Александр Абрамов, Сергей Абрамов. 
                           Четыре цвета памяти
   -----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Юный техник", 1967, NN 7-8.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 29 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   БЕЛЫЙ
   В конце июня во второй половине дня - точное время  до  десятых  секунд
включительно вы найдете в июньских комплектах газет - все  астрономические
станции Советского Союза зарегистрировали  появление  в  земной  атмосфере
небольшого космического тела - метеорита, прочертившего  в  своем  падении
гигантскую светящуюся линию, особенно хорошо наблюдавшуюся на фоне  низкой
облачности в центральном районе европейской части СССР. Падение метеорита,
весьма незначительного по  своему  объему,  произошло  в  непосредственной
близости от Москвы, в  шести  километрах  от  Киевского  шоссе,  в  дачном
поселке Марьясино, на территории одного из местных садовых  участков.  При
падении метеорита  наблюдались  интересные  атмосферные  явления,  причины
которых пока еще не ясны. Самый метеорит, равно как и место  его  падения,
был обнаружен и  обследован  специальной  комиссией  Академии  наук  СССР.
Данные наблюдений в настоящее время тщательно изучаются.
   Котов зябко поежился: на дворе июнь, а спиртовой столбик  в  термометре
еле-еле дотянулся к тринадцати.
   Закутавшись в старенький дачный плащ, в  котором  он  так  и  сидел  на
веранде,  он  снова,  в  какой  уже  раз,  оглядел   шахматную   доску   с
расставленными на ней фигурами. Нелепая партия! Как мог человек,  игравший
белыми, не начинающий, а опытнейший турнирный боец, довести  ее  до  такой
катастрофы? Ведь иначе положение  белых  и  назвать  было  нельзя.  А  они
все-таки на что-то надеялись.  На  что?  На  вечный  шах?  Котов  еще  раз
подсчитал варианты и развел руками: даже Петросян или Таль  не  спасли  бы
партию белых. А все-таки что-то было  в  этой  партии,  какая-то  загадка,
какой-то намек. Какой?
   "Не по зубам орешек, товарищ  следователь,  -  подумал  вслух  Котов  и
машинально повертел в руках белую пешку.  -  Проигрывают  белые.  В  любом
варианте. И нечего голову ломать: все ясно -  и  дело  и, партия".  Он  со
злостью швырнул пешку в коробку с шахматами и встал. А  все-таки  темнота.
Не мог Логунов проиграть Андрею, да еще так проиграть. Не мог!
   Он решительно шагнул к лесенке, ведущей в сад, и обомлел.  Беспросветно
серое небо вдруг рассекла надвое  огненно-белая  полоса  -  тоненький  луч
прожектора, искривленный в воздухе  неведомой  прихотью  оптики.  А  самый
воздух  вдруг  наполнился  оглушительным,  яростным   свистом,   мгновенно
сдавившим барабанные перепонки,  и  мимо  остолбеневшего  Котова  пронесся
раскаленный сфероид - точь-в-точь шаровая молния  величиною  в  бильярдный
шар. Пронесся и упал в клумбу возле сарая  со  всякой  всячиной,  разметав
добрую тонну земли. Котов невольно присел,  ожидая  взрыва.  Но  все  было
тихо. А яркая полоса, расколовшая небо, расплывалась и  таяла  в  облачном
свинце над пиками елок.
   И в двадцати шагах от Котова там, где скрылся в земле раскаленный  шар,
вздымалось и нарастало белое зарево.
   "Пожар!" - мелькнула мысль.
   Но то был совсем не пожар. Ничто не горело, нигде не прорывались желтые
языки пламени,  не  потрескивала  высохшая  древесина,  не  клубился  дым.
Деревья не пожухли и не почернели, сарайчик стоял  целехонький,  только  в
полуметре  от  него  на  месте  развороченной  клумбы  с  гвоздиками  зиял
трехметровый кратер с земляным валом вокруг. А над кратером растекалось  в
воздухе что-то прозрачно сверкающее, как подсвеченный изнутри фонтан.  Чем
больше смотрел на него Котов, тем больше изменялся он у него на глазах. То
свертывался ослепляюще белыми лепестками, как кувшинка в ночном тумане, то
раздувался в воздухе огнедышащим шаром. Чаще всего шар сплющивался  снизу,
образуя ровный купол-полусферу, пламенеющую внутри.
