Сергей Александрович Абрамов
                   Рыжий, Красный и человек опасный
                              Сказка-быль
     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.Абрамов. "Стена". Повести
     Издательство "Детская литература", Москва, 1990
     Художник Г.Мазурин
     OCR & : Zmiy ([email protected]), 3 марта 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------
                              Глава первая
                              КЕША И ГЕША
     Эта престранная, почти невозможная история началась в субботу, в жаркую
июньскую субботу, в первый выходной первого летнего месяца, в первую субботу
долгих школьных каникул.  Дети в этот день не пошли в школу, а родители - на
работу. В этот день не звонили будильники, нахально врываясь в утренние сны.
В этот день не стаскивал никто ни с кого одеяла,  не совал в руки портфель с
учебниками,  тетрадями, рогатками и трубочками для стрельбы жеваной бумагой,
не гнал на занятия.  В этот день ожидались походы в зоопарк, в парк культуры
и  отдыха,  бешеная гонка на виражах "американской горы" и  гора мороженого,
лучшего в мире мороженого за семь копеек в бумажном стаканчике.
     Короче говоря,  это был день всеобщего отдыха, и провести его следовало
с толком и со вкусом. Иннокентий Сергеевич Лавров знал это совершенно точно,
и  план субботнего дня  был  у  него продуман досконально -  может быть,  не
считая мелочей,  но  ведь  все  мелочи-то  не  учесть,  а  серьезные этапные
мероприятия утверждены еще  вчера  с  Геннадием Николаевичем Седых,  с  коим
мероприятия эти и надлежало претворить в жизнь.
     Иннокентий Сергеевич давно проснулся,  но еще лежал под одеялом,  делал
вид,  что  спит,  ловил  последние минуты уединения,  когда  подумать о
своем,  о наиважнейшем,  подумать не торопясь, не урывками - между завтраком
и, к примеру, выносом мусорного ведра, - а спокойно.
     Но -  ах какая досада!  -  не долго продолжалось спокойствие. В комнату
вошла мама и сказала уверенно и властно:
     - Кешка, вставай и не валяй дурака! Я же вижу, ты притворяешься...
     Конечно,  если бы Иннокентию было лет эдак двадцать пять, он вполне мог
бы  возмутиться насилием над  личностью,  заявить протест,  не  послушаться,
наконец.  Но моральная и экономическая зависимость от родителей не оставляла
ему права на протесты и возмущения.  Нет,  конечно же, он вовсе не смирился,
протестовал,   бывало,  и  протестует,  даже  на  бунты  решался.  Но  бунты
подавлялись, а последующие экономические и моральные санкции были достаточно
неприятны.
     Помнится,  как-то собрались они с Геннадием в поход, а мать возьми да и
скажи:
     - Какой еще поход, когда у тебя гланды!
     Интересное кино: гланды у всех, а в поход не идти ему!
     Ну,  бунт,  конечно, восстание, лозунги, требования всякие, а родителям
это все как комар укусил. Более того, отец заявляет грустным голосом:
     - А я еще хотел тебя с собой на рыбалку завтра взять...
     Иннокентий заинтересовался, приостановил бунт, спросил у отца:
     - А куда?
     - Какая  теперь тебе  разница?  -  ответил тот.  -  Ну,  на  Истринское
водохранилище. У дяди Вити там моторка стоит.
     - Это  здорово,  -  позондировал почву  Иннокентий,  так  осторожненько
позондировал.
     - Конечно,  здорово,  -  согласился отец,  -  только  теперь  для  тебя
рыбалочка плакала:  будешь сидеть дома  в  наказание за  скверный характер и
непослушание.
     А  сам тогда на  рыбалку поехал и,  заметьте,  ничего не  привез,  даже
окунька дохленького. А насчет логики - полная слабость. Судите сами: в поход
- гланды мешают, а на рыбалку с гландами - милое дело. Иннокентий указал ему
на несоответствие, так мать вступилась.
     - Сравнил, - говорит, - тоже! Там бы отец за тобой смотрел...
     А самой-то и невдомек,  что в тринадцать лет человек может сам за собой
посмотреть. Сейчас дети взрослеют значительно быстрее, чем в старые времена.
Явление  известное,  но  родители,  признавая  акселерацию  в  мировом,  так
сказать,  масштабе,  почему-то не замечают ее в стенах собственной квартиры.
Это,  к  сожалению,  всюду так,  не  только у  Иннокентия.  Они с  Геннадием
обсуждали эту проблему не раз и  пришли к  выводу,  что спорить с родителями
бессмысленно:  их  не  убедить.  Надо  признавать за  ними  право  сильного,
вырабатывать тактику и  теорию  для  сотрудничества,  прощая  им  неизбежное
желание руководить.  Тем более что опыт у родителей немалый. Отец Иннокентия
- журналист,   пишет  о  проблемах  науки  и,  когда  не  воспитывает  сына,
рассказывает ему такое,  что дух захватывает: о телекинезе, к примеру, или о
пульсирующих галактиках. А мать - врач. И гланды - ее специальность. Так что
тогда, с рыбалкой, и спорить-то бессмысленно было.
     Геннадию легче:  у него только бабушка, а родители в Японии. Они у него
дипломаты и  приезжают домой раз в году,  в отпуск.  И тогда им некогда сына
воспитывать:  они его долго не видели,  соскучились,  а  желание воспитывать
приходит благодаря каждодневному общению. Вот у бабушки Геннадия это желание
никогда не исчезает. Она прямо-таки живет одним этим желанием...
     Мама подняла жалюзи на окне,  и  в  комнату ворвался как раз этот самый
июньский день,  жаркий субботний день,  и солнце мгновенно высветило паркет,
пустив по  нему золотую реку,  по которой поплыли две лодки,  два курильских
кунгаса, полные синей рыбой горбушей.
     Мама взяла лодки и кинула их к кровати:
     - Тебе сколько раз говорить,  чтобы ты  не разбрасывал по комнате вещи?
Быстро умывайся - и завтракать! Отец ждет.
     Иннокентий вздохнул тяжело, сунул ноги в тапочки, которые, конечно, уже
не были никакими лодками,  пошлепал в ванную.  Плохо, что завтрак уже готов:
надо  было  встать пораньше и  проверить собственную меткость.  Если пустить
воду из крана,  а потом зажать отверстие пальцем,  то сквозь маленькую щелку
вырывается восхитительная сильная струя. Ее  направить в любую сторону,
и однажды Иннокентию удалось наполнить водой мыльницу на стене.  А до нее от
крана  добрых два  метра!  Правда,  тогда  же  он  устроил в  ванной комнате
небольшой потоп - и ему попало, но это уже издержки производства.
     Эксперимент  повторить  было  некогда,   да  и  нельзя:  мама  сзади  с
полотенцем стояла,  торопила -  скорей-скорей!  -  будто от того, как быстро
Иннокентий умоется и почистит зубы,  зависела работа отца.  А она совершенно
не зависела ни от чего, она и не предполагалась сегодня. Это Иннокентий знал
абсолютно точно,  он имел с отцом накануне вечером встречу на высшем уровне,
и  две стороны пришли к единодушному мнению о необходимости присутствия отца
на  показательном запуске  опытной модели  самолета КГ-1,  который состоится
именно сегодня,  в субботу,  часов эдак в двенадцать.  А почему не раньше? А
потому что следовало кое-что доделать,  докрасить там, довинтить - как раз с
десяти до  двенадцати.  Конструкторы рассчитывали успеть все сделать за  два
часа.  "К"  -  это  был Кеша,  Иннокентий Сергеевич.  "Г" -  Геша,  Геннадий
Николаевич.  А цифра означала,  что до сих пор Кеша и Геша авиамоделизмом не
занимались.
     Вообще их так все и  называли:  Кеша и  Геша.  Иногда даже соединяли их
имена.  Кто, допустим, ужа в школу принес? Ответ: КЕШАИГЕША. Такое странное,
почти  марсианское имя:  КЕШАИГЕША.  Когда  человеку  тринадцать лет  -  уже
тринадцать!  -  и он перешел в седьмой класс - уже в седьмой! - он прекрасно
понимает толк в разных там марсианских именах. Но он совсем не против, когда
его величают по имени-отчеству.  Это солидно.  Это обязывает.  Это, наконец,
приятно волнует самолюбие.
     Плохо  то,  что,  кроме Кешиного отца,  никто их  по  имени-отчеству не
называет. А тот называет. Вежливо и с достоинством. Вот как сейчас.
     - Иннокентий Сергеевич, не разделите ли нашу трапезу?
     Тут и отвечать надо соответственно:  "Отчего же не разделить?  Премного
благодарен".
     И  даже  надоевший творог  кажется гениальным творением кулинарии:  все
зависит от того, как к нему подойти.
     - Состоится ли запуск КГ-1,  интересуюсь с почтением?  - Это отец из-за
"Советского спорта" выглянул.
     - Всенепременно.   -   Кеша  поднатуживается  и   вспоминает  еще  одно
"великосветское" выражение: "наипрекраснейшим манером".
     Отец хмыкает и закрывается "Спортом",  а мать говорит, нарушая заданный
стиль:
     - Ешь аккуратно, все на скатерть роняешь... Сил моих нету!
     Склонность матери к  гиперболизации невероятна:  если бы  Кеша ронял на
скатерть все,  то что бы,  интересно, он ел? А десяток творожных крошек не в
счет, мелочи быта. Кеша собирает их в ладошку, высыпает в тарелку.
     - Благодарствую. - Он не выходит из стиля. - Позвольте откланяться?
     - Позволяем, - говорит мать.
     И Кеша бежит к двери, крича на ходу:
     - Папка, ты не уходи никуда! В двенадцать, помнишь?
     Хлопает дверь - и вниз с шестого этажа.
     Бежать по  лестнице   по-разному.   через ступеньку -  способ
проверенный  и   довольно  тривиальный.     через  две  -   тоже  часто
встречающийся в практике способ. Но если левой рукой опираться на перила, то
  прыгать сразу через несколько ступенек.  Кешин рекорд -  пять.  Гешка
однажды прыгнул через семь,  но сам своего рекорда больше не повторил.  А  у
Кеши все стабильно:  не один раз через пять ступенек,  а все время, до двери
подъезда,   махом  через  порог,  и  бег  с  препятствиями  окончен.  Дальше
начинается бег по пересеченной местности, а с кроссом у Кеши полный порядок,
тут он даже Гешу с его семью ступеньками обставит как миленького.
     Геша ждет Кешу на лавочке у подъезда,  сидит пригорюнившись, прижимая к
груди  КГ-1,   завернутый  в  чистую  простыню.  У  Кеши  возникает  сильное
подозрение, что простыню Геша стащил у бабки: это хорошая индийская простыня
с  цветочками,  новая,  крахмальная.  Геша качает модель,  как мать любимого
ребенка, только колыбельную не поет. Кеша садится рядом:
     - Ты чего раскис?
     Несмотря на общее марсианское имя, Кеша и Геша абсолютно не похожи друг
на   друга.    В   их   дружбе   проявляется   всесильный   закон   единства
противоположностей.  Кеша рыж, коренаст, шумен. Геша - черен, щупловат, тих.
Геша типичный интеллигентный ребенок.  Ему бы скрипку в руки, на шею бант и:
"А  сейчас,  товарищи,  юный  вундеркинд  Геннадий  Седых,  тринадцати  лет,
исполнит полонез Огинского!" Но нет,  не исполнит:  слуха у Геши нет. У него
нет ни слуха, ни голоса, но он любит петь и поет все без разбору.
     Геша всегда несколько томен и грустен: он считает, что это ему идет. Он
поднимает воротник школьной курточки, скрещивает руки на груди, прислоняется
к  стенке.  Он  мыслит,  не  тревожьте его.  Может  быть,  он  пишет  стихи?
Опять-таки  нет:  за  свою  жизнь Геша  сочинил лишь  одно  двустишие такого
сомнительного содержания:  "А у Кешки,  а у Кешки не голова, а головешка", в
коем намекал на цвет волос своего друга, за что и был бит другом.
     У интеллигентного Гешки была одна,  на взгляд бабушки, ужасная страсть:
он любил паять.  То есть не просто паять -  кастрюли там и чайники.  Нет, он
паял схемы.
     Это  красиво звучит -  паять схемы.  Геша  паял  схемы радиоприемников,
припаивал   конденсаторы,   сопротивления,   полупроводники  всякие,   потом
укладывал все это в  пластмассовый корпус,  купленный на нетрудовые доходы в
магазине "Пионер",  что на улице Горького,  и поворачивал колесико,  которое
должно было  включить этот  приемник,  дать ему  голос или  просто звук.  Вы
думаете,  звука не было?  Звук был,  и  в этом-то и заключалась великая сила
Геши: его приемники всегда работали, и работали не хуже магазинных.
     Конечно,  у него валялось дома два-три приемничка, еще не доведенных до
совершенства.  А  остальные давно  нашли  своих  хозяев:  Геша  был  щедр  и
раздаривал поделки друзьям.  Он дарил их, грустно улыбаясь, просто запихивал
в руки: "Берите, берите, мне не нужно, я еще сделаю".
     Например,  у  Кеши  имелось восемь  разноцветных коробочек,  до  отказа
набитых  радиодеталями.  Коробочки  принимали "Маяк"  и  прочие  программы с
музыкой и песнями,  которые не умел,  но любил исполнять безголосый Геша.  А
Кеша, напротив, исполнял их с некоторым умением.
     У  Кеши,  конечно,  внешность не  тянула  на  высокую интеллигентность.
Таких,  как Кеша, снимают для книг о детском питании, что в раннем детстве с
ним и  произошло:  какой-то  залетный фотограф,  знакомый отца,  щелкнул его
своим "никоном" и поместил в журнале "Здоровье" с зовущей надписью:  "Он ест
манную кашу".
     К  слову  сказать,  Кеша  действительно ел  манную кашу.  И  что  самое
ужасное, он писал стихи. И стихи эти печатались. Правда, пока лишь в стенной
газете, но вы же сами знаете, как трудно начинают великие...
     В  довершение ко  всему перечисленному Кеша не  умел паять.  Когда дело
доходило до молотка, рубанка или паяльника, таланты Кеши заканчивались. Нет,
он  не  был  мастером и  даже не  мог  быть подмастерьем.  Но  зато он  умел
руководить и вдохновлять.
     И  Геша  высоко ценил это  довольно распространенное среди человечества
умение. Геша говорил, что в присутствии Кеши ему гораздо лучше работается.
     Модель КГ-1  была  сработана Гешей как  раз  в  присутствии Кеши.  Кеша
скромно  хотел  зачеркнуть  букву  "К"  на   фюзеляже  самолета,   но   друг
воспротивился.
     - Я без тебя бы сто лет возился...
     А  так  сто лет сжались до  размеров недели,  и  вот вам финал:  запуск
модели на пустыре возле детских песочниц.  Финал - это торжество, а Геша был
грустен...
     - Ты  чего  раскис?  -  повторил Кеша,  потому  что  видел,  что  Гешка
действительно чем-то всерьез расстроен.
     - Плакали наши испытания.
     - Это почему?
     - Козлятники победили.
     - Когда?
     - Почем я знаю? Сегодня утром, наверно...
     Кеша посмотрел на  пустырь.  Рядом с  песочницами стоял крепко врытый в
землю двумя ногами-столбами зеленый стол, стол-великан, могучий плацдарм для
домино.  И плацдарм этот был занят прочно и,  видимо,  навсегда.  Козлятники
действительно победили.
                             Глава вторая
                       КЕША, ГЕША И КОЗЛЯТНИКИ
     - Где же теперь в футбол играть? - растерянно спросил Кеша.
     Известно,  в  минуту растерянности на  ум приходят самые что ни на есть
нелепейшие мысли.  Ну,  спрашивается, при чем здесь футбол, когда на руках у
Геши модель нелетанная,  неиспытанная,   сказать,  еще  не  родившаяся?
Поэтому Геша и сказал саркастически:
     - На проезжей части улицы - где ж еще!
     Гешу  футбол  в  этот  момент  не  волновал,  хотя  лучшего  вратаря не
существовало во  всех  дворах на  правой стороне Кутузовского проспекта.  Но
футбол в  текущий момент был  делом  двадцать пятым.  А  первым делом  была,
конечно же,  кордовая модель, чудо-аэроплан с красными крыльями и бензиновым
моторчиком.  Ее  на проезжей части улицы не запустишь:  это вам не в  футбол
играть.
     Конечно же,  козлятники заняли лишь малую часть пустыря,  но и  это уже
было катастрофой.  Разве какой-нибудь взрослый человек допустит, чтобы рядом
с  местом его раздумий кто-то гонял рычащее и воняющее бензином создание или
грязный мяч,  которым  попасть в голову,  в руку, в комбинацию костяшек
домино на столе.
     "Бобик сдох",  как говаривал слесарь Витя,  принимая скромную трешку от
Гешиной  бабушки  или  Кешиной  мамы  в   благодарность  за   мелкий  ремонт
водопроводной аппаратуры.
     - Слушай,  Гешка,  -  загорелся Кеша, - а давай пойдем к ним и попросим
разрешения пустить самолет, а?
     - Ты идеалист, - сказал Геша. - Такие никогда не разрешат.
     - О людях надо думать лучше, - настаивал идеалист Кеша.
     - О  людях надо думать так,  как  они  того заслуживают,  -  недовольно
сказал Геша, но все же встал, оправил индийскую простыню на модели, вздохнул
тяжело: - Пошли попробуем?
     - Рискнем...
     Они медленно - так идут на казнь или к доске, когда не выучен урок, что
почти одно и то же,  -  пошли сначала по асфальтовой дорожке, потом по траве
мимо школьного забора -  словом,  привычным маршрутом "бега по  пересеченной
местности".  Они подошли к свежеврытому столу и остановились.  За столом шла
баталия.
     - Дубль-три! - орал пенсионер Петр Кузьмич, общественник, член общества
непротивления озеленению, активный домкор стенной газеты при домоуправлении,
личность  несгибаемая,   поднаторевшая  в   яростной  борьбе  с  пережитками
капитализма в квартирном быту.  -  Дубль-три!  -  орал он и шлепал сухонькой
ладошкой о  зеленое  поле  стола,  сухонькой ладошкой,  к  которой  намертво
приклеилась черная костяшка "дубль-три".  А может, вовсе и не приклеилась, а
просто ускорение,  с  которым Петр  Кузьмич бросал сверху вниз свою ладошку,
превышало земное,  равное девяти и восьми десятым метра в секунду за секунду
и присущее свободно падающей костяшке.
     - Это хорошо, - спокойно ответствовал Петру Кузьмичу другой пенсионер -
Павел Филиппович, полковник в отставке, тоже общественник, но менее усердный
в общественных делах.  - Это хорошо, - ответствовал он и аккуратно, тихонько
прикладывал свою костяшку к еще вибрирующему "дублю" Петра Кузьмича.
     - Смотри,  Витька!  - угрожающе говорил Петр Кузьмич своему напарнику -
как раз тому самому слесарю Витьке, имеющему неприглядную кличку Трешница.
     - Я смотрю, Кузьмич, - хохотал Витька, - я их щас нагрею, голубчиков! -
И удар его ладони о стол,  несомненно, зарегистрировала сейсмическая станция
"Москва".
     А  у  Павла Филипповича напарником был  некто Сомов -  тихий человек из
второго подъезда.  Он  был  настолько тих и  незаметен,  что кое-кто всерьез
считал  Сомова  фантомом,  призраком,  человеком-невидимкой.  Был,  дескать,
Сомов,  а потом - ф-фу! - и нет его, испарился в эфире. Но Кеша и Геша знали
совершенно точно,  что Сомов существует,  и даже были у него дома:  ходили с
депутацией за  отобранным футбольным мячом.  Помнится,  они  мяч  гоняли,  и
кто-то пульнул его мимо ворот и попал в этого самого Сомова.  А тот -  тихий
человек,  не  ругался,  не дрался,  просто взял мяч и  пошел домой во второй
подъезд. Тихо пошел - не шумел, как некоторые. А мяч отдал только с третьего
раза.  С ним дело ясное: для него этот стол - кровная месть за тот случайный
удар. Он этот стол под угрозой расстрела не отдаст. Вот он посмотрел на Кешу
с Гешей,  на их модель под простыней тоже посмотрел, заметил, что на мяч она
не  похожа,  успокоился и  приложил свою костяшку к  пятнистой пластмассовой
змее на ядовитой зелени стола. Тихо приложил, под стать своему напарнику.
     - Товарищи, - сказал Кеша, прежде чем Петр Кузьмич снова замахнулся для
богатырского удара, - мы к вам с просьбой.
     Петр Кузьмич досадливо обернулся, проговорил нетерпеливо:
     - Ну, пионеры, давай быстрее.
     И Витька тоже стал смотреть на них,  и тихий Сомов,  и Павел Филиппович
из-под очков глянул: что, мол, за просьба у пионеров, которые, как известно,
молодая смена и просьбы их следует уважать? Иногда, конечно.
     - Мы вот тут модель сделали, покажи, Гешка, так нам ее испытать надо, а
мы не знали,  что стол врыли,  и думали на пустыре,  так  рядом,  мы не
помешаем.
     - Погоди, пионер, - сказал Петр Кузьмич, - ты не части, ты по порядку -
чему тебя только в школе учат?  Какая модель - вопрос первый. Как испытать -
второй. При чем здесь стол - третий. Ответить сможешь?
     - Смогу,  -  обидчиво сказал Кеша.  Он почему-то волновался и злился на
себя,  на  это несвоевременное,  глупое волнение,  когда надо быть твердым и
убедительным. - Это модель самолета КГ-1, кордовый вариант, который мы хотим
испытать на нашем пустыре. Мы не знали, что именно здесь общественность дома
построит стол для тихих игр,  и рассчитывали,  что пустырь будет по-прежнему
свободен.  Однако теперь,  понимая,  что своими испытаниями мы  можем как-то
помешать вашему заслуженному отдыху, все же просим благосклонного разрешения
запустить в воздух этот первый в истории нашего дома самолет.
     Он кончил.  Геша,  снявший с модели простыню,  с восхищением смотрел на
друга:  такую речь,  несомненно, одобрил бы и сам товарищ нарком Чичерин, не
говоря уже о директоре школы Петре Сергеевиче.
     Теперь общественность разглядывала модель,  и  разглядывала по-разному.
Петр Кузьмич с  неодобрением смотрел:  он  не  доверял авиации,  предпочитая
железную дорогу,  и если бы ребята смастерили модель паровоза или тепловоза,
то Петр Кузьмич разрешил бы испытать ее и  сам бы дал свисток к отправлению.
Но самолет... Нет!
     А Павел Филиппович смотрел на модель с ревностью. Павел Филиппович тоже
не  любил  авиацию,  потому что  в  прошлом был  артиллеристом и  не  уважал
заносчивых авиаторов,  которым год  службы идет  за  два,  и  звания быстрее
набегают, и зарплата, и вообще... Вот если бы ребята пушку сварганили, то он
бы сам "Огонь!" скомандовал. Но самолет... Нет!
     А Витька смотрел на модель как раз с интересом.  Он думал,  что если бы
сделать такую самому,  а  еще лучше -  отнять ее у этих сопляков,  то вполне
 оторвать за  нее рублей пятнадцать,  а  то и  двадцать.  Испытывать не
надо,  потому что случайно разбить ее , какие-нибудь детали повредить -
и тогда хрен возьмешь пятнадцать рублей. А то и двадцать... Нет, Витька тоже
был против испытаний.
     А  Сомов на  модель не  смотрел.  Тихий Сомов смотрел на оставленные на
столе  костяшки партнеров,  вернее,  подсматривал и  прикидывал свои  шансы.
Сомов вполне приветствовал модель как  средство отвлечения партнеров,  но  -
только на минутку.  Достаточно,  чтобы подготовить возможный выигрыш.  А для
этого надо продолжать игру и не отвлекаться на какие-то испытания.
     - Нет,  -  сказал Петр Кузьмич,  выражая общее мнение.  -  Вы, пионеры,
молодцы.  Авиамоделизм надо всемерно развивать,  но не в  ущерб обществу.  А
общество сейчас культурно отдыхает.  Так?  -  Это  он  спросил у  общества в
порядке полемического приема,  и  общество согласно подыграло ему:  так-так,
правильно говоришь. - А значит, отложите испытания на после обеда. Думаю, мы
к тому времени закончим игру?
     - Может, и закончим, - хихикнул Витька, - а может, и не закончим. У нас
самая игра только после обеда и пойдет.
     - Это верно,  -  раздумчиво сказал Павел Филиппович.  -  Кто знает, что
будет  после  обеда...  Идите,  ребяточки,  идите и  не  останавливайтесь на
достигнутом.  Модель  самолета  доступна  многим,  а  вот  смастерите-ка  вы
зенитку...  -  Он мечтательно зажмурился, может быть, вспомнив, как палил он
из своей зенитки по фашистским "мессерам", как палил он по ним без промаха и
был молодым и сильным, и сладко было ему вспоминать это...
     А  тихий Сомов ничего не  сказал,  потому что  все  уже было сказано до
него.
     - Пошли,  Кешка,  -  тихо проговорил Гешка,  -  я же тебя предупреждал:
такие своего не отдадут.
     - Но-но, паренек, - строго заметил Петр Кузьмич, - не распускай язык. -
Но заметил он это,  впрочем,  лишь для порядка, потому что уже отвлекся и от
пионеров,   и  от  их  модели,   а  думал  о  партии,  которая  складывалась
благоприятно для него и для Витьки.
     - Ладно,  -  сказал Кеша, - мы пойдем. На вашей стороне право сильного.
Но не злоупотребляйте этим правом: последствия будут ужасны.
     Это он просто так сказал, про последствия, для красоты фразы. И вряд ли
он  думал в  тот момент,  что слова его окажутся пророческими.  Ни он так не
думал,  ни Геша,  ни тем более Петр Кузьмич, который только усмехнулся вслед
пионерам  -  мол,  нахальная молодежь нынче  пошла,  спасу  нет  от  нее,  -
усмехнулся и брякнул костяшкой о стол:
     - Пять - три. Получите вприкусочку.
     - Окстись, Кузьмич, - сказал Витька. - Как со здоровьем?
     Петр  Кузьмич строго посмотрел на  наглого Витьку,  а  только потом  на
уложенную на стол костяшку. Посмотрел и удивился: не "пять - три" он сгоряча
выхватил, а вовсе "шесть - один".
     - Ошибку дал,  -  извинился он, забрал костяшку, вынул из жмени нужную,
шлепнул о стол. - Вот она.
     - Ты,  Кузьмич,  или играй,  или иди домой и шути со своей старухой,  -
обозлился Витька, - а нам с тобой шутить некогда.
     Петр Кузьмич снова взглянул на стол и  ужаснулся:  пятнистую доминошную
змею замыкала все та же костяшка "шесть - один", хотя он голову на отсечение
мог дать, что брал не ее, а "пять - три".
     - Надо  ж,   наваждение  какое,  -  заискивающе  улыбнулся  он,  забрал
проклятую костяшку,  сунул ее для верности в кармашек тенниски,  внимательно
выбрал "пять - три", еще раз посмотрел: то ли выбрал? Убедился, тихонечко на
стол положил. - Нате.
     - Ну,  дед,  -  заорал Витька,  -  я  так не играю!  -  Он швырнул свои
костяшки на стол и поднялся. - Клоун несчастный!
