошадиной морды, отыскали лицо всадника.
  - Здорово, коль не шутишь! - проговорил он, пытаясь улыбнуться. - А то
намедни тоже начали за здравие... и наздоровались...
  Кучерявый сморщился и слизнул выступившую на губе капельку крови.
  - Да нет, не шучу, - серьезно произнес Сотник. - Мне шутить недосуг, я по
делу еду.
  - И мне сейчас не до них, - не расслышал парень. - Хотя и без дела иду.
  Он отступил в сторону, освобождая дорогу, но всадник снова заговорил.
  - Ты случаем не подскажешь, далеко ли еще до Вышень- града?
  - До Вышеня ? Не, не далече. Шагом поедешь - скоро доберешься, а поскачешь
- еще раньше будешь.
  Молодец отвернулся, но голос дружинника снова не дал погрузиться в
истребление мухоморов.
  - А далеко ли оттуда до Гиблых Проплешин?
  Кучерявый поднял красные, как у вурдалака, глаза.
  - Эт те мимо надоть, через город не попадешь. Везде разъезды. Ни туда, ни
оттуда не пущають. На проплешинах, последнее время нечисть разгулялась. А
тебе-то туда зачем? - Парень подозрительно пробежал взглядом по всаднику,
ремням упряжи, коню, задержался на копытах. Убедившись, что дыма из под
ног не видно, расслабился, махнул рукой со сбитыми костяшками.
  - Хотя мне без разницы. Из лесу выйдешь - по левую руку, ближе к окоему,
увидишь курган. Объедешь справа. За ним начинается овраг и через полторы
тыщи шагов распадается на пять пальцев. Поедешь по безымянному. Он и
выведет на край Проплешин, аккурат там, где дорога. Только ночью не суйся,
пережди в овраге у ручья, а утречком по туману и поедешь. Коли повезет, то
стражи не будет, она обычно подале стоит.
  Сотник кивнул.
  - Добро, так и сделаю, спасибо за совет!
  - Не благодари раньше времени, может на смерть едешь, мне такая
благодарность не нужна.
  - Ну тогда может выпьешь за мое здоровье? - предложил Извек, достал
Кощееву баклагу и протянул ее парню. Тот открыл рот, глаза ожили.
  - Выпью! Это я всегда готов, особливо за здоровье.
  Он ловко поймал флягу, рванул пробку и запрокинул голову. Кадык запрыгал.
Вино, направляемое опытной рукой, булькало в глотку не теряя по дороге ни
капли.
  - Гожо-о! - выдохнул кучерявый. Чуть отдышавшись, вопросительно показал
всаднику пробку, тот кивнул:
  - Пей-пей там еще много.
  Парень восхищенно глянул на щедрого незнакомца, приложился повторно.
Оторвавшись от баклаги, закупорил и с сожалением отдал владельцу.
  - Благодарствуйте, дядько! Ожил! Слава богам, теперь живее всех живых...
  - Ну, бывай! - Извек спрятал вино в суму, тронул коня.
  - Эй! Погодь чуток! - донеслось сзади, парень подбежал, заглянул в глаза.
- Возьми меня с собой, вдруг пригожусь. А то жуть как надоело дома сидеть.
Одни и те же морды, одно и то же пойло, одно и то же веселье... в конце, -
он указал на свое неровное лицо. - Возьми! Дорогу подскажу. Мне в наших
краях каждый бугорок знаком. Лучше всех ведаю, как и куда пробраться.
  - Ну пойдем, коли так, - согласился Извек. Конь без понуканий продолжил
путь, а битый детина скакнул от радости и зашагал рядом.
  - Будем знакомы, меня Микишкой кличут, по прозвищу Алтын, - он гордо
хмыкнул. - Это потому, что больше алтына с собой никогда не ношу. Все
остальное на месте выигрываю, в корчме ли, на базаре, или на привале,
когда в походе. Только мы давно в походах не были. Как к Киеву пристали,
так и стережем землю с этой стороны, от всяких там басурман. Теперь вот
нечисть расплодилась, ее удерживаем. Вот. А тебя как рекут?
  - С рождения Извеком звали, а по прозвищу... по прозвищу Сотником кличут.
  - Никак войском командовал? - воскликнул Микишка с уважением.
  - Да нет, какой из меня воевода.
  - Странная кличка!
  - Обыкновенная, - Извек вздохнул. - Как-то на реке Смородине, через мосток
ехал, а навстречу - сотня, или около того, степняков. Мосток узкий, не
разъехаться. А я, если честно, с ночи еще не просох, как тут уступишь.
  Ну, коня назад отослал, он-то трезвый, а сам встал посередь... и, всю ту
сотню во хмелю и... того. А они, оказалось, к князю наниматься ехали. Те,
кто с берега видел, кричали, да я занят был. С тех пор и прозвали
Сотником. А коня Вороном звать. Умный, спасу нет, с полуслова все понимает.
  Жеребец гордо вскинул голову, уши поставил торчком, хвост коромыслом.
Алтын похлопал глазами, восхищенно протянул.
  - Ну ты силен!
  - Да уж, - кивнул Сотник. - Что могу, то могу. Иной раз столько выпью, что
сам удивляюсь. И упасть бы пора, ан нет, полдружины на ногах не стоит, а
я, размявшись брагой, только во вкус вхожу. А уж если с закуской...
  Микишка выпучил глаза, долго шел молча, а челюсть захлопнул, только когда
в рот влетела муха. Впереди посветлело. Лес расступился и вдалеке на холме
показался Вышень. Из-за ограды торчали крыши домов, кое-где к небу
тянулись сизые дымки очагов, а у ворот, еле заметные с такого расстояния,
сновали людишки. Дорога сворачивала вправо, но кучерявая голова Микишки
мотнулась в противоположную сторону:
  - Нам туда. Во-он курган, а чуть дальше - начало оврага.
  Когда солнце миновало зенит, холм остался позади, почти загородив
измельчавший на таком расстоянии Вышень. Копыта коня мягко бухали по еле
заметной ложбинке, которая постепенно углублялась и переходила в овражек.
Тот, в свою очередь, рос, пока пологие пятиаршинные склоны не обернулись
песчаными осыпями в семь саженей высотой. Двигались вдоль ручья, покуда не
добрались до небольшого озерца. В разные стороны расходились овражки
поменьше.
  - Теперь гляди, - объяснял Микишка. - Сзади будет рука, слева, значитца,
большой палец, за ним будет указательный, средний и безымянный. Нам туда.
  - А мизинец?
  - А, как раз на конце мизинца, у дороги, дозор. Там тоже родничок, возле
него они и сторожат, дабы ни туда, ни оттуда ни души не проскочило. С ними
колдун, чтобы личины с нечисти сшибать. С кого личины собьют - под топор.
  - А ежели не собьют?
  - А тоже под топор. Вдруг да кудесник оплошал, чтоб уж не думалось.
  - Тоже верно, - согласился Извек, а про себя подумал. - Везде все
одинаково: бей своих, чтоб чужих боялись.
  Ворон двинулся в указанный отросток оврага, отмечая копытами ровную
дорожку пересохшего русла. Скоро показался хилый родничок, дававший начало
былому ручью. Однако, без помощи дождей источник совсем ослаб и теперь еле
наполнял песчаное корытце не больше конской головы. Желоб оврага измельчал
до двухсаженной канавы и уткнулся в непроходимый бурелом.
  - Вот они, - гордо улыбнулся Алтын. - Гиблые Проплешины. Только тут не
пролезешь, обождем до утра, а там, в тумане, и двинем по опушке. Саженей
через двести дорога, широкая, милое дело ехать.
  Он довольно потянулся и улегся на теплый песок. Извек соскочил с седла.
  - Добро, здесь и подождем.
  Ворон тут же принялся общипывать чахлые кустики. Нехотя оторвался от еды,
когда хозяин, сдернул уздечку и потрепал за длинное ухо.
  Когда из переметной сумы показалась жареная утка, величиной с индюка,
Микишка подскочил, как ужаленный.
  - Ну, дядько, ты даешь!
  - Пока не даю, пока только достаю, - поправил Извек, выгреб пару горстей
лепешек и, наконец, к вящей радости Алтына, выволок давешнюю флягу. - Ну,
пора и перекусить.
  Микишка всхлипнул от восторга.
  - Какое там перекусить! Попируем не хуже князя, правда вина маловато...
  - Хватит тебе вина, - проворчал Сотник. - Его здесь целой дружине хватит,
и коням в придачу.
  Алтын оглянулся на Ворона, который тоже удивленно пялился на флягу.
  - Видать, непьющие у вас дружины! - сочувствующе предположил Микишка.
  - Пьющие, пьющие!
  Извек отломил утиную ногу, протянул спутнику и весело добавил. - И едящие!
Причем много. Ну, за встречу!
  Микишка самозабвенно осушил чашу и вгрызся в румяную утятину. Закрыв
глаза, прожевал сочный кусок.
  - До чего ж необыкновенная хозяйка готовила, здоровья ей и долгих лет, -
уважительно изрек он и снова вцепился в утиную ляжку, наблюдая счастливыми
глазами за повторным наполнением плошек.
  - Эт ты точно сказал, - улыбнулся Сотник. - И про хозяйку, и про долгие
лета. И надо бы дольше, да некуда.
  Он поднял чашу, кивнул. Осушили по второй. Умяли ножки, принялись за
крылья. Чаши наполнялись еще несколько раз, пока Микишка, глядя на
оставшееся от утки туловище, не забеспокоился.
  - Слушай, давай остальное оставим. По Проплешинам дня два переть, а жрать
там нечего, нечисть всего зверя извела, галок с воронами и тех пожрали. А
морды нелюдям натощак бить не больно сподручно.
  - Не боись, паря, не оголодаем.
  - Да я не боюсь, но все же оставить бы птицу, вон еще печенья куча, а я за
водой сбегаю, вина, наверное, тоже на глоток.
  - Ну, сбегай, ежели не лень. Печенье - тоже еда, хотя и не совсем для
мужиков.
  Алтын уцепил плошки и припустил к ручью. Сотник с неохотой спрятал остаток
гуся, следом побросал кости, взамен выгреб лепешек, оглянулся. У ручья
удивленный Ворон внимательно наблюдал, как здоровый молодец, на
полусогнутых ногах, семенит с плошками по песку. Извек встал, подождал
водоноса и вытянул вперед руки.
  - Плесни-ка!
  Счастливое лицо Микишки вытянулось, он судорожно глотнул.
  - А как же вода?
  - Твою на две разольем, вином разбавим, вот и будет хорошо. Плещи!
  Алтын опустил одну чашку. Из второй, тонкой струйкой, лил на широкие
жилистые ладони. Вода кончилась, Сотник вытер руки о штаны и присел к
печенью. Флягу двинул приятелю.
  - Наливай!
  Тот бережно располовинил оставшееся в своей чашке. Взялся за флягу и
выронил из рук. Схватил крепче, поднял и замер. Отгоняя наваждение,
тряхнул головой.
  - Она же...
  - Да наливай ты! - не выдержал Извек. - Не чудится тебе, не... чудится!
Фляга полная.
  Вино, в дрожащих руках, полилось неверной струйкой. Неверяще глядя на
рубиновый напиток, Микишка обалдело забубнил.
  - Светлые боги, чудеса! И не сплю вроде, и не намухоморился, и не упился
пока... как есть чудеса!
  Извек ухмылялся зачарованности спутника. Наконец не выдержал, успокоил.
  - Да не рубись ты так, Микиша, сказано тебе - все хорошо. Ты в здравом
уме, не бойсь и не удивляйсь. А флягу я у знакомой кикиморы позаимствовал,
если это тебя утешит.
  Парень опустил флягу, обиженно посмотрел на дружинника, сдул с пробки
песчинки и буднично сунул в горловину.
  - Почто сразу не сказал? У кикимор знамо дело, и не такие чудеса
встретишь. Тем более у знакомых. Я уж думал, ты сам колдун. А кикимора -
эт ничего, она баба своя. А своя баба...
  Он умолк, поднес чашу ко рту. Украдкой окунул край оберега, глянул,
облизал и с удовольствием выпил. Помолчав, блаженно заключил:
  - Своя баба - это хорошее пойло.
  Сладкие лепешки уходили в охотку. Когда на тряпице остались две, Алтын
сыто зевнул.
  - А это, думаю, на завтрак сгодится. С утра много есть - вредно.
  - А с вечера?
  - С вечера вообще - смерть! А умирать лучше сытым!
  Он засмеялся, но, когда над головой прошла волна теплого воздуха, смолк,
икнул и оглянулся. За спиной стоял Ворон, шумно втягивал аромат печенья и
выразительно смотрел на Микишку.
  - Понял, понял! Только не гляди так, а то заплачу! - проворчал Алтын,
сгреб лепешки и, отдав жеребцу, показал пустые руки.
  Ворон благодарно ткнулся губами в ладони, коснулся ноздрями Микишкиной
физиономии, тот болезненно поморщился.
  - Болит? - посочувствовал Извек.
  - Есть маленько, - признался Алтын, тряхнув чубом. - У нас вечно все не
слава Роду. То одно, то другое, то третье, всякое разное... а морды, по
утру, всегда разбиты одинаково. Скушно...
  - Да уж че ж веселого, - согласился Извек. - Когда с утра морда синяя,
разве гоже... Эт ежели у других морды синие, тогда весело, а когда у
себя...
  - Вот я и решил, плюнуть на все, да на мир посмотреть. - с серьезным лицом
закончил Микишка.
  Сыто потянувшись, опустился на теплый песок и, поправив шестопер, забросил
руки за голову. Осоловелые от сытости глаза мечтательно уставились в небо.
Извек двинул к себе седло, прилег, примостив голову на потертой коже. С
удовольствием вдохнул вечерний воздух, огладил русую бороду.
  - Эт правильно. Дома сидючи, ума не наживешь. А почто в последний раз
скучать начали? Нечто повздорил с кем?
  - Не-е, - протянул Микишка. - Я тихий. Ну, почти всегда. Даже в журке
почти не бываю. Разве что изредка, когда пить хочется. А последний раз...
в общем длинная история...
  - Да мы, вроде, и не спешим, - подбодрил Сотник. - Расскажи! Ночь, небось,
не короче будет. Да и мне интересно послушать где, как и кто чем дышит.
  - Не, не спешим, - поддакнул Микишка. Собрав на лбу складки, подумал и,
решившись наконец, неохотно заговорил:
  - Ну... Завелся у нас как-то лиходей. Как какой мужик в журке задержится,
так у его бабы гость объявляется. Да такой ласковый, что жинки одна другой
радостней оставались. И мужам благо: ни тебе упреков, ни ворчания.
Некоторые, правда, призадумались. Уж больно жинки довольны, когда они из
корчмы приползают. Репы чесали долго, потом все же смикетили. Опосля того,
как одному с пьяных глаз в ночи примерещилось, как из верхних окон его
терема будто бы кто-то на землю сиганул. Он с улицы к терему, да под
окнами на грабли наступил. Когда в себя пришел, вокруг уж покой и тишина.
Он к жонке, та - ни сном ни духом... Словом чудеса да и только.
  Однако мужики решили, что завелся в Вышеньграде злыдень-проказник. Ну тут
уж расстарались. И засады на него делали, и облавы на огородах учиняли, да
только шалун как лазил, так и не унялся. Иной раз и боярским дочкам подолы
задирал, опосля чего вся родня по полночи с кольями металась. Да только
зря все это, с коровьими мозгами молодого оленя не поймаешь... А не пойман
- не вор. И что глупой девке во тьме примерещилось - это уже ее дело.
Может то леший к ней в окно лазит. А леший, он чью хошь личину на себя
напялит.
  Микишка замолчал, мечтательно прикрыл глаза. Извек лыбился. Услыхав про
лешего, хмыкнул и осторожно поинтересовался:
  - И ко многим этот леший лазил?
  - Ко многим, - вздохнул Алтын кротко. - Да разве его окаянного поймаешь.
Он ведь как сквозняк, шасть и нету его.
  - Ага, - поддакнул Сотник. - Его дело мужеское: набедокурил - в кусты! И
что, с тех пор так ни разу и не сцапали?
  Лицо Микишки омрачилось. Он снова уставился в небо, рубаха на груди
медленно поднялась, опала. - Разок-то сцапали. В самый последний. Из-за
того, что у одной хозяюшки меду перебрал, и ладно бы просто перебрал, так
еще с собой кувшинчик прихватил. С тем гостинцем, после трудов праведных,
в корчму подался. Там с друзьями и отведывал, пока один боярин не признал
посудинку из своего дома. - Микишка болезненно перекосился, горестно
помотал головой. - Вот так и погуляли: начали за здравие, а потом...
  Сотник ухмыльнулся. Прикрыл веки, но снова услышал голос Алтына:
  - А ты с чего в наши края забрел?
  - А тоже на мир посмотреть, да по дороге дела нашлись. Правда ежели бы не
одна баба... дура... словом, сидел бы я сейчас в корчме с другами своими,
да мед с пивом пил. Ладно, давай сны смотреть, вдруг что интересное увидим.
  - Ага, давай поглядим, - согласился ополченец...
  ...Утро, как по заказу, затопило землю зыбким туманом. Микишка ежился и,
пока Извек седлал коня, успел побродить вдоль границы Проплешин,
прислушиваясь все ли спокойно. Вернулся довольный. Жуя печенье, махнул
рукой.
  - Все в лучшем виде. Из проплешин ни звука. От наших тоже. Скорее всего
еще спят.  выдвигаться.
  Запив завтрак, двинулись в путь. Вдвоем помогли Ворону преодолеть
осыпающийся склон, и молча зашагали вдоль колючего кустарника
переплетающего древесные стволы. Как и обещал Микишка, скоро заросли
прервались, открывая большой прогал с хорошо наезженной дорогой. В десяти
шагах от него, туман быстро редел, будто боялся заползать далеко в гиблые
места.
  - Вот и добрались! - весело подмигнул Алтын. - Вернее забрались. Осталось
теперь пробраться и выбраться.
  Сотник не разделял его радости. По поведению коня чувствовал, что место
Ворону не нравится и он с огромным удовольствием ломанулся бы куда
подальше, только бы не в этот тихий, застывший лесок. Подобрав уздечку
покороче, Извек двинулся пешком. И коню спокойней, и Алтыну голову не
задирать. Микишка, обрадованный такой расстановкой, бодро зашагал вперед,
поглядывая по сторонам и донимая расспросами про киев, дружинников и
княжьи пиры. Сотник неохотно отвечал все больше слушая, не хрустнет ли
где-нибудь ветка, не мелькнет ли подозрительная тень. Постепенно
разговорчивость ополченца заглушила чувство опасности, да и Ворон двигался
спокойней, реже сопел в ухо и тыкался мордой в плечо. Заметив впереди
просветы, собрался было уже сесть в седло, как Микишка вдруг умолк,
деловито потянул носом, и оглянувшись на дружинника, многообещающе
кивнул.
  - Где-то недалече по-моему колобродит кто-то. Может скоро и увидим.
  Дорога вильнула в сторону и деревья неожиданно расступились. Обойдя
богатырский орешник, выступили на край длинной поляны. Ворон стал вбитым
колом, едва не выдернув повод. Микишка тоже врос в землю. Упер руки в
бока, смотрел вдоль дороги, не оборачиваясь тихо проговорил:
  - Вот и они.
  Он посторонился давая дружиннику обзор. Извек присвистнул, почувствовал
как по спине промчалась ватажка мурашек. Покрепче сжал уздечку и, понизив
голос, медленно проговорил:
  - Ты глянь, какая нежить в ваших краях ошивается. Я таких не то, чтобы не
видывал, а не слыхивал отродясь. Ни одной знакомой морды, ни упыря с
чугайстырем, ни анчутки с мережей*, ни болотника завалящего. Не иначе,
чужие в ваши края пожаловали.
  - Знамо дело, чужие! Какие ж еще! - подтвердил Микишка. - Со своими забот
не было. Жил поживали себе спокойно, никому не мешали. А эти лезут из
Проплешин, как грибы из-под осины...
  Впереди, где дорога, миновав поляну, опять уходила в чащу, толпилось
десятка три кожистых созданий с рогами разной величины. Стоя в тени
деревьев, твари настороженно оглядывались и двигали носами по ветру. На
свету поблескивали мокрые свиные рыла, рыльца и кабаньи морды.
  Кое-кто, замечая людей, тыкал в их сторону кривыми когтистыми пальцами.
Однако на дороге показалась другая компания и про путников тут же забыли.
  Вновь прибывшие уступали количеством, но, в отличие от рогатых, все как
один были верхом. При меньшем уродстве в телах, вид имели тоже неприятный.
Ветерок донес затхлый запах. Ворон храпнул и попятился. Извек цыкнул на
него, чтоб стоял и продолжал рассматривать всадников.
  Голые по пояс тела казались грязными и лоснящимися от тухлого сала. На
лысых головах топорщились у кого - четыре уха, у кого - три. Над
приплюснутыми носами недобро сверкали узкие щелочки глаз. Мясистые плечи
покрывали клочки свалявшейся шерсти. На локте каждого висел маленький
выпуклый щит с шипом в центре. Ладони сжимали кривые тяжелые мечи. Во
главе отряда, на самом крупном конеподобном существе восседал необъятный
толстяк с коротким жезлом в пухлых ручищах.
  На конце жезла рассыпал голубые искры светящийся шар.
  Поморщившись от вони, Микишка потянулся за шестопером, но над ухом
прогудел голос Сотника.
  - Погодь, паря! Это веселье не про нас. Видишь, у них своя беседа
назревает. Нам туда соваться не след. Ты гляди, че делают!..
  Беспорядочная ватага рогатых попятилась и, на удивление Извека, совершила
подобие военного перестроения. В первом ряду оказались мелкие уродцы,
похожие на анчуток, но без клочка шерсти, покрытые лишь чешуйчатой кожей.
На голых черепах, между перепончатыми ушами, торчали кривые, но острые
костяные бугорки. В корявых руках держали короткие зазубренные тесаки и
плоские щиты, больше похожие на крышки от котлов. На их плечах лежали
древки длинных трезубцев, которые держали копейщики второго ряда. Те
выглядели покрепче. Рога были подлинней и загибались вперед. Чешуя, более
крупная, отливала зеленым и фиолетовым. За поясом у каждого торчала
длинная колотушка с ржавыми или обгоревшими шипами, походившими на
четырехгранные гвозди.
  Позади, последнего ряда, стояли три самых крупных уродца. Малоподвижные
твари в блестящих плащах жутко поглядывали по сторонам горящими глазами.
Когда шевелили руками, между пальцами поблескивали мелкие молнии.
Руководил строем тощий демон, восседающий на большой длинноногой ящерице с
птичьей головой и хвостом, как у крысы.
  Демон выкрикнул каркающие команды и отряд выровнял ряды.
  Противник тем временем скучковался перед своим вожаком. На несколько
мгновений все стихло. Растущее напряжение почти рвало воздух.
  Сотник обернулся к Ворону. Тот внимательно смотрел на дальний край поляны,
будто собрался учиться искусству военных действий. Микишка облизал
пересохшие синюшные губы и шмыгнул распухшим носом.
  Впереди разворачивалась серьезная потасовка. Обменявшись несколькими
пучками красных и синих молний, отряды с диким воем сшиблись в рукопашной.
Не обращая внимания на обугленных и заживо горевших, кусали, кололи,
резали, топтали, драли и рубили.
  Клочья шерсти, кровь и чешуя разлетались во все стороны. Сотник азартно
наблюдал, высматривая манеру боя и навыки незнакомцев.
  - Глянь, паря, как колошматятся! Почище наших мужиков, вернее, погрязнее
их.
  - Ага! - протянул Алтын. - Волтузятся от души. Может, это нас не поделили?
  - Не-е, мы здесь не при чем! - задумчиво проговорил Сотник. - Скорее шишек
не хватило, или, к примеру, поганок. Ставлю гривну, что победят те, у
которых конница.
  - Даю алтын за рогатых, - ответил Микишка, не сводя глаз с развернувшегося
боя.
  Черти, смятые вначале напором скаковых животных, разделились на равные
группки и, пропустив мимо себя всадников, вновь сдвинулись в плотный
строй. Теперь, когда противник потерял скорость и спешно разворачивался,
преимущество было на стороне длинных трезубцев.
  Рогатые воины по команде взмахнули оружием и мощным броском послали древки
вперед. Многие животные попадали или остановились от тяжелых ран,
нанесенных тройными остриями.
  Рогачи тут же рванулись вперед и ловко повыдергивали трезубцы. Длинные
рукояти позволяли оставаться в недосягаемости для кривых клинков и копыт.
Многие всадники уже продолжали пешими. Сеча достигла самой высокой точки,
но исход ее был ясен.
  Ловко орудуя трезубцами, кожистые воины быстро расправлялись с вонючими
лохмачами. Тех, кого подранили зазубренные вилы, быстро добивали юркие
бойцы с короткими тесаками. Бой постепенно затихал и становилось видно,
что в пешем отряде тоже большие потери. Оставшаяся горстка рогатых
метнулась к вожаку всадников, единственному оставшемуся в седле, но тот
взмахнул над головой жезлом и оказался отгороженным от всех ровной стеной
огня. Брошенные трезубцы, сгорая на лету, падали внутрь круга горстками
пепла.
  Яростно сверкнув тремя глазами, вожак вытянул руку в сторону предводителя
рогачей и сделав странный знак пальцами... исчез. Пламя тут же стихло.
Демон на тощей ящерице еще раз что-то прокричал и, развернувшись, медленно
двинулся в лес, объезжая вековые деревья и заросли кустарника.
  За ним потянулись три молниеметателя и дюжина оставшихся воинов. Почти
половина из них была ранена, но никто не шевельнулся помочь друг другу.
Даже предводитель, с обугленной в первой атаке рукой, не повел взглядом на
свою рану.
  - Неплохие бойцы, - оценил Сотник, провожая их взглядом. - А самое
главное, забывчивые. Не хотелось бы мне стать похожим на нашего жареного
гуся.
  - Мне бы тоже не хотелось, - подтвердил Микишка. - Хотя вовсе они не
забывчивые. Нас двое, мы свежие, тем более у этих троих сил осталось
маленько, они сейчас и на три сажени не стрельнут. К тому же боятся, вдруг
у нас лук есть, а у них, видимо, только эти трое и остались.
  Извек двинулся вперед. На ходу оглянулся, сверкнула белозубая улыбка.
  - С меня полгривны. Только скажи, как победителя определил?
  - А мы с ними с уже встречались. И с теми и другими. Эти рогатые самые
настырные, лезут напролом. Наш кудесник рассказывал, что им лучше сдохнуть
в бою, чем провиниться перед демоном, который над ними поставлен.
Провинишься, мол, устроят такую вечную муку, что любая смерть благом
покажется. Конечно, над этими демонами еще выше власть есть. Диавол
какой-то. Его еще Люцифером называют, Астаретом, Велиалом, Асмодеем,
Сатаной, Вельзевулом... еще как-то, не помню уж всего. Так того,
верховного, вся эта гадость, еще больше боится. Вот и дерутся, как
бешеные, правда, когда под надзором.
  - А эти, которые верхом? - напомнил Сотник, стягивая гривну.
  - Узкоглазые? Это другого поля ягоды. Мустахи, дивы, аблаи, джинны всякие.
Тоже имеют над собой главного, то ли Иблиса, то ли Шайтана, но сильны
только скопом, как степняки. Грудь на грудь слабоваты. Так себе: набегут,
навоняют, получат отпор и обратно. Им тут тяжко приходится, здесь не степь
и не горы. А гривну себе оставь, мы же на базаре и не в корчме.
  - Тогда возьми это, - весело предложил Извек, доставая из кошеля монету. -
Уговор дороже денег.
  - Пойдет! - согласился Микишка и, ловко подкинув денежку, спрятал в пояс.
  Дальше шли молча. Приближалось место побоища. В нос ударил удушливый запах
горелой плоти, выжженной травы и разорванных внутренностей. Тела
громоздились разновеликими кучами, будто кто-то нес, потряхивая, дырявую
котомку с трупами.
  Тут только удалось разглядеть верховых животных, издали напоминавших
рогатых лошадей.
  Остановились возле крайнего. Пока Микишка отдирал от уздечки
восьмиугольную звезду, Сотник внимательно разглядывал странного боевого
скакуна.
  Поджарое лошадиное тело оканчивалось коротким козлиным хвостом. Крепким
сухим ногам позавидовали бы лучшие жеребцы, если бы не странные,
разделенные на три пальца, копыта.
  Но самой странной была голова зверя.
  Изящная узкая морда походила на лошадиную, но над ушами из черепа торчали
длинные дугообразные рога с удивительно острыми концами. Гладкие,
молочного цвета костяные пики росли под таким углом, что при желании легко
могли пробить что угодно. Это подтверждали и рыже-бурые кровяные разводы
на рогах некоторых животных. Голову покрывала мягкая, белоснежная шерсть.
Там, где голова присоединялась к мощной шее, проходила резкая граница
между белой и серой шерстью, отчего издалека казалось, что на туловище
коня нацепили выбеленный дождями рогатый череп. Это ощущение усиливали
непривычно крупные глаза.
  - Вот это скакуны! - пробормотал Извек и побрел дальше, разглядывая
неподвижные тела.
  Микишка брел в трех шагах сбоку. Поднимал чужое оружие, вертел в руках,
отшвыривал и шел дальше. Несколько раз срывал с убитых странные браслеты в
виде охватывающего руку нетопыря. Подобрал и две разрубленные цепочки с
подвешенными к ним черными камнями.
  Перешагнув чьи-то внутренности, услышал слабое поскуливание, оглянулся и
попятился. Один из мертвых зверей вдруг поднял голову и посмотрел на
ополченца жалобными глазами. Извек тоже оглянулся на звук и теперь
удивленно взирал на ожившего.
  - Вот те на! Живой коник объявился?! Ворон, тебе приятеля не надо?
Посудачить, новостями обменяться?
  Ворон косился настороженно. Тоже впервые видел таких белоголовых.
  Рогатый испуганно хлопал ресницами, но понял, что врагов нет и принялся
громко скулить, тараща на людей умные красные глаза.
  Заднюю ногу крепко пришпилил к земле большой трезубец, голову держала
уздечка, запутавшаяся на убитом всаднике. Избегнув смерти от ран, теперь
был обречен на смерть от голода и жажды.
  - Ну что, коняга? Радуешься?!.. - беспечно спросил Микишка.
  - Чему ж тут радоваться? - не понял Сотник.
  - Как чему? Тому, что жив остался, что люди добрые мимо шли, теперь
помогут и отпустят на все четыре стороны.
  Он уцепился за дуги трезубца и, набычившись, потянул. Земля заскрипела и
вырвалась большим мохнатым комом.
  - Ну вот, - облегченно вздохнул Алтын, вытряхивая копыто из прогала между
остриями. - Теперь башку отцепим, и гуляй себе на здоровье. Впрочем, лучше
вертайся к себе.
  Животное торопливо вскочило, оказавшись ростом с Ворона, встряхнулось. Еще
раз скульнув, развернулось к растерявшемуся спасителю и быстро облизало
разбитую рожу Алтына. Кожу защипало, будто в нее воткнули мириады мелких
иголок. Микишка отплюнулся и чуть было не стукнул шестопером между рогов.
Утираясь рукавом, проклинал и нечисть, и проплешины, но внезапно
почувствовал, что жжение прошло, а вместе с ним исчезла боль в ссадинах и
синяках.
  - Ладно, двигаем отсюда, - проворчал он и направился к дороге. - Нам еще
шагать и шагать, а тут козлы с поцелуями лезут.
  Сотник ухмыльнулся, запрыгнул в седло. Двинулись дальше, через пару сотен
шагов услыхали за спиной приглушенный топот. Оглянулись, насторожено
взялись за оружие. Топот приближался и скоро из-за поворота вытрусил
знакомый зверь. Увидав спасителей, радостно вильнул хвостом и заторопился
к ним. Алтын в сердцах плюнул скрестил руки на груди.
  - Не было у бабки забот! Теперь рогатое порося привязалось...
  - Конь это к добру, - утешил Извек. - Даже такой чудноватый.
  Микишка покосился, чувствуя подвох, но Сотник, как ни в чем ни бывало,
рассудительно продолжал:
  - И не рубись, что он с рогами, у моего вон тоже - уши как у зайца, и
ниче: нормально. Конь это конь. Примета есть такая, говорят, что если есть
конь, то обязательно повезет. И если хорошенько покормить, то повезет
быстро и далеко. О, как!
  Микишка молчал, не особо довольный объяснением, но белоголовое создание
уже подсеменило и замерло перед ним, радостно суча коротким хвостом.
  Посопев, Микишка сурово погрозил зверю пальцем.
  - Целоваться не лезть! Не то рога обломаю.
  Сотник хохотнул, запрыгнул в седло.
  - Забирайся верхом! Поехали. Да и имя придумай какое-нибудь. Конь без
имени не конь, а так... лошадь.
  Микишка осторожно восполз на спину козлорогого, поерзал задом, устраиваясь
в непривычно большом седле. Ткнул каблуками в серые бока. Зверь послушно
тронулся. Алтын хохотнул:
  - Вот же подвалило! Конь! Мне, да на халяву... Чудеса! А как же назвать? -
вспомнил он.
  - Да так и назови: Шайтан! Думаю они со своим главным не сильно
отличаются, да и имя звучное, гордое!
  Ополченец помолчал, обдумывая кличку. Пошевелил губами прикидывая
звучание, наконец утвердительно кивнул.
  - Пойдет! А че, имя хорошее, тем паче, что наши имена такому рогатому не к
лицу... точнее не к морде.
  Сотник лыбился. Ворон скептически поглядывал на нового попутчика, но
особой враждебности не выказывал. Микишка постепенно осваивался в седле.
Разобравшись с широким толстым поводом, с удовольствием правил. Шайтан
послушно шел зигзагом, вставал, поворачивался кругом. Все больше удивляясь
выучке скакуна, Алтын осмелел: то пускал шагом, то легкой грунью.
Несколько раз останавливался и, покружившись на месте, резво догонял
Сотника или вырывался на сотню шагов вперед. Проехав несколько раз на
рысях, решился и пустил галопом. Услышав свист Извека, резко осадил,
подождал дружинника.
  - Ты, хлопец, так животину замучаешь. - поучительно заговорил дружинник. -
Да и раскатывать остерегся бы. Как бы еще кто-нибудь не повстречался, пока
ты тут гарцуешь.
  Микишка враз посерьезнел, и вправду забыл, что вокруг не чисто поле.
Запоздало огляделся, прислушался и смирно поехал рядом. Несмотря на то,
что за день никто не встретился, до самого вечера больше не куролесил.
Незадолго до сумерек, свернул в сторонку от дороги, указал на родничок.
  - Лучше тут остановиться. Дальше тоже есть где привалиться, да места
совсем нехорошие. Там эти гады кишмя кишат. Да и тут еще неизвестно как
ночью будет.
  - Тогда здесь встаем. - согласился Сотник.
  Покумекав, решили все-таки развести небольшой костер. Засветло поужинали,
достали печенье, отдыхали похлебывая из фляги. Ворон снова пристроился
рядом, терпеливо ждал, пока тот или другой поделится лакомством.
Дождавшись, довольно хрупал печеньем и замирал до следующей подачки.
  Шайтан, долго глядел на избалованного коня, но все-таки решился и несмело
шагнул к костру. Часто моргая горящими глазами, скульнул, замотал коротким
хвостом. Ворон опасливо покосился на гладкие, будто шлифованные, рога, но
все же толкнул задом, отгоняя от лакомой кормушки.
  - Ну, длинноухий! - прикрикнул Извек. - Не балуй, всем хватит, и рогатым,
и безрогим.
  Микишка щедро ухватил жмень лепешек, покровительственно улыбнулся и, по
одной, скормил белоголовому. Тот довольно урчал, огонь в глазах потускнел,
веки прикрылись. Сотник обернулся к Ворону и поучительно изрек.
  - Нечисть нечистью, а пожрать тоже любит! У них небось таким не кормили,
пусть отъедается.
  Ворон обиженно фыркнул и отошел. Постоял, шевеля бархатными ноздрями, но
не выдержал сладкого запаха и снова вернулся к огню.
  - А-а, травоед! Голод не тетка, - протянул Дружинник и полез в суму. -
Хотя ты ж не голодный, эт сколько же в тебя лезет?
  Он достал последние лепешки, разделил поровну. Одну бросил обратно.
  - Это на развод. Последнюю брать не велено!
  Схрупав все печенье, копытные, будто сговорившись, двинулись к ручью.
Скоро от воды раздалось хлюпанье двух ртов. Извек покусывал травинку,
сквозь замершие деревья задумчиво глядел на бесформенный ком солнца, что
медленно тонул в месиве окровавленных облаков. Алтын недоуменно трогал
свои ссадины.
  - Ничего не понимаю, морда не болит вовсе, и вроде как тоньше стала...
Чудеса!
  - Какие ж это чудеса? - возразил Сотник. - Забыл как с рогатым лобызался?
Простые псы и те за день-два раны зализывают, хотя и без рогов. А если
такой зверюга лизнет, может и за день зажить.
  Ополченец с удовольствием растянул губы, подергал пальцами и
удовлетворенно вздохнул. От воды вернулись довольные кони, стали у дерева
и через минуту задремали. Микишка сдвинул шестопер на живот и растянулся
на траве.
  - Пора и нам всхрапнуть, завтра с рассвета поскачем, а то уж больно
задержались. Как бы совсем в этих проплешинах не завязнуть.
  - Застревать никак не ! По делу еду, - откликнулся Сотник. - Вот как
выполню, тогда не прочь и погулять тут недельку-другую с вашими молодцами.
Да разобраться заодно со здешними новоселами. А ты из местного ополчения
будешь?
  - Ага, как нечисть с проплешин полезла, так всех, кто поздоровей,
снарядили с воями в дозор выходить. Не часто, конечно, народу хватает. Раз
в неделю, от заката до заката. А ты как узнал, что из ополчения?
  - Да ни один дружинник, если не упился, спать без дозора не ляжет. Тем
более здесь, в самой гуще этих чуднорылых.
  - Так давай я постерегу, - спохватился Алтын. - Я, пока спать и... не
хочу. Полночи посижу, а потом ты. У нас всегда так делают.
  - Да не рубись! Ворон постережет! У него слух получше нашего будет. Ежели
что - разбудит. А то и твой козлявый, глядишь, шумнет, если своих почует.
  Извек улегся. Рядом свалился на траву Микишка, и через миг успокоенно
засопел. Костер затухал. Издалека донеслось бульканье болотных газов. За
ним не последовало ни звука, и Сотник облегченно закрыл глаза.
                                 Глава 16
  Главное - не словить мордой первый удар,
  а там уже само накатит...
  Витим - Большая Чаша
  Из темноты выплыло упрямое Лелькино личико. Русалка что-то говорила,
быстро, но почему-то беззвучно. Потом замолчала, опустила глаза, не
выдержала и рассмеялась. Сверкнули ровные белые зубки. Отвернувшись,
подняла руку с гребнем и принялась расчесывать чудесные бесконечные
волосы. Извек протянул руки, привлек к себе, обнял. Лелька жалобно
заскулила и ткнулась теплой головой в лицо... Заскулила?...Атас!*
Сотник сцапал рукоять меча и раскрыл глаза. Ворон, заслоняя светлеющее
небо, тыкался в бороду мягкими губами. В стороне - Шайтан, поскуливая, как
собака, пытался поддеть рогом Микишкину руку. Парень разлепил веки и,
почти одновременно с дружинником, оказался на ногах.
  - Началось?! - выдохнул он и лапнул стальную рукоять так, что она загудела.
  - Пока нет, но думаю скоро!
  Оба прислушались. Коники тоже замерли, повернув головы в одну сторону.
Длинные лопухи Ворона и белые обрубки Шайтана не двигались. Определив по
ним направление, Сотник вгляделся в серые просветы между деревьями.
Никого, но ветерок донес слабые звуки. Казалось, что неподалеку тулится
хмельная компания, заблудившаяся в трех соснах и старающаяся не шуметь,
дабы не разбудить лешего.
  - Слышишь? - выдохнул Микишка. - Кто-то идет.
  - Сейчас увидим.
  Извек всмотрелся в утреннюю мглу и, ухватив густые вихры, развернул голову
Алтына.
  - Смотри туда!
  В двухстах саженей на прогалину выходили темные тени.
  - Ага! Вижу! - буркнул Микишка и приготовился складывать пальцы.
  Извек выпустил кучерявую макушку, следил как из чащи появлялись все новые
и новые фигуры.
  - Три... Пять... Семь... - отсчитал он одними губами и глянул на Алтына.
  Ополченец загибал восьмой..., девятый..., а когда пальцы на руках
закончились, зло сплюнул и взялся за шестопер.
  - Ни разу по ночам такими толпами не ходили, - прошипел Алтын и, забыв обо
всем, подался было вперед, но на плечо легла твердая рука.
  - Не горячись, паря, между нами еще болотце, - еле слышно прошептал Сотник.
  - И че ? - так же тихо ответил Микишка. - Атакуем в лоб, по пояс в воде,
пока у них копыта проваливаются?
  - Нет! Бери своего коника за рога и пойдем, пока ветер в харю.
  Микишка, ничего не понимая, подскочил к Шайтану, уцепился и, крадучись,
последовал за Извеком. Тот все прибавлял шагу, а когда вышел на дорогу,
запрыгнул в седло.
  - Других, которые верхом, не видел?
  - Не! Там такие буераки, что ни один конный не пройдет. Удивляюсь, что
пешие пролезли, я бы не смог, да еще с такими рогами.
  - Я бы тоже! Но если приспичит, проползу, куда надо. И с рогами, и даже с
копытами. Залезай ка на козломерина и ходу. От пеших, верхом враз уйдем.
  - Не уйдем! - мрачно пробурчал Алтын. - Здесь дорога петлю делает, вокруг
болота. Если поймут, куда поехали, вернутся и встретят с той стороны.
  - Так поехали скорей, пока не поняли! Может, успеем.
  Сотник дернул повод. Микишка всполз на спину белоголового, поерзал в
непривычном седле и хлопнул ладонью по основанию хвоста. Быстро догнал
дружинника, поравнялся, на ходу крикнул:
  - Не успеваем! Лучше коней не гнать, им силы тоже пригодятся.
  Он с тоской смотрел на спутника. Тот упрямо гнал вперед, но когда дорога
забрала круто вбок, притормозил.
  Ворон, слыхавший все доводы, довольно пошел легкой рысцой.
  - Сколько до того места? - уже спокойно спросил Извек.
  - Стрел восемь или десять.
  - Гожо! Теперь слушай! Нам с ними биться "кого больше хватит" никак
нельзя. Их, чую, много, хотя и мелких. А дорожка эта - не Калинов мост.
Тут, если со всех сторон поднапрут, то истыкают своими вилами так, что и
выругаться по-человечески не успеешь. Будем прорываться. Ежели их много,
то перебьем да перетопчем, пока будем прорываться. А коль их будет очень
много, то, пока будем прорываться, перетопчем да перебьем, сколько сможем.
Понял?
  Микишка, пытаясь уяснить, вытаращил глаза, подвигал бровями.
  - Понял! Главное! Про перетопчем!
  - Главное про прорываться! - поморщился Сотник. - А перетаптывать будем
походя, как бы невзначай! Понял?
  - Понял! - выпалил ополченец и прилежным учеником глянул на Извека. - Лес
рубят... черти летят!
  - От теперь понял! - успокоился дружинник. - Поехали!
  Он пустил коня шагом, внимательно всматриваясь в заросли. Микишка тоже
старательно таращился на кусты по краям дороги. Через полсотни шагов
Сотник остановился, упер руку в бок.
  - Ты что ищешь?
  - А что надо? - с готовностью переспросил тот.
  - Надо бревно! Причем два! Толстых, но не длинных.
  - А меч на что?
  - На что?
  - Так давай срубим, зачем искать!?
  - Мечом? - насупился Извек. - А шум?
  - А найдем то, что в корне сгнило! Тут таких много - болота кругом...
  - Ищи.
  Оба быстро спешились и кинулись к ближайшему дереву. Микишка на бегу
выхватил из-за пояса шестопер и сходу ткнул рукоятью во мшистое основание.
Круглый стержень провалился на две ладони. Алтын стукнул повыше и
древесина отозвалась пересохшим звоном.
  - Валим! - выдохнул Извек и крест-накрест рубанул по трушине.
  Тут же навалился плечом на ствол, но дерево уже само начало валиться... на
коней.
  Алтын схватился за голову, больно стукнув по темени зажатым в руке
шестопером. Сотник, оскалившись, выкрикнул что-то, не к обеду будь
сказанное. Кони обернулись на грубое слово, увидали падающий ствол и,
прижав уши, молниями сиганули в стороны.
  Дерево, тряхнув землю, хрястнуло между ними и раскололось на три части.
Просвистели отбитые ударом сучки и все стихло. Коняги безмолвно
поглядывали на людей, люди молча глядели на дерево.
  Извек указал на нижнюю часть.
  - Это тебе! У тебя шея потолще! А середку я возьму.
  - И че? - оторопел Микишка.
  - Как доедем до места, пускай своего лося во весь опор, я за тобой. Когда
эти, с вилами, повылезают, бросай с разгону в самую гущу. Кости у них,
небось, не из железа, кое-кого и переломаем. Сам гони дальше, если
сможешь. Не сможешь - придется рубиться. И если заварится всерьез, то
прыгай и дерись пешим. Так маневру больше, да и неизвестно еще, как их
скакун себя поведет. Смикетил?
  - Угу!
  Кудри парня утвердительно мотнулись, но на лице застыло отсутствующее
выражение. Извек, заметив тяжкую работу мысли, хлопнул его по плечу.
  - Что не так?
  - Думаю, как с этими прутиками в седло лезть!
  - Я подам... Оба... - терпеливо объяснил Сотник. - Свое потом заберу.
  Лицо Микишки мгновенно просветлело, он развернулся и ловко взобрался на
серую спину.
  - Ну, жеребчики, крепитесь!
  Два бревна бухнулись на щетинистую холку. Шайтан крякнул, покосился на
людей, но стоял ровно, не дрогнув ни единой ногой.
  - Крепкая лошадка! - похвалил Алтын и почесал его между рогов. Зверь
довольно заурчал, подставил нужное место и прикрыл глаза.
  - Нашли время! - проворчал Извек и, подъехав, забрал свой обломок.
  Ворон и ухом не повел. Медленно тронулись. На ходу приноравливались к
сучкам, поднимали на вытянутых руках, прикидывая, как лучше перехватить
перед броском. Наконец, пристроив на плечах, поехали дальше.
  Небо посветлело еще немного, и скоро Микишка озабоченно оглянулся.
  - За поворотом, шагов через сто! То самое место! Отсюда не видать, но
когда свернем, будем видны как на ладони.
  - Вот и гоже. Изготовсь! - негромко скомандовал Извек.
  Оба перехватили бревна за толстые сучки. Кони мощно двинули вперед, все
ускоряя ход. Из-за поворота выметнулись уже во весь опор.
  - Гони, птичка! - рыкнул Сотник и привстал в стременах.
  Алтын, оправдывая свою шею, заранее поднял древо над головой и мчался как
копьеносец, спутавший ствол с копьем.
  От грохота копыт, с проносящихся мимо деревьев, сыпались листья и мелкие
сучки. Удивляя всадников, кони поддали еще, и тут впереди показались черти.
  Перескакивая широкие травяные полосы, твари высыпали на середину просеки
и, ощетинившись трезубцами, сбились в длинную плотную кучу.
  Расстояние стремительно сокращалось. Ворон, роняя пену, выдвинулся на два
корпуса вперед.
  - По обочине! - гаркнул Извек и выпустил из рук тяжелое орудие.
  Конь почувствовал облегчение и послушно отвернул вбок, миновав зазубренные
острия. Сотник бросил руку на меч и, оскалившись, оглянулся. С
противоположной стороны дороги Шайтан повторил тот же маневр. К топоту
копыт добавился громкий хруст костей и крики нечисти.
  Микишка тоже оглянулся и смотрел, как бревна сеяли в толпе смерть.
  Первый кусок смял передовые ряды, как траву, и остановился в переломанных
и раздавленных телах. Задние ряды успели отпрянуть и бросились было
бежать, но второй обрубок домял ближайших, отскочил от земли и запрыгал по
дороге, догоняя уцелевших, ломая конечности и ребра, расплющивая черепа.
  Оставшаяся позади просека была усеяна бесформенными тушками нападавших.
Только трое или четверо шевелились, пытаясь уползти в кусты.
  - Прорвались! - взвыл Микишка и, лихо крутнув над головой шестопер, едва
не снес Шайтану рог. Победно вскинув руки, оглушительно свистнул и,
обогнав Сотника, счастливо обернулся.
  К его изумлению, Извек глянул сквозь него и с перекошенным лицом дико
заорал:
  - Стоять, сучье вымя!
  Шайтана занесло боком. Широкие тройные копыта заскользили по земле но,
вспахав четыре глубокие борозды, быстро остановились. Ворон, замедливший
бег раньше, встал рядом как вкопанный.
  - Ты чего орешь?! - обиделся Микишка. - Я Шайтану из-за тебя чуть шею не
свернул...
  Он проследил за взглядом Сотника и обомлел. Дорогу перегораживали три
упавших дерева, за которыми дожидалась еще толпа мерзких созданий. Они
преспокойненько двинулись в обход стволов, чтобы атаковать людей с двух
сторон.
  На месте оставались лишь молниеметатели. Три неповоротливых туши, в
поблескивающих плащах сошлись плечами и подняли руки. Полы накидок
колыхались от несуществующего ветра, глаза устремились в одну точку.
Наконец, напыжившись окончательно, полыхнули ослепительно-синим огнем.
Воздух разорвало оглушительным треском, будто Велес щелкнул исполинским
кнутом. Уши залепило назойливым звоном, сквозь который еле пробился
странный шорох, оказавшийся треском падающего дерева. Ствол, отрезая путь
к отступлению, свалился в десятке шагов позади и перегородил дорогу
зеленой ветвистой стеной. По бокам, толпа чертей продолжала неспешно
обтекать бревенчатый завал.
  - Приехали! - процедил сквозь зубы Извек. - Пора и поразмяться, а то
засиделись верхом.
  - Я бы, вообще-то еще посидел, - отозвался Микишка, спрыгивая с седла.
  Сотник тоже спешился, быстро прибрал повод и сунул концы уздечки под
седло. Хлопнул коня по шее и достал меч.
  - Ну, друзья, извиняйте коли что не так.
  Первые черти уже приближались по обеим сторонам завала и сокращали
пространство западни. Извек крутнул меч и шагнул от коня.
  - Спина к спине! - крикнул он на последок. - Но вплотную не подлазь!
Будешь отступать, кричи, чтоб не зашиб по недогляду... И не забывай, у нас
еще полгуся осталось, не отдавать же врагу.
  - Не отдадим! - бодро согласился Алтын и потер ладонь о рубаху.
  Черти бросились в атаку. Трезубцы первых, безо всякой хитрости, метнулись
в грудь. Скакнув в сторону, дружинник отбил те, что поближе, и обратным
махом меча смел крайних рогачей. Тут же налетел всем весом на тройку
других, сшиб наземь, прихватив у одного древко. Мощным пинком отцепил
черта от трезубца и, стоптав его, наотмашь рубанул подбегающих.
  Достав еще двух острием, шагнул назад и перехватил поудобней захваченный
трезубец. Дело пошло веселей: тех, до кого не дотягивался клинок, колол
зазубренными вилами, не подпуская тварей близко. Сзади слышал частый
перестук, треск и отрывистые рыки ополченца. Неожиданно к ним прибавились
новые звуки, будто кто-то бил молотом в землю. Мощные удары перемежались
диким визгом.
  - Рогатые, - определил Сотник. - Алтын так визжать не будет.
  Метнув взгляд назад, хрипло хохотнул: чуть позади, на покрасневшей от
крови траве, дружно резвились коники. Ворон вертелся волчком. Передними
копытами ловко сбивал оружие и тут же, ударом задних, почти отламывал
нападавшим головы. Шайтан же не суетился. Держался левее и чуть позади
Микишки. Молниеносным ударом рогов вспарывал тех, кто пытался зайти сзади
хозяина и швырял их в гущу атакующих.
  В сердце Сотника хлынула радостная сила. С такими лошадками и победить
способно. Теперь, когда спина закрыта,  драться с чувством, с толком,
с расстановкой. Тем более, что ноги уже спотыкаются в убитых, а у самого -
ни царапины. Чудно!
  Микишка с самого начала боя почувствовал, что он не один. Когда первые
рогачи навострили на него свои вилы, сбоку метнулся Шайтан и сшиб
нескольких на землю. Те, кто избежал копыт, полегли под быстрыми ударами
шестопера.
  Основная масса трезубцев досталась Извеку, перед Алтыном грудились только
мечники, но их было слишком много. Спасало то, что Микишка с такими уже
встречался. Теперь, используя старые навыки, он ловко уворачивался от
неказистых выпадов, дергался вперед и ломал то, что было с краю: руки,
головы или ключицы. Шестопер мелькал словно прутик. Полпуда железа
ударялось в плоть и, круша все на своем пути, без остановки двигалось
дальше.
  Микишка ощущал, что начинает уставать. Сберегая дыхание, смял морду
очередному черту, уцепил за загривок и стал прикрываться, как щитом.
Раненный трепыхнулся несколько раз, но его тут же искромсали. Когда от
дохлого демона отвалились и голова, и конечности, Алтын швырнул
искрошенный обрубок в ближайшего мечника. Рогатого сбило с ног. Не давая
подняться, Микишка с силой вмял каблук в горло упавшего. Тут же чуть не
получил клинком в брюхо, изогнулся в невообразимой свиле и едва успел
тюкнуть отчаянного свинорылого по рогам. Оглушенный черт повалился на
чешуйчатые колени, на месте одного из рогов толчками вылетала темная кровь.
  Разглядев впереди горстку оставшихся, Алтын поубавил бесшабашный дух. Если
до этого он пытался утащить за собой, к Ящеру, побольше нечисти, то
теперь стоило постараться победить с наименьшими потерями.
  Сломив рога очередному уроду, сграбастал его двумя руками и швырнул в
наступающих. Сам отступил и пару раз глубоко вздохнул. Запоздало углядел
летящее сбоку лезвие. Понял, что не успевает подставить под удар железо
рукояти, но откуда ни возьмись, мелькнула белая голова и острый рог
Шайтана пробил ребра нападавшего. Тяжелый тесак вылетел из когтистых
пальцев и, на излете, саданул ополченцу по макушке. Микишка грязно
выругался и отступил под градом ударов. Мешаясь друг другу его теснили
сразу четверо рогоносцев.
  Близкий свист рассекаемого воздуха напомнил, что сзади летает меч
дружинника. Чтобы не влезть спиной под молодецкий удар, Алтын перестал
пятиться. Сообразил, что под ногами куча оружия, ловко подхватил чей-то
меч и начал колошматить обеими руками, быстро и мощно, на убой. Увидав
перед собой поблескивающие смертоносные круги, черти оторопели и отпрянули.
  Крайний, вдруг взлетел, подброшенный костяными пиками, хрястнулся головой
вниз, и затих со свернутой шеей. Остальные шарахнулись от забрызганного
кровью зверя, но, в замешательстве, попали под всесокрушающие удары
Алтына.
  Покончив с ними, ополченец оглянулся. Сзади, с обломком трезубца и
потемневшим от крови мечом, озирался Извек. Грудь дружинника тяжело
вздымалась. Встретившись взглядом с ополченцем, он одобрительно кивнул и
утерся рукавом. Ворон, раздувая ноздри, гарцевал рядом, грозно посматривая
на копошащихся кое-где недобитков. Микишка шагнул к ним, но Шайтан вдруг
резко дернулся и издал пронзительный крик.
  Алтын проследил за его взглядом и, в прогале между стволами, заметил троих
молниеметателей. Готовя огненную стрелу, демоны в плащах вновь поднимали
чешуйчатые длани.
  Рука ополченца метнула подобранный тесак, а тело уже падало на землю.
Тяжелая рукоятка попала среднему в глаз, в тот самый момент, когда ломаная
молния срывалась с его пальцев. Грохнуло как в грозу, волосы у обоих
встали дыбом. Извек тут же запустил трезубец во второго, но промазал и
перехватил меч обеими руками. Микишка, потряхивая палицей, уже лез через
завал. Демоны прижались друг к другу, дергали руками, но из пальцев
вырывались искры не длинней меча.
  - А-а сукины внуки! - прохрипел ополченец и занес шестопер.
  Тяжелая крыльчатка опустилась переднему на голову, но, за миг до этого,
огрызок молнии зацепил цельнокованую рукоять. Алтына стукнуло изнутри,
страшно и незнакомо. Удар прошел по сердцу и костям. В глазах вспыхнуло и
потемнело, но шестопер, посланный мощной рукой, все же сделал свое дело.
Один из рогов, с изрядным осколком темени, провалился глубоко в череп.
Блестящий плащ мгновенно потемнел, и метатель огня завалился на бок.
Следом упал бездыханный Микишка.
  Двое оставшихся растопырили костлявые пальцы и медленно двинулись на
Извека. Сотник зарычал, нагнетая ярость берсерка, но вовремя прикинул
длину молний и замер, бегая глазами по сторонам. Наконец взгляд уцепил
огромный сук, отломавшийся от сваленного дерева. Отступая от огневиков,
уложил клинок на сгиб локтя и, зажав предплечьем, протянул забрызганное
кровью лезвие сквозь ткань рукава. Торопливо вернув меч в ножны, подхватил
двухсаженный сук и яростно улыбнулся наступающим рогатым тварям.
  - Ну, братцы, за безрукого!...
                                 Глава 17
  Бутян скомандовал привал задолго до заката. С гордостью отметив, что
войско движется быстро и прибудет на место раньше намеченного, решил
подождать обоз и дальше ехать не торопясь. К тому же всегда считал, что
воин не должен уставать без надобности, оттого и в бою с него толку
больше. Когда же спонадобится выложиться до последнего, то этого
последнего будет с запасом. В лагере уже дымили костры, лошади бродили без
седел, а люди неспешно занимались привычными делами. От костра атамана,
тем временем, слышался стук деревянной чашки.
  Бутян наконец-то разошелся в игре. Рука брала верно, кости ложились
удачно. Дрозд только лупал глазами и косорылился, всякий раз выбрасывая
меньше батьки. Выкинув в очередной раз три пятерки, замер, еле удержав
радостный вскрик. В глазах загорелась надежда отыграть горсть серебра,
когда сбоку прогрохотали тяжелые сапоги вестового. Бутян окинул взглядом
кости, сложил числа, хмыкнул. Сгреб кубики в горсть, запустил в чашку,
тряхнул. Рука пошла вверх, но вестовой, с трудом переводя дух, выпалил под
руку:
  - Извиняй, Атаман, разъезд Адиза кого-то пымал... в лесу.
  - Так узнай кого, - поморщился Бутян. - Потом ори.
  - Знамо дело кого... людишек... трех. Шоркались, как овцы по лужам, на
самой тропе. По одежде и мордам - из лихих. Адизовы молодцы заскучали, вот
и пымали. Привесть, или того? - вестовой выразительно взял себя за кадык.
  Бутян перекосил мохнатые брови, выдвинув квадратный подбородок, что-то
прикинул, цыкнул зубом. Рука поставила чашку с костями.
  - Волоки! Все одно - игру спортил!
  Косой вмиг потух, вылупил глаза, брови встали домиком, плечи обвисли -
плакали денежки. Атаман обернулся на его скорбную фигуру, хлопнул себя по
лбу, будто припомнив то, чего не знал. Сгреб серебро, на глазок развесил
по ладоням, часть побольше ссыпал к деньгам Дрозда.
  - Держи! Все по честному! Или хочешь по справедливости?.
  Он весело подмигнул подручному, тот моментально просиял, как только что
отчеканенная монета.
  - Добр, ты, батько!
  - Я добр? - усмехнулся Бутян. - Вот погоди, оплошаешь - шкуру спущу, а
тогда и расскажешь какой я добрый.
