Сергей Абрамов
                      Человек со Звезды
   День какой-то сумасшедший выпал, заполошный прямо день, врагу злому  не
пожелаешь, всю дорогу - на ногах, на ногах, на ногах, а каблуки тонкие и -
восемь длинных сантиметров, ходули, конечно, но ходули обвальные, да  плюс
к тому почти задаром схалявила  их  Зойка,  разве  стольник  -  деньги  по
нынешним временам? Ой, нет, не деньги, считайте: пятерка -  левак  поутру,
да еще за пятерку рожу скривит, гад; трояк -  то,  что  зовется  "шведский
стол", хотя шведского  там  -  только  официант  Свен,  который  вообще-то
эстонец; сигареты у того же шведа недоделанного - еще  десятку  отдай,  но
это только для нее, для Зойки, - десятка, потому что она шведа сто раз  от
метра у себя в пенальчике прятала, отоспаться давала с большого бодуна,  а
для остального пипла сигаретки - по  два  червонца,  какие  ж  бабки  надо
делать, чтобы пристойное курить!.. А поужинать? Если задерживаешься,  если
заезд большой - еще три чирика; три, да три,  да  три  -  будет  дырка,  а
зарплата администраторская - кот наплакал, а пошлый  зверь  этот  скуп  на
слезы, вот. Впрочем, Зойка  на  судьбу  не  в  обиде,  она  ее  себе  сама
выбирала, лелеяла. Грех плакаться, девушка она холостая,  самостоятельная,
буквально - _сама_ стоит на красивых ногах, на обвальных  каблуках,  ни  у
кого помощи не просит и не станет. А кто  говорит,  что  администраторы  в
отелях _берут_, плюньте тому в рожу: не про Зойку это тем более. Ладно, от
конфет там, от цветов, от флакончика парфюма она не  откажется,  так  ведь
для себя же, а не на продажу, или передарить кому нужному - полезное дело,
приятное настроение...
   Да, ноги.
   Ноги гудели часов с  пяти,  потому  что  привалили  американы,  человек
шестьдесят, на выставку то ли компьютеров, то ли станков, а заказ  был  на
сорок, куда, спрашивается, двадцать девать? В холлы на кресла?..  Говоров,
умный, так и  заявил:  пусть  ночку  на  креслах  перекантуются,  если  не
предупредили, _наши_ люди ведь кантуются - и ничего, а у них,  кстати,  за
бугром без предварительного заказа  в  приличный  отель  тоже  гамузом  не
вселишься. Говорову славно: указание выдал, сел  в  "Волгу"  и  свалил  на
дачу. А старший администратор отдувайся. Жалко себя...
   Жалко американов. Жалко девочек-регистраторш,  которым  приказано  быть
вежливыми и держать улыбку на взводе.  Жалко  борзых  мальчиков  из  МИДа,
которые на всех континентах  голубой  планеты  талдычат  про  перестройку,
которой нет альтернативы. И американам талдычат.  Перестройка  в  державе,
перестройка в отеле, двенадцатый этаж приговорили к перестройке, поставили
на  ремонт  -  подчистить,  что  загадили.  Зойка  бездомную  американскую
двадцатку - взвод? - уболтала, английский у Зойки легкий, _активный_, хотя
и инязовского розлива, до семи и впрямь на креслах их продержала -  "Zoya,
darling, Zoya, excellent, what about little party tonight?", "Sure,  quys,
wait a little, you'll get your lovely rooms and only after..." -  а  после
семи, кроме нее, в отеле начальства  нет,  вот  она  своей  хилой  властью
двадцатый-то этажик и распахни, благо ремонтный конь там еще  валяться  не
начинал.
   Но ноги!..
   - Зоенька Александровна, -  это  Мария  Ивановна,  старшая  в  дежурной
смене,  лапочка  сладкая,  заботливая,  -  вы  домой  пойдете  или   здесь
заночуете?
   "Заночуете" - не шутка, не подхалимская ирония, у  Зойки  в  пенальчике
есть диван, на котором  спать, на котором как раз и кемарил похмельно
вышеупомянутый эстонский товарищ швед.
   - Поужинаю и пойду.
   Бог с ними, с деньгами, однова живем! - села в синем зале за  служебный
стол,  взяла  себе  _по-человечески_,  коньячку  тоже,  ела-пила,  слушала
вполуха, как еще не для публики - рано еще для публики! - тихонько стебали
что-то свое и для себя ресторанные крутые лабухи, разомлела,  разомлела  и
домой пошла.
   - Спокойной ночи, девочки.
   - Спокойной ночи, Зоя  Александровна!  -  в  один  голос  из-за  стекла
регистратуры, хор Пятницкого, блин...
   Швейцар, сука  старая,  кадровый  кагэбэшник  из  бывших,  а  теперь  -
застрельщик перестройки и гласности, на собраниях рвет  на  груди  ливрею,
толкуя о нравственности, а сам без трех стольников домой не  идет,  увидел
начальницу, Матросовым под фотоэлемент влез - двери перед ней раскрыл:
   - Славно вам почивать, Зоя Александровна...
   А шел бы ты... И такси тут как тут. Села на заднее сиденье, спросила:
   - Ты что, на прикорме у швейцара?
   Морда наглая, кулак - с голову пионера, ржет:
   - Двое детишек, Зоя Александровна, все, замечу, кушать хотят, оглоеды.
   - Откуда ты меня знаешь? Что-то я тебя не помню...
   - Где вам всех упомнить! А мы вас знать _должны_...
   Ну, должны - и хрен с вами, знайте. Закрыла глаза, попыталась подремать
- дорога до Марьиной рощи недлинная, но хоть десять минут, хоть пять...  А
ноги гудят, как  провода  под  током.  Все,  завязали:  на  службе  -  без
каблуков, форма одежды летняя, парадная: кроссовки, шорты, майка, в руке -
серп, в другой - молот...
   - Куда ты меня везешь, ласковый?
   - Домой, куда...
   - А где мой дом?
   - С утра в Марьиной роще был. Девятый проезд, так?
   - Ну ты жох! А ключа от моей квартиры у тебя нет?
   - Ключа нет... - вроде даже обиделся. И сухо: - А все  знать  -  работа
требует.
   Странная работа. Может, он из кагэбэ?..  Да  хоть  из  цэрэу,  лишь  бы
довез.
   Довез.
   С моста развернулись через сплошную осевую, въехали  в  черный  Девятый
проезд и встали.
   - Дальше, пардон, некуда, Зоя Александровна, у меня не танк.
   Открыла глаза - вот тебе  здрасьте:  за  день  все  перекопали,  ограду
поставили, а на нее - красный фонарь. Кстати, почему красный? Какие  такие
аналогии имеют место?.. Впрочем, вопрос праздный, бессмысленный, скорее  -
домой, скорее - в койку.
   - Может, проводить? - Большого рвения в голосе таксиста не наблюдалось.
   - Обойдусь.
   - Ну, как знаете... - А сдачи с трояка не дал, вонючка.
   На каблуках по таким рытвинам -  туфель  не  жалеть,  а  Зойка  жалела,
туфелек у нее - по счету. Сняла,  в  полиэтиленовый  пакет  сунула,  пошла
босиком, пошла своим тридцать пятым номером по сухой земле,  по  теплой  и
рассыпчатой марьинорощинской почве, как по летнему полю, как где-нибудь  у
сестры в деревне Сафарино по Ярославке, а если зажмурить глаза, то и вовсе
как в дальнем-предальнем детстве, когда вообще никаких туфель у  Зойки  не
наличествовало. Однако глаза легко было и не зажмуривать: мгла  в  Девятом
проезде, повторим, стояла египетская, а свет из  окон  дорогу  не  слишком
освещал. Осень. Двадцать один час с копейками, а  темно,  как  в  полночь.
Зойка миновала первую девятиэтажку, подгребала уже ко второй,  к  родимой,
как из  темноты,  из-под  еле  видного  тополя  услыхала  длинный  и  явно
_больной_ стон.
   Ей бы опрометью - мимо, в подъезд под кодом,  а  она,  дура,  встала  и
стоит, как неизвестная ей жена неизвестного ей Лота.
   - Кто здесь?
   Стон повторился, но тише, приглушеннее,  словно  Существо  -  кто  там?
человек? зверь? не видать - понемногу слабело, отходя, быть может,  в  мир
иной. Это что же такое я здесь стою, не шибко грамотно, зато  взволнованно
подумала Зойка. Она уронила - именно так: пальцы разжала и  уронила  -  на
асфальт пакет со сторублевыми баретками и сумку с  документами,  деньгами,
всякими причиндалами для марафета, она уже не  думала,  не  помнила  ни  о
туфлях, ни о малых деньгах в  сумке,  она,  человек  действия,  для  оного
освободила руки и шагнула к тополю - из темноты, значит, в темноту.
   Маленькое отступление, чтобы чуть-чуть перевести дух.
   Зойка, Зоя Александровна, была, как вы просекли, женщиной  решительной,
не  страшащейся  воз  нежелательных  последствий  своих  неосторожных
шагов. Неженских шагов. Что может, к примеру, повлечь за собой  история  с
малозаконным вселением американских соратников по технической революции  в
приготовленные  к  плановому   ремонту   номера?   Выговорешник?   Лишение
квартальной премии? Временное понижение в чине? Да  что  бы  ни  повлекло,
Зойке на это начхать: дело сделано, доброе дело, люди спят в  постелях,  а
не в креслах, это - главное, остальное -  фуфло.  Дальше.  Что  стрясется,
если  под  означенным  тополем  лежит...  ну  кто?..  пьянь?..   убивец?..
насильник-извращенец?.. Что-нибудь, конечно, стрясется, факт.  А  если  не
пьянь, не убивец, не насильник? Если там человек концы отбрасывает и  одна
только Зойка, одна в целом мире - ну нет кругом ни души! - может накрутить
"ноль три" и вызвать спасение?..
   Людей, способных на поступок, - не  на  подвиг,  нет,  на  обыкновенный
человеческий поступок, не влезающий в рамки всякого рода умных  инструкций
и правил! - в нашей державе с гулькин нос. С безоблачного детства, с яслей
и детсадов всех стригут под одну гребенку, учат не высовываться, не  лезть
в пекло поперек батьки, а сам батька  тоже  в  пекло  не  рвется,  подавая
растущей смене наглядный  урок  осторожности.  Никто  не  хочет  принимать
решения  _сразу_.  Любимые  аргументы:  надо   подумать,   посоветоваться,
желательно - с народом. Или так: надо создать комиссию по изучению того-то
и сего-то, комиссия изучит и доложит - опять же народу.  А  если  ситуация
требует немедленных действий? Если завтра, через час, через секунду  будет
поздно?..
   Хотя, хотя... Немедленные действия мы  тоже  проходили,  и  ни  к  чему
толковому они не приводили. Наоборот. Это объяснимо:  нежелание  принимать
экспресс-решение логично рождает неумение его принимать. Опять-таки  никто
и не умеет...
   Ладно,  туманные  аналогии  -  побоку.  Эдак   мы   часом   в   высокие
государственные сферы залетим, а при чем  они  здесь,  в  Девятом  проезде
Марьиной рощи? Кесарю - кесарево, а Зойке, выходит, - Зойкино...
   Под тополем прямо на мать-сыре-земле полулежал, подперев спиной дерево,
какой-то мужичок. Старый  или  молодой  -  Зойка  не  рассмотрела,  да  не
очень-то и рассматривала. Села на корточки, спросила деловито:
   - Что стряслось? Пережрал, болезный?
   Болезный взглянул  на  Зойку  долгим,  как  писали  в  старых  романах,
взглядом. Странная штука: темнота темнотой, а Зойка резко  увидела  глаза,
будто подсветили их изнутри невесть как, или - что реальнее! -  отразилось
в них чье-то кухонное окно на первом этаже  Зойкиной  "башни".  И  явилось
оттуда - из глаз, конечно, а не из окна - эдакое  настороженное  ожидание.
Кого? Чего?..
   - Что молчишь? - Зойка не оставила привычно-фамильярный тон, коим  вела
беседы с многочисленными алкашами из отельной обслуги,  хотя  и  понимала,
что болезному худо: то ли сердце прижало, то ли почки, то ли печень, то ли
селезенку скрутил летучий приступ, бывает. Но тон сей для Зойки был  некой
защитной  реакцией   от   разных   "вдруг":   мужик   все-таки,   существо
непредсказуемое. Может, придуривается?.. Пусть  решит,  что  перед  ним  -
рядовая хабалка из овощного, которая - в факте посягательств  на  честь  -
запросто врежет по  вышеуказанным  внутренним  органам.  -  "Скорую"  тебе
позвать, а, милый?..
   Мужик разлепил губы и вроде что-то вякнул.
   - Чего-чего? - Ничего, пардон, за  дурную  рифму,  не  поняла  Зойка  и
бесстрашно наклонилась над мужиком. - Повтори...
   Скорее догадалась, чем услышала:
   - Идите... Я полежу...
   - Во  блин!  -  изумилась  хабалка  из  овощного.  -  Полежит  он...  А
помрешь?.. Я, выходит, виноватая буду.
   - Я полежу... - через силу повторил мужик и - вот странность-то! - чуть
растянул губы вроде в улыбке.
   Вроде, значит, улыбнулся он, и  Зойка  увидела:  мужик  нестарый,  лет,
может, сорока, рано такому под тополями концы отбрасывать. Улыбка и решила
дело: насильник и убивец, по мнению Зойки, улыбаться жертве не станет.
   Сидеть на корточках было неудобно, да и напомним: ноги у  Зойки  гудели
по-прежнему. Она подтянула юбку и бухнулась на колени.
   - Видишь, я перед тобой на коленях стою. А ты лежишь. Погано...  Почему
"скорой" не хочешь? Боишься - упекут? Ну, давай я твоим  домашним  звякну.
Давай телефон. - Все еще хабалка, все еще Художественный театр.
   - Нет, - выдохнул мужик.
   - Телефона?
   - Дома...
   - Бомж, что ли? - удивилась Зойка.
   Нет, на бомжа мужик не гляделся. Ну ковбоечка, ну джинсы, ну сандалии -
все хоть и отечественной постройки, однако аккуратное. Провела ладонью  по
щеке: явно брился с утра, явно. Где, как не дома?
   - Приезжий? - новый  вопрос  задала,  потому  что  на  бомжа  мужик  не
среагировал.
   - Вроде...
   Вот ведь  идиотская  ситуевина!  Поздний  вечер,  глухая  улица,  мужик
помирает, а Зойка стоит перед ним на красивых - подчеркнем  лишний  раз  -
коленях и пытает биографию по пунктам стандартной отельной анкеты. Бред!
   - Ладно, - вновь мгновенно решила она, - я в  этом  доме  живу.  Встать
сможешь?
   - Я полежу, - занудно повторил мужик.
   Зойка уже и злиться начала:
   - Заладил: полежу, полежу... Подымайся!
   Ухватила его за подмышки (или _под_ мышки? или вообще под _мышки_? Один
разве что Даль знает...), потащила. Мужик не противился,  но  особо  и  не
помогал. Тяжел был, как боров. Тащить его было скучно, поэтому  не  станем
описывать _процесс_, а сразу перейдем к результату оного. Впихнула  мужика
в квартиру, подтолкнула к дивану, он плюхнулся на него (мужик - на  диван)
и отключился. Зойка уж на что вымоталась, а испугалась: ой, не  помер  ли,
ой, не зря ли тащила? Нет, не помер, не зря: дышал, сопел, хрипел -  и  то
хорошо. Сняла с него сандалии, чтобы обивку диванную ценную не  загваздал,
прикрыла пледом - пусть спит. Если спит...
   И только  тогда  села  в  кресло  напротив,  вытянула  -  наконец-то  -
по-прежнему красивые ноги,  закрыла  глаза  (или  куртуазнее  к  ситуации:
смежила вежды?..) и немедля ужаснулась содеянному: на кой черт она  его  к
себе притаранила? Мало ей своих забот, мало? Сама сегодня  еле-еле  дышит,
бюллетень на раз дадут, а тут еще и полутруп  на  больную  голову.  Не-ет,
"скорую", и притом - немедленно!
   - Не надо "скорую", - внятно, хотя и не открывая глаз, произнес мужик.
   Кто возразит против реальности телепатии, поднимите руки. Кто хоть  раз
в жизни не  испытал  ее  странное,  воздействие  на  издерганный  неверием
организм сапиенса советикуса? Нет таких, не ищите. А те, кто с пеной у рта
отрицает  непреложные  факты  -  они-де  антинаучны   и   антинародны!   -
обыкновенные ретрограды, рутинеры и мракобесы. Природа _антинаучной_  быть
не может - вот вам афоризм к случаю...
   Непреложный факт бревном лежал на югославском диване и на первый взгляд
никак не реагировал на окружающую  действительность.  Просил-просил,  чтоб
ему полежать дали, и выпросил - дали. Но Зойка, женщина начитанная, охотно
верящая в  телепатию,  телекинез,  не  говоря  уж  об  экстрасенсах,  живо
встрепенулась  и,  не  обращая  внимания  на  трупное   состояние   гостя,
потребовала ответа.
   - Але, - оригинально начала она, - вы не спите?
   Подметим: на "вы" перешла, зауважала...
   Но мужик на пустой вопрос не откликнулся.
   - Откуда вы узнали, что я про "скорую" подумала? - Плевать  было  Зойке
на явное нежелание гостя вести салонную  беседу,  жажда  знаний  оказалась
сильнее Зойкиного милосердия. - Ну вы же не спите, я ж вижу же! Откуда  вы
узнали, откуда? Может, я вслух сказала?
   Кто бы устоял перед таким  напором?  Праздно  спрашивать.  Мужик  тяжко
вздохнул и, по-прежнему не открывая глаз, кратко ответил:
   - Нет.
   - Что - нет? - завела было, но тут же  сообразила,  что  мужик  ответил
лишь  на  последний  вопрос  -   про   "сказала   вслух".   Такая   тонкая
избирательность Зойку не устроила, и она бульдозером поперла далее:  -  Вы
телепат?
   Мужику пришлось сознаться.
   - Да, - произнес он.
   Сознаться-то он сознался, а ни позы не сменил, ни глаз не открыл,  всем
видом  являя,  сколь  претит  ему  допрос,  навязанный  хозяйкой  дома   и
положения. Да и коли хозяйка,  так  что,    издеваться  над  немощным
странником?..
   Но Зойке его переживания - по фигу. Зойке, как в известных  стихах,  во
всем хотелось дойти до самой сути. И потом: он же полежать  просился,  так
никто его с дивана и не гонит, а о нежелании разговаривать он  заранее  не
заявлял.
   - А вот что я сейчас подумала?  -  Допрос  плавно  перетекал  в  стадию
легкого эксперимента.