   Котов шагнул по дорожке к этому странному пламени и вскоре остановился:
навстречу  ему  дохнуло  жаром.  "Ближе  не  подойти,  -  подумал  он,   -
изжаришься".
   Он услышал скрип калитки и обернулся. По  дорожке  к  дому  спешил  его
сосед Родионов, полковник  в  отставке.  Неожиданное  событие,  нарушившее
ленивое спокойствие вечера, застало его на улице.
   - Повезло тебе! Гость из космоса!
   - Незваный гость. Чуть сарай не спалил.
   - Зато согрел. По-сочински парит.
   - В самом деле тепло, - удивился Котов и сбросил на перила плащ.
   А за оградой уже шумела увеличивающаяся толпа, пока что  не  решавшаяся
просочиться в калитку.
   -  Здорово,   старик,   -   возник   перед   Котовым   Славка   Шадрин,
археолог-неофит, коротавший первый свой отпуск на даче у родителей.  -  Не
обошли тебя мировые катаклизмы.
   Потом в калитку боком протиснулся худощавый  брюнет  лет  сорока,  рано
поседевший и оттого выглядевший едва ли моложе Родионова. Котов знал  его:
Микульский, нейрофизиолог из  голубой  дачи  напротив.  Работал  где-то  в
университетских клиниках и сюда наезжал случайно и редко. Соседи по  улице
называли  его  крупным  специалистом,  что,  воз,  и  соответствовало
действительности: не так уж много у нас сорокалетних профессоров.
   - Что скажете? - спросил Котов, пожимая сухощавую руку Микульского.
   - А что говорить? - перебил Славка. - Подумаешь, событие:  обыкновенный
метеорит.
   -  Едва   ли   обыкновенный,   -   заметил   Микульский.   -   Свечение
неклассического типа. Одна только спектрограмма может  многое  рассказать,
когда он остынет.
   Сквозь  толпу  на  улице  прорвался  в  сад  еще  один  гость:  толстяк-председатель садового кооператива, уже успевший позвонить в Москву.  Войдя,
он тотчас же замкнул на  замок  калитку  и  подошел  к  дом  почему-то  на
цыпочках.
   - Едут, - сказал он, отдышавшись. - Уже  полчаса,  как  выехали.  Скоро
будут.
   - Кто? - спросил Славка.
   - Из комиссии по метеоритам, - толстяк воззрился на белое пламя.
   -  Клад,  -  сказал  Славка,   деловито   нахмурившись   и   подмигивая
Микульскому. - Из чистого золота шарик.
   - Да ну? - удивился толстяк. - Самородок?
   - Кто знает? - принял эстафету Микульский. - А вдруг  из  урана?  Тогда
все  мы  и  они,  -  он  кивнул  на  толпу  за  оградой,  -  находимся   в
непосредственной опасности. При расщеплении ядер урана выделяется  большое
количество  радиоактивного  вещества.   Пока   еще   неизвестен   характер
излучения.
   Толстяк, даже не дослушав, уже пятился к калитке и тотчас же  исчез  за
оградой.
   - Граждане, - голос его дрожал, - скопляться  не  советую.  Может  быть
радиация. Никто не знает.
   Толпу у забора словно ветром сдунуло, а Славка даже отступил к веранде.
От неожиданности Родионов и Котов переглянулись.
   - Вы пошутили, конечно, Феликс Юрьевич? - осторожно спросил последний.
   - Да как вам сказать, - сдержанно ответил Микульский. - Хотел пошутить.
Но, честно говоря, не уверен. Может быть, это чисто оптическая иллюзия,  а
воз,  эта  световая  пульсация  сопровождает   какое-то   проникающее
излучение. Счетчиков ведь у нас нет - не проверишь.
   Ждать не пришлось. У калитки  затормозила  голубая  "Волга",  и  в  сад
ворвался  кряжистый,  густоусый  старик.  Он  потоптался  у   калитки   и,
обернувшись к машине, не закричал - взмолился:
   - Скорее, Коля! Ничего подобного мы с вами еще не видели.  Рентгенометр
быстро!
   Из машины, согнувшись, вылез долговязый  Коля  с  черным  пластмассовым
ящиком на груди. Оба, не  здороваясь  и  не  глядя  на  стоявших  у  дома,
бросились к яме. Несколько секунд они стояли  молча,  не  подходя  слишком
близко к огню или свету, потом Коля начал производить измерения.
   - Ну как? - спросил усач.
   - Порядок, - сказал Коля.
   - А точнее?
