Спартак Ахметов, Александр Янтер.
Синяя смерть
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "На суше и на море".
OCR spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
За ночь песок остыл. Цэвэн поежился на кошме, в полусне поплотнее
закутался в дэли, но не согрелся и проснулся. Узкое жесткое седло под
головой стало каменно-твердым, шея затекла и ныла. Надо бы встать, разжечь
костер и вскипятить чай, но предутренняя лень опутала его. Арат надвинул
на лоб меховую шапку и лег поудобнее.
Низкое темно-фиолетовое небо со сверкающим звездным узором раскинулось
над ним. Каждая звезда испускала холодный лучик, и Цэвэну казалось, что
звезды мечут тонкие ледяные стрелы, которые пронизывают его старое тело.
Он запрокинул голову, чтобы увидеть любимую аратами Алтан-Гадаз-Од.
Полярная звезда сияла теплым дрожащим огоньком и честно указывала
направление на север - заднюю сторону мира. Если сесть спиной к
Алтан-Гадаз-Од, перед тобой окажется передняя сторона - юг, где косо
поднимается темный массив хребта Хурх-Ула, заслоняя край звездного неба. К
западу - в сторону барун - хребет резко понижался, открывая путь к колодцу
Сайн-Худук в песках Бордзон-Гоби. Всю левую сторону - дзун - заполняли
горы Хачиг-Ула с едва различимой в холодном звездном свете вершиной
Ямат-Ула. Цэвэн знал, что склоны хребтов изрезаны многочисленными сухими
руслами, в которых нынешним летом частенько журчит вода.
Арат совсем замерз.
- Позже выросшие рога длиннее прежде выросших ушей! - выругался он и
встал.
Ему следовало заночевать в Номгоне, но он беспокоился о стаде и к
вечеру одолел еще полуртона. Проехал бы и больше, но впереди вздымались
барханные пески Халдзан-Дзахэ, о которых шла дурная молва. И зачем
беспокоился? Сын - настоящий арат: и верблюдов убережет, и хорошие
пастбища сумеет найти. Да и лето влажное: парнолистники, солянки, ковыльки
растут повсюду. Правда, хабтагалы обнаглели и часто нападают на стада,
чтобы отбить верблюдиц. Глаз да глаз нужен... Жалко, что дочь не хочет
пасти скот и работает на швейной фабрике в аймачном центре
Далан-Дзадагаде. От нее-то и возвращается Цэвэн к своим верблюдам.
Из заранее заготовленных веток саксаула путник разжег костер, вскипятил
чай, посолил его, заправил толчеными семенами пульхира и бараньим жиром.
Наевшись вкусной горячей болтушки, Цэвэн не спеша набил трубку пылевидной
дунзой, прикурил от уголька и с наслаждением затянулся. Трубка грела
ладонь, нефритовый мундштук удобно зажимался зубами, сладкий дым наполнял
рот, от желудка растекалась сытая теплота. Арат совсем согрелся и
насмешливо сощурился на звезды, которые казались уже не такими холодными и
быстро тускнели в разгорающемся свете утра. Худое скуластое лицо Цэвэна с
резко очерченным носом гобийца и жидкой бородкой разгладилось.
Всхрапнул и медленно подошел к огню конь. Это был настоящий хуху-морь,
гордость хозяина. Арат похлопал по морде потянувшуюся к нему лошадь,
поднялся и выбил о ладонь погасшую трубку. Потом засыпал подернутые пеплом
угольки костра песком, оседлал коня узким седлом с высокой лукой и с
серебряными бляхами, поправил короткие стремена и красные кисточки на
узде.
Утро было удивительно ясным и прозрачным. Над чеканным рельефом хребта
Хачиг-Ула жаркими золотыми слитками висели облака. На склонах зеленели
обширные пятна свежей травы. А серая межгорная равнина поросла синими
ирисами, узколистым саксаулом и эфедрой, кустики которой свивались и
закручивались, словно зеленые червячки. Едва заметный ветерок доносил
сильный запах, подобный запаху аптеки в аймаке, куда Цэвэн заходил за
очками.
Прежде чем сесть на коня, арат подошел к вырытой в песке ямке и достал
опрокинутую фарфоровую чашку. Дно чашки отпотело - верная примета, что и
здесь есть вода. А значит, есть корм и верблюды нагуляют к осени крутые
жирные горбы. Цэвэн удовлетворенно хмыкнул, легко вскочил на отдохнувшего
хухуморя и потрусил к недалеким барханам Халдзан-Дзахэ.