   Мужик открыл один глаз - ближний к Зойке, колко глянул на нее  и  опять
же лапидарно ответил:
   - Свен.
   Вот  тут  Зойка  испытала  нечто  вроде  легкого  шока,   нечто   вроде
мистического ужаса испытала любознательная Зойка, поскольку ответ попал  в
точку, эксперимент  было закруглять. А  подумала-то  Зойка  буквально
вот что: интересно, как его зовут? И узнала -  как.  Но  знание  требовало
уточнений, и Зойка не смогла молчать:
   - Вы швед?
   - Нет, - в рифму сказал Свен.
   Раз он так назвался, будем так его и называть.
   - А кто тогда?
   - Все равно не поверите, - ответил Свен и невежливо отвернулся к стене.
   Может, невежливо, а может, и обиженно. Зойке стало  стыдно:  привела  в
дом больного, говоря красиво, полила цветы  своей  благотворительности,  а
дальше, получается,  пусть  они  сами  растут?  Получается  так.  А  _так_
получаться не должно. По неписаным законам гостеприимства. И хотя ей жутко
хотелось выпытать, во что это она не поверит, смирила научный пыл, сказала
коротко:
   - Я чай поставлю. Чай вам ?
   - , - не поворачиваясь, подтвердил Свен.
   Зойка отправилась на кухню, размышляя по пути, почему  ей  в  последнее
время везет на Свенов. Другие за всю жизнь ни одного Свена не встретят,  а
она вон сразу двоих, если считать алкаша официанта. Тот,  как  мы  помним,
тоже шведом не был...
   Не пожадничала, разорилась, заварила  "Липтон"  из  дареной  английской
жестянки. Подумала: жрать он, наверно, хочет. Слепила пару  бутербродов  с
дефицитной  салями,  помыла  единственный  помидор  -  больше   ничего   в
холодильнике не отыскалось. Да и откуда бы? Жизнь Зойки, повторим, текла в
унылых берегах общепита, где  особых  деликатесов  не  водится.  Водрузила
приготовленное на поднос и понесла в комнату.
   Мужик Свен как лежал, так и лежал. То  ли  спал,  то  ли  телепатировал
полегоньку. Зойка встала у дивана этакой шоколадницей с картины Лиотара  и
послала Свену мощную телепатему: мол,  просыпайся,  просыпайтесь,  мол,  я
расстаралась,  мол,  поесть  тебе,  вам  принесла.  Свен   на   посыл   не
отреагировал. Тогда Зойка поставила поднос на журнальный столик и  внаглую
потрясла Свена за плечо. Он, похоже, и впрямь спал,  поскольку  от  тряски
дернулся, резко сел и глупо спросил:
   - Что?
   На  сей  раз  открыты  были  оба  глаза,  и  смотрели  они   на   Зойку
довольно-таки испуганно. Зойка машинально - женщина! - отметила, что глаза
у него по-шведски голубые. Может, врет, что не швед?..
   - Просыпайтесь, - повторила она вслух свою телепатему. - Я принесла чай
и бутерброды.
   - Спасибо. - Свен опустил ноги на пол, уселся ровненько, руки на колени
положил - ну прямо пионер-всем-детям-пример. - Я есть не буду.
   - Как так?
   - Мне не надо.
   - Это еще почему? - возмутилась Зойка. Возмутилась она тем, что труд ее
бескорыстный пропадал даром. А вслух  возмущение  объяснила  иначе:  -  Вы
потеряли много сил, вам надо чуть-чуть подкрепиться. Надо.
   - Не надо. Мне нельзя. Только вода. Чай. - Все ровненько,  без  эмоций.
Больной?..
   - Диета?
   - Что есть диета?
   Точно, больной.
   - Это когда нельзя есть то, что есть нельзя. Но очень хочется.
   - Мне не хочется. - Похоже, он получше  себя  чувствовал.  Говорил  вот
_отлично_. - Не уговаривайте. Я все равно буду отказывать.
   И говорил-то безо  всякого  акцента,  а  предложения  строил  не  очень
по-русски. Может, тоже эстонец, мельком подумала Зойка, как тот Свен?  Или
литовец?.. И устыдилась: какая разница? Да хоть папуас. Другое  дело,  что
какой-то он... какой?.. непонятный, вот какой, больной - не больной,  псих
- не псих, ест - не ест, жидкость ему подавай, что-то не то.  А  вдруг  он
шпион? Или круче: инопланетянин?..
   Что на уме - то на языке:
   - Свен, а вы не  шпион?  Или  вы  с  летающей  тарелки,  инопланетянин,
extra-terrestrial?
   Ну конечно же она не всерьез, конечно же она схохмила,  little  конечно
же joke, sir, не более того - надо ж как-то  расшевелить  истукана,  сидит
сиднем,  глазами  ее  сверлит-колет-буравит,  страшно   аж   жуть.   Пусть
улыбнется, ведь умеет же он улыбаться. Наверно...  А  Свен  не  улыбнулся.
Скорей испугался. Зойка уловила его испуг то ли пресловутым шестым, то  ли
сто шестым чувством и тоже испугалась, чего - сама не ведая.
   - Я ж пошутила, - на всякий случай объяснила  она,  _отмазалась_,  есть
такой милый термин.
   Но Свен на отмазку не клюнул, а вовсе даже ответил:
   - Вы угадали.
   - Что угадала? - Испуг легко пролетел, а его  незаконное  место  тотчас
заняла стерва злость: на Свена, идиотствующего почем зря, на себя  -  дуру
бабу, приволокшую этого клоуна-соблазнителя в  квартиру,  на  работу  свою
бешеную, заставляющую порядочную женщину черт-те когда поздно возвращаться
домой. - Что, блин, угадала? Что шпион? Так это ж голому ежу ясно! - Опять
Художественный театр попер, помноженный  на  упомянутую  злость.  -  И  не
отпирайся! Я сейчас на Лубянку позвоню, за тобой приедут, колись  с  ходу.
Запишут как явку с повинной, на суде учтут... - несла что ни попадя,  сама
себя накачивала по системе К.С.Станиславского, потому  что  решила:  Свена
этого мороженого надо гнать в три шеи, нет - в четыре, в десять шей,  пока
он не полез  к  ней  с  глупостями  приставать  или  не  слямзил  из  дому
чего-нибудь высокоценного. Но выгнать так просто - этого Зойка  не  умела,
поэтому и заводилась, как каратист перед схваткой -  ууоохха!  Или  что-то
вроде.
   Свен, несколько ошарашенный неожиданной атакой, на  секунду  выполз  из
своего коллапса и мирно, вполне по-русски, спросил:
   - Вы чего?
   - А ничего, блин! - разорялась Зойка,  не  покидая,  однако,  глубокого
кресла, диванного родственника, куда забралась с ногами и откуда, в случае
сексуальных посягательств, ногами же могла отбиться. - Я-то ничего,  блин,
а вот ты чего? Вот чего, швед, полежал, посидел, пора и честь знать.  Вали
отсюда по холодку. Мне завтра на службу к девяти...
   - Конечно-конечно, я уйду, спасибо, - быстро и безропотно сказал  Свен,
нашарил у дивана свои сандалики, встал. - Извините. Я  понимаю.  Я  пошел.
Да?
   - Всего вам доброго, - благовоспитанно попрощалась Зойка.  -  Не  стоит
благодарности...
   Злость канула так же скоро, как и набежала. Свена стало жаль, но менять
решения  на  скаку  -  это,  считала  Зойка,  ниже  ее  высокого  женского
достоинства. Да и к чему менять? Пусть себе идет. Завтра  и  вправду  рано
вставать...
   Свен пошел к выходу, шлепая и шмыгая незастегнутыми сандалиями,  уже  у
двери обернулся, заявил:
   - Вы хороший человек, Зоя. Добрый. Зря вы себя  другой  придумываете  -
это больно. А я не шпион, я не знаю такого слова. Я еще не все ваши  слова
знаю, но буду очень скоро знать все. Вы правы, я - инопланетянин. И прибыл
к вам меньше часа назад по вашему времени.
   - Ага, - подтвердила Зойка, не  покидая  кресла  по-прежнему:  мало  ли
что... - Тарелка присела на Шереметьевской возле церкви Нечаянной Радости.
И вся Нечаянная Радость - мне одной. Спасибочки...
   - Тарелка?.. Это как?.. Да, я  помню...  Unknown  flying  object.  Так,
кажется, в научной литературе?.. - Выходит, он не  только  русский  "будет
скоро знать", выходит, он и английский по  научной  литературе  помаленьку
прикидывает. - Нет, я прибыл иначе.
   -  Нуль-транспортировка?  Телепортация?  -  Зойка  была   фантастически
подкована. В том смысле, что знала фантастику.
   - Как вы сказали?.. _Нуль-транспортировка_? Хороший термин. Да, похоже.
   И с этими прощальными словами он дверь открыл и вышел в никуда. Стихи.
   Самое время перевести дух и вспомнить хороший  американский  фильм  про
человека    со    звезды,    про    обаятельного    стармена,     внезапно
материализовавшегося в доме молодой вдовы, материализовавшегося в  родимом
облике ее покойного супруга и, как водится, преследуемого гадами  учеными,
возжелавшими на нем, на воскресшем, значит, муже-пришельце,  ставить  свои
преступные опыты, резать там, кислотами  травить,  под  микроскоп  совать,
ничуть не думая о межзвездном гуманизме. Зойка сей фильм глядела,  в  свое
время  отнеслась  к  нему  с  теплом,  и  сейчас,  естественно,  вспомнила
обаятельного актера, чем-то, кстати, похожего на шведа, хотя и  с  типично
английской фамилией.
   Ситуация из фильма повторилась если не в деталях, то  в  сути.  Правда,
предстал он перед  Зойкой  в  чужом  обличье,  а  не  под  маской  бывшего
благоверного, слинявшего от нее три года назад с посторонней юницей. Но, в
отличие  от  киновдовы,  Зойка  не  прониклась  бедой  инопланетянина,  не
рванулась сломя голову помогать ему, а просто-напросто выставила за дверь:
мол, разбирайся сам со своими проблемами, мол, рули в Академию наук,  мол,
советские ученые -  самые  гуманные  в  мире,  они  резать  не  станут,  и
микроскопов у  них  не  хватает,  так  что  помогут  бескорыстно.  Логично
поступила Зойка. По-советски. Так будет с каждым, кто покусится.  Ни  пяди
родной земли не отдадим инопланетным агрессорам. Так поступают  пионеры...
Да и в самом деле:  какой,  к  чертям  собачьим,  пришелец?  Это  в  конце
двадцатого века,  на  исходе  лета,  посреди  Марьиной  рощи?..  Нечаянная
радость... А в "Вечерней любимой газете Москве", между  прочим,  регулярно
печатаются  сводки  уголовных  происшествий,  где  легко  проследить  рост
изнасилований и квартирных краж, совершенных как раз такими пришельцами.
   А что до кино - так это ж в кино!
   Зойка вылезла из спасительного кресла, пошла в  прихожую,  накинула  на
дверь очень стальную цепочку. Есть ей, как и Свену, не  хотелось,  но  чай
выпить стоило. Чай  снимает  последствия  стрессов,  а  Зойка  только  что
испытала сильный стресс, который сама на  собственный  зад  словила.  Пила
буржуйский "Липтон" и анализировала ситуацию. Любила  она  поанализировать
ситуацию, пия чай - особенно тогда, когда от анализа ни хрена не зависело.
После драки - кулаками, вот. Во-первых, никакой он, конечно, не  пришелец,
хотя и ничего себе. И физиономия тоже интеллигентная.  Правда,  одет...  А
что одет? Может, на ихней планете ничего импортного приличного не достать,
одно отечественное крепкое... Говорит странновато, факт, но - не жлоб. Да,
еще: телепат. У кого из Зойкиных знакомых  есть  знакомый  телепат?  Ни  у
кого. Это все - плюсы. Их мало, но они приятны. Теперь - минусы.
   Весь его треп - дешевый провинциальный кадреж, рассчитанный на сопливых
от восторга пэтэушниц. Поскольку Зойку за ее тридцатилетнюю  жизнь  клеили
десятки, если не сотни, раз, то она назубок выучила многозвонкий, но все ж
ограниченный набор приемов, приемчиков, приколов,  отмычек  и  ключей  для
добровольно-насильственного    вскрытия    женских    сердец.    Почему-то
мужики-кретины считают, что любую бабу  надо  брать  как-нибудь  похитрее,
пооригинальнее, поскольку она-де, как сайра (рыба такая есть, кто  забыл),
на свет ловится, на загадочное. Да любой _нормальной_ бабе все эти загадки
- до фени, если уж  на  что  она  и  клюнет,  так  на  естественность,  на
простоту. Именно естественности бабам  в  жизни  не  хватает,  все  кругом
выпендриваются, выдрючиваются, чтоб  не  сказать  круче,  строят  из  себя
принцев, пришельцев, суперменов - тоска! Господи,  да  подойди  он  к  ней
по-человечески, представься, скажи, что она ему нравится, что он хотел  бы
пригласить ее... куда?.. в  Большой  театр,  в  Третьяковскую  галерею,  в
музей-усадьбу "Останкино", например!.. И что она? Увы, увы, послала бы его
на три русские буквы. А почему? А потому что в мире  всеобщего  выпендрежа
любая естественность тоже покажется выпендрежем. Только изощренным.  Особо
опасным...
   Парадокс?  Никакой  не  парадокс.  Дефицит  простоты   в   человеческих
отношениях рождает неверие в нее, незнание ее,  даже  боязнь.  Это  -  как
черная икра: сто лет ее не пробовал, а  угостили  на  халяву  -  невкусной
покажется. Потому что отвык. А привык к  накрахмаленной  колбасе,  которая
скверно прикидывается мясной. И знаешь, что мяса в ней - три  процента,  а
хаваешь. А если  ее  еще  и  упакуют  как-нибудь  позаковыристей,  обзовут
"старорусской" там или "пикантной" - вовсе кайф... Но если Свен - та самая
колбаса "пикантная", чего ж она его прогнала? Об икре размечталась?..
   Гастрономические  ассоциации  вызвали   легкое   чувство   голода,   не
утоленное, оказывается, ресторанным калорийным ужином, и Зойка  машинально
и задумчиво съела  бутерброды,  приготовленные  ею  для  Свена.  Но  сытый
человек - добрый человек, это еще второй  раз  здесь  поминаемый  В.И.Даль
сообщил в своем фолианте пословиц и  поговорок,  и  сытая  Зойка  внезапно
ощутила колкую жалость к  выгнанному  шведу-эстонцу-шпиону-инопланетянину.
Ну  захотел  человек  покадриться,  ну  не  придумал  ничего  умней,   чем
прикинуться старменом, ну жить ему в Москве негде. В  конце  концов  
было позвонить заботливой Марии Ивановне  и  запихнуть  Свена  на  тот  же
двенадцатый. Хоть на ночь...
   Зойка встала, отнесла поднос на кухню, вымыла  чашки,  поставила  их  в
шкафчик - все механически, не  думая  о  делаемом.  Если  сравнить  ее  со
спортсменом, который собрался прыгать в высоту, то все это мытье посуды  -
разбег. А потом будет прыжок. Зойка закрыла  дверцу  настенного  шкафчика,
повесила на крюк полотенце и решительно пошла грудью на планку. То есть  -
к двери.
   Свен, как Зойка втайне и ожидала, сироткой сидел под тополем и, похоже,
караулил свою тарелочку. Или  канал  для  нуль-транспортировки.  Зойкиному
приходу внешне не удивился  и  не  выказал  ликования:  и  ранее,  помним,
сдержан был...
   - Ну и что будем делать? - туманно спросила Зойка, надеясь, что на  сей
раз не ей, вконец эмансипированной, придется брать на себя  инициативу,  а
сам Свен предложит какой-нибудь приемлемый  вариант  дальнейшего  общения.
Например, попросит прощения за дурацкий розыгрыш,  со  слезой  признается,
что  не  пришелец,  а  командированный,  и   не   с   Тау   Кита,   а   из
Краснококшайска...
   - Не беспокойтесь, - кротко сказал кроткий пришелец Свен.
   - Ладно, - стремительно  решила  Зойка,  опять  стремительно  сама  все
решила, - пошли обратно.  Постелю  вам  на  кухне,  а  завтра  разберемся.
Пристроим куда-нибудь...
   Если честно, все это она заранее заначила, еще когда грудью  на  планку
шла, а сейчас  выпалила,  но  зачем  ломать  имидж  стремительно  решающей
женщины?..
   - Меня не надо куда-нибудь, - быстро возразил Свен.
   Заметим, что идея возвращения протеста у него не вызвала. И то понятно:
он уже _полежал_ на диване, понял, что под тополем - хуже...
   - Где ж вы жить собираетесь? - поинтересовалась Зойка.
   - Нигде. Я здесь на сутки. И назад.
   - Куда?
   - Домой.
   - А дом далеко?
   Свен на миг задумался:
   - Приблизительно триста семнадцать парсеков в ваших единицах измерения.
   Он, умник, никак не мог  дотумкать,  что  пора  завязывать  с  детскими
играми, хорошего понемножку, самый терпеливый партнер на стенку полезет от
такого перебора. Зойка чувствовала  себя  в  преддверии  (или  все-таки  в
подножии?..) стены, но  помнила,  помнила,  помнила  о  своей  милосердной
миссии, взяла себя в руки - кто-то  из  двоих  должен  быть  мудрее,  этот
кто-то не мог не быть женщиной! - и сказала:
   - Хорошо. Завтра, завтра - не сегодня! Пошли... - и  порулила  впереди,
злорадно не сомневаясь, что умирающий Свен  сам  преотлично  доберется  до
квартиры.
   А время между тем за полночь забежало.
   Зойка молча - это уже была ее игра! - постелила Свену в кухне на  узком
топчанчике, налила в поллитровую чашку остывший чай,  поставила  на  стол.
Возникла в комнате:
   - Я вам все приготовила.
   Свен послушно и тоже молча - никак понял, что все  слова  сейчас  будут
_лишними_, - последовал за Зойкой в кухню, а та  его  особо  провожать  не
стала, бросила вслед:
   - Завтра в семь я вас, простите, разбужу.
   И ушла. И закрыла дверь к себе в комнату, и подперла ее тяжелым креслом
- на всякий пожарный! - и влезла  в  холодную  постель.  И  вырубилась  из
действительности,  нуль-транспортировалась  куда-то,  где   не   было   ни
американских делегаций, ни плановых ремонтов, ни инопланетян под тополями,
ничего не было гнусного, отравляющего нам бессонные-будни.