  Он загоготал над своей шуткой и повернулся к людям Адиза, волочащим троих
помятых хлопцев со зверскими рожами. Влекомые под руки, разбойники
затравленно зыркали по сторонам, сопели раздутыми ноздрями, морщились от
резких рывков. Впереди шагал один из дозорных, держа под мышкой нехитрое
оружие пойманных. Подойдя ближе бросил все к ногам атамана. Бутян встретил
процессию хлебосольным взглядом. С куражным восхищением оглядел узловатую
длинную дубину из дубового черена с заостренными обрубками корней, кистень
грубой работы и старый зазубренный меч. Закончив осмотр, гостеприимно
простер руку, приглашая незнакомцев сесть. Едва те замешкались, как
несколько пинков под колени заставили всех троих грохнуться на
предложенное бревно.
  - Добро пожаловать к нашему огоньку, - весело начал Бутян. - Кто такие
будете, откель тут взялись, чем промышляете?
  Помятые мужики, зло стиснули зубы, но видя, что деваться некуда, смолчали
на издевательские нотки. Тот, что отличался от товарищей седеющей головой,
гордо взглянул на атамана и тихо, но без страха заговорил.
  - Будем мы ушкуйниками, взялись из леса, а промысел простой, - он
помолчал, вызывающе ухмыляясь, затем со смешком продолжил. - Зипуна
добываем, кошели режем, души губим.
  Атаман встал, обошел вокруг ушкуйников, рассмотрев драную одежку, с
уважением поцокал языком. Вернувшись на место, обратил очи к ухмыляющемуся
Дрозду.
  - Что-то не шибко роскошные у ребят зипуны, видать не богато тут. Да и
много ли втроем добудешь.
  Дрозд вытянул серьезную морду, отчего глаза стали еще косей, и
многозначительно заключил:
  - Так... на зипуны нонче неурожай!
  Бутяновы воины покатились со смеху, а батька вновь обратился к пойманным.
  - Что ж таким малым числом промышляете? Собрали бы ватажку поболе. - он
обвел довольным взглядом свое войско. - А втроем нынче ничего не добиться,
времена уже не те.
  Ушкуйник мрачно покивал, зло сплюнул.
  - Так мы и были с ватажкой, пока тут один бешенный не проехал. Опосля
того, почти вся ватажка на траву улеглась. А ведь сказано было, как
человеку: кошель налево, деньги направо и, гуляй на здоровье. Он же, как
свихнутый берсерк, в драку полез. Да и конь его тоже дурной, будто под
хвост укушенный...
  - Так, так, так, - встрепенулся Бутян, делая знак, чтобы принесли пива. -
Эт что за конный вам встретился? Ну-ка поведайте, уж больно любопытно!
  Седеющий разбойник пожал плечами, переглянулся со своими и, вздохнув,
скривил губы.
  - Да обычный путник. Доспех, правда не хуже киевских дружинников,
кольчужный, кое-где пластинами переплетен. Ростом высок, но не сказать,
что слишком мясист. Ты, пожалуй пошире будешь, да и мордой потолще...
  Сбоку протянули три бадейки и седой прервался. Когда каждую посудину
уровняли до краев янтарным душистым пойлом, благодарно кивнул и,
неторопливо отпив, продолжил:
  - Глазами светел, волосом рус, бровями черен, носом прям. Борода под цвет
волос, стрижена ровно, не долга - шею видать. Рука не особо велика,
пальцы длинны, но мосласты, слабыми не назвать...
  - Ну точно былинный герой! - потешно оскалился Бутян. - И пригож, и силен,
как в сказке!
  - Ага, похож, - не распознал шутки рассказчик. - Вот и мы решили, что
такие красавцы только в сказке геройствуют. Однако, опростофилились, как
пьяные сермяки на ловчей яме. Да и конь его, сука бешенная, что пес
цепной: хлебом не корми, дай кого-нибудь задрать или стоптать. Даром, что
уши как у зайца, норовом чистый волк, да еще голодный.
  - О-о, эт наш человечек вас потрепал! - весело протянул атаман. - Мы как
раз его, любезного, встречать и едем. Хотите отыграться за свою кручинку
- оставайтесь. Не хотите - придется всех троих к ящеру. Чтоб под ногами не
путались. Дрозд! - Бутян встал, потягиваясь. - Пущщай поразмышляют, на
длину лучины и, кончай.
  Подручный с готовностью потянулся к вощеному свертку, но голос седого
остановил руку на полпути.
  - А что тут думать! С ним, гадом, поквитаться, это мы с радостью! Особливо
с конем его...
  - А вот это забудь! - оборвал Атаман. - Самого человечка хоть зубами
изгрызи, а коняжку его не тронь! Коняжку и вещички мне. Живы останетесь,
получите по полшапки золота. А не останетесь, так не обессудьте. Дрозд!
Покорми хлопцев, да подбери ребятам лошадок, с нами поедут, а там
поглядим, чего в деле стоят...
  ...Радман-хан рассматривал три растущие впереди вершины. Следы черного
коня вели к скалам, но терялись на каменистой почве. Ехать было некуда.
Вернее  было двигаться в любую сторону, но о поимке всадника
следовало забыть. Посланные вперед следопыты возвращались. Унылые лица
говорили лучше слов. Оба отрицательно качнули головами, смотрели в глаза
хана, ждали распоряжений. Несколько бывалых воинов подъехали ближе. Радман
смотрел вдаль, вопрос задал, чтобы слышали все:
  - Куда он может ехать?
  Воины переглянулись, обратили взоры к следопытам, но те даже не
шевельнулись. Молчание затягивалось и один из бывалых все же подал голос:
  - В этих землях еще не бывали. Водопоев мало, земля плохая. Если и есть
селения, то далеко. Без дороги не найдем. Если киевлянин в одиночку
забрался так далеко, то либо изгой, либо по поручению.
  - Изгой? - усмехнулся хан. - Когда такие, будут на Руси изгоями, я буду
сидеть в Киеве!
  Все согласно закивали. Послышался гомон. Гадали, с каким поручением 
так далеко ехать. Не придумав путного объяснения, смолкли. Бутян перевел
взгляд на следопытов. Тушан потупил глаза, но Алибек со знающим видом
заговорил:
  - Поручение всегда кончается. Русичи всегда возвращаются домой. Не
возвращаются когда мертвые или... очень мертвые. Этот живой, значит,
обязательно вернется. Дорогу, по которой ехал, знаем. Обратно поедет по
тому же пути. Если вернуться и подождать, обязательно поймаем. Если
обратно поедем, найдем сход дорожек, оттуда в Киев один путь. Там и надо
ждать.
  Радман оглянулся, поискал глазами уцелевшего лазутчика. Аман тут же
подъехал ближе, замер, ловя каждое слово хана.
  - Гельтулей, возвращайся в стан. Возьмешь еще сотню и догонишь. Илюмджину
скажешь, что начинается большая охота. Торопись.
  Гельтулей быстро склонил голову и, не дожидаясь дополнительных указаний,
дернул повод. Хан долго смотрел за удаляющимся всадником. Когда пыльный
след растаял, конь Радмана медленно тронулся в обратный путь. Войско
поворотило коней, поглядывая на угрюмого Хана, чья слава была продолжением
черных крыльев усопшего Кури. Радмана Вселяющего Ужас, унаследовавшего от
отца власть и поддержку многих племен. Радмана Непримиримого, ставшего
Бешеным после потери отца и брата.
  Если бы не стрела неизвестного преследователя, возглавлявшего погоню,
войско Радмана могло быть вдвое больше, с отрядами, примкнувшими к
младшему брату. Теперь же с ним были только те, кто помнил славу отца,
который благодаря мудрости и хитрости, убил самого Святослава Неистового.
Другие же не поддержали Радмана, когда узнали, что великий Куря кончил
жизнь в яме с крысами. Стало известным и то, что сыновья сбежали с помощью
подкупленных иудеев, и то, что по дороге был убит младший брат.
  Радман на всю жизнь запомнил как от группы преследователей оторвался
всадник на черном скакуне и стал быстро нагонять беглецов. Братья уже
проскочили спасительный мост и подрубленная переправа начала валиться в
воду. Однако всадник, летящий на клочке ночи, выхватил стрелу и, не
обращая внимания на выскакивающих из под моста тени, послал ее точно под
лопатку младшего брата. Того не спасло ни расстояние, ни скачущий от
переправы конь. Вслед за первой стрелой, в беглеце остановились еще четыре
древка.
  Радман оглянулся на предсмертный крик. Успел принять глазами лишь,
безжизненное тело брата и, вдалеке, длинные уши коня под ловким лучником с
растрепанными русыми волосами.
  Как много отдал бы Радман за то, чтобы найти того дружинника. Какие пытки
изобретал он в сладостных мечтах, где ненавистный стрелок попадал в его
руки живым. Теперь он был близок к исполнению самой заветной мечты...
                                 Глава 18
  Микишка еле удерживался в седле. Дрожащие руки упирались в окровавленные
дуги рогов. Шайтан осторожно ступал трехпалыми копытами, колдобины
обходил, голову старался нести ровно, без единого колыхания. Сотник, в
любой момент готовый подхватить ополченца, ехал рядом. Ворон, все понимая,
вышагивал ноздря в ноздрю с рогатым собратом.
  Алтын повел затуманенным взором, двинул головой и едва не свалился.
Разлепив сухие губы, тихо прохрипел:
  - Скоро ручей... по течению вниз, мелкая заводь... Рядом капище, старое,
там не... - он замолчал и бессильно закрыл глаза.
  - Все понял! Молчи! - затараторил Извек. - Впереди будет ручей, по нему
свернуть с дороги, до заводи, туда не сунутся, место заговорено! Правильно?
  Микишка, не открывая глаз, еле кивнул. Извек оглянулся, думал об одном:
только бы доехал, не свалился на дороге, где в любой момент может
появиться нечисть. Только бы доехал, а там будет проще, отпою вином,
отолью водой, припомню пару воинских заговоров. Хотя, помогут ли не
известно. Воинские премудрости - против резанных, колотых и битых ран, а
против удара магическим огнем могут оплошать.
  Пока размышлял, вглядываясь в просветы между деревьями, кони замедлили
шаг. Дорога спускалась вниз и пересекала широкий ручей. Ворон оглянулся,
будто ожидая разрешения, и осторожно ступил в воду. Шайтан, как на
привязи, двинулся следом. Сотник настороженно прислушивался, но тишину,
нарушало только легкое журчание под ногами. Скоро ручей свернул вбок. В
месте изгиба поблескивал неглубокий круглый омуток, с ровным, выложенным
гладкими валунами, дном. Прямо из воды, по склону, поднималась дорожка из
таких же плоских камней.
  Кони протопали вперед и остановились. Не успел Сотник покинуть седло, как
Шайтан аккуратно улегся посреди заводи и замер. Почувствовав прохладу,
Алтын разжал пальцы, медленно сполз в воду. Голову опустил на торчащую из
воды ступень и, заметив подскочившего дружинника двинул рукой, чтоб не
трогал:
  - Так лучше, - пробормотал он. - Отдохну малость.
  Сотник кивнул и остался стоять рядом. С радостью замечал, как бледность
уменьшается на глазах. Шайтан вытянул шею, лизнул лоб, щеки. Ополченец
зажмурился, чуть улыбнулся, почувствовал, как кожу опять пощипывают мелкие
иголочки. Ощущение было такое, будто долго сидел на морде не двигаясь,
пока не отсидел и теперь затекшая физиономия начинает отходить.
  Убедившись, что спутник не собирается умирать, Извек расстегнул суму,
вынул флягу и выдернул пробку. Микишка углядел заветный сосуд, вздохнул,
приподнялся на локтях:
  - Либо вина испить, может полегчает? С ним всегда легчает! За исключением
тех случаев, когда не легчает, а?
  - Испей, хуже не будет, - улыбнулся Извек.
  Довольно смотрел, как ручищи давешнего покойника запрокидывают флягу и
направляют рубиновую струйку в открытый рот. По телу пробегала дрожь,
видно еще очень слаб, но оживает на глазах.
  Дождавшись, когда Алтын напьется, подхватил баклагу, приложился сам.
Глотнув, обтер усы, вбил пробку поглубже.
  - Ну, полно отмачиваться, не хватало еще от холода лихоманку подцепить.
  - Ага, будя! - согласился Микишка. - Пошли на верх, обсушимся, согреемся.
Солнце уже высоко.
  Шайтан вскинулся на ноги, предупредительно подставил рог. Алтын уцепился
за гладкий костяной клин и, вдвоем с козлоконем, двинулся по каменной
тропе. С обоих ручьями текла вода. Ворон перестал пить и, оскальзываясь на
мокрых камнях, затопотал следом. Извек внимательно осмотрелся, но не
заметив ничего подозрительного, зашагал за скакуном.
  На вершине холма, деревья расступились и открыли высокий частокол,
окружающий круглую площадку. Дорожка шла через проход в ограде и упиралась
в плоский жертвенный камень, над которым возвышался почерневший
четырехликий столб. Шесть камней поменьше образовывали внутренний круг.
Доковыляв до него, ополченец тяжело опустился на крайний валун.
  - По-моему, мы сегодня не завтракали.
  - Ну вот, - обрадовался дружинник. - А Ворон сказал, ты умирать собрался.
  - Он у тебя и говорить умеет?
  - Умеет, только тихо и сам с собой.
  Ворон поднял голову, переглянулся с Шайтаном. Сотнику показалось, что они
друг друга поняли. Он подошел к коню, стащил со спины переметную суму, и
скоро над капищем воцарилась тишина, прерываемая скрипом травы, бульканьем
вина и хрустом гусиных костей. Когда все насытились, дружинник достал
Микишкин шестопер. Повертел, осматривая заостренные пластины, на одной
заметил почерневшую щербину, будто кто-то раскаленными докрасна зубами
выгрыз кусок стального лепестка.
  - Хорошо, в лоб не попало! - заметил он и посмотрел на ополченца. - Тогда
бы уже не пообедали.
  Микишка мотнул кудрями и, будто припомнив что-то, показал ладонь с
обожженной кожей.
  - В лоб не попало, а через руку по всему телу вдарило, особенно по мозгам.
  - Странно, - задумался дружинник. - А у меня ничего, хотя по жерди тоже
полыхнуло. Она обуглилась, а сам цел. Видать железо против них слабовато,
хотя нет, последнего доколол клинком.
  Он замолчал. Лоб прорезала вертикальная морщина. Потянулся к ножнам, встал
и медленно, будто во сне, зашагал туда-сюда, восстанавливая в памяти
расклад боя. Три пары глаз с недоумением уставились на него. Смотрели, как
Извек помахал в воздухе мечом, развернулся и, отступив, бросил в ножны.
Потом поднял с земли что-то невидимое, перекинул с руки на руку и,
крест-накрест, взмахнул воображаемой оглоблей.
  Затем отбросил несуществующий шест, выхватил меч и, скакнув вперед, вогнал
острие в землю.
  Алтын поднялся, пошевелил плечами и направился к застывшему на месте
дружиннику.
  - И че? Добил гада, что он и пикнуть не успел?
  Извек, не меняя положения руки, присел возле меча, оглянулся.
  - Вот как раз в этот момент он и пикнул в последний раз. Ударил по лезвию,
когда ему брюхо протыкало. Треск был, искра из когтей была, но в когти же
и ушла. А теперь смотри! - он указал на рукоять. - Рука лежит на оплетке,
ни огнива*, ни навершия не касается. Что получается?
  - Что? - переспросил Алтын.
  - Что через кожу и через дерево их волшебство не пробивает! Тем более по
второму или третьему разу.
  - Ага, - поддакнул Микишка. - В полной силе, да втроем, вон какие деревья
валили, а вполсилы и меня пенька не смогли,.. почти.
  - Не смогли, хотя валялся ты долго. Не угомони я их дубиной, они бы тебя,
лежачего, и без волшебства придушили. Так что теперь надо быть умней: под
большие молнии не соваться, а супротив маленьких голым железом не махать.
  И вот что, обмотай-ка рукоять ремешком, в пару слоев, чтоб железа не
касаться. Да и рука скользить не будет.
  - Сделаю, - пообещал Микишка и вернулся к еде. - Вот только полечусь
маленько. Уж больно полезное у тебя вино. Недавно только еле дышал, а
теперь опять...
  - Живее всех живых! - закончил за него Сотник и расхохотался. - Как семь
Кощеев?
  - Бери больше, - кивнул Алтын с набитым ртом. - Как семь с половиной!
  Коники тоже решили перекусить и выщипывали пучки травы из под основания
частокола. Изредка посматривали на жующего ополченца. Наконец, дождавшись
когда тот приступит к печенью, подступили сзади и, отталкивая друг друга,
засопели Микишке в затылок. Алтын, со смехом, принялся рассовывать
душистые лепешки в их пасти.
  - Ешьте, ешьте, только облизывать меня не надо!
  - Почему не надо! - удивился Извек. - У тебя на роже уже почти ни одной
царапины не осталось, и опухлость прошла. А, не оближи тебя Шайтан, неделю
бы синий ходил.
  Микишка пожал плечами, отряхнул руки и, вспомнив про шестопер, потащил с
себя шитый двухслойный ремень. Повертел в руках, подумал и полез в сапог
за ножом. Попробовал пальцем острие и стал отпарывать внутренний слой.
Отрезав большую часть, оставил кусок подклада, в котором припрятал монету.
  Сотник с удовольствием наблюдал, как ловкие пальцы распустили толстую кожу
на три полоски и соединили их хитрым плоским узлом. Витки плотно ложились
на металл рукояти от затыльника к перьям. Не доходя ладони до боевой
части, Микишка направил ремень назад и, положив второй слой, закрепил
конец мудреной петлей. Оглядев работу, ухватился, подвигал руку, пробуя
плотность намотки, довольно улыбнулся.
  - Умение бражкой не зальешь! - гордо произнес он. - Теперь только
припарить над огнем и будет как камень.
  - Гоже! - одобрил Сотник. - Только костер подождет, пока и так повоюешь...
  Сзади заскулил шайтан. Оба оглянулись. Ворон вскинул голову, уши поставил
торчком, глаза скосил на хозяина.
  - Вот сейчас и попробуем ! - улыбнулся дружинник, но на Алтына глянул с
тревогой.
  - За собой смотри! - обиделся ополченец. - Я в порядке! Говорю же...
  - Ага, - довольно перебил Извек, вытаскивая меч. - Живее всех, помню.
  Он поднялся с камня, прислушался. Кони наоборот - перестали ловить звуки и
снова склонились к траве. Теперь уже и люди слышали шорохи и хруст сучков.
Звуки приближались. Кроме пощелкивания сушняка стали доноситься негромкие
стоны.
  Извек с Микишкой удивленно переглянулись, подвигали ладони на рукоятях и
замерли у прохода в частоколе. Зашуршало совсем рядом, из-за ограды
показалась странная пара.
  Сухой волхв, с седыми волосами и бородой до пояса, из последних сил висел
на мальчишке лет тринадцати. Одеяние старца было бы белым, если бы не пыль
и кровь, обильно залившая холстину. На пацане и рубаха, и штаны, и
медвежья душегрейка, перехваченная в поясе плетеным ремешком, тоже были
забрызганы кровью, но паренек шатался не от ран, а от смертельной
усталости. Увидав вооруженных незнакомцев, мальчишка остолбенел, но
разглядев удивленные лица, перевел дух и, опираясь на дедовский посох,
упрямо двинулся вперед.
  Меч Сотника тут же оказался в ножнах. Скакнув вперед, Извек подхватил
старика на руки и на миг застыл, высматривая куда положить. Мальчишка едва
не упал от внезапного облегчения, одними глазами указал на жертвенный
камень.
  - На камень? - удивленно переспросил Сотник.
  - Туда. - кивнул отрок и шатаясь побрел к столбу.
  Микишка дернулся было поддержать, но тот отшатнулся, не позволяя себе
помогать. Алтын заметил на виске запекшуюся рану, окруженную распухшим
кровоподтеком и решил, что пацан не в себе после такого удара.
  Сотник тем временем уложил старика на каменную плиту и, разорвав рубаху,
оглядел жуткие раны. Левее грудины зияла рваная дыра. По бокам от нее
пузырились раны поменьше с такими же рваными краями.
  - Трезубец! - безнадежно выдохнул Микишка и отвел глаза. - Уже не помочь...
  - Закрой пасть! - рявкнул Извек, хотя сам видел неотвратимость смерти и
удивлялся, что старик еще дышит. Оглянулся, беспомощно глянул на
мальчишку. Тот сохранял полное присутствие духа. Облизав потрескавшиеся
губы, шагнул к старику, положил узкую ладошку на морщинистый лоб и
прошептал:
  - Пришли.
  Старец медленно открыл глаза, нечеловеческим усилием заставил себя что-то
видеть и обвел взглядом склонившиеся над ним лица.
  - Пора. - проговорил он, глядя на мальчишку.
  Отрок воткнул посох в землю, двинул руку под душегрейку, вытащил стершийся
от времени нож. Взявшись обеими руками, сглотнул ком в горле, занес над
головой.
  - Ты... ты че?! - еле выговорил Алтын и, расшиперив глаза, рванулся к
мальчишке. Извек поймал за локоть, дернул обратно. Ополченец замер, дико
поглядывая то на дружинника, то на мальца с ножом. Мальчишка постоял, не
справляясь с текущими по щекам слезами, опустил руки, всхлипнул:
  - Не могу!
  - Что не могу?! - вспыхнул Алтын. - Вы что затеяли! Дай старику спокойно
умереть!
  Волхв собрал остатки сил и медленно проговорил:
  - Лучше... в жертву Перуну, чем от ран... иноземной нечисти! Торопитесь! -
из под лохматых бровей на Сотника сверкнули ясные серые глаза. - Уже...
совсем мало сил... должны успеть вы!
  Старик перевел взгляд на парнишку, тот протянул древний нож и сжал
трясущиеся губы. Извек стиснул отполированную веками рукоять.
  - Привет там всем нашим...
  - Погодь... - вдруг выкрикнул Микишка. - Дедуля, шепни хоть, откуда их
столько принесло? И с чего?
  Волхв прикрыл запавшие глаза.
  - С чужими богами идут. Одни из-за моря, другие из степей... Чужие боги -
чужие люди, чужие люди - чужие нелюди... спешите! - уже прохрипел он. Губы
беззвучно зашевелились, творя слова последнего заговора.
  Извек не дыша следил за губами. Дождавшись конечного слова, коротко ударил
в сердце. Старик вздрогнул и затих. Мальчишка смахнул слезу, размазав по
лицу копоть. Алтын положил ладонь на его золотистую неровно остриженную
голову.
  - Крепись, брат. Крепись.
  Пацан отвернулся, плечи затряслись. Сотник мрачно наполнил плошки вином,
протянул Алтыну, кивнул на мальчишку. Сам взял баклагу. Долгим тяжелым
взглядом посмотрел на старика и отпил из горловины. Мальчишка держал
плошку двумя руками, глотал с трудом, но допил до конца и протянул
посудинку обратно. Поняв, что пацану пока не до еды, Извек стал складывать
вещи. Помня обряд, обернулся к парнишке.
  - Собирать сушняк, или как?
  Светлая голова качнулась отрицательно.
  - Нет! Просил оставить на камне.
  - На камне, так на камне, - согласился Сотник и окликнул друга. - Алтын,
ты как?
  - Гораздо лучше, чем он. - грустно ответил ополченец, глядя на торчащий в
груди волхва нож. Поправив за поясом шестопер, оглянулся. - Эй, хлопец,
пойди умойся, поедешь с нами. Тут больше делать нечего.
  Малец отрешенно кивнул и, как во сне, побрел к ручью. Проводив его
взглядом, Сотник выдернул посох их дерна и, не спеша, осмотрел. Подобных
не видал, только слышал от Селидора, что такие посохи сами по себе не
отличаются особой силой. Но если у владельца есть второй волшебный
предмет, к примеру оберег, то посох способен явить огромную мощь.
  - Ну и что там? - Поинтересовался Микишка. - Для костра сойдет?
  - Сойдет, - согласился Сотник. - Только для очень большого костра. Может
как-нибудь запалим, ежели...
  - Ежели что?
  - Ежели кресало для этого кремня найдем. - заключил Извек и обернулся к
возвращающемуся мальчишке. - Держи. И постарайся не терять, очень полезная
вещь.
  - Знаю. - отозвался пацан и шмыгнул носом. - Дед говорил.
  - Ну тогда по коням. - скомандовал Сотник и направился к Ворону. Микишка
подъехал к мальцу, подтянул за руку и усадил впереди себя. Тот моментально
развернул посох вверх набалдашником, нижний конец прижал ногой к боку
Шайтана. Ополченец протянул левую руку и взялся за посох поверх маленьких
кулачков.
  Сотник одобрительно кивнул. Даже не полном скаку Микишке достаточно
придерживать посох и малец будет крепко сидеть в седле.
  Кони настороженно ступали по неглубокому руслу. Всадники монотонно
покачивались, вслушиваясь в беспечный щебет неунывающих птах. Извек
придержал Ворона, дождался спутников, восседающих в большом шайтановом
седле. Мальчишка уже давно клевал носом от усталости и теперь тихо сопел,
склонившись на широкую грудь Микишки. Сотник подмигнул ополченцу, мол,
пусть малец поспит - притомился. Алтын улыбнулся, придерживая широкой
ручищей светлую голову мальца. Солнце, выбравшись на середку небосклона,
ловко прорывалось сквозь густую листву и припекало весьма ощутимо. Ручей
сузился, вода стала доходить до сапог. Микишка завертел головой. На
вопросительный взгляд Извека, указал глазами вперед. Там, из-за поворота
ручья, показалась дорожка. Выбегая из матерого орешника, утоптанная
полоска земли смело ныряла в воду и, вынырнув на другом берегу, так же
весело юркала под тяжелые сплетенные ветви.
  Микишке пришлось откинуться назад, чтобы не сшибить лбом могучий, давно
высохший сук. Однако от легкого толчка малец все же проснулся. Дернулся,
испуганно огляделся, но вспомнил где он и, уже спокойней потер ладонями
мордашку. Алтын похлопал по худенькому плечу:
  - Ниче, паря, ниче. Все спокойно... пока, - добавил он подумав. - И на
первый взгляд. А там поглядим.
  Он бодро глянул на Сотника. Тот ехал хмурый как грозовое небо, задумчиво
теребил бороду. Цепкие глаза зыркали по сторонам. Когда посматривал на
спокойные уши Ворона, одна бровь недоуменно ползла вверх. Из задумчивости
не вывел даже одинокий комар величиной с орех. Не успев сесть, с лету
вонзил хобот в Извекову щеку. Сотник невозмутимо вмазал себе ладонью по
скуле. От шлепка с окрестных деревьев посыпались листья, а зазевавшаяся
белка плюхнулась в обморок. Извек смахнул мокрое пятно и обернулся к
спутникам.
  - По моему в этих проплешинах наблюдаются длинноты. Мне говорили, что их
за день проехать способно.
  - В хорошие времена, ровным скоком, да по прямой дорожке как раз день и
выходил, - вздохнул Алтын. - Теперь же, из-за этих чумазых и мохнорылых,
петляем околесицами.  конечно как встарь, но...
  - По прямой не сунешься, - неожиданно перебил мальчишка. - Там их пруд
пруди, и тех и других. Все проплешины делят. Дед говорил, что с утра до
ночи бьются, никак поделить не могут. Не, там совсем не пройти.
  - А я думал они все здесь, у нас поперек дороги собрались. - удивился
Сотник.
  Мальчишка грустно улыбнулся: такой большой дядька, а глупости говорит.
  - Здесь их горстка. Так, дозорные разъезды. - он покосился на
вытаращившегося Извека. - А на прямой дороге их больше, чем деревьев в
лесу.
  Извек с Микишкой переглянулись. Сотник взлохматил пятерней бороду, повел
окольчужеными плечом.
  - Ума не приложу, как они сюда наползли. Ну ладно, десяток-другой задами
да лесами прошмыгнуть могут. Но ежели по опушкам шныряют гурты в полсотни
голов, а чем дальше в лес... - он тряхнул головой. - Ничего не понимаю.
  - Все очень просто, - вздохнул мальчишка. - Они появляются прямо здесь, в
проплешинах. Дед волховал, в воду глядел, видел два места, откуда они
прут. Те, что с рогами, из круглой ямы с обгоревшими краями. Другие,
чумазые, у которых такие вот кони, - пацан кивнул на Шайтана. - выползают
из трещины в земле. Гнутая такая рытвина, вроде полумесяца. Когда она на
кочкарнике появилась, дед пару раз ходил и первых гостей обратно вбивал.
Благо неподалеку от дороги была. А когда земля в другом месте провалилась,
тут уж не успевал метаться в обе стороны. Эти уроды посыпали, как просо из
дырявого мешка. Мы с дедом в деревню поспешили, предупредить, да куда там.
Не поверили. Тут, мол, своей нечисти хватает, а дед будто бы со старых
глаз не разобрал.
  Мальчишка зло сжал губы, в глазах снова заблестело.
  - А дед, - малец шмыгнул носом. - Да он с трех сотен шагов разобрал, что у
этих белоголовых тройные копыта, и соображал он лучше, чем все эти
камнекопатели вместе взятые. Они же кроме своей горючей земли ничего на
свете не видели.
  Сотник сочувствующе вздохнул и негромко поинтересовался:
  - Эт что за земля такая, горючая?
  Микишка тряхнул кудрями, пояснил за насупившегося мальчонку:
  - Ага, есть тут такая, на высохших болотах добывают. У нас весь Вышень
зимой печи топит. Хорошо горит, жарко и долго. Здешняя деревушка этим
испокон промышляет... - Микишка поймал взгляд пацана, умолк на полуслове.
  - Промышляла. Как нечисть разошлась, уходить уж поздно было. Дед позлился
конечно, но делать нечего, остался с ними, помочь ежели что. Несколько раз
отгонял этих тварей от деревни. Потом, когда некоторые из наших пытались к
Вышеню выбраться, опять в воду смотрел. Говорил, что все, кто болотами
нечисти избежал, все одно не выжили. Кто из проплешин по дороге выходит,
бьют сразу, как оборотней.
  - Эт точно. - подтвердил Алтын. - По дороге лучше не выходить. А ежели по
оврагам, то в общем ... только никто ж не знает... А что там в
деревне случилось?
  Мальчишка помолчал, с трудом сдерживая слезы. Свежие воспоминания
перехватили горло. Он судорожно вздохнул, стер со щеки начало мокрой
дорожки.
  - Последний раз дед держал обережный круг сколько мог, думал все будет как
обычно: побьются рогами в стену, да отступят. А они прорвались с двух
сторон. Две разных орды одному не удержать, а от меня толку мало, я еще не
в Силе... - мальчишка судорожно вздохнул. - Как прорвались, домишки
полыхнули, народ наружу подался. А нечисть уже людей режет, да еще и жрет
всех на ходу. Дед вмиг почернел, встал посреди двора и рек Слово Смерти*.
Последние слова кричал уже раненый, когда вдвоем из последних сил
отбивались. Потом на меня как небо рухнуло: землю тряхнуло и все
потемнело. Очнулся посреди пепелища. В голове звенит. Куда ни глянь -
нелюди ошметками навалены будто жерновами перемолоты. Дед хрипит, велит на
капище уходить...
  Пацан надолго замолчал. Под копытами коней изредка пощелкивали палые
ветки, а высоко над головами беззаботные пичуги затягивали вычурные трели.
Извек о чем-то думал. Брови перетирали переносицу, уголки рта тянуло к
земле. Глаза смотрели сквозь развилку Вороновых ушей, но вряд ли
что-нибудь видели. Сердце стукнуло раз триста, прежде чем на мальчишку
сверкнули по прежнему цепкие глаза.
  - Говоришь поперли из ям?
  - Ага, - пацан шмыгнул носом. - Дед говорил, сначала в лесу шастало что-то
не наше, чуял что какая-то иноземная хмарь, точнее зло чужеземного бога.
Оно то как раз само пришло. И зла в нем будто бы больше, чем в нашем
Чернобоге. Побродило промеж болот, да в землю зарылось. А уж когда земля в
том месте лопнула, тогда и закишело их, как червей в дохлой собаке. Чуть
позже и другая гадина забрела, а как логовом обзавелась, там тоже
загуртовалось. Поначалу все пешими таскались, потом одни себе и коней из
под земли натягали.
  Мальчишка кивнул на Шайтана. Тот виновато моргнул белыми ресницами и
дружелюбно завертел куцым хвостом.
  - Вот тогда мы с Дедом и стали людей уговаривать, да все зря...
  Сотник с Микишкой молчали, обдумывая сказанное. Парнишка еще несколько раз
задремывал, но постоянно вздрагивал, дергая к себе дедовский посох. Едва
солнце стало терять дневной жар, съехали с дороги и, подбирая место для
ночевки, некоторое время продирались по густолесью. Остановились на
небольшом пятачке, прижатом к топям густым путанным кустарником. Пока
Алтын с мальчонкой расседлывали коней, дружинник обошел стоянку.
Внимательно вглядывался в прогалы между стволами. Наконец, более или менее
успокоенный, вернулся к спутникам. Оба оставили занимающийся костерок,
обернулись к Извеку.
  - Надо думать место доброе. С болот не подойдут. Переть через буераки
ночью - тоже радости мало. Думаю, переночуем.
  Микишка согласно кивнул, а мальчишка снова отвернулся к костру. Усаживаясь
на Шайтановом седле поудобней, тихо пробурчал себе под нос:
  - Нету тут добрых мест.
  Мужчины усмехнулись, но перечить не стали. Извек достал съестное, наполнил
плошки вином, сам хлебнул из фляги. Ополченец с мальцом жадно набросились
на еду, с удивлением взирая на дружинника, что остался стоять, не
притрагиваясь к пище.
  - А ты что, сыт? - поинтересовался Микишка с набитым ртом.
  - Да я ее уже пять дней ем. - скушно проговорил Сотник. - В зубах навязла,
вместе с печеньем. Чем-нибудь другим бы порадоваться...
  - Ммм, - протянул Алтын понятливо и подмигнул мальчишке. - Это дело
поправимо. Вон на краю болота поохоться, свежей дичи добудешь. Она тут
крупная, удивишься. Только смотри, чтобы не квакнула, не то распугаешь всю.
  Малец поперхнулся, кашлянул, затряс головой. Микишка услужливо бухнул
ладонью по спине, едва не сшибив его с седла.
  - И то дело! - как ни в чем ни бывало согласился дружинник. - Для
настоящего воина, да в походе, да с голодухи, да на безрыбье...
  - И безмясье! - вставил Алтын.
  - Вот и я говорю, - кивнул Сотник. - Все полезно, что в рот пролезло.
  Достав засапожник*, он в самом деле направился к воде. Под взглядами
остолбеневших спутников, срезал по дороге длинный прут и, заострив с
узкого конца, двинулся вдоль зыбкого берега. Пацан с Микишкой
переглянулись. Жевать стали медленно, будто бы прежний голод спешно
отступил. Ужин закончили быстро. Запив утятину вином, покосились на
печенье, но есть не стали. Отдали по несколько штук жеребцам и кинули
оставшееся в суму.
  Вечер быстро утверждался в правах. С деревьев плавно стекали сумерки и,
сгущаясь возле земли, превращали воздух в серую неподвижную дымку. Фигура
Извека начинала скрадываться подступающей темнотой, но он уже сидел у воды
и, судя по всему, охоту уже закончил. Когда кусты слились в сплошную
темную массу, послышались уверенные шаги. Лицо дружинника сияло, как у
ловчего, надевшего на рогатину помесь лося и медведя. В одной руке, словно
кукан с рыбой, мотался прут с насаженными лягушачьими ляжками. Другая рука
вытирала мокрый после потрошения нож. Не обращая внимания на вытянувшиеся
лица, охотник присел у огня и, присыпав белое мясо золой, повесил прут над
углями. Опустившись на землю, оперся на седло и, с чувством выполненного
долга, приложился к питью.
  - И ты это будешь кушать? - осторожно поинтересовался Алтын.
  Сотник утер ладонью губы и довольно крякнул, глядя на прогревающийся
вертелок.
  - Причем с удовольствием, и не малым!
  Микишка отвел глаза в сторону. На добычу старался не смотреть, однако,
когда от костра потянуло жаренным, украдкой зыркнул. Лапки уже задорно
шкворчали, обретая желтую корочку и щекоча ноздри заманчивым ароматом.
Мальчонка тоже поглядывал, как дружинник терпеливо поворачивает прут с
пухленькими окорочками. Когда мясо было снято с огня, Микишка хмыкнул.
  - А на вид, вроде куропаточьих ножек! С перепонками, конечно, было бы не
то, а так... похоже.
  Сотник захрустел первой лапкой, блаженно закрыл глаза.
  - А на вкус гораздо славней! Гораздо.
  Он снял с вертела вторую ножку, подумав, протянул прут Алтыну с
мальчишкой. Внук волхва решительно замотал головой, а Микишка помедлил, но
с любопытством отцепил румяный окорочек. Пробовал недоверчиво, готовый тут
же выплюнуть, но с каждым жевком глаза округлялись и, скоро пятерня
ополченца потянулась за добавкой.
  Извек сдержал улыбку, отломав край прута, отдал пяток лапок Микишке. Тот
благодарно кивнул и уже смело принялся за угощение. После третьей сделал
паузу, опустошил плошку, сладко причмокнул. Мальчонка же, поглядывая на
них, вздохнул и потянулся за печеньем.
  - Интересная у меня все-таки жизнь, - заговорил Микишка с довольной
улыбкой. - Вчера чуть не убили, сегодня чуть не убили и завтра... чуть не
убьют.
  Он осекся, задумчиво почесал вьющуюся шевелюру и помотал головой.
  - Хотя, завтра хорошо бы отдохнуть. Шмотки постирать, помыться,
просушиться. А то вон рукава, от засохшей крови, до локтей колом стоят. Да
и на самом три слоя грязи...
  Извек ухмыльнулся Микишкиной речи.
  - Эт, брат, ниче. До пяти слоев - не грязь, а после пяти - сама
отваливается.
  Алтын замер, осмысливая мудрые слова, даже жевать перестал. Наконец до
него дошло, что это шутка. Он серьезно кивнул, мол, понял и вернулся к
остывающим лягушачьим лапкам. Дожевав лягушатину, с видом знатока заключил:
  - Все-таки жизнь интересная! Даже без бани. Чего только не испробуешь,
пока не помрешь. И по мордасам получал, и молнией по башке отведывал, и с
нечистью поганой бранился, и на чудном коне сиживал, и вина от пуза пивал,
и лупоглазыми закусывал, и к девкам боярским... - он осекся, шмыгнул
носом, потрогал места ссадин и уже тише закончил: - Весело в общем.
  Внук волхва мельком глянул на него, потер лоб и направился от костра.
Сотник крутнул в руках корявый сучек, проследил глазами за удаляющимся
мальчишкой. Алтын тоже бросил взгляд вслед пареньку и, запустив пальцы в
курчавую шевелюру, задумчиво уставился в костер. Извек кинул сучек в
огонь. Вскинувшиеся язычки пламени высветили напряженную гримасу
ополченца. Наблюдая как по лбу Микишки ползают морщины, Сотник усмехнулся.
  - Чет ты, братец, не весел. Иль думаешь о чем? Так поделись, вместе думать
веселей, а ежели не придумаешь, то не так обидно.
  Микишка покосился на Извека, оглянулся на кусты, за которыми скрылся
мальчишка и, тяжело вздохнув, понизил голос.
  - Никак не пойму, то ли мерещится, то ли меня по башке сильно стукнуло,
только чудно мне. Малец наш какой-то не такой. Делает все как-то не
по-пацанячьи. А еще... - Алтын замялся. - Мы... пока ехали... моя рука-то
перед ним... ну в общем мне почудилось...
  - Что за пазухой у нашего мальца многовато! - перебил Извек, улыбаясь. - И
при его худобе под телогрейкой уж больно торчит. Так?
  Микишка вытаращил глаза, а Сотник, прищурившись на огонь, продолжал:
  - И коленки у этого заморыша круглые, и плечи, для такого шустрого,
маленько узковаты. И сесть норовит, сдвинув ноги... Да девка это. Девка!
  Извек хохотнул, глядя как Микишкина челюсть поползла на грудь. Ворон тоже
настропалил уши и замер с видом мудреца. Сотник махнул рукой, бросил в
огонь еще пару веток, подмигнул ополченцу.
  - Ладно тебе столбенеть. И пасть прикрой, не-то кишки простудишь. Сейчас
вернется, да поговорим. И нам, и ей легче будет.
  Из кустов показался парнишка, губы Алтына с хлопком закрылись, но
оторопелый взгляд застыл в одной точке. Извек наполнил плошки, флягу
оставил себе. Поймав встревоженный взгляд паренька, негромко проговорил.
  - Послушай, а ты не помнишь как у твоего деда внучку звали?
  Пацан замер. В глазах отразились суматошные мысли, которые тут же
сменились пониманием обстановки. Пальцы дрогнули, по краю плошки побежала
струйка вина. Над костром прозвучал еле слышный голос:
  - Дарья. Дед Дарькой звал.- Она вздохнула и опустила глаза.
  - Ну и славно! - подытожил Извек. - Волос вот только жалко! Небось косища
до пояса была?
  - До колен, - голос дрогнул. - А с волосами, по нашим проплешинам, от
рогатых не набегаешься.
  Сотник погладил склоненную головку.
  - Ничего. Не печалься, отрастут еще. Ты и так красивая...
  - Ага. - поддакнул Микишка.
  Он искоса глянул на девчонку и снова уставился в костер, укладывая в
голове новый порядок дел.
  Помолчали. Сотник глянул в звездное небо.
  - Ты бы легла. Завтра встанем рано.
  Девчонка послушно кивнула. Сделав последний глоток, поднялась, отступила
от костра и сбросив медвежью безрукавку, прилегла у Шайтанова седла. Дрема
мгновенно опустился в изголовье и, когда Дарьку укрыл плащ дружинника, она
уже безмятежно спала...
  ...Микишка тронул за плечо. Внучка волхва вздрогнула, распахнула
испуганные глаза, вцепилась в посох. Алтын отшатнулся, с виноватым лицом
тихонько проговорил:
  - Пора, Дарья. Надо бы выезжать.
  Девчонка кивнула, легко поднялась, огляделась. Оседланные кони дожидались
рядом, Извек сидел у потухшего костра. Рядом с ним, на листах орешника
дожидались несколько лепешек и наполненная плошка. Набросив безрукавку,
Дарька поспешила к ручью, вернувшись встретила улыбку Извека.
  - Не торопись, девонька, ешь спокойно. Мы тут, пока суму увяжем, пока сами
умоемся... Не спеши.
  Небо быстро светлело. Издалека донеслось бульканье. Кони дрогнули ушами,
но, не поймав больше ни звука, успокоились. Когда седоки оказались в
седлах, Ворон топнул копытом, двинулся первым. Шайтан дернул обрубком
хвоста и мелкой трусцой последовал за черным собратом. Осторожно
переставляя копыта, выехали на дорогу, постояли без движения, ловя
ноздрями воздух. Двинулись дальше, вглядываясь в редеющий лес. За толстыми
осинами, по левую руку, проступила ровная как стол проплешина. Кое-где, по
ярко-зеленой траве стелились корявенькие деревца неузнаваемой породы.
Дальняя часть проплешины пряталась в тумане. Едва с той стороны подул
легкий ветерок, ноздри обоих скакунов округлились. Прокачивая сквозь них
воздух, оба жеребца стали как вкопанные. Глаза вперились в пустошь, уши
застыли как караси в осеннем льду. Сотник покосился на Шайтана.
  - Видать опять шелупонь с трезубцами пожаловала. Вон у рогатого глаза
огнем наливаются.
  - Похоже, - задумчиво согласился Микишка. - Ежели б другие, мы бы сами от
вони морщились. А этих только кони чуют...
  - А может не будем дожидаться! - воскликнула Дарька. - Мне ни тех ни
других не надо!
  - И то верно! - опомнился Извек. - Двигаем отсюда, пока ветер без сучков.
  Кони уже расходились во весь опор, когда в тумане начали вырисовываться
приземистые фигуры с длинными древками. Выходили широкой и, заметив
всадников, бросались бегом, спотыкаясь по рыхлому дерну. Однако, на двух
копытах за четвероногими не угнаться и воющая стая скоро отстала.
  Дорога впереди щепилась надвое.
  - Правей! На болота! - заранее крикнул Микишка. - Слева короче, но могут
опять засадить, да и овраги там, второпях не пройдем.
  Дарька пыталась что-то крикнуть в ответ, но бешенная скачка сбивала дух и,
кони послушно свернули направо. Сквозь стволы стали проглядывать
просторные водные плеши. Под ними и простирались бездонные топи. Дорога
широкой косой вдавалась в болота и деревья постепенно редели. Скоро
проскакали мимо последнего чахлого деревца и выметнулись на узкую
каменистую гряду, не шире семи саженей
- Придержи! - скомандовал Извек. - Вроде оторвались. Бегуны они
никудышные, на своих копытцах и до развилки не скоро доберутся, к чему
коней трудить.
  Микишка оглянулся, прикинул сколько проскакали, заулыбался.
  - Верно! Теперь  и шагом! Скоро островок будет. От него до конца
болот рукой подать. А там дорога на Рудож - городище вроде нашего. Ежели
нее доберемся, то считай прошли.
  Едва перестало трясти, Дарька торопливо перевела дух, хотела что-то
сказать, но так и замерла с открытым ртом. Глаза с ужасом остановились,
рука медленно двинулась вверх, но Сотник с Микишкой уже сами остановили
коней.
  В прозрачной дымке болотных испарений, навстречу двигалась куча рогатых.
Плотный строй не оставлял никакой надежды, что рогатые захотят выпустить
людей с проплешин.
  - Ну что, Сотник, - устало произнес Микишка. - Тряхнем стариной?
  - Тряхнем, если не отвалится. - мрачно отозвался Извек.
  Спешились, встав между конями, ждали надвигающуюся толпу. Жеребцы заняли
места по краям тропы. Внучка волхва прерывисто вздохнула и закусила губу.
  - Держись сзади, - медленно проговорил Микишка. - И постарайся не попасть
под удар.
  Дарька молча кивнула и отступила за широкую спину ополченца, посох держала
обеими руками перед собой. Встревоженно поглядывала то на мужчин, то на
приближающихся нелюдей.
  - Умница! Понимает с полуслова, - подумал Извек. - А то хуже нет, когда
баба под ногами путается.
  Краем глаза заметил, как девчонка пригнулась и напружинила ноги в коленях.
Видать кое-чему научена. Однако, весу маловато, супротив крупной твари не
сдюжит. Хотя, крупную постараемся не пускать. Сотник поддернул доспех на
плечах и придвинулся к Микишке.
  - Ну, кучерявый, держись. Огневиков нет и то хорошо.
  - Угу, - зло буркнул Микишка. - Зато по два десятка на брата, и все с
рогами.
  - Сбавляй! - утешающе протянул Сотник. - Про сестру забыл? А ведь она у
нас боевая. Да и коники, думаю, подсобят.
  - Коников я посчитал. - невесело вздохнул Алтын.
  Извек прищурился на подкатывающую волну нечисти и оскалил зубы в недоброй
усмешке. Уже достаточно четко различались горящие глаза и клыкастые рыла.
В последний раз выверяя свободное пространство, повертел головой: сбоку
камнем застыл Ворон. Только ноздри шевелились на высоко поднятой морде.
Глаза смотрели гордо и прямо. Казалось еще чуть-чуть и из зрачков вылетит
всесжигающий огонь. Шайтан наоборот: возбужденно топал копытом, голову
отвел в сторону и повернул боком, готовя сверкающие рога к молниеносным
ударам. Одно копыто стояло в воде, в локте от того места, где каменная
гать обрывается в бездонную трясину.
  - Яга!* - гаркнул Сотник и воздел меч.
  Волна демонов преодолела последние шаги и над болотом разнесся треск, и
звон металла. Эхо, вернувшееся от дальнего леса, потонуло в шуме боя. Все
звуки слились в общий рев и слух перестал отмечать отдельные крики, стоны
и удары.
  Несколько чертей, сорвавшись с рогов Шайтана, уже залетели в топь и
скрылись в трясине. Перед Вороном начала скапливаться россыпь рогатых, с
промятыми ребрами и разбитыми черепами. Толпа чертей остановилась и, мешая
друг другу, толкалась на узкой гати. Извек выдвинулся чуть вперед и
размашисто крошил набегавших рогачей. Перед Микишкой росла гора из тел.
Перепрыгивая через нее, свинорылые попадали под встречные удары и отлетали
назад наращивая собой заградительный вал. По гати уже потекли ручейки
крови, вода по краям тропы начала окрашиваться красным. Две большие группы
нападавших попытались обойти коней по воде, но оказавшись в топи, быстро
погружались, пускали пузыри и навсегда исчезали в болоте.
  Краем глаза Извек заметил как в воде, среди рогатых голов, мелькнуло
что-то гладкое и блестящее. Когда через несколько мгновений показалось еще
несколько бледных пятен, Сотник уже не сомневался, что к их потехе
присоединились болотники. Те самые болотники, которые вызывали жуткий
озноб даже у бывалых мужей. На этот раз мертвяки сделали свой выбор. Извек
хохотнул между ударами: хоть и нечисть, но своя!
  Нападавших оставалось все меньше, но и людских сил поубавилось. Одного из
свинорылых угораздило дважды промахнуться и остаться в живых. После второй
атаки трезубец разлетелся в щепки и неудачник, взвыв от ярости, бросился
вперед рогами. Попытка забодать Извека тоже не увенчалась успехом.
Дружинник отшагнул в сторону и дал верещащей твари подзатыльник мечем
плашмя. Получив дополнительное ускорение, рогатый стрелой пронесся мимо и
упал в двух шагах от Дарьки. Хлестнув по камням облезлым хвостом,
попытался вскочить, но древний посох мощно хрястнул поперек спины. Хребет
лопнул и рогатый вновь рухнул на камни. Хвост бешено застегал в
предсмертных судорогах. Когтистая лапа потянулась за булыжником, но лишь
скребанула по нему пальцем и замерла.
  Алтын с Сотником уставали все больше. Мимо них то и дело прорывались
недобитые рогачи, и Дарька все чаще пускала в ход дедовский посох.
Ополченец двигался все медленней. Уже дважды трезубцы вскользь задевали
Микишкины ребра, пока вскользь. Сотник перекинул меч в левую руку, давая
правой отдохнуть. Однако, заметив, как Дарька еле отбилась от очередного
рогача, схватил оружие обеими руками.
  - За безрукого! - пронеслось над болотом и дружинник рванулся в самую гущу
тварей.
  Сея смерть, пронесся сквозь копошащуюся массу, как медведь через малинник.
В самом конце развернулся и заметался в толпе, разя вкруговую. Свинорылые
растерялись, не зная в какую сторону нападать. За краткие мгновения
большая часть была помята, посечена или сброшена в воду. Пока вновь
вынырнувшие болотники расправлялись с добычей, на косе не осталось ни
одного нападавшего. В грудах переломанных рогачей еле шевелились
покаленные.
  Микишка, Извек и Дарька, не в силах двинуться, тяжело дышали. Стояли на
свободных пятачках, высматривая как пройти, не наступая на битые тела.
Пока мужчины оглядывалась, девчонка медленно сползла на землю. Кони,
остывая, подрагивали рядом. Губы дрожали от возбуждения. Когда направились
к людям, старательно переступали через наваленные в беспорядке трупы.
Дарька ловя ртом воздух указала Микишке на расползающееся по рубахе
пятно, потянулась за сумкой, но Алтын спешно махнул рукой.
  - Потом, ерунда, царапина. Пойдем отсюда скорей.
  Сотник уцепил повод Ворона, помог Дарьке подняться. Микишка подсадил в
седло, похлопал по мокрому боку Шайтана, двинулся пешком. Скоро дорога
сузилась и Алтын с Извеком тоже сели в седла.
  - Зря мы сюда свернули - тихо проронила Дарька.
  - Эт почему же зря? - вскинулся Алтын. Здесь самая лучшая дорога, правда
посреди трясин петляет, зато с боков не зайдут. А что длинная, так это
ничего, тише едешь - дальше будешь!
  Девчонка с сожалением оглянулась на Микишку.
  - На Рудож не пройдем. Нет больше той дороги.
  - Как нет?
  - Нет и все. Когда нечисть расплодилась, то стала появляться, и на той
стороне болот. Мужики тамошние сперва дозоры у болота поставили, а потом
решили, гать разобрать. У большого острова, со своей стороны. Каменная
гряда конечно осталась, да только под водой она. Где начинается - не
разглядеть, весь остров камнями дорожными забросали. Теперь берег не
узнать, а уж начала дороги тем более.
  - Ну дела... - протянул Микишка. - Может вернуться, пока не поздно?
  - Поздно, - вмешался Извек. - Кони устали, позади на дороге - рогатые.
  Микишка в задумчивости закусил губу, отчего стал похож на обиженного
ребенка. На лице обозначилась титаническая работа мысли. Извек с Дарькой
затихли, с опаской поглядывая, как на лбу ополченца надуваются жилы.
Чудилось, что уже слышен скрежет работающих мозгов.
  Сотник склонил голову на бок и осторожно проговорил:
  - Эй, парень, ты это, полегче. Эк набычился. Гляди, как бы пробку не
сорвало!
  - Или днище не выбило! - в тон ему добавила Дарька.
  В глазах у обоих прыгали ехидные искорки. Хохот удерживало только
сознание, что по следу движется орда чертей.
  - Выход есть! - вдруг выпалил Микишка и вперился в девчонку горящим
взглядом.
  Та, скосившись на ополченца, попыталась отодвинуться к шее Шайтана, но не
тут-то было. Микишка уцепил медвежью безрукавку и подтащил внучку волхва к
себе.
  - Будем искать!
  - Что искать? - не поняла Дарька.
  - Искать гряду, которая под водой. Мы с Сотником пока чертей на дороге
задержим, а ты смотри в оба, ищи место где гряда начинается. Другого
выхода нет! Найдешь?
  - Не знаю. - растерялась девчонка и обернулась к Сотнику.
  - Найдешь. - успокоил Извек. - Надо найти. Очень надо.
  Он поторопил Ворона. Шайтан заспешил следом. На мордах обоих скакунов было
написано большое сомнение.
  Скоро дорога сузилась еще больше и, коням пришлось двигаться друг за
другом. Ворон меланхолично рассматривал хвост Шайтана. Козлорогий же, при
каждом бульканьи болотных газов, испуганно таращился по сторонам.
  Перед самым островом проехали между двух камней, похожих на основания
колонн, будто кто-то решил поставить в воде ворота, да бросил дело в самом
начале. Когда копыта затопали по твердой земле, неподалеку снова
вспучились огромные пузыри и над болотом пронесся низкий утробный звук. С
той стороны понесло нехорошим, будто что-то издохло, и этого сдохшего
было очень много. Кони фыркали, люди тоже морщили носы, однако приходилось
терпеть и ждать, пока ветер переменится.
  Извек оглянулся на уходящую от острова гать. Прикидывал сколько пройдено,
если место последней стычки скрылось в висящей над топями дымке. Пробежав
глазами по острову, убедился, что кроме почерневшей сушины и разлапистой
коряги на этом затерянном клочке земли нет ничего, что могло бы
пригодиться для перекрытия дороги. Заметил тревожные взгляды спутников,
уселся на камень.
  - Надо бы что-то придумать, на случай, если опять наши друзья появятся.
Они, небось, тоже знают, что здесь тупик.
  - Должны знать, - согласился Микишка. - Только, скорее всего, будут
собирать ватагу побольше и дожидаться пока мы вернемся. А для спокойствия
 дорожку по камешку растащить, саженей на пяток. По воде, думаю не
двинут.
  Сотник прищурился на узкую тропу, покачал головой.
  - Не пойдет! Пяти саженей мало будет, а больше мы и за седьмицу вдвоем не
переворочаем.
  Дарька подошла к тропе, померила расстояние между камнями. Вышло три длины
посоха. Оглянувшись на мужчин, грустно вздохнула.
  - Еще бы хоть что-то из наговоренных вещей... жалко нож оставили.
  Извек хлопнул себя по лбу, потянул с пояса скрыньку.
  - На вот, погляди, это не пойдет?
  Дарька вытрясла на ладонь костяной оберег, повертела в руках, с сожалением
вернула Сотнику.
  - Не то. К посоху нужен камень, либо металл. Кость с деревом не возьмется.
  Металл? - встрепенулся Микишка. - На ко погляди.
  Он торопливо запустил руку за ворот и вытянул плоское колесо с шестью
перекладинами. Едва не содрав себе уши, сдернул с шеи шнурок. Глаза Дарьки
вспыхнули радостью. Едва не вырвала кругляшку из рук ополченца.
  - По-моему то что нужно! Отойдите-ка подальше.
  Алтын с Извеком опасливо попятились. Коней ухватили за уздечки, дабы не
помешали. Дарька отвернулась, вытянула руку с посохом. Осторожно, отклонив
голову назад, чиркнула оберегом по набалдашнику. Треснуло, будто сломали
пучок лучин и внучку волхва осыпало искрами. Тряхнув волосами, девчонка
сдвинула руку пониже и чуть наклонила посох. Ухватив оберег за краешек,
ударила посильней и отвела руку в сторону. Затрещало громче, огненная
полоса прочертила воздух, соединив вершину посоха и Микишкин оберег.
Дарька взвизгнула и выронила шнурок.
  - Эй, осторожней! - воскликнул Алтын. - Cмотри, спалишься.
  Извек тряхнул его за плечо, знаком показал, чтоб не лез под руку. С
третьего раза огонь продержался дольше. Девчонка вовремя отпустила колесо
и оно повисло на шнурке, покачиваясь от бьющего в него пламени. Двигая
посох Дарька выгнула поток дугой, но не удержала древко и огонь вновь
потух. Несмотря на это она подпрыгнула от радости..
  - Все! - она счастливо глянула на спутников. - Могу и знаю! Идите сюда.
  Едва ладони отпустили коней, те спешно подались назад. Животным явно не
нравились игры с огнем и они предпочли отойти подальше. Алтын с Сотником
переглянулись и смело шагнули вперед.
  - Смотрите, - заговорила Дарька. - Как только стукну по дереву, один берет
посох и, не поворачивая никуда, идет к левому камню. Другой осторожно
несет шнурок к правому, а я помогу закрепить так как надо.
  Оба с готовностью кивнули и растопырили ладони, будто собрались на лету
курей ловить. Девчонка улыбнулась их позам, но тут же посерьезнела. Руки
двинулись, щелкнуло, и в лица дохнуло теплом. Извек прищурившись вцепился
в древко и замер, дожидаясь когда Микишка двинется к своему камню.
Огненная дуга с каждым шагом росла и, к тому моменту, как оба замерли на
местах, пламя гудело над самой тропой. Дарька подскочила к Извеку,
поправила посох, чтобы огнь проходил над водой и накрывал участок гати.
Кивнув Сотнику, чтобы придавил древко камнем, поспешила к Микишке. Тот
стоял с округлившимися глазами, оберег держал двумя пальцами и жалел, что
у него короткие руки. Облегченно вздохнул, когда пальчики Дарьки потянули
шнурок и пристроили колесо на втором каменном пне. Послушно ухватив
булыжник поувесистей, придавил им шнурок и удовлетворенно отряхнул руки.
  Теперь их охранял высокий огненный плетень, пролезть через который не
захочет ни одна тварь. Дарька сияла, глядя на довольного ополченца.
Извек же подобрал пару камешков, бросил, наблюдая как их отбрасывает от
огненной стены и только тогда подошел к спутникам.
  - И сколько так полыхать будет?
  Дарька пожала плечами.
  - Пока не остановим. Думаю долго.
  - Тогда давайте поищем родничок. - Кивнул Сотник. - Здешней водой
умываться не тянет.
  Лица друзей вдруг омрачились. Они озадаченно переглянулись, а Микишка
развел руками.
  - А воды тут и не было никогда. Да и откуда ей взяться посреди болот.
  - Так, - протянул дружинник. - Тогда по чарке и на поиски дороги.