Биолог Иван Михайлович Волков, начальник комплексной
советско-монгольской экспедиции, вернулся на базу голодный, усталый и
злой. День выдался пыльный, миражистый. Щебенчатая дорога, которую высокое
гобийское солнце выкрасило в синий цвет, вымотала душу; потоки горячего
воздуха наполняли тяжелым зноем "газик"; от мутного марева, искажавшего
рельеф, слезились глаза. Иван Михайлович с трудом вытащил из машины свое
огромное тело и хлопнул дверцей. С брезентового верха заструилась пыль, та
же пыль обильно въелась в кожу, скрипела на зубах. Но жаловаться не
приходится, такова работа. Ну ладно, надо умыться и пообедать, чтобы
поднять настроение. А потом уже мозговать, как дальше обходиться без
повара.
- Ты, Сайхан, отдохни в палатке, - сказал он шоферу, коренастому
монголу лет пятидесяти с припухшими и серыми от пыли веками. - А я
распоряжусь насчет обеда.
- Хорошо, дарга, - согласился Сайхан.
База экспедиции находилась на самом краю песков Бордзон-Гоби у колодца
Сайн-Худук. Пять двухместных палаток и одна большая для камеральных работ
- вот и весь лагерь. В составе экспедиции - биолог, врач Анна Семеновна,
геолог и географ, физик и метеоролог, два шофера. Четыре монгола, трое
русских и один татарин - национальный состав. Сейчас все они упражняются в
стрельбе, вместо того чтобы встречать начальство хлебом и солью.
- Так, - страшным голосом сказал Волков, подойдя к стрелкам. - Значит,
патроны переводим...
Никто, конечно, не испугался. Только метеоролог Мэргэн Санжадорж,
тщательно прицеливающийся в темную бутылку, выставленную на макушке обо,
вздрогнул и дернул спусковой крючок. Все нестройно закричали:
- А еще мэргэном зовется!
- Мазила!
- Он не может стрелять по священному обо!
- Он попадет, если воткнет дуло в горлышко!
- Кричат под руку! - оглянулся на Волкова красный от злости Мэргэн.
Винтовку в разные стороны тянули физик Лодой Дамба и Костя Громов с
черными от постоянного общения с мотором руками.
- А ну, кончайте! - ухватился за приклад Волков. - Обедать пора.
- Иван Михалыч! - взмолился шофер. - Дайте бутылку сбить. Сколько
палим, а она стоит, как заговоренная.
- Воздух горячий дрожит, - продолжал оправдываться метеоролог. -
Бутылка дрожит.
- Кому сказал? Прекратить! - еще строже произнес Волков, отбирая
винтовку.
Все притихли. Только Коля Громов ехидно прошептал:
- Конечно, кто не умеет стрелять...
- Ах, вот как! - Иван Михайлович резко повернулся к пирамидальному обо
и вскинул винтовку. Сверкающие осколки бутылки разлетелись в разные
стороны. Все на миг остолбенели, а потом восторженно закричали.
- Теперь, надеюсь, обедать?
- Конечно, - блеснула черными глазами Анна Семеновна Демьянова, беря
биолога под руку. - Чудесные макароны по-флотски ждут вас.
- Э-э-э! - разочарованно протянул Иван Михайлович. - А я подумал, что
такой выстрел тянет на гурильтэ-хол.
- Этим блюдом нас угостит повар, которого вы привезли. Кстати, где он?
Волков отдал винтовку Мэргэну и мрачно проворчал:
- Боюсь, нам так и не придется отведать монгольской кухни. Повара нет.
- Как нет? - возмутился Сейфуллин.
- Опять самим стряпать, - пригорюнилась Демьянова.
- Плохая еда - плохие ноги, - философски изрек географ Максаржаб. -
Плохие ноги - плохая работа.
- Как это во всем аймаке не нашлось одного-единственного повара? -
продолжал возмущаться геолог. - Смешно, ей-богу!
- Повара, конечно, есть, но желающих поехать в пустыню не нашлось.
Присмотрел я одного темпераментного товарища, совсем было уговорил, уже
муку вместе покупали. Он все расспрашивал: сколько человек кормить, что мы
делаем в пустыне, шибко ли мы ученые люди. "Шибко, - успокаиваю я, -
шибко". Тут мой повар ни с того ни с сего отказался ехать. "Что случилось?
- спрашиваю. - Мы же договорились!" "Не могу, - отвечает, - начальник, не
уговаривай..." - "Но почему?" - "Твои люди простые кушанья не привыкли
есть. Постоянно меня ругать будут, что я плохой повар, что дурная еда,
шибко соленая. Моя душа не стерпит, схвачу нож и наброшусь на твоих
людей".
Посмеялись и пошли обедать.