     В  другой раз  Петр  Кузьмич непременно обиделся бы  за  "клоуна" и  не
спустил бы  нахалу  оскорбительных слов,  но  сейчас  у  него  прямо  сердце
останавливаться начало и  пот холодный прошиб:  на столе,  поблескивая семью
белыми точками, лежала костяшка "шесть - один".
     - Братцы!  -  закричал Петр Кузьмич. - Я не нарочно. Я ее, проклятую, в
карман спрятал.
     Он  выхватил  из  нагрудного  кармана  спрятанную  костяшку  и  показал
партнерам.
     - Ты бы ее лучше на стол положил,  -  сурово сказал Павел Филиппович, а
тихий Сомов только головой покачал.
     Петр Кузьмич посмотрел и  тихо застонал:  это была та  самая,  нужная -
"пять - три".
     - Братцы,  - сказал Петр Кузьмич, - тут какая-то чертовщина. Я же точно
выбираю "пять - три", а получается "шесть - один".
     - Может, у тебя жар? - предположил Витька.
     - Нету у  меня жара и  не было никогда...  Братцы,  да не шучу же я,  -
простонал Петр Кузьмич. - Сами проверьте...
     - И проверим, - сказал Павел Филлипович. - Сядь, Виктор.
     Витька  сел  со  скептической улыбкой,  подобрал брошенные кости.  Петр
Кузьмич раскрыл ладошку, протянул ее партнерам.
     - Вот смотрите: беру "пять - три". Так?
     - Так, - согласились партнеры.
     - И кладу ее на стол. Так?
     - Так. - Партнеры опять не возражали.
     - И что получается?
     - Хорошо получается, - сказал Павел Филиппович.
     И он был прав: змейку замыкала неуловимая прежде костяшка "пять - три".
     - Ну, Кузьмич, - протянул Витька, - ну, клоун...
     И  опять-таки  Петр  Кузьмич  не  ответил  дерзкому,   потому  что  был
посрамлен, полностью посрамлен.
     - Ладно,  -  сказал Павел Филиппович,  -  замнем для ясности. Я на твои
"пять -  три" положу свои "три -  два". - Замахнулся и замер, не донеся руку
до стола...
     На  столе  вместо  всеми  замеченной  костяшки  "пять  -   три"  лежала
пресловутая "шеть - один".
     - Опять твои штучки,  Кузьмич?  - ехидно спросил Витька, но его оборвал
Павел Филиппович:
     - Помолчи,  сопляк.  Я же смотрел:  Кузьмич не шевельнулся.  И костяшка
нужная была. Тут что-то не так.
     И даже молчаливый Сомов раскрыл рот.
     - Ага, - сказал он, - я тоже видел.
     - Вот что,  -  решил Павел Филиппович,  -  ставим опыт.  Кузьмич,  бери
костяшку.
     Кузьмич забрал злосчастную костяшку.
     - А теперь давай сюда "пять - три".
     Кузьмич безропотно послушался.
     - Все  видите?  -  спросил Павел  Филиппович и  показал публике "пять -
три". - Вот я ее кладу, и мы все с нее глаз не спускаем...
     Четыре пары глаз гипнотизировали костяшку, и Павел Филиппович аккуратно
приложил к ней нужную "три - два". Все было в порядке.
     - Теперь я слежу за Кузьмичом,  -  продолжал Павел Филиппович,  - а ты,
Витька, клади свою, не медли. Ну?
     Витька замахнулся было,  чтобы грохнуть об  стол рукой,  но тихий Сомов
вдруг вякнул:
     - Стой!
     Витька изучал только что  свои  кости.  Павел Филиппович гипнотизировал
перепуганного Кузьмича,  а  Сомову заданий не  поступало,  и  он  все  время
смотрел на стол.  И  первым заметил неладное.  На столе вместо "пять -  три"
лежала все та же "шесть -  один",  которая должна была -  а это уж точно!  -
находиться в руке Петра Кузьмича.
     - Где?  -  выдохнул Павел Филиппович,  и  Петр  Кузьмич раскрыл ладонь:
костяшка "пять - три" была у него.
     - Все, - подвел итог Витька. - Конец игре.
     - Что ж это такое? - спросил Петр Кузьмич дрожащим голосом.
     - Темнота,  -  сказал Витька,  для  которого все вдруг стало ясно,  как
"дубль - пусто". - У нас сколько профессоров в доме живет?
     - Сорок  семь,   -   быстро  сказал  Петр  Кузьмич,   которому  по  его
общественной должности полагалось знать многое о  доме и  еще  больше о  его
жильцах.
     - То-то и оно. Про телекинез слыхали?
     - А что это?
     - Управление предметами одной силой мысли.  Скажем,  хочу  я  закурить,
пускаю направленную мысль  необычайной силы,  и  сигарета из  кармана Сомова
прямо ко мне в рот попадает.
     Сомов машинально схватился за карман, а Витька засмеялся:
     - Дай закурить.  - Получив сигарету, прикурил, продолжал: - Я-то так не
могу. Это пока гипотеза. А сдается мне, что кто-то из наших ученых хануриков
гипотезу эту  в  дело  пристроил.  И  силой мысли экспериментирует на  наших
костяшках.  Вот так-то...  - Он затянулся и пустил в воздух три кольца дыма.
Четвертое у него не получилось.
     - Ну,  я найду его,  я...  -  Петр Кузьмич даже задохнулся,  предвкушая
победу силы мести над силой мысли.
     - Ну и что? - спросил Витька. - А он тебе охранную грамотку из Академии
наук: так, мол, и так, имею право.
     - На  людях опыты ставить?  Нет у  него такого права!  Пусть на собаках
там, на обезьянах, прав я или нет? - Он опять превратился в привычного Петра
Кузьмича, грозу непорядков, славного борца за здоровый быт.
     И Павел Филиппович, и тихий Сомов, и даже нигилист Витька, для которого
зеленая трешница была сильнее любой мысли любого ученого,  поняли,  что Петр
Кузьмич всегда прав.  Или, точнее, правда всегда на его стороне. И он найдет
этого профессора,  тем более что их  всего-то  сорок семь,  число плевое для
Петра Кузьмича, два дня на расследование - нате вам голубчика.
     Но невдомек им всем было, что не профессор неизвестный стал причиной их
бед,  а  рыжий пионер с  пустячной моделью самолета,  бросивший на  прощание
наивные слова об ужасных последствиях права сильного.
                             Глава третья
                    КЕША, ГЕША И СТАРИК КИНЕСКОП
     - Ну,  что я  тебе говорил?  -  Геша злился,  он  не  любил,  когда его
унижали.  А  тут его унизили,  еще как унизили,  и  Кешку унизили,  а тот не
понимает или не хочет понимать (вот что значит здоровая психика!).
     Геша привык к мысли,  что у него самого психика малость подорванная. Он
привык к этой мысли,  но ни секунды ей не верил. Сам-то Геша точно знал, что
его нервы -  канаты.  Он знал это точно,  потому что тренинг нервной системы
давно стал его привычным занятием.  Он  мог перейти реку не по мосту,  а  по
перилам моста. Он мог спокойно положить за пазуху лягушку, хотя она холодная
и мерзко шевелится.  Он вполне мог спать на гвоздях и даже спал однажды,  но
вбить их было некуда -  матрас легкий,  и гвозди в нем не держались, поэтому
Геша рассыпал их  на простыне и  проспал всю ночь без сновидений.  Хотя было
жестковато.
     Но  крепкая  нервная  система  Геши  была  тем  не  менее  очень  тонко
организована.  Геша злился,  и лишь крепкие нервы не позволили ему выместить
злость на Кеше, который втравил его в эту позорную и унизительную историю.
     - Что я тебе говорил!  -  повторил Геша.  -  Стену лбом не прошибешь. А
здесь - стена.
     - Бетонная, - согласился Кеша. - Особенно Кузьмич.
     - Все хороши.  Ты подумай,  Кешка, с кого нам пример надо брать! У кого
мы учиться должны! Страшно представить...
     - Ты не прав.  Не все же взрослые таковы, не обольщайся. Эти - досадное
исключение.
     - Могучее исключение, - мрачно сказал Геша. - На их стороне сила.
     - Сила всегда на  стороне взрослых.  С  этой силой приходится мириться,
пока не вырастешь. Но ею  управлять, сам знаешь.
     - Теория заданного наказания?
     - Точно,  -  подтвердил Кеша.  -  И  теория обхода запрета.  И наконец,
главная теория - теория примерного поведения.
     Теории эти были разработаны многими поколениями мальчишек и  девчонок и
успешно применялись Кешей и Гешей в их нелегкой жизненной практике.  Скажем,
теория заданного наказания.  Кеше хочется в  кино,  но  его  желание заранее
обречено на  провал.  Возражения известны:  "Надо  делать  уроки" (хотя  они
сделаны!), "Ты был в кино позавчера" (хотя он смотрел совсем другой фильм!),
"Ты должен сходить в  прачечную" (хотя он успеет сделать это до кино!).  Как
Кеша поступит?  Придя домой после школы,  забросит портфель в угол и сообщит
родителям потрясающую новость:  он  сейчас  же  отправляется в  велосипедный
поход по Московской кольцевой дороге до позднего вечера.  Сто против одного,
что ему не разрешат идти в этот мифический поход.  Он расстроен,  обижен. Он
молча делает все уроки.  Он идет в прачечную,  булочную, молочную и бакалею.
Он  возвращается домой,  нагруженный  продуктами,  и  скорбно  интересуется:
может,  хотя бы в кино разрешат сходить?  И еще сто против одного,  что ни у
кого  из  родителей не  поднимется рука  на  это  скромное  (по  сравнению с
велосипедным походом) желание.
     Кеша и Геша,  бывало,  пользовались теорией заданного наказания, однако
не злоупотребляли ею.  Все-таки она несла элемент обмана -  пусть невинного,
пусть искупленного целым рядом благородных деяний,  но обмана, как ни крути.
Не  любили  они  и  теорию  обхода запрета,  предельно ясную  теорию,  но...
построенную на вранье.  Применять ее  было лишь в самом крайнем,  самом
безвыходном случае.
     Лучше и  надежнее всех,  по мнению друзей,  выглядела теория примерного
поведения.  Краткий афористический смысл ее удачно выразил Кеша:  "Веди себя
хорошо,  и родители тоже будут вести себя хорошо". Но, честно говоря, она не
всегда удачно срабатывала. И к сожалению, не всегда по вине детей...
     - Какая теория подойдет здесь? - спросил Геша.
     - Мне больно говорить, но, думаю, теория обхода запрета.
     - Риск?
     - Благороден.  Ибо  запрет  абсолютно бессмыслен.  Чистой воды  эгоизм.
Эгоизм вульгарис.
     - Как? - не понял Геша.
     - Суровая латынь,  -  объяснил Кеша.  -  Так  говорили древние римляне,
которых  мы  проходили в  прошлом  году.  Дух  древних римлян  был  стоек  и
несгибаем. Они пошли бы на хитрость и провели испытания после обеда.
     Геша  нес  ответственность за  ходовую часть  испытаний.  Социальная их
основа его не трогала: римляне так римляне.
     - А если они опять "козла" стучать будут?
     - Не будут, - заверил Кеша, - надоест.
     По   молодости  лет   Кеша  недооценивал  терпения  козлятников  и   их
невероятные игровые способности. Он мог бы и просчитаться, не вмешайся в эту
историю  могучая  и  загадочная сила,  которую  Витька  назвал  телекинезом.
Забегая вперед,  скажем,  что в  ее  названии Трешница не ошибся.  Но лишь в
названии.
     - Пойдем пока ко мне, - сказал Геша.
     - А баба Вера?
     - Баба Вера уехала к бабе Кате в Коньково-Деревлево на весь день.
     Геша  жил  с  бабой Верой в  трехкомнатной квартире и  имел собственную
большую комнату, набитую паяльниками, радиолампами, отвертками, пассатижами,
конденсаторами,  полупроводниками,  и  так далее,  и  тому подобное.  Гешина
комната была предметом вечных ссор с бабой Верой,  которая желала убрать ее,
вопреки Гешиному законному сопротивлению.
     Кроме вышеперечисленных атрибутов ремесла в  Гешиной комнате находились
диван-кровать,  письменный стол  с  дерматиновым верхом,  залитый чернилами,
машинным  маслом,  бензином,  расплавленной  канифолью,  Гешиной  кровью  от
многочисленных производственных травм,  стояло два венских стула, тумбочка и
на ней первый советский телевизор КВН-49.  Телевизор был стар, но работал на
редкость хорошо.  А  японская пластмассовая линза позволяла даже  разглядеть
выражение  лица  знаменитого  хоккеиста  Валерия  Харламова  или  не   менее
знаменитого певца Иосифа Кобзона.  Геша  свой телевизор любил,  холил его  и
нежил,  менял в  нем разные детали и  не  признавал никаких новомодных марок
типа "Темп" или "Рубин", украшавшего столовую Кешиных родителей.
     Еще у Геши был замечательный стереомагнитофон "Юпитер",  который он тут
же  включил,  и  из  двух мощных колонок-динамиков звучала грустная песня на
хорошем английском языке.  Пел некто по фамилии Хампердинк. Ни Геша, ни Кеша
не  знали  содержания  этой  песни,   но  певец  грустил  умело,   а  грусть
интернациональна и  не требует перевода.  Тем более что друзьям тоже было не
слишком весело.
     - Хорошо поет, - сказал Кеша.
     - Мастер, - подтвердил Геша.
     - Не то что наши, - согласился третий голос.
     - Это ты сказал? - спросил Кеша.
     - Нет, - сказал Геша. - Я думал, это ты.
     - Это я сказал, - сообщил третий голос.
     - Кто ты?  -  спросил Кеша,  и  трудно поручиться,  что в  голосе этого
мужественного мальчика совсем не было страха.
     - Ну, я, - раздраженно сказал третий голос. - Не видите, что ли?
     И тут Кеша и Геша увидели некоего старичка.  Старичок стоял в вальяжной
позе  и  смотрел на  Кешу и  Гешу со  снисходительной улыбкой.  Старичок был
малоросл,  одет в  полосатую рубашку с  длинными рукавами и  белые чесучовые
брючки,  давно не знавшие утюга. И белыми-то они были изначально, может, лет
сто назад.  Еще на старичке наблюдались сандалеты,  сквозь которые виднелись
игривые красные носки,  И  вообще,  старичок выглядел как-то  несерьезно:  и
улыбочка эта фривольная,  и периодическое подмигивание левым глазом,  и поза
его. Не говоря уже о самом его появлении.
     Любой рядовой взрослый человек испугался бы невероятно.  Кеша и Геша, к
счастью,  не  были  взрослыми.  Кеша  и  Геша не  вышли из  того прекрасного
возраста,  когда  не  существует для  человека пресловутая холодная формула:
"Этого не  может быть,  потому что этого не  может быть никогда".  Все может
быть,  все  воз в  нашем  замечательном мире!  Стоит  только поверить в
невозе,  как оно тут же исполняется, только поверить уж надо полностью,
без опасений и осторожничания. Но взрослые не могут не осторожничать. Есть в
них намертво вросшая жилка здорового скептицизма,  настолько здорового,  что
мешает  он  верить  в  снежного  человека,  в  летающие тарелки,  в  зеленых
человечков со звезд.
     Но Кеша и  Геша не были взрослыми.  Они,  увидев старичка у телевизора,
смешного  старичка  в  красных  носках,  приняли  этот  факт  за  реальный и
потребовали разумного объяснения этому факту.
     - Вы откуда взялись?  - строго спросил Геша, потому что в данный момент
именно он был хозяином.
     - "Откуда,  откуда"... - сварливо сказал старичок. - Из телевизора, вот
откуда.
     - Вздор,  -  строго заметил Геша.  -  Во-первых, я свой телевизор знаю,
во-вторых, вы там просто не поместились бы, а в-третьих, так не бывает...
     - Ах,  Геша,  Геша, - грустно сказал старичок, - от тебя ли я слышу эти
скучные слова: "Так не бывает". Бывает, Гешенька, все.
     И  тут он вдруг стал уменьшаться,  потом таять,  потом совсем исчез,  а
телевизор заговорил голосом диктора Балашова:
     - Ну, а теперь бывает?
     Но  это никак не мог быть диктор Балашов,  потому что телевизор Геша из
сети выключил, это он точно помнил, да и сейчас посмотрел, проверил - верно,
выключил.
     А  старичок вновь  возник будто  бы  из  ничего,  встал  у  телевизора,
ухмыльнулся и  вдруг закашлялся,  схватившись за  грудь.  Кашлял он  долго и
натужно, потом отдышался, сказал хрипло:
     - Все легкие в пыли, мука какая... Любит твоя бабка уборки устраивать -
спасу от нее нет. Повлиял бы ты на нее...
     Тут молчавший до  сих пор Кеша (и,  надо заметить,  оторопевший от всех
этих чудес) вмешался в разговор:
     - Вот что, товарищ. Бабка бабкой, но кто вы такой и что делаете в чужой
квартире?
     Тут старичок ловко подпрыгнул,  уселся на край стола-ветерана, заболтал
ножками в детских сандаликах:
     - Резонный вопрос,  Иннокентий.  Кто я?  По-вашему, наверно, я - дух. И
квартира эта мне не чужая, я здесь давно живу - с тех пор, как сей телевизор
купили.
     - Так в телевизоре и живете? - саркастически спросил Кеша.
     - Так в телевизоре и живу,  - подтвердил старичок, не замечая, впрочем,
сарказма. - Дело в том, что я - дух телевизора.
     Вот тут взрослые поступили бы однозначно.  Немедленно согласились бы со
старичком,  сделали вид,  что верят ему во всем, успокоили бы его, заставили
потерять бдительность,  а  сами в  это время позвонили бы  в  больницу имени
доктора  Кащенко  и   вызвали  отряд  санитаров  с   крепкими  смирительными
рубашками.  И зря.  Потому что старичок психически вполне здоров,  и еще: он
взял бы да исчез в телевизоре - ищи-свищи. И за ложный вызов врачей пришлось
бы отвечать по всей строгости советских законов.
     Ни  Кеша,  ни  Геша к  телефону не  бросились.  Более того,  они  очень
заинтересовались сообщением старичка.
     - Как это - дух? - с сомнением спросил Кеша.
     - А  будто ты не слыхал,  что у  вещей есть душа.  Вот говорят:  сделал
мастер вещь и душу в нее вложил. И живет в такой вещи душа мастера...
     - Так телевизор на  конвейере делали.  Может,  сто человек.  Один лампу
ввернул,  десятый гайку закрутил,  сотый тряпочкой протер.  И  в смену у них
тыща телевизоров. В каждый душу вкладывать - души не хватит.
     - Знакомо рассуждаешь,  -  расстроился старичок.  -  И  многие  так  же
рассуждают. Поэтому у нас вещи без души и делают: тяп-ляп - и готово. А если
еще и хозяин к вещи так относится, то ей через месяц-другой на свалке место.
     - А как же к ней относиться?
     - С душой, Кешенька, с душой. Тогда любая вещь долго служить будет. Вот
как Гешин КВН-49.
     - Выходит дело,  вы -  моя душа, - засмеялся Геша. - Это, значит, я вас
туда вложил.  -  Он кивнул на побитый ящик телевизора. - Так, когда его отец
купил, меня еще, может, и на свете не было...
     - Верно, - согласился старичок. - Я - ничья не душа. Я сам по себе.
     - Тогда почему вы именно мой телевизор выбрали?
     - По разнарядке. Направление мне сюда вышло.
     - От кого направление?
     - От начальства, конечно...
     Тут Кеша сообразил,  что с такими бессистемными вопросами они до истины
долго не доберутся. Нужна последовательность.
     - Вот что,  - сказал он решительно, - вы нам все по порядку расскажите:
что  за  духи,  откуда  вы,  где  работали до  Гешиного телевизора,  что  за
начальство у вас. В общем, подробненько и не торопясь.
     - Ты у нас прямо отдел кадров, - захихикал старичок и опять закашлялся.
- Вы  бы  лучше пылесосом погудели,  почистили бы  кавээнчик-то.  Ты  совсем
разленился,  - вдруг набросился он на Гешу, - заднюю стенку снял, а на место
кто будет ставить? Великий русский поэт Пушкин?
     Тут Геша сообразил,  что заднюю стенку он  действительно забыл на место
прикрутить -  с  тех пор как менял лампу.  А  времени тому недели две уже...
Да-а, стыдновато...
     - Ладно,  - подвел итог Кеша. - Ты, Гешка, сооруди пылесос и погуди им,
как выражается товарищ. Я позвоню отцу, скажу, что испытания модели временно
отменяются.
     Они вышли из комнаты, и Геша спросил друга:
     - Слушай,  Кешка,  куда мы  влезли?  Это же  мистика какая-то,  бабкины
сказки...
     - Ты спишь? - спросил Кеша.
     - Нет.
     - И я не сплю. А старичок существует?
     - А вдруг это галлюцинация?
     Кеша был умный мальчик,  почти отличник, и с чувством юмора у него тоже
все было в порядке.
     - Если это галлюцинация,  - сказал он, - то довольно любопытная. Как ты
считаешь?
     - Не без того, - согласился Геша.
     - А значит,  будем галлюцинировать дальше.  -  И добавил сердито:  - Не
теряй времени,  пропылесось хорошенько и стенку прикрути...  Кстати, как его
зовут?  -  Он подошел к двери Гешиной комнаты и крикнул:  -  А как ваше имя,
дедушка?
     - Кинескопом меня кличут. Старик Кинескоп.
                            Глава четвертая
                   КЕША, ГЕША И ЧУДЕСНЫЙ МИР ДУХОВ
     Кеша  сел  на  венский  стул,  предварительно скинув  с  него  какие-то
радиодетали.  Геша устроился на полу,  потому что второй стул тоже был занят
радиодеталями,  а Геша относился к ним бережно и с пиететом. Старик Кинескоп
удобно примостился на  диване,  забравшись на него с  ногами,  поглядывал на
свой  кавээн  -   вычищенный  и  с  прикрученной  задней  стенкой,  улыбался
довольно...  Со  стенкой,  конечно,  Геша виноват,  забыл он  о  ней тогда в
суматохе. А сейчас привернул накрепко новыми блестящими винтиками.
     - Ладно,  -  сказал  Кинескоп,  закончив любоваться своим  кавээном,  -
приступим, пожалуй... Ну, так с чего начать?
     - С начала, - сказал рациональный Кеша.
     Кинескоп  задумался,  уперся  кулачком в  подбородок,  как  "Мыслитель"
работы  французского скульптора Родена,  улыбался чему-то  своему  -  видно,
вспоминал это давнее Начало.  Хорошо ему сейчас было:  просто, по-домашнему,
не то что в телевизоре торчать с утра до утра.
     Ребята молчали,  не торопили его: понимали, что история будет долгой, а
долгая история с бухты-барахты не рассказывается. Тут раскачка нужна.
     Но вот старичок раскачался, начал мечтательно:
     - Давно это было...  Вы тогда не родились. И родители ваши не родились.
И прародители ваши тоже еще не появились.  Жили тогда на земле духи - злые и
добрые. И звались они по-разному: водяными, лешими, домовыми, русалками. Это
наши духи, русские. О заграничных - всяких там эльфах, гномах - я не говорю.
Тех же щей,  да пожиже влей...  Обязанности у  них были строго разграничены.
Домовой,  к  примеру,  за  дом отвечал,  за хозяйство.  Кто поопытнее,  тому
большие дома доверялись,  иной раз целые замки.  Ну,  а  у кого способностей
меньше, тот в домишках жил, и хозяйство у такого поменьше было. Лешие - те в
лесу.  Водяные -  в прудах там,  в озерах. Русалки - все больше по морям, их
редко видели.  Ну и прочие тоже...  Жили так веками,  не тужили,  к условиям
давно приспособились. Но вот началась эпоха Великого Технического Прогресса,
и кончилось наше спокойное житье...
     Тут  старик  Кинескоп сделал паузу  и  посмотрел на  своих  слушателей.
Слушатели   ждали   продолжения.   Впрочем,   слушатели   по-разному   ждали
продолжения.  Геша скептически: мол, давай-давай, дед, заливай помаленьку...
Кеша  с  вежливым интересом,  за  которым  все-таки  проглядывало доверие  к
старику:  пока все  общеизвестно,  в  детском саду проходили,  а  вот что ты
дальше нам новенького сообщишь?..
     Старик улыбнулся ласково -  рот  у  него расползся почти до  ушей,  нос
сморщился, - но удовлетворился сосредоточенным вниманием публики, продолжил:
     - Дальше  жить  по-старому  стало  невоз.  Сами  посудите:  раньше
домовой свое хозяйство наперечет знал.  Кастрюли там,  ведра, печка русская,
иногда корова или  свиньи.  Все несложно.  А  теперь?  Телевизоры,  комбайны
всякие, холодильники, пылесосы, автомобили - ужас! Не сразу, правда, все это
появилось.  Постепенно,  понемногу.  Но уже тогда, в самом начале, стало нам
ясно: нужна специализация.
     - Какая специализация? - не понял Геша.
     - Обыкновенная,  - терпеливо пояснил Кинескоп. - Узкая. По профессии. А
для этого учиться требовалось.  Были,  конечно, и консерваторы, ретрограды и
рутинеры: дескать, жили по-старому - и неча менять. Где они теперь? Сгинули.
Шуршат где-нибудь по лесам-болотам,  прохожих-полуночников пугают.  Ученье -
свет... Я тогда молодой был, головастый, по радиоделу пошел.
     - А где учились?  -  скептически поинтересовался Геша. - Школа, что ли,
специальная была?
     - Зачем   специальная?    Обыкновенная   -    человеческая.   Институт,
университет,   техникум  -   мало  ли  у  вас  учебных  заведений?  Всеобщее
образование...
     - Так с людьми и учились?!
     - Не совсем с людьми... , конечно, и с людьми, да только хлопотно.
Документы нужны, на лекции ходи обязательно, на физкультуру - зачет по лыжам
сдавай...  Нет,  ребяточки,  гораздо  спокойнее  просочиться  куда-нибудь  в
дымоход над  аудиторией:  и  слышно,  и  видно -  красота!  Так  пять лет  и
проучился.  И  все так же,  не лентяйничал.  А  что диплома нет -  так не за
бумажку старался.  Нам бумажка без надобности,  нам знания нужны.  А бумажка
ваша - это видимость одна...
     - В каком институте курс слушали? - официальным тоном спросил Геша.
     - В радиотехническом. Но это позже. А поначалу в радиомастерской знаний
набирался.   Я  ведь  до  телевизора  в  радиоприемнике  работал.   А  потом
переучился.
     - А что же вы все в кавээне?
     Кинескоп потупился,  засопел.  И  Кеша  остервенело посмотрел на  Гешу,
задавшего  явно  бестактный  вопрос.  Но  старик  перехватил взгляд,  сказал
успокаивающе:
     - Да  ничего,  верный  вопрос...  Стар  я,  ребяточки,  и  склероз  уже
проглядывается,  и  соображаю туго.  Поздно переучиваться.  Содержу кавээн в
порядке, и ладно... Вроде бы неплохо работает телевизор, а, Геша?..
     - Неплохо, - сказал бестактный Геша. - Только ж это я его ремонтирую.
     - А вот врешь!  - возмутился Кинескоп. - Ты его не ремонтируешь, ты его
реконструируешь. А скажи честно, разве ж он сам отказывал когда-либо?
     - Да вроде нет... Схема у него хорошая.