  Услышав голос хозяина, подковылял Ворон, подставил бок, где висела сума. С
завистью поглазев как люди утоляют жажду, оглянулся на Шайтана. Козлорогий
подступил к берегу, несколько раз нюхнул воду, но пить не стал.
  - Погодь маленько, может к вечеру выберемся, тогда и напьешься.
  Чернеющая посреди острова сушина, неохотно рассталась с тремя нижними
сучьями. Слеги получились не особо ровными, но достаточно длинными и
легкими. До темноты все трое бродили вдоль берега, тыкали жердями в черную
воду и все больше смурнели. Изредка поглядывали на пылающий заслон и
уходящую вдаль тропу, но на гати никого видно не было. Дарька несколько
раз отходила к полыхающему концу тропы, закрывала глаза, вспоминала где
было продолжение дороги. Однако, всякий раз подходя к выбранному месту,
чувствовала под слегой лишь бездонную пустоту.
  Солнце, тем временем, потускнело, незаметно подкралось к окоему и
постепенно растаяло в неподвижной дымке, висящей над далеким краем топи.
Сотник окликнул замученную Дарьку, махнул рукой Микишке и принялся
разводить костер. Когда спутники подошли, указал им на камни.
  - Хватит на сегодня, сядьте, передохните.
  Уселись. Невесело посмотрели на унылых коников. Бедные животные несколько
раз подходили к воде, но так и стали пить темную нездоровую жижу. Мучимые
жаждой, даже не глянули на печенье. Микишка не находил себе места. Отложив
недоеденный кусок, покачал головой.
  - Кусок в горло не лезет, когда эти не кормлены и не поены стоят.
  - Это правильно, - угрюмо согласился Извек. - У меня тоже сердце кровью
обливается. Только, если мы голодные останемся, им легче не будет. Потому
жуй, целая ночь впереди. Как пройдет еще не известно, а силы могут
понадобиться.
  Дарька подняла голову, что-то припоминая, в раздумьи проговорила:
  - А давайте их из фляги угостим. Дед как-то корову пивом поил, не помню
правда от какой хвори, но пила...
  Сотник задумался. Поглядел на флягу, перевел взгляд на четвероногих
бедолаг, хмыкнул.
  - А давайте! Пойла у нас сколько хошь, а у меня где-то ведрышко кожаное
завалялось. А ну ка, скакуны, двигайте сюда.
  Ворон навострил уши. Едва показалось ведро, потрусил к костру. Пока вино
булькало в емкость, раздувал ноздри и, судя по всему, запах нравился.
Шайтан, услыхав хлюпанье собрата, вытянул морду и робко приблизился. Когда
губы коня захлопали по дну, Извек потянул ведро к себе. Не обращая
внимание на тычки Ворона в спину, вновь наполнил и шагнул к белоголовому.
Шайтан опустил голову, вдохнул незнакомый аромат, нерешительно лизнул.
Распробовав, ткнулся мордой, едва не вырвав ведро из рук Сотника.
Послышались жадные глотки, прерываемые блаженным урчанием. Дарька с
Алтыном облегченно заулыбались. Сотник дождался, пока Шайтан утолит жажду
и оглянулся на друзей. Дарькина чашка была полной, а Микишка охотно
потянулся за добавкой.
  - Надо бы им закусить дать. - предположил он заботливо.
  Однако повеселевшие коняги, скорее, тоже дожидались повторения.
  - Вряд ли, - серьезно проговорил Извек. - По-моему они после первой не
закусывают.
  Кони действительно с удовольствием выхлюпали еще по полведра и, сцапав по
паре лепешек, довольно отошли в сторону. Повесив ведро сушиться, Сотник
вернулся к еде.
  Дарька не выпила и половины, когда Микишка снова наполнил свою плошку.
Хлебнув, удивленно замер, но почмокав губами, охотно допил. Крякнул от
удовольствия, утер губы и, закинув в рот кусок печенья, весело проговорил:
  - В жизни всегда так. Хорошего много не бывает. Эт как в лесу: пчел много
- меду мало. А если хорошего много, то это уже вирый, а я туда не спешу.
Хотя, если такого пойла много, то это уже наполовину вирый. Он обернулся к
Сотнику, и услужливо протянул флягу.
  Извек подозрительно глянул на лоснящуюся физиономию Микишки и с опаской
приложился к фляге. Попробовал, сдвинул брови, хмыкнул. Вино потеряло
легкость и чудесный вкус. Видимо, фляга не успевала выдавать питье в таких
количествах. Ароматный напиток поменял качества и превратился в грубое, но
крепкое пойло.
  Однажды Извек уже пробовал нечто подобное. Дело было зимой. Кто-то
неосмотрительно оставил в сенях бадейку с брагой и за ночь она промерзла
почти до дна. Утром, пробив корку льда, Извек все же нацедил ковшик
холодной светлой жидкости. Отпив пяток глотков, почувствовал, что питье
уже не то. Пропал привычный дух, а на смену давешней сладости появилась
острота и забористость. Через пару мгновений в брюхе загрело, в голове
прочистилось, а на душе стало радостно и куражно, будто опрокинул не одну
кружку меда.
  Теперь наблюдалось что-то подобное. Наверное фляга, при неуемных
потребностях хозяина, увеличивала крепость напитка или просто не успевала
выравнивать вкус, крепость и запах.
  - Ну и так хорошо, - смирился Извек. - Теперь не замерзнем, да и веселей
будет.
  Он сделал несколько богатырских глотков и передал питье Алтыну. Ополченец
оглянулся на пылающий заслон и, убедившись, что гореть будет долго,
приложился прямо к фляге. Кадык подпрыгнул несколько раз. Закупорив
посудину, Микишка причмокнул и весело изрек:
  - А больше всего мне нравится, что у нас этого добра не меряно. И нам
хватит, и коням хватит... и даже этим, которые с вилами, тоже хватит...
  За его спиной, напоенные кони игриво потряхивали головами. Изредка
похрапывали, будто обсуждая свои лошадиные дела. Неожиданно донеслось
заливистое ржание. Через некоторое время оно повторилось, вразнобой и
громче, но уже с третьего раза хор получился слаженный, будто оба скакуна
всю жизнь спевались на посиделках.
  Сотник искоса глянул на развеселившихся коней, усмехнулся.
  - Та-ак! Им больше не наливать.
  Дарька хихикнула, но тут же потупила очи и притихла как мышка. Взялась
ворошить прутиком угли, но смеющимися глазами постреливала на захмелевших
скакунов. Брови Микишки заползли под разлохмаченные вихры.
  Эва, гляди, забрало коников, - бодро выговорил он, хотя язык заметно
цеплялся за слова. - Мы еще вроде на чистом глазу, а эти уже веселятся...
Не, больше не нальем. Нам самим почти не осталось.
  Он бережно поднял бутыль, встряхнул, прислушался к плеску полной посудины
и скроил постную физиономию.
  - Так и есть! На донышке!... Не-е не нальем!
  Руки, проворно скрутили пробку и, в плошку плеснула щедрая струя
покрепчавшего напитка. Брызги упали под ноги, но тут же впитались в рыхлый
засохший мох. Микишка задумчиво оглядел мокрое пятно, потянулся к плошке
Извека, со смешком буркнул себе под нос:
  - Не хватало еще всему острову напиться, то-то весело будет...
  Кони тем временем разошлись не на шутку. Прекратив ржать, присмирели на
миг, но тут же припустили друг за другом дурашливым галопом. Начались
салочки.
  На втором кругу улепетывающий Ворон сшиб грудью длинную сушину,
вздымавшуюся неподалеку от костра. Дерево рухнуло и рассыпалось на дюжину
осколков, едва не прибив Микишку. Тот и ухом не повел. Запоздало скосил
глаза, не отрывая губ от плошки. Только выхлебав крепленое до конца, утер
счастливую физиономию и удовлетворенно выдохнул:
  - О! Теперь дров на всю ночь хватит!
  На краю поляны Шайтан настиг Ворона, игриво боднул и тут же дал деру.
Теперь догонял черный потомок крылатых коней. Копыта обоих протопотали
совсем рядом. Ветер колыхнул волосы, тут же что-то гупнуло и через миг
звучно хрястнуло о землю. Сидящие у костра оглянулись. Древней, в две
сажени, коряги как не бывало. Вернее она была, но теперь валялась на
земле, бесстыдно задрав в воздух вывороченные корни.
  - Ниче, ниче, - успокоил Микишка. - Это коники шуткуют. А коряжку они
невзначай, разве заметишь на бегу, что на дороге деется!
  Жеребцы возвращались. Топот стремительно приближался и, спустя мгновение,
две туши с визгом пронеслись мимо костра.
  - Не, - нахмурился Извек. - Так они и нас посшибают! Ишь разбуянились!
  Он неспешно встал, поправил ремень и двинулся наперерез резвящейся
парочке. Заметил, что опять догоняет рогатый. Расставив руки в стороны,
Сотник по-молодецки свистнул и... едва успел отскочить в сторону.
  - А ну, стоять, волчья сыть! - взревел он, осерчав. - Кому сказано!
  Копыта затукали реже и скоро из темноты выступил Ворон. Глядел обиженно,
подойдя вплотную, поддел мордой руку хозяина, оглянулся в темноту, где
маячила белая рогатая голова приятеля. Извек погрозил пальцем, погладил
мягкие ноздри, проворчал примирительно:
  - Охолонитесь маленько, почивать уже пора. Завтра трудный день, и
послезавтра тож.
  Шумный, полный тоски вздох шевельнул волосы на голове у Алтына. Все что
есть сил сдерживали хохот, видя несчастное смирение хмельного Ворона.
Наконец конь тихонько отошел в сторонку и затих. Скоро к нему
присоединился Шайтан и оба, кажется, задремали.
  - Эх, в баньку бы. - снова вспомнил ополченец не к месту.
  Извек оторопел, затем сурово нахмурился и, покосившись на Дарьку, гордо
изрек:
  - Ты это брось! В баньку! Ишь чего надумал! - он воздел флягу и, с видом
княжьего виночерпия, пробасил: - В баню пусть ходят те, кому чесаться
лень. А нам - мужчинам лениться не к лицу!
  Дарька прыснула в кулачек, но тут же умолкла, заметив с каким достоинством
распрямилась спина Алтына. Однако, по мере дохождения истинного смысла,
гордое выражение сползало с лица ополченца и упало бы совсем, если бы не
протянутая посудина окрепшего вина. Дарька тоже осторожно глотнула из
своей чеплажки и взялась за печенье.
  Микишка вдруг встрепенулся и глянул на Сотника чистыми глазами.
  - Слушай, Извек, давно хочу тебя спросить, да все забываю. Что ты все
время кричишь, когда дерешься? О каком безруком?
  - Да не О! Безруком. - поправил Сотник. - А За! Безрукого.
  - Во-во, за него самого. Так че ж за безрукий такой?
  Извек задумался, отставил плошку, пожал плечами.
  - История-то простая, слушайте, коли интересно.
  Алтын закивал и уселся поудобней. Смотрел во все глаза, даже рот открыл,
боясь пропустить хоть слово. Дарька же наоборот замерла, глядя в огонь, и
чутко внимала неторопливому голосу дружинника:
  ...Был у Святослава ратник лихой. Среди прочих удалец редкий. Воином слыл
великим и неустрашимым. И удача ему была за сестру, и успех - за брата. Во
многих славных делах князю пособлял. Но однажды, с небольшим дозором,
попал в засаду и держал бой до последнего. Полегли сотоварищи, сломались
мечи, кольчуга издырявилась, как старая рубаха, но он все бился. Когда же
от потери крови на ногах не устоял, сбили наземь и еле живого притащили к
хану. Тот повелел растянуть ратника меж двух столбов, а пытать и убивать
сразу не стал. Три дня думал, что сделать в отместку за убитых батыров, но
видел, что тому ни смерть, ни муки не страшны. Однако придумал наконец.
  На рассвете четвертого приказал отрубить витязю обе руки. Раны перетянули
ремнями, прижгли на огне и, привязав полумертвого к седлу, стегнули коня.
Жеребец привез в родные места. Люди нашли, отнесли к знахарке. Та с ног
сбилась, но выходила. Герой тот, поначалу, жить не хотел. Святослав,
правда, приказал беречь дружинника и, хоть тому свет не мил, велел
обихаживать при дворе до смерти. Да разве богатырское это дело в
иждивенцах по детинцу мотаться. Вот и ходил витязь чернее ночи, высох как
былинка. А всякий раз, когда дружина выезжала в поход, стоял у ворот и,
вздымая культи, просил: - Хлопчики, мне уж не мочь... так хоть вы, други,
за меня... за меня хоть разок ударьте...
  Как тут не уважить! Сколь бы туго не приходилось, помнили. В самые тяжкие
мгновенья боя, сотники кричали "За безрукого!". Ну, а уж тогда, откуда
только силы брались. И седые, и безбородые бросались в сечу, будто и не
разминались еще. Каждый считал святым долгом вложить удар за безрукого. И
копилось тех ударов столько, что хватало на победу.
  Герой, правда, так и не смирился. Однажды приехал в поле, ночью, перед
битвой. Походил между кострами, посидел с воями, а потом...
  Сотник прервался, переворошил угли, бросил в огонь сучок.
  ...потом попросил скрутить факел поболе, уцепил зубами, да на коня
по-старому, не касаясь стремян. Погнал на далекие огни, во вражеский стан.
Ворвался к хазарам как вихрь. Успел метнуть огонь в шатер хана и умер,
напоровшись на острия копий...
  Вот с тех пор, в любой страшной сече, и кричат воеводы о Безруком. И от
клича того, любой чует, как прибывает сила дикая, необоримая. И бежит
ворог, уносит ноги, ибо за безрукого трудятся те, кто с руками.
  Сотник замолчал. У Дарьки по щекам пролегли блестящие тропки. Микишка
застыл, глядя в огонь. Тщетно пытался сглотнуть комок в горле, пока Извек
не протянул флягу...
                                 Глава 19
  ...Едва ярило проколол иглами света легкие облака, всех троих разбудил
жуткий звук. Доносился из самых топей, укрытых от глаз дымкой тумана.
Казалось квакала лягушка размером с быка. От этого рева пелена тумана
вздрагивала, будто по ленивым белым сполохам стегали плетью.
  - Ну вот и петухи запели, - пробормотал Сотник, потягиваясь. - Пора
подыматься.
  - Какие петухи? - не понял Микишка, обшаривая взглядом свободный от тумана
клочок поляны.
  - Какие, какие! Болотные! - проворчал Извек.
  Его глаза уже выхватили из дымки темные силуэты дремлющих коней,
скользнули по дуге огня, полыхающей между двух камней, остановились на
Алтыне. Тот закатил глаза к небу, прислушивался к странному петуху. Но
болотный кочет прекратил прочищать горло так же неожиданно, как и начал.
Дарька, дрожа от утренней прохлады, уже уцепилась за слегу и, поеживаясь,
направилась к берегу. Издалека донесся последний невнятный всхлип, но
девчонка будто не слышала. Деловито подошла к воде и, перехватив слегу
поудобней, двинулась вдоль кромки болота. Шаг за шагом тыкала жердью в
воду и, не чувствуя дна, двигалась дальше.
  В той стороне, где затихли крики болотников, недалеко от берега булькнул
пузырь, затем второй, чуть дальше. Дарька остановилась, помнила, что там и
начиналась гать, но вчера под слегой не было ничего, кроме резко уходящего
дна. Ведомая каким-то необъяснимым чувством, она выволокла жердь из воды
и, затаив дыхание, приблизилась к мыску, напротив которого стягивалось
свободное от ряски пятно воды. Микишка проводил ее недоуменным взглядом,
почесал нос и потянулся к Извековой бадейке.
  - Мы ж там еще вчера всех пиявок распугали.
  - Значит не всех, - усмехнулся Сотник. - Ей лучше знать. Поглядим -
увидим, чую не зря болотник курлыкал.
  Микишка наполнил плошки, жадно припал к той, что побольше, выхлебал в три
глотка, губы раздвинулись в блаженной улыбке. Полуприкрытыми глазами
следил как Извек не спеша отхлебывал посвежевшее за ночь вино.
  - Кабы не хотеть в баньку, я бы тут еще остался. Лягушек немеряно, фляга
бездонная, компания добрая, че еще надо для счастья?
  Сотник оглянулся на понурых скакунов, что мученически смотрели большими
мутными глазами.
  - А про коников забыл? В них, этого добра, больше и под страхом смерти не
зальешь.
  - Да? - удивился Микишка. - Они ж вчера пили как лошади, я думал
понравилось.
  - Так то ж вчера.
  От воды донесся вскрик Дарьки, оба тут же оказались на ногах, морды
зверские, рукояти оружия сами прыгнули в руки. Девчонка нетерпеливо махала
рукой, едва не подпрыгивала от радости. Микишка плюнул, ткнул шестопер за
пояс, буркнул сварливо:
  - Наверно на завтрак самую крупную лягушку зашибла, а вытянуть не может.
  - Так пойдем подсобим.
  У берега клубилась поднятая муть. Слега Дарьки погружалась в воду на
пол-локтя и тыкалась в твердое дно. Извек взял жердь из рук девчонки,
двинулся вперед, нащупывая перед собой невидимую дорогу. Под ногами
чувствовались камни. Шли под водой неширокой полосой достаточной для
одного всадника. Отойдя от острова на полсотни шагов, Сотник вернулся.
Взглянул в нетерпеливые лица спутников, улыбнулся.
  -  уходить. Дорожка неширокая, но твердая. Впереди, за дымкой
какая-то полоса маячит. Похоже, что старая гать начинается.
  - Наверняка! - заверил Микишка. - Кому ж под силу всю дорогу разбирать. Ну
шагов сто, ну полтораста, а всю дорогу - никаких сил не хватит. Пошли
собираться, да и огонь пора гасить.
  Дарька кивнула, поспешила за посохом. Пока мужчины седлали коней,
вернулась к костру. Протянула Микишке остывающий оберег, потрогала
деревянный набалдашник посоха, отдернула руку: потемневшая древесина тоже
была горячей.
  Микишка подставил руку, к стремени шайтана, одним махом вознес девчонку в
седло, вскинул брови.
  - Дарья, ты чего такая невеселая? Все беды позади, вроде бы.
  - Чудно уж больно. - ответила внучка волхва. - Выходит болотники за ночь
камней натаскали.
  - Они, - кивнул Извек. - Я их еще вчера на тропе заметил, когда они
рогатых топили.
  Микишка с открытым ртом слушал их разговор. Глаза округлились.
  - Болотники?! А что ж они нас не слопали?
  - Понятно что, - пожал плечами Извек. - Так поконом устроено, когда чужак
на землю приходит, междоусобицы забываются. Общий враг объединяет. Однако
поспешим, а то как бы не передумали. Микиша, ступай за хвостом Ворона,
старайся не оступаться, тропа узкая.
  Взявшись за слегу, Сотник накинул повод на плечо и осторожно двинулся
через топь...
  ... По притопленной гати тащились долго. Кони, чувствуя близкую бездну,
ступали осторожно. После каждого шага замирали, пробуя копытом неровную
каменистую тропу. Когда остров начал теряться в дымке, впереди из белой
мути выступила уцелевшая дорога. Кони толкали мордами в спины, подгоняли
хозяев, торопясь выбраться из рясочного киселя. Выбравшись на твердое,
едва дождались когда Дружинник с ополченцем заберутся в седла, и
нетерпеливой рысцой припустили по дороге.
  Скоро показался край болот с оторочкой елового бора. Дорога упиралась в
берег и, взобравшись на пригорок, скатывалась в жидкий распадок.
  Извек остановил Ворона и оглядел волглую лощину. То здесь, то там торчали
измученные нелегкой жизнью корявые кустики. Звон ручейка, струящегося
рядом, казался совершенно чуждым в этом безмолвии. Спереди, серую унылость
перегораживал непроходимый ельник, сзади расстилался зеленый ковер
бездонных трясин.
  - Привал. - непривычно тихо скомандовал Сотник и мягко спрыгнул на траву.
  Микишка ссадил Дарьку и, подав ей дедовский посох, слез сам. Извек все еще
осматриваясь по сторонам, потянул с коня удила. Ворон дрогнул боками,
дождался пока снимут узду и устало двинулся к ручью. Когда припал к воде,
аж застонал от блаженства.
  - А-а, - улыбнулся Извек. - Утреннее похмелье это тебе, брат, не вечерний
водопой.
  Ворон жадно втягивал воду. Чуть посторонился, когда сзади, подгоняемый
вчерашним бодуном, затопотал белоголовый. Напившись, побрели вдоль ручья,
набивая брюхо сочной травой.
  Микишка стянул рубаху и, оглядев царапины на ребрах, бросил заскорузлую
холстину в ручей. Придавив камнем, оттер мокрой ладонью потемневшие потеки
на боку и растянулся на траве. Сотник помедлил, но тоже потянул с себя
доспех. Забросив рубаху отмачиваться, занялся костром. Едва пламя
захрустело лапником, оставил огонь на попечение Дарьки. Отыскал в суме
моток веревки и принялся сдирать с доспеха и наручей почерневшие брызги.
  Через некоторое время, от ручья донеслись мокрые шлепки. Микишка, сложив
обе рубахи в жгут, постукивал камнем мокрую материю. Простучав с обеих
сторон, споласкивал в ручье и снова долбил, пока от холстины не отошли
бурые пятна. Оглядев в очередной раз оставшиеся желтые разводы, махнул
рукой и принялся отжимать. Заметив благодарный кивок Сотника, пробурчал:
  - Пока и так сойдет. Всяко лучше чем раньше.
  Дарька оглядела себя, но решила отложить стирку до следующего раза, не
раздеваться же при мужчинах. Алтын понимающе кивнул.
  - Ничего, девонька, на тебе грязи меньше, а скоро и до бани доберемся, и
до стирки человеческой.
  Пока костер и полуденное солнце сушили рубахи, кони наелись и сонно
дремали. Извек оглядел свою работу и остался доволен. С удовольствием влез
в чистую рубаху, напялил надраенный доспех и, застегивая наручи, двинулся
к коню.
  - Просыпайся, друже! Пора выдвигаться...
  ... Местность постепенно менялась. Исчезла сырость и, среди темного
ельника, все чаще попадались лиственные деревья. Скоро они совсем
вытеснили колючих собратьев и заблестели трепещущей на ветру зеленью.
Дорога свернула вбок и выбежала на прозрачную опушку. Сотник долго
вглядывался в горбины далекого окоема, принимая глазами отложенные в
памяти заметы. Почесав лоб, потупился, обернулся к спутникам.
  - Ну, ребята, вроде как расходиться время приспело. Прошлые беды позади,
впереди дорога к новым.
  Он грустно усмехнулся, заметил как Микишка вдруг растерялся, забегал
глазами, не находя слов, зачем-то потер нос, ухо. В очередной раз подняв
глаза на Сотника, тихо спросил:
  - И куда теперь?
  - Мне туда, - Извек махнул рукой за спину. - Тут уже недалече, денек-три и
доеду.
  - М-м-м, - неопределенно протянул Алтын, кивнув. - А когда доделаешь?
  - Когда доделаю? А как доделаю, так обратно поеду, токмо другой дорожкой.
Подлинней, потише, поспокойней через горки и долины. На обратном пути,
коли жив, рисковать да торопиться никчему, да и некуда. Заеду только к
одному знакомому за обещанным... и ближе к Киеву подамся.
  Микишка в смятении зарылся пальцами в буйные кудри. Позабыв о замершей
рядом Дарьке, с отчаянной надеждой глянул на Сотника.
  - Слушай, а может меня в Киев возьмешь, глядишь и в княжьей дружине
примут, а?
  Сотник улыбнулся.
  - Да я сам об этом думал. Такие молодцы нам к пользе. Только... - он
глянул на мрачнеющую Дарьку и замялся.
  Микишка же наоборот, засиял как новая цареградская монета. Казалось,
сейчас соскочит с Шайтана и примется от радости нарезать бегом вокруг
Извека.
  - Уговорились! - звонко заключил он. Вот только Дарьку отвезу к родне в
Городище. Сестра у меня там есть, Калиной кличут. Ведунья. Добрая - сил
нет. У нее и пристрою, а сам прямиком к Киеву!
  - Гоже! Если доберешься раньше меня, спроси на княжьем дворе Эрзю, Мокшу
или Ра... - Сотник осекся, вспомнив, что Рагдая не будет, поправился: -
Спросишь Эрзю или Мокшу. Любому из этих двоих скажешь, что я прислал. До
времени устроят, а там и я объявлюсь.
  Микишка скучковал брови, прикрыл веки и медленно, почти по складам,
повторил.
  - Эрзя и Мокша... Мокша и Эрзя.
  Когда снова открыл счастливые очи, Ворон уже стоял рядом, а Сотник
протягивал руку. Алтын с готовностью растопорщил пятерню. Хлопнули,
стиснули до хруста в пальцах, подержали, глядя друг другу в глаза,
разняли. Извек провел тыльной стороной ладони по щеке нахмуренной
девчонки, подмигнул.
  - Прощай, Дарья. И не грусти, ты веселая лучше. Да и не с чего грустить,
жизнь впереди долгая и счастливая. Через годок-другой замуж тебя отдадим,
а? - Сотник лукаво глянул на Микишку. - Найдем, что ли жениха?
  - Угу, - промычал враз посерьезневший Алтын. - Поищем, коли надо будет.
  В глазах Сотника запрыгали смешинки. Заметил, как зарделись Дарькины
щечки, как замерла, будто перепелка, даже дышать перестала. Благо сидит
впереди ополченца - тому не видать.
  - Вот и славно, ребятки, значится еще погуляем на свадебке, а пока...
  Он резко развернул Ворона и, не сказав больше ни слова, пустил с места в
галоп. Гнал не оглядываясь, приподнявшись над седлом и пригнувшись к
черной гриве. Две пары глаз следили за удаляющимся всадником, пока тот не
превратился в точку с пыльным следом. Наконец и Шайтан, ведомый легким
движением узды, тихо тронулся с места. Сидящие на его спине молчали. Ветер
скоро высушил нечаянные слезы расставания и они, боясь нарушить хрупкую
тишину, мечтали каждый о своем.
  Микишка уже топал сапогами по дубовым ступеням киевского детинца, уже
сидел за столом княжеского пира, сжимал в руке кубок зелена вина,
беседовал в одном ряду с лучшими воями: Эрзей, Мокшей, Извеком.
  Дарька же шла к капищу, рука об руку с суженым. Смотрела с ним в воду и
видела рядом со своей отросшей косой буйные кудри...
                                  ЧАСТЬ 4
                                 Глава 20
  ...Мудрость заключается не в том,
  чтобы знать правильные ответы, а в том,
  чтобы задавать правильные вопросы.
  Витим - Большая Чаша
  Неопрятные клочья облаков залетали на самую вершину. Студеный ветер бросал
их на сточенный временем каменный зуб и туманные обрывки орошали скалистую
площадку промозглой водяной пылью.
  Стоящий на продуваемом со всех сторон пятачке, казалось, не замечал ни
ветра, ни отяжелевшей от влаги одежды. Он ждал назначенной встречи и был
погружен в нескончаемые думы, тяжелые как скала под ногами.
  Внезапная вспышка осветила пряди мокрых волос, вьющихся темными
беспокойными змейками. Последовавший за вспышкой, грохот тряхнул воздух и
скалу, но не того кто на ней стоял. Нехотя, будто выполняя обязательную и
нелюбимую работу, повернул голову навстречу приближающемуся свисту, поднял
глаза. Вдалеке, из месива туч вылетел огненный шар и ринулся к скале,
постепенно замедляя полет.
  Стоящий на ветру рассеянно глянул вокруг себя и неторопливо отшагнул к
краю. Из под ноги выскользнула глыба величиной с седло боевого коня и,
кувыркаясь, скрылась в кипящих облаках. Однако, наступивший на нее - даже
не покачнулся. Задумчиво поглядев на босую ногу, что зависла над бездной,
вновь повернулся к огненному колесу и только тогда медленно вернул ступню
на каменную твердь. Свечение, тем временем, поутихло и обнажило
раскаленный полупрозрачный пузырь с ссутулившимся человеком внутри.
Очередной рывок ветра вздернул на его пути обрывок тучи, и та,
соприкоснувшись с волшебным жаром, мгновенно растаяла.
  Приблизившись к скале, огненный шар завис над краем, теряя яркость и
вытягиваясь в длинный кокон. От мокрой одежды ожидающего моментально пошел
пар. Высыхающие волосы светлели и сворачивались в золотые кудри.
  Не успев остыть окончательно, кокон с треском лопнул и гость мягко
спрыгнул на камень. Взгляды встретились. Некоторое время оба молча стояли
под резкими порывами ветра, потом шагнули вперед и стиснули друг друга в
крепких объятиях. На миг глаза мыслителя потеплели, но в следующее
мгновенье снова потухли, превратившись в два озера печали.
  Прибывший тоже отстранился. Будто смутившись проявлением чувств, отвел
глаза и оглядел бескрайние нагромождения туч.
  - Ну вот и встретились. Не соскучился?
  - Все шутишь, - отозвался ожидавший. - Рассказывай, что приключилось.
  - Да ничего хорошего, чего бы ты не знал. Однако не худо бы все это
маленько подправить, пока не поздно.
  - А не поздно? - печально спросил золотоволосый и взглянул на гостя.
  Глаза задержались на прядях волос, что начали терять былой огненный цвет.
Несколько серебряных нитей заблудились и в гуще рыжей бороды, но глаза все
так же метали зеленые молнии. Гость пожал плечами попытался улыбнуться.
  - Пока еще нет, но нужно поспешить. Сбылось предвидение, времена опять
меняются. Ученик уже оседлал черного коня. Кошма-Скупорук решил расстаться
со своим сокровищем. Надо бы Ученику пособить, теперь ему быть одним из
камней в опоре бытия, а Кошма свидетелей не оставляет...
  - Почему Ученик?
  - Почему? - переспросил рыжеволосый. - А почему мы когда-то... и до сих
пор. Наверное потому, что может.
  В синих глазах мыслителя мелькнула тень понимания.
  - Тогда пора, - произнес он, выныривая из океана дум. - Веди!
  Рыжеволосый кивнул и указал за нагромождение свинцовых туч. Мыслитель
проследил за рукой и от скалистой площадки в нужном направлении побежала
дорожка застывшего воздуха. Казалось ветер и облака смерзлись в прямую,
гладкую как лед полосу. Снизу и по бокам все так же бесновалась стихия, но
под ногами была прозрачная твердь, над которой все так же неистово
проносились клочки серого промозглого тумана.
  Двое двигались не торопясь, но каждый шаг по невидимой дороге переносил их
на сотню полетов стрелы. Через дюжину шагов ветер утих и за тучами
блеснуло солнце. Рыжеволосый оглянулся на спутника, размеренно ступавшего
босыми ногами. Тот все так же смотрел перед собой, но видел что-то по
другую сторону земли...
  ...Извек заново прокручивал разговор с Кощеем. Что-то неуловимое скребло
душу, вызывало из подполов сознания странное раздражение. Неспроста, ох
неспроста вся эта затея Бессмертного. Уж слишком добрым казался вечный
злыдень. И объяснил все слишком понятно, ни один из доводов не вызывал
сомнения. Это то и настораживало. Да и, судя по тому, что говорили в
народе, верить ему нельзя. Ни в чем. Извек и не верил, но куш,
предложенный хозяином сказочной пещеры, был слишком велик, чтобы не
попытаться его получить.
  Вот только что будет потом...
  Не плюнет ли Кощей на свое слово, когда все будет сделано. Хотя, с другой
стороны, надо сначала сделать. Кощей говорил, что Сотнику это под силу,
однако, надо еще доехать... а доехав, умудриться сделать все как надо.
Извек еще раз припомнил напутствие Бессмертного:
  ...на берегу - четыре скалы, торчат подобно нацеленным в небо перстам.
Если отплыть от берега на полет стрелы, то две крайние перекроют пару
других. В том месте, где четыре скалы станут двумя, и надлежит бросить
яйцо.
  Тревожные мысли потеснила разумная думка: а на чем отойти от берега?
Вплавь? Оставив коня с оружием на берегу? Дурость! Что он, селезень - с
яйцом по волнам шоркаться?! Нет уж, лучше соорудить плот, если будет из
чего... Ну да ладно, дойдем - увидим, а там и поглядим...
  Вновь вспомнилась Лелька. Ее звонкий смех, глаза, волосы. Почему-то
захотелось бережно взять это чудесное созданье, положить за пазуху и
замереть...
  Четыре скальных перста увидал издали. В обе стороны, сколько хватало глаз,
тянулся пологий берег, а над прибоем, до самого глазоема, простиралась
ровная серо-голубая гладь. Подъехав ближе, разглядел белый дымок костра и
две сидящих фигуры. Один понурил голову с золотыми, как спелые колосья,
кудрями. Другой бодро поглядывал по сторонам и спорил с костром огненной
шевелюрой. Рядом ни коней, ни лодки - явно забрели пешком. Тот, что
держался попрямее, оглянулся и помахал рукой. Второй даже не двинулся,
сидел ссутулившись, не отводя глаз от костра.
  - Ты глянь, - пробормотал Сотник. - Какие тут люди приветливые, к себе
зовут и за колья не хватаются.
  Конь не выказал никакой настороженности и, не обращая внимания на голос
хозяина, спокойно двинулся к костру.
  - Ты что, травоед, договаривался с ними тут встретиться... на бережке
посидеть, рыбки поесть? Не пойму только, кто тут хозяин, я или твои блохи?
Может дальше мне тебя везти? Седло с уздечкой - себе напялить, а ты будешь
копытами мне в бока тыкать...
  Конь скосился. Извек заметил в умных глазах укор, махнул рукой. Отпустив
повод проворчал:
  - Ладно-ладно, умней тебя по дорогам скакали, да всех волки съели. Ступай,
раз сам знаешь.
  Один из сидящих у костра казался знакомым. На гордо посаженной голове
колыхались длинные рыжие лохмы, где-то уже виденные, но давно и мельком.
Поверх белой рубахи без узора, на могучей груди, висело несколько шнуров с
оберегами. Штаны из добротной кожи заправлены в крепкие сапоги.
  Второй, незнакомец в полотняной одежде, сидел босиком. Огрубевшие ноги,
давно отвыкшие от обуви, протянул к огню, в задумчивости пошевеливал
пальцами. На лице печать бесконечной усталости, будто сто лет держал на
плечах небо, землю и воду в придачу.
  Копыта Ворона замерли в пяти шагах от костра. Тот, что по-хозяйски махал
рукой, поднялся и дружелюбно заговорил.
  - Исполать тебе, путник, - он прищурился. - И коню твоему.
  - И вам, добрые люди! - кивнул Сотник, а сам подумал: может я вообще
лишний, с конем побазарите...
  Рыжеволосый хмыкнул, будто услыхав эти мысли, поглядел на коня, спрятал
улыбку в бороде.
  - Окажи честь, присядь к нашему огоньку, отдохни с дороги.
  - Ну ежели не обременю, - Извек спрыгнул на землю, зыркнул на коня, как
древлянин на печенега, шагнул к пустовавшему камню, присел. Взгляд упал на
резной посох, лежащий между незнакомцами. В голове роились суетливые
мысли: где же все-таки видел?.. На дворе у князя?.. Весен семь тому...
Неужели?!
  В голове, тыкаясь в стенки черепа, заметалась догадка.
  Тот, меж тем, почему-то кивнул и протянул пруток с жареным морским зверем,
растопорщившим шипастые складные ноги.
  - Долго же ты ехал! Заждались!
  - Так дороги, теперь сами знаете какие, - оправдался Сотник, принимая
пруток. - Каждый встречный бросается помочь, кто мечом, кто дубиной, лишь
бы быстрей доехал.
  Босой незнакомец оторвался от невеселых дум, поднял синие глаза.
  - Всегда так было, и еще долго будет. Главное, доехал.
  Он посмотрел на рыжеволосого. Тот неторопливо потянул из-за камня кувшин и
три серебряных кубка. Наполнил, протянул гостю и своему тоскливому
спутнику. Отпив глоток, подбодрил:
  - Ты поешь, поешь. Нам, сытым, только поболтать, а у тебя, небось живот к
спине прилип.
  Извек вспомнил про жареного зверя, оглядел со всех сторон, щелкнул пальцем
по красному закопченному панцирю. Смикетив, что зверь вроде рака, только
очень изуродованного богами, примерился и с хрустом обломил одну ногу.
Брызгая соком, раскрошил зубами бугристую броню, жадно сжевал белое мясо и
ополовинил кубок. Вздохнув, поднес ко рту вторую ногу, помедлил и
беззаботно поинтересовался:
  - А почто ждали-то? Я сюда, вроде как, случайно заехал!
  Сотник опять захрустел угощением. Рыжий улыбнулся, глянул на мыслителя.
  - Да слыхали, что Кощей кое-что перепрятать решил, а поручил тебе.
  Извек замер с клешней в зубах. Прищурился, отложил еду, поправил меч.
  - А вам что за дело, кто, кому и что поручил. Не у вас же скрал. А свое -
куда хочет, туда и прячет...
  - Да ты успокойся, - засмеялся рыжий. - Нам чужие яйца без надобности. Ты
ешь, ешь, а перепрятать успеешь, мы тебе даже поможем.
  Сотник с сомнением отхлебнул вина, выжидающе молчал, пока незнакомец не
продолжил.
  - В вещице этой огромная сила схоронена, и нам хотелось бы знать, что она
упрятана хорошо и надолго. Тем паче, что яйцо это у Кощея не всегда было,
и до того, как он туда свою смерть упрятал, в скорлупе уже много чего
понапихано было. В нем же полмира уместиться может, только сумей открыть и
закупорить.
  Сотник недоверчиво кивнул, поглядел на неторопливый прибой.
  - А помочь как собираетесь? Вместе со мной поплывете, или на берегу, коня
стеречь останетесь?
  - Поплывем! - ответил Рыжеволосый. - Чего коня стеречь? Тут, на полдня
вокруг, ни души не сыщешь.
  Он глянул на спутника.
  - Как там у нас с лодочкой?
  Мыслитель оторвался от дум. Рассеянный взор скользнул по берегу и вернулся
к огню. Веки закрылись, тело обмякло и застыло, как осенний омут. Через
некоторое время пошевелил пальцами на ногах, разомкнул губы.
  - Уже не далече. - проронил он задумчиво и оглянулся.
  Сотник тоже обшарил глазами синюю полоску на стыке воды и неба, но ничего
не увидел. Однако, рука незнакомца поднялась и ткнула пальцем вдоль
берега.
  - Ага, - улыбнулся рыжеволосый. - Идет потихоньку. Пождем, уже скоро.
  Извек таращил глаза в указанном направлении, но видел лишь рябь на
поверхности воды, да чаек, мельтешащих над волнами. Иногда казалось, что
различает темную точку, но не был уверен, что она не мерещится. Наконец,
устав щуриться, вернулся к еде. Когда догрыз седьмую лапу, снова бросил
взгляд на море и замер. Неясная точка выросла и превратилась в лодью с
обрывками паруса. Корабль лихо сек воду острым носом и, раскачиваясь от
боковой волны, быстро приближался. Что-то в этом неуклонном движении
настораживало. Сотник отложил круглый панцирь, не сводил глаз с моря, пока
не понял, в чем странность. На приближающейся посудине, ни на носу, ни у
руля, ни за прибитыми вдоль борта щитами не было ни души. Лодья с
драконьей мордой плыла сама по себе, будто бы не замечая волн и встречного
ветра.
  Ярл Якун как-то рассказывал о дракарах, что долгие годы странствуют по
морям без команды. Но тогда Извек не поверил, приняв все за хмельные байки
и сказки северного народа. Теперь вовсю таращился на такой дракар и не
верил глазам. Будто ведомый крепкой рукой, корабль шел к ним. Едва нос
посудины проскреб полоску берега, незнакомцы поднялись. Рыжий мотнул
головой.
  - Пойдем прокатимся, пока не уплыл.
  - А пойдем. - ответил Извек, вставая.
  Достав из сумы яйцо, двинулся к морю. Подождал пока оба заберутся на борт,
передал Кощееву реликвию и, подтянувшись, перенес тело на палубу. Не успел
оглядеться, как под днищем скрежетнула береговая галька и дракар двинулся
от берега. Помня научение Кощея, Сотник вперился взглядом в скалы. Как и
было обещано, столбы медленно заползали один на другой и скоро остались
видимыми только два ближайших к воде.
  - Табань, приехали! - скомандовал Извек и тут же почувствовал как доски
дернулись из-под ног. Едва успев ухватиться за ближайший щит, со страхом
заметил как двое тоже покачнулись, но пальцы рыжего цепко держали кругляк
скорлупы. Корабль замер, как выпь посреди осоки. Оба незнакомца сгорбились
над яйцом. По ушам жахнуло, будто над головой лопнула гусельная струна,
толщиной в руку. Палубу на миг заволокло дымом. Когда ветерок сдул белые
клубы, в ладони мыслителя была узкая вершинка яйца, напоминающая чашу,
только внутри ее было черно, как в бездне. В руках рыжеволосого сияла
вторая часть. В открывшемся срезе искрились черные кристаллы, мелькали
непонятные пятна, проблескивали части незнакомых вещей. Мыслитель вытянул
вторую руку, разжал кулак и во все стороны брызнули лучи ослепительного
света. Сотник зажмурился, а когда открыл глаза, это яркое уже впихивали в
скорлупу. Судя по тому как напряглись пальцы рыжеволосого, упихать было не
так легко. Наконец лучи утонули в мерцающем хаосе, и мыслитель выдернул
руку обратно. От резкого движения, из яйца выпала и покатилась белая
бусина. Извек остановил ногой, подобрал, протянул обратно. Рыжеволосый
отмахнулся.
  - Возьми себе, пригодится, их тут и так выше крыши, аж вываливаются, - он
захлопнул скорлупу. - Порядок!
  - А че это за горох? Жемчуг? Так почему не блестит? Или не жемчуг...
  - Желанья. Вернее, исполнение желаний, причем любых. Одна бусина - одно
исполнение, а почему не блестит, не знаю. Вон у него спроси.
  Он кивнул на молчаливого. Тот поднял голову, глянул на бусинку и негромко,
будто оставаясь во власти печальных дум, заговорил:
  - Заблестит, когда исполнится. Только... черной станет, - он умолк, но,
поймав непонимающий взгляд Сотника, пояснил: - От гнева богов почернеет.
Нам, вечным, не по нраву, если что-то без нашего ведома случится. А над
людскими желаниями боги власти не имеют.
  Он опять ушел в себя, потеряв к разговору всякий интерес.
  - О, как! - подмигнул Рыжеволосый. - Береги теперь. Такой горох под ногами
не валяется и в огороде не растет. Ну, швыряй. Да не желание, яйцо швыряй!
  Извек потрясенно шагнул к борту, заглянул в черную воду. Подержал Кощееву
реликвию на вытянутой руке и разжал пальцы...
  В голове молотами стучали последние слова незнакомца : ...нам вечным...
без нашего ведома... От судорожной догадки потемнело в глазах, так который
же из них. Захлопнул рот, собрался духом, оглянулся и опять уронил
челюсть. На дракаре никого не было. Посудина сама собой разворачивалась к
далекому берегу.
  Ворон топтался у кромки воды, отступал когда шипящая пена норовила
подобраться к копытам и игриво отскакивал от брызг. Дождавшись когда
хозяин спрыгнет с дракара, потрусил к нему. Сотник взобрался в седло,
повертел в руке белую бусину и, развязав шнурок Мокшиного кошеля, кинул
подарок к монетам, авось пригодится. Миновав каменные столбы оглянулся.
Корабль резал волны вдалеке от берега, направляясь по одним богам
известному пути...
                                 Глава 21
  Городище встретило Алтына всегдашней суетой. Шуму добавил необычный скакун
Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого коня, ухали,
гомонили, тыкая пальцами в тройные копыта, кивали на козлиный хвост и
дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной
укоризной, мол, всегда у Микишки все не как у людей, вот и конягу чудную
где-то отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьем сразу угадала
в чумазом парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни
устраивать Шайтана. Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась
к дому. Огнев молча определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и
только потом, почесав щеку, на всякий случай спросил:
  - Жрет как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с медом?
  - Как все, - успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил.
- Хотя, кто ж от меда откажется...
  - Тогда и овес сойдет. - деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в
берестяные ясли.
  Шайтан жадно втянул воздух. Трепеща белыми ноздрями, чуть ли не отталкивая
руки хозяина, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскреб
копытом по устилавшей пол, свежей соломе.
  Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе уже дымила баня. Мужчины,
наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом.
Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина
кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась
посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос,
оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая
рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шелковый шнурок стягивал
узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую березку. Муж
Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивленный
Алтын, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил
следом.
  - Ну и красавицу ты себе отыскал... - вполголоса протянул Огнев,
покосившись на обескураженного Микишку.
  Тот смущенно закусил губу и развел руками. Задержавшись в дверях,
оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался.
  - Да не искал я ничего... Она сама нашлась. Просто в наших краях нечисть
жуткая завелась...
  - Вот такая? - перебил Огнев, кивнув сторону дома.
  - Не-е, другая! - отмахнулся Алтын, не уловив шутку. - Заполонила все
Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю добывали. Теперь
шастают туда-сюда стадами, губят все, что увидят, ни пройти, ни проехать.
Там мы с Извеком ее и встретили. Сирота. Дед ее на наших руках умер. Одна
она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то и есть та
нечисть. Вернее конь этой нечисти. Отбился от своих, а мы после боя
подобрали.
  Алтын вздохнул и сочувственно закончил:
  - Тоже видать сирота...
  Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая рогатую сиротку, покрупнее
многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь предбанника и взялся за
кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже
по порядку припоминал все приключения.
  К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух, Дарька уже
помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с
Алтыном и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Алтына позвали
в Киев. Умолчала лишь про намерение Извека и Микишки найти ей хорошего
жениха. Калина жмурилась, приговаривая:
  - Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались.
  Когда еда уже парила на столе, в дверях показались разрумяненные лица.
Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы
и подтолкнул Алтына коленом.
  - Проходи за стол, че поперек двери уперся?
  Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и
еле заметно улыбнулась.
  Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о новостях в
городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на жену,
но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть чем способно, а
там уж и говорить.
  К концу ужина Дарька с Микишкой осоловели и едва раздирали глаза.
Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью спать. Микишка крепился изо
всех сил, но подчиняясь вескому слову Огнева, все же сдался и, прихватив
шкуру огромного, добытого Огневом, сохатого, побрел на сеновал. Бросив
подстил сразу за входом, поправил ногой завернувшийся край и тут же
повалился на приготовленную лежанку. Заснул прямо в воздухе, раньше чем
коснулся плотной шерсти.
  Прожив седьмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде все поспевала, во
всем выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали
удивляться и радоваться гостье. Перестала ли нестись птица, захворала ли
скотина - девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла
причины беды и, либо помогала сама, либо советовала что надо сделать.
Занедужит ли кто из соседей - Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар
снимет. Случалась ли у местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала
кровь, промывала болячку и, намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой
тряпицей - зарастало как на собаке. По всему выходило, что дед ее был не
самой слабой верьви*.
  Видя, что Дарька всем пришлась по душе, Микишка ходил довольный как
медведь в корыте меда. Все с устройством спутницы решилось само собой и об
отъезде в Киев думалось с легким сердцем. Огнев же, замечая как Алтын все
чаще задерживает взгляд на хорошенькой гостье, начал подначивать его
остаться.
  - А чего нам, почти красивым, - посмеивался он. - Столбись здесь! Девку
тебе боги удружили справную. Ты тоже, жених хоть куда, ежели в баньке
пропарить, причесать, да со двора не пущать. Так что неча лосем гонным
носиться, становись у нас.
  Алтын слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто
так. У мужа сестры глаз наметанный. Да и они с Дарькой все больше робели
друг при друге, а это признак верный: прицепила озорница Лада к молодым
жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих.
  Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Алтына
мысли о Киеве. Пора было трогаться в путь, тем паче, что начинал
чувствовать, как еще немного и вряд ли сможет уехать от внучки волхва.
Решилась же кручинка проще, чем думалось. Однажды утром Микишка проснулся
в решительном состоянии духа. Едва продрав глаза, бросился на конюшню.
Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдернув со стены суму, принялся
собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся
в сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позевывающего Огнева.
Остановился, в ожидании сетований или привычных прибауток, но муж сестры
только утвердительно качнул головой.
  - Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего ж в
второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись,
пойдем, покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку.
  На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему,
без слов принялись за дело. Не увидев в глазах девчонки ни смятения, ни
печали, Алтын с облегчением вздохнул и двинулся за Огневом. Тот накинул
рубаху, неторопливо прошел в горницу, снял с накрытого стола широкий
рушник. Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно, чтобы еда
укладывалась плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу. К
концу трапезы Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил:
  - Ты вот что, паря, втихую не уезжай, загляни к соседям попрощаться.
Когда-то еще свидитесь. А времена ноне сам ведаешь какие. Толи степь
нагрянет, да не сдюжим, толи ты в чужих краях башку себе свернешь... Гоже
было бы уважить нашенских. А мы уж, после твоего отъезда, на погосте браги
на четыре стороны плеснем, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть
приглядят.
  - Быть по сему, дядько Огнев! - согласился Микишка и двинулся на двор. На
крыльце столкнулся с Дарькой. Девчонка удивила безмятежным спокойствием. С
улыбкой протянула начищенный до блеска шестопер. На коже рукояти мелкой
цепочкой чернели тайные знаки. Явно выжгла заранее, но не показывала,
чтобы не напоминать о дороге. Алтын смущенно опустил глаза, будто бы
рассматривая ее работу.
  - Благодарень тебе, светлая! - только и смог вымолвить он, но девчонка уже
скрылась с глаз и больше, за все время сборов, не показывалась.
  Прощаясь с соседями, Микишка поначалу обеспокоился ее пропажей, но вскоре
решил, что так оно будет лучше. К чему душу бередить. Увидит слезы -
замучат думки, что зря уехал. Не заметит печали - самому станет кисло от
ее равнодушия. Утвердившись в этих мыслях, почти успокоился. Губы сами
зашептали слова старой походной песни:
  А я не успел попрощаться с тобою до слез -
Легко обернуться обратно...
  Простить без молитв - гривой старца дорос
Без обряда...
  К полудню обошел всех соседей. Наконец, благословленный до невозсти и
обвешанный напутствиями, как шелудивый пес репьями, вывел Шайтана со
двора. Пока обнимался с Калиной и Огнивом, глаза сами собой побежали по
сторонам: вдруг да мелькнет расшитый подол Дарьки. Ан нет, не случилось.
Вскочив в седло, махнул рукой. На миг заметил в глазах родни странное
выражение, но присмотреться не успел: Шайтан резво взял с места и,
распугивая суетливых кур, помчался вдоль домов.
  За городищем дорога плавно забирала вверх и ныряла в тень прозрачного
березняка. Вихрем взлетев по склону, козлорогий внезапно убавил прыть,
повел головой и остановился. Микишка недоуменно ткнул каблуками в серые
бока, но Шайтан стоял как вкопанный.
  - Вот те раз... - удивился Алтын внезапному упрямству. - Эдак мы до Киева
не доедем!
  В кустах неподалеку что-то шевельнулось. Микишка прищурился, пытаясь
разглядеть причину остановки, а когда рассмотрел, едва не выпал из седла:
над кудрявой бузиной всплыло навершие посоха, под ним мелькнула медвежья
безрукавка и на дорогу вышла настороженная Дарька. Одежду Калины сменили
прежние полотняные штаны и рубаха со сложным волховским узорочьем. На
ногах - крепкая обувка с толстым подбоем. Плечо нагружено дорожным мешком.
Остановившись у кустов, взглянула в глаза Алтына. В очах за решимостью
читалась опасение, что могут прогнать, однако голос был холоден и
независим.
  - Не возьмет ли добрый путник с собой калику перехожего? Обузой не буду,
харчами не стесню, авось пригожусь...
  - Разума моя. - выдохнул Микишка.
  Сердце ополченца с грохотом заметалось от хребта к грудине. Спрыгнув на
землю, привлек Дарьку к себе, но заметив любопытный взгляд Шайтана,
неохотно отстранился и так же церемонно ответил:
  - Уважь, почтенный калика, раздели со мной путь. С другом любая дорога
вдвое короче. А про харчи не рубись, чай, лягушки на Руси еще не
перевелись.
  Какое-то мгновенье оба еще суровили лица, но не удержали расползающихся
щек и захохотали. Отсмеявшись, Алтын подвязал мешок к седлу и подсадил
Дарьку в седло. Она привычно пристроила посох по правую руку и подождав,
когда Микишка усядется сзади, прильнула спиной к его груди. Шайтан, будто
вспомнив о дороге, без понуканий двинулся дальше.
  Седоки Молчали. Счастливо принимали глазами текущую навстречу дорогу.
Подставляли лица теплому ветерку, пропитанному запахами горьких трав.
  Местами, путь пролегал в сырых низинках и, под копытами, слышался сочный
хряст папоротника. Когда же дорога вновь вылетала на луга, Шайтан
прибавлял ходу и несся по самое брюхо в цветах верояни*. Наконец, отведя
душу в скачке, козлорогий решил передохнуть и двинулся шагом. Укачанный
плавным ходом, Микишка жмурился как сытый кот. Неожиданно, в птичьи трели
вплелся новый голос. Алтын прислушался и затаил дыхание: Дарька негромко
выводила зачин старой провожальной песни:
  Улетай, первым проблеском солнца.
  Улетай, в гордый вызов орла.
  Брось в огонь шелест в грубых ладонях,
Не вернуть окриком тебя...
                                 ГЛАВА 22
  ...Мыслями Извек снова был у ночной реки, опять сидел у костра и любовался
длинноволосой русалкой. Однако, грубый шлепок ветки по щеке мгновенно
вернул его в реальность. Дорога, больше похожая на кабанью стежку,
приближалась к краю каменистого распадка. Земля была завалена
рассыпающимися от времени глыбами в два человеческих роста. Там, где намек
на тропу пропадал вовсе, Ворон сам выбирал дорогу и выдерживал направление
в густом кустарнике, руководствуясь одним чутьем. Крупные валуны стали
встречаться все реже, уступая место толи высокому чепыжнику, толи зарослям
низкорослых деревьев. Скоро в траве начали попадаться камни не крупнее
сундука, да и те едва выглядывали из буйной зелени. Ворон три раза ставил
уши торчком, пока Сотник не услыхал, далеко впереди, тихое ржание. Через
некоторое время ржание повторилось. Прислушавшись к звукам, доносимым
встречным ветерком, дружинник прикинул расстояние. В сердце закрался
холодок, выходило, что кони торчат на одном месте, в самой гуще зарослей.
Извек придержал Ворона. Показалось странным, встретить коней на стежках,
нехоженых годами. В таких краях, без седоков, лошади не пасутся, да
пастбища здесь не самые лучшие...
  Сотник беззвучно соскользнул с седла, завел коня в заросли погуще, накинул
повод на ветви. Достав лук, набросил тетиву, повесил через плечо колчан.
Пригнувшись к буйной траве, крадучись двинулся в обход предполагаемого
табуна. Зайдя по широкой дуге, свернул и стал медленно приближаться к
месту, откуда по его расчетам доносилось ржание. Скоро расслышал негромкие
голоса. Десяток неслышных шагов, и сквозь ветви стала видна небольшая
поляна, на которой гарцевали около дюжины всадников. У ручья двое пеших
наполняли фляги. Еще один, с седыми прядями на висках, стоял рядом, держал
в поводу троих коней и переговаривался с воином, похожим на десятника.
Что-то, в троице у ручья, показалось знакомым. Приглядевшись, Сотник
припомнил, где видел этот поживший меч, грубый кистень и раскоряченную
дубину. Вот так встреча, оторопел дружинник, это какими же ветрами их
сюда закинуло? Видать, верно говорят: кривые стрелы прямо не летают. Он
продвинулся еще ближе, прислушался. Уловил голос седого.
  - ...запросто не возьмешь. Надо засадить на опушке, а как появится,
окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно.
  - Возьмем, - снисходительно процедил десятник. - Нам не впервой. И не
таким шеи вертели.
  Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой:
  - Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только
ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не подступились, когда он
лопушинами своими черными помахивал...
  - Ладно, поглядим на твоего молодца, коли дождемся.
  Дождетесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве. Утвердившись на
колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик. Тут же дернул из колчана
вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват.
Разил влет, наповал, не глядя за полетом пущенных стрел, понимая, что
успех в скорости. Острия язвили быстро и точно: шею, сердце, голову.
Разъезд всполошился только когда пестрое оперенье украсило пятого
всадника. Один десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же
только дергались за оружием и беспомощно вертели головами. Трое у ручья
заворожено следили за падением дозорных, пока тяжелые трехгранные
пробойники не сбили их с ног. Седой, в последний момент, попытался
скакнуть в кусты и теперь корчился, схватившись за торчащее из-под ключицы
древко. Сотник помянул Ящера за досадный промах. Вторая стрела послушно
стукнула в ухо и быстро успокоила раненого.
  - Не люблю охоты... и засады. - мрачно выговорил Извек, переводя дух. -
Однако, ребятушки, не обессудьте, вас так просто не объедешь, а я спешу.
  Он встал на ноги, не сводя глаз с места, где залег последний. Наложив
стрелу, вышел из зарослей. Уже не спеша поднял лук, и двинулся к
затаившемуся десятнику. Тот видимо понял безвыходность положения. В
последнем отчаянном рывке, катнулся в сторону, выдергивая из ножен меч.
Сотник сочувствующе улыбнулся такой попытке спастись, но ошибся в
намерениях противника и понял это слишком поздно.
  Десятник, уже не скрываясь от стрелка, дернулся к ближайшей лошади и что
есть силы, плашмя ударил по лоснящемуся крупу. Животное взвилось на дыбы
и, рванув от обидчика, быстро скрылось в зарослях. Воин со стрелой в груди
медленно оседал на землю. На побледневшем лице застыла злая улыбка, с
уголка рта сбежал красный ручеек и раскосые глаза закрылись. Извек
зажмурился от досады. С сожалением глянул на оставленные в телах стрелы,
но без промедления, каждый миг на счету, поспешил за Вороном. Уже на
тропе, запрыгивая в седло, с робкой надеждой подумал, а вдруг та
испуганная коняга шагов через сто успокоится... Или остальная шайка
где-нибудь подальше и удастся проскочить незамеченным.
  Едва почувствовав на спине хозяина, конь резво двинул по тропе. Через
поляну, с пасущимися возле трупов лошадьми, проскочил без остановки.
Впереди мелькнул просвет, но стежка нырнула в сырую балку и вывела из нее
уже на самом краю поредевшего чепыжника.
  Ворон слишком быстро проскочил последний куст и оказался посреди большого
лагеря. Сотник присвистнул. Вместо шайки или даже отряда, перед ним
расположилось целое войско. В обе стороны от тропы тянулись кострища, а
впереди, преграждая путь вытянулись ряды всадников. Все с интересом и
любопытством, глядели на появившегося дружинника. В самой середине строя,
подбоченясь восседал могучий воин с крупной головой. Улыбка предводителя
обнажала мощные белые зубы, глаза смотрели добродушно, как на дорогого
гостя. Из-за пояса торчало длинное топорище, отполированное огромными
ладонями.
  - Ну вот и дождались! - с облегчением протянул воин. - Почитай доехал!
  Сотник медленно кивнул, скользнул взглядом по лагерю. Определил, что в
седлах, перед ним около трети войска. Остальные с интересом поглядывали от
костров, или неспешно стягивались кольцом, тридцати шагов в поперечнике.
Не торопились, знали, что путник никуда не денется.
  - Там... - Извек кивнул назад. - Тоже думали, что доехал. Да видно ждать
уморились, теперь отдыхают.
  Щека атамана дрогнула, в глазах блеснул металл. Он недоверчиво выгнул
бровь.
  - Неужто с десятком Адиза встретился?
  - Встретился, - подтвердил Сотник. - Только, Адиз ли был, не ведаю.
Знакомиться не досуг было...