- А Равиль Саидович медведя видел, - сообщила Демьянова, накладывая на
тарелки макароны.
- Какого медведя? - удивился Иван Михайлович. - Здесь медведи не
водятся!
Все посмотрели на Сейфуллина. Тот аккуратно отделил фарш от макарон,
набрал его на вилку, осмотрел недовольно и отправил в рот. Потом показал в
окно палатки:
- Под горой колотил образцы на интересном обнажении. Спугнул какого-то
зверя с бурой шерстью. Похож на медведя.
Волков задумался.
- Мурзаев считает, что гобийский медведь встречается только в
Заалтайской Гоби и то крайне редко. Как зверь может забрести сюда?
- Я от стариков слыхал, - заметил Максаржаб, - что волосатый аламас
живет в горах, где много растительности.
- Сейчас ее везде много, - возразил Мэргэн. - Весна дождливая, уровень
грунтовых вод поднялся.
- Вечером иду на охоту, - решил Иван Михайлович. - Кто со мной?
Выяснилось, что идти никто не может. Геолог и географ устали, у Мэргэна
куча необработанного материала, Коля хотел покопаться в моторе, у Лодоя
Дамбы забарахлил фотоэлектронный умножитель.
- Я бы пошла, - заколебалась Демьянова, - да у меня стирка намечена...
- Завтра постираете! Все разбегутся по маршрутам, никто не будет
мешать. А то мне одному скучно...
- Ладно, - согласилась Анна Семеновна. - На охоту так на охоту.
- Молодец, Анечка! - обрадовался Волков. - Мы с вами усыпим и обмерим
редчайший экземпляр гобийского медведя, а вся эта компания лопнет от
зависти.
Коротконогая лошадка, увязая по бабки в песке, резво пробиралась между
барханами. Со склонов она почти съезжала, подогнув задние ноги и едва
перебирая передними. Цэвэн то наклонялся к шее коня и ложился грудью на
высокую луку, то откидывался, упираясь гутулами - высокими кожаными
сапогами - в стремена. Все это не мешало зорко посматривать по сторонам:
все-таки он ехал через опасные пески Халдзан-Дзахэ. Хорошо, что очки
купил, будто вернул молодые глаза.
Солнце клонилось к вечеру, небо потеряло голубизну и стало мутно-серым.
Зато склоны барханов окрасились в фиолетовый цвет с той или иной примесью
красноты. Непривычному глазу такая окраска показалась бы мертвенной, но
Цэвэну, как и любому гобийцу, нравилось сочетание красного и синего.
Красными были кисти на праздничной узде (пусть все знают, что он
возвращается от дочери!), синим было его дали с высоким стоячим
воротником. И в песнях поется о голубом Керулене и вечно синем небе. И
светло-серая лошадка его под гобийским солнцем тоже стала синей. Потому и
называется она хуху-морь - "голубой конь". Лошади других мастей недолго
держатся в удушающей жаре.
Гиблое место кончалось, до ближайшего аила осталось совсем немного.
Цэвэн приободрился, привстал на стременах и оглянулся на пройденный путь.
Сердце на миг замерло: слева над гребнем бархана почудились синие тени.
Неужели?.. Но нет, это были дзерены. Цэвэн недаром в молодости слыл
мэргэном - метким стрелком. Ружье само выскочило из-за спины, приклад
уперся в плечо, глухо громыхнул выстрел. Охотник не успел как следует
разглядеть гибкие стройные фигурки животных и острые, дважды изогнутые
рожки, как все уже кончилось. Стадо унеслось по направлению к хребту
Хачиг-Ула, добыча осталась на месте.
Арат неспешно слез с лошади и пошел степенной, важной походкой, огибая
бархан с наветренной стороны. Спасибо умному человеку, придумавшему очки,
спасибо славному мастеру, выточившему стекла. На старости лет Цэвэн снова
стал мэргэном и принесет в юрту свежее мясо и крепкую шкуру. Где тут мой
дзерен, убитый одним выстрелом?
Лошадь спокойно смотрела вслед хозяину и поматывала головой. Вдруг она
вздрогнула и запрядала ушами. Цэвэн скатился с крутого подветренного
склона, вскочил и, увязая в песке и теряя гутулы, тяжело побежал к коню.
Тот шарахнулся, но арат уже ухватился трясущимися руками за луку, запрыгал
на одной ноге, не попадая другой в стремя, наконец, попал; едва не
вывернул седло, усаживаясь, и что есть мочи ударил пятками в потные бока
лошади. Та рванулась, и тут дико и бессмысленно в круп врезалась плеть.
