Дмитрий АБЕЛЯШЕВ
                             ПАСТЫРЬ ВСЕЛЕННОЙ
                                   Анонс
     История  эта началась с бредовой газетной статьи, которая так насмешила
двух  биологов  -  академика Бадмаева и его ассистента Володю. И чего только
не  напишут ради сенсации! Даже, например, то, что на Белгородчине появилась
саранча  ростом  с  собаку  и  явно  с  инопланетными  замашками.  А  потому
последовавший  вскоре  телефонный  звонок никто и не подумал связать с Новой
Колониальной Историей Земли...
                                  Глава 1
                              СТРАННЫЕ ЗВЕРЬКИ
     Сентябрь  2021  года  выдался  в Москве необычайно жарким. Днем столбик
термометра  млел  у  отметки  25,  а  ночью  застывал  на  15.  было бы
съездить  на  речку, в Строгино, или искупаться в Измайловском парке. Ан нет
-  работа,  видите ли, превыше всего. Владимир еще гордиться должен был, что
его  взял  к  себе  в  помощники сразу после окончания института сам великий
академик   Бадмаев.   И   должен   был   слушаться   своего   капризного   и
многоуважаемого  шефа во всем. Например, Петру Семеновичу хотелось бы, чтобы
Володя  не  отлучался от него даже во время обеденного перерыва. "Ну я же не
лакеем  к  нему  нанимался,  а  молодым  специалистом",  -  грустно  вздыхал
Владимир,  но  смыться  не  пытался.  Другого пути в большую науку Володя не
видел,  а  потому  двадцатидвухлетний  биолог,  и  с  отличием,  и  досрочно
окончивший  МГУ,  и  мечтавший  теперь  о бескрайних морях и далеких землях,
пока,  для  начала  - то есть лет до сорока пяти, как ему казалось, - обязан
был   потеть   в   лаборатории  Московского  института  биофизики,  даже  не
оснащенной  кондиционером!  И в этом тоже была личная вина Петра Семеновича.
Когда  руководство  института  изыскивало небольшие, в общем-то, средства на
кондиционер,  Петр Семенович быстренько приобретал на них какое-либо научное
оборудование.  И  говорил,  что даже теперь, после глобального потепления на
планете,  в  Москве  не настолько жарко, чтобы считать кондиционер предметом
первой  необходимости,  а не роскоши. Наше оборудование на уровне двадцатого
века,  кипел  он.  Тут  институт,  а  не  гостиница.  Храм науки, а не центр
отдыха.  Прохлаждаться  будете  дома!  И так далее и тому подобное. Академик
Бадмаев,  шестидесятисемилетний  дядечка,  был  ученым,  сформировавшимся  в
доисторические  времена Советского Союза и, видимо, вынесшим из жизни в этой
малопривлекательной  и  малопонятной  древней  стране  какое-то  преклонение
перед  трудом.  Ему  казалось,  что  трудиться  надо  и  в рабочие часы, и в
сверхурочное  время,  а  домой  забегать  разве  с  целью  забыться коротким
четырехчасовым    сном.    Тяжелый   это   был   человек,   а   в   качестве
непосредственного  начальника  почти нестерпимый. Зато если Владимир сообщит
на  какой-нибудь  Российской  биостанции  в  Тихом океане, высылая туда свое
резюме,  что  три  года  работал  с  самим  Бадмаевым, это резко повысит его
шансы.  Пока же он проводил бесконечные серии опытов и строил математические
модели  плечом  к плечу со светочем науки чуть более года. И уже сомневался,
выдержит  ли  три.  Академик  Бадмаев  был сухопарым, лысоватым, лицо у него
было  приветливым  и  добрым, как, впрочем, и характер; непереносимым он был
лишь  в  вопросах  работы,  но  именно  здесь-то Володя с ним и пересекался.
Небесно-голубые  глаза  Петра  Семеновича радовались всякой букашке, каждому
цветочку,  но  могли  подернуться  недовольной  пеленой,  если кто-нибудь не
разделял его восторгов.
     Сам  же Владимир был высоким, мускулистым, его черные волосы жесткостью
напоминали  щетину, а правильные черты лица привлекали женские взгляды. И он
вовсе  не  был  застенчивым, как думали молодые лаборантки, просто он до сих
пор  ждал  настоящей  любви  и  не  хотел  размениваться на мелочи, особенно
затевая  служебные  романы.  Собственно, именно этот юношеский максимализм и
мешал  Володе  по  сей  день  стать мужчиной в, так сказать, физиологическом
смысле  этого  слова.  Широкий и высокий лоб Владимира указывал на то, и что
его  обладатель  -  человек  весьма  умный;  о том же говорили и глаза, чуть
насмешливо  и проницательно глядевшие на жизнь - свою ли, своих ли знакомых,
вообще  ли  на Жизнь в глобальном смысле этого слова. Владимир был человеком
верующим,  православным  -  и не на словах, как почти все москвичи тогдашних
лет,  но  и  на самом деле, то есть постился, молился утром и вечером, любил
почитать  книжки,  где  рассказывалось  о чудесах и подвижниках незапамятной
древности.  Усы  он  носил,  а  вот  бороду  брил  - ему казалось, что своим
наличием  она  будет  не  украшать,  а скорее уродовать его лицо, жидковатой
выходила  бородка-то.  Фигура  у  Владимира  была  вполне мужской, крепкой и
подтянутой.   Он   ежедневно   хоть  немного,  да  занимался  на  тренажере,
установленном  в  его  комнате, и был вполне доволен своей внешностью. А вот
тем,  что  теперь  ему  приходилось  слушать  в обеденный перерыв - газетку,
которую  Петр Семенович читал вслух, - он доволен не был. Володя очень любил
плавать,  а  Институт  биофизики  стоял  почти совсем на берегу Строгинского
водохранилища, и часа вполне хватило бы, чтобы слегка поразмяться.
     Однако  Петр  Семенович,  ко  всем  обращавшийся по имени-отчеству, и к
тому же на "вы", сказал без четверти час, за 15 минут до перерыва:
     - Владимир  Александрович,  не  составите  ли  вы сегодня мне компанию,
присоединившись к моей трапезе? Я угощаю.
     - Я   вообще-то   думал   окунуться,  сегодня  так  тепло,  -  печально
откликнулся  тогда  Володя,  зная,  что о настойчивости и целеустремленности
его шефа слагались легенды.
     Тот, подтверждая свою репутацию, продолжал:
     - Ну  вы же не откажете старику, коль скоро он просит о такой небольшой
любезности.  Вы  же знаете, что я не выношу одиночества, а обедать привык на
своем рабочем месте. Так вы не покинете меня, друг мой?
     - Конечно  же,  нет,  -  смирился  Володя.  Он твердо знал, что еще два
года,  и  поминай  его  в  Москве  как звали. Он будет обедать на затерянной
станции  среди  волн  Тихого океана, а Петр Семенович пусть ищет себе нового
благодарного слушателя. А пока он останется. Увы, за все надо платить...
     И  вот  теперь  Володя сидел над опустевшей тарелкой и слушал, как Петр
Семенович  за  чашечкой  кофе  листает  газету "За кадром", зачитывая оттуда
очередные  сенсационные  новости.  О  том,  что  в  Боливии  женщина  родила
обезьянку;  о  том,  что в Греции были замечены исполинские пауки размером с
собаку;   и   прочую   подобную   белиберду,   которой   пестрят   заголовки
определенного  сорта  желтой  прессы.  Петр Семенович находил удовольствие в
том,  чтобы  цитировать  заметки  из  этой  газеты, а затем читать маленькую
лекцию  на тему, почему с точки зрения научной биологии тот или иной феномен
теоретически  допустим или же немыслим. Он презирал газету "За кадром" за ее
псевдонаучность  и  лживость,  что  не  мешало  ему  оставаться, по сути, ее
постоянным  читателем.  "Ну  что  же, - думал Володя, - каждый распоряжается
своим  временем как хочет. Кто-то убивает его, разгадывая кроссворды, кто-то
смотрит  пустые сериалы, кто-то хотел бы пойти поплавать в речке, пока осень
не  началась...  Кто-то  вот читает вслух всякую ерунду, в качестве разминки
для мозгов".
     Петр Семенович, перелистнув страницу, начал читать:
     - "Биологи  бьют  тревогу".  Это  мы  с вами, Владимир. "В Белгородской
области  зарегистрировано нашествие паразитических червей-мутантов. У жирных
белых  червячков  10  лапок,  и  на  вид  они  совершенно  беззащитны..."  -
Профессор возмущенно блеснул взглядом и, чуть возвысив голос, посетовал:
     - Ну   как,  скажите,  воз  говорить  о  паразитическом  черве,  у
которого   есть  лапки!  Это  значит,  что  журналист,  дерзнувший  написать
подобную  антинаучную  ересь,  вообще  не  прослушал  даже  школьного  курса
биологии.  У  личинок  насекомых,  внешне  похожих  на червей, действительно
могут быть лапки, факт. Но у червей лапок не бывает никогда!
     "Ну  и  не  читали  бы  вы  эту  лабуду",  -  в  который  уже раз хотел
посоветовать шефу Владимир, но сдержался.
     Итак,  -  продолжил академик, - "... выползая на видное место, червячок
лежит  и  дожидается, когда его кто-нибудь съест". Занятно, - Петр Семенович
чуть  приподнял  бровь.  -  "Будучи  же съеден птицей или животным..." Опять
ошибочка,  -  кивнул  академик.  - Птицы тоже животные, "... он убивает свою
жертву  изнутри,  окукливается  в  ней..." Стало быть, это все же личинка, -
обрадовался  ученый,  -  "...  а  затем  выходит  наружу в виде адской смеси
саранчи и собаки".
     Академик  Бадмаев  счастливо  улыбнулся, отложил газету, хлебнул кофе и
спросил у Володи:
     - Можете  ли  вы  себе представить, друг мой, смесь, пусть даже адскую,
между собакой и саранчой?
     - Нет, - честно ответил Владимир.
     - Так,  так,  -  сказал  академик, - и что же дальше? "Сбиваясь в стаи,
существа  наносят  огромный  ущерб  полям  и  огородам  фермеров. К борьбе с
напастью  были  привлечены  военные,  однако  бои идут с переменным успехом.
Многие  считают,  что  это и есть железная саранча, появление которой должно
предшествовать  концу  света".  И фотография даже есть, - притворно изумился
ученый.  -  Извольте  взглянуть.  -  И  академик  повернул  газету статьей к
Владимиру.  Там  действительно было изображено нечто, с коленками назад, как
у  кузнечиков,  но при этом с внешними ушами на голове и зубами, более всего
напоминающими  крокодильи.  Существо  было  сколь  диковинным,  столь  же  и
малосимпатичным.
     Внезапно  общение  коллег  прервал  телефонный  звонок. "Кто бы это мог
быть?"  -  подумалось  Владимиру. Он знал, что академик категорически против
звонков  в  его  кабинет  во  время  обеденного перерыва. Бадмаев недовольно
протянул руку и поднял трубку:
     - Вас слушают.
     И через несколько секунд:
     - Да, я у аппарата.
     Лицо  у  академика  вдруг  сделалось  по-детски  удивленным, и Владимир
пожалел,  что  у  него  нет  возсти слышать, что говорит собеседник его
шефа. И он решил постараться уловить смысл беседы по репликам академика:
     - Так. Что? Белые червячки?
     Тут   лицо   у  академика  просияло,  будто  ему  что-то  подарили  или
рассказали презабавнейший анекдот.
     - Окукливаются   в   курах?   Вы   это   серьезно?   И  Петр  Семенович
многозначительно показал Володе взглядом на газету.
     - А  вы  случайно  не  из  редакции газеты "За кадром"? - саркастически
спросил  академик.  Далее  последовала  пауза,  на протяжении которой улыбка
медленно  сползала  с  лица  Петра Семеновича. - Оплатите билет и гостиницу?
Даже  люкс? - поднял брови академик. - Ну что же, мой номер факса 190-56-51,
-  сказал он. - Жду от вас официального приглашения. Да, мне тоже приятно, -
сказал  он  и  повесил  трубку.  Потом,  задумавшись, посидел какое-то время
молча.   А  потом  застрекотал  факс,  и  из  него  заструилось  официальное
приглашение  академику Бадмаеву. - Ты летишь со мной! - воскликнул академик.
-  Немедленно  езжай домой, собирай самые необходимые вещи, вылетаем сегодня
в 22.40! Билеты оплачены!
     - Да что же случилось-то? - ошалело откликнулся Владимир.
     Вместо ответа академик потряс в воздухе газеткой:
     - Если  это  правда,  -  возбужденно  сказал  он,  - то мы имеем дело с
инопланетной  жизнью,  на  Земле  такая  а тварь не появилась бы ни от какой
мутации, уж поверь о моему опыту!
                                    ***
     Утром  следующего  дня  Петр  Семенович и Володя уже тряслись в военном
автомобиле  по  проселочной  дороге.  Казалось,  оба  просто  не замечали ее
неровностей,  жестко  напоминавших  о  своем  существовании  не  без  помощи
отвратительных  рессор.  Ученые  пристально  вглядывались в ряды колосьев, в
надежде  обнаружить  загадочных  существ.  Однако если те и скрывались среди
высоких  стеблей, то пока увидеть их не представлялось возможным. За машиной
тянулся  густой  шлейф пыли, шофер выжимал из старой колымаги все, на что та
была  способна. Наконец прибыли. Встречал гостей из Москвы высокий и толстый
дядька,   с   щеками,   как   караваи   хлебов,   которые   он   возделывал.
Поздоровавшись, он без предисловий перешел к делу.
     - Эта  гадость пожрала половину нашего урожая! - воскликнул он, и видно
было,  что  для  него  это  не  только  слова.  -  Очень  хорошо, вовремя вы
приехали,  -  чуть задохнувшимся от полноты голосом, будто это он приехал, а
то  и  прибежал  откуда-то  издалека,  сказал хозяин. - Скоро они появятся и
начнут уничтожать хлебушек.
     - А во сколько они появляются? - спросил академик.
     - В  районе  полудня.  И  будут  кушать  до  заката! - всплеснул руками
несчастный  директор.  -  Пожалуйста,  помогите  нам.  Нам  обязательно надо
заключение ученых о том, чтобы привлечь военных к уничтожению этой заразы.
     "Ну  уж вам сразу и военных", - подумал Владимир, но промолчал. Пока же
хозяин  настоял на том, чтобы ученые перекусили с дороги, не желая и слышать
о  том,  что  те  уже замечательно позавтракали в гостинице. Стол ломился от
яств,  свежих,  только  что  не  живых,  выращенных на окрестных фермах. Так
вкусно,  казалось  Владимиру,  он не ел никогда в жизни. "Понятно, почему он
тут  так разжирел, - подумал Володя об их новом знакомом, Романе Максимовиче
Пересядько.  -  На  таких  харчах кто хочешь разжиреет". Наконец, с трапезой
было   покончено,   Владимир   достал   видеокамеру,   на  которую  академик
строго-настрого   наказал  ему  записывать  все  необыкновенные  явления,  и
проверил  ее  состояние. Все было в порядке, оставалось только ждать гостей.
Высоко  в сочной синеве неба плавал сокол. "Чему я не сокол, чему не летаю",
- вспомнились скучающему Володе слова народной песни.
     - А они доходят прямо сюда? - поинтересовался академик.
     - Только что не в дом забегают, - кивнул толстяк.
     - И  что,  вы  по  сей  день  не убили ни одного из них? - не удержался
Владимир, чтобы не задать такой простой вопрос.
     - А  вы  думаете,  у нас тут оружейный склад? - казалось, чуть обиделся
толстяк.  -  Чем  прикажете  в  них  стрелять?  Вот  у  моего  сынишки  есть
пневматическое ружье, ну, как в тире. Ну, он пальнул в этого дармоеда.
     - И что? - подбодрил академик.
     - Что-что,  -  чуть  ли  не  с  хныканьем  и  в без того высоком голосе
выдохнул толстяк. - Даже не ранил.
     - Может быть, он промахнулся? - предположил академик.
     Толстяк  же,  видимо,  очень переживавший за погубленный урожай, вместо
ответа  только  рукой  махнул.  До  полудня  оставалось  еще полчаса, и Петр
Семенович   пошел  осматривать  поврежденные  стебли  пшеницы.  Оказывается,
странные  животные  совершали  набеги  на какие-то выборочные участки полей,
хотя,  как  утверждал  Пересядько,  их  везде  вокруг так много, что "просто
кишмя  кишат".  Владимир,  почти  не  спавший  в  эту ночь, сонно позевывал,
слушая  жаворонка,  певшего,  по обыкновению, свою сумбурную, баюкающую, как
ручеек,  песенку.  Академик  вернулся весьма довольный и сказал, что способ,
которым  уничтожены  колосья,  действительно  необычен  -  стебли съедены не
только  целиком,  у  них  еще и корень подкопан и выгрызем из земли. О таком
даже  Петр  Семенович  никогда не слыхал, следовательно, такого никогда и не
было.  Внезапно  Володя услышал протяжное: "Сквир, сквир, скви-и-и-и-р..." -
откуда-то  слева.  А  потом более решительное: "Сти, сти, сти..." - с правой
стороны.  Камера  была  уже  включена  и  фиксировала  мирный  пейзаж поля и
странные, неземные звуки.
     - Это  они!  Это  они!  -  засуетился  хозяин,  которого  паразиты явно
достали  до  панического  состояния.  - Ну согласитесь, согласитесь, тут без
военных не обойтись!
     - Оставьте  нас  в  покое, хорошо? - жестко оборвал его профессор. - Мы
еще вообще никого не видели.
     Пересядько   одарил  обоих  взглядом,  полным  укоризны,  и  скрылся  в
почерневшем от времени строении, служившем ему домом.
     "Сквир,  сквир!"  -  донеслось  теперь  очень громко и откуда-то совсем
близко.  В  следующую  секунду колосья раздвинулись, и Владимир, увидев, тут
же  поймал в квадратик видоискателя по-скелетному зубастую мордочку зверька.
Его  острые  зубки  не  были  скрыты  ни деснами, ни шкурой, а потому голова
существа   размерами  с  пуделя  более  напоминала  собачий  череп  в  музее
биологии.  Решив, что на прогалине безопасно, животное вылезло на нее и даже
повернулось  к  наблюдателям  боком.  "Скви-и-и-р",  - позвало оно. Владимир
жадно  снимал  существо на камеру, слыша, как академик возбужденно сопит ему
в  ухо. По интенсивности этого сопения Владимир сделал вывод, что данный вид
Петру Семеновичу не известен.
     Когда  зверек  показался  целиком,  Владимир  отметил, что у него шесть
лап,  из  которых задняя пара была вывернута коленями назад, как у кузнечика
или  же  саранчи. Узкая зубастая морда зверя была непропорционально длинной,
крепилась  же  она  к  телу  короткой  шеей.  Само  же  туловище более всего
напоминало  туловище  блохи - оно было черным, сплюснутым с боков и блестело
на  солнце;  две пары передних ножек у существа были короткими и размещались
под  туловищем,  задние  же  были  явно  предназначены для прыжков. "Это уже
какой-то  блохозавр", - подумалось Владимиру. Скорее всего существо состояло
в  наиболее  близком  родстве  с  насекомыми и было, воз, самым большим
насекомым  нашей  планеты. Затаив дыхание, Петр Семенович и Владимир следили
за  появлением  двух  других  существ,  похожих  на показавшегося первым, но
меньших по размеру.
     "Сти",  -  коротко  сказало создание покрупнее, и все трое стремительно
рванули  через  свободный  от  хлебов  участок  возле  строения,  пробежав в
нескольких  шагах  от  застывших  ученых.  Еще  мгновение, и троица скрылась
среди  высоких  колосьев.  Владимир  успел  отснять их еще и сзади, так что,
  сказать,  толком  еще  не  приехав,  ученые  уже имели неопровержимые
свидетельства существования загадочных губителей хлебов.
     - Володя,  -  сказал  Бадмаев,  когда  зверьки  растворились  в высокой
пшенице, - вот теперь мы с тобою начнем заниматься настоящей наукой.
                                  Глава 2
                           ПРЕМИЯ ДЛЯ АКАДЕМИКОВ
     Вечером  того же дня и Володе, и Роману Максимовичу, который, как малое
дитя  пряник,  чуть  не слезно выпрашивал у Бадмаева, чтобы тот поскорее дал
заключение  о  необходимости  привлечь  военных,  стало ясным, что академик,
дорвавшийся  до  сенсационной  темы,  действительно  решил  всерьез заняться
наукой,  а  вовсе  не писать разнообразных скоропалительных рекомендаций. Он
вовсе  не  слушал толстого Пересядько, ходившего за ним по пятам и ноющего о
гибели  урожая  и  убытках;  более  того, одержимый собственными идеями, он,
казалось,  и  вовсе  его  не  слышал.  Володя  с  некоторым даже злорадством
смотрел  на  страдания  толстяка,  занимавшего  должность то ли председателя
фермерского  совета  Белгородской  области,  то  ли  какую-то  еще, столь же
звучную,   но  не  наделяющую  вступившего  в  нее  реальными  полномочиями.
Академик   же   и   Володю-то,   казалось,   не   замечал,   будучи   вполне
самодостаточным.  Аскетичный  Бадмаев,  в  чьих  глазах  сейчас, как никогда
ярко,  горел  безумный  огонек  гениальности,  и  вьющийся за ним Пересядько
сильно  смахивали  на  Дон  Кихота  и  Санчо Пенсу. Они были так погружены в
переживания  -  каждый  в  свои,  -  что  Володя,  чувствовавший  себя  пока
совершенно  не  у дел, даже заснял их на камеру, для себя, на память, однако
они  даже  этого  не  заметили.  Собственно,  Пересядько  был  сейчас  нужен
академику  даже  больше,  чем  Володя.  Что  мог подсказать Владимир светочу
науки  с  мировым  именем?  А  вот  Роману  Максимовичу Бадмаев порой бросал
короткие  вопросы или давал лаконичные распоряжения. К примеру: "Где существ
заметили  впервые?"  Пересядько  же,  что-то  вновь  жалостно  бубнивший про
военных,  вел  академика к карте области, висевшей на стене барака, где, как
потом  узнал Володя, отдыхали комбайнеры во время уборки урожая, и показывал
карандашом  это злополучное место. Затем Бадмаев вновь погружался в себя или
набрасывал  с  горячностью  лихорадочного  больного карандашиком на листочке
зубную  формулу существа, которого он изучал по видеокассете, конфискованной
им  у  Владимира  сразу  после  съемки  сквирлов.  К слову, сквирлами их уже
успели   обозвать   местные   жители,   на   чьих   огородах  зверьки  также
разбойничали,  за  их  протяжные  крики,  которыми  те обменивались во время
своих  набегов.  Ближе  к  вечеру  Бадмаев распорядился, чтобы его отвезли в
деревушку,  откуда  впервые  поступил  сигнал  о  незнакомых  созданиях,  и,
оставив  Володю охранять технику, налегке помчался туда в обществе взмокшего
Пересядько.  Вообще,  он  развернул на удивление бурную деятельность, смысла
которой  даже  Володя,  уж  не  говоря  о  Романе  Максимовиче,  пока не мог
постичь.  Владимир  заварил  себе  кофе  и  задумчиво  пил  его,  глядя, как
порозовевшее  солнце  опускается  в  такую  обыкновенную  тучу, и думал, что
академик,  взбрели  это  ему  в  голову,  преспокойно  заночует  в той самой
деревушке,  забыв  и про Володю, и про оборудование. Петр Семенович вел себя
так,  будто  вся  Белгородская  область  сейчас  была  его  лабораторией,  а
окружающие  -  не  более  чем  его  сотрудниками.  Однако  разогнавшаяся  до
предельной,  для проселочной дороги, скорости машина, которую Володя заметил
загодя  по  высокому  шлейфу  поднятой  ею пыли, наконец доставила академика
обратно.  Он  распахнул  дверцу  и  выскочил  из  машины с невиданной прежде
Владимиром  торопливостью.  Очки  академика  сбились  куда-то  набок, карман
пиджака  вывернулся, рубашка расстегнулась на животе, колени были вымазаны в
грязи  и  сверху  вываляны  в  пыли,  на  лице же застыла пугающая блаженная
улыбка.  Это  был  вид  человека,  сошедшего  с ума на своем собственном дне
рождения  от  обилия  подарков.  Глаза  Бадмаева были расширены вдвое против
обыкновенного,  почти  выпучены,  и  со  стремительностью  юноши,  еще более
насторожившей  Володю,  он  подскочил к своему помощнику, потрясая баночкой,
на дне которой шевелилось нечто.
     - Я  докажу!  - закричал он. - Я докажу, что это существо не может быть
с  нашей  планеты! Гляди, Володя, здесь личинки особей того вида, который ты
сегодня  отснял  на  камеру.  Я нашел целых три! Представляешь, какая удача!
Одну  мы  с  тобой вскроем, другую заспиртуем, третью скормим курице и будем
записывать на камеру все стадии до появления имаго! Это поразительно!
     Владимир,  прошлой  ночью  и  так  спавший  по  милости  Бадмаева менее
четырех часов со всеми сборами и перелетами, робко поинтересовался:
     - Начнем завтра утром?
     - Да  ты  что?! - вытянув шею и страшно глядя на Володю поверх очков, с
видом  Ивана Грозного, беседующего напоследок с сыном, зловеще протянул тот.
Владимир  же начинал догадываться, как некоторые становятся академиками. Для
этого  надо  прежде всего полностью свихнуться на какой-либо науке. - Да тут
дело пахнет Нобелевской премией, а ты смеешь помышлять о сне?
     Володе,  которого  ранее Бадмаев величал почти исключительно на "вы" да
еще  и  по  имени-отчеству,  сделалось  жутковато  от  подобной метаморфозы.
Словно  сам  академик  из  безобидного  белого  червячка превращался тут, на
Белгородчине, в загадочное и неизвестное науке создание.
     - Видишь  это?  - чуть спокойнее, но еще более зловеще сказал академик,
показывая  пальцем  на двухсотграммовую банку с растворимым кофе, стоявшую в
самом центре старого, рассохшегося стола.
     - Да, - кивнул Владимир.
     - Так  вот,  у  меня  таких три, - и академик многозначительно и широко
улыбнулся.  -  Как  только в голове вашей, Владимир Александрович, зародятся
мысли  об  отдыхе,  прошу  к  столу.  Чашка кофейку - и снова за работу. Вас
устраивают условия нашего сотрудничества?
     - Да,  конечно,  -  смущенно пробормотал в ответ Владимир, понимая, что
сегодня их номер гостиницы не дождется хозяев.
                                    ***
     На  деле  люкс  гостиницы  "Триумфальная"  с  белоснежными  простынями,
бассейном  и  шведским  столом  не  увидел  своих  гостей еще целых три дня.
Разумеется,  Володя  и  Петр Семенович спали-таки в эти трое суток, но ровно
столько,  чтобы  иметь  возсть  работать дальше. Посменно, по два часа.
Владимир,  к  своему  облегчению,  и  сам  втянулся  в  этот  безумный ритм,
заразившись  азартом  и  одержимостью  шефа.  Каждый день, да что там день -
каждый  час  дарил  академику  и  его  ассистенту  новые  открытия,  которые
неизбежно  имели поистине мировое значение. Еще бы, открыть не новый вид или
род,  не  новый  отряд  даже, но новый тип живых существ - это действительно
попахивало  Нобелевской  премией.  Более  того,  Владимир  с  каждой минутой
работы   с   академиком   убеждался   в   том,   что  сквирлы  действительно
инопланетного  происхождения.  А  зрелище  юного  сквирла, выгрызающего себе
путь  на  свободу  из  нахохленного  трупа  курицы, продолжавшей целые сутки
сидеть  на  жердочке  надгробным  монументом  самой себе, отснятое на камеру
Владимиром,  и  вовсе  было  похлеще  самых  душераздирающих  сцен  подобных
вылуплений,  когда-либо  создававшихся кинематографом. К концу третьих суток
академик  вызвал  по  мобильнику  покинувшего  ученых  Пересядько,  который,
видимо,  принялся  искать  помощи по другим каналам, и потребовал, чтобы тот
вновь  отвез  его  в деревню. Владимира же, разумеется, шеф опять с собою не
взял  -  надо  же  было следить за состоянием молодого сквирла, с одинаковым
энтузиазмом   пожиравшего   немыслимые   для   большинства   земных  существ
количества  разнообразной  пищи.  Володя  изумлялся  количеству видеопленки,
которую  мудрый  академик  взял  с  собою  в это путешествие, и заполнял все
новые  и  новые  кассеты  блохообразным зубастым созданием, росшим на щедрых
лабораторных  харчах  не  по  часам  даже, а по минутам. Наконец, Пересядько
доставил  небритого и осунувшегося до пугающего состояния академика обратно,
в  полевую  лабораторию;  тот,  разумеется,  сразу  же бросился к вольеру со
сквирлом,   как  мать  к  своему  новорожденному  младенцу,  и  весь  прочий
окружающий   мир  перестал  для  него  существовать,  утратив  актуальность.
Пересядько  же,  отозвав  Володю  на  минутку  к  своему автомобилю, сказал,
отдуваясь и потея:
     - Владимир, позвольте задать вам нескромный вопрос.
     - Да-да? - откликнулся Володя.
     - Вы уверены, что это действительно академик Бадмаев?
     Володя  сперва  даже  не понял, куда клонит Роман Максимович - для него
слишком  свежим  было  зрелище  курицы, разгрызаемой изнутри острыми зубками
сквирла,  и  он  подумал,  что,  быть  может,  Пересядько  подозревает,  что
академик  сам  мог стать носителем инопланетного паразита. Потому Владимир с
заметным   испугом   спросил  у  собеседника,  который  от  высокой  степени
доверительности  беседы  чуть  ли не прижимал Володю пузом к открытой дверце
машины:
     - А что, есть основания полагать, что с ним самим что-то не в порядке?
     - Ну  да!  -  чуть  плаксиво  взвизгнул Пересядько. - Но вы-то ответьте
мне, этот человек действительно академик Бадмаев?
     Володя  сообразил,  что  ничего  страшного  с  его  шефом не случилось,
просто  раз уж Петру Семеновичу удалось эпатировать самого Владимира, то что
  сказать о простых людях, сраженных экстравагантностью поведения и все
более диким видом московской знаменитости.
     - Да,  разумеется,  -  с  улыбкой сказал Володя. - Во всяком случае, на
момент  прилета  сюда  это был действительно настоящий Бадмаев, у которого я
работаю  уже больше года. А что, если не секрет, выкинул он на этот раз, что
вы даже решились спросить у меня о его подлинности?
     Сгущавшиеся  сумерки  тронули синевой круглое лицо Пересядько, и он сам
имел  вид  неземной  и  загадочный.  "А может, это от передозировки кофе мне
теперь  везде  мерещится  что-то  инопланетное.  От  такой работы кто хочешь
сдвинуться может", - мелькнула мысль.
     - Ваш  академик,  -  начал  Пересядько,  с  какой-то  даже  гадливостью
произнеся  последнее  слово,  - собрал деревенских хлопчиков, всех - от пяти
до  пятнадцати  годков,  -  и сказал, что даст по 20 долларов первым пятерым
следопытам  -  так  и  сказал - следопытам, кто найдет фиолетовый камушек на
поле,  где впервые увидели сквирлов. Ну не безумие ли это? - возвысил свой и
без  того  тонкий  и  зычный  голос  фермерский председатель. - Ну бывают ли
фиолетовые  камушки?  Теперь  наши несчастные хлопчики накупили на последние
денежки  в  сельпо  фонарики  и собираются всю ночь искать! Ну ладно, он вас
мучает,  нас  мучает - бумагу для военных не выдает, - так он теперь же и за
детишек принялся. Но ее фиолетовых камушков в природе не бывает, так ведь?
     - Бывают,   -  серьезно  отозвался  Владимир,  сразу  успевший  оценить
изящность хода мыслей академика. - Бывают. Ее это метеориты.
     Роман  Максимович  в  ответ  часто-часто  закивал головой, так, что его
толстые  щеки  заколыхались, как студень на тарелке, будто говоря этим: "Ну,
стало  быть,  и  ты  такой  же псих, как твой шеф", суетливо пожал Владимиру
руку  на  прощание  и  уехал.  Володя  же  вернулся в лабораторию, брезгливо
вытирая о штаны ладонь, вымазанную пересядьковским потом.
                                    ***
     И  ведь  академик  оказался  прав! Следующим же утром ни свет ни заря к
ученым  заявилась  целая  делегация  мальчишек,  младшему из которых и вовсе
было  не  более трех лет, а старший ему в отцы годился, общим числом 12 душ.
Они  торжественно  и  недоверчиво  вручили  академику метеоритных камней - а
прошлой  весной  по  всей планете действительно было зафиксировано небывалое
прежде  количество  падений именно таких, крупных, фиолетовых, с красноватым
отливом,  камушков - удивительно, как никто не пострадал, - и когда Бадмаев,
чуть  не  прыгая  от  радости,  хотел  бежать  к  своим  микроскопам, ребята
физически  не  пустили  его, требуя сто баксов. "Дяденька, дай сто баксов, -
кричали  они,  облепив  академика.  -  Дяденька, ну дай сто баксов, ну ты же
обещал".  Володе,  который с трудом сдерживал улыбку от фееричности зрелища,
сразу  вспомнились  Ильф  и  Петров  с  незабвенными  двенадцатью  стульями.
Казалось,  что  сейчас  Бадмаев,  всем  видом своим напоминавший теперь Кису
Воробьянинова  в  самые  худшие  моменты  его  многотрудной жизни, скажет им
вполне  по-остаповски:  "А  может,  вам  еще  и ключ от квартиры, где деньги
лежат?"
     Но нет. Академик суетливо сунул камни в карман и сказал:
     - Ах да, простите. Вас устроит одной купюрой?
     - Да,  да!  -  загалдела  детвора, все плотнее обступая потасканного на
вид Бадмаева.
     - Вот,  возьмите, - Бадмаев полез в кошелек и отдал 100 долларов самому
старшему.
     Ребятишки  мгновенно умолкли до звенящей тишины - жаворонок еще спал, -
пока  старший  проверял  на  просвет и на ощупь подлинность купюры. Наконец,
уверившись, протянул Бадмаеву руку и сказал:
     - Спасибо, академик. Если чего еще надо, мы всегда рядом.
     - Спасибо,  ребята.  Будьте  здоровы,  -  ответил  Бадмаев, погладив по
головке  самого  маленького и чумазого, сосредоточенно ковырявшего в носу. И
ребятня  галдящей  стаей  помчалась, прямо через поле, прочь от лаборатории,
обсуждая,  на  что  они потратят такую немалую сумму. Академик же уже пыхтел
от  возбуждения над микроскопом, просматривая инопланетную породу, выискивая
в  ней  то,  что,  как  он был убежден, просто обязано было в ней найтись. А
потом тихо, почти шепотом, сказал:
     - Вот оно, Володя. Смотри, это яйцо сквирла.
     И  опять  Володя с Бадмаевым заварили и выпили кофе, и вновь закипела у
них   работа   -   Владимир   вел  дневник  эксперимента  и  фиксировал  все
происходящее  на  пленку.  Бадмаев  же  сумел  за считанные минуты приладить
камеру  к  микроскопу  через  некоторое  подобие перископа подводной лодки с
несложной  оптикой  собственноручного  изготовления, что само по себе тянуло
если  не на изобретение, то уж на рацпредложение-то как минимум. Капнув воды
на  яичко  неземного происхождения, извлеченное из субстрата, академик сумел
к  следующему  утру  вызвать  таким  образом  вылупление из него того самого
беленького   червячка,   пока  микроскопического  размера,  который  тут  же
принялся  ползать  кругами  в  поисках  пищи,  незамедлительно  и  в избытке
специальной  иголочкой предоставленной в его распоряжение добрым академиком.
В  общем,  Нобелевская  легко, как в счастливом сне, после которого особенно
горько просыпаться дождливым утром серых буден, плыла в руки академика.
     - Я  и  тебя  не  забуду,  -  пообещал Бадмаев. - Ив докладе упомяну, и
деньжат подброшу.
     В  общем,  Владимир  хотел  бы  разделить  эйфорию академика, но как-то
боязно  было  слишком  уж  поверить  в  свою  удачу. После опьянения успехом
бывает  ох  какое  горькое похмелье, а Бадмаев был счастлив как ребенок. Как
слишком  уж  маленький  ребенок, подумалось Володе. Вот таких вот жизнь чаще
всего  и  обламывает.  Однако  пока  небо  над  их Нобелевской действительно
казалось  безоблачным.  Академик  же  хорошо сознавал, что им надо спешить -
информации  было получено достаточно, она была достойным образом оформлена и
зафиксирована.  Наконец  академик  улыбнулся и сказал, что сейчас они едут в
Белгород,   откуда   отправят  бумаги  в  Нобелевский  комитет  и  в  прочие
многочисленные   официальные  инстанции.  Бадмаев  осознавал,  что  материал
настолько  сенсационен,  что необходимо непременно снабдить его оцифрованным
видео,  снятым  Владимиром  на  камеру.  Петр Семенович уже провел оцифровку
самых  сногсшибательных  фрагментов,  однако  объем  информации  теперь стал
таким  огромным,  что  для  передачи  его  через  Интернет  необходима  была
качественная  связь выделенного канала, которую, разумеется, невоз было
получить   ни  через  Володин,  ни  через  бадмаевский  мобильник.  Академик
связался  с  Пересядько  и,  посулив  ему  скорое заключение о необходимости
самых  решительных мер по борьбе с инопланетной напастью, получил автомобиль
для  переезда  в  Белгород,  где  в  гостинице  "Триумфальная"  номера люкс,
разумеется,  имели выделенный канал связи со Всемирной Сетью. Пересядько же,
ясное  дело,  ехать  молча  был  просто  не способен и ныл на тему все новых
случаев  разорительных  набегов со стороны заметно подросших, по его словам,
сквирлов.  Бадмаев  имел  вид  самый  растерзанно-восторженный  и  напоминал
безнадежного  сумасшедшего,  выпущенного  из дурдома под расписку родных. Он
просто-таки  игнорировал  слова  Пересядько  и  порой  начинал  насвистывать
какие-то  допотопные  песенки.  Володе  даже  стыдно  было  немного за столь
эгоистичное   поведение   Бадмаева,  и  он  с  вежливой  заинтересованностью
поддерживал беседу. Уже въехав в черту Белгорода, Роман Максимович сказал:
     - Да,  и  еще был случай: в деревне Захрино сквирлы проникли в курятник
и  передушили  всех  кур; хозяйка старалась им помешать, но они и ее укусили
так,  что ей пришлось спасаться бегством. А в милиции и в МЧС, между прочим,
-  жалобно  добавил Пересядько, - ей сказали, что пальцем не пошевелят, пока
не  будет  официального  документа  комиссии  московских  ученых,  то  есть,
выходит,  вас.  А "Скорая" к ней приехала только тогда, когда тетка соврала,
что ее собака укусила, а не какой-то там неведомый сквирл.
     Роман  Максимович  даже  не  оценил,  сколь серьезную реакцию вызвало у
Бадмаева  его  последнее  тревожное заявление. Академик, насвистывавший себе
под   нос  "а  ну-ка  песню  нам  пропой,  веселый  ветер",  внезапно  издал
безнадежно  фальшивую ноту и умолк, пристально глядя на Пересядько. Владимир
же    не   видел   со   стороны   своего   лица,   но   оно   тоже   приняло
задумчиво-подавленное  выражение.  А фермерский председатель ничего из этого
даже  не  заметил - был сосредоточен на происходящем на проезжей части, ведь
он,  как всякий сельский житель, не любил автострад больших городов. Похоже,
он  рассказал о столь серьезном инциденте лишь теперь просто потому, что ему
было  очень  мало  дела  до какой-то там хозяйки чужих кур - ему требовалось
немедленно  спасать  гибнущий урожай, до всего же другого ему просто не было
дела.   Он  начал  было  вновь  говорить  о  том,  сколько  центнеров  зерна
уничтожили сквирлы, но Бадмаев перебил:
     - Скажите,  а  насколько достоверна информация о том, что сквирлы съели
кур и напали на женщину?
     Пересядько,    несколько   удивленный   внезапным   интересом   чудного
академика,  взглянул  на  него  и обрадованно, что хоть так сумел донести до
Бадмаева серьезность ситуации, сказал:
     - Да вернее не бывает. И кур загрызли, и женщину покусали.
     Академик куснул губу и задумчиво произнес:
     - Думаю,  Роман  Максимович, к завтрашнему утру мы составим необходимый
вам документ.
     - Правда?!  -  порадовался  Пересядько,  засияв  всем лицом, как луна в
полнолуние.
     - Да,  -  уверил  его Бадмаев, - однако вот и наша гостиница, нам пора.
Завтра я свяжусь с вами и передам вам нужную бумагу.
     Разгрузив  машину  и  попрощавшись  с  цветущим  Пересядько, Владимир с
академиком  поднялись  к  себе,  на третий этаж великолепной, совсем недавно
отстроенной  гостиницы;  академик  занялся  подключением  своего  ноутбука к
каналу  связи с Интернетом, Володя же включил телевизор - там как раз должны
были  по  первому  каналу  показывать  программу  "Время".  С первых же слов
диктора  Владимир  почувствовал,  как  такой  прекрасный,  если  не  считать
нападения  сквирлов  на женщину, мир начинает медленно уходить у него из-под
ног.  Володя  троекратно  усилил  громкость, и без того достаточную, чтобы и
он,  и  академик  слышали  каждое  слово,  и  замер.  А  ненавистный диктор,
выбритый  и  в  чистом  пиджачке  -  ведь  он  же не спал в нем столько дней
подряд,  выключаясь  от усталости, по два часа полтора раза в сутки, - вещал
отвратительно бесцветным, поставленным голосом следующее:
     "Сегодня  американские  ученые  сделали  открытие, которое заставит нас
по-новому  взглянуть  на  мир,  в  котором  мы живем. Вопрос о существовании
жизни  в  других  уголках  Вселенной    считать  закрытым. Американские
специалисты  в  области  биологии  Найтс  Арт  и  Флой  Беркли  предоставили
неопровержимые   доказательства   того,   что   странные   создания,   якобы
совершающие  в  течение  последних  месяцев  набеги  на посевы штата Канзас,
существуют  реально.  Более  того,  после  менее  чем двухмесячного изучения
отловленных  экземпляров  в рамках секретной федеральной программы "Незваные
гости"  им  удалось обнаружить взаимосвязь между метеоритным весенним дождем
и появлением загадочных сельхозвредителей".
     Владимир  просто  боялся взглянуть на лицо академика, чувствуя себя тем
самым  гонцом,  которому,  по  традиции,  вполне  могут  отрубить  голову за
принесенную  недобрую  весть. Разумеется, Володя понимал, что он не виноват,
что  американцам удалось их опередить, да еще так неторопливо. Гонец тоже не
был  виноват.  Ему  отрубали  голову просто так, под горячую руку. Диктор же
продолжал:
     "Новые  существа  - а в честь первооткрывателей они названы берклартами
-  ведут  себя  с каждым днем все более агрессивно. Самые крупные из них уже
достигают  размерами  козы;  по  непроверенным  данным, имеются человеческие
жертвы.  Правительство Соединенных Штатов подтвердило информацию, однако все
подробности   ее   строго   засекречены,   особенно   в  том,  что  касается
человеческих  жертв.  С  этого  дня  мы  будем держать вас в курсе событий и
попробуем  передать  документальные  кадры  загадочных  берклартов. Далее мы
возвращаемся  к сообщениям о теракте в Лондоне. Как вы знаете, мощный взрыв,
прогремевший в субботу в самом центре..."