  - Ну, теперь спешить некуда, - ласково проворковал атаман. -  и
познакомиться. Меня, к примеру, Бутяном кличут. А тебя как звать-величать?
Надо же знать, кого к ящеру отправлять будем.
  - Уважаемые! - скромно произнес Извек. - А по своей ли пасти шмоточек
выбрали? Как бы не подавиться!
  - Ничо! - небрежно бросил Бутян. - Небось не подавимся, и не такие
крошки-семечки склевывали.
  С обеих сторон донесся глумливый гогот. Атаман вскинул пятерню и,
мгновенно уняв смех, скорчил наивную рожу.
  - Мы же как курочки, - промямлил он и головорезы опять захрюкали,
сдерживая хохот. - А курочка, по зернышку клюет, да...
  - Да весь двор в говне бывает! - подытожил Извек и пришпорил коня.
  Ворон рванулся, будто давно ждал этого момента. Вихрем пролетев мимо
обалдевшего Бутяна, умудрился цапнуть его жеребца зубами за ноздрю. От
боли и неожиданности серый коняга вытаращил глаза и сел на хвост. Атаман
кувырнулся с седла. Подняв облако пыли, грязно ругнулся и, глядя вслед
уносящемуся Извеку, взревел на суетящихся вокруг хлопцев. Разобрав наконец
пару небранных слов, несколько человек бросились в погоню. Один за другим
к ним присоединились и остальные, вместе со сквернословящим Бутяном.
  Теперь Извек видел за спиной целую вереницу всадников, несущихся во весь
опор. Быстро обгоняя всех, летел жеребец атамана. Бутян привстал в
стременах, потрясая в воздухе длинным топором. Дорога поднималась в гору,
но погоня ничуть не замедлилась.
  Хорошо идут, подумал Сотник, оглядываясь. Разбойники не отставали, но он
был спокоен. Ворон летел как птица, но пока не в полную силу. Копыта
быстро ударялись в землю выстукивая четкий, неутомимый ритм. Внезапно два
десятка самых прытких, рискуя загнать коней, вырвались вперед.
  - Ай, скверно-то как, - пробормотал Сотник. - С коняжками так нельзя, они
же помереть могут.
  Он откинулся назад за притороченным к седлу луком. Натягивать тетиву на
полном скаку пробовал всего раз, по совету Селидора. Оказалось, что не
зря. Выудив тетиву, накинул на нижний рог и, не ослабляя натяжения, сунул
лук в голенище сапога. Выравнивая коленями тряску, потянул петлю к
верхнему рогу. Рука, сгибавшая дугу, все равно прыгала как бешенная и
кулак с петлей несколько раз пролетал мимо бороздок. Наконец, скорее
случайно, тетива легла на место, едва не защемив пальцы. Дернув из колчана
стрелу, заметил, что расстояние до преследователей сократилось. Аккуратно
выцелил, отпустил стрелу, проверяя как пойдет. Древко метнулось к
преследователям и засело в плече ближайшего всадника. Тот откинулся на
круп лошади и мгновенно отстал. Остальные стрелы Извек посылал быстрей,
метя в самую гущу. Плотная стая преследователей попыталась
рассредоточиться. Однако, эта уловка не помогла и, к концу первого
колчана, осталось лишь пять смельчаков, чьи кони уже роняли пену. Под
копытами Ворона все чаще стали попадаться крупные валуны и он сбавил ход,
с трудом преодолевая препятствия. Погоня тоже подотстала. Самые прыткие
смешались с разъяренной, ощетинившейся оружием, толпой. Ворон уже петлял
между огромных каменных глыб и скоро бесформенные обломки совсем скрыли
беглеца от преследователей.
  Подъем становился все круче. Взмокшие лошади перешли на шаг. Бутян
неожиданно гаркнул на подручного. Дрозд вскинул рог и коротко дуднул.
Войско мгновенно осадило коней и сгрудилось вокруг атамана. Все взоры
устремились на батьку. Тот поднял топор и указал куда-то вбок. На
оторопелый взгляд Дрозда ухмыльнулся и сунул топорище за пояс.
  - Не уйдет! Я тутошние места знаю. Заползет на верх, сделает крюк и выйдет
на плоскую гору. Там и перехватим, только подъедем стороной, так ближе, да
и коней побережем.
  Бутян повернул коня и направился поперек склона. Все двинулись следом, на
ходу выстраиваясь в подобие ровной колонны. Отослав вестового к обозу,
ехали до вечера. Спешились у звенящего в расщелине ручья. Однако, едва
напоили коней, хриплый глас рога снова загнал всех в седла. Уже на
рассвете, преодолев нагромождение скал, подобрались к испещренному
трещинами склону, ведущему к краю ровного плато. Посеревший лицом, Бутян
осмотрелся и махнул рукой разрешая роздых.
  - Здесь пождем! Где-то тут и появится. Вот только куда двинет, вниз, или
вверх?
  Что-то припоминая, атаман прищурился на далекие вершины, задумчиво
пробормотал:
  - По правой стороне - ущелье, почти без дна. Налево не пойдет, склон
больно крут. А вот вверх, по плите, может. И дорожка там имеется, ведет к
мостику, ежели тот еще не развалился... Но это дальше. Появится он во-он
из-за той горушки. А мы передохнем и двинем вон там.
  Рука Бутяна поднялась в сторону беспорядочно темнеющих расщелин, тянущихся
вверх огромными, неприступными складками.
  - А заберемся, батько? - с сомнением покосился Дрозд. - Лошади все ноги
переломают.
  Атаман посмотрел на него, как на хмельного парубка. Подъехав вплотную,
протянул ручищу, ласково развернул голову подручного носом к склону.
Вкрадчиво, почти шепотом заговорил:
  - Птах мой вещий, кто же в горах ходит по прямой? В горах ходят зигзагом,
сначала в одну, потом в другую сторону.
  Палец Бутяна двинулся вдоль склона, очерчивая извилистую линию. В косых
глазах Дрозда постепенно высветилось понимание. Изгибы каменных складок
сложились в извилистую линию, выводящую на самый верх. Подручный, ощерился
и, восхищенно гыкнув, почесал макушку.
  - Хитер же ты, батько!...
                                 ГЛАВА 23
  Я не боюсь смерти - я просто ее не хочу.
  Но случись пойти на смерть, пойду легко и спокойно,
  ибо буду знать, за что кладу жизнь.
  Витим - Большая Чаша.
  ...Бока Ворона тяжело вздымались. С ночи под копытами плыл сплошной
подъем, единственно пригодный путь, тянущийся вокруг неприступных пиков и
разломов. Извек видел, что длинноухий изрядно заморился, но
останавливаться не рисковал. Иногда, давая коню отдохнуть, спрыгивал с
седла и некоторое время бежал рядом. Чувства подсказывали, что выходит
почти к тому месту, с которого оторвался от погони. Внутри давно звенела
тревожная струнка, трепетала на грани надрыва, заставляя чувства мгновенно
отмечать каждый шорох, каждую промелькнувшую тень.
  Солнце неотвратимо прибавляло жара, с каждым мгновением сокращая резкие
тени. Преодолев последнее нагромождение камней, Ворон выбрался на плато,
одним краем граничащее с пропастью, другим - плавно поднимающееся к
ровной площадке между двух скальных столбов. По левую руку оставался еще
спуск, покрытый лабиринтом трещин и выглядящий непроходимым. Выбор был не
богат и Сотник направил коня вверх.
  Миновав середину подъема, Извек снова спешился и, держась за стремя,
продолжил путь на своих двоих. Жеребец благодарно косился на хозяина,
старался держать удобный для человека бег. К тому времени как плато
выровнялось и бежать стало легче, с дружинника сходил третий пот. Переводя
дух, Сотник натянул повод и перешел на шаг. Губы пересохли, но пока было
не до фляги. Направляясь в проход между выросшими по бокам серыми
колоннами, отыскал глазами место, где бы мог маленько передохнуть.
Остановив Ворона в тени скального выступа, вытер с лица крупные соленые
капли.
  - Да, нынче будет жарко. - раздалось откуда-то сбоку и, недалеко от
Извека, возник невысокий худощавый человек.
  - Тебя только не хватало, - прошипел Сотник спешно вытирая потную руку,
однако, рассмотрев, что тот безоружен, меча касаться не стал, достал флягу.
  Незнакомец равнодушно дожидался, пока дружинник утолит жажду. Смуглое лицо
обрамленное тонкой, свивающейся в косичку бородкой, казалось, тоскливым и
чуть раздосадованным, будто человека внезапно оторвали от важного дела.
Глаза скучающе пробежали по Ворону, скользнули по скале и остановились на
яркой синеве небосклона. Неохотно, будто по принуждению, человек заговорил:
  - Исполать одинокому путнику. Может пособить чем?
  Извек облизал губы, оглянулся на коня.
  - Ты глянь, Ворон, и в этой глуши каждый помочь норовит.
  Глаза незнакомца расстались с небом и с недоверием вперились в лицо
дружинника.
  - И что, часто норовили?
  - Ага, - усмехнулся Сотник. - Куда не сунься, благодетели через одного, а
доброго человека днем с огнем не сыщешь.
  - Доброго? - бесцветным голосом переспросил незнакомец. - Варлог-Шестопал
никогда не был добрым. Злым, впрочем, тоже.
  Гордо посаженная голова качнулась в сторону.
  - Это, кстати, не твои помощники торопятся?
  Извек глянул низ по склону, присвистнул. На плато выползало войско
преследователей. Беглеца пока не замечали. Появляясь из непроходимого
нагромождения трещин, вытягивались в длинную полосу и двигались туда,
откуда недавно выехал Сотник.
  - Мои, - согласился дружинник, поглядывая в какую сторону бежать.
  Варлог удовлетворенно кивнул. Рассматривая далекие фигурки всадников,
медленно сжал и разжал кулак.
  - Значит пособим.
  С ладони сорвался вихрь пламени и, и вырастая на глазах, понесся вперед.
Через сотню шагов он уже напоминал огненный таран, летящий по склону
подобно лавине. Ворон ржанул и подался назад. Варлог бесстрастно смотрел
вслед ослепительному вихрю. В холодных глазах мелькали желтые отсветы, но
ни жар, ни рев его не трогали. Он медленно перевел взгляд на Извека.
Сотник щурясь наблюдал, как пламя, испепеляя на своем пути траву и
кустарник, неотвратимо приближалось к преследователям. Черные точки
брызнули в разные стороны, но пламя уже поглотило большую их часть и с
ревом помчалось дальше, к скалистому обрыву.
  Оставив после себя полосу расплавленного камня, огонь взлетел над
провалом, завис на мгновенье и с воем рухнул в бездну. Горстки
преследователей, успевших избежать огненного вихря, затаилась по камням и
над опустевшим склоном плыли лишь сполохи горячего воздуха.
  Извек встретил взгляд колдуна и уважительно развел руками.
  - Ну, лихо! Прям как бабка Агафья.
  - Какая Агафья? - не понял Варлог.
  - Да старушка у нас под Киевом живет, - пояснил Извек. - Так же тараканов
гоняет, кипятком. За раз по пол сотни ошпаривает. Тут, правда, не
тараканы, но все равно лихо.
  Колдун пропустил мимо ушей обидную похвалу. Глядя на бегущие облака, тихо
промолвил:
  - Меня просили помочь - я сделал. Дальше сам.
  - Кто просил? - опешил Извек.
  Варлог снова недовольно двинул губами, неопределенно махнул рукой.
  - Старые знакомые, хотели чтобы присмотрел за тобой. Теперь долги отданы.
  - Ага, - спохватился Сотник. - Подсобил, спасибо! Без малого пару сотен
одним махом. Осталось десятка два, да это не беда.
  - Двадцать девять, живых, - уточнил Варлог, созерцая каменный клык скалы.
- У одного сломана нога, еще у одного - ключица. Бойцов двадцать семь.
  Сотник уважительно покачал головой: с такого расстояния не то, что
сосчитать - увидеть мудрено. Колдун, меж тем, с еле уловимой издевкой
продолжил:
  - Хотя мне говорили, что для тебя такое число не помеха.
  - Ага! - кисло пробурчал Извек. - Мы и не такие дела заваливали. Ежели б
еще на узком мосточке, тогда бы враз...
  - Будет тебе мосточек. - успокоил Варлог. - Вон за той вершиной ущелье
сузится, там и мост. Не то чтобы широкий, но двое конных пройдут. Только
верхом не бейся. Мосток ветхий, может не выдержать... А мне пора, да и
тебе тоже.
  Колдун шагнул в воздух и рассеялся на ветру клочком серого тумана.
Откуда-то донеслось насмешливое :
  - И торопись, эти не отстанут! Сейчас испарину утрут, и за тобой!
  Сотник глянул на Ворона.
  - Понял? Давай улепетывать...
  ...Сидя под навесом огромного камня, Бутян прикидывал потери. Лицом был
темней гранита. Глаза неподвижны, челюсти сжаты, губы сомкнуты тонкой
полоской. Даже без подсчета видел, что утратил большую часть людей - две
трети войска, в которое вложил все: деньги, силы, время, надежды и мечты.
Отборный отряд, успев рассыпаться в стороны, конечно, остался. Злой,
готовый на все, но теперь слишком малый, чтобы называться войском.
  Со всех сторон стягивались выжившие после огненной лавины. А в голове
атамана, обжигая изнутри кубышку черепа, пульсировали тяжелые мысли:
  - Не слишком ли дорогая цена за одного человека? Не слишком?! Не то, что
слишком... А недопустимо высокая цена!
  Бутян прикрыл веки. Пальцы скребнули по земле, выворачивая из плотного
грунта мелкие камешки. Кулаки сжались, натянув крепкими мослами побелевшую
кожу. Надо было задуматься при первом же знакомстве с этим путником, когда
в темном перелеске сложил головы передовой разъезд. Или когда так быстро
лишился еще полудюжины сорвиголов, первыми пустившимися в погоню. Теперь
за один раз потерял еще полторы сотни. Осталось без малого три десятка,
еще пятьдесят - движутся с обозом. Итого, меньше сотни...
  Размышления прервал звякнувший о камень рог. Косой, осматривавшийся на
вершине валуна, тяжело ухнулся в трех шагах.
  - Все, батька, того, кто огнем швырялся больше нет. Растаял в воздухе,
будто и не было. А этот... - Дрозд скрипнул зубами. - Эта паскудная морда
подалась дальше. Скачем вдогон? Пока не ушел...
  Бутян поднял на подручного угли глаз, ласково улыбнулся, отчего стал похож
на помесь коня и волка.
  - Так ты, соколик, еще ни хрена не понял?
  Косоглазый поправил рог, в недоумении захлопал глазами.
  - Да-а, - так же медленно продолжал Бутян. - Нихренашеньки ты, дударь, не
понял. Это не паскудная морда. Это тот, которого при встрече надо
объезжать за тыщу шагов... а лучше за две.
  Бутян замолчал, прикрыв глаза. На висках то и дело натягивались жилки,
спугнутые вздувающимися желваками. Косой повертел туда-сюда перебитым
носом, присел возле вожака и, собрав морщины на лбу, поинтересовался
сквозь зубы:
  - Так как, батько? Назад что ли?
  Веко атамана поползло вверх и, в лицо опешившему Дрозду вперился
бесстрастный взгляд. Затем вверх поползла улитка второго века. Когда оба
глаза почти продырявили переносье подручного, блеснули квадратные зубы.
  - Назад?! - Бутян громко расхохотался. - Вперед, жеребчики! Только вперед!
  Могучая рука выдернула из-за пояса отполированную годами рукоять. Опершись
на тяжелый боевой топор, вожак поднялся, расправил плечи, хлопнул по спине
вскочившего косого.
  - Дуди, соколик! Кучкуемся! Раненых - на коней и навстречу обозу. Пусть
встают лагерем и ждут. Остальных от обоза - вперед. Под сотню наскребем.
  Бутян окинул взором каменную пустошь. Кивнул на туши покалеченных коней,
чтобы позаботились дать быструю смерть. Кто-то тут же бросился исполнять,
а над горами уже катился рев боевого рога, заставляя вздрагивать все живое
за много полетов стрелы.
  Услышав далекий надсадный стон, охрана обоза вскинула головы и, набирая
скорость, бросилась на зов. Скоро доскакали до выжженного склона,
усеянного обугленными трупами. Резко остановились, будто ударились в стену
запаха горелого мяса, но из-за ближайшей горы вновь коротко рявкнул рог
Дрозда. Вбивая копытами пепел, кони рванули с места. Миновав плато,
увидали остатки войска, пристроились в хвосте. Из коротких злых фраз
узнали о случившемся тянули шеи, с опасением поглядывая в голову колонны.
Скоро атаман придержал коня, подождал когда подтянутся задние. Окинув
взглядом невеликое войско, зло сплюнул. Ругнул и чародеев, и Кощея с его
поручением, и горы с пригорками.
  Впереди, в расщелине скал, показался обрыв и начало древнего моста.
Источенный дождями и ветром камень пронизывала сеть трещин. Черными
норами, зияли дыры от высыпавшихся камней. Кое-где торчали прутья и пучки
выцветшей травы. Под ними белели потеки птичьего помета, но птах видно не
было, то ли давно вымерли, то ли, завидев людей, попрятались.
  Всадники угрюмо зыркали по сторонам. Настороженно объезжали скалу,
загораживающую большую часть моста. Едва показалась середина, Бутян
остановился. Ноздри вздулись, пальцы крепче стиснули топор. За спиной
заскрежетало вынимаемое молодчиками оружие, но взмах руки атамана приковал
отряд к месту. Дрозд таращил косые глаза то на атамана, то на знакомую
фигуру, маячащую посреди моста. За мостом, на другой стороне ущелья, врос
в камень черный, как безлунная ночь, конь.
  Бутян медленно вдохнул, прищурился, рассматривая противника, доставившего
столько хлопот. Тот спокойно прохаживался поперек моста, руки упер в бока
и, будто бы, интересовался лишь бездонной пропастью по обе стороны
каменного перешейка. На подъехавших глянул мельком, как бы между делом
опустил ладонь на рукоять меча.
  Бутян оценил выдержку одиночки. Другой бы на его месте храбрился, сыпал
ругательствами и насмешками, раззадоривая боевой дух. Этот же прохаживался
как на торжище и, будь под ногами ромашки - давно бы сорвал и нюхал. Но
ромашек на мосту не было, как и у Бутяна не было желания бросать своих
молодцов в атаку. На таком мосту конный пешему не товарищ. А пеших, при
определенном навыке,  десятками отправлять с моста на острые камни,
усеивающие дно ущелья.
  - Вот те, бабушка, и юркни в дверь, - пробормотал Бутян, потряхивая
топором.
  Дрозд пробежал по лицу атамана быстрым взглядом. От непонимания взгляд
косых глаз на миг выровнялся.
  - Батько, ты куда? Ежели на мост, то надо бы сперва хлопцев запустить.
Либо...
  - Да я вас уже два раза запущал! Остались от орликов вошки, да блошки...
да вонища окрест! - проворчал Бутян.
  Подручный хлопнул себя по лбу, еле сдерживая восторг от придумки, выпалил:
  - Так давай его каменьями забросаем, пока пеший. И дело сделаем, и забот
меньше, метателей с десяток осталось.
  Бутян посмотрел на подручного, как корова на протухшую рыбу.
  - Уймись, камнемет, такое нам не к лицу.
  - Эт почему? - не понял Дрозд.
  - Потому, что оскорбительно для воя, быть закиданным каменьями. Тем более
такой шайкой.
  Дрозд едва не подпрыгнул от возмущения.
  - Шайкой? Ну, батько, ты и сказал! Это наше-то войско шайка?!
  - По сравнению с ним, шайка! - отрезал Бутян утвердительно.
  - Ну и пусть он тогда катится к Ящеру! - обиделся косоглазый. - А мы
пойдем обратно. В этих краях ни обозов, ни путников с кошелями, одни
камни, а я это не ем!
  - Нет, сокол мой певчий, и отпускать его не ! - вздохнул атаман. -
Потому как не смогу я спокойно ступать к своему заветному маленькому
княжеству, пока знаю, что может встретиться такой вот человечек. Пойду-ка,
пожалуй, потолкую. А вам всем надлежит возвращаться к обозу. Ждать до
вечера. Будешь за главного. К вечеру не вернусь - сами думайте как быть.
Двигай!
  Он спешился и не оглядываясь направился к мосту. За спиной защелкали
бросаемые в ножны мечи, зазвенела упряжь - ватага молча повернула коней
вспять. Удаляясь прогрохотали копыта и, Бутян еще раз порадовался
установленной в отряде дисциплине. Мост приближался. Сотник перестал
прохаживаться, ждал чуть расставив ноги и склонив голову на бок. Атаман
крутнул топором, разминая плечо, но едва занес ногу над первым камнем
моста, как в голове знакомо бумкнуло и зашумело.
  - Ох, не к месту! - сморщился Бутян. - Только Чахлыка сейчас не хватало.
  Он остановился, в нетерпении постукивая топором по ноге. Издалека донесся
вкрадчивый голос Кощея.
  - Будь здрав, доблестный Бутян! Где обретаешься, велики ли успехи?
  - Велики, Бессмертный, велики гораздо. - процедил Бутян. - Две сотни уже
свою награду получили. А обретаюсь в двух днях от того места где ждали.
Тут трещинка такая в земле, а через нее мосточек переброшен, каменный и
узкий, как задница степняка...
  - А, припоминаю, - неторопливо продолжал Кощей. - А человечек мой как?
Встретились надо думать?
  - Да вон он! На самой середке стоит.
  - Живой!? - в невозмутимом голосе Бессмертного послышалась нотка удивления.
  - Да, пожалуй, поживее тебя будет.
  Кощей помолчал. Когда заговорил, в змеином шипении звучала издевка пополам
с разочарованием.
  - Не узнаю тебя, доблестный Бутян! Неужто не совладал?
  Атаман промолчал, встретившись взглядом с дружинником. Тот все так же
стоял, спокойный и уверенный, только чуть удивленный заминкой
преследователей. Бутян, не отводя глаз, переступал с ноги на ногу.
Понимал, что может показаться смешным, остановившись у начала моста и
что-то бормоча себе под нос, в то время как враг ухмыляется в двадцати
шагах. В голове снова зашелестело:
  - Значит не совладал! - заключил Бессмертный утвердительно. - Выходит не
по твоим лошадиным зубам оказался!
  - А пошел ты, почтеннейший! - прошипел Бутян, зверея.
  Кощей задохнулся от гнева, но быстро взял себя в руки. Голос вновь
зазвучал тихо и умиротворенно:
  - Доблестный Бутян, ты не забыл? Я плачу золотом! Выполни и я увеличу
золота втрое...
  - Да забей ты себе это золото... плашмя! - перебил Бутян и дернул головой,
вытряхивая из-под темени голос далекого собеседника. С удовольствием
почувствовал, как в голове заметно прояснилось, вновь услышал свист ветра
в скалах и глубоко вздохнул.
  - Это уже мое дело!...
  ...Лицо Кощея застыло как валун, из которого вытесали кресло. Кожа
натянулась, обрисовав кости черепа. Пальцы на подлокотниках-ушах едва не
крошили желтоватый камень. Каждый нерв Бессмертного ловил звуки боя двух
смертных. Несмотря на то, что Кощей хотел смерти обоим, первым должен был
умереть тот, кого звали Извеком. Дружинник, который выполнил Кощеево
поручение в точности и даже лучше, чем  было ожидать. Именно это
"лучше" и было причиной, чтобы Сотник отправился в вирый поскорее и любой
ценой.
  Пять веков Кощей дожидался благоприятного стечения обстоятельств. Он даже
пытался подгонять эти обстоятельства, как пастух подгоняет камолых коров.
Не покладая рук, вычислял человека, над которым повиснет обережный круг. И
когда такой человек наконец появился, Бессмертный едва успел вывернуть его
дорогу к своему пещерному логову.
  Уже за несколько десятков полетов стрелы, Кощей убедился, что едет именно
тот, кто нужен. Острый глаз различал крохотную фигурку у самого окоема, но
ни одно заклятье не давало увидеть всадника магическим зрением. Человек на
коне будто бы не существовал для колдовских ухищрений и был прозрачен для
любых магических воздействий.
  Врожденная ли защита от чар или нечто иное, но любое колдовство,
направленное против такого человека теряло силу, оставляя его уязвимым
только перед простыми смертными. Однако бойцы, способные с таким
справиться, на дороге не валяются.
  Бутян, непревзойденный боец, хитрый как лис и быстрый как ветер, был таким
поединщиком. Теперь Кощей, превратившись в слух, ловил звуки боя атамана и
Сотника. Кощей чутко вычленял, из топота и звона, яростные рыки Атамана и
звуки, вырывающиеся из горла Сотника. Бутян, при каждом взмахе, будто
проламывал крепостную стену, слышалась неудержимая мощь и свист
рассекаемого топором воздуха. Извек же крякал отрывисто, будто колол дрова
точными, выверенными ударами.
  Внезапно звякнуло иначе, прошуршало несколько спутанных, неверных шагов.
Несколько мгновений сипел лишь воздух, прогоняемый могучей грудью
наемника. Кощей же наоборот - почти перестал дышать, впитывая каждый
шорох. В дланях бессмертного скрипнуло, на пол скользнула струйка песка.
Под пальцами, стиснувшими подлокотники, обозначились неглубокие вмятинки.
  - Неужели сделал!? - прошептал Кощей одними губами.
  Нет, Бутян вновь рыкнул, как разъяренный медведь. Между стен ущелья опять
зазвучали скрежет ударов, хрипы раскаленных глоток и шорохи подошв по
камню.
  Кощей болезненно поморщился, будто звуки причиняли невыносимое страдание.
Атака следовала за атакой. После очередной, что-то тяжелое грохнулось на
мост и, гремя доспехом, покатилось по камням.
  - Ну же! - вырвалось у Кощея. - Добей, Ящер тебя задери!...
  Но тот, что упал, так же быстро вскочил. Свист летящего топора оборвался
гулким звоном, едва не порвавшим ушные перепонки Кощея. Из под чьей-то
ноги с хрустом выломались камни, но дробный хруст тут же оборвался -
россыпь ушла к скальным клыкам на дне ущелья. Несколько мучительных
мгновений тишины и... бой продолжился с прежней силой. Внезапно звон
прервал смачный шлепок, будто в стену хаты влепили крупный сырой снежок.
Другое тело проехалось по земле, вслед загремело выпавшее топорище.
  Верхняя губа Кощея брезгливо поползла вверх, лицо перекосила досадная
гримаса. Нужды слушать больше не было. Уже и так знал, что поединок
закончился. Сейчас быстро шаркнут подошвы сапог Сотника, коротко вжикнет
лезвие Кладенца и дело завершит влажный хряп раскалываемого как орех
черепа Бутяна... Бессмертный безнадежно покачал головой, стряхивая
наваждение дальнего слуха.
  - Ну людишки, - простонал он, поднимаясь с причудливого каменного
трона-языка.
  Жилистая длань устало потянулась ко лбу, пальцы собрали кожу на висках в
складки.
  - Жалкие смертные! Все играют в старые бирюльки! Поединок... Честь...
благородство... великодушие... Придурки! Пыль на сапогах времени!
Бестолковые созданья, не замечающие горных хребтов поперек дороги, но
спотыкающиеся на самом ровном месте! Пшено наивного Рода! Срань земли!...
  Бессмертный зло вздохнул и тяжело направился к столу. Наполнил алмазный
кубок, медленно осушил до дна и, как огрызок, швырнул через плечо. Под
потолком зала прозвенели колокольчики долгого звонкого эха.
  - Почему же в других землях, в самых поганых племенах, любой шакал знает,
что честность - хорошее качество, когда все вокруг честные, а ты нет.
Благородство - великая штука, когда среди благородных сам - подонок. И
гордость хороша когда прочие у тебя под пятой!
  У нас же нет! Каждый лапотник едва морду от навоза ототрет, так туда же...
Душа нараспашку, честь - всерьез, гордость - до кровавых соплей,
благородство - хоть башку откручивай! Отступить - никогда!
  Кощей застонал, исполненный бессильной ярости. В сердцах смел со стола
чаши и кувшины.
  - Ну ничего, скоро новая вера посшибет всю спесь. От раба божьего до
простого раба шажок меньше пичужьего. Коли перед богом спину согнул, то и
на колени встать недолго. А вот стоять на коленях придется долго... Ох как
долго...
                                 Глава 24
  И рассвет с закатом дюже похожи,
  да за каждым слишком разное следует...
  Витим - Большая Чаша.
  ...Бутян проводил взглядом кувыркающийся в воздухе топор. Рука, не
подводившая доселе ни разу, встретившись с тяжелым лезвием меча, почему-то
подвела. Если бы не наруч с кованными пластинами, переломилась бы как
прутик, несмотря на то, что меч пришелся плашмя. Был ли это расчет или
ошибка русоволосого дружинника, рассуждать некогда. Молниеносно оценив
ситуацию, Бутян собрался и метнул тело вперед. Быстрота, сноровка и
тренированное тело не раз спасали его раньше. Пока противник радовался,
увидав в руках у Бутяна сломавшийся меч или обрубок топорища, атаман живым
вихрем врезался в грудь противника, и в мгновение ока ломал могучими
ручищами неприкрытую доспехом гортань.
  Однако, на этот раз боги не были благосклонны к лихому батьке. Кулак
Извека встретил его на полпути и, изменив направление броска, откинул
Бутяна в сторону. Громыхнув спиной о камни моста, атаман привычно
перекатился через голову и... ощутил, что твердь под ним кончилась. Носки
сапог скребнули по отвесным валунам, руки судорожно растопырились в
поисках опоры, а тело уже начало движение вниз.
  Перед мысленным взором Бутяна пронеслись пики камней, поджидающие на дне
ущелья. Под ложечкой все сжалось в ожидании последнего полета, в конце
которого смерть. Однако Ящер в этот раз чем-то отвлекся, а Перун видимо не
спешил получить в свою дружину воина с лошадиным лицом. В последний момент
руки Бутяна встретили опору, в виде нижней глыбы моста, и атаман повис над
пропастью, как вяленый жерех над подоконником. Вверх, по источенным
ветрами камням, тянулись белые полосы птичьего помета. Чуть сбоку чернели
прутья брошенного гнезда, а сверху появилась голова удачливого противника.
Синие как небо глаза округлились, но тут же прищурились, встретившись с
яростным взглядом Бутяна.
  - Да, - протянул Сотник. - Видать Несреча тебе нынче. Хотя, нет! Все-таки
Среча, потому как камни внизу еще чистые.
  - Проваливай! - прохрипел Бутян. - Дальше не твое дело.
  - Упрямый? - вздохнул Извек. - Ну, как знаешь, хотя, понимаю, сам такой:
лучше смерть, чем милость. А жаль...
  Голова исчезла. Щелкнул брошенный в ножны меч, затихли быстрые шаги. Скоро
от дальней стороны моста донесся утихающий перестук копыт и наступила
тишина, нарушаемая лишь натужным дыханием атамана и посвистыванием ветра в
скалах. Руки начинали неметь, особенно правая, отсушенная ударом. Бутян
понимал, что если будет продолжать висеть, встреча с камнями - лишь вопрос
недолгого времени. Пора выбираться. Он постарался покрепче утвердить не
пострадавшую руку. Осторожно отцепил правую, опустил, потряс,
восстанавливая кровоток. Когда начал ощущать содранные в кровь пальцы,
вернул руку на место, уцепился покрепче и повис, приводя в порядок левую.
Глаза тем временем спешно ощупывали камень в поисках удобных зацепов. Как
назло, в досягаемости обнаружилось лишь несколько глубоких вертикальных
щелей, в которые пролезала вся рука целиком, да дыры брошенных гнездовий,
с мусором и трухой, грозящей осыпаться при первом прикосновении.
  Подтянув тело вверх, Бутян втиснул предплечье в трещину и заклинил его,
покрепче сжав кулак. Перевел дыхание, зашарил над головой свободной рукой.
Тщетно. Голый камень лишь изредка выступал чешуйками не толще пальца,
которые отслаивались и ломались, не выдерживая тяжести окольчуженного
воина.
  Надежда на спасение уже сделала первые шаги прочь, но помедлила и в
сомнении оглянулась. Бутян попытался забросить ладонь в дыру гнезда, но
едва не потерял единственную опору. Из горла вылетел рык. По внутренностям
пополз ледяной змей страха и досады. Мечты, что лелеял в последние годы,
растворялись зыбким туманом. Видно не дожить ему ни до старости, ни до
внуков. Дыхание вырывалось со стонами. Он посмотрел на оскалившееся
камнями дно ущелья, терпеливо поджидающее добычу в голубой дымке. Среди
гранитных клыков то ли привиделись, то ли действительно лежали белые,
отполированные дождями кости. В голове промелькнула злая мысль: не
дожидаться, когда руки ослабнут окончательно и он бессильно полетит вниз.
Не лучше ли оттолкнуться и самому сделать рывок в объятия смерти.
  Упавший на голову камушек только прибавил злобы, но донесшийся вслед за
этим голос Дрозда заставил вывернуть шею и глянуть вверх. Косой недоуменно
хлопал глазами и опускал спасительный ремень.
  - Батько! Будя висеть-то! Цапай за пряжку и пойдем наверх!
  Перед носом Бутяна раскачивался конец перевязи боевого рога. С другого
конца перевязь продолжалась шитым шелковым поясом, снятым когда то с
толстобрюхого ромейского купца. Косоглазый тогда немало повеселил атамана,
наматывая алую полосу ткани в три слоя вокруг своих узких бедер. Теперь же
пояса едва хватило, чтобы намотать вокруг запястья и свесить ремень вниз.
  Бутян стиснул зубы, чтобы не закричать от полыхнувшей в сердце радости.
Медленно, боясь сделать неверное движение, поднял побеленную пометом руку,
вытер ладонь о жесткие волосы и бережно поднес к чеканной пряжке. Прикинув
длину перевязи, зажал узорчатую пластину между большим и указательным
пальцами и сделал оборот. Рука оказалась в плотной петле. Бутян осторожно
подтянулся и, почти с удовольствием, ощутил боль от натянувшегося ремня.
Рот открылся в бесшабашном оскале.
  - Гожо, воробышек, полезли помаленьку.
  Дрозд потянул на себя. Связка заколыхалась струной, приняв на себя дрожь
руки. Лицо Дрозда порозовело. Вытянув пояс на два вершка, перехватил
пониже и сдвинул батьку еще на вершок. Бутян зашлепал свободной ладонью по
камням. Нащупав трещинку, уцепился пальцами, выдал слабину. Косоглазый
мгновенно подобрал пояс, лицо из розового стало пунцово красным,
заблестели бусины пота, и атаман сдвинулся вверх на пядь. Теперь Бутяну
удалось найти зацепку поглубже. Утвердившись на ней, он еще подался
вперед, вывесив пол-локтя спасительной связки. Заметил, как налились
кровью косые очи Дрозда, подмигнул, натужно прохрипел:
  - Не торопись, орелик, нам внизу вдвоем делать нечего. Передохни малость,
к вечеру все одно выберемся.
  - Ага, - прошипел Дрозд. - Если не замерзнем по дороге.
  Он перекинул провисший пояс через шею, натянул шелк и перехватил как мог
дальше. Пальцы побелели и пояс сдвинулся на локоть. Носки Бутяновых сапог
скребнули по камню, рука нашла очередную зацепку. Дрозд, улучив момент,
продернул пояс по шее. Глаза заблестели радостью: атаман уже мог помогать
ногами.
  - Сдюжим, батько! Видят боги, сдюжим!
  - Сдюжим... - отозвался Бутян и зажмурился.
  В глаза упали капли пота, сорвавшиеся с носа Дрозда. Бутян потряс головой,
на сухой камень полетели брызги, в глазах щипало. Преодолев еще полтора
локтя, кое-как закрепил ноги на стене, и уже спокойней намотал на запястье
пару оборотов. Сверху капало все чаще, но мутный пот был приятней
весеннего дождя. Глаза Дрозда лезли из орбит, но он все чаще перехватывал
пояс и тянул с таким остервенением, что атаман едва успевал цепляться за
выбоины.
  Наконец, тяжело дыша, повисли нос к носу. Запалившийся Дрозд сипел,
раздувал ноздри и таращился в смеющееся лицо Бутяна. Тот медленно отодрал
руку от камня и, почти ласково, смахнул с лица подручного крупные капли.
  - Ну что, свиристель, отдыхай, дальше я сам.
  Дрозд прикрыл глаза и бессильно уронил голову. Атаман же отер мокрую руку
и вцепился в плечо подручного. Придавив его к мосту, приподнялся над
краем, сбросил с руки перевязь и, опершись о камни, перевалился на ровную
поверхность. Проморгавшись, заметил, что ноги Дрозда сжимают огромный
валун, которого раньше не было: видно подручный позаботился о противовесе,
чтобы не утянуло тяжестью Атамана.
  Бутян перевернулся на спину, закрыл глаза и захохотал, давясь воздухом,
кашляя и размазывая по лицу пот. Отдышавшись, поднялся на четвереньки,
подполз к лежащему ничком Дрозду, уцепил за мокрую рубаху и потянул от
края злополучного моста. Перевернув вверх лицом, заглянул в счастливые
глаза, похлопал по вздымающейся груди.
  - Выходит погуляем еще! Ой, погуляем, и к бабке не ходи!
  - Не пойду! - выдохнул тот и тоже зашелся каркающим смехом.
  Бутян тяжело поднялся, встряхнул руками, развел плечи и притопнул,
стряхивая усталость. Протянул руку, взгромоздил подручного на ноги и,
глубоко вздохнув, снова пустился притоптывать. Дрозд, гакнув во все горло,
затопотал рядом, то и дело, потряхивая головой, приподнимая руки и резко
бросая их вниз. Когда бойцовская плясовая вернула телу силы, Бутян
оглянулся, отыскивая глазами коней. Жеребцы дожидались у начала моста.
Атаман кивнул на терпеливых скакунов.
  - Веди, поскачем за путником. Дюже спознаться охота.
  Дрозд припустил за конями, атаман же направился в противоположную сторону.
Когда по мосту зацокали копыта, он уже склонился над дорогой, врубая в
память нечеткие следы Вороновых подков. За спиной послышалось сопение
подручного и двух лошадиных морд. Держа коней в поводу, Дрозд заглядывал
через плечо батьки, щурился: тоже запоминал каждую особенность копыт
черного скакуна.
  - Кован по-киевски. - определил Бутян. - Однако, подковы особняком гнуты,
не блинами, как у наших, вытянутые.
  - Не спутаешь, - согласился Дрозд и, помедлив, невпопад спросил. - А как с
войском? Дорога не близкая, коли возьмемся выслеживать.
  - Не пропадут, чай не дети. Да и сколь того войска осталось. Думаю
дождутся. А не дождутся, так начнем сначала. Крепкий мужик еще не
перевелся, время есть. Если сегодня сам Ящер утерся, то пока поживем.
  Бутян оглянулся на Дрозда. Тот уже заново опоясался и пригладил
взлохмаченные волосы, рог по прежнему висел через плечо и только мокрые
концы шелка напоминали о случившемся. На батьку поглядывал скривившись,
будто в облике Бутяна что-то не нравилось. Наконец хлопнул себя по лбу и
поволок из-за пояса кривой ятаган.
  - Держи, батько, так сподручней будет, а я и рожком обойдусь.
  Он похлопал по окованной серебром, узкой стороне рога, больше похожей на
витую рукоять. Атаман кивнул, сунул оружие в пустующую петлю топора и
прыгнул на коня.
  - Выдвигаемся, пока в памяти!
  Пока подбирал повод, Дрозд тоже взлетел в седло и расправил грудь. Глаза
горели в предвкушении дикой погони. Кони, чувствуя настроение хозяев,
мощно рванули в галоп и, рассыпая по скалам дробное суетливое эхо,
понеслись, рассекая мордами горячий полуденный воздух. Горная тропа
уводила от отвесных круч, постепенно спускаясь к беспорядочным россыпям
камней. Встречный ветер быстро высушил лица, но вскоре бешенная скачка
вновь осыпала лбы и носы мелким бисером пота. Вырвавшись на пологий склон,
всадники придержали коней. Две пары глаз заметались по расстелившемуся
вниз плоскогорью. Руки одновременно взметнулись туда, где в голубой дымке
жаркого воздуха, среди редких кустов маячила черная букашка. В знойных
сполохах она медленно ползла по краю низины, изредка превращаясь в
маленькую фигурку всадника. Пятна же зелени, принятые с такого расстояния
за кусты, как оказалось, были небольшими рощицами.
  Бутян с Дроздом без слов пришпорили коней. Солнце, начавшее валиться к
скалам, продолжало нещадно палить и людей, и лошадей. На удилах замученных
животных снова повисла желтая пена. Бутян знал, чем грозит такая гонка, но
боясь потерять цель из виду, торопился взять след на податливой земле.
  Наконец, деревья приблизились настолько, что стали различимы желтоватые
стволы и ветви, покрытые длинной хвоей. Кони пошли медленней и вскоре
выехали на прогал со свежими следами. Бутян спрыгнул с шатающегося коня,
уткнулся взглядом в землю с сухонькой травой, вмятой через равные
промежутки. В двух шагах позади взбили пыль сапоги Дрозда. Косоглазый
рыскнул носом по земле, тряхнул головой, разбрызгивая пот, и замер, как
пес над медвежьим следом.
  - Теперь уж не упустим.
  - Не должны. - согласился Бутян.
  Поглядев в сторону уходящих следов, взял мокрого коня под уздцы и двинулся
вперед. Дрозд скользнул глазами по сторонам и заторопился следом. Мелкие
рощицы быстро сменились просторным сосняком. Кони остыли и мягко ступали
по желтому хвойному ковру. Скоро следы Ворона свернули вбок, где на путь
перегораживала полоса сочной зелени. Дыхнуло прохладой. Кони, почуяв
близость водопоя, оживились, ускорили шаг. У ручья почти вырывали узду из
рук. Растолкав стебли могучего хвоща, опустили морды и запыхтели, жадно
втягивая ледяную воду.
  Бутян, не торопясь утолять жажду, приблизился к прогалу в зелени, присел у
четких глубоких следов и, оглянувшись на подручного, осклабился. Зачерпнул
в ладони воды, плеснул себе в лицо, посидел с довольной улыбкой, плеснул
еще и только потом, набрав полную пригоршню, медленно выпил. Рядом мощно
хрустнули сочные стебли. Дрозд, как подрубленное дерево, пляшмя рухнул в
ручей и долго пил, погрузив всю голову в воду. Наконец приподнялся на
руках, отфыркнулся, подышал с затуманенными от блаженства глазами и опять
плюхнулся в ручей. Бутян еще раз неторопливо попил и, подождав немного,
потащил подручного из ручья. Косоглазый досадливо утерся, с сожалением
поглядел на кристально чистую воду и нехотя поднялся, не обращая внимания
на текущие с него струи. Бутян ухмыльнулся.
  - Коням оставь, а то весь ручей выхлебаешь.
  - Могу, - кивнул Дрозд и громко чихнул. Шагнул к лошадям, поймал уздечки,
двинулся за атаманом через ручей. На другом берегу стащили сапоги, вылили
воду. Увязав тесьмой, перебросили поперек лошадиных спин и, забравшись в
седла, тронули коней шагом. Через сотню шагов Бутян оглянулся на горы и,
щурясь на заходящее солнце, негромко пробормотал:
  - Дадут боги, скоро узнаем куда наш приятель путь держит.
  - Ага, - поддакнул Дрозд. - И к кому. И зачем.
  - И почему. - добавил атаман задумчиво.
  Не мешкая боле, поспешили дальше по рощицам, что собирались в кучки и
скоро столпились в могучий сосняк. Колонны желтых стволов вздымались в
небо, оставляя внизу просторный ковер опавшей хвои. Кое-где иголки были
взрыты копытами и темные пятна потревоженной земли являли путь проехавшего
всадника. Скоро, между ровных исполинов, начали попадаться кусты и
невысокие лиственные деревца. Сосны же начали редеть, уступая место менее
стройным собратьям, которые постепенно перешли в тесный перелесок.
Сдвинувшиеся ветви назойливо цеплялись за плечи и ноги. То и дело слышался
треск лопающейся паутины. Смахивая ее с лица, оба с чувством поминали
внуков и детей Чернобога, пока впереди, среди листвы, не забрезжили клочки
синего неба. Когда во все стороны раскинулось широкое поле, пришпорили
коней. Следы Ворона вывели к длинному оврагу, с крутыми высокими склонами.
Вдоль него тянулась, похожая на звериную, тропка. Бутян нахмурился и,
всматриваясь в следы, пригнулся к земле. Пока что всадник на черном коне
все время ехал на полдень. Судя по всему, свернуть должен был на закат и,
доехав до начала, продолжить путь в сторону киевских земель. Однако следы
сворачивали на восход, вдоль заросшего цепкими кустами оврага , где на
полпути к виднокраю стежка вновь ныряла в дремучий лес. Атаман поскреб
тяжелый подбородок, поглядел вдоль оврага.
  - Сдается мне, сокол мой певчий, что знаю я, куда этот бродяга путь держит.
  - К хозяину Черной Горки? - неуверенно предположил Дрозд.
  - Похоже к нему. Больше не к кому. Дорожка в ту сторону одна, - на лице
батьки обозначилось недоумение вперемежку с недоверием. - Хотя, дурней
дорожки даже без башки не выберешь. Сам направляется в гости к тому, кто
за его голову золотые горы посулил. Чудно!
  Атаман помолчал размышляя, тряхнул головой, снова потер густую щетину на
подбородке.
  - А не перехватить ли нам того молодца чуть раньше?
  - Как? - не понял Дрозд.- Да в этой стежке загибов на три дня верхом, а
коник у хлопца не чета нашим. Выпереживать никак не способно.
  Бутян одобрительно посмотрел на памятливого подручного. Единственный раз
Дрозд с атаманом ездил по этим местам, год тому. Однако, память на
пути-дороги была особой гордостью косоглазого.
  - Верно! Верхом как раз три дня. А пешим денек с гаком и перехватим.
  Глянув еще раз в оба конца дороги, он пустил коня к краю оврага.
Внимательно рассматривал противоположный склон, определяя подходящее
место. Дрозд остановился рядом. Собрав брови в кучу, молчал, угрюмо
перетирал мысли. Наконец не выдержал, искоса глянул на Бутяна.
  - Коней значит бросим? Волкам на радость?
  - Волкам? - весело переспросил Бутян. - Нету их тут. Лисы разве что. Волки
дальше. Там, куда наш молодец поехал. Тут скорее люди добрые подберут.
Ежели бедные, то хорошо. Такие кони всегда в хозяйстве пригодятся. А коль
богатые, то еще лучше. Рано или поздно встретимся, денежку за лошадок
возьмем, ежели к тому времени на лучших ездить не будем.
  - Или ежели, к тому времени, костями на обочине белеть не будем! - в тон
ему добавил Дрозд.
  - Чет ты нынче какой-то грустный? - атаман заглянул в косые очи
подручного. - Будет печалиться! Иногда надо все в жизни бросить и начать
заново! С новой силой, старой злостью и накопленными мозгами. Так что не
горюй. Чую, впереди нас ждет что-то... ну, совсем уж несуразное. Неужель
не любопытно глянуть?
  Дрозд погладил коня. Смиряясь с расставанием, потянул с его головы
уздечку, жалостливо вздохнул.
  - Ну, тогда пусть уж лучше бедные найдут. Бедным нужней. Может
разбогатеют. - он помолчал и рассудительно добавил. - Тут мы их,
богатеньких, и ошкурим.
  - Бедные так бедные, как скажешь. - согласился Бутян.
  Кони, чувствуя расставание косились на хозяев.
  - Хотя, какие тут люди... - пробормотал атаман спрыгивая с коня.
  Вынув ятаган, широко размахнулся и швырнул на дно оврага. Дрозд же
перекинул рог на спину, примотал поясом потуже и подошел к краю. Оба
помедлили, убеждаясь, что на пути нет кустов с острыми сучками. Глубоко
вздохнув, шагнули с обрыва и закувыркались по песчаному склону. Кое-как
остановившись, помотали головами, вытряхивая из ушей песок и отплевываясь.
Поднялись, отряхнулись, как два мокрых пса, и направились к возвышающемуся
впереди обрыву. Подобрав клинок, Бутян вгляделся в склон, ткнул острием,
указывая подходящее для подъема место.
  Поднимались дольше, чем спускались. Дрозд поначалу несколько раз срывался
и, с кучами песка, сползал к подножью. Бутян же уверенно карабкался, то
цепляясь за сухие кусты, то втыкая ятаган в осыпающийся склон. Выбравшись
наверх, сбросил клинок подручному и, лежа на животе, ухмылялся, наблюдая
за подъемом. Наконец, подцепил за шиворот подползающего Дрозда и втащив на
травку, хлопнул по плечу.
  - Я уж подумал, ты там жить останешься. Правильно, что не остался, окромя
песка, там жрать нечего, и пить тоже. Ладно, пойдем, пока не передумал.
  Косоглазый пропустил шутку мимо ушей, с тоской оглянулся на оставшихся по
ту сторону лошадей и двинулся за атаманом.
  До позднего вечера топали по равнине, голой и неровной, как темя ящера.
Уже в темноте растянулись на разогретой за день земле и провалились в
глубокий сон. Разбудила предрассветная прохлада, но быстрый шаг скоро
вернул телу тепло. К полудню начали почесываться от засыпавшегося за
шиворот песка. Солнце, взгромоздившись на вершину небесного насеста,
клевало в маковки нестерпимым полуденным зноем. Давно хотелось пить. Оба
щурились, облизывая сохнущие губы, не подозревали, что жажда иссушит горло
так скоро. Глаза постоянно утыкались в голый окоем, из-за которого лениво
выползала голубоватая полоска леса. Сапоги отмеряли сажени и покрывались
толстым налетом пыли. Время от времени, она отваливалась серыми ошметками
и освобождая место для новых слоев.
  - Плюнуть бы на все дела, да куда-нибудь к девкам. - мечтательно вздохнул
Дрозд.
  ? На все дела? ? переспросил Бутян. ? На дела , лишь бы не в
колодец и не против ветра.
  ? А где ты тут колодец видел. ? косоглазый вытаращился ошпаренным раком и
завертелся по сторонам. Убедившись, что колодца не видно, вновь обернулся
к атаману:
  ? А против ветра почему?
  ? Обидится. ? рассеянно отозвался атаман, вглядываясь в далекую полоску
леса. ? Против ветра, с плевками не попрешь. А ежели попрешь, так сам же с
оплеванной рожей и останешься.
  Дальше шли молча. Взгляд Бутяна вычленял из массы леса пятна сочной зелени
и особенно густые кроны, под которыми мог притаиться родник или ручей.
Дрозд топал следом, озирался по сторонам, слюнявил палец, выставлял над
головой и разочарованно шел дальше.
  Когда сплошная кайма леса раздробилась на отдельные деревья, под ноги
начали попадаться клочки заморенной травы. Скоро над землей затопорщился
робкий кустарничек, повеяло влагой, а подошвы тихо зашуршали по мягкому
изумрудному ковру. Налетевший порыв ветра колыхнул волосы и бросил в лицо
свежие ароматы леса. Бутян с удовольствием втягивал носом знакомый лесной
дух. Странный звук за спиной заставил оглянуться.
  Подручный торопливо утирал рукавом забрызганную морду.
  ? Действительно не попрешь. ? тоскливо скривился Дрозд.
  ? А ты сомневался? Эт тоже самое, что топор вверх кидать. Как сильно ни
забросишь, все время возвращается и башку продырявить норовит. Только
лучше не пробуй, просто так поверь. - хохотнул Бутян, снова заметив в
косых глазах глубокую задумчивость.
  Оказавшись в тени деревьев, вздохнули с облегчением, побрели, жадно
вынюхивая влагу. Скоро заметили клочок буйной зелени. Ускорив шаг, почти
подбежали к маленькой лужице, на дне которой трепыхался фонтанчик
песчинок. Боясь замутить неглубокий источник, осторожно опустились на
траву и припали пересохшими губами к ледяной воде. Несколько раз
прерывались, чтобы перевести дух и снова пили, пока в раздутых животах не
забулькало как в степняцких бурдюках. Распустив пояса, продолжили путь.
Подобревший Бутян бодро вышагивал между деревьев, уверенно выбирая
направление. Дрозд же тащился следом, с такой кислой физиономией, что
Бутян вскоре сморщился, будто грызанул дикое яблоко.
  - Что случилось со славным и могучим Дроздом? - воскликнул он,
останавливаясь. - Неужто, пока я отвернулся, волчью ягоду успел сгрызть?
Или тебя с голоду так перекосило?
  Подручный поднял на атамана два озера тоски. Не зная что ответить,
отрицательно потряс головой. Видя ожидание батьки, вновь потупил косые
глаза и негромко, но твердо произнес:
  - Зря мы все-таки коней бросили. Когда еще таких добудем...
  - А я уж испугался, - протянул Бутян. - Думал, тебя какая-то немочь
пухотная прохватила.
  Однако улыбка быстро сошла с тонких губ и атаман, задумчиво, прислонился к
дереву.
  - Думаешь мне не жалко?
  Дрозд пожал плечами.
  - А знаешь, - вдруг оживился Бутян. - Зря я тебя за собой потащил. Надо
было назад отослать. Остальных успокоить, приглядеть за ними до моего
возвращения. А теперь уж и не знаю, не поздно ли? Назад одному еще день
тащиться. А там опять в горы, да по горам...
  - А отпустишь? - в глазах подручного блеснула робкая надежда. - Я б бегом
враз добрался. Ночью бы шел, только бы коняжки далеко не убрели.
  - Так я и не держу! - расхохотался атаман. - Ломись, коли силы в себе
чуешь. Думаю, толк в этом будет. Передай хлопцам, чтобы носы держали по
ветру, батька жив, здоров. А пока залижите раны и выдвигайтесь к Черной
Горке. Я там обожду.
  Оживший Дрозд рванулся назад, но через несколько шагов остановился, едва
не упав, и растерянно оглянулся. Хохочущий атаман бросил ему ятаган. Видя
удивленно вытягивающееся лицо, поспешно замахал рукой
- Беги, я себе дубинушку отыщу, а прощаться не будем.
  Рука подручного ловко пихнула оружие за пояс, и он скрылся в зарослях,
треща кустами как стадо гонных лосей.
                                 Глава 25
  Хороший враг лучше чем хреновый друг.
  Витим - Большая Чаша
  Не особо торопя Ворона, Сотник внимательно следил за направлением. По его
расчетам, ехал пока правильно. Еще раз вспомнил добрым словом Селидора.
Сколько же бился Синий Волк, пока не научил правильно высчитывать
направления и длину переходов. Многие дни и ночи прошли в нудных
упражнениях пока суровый наставник не удовлетворился умением ученика
возвращаться к началу пути. Всякий раз память сама отмечала точку
отправления и в сознании начинала рисоваться пройденная дорога. Нынешний
же путь почти свернулся в кривую петлю и скоро она должна была замкнуться
неподалеку от тех мест, где Кощей дал ему поручение.
  Тропа пошла вверх, выбираясь из болотистых низин, кишащих комарами. Извеку
казалось, что остервенелые звенящие твари выжили из этих мест всю живность
от леших до мышей. Лягушки же напротив водились в изобилии, были довольные
и откормленные, как полугодовалые поросята. Сотник лишь жалел, что кроме
золы нечем приправить нежное белое мясо.
  Потирая распухшее от укусов лицо, Извек заметил, что комаров стало меньше.
После полудня лес посветлел и сменил мрачные чащобы на светлый сухой
подлесок. Сквозь зеленый полог стали пробиваться струнки солнечных лучей.
Чем дальше, тем чаще они собирались в густые пучки и пронизывали листву
брызгами чистого света. Скоро тропа выбежала на пригорок и последние
комары, утомившись долгой погоней, наконец отстали. Впереди, в кронах
деревьев, светились большие бело-голубые прорехи. Лес кончался. Близился и
конец пути, когда предстояло сдать хозяину дорожные чудеса и, в свою
очередь, получить обещанное. Сотник тронул каблуками бока Ворона, но тот,
к удивлению седока, пошел еще медленней и через несколько шагов вообще
остановился в десяти саженях от опушки. Глаз сверкнул белком, уши
настороженно замерли. Извек вгляделся в расстилавшуюся за деревьями
равнину, пустую словно стол перед открытием корчмы. У самого окоема из
туманной дымки вырастали три знакомые горы.
  Слева от тропы ершился жиденький прозрачный кустарник. Чуть дальше,
темнели несколько валунов. Все казалось умиротворенным и безопасным, как
огород бабки Агафьи: кузнечики в траве запиливали что-то тонкое и
бесконечно длинное, а над головой разливала трели мелкая неутомимая пичуга.
  - Покойно, как в вирые, - шепнул Извек Ворону. - Только тут не вирый, а мы
не...
  Он не договорил. Впереди, у одного из валунов выросла человечья голова.
Сотник разочарованно вздохнул:
  - Эх, до чего ж не люблю засады... и охоты.
  Сдвинув меч поудобней, хлопнул коня по крупу. Убедившись, что хозяин все
видит, Ворон медленно подался дальше. Когда приблизился к камням на бросок
копья, странная голова поднялась, обнаруживая под собой крепкое тело.
Человек вышел на тропу и, показав пустые руки, остановился. Сотник
уважительно хмыкнул, узнав недавнего поединщика, оставшегося висеть на
мосту. Придержав коня, удивленно развел руками.
  - Никак ты, уважаемый, летать научился?
  - Пришлось, - кивнул Бутян. - Иначе бы так и расстались, не поговорив.
  - А надо?
  - Думаю да! Потому, что если бы давеча с моста слетел ты... то нынче тут
проехал бы я! А доехав вон до той горки, получил бы золота. Телеги две, а
может и три.
  - А-а, - протянул Сотник понимающе. - Тады, конечно, надо бы поговорить.
Две телеги эт не хвост собачий.
  Спешившись, выжидающе посмотрел на атамана. Бутян, присел, приглашающе
кивнул на глыбу напротив себя. Рассмотрев его осунувшееся лицо, Извек
потянул с Ворона переметную суму. Едва из сумы показалась фляга, глаза
атамана ожили. Бережно выкрутив пробку, Бутян приложился к баклажке. Пил
долго, с наслаждением закрыв глаза. Оторвавшись, выдохнул и повертел флягу
в руках.
  - Обыкновенная фляга, - пожал он плечами и осмотрел Извека с головы до
ног. - Да и меч, вроде простой, доспех не богат, сума не мудреная... разве
что у коня слух хороший. Ума не приложу, с чего бы это столько золота за
твое добро предлагать?
  - А это и не мое вовсе. Коник, правда, мой, а все остальное везу хозяину
отдавать.
  - Ага-а, - протянул Бутян понимающе. - Тогда ясно. Значит плата за твою
голову, а остальное для отвода глаз или как подтверждение, что тебя нет.
  Сотник молчал, внимательно слушая атамана. В груди появилось нехорошее
предчувствие, непонятное и потому еще более настораживающее. Бутян же
охотно продолжал рассуждать.
  - И правильно предупреждал, чтобы всем войском тебя ловили. Да вишь, не
сдюжили, на авось пронадеялись. Да и я до последнего думал, что слажу.
  - Может и сладил бы, коли все так просто было бы. - заговорил Извек. -
Токмо мечик этот Кладенцом зовется, в баклаге вина не меряно, все твое
войско упоить , да и в сумке еды на всю жизнь хватит. Так что твоему
хозяину было о чем печься.
  - У меня нет хозяина! - холодно проговорил атаман, но видя, что дружинник
не хотел его унизить, миролюбиво продолжил. - Просто иногда оказывал ему
услуги, когда надо было кого сыскать в белом свете. Мне не сложно, а с
оплатой... старичок не скупился.
  Извек кивнул, заметив испытующий взгляд атамана. Чтобы развеять
недомолвки, пожал плечами.
  - А мне Кощей старичком не показался.
  Бутян улыбнулся и кивнул крупной головой.
  - Это он может. При своих летах держится молодцом. Ну, да это его дело.