   - Радиации нет. Стрелка на нуле.
   - Бета- и гамма-излучение проверил?
   - Что я, маленький? - обиделся Коля.
   - Ну, хорошо-хорошо, - заторопился усач. -  Сделаешь  спектрограмму,  а
сюда кинокамеру... Температуру проверил? Сколько?
   - Тридцать два!
   - ТЭЦ, а не камешек, - сострил Славка.
   Тут усач словно впервые разглядел собеседников.
   - Простите, - сказал он, - забыл представиться.  Профессор  Лазарев  из
комиссии по метеоритам. А это лаборант, - он кивнул в сторону  Коли.  -  С
кем имею честь?
   Стоявшие у дома назвали  себя.  Услышав  фамилию  Микульского,  Лазарев
поморгал глазами, что-то вспоминая.
   - Микульский... Микульский, - повторил он.  -  Физикохимические  основы
подсознательной памяти?
   Микульский засмеялся.
   - Угадали.
   - Очень уж много неясного, - сказал профессор. - Странный метеорит.  Да
и метеорит ли это? Кто-нибудь наблюдал за его падением?
   - Я наблюдал, - ответил Котов и стал рассказывать.
   Лазарев  слушал,  не  перебивая,  иногда  помечал  что-то  в  маленькой
записной книжке.
   - Это и странно, - он  поднял  голову  от  записей.  -  Метеорит  может
достигнуть поверхности земли только при малых скоростях  падения,  порядка
пятнадцати-двадцати километров в секунду. Но в этом случае он должен  быть
лишь чуть  теплым,  а  этот...  -  он  замолчал,  машинально  перелистывая
записную книжку.
   - Как вы его заметили? - спросил Микульский.
   - При входе в атмосферу.
   - Данные радиолокации?
   -  Обычное  радиоэхо.  Ионизированный  след  с  высоты  ста  с   лишним
километров.
   - А спектр?
   - Довольно необычный.
   - Линии ионизированного кальция?
   - Их нет.
   - А какие звуковые эффекты наблюдались при падении?
   - Свист, и только. Оглушительный свист. И тишина. Ни грома, ни  взрыва.
Только свет.
   - Н-да... - задумчиво протянул профессор. - Нужен еще один глаз.
   - Чей? - спросил подошедший Коля.
   - Придется ехать за академиком.
   ЖЕЛТЫЙ
   После  того  как  профессор  уехал,  компания  разделилась.  Славка   с
Микульским пошли смотреть  метеорит,  а  Котов  и  Родионов  поднялись  на
веранду. Последний тотчас  же  обратил  внимание  на  партию,  оставленную
Котовым все в той же позиции на доске.
   - Сам с собой играешь? - засмеялся Родионов. - Ну и нагородил.
   - Не моя партия, - сказал Котов.
   - Вижу. Сапожник белыми играл.
   - Умер этот сапожник. А он, между прочим, кандидат в мастера.
   Родионов посмотрел на доску, потом на Котова.
   - А играл с кем? С Ботвинником?
   - С мальчишкой играл, с племянником. И не играл, а учил.  Ферзя  вперед
давал. А партия эта не просто партия, а вещественное доказательство.
   - Чему?
   - Тому, что племянник находился в одной комнате с дядей, когда  у  того
начался сердечный приступ, не помог ему, не вызвал врача, а ушел с  пачкой
дядиных кредиток из письменного стола.
   - Так что же здесь думать? - удивился Родионов.
   - А ты видишь партию? Старший Логунов играл белыми -  это  доказано.  А
мог так играть кандидат в мастера?
   - Не мог. Впрочем... если конем e на g4?
   - Ну, шах. А дальше?
   - Еще шах.
   - Прикидывал. Ерунда получается. Никчемная серия шахов,  король  черных
на g1 и - привет, как говорится.
   - Жаль, - вздохнул Родионов.  -  Красивая  комбинация,  если  бы  слева
подкрепить. Да нечем.
   Мысль Котова упрямо возвращалась к злосчастной позиции белых. Что-то  в
ней смущало его, раздражало, заставляло снова и снова перебирать возможные
варианты. Что-то знакомое было в этой позиции, где-то  он  уже  видел  ее.
Где?
   - Все та же позиция? - подмигнул Родионов. - Вечный шах ищешь?
   - Ищу.
   Котов спустился в сад и побрел по дорожке к сараю, но вдруг остановился
в изумлении.
   Свет менял окраску.