   А проснулась  от  звона  будильника:  оказывается,  не  забыла  вечером
завести его. Что значит условный рефлекс, спасибо Павлову и его псам!
   Накинула халат, тяжко откатила кресло от двери, мимолетно усмехнувшись:
ишь ты, как поставила, так и простояло, никто на ее честь не  позарился  -
пожалела о том? а что, может, и пожалела - и в кухню. Картинка была  точно
такой, что и накануне вечером: Свен сидел за столом  и  дул  чай,  как  не
ложился.
   - Доброе утро, - приветливо сказал он.
   - Доброе, -  не  столь  приветливо  констатировала  Зойка.  Глянула  на
топчан: подушка взбита пышечкой, плед расправлен, ее рука, ее,  любимая...
- Вы что, не спали?
   - Я мало сплю. В отличие от вас. Я плохо себя  чувствовал.  Вчера.  Так
всегда после перехода.  Надо  было  лечь,  сконцентрировать  энергию.  Это
недолго. И еще посчитать.
   - Много насчитали? - Зойка  варила  кофе,  пена  старалась  вылезти  из
джезвы, Зойка следила за ней,  ловила  момент,  чтобы  снять  с  конфорки,
поэтому поначалу не вникла в ответ Свена.
   - Меньше, чем я надеялся, -  вот  что  он  ответил.  -  Сейчас  -  семь
шестнадцать. По вашему счету.  У  меня  осталось  тринадцать  часов  сорок
четыре минуты. Плюс-минут минута допуска.
   - Бывает, - равнодушно  подтвердила  Зойка.  Ставила  джезву  на  стол,
ставила тарелки, ставила чашки, а еще  хлеб  достала,  масло  в  масленке,
салями распрекрасную - чем богаты... И вдруг ее как стукнуло:  -  До  чего
осталось?
   - До перехода. До этой... как вы назвали?.. Нуль-транспортировки.
   - О Господи! - только, значит, и сказала Зойка.
   Да уж, так уж, хватит уж. Позавтракают - и в стороны, чао, пришелец, мы
от вас сильно утомились. Вечерний альтруизм по утрам превращается  в  свою
противоположность.
   Давайте вернемся к триллеру "Человек со звезды".  Пардон,  конечно,  за
многословие, но пока эта повесть добредет до читателя, он,  читатель,  сей
триллер забудет вовсе, поэтому автор нудно напоминает подробности  сюжета.
Там  героиня  с  ходу  поверила  в  то,  что  неожиданный   ее   гость   -
инопланетянин. Это объяснимо. Во-первых, накануне  его  появления  в  доме
героини по небу долго летала какая-то светящаяся хреновина, которая потом,
если теперь уже автору память не изменяет, громко  взорвалась.  Во-вторых,
превращение  невесть  чего  или  кого  в  копию  покойного  мужа   героини
происходило буквально на ее глазах: за считанные секунды  существо  прошло
цепочку  метаморфоз  от  слизистого  младенца  до  взрослой  голой  особи.
В-третьих, полиция почти сразу начала охоту за  кем-то,  кто  причастен  к
полету и взрыву означенной хреновины. Все  перечисленное  в  сумме  должно
было привести либо к сумасшествию героини, либо к  вере  в  чудо.  Героиня
оказалась дамой с крепкой психикой, с ума не  слезла,  зато  чудо  приняла
легко и с приязнью. И дальше, как писал некий классик, "все заверте...".
   Теперь о Зойке.
   Наши самые прогрессивные в мире ученые давно уверили  советский  народ,
что наука о неопознанных летающих объектах  -  по-ихнему,  по-буржуазному:
уфология - и не наука вовсе, а нечто  вредное,  что  отвлекает  трудящихся
Запада от каждодневной классовой борьбы. Впору применить к  ней  известный
по другим наукам термин - продажная девка империализма. А посему советский
народ твердо знает, что летающие тарелки -  бред,  милые  игры  рефракции,
обыкновенный обман зрения. И художественные фильмы о них - даже  с  маркой
"фантастика" - наши киношники не снимают: нет в СССР пришельцев, нет и  не
было, в отличие от шпионов, всегда толпами наводнявших наши города и веси.
   Далее. Помня о засилии шпионов, огромное  большинство  простых  граждан
никогда их живьем не видело, а посему, точно зная об их  наличии,  малость
абстрактно себе их представляло. Все больше по карикатурам  в  "Крокодиле"
или по фильмам - здесь наши киношники на высоте!  -  о  работе  доблестных
контрразведчиков.
   Но вот сумасшедших-то у нас в державе -  пруд  пруди.  Всяк,  кто  хоть
чем-то отличается от среднестатистического уровня, - псих.  Ату  его!  Вот
почему Зойка ни на миг не поверила, что Свен - пришелец, не взбрело  ей  в
голову, что он - шпион, а вот то, что она из  жалости  клюнула  на  явного
психа - это у нее сомнений  не  вызвало.  Причем  советский  человек,  как
правило, психов не боится, привык он к ним, притерся и,  когда  встречает,
старается  немедленно  от  них  отделаться.  Возвращаясь   к   определению
среднестатистического уровня нормальности,  автор  смеет  утверждать,  что
каждый _наш_ человек неоднократно бывал в шкуре сумасшедшего то в ЖЭКе, то
в магазине, то в исполкоме, то в милиции и тэ дэ и тэ пэ.
   Вот почему Зойка Свена не боялась, он лишь -  как  всяк  сумасшедший  -
надоел ей до зла горя, и она - как и всяк _нормальный_ - спешила  от  него
избавиться.
   - Тринадцать часов, говорите? - ласково размышляла она, моя  посуду.  -
Немного, немного... Но с другой стороны - тоже срок... А у  вас  в  Москве
дела?
   - Дела, - радостно отвечал  сумасшедший,  уловивший,  что  его  судьбой
заинтересовались, что ее вот-вот устроят.
   - В министерстве, в главке? Фонды, дефицит?..
   - Не понимаю. - В голосе Свена звенела явная боль: ну не ведал он таких
богатых слов, не слыхивал в своем Краснококшайске.  -  Мне  нужно  большое
скопление _разных_ людей.
   - И только-то? - Зойка повесила чашки на крючки и обернулась. - Идите в
любой универмаг. В ГУМ, в ЦУМ, в "Детский мир". Скопление - больше нигде в
мире.
   - Это магазины? - сообразил догадливый псих.
   - Точно. Я вас довезу, хотите? - Что не сделаешь ради  любимой  цели  -
обрести покой.
   - Не надо. Магазины не подходят. Ограниченность целей, жесткая общность
интересов,  тревога,  агрессивность,   эмоциональный   шумовой   фон.   Не
получится... Нужно много людей, разных, и чтоб у  каждого  -  свой  вектор
цели, дискретность шагов, вариативность методов.
   Понесло, подумала Зойка. Если сейчас он - уже псих, то раньше  был  еще
каким-нибудь физиком-химиком-кибернетиком. На том крыша и поехала.
   - Придумаем, - ласково сказала она.  -  Попейте  пока  "Липтону",  а  я
оденусь. И придумаем вместе... - Пошла в ванную комнату, вдруг оглянулась,
засмеялась: - А вообще-то вам мой отель  во  как  подойдет!  Все  есть:  и
векторы, и дискретность, и вариативность. А уж людей-то!..
   Ну кто  ее  за  язык  тянул?  Кто  вообще  тянет  нас  за  язык,  когда
общеизвестно: молчание - золото? Не потому ли и рупь у нас золотым запасом
не обеспечен, что разменяли мы наше молчание на медные пятачки?
   Опять, опять нас понесло невесть в какие высоты...
   А Зойка и не поняла, _что_ сказала,  заперлась  в  ванной,  плескалась,
потом  физиономию  раскрашивала,  пела   что-то   из   репертуара   крутых
ресторанных мальчиков, а когда явилась на свет Божий, то Свен уже стоял  у
дверей, весь из себя такой аккуратный, такой подтянутый, такой причесанный
и - вот странность-то! - побритый. И сандалии застегнуты.
   - Я готов.
   Ну прямо юный пионер значит первый!
   - Куда?
   - В отель.
   - Как в отель? Зачем?
   - Вы же сказали. Я проанализировал. Мне подходит.
   Кто меня за язык тянул, запоздало  подумала  Зойка,  с  волчьей  тоской
подумала: как теперь от  него  избавиться?..  Убить?  Трахнуть  по  голове
чайником и - с концами? Кто его хватится, раз он с другой планеты?
   - Вам подходит, мне - нет. Вы что, думаете - я туда развлекаться иду? Я
туда работать иду. И остальные там - работают, а не ля-ля разводят.
   - Постояльцы тоже? - скромно спросил Свен.
   Интересное кино: слово "фонды" ему, видите ли,  неведомо,  а  позабытое
"постояльцы" - нате вам...
   - Все, - подбила бабки  Зойка,  -  дружба  врозь.  Переночевали,  чайку
похлебали - всего вам доброго. Пора и честь знать. Тринадцать часов - срок
и верно небольшой, сами разберетесь, - открыла дверь, ручкой  пополоскала.
- Прошу вас, сэр.
   Сэр, конечно, вышел, но на площадке застрял, ждал, пока Зойка с  замком
возилась, топтался в своих сандаликах, кудахтал жалобно:
   - Как же так... я один не смогу... нет, я понимаю, я надоел... но срок,
правда, мал... я  должен  успеть...  это  важно  для  Вселенной...  и  для
Земли...
   Пой, ласточка, злорадно думала Зойка, сбегая по лестнице, выскакивая на
вольный простор  Девятого  проезда,  "здрасьте,  здрасьте!"  -  теткам  на
лавочке, летящей походкой по асфальту  -  к  Шереметьевской,  к  гнездовью
таксомоторов, к свободе, к свету. И что с того, что Свен не отставал,  что
вякал про Вселенную, про сжатые сроки? У  всех  сжатые.  У  нее,  что  ли,
растянутые? Сейчас директор про двенадцатый этаж узнает и в  сжатые  сроки
вмажет ей по служебной минус полпремии за квартал.
   И тут Свен  произнес  довольно  странную  фразу,  которую  Зойка  и  не
старалась, а услыхала:
   - А хотите, ваш директор сегодня не придет? Заболеет.
   Зойка даже остановилась на миг,  хотя  у  продуктового  маячил  зеленый
огонек, который в любую секунду мог погаснуть.
   - Что значит - заболеет?
   - Тиф. Или чума.
   - Нет, это слишком, - глупо, потому что всерьез  отреагировала  она  на
явно провокационную реплику.
   - Согласен. Слишком. Ваш вариант? Грипп?
   - Грипп - это ничего... - И спохватилась: ее же на раз покупают, а она,
соответственно, на раз покупается. Рявкнула: - Кончайте нести  чушь!  -  и
пошустрила к огоньку.
   А Свен не отставал, понял, что  зацепил-таки  нужную  струночку,  и  не
отпускал ее, бренчал не переставая:
   -  Честное  слово.  Вы  приезжаете.  У  директора  -   сильный   грипп.
Температура  -  сорок  и  пять  десятых  по  шкале  Цельсия.  И   проблема
двенадцатого этажа больше не стоит. Все в ваших прекрасных руках.
   Ишь как заговорил - "в прекрасных руках"! Телепат проклятый. Неужели он
все слышит?.. Может, не думать? Нет, совсем не думать не выйдет... А  если
он и вправду инопланетянин?..
   -  Я  и  впрямь  инопланетянин,  -  точь-в-точь  мысль  повторил.   Как
доказательство оной.
   - Директор еще не все. - Зойка невольно включилась в  игру,  навязанную
Свеном. - Есть еще зам.
   - И у зама грипп.
   - У двоих сразу? Подозрительно.
   - Кого подозревать? Бога? Природу? - смотри-ка, не без  иронии  спросил
Свен, малость  уже  задыхаясь:  скорости,  предложенные  земной  женщиной,
оказались высоковатыми для залетного пришельца. - Не хотите грипп -  пусть
у зама будет острое кишечное отравление. Грибов  поел.  Несвежих...  -  За
ночь русский его язык стал совсем русским, осталась  только  склонность  к
рубленым фразам.
   - Какие грибы? Он, насколько я знаю, за грибами не ходит.
   -  Ходит  тайно.  Ходит  жена.  Купил  на  рынке.  Съел   маринованные.
Выбирайте...
   Тут они ненароком до такси и добежали, никто его не  перехватил.  Зойка
открыла дверь.
   - Прощайте, Свен. Конечно, славно, если б все ваши инопланетные  штучки
сбылись временно, но...
   - Почему "но"? - Лицо у Свена было ну просто несчастным: еще  чуть-чуть
и расплачется. - Не "но", а правда. Зоя, хотите пари? Мы едем в отель.  Вы
узнаете, что у директора грипп. А у зама отравление. И  на  работу  они  в
ближайшие... - тут он глянул на часы, на дешевенькие, "Ракета" называются,
совсем даже не инопланетные, хотя, конечно, мимикрия, -  тринадцать  часов
не придут. Если я соврал, то исчезну сразу. Навсегда.
   - А если не соврали?
   - Тогда вы проведете меня в отель. И не станете мешать.
   Фарцовщик он, что ли?..
   - Зоя. - Свен сузил глаза, и  они  ощутимо  кольнули  Зойку.  Может,  в
сердце кольнули, а может, в печень. Где-то внутри.  -  Зоя,  если  я  могу
заставить людей заболеть, зачем мне быть фарцовщик? Пусть им будет  другой
Свен...
   - Фарцовщиком, - машинально поправила Зойка. Спохватилась: -  А  откуда
вы... - И опять-таки спохватившись: расспрашивать сейчас - себе в  убыток:
- Договорились. Поехали. - И дверцей хлопнула.
   Все-таки слаба баба! Купили ее на недорогую, но сильно блестящую  цацку
- в переносном смысле, конечно. В каждой из наших милых и шибко  передовых
женщин живет Эллочка-людоедка,  для  кого  волшебный  блеск  бендеровского
ситечка порой куда дороже приземленного гласа разума.
   Но то, что Свен - телепат, сомнений нет!
   Еще в такси спросила:
   - Паспорт у вас есть?
   - Нет, - растерялся Свен.
   - А какой-нибудь документ? Удостоверение? Права? Пропуск на работу?
   - Ничего.
   - Как же вы в отель пройдете?
   - Я не вор.
   - Это на лице не написано. Для наших церберов каждый клиент  -  ворюга.
Особенно если без документов. Ладно, что-нибудь придумаем.
   И придумали.
   Подъехали не к главному входу, а к заднему,  где  с  ночи  разгружались
фургоны с продуктами для ресторана. Там торчал завпроизводством,  принимал
ко накладной помидоры, заметил Зойку, и не преминул поинтересоваться:
   - Что это вы с тыла, Зоя Александровна? Контрабанду тащите?
   - Ее, - лаконично, не вдаваясь в объяснения, отрезала Зойка. Но тоже не
преминула  подколоть  вопрошающего:  -  А  помидорки-то  с  гнильцой.  Лев
Наумович. Отравить гостей вздумали?
   - Где с гнильцой, где? -  засуетился  завпроизводством,  но  Зойка  уже
проскочила мимо грузовика, и Свен за ней мышью скользнул. Черной лестницей
поднялись на второй этаж, по пустому в этот  час  коридору  -  к  приемной
шефа. Зойка на Свена кивнула:
   - Стоять здесь. Ждать.
   Он солдатом застыл у стены - в карауле за сильно  запыленной  с  Нового
года стенгазетой "За отличное обслуживание", а  Зойка  мощно  ворвалась  в
приемную.
   - Говоров у себя?
   Секретарша Мария Демьяновна, крыса  крашеная,  дама  приятная  во  всех
отношениях, не терпящая Зойку за наглость и отсутствие мужа,  вскинула  на
нее скорбные глаза:
   - Увы, нет, не спешите, Зоя, Сергей Степанович заболел.
   Постным тоном подчеркнула, что, не исключено, Зойка и виновата в  хвори
директора, довела начальника, стерва...
   - Тиф? Чума?  -  деловито  осведомилась  Зойка,  внутренне  замирая  от
предчувствия _ожидаемого_ ответа.
   И тот не замедлил быть:
   - Не вижу повода для глупых шуток. У Сергея Степановича сильный грипп с
высокой температурой.
   - Сорок и пять десятых?
   - Откуда вы знаете? - с подозрением, с ревностью.
   - Сердце подсказало, - как с ней, с мымрой, еще разговаривать? - А  где
Кочерженко?
   - Товарищ Кочерженко тоже захворал. У него отравление.
   - Говорила я ему: не ешьте грибов, беда  будет.  Не  послушался...  Как
будем  жить  дальше,  Мария  Демьяновна?  -  последний  вопрос   из   ряда
риторических.
   Мария Демьяновна так его и расценила:
   - Вам решать. Вы у нас теперь за начальство. Временно...
   Столько яда в голосе, могла бы - ужалила. Но это  кого  другого,  а  не
Зойку.
   - Тогда вы сидите на телефонах, отвечайте на звонки, а  я  пошла  делом
заниматься, - вроде бы намек на то, что сидение "на телефонах"  -  никакое
не дело, а так, пустое колыхание воздуха.
   Мария Демьяновна хотела достойно отбрить наглую, но не успела: Зойка из
приемной  исчезла.  Нуль-транспортировка.  И  возникла  рядом  со  Свеном,
который  уже  прочел  передовую  и  штудировал   статью   о   междуэтажном
соцсоревновании. На стенгазете, кстати, пыли больше не  имелось,  исчезла,
казенная  гуашь  сияла  радугой.  Свен  поймал  мимолетный  взгляд  Зойки,
объяснил виновато:
   - Почитать хотелось, а сквозь пыль плохо видно. Ну  что?  Как  здоровье
начальников?
   - Здоровье - обвал,  -  невпопад,  но  торжественно  сказала  Зойка.  -
Знаешь, Свен, я тебя боюсь.
   "Боюсь" прозвучало как "уважаю". Да и то верно: если женщина в интимной
обстановке - под стенгазетой, например, - говорит,  что  _боится_  вас,  и
говорит сие нежно-высокопарно (такое сочетание вполне  воз),  но  при
сем свой страх никак не проявляет, не бежит  опрометью,  не  запирается  в
дамском туалете - значит, вы ее  круто  заинтересовали,  чтоб  не  сказать
больше. Что же до Зойки, то она и  впрямь  была  восхищена  прозорливостью
Свена. Она уже легко забыла, что он - псих. Она помнила  только  -  желала
помнить! - что он телепат,  а  он  теперь  проявил  и  редчайшие  качества
прорицателя,  предсказателя  ближайшего  будущего,  этакий  _кассандризм_.
Зойка даже готова была молвить Свену нечто приятное, такое вот, например:
   - Еще чуть-чуть, Свен, и я поверю, что вы - инопланетянин.