Мне же интересно что вы с ним не поделили? И с чего он так на тебя
окрысился. Неужто умудрился это барахло у него стащить.
  - Да нет, сам дал на время. Пока его поручение не выполню. Только плату
обещал не золотом.
  - Каменьями! - со знанием дела предположил Бутян.
  Извек отрицательно покачал головой. Атаман нахмурился, поскреб могучий
подбородок, покумекав, хлопнул себя по лбу и выпалил:
  - Царство? Земли? Власть?... Бессмертие?!
  - На что мне все это, - усмехнулся Сотник. - Просто услуга за услугу. Я
свою работу сделал, вот еду за обещанным.
  - Сдается мне, что Бессмертный не очень хочет исполнять уговор. -
глубокомысленно заключил Бутян. - Иначе зачем посылать меня с хлопцами,
сшибать твою голову? А может просто не хочет, чтобы кроме него, кто-то
что-то знал! Ты выполнил? Выполнил! Теперь концы в воду и все в порядке.
  - Похоже!
  - И что будем теперь делать? Мне если честно, не больно хочется браться за
работу заново. Не случилось, так не случилось. Да и ни к чему таким
хлопцам как мы друг дружку губить. Однако, куш за тебя не малый. А у меня
к Бессмертному обидка есть. Старый шельмец должен был сказать, чем тебя
снарядил, я бы с простым топоришком супротив Кладенца не сунулся. Посему
имею право на возмещение убытков и в войске, и в душе. Тем паче, что
какая-то сволочь на горе еще и огоньком удумала баловаться, а это в уговор
не входило.
  Сотник внимательно слушал атамана, видел, что тот что-то задумал.
Оживающий на глазах, Бутян вторично приложился к фляге и, залив в пасть
изрядное количество, продолжил:
  - Не взять ли нам дедулю за жабры, и не получить ли заработанное?
  - ! - задумчиво обронил Сотник. - Только, сможем ли пробраться в его
чертоги так, чтобы он не ускребся раньше времени, или какую пакость не
сотворил?
  - Так попробуем! Есть у меня мыслишка одна, должно получиться, если сами
не напортачим.
  Бутян открыл было рот, чтобы продолжить, но осекся и задумался.
  - Слушай, а что он все-таки тебе наобещал? Может зря я на золото
навостряюсь?
  - Не зря! Золото в самый раз. - успокоил Сотник. Помедлив, вздохнул и
неохотно признался. - Да невесту он мне сосватать обещал. Всю грудь себе
пятками отшиб, заверял, что враз все решит. У него де, знакомства чуть ли
не с богами.
  - А-а, - успокоился Бутян. - Не, это мне ни к чему. А на счет знакомств...
Это могет быть. Я за ним такие штуковины замечал, что... Да и живет так,
что любой император бродягой покажется.
  - Вот и надо бы должок с него получить. - заключил Извек.
  - Тогда слушай. Засел он сам знаешь как. Без его желания в лепешку
расшибешься, а в гору не пролезешь. Смотреть на мир может глазами птиц и
нетопырей, что в горе живут. А слушать может ушами того, кто на его
болтливом троне посидит. Я как-то посидел, дабы в любой момент позвать
 было. Правда, сейчас он думает, что я уже у Ящера, потому и не
лазает больше в мою башку.
  - А котел с водой? - напомнил Сотник.
  - Котел ерундовый. Кажет все что угодно, кроме живых тварей. Ежели,
скажем, на Киев глянуть, то увидишь лишь дома, и то только те, что больше
семи лет стоят. А живье Бессмертный видит лишь на день пути от своего
логова. Да и то ночью. Дальше его нетопыри не летают. Вороны же с
коршунами, уже за десяток стрел, перестают чуять приказы. Поэтому смекай,
я поеду открыто но медленно, ночью. А ты неподалеку поспешай, укромом. Он,
само собой, всадника первого заметит. Тем паче конь такой особливый. А уж
как твоего ушастого разглядит, так очей не спустит, пока не доеду.
  Когда мою морду рассмотрит, может захочет посудачить. Я как его голос
услышу, махну тебе мечиком. Тут уж можешь ломиться к горе не таясь, Кощей
за разговором ниче не видит.
  - Гоже! - одобрил дружинник. - Может доспех мой оденешь, трофей якобы, а
при луне блеск заметней.
  - Не-е! - жутко выговорил Бутян, скроив кровожадную харю. - Доспех на
мертвеце остался! Топором изломан так, что ни один кузнец на железо не
возьмет.
  Извек захохотал такому лицедейству, увидав вдруг перед собой образ тупого,
хвастливого вояки, кичащегося своими геройствами.
  - Так и скажи! Будет похоже на правду. А как тебя Бессмертный до сих пор
не раскусил?
  - А я не умничал особо, да делал как говорили. Плата всякий раз не малая
была, вот и прикидывался дураком. Получалось, что не зря. Укромы
прикопаны, золота в них... на маломальское княжество хватит. Вот еще за
тебя куш выманю, так и на большое хватит. - он беспечно хохотнул и
поднялся. - А пока подождем ночи, вон у той кочки. Как солнце сядет,
тронемся.
  Извек оглянулся на убегающую кромку леса. Саженях в трехстах земля
горбилась небольшим курганом. Бутян еще раз хлебнул из фляги и резво
направился вперед. Сотник тоже с удовольствием сделал несколько глотков.
Решив пока вино не убирать, повел Ворона в поводу. Уже на подходе к холму
Бутян весело заговорил:
  - Как-то раз, когда я еще с малым отрядом рыскал, пришлось убегать от
кочевников. Добежали до этих краев. Тащились вдоль края леса, чтобы успеть
среди деревьев укрыться, и набрели на эту кочку... Норка тут уютная есть.
Мои хлопцы нарыли. Думали укром там учинить, однако, нашлись места
половчей. А норка осталась. Там и привалимся дотемна.
  Зайдя в тень деревьев стали протискиваться в непроходимых, на первый
взгляд, кустах. Неожиданно заросли кончились и у отвесного склона
обнаружился небольшой прогал. Под ногами оказалась дорожка выложенная
камнями. В конце ее чернел вход большой норы, куда могли въехать пара
верховых. Вдоль стены тянулись связки валежника и факелов.
  - Запасливый у вас народ. - одобрил Извек.
  - Это у народа запасливый батька! - поправил Бутян и полез в пояс за
огнивом.
  Ворон встал поперек прохода и атаман почти растворился в темноте пещеры.
Во мраке несколько раз клацнуло, послышались натужные шипения и на стене
мелькнули отсветы зарождающегося пламени. Наконец огонь вспыхнул в полную
силу. Атаман подкинул сушняку и сделал приглашающий жест. Сотник ступил в
просторную пещеру, огляделся. Вокруг кострища громоздились приспособленные
под сиденье камни, а у стены желтели кучи сухой листвы для лежанок. В
глубине пещеры слышался звон воды. На локоть от земли, стену пробивал
родничок и, упав в выложенное из камней корытце, незаметно просачивался в
землю. Оглянувшись на Ворона, Сотник присел и свернул пробку с фляги.
  - Доброе место.
  Атаман согласно кивнул.
  - Для маленького отряда не худо, а с большим не поместиться. Потому теперь
сюда и не наведываемся. Разве что дозорная десятка заезжала. Только вот
нету больше той десятки. - добавил он посмурнев.
  Извек виновато потупился.
  - Так еще соберешь! Какие наши годы.
  - Угу, - буркнул Бутян. - Собрать-то соберем, только Адиз с ребятками
неплох был. Ох, как неплох!
  Сотник протянул атаману флягу, но тот отрицательно помотал головой и
выразительно посмотрел на суму. Извек понятливо кивнул, и скоро голодный
Бутян уже уминал за обе щеки Кощеево угощение. Насытившись, посмотрел на
родничок, подумал, и решительно взялся за флягу. Залив пищу вином,
привалился к связке валежника и отдуваясь заговорил:
  - Значится так! Я, как к нему в гости попаду, буду сидеть, лясы точить.
Под утро выйду прогуляться, косточки размять: мол, душно под скалой
сидеть. Как проход в скале раскроется, так ты и заходи. Я, ежели что,
подсоблю. Он ждать не будет, поэтому никакие колдовские штучки припасти не
успеет.
  Сотник с сомнением покачал головой.
  - Не больно гоже придумал. А коли он и от тебя отделаться захочет? Так я и
буду тебя у запертой горы дожидаться? Лучше по другому. Ты, как подъедешь,
рассыпь вокруг входа пару горстей печенья, коня снаружи оставь и входи
один. Коня, без меня, в Кощеевы чертоги и вдесятером за уши не затащишь,
тем паче, что лакомые куски околонь рассыпаны. Входи один. Бессмертному
скажешь, что Ворон к тебе еще не привык, идти не захотел. Опозжа, если
Бессмертный все же закупорит проход, пойдешь коня проверить, тут я и
поспею. Опять же, ежели с тобой что случится, за конем Кощей в обяз выйдет.
  - Решено! - кивнул Бутян подумав. - Так кузявей будет. Теперь слушай как
добираться будешь. До полуночи смотри только вперед. Нетопыри, об эту
пору, от Черной Горки летят. На звездной россыпи без труда разглядишь.
После полуночи же, чаще оглядывайся, дабы возвратных вовремя заметить. А
уж ежели случится в звездах тень узреть, то медленно ложись и ползи.
Нетопырь, он все больше на слух летает, глаза у него слабые: за полсотни
шагов человека от свиньи не отличит. Да и с десяти саженей, пожалуй не
сможет. Ежели конечно не будешь торчать, как столб Перуна на иудейском
кладбище.
  - Уж соображу. - успокоил Сотник. - Да и ты, на Вороне, заметней будешь.
  Ворон скосил на хозяина недовольное око, фыркнул. Бутян понятливо
усмехнулся, глянул на умницу коня.
  - Ну уж потерпишь малость, чай ради хозяина постараешься.
  Объяснение не особо обрадовало Ворона и он презрительно отвернулся. Сотник
поднялся, погладил мягкие уши, потрепал густую гриву.
  - Авось проскочим, да и боги, если не пьянствуют - помогут.
  Вход в пещеру начал темнеть. Извек двинулся наружу. Заметив, что в лесу
потемнело, присмотрел подходящий участок склона и полез вверх. Забравшись
до середины, скользнул взглядом поверх деревьев. Солнце медленно падало за
край земли, попутно поджигая рваные лоскуты облаков. Снизу донесся голос
атамана.
  - Еще маленько и будем выходить!...
  ...Над глазоемом еще осталась полоска светлого неба, но ночь уже засеяла
небосклон мерцающими семенами и медленно вытягивала из-за леса огромный
блин луны. Холодный свет падал на фигуру атамана, серебрил ершик Бутяновых
волос и обтянутые кольчугой плечи. Извек неутомимо шагал за Вороном на
расстоянии броска камня, внимательно шаря глазами по звездному небу. Ворон
поначалу оглядывался на хозяина, но постепенно смирился и теперь, понуро
опустив голову, топал по черной кляксе своей тени. Пару раз оглянулся и
Бутян, но, заметив, что дружинник не отстает, принял горделивую осанку и
ехал уперев руку в бок. На поясе темнели ножны Кладенца, в другой руке -
чудесная баклажка. Изредка фляга взмывала вверх и замирала у лица.
  Как бы не перебрал, думал Извек, а то свалится с коня раньше времени.
Однако, вскоре заметил, как в очередной раз атаман возится с пробкой.
Оказывается хитрец только прикидывался, что пьет. На самом деле, на
пять-шесть подъемов фляги, делал один маленький глоток.
  Сотник до боли в глазах всматривался в россыпи звезд, но луна проползла
уже две полных руки, а нетопырей пока видно не было. Извек потер ладонями
лицо, прикрыл веки. Прошагал какое-то время вслепую, почувствовал, что
глазам стало легче, решил повторять так каждые три сотни шагов. Идти стало
веселей, голова была заняты счетом и не будоражилась мыслями о паскудствах
Бессмертного. Открыв глаза на одиннадцатый раз, привычно уставился в небо
над вырастающими впереди вершинами. Луна переползла зенит и лила яркий
свет на рождающиеся у края земли перья облаков. Сотник засмотрелся на
серебрящиеся разводы и почти не обратил внимания, когда на их фоне
мелькнула черная точка. Поморгав, присмотрелся внимательней, опять заметил
мечущуюся из стороны в сторону мошку. Лишь когда Бутян придержал коня и
предостерегающе стукнул флягой о ножны, дружинник ничком бросился на
землю. Вжавшись всем телом, вывернул голову и, не двигаясь, наблюдал, как
атаман копошится, распутывая ремешок фляги. Наконец, когда крупная
крылатая тварь начала нарезать круги над его макушкой, поднял флягу и
запрокинул голову для глотка. Уже отпив, замер с открытым ртом, якобы
только что увидав мечущуюся над собой тень. Ткнул пробку обратно,
перекинул флягу через плечо.
  - Ишь, разлеталась! Сука с крыльями! - пронеслось над равниной и Бутян
потянулся за луком. Кое-как набросив тетиву, нащупал стрелы, выдернул
одну, рассыпав с полдюжины по земле. Долго выцеливал, наконец пустил.
Стрела чвиркнула возле твари и, подгоняемая бранью атамана, ушла в темень
неба. Разъяренный таким обхождением, нетопырь заверещал и бросился в
атаку, однако, повинуясь неслышному приказу, резко отвернул и затрепыхал
крыльями в обратный путь. Лук тут же скользнул на место.
  - Порхай, порхай, крыса перелетная! - с улыбкой напутствовал атаман и
оглянулся на Сотника. - Вставай, почтенный, спать еще не время. Теперь
дорога свободная, думаю больше не появятся, раз обратно позвали. Так что
давай поспешай, но в небо поглядывай: кто его знает, что Бессмертному в
голову вступит.
  Три горы приближались. Когда средняя уперлась вершиной в россыпь Стожар,
атаман остановился, дожидаясь Извека. Едва тот приблизился, задумчиво
заговорил:
  - Ну вот, почитай и добрались. Тут обычно еще пара крылатых вертится, так
что я в объезд двину. Они, скорее всего, за мной увяжутся и, пока я вокруг
этой кочки обскачу, ты в самый раз пешком подберешься.
  Извек кивнул, протянул Бутяну руку.
  - Да будет с тобой Спех.
  Бутян сдавил ладонь дружинника. Хмыкнул, ответил фразой, слышанной от
одного мудреца, теперь уже покойника:
  - Наше дело правое, мы победим! Если...
  Ворон, не дав договорить, рванул с места. Видно тоже знал продолжение.
Сотник улыбнулся и вполголоса закончил:
  - Если враг правей не окажется...
  ...Бессмертный потирал руки, прогуливаясь около хрустального фонтана.
Заполночь, увидев, какой всадник движется по равнине, едва не подпрыгнул
от удивления. Не поверил глазам, пока не разглядел в лунном свете
перекошенную рожу атамана и не услыхал ушами нетопыря его пьяную брань.
Теперь жалел, что не может ускорить время, а Бутян тащится на коне, как
сонный хомяк на голодной черепахе.
  - Не удержался, дубинушка, - презрительно бормотал Кощей. - Напоролся таки
из бездонной фляги. Ну да что со смертных взять...
  Не желая томить себя созерцанием плетущегося всадника, отозвал всех
крылатых соглядатаев, обновил угощение на покрытом ковром каменном
возвышении и, с кубком в руке, предался приятным размышлениям. Теперь,
когда главная забота так удачно разрешилась,  было уделить внимание
другим чаяниям. Погрузившись в приятные думы, Кощей на время забыл о
приближающемся госте и отдался во власть сладких, как ромейское вино,
мечтаний...
  ...Бутян мчался вокруг горы. Нетопырей не видел, хотя, грохот копыт
разбудил бы и дохлую мышь. По прикидкам, Извек уже должен был подходить к
подножью. С той стороны, до пещеры, рукой подать, хотя, на таком
необыкновенном скакуне, Бутян все равно доберется раньше.
  Подъезжая к месту, осмотрелся в поисках крылатых соглядатаев, но не
заметил ни одного нетопыря. Вспомнив наставления Извека, выгреб две жмени
печенья. Разбросав по сторонам, приблизился к зеву пещеры и легко спрыгнул
на землю. Ворон, чуя запах разбросанного угощения, уже раздувал ноздри и,
еле дождавшись, когда всадник выпустит повод, поцокал подбирать лакомство.
Бутян проверил, не забыл ли чего из Кощеева добра. Поправил Кладенец,
суму, флягу. Подумав, плеснул на себя вина, чтобы разило, как от дюжины
цареградских богословов, и направился в пещеру. Уже проходя мимо факелов,
небрежно зашлепал ногами по гладкому полу, пару раз задел ножнами за
стену...
  ...Еще до того, как послышались тяжелые шаги, до Кощея добрался мощный
винный дух. Бессмертный встал, со снисходительной улыбкой обернулся ко
входу. Шоркнуло громче, ноги споткнулись на ровном месте, и из темноты
показалась сияющая физиономия с лошадиными зубами.
  Бутян, с беспечностью Киевского дурачка Шишиги, протопал к уставленному
угощениями возвышению. Выбрав край посвободней, грохнул на узор ковра суму
со снедью, следом - Кладенец в запыленных ножнах. Чуть помедлив, вынул
из-под мышки флягу. Свернул пробку, приложился приложился на прощанье,
горделиво водрузил перед Бессмертным. Рука неверным жестом вытянулась над
Кощеевым добром.
  - Вот! Доставил! Забирай! Все, как уговорено!
  - А что коня не привел? - скромно поинтересовался Бессмертный.
  Бутян, с видом оскорбленной невинности, развел ручищами.
  - Привел, а как же! У входа стоит, как живой!
  - А я ему овса приготовил, - пожал плечами Кощей и разочарованно кивнул на
пузатые мешки у фонтана.
  Бутян беззаботно отмахнулся, плюхнулся на шелковые подушки, цапнул с
чеканного блюда самого румяного перепела.
  - Так диковатый он! Меня и то еле подпустил, а сюда без хозяина и за уши
не затащишь. Ничего, пообвыкнется. Жрать захочет, сам придет, ты только
вход не закрывай.
  Бессмертный удовлетворился ответом, опустился напротив атамана и,
пристроив рядом блестящий плащ, отломил виноградинку. Довольный взгляд
снова скользнул по брошенным на стол трофеям.
  - Умудрился таки, совладать?
  - Так расстарался маленько, - хвастливо пробасил Бутян. - Чай, и покруче
холмики видал. Только, ты бы сначала золотишко показал, а разговоры
разговаривать потом будем.
  - И куда вы все спешите, - вздохнул хозяин, поднимаясь. - Неужель времени
не будет, тем паче, что и грузить-то некуда.
  - А я сперва погляжу, - алчно прокурлыкал Бутян. - А ребята мои, не
сегодня-завтра подтянутся.
  Кощей приблизился к стене, вытянул руку, чиркнул пальцами тайный знак.
Часть узора со скрежетом отъехала в сторону, открывая прореху в каменном
монолите. Хозяин постоял немного, отступил на шаг, глядя на горы злата и
любуясь блеском сокровищ. В пещере повисла тишина.
  - А что, Атаман, - раздался за спиной знакомый голос. - Не соврал
Бессмертный на счет золотишка!
  Кощей медленно оглянулся. Из сумрака прохода выступил Извек. Встретив
холодный взгляд Бессмертного, дружинник весело подмигнул.
  - Будь здрав, хозяин! Что-то ты не рад. Приглашай умыться с дороги, да
сажай к столу.
  Сотник не спеша направился к фонтану. Кощей, казалось остолбенел, но ни
одним мускулом не выдал удивления. Лишь глаза метались от улыбающегося
лица Дружинника к хитрой морде Бутяна.
  - О, как! - назидательно проронил атаман и сомкнул зубы на перепелином
бедрышке.
  Медленно жуя, не спускал глаз с Кощея. Оба молчали, слушая как у фонтана
фыркает Извек. Когда плеск прекратился и дружинник двинулся к
заставленному снедью возвышению, Кощей внезапно рванулся вперед. Несмотря
на его быстроту, Бутян успел хапнуть рукоять Кладенца и в руках
Бессмертного остались только ножны. Ничуть не смущенный, Кощей метнулся к
подушкам, подхватывая в кувырке свой странный плащ. В глазах его
загорелось торжество. Неуловимый знак пальцами... и выход из пещеры с
грохотом закрылся. Губы Кощея расползлись в кривой усмешке.
  - Погостите, гости дорогие, уважьте хозяина!
  Он медленно натянул накидку на плечи. Как только искристая ткань
сомкнулась на плечах, тело исчезло. Над пустым местом маячила лишь голова,
и сверкающие вокруг шеи складки капюшона. Затем волшебная ткань наползла
на волосы и Кощей полностью растаял в воздухе.
  Бутян озадаченно посмотрел на замершего у фонтана дружинника. Заметив, как
тот хлопнул ладонью по несуществующим ножнам, быстро перебросил меч
Извеку. Сам же подцепил с пола тяжелый золотой кальян. Выдрав гибкую
тонкую кишку с мундштуком, ухватил будто дубину и замер, прислушиваясь.
  Под сводами зала раскатился злобный смех. Эхо еще не успело затихнуть, как
удар по затылку сбил Бутяна с ног. Падая, атаман сшиб вазы и блюда, но
кальян не выпустил. Приподнявшись на руках, тряхнул головой, краем глаза
заметил, как один из кубков взмыл над столом, и ему в лицо плеснуло
бордовое вино. В последний момент зажмурился, но запомнил где был кубок,
катнулся и взмахнул золотой дубиной. Кальян самым краем задел что-то
мягкое, однако, едва Бутян оказался на ногах, вновь громыхнул раскат
хохота. Через мгновение тонкое блюдо сбросило с себя яркие плоды и со
свистом порхнуло в голову Бутяна. Атаман, с трудом увернулся от острого
края, сделал несколько прыжков в разные стороны, разя наугад, но в ответ
звучал лишь глумливый гогот. Сотник, тем временем, отступал спиной к
фонтану, поводя клинком перед собой. Бутян остановился, тоже скакнул к
стене и, скрежеща кольчугой по камню, двинулся к Извеку. На того уже
сыпалась стая перепелов, запущенная рукой Кощея. Вслед за жаренными
птахами, по воздуху засверкал широкий поддон, но встретившись с Кладенцом,
звякнул и отлетел в сторону.
  Кощей забавлялся, как кот с мышами. Еще один удар достался Бутяну и атаман
согнулся, зажимая пах. Тут же удар ноги в подбородок привалил его к стене.
Сотник рванулся было на помощь, но вовремя сообразил, что открывает спину
и только покачнулся, когда Кощей саданул дружинника ножнами по шее.
Потирая ушибленное место, Извек снова отскочил к фонтану, в голове
пронеслась суматошная мысль: надо бы что-то придумать, пока Бессмертный не
откопал оружия посерьезней, чем окованные узорочьем ножны.
  - Людишки! Человечишки! - разносилось между резными стенами зала. - Перед
кем петушитесь! На кого гребешки порастопыривали? Сомну! Разотру в порошок
и пыль пущу по ветру!
  - Смотри не простудись на ветру! - зло ответил Извек, рассекая вокруг себя
воздух. Заметив, что Бутян кое-как поднялся, крикнул:
  - Хватит копошиться, быстро ко мне!
  Атаман встряхнулся и стрелой бросился к дружиннику. На полпути споткнулся
о невидимую подножку, грохнулся об пол и заскользил к хрустальному бортику
фонтана. Едва не развалив башкой прозрачный бережок, вопросительно глянул
на Сотника.
  - Ты че так разорался! Смотри, спугнешь Кощея, останемся с носом.
  Извек дернулся к мешкам овса. В несколько взмахов распахал выпуклые бока
и, подхватив по мешку в каждую руку, на ходу рявкнул:
  - Сыпь по полу!
  Сам пробежал с десяток шагов но, боясь налететь на подножку, закинул
расползающиеся кули на другой конец зала. Бутян быстро смикетил что к
чему, уцепил могучими ручищами другую пару мешков и ринулся вдоль
противоположной стены. Не добегая до развала подушек, забросил остатки
далеко ко входу и рванул за следующей порцией. Смех хозяина оборвался.
  В тишине, нарушающейся только шуршанием разлетающихся зерен, по залу
разлетелись еще несколько мешков. Оба воина остановились. Большая часть
зала была засеяна овсом. Глаза обоих вперились в пол, готовые вычленить
малейшее движение. Извек заботливо окликнул хозяина:
  - Ну что, дедуля, летать еще не научился? А ведь придется!
  Он двинулся вдоль стены, водя мечом по кругу. Бутян подобрал кальянную
дубину и двинулся на небольшом отдалении к золотой кладовой. Кощей тоже
понял их замысел и отчаянно рванулся к узкому проему. Две пары глаз
одновременно увидели сметаемые зернышки. Бутян сорвался с места, но
заскользил по рассыпанному лошадиному обеду. Он уже понял, что не успеет к
кладовой раньше хозяина, когда Извек размашисто крутнул рукой. Кладенец
расстался с пальцами дружинника и, нехотя поворачиваясь в полете,
устремился вперед. Не долетев до кладовой, стукнулся острием в невидимую
стену и остановился у самого прохода. Качнувшись в воздухе, пошел вниз и
звякнул о плиты пола. Подоспевший Бутян коршуном свалился сверху. Под ним
сдавленно гыкнуло и развернувшийся плащ явил голову Бессмертного. Кощей
хватал ртом воздух, синюшная бледность оттенила глубокие впадины глаз, на
губах показалась красная пена. Не особо церемонясь, Бутян ухватился за
край материи и, как репу из мешка, вытряхнул хозяина из накидки. Мало
обращая внимания на корчи Кощея, деловито стал рвать мерцающую ткань на
полосы. Подошедшему Извеку, всучил несколько полос.
  - Вяжи! - кратко распорядился Бутян. - Да покрепче, сначала руки спереди,
чтобы видно было.
  Сам взялся за ноги, стянув ступни носками внутрь. Скоро Бессмертный был
спеленат как кокон бабочки. Уложив сверток на постамент с остатками
угощения, сели по бокам, перевели дух. Бутян потер ушибленную голову,
примерился и медленно потянул из Кощея клинок. Бессмертный дернулся,
заскрипел зубами.
  - Ниче, ниче, - успокоил атаман. - Тебе эта железка как заноза, ты ж у нас
бессмертный. Почесался и забыл. А теперь посудачим о наших кручинках. Свое
золотишко с самоцветиками я, так и быть, сам заберу, благо калитка
отперта. А вот благородному Извеку, ты кое-что посурьезней задолжал. Так
что уж будь ласков, скажи когда обещанное исполнишь?
  - Ни... никогда. - всхлипнул Кощей. - И не собирался исполнять. Ты его
должен был извести, а мертвецы долгов не помнят.
  - Ага, понятно, - невозмутимо продолжал Бутян. - Тогда давай по другому
поговорим...
  Он осекся, заметив слабые движения пальцев хозяина. От этих шевелений из
раны перестали вспучиваться кровавые пузыри, а путы стали пошевеливаться
как сонные змеи. Атаман угрожающе усмехнулся.
  - Э, нет, любезный, так дело не пойдет! - Бутян потянулся к связанному. -
Погодь маленько колдовать, сперва договорим!
  Извек сморщился, когда послышался хруст Кощеевых пальцев. Бессмертный
зарычал, с ненавистью глядя на атамана. Тот, как ни в чем ни бывало,
наполнил подобранный у стола кубок, отхлебнул и негромко продолжил:
  - Слышал я, что сей добрый молодец смерть твою поганую перепрятывал. Вот и
думается мне: а не съездить ли нам всей оравушкой, да не выволочь ли ее
обратно, может тогда ты поумней станешь и, что посулил, исполнишь. - он с
хищной улыбкой подмигнул Сотнику. - Друже Извек, вспомнишь где яичко
припрятал?
  Сотник кивнул, хмуро оглядывая шелковые сиденья. Перевернул пару подушек,
выудил свой старый меч и, повесив на пояс, снова кивнул.
  - Помню, как не помнить. Нынче враз доедем, дорога то чистая.
  Бессмертный кашлянул, выплюнул сгусток крови. Постарался напустить в голос
угрозы:
  - А не боитесь, что по пути улизну, да засыплю всю дорожку вашими костями!
Не вы первые, не вы последние.
  Сотник хмыкнул разваливаясь на подушках, в одну руку взял чашу, в другую -
горсть заморских сладостей. Бутян тоже сверкнул зубищами, откинулся на
цветастые шелка и мечтательно заговорил:
  - А мы тебя, любезный, в полумертвом виде повезем. Чуть оживешь, еще
приплющим и так до самого места.
  - А там как? - огрызнулся Кощей. - В рыбу обернетесь?
  - Зачем в рыбу, плавниками кругляш не ухватить, для этого руки нужны. Так
что, ради такого дела, мы и человеками поныряем, с руками и пальчиками!
  Подтверждая свои слова, Бутян поднес к глазам Кощея пудовый кулак и,
неожиданно схватил Бессмертного двумя пальцами за нос. Что-то хрустнуло,
Кощей невнятно гукнул и застонал. Не выпуская носа, Бутян приблизил лицо и
заглянул расширенные, пульсирующие от боли зрачки.
  - Хватит лосем прикидываться! Говори, гад, когда слово сдержишь. Не то
буду тя перемалывать по частям, а что останется в муравейник брошу. За
недельку-другую, думаю, остепенишься, если мураши до мослов не отчистят.
  Кощей захрипел, едва продавливая слова сквозь оскаленные зубы:
  - Да не вхож я к Дане! Она меня и близко не подпустит, не то что
разговаривать!
  - Эт что ж так строго? - сочувственно поинтересовался Бутян, постепенно
настораживаясь. - Вы же вроде, одного поля ягоды.
  - Не одного, - с трудом выдохнул Кощей. - Я из людей, они из Первых... А
Дана вообще зареклась с людьми встречаться...
  - С чего бы это? - перебил Извек, переставая жевать.
  - Да связалась как-то с одним дураком, до сих пор по нему, бестолковому,
сохнет... А он вроде вас: в поле ветер - в задне дым. Хвост торчком
поставил, и давай по миру круги нарезать. Все добро искал, для всех. Зло
уничтожить торопился. Корень зла найти вознамерился. Ну и где он теперь?
Попал, как кур во щи, в кагорту Светлых... вот и гнется поныне от
вселенских забот...
  Извек навострил ухо, но лицо сделал придурковатое, закинул в рот ягодку и,
как бы невзначай спросил:
  - Ага, слыхивал про такого. А он один был, либо со товарищи?
  - Со товарищи, - простонал Кощей. - Такими же дурными, как и сам. Пока для
всех счастья искали, едва мир вверх ногами не перевернули.
  - А что, - мечтательно протянул Бутян, отпуская нос. - Может и нам
взяться? Хорошими станем, добрыми, старичков забижать не будем, а, дедуля!?
  Бессмертный презрительно улыбнулся сквозь выступившие слезы.
  - Кишка у вас до него тонка... Он хоть и дурак, да было в нем что-то...
Теперь таких не рожают.
  - Ну, тонка так тонка, - согласился Извек. - А поведай-ка, дедуля, откель
ты про мою заботу узнал? Ты же говорил, что живешь тут отшельником, никуда
не выходишь, Дана и прочие тебя ныне не привечают?
  - А что тут узнавать, - проворчал Кощей. - У тебя ж на лбу все было
написано. Приглядись, так любой прочтет.
  - Эт как? - опешил Сотник, разглядывая лоб в начищенное до зеркального
блеска блюдо.
  - Да просто все. Кислая морда у человека бывает не так часто, как кажется.
Когда голоден или оскорблен - рожа жалкая или злая. Голодом таких как вы
не огорчишь, да и оскорблений не стерпите, либо пришибете, либо самих
прибьют.
  Извек переглянулся с Бутяном, тот кивнул утвердительно, а Кощей продолжал:
  - Ехал ты тосклив и задумчив. Ежели б тосковал по дорогой утрате, на челе
бы оставили след безысходность и растерянность. Ты же таковым не казался.
На тоску от неприкаянности тоже не похоже: такие гои на дороге не валяются
и без дела не сидят. Задумчивость глубокая, глаза делает строгими и, либо
губы сжимает, либо что-нибудь в зубы сует: соломинку там, или ноготь.
  Отбросив пару мелочей, остается одна кручинка - сердечная. Опять же, если
б простой девкой озаботился, то был бы просто задумчив, решал как ее
самому привадить, или к ведунам поспешил. Навидался я подобных. Ты же не
торопился своего добиться, потому как знал, что не в твоих силах такую
бедулю решить, от того и по сторонам глядел рассеянно. А тут дело ясное:
не из людского мира зазноба твоя! А уж когда ты на стену со зверями
вылупился, тут уж совсем все ясно стало. Полканов с индриками, змеев с
семарглами, многодланов с чаркасами и единорогов со смоками едва глазом
тронул...
  Бутян вытаращил глаза и, едва не руками, захлопнул упавшую на грудь
челюсть. Задрав брови домиком, поморгал глазами.
  - Эт куда ж тебя, почтенный Извек, встрющило?
  Сотник угрюмо посмотрел в глаза атаману, вздохнул, промолчал.
  - Да по русалке он сохнет, - снисходительно пояснил Кощей. - По простой
русалке. Только зря все это. Дело гиблое.
  - Не по простой, - проронил Сотник потерянно.
  Кощей поморщился, но увидев угрожающий взгляд Бутяна, опустил глаза,
пробормотал невнятно.
  - Конечно не простая. Они все необыкновенные, когда в наши сердца западают.
  Извек отодвинул от Бессмертного Бутянову ручищу, заглянул Кощею в глаза.
  - Так значит и про то, что она меня забыть не может, тоже... пустое.
  - Да это уж я так, для пущей уверенности приврал, дабы покрепче зацепить.
Надо же было позаботиться, чтобы ты расстарался... Но ты не кручинься, я
отблагодарю! Хочешь самым богатым во всем свете станешь, а хочешь великим
владыкой сделаю. Могу все золото отдать, каменья самоцветные...
  - Да забей ты это золото себе в дупу... И каменьями присыпь! - не выдержал
Бутян. Обернувшись к Сотнику, хлопнул по плечу. - Слушай, друже, а давай
все таки изничтожим этого мудреца! То-то славно будет!
  - К чему? - Извек тяжело вздохнул. - Без крайней надобности такое чудо
света губить? Не, не стоит...
  - Без надобности! - подскочил атаман. - Он же тебя самого извести хотел!
Хоть и моими руками, но ведь хотел!
  - Так ведь не смог, - пожал плечами Сотник. - Хотя, лучше бы извел.
  - Ну уж не рубись ты так! Все еще у нас в жизни затопорщится! - попытался
утешить Бутян. - Ну хотя бы мечик себе забери, чай, Кладенцы на дорогах не
валяются!
  Извек оглянулся на чудесное оружие, покачал головой.
  - У воя все должно быть по чести, а с этой бирюлькой и бестолковый в герои
вылезет. Нет уж, пусть тут остается. Тем паче, слышал я, что кладенцов
этих немеряно. Токмо раскиданы по свету кто где.
  - Не так уж и немеряно, - буркнул Кошей. - Всего-то четыре штуки осталось.
Один у Перуна, другой под Алатырь-камнем, третий в кургане Ататорка.
Четвертый вот он - мой!
  - Мо-ой! - передразнил атаман. - Тебе то он к чему! Сидишь тут, над златом
чахнешь... Вот и сиди, пока мои хлопцы не приедут. А как приедут, придется
поделиться по честному. Нет! Не по честному, а по справедливости. Еще и за
погибших заплатишь, причем втрое! А потом будешь придумывать, как
дружиннику помочь. Не придумаешь - зажарим тебя на вертеле, сожрем по
кусочкам, да загадим тобой окрестности. Поглядим потом, как ты из помета
оживать будешь.
  Бутян деловито глянул на переломанные пальцы Кощея, убедился, что для
сотворения заклятий еще не выправились, и удовлетворенно потянулся за
кубком. Поникший Сотник уже не слышал происходящего. Лицо потемнело, глаза
глядели в пустоту. На хлопок по плечу Бутяновой длани, лишь поднял
невидящие глаза, медленно, как во сне проговорил:
  - Поеду я. Надо в Киев ворочаться, нагулялся уже.
  Бутян хотел было что-то сказать, но увидав глаза Сотника, только молча
кивнул. Провожая взглядом бредущего к выходу дружинника, крикнул вслед:
  - Бывай, Извек, может свидимся!
  - Может. - тихо донеслось в ответ и Сотник скрылся в каменном проходе.
  Атаман грозовой тучей развернулся к угрюмому Кощею и, со всей силой
съездил по понурой голове.
  - Пес ты шелудивый! Такого человека огорчил! Он же теперь с горя засохнуть
может.
  Из рассеченного лба побежала красная струйка, однако, Бессмертный
старательно собрал глаза в кучу и упрямо мотнул головой.
  - Этот не засохнет, такие вообще не засыхают... другому я бы свое
поручение не доверил...
  Под сводами зала раскатилась еще одна звонкая оплеуха...
                                 Глава 26
  Умолчали, в узоры чары
  Стыли веки, плач ворожей.
  Вдохи зары замерзали
  хриплым криком сторожей...
  Дмитрий Ревякин
  Наставница хмурилась, где это видано, чтобы русалки обратно просились. Да
и не способно это - из русалок в люди. Сколько себя помнила, всегда
перекидывали в одну сторону. И то не всегда получалось. Особенно трудно
бывало с теми, у кого душа не простилась с миром окончательно. Иной раз
приходилось по два-три раза обряд творить, прежде чем утопленница оживала
в новой своей сути. Легче было с отчаявшимися, которые бросались в
спасительную воду, решившись уйти от людей раз и навсегда. Лелька же,
сиганула с моста, когда степняки вели в полон два десятка женщин ее
деревни.
  Наставница вспомнила ворчание водяного, впервые увидевшего беглянку.
Старый Щитень долго смотрел на восьмилетку, представшую перед подводным
народом. Еще дольше ворчал, что, непроста девка, с такой намаешься, ибо
все привязки на земле остались. Подрастет, назад попросится, куды тогда
бечь?
  Тем не менее, недовольство водяного не помешало ему участвовать в обряде.
Да и Лелька обернулась на удивление быстро. Видно слишком напугали ее
степняки и разор родной деревушки. Однако Щитень еще долго хмурился:
вроде русалка как русалка, но уж больно живая. Всем премудростям училась
жадно и слишком быстро, без обычной подводной неспешности, будто не было
впереди долгого русалочьего века. Скоро стали замечать, что вопреки
обыкновению, девчонка росла. Через три года, вызывая удивление подружек,
начала превращаться в девушку. Те, пополнив русалочье племя, так и не
менялись. Щитень вновь начал сетовать, что все не так. Тем временем,
лучшая ученица успела стать общей любимицей и водяной вскоре успокоился,
мол, будь что будет. Наставница тоже радовалась на послушную и веселую
Лельку, хотя и замечала слишком живой нрав воспитанницы. И вот настало
время больших забот...
  ...Ива вздохнула.
  - Одумайся, девонька, не дело это, туда сюда сигать. Да и покон такого не
позволит. Русалочий век на земле короток. И пяти седьмиц под солнцем не
прожить.
  Щитень грустно кивал, соглашаясь. Наставница продолжала:
  - Я когда только наставницей стала, помню, случай был. Изловили как-то
одну из наших, да отвезли в деревню. Сам ловец до нее сердцем запал,
жениться хотел. Только на рассвете тридцать третьего дня умерла она.
Рыбарь тот ее снова к реке принес, в воду опустил, да сам в омуте и
утопился.
  Не жить нам при Яриле.
  - Мне и без Ярилы здесь не жить, - тихо молвила Лелька. - Задыхаюсь я
тут...
  Под своды грота скользнула старшая русалка, что-то шепнула
Матушке-Наставнице, вдвоем вышли.
  Водяной смотрел на тоскующую Лельку добрыми выцветшими от старости
глазами.
  - Эк тебя, девка, угораздило... Жила себе спокойно, ни забот, ни тревог.
Только и делов, что с подружками веселиться, да жемчуг собирать. Теперь
вот кручину себе нахлопотала. Видать, рано мы тебя в русалки перекинули,
не подумали как след. С такой душой тебе бы бабой быть, детишек нянчить,
мужа любить. Надоть было тебя к своим отвести.
  - Да не осталось у меня своих, - вздохнула русалка. - Степняки всю деревню
пожгли, кого не убили - в полон увели.
  Водяной, прикрыл глаза, потеребил зеленую, с проседью, бороду.
  - И то верно, запамятовал. - пробормотал он. - И что ж с тобой делать? Не
иначе как к самой Дане тебе надобно. Нам, без ее ведома, такое решать не
по силам. За подобное самоволие ни тебе, ни нам не сдобровать. Прознает
владычица речная, всех в осоку превратит, или в камыш. А мне, на старости
лет, уж больно не полезно на холодном ветру стоять.
  Лелька подняла глаза, с мольбой взглянула на водяного.
  - Дедушка Щитень, миленький, укажи дорожку к Дане, вдруг отпустит...
  - Показать-то не мудрено. Утес, за вторым изгибом отсюда, помнишь?
Неподалеку оттуда, в лесу еще старое капище есть.
  - Как не помнить.
  - Так вот плыви туда и жди на берегу, под утесом. Там одна из пещер Даны.
А мы с матушкой наставницей подсуетимся, вызовем владычицу. Авось,
что-нибудь да получится.
  Лелька часто закивала, порывисто ткнулась лбом в кряжистое плечо водяного,
не медля ни мгновения, легким ветерком шмыгнула прочь. Щитень проводил
русалку грустным взглядом, почесал морщинистый нос и поспешил в покои
наставницы.
  Матушка пребывала в глубокой задумчивости. На коленях поблескивала россыпь
отборного жемчуга. Рука с крупным сверкающим шариком замерла в воздухе, да
так и забыла опуститься, пока звук шаркающих шагов не заставил вынырнуть
из забытья. Водяного встретил обеспокоенный взгляд.
  - Ну что, старый, не одумалась девка?
  - Да рази такая одумается, - проворчал водяной и, помолчав, добавил: -
Не-е, такой ежели что втемяшится, то все, суши русло! Тем паче, что она у
нас, по сути, меньше всех русалка. И попала к нам слишком мелкой, и на
земле дольше всех бегать может, да и училась всему быстрее других. Прочие
твои воспитанницы тумкают иначе, с холодным сердцем. А эта рази русалка? У
вас все медленно, покойно. Че спешить ежели впереди века. А у Лельки все,
как у бешенной молнии, испугавшейся Перуна.
  Ива, соглашаясь, горестно покачала головой.
  - Да сама знаю. Что делать-то будем? А, старый? Видать придется пред ликом
Даны явиться.
  Водяной шевельнул покатыми плечами.
  - Так и я про то. Нам тут больше решать нечего.
  Наставница вздохнула и, сетуя на неспокойные времена, ссыпала жемчуг в
круглую корчагу*. Постояла, что-то припоминая, хлопнула в ладоши. Из
темноты прохода показалась растерянная русалка, из старших сестер. Замерла
с нитками бус в руках, вопросительно смотрела на наставницу. Та властно
подняла подбородок, но помедлила и сказала не повышая голоса:
  - Отвлекись покуда от монист, надобно принести из трапезной седьмое блюдо.
  Русалка вылупила глаза, отчего стала похожа на снулую плотву.
  - Матушка, так как же я узнаю, какое из них седьмое? Они же все как капли
воды схожи!
  - Эх, кулема, - устыдил водяной. - Большая уже девка, а все уму не
наберешься. Седьмое, оно же гадальное! На нем по канту полоса вытерта до
блеклости. Остальные блестят сплошняком, потому как бусины по ним не
катают.
  Лицо русалки просветлело и она мигом скрылась с глаз. Щитень с Наставницей
переглянулись. Водяной подвигал седыми кустами бровей, проворчал:
  - Ну никак не могет умом пошевелить. Пусть бы хоть ногами живо шевелила,
да рази пошевелит... Пока до трапезной дойдет, пока со всеми подружками
посудачит... Хорошо ежели к вечеру приволокет.
  Русалка, однако, вернулась быстро, видать, любопытство было сильнее
желания поболтать. Протянула блюдо водяному, отступила к стене и затихла,
надеясь, что удастся узреть что-нибудь интересное. Обиженно скривилась,
когда две пары глаз выжидающе остановились на ее лице.
  - Ступай, ступай. - ласково проворковала Наставница. - Тут дело серьезное,
в следующий раз любопытничать будешь.
  Русалка выпятила нижнюю губку и, вздохнув горше крушинного настоя,
подалась восвояси. Едва шорох босых ног затих, Щитень сопнул и поворотил
взор к Наставнице.
  - Ну что, Ивушка, покудесничаем, пока в памяти?
  - А куда теперь деваться? - согласилась та и медленно прикрыла глаза.
  Водяной выровнял блюдо на уровне пояса, упер краем в могучий живот и
замер, следя за тем, чтобы оно не шелохнулось. Ива отвязала с пояса
продолговатую скрыньку, выкатила на ладонь три жемчужины, крупнее лесных
орехов. Отобрала ту, что отливала синевой. Прошептав имя владычицы вод,
пустила бусину вдоль края блюда. Едва голубая искра пробежала по кольцу,
все вокруг потемнело. Перламутровое дно наоборот высветлилось и обнаружило
величественное лицо со внимательными синими глазами. Дана перевела взгляд
с Наставницы на Щитня.
  - Слушаю вас, мои преданные помощники. Реките.
  Наставница глянула на водяного, вздохнув, заговорила:
  - С заботами мы к тебе, Великая. Самим бед наших не развести, потому и
позвали. - она замолчала, но благожелательный взгляд Даны поощрил
продолжить. - Воспитанница наша влюбилась. На глазах сохнет, а что делать
не ведаем.
  - Русалка?! - брови богини взлетели и замерли крутым изгибом. - Влюбилась?!
  - Не совсем русалка, - встрял водяной. - То есть перекинуть мы ее
перекинули, да больно молода была, от земных корней так и не ушла. Сердце,
видать, полыхать осталось, вот теперь огонь наружу и выбился.
  - Кто он! - перебили Дана.
  - Да кто ж его знает? Из людей, причем вроде Перуном помечен.
  - Воин?
  - Ну не пахарь уж точно! - улыбнулся Щитень. - И не рыбарь. Тех у нас пруд
пруди. По всему судя, из Киевской дружины.
  Он умолк. Наставница тоже затихла, как утица в камышах. Дана хмурилась, не
веря услышанному, но унылые лица помощников убеждали, что все - чистая
правда.
  - Отговорить пробовали? - задумчиво поинтересовалась Дана.
  - И слушать ничего не хочет, может ты попробуешь, Великая.
  Глаза богини блеснули с укором.
  - Придется! Ведаете ли куда отправить?
  - Уже отправили! - поспешно заверил водяной.
  - Ну, плуты! - рассмеялась владычица. - Все наперед делаете, а
прикидываетесь улитками!
  - Приходится... - виновато протянул Щитень. - Жалко же их, несмышленых.
  Брови водяного столпились у переносицы и почти полностью затенили глаза,
однако под седыми зарослями, то и дело проблескивало лукавство. Дана
улыбнулась и провела перед собой ладонью. Перламутровая поверхность тут же
погасла. Щитень с облегчением отставил блюдо.
  - Вот, Ивушка, и гоже получилось. Там сами разберутся, а нам пора на затон
кого-нибудь послать. Кликни тех, кто пошустрей, пусть поглядят. Намедни
там вроде бы бобры разгулялись...
  - Слыхала. - отозвалась Наставница и хлопнула в ладоши...
                                 Глава 27
  Плакать пришлось всерьез...
  Дмитрий Ревякин
  ...Дана с холодным любопытством рассматривала юную русалку. Та дерзко
взирала на всемогущую владычицу вод и сама удивлялась, что удается
выдержать этот властный взор.
  - Если и боится, - думала Дана. - То очень хорошо скрывает.
  Два жутких зверя, по обе стороны от богини, медленно ворочали морды с
одной на другую. Чудовища ничего не понимали, отчего в рыбьих глазах
хранителей застыло подобие растерянности. Лелька же напротив, не замечая
стражи, неотрывно смотрела в синие глаза богини.
  Решив закончить поединок взглядов, Дана чуть улыбнулась и откинулась на
высокую гранитную спинку. Под сводами зала мягко зазвучал ее спокойный
насмешливый голос:
  - Так вот ты какая, упрямица-Леля, не убоявшаяся гнева Даны. Что ж,
садись, поговорим.
  Рука повелительницы вод плавно качнулась, указывая на ступень у подножья
трона. Русалка гордо вскинула носик и стрельнула глазами по громадным
стражникам. Потом покосилась на предложенное место но, укутавшись
сполохами чудесных волос, опустилась на пол там, где стояла.
  Дана едва не рассмеялась такой детской непокорности. Вспомнила далекую
юность, когда сама гневила отца подобными выходками. Чудища выпучили и без
того круглые глаза, едва не выронив их из орбит. Однако, повернувшись к
повелительнице, увидели ее спокойное лицо, захлопнули отвисшие челюсти и
вновь замерли как подобает грозной охране.
  Справившись с ползущими вверх уголками рта, Дана вздохнула.
  - Мне известно о твоем желании покинуть нас. Ведомо ли тебе насколько это
неслыханно?
  Русалка медленно кивнула, на отводя решительного взгляда. Дана опустила
глаза, разглядывая сверкающие перстни на длинных пальцах, обронила
равнодушным голосом:
  - А ведомо ли тебе, девочка, что это невоз?
  Русалка поборола волнение и медленно проговорила:
  - Невоз без ведома великой Даны...
  - Да и с ведома такое неспособно! - перебила владычица. - Лучше бы ты
передумала. Не по нраву мне такие хлопоты!
  - Но я все равно уйду. - почти прошептала Лелька.
  Дана подняла на непокорную холодный взгляд. Точеные пальчики русалки
нервно теребили прядку волос, но глаза смотрели так же твердо. Частое
колыхание волос, прикрывавших грудь, выдавало, какой ценой дается видимое
спокойствие.
  - Вот как? Ты готова уйти, зная, что не проживешь среди людей и тридцати
трех дней?
  - Да, великая Дана! Потому как и здесь мне не жить.
  Лелька наконец отвела вызывающий взгляд, шмыгнула носом и добавила:
  - Отпусти! Дай волю!
  Брови богини взлетели вверх, глаза сыпанули искрами.
  - Волю!? - вскинулась Дана. - Тебе захотелось воли!? Того, чего нет ни у
одного из богов! Того о чем и сам Род не мечтает! Воли этих злополучных
смертных? Воли мучиться, воли умирать? Воли терять самое дорогое во имя
неведомой сумасшедшей цели!? Волю брести, не зная куда, только бы не
стоять на месте!
  Дана вдруг осеклась, и уже бесстрастно продолжила:
  - Я все сказала. Ступай, глупенькая, и забудь эту блажь.
  - Я все равно уйду. - еле слышно прошептала Лелька и, в сопровождении
чудовищ, обреченно двинулась прочь. В просвете выхода остановилась
вполоборота, метнула взгляд полный отчаянья.
  - Прощай, великая и счастливая Дана! Ты не знаешь что такое любовь! И не
узнаешь...
  Когда контуры трех фигур растаяли в дымке солнечных лучей, с лица Даны
сошла маска величия. В синеве глаз блеснула давнишняя неизбывная тоска.
Она опустила лицо в ладони и замерла под сводами величавых стен маленьким
беззащитным комочком. В мокрых пальцах скрылась горькая улыбка. Столетия
невыплаканных слез неслышными словами слетели с губ.
  - Я не знаю что такое любовь!? Я не знаю?...
  ...Лелька, с отрешенным личиком, неподвижно сидела у кромки воды. Рядом с
ней, на бревно то и дело опускались пугливые стрекозы и бабочки. Один раз,
преодолевая принесенную рекой преграду, промелькнул уж. Взобрался на
гладкую древесину, блеснул черными бусинками глаз и скользнул в воду. Над
поверхностью осталась только изящная головка с двумя желтыми пятнышками.
  Вряд ли Лелька заметила охотника за лягушками. Ее взгляд был прикован к
речной глади. Легкий ветерок давно просушил волосы и теперь робко
перебирал длинные пряди, будто хотел заплести их в косу, да не находил
нужной силы.
  Гонимая ветром рябь переливалась на закатном солнце и покрывала реку
причудливой сверкающей чешуей. Русалка пребывала в том оцепенении, когда
тело словно растворяется в окружающем мире, а глаза не могут оторваться от
одной единственной точки, дающей покой и отдохновение.
  Краешком сознания Лелька заметила как недалеко от берега брызнула в
рассыпную стайка плотвы. Воображение вяло нарисовало вечно голодную щуку,
гоняющую на мелководье рыбью мелочь. Однако, вместо спины промахнувшегося
хищника, из воды возникла косматая макушка водяного. Старый Щитень
болезненно щурился, для его глаз и вечернее солнце было слишком ярким. На
берег выходить не спешил - отдыхал, утомленный поисками любимой ученицы.
  Наконец, разглядев примостившуюся на бревне Лельку, ласково улыбнулся и
двинулся из реки. Несколько мальков выскользнуло из спутанной бороды и
серебристыми искорками шлепнулись в воду. Щитень остановился, загреб
бородищу узловатой рукой и бережно потряс, выгоняя то, что не успело
выпутаться само. Последним отцепился мелкий рачонок, ухватившийся клешней
за кончик длинного уса, и упрямо не желающий возвращаться в родную реку.
Убедившись, что живности не осталось, водяной встряхнул мочалкой бороды и
ступил на песок. Подковыляв ближе, погладил Лельку по голове, помолчал.
Будто вспомнив зачем пришел, вытащил из подмышки маленький сверток,
развернул, встряхнул и расстелил на бревне рубаху с неброским узором по
вороту и рукавам. Присев рядом, поинтересовался:
  - Узнаешь?
  Русалка оторвала взгляд от воды и несколько мгновений неверяще смотрела на
принесенную одежду.
  - Деда, откуда?
  - Да все из старых укромов. - улыбнулся водяной. - Как чуял, что приберечь
надо. Вишь, не ошибся, пригодилось. Эт мы, старики, без одежи подмерзаем.
Вы же, все больше волосами наряжаетесь, а середь людей нагишом не .
Вот только коротковата, думаю, будет. Ну, уж лучше, чем ничего...
  Он замолчал. Русалка задумчиво провела ладошкой по мокрой холстине,
тронула пальчиком вышивку, подняла глаза на лешего.
  - Спасибо, дедушка Щитень.
  - На благо, внученька, на благо. - вздохнул старик.
  Он тронул ладонью лицо, будто бы смахивая капельки воды. Зажмурился, снова
утерся и, часто заморгав, отвернулся. Лелька перевела взгляд на реку, еле
слышно обронила:
  - Наверное... попрощаться надо... со всеми.
  - Не трудись, к чему кручину множить. Нынче наши собирались, поручили
проводить, велели сказать... - водяной прерывисто вздохнул. - Народ твой
тут, ты нам как дочь, не забывай и, да пребудут с тобой Светлые Боги...
  Щитень, не оглядываясь, двинулся в воду. Русалка еле заметно кивнула
вслед. Глаза заблестели отражая бегущие по воде круги. Когда истаял
последний, Лелька медленно двинулась вдоль берега.
  Приближалась первая из тридцати трех оставшихся ночей...
  ...Ярило, будто умытая детская мордашка, выглянул из-за холма и по траве
наперегонки побежали неугомонные золотистые лучи. Один раньше всех добежал
до Лельки и коснулся лба светлой теплой ладошкой. Русалка наморщила носик,
поежилась от утренней свежести и открыла глаза. Уселась столбиком,
тряхнула волнами волос, сладко потянулась. Ослепительный лик солнца
вырастал на глазах, неумолимо вздымаясь над макушками деревьев.
  Лелька вдохнула и замерла, всем телом впитывая давно забытое дневное
тепло. Именно эти ласковые прикосновения Ярилы и должны были погубить ее
на закате тридцать третьего дня. Но в этом возрасте тридцать дней как
тридцать лет. Да и наставница нагадала куда идти, чтобы до срока встретить
того, кто ранил сердце и полонил душу. И обнадежила, что случится это
гораздо раньше означенного дня. Теперь главное дойти, добежать, глянуть
хоть разок, послушать голос, побыть рядом... а там не страшна и смерть,
избавления от которой так и не дала жестокая Дана..
                                  ЧАСТЬ 5
                                 Глава 28
  С пьяных глаз
  и коза - красавица...
  Витим - Большая Чаша
  По своему обыкновению, Мокша не заходил в харчевни, не испытав плечом
крепость двери. Будто ненароком, задевал косяк так, что стена вздрагивала,
а те, кто сидел ближе к выходу, вздрагивали и расплескивали содержимое
кружек. Мокша же, довольный результатом, как ни в чем ни бывало проходил
мимо.
  И сейчас он вломился в корчму как медведь в тесный курятник.
Удовлетворенно крякнул, глянув на крепкую древесину, что только
мученически скрипнула под могучим плечом. В самом углу отыскал взглядом
Эрзю и прокосолапил к нему, мимоходом приглядываясь к сидящим за столами.
Эрзя позевывал, привалясь спиной к бревенчатой стене, лениво хлебал
медовуху, вытирая кулаком повисающую на губах пену. Мокша уселся
напротив, грохнув о лавку тяжелыми ножнами. Последний раз оглянулся на
корчму и водрузил молоты кулаков на стол. Не дожидаясь когда рот Эрзи
захлопнется после очередного зевка, проворчал:
  - Эй, спящая красавица, закрой пасть, кишки простудишь.
  Эрзя подавил зевоту и вперил в друга самый бодрый в Киеве взгляд. Мокша
поощрительно кивнул, бросил взгляд на остывающего жаренного гуся,
проглотил слюну.
  - В общем так! - начал он заговорщически. - Чую, пора пришла Извека
искать.
  - Ой ли? - не поверил Эрзя. - Может пущай еще погуляет.
  - Нагуляться успеет, покуда искать будем. А время то самое! Намедни к
старикам Млавы сваты приходили. Бают будто бы от самого Словиши-Гордого,
для его сына.
  - Бедный сын. - посочувствовал Эрзя. - Вот уж несреча так несреча. Такую
невесту и врагу не всякому пожелаешь.
  Мокша покивал, втягивая носом аромат гуся.
  - И не говори! Уж лучше хазарин на колу, чем жена дура.
  - Или Млава в невестках. - добавил Эрзя. - А откуда ведомо?
  - Да нынче Микулку встретил. Он и поведал.
  - Эт которого Микулку? Не того ли, что при Полоцке отличился?
  - Тот самый.
  - Ну, этот врать не будет. Славный малый. Не зря его Извек среди других
отмечает.
  - Извек зря никого не отметит. - согласился Мокша. - Так как, поедем что
ль?
  - Ты б хоть перекусил на дорожку. А то путь не близкий, когда еще
перекусим по-человечески.
  Мокша не ответил. Поспешно кивнул и, захлебываясь слюной, вцепился в гуся.
Тот хрустнул и, выпустив облачко пара, разломился под крепкими пальцами.
Зная страсть Мокши, поесть с чувством, с толком, с расстановкой, Эрзя
снова прислонился к стене и прикрыл веки. С улыбкой слушал хруст косточек,
перемежающийся со стуком кружки и плеском медовухи. Один раз грохотнул
полный кувшин, принесенный заботливым хозяином и звуки трапезы
продолжились в том же духе.
  За столами по прежнему велись тихие разговоры, когда с улицы долетел топот
полудюжины коней. Однако, копыта стихли, а ни смеха, ни молодецких криков
слышно не было. Хозяин, дородный мужик, убивавший в молодости кулаком
быка, искоса уставился на дверь. Стоял вполоборота, могучую пятерню
опустил на рукоять тяжелого тесака для разделки мяса. Пауза затягивалась,
гомон в корчме поутих. Дверь отворилась без привычного грохота, в проем
ввалился потерянный Лешка Попович. Двигался, как слепой, ликом черен,
глаза неживые. Следом шагнули угрюмые дружинники, придержали друга под
локти, повели к пустующему столу. Добрыня, глядя под ноги, безнадежно
качал головой, лишь у самого стола поднял глаза на хозяина, двинул рукой,
мол, давай как всегда, и тяжело бухнулся на лавку. Остальные тоже
загремели ножнами об пол, рассаживаясь вокруг Лешки, по вытертым до блеска
лавкам.