   Снизу словно поднимался желтый туман, заполняя  серебристую  полусферу.
Он как бы клубился  внутри,  образуя  странное  вихревое  движение.  Купол
становился матово-желтым, а в глубине его вспыхивали  золотистые  огоньки,
как бенгальские искорки.
   "Никак прохладнее стало? - подумал Котов. - Не парит,  подойти  ".
Он осторожно подошел ближе - стало ничуть не жарче. Шагнул на  вздыбленный
край ямы и протянул руку - не обожгло. Только  нагретый  воздух  пахнул  в
лицо, и в глазах замелькали танцующие огни. Он нагнулся над  ямой,  и  свет
ударил ему прямо в лицо.
   Он зашатался, но выпрямиться уже не смог.
   "Сейчас упаду", - подсказала мысль.
   Но он не упал.
   Желтый вихрь все еще кружился перед  глазами,  расплываясь  в  нагретом
воздухе. Земля странно скрипнула под ногами. Котов удивленно взглянул вниз
и увидал... паркет. Комнатный паркет, натертый до блеска. Он даже  заметил
выбоину в паркетной дощечке:  сюда  он  как-то  уронил  со  стола  тяжелое
пресс-папье.
   "Так ведь это же было в Москве", - испуганно вспомнил он  и  оглянулся,
рассчитывая  увидеть  знакомую  картину  сада.  Но  его  окружало  другое:
обеденный стол, покрытый литовской скатертью, телевизор в углу, стеллажи с
книгами и большое, в человеческий рост, зеркало у стены. Непонятно, почему
он вдруг очутился в своей московской квартире. И так  все  ясно  виделось.
Сон? Может быть, он задремал, сидя на ступеньках веранды? Но ведь он прямо
прошел в сад к желтеющему зареву над кратером у сарая. Вспомнил,  как
удивился, что купол изменял цвет, пожелтел, как заклубились в нем  золотые
вихри, как протянутая рука его ничего не встретила и не ощутила: ни  жара,
ни пламени. Потом он заглянул вниз и... очутился у себя дома в Москве.
   Нет, он все помнил, ни  на  одно  мгновение  не  терял  сознания,  чудо
произошло  мгновенно,  естественно  и  прозаично,  как  смена   кадров   в
кинематографе.
   Он огляделся вокруг и вздрогнул. Не от страха - от изумления. К зеркалу
был придвинут телевизорный столик, а телевизор вопреки  законам  тяготения
стоял или, вернее, висел в воздухе на прежнем месте. На столике же  стояла
доска с шахматами. При этом половина ее находилась  в  комнате,  а  другая
половина продолжалась в зеркале. Именно продолжалась,  а  не  отражалась.
Зеркало, как простое стекло, разрезало партию: белые вели игру из комнаты,
черные - из Зазеркалья. А вместе они занимали знакомые клетки  в  знакомой
позиции, которую он только что показывал Родионову на дачной веранде.
   Котов подошел ближе и склонился над этой "двойной" доской.
   - Так не бывает, - сказал он тихо.
   - Бывает, - раздалось в ответ.
   Он  поднял  голову,  испуганно  вглядываясь  в  собственное  отражение.
Отражение не повторило  его  движения.  Оно  просто  смотрело  на  него  и
улыбалось, явно забавляясь его испугом.
   - А интересная у белых позиция, - усмехнулся человек в зеркале.
   Котов скривился.
   - Издеваешься? Что же интересного в разгроме?
   - Ты же знаешь, что у белых не эта позиция, - подчеркнуло  отражение  в
зеркале, - знаешь, только забыл.
   - Что-то забыл, - согласился Котов, - но что?
   - А ты вспомни.
   Котов задумался. Как это было?  Телефонный  звонок  бросил  оперативную
группу на тихую московскую улочку в районе Чистых прудов. Здесь, в  старом
доме, в большой и, как принято говорить, густонаселенной квартире примерно
в десять часов вечера  умер  от  инфаркта  изобретатель  Николай  Логунов.
Группу вызвал  старшина  милиции,  у  которого  возникло  подозрение,  что
инфаркт был рассчитанно обусловлен и сопровождался  кражей  крупной  суммы
денег из письменного  стола  пострадавшего.  Деньги  были  найдены  у  его
племянника, проживавшего в том же доме. Андрей часто заходил по вечерам  к
старику посидеть за шахматами, но ни разу не выигрывал.