     - Схема...  -  протянул старик.  - Духи в этих развалюхах хорошие были,
энтузиасты.  Да что говорить, это ж мы телевизорную промышленность начинали.
Только кто  поумней -  давно дальше пошли.  Вот  дружок мой,  Реле,  тоже  в
кавээне  начал.   А  теперь  где?  Теперь  он  всей  системой  промышленного
телевидения в универмаге "Москва" ведает.  Был я у него, смотрел, прекрасный
специалист.  А учились вместе...  Или вот Регистр. В телецентре устроился, в
Останкине.  Он  меня на экскурсию водил,  показывал,  объяснял,  да все зря:
отупел я, что ли... - И Кинескоп заплакал.
     Плакал  он  жалобно,  утирал  кулачком  слезы,  буквально-таки  ручьями
бегущие по коричневому сморщенному личику, всхлипывал, сопел.
     Кеша с Гешей бросились к нему,  начали утешать.  Кеша из кармана платок
достал - не очень чистый, даже грязноватый скорее, совал старику:
     - Вот платок,  возьмите...  Да  не  расстраивайтесь вы,  честное слово!
Подумаешь,  телецентр!  Там все новенькое,  да и  меняют оборудование каждый
день. Тоже мне работа - не бей лежачего. Вот кавээн - это дело!..
     Нехитрые  Кешины  утешения неожиданно подействовали.  Кинескоп перестал
реветь,  взял платок,  вытер слезы,  сложил его аккуратно, но Кеше не отдал,
себе в карман сунул. Может, по рассеянности.
     - Дело,  говоришь? Верно... Да я не о том жалею. Я о потерянном времени
жалею. Какие возсти! - Он всплеснул ладошками: - Учись не хочу. Вон мои
кореши в большие люди вышли.  Один турбину на Красноярской ГЭС обслуживает -
шутка ли!  Другой в  Ту-114 летает -  тоже пост!  А  третий...  До него и не
добраться:  всем московским метро ведает,  у  него самого сотни две  духов в
подчинении.  А все потому, что учился. Ни на минуту самосовершенствования не
прекращал. - Кинескоп поднял вверх указующий перст и потряс им значительно.
     - Там же начальник есть! - удивился Кеша. - Начальник управления...
     - "Начальник"...  - передразнил его Кинескоп. - Так то человек, а это -
дух. Ты, брат, не путай людей с духами. У вас свои функции. У нас - свои.
     - Выходит так,  -  сказал Геша.  -  Раз  метро хорошо работает,  в  том
заслуга вашего приятеля.
     - А как же? Вестимо дело. И помощников его.
     - А люди ни при чем?
     - Не понимаешь ты меня,  парень. А вроде не дурак... Если люди без души
к делу относятся,  так там и духам делать нечего: не пойдет дело. А работает
с душой человек,  у него дело спорится.  И дух ему тогда во всем помогает. Я
разве сам лампу в  телевизоре сменить могу?  Не  могу.  Я  могу ее  подольше
работать заставить -  это да. Так не вечно же... И разве не было у тебя так:
смотришь ты  телевизор и  вдруг подумаешь,  что  неплохо бы  такую-то  лампу
заменить? А, было?
     - Было, - сознался Геша.
     - Вот, - удовлетворенно хмыкнул старик. - Это ж я тебе подсказывал.
     - Телепатия? - Кеша даже вперед подался.
     - Вроде бы, - поскромничал Кинескоп. - Обычная штука... И везде так же:
духи все наперед знают и толковым людям помогают. В контакте работаем.
     Тут Геша руку поднял, как будто на уроке в школе:
     - А у нас в квартире еще духи есть?
     Кинескоп помялся, пожевал губами.
     - Так, чтоб постоянных, - двое нас. А приходящие есть.
     - Кто же?
     - Дух телефонной сети.  Который за подстанцию отвечает.  Он и  к  тебе,
Кеша,  заглядывает...  А  живет  вот  этот...  -  Он  кивнул на  выключенный
магнитофон.
     - А где он? - Кеша и Геша даже в один голос спросили это.
     - Ушел, - грустно сказал Кинескоп. - К тебе, Кешка, ушел.
     - Да ну? А зачем?
     - Брат у него там живет. У тебя то есть...
     - В магнитофоне?
     - Ну да...  Они духи хорошие,  добрые, грамотные. Хотя и молодые. Твой,
бывает,  и  к нам заходит.  Все ко мне пристают:  расскажи да расскажи,  как
раньше духи жили.  А расскажешь - смеются: темные вы, дескать, были, страшно
подумать!..  Твой-то,  Кешка,  вообще  головастый малый.  Он  у  тебя  и  за
магнитофоном следит, и в телевизоре кумекает.
     - В "Рубине"?
     - В нем.
     - Так он же цветной!
     - То-то и оно.  Специальность новая,  еще не совсем освоенная.  На ходу
учиться приходится.
     - Он  у  нас то в  зелень отдает,  то в  красноту.  Цвет отрегулировать
нельзя.
     - Не суди строго,  -  сказал Кинескоп. - Как будто мастер из телеателье
много в  том понимает.  А  парень,  я слышал,  неглупый,  в институте заочно
учится.  Рыжий (это твоего,  Кешка,  так зовут,  а нашего - Красный) говорил
как-то,  что ему с ним,  с мастером этим,  работать -  одно удовольствие.  А
Рыжий хоть и молодой, а вдумчивый, далеко пойдет.
     Кеше   мучительно  захотелось  тут   же   вскочить  и   мчаться  домой:
познакомиться с Рыжим и его братом. Но он понимал, что это бессмысленно: раз
они до  сих пор не показывались,  так и  сейчас не станут.  Хотя Кинескоп-то
появился...
     - Слушайте,  дедушка,  -  спросил Кеша,  - а почему вы людям никогда не
показываетесь?
     Кинескоп посмотрел на Кешу как... как... ну, как на сумасшедшего, психа
ненормального.
     - А кто ж в нас теперь поверит?
     - Никто не верит, - согласился Кеша. - Но вы же есть?
     - Это как сказать,  - загадочно усмехнулся Кинескоп. - Ты своему отцу о
нас скажи - он поверит?
     Кеша  подумал  немного,   прикинул  все  "за"  и  "против"  и  решил  с
огорчением:
     - Не поверит.
     - И любой другой тоже.  И уж так столетиями повелось, что скрываемся мы
от людского глаза. Раньше от безделья иногда появлялись, а теперь никогда.
     - А почему вы?..  - Кеша не договорил, но Кинескоп его прекрасно понял,
сказал туманно:
     - Так надо было...  Да  и  знаю я  вас давно,  ребята вы вроде хорошие,
отзывчивые. А главное, поверить в нас смогли.
     - Но могли и не поверить?
     - Ну,  риск невелик.  Не поверили бы -  и ладушки. Внушил бы я вам, что
все виденное -  галлюцинация.  И  точка.  Да  потом,  я  не  один это решил,
посоветовался кое с кем.
     - С братьями?
     - С ними тоже...  И кое с кем еще.  -  Он указал на потолок, намекая на
некую вышестоящую силу.
     Намек был понятен,  но что за вышестоящая сила - следовало узнать. Кеша
так прямо и спросил:
     - С начальством, что ли?
     Кинескоп замялся:
     - Не совсем...
     - С кем же?
     Кинескоп явно мучился,  не хотел говорить.  Кеше стало его жалко,  и он
сдался, решил подождать с вопросом.
     - Ладно,  тайна есть тайна. Я понимаю... Скажите, дедушка, а с братьями
нам  будет познакомиться?
     Кинескоп облегченно вздохнул,  и  Кеша понял,  что  старичок рад  смене
разговора;  и о начальстве он зря проговорился,  может быть даже, ему за это
влетит.
     - Теперь ,  -  сказал Кинескоп.  -  Раз уж вы знаете, то и братьев
увидите. Красный вернется, я ему скажу.
     - А когда он вернется?
     - А кто его знает? Дело молодое: гуляй себе...
     - А позвать их ?
     Старик Кинескоп подумал немного, спросил у Кеши:
     - Дома кто есть?
     - Родители.
     - Значит,  не  позовешь.  Рыжий при них не станет по телефону говорить:
заметят  неладное.   Да  не  торопись  ты,   познакомитесь  еще.  Сегодня  и
познакомитесь.
     - Когда? - Нетерпение друзей было слишком велико, чтобы Кинескоп его не
заметил.  Хитрый был Кинескоп старик, все подмечал, все видел, выводы делал,
на ус мотал. И молчал...
     И  Кеша  решил  не  торопить  события.  Время  обеденное,  отец,  поди,
удивляется:  не  пришли за ним,  на испытания кордовой модели не пригласили.
Надо пойти объяснить, а заодно и пообедать. Только вот Кинескоп...
     - Кинескоп, - сказал Кеша, - может, вам поесть приготовить?
     - Это еще зачем?  -  удивился Кинескоп. - Разве я просил? Духи не едят,
им это ни к чему.  - Тут он заулыбался хитро, сморщил физиономию: - А у меня
духовной пищи невпроворот. С девяти утра питаться могу, с утренней зарядки в
телевизионной студии. Правда, пища не всегда калорийная...
     - Тогда мы пойдем.  -  Кеша вскочил и хлопнул друга по плечу.  - Пошли,
Гешка,  к нам обедать. Мама звала. И про модель отцу сказать надо. А то ведь
звали, время назначили. Неудобно.
     - Идите,  идите,  -  напутствовал их Кинескоп. - Я тут пока подремлю на
свежем воздухе.  А к тому времени и Красный вернется. Может, и Рыжий зайдет.
Познакомитесь...
     Ребята уже  было пошли,  оставив Кинескопа спать на  Гешином диванчике,
накрыв его шерстяным пледом,  когда Кеша все-таки решился на  провокационный
вопрос.  Таким уж он парнем был,  этот неугомонный Кеша, все-то ему хотелось
знать сразу, не любил оставлять ничего на потом.
     - Дедушка,  -  сказал он вкрадчиво,  -  вам начальство разрешило с нами
познакомиться, а как же братья?
     - А что братья? - вскинулся старик.
     - Им тоже разрешили?
     - Дурень ты! - в сердцах сказал Кинескоп. - Сыщик липовый, Шерлок Холмс
несчастный, майор Пронин недоразвитый. Все-то ему знать надо... А может, оно
и  к лучшему...  -  Он значительно посмотрел на ребят.  -  Это не мне с вами
познакомиться разрешили. Это вам со мной познакомиться велено было.
     - Зачем? - спросил Геша.
     - Кем? - одновременно вырвалось у Кеши.
     И старик Кинескоп ответил по порядку:
     - Зачем - со временем узнаете. А кем... Великим Духом Электричества!
     И  сказал он  это  так  значительно,  так  громогласно,  что в  воздухе
промелькнула синяя молния, запахло озоном и перегоревшими пробками. А скорей
всего,  это ребятам лишь показалось,  потому что холодильник на  кухне урчал
по-прежнему, а как он мог урчать, если бы пробки перегорели?
     - Как его зовут? - тихо спросил Кеша.
     А Геша ничего не спросил,  потому что был полностью ошарашен и молнией,
и странным запахом, и громовыми словами Кинескопа.
     - Зовут его Итэдэ-Итэпэ,  -  почему-то  шепотом сказал Кинескоп.  -  Но
забудьте это имя, не повторяйте вслух, не то случится беда! - Он быстро лег,
укрылся пледом и добавил уже обычным своим хриплым, простуженным голосочком:
- Ну, идите, идите, а я посплю.
                              Глава пятая
                     КЕША, ГЕША И БРАТЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ
     Конечно,   было  бы  рассказать о  Кинескопе Кешиным родителям.  В
конце концов,  они люди прогрессивные,  с  широкими взглядами,  с  некоторой
долей свободного воображения,  обычно исчезающего у  человека по  исполнении
ему шестнадцати лет.  В  это время человек получает паспорт и  автоматически
становится взрослым.  А взрослому человеку свободное воображение -  помеха в
жизни. Почему-то взрослые люди не любят эту прекрасную черту характера.
     Жалко взрослых,  считал Кеша.  Скучно им. А возсти - колоссальные!
Шофер   автомобиля,   например,   может   представить  себя   за   штурвалом
сверхзвукового  истребителя,  а  асфальт  Московской  кольцевой  дороги  под
колесами - взлетной полосой.
     Повар, помешивающий половником флотский борщ в котле, может представить
себя ученым у  аппарата,  в  котором моделируется зарождение первоматерии на
Земле.
     Да-а,  что и  говорить,  возстей навалом.  Кеша никогда не упускал
случая  пофантазировать:   любое  дело  веселее  идет.   А  взрослые?  Легко
представить, о чем они фантазируют.
     Кеша не сомневался,  что шофер,  к примеру, на самом деле думает о том,
что  задний мост стучит и  резина на  передних колесах лысая,  а  завтра все
равно новой не выпишут.
     Повар мечтает о том, чтобы никто сегодня в жалобную  никаких кляуз
не писал,  а скорее всего напишут,  потому что борщ жидковат,  мясо неважное
привезли, костей много.
     Вот так они и  живут,  эти взрослые.  Даже самые передовые из них редко
позволяют себе помечтать. То есть мечтают-то они непрерывно, но это реальные
мечты.  А пустить к себе нереальные мечты позволить не могут: стыдно. А чего
стыдно - сами не знают.
     Кеша обо всем этом серьезно подумал,  взвесил возсти своих - пусть
прогрессивных,  но  все же  взрослых -  родителей и  решил,  что на духов их
воображение не потянет.  Не примут они духов, хоть ты лопни. Пусть-де старик
Кинескоп перед ними польку-бабочку спляшет -  все равно не поверят.  Так что
лучше смолчать, не позориться по-пустому. А то услышишь традиционное: "Какой
ты  еще  ребенок,  Кешка!"  Как будто в  том,  что он  ребенок,  есть что-то
постыдное.
     Уже в лифте он сказал Геше:
     - О Кинескопе - молчок. Никому!
     - Спрашиваешь!  -  подтвердил Геша,  и  стало ясно,  что он тоже хорошо
взвесил все "за" и "против" и мнения на сей счет у них с Кешей совпали. Да и
не могло быть двух мнений в этой ясной ситуации.
     За обедом отец спросил:
     - Ну как испытания? Состоятся?
     - Вряд ли, пап, - озабоченно сказал Кеша.
     - Недоделки в конструкции?
     Что ж,  если ответ подсказывают,  грех не  воспользоваться подсказкой -
это вам каждый школьник подтвердит.
     - Есть кое-какие...  Да и негде испытывать: на пустыре доминошники стол
врыли.
     - А вы рядом. Не помешаете.
     - Это ты так считаешь. А Петр Кузьмич считает иначе. Он свое мнение еще
утром высказал.
     - Безобразие!  - возмутилась мама. - Что у них, другого места для стола
не  нашлось?  И  вообще,  наш  двор превращается в  какой-то  заповедник.  С
собаками гулять не разрешают.  Теперь уже детям играть негде. А завтра и нас
попросят  по  стеночке  ходить...  Хороша  общественность!  Петр  Кузьмич  с
компанией. Там один Витька чего стоит!
     - Витька стоит три рубля,  -  сказал отец,  -  это общеизвестно. А Петр
Кузьмич - фрукт дорогой. Его не укусишь. С ним надо бороться всерьез.
     - Уже начали, - засмеялась мама.
     - Кто?
     - Это он как раз выясняет. Занят розыском. Представляешь, они сегодня в
домино играли, а им кто-то костяшки путал.
     - Как путал? - спросил отец.
     - Ну,  подменивал,  мешал  -  я  же  не  видела.  А  Марьи  Агасферовна
подробностей не знает.  Говорила, что он хотел одну костяшку положить, а ему
кто-то другую подсовывал. И так все время.
     - Может, они на солнце перегрелись? - предположил отец.
     - Вполне  воз.  Только  они  всерьез эту  историю приняли.  Витька
заявил,  что это... - Тут мама помялась немного, вспоминая, потом вспомнила:
- Что это - телекинез. Правильно я назвала?
     Стоит ли  говорить,  что  Кеша с  Гешей слушали разговор с  напряженным
вниманием.  Геша даже есть перестал, открыл рот от удивления. А Кеша, хоть и
продолжал хлебать  суп,  тоже  удивлялся и  думал  про  себя,  что  все  это
непросто,  что есть какая-то  диалектическая связь между событиями дня -  от
разговора у  зеленого стола беседки до беседы с  Кинескопом.  Впрочем,  рано
спешить.  Необходимо собрать побольше фактов,  взвесить все аккуратно,  а уж
только потом делать выводы.
     Но  красивое научное слово "телекинез" было названо,  и  оно  требовало
объяснений.
     - Умен твой Витька,  -  засмеялся отец.  -  Вот к  чему приводит чтение
популярных научных журналов.  Телекинез...  - Отец от изумления даже головой
покрутил.  - Телекинез, мои дорогие, это перемещение материальных объектов в
пространстве силой  человеческой мысли.  Примерно  так.  И  штука  эта  пока
фантастична.  Она даже на уровне гипотезы не существует - так, предположения
одни...  А  ты  хочешь,  чтобы  телекинез осуществился в  масштабах дворовой
сборной по домино...
     - Я  ничего не  хочу,  -  обиделась мама.  -  Я  передаю тебе,  что мне
рассказала Марья Агасферовна.
     - Твоя Марья Агасферовна -  сплетница,  -  сказал отец, но мама на него
посмотрела укоризненно:  мол,  что ты говоришь,  это же непедагогично. Будто
Кеша с Гешей сами не знали суровой правды про Марью Агасферовну...
     Но не в  ней было дело.  Разговор родителей лишний раз подтвердил,  что
они  уже слишком взрослые.  Если они в  телекинез не  верят,  то  где же  им
поверить в  Кинескопа!  А Кеша,  например,  был почти уверен,  что история с
доминошниками не  обошлась без  участия  старика.  Слишком  все  во  времени
увязано.  Считайте:  решение  открыться ребятам  принято Кинескопом явно  не
сегодня с  утра.  Раньше принято.  А значит,  он должен был следить за ними:
где,  что делают,  когда домой вернутся.  В том, что Кинескоп мог следить за
ними на  любом расстоянии,  Кеша не сомневался.  Раз он дух,  значит,  может
многое.  А телекинез для него -  плевое дело.  Он и телепатией владеет - сам
признался.  Кеша взглянул на Гешу и понял, что друг думал о том же. И Кеша и
Геша всегда отлично понимали,  что  каждый из  них  думает.  Это  тоже могло
считаться телепатией, которая возникает у людей, знающих друг друга давно, к
тому же  имеющих одинаковое мнение по  всем вопросам.  Даже в  школе бывало:
Геша,  к  примеру,  к  доске вышел,  отвечает урок и вдруг запнется.  Тут же
посмотрит на  Кешу,  тот  кивнет ему  многозначительно,  и  Геша  все  сразу
правильно понимает. Телепатия, точно!
     Хотя,  конечно,  надо бы Кинескопа подробнее про телекинез расспросить.
Вон  даже отец считает его фантастикой.  Значит,  нет такого явления в  мире
людей. А в мире духов - пожалуйста, те-ле-ки-ни-руй-те на здоровье...
     - Мам,  -  сказал Кеша,  потому что обед подошел к  концу,  -  мам,  мы
пойдем, а?
     - Куда?  -  строго спросила мама -  впрочем,  для порядка спросила, ибо
каникулы время святое,  покушаться на  него  никак нельзя,  это  и  родители
понимают прекрасно.
     - Мы у Геши будем.
     - Но больше никуда...
     Когда в  прихожей они  проходили мимо телефона,  он  звякнул тихо-тихо,
будто кто-то не хотел,  чтобы его звонок слышали посторонние.  Кеша взглянул
на Гешу и снял трубку.
     - Кеша? - спросили из трубки. - Пообедали?
     - А кто это? - шепотом спросил Кеша.
     - Я,  Кинескоп,  -  сказала трубка. - Давайте быстро ко мне: пора делом
заняться. И братья здесь...
     - Мы сейчас.
     - Бегом, - строго сказала трубка и смолкла.
     И  тут  же  в  ней  раздался длинный  гудок.  Не  короткие,  как  после
прерванного разговора,  а  длинный,  непрерывный,  как будто разговор еще не
начинался.  Впрочем,  так  и  должно было  быть:  ведь  соединяла-то  их  не
автоматическая станция,  а  сам дух телефонной сети!  Кеша и  Геша в  том не
сомневались.   Вообще  за  последнюю  пару  часов  всякие  сомнения  у   них
поубавились:  всесилие  Кинескопа и  его  коллег  не  оставляло времени  для
сомнений.  Надо было спрашивать:  "Как это делается?", а не "Делается ли это
вообще?".
     ...Когда Кеша и  Геша вошли в  комнату,  Кинескопа на  диване не  было.
Только скомканный плед валялся.  Но  старик тут же  возник из-за телевизора,
кашлянул смущенно:
     - Трусоват я стал. Думал, бабка пришла.
     - Ай-яй-яй,  -  с бабкиной интонацией сказал Геша.  -  Такой всемогущий
дух, а боится старой, немощной женщины.
     Кинескоп обиженно поджал губы,  однако грудь выпятил, плечики расправил
- каков, мол!
     - Это кто боится?
     - Это ты боишься.
     - Ха,  -  презрительно покривился Кинескоп.  -  Боюсь...  Да, боюсь. За
бабку твою боюсь... Что с ней будет, коли она меня углядит?
     Геша подумал секунду и ответил серьезно:
     - Инфаркт.
     - То-то и оно.  Забота о человеке -  прежде всего для духа.  - Кинескоп
поднял вверх указующий перст.
     Для Кеши и Геши самое время настало перейти к наболевшим вопросам.
     - Хороша забота, - сказал Кеша. - Субботний отдых людям испортил.
     - Это кому это? - всполошился Кинескоп.
     - Козлятникам.
     - А-а, им-то... - успокоился Кинескоп. - Вреда я им не причинил, не ври
по-пустому.  Чему тебя только семья и школа учат? А пошутил малость - так то
вы меня попросили.
     - Мы?
     - Кто  же  еще?  "Последствия будут ужасны"...  -  повторил он  Кешиным
голосом.
     - Кинескоп,  -  ужаснулся Кеша,  то есть вроде бы ужаснулся, а на самом
деле  восхитился столь  быстрому подтверждению недавней своей  мысли,  -  ты
подслушивал?
     - Ну,  не совсем чтобы я,  -  скромно потупился Кинескоп.  - Там другой
был, тоже из наших...
     Тайна разрасталась на глазах.
     - И костяшки доминошные он мешал?
     - Он, он.
     - Кто он?
     - Много будешь знать -  скоро состаришься, - невежливо сказал Кинескоп.
- Потерпи. Что могу - расскажу.
     Пришлось отступить на заранее подготовленные позиции.
     - А как он это делал? Телекинез?
     - Телекинез, телекинез, чего ж еще...
     - Так нет же его.
     - Кто сказал?
     - Папа сказал.
     Тут  Кинескоп  даже  обиделся,  губы  поджал,  выражение  презрительное
состроил. Но не смолчал, ответил:
     - Твой папа -  человек ученый,  дело ясное.  Он  про вашу людскую науку
многое знает.  Да  только сама людская наука знать пока всего не  может,  не
доросла.  Человек свой  мозг на  сколько процентов использует?  Процентов на
десять.  А  остальная  сила  мозга  вашего  дремлет,  не  проснулась еще.  А
проснется -  дивные дела человек делать сможет.  Телекинез -  что!  Напрягся
малость -  и двигай себе предметы всякие.  Есть умельцы:  не то что костяшки
пластмассовые - людей переносят с места на место. Так то духи...
     Тут уж даже воспитанный Геша не выдержал:
     - Сколько ж вас на земле?
     - Нас очень много, - важно сказал Кинескоп.
     - Нас о-очень много, - подтвердил кто-то сзади.
     Кеша  быстро обернулся и  увидел двух  маленьких,  не  выше  Кинескопа,
человечков.   Они   выглядели   абсолютно   одинаковыми,   словно   игрушки:
огненно-рыжие  вихры,  нос  картошкой,  улыбка в  сто  зубов,  белые майки с
круглым воротом,  джинсы со слоником на заду.  Слоников Кеша не увидел, но у
него самого были такие же джинсы, и он про слоника знал доподлинно.
     - Это братья, - сказал Кинескоп, - Рыжий и Красный.
     - Здрасьте, - сказали братья хором.
     - Здрасьте,  -  несколько растерянно ответил Кеша:  он помнил,  что они
братья, но чтоб так похожи...
     - Та-ак, - протянул Геша. - А кто из вас кто?
     - Я - Рыжий, - сказал один.
     - Я - Красный, - сказал другой.
     С  тем  же  успехом они могли представиться наоборот,  разницы видно не
было.
     - Как же вас различать?  -  заинтересовался Геша,  который всегда любил
знать все точно.
     Близнецы переглянулись и тяжело вздохнули.
     - Не знаем, - сказали они хором.
     - Как же вы сами себя различаете?
     - Мы не различаем,  -  сказал один из близнецов -  может быть, Рыжий, а
может быть, Красный. - Мы просто помним, кто есть кто.
     - А как же нам быть? - растерялся Геша.
     - Привыкнете,  -  сказал другой близнец -  может быть, Красный, а может
быть, Рыжий. - Или путать будете - тоже не беда.
     - Нет уж,  -  решил Геша,  порылся в  столе и  нашел эстонский значок с
изображением вишенки. - Ты кто? - спросил он ближайшего из братьев.
     - Я - Красный.
     - Будешь носить значок. - И приколол его на майку.
     Красный скосил глаза на грудь,  улыбнулся счастливо.  А  второй близнец
сказал тихонько:
     - Я тоже хочу значок...
     - Правильно.  -  Геша сообразил,  что поступил не по-товарищески, снова
порылся в ящике стола,  вытащил значок с клубничкой и приколол его Рыжему. -
Так  и  будем вас  различать:  Красный с  вишенкой,  Рыжий -  с  клубничкой.
Понятно?
     - Понятно! - хором ответили братья и заулыбались, довольные.
     Мир  восстановился,  и  Геша  был  рад  своему дипломатическому ходу не
меньше, чем братья - значкам.
     Кинескоп сказал с некоторым удивлением:
     - А и вправду различать легче стало. Вы уж их не снимайте, значки-то...
     - Не будем,  -  ответили счастливые братья, и было совершенно ясно, что
значки эти они не снимут ни при каких обстоятельствах -  так они себе сейчас
понравились.
     Кеша вспомнил,  что у  него дома в коробке из-под печенья валяется штук
тридцать разных значков.  Сам он  когда-то собирал их,  да потом бросил.  Он
вообще много чего собирал:  марки,  морские камешки,  спичечные этикетки. Но
страсть коллекционера,  быстро возникавшая в нем,  так же быстро угасала: он
не любил долго копить.
     "Надо будет отдать значки братьям",  -  подумал он и  порадовался,  что
сможет это сделать сегодня же  вечером,  потому что один из  братьев живет у
него дома.
     Кинескоп уселся на диване, завернулся в плед, заявил официальным тоном:
     - Рассаживайтесь поудобнее, товарищи. Разговор будет серьезный.
     - О чем разговор? - спросил любознательный Геша.
     - Узнаешь, - буркнул Кинескоп.
     Товарищи расселись поудобнее:  Кеша на стуле,  Геша,  как и раньше,  на
полу,  братья Рыжий и Красный взгромоздились на стол, свесив ноги в таких же
сандаликах, как и у Кинескопа, приготовились слушать.