  Последним в дверях показался Илья. С укоризной посмотрел на опустившего
голову Лешака, дверь прикрыл бесшумно, чем удивил больше, чем неживой
Попович. Прогромыхал сапогами к рассевшейся компании, придавил могучими
чреслами край лавки и тяжко вздохнул, едва не загасив ближний светильник.
  Молча приняли кружки, одну вдвинули в бессильную руку Лешки, выпили.
Муромец утер седеющие усы, окинул печальным взглядом настороженную корчму.
  - От так, други, в жизни бывает, - скорбно изрек он и, сурово глянув на
пустую кружку, продолжил. - Идешь, идешь... и вдруг вывалишься!
  Все сделали умные лица, дескать, понятно, че ж непонятного. Однако,
наморщив лбы, ждали разъяснений... Гадали: неужто князь из дружины выгнал,
или, чего недоброго, отец помер, а все, что нажито, завещал соседу-жиду...
  Видя их недоумение, Илья крякнул, отхлебнул из спешно наполненной хозяином
кружки и, снисходительно, как малым детям, разъяснил:
  - Шилом моря не согреешь,... хреном душу не спасешь!
  За соседними столами облегченно закивали, забулькали наполняемые плошки,
послышались сочувственные вздохи.
  - Это верно!
  - А то как же!
  - Правильно! Не хрен без коня на пашню!
  - А мы уж подумали Татары Киев взяли!
  Муромец сморщился, как мулла в свинарнике, дождался когда стихнет гомон,
насупился, подбирая слова для непонятливых. Грохнув кулаком по столу,
предпринял последнюю попытку донести до этих тупоголовых простую мысль:
  - Курица - не птица, блоха - не кобылица, все бабы - дуры! - выдохнул он
убедительно. - Окромя наших жен, конечно,... да и те не умней курей!
  Тут уж все поняли окончательно. Лица просветлели, многие ретиво кивали,
вспоминая каждый свое. Сочувствовали Муромцу, себе и всем, кого так же
угораздило. Гомонили, пока Велигой, не обронил вполголоса:
  - Млава нынче с сыном Словиши помолвилась...
  Стало слышно, как в подполе мышь устраивается на ночлег, все не решаясь на
какой бок лечь, правый или на спину. Весенней грозой прогрохотала
отодвигаемая Лешкой кружка. Лицо Поповича снова упало на чеканные наручи.
По пальцам просеменила одинокая муха, остановилась, радостно потерла
лапки: человек не замечает - значит не сгонит.
  Эхом кружечного грома отозвалась выволакиваемая хозяином бочка крепкого
ромейского. Илья поощрительно кивнул, примерился к кружке - не самая ли
маленькая досталась. Убедившись, что посудой не обидели, повел курганами
плеч.
  - Вот и я говорю, баба с возу - мужику работы меньше. А Лешка вон, с
тоски, умирать собрался, нечто льзя так!
  Хозяин, с подобающим случаю лицом, уже лил в кружки густой рубиновый
напиток. Как бы невзначай, уважительно пробурчал:
  - Коль такие дела,  чего и покрепше.
  Добрыня приложил руку к груди, мол, спасибо за заботу и понятливость.
Потянулся вперед, вдвинул кружку Поповичу, разом осушил свою. Лешак
медленно разогнулся, будто на плечах стоял княжий терем, не видя ничего
вокруг себя, поднес бадейку к губам. Неверная рука дрогнула, по щекам
побежали красные струйки, встретились на гладком подбородке, оросили
кольчугу на груди. Пустая посудина стукнула о стол. На плечо легла
пятернища Ильи.
  - Пей, друже, пей! Ты пьяный лучше... А то совсем с лица спал. Рази так
! Дурной кобыле сам знаешь...
  - Извека! - перебил Лешак. Слова, будто ежи, с трудом лезли из горла. -
Други, сыщите Сотника... Повиниться надоть, зря на него гневился...
Сыщите, други.
  Он потянул руку за второй кружкой. В корчме одобрительно загудели.
  - Вот это дело!
  - Повиниться для мужа не зазорно, да и нам не помешает мировую с ним
осушить.
  - Однако где ж его сейчас сыщешь...
  - У Эрзи спроси, - прервал всех Велигой. - Либо у Мокши. Про Извека ежели
кому и знать, то им одним. Токмо скажут ли!? За друга осерчали... И,
выходит, поделом... Не-е! Думаю не скажут.
  - Не скажем! - громыхнуло от дальнего стола.
  Все головы повернулись на голос Мокши. Дородный великан, рядом с дремлющим
у стены Эрзей, ломал ногу гусю. Отхватив от румяной ляжки изрядный кус,
неспешно прожевал, запил из кувшина и, так же не оглядываясь, добавил:
  - Потому, как сами не ведаем.
  Эрзя приоткрыл один глаз, стрельнул по корчме, двинул носом и снова
прикрыл веко.
  - Однако... - пробасил Мокша и вновь, под нетерпеливыми взглядами корчмы,
принялся за ногу.
  Пока хрустел косточками, в его сторону обернулся и Лешка. В потухших
глазах - отчаянье пополам с надеждой. Мокша степенно дожевал, побулькал
вином, утерся. Длань вновь зависла над раскуроченным гусем, выцеливая
кусок поаппетитней. Будто вспомнив о чем-то, помедлил, затем передумал и
опустил руку на стол.
  - Однако, узнать-то . Бабка Агафья, ежели из ума не выжила, может
подсказать. Ну, там... в воду поглядит, пару мышей сгрызет, поганку
понюхает... О прошлом годе, помню, Эрзю так разыскала, когда тот, в
соседней веси, у девок пропадал. Тады аж трех кажанов загубила, пока
разглядела, где он обретается. Зато без ошибки...
  Ватага Лешки подхватилась как по тревоге. Об пол грохнула опрокинутая
лавка. Кто-то спешно дохлебывал из кружек. Кто-то по привычке вставлял
монетки между досками стола, дабы те не свалились на пол и не затоптались
при потасовке.
  Мокша с сожалением оглядел остатки утки, однако тоже поднялся и, степенно
утерев усы, развел лопатами ладоней.
  - Ну и пойдем, что ли.
  - Ага, - отозвался Эрзя. - Пока бабка не померла. Хотя, ее, поди, и палкой
не уколотишь.
  Все подались из корчмы. Без промедления заняли седла и, дождавшись Эрзю с
Мокшей, направили коней на отшиб, где в перелеске приютилась изба старой
ведуньи. Почерневший дубовый сруб увидали только подъехав к опушке. Дверь,
свидетельствуя о присутствии хозяйки, была открыта и все заметно
взбодрились - ехали не зря.
  Лешка первый соскочил на траву, но замешкался, пропустил вперед себя
Мокшу. Тот лучше всех знал бабку. Не раз обращался к ней за помощью,
предпочитая выспросить о чем-либо у мудрой старухи, чем утруждать себя
излишними раздумьями. Та тоже привечала уважительного балагура, частенько
привозившего с собой разную хозяйственную утварь. И теперь все с надеждой
поглядывали на Мокшу - как никак знакомый. Мокша, чувствуя свою
значимость, степенно направился к крылечку...
  ...Бабка отставила веник в угол, прислушалась. Кот, по обыкновению
путавшийся под ногами, вздыбил шерсть, сверкнул желтыми углями глаз, и
сиганул на печь. Старуха подтянула платок, вздохнула, уперла руки в бока.
Сквозь дубовую ляду различила шаги многих человек. Мужчины. Не из пахарей.
Скорее дружинники. Торопятся, но сдерживают шаг. Впалые щеки Агафьи
растянулись в подобие улыбки.
  Опять кого-то потеряли, подумала она и, не торопясь, заковыляла навстречу.
В дверь три раза бухнуло. Тут же послышался чей-то грубый голос:
  - Ты б еще тараном постучал, дурья башка. Перепужаешь бабульку, еще
сподобится со страху.
  Постучали потише, но так же настойчиво.
  - Сподобится? Да я еще ваших внуков женить буду... - проворчала старуха.
  Она толкнула дверь и уперлась взглядом в кольчужную стену. Чуть выше
нависал тяжелый подбородок, нос и глаза загораживал косяк. Богатырь
отшагнул и, облокотившись на верхний край ляды, заглянул в проем.
  - Жива ль, бабуля?! Как здоровьице?
  - Сдохла! - съехидничала та. - Неужель не видишь. Вон - лежу в переднем
углу и воняю, а крадовать* некому.
  За спиной Мокши кто-то поперхнулся смехом. Ведунья ткнула кулачишком в
могучую грудь и тоже осклабилась..
  - А здоровья? Здоровья на троих, таких как ты, хватит. Ну да заходите,
чего на дворе топтаться. Почто ноги-то трудили? Либо нужда приключилась?
Без нужды-то ко мне не ходят. Без нужды все чаще в журку заглядывают...
  Мокша вовсю щерился, слушая привычное ворчанье старухи. Махнув остальным,
шагнул внутрь. Один за другим сгибаясь под притолокой, ватага потянулась
следом. Кое-как уместившись в невеликой избе, обступили Мокшу и Поповича
плотным гуртом.
  Сухая ладонь старухи повелительным жестом заставила вошедших расступиться
и дружинники почти вжались в стены, высвобождая пространство посреди избы.
Лешка с Мокшей поначалу остались впереди всех, однако, спешно
посторонились, когда Агафья выволокла из-за печи кованный треножник.
Постановив его на свободном месте, указала на ведро и проворчала, будто
сама себе:
  - Во дворе бочка с дождевой водой, надо бы принесть ведерко.
  Мокша выхватил взглядом одного из молодцов, кивнул на дверь. Румяный
гридень тут же бросился исполнять. Когда вернулся в дом, на треноге уже
покоился широкий котел, а бабка копошилась у стола, перебирая холщовые
мешочки и пучки сушеных трав. Не оглядываясь, коротко распорядилась:
  - В котел!
  Гридень исполнил и, не выпуская ведра, отступил к стене. Молчали. В тишине
шуршали сухие травы, да старуха что-то бормотала, откладывая нужное в
сторону. Эрзя, прислонившись к бревнам в самом углу, снова начал
задремывать, когда в избе громыхнул неуместный смешок Мокши.
  - Эй, други, целоваться никто не желает?
  Двенадцать пар удивленных глаз уставились на весельчака, но тот ткнул
пальцем в сторону треноги.
  - Да не со мной, с ней.
  Гости повернулись к котлу, в котором на поверхности воды маячили два
выпуклых глаза. Лягушка не рисковала высовывать голову целиком и осторожно
осматривалась. На лицах дружинников обозначились сдерживаемые улыбки.
  - Наслушались сказок, - проворчала старуха. - Готовы всех жаб
перецеловать, лишь бы на халяву царевну заграбастать. Лентяи! Царевны то
вокруг вас ходят. Их только глупые, да слепые не видят. А вы все за морем
надеетесь сыскать. А что там за морем? Ерунда и бестолковки.
  Она сгребла травы в ступку, кинула сверху затертый до блеска пест и
зашаркала к треноге. Приблизившись, не глядя окунула руку и ловко выудила
лягушку из воды. Зеленая добыча дернула лапищами и затихла в цепкой длани
старухи. Пальцем поманив водоноса, Агафья всучила квакушку молодцу и,
направилась к столу.
  - Отнеси обратно. - бросила она через плечо. - А будешь возвращаться,
дверь приткни поплотнее.
  Гридень поспешил выполнять. Пока бегал к бочке, бабка похрустела пестиком
в траве, тряхнула ступу и, удовлетворившись результатом, отставила в
сторону. Проковыляв за печь, долго гремела чем-то костяным, деревянным и
железным. Наконец вынесла странный масляный светильник с болтающимися по
трем сторонам цепочками. Умело приладила концы цепей к крючьям треножника
и светильник оказался точно под дном котла. Зацепив с печной полки связку
лучин, выбрала одну, что потоньше. Ткнула в угли, пождала пока займется и
бережно понесла огонек к фитилю. Довольно хмыкнула, когда вспыхнувшее
пламя колыхнулось раз-другой и уткнулось в выпуклое дно.
  Вернувшись к столу, собрала несколько странных стеблей с почерневшими
соцветьями и, тронув их пламенем лучины, пошла вкруг треножника. Воздух
начал наполняться густым горьковатым запахом. Каждый круг возле котелка
погружал пространство избы в голубоватый туман. Муромец, стоявший возле
дремлющего Эрзи, повертел головой, прислонился к бревнам и тоже прикрыл
глаза. За последние дни спать приходилось мало и Лешкина маета изрядно
утомила немолодого богатыря.
  Мокша, привыкший к бабкиной волшбе, довольно поглядывал на молодых парней,
что застыли у стен с остекленевшими глазами. Один Лешка в нетерпении
следил за действиями старухи: его горькую кручину не пробивало даже
заполнившее избу марево. Мокша приблизил лицо к уху Поповича и со знанием
дела объяснил:
  - Ща будем смотреть, где Извек ошивается. Поглядим, а там и увидим...
  - Вы-то увидите? - перебила Агафья сварливым шепотом. - Да у вас и средь
бела дня глаза будто гонтой обшиты, под собственным носом ни рожна не
видите, пока рожей не ткнуть...
  Мокша почтительно приложил руки к груди.
  - Вот ты, разума наша, и ткни перстом, где надо поглядеть, а уж мы
расстараемся.
  Мрак в избе все сгущался, пока соцветья не дотлели и бабка не ткнула
стебельки в воду. Высыпав содержимое ступки на ладонь, Агафья
повыдергивала крупные кусочки и черенки, с оставшимся вернулась к котлу.
Сотворив одними губами короткий наговор, сдула с руки на воду. Чешуйки
молотой травы разбежались по поверхности, полностью прикрыв воду.
  - Так кого говорите ищете? Извека чтоль?
  - Его! - с готовностью откликнулся Мокша. - Или его конягу! А где конь,
там и хозяин отыщется.
  - Ну, Извека так Извека.
  Старуха нагнулась у котла. Пальцами, не боясь обжечься, вытянула фитиль
подальше. Лепестки на поверхности чуть колыхнулись, в середине обнаружился
маленький темный прогал. С каждым мгновением черный глаз воды разрастался,
пока все лепестки не прижались к краям котла.
  - Поглядим где проехал. - вздохнула Агафья и, сложив руки на груди,
прищурилась. Мокша вытянул шею, вытаращился на темную гладь воды. Лешка
подался вперед и замер, вглядываясь в призрачные сполохи поднимавшиеся со
дна. Скоро оба рассмотрели еле различимую картинку, что росла, становилась
ярче, отчетливей. Глаза едва успевали схватывать меняющиеся изображения.
  Поначалу шли знакомые места, да безлюдные дороги. За ними промелькнули
толстые изумленные лица проповедников нового бога, пару раз показалась
морда Ворона, которую сменили рожи степняков и какая-то маленькая весь.
Один лишь раз вода осветилась прелестным девичьим личиком обрамленным
чудесными волосами и, опять потянулись дороги, поля, леса.
  Бабка озадаченно крякнула, но следующая смена картинок заставила затаить
дыхание. Скалы застило роскошным столом, над которым показалось жесткое
сухощавое лицо. Следом обрисовалась приметная кайма леса оторочившая поле,
хари лихих людей и невеликое городище с характерными сторожевыми
башенками. Лешка встрепенулся, но озадаченно закусил губу. То, что увидели
дальше, удивило еще больше. В немыслимом хороводе закружились невиданные
рогатые рожи, брызги крови, кучерявый детина с шестопером и окровавленный
старик на жертвенном камне. Затем блеснула стоячая вода, на миг застыл
мальчонка в медвежьей душегрейке и белая голова конеподобного зверя.
Появилась морская гладь, берег, две фигурки у костра, колченогий зверь,
пробитый прутом, понурое, безмерно уставшее лицо, и зеленые веселые глаза
под огненно рыжими прядями волос.
  Агафья всхлипнула, но тут же забыла как дышать, когда в чьих-то крепких
ладонях показалось крупное яйцо. Непонятное метание темных пятен внезапно
сменилось пространством, заполненным конным войском, поверх всего
стриганули уши Ворона, полыхнул огонь, ощерилось лошадиное лицо могучего
воина и... снова поля, стежки, лесные просеки. Картинка постепенно
спуталась, пошла рябью и потухла.
  Бабка, остолбенев, молчала. Мокша таращился как отрок, равно готовый
сменить воду или вскопать огород. Лешка же продолжал пялиться в воду. Судя
по глазам, с отчаянным усердием обмозговывал увиденное. Старуха поправила
платок и затушила фитиль.
  - Ну и вляпался... - обронила она хрипло. - Поглядим теперь куда поедет.
  Она взболтала воду, выловила неутонувшие ошметки, швырнула размокшее
месиво на пол и замерла над успокаивающейся водой.
  Показалась уже виденная скала, стол, который прежде был завален роскошной
снедью, явил опрокинутые кувшины и раздавленные заморские плоды.
Аскетическое лицо теперь явно отдавало синевой. Туча пыли поднятая стаей
степняков, река за деревьями, гибкий силуэт длинноволосой девки в странно
коротком платье...
  Теперь уже Мокша хмыкнул, узнав знакомые места. Неожиданно в углу
раскатисто грохотнуло и, вода, дрогнув, потемнела.
  - Ах, чтоб тебя! - прошипела бабка и метнула гневный взор на Муромца.
  Тот, проснувшись от собственного храпа, пристыжено хлопал сонными глазами,
озирался то на застывших у стен дружинников, то на невозмутимого Эрзю.
Встретившись со взглядом Агафьи, развел руками.
  - Виноваты будем, почтенная! Совсем Дрема глаза застил. Три дня ни разу не
спамши, не емши, и не... - он запнулся. - Не отдыхамши в общем, только
пимши!
  - Так ступай, поспи, - властно приказала старуха. - У этой ватаги в тебе
нужды нет. Сами сдюжат. А вот за порядком приглядеть, пока их не будет, на
то лучше тебя не найти.
  Агафья перевела дух, еще раз замороченно ругнулась, припомнив душу
Чернобога, помет Рода-сокола и хвост Ящера. Завершив хитроумную тираду,
уже мирно добавила:
  - Ступай, Ильюша, ступай. Ты в те края все одно не хаживал. Мест тамошних
не видывал, тебе и оставаться. А за молодцами да Поповичем Эрзя с Мокшей
приглядят. Тебе же надобно измудриться, да отваду перед князем придумать,
чтобы Красно Солнышко наше ни мгновенья не сомневался.
  - Добре, уважаемая! - согласился Илья и поклонился хозяйке. - Оглядев
дружинников, поправил ножны и, враз посуровев, повысил голос. - Ну,
хлопцы, смотрите, чтобы мы за вас не краснели...
  Гридни медленно кивнули, смотрели очумело, будто спали с открытыми
глазами, Мокша успокаивающе махнул рукой, мол, очухаются опосля. Протопали
тяжелые сапоги и дверь за Ильей тихо прикрылась.
  Агафья прошаркала к столу, согнулась, выволокла лавку, пристроила сухое
тело на самый краешек и, будто забыв про всех, уставилась в половицы.
Поморгав выцветшими глазами, качнула головой.
  - Да-а, насобирал Извекушко на голову хлопот, как конский хвост репьев.
Ну, две своры ворогов по своим следам таскать - дело привычное. Ну, не
беда еще, по недомыслию с русалкой связаться - тут вы, мужики, все не
башкой думаете... так ведь угораздило еще и с Кощеем схлестнуться...
  Над печью зажглись два зеленых огня. Кот помаячил в темноте, покрутился,
устраиваясь поудобней среди черепков, и огни потухли. Старуха прикрыла
глаза, покачалась из стороны в сторону, вздохнула.
  - Знаю где едет, немудрено узнать куда приедет, токмо мешать ему не след.
Чую непростые веревочки на нем завязались. Ну, да каждому своя тропка...
Однако, встретить Вешу надобно, а то как бы не сгинул вблизи родных
земель. Нам и пропавшего Рагдая хватает. Хороших робят беречь надоть.
Мокша, узнал ли ты стежку, по коей дружок уехал?
  - Как не узнать. - отозвался Мокша, глянув на Поповича.
  - А речка знакома ли?
  Тут уж кивнули оба.
  - Да как-то бывали...
  - Только не по дорожке речка-то!
  Бабка ухмыльнулась.
  - Эт смотря как ехать! Извек ваш токмо поначалу прочь от Киева правил,
потом все одно по границам завернул. Видать оглядями на речку и выехал.
Мимо нее и вернуться сбирается, коли жив будет. Посему езжайте по
прямоезженной, пока о левую руку не покажутся три холма. Аккурат по правую
руку роща березовая начнется. Тут и сворачивайте от дороги. С полдня
проедете, попадете на другую. Доберетесь до развилки, там еще деревце
должно стоять, думаю большое уже вымахало, годов то сколько прошло...
Извеку мимо того места никак не проехать, так по моим думкам выходит. А уж
по какой из двух стежек прибудет, того не ведаю. Там на месте разберетесь.
А как разберетесь, поспешайте, помощь ему понадобиться может.
  Бабка покинула лавку, окунула руки в котелок и, подняв ладони, звонко
хлопнула над головой. В избе посветлело.
  - Ну, в добрый путь! - закончила Агафья и простерла перед собой
морщинистые ладони.
  Она едва успела двинуть глазами, как Лешака вынесло из избы. От удара в
дверь дрогнули бревенчатые стены. Давно не смазанные петли выгнулись и
явили на свет перекрученные гвозди. В гадальный котел посыпалась труха
пополам с пылью. Очумелые от волшбы витязи затрясли головами, таращились
вслед Поповичу. Непробиваемый чудесами, Мокша, радостно потер руки, глянул
на притихшего возле Велигоя Репейку, указал на помятый крепеж.
  - Возьмешь плотника Мотрю, поправите дверь... Остальные вдогон! - рявкнул
он и ломанулся наружу.
  В проеме, не успев повернуться боком, вломился плечами в косяк. Корни
четырехгранных гвоздей покинули свои норы, и освобожденная дверь птицей
отпорхнула во двор. С улицы донеслось:
  - Да косяк гляньте, тоже раскачался!
  Остальные, кто был в избе, вывалились в клубы пыли, поднятые летучей
дверью.
  Лешака догнали только на излучине Лебеди. Поравнялись, крикнули, чтоб
помедлил. Попович будто не слышал, несся вперед, изредка смахивая с лица
клочки пены, летящие с конской морды.
  - Придержи повод, дурья башка! - взревел Мокша. - Коня запалишь! Дальше
пешком пойдешь?!
  Лешка наконец внял голосу разума. Конь пошел легче, косясь на скачущих
рядом, налитыми кровью глазами. Скоро пустился легкой рысцой, пока лапища
Эрзи не протянулась к узде и не заставила идти шагом.
  Попович смотрел прямо перед собой. Губы все так же сжаты, но щеки от
скачки потеряли землистый оттенок и слегка порозовели.
  - Вот и гоже, - успокаивающе пробормотал Мокша. - Сгоряча голову ломать не
след. Дорога она ни куды не денется, разве что длиннее станет. За день все
одно не доскачешь, а роздых, он и людям и коням нужон.
  Лешка медленно кивнул, соглашаясь, но из глубин тягостных дум не
показалась даже кудрявая макушка. Так и ехал, перемалывая в голове черные
глыбы кручины. Очнулся только когда конь под ним стал, а над ухом
напомнила о себе луженая глотка Мокши.
  - Пандя*, гои! Привалимся!
  Спутники немедля расседлали коней, натащили сушин, запалили костер. Откуда
ни возьмись у костра определились несколько походных фляг, не с водой,
знамо дело. Над огнем, проколотые насмерть, зашипели куски молодой
кабанятины, добытой Велигоем по дороге. В небо потекли будоражащие нутро
запахи, в чарки полилась веселящая душу медовуха. Как водится, плеснули
богам на четыре стороны, расселись. Двое гридней, наскоро перехватив
полусырые куски, разошлись в стороны от костра - первый дозор, пока прочим
роздых. Над головами, одна за другой, замерцали первые слезы Макоши. Нынче
больше чем обычно, будто весь день проплакала за Лешку.
  Подсунув седла под голову, улеглись спозораночные - кому ни свет ни заря в
дозор. Остальные потихоньку судачили, глядя на нервные языки пламени.
Поглядывали на Ревяку, ждали песен. Молодой кощунник тихо сидел,
уставившись в огонь широко раскрытыми глазами. Изредка рассеянно
отхлебывал из чарки, молчал как и Попович. Но если в глазах Лешки темнели
омуты тоски, то в очах Ревяки блестели озера чистой и светлой печали.
  Говорили, что вот в такие моменты и слагались в его душе песни. По началу
многие злились, когда посреди пира или беседы, он забывал про все и впадал
в оцепенение. Однако каждая новая песня с лихвой окупала прерванные
разговоры и покинутые пиры. И сейчас все терпеливо ждали, когда Ревяк
вынырнет из забытья и порадует души. Кое-кто уже гадал, чем утешит на этот
раз. Раздольной плясовой, от которой хочется гоголем да в круг... или той,
тихой, от которой у девок промокали платки, а у суровых мужей под бородами
вспучивались желваки и к горлу подкатывал ком.
  В очередной раз поднеся к губам давно опустевшую чарку, Ревяк вздрогнул от
щелкнувшего уголька и повел глазами вокруг себя. Эрзя с готовностью
потянулся долить, однако певец опустил плошку на землю. На удивленный
взгляд дружинника, с улыбкой помотал длинными волосами, схваченными слева
в косичку, на манер варягов. Руки, лихо управляющиеся и с мечем, и с
гуслями, легли на колени, веки опустились. Не найдя привычных струн, чуть
дрогнули пальцы и, над затаившими дыхание спутниками, в ночи потекла
долгожданная песня.
  Думал птицей лететь над водой
В зов проститься, молиться о той,
что сберегла крыла
Криком помнить изгибы степей,
В лапах бойни пропеть о тебе,
Что сберегла крыла
  Ночь пролетела как молодость, когда оглядываешься на нее, поверх светлых
голов внуков, опираясь на плечи детей.
  Не успели вернуться спозараночные, а ватага уже седлала коней. Солнце,
будто похмельный витязь в корчму, вовсю лезло из-за леса. Умытые и пышущие
силой вои разбрызгивали сапогами обильную росу, на мир смотрели весело и
бесшабашно. Даже Лешак выглядел посвежевшим, а в глазах начал
проблескивать прежний огонь. Мысль, что скоро увидится с Извеком, на
которого так незаслуженно осерчал, постепенно пересиливала душевную
тягость от пакостной выходки Млавы.
  Эрзя, открывший было рот для походного клича, едва не свалился с седла,
когда Лешка поставил жеребца на дыбы и гаркнул во все горло:
  - Выходим!
  Тронулись. Скоро Мокша поравнялся с Эрзей. Потеребив чуб, будто что-то
вспомнил, окинул взглядом отряд.
  - Надо было Рахту с Сухматом кликнуть!
  Эрзя наморщил нос, отмахнулся.
  - Поздно!
  - Как так поздно?
  - Утекли лешего ловить. Два дня уж как.
  - Опять последнего? - не поверил Мокша.
  - А какого же еще? Ежели б не последний, разве кто ногой бы шевельнул!
  Мокша озадаченно помолчал, пожал плечами.
  - Так они ж семь штук уже последних наловили, а все не уймутся.
  - Этот, говорят, самый последний.
  - Ага, как же, - хохотнул толстяк. - Я эту сказку еще про самого первого
слыхал. Тогда тоже брови гнули, да губы надували, клялись, что
распоследнейший. Теперь вот за восьмым отправились.
  Эрзя утомленно вздохнул, и блеснул глазом на друга.
  - Да нет их, семи-то.
  - Как нет? Должны же вроде все у князя в зверинце сидеть.
  - А так и нет! Сбегают все. Больше седьмицы еще ни один не просидел.
Поговаривать уж стали, что не лешие это вовсе, а так: мороки какие-нибудь.
Ради куражу попадаются, чтобы перезимовать, а как глянут, чем у нас
кормют, так восвояси подаются, на вольные хлеба.
  - А может статься, они одного и того же ловют?
  - Могет и так. - рассудительно согласился Эрзя. - Токмо, завсегда в разных
местах.
  - И не мудрено! - со знающим видом изрек Мокша. - Он уж, бедный, небось не
ведает в какой стороне от них, ретивых, укрыться. Вот и сигает по разным
местам.
  - Могет и эдак.
  Впереди показался многовековой дуб. Темнел раскидистой громадой возле
самой дороги. В широкой тени могла разместиться малая дружина, а под
нижними ветвями легко мог пройти конный с княжьим знаком на копье.
Всадники притихли. Тянули шеи, пытаясь разглядеть за дубом знаменитую
развилку, венчающую окончание Киевских земель. Разглядели скоро, когда дуб
загородил полнеба. Ревяка задрал голову, губы начали было сплетать слова,
но по плечу хлопнула ручища Мокши.
  - Но но, не засыпай! А то чую, опять глазы в кучу, мысли к песне, был
Ревяк и нет Ревяка! Дай-ка топорик, грамотку нацарапать.
  Ревяка опустил туманный взгляд, будто во сне выудил из-за пояса топор, и
вновь вознес взор к небу. Пока балагур шумно сопел у ствола, песня обрела
образ и уложилась под темечком до более подходящего случая. В другой раз
останется лишь острогать, да огладить сердцем, положить вдоль напева
души...
  - Готово! - донеслось от дерева.
  Мокша, пыхтя, закончил работу. Вернув топорик улыбающемуся Ревяке, отошел
на дорогу, глянул на дело своих рук. Горделиво обернулся на спутников.
  - Так, робята, бабка Агафья баила, что Сотник наш должон тут проехать.
Однако каждый пень в лесу знает, что для Извекова коня семь дней не крюк,
а с таким хозяином и все восемь. Поэтому сделаем так: - Мокша кашлянул,
почесал затылок, глянул на Эрзю, который хитро щурился, но лицо старался
делать попроще.
  Вы, гуртом двинете по левой стежке. Левая она завсегда самая короткая. Мы
с Эрзей двинем по правой, которая крюком лежит, потому как правая - самая
трудная. Ежели бабка не соврала, то деваться Извеку некуда, на одну из
дорог все одно выйдет.
  - А коль не встретим? - улыбнулся Велигой.
  - Значитца рано поехали. А потому доедем до ближайших весей, буде оные
имеются, расспросим тамошних и, назад, к этой развилке. Ежели Сотник до
нас прибудет - увидит зарубки на дереве и обождет. Ежели нет...
  - Тады будем кататься, пока снег не выпадет! - подытожил Эрзя под общий
гогот. Выпрямившись в седле, махнул рукой. - Все ясно! Поехали что ль.
                                 Глава 29
  Внучка волхва поправила посох поудобней и вполоборота повернулась к
Алтыну.
  - А мы правильно едем?
  Микишка поморщил кожу на лбу, покусал губу, пожал плечами.
  - А тут до Киева одна дорога. , конечно, и через степь, только там
вряд ли ближе будет. Тот путь по кругу идет. А на этом скоро должна быть
развилка, от нее, до киевских земель дня три, если напрямки, как глаз
видит. По земле, знамо дело, подольше. Ну а вдвоем, да на Шайтане, думаю,
за седьмицу будем.
  Он ласково погладил Дарьку по плечу и, помолчав, добавил:
  - Ежели, конечно, нигде по дороге не задержимся.
  - Хорошо бы не задерживаться. - вздохнула Дарька, вспоминая частые заминки
на Проплешинах.
  - Хорошо бы.
  Будто проникнувшись желанием седоков доехать быстрее, Шайтан усердно
примолачивал траву трехпалыми копытами. Время от времени требовательно
выгибал пепельную шею. Дарька со смехом чесала набалдашником посоха у
основания ушей, отчего каждый раз слышалось блаженное урчание. Алтын тоже
улыбался. Чувствовал себя счастливо. И потому, что ехал в Киев, на княжью
службу, и потому, что рядом была Дарька.
  Скоро показалась долгожданная развилка. Правда, с той стороны откуда
подъезжал Шайтан, казалось что две стежки устремляются к огромному
одинокому дереву и, миновав его, сливаются в одну дорогу. Та, чуть погодя,
выбегала на простор и стелилась по степи, заходящей широким лоскутом на
земли киевской Руси. Алтын покосился на дорогу. Рассмотрел на обочине
вывороченные с корнем пожелтевшие пучки травы. Следов после недавнего
дождя не осталось, но то, что трава вытоптана по краям не оставляло
сомнений, что проскакал не один конь. Не желая волновать Дарьку,
промолчал. К чему преждевременные опасения, если не ведомо кто и незнамо
куда проскакал.
  Когда поравнялись с исполинским стволом, девчонка ткнула локотком в
Микишкины ребра и указала на бугристую кору. На шершавых наростах желтели
свежие зарубки. Алтын направил Шайтана ближе, но, вглядевшись в знаки, с
досадой цыкнул.
  - Такого слова я не знаю.
  - Это не слово. - засмеялась Дарька. - Это буквицы, каждая из которых есть
не звук, но смысл. Смотри, вон "Зоря", "Бысть", рядом - "Чети" и "Пути" с
"Омегой". А внизу - "Сотня" с буквицей звуком "И", знать имя. Правда,
начертаны не по-покону, да видно условлено так.
  - Так че пишут-то? - не выдержал Микишка. - Ниче ж не понять.
  Дарька пожала плечами, вздохнула.
  - Так и я не все поняла. Смотри сам, - она подняла руку и стала водить от
знака к знаку. - Свет знаний, бытие в совести, согласие, и... конец пути,
либо остановка. Внизу же непонятно, толи означение начертавшего, толи того
кому предназначено.
  Алтын почесал кучерявую макушку, потянул повод и направил Шайтана дальше.
  - Ну и гоже! Не нам послано, не нами и прочтется. Глянь ка, вот за этой
равниной должна быть киевская земля.
  Что-то внезапно покорежило светлый настрой Алтына. В широком седле Шайтана
вдруг стало неуютно, как раку в котле с закипающей водой. Голова
поворотилась вбок, будто кто-то потянул за уши. Пробежав глазами вдоль
небозема, увидел грязное пятно, ползущее по волнам сухих трав. От пятна по
ветру стелился могучий язык поднятой в воздух пыли. Прикинув силу ветра,
Микишка присвистнул. Выходило не меньше сотни всадников. Судя по форме
пятна, догоняли не знающие строя степняки, что и вдесятером умудряются
скакать ордой. Шайтан, почуяв беспокойство хозяина, задрожал ноздрями и
ускорил бег. Рога уложил по встречному ветру, забрал к показавшейся
впереди полосе леса.
  Дарька лишь раз бросила взгляд назад и, не проронив ни слова отвернулась.
Больше не оглядывалась, будто бы забыв об опасности, но тонкие пальцы,
казалось вот-вот продавят плотную древесину дедовского посоха.
  Микишка все чаще оглядывался. Теперь уже не было сомнения, что их
заметили. Далекая туча всадников уже не смещалась в сторону, а казалось
замерла на месте, как бывает, когда кони скачут точно по направлению к
цели. Лесок впереди заметно вырос, но не сулил беглецам надежного укрытия,
если преследователи успеют сильно сократить разделяющее их расстояние.
Скоро глаза уже различали отдельные массивы деревьев.
  - Быстро догоняют! - поинтересовалась Дарька, почти не повышая голоса.
  Еще раз удивившись хладнокровию девчонки перед лицом смерти, Алтын
постарался сделать голос таким же спокойным. Беспечно, как на масленичных
гуляниях, ответил:
  - Не-е, не быстро! Просто догоняют!
  Дарька кивнула. Не сказав больше ни слова, подняла глаза к солнцу, будто
надеясь, что Ярила спрыгнет с неба и скроет их ночной тьмой. Однако тот
видимо созерцал что-то в другой стороне и его путь до окоема насчитывал
еще полторы дюжины пальцев.
  Скоро от общей кучи отделились около десятка всадников и, рискуя загнать
коней устремились вперед. Видя, что беглецы приближаются к спасительному
лесу, решили любой ценой догнать раньше. Привстав в стременах и
пригнувшись к гриве, настегивали взмокших коней, смахивая со скуластых лиц
клочки пены. Сквозь узкие щелочки глаз видели широкую спину всадника, а
когда тот оглядывался, различали впереди второго седока и удивлялись
выносливости их скакуна. Заранее радовались добыче. Даже если у этих двоих
не окажется ни денег, ни дорогого оружия, такой конь сам по себе хороший
куш.
  Приблизившись на полет стрелы завыли от досады, когда беглецы влетели в
редкий перелесок. Однако разглядев, что это лишь рощица, стоящая на
отдалении от основного лесного массива, смекнули что к чему и погнали еще
пуще, обходя рощицу по краю. Пока Шайтан сбавил ход и петлял между
деревьями, степняки окончательно сократили отставание. Когда деревья вдруг
кончились и беглецы вылетели на открытый участок, сбоку выметнулась
погоня. Дикий визг преследователей выстудил сердце и Микишка, понял, что
уже не уйти. С запоздалой досадой осознал, как ошибся, приняв узкую
полоску деревьев за опушку. Глянув на близкую границу векового леса,
выдернул шестопер и примерился половчей соскочить, но вой вдруг оборвался.
Степняки резко осаживали коней, растерянно оглядывались друг на друга,
указывали вслед беглецам, что-то кричали. Несколько человек прикладывали
руки к голове и топорща ладони наподобие рогов. Но Алтын не успел
задуматься об этом - сверху упала густая тень. Черная тяжелая туча
поглотила солнце и, зарокотав, хлестнула по земле голубой ветвистой
молнией.
  Завыв от страха, степняки погнали измученных коней назад, а Дарька,
наконец оглянулась. Микишка не узнал ее побелевшее лицо с черными кругами
у глаз.
  - Эй, ты чего! - воскликнул он, придерживая Шайтана на краю густолесья.
  - Все хорошо, - еле слышно отозвалась девчонка. - Все хорошо, теперь уйдем.
  Гроза, тем временем, набирала силу. Порыв ветра вцепился в гриву леса и,
остервенело рванув верхушки, плеснул первыми каплями дождя. Сразу стало
темно как зимой в погребе. Мощные струи воды в мгновение ока промочили
одежду и забросали землю сбитой листвой. От Шайтана повалил густой пар.
Белоголовый дышал тяжело, но на смертельно загнанного был не похож. Тряся
мокрыми кругляками ушей, стремился поскорей углубиться в лес и напролом
пер через буйный малинник. Почувствовав прикосновение Дарькиной ладошки,
воркнул как токующий теререв и засучил куцым обрубком хвоста.
  Туча над головой напыжилась, и снова раскололась слепящим зигзагом.
Оглушительный треск едва не вдавил всех троих в мокрую хвою. Шайтан
дрогнул всем телом, задрал вбок мокрую морду, жалобно посмотрел на людей.
Дарька успокаивающе похлопала по острому как сулица рогу, прошептала
несколько слов и козлоконь почти перестал дрожать. Микишка озирался по
сторонам. По разнице краев неба пытался засечь направление, хотя
определить светлую сторону было не так просто. Проехав еще немного,
вспомнил про зажатый в руке шестопер. Смахнул капающую с лица воду, стал
неловко заталкивать его между поясом и намокшей рубахой. Устроив наконец
оружие на прежнее место, обнял освободившейся рукой Дарьку и мгновенно
почувствовал как ее колотит крупная дрожь. И тут до Алтына дошло.
  - Разума моя, так это ты Перуновых Коров призвала?
  Спутница только кивнула в ответ, накрыв лапищу Микишки маленькой ладошкой.
Тот, глядя на ярящуюся стихию, присвистнул. После очередного громового
раската приблизил губы к ее уху, тихо поинтересовался:
  - А на долго ты такой Карачун устроила?
  Дарька откинула голову, отыскала взглядом глаза Алтына.
  - Со страху, думаю, надолго, - виновато пробормотала она. - Хорошо если до
темноты кончится...
  - Эт хорошо! - похвалил Микишка. - Эт гораздо хорошо! Опосля такого
дождичка наших следов и с псами не отыщешь. Сама вот только измучилась.
  Дарька погладила его пальцы.
  - Ничего, к утру все пройдет. Мне бы только поспать немного. А во сне
опять силы наберу.
  Микишка застонал от досады. Где ж тут спать, когда ливень как из ведра и
пусто, как в амбаре весной. Пошарив глазами по колоннаде сосен, вынул из
тонких рук посох, снял ее безрукавку и прижав девчонку к себе, укрыл
медвежьей шкурой сверху. Заглянул в лицо, заметил слабую улыбку.
Почувствовав жар его тела, Дарька прикрыла глаза и едва не замурлыкала от
вливающегося в нее тепла. Скоро дрожь прошла и она задремала. Гроза тоже
остепенилась и, будто только из гордости, тужилась затихающим дождем.
Сосняк пошел вниз, переходя в череду мелких овражков. За стволами
обозначилось светлое пятно. Микишка оживился и с надеждой впился глазами в
подымающуюся от земли туманную дымку. Как и ожидал, на пути стали
попадаться поваленные стволы, подкопанные овражками и не удержавшиеся на
тонком слое почвы. Упавшие вековые гиганты лежали подобно мостам, небрежно
перекинутым с одного склона на другой.
  Дождь прекратился. Туча сползала с небосклона и в воздухе натянулись
струны лучей заходящего солнца. Решив, что степняки не рискнут двигаться
по лесу на ночь глядя, Микишка направил скакуна вдоль одного из овражков и
скоро увидал то, что искал. Гигантской птичьей лапой в воздухе торчали
корни древней сосны, свалившейся в сторону от оврага. Под громадным
выворотнем чернело подобие норы. Песок, на котором стояло дерево,
осыпался, в то время как корни еще держали собой толстый слой дерна,
образовывающий надежный навес. Даже в самые сильные ливни, в такие берлоги
не попадало ни дождинки.
  Подобравшись ближе, Алтын спрыгнул на мокрый песок и торопливо
вскарабкался по склону. Внимательно осмотрев темный провал, остался
доволен. Как и ожидал, под земляным пологом было сухо и достаточно
просторно для двух человек. Над входом торчало могучее нагромождение
корней, часть из которых тянулась к небу, а другая пронизывала стены и
потолок норы толстыми, высохшими до звона змеями. Воодушевленный удачной
находкой, вернулся к Шайтану, снял Дарьку с седла и осторожно отнес к
берлоге. Затем спустился за посохом и пристегнутым к седлу добром. Снова
забравшись к убежищу, выволок из сумы белую праздничную рубаху. Еще раз
вспомнил добрым словом Калину, позаботившуюся, чтобы брату было в чем
появиться в Киеве. Натертая воском, кожа сумок не успела промокнуть и
полотно было сухим как осенний лист. Помявшись немного, Алтын отвернулся
и, протянул рубаху за спину. Сзади послышался шорох, рубаха выползла из
руки и маленькая ладошка, на миг, благодарно стиснула Микишкины пальцы.
Прошелестела сухая ткань и усталый Дарькин голос произнес:
  - Как мне в таком наряде?
  Алтын медленно развернулся, окинул взглядом спутницу и просиял, глядя на
доходящий до щиколоток подол и свисающие до колен рукава.
  - Красивше не бывает! Только в плечах узковата и коротка маленько. -
хохотнул он, но тут же сделал суровое лицо. - А теперь спать!
  Переметная сума, распрощавшись с огнивом, обозначила изголовье и Дарька,
не особо сопротивляясь приказу, тут же свернулась калачиком. Некоторое
время еще слышала, как ополченец выжимает промокшую одежду и развешивает
ее на корнях выворотня. Уже засыпая, различала клацанье кремня по кресалу
и треск разгорающегося костра. Потом звуки истончились и растаяли, уносясь
на крыльях тихого Дремы.
  Микишка глядел в огонь. Вспоминал пережитый страх, удивлялся внезапному
отступлению преследователей, думал как выбираться дальше, чтобы снова не
нарваться на степняков.
  ...Аман-Гельтулей чувствовал свою значимость. Раньше и шапка десятника
казалась несбыточной мечтой, а теперь по приказу хана он вел целую сотню
воинов. Аман- Гельтулей гордо посматривал вокруг себя, хмурил брови,
определяя направление движения. Изредка, со скрытой радостью, видел следы
проехавших недавно соплеменников и даже различал отпечатки копыт ханского
жеребца. Сердце наполнялось гордостью, что ведет отряд точно к Радману.
Любой другой не смог бы так быстро отыскать своих в чужой земле, разве что
следопыт Алибек...
  Осматривая хозяйским взглядом расстилающуюся вокруг степь, одним из первых
заметил в стороне одинокую точку. Сотня, по первому же взмаху его руки,
свернула в сторону незнакомца и стала набирать скорость. Какое-то время
Аман чувствовал себя сносно, но скачка неуклонно поднимала в голове муть и
каждый скок отзывался толчком под теменем. Благо боль не усиливалась и
пока  было терпеть.
  Впереди уже  было рассмотреть далекую фигурку всадника и пепельную
масть его скакуна, однако, как Гельтулей ни старался, не мог разглядеть
привычный, для росских лошадей, хвост. Видя легкую добычу, несколько
горячих голов вырвались вперед. Следом, не желая отставать, прибавила ходу
и вся сотня. Толчки, в голове Амана, стали превращаться в топорные удары,
но он все еще терпел, боясь выказать слабость. Расстояние сокращалось и
скоро стала понятной медлительность беглеца: над серым крупом обозначились
два седока. Однако, выносливость скакуна с обрубком хвоста вызывала
удивление. Лошади степняков уже порядком взмокли, а серый снова прибавил
ходу.
  Голову Гельтулея кололи тяжелые удары раскаленного молота. Не в силах
терпеть боль, он свистнул и крутнул рукой. Оглянувшись на свист, десяток
скороходов, застегали коней чаще и вырвались вперед. Аман потянул повод,
заставив коня перейти на шаг. Тяжело дыша, смотрел как встала вся сотня.
Всадники вертели головами то на Гельтулея, то на удаляющихся
соплеменников. Посыльный хана перевел дух, приблизился к ним. Не обращая
внимания на злые недоуменные взгляды, проехал сквозь оторопелых воинов,
остановился, глядя вслед удаляющейся погоне. Чуть погодя, небрежно бросил
через плечо:
  - Если до леса не догонят, то ушли урусы. Никчему всем лошадей загонять.
Если же догонят, то справятся сами.
  Те, кто слышал его слова, согласно закивали, передавали сказанное дальше.
Там невнятно мычали, успокаивались, хвалили правильное решение. Однако,
когда беглецы нырнули в стену зелени, по сотне пронеслось раздосадованное
рычание. Преследователи же рванулись в обход перелеска и рычание стихло.
Когда всадники скрылись с глаз, Аман понял, что то, что казалось опушкой -
всего лишь островок деревьев. Его войны должны были обойти преграду и
встретить беглецов с обратной стороны. Гельтулей отвязал от седла бурдюк,
с удовольствием напился и терпеливо ждал возвращения погони. Ждать
пришлось недолго. Из-за деревьев выехали охотники. По мере приближения,
стали видны растерянные лица. На многих угадывался плохо скрываемый страх.
Аман-Гельтулей недовольно поморщился: все-таки упустили, однако вид бойцов
вызывал любопытство.
  Кони остановились, роняя пену. Десятник затравленно взглянул на ханского
посыльного и попытался сморгнуть заливающий глаза пот. Заговорил нервно,
оглядываясь на своих воинов. Те торопливо кивали, подтверждая слова
десятника.
  - Мы почти догнали уруса, скакали наперерез,  было докинуть камнем.
Только это не урус совсем..
  - А кто же, - насмешливо перебил Аман-Гельтулей.
  - Не знаю, только конь под ним... не конь, а Скакун Иблиса. Белая как
кость голова, короткий, как у барана хвост и острые, как кинжалы рога.
Старики рассказывали, что к тому, кто увидит его, приходит смерть.
  Отряд сдвинулся плотней, каждый силился расслышать говорившего. Едва
десятник замолчал, все взоры устремились к Гельтулею. Тот ухмыльнулся,
провел рукой по запыленному лицу. Не верил сказанному, но понимал, что
десять бывалых воинов врать не будут.
  - Смерть приходит? - переспросил он. - А вы до сих пор живы?!
  По плотной толпе прокатился смешок, но рука Амана поднялась и все вновь
утихли, ловя каждое слово.
  - Упустили, так упустили! Идем дальше. Хан ждет.
  Он развернул коня и двинулся обратно по истоптанной конями земле. Скоро,
цепкий взгляд вновь выхватил среди ковыля следы Радманова войска и к
Гельтулею вернулось благодушное настроение. Еще немного и он успешно
догонит хана. Быть может даже останется сотником приведенного отряда.
  Он оказался прав. На следующий день, недалеко от виднеющейся впереди реки,
догнали Радмана. Сделав преданно-суровое лицо, Гельтулей выехал вперед.
Остановившись на почтительном расстоянии, приложил ладонь к груди, склонил
голову и повел рукой назад, к застывшим за спиной всадникам. Хан кивнул и,
скользнув по сотне холодным взглядом, двинулся дальше.
  Аман-Гельтулей выкрикнул короткую команду и, ведомые им воины послушно
двинулись за ним. Гельтулей ликовал. Сомнения рассеялись. Теперь, с
молчаливого согласия Радмана, он стал полноправным сотником. У Радмана
около двух сотен, у него сотня. В этом походе он - второй человек, после
хана. Теперь-то он удачу из рук не упустит...
                                 Глава 30
  Улыбнешься ты устало,
  ты не думала, не знала,
  тайной грустью провожала
  дней обман...
  Дмитрий Ревякин
  Лелька ступала по остывшему за ночь песку. Заметив створку ракушки,
присела, попробовала пальцем край, бросила, двинулась дальше. Через
несколько шагов подобрала наконец осколок с острым краем и, развернувшись
к встающему солнцу, остановилась. Отмечая новый день, сделала маленький
надрез на краю рукава, уже пятый. Отбросив скорлупку, продолжила
изнурительный путь. Под палящими стрелами Ярилы темнело в глазах, но
русалка была бы рада, если бы день удлинился вдвое. Тогда и ей удастся
пройти больше и, быть может ускорить встречу.
  Тело русалки, не привыкшее к долгим сухопутным переходам, отзывалось болью
в каждой клеточке. А может просто начинались отголоски страшного
предупреждения о тридцати трех днях человеческой жизни. Сегодня она
наконец не выдержала и некоторое время пробыла в воде. Плыла против
течения, выбиваясь из сил, но несмотря на это, скоро почувствовала как ей
стало легче. Кости перестали плющиться в невидимых клещах и сухожилия
больше не разрывались от невыносимого огня. С уходом боли проснулось
чувство голода и ей пришлось остановиться, чтобы как-то утихомирить
стонущий желудок. Три крупных перловицы* приостановили голодные спазмы, а
огромный, только что полинявший рак, показался сказочным лакомством и
напрочь прогнал все воспоминания о голоде.
  Покончив с едой, снова пошла по суше. Сокращая извивы реки, двигалась от
излучины к излучине, но скоро почувствовала, что засыпает на ходу. Кое как
добрела до заросшего деревьями берега, вновь спустилась к воде и
прикорнула в корнях большой ивы. Впервые за последние годы увидела сон.
Пригрезилось заплаканное лицо Даны, которая что-то гневно кричала, но
вместо слов слышались только плеск воды и топот далеких коней...
  Проснулась внезапно, от ощущения страха. Села, прислушалась, всмотрелась
вдоль деревьев в обе стороны русла. Река по-прежнему дышала спокойствием,
но сердце все колотилось пойманной птицей. Не переставая прислушиваться,
Лелька осторожно двинулась по берегу. Держалась в тени деревьев, но скоро
почти успокоилась и зашагала смелей, пока не услышала конское ржание.
Сердце вновь екнуло: вдруг это тот, кого искала, однако, донесшийся из-за
деревьев хруст подсказал, что всадник едет не один. Поддавшись внезапно
нахлынувшему ужасу, побежала по песку. Поравнявшись с камышами
остановилась, чутко ловя каждый звук и вновь различила шум идущих сквозь
заросли коней. Не зная куда деваться, отступила в воду и, жалея, что опять
мокнет и без того выцветшая рубаха, отплыла в гущу камышовых стеблей. Река
вернула чувство безопасности, но Лелька забралась поглубже и замерла, не
сводя с берега встревоженного взгляда. Скоро хруст валежника приблизился,
заставив погрузиться до самых глаз.
  Из прибрежных кустов выросли лошадиные морды. Глаза вожделенно смотрели на
реку, но всадники не торопились устраивать коням водопой. Забросив поводья
на ветви, огляделись и, как муравьи, высыпали на берег. Потягиваясь и
разминая уставшие в седлах тела, подступили к самой кромке. Приседали,
опускались на четвереньки и жадно пили, черпая руками прохладную воду.
Напившись, наполнили походные фляги и только тогда отвязали лошадей.
  Кони, толкая друг друга, наперегонки потрусили в реку. Первые забредали по
колено и вставали опустив головы. Задние, желая добраться до
невзбаламученной воды, потыкались в плотную стену хвостов, но жажда
пригнула их головы там, где стояли. Никто не заметил, как среди зелени
камышей блеснули полные ужаса глаза и, колыхнувшаяся поверхность воды
скрыла движение перепуганной русалки.
  Пока лошади жадно утоляли жажду, десятники выкрикивали команды, указывали
куда уложить седла и где разводить костры. Дозорные, прихватив полоски
вяленного мяса, спешили из лагеря.
  Радман, в сопровождении телохранителей, двигался вдоль берега. Прежде чем
покинуть седло, проехал вдоль костров и, только убедившись, что все в
порядке, спешился. Тут же подскочил один из приближенных и, ухватил коня,
побежал вверх по течению: ханский конь должен пить чисто.
  Скоро к небу потянулись нити костров. Вокруг каждого сгрудились до
полутора десятков пропыленных воинов. Двигались челюсти, текли негромкие
разговоры, в лучах закатного солнца лоснились широкие скулы. Вокруг костра
хана наоборот царило молчание. Хан терял терпение, злился на все, что
видел. Уже начал сомневаться правильно ли сделал, послушавшись совета и
заехав ближе к киевским землям. Снова переспросил лазутчиков, но те еще
раз убежденно заверили, что вернуться  только по двум тропам, которые
сходятся у древнему дереву и сливаются в одну единственную дорогу.
Выслушав их, Радман направился вдоль лагеря. Следом, безмолвные как тени
двигались телохранители. На обратном пути до слуха хана донесся знакомый
голос лучшего следопыта. Хан остановился в стороне от света костра,
прислушался к разговору. Видел расстроенное лицо Алибека, считавшего себя
великим следопытом.
  - Ай-вах, какая девка... - качал головой Алибек. - Какая девка. Стан
гибкий как тюльпан весной... Ножка маленькая, как листок плачущего
дерева... Пояс тонкий, как древко копья, а волос, ай-вах, длинный как
зимняя ночь...
  - Волосы тоже по следу определил? - недоверчиво вскинул брови Тушан.
  - Эй, зачем след? Алибек волос нашел. Длинный как песня старого акына.
Цветом как край неба перед рассветом... Ай-вах, какая девка...
  - Эй, таких не бывает! - отмахнулся Тушан. - Может тебе Пери привиделась?
  У костра громко захохотали. Алибек раздул ноздри, сверкнул глазами. Рука
дернулась к шапке. Пальцы бережно выудили щепку, уцепили что-то с краю.
Щепка крутясь волчком скользнула к земле и в руках великого следопыта
оказался поблескивающий в свете костра волос. Руки разошлись в стороны, но
пальцы так и не дошли до концов волоса. Смеющиеся рожи вытянулись.
  - Аллох экбер! - воскликнул Тушан. - Где видел?
  Алибек презрительно махнул рукой вдоль берега. Не желая больше говорить,
обиженно поднял щепку, начал сматывать находку. Все уважительно
загомонили. Головы раскачивались, языки оценивающе цокали, каждый рисовал
в воображении описанный образ. Все стихло, когда из кустов выступил Радман.
  - Так ли хороша как сказал?
  Алибек замер от неожиданности, но не теряя достоинства глухо ответил:
  - Может даже лучше.
  - Поймаешь?
  - Один, не знаю! - задумчиво произнес следопыт. - Впятером изловлю.
  Сидящие у костра с интересом уставились на хана. Тот пробуравил Алибека
взглядом, кивнул.
  - Утром возьмешь восьмерых. Как поймаешь, догоните. Если будет такая, как
сказал, то не пожалеешь.
  Не говоря больше ни слова, Радман двинулся в темноту. Великий следопыт
расправил грудь, по-хозяйски оглядел сидящих у костра.
  - На этой земле есть такие девки, которым любая Пери позавидует...
                                 Глава 31
  Смерть воина - не старуха с косой!
  Это милая и ласковая ожога,
  что утешит нас на своей девичьей груди.
  Витим - Большая Чаша.
  Сотник потерял счет времени. Каждый день казался седьмицей, вся прожитая
жизнь - кратким мгновением. По вечерам едва расседлав коня, тяжело
опускался на землю, допоздна смотрел на звезды, засыпал уже под утро,
ненадолго. Во сне улыбался, снова разговаривал с Лелькой, видел
счастливыми Рагдая и Ясну, но рассветы топили все в волнах серой
реальности. Попив из родника или ручья, трогался в путь. В полдень
третьего или четвертого дня обвел равнину рассеянным взглядом, ехал вроде
правильно, однако, впервые дорога в Киев не радовала. Конь, не привыкший к
долгому молчанию, тщетно ворочал ушами, пока наконец не услышал хозяйский
голос:
  - Что-то наша жизнь корчит нам кислые гримасы. И каждый день все горше и
горше.
  Ворон согласно дернул головой. Чувствовал, как хозяина гложет черная
тоска. Опахала ушей разошлись в стороны и поникли как завядшие васильки. В
последнее время, под тяжестью кручины, хозяин стал другим. Разговаривал
все реже, а когда говорил, голос звучал глухо, бесцветно. Чуялось, что
причиной всему не разговор ночью на лесном капище и даже не встреча с
Мокшей, после которой пришлось так долго мотаться под открытым небом.
Главная ожога Извеку случилась после встречи со странной девчонкой, от
которой пахло рекой и туманом. Ворон помнил как сам потянулся к речной
незнакомке. Большинство киевских матрон пахли иначе, все больше душными
заморскими притираниями, от коих едва не сшибает с копыт и забивает ноздри
сладкими пряными смрадами. Конь громко втянул пропитанный степью воздух,
ощутил как рука Сотника похлопала по шее. Тихий голос ласково произнес.
  - Не вздыхай, ушастый. Жизнь долгая, авось и до лучших времен доживем...
  Черные лопухи резанули по ветру, застыли, улавливая неслышимый звук. Извек
вяло оглянулся, почти сразу заметил на вершине холма двух всадников. С
такого расстояния, на фоне неба не различались ни одежда, ни лица.
Однако, посадка в седле и сложение коней выдавали кочевников. Оба усердно
махали руками пока рядом не появился еще один, судя по осанке, главный.
Все трое замерли, глядя в сторону одинокого путника.
  - Подраться что ли, - вслух подумал Сотник. - Может полегчает.
  Ворон продолжал плестись, поглядывая на степняков и, казалось, был не
против. Извек уже собрался натянуть повод, когда вокруг троицы, подобно
черной траве, начали вырастать фигуры воинов. Купол холма заполнился
десятками всадников. Все, в ожидании приказа, смотрели на предводителя.
  Взгляд Сотника скользнул по колчанам. Один был пуст, во втором топорщилось
не больше половины стрел, степняков же перевалило за сотню и они
продолжали прибывать.
  - Нет, травоед, - протянул Извек. - Нынче забава отменяется. Не люблю
засады и охоты. А тут, чую, ежели не первое, то второе уж точно учинят.
Надо бы утекать отсюда, пока ветер без сучков... и без дрючков.