   Ничего себе комплиментик, а?.. Но для Свена, который с прошлого  вечера
из роли пришельца не вылезал, жил в ней по  единственной  в  мире  системе
К.С.Станиславского, а единственный же в мире зритель  ему:  "Не  верю!  Не
верю!"  -  для  Свена  такой  комплимент  должен  был  бальзамом  на  душу
пролиться.
   Но он не пролился. Свен с достоинством кивнул и подтвердил:
   - Еще немного, и вы поверите. Так. Но это  не  значит,  что  я  выиграл
пари.
   - Выиграли, - без всякой обиды согласилась Зойка. - Чем могу, сэр?
   Весьма любопытны Зойкины перескоки с "вы"  на  "ты"  и  обратно.  Ничем
внешне не мотивированные, они тем не менее отражали на текущий  (откуда  и
куда? из  прошлого  в  будущее,  как  положено,  или  куда-то  вбок,  если
предположить  причуды  нуль-транспортировки?)   момент   Зойкины   высокие
чувства. "Ты" - это гамма от презрительного неуважения,  взгляда  свысока,
похлопывания по плечу до  восхищенного  дружелюбия,  лихого  панибратства,
замешенного на откровенной приязни. "Вы" - это отчужденность,  холодность,
безразличие и - одновременно - настороженность, кошачья опасливость  и,  к
слову, тоже неуважение и пренебрежительность.
   Сейчас в ее "вы" наличествовали:
   во-первых,  легкая  обида,  поскольку  Свен  принял  как   должное   ее
восхищенное удивление на "ты";
   во-вторых, столь же легкое раздражение, рожденное от ослиного упрямства
Свена,  не  разбавленного  ни   крохой   земного   юмора:   инопланетянин,
инопланетянин, сто раз инопланетянин;
   в-третьих, напряженное ожидание: что он потребует взамен?  не  душу  ли
Зойкину шибко бессмертную?
   Да, конечно, еще и страх - в-четвертых.
   Все-таки был он, имел незаконное место -  подспудно-необъяснимый  страх
перед Чудом, которое произошло на глазах и которое трудно оприходовать  по
научному ведомству. Если про телепатию Зойке, повторим, случалось  не  раз
читать даже в солидных изданиях,  то  прорицательство  теми  же  солидными
изданиями начисто отметалось. А тут - налицо. А может - не налицо?  Может,
тайно позвонил он домой директору и заму, пока по  утрянке  "Липтон"  дул?
Позвонил, выяснил все про их здоровье, вернее,  про  нездоровье,  а  Зойке
выдал как откровение?
   Как бы было славно, коль было бы так, та-ра-рара главной па-ра-ра-атак!
Еще стихи.
   - Чем могу? - повторила она. - Помнится, я не должна  мешать.  Хотелось
бы знать - _чему_?
   - Узнаете, узнаете, - рассеянно заметил Свен.
   Он, казалось, был уже совсем в  другом  месте,  он,  казалось,  куда-то
нуль-транспортировался, но взял Зойку за руку, но сжал легонько, и  -  вот
оно, чудо! - Зойке было приятно его прикосновение. Да и не виделся  он  ей
сейчас психом ненормальным, а, наоборот, виделся он ей сейчас  мужиком  _в
деле_: собранный, готовый, целе - куда?  -  устремленный,  даже  красивый,
черт вас всех подери!
   - Вот что, Зоя, мне нужны сведения.
   - Какие? - _опала_ Зойка. - У меня нет  сведений,  я  не  знаю  никаких
сведений.
   - Есть. Знаете. Где ваш кабинет?
   - Внизу.
   - Пошли.
   И повел он ее так точно, будто сто раз  ходил  этой  дорогой.  Телепат,
чему удивляться... И Зойка собачонкой семенила за  ним,  шла  завороженно,
как  детишки  за  крысоловом,  и  лишь  одна  дурная  мысль  вилась  в  ее
замороченной  голове:  какие   сведения?   если   секретные,   если   план
коммуникаций, если  численность  сотрудников  кагэбэ  -  фиг  ему!  грудью
заслоню, но не сдамся! И фоном: откуда в ее задрипанном отеле секреты? что
он имеет в виду?..
   Что он имеет в виду, объяснилось быстро и к облегчению Зойки. Прошли по
холлу под снайперским обстрелом со всех сторон: кто это, кто это с  гордой
Зоей Александровной, кто? уж не хахаль ли залетный, тайный?  -  нырнули  в
крохотный кабинетик, где  еле  умещался  стол,  два  стула  и  непременный
несгораемый шкаф. Сели друг против друга.
   - Время  дорого,  -  начал  Свен.  -  Ответьте  мне:  сколько  в  отеле
постояльцев?
   - На сегодня... - она придвинула к себе утреннюю сводку, положенную  на
стол старшей дежурной, - шестьсот сорок шесть.
   - Многовато.
   Как будто Зойка виновата, что много, что перенаселен отель! Она в ответ
и укусила:
   - Никого выселить не могу. Даже для вас.
   Опять юмора не понял. Зачастил:
   - Что вы, что вы, я не о том. Просто, чем больше индивидуумов входит  в
рабочее пространство, тем сложнее контролировать их стабильность. Это  мои
заботы, пусть вас они не волнуют.
   - Они и не волнуют.
   - А персонала сколько? - продолжал допрос Свен.
   - Точно не скажу. Кто-то на бюллетене, кто-то в  отпуске...  Узнать?  -
потянулась к телефону.
   - Приблизительно.
   - Человек сто, наверное... А вообще-то больше. У нас посменная работа.
   - Я понял... Этажей?
   - Двенадцать.
   - Комнат?
   - Номеров? Четыреста. Есть  еще  кабинеты  персонала,  два  ресторанных
зала, бар, парикмахерская, три магазина... Что-то забыла, наверно...
   Допрос одновременно нравился ей  и  раздражал,  раздражал,  потому  что
время - дорого, потому что девицы в  регистратуре  заждались,  потому  что
Демьяновна с минуты на минуту начнет сваливать на  нее  всех  посетителей,
все звонки директору и заму, а тут  сиди  и  отвечай  -  сколько  в  отеле
сортиров, блин! Но и  нравился,  нравился,  потому  что  оттягивал  момент
_старта_, после  которого  уже  не  остановиться,  не  продохнуть,  так  и
вертеться до ночи. И еще - любопытно, что задумал Свен. После телепатии  и
ясновидения ожидать  разное,  всякое,  _эдакое_.
   Все-таки, за кого она держала Свена?
   Ну началось все из чистого альтруизма,  ну  подобрала  страдальца,  как
подобрала  бы  подбитую  кошку,  как  подбирала  их  многажды,  как  нудно
пристраивала их в  хорошие  руки.  А  окажись  Свен  нормальным  советским
мужиком без шестых, десятых, двадцать третьих чувств, может,  и  случилось
бы промеж ними Нечто с большой буквы на малый срок,  на  всю  командировку
Свена, на все тринадцать часов с  копейками.  Да-а,  для  лирики  -  мизер
неловленый, как утверждают мастера отечественного префа... Бог  с  ней,  с
лирикой, перебьемся, но, не будь Свен таким однообразным,  таким  скучным,
таким занудным, мог бы возникнуть простой человеческий контакт,  а  он  не
возник, не проклюнулся сквозь скорлупку  отчужденности,  потому  что  Свен
начал раздражать Зойку с первых минут знакомства и раздражал до сей поры.
   С другой стороны, какой контакт с психом, пусть и безвредным? Зойка  же
не психиатр, не психоневролог, не психоаналитик.
    одним ладным словом определить Зойкино нынешнее к нему отношение?
. Вот оно, ладное это слово:  _интерес_.  Зойка  испытывала  к  Свену
научный интерес, ожидая от его  могучих  способностей  могучих  свершений.
Вот, к слову, телекинеза пока не видно, а как толково  было  бы  подвинуть
отель поближе к Девятому проезду!..
   Да, об отеле. Зойка с научным интересом ждала, что Свен с ним сотворит.
Разбери он его по винтику,  по  кирпичику  -  Зойка  не  стала  бы  сильно
убиваться: разобрал  -  восстановит,  а  у  Зойки  образуется  внеплановый
отгул...
   Но все это - фуфель ненаучный, мечты, мечты, где ваша сладость...  А  в
реальной жизни Зойка была прагматиком  и  матери-научно-верно-ленинским  -
алистом.
   И все же спросила:
   - Что вы делать-то собираетесь, а, Свен, скажите мне?
   - Я хочу увидеть ваших  людей  такими,  какие  они  есть,  -  непонятно
ответил непонятный Свен.
   - Что такое "какие есть"? - Зойка непонятное и не поняла.
   - Я хочу снять барьер.
   Понятнее не стало.
   - Какой такой барьер, Свенчик?
   Свен тяжко вздохнул:
   - Видимо, я должен вам довериться.
   - Доверьтесь мне, Свенчик, давно пора, Свенчик, - ехидно сказала Зойка,
но Свен на ехидство внимания не  обратил,  Свен  изготовился  _доверяться_
незнакомой женщине,  а  процесс  этот,  судя  по  всему,  был  труден  для
инопланетянина так же, как и для иностранного шпиона: а  вдруг  Незнакомая
выдаст Доверчивого строгой власти?..
   - Я разведчик... - начал Свен.
   Бог ты мой, да кто ж он на самом деле,  ужаснулась  в  отчаянии  Зойка,
пришелец или шпион, кто же? Пора бы ему и определиться, пора бы  перестать
метаться, а то скучно девушке.
   - Я послан к вам высокоразвитой цивилизацией, чтобы  проверить:  готова
ли ваша голубая планета вступить в межгалактическое  содружество  звездных
миров, где давно осуществлен - это по-вашему, по-нашему иначе - главнейший
принцип коммунистического общества: от каждого - по способностям,  каждому
- по потребностям.  Именно  по  этому,  декларированному  вашими  лидерами
принципу  мы  и  выбрали  Землю   для   глубинной   разведки,   постановки
эксперимента сначала в локальном, а потом и общепланетном пространстве. Ну
а потом референдум, консенсус, учитывающий необъятный плюрализм мнений...
   Конец, с ужасом думала Зойка, с ним все ясно, страшно  думала  Зойка  и
вся сжималась, и вся  отодвигалась,  и  вся  растворялась  в  локальном  и
общепланетном пространстве, потому что надо было не  слушать,  а  кричать,
звать на помощь, звать на помощь, поскольку буйное  помешательство  опасно
для жизни.
   - Не надо меня бояться. Раз я решил вам довериться, то  ничего  плохого
не сделаю. Наоборот, вы - единственная на Земле, кто узнает  результат.  Я
верю:  он  будет  положительным!  У  вас  достаточно  высокий  технический
потенциал общества, чтобы ему соответствовало столь же  высокое  сознание,
вернее,  подсознание,  поскольку  -  это   я   вижу!   -   ваше   сознание
консервативно, с него не сняты  барьеры.  Я  хочу  их  снять  на  короткий
отрезок времени, чтобы увидеть, какие вы в подсознании...
   Не было даже короткого отрезка времени, чтобы снять трубку и  позвонить
на вахту, в милицию, в регистратуру, невоз прорваться к  двери,  пора
ждать конца, не исключено - кровавого, потому что кто его знает  -  как  и
чем он станет снимать барьеры с Зойкиного сознания!
   - Да-да, вы живете среди барьеров, вы  отгораживаетесь  друг  от  друга
стенами, одеждой, словами, вы превратили свою жизнь  в  дурной  театр,  от
колосников до авансцены набитый декорациями, в которых не то чтоб  жить  -
роль играть трудно. Да что я вам твержу? Вы и сами уже  все  поняли!  Ведь
поняли, так? - И снова врезал по Зойке своими лазерами.
   Но  прежде  чем  понять  _все_,  Зойка  успела   машинально   отметить:
"авансцена"  и  "колосники"  -  чересчур  богатые   слова   для   рядового
инопланетянина, будь он даже трижды псих. А отметив,  отключилась.  То  ли
Свен в нее проник, то ли она в Свена, но сейчас  в  ней  жили  два  разных
человека, два разных человека думали, два разных вели диалог, но  главное,
эти двое были _одним_. Как? А так! Как библейская Троица. Трое -  и  один.
Непонятно, но - факт.
   Мы живем среди барьеров - вот что она поняла.
   Чисто физически - ясно: квартиры, комнаты, кабинеты,  моя  машина,  моя
дача, на даче - мой угол, а там - твой угол, мой лежак на пляже, мой пенек
в лесу, мое место под солнцем. Мое, мой, моя! Ты сюда прийти не сможешь, а
туда я и сам не пойду. Частное  владение,  во  дворе  -  злая  собака,  по
газонам не ходить, не влезай - убьет. Физически - это ясно.
   Но Свена, догадалась Зойка, физические барьеры  мало  интересовали.  То
есть интересовали, конечно, поскольку они - естественный результат  тут  и
там нагороженных нравственных. Даже нет, не  нравственных,  не  то  слово.
Сердечных? Душевных?.. Ближе, ближе, горячее... Барьеры в душе? Или  между
душами?.. И барьеры - не то слово, точнее  -  стены.  Бетонные.  Стальные.
Пушками не продырявить!
   А еще уловила Зойка, что  барьеры  в  самом  человеке  страшнее  всего.
Самобарьеры.  Мы  сжигаем  себя  сотнями  запретов:   этого   нельзя,   то
неприлично, пятое вредно, десятое бесполезно. Железное "надо" давным-давно
вытеснило  из  нашей  коммунальной  жизни  сладкое   "хочу"   и   вплотную
подбирается к самоуверенному "могу". Хочу, но нельзя. Могу, но  не  стоит.
Надо, надо, надо! Куда ни повернешься - надо, чувачок. Куда ни подашься  -
надо, кисонька. А если я хочу? Хоти. Хотеть пока не запрещено, но лучше не
надо,  потому  что  разрыв  между  желанием  и   необходимостью   вызывает
дискомфорт в хрупкой человеческой душе. Лучше хотеть сразу то, что надо.
   Хочу вперед, в светлое будущее.
   Молодец, это нам надо!
   Хочу в колонну по одному.
   , но лучше - по пять!
   Могу хоть по десять!
   Не надо, это лишнее. Кто там шагает правой? Не надо...
   Все это, усваивала Зойка, не вне, а внутри  каждого  из  нас.  Въелось,
вросло, вжилось, угнездилось.  Держава  может  не  беспокоиться  за  своих
дочерей и сынов: когда она, держава, прикажет быть героем,  у  нас  героем
становится любой. Героями становятся даже  без  приказов  сверху,  героизм
прямо-таки выдавливается из любого, как паста из тюбика,  поскольку  жизнь
повсеместно  требует.  Героизм  -  осознанная  необходимость,  философская
категория. И все кругом твердят: "Есть!" - безо всякого "надо".  Нигде  ни
хрена нет, а все орут: "Есть!" Простите за неуместную шутку.
   Значит, Свен, умный гость, считает это ужасным?
   Да, так я, то есть он, считает.
   Значит, он считает, что слово "хочу" есть признак душевной свободы?
   Да, если "хочу" подкреплено "могу".
   Но если каждый будет поступать только по  капризному  "хочу",  начнется
вселенский бардак, все вокруг станут хотеть что ни  попадя,  это  типичная
анархия, Маркс-Энгельс-Ленин, помнится, о  том  не  писали,  они  как  раз
писали о том,  что  светлое  будущее  должно  складываться  из  кирпичиков
каждодневного "надо". Надо мне, надо всем, надо Родине родной.
   _Надо_ страной весенний ветер веет. Песня.
   А вот шутка ваша, Свен, шутка твоя  с  песней  очень,  Свен,  глупа  до
невозсти, Свен. Представь себе, что все могут то, что хотят...
   Чего зря представлять, у них, то есть у нас, так и  происходит,  так  и
живут, живем, просто отлично мы живем, они живут.
   Не знаю, как у вас на планете, на какой такой планете, но мы на голубом
нашем шарике, мчащемся в бескрайних просторах Вселенной, не можем потакать
себе во всем, мы еще досыта ни разу не ели, у нас войны, у нас забастовки,
у нас голодные бунты, у нас перестройки, и все это  не  только  в  странах
капитала, но теперь уже и в первой в мире  стране  не  вполне  победившего
социализма. Только помянутые вами, Свен, тобой барьеры и  сдерживают  нашу
ненасытную утробу, оставляют силы на борьбу, на все, на битву  за  светлое
будущее. И я знаю, знаю я, что вы, Свен, что  ты  мне  сейчас  скажешь,  а
скажешь ты  вот  что:  на  кой  ляд  строить  будущее  на  таком  говенном
фундаменте, каким, к черту, светлым оно будет, если у его строителей урчит
в животе? А я тебе-вам отвечу. Да, мы живем не очень славно, но разве  так
уж  крепки  барьеры?  Разве  мы  не  позволяем  себе  время   от   времени
расслабиться, релаксировать и послать все и вся на  три  известные  буквы?
Нет, Свен, я тебе-вам не открою, куда, на какие буквы посылаем  мы  все  и
вся, ты пришелец, вы не поймете или поймешь не  так.  А  посылая,  мы  уже
напозволяли себе много всякого разного,  мы  уже  столько  дров,  то  есть
барьеров наломали...
   Ничего   вы   не   ломаете,   только   обходите   их,   перескакиваете,
протыриваетесь через контроль, подкопы под них осуществляете, а они  стоят
и не падают, потому что сработаны  на  века  гигантами  мысли.  А  я  хочу
показать вам, как сломать эти  вонючие  барьеры.  Совсем!  Навовсе!  И  вы
увидите, какие вы на самом деле, а не какими вас  хотели  и  хотят  видеть
гиганты мысли.
   Ну ты даешь, Свен, ну вы даете, мужчина!  Может,  вы  и  на  те  десять
барьеров покуситесь, что две тыщи  лет  назад  один  чувак,  тоже  гигант,
насочинял? Не убий - барьер. Не укради - барьер. Не пожелай жены  ближнего
своего, ни вола его, ни автомобиля, ни  хаты,  ни  видюшника...  Опоздали,
Свенчик-венчик-хренчик, две тыщи лет каждый, кому  не  лень,  эти  барьеры
ломал, ломает и будет ломать... Ну да, ну да, они стоЯт,  но  дорогого  ли
стОят, пардон вам за филологический каламбур? Недорогого,  говорите?..  То
есть вы, хренчик, и на них посягнешь?.. Нехорошо, этого  вам  православный
наш народ не  простит...  И  как  же,  любопытно,  на  твоей  планетке,  в
Краснококшайске вашем вшивом борются с вредоносными "хочу"? Например, если
кто-то хочет сжечь... ну не  знаю  что...  ну  горисполком...  Нет  у  вас
горисполкома? А вот это не ответ! Никто такую чушь  не  хочет?  А  у  нас,
Пельменчик, очень даже многие хотят и еще многие захотят...  И  пусть  их?