   И в этот вечер  он  был  у  дяди.  Котов  вспомнил  торопливый  говорок
соседки:
   "Я подошла к двери: ждала подругу. А он позвонил".
   "Значит, вы открыли ему дверь?"
   "Конечно. Он прошел к дяде, а я задержалась..."
   "Почему?"
   "Искала шарфик у вешалки. А у Логунова дверь рядом".
   Соседка,  конечно,  врет.  Никакого  шарфика  она  не  искала.   Просто
подслушивала.  Племянник  просил  денег:  не  хватало  двухсот  рублей  на
квартирный пай.
   "А Логунов?"
   "Засмеялся. Предложил сыграть. Сначала, мол, партию, а потом о деле".
   На допросе Андрей утверждал, что дядя все-таки  дал  ему  деньги  и  он
тотчас же ушел, никого в коридоре не встретил.
   - Значит, все улики против него, - размышляя, сказал Котов. - Остался у
дяди. Сыграли партию. Может  быть,  даже  не  одну.  Ссора.  У  старика  -
приступ, а племянник преспокойно уходит с деньгами.
   - Значит, ты не веришь в виновность племянника?
   - Не верю, - решительно произнес Котов.
   - Ну что ж, - миролюбиво откликнулось отражение. - Проверим. Как мы уже
понимаем, ключ к тайне в шахматной партии. Узнаешь позицию?  Ты,  конечно,
шахуешь?
   - Вечного шаха нет. Я проверил.
   - Зачем тебе вечный? Начни с коня, g4. Так?
   - Допустим.
   - Дальше серия шахов: пешкой h, пешкой g, слоном d, ладьей h, и  король
черных в панике отступает на последнюю для него линию.
   Котов поморщился: сколько раз он прикидывал этот бессмысленный  вариант
на доске.
   - А потом? - устало проговорил он. -  Потом  король  белых  добровольно
ложится на доску. Чистое туше, как говорят на ковре.
   Человек в зеркале встал. Это был тот же Котов, только вывернутый справа
налево и почему-то сугубо серьезный, как на торжественных заседаниях.
   - Что вы нашли возле тела? - вдруг спросил он.
   - Опрокинутую коробку с шахматами.
   - И все? - усмехнулось отражение.
   - Пожалуй, нет, - вдруг вспомнил Котов. - Ладья и три пешки  лежали  по
другую сторону тела. Левый фланг! - закричал он. -  Все  ясно.  Падая,  он
сбросил их с доски.
   Последние слова он произнес как стихи. Все в нем пело.
   -  Ну  вот  и  вспомнил,  -  спокойно  констатировал  зазеркальный  его
собеседник. - И сообразил. Конечно, ладья а и  три  пешки  abc  стояли  на
своих местах. Он  не  играл  с  племянником.  Он  в  одиночестве  разбирал
классическую партию Ласкер - Томас.
   Котов раскрывал и закрывал рот,  как  рыба  на  берегу,  силясь  что-то
вымолвить, и не мог.
   - Что с тобой? - услышал он.
   Но ответить не успел. Ему показалось, что  отражение  в  зеркале  вдруг
приобрело черты Родионова.
   ЗЕЛЕНЫЙ
   С того момента, как Котов  спустился  в  сад,  и  до  того,  когда  его
отсутствие заметили на веранде,  прошло  не  более  пяти  минут.  Родионов
первый увидел его у светящегося купола и  сначала  даже  подумал,  что  он
вопреки законам равновесия не стоит, а висит над  ямой  с  метеоритом.  Он
подхватил его под руки и тут только заметил, что Котов как бы  очнулся,  а
до того стоял не шелохнувшись и с закрытыми глазами.
   - Столбняк или обморок? - пошутил  он,  когда  они  вдвоем  со  Славкой
привели Котова на веранду.
   - Ни то, ни другое, - сказал Котов.  -  Сон.  Очень  странный  и  очень
результативный сон. Но почему наяву? И почему именно  во  сне  я  вспомнил
забытое? - он обращался к Микульскому.
   Тот ответил не сразу. Видимо, ответ был неясен ему самому.
   - Трудно сказать. Может быть,  это  результат  излучения  видимого  или
невидимого. Мгновенное напряжение памяти, как в опытах с электротоком. То,
что  хранилось  в  кладовой  подсознательного,  переключалось  а   область
сознания. Нечто вроде химической  реакции,  в  которой  роль  катализатора
сыграло неведомое нам излучение. Впрочем, все это только догадки.
   - А цвет? - спросил Котов.