Хуху-морь почти по-человечески вскрикнул, вытянул шею, как гусь, и, ничего
не видя перед собой, полетел над раскаленными песками.
Цэвэн задыхался. Горячий пот струйками сбегал из-под островерхой шапки,
и он сбросил ее с головы. Где-то потерялись очки, ружье, гутулы. Высокий
ворот дэли резал шею, но он не чувствовал боли. Вязкий ужас наполнил тело,
сдавил голову, путал мысли. Перед глазами мелькали неясные образы. То он
видел черные блестящие глаза дочери, то новорожденного верблюжонка,
покачивающегося на тонких ножках, то родную юрту и пиалу с молоком в руках
у жены. "Дочка, дочка!.. Смерть, смерть!.. - колотили копыта о щебенку. -
Смерть, смерть!.. Люди, люди!.." Он едва удержался в седле, когда конь
круто свернул вправо, к открывшемуся вдруг аилу.
Лошадь резко остановилась у распахнутого полога юрты перед двумя
изумленными аратами. По инерции Цэвэн упал на шею коня, потом сполз на
землю, цепляясь скрюченными пальцами за гриву, и упал ничком. Он собрал
последние силы, повернул искаженное ужасом лицо к аратам и закричал во всю
мочь. Ему казалось, что его вопль наполнил вселенную, но на самом деле он
едва слышно прохрипел:
- Люди!.. Я видел олгой-хорхоя!..
- Иван Михайлович, а олгой-хорхой существует на самом деле?
Волков удивленно вскинул на маленькую Анну Семеновну голубые глаза:
- Почему вы спросили?
- Да вот прочитала рассказ Ефремова. Там сказано, что в безводных
песках Джунгарской Гоби живет огромный червяк, убивающий на расстоянии.
- Понравился рассказ?
- Еще бы! Так правдиво написано - будто про нас.
- Видите ли, Анечка, с одной стороны, Ефремов был крупным ученым и
изъездил Монголию вдоль и поперек. Но с другой стороны, он все-таки
писатель-фантаст.
- Так, значит, это все выдумка?
- Не жалейте, Анечка, не жалейте. А то еще повстречаемся с
олгой-хорхоем, и он сорвет работу экспедиции. И так программу не
выполняем.
- Выполним, - уверенно сказала Демьянова. - У вас всегда все
получается.
- Вашими устами Да мед пить. Вот гобийского медведя изловить бы, -
мечтательно пробасил Волков. - Сколько вопросов сразу решится...
- Так в чем же дело? - поднялась Анна Семеновна. - Идемте!
Вид у нее был настолько решительный, что было не сомневаться -
она голыми руками поймает не только медведя, но и мифического
олгой-хорхоя.
Иван Михайлович рассмеялся:
- Сейчас пойдем. Куда-то ящик с летающими шприцами задевался... А, он у
Лодоя Дамбы!
Физик сидел в своей палатке и мрачно рассматривал фотоэлектронный
умножитель. Черные волосы его растрепались, ковбойка взмокла от пота.
- Не работает прибор? - сочувственно спросил Волков.
- Работать-то работает, но показывает год рождения Чингисхана.
- Как это?
- А вот так... Хотел проверить фон, направил приемное окно на барханы и
зарегистрировал мощное излучение с длиной волны около 260 нанометров.
- Ого! А какова продолжительность?
- Два коротких импульса.
- Действительно, прибор барахлит. С электроникой это случается.
- Я тоже так думаю, но надо проверить...
- Проверяйте и не забывайте о сроках, - Иван Михайлович помолчал. -
Лодой, я вам, кажется, летающие шприцы отдавал на хранение...
- Вот они, под мешком. Все-таки на медведя идете?
- Попытка не пытка...
- Тогда ни пуха ни пера!
Волков и Анна Семеновна, помня о вечерней прохладе, облачились в ватные
телогрейки и бодро зашагали в сторону отметки 1865 метров, где Сейфуллин
якобы видел медведя. Сначала каждый шаг по сыпучему песку давался с
трудом, но потом, когда они сбежали в сухое русло, стало полегче. Солнце
опустилось низко, от вершины горы падала густая фиолетовая тень.
Освещенные же места казались тускло-красными.
- Красиво как! - воскликнула Демьянова, приноравливаясь к широкому шагу
Волкова.
- Очень, - согласился тот.
- Иван Михайлович, мне олгой-хорхой покоя не дает. Может он
существовать или нет?
- Все может быть. Наука, как утверждает старая картежная формула, умеет
много гитик.
- А если серьезно?
- А если серьезно, то никакими фактами о существовании червяка-убийцы
ученые не располагают.
- Но ведь Ефремов пишет...