Интересная мысль...
   Умная-то вы умная, Зоя, но довольно-таки глупая.
   Странный комплимент. Я - баба, а баба, как принято считать, - дура.  Но
по должности-то я не баба, а вовсе мужик, значит - не дура  я,  не  дурак,
поэтому спрашиваю: как вы собираетесь ломать барьеры - раз, зачем тебе для
этого я-баба-небаба-дура-не-дура - два? Сотрете потолки, стены, полы,  кто
в сортире, кто в ванне - все видно, желудки - насквозь, у этого курица  по
пищеводу мчится, у того бифштекс с кровью переваривается, здесь, извините,
трахаются, а здесь Баха слушают, так?.. Ах, я примитивно все понимаю!  Ах,
я учитываю только внешний эффект, голую технику, а речь идет о  высочайшем
нравственном эксперименте!.. Ну и как же, как? Увижу? Ладно... А я на  кой
тебе-вам-им?
   Мне нужен очень добрый человек.
   Это я - добрый человек? Воз, я - добрый человек.  Но  зачем  тебе,
Свенушка, добрый человек?
   Доброта в любом мире, в любой планетной или даже звездной системе -  та
лакмусовая бумажка, которая проверяет способность человека _хотеть_.
   Сложно завернул, я ж баба-дура... Но, не  влезая  в  мелочевку,  ответь
по-крупному: а коли мы  не  способны  _хотеть_?  Что  будет?  Придут  твои
сопланетники-краснококшайцы с бластерами-шмастерами и всех нас  повыжигают
к такой-то маме? Да нет, Свен, не  шучу  я,  Свен,  какие  уж  тут  шутки,
Свен... Я ведь про себя точно знаю: я _хотеть_ не умею. Хоть  в  сознании,
хоть в подсознании. Если я чего и хочу, так это в отпуск махнуть, и  лучше
в Крым, потому что хотеть на  Канарские  острова  бессмысленно,  а  славно
бы... И все мы здесь - такие же, а желания у  нас  -  _реальные_,  земные,
твой эксперимент, Свен, на хрен провалится, а сам ты помрешь от тоски, так
и не увидев родную планету Краснококшайск...
   Вы сами не знаете, что вы хотите. Или не так: вы не ведаете,  _что_  вы
умеете хотеть! Каждому по  потребностям?  Так  дайте  мне  определить  эти
потребности, вытащить, выколупнуть их со дна подсознания. Я не буду ничего
объяснять, у меня и слов таких  нет,  чтоб  все  объяснить,  ты  сама  все
увидишь, ты просто будь со мной рядом, лакмусовая  бумажка,  и  ничего  не
бойся. Ни за себя, ни за свой народ... Поехали?
   Ой, не знаю я, ой как же ж я!.. А-а, ладно, поехали, Свен,  вези  меня,
куда хочешь, я вся твоя лакмусовая  бумажка,  только  не  жди,  что  я  от
чего-нибудь покраснею, это уж фиг-то...
   Что это было? Сон? Сеанс телепатии?..
   Она увидела Свена, он стоял у дверей и манил ее за собой.  Она  встала,
как сомнамбула, пошла к нему, пошла за ним, пошла рядом, а он взял  ее  за
руку, вел по коридору, вел по лестнице, вел по холлу, в котором  толпились
непоселенные несчастливцы  и  поселенные  счастливцы,  и  дневные  дешевые
шлюхи, и бдительные мусора,  и  пронырливая  фарца  сновала  туда-сюда,  и
девицы в регистратуре устали выписывать квитанции, устали  долдонить,  что
мест нет, нет, нет и никогда не было, и никогда не  будет,  и  другой,  не
вчерашний   швейцар,   тоже   гнида   и   бывший   вертухай,   а    теперь
стукач-на-полставки, караулил  стеклянные  двери  с  фотоэлементом,  чтоб,
значит, враг не прошел, а друзей нам и задаром не надо, и все это  варево,
месиво, крошево кипело,  бурлило,  любило,  стонало,  просило,  унижалось,
любило,  материлось,   угрожало,   соглашалось,   любило-не-любило-любило,
рождалось, жило, умирало.
   И все замерло, когда возникли Свен и Зойка. И все посмотрело на Свена и
Зойку, и все подалось к ним, и все вдруг-вдруг-вдруг  обступило,  сдавило,
задышало перегаром, чесноком, духами, чуингамом, зубной пастой,  лосьоном,
дезодорантом, потом, а еще ветром дохнуло на Свена и Зойку, солью  морской
полезной, и белый парус закачался на дальней стене холла,  где  он  всегда
наличествовал, но не думал качаться, потому что  сложен  был  из  крашеных
мертвых стеклышек.
   - Что хотите, то купите! - закричал Свен.
   - "Да" и "нет" не говорите! - закричал Свен.
   Или не Свен закричал, кто-то другой закричал, но  все  поверили  крику,
рванулись в сторону, потому что  покупать  желаемое  следовало  каждому  в
_своем_ месте. И сразу стало свободно и тихо, никого кругом не было, никто
не давил на психику, даже Свен, тактичный инопланетянин, на  время  исчез,
чтоб  Зойка  могла  перевести  дух.  И  Зойка  перевела  дух   с   большим
удовольствием, как вдруг...
   Опять "вдруг"! Ну просто затертый штампованный  пятачок,  который  и  в
руки-то взять  отвратно!..  Может,  и  отвратно,  а  как  не  взять?  Как,
например, в метро пройти? В автобусе прокатиться? Бублик купить?..
   ...как вдруг увидела, что никакого отеля больше нет.
   Как вдруг увидела, что парус закачался на стене,  которой  не  было,  а
вместо оной образовалось настоящее небо и настоящее море, и парус тоже был
настоящим,  не  белым,  как  в  отеле,  а  в  желто-красную  полосочку,  и
присобачен он был к мачте на длинной доске, и нес означенную  доску  прямо
на Зойку. Впереди доски спешила  волна,  шустрила  к  берегу,  с  шорохом,
шуршанием и шебуршением вышвырнулась на пешок, то  есть  на  песок,  обдав
Зойку теплыми сладкими брызгами. И доска тут  же  пришвартовалась.  С  нее
сошел   бронзовоторсый   красавец,   похожий   на   киноактера    Арнольда
Шварценеггера, весь переплетенный бицепсами, трицепсами  и  квадрицепсами,
двуглавые мышцы у него на теле налезали  на  трехглавые,  а  четырехглавые
выглядывали из-за пятиглавых и махали руками.
   Зойка шепотом сказала: "Ой!" -  и  сердце  ее  стремительно  скользнуло
вниз, вниз,  вниз,  упало  на  горячий  песок,  а  Шварценеггер  мгновенно
подобрал его, сдул прилипшие песчинки, сунул к себе в плавки и спросил  на
чистом английском:
   - Вы поедете на бал?
   Стало смеркаться...
   Шварценеггер, не дождавшись  ответа  от  остолбеневшей  Зойки,  ускакал
куда-то вместе  с  ее  сердцем.  Зойка  опомнилась,  крикнула  вдогонку  в
сумерки:
   - Верни сердце, амбал!
   Его вопрос и ее выкрик вполне могли образовать элегантное двустишие.
   Зойка села на песок и заплакала. Плакала она  минуты  две,  что  именно
вызвало бурный поток слез - сама не-знала, но плакала  вкусно,  сладко,  с
всхлипами и всморками, будто очищала усталый организм от  вредных  шлаков.
Шлаков накопилось много. Доплакав, утерев глаза и нос платочком,  решилась
осмотреться. Море по-прежнему катило белопенные, как и положено, волны  на
золотой, как и положено, песок пляжа; доска с полосатым парусом снялась  с
берега и  ушла  в  автономное  плавание;  ошую  и  одесную  Зойки  торчали
подсвеченные изнутри кабинки для переодевания, в которых кто-то все  время
переодевался, сплетался, расплетался, ввинчивался и растворялся -  силуэты
в театре теней; вдали, в чернильной синеве жаркой ночи  призывными  огнями
горели бары и дансинги, казино и  скейтинг-ринги,  офисы  и  супермаркеты,
билдинги с адвертайзингом, пабы, драг-сторы и кары.
   Все эти залетные термины легко было перевести на язык родных  осин,  но
зачем? Дело, как поняла Зойка, происходило куда как далеко от родных осин,
среди чуждых нам пальм оно происходило, и море было не морем,  а  оушеном,
прибой - серфом, пляж - бичем, а окружающая действительность -  Канарскими
островами, на коих, как мы помним, Зойка не мечтала провести отпуск.
   А вот вам и обломилась! А вот вам и _немечта_!
   Зойка посмотрела направо, посмотрела  налево,  в  кабинках  по-прежнему
развратничали чьи-то тени, а на самом пляже, то есть на биче, не  было  ни
души. Весь пипл, похоже, свалил на  вечерний  стриптиз.  А  мы  себе  свой
устроим, подумала Зойка, скинула мокрые, полные песка туфли, стянула через
голову платье и осталась в  черных  полупрозрачных  кружевных  трусиках  и
таком же лифчике. И то и другое вполне подходило для стриптиза,  но  никак
для купания в общественном месте. Но в данном общественном месте в  данный
час почему-то не мелькнул даже какой-нибудь на  худой  конец  безработный,
бомж, бичкомер, столь  характерный  тип  для  мира  чистогана,  а  тени  в
кабинках - не более чем прихотливый  светоэффект.  Безлюдна  была  немечта
Зойки, Шварценеггер - и тот слинял. А посему Зойка, никого  не  стесняясь,
сбросила интимные детали туалета, завершила-таки стриптиз и голышом  вошла
в океанскую волну.
   Волна повела себя нежно и нагло, скользнула по  телу,  бегло  обшарила,
заглянула туда и сюда, обняла, потянула за собой, опрокинула и  отпустила,
откатившись. Но тут же, не  дав  очухаться,  опять  рыча,  набросилась  на
Зойку, уже не  осторожничая,  лапала  ее,  крутила,  заламывала,  загибала
салазки - мощна, что твой Шварценеггер! Мокрая с ног до ушей, ошарашенная,
счастливая, Зойка вырвалась, выскочила на берег,  плюхнулась  на  песок  -
лицом в ладони. Песок был еще горячим, не  успел  остыть,  от  него  несло
жаром печки, и Зойка всем телом вжималась в него, ловя кайф.
   - Вы поедете на бал? - по-русски спросили сверху.
   Главное - не пугаться, не визжать, не прикрываться глупо  ладошками,  в
гору мы всех видели! Примерно  так  подумала  Зойка  и  нарочито  медленно
подняла голову: над ней маячил искомый безработный,  бомж,  бичкомер  -  в
ковбоечке, в мятых брючках, в скороходовских сандалетах на босу ногу.
   Кто бы, вы думали?
   Угадали: Свен.
   - Отойдите, пожалуйста, я оденусь, - попросила Зойка.
   Одевалась  торопясь,  походя   думала,   что   надо   бы   потеплее   с
инопланетянином,  поскольку  и  океан,  и  пляж,  и  жар  песка,  и   даже
Шварценеггер на серфере - работа Свена. Как он все это отоварил  -  вопрос
второй. Может, Зойка сидит сейчас  в  холле  на  мраморном  полу  и  мирно
галлюцинирует вместе в публикой... Зачерпнула песок - он просыпался  между
пальцами, сухой, колкий, живой. Нет, не похоже на галлюцинацию. А  если  и
она, тогда Свен - гений! И тогда Зойка заставит  его  на  ней  жениться  и
каждый вечер вместо программы "Время" отправлять ее на Канары...
   Свен сидел на песке и ждал.
   - Откуда вы здесь? - глупо спросила Зойка.
   - Я принес вам ваше сердце, - вместо ответа сообщил он.  -  Оно  у  вас
одно, не разбрасывайтесь, а то пробросаетесь.
   Он встал и приложил руку к ее левой груди. Под  рукой  сразу  затикало,
забилось, заскворчало оброненное сердце, и  вот  уже  пошустрило  ходко  и
ровно, набирая положенный темп.
   - Для кого мне его беречь? - грустно спросила Зойка.
   - Найдется для кого, - пообещал Свен. - Получили то, что хотели?
   - Не знаю, - сказала Зойка. Она и вправду не знала. - Вот море разве...
   - Океан, - поправил Свен.
   - Да, конечно, прибой здесь чумовой, не то что в Мисхоре. Только плаваю
я плоховато.
   - Вы хотите плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила?
   - Хочу.
   - Пожалуйста.
   - Прямо сейчас? - растерялась Зойка.
   - Когда хотите.
   - Но я ж только что купалась...
   - Значит, в следующий раз.
   - Через час?
   - Когда хотите.
   - А если все это кончится, вся эта ваша галлюцинация, и я поеду в Крым,
то там я смогу плавать, как дельфин, как кит, как рыба-пила?
   Свен засмеялся. Первый раз за все время! Смех у  него  оказался  сухим,
как кашель, но это был никакой не кашель,  а  именно  смех,  Зойка  ни  на
секунду не усомнилась, даже обрадовалась: Господи Боже ж ты  мой,  оттаял,
оклемался спящий красавец!
   - Вы торгуетесь, как на базаре, -  сказал  Свен.  -  Я  не  ведаю,  что
случится, когда эксперимент закончится.
   - Для чего-то ж вы его ставите...
   - Хочу открыть вам глаза.
   - Ну откроете, а  дальше?  Будем  ими  хлопать  и  точить  слезу:  мол,
_хотеть_ научили, а _мочь_ - сами валяйте, да?
   - Не понял, простите. Хотеть значит мочь.
   Зойка усмехнулась:
   - Хотеть, мочь... Слова все... Знаете, есть байка - про  три  состояния
человеческого "я". Первое: хочет, но не  может;  второе  -  может,  но  не
хочет; третье: может, но сволочь. Вам какое состояние поближе, а, Свенчик?
   - Зоя, давайте не будем обижать друг друга. Эксперимент в самом начале,
мы еще никого и ничего не видели. Походим, посмотрим, подумаем вместе...
   - Вместе?
   - Я же назвал вас лакмусовой бумажкой... Пошли, Зоя, время торопит.
   - А куда пойдем?
   - Куда хотите. В океан, например.
   - Так же... вода!
   - Для вас. И то - пока вы _хотите_. А расхотите и... - Он не договорил,
поймал еще влажную Зойкину ладошку, еще хранящую  соленый  привкус  прибоя
ладошку и потянул за собой.
   Зойка, ошарашенная, оглушенная, отупевшая - что еще на "о"? - пошла  за
ним, и они торжественно вступили в океан, в литую волну, с гулом  паровоза
накатившуюся на них, но то  была  не  волна  вовсе,  а  просто  упругая  и
абсолютно сухая темнота, которая придавила их на миг, но тут же отпустила.
И свет по глазам ударил, и грохот по ушам вмазал, и  Зойка  зажмурилась  и
заткнула пальцами уши, потому что чересчур резким оказался для нее переход
из тишины и черноты атлантической ночи... во что?..
   А кстати: во что?
   А  в  среднерусский  родной  пейзажик,  а   в   левитановско-шишкинское
раздолье, а "в березку нашу белую и в  наш  кудрявый  клен",  как  поет  в
далеком городе Большого  Яблока  певец-эмигрант,  измученный  непосильными
приступами ностальгии. И вроде бы совсем не по-русски звучит это:  переход
"во что" - переход "в березку", но  что  поделаешь  -  святая  правда.  Из
океанской волны в пустоту шагнула смелая Зойка и с колес врезалась в нечто
жесткое и малоподвижное, на поверку оказавшееся именно березой.
   Вот вам пошлые шутки нуль-транспортировки!..
   Удар случился несильным, но нежданным. Зойка села на траву и  принялась
постепенно  приходить  в  себя.  Именно  постепенно,  поскольку  это   был
_процесс_. Сначала требовалось просечь, что  она  уже  -  не  на  Канарах.
Потом, как говорят землеустроители, определиться  на  местности,  то  есть
увидеть буквально, как устроена земля: березу увидеть, травку  всякую,  на
которой сидишь, другие березы тоже, и  елки  увидеть,  и  палки,  и  речку
впереди, и помещичий дворец на  взгорье  за  елками-палками,  и  кукольный
домик на берегу, и каких-то темных клиентов, тусующихся у домика, и Свена,
родного сапиенса, который нагло тряс Зойку за плечо и спрашивал:
   - У вас все цело? У вас все цело? У вас все цело?
   Заладил, блин...
   - Все цело, все, - ответила Зойка, потому что процесс окончился. -  Где
мы?
   - Не знаю,  -  беспечно  сказал  Свен,  усаживаясь  рядом  и  оглядывая
окрестности. - Пока это похоже на Подмосковье.
   - Пока?
   - В любой момент все это может трансформироваться в пустыню или  там  в
тайгу. Только ваше желание я ввел независимым блоком, а остальное...
   Не договорил, не успел. Мимо, из ниоткуда взявшись и в  никуда  свистя,
прямо по воздуху, прямо сквозь деревья пронеслась красавица яхта с  полной
парусной оснасткой и даже  с  полосатым  пузырем  спинакера  на  бушприте.
Длинный облезлый киль яхты  опасно  скользнул  над  задранной  в  ошарашке
головой Зойки, едва на нее ракушку не скинул. На плоской попе яхты золотом
сияла надпись: "Марина". То ли, значит, имя любимой и единственной, то  ли
легкий намек на морские шири и глади. Над косогором "Марина" плюхнулась на
левый бок, посвистела по длинной дуге прямо в рощу у реки и затерялась там
столь же загадочно, как и возникла.
   - "Летучий голландец", - ничему, похоже,  не  удивляясь,  констатировал
Свен. - Буквально.
   Земные познания его росли, как в сказке, - не  по  дням,  а  по  часам.
Впрочем, Зойку это не слишком волновало  сейчас,  сейчас  ее  совсем  иное
волновало, посему она спросила:
   - Что это было?
   - Яхта, - точно ответил Свен.
   - Сама не слепая. Почему летает?
   - Несовпадение фаз, обычное дело. Фаза одного желания налезает на  фазу
другого, фазы пересекаются, но друг другу не мешают. То,  что  для  нас  -
воздух, для яхты - вода. Море.
   - Моря же не было...
   - Для нас не было. А для испытуемого - еще как было! Вон он какой вираж
заложил...
   - Фаза на фазу... - задумчиво сказала Зойка. - Красиво... А  мы  сейчас
где? В какой такой фазе?
   - Не знаю. Тоже чье-то желание.