     Володя  закрыл  глаза  и  сжал  зубы. Он слышал шарканье ног академика,
который  девяностолетним старцем брел через номер; слышал, как Бадмаев дошел
до   телевизора  и  щелкнул  кнопкой.  Наступила  тишина.  Владимир,  совсем
по-детски,  боялся  открыть  глаза  и  увидеть  лицо  своего  шефа,  с такой
восторженной  наивностью  верившего  в  свой  приоритет. Наконец, шаги стали
удаляться, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
     Лишь  тогда  Владимир  заставил себя открыть глаза, будто опасаясь, что
обезумевший  от  горя  Петр  Семенович  на  самом  деле  не покинул номер, а
спрятался  возле  двери  и  подкарауливает там своего коллегу. "Где стол был
яств,   там  гроб  стоит",  -  вспомнилось  Володе  выражение  откуда-то  из
классики.  Как  бы  он  что-нибудь с собою не сделал, подумал Володя. Однако
разыскивать,  утешать, спасать незадачливого первооткрывателя у Владимира не
было  ни  сил,  ни желания. Ему самому было до того тошно, что хоть вешайся.
Последние  силы внезапно оставили Володю, и он опрокинулся в тяжелый сон без
сновидений.
     Проснулся  Володя  от тяжелого грохота во входную дверь. Стучали гулко,
крепко,  настойчиво.  Посмотрев на часы, Владимир обнаружил на них три ночи.
Первой  же  мыслью  Володи  было - "так, стало быть, все же сотворил с собою
что-то  Бадмаев.  Не  пережил  удара.  А  теперь  меня  милиция эдак ласково
приглашает  на  опознание". Стук продолжался, мерный, гулкий, как похоронный
колокол,   который  звонит  по  тебе.  Владимир,  проснувшись  окончательно,
наконец  осознал  необходимую  неизбежность  подняться  и открыть дверь. Ну,
хотя  бы спросить "кто". Володе было жутковато - в дверь стучали так, словно
пришедший  был  безмозглым  зомби.  Вообще-то в три часа ночи так не стучат.
Это  не  мог  быть  академик  - у Петра Семеновича был свой комплект ключей.
Володя  вставил  ноги  в  туфли и, подойдя к двери, дождался, когда смолкнет
эхо последнего богатырского удара, и громко закричал:
     - Кто там?!
     Спрашивать тихо в ответ на такой гром было просто неприлично.
     - Конь  в  пальто!  -  откликнулся  через пару секунд пьяный голос. "Но
ведь  Бадмаев  не  пьет",  -  подумалось  Владимиру...  Грохот  тем временем
возобновился  -  в дверь опять стукнули два раза, а затем, похоже, осознали,
что  хозяин  номера  уже  подошел  к  двери  и,  стало  быть, с ним надо уже
говорить,  а  не  ломиться. - Володя, отворяй - ик - шефу! - раздалось из-за
двери.
     "Стало  быть, это все-таки Бадмаев так надрался с горя, - с облегчением
подумал  Владимир  и  открыл  дверь.  -  Вот  это  да!"  -  подумал  Володя,
вперившись  взглядом  в развернувшееся перед ним зрелище. Прежде всего, Петр
Семенович  был  не  один.  К  его  ноге  похотливо  жалась явная проститутка
восточных  кровей,  которых  в  последние  годы много понаехало в российские
города.  Она была небольшого роста, но весьма яркой наружности - ее платьице
скорее  походило на не слишком длинную кофту, едва достаточную, чтобы скрыть
розовые  полупрозрачные  трусики. Да и то в вытянутом положении достаточную,
а  не  теперь,  когда  девица  прильнула  к академику так, что все детали ее
туалета  -  и  трусики,  и  темные клетчатые чулки на резиночках - более чем
откровенно  предстали  изумленному Володи-ному взгляду. Кофточка же, то есть
шерстяное  обтягивающее  платье, имела, в свою очередь, отверстие посередине
достаточно  упитанного,  как  принято  на  Востоке,  животика, где в пупочке
кокетливо  искрился  поддельный, зато крупный изумруд. Лицо проститутки было
безжалостно  раскрашено,  отчего  девушка  смотрелась совсем уже как птица в
брачном  оперении.  Длинные,  до пояса, действительно красивые прямые черные
волосы  мягкой  волной  свешивались  с  ее  головы с одной стороны, закрывая
почти  пол-лица.  Тонкие от природы губы накрашены были так, что казались на
первый  или  на очень пьяный взгляд широкими и пухлыми. Помада была смазана,
и  Владимир  легко  мог  догадаться, обо что - лицо академика, его рубашка и
даже  некогда  белые  брюки  в  стратегически важных для мужчины местах были
покрыты  таки  градом  поцелуев,  будто путана неоднократно докрашивала свои
губы  по  ходу  их  явно  состоявшегося уже свидания. Девица была пьяна, но,
конечно  же,  не  так,  как академик. У Бадмаева на голове был синий бант. И
это  уже  говорило  очень  о  многом.  Лицо  же  его  утратило вообще всякое
выражение,  пустил  бы  слюну  -  за  дебила  сошел бы. Бадмаева явно рвало,
воз,  не  раз.  Рубашка,  кроме следов помады, хранила на себе издающие
кислый  запах  пятна  именно  такого вот происхождения - девица скорее всего
просто  вытерла  все  салфеткой,  даже  не потрудившись застирать. Ширинка у
академика   была   расстегнута,   и   оттуда   торчал   край  той  же  самой
многострадальной  рубашки.  Галстук  Петра  Семеновича  был повязан на манер
ошейника  вокруг  шеи  его  спутницы. Такая вот пара стояла на пороге номера
Володи  и,  похоже,  намеревалась  в него войти. Бадмаев же, рывками ворочая
глазными   яблоками,   со  скоростью,  приличной  разве  что  новорожденному
младенцу, нащупал-таки взглядом Владимира и сказал, должно быть, в шутку:
     - Это мы, кошки.
     Девица  радостно  засмеялась и сделала шаг вперед. Володя решил, что не
пустит  ее  и  на порог. Он думал только, пускать ли ему академика. Владимир
придержал проститутку за плечо и сказал:
     - Сними с шеи галстук.
     - Что? - с незнакомым акцентом, мило улыбаясь, переспросила девушка.
     - Вот   что,   -  откликнулся  Володя,  взявшись  за  болтавшийся  край
галстука.
     - Да-да,  уже?  - звонким ручейком отозвалась девушка и сняла галстук с
шеи  с  таким  изяществом,  будто  он  был  последней  ее  одеждой  во время
стриптиза.
     "А она недурна", - подумал Владимир и спросил:
     - Между вами что-нибудь было?
     - Да,  и  два  раза,  - девушка показала, видимо, не вполне уверенная в
произношении,  Володе два пальчика с длинными ноготками, покрашенными черным
лаком.
     - Он тебе заплатил?
     - Да, вполне.
     - Тогда  зачем  ты  хочешь  войти?  -  спросил  Володя.  - Спасибо, что
привела, а теперь - до свидания...
     - Дело  в  том,  -  с ласковой улыбкой сказала девушка - что меня зовут
Ли.  Я  из  Китая,  и  Петенька сказал, что ты - ты ведь Володя - тоже очень
нуждаешься в моей помощи.
     Он ошибся, - сухо, но вежливо сказал Владимир, - спокойной ночи.
     - До  свидания,  -  тихо  сказала  Ли и, отклеившись от ноги академика,
тихонько ушла, незаметно, как тень.
     Владимир  завел  Бадмаева в номер, как какую-нибудь козу, и уложил его,
как  он  был  -  одетым  и в ботинках, на кровать. Как ни странно, Владимиру
стало  легче  теперь,  когда он увидел, как академик боролся со стрессом. На
самом  деле  он переживал именно за него - а ему-то что? Премия-то уплыла от
Бадмаева.
     На  другое  утро  Володя,  проснувшись,  обнаружил  академика  чисто  и
опрятно  одетым и наодеколоненным. Разумеется, без банта на лысеющей голове.
И  лишь легкий запах перегара, отчетливая зелень лица да характерно уставший
взгляд  говорили  о  том,  что  чудовищная сцена в дверях не являлась плодом
воспаленного  воображения  Владимира. Бадмаев, увидев, что Володя проснулся,
торопливо  начал разговор, будто опасаясь, что его ассистент помянет события
минувшей ночи.
     - Только  что мне звонил полковник спецназа Юрий Зубцов, - сказал он. -
Дела  обстоят  даже  серьезнее,  чем  мы с тобой думали. 8 человек погибло в
Белгородской  области  от  сквирлов,  5  из них - прошлой ночью. Теперь мы с
тобой  засекречены  и  в  обозримом  будущем  будем работать на Министерство
обороны консультантами. Оклад в три раза выше, чем в Москве.
     - Он  что, даже не спросил нашего согласия? - поинтересовался Владимир,
которому  уже  начинало  надоедать, что Бадмаев вот так, между делом, ставит
его перед тем или иным свершившимся уже фактом.
     - Разумеется,   спросил,   -   негромко,  сморщившись  от  закономерной
головной  боли,  откликнулся  академик.  -  Конечно же, я согласился, от нас
обоих...
     - Да,  а  как  же  Роман  Максимович  и  его  бумага? - спросил Володя,
которому стало внезапно жаль несчастного толстяка.
     - А  никак,  -  пожал  плечами академик. - Нас с тобой засекретили, так
что теперь - никаких Пересядько. Вот так.
                                  Глава 3
                                   ПОДВИГ
     Спустя  месяц  сообщения  о  нашествии сквирлов и жертвах среди мирного
населения  и  противостоящих  инопланетным  тварям  военных  уверенно заняли
первое  место  в  выпусках  новостей по всем каналам мира. Владимир научился
сносно  стрелять  из  автомата Калашникова и метать ручную гранату. Академик
Бадмаев  же близко сошелся с Юрием Зубцовым, завербовавшим их полковником, и
только  и  занимался  тем,  что  изучал  убитых  и отловленных в ямы-ловушки
сквирлов  и  изобретал разнообразные каверзы, при помощи которых этих тварей
  было  остановить.  Именно  он придумал "маяк Бадмаева", - собственно,
это   ясно  уже  из  названия  приспособления,  -  который,  генерируя  звук
определенной  частоты,  теперь  отпугивал  тварей от места дислокации бойцов
отрядов   по   борьбе   с   космической  саранчой,  как  окрестили  сквирлов
журналисты.  Такие  же  маячки  были  установлены возле стратегически важных
объектов,  попавших  в зону поражения. Это было одним из пусть маленьких, но
прорывов   в  борьбе  с  невесть  откуда  свалившейся  на  землян  бедою.  К
сожалению,  плохого  было  много больше. Прежде всего сквирлы по мере своего
питания  росли  непрерывно,  и  самые  крупные из них уже достигали размеров
доброго  коня.  Во-вторых,  по  мере  роста  этих  страшилищ  броня их также
становилась  прочнее и толще, и если раньше ее спокойно пробивала автоматная
очередь  с  расстояния  30-40  метров,  то  теперь для нанесения критических
повреждений  к  твари  следовало приблизиться почти вплотную. А еще сквирлы,
ранее   предпочитавшие   держаться  кучно,  обширными  колониями,  тщательно
отснятыми  со  спутников  всех космических держав, после нескольких бомбовых
ударов  разбились  на  группы по 10-15 особей, которые было куда как сложнее
обнаружить  и  уничтожить.  Похоже,  они  еще  и  умнели по мере взросления:
бомбежки  скоплений  сквирлов проводились в США, а рассредоточение тварей на
мелкие  группы  произошло  по  всему  Северному полушарию, везде, где только
было зафиксировано появление космической саранчи.
     Следовательно,  они  умели  каким-то  образом  общаться  друг с другом,
обмениваясь  информацией.  И  именно  Бадмаев  установил,  изучая зачаточные
крылья  у  некоторых  подстреленных  особей,  что  существует крылатая форма
сквирла  -  они  у них то ли разведчики, то ли координаторы, кто их знает. В
целом  дела  обстояли очень серьезно; государства, на которые обрушился удар
-  а  это почти все страны Европы, Канада, США и половина Азии, - оперативно
обменивались  информацией  и  приемами  борьбы с космической саранчой - ведь
теперь  у  человечества  впервые был действительно настоящий, осязаемый - не
какой-нибудь  там  микроб  - общий противник. Белгородская область оказалась
очагом  заразы  в России, откуда сквирлы просачивались, небольшими группами,
в  прилегающие  районы.  Над  самим  же  Белгородом явственно нависла угроза
эвакуации.  Последние  сообщения  выглядели  совсем уже противоестественно и
фантастично  -  похоже,  у  сквирлов  проявилась какая-то мутация: некоторые
особи  стали  способны  с разбега пробить массивной головой стену кирпичного
дома!  Затем  таранный  сквирл  уходил,  и  его  место занимали обыкновенные
сквирлы, выгрызавшие из вскрытых квартир людей.
     Стояла  поздняя тихая октябрьская ночь. Академик задумчиво читал статью
в  белгородской газете, громко озаглавленную "Таранный сквирл - ужас больших
городов",  где  все  это  было  подробно  -  другой  вопрос  - правдиво ли -
расписано.  Внезапно  академик  услышал.  что  маяк,  охранявший  своим воем
деревню,  в  которой  был  расквартирован  отряд, затих. Собственно, вой был
добавлен  к  ультразвуку,  который  и  являлся  защитой  от  саранчи с целью
оповещения  людей  о том, что все в порядке и устройство работает без сбоев.
Эта  деталь  конструкции  спасла  не одну человеческую жизнь - первая партия
маячков   делалась   впопыхах,  на  скорую  руку  и  очень  часто  ломалась.
Проснувшиеся  же  от  зловещей  тишины люди немедленно звонили в штаб МЧС, и
неисправность   ликвидировали   в   срочном  порядке.  Однако  возле  казарм
возглавляемого  Зубцовым  отряда,  в  которые была превращена эвакуированная
деревня,  была  установлена вторая и на настоящий день последняя модификация
маяка  Бадмаева.  Что  могло  заставить замолчать ее, было весьма неприятной
загадкой.  Обычно  маяк  устанавливали  на  голой  земле  или  закрепляли на
каком-либо  доме  или  дереве;  тут  же,  в  связи  с  важностью охраняемого
объекта,  вокруг  него  была  вырыта  и закамуфлирована ловчая яма, так, для
перестраховки.  И  вот этот-то маяк замолчал. Бадмаев растолкал Владимира, и
оба  с  удовлетворением  услышали вой другой сирены - сигнала тревоги. Стало
быть,  часовые  заметили,  что  маяк  замолчал, и решили дать общую тревогу.
Правильно  -  с  чем  бы  ни  была  связана  поломка,  надо до ее устранения
провести   ночь   во  всеоружии.  Владимир,  уже  привыкший  к  особенностям
полувоенного  времени,  впрыгнул  в  штаны и напялил пиджак. И вот тут-то до
ученых  донеслись отчетливые звуки автоматной пальбы Академику, как наиболее
ценному  в  отряде,  запрещалось участие в боевых действиях, и при первых же
признаках  непосредственной  угрозы  в  его  обязанности  входило укрыться в
погребе.  Владимир  же  подобной  ценности не представлял, а потому, схватив
автомат  и  гранату,  ринулся  туда,  откуда  доносились  выстрелы. С бешено
бьющимся  сердцем  завернул  он  за  угол дома и увидел страшное зрелище, из
тех,  что  память  с  фотографической  точностью запечатлевает на всю жизнь.
Боец  отряда  -  кто  именно, Володя тогда не знал - стоял в одной рубашке и
трусах  -  прочее  одеть не успел - и палил сразу из двух автоматов, так что
трассирующие  пули обезумевшими светлячками летели в черноту напротив. И все
бы  хорошо,  да  вот  головы  у  этого бойца не было, а из шеи бил небольшой
кровавый  гейзер.  Ночи в этом октябре стояли холодные - от силы три градуса
по  Цельсию,  -  и  над  пульсирующим  фонтанчиком  поднимался  пар,  хорошо
заметный под белесым светом фонаря.
     Владимир  понял, потом уже, что застал самый драматический момент боя -
исполинский  сквирл,  вороным конем стоявший напротив Сашки Денисенко, успел
откусить  ему  голову  своими  острыми,  как  лезвие,  зубами,  когда Сашка,
приблизившийся  к  нему  как раз на нужное, чтобы пробить броню, расстояние,
палил  в  него  сразу  из двух автоматов и продолжал стрелять, уже лишившись
головы,  сперва  в цель, а потом вверх, в общей сложности еще секунд десять,
прежде   чем   рухнуть  на  землю.  Гигантский  сквирл  был  вожаком  своего
небольшого  отряда.  Володя  сперва  его  не  разглядел  -  сквирл  слился с
пасмурной,  безлунной  ночью,  -  пока  тот  сам  не  опрокинулся  на  бок с
пронзительным  криком  "Скви-и-р-р-р"...  С ним на территорию базы вторглось
еще  штук семь ростом поменьше, но все равно размером с хорошего сенбернара.
Два   из  них  уже  влезли  в  окно  ближайшего  дома,  откуда  был  убивший
исполинского   сквирла   и   сам   покойный   теперь   Сашка,   и,  судя  по
отвратительному  хрусту,  застали  кого-то врасплох. В доме не горел свет, а
драться  со  сквирлами  врукопашную - дело, заведомо обреченное на провал. В
том  домике  было  кроме  Сашки  еще  трое. Двоих сквирлы загрызли на месте,
третий  же  успел  выпрыгнуть в окно, чудом увернувшись от челюстей чудовищ.
Смерть  троих  товарищей  -  одна  славная  и две бесславных - сокрушительно
подействовала  на  его  психику,  и он превратился в плачущего и трясущегося
нервнобольного.   Именно  в  таком  виде  его,  уже  было  оформленного  как
погибшего  смертью  храбрых,  обнаружили  в  кювете, рыдающим и наделавшим в
штаны.  К слову, таких бывает немало на каждой войне, и все хорошо понимают,
что  это обычное явление. Увы, более обычное, чем героизм. Сашка же вышел на
исполинского  сквирла в одиночку - а надо как минимум вдвоем, так, чтоб один
боец  отвлекал  этого  монстра,  а  другой  расстреливал  - сквирла несложно
обмануть,  но  для  этого  бойцы  должны  сами обладать железной выдержкой и
понимать  друг друга с полуслова. Выходить же на исполинского сквирла-вожака
в  одиночку  -  это  уже  безумие.  Которое в таких обстоятельствах по праву
именуется  героизмом.  Еще  три  сквирла  попытались  проникнуть  в строение
напротив,  но  оттуда  в  их сторону полетела граната, разорвавшая одного из
них  в  клочья  и  заставившая  отступить двух других. Один из них вытянул к
небу свою костистую, как у скелета собаки, морду и пискнул в темноту:
     - Скви-и-ир, Скви-и-ир!
     И откуда-то издалека послышался ответ:
     - Сти!
     Сперва  с запада, потом такое же зловещее, отдаленное "Сти" донеслось с
юга.
     Владимир  понял, что дело плохо. Если на территорию приходящего в себя,
по  тревоге, лагеря вторгнутся еще две или три группы сквирлов, то результат
сражения  предсказать  будет  ох  как  затруднительно. Обычно люди старались
застать   сквирлов   врасплох,   сегодня,  похоже,  нечто  подобное  удалось
сквирлам.  Владимир  знал - что бы там ни случилось с маяком, его необходимо
немедленно  починить, ведь тогда территория лагеря станет вновь неприступной
для   подкрепления,  которое  в  противном  случае  через  считанные  минуты
вторгнется  на  толком  не проснувшуюся базу землян, а даже один исполинский
сквирл,  проникнув  на  базу,  со своей неуязвимостью и стремительностью мог
натворить  таких  дел,  что  становилось  жутко.  Ведь,  как  это ни страшно
звучит,  жизнь  Сашки  Денисенко - не слишком высокая цена за остановленного
исполинского  сквирла.  Если  бы  Сашка не расстрелял его из двух автоматов,
тот,  как  закованная  в  броню  лошадь  крестоносцев,  носился  бы по всему
лагерю,  сея панику и смерть. Эти сквирлы были как-то своеобразно, выборочно
разумны.  К  примеру,  исполинский сквирл, услышав шум в казарме, вполне мог
затаиться  за  дверью и начисто обкусывать головы одним резким броском своей
узкой  крокодильей  башки  всякому выбегающему оттуда бойцу. Или он запросто
мог  упасть  наземь, притворяясь мертвым, даже если на самом деле был тяжело
ранен,  а  когда  к  нему подойдет кто-нибудь слишком любопытный, перекусить
его  пополам.  С  другой  стороны, исполинские сквирлы регулярно ловились на
простой  прием  - один из ребят, закованный в броню, как древний рыцарь, шел
на  такого  гиганта, вооруженный автоматом или гранатами. И даже если ему не
удавалось  справиться  со  сквирлом самостоятельно из-за собственной крайней
неповоротливости,   то   за  время,  когда  вожак  сквирлов,  ломая  зубы  о
прочнейший  сплав,  пытался убить неуклюжую, но и неуязвимую наживку, бойцы,
подоспевшие    следом,    могли   преспокойно   поливать   из   автоматов...
приблизившись  почти  вплотную,  абсолютно  не  способное  переключиться  на
других   обидчиков   инопланетное  чудовище.  Было  разработано  уже  немало
тактических  приемов,  основанных на подобной выборочной непонятливости этих
в  целом  разумных  существ,  приемов,  позволявших свести к минимуму жертвы
среди  личного  состава.  Но  исполинский сквирл, проникший в спящий лагерь,
где  он  может  показать  все  свои опасные, достойные наделенного рассудком
существа  умения  в  выслеживании и умерщвлении добычи, - это было хуже, чем
кошмар.  Сашка  знал, что делал, выходя против него один на один. Вряд ли он
надеялся  остаться  в  живых  -  сквирлы,  даже получившие смертельную рану,
способны  некоторое  время  продолжать  атаку.  И  Сашка вдруг тоже оказался
способен  продолжать  расстрел  сквирла,  лишившись  головы. И такое бывает.
Уничтожение  вожака было столь важным еще и потому, что обычные, или, как их
еще  звали  за  их  рост, собачьи, сквирлы, лишившись лидера, начинали вести
себя  бессистемно и нескоординированно. Но если не включить маяк, то две или
три   группы,   возглавляемые  лошадиными,  иначе  исполинскими,  сквирлами,
способны будут, вторгшись, перерезать чуть ли не всех бойцов отряда.
     И  Владимир  ринулся  к  маяку,  догадываясь,  впрочем, что едва ли его
поломка  и  нападение  сквирлов  на лагерь могли быть простым совпадением. А
если  так,  то ему предстояло встретиться лицом к лицу с той тварью, которая
маяк  сломала.  Менее  чем  через  минуту  Владимир  уже  был  у  маяка. Его
сложенный  из  кирпича  ствол был сломан пополам, фонарь же на его свернутой
верхушке  продолжал  сиять,  склонившись  к  самой  земле.  Тот,  кто  сумел
разрушить  маяк,  а стало быть, и приблизиться к нему, сидел на дне ямы. Это
был  сквирл  с  короткой  шеей  и  головою, напоминавшей древнее стенобитное
орудие.  Все  его  тело  было  массивным и основательным. Размерами он был с
лошадиного  сквирла, но в несколько раз тяжелее, более напоминая очертаниями
бегемота.  И  если  лошадиный  сквирл  еще  мог оттолкнуться своими задними,
прыгательными,  как у саранчи, лапами и действительно прыгнуть, то последняя
пара  конечностей  таранного  явно  была  не  способна оторвать от земли его
тяжеленную  тушу. Это уже потом академик разобрался, зачем таранному сквирлу
прыгательные  задние  ноги  -  приблизившись  к  препятствию,  бронированный
гигант   придавал   своему  телу,  распрямляя  заднюю  пару  ног,  скорость,
необходимую  для  разрушения  каменной  преграды.  Владимир  хотел  было уже
расстрелять  чудовище  из  автомата,  но  передумал.  Еще бы, поймать живьем
таранного  сквирла  почти  означало  найти  его слабое место, вернее всего -
звуковую  волну,  способную  не  подпустить к маяку и этого, неподъемного на
вид  громилу.  Расстрелять-то  всегда  успеется. Из западни ему теперь не то
что  самому не выбраться - его теперь оттуда и подъемным краном не вытянуть.
И  Владимир, перекинув через яму, в самом узком месте, валявшуюся поблизости
доску,  с  замиранием  сердца  начал  переходить  на  ту  сторону  маленькой
пропасти,  на дне которой сидело пойманное смертоносное чудовище. Увидев над
собою  Владимира,  сквирл  внезапно  резким  коротким движением боднул стену
ловушки,  и  доска  заходила ходуном под ногами Володи, отчаянно замахавшего
руками,  чтобы  сохранить  равновесие.  Володе это удалось, но увы - автомат
полетел  вниз.  Такова  была  цена  за  преодоление ловчего рва со сломанным
маяком  на  клочке  земли в центре и живым таранным сквирлом внизу. Владимир
принялся  чинить  проводку,  скручивая  голыми руками провода под смертельно
высоким   напряжением.   3000   вольт,  необходимые  для  создания  сигнала,
достаточной  для  охраны  целого  лагеря  мощности,  это  не  привычные 220.
Обугливание   происходит   быстро   и   почти  незаметно  для  незадачливого
электрика.
     Проводов  было  много,  все  они  отличались  друг  от  друга по цвету.
Какие-то   были  тонкими,  какие-то  толстыми.  Синими,  желтыми,  зелеными,
розовыми.  Некоторые  уцелели  при  разрушении  маяка, другие же приходилось
скреплять  не  задумываясь,  текут ли по ним смертоносные 3000 вольт или это
безобидный  низковольтный  вспомогательный провод. Володя скручивал стальные
вены  маяка,  стараясь  не  думать  о  боли,  с которой врезались в ладонь -
работа  была  для  плоскогубцев  -  неподатливые  жесткие металлические жилы
защитника  лагеря.  А  ведь  генератор  цел,  твердил  Владимир.  Капсула не
повреждена.  Только  ток  надо  подать - Володе было даже и непонятно, зачем
так  много  проводов  в такой простой, казалось бы, конструкции. Но, значит,
нужны  были  -  Бадмаев  из принципиальных соображений не допустил бы лишних
деталей  в  созданном  им  генераторе. Владимир мысленно читал "Отче наш", в
надежде,   что   Господь  поможет  ему  и  электроны  заструятся  только  по
высоковольтному кабелю, из одного куска в другой.
     - Сквам,  сквам, - послышалось со дна ямы. Это таранный сквирл утробным
голосом жаловался на жизнь.
     И  откуда-то  совсем  рядом,  чуть  ли  не  от  пирамидальных тополей в
тридцати метрах, донеслось обнадеживающее:
     - Сти.
     А  Володя  знал,  что  такой  звук  издают только вожаки стай, которыми
теперь  являются  только  исполинские,  лошадиные  то  есть, сквирлы. И если
Владимир  не успеет включить маяк немедленно, то апокалиптическое чудище - а
очень  многие  всерьез  считали,  что сквирлы - это и есть железная саранча,
предсказанная  в  Откровении  Иоанна  Богослова,  -  преспокойно  перескочит
ловчую  яму  и  зарежет Владимира, как волк ягненка. Володе абсолютно нечего
было  противопоставить  исполинскому  сквирлу.  Автомат  свой  он  посеял, а
граната  у  него  была  противопехотной, осколочной - такой убить лошадиного
сквирла  еще  ни  разу не удавалось. От страха Володе показалось, что сердце
сжалось  в  комок  и поднялось в горло. Горячий пот не то чтобы выступил, от
делового  "Сти" в такой близости он буквально заструился по телу. Оставалось
скрутить  еще  не  менее пяти проводов. Владимир решил, что если исполинский
сквирл  действительно  идет на зов таранного, то шансов успеть починить маяк
очень  мало.  Если  они  вообще  есть.  Володе  удалось  скрутить всего один
провод,  как он услышал цоканье ног, напоминающее лошадиное. Владимиру очень
не  хотелось  оглядываться  -  ведь он и так знал, что увидит. Это уж каждый
сам  для  себя решает, смотреть ли ему в лицо своей смерти или дожидаться не
глядя,  когда  она  ударит  тебя  косой.  Кто-то  предпочитает,  чтобы перед
расстрелом   ему,   как   маленькому,  завязывали  глаза,  кто-то  не  прочь
встретиться  взглядом  со своим палачом. Владимир обернулся и увидел, что на
другой  стороне  рва  уже  стоит лошадиный сквирл. Его пластинчатый блошиный
бок  металлически блестел в свете фонаря. Голова, сейчас подтянутая вплотную
к  туловищу,  черепом динозавра в музее палеонтологии разглядывала Владимира
пустыми  на  первый  взгляд  глазницами, на дне которых маленькими бусинками
сияли  надежно  упрятанные  глаза.  Укрытый  за  толстыми  стенками черепной
коробки  мозг чудовища анализировал ситуацию, и Володя отлично сознавал, что
существо  сейчас  просто  нащупывает  кратчайший  способ  предать  Владимира
смерти.   Володя   решил   попытать   счастья   и,  выдернув  чеку,  швырнул
противопехотную  фанату  в  голову  чудовища.  Однако исполинские сквирлы не
напрасно  славятся  своей проворностью - граната еще только летела, а сквирл
гигантской  жабой,  скрежеща бронированными сочленениями, будто и впрямь был
обит  железными  листами, отскочил метра на три в сторону и с грохотом мягко
приземлился  на  землю  на  все  свои  шесть  лап. И лишь пару секунд спустя
раздался  оглушительный  -  ведь  граната  упала  близко - взрыв, и Владимир
услышал  затем,  как  где-то  совсем  рядом  просвистел осколок и ударился о
разрушенную  кирпичную  кладку  маяка.  Володя и не знал даже, радоваться ли
ему,  что  он  остался  жив  после  обреченной  заранее  на  провал  попытки
сопротивления  сквирлу,  -  он  не  сомневался,  что чудище не оставит его в
покое.  И действительно - железная саранча, зацокав ножками, вновь подошла к
краю  ямы  и  уже  не  раздумывая прыгнула к Владимиру на островок. И Володя
имел  возсть  увидеть  редкое  зрелище: прыгающего на него исполинского
сквирла.  Существа  весьма  и  весьма  тяжелые - до восьмисот килограммов, -
исполинские  сквирлы  прыгают редко, обычно они перемещаются способом, более
всего  напоминающим  лошадиный галоп. Сейчас же существо перелетало защитный
ров  красивым  длинным прыжком, и Владимир, отпрянувший от него за кирпичный
пенек  маяка,  лишний раз изумился вольной грации страшилища, вытянувшего на
лету  шею  с  зубастой  пастью,  с  растущими в ней отточенными, как бритва,
кинжалами  зубов. Теперь Владимир был на краю ямы, чудовище же приземлилось,
с  лязгом  и  грохотом,  на другой стороне островка. Владимир понимал, что у
него  нет ни малейшего шанса бегать от исполинского сквирла вокруг основания
маяка  -  этот  трюк,  столь  частый в фильмах для детей, не мог бы пройти с
существом,  чья  реакция  и  скорость  многократно превосходят человеческие.
  было  бы  попытаться  сунуть  ему  в  морду  высоковольтный  кабель -
мелькнула  мысль,  но  это  тоже только в кино он оказывается таким гибким и
всегда  под  рукой.  Эти  же провода отогнуть-то почти невоз, не то что
воспользоваться  как  оружием.  Владимир  понял,  что  единственное, что ему
оставалось  делать, это спрыгнуть в ловчую яму к таранному сквирлу. Зачем? А
в  этом  случае  лошадиный  сквирл  сможет  разделаться с Владимиром, только
спустившись   туда   же.   Следовательно,   он   как   минимум  поймается  -
самостоятельно  выпрыгнуть  из  подобной  ловушки  сквирлы  не  в состоянии.
Спрыгнув  вниз,  Володя  почувствовал,  что  приземлился  весьма успешно, на
ноги.  Сверху  послышалось  недовольное  "Сквир-р-р"  -  и секунду спустя за
спиной  у  Володи раздался грохот падения в яму исполинского сквирла. Володя
побежал  вперед,  по  влажной  от дождей хляби дна ловчей ямы. В том, что он
бежал,  собственно, смысла никакого уже не было, тем более что он должен был
неминуемо   наткнуться  на  сквирла  таранного;  просто,  как  всякое  живое
существо, он пытался хоть немного продлить свою жизнь.
     - Ложись! - вдруг донесся до него командный громкий голос.
     Владимир  послушно  упал  ничком,  закрыв руками голову, лицом в грязь.
Малой  долей  секунды  позже  прогремел  оглушительный  взрыв,  и  Владимиру
показалось,  будто  что-то  ударило  его  в  голову  изнутри. Отвратительной
волной   поднялась   тошнота,  какой-то  гул,  вибрация,  гудение  наполнили
Володино  тело,  не  давая  возсти двигаться. С огромным трудом удалось
Володе  поднять  голову, и первой мыслью было, что погас фонарь на маяке. Но
нет   -  через  какую-то  муть  вибрирующего,  живого  тумана  свет  начинал
пробиваться к сознанию Володи. И свет, и звук. Звук был такой:
     - Руку давай, придурок! Поднимайся, идиот чертов!
     Руку!
     Володя   решил  послушаться  злого  настойчивого  голоса  и  попробовал
встать,  ощущая  свое  тело  удивительно  легким,  будто наполненным изнутри
газом,  но в то же время неподъемно-неповоротливым, словно его раздуло втрое
против  обычного.  А  еще его так тошнило, что просто не могло не вырвать. И
тут  Владимир увидел человеческую руку, торчавшую откуда-то сверху. Странно,
подумалось вдруг. Рука была живая и тянулась к нему.
     - Хватайся  же!  Ну!!! - приказал тот же голос. Володя опять послушался
голоса.  Похоже,  голос  знал,  что  делать.  Володя же абсолютно не знал не
только,  что  надо  предпринимать  в  такой  ситуации, когда ты такой легкий
изнутри  и  тебя  всего тошнит. Оказывается, надо хвататься за руку, которая
тянется  к  тебе  сверху.  Надо  запомнить,  решил Володя. Тем более что ему
почему-то  сильно  не понравился новый звук, который нарастал то ли впереди,
то  ли  за  спиной. Володя сейчас, собственно, не мог определить источник ни
одного  из звуков. Это были тяжелые, могучие шаги. Словно приближался к нему
бегемот  или  носорог.  Но мы же не в Африке, подумал Владимир. Хотя кто его
знает  -  сейчас Володя ни в чем не мог быть уверен наверняка. Обо всем знал
только голос, а он почему-то молчал.
     - Придурок, хватайся, пока он тебя не боднул! Давай, сволочь!
     Вот,  голос  опять  был  здесь.  Голос  был  очень  злым  и громким. Он
неприятно  резонировал  во всем теле, вызывая приступ рвоты. Внезапно Володя
увидел   прямо   перед   собою,   чуть   вверху,  живую  человеческую  руку,
свешивающуюся  вниз,  словно  сам он сидел в какой-то яме. Зрелище отчего-то
казалось  знакомым,  словно  Володя  когда-то  очень  давно  видел уже это в
далеком-далеком  сне.  И там, по правилам, надо было схватиться за эту руку.
"Зарыли  заживо?" - пришла в голову неприятная мысль. А шаги за спиной вдруг
стихли,  лишь слышалось тяжелое дыхание того африканского носорога. Владимир
вновь  терял  было появившуюся связующую нить всего происходящего. "Если я в
могиле,  -  сквозь  заполняющий  тело вибрирующий, раздувающий туман стрижом
порхнула  мысль,  -  то  откуда  здесь носорог? Если я в Африке, то почему в
могиле?" Володя вновь ничего не понимал.
     - Если  ты  не схватишься за мою руку, ты покойник! Ясно? - уже четко и
спокойно, чуть ли не по слогам сказала рука.
     Ну  теперь  все вроде как стало очевидно, если не пытаться понять сразу
всего.  "Только  бы  не  стошнило  сейчас, как-то нехорошо тошнить в могилу,
даже  если  это твоя собственная могила, - решил Владимир. - Надо быстрее ее
покинуть".  И  схватился за руку своими двумя руками, которые были отчего-то
ватными и хвататься не хотели. Но они-то молчали, а эта говорила.
     - Держись!  -  сказала  она  и  потянула  все его тело куда-то вверх, а
потом  к ней на подмогу пришла другая рука и схватила Владимира за одежду на
спине,  как  будто  он был котенком. Володе совершенно не нравилось, что его
вот  так  неприятно  хватают,  и  он  уже  было начал жалеть, что послушался
первую  руку, когда его вдруг одним рывком перетянули через край могилы. И в
тот  же  миг  Владимир  услышал  там, откуда его только что достали, могучий
удар,  потрясший  землю; это значит, африканский носорог все-таки тоже сидел
в  могиле рядом с Володей и был недоволен, что Володю оттуда забрали. Скучно
одному-то  в  могиле  сидеть!  Он,  наверно,  хотел  его  забодать.  Он  был
таранный.  От  обилия  пустых, беспомощных мыслей тошнота стала нарастать, а
потом  с  неудержимостью  и  скоростью  поезда в Московском метрополитене из
горла  в  рот  и наружу хлынули рвотные массы. Теперь Володе было проще - он
сразу  забыл про руку и носорога и их странные взаимоотношения, к которым он
сам   тоже   был  отчего-то  причастен...  и  должен  был,  как  деревенский
стрелочник на переезде, следить лишь за тем, чтобы не залить рвотой одежды.
     - Как  соединять  провода?  -  услышал он настойчивый вопрос, сказанный
знакомым  голосом.  Володя  узнал  этот  голос  -  им  говорила первая рука,
которая  только  что  достала  его из африканской могилы. Вторая рука только
помогала   первой  молча.  -  Отвечай!  -  Голос  опять  становился  злым  и
требовательным, будто Володя был кому-то что-то должен.
     Владимир  поднял  глаза и увидел себя возле какой-то странной маленькой
кирпичной   башенки,   не  игрушечной,  но  и  не  настоящей,  которая  была
сломанной.  И  еще кто-то третий или там четвертый сказал далеко, в темноте,
"ста".  И  Володя  знал,  что  это  очень плохо. Башенку надо было отчего-то
починить, и как  скорее.
     - По  цвету,  -  вдруг  сказал  Владимир  и  сам  удивился, как странно
ворочаются его губы и какой отвратительной массой заполнен его рот.
     - Спасибо,  - ответила вытащившая Володю рука, отчего-то теперь ставшая
человеком  в  камуфляжной  форме  с  автоматом  на  плече.  Человек, похоже,
скручивал  теперь провода. Правильно. Владимир тоже давным-давно, в детстве,
наверно,  или  во  сне, делал такую работу. Но этот человек был сильнее, чем
Володя  в детстве или во сне. Он скручивал провода быстро и ловко, и они уже
почти все встретились со своими половинками. Обрели себя в его руках.
     - Сквир, сквир! - раздалось совсем рядом.
     Внезапно  человек  обернулся  и,  вскинув  дуло  автомата, заставил его
плеваться,  громко,  до  тошноты  громко белым, ослепительным, слишком ярким
огнем.   Автомату   тоже   было  плохо  -  его  тошнило  зелеными  ниточками
трассирующих  пуль.  Владимира  опять  вырвало,  за  компанию  с  автоматом.
Похоже,  что  человек только что убил собачьего сквирла, решил Владимир, сам
не  зная  почему.  Однако фраза была слишком загадочной, такой, что и думать
над  ней  не хотелось. Тем более что тошнота почему-то не отступала. Человек
же  опять  скручивал какие-то железные провода, и Володе показалось, что так
было  всегда  и  будет  вечно.  А в яме, на краю которой лежал Володя, опять
кто-то  тяжело  застонал.  Но  Володя  уже знал, что доставать его оттуда не
надо.  И  в  этот  миг  башня вдруг издала пугающе громкий, тошнотворный, но
отчего-то  наполняющий  сердце безмятежной радостью вой. Владимир понял, что
теперь  все  у  всех  должно  быть  в  полном  порядке.  И потому он не стал
сопротивляться  тому, что туман в его полом изнутри теле сгустился в подобие
подушки,  которая  не  может  думать.  И  когда  последняя мысль уснула в ее
толще, Володе и самому удалось уснуть.
                                  Глава 4
                                  НАГРАДА
     Владимир  с  удивлением  обнаружил  себя  на белой подушке, похоже, той
самой,  в  которую  превратилась его голова в прошлый раз. "Как может голова
во  что-то  превратиться?" - удивился Володя причудливости собственной мысли
и  огляделся  по сторонам. Он лежал в чистой комнате с белыми стенами, из-за
дверей  которой  доносились  характерные  больничные  звуки  - звенели то ли
тарелки  на подносе, то ли инструменты. В окно заглядывало ласковое солнце и
был  виден  клочок  синего  неба  и  зеленая  верхушка  елки. На елке сидела
синичка  и  радостно  чвиркала.  Владимир принялся вспоминать, чем окончился
прошлый  фрагмент  его бытия, приведший его на больничную койку. Он вспомнил
про  свою поездку в Белгородскую область с академиком Бадмаевым, про то, как
они  занимались  настоящей  наукой, надеясь на Нобелевскую премию, и то, чем
все  это  закончилось,  особенно  для  академика. Владимир вспомнил и кошмар
следующих  нескольких  недель,  когда  безобидные  прежде зверьки, взрослея,
приобретали  все  новые  и  новые  опасные  свойства,  и  охота на них стала
превращаться  в  войну  на  равных. "А, вот оно! - нащупал наконец Володя. -
Конечно.  Я  чинил  маяк, когда на меня напал лошадиный сквирл. Я спрыгнул в
яму,  он спрыгнул за мною. А потом кто-то, - Володя напрягся и вспомнил, кто
-  и по голосу, и по внешности, ведь он же видел своего спасителя, когда тот
уже  достал  его из ямы, - да не кто-то, а сам полковник Зубцов скорее всего
из  гранатомета  прикончил  исполинского сквирла и контузии меня. Дальше ему
удалось-таки  уговорить  меня  дать  ему  руку, а шаги сзади - это, конечно,
сквирл  таранный,  обошедший  полукругом по дну ямы. Меня достали вовремя, -
смекнул  Владимир, - потому как он сразу затем намеревался размазать меня по
стенке  ловушки  своей бронебойной башкой, и, сделай он это секундой раньше,
для  моих  похорон  меня пришлось бы долго отскребет от стены, как таракана.
Потом,  -  думал  Володя, - полковник принялся сам скручивать провода, я еще
сказал  ему, что надо ориентироваться по цвету. Затем на нас напали один или
два  собачьих  сквирла,  которых  Зубцов  положил из автомата. Это уже после
завыла  сирена маяка, распугивая ультразвуком напавших на лагерь сквирлов, а
я потерял сознание".
     Владимир  приподнялся  на  подушке и ощупал свое лицо ладонью. Оно было
осунувшимся  и  щетинистым,  из  чего  Владимир сделал вывод, что провел без
сознания  не  один  день. На нем была темно-синяя больничная - не спутаешь -
пижама,  он  лежал  в  одиночной  палате.  У кровати стояла капельница, а на
запястье  - Володя проверил - были следы от ее иглы, как у наркомана. Володя
поднялся  и  не  обнаружил  под  кроватью ни своей обуви, ни тапочек. Только
судно.  "Не  надеялись,  что  ли,  уже, что я поднимусь?" - подумал Володя и
решил  пока  перемещаться  босиком.  Тело,  провалявшееся  неизвестную  уйму
времени  на  постели,  теперь  радовалось всякому движению, возвещавшему его
возвращение  к  жизни.  Володя  вышел в пустынный на данный момент коридор и
двинулся  по  нему в поисках поста дежурной медсестры, обыкновенно бывающего
на  каждом  этаже.  И  сразу же отыскал его. Невысокая женщина средних лет в
белом  халате  сидела  за  стоящим  в  нише столом и что-то писала при свете
настольной лампы.
     - Простите, - неуверенно сказал Владимир, обращая на себя ее внимание.
     Медсестра  оторвалась от бумаг и с вопросительным недовольством на лице
уставилась  на  Владимира.  Потом, по мере узнавания, недовольство сменилось
радушной улыбкой.
     - Больной из 418-й палаты? - спросила она.