     - Товарищи...  -  Кинескоп  явно  находился  под  влиянием  официальных
телевизионных программ.  -  Я  уполномочен сделать важное  заявление.  Прошу
отнестись к  нему  со  вниманием и  уважением.  -  Он  помолчал значительно,
продолжил:  -  Кеша и  Геша,  по  моей рекомендации из всех мальчиков города
Москвы для Великой Миссии Помощи выбраны именно вы.
     Он так и сказал: "Для Великой Миссии Помощи". Каждое слово начиналось с
большой буквы, ошибиться было нельзя.
     - Что за миссия?  - спросил нетерпеливый Геша, и хотя Кеша и сам был не
прочь  поскорее,  без  долгих  предисловий,  узнать суть  дела,  он  все  же
поразился бестактности друга:  судя по тону старика, да и по серьезному виду
близнецов, дело наклевывалось нешуточное, важное. И если уж их двоих выбрали
из  всех  мальчиков  города  Москвы,  то  стоит  потерпеть:  пусть  Кинескоп
выговорится.
     - Подожди, Гешка, - сказал он.
     Кинескоп с благодарностью кивнул ему.
     - Я открою вам Великую Тайну,  -  продолжал Кинескоп, и тут уж сам Кеша
подумал,  что  старик  явно  перегибает палку:  "Тайна -  великая,  миссия -
великая. Не слишком ли?.."
     Но Кинескоп не заметил Кешиных сомнений.
     - Вы,  именно  вы  призваны помочь духам,  -  с  надрывом шпарил он.  -
Десятки их  сейчас мучаются от бессилия и  унижения,  и  без помощи людей мы
пока не можем защитить их.
     - Где они мучаются?  - снова не утерпел Геша, и в его голосе снова была
ирония.
     - Все  скажу,  -  торжественно заявил Кинескоп,  не  заметив,  впрочем,
иронии, - но сначала узнайте, с кем вам придется вступить в борьбу...
     Это  было  немного  страшновато  -   борьба,   враги,  -  но  чертовски
увлекательно.  Кеша  и  Геша одновременно представили себе неистовую погоню,
бешеную езду на  гоночных автомобилях "феррари" или "мазаратти",  автоматные
выстрелы,  пуленепробиваемые  жилеты,  поиски  следов,  скрупулезный  анализ
фактов  преступления  и,   наконец,   обязательно  -  заключительную  фразу,
обращенную к главному негодяю:  "Ваша игра закончена, сэр!" Или иначе: "Ваша
ставка бита, мистер такой-то!" По крайней мере, так заканчивались популярные
романы про шпионов, некогда читанные Кешей и Гешей...
     - С кем? - в один голос спросили они.
     - Вы его знаете,  - скорбно сказал Кинескоп. - Он живет в вашем дворе и
сегодня играл в домино, когда вы хотели испытывать самолет.
     - Витька? - крикнул Кеша.
     А Геша спросил вполголоса:
     - Петр Кузьмич?
     - Нет,   -  покачал  головой  Кинескоп.  -  Это  Сомов.  Он-то  и  есть
наиглавнейший преступник, негодяй и душегуб.
                              Глава шестая
                       КЕША, ГЕША И ВЕЛИКАЯ ТАЙНА
     Вот те  раз!  Сомов -  преступник!  Тихий,  незаметный,  фантом,  а  не
человек... Он порой и поздороваться боится, бочком по стеночке, мимо, мимо -
и   в  подъезд.   Отец  Кеши  называет  его  человеком,   ушибленным  ложной
скромностью.  Такой десять раз подумает, прежде чем комара прихлопнуть. Да и
в истории с домино Сомов себя прилично вел: не встревал в разговор, не вякал
по-пустому, не делал замечаний, просто помалкивал.
     Не может он быть преступником!
     Хотя...  Тут  Геша к  месту вспомнил еще одну народную мудрость Гешиной
бабы Веры -  насчет тихого омута,  в коем черти водятся. И надо сказать, что
Геша тоже вспомнил эту мудрость, что, впрочем, совсем неудивительно.
     Итак,  Кеша остановился на слове "хотя". Хотя... Тут Кеше (и Геше тоже)
пришел  на  память  ряд  литературных  примеров  о   преступниках,   ведущих
добропорядочный  образ  жизни,   не  пьющих,  не  курящих,  не  выражающихся
нецензурными словами и даже любящих мелких домашних животных, как-то: кошек,
собак, лемуров, попугаев, хомяков и черепах.
     И здесь опять подошла бы полезная оговорка "хотя". Хотя... Кеша (и Геша
тоже) прекрасно знал  одну грустную историю,  происшедшую месяца два  назад.
Тогда Сомов очень негуманно поступил с черным котенком,  забежавшим к нему в
подъезд. Котенок был ничейный, некормленый и орущий. Последнее тихому Сомову
особенно  не  понравилось.  Помнится,  он  взял  котенка  за  шиворот  (дело
происходило на  третьем этаже) и  преспокойно выкинул его за  окно.  Счастье
котенка в  том,  что он оказался именно котенком.  Как и положено кошке,  он
упал на  все  четыре лапы.  Как и  положено маленькому котенку,  безусловный
рефлекс не помог -  котенок сломал лапу. Хорошо еще, Валька Бочарова забрала
его и выходила.  А то бы помер. Вот вам и тихий Сомов - полюбуйтесь-ка! Хотя
он и тогда не шумел, даже не сказал ничего...
     Нет,  Кеша все  больше убеждался,  что этот страшный человек может быть
преступником...  Он все может -  дело ясное.  Одного Кеша не понимал: как он
ухитряется вредить  духам?  Ведь  дух  преспокойно сделается невидимым,  как
Кинескоп,  и Сомов его просто не заметит. Тут явно была какая-то неувязка, о
чем Кеша немедленно сообщил Кинескопу.
     - Глупый, - грубо отреагировал Кинескоп. - Сейчас объясню...
     И  старик  Кинескоп  объяснил все.  И  это  было  действительно тайной,
правда, пока по-прежнему непонятно, почему великой.
     Сомов,  к  огорчению  Кеши  и  Геши,  оказался  обыкновенным вульгарным
жуликом, но жуликом хитроумным. Он ворует у духов. То есть не у самих духов,
конечно (у самого духа не украдешь, и стараться не стоит), а крадет ту вещь,
с  которой дух неразрывно связан.  Своей работой связан.  Короче,  Сомов был
автомехаником.
     "Ну и  что?  -  подумал про себя Геша.  -  Чего же плохого в этой всеми
сейчас  уважаемой  профессии?   Да  тысячи  владельцев  "Жигулей",   "Волг",
"Москвичей" и "Запорожцев" примут Сомова, как дорогого гостя. Приходит домой
интеллигентный товарищ с прекрасными рекомендациями и говорит скромно:  "Вам
машину посмотреть?"  Владелец захлебывается от  радости:  "Да,  да,  дорогой
товарищ, у меня там бензопровод засорился, и вообще она не едет".
     Фраза не  придумана.  Ее  слышал сам Геша из  уст соседа по  лестничной
клетке,  вполне  интеллигентного человека с  высшим инженерным образованием:
"Вообще она не едет".
     Технически образованный Геша  твердо  считает:  нынешний автовладелец -
личность чаще всего неграмотная.  А  Геша автомобиль знает.  И  не  кое-как.
Отцовская  машина  изучена  Гешей  досконально:   от  системы  зажигания  до
тонкостей подвески.  Когда отец приезжает в  отпуск,  он даже позволяет Геше
водить машину. И вряд ли сын уступит отцу в мастерстве вождения.
     Сомов к Гешиному отцу не пойдет. Сомов пойдет к наивному автомобилисту,
который  примет  на   веру   все   технические  замечания  этого  скромного,
интеллигентного мастера. А скромный, интеллигентный мастер ищет именно таких
доверчивых неумеек.  С  ними легко.  С ними даже неинтересно,  настолько все
просто.  Но  профессия  есть  профессия.  А  по  профессии  Сомов,  как  уже
Кинескопом сказано, жулик!
     - Не совсем так,  -  поправил Кинескоп.  - Он не сам жулик. У него есть
помощник. Тот - жулик. Но и сам Сомов все-таки тоже жулик...
     Тут Кинескоп вконец запутался в своих "жулик - не жулик" и умолк.
     - Не части, Кинескоп, - сказал Геша. - Давай по порядку. Кто, что, как,
где и когда?
     Кинескоп вздохнул поглубже и  "дал по  порядку".  Вот  что  он  поведал
изумленным слушателям.
     Фирма "Сомов и  Кш" работает продуманно и осторожно.  В ее деятельности
почти исключен элемент риска.  Конечно,  совсем без риска невоз, но для
жулика -  чем его меньше,  тем спокойнее.  Истина общеизвестная.  И  поэтому
Сомов работает в паре с Витькой Трешницей.  Схема работы вкратце такова, как
ее пересказал не очень-то разбирающийся в  автоделе Кинескоп.  У Сомова -  а
механик он известный и добросовестный!  - есть определенная клиентура. Сомов
в  поте  лица весь день бегает по  клиентам,  чинит,  заменяет,  поправляет,
налаживает именно то,  что  накануне было сломано,  подменено,  нарушено или
просто украдено Витькой.
     К примеру,  просыпается утром известный киноактер, бреется, завтракает,
выходит на  улицу  к  своему "Жигуленку",  любуется им,  тряпочкой из  замши
стекло протирает,  и вдруг -  о ужас!  -  колпаков-то на колесах нет.  Тю-тю
колпаки.  Сперли. "Кто спер? - предполагает артист. - Или просто ворюга, или
свой брат-автомобилист,  у которого такие же колпаки днем раньше увели?" Ну,
заявляет артист о пропаже в милицию.  Там,  конечно,  дело заводят,  обещают
найти.  А  это почти безнадежно.  Потому что в Москве автомобилей миллионы и
колпаки одного ничем не отличаются от колпаков другого.  Спросят артиста:  а
особые приметы у колпаков были?  Что он ответит?  Ничего не ответит,  потому
что особых примет у  них не  было.  Автографа своего он  на  них не ставил и
портрета любимой женщины с внутренней стороны не приклеивал.  Нет примет,  и
точка. Как в таком случае их искать? Очень трудно...
     И  такая  же  история может  произойти с  любой  другой  деталью любого
другого автомобиля.  Потому что  ночью  Витька подошел к  нему  и  спер  эту
деталь.  Автомобиль угонять  хлопотно -  найдут  и  посадят.  На  автомобиль
секретки всякие ставят,  сигналы оглушительные,  даже волчьи капканы,  как в
кинофильме "Берегись  автомобиля".  А  что  ты  на  колпак  поставишь?  Или,
допустим,  карбюратор?  Или на запасное колесо в багажнике? Правда, багажник
хитро запереть . Но Витька - слесарь. Ему любой замок нипочем.
     Но милиция милицией,  а колпаки артисту нужны.  Без колпаков колеса его
машины имеют какой-то неприглядный вид. Жалкий, надо сказать, вид. Он звонит
обаятельному мастеру,  чудо-человеку товарищу Сомову и  говорит ему о  своей
беде. А тот его успокаивает: не беда, мол, достанем колпаки, только подороже
магазинных.  Тем более они в магазине все равно редко бывают. И ставит Сомов
артисту  его  же  собственные колпаки за  двойную цену.  А  потом  делится с
Витькой  хорошей  прибавочной стоимостью,  и  оба  хохочут  над  простофилей
актером. Вот такие пироги.
     История,  рассказанная Кинескопом,  неприятно поразила Кешу и  Гешу.  И
даже не потому, что ворами оказались люди из их двора, а потому, что история
выглядела больно грязной.
     И  Кеша и  Геша росли в  семьях,  где никто никого не  обманывал даже в
мелочах.  Ни Кеша ни Геша представить себе не могли,  что воз утаить от
родителей или  от  бабы Веры сдачу от  молока или  хлеба,  взять без  спроса
отцовский фотоаппарат или залезть в ящик буфета,  где бабушка хранит деньги.
Когда  Кешка выбил в  физкультурном зале  стекло,  он  так  прямо и  пошел к
директору и все рассказал. Хотя ему очень не хотелось идти. Тем более, кроме
Геши,  этого никто не видел.  Или когда Геша прогулял урок - потому что Леха
из  дома,  где  кино "Призыв",  ждал его с  замечательным электропаяльником,
который надо было поменять на  кляссер с  марками,  -  он  мог бы  сказаться
больным. Он мог бы заохать, залечь в постель, и баба Вера пошла бы в школу и
все  объяснила классной руководительнице Алле  Петровне.  Но  Геша  не  стал
обманывать ни  бабу Веру,  ни  Аллу Петровну:  он честно сознался,  что урок
прогулял, за что получил в дневник не слишком приятную запись.
     Конечно,   сказать, что все это мелочи, рядовые примеры, которые и
в расчет принимать нельзя.  Подумаешь, преступление: стекло разбил! Или урок
прогулял!  Кешкин отец не скрывает от сына,  что сам в детстве бил стекла не
однажды,  но  говорит о  том с  осуждением -  из педагогических соображений,
конечно,   и   Кеша  отца  здесь  вполне  понимает.   Но  разговор-то  не  о
преступлении,   а  об  отношении  к  нему.   О  людской  честности,  которая
складывается именно из мелочей.  И если нет ее,  нет и не предвидится, то из
таких мелочей когда-нибудь может сложиться настоящее преступление.  А  Сомов
или Витька в  детстве стекол не  били?  Ох-ох-ох,  еще как били!  Но вряд ли
сознавались в этом. То есть наверняка не сознавались. Кеша в том был уверен.
И потом,  между "нечаянно" и "нарочно" -  огромная разница. Но от "нечаянно"
до "нарочно" совсем недалеко. Все зависит от отношения человека к "нечаянно"
и "нарочно"...
     Кеша и  Геша были пионерами.  Они уже давно были пионерами и готовились
на  будущий год вступить в  комсомол.  Вот почему они не  просто возмутились
тем,  что Сомов и  Витька оказались ворами.  Они горели желанием разоблачить
их.
     - Ну, Сомов, - сказал изумленно Кеша, - ну, тихоня...
     - А Витька? - подхватил Геша. - Чем он лучше?
     - Ничем не  лучше.  Давай подумаем,  что  делать.  Кстати...  -  Тут он
повернулся к Кинескопу. - А при чем здесь духи?
     Кинескоп  даже  застонал от  досады:  битый  час  вдалбливать прописные
истины и  ничего не вдолбить.  Нет,  люди не оправдывают уважительного к ним
отношения...
     - У тебя в школе какие отметки? - язвительно спросил он Кешу.
     - Хорошие,  хорошие.  Ты,  Кинескоп, не язви, а объясни лучше. Не теряй
времени.
     Совет  был  разумен.  Кинескоп  успокоился и  сказал,  хотя  и  не  без
раздражения:
     - В  автомобилях духи  есть?  Есть.  Опытные  духи,  квалифицированные.
Технику знают,  любят. Думаешь, им приятно, когда на их глазах ее разрушают?
Их технику?..
     - Почему же они бездействуют?
     - А что им делать?
     - Ну, не знаю... Вдарить Витьке. Током дернуть. Или еще чего...
     Кинескоп вздохнул: трудно разговаривать с непосвященными.
     - Дух не может, не имеет права причинить человеку ощутимый вред: ранить
его или там покалечить...
     - А неощутимый?
     - А  неощутимый  не  поможет.  Того  же  Витьку  током  саданешь  -  он
выругается и аккумулятор отключит. Двенадцать вольт - слону дробина...
     - Какие-то у вас принципы строгие. Он же вор...
     - А разве он не человек? Морально, может, и не человек. А биологически?
То-то и оно... Я зачем в телевизоре сижу? Удовольствие, что ли, от "Артлото"
получаю?  Я в нем сижу,  чтобы человеку,  то есть Геше, легче было. Чтобы не
чинил он  бездушную технику по  сто раз на дню.  А  когда ты будешь лампы из
телевизора выбрасывать на  свалку,  так это ты  от меня часть души заберешь,
понял?
     - Я же не вырываю, - обиделся Геша.
     - Не о тебе речь.  Это я к примеру.  Думаешь, автомобильным духам легко
все это переживать?
     - Думаю, нелегко, - согласился Геша, а Кеша добавил:
     - Тут и думать нечего. Надо обезвредить Сомова с Витькой.
     - Правильно,  -  согласился Кинескоп,  а  близнецы на  столе закивали в
такт.
     - Только как обезвредить? - задумался Кеша, а близнецы повторили эхом:
     - Только как обезвредить?
     - Надо подумать...
     И опять близнецы повторили:
     - Надо подумать...
     Кеша обозлился:
     - Кончите дразниться? А то - в ухо...
     - Мы не дразнимся, - зарделись близнецы. - Мы волнуемся.
     - Волнуйтесь как-нибудь иначе. Про себя. - И Кеша задумался.
     Геша тоже задумался,  но  только для  приличия,  потому что у  него уже
сформировался  план,   гениальный   план,   призванный   расстроить  замыслы
преступников,  помочь обезвредить их  и  выдать доблестной милиции,  которая
будет вести следствие, как знатоки из многосерийного телевизионного фильма.
     Так  думал он  про  себя,  а  Кинескоп сидел тихонько,  ждал  решения и
мурлыкал под нос песню из  того же  телефильма -  что,  мол,  "наша служба и
опасна и трудна"...
     - Ладно. - Кеша встал и прошелся по комнате. - Есть план.
     У Геши,  как сказано, тоже был план, но он не сомневался, что между его
планом и Кешиным разницы особой нет. Может быть, в мелочах, так они их потом
скорректируют.
     - Духи нам помогут? - спросил Кеша.
     - Ясное дело, - сказал Кинескоп. - Для чего же мы вам открывались?
     - Нужен дух телефонной сети.
     - Говорун-то? Этот будет... А зачем?
     - Нам  надо подслушивать сомовский телефон,  чтобы узнать,  когда они с
Витькой замышляют новое преступление.
     У Геши этого в плане не было. И Геше это не понравилось.
     - Кеша,   -   сказал  он  укоризненно,  -  чужие  телефонные  разговоры
подслушивать нехорошо. Неэтично.
     - Это разговоры врага!  -  закричал Кеша.  -  Этично -  неэтично.  А на
фронте, когда наши радисты ловили разговоры фашистов? Тоже неэтично?
     - Так то на фронте...
     - Считай, что мы тоже на фронте!
     А Кинескоп добавил:
     - Незримый  фронт.  Незримый  бой.  Так  назначено судьбой  для  нас  с
тобой... Подслушать . Я Говоруна вызову.
     - Позже,  -  сказал Кеша.  Он расхаживал по комнате,  как по командному
блиндажу,  по  землянке в  три  наката,  а  наверху рвались бомбы,  стреляли
"катюши",  дробно тарахтел станковый пулемет. - И когда мы узнаем их замысел
- ближайший,  конечно,  то проследим за ними. А для начала пометим ту деталь
на автомобиле, которую Витька сопрет.
     Геша усомнился:
     - Откуда ты будешь знать, что он сопрет? И с какого автомобиля?
     - А  Говорун на что?  Сомов назовет Витьке автомобиль,  а  мы будем там
раньше преступника.
     - Автомобиль-то он, может, и назовет. А деталь?
     Кеша был непреклонен:
     - И деталь назовет. Скажет, сопри то-то и то-то.
     - А если Витька не сможет спереть то-то и то-то?
     - Как так не сможет?
     - Ну, заперто будет то-то и то-то. Или его уже сперли до Витьки.
     - Кто спер?
     - Не знаю. Какой-нибудь другой вор.
     - Ты что, считаешь, у нас мильён воров?
     - Нет, я так не считаю. Я просто хочу взвесить все возможные варианты.
     Кинескоп вмешался в разговор:
     - Геша дело говорит. Надо взвесить.
     - Ладно,  -  нехотя согласился Кеша: ему очень не хотелось отступать от
такого стройного,  придуманного им плана. - Будь по-вашему. Не знаем мы, что
он сопрет. Что тогда?
     - Тогда мы внимательно следим за Витькой,  -  объяснил Геша,  - узнаем,
куда он прячет украденную деталь или детали, и там их метим.
     - А если он их домой унесет?  Или к Сомову?  Что ж, мы в чужую квартиру
полезем?
     - Мы - нет, - спокойно сказал Геша. - Но ты забыл о духах.
     И Кеша опять - в который раз! - поразился уверенной логике друга: все у
него учтено,  все продумано, темных мест нет. Сам-то он тоже не промах. План
разоблачения Сомова и Кш составлен им почти досконально.  И в том,  что план
этот ничем не отличается от Гешиного,  уверен. Почти ничем. Но в это "почти"
входили мелкие,  казалось бы несущественные детали, которые Геша продумал, а
он не успел.  А эти несущественные детали влияли на план в целом. Нет, Гешка
- молоток, это ясно. С таким не пропадешь...
     - Давай, Кинескоп, - сказал Кеша, - звони Говоруну, пусть подключается.
А может, сам сюда придет?
     - Не  придет он,  -  заявил Кинескоп,  вылезая из-под пледа и  шлепая к
телефону.  -  Он у нас стеснительный.  Да я ему все так скажу, а про дело он
знает.
     - Все духи об этом деле знают? - удивился Кеша.
     - А как ты думал? Конечно, все. И домашние, и уличные...
     - Есть и уличные? Это кто же?
     - Познакомишься  еще,  -  сварливо  сказал  Кинескоп,  снял  телефонную
трубку, подул в нее: - Говорун, ты? Да отключи ты этот гудок, мешает ведь...
Ты вот что,  работать начинай. Ну да, по тому делу. Послушать этих хануриков
надо.  Почему одного?  Ах,  у Витьки телефона нет... Значит, тебе полегче. И
так  не  тяжело?  Знаю,  знаю,  не  для себя работаешь...  Только непрерывно
слушай.  Сейчас-то он дома? Ага, дома, говоришь... Ну, вот и слушай. Как что
услышишь,  тут же сообщи...  Правильно, подключи Водяного. Ну, звони... Да я
подойду,  я,  не  бойся ты...  Привет.  -  Кинескоп аккуратно,  тихонько так
опустил трубку  на  рычаг,  обернулся:  -  Порядок.  Ни  одного разговора не
пропустит.
     - А если Витька не станет звонить? - заволновался Геша. - Если он так к
нему придет, в гости?
     Кинескоп усмехнулся хитренько:
     - Все продумано. Говорун Водяного к делу подключил.
     - Кто это - Водяной?
     - Дух водопровода.  Он на Витьку давно зуб имеет. Халтурщик ваш Витька.
Водопроводную  систему  в   полном  беспорядке  содержит.   Водяной  еле-еле
справляется.
     - Витьке не до того, - сказал Рыжий, и на этот раз именно Рыжий, потому
что с клубничкой. - Витька у Сомова деньги зашибает.
     А Красный, с вишенками, ничего не сказал, а только захихикал.
     Кеша подумал,  что Витька может не позвонить Сомову сегодня.  И  завтра
может не позвонить. И вообще всю неделю.
     - А если... - начал он, но Кинескоп уже все понял.
     - Не  боись,  -  сказал он.  -  Позвонит или зайдет всенепременно.  Они
сегодня после домино сговаривались созвониться. Может, сейчас и позвонит.
     И они стали ждать.
                             Глава седьмая
                       КЕША, ГЕША И ВЕЛИКАЯ ТАЙНА
                             (Продолжение)
     Каждый ждал звонка Говоруна по-своему. То есть думал о своем. Кинескоп,
например,  думал о  возвышенном.  Он думал,  как ему повезло,  что именно он
облечен высоким доверием координировать действия людей  и  духов  на  данном
этапе. Именно такими формулировками и мыслил: "облечен доверием", "на данном
этапе"... Что поделаешь, влияние телепередач...
     Братья-близнецы Рыжий и  Красный сидели на столе и  хором думали о том,
что  Кеша и  Геша оказались хорошими парнями и,  может,  зря духи так боятся
людей; неплохие существа эти люди - вот значки подарили, вещь ценная, а если
подружиться покрепче, еще что-нибудь братьям перепадет. И не то чтобы братья
были жадюгами -  просто они любили подарки.  А  в  их недолгой (по масштабам
духов) жизни им  мало кто делал подарки.   сказать,  никто не  делал...
Нет, в самом деле, отличные ребята эти Кешка с Гешкой!
     Геша еще  и  еще  раз продумывал детали своего плана.  В  нем,  как ему
казалось, была одна существенная неувязка: не решена проблема гласности. Ну,
узнают они,  что спер Витька.  Ну,  пометят как-нибудь. Или не они пометят -
духи.  А  дальше что?  Подождать,  пока  Сомов поставит украденную деталь на
место,  возьмет за нее куш,  а  потом прийти к хозяину автомобиля и заявить:
так,  мол,  и  так,  украли у  вас то-то  и  то-то,  а  вернули то же самое,
украденное,  только деньги как за новое взяли.  А  хозяин вполне справедливо
спросит:  "А где ж  вы раньше были?"  -  "А раньше мы помечали то-то и то-то
специальными тайными знаками".  -  "Ну и что?  -  спросит хозяин.  -  Как вы
докажете,  что то-то и то-то украдено,  а не куплено Сомовым на какой-нибудь
автобазе?" -  "А наша метка?" -  скажем мы.  Но Сомов заявит, что это он сам
метил.  И спор зайдет в тупик...  Да-а, гласность необходима на более раннем
этапе расследования. Надо с Кешкой посоветоваться...
     А  Кеша в  это  время думал про всякую всячину.  Про то,  что история с
духами, в сущности, невероятна. И если рассказать о ней на пионерском сборе,
то Алла Петровна мягко улыбнется и предложит написать обо всем в стенгазету,
где Кеша -  редактор и  что хочет,  то и  пишет.  В рамках пионерской жизни,
конечно.
     А Юрка Томашевский выкатит свои голубые глаза-шарики и скажет:  "Ну, ты
даешь,  Лавров,  ну,  совести у  тебя нет".  И все будет именно так вовсе не
потому, что одноклассники не могут поверить в существование духов, а потому,
что привыкли они считать Кешу с Гешей выдумщиками,  фантазерами. Иной раз на
переменку соберутся и  прямо так  и  заявляют:  "Ну-ка,  КЕШАИГЕША,  загните
что-нибудь позаковыристей".  И Кеша с Гешей загибают. Их два раза просить не
нужно...
     Еще  Кеша думал о  Кинескопе.  Ему очень нравился старичок в  чесучовых
брючках.  Кеша даже старичком его не  считал,  хотя и  помнил об  огромной -
иного слова не подобрать!  -  разнице в  возрасте.  Но было и  в  облике и в
поведении Кинескопа столько  мальчишеского,  что  Кеше  совсем  не  хотелось
замечать эту  грустную разницу.  Да  и  кто  сказал,  что она мешает дружбе?
Повесить того  немедля на  крепостной стене,  как  писалось в  любимых Кешей
рыцарских романах.
     Но некого было вешать, никто крамольной мысли не высказывал, а добрые и
легкие отношения между Кешей,  Гешей и  Кинескопом (надо было  подчеркнуть -
истинно приятельские отношения) доказывали непреложно,  что  возраст тут  ни
при чем. Так считал Кеша. Так, по-видимому, считал и Кинескоп.