- Ни в одной научной публикации Ефремов об олгой-хорхое не говорит. А
вот в популярной книге "Дорога ветров" со слов аратов указывает место его
обитания - четыре уртона к юго-западу от Далан-Дзадагада.
- Так это же совсем рядом с нами!
- Вот-вот. Однако окрестные араты о страшном червяке нам не сообщали. Я
думаю, что если олгой-хорхой как вид и существовал когда-то, то давно
вымер, а легенда о нем пришла из глубины веков... Однако давайте помолчим,
мы уже там, где Сейфуллин видел медведя...
Похолодало. Демьянова застегнула на все пуговицы телогрейку и
последовала за Иваном Михайловичем, огромная фигура которого выделялась
черным силуэтом на фоне темно-синего неба с первыми звездочками. Волков
ступал осторожно, немного пригнувшись и выставив ружье вперед. Так шли они
около часа, изредка останавливаясь и прислушиваясь. Вечерняя прогулка
захватила Анну Семеновну, с замиранием сердца всматривалась она в темноту.
В каждом валуне мерещился громадный медведь, готовый к нападению. Вдруг
тишину прорезал пронзительный вскрик. Иван Михайлович вздрогнул. Демьянова
от неожиданности присела. Волков наклонился к ней и еле слышно прошептал:
- Тиш-ш-ше... Это сова... сова...
Анна Семеновна секунду смотрела на его близкое лицо с расширенными
глазами, на палец, прижатый к губам, на нелепую позу - одна нога поднята,
рука с ружьем отставлена далеко в сторону - и весело расхохоталась.
- Тише!.. - умоляюще шептал Волков. - Прошу вас, тише!
Но Демьянова уже не могла остановиться.
- Ой, Иван Михалыч, - давилась она от смеха. - Ой, не могу!.. Как вы
крались... и ружье наперевес... А тут сова!.. Ой, простите, ради бога!
Волков опустил ружье, посмотрел на хохочущую Анну Семеновну и засмеялся
сам.
- Поистине нельзя брать женщину на охоту... Ладно, пошли в лагерь, - он
открыл патронник и вытащил шприц с наркотиком.
- А как же медведь?
- Его скорее всего не было. Да и вы на десять километров в округе
распугали всю живность.
Он достал из кармана фонарик, осветил все еще смеющуюся женщину,
укоризненно покачал головой и закинул ружье за спину. Поминутно оступаясь,
они взобрались на крутой склон. Низко над ними сияли огромные холодные
звезды, огней лагеря не было видно.
- Далеконько забрели, - вздохнул Иван Михайлович, включил электрический
фонарик и покрутил головку, чтобы собрать лучи в пучок.
И тут они увидели медведя.
Сразу было видно, что это мертвый медведь - слишком безжизненно он
лежал: лапы бессильно вытянуты, голова откинута. Волков на всякий случай
передал фонарик Анне Семеновне и велел светить прямо на оскаленную морду,
а сам снял с плеча ружье, осторожно подошел и ткнул зверя дулом в бок.
Медведь остался недвижим. Иван Михайлович медленно обогнул массивное
туловище. Демьянова повела фонариком. Круглое пятно света скользнуло по
густой темно-бурой шерсти, белым, хищно изогнутым когтям, по массивной
голове с круглыми остекленевшими глазками и задержалось на желтоватых
мощных клыках.
- Странно, - пробормотал Иван Михайлович. - Он будто погиб от удушья.
Видите - пена выступила из пасти? А тело еще теплое, значит, это произошло
недавно.
- Да он от старости издох, - легкомысленно фыркнула Демьянова.
- Завтра разберемся. Во всяком случае гобийского медведя мы нашли.
Рано утром Волкова сильно потрясли за плечо. Спросонок он решил, что к
кому-то опять забралась фаланга. Эти пауки-скороходы на высоких ногах
внушали омерзение. Стоило одному из них появиться в палатке, как тут же
звали Волкова. Биолог хватал паука пинцетом за мохнатое туловище и
отправлял в банку со спиртом.
- Что, опять фаланга? - хриплым басом спросил Иван Михайлович и
разлепил веки.
Перед ним на коленях стоял Сайхан Наваннамжил. Лицо старого шофера
посерело, узкие глаза округлились.
- Что случилось, Сайхан?
- Плохие вести, дарга. Уходить надо.
- Куда уходить? Зачем? - Волков сел, не вылезая из спального мешка, и
подтянул колени.
- Люди говорят: смерть пришла в пески, - губы у монгола тряслись, слова
выходили какие-то корявые. - Уже один арат погиб... Всем уходить надо.