  Вместо ответа Ворон взбил копытами пыль и стремглав понесся над островками
ковыля. Фигурки на холме недолго оставались на месте и, когда дружинник
оглянулся, черная стая уже стекала по склону. Сотник досадовал, что дал
волю кручине и пропитавшая душу тоска приглушила прочие чувства.
Притупилось и ощущение опасности, которое делало зрение острым, а движения
быстрыми. Отголосок страха лишь лениво перевернулся с боку на бок и вновь
безразлично затих. Впервые угроза быть убитым, принималась с безразличием,
и это безразличие испугало по настоящему. Во истину - воин в тоске
опасен... для себя.
  Нет, так не пойдет, подумал Сотник, не для того Селидор так долго маялся с
оболтусом Вешкой, чтобы тот, из-за душевной маеты, сгинул до срока. Да и
друзья бы не поняли, сложи он голову бездумно, не попытавшись вывернуться
из клещей Несречи. Извек снова глянул за спину. Степняки уже скатились с
холма и пылили по равнине плотным табуном. Надеясь на выносливость своих
лошадок, скакали ровно, уверенные, что конь киевского ратника запалится
первым. Ворон не торопился их разочаровывать, держал размеренный галоп,
готовый в любой момент наддать или умерить пыл. Он, в отличии от хозяина,
не прекращал кормиться и теперь ломил резво, с удовольствием, полный
свежей нерастраченной силы.
  Сердце дружинника наконец проснулось и погнало кровь мощней, быстро учащая
удары. В голове прояснилось, мысли забегали с прежней прытью. Внезапно,
яркой искрой, сверкнуло воспоминание о ведьмином угощении. Извек судорожно
стал припоминать, осталось ли хоть одно из яблок. Прикинув, сколько сжевал
сам и сколько отдал Ворону, решил, что одно-два должно остаться.
Прогнувшись назад, потянулся к седельной суме. Не сразу справившись с
застежкой, скользнул рукой внутрь. Поминая Ящера, зашарил рукой в
неразберихе барахла. Попадалось то огниво со скребницей, то плошка, то
мешочек с запасными тетивами. Наконец, под лошадиным гребнем и мотком
веревки нащупал два сморщенных комочка.
  - Яга! - воскликнул Сотник, дивясь, что плоды, за все время пути, не
размялись и не сгнили. Коли целы, то и свойств своих утратить не должны.
  Осторожно вытянув усохшие яблоки, сунул в сапог и продвинул поглубже,
чтобы не вывалились. Теперь, когда есть хоть какое-то подспорье в бою,
осталось лишь найти удобное место... если, конечно, не удастся уйти от
погони. К досаде, голая степь не особо старалась заботиться о беглеце и,
лишь дразнила краешком леса, показавшимся по правую руку, на самой
границе огляди. Постепенно забирая в ту сторону, Сотник еще раз обернулся.
Преследователи раскусили его замысел и строй раскололся надвое. Треть
всадников отделилась и припустила напрямую к далекому лесу. Остальная
масса непоколебимо следовала за ним. Расчет был прост: путь к лесу отрежет
один отряд, второй же измотает и настигнет по прямой.
  Извек оскалился, знал, что Ворон, даже по дуге, сможет обойти первых и
изрядно измотать вторых, а там... как накатит. Присмотревшись к
отделившимся, насчитал около сотни. Что за роковое число, мелькнуло в
голове, не могли двумя десятками обойтись? Хотя, че нам сотня! Мы и не
такие дела заваливали! Он хмыкнул, ощущая за голенищем плотные кругляки
яблочных сухарей.
  Солнце уверенно воцарилось в зените и во всю силу прижаривало плечи и
макушки. Ворон, лоснясь взмокшей шкурой, упрямо сек подковами пушистые
ковыли. По груди Извека то и дело пробегали щекотливые ручейки. Лицо же не
успевало заблестеть бисером: упругий встречный ветер высушивал пот,
покрывая кожу мельчайшим налетом соли. Только из под волос, иногда
скатывались крупные мутные капли. Степнякам тоже было не сладко. Все чаще,
то один, то другой, снимали тяжелые мохнатые шапки и скакали без них,
остужая мокрые головы. Оскаленные пасти некоторых лошадей запенились.
Клочья еще не срывались со сверкающих удил, но чувствовалось, что еще
немного и, по ветру полетят первые пташки лошадиного измора.
  Посланные на перехват преодолели почти половину расстояния, но видя, что
беглец уходит по прямой, успокоились. Скакунов уже не гнали, однако,
ослушаться приказа не осмеливались и, все больше удаляясь от основного
войска, продолжали править к лесу.
  - Ну, что, травоед, покажем как надо ногами шевелить! - крикнул Сотник,
пригибаясь к шее Ворона.
  Конь с готовностью прибавил прыти, переходя на свой неповторимый ход,
вызывающий зависть всей дружины. Сухие метелки ковыля смазались в размытые
полосы, ветер выпрямил трепещущую гриву, хвост едва дрожал сдавленный
уплотнившимся воздухом. Извек почувствовал, как сила встречного потока
привычно перекрыла горло, борясь с удушьем, задышал сквозь сжатые зубы.
Оглянувшись зарычал от злорадства: степняцкий табун безнадежно отставал.
Под копыта лошадей полетели крупные желтоватые хлопья. Конь предводителя и
с тремя десятками жеребцов еще держались, но скорость, как и у прочих,
оставляла желать лучшего.
  Отделившийся отряд, уже сливался с темной полоской леса и Извек прикидывал
расстояния между группами. Оглянувшись еще раз, решил, что самое время, и
направил Ворона по пологой дуге к лесу. Свистящий в ушах воздух не дал
услышать летящий следом вой бессильной ярости. Степняки поняли, что
недооценили кованного по-киевски коня, и теперь всадник быстро удалялся к
спасительной линии леса. Радман видел, что уже не угнаться, но губы
тронула злая улыбка. Там, впереди, уже ждут семь десятков всадников,
которым приказано взять кровного врага живым. Ну, в крайнем случае,
полуживым, чтобы тот мог видеть глаза хана, слышать перед смертью его
слова.
  Улыбка стала еще шире, когда разглядел, как его войны растягиваются у леса
полумесяцем и беглец движется в самую западню. Радман знал, что опытные
батыры уже сжали в руках жесткие арканы, видел, как далекие точки
собираются в плотный полукруг, в центре которого сейчас тот самый лучник,
на черном, как душа Иблиса, коне.
  Хан уже не спешил. Зверь сам шел в ловушку, и стоило поберечь хороших
коней. Он поднял руку, всадники перешли на шаг. То, что случилось после
этого, заставило Радмана оторопеть и вновь бросить коня в сумасшедший
галоп...
  ...Сотник пожирал глазами летящих на встречу степняков. Чувствовал как в
душе, сметая остатки тоски, занимается ярость. Как, подобно лесному
пожару, она стремительно растет и как его собственное тело срастается
воедино с телом рвущегося в бой коня. Заметив в руках кочевников арканы,
захохотал и вытянул на свет заскучавший без дела меч. Расстояние
стремительно таяло. Ловцы в середине придержали коней, всадники по краям
дернулись вперед, чтобы замкнуть кольцо, и... в этот миг Извек впервые
услышал боевой рев Ворона.
  Утробный звук надавил на уши, прошел по телу, заставляя жилы звенеть, как
перетянутые струны. Меч в руке стал невесомым. Все вокруг потеряло яркость
цветов, но стало отчетливей и резче. Сотник мог рассмотреть каждый волос
на взметнувшихся арканах, каждую щербину на степняцких клинках. В
следующий миг Ворон неуловимо ушел от брошенных петель и протаранил двух
всадников стоявших на пути. Лошади опрокинулись, давя неудачливых седоков,
а черный жеребец уже метнулся к следующим. Извек заработал мечем. На
крутящемся коне держался только благодаря силе ног. Пользуясь
растерянностью, старался порубить как  больше, пока кочевники не
опомнились. В воздухе повисли рубиновые брызги, вопли ярости, досады и
боли. Ржание коней, попавших под копыто или зубы черного жеребца, резало
уши. Большая часть степняцких лошадок оробела перед оскаленным зверем и,
на какой-то миг, вокруг дружинника образовалось пустое пространство. 
было вырваться к близкому лесу, но Ворон пошел по второму кругу. Извек
улучил момент, выхватил у падающего степняка саблю и стал разить обеими
руками. Мельком заметил, как самые хитрые вскидывали луки. Стреляли
торопливо, целясь в одичавшего скакуна, но тот все время был в гуще боя и
большая часть стрел била степняцких лошадей и подвернувшихся седоков.
Несколько поспешных выстрелов все же достигли цели, Сотник видел древки,
торчащие в смоляной шкуре коня. Засевшую в своем бедре, заметил лишь когда
сшибся с кем-то бок о бок. В пылу брани обломил мешающийся черен и не
почувствовал боли.
  Он уже вошел в то пьянящее состояние когда бой становится сутью
настоящего, слышал рев боевых рогов и дикий клич Синего Волка, чувствовал
за с собой души предков, видел мечущуюся рядом тень Рагдая и парящий в
небе знак Рода. Неистовствовал смертоносным коловоротом, изводя поредевший
отряд. Бурлящий в жилах огонь выпарил боль от попаданий степняцких сабель.
Замечая несущуюся в отдалении главную стаю, знал, что скоро почувствует на
челе длань Перуна и прикосновение мягких губ Апии...
  Внезапно протрезвел, будто окатили ледяной водой. Яркой вспышкой перед
глазами встало испуганное личико Лельки, в огромных глазах стояли слезы.
Вырвавшийся из груд крик сорвал с губ клочья пены. Сдавил ногами конские
бока, заставив Ворона попятиться. Тут же одна из стрел чиркнула выше
наруча. Хрипящий жеребец рвался продолжить, но рывок узды развернул голову
к лесу, а удар шпор сорвал с места. Степняки не преследовали. Пораженные
дикостью одиночки, беспомощно озирались на приближающегося Хана,
оглядывали взрытую копытами, почерневшую от крови землю, на которой
корчились раненые и громоздились трупы.
  Радман осадил коня на краю побоища. По бокам остановились телохранители,
позади подтягивались две сотни отставших. Грудь хана вздымалась, горящие
глаза жгли деревья, за которыми скрылся беглец. С трудом оторвав взгляд от
леса, оглядел остатки отряда. Взмахом руки приказал подручным успокоить
покалеченных, сам медленно двинулся к опушке. Уже стоя у промятых кустов,
слышал за спиной конские хрипы и вскрики раненых.
  Стона Радмана не слышал никто...
                                 Глава 32
  Страх существует для того,
  чтобы предупреждать нас об опасности,
  а не для того, чтобы заставлять нас бояться...
  Витим - Большая Чаша.
  ...Тесный подлесок хрустел ломанными ветвями и норовил выхлестать глаза.
Ворон щурился, спасаясь от веток и острых сучков, ломился почти вслепую.
Вспомнив про зажатый в кулаке меч, Сотник выставил клинок перед собой.
Другой рукой управлялся с поводом, не давая Ворону налететь на деревья,
валежины и коряги.
  Остановились нескоро, когда густая поросль молодняка кончилась, и стволы
пошли пореже. Извек оглянулся. Некоторое время прислушивался к лесу, но
слышал лишь грохочущее в ушах сердце. Убедившись, что погони нет, бросил
меч острием в землю, потянул ноги из стремян.
  Ворон дрожал, роняя ошметки вязкой липкой пены. Часто моргал слезящимися
глазами. Прерывисто вздохнул, когда хозяин тяжело сполз с седла, чтобы
осмотреть его раны. Постанывая терпел, пока Сотник осторожно извлекал
ножом застрявшие в теле стрелы. С одной, засевшей в груди, пришлось
повозиться. Тростниковый черенок, расшатанный скачкой по кустам, отвалился
и Извек едва успел уцепить ногтями тонкую железную ость. Покончив со
стрелами, отыскал несколько ростков чистотела. Почти не чувствуя жгучей
горечи, дробил зубами толстые четырехгранные стебли. Полученной рыжей
кашицей замазывал кровоточащие раны и, только закончив с последней,
перевел дух. Привалившись к ближайшему стволу, оглядел себя. Наручи и
пластины доспеха помялись, приняв на себя большую часть ударов. Кольчужные
участки уберегли от резанных ран, но тело под ними ломило от ушибов. В
остальном, не считая ссадин на голове и руках, был цел. Всего две стрелы
нашли незащищенные места. Скользнувшая возле локтя, лишь продырявила рукав
и рассекла кожу, но засевшая в бедре, все торчала обломанным древком.
Штаны вокруг раны набухли и прилипли к ноге. Чувствуя, что горячка боя
проходит, и боль все явственней заявляет о себе, поспешил поскорей
закончить с лечением. Вспоров штанину, повел лезвием ножа вдоль древка,
почувствовал, что край наконечника едва скрылся под кожей. Облегченно
вздохнул и, зажав у самой ноги, дернул. Отодрав подол рубахи, распустил
полотно надвое и примотал огрызки чистотела к обеим ранам.
  Больше всего на свете хотелось лечь полежать, но чутье воина толкало
двигаться дальше, тем более, что впереди лес светлел и  было узнать,
сильно ли отклонился от нужного направления. Вынув меч из земли, повозил
лезвием по дерну, но, так и не оттерев дочиста, сунул в ножны. Поймал
узду, потащил остывающего Ворона за собой. Скоро приблизился к просвету
между деревьями и с досадой понял, что впереди не поляна, а
противоположная опушка длинной лесной полосы. Настоящий же лес начинался
дальше, у холмов, поросших частым кустарником. Однако, оказалось, что
двигался правильно. Где-то с той стороны холмов лежала дорожка в родные
земли. Уже недалече. В родных местах и земля помогает, достало бы сил
добраться.
  Ворон покачивался от усталости, хлопал сухими губами, жалобно смотрел на
хозяина. Сотник отвел глаза, виновато пробормотал:
  - Держись, родной, не до водопоя сейчас. Вот уберемся подальше, поищем где
напиться. А пока придется пождать.
  К холмам, двинулся пешком, ведя измученного конягу в поводу. Чувствовал
себя разбитым, но видел, что Ворону еще хуже. Раны от стрел еще сочились,
приманивая мух запахом свежей крови. Благо жилы уцелели, а мясо пробито
неглубоко. Бешеные прыжки не давали степнякам ни прицелиться, ни придать
стрелам полную силу...
  От самого леса что-то мешало идти. Долго пытался понять, что в измотанном
теле не так, пока не вспомнил про упрятанные в сапоге кругляши. Они-то и
мяли ногу при каждом шаге.
  - А яблочки-то съесть забыли. - пробормотал Сотник и полез дрожащей рукой
за голенище. Случайно взгляд упал на опушку. Сердце ударило в ребра и
затихло. Из леса выезжали степняки.
  Повинуясь неслышному на таком расстоянии окрику, войско рассыпалось вдоль
опушки и замерло. Из-под сени деревьев выехал предводитель. Остановив
коня, застыл в седле каменным истуканом. Извек едва мог различить пятно
лица, но чувствовал, как его буравит исполненный ярости взгляд хана.
Сотник вытянул из-за голенища яблоки, выпрямился и, с деланной
непринужденностью расправил плечи. В голове приглушенно, будто удары
далекого била, зазвучали слова Селидора:
  ... Буде противник силен и грозен, лицедействуй и дури. Коли чуешь в себе
сил с избытком, яви себя уставшим и слабым. Поединщик пойдет в бой
бесшабашно и не таясь, что ошибкой его будет. Ежели же устал и слаб,
держись бодро и удало, дабы враг был осторожен и не рвался завершить
расправу буйно и коротко. Тогда успеешь собраться для удара...
  Извек глянул на израненного Ворона. Тот все еще тяжело дышал, на хозяина
поглядывал вопросительно.
  - Взбодрись, ушастый, - сипло проговорил Сотник. - пусть думают, что нам
все нипочем. Дыши, пока они там кумекают. Вдогон им, небось, не больно
охота. Ведают, что по прямой нас и стрелой не догнать... было.
  Извек вздохнул, оглядывая раны от стрел. Сам чувствовал, как слева, чуть
ниже ключицы, начинает проклевываться тупая боль. Провел рукой по груди.
Нащупав странное, бросил быстрый взгляд, присвистнул. Несколько пластин,
будто осенние листья, вывернули края и сияли глубокой бороздой,
оставленной концом степняцкой сабли. Подвигав плечами, сморщился: толи
ребра треснули, толи мясо на ребрах расплющило.
  - Оказывается и мне досталось, - пробормотал он, не спуская глаз с
кочевников. - Ниче, друже, еще маленько передохнем, а там куснем по
яблочку и двинем, пока сил хватит. Глядишь, может и уйдем.
  Ворон шумно втянул воздух, выдохнул со стоном, подвигал верхней губой.
Извек раскрыл ладонь, подкинул на руке сморщенные комочки и, застыл,
заметив на опушке движение. Степняки спешно покидали седла. Не выпуская
уздечек из рук, следили за вожаком, что медленно тронулся от леса. Отъехав
на сотню шагов, хан привстал в стременах, лениво поднял руки и, не
опуская, двинулся дальше. Сотник почувствовал, как сердце натужно погнало
кровь по ноющему телу.
  - О, как... - пробормотал он и осекся.
  Мягкие теплые губы в одно мгновение смели с ладони оба яблока. В ответ на
удивленный возглас дружинника, Ворон попятился и прижал уши. Глаза
виновато лупали на хозяина, а зубы торопливо перемалывали легкую добычу.
  - Нечто льзя так! - укоризненно посетовал Сотник. - Бесстыжий! Слопал все
в одну харю и огрызка не оставил. А ведь с такой закуской свадьбу сыграть
.
  Ворон отступил еще на шаг, но Извек вновь направил взор к лесу. Не
оглядываясь, еле слышно добавил:
  - А может тебе и нужней. Глядишь, улепетывать помогут.
  Хан, тем временем, преодолел две трети пути. Стали различимы дубленые
чешуи кожаного доспеха, богатая сбруя и мокрые пятна на груди его скакуна.
Видя, что дружинник и не думает убегать, степняк опустил руки на бедра и
продолжал путь, горделиво выпятив грудь. Не доезжая броска копья,
остановился, медленно огладил черную бородку. Непроницаемое лицо застыло
деревянной маской, но брызжущие ненавистью глаза змеей скользнули по
русичу и его коню. На тонких губах промелькнул призрак улыбки, когда
заметил гнутые пластины, перетянутые раны Извека и потеки крови на Вороне.
  Извек тоже покосился на жеребца. Тому вроде легчало, ноги дрожали меньше,
глаза смотрели живей. Поникшие уши встрепенулись, от голоса степняка:
  - Узнаешь ли ты меня, несчастный, чей последний день двинулся к закату?
  Сотник двинул бровями, переваривая чудное звучание родной речи в устах
иноземца. Улыбнувшись, почесал макушку.
  - А должен?
  - Должен. - процедил степняк. - Наши дороги пересеклись второй раз.
Последний.
  Извек кашлянул, почувствовал, как грудь слева резануло болью. Едва сдержав
страдальческую гримасу, ответил с простецким лицом.
  - Может и видал. Мало ли вас по дорогам мотается, всех не упомнишь.
  Кочевник посерел лицом, но все еще держал себя в руках. Извеку показалось,
что уже видел эту сдерживаемую ярость в узких щелочках глаз, эти бугры
желваков на широкой нижней челюсти, эти вздувающиеся, как у коня, ноздри.
Когда догадка почти проломила скорлупу памяти, губы всадника вновь
разомкнулись.
  - Посмотри в глаза твоей смерти, ибо я - Радман. Сын великого Кури!
Радман, брата которого убили твои стрелы! Радман - хан, чей отпрыск скоро
вытопчет ваши земли и сложит курган из ваших черепов! Который...
  - О, Светлые Боги! - протянул Извек с радостной улыбкой. - Да неужто тот
самый, что с брательником в яме сидел? А потом как-то выскребся, да утек
через Калинов Мост? Ну точно, как же я сразу не узнал!
  Сотник потешно всплеснул руками, тут же почувствовал еще несколько
просыпающихся ушибов, но оттягивая время для Ворона, продолжал
заговаривать Радману зубы.
  - А, кстати, кто вам тогда пособил? Трое улизнули, пятерых стрелами
забили, да только их течением унесло, так и не разглядели, чьего
роду-племени...
  - Это не нам пособили, - презрительно ощерился хан. - Это вас продали.
  - И кто же нас продал?
  - Ваши же киевские иудеи. Они скоро всю Русь с потрохами продадут.
Половина княжей челяди уже с их рук ест. Быть вам всем и купленными, и
проданными, и под ярмом степи согнутыми.
  - Эт мы еще посмотрим, а как увидим, там и поглядим. - тихо молвил Извек
оглядываясь на Ворона.
  Радман расценил взгляд по-своему. Легко спрыгнул с коня, выдернул из-за
пояса камчу и, что есть силы стегнул своего скакуна по крупу. Жеребец
завизжал от боли и рванул прочь. Хан проводил его долгим взглядом и
обратил к дружиннику торжествующее лицо.
  - Плачь, собачий сын, пора умирать!
  Извек согласно кивнул, мол, что ж тут поделаешь, положил ладонь на рукоять
меча.
  Сабля Радмана легко выпорхнула из ножен и вычертила в воздухе замысловатый
сверкающий узор. Хан шагнул вперед. Не мигая наблюдал, как меч Извека
сытым удавом выполз на свет и замер, поблескивая свежими зазубринами.
Радман вновь выписал клинком сияющие круги, заставляя лезвие свистеть
рассекаемым воздухом.
  Этими прелестями будешь землепашцев пугать, подумал Сотник, а передо мной
неча сквозняки гонять. Он осторожно втянул воздух и, с досадой ощутил, как
боль с новой силой стегнула от грудины к подмышке. Вдобавок и левое бедро
вспомнило о пришедшихся по нему ударах. Извек хмыкнул старой пословице:
вот сейчас и проверим, сколько чего за одного битого дадут.
  Радман остановился в пяти шагах. В горящих глазах читалась досада, что
приходится давать ненавистному русичу быструю смерть. Первый наскок,
стремительный, но осторожный, был скорее испытанием противника. Извеку
пришлось отступить, уходя от первых двух ударов. Три следующих высекли
искры, наткнувшись на грань его меча.
  На лице хана промелькнул хищный интерес кота, охотящегося за мышью. Он
встряхнулся и, улыбаясь двинулся вокруг Извека. Замахнувшись в голову,
ударил вниз. Клинок просвистел, едва коснувшись подола. Сотник поморщился,
неловкая свиля* едва уберегла и без того отбитую ногу. Ударил в ответ, не
особо хитро, проверяя защиту степняка. Тот лишь опустил руку, легко
пропуская летящий меч в пяди от лица. Мгновенно бросился вперед, целя
острием в перевязанную руку, но дружинник будто ждал этого и успел метнуть
тело вбок.
  Закружили дальше. Следя за движением степняка, Извек оказался лицом к
Ворону. Оживший конь, не дыша, следил за поединком, поймав на себе взгляд
хозяина, в нетерпении переступил ногами. Извек мучительно соображал, как
заполучить несколько мгновений, чтобы успеть прыгнуть в седло. Понимал,
что на этот раз поединщик из него никудышный. Ярость, заставлявшая не
чувствовать ударов, откипела окончательно, и запоздалая боль брала свое.
Тело сделалось неуклюжим, каждое движение давалось с трудом и вязло будто
в смоле. Исход боя становился все более очевидным. Уже дважды Сотник еле
успевал отбивать ловкие удары Радмана.
  Скверно, подумал Извек. Так недолго и без башки остаться. Надо бы что-то
измудрить, пока ветер без сучков. Хотя, если терять окромя головы нечего,
может ею и рискнуть.
  После очередного наскока хана, Сотник отшатнулся и бессильно опустил руку
с мечом. Заметив, как глаза хана сверкнули злорадством, неосторожно глянул
в сторону леса. В тот же миг Радман резко скакнул вперед и обрушил клинок
на голову дружинника.
  Извек запоздало вскинул руку. Сабля промяла слабую защиту и, лязгнув,
впечатала подставленный плашмя меч в голову Извека. Дружинника отбросило
на несколько шагов. Качаясь как мертвецки пьяный, он чудом удерживался на
ногах. Руки висели плетьми, глаза невидяще блуждали, а по лицу скользнула
юркая красная струйка.
  Не глядя на оглушенного противника, Радман воздел руки, медленно
развернулся к войску. Далекие фигурки воинов заблестели вскинутыми
клинками, спустя мгновение донесся радостный вой. Не спеша, чтобы видели
каждое движение, Радман шагнул к шатающемуся Извеку, взялся за рукоять
обеими руками. Далекий крик затих. В полной тишине, узорчатый дамасский
клинок пошел вверх и, будто накапливая мощь, замер в высшей точке замаха.
Зубы хана блеснули в жестокой улыбке, с губ сорвалось зловещее:
  - Отправляйся же...
  - Да некогда мне, - мрачно откликнулся Извек. - Дел полно!
  Плечо дружинника вздрогнуло. Радман застыл, не понимая что произошло.
Встретив усталый, но вполне осмысленный взгляд Сотника, почувствовал между
ребрами холод. Опустив голову, увидел торчащий в груди меч. Не веря
глазам, попытался рубануть дружинника, но силы подвели и он скрючился от
пронзившей грудь боли. Перед глазами поплыли цветные пятна. В меркнущем
сознании всплыло недавнее предсказание мудрецов о наследнике.
  - Не увижу... - прошептал Радман и рывок клинка выдернул его угасающую
жизнь.
  - Ну уж извиняй, - буркнул Извек вытирая лицо.
  Глянув на окровавленную ладонь, зло сплюнул. Вяло тряхнув мечом, вернул
его в ножны и тяжело обернулся к коню.
  - Ну, что стоим косорылимся? Бежать надо! Или будем глазки таращить?
  Ворон, будто опомнившись, заспешил к хозяину. Коснувшись мордой
окровавленного лица, зазвенел удилами. Извек провел по лбу второй рукой,
вытер обе ладони о штаны. Поправляя повод, проворчал сварливо, как дед
Пильгуй:
  - Ты бы на себя посмотрел. Сам весь в дырьях.
  Конь, дрожа от возбуждения, косился на далекий лес. Извек неловко вставил
ногу в стремя, скрипнув зубами, кое-как взгромоздился верхом. Назад не
смотрел. И так знал, что степняки уже прыгают в седла и отбивают руки о
лошадиные крупы. Слух ловил приближающиеся звуки погони. Ворон едва
дождался когда хозяин усядется и, с места, рванул в галоп. Навстречу снова
ударил воздушный поток. Сотник зажмурился. Чувствовал себя прескверно,
гадал: на долго ли хватит коню молодильной силы бабкиного угощения и, не
свалится ли он с седла раньше времени.
  Казалось, он сам и был боль. Болело все: от костей и сухожилий, до кожи и
корней волос. В ранах, под намокшими повязками, отдавался каждый удар
сердца, суставы ломило, голова трещала, как городские ворота под
стенобойным бревном. Боль была во всем, что видел, и во всем, что со
встречным ветром вламывалось в уши.
  Так плохо ему не было никогда. Даже когда отроком задремал в новгородской
корчме, а пятеро ушкуйников, оглушили и долго били ногами, он чувствовал
себя лучше...
                                 Глава 33
  Неча сопли жевать,
  воевать так воевать!
  Языческая частушка
  Мокша все дивился на странного скакуна. Поначалу, когда из-за кустов
выехали двое на чудном рогатом коне, подумал, что оборотни. Однако,
услыхав из уст незнакомцев имя Извека, успокоился и проводил новых друзей
к ожидавшим в лагере дружинникам. Там, вместе со всеми, второй раз
выслушал рассказ о приключениях Сотника. В конце истории, услышав про
напутствие Извека, весело хлопнул Микишку по плечу.
  - Радуйся, паря! Попал куда надо! Я и есть Мокша, а вон тот, длинный как
копье и есть Эрзя. А это - доблестные княжьи дружинники, которые по
милости одного из нас торчат теперь здесь, вместо того, чтобы сидеть в
какой-нибудь харчевенке и следить, чтобы кружки не стояли пустые.
  Когда хохот утих, Мокша хлопнул себя по лбу.
  - Да вы небось голодные!
  Алтын с Дарькой замотали головами, но великан уже взгромоздил себя на
ноги, заглядывая в висящий над костром котел. Теперь уже никто не
подтрунивал над его привычкой таскать в седельном мешке пузатую походную
посудину. Поначалу, конечно, веселились над чудачеством балагура, который
может забыть и накидку, и шлем, и кольчугу, но меч и котел - никогда.
Тяжелые ножны оттягивали окованный пояс, а заветная железяка, на десять
человек, постоянно раздувала мешок позади седла.
  Вода закипела. Мокша достал крупу, но Дарька тут же оказалась рядом:
  - Давайте я постряпаю. Ваше дело воевать.
  Мокша хмыкнул, расплылся в улыбке. С готовностью отдал мешок, кивнул на
разделанные тушки двух зайцев.
  - Уважь, милая, а то не дай боги пересолю, придется все самому слопать.
  Скоро в котле весело булькали куски зайчатины, покрывая разваривающуюся
крупу слоем жира. Между пузырей кувыркались мелко накрошенные коренья и
душистые травы. Микишка довольно наблюдал, как Дарька хлопочет у котла с
кашей. Вместе с дружинниками ловил носами дразнящий запах. Глотая слюнки,
все терпеливо ждали когда еда поспеет, поглядывали на изнывающего Мокшу.
Тот уже дважды примерялся выхватить из-за голенища любимую ложку, да снять
пробу, но укоризненный взгляд Эрзи всякий раз усаживал на место.
  Наконец Дарька подула на мешалку, попробовала крупинку каши и, ко всеобщей
радости, кивнула, что готово. Мокша, не доверяя никому столь сложное дело,
тут же ухватился за жердь и не дыша переместил котел на траву. Едва
приготовился наполнить плошки, когда донесся ослабленный расстоянием
протяжный свист. Головы вскинулись, взгляды вперились в сторону холма.
  Со склона, атакующим соколом, летел дозорный. Дружинники, забыв о каше,
бросились отвязывать лошадей.
  Через несколько мгновений, разгоряченный дружинник осадил жеребца, едва не
порвав удилами конскую пасть. Прямо с седла заорал:
  - Степняки! Больше сотни, догоняют одного. Беглец правит туда! - он указал
рукой на обрыв, подступающий почти вплотную к реке. - Только боюсь не
доедет. На той стороне в лесу еще десятка два конных!
  Не успел он договорить, как кто-то взлетел на коня. Скрипнуло седло и
всадник стрелой сорвался с места. В мгновение ока все, кроме внучки волхва
и Мокши, оказались верхом. Балагур проводил Поповича укоризненным взором,
поморщился, вдевая ногу в стремя.
  - Скоренек Попович на подъем, ох и скоренек. Сигает пуще блохи, ящер
задери-прожуй-выплюнь.
  Уже со спины своего битюга, оглядел отряд, ухмыльнулся.
  - Поспешим, гои! А то, самое веселое, пропустим...
  ...Сотник правил вдоль берега, туда где вдалеке угадывался проход между
рекой и крутым склоном холма. Там хоть и не Калинов Мост, но браниться с
такой оравой все же способней чем в поле. На узком пятачке сразу не
окружат, посему  продать себя подороже, тем паче, что всадникам
придется путаться среди мощного орешника. К близкому лесу сворачивать не
стал. Издали заметил среди зелени подозрительные проблески: не иначе
засада. Будто в подтверждение, лес выдохнул пару десятков конных, которые
погнали коней наперерез.
  - Чтоб вам всем салом подавиться! - прошипел Сотник, направляя Ворона
ближе к берегу. Выпрямившись в седле, прикидывал, успеет ли проскочить за
холм. Выходило, что степнякам от леса ближе, однако Ворон пока шел резвей,
да и по кустам, на степняцкой лошадке здорово не разгонишься.
  Внезапно, из-за далекого обрыва, навстречу выметнулся всадник.
  - О! Еще один вой-одиночка. - пробормотал Извек. - Неужель дурню не
видать, какой хвост за мной увязался?
  Он бросил взгляд назад, выругался - такую ватагу и слепой за тридевять
земель увидит. Но, смельчак явно не был слепым и стремительно приближался,
ловко правя между орешинами. Сотник уже собрался махнуть рукой, чтобы тот
поворачивал, когда узнал знакомую фигуру и разглядел оскаленное лицо
Лешака.
  - Тебя только не хватало! - расхохотался Извек в отчаянии. - И так тесно,
аж вожжей не прокинуть...
  Приготовившись уклониться от столкновения, подобрал повод и пригнулся к
шее коня. Однако, Попович выдернул меч и молнией промчался мимо. Сотник
растерянно оглянулся. Лешка, оттянув руку с клинком за спину, летел на
степняков. Загораживая его, из орешника вырвался засадный отряд.
  - Приехали, тормози! - крикнул Извек Ворону и откинулся в седле.
  Разгоняя коня вслед за Поповичем, изо всех сил гаркнул:
  - Ишь, какой прыткий! На мою добычу глаз положил? Я их заманивал, а ты на
готовенькое навострился...
  Лешка скрылся в гуще погони, а ближайшие степняки уже подлетали к Извеку.
Ворон бесстрашно принял первого коня грудью и, опрокинув вместе со
всадником, сделал несколько скачков в сторону. Возникла свалка. Волна
кочевников раскололась и завертелась двумя беспорядочными потоками.
Пробиваясь сквозь них, Сотник метнул взгляд поверх голов. Старался
разглядеть Лешку, который завязал бешенную канитель в хвосте отряда, и
сигал из стороны в сторону, ловко уворачиваясь от ударов. Оглянувшись,
Извек не поверил своим глазам: из-за холма выметнулись около десятка
ратников на мощных киевских конях. По кустам стегнул молодецкий свист. За
ним донесся неистовый рев Мокши:
  - Да будет сеча славной, а смерть красной!
  - Яга! - пронеслось над полем боя и солнце засверкало во вскинутых клинках.
  Извек хохотнул. Сморгнув внезапные слезы, хрипло крикнул Ворону:
  - Держись, милый, осталась самая малость!
  Ворон будто не слышал его слов, метался среди степняцких коней, как
кистень в крольчатнике. Сшибался грудь в грудь, опрокидывал на круп, рвал
зубами, бил копытами. Когда же рядом с Вороном врубился разъяренный
Шайтан, Сотник пожалел, что не успел свалиться раньше. Теперь сил едва
хватало, чтобы держаться на черном урагане. В очередной раз проморгавшись
от кровавых брызг, набрал в грудь воздуха и что есть духу заорал
рассвирепевшему жеребцу:
  - Стоять, дурень! Сдохнешь! В берсерки захотелось!? Стоять сказано!
  Натягивая повод, едва не рвал коню губы, снова орал, пока тот не
остановился на краю свалки, рыча и топорща круглые ноздри. Боясь, что он
вновь бросится в безумную атаку, Сотник наклонился к крупным ушам и
торопливо заговорил ласковым голосом:
  - Умница! Все, отдышись! Не хватало нам еще от усталости пасть!
  Пока уговаривал, не заметил бросившихся к ним всадников. Углядел
опасность только когда Ворон неожиданно скакнул вперед. Один степняк
пролетел мимо, конь другого тоже не успел притормозить и натолкнулся на
черную громадину. Будто пес, ловящий муху, Ворон извернулся и цапнул
конягу за морду. Держал визжащего сородича, пока Извек не раскроил череп
седоку. В следующий миг уже развернулся в другую сторону и замер в
готовности.
  - Вот и гоженько, - торопливо похвалил Сотник. - Теперь давай потихоньку,
полегоньку, одного за другим.
  Ворон послушно загарцевал посреди сумятицы. Колол черепа попадающимся под
копыта степнякам, вовремя поворачивался нужным боком, давая Извеку пустить
в ход меч.
  Кочевники, мешая друг другу, бестолково толклись вокруг отдельных свалок.
Численный перевес оказался бесполезен: каждый из русичей оттягивал на себя
горстку всадников и начинал вертеться среди них, разя все, до чего
дотянется. Кони с пустыми седлами тут же добавляли сумятицы, не давая
зажать ратников в плотный круг. Степняки пробовали пустить в ход луки, но,
в стремительной круговерти, стрелы не приносили пользы и язвили
соплеменников.
  От визжащего Шайтана шарахались и свои, и чужие. Почуяв, что его
сторонятся, козлорогий быстро смикетил что к чему. Выбирал кучу погуще,
коротко разгонялся и врезался рогами вперед, калеча коней, уродуя
всадников. Уцелевших мгновенно доставал Микишкин шестопер.
  Мокша, громко крякал, помахивая лопатой тяжелого клинка. Одного за другим,
будто кружки со стола, смахивал кочевников с седел. Когда не дотягивался
до седока, бил плашмя по конским лбам и стаптывал битюгом свалившихся
всадников. Разошедшись не на шутку, едва не зашиб на замахе
подвернувшегося под руку Поповича. Тот, как всегда, веником сновал по полю
боя. Оказывался то тут, то там, успевал помочь завязшим в гуще врагов и
тут же, рубя направо и налево, несся в другую сторону.
  Эрзя, как всегда, бился экономно. Пользуясь длинной рук, пренебрегал
защитой и выдавал быстрые встречные удары. Краем глаза приглядывал за
горячащимся Микулкой. Тот колошматился самозабвенно и, вгорячах, лез в
самую сутолоку. Вот и теперь вокруг молодого витязя замкнулось кольцо
мохнатых шапок. Эрзя смял крайних, но видел, что не успевает. Несколько
клинков уже достали Микулку, но пока без особого вреда. Половина атакующих
отвлеклось на Эрзю. Молодец начал было справляться, но среди прочих вырос
огромный степняк, сжимающий в древообразной руке саженный клинок. Тяжелая
сабля ударила по шлему и, едва Микулка пошатнулся, достала открытый бок.
Когда Эрзя пробился к нему, парень уже уткнулся в конскую гриву. Несколько
рук взметнулись добить, но удары долговязого дружинника опередили. Сбив
нападавших с коней, Эрзя оказался перед потным громилой. Зазубренная
оглобля сабли пошла вверх, но меч оказался проворней. Острие влетело в
оскаленную пасть и, пробив небо выскочило обратно. Степняк уронил руку и,
заливая себя кровью, мягко завалился на спину. Быстро оглядевшись, Эрзя
поворотил коня к Микулке. Тот пытался выпрямиться, руки соскальзывали с
шеи коня.
  - Жив! - выдохнул Эрзя.
  - Ага, - растерянно ответил тот. - А где мой меч?
  - Под копытами глянь, щит там же. Только погодь малость, отдышись.
  Сеча сместилась вдоль реки и, судя по всему, подходила к концу. Заметив,
как Микулка скользнул с коня, Эрзя закружил вокруг, оттягивая атакующих на
себя и, едва паренек снова оказался в седле, поспешил к раскрасневшемуся
Мокше. Балагура обложили со всех сторон, но это не особо смущало
круглолицего весельчака. Полуторный меч неутомимо описывал дугу за дугой,
каждый раз губя то неосторожную лошадь, то зазевавшегося седока.
Смертоносная мельница приостановилась на лишь миг, когда сзади донесся
задорный крик друга:
  - Ну ка, коновал, подвинься, дай другим погреться!
  - Валяй! - откликнулся Мокша. - Для хорошего человека дерьма не жалко! Как
там хлопец?
  - Цел!
  - Ну и гоже!
  Мелькнула фигура вездесущего Лешки. Поучаствовав несколькими ударами в
общем деле, понял, что управляются и погнал взмокшего коня дальше. На
скаку ловко увернулся от тела, сорвавшегося с Шайтановых рогов и
восторженно хохотнул:
  - Вот бы мне такого!
  - Больше нету! - отозвался запыхавшийся Микишка.
  Сеча уже не кипела отдельными очагами, а бурлила сплошной беспорядочной
толчеей. Внезапно один из степняков вырвался из свалки и, схватив лук,
издал гортанный крик. Повинуясь приказу, полдюжины всадников двинулись к
нему. Ревяк вовремя заметил грозящую опасность и погнал коня к стрелку.
Тот уже наложил стрелу и, поджидая прикрытия соплеменников, высматривал
цель. Заметив спешащего к нему дружинника, вскинул оружие. Ревяк не успел
пригнуться. Свисающую у виска косичку больно дернуло.
  - А, пес! - воскликнул Ревяк и дернул повод.
  Конь послушно вильнул из стороны в сторону. Выгадав заминку, певец швырнул
меч, будто простую дубину. Клинок сорвался с руки и огромной стрекозой
устремился к цели. Удар опрокинул готовый выстрелить лук и стрела ушла в
небесную синеву. Еще мгновение и железные объятия дружинника выдернули
лучника из седла. Хватая ртом воздух, степняк попытался ухватиться за нож,
но пара оглушительных зуботычин окончательно выбила из него дух. Ревяк
тряхнул разбитой рукой, завертел головой в поисках меча. Близкий топот
заставил броситься в сторону. Едва поднялся, как другая конская туша вновь
сбила на землю. Спасаясь от копыт, извернулся ужом, откатился вбок,
заметил в двух шагах холодный блеск своего клинка. Кувырнувшись через
плечо, успел схватить рукоять, вскочил. Завертелся посреди подоспевших
степняков. Изловчился рубануть одного по колену, под крики боли и досады,
пару раз достал лошадиные морды. Потихоньку отступал к коню, пока не
получил удар поперек спины.
  Дыхание перехватило. Меч выпал из руки. Над макушкой снова просвистела
сабля, но подогнувшиеся колени сберегли голову от смертельного удара.
Ревяк понял, что теперь не уцелеть. В глазах темнело, жухлая трава
медленно двинулась навстречу...
   
Сеча иссякла. Мокша с Эрзей облизывали пересохшие губы, мрачно
оглядывались. Дышали тяжело, но лица с каждым мгновением светлели: убитых
не было. Едва шевельнули упавшего Ревяку, тот вздрогнул и открыл глаза. Не
увидев возле себя ни Ящера, ни Перуна, разочарованно сплюнул и неуклюже
поднялся. Теперь, не обращая внимания на рассеченную спину, певец бережно
нянчил руку со сбитыми костяшками. Остальные, даже те, кто капал на траву
кровью, держались бодро, смотрели соколом, то и дело лыбились. Один Извек
выглядел как мертвец но, ко всеобщему удивлению, умудрялся держаться в
седле. Несколько дружинников разбрелись, собирать степняцкие клинки.
Иногда коротко взмахивали мечами, прекращая мучения раненых. Передвигались
все тяжелей, пригибаясь под грузом срезанных кошелей и вязанок сабель.
  Дюжину уцелевших ворогов согнали к берегу. Помятые кочевники сбились
плотной кучкой, загнанно смотрели на верховых, сгоняющих бесхозных лошадей
в табун.
  - Ну что, - расплылся в улыбке Мокша, утирая испарину. - Все здесь,
которых железом не достали?
  Эрзя окинул взглядом поляну усыпанную телами, прищурился на оставшихся в
живых степняков и виновато развел руками.
  - Не все, друже, один утек.
  - Как так? Почему не словили?
  - Почему, почему... По колчану! - передразнил Эрзя. - Сколько нас и
сколько их! Некогда было за каждым смотреть, надо было с мечиком
управляться. А этот, который утек, видать хитрей прочих был. Увидал, что с
нами запросто не совладать и ломанулся, как Рахта за последним лешим.
Только у опушки и догнал...
  - Догнал!? - не понял Мокша.
  - Стрелой! - пояснил Эрзя невозмутимо. - Потому и не все здесь. Один вон,
у опушки лежит.
  - Так это гоже! Че ж голову морочишь?
  Мощный торс богатыря развернулся к пленным.
  - Ну, что, господа доблестные степняки, схлопотали на орехи, да скорлупки
не по зубам оказались? И не мудрено! Как говаривал не помню кто, кажется
Никита-Лживый Язык: кто к нам за шерстью пожалует, тот, значится, сам же
без шерсти и озябнет. И он был прав! Не рой другому яму, в нее хрен знает,
кто упасть может. Короче, почтенные, тушите свет и колите крынки,
отвоевались значится...
  Эрзя зачарованно слушал речь друга. Изредка восхищенно покачивал головой,
в глазах сверкали лукавые огоньки. Мокша же расходился вглубь и в ширь,
как паводок, набирающий мощь с каждым лучом весеннего солнца.
  - А сейчас, уважаемые супротивники, ежели не объясните куда и откуда
ехали, каждый из вас получит по репе!
  Узкоглазые лица посветлели, послышался удивленный ропот:
  - Добрый урус, очень добрый! Кушать давать будет. Репа вкусная, урус
добрый!
  - У, бестолочи! - сморщился Мокша и, уже со зверским лицом, рявкнул. -
Каждый получит по своей репе! По наглой степняцкой репе!
  Для наглядности, он небрежно щелкнул ближайшего двумя пальцами по темени.
Степняк, не успев ойкнуть, мешком рухнул под ноги. Остальные попятились,
глаза от страха стали как у новгородцев, ропот стих. Мокша неспешно
приблизился к кусту и брезгливо вытер жирные пальцы о листья.
  - Вот народ... внутри башки сала совсем нет, а снаружи жиру больше, чем
волос!
  - Ну дык, степняки ж! - лениво обронил Велигой. - Баню в повозке не
устроишь, парилку в шатре не учинишь, вот и не моются.
  - Так может искупаем их маленько? - заботливо предложил Мокша, но тут же
передумал. - Нет, сначала пущай все расскажут! Баня потом!
  Он повернулся к дружинникам, хлопнул в ладоши, привлекая внимание.
  - Значится так! Мы, тут с Эрзей, этих батыров маленько побеседуем, а вы
потихоньку собирайтесь и оттягивайтесь к лагерю. Там и харч в котле, и
лапник надран, и кострище с дровами. Раненым покой нужон и забота!
  Закончив поучительную речь, потер тяжелые сковороды ладоней и снова
обернулся к степнякам. Те, видя, как мимо прогоняют их коней, совсем
сникли. Ратники тем временем зашевелились, приспосабливая связки клинков к
седлам. Перешучиваясь, двинулись в сторону стоянки. Алтын с Поповичем
приблизились к Извеку. Поехали бок о бок, готовые в любой момент
подхватить покачивающегося Сотника. Поймав на себе любопытный взгляд,
Микишка подмигнул и гордо выпятил грудь.
  - А я Дарьке жениха нашел! Хорошего! Ей тоже очень нравится. Она за ним
даже из городища уехала.
  Извек слабо улыбнулся:
  - Добрая весть. Надо бы побыстрей ехать, а то как бы невеста не заскучала.
  Микишка рассмеялся.
  - Ничего, дождется! Мы вроде не надолго отлучились.
  - Вроде не надолго. - тихо согласился Сотник.
  Отряд растянулся по узкой полосе песка. Скоро, из-за обрыва показался
дымок лагеря. Возле костра, на фоне зеленой листвы, белела полотняная
одежка.
  Опираясь на дедовский посох, Дарька с замиранием сердца считала
возвращающихся. Сочла раз, обмерла, пересчитала заново, снова не
досчиталась двоих. Облегченно вздохнула, когда Микулка, доехавший первым,
объяснил про Эрзю с Мокшей. Заметив раненых, бросилась готовить тряпицы и
травы. Когда подъехали остальные, девчонка уже закатывала рукава. Быстро
оглядев певца, указала на брошенные поверх лапника плащи.
  Пока Алтын с Лешкой стаскивали с Сотника измятый доспех, Микулка с
Радивоем, уложили посеченного певца на живот. Ревяка скрежетал зубами и
бранился, как последний золотарь. Увещевал, чтобы плюнули на спину и
перевязывали руку. Рычал, что не хребтом на гуслях играет, а без пальцев
ему ни спина, ни голова не нужны. Не выдержав его стенаний, подошла
Дарька. Пригляделась к окровавленным пальцам, кивнула дружинникам, чтобы
держали, плеснула водой и бережно промокнула тряпицей. Укоризненно покачав
головой, кивнула, чтобы продолжали раздевать.
  - А повязку! А травы и коренья! - умирающим голосом воскликнул Ревяк.
  - Только хуже будет, - отмахнулась Дарька - Пусть так подсохнет, там
только кожа содрана.
  - Благодарень тебе, разума! - облегченно простонал молодой баян и тут же
звонким голосом рявкнул: - Какого лешего заснули! Валяйте, мучители,
потрошите спину!
  Пока с певца скручивали пробитую кольчугу и подбирались к ране на спине,
девчонка, занималась Извеком, похожим на большой замес рассечений,
кровоподтеков и опухолей. Ревяк же, больше не издал ни звука. Опасаясь,
как бы он не помер, Дарька споро закончила с ранами Сотника и метнулась к
певцу. Тот лежал с закрытыми глазами, беззвучно шевелил губами, дергал
головой, мучительно морщился и вновь что-то бормотал. Бредит, решила
Дарька. Торопясь сделать все, пока парень без сознания, не осторожничая
промыла рану, свела края и приложив сверху истолченных листьев волицвета,
прижала чистый лоскут. Другой рукой пропустила под плечи ремень, подождала
пока Велигой прогнет певцу спину и сняла с шеи длинную полотняную полосу.
Едва сделала пару плотных витков, как вдруг Ревяк растопырил пальцы
здоровой руки.
  - Погоди-погоди! - пробормотал он, умоляюще.
  Оба замерли, не дыша. Поняли, что певца плющит приступ боли. Ревяк же
страдальчески сощурился, закусил губу и... внезапно счастливо улыбнулся.
Взмахнув ресницами, открыл светлые очи и, глядя в никуда, ясным голосом
затянул новую плясовую:
  Забирают в долги тебя и меня,
Вянут листья ольхи, разбег унять ....
  Как упрямым плечом упреки отвел
И лукавой братвой целовать завлечен
твои руки...
  Велигой с Микулкой зашипели ругательства, а внучка волхва звонко
расхохоталась. Уже не остерегаясь, довязала рану и отошла к другим
раненным.
  Наконец, когда довольная Дарька собрала лекарские пожитки, из-за холма
выехали Эрзя с Мокшей. Ратники потянулись к костру, настала пора
приступить к ужину. Держащийся бодрячком Микулка, двинулся снять котел с
разогретой кашей, но неожиданно покачнулся и повалился в траву. Раздались
возгласы удивления. Ревяк скривился, но тоже тянул шею, пытаясь понять,
что случилось. Первой опомнилась Дарька. Развернув Микулку на спину,
тронула шею, приподняла веко и обернулась за помощью. Дружинники сорвались
с мест и, мешая друг другу склонились над упавшим. Подняли на руки,
бережно отнесли на лапник, недоуменно оглянулись. Дарька стояла,
растерянно закусив губу. На вопросительные взгляды, беспомощно пожала
плечами.
  - Жив. Только почему-то без памяти...
  Кто-то, в поисках колотой раны, уже осматривал Микулкину кольчугу, но
кроме двух-трех лопнувших колец повреждений не нашли. Решили было
осмотреть и спину, но Ревяк остановил, сказал, что после боя ехал следом и
спину видел, была цела.
  Следивший за всем Сотник подозвал Микишку.
  - Отыщите-ка его шлем, глянем что там с головой. Уж больно знакомо
завалился.
  Подоспевший к этому моменту Эрзя, услыхал команду и, опередив ополченца,
зычно, чтобы слышал каждый, возопил:
  - Всем искать шлем Микулки!
  - А че его искать, - откликнулся Мокша, обрушиваясь с коня. - Парень он
правильный, не то что ты! Шлемы не раскидывает, а после боя зараз к седлу
приторачивает. Там и смотри, не ошибешься.
  Ратники зашевелились пропуская Поповича с Микулкиным шлемом. Лешка трогал
железный купол, отчего одна бровь заползала выше другой. Сотник принял
протянутый шлем, повернул разными боками, присвистнул.
  - Ну, а я что говорил! Нахлобучили нашего молодца от души. Как вообще жив
остался? Небось, все мозги перетрясли.
  Он повернул продавленный купол, чтобы каждому было видно. Металл промялся,
как тонкий золотой кубок от удара тяжелого охотничьего ножа. Только
толщина шлема и добротность подшлемника не дали голове треснуть как орех.
  - Дарья, погляди-ка у него справа над ухом.
  Девчонка присела возле Микулки, провела пальчиками по пышным вихрам. Глаза
округлились, когда нащупала шишку величиной с кулак. Оглянулась на Извека,
кивнула.
  - Значит так и есть, - заключил Извек. - Ну-ка, ребята, снимайте с него
кольчужку, поглядим, не досталось ли окромя этого. А ты, умница, пока
положи ему на лоб мокрую тряпицу.
  Мокша бережно приподнял молодого витязя, держал как ребенка, пока
стаскивали булатную байдану. Уложив обратно, задрал к шее расшитую
петухами и конями рубаху. На месте лопнувших колец, на боку обнаружился
лиловый синяк. Пятерня Мокши двинулась к ребрам Микулки, но Дарька
остановила его руку.
  - Не надо, дядечка, не трогай, я видала такое, там ребра сломаны. С ним
теперь осторожно надо, тогда все быстро заживет. Парень он молодой,
здоровый.
  Будто в подтверждение ее слов, Микулка судорожно вздохнул и открыл глаза.
Увидав столпившихся друзей, дернулся встать, однако тяжелая длань Мокши
мягко удержала на месте.
  - Лежи, друже, не дергайся. Ты теперь все будешь делать с разрешения вот
этой девоньки. Иначе все!
  - Угу, - послушно согласился парень. - Понял. А че все?
  Он встревожено обернулся к лежащему рядом Сотнику.
  - Умрешь если ослушаешься! - грозно пообещал Извек.
  - Э, нет! Мне умирать никак не ! - насупился Микулка. - Мы ж седня
еще ниче не жрали! А натощак умирать... эт уж совсем не по-людски!
Натощак...
  Последние слова заглушил дружный гогот.
  Скоро, накормив лежачих, все тесным кругом расположились вокруг костра.
Жевали кашу, ожидая рассказа о судьбе степняков. Мокша поскреб опустевшую
миску, облизал ложку, взялся за кусок вяленого мяса. Прожевав первый
кусок, довольно осклабился, глянул на бледного Извека затем на Поповича.
  - Вишь-ка ты, вот все и образумилось. И Млава при деле, и у тебя башка
выправилась. Правда, побегать пришлось маленько...
  - Да и попрыгать. - виновато согласился Лешка.
  - Эх, дурень, - ласково пожурил Мокша. - Радоваться надо было, а ты на
дыбы. Едва не усох от кручины.
  - Чему радоваться? - донесся непонимающий голос Микулки.
  Все взоры устремились на молодого витязя. Несмотря на зашибленную голову,
он внимательно слушал разговор и теперь, хлопая глазами из-под мокрой
тряпицы, ждал ответа. Мокша пожал плечами, мол, и так все ясно, а Эрзя
терпеливо пояснил:
  - Радоваться надо, что такую язву за себя не взял. То-то бы намаялся с
такой женой.
  - Да-а, с такой занозой  и до смерти не дожить. - со знающим видом
подтвердил Мокша. - Ну да теперь дотянешь... ежели раньше не помрешь.
  Вокруг послышались смешки. Извек тоже было хохотнул, но сморщился от
боли. Сбоку фыркнуло. Ворон, не отходивший от хозяина ни на шаг,
посторонился, а на месте черных ушей блеснули гладкие рога и красные огни
глаз. Алтын, догадавшись о намерениях козлоконя, злорадно ткнул пальцем в
сторону Сотника.
  - Ага! Теперь твоя очередь с козлорогим целоваться!
  В тот же миг белая голова Шайтана пошла вниз, Извек едва успел
зажмуриться, как теплое и мокрое прошлось по его лицу. Когда язык сдвинул
повязку и скользнул по рассеченному лбу, дружинник едва не взвыл от боли,
но стиснул зубы и замер, помня как быстро полегчало Микишке на
проплешинах. Дарька бросилась поправлять повязку, но рука Алтына
остановила.
  - Не бойся, хуже не будет, проверил на собственной роже.
  Дарька промолчала, глядя на лоб Сотника. Края раны вновь разошлись,
однако, кровь не текла. Смахнув оставшиеся темно-красные сгустки, Шайтан
еще раз прошелся по ране языком и скромно отошел в сторону. Внучка волхва
тут же стянула края раны и примотала тряпицу заново. Едва закончила, как
руки дружинника сжались в кулаки.
  - У-у, людоед, - прошипел Сотник зажмурившись и зашевелил губами,
перебирая всех родичей Ящера.
  Все замерли, не понимая, что происходит. Микишка же глумливо лыбился,
знал, какие мириады игл бегают теперь по Извекову лицу.
  - Так что там со степняками? - подал голос Микулка.
  Мокша глянул на Эрзю, скорчил суровый, как у идола Могуры, лик.
  - Да ни что! Нету их там больше, Ящер задери-прожуй-выплюнь.
  - Ни одного! - добавил Эрзя.
  Микулка понятливо кивнул, но, судя по лицу, ответом остался недоволен.
Подвигал губами, упрямо покачал головой, наконец, не выдержал:
  - Негоже безоружных!
  - Что так? - не понял Мокша. - По-твоему надо было их сюда тащить и кашей,
из моего любимого котла, кормить? Не-ет, дружок, на это я даже пьяный и
связанный не пойду. Да и че ж такого, что безоружные? Я чай тоже меча не
вынимал.
  Дарька с ужасом округлила глаза.
  - Всех голыми руками убил?!
  - Ага, - скромно подтвердил Эрзя. - Голыми, как ограбленный ромей! Только
не убил, а в путь направил, чтобы бежали шибче.
  - Эт как? - оторопел Микулка.
  - Как, как, - передразнил Мокша. - А так, как водится! Брал голыми руками,
пригибал за голый загривок к земле, направлял в сторону голой степи и,
голым сапогом под зад, чтобы неслись без остановки до самого стана.
  - Зады тоже голые были? - еле слышно уточнил Микулка.
  - Да ты что! - возмутился Эрзя. - Кто ж захочет потом сапоги мыть?
  Вокруг засмеялись. Один Ревяк сморщился, в красках представив мытье сапог
после степняцких задов. Мокша тем временем дожевал полоску мяса и принялся
за основательное повествование:
  - До того как мы их, стало быть, восвояси проводили, эти батыры немало
интересного поведали. - балагур украдкой взглянул на Извека, но тот
невозмутимо пялился в звездное небо и Мокша продолжил:
  - Явились сюда эти доблестные хлопцы... с кем бы вы думали? С Радманом
сыном Кури.
  Удивленное молчание было наилучшим поощрением рассказчику и круглое лицо
Мокши победно засияло.
  - Так вот... нет больше Радмана-Бешенного! Подмолодил его наш Сотник!
Потому то и гнались за Векшей как штоломные, едва всех коней не сгубили.
О, как!
  Взгляды устремились на Извека. Велигой задумчиво хмыкнул.
  - Выходит, те роды и семьи, что он собрал теперь разбегутся? Гоже! То-то
наши обрадуются...
  - Не обрадуются, - посмурнел Мокша. - Если верить этим чумазым батырам,
выходит, что Радман, перед походом, полонянку одну заикрил. Теперь будут
ждать рождения великого отпрыска. Звездочет ихний напророчил, что соберет
это дитятко войска невиданные и, что потопчут они всю Русь изрядно...
  - Все одно, в ближайшие годы поутихнут, - вмешался Эрзя. - А к той поре и
наши сыны подрастут. Так что, поживем увидим.
  Микулка глядел на усталого Извека. В глазах горело неудержимое
любопытство. Наконец, окликнув Сотника, спросил:
  - Как же ты Радмана оприходовал? Возле него же всегда не меньше двух сотен
сабель.
  - Он меня еще пьяного не видел... - улыбнулся Извек, но Мокша перебил.
  - Значитца так. Их и тут было под три сотни. И хотели они, поначалу,
нашего сокола живьем взять. Однако Векша их так потрепал, что Радман
решил уже просто убить стервеца. Да не тут-то было. Ворон их лошадок
скорее бы насмерть загнал, ежели бы догонять взялись. А тут еще как на зло
Киевские земли рядом. Вот Радман и вызвался на двобой, пока Сотника
окружать будут.
  И все бы хану удалось, да только бой не в его кошель пошел. Хотя... -
Мокша поглядел на Извека. - И герою нашему тоже не сладко пришлось.