     Правда,  Кешу  несколько  удивляла  склонность  Кинескопа  к  "высокому
штилю".  Ну,  в  самом деле:  души у него непременно загубленные,  страдания
непомерные,  тайны великие.  Получается,  что в мире духов все дела, чувства
или   помыслы  носят  характер  экстремальный,   как  бы   определил  научно
подкованный Геша.  Так ли это? Нет, конечно, мудрит Кинескоп. Ох и влияют же
на него телепередачи! И на характер влияют, и на речь! И заметим к слову, не
самые лучшие телепередачи...
     Кстати,  у  него -  работа,  а у Тольки Баранова что?  Его мать Кешиной
жаловалась, что ребенка от телевизора за уши не оттащишь. Уши у Тольки - как
два репродуктора. Только репродукторы передают, а Баранов принимает. А потом
уже передает одноклассникам,  сразу готовыми блоками передает - как услышал.
Во дворе,  на перемене,  даже у доски на уроке.  Так что Кинескоп - невинная
жертва, нечего его зря осуждать...
     Но все-таки почему тайна обязательно великая? Кеша думал о том изо всех
сил, но ничего придумать не смог. И решил спросить Кинескопа.
     - Кинескоп,  -  сказал он,  и все даже вздрогнули,  потому что молчали,
сидели тихонько,  ждали телефонного звонка, боялись нарушить тишину. А Кешка
не забоялся.  И правильно сделал: как будто они и так звонка не услышат... -
Кинескоп, - повторил Кешка, - а почему тайна - великая?
     - Все  тайны  духов  -  великие,  -  отрезал  Кинескоп,  но  Кеша  этим
объяснением не удовлетворился.
     - Так-таки все?
     - Так-таки все.
     - И нет более великих и менее великих?
     - Нет.
     - А то, что ты от бабы Вериной пыли кашляешь - тайна?
     Тут Кинескоп не сразу ответил,  а сначала поразмыслил немного. Но потом
сказал уверенно:
     - Тайна.
     - Почему?
     - Дух  не   должен  обращать  внимание  на  мелочи  жизни.   Тем  более
человеческие. Плохой пример для других.
     - А раз тайна, то великая?
     - Великая, - отрезал Кинескоп, - но частного порядка.
     - Ага, - сказал дотошный Кеша, - есть великие тайны частного порядка, а
есть общечеловеческие. То есть общедуховные. Так?
     - Так, - сказал Кинескоп.
     - А как разделить тайны на частные и общие? Это же все субъективно...
     - Отстань от  меня,  -  рассвирепел Кинескоп.  -  Мне сказали,  что это
великая тайна, а сам я - дух маленький, ничего решать не могу.
     - Кто же тебе сказал про тайну?
     Кинескоп огляделся по  сторонам,  будто  искал  кого-то  постороннего в
комнате, не нашел, конечно, прошептал значительно:
     - Он...
     - Итэдэ-Итэпэ? - спросил Кеша.
     И тут же,  как и раньше,  мелькнула в воздухе синяя молния, мелькнула и
пропала, оставив после себя кисловатый запах озона. Кинескоп закрылся пледом
с  головой,  поджал  ноги.  А  братья-близнецы задрожали у  себя  на  столе,
зажмурились, и даже волосы у них дыбом встали.
     Кинескоп выглянул из-под пледа, осмотрелся и прошипел:
     - Трепло! Я тебе что говорил? Не повторяй это имя.
     - В самом деле, Кешка, - сказал Геша, - ты же видишь, что происходит?
     - Ничего не происходит,  -  хорохорился Кеша, - обыкновенные физические
явления.
     - Не очень-то они обыкновенные,  -  заметил Геша и, переводя разговор с
неприятной для духов темы, спросил: - Как ты думаешь, может, стоит в милицию
сообщить?
     - О чем? - не понял Кеша.
     - О Сомове с Витькой.
     - Ты что? Они там над тобой посмеются, и только.
     - Иван Николаевич не будет смеяться.
     Иван  Николаевич  был  оперативным уполномоченным отделения  милиции  и
часто  заходил  к  ним  во  двор,  разговаривал  с  жильцами,  интересовался
житьем-бытьем.  Он и  Кешу с  Гешей знал,  всегда здоровался с ними,  как со
взрослыми  -  за  руку,  про  отметки  спрашивал.  Хороший  был  мужик  Иван
Николаевич.
     - Смеяться он не будет, - согласился Кеша, - но дело у нас заберет.
     Он так и  сказал -  "дело",  как будто был следователем прокуратуры или
инспектором уголовного розыска.
     - Заберет, - грустно подтвердил Геша. - А будем самовольничать - нам же
попадет.
     - Нет,  брат,  -  сказал  Кеша,  -  мы  это  дело  доведем до  конца  и
преподнесем его Ивану Николаевичу на блюдечке с голубой каемочкой.
     - Как это - на блюдечке? - не поняли братья.
     - Цитата,  -  отмахнулся Кеша,  -  из  "Золотого теленка".  Книги  надо
читать.
     - У нас нету, - грустно сказали братья.
     - У меня есть. Возьмите. Но только аккуратно!
     - Мы аккуратно, - расцвели братья. - Мы ее в газету завернем.
     И в это время звякнул телефон.
     Он  звякнул так же  коротко и  тихо,  как тогда -  у  Кеши в  квартире.
Кинескоп встрепенулся, отбросил плед, подбежал к телефону.
     - Але,  -  сказал он в  трубку.  -  Ну,  я,  я,  кто же еще...  Звонил,
говоришь?  И  что  говорил?..  Ага...  Ага...  Ага...  Понял тебя.  Молодец,
Говорун...  Нет,  не бросай.  Продолжай слушать... Если что услышишь, тут же
сообщай...  Я буду дежурить у телефона...  Да никто больше не подойдет, трус
ты несчастный!..  И Водяному передай:  пусть далеко не отлучается.  Всё. - И
Кинескоп повесил трубку.
     - Ну что? - в один голос спросили Кеша и Геша, подражая близнецам.
     - Звонил Витька.  Сомов  назвал ему  адрес  и  номер автомобиля.  Адрес
такой: Арбат, дом номер семь. Автомобиль "Волга" ММФ 42-88. Запишите...
     Геша схватил со стола лист бумаги и шариковую ручку.
     - Чья машина? - спросил он.
     - Профессора Пичугина.
     - А дух в ней есть?
     - Есть,  вестимо.  У  хорошей вещи  и  дух  хорошо  себя  чувствует.  А
профессор к  машине с  заботой относится,  вот  духу и  привольно:  есть где
развернуться.
     - Привольно ему  будет,  когда  Витька  какой-нибудь  жиклер сопрет,  -
мрачно сказал Кеша.
     А  Геша вздохнул безнадежно:  ничем не  помочь технически безграмотному
другу.
     - Что за чушь ты несешь,  Кешка? Какой жиклер? Его и украсть-то нельзя,
надо двигатель разбирать.
     - А что именно Витька сопрет?
     - Сомов сказал: "На твое усмотрение, подороже".
     - И когда Витька пойдет на дело?
     - В двадцать три ноль-ноль.
     - Ужасно! - воскликнул Геша.
     И Кеша тоже воскликнул:
     - Ужасно!
     - Почему? - удивился Кинескоп.
     - Кто же отпустит нас из дому в двадцать три ноль-ноль?
     И  все замолчали.  Все молча переживали огромное несчастье,  неожиданно
перечеркнувшее так хорошо придуманный план.  Своеволие родителей и бабы Веры
Геша не учел. И зря.
     Все  молчали  обреченно  и   даже  не  искали  выхода  из  создавшегося
положения. Выхода не было.
     И тогда встал Кеша и сказал:
     - Я пойду.
     - А родители? - спросил Геша.
     - Родители сегодня уходят в  гости к  журналисту Баташеву.  У него день
рождения. И придут они не раньше двенадцати. А может, позже.
     - А если Витька не успеет до двенадцати?
     - Риск  -   благородное  дело,   -  красиво  заявил  Кеша,  и  близнецы
зааплодировали ему.
     Он  поклонился им,  как  кланяется артист после выступления,  и  сказал
строго:
     - Мне нужен помощник. Кто из вас пойдет со мной?
     - Я, - сказал Рыжий.
     - Я, - сказал Красный.
     - Не все сразу. Со мной пойдет Рыжий.
     - А как же я? - расстроился Красный.
     - Ты пойдешь с Гешей.
     - Когда?
     - Когда на дело выйдет Сомов.
     - Так Сомов поедет к профессору днем, - напомнил Геша, - или утром. Все
вместе и будем следить.
     Кеша потупился:
     - Я, наверное, не смогу...
     - Почему?
     - Я   не   исключаю  вариант,   что  родители  узнают  о   моем  ночном
исчезновении. И тогда они меня накажут...
     Геша с восхищением смотрел на товарища. Он сознательно шел на риск быть
наказанным, запертым дома на все воскресенье! Героический человек!
     - Нет, - сказал Геша, - ночью пойду я...
     Это тоже был героический поступок,  и  Кеша не  мог не оценить его.  Он
подошел к Геше и с чувством пожал ему руку.
     - Спасибо, друг. (Так говорили все герои книг и фильмов, рассказывающих
про   суровую   мужскую  дружбу,   и   Кеша   не   стал   менять   привычной
литературно-кинематографической формулы.)  Ты не можешь волновать бабу Веру.
Она уже старенькая. Пойду я. И не спорь.
     Решение было  принято,  и  теперь нужно было  обсудить кое-какие детали
ночного похода.
     - Как  Витька собирается на  дело?  -  спросил Кеша.  -  Пешком или  на
машине?
     - Он возьмет домоуправленческий "пикап", - сообщил Кинескоп.
     - Кто же ему разрешит?
     - Говорун передал, что Сомов тоже об этом спросил. А Витька сказал, что
это его дело.
     - Плохо,  - подвел итог Кеша. - Раз он с машиной, нам с Рыжим за ним не
угнаться. Что делать будем?
     Кинескоп повспоминал что-то, губами пожевал, загнул три пальца на левой
руке, опять губами пожевал, спросил Рыжего:
     - Ты кого-нибудь со двора знаешь?
     - Рычага знаю, - сказал Рыжий. - И еще Колесо.
     - Колесо - это кто?
     - Из "Явы" парень.
     - А "Ява" чья?
     - Мотогонщика из шестого подъезда.
     - Поговоришь с Колесом. Рычаг здесь не подойдет. У него работа нервная:
хозяин -  врач,  по ночам часто на вызовы ездит.  А мотогонщик - это хорошо.
Мотогонщики по ночам спят. У них режим.
     Ни  Кеша,  ни  Геша  не  понимали этого загадочного диалога.  Пора было
вмешаться.
     - Кто такой Колесо, - спросил Кеша, - и зачем он нам нужен?
     - Колесо -  дух мотоцикла "Ява",  - объяснил Рыжий. - Пижон, правда, но
парень добрый. Я с ним поговорю, и он нас куда надо отвезет.
     - Еще бы не отвез!  -  сварливо сказал Кинескоп. - Его бы тогда минимум
на год дисквалифицировали.
     - Как это? - не понял Кеша.
     - Лишили бы права работать. А дух без дела - не дух. Он так и погибнуть
может - от безделья. Страшное наказание...
     - А кто бы его дисквалифицировал?
     - Опять? - грозно спросил Кинескоп. - Не задавай лишних вопросов.
     И  Кеша заткнулся,  вспомнив синюю молнию от  пола до потолка и  слабый
запах озона в комнате.  Рисковать больше не хотелось в целях противопожарной
безопасности.
     - Ладно,  - сказал он, - собрание считаю закрытым. Да и баба Вера скоро
приедет,  пора  сматываться.  Я  иду  домой и  веду  себя  примерно и  тихо,
притупляю бдительность родителей.  Геша,  из  дома  не  уходи,  после десяти
старайся не спать: если что - позвоню. Ты, Кинескоп, держи связь с Говоруном
и Водяным.  Ты,  Рыжий, договорись с Колесом ровно на одиннадцать. Кто будет
следить за Витькой? - Он командирски оглядел своих соратников.
     Соратники внимали Кеше с  благоговением.  Кинескоп даже с  дивана слез,
стоял около,  близнецы -  те вообще по стойке "смирно" вытянулись,  ели Кешу
глазами.  Ну,  Геша -  тот просто слушал,  привык к Кешкиным замашкам: любил
дружок покомандовать, ох как любил...
     - За Витькой будет следить Водяной, - отрапортовал Кинескоп.
     - Кто с ним держит связь?
     - Связь  с  Водяным будет  держать Красный,  -  полным  ответом сообщил
Кинескоп,  совсем как на уроке русского языка:  "Что пишет Маша?  Маша пишет
письмо".
     - Пост Красного?
     - В ванной комнате.
     - А если баба Вера заметит?
     - Никак нет! Он будет невидимым.
     - Все сообщения -  Геше,  -  продолжал Кеша.  -  Он -  диспетчер. Связь
держать с ним.  Как только Витька пойдет на дело,  ты,  Гешка,  мне звонишь.
Понятно?
     - Так точно! - заорал Кинескоп, а Геша молча кивнул.
     - Ну, я пошел, - тяжело вздохнул Кеша.
     Он  знал,  что  завтрашний день  у  него  будет нелегким:  репрессии со
стороны  родителей  не  задержатся.  Но  эта  жертва  была  оправданна.  Она
приносилась на  алтарь святого дела.  Так  думал  Кеша,  а  он  любил думать
высокопарно.  И  еще он  подумал,  что возмездие грядет.  И  непонятно было,
относилось ли  сие к  Витьке с  Сомовым или к  нему самому -  за  его ночные
гуляния.
     А Геша в это время упорно думал о том,  что проблема гласности так и не
решена и это плохо,  потому что спланированная операция может сорваться,  по
сути, из-за пустяка.
     "Ну да  ладно,  -  наконец сдался он,  -  до вечера далеко,  что-нибудь
придумаю..."
                            Глава восьмая
                    КЕША, РЫЖИЙ И ВИТЬКА ТРЕШНИЦА
     Родители ушли в  гости в  восемь вечера.  Оставили Кеше ужин на кухне и
ушли.  Предупредили,  чтобы лег спать вовремя,  чтобы не  читал до полуночи,
чтобы не смотрел на ночь телевизор, чтобы выпил кефир, чтобы спал спокойно и
не  ждал их  прихода.  Знали бы они,  наивные люди,  кто кого ждать будет...
Впрочем,  Кеша очень надеялся,  что ждать все-таки будет он: ему не хотелось
получать наказание за преступление,  суть которого он все равно объяснить не
сможет. Не должен объяснять. Да и не поймет никто.
     Телевизор Кеша не  включал:  Рыжий все равно болтался где-то  во дворе,
договаривался с  Колесом.  В  ванной глухо урчали трубы.  Они  урчали как  и
прежде,  но теперь Кеша предполагал, что урчит Водяной: волнуется. Кеша тоже
волновался,  каждые  полчаса звонил Геше,  но  Геша  не  мог  разговаривать:
вернулась баба  Вера,  и  следовало соблюдать конспирацию.  Геша отделывался
междометиями и  туманными намеками.  Но  ровно  в  половине одиннадцатого он
позвонил сам и сказал шепотом:
     - Пора. - А потом в полный голос - уже для бабы Веры: - Спокойной ночи,
Кеша.
     Пожелание  было  достаточно  бессмысленным,   если  учесть  то,   какая
ожидалась ночь. До покоя ли будет?!
     Кеша молниеносно натянул джинсы со слоником (такие же,  как у братьев),
ковбойку и кеды,  оставил на столе записку родителям - на всякий случай! - с
туманной надписью: "Сейчас приду" - и выскочил за дверь.
     В  половине одиннадцатого двор уже  покинули чинно гуляющие пенсионеры,
вернулись к  своим  субботним телепрограммам,  к  своим пасьянсам,  к  своим
вечерним газетам, к вязанью и внукам. Внуков, в свою очередь, прогнала домой
спустившаяся темнота,  прервавшая игру в "чижика" на асфальте, в классики, в
штандер,  в  пристеночку,  в  "третий лишний".  А  среднее поколение еще  не
возвращалось из  театров,  кино или теплых компаний,  еще гуляло по улицам и
площадям летней  столицы,  еще  тянуло вверх  рюмки  и  бокалы,  произносило
красивые тосты,  еще наслаждалось игрой великих актеров на сценах и экранах.
Словом,  двор был  относительно пуст в  этот час.  Достаточно пуст для того,
чтобы не  вызвал удивления странный отъезд слесаря Витьки за рулем казенного
"пикапчика".  Чтобы не  вызвал удивления еще более странный отъезд "сопливых
мальчишек" на мощном мотоцикле "Ява".
     Мотоцикл стоял за школой,  у выезда на набережную Москвы-реки.  Рядом с
ним на теплом бордюрном камне тротуара сидели двое. Одного Кеша узнал сразу:
это был Рыжий. Рыжий вскочил, подбежал к Кеше, заторопился:
     - Он еще не выходил.  Ждем с минуты на минуту.  Водяной передал,  чтобы
готовились...
     Они подошли к мотоциклу,  около которого уже стоял напарник Рыжего. Вид
он  имел  импозантный и  броский:  черная лоснящаяся кожанка,  перечеркнутая
стрелками застежек-молний, кожаные джинсы, вправленные в высокие шнурованные
сапоги, огромные очки, висящие, впрочем, на шее, в руках - чемпионский шлем.
     Кожаный дух медленно стянул перчатку, протянул Кеше руку.
     Кеша  поначалу даже  оробел,  увидев  это  кожаное  блестящее создание,
невысокое,  правда,  как и  все духи,  но  солидное и  уверенное.  Наверняка
имеющее за плечами сотни километров гонок по сложным трассам, десятки аварий
и  десятки побед.  С таким просто познакомиться лестно было,  не то чтобы на
операцию идти. Оробел Кеша, пожал протянутую руку, сказал вежливо:
     - Меня Кешей зовут...
     - Меня Колесом... - Голосок у кожаного был ломким, мальчишеским, и Кеша
понял  мгновенно,  что  парень  старается изо  всех  сил,  хочет  произвести
впечатление и что,  в сущности,  он такой же мальчишка, как Рыжий и Красный,
да и как сам Кеша, и не стоит всерьез принимать его супербравый вид.
     - Здорово,  Колесо,  -  сказал Кеша, враз успокоившись. - А хозяин твой
где?
     - На дачу укатил.  Еще вчера.  С компанией.  - Колесо старался говорить
коротко и резко,  как мотоциклетный выхлоп:  ему,  видно,  казалось, что так
солиднее.
     - Как же мы втроем на мотоцикле уместимся? - поинтересовался Кеша.
     - Рыжий под сиденье спрячется.
     - Он же там не поместится.
     - Я уменьшусь, - сказал Рыжий, - ты не волнуйся.
     - А водительские права у тебя есть? - все еще волновался Кеша.
     - Зачем они мне? - презрительно сказал Колесо. - Я - так.
     - А если милиция остановит?
     - Меня?  - И столько изумления было в его голосе, и презрения к Кеше, и
превосходства,  что  Кеша  промолчал и  больше ни  о  каких профессиональных
моментах Колеса  не  спрашивал:  его  дело  привезти-увезти,  от  Витьки  не
отстать, а Кешино дело - общее руководство.
     Он  огляделся по  сторонам и  нашел,  что  место для наблюдения выбрано
превосходно.  Отсюда  одинаково хорошо просматривался и  Витькин подъезд,  и
домоуправленческий "пикапчик", стоящий в другом конце двора.
     - Послушай-ка,  Рыжий...  -  Кеше  вдруг пришла в  голову гениальная на
первый взгляд мысль.  -  Из-за чего сыр-бор устраиваем? Разве дух в "пикапе"
не сможет проследить за Витькой?
     Колесо хмыкнул презрительно,  отвернулся,  а  Рыжий  потупился,  сказал
смущенно:
     - Нету в "пикапе" духа...
     - Как нету?
     - Очень просто.  Сначала машину кое-как собрали на заводе:  торопились,
видать, в конце квартала дело было или в конце года. А попала она к Витьке в
лапы - так с ним никакой дух не уживается, с таким работничком...
     - Вообще удивляюсь,  как  она  ездит,  -  с  презрением сказал Колесо и
поглядел на свой мотоцикл, любовно так поглядел, будто погладил.
     - Одно слово - без души вещь, - подвел итог Рыжий.
     А  Кеша  впервые  со  злостью  подумал  о  тех,  кто  относится к  делу
равнодушно:  тяп-ляп -  и снимай пенки.  Подумал так и застыдился, вспомнил,
что сам не раз грешен был.  Да что далеко за примерами ходить?  Не далее как
позавчера мама в  поликлинику ушла,  а  Кеше наказала почистить картошку и в
борщ бросить.  Но  Кеше некогда было.  Кеша читал мировую  про  пиратов
Мексиканского залива. Кеша картошку чистить не стал, сполоснул ее под краном
с  мылом и  утопил в  кастрюле -  все равно,  решил,  при кипячении бактерии
погибают. И сам впоследствии пострадал: весь вечер животом маялся.
     Мелочь, конечно, а стыдно. И если припомнить, таких "мелочей" у Кешки в
жизни наберется немало.  Ай-яй-яй,  как на  душе пакостно...  Кеша даже щеки
потрогал:  не  горят ли?  Хорошо,  что темно...  И  мучила бы  его совесть и
дальше,  но  тут из  подъезда вышел Витька.  Вышел,  посмотрел по  сторонам,
ничего подозрительного вроде не заметил, закинул на плечо синюю аэрофлотскую
сумочку -  инструменты у него там, что ли? - пошел вразвалочку, посвистывая,
поплевывая сквозь  зубы  длинным  замечательным плевком метра  на  четыре  -
такого Кеше никогда не освоить, и пытаться нечего.
     - Внимание, - сказал Кеша. - Рыжий, уменьшайся.
     Рыжий  пропал мгновенно,  и  только сиденье у  мотоцикла приподнялось и
вновь опустилось. Спрятался Рыжий.
     Колесо  взялся  за   руль  и   поставил  ногу  в   сапоге  на  стартер:
приготовился,  но  шуметь,  рычать двигателем раньше времени не стал.  Пусть
Витька тронется, а уж тогда и "Яву" завести недолго.
     Витька опять воровато огляделся -  все-таки боялся,  -  нырнул в кабину
"пикапа".
     - Давай, - махнул рукой Кеша.
     Колесо рванул стартер,  поддал газку,  мотоцикл взревел,  Колесо сел за
руль, Кешка - сзади, ухватился за кожаную куртку, и "Ява" плавно тронулась.
     Погоня началась,  и Кеша даже забыл о том,  что он сбежал из дома,  что
уже без десяти одиннадцать,  а  родители к  двенадцати вернутся и  что тогда
будет - ах, что тогда будет!
     Но  мотоцикл уже нырнул в  черную арку ворот,  выскочил на  Кутузовский
проспект,  проехал  перекресток на  зеленый  свет,  пропустил вперед  чью-то
"Волгу" -  из  конспиративных соображений,  -  пошел  на  разворот.  Витькин
"пикап" маячил впереди, виден был хорошо, но Кеша спросил на всякий случай:
     - Он нас не заметит?
     Колесо и  отвечать не  стал на  глупый вопрос,  только мотнул головой в
красном шлеме -  не отвлекай,  мол!  -  сидел впереди, влитый в мотоцикл. Не
человек -  мотокентавр.  Это  Кеша  так  подумал и  засмеялся:  конечно,  не
человек.  Но со стороны все,  наверно,  выглядело благопристойно, потому что
милиционеры не свистели,  не требовали остановиться и  предъявить права,  не
гнались за ними на желтой машине с  сиреной и светящейся вертушкой на крыше,
и Кеша успокоился,  тихо наслаждался быстрой ездой по вечернему городу.  Так
поздно по  Москве он  не  ездил:  не  приходилось как-то.  А  на мотоцикле и
подавно.
     Витька  на  своем  "пикапчике",   видно,   не  волновался,   ехал  себе
спокойненько  -   мимо  кафе  "Хрустальное",   мимо  Киевского  вокзала,  по
Бородинскому мосту,  мимо магазина "Руслан",  где Кеша с мамой покупали папе
костюм в прошлую субботу.
     Ах  как далеко она была -  прошлая суббота,  так далеко,  что Кеша даже
засмеялся.  Мог ли он предположить,  что с  нынешней субботы у него начнется
новая  жизнь,  совсем  новая,  полная  невероятных  приключений,  насыщенная
опасностью. Короче, настоящая жизнь. А до нынешней субботы было детство. Вот
она,  жизнь: мчаться по освещенной вечерними огнями Москве на почти гоночном
мотоцикле,  ловить  ртом  влажный,  теплый  воздух,  пахнущий летним дождем,
душной пылью, бензином и острым запахом опасности, лучшим запахом в мире.
     Они свернули со Смоленской площади на Арбат, сбросили скорость. "Пикап"
впереди тоже замедлил движение,  прижался в правый ряд, держал на спидометре
километров сорок,  не больше.  Вероятно,  Витька смотрел в  окошко на номера
домов,  искал  нужный.  Но  вот  нашел,  резко  свернул  направо в  какой-то
переулочек -  их  на  Арбате  куча!  Колесо  совсем  замедлил ход,  поставил
нейтральную передачу,  ехал по инерции. Доехав до угла, притормозил. Они еще
успели заметить зад Витькиной машины, завернувшей во двор дома. Отталкиваясь
правой ногой от  тротуара,  Колесо проехал поворот во  двор и  остановился в
переулке поодаль.
     - Ты почему за ним не свернул? - спросил Кеша.
     - Конспирация. Зачем глаза мозолить?
     И Кеша восхитился предусмотрительностью Колеса. Ведь он даже не включил
передачу,  когда  по  переулку ехали,  ногой отталкивался,  потому что  шуму
меньше. Умно!
     Из-под сиденья неизвестно каким образом появился Рыжий, о котором Кеша,
честно говоря,  забыл.  А  он просто возник ниоткуда,  встряхнулся воробьем,
сказал сердито:
     - Неудобно под сиденьем...
     - Катайся в  такси,  -  склочно заметил Колесо.  -  Я тут побуду,  а вы
идите.
     Они на  цыпочках -  это уж был явный перебор:  зачем на цыпочках-то?  -
вошли  во  двор,  встали у  стенки,  огляделись.  Витька сидел на  лавочке у
подъезда,  насвистывал "Подмосковные вечера",  сумка рядом стояла.  И  вид у
Витьки был  такой  незаинтересованный,  такой праздный -  дышит воздухом или
девушку  ждет,  -  что  Кеша  даже  на  секунду усомнился в  его  преступных
намерениях.  Но только на секунду, потому что тут же увидел он серую "Волгу"
и номер ММФ 42-88. Именно этот номер называл Витьке Сомов.
     Рыжий потянул Кешу за рукав.
     - Куда ты?
     Рыжий  прижал палец  к  губам,  показал на  маленький садик  за  низким
зеленым заборчиком.  И верно,  там  было неплохо спрятаться, а потом по
газону среди кустов подобраться поближе к машине, все видеть, все подмечать.
Они  нырнули в  кусты,  бесшумно -  по-индейски -  пробрались почти к  самой
"Волге",  залегли в траве.  Двор был тих и пуст.  Время катилось к полуночи.
Час преступления близился.
     Витька   встал,   потянулся  лениво,   посмотрел  наверх,   видно,   на
профессорские окна,  взял  сумку,  подошел к  багажнику,  поставил сумку  на
асфальт,  порылся в ней, достал связку ключей. Покопался в ней, выбрал один,
сунул в замок багажника. Ругнулся тихонько: не подошел ключ. Снова покопался
в связке,  выбрал еще один,  попробовал, хмыкнул удовлетворенно. Замок мягко
щелкнул, и крышка багажника поднялась.