   - Почему оно тогда такое... - поискала слово, нашла, - подробное?
   - Мало ли!.. Точнее знают, чего хотят. Лучше воображают. Да  и  вообще,
может, это - массовое желание.
   - Что за бред?
   - И не бред вовсе. Несколько испытуемых  одновременно  хотят  одного  и
того же. Детали желаний различны, а суть  одна.  Суть  доминирует,  детали
корректируются.
   - И вся эта фаза... - реальна? Река, яхта?
   - Для того, кто _хочет_, - вполне и факт.
   - Попахивает солипсизмом. - Зойка знала очень богатое слово. - Не  наша
философия.
   - А какая ваша? - почему-то обиделся Свен. - У вас на Земле философий -
как собак нерезаных, и все разные, и все гавкают:  кто  кого  переорет.  А
общей нету... Общей, кстати, и быть не может... Вот вы, марксисты, - да? -
утверждаете примат материи над духом. Чушь какая, надо же  так  ошибаться?
Дух - первичен. Первичная идея. _Желаемое_. Желаемое значит истинное.  Мой
эксперимент это доказывает.
   - Ни хрена он не доказывает, - стояла на своем, то есть  на  общем,  на
выстраданном в труде и бою, Зойка.
   - У вас говорят: лучше один раз увидеть...
   Он поднялся, опять ей руку протянул. Зойка сняла туфли и пошла  босиком
по траве, как давеча - по песку. Во класс, думала она, только что в океане
теплом прыгала, а сейчас  и в речку, в реченьку быструю,  в  реченьку
тихонькую... Думала о том, как о свершившемся  факте,  и  никаких  научных
объяснений не желала, не лезла к Свену с разными там "почему?" да  "как?".
Сейчас "как" волновало ее куда менее, нежели "где". Или "кто". Кто вот  те
персонажи, которые хотят мчаться на яхте под парусами, кто они и  кто  эти
тусовщики у реченьки быстрой, что эти-то хотят, что  нажелали,  намечтали,
наворожили,   что?   А   таких,   этаких,   всяких   желальщиков,    таких
хотельщиков-мечтальщиков у нее в отеле - под тыщу,  и  у  каждого  -  свое
заветное, несказанное, потаенное. У Зойки-то - что! - мелочевка для сильно
бедных. Океан с мокрым культуристом, слово залетное "Канары" - не лысый ли
Сенкевич из телевизора с барского плеча отстегнул?
   Да и вздор, да и не ее это мечта вовсе, просто Свен  услыхал  глупое  и
овеществил на раз... А почему тогда он ничего  другого  не  овеществил  на
раз? Почему не овеществил на раз то заветное,  несказанное,  потаенное,  о
чем  Зойка  и  вправду  мечтает?  Ведь  рощи  все  эти,  все  яхты-усадьбы
подсмотрел-таки он в глубоком подсознании отельных постояльцев,  неведомым
аппаратиком выколупнул на свет Божий, а в  Зойкином  девичьем  подсознании
ковыряться не стал. Постеснялся? Такт проявил? Или пожалел глупую?..
   И ведь поняла с горечью: именно пожалел, именно глупую! Не в чем у  нее
ковыряться, нечего выколупывать, нет у нее никаких толковых желаний, нет и
не предвидится в дальнейшей текучке, а за Шварценеггера Свену   и  по
шее: примитивно, Свен, вы о нас думаете, нехорошо, некорректно... И  опять
осеклась: ни о чем он не думает! Если об океане она вслух сказала, то ни о
каких культуристах с трицепсами речи не было. Значит, где-то глубоко  -  в
печенках или в матке - живет, живет у эмансипированной  Зои  Александровны
крутой образ мускулистого мена, как у пэтэушницы  сопливой,  как  у  телок
дешевых тусовочных... Ну-ну...
   Зойке  было  жутко  стыдно,  Зойка  шлепала  за  Свеном  по  травке   и
помалкивала в тряпочку, ни одного вопроса не задала, хотя с десяток  "кто"
и "что" в ее головке подпрыгивали от нетерпения,  тянули  ручонки,  алкали
ответа.  Ничего,   потерпим,   решила   Зойка,   оценим   желания   других
аудиовизуально. Чем это, любопытно,  они  лучше,  чем  это  они  богаче?..
Помнится,  объяснила  Зойка  Свену,  что  никаких  супержеланий  советские
граждане и гражданки за минувшие десятилетия не нажили, не  нажелали,  что
нечего   их   приравнивать   к   высокоцивилизованным    таукитянам    или
альфацентаврам...
   И еще одно надо отметить.
   В  фантасмагоричном  галлюциногенном  мире,  сочиненном  и  построенном
Свеном,  Зойка  думала  о  Свене  именно  как  об  инопланетянине,  а   не
психе-командированном из Краснококшайска. Но принимала ли она всерьез  его
мир? Да, купалась - всерьез; да, яхту  испугалась  -  всерьез;  да,  запах
шашлыка от избушки у реки - тоже всерьез; но  тем  не  менее,  но  тем  не
более... Если Зойка начинала _игру_ - в любовь ли, в отдых ли, в гости ли,
если Зойка четко решала для себя, что все начатое - только  игра,  то  она
отдавалась ей легко и с удовольствием, все до одного правила блюла, верила
в игру, как в реальность, но - лишь до конца игры.
   А у всякой игры есть конец.  Тем  паче,  что  Зойка  затвердила  точно:
желаемым может быть только действительное, врет  Свен.  На  том  стоим,  и
никто пути пройденного у нас не отберет.
   Домик на берегу, по всему видно,  баней  был.  То  ли  финской,  то  ли
русской, но срубленной богато и любовно. И наличники-то на оконцах резные,
вязевые; и столбы-то  на  крыльце  фигурные,  художественные;  и  крыша-то
красною черепичкою крыта; и бревна-то на баньку пошли ровнехонькие, одно к
одному; и дух-то из  нее  выползал  прихотливый,  березовый,  смородинный,
эвкалиптовый, а еще какой - Зойка таких запахов не слыхала, не  доводилось
ей.
   В бане орали, ржали, матерились.
   Зойка  представила  себе   временных   постояльцев   отеля,   умученных
заседаниями, совещаниями, докладами и содокладами, беготней по  кабинетам,
столовым  и   магазинам,   Зойка   представила   себе   крохотные   душные
однобедренные номерочки, нищие буфеты на третьем, пятом и девятом этажах -
с кривыми сосисками, с лоснящейся колбасой, с вечно крутыми яйцами,  Зойка
легко  поняла  вечернее  одиночество  этих   провинциальных   инопланетян,
залетевших в негостеприимную Москву, и сразу же оправдала их, и поняла,  и
простила, и даже подумала, что желание сладко попариться  -  с  доступными
бабешками, с обильной жратвой, с хорошей выпивкой, в  славную  погодку  на
славной природе - да не хуже других! И главное, объяснимо. Да  и  чего  им
еще желать?..
   Дверь на резном  крыльце  распахнулась,  из  нее  выскочил  здоровенный
бородач, прикрытый единственно березовым листком на  причинном  месте.  На
закорках у него  сидела  голая  толстая  Даная  привокзального  розлива  и
сверкала на солнце золотой фиксой - что твоим лазером. В три прыжка  мужик
одолел ступеньки и сиганул в реку. Бабешка сразу же  отцепилась  от  него,
запрыгала на одном месте, повизгивая и шлепая о  воду  литыми  грудями,  а
мужик, ухая, поплыл саженками на тот берег.
   Зойка отвернулась.
   Не то чтоб она была ханжой-недотрогой -  да  такого  повидала  за  свой
бабий  век,  за  гостиничную  свою  неподцензурную   службу,   да   такого
наслышалась, что все эти  картиночки  ей  -  как  слону  горчичник!  -  но
противно стало. Пошла в горку  -  прочь  от  реки,  от  буйства  духов.  А
буйство, похоже, ширилось: на реке орали  на  разные  голоса,  веселились,
по-научному - релаксировали. Над Зойкой в синем небе,  но  невысоко  парил
бумажный змей, воздушные лихие потоки давили его к земле, а он не хотел и,
наоборот, рвался к солнцу, как Икар. И вырвался-таки! Но в  некий  момент,
научно говоря, контрапункта он совсем низко завис над Зойкой, и та увидела
на змее большую черно-белую фотку грустной девочки лет двенадцати,  а  над
фоткой - надпись плакатным пером:  "Наташенька,  золотце  мое,  вернись  к
маме!" Змей, повторимся, одолел потоки и глиссанул ввысь, мячиками  в  ней
запрыгали: вернись к маме,  вернись  к  маме,  вернись  к  маме...  Зойка,
любопытная, быстро ухватила одну и, вскрикнув, выронила: буковка оказалась
горячей, как головешка.
   - Жжется, - удивленно сказала Зойка.
   Свен только плечами пожал: мол, всяко бывает.
   - Это тоже чье-то желание? - спросила Зойка.
   - Наверно.
   - А почему оно не исполняется?
   Буковки, как гномы, шуршали в траве.
   - Не знаю. Такое, значит, желание.
   - Я хочу, чтобы Наташа вернулась к маме.
   - Какая Наташа? Кто мама? Помилуйте, Зоя, это же не ваше желание...
   - Нет, пусть вернется, - упрямо настаивала Зойка.
   Свен тяжко вздохнул:
   - Считайте, что вернулась.
   Змей резко затормозил, пошел на посадку. Зойка не видела, где  он  сел,
но зато увидела вдалеке  среди  деревьев  девочку,  которая  легко  бежала
куда-то.
   - Это Наташа? - строго спросила Зойка.
   - Наташа, Наташа, - успокоил Свен. - Кто ж еще?..
   - Так-то лучше. А то одни сопли: вернись, вернись...
   - Вы вмешались в чужую фазу, - укорил ее Свен. - Так нельзя.
   - ! - утвердила Зойка. - Эта  мамаша-дура,  может,  и  хотеть  уже
перестала, а я ей помогла. Просто так. Разве неправильно?  Разве  я  плохо
поступила?
   - Не знаю. Желание суверенно...
   - Это у вас в Краснококшайске оно суверенно,  а  у  нас  -  все  вокруг
колхозное, все вокруг мое. Буду вмешиваться!
   Она глянула на реку. Там буйствовало штук двадцать голых духов,  но  не
вместе буйствовало, а поврозь, по компаниям. Баня, как трамвай,  оказалась
резиновой, вместив в себя всех желающих попариться на пленэре, а таковых в
Зойкином отеле оказалось немало. Странно, конечно, что  способ  релаксации
они выбрали одинаково незамысловатый, тут даже  Зойкины  Канары  гляделись
вершиной фантазии, но в чужой монастырь, как известно...
   - Хотите вмешаться? - спросил Свен.
   Зойка призадумалась. Заменить им реку на  море?  Водку  "Столичную"  на
водку "Смирновскую"? Превратить всех мужиков в Шварценеггеров? Зачем?  Они
хотят того, что хотят, что знают, что проверено. Да и  так  ли  уж  сильно
Зойкины представления о здоровом  отдыхе  отличны  от  их?  Только  что  с
наклейкой "made in...".
   - Я же говорила, Свен, не стоит  с  нами  вязаться.  Мы  люди  простые,
бесхитростные, мы и хотеть толком не умеем... - ерничала,  а  ведь  обидно
было. И за себя - такую _безжеланную_, и за этих  банных  юродивых,  и  за
неведомую мамашу, которая не смогла дожелать... - Погодите секунду, я ногу
ополосну.
   Отвыкла босиком ходить, порезала ступню  о  какую-то  подлую  травинку.
Сбежала к реке, окунула ногу в такую прозрачную, в такую уютную воду  и...
вскрикнула. Ранку обожгло, будто опустили ее не в чистую аш  два  о,  а  в
крепкий раствор йода, например.
   - Что стряслось? - крикнул Свен.
   - Сейчас,  сейчас...  -  Зойка  нагнулась,  зачерпнула  ладошкой  воду,
принюхалась: отчетливо несло спиртом.
   Бред какой, восхитилась Зойка и осторожно лизнула ладонь.  Анализов  не
требовалось: что-что, а уж водку-то Зойка в  чем  угодно  узнает,  даже  в
речных берегах.
   - Свен, - позвала Зойка, - подойдите-ка... Тут какой-то кретин  воду  в
водку превратил.
   Свен даже не сдвинулся.
   - Его право, - только и сказал.
   - А рыба как же?
   - А никак. Он пожелал реку без рыбы,  иначе  бы  она  сейчас  -  кверху
брюхом...
   - Закуска ему, значит, не требуется, - констатировала  Зойка.  -  А  вы
говорите: мы хотеть не умеем!
   - Это не я говорю. Это вы говорите.
   - Ошибочка вышла. Желаний - невпроворот. Не удивлюсь, если  этот  алкаш
еще и поллитровку в речку опустил - чтоб охладилась... Как  там  у  вас  с
галактическими стандартами? Тянем? Или уже переплюнули?  Небось  у  вас  в
Краснококшайске никто не допер реки водярой заполнять. Слабо?
   - У нас нет водки, - сказал Свен.
   Ему было явно не по себе.
   А Зойка расходилась и совсем уже разошлась:
   -  Тем  более!  Нуль-транспортируетесь  куда  ни  попадя,  а  водку  не
изобрели! Мозгов не хватило? А мы, Свен, мы рождены, чтоб  сказку  сделать
былью. Вот она - сказочка! И все, Свенчик, с вашей подмогой, спасибо  вам,
Свенчик, не забудем никогда.
   - Зачем вы так, Зоя... - Свен выглядел чистым преступником,  будто  это
он водочную реку возжелал. - У нас тоже дураков хватает.
   - Вы с ними боретесь, да? Или жалеете: чего с дурака  взять?  А  мы  их
лелеем и  холим,  Свен.  Мы,  Свен,  обвешиваем  их  медалями  и  обшиваем
лампасами. Мы живем в большой стране дураков, Свен, а вы нам  хотите  поле
чудес всучить. Зря! Прежде чем на Землю транспортироваться, вы б  лучше  с
местным фольклором познакомились, тогда бы  знали,  чем  это  поле  у  нас
засеют... Ладно, все - в кайф: хоть ранку продезинфицировала. Дальше куда?
   - Куда хотите.
   - Что в том доме? Вот в том, в помещичьем...
   - Не знаю. Живут, наверно...  пойти посмотреть.
   - Идти далеко. - Зойке больше ничего не хотелось. Зойке хотелось  домой
в Марьину рощу. И чтоб без Свена.
   А он посмотрел удивленно:
   - Только пожелайте, и вы - там. Сразу. Забыли?.. Вы  совсем  не  умеете
желать, Зоя, вы правы, я поражен. Запомните, наконец:  любое  _осознанное_
желание здесь исполняется. Шагните...
   Отступить? Шагнуть в Марьину рощу? Не-ет, стыдно! Если уж позор, так до
конца, тем более что неизвестно: а вдруг позора больше не будет, вдруг все
грядущие фазы окажутся толковыми и лестными для земной фантазии?..
   - Шагаем, Свен.
   Она подхватила Свена под локоток, нацелилась на далекий дом и  шагнула.
И оказалась посреди буквально-таки Колонного зала,  только  без  привычных
сцены и кресел. Атак - одно в одном: и колонны,  и  мрамор,  и  люстры,  и
белые шторы гармошкой. Ну, может, просторы чуть поменее... И во всю  длину
означенного зала тянулся стол, уставленный, пардон,  жратвой.  Все  как  в
лучших домах: икра черная и красная, ветчина баночная  югославская,  крабы
тихоокеанские, горбуша малосольная, семга  нежнейшая  розовая  экспортная,
балычок  лоснящийся  пергаментный,   селедочка   в   винном   соусе,   сыр
голландский,  швейцарский,  российский,  колбасный,  пирожки  с  мясом,  с
ливером, с капустой, с рыбой, с яйцами, с яблоками, с творогом, с  вишней,
сосиски вареные, шпикачки, жаренные в масле, картофель  "фри"  и  картошка
печеная с укропом и в сметане, кстати - и сметана в  банках,  и  оливки  в
банках, и помидоры в банках и свежие, и  огурчики  свежие,  малосольные  и
соленые, и кинза, и тархун,  и  фрукты  местные  и  заморские,  и...  Все!
Надоело описывать! Кто что хочет, пусть то и представит на  этом  раздолье
холодных закусок и сладостей. Но - не выходя за пределы знакомого в родном
отечестве ассортимента, ибо, отметила глазастая Зойка, никаких там авокадо
либо папайи не наблюдалось.
   Людей в зале не было. Но над всем этим великолепием  порхали  обеденные
плоские тарелки, но не сами порхали, а их придерживали руки  -  мужские  и
женские, а другие руки, мужские и женские, цепко держали вилки и  ложки  и
накладывали, наваливали на тарелки богатые харчи. Но  вот  вам  сюр:  руки
жили сами по себе, без тел. Такая получилась жутковатая картиночка,  вроде
бы эпизод из фильма про привидения, да только руки были вполне реальными -
молодыми и старыми, волосатыми и загорелыми, с наманикюренными ноготками -
это женские, с пожелтевшими от никотина крепкими ногтями  -  это  мужские.
Руки иногда жали  друг  друга  -  здоровались,  иногда  нежнейшим  образом
поглаживали одна другую - любились, а иной  раз  и  перепадало  руками  по
рукам. Наполнив тарелку, руки уносили ее в сторону от  стола,  и  там  она
исчезала  в  темноватом  -  несмотря  на  огнедышащие  люстры  -  воздухе,
исчезала, подчеркнем, вместе с руками.
   - Пир! - произнес Свен. В голосе его слышалось довольство. А то?! Это ж
вам не водяра в речке, это ж вам культурная  и  разнообразная  трапеза  из
"Книги о вкусной и здоровой пище". В галактике рассказать не  стыдно...  -
Пир, - повторил он, - или банкет: юбилей, свадьба, крестины, поминки...
   - А вот вам фигу! - сказала Зойка.
   Она,  глазастая,  подметила  до  боли   знакомую   по   родному   отелю
закономерность в движении рук. Оно, движение, начиналось строго  с  одного
конца стола, где на _пустые_ тарелки накладывались мясные холодные  харчи,
оно продолжалось строго вдоль стола, никто никого не обгонял,  не  забегал
поперек батьки - Зойка внимательно это пасла, руки если  и  переплетались,
то лишь над одним каким-нибудь блюдом - то с буженинкой, то с ветчинкой, а
так - плыли в чинной очереди, и завершалась она на  противоположном  конце
стола, где царствовали сначала фрукты-ягоды, а  потом  сладости  -  торты,
конфеты, пирожные, кексы. Отсюда руки и отправлялись  в  Ничто.  Вместе  с
переполненными тарелками. И такая обреченная  очередность,  такой  бараний
порядок,  по  мнению  Зойки,  никак   не   соответствовали   расхристанной
безалаберности банкета или, тем паче, пира - пир "а-ля  фуршет",  виданное
ли дело?! - где никто за все подряд в спешке не хватается, где на  тарелку
кладут лишь то, что любо глазу и  пузу,  а  не  оптом  "от  сих  до  сих",
поскольку "уплочено"...