   - Какой цвет? - не понял Микульский.
   - Был белый, стал желтый.
   - А теперь зеленый, - сказал Славка.
   Желтая хрустальная чаша над кратером действительно зеленела. Золотистый
газ, клубившийся внутри нее, стекал все ниже  и  ниже,  уступая  место  то
мигающим, то сливающимся зеленым огням  светофоров.  Этот  зеленый  костер
разрастался все шире и  шире,  заполняя  всю  трехметровую  полусферу  над
кратером.
   Неожиданно Славка молча одним прыжком перемахнул перила веранды.
   Родионов обеспокоенно взглянул на Микульского.
   - А это не опасно, Феликс Юрьевич?
   Микульский молча пожал плечами: смешно, мол, его  об  этом  спрашивать,
когда явление непонятно даже специалистам.
   А Слава уже застыл в котовской позе над кратером.
   Он не потерял сознание, как и Котов. Сначала даже  не  заметил  никаких
существенных перемен ни в своих ощущениях, ни в окружающей его обстановке.
Даже горячий ветер, пахнувший ему в лицо, показался жаром из кратера.
   Но, вглядевшись, он не увидел ни развороченной  ямы  с  метеоритом,  ни
бушевавшего над ней зеленого костра. Сбоку  тянулась  аккуратная  глубокая
канава-раскоп, уходившая сквозь слой  песка  в  твердый  глинистый  грунт.
Осыпающийся песок струйками стекал по  стенкам  раскопа  на  дно.  Впереди
подымались остатки разрушенной ветрами и временем крепостной  стены,  косо
обрывавшейся у раскопа.
   "Сплю, - весело подумал Славка, - что-то будет?!"
   Он сразу вспомнил, где он и что именно его окружает. Сон  воспроизводил
прошлогоднюю летнюю практику в песках Каракумов. Но почему он один? Где же
археологи? Очевидно, ушли к становищу, забрав свой нехитрый инструмент,  -
рабочий день экспедиции, должно быть, уже закончен. Славка еще раз оглядел
осточертевшие ему  развалины  древнего  парфянского  города,  поправил  на
голове тюбетейку и подкинул ракеткой теннисный мяч.
   Так вот почему он остался. Славка был теннисистом,  и  не  каким-нибудь
приготовишкой-любителем, а славой института  -  без  пяти  минут  мастером
спорта. Ракетку для  тренировки  и  теннисные  мячи  он  взял  с  собой  в
экспедицию,  хотя  и  знал,  что  партнеров  у  него  там  не  будет.   Но
тренироваться  и без партнеров: была бы стенка. И  стенка  нашлась  -
кусок каменной крепостной бойницы, куда он с терпением Сизифа приходил  на
закате после рабочего дня.
   Он подбросил в воздух мяч и послал его в стенку, отбил, достал ракеткой
и снова отбил, каждый  раз  увеличивая  силу  удара.  Последний  удар  был
особенно силен - он даже чуть-чуть  своротил  наверху  древнюю  парфянскую
кладку. Трещина меж камнями расширилась, обнаружив уже не желтый, а  бурый
темный провал, в котором что-то зашевелилось.
   Мяч, отскочивший от стенки,  упал  к  ногам  Славки,  но  тот  даже  не
взглянул  на  него.  Из  трещины  с  пронзительным  шипением   высунулась
треугольная голова черно-желтой змеи.
   Змея, шурша по песку, подползла  ближе.  Славка  почувствовал,  как  по
спине под ковбойкой потекла липкая  струйка  пота.  Ну,  держись,  старик.
Сейчас прыгнет. Ноги его сами собой привычно согнулись в коленках, ракетка
застыла, как взведенный курок.
   Черной молнией - в прыжке желтые пятна уже не различались  -  метнулась
вперед гюрза, и в то же мгновение, не опоздав даже на сотую долю  секунды.
Славка выбросил руку навстречу. Удар был сильнее, чем подача на корте,  но
рука теннисиста не дрогнула: отброшенная  ракеткой  змея  перевернулась  в
воздухе и шлепнулась на песок.
   Страх и оцепенение исчезли.  Струйка  пота  на  спине  высохла.  Славка
ощущал  себя  если  не  гладиатором,  то  по  крайней   мере   победителем
Уимблдонского турнира.