- Погоди, не торопись. Рассказывай по порядку и подробнее.
- Не могу много говорить. Не могу имя называть - совсем плохо будет.
Верить мне надо.
- Да хоть откуда опасность?
- Смерть в песках ходит!
- Сайхан, ты меня удивляешь. Мы с тобой люди немолодые, много на свете
повидали. Нам ли песков бояться? Мы же мужчины!
- Слушай, дарга, - для большей убедительности шофер даже руки к груди
прижал. - Я песков не боюсь, ты знаешь. Смерти тоже не боюсь.
- Ну, вот видишь...
- Я плохой смерти боюсь! - почти выкрикнул монгол.
Иван Михайлович внимательно посмотрел на шофера и задумался. Вообще-то
Сайхан - опытный водитель, тридцать лет крутит баранку. Монголию изъездил
вдоль и поперек, Гоби знает лучше, чем лица своих детей. Зря он пугаться
не будет.
- Хорошо, куда советуешь уехать?
- Чтобы песка не было!
- Сайхан, мы вчера медведя нашли, мертвого. Это очень важно для науки,
понимаешь?
Монгол торопливо покивал.
- Мы его обработаем и сразу уедем. Договорились? Ты поможешь шкуру
снять, череп вылущить...
- Сколько дней надо?
- Два дня, - твердо сказал Волков.
Сайхан на четвереньках пополз из палатки. У выхода обернулся:
- Отчего умер медведь, знаешь?.. Ты не сердись, дарга, я два дня в
лагере сидеть буду, никуда не пойду.
Иван Михайлович проводил его взглядом. Ну и ладно, пусть отдохнет,
отоспится. В последние дни ему здорово досталось. А там, глядишь, и страхи
пройдут. Но что же все-таки напугало его? Волков взглянул на часы. Скоро
шесть, пора вставать. Работа сегодня предстоит очень интересная.
За завтраком обязанности распределили так: Равиль Саидович и Лубсан
Максаржаб уходят в маршрут; Мэргэн Санжадорж заканчивает замеры дебита
колодца Сайн-Худук; Волков вместе с Лодоем Дамбой и Колей Громовым
занимаются медведем (замеры, снятие шкуры, исследование желудка и других
внутренних органов, консервация); Анна Семеновна готовит ужин и устраивает
запланированную еще вчера стирку; Сайхан отдыхает. Обед все берут сухим
пайком, к ужину возвращаются на базу. Никаких возражений решение
начальника не вызвало. Наконец-то она осталась одна и может спокойно
заниматься своими делами. Как ни странно, прямые обязанности врача требуют
мало времени. Все члены экспедиции, кроме Волкова, вполне здоровы и в
медицинской помощи не нуждаются. Да и Иван Михайлович к ней обращается
редко, у него свой запас сердечных лекарств. Провела она в аилах прививку
от оспы, прочитала несколько лекций, роды один раз приняла. И все.
Остальное время то помогает кому-нибудь из ученых, то книжки читает. Или
вот постирушку затеет. В пустыне всюду въедливая пыль. Тончайшей пудрой
проникает она в спальный мешок, оседает на всех предметах, скрипит на
зубах. Два раза в неделю приходится стирать белье.
Анна Семеновна спустилась к колодцу за водой. Мэргэн хотел было
отобрать ведра, но она помощь отклонила. Меряй, меряй свой дебит, скорее
уедем из пыльной Гоби.
Колодец по логике должен быть самым чистым местом в пустыне. К
сожалению, это только благие пожелания. Овечий помет перемешан с грязью,
повсюду валяются какие-то палки, тряпки, клочья шерсти. Правда, лекции по
санитарии араты слушают внимательно. Может быть, они поймут наконец, что
овец надо оставлять подальше, а от колодца провести желоб и поить из него.
Несколько раз передохнув, Анна Семеновна принесла в лагерь два ведра
воды. Технологический процесс стирки давно отлажен. Одно ведро вылила в
котел и поставила на огонь. Пока вода грелась, сходила к палатке и
принесла тазик и грязное белье. Налила в таз кипятку, разбавила водой из
второго ведра и замочила белье. Потом насыпала сверху стиральный порошок,
размешала, долила еще воды и оставила белье помокнуть. После стирки
мыльную воду слила в пустое ведро. Полоскала тоже в тазике, до капли
использовав всю воду. В результате у нее опять оказалось два полных ведра.
Выжатое белье развесила снаружи на растяжках палатки и внутри нее на
специальной веревочке, протянутой от входа до противоположного окна. А
грязную воду потащила выливать подальше от лагеря к пирамидальному обо,
лагерному стрельбищу.