  - Сбавляй, почтенный, - в шутку возмутился Сотник. - Что ж мне было, по
всем правилам, до вечера с ним волтузиться? Ну, подставился маленько, чтоб
его на лихой удар вытянуть, ну, не рассчитал с устатку, ну схлопотал по
башке. Только я же вот он, лежу как живой, а Радман где? И все его войско?
  Мокша кивнул, поднял указательный палец.
  - Да! Однако не все войско! Когда все за тобой рванули, с десяток
следопытов в другом месте были. Их к реке отправили. А позже еще один
ушел, сообщить, в стане, что Радмана нет. Аман-Гельтулей, кажется. Ты его,
сказывали, еще раньше встречал.
  Сотник хмыкнул.
  - Жив, значит, акын! Ну, вольному воля, а следопыты почто утекли?
  - Да, сдури! Взялись для хана русалку изловить. Намедни, видать, кумысом
обожрались, вот она им у реки и примерещилась. А откель тут русалки, да
тем паче, на берегу. Хотя, - Мокша хохотнул. - Вишь, повезло дурням, живы
остались...
  Сотник вмиг оказался на ногах и, вперился в рассказчика дикими глазами.
  - Где! У какой реки?
  Мокша вытаращился в ответ, икнул от неожиданности. Когда из-за плеча
Извека высунулась морда Ворона, оторопело пожал плечами:
  - Да вона, она тут одна извивается... река-то. А следопыты, вроде недалече
от того места, где Радман полег. Хотя, я точно...
  Извек отшатнулся, бросил взгляд в сторону реки, с места прыгнул на Ворона.
Из под копыт коня взлетели куски дерна и фигура всадника растаяла в ночи.
  Когда дробный топот затих, тишину нарушил обалделый голос Мокши:
  - Не знал, что кто-то резвей Лешки сигать может... Ну и рванул, Ящер
задери-прожуй-выплюнь!
  - И растопчи. - добавил Эрзя, многозначительно глядя на друга.
  Тот беспомощно развел ручищами.
  - А че я такого сказал! Он че бешенный, или не навоевался еще? Нахрена ему
следопыты?
  Эрзя терпеливо похлопал друга по плечу, безнадежно покачал головой. На
обиженный взгляд великана медленно объяснил:
  - Думаю, за девкой поехал. Может знакомы, или друзья. Бабка Агафья помнишь
что ляпнула?
  - Что?
  - Что русалку возле него видела. Ее-то, видать, степняки и ловют, или уже
поймали. Следопыты у кочевников гораздо хороши...
  - Так какого Ящера мы тут спим! - взревел Мокша, вскакивая.
  Все, включая раненых, рыпнулись вставать, однако, балагур вновь рыкнул,
будто Новгородский Вепрь:
  - Цыть, торопыги! Ревяку с Микулкой - лежать! Остальным - обихаживать до
времени! Велигой, Эрзя - седлать коней и вдогон! Со мной естественно!
  Скоро топот трех коней смешался с криками ночных птиц. Дарька обвела
взглядом оставшихся, покосилась на мятый доспех Сотника, напоминающий
изорванную рыбью шкуру, беспокойно глянула на Микишку.
  - Ниче, - успокоил ополченец. - Векша муж здоровый, да и остальные не
парубки...
                                 Глава 34
  ...От сумасшедшего прыжка на спину Ворона в глазах Извека померкло.
Измученный не меньше хозяина, конь покачнулся от неожиданности, но в тот
же миг сорвался с места и рванул вдоль подошвы холма. Почувствовав, как
хребет коня выскакивает из-под него, Сотник на ощупь сцапал гриву и сдавил
ногами конское брюхо. В голове со звоном кувыркалось отчаянье и страх:
неужели она?
  Обрыв промелькнул мимо и навстречу, в призрачном свете понеслась
прибрежная полоса песка. Тело пока мирилось с новым испытанием, но разум
бурно бил тревогу. Когда понял, что не так, застонал от досады. Сбруя,
доспехом и главное - меч, все осталось в лагере! О возвращении не могло
быть и речи: сердце рвалось от одной мысли, что может быть, в этот самый
миг к Лельке тянутся руки степняков. Из горла вырвался жуткий рык, когда
вспомнил, что вытворяют кочевники с полонянками.
  Со стороны давешнего поля битвы донесся волчий вой. Запах крови пропитал
ночной воздух и выманил зверей из недалекого леса. Однако, серые и мечтать
не могли о столь щедром угощении и теперь обалдело рыскали меж трупов,
сбитые с толку невиданным изобилием.
  Ворон уже миновал побоище, когда через прибрежный песок метнулась длинная
тень лисы. Обожравшаяся хищница, замешкалась у воды и едва не попала под
копыта. Конь, казалось, даже не заметил помехи, несся мощно, будто
стараясь выпрыгнуть из черной кляксы собственной тени.
  Русло плавно отвернуло на восход и некоторое время Сотник мчался навстречу
ущербной луне, всматриваясь в голубеющую песчаную полосу. Скоро река снова
изогнулась и из-за невысокого пригорка показались темные пятна. Извек
примерялся с какой стороны обойти летящую навстречу груду камней, как
вдруг одно из пятен встало торчком и издало испуганный крик. Остальные
тоже подскочили и замерли столбушками, но подстегнутые вторым криком
бросились врассыпную.
  Извек узнал отпущенных Мокшей степняков. Рука по привычке дернулась к
поясу. Пальцы скребнули по тому месту, где должна была быть рукоять и
скомкали ткань рубахи. В тот же миг что-то гыкнуло и кубарем отлетело в
сторону. Могучая грудь Ворона смела одного из степняков, как таран. Конь
даже не сбился с шага. Рассекая воздух, уже настигал того, кто улепетывал
вдоль берега, но рывок за гриву заставил сместиться чуть в сторону.
  Степняк слышал за спиной быстро приближающийся топот, но вместо того,
чтобы оказаться под копытами, вдруг почувствовал на своем загривке мертвую
хватку. Ноги оторвались от земли и его тяжело ударило о холку коня. Сквозь
шум в ушах и грохот копыт прорвался нечеловеческий рык всадника:
  - Русалка! Где! Кто!
  Кочевник хрипел, не понимая, чего от него хотят и Извеку пришлось
повторить вопрос.
  - Кто поехал за русалкой! Куда!
  Пойманный наконец понял, но скачка вышибала дух и из его горла вырывались
лишь несуразные звуки. Рука дружинника в нетерпении приподняла и
встряхнула несчастного. Тот, не помня себя от страха, подал голос. Слова
вырывались с натугой, но Сотник разобрал.
  - Алибек ви-дел... на берегу... хан не поверил, был злой, ска-зал... пусть
поймает или сикир башка... десятка следопытов...
  Он не договорил. Снова оказавшись в воздухе, беспомощно взвыл и, в
следующий миг закувыркался по земле. Извек вытер руку о штаны. Скачка
продолжилась.
  Небо на восходе чуть заметно посветлело и отделилось от черного окоема.
Скоро гладь воды начало заволакивать туманом. Ночная прохлада постепенно
отрезвила горячую голову и Сотник заставил коня сбавить ход, мрачно
всматриваясь в изгибы реки. Чувствовал, что проскакал немало и Алибек с
ловцами могут оказаться за ближайшим поворотом. Опыт подсказывал, что
степняки не уйдут далеко от берега. Кто же упустит случай спокойно
выспаться, обезопасив себя с трех сторон широким руслом. Дозорных скорее
всего двое: один выше, другой ниже по течению. Не нарваться бы с голыми
руками, хотя...
  ...Дюжина копыт взбивала песок у самой кромки воды. Мокша, уже помянув
Ящерово племя до седьмого колена, скакал смурной, как осенний вечер.
Изредка оглядывался на невозмутимых друзей, будто опасаясь, что отстанут.
Пока река заламывала изгибы, оба держались позади балагура, но едва полоса
песка выровнялась, Эрзя и Велигой помчались стремя в стремя с Мокшей. До
боли в глазах всматривались в вперед, надеясь разглядеть конную фигуру
Сотника. Вместо него, скоро заметили с десяток пеших. Степняки, увидав
несущихся по песку дружинников, не раздумывая, бросились в реку.
  - Ага-а! - рявкнул Мокша. - Старые знакомые! Что хлопцы, не спится?
  В ответ донесся только суматошный плеск воды. Через пару сотен шагов,
впереди обозначилась еще одна тень. Пошатываясь, как пьяный, степняк брел
навстречу и, казалось не замечал приближения дружинников. В последнее
мгновение, расслышав топот копыт, остановился, поднял голову и... снова
взлетел в воздух. Вой ужаса застрял в горле, когда на фоне прыгающих
звезд, в призрачном лунном свете, возникла физиономия Мокши.
  - Гуляем? - проревел балагур. - Всадника видел?
  Пойманный за грудки кочевник болтал в воздухе конечностями, беззвучно
хлопал ртом и в ужасе косил глаза на проносящийся под ним песок. Мокша
оглянулся на друзей.
  - Молчит как рыба об лед!
  - Ну и брось, не мучай! - великодушно откликнулся Эрзя.
  Балагур последовал совету. Степняк соколом взмыл над берегом и, пролетев с
десяток саженей, подбитым лебедем свалился в речную гладь. Вслед
удаляющемуся топоту, по реке заскользили круги...
  Скачка продолжалась, пока небо не начало светлеть. Мокша заметил как с
морды коня сорвался клочок пены, выругался.
  - Все, пандя! Еще немного и коней загубим!
  Все трое придержали повод. Эрзя перевел дух, безнадежно махнул рукой.
  - Не догоним, все бестолку.
  - Да разве за этим черноухим поспеешь. - обиженно пророкотал Велигой. - За
ним и на бабкиной метле не угонишься.
  Кони, тяжело дыша, двинулись шагом, жадно поглядывали на воду, но шпоры
всадников пока не давали остановиться. Наконец, когда коняги немного
остыли, дружинники устроили водопой. Сами разминали поясницы и плечи,
вглядываясь в убегающую полоску берега. Когда вновь запрыгнули в седла,
из-за окоема поползло посвежевшее за ночь солнце.
  - Ну, двинули! - хмуро скомандовал Мокша. - Авось боги пособят...
  За очередным поворотом углядели заросли ивняка. Песок исчезал под гущей
ветвей, свисающей до самой воды. Всадники двинули вверх по склону. Объехав
препятствие, вновь свернули к реке, но едва из-за пригорка показалось
русло реки, Велигой осадил своего гнедого.
  - Жив.
  - Кто? - не понял Мокша, но тут же осекся.
  Внизу, у воды темнели три фигуры. Две - человеческих, замерли не размыкая
объятий. Третья - конская, топталась рядом, делая вид, что пасется и
ничего не видит.
  - Э-эх, други, - ощерился Мокша. - И тут мы опоздали.
  - Ну что, может подождем? - сощурился Эрзя.
  Мокша с сомнением качнул головой. Покусал сивый ус, качнул еще.
  - Как же, дождешься их. Когда-то теперь наобнимаются. Потом, опять же,
поцеловаться надоть, а там еще и чешую возьмутся соскребать, от тины
прополаскивать...
  - Ага, - поддакнул Эрзя. - Тады поехали на пригорок, костерчик запалим,
пожрякать состряпаем, а там, когда молодые придут, мирком и за свадебку.
  Мокша опасливо покосился на берег, скорчил знающую мину и убежденно
заключил:
  - Ежели будем ждать молодых, то боюсь с голоду передохнем, кому тогда Русь
защищать. Может свистнуть?
  - Свисти! - кивнул Эрзя.
  Однако, Ворон уже заметил троих всадников и, робко приблизившись к
хозяину, ткнулся мордой в спину...
  ...К стоянке подъехали вечером. После того, как Мокша представил Русалке
всех присутствующих, с радостью уселись ужинать. И Дарька, и дружинники с
Микишкой изо всех сил старались не смущать Лельку любопытными взглядами,
но глаза сами собой норовили вытаращиться на невиданное чудо. Не мудрено,
живая русалка, в двух шагах, избранницей одного из них...
  Мокша улучив момент, подмигнул Эрзе, кивнул головой на Извека с Лелькой и
с гордостью показал большой палец, мол, так-то, знай наших, настоящую
русалку, для своего невестой везем. Эрзя пожал плечами, как о само собой
разумеющемся, однако, глаза таращил не меньше всех. Тем временем, Дарька
пошушукалась с Ревякой и, дабы отвлечь внимание от смущенной девчушки,
запела. Подождав конца зачина, Ревяк подхватил песню вторым голосом и все,
внимая им, затаили дыхание. Старая кощуна выходила на диво душевно,
сопровождаемая потрескиванием костра и криками ночных птиц. Русалка давно
не слышавшая людских песен замерла, с широко раскрытыми глазами, губы
вторили словам припева, по щекам пролегли две мокрые дорожки.
  Сотник, не сводивший с нее восхищенного взгляда, внезапно изменился в
лице. В голове искрой промелькнула догадка. Вспомнился подарок
рыжеволосого незнакомца, что встретился на берегу моря. Припомнил и сказ о
выполнении желания. Украдкой, не заметил бы кто, дрожащей рукой содрал с
пояса кошель, кое-как распустил шнурок... Неужели его счастье - всего лишь
волшебство, смятенно подумал он. Неужели достаточно было воспользоваться
подарком рыжеволосого?! Нащупав пальцами бусину, с замирающим сердцем
повернул руку и... облегченно вздохнул: жемчужина белела молочным боком.
Тут же бросив ее обратно, спешно вернул кошель на пояс. Заметив на себе
взгляды друзей, дождался конца кощуны и, как ни в чем ни бывало, заговорил:
  - Есть доброе дело, гои! Надо бы в края Микишки съездить, да недельку
другую по тамошним лесам пошастать. Токмо ватажку стоит собрать поболе.
Сотни две-три.
  - Что за дело? - оживился Эрзя. - Башки кому-нибудь посшибать, али леших
из берлог выкуривать? Ежели леших, то я не поеду. Пущай Рахта с Сухматом
управляются.
  - Не леших, - рассмеялся Сотник. - Лешие, чай, из наших будут, а с нашими
у нас мир, да лад. Там же нечисть развелась, что чужими богами разведена.
С каждым днем плодится все боле, благо с одного края ее болота держат, с
другого заставы с кудесниками да чародеями. Но, чую, скоро наружу попрут,
а тогда по всей нашей земле расползутся. Надобно нам добраться до тех дыр,
откуда они прут, добраться да перекрыть им путь дорожку. А там уж и
повывесть всю их братию. Проводники у нас есть.
  Микишка с Дарькой кивнули, а Мокша почесал чуб и хлопнул себя по колену.
  - Гоже! Однако, прежде, в Киев воротиться надо. Нас поди уже хватились,
боюсь кабы Владимир не осерчал. Благо есть чем отчитаться: сабелек
привезем, коней басурманских... - всяко работа видна. Скажем, мол, не зря
прохлаждались, за землю свою радели.
  - Так и порешим, - подытожил Извек и подмигнул Микишке.
  Алтын расцвел довольной улыбкой. Все складывалось как нельзя лучше:
сбылось то, о чем раньше и мечтать не мог. Он тут же представил, как
проезжает по родному городищу княжьим дружинником и как знакомые вытаращат
глаза, увидев его среди таких героев...
                                 Глава 35
  Криком помнить изгибы степей,
  В лапах бойни пропеть о тебе,
  Что сберегла крыла...
  Дмитрий Ревякин
  Илюмджин-Ота, мудрец, без совета которого Радман не принимал ни одного
решения, распахнул полог шатра. Холод туманного утра, коснувшись лекаря,
спешно хлынул в раскрывшуюся обитель тепла, выдувая застоявшийся дух
целебных трав. Старец втянул студеный воздух и обвел взглядом
просыпающийся стан. Плохой, очень плохой сон разбудил его сегодня.
Илюмджин нахмурился. Такие сны никогда не случаются без беды. Он медленно
прошел между шатров, присел возле ближайшего костра. Исподлобья глядя на
языки пламени, прощупывал разумом каждый миг сна, пытался уловить
мельчайшие крупицы тайного смысла, вплетенные в яркие образы утренней
дремы...
  ... Бег, быстрый бег, сквозь обожженные солнцем травы. Тупик из тесно
стоящих шатров, толстый ковер мягкого сена, на нем - кобылица,
разрешающаяся от бремени. Ржание, судорожные рывки кобылицы, осклизлый
плод, выходящий из чрева... Марево, отделяющее Илюмджина от
новорожденного... мгновение мрака и, взор, прорвав препятствие,
приближается к мокрой трепыхающейся плоти. Живой ком дергается раз, другой
и... лопается, открывая под расползающейся кожей массу копошащихся
червей...
  Костер щелкнул раскаленным сучком. Лицо старца дрогнуло, будто сведенное
внезапной судорогой, почувствовал как за спиной что-то пошевелилось.
Поднесли жареного мяса, но лекарь, не глядя, указал на бурдюк кумыса. Тут
же появилась пиала, расторопные руки аккуратно наполнили ее и протянули
взамен еды. Илюмджин-Ота сделал пять небольших глотков, вернул питье и
слабым жестом приказал оставить его одного. Взгляд снова погрузился в
трепещущее пламя.
  Воздух быстро наполнялся обычным гомоном, когда со стороны крайних шатров
донеслись крики. Стан всполошился. Подобно муравьиной куче, в которую
бросили камень, все вдруг замерло, но тут же вновь зашевелилось, наращивая
с каждым мгновением суету и мельтешение. Между костров, к пустому
пространству у ханского шатра, потянулись встревоженные воины. Илюмджин
снова поморщился. Что-то холодное скользнуло вокруг сердца и затаилось под
хребтом, отчего по всему телу прошла неприятная дрожь. Несмотря на это,
ноги сами подняли худое сутулое тело и понесли на шум, сулящий приоткрыть
тайну скверного сна. Подойдя ближе, заметил над толпой сутулую фигуру
всадника. В груди скребнули когти мерзкого страха, заставившего прибавить
шагу. Когда всполошенные соплеменники расступились перед Илюмджином,
всадник уже спрыгнул со взмыленного коня. Собравшиеся, образовав круг,
молча смотрели на покрытого пылью гонца. Тот загнанно рыскал глазами по
толпе, пока не увидел выходящего навстречу старца. Лекарь остановился
перед прибывшим, заметил потемневшие пятна крови, сбитые кожаные пластины
доспеха. Сквозь пыль узнал худое лицо Аман-Гельтулея. Из шатра хана
высунулись несколько невольниц, рты нараспашку, в глазах тревога. Все
замерло в мрачном ожидании, когда воин наконец выдохнул:
  - Хан Радман мертв!
  Тишина была ему ответом. Илюмджин-Ота сделал еще шаг вперед, постоял,
буравя взглядом носителя черной вести, затем повернулся и обвел взглядом
ошеломленную толпу. Смуглые лица скисли растерянностью и досадой. Те, кто
раньше начинал сомневаться в успешности хана, убедились в правоте своих
сомнений и теперь их мысли легко читались сквозь злобный прищур. Другие
же, не могли поверить в случившееся. В глазах мелькала то жажда мести, то
полное смятение. Кто-то из задних рядов уже поплелся прочь, кто-то повел
глазом в сторону, собираясь последовать за ними, но над безмолвным станом
прозвучал голос мудрого Илюмджина-Оты.
  - Смерть доблестного Радмана вселит в нас новые силы! - пронеслось над
сборищем, заставляя всех вновь замереть. - Тлен и пепел останутся за
копытами наших коней, когда месть понесет нас на своих крыльях. И смерть
придет к каждому, кто увидит нас на этой земле! Хан мертв, но не прервется
род великого и славного Кури. Будущим летом взойдет семя Радмана и родится
новый великий вождь, которому суждено прославить себя и нас на века. Так
сказали звезды! И да будет так! Ибо избранница Радмана уже носит его сына!
  Длань старца простерлась в сторону ханского шатра, где невольницы ловили
каждое доносящееся до них слово. Одна все время оборачивалась передавая
услышанное внутрь шатра. С лиц собравшихся постепенно сходила оторопь.
Глаза начинали блестеть. Степняки оживали, в предвкушении щедрого ритуала.
Кто-то уже вскидывал оружие, а тишину прорезали гортанные боевые кличи.
Через мгновение крики подхватили десятки глоток и сборище залило блеском
отражающегося в клинках солнца. Буйство достигло своей вершины, но вой
внезапно стих, когда из шатра Радмана вышла мать будущего великого хана.
Десятки глаз уставились на прекрасную полонянку.
  Она же, не сводя горящего взора со старца, медленно ступала от шатра.
Кто-то отшатнулся, пропуская избранницу Радмана в круг, кто-то готов был
вновь заорать, приветствуя ту, что принесет хана-победителя. Илюмджин-Ота
перевел дух, видя, что самые главные беды позади и, учитывая случившееся,
все идет как нельзя лучше. Полонянка, тем временем, остановилась в пяти
шагах от старца. Обвела толпу торжествующим взглядом, не оставив сомнения,
что слышала и поняла все сказанное. Илюмджин по-хозяйски повел рукой на
воинов, приложил ладонь к груди и почтительно склонил голову, продолжая
свою игру за сохранение власти. Однако, оставшиеся на его голове волосенки
встали дыбом, когда он услышал звонкий смех пленницы. Чело лекаря едва
двинулось вверх, а полонянка уже выдернула из рукава маленький, отточенный
как бритва, ножик для резки жареного мяса. В глаза обмеревшего мудреца
неудержимым восторгом блеснул ее победный взор. Не дав никому опомниться,
она вскинула игрушечное оружие к своей шее, ткнула острием лезвия под край
левой щеки и, обеими руками, что есть силы рванула ножик к правому уху.
  Пурпур обильно залил белизну сарафана и скатал пыль под ногами в темные
шарики. Несколько мгновений полонянка еще стояла, принимая синими очами
высокое ласковое небо. Потом колени подогнулись и полонянка мягко пала на
забрызганный кровью песок. Тело потревожила последняя дрожь и она затихла
со счастливой улыбкой на губах.
  Илюмджин-Ота сдавленно захрипел...
                                 Глава 36
  Возвращались почти седьмицу, неспешно, чтобы не растрясти раненых. Только
на пятый день, когда Ревяк начал жаловаться на чешущуюся спину, поняли,
что мясо срослось, и пустили коней побыстрей. Микулка, скоро забыл, что
получил по голове, лишь изредка морщился, и прижимал руку к ребрам, когда
конь оступался в кротовьих норках. Извек, как и подобает матерым воям,
оклимался быстрее всех. Глаз не сводил с обретенной русалки, удивляя всех
сиянием счастливых глаз. Казалось само присутствие Лельки лечило лучше,
чем десяток знахарей.
  На привалах Лелька не отходила от Дарьки, вместе с ней готовила еду,
обихаживала раненых, на лету схватывая все, чему не научилась в русалочьем
племени. Внучка волхва, поначалу удивлялась наивным вопросам, но
терпеливо, как младшей сестре, объясняла и показывала все, что нужно. На
третий день обеих было не разлить водой. Лишь изредка Лелька замечала
грустный взгляд подружки. Догадавшись, что всему причиной остриженная
голова Дарьки, улыбнулась, шепнула что-то ей на ушко и, встретив
недоверчивый взгляд, уверенно кивнула. Через день Микишка с удивлением
заметил, что Дарькины волосы прибавили около вершка длины. Услыхав
объяснение, с уважением покосился на избранницу Сотника, в глазах блеснула
радость и благодарность. У русалки оказались иные, неведомые людскому
племени, знания и теперь большую часть свободного времени девчонки
шушукались в сторонке, обмениваясь секретами волшбы.
  В полдень шестого дня, дорога перевалила древний курган и свернула к
излучине Лебеди. Под копытами коней пылила родная земля, а вокруг
расстилались до боли знакомые просторы. Впереди всех, подбоченясь, гордо
восседал Попович. Глядел перед собой по-хозяйски, будто воевода, ведущий
домой победоносное войско. За ним, бок о бок, ехали Микишка с Дарькой,
Ревяк и Сотник с Лелькой. Певец, перетянутый тугой повязкой, опирался
локтем о притороченные к седлу связки сабель. Прикрыв глаза, негромко
напевал, радуя обе пары и едущих следом Радивоя и Микулку. В стороне, под
присмотром Велигоя и двух молодых дружинников, пылил степняцкий табун.
  Мокша с Эрзей чуть подотстали. Как подобает почтенным воям, возвращались
позади всех. Эрзя задумчиво крутил на пальце сивый ус, с интересом
поглядывал на Извека с Лелькой, косился на друга. Балагур довольный
жизнью, отечески оглядывал отряд, любовался простирающимися вокруг родными
далями, умиротворенно щурился, как кот, слопавший полкрынки сметаны.
Заметив взгляды Эрзи, удивленно крякнул.
  - Ты почто насупился. Тут, вишь, чудеса сплошные, а ты все косорылишься,
как мудрец над куриным яйцом. Радоваться надо. Глянь вон на Вешу, сидит не
дышит над своим чудом...
  - Лелька то? Почему ж чудо? - перебил Эрзя нарочито безразлично. - Девка
как девка. Хороша конечно, ничего не скажешь, да только чуда - никакого.
Русалка, она и в Искоростене русалка.
  - Не-е, - протянул балагур со знающим видом. - Наши русалки лучше
искоростеневых. Наши и в грудях покруглей и бедром поглаже. Да и на личико
краше!
  Эрзя задумчиво кивал, то ли своим мыслям, то ли соглашаясь со словами
друга. Поймав языком кончик уса, куснул, выплюнул, почесал щетинистый
подбородок.
  - Нечто мне лешачиху какую за себя взять? - в раздумьи пробормотал он. -
От это будет чудо! Либо кикиморку...
  - Женишок! - хохотнул Мокша. - Да ты их видал, хоть раз? Хоть глазком? Они
ж страшные, как моя жизнь! Водяной рядом с ними писанный красавец. Хотя,
говорят, и от водяного жуть берет.
  Эрзя зевнул, пожал плечами.
  - Ну, тады ладно. Не буду и смотреть.
  - Нет, отчего же? - оживился балагур. - Поглядеть, оно завсегда полезно.
Говорят, ежели с вечера, в омут бочонок хмельного меду бросить, то он
наутро опохмеляться выплывет. Тут и погуторите, и насмотритесь: ты на
него, он на тебя. Только ты тоже хлебни для храбрости, чтобы не
испужаться...
  - Ага, - проворчал Эрзя в полудреме. - Еще не известно, кто больше
испужается, я его похмельного, или он меня хмельного...
  Ревяк тем временем умолк. Затаив дыхание смотрел на облака, что неуловимо
меняли форму, являя собой то медведя, то коня, то морды диковинных
зверей. Микулка направил коня к Извеку. Поравнявшись, виновато покосился
на Лельку, но любопытство оказалось сильней.
  - Слушай, Извек, а как ты без оружия со следопытами справился?
  - Почему без оружия? - удивился Сотник. - У меня нож был.
  - И что, - оживился Микулка. - С одним ножом на сабли?
  Сотник отрицательно мотнул головой.
  - Да нет. Я его как швырнул в дозорного, так больше и не видал. Наверное в
песок зарылся, либо в воду отскочил.
  - Эт как же так? Такой лихой вой, и промазал!?
  Извек хмыкнул.
  - Вот уж чего никогда не умел, так это ножи кидать. Топор, еще туда-сюда,
а ножи... ножи - не мое.
  - Никогда бы не подумал. - протянул молодой витязь. - А я думал, ты во
всем мастак: от лука до щепки.
  - Во всем мастаков не бывает. У каждого есть слабое место. Без слабинки
только сказочные молодцы бывают, и то не всегда. Да что там молодцы, боги
и те с прорехами.
  - Боги? С прорехами? - не поверил Микулка. - не может быть!
  Извек улыбнулся, посмотрел в искренне удивленные глаза.
  - Сам подумай, разве бы Род создал людей, если бы все предыдущее без
прорех было? И прочие боги разве бы возились со всем людским, коли сами
могли все устроить? А Герои, как бы стали Героями, ежели бы враги без
слабинок были? Да и Герои, будь во всем безупречны, кто бы, окромя них,
выжил? А так, все идет своим чередом: у самого-самого находится прореха,
опосля чего другие пытаются стать лучше. Однако, и на тех бедулек
хватает...
  - Ну тогда и нам нечего за богами гнаться, будем самими собой. Наше дело -
отвага, доблесть, воинская слава, почет! Чтоб всяк нас боялся, чтоб любую
крепость приступом, да чтобы добыча побогаче!
  Микулка хохотнул, гордо выпятил грудь, но охнул от боли в боку и ухватился
за ребра.
  - Ну, разошелся, - пробормотал Извек еле слышно. - Почет, слава...
  Он осекся. Вспомнил, как брали на копье Полоцк. Как над рядами пронесся
крик воеводы, что князь дает день на разграбление. Как сам, в пылу стадной
ярости, вышиб ногой дверь терема и натолкнулся на обреченный отчаянный
взгляд, от которого все вдруг почернело, потеряло смысл, опротивело. И как
в один миг кончилась для Извека воинская доблесть. Стали бестолковыми и
воинское умение, и отвага, и громкие речи о славе...
  Все еще стоя в дверях, оглянулся. Трезвея, видел, как горят дома, слышал,
как верещат насмерть перепуганные дети, в мгновение ока становясь
сиротами. Подавшись на улицу, заметил, как трое гридней рвали в клочья
одежду на избитой до беспамятства молодухе. Четвертый, тем временем,
выволок из дома дряхлого старика и с хрустом перерезал тощую шею...
  ...Встречный ветер колыхнул Лелькины волосы и запах кувшинок вернул Извека
в реальность. Он снова с удовольствием вдохнул полной грудью. До сих пор
не верилось, что все позади. В груди счастливо трепыхалось сердце и
казалось, что теперь никто и ничто, до самой смерти не разлучит их.
Переполняющая душу нежность слепила, как полуденное солнце. Однако, Сотник
не видел, что в глазах Лельки все чаще мелькала тревога и страх.
  С каждым днем все чаще...
  Лицо дозорного вытянулось, как гороховый стручок. Он протер глаза и еще
раз всмотрелся в поле, с высоты киевских ворот. Вдалеке клубилась пыль,
поднимаемая явно не одной сотней копыт. Дозорный уже собрался слететь по
ступенькам охранной башенки, когда разглядел, что серое облако опережают
две черные точки. Свистнув товарищам, охранник уже не сводил глаз с
приближающихся всадников. Слышал, как по дубовым доскам грохочут сапоги
привратников, как за спиной раздался встревоженный рык старшого:
  - Что еще приключилось!
  Дозорный, не оглядываясь, простер руку вперед. За спиной протопали тяжелые
шаги и, старшой засопел над ухом, затенив глаза ладонью. Лицо
задеревенело, на лбу выступила испарина. В голове с хрустом перетирались
недоуменные мысли: почему не было вестового с засеки, кто там скачет и что
за войско, среди бела дня, неспешно пылит по дороге ...
  Деревянный брус скрипнул, когда еще двое привратников навалились на
огородку. Самый молодой вдруг нервно хихикнул.
  - Коней гонят...
  - Куда? - не понял старшой.
  - Сюда. К нам то бишь. - пояснил молодой. - Кони, по-моему, степняцкие. А
табунщики на наших. А те, что поперед всех, тоже не степняки.
  - Не врешь, глазастый? - с угрозой в голосе спросил старшой.
  - Не-е, - уверенно заверил парень. - Мал-маля, сами узрите. Дружинники
точно!
  Скоро облегченно вздохнули: вдали вырисовались низкорослые кони и горстка
статных всадников, а к воротам приближались окольчуженные ратники.
Привратники загрохотали вниз по ступеням. Расталкивая случившихся на пути
горожан, высыпали за ворота. С копьями в руках перегородили дорогу. По
привычке бросили пики наперевес и, хотя видели знакомые физиономии
молодцев малой дружины, ждали разъяснений.
  Те остановили коней вплотную, едва не наскочив на узкие граненые
наконечники. Оба довольно скалились, выпячивая грудь и оценивающе
оглядывая привратников. На вопрошающий рык старшого, переглянулись,
выдержали паузу и, наконец сбросив спесь, назвали имена. Древки копий
двинулись вверх и замерли торчком.
  - Эйнар и Нехорошило, - с сомнением повторил старшой. Не спуская с лица
бдительности, кивнул на далекое облако пыли.
  - А там, что за канитель?
  Всадники вновь ощерились во все зубы. Один подбоченясь ответил:
  - Десятка Извека. Степняцкий табун гоним. Намедни войско Радмана-Бешенного
покувыркали, везем добычу в две сотни сабель. Так что, расступились бы,
нам к воеводе спехом надо.
  Привратники, разинув рты, расступились. Когда кони рванули с места,
старшой опомнился.
  - Так вы, стало быть, из десятки Сотника?
  - Из нее! - донеслось в ответ. - Первогоды!
  Привратники с завистью вытаращились вслед: малая дружина не ширь-шавырь,
тем паче в десятке Извека. Созерцание прервал окрик старшого. Все
бросились разгонять люд, дабы не мешались под ногами, двое скакнули к
воротине, ширить створ для проезда героев. Освободив проход, замерли,
поджидая. К вящей досаде, табун остановился в отдалении. Всадники тоже.
  - Правильно, - знающе рассудил старшой. - Неча табун по городу гнать.
Степняцкая лошадь - животина дурная, приличию не обучена, того и гляди по
улицам разбежится, либо людей подавит. Надоть ее за градом держать.
  Будто в подтверждение его слов, скоро подъехал княжий конюх с полудюжиной
гридней. Поравнявшись с охранниками, собрался было раскрыть рот, но сам
увидал дожидающийся табун и поскакал определять добычу на окрестные
выпасы. Издали было видно, как задержался у возвращающейся десятки,
перекинувшись парой фраз, махнул рассыпавшимся вокруг табуна гридням и,
темная масса коней двинулась вдоль стен. Горстка дружинников, наконец-то
направилась в город. По обе стороны от ворот уже собралась толпа зевак.
Глазели на приближающихся всадников, переговаривались, удивленно хмыкали,
видя в седлах две пары. Заметив среди конских голов Шайтановы рога,
загалдели невиданному чуду, однако, гомон мгновенно захлебнулся, когда
взгляды упали на Лельку. Русалка с неменьшим любопытством смотрела на
горожан. Открытый, как у ребенка, взор слепил небесной синевой и
приковывал к себе взгляды. Народ, не понимал в чем дело, каменел пялясь на
необычную девицу, а та в задумчивости теребила чудную, в руку толщиной,
косу. Заметив общее замешательство, Сотник почувствовал себя не в своей
тарелке. Захотелось прикрыть Лельку от любопытных взглядов, рыкнуть на эти
раззявленные морды, но все разрешилось само собой.
  Собравшиеся аж присели, когда громовой голос замыкающего сбил с их голов
оторопь:
  - Здрав будь, Киев-батюшка! - взревел Мокша. - И ты не хворай, люд
киевский!
  Ревяк зажмурился, потер оглохшее ухо. Эрзя, скорчив усталую мину,
покосился на друга.
  - Не пугай народ, шумило! Тише едешь - дальше будешь.
  - Как так? - не понял балагур.
  - А так, - Эрзя понизил голос. - Нам бы сейчас протечь поскорей к своей
норе, полянку на столе накрыть, бросить мощи по лавкам, да посидеть с
дороги по-человечески. С хорошей снедью, с добрым пойлом, в своем кругу. А
на твои вопли, того и гляди, сбежится полдружины, не считая княжьих
соглядатаев, приспешников, да наушников.
  - Не боись, не набегут! Нехорошило с Эйнаром хлопцы языкастые, скажут все
как надо. Небось уже сейчас за столом, байки рекут, одну страшнее другой.
Конюх, видал с какой рожей прискакал? Не-е, нас до завтра, ни одна свинья
искать не будет, даже сам князь.
  Мокша привстал в стременах и командным голосом распорядился:
  - Ревяк! Ты знаток по части вкусностей. Езжай с Велигоем к Ворчуну.
Возьмите чего-нибудь душевного перекусить, и скоренько к нам.
  Эрзя! Загляните с Лешкой к Ельцу в журку, поглядите, чем жажду залить.
  Алтын с Извеком! Везите невест в берлогу, покажите где чего, воды
принесите. Как управитесь, скачите в корчму у Жидовских ворот. Мы с
Радивоем там пождем, пока дожарится.
  Микулка! Сгоняй к детинцу, разведай, что к чему. Коль про нас кто
разнюхивать будет, скажи, что все до смерти изранетые к знахарям поехали.
Как управишься, скоренько ворочайся.
  Ежели поспешим, то к полудню сядем рядком, поговорим ладком...
  ...Когда в дом внесли лукошки с перекусом, русалка, привыкшая к нехитрой
пище, покачнулась от незнакомых ароматов. С удивлением почувствовала, что
проголодалась так, будто не ела три последних дня. Внучка волхва, вдохнув
пряные запахи, с восторгом хлопнула в ладоши. Такой снеди не видела даже в
праздники. Ревяк, взялся выкладывать угощения, но Дарька с Лелькой
отогнали певца от лукошек, усадили к окну и сунули в руки гусли.
  - Мы сами управимся, - заверила Дарька. - А ты лучше поиграй, порадуй душу.
  Ревяк посмотрел на Велигоя. Тот, выволакивая на стол кружки, подмигнул.
  - Сыграй, не рубись. Такие красавицы просят, уважь!
  Певец поплевал на пальцы, старательно вытер о штаны, осмотрел, чистые ли
и, только тогда коснулся струн. Легкий перезвон начал заполнять жилище,
но, так и не окрепнув, оборвался. Ревяк сморщился, как от зубной боли,
полез за пазуху. Из-под рубахи показались шнурки с оберегами. Пальцы
быстро выбрали один, с замысловатой загогулинкой, бережно потянули с шеи.
Приладив загогулинку к струнному колку, чуть повернул, попробовал звук,
повернул еще. Переставив на другой колок, подправил вторую жилку, ущипнул,
остался доволен. Вернул шнур на шею и, чуть помедлив, пробежал пальцами по
отлаженным гуслям. Светлые печальные звуки заполнили суровое жилище
ратников. Все будто бы зажило в другом ритме, плавней, размеренней. Даже
Велигой двигался задумчиво, как туман над Днепром, то и дело замирал,
вслушиваясь в чудесную мелодию.
  Едва отзвучал последний перелив, с улицы донесся гогот Мокши и у коновязи
протопотали копыта. Чуть погодя, заскрипело под тяжелыми сапогами крыльцо.
Дверь распахнулась, пропуская сияющего Микишку. Парень бережно удерживал
перед собой широкий туясок полный ягод. За Алтыном, протиснулись Радивой с
Извеком. Только когда развернулись, стала видна ноша: огромное блюдо с
жареным кабанчиком, обложенным мочеными яблоками. Следом, едва не задев
притолоку, прошествовали Эрзя, с пузатыми кувшинами в руках, и Попович,
держащий в охапке могучий скрутень, из которого торчали хвосты печеных
белорыбиц. Последним ввалился Мокша, с бочонком на плече.
  - Ну, теперь нам никакая засуха не страшна!
  Ревяк оглядел стоящее под окном, перевел глаза на принесенное, посчитал
присутствующих и робко поинтересовался:
  - А-а, не многовато будет?
  Мокша с серьезной миной хлопнул певца по плечу.
  - В самый раз, друже! Грех такому добру в корчмовском погребе пропадать, а
нам в радость. - Он взялся за пробку. - Постановляйте все на стол, и
начнем потихоньку.
  Вокруг стола возобновилась веселая суета. Подвигав туда-сюда снедь,
наконец нашли место всему, с чего  начать. Прочее вдвинули в печь,
расставили на подоконниках и свободных лавках, наконец, заготовив ножи,
расселись. Промочили с дороги горло, потянулись за нескудной закуской.
Кто-то тронул крынку с хреном, и над столом потек ядреный острый дух.
Грибы норовили улизнуть от острия и выскочить из бадейки. На зубах
заскрипела квашенная с клюквой капуста, рыба блеснула жирным боком,
зажелтела под ножом репа. Какое-то время молчали, почувствовав, насколько
проголодались за последний переход. Однако, стол был богат и скоро, то
один, то другой, клали ножи на скатерть и плескали в кружки по второму
разу.
  Мало-помалу заговорили. Микишка с Дарькой потихоньку ворковали в уголочке.
Велигой, старательно отводя глаза от Лельки, расспрашивал Извека о
Радмане. Ревяк рассеянно щипал белорыбицу, витал мыслями в облаках.
Радивой с Мокшей степенно отхлебывали из кружек, чмокали губами,
расцведывая мед. Эрзя, с пучком лука в руке, сочувственно слушал Лешку.
  - Эх, все бы гоже, - вздыхал Попович. - Ежели бы не к батьке в дом
возвращаться. Опять сплошные кадила, молитвы, благочестивые беседы, святые
отцы... Тошно.
  Эрзя понимающе кивнул.
  - Встречали мы одного такого отца. Холмогором кличут. Отшельником, в
катакомбах обретается. Все о душах людских печется. С ним иудейка
отшельничествует, Натали. Та, видать, о его духе заботится.
  - Не знаю уж, какой дух у Холмогора, - хохотнул Мокша, обмахивая усы. - Но
в катакомбе дух стоит препоганейший, ни ветром продуть, ни топором
прокинуть. Хотя, не мудрено! Трудно ему: несет священные законы, дабы рабы
божьи свет увидали, и жили правильно.
  - Законы говоришь? - Эрзя фыркнул. - Так все ж законы уже писаны.
Оглянись! Жилками по листве, птицами по небу, ручьями по земле. И освещены
давно. Огнем Ярилы, Молниями Перуна, кострами Рода. Че ж нам, их
переделывать? Мы - вои! Нам ли быть божьими рабами...
  Алтын посмотрел на Дарьку, обронил в полголоса:
  - О, как сказано!
  Внучка волхва повела плечом, мол, и так все ясно. Подавшись к Микишкиному
уху, прошептала:
  - Тебе бы деда моего послушать, вот тот говорил...
  - Расскажешь?
  - Потом! - улыбнулась Дарька. - А пока дядек послушаем.
  Разговоры за столом продолжались. Мокша глянул по кружкам, чтобы ни у кого
не пустовало и, сменив тему, пустился заливать свежую байку. Над столом
грохотали раскаты хохота, лица порозовели. Только в серых глазах Извека то
и дело проскальзывала печаль. Казалось бы, радуйся да и только: жив,
здоров, все беды позади и та, о которой кручинился, сидит рядом. Но, в
теплом и кругу друзей, Сотник все острей чувствовал нехватку Рагдая. Душу
давило щемящее чувство вины за то, что все они вместе, веселы, счастливы...
  Ладошка русалки коснулась его руки. Извек вздрогнул. На встревоженный
взгляд синих глаз, рассеянно улыбнулся, погладил точеные пальчики. Чтобы
не волновать ни ее, ни друзей сделал беззаботное лицо, обернулся к
рассказчику.
  Первый порожний бочонок глухо откатился в угол. Веселье вошло в русло
нужной ширины, и настала та пора, когда следовало браться за угощение
всерьез. Разрумяненный рассказом, Мокша прервал очередную байку и, с
кружкой в руке, чинно взгромоздился на ноги.
  - Ну, други, давайте выпьем за все, благодаря чему, мы, несмотря ни на
что...
  За окном протопотали быстрые шаги, в сенях грохнула дверь и в горницу
ввалился задохнувшийся от бега Микулка. Увидав в руках друзей обнаженные
клинки, растопырил ладони и затряс головой, чтобы спрятали.
  - Что там у тебя стряслось! - взвыл Мокша. - Или боялся, что харча не
хватит?
  Микулка сморщился. С трудом переводя дух, закашлялся, опустился на лавку.
  - У Ясны на дворе... рев стоит! Мамка с бабкой воем воют... батька чернее
тучи по двору бродит... Беда у них, гои...
  Кружки, расплескивая содержимое грохнули по столу, все вскочили на ноги.
Хмель мгновенно слетел с лиц.
  - Братья сказывали, - с трудом продолжал Микулка. - Что нынче с реки не
вернулась. Бегали туда... на обрыве нет. Видать, решила с горя...
  В доме будто бы стало темней. Бывалые, лютые воины замерли в
растерянности, как дети, ибо никакой силой не превозмочь простую горькую
весть. Могучие плечи поникли, тяжелые взоры буравили пол, на лицах
перекатывались желваки.
  Лелька схватила Извека за рукав.
  - Если в реке, отыщу.
  Сотник непонимающе взглянул в ее взволнованные глаза. Наконец сообразил, о
чем речь, молча кивнул и, ухватив русалку за руку, бросился из избы.
Следом загрохотали сапоги друзей. Коновязь вмиг опустела и вдоль улицы,
распугивая суетливых кур, понеслась вереница мрачных всадников. Народ с
открытыми ртами останавливался, замечая рогатого коня и двух девиц,
прильнувших к спинам седоков. Пролетев мимо городских ворот, не сбавляя
ходу, свернули на большак. Не доезжая до места, двинули по стерне к
обрыву. Напряженные взгляды тщетно царапали жухлую полевую зелень. Осадив
коней, покружили возле утоптанного пятнышка травы, спешились и, не рискуя
подходить к непрочному краю обрыва, переглянулись. Лелька приблизилась к
внучке волхва, шепнула несколько слов, побежала в сторону, где берег был
положе. Дружинники двинули следом, но жест Дарьки остановил.
  - Подождем тут, - попросила она тихо и уселась на траву.
  Ратники, понятливо кивнув, опустились рядом. Лишь Извек остался стоять,
глядя вслед удаляющейся русалке. Когда тонкая фигурка скрылась под
обрывом, тоже сел. Не находя места рукам, потянул с пояса кошель, повертел
в руках, постукал по ладони и взялся наматывать на палец шнурок. Скользнул
взглядом по кромке леса. Заметил среди зелени несколько желтых пятен,
напоминающих, что лето не вечно. В нетерпении глянул на небо. Солнце,
растеряв полуденный жар, неотвратимо спускалось к затянутому дымкой
окоему. Еще немного, и тонкая полоска облаков полыхнет расплавленным
золотом, завершая еще один день...
  ...Бережно уложив на песке новую одежку, Лелька ступила в воду. Окунув
ладони, выпрямилась, приложила пальцы к глазам. Помедлила, пока полностью
вернется чувство воды, собралась двинуться от берега, но ощутила чье-то
присутствие. Поспешно шагнув назад, отдернула руки от лица.
  Перед ней, поддерживаемая чешуйчатыми лапами пучеглазых слуг, стояла Дана.
  Лелька похолодела. С ужасом поняла, что последний день отмерянного срока
подошел к концу. Откуда-то издалека донесся насмешливый голос богини:
  - Далеко ли, упрямая, торопишься? Неужто одумалась?
  Сердце русалки остановилось на миг и застучало, как у пойманной перепелки.
Едва справившись с голосом, она медленно ответила.
  - Надо отыскать кое-кого... в твоих владениях.
  - Не иначе Ясну? - хохотнула Дана.
  - Ее. - ответила Лелька терпеливо.
  Хозяйка снисходительно прикрыла глаза, помолчала, отрицательно покачала
головой.
  - Не ищи! В моих владениях Ясны нет! Ей нынче и на земле не худо.
  Личико Лельки посветлело, но тут же угасло - вспомнила о своем последнем
дне.
  - Значит, ты за мной пришла... - еле слышно обронила русалка.
  Владычица снова покачала головой, улыбнулась.
  - Да что ты! Теперь, не до тебя. Нынче сам Перун-Смертонос с носом
остался. Гневится, что опять покон без нашего ведома шевельнули. А нам,
вечным, такое не по душе...
  Дана осеклась, со странной грустью взглянула в глаза русалки. Чешуйчатые
звери дрогнули, плавно двинулись в глубину. До Лельки долетели последние
слова владычицы вод:
  - Так что, упрямица, оставайся! И будь счастлива!
  Оглушенная услышанным, Лелька вышла из воды. Едва справляясь с
непослушными руками, оделась и, не помня себя от радости, заторопилась
наверх. Взобравшись на склон, издали помахала рукой. Все вскочили,
бросились навстречу, но замерли, удивленные сиянием ее улыбки.
Запыхавшаяся русалка остановилась в двух шагах, смахнула прядку с
разрумянившегося личика и обвела друзей счастливым взглядом.
  - Она вернется! - только и вымолвила Лелька. - Она обязательно вернется!
  Облегченный вздох дружинников едва не сдул ее с ног. Эрзя кивнул, будто
ждал именно этой вести. Расспрашивать не стал, чувствовал в радостной
убежденности девчонки какую-то тайну.
  - Тогда летим назад! - рассудительно произнес он. - Родню Ясны утешим, да
и... наш стол ждет.
  - По ко-оням! - возопил Мокша.
  Сотник подхватил Лельку на руки и скакнул к Ворону. Усадил в седло,
запрыгнул следом, потянувшись за поводом, почувствовал, как намотанный на
пальцы шнурок соскользнул. Когда отыскал глазами упавший кошель, по спине
пронеслась стайка холодных мурашек.
  Возле упавшего кошеля тускло блестела черная жемчужина...
                                 Глава 37
  Нежней меня никто не звал,
  в осень плечей не грел...
  Дмитрий Ревякин
  ...Над берегом слышался тихий говор. Двое, рука об руку, брели вдоль реки,
прочь от Киева. Иногда останавливались, замолкали, соприкоснувшись устами.
Всякий раз, с трудом размыкали объятья и ступали дальше. Не веря своему
счастью, невеста неотрывно смотрела на суженного. Иногда, на миг
прижималась щекой, но тут же отпрянув, снова не сводила с милого
счастливых глаз.
  Лес все ближе прижимался к воде, направляя их по узкой полоске песка.
Зеркало реки обагрилась закатным небом и, застыло, боясь потревожить
неосторожным плеском. В камышах еле заметно блеснуло. Бесстрастный лик
Даны беззвучно замер среди неподвижных стеблей. Услыхав от возмущенной
родни про невиданное чудо, захотела сама взглянуть на того, кто дважды
покидал мир живых, но вопреки воле богов, все же вернулся к избраннице.
Теперь владычица вод во все глаза разглядывала могучего, обнаженного по
пояс, война и хрупкую девушку с долгой темно-русой косой.
  Взгляд Даны скользнул по иссеченному шрамами телу витязя, и остановился на
стоптанных сапогах, рядом с которыми черевички невесты казались
игрушечными. Такая же грубая обувка была на ногах варвара, что когда-то
появился в ее пещере... Воспоминания нарушил тихий голос Ясны:
  - А как же княжья служба?
  - Что теперь княжья, когда дважды на перуновой побывал. Ныне я сам по
себе. Владимиру все долги отданы.
  - Ну и как там, в вечной дружине?
  - Не шибко весело, Ясна! - ответил богатырь, помедлив. - Не шибко, моя
ладушка. Те же груши, только сбоку. У богов вообще все не весело...
  Он умолк, засмотревшись на пылающий озорь. Солнце устало валилось под
тяжестью дня и, остатки его жара окрасили пурпуром верхушки деревьев.
Ослабшие лучи, как излетные стрелы, бились в густую кольчугу листвы, но
тут же бессильно вязли в плотной зелени. Вечернюю тишину нарушал только
плеск рыбы на отмелях, да далекие струнки неугомонного сверчка. В камышах
снова блеснуло и по воде заскользили расходящиеся круги. Когда первый из
них достиг берега, лес уже скрыл людей от любопытных глаз снующих над
водой стрекоз....
  ...Услыхав шаги, леший встрепенулся от дремы, повертел головой. Неподалеку
увидал пару, что медленно брела среди засыпающих деревьев.... Узрев пылкие
объятия, почесал косматую шевелюру, крякнул.
  - Эх, люди, людишки, человечишки! Чудное племя. Чуть что - сразу к бабам,
будто заняться больше нечем. О!... Пожалте!... И эти туда же... Вона че!
Уже договорились! Эва... молодец то, бородишшу отрастил чуть ли не до
пупа, а все туда же, ротом за титькой тянется, будто дитятко неразумное.
  Леший опустил глаза, переворачиваясь на другой бок. Устроившись поудобней,
вновь глянул в просвет между ветками.
  - О, и руками хапает, будто глазам не верит, что перед ним та же баба,
которую привел... чудно! Ага, пояс сымает, едва пряжка не лопается. Оно
конечно! Ради такого дела, надо и ремень порвать, и пряжку погнуть... А
куды ж спешить, простофиля? Девка не убегет, ежели уже согласилась. Да и
до первых петухов ешо пять раз запыхаться успеешь. Эх, торопыги. И чего
Род в них нашел? Все звери, как звери: напрыгнул, сделал дело - в кусты, и
то весной. Эти же круглый год милуются. Эх, молодость... Глазы бы мои на
это не смотрели. Еще хорошо, что не Купало нынче, а то нашему брату вообще
деваться некуда. Разбредутся по всему лесу, да пыхтят, как весенние ежи.
  Он прижал мохнатые уши, ворчливо посетовал, что не умеет сворачивать их в
трубочку. Поискал глазами две шишки на затычки, да разве их в дубраве
найдешь, а желудям еще не время. Свернулся калачиком, вновь закрыл глаза.
Теплая ладонь ветерка коснулась деревьев.
  - Разума моя... - вплелось в робкий шелест листвы.
  Травинки колыхнулись, приняв на себя тихий вздох Лешего. По глубоким
морщинам заскорузлого лица скользнула скупая росинка...
  ...Ночное светило повисло над зеркалом черной воды и, затмевая робкие
звезды, любовалась своим отражением. Посеребренная ее светом листва
дрогнула и расступилась. Двое выступили на берег, остановились у кромки
воды. Не размыкая рук, долго смотрели на зыбкую лунную дорожку.
  - Как там нынче, при дворе? - тихо вспомнил Рагдай. - Небось, все пир
горой?
  Ясна помолчала, прикоснулась щекой к его прохладному плечу, отрицательно
качнула головой:
  - Пир раньше был, - она поглядела на далекую гриву леса. - Теперь одно
похмелье.
  КОДА
                                ПРИЛОЖЕНИЯ
  Аксамит - название ткани.
  Атас - скифский крик тревоги, опасности
Вервь - (слав.) жреческая каста
Вечерница - первая яркая вечерняя звезда
Витим Большая Чаша - реальный человек, язычник, воин одиночка (г. Заречный)
В нави зрети - (слав.) умереть.
  Выворотень - торчащая из земли корневая система упавшего дерева, (не
выкорчеванный до конца пень)
Байдана - кольчуга с крупными кольцами.
  Берегини - по одной из версий, духи, живущие по берегам рек и озер.
  Било - металлический набатный инструмент, выполняющий функции колокола.
  Ванми - команда остановки действия или привлечения внимания (внимай!)
Горючая земля - торф, реже бурый уголь.
  Глазоем, небозем, озорь, оглядь - горизонт.
  Гривна - шейное украшение, послужившее названием денежной единицы.
  Дана - богиня вод.
  Десница - правая рука.
  Дед Пильгуй - почти реальный человек (хотя, ходят разные слухи по этому
поводу).
  Дол - ребро жесткости, выемка на клинке, часто по ошибке называемая
кровостоком.
  Длань - ладонь.
  Дрема - бог сна и сновидений.
  Засапожник - нож, носимый в голенище.
  Засека - охранная пограничная постройка или группа построек, обнесенная
частоколом.
  Карачун (по-скандинавски иль) - праздник в районе нынешнего 19-22 января.
  Корчага - кувшин.
  Крада - обряд погребения (позже - "похороны"). У древних славян - сожжение
с последующим воздвижением кургана, на вершине которого проводились
ритуальные поединки.
  Крадовать - совершать погребальное сожжение (позже хоронить)
Кулема - неуклюжий человек.
  Криница - родник
Лада (Ладо) - богиня любви.
  Лебедь река - приток Днепра.
  Мавка - (слав.) персонаж языческой мифологии, скорее всего лесная русалка.
  Мережка - родственник анчутки.
  Мироколица - атмосфера, слой воздуха от земли до неба.
  Многодлан - многорукое божество (Шива и т.п.)
Мокша и Эрзя - два мордовских племени, имеющие угрофинскую языковую
группу. Населяют нынешнее Поволжье.
  Навьи - злые духи.
  Наруч - защитное приспособление предплечья, застегивающееся на пряжках.
  Навершие - набалдашник на рукояти клинка, посоха, дубины.
  Несреча - дух (божество) способствующее неудаче.
  Нетопырь - летучая мышь.
  Никита Лживый Язык - прототипом является реальный человек.
  Окоем, оглядь, озорь - горизонт.
  Огнев - реальный человек, язычник, рукопашный боец (г. Заречный)
Огниво - иногда так называют перекрестье меча (обычно один из элементов
для добывания огня).
  Оловир - название ткани.
  Палец (мера движения небесных тел) - субъективная единица измерения
времени. Солнце сдвинулось на палец, т. е. прошло около 20 минут. (иногда
12-15 минут)
Парубок - юноша.
  Пандя - (мордовск.) хватит, все.
  Полкан - кентавр.
  Полет стрелы - мера длины (примерно 200 метров)
Перекрестье (огниво) - перекладина клинка (позже - эфес, гарда)
Перловица - пресноводный двустворчатый моллюск, аналог мидии.
  Перунова Овца - грозовая туча.
  Переча (перечи) - в данном случае противник (противники).
  Пробойник - трехгранный (бронебойный) наконечник стрелы.
  Рагнар - реальный человек, язычник (г. Москва)
Ревяк (Ревяка) - реальный человек, Дмитрий Ревякин (группа "Калинов Мост").
  До сих пор, кое-где в таежных краях, ревякой кличут медведя.
  Разума моя - ласковое обращение к любимой (умница).
  Резец - широкий острый охотничий наконечник стрелы, приносящий быструю
смерть, за счет обширного поражения тканей и крупных кровеносных сосудов.
  Рядень - предположительно полотенце, рушник (иногда применялся в обрядах).
  Рубиль - доска для глажки одежды.
  Самотный - себялюбивый, эгоистичный.
  Светозар - реальный человек, язычник, воевода клуба "Русичи" (г. Заречный)
Селидор - Синий Волк - реальный человек, язычник, Александр Константинович
Белов, адепт Славяногорицкой борьбы (г. Москва)
Семаргл - (слав.) крылатый пес
Скрад - тайное место для укрытия чего-либо.
  Скрынька - кубышка, маленькая коробчонка или сосуд.
  Скрутень - сверток, узелок с добром и т.п.
  Слово Смерти - (слав.) фраза-заговор, кодовое сочетание слов (звуков),
содержащее мощнейший алгоритм нарушения биоритмов. Хранится по сей день
"Дядьками" высшей верьви.
  Смок - драконообразное существо.
  Смерть-Борона, (Бивни-Саморубы) - мифический артефакт, сходный по сути с
бумерангом. Отличается огромной поражающей силой. Слушается только хозяина
и требует от владельца большого мастерства.
  Свиля - уход из-под удара быстрым защитным движением.
  Среча - дух (божество) способствующее удаче.
  Стожары - созвездие Большой Медведицы.
  Сулица - небольшое метательное копье, дротик.
  Спех - дух успеха.
  Сурья река - ныне река Сура (Пензенская область).
  Сурица (сурья) - напиток, вода с медом забродившая на солнце, послужившая
названием реки.
  Табань - тормози (команда, ныне используемая на реках плотогонами и
водными туристами).
  Туясок - берестяная цилиндрическая коробка (посудина) с крышкой.
  Тур - реальный человек, язычник, призер чемпионата "Меч России-98"
Тризна - прощальный пир по погибшему (при христианстве переродившийся и
получивший убогое название "поминки")
Укром - убежище, тайное хранилище.
  Укромом - тайно, крадучись.
  Цветы верояни - по непроверенной версии некоторых экспертов это цветы
ромашки (сам же Дмитрий Ревякин не опровергал этого предположения :-).
  Шуйца - левая рука
Щитень (имя водяного) - в реальности же, самое удивительное из живых
существ российских водоемов. Ныне почти не встречающееся.
  Ясна - реальный человек, язычница, историк, лингвист, умница.
  Яга! - древнейший боевой клич (ягать - кричать в бою).
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 11.06.2002 14:11