   Гюрза снова черной лентой  мелькнула  в  воздухе.  Славка  встретил  ее
резаным ударом снизу закрытой ракеткой. Точь-в-точь, как  знаменитый  удар
Черткова,  лишивший  Славку  чемпионской  короны.  На  этот   раз   Шадрин
реагировал  еще  быстрее.  Бросок.  Удар.  И  снова, встретив   решетчатую
преграду, беспомощно изогнулось в воздухе  черно-желтое  тело  змеи.  Все.
Гюрза  выдохлась.  Неподвижным  жгутом  лежала  она  на  земле,  и  только
подергивающийся кобчик хвоста говорил о том, что она еще жива.
   Славка чуть-чуть расслабился. Он знал, своим  "шестым  чувством"  знал,
что это еще не конец. Знал и не волновался. Минутный отдых. Вдох. Выдох. А
змея тем временем сокращает мускулы, снова готовясь  к  прыжку.  Он  снова
ждал, как ждет на курке палец. Мгновение - и знакомую черную молнию  снова
встречает молниеносный удар. На этот раз  не  сеткой,  а  ручкой  ракетки.
Славка промахнулся. Но именно этот невольный промах и положил конец гейму.
Змея тяжело шлепнулась у ног Славки и больше не шевелилась: удар размозжил
ей голову.
   - Слава, - услышал он, и чья-то рука обняла его за плечи.
   Он открыл глаза и узнал Микульского.
   За Микульским в зеленом сумраке  белели  испуганные  лица  Родионова  и
Котова.
   - Сколько я спал, Феликс Юрьевич? - спросил Славка.  Он  уже  пришел  в
себя.
   - Минуты три.
   Славка молча усмехнулся и пошел к веранде. Он шел  такой  задумчивый  и
сосредоточенный, что Котов поинтересовался:
   - Сон видел? Вроде меня?
   - Нет, не вроде, - сказал Славка, - мой по  сравнению  с  твоим  -  это
подвиг бригадира Жерара. Понял?
   Котов не понял. Да и никто не понял, пока Славка не  рассказал  все  по
порядку.  Аплодисментов  не  было.  Все  молчали,   ожидая,   что   скажет
Микульский. Только он мог дать какое-то объяснение феномену. А он сказал:
   - Не ждите от меня откровений, друзья. Я уже говорил об опытах усиления
памяти. Может быть, мы имеем дело с  каким-то  подобным  явлением.  Что-то
обостряет, усиливает механизм воспроизведения  когда-то  запечатленного  в
памяти. Словом, разные виды памяти.
   - Не понимаю, - сказал Котов.
   - Выражаясь популярно, что-то спрятано глубоко в копилке памяти, что-то
лежит на  поверхности.  Что-то  вы  хотите  вспомнить,  что-то  стремитесь
забыть. Излучение как бы отбирает сильнейшее, независимо от того, где  оно
скрыто - в  сознании  или  в  подсознании.  Мне,  например,  кажется,  что
излучение отсортировало у вас все, что  вы  знали  о  деле  Логунова.  Это
вылилось  в  довольно  странную  форму,  навеянную   детской   книжкой   о
стране-зазеркалье. А  у  Славы  -  другой  вид  памяти:  память  действия,
когда-то им совершенного...
   - Ошиблись, Феликс Юрьевич, - грустно перебил  Славка,  -  в  том-то  и
дело, что не совершенного. - Он оглядел недоумевающие лица собеседников. -
Я ничего не соврал, только в действительности все было иначе.
   - А именно?
   - Все было. И стена, и змея,  и  ракетка.  Только  матча  не  было.  Ни
бросков, ни ударов. Перемахнул через раскоп - и ходу  к  лагерю.  Обманула
память.
   - Нет, не обманула, - сказал Микульский. - Она воспроизвела все  именно
так, как вам  бы  хотелось.  Могли  вы  остаться?  Могли.  Могли  отразить
нападение? Могли. Подсознательно вы  жалели  об  этом,  может  быть,  даже
мечтали...
   - Какая же это память? Выдумка.
   - Память о выдумке. Память страстно  желаемого,  но  уже  невозго.
Придуманное,  воображаемое  где-то  отложилось  в  подсознании,  а  сейчас
всплыло. Другой вид памяти. Другой цвет.
   - Совсем другой, - сказал Родионов. - Купол синеет.
   СИНИЙ
   Зеленое облако над кратером,  в  глубине  которого  горел  невидимый  с
веранды метеорит, действительно меняло  окраску.  Зеленый  хрусталь  синел
сверху вниз, и прозрачная синева  эта  словно  стекала  пылающим  газом  к
земляному барьеру.