Обо - это куча камней, бревен и жердей. Волков говорил, что их
воздвигали как культовые сооружения, приносили здесь жертвы. Теперь они
служат дорожными указателями в пустыне.
За обо было небольшое углубление, куда Анна Семеновна вылила из ведер
воду. Посмотрела, как быстро она впитывается в песок, и собралась уходить,
но тут мокрый песок зашевелился. Он подрагивал, вспучивался, влажная
плотная масса рассекалась трещинами и разваливалась на комки. Уж не
тарбагана ли, затаившегося в норе, облила она? Но вместо острой мордочки
суслика из расступившегося песка появилось нечто круглое и сизовато-серое.
Демьянова на всякий случай спряталась за обо, но продолжала наблюдать.
Между тем неизвестное животное почти на полметра вылезло на поверхность и
превратилось в толстого, сантиметров тридцать в диаметре, червяка,
покрытого сверкающими на солнце узкими пластинками. Больше всего он
напоминал огромную личинку майского жука. На тупом конце его вдруг
вспыхнул голубоватый огонек, который медленно разгорался, наливаясь
синевой. И тут непонятный страх охватил Анну Семеновну. Это был не страх
перед опасностью и даже не страх предчувствия опасности. Это был какой-то
черный кошмар, совершенно необъяснимый. Он длился несколько мгновений,
потом исчез и сразу забылся. Погас и фиолетовый огонек на конце тела
животного. Оно судорожно задергалось, свернулось. Толстый червяк замер, на
чешуйчатое тело лег волнистый солнечный блик.
Не решаясь выйти из-за обо, Анна Семеновна внимательно разглядывала
червяка, так до конца и не выбравшегося из песка. Животное казалось
твердым и полупрозрачным: пластинки, кольцами охватившие тело, отливали
сизым, а в глубине угадывалось что-то густо-фиолетовое. В передней тупой
части выделялись изъеденные участки - будто ожоги. Жалко, нет в лагере
Ивана Михайловича. Биологу было бы интересно взглянуть на странное
существо. Везет на находки! Вчера обнаружили гобийского медведя, сегодня -
какого-то червяка. Вдруг она вспомнила, что Сайхан в лагере. ведь
его спросить, он всех обитателей пустыни знает прекрасно.
Последовательность дальнейших событий Анна Семеновна не запомнила.
Кажется, шофер не хотел выходить из палатки, и она чуть не за руку
потащила его к обо. Ветер начал подниматься - вот это она отметила, потому
что подумала о развешанном белье. Потом Сайхан увидел толстого червяка,
завизжал неестественно высоким голосом и бросился бежать. У палаток
запнулся и упал, разбросав руки и ноги. Испуганная Демьянова подбежала к
шоферу - тот лежал без чувств. И вот у нее в руках ампулы и шприц, она
прямо сквозь рубашку сделала два укола. Потом она затащила Сайхана в
камеральную палатку, нет, это прибежавший на крики (значит, она кричала?)
Мэргэн перенес шофера. Он же выпустил вверх три красные ракеты, вызывая
группу Волкова. И уже совершенно четко и ясно запомнила она, как медленно
розовело желтовато-серое скуластое лицо Сайхана, как он открыл узкие глаза
и хрипло выдохнул:
- Олгой-хорхой!..
Утром следующего дня лагерь казался вымершим. Никто не вышел в маршрут,
никто не регистрировал солнечные излучения, не снимал показаний
метеорологических приборов. В колодец Сайн-Худук продолжала поступать
солоноватая вода, но истинный дебит его так и остался неуточненным. У
подножия высоты 1865 метров лежал гобийский медведь, тщетно ожидая ученых.
А они собрались в камеральной палатке, пили чай и обсуждали события.
- Да, Ефремов оказался прав, - рокотал Иван Михайлович. - Случайно мы
убедились в реальности олгой-хорхоя. Любопытно, что это не единственные
прозорливые слова писателя. Я ночью перелистал его произведения - Ефремов
предвидел голографию, алмазы Якутии, алтайскую ртуть. Его интуиции
остается только позавидовать. Надо срочно заканчивать работу с медведем и
везти червяка в научный центр. В полевых условиях его как следует не
исследуешь...
- Я не первый год в Гоби, - вмешался Сейфуллин, - часто встречался с
пастухами. Почему они мне ничего не рассказывали? И не только мне...
- Это легко объяснимо. Араты считают, что нельзя называть своего
смертельного врага по имени, иначе он явится на зов. Я правильно говорю,
Сайхан?
- Правильно, дарга, - опустил голову шофер.