     Владимир  же,  как-то  не сообразивший взглянуть снаружи на собственную
дверь, робко, наугад согласился молчаливым кивком и встречной улыбкой.
     - Слава  Богу,  ожил.  А мы уже всерьез за вас переживать начали. Шутка
ли - две недели без сознания!
     - Две  недели...  -  опустошенно  выдохнул Владимир. Он, конечно, и сам
догадывался, что провалялся долго, но и не подозревал, что НАСТОЛЬКО.
     - Лягте  обратно  в  постель,  -  распорядилась  медсестра.  - А я пока
позвоню  в  отряд, скажу, что вы наконец очнулись. Вашим здоровьем постоянно
интересовались некие Зубцов и Бадмаев. Знаете вы таких?
     - Знаю,  знаю,  -  согласился  Владимир.  И, посетив туалет, вернулся в
свою палату.
                                    ***
     Еще  через  час  на  краю  его  постели  сидел  полковник  Юрий Зубцов,
заявившийся  в  больницу  с  букетом  красных гвоздик. На стульчике же возле
кровати примостился академик.
     - Моей  маме  сообщили, что я выздоровел? - первым делом после взаимных
приветствий спросил Володя.
     - Сообщили,   сообщили,  -  бодро  отозвался  Зубцов.  Это  был  гладко
выбритый   мужчина   средних   лет,   с  великолепной  военной  выправкой  и
оптимистичной  широкой улыбкой, которой мешал быть по-настоящему добродушной
его  колючий и пронзительный взгляд. Густая короткая шевелюра его чуть-чуть,
самую  малость,  отливала  сединой. Телосложения полковник был плотного, что
не  делало  его грузным - это был настоящий боевой полковник спецназа, и его
физическая  форма  была ничуть не хуже, чем у его парней. Сейчас он был одет
в  камуфляж  и  без  головного  убора. - Спасибо, что подсказал, как провода
соединять,  -  тут  же  сказал  он, - а то бы приделал я синий к зеленому, и
маячок  бы  так  заворотило,  что потом с десятью собаками не починить. Так,
Петр Семенович?
     - Так,  так,  -  отозвался  академик,  ласково глядевший на Володю. - А
ты-то  у  нас  настоящий  герой.  Сообразил,  что первым делом мой маяк надо
чинить, а не со сквирлами в рукопашную вступать.
     Володя скромно потупил взгляд, но тут же серьезно спросил:
     - Сколько же наших погибло в ту ночь?
     - Семеро, - отозвался полковник.
     - А из двух автоматов стрелял, ну, я видел тогда, у казармы...
     - Без головы? - уточнил полковник.
     - Да, - отозвался Владимир.
     - Это Сашка Денисенко был. Его к Звезде Героя представили. Посмертно.
     - Ну, царство ему небесное, - грустно откликнулся Володя.
     - А  нас  с  тобою, - и Зубцов задорно подмигнул Владимиру, - наградили
медалью "За отвагу". А она ордена стоит, эта медаль-то. Ее не каждому дают.
     Владимир, заметно смутившись, сказал:
     - Ну,  меня-то  за  что?  Это  же  вы и маяк починили, и меня, выходит,
спасли.
     - Брось,  брось,  не  прибедняйся,  -  горячо  запротестовал полковник,
надвигаясь  на  Володю.  - Ты же в яму сам спрыгнул, на верную смерть. Чтобы
лошадиного гада в ловушку заманить?
     - Ну  мне ведь так и так не выжить было, - откликнулся Володя. - Ну да,
решил, чтобы хоть с пользой.
     - Ну   то-то,   -  кивнул  Зубцов.  -  А  маяк-то  мы  с  тобою  вместе
отремонтировали. Ты половину проводов скрутил, я половину скрутил. Верно?
     - Верно, - согласился Володя.
     - Ну,  значит,  ты теперь настоящий герой. На законных основаниях. Носи
с  гордостью,  -  сказал  Зубцов и, пожав Володе руку, приколол ему прямо на
пижаму  красивую  и  праздничную  медаль.  -  Да,  -  добавил он несколькими
секундами  позже,  с лукавой улыбкой на широком лице, - а ты еще ни газет не
читал, ни радио не слушал за эти две недели?
     - Нет,  -  с  некоторой  тревогой в голосе отозвался Владимир. - А что,
какие-то изменения?
     - Это  еще  очень  мягко  сказано  "какие-то  изменения",  - добродушно
передразнил  Володю  Зубцов.  - Так ты, стало быть, про силлуриан еще вообще
ничего не слыхал?
     - Про  каких  еще  силлуриан?  -  поинтересовался уже ничего, как после
контузии, не понимающий Владимир.
     - Ну  да  ладно,  -  отозвался  полковник, явно довольный произведенным
эффектом.  -  Это тебе уже академик расскажет. А я побежал, старик. Извини -
дела.  А  медаль-то  ты  заслужил,  -  Зубцов,  пожав Владимиру руку, тронул
кончиком пальца золотистый знак. - Так что носи с гордостью. Ну, бывай!
     Зубцов  легонько  -  больной  все-таки  -  похлопал  Володю по плечу и,
попрощавшись с академиком, вышел.
     Академик   же,   поздравив   Владимира  с  правительственной  наградой,
принялся  рассказывать  о  событиях прошедших двух недель, ставших для Земли
поистине  судьбоносными.  Бадмаев  рассказывал  долго  и  подробно  - беседа
продолжалась  больше  часа,  пока  медсестра  не  стала  грозить охранником,
которого  якобы  имела  полное  право вызвать, чтобы посетитель, академик то
есть  не  мешал  процессу  выздоровления  больного.  Когда же Петр Семенович
наконец  ушел,  Владимир постарался собрать у себя в голове картину событий,
которые он проспал. И выглядели они вот как.
     Через  два  или  три  дня,  после  того  как  контуженый  Владимир  был
доставлен  в больницу, на нашу планету, и не куда-нибудь, а на площадь перед
ООН,  приземлилась  самая  настоящая летающая тарелка. Прилетевшие а то, что
они  не  были  зафиксированы  никакими  земными радарами, невольно наполнило
землян  уважением - оказались вполне нашими братьями по разуму и сестрами по
внешнему  виду.  Из летающей тарелки вышла целая делегация наделенных самыми
высокими  полномочиями  инопланетных  дам,  которые заявили, что они, мол, с
планеты  Силлур  и, обнаружив в космосе запущенную с Земли давным-давно, еще
в   романтическом   XX   веке,   капсулу  с  посланием  разумным  существам,
расшифровали  ее  и вот решили нанести нам визит. Не то чтобы пролетая мимо,
а   весьма   основательно  к  нему  приготовившись.  Они  даже  говорили  на
английском  без  признаков неземного акцента - подготовились, стало быть, на
самом  деле,  недурно.  Разумеется, земляне оказали им самый радушный прием.
Была  даже  пресс-конференция,  на  которой журналисты разных стран задавали
дамам  самые  каверзные,  порою  провокационные  вопросы.  К  примеру, когда
Сэйлу,  возглавлявшую  делегацию и представившуюся как "нечто вроде министра
иностранных  дел  Силлура",  спросили,  отчего  в  их  делегацию входят одни
женщины,  к  тому  же  весьма  миловидные,  и  всегда ли, мол, силлурианские
мужчины  отпускают  своих  жен  одних так далеко, она в том же шутливом тоне
ответила,   что   так  как,  по  их  сведениям,  на  Земле  всем  заправляют
преимущественно  мужчины,  то  Свободная Республика Силлур решила как раз по
этой  причине  делегировать на Землю привлекательных женщин, дабы произвести
на  власть  имущих  землян наиболее благоприятное впечатление и уж во всяком
случае  избежать  всегда,  увы,  вероятных  при  первом  контакте  двух  рас
вооруженных  инцидентов.  И что это, мол, на Силлуре древняя практика - типа
земной   открытой   ладони,   -   если   на   планете  матриархат,  посылать
привлекательных  мужчин, а если как на Земле, то миловидных женщин. Тогда же
Сэйла  с  милой  улыбкой  и  как  бы  между делом сказала, что на Силлуре не
привыкли  ходить  в  гости  без  подарков,  и потому, мол, она привезла, как
Санта-Клаус  - это ее слова, она именно так и сказала - как Санта-Клаус, - в
своем   мешке  лекарство  от  рака  и  от  СПИДа  для  своих  новых  друзей.
Разумеется,  такое  заявление  мгновенно  облетело  весь  мир и имело эффект
разорвавшейся  бомбы.  Медики,  а  также скептики всех мастей опасались, что
они   просто  дадут  страждущим  землянам  энное  количество  флакончиков  и
выставят   свои  условия  для  продолжения  поставок  препарата.  Или  будут
разграблять  для  этого  ресурсы,  или  вообще  аннексируют часть территории
нашей   планеты.   Ничего   подобного   -  силлуриане  передали  землянам  в
торжественной  обстановке  две  толстые  книги  в кожаном переплете розового
цвета  -  на  Силлуре,  оказывается,  полно  розовых зверей, - написанные на
идеальном  английском.  Эти  книги показывали все каналы телевидения мира во
всех  ракурсах,  так  что  желающие  насмотрелись  вдоволь. Одна называлась:
"Метод  излечения  рака";  а другая - "Способ исцеления СПИДа". И вот в этих
книгах,  используя  как  основу  последние открытия в области медицины самих
землян  -  чтобы дальнейшее было постижимым, - шаг за шагом излагались, ясно
и  понятно  -  разумеется,  понятно  для  светил  науки - методики излечения
названных  выше болезней. При этом силлуриане не зря даже назвали книги чуть
по-разному  -  если  в  случае  СПИДа  они обещали исцеление, то для раковых
больных  -  излечение.  Дело  в  том,  что  СПИД  по  предложенной  методике
исцелялся  полностью  и  на  любой  стадии  без  следа и осложнений. А вот в
случае  рака  Силлур  обещал  снизить смертность до 10 - 15 процентов даже в
самых  запущенных случаях, суля при этом отсутствие рецидивов заболевания аж
до  80  - 85 лет. В более же позднем возрасте, по теории Силлура, рак так же
как  и  сердечные  заболевания,  являлся  естественным  способом прекращения
жизни,  и  тут  наши  милосердные сестры по разуму, увы, не могли предложить
ничего  нового.  Но и это, согласитесь, было более чем королевским подарком.
Гости  с  Силлура  привезли и сами медицинские средства, являющиеся конечным
плодом  их  теорий,  и медики всего мира тут же приступили ко всем возможным
видам  испытаний,  включая  клинические. Добрая Сэйла настояла на том, чтобы
текст  книги  был  полностью размещен во Всемирной земной компьютерной сети,
чтобы  ни  у  одной  страны  или  фармакологического  концерна  не  возникло
соблазна  монополизировать здоровье миллионов страдальцев, заставляя богатых
платить  бешеные  деньги и оставляя бедных умирать без медицинской помощи. В
общем,  Сэйла вела себя так, что ее нельзя было не полюбить, и потому, когда
поступили  -  уже через несколько дней, между прочим, - первые положительные
результаты    -    средство   для   лечения   СПИДа   оказалось   столь   же
быстродействующим;   сколь   и   эффективным,   а  Сэйла  попросила  созвать
внеочередную сессию ООН, земляне, разумеется, просто не могли ей отказать.
     Вот  тут-то  Силлур и выступил с идеей долгосрочного военного союза, и,
так  как  Земля  все  еще  не  была единым государством, законодателям в ООН
пришлось  изрядно  попотеть,  придумывая принципиально новые формы подобного
договора.  Но, если не вязнуть в мелочах, смысл был прост - Земля с радостью
подписала  условия этого самого военного союза, заключенного против, как там
было  сказано,  всяких  "разумных  и  неразумных  существ,  ведущих  военные
действия  в  той  или  иной  форме против одной из договаривающихся сторон".
Земля,  в лице Совбеза ООН, с особенным воодушевлением принявшая положение о
"неразумных,   ведущих   военные   действия  существах",  уже  потом,  после
подписания,  скромно сообщила о вторжении так называемых сквирлов, опасаясь,
как  бы  прекрасная  Сэйла не возмутилась, что ее не поставили в известность
прежде  подписания  договора.  Не  тут-то  было  -  наша гостья была добра и
невозмутима,  как  воспитательница  младшей группы детского сада в отношении
своих  подопечных.  Она  сказала  (этого  никто  не  видел,  заседание  было
закрытым,  а  вот  стенограмму  цитировали  все,  кому не лень), что "Силлур
всегда  готов  выполнять  свои  союзные  обязательства  и  даже  рад  случаю
продемонстрировать  свою добрую волю". И что землян вовсе "не должно смущать
то,  что  нашествие  сквирлов началось раньше момента подписания договора, -
действие   договора  распространяется  на  любые  конфликты,  вне  срока  их
возникновения".  Силлур,  мол,  "знал, на что шел, подписывая договор, и рад
будет  показать,  на  что он готов ради столь симпатичных ему новых друзей и
союзников".  Вот так вот. Сэйла взяла три дня на ознакомление с материалами,
посвященными  атаковавшим  Землю существам, а затем выступила с предложением
прислать  инструкторов и помочь с вооружением. Сэйла пообещала, что в каждое
крупное  объединение землян будет направлен военный консультант и отгружено,
как   она   выразилась,   "несколько   единиц  оружия,  эффективного  против
агрессивных  существ".  Как сказала Сэйла, напавшие на Землю существа хорошо
известны  на  Силлуре, отметив, что на их планете давно известны действенные
приемы  борьбы  с  ними.  Даже  удивительно,  добавила  Сэйла,  что  за  всю
обозримую  историю  земляне впервые встречаются с подобной напастью, обычной
в  их  части  галактики.  В  общем,  как  сказал Владимиру Бадмаев, она всех
утешила  -  и  политиков,  и  военных,  только  что  сопли  не вытерла своим
силлурианским  платочком.  Сам же академик, как заметил Володя, был настроен
по  отношению  к  нашим новым друзьям весьма скептически и не скрывал этого.
На вопрос Владимира о причинах такого отношения академик сказал:
     - Ответь мне, мой друг, вы изучали в вашем вузе теорию вероятности?
     - Да...  -  чуть  смутился  Владимир  такому  повороту  беседы, подумав
лишний  раз,  насколько гениальные люди богаты на сюрпризы, а академик между
тем продолжал:
     - Да.   Верю,   что  изучали.  Вы  -  изучали,  а  я  -  прочувствовал.
Улавливаете разницу?
     Владимир,   только   что   пришедший  в  себя  после  контузии  да  еще
награжденный  медалью "За отвагу", счел возможным не откликаться на подобные
реплики,   а  молча  ждать  настоящих  объяснений.  Бадмаев  с  достоинством
выдержал паузу и сказал:
     - Ну  вот.  А  если  бы  вы  ее прочувствовали, действительно пропустив
сквозь  себя,  то  пришли бы к такому же выводу, а следовательно, и к такому
же  более  чем  настороженному  отношению  к  спасителям с Силлура, что и я.
История  Земли,  мой  друг,  как  минимум последние три-четыре тысячи лет не
знала  никаких  сквирлов  и  силлуриан.  Ни  Иудея,  ни Индия, ни Египет, ни
Месопотамия.  И  наскальная  живопись  не  оставила  нам  даже схематических
портретов   сквирлов.  А  тут  в  один  год  и  почти  в  один  месяц  Земля
сталкивается  и  с  чудовищами,  и  с радушными избавителями от чудовищ. Это
антинаучно.  Я  со  всей  уверенностью заявляю, что два этих события связаны
друг   с  другом  более  серьезной  причинно-следственной  связью,  чем  так
называемое "совпадение".
     Как  раз  после этой научной тирады Петр Семенович наконец согласился с
требованием   медсестры   оставить   в   покое  выздоравливающего,  которого
действительно  полковник  и особенно академик загрузили фактами под завязку,
до  некоторого  утомления. Так что Володя был даже доволен, что его избавили
от  необходимости  вести  наукообразный спор с занудным академиком. Ему надо
было   хотя  бы  переварить  полученную  информацию.  Шутка  ли  -  все  его
представления   о   мире   в   очередной   раз   подвергались   серьезнейшей
трансформации.  А  если  учесть,  что  Володя  невольно  относился  к  своей
собственной  психике  с  некоторым недоверием - теперь ведь он был как-никак
контуженым,  -  то  он  решил,  что  более  всего сейчас нуждается в выпуске
новостей  Он  едва  дождался,  когда  в  коридоре  стихнут  шаги академика и
сопровождавшей его недовольной медсестры, переругивающихся по дороге.
     Телевизор  порадовал  Володю  новой порцией информации о Силлуре и даже
показал  Сэйлу.  "Не  сказать,  чтоб  красавица, - подумал Володя, - но если
сравнивать  с  земными  женщинами-политиками,  то  очень  недурна.  А вот на
подиум  ее, несмотря на высокий рост, все равно не пустили бы". А информация
была  следующей.  Да,  свершилось, исследовательские и онкологические центры
Соединенных  Штатов,  России, Японии, Кубы и Израиля зафиксировали остановку
развития  самых  злокачественных  опухолей  и  даже их некоторое уменьшение.
Препараты   силлуриан   не   только   не   вызывали  побочных  эффектов,  но
способствовали  снятию  болевого  синдрома  и  повышению  аппетита еще вчера
безнадежных  больных.  "Вечно  Петр  Семенович ко всему придирается, - думал
Владимир.  -  Ну  нельзя  же быть таким фарисеем. Почему бы не поверить, что
Силлур  действительно  бескорыстно  хочет  нам помочь, просто как братьям по
разуму!"
     Да,  как  много людей на Земле тогда верили в это вместе с Владимиром и
надеялись, что дела обстоят именно так!
                                  Глава 5
                                 ИНСТРУКТОР
     Бадмаев  навестил Владимира через три дня. Он сказал, что в прошлый раз
просто  не  успел поблагодарить Володю за сохраненный для него, с риском для
жизни,  экземпляр таранного сквирла в ловчей яме. И добавил, что сегодня уже
изготовлена  первая  партия  маяков,  носящих  имя академика, к которым этот
неуклюжий  бронебойный  монстр  не  осмелится  приблизиться  и  на километр.
Оказывается,  Бадмаев уже через три дня после жаркого ночного боя, в котором
Владимир  и  был контужен, установил необходимое чередование звуковых частот
ввергающее  страшилище  в  состояние  паники. Таранного сквирла вслед за тем
торжественно  умертвили  прямо  в  ловчей  яме,  на  виду у всего отряда для
повышения  морального  духа  бойцов, а на оборонные предприятия без задержек
был  отправлен  срочный госзаказ на изготовление новой версии маяка Бадмаева
по  чертежам  того  же  Бадмаева. Владимир заметил, что академик просто-таки
расцвел,  чувствуя,  что его таланты теперь действительно востребованы. Ведь
в  международном  сотрудничестве,  в  борьбе  со  сквирлами,  все оставалось
по-старому  -  дружба  была  дружбой,  а  табачок  - табачком. Маяк Бадмаева
производился  в  России и продавался в другие страны, пораженные космической
саранчой,  за неплохие деньги. Разумеется, имелись и собственные разработки,
и  подделки,  но  российская версия маяка оставалась лучшей и гарантированно
эффективной.  Владимир стремительно шел на поправку, медики даже удивлялись,
как  такая тяжелая контузия уходила, не оставив никаких осложнений. Владимир
обжил  свою  палату,  поставив  на  подоконник иконки Троицы, Иисуса Христа,
Богородицы  и Николая Чудотворца. К нему уже приезжала, несмотря на жестокую
астму,  отступавшую  только  на  свежем  воздухи  дачи, и болезнь ног, мама,
привезшая  Володе жареную курицу и творожный пирог, который он с детства так
любил  Мама  оставалась  в  гостинице два дня, и Владимир успел наобщаться с
ней  вдоволь.  Для  медсестер  же  и  лаборанток он был героем, и если бы не
строгое  предписание  врачей  как    жестче ограничить время активности
Владимира,  которому  якобы  был  так  нужен  пресловутый покой, симпатичные
девушки  в  белых халатах часами бы слушали его рассказы о сквирлах и о том,
как  он  самоотверженно с ними боролся. В целом жилось Владимиру в госпитале
весьма  неплохо,  но  Бадмаев,  выкроив наконец часок для общения с Володей,
поведал  такие  новости,  что  теперь  ему  не  терпелось  как   скорее
вернуться  в  часть.  Еще  бы  -  отряд, возглавляемый полковником Зубцовым,
попал  в  международный  список  воинских объединений, куда будут отправлены
инструкторы  с  Силлура.  Но это только пол-интриги. Юрий Зубцов был в шоке,
когда  узнал,  что  к  нему  пришлют  инструктора-бабу.  И  ладно  бы  везде
инструкторами   были  женщины  -  так  нет  же!  В  другие  части  присылали
преимущественно  мужчин,  в  Белгородской  же  области  было еще 12 подобных
отрядов,  в  которые  было  на высочайшем уровне решено послать инопланетных
инструкторов,  и  все  они, как выяснилось, были сплошь мужского пола. Не то
чтобы  Зубцов  превратился  в  посмешище  для  всей  России,  но он сам себя
таковым  вообразил и вел соответствующим образом. Только что лицо не прятал,
общаясь  с кем бы то ни было, и очень смешно злился. Ему казалось, по словам
академика,  что  над  ним  все  теперь будут подсмеиваться - ну как же, его,
боевого  полковника, приедет учить воинскому делу тетка с другой планеты. И,
как  это  неизбежно  в подобных случаях, все действительно начали по-доброму
подшучивать  над бравым воякой. Что, естественно, приводило того в бешенство
и  вгоняло в краску. Было уже известно и имя спасительницы землян - ее звали
Лайна, и дата ее прибытия - 28 октября. То есть через пять дней.
     Впрочем,  28  октября  было  датой  прибытия  на  нашу планету военного
корабля  силлуриан,  который  должен  был  привести  помощников,  каждый  из
которых  будет  инструктировать  свой  земной  отряд.  Общее число посланцев
дружественной  планеты было равно 200. 64 из них - женщины. Лишь пять из них
отправятся  в  Россию.  Две - в Сибирь, две - на Дальний Восток. А одна вот,
выходит,  в  Белгородскую  область.  Для  сравнения  -  в  сибирские  отряды
прилетало   семнадцать   силлуриан   мужского   пола,  в  дальневосточные  -
одиннадцать,    в    Европейскую    часть    России,   наиболее   пораженную
межгалактической   заразой,   -   тридцать  два,  из  них  одиннадцать  -  в
Белгородскую  область.  Двенадцатой  была офицер Лайна. Зубцов, естественно,
не  мог  оказать  ни  малейшего  влияния  на  принятие  этого  решения - оно
свалилось  на  него  как  снег  на голову. А так как у полковника с чувством
юмора  вообще  было  туговато,  то  подшучивать  над  самим  собой он не был
способен  в  принципе. В общем, представив, какое шоу будет у них в части 28
октября,  Владимир  бесповоротно  решил выписаться хоть под расписку за день
до  этого.  И  после  ухода академика честно сообщил об этом лечащему врачу.
Тот,  к  удивлению  Володи, с пониманием отнесся к его просьбе и сказал, что
болезнь   действительно   отступила  полностью  и  что  27  октября  он  его
обязательно   выпишет.   Последние  дни  Владимир  занимался  разнообразными
физическими  упражнениями,  рекомендованными  медиками, в том числе бегая по
кругу  с  легкими  гантелями в руках, словно на уроках физкультуры. Проходил
различные  тесты.  И  27  октября,  как и было обещано, получил долгожданную
свободу.  Однако у себя в отряде он оказался только 28-го - сквирлы устроили
засаду  на дороге, и шофер едва сумел живым вернуться обратно в часть. Утром
следующего  дня  Владимир  успел-таки  оказаться  в отряде прежде загадочной
гостьи   с  далекой  союзной  планеты.  Вообще,  выходило  так,  что  каждое
государство,  поддержавшее  резолюцию,  оказалось  в  союзных  отношениях  с
Республикой  Силлур.  Не  поддержали  же  резолюцию  лишь три страны - Ирак,
Афганистан   и  Северная  Корея.  Впрочем,  Северная  Корея  не  подверглась
нашествию  сквирлов,  а  афганские  и  иракские фундаменталисты заявили, что
справятся,  будь  на  то воля Аллаха, с космической саранчой без посторонней
помощи.   Эти   подробности   геополитического   расклада  Владимир  изучил,
внимательно   слушая   все  выпуски  новостей  и  комментарии  к  ним  через
встроенный в свой мобильник радиоприемник еще в больнице.
     "Газик"  между  тем  без приключений достиг базы отряда, возглавляемого
Зубцовым.  Было девять часов утра, когда машина, устроив целый салют брызг в
честь  возвращения  Владимира при пересечении на полной скорости неглубокого
ручья,  въехала  на  территорию  деревни с расквартированными в ней бойцами.
Отремонтированный  и  усовершенствованный  маяк - Володя не мог его увидеть,
он  располагался  чуть  сбоку  от  трассы  -  привычно выл, давая знать, что
лагерь  надежно защищен от всех известных на сегодняшний день разновидностей
сквирлов.  Деревья за забрызганным грязью окошком машины сменяли друг друга,
почти   сплошь  по-летнему  зеленые  -  потепление  климата  задержало  пору
листопада  более  чем  на  месяц.  Ребята уже стояли у своих домов-казарм, о
чем-то  возбужденно  переговариваясь.  Владимир  вылез  из машины, но вместо
радости  при виде его в глазах у всех отразилось разочарование. Володю такая
встреча  скорее  не  расстроила,  а позабавила - ведь он-то знал ее причину.
Все  надеялись,  что  из машины выйдет силлурианская инструкторша, и гадали,
как-то   встретит   ее  полковник.  Володя  посетил  свое  скромное  жилище,
поприветствовал  академика, и тот, пожав, почти не глядя, руку Володе, будто
они  виделись полчаса назад, вновь уткнулся в окуляр микроскопа, над которым
корпел  в  своих бесконечных экспериментах над культурами клеток космической
саранчи.  Володя подошел к домику, в котором жил сам полковник, заметив, что
прочие   бойцы  старались  не  подходить  к  нему  близко  и  лишь  тихонько
переговаривались  друг  с  другом,  бросая  на чистенький голубенький сруб -
резиденцию  Зубцова  -  косые хитрые взгляды. Владимиру, впрочем, ни до чего
этого  не  было  решительно  никакого  дела. Он спокойно подошел к калитке и
отворил  ее  -  она была не заперта. Прошел по дорожке, заботливо посыпанной
гравием   жильцами,   эвакуированными  в  связи  с  особенной  пораженностью
прилежащей  местности  космической саранчой, обратив внимание, что деревья и
кусты  увяли, видимо, не поливаемые с момента бегства их настоящих хозяев. А
вот  Владимир  до  контузии  поливал  в  качестве зарядки растения в садике,
прилежавшем  к  домику,  вверенному  ему  с  академиком.  За  три недели его
отсутствия   и   на   его  участке  растения  заметно  подняли  -  академик,
разумеется,  так  ни  разу  их  и  не полил. Задумавшись о причинах подобной
бесхозяйственности,  Володя  понял,  что есть одно меткое, хоть и бандитское
словечко,  в  полной мере ее объясняющее. "Это им западло цветы поливать", -
подумалось  Володе  с  некоторой  досадой. Они-то люди серьезные, не то, что
он.  Владимир  подошел  к  двери  и постучал. Послышались торопливые шаги, и
полковник,  одетый  в вычищенный и выглаженный камуфляж, распахнул дверь. Он
был  заметно взволнован и явно обрадовался, увидев Володю. Казалось, это был
единственный   человек,   испытавший   при   виде   Владимира   сколь-нибудь
положительную  эмоцию.  Впрочем,  он  тут же и объяснил, нимало не смущаясь,
истинную причину своей радости.
     - Слава  Богу,  это  ты!  -  воскликнул  Зубцов, полуобняв Владимира за
плечо.  -  А я думал, это уже та межпланетная баба прибыла меня учить. Да ты
заходи,  не  стесняйся,  -  пригласил  Зубцов Владимира. - Чувствуй себя как
дома.
     Володя  вошел  в  дом  и  сел  на  предложенный  полковником стул. Юрий
Васильевич  предложил  Володе  покушать  тушенки  с  гречкой  и  салатом  из
помидоров,   и   Володя,   уставший  от  больничных  манных  каш  и  прочего
диетического питания, с удовольствием согласился.
     - Как  ты  думаешь,  -  обеспокоенно спросил Зубцов, - может ведь быть,
что  там  в  последний момент что-нибудь перерешат и пришлют нам нормального
инструктора, а не эту, курам на смех, Лейлу, Лолу или как ее?
     Владимир,  с  трудом  удерживаясь  от  просившейся  на  губы  улыбки, с
интересом  смотрел  на  суетливо-затравленное лицо полковника. Да отлично он
знал,  что  ее  зовут Лайна, подумал Владимир. Ему было забавно и непривычно
смотреть,  до  какого  клоунского  поведения  мог  дойти  такой  серьезный и
несгибаемый  человек,  как  Юрий  Зубцов,  да к тому же из-за такого пустого
предрассудка,  как  пол присылаемого инструктора. "Это как цветы поливать, -
подумал  Володя.  -  Ему  просто  западло, что его женщина учить будет, да к
тому  же  не  как  кашу  готовить,  а  как вести боевые действия". Владимир,
впрочем,   решил   побыстрее  увести  разговор  с  этой  пикантной  темы  на
какой-нибудь  более  нейтральный  предмет. Ему вовсе не хотелось, не сдержав
таки  настойчиво  подбиравшейся к губам улыбки, стать врагом полковнику Юрию
Зубцову,  которому  он,  как  ни  крути, был обязан жизнью. И потому Володя,
пожав  плечами,  вскользь, будто речь шла о чем-то малозначительном, обронил
на тему Лайны:
     - Не знаю. - И тут же спросил сам:
     - Ну как, быстро маяк тогда починили?
     Зубцов,  казалось,  оценил галантность собеседника, во всяком случае во
взгляде его Владимиру почудилась даже признательность.
     - Ох,  -  сказал он, будто запарившись. - Академик твой - мудрая голова
-  через  пару дней экспериментов с маяком сумел задать такую настройку, что
этого  бегемота  так  стало колбасить, что он башкой своей чуть нам метро не
прокопал,  прямо из ямы. Ну, третий день Петр Семенович убеждался в верности
теории,  а  потом  таранного  сквирла  нам отдал, и я его лично прикончил из
гранатомета  при  полном собрании нашего отряда. Расстрел был по всей форме.
И представляешь, его "эмка" не взяла с первого раза. Во какой бугаина был.
     Владимир  старался  всегда спрашивать у собеседника смысл слов, которые
ему были не понятны. Вот и теперь он поинтересовался:
     - А "эмка" - это что?
     Полковник   с   удивлением,   плавно  перешедшим  в  снисходительность,
взглянул  на Володю, видимо, вспомнив, что он ведь, по сути, сугубо штатский
человек. Был.
     - "Эмка"  - это "М-22" - новый и лучший вид бронебойной гранаты, против
которой  не  выстоит  ни один танк, который, конечно, может ползать. "Емкой"
я,  к  слову,  прикончил  того  исполинского сквирла, который еще через пару
секунд тебе бы башку отстриг. Помнишь?
     - Как не помнить, - серьезно сказал Володя. - Спасибо.
     - Да  что  спасибо?  -  отмахнулся  Зубцов.  - Оба маяк чинили, так что
никаких  спасибо. Ясно? Ну так вот, - по-деловому продолжил полковник, - там
такая  хитрость вышла тогда: маяк-то должен был как от простых сквирлов, так
и  от  таранных  защищать,  вот профессор твой и перевел звуковую волну, ну,
которая  гудит, чтобы мы не стремились, на ту частоту, что против таранного,
вручную, пока на заводах новый тип маяка не выковали. Понял?
     - Да,  - кивнул Владимир, заметивший ударение, поставленное полковником
в  слове  "сквирлов"  на  последнем  слоге,  на букве "6". Это уже был свой,
военный сленг, как "компас" у моряков и "волки" у уголовников.
     - Ну  так  вот,  -  продолжил свой рассказ полковник, положив и себе на
тарелку  немного  салатика,  -  представляешь,  маяк неделю вещал только для
обычных  сквирлов,  ну,  как  и  раньше,  а  вместо звука воющего гнал волну
звуковую  на  тварей таранных, чтобы они его не своротили. А мы, стало быть,
никаких  ЗВУКОВ  не слышали - тишина. Так вот веришь - от тишины этой у нас,
у  всего  отряда,  такая  бессонница развилась, у меня тоже, что днем мы как
мухи  сонные  ползали.  Представляешь?  Дня  через  три,  правда,  обвыклись
немного,  а то я уж собирался было академика просить обратно маяк настроить,
чтоб  гудел,  ну,  а  против  таранных,  которым  на  это  гудение наорать с
колокольни,  выставить  у  маяка  троих  ребят  с  гранатометами. Ничего, на
третью  ночь  уже  спали  нормально,  даже  без  гудения этого. А вот обрати
внимание,  -  сказал  полковник, - у новой модели маяка сирена уже по-новому
гудит,  чтоб  люди  знали, что к такому маяку даже таранная тварь подойти не
посмеет.  Ни  у кого такого академика нет, только у нас, - хвастливо добавил
в  конце  Зубцов  с  видом  мальчишки,  бахвалящегося охотничьим ножом перед
сверстниками.  - К слову, - начал было вновь Зубцов, прожевав еще одну ложку
помидоров с майонезом, - когда эту сирену врубили, в первую ночь...
     Зубцов  осекся  на  полуслове,  и  ложка  в  его руке, словно отяжелев,
плавно  опустилась  обратно  в  тарелку. Он побледнел, и на опрокинутом лице
его  явственно  проступил испуг. Он глядел в окно, и Владимир, последовав за
его  взглядом, увидел, как армейский "газик", точь-в-точь такой же, как тот,
на  котором он сегодня сам прибыл в лагерь, подруливает прямо к калитке. Уже
 было разглядеть, кто сидит рядом с водителем. Это была женщина.
                                    ***
     Зубцов  с  видимым  трудом  дожевал салат, словно это было неизведанное
экзотическое  блюдо,  которое  надо  было  скушать  из уважения к угощавшему
вождю  племени,  и, забыв, похоже, про Владимира, заставил себя подняться со
стула.  К  площадке  перед  домом  командира  уже стягивались офицеры, вид у
которых  сейчас  был  особенно хитрый и загадочный. Дверца машины открылась,
из  нее  вышла  Лайна.  С  первого взгляда на нее было видно, что она весьма
симпатична,  если  не  красива.  Но  вид  у силлурианского офицера был, надо
сказать,  весьма инопланетный. Она была одета в обтягивающие кожаные штаны и
куртку...   нежно-розового,  как  щеки  на  морозе,  цвета,  подчеркивавшего
заметную  полноту  ее  в  остальном  безупречной  фигуры.  Короткая  стрижка
пепельных  волос  могла бы сойти за мужскую, лицо же Лайны было широколобым,
с   сильными,   красивыми   чертами  и  выражением  решительной  и  властной
самоуверенности.  Оно  не несло на себе и малейших следов косметики, которая
вполне  могла бы сделать его более чем просто привлекательным. Сейчас же оно
смотрелось  бесцветным  и  будничным,  особенно  потому, что губы Лайны были
бескровными, будто от холода.
     Впрочем,  внимание  бойцов  было  приковано  в  первую очередь к такому
непривычному,  если  не  сказать неуместному на войне, розовому комбинезону,
имевшему,  по  меткому  выражению одного из наблюдавших за развитием событий
вояк,  "цвет распаренной задницы". Костюм словно специально подчеркивал, что
инструктор  был именно женщиной, и Зубцов, увидев одеяние своей полноватой к
тому  же  инструкторши, просто-таки затрясся от ярости и покраснел. Затем он
словно  на  секунду  увидел  все еще сидевшего на стуле Володю, да и то лишь
для  того,  чтобы,  процедив  сквозь зубы: "Вот, значит, послал-таки мне Бог
курицу!" - вновь забыть о его существовании.
     Наконец,  собравшись внутренне, как для рукопашной, и одернув камуфляж,
полковник  решительно  подошел к входной двери и, широко распахнув ее - вот,
мол,  какой  я  мачо,  -  спустился,  гулко  топая  по  хлипкому крылечку, к
калиточке.  Всем  своим  видом  полковник  показывал,  что  здесь  место для
настоящих  мужчин,  средь  которых  он  был  главным.  Лайна  со  сдержанной
полуулыбкой  смотрела  на  Зубцова,  а  когда  он подошел-таки, улыбнулась и
представилась:
     - Мое  имя  Лайна  Ан  Загвар  Дило;  друзья и сослуживцы называют меня
Лайна.
     - Полковник  Зубцов,  -  представился  Юрий Васильевич. - Не думаю, что
тут  подходящее  место  для  женщин,  - тут же добавил он, словно боясь, что
иначе  инструкторша  отберет  у него все полномочия и вдобавок завладеет его
званием и наградами.
     Лайна,   казалось,   была   готова  к  подобному  развитию  событий  и,
улыбнувшись   и   обращаясь  не  столько  к  Зубцову,  сколько  к  обширной,
исключительно мужской аудитории, сказала:
     - Я  вижу,  что  земные  мужчины  в  чем-то  излишне жалеют, а в чем-то
недооценивают  своих  женщин.  Впрочем, не мне судить, насколько справедливо
ваше  отношение  к  землянкам,  но  я  сразу  же хотела отметить, что каждая
планета  имеет  свои  собственные  традиции,  с  которыми  должны  считаться
союзники.  Поэтому  я  сразу  хочу  сказать всем присутствующим, - и Лайна с
улыбкой  и  эффектным  широким  жестом  руки,  обернувшись,  обвела взглядом
напряженно  следящих  за  развитием  событий  бойцов,  -  что  не думаю, что
окажусь  более  изнеженной или женственной, ведь у вас эти слова - синонимы,
чем  большинство  из  вас.  Поверьте,  -  голос  Лайны сделался даже излишне
проникновенным  каким-то,  что  ли, - что в наших многовековых традициях нет
никакой  разницы  между  женщинами  и  мужчинами, когда дело касается защиты
нашего  мира  от захватчиков. Так что я прошу, более чем прошу всех вас, - и
Лайна,  отважно  выдержав  паузу, на протяжении которой ее взгляд бесстрашно
заглядывал   в   глаза   иронично   настроенных   офицеров  отряда,  заранее
относившихся   к  приезду  инструктора  как  к  цирковому  представлению,  -
относиться  ко  мне как к мужчине. Если у вас есть какие-либо нормы, которые
должен  сдать новобранец, попробуйте протестировать меня. Не думаю, что я во
многом уступлю даже самым лучшим из вас.
     Зубцов,  недовольный  тем,  что  инструкторша  перехватила  у него даже
инициативу  разговора,  недоверчиво  спросил  у  девушки,  придирчиво окинув
взглядом ее облаченную в розовое фигуру:
     - Вы, мадам, имеете в виду даже рукопашный бой?
     - Разумеется,  -  улыбнулась  Лайна.  -  Скажите,  -  хитро взглянув на
Зубцова  и громко, чтобы слышали все, сказала она, - вы к кому-нибудь еще из
ваших бойцов обращаетесь "мадам"?
     Зубцов,   чувствуя,   что  краснеет  от  ловко  поставленного  вопроса,
взял-таки себя в руки и высокомерно ответил:
     - Нет.  И  если вы настаиваете на проверке вашей боеготовности, я хотел
бы,  чтобы  вы  продемонстрировали, на что способны в схватке без оружия. Вы
не боитесь замарать свою розовую курточку?
     - Не   больше,   чем  ваши  солдаты  боятся  испачкать  свою  униформу.
Приступим? - спросила девушка, кокетливо уперев руку в бок.
     Зубцов,  опасавшийся,  что  инструкторша решила, что он лично опустится
до  драки  с  бабой,  поспешно  окинул взглядом так кстати собравшихся здесь
ребят  и  остановил  выбор  на Ринате Боброве, здоровенном амбале, к тому же
владевшем  приемами айкидо, что было очень кстати в случае, если Лайна решит
использовать какие-нибудь подобные методы ведения боя.
     Ринат,  не  раз  участвовавший в публичных состязаниях - он дважды брал
бронзу  на  чемпионате  России по айкидо, а также считался грозным и опасным
противником  в  боях  без правил, - не заставил себя просить дважды; он сжал
кулаки  и,  подняв  правую  руку  вверх,  издал  устрашающий  клич. Ему было
приятно,  что  все-таки  именно его Зубцов пригласил отстаивать честь Земли.
Он   открыл   калиточку  и  подошел  к  полковнику.  Зубцову  сразу  заметно
полегчало,  когда  он увидел рядом с собой такого опытного бойца, как Ринат.
Полковник  не  был  хорошим  оратором, в отличие от Лайны, и был уверен, что
рукопашная  схватка  расставит  все  по своим местам. Лайна окинула будущего
противника  внимательным  взглядом.  Бритый  детина  с массивным, выдающимся
вперед  подбородком был выше ее на голову, камуфляжная куртка при всей своей
просторности  не  скрывала рельефность его бицепсов. Парень улыбался во весь
рот,  демонстрируя  здоровые крупные зубы, явно уверенный в победе. Лайне не
понравилась  манера,  в  которой  он двигался, - он великолепно владел своим
огромным,  тяжелым  телом,  его походка была легкой и бесшумной, а дыхание -
идеально  согласованным  с  шагами.  Этот, подумала Лайна, действительно мог
оказаться  ей  не по зубам. Судя по всему, он владел одним из так называемых
восточных  единоборств  и  не собирался идти в легкоотразимую лобовую атаку.
Его  взгляд  был  жестким  и опасным, парень явно умел генерировать огромные
количества  ярости, вот и теперь они уже переполняли его изнутри. Интересно,
а  насколько  он  знаком с прямой энергетической атакой, подумалось Лайне, и
она,  собрав  психическую  энергию,  легким  хлопком, через взгляд, толкнула
детинушку  в  лоб. Ринат, ощутивший непонятное сотрясение в мозгу, будто его
мягко  ударила невидимая рука, непонимающе потряс головой, что позволило ему
вернуться  к  своему  обычному состоянию. А Лайна в результате пробной атаки
уже  знала  его  слабое  место и придумала, как ей воспользоваться имевшимся
преимуществом.
     - Эй,  инструктор,  -  сказал  между  тем Зубцов, - покажите, на что вы
способны.
     Лайна,  не  дав  схватке  начаться,  сделала  шаг  в  сторону Рината и,
протянув ему свою ладонь, попросила земного воина:
     - Пожалуйста, дай мне руку.
     Ринат,  решивший,  что  так  принято  на  Силлуре  перед  началом  боя,
обхватил пальцами кисть Лайны, ожидая, впрочем, возго подвоха.