     Витька нырнул в багажник,  вытащил оттуда насос,  потом домкрат,  потом
брезентовую сумку,  в  которой лежали все  инструменты для автомобиля,  тихо
закрыл багажник и  с  независимым видом пошел к своему "пикапу".  Он даже не
торопился:  был уверен в  своей безнаказанности.  Никто его не видел,  никто
ничего не знает, ищи-свищи, дорогой товарищ профессор.
     Дошел Витька до "пикапа",  швырнул туда свою сумку, потом профессорское
добро.  И  тут он поступил довольно странно.  Вернулся к  "Волге",  присел у
заднего колеса,  поколдовал над  чем-то.  Послышался пронзительный свист,  и
машина заметно осела на правый бок.
     "Баллон спустил, - догадался Кеша, подумал еще: - Зачем ему это нужно?"
И понял,  удивившись Витькиной предусмотрительности: профессор утром выйдет,
увидит спущенный баллон,  полезет в багажник за насосом и обнаружит пропажу.
А не будь спущенного баллона, так он, может, сто лет в багажник не поглядит.
А  Витьке с  Сомовым это  невыгодно.  Это  сильно оттягивает расплату.  "Ну,
Витька, ну, стратег чертов! Дождешься ты..."
     А  Витька не  знал об  угрозе.  Он  сел в  "пикап",  включил зажигание,
развернулся и выехал в переулок.
     - Скорее! - крикнул Кеша и побежал к мотоциклу.
     Рыжий бежал за  ним,  а  Колесо уже  ждал  их,  сидел в  седле.  Только
приподнялся, пуская Рыжего под сиденье, потом сверху сел Кеша, и они рванули
за Витькой,  выскочили на Арбат, помчались по мостовой к Смоленской площади,
где  уже  призывно горел зеленый свет светофора.  И  вдруг мотоцикл зачихал,
зачихал и...  заглох.  Заглох, остановился посреди улицы, так и не доехав до
перекрестка.
     - Что случилось?
     - Сейчас посмотрю, - торопливо сказал Колесо, откатил "Яву" к тротуару,
присел на корточки.
     - Упустим Витьку! - застонал нервный Кеша.
     Рыжий возник рядом, сказал успокаивающе:
     - Не упустим. Красный свет на светофоре.
     - Его же переключат через несколько секунд.
     - Не переключат...
     Кеша взглянул на  светофор:  красный свет горел по-прежнему,  и  редкие
машины уже начали гудеть,  водители беспокоились. И Кеша понял, что все духи
по пути к  дому знают об их деле,  знают и  следят за ними.  А  если вдруг и
случится что-то  непредвиденное -  вот  как  сейчас,  -  то  любой из  духов
немедленно придет на помощь. А помощь его будет своевременной и полной.
     И  в  это  время  мотор мотоцикла застучал.  Рыжий мгновенно юркнул под
сиденье,  Кеша  прыгнул за  спину  Колесу,  и  на  светофоре зажегся зеленый
глазок. Наверное, милиционер не успел даже понять, в чем неполадка.
     Они  проскочили  Смоленскую площадь,  почти  догнали  Витькин  "пикап",
оставив впереди себя  пару  посторонних автомобилей.  Так  они  добрались до
знакомой арки,  свернули в нее,  проехали по двору,  остановившись на старом
месте - у выезда на набережную.
     Колесо заглушил мотор, стащил с головы шлем, сел на тротуар.
     - Я свое дело сделал.
     - Погоди еще, - строго сказал Кеша.
     Он следил,  куда пойдет Витька.  А Витька тем временем шел к сомовскому
подъезду.
     - Что будем делать? - Кеша обернулся к Рыжему.
     - Там Водяной и Говорун. Подождем.
     Кеша  сел  рядом с  Рыжим и  Колесом на  тротуар.  О  времени думать не
хотелось.  О возвращении домой -  тоже.  И он стал думать о том,  что Витька
сейчас  поднимается  на  лифте,  звонит  в  сомовскую  дверь,  передает  ему
инструмент,  хвастается,  как он все ловко обделал, ловко и без свидетелей -
чистая работа!  А  Сомов прячет под  вешалкой украденные инструменты и  идет
спать,   чтобы  хорошо  выспаться,  потому  что  профессор  позвонит  утром,
пожалуется на  пропажу и  надо  будет  делать  вид,  что  достать инструмент
трудно,  почти  невоз,  но  для  профессора  он,  Сомов,  расстарается,
достанет  и   привезет.   А   потом   надо   будет   ехать   на   Арбат,   и
облагодетельствовать наивного профессора,  и  брать у  него плату за "тяжкий
труд", и все-таки бояться: а вдруг профессор узнает свой инструмент?
     - А где был дух профессорской "Волги"? - спросил Кеша Рыжего.
     - Как где? - удивился тот. - На месте, где ж еще?
     - А почему мы его не видели?
     - Ты  что,  хочешь  со  всеми  духами  Москвы  перезнакомиться?  Дохлый
номер... И потом, не будет же он при Витьке вылезать, это невоз...
     Витька вышел из  сомовского подъезда,  закинул свою  сумочку за  спину,
пошел  домой.  Рыжий нагнулся к  водопроводному крану у  стены,  к  которому
дворники присоединяли рукав  шланга  для  поливки  газона,  послушал что-то.
Потом выпрямился, улыбнулся во весь рот:
     - Порядок!  Сомов Витьку поблагодарил,  инструмент осмотрел и в шкафчик
сунул. Сейчас его пометят.
     - Кто пометит? - спросил Кеша.
     - Надым. Дух системы газоснабжения.
     Кеша усмехнулся:  видно, молод был газовый дух, молод и тщеславен, если
взял  себе  имя  городка  в  Тюменской области,  выросшего рядом  с  газовым
месторождением   Медвежье.   Кеша   видел   фотографии   этого   городка   и
месторождения:  его  отец  там  был  и  написал большой очерк  о  строителях
газопровода Надым-Пунга.  А месторождение это новое,  не так давно открытое,
значит, и дух работает недавно.
     - Как он их пометит?
     - Водяной посоветовался с  Кинескопом,  а  тот с Гешей.  И Геша сказал:
пусть на каждом инструменте будет мелко-мелко написано, что "этот инструмент
украден у  профессора Пичугина".  Надым  надпись газом  выжжет  -  вовек  не
содрать.
     Кеша даже засмеялся: молодец Гешка, здорово придумал!.. А завтра, когда
Сомов  будет  передавать  инструмент  профессору,  тот  заметит  надпись,  и
преступление раскроется.  Хотя... Тут Кеша сообразил, что Сомов может раньше
профессора увидеть эту надпись. И тогда весь план рушится. Он сказал об этом
Рыжему.
     - Не заметит,  - успокоил его Рыжий. - Водяной сказал, Сомов инструмент
осмотрел внимательно,  ключи из сумки вытащил и в другой мешочек положил.  А
профессорскую сумку  отдал  Витьке.  Сказал,  пусть  сожжет  или  хорошенько
спрячет. Зачем ему еще раз их осматривать?
     Рыжий рассуждал логично.  Но элемент риска все-таки оставался. Хотя как
же  без  риска?  Без  риска ни  одно серьезное дело не  делается.  Тем более
раскрытие преступления.
     И  еще  Кеша подумал,  что  завтра утром надо будет все-таки рассказать
Ивану Николаевичу.  Он как раз в воскресенье приходит в специальную комнатку
у лифта в седьмом подъезде.  Там -  штаб дружины, а по воскресеньям районный
уполномоченный Иван  Николаевич принимает жалобы от  населения.  Вот  они  с
Гешей и пожалуются.  Вернее,  сообщат все,  что надо. Тем более что теперь у
них доказательства есть: метка на инструменте. В том, что она будет, Кеша не
сомневался:  духи не  подводят.  Даже если это  молодой выпендрюга по  имени
Надым.  Кеша сомневался в  другом:  сможет ли он сам завтра пойти с  Гешей к
Ивану  Николаевичу?  Часы  на  здании школы показывали десять минут первого.
Родители, наверно, уже дома и сходят с ума - пропал ребенок.
     Кеша поднялся и сказал мужественно:
     - Ну, я пошел. До завтра. Связь через Кинескопа.
     - До  завтра,  -  сказал  Рыжий,  а  Колесо помахал рукой,  затянутой в
кожаную перчатку.
     Родители действительно были дома. И чтобы не показывать Кешу не в самом
лучшем виде,  стоит опустить сцену его встречи с  родителями.  Тем более что
каждый легко может себе ее представить.
                             Глава девятая
                        ГЕША И ИВАН НИКОЛАЕВИЧ
     Утром баба Вера опять уехала в Коньково-Деревлево.
     И  как только она ушла,  Геша бросился к  себе в  комнату,  постучал по
телевизору:
     - Кинескоп, вылезай.
     Бах,  трах,  оглянуться не  успеешь -  а  он  уже стоит рядом,  глазами
моргает, нос трет, говорит недовольным тоном:
     - Поспать не дал усталому духу... Что стряслось?
     - Ничего страшного,  не волнуйся,  -  заторопился Геша,  - Кинескопчик,
милый, узнай, как там Сомов.
     - А  что  Сомов?  Сомов -  нормально...  Сидит небось,  звонка ждет.  -
Кинескоп подошел  к  телефону,  снял  трубку:  -  Говорун?  Опять  гудок  не
отключил,  конспиратор чертов...  Ну,  я  это,  Кинескоп...  Как ситуация?..
Сидит,  значит?  Я  так и  думал...  Витька звонил?  И  что?  Тоже ситуацией
интересовался?  Волнуются,  ворюги!  А профессор -  молчок?.. Спит небось. А
куда профессору торопиться? Торопись не торопись, а инструментик не вернешь.
Хе-хе. Это я шучу... Подумаешь, дурацкая шутка! Придумай лучше. Где Водяной?
У Сомова?  А кто же у Витька? Ага, Надым, значит. Он метки сделал? Надежные?
Как договорились?..  Ну,  ладно,  если что - сразу звони. Привет. - Кинескоп
повесил трубку,  сказал  задумчиво:  -  Хороший дух  Говорун,  только робкий
какой-то. А ведь не меньше моего служит... Разговор слышал?
     - Слышал, - сказал Геша.
     - Выводы делаешь?
     - Делаю.
     - Как сделаешь, сообщи.
     - Где братья?
     - Зачем они тебе? Спят небось, намаялись вчера. Проснутся - объявятся.
     - Тогда надо Кеше позвонить...
     О  вчерашних похождениях друга Геша знал все из рассказа Рыжего.  Рыжий
вечером к ним примчался и,  когда баба Вера легла спать,  в красках описал и
погоню,  и слежки.  Нужно было сообщить Кеше о принятом накануне решении,  а
заодно  узнать и  о  положении друга.  Что  у  него  -  строгая изоляция или
условное наказание? А может, и обошлось...
     Он быстро набрал номер Кешиного телефона.
     - Как ты?
     - Неважно,  - сказал Кеша, и голос у него был грустный и безнадежный. -
Мертвая зыбь.
     - Был скандал?
     - Классическая сцена у фонтана. В центре ГУМа...
     - Макаренко в пример приводил?
     - Приводил.
     - Ну и что?
     - Говорят,  у них другая система воспитания.  Не по Макаренко. Домашний
арест на одни сутки.
     - Как ты объяснил свое отсутствие?
     - Сказал: надо было... Не рассказывать же все...
     Конечно,  Кеша мог бы соврать,  придумать больного друга и  неожиданный
вызов "скорой помощи" или еще какое-нибудь чрезвычайное событие, но это было
бы вранье,  а  Кеша,  повторяем,  врать не умел.  Как и Геша.  В критической
ситуации они предпочитали сказать правду или,  в  крайнем случае,  смолчать,
когда раскрывать правду нельзя. Сейчас и был тот самый крайний случай. Тайна
принадлежала духам,  а  выдавать чужие тайны...  Ну,  это уж совсем позорное
дело!  И  Геша по достоинству оценил стойкость друга,  не утешал его пустыми
словами, не охал, не причитал, сказал просто:
     - Не дрейфь,  Кешка.  Потом все расскажем,  и  они поймут,  что жестоко
ошиблись.
     - Но будет поздно, - добавил Кеша, - а пока...
     - А пока надо заявить Ивану Николаевичу.
     Как мы помним, Кеша еще вечером решил все рассказать Ивану Николаевичу.
Причем решил это сам, не советуясь с Гешей. Но факт телепатии между друзьями
был ими давно осознан и  признан,  поэтому Кеша ничуть не  удивился,  только
уточнил:
     - Ты когда задумал это?
     - Вчера.
     - И я вчера.
     И Геша тоже не удивился такому совпадению мыслей,  совпадению и в сути,
и во времени. Между ними это было в порядке вещей.
     - Придется идти одному, - вздохнул Геша.
     - Валяй. Потом позвонишь. А как наши подопечные?
     Тут  Геша  пересказал  Кеше  содержание  разговора  между  Кинескопом и
Говоруном,  сообщил, что наблюдение за преступником ведется по-прежнему, и с
чистой совестью повесил трубку.
     Вот  и   сейчас  в   разговоре  с  районным  оперуполномоченным  Иваном
Николаевичем Геша не  мог рассказывать всю правду.  Не  мог,  потому что вся
правда касалась мира духов, о котором никому знать не полагалось. И никто не
давал Геше  права трепаться о  духах почем зря.  Это  была  чужая тайна.  Но
рассказать часть правды Геша был просто обязан.  Во-первых,  потому, что без
помощи милиции обезвредить Сомова с Витькой невоз.  Во-вторых,  потому,
что  скрывать от  милиции  то,  что  ее  непосредственно интересует,  просто
нечестно.  А милицию духи не интересуют. Она в духов не верит. Милиция верит
в  реальные  преступления,   которые  совершают  реальные  люди.  И  которые
раскрывают реальные люди.  В данном случае -  Кеша и Геша.  Одни. Без всякой
помощи. Случайно.
     Именно в  таком  ключе  Геша  и  решил построить свою  беседу с  Иваном
Николаевичем.
     Он  заглянул  в  комнату  народной  дружины.  Иван  Николаевич сидел  в
одиночестве и  ждал  посетителей.  Посетителей пока не  было.  Геша кашлянул
тихонько, спросил:
     - ?
     - А,  пионер!  -  обрадовался Иван Николаевич. И было не очень понятно,
чему он  так рад:  тому,  что кто-то пришел,  или тому,  что этот "кто-то" -
пионер. - Заходи, заходи. Что там у тебя?
     Геша подошел к столу, пожал протянутую руку, сел, сказал серьезно:
     - У меня к вам дело, Иван Николаевич. Речь пойдет о преступлении.
     Тут  Иван Николаевич еще больше обрадовался.  Казалось,  что он  просто
мечтает узнать о  новом преступлении,  что он  соскучился без преступления и
Геша подоспел как раз вовремя.
     - Ну-ка,  ну-ка,  -  радостно потер руки  Иван  Николаевич,  -  что  ты
раскрыл? Убийство? Ограбление банка?
     - Попроще.  -  Геша понимал серьезность разговора. Он ожидал конкретных
действий со  стороны Ивана Николаевича и  поэтому решил никак не реагировать
на его неуместную и обидную иронию.  -  Мне с другом -  это Кеша, Иннокентий
Лавров,  вы  его  знаете -  удалось случайно подслушать беседу двух человек,
которые вчера собирались совершить кражу.
     - Ага, кражу, - разочарованно протянул Иван Николаевич. - Жалко... Я уж
было на убийство нацелился... И кто эти двое?
     - Жители нашего дома.  Один из них -  слесарь домоуправления Витька, по
кличке Трешница, фамилии его не знаю. А второй - некто Сомов, по профессии -
автомеханик.
     Иван  Николаевич  неожиданно  посерьезнел,   даже  встал,  прошелся  по
комнатушке, остановился перед Гешей:
     - Когда вы подслушали беседу?
     - Вчера днем.
     - Как это вам удалось?
     Это  был очень трудный вопрос.  Как известно,  беседу Сомова с  Витькой
подслушал Говорун. Называть его Ивану Николаевичу - значит вызвать недоверие
ко всей истории. Посудите сами: вас спрашивают о том, кто слышал разговор. А
вы отвечаете:  "Его слышал дух телефонной сети". Ну как к вам отнесутся? Как
к сумасшедшему в худшем случае.  А скорее всего, как к идиоту-шутнику. Ни то
ни другое Гешу не устраивало. А врать он не хотел. Поэтому сказал так:
     - Это произошло совершенно случайно,  во  дворе.  Позвольте подробности
вам не рассказывать.
     - Ну-ну,  -  удивленно сказал Иван Николаевич.  -  Ладно... А о чем они
говорили?
     - Сомов сообщил Витьке номер и  местонахождение автомобиля "Волга",  из
которого Витька впоследствии упер домкрат, насос и набор инструментов.
     - "Впоследствии упер"...  - повторил Иван Николаевич не слишком удачную
формулировку Геши.  Но дело не в  формулировке,  а  в ее сути,  а суть Ивана
Николаевича явно заинтересовала.  Он даже вернулся за стол,  подвинул к себе
блокнот. - Значит, говоришь, вчера... А откуда вы знаете, что украл Витька?
     - Кеша,  то  есть  Иннокентий Лавров,  проследил вечером  за  Витькой и
видел, как тот вскрыл машину и достал из багажника инструменты.
     - Где была машина?  -  Теперь Иван Николаевич задавал вопросы быстро, а
Гешины ответы записывал в блокнот.
     - Во дворе дома номер семь на Арбате.
     - Номер машины случайно не запомнил?
     - Случайно запомнил: ММФ 42-88.
     Тут Иван Николаевич отложил ручку и сказал удовлетворенно:
     - Машина профессора Пичугина...
     - Откуда вы знаете? - поразился Геша.
     - Знаю,  - сказал Иван Николаевич. - Вы молодцы, пионеры. Спасибо тебе,
Геша,  огромное.  И  приятелю твоему спасибо.  Кстати,  почему он с тобой не
пришел?
     - У него неприятности.  Конфликт с родителями.  Из-за того,  что поздно
домой вернулся. А разве он виноват, что Витька на ограбление поздно пошел?
     - Не виноват, - сказал Иван Николаевич. - Это я улажу, не беспокойся. А
пока, сам понимаешь, никому ни слова.
     - Что я, маленький! - обиделся Геша.
     - Вижу,  что  не  маленький!  -  Иван  Николаевич взял ручку и  раскрыл
блокнот. - Куда Витька дел инструменты?
     - Отнес Сомову. А Сомов ждет, что профессор ему позвонит, пожалуется на
воров.  Тогда Сомов привезет ему инструменты,  скажет,  что с большим трудом
достал, и продаст втридорога.
     Геша в  этот момент поймал на  себе очень заинтересованный взгляд Ивана
Николаевича, даже подозрительный взгляд, и с ужасом понял, что проговорился.
     - Откуда ты планы Сомова знаешь?
     Надо было выкручиваться.
     - Трудно ли догадаться? Сомов автомеханик. Ему клиенты все время небось
звонят:  это почини,  то достань.  И  он чинит и достает.  И профессору тоже
"достанет".
     - А с чего ты взял, что профессор именно Сомову позвонит?
     Ну и вопросы! Один другого каверзнее...
     - Тоже догадался. Иначе зачем Сомов назвал Витьке профессорскую машину?
Тут есть логика преступления:  у  кого украдут,  тому и продают.  А то 
было из любой машины инструменты стащить, и необязательно для этого на Арбат
ездить...
     - А ты ничего, соображаешь, - сказал Иван Николаевич.
     И Геша понял, что выкрутился. Но тут же ему стало стыдно, потому что он
не  заслужил похвалу Ивана Николаевича.  И  не Кеша.  А  Говорун,  Водяной и
прочие духи. Поэтому он честно сказал:
     - Это не я...
     - Не скромничай. Понимаю, что не один. Тебе сколько лет?
     - Тринадцать.
     - Вот какие у нас помощники! - восхищенно провозгласил Иван Николаевич,
и опять-таки было непонятно,  кому это он сообщает.  Если Геше, так Геша сам
знает о  помощниках,  а  если  себе,  то  вроде тоже  нелогично...  Странные
взрослые!
     Но в этот момент Иван Николаевич сказал такое, что сразу заставило Гешу
забыть свои размышления о странностях взрослых:
     - Мы за Сомовым и Витькой Трешницей давно следим.
     И Геша в отчаянии подумал, что их вчерашняя слежка, и "мудрые планы", и
суета духов -  все не нужно.  И даже сегодняшний визит в комнатушку народной
дружины - тоже не нужен. Милиция знает все!
     И  такая  гамма  переживаний отразилась  на  Гешкином  лице,  что  Иван
Николаевич должен был бы понять,  как огорчили Гешу его слова,  и  сказать в
утешение что-нибудь бодрое,  вроде:  "Не вешай носа,  пионер!  Ты еще будешь
знаменитым сыщиком". Но Иван Николаевич не смотрел на Гешу и переживаний его
не видел. Он смотрел в зарешеченное оконце и говорил негромко:
     - Мы  знали,  что Витька ворует детали машин и  передает их  Сомову.  И
поняли, что Сомов перепродает их бывшим владельцам. Витьку арестовать ,
против него улик много.  Но нам нужен Сомов,  а  его надо брать с  поличным.
Жаль,  что вы не предупредили нас о краже: мы бы как-то пометили инструменты
профессора.
     У  Геши прямо камень с души свалился.  Милиция действительно знала все.
Но  оказывается,  без помощи Кеши и  Геши она все-таки не  сумела бы уличить
преступников.  Значит, вчерашний день прошел не зря, и утешать Гешу не стоит
- незачем. Более того, он сам сейчас утешит Ивана Николаевича.
     - Инструменты уже помечены, - скромно сказал он.
     Иван Николаевич резко обернулся:
     - Кем помечены?
     - Нами.
     - Как?
     - На каждом надпись: "Этот инструмент украден у профессора Пичугина".
     - Как вы это сделали?
     Опять трудный вопрос. И опять нужно выкручиваться.
     - У меня приборчик есть - для гравировки по металлу...
     Геша  не  соврал:  у  него действительно был  прибор для  гравировки по
металлу,  и  он не раз им пользовался,  когда баба Вера шла в  гости и несла
кому-то в подарок серебряный подстаканник или набор мельхиоровых ложек.
     - Когда же вы успели?
     - Был момент... - туманно ответил Геша, но Иван Николаевич допытывался:
     - Какой момент?
     - Вечером.  После Кражи.  - И взмолился: - Иван Николаевич, это секрет.
 я не буду вам рассказывать?
     - Ну,  ладно,  - смилостивился Иван Николаевич, посчитав, вероятно, что
пока это не главное,  а потом Геша сам все выложит.  -  Значит,  надо ждать,
когда Сомов поедет к профессору.
     - Точно, - подтвердил Геша. - Мы за ним следим.
     И тут замечательный человек Иван Николаевич, к сожалению, поступил так,
как на его месте поступил бы любой взрослый.
     Он сказал:
     - Это лишнее. Следить за ним будем мы. Как, впрочем, делали до сих пор.
А вы гуляйте, играйте, дышите воздухом. Каникулы надо проводить с толком.
     - А как же Сомов? - не скрывая огорчения, спросил Геша.
     - Не  долго ему  гулять осталось.  Вы,  ребята,  отлично поработали.  А
теперь дайте  и  нам  отличиться.  А  награды поровну будем делить.  -  Иван
Николаевич, конечно, шутил, но Геше было совсем не до шуток.
     - Мы не за награды старались.
     - Знаю,  что не  за награды.  Так пойми меня верно:  наступает решающий
этап,  и  сейчас  самое  главное -  не  спугнуть преступника,  взять  его  с
поличным. Поверь, это у нас выйдет лучше...
     Геша не сомневался,  что арест преступника у милиции выйдет лучше. Геша
для того и пришел к Ивану Николаевичу.  Обидно было другое: ребят отстраняли
от  дела,  которое они почти довели до конца.  А  аргумент обычный:  "Вы еще
маленькие,  вы  только мешать будете".  Разумеется,  Иван Николаевич так  не
сказал, но он так подумал. А значит, нечего его упрашивать, незачем обещать,
что "мы будем тихо себя вести,  ни во что не вмешиваться"...  Бесполезно. На
операцию по аресту Сомова их все равно не возьмут.
     Геша,  впрочем, ничего другого не ждал. Все взрослые одинаковы и в свои
дела детей не пускают. Значит, надо по-прежнему действовать самим. Тем более
что служба осведомления у  Кеши с  Гешей лучше,  чем у  Ивана Николаевича со
всем райотделом милиции, вместе взятым. Скажи ему об этом - засмеет. Значит,
не стоит и пытаться.
     Геша встал.
     - До свидания, Иван Николаевич.
     - Счастливо,  Геша. Помни: полная тайна. А когда все будет закончено, я
вам сообщу. И расскажу подробно... Да, кстати, какой номер телефона у твоего
друга?
     Геша сказал, а Иван Николаевич записал его в блокнот.
     - Сейчас  выручу  его.  Позвоню  родителям.  Скажу,  что  выполнял  мое
поручение.
     - Спасибо, - сказал Геша и вышел из комнаты.
     Он  не  обиделся  на  Ивана  Николаевича.  На  взрослых нельзя  всерьез
обижаться,  когда они  напускают тумана на  вещи,  в  которых дети прекрасно
разбираются.  Геша ведь не просил доверить им с Кешей арест Сомова и Витьки.
Что он,  младенец какой-нибудь?  Но сесть вместе,  составить план операции -
это Иван Николаевич должен был сделать.  Но не стал.  Даже всерьез о  том не
подумал.  Потому что не сумел перешагнуть придуманный взрослыми барьер между
ними и детьми: "Вот до сих пор мы вас пускаем, а дальше - ни-ни!" Жаль... Ну
что  ж,  как  говорит баба  Вера:  "Своего ума  чужому  не  вложишь".  Будем
действовать своим умом.
     Он вышел во двор и тут же напоролся на Витьку.  Витька был уже навеселе
- видно,  хватил у  магазина "на троих",  -  шел покачиваясь,  заметил Гешу,
закричал:
     - Стой!
     Геша остановился.
     - Слушаю вас.
     - Ты скажи: кто нам вчера мешал козла забить?
     Только  в  одурманенном алкоголем  мозгу  Витьки  мог  возникнуть такой
нелепый и неожиданный вопрос.  Видно, вспомнил он, что пионеры к ним тогда с
какой-то просьбой подходили, а потом вся катавасия началась. Вспомнил он это
и  остановил Гешу просто так.  Для смеха.  Просто потому,  что он  недавно с
удовольствием выпил "беленькой" и  закусил конфеткой "Ромашка",  и  ему было
весело,  и  пионер  попался знакомый,  смешной,  и  вчерашний случай  кстати
вспомнился.  И конечно же,  он не воспринял всерьез объяснения Геши.  А Геша
вот что сказал:
     - Вашей игре помешали добрые духи,  которые не любят,  когда обижают их
друзей.
     Это у  Геши вырвалось случайно,  из  озорства,  и  он  тут же  пожалел,
прикусил язык.
     Но Витьке ответ понравился. Витька любил шутки.
     - Духи, говоришь? - засмеялся он. - Щас я одного из тебя вышибу. - И он
больно щелкнул Гешу по лбу. Так больно, что у Геши даже в глазах потемнело.