- Поэтому кроме смутных слухов, до нас ничего не доходило. Теперь же,
сопоставляя факты, утверждать, что олгой-хорхой обитает в песках
безводных районов Гоби и на поверхности старается не появляться.
- Чем же он питается? - спросил Коля Громов.
- Пока не знаю. Как всякий обитатель пустыни, он приспособился к
отсутствию воды, которая в большом количестве даже гибельна для него.
Вспомните, что и корни саксаула загнивают при обильном поливе. В этом году
уровень подземных вод поднялся и выгнал страшных червяков на солнце.
Одного из них и облила грязной водой Анна Семеновна. Какую-то роль сыграл
и стиральный порошок.
- Если бы я знала, что это олгой-хорхой, - застеснялась Демьянова, - я
бы тут же убежала.
- Тем не менее приготовьтесь к тому, что это место монголы назовут
Демьян-Обо и будут приезжать на поклонение. Я говорю совершенно серьезно.
Анна Семеновна смутилась и спряталась за спину Сайхана.
- Так что же получается, - воскликнул Максаржаб, - этот червяк
небелковый, что ли?
Волков пожал плечами:
- Конечно, белковый. Законы развития жизни нерушимы. Однако жестокие
условия Гоби могли так направить эволюцию, что получился олгой-хорхой.
Здесь нет ничего удивительного, белковая жизнь невероятно разнообразна.
- А как он убивает? - продолжал спрашивать географ.
- Определенного ничего сказать нельзя, - задумчиво сказал Иван
Михайлович. - Есть у меня одна мысль...
- Какая же?
- Вы проверили свой прибор? - вдруг обратился к физику Волков.
- Да, - удивился тот. - Но...
- Нашли неисправность?
- Нет.
- Я так и думал. Следовательно, вы действительно зарегистрировали
ультрафиолетовое излучение из песков с длиной волны около 260 нанометров?
- Выходит, так.
- И чем это объяснить?
- Получается, что в песках находился мощный источник лучей. Погодите,
погодите... Живые существа не могут излучать ультрафиолет!
- Нет, могут! - твердо сказал Иван Михайлович. - В двадцатых годах
крупный советский биолог Гурвич сделал интересное открытие. Он доказал,
что клетки и ткани всех животных и растений производят ультрафиолетовые
лучи с длиной волны, как мне помнится, от двухсот до трехсот нанометров.
Вопрос этот достаточно сложный, но ясно одно: без этих лучей клетки не
могут размножаться. Гурвич назвал их митогенетическими, то есть
способствующими митозу, делению клеток. Теперь нетрудно вообразить
животное, которое в процессе естественного отбора многократно развило
способность генерировать и накапливать смертоносные лучи. Подобных
примеров тьма: скаты парализуют добычу электрическим током, змея убивает
ядом, который у ее далеких предков был всего лишь слюной. А олгой-хорхой
убивает излучением, причем только на близком расстоянии, так как воздух
поглощает ультрафиолет.
- Ультрафиолетовым излучением убить нельзя, - возразила Демьянова. -
Если доза будет слишком большой, пациент просто получит ожог. Уж я-то знаю
возсти кварцевых ламп.
- Во-первых, я говорю об излучении с громадной энергией. Во-вторых,
известно, что лучи с длиной волны 240-280 нанометров наиболее губительны
для живых клеток. Они так могут воздействовать на мозг, на дыхательные
центры, что жертва погибнет от удушья. Как наш злосчастный медведь.
- Не согласен! - воскликнул Лодой Дамба. - Чтобы излучать так, червяк
должен быть горячее солнца. Кроме того, кожа и кости для ультрафиолета
непроницаемы.
- Ну и что? Воз, в организме олгой-хорхоя имеется механизм
ультрафиолетового лазера. Как известно, лазер дает мощное излучение, сам
при этом не разогреваясь. Воз, в излучении гобийского червяка есть
еще какие-то жесткие компоненты, вроде гамма- и бета-лучей, которые
убивают мгновенно. Все это еще предстоит выяснить. Дел у нас теперь
столько, что... - не договорив, Волков встал. - В мое отсутствие меня
замещает Равиль Саидович. Потом повернулся к Демьяновой:
- В медицинской помощи нуждается арат Цэвэн, он пострадал от встречи с
олгой-хорхоем. Поезжайте к нему немедленно и выясните, ли его
отправить вертолетом в Улан-Батор. Конечно, очень важны для науки все
типичные признаки поражения организма от этого излучения.
Начальник экспедиции шагнул к выходу из палатки, но еще раз обернулся к
Демьяновой.
- Видите, Анна Семеновна, теперь и вы включились в серьезную научную
работу.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 03.08.2001 14:20