     Но  рукопожатие не было принято на Силлуре перед началом боя. Напротив,
всякий,  знакомый  с  силлурианской  техникой,  никогда  не позволил бы руке
противника  так долго - секунды три - ощущать пожатие его руки. Кисть Лайны,
по  эзотерическим  правилам школы, была полностью расслаблена - иначе она не
смогла  бы перенести свое сознание в глубь тела противника. А он-то открывал
свое  устройство  Лайне  с  доверчивостью трехлетнего ребенка, показывающего
взрослому   коллекцию   марок.   С   первой   же   секунды   контакта  Лайна
почувствовала,  что  ее шансы на победу резко возросли - она неплохо владела
методикой,  почти  неприменимой  в  реальной  схватке, но весьма зрелищной в
качестве  фокуса,  пригодного,  чтобы  заставить  прочих  считаться со своей
персоной.  Лайне  лишь  оставалось  решить, куда именно она направит кипучую
энергию  этого  действительно  слишком  серьезного  для  нее в настоящем бою
противника.  Она  чувствовала  его  энергетические потоки, как могучие реки,
протекающие  где-то  далеко,  словно по равнине, а где-то подступающие почти
вплотную  к жизненно важным центрам, словно к хрустальным городам, стоящим в
низинах  и  отделенным  от  рек  узенькими  дамбами.  К концу второй секунды
контакта  она  уже  наметила  цель - ее противник, кажется имел склонность к
астматическим  и  эпилептоидным  проявлениям  - там поток силы будто нависал
над  центром  города.  Лайна  даже увидела картинку, словно полноводная река
протекает  по  мосту  над  многолюдной  улицей. То, что планировала устроить
силлурианка,  было  не  опасно для здоровья ее противника, напротив, это был
один  из  самых  распространенных  на  Силлуре  целительских  приемов,  даже
входивших  в  обязательную  для  всех  школьную программу. Подобная агрессия
неизбежно  вызывала обострение болезни, но после организм даже лучше защищал
свои  жизненные  центры  от  собственных  потоков силы. Конечно, в школах не
учили,  как  провернуть  подобную  операцию  за  считанные  секунды, а вот в
спецподразделениях   этому   посвящали   долгие   часы   тренировок.  Только
исключительно  одаренный человек способен сделать нечто значимое в организме
противника  своей  собственной энергией - на деле же надо просто найти самое
слабое  место  и  спровоцировать  реакцию,  к которой организм склонен и без
вмешательства.  Если  бы Ринат обладал железным здоровьем или прежде лечился
бы  у  силлурианских  целителей,  Лайна не смогла бы добиться сколько-нибудь
заметного  результата,  потому-то  этим  приемчикам  уделялось такое большое
внимание  в  подразделении по работе со слаборазвитыми мирами, откуда Силлур
и  направил инструкторов на Землю. В течение третьей секунды контакта, когда
Ринат  начал  подозревать (какая наивность, всего лишь только подозревать!),
что  Лайна  затеяла что-то недоброе и словно копается у него в мозгу, Лайна,
собрав  свои  просочившиеся  в  земного  богатыря  силы  в тонкое, но мощное
металлическое  долото, пробойник, таран, резким ударом сотрясла ветхий мост,
несущий  многотонную  реку  над  городом.  Она  ощутила,  как  струи энергии
землянина  тут  же  устремились в образованное ею отверстие, катастрофически
расширяя   его   с  каждым  мгновением.  Лайна,  выскальзывая  сознанием  из
сокровенных  структур  противника, где она устроила столь успешную диверсию,
еще  чуть-чуть  -  на  большее сил не хватило - расширила отверстие, очистив
его  слегка  от  набежавшей  мути  на  дне реки. Ладонь Лайны втянула в себя
обратно  все  то, что девушка использовала для своего террористического акта
в  тылу  противника, и забрала руку с победной улыбкой, игравшей на устах. К
этому  мгновению  Ринат уже чувствовал, что с ним что-то не так. По его телу
бегали    болезненные,   зябкие   мурашки,   словно   вспышки   молний   или
электричества.  Мир  на  глазах менял окраску. Листья на деревьях из зеленых
сделались  красноватыми,  вокруг  лица  Лайны  зыбко  висел  какой-то ореол,
словно  она  была  святой.  Бобров  перевел  взгляд на Зубцова, который - уж
это-то  Ринат  знал наверняка - святым не был. Но и вокруг Зубцова тоже было
оранжевое  сияние, так что парень сообразил, что это с ним с самим что-то не
в  порядке,  и  весьма  основательно.  Зубцов, решив, что Ринат ждет от него
команды  к  началу схватки, сказал недовольным из-за нерешительности лучшего
своего бойца голосом:
     - Ну давайте, давайте, начинайте, чего смотрите, не на танцульках.
     - Да  все  уже кончено, в общем-то... - пренебрежительно сказала Лайна,
вставая  в боевую позицию, к слову, весьма похожую на симметричную стойку из
земного ушу, - хотя давай, покажи, на что ты теперь способен.
     Ринат  сделал  шаг  вперед,  и  ему  показалось, что первое же движение
теперь,  когда  эта колдунья что-то в нем испортила, стало для него роковым.
Он  вдруг  напрягся  всем  телом,  выпучил  глаза  и  издал  нечеловеческий,
какой-то  звериный  стон  или вой. Зубцов и ребята сперва решили, что так он
пытается  запугать  силлурианку,  а  Владимир  так  и  вовсе забеспокоился -
Ринат,  для  которого  собственная  судьба  была  одним  сплошным поединком,
действительно  смотрелся  сейчас  хуже,  чем и просто пугающе. Однако сделав
шаг,  тот разинул широко рот, будто намереваясь откусить девушке голову, как
исполинский  сквирл,  а  потом,  громко  лязгнув  зубами,  замкнул челюсти и
схватился   за  горло  обеими  руками.  Лайна,  подумав,  что  сейчас  самый
подходящий  момент  для  закрепления  своих  авторских  прав  на  приступ  у
противника,  театрально  выставила руку ладонью вперед, так, чтобы ни у кого
не  осталось  сомнения  в  ее  феноменальных  способностях.  Она  знала, как
здорово  подобная демонстрация действует на примитивные народы, не способные
в массе своей манипулировать потоками внутренней силы.
     Что  и  говорить,  смотрелось  это более чем зрелищно. Словно колосс на
глиняных  ногах,  Ринат  зашатался, прорычав, и из его рта вместе с обильной
пеной слетели трудноразличимые слова:
     - Ведьма! Гнида! Испортила...
     Перед  глазами  у  Рината вовсю плясали языки пламени, небо почернело -
ему  казалось,  что  всемогущая  чародейка вообще устроила нечто вроде конца
света,  - а если все это, подумалось Ринату, существует лишь в его сознании,
то он как минимум умирает.
     Впрочем,  со  стороны  это именно так и выглядело. Лайна сжала ладонь в
кулак,  будто схватив за горло петуха, и в этот самый миг огромный десантник
в  конвульсиях рухнул на землю, подняв при падении целое облако пыли, словно
Лайна  его  еще  и испепелила напоследок. Офицеры ОМОНа, составлявшие костяк
зубцовского отряда, молча подошли поближе, чтобы лучше видеть развязку.
     Полковник,  испытывая  к  поверженному, корчащемуся у ног инопланетянки
отцовские  чувства  -  ведь  сам  же парня подставил, что говорить, - сказал
Лайне примирительным тоном:
     - Ну все, все, довольно. Нокаут, нокаут. Хватит.
     Лайна  кивнула  и  разжала  руку, что, конечно, не оказало не малейшего
влияния на развернутый эпилептический приступ у Рината.
     - С  ним  все  будет  хорошо,  - уверенно сказала она. Сейчас надо было
успокоить  землян,  чтобы  они не впали в другую крайность и не устроили над
ней  самосуд.  Она  лишь  теперь,  поздновато немного, вспомнила из краткого
курса  истории  Земли,  что  за подобные штучки еще несколько столетий назад
тут   было угодить живьем на костер. - Когда кончится приступ, он будет
здоровее, чем раньше.
     Офицеры  ждали  реакции  Зубцова, стоящего над выгибающимся, корчащимся
Ринатом,  с  хрипением загребающим пыль болезненно скрюченными пальцами рук.
Полковнику,  что  и говорить, понравился прием, продемонстрированный Лайной.
Он  мрачно  смотрел  на  силлурианку, но чувства сейчас испытывал к ней куда
более  добрые,  чем в начале их знакомства. Он с некоей даже гордостью обвел
взглядом  ожидающих его реакции ребят, словно желая сказать им: "Ну, видите,
какого  к  нам  замечательного  инструктора прислали! А вы еще смеялись надо
мною,  а она, видели, что умеет!" К слову, Лайка, не знавшая предыстории, не
смогла  расшифровать  этого  загадочного  взгляда земного командира, и страх
тоской  сжал  ее  сердце:  "А  ведь  сейчас,  не  ровен  час, прикажет своим
солдатам  открыть  по мне огонь на поражение или связать и развести костер -
мало  ли чего у этих дикарей на уме..." Ведь Лайна хорошо знала, что в таком
случае  она окажется совершенно беззащитной перед этими, она не сомневалась,
великолепно  обученными  воинами.  Ведь  и  с одним Ринатом - если бы он сам
столь  доверчиво  не  дал  ей  так  надолго  своей  руки  - она не смогла бы
совладать  в  честном бою. Но Зубцов сказал, родив лицом дружелюбную широкую
улыбку:
     - Отлично.  Замечательно.  Научите ребят этому приемчику, а, инструктор
Лайна?
     Лед  был  разбит.  Как  полковник, так и его бойцы умели ценить силу во
всех  ее  проявлениях,  и  все  сейчас  смотрели  на  Лайну с одобрительными
улыбками.  Девушка  почувствовала  себя  именинницей и сама ощутила и прилив
гордости,  поняв,  что  вписалась  в этот суровый мужской коллектив. Так что
  было  уже  и  поломаться  немного  -  ведь  она как-никак все же была
женщиной.
     - Ну,  не  знаю...  -  скромно потупив глазки, жеманно сказала Лайна. -
Тут ничего секретного.  будет провести пару занятий, конечно...
     Только  что  ножкой песок не ковыряет, подумал Владимир, ощущавший себя
сейчас  чужим на этом празднике жизни. Он все-таки не был кадровым офицером,
и  ему  казалось  несколько  диким,  что  никому не было дела до несчастного
Рината,  сейчас постепенно затихавшего посередине площадки, под ногами Лайны
и  Зубцова.  "А  эти  двое  могли  бы  стать  неплохой  парой", - подумалось
Владимиру,  глядевшему  на  инструкторшу  и полковника. Он даже сам не знал,
насколько он прав.
                                  Глава 6
                                 ДВА САПОГА
     Через  неделю  после  прибытия  Лайны расстановка сил между сквирлами и
людьми  стала  куда  как  более  оптимистичной  для последних. Прежде всего,
Лайна  привезла  с  собой  весьма  интересный  чертеж,  который  еще  в день
прибытия  передала  Бадмаеву.  Тот,  покорпев над бумажками несколько часов,
разобрался,  что к чему, и Зубцов уже утром следующего дня отправил заказ на
ближайшую  фабрику.  Оказывается,  силлуриане  рекомендовали  для  защиты от
сквирлов   личные  мини-маячки,  подобные  бадмаевскому,  но  работающие  от
обычной  батарейки.  Петр Семенович в экспериментах с отловленными сквирлами
пытался  в  свое  время  использовать  звуковые  волны  малой  мощности,  но
потерпел  фиаско  -  ему  и в голову не приходило, что сквирлы чувствительны
лишь  к  самым мощным, как у его маяков, и к самым слабым воздействиям и при
этом  абсолютно  невосприимчивы ко всему, находящемуся между ними. Академик,
признаться,  чувствовал  себя  посрамленным  таким  изящным  решением, и его
ревность  не только вступила в борьбу со здравым смыслом, но даже взяла верх
в  этом  поединке. Бадмаев, получив в дар спасительные чертежи миниатюрного,
но  высокоэффективного  маячка и собрав в ту же ночь с помощью Володи первый
пробный  образец,  немедленно испытал его на отловленном для опытов во время
Володиного   отсутствия  собачьем  сквирле,  который,  жалостно  заклекотав,
забился  в  угол  железной  клетки,  испуганно втянув свою костистую башку в
сплюснутый с боков панцирь, насколько это было вообще воз.
     Бадмаев   тогда   выключил  устройство,  по  сравнению  с  которым  его
собственный  маяк  смотрелся  допотопной  машиной,  и  сказал:  "Ох, Володя,
теперь  я  еще  менее доверяю нашим спасителям с Силлура, чем прежде. Поверь
мне,  как  ученому, друг мой, даже инопланетянам, будь они хоть четырнадцати
пядей  во лбу, не суметь за несколько дней придумать такое изящное и простое
устройство,  как  то,  что  они нам сейчас подарили. Понимаете, Владимир, за
этой  машинкой  мне,  как  автору  множества  изобретений,  отчетливо  видны
десятилетия  напряженного труда; мне кажется, дело тут нечисто..." Владимир,
при   всем  своем  уважении  к  академику,  не  разделял  его  мальчишечьего
какого-то  упрямства  в  неприятии  высоких  инопланетных  технологий.  И не
собирался поддакивать своему шефу в этом вопросе.
     - Во-первых,  - начал Володя, разглядывая чуть ли не дрожащего от ужаса
всеми  пластинами  своего  блошиного  черного  панциря  сквирла,  - они и не
утверждают,  что  встретились  с  этими  тварями впервые; а во-вторых, вы же
ухитрились  придумать  свой  маяк  менее  чем  за  две  недели; отчего же вы
думаете,  что  силлуриане  способны  были  создать  свой лишь за десятилетия
напряженного труда?
     - Владимир!  - поджав губы, суховатым тоном начал Бадмаев тогда долгий,
изнурительный  -  он  был  мастер  на такие - монолог. - Понимаете, мой маяк
против  силлурианского  -  что  дубина  против  пистолета. Вы же, Володя, не
беритесь  судить  о  том,  чего  не  знаете  и к чему не имеете ни малейшего
касательства.  Насколько  я  помню,  вы  по сей день не являетесь автором ни
единого  изобретения.  Говорю  не в обиду вам, однако должен отметить, что в
данном  случае  ваш  возраст  не является оправданием для вас. В ваши годы я
был автором уже двух изобретений и одного рацпредложения.
     Владимир  тогда был и не рад уже, что заступился за силлуриан, ему было
совестно  перебивать  заслуженного академика, у которого, Володя подозревал,
ему  еще  предстояло  работать  "на  гражданке".  Так что Бадмаев брал своим
занудством  и  длительностью  речи, полностью выматывая оппонента через пять
минут  подобного  Нескончаемого,  невыносимого  монолога.  Академик  же  был
всегда  рад  поспорить  на  любую  тему  - кажется, он так давал отдых своим
высокоученым  мозгам, и вскоре Владимир уже был на грани тяжелой, вымученной
дремоты.  В  дальнейшем  он старался избегать бесед с Бадмаевым на тему роли
Силлура  в новейшей истории Земли и научился мастерски уклоняться от попыток
академика  вернуться  к  этому  пункту.  Тем  более  что теперь весь военный
лагерь   вполне   по-деревенски   наблюдал   за  развитием  отношений  между
полковником  и Лайной. Да и с Ринатом все закончилось благополучно - вечером
того  же  дня  Лайна  с  удовольствием  поддержала  чисто теоретическую идею
кого-то  из  офицеров,  что  неплохо  было  бы им выпить на мировую водочки.
Лайна  счастливо  заулыбалась  в  ответ,  будто  была  большой любительницей
крепких  напитков,  а всех бойцов охватило радостное воодушевление. Владимир
же  был  весьма  раздосадован,  что  Бадмаев  намеревался  всю грядущую ночь
возиться  в  его  обществе и, разумеется, на трезвую голову с силлурианскими
чертежами.  А  от  костра  ввысь неслись мириады оранжевых, желтых и красных
искорок  и  на всю округу - дружный мужской гогот и заливистый женский смех.
А  Володя  знал,  что,  кроме  Лайны,  тут на тридцать километров не было ни
единой  женщины.  Когда  же  через  несколько  часов  нестройный  хор  запел
"Подмосковные  вечера"  - Лайна солировала, - Владимир не выдержал и, соврав
Бадмаеву,   что   должен   отлучиться   в   туалет,   направился  к  костру,
выхватывающему  из  густой  безлунной  тьмы медные барельефы бойцов. Войдя в
круг  света  и  тепла,  Володя  обнаружил пьяную до осоловелой улыбки Лайну,
сидящую  на  лавочке  возле  Зубцова,  который, по-петушиному выпятив грудь,
наливал  своей  инструкторше  очередную  рюмку.  Разумеется, хотя на лавочке
были  еще  свободные  места, никто не посмел подсесть к Зубцову, даже Ринат,
бывший  в  своем роде также виновником торжества. Офицеры ютились кто на чем
горазд  -  кто-то  притащил  из  дома  стул,  кто - довольствовался бревном.
Лайна,   пригревшаяся  у  костра,  сбросила  свой  розовый  комбинезон,  как
царевна-лягушка  -  шкурку,  и теперь сидела в камуфляжной куртке, как и все
прочие.  К  слову, Володя отметил, что ее полнота была мнимой - инструктор в
действительности  обладала  вполне  стройной  красивой  фигурой, это розовая
куртка  и  штаны  так  ее  толстили.  Они  были  по-зимнему меховые, хоть на
Северный  полюс  лети,  -  Володя  наткнулся  на  ее  облачение, висевшее на
раскидистой  ветке дерева. Бойцы обрадовались, что Володя выкроил минутку, и
ухнули  ему  целый стакан - обмывать первую награду. Разумеется, Владимир не
отказался  и  залпом  опустошил  емкость,  тут же ощутив, как жар и жжение в
горле приятным теплом истомы разливаются по всему его телу.
     - Ну   чо,   может,  все-таки  покуришь?  -  пьяным  голосом  предложил
наверняка не в первый раз Зубцов.
     - Не-е-ет,  - с радостной улыбкой протянула упившаяся до узеньких, если
не сказать поросячьих, глазок Лайна. - У меня есть инструкция. Так?
     - Так, - отозвался Зубцов.
     - Вы - земляне военные. Так?
     - Так.  -  Зубцов  полуобнял  Лайну,  та  же  и  не думала отклоняться,
сидела, будто не заметив.
     - Так,  -  согласилась  Лайна.  -  У меня свои инструкции, так? У вас -
свои. Правильно?
     - Согласен,  -  хлопнул  себя  по бедру кулаком полковник. - Ведь верно
она говорит, ребята, да?
     Самые  бдительные  из  офицеров  прервали, из субординации, собственные
вязкие,  бестолковые,  пьяные  беседы, и от них-то и раздались одобрительные
реплики:
     - Ну да.
     - Верно, чо там говорить.
     - А то!
     - Вот,  -  удовлетворенным широким кивком подытожила Лайна. - А из моей
инструкции  следует, что я могу у вас дегусти... де-гу-сти-фици-ровать, так?
Следующие  вещества:  кофе  и чай - неограниченно; алкоголь и марихуану - не
чаще  раза  в  неделю;  мухоморы,  ЛСД,  пейотль - раз в месяц; а вот табак,
кокаин  и  весь  опийный  ряд  -  под запретом. - Лайна подняла указательный
палец  правой руки, да так основательно, будто это был ствол гранатомета, и,
поводив им из стороны в сторону, сказала:
     - А значит - ни-ни. Есть вопросы?
     Тут   уже   все   офицеры,  услышав  так  по-военному  сформулированный
перечень, одобрительно загалдели:
     - Во дает!
     - Молодец,  Лайна!  Наш  человек!  Зубцов же, налив всем по полстакана,
включая Володю, подытожил:
     - Ну,  стало  быть,  с приездом тебя и за нерушимость военного союза! Я
смотрю, у вас там, на Силлуре, русские люди, так?
     Лайна,  казалось,  всерьез  задумалась над полковничьей пьяной теорией,
насупив  бровки  и  сжав  за компанию с ними порозовевшие наконец-то губы. И
сказала:
     - А  кто  знает... Может быть... Только тут у вас холодно очень, как вы
тут живете вообще?
     - А  в  баньке  паримся,  -  подхватил  Зубцов,  весьма довольный таким
поворотом.  - Тут дубак, а в баньке - ух, получше, чем на Силлуре будет! Эй,
ребята, кто там потрезвее, протопите нам с инструктором баню, да поживее!
     Тут  Владимир  вынужден  был  оставить  веселую компанию, ему пора было
возвращаться  к  академику,  что  он  и  проделал  без  малейшего сожаления.
Обычная  пьянка,  с обыкновенными пьяными речами. С инопланетянкой он выпил,
медаль   обмыл   -   что   еще   надо?  Продолжение  этой  истории  казалось
многообещающим  лишь для Зубцова и Лайны, которых с той ночи ребята прозвали
Василь  Иванычем  и  Анной-пулеметчицей.  На следующее утро Володя выяснил -
точнее,  с  ним все как бы вскользь сами делились новостями, - что полковник
с  инструктором  в  баньке  таки  попарились, и по тому, каким гоголем ходил
Юрий  Васильевич, все сделали вывод, что между ними что-то, точнее, все, что
только  ,  уже случилось прошлой ночью. Впрочем, Володе что-то в это не
слишком  верилось.  И  он  был  прав. На самом деле бравый и пьяный вдобавок
полковник,  разумеется,  не мог удержаться от приставаний к Лайне, тем более
что  та,  даже  и  не  заподозрив,  бедняжка, подвоха, преспокойно разделась
догола  вместе  с  Зубцовым  и  веником его хлестала, и себя дала хорошенько
попарить,  но  как только полковничья ладонь скользнула по ложбинке, вниз от
ее  розовой  спины,  она  отстранилась  и  серьезным,  хотя и заплетающимся,
голосом сказала:
     - Мы  договорились,  что  вы  будете  обращаться  со  мной как со своим
обычным офицером. Вы себе подобное с подчиненными позволяете?
     - Да...  То  есть  нет,  -  смущенно  пряча  руку  за  спину и внезапно
смущаясь  своей  наготы,  как  Адам,  отведавший яблочка, ответил полковник,
мысленно  благодаря  небо  за то, что он был сейчас распарен, как тюльпан, и
его стыдливого румянца, добавившегося к банному, Лайне было не разглядеть.
     Лайна  же  села  на  лавочку,  кажется, нисколько не переживая, что она
сама  так  вот вся обнажена и цвет имела ну в точности как кожаная курточка,
в  которой  она сегодня прибыла в лагерь землян. Во всяком случае, держалась
она  совершенно  раскованно, даже ногу на ногу не закинула и, с наслаждением
вдыхая сухой замечательный пар, сказала:
     - Однако  я  аб-со-лютно  не против любовных отношений. Но только самых
серьезных.  Понимаешь,  полковник,  -  и  Лайна  с  наслаждением потянулась,
зевая,  напряженно  вытянув  в  разные  стороны  одним движением мускулистые
красивые  распаренные  ноги  и  руки, как нежно-розовая морская звезда. Она,
кажется,  просто  не  понимала,  что  могла  бы контролировать, какие именно
части  тела  открывает в равной мере стыдливому и жадному взгляду Зубцова. -
Понимаешь,  полковник,  - с пьяной задумчивостью, ловя мысль, повторила она,
-  я  - девственница. И я очень, - Лайна с многозначительной улыбкой подняла
указательный  палец,  - очень серьезно отношусь к интимным отношениям. И это
больше, чем наша традиция. Ты меня понял, полковник?
     - Понял,  -  понуро  подтвердил  Зубцов, не в силах оторвать взгляда от
чуть тяжеловатой, но зато такой объемистой груди инопланетной прелестницы.
     - Если  ты хочешь взять меня в жены, полковник, - продолжила Лайна, - я
приму твою заявку и соглашусь об этом подумать. Как ты смотришь на это?
     Зубцов  же,  бывший вообще-то убежденным холостяком, смотрел сейчас, не
отрываясь,  на  кое-что  иное, обыкновенно открываемое женщинами в последний
момент  обоюдного согласия, теперь же сколь близкое, столь же и недоступное.
И  полковник,  почти помимо своей воли, сказал, в надежде, что тогда девушка
-  ведь  действительно  девушка,  черт побери, - отдастся ему, а дальше будь
что будет:
     - Хочу. Очень хочу...
     - Ну  что  же,  -  сказала  Лайна,  которая  сейчас  трезвела  с каждой
секундой,  от  важности  для  нее внезапной, на ее взгляд, темы, - если так,
условия  мои  -  испытательный срок; мы будем присматриваться друг к другу в
это  время;  если один из нас передумает, он должен сразу же сказать об этом
другому. Идет?
     - Хорошо...  -  согласился  Зубцов,  садясь  рядом  с  Лайной  и как бы
дружески обнимая ее за талию.
     Инструктор  ничего  не  имела  против  такой степени близости, будто не
замечая особого физиологического состояния, не скрываемого полковником.
     - А  в бане мы с тобой будем вместе париться, правда? - поинтересовался
Зубцов,  прикидывая между тем, что уговор на самом деле его пока ни в чем не
ущемляет - ведь он всегда мог пойти на попятный.
     - Хорошо,  - улыбнулась Лайна. - Если хочешь, я даже не буду париться в
бане  ни  с  кем  иным, если тебе это так важно. И целоваться с тобой я тоже
согласна  - это очень милый земной обычай, я хотела как раз попрактиковаться
в  этом  способе  подростковой  земной  близости. Научишь? - спросила Лайна,
впрочем, вставая и выходя в предбанник, где тут же завернулась в простынку.
     - Конечно, научу! - зачарованно откликнулся Зубцов, последовав за ней.
     Вот  так на самом деле развивались отношения между Зубцовым и гостьей с
Силлура.  На  следующее  утро  полковник  проснулся с дикой головной болью и
странными  воспоминаниями  -  что  он  чуть не трахнул инструктора и чуть не
женился  на  ней.  Первое  Юрий  Васильевич  восстановил в памяти с досадой,
второе  же  -  с  облегчением.  Но  облегчение  было  не больше, чем досада,
ничуть.  Для  всех  же  прочих  Зубцов с Лайной стали чуть ли не супружеской
парой.  А что спали они по отдельности, с лихвой компенсировалось тем, что в
баню-то они ходили вместе. И почти каждый день.
     Впрочем,  на  самом деле лирическая тема отнюдь не была доминирующей не
только  в  жизни  лагеря,  но даже и в судьбах Зубцова и Лайны в тот период.
Полковник  воспринимал  свои платонические, волнующие отношения с Лайной как
приятную  игру,  повышающую  его статус среди подчиненных. Ведь он знал, что
их  не  разубедить  теперь  во  мнении,  что между ними было все, что только
может  быть  между  истосковавшимися  по страстной любви военными мужчиной и
женщиной;  им  же  самим  ежедневные  волнующие  переживания  воспринимались
приятной  отдушиной,  помогавшей  смириться  с  тем,  что  женщина  проводит
ежедневные  многочасовые  тренировки его бойцов, объясняя им тактику ведения
охоты   на   сквирла   в   условиях   наличия   неограниченного   количества
мини-маячков,  которыми  было обложить космическую саранчу не хуже, чем
волка   красными   флажками.   Всю   неделю  отряд  Зубцова  избегал  прямых
столкновений  со  сквирлами,  маяк  же  Бадмаева  работал исправно, и потому
зубастые твари тоже не могли навязать бойцам открытого противостояния.
                                  Глава 7
                             КОРОЛЕВА СКВИРЛОВ
     Сегодня  же  Лайна  с многозначительным видом сообщила, что пришла пора
нанести   белгородской  популяции  сквирлов  решающий  удар;  она  вместе  с
Зубцовым  отобрала  для  операции  троих  лучших  ребят  отряда; Владимир же
немало  удивился,  когда  узнал,  что он тоже включен в команду по настоянию
полковника. Юрий Васильевич объяснил свое решение так, подмигнув Владимиру:
     - Этот  парень  хоть и ученый, да в душе солдат. Когда все сражались со
сквирлами  в  неравном ночном бою, врукопашную почти, он весь лагерь спас со
мною  вместе. Мне этого хлопца очень желательно и сейчас рядом с собой иметь
- вдруг еще чего сообразит дельного?
     Володе  была  очень лестна такая высокая оценка его способностей, и он,
разумеется,  не  стал отпираться. В данном контексте это сочли бы трусостью.
В  планы  Лайны  был  посвящен  только  Зубцов, и лишь когда команда из семи
человек,   включая  Лайну,  одетую  последние  дни  в  камуфляж  со  многими
свитерами  внизу,  и  самого  полковника,  подошла  к  переоборудованному  в
пулеметное   гнездо   на  колесах  "газику",  Юрий  Васильевич  приступил  к
разъяснениям.
     - Итак,  -  начал  он,  - инструктор Лайна рассказала мне об устройстве
семьи  сквирлов, которые тут у нас заправляют всем. Их семейство более всего
напоминает  муравейник,  даже  царица  в  наличии имеется. И вот ее-то, суку
эту,  нам следует убить. Тогда эти твари окажутся дезорганизованы, лишившись
единого   командования,   и   не  смогут  вести  сколь-нибудь  согласованные
действия.  Я  ставлю  перед  нашим  отрядом следующую задачу - захват царицы
сквирлов  живой  или мертвой. В случае, если нам удастся захватить эту тварь
в   живом   состоянии,   это   дает   нам  уникальную  возсть  выманить
преследователей,  то  есть  чуть  ли не всю их семью, к нашему лагерю. А это
значит,  -  сказал  полковник, обводя взглядом остающихся в лагере, - что вы
все,  под  руководством академика, подготовитесь достойно встретить сквирлов
из  гранатометов и тяжелых орудий. Все, что нужно для засады, у нас имеется,
и,  думаю,  для  вас не составит проблем отстреливать сквирлов из укрытий. В
самом  же крайнем случае, - добавил полковник, - всегда  будет включить
маяк,  что  удержит  существ  на расстоянии от лагеря, и позволит нам - а мы
надеемся   в  полном  составе  вернуться  в  лагерь  с  царицей  сквирлов  -
производить их отстрел. Всем все понятно?
     Остающиеся  в  лагере  ребята,  приунывшие  было,  что  их не взяли "на
дело",  несколько  воспряли  духом, и на их лицах заиграли довольные улыбки.
Еще  бы  -  это  уж было не так обидно, если они оставались как бы в засаде.
Оказывается,  этой  ночью Лайна получила с силлурского флагмана, остающегося
на  орбите,  точное расположение входа в пещеру белгородской семьи сквирлов,
что  позволяло  приступить  к началу операции по решительной ликвидации этой
разбойничьей  семейки.  В "газике" размещались кучно, Лайна же, на стрельбах
демонстрировавшая   неизбывно   лучшие   результаты,   расположилась   около
бронебойного,  последней  модели,  пулемета,  узкое,  точеное  дуло которого
смотрело  из  машины  назад  -  предполагалось,  что, быть может, экспедиции
придется   отстреливаться  от  преследователей.  Зубцов  курил  на  дорожку,
тихонько  переговариваясь  с  Бадмаевым  по  поводу  засады,  Владимир молча
молился.  Все,  конечно,  напускали на себя храбрость и делали вид, будто по
уговору,  что не замечают страха соседей. Ринат Бобров, который, разумеется,
сидел  в  "газике", достал из кармана свой талисман - кастет своего дедушки,
бывшего,  по  утверждению  Рината,  настоящим  бандитом  с  большой  дороги.
Внучек,  кажется,  вовсе не давал моральной оценки ни своему деду, ни орудию
убийства,  которое, по его убеждению, должно было принести ему счастье. Ведь
дедушка  же  его  дожил  до  глубокой  старости  и  не  разу  даже не сидел,
опять-таки  по  рассказам  Рината.  Автомобиль  был укомплектован выписанным
специально  для  этой  цели  беззвучным  двигателем, чтобы по возсти не
привлекать  внимания  сквирла,  охраняющего вход в нору. За рулем автомобиля
сидел  сам  полковник,  и  вот  уже  машина,  выехав из расположения лагеря,
запетляла  проселочными  дорогами,  а  потом  и вовсе поехала по полю. Лайна
повернулась   к   Зубцову   и,   сверившись  с  распечаткой  карты,  сказала
полковнику,  чтобы тот держался чуть правее. А затем, минуты через две, дала
знак  остановиться.  В  машине  Зубцов  оставил  Ивана  Самойлова  и  Шамиля
Тарзоева,  Лайна  же,  полковник,  Ринат  и  Владимир  вылезли  из  машины и
направились   в   сверкающую   золотом   умирающих  листьев  березовую  рощу
неподалеку.
     За  последнюю  неделю  осень  уже  полновластно  вступила в свои права.
Потеплевший  климат перенес листопад Черноземья аж на начало ноября - воздух
был  свеж  и  прозрачен,  деревья  же,  приберегавшие напоследок самые яркие
краски,  теперь  радовали  глаз изысканной нарядностью. Сколько уже написано
было  о  красоте  невзрачной  средней  полосы,  вдруг оборачивающейся такими
царскими,  роскошными  красками  в  самый,  казалось бы, печальный час своей
ежегодной  участи! Для деревьев настало время почти умереть, чтобы в далеком
"потом",  почти  из ничего, из голых черных столбов в белом поле возродиться
вновь   через   долгие   полгода   подпольного,   подснежного,  невероятного
существования  среди  убивающего  душу  ноября и трескучих зимних морозов. И
вот,  почти  умирая,  они  слали  свой прощальный привет тем, кто должен был
прожить  ночной  сектор  года,  не  впадая  в спячку, как медведи, деревья и
ежики,  а наблюдая все фазы, участвуя в них на трезвую, ну или почти трезвую
голову.  В  руках  у  Владимира  и  Рината  были  автоматы, укомплектованные
недавно  завезенными  патронами, способными, по утверждению Зубцова, прошить
броню  даже  у  исполинского  сквирла.  У  самого  полковника на плече висел
гранатомет,  тот  самый,  из  которого  он  виртуозно взял лошадиное чудище,
намеревавшееся  расправиться с Володей возле сломанного маяка; Лайна же была
вооружена  длинной узкой штуковиной, явно инопланетного происхождения. Почва
под  ногами была сухой и черной - чернозем вырастил все, что ему полагалось,
вот  только  достался  в  этом  году  урожай,  увы,  космической  саранче, а
нелюдям.  Небольшой  отряд  беззвучно  ступал  по засохшим стеблям, двигаясь
скорее  осторожно,  чем  быстро,  и  потому  картина безмятежной философской
осени действовала умиротворяюще не только на Владимира.
     - "Унылая  пора,  очей  очарованье",  -  услышал Володя у себя над ухом
задумчивый  женский  голос. Владимир ошалело обернулся и, разумеется, увидел
Лайну.  - Мне нравится Пушкин, - негромко пояснила она. Думаю, такой великий
поэт,  как  он,  мог родиться лишь в стране с таким чудовищным, не пригодным
для   жизни;   климатом,  как  ваша.  И  в  то  же  время  русская  осень  -
фантастическое  зрелище,  думаю,  вы тут все в душе поэты, если не переехали
отсюда  куда-нибудь в Африку или, какое-либо иное, более пригодное для жизни
место!  Володя задумался, как тут ответить. Отряд тем временем вошел в рощу,
где  статные  березы  соседствовали  с  такими  нарядными  сейчас осинами, и
золотые монеты листьев зашуршали под подошвами десантных башмаков.
     - В  чем-то  вы  правы,  -  сказал наконец Володя. - Но боюсь, на нашей
планете  все  места  малопригодны  для жизни, каждое по-своему, а потому, на
мой взгляд, у нас тут почти везде могут рождаться настоящие поэты.
     - Занятно,  -  задумчиво отозвалась Лайна, восторженно проводив глазами
лист, сорвавшийся с ветки. - Вы интересный собеседник.
     Впрочем,  она  тут  же  уткнулась в распечатку карты и, видимо, придя к
какому-то  выводу,  ускорив  шаг,  нагнала  Зубцова  и тронула его за плечо.
Полковник  махнул  рукой  Владимиру  и замыкавшему шествие Ринату, чтобы все
остановились.  Дальше  Лайна  пошла  одна,  держа на изготовку свое странное
короткое  ружье.  Володя так и думал уже, что она сейчас - еще шаг или два -
растворится  в березах, оплакивающих листопадом умирающее лето, и потеряется
из  виду. Но нет. Внезапно девушка замерла, будто увидев диковинную бабочку,
и,  легко  взмахнув  ружьем,  приставила его к глазу. А дальше Володя увидел
тонкий  голубой  лучик,  словно  пламя  зажигалки,  только длинное-длинное и
тонкое,  как  луч  солнца,  и  Лайна махнула рукой, подзывая остальных. Лишь
поравнявшись  с  Лайной, да и то не сразу, увидел Владимир мишень, мастерски
пораженную  силлурианкой.  Возле  неприметной  дыры,  косо уходящей в землю,
лежал  исполинский  сквирл, противоестественно чужеродный в такой пушкинской
осени,  и  из  разрубленного  наискось  черепа  вытекала  малиновая гадость,
словно  разбили банку с вареньем. Этот экземпляр действительно был лошадиным
-  размером  с  доброго коня, лежал он на боку доисторическим реликтом, и не
верилось  даже,  что  еще  пару  минут  назад он был жив и способен откусить
голову любому, даже вот Ринату.
     - Это  был охранник, - пояснила Лайна. - Из гнезда сквирлов всегда есть
тайный   подземный  ход,  на  крайний  случай.  Это  делает  сквирлов  почти
неуязвимыми,  пока  лаз  не  найден. В случае нападения на гнездо они всегда
успевают  вынести через него свою царицу, и все начинается сначала. Но когда
пещера  найдена,  она  часто  служит сквирлам дурную службу. Через нее 
добраться  прямиком  до  их  матки.  Если  бы  они были разумными, - сказала
Лайна,  трогая  носком  ботинка  когтистую  лапу,  -  то меняли бы тактику в
зависимости  от  обстоятельств. Но они не могут, - добавила она, и Владимиру
показалось  даже,  что в голосе ее он слышит нотки сочувствия к поверженному
врагу,  -  они  подчиняются  инстинкту.  Итак,  проход  открыт, - подытожила
Лайна,  -  если  все будет в порядке, минут через пять состоится аудиенция у
ее величеством королевой.
     Лайна обвела команду пристальным взглядом своих небесно-голубых глаз.
     - Предупреждаю  сразу,  -  сказала  она,  -  королева очень опасна. Это
мягкий   белый   червяк.   Но  она  обладает  разумом.  Который  подчиняется
инстинкту.  Понимаете?  И к тому же способна к телепатии. Так что следите за
собой. Итак, вперед...
     Пещера  была  сухой  и  темной.  Она  полого уходила под землю и вскоре
свернула  так,  что,  даже  обернувшись  назад, нельзя было увидеть ни капли
света  в  конце  туннеля.  Двигались  на ощупь. Владимир знал, что у Лайны и
Зубцова  были  фонари, но скорее всего сейчас их пускать в дело было нельзя.
Ход  был  в  меру  широким.  Если  расставить  руки,    было  коснуться
противоположных   стенок,   да  голова  порой  зацеплялась  за  какой-нибудь
торчащий  сверху  корень.  В  пещере отвратительно пахло, и запах, казалось,
сгущался  с  каждым  шагом. Через минуту Володе стало казаться, что, судя по
смердящему  духу, разлитому вокруг, он мог в любую минуту наткнуться на труп
какого-нибудь  животного,  а  то и человека. Внезапно Владимир почувствовал,
что  его худшие подозрения, похоже, подтвердились - он споткнулся обо что-то
мягкое,  податливое  и,  казалось,  расползшееся с нестерпимой вонью под его
башмаком.
     Смрад  от  неудачного  шага  Владимира  стал  концентрированнее  раз  в
десять.  Володя  попробовал  было  дышать ртом, но тут же оставил попытку от
почти  зрительного  образа, как ему в открытый рот наползают черви. Владимир
почувствовал,  что еще минута такого путешествия, и его стошнит. Собственно,
будь  он  один  и в безопасности, его бы уже вырвало, и не раз. Сейчас же он
сдерживался  исключительно  из  осторожности, и, удивительное дело, инстинкт
самосохранения   оказался   сильнее   рвотного  рефлекса.  Внезапно  впереди
появился  свет  -  это  Лайна  с Зубцовым одновременно зажгли фонари. Володя
сперва  увидел  лишь  белое пятно, но зрение стремительно подстраивалось под
новое,   точнее,   появившееся   освещение,   и   Володя   рассмотрел  нечто
фантастическое   и   незабываемое.   Подземный   ход   вывел   возглавляемый
полковником  отряд в небольшой зал почти правильной сферической формы метров
четырех  в  диаметре.  В  центре  возвышался  пригорок  из  сваленных в кучу
коровьих  и  лошадиных  голов, среди которых Владимир с ужасом разглядел две
или  три  - понять было сложно, на осмысление увиденного оставалось не более
секунды  -  человеческие  обкушенные  головы,  в запекшейся крови и ошметьях
волос.  Куча  ощерилась зубами, словно это был последний ярус обороны царицы
-  а  она,  как  выяснил позже Володя, питалась почти исключительно мозгами,
отчего  и  была  самой  умной  в  своем племени. Из всего же этого насколько
омерзительного,   настолько   же   и   страшного  нагромождения  вскрытых  и
опустошенных  черепных  коробок  разного  вида и давности произрастало нечто
живое,  белое  и  пульсирующее,  будто  гигантский  опарыш. Владимир испытал
столь  отчетливый  приступ омерзения, что с трудом сдержал свою правую руку,
страстно  желавшую всадить очередь в эту леденящую душу гадину. Существо же,
в  отличие  от  прочих сквирлов, вовсе лишенное не только брони, но и вообще
сколь-нибудь  плотных  покровов,  напоминало исполинского глиста или личинку
сумасшедшего  размера  мухи.  Оно  было  размером с человека и явно являлось
самкой.  Прежде  всего  это  ощущалось  обонянием  -  среди  запаха  тления,
буквально  пропитавшего  все  вокруг,  Владимир  невольно  различил зовущий,
пронзительный   аромат   распаленной   страстью  женской  плоти,  издаваемый
царицей.  А  потом,  приглядевшись  -  да  и  глаза  привыкли к освещению, -
рассмотрел,  что  обращенная  вверх  часть  существа обрамляется несколькими
массивными  выростами,  более всего напоминающими налитые молочной нежностью
женские груди с кроваво-красными, будто ободранными, сосками на концах.
     Подняв  взгляд выше, на верхнее утолщение, Владимир обалдело обнаружил,
что  смотрит  в  упор  во  вполне  разумные,  совсем  женские  томные глаза,
обрамленные  тяжелыми  ресницами  и  словно  густо  подведенными фиолетовыми
мазками   косметики.   Вот   только  мазки  эти  были  живые  -  это  сосуды
пульсировали  и  перекатывались  под  кожей  у царицы, напоминавшей - как ни
чудовищно  это  звучит  -  патологическую  помесь  между женщиной и каким-то
особенно  омерзительным  гельминтом, из тех, что бывают увенчаны всякими там
крючками  или  присосками.  Но  не  женскими же грудями, как здесь! Страшнее
всего  было  то, что существо обладало чарующим, парализующе-томным взором -
когда  оно  смотрело,  Владимиру казалось, будто самая искусная гейша делает
ему  самый  изысканный  массаж  лица  и  затылка  -  такими  сладострастными
иголочками  покрывалась  волосистая  часть  головы.  Эта  дрянь, в общем-то,
представляла  собой  какую-то  пугающую пародию на женственность, доведенную
до  своей  запредельной,  извращенной крайности. Володя, так же как и Ринит,
оказались  не готовыми к этому зрелищу и изумленно замерли, переступив порог
зала.  Зубцов  же светил на царицу фонарем и тоже бездействовал. То ли и его
загипнотизировало  омерзительное существо, то ли так было условлено у него с
Лайной,  -  Володя  так никогда и не узнал этого достоверно; Лайна же резким
движением  набросила  на  верхушку  существа  мешок,  который,  стало  быть,
принесла  в  подземелье  с  собой, и затянула петлю смывавшей его веревки на
теле  царицы  там,  где,  будь  она женщиной, у нее была бы шея. Дьявольские
чары  искрящегося  сладострастными иголочками взгляда развеялись, и Владимир
опять  увидел королеву сквирлов как она есть. Существо принялось извиваться,
словно  от  удушья,  что  смотрелось  весьма  захватывающе:  в  равной  мере
отталкивающе  и  притягательно, как, к примеру, мог бы смотреться обнаженный
женский  труп,  грациозно  исполняющий  танец живота. Она страдает, внезапно
подумал  Володя.  Ей  нужна  помощь! Царица застонала, и Володя мурашками по
телу  ощутил  проникающую гипнотичность этого стона. Вообще все происходящее
было более чем чудовищно.
     - Она  страдает,  -  вдруг  услышал Володя. Это сказал стоявший рядом и
зачарованно  глядящий  на  пленение  царицы  Ринат.  "Только еще не хватало,
чтобы он съехал", - подумалось Володе.
     Тем  временем  Зубцов  ухватил  царицу  за эротично извивающийся гибкий
стан и резким движением выдернул ее тело из кучи черепов.