     Он отскочил в сторону, крикнул зло и опять необдуманно:
     - Ворюга! Ты за все ответишь! - и немедленно покинул поле боя.
     Во-первых,  потому,  что Витька угрожающе двинулся к нему,  намереваясь
повторить "вышибание духа".  Во-вторых,  потому,  что Гешу уже понесло и  он
боялся проговориться.  А  сейчас никак  нельзя было  проговориться.  Главное
сейчас -  не спугнуть преступника.  А Геша и так лишнее ляпнул.  Хорошо, что
Витька не понял...
     Скорее всего,  Витька действительно не  понял Гешу.  Подумал,  что  тот
имеет в  виду  пресловутые трешницы за  услуги.  Но  не  понял -  не  значит
простил. А то, что Витька никому обид не прощает, во дворе знали все.
     И Геша тоже.
                             Глава десятая
                    КЕША, ГЕША И ВИТЬКИНЫ ШТУЧКИ
     К полудню Кешу помиловали.  Звонил Иван Николаевич и объяснил маме, что
Кеша выполнял его ответственнейшее поручение, о котором пока никому говорить
нельзя.  Это тайна.  Кеша разговор этот слышал -  правда,  односторонне -  и
утверждал,  что Ивану Николаевичу здорово от  мамы влетело за "использование
детей в служебных целях".  Но Иван Николаевич держался стойко,  и Кеша попал
под амнистию.
     Он тут же примчался к  Геше,  и они до обеда караулили Сомова.  Сомов в
свою  очередь караулил телефон,  но  профессор Пичугин о  себе пока знать не
давал.  То  ли  он еще не заметил пропажи,  то ли вообще из дому не выходил.
Второе  вероятнее,  потому что  пропажу инструментов   не  заметить,  а
спущенное колесо сразу в глаза бросится.
     Говорун передал,  что Витька звонил Сомову,  спрашивал о делах и заодно
сообщил,  что некий шкет обозвал его ворюгой. Сомов разволновался и спросил,
что шкет имел в виду. Витька успокоил его, сказал, что шкет имел в виду его,
Витькины,  водопроводные дела,  что он родителей шкета знает и  черта с  два
теперь будет им что-нибудь чинить,  пусть хоть потоп в квартире, а шкету еще
перепадет за язык.
     - Когда это ты его ворюгой назвал? - поинтересовался Кеша.
     - Утром, - сказал Геша. - Он меня по лбу щелкнул.
     - А где была твоя выдержка? Ты мог погубить всю операцию! Наше счастье,
что этот дебил ничего не понял.
     - Как ты думаешь,  -  спросил Геша,  -  что означают слова:  "шкету еще
перепадет"?
     - Это означает, что Витька тебе еще всыплет.
     - Плохо, - расстроился Геша.
     Конечно  же,  он  расстроился из-за  того,  что  Витькина  месть  может
повредить его, Гешиному, участию в заключительной операции. А вовсе не из-за
того,  что испугался Витьки.  Геша не из пугливых.  Да и Кеша рядом. Как там
поется в старой пиратской песне:  "Мы спина к спине у мачты -  против тысячи
вдвоем!"
     А Кинескоп сказал сварливо:
     - Ты  его не  боись,  Витька-то.  Не обломится ему.  А  ежели полезет -
навтыкаем...
     - Кинескоп! - воскликнул Кеша. - Откуда у тебя этот ужасный жаргон?
     - Откуда, откуда... Посмотри с мое телевизор, не так заговоришь.
     - Вредная у тебя работа, Кинескоп, - подвел итог Геша.
     А Кеша спросил:
     - Интересуюсь,  почему в домоуправленческом "пикапе" дух не прописан, а
в  водопроводе Водяной живет,  хотя и  там  и  там Витька руку прикладывает?
Верней, не прикладывает...
     Похоже,  не прошли для Кеши даром вечерние раздумья пополам со стыдом -
о  вещах без души и бездушных хозяевах вещей.  А может,  не только вечерние.
Кто знает, о чем размышлял он, сидя под домашним арестом?
     - Сра-авнил,  -  протянул Кинескоп.  -  За водопроводом у людей не один
Витька  следит.  Водопровод  большой,  длинный,  одних  труб,  считай,  тыща
километров.  Не менее.  Да и прокладывали его в свое время на совесть.  Есть
где хорошему духу себя показать. А "пикап" - что! Так, машинка на слом...
     - Интересно  рассуждаешь,  -  возмутился Геша.  -  Совсем  как  Витька.
Машинка на слом, холить ее нечего, доломаем - купим новую, государство у нас
богатое. Так?
     И  тут  случилось совсем уж  невероятное:  Кинескоп покраснел.  Сначала
заалели уши-лопушки, потом цвет пошел по щекам, загустел помидорным наливом.
Кинескоп прижал ладошки к  лицу,  раздвинул чуть-чуть пальцы,  чтобы видеть,
сказал враз охрипшим голосом:
     - Виноват,  ребяточки, сморозил глупость аховую. Язык мой - враг мой. -
Он отнял руки от лица,  высунул язык,  скосил глаза,  чтобы разглядеть врага
получше.  Разглядел, успокоился, даже краснота со щек сползла - как не было.
- А имел я в виду совсем иное.  Говорил раньше -  должны помнить! - что один
дух ничего без людей сделать не в силах.  Попади он в такой "пикап" - верная
ему гибель. От горя да бессилия. Думаете, духи бессмертны? Фига два. Сколько
водяных погибло,  когда в  их озера да речки отходы спускать стали!  Сколько
духов на производстве в  конце кварталов нервным расстройством занедуживает!
Прав Гешка,  вредная у нас работа -  что ваша людская!  Нет ничего страшнее,
ребяточки, чем вещь без души. И от нас, духов, здесь мало что зависит. Все в
людских руках... - Помолчал секундочку и заорал: - Поняли меня?
     - Поняли, - ответил несколько опешивший Геша.
     - А раз поняли,  марш отсюда.  Отдыхать буду от ваших вопросов,  пока в
нервную депрессию не впал. - Умостился на диване, пледом накрылся, ворчал: -
Стрессы,  дистрессы,  напридумали болезней,  жить невоз...  - Замолчал,
засопел намеренно громко: мол, сплю, сплю и сны гляжу.
     Кеша  и  Геша  вышли из  комнаты на  цыпочках,  аккуратно,  стараясь не
щелкнуть тугим замком,  прикрыли входную дверь.  Потом они пообедали у Кеши,
стойко отбиваясь от расспросов любознательных Кешиных родителей.  Их, видите
ли,  интересовало поручение Ивана Николаевича.  Сказано же было: тайна. Пока
тайна.  А позже  будет и рассказать.  Когда позже?  Ну,  завтра. Или, в
крайнем случае, послезавтра.
     - Пойдем навестим Колесо, - предложил после обеда Кеша. - Познакомишься
с ним...
     - Он не покажется,  -  усомнился Геша.  -  На улице,  да еще среди бела
дня...
     - Тогда скажем ему пару слов - и домой, к телефону.
     Это  было  опрометчивое  решение,  и  Геша,  как  более  выдержанный  и
серьезный  человек,  должен  был  понимать  или  хотя  бы  почувствовать его
опрометчивость.  Но  он  не  понял  и  не  почувствовал,  помчался  с  Кешей
вперегонки - за школу, к выезду на набережную Москвы-реки, где стоял красный
красавец "Ява-350".
     Они  остановились около него,  и  Кеша по-хозяйски погладил теплую кожу
сиденья, покачал машину, спросил:
     - Ты здесь, Колесо?
     Ответа не последовало.
     - Что я говорил? - сказал Геша.
     - Ничего страшного. Он-то нас слышит.
     - Кто это вас слышит?  - поинтересовались сзади, и, обернувшись, Кеша и
Геша увидели пятерых парней,  которые стояли у ворот -  руки в карманах,  на
губах улыбочки, прически с чубчиками, с залихватскими чубчиками на глаза.
     - Кто это вас слышит?  -  повторил вопрос самый старший из пятерых,  на
вид лет пятнадцати.
     И Кеша вспомнил, что как-то видел этого парня вместе с Витькой. Шли они
тогда по улице Дунаевского,  шли в обнимочку, как лучшие друзья, хотя Витька
намного старше парня - может даже, на целых пять лет.
     - В чем дело? - спокойно спросил Кеша. - Что вас интересует?
     - Нас интересует,  кто из вас Геша,  -  засмеялся парень,  и  остальные
четверо тоже засмеялись,  как будто парень сказал что-то  ужасно остроумное,
веселое до невозсти.
     - Я Геша.
     - Ты-то нам и нужен,  -  заявил парень.  -  А второй может идти домой к
папе и маме.
     Ну, это уж было совсем не в правилах Кеши.
     - С  вашего разрешения,  к папе и маме я пойду позже,  -  ледяным тоном
сказал он.
     И  опять  парень засмеялся.  И  остальные опять  засмеялись.  А  парень
обернулся к своим дружкам, спросил у них:
     - Разрешим ему?
     И один из четверых ответил, все еще посмеиваясь:
     - Пусть остается, если дурак.
     Как просто было бы сейчас сорваться с места,  побежать назад,  во двор,
мимо  школы,  нырнуть в  подъезд,  уйти от  этих парней,  пожаловаться Ивану
Николаевичу. Но разве смогли бы они потом простить себе эту легкую трусость,
открыто посмотреть друг другу в  глаза?  Нет,  не смогли бы...  И  надо было
остаться здесь,  у  набережной,  двое  против пятерых,  остаться,  чтобы  не
вспомнить через год,  и  через пять  лет,  и  через десять,  как  они  жалко
струсили.  И не мучиться при этом от невозсти исправить прошлое. Нельзя
его исправить:  это известно даже в тринадцать лет.  Просто надо попробовать
не ошибаться вовремя...
     - Я не дурак, - сказал Кеша, - и поэтому я останусь.
     Старший парень  подошел к  нему,  взял  двумя  пальцами за  подбородок,
посмотрел в глаза.
     - Получи конфетку! - Размахнулся левой, целясь в глаз.
     А Кеша убрал голову,  и кулак парня просвистел мимо, задев ухо. Здорово
задев...  И боль придала Кеше и решимости,  и силы.  Он вспомнил уроки отца,
поймал руку парня, резко вывернул ее. Парень согнулся от неожиданной боли, и
Кеша  сильно ударил его  коленом в  подбородок,  отпустил и  снова  ударил -
правой в солнечное сплетение. Конечно, парень был покрепче Кеши и посильнее,
но он никак не ожидал сопротивления со стороны сопливого пацана, и пацан все
сделал по  правилам,  успел сделать -  парень схватился за  живот и  сел  на
корточки, безуспешно глотая открытым ртом воздух.
     Кеша не  стал добивать поверженного врага.  Он бросился на помощь Геше,
которого атаковали трое,  врезался в кучу малу, кому-то вмазал в подбородок,
кому-то -  в  живот,  кто-то все-таки попал ему в  глаз,  и  Кеша на секунду
ослеп,  только радужные искры замелькали в  мозгу.  И  в  это  время на  них
откуда-то обрушился поток холодной воды.
     Кеша мгновенно прозрел -  только глаз дико болел, - отскочил в сторону,
обернулся.  Пожарный  шланг,  которым  дворники поливали мостовую и  зеленый
газон  у   школы,   сам   собой  развернулся  и,   приподняв  над  асфальтом
металлический  наконечник,  будто  узкую  змеиную  головку,  сильной  струей
поливал дерущихся.
     Собственно,  ребята  уже  не  дрались.  Они  прикрывали лица  руками от
сильной холодной струи,  отступали к воротам,  а шланг извивался на земле, и
струя снова настигала их, хлестала по ним, явно пытаясь попасть по лицу.
     - Геша,  сюда!  -  крикнул Кеша,  и Геша подбежал к нему,  встал рядом,
вытирая ладонью кровь из разбитого носа, спросил гнусавым голосом:
     - Это ты включил?
     - Нет.
     - Кто же?
     - Не знаю, - ответил он, хотя догадывался, чьи это были штучки.
     Он  вспомнил вроде  бы  безобидные и  хвастливые слова Кинескопа насчет
"навтыкаем" и подумал,  что духи никогда и ничего не говорят просто так. Они
помнят все свои обещания и точно выполняют их. А главное, вовремя.
     Другое  дело,   что  странное  поведение  водопроводного  шланга  плохо
увязывалось с заявлением Кинескопа:  дух,  мол,  не может причинить человеку
ощутимого вреда.  Хотя какой же это вред -  душ холодный,  отрезвляющий?  Ни
тебе  увечий,  ни  тебе  опасного членовредительства.  Скорее  -  польза:  в
такую-то жару...
     Впрочем,  парни думали иначе и  пользы в  душе не видели.  Один из них,
увернувшись от струи,  подбежал к крану и начал лихорадочно закручивать его.
Пожарная кишка,  как  огромная змея анаконда,  живущая в  джунглях Амазонки,
встала на дыбы, обрушила на хитрого парня холодный душ. Он сжался под душем,
но кран не бросил,  закрутил,  и  кишка-анаконда бессильно упала на асфальт.
Парень поднатужился и снял ее с крана.
     Потом встряхнулся, как кот, пошел к Кеше и Геше, сжав кулаки:
     - Ну, гады, сейчас получите!
     И остальные тоже пошли,  только вожак все еще не мог отдышаться,  сидел
на асфальте, держась за живот: видимо, Кеша ему здорово врезал.
     Кеша  и  Геша медленно отступали к  воротам.  Между ними и  бандой было
всего шага четыре, и они держали дистанцию, как две враждующие армии. Кеша и
Геша,  пятясь,  прошли  арку  ворот,  очутились  на  пустынной  в  этот  час
набережной,  и  неоткуда было ждать помощи,  и  стоило рассчитывать на себя,
только на себя.
     Но  в  этот момент тяжелые чугунные створки ворот сдвинулись с  лязгом,
неожиданно разделив две враждующие армии прочной границей.
     - Открывай,  -  приказал отдышавшийся вожак,  и один из четверых дернул
створку,  но она не поддалась.  Тогда он дернул сильнее, и остальные помогли
ему, навалились вчетвером на ворота.
     Но  они все равно не  открывались,  словно кто-то  держал их,  не давал
сдвинуть створки, и парень крикнул вожаку:
     - Они не открываются.
     Кеша с Гешей переглянулись,  поняли друг друга без слов. И Кеша спросил
ехидно:
     - Силенок не хватает? Может, помочь?
     И  тут  он  увидел совсем невероятную картину:  позади парней,  все еще
силящихся  открыть  ворота,   брезентовая  змея  шланга  медленно  ползла  к
водопроводному крану.  Вот  она  доползла до  него,  приподняла конец,  сама
наделась на кран,  и тот начал раскручиваться. Если бы Кеша не знал, чьи это
проделки,  то  он  бы  просто не поверил собственным глазам,  решил бы,  что
перегрелся на солнце, схватил солнечный удар и ему мерещится бог знает какая
ерунда! Но Кеша превосходно знал, чьих это рук дело. И он с упоением глядел,
как напор воды идет по шлангу,  распрямляет его, как разворачивается шланг и
- великолепное зрелище! - бьет струей по спинам хулиганов.
     - Кто пустил воду? - заорал вожак, отбегая от струи.
     Но  шланг хитро извернулся,  лег на пути,  и  вожак споткнулся об него,
грохнулся на асфальт.
     И тут -  уж совсем неожиданно!  -  тронулся мотоцикл "Ява". Он тронулся
бесшумно,  подогнул под себя короткие ножки-подставки,  разгоняясь, помчался
на  парней.  И  это  было  настолько страшное зрелище  -  бесшумно несущийся
мотоцикл без водителя, - что нервы у вожака не выдержали.
     - Ребя,  атас!  -  во  всю глотку закричал он и  первым бросился бежать
прямо по газону, мимо школы.
     И  вся  его  насквозь промокшая,  перепуганная банда рванулась за  ним,
забыв о  Витькином поручении проучить шкета и наверняка не думая о том,  что
Витька будет недоволен:  поручение-то не выполнено. Только наплевать им было
и  на  Витьку,  и  на  шкетов-пионерчиков,  потому что  непонятное поведение
пожарного шланга,  чугунных ворот и  бесхозного мотоцикла было куда страшнее
вполне реального и привычного гнева Витьки.  Ну,  выругается он.  Ну, по шее
накостыляет.  Так  это же  знакомо.  Это обычно.  Это вам не  самодвижущийся
мотоцикл!
     - С  мистикой шутки плохи,  -  все  еще гнусавя,  сказал Геша:  нос его
распух и сильно напоминал по форме и цвету нос старика Кинескопа.
     - Какая же это мистика?  -  возразил Кеша,  чей глаз посинел и  заплыл,
оставив узкую щелочку для зрачка. - Это духи...
     - Кто,   кроме  нас,  знает  о  духах?  Никто.  А  значит,  поверить  в
происшедшее невоз, оно нереально.
     - Слушай,  -  с  сомнением сказал Кеша,  -  а  если бы мотоцикл задавил
кого-нибудь?
     - Ты  что?  -  удивленно воззрился на  него Геша.  -  Кинескоп же  ясно
сказал:  вред  причинять нельзя.  Расчет был  точный -  на  испуг.  Духи  не
ошибаются.
     Кеша  и  Геша легко открыли ворота,  вошли во  двор.  Мотоцикл спокойно
стоял на привычном месте,  задрав вверх переднее колесо: ножки-подставки его
надежно  упирались в  асфальт.  Пожарный  шланг  лежал  у  стены,  аккуратно
свернувшись,  -  словом,  так,  как  его  оставили  дворники после  утренней
поливки.  И трудно было представить -  даже Кеше и Геше, - что эти бездушные
вещи только что вели себя вполне одушевленно.  Но как ни сомневайся,  а  это
было именно так. И Кеша с Гешей знали души этих вещей. Вернее, их духов.
     Кеша подошел к мотоциклу, постучал по бензобаку:
     - Спасибо,  Колесо, выручил. - Потом наклонился к водопроводному крану,
сказал: - И тебе, Водяной, спасибо.
     Ответа не  последовало.  На  незапланированное общение духи выходить не
желали.  Что  ж,  обижаться Кеше и  Геше было нельзя:  без духов им  сегодня
пришлось бы  худо.  Да  и  было уже  общение,  и  как раз незапланированное.
Вызванное дурацкой болтовней Геши.
     - Понял теперь, с кем имеешь дело? - наставительно спросил Кеша, а Геша
только кивнул:  мол,  понял.  И  вопрос этот  мог  одинаково относиться и  к
Витьке, и к духам...
     Дома  у  Геши  ребят  встретил Кинескоп.  Он  стоял в  дверях комнаты в
Гешиных  тапочках,  и  позади  него  выглядывали смеющиеся рожицы  Рыжего  и
Красного.
     - Красавцы, - сказал Кинескоп, разглядывая Кешу и Гешу. - Орлы.
     - Ты смотри, Кинескоп, - захихикал Рыжий. - У Геши нос как у тебя.
     - Это он из любви ко мне,  -  издевался Кинескоп. - А что ж, Кеша, тебя
так несимметрично украсили? Или просил плохо?
     - Кончай,  Кинескоп, - смущенно сказал Кеша. - Ну, влипли мы в историю,
сами виноваты. А за помощь спасибо.
     - То-то и оно.  Не подоспей Водяной вовремя, плохо бы вам пришлось. - И
добавил с некоторым восхищением:  -  А ты этого верзилу неплохо скрутил.  По
всем правилам.
     Кеша даже удивился:
     - Видел ты, что ли?
     - А   то  нет?   Мы  с  братьями  всю  драку  по  телевизору  смотрели.
Захватывающее зрелище...
     - Как по телевизору? - Кеша был просто ошарашен.
     - Разве  я  не  могу  сам  себе  показать,  что  во  дворе  происходит?
Антенна-то на доме стоит. И проводка кругом. А силенки у меня еще есть.
     Кеша  и  Геша  с  изумлением  смотрели  на  Кинескопа.  Этот  маленький
человечек,  то  есть  дух,  мог  вести  прямую трансляцию со  двора,  как  с
хоккейной площадки  Дворца  спорта  в  Лужниках.  Поистине возсти духов
безграничны,  и Кеша с Гешей сегодня еще раз убедились в этом.  И сейчас они
особенно гордились тем,  что  из  всех  мальчиков Москвы для  великой миссии
выбраны именно они - Кеша и Геша.
     - Что Сомов? - спросил Кеша.
     - Ждет Сомов, - сказал Кинескоп. - Нервничает.
     И в этот момент звякнул телефон.
     - Это Говорун.  - Кинескоп поднял трубку и послушал, потом переспросил:
- На когда?.. Понятно. Спасибо.
     - Ну что? - в один голос спросили Кеша и Геша.
     - Выезжает  Сомов.   Через  полчаса,  сказал,  выезжает.  Мол,  повезло
профессору:  как  раз есть у  него инструмент для "Волги".  И  недорого:  за
двойную цену отдаст.
     - А профессор что?
     - Профессор ждет.
     - Поехали, - решительно сказал Кеша.
     Но Кинескоп задержал его:
     - Поедете сами.  Колесо днем не сможет:  заметят,  да и  хозяин вот-вот
вернется.
     - И братья не поедут?
     - Мы тоже не можем днем, - грустно сказали братья.
     - Надо  позвонить Ивану Николаевичу,  -  нерешительно заметил Геша.  Он
хотя  сначала и  не  собирался предупреждать оперуполномоченного -  все-таки
обиделся на него, - теперь мучился угрызениями совести: как же без милиции?
     - Позвони, - решил Кеша.
     Он тоже понимал, что без милиции будет трудно.
     Геша  набрал  номер  телефона народной дружины,  долго  слушал  длинные
гудки.
     - Никто не подходит.
     - А ты в отделение милиции позвони, - посоветовал Кеша.
     Отделение милиции откликнулось мгновенно:
     - Дежурный слушает...
     - Будьте добры,  позовите Ивана  Николаевича,  если  ,  -  вежливо
попросил Геша.
     - Кто его спрашивает? - поинтересовался дежурный.
     - Это  говорит  Геннадий  Седых.  Я  сегодня  уже  беседовал  с  Иваном
Николаевичем и хочу еще что-то ему сообщить...
     - Нет его, Геннадий Седых, - ответил дежурный. - Уехал на задание. Но я
ему передам, что ты звонил.
     - Спасибо, - сказал Геша. - До свидания. - И повесил трубку. - Нет его.
На какое-то задание уехал.
     - Что же, - решил Кеша, - будем действовать сами. Пошли, Гешка.
     - Ни пуха ни пера! - крикнули вдогонку близнецы.
     И Кешка с чистым сердцем отозвался:
     - К черту!
                           Глава одиннадцатая
                           КЕША, ГЕША И СОМОВ
     Кеша и  Геша рассудили верно:  нечего ждать Сомова во  дворе,  а  потом
гнаться за ним на троллейбусе.  А  если он вздумает поехать к  профессору на
такси,  то дело совсем швах. Нет, лучше махнуть на Арбат заранее и дождаться
Сомова у  профессорского дома.  Например,  в  том  садике,  где они с  Рыжим
подсматривали за Витькой.
     Так  и  сделали.  На  троллейбусе  добрались  до  Плотникова  переулка,
свернули направо и  осторожно вошли в знакомый двор.  Правда,  знаком он был
только Кеше,  а Геша представлял его себе лишь по рассказам друга. Но это не
помешало ему сразу обнаружить место, где Рыжий с Гешей таились в кустах. Оно
и  в  самом деле  было  лучшим для  тайного наблюдательного пункта:  высокие
густые кусты шиповника около профессорской "Волги".  Она стояла все так же -
накренившись на правый бок, смяв своей тяжестью резину на спущенном баллоне.
     Друзьям везло:  двор был пуст и никто не помешал им прокрасться в кусты
и  занять  наблюдательную позицию.  Неудобно  было  лишь  то,  что  шиповник
отчаянно кололся,  но если замереть и не двигаться -  разведчик должен уметь
замереть и не двигаться! - то  терпеть. Даже привыкаешь. Как к крапиве,
если в ней долго лежать. Кеша однажды на спор пролежал в крапиве целый час -
и ничего.  Чесался только потом по-страшному. А шиповник - не крапива, хотя,
скорее всего, часом здесь не отделаешься.
     Они  лежали,  молчали,  вели  непрерывное наблюдение  в  четыре  глаза.
Наблюдать было не  за  чем.  Вот вышла тетка с  авоськой.  В  авоське пустые
бутылки из-под молока.  Вывод: пошла в магазин. Въехал во двор на велосипеде
какой-то  парень  в  трусах  и  майке.  Взял  велосипед на  плечо,  вошел  в
профессорский подъезд. Вывод: покатался, устал, вернулся домой. А велосипед,
между прочим,  гоночный.  Кеша даже хотел такой,  но  родители на  этот счет
имели другое мнение.  Почему-то... Из того же подъезда выбежал мальчишка лет
девяти с игрушечным пистолетом в ручонке. Постоял, прицелился куда-то, потом
посмотрел на кусты и  пошел к  ним.  Вывод:  сейчас обнаружит наблюдательный
пункт...  Так и есть, обнаружил. Остановился у зеленого заборчика, уставился
на разведчиков круглыми глазами.
     - А чего вы здесь делаете?  -  спросил он, как один отрицательный герой
из кинофильма "Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен".
     Кеша даже не стал искать вариант ответа, бросил:
     - Иди, иди отсюда...
     Мальчишка не ушел, заканючил:
     - Нет, правда, чего вы здесь высматриваете?
     Это  был  уже  нестандартный  вопрос,  и  отвечать  на  него  следовало
нестандартно:
     - Не уйдешь немедленно - получишь по шее.
     Кеша  просто попугал мальчишку.  Не  стал бы  он,  в  самом деле,  бить
маленького,  это  нечестно...  Но  угроза  подействовала.  Мальчишка ушел  с
независимым видом: мол, я вас совсем не испугался, просто мне по делам надо.
     Наблюдение  продолжалось.  Становилось  скучно.  Кроме  того,  шиповник
все-таки кололся,  потому что  долго лежать неподвижно нельзя -  немеет рука
или  нога.  Или  рука  и  нога вместе.  Но  тут  во  двор вошел новый объект
наблюдения, и Кеша с Гешей мгновенно забыли о неудобствах: это был Сомов.
     Сомов  подошел к  профессорской машине,  постучал ногой  по  спущенному
колесу, присвистнул, сказал вслух:
     - Как тебя, бедолагу...
     Потом поставил свой  кожаный саквояж на  асфальт,  сложил руки рупором,
крикнул:
     - Федор Петрович!  -  Потом подождал чуть-чуть,  опять крикнул: - Федор
Петрович!
     На  третьем этаже в  открытом окне  появилась голова в  огромных очках.
Человек посмотрел сквозь очки во двор, сказал приветливо:
     - Ах, это вы, Алеша... Я сейчас спускаюсь, - и исчез из окна.
     Судя по очкам,  это была профессорская голова.  По Гешиному и  Кешиному
разумению,  каждый порядочный профессор должен носить очки. Это солидно. Это
свидетельствует о научном складе ума. А Сомова, оказывается, зовут Алешей...
Смешно:  взрослый дядька,  а  зовут  Алешей.  Не  Алексеем Сарафановичем,  к
примеру,  а  как мальчишку -  Алешей.  Это уж никак не свидетельствует о его
научном складе ума...
     Но и профессор,  когда вышел из подъезда, оказался каким-то нетипичным.