   Вот оно, нужное слово!..
   - Фигу! - уверенно повторила Зойка. - Никакой это не пир, хотя,  может,
для кого-то и пир. Рано радуетесь, Свенчичек, шведский стол это,  а  вовсе
не пир.
   - Какой какой стол?
   - Такой такой стол. Обыкновенный, шведский. Платишь пятерик, как у  нас
в отеле, а жрешь до отвала - хоть на четвертной, если влезет. У этих...  -
она брезгливо смотрела на снующие туда-сюда ручонки,  -  влезает.  Халява,
сэр.
   - Халява... - эхом повторил Свен. - Но ведь выбор-то какой...
   - А что выбор, что выбор? Те, кто эту  халяву  намечтал,  каждый  Божий
день жрут борщ с котлетами, если пофартит, если мясца им  обломится.  А  о
шведском столике слыхали, читали, у нас, Свенушка, средства шибко массовой
информации эту передовую форму общепита прославили на века... Да я  за  те
же бабки такого намечтаю - по Молоховец пройду,  прямо  по  оглавлению!  -
Пояснила для Свена: - Поваренная книга такая была. В дикой древности...  А
тут не по Молоховец, Свенчик, тут, Свенчик, фантазия  продуктового  заказа
ко Дню шахтера - по  максимуму.  Жрать  народ  хочет,  лопать,  хавать,  в
желудках гадко от мойвы с вермишелью, а  ты,  Свен,  это  простое  желание
наружу выковыриваешь и, спасибо тебе, овеществляешь. Хоть погаллюцинируют,
да нажрутся...
   - Это не галлюцинация.
   - А что ж это? Где ты всю эту красоту у  нас  видел?  В  гастрономе?  В
кабаке? Даже у кооператоров ассортимент похреновее... - Она уже  ничего  и
никого не стыдилась. Ее _несло_. - Да, кстати,  а  как  насчет  гуманности
эксперимента, а? Эти рукастые набьют  животы,  отвалятся,  а  через  энное
количество часов с минутами добрый дядя-ученый-энтузиаст свалит к  себе  в
Краснококшайск и - привет? А им что?  Опять  мойва?  Суп  пакетный?  Гуляш
дважды съеденный, колбаса "Молодежная"?.. Ай-ай-ай,  Свен,  стыдно,  Свен,
маленьких дразнить...
   - Я никого не дразню, - защищался Свен.  Он  даже  перестал  изображать
этакого викинга из морозильника, он почти орал, ручонки горе воздев:  -  Я
хочу, чтоб так было всегда! У нас! У вас! На любой планете!  Чтобы  каждое
желание каждого легко осуществлялось! И не иначе!
   -  Слыхали   уже.   Обрыдло.   Партия   торжественно   провозглашает...
Провозглашала, провозглашала, а потом - раз! - и все умолкли.  Ты  сказал:
хотеть значит мочь, а мы так не умеем, не научились. Зато  мы  можем  так,
как не хотим. И здорово можем. Лучше всех во Вселенной! Парадокс, Свенчик,
мон шер, и тебе его, с твоими инопланетными мозгами, не  понять...  Ладно,
побеседовали - пора и честь знать. Веди дальше, друг Вергилий.
   И  в  самом  деле,  какая  знакомая  ситуация!   Помнится,   Данте   ее
замечательно подробно описал в бессмертном труде! И  вот  спустя  столетия
история повторяется на  новом,  как  и  требует  марксизм-ленинизм,  более
высоком  витке  спирали.  Там,  у  Данте,  грешники  сильно  мыкались   от
содеянного ими ранее, а здесь - от ранее не содеянного, то  есть  попросту
несделанного, но по-прежнему желаемого. Такова се ля ви...
   Все-таки  непривычен  советский  человек  к  чудесам,  даже  если   они
объясняются красивыми учеными  терминами.  Зойка  не  стала  шагать  через
подпространство -  или  субподпространство?  -  а  направилась  к  дверям,
подальше  от  большой  жрачки,  открыла  высоченную  их   половинку   и...
остановилась.
   - Что там? - спросил из-за спины Свен.
   Зойка молча подвинулась.
   В крохотном гостиничном номере - койка у стены, стул у  окна,  тумба  с
телевизором, кресло, обязательный эстамп - на расшатанной  сотнями  буйных
постояльцев кровати тихо спал  очередной  командированный,  умаявшийся  от
беготни по начальству и  магазинам.  Спал  не  раздеваясь,  улегся  поверх
каньового покрывала в рубашке, в брюках,  в  носках,  подоткнул  под  щеку
жесткую вату подушки, смотрел свои нехитрые командировочные сны и знать не
знал о  грандиозном  межгалактическом  эксперименте,  вольно  затеянном  в
приютившем его отеле. Проспал он эксперимент. Или же - как вариант! -  это
и было его заветным желанием: отоспаться, вырубиться на триста - четыреста
минут из суровой действительности, которую, кроме как во сне, и  видеть-то
больно.
   - No comments, - сказала Зойка и тихонько прикрыла дверь.
   Свен комментариев и не требовал, все, выходит, ясно ему было, он вообще
малость притих, присмирел, уже не вещал о глобальности умыслов, о грядущем
переустройстве земного  быта  и  о  вступлении  нашей  голубой  планеты  в
братство миров потребителей желаний. Он топал за  Зойкой  и  помалкивал  в
тряпочку.
   А  Зойка,  поняв,  что  в  сей  милой   дьяволиаде   (спасибо   Михаилу
Афанасьевичу за летучий термин!) двери ведут не  туда,  куда  положено,  а
невесть куда они ведут странника, напрягла  воображение  и  рванула  прямо
сквозь ближайшую стену - напролом. По  архитектурно-планировочным  законам
положено было бы очутиться в сортире, а она вовсе даже очутилась на  некой
улице, судя по антуражу  -  не  столичной,  но  по  количеству  магазинных
вывесок мощно обскакавшей Арбат или какой-нибудь Столешников переулок: все
первые этажи невысоких домов были заняты магазинами. Тут тебе и "Обувь", и
"Одежда",  и  "Ткани",  и  "Промтовары",  и   "Культтовары"   (улавливаете
разницу?), и "Спорттовары", и непременный писчебеднобумажный "Школьник", и
"Книги", и даже "Зоомагазин", не говоря уж о "Продтоварах",  "Гастрономе",
"Булочной", "Бакалее", "Диете", "Кондитерской"  и  "Молочной".  Народу  на
такой замечательной улице, к удивлению  Зойки,  сшивалось  немного,  нигде
никаких очередей, нигде никаких толп с повышенным спросом, никаких нервных
выкриков типа: "Кто последний?", или "Вас здесь не стояло!", или  "Просили
не занимать, у кассирши обед!". Редкие культурные - или  культтоварные?  -
горожане шли не торопясь  по  ладно  заасфальтированному  тротуару,  чинно
заходили в магазинные двери, пропуская женщин и детей  вперед,  и  оттуда,
из-за  дверей,  тоже  никаких  склочных  шумов  не  доносилось,  а  другие
граждане, наоборот, выходили, даже пропуская вперед женщин и детей, из тех
же дверей, неся  под  мышками  цветные  коробки,  свертки,  сумки  или  же
полиэтиленовые пакеты с красивыми портретами  Аллы  Б.Пугачевой  и  членов
группы "Ласковый каждый месяц". Пакеты с покупками вестимо.
   - Кино, - сказала Зойка.
   Все это и  впрямь  сильно  смахивало  на  съемку  высокохудожественного
фильма в жанре соцреализма, а столь необычно ведущие себя покупатели легко
могли быть зачислены по ведомству массовки: погуляют себе в  декорациях  -
пятерик в кармане.
   - Мечта кинорежиссера? - задумчиво угадал  Свен.  -  Вряд  ли...  Здесь
синтезированы желания по крайней мере сотни испытуемых. Может, один из них
- режиссер?
   - Если и так, то не Феллини и не Бергман,  -  подбила  бабки  Зойка.  -
Как-то  все  это  не  по-краснококшайски,  извини,  Свен,  придумано,  без
полета... Любопытно, а в магазинах-то как с дефицитом, не напряженно?..
   И услышала:
   - Совсем даже не напряженно.
   Оглянулась: Свен сказал? Нет, Свен не говорил, Свен молчал, Свен глазел
на витрину магазина "Обувь", где - мать моя  женщина!  -  выставлены  были
баретки  всемирно  известных  фирм  "Саламандра",   "Топмэн",   "Батя"   и
"Парижская коммуна", красивые мужские и женские баретки по  сходным  ценам
выставлены были в провинциальной мечте Зойкиных постояльцев. Тогда кто  же
такое сказал, если не Свен?..
   Спокойные люди спокойно текли по  тротуарам  мечты,  обтекали  Зойку  и
Свена, не замечая их, а некоторые даже и протекали  _сквозь_  них,  словно
существуя в ином измерении, или, может,  "сквозной"  эффект  этот  сгоряча
почудился возбужденной  Зойке,  поскольку  текущие  мимо  -  или  все-таки
сквозь? - люди вольно оставляли в  ее  натруженных  мозгах  обрывки  своих
фраз, осколки мыслей, левые  и  правые  части  сложносочиненных,  а  также
сложноподчиненных предложений забывали они в Зойкиных  сдвинутых  по  фазе
мозгах, и вся эта лингвистическая окрошка  переливалась  там,  плескалась,
бурлила и булькала.
   Да-да, совсем даже не напряженно, еще раз булькала навязчивая окрошка и
полилась дальше в следующем порядке, а  вернее,  беспорядке:  возьму-ка  я
"саламандеров" пару, а я возьму три пары, а я тыщу пар и  продам,  где  до
получки триста в загашнике, и нет нам и не будет покоя  в  прекрасном,  но
все же яростном мире изобилия, но молока шестипроцентного завезли  -  хоть
залейся, пива - залейся, водки - залейся, бензина  АИ-76  -  залейся,  вот
потому я этой сучке мохера сто метров, джерси сто  метров,  джинсовки  сто
метров, Коленьке, ангелу, постной ветчинки всего  полкилы  на  закуску,  а
пол-литра туда, а поллитра сюда, это  ж  какие  деньги  нужны,  но  мохера
по-прежнему сто метров, зато партия  в  который,  елки,  раз  торжественно
провозглашает, что настаивать надо на смородинном листе,  где  до  получки
уже двести в загашнике, а если и не укупим всего,  не  сдюжим,  то  славно
погужуемся в море и на суше, и мохера  сто  метров,  но  даже  тетрадей  в
клеточку пятьсот штук, юбки в клеточку мне и золовке, кепи в клеточку всем
парням, попугая заморского,  ара  по  национальности  в  клеточку  посади,
деточкам малым сырку бы голландского хоть сто грамм, но плащи  голландские
- навалом, но носки финские со стрелками - полстраны обуем, и  стрелки  на
часах с серпом и молотом, время кремлевское,  выверенное  перестройкой,  а
тут - ну как серпом по яйцам мне эти женины, блин, потребности,  деньги-то
я не кую, а яиц-то, яиц - видимо-невидимо, хочешь - жни, а  хочешь  -  куй
плюс все кругом видимо и, что характерно,  все  без  очереди,  без  давки,
культурненько, и закуски вдоволь, и кругом, братцы мои, голова кругом плюс
весна без конца и без края, без конца и без края мечта.
   - Не-е-ет! - закричала Зойка. - Не  на-а-а-до!  -  закричала  Зойка.  -
Погасите свет!
   Почему свет? При чем здесь свет?..
   Когда в мозгах  полощется  окрошка,  воз  ли  разумное  сказать?..
Откуда цитата? Не исключено, из Шекспира.
   А свет, между прочим, погас.
   - Где я? - испуганно спросила Зойка.
   По инерции испуганно,  потому  что  ничего  она  уже  не  боялась,  все
пугалки, как говаривала ее покойная бабушка, давно пораспугались.
   - Нигде, - ответил Свен. - Вы же сами пожелали...
   - А они?
   - Кто?
   - Люди. Они как будто прошли сквозь меня  со  своими  мыслями,  прошли,
протопали, как стадо...
   - Наверно, вы того тоже пожелали... А они по-прежнему там. На улице.
   - В мире изобилия? Вы что, Свен, коммунизм нам  смоделировали?  Вот  уж
спасибо, вот уж не ждали, не гадали, не хотели...
   - Если финские плащи и фээргэшные башмаки - это, по-вашему,  коммунизм,
тогда - да, тогда - простите. Только,  полагаю,  люди  ни  о  каком  таком
коммунизме не думают, люди  просто-напросто  хотели  купить,  -  заметьте,
купить, а не взять по потребностям, как  в  вашем  книжном  коммунизме!  -
купить то, что хотели.
   - И купили?
   - Почему бы нет.
   - И все, что они купили, у них останется?
   - Зоя, милая, это же только модель  реальности.  Я  пытаюсь  установить
уровень ваших желаний,  а  значит,  готовность  общества  существовать  по
принципу "хочу - могу". Поясняю: когда эксперимент  завершится,  никто  из
испытуемых даже не вспомнит о виденном.
   - И я?
   - Вы - нет. Но, если захотите...
   - Почему это я - нет?
   - Потому что по вашей реакции я и  определяю  вышеназванную  готовность
общества.
   - Казенно говоришь, Свенчик. Прямо-таки  передовица  из  "Правды"...  -
Зойка опять накалялась, как лампочка Ильича. Все-таки Свен -  не  наш,  не
наш, ну точно - инопланетянин с рыбкиной кровью, и вовсе  начхать  ему  на
нас, вовсе наплевать и нагадить, экспериментатору фигову!.. Так она сейчас
думала, поскольку смена настроений у Зойки всегда  происходила  мгновенно,
без пастельных полутонов: от  черного  к  белому  и  наоборот.  -  Только,
значит, по моей реакции и определишь?
   - И еще по уровню желаний испытуемых.
   - А ты о них думал? О людях?
   - Я только о них и думаю.
   Как накалилась, так и погасла. Выключили. Свен  и  выключил.  Верно,  о
людях он думает, чего зря заводиться. Другое дело, что  думает  он  о  них
как-то не по-людски, но это уже - издержки инопланетного  происхождения...
Одернула себя: неужто веришь, что он - со звезды?.. А откуда? Не из Красно
же кокшайска, в самом-то деле... Чужой он.  Чужой,  чужой,  чужой!  И  чем
скорее отвяжется, тем лучше, тем легче. И ей, Зойке, и всем, всем, всем...
Сколько у него времени осталось?
   Спросила:
   - Сколько у тебя еще времени?
   Свен пожал плечами:
   - Не могу подсчитать.  Выключиться  сложно,  держу  эксперимент.  Часов
пять, наверно. Или меньше...
   - Так мало?!
   Казалось, только пятнадцать минут назад - не больше! - входила  голышом
в теплый Атлантический...
   - Увы, Зоя, время сильнее нас.
   Время всегда было сильнее нас. Только фантасты в  своих  книгах  вольно
подчиняли его людям, обходились с ним, как со старым будильником:  захотел
- на час подвинул, захотел - вовсе остановил. Но и с фантастами  время  не
чикается: и сами они помирают, и книги ненадолго переживают их...
   Как хотелось бы Зойке вернуться  назад,  во  вчера,  сбежать  с  работы
пораньше, приехать  в  свой  Девятый  проезд  до  темноты  и  _никого_  не
встретить под тополем!
   Пусть бы кто другой нашел Свена.
   Пусть никто не нашел бы его!
   Известно:  человек  предполагает,  а  Бог  располагает.  Вон  ведь  как
выходит: Бог един для всей Вселенной, раз смог он  свести  в  урочный  миг
двух разных представителей двух разных цивилизаций. Захотел - смог. На  то
он и Бог!
   А Свен-то, Свен куда следом?..
   - Зажгите свет! - воскликнула она.
   И  конечно  же  сразу  же  он  зажегся,  зажглось  солнце,  все  кругом
замечательно осветило, и  Зойка,  сощурившись,  вышла  в  чистое  поле,  в
ромашки, в лебедку какую-то, в травы, травы, травы,  которые,  как  пелось
некогда, не успели от росы серебряной согнуться. Согнуться  не  успели,  а
трава в поле мокрой была - ну не от росы, ну от дождя,  к  примеру.  Зойка
стояла по колено в мокрой и холодной  траве,  а  мимо  громыхал  товарняк,
который вез колбасу от Москвы до самых до  окраин.  Зойка  уже  ничему  не
удивлялась. Она  не  удивилась  и  тому,  что  колбасу  вели  на  открытых
железнодорожных платформах, везли аккуратными штабелями,  а  сама  колбаса
более походила на свежесрубленные мачтовые  сосны.  Но  в  полуметровых  в
обхвате срезах  колбасных  бревен  легко  угадывалась  и  розовая  забытая
нежность  "докторской",  и  белые  жировые  пятнышки   "любительской",   и
темно-вишневая    упругость    "салями",    и    раблезианская    наглость
"ветчинно-рубленой"...
   Колбасный сытый дух витал над русским полем. Былина.
   Бесконечно шел поезд.  Начинался  за  горизонтом  и  пропадал  за  ним.
Прогибались, вопили под колесами  рельсы,  тяжко  дышала  насыпь,  ходуном
ходила многострадальная железная дорога, десятилетиями кормящая страну, на
ладан дышащая  родимая  "железка",  сработанная,  говорят,  еще  писателем
Гариным-Михайловским в промежутке между сочинением романов "Детство  Темы"
и "Студенты".
   Чье это желание? - подумала Зойка.
   И сама себе ответила: _всехнее_.
   А  приснилось  оно,  допустим,  тому  чуваку,  что  спал   сейчас,   не
раздеваясь, в одноместной камере Зойкиного отеля.
   - Все! - отрезала Зойка. - Не могу больше!
   Не оглядываясь - черт с ним, со Свеном! - рванулась на насыпь, как Анна
Каренина, в секундной тьме проскочила ее и возникла на Божьем свете  -  на
тротуаре перед старым, малость облупившимся, но вполне еще справным домом,
перед явно парадным подъездом, поскольку над ним висела  доска  с  блеклой
надписью:  "Дом  ребенка".  А  на  ступеньках   крыльца   стояла   пожилая
благообразного вида женщина и ожидающе смотрела на Зойку.
   - Здравствуйте, - машинально сказала Зойка.