     - Чего  стоишь  как  истукан,  -  злобно  прошипел он в адрес Рината. -
Помогай тащить эту суку, включайся!
     Амбал,   словно   пробудившись   ото   сна,   потряс  головой,  отгоняя
наваждение,   и   схватил  червеобразную  царицу  за  массивное  грушевидное
основание;  Лайна  же  все это время зажимала сквозь мешок королеве сквирлов
отверстие  чуть  ниже  глаз,  рот,   сказать, через который та пыталась
издавать   звуки.  Владимир  ошалело  шел  позади  процессии,  и  полковник,
обернувшись  на  секунду,  сунул  ему  в  руки  фонарь,  которым  сам не мог
воспользоваться,  с трудом удерживая массивное, пружинистое, выкручивающееся
из  рук тело царицы. Владимир видел, что оно все студенисто перекатывается в
руках  Зубцова  и Рината, будто оно все - сплошная молочная железа. Теперь у
Володи  было  дело  -  освещать  Дорогу.  Тем  более что фонарь Лайны нервно
дергался  из  стороны  в  сторону - инструктор с трудом удерживала в зажатом
состоянии  рот  царицы.  И  Володя  светил.  И  от  света  его всем четверым
становилось  так жутко, что, несмотря на все минусы темноты, в ней, пожалуй,
выбираться  из  пещеры было бы все-таки проще. Справа и слева по ходу пещеры
сквирлами  были  выкопаны  ниши,  в  которых  сидели  и  лежали, разлагаясь,
обезглавленные  трупы животных, большей частью собак и коз. Из одного узкого
отверстия  торчали  волосатые  мужские,  стало  быть, синеватые человеческие
ноги  в  ужасающем  состоянии. Владимир с омерзением осознал, что об одну из
них  он  и  споткнулся по пути вниз. Наконец заветный поворот и свет в конце
тоннеля.  Стены пещеры тем временем стали гладкими, без тошнотворных ниш, да
и  запах  сделался  чуть  разреженнее.  Наконец-то всем удалось выбраться на
воздух,  который показался сперва просто-таки не правдоподобно свежим, будто
зимним,  после  гнойного  духа подземелья царицы. Тут все четверо перешли на
бег,  и  Володя  почувствовал,  что  ему  не  хватает  дыхания  - ну что тут
сделаешь,  не  военная  у  него  была  выправка,  да и две недели в клинике,
конечно,  даром  не  прошли...  Опавшие  листья хрустели под ногами, золотые
березы   будто   в   изумлении  глядели  на  чудовищного  грудастого  червя,
стремительно  влекомого двумя мужчинами и женщиной. Володя с трудом поспевал
за  ними  сзади  и, конечно, не мог им ничем помочь. Куда там - обузой бы не
стать.  Наконец  впереди показался автомобиль. Самойлов - за рулем, Шамиль -
у  пулемета.  В  изумлении  глядели  бывалые  солдаты  на чудовищное белесое
образование,  разбухшей  осетриной  бившееся  в руках у Рината и полковника.
Сейчас  запах  королевы  сквирлов  отчетливо  ощущался сам по себе, это было
нечто  очень пряное и головокружительно-одуряющее, как ночной цветок пальмы.
Аромат не был неприятным, он был волнующим и призывным до истомы в теле.
     - Пора!  -  скомандовала Лайна. - Пора дать царице возсть призвать
на помощь свое семейство.
     Я  развязываю?  -  спросила  она  на  всякий  случай  у  Зубцова - ведь
как-никак командиром был все-таки он.
     - Давай! - азартно отозвался Зубцов, махнув рукой.
     Лайна   сдернула  мешок  с  верхнего  выроста  червеобразного  тела,  и
существо  обвело всех присутствующих изумительным взглядом своих золотистых,
совсем  и  даже  более  чем  человеческих глаз. С мольбою. С тоскою. С немою
просьбой.  Глаз  тоже  было четыре, и получалось, что у царицы лицо с каждой
стороны.   И  тогда  она  разомкнула  белесые,  с  прожилками  пульсирующей,
перетекающей  синевы  губы своих четырех ртов, по одному на каждом "лице", и
издала  удивительный  звук,  точнее,  неописуемую  комбинацию  звуков; самый
тонкий  из них напоминал журчание горного ручейка, самый низкий - последний,
утробный,  вызывающий  вибрацию  -  перелив  исполинского  колокола.  Два же
промежуточных  перетекали  друг в друга широким спектром голосов дельфинов и
птичьих  песен,  изысканной смесью всего этого. И тут же вдогонку отчаянному
зову  плененной  госпожи откуда-то издалека зловещим многоголосьем донеслась
перекличка знакомых сквирловских криков:
     - Сти! Сти! Сквирр, сквирр! Сти! Стч!
     - Поехали, и побыстрее, - воскликнула заметно побледневшая Лайна.
     Машина  беззвучно - если не считать ревущую царицу - тронулась с места,
стремительно   набирая   скорость.  И  вовремя  -  на  горизонте  показались
многочисленные  группы  исполинских  сквирлов.  Это  было  нечто новенькое -
раньше  исполинские  скирды все же действовали в одиночку, было страшно даже
представить,  что  могла  натворить стая, к примеру, из пятидесяти лошадиных
сквирлов.  Они  неслись  что  было  сил на помощь своей владычице теперь уже
молча.  Однако,  несмотря  на изрядное расстояние до машины, слуха Владимира
Достигали  такие  знакомые звуки соударяющихся пластин брони, металлического
цокота  когтей  и трения сочленений суставов. Этот наполнявший сердца тоской
гул  нарастал  с каждой секундой, и полковник, сидящий теперь впереди, рядом
с  Самойловым, велел гнать машину на полную. Владимир тут же почувствовал на
своей  шкуре, что такое езда по пересеченной местности на полной скорости на
такой  вот  машине.  Все  они,  включая  царицу, не тряслись уже, а прыгали,
рискуя  разбить  себе  головы  о  низенький  потолок. А сзади, вздымая пыль,
клином   смертоносных   вороных   коней  неслись  бронированные  исполинские
сквирлы.   Уже    было  разглядеть  раззявленные  острозубые  пасти,  и
казалось,  что  это  не живые чудовища, а то ли боевые роботы, то ли ожившие
скелеты  давным-давно вымерших рептилий. И от этого делалось еще страшнее. А
царица,   виляя   всем   своим  дрожащим,  трепетным  телом,  пела  особенно
пронзительно.
     Никто  не  обратил  внимания,  что взгляд двух ее видимых сейчас, будто
подведенных  жилками,  человеческих  женских  глаз  был сосредоточен точно в
середине  лба Рината, все еще прижимавшего ее к полу, чтобы та не выскочила.
Владимиру   с   Лайной  сейчас  также  приходилось  удерживать  извивающуюся
пленницу,  чтобы  она,  упаси  Бог,  не выпала из машины. Шамиль же нажал на
гашетку  пулемета,  и  воздух  разорвал  оглушительный  стрекот  и  вибрация
проснувшейся  смертоносной  машинки.  По  фургону заскакали пустые гильзы, а
два    передних    сквирла,    будто    споткнувшись,    грохнулись   оземь,
перекувыркнулись   через   головы  и  рухнули  вновь,  уже  окончательно.  В
какофонии  звуков  никто,  конечно,  не  слышал,  что  шептали  губы Рината,
сжимавшего упругую, зовущую грудь царицы сквирлов:
     - Она  страдает.  Ей  нужна моя помощь... - шептал Ринат, и по его щеке
бежала   слеза.   И  из  глаз  королевы  сквирлов  также  катились  большие,
выразительные бусины слез...
     Внезапно  Ринат  выхватил  автомат  и  дал  очередь по Шамилю, Володе и
Лайне.  В  этот  миг  автомобиль скакнул на ухабе, и пули ушли вниз, зацепив
бак  с  горючим  и  безнадежно  разворотив  армейскую рацию, но в сторону от
людей.  Сперва  Володе даже почудилось, что попавший под очарование королевы
сквирлов  Ринат  случайно  не задел никого, что пока все обошлось. Казалось,
на  секунду  от  собственных  выстрелов  он  пришел в себя и ошалело смотрел
теперь  на  содеянное. Увы, пулемет в руках Шамиля затих, и красивый молодой
чеченец,  всем  хвалившийся  еще  пару дней назад фотографией своей девушки,
снявшейся  для  него  на  память в одних кокетливых трусиках и согласившейся
ждать  его  и стать его женой, опрокинулся назад, и брюхо фургона обагрилось
кровью,  хлеставшей  из  дыры  в  его затылке. Он уже умер, конечно, а кровь
текла  так,  будто  он был жив. А потом Ринат взвалил королеву сквирлов себе
на  колени  и  пальнул  очередью  из  автомата  по  сидящему  за рулем Ивану
Самойлову.  Этот  был  самым  веселым  парнем  в  части,  никто  так не умел
развеселить  товарищей  заводной  шуткой или невесть откуда взятым очередным
мастерски  рассказанным  анекдотом  снять  напряжение  осажденного сквирлами
лагеря,  где, отключись маяк,  было проснуться оттого, что в твой домик
прыгает  сквирл, разбивая стекло. Тут уж было без вариантов, умер так умер -
вся  очередь  вплотную,  точно  в  цель.  И  все,  что  в  голове было, - на
уцелевшее  (недаром что бронированное) лобовое стекло. И теперь тошнотворная
смесь   мозга  и  раздробленных  костей  медленно  начинала  движение  вниз,
сползая.  Машина  же, теряя скорость, дернулась и встала. Полковник, вытянув
ногу,  резко  нажал на педаль газа, принимая управление автомобилем на себя.
Звериным  инстинктом  он  почуял,  что  не успеет дважды, попробуй он теперь
разобраться  с  обезумевшим  Ринатом.  Во-первых, стая исполинских сквирлов,
насчитывавшая  многие  десятки  голов,  неслась со скоростью, превышающей 60
километров  в  час,  и,  в  отличие  от  машины,  начхать им было на кочки и
овраги.  Во-вторых, полковник затылком ощущал направленное дуло автомата; он
бывал  во  многих  переделках  и  знал,  как чувствует себя затылок, когда в
него,  не  мигая,  уставится  дуло  -  то  ли  зудит,  то  ли чешется, то ли
щекочется.  Вот  прямо  как  сейчас.  А если он теперь исчезнет из вида, то,
быть   может,   просто   перестанет   существовать  для  суженного  сознания
несчастного  Рината.  И  Зубцов,  привалившись  к  коленям  мертвого шофера,
теперь  рулил,  нажимая  на  педали  так,  чтобы  его  не  было видно сзади.
Полковник  вспомнил  про  Лайну.  Но ему надо было также любой ценой довезти
машину  с царицей сквирлов до лагеря, выманить тварей на засаду. Это важнее,
сжав  зубы,  решил Зубцов и прибавил газу. Тем временем за его спиной Володя
постарался,  одной  рукою  придерживая  царицу,  другой  поднять  на  Рината
автомат.  Но    было  даже  не  пробовать  - реакция у спецназовца была
отточенной  до  автоматизма  -  он  вывернул Володину руку и приставил к его
голове  горячее  от выстрелов дуло. Владимир увидел, действительно вспоминая
прожитую  жизнь  и слушая, как кровь гулко течет в скрытых пока от случайных
взглядов  венах  его  мозга,  как  медленно  пополз  вниз  палец Рината, уже
нажимая  на  спусковой  крючок.  И  в  это  же  время  мозга Володи, все еще
хранившегося  в  специальной,  предназначенной для этого черепной коробке, а
не  сползавшего по стеклу, как у Вани Самойлова, достиг уверенный, спокойный
голос Лайны:
     - Если  ты  не бросишь оружие, я застрелю царицу. Слышишь? Я. Застрелю.
Царицу.  Сейчас.  с  Инструктор знала, что в такой ситуации пытаться и убить
Рината  было  делом  весьма  рискованным  -  пальцы  умирающего скорее всего
сожмутся,  и  он  успеет  таки  застрелить  этого  симпатичного  и неглупого
ученого.  К  тому  же Лайне очень не хотелось убивать человека, даже дикаря,
пусть  замороченного  пленной  царицей? Он не был врагом, тем более во время
поединка  она  коснулась  его сознания, а убить того, чья душа раскидывалась
пред  тобою,  как  сказочная страна с хрустальными городами, тяжело вдвойне.
Это она знала теперь и на практике.
     Ринат   злобно  ощерился  и  под  молящим,  слезливым  взором  королевы
сквирлов  отбросил  автомат в сторону, не ослабляя болевого залома. Владимир
мучился  от  боли  в  суставе, наслаждаясь тем, что при помощи Лайны все еще
жив.  Он  бился  головой  о  дно  машины, на предельной скорости несшейся по
ухабам,  и  хорошо  видел  изящные  фигуры бронированных сквирлов, неотрывно
скакавших за автомобилем.
     Лайна  чуть  отвела  свою лазерную винтовку в сторону от головы царицы,
но  этой  пути было довольно для великолепного глазомера Рината. Не отпуская
руки  Владимира,  он  выбросил десантный нож из своего левого рукава, в этот
же  миг  коснувшись им правого плеча Лайны. Лезвие беззвучно вспороло куртку
и  безжалостно  рассекло  плоть. Безумие лишь обострило восприятие Рината, и
он  безошибочно  нанес удар так, чтобы Лайна разжала кисть, выпустив оружие.
Инструктор  ощутила,  как  нож  пропарывает  ей  мышцу  плеча,  а затем тупо
ударяется  острием  о  кость.  Это ощущение было принципиально новым и очень
неприятным.  Внезапно  Лайна почувствовала, что непроизвольно переносит свое
сознание  через  острие  кинжала,  которым  была  пронзена, в энергетические
структуры   души   своего  мучителя.  Это  было  неудивительно  -  один  раз
состоявшийся   контакт   сознаний  в  последующем  может  происходить  почти
спонтанно.  Лайна  увидела  картину  помутневших хрустальных городов Рината,
словно  подернутых  густым, белесым, чужеродным туманом. Она даже не видела,
что  в  этот момент особым спецназовским приемом Ринат на мгновение отпустил
Владимира,  но  лишь  затем,  чтобы  потом  сплести  ноги  вокруг  его шеи в
железное  кольцо,  не  смертельное пока - Володина голова просто наполнилась
тонкими  колокольчиками преднаркозного звона, - Ринату нужно было всего лишь
высвободить  правую  руку.  Ему  было  не  впервой  одолевать  двух  и более
вооруженных  противников.  Поймав  выпавшую из руки Лайны лазерную винтовку,
он   начал   медленно   поднимать   ее  в  направлении  головы  инструктора.
Силлурианку  непременно  надо  было  убить,  хоть  она  и  женщина,  - вот и
несравненная  божественная  королева  считала  так  же. Ведь это она, Лайна,
была  виновата во всех бедах этой несчастной, нежной, царственной, горячо им
любимой владычицы сквирлов, да и не только сквирлов...
     Лайна  чувствовала,  что  теперь  в  сознании Рината царствует могучая,
неодолимая,  всесокрушающая, чужеродная сила. Лайна пыталась бороться с ней,
но  куда  там - по руслам теперь текла белесая слизь, которой были наполнены
сосуды  царицы.  Но  живой,  настоящий,  знакомый  ей и, по сути, беззлобный
Ринат  томился  и  взывал о помощи, осажденный во всех хрустальных строениях
своих  городов,  и, он, так же как и Лайна, обречен теперь был на поражение.
И  вода  в  руслах,  и  туман  - все было чужим и отвратительным, склизким и
холодным...   Ринат,   с   лицом,   подернутым  тенью  внутренних  терзаний,
поднял-таки  лазерную  винтовку и, чтоб наверняка, двинул дуло в сторону лба
Лайны.
     Внезапно   инструктор  ощутила,  что  внутри  Рината  происходит  нечто
действительно  ужасное.  Белесый  туман  и  липкая слизь рек потекли куда-то
восвояси,  а  чудесные  хрустальные  замки  просели,  вдребезги  разбиваясь,
заиграли   напоследок  какими-то  сказочными,  неведомыми  гранями  и  затем
превратились  в  стеклянную пыль, в мертвый песок, в пустыню... И русла рек,
высыхая   и   осыпаясь,   обернулись   теми   же  бесприютными,  выжженными,
растрескавшимися  разломами,  над  которыми  теперь  гуляли  лишь суховея да
пыльные  бури...  Сквозь  леса  и  парки  прошли ураганные смерчи, вырывая с
корнем  все  живое  на  своем  пути. Победила не королева, не Лайна и уж тем
более  не  Ринат  -  это была: победа чего-то мрачного, вечного, жестокого и
неумолимого.  Это была победа самой смерти. Лайна почувствовала, как в ужасе
перед  необъяснимым  умиранием  такого  разного, чудесного мира человеческой
души  стремительно  возвращается  обратно. Сфокусировав взгляд, она увидела,
что  смотрит  прямо  в  маленькое пулевое отверстие у Рината во лбу, как раз
туда, откуда, исковерканная металлом пули, разбегалась, исчезая, жизнь.
     Безвольная  рука  Рината  еще сжимала ее лазерную винтовку, от выстрела
которой  ей  суждено  было  погибнуть,  если бы не... Лайна подняла взгляд и
увидела  улыбающееся  ей  вполоборота  лицо  Зубцова. Это он убил Ринита. Из
пистолета,  вытащенного им из кобуры на поясе у шофера. Лайна почувствовала,
что  плачет.  Она  оплакивала  Рината,  так как видела трагедию и гибель его
личности  с  самого  начала;  и  радовалась, что осталась жива - оттого-то в
слезах  этих  было  столько  щемящей  благодарности... И даже потому плакала
сейчас  Лайна,  что  поняла:  она  согласна,  чтобы полковник не теперь, а в
безоблачно-мирном  "потом"  стал ее мужем. Умом она понимала, что, воз,
он  убил Рината не только и, воз, не столько из-за нее, но то ли слепое
сердце  механически связало цепочку событий, наивно веря, что после означает
вследствие,  то  ли  видело оно нечто, скрытое от глаз. Так или иначе, Лайна
почувствовала,  что  не одинока во Вселенной. Еще эти капельки влаги кричали
о  той боли, что лишь сейчас запульсировала в полную силу на дне раны, следы
которой  теперь  навсегда останутся на плече девушки. Да и вообще о чем речь
-  это  всего-то была пара слезинок, по одной с каждой стороны, но такие они
были  концентрированные, эти слезы, что, казалось, упади они вниз - могли бы
пол у автомобиля проесть получше всякой кислоты.
     А  с машиной и без того творилось неладное - автомобиль несся на полной
скорости,  сквирлы  даже  чуть  поотстали,  а  сил  у  их  предводительницы,
растратившей  все  свои  психические  резервы  для покорения Рината, хватало
лишь  на крик, но бензобак у фургона был пробит. Лайна же, не теряя времени,
села  за  пулемет,  и  бронебойные пули полетели прямо в лошадиных сквирлов,
ломая  броню  и  нанося  им  тяжелые,  не  смертельные,  впрочем,  на  таком
внушительном   расстоянии   ранения.   Владимир   выкарабкался  из  ватного,
расслабленного  зажима,  сохранявшегося  доселе  ногами мертвого Рината, и с
тревогой,  через  плечо  Зубцова,  посмотрел  на чутко подрагивающую зеленую
стрелочку.
     - Нам  не доехать до лагеря, - первым сказал он страшные слова, которые
давно  уже  вертелись  на окраинах полковничьего сознания, да тот не впускал
их  внутрь,  уж  такой  безнадегой  веяло  от этой правды, что, казалось, ее
лучше  и  не знать. Да и зачем - чем ближе они к лагерю, тем вроде бы больше
шансов  у  них имелось на спасение. Разумеется, это было самообманом - какая
разница,  где  сдохнуть  -  в  50  километрах  от лагеря, где они находились
теперь,  или  в  двадцати,  куда  они  в  лучшем  случае дотянут на остатках
бензина...  Но когда куда-то едешь, остается надежда, пусть и бессмысленная.
Связи  не  было  -  рация  молчала.  Лайна  попыталась  было ее включить, но
напрасно.  А  брать  с  собой  мобильник  в  бой  у спецназовцев, видите ли,
считалось  дурной  приметой. Тем более этот глухой закуток и не обслуживался
никем из операторов.
     И  тут  Владимир  понял, что настал тот момент, ради которого полковник
интуитивно  и пригласил его с собой. Лайна, для острастки, издалека стреляла
по  скачущим тварям, - патронов все равно не хватило бы на серьезную оборону
автомобиля,   когда  бензин  кончится.  Зубцов  мастерски,  но,  увы,  почти
бесцельно  вел  машину,  теряющую  топливо,  в  сторону  лагеря. Володя же с
третьей   попытки   окинул   взглядом   топографическую;   карту  местности,
безжалостно  скакавшую  в руках, и в радиусе теоретически достижимых для них
25  километров  обнаружил нечто, являвшееся, воз, их ключом к спасению.
Потом  ему  вспомнилась  история  про  крысолова  и  волшебную  дудочку. Еще
Владимир  подумал,  что  голубой  цвет,  овальное  пятно которого на карте и
привлекло  его  внимание, - это цвет надежды. И тогда он сказал, скомандовал
почти - имел право - бездумно сжимавшему руль Зубцову:
     - Поворачиваем направо!
     - Это  еще  почему?  -  с  раздражением  снаружи и с надеждой в глубине
голоса  - надеждой, впрочем, не большей, чем у утопающего в адрес соломинки,
отозвался  полковник,  перекрывая голосом грохот пулемета, такого послушного
и меткого в руках Лайны.
     - Там  озеро.  Если  мы  найдем  катер  или  лодку  хотя  бы, мы сможем
укрыться  на  середине.  Сквирлы  -  неважные  пловцы, а эта штука, - Володя
ткнул пальцем в карту, - километра два в диаметре, не меньше.
     - Он дело говорит, - оживилась Лайна. - Рискнем!
     - Молодец,  Володя,  -  по-командирски, с вернувшимся гонором подытожил
полковник.  - Не зря я тебя с собой взял. И ты, Лайна, молодец, - добавил он
после  паузы,  прерываемой краткими, истерическими воплями пулемета, и начал
широкий  поворот,  так,  чтобы  сквирлам, черными тенями скачущим позади, не
удалось выйти наперерез автомобилю. - Такого умницу мне спасла. Ценю обоих.
                                  Глава 8
                               МЕРТВОЕ ОЗЕРО
     Через   пять  минут  сумасшедшей  гонки  машина  выскочила  к  озеру  и
помчалась  по  его  пустынному  берегу. Никого из людей поблизости не было -
всех  эвакуировали  из-за  инопланетной  напасти.  Капризная  осенняя погода
между  тем  уже  успела  затянуть теплое пока солнышко, и в озере отражалась
лишь  пелена  грязно-серых, безотрадных облаков. Ветерок проводил по озерной
глади  полоски ряби - по всему было видно, что надо ждать дождя. Впрочем, до
погоды  нашим героям сейчас не было никакого дела. Машина, сумевшая прилично
оторваться  от преследователей, влетела в скромную деревушку, примечательным
в  которой  было  лишь то, что она стояла на берегу водоема. А значит, в ней
наверняка  - в это верили все трое выживших в схватке с Царицей-телепаткой -
  было  обнаружить  катер.  Володя  заметил, какой выразительный взгляд
бросила  королева  на  стекающие по лобовому стеклу автомобиля мозги шофера,
убитого   Ринатом.   "Разглядела   ведь,  стерва,  -  подумалось  Володе,  -
проголодалась,  видно".  И  в  то  же  время  было  в  царице  этой нечто...
аристократическое,  что  ли, несмотря на ее червеобразность "Как бы она меня
теперь  не  зомбировала",  -  забеспокоился  Володя  и,  от  греха подальше,
накинул  на  червя  мешок,  защищающий от оттенков чарующего взгляда. Зубцов
тормознул  машину,  чуть  не  въехав на ней в воду, - у самодельной пристани
стоял  небольшой,  белый  с  красной  продольной полосой катерок. Владимир с
Лайной  схватили  упругое  тело  царицы,  которая сейчас, видимо, утомившись
поездкой,  безвольно  затихла,  и  залезли  в  катер  со своей ношей. На дне
кораблика  валялись  высохшие давно рыболовные сети, и Лайна с удовольствием
обмотала  червя  еще и ими - она испытывала брезгливую ненависть к пленнице,
а  то,  что  та,  несмотря  на  свою  уродливость,  еще  и  ухитрялась  быть
сексуальной,  лишь  усиливало  омерзение.  Плохо  было  другое  -  катер был
привязан  толстым железным тросом, скрепленным массивным замком. Разумеется,
препятствие  было  бы  устранимым,  имейся  в  их распоряжении хотя бы минут
двадцать  времени  -  однако тишина, обычная в природе перед близким дождем,
нынче  была  обманчивой  - пройдет не более двух минут, и тут появятся целые
полчища  космической  саранчи,  умевшей  выслеживать добычу не хуже собак. У
Володи,  впрочем,  оставалась  слабая  надежда,  что  те сейчас, быть может,
сбились  со следа, однако Лайна, с тоской наблюдавшая за попытками Владимира
отцепить  трос  от  пристани или от кормы, сказала - Сейчас они будут здесь.
Понимаете,  Владимир,  а  они  ее  чувствуют. У нас не более минуты. Зубцов,
кажется,  замешкался в машине, но когда, полковник вышел на пристань, Володя
увидел,  что  времени  он  даром не терял - на плече его висели два авто - и
мата  и  гранатомет,  в  руках  же  он  держал  пулемет,  который  ухитрился
открутить  со  дна  машины  за  рекордно  короткие  сроки.  Оценив  Володину
проблему с замком, он лишь коротко бросил:
     - Посторонись-ка!  -  и очередью из пулемета, вздыбившей воду за кормой
фонтанами  брызг,  превратил  замок  в  подобие  черной изжеванной жвачки, а
затем сшиб его останки носком ботинка.
     Запрыгнув  в  заходившее  ходуном  от  неожиданной  тяжести  суденышко,
Зубцов  что-то  сделал с зажиганием, и мотор завелся. Катер не спеша отчалил
от  берега,  набирая  скорость. Володя окинул взглядом деревеньку - казалось
немыслимым,   что  сейчас  она  вся  наполнится  откормленными  космическими
саранчуками,  так  мирно и обыденно выглядели будто сегодня покинутые домики
с  фруктовыми  деревьями  за  жиденькими заборами, и не верилось даже, что в
армейском  фургончике,  оставленном  на  берегу,  лежали  три  мертвых тела.
Внезапно  Владимир  увидел,  как  на  крышу  ближайшего  к воде двухэтажного
строения  вспрыгнул,  как  черный  петух  из шизофренического сна, лошадиный
сквирл.  В  бессильной  злобе  вытянув свою палеонтологическую шею в сторону
лодки,  он  издал  пронзительный крик. Когда же рядом с ним грузно грохнулся
другой  экземпляр,  крыша,  не  выдержав,  обвалилась.  Сквирлы же, со своей
великолепной  реакцией,  не провалились внутрь, а с тяжелой грацией скакнули
вниз.  Первый  сквирл встал у воды, и Лайна, нажав на гашетку пулемета, дала
по  нему очередь. Орудие не было фиксировано, и потому, пока Лайна привыкала
к  его мощной отдаче, оно дало по воде кривую дорожку всплесков от катера до
берега.  Наконец  гребень  брызг  уперся  в  сквирла,  и  бронированные пули
искрошили  костяной череп чудища. Оно, завалившись на передние ноги, рухнуло
в  воду. Тем временем на берег прибыли основные силы сквирлов. Катер был уже
на  приличном  расстоянии  от  суши,  но  даже сквозь шум мотора слышны были
звуки   проламываемого   железа.   Это  твари  расправлялись  с  оставленным
фургоном.  Владимир  увидел, как одно из чудищ высоко подкинуло чье-то тело,
а  два  других  в  прыжке сомкнули на нем лезвия своих зубов и разодрали его
надвое.  Кто  это  был? Ринат? Шамиль? Катер был слишком далеко, чтобы 
было  сказать с уверенностью. А вот то, что родственникам погибших ребят и в
цинковых  гробах  будет  отправить  нечего,  представлялось очевидным. Лайна
сорвала  с  царицы  мешок,  однако  та, будто чувствуя опасность от воды для
своего  племени,  лежала молча. Тогда инструктор выхватила нож левой рукой -
правая  у  нее  с трудом двигалась после ранения, и девушка чувствовала, что
крови  ей под куртку натекло порядком, - всадила его острие в основание тела
царицы, злобно процедив сквозь зубы:
     - Кричи, сука, ирни ма-а-анс тор, арзи!
     Владимир  понял,  что  концовка  была подобна началу фразы, но на языке
Силлура.  Выразительные,  золотистые  глаза червя подернула поволока боли, и
царица непроизвольно вскрикнула, подобно кряканью утки,
     - Заглуши  мотор!  -  крикнула  Лайна  Зубцову,  и  полковник  отключил
двигатель,  так  что  с  берега стали доноситься негромкие звуки, издаваемые
сквирлами.  Инструктор  с огонечками мстительной радости в глазах провернула
нож  в ране, ввинтив его вглубь. Вместе с тошнотворным запахом из вспоротого
тела  царицы  потекла, пульсируя, белесая, молочного вида жидкость. Королева
сквирлов  выпучила  глаза и закричала пронзительно и отчаянно - в крике этом
было  столько  осязаемой почти, невыносимой боли, что у всех троих, сидевших
в  катере,  даже  мурашки  пробежали,  хотя каждый из них повидал немало и к
гадине  этой,  которую  сейчас  мучила  Лайна,  не  испытывал  ни  малейшего
сочувствия.  Что  уж  говорить  о  сквирлах  -  от этого последнего стона те
чудовища,  что  в  нерешительности  толпились  на  берегу,  ступили в воду и
пошли.  Сперва  они  погрузились  по  основание своих суставчатых лап, потом
поплыли. - А ведь они умеют плавать! - в изумлении воскликнула Лайна.
     Володе  не  понравился  ее тон - выходило, что она! знает о космической
саранче  далеко  не  все.  А  лавину  бронированных  черных тел, рассекающих
грудью   воду,  казалось,  было  не  остановить  -  они  не  только  успешно
преодолевали  водную  преграду, но и делали это умело и стремительно, словно
это  и  не  сквирлы  были, а какие-то крокодилы. Это сравнение напрашивалось
первым  -  твари  плыли,  вытянув  шеи,  так  что  морда  их была наполовину
утоплена  в  воду,  а  узкие  черные  гребни спин, выступавшие наружу, также
могли  бы  сойти  за  спины исполинских рептилий, вот только хвостов не было
видно.
     - Кричи,   стерва,   дрянь,   кричи!   -   прошептала  Лайка  бледными,
бескровными  губами  и режущим движением вспорола покровы царицы на ладонь в
длину.
     Королева  от  нестерпимой  боли  прикрыла  глаза  веками,  обрамленными
настоящими  длинными  ресницами,  и  пронзительно  застонала,  а когда Лайна
вновь  крутанула нож, впрочем, следя за тем, чтобы он не ушел в тело слишком
глубоко,  издала  долгий, невыносимый - плакать хотелось, слушая, - звенящий
крик,  эхом  вернувшийся  к  катеру,  уже когда пленница обессилено затихла.
Владимир  увидел, как из закрытых глаз царицы текут слезы. Она действительно
плакала  навзрыд,  сначала беззвучно, а затем по-женски всхлипывая. Сходство
с  плачущей  женщиной  было  столь  поразительным,  что Владимир сознательно
вызвал   в   памяти  Рината,  Шамиля,  Ваньку  Самойлова,  загубленных  этой
плакальщицей,  между  прочим.  И  отвернулся,  чтобы не видеть - смотреть на
мучения  королевы  сквирлов  без  сопереживания ей было просто невозможным -
так по-человечески она страдала.
     Внезапно   передний   сквирл,   которого   сейчас  отделяли  от  катера
каких-нибудь  сто  метров, поднял голову и бултыхнул по поверхности лапой. А
потом,  издав  жалобный  крик,  ушел  под  воду.  По  озеру уже плыли многие
десятки  тел,  а  Зубцов  все  не  заводил  мотора,  чтобы твари не пошли на
попятную,  если царица окажется слишком далеко от них. Какие-то сквирлы были
пловцами  получше,  какие-то похуже, однако было видно уже, что существа они
отнюдь  не  водные.  Подоспевшие  тем  временем собачьи сквирлы тоже лезли в
воду  и  тонули там, не проплыв и десяти метров. Володе подумалось, что этот
безымянный,   судя   по  карте,  водоем  войдет  в  историю  Земли  -  столь
величественным   и   устрашающим  было  зрелище.  Внезапно  королева  издала
какие-то  новые,  торопливые  дельфиньи  звуки,  и  сквирлы,  все  как один,
замерли в нерешительности, а некоторые даже начали разворачиваться обратно.
     - Режь  ее,  Лайна! - воскликнул Зубцов, развернувшись к инструктору. -
Эта жопа их предупредила!
     Лайна,  казалось,  была  уже  пресыщена  мстительным восторгом и сейчас
тяготилась  своей  работой  в  качестве заплечных дел мастера. Но, пересилив
себя,  она  опять  пронзила  царицу ножом и вращательным движением усугубила
боль   королевы.   Однако   та   на  сей  раз  терпела,  стоически  прищурив
переполненные страданием глаза с суженным в точку зрачком.
     Зубцов   внезапно   сунул  руку  в  карман  и  достал  оттуда  какой-то
замызганного  вида пузыречек. Встретив потерянные взгляды Владимира и Лайны,
с  трудом  выдерживавших  напряжение  последних  минут, он сам, перегнувшись
через  перегородку,  отделявшую  мостик от палубы, сыпанул белого порошка из
своей  склянки  в развороченные лезвием раны на теле царицы, что исторгло из
всех  четырех  ртов  самки  душераздирающий  с  пронзительный вопль, равного
которому  Володе  не до - и водилось слышать никогда прежде. Зубцов, заметив
ужас,  застывший  в  глазах  и  ученого,  и  своей обожаемой инструкторши, с
широкой улыбкой сказал:
     - Вот  она  какая  полезная  оказалась,  привычка.  Я, ребята, всегда с
собой  соль беру. Вот ведь как пригодилась! Выше нос! Это не больше чем жопа
с  глазками,  опарыш!  Мы  их  всех  сегодня раздавим, поглядите! и Владимир
посмотрел  на водную гладь, ежеминутно смыкавшуюся над еще одним исполинским
куском  за  -  и  кованного  в черную броню мяса на радость здешним ракам, и
увидел,  что все морды тварей, с трудом державшихся на плаву, вновь смотрели
в сторону их утлого суденышка.
     - Зачехляйте  ее  и зажмите ей пасть, - скомандовал Зубцов, - чтобы она
их  не  образумила.  Вот  ведь  гадюка  продолжал полковник нарочито веселым
тоном  -  он  считал необходимым сейчас поддерживать подобным образом боевой
дух  своей команды, - какие себе похороны отгрохала, как настоящая фараонша.
Всю свиту с собою на дно потянула.
     Владимир,  сглатывая  комок  в  горле,  натянул  мешок  на  исполненные
страдания  и  слез  глаза  королевы, из глубин которых на него повеяло такой
опустошающей  сердце  тоской,  что впору самому было заплакать. Лайна убрала
нож и здоровой рукой прижала предводительницу к палубе, зажимая ей рты.
     Через  четверть  часа с воинством царицы было покончено. Последние пять
минут  топился  арьергард  отряда  - подтягивались сквирлы, раненные Лайной.
Они,   прихрамывая,   а   то   и   просто  волоча  ноги,  останавливались  в
нерешительности  у,  казалось,  поднявшихся  от  мертвых  тел  вод озера, не
понимая  смысла  происходящего,  но  чувствуя,  что  госпожа где-то рядом, и
тогда  полковник,  с  какой-нибудь плоской, жестокой шуточкой, сыпал соль на
сочащиеся  белым  раны  королевы,  а  Лайна отпускала ее рты, чтобы та могла
исторгнуть   очередной   бередящий  душу  стон.  И  тогда  твари  на  берегу
откликались  на  разные  голоса  и  пускались  в  свое последнее плавание по
гостеприимным  - места на всех хватит - мрачным водам мертвого озера. Его, к
слову,  с  тех  пор  так  и  назовут  - Мертвое озеро. И мемориал построят -
Ринату,  Шамилю  и  Ивану.  Успеют  - красивый будет памятник - до грядущей,
роковой для планеты, зимы...
     Наконец  воды  поглотили,  без  следа  и  звука,  последнюю  из тварей,
спешивших  на  выручку  своей  царице.  Молчание  сомкнулось  над катером, а
сверху  из туч упали первые мелкие осенние холодные капли, и озеро покрылось
рябью,  будто  это  гибнущие  чудовища  царапали  лапами  по  нижней стороне
поверхности  водоема,  не в силах пробиться к воздуху и свету. Зубцов сказал
Володе и Лайне:
     - Ну  что  же,  теперь  нам  пришла  пора  разобраться  с  этой миледи.
Конечно,  проще  всего  ее  было  бы расстрелять из пулемета, да вода больно
холодная  -  вплавь  добираться  неохота, если днище продырявим. Придется по
старинке,  -  и  Зубцов, вытащив из-за пояса длинный, с зазубринами нож, без
пауз  и  раздумья  всадил  его  в  шею  царице  сквирлов.  Гибкое белое тело
судорожно  забилось,  королева заскулила, как раздавленный машиной щенок, но
Зубцов  сел  на  бьющегося  грудастого червя и за считанные секунды отчленил
голову.  И  лишь  потом снял мешок. В красивых золотых глазах царицы застыли
страх,  боль  и  облегчение,  что  пытке пришел конец. Какие же удивительные
были эти глаза - умные, выразительные, человеческие...
     Наконец  и  обезглавленное  тело  перестало  ворочаться  у ног, замерев
куском  бесполезного  сала.  Катер  и так был уже полон белой кровью царицы,
хоть  вычерпывай.  Зубцов  автоматически  закрыл  царице  один за другим все
четыре  глаза  и,  размахнувшись, бросил ее голову в сторону центра озера. А
потом, подняв тело, перевалил за борт и его.
     "И  за  борт  ее  бросает  в  набежавшую  волну",  - вспомнились Володе
строчки  известной  песни,  повествующей и о, мягко говоря, неджентльменском
поведении  Стеньки Разина. Однако дело было сделано. Во всей округе они были
единственными  живыми  существами.  И  лишь  озеро, темное, мрачное, хранило
свое  вечное,  а  теперь  и  какое-то  зловещее, многозначительное молчание.
Володе?  подумалось,  что  так  же,  должно  быть,  сыто и довольной молчало
Чудское  озеро  после  ледового  побоища.  Зубцов достал сигаретку, закурил.
Внезапно  издалека  донесся  шум  мотора приближающегося вертолета - а вот и
сам  он  тяжелой  стремительной  птицей выскользнул из-за деревьев. Вертолет
отчего-то  летел низко, воз, сверху удалось разглядеть след от машины -
знали,  где  искать.  Авиацию  в  подкрепление  отряду прислали всего неделю
назад,  почти  одновременно с приездом Лайны, так что воспользоваться боевой
машиной  удалось с толком лишь теперь, для эвакуации выживших героев. Зубцов
радостно  вскинул  автомат  и  дал  очередь в воздух, разумеется, в сторону.
Вертолет  сделал  вираж  и  завис  над катером - по воде в разные стороны от
закачавшегося   суденышка  побежали  барашки,  вздыбленные  могучим  винтом.
Скользнула  вниз  веревочная  лестница,  и  сперва  Владимир, а потом Зубцов
вскарабкались  по ней вверх. Полковник, сказав о ранении инструктора, велел,
когда   она   схватится,   нежно   поднимать   трап   вверх.  Он  еще  внизу
поинтересовался  у девушки, которая выглядела пугающе бледной, сумеет ли она
удержаться  на одной руке, и получил утвердительный ответ. Зубцов сам втянул
поднятую  Лайну на борт летучего корабля, а потом уже руководил эвакуацией с
катера  бронебойного  пулемета.  Через  две  минуты влекомый винтом стальной
ковчег, сделав разворот в воздухе, взял курс на военный лагерь.
                                  Глава 9
                                  СОЮЗНИКИ
     Лайна  еще  в  полете  потеряла  сознание.  Когда с нее стянули куртку,
стало  понятно,  что  отнюдь  не нервы были тому виной - кровь пропитала все
свитера,  в которые закуталась теплолюбивая девушка, и о размере кровопотери
судить  было  очень сложно, видно было лишь, что она, безусловно, серьезна и
угрожает  жизни  Лайны.  Пилот  связался со штабом, и на высоком уровне было
принято   решение   держать   курс   на   Москву,   где   было  уже  открыто
представительство  силлуриан, включавшее в себя медпункт со всем необходимым
для  лечения девушки. Полковник с Володиной помощью наложил жгут на рану, не
снимая  задеревеневшие  от  свернувшейся  кровавой корки свитера. По воздуху
все  дороги  короче  -  лететь  до  Москвы оставалось меньше часа. К радости
Зубцова,  уже  на  подлете  к  столице  Лайна  пришла  в себя. Черты ее лица
болезненно  заострились,  глаза  запали. Она подняла взгляд на склонившегося
над  ней  полковника  и  негромко  сказала,  но Володя все равно слышал - он
сидел тут же, рядом:
     - Юра... Я подумала над твоим предложением. Я согласна.
     Владимир  понял,  что  это  уже  глубоко  личное,  и  тактично отошел к
иллюминатору,   за   стеклом   которого   проносились  промышленные  пейзажи
подмосковных  городов,  будто  постройки из детского конструктора на золотом
ковре  осеннего  леса,  одного  огромного  лесного  массива,  со всех сторон
испокон  века  окружавшего  Москву. И потому Володя не слышал продолжения их
беседы  за  особенно  оглушительным  в военном вертолете да еще несущемся на
полной скорости шумом винтов.
     А   оно  было  таким:  Зубцов  взял  тонкие,  сухие,  холодные,  как-то
посеревшие  даже  пальцы здоровой руки Лайны в свою ладонь и молча пожал их.
Девушка улыбнулась и спросила:
     - Юра,  избранник  мой,  будешь  ли  ты  ждать меня?. Ну что оставалось
делать  полковнику,  имевшему  вполне  четкие  и  нерушимые  представления о
чести?  Внезапно  ощущая,  что  холостяцкая  жизнь  со  всеми  возможными  и
допустимыми  в  ней  вольностями  уже  миновала, если, конечно, Лайну успеют
привезти в клинику живой, Зубцов ответил:
     - Да, я буду ждать тебя.
     - Будешь ли ты верен мне, родной?
     - Да,  - ответил Зубцов, думая, что ему все же хотелось бы, чтобы Лайна
выжила  и стала его женой больше, чем чтобы она умерла теперь и оставила его
свободным.  Он как-то очень привязался к ней за прошедшее время - это он уже
теперь  заметил,  что  привязался, но в его боевую голову даже не приходило,
КАК  ему будет теперь не хватать их общения, их совместных волнующих походов
в  баню,  их  семейных обедов. На самом-то деле полковник вряд ли вообще был
способен на более глубокое чувство, чем-то, что теперь испытывал к Лайне.
     - Жди  меня,  милый. Я вернусь к тебе, - сказала Лайна. - А если я умру
раньше,  тебе обязательно сообщат и пришлют мой локон - теперь ты официально
мой  жених,  а  я  -  твоя  невеста.  Ты поцелуй меня, родной, а то я как-то
слабею очень.
     Зубцов  испугался своего желания поцеловать Лайну в лоб - ее лицо вовсе
не  располагало  к  страстным поцелуям - таким серым и заостренным оно было,
как  у  мертвой,  - но, не подавая вида, он приник губами к холодным, сухим,
чуть  приоткрытым  устам  девушки  и  с  облегчением  почувствовал,  что ему
удалось  воссоздать подобие вполне натурального поцелуя. Лайна, похоже, была
того   же  мнения  -  она  со  счастливой  улыбкой  закрыла  глаза  и  вновь
погрузилась в забытье.