   - Третий цвет памяти, - высказал общую мысль Шадрин.
   - Четвертый, - поправил Микульский. - Белый забыли.
   - Белый ничего не принес, кроме  жары.  Желтый  вызвал  действительное,
зеленый - воображаемое. Интересно, что извлечет из памяти синий.
   - Стоит попробовать, - сказал Родионов. - Или, быть может, вы хотите? -
обернулся он к сидевшему рядом Микульскому.
   Тот не ответил, молча вглядываясь в синий, струящийся, как на вывесках,
газ, почему-то не растекающийся в темноте ночи.
   - Нет, - проговорил он наконец, - не  желаю.  И  вам  не  советую.  Кто
знает, какие изменения вызывает излучение в  мозговых  клетках?  Обратимые
или  необратимые?  Нормальные  или  патологические?  Ваши  предшественники
здоровехоньки, и я не хочу их пугать. Но стоит  ли  рисковать  вам?  Новый
цвет - новый вид излучения.
   Родионов уже встал и шагнул к лесенке в сад.
   - Мало ли приходилось рисковать в жизни, если риск  стоящий?  -  сказал
он, не оборачиваясь.
   Его не останавливали. Он сделал то же, что и  Шадрин,  найдя  отпечатки
следов на рыхлой земле. Он даже присел поудобней, положив руки на согнутые
колени и сунув голову в необжигающий синий газ. Но газ уже таял,  сливаясь
с окружающей темнотой.
   - Опоздал, - грустно сказал Родионов.
   Синий, светящийся изнутри купол над  ямой  с  метеоритом  действительно
погас или растаял во тьме.  Ни  одной  искорки  света  не  пробивалось  из
кратера. Сад был наполнен прочной  ночной  темнотой,  в  которой  таяли  и
сливались даже тени деревьев.
   Торопясь и толкая друг друга, все бросились к яме.
   - Не упадите, - предупредил Котов, чиркая спичкой.
   Слабый огонек  осветил  черную  яму  и  блеснувший  в  глубине  кусочек
металла. Холодный порыв ветра тотчас же погасил спичку.
   - Может, за фонариком сбегать? - спросил Шадрин.
   - Зачем?
   - Посмотрим. Пощупаем. Вдруг еще не остыл.
   - Не надо, - сказал Котов. - До  приезда  комиссии  ничего  трогать  не
будем.
   - А что найдет теперь эта комиссия - кусок железа?
   - Не знаю, - отозвался из темноты Микульский, - он опять думал вслух. -
Может быть, что-то покажет химический  анализ?  Должны  же  быть  какие-то
элементы, вызывающие излучение. Может быть,  даже  удастся  объяснить  его
цветовую  гамму?  А  может  быть,  оно  просто  создавало   низкочастотное
магнитное поле? Любопытно бы во время ступора приблизить магнит  к  голове
испытуемого. Ослабла бы галлюцинация или бы совсем исчезла?
   - Пошли, Феликс Юрьевич, - вздохнул  Родионов.  -  Нет  у  нас  никаких
данных. Уснула рыбка.
   Секундное молчание, и потом тихий смешок Микульского.
   - Золотая рыбка. Кое-что и  нам  принесла.  Павел  Михайлович  блестяще
решил тяжелую следственную задачу, Слава больше уже не  струсит  в  минуту
опасности, ну, а вам просто не повезло - опоздали. Так  что  есть  данные,
Федор Кузьмич. Интереснейшие  свидетельства  о  воздействии  излучения  на
память плюс мой личный опыт.
   - Какой? - удивился Котов. - Вы же не заинтересовались  ни  желтым,  ни
зеленым, ни синим.
   - А белый? Я все-таки заглянул в эту яму.
   - И что? - Славка, шагнув вперед, чуть не скатился вниз.
   - Так, пустяки. Тоже воспоминание.  Только  совсем-совсем  недавнее.  И
никак не скорректированное. Для рассказа неинтересно, - сказал  Микульский
и, попрощавшись, пошел к калитке.
   Все  уже  разошлись,  а  Котов  все  еще  стоял  в  темноте,  вспоминая
случившееся. Два удивительных случая, два маленьких чуда. И где-то внизу в
глубине трехметрового кратера лежал посланец из космоса - невидимый сейчас
кусочек неизвестного вещества, таящий в себе, может быть, великие тайны.
   Разгадает ли их наука?