Только очки у  него от профессора,  а  все остальное от кого-то другого.  Ни
тебе бородки-эспаньолки,  ни  тебе животика,  ни  тебе обычной профессорской
рассеянности.  И молод он,  не старше Кешиного отца.  И одет в тренировочный
костюм. Он подошел к Сомову, заулыбался, руку ему пожал.
     - Жду вас, Алеша, как вечного избавителя...
     Это ворюга-то - вечный избавитель!
     - Принесли, Алеша?
     - Как  обещал,   Федор  Петрович.   Вам  просто  повезло,  что  у  меня
инструменты как раз завалялись.
     - Повезло, говорите? Ну, это как посмотреть...
     И оба смеются.  Сомов тихонечко, вежливенько подхихикивает. А профессор
- во весь голос. Смешно ему, видите ли...
     - Покажите, Алеша.
     - Подождите,  Федор Петрович, давайте сначала колесо посмотрим. Где это
вас угораздило?
     - Даже не знаю. Вчера приехал, все было нормально.
     Сомов  сел  на  корточки  около  колеса,  поколдовал  там  над  чем-то,
выпрямился:
     - Над  вами  подшутил  кто-то,  просто  выпустил воздух.  Накачаем -  и
порядок.
     - Хороши шутки: вместе с воздухом инструменты улетучились.
     - Выходит, они легче воздуха.
     И  опять  смеются.  Над  чем?  Сомовская  шутка  копейки  не  стоит.  А
профессору весело. Как будто не Сомов это, а народный артист Аркадий Райкин.
     - Сейчас  мы  вам  инструментики отдадим,  колесико накачаем.  -  Сомов
говорил с  профессором,  как с балованным ребенком,  открыл саквояж,  достал
оттуда брезентовую сумку с ключами. - Проверьте, все ли здесь.
     - Сейчас проверим. - Профессор обернулся к подъезду и позвал кого-то: -
Иван Николаевич, помогите мне.
     И  вот вам сюрприз:  из подъезда спокойно вышел районный уполномоченный
Иван Николаевич -  в полной форме капитана милиции, - подошел к машине, взял
у профессора инструменты, сказал солидно:
     - Отчего же не помочь...
     Кеша  с  Гешей  изумленно переглянулись:  вот,  оказывается,  на  какое
задание уехал Иван Николаевич!  Нет, не зря он тогда предупредил Гешу, чтобы
тот не волновался.  Мол, все будет в порядке. Позвонил профессору, рассказал
про Сомова и про Витьку, потом приехал к нему и дождался Сомова. Не в кустах
шиповника,  заметьте, а в удобном кресле в профессорской квартире. Вот в чем
преимущество милиции над частным сыском.
     А бедный Сомов просто обмер.  Вероятно,  появись сейчас дух пичугинской
"Волги", Сомов меньше бы испугался. Он даже осел как-то, а может, это у него
коленки подогнулись от  неожиданности.  Но  надо отдать ему должное:  быстро
пришел в себя. Подтянулся, выдавил улыбочку:
     - Здрасьте, Иван Николаевич. А вы, оказывается, знакомы?
     - Благодаря тебе, - сказал Иван Николаевич.
     - Это как же?
     - А  вот так.  Попался ты,  Сомов,  как кур в ощип.  -  Иван Николаевич
употребил поговорку из лексикона бабы Веры. - А ведь предупреждал я тебя: не
воруй...
     - О  чем вы,  Иван Николаевич?  -  Ну прямо ангел с  крылышками:  глаза
вытаращил, вроде бы ничего не понимает.
     - Откуда взял инструменты?
     - Купил.
     - У кого?
     - У спекулянта какого-то. Разве их всех запомнишь...
     - И давно купил?
     - С неделю будет.
     - Врешь ты,  Сомов, нагло и беспардонно. Не купил ты эти инструменты, а
упер их из машины Федора Петровича.
     - Я?!  -  Ну  просто актер  Смоктуновский,  а  не  Сомов:  какая  гамма
переживаний!
     - Витька-слесарь для тебя их упер.  По твоему поручению. Ты и навел его
на машину.
     Тут  Сомов  перестал изумляться и  сыграл негодование:  махнул рукой  в
досаде, сказал веско и решительно:
     - Прежде чем зря обвинять, вы бы доказательства предъявили.
     - Пожалуйста.  - Тут Иван Николаевич вытащил из брезентовой сумки ключи
- целую охапку! - и показал Сомову: - Ключи-то профессорские.
     - Написано на них, что ли? - огрызнулся Сомов.
     - Написано. - И Иван Николаевич протянул ключи Сомову.
     Тот  взял  один с  презрительным видом,  посмотрел и  от  неожиданности
выронил. Ключ упал на асфальт, глухо звякнул.
     Геша чуть слышно хихикнул в  кустах,  и  Кеша гневно взглянул на  него.
Геша зажал рот ладошкой, уткнулся лицом в траву.
     Профессор взял один из ключей, внимательно рассмотрел надпись.
     - "Этот инструмент украден у  профессора Пичугина",  -  громко прочитал
он. - И вправду убедительно. Добавить нечего.
     Сомов сунул руки в карманы,  сгорбился,  как-то сразу постарел - добила
его таки надпись, сделанная Надымом.
     - Когда  вы  успели?  -  спокойно спросил  он.  Не  заламывал руки,  не
форсировал  голос  -   просто  спросил,  как  человек,  который  смирился  с
проигрышем.
     - Это не мы, - сказал Иван Николаевич. - Это наши помощники.
     И  Кеша с  Гешей подумали,  что Иван Николаевич поступает даже чересчур
честно: Сомову он мог бы и не говорить всей правды.
     - Какие помощники?
     - Вот  эти.  -  Иван  Николаевич  обошел  машину,  раздвинул  кусты:  -
Вылезайте, герои.
     Как он узнал,  что Кеша и Геша спрятались в профессорском дворе?  И как
он узнал,  что спрятались они именно в  этих кустах -  не в подъезде,  не за
баками с мусором,  а в кустах?  Всевидящий он, что ли? Или на него тоже духи
работают?  Кеша на секунду допустил такую мысль, но тут же ее с негодованием
отбросил.  Не  могли духи открыться взрослому человеку!  Просто это у  Ивана
Николаевича профессиональный нюх.
     Кеша, как мы уже знаем, был увлекающийся и восторженный мальчик. А Геша
- рациональный и логичный. У него возникла другая мысль по поводу всеведения
Ивана Николаевича, но он приберег ее на потом.
     Тут Иван Николаевич заметил Гешин распухший нос и Кешин заплывший глаз:
     - Кто это вас так разукрасил?
     - Витькины дружки,  -  злорадно сказал Кеша.  -  Но мы им тоже дали как
следует!
     - Не сомневаюсь, - согласился Иван Николаевич и спросил у Сомова: - Что
ж твой напарник с детьми воюет?
     - Я о его делах знать не знаю,  -  нагло заявил Сомов.  Он во все глаза
смотрел на  Кешу и  Гешу,  не  мог  поверить,  что эти юнцы были виновниками
провала  его  во  всем  продуманной системы.  Он,  десяток собак  съевший на
автомобильных махинациях, проиграл не милиции, а желторотым пионерам! С этой
мыслью Сомов смириться не мог.  - Заливаете, Иван Николаевич, - сказал он. -
При чем здесь мальчишки?
     - А при том,  что мы тебя и Витьку ловили, а поймали - они. И ключи они
пометили.
     - Как это им удалось?
     - Профессиональная тайна,  -  улыбнулся Иван Николаевич.  -  Важно, что
удалось, а, Сомов?
     - На этот раз ваша взяла,  -  сказал Сомов и  отвернулся,  стал на небо
глядеть.
     Он все-таки умел проигрывать,  этот тихий человечек, - не шельмовал, не
пытался  разжалобить начальство.  Он  помнил  старый  закон  карточной игры:
проиграл - плати. Придется платить...
     Иван Николаевич вынул из  кармана свисток на длинной цепочке и  коротко
свистнул.  Из  переулка во  двор  въехал желтый милицейский "газик" с  синей
полосой на боку и надписью: "Милиция".
     - Все у вас продумано,  -  со злостью сказал Сомов. - Вон и "канарейку"
запасли.
     - А как же ты думал? - удивился Иван Николаевич. - Что я, на свидание с
тобой пришел? Я тебя, милый, брать пришел.
     Из "газика" вышли два милиционера,  взяли Сомова под белы руки и повели
к машине. Один из них подхватил инструменты, другой - сомовский саквояж.
     - Иван Николаевич, вы с нами? - спросил шофер "газика".
     - Езжайте,  -  сказал Иван Николаевич,  -  я с ребятами прогуляюсь. - И
подмигнул Кеше с Гешей: - Согласны?
     - Согласны, - сказали хором Кеша и Геша.
     У  них  и  раньше  иногда  так  получалось,   а  теперь,  когда  они  с
братьями-близнецами Рыжим и Красным познакомились,  совсем часто стали хором
говорить.
     - Ну, тогда прощайтесь с профессором - и в путь.
     Профессор,  похожий на тренера по боксу,  пожал руку сначала Кеше - тот
ближе стоял, - а потом Геше, сказал серьезно:
     - Спасибо,  ребята,  - помахал им и побежал в подъезд, а Геша спросил у
Ивана Николаевича:
     - Он и вправду профессор?
     - Еще какой! - заверил Иван Николаевич. - Самый знаменитый.
     Они  втроем вышли на  Арбат,  и  Иван Николаевич купил всем мороженое -
шоколадную трубочку за двадцать восемь копеек.  Каждому по трубочке.  И себе
тоже. И все они ели его прямо на улице, и Иван Николаевич ел, несмотря на то
что был в полной форме капитана милиции.  Ел и не смущался. А Кеша с Гешей -
подавно.
     - Как вы узнали, что мы в кустах? - спросил Кеша.
     Иван Николаевич хмыкнул:
     - Пусть  тебе  Геша  объяснит.  Он  у  нас  владеет дедуктивным методом
мышления.
     Геша мороженое уже доел,  он вообще быстро съедал любое мороженое, а за
двадцать восемь копеек особенно быстро,  потому что оно вкусное и с орехами.
И ему ничто не мешало говорить.
     - Вы позвонили в  отделение,  и  дежурный вам сказал,  что я звонил.  А
зачем я мог звонить? По делу Сомова. Что могло появиться нового в этом деле?
Только то,  что  Сомов  едет  к  профессору.  Могли  мы  не  воспользоваться
возстью лично уличить Сомова?  Нет,  не  могли.  Значит,  мы  во дворе.
Логично?
     - Логично, - согласился Иван Николаевич. - Ну а как же я вас обнаружил?
Ведь двор-то велик...
     Тут Геша помялся и честно признал:
     - Этого я не понимаю.
     - Эх,  Геша,  - вздохнул Иван Николаевич, - самое сложное ты понимаешь.
Ишь какую стройную цепь ассоциаций вытянул! А где просто - пасуешь. Я же вас
в  окно  увидел.  Ждал  Сомова  в  квартире Федора  Петровича и  сначала вас
углядел. И видел, куда вы спрятались.
     Геше стало стыдно,  но  не очень.  Все-таки самое сложное он понимает -
это Иван Николаевич признал. А простое  и не заметить - дело обычное.
     - Ну а все же -  как вы сумели пометить инструмент?  -  поинтересовался
Иван Николаевич.
     - Извините нас, - сказал Кеша, - но это не наша тайна.
     И сказал он это так серьезно,  что Иван Николаевич понял:  нельзя тайну
раскрыть. Все-таки он был понятливый человек, хотя и взрослый.
     - Ладно,  храните вашу тайну.  А  родителям можете рассказать,  в каком
деле вы участвовали.  Но под большим секретом.  -  Он усмехнулся:  -  Небось
донимали они тебя вчера, а, Кеша?
     - Донимали, - признался Кеша.
     - Вот и расскажи. Пусть поахают, поудивляются. А я в свою очередь о вас
тоже кое-где расскажу.
     И шли они так,  разговаривали, потом еще раз мороженое ели и простились
уже у самого дома как лучшие друзья.
                           Глава двенадцатая
                           КЕША, ГЕША И ДУХИ
     Первым делом надо было обо всем рассказать Кинескопу и  братьям,  а  уж
потом -  родителям и бабе Вере. Тем более что баба Вера собиралась вернуться
из  Конькова-Деревлева  часов  в  восемь,   а  то  и  в  девять  вечера.   А
электрические часы  над  входом в  школу  показывали только шесть.  Впрочем,
школьным часам верить не стоило. Они вели себя как киплинговский кот: ходили
без всякой системы. Вероятно, дух в них жил захудалый и неопытный. А скорее,
и вовсе духа не было...
     Кинескоп ждал Кешу и Гешу. И братья тоже ждали. Они уже привычно сидели
вдвоем на Гешином столе,  сдвинув радиодетали,  помалкивали.  И  Кинескоп на
диване помалкивал, сидел грустный и нахмуренный.
     - Вы чего, ребяточки? - спросил Кеша. - Радоваться надо: тю-тю Сомов. И
Витька тю-тю.
     - Растютюкался,  -  мрачно сказал Кинескоп, а братья-близнецы осуждающе
посмотрели на Кешу.
     - Чего-нибудь не так? - заволновался Кеша.
     - Все так.
     - В чем дело?  Великая миссия завершилась полным триумфом!  Подробности
нужны?
     - Не нужны, - сказал Кинескоп, - знаем уже.
     - От кого?
     - Разведка донесла. У нас разведка хорошо поставлена.
     Как-то все обидно выглядело:  и  мрачное настроение духов,  и нежелание
выслушать захватывающий рассказ,  в  котором были риск и  напряженная борьба
умов,  люди  хорошие и  люди  скверные,  победа добродетели и,  естественно,
поражение зла.
     - Смотрю я на тебя, Кешка, - раздумчиво проговорил Кинескоп, - и мыслю:
чего это я к тебе привязался?  Даже,  сказать, полюбил. Ну, с Гешей все
ясно:  я  его давно знаю.  Заочно,  правда.  И  люблю давно.  Серьезный он и
вдумчивый, не в пример тебе, шалопуту. И брательники тоже к вам привязались.
Верно?
     - Ага! - сказали брательники. - Еще как!
     - Слыхали?
     - Мы тоже к вам привязались,  -  сказал Геша, и это не была его обычная
вежливость. Геша говорил искренне.
     А Кеша ничего не сказал, только кивнул растерянно: он не понимал, зачем
Кинескоп затеял этот разговор.
     - Так чего ж тогда радуетесь?  - спросил Кинескоп и передразнил Кешу: -
"Великая миссия завершилась полным триумфом"!
     И тут Геша понял причину дурного настроения духов. Понял и похолодел...
     - Не может быть... - только и вымолвил он.
     - Может, - грустно сказал Кинескоп.
     - Но почему? Почему?
     - Приказ. У людей и духов есть общее правило: приказы не обсуждать.
     - В армии не обсуждают! - закричал Геша.
     - Мы и есть армия... Тоже армия...
     Кеша счел нужным вмешаться,  потому что он сидел дурак дураком и ровным
счетом ничего не понимал.
     - Что происходит? Почему вопли?
     И даже Геша не выдержал:
     - Дуб ты, Кешка! Неужели не понял: прощаются с нами.
     - Кто прощается?
     - Мы, - сказал Кинескоп.
     - Но зачем? - это уже Кеша закричал.
     А Кинескоп повторил:
     - Приказ.
     - Чей?
     Кинескоп показал пальцем на потолок: мол, свыше...
     - Не навсегда же прощаться? - упорствовал Кеша.
     - Не знаю, - покачал головой Кинескоп. - Наверно, навсегда.
     - Так, - сказал Кеша и встал. - А почему?
     - Потому что кончается на "у",  - буркнул грубый Кинескоп и вытер глаза
тыльной стороной ладошки: попало, видно, что-то.
     - Та-ак,  -  снова протянул Кеша и заходил по комнате,  заложив руки за
спину,  совсем как папа,  когда он  обдумывает статью.  -  Не  вижу никакого
смысла в расставании. Во-первых, мы о вас уже все знаем...
     - Не  все,  -  быстро перебил его  Кинескоп и  даже повторил для  пущей
убедительности: - Не все.
     Как  будто  подслушивал кто-то  их  разговор и  Кинескоп никак  не  мог
допустить,   чтобы  этот  неведомый  кто-то  заподозрил  духов  в   излишней
болтливости,  так сказать,  в утечке информации. Кеша даже огляделся кругом:
нет, никого не видать, перестраховывается Кинескоп.
     - Ну,  все не все,  а так, кое-что... - Кеша вроде бы даже прикинул про
себя, что же это за кое-что.
     Кинескоп сухо посмеялся,  будто двумя деревянными дощечками постучал, и
братья хмыкнули.
     - Кое-что... - сказал Кинескоп. - Знаете вы, что мы существуем. Знаете,
для чего существуем.  А что мы умеем -  это знаете?  Чем владеем?  Силу нашу
знаете?
     - Знаем, - сказал Кеша, осторожно потрогав синяк под глазом.
     - Я за эту историю Водяному еще всыплю, - мстительно пообещал Кинескоп.
     - Почему? Он же нам помогал.
     - Я  не о  драке.  Я  о домино.  Кто ему позволил раскрывать себя перед
людьми?
     - Никто ж не догадался.
     - Витька догадался.
     - Ну и что страшного?
     - Хороший аналитический ум,  все сопоставив,  мог бы  прийти к  мысли о
нашем существовании.
     - Не пришел бы, - заявил до сих пор мрачно молчавший Геша. - Это значит
признать потусторонние силы. Ненаучно.
     - Какие же мы потусторонние?  -  возмутился Кинескоп.  -  Потусторонние
силы - бред собачий. Это только церковники да сектанты всякие в них верят. А
мы -  души вещей,  я  вам о  том тыщу раз втолковывал.  Самые что ни на есть
реальные силы.  Другое дело,  что прав ты...  К сожалению,  не поверят в нас
люди, рано еще.
     - Мы же поверили.
     - Вы еще можете верить в то, что есть. Но пройдет год-другой, и вы тоже
будете верить только в то,  что должно быть. А мы, по вашему разумению, быть
не должны.  Хотя именно вы,  люди,  создали нас.  Придумали нас и  создали -
силой воображения,  силой любви к своему делу, к созданному руками своими. А
потом мы сами жить стали рядом с вами. И без вас не можем, как и вы без нас.
Трудно человеку,  когда его окружают вещи, сделанные без души. Трудно ему, и
когда он  сам без души относится к  вещам.  Много пока таких людей,  ох  как
много!  Потому и прячемся мы от вас,  не показываемся - рано... И поверить в
нас трудно...  Барьер здравомыслия не  пустит.  Вот потому и  прощаемся мы с
вами, дорогие вы ребяточки...
     - Но с нами-то зачем? - закричал Кеша. - Мы верим в вас!
     - Сегодня верите, это конечно. А завтра? А через пять лет?
     - Что прошло, то прошло, не зачеркнешь, - сказал рассудительный Геша. -
Выходит, больше не увидимся...
     - С  вами -  нет.  Но дела наши этой историей не кончаются.  Дел у нас,
сами знаете, ох как много! И помощники нам нужны будут.
     - Малышня? - презрительно спросил Кеша.
     - Сейчас -  да.  Но завтра-то им как раз тринадцать исполнится. Как вам
сейчас...  -  Тут он помолчал и вдруг сказал сердито:  -  Ладно,  ребяточки,
долгие проводы -  лишние слезы.  Лучше  взгляните,  что  за  окном делается,
страсти-то какие!  -  Он всплеснул руками,  глаза в ужасе закатил,  и Кеша с
Гешей невольно шагнули к окну.
     Однако ничего особенного за окном не происходило.  Двор был пуст,  лишь
две  девчонки выгуливали своих  собачек  около  песочницы.  Одна  собачка  -
болонка, другая - спаниель. Вряд ли они вызвали у Кинескопа такой ужас.
     - Что ты здесь увидел, Кинескоп?
     Кеша обернулся и  осекся на  полуслове:  в  комнате никого не было.  На
диване лежал  аккуратно сложенный плед,  словно Кинескоп успел его  сложить.
Только груда радиодеталей на столе сдвинута к стене:  там,  на краю,  прежде
сидели братья.
     - Финита,  -  сказал  Геша,  подошел  к  телевизору,  погладил  его  по
ободранному боку. - Прощай, Кинескоп. - Посмотрел на магнитофон. - Прощайте,
Рыжий и Красный.
     Ответа,  естественно,  не последовало. Да Геша и не ждал ответа. И Кеша
не ждал.  Время,  отпущенное на сказку,  закончилось. Ни охами, ни всхлипами
вспять его не  повернешь.  Это еще Альберт Эйнштейн доказал.  Или Нильс Бор.
Или еще кто-то.  Впрочем, простительно не знать - кто. В шестом классе этого
не проходят.
                                 Эпилог
                            КЕША, ГЕША И КГ-1
     Вот и  все.  Осталось поведать лишь одну странную историю,  случившуюся
днем  позже,  часов эдак в  десять утра,  на  баскетбольной площадке средней
школы No 711.  То есть на сторонний взгляд ничего необычного в  этой истории
не проглядывалось,  но причастные великой тайне Кеша и  Геша были прямо-таки
поражены случившимся.
     Вкратце так.  Обстановка на испытаниях,  как водится,  деловая, никаких
фанфар,  никаких речей.  Зрителей -  минимум,  знакомые всё лица: отец Кеши,
директор школы Петр  Сергеевич и  капитан милиции Иван  Николаевич,  хороший
человек.  Кеша,  гордый доверием друга,  яростно покрутил винт,  и крохотный
моторчик ровно заработал (отлажен был на совесть),  а Геша аккуратно потянул
корд,  и сверкающий лаком и эмалевой краской аэроплан взмыл в воздух и пошел
по кругу над головами зрителей,  над стеклянной крышей теплицы,  над зеленью
газона,  над горячим асфальтом,  и,  быть может,  дай ему волю, отпусти Геша
проволочный  корд,   полетит   замечательный  аппарат  тяжелее  воздуха  над
Москвой-рекой,  над  павильоном международной выставки,  над  новостройками,
"над полями да над чистыми", как поется в старой красивой песне.
     Но  Геша  крепко  держал  деревянную ручку,  прикрученную к  проволоке,
топтался на площадке,  поворачиваясь следом за моделью, и она, послушная его
руке,  выделывала хитрые фигуры самого наивысшего пилотажа:  штопоры, бочки,
иммельманы всякие,  петли.  А  потом,  когда  кончился  бензин  и  двигатель
замолчал,  Геша плавно опустил модель на площадку, и она покатилась детскими
колесиками по  асфальту,  подпрыгивая на неровностях,  замерла как раз около
изумленной публики.
     Публика поаплодировала,  и началось обсуждение. Так сказать, подведение
итогов эксперимента.
     Отец Кеши сказал:
     - По-моему, славная работа. От души потрудились.
     А директор школы Петр Сергеевич сказал:
     - Молодцы,  молодцы.  И  не стать ли вашей модели первой в целой серии,
которую начнет создавать секция авиамоделизма?
     А Геша сказал:
     - Не слышал про такую секцию.
     А Петр Сергеевич засмеялся и сказал:
     - Вот ты ее в школе и организуешь. Идет?
     А Кеша хлопнул друга по спине и сказал:
     - В самом деле, Гешка, соглашайся!
     И Геше ничего не оставалось, как согласиться.
     Кешин отец и Петр Сергеевич пошли с площадки,  что-то на ходу обсуждая,
а  Иван Николаевич присел на корточки рядом с ребятами,  молча смотрел,  как
они  накручивают проволочный корд  на  катушку,  влажной  тряпкой  протирают
модель.
     - Как вам наш самолет,  Иван Николаевич?  -  спросил Кеша,  который был
несколько удивлен тем,  что хороший человек капитан милиции мнения своего на
открытом обсуждении не высказал.
     - Как? - Иван Николаевич секунду подумал, пожал плечами. - Коротко и не
ответишь. Красиво, удачно, здорово - все правильно, но суть не в том.
     - А в чем же?
     - Душа есть в вашей модели.
     Вот тебе и раз! Во-первых, ни Кеша ни Геша не задумывались над тем, что
в их КГ-1 может поселиться дух.  Во-вторых,  откуда Иван Николаевич про него
знает?
     - С чего вы взяли? - хрипло спросил Кеша, и по его не слишком вежливому
тону Геша понял, что друг растерян.
     - Видно,  -  объяснил Иван Николаевич.  -  Если с душой работать,  то и
останется она в твоем деле навсегда. В каждой вещи душа должна быть, да не в
каждой есть.  Бойтесь вещей без души,  ребятки...  - И ушел. Потрепал Кешу и
Гешу по  вихрам,  будто они  совсем махонькие,  поспешил догнать директора и
Кешиного отца.
     - Не может быть,  -  сказал Кеша.  -  Он же взрослый.  Как он узнал про
духов?
     Геша пожал плечами:
     - Сам  недоумеваю.   Слушай,  а  вдруг  не  все  взрослые  окончательно
потеряны?
     - Похоже на то, - согласился Кеша.
     И тут они, не сговариваясь, посмотрели на модель КГ-1, уже закутанную в
простыню:  обоим показалось,  что  под  простыней что-то  шевельнулось.  Или
кто-то.   Посмотрели  и  вздохнули,   разочарованные:   смирнехонько  лежала
простыня. Выходит, и вправду показалось. А жаль.
     Казалось бы,  никак не  повлияла на друзей странная и  увлекательнейшая
история,  приключившаяся с  ними в первые дни жарких летних каникул.  Ну вот
ничуточки не повлияла.
     Разве только баба  Вера  как-то  пожаловалась Кешиной маме:  мол,  Геша
изменился,  аккуратным стал,  ничего теперь не  разбрасывает,  все за  собой
прибирает, отцовский магнитофон тряпочкой ежедневно полирует, а на телевизор
старенький вовсе не надышится, и хорошо бы так, чего бы лучше, да только сам
с  собой  разговаривать  начал,   с  телевизором  возится  и  приговаривает:
"Кинескоп,  Кинескоп,  как ты там живешь?  Запылился ты,  а вот я тебе лампу
заменю..." - и дальше в том же духе:
     - Не заболел ли ребенок? Скорей бы родители приезжали.
     А Кешина мама тогда бабе Вере ответила:  "Кеша тоже изменился здорово -
вероятно,  повлияла на  него положительно эта история с  кражей автодеталей,
просто ужас,  ужас что за история,  а Иван Николаевич очень хвалил и Кешу, и
Гешу, взрослеют мальчики, акселерация - и в то же время дети. Кеша ни с того
ни с сего значки стал собирать, и не себе, а кому-то, недавно принесла я ему
значок Республики Куба,  он поблагодарил,  положил на телевизор,  цветной, у
нас прекрасно, знаете ли, работает, а вечером смотрю: опять нет значка. Я не
выдержала,  поинтересовалась,  куда он  их девает,  а  он смеется,  говорит:
"Рыжий забирает".  "Какой такой Рыжий?" -  спрашиваю.  А он: "Это я пошутил,
мамочка..."
     Вот так:  пошутил. Хотя признаемся, что Геша, узнав о шутке, не одобрил
приятеля, сказал:
     - Шути-шути, да знай меру.
     Это,  пожалуй, он зря: Кинескоп уверял, что взрослым никогда не перейти
барьера здравомыслия.  А Кеша,  когда о Рыжем вспоминал,  всегда находился с
ним по разные стороны барьера.
     Ну вот, теперь действительно все.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 04.03.2002 17:44