     Через  считанные минуты вертолет приземлился на крыше здания, в котором
располагалось   представительство   Силлура.   Как   драгоценное   сокровище
сопровождал  полковник  бесчувственное  тело  своей  суженой до медицинского
пункта  посольства,  где  его...  почти  что жене немедленно ввели вещество,
многократно  замедляющее обмен веществ и, разумеется, погружающее пациента в
глубокий,   непробудный  сон.  Силлурианский  доктор  -  один  из  двадцати,
прибывших  на  Землю, - осмотрел рану, оценил кровопотерю и сообщил Зубцову,
что   опасности  для  жизни  нет,  но,  так  как  силлуриане  не  практикуют
переливания  чужой  крови, Лайна будет эвакуирована на вращающийся на орбите
лайнер,  где имелись все условия для прохождения восстановительного периода.
Там  она  проведет  пару недель в том же дремотном состоянии, ей также будут
вводиться  питательные  вещества и лекарства, стимулирующие кроветворение, и
затем  она  придет  в себя полностью здоровой и отдохнувшей. Выслушав лекцию
доктора,  полковник  вернулся  на  борт  вертолета,  где  его ждали Володя и
летный  экипаж,  после  чего  стальная  стрекоза, загудев ожившими лопастями
винтов, вертикально взмыла в небо и взяла курс на Белгородскую область.
                                    ***
     Где-то  неделей  раньше,  неделей  позже,  но  так или иначе при помощи
друзей  с  Силлура  Земля была очищена от напасти. На этот раз Володина, так
же  как  и  зубцовская  доблесть  были  оценены  орденом - полковник получил
Звезду  Героя,  Владимир - орден Мужества. Лайна так и не вернулась на Землю
-  она  лишь  однажды связалась с Зубцовым по телефону и сказала, что в рану
попала-таки  инфекция и ей настрого запретили высаживаться на планету. Лайна
позвонила   попрощаться  и  заверила,  что  обязательно  прилетит  к  своему
полковнику,  когда  через  три  земных  года  закончится срок ее контракта с
силлурианскими  вооруженными  силами,  а пока, вновь подтвердив свое решение
навсегда  связать  свою  судьбу  именно  с  ним,  Лайна обещала посылать ему
весточки  как    чаще,  при  первой возсти Отряд Зубцова занимался
охотой  на  отбившиеся  от дружно утонувшей семьи остатки сквирлов еще около
месяца,  но  это  уже  была  не  война,  а  азартная охота - все исполинские
сквирлы  погибли,  а  оставшиеся собачьи теперь по ночам выли в поисках себе
подобных,  что  и многократно облегчало их обнаружение и отстрел. Если же им
удавалось  сбиться  в  стаю,  то их уничтожение в результате становилось еще
сподручнее  -  было за один день положить приличное количество существ,
на  которых,  к  слову,  холода  действовали  весьма  удручающе - сквирлы от
ночных  заморозков и наступившей бескормицы становились вялыми и скучными и,
казалось,  почти  не  возражали  против  собственного  усыпления  при помощи
автоматной  очереди.  Тем  более  что  в с распоряжении отряда теперь имелся
вертолет,  с  борта  и  которого и были расстреляны, с недельным интервалом,
два  молодых  исполинских  сквирла,  сумевших  таки откормиться, невзирая на
неблагоприятные  условия. Наконец, отряд был расформирован, и каждый занялся
своим  делом:  военные  -  военным,  штатские  -  то есть Володя и Бадмаев -
своим,  штатским.  И  все бы ничего, да к декабрю месяцу, когда последний из
сквирлов  на  Земле был нейтрализован, Сэйла вновь обратилась к Совбезу ООН,
но уже с просьбой о военной помощи со стороны землян.
     Заседание  было закрытым, и пресса получила буквально крохи информации,
из  которых следовало, что просьба союзников, спасших Землю и от сквирлов, и
от  СПИДа,  и от рака, разумеется, была удовлетворена полностью, по принципу
чем  можем, тем поможем. Характер запрошенной помощи не уточнялся, и простые
жители  Земли  так  и не узнали, что силлурианам было разрешено построить на
территории  России,  США  и  Канады  несколько военных баз, наделе служивших
пусковыми  установками.  То есть, собственно, силлуриане и тут были весьма в
своем  духе  Никакой  военной  техники,  никаких  ресурсов и армий - прибыли
несколько   военных  специалистов  с  полными  чемоданами  чертежей,  и  все
необходимое  было  создано  руками  людей  на земных оборонных предприятиях.
Разумеется,   всевозможные  спецслужбы  прилежно  шпионили  за  союзником  и
почерпнули  немало  нового в теории и практике ракетостроения. Еще бы - ведь
техника,  отстроенная  за  считанные  дни  заводами  Земли,  сумела выкопать
многокилометровые  тоннели в глубь планеты, где, оказывается, в избытке было
радиоактивной   руды,   ставшей   начинкой  и  топливом  в  рекордные  сроки
воссозданных  по  силлурианским  схемам  фантастических баллистических ракет
такого  радиуса  действия,  о котором не могли бы мечтать даже Циолковский с
Эйнштейном  в  самых  розовых  своих  фантазиях.  Еще бы - эти ракеты должны
были,  по  обновленным  представлениям  о  гравитационной физике, преодолеть
границы  между  звездными  системами  и  поразить  цели  на  некоей  далекой
планете,  посмевшей  бросить  вызов  всемогущему  Силлуру.  Для  простык  же
обывателей  тема  была  как  бы  "замята" до самого рокового 20 декабря 2022
года,  когда  состоявшийся запуск ракет уже было невоз скрывать. Еще бы
-  сперва  пуск  был  проведен  в США, и тогда власти поняли, что утаить его
просто  немыслимо,  как,  к  примеру,  нельзя спрятать ядерный гриб ростом в
полнеба.  Никто ведь, сперва и не предполагал, что взрыв атомной бомбы будет
похож  на  гриб.  Вот  и  теперь  никто  не  мог  предположить,  что  запуск
межзвездных  ядерных  ракет  будет  похож...  на  исполинские, выше облаков,
новогодние  елки. Весь мир транслировал диковинные фигуры, выросшие в ночном
небе  Америки.  Первые  версии  случившегося были самыми разнообразными - от
Второго  пришествия  до  топографической рекламы, - пока власти США и Канады
вяло  не  рассекретили  часть  информации,  что  это, мол, делается в рамках
выполнения союзного договора с Силлуром. Никакой конкретики.
     Россия  же  узнала  о  событиях  днем.  И  тогда же, по горячим следам,
президент  Российской  Федерации  выступил  с  прочувствованным обращением к
согражданам,  в  котором  выражал надежду, что российский народ с пониманием
отнесется  к  грядущему  следующей ночью подобному пуску ракет. И будет, так
же  как  и он сам, с интересом наблюдать за появлением в небе рождественских
елок  этой  ночью.  А еще президент говорил о том, что силлуриане фактически
передали  - это он хорошо сказал, - фактически, так как на деле никто ничего
не  передавал,  это  лучшие  умы  из  разведки и закрытых ин-ститутов, ломая
головы,  сумели  без  спроса и разреше-ния проникнуть в тонкости космических
технологий   Силлура,  -  передали,  стало  быть,  землянам  такие  науч-ные
познания,   что   позволят  вскоре  появиться  космическим  кораблям  нового
поколения  и появятся настоящие Астронавты, от "астре" - звезда. И что скоро
бу-дут  первые  экспедиции  к неизведанным мирам. Хорошая это была речь, все
там  было:  и  романтика  межзвездных  полетов  - для мечтающих в душе стать
космонавтами,  и  богатство,  покой и сытость - для остальных. Ну и конечно,
для  всех  -  полная безопасность, так как теперь "наши силлурианские друзья
на  деле  убедятся  в нерушимости нашего союза, отныне скрепленного навеки".
Великолепная  вышла речь - к вечеру на Манежной состоялся малюсенький митинг
пацифистов,  из  62 человек, ораторское мастерство которых не шло ни в какое
сравнение   с   искусством   плетения   благородных  и  возвышенных  словес,
продемонстрированным   президентом.   А   рядом,  на  Красной  площади,  уже
собрались  тысячи  москвичей,  ожидающие,  что  и  им  будут видны красочные
новогодние  елочки, совсем такие, как в США и Канаде каких-нибудь двенадцать
часов назад.
     Володя  тоже  был  среди  пришедших  на спонтанные народные гуляния. Он
захватил  с собой подзорную трубу, но она ему не понадобилась - в 23 часа 28
минут  по  московскому  времени из земли выросла Новогодняя Елка. "Christmas
Tree"  -  рождественское  дерево. Какая там подзорная труба - Володя стоял в
самом  центре  Красной  площади,  когда  все  вокруг  озарилось  праздничным
зеленым  светом,  как  от  щедрого залпа салюта, когда его вспышка и в самом
разгаре,  и в самом зените. Сперва, правда, освещенными оказались лишь стены
Гуна,  да  -  и  то  до  половины  - огонь, казалось, накрепко загородили от
собравшихся  на  площади зевак стены Кремля, - но, боже мой, что было потом!
Спустя  какой-нибудь  десяток  секунд  уже  вся  стена окрасилась зеленью, а
потом,  потом  -  "линия огня" поползла по площади, и когда она добралась до
середины  видавшей виды брусчатки, до Лобного места, то Владимир увидел, как
над  Кремлем, новой кремлевской башней, но сияющей чистым изумрудом, дарящим
щедрый,  даже,  казалось,  согревающий  свет, поднялась долгожданная елочка.
Сказать,  что она оправдала ожидания, мало, она исторгла непроизвольный крик
восторга  из  груди  тысяч  увидевших ее москвичей, тульчан, калининградцев,
обитателей  Белгорода и Орла да и всех прочих жителей европейской территории
России.  За Уралом любовались на другую елочку, хотя, как написали на другой
день  газеты,  в  обычную  подзорную  трубу  из  Москвы  вполне    было
поглазеть на вершину восточносибирской елки, ну мыслимо ли такое!
     А  ведь  все только еще начиналось. Владимир, как и миллионы москвичей,
выбегавших  в эту минуту на балконы и во дворы своих домов, думал, что готов
к  зрелищу  - он ведь видел по телевизору американских сестриц этого чуда. А
вот  ничего  подобного  -  телевизор  не  передает  и малой толики того, что
происходит  НА  САМОМ  ДЕЛЕ... На следующий день центральные газеты окрестят
это  событие "грандиозным салютом в честь вступления Земли в эру межзвездных
полетов".  Все  как-то  забудут,  что земляне выковали у себя грозное оружие
для  союзников  и  что  сейчас это оружие несло смерть на какую-то неведомую
Земле  планету...  Вообще  от  прессы  зависит  очень  многое  в  осмыслении
гражданами  того  или  иного  события.  Не  ошибусь,  если  скажу,  что  для
девяноста   пяти   процентов  населения  -  почти  все.  Пока  же  елка  над
восторженно   задранными   головами   стремительно   продолжала  свой  рост;
счастливчики,  не забывшие захватить из дома фотоаппараты, фотографировались
на  ее  фоне,  а то и при ее свете - его было в избытке. И вот уж елка стала
именно  елкой,  а  не новой башней Кремля, будто перенесенной в Москву прямо
из  изумрудного  города,  и  у  нее  появились  - ну это уже совсем сказка -
веточки  с  различимыми почти иголочками. Привезенные дети принялись кричать
запоздалое  "ура",  им  вторила  молодежь,  да  и  многие  граждане  зрелого
возраста  присоединялись  к  ним  своими  голосами.  Володя  тоже, что греха
таить,  крикнул  раза  два.  У  многих  в руках оказалось шампанское, как на
Новый  год,  и  эти  обладавшие  соблазнительными  бутылками люди, мужчины и
женщины,  радостно  стреляли  в  воздух,  и  все угощали всех - незнакомых и
знакомых,  что  окончательно  наполнило  площадь  радостью,  возбуждением  и
ликованием.  (Володя  и  не  предполагал,  что  стал  свидетелем великолепно
спланированной  и осуществленной операции ФСБ под кодовым названием "Бокал".
В  ней,  к  слову, не было ничего опасного или пугающего; воз, это была
одна  из  самых  веселых  и  приятных операций за всю историю этого мрачного
ведомства  -  просто  в толпу были внедрены для пущей радости и "недопущения
падения  рейтинга  президента"  сотни  переодетых  в штатское агентов обоего
пола,  поодиночке  и  компаниями, которые и открыли в нужный момент бутыли с
игристым  напитком, угощая всех направо и налево. Шампанское, к слову, также
было   не  отравленным  и  без  каких  бы  то  ни  было  добавок,  оно  было
отечественного  производства, не дорогим, но и не самым дешевым. Разумеется,
телевидение  передало  на  всю  страну  и  на  весь мир подогретое веселящим
напитком  ликование  центральных  улиц  российской  столицы.)  И  уж  совсем
сказочно  смотрелись  елочные  украшения, в виде сияющих золотых, рубиновых,
фиолетовых шаров, выросшие вдруг на концах веточек.
     Никто,  кроме  засекреченных  "в  ноль"  ученых, на Земле тогда не знал
еще,   что  так  выглядят  гравитационные  пустоты,  образующиеся  в  точках
напряжения  при  запуске  беспилотных  ракет этой конструкции. Почему именно
беспилотных?  Да  потому,  что  и  на  обычном-то пушечном ядре никто, кроме
Мюнхгаузена,  не  путешествовал,  а  на этих ракетах перегрузки были такими,
что никому не выжить, будь ты хоть трижды космонавт или даже микроб.
     Что  бы там это ни было - пустоты или там еще что, но смотрелось оно на
удивление  празднично  и  радостно.  И  все  следили за изумрудным следом от
ракеты  восторженными  детскими  глазами.  Ведь как нам, взрослым, недостает
порой  сказок  и  чудес! В поисках потерянной "страны детских грез" взрослые
дяди  и  тети  частенько  пускаются  в  рискованные путешествия по миру грез
наркотических,  так  сильна  порою  эта  тоска!  А  тут  -  без наркотиков и
дорогостоящих  круизов  по  неизведанным  странам  уютная  елочка  горела  в
полнеба,  наполняя  лица и сердца предвкушением самого светлого праздника...
Ведь Новый год - это всегда подарки, это вам скажет любой ребенок!
     Что  же... Будут и подарки... Недолго ждать осталось - меньше месяца...
Их  Земля получит, как полагается, точно на Новый год, но по старому стилю -
в ночь с 13-го на 14 января...
                                  Глава 10
                                  ПРИБЫТИЕ
     29  марта  2022  года  Володя  сидел  в своей опустевшей от продуктов -
шаром  покати  что в холодильнике, что на полках - кухне и пытался, наконец,
собрать  в  своей  голове  картину  тех  страшных  дней  - 13, 14, 15 января
наступившего  года, когда жизнь на Земле закончилась и началось то странное,
полуобморочное   существование,   которое   влачило  большинство  покоренных
землян.  "Вот  тебе,  бабушка,  и  Судный  день",  - мрачно шутили москвичи,
сохранившие  чувство юмора, в марте. В ночь же с 13-го на 14 января не шутил
никто.  Той  запредельной,  переломной  ночью,  изменившей  к  худшему жизнь
всякого  землянина, Володя остался у своей знакомой, Лены. Она была веселой,
рыжеволосой  девчонкой,  на  год  младше  Владимира,  с  правильными, хотя и
бесхитростными,  чертами по-детски конопатого лица. Они с Володей откровенно
пьянствовали  в  ту  ночь,  и оба, похоже, очень хорошо понимали, во что для
них  выльется  встреча  через  самое  короткое  время. Их жаркие поцелуи уже
сопровождались  вольными  блужданиями  рук  под  одеждой  друг у друга; да и
сидели  они  на  диване;  Володя  сидел,  а  Лена  так и вовсе расположилась
полулежа,   полусидя,   как   загулявшая  кошечка  ласкаясь  телом  об  руки
Владимира.  Молодые  люди,  усугубляя  близость  с  каждой  минутой, но и не
торопя   ее  наступление,  уже  игнорировали  все  условности  пока  еще  не
сброшенной  одежды.  Было  совершенно  очевидным  для  обоих,  что  остаются
считанные  минуты  до момента, когда дикая и пьяная, необузданная и животная
страсть  вырвется  наружу и управляемая ядерная реакция взаимных ласк выйдет
из-под контроля, разразившись иссушающим атомным взрывом.
     Владимир  же  должен  был  при  этом  наконец лишиться своей застарелой
девственности.  А  если  на собачьем жаргоне, то развязаться. Лена, конечно,
не  знала  таких  подробностей  о своем молодом человеке. В общем-то, Володя
эту  Лену  не  любил  -  они  встретились  на собачьей площадке, во дворе, и
сегодня  решили вместе выпить у Лены дома. А до этою прогуливались вместе со
своими  четвероногими  друзьями  часа  по  два  и говорили обо всем. Точнее,
Володя  рассказывал,  а  Лена  слушала.  Она  хорошо  слушала  - это было то
немногое,  что  она умела делать действительно хорошо. Володя с Леном гуляли
вдвоем  во  время  сверхмодного  сериала  - остальные же выводили собак либо
перед  ним,  либо  после  него.  Владимир принципиально не смотрел этот сорт
телепродукции.  Елена  же  сказала,  что  не  хочет  тупеть  А еще через час
Володя,  оценив  интеллект  собеседницы,  мог  бы  спросить  ее  в  лицо, не
пересмотрела  ли она их в детстве, - Лена бы скорее всего даже не обнаружила
подвоха,  - если бы она не заинтересовала его как мужчину. Она была обычной,
в   меру   статной,   в   меру   кормленой,  простой  молодой  женщиной,  не
производившей  впечатления  излишне целомудренной и неприступной. От нее при
первой  же  встрече  явственно разило алкоголем, а это всегда резко повышает
шансы  желающего  попытать  счастья  наличном  фронте  мужчины. Договорились
встретиться  на  следующий  день.  Собакой  Володи был великолепный тигровый
боксер  Родион,  пса девушки звали Шторм, а по породе он был догом. Собаки -
друзья  человека  и  в  личных  делах.  Посетителям  собачьих площадок проще
простого договариваться о первом свидании, не краснея.
     На  другой день Владимир угостил Лену пивом, через день - джин-тоником.
Шторм  был  не развязан, так и остался то есть мальчиком. Родион же имел уже
потомство  от  осчастливленных  им сук. На Владимира произвела самое тяжелое
впечатление  вязка  собак,  в  которой  он  участвовал. По иронии судьбы, со
стороны  невесты  Родиона, которую звали Фаина, в вязке участвовала хозяйка,
муж   которой  столь  не  вовремя  отлучился.  Помогая  собакам  насладиться
любовью,  они  сперва  сняли  с  себя  свитера.  Потом, запарившись, помогая
Родиону  разобраться,  где  у  девочки  голова,  а где хвост, сняли рубашки.
Объясняя  тому  же  Родиону,  где  у его невесты, которую он таки должен был
сделать  женою,  перед,  а где зад, несчастные хозяева взмокли, и футболки у
них  где  прижимались  к телу, а где избыточно открывали его. В общем, когда
собаки  кончили  свое нехитрое дело, хозяева устали куда больше, чем собаки,
а  Володе  перед  сном  всю неделю мерещились неуклюже соударяющиеся собачьи
тела.   И   тут  Владимир,  рассказавший  Лене  на  третий  день  знакомства
вышеприведенную   историю   подробно   и  в  лицах,  услышал,  как  девушка,
заслушавшаяся  собачьей эротики, сама задышала чаще, будто от возбуждения...
А  потом,  прощаясь,  подарила  ему  короткий, но емкий и яркий, пропитанный
джин-тоником  первый  поцелуй.  А  сегодня  -  ровно  через  неделю,  Володя
подсчитал  -  наконец-то благосклонно откликнулась на прозрачные предложения
кавалера  заглянуть  к  нему  в гости или подняться к ней. Формально в любви
они  не  объяснялись, но и этот момент был не за горами - Володя думал лишь,
когда   именно  ему  выдохнуть  прямо  в  возбужденное  Лениво  лицо  жаркую
обветренную  фразу  "Я  люблю тебя!", как пароль, служащий пропуском в самые
близкие  отношения. Он знал, что это очень пошло, но согласитесь - любовь же
не  падает  с неба. А эта вот синица, чья грудь сейчас разбухала и твердела,
сладостно  млея  в  сжавшей  ее  ладони Владимира, ну чем она была хуже того
далекого,   гипотетического,  для  многих  и  вовсе  недостижимого  журавля,
который  в  небе?  Краешком  сознания  Володя вспомнил свое пустое, глупое и
далекое  детское  "честное  слово",  что  он  женится лишь на той женщине, с
которой  готов  будет  прожить  всю  жизнь.  Но  ведь  Владимир не только не
собирался  вступать  с  Леной  в  брак, но и не давал ей вовсе никаких, даже
косвенных  обещаний.  В общем-то, даже воспоминание о далекой клятве, данной
самому  себе  в  день,  когда Володин отец сбежал от Володиной мамы, лишь на
малое  мгновение коснулось измененного алкоголем сознания молодого человека.
Ведь  тем-то  и ценно вино, что обыкновенно позволяет нам не думать о том, о
чем  думать  бы  не хотелось. А уж в чем Володя был уверен на 100 процентов,
так  это  в  том,  что  с  этой женщиной он через каких-нибудь четверть часа
будет  практиковаться  в физиологии размножения высших млекопитающих, доселе
известной  ему  лишь  по  институтскому  курсу  -  ведь  он же как-никак был
биологом.  Вот  и тогда Володя, с одной стороны, очертя голову растворялся в
распаляющих  ласках,  а  с  другой,  холодным  и отстраненным взором ученого
фиксировал  изменения  ритмов  перемешивающихся, растворяющихся друг в друге
страстных дыханий, чуть кисловатых от белого вина.
     В   мирной  жизни  люди  всегда  в  чем-то  убеждены,  будто  они  сами
располагают  собою. А спустя какую-то маленькую минуту Владимир уже ни о чем
не  будет знать наверняка, заранее. В чем, скажите, может быть по-настоящему
уверен  человек,  живущий на территории, оккупированной безжалостным врагом!
"Сейчас",  -  подумал  Владимир,  решившись  осторожно,  в первый раз как бы
случайно,  скользнуть рукою подружке в трусики - и не ошибся. Именно, именно
сейчас.  В  тот  самый миг. Началась Эпоха Оккупации, навсегда черным пятном
омрачившая  и  без  нее,  увы,  не  слишком светлую историю Земли. Елена так
никогда  и  не  узнала, что по иронии судьбы именно в это мгновение Владимир
решился  уже  на  самые  интимные ласки, которых она, собственно, и ждала от
него сладостно долго и томительно.
     Оглушительная  вспышка  звука  - будто медный таз ударили молотом прямо
над  их  диваном,  и  он теперь, словно знаменем, колыхался на ветру. Именно
такое  сравнение  пришло тогда в пьяную от вина и обжигающих игр с нетрезвой
подружкой  голову  Владимира.  В  тот  же  миг  Володя резко и непроизвольно
выдернул  свою  руку  из  джинсов  Елены,  куда  он  было  проник,  потеснив
невесомый  животик  девушки,  через  верх,  и  вот  теперь  они  сидели, как
напуганные  дети,  вовсе не помышлял о блудной похоти, которой они предались
бы  в ближайшие же минуты. Прильнув к окну, несостоявшиеся любовники увидели
летающую  тарелку.  Володя  почему-то  с  первой  секунды  понял, что это не
Силлур.  Союзники  так  не  прилетают.  Так прилетают захватчики. По площади
перед  домом  Елены,  залитым  веселым  оранжевым  светом фонарей и рекламой
ближайших  супермаркетов,  весело бегал юркий броневичок, расстреливая всех,
кто  не  успел  скрыться.  Он  был слишком игрушечным на вид - ну не танк, а
старый    "Фольксваген",   ну   или   там   "Москвич",   и   оттого   как-то
противоестественно  было  смотреть,  как  этот  танчик  из  мультфильма  про
солдатиков  расстреливает из гротескного количества бортовых пушек простых и
вполне  реальных  людей,  в  общем-то,  соседей  Лены  и Владимира, живущих,
живших  то  есть,  в  прилегающих  к площади дворах. Как же Володя радовался
потом,  что  отвез,  словно по наитию, своего Родиона на дачу к маме как раз
вчера;  сегодня  Владимир  решился  прийти  на  поле без собаки, подчеркивая
именно  романтический,  а  не бытовой характер их встречи. А вот Шторм, увы,
так ненавидевший незнакомцев, на свою беду, остался.
     Пока  же  броневичок  по  спирали  объезжал  площадь, а за ним, пугающе
правильной,  если  смотреть  с  12-го этажа, спиралью высыпались штурмовики.
Отсюда  не  было  видно,  что они в звериных масках, но все равно было очень
страшно.  Володя  выглянул  вниз и увидел, как черные люди заходят в подъезд
дома  напротив.  "Как  у  детишек:  "Девочка, девочка, выключи радио, черные
перчатки  ищут  твой  дом",  - мелькнуло в голове у Володи. А если бы Володе
подумалось:  "Девочка,  девочка,  спрячь-ка  собачку",  то  его предсказание
стало  бы  совсем  пророческим. Через полчаса придут ОНИ и позвонят в дверь.
Одним нервным коротким звонком.
     Владимир  на отвратительно легких, словно пустых изнутри, ногах подошел
тогда  к  двери  -  не Лене же открывать - и посмотрел в "глазок". Увиденное
было  настолько противоестественным, что казалось горячечным бредом. А между
прочим,  много москвичей и жителей других городов мира в ту ночь, заглянув в
"глазок"  или  тем  паче  открыв  дверь  не  глядя, и вовсе лишалось чувств,
увидев  нечто,  заменявшее  гостю  лицо.  Ужас,  омерзение и щемящее чувство
собственной  обреченности - вот те составляющие, из которых слагался мрачный
коктейль  ощущений  всякого,  в чью дверь позвонил анданорский штурмовик той
кошмарной  ночью.  Впрочем,  не везде ночью - на Американском континенте был
как  раз  день.  Там, под теплыми лучами ласкового солнышка, черные гости из
будущего  всего  человечества,  вернее,  будущие хозяева смотрелись особенно
дико  и  вопиюще.  Ночь  -  более  привычное время для кошмаров. Если кошмар
случается  безоблачным  днем,  он не становится от этого менее страшным - он
просто  делается  еще  более диким. Но сложно сказать, кому повезло больше -
тем,  в  чью  дверь позвонили днем, или же тем, кого посетили ночью. Всем не
повезло. Всем землянам без исключения...
     Гость  стоял  на  пороге;  "глазок"  был  не слишком чистым и к тому же
немного  искажал  пропорции  фигуры.  Но  и этого было достаточно, поверьте,
более  чем  достаточно. Владимир вспомнил самых мрачных, закованных в черное
антигероев  из  фильмов,  сериалов,  историй  и прочих страшилок, на которых
воспитывалось  уже несколько поколений землян. Это был Шредер из историй про
веселых  черепашек-ниндзя,  с  легкостью  противостоящих  инопланетному злу;
Лорд  Вейдер из бессмертных "Звездных войн", недавно переживших свой вот уже
третий  римейк;  призрак Черного Человека бередил умы талантливых землян уже
со  времен  Моцарта,  а  то  и  раньше. И вот теперь воплощенный ужас, будто
вызванный  наконец-то  из небытия бесконечными к нему обращениями, Человек в
Черном,  стоял  на  пороге  квартиры,  единственным  мужчиной  в которой был
сейчас  Владимир. Как персонаж историй о вампирах, он ждал, когда Володя сам
пустит  его в дом. Как просто было бы не отпереть! Увы, трупы, оставшиеся на
площади,  на  которые продолжала смотреть из окошка Лена, НЕ ЖЕЛАВШАЯ знать,
кто  нанес  им  столь  поздний визит, и осознавая странную заминку у двери -
Владимир  молча  не  торопился  открывать,  - НЕ ЖЕЛАВШАЯ ЗНАТЬ ВСЕ СИЛЬНЕЕ,
свидетельствовали:  если  не открыть дверь, зло, стоявшее за ней, войдет без
спроса.  Тоскливое  щемление  в  груди  Владимира могло обернуться слабостью
мочевого  пузыря - к слову, когда той ночью в России или чаще тем днем из-за
разницы  часовых поясов, в США, Канаде, Мексике и Бразилии к двери подходили
дети,  то  очень  многие  из  них  так и стояли с намокшими штанишками, пока
дверь  не  вылетала  от  направленной  взрывной  волны.  Тот, кто не пережил
оккупацию  лично,  может недоверчиво или даже презрительно усмехнуться. Мол,
если  бы  пришли  ко  мне,  то я бы не испугался... Под нос себе усмехаться,
конечно,  .  Это  безопасно. Но когда подобные суждения высказываются в
обществе  мужчин,  чьи  волосы,  черные  как  смоль еще 13 января, приобрели
благородно-белесые  пряди к утру 14-го, то "смельчаку", рассуждающему о том,
что  он  не  пережил, частенько бьют морду, причем вполне заслуженно. Потому
как  голова  Черного  Человека,  вооруженного  и  плазменным  пистолетом,  и
кое-чем  еще,  была  скрыта  такой  шлем-маской,  что из глубин памяти сразу
начинали  не  по-хорошему  выкарабкиваться  воспоминания о масках чернокожих
жрецов   Буду,   о  страшных,  кровожадных  египетских  богах,  человеческое
туловище   которых   венчала  звериная  голова,  и  прочих  холодящих  кровь
страшилищах  и  культовых  предметах,  о  том,  что  люди  когда-то слышали,
читали,  видели по телевидению; воспоминания о непережитом вдруг воплотились
в  Черного Человека, чья голова была украшена - изуродована то есть - мордой
чудовищного  инопланетного зверя, лапа которого, к слову, никогда не ступала
на  болотистые  земли  нашей  планеты.  А вот болота и озера планеты Анданор
пришлось  осушить - эти твари иначе превращали в кровавое месиво поселенцев,
прельщенных  плодородием  почв.  К  слову,  далеко не все, как вот Владимир,
сообразили,  что  на  лице  Черного  Человека  -  маска.  Дети и большинство
женщин,  склонные  к  непосредственному  и потому чуть волшебному восприятию
действительности,  так  и  вовсе  думали,  что у черного гостя по ту сторону
двери  не  голова,  а  звериная морда, вооруженная острыми огромными зубами,
каждый  из  которых  был  не гладким по краю, как зубы всех земных зверей, а
имел  рвущие  поперечные  выступы  для наиболее эффективного кромсания живой
сопротивляющейся плоти.
     Никто  в ту ночь не знал, что зверь этот называется стингром и населяет
топи  Анданора.  Но каждый, и вот Владимир тоже, чувствовал, что послужившее
прототипом  для маски существо - не плод больной фантазии, а вполне реальный
зверь.   На   что   его   голова  все-таки  была  похожа?  На  человеческий,
недообглоданный  уродливый  череп; на морду редкостно отвратительной летучей
мыши;   на   лицо  черепахи,  на  которую  стингры  сильно  смахивают  своим
закованным  в шипастую кость телом; на бешеную обезьяну; нет, не так. Читали
Эдгара  По?  Так вот, на морду обезьяны из рассказа "Убийство на улице Морг"
в  тот  момент,  когда  она  со  сосредоточенной  яростью отпиливала бритвой
голову  своей  хозяйки.  В  чертах  стингра почти неуловимо была запечатлена
холодная   жестокость   расчетливого   маньяка,   что,   собственно,  вполне
соответствовало   характеру   этого   малосимпатичного   зверя,  чья  голова
послужила  прототипом для шлем-маски Анданорского Особого штурмового отряда.
Да,  и  еще  гиена.  Безусловно,  гиена  должна занять достойное место среди
земных  зверей,  пригодных,  с  большой натяжкой, для сравнения со стингром,
которого  самого  следовало  бы,  напротив,  признать  эталонным  прототипом
воплощенного  Зла и с ним уже сравнивать те или иные отвратительные создания
иных  планет.  Простой  символ. Знак. И носителю ли этого знака должен будет
сейчас  открыть  дверь  Владимир,  а  в  комнате,  перед окном, рассматривая
кукольные  сверху,  совсем  не страшные - даже крови не видно - тела убитых,
дрожала  его...  неудавшаяся  любовница.  Вообще  эта  роковая ночь помешала
осуществиться  очень  большому  числу  светлых  и  темных, деловых и личных,
преступных  и законных планов землян. В этом вопросе Владимир не был одинок.
"Хорошо,  что  между  нами  еще  ничего не было, - отвратительным малодушием
повеяло  от  пробежавшей  гаденькой  мыслишки,  - значит, спасать ее, рискуя
жизнью,  мне  не  обязательно". Как же торопимся мы отречься от всего своего
заранее!  Как  в  страшном  сне, когда твоя рука предательски не принадлежит
тебе,  Владимир  повернул  вентиль  замка.  В  тот  миг  Володя  ощущал себя
чернокнижником,  выпускающим  на  волю  из  лампы  древнего  джинна. Джинна,
который его тут же и прикончит...
                                  Глава 11
                                  ОКУПАЦИЯ
     Анданорец  вошел  внутрь, деловито прошелся по комнатам - в ту ночь ОНИ
ходили  по одному и все равно испытывали острый дефицит исполнителей, такими
многолюдными  были столичные города землян. Открыл кухню... А в кухне-то как
раз  был заперт Шторм, который теперь с диким лаем набросился на чудовищного
лицом  и  непонятного  запахом незнакомца. Анданорец чуть отпрянул, Владимир
же,  выйдя  из  ступора,  устремившись  на кухню, схватил Шторма за так и не
снятый  после  прогулки  поводок  и  оттянул  к  себе.  Лена же, услышав лай
собаки,   с  выражением  зомби  на  легкомысленно,  как  у  старшеклассницы,
раскрашенном  лице  появилась  в  проеме двери и теперь с надеждой и мольбою
смотрела  на  Володю,  без  стеснения кусая свои длинные, окрашенные красным
ногти,  выгрызая  из  них  рваные  полоски. Она уже была в состоянии шока, а
потому,  похоже,  просто  не  обратила внимания, ЧТО было у Черного Человека
вместо  головы.  (Именно  головы,  а  не только лица - повторяю, - не только
лицевая  часть  шлема,  но  весь  шлем  имитировал голову стингра). Владимир
сумел  угомонить  собаку,  штурмовик же тем временем, застыв, как египетская
статуя,  смотрел на них молча и вовсе никак не показывал своего отношения ни
к  собаке,  ни  к  людям. Лена тогда думала, что он решает судьбу собаки. Да
нет  -  ее  судьба  была  уже  решена.  На кого он смотрел, того судьбу он и
решал.  Анданорцы  вообще  обладают  прямым,  как взгляд, характером в массе
своей.  Владимир  уже  много  позже  выяснил, штудируя вдоль и поперек устав
Штурмового  отряда,  что  его  бойцам  предписано  было уничтожать не только
оказавшего  сопротивление,  но  и всех, выразивших ему сочувствие. Для этого
рекомендовалось  немного  поиграть  в поддавки с нападающим, ведь, зная свое
превосходство,  это  не  только  не сложно, но по-своему и приятно делать. А
затем,  когда,  например,  жена  крикнет  "Молодец,  так  его!", подбадривая
своего  оказавшего  сопротивление мужа, сидящего на поверженном штурмовике и
думающего,  что  только  что  вырубил  его  своим  "могучим"  ударом, и даже
уверенного,  что дрыгается тот не для конспирации, а оттого, что человек его
душит,  а  дочь,  например,  предупредит отца, опасаясь за его жизнь: "Папа,
осторожнее!  У  него  может  быть  пистолет", - каждая по-своему выразит ему
свое   сочувствие.   Точнее,   мать   окажется   соучастницей  покушения  на
анданорского  эмиссара,  "поднимающей  боевой  дух нападавшего одобрительной
репликой",   а   дочь   -  "советом,  имеющим  цель  повысить  эффективность
нападения".  Это уже цитаты из Устава штурмовых отрядов, разумеется. То есть
это  два  немного  различных  преступления,  но наказание за них, по законам
военного времени, одно и то же - физическое уничтожение.
     И  вот  поверженный  было штурмовик, соударяясь пластинами при подъеме,
отбрасывает  горе-защитника  и  стреляет ему строго между глаз. Потом, одним
движением  двигаясь  дулом к дочке, он выплевывает один раскаленный доведена
-  бывает и такое - кусочек плазмы. Страшные раны от этой самой плазмы очень
характерны,   ни  с  чем  не  спутать.  Прежде  всего  края  такой  раны  не
срастаются.  Никогда.  Шрамы  даже  от  маленькой  капельки  остаются на всю
жизнь.  ,  конечно,  удалить  спекшуюся от зеленого жара плоть, а потом
срастить  полученные  половинки,  но  удалять  придется  так  много,  что  и
сращивать  будет  почти  нечего.  Но  тут  с  девочкой, в этом косметическом
смысле,   все   в   порядке   -   не   придется  всю  жизнь  быть  никчемной
инвалидкой-уродиной.  Маленькая  черная  дырочка между глаз - будто она была
индуской  и это было ее первое в жизни пятнышко-отметка взрослой женщины - к
слову,  у  этой  девочки, царство ей небесное, неделю назад были первые в ее
жизни   настоящие  месячные...  Правда,  какое  это  имеет  значение?  Какое
значение  имеет  теперь  вообще что-либо, относящееся к этой девочке? Ее как
бы  больше  и  нет...  Тело  вот  толь  ко  останется на полу, ну так оно же
"приведено  в  не  пригодное  для  жизни  состояние".  А  вот  это уже имеет
значение  -  из  плазменной  раны  никогда  не  бывает  кровотечения. Вообще
никогда.  Вот  это  уже важно, не правда ли? Сделан девушку трупом, пока еще
даже  не  думающим  падать - ведь секунды не прошло, - дуло доехало до своей
крайней  точки  вправо  и  плюнуло  комочком  плазмы помедленнее да пошире -
штурмовик  почувствовал,  что может промахнуться, и нажал не на нижнюю, а на
верхнюю  часть курка; эта модель плазменного пистолета самая удобная - 
просто  настроить  машинку смерти, там сзади есть специальные колесики, и на
нужный  диаметр  шарика расплавленной зелени, и на его желательнуо скорость.
А    переключить  на  разбрызгивание,  и она будет великолепно заменять
земной  баллон  со  слезоточивым  газом,  вог только после плазменной взвеси
лицо  навсегда  остается  черным,  будто  изъгденным  ржавчиной,  а  глаза -
слепыми.  А  потом  лови  себе  всех  чернолицых  -  это  и  будут зачинщики
беспорядков:  Удобно,  чтоб  им  пусто было. Потом Владимир долгое время сам
будет  носить  за  поясом  такую  же точно анда-норскую игрушку, а пока он с
уважением  и  страхом,  авансом,  смотрел  на ее дуло. А та резня, о которой
речь  шла  выше, была вполне настоящей, и устроил ее точно такой же, а может
быть,  даже этот же самый штурмовик в квартире, соседней с Володиной, на его
лестничной  клетке.  А с девочкой той, которой не стало, Владимир лет десять
назад  играл  в  "классики"  -  ему  было  двенадцать, ей четыре. Они вместе
попрыгали   по   меловым  клеткам,  выведенным  неверной  детской  рукой  на
асфальте,  а  потом  Володя  помогал  ей  запускать пенопластовый кораблик в
весеннем  ручье.  Она,  видите  ли, вернулась тогда из детского сада сама, и
мама  -  тоже  теперь "приведенная в не пригодное для жизни состояние" - еще
была  на  работе.  И  Владимир  тогда добровольно на часок взял на себя роль
няньки  для  Люлечки.  А теперь вон какая вымахала, взрослый гроб заказывать
придется.  Володя  всю  свою  жизнь  здоровался  с убитым мужчиной и даже не
ожидал  от  него  столь  решительного  сопротивления оккупантам. А жена его,
Людочкина  мама  то есть, была очень моложавой и привлекательной и недавно -
а  может, показалось - строила ему глазки. Подробности эти о жизни девочки и
ее  родителей,  уже  совершенно никому не нужные, Владимир вспоминал три дня
спустя  на  похоронах  той  семьи.  Анданорцы же решали, как раз в тот день,
следует  ли  уничтожать  участников  похоронных  процессий,  как  выразивших
сочувствие,  или  здесь  надо  как раз проявить столь свойственные характеру
Анданора  мягкость  и  гибкость.  От  идеи  же  той бредовой - расстреливать
похороны  -  потом отказались, слава Богу, но голосование Совета Наместников
прошло  со  счетом  4:3.  Выиграли  сторонники  гуманизма и мягкости, и было
принято  решение  милостиво  простить  всех  участников  похорон.  А если бы
наоборот,  то процессию, в которой сухими от слез, но переполненными болью и
гневом  глазами  вглядывался  в  осененное  смертью  Людочкино  лицо  понуро
бредший   за   гробом   Владимир,   образцово-показательно   расстреляли  бы
полностью,  на  месте,  до  последнего  ребенка.  Да,  что же сталось с этой
женщиной,  мамой  девочки, в которую, чтобы не промазав, штурмовик выстрелил
объемистым  шариком?  Да  полголовы  снесло  у  нее.  Осталось,  как  черный
недовыдавленный  лимон. Но не кожура, а черепная коробка оплавленная. И ведь
странно,  думал  Владимир, с опаской поглядывая на ее гроб в день похорон, и
знаешь,  что  в  один  момент  скончалась и не мучилась, а не верится вот, и
думаешь,  что  страдала  она  много... Многие говорили, что Люпину маму надо
хоронить  в  закрытом  гробу,  особенно  старушки, из тех, что вечно ходят в
платочках...  Мужчины же настояли, чтобы гроб не заколачивали прежде времени
-  пусть  все видят, говорили они. Никто, в общем, не сомневался, что за эти
убийства  Анданор  рано  или  поздно постигнет возмездие. Ну, мнение мужчин,
конечно,  оказалось  решающим  -  кого  же  еще  слушать  на  войне, пусть и
проигранной,  -  не старушек же! В ту же страшную ночь в Москве, не в каждом
доме,  конечно,  но  уж  в  каждом  дворе,  была хоть одна такая квартира, и
простой    подсчет   ясно   показывал,   что   официальная   цифра   убитых,
обнародованная  анданорцами, равная 972 человекам, была явно занижена. А вот
та,   которую   тут  же  оперативно  начертало  на  своих  первых  листовках
Сопротивление  -  25 тысяч, - была куда как ближе к истине. А когда в городе
за  одну  ночь  погибает  25  тысяч,  это  уже не город - это один, спаянный
скорбью  народ.  Такими  мы  и  были тогда, через три дня после ночи, черной
чертой  перечеркнувшей  мечты  и  подведшей  итог  стольким  жизням. Ручейки
похоронных  процессий,  как  ручьи по дворам после дождя, сливались в потоки
вдоль  улиц, а затем вливались в озера жилищ мертвых, чтобы умершие навсегда
растворились   в  них.  Владимиру,  частенько  отправлявшемуся  затем  в  те
страшные  дни  зыбкой  тропинкой  памяти,  всякий  раз было проще вспоминать
горе,  вместе  с  гробами  несомое  сообща, всей Москвой, чем безобидный, по
сравнению  с гибелью целых семей, эпизод, через который он прошел сам. Да, а
старшего  сына  в  той семье тогда так и не убили. Стоял себе молча. И когда
отец  его  повалил  индакорца.  И когда штурмовик застрелил, за пару секунд,
сперва  папу, потом сестру, потом мать. Также не тронули и кошку, оставшуюся
безразличной  к  гибели хозяев. Кошку потом кто-то поймал на улице и съел во
время  голода, а парень, так и не сумевший заплакать над тремя гробами, ушел
в  Сопротивление.  И  без  раздумий  расстреливал не только анданорцев, но и
землян, по мнению Сопротивления, сотрудничавших с оккупантами
     А  у  самого  Владимира было так. Собаку успокоили, стало быть. И тогда
захватчик  на  них  обоих будто вопросительно - за маской-то лица не видно -
посмотрел,  словно  спрашивая  разрешения  -  позвольте погладить, мол, вашу
собачку,  а  на  деле  пытаясь  их  вызвать  на  сочувственное  отношение  к
приговоренному  к  расстрелу;  Лекаже  с Владимиром молчали. Потом штурмовик
направил  пистолет  в  голову собаке, опять посмотрел на ребят - мол, точно,
ни  у кого никаких возражений, и тут Володя почувствовал, как Лена дернулась
вперед,  желая  остановить захватчика. Владимир успел схватить ее за горло и
с  такой силой сжать, что все слова застряли у нее в глотке и растворились в
сдавленном  -  чтобы  покашлять  нормально,  воздух-то  тоже нужен, - кашле.
Анданорец,   черным  обелиском,  идолом  древности,  немыслимо,  но  реально
стоявший  на  полу  московской  квартиры, одобрительно кивнул Владимиру - на
Анданоре  кивок  головы также означает "да", - ткнул Лену дулом в лоб, не до
шрама,  не до крови, так, слегка, через пять минут и не чувствовалось уже, а
потом  направил  жерло  своего  портативного  плазмомета на Шторма, которого
Владимир  теперь,  отпустив обреченно поникшую Лену, изо всех сил удерживал,
чтобы  тот не бросился на анданорца. Владимир искренне верил тогда - ну, или
хотел  верить,  -  что судьба собаки была-таки решена положительно. На самом
деле  это  дело  Лены  было  рассмотрено  офицером, имевшим статус "младшего
эмиссара  колонизируемых  территорий",  положительно,  и  потому сгущавшийся
кошмар  грядущего человекоубийства почти рассеялся, а вот Шторму офицер безо
всякого интереса к его персоне запустил плазмой между: глаз.
     И  Владимир  опустошенно  наблюдал, как разумные, пусть собачьи, глаза,
совсем  живые  секунду  назад, вот так - ПРОСТО - превращаются в пуговицы. И
ведь  не  скажешь, что изменилось, что за оттенок проступил на лице умершего
уже  пса, а только пуговицы с глазами не спутаешь. И уже не собаку удерживал
в  руке  поводком  Владимир,  а странное явление, называвшееся примерно так:
"Подделка,  похожая  на  тело собаки породы дог. Его макет". А штурмовик, не
удостоив  оставленных жить даже прощальным взглядом, развернулся и вышел. И,
замкнув  за  ним  дверь,  Владимир  услышал, как он уже звонит в квартиру по
соседству.  А  сколько  в  тот день собак постреляли - жуть! Про наступавший
следом  за страшной ночью день  было сказать, что тогда Москва хоронила
своих  собак.  Справедливости  ради  надо отметить, что некоторое, небольшое
количество  кошек  также  пострадало  за излишний патриотизм. Так, например,
московский  кот  Григорий  был единственным жителем Москвы, которому удалось
отправить  на  тот свет хотя бы одного анданорца. И еще он спас жизнь своего
хозяина,  ударившего явившегося к нему эмиссара. Тот, следуя инструкции, для
вида  поддался,  а  вот шлем был не пристегнут к броне ворота по халатности.
Так  вот  именно  тогда  Гриша,  подскочив, порвал ему артерию на шее сквозь
незаметную   глазу   щель.   То  ли  случайность,  то  ли  инстинкт.  Как  и
предполагали   в   ужасе  застывшие  хозяева  героического  Григория,  через
считанные  минуты  подоспели  штурмовики, обходившие соседние дома. Характер
же  нанесенной  раны, которую выявил внимательный осмотр, говорил о том, что
убийцей  был  кот.  Устав  операции  не  предполагал уничтожение всех членов
семьи  оказавшего  сопротивление,  но  лишь  "выразивших сочувствие". И было
абсолютно  не  важно,  удалась  ли  попытка  сопротивления или нет. Каралось
именно  намерение,  а не его результат. Хозяева же Гриши печально стояли над
телом   погибшего  по  собственной,  очевидной  для  его  коллег  халатности
эмиссара,  печально  склонивших  звериные  морды  голов;  кот  же  сидел  на
антресолях,  злобно  подвывая,  скалясь  и  рыча  на  разные  голоса.  Итак,
пристрелив   кота,  наши  доблестные  вершители  воли  Императора  двинулись
дальше.  "Стоп, - думал потом Владимир, вспоминая. - В моих же руках собака,
а  не  кот умер в тот день". Шторм давно уже умер, а Володя же так и стоял с
поводком,  удерживая  на  весу тяжесть туши. Рука-то уже успела привыкнуть к
тому,  что  неугомонная  собака  беспрестанно  дергается,  а  теперь она так
быстро  изменила  свои основные свойства, что сразу не догадаешься, что если
ТЕПЕРЬ  ЕЕ ОТПУСТИТЬ, ТО ОНА НЕ УБЕЖИТ. Она также и не шагнет, не укусит, не
тявкнет.  "Не  лает,  не  кусает" - это как раз про Шторма загадка, - пришли
тогда  в  голову Владимиру неуместные по своей глупости мысли... Он отпустил
поводок,  и когда Шторм рухнул на пол, ударившись костями о мягкий клетчатый
линолеум  со  звуком  падения  мешка  с  картошкой,  то  Лена пронзительно и
удрученно  посмотрела  на  Владимира, будто крича взглядом: "ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ НЕ
СМОГ  ЕГО ОСТАНОВИТЬ!" Владимир же молча повернулся и ушел, сразу после того
как  внизу  звонко  хлопнула  дверь  парадного, давая понять, что эмиссар на
сегодня  окончил  работать  с этим подъездом. Владимир слышал потом уже, что
не  важно,  было  ли  оружие у людей или нет, - если обнаруживали оружие, то
его  просто  забирали,  а потом уничтожали. Но если кто-нибудь хоть детской,
хоть  старческой  рукой замахивался на воина Империи, то такого уже ничто не
могло  спасти.  Двери  в  пустующие  квартиры,  так  же  как и в те, хозяева
которых   побоялись   открывать,   вышибались   пластиковой   взрывчаткой  с
направленным  характером  волны.  Еще  спускаясь  от  Лены,  Владимир  видел
разверстые  рты  трех  таких  квартир  -  они  надолго  мрачно оживили собой
московские  типовые  подъездные  пейзажи.  Владимир  вернулся  домой, просто
пройдя  поперек  детской  площадки.  Если бы теперь рядом был броневичок, то
Владимир  бы  получил свою дозу плазмы. Если бы хоть один штурмовик вышел из
любого,  находящегося  в  зоне  видимости подъезда, Владимир тоже получил бы
свою  долю  расплавленной  зелени.  Только  и  летящую с меньшей скоростью и
обладающую  меньшим весом и диаметром. Но столь же смертельную. Шел он также
и  мимо  помойки,  сегодня  заваленной  безобидными  новогодними елочками, а
завтра  -  страшными  подарками злобного Деда Мороза - мертвыми собачками, и
выброшенными  хозяевами,  так  как долбить почву для 10 похорон собаки тогда
было  делом  избыточно  сложным.  Не до собак. Тело же Шторма - Володя видел
его  через день - просто валялось под Лениным окном. Разумеется, Владимир не
вызвался   помочь   хоронить   того,   кого  и  хозяйка  просто  спихнула  с
подоконника.  И как же тоскливо было смотреть, как многие любимцы с дырочкой
между  глаз валяются под окнами своих хозяев. А тогда, когда ТОЙ САМОЙ ночью
Владимир  чудом  добрался  живым до своей квартиры, дверь в которую была уже
выбита  направленным  взрывом,  как  и  все не открытые хозяевами двери, то,
включив   телевизор,   он   не  застал  какой-нибудь  час  назад  прерванный
захватчиками  горячечный,  агонизирующий  выпуск  новостей, - все каналы уже
транслировали  величественный  гимн  Анданора  на фоне лица их Императора. И
более  ничего. Гимн был со словами на чужом, чуждом, певучем неземном языке.
А  когда перестаешь понимать, на каком языке говорит с тобой твой телевизор,
то  это очень страшный штрих в общей картине. Вообще все тогда было страшно,
каждое  по-своему.  Например,  одинокие  люди, как Владимир, всерьез боялись
ходить  в  туалет  по-большому.  Поскольку  дверь  открыть  будет некому, ее
вышибут,  а  ты  потом  доказывай, что не от них прятался, а просто выйти не
мог.  И  ведь  так  погибло  за  время  оккупации немало одиноких москвичей,
именно  таким  образом. Только смерть с каждым днем делалась менее страшной,
становясь  все  более  обыденной  и  привычной,  пропитывая при этом собой и
делая  чудовищной  всю тогдашнюю жизнь. Вот так начались оккупационные будни
для  нашего  героя. Бессмысленные цифры человеческих потерь не передадут вам
и  намека  на  то  состояние,  в  которые  погрузилась вся планета. Никто не
обижался  на  военных,  быстро  прекративших бессмысленное противодействие и
сдавшихся    на    милость    победителя.   Все   ждали   волшебного   слова
"Сопротивление".  И  когда  оно зазвучало, полушепотом, еле слышно, на лицах
появлялись  не  сулящие  доброго  улыбки.  И  первые листовки Сопротивления,
появлявшиеся  на  улице,  не сулили ничего доброго. "Смерть, - писали они, -
всем,  кто  сотрудничает с врагом". Захватчиков убить были руки коротки, вот
и  расправлялись  с  людьми,  перешедшими  на  сторону Анданора. И все равно
Сопротивление все любили, даже заочно. И боялись.
     Владимиру  всегда казалось, что у него в голове бедлам и неразбериха во
всем,  что  касается  первых дней оккупации. Поскольку состояние всех землян
тогда    было  обозначить  коротким  и емким словом - "шок". Через день
включенный  на  пробу  телевизор  уже  показывал  нечто новое - это был указ
Императора  Анданора.  Однако написан он был на совершенно непонятном языке,
и  Владимир,  разумеется,  даже  и не уяснил, что это такое. Только во время
похорон  соседей  кто-то  сказал,  что  если включить телевизор с полудня до
часа  дня,  то    ознакомиться  с  русскоязычным переводом этого указа.
Володя  вернулся  с  кладбища  без  десяти час и записал на видеомагнитофон,
тогда  еще  не  обменянный  им на гречневую крупу, циклически сменяющие друг
друга  картинки  с  текстом  указа,  чтобы  потом уже детально его изучить в
удобное для себя время. Вот этот указ, целиком:
               УКАЗ БОЖЕСТВЕННОГО ИМПЕРАТОРА ИМПЕРИИ АНДАНОР
     1. Земля оккупирована войсками Империи Анданор.
     2.    Все    государственные    образования,    объединения,    партии,
существовавшие на планете на момент захвата ее Анданором, распускаются.
     3.  Все  производственные,  научные, религиозные, с торговые, лечебные,
учебные   предприятия   закрываются   с   для   посещения  их  персоналом  и
посетителями дома места их перерегистрации в Оккупационной Администрации.
     4.   Все  военные,  а  также  научные  и  производственные  предприятия
военного   профиля   закрываются   навсегда,   без   права  перерегистрации.
Оккупационная  Администрация  Империи  оставляет  за  собой  право определят
рамки  запрещенного  профиля  предприятий  по  и  своему усмотрению, а также
отказывать в открытии того или иного предприятия без указания причины.
     5.  Нижайшее  Прошение  о  перерегистрации  должно  быть  составлено на
"Языке   Покорности",   далее   ЯП,   предлагаемом   для   изучения  жителям
оккупированной  территории.  В дальнейшем вся отчетность, а также внутренняя
документация  перерегистрированных предприятий, вплоть до заявлений о приеме
на  работу,  ценников  в магазинах и историй болезни в лечебных учреждениях,
должна  вестись  исключительно  на  ЯП.  Преподавание в перерегистрированных
школах  пока воз на смешанном языке, обучение же в перерегистрированных
средних и высших учебных заведениях воз исключительно на ЯП.
     6.  Ведение  отчетности  на  запрещенном языке является преступлением и
карается   по  законам  военного  времени.  Небрежное  использование  ЯП,  с
ошибками  орфографического  или  стилистического  характера,  выявленное при
проверке,  является основанием для закрытия предприятия с правом последующей
перерегистрации на общих основаниях.
     7.  Срок  рассмотрения Нижайшего Прошения о перерегистрации предприятия
не ограничен.
     8.  Все жители оккупированной территории обязаны за срок, равный одному
аборигенному  году,  выучить  в  совершенстве  ЯП  и,  сдав по нему экзамен,
получить  Карточку  Покорности  (КП), являющуюся основным документом жителей
оккупированной  планеты.  Однако  по  безграничному милосердию Божественного
Императора,  снизошедшего  к  интеллектуальному  убожеству  жителей  данной,
покоренной  Им планеты, Он соблаговолил пятикратно продлить срок изучения ЯП
в  данном случае. Вместе с тем лучшие представители населения оккупированной
планеты   могут   уже  сейчас  сдать  экзамен  по  ЯП  и  получить  Карточку
Покорности.  Лица, не выдержавшие экзамен, могут подать Нижайшее Прошение об
экзамене  на  общих основаниях, но не ранее чем через один аборигенный месяц
со дня прошлой попытки.
     9.  По  истечении  предельного  срока  изучения  ЯП лица, остановленные
патрулем  и не предъявившие по первому требованию Карточку Покорности, будут
уничтожены.  Высокая  загруженность  экзаменационных  пунктов,  неизбежная в
последние  дни  срока,  не является оправданием для лиц, не успевших по этой
причине пройти экзамен.
     10.  В  дальнейшем  большинство  экзаменационных пунктов будет закрыто,
оставшиеся   же   будут   принимать  экзамен  у  детей,  достигших  возраста
аборигенных  лет,  а также у лиц, чье знание ЯП, независимо от наличия у них
Карточки  Покорности,  будет  признано  патрульными  недопустимо  низким.  У
последних  патруль  имеет  право  отбирать  Карточку  Покорности  и выдавать
Справку  Покорности.  Лица,  имеющие  Справку  Покорности,  не  имеют  право
посещать  какие-либо предприятия, включая лечебные и продовольственные, ни в
качестве  работников,  ни  в  качестве  посетителей.  Лица,  имеющие Справку
Покорности,   имеют   право   на  многократную  попытку  сдачи  экзамена  по
углубленному  знанию ЯП, но не ранее чем через один аборигенный месяц со дня
прошлой    попытки.   Лица,   предъявившие   патрулю   Справку   Покорности,
освобождаются от ответственности за отсутствие у них Карточки Покорности.
     11.  На  оккупированной  территории  устанавливается  комендантский час
длиной  от  заката  до  рассвета.  Жители  Крайнего  Севера  и  крайнего юга
планеты,  где  возножны  полярный  день  и  полярная  ночь,  будут,  по  без
граничному  человеколюбию Божественного Императора дополнительно оповещаться
о продолжительности и границах комендантского часа.
     12.   Во   время   комендантского  часа  каждый  житель  оккупированных
территорий  должен  находиться  в  собственном  жилище.  Нахождение  в чужом
жилище,  а также прием в своем жилище посторонних в часы комендантского часа
являются его нарушением.
     13.   Нарушители   комендантского   часа,   а   также   лица,   активно
противодействующие  осуществлению  оккупационного режима, и лица, выражающие
сочувствие  последним  тем  или  иным способом, караются по законам военного
времени приведением их тел в не пригодное для жизни состояние.
     Божественный Император Империи Анданор 17896 года, 3-й месяц, 8-й день
                                  Глава 12
                               СОПРОТИВЛЕНИЕ
     Внимательно   изучив  указ,  Володя  понял,  что  лаборатории,  где  он
работал,  более  не  существует.  Он  был  прав - Институт биофизики попал в
список    объектов,    потенциально   опасных   для   Анданора,   а   потому
перерегистрации  не  подлежащих. Да и вообще за три месяца, прошедших со дня
оккупации,  было  вновь открыто так мало предприятий, что более 90 процентов
москвичей  в  одну  ночь сделались безработными. Точнее, в ночь оккупации-то
безработными   стали  все,  но  кое-кто,  получив  в  Оккупационных  Штабах,
расположенных  теперь  в  зданиях  местных  администраций, самоучители Языка
Покорности,   сумели   пройти   перерегистрацию.   К  примеру,  метрополитен
приступил  к  работе с 1 марта. Мосгортранс, которому разрешили использовать
лишь  троллейбусы  и  трамваи,  вывел  свои  машины  на  линии  и вовсе к 12
февраля.   А   вот   МГТС   -  Московская  городская  телефонная  сеть,  как
потенциально    опасная    для   захватчиков,   ведь,   используя   телефон,
Сопротивление   сможет   координировать   свои  планы,  так  же  как  и  все
предприятия   сотовой,   спутниковой  и  прочих  видов  связи,  включая  все
проявления  компьютерной  сети  Интернет,  -  прекратили  свое существование
насовсем.
     Как  же  сложилась  жизнь  Володи после прихода Анданора? Как и у тысяч
москвичей  -  почти  никак.  Владимиру  было  почти  нечего  есть, даже вода
поступала  теперь с перебоями. Владимир узнал, что такое не мочь приготовить
гречневую  крупу  на электроплите по причине отсутствия электричества, когда
живот  сводит  от голода, а подогреть воду невоз никак; или когда огонь
есть,  но  кашу  не сварить без воды, покинувшей краны во всем доме, оставив
их  железные  носики,  сколько  ни  крути вентиль, уныло подтекать, как носы
граждан  при  жестоком  насморке,  которым,  к  слову,  тоже  страдало тогда
пол-Москвы  из-за  отключенного  отопления. Тогда Володя дожидался рассвета,
чтобы  не повторить судьбу дога Шторма, и ковырял пока что не почерневший от
прихода  весны  сугроб;  ведь  если  полученную  воду  прокипятить  и  слить
откровенную  грязь, то привкус химии в такой каше почти не ощущался. Володя,
конечно,  мог  бы махнуть к маме на дачу; у нее там были кое-какие соления и
крупы;  но  именно  по  этой  причине  он  туда  и  не  ехал:  Владимир знал
наверняка,  что  мама  не  оставит  его  голодным,  и  стало быть, когда они
совместными  усилиями  уничтожат  ее  запасы,  то  и  голодать будут вместе.
Однако  Володины  проблемы  с  приготовлением пищи были пока временными и не
слишком  серьезными.  Для того чтобы сварить кашу, требовались три составные
части  несложного уравнения - крупа, вода и огонь. С замиранием сердца думал
Владимир,  что  он  будет  делать,  когда  у  него  кончится  гречка.  Мешок
гречневой  крупы  он  выменял  на  стихийном рынке на видеомагнитофон; тогда
подобная  операция  была  самой  обыкновенной  и считалась взаимовыгодной. У
Володи  оставались еще тренажер и компьютер, но еды в городе, парализованном
оккупационным  режимом,  оставалось  все  меньше. Килограммов десять крупы -
вот  какой была цена у его компьютера. А может, и все пятнадцать - компьютер
был  полезной  вещицей,  он  помогал  убить  время.  Наденешь  стереошлем  и
погружаешься  в  мир,  где  трудности  преодолимы  и не унизительны и где ты
можешь   воображать,  превращая  виртуальных  врагов  в  ошметья  мяса,  что
стреляешь  по  анданорцам. Когда судьбы в тупике, наркотики всегда в цене. И
в  первую очередь самые банальные из них, позволяющие забыться и "чтобы было
хорошо".  Самые  практичные  из  москвичей в первый же день оккупации, когда
многие  магазины  еще  работали, купили на все свои сбережения самых дешевых
сигарет.  Теперь  они  воистину  стали  обладателями  несметных сокровищ. За
пачку  сигарет - без разницы, с фильтром они или без, да хоть вообще папирос
-   было выручить около килограмма крупы, а если повезет, то и все два;
а  вот  тренажер  -  Володя  узнавал  на  рынке  -  он мог смело оттащить на
помойку.  Ну,  или  продать за символический бесценок - купить вещь, которая
пожирает  калории, мог только тот, кто не испытывал каких-либо иных проблем.
Но  скорее  всего  у  него уже и тренажер имелся. И уж получше того, что мог
предложить Володя.
       ли  было  заработать  в  Москве?  . Вчера на рынке Владимир
увидел  Катю,  девушку  из соседнего подъезда. Они вместе учились в школе до
седьмого  класса,  потом  Владимир  перешел  на экстернат. Она мечтала стать
детским  врачом,  и  Володя  слышал,  что  на момент оккупации она училась в
мединституте.  На  рынке  же  Катя стояла, прислонившись к фонарному столбу;
пуговицы  ее  зеленого  пальто были расстегнуты ниже пояса, выпуская на волю
симпатичную  ножку  в  клетчатом  чулке  и  в  черном,  не по сезону легком,
осеннем  сапожке.  Губы  были густо окрашены красной масляной помадой, глаза
же  были  призывно подведены. В руках девушка держала табличку "2 кг крупы".
Володя  уже  много  раз  видел  подобных девиц на рынке; цена на живой товар
неуклонно  снижалась  -  все  больше  молодых женщин, отчаявшихся от голода,
решались  попробовать  себя  в  роли  жриц любви. Но прежде Владимиру всегда
казалось  или  же он сам убеждал себя, что все эти девицы изначально имели в
себе  некую  порочность или хотя бы повышенную склонность к любовным утехам;
но  когда  он  увидел  Катьку,  самую  серьезную  и неприступную девчонку их
класса,  на  морозе,  в  пальто, расстегнутом До прозрачной вуальки узеньких
трусиков,  и  эту Катьку, наряду с прочим барахлом, притащенным на толкучку,
хладнокровно  оглядывали,  только  что  не  ощупывали,  уставшие от подобной
жизни  и так же, как и она, не склонные к любовным забавам посетители рынка,
образ  мира,  устоявшегося  в  голове  Владимира,  рухнул.  Сперва  он хотел
броситься  к  ней,  растолкать,  обогреть,  разморозить ее сердце, отвести к
себе...  Но  в  следующий  же миг, отвернувшись и чуть прикрыв ладонью лицо,
словно  от  ветра, шарахнулся в сторону, чтобы не быть узнанным. Ну и что он
мог  бы  ей  предложить?  Сохранить  свою  честь и умереть голодной смертью?
Владимира  трясло  крупной  дрожью,  он почти убегал с рынка, где несчастные
люди  за  бесценок  продавали  остатки  человеческого достоинства. Он уже не
знал,  как  он  относится к тем, кто пользовался неумелыми ласками таких вот
несчастных  девушек.  Прежде  он  считал их подонками, способными на низость
ради  удовлетворения  своей похоти. А теперь он сам не знал, кто они такие -
ведь  они,  по  сути  дела, давали этим вот простым девушкам с растоптанными
идеалами,  мечтавшим стать врачами, учительницами, учеными, шанс хоть как-то
выжить  в  это  страшное  время.  Екатерину  Соловьеву, торговавшую собой на
рынке,  обесчестит  не  тот  мужчина,  который  решится  расстаться  с двумя
килограммами  крупы ради прелестей юного тела. Нет. Всех их - и Екатерину, и
самого   Владимира  -  обесчестил  и  втоптал  в  грязь  Анданор.  И  тогда,
возвращаясь  с  отвратительного  рынка,  Володя  ощутил в своей крови новую,
злую,  опасную  силу.  Он  почувствовал, что смог бы, не мучаясь угрызениями
совести,  убить  анданорца.  Врага.  Одного из тех, кого он теперь ненавидел
по-настоящему.  Поход  на  рынок, где торговала собой без пяти минут детский
врач  Катька  Соловьева,  состоялся  вчера;  но  и  сейчас, вспоминая о нем,
Владимир  сжимал зубы и кулаки. Он сидел за столом своей кухни и ждал, когда
наконец  закипит  вода в кастрюле. Белая эмалированная посудина с неуместным
розово-желтым  цветочком  на  крышке  пока  так и не думала издавать никаких
призывных  звуков.  Володя поднял голову и увидел, что и стоваттная лампочка
под  белым,  как  свежевыпавший  снег,  абажюром  светит вполсилы. "Да уж, -
вздохнул  Владимир, - сегодня кашки не скоро дождешься. - Он оперся о ладонь
поросшим  жесткой  щетиной  подбородком. - Не буду бриться, - внезапно решил
он.  -  Не  буду  делать вид, что ничего не происходит. Интересно, как 
выйти  на  Сопротивление?"  -  задался  он  немым  вопросом,  адресованным в
никуда.
     Электрическим  током  по  телу  пробежал  звонок  в дверь. Три коротких
безжалостных  звонка. Владимир на всю жизнь запомнил, о чем думал, когда шел
открывать.
     "Эти  гады  умеют  читать  мысли, - думал Володя, ощущая между тем, как
тело  его  отвратительно  размякнет, отказываясь делать первый шаг в сторону
двери.  - Они подслушали слово "Сопротивление" и пришли убить потенциального
партизана".  Владимир  поднялся со стула, ощущая, как отвратительно ослабели
его  колени и тошнотно заныло в груди. За окном была ночь, и одинокий фонарь
невесело  кивал  своим оранжевым глазом среди разгулявшейся вьюги. Соседи по
ночам  сидят  дома,  соблюдая  комендантский  час.  Владимир  нашел  в  себе
мужество  встать, лишь утешив себя простой, но, как ему казалось, правильной
мыслью.  "Вряд  ли я такой уж грешник, - думал он, - что на том свете попаду
в  худшие места, чем этот страшный город этой страшной зимой. Может, оно и к
лучшему".   Повинуясь  внезапному  порыву,  Володя  не  стал  заглядывать  в
"глазок"  -  ведь  он  все равно не сможет не открыть дверь, когда увидит за
нею отвратительный черный шлем анданорского патрульного.
     Щелчок  замка - и бледного, побелевшего заранее Владимира обдало волной
горячего  пота  от  неожиданности. За дверью стоял Юрий Зубцов, тот самый, с
которым  они  когда-то  давным-давно,  в  незапамятные  времена отстреливали
сквирлов.  Сумевший,  по общему мнению своих ребят, закадрить силлурианского
эмиссара  Лайну.  И  который  -  Володя  это знал наверняка - не мог не быть
одним из лидеров Сопротивления.
     - Здорово,  старик!  -  чувствительно  хлопнул  он  Владимира по плечу,
приводя в чувство.
     Он  улыбался  такой широкой, открытой улыбкой, словно не было всех этих
унижений  и  ужасов  оккупации.  Словно никто из его знакомых или соседей не
был убит и не торговал своим телом на рынке.
     - Вот,  оказался  в  ваших  краях  в  комендантский  час,  - сказал он,
раздеваясь, - не выгонишь?
     Володя  с  благодарностью  разглядывал могучего вояку, который с порога
устроил  Владимиру первую проверку - никто из землян, под страхом смерти, не
имел  права  принимать  в  своем  доме  чужака во время комендантского часа.
Володя  лишний  раз  восхитился  военной выправкой, если не сказать грацией,
этого  крупного,  широкоплечего мужчины, тем, как высоко он нес свою голову,
каким  веселым  и  жестким  был  прищуренный взгляд его карих глаз. "Вот кто
обладал  телепатией",  -  мелькнуло  у Владимира в голове. Ведь только вчера
Володя  впервые  понял,  что  сумеет  хладнокровно лишить жизни анданорского
оккупанта.  И  уже сегодня его гостем был Юрий Зубцов, который, если остался
жив, мог быть только участником Сопротивления.
     - Так-так,  что у нас сегодня на ужин? - потирая руки, протяжно спросил
Юра.  Его волосы с проседью поблескивали бусинками растаявших снежинок, лицо
было  спокойным  и  бесстрашным.  -  Ага,  -  констатировал он, заглянув под
крышечку,  - гречка. Ну, а с моей стороны будет тушеночка. Идет? - подмигнул
он Володе.
     Владимир  очень  хотел взять его за руку и сказать: "Я знаю, откуда вы;
я  согласен  с  вами  сотрудничать".  Рука у Юрия Васильевича была сильной и
мозолистой,  где  надо;  сколько  бы Володя ни занимался на своем тренажере,
ему  никогда не иметь такой руки, руки кадрового военного. Внезапно Владимир
схватил Зубцова за руку и спросил со слезами, звеневшими в голосе:
     - Скажите мне честно, вы из Сопротивления?
     Ни  один  мускул  не дрогнул на лице Володиного собеседника. Пожав руку
Володи, он, в свою очередь, спросил:
     - А у тебя есть какое-нибудь дело к Сопротивлению, так?
     - Да,  -  ответил  Володя,  чувствуя,  что горячая слеза радости все же
перехлынула  через  барьер  века и теперь сползает по щеке. - Да! - повторил
он. - Я хотел бы вступить в ваши ряды.
     Юрий вздохнул и незаметно забрал свою руку.
     - Хорошо,  -  сказал  он.  -  Я и не сомневался в тебе. Но имей в виду:
партизанская война с Анданором - это тебе не охота на сквирлов. Усек?
     Володя  покорно  кивнул и быстрым движением утер слезу. Он был рад, что
патетическая  минута  миновала,  и  уж  тем  более ему было неудобно за свои
слезы.
     - Для  тебя  Сопротивление  -  это  я.  Понял? - спросил Юрий, открывая
банку тушенки портативной открывалкой-брелоком.
     - Понял, - откликнулся Владимир.
     - И  еще,  -  сказал Юра, многозначительно подняв указательный палец, -
запомни.  С  Сопротивлением  готовы сотрудничать почти все, через одного. Но
толку  от  большинства  из  них  нет никакого. Все надеются, - и прищур глаз
Зубцова  сделался  почти полным, - что Сопротивление - это бесплатная жратва
и какие-нибудь гарантии. Ничего подобного.
     Юра взял вилку и отправил себе в рот изрядный кусок тушенки.
     - Кашу  твою  ждать  не  будем,  -  с  набитым ртом пробубнил он, - она
только  к  утру  сварится.  Прежде  всего, - продолжил он, подвигая к Володе
банку  вожделенного мяса, которое тот принялся есть с деланным безразличием,
-  ты  должен быть способен ответить на четкий вопрос - способен ли ты убить
анданорца?  Не  абстрактного,  а  конкретного, у которого под маской - почти
такое  же  лицо,  как  у  нас  с  тобою.  Подумай - от твоего ответа зависит
многое.
     - Да,  -  спокойно  ответил  Владимир.  Не  слишком быстро и не слишком
медленно.  Юра  в  этом  разбирался. В самый раз. И глаза у Володи тоже были
правильные  в  этот момент - они будто подернулись тонким слоем бронебойного
стекла. Юрий остался доволен.
     - Верю,  - одобрил он. - Еще я хочу подчеркнуть, - добавил Зубцов после
короткой  паузы,  на  протяжении  которой  в упор рассматривал Володино лицо
острым  и  пронзительным  взглядом, - что любое непослушание в Сопротивлении
заканчивается  смертью.  И судьбу твою, если ты провинишься, будет решать не
суд и даже не трибунал, а твой непосредственный начальник, то есть я. Усек?
     - Да, - согласился Владимир. - Понятно.
     - Хорошо,  что понятно, - сказал Юра и вновь залез своей вилкой в банку
с  тушенкой.  - Ты видел наши листовки? - добавил он, прожевав большую часть
отправленной  в  рот  такой  вкусной, настоящей, как до оккупации, свинины в
желе.
     - Видел пару раз, - честно откликнулся Владимир.
     - Там  сказано,  -  Юрий  поднял  вилку  и  чуть  ли  не  по  слогам, с
расстановкой произнес:
     - За  пособничество  врагу  -  смерть. Догадываешься, что я сделал бы с
тобой, если бы ты не впустил меня в дом, испугавшись комендантского часа?
     - Наверное,  расстрел  на  месте?  -  Володя  нашел в себе силы грустно
улыбнуться.
     - Именно!  - воскликнул Юрий Васильевич. - Итак, если ты согласен еще и
с  тем,  что  с  этого  момента для тебя нет пути назад, то скрепим наш союз
рукопожатием, а дальше я расскажу тебе, что к чему.
     Владимир  откуда-то  издали  вспомнил  заповеди, в том числе "не убий";
вспомнил,  что  Сергий Радонежский не только благословил Дмитрия Донского на
бой  с  татарами,  но  даже  и отправил на битву двух своих могучих монахов;
вспомнил  Катку Соловьеву, которая ничем - вообще ничем - не отличалась там,
на   рынке,   от  обычной  проститутки,  бросил  беглый,  случайный,  скорее
непроизвольный  взгляд  на  кастрюлю,  которая  вот  уже битый час не думала
закипать, и пожал руку Юрию Зубцову.
     - Итак,  -  сказал  вояка,  лишь  только  пальцы их рук разомкнулись, -
теперь  ты  должен  чуть  больше  узнать о Сопротивлении и о том, что ему от
тебя нужно в настоящий момент.
     Юра удовлетворенно откинулся на спинку стула и вытянул ноги.
     - Прежде  всего,  -  начал  он, - существует три круга Сопротивления, о
которых   тебе  следует  знать.  Сочувствующие  -  это  те,  которые  готовы
поделиться  с  нами  последним  стаканом  крупы,  но  не  в  состоянии убить
анданорца.  Я  опасался,  -  хитро взглянул на Володю Юрий Васильевич, - что
твои  религиозные  предрассудки  не  дадут  тебе  пойти дальше них. Рад, что
ошибся.  Это  внешний, или первый, круг Сопротивления. Таких - тысячи, и они
потенциально  нужны, но на практике почти бесполезны. У них  пересидеть
комендантский  час;  на  их  квартире   устроить явку или склад оружия;
порой  они  готовы  пожертвовать жизнью, но не готовы убить врага. Что же, -
усмехнулся  Юрий,  -  я  их  не сужу. Не все рождаются воинами, и не все ими
становятся. Увы.
     Юрий  на  некоторое  время  умолк,  а  затем  отодвинул от себя свинину
Владимиру  под  нос и отложил вилку в сторону, давая понять, что его трапеза
завершена.
     - Ты  кушай,  кушай, - подбодрил он Володю. - Я буду рассказывать, а ты
ешь!
     Владимир  послушно  принялся  уплетать  тушенку  за обе щеки; между тем
Юрий продолжал:
     - Костяк  нашей  армии  составляете  вы,  второй  круг Сопротивления, -
сказал   Юрий.   -   Вы   способны   убить   анданорца,   но  не  предателя,
сотрудничающего  с  Анданором.  Это  уже  делаем  мы,  находящиеся  в  круге
третьем.  Разумеется,  и  у  нас  своя  иерархия, но тебя она не касается. К
слову,  а  не  считаешь  ли  и  ты  себя в силах Убить женщину, срывающую по
приказу  оккупантов  наши  листовки  перед  завершением комендантского часа?
Ведь  она  является  пособником  Анданора, как ни крути. Подобным предателям
даже   выдают   специальные  серебристые  жетоны,  как  Иуде,  -  они  могут
приобрести   на  них  еду  в  спецмагазинах.  Вот  такую  сучку  ты  мог  бы
прикончить?
     В  голове  Владимира непрошено возник образ Катки Соловьевой, срывающей
листовки  Сопротивления,  чтобы  не  умереть  от  голода, и он без колебаний
ответил:  "Нет".  Юрий в ответ лишь кивнул, понимающе прикрыв глаза. А потом
очень серьезно сказал:
     - А  я  вот  могу.  И потому я - человек третьего круга. Итак, - сказал
он,  -  теперь  о  том,  что  на  данный день Сопротивление имеет предложить
бойцам второго круга...
     Юрий  общался  с Володей долго, до самого рассвета. Он в деталях описал
Владимиру  предложенное задание, отметив особо, что оно почти невыполнимо, а
потому  если  Володя  не  сумеет с ним справиться, то это не будет расценено
как  предательство  интересов  Сопротивления. Юрий сообщил Володе, что из-за
сокрушительного  технического  превосходства  Анданора  над  Землей, а также
уничтожения  захватчиками  всего земного вооружения ученые, сотрудничающие с
Сопротивлением,  заняты  сейчас разработкой альтернативных видов воздействия
на  организм  анданорцев.  Магнитные  поля,  звуковые волны, микроорганизмы,
химические  вещества  - что-либо из этого перечня должно было стать ключом к
освобождению  Земли  от  инопланетного  ига.  А  еще  Юрий  всерьез  верил в
возвращение  силлуриан.  Ну  так  вот,  для  разработки альтернативных видов
вооружения  Сопротивлению  позарез требовались анданорцы, живые и мертвые, в
максимально возм количестве.
     - Наш  девиз  сейчас,  - с известной долей самоиронии сказал Зубцов уже
под  утро,  когда  темень  ночного  неба  оказалась  чуть тронута синевой, -
больше  анданорцев,  живых  и  мертвых.  К  слову, - уже перед самым уходом,
будто это вообще самая последняя деталь, Юрий отметил:
     - За  анданорцев  Сопротивление  неплохо  платит своим людям - пять лет
без  голода за живого анданорца и один год без голода за анданорца мертвого.
Вознаграждения суммируются. - Юрий подмигнул Володе с кривоватой ухмылкой:
     - Если  ты,  к  примеру, отловишь двух живых и двух мертвых анданорцев,
то  пять,  плюс  пять,  плюс один, да плюс еще один будет двенадцать, понял?
Да,  и  Сопротивление,  естественно,  свободно  от  своих обязательств, если
оккупация  окончится  раньше  этого  срока.  Тогда  уж  как-нибудь сами себя
прокормим,  верно,  старик?  Ведь  когда  сюда вернутся наши союзники, а они
вернутся,  когда  наведут  порядок  у  себя дома, эту мразь выбьют отсюда за
считанные  дни,  как  сквирлов.  Но  если дела пойдут не так хорошо, как нам
хотелось  бы,  наши  лучшие  воины, добывавшие нам в эти тяжелые дни живых и
мертвых   анданорцев,   не  будут  голодать  со  всем  миром,  и  это  будет
справедливо.
     Юрий Васильевич оставил Владимиру ключ от явочной квартиры и сказал:
     - Знаешь,  Володя,  я  много  кому  давал подобное задание. Про одних я
знал,  что  они  скорее  всего  пальцем  не  пошевелят, чтобы попытаться его
выполнить,  кишка  тонковата; про других - что скорее всего напутствую их на
верную  смерть. Ты один из немногих, про кого я почти уверен, что у него все
получится.
     - А  как  же  вы разберетесь, кто именно поймал анданорца? Не у него же
самого спросите? - поинтересовался Володя.
     - Молодец,  -  одобрил  Юра. - Уже начал шутить. Лучшая подруга в бою -
хорошая шутка, ведь так? - И Юрий подмигнул новому бойцу Сопротивления.
     Володя  же  молча  продолжал  ждать  ответа на интересующий его вопрос.
Наконец Юра сказал:
     - Понимаешь,  Владимир,  явка  эта теперь как бы лично твоя. Люди бегут
из  Москвы,  и  многие  члены  первого круга Сопротивления просто отдают нам
свои  квартиры.  У  нас  их достаточно для того, чтобы выделить каждому, кто
рискнул  принять  участие в отлове анданорца, по одной, поближе к его жилью.
Я  или кто-нибудь из наших ребят, - добавил Зубцов после паузы, - будет один
раз  в  два-три  дня  обходить  явочные  квартиры  и  переправлять найденные
объекты,   живые  или  мертвые,  по  назначению.  Ну  а  героя  поставят  на
довольствие.  Знаешь,  Володя,  -  проникновенно  сказал Юра, приблизив свое
обветренное,  прошедшее  свозе  огонь  и воду лицо почти вплотную ко все еще
такому  штатскому,  гладкому  лицу  Владимира,  -  постарайся добыть хотя бы
одного  гада!  Они  для  нас сейчас на вес золота. Ну, словом, ты понимаешь,
старик. Бывай.
                                    ***
     На  улице  уже  набирал  силу  ясный  мартовский  день. Вчерашняя стужа
уступила  место  солнечному  дню.  На  термометре  борьба  шла в районе нуля
градусов,  и  вода  то  таяла,  то  вновь  замерзала  в  обычной  мартовской
круговерти.  Ночью  -  зима,  днем  -  весна.  Ночью  по улицам ходят только
патрули  Анданора,  днем  выбираются  несчастные,  полуголодные,  заморенные
граждане.  Владимир  пока  еще ничего не слышал о голодных смертях в Москве.
Но  всем  было  очевидно,  что  если  дела пойдут так и дальше, то они не за
горами.  Володя чувствовал себя после бессонной ночи, проведенной в компании
полковника  Зубцова,  бодрым  и  отдохнувшим.  "Вот  что  значит настрой", -
подумалось  ему.  Юрий Васильевич настрого запретил Володе делать какие-либо
записи,  и  потому  Владимир  мысленно  повторял  основные  моменты грядущей
охоты,  привычно разбивая их по пунктам. Итак, Юрий в течение ночи делился с
Володей  опытом  Сопротивления  по  борьбе  с захватчиками. Основные моменты
выглядели так:
     1.  Патрульные  всегда ходят парами. Уверенные в своей безнаказанности,
отдельные  патрули  частенько  находятся  на  весьма значительном расстоянии
друг от друга.
     2.  Для связи с центром они используют маленькое устройство, встроенное
в   маску   животного,   в   районе   его  нижней  губы.  Маска,  оснащенная
передатчиком,  имеется только у одного из патрульных. Заранее узнать, у кого
именно,  невоз,  пока  передатчик  не  сработает.  Когда  же он (не дай
Господь)  сработает, то маска к тому же начнет выть, как милицейская сирена.
При  помощи  передатчика  она  передает  в штаб сигнал тревоги и собственные
координаты.
     3.  Ни  один  из  видов обыкновенного огнестрельного оружия не способен
пробить  панцирь  захватчиков.  Разумеется,  орудуя плоскогубцами и клещами,
содрать  маску  воз,  однако  для этого анданорец уже должен быть мертв
или   обездвижен.   Газовое  или  электрическое  оружие  также  не  способно
причинить  анданорцам  вред - электричество поглощается защитным костюмом, а
вдыхаемый  воздух  скорее  всего  фильтруется  маской, и химические вещества
попадают  в  организм  в  неопасной  для  агрессора  комбинации.  В  связи с
вышесказанным    Сопротивление   рекомендует   своим   бойцам   использовать
оглушающие  виды  холодного  оружия,  а  также различные ловушки из арсенала
первобытных племен. Все.
     "Не  густо,  -  подытожил  Владимир.  -  Интересно, - подумалось ему, -
полковник  Зубцов всех напутствует фразами типа: "Я верю именно в тебя" и "У
тебя  все  получится".  Да,  и  еще,  - вспомнил Владимир, - Юрий Васильевич
рекомендовал  не  тянуть с открытием охотничьего сезона. Дело в том, что чем
больше  попыток  захвата  патрульных,  удачных  ли,  петли,  будет проведено
бойцами   Сопротивления,   тем   бдительнее   и  экипированнее  будет  враг.
Следовательно, - думал Володя, - не стоит тянуть с охотой на патруль".
     Выйдя  на балкон, заваленный всяческим хламом, Володя принялся рыться в
залежах  никому,  казалось  бы,  не  нужных  предметов. Он обнаружил мешок с
солдатиками,  в  которых играл в безоблачном детстве; учебники зыбкой башней
рухнули  в  нанесенный  вчерашней  метелью  снег; Володя отодвинул в сторону
каркас  давным-давно  разбитого аквариума. Со своего седьмого этажа Владимир
увидел,  как  по  улице  едет  шустрый  игрушечный  броневичок,  -  это было
единственное,  что ездило уходящей зимой по улицам без рельсов или проводов.
Городской  транспорт,  работавший  на  бензине или газе, как на потенциально
опасных  веществах, а также весь личный транспорт был запрещен захватчиками.
Трамваи,  троллейбусы  и  метро  -  вот все, что осталось от былого величия.
Сверху  было  хорошо  видно,  как двое невесело тащили на санках телевизор в
сторону  рынка.  Да  уж,  за телевизор теперь много не выручишь. Разве что у
кого  остался  видеомагнитофон.  По  всем  каналам  телевидения  теперь  шли
правила  оккупационного  режима,  да  еще и на анданорском языке, под чужую,
пусть  и  величественную,  музыку.  Один  раз  за  сутки, ровно в полдень, в
течение  часа  те  же  правила  транслировались  на  русском языке. Владимир
выучил  их  наизусть,  как и многие москвичи, - почти каждый день включал он
телевизор,  в  тайной  надежде  дождаться  от захватчиков хотя бы частичного
смягчения  режима.  Увы. Надежды его были напрасны. Владимир, копаясь у себя
на  балконе,  отодвинул  старую  клеенку и извлек на свет божий оцинкованное
ведро,  за  которым  стояли  рядами  стеклянные  банки  разного  объема  для
варений.  "Как  же  много  барахла  может вместить такой маленький балкон, -
подумал  Володя,  чувствуя,  что начинает уже замерзать на свежем мартовском
воздухе.  - Не сходить ли за курткой, - подумал он. - Нет, лучше не буду", -
ответил  он  себе,  потирая  друг о друга покрасневшие от длительной возни в
снегу  ладони.  Ведро, которое Володя с трудом переставил на соседнее место,
показалось  ему  чересчур  тяжелым.  С  надеждой приподнял Владимир крышку и
радостно   усмехнулся:   "Вот   она,   красавица!"   В   ведро,  которое  не
использовалось  уже  несколько  лет  кряду, Володина мама, теперь безвылазно
проживавшая  на  даче,  положила при последней уборке кувалду, в детстве еще
найденную   маленьким   Володькой  на  стройке  и  не  выкинутую  родителями
исключительно  по  слезным просьбам сына. Ну, а если вещь сразу не выкинуть,
она  приживается, как приблудный щенок, и требуется изрядное мужество и сила
воли,  чтобы  вот  так,  запросто  расстаться  с  чем-то,  уже несколько лет
мозолящим  глаза.  Кувалда  же  избежала  всех  ежегодных  в Володиной семье
генеральных  уборок;  всякий  раз железный, чуть ржавый монолит на массивной
деревянной  ручке  оставляли  с определением: "Ну, пусть полежит пока, вдруг
пригодится..."  Володя, сжимая бесхитростную, но быстро нагревшуюся от тепла
ладони  рукоять  первобытного  орудия,  вспомнил отца, с которым всегда было
так  весело  вместе  разгребать  балконы  и  антресоли  каким-нибудь  теплым
апрельским  или  майским  днем,  когда  все  барахло, всякий хлам покидал их
жилище.  Вот  таким же теплым безоблачным днем - Володя тогда как раз учился
в  седьмом  классе  -  папа ушел из их жизни, оставив лишь короткую записку,
что  у  него  теперь  другая  семья  и  он  уезжает в другой город навсегда.
Прочитав  записку,  оставленные  жена  и  ребенок  тут  же затеяли очередную
генеральную  уборку,  отправив со слезами на свалку все, что напоминало им о
предавшем  их  муже  и  отце.  И  у Володи, остро страдавшего от ухода отца,
навсегда  осталось  ощущение,  что  папа  его  просто  не  пережил очередную
большую  уборку  - ведь мама Володи безжалостно отправила в мусоропровод все
фотографии   и   личные   вещи,  которые  не  увез  с  собой  вот  так,  без
предупреждения  позорно сбежавший с молодой секретаршей бывший муж и отец. В
ту  ночь,  кусая  орошенную  слезами подушку - ведь никто не видел, - Володя
поклялся,  что  женится  он  только  на  той  девушке, с которой будет готов
прожить  всю  жизнь  до  конца,  даже если она станет потом старой, глупой и
страшной.  И  Володе  казалось,  что тогда, с Леной, он чуть было не нарушил
своей  клятвы.  "Но ведь я же не собирался жениться на ней или что-нибудь ей
обещать",  -  вяло  оправдывался  Владимир  перед самим собою, сжимая в руке
кувалду,  пережившую  в  их  доме отца Владимира. Папа ушел, а она осталась.
Вот  ведь как бывает. А сколько ни оправдывайся - Володе явственно казалось,
что  нашествие Анданора произошло именно из-за того, что он хотел сказать "я
тебя  люблю"  просто потому, что все так делают, той девушке, пусть женщине,
которую  вовсе  не  любил.  Уж  так  сложилось  в его жизни, что происшедшее
воспринималось  им,  быть  может,  и  всего  лишь из-за совпадения, как кара
Господняя   за   горячечную,  слезную,  юношескую  клятву.  Внезапно,  будто
подтверждая  ход  его мыслей, часы на руке Владимира заиграли фрагмент гимна
России,  возвещая  наступление  полудня.  В  часах  Володи  было  до  тысячи
мелодий,  отмечавших  точное  время,  и  до оккупации он регулярно менял их.
Когда  же  Анданор  посетил  своими черными эмиссарами города его страны, он
установил  себе  в  часах гимн России и более уже мелодии не менял. А еще он
теперь  только  начинал  понимать,  почему  слово "Родина" пишется с большой
буквы.
     Владимир  вернулся  в себя из страны воспоминаний кошмарной весной 2022
года   на  балконе  обесчещенного  города,  завоеванной  страны,  покоренной
планеты.  И  лишь  теперь  Володя почувствовал, как люто он промерз на своем
балконе  в  поисках  кувалды.  Однако  сам  молот,  который Володя, выходя с
балкона,  принес  в комнату, будто помог расправить плечи и вольно вздохнуть
всей  грудью,  напомнив  о  том  безрассудном, но нужном Родине поступке, на
который  он  действительно  решился.  Володе  даже  показалось,  что кувалда
подмигивает  ему  весело,  по-разбойничьи. Захотелось принять горячую ванну,
но  горячая вода бывала раз в месяц, и пришлось Владимиру занять место возле
самого  обогревателя,  чтобы  тот,  пусть обжигая кожу, прогрел тело вглубь.
Кувалду,  как  боевого  товарища  или  верного пса, Володя заботливо положил
рядом  с  собой,  будто  желая отогреть и ее тоже. "Вот ведь судьба, - думал
Владимир,   поворачиваясь   полубоком   к   жарким  спиралькам,  раскаленным
докрасна,  -  сколько  лежала она на балконе, и никому бы и в гриппозном сне
не  пришло  в  голову,  для  чего  она  может сгодиться". Теперь же от этого
орудия  зависела жизнь самого Володи и в малой, но ощутимой степени - судьба
его  страны,  его  Земли.  Ведь  и  океаны с китами, которых Владимир мечтал
изучать  с  детства,  и саванны со львами и слонами, и пустыни с блуждающими
раскаленными  дюнами  -  все  это  и  есть его Родина, подумалось Владимиру.
Оккупантам  удалось  за  считанные  дни  сделать  то,  что люди не сумели за
тысячелетия,  -  условные  и существовавшие лишь в замороченных мозгах людей
границы  между  странами  и  народами  Земли  осыпались, как стены карточных
домиков,  возведенных  руками властолюбивых политиков. Володя бы не поверил,
сколько  американских  или  австралийских парней, решивших отдать свои жизни
делу  спасения  Земли,  включают,  с тем же удивлением и сердечной тоскою, в
понятие  "Родина"  сейчас  и  просторы  русской тайги, где неуклюжие медведи
лакомятся  в  малиннике,  и  жаркие  аравийские пустыни, манящие миражами, и
студеные  величественные  плато  Антарктики  с пингвиньим народцем, да и все
прочие  уголки  и  веси нашего несчастного, растоптанного черными сапогами и
раздавленного игрушечными бэтээрами шарика, имя которому Земля.
                                  Глава 13
                                   ОХОТА
     Владимир  с  усмешкой  обнаружил  на  кухонном  столе  еще  одну  банку
тушенки,  "забытую"  полковником. Открыл ее и съел со сварившейся таки вчера
гречкой,  до  которой  тогда  дело  так  и  не  дошло. Днем Володя сходил по
сообщенному  Зубцовым адресу и обнаружил, что отворенная выданным ему ключом
квартира  была  однокомнатной,  чисто  выметенной  и  совсем нежилой на вид.
Раньше  тут  обитали люди, подумал Владимир. Куда они делись теперь? Сами ли
подарили    квартиру   Сопротивлению,   просто   ли   уехали,   казнены   ли
Сопротивлением  за пособничество врагу? Володя отлично сознавал почти равную
вероятность  всплывших  в  голове вариантов. Ведь если бы Владимир попытался
выгнать  Зубцова  в мартовскую пургу комендантского часа, то что помешало бы
Юрию  Васильевичу,  расстреляв  Владимира  "по  законам  военного  времени",
конфисковать  его  жилище,  просто  забрав  ключ,  и  устроить  там  явочную
квартиру  для  кого-нибудь  посмелее да несговорчивой. Все это действительно
казалось  вполне вероятным, но ничего не меняло ни в решении Владимира, ни в
его  отношении к Сопротивлению. Он понимал, что Сопротивление третьего круга
-  это  и  есть  то  вынужденное,  неизбежное  зло, с которым ему предстояло
смириться.  А  еще  он  прочувствовал,  что  всякая, даже самая справедливая
война  несет  в  себе  целые  океаны  этого неизбежного зла. А еще то, что у
военного   времени   действительно  свои  законы  и  они  безотносительны  и
неизменны  для  всякой  эпохи  -  нынешней  ли  или  тысячелетней  давности.
Владимир  понимал,  что  сегодня  ночью  ему  предстоит либо погибнуть, либо
стать  героем.  Проблема  голода  в любом случае будет снята с повестки дня.
Выйти  одному  против вооруженного плазматическим оружием патруля с кувалдой
представлялось  на  первый  взгляд  безумным.  На  стороне Володи был только
фактор  внезапности.  Владимир  от  скуки  включил  телевизор.  И  к  своему
удивлению,  увидел  правила  оккупационного  режима,  написанные  по-русски.
Владимир  пробежался  глазами  по  строкам  текста  со смешанным чувством. С
одной  стороны,  ему хотелось бы обнаружить в них послабление участи простых
людей,  с  другой  -  в  нем,  как в участнике Сопротивления, начинала расти
убежденность,  что  чем  сильнее  закручивают  гайки  анданорцы,  тем больше
землян  вольется  в  Сопротивление  и тем скорее придет конец их господству.
Текст  обращения  остался  прежним.  "Вот  так, - с мрачной издевкой подумал
Владимир.  - Дождались-таки мы послабления. Теперь в 18.00, стало быть, тоже
пускают  текст  на русском". Владимир уже собрался было выключить телевизор,
но  дальше,  прямо  на  его глазах, картинка сменилась, и начался урок Языка
Покорности.  Подобного  телевидение  России  еще  не  транслировало никогда.
Первая фраза, предлагаемая для изучения, была такой:
     "Я  -  житель  покоренной  планеты".  На  ЯП  она  звучала так: "Фрю тю
глить".  "Фрю",  стало  быть,  значило  "я",  "тю"  - вспомогательный глагол
"есть",  как  в  английском,  а  "глить"  -  это  он  как  раз и есть житель
покоренной  планеты. Осененный внезапной догадкой, Владимир схватил пульт ДУ
и нажал на клавишу телетекста.
     - О-го!   -   вслух   вырвалось   у  него.  -  Да  тут  полные  правила
анданорского!
     Листая  их,  Владимир узнал массу познавательного. К примеру, в русском
языке    обратиться  к  собеседнику  на  "ты",  а  ,  для большего
уважения,  назвать  его  на  "вы".  Когда  же  мы  обращаемся  к  нескольким
собеседникам,  то  всегда говорим им "вы". Здесь же имелось три формы личных
местоимений,  по  их  значимости.  К  примеру, местоимение "я" имело равную,
ущербную  и  уничижительную форму. Разговаривая, допустим, с врачом или иным
землянином,    было  использовать  местоимение  "Фрю"  в  значении "я".
Обращаясь  к анданорцам, в зависимости от их статуса или ситуации, следовало
пользоваться  ущербным, выражающим умеренную степень покорности "я", которое
звучало  как  "Ктюх",  либо  уничижительным, звучавшим как "Гленди". То есть
фразы  "Фрю  тю глить", "Ктюх тю глить", "Гленди тю глить" - означали одно и
то  же: "Я - житель покоренной планеты". Похоже, когда откроются наши школы,
подумал  Владимир,  это  будет  первым,  что  запишут  наши  дети в тетради.
Алфавит  анданорского  был  прост  -  он  состоял всего из 10 согласных и 10
гласных букв.
     Обращение  к  одному собеседнику - аналог нашего "ты" или уважительного
"вы"  -  также  имелось  в  трех  вариантах:  местоимение "ты" имело равную,
превосходящую  и  воспевающую  форму.  Как  к равному, разумеется, следовало
обращаться  к такому же, как ты сам, бедолаге с оккупированной территории; в
превосходящей  форме  -  к  тому,  кто имел карточку покорности, если у тебя
самого  ее еще не было, и к тем из землян, кто удостоился чести сотрудничать
с   Империей;  в  воспевающей,  разумеется,  к  хозяевам  с  нашего  доброго
Анданора.  Звучали  они  так  - равное "ты" звучало "Стети", превосходящее -
"Бряти",  воспевающее  -  "Арностра".  Как  пример  приводилась,  будто  для
издевки,  фраза "Я люблю тебя", сказанная землянином другому землянину: "Фрю
ля  Стеги".  Любить,  стало  быть,  теперь  называлось "ля". Если же у вашей
избранницы  уже  была  КП,  а  у  вас,  увы,  пока  нет  или  же она активно
сотрудничала  с Анданором, объясняться с ней в любви следовало уже так: "Фрю
ля  Бряти".  Владимир  с  ненавистью выключил телевизор. "А на рынке, вернее
всего,  телевизоры  теперь  будут  снова  в  цене", - подумалось ему. И ведь
многие,  очень  многие  будут  учить  этот  собачий язык. Чтобы не умереть с
голоду.  Чтобы  устроиться  на  работу.  Владимиру вновь сделалось жутко. Он
почувствовал,  насколько  человек,  начавший  говорить  на этом псевдоязыке,
скорее  всего специально разработанном для завоеванных планет, незаметно, но
стремительно  сделается рабом. Дальше стоит лишь начать думать на нем, и вот
тебя  уже  и  нет.  Как  за  спасательный круг, схватился Владимир за древко
кувалды,  которую,  словно  альтернативу  карточке  покорности, теперь всюду
таскал  за  собой  по  квартире. "Как хорошо, что я в Сопротивлении! - думал
он. - Иначе как заставить себя жить после всего этого..."
     Весеннее  солнцестояние  уже  миновало,  и  день  был чуть длиннее, чем
ночь.  Наконец,  он  таки  кончился.  Владимир  сперва думал надеть длинный,
черный,  по  моде  неизвестно  каких  древних  годов XX века пошитый плащ, в
котором  в принципе  было бы спрятать молот, но передумал. Какой в этом
смысл?  Анданорцам  было  абсолютно  безразлично,  с оружием его застанут на
улице  ночью  или  без оружия. В военное время наказание за всякий проступок
одно  -  "приведение  тела в не пригодное для жизни состояние". Ну что же...
Не  земляне  навязали  гостям с Анданора такие условия игры. Владимир думал,
как  он  будет спускаться по лестнице, мимо всех соседских дверей. "А вдруг,
-  подумалось  ему,  -  кто-то  посмотрит в "глазок"? А вдруг донесет?" Быть
может,  имей он какое-либо иное задание от Сопротивления, он бы прятался. Но
сейчас  -  Владимир  это чувствовал - ему не нужно было думать о соседях, он
не  должен  был,  хотя  бы  в  своем подъезде, прятаться как мышь, даже если
логика  говорила  ему,  что  делать это следовало бы. Его шансы на успех, по
этой  же  самой  логике, были настолько пренебрежительно малы, что и слушать
ее  подсказки Владимиру казалось не правильным. Если разум подсказывает вам,
что  вы  обречены,  перестаньте слушаться его голоса, и, быть может, все еще
обойдется.   Эта   посетившая  Володю  мысль  показалась  ему  самому  очень
восточной  какой-то  и  симпатичной.  Помолившись молитвами и в дорогу, и на
успех   дела   и  засунув  за  пояс  залихватски-разбойничий  охотничий  нож
внушительных   размеров,   а   также   прихватив   целый   моток   прочного,
металлического  в  пластике,  троса,  Володя  открыл  входную  дверь  и,  не
прячась,  спокойно  вышел  из  нее  с  молотом  в руке. Ему казалось, что он
сейчас  вовсе  не он, а какой-то то ли герой, то ли даже божество древности.
Тор,  вспомнил он, спускаясь по лестнице, гулко разносящей его шаги по всему
подъезду.  Тор  - это как раз такой вот парень с молотом. Был ли у Владимира
план?    сказать,  что  был. Подкрасться сзади к патрулю и одним ударом
оглушить  обоих.  Владимир  вспомнил,  что  даже не выглянул на улицу, чтобы
увидеть,  нет  ли поблизости патруля. "Что же, - какой-то злорадной вспышкой
мелькнула  мысль,  -  это тоже против логики, стало быть, очень хорошо. Да и
не  возвращаться  же".  Если бы кто-нибудь из соседей решился-таки подойти к
"глазку",  то  увидел бы Владимира, одетого в кожаную куртку, теплые штаны и
с  наглым и торжественным видом несущего в руке огромный смертоносный молот.
Идущего  на  верную смерть. И у всякого, кто осмелился бы прильнуть глазом к
бойнице  "глазка", возникла бы, вопреки той же логике, мысль, что у него все
получится  -  таким  уверенным в своих силах и исполненным мрачной решимости
смотрелся Владимир.
     Володя  вышел  на  улицу  и удивился нежданной новизне ощущений - лица,
рук,  глаз.  "Ну  да,  -  внезапно сообразил он. - Я же сто лет не был здесь
ночью.  Только  при  свете дня". Улица смотрелась как театральная декорация.
Ни   тебе   звука  машины  вдалеке.  Ни  звона  трамвая,  или  пьяной  песни
запоздалого  гостя,  или  гогота  опасной  на  вид компании. Ни-че-го. А еще
сегодня  не  было  даже  ветра.  А  где-то  по улице шел патруль, на который
Володя  решился  напасть  со  своим  первобытным  орудием.  А  у  одного  из
анданорцев,   на   которых   охотился  сейчас  Володя,  в  маске  был  скрыт
передатчик.  Владимир  огляделся  по сторонам, выбирая место для засады. Ему
понравилась  автобусная  остановка,  стоявшая  на  весело и мирно освещенной
оранжевыми  огнями  фонарей  многолюдной  когда-то улице. Эта остановка была
сплошь,    непроглядно    заклеена   рекламными   проспектами,   разумеется,
дооккупационной   поры.   Сейчас   эти   плакаты   смотрелись   глумливо   и
издевательски.  "Летайте  самолетами  компании  Аэротранс!"  И юная стройная
стюардесса,  призывно  выставившая упитанную ножку с из под кричаще короткой
юбочки  на  фоне  трапа.  А  с  и другой стороны рекламировалась жевательная
резинка  "Фрешснов". "Жуй только меня, - гордо выпятив грудь, говорила - или
просто  имела  в  виду - белая подушечка. - Во мне нет ни единой калории". А
ведь  самолеты  теперь  не  летали,  более  того, были, по слухам, запрещены
навсегда.  А  читать  про  такую вот диетическую жвачку во время голода было
также  дико  и  неуместно. Студентки торговали собой, лишь бы заработать эти
самые  калории...  Н-да.  Володя  примостился  на лавочке внутри остановки и
принялся  ждать.  Он  был уверен, что рано и или поздно патруль пройдет мимо
него, - насколько он помнил, патрульные еженощно заглядывали в эти края.
     Правда,  всегда  в  немного  разное  время.  Быстрее бы - руки начинали
зябнуть,  но  не  простым,  а  каким-то  нервным,  сотрясающим холодом. Это,
должно  быть,  адреналин, решил Володя и не стал обращать на холод внимания.
Прошел  час.  С  неба, непроглядного, да и невидимого сейчас из-под козырька
остановки,  начали  падать  жирные, словно разъевшиеся, снежинки. А проезжая
часть  улицы  и без них была завалена этим самым, таким поздним в этом году,
снегом.  Ведь  из транспорта ходили только редкие трамваи, ничего больше, да
и  то  -  в  светлое  время  суток. А вся прочая территория улицы напоминала
сейчас   заснеженное   поле,   сквозь   которое  были  протоптаны  узенькие,
сиротливые  тропиночки к месту остановки трамвая. Володя лишний раз с тоской
подумал,  как  этот,  казалось  бы,  малозначительный штрих передает один из
аспектов  умирания  такого  некогда  веселого  и,  оказывается,  так  горячо
любимого  Володей  города,  как  Москва.  А  холод  уже  сотрясал  все  тело
Владимира.  "Как  бы я не замерз тут, - подумалось ему, - как андерсеновская
девочка  со  спичками".  Ага,  усмехнулся  он сам же неуместности сравнения.
Дядя  с  кувалдой.  Володя  уже  два  часа  караулил  патруль  в трех стенах
автобусной  остановки,  хорошо  понимая,  что  было  самым слабым местом его
плана.  В  целом  логика  -  ну  куда  ж от нее денешься - подсказывала, что
патрульные  непременно пойдут мимо него - тротуар был более-менее протоптан,
в  отличие  от девственно белой, лишь самую малость опаленной солнцем долины
когда-то  проезжей,  а  ныне  -  непролазной  части  улицы.  Стало быть, они
пройдут  в  каких-нибудь  трех  шагах от него. А у Володи нет даже простыни,
чтобы  стать  белым  как снег. Или шапки-невидимки. А надежды, что анданорцы
настолько  невнимательны,  что  не  заметят бойца Сопротивления с кувалдой в
открытой   остановке,  почти  не  было.  Внезапно  Володе  в  голову  пришла
заманчивая  мысль  -  он на минутку отложил кувалду в сторону и потянул край
приделанного  к  стеклу  рекламного  плаката со стюардессой. Оказывается, он
был  не  приклеен  даже,  а  хитроумно  фиксирован  специальными  угловыми и
продольными  держателями,  из которых Владимиру без особенного труда удалось
его  извлечь.  А  под  ним,  как  выяснилось, была иная реклама - "Ваш котик
обожает   Стротик".   Да   уж,  котик,  невесело  усмехнулся  Володя  новому
проявлению   юмора   мертвой,  никому,  кроме  него,  не  нужной  автобусной
остановки.  Даже  двум  очень  английским  черным  шуткам  на одном плакате.
Во-первых,  редкий  москвич  сейчас  отказался  бы,  проварив хорошенько, от
сухого  кошачьего  корма  - ведь он был питателен и экономичен; а во-вторых,
если  кто и не съел свою кошку, то она ни у кого и близко не выглядела такой
гладкой  и упитанной. Впрочем, Володя давным-давно не видел ни одной кошки -
уличных  съели,  домашние,  которых  не тронули, сидели по домам и рады были
такой  пище,  к  которой  раньше  бы и не притронулись. Как и люди, впрочем.
Владимир   встал   между  двумя  плакатами,  прижавшись  спиной  к  портрету
упитанного   котика,   а   в  руках  держа  плакат  со  стюардессой,  сейчас
воспринимавшейся,  в своей откровенной позе, как девушка, торгующая собой на
рынке.  "А  ведь  каких-то  четыре  месяца  назад  это были просто рекламные
плакаты,  ничего  больше,  -  горько  подумал  Володя.  -  А теперь - словно
послания  из  какой-то  безоблачной, счастливой эпохи, которую все мы так не
ценили. Как Е весточки с другой планеты, имя которой - Свободная Земля".
     Внезапно  философский  ход  мыслей  Владимира,  уединившегося  со своей
боевой  подругой  кувалдой между двух листов для апробирования изобретенного
им  способа  маскировки, прервался. Володя увидел то, ради чего он и пришел,
собственно,  сюда  этой  ночью.  Анданорский  патруль. Его было видно в щель
между  плакатом  и  стеклом,  сбоку.  Патрульные  неторопливо  приближались,
озираясь  по  сторонам.  Владимир  замер  с  плакатом с стюардессы как самый
настоящий  дикарь,  будто загораживаясь ее телом от смертоносных плазмометов
патрульных.  Он  чувствовал,  что  дальнейшее зависит только от Божьей воли,
ну,  и  еще  от  его  собственных  храбрости, ловкости, силы. От везения. От
судьбы.  Патруль  черными  силуэтами с нечеловеческими головами поравнялся с
остановкой,  и  Володя  на  какое-то очень неприятное, хоть и краткое, время
потерял  его  из  вида.  Владимир вкрадчивыми мурашками по спине ощутил, что
один  из  патрульных  осматривает остановку. И если бы не поздняя - ведь два
часа  торчал,  как  пень в поле - идея прикрыться стюардессой, это мгновение
стало  бы последним в его жизни. Володя кожей ощутил, как проникающий взгляд
патрульного,   не   заметившего  подвоха,  скользнул  дальше,  а  после  оба
захватчика показались с другой стороны.
     Владимир  почувствовал,  что  еще  секунда, и будет поздно. Внезапно он
выскочил  из  убежища,  швырнув двухмерную девушку-стюардессу прямо на снег,
сам  же с кувалдой, повинуясь прорезавшемуся инстинкту, спрятался за дальний
от  патруля  угол  остановки.  Анданорцы,  услышав  шорох,  обернулись.  Вид
упавшего  плаката,  казалось,  успокоил их, но все-таки они решили осмотреть
остановку  изнутри.  Патрульные  вернулись,  один  -  впереди, другой - чуть
сзади,  еле слышно переговариваясь на незнакомом певучем наречье. Сейчас они
обнаружат  свежие  следы,  подумалось  Владимиру.  Володя, высунувшись из-за
угла,  увидел  повернутого  к  нему в пол заднего оборота анданорца, другой,
шедший  впереди,  уже осматривал остановку внутри, и Владимир нанес что было
силы  удар кувалдой по звериному затылку шлема. Раздался глухой стук - будто
сдвинулись  в  приветственном  тосте два исполинских стакана самого дешевого
стекла,  и  анданорец,  теряя  равновесие,  начал оседать на утоптанный снег
тротуара.  Не раздумывая, Владимир схватил его за бронированную - не удушишь
-  шею  и,  прикрываясь телом, как щитом, шагнул внутрь остановки, туда, где
меньше  минуты  назад  скрывался  сам, туда, где сейчас, растерянно целясь в
напарника  из  плазмомета,  стоял  второй  патрульный.  Владимир резко, всем
корпусом,   толкнул   бессильного,   скорее  всего  мертвого  захватчика  на
растерявшегося   напарника   и   с   ликованием  увидел,  как  тот,  потеряв
равновесие,  и  сам  повалился на асфальт внутри остановки. И в краткий миг,
когда   упавший  оттолкнул  бесчувственное  тело  и  лишь  только  собирался
вскинуть  руку со смертоносным оружием, кувалда Володи весело, радостно, как
живая,  сокрушительно,  с  размаха  ухнулась  о шлем анданорца, заставив его
заскрежетать  и  издать  другой  звук,  словно арбуз лопнул об асфальт. Ведь
если  первого  патрульного  Владимир  ударил  вольно стоящим, да и замах был
поменьше,  и  молот  как-то  не  проснулся  еще,  что ли, не ожил, то теперь
Володя,  как  заправской кузнец, имел анданорца между молотом и наковальней,
вот  в  его  шлеме  что-то  и  лопнуло.  Владимир не знал, в каком состоянии
находится  первый  обезвреженный  захватчик,  но  про  второго-то был уверен
доподлинно,  что  череп  его  уж точно раскроился. И Владимир в надежде, что
хотя  бы  первый  остался  жив,  и  ликуя, что передатчиком в шлеме не успел
воспользоваться  ни  один из них, принялся скручивать оглушенной добыче руки
за  спиной.  Лишь  сейчас,  когда  поверженный захватчик лежал мордой своего
шлема   в   снег,  Владимир  углядел,  что  зверь,  в  форме  которого  была
изготовлена  маска,  совсем  другой,  чем  тот, чей лик носил убийца Шторма.
Владимир  не  знал  тогда,  что  лик  грозного  стингра  носят  только бойцы
элитного   Штурмового   отряда,   собственно   и   захватывавшего  Землю,  а
патрулирование  завоеванных территорий осуществляется иными подразделениями.
Володя  просто отметил, что зверь иной, и все тут. Смотрелся он, разумеется,
тоже  не  совсем  добродушно,  но  куда  пристойнее, как, скажем, наш земной
медведь,  только  у  этого  глаза были навыкате да вверх торчали два искусно
выполненных  клыка.  Владимир  туго  свел  за  спиной  локти  патрульного  и
накрепко  скрутил  их  веревкой.  Затем,  чтобы  тот не сумел, если придет в
себя,  брыкаться,  Володя  тем же тросом сдвинул, сдавил и нижние конечности
захватчика,  а  потом  попробовал  снять  шлем  -  но  не  тут-то  было.  Он
герметичным  сцеплением  хитроумно  крепился  к пластинам брони, закрывавшим
шею, и не поддавался попыткам.
     Внезапно  анданорец  застонал  и чуть заметно дернулся. Владимир замер,
как  игрок  в рулетку, поставивший все свое состояние на красное, а теперь с
перебоями  в сердце ловящий финальные перекаты рокового шарика, несущего ему
богатство  или разорение. Ведь Зубцов объяснил Володе, что сирена включается
языком.  А  патрульный явно пришел в сознание. Стало быть, вероятность 50 на
50,  что  сейчас  взвоет  сирена  и в оккупационный штаб поступят координаты
Владимира  и  его  пленника.  Анданорец осмысленно дернулся и, явно осознав,
что  связан, бессильно затряс головой. Да! Так и пело все у Владимира внутри
-  передающее  устройство  было  не  у  него,  а  у  его  напарника  с сочно
треснувшим   под   богатырским  ударом  кувалды  черепом.  Стало  быть,  все
получилось!  Володя не верил своему счастью, как тот игрок, не разглядевший,
что выпало не черное и не красное - ЗЕРО.
     Взвыла  сирена, но не в шлеме у связанного живым анданорца. В изумлении
Владимир  перевел  взгляд  на того, кого считал безусловным, гарантированным
трупом,  и увидел, что он, нащупав уже в снегу плазмомет, поднимает его дуло
в  сторону  Владимира.  Володя,  вскочив,  с  силой  ударил  ногой  по кисти
ожившего   патрульного,   неловко   сжимавшей   оружие.  Внезапно  Владимиру
подумалось,  что  он хорошо понимает его состояние - ведь сам он так недавно
был  контужен  и  хорошо  помнил эту ошеломленную ватность в теле. Плазмомет
выскользнул  из  черных,  также  закованных  в  гибкую броню пальцев, теперь
начавших   беспомощно  и  сосредоточенно  ощупывать  асфальт  вокруг  в  его
поисках.  "Еще мне не хватало входить в его положение, - подумал Владимир. -
Это  враг.  И если бы он не включил сирену на своей шарахнутой башке, то уже
в  следующую  секунду  сумел  бы  таки  прицелиться  из своего оружия, и моя
песенка  была бы спета". Он же, вероятно, не смог не последовать инструкции,
по  которой  патрульный,  в  случае  любой  угрожающей  ситуации, обязан был
немедленно  включить передатчик и сирену. Владимир, стало быть, остался жив,
но обстановка осложнилась до гложущей тоски где-то в спине.
     Володя  усилием  заставил себя сбросить напряжение, и лишь тогда пришел
ответ,  что  делать теперь. Необходимо было немедленно, не теряя ни секунды,
снять  шлем  с  этого  анданорца  и  оттащить  его  как   дальше, чтобы
подоспевшая   подмога  не  вышла  на  эту  автобусную  остановку.  Владимир,
которого  опять  трясло,  несмотря  на то что он обливался потом, постарался
стянуть   шлем   с  таким  же,  как  у  связанного  напарника,  изображением
взбесившегося  лупоглазого  клыкастого гризли с головы патрульного и ощутил,
как  в  кошмарном сне, что шлем, продолжавший выть, как пять голодных волков
зимой,  был  намертво  приделан  к  голове словно какими-то ремнями, которые
просто  невоз  так  быстро,  как  это  было  необходимо,  обрезать  или
отодрать  от  головы  все  еще немного живого патрульного. А ведь Володя уже
давно  - секунд десять - в отчаянии знал, что ему НАДО было делать. Ему надо
было  отрезать  голову  у анданорца и вместе со шлемом оттащить ее как 
дальше  от  второго  пленника.  Только  тогда у него был бы реальный шанс не
только  выжить самому, пустив штурмовиков по ложному следу, но и не потерять
накрепко  связанного патрульного, у которого шлем был без сирены и оставался
наглухо  приделанным  к  пластинам  шейной  брони.  Но отпиливать охотничьим
ножом  голову  у живого противника, даже если на этой голове, воющая сирена,
было  тошнотворным  перебором.  Володя однажды присутствовал при ампутации -
его  пригласил  знакомый практикант-медик, а он, студент-биолог, согласился,
чтобы  и  себя  испытать,  и  перед другом не стушеваться. Так вот, тогда на
него  произвело  очень  сильное  впечатление,  как несколько мужчин-хирургов
состредоточенно  отделяли  вроде  как  пораженную  в  кости  злокачественной
опухолью,   но   на   вид   вполне   нормальную,  чуть  загорелую,  покрытую
обыкновенными  для мужчин волосами конечность. Он на всю жизнь запомнил этот
тазик  с  кровью  и  выражение  глаз  -  лицо было скрыто повязкой - молодой
хирургической  сестры,  которая только что держала ногу пациента, а теперь -
никому  не  нужные, разве что каннибалам, 10 килограммов человечины. Жуть! И
ведь   Володя   знал   тогда,  что  для  больного,  пораженного  саркомой  с
метастазами,  слава  Богу,  в  той же ноге, это единственный способ выжить и
вся  эта процедура производится ради его же блага, но происходящее все равно
было запредельно чудовищным, будто он попал на ритуал черной магии.
     Сейчас  же  Володе  надо  было  ножом, ради блага Земли и спасения себя
самого,  отпилить  голову  у инопланетянина - вот она, шея-то, и он этого не
мог  начать  делать.  Знаете,  одно дело кувалдой со спины, а другое - когда
шея.  Нормальная,  как  у человека, хоть он и анданорец. Володя курице-то не
решился  бы  голову отрезать, а тут - такое... Внезапно Владимир, давно уже,
секунд  15,  крепко,  но  бессильно  сжимавший  в кулаке нож, почками ощутил
резкий,  короткий, злобный удар по своей пояснице, от которого свело дыхание
и  живот.  А  еще он почувствовал, что теперь, когда поверженный анданорец с
воющим  сплюснутым шлемом - может, он потому и не снимался с головы, что его
так  смяло  ударом кувалды, - начал сопротивляться, да еще столь эффективно,
этот  глупый,  но, казалось уже, непреодолимый блок в сознании растворился в
резком  потоке боли, как кусочек сахара в струе кипятка, и Владимир кратким,
мощным  движением  всадил  охотничий  нож  в  горло  врага,  отчего  там все
забурлило  и  запузырилось  красным,  пока Володя не прокопал плоть глубже и
она  не  перестала  пузыриться,  а  только поливала все вокруг пульсирующими
потоками  вполне  земной  на вид, такой же липкой на ощупь и пряной запахом,
красной  крови.  Анданорец  конвульсивно задергался, и Владимир с брезгливой
стыдливостью  слез  с  убиваемого  им  противника, чтобы хоть как-то сделать
убийство  немного  менее  интимным,  дистанцироваться  от  него. Агония была
недолгой  -  секунд  пять  тело,  переходя  из  живого  в неживое состояние,
дергалось  по  асфальту,  брызгая  кровью  при  свете ранее оптимистичных, а
теперь  неприятных, как освещение операционной, оранжевых фонарей, и наконец
замерло, раскинув руки.
     Владимир  ощутил  кожей  спины, что второй анданорский патрульный видел
всю  эту  сцену.  "Ну  и  что,  - злобно подумал Владимир, вспомнив Людочку,
такую  взрослую  на  собственных  похоронах.  И ее маму, у которой обуглился
череп.  - Ничего. Это даже хорошо. Пусть смотрит и боится. И его самого тоже
разберут  для  опытов  в  Сопротивлении.  Пусть смотрит, гадина". И Владимир
вновь  сунул  нож  в разверстую рану уже скорее мертвого, чем живого горла и
несколькими  сильными движениями отсек жилы и мясо так, чтобы они отстали от
позвоночника.  С  ним  пришлось повозиться чуть дольше - Владимир и пилил, и
вращал  клыкастый  шлем  с  головой  внутри из стороны в сторону, но наконец
хрящик  между  позвонками  сдался,  и мертвая голова анданорца во все так же
по-звериному  вывшем  шлеме  обрела  долгожданную  (Владимиром)  свободу  от
закованного в доспех тела захватчика.
     Володя  схватил воющую голову лупоглазого пещерного медведя и ринулся с
ней   через   дорогу   узкой  тропой,  протоптанной  теми,  кто  пользовался
трамваями.  К  слову,  сам  Владимир  так  ни разу не ездил на трамваях, да,
вообще  на каком-либо транспорте, с момента оккупации. Сейчас он бежал уже в
глубь  квартала  на  другой  стороне  улицы  и  чувствовал,  что ему чего-то
мучительно  не  хватает,  как  сигареты  в  тот период, когда он завязывал с
курением  в  девятнадцать  лет.  Да, по ходу дела Володя не оставлял попыток
выковырнуть  голову  анданорца из шлема, и внезапно ему это удалось - пальцы
ослабили  петлю  фиксирующего  ремня,  и,  зацепившись,  за  нижнюю  челюсть
безжизненно  расслабленного  рта.  Владимир  извлек из шлема мертвую голову.
Да,  а  не хватало Володе... кувалды. Он так сроднился со своим оружием, что
теперь  ему  его  недоставало.  "Вот  ведь  как быстро становишься настоящим
разбойником",  -  невесело додумалось Володе, со всех ног несущемуся по едва
освещенным  улицам  соседнего  квартала.  В  одной  руке он держал за волосы
башку  анданорского  патрульного,  оказавшегося отталкивающего вида мужчиной
лет  сорока,  а  в другой - сплющенную кувалдой морду инопланетного медведя,
который  выл  на  разные  голоса, словно ему никак не удавалось расстаться с
опостылевшей  жизнью.  Впрочем,  подумалось  Владимиру, физиономия анданорца
могла  стать  такой  отвратительной  уже  после  удара кувалдой и отчленения
головы.  Это,  подумалось  Володе,  испортило бы выражение лица кому угодно.
Владимир  сам  дивился  циничности и холодности своих мыслей. Словно оттого,
что  он  убил  человека, пусть и анданорца, он стал каким-то другим, намного
хуже,  чем  раньше.  Владимир  пробегал  мимо аптеки, фонарь над которой, по
какому-то  недоразумению, был не оранжевым, а мертвенно-синим. Мама говорила
Володе,   что   когда-то,   очень   давно,   вся   Москва  озарялась  такими
отвратительными,  навевающими  тоску  фонарями.  Вот  уж, наверное, мрачно в
городе  было, подумал Володя, голова которого - не та, что в руке, а та, что
на плечах, - грозила заболеть от пронзительного, осточертевшего воя.
     "А   мне-то,  -  забеспокоился  он,  подбегая  к  темному  и  вовсе  не
освещенному  контуру школы, в которой учился когда-то в незапамятную эпоху и
куда   сейчас  и  бежал  привычным  с  детства,  впечатанным  в  подсознание
маршрутом,  - придется теперь исповедаться, наверное, в убийстве анданорца".
Владимир  ощущал,  что  словно  бы  кровь,  которой брызгало тело, бессильно
ворочаясь,  елозя  по асфальту, втекла в него самого, осквернив его куда как
много  хуже,  чем если бы он наелся мяса в Страстную пятницу. Владимир остро
захотел  пойти  в  храм  и  исповедаться  в  убийстве - сейчас же он стоял у
черных  по  серому  контуров  школы и неузнаваемо выросших за последние годы
деревьев  и,  ни  секунды  не  медля,  несмотря  на столь отвлеченные мысли,
стремительно  и  сильно  взмахнул рукой с зажатой в ней воющей металлической
башкой  бешеного  гризли  и  запульнул ее на самую крышу трехэтажного здания
школы.  Теперь  голова  медведя  выла  сверху,  это  было  намного  тише, но
отчего-то  еще  более  зловеще.  Словно  из  компании, состоявшей из Володи,
мертвой  головы  и  воющего  медведя, ушел воющий медведь, и голова стала от
этого  сразу как-то еще более мертвой. Да и действительно, смекнул Владимир,
она  начинала  остывать,  потому  и  казалась  с  каждой  минутой  все более
неживой.
     И  Володя  помчался мимо подслеповато потушенных окон и пока еще спящих
подобием   смерти   очертаний   деревьев  обратно  к  автобусной  остановке,
стремительно,  ощущая  себя Персеем, сжимающим в руке голову горгоны Медузы.
Сравнение  это,  пришедшее  в  собственную  Володину  голову, было тем более
верным,  что  Владимиру  очень не хотелось больше заглядывать в лицо убитого
им  анданорца.  Это  было отчего-то патологично - смотреть в лицо отрезанной
тобой  головы,  будто  ты  -  маньяк.  Владимир  выскочил, волоча остывающий
трофей,  на  залитую оранжевым светом тихую-тихую теперь магистраль, пересек
ее  в  обратном направлении тропой трамвайных пассажиров и присоединился - к
другой  своей компании, ждавшей его на остановке. Тут было гораздо веселее -
здесь  была его кувалда, а также пленный анданорец; когда Владимир забежал в
нишу  остановки,  тот,  судя  по всему, был без сознания, но, растолкав его,
Владимир   добился-таки  скорбного  стона  из-под  такой  же  маски  яростно
вылупившегося  гризли,  какую  он  только что закинул на крышу родной школы.
Только  голова  в  этой  маске  была  хотя и сотрясенной, но живой, и кровь,
необходимая  для питания заключенного в ней мозга, пока что циркулировала по
и  предназначенным  для  этого  жилам,  а  не  заливала  асфальт.  Снег  же,
наметенный  под  крышу остановки, был красным от вот такой как раз, вытекшей
мимо, крови. И мертвое тело, без головы уже, валялось рядом.
     Володя  грубо  оттащил  как  живого связанного пленника, так и пленника
мертвого,  несвязанного  -  не  убежит  -  в  дальний  угол  стеклянной ниши
остановки,  под  рекламу  кошачьей  еды.  "Да  уж,  - цинично шевельнулась в
уголке  сознания  та  же гадкая незнакомая мысль, - котик бы с удовольствием
обгрыз  анданорскую голову и шейку бы обглодал", - и, наспех сгребя ногами и
плакатом  с  призывной стюардессой туда же, в кучу, кровавый снег, Владимир,
встав  над грудой тел - одно мертвое, внизу, другое пока что живое - сверху,
любовно  придвинул  к себе кувалду и закупорился изнутри плакатом. Не прошло
и  минуты,  как  Володя услышал стремительно нараставший, такой знакомый уже
стрекот  анданорских  бэтээров.  Владимир через почти непроглядно узкую щель
сбоку  увидел,  что  их не менее пяти. Они ехали именно по этой самой улице,
которую  две  с  половиной  минуты  назад  Володя  пробегал  с окровавленной
головой,  а  еще  на  пять  с  небольшим минут раньше - с той же головой, но
закупоренной в воющем шлеме.
     Раньше  Владимир  думал,  что  вот  так,  до  секунд, все  успеть,
только  если  ты  персонаж фильма, или лет 10 учился в разведшколе, или если
ты  разбойник в третьем поколении. АН нет. Помощь ли Божья, удача ли, случай
ли,  судьба,  звезды,  инстинкт  - нечто из этого или все это вместе сделали
так,  что  Владимир  отработал  роль столь совершенно, сколь это вообще было
воз.  Владимир даже не знал, что броневики появились так поздно - почти
через  