   - Вы опоздали, - строго сказала женщина.
   - Куда? - удивилась Зойка.
   - К раздаче.
   - К какой раздаче?
   Женщина не ответила, открыла  парадную  дверь  и  вошла  в  дом.  Зойка
загипнотизированно двинулась следом. Да впрочем,  плевать  ей  было,  куда
идти, лишь бы вырваться, выкарабкаться из колбы, в которую Свен -  кстати,
где он? - запихнул ее, и всех остальных виновных-невиновных запихнул, гад,
и разглядывает, изучает: на что  они  все  сгодятся?  А  на  что  они  все
годились? Да ни на что не годились, не пофартило Свену... Но  где  же  он,
где? Отстал? Заплутал в лабиринте супержеланий, растерялся, плачет,  "ау!"
кричит?..
   А  женщина  спешила  по  приютскому  коридору,  и  Зойка  зачем-то   не
отставала, более того - страшилась отстать.  До  странности  тихо  было  в
доме, где, по разумению  Зойки,  все  ходуном  ходить  должно.  В  коридор
выходило множество дверей, Зойка мимолетно заглядывала  за  них  и  видела
пустые  комнаты,   заставленные   пустыми   Малышевыми   кроватями.   Даже
постельного белья не было  -  только  голые  матрасы,  от  детских  ночных
конфузов потерявшие первоначальный цвет. И окна без штор, и полые шкафы  с
распахнутыми, зудящими  на  сквозняке  дверцами,  и  пластмассовые  мишки,
зайцы, паровозы, брошенные впопыхах, забытые, поломанные. Уронили мишку на
пол...
   Боязно было Зойке. Хотелось крикнуть, но голос пропал,  только  шептать
могла. Шла и шептала: "Господи, только не это! Господи, только не это!"  А
что "не это", не ведала.
   Женщина добралась до конца коридора, до высокого окна в торце, толкнула
раму, впустила в дом холодный рассветный воздух.
   - Вы опоздали, - повторила. - Они ушли.
   И впрямь был рассвет. Красное солнце  вставало  над  пустым  городом  -
таким же пустым, как и дом. Пустая широкая улица  упиралась  в  солнце,  и
асфальт, наверно, плавился там, потому что воздух противно  пахнул  гарью.
Где-то далеко в памяти  Зойки  на  минутку  проснулось  радио  и  красивым
контральто приказало солнцу ярче брызнуть. Солнце не послушалось,  оно  не
умело - ярче, оно не  владело  Зойкиной  памятью  на  когда-то  популярные
песни.
   - Видите, - сердито молвила женщина, - никого нет. Единственное, чем  я
могу вам помочь, так только вот... - Она подняла с пола куклу с оторванным
глазом и протянула Зойке.
   Зойка взяла куклу и машинально прижала к груди. Кукла внятно  и  больно
вякнула: "Мама".
   - Она вас признала, это хорошо, -  сказала  женщина.  -  Идите,  милая,
идите, а я здесь все опечатаю и оприходую.
   Она прошла мимо Зойки, уже забыв о ней, уже думая,  наверно,  о  тяжком
процессе опечатывания и оприходования, а Зойка крикнула вслед:
   - Постойте! Я ничего не понимаю. Где дети?
   Женщина притормозила на миг, обернулась, раздраженная тем, что вот ведь
отрывают от дела, что вот  ведь  не  понимают  очевидного,  что  вот  ведь
приходится объяснять, тратить время впустую.
   - Всех моих детей  забрали  матери.  Пришли  и  забрали.  Насовсем.  Вы
слишком поздно спохватились, милая, берите, кого дали. Она же ваша, да?
   - Моя? - Зойка посмотрела на куклу. Кукла была в пристойном  состоянии,
платьице сравнительно чистое, волосы все целы,  руки-ноги  на  месте.  Вот
только глаз... Но глаз  сделать из пуговицы, у Зойки  дома  хранилась
коробка, в которой накопилось за годы множество разных  пуговиц,  и  среди
них наверняка есть подходящая - для глаза. - Моя? - повторила Зойка.  Черт
ее знает, может, и была у Зойки такая же, симпатичная - с белой паклей  на
башке, с ватными ножками и ручками, со скрипучим словом "мама" в крохотной
груди... - Моя! - сказала Зойка.
   -  Значит,  все,  -  подвела  итог  женщина.  -  Дом   закрывается   за
ненадобностью. О чем мечтала, то и сбылось. Покиньте помещение, девушка...
   Зойка брела по коридору к выходу, прижимая к груди безглазую  куклу,  и
хотела только одного:  открыть  входную  дверь  и  очутиться  в  отеле,  в
прохладном холле, рядом со своими девочками, старшая из  которых  годилась
Зойке  в  матери.  Так  и  вышло.  В  мире,  сочиненном  Свеном,   желания
исполнялись точно и без задержки: открыла дверь,  очутилась  в  прохладном
холле, рядом со своими девочками.
   Девочки вели себя _странно_. Одна мирно вязала. Другая, отвернувшись от
действительности, тяжко переживала  за  судьбу  бразильской  телевизионной
рабыни: по ящику в сотый раз гнали любимый народонаселением сериал. Третья
и четвертая тихо беседовали, а годящаяся в матери кассирша читала донельзя
замусоленный детектив, который вторую неделю гулял в отеле по рукам.  Сейф
с деньгами, отметила внимательная Зойка, был  преступно  раскрыт,  а  ведь
там,  кроме  неконвертируемых  "деревянных",  имелась  и  "валюта   первой
категории", как то: американские доллары,  британские  фунты,  французские
франки и, не исключено, испанские песеты.
   - Что здесь происходит? - громогласно и по возсти строго  спросила
Зойка.
   На родной голос все обернулись.
   -  Зоенька  Александровна!  -  вроде   бы   даже   удивилась   дежурная
регистраторша Лена. - А мы думали, вы ушли.
   - Куда это я ушла? Среди бела дня...
   - Ну и что такого? Клиентов же нет. И никогда не будет! Разве  директор
вам не сказал?
   - Какой директор? Он болен.
   - С утра был здоров. Он сказал: Москва закрыта для  приезжих  навсегда.
Но мы все равно на посту - работа есть работа.
   Ничего не понимая, Зойка посмотрела по  сторонам.  Холл  был  пуст.  Ни
людей, ни чемоданов, ни сумок с пожитками. У автоматических  дверей  отеля
дремал на стуле гнида швейцар, а  не  меньшая  гнида  гардеробщик,  вообще
безработный  по  случаю  тепла,  за  своим  барьером  хлебал  чего-то   из
эмалированной кастрюльки, пороча тем самым  репутацию  заведения.  Свет  в
ресторане, обычно горевший денно и нощно,  был  потушен,  хотя  на  кухне,
слышала Зойка, повара чем-то гремели, кого-то собирались кормить.
   Сознавая себя последней идиоткой, Зойка задала девочкам вопрос:
   - В отеле кто-нибудь остался?
   - Ни-ко-го! - весело отчеканила Лена. - Все съехали. Москва закрыта!  И
для иностранцев  тоже!  Ой,  Зоенька  Александровна,  вы  представляете  -
счастье какое? Да я всю жизнь об этом мечтала!
   - И я, - сказала кассирша-мама, возвращаясь к детективу.
   - И я, - подтвердила старшая смены, вновь легко переезжая в Бразилию.
   - И я, и я, - хором  согласились  ее  помощницы  и  тут  же  продолжили
взаимолюбопытный разговор о-чем-только-ни-попадя.
   Почему же я никогда о том не мечтала,  машинально  удивилась  Зойка,  а
ответил ей Свен, невесть откуда взявшийся посреди холла.
   - Потому что ты  единственный  _нормальный_  человек  в  этом  доме,  -
наконец-то на "ты" перешел.
   - Единственный? - не поверила Зойка.
   -  Ну  преувеличил,  ну  еще  двое-трое...  Я  прошел  по  всем  срезам
эксперимента.
   - Без меня?
   - Тебе было бы больно. Я же понял: тебе _было_ больно! И у  реки,  и  в
доме, и на улице, и у насыпи...
   - Это _моя_ боль!
   - Она и так постоянно с тобой. Зачем лишний раз бередить?
   - Ты же не спрашивал, когда начинал эксперимент. А я говорила: не надо,
все зря, мы разучились хотеть. Помнишь? Все наши желания  пересчитать
по пальцам, они просты и неинтересны пришельцам со звезд.
   - Я помню. Но я-то ждал иного... Вы находитесь на очень  низком  пороге
желаний. Знаешь, я впервые сталкиваюсь с технически развитой цивилизацией,
которая не решила проблемы потребления даже в первой фазе.
   - В первой - это когда едят не вдоволь, одеты не в  радость,  счастливы
не от души, так?
   -  и так...
   - И как же нам эту фазу проскочить? Объясни, Свенчик,  сделай  милость,
вы же там, в галактике, все-о-о знаете...
   - Всего не знает никто. Разве что Бог... А как проскочить?.. Я бы очень
хотел вам помочь, Зоя, но - увы - первую фазу все проходят самостоятельно.
   - А потом являетесь вы и осыпаете нас из рога изобилия.
   - Случается...
   -  А  вот  вам!  -  И  Зойка  продемонстрировала   Свену   непристойный
интернациональный жест,  который,  как  ни  странно,  был  вполне  понятен
галактическому скитальцу.
   Во всяком случае, отреагировал он адекватно:
   - Мы-то отойдем, нам-то что... Но чтоб  совсем  без  нас  -  тут,  Зоя,
пахать надо. И _хотеть_ пахать. Такое вот простенькое желание.
   - Я что, не хочу?
   - Ты - да. А они? - кивнул на Зойкиных девочек.
   Он был прав, эти - _не хотели_.
   И что это такое они сочинили: Москва закрыта, отель пустой, сами  мышей
не ловят. Стоит на  пару  часов  отлучиться,  как  на  тебе  -  сюрприз  с
конфеткой! А директор откуда возник? У него ж температура...
   - А ну, кончили  перекур!  -  гаркнула  Зойка  и  вмазала  кулачком  по
регистраторской стойке, чуть куклу не выронила, да  так  неловко  вмазала,
что в глазах потемнело.
   Извините за очередной штамп, но в глазах у Зойки потемнело _буквально_.
   - Зоя Александровна, что с вами? - продрался сквозь боль голос Лены.
   Зойка открыла один глаз и узрела личико регистраторши, а  сзади  -  еще
чьи-то лица, и шум услышала, знакомый до дрожи шум прибоя,  столь  странно
характерный  для  больших  и  людных  помещений  -   вокзалов,   гостиниц,
аэропортов.
   Людных?
   Открыла второй глаз и уже в оба увидела любимый холл, привычно  набитый
почтеннейшей публикой. И чемоданы имели место, и сумки с пожитками,  и  из
ресторана шел мощный стеб, и магазины  вовсю  работали,  и  гнида  швейцар
препирался у входа с двумя оперативниками в штатском: то ли они кого-то не
того пустили, то ли он кого-то того не пустил.
   Откуда народ? Москва-то закрыта...
   И засмеялась: Свен. Эксперимент, дура ты, Зойка, закончился не четверть
часа назад, когда отель опустел, а только что, сию секунду. А пустой отель
- это еще одно желание, точнее - не одно, не одно, как ни грустно...
   Вот теперь уже Зойка полностью пришла в себя, овладела, как  говорится,
ситуацией.
   - Который час? - для начала спросила.
   - Семь без пяти, - испуганно ответила Лена.
   Ее действительно пугали метаморфозы,  происходящие  с  начальницей:  то
она, видите ли, помирает, то орет, то зачем-то время спрашивает, когда вот
они, часы, над лестницей.
   - Как семь без пяти? - добавила ей страхов Зойка. - Так поздно?!
   - Товарищ из управления сказал, что совещание в главке затянулось.
   - В главке? Какой товарищ?
   - Тот, что с вами утром был. Свен Петрович. Очень симпатичный... -  Это
она польстила начальнице: мол, правильный  выбор,  Зоенька  Александровна,
мол, не теряйтесь зря, мол, хомутайте симпатичного, коллектив одобряет как
один.
   - Петрович?.. Как мило... И куда же он подевался?
   - Ну буквально за минуту до вас уехал. Сказал, что у него авиарейс, что
ему еще собраться нужно... А куда он летит, если не секрет?
   - Не секрет, - отрезала Зойка. - На альфу Центавра.
   И вероятно - правду сказала. А Лена обиделась. Надула  губы,  зашла  за
барьер и через окошко протянула Зойке конверт:
   - Он вам тут записку оставил.
   Зойка схватила конверт - обычный, семикопеечный, со впечатанной маркой,
- достала сложенный вдвое листок.
   "Времени минуло больше, чем я думал,  -  писал  Свен.  Не  лазером,  не
каким-нибудь светопером, а обычным шариком на обычном гостиничном  бланке.
- Его у меня - кот наплакал. Прости, что обеспокоил: я появился  на  Земле
слишком рано. У вас есть настоящие желания, я понял, я знаю,  но  спрятаны
они так глубоко, так далеко, что вы о них и сами не ведаете. Вытащить их я
не смог, а что вытащил - сама видела. Жаль, не было детей: у них -  другой
уровень, выше... Если хочешь, забудь и обо мне, и об эксперименте.  Просто
скажи: "Я ничего не хочу помнить!" - и твое, последнее для  меня,  желание
будет выполнено. А лучше - помни, это всегда лучше.  Жаль,  что  я  должен
уйти. Спасибо тебе, что не бросила меня..."
   И даже не подписался.
   - Зоенька Александровна, а он правда уехал? - не утерпела Лена.
   - Правда, - сказала Зойка.
   Уехал,  улетел,  нуль-транспортировался  -  какая  разница?  Нет   его!
Плохо... Был бы не со звезды, а из Краснококшайска, может, и получилось бы
что... Почему он именно ее выбрал? Потому что  мимо  шла?  Но  мимо  могла
пройти любая мымра, у которой желания ничуть не отличаются  от  остальных,
не выше "уровня  потребленил".  Одернула  себя:  у  тебя,  что  ли,  выше?
Побывать на Канарах, окунуться в океан - ба-альшой силы оригиналка!.. Нет,
не случай привел его под тополь в Девятом проезде, Зойка была  ему  нужна,
Зойка,  бумажка  лакмусовая,  некраснеющая.  Тешь  себя,   тешь,   Зоенька
Александровна, тем более что покраснела, чуть со стыда  не  сгорела  -  за
себя, за однопланетников...
   Впрочем, нет, не стоит всех под одну гребенку чесать...
   - Зоя Александровна, а откуда у вас кукла такая страшненькая?  -  Опять
Лена ворвалась.
   -  Страшненькая?  -  Кукла  прижималась  к  груди,  смотрела  на  Зойку
пуговичным глазом. - Нормальная.
   Очнулась от коллапса, за коим со страхом наблюдали уже все ее  девочки,
перегнулась через барьер к Лене:
   - Ну-ка, детенок, быстренько посмотри по регистрации. У нас должна жить
одна женщина, то ли директор Дома ребенка, то ли главврач - не знаю точно.
Найди мне ее.
   - А фамилия как? - заныла Лена. - Без фамилии трудно.
   - Не ной. Знала бы - сказала. Ищи.
   А если он ни с  какой  не  со  звезды?  Если  он  все-таки  гипнотизер?
Загипнотизировал ее в кабинете, навел сложную галлюцинацию -  а  что?  так
! Зойка читала в "Науке и жизни"... А сам в  это  время  ее  квартиру
обчистил. Точно! Спер чайник со свистком и стольник из  тумбочки.  Богатый
улов для гастролера из Краснококшайска...
   - Нашла, Зоя Александровна! - обрадованно сообщила Лена. - Вот.  Триста
пятнадцатый. Фролова Анна Никитична, главный врач  дома  ребенка  из...  -
запнулась, пытаясь расшифровать каракули клиентки. - Тут неясно: то ли  из
Новокузнецка, то ли из Новосибирска...
   - Ладно. Пустое. Набери телефон и дай трубку.
   Зачем Зойке этот звонок? Для проверки реальности галлюцинаций?  Спросит
у Анны Никитичны, о чем она мечтает? А та все так и выложит, ждите больше.
Да и что выкладывать, если мечта главврача - куда большая фантастика,  чем
колбасные бревна на железнодорожном  составе...  Да  и  зачем  спрашивать,
зачем проверять, если вот она - одноглазая кукла  из  придуманного  Свеном
мира. Выходит, непридуманного...
   - Говорите, Зоя Александровна...
   - Але, -  сказала  Зойка.  -  Але.  Это  Анна  Никитична?  Вас  старший
администратор беспокоит.
   - Слушаю вас, - настороженно  проговорила  трубка:  чем  чреват  звонок
гостиничного начальства? А вдруг выселят?..
   На кой ляд, повторим вопрос, понадобился Зойке это _реальный_ разговор?
Что она может спросить у _незнакомой_ женщины? Нет ли в  ее  Доме  ребенка
куклы с оторванным глазом?..
   - У вас есть претензии к обслуживанию, Анна Никитична? Горничная  номер
хорошо убирает, качественно?
   Зойкины девицы смотрели на начальницу как  на  безвременно  сошедшую  с
ума.
   - Спасибо вам, - облегченно - не выселяют! - сказала трубка. -  У  меня
нет никаких претензий.
   Пустые, казенные, никому не нужные вопросы, трафаретно-вежливые ответы,
бессмысленная беседа! Не так и не то хотела сказать  этой  женщине  Зойка,
но, как всегда, только _хотела_, да _не смогла_.
   - Если что, звоните сразу мне. Меня зовут Зоя Александровна. Всего  вам
доброго, удачи. - Отдала трубку Лене, та ее  на  рычаг  брякнула.  -  Все,
девки, живите сегодня без меня. Я умерла и ушла домой, -  потянулась,  как
кошка, ну и что, что смотрят, пусть смотрят, есть на  что  смотреть!  -  и
впрямь умерла. И ушла домой.
   Мимоходом глянула на часы над лестницей: семь  сорок  две.  Свен  здесь
ровно сутки, не больше, а встретила она его вчера около девяти, темно  уже
было. Около девяти... Час остается, всего час... На что остается?  Что  ты
еще себе надумала, Зойка, уймись, успокойся, иди домой...
   И метнулась  к  выходу,  боком,  боком  скользнула  в  только  начавшие
раскрываться двери, отчаянно замахала рукой ближайшему таксисту:
   - В Марьину рощу, командир! Умоляю: пулей! Плачу три счетчика.
   Господи Боже ж ты мой, если ты и вправду - один на всю Вселенную, пусть
успеет!..
---------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Канатоходцы". М., Центрполиграф, 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 18 October 2000
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 05.11.2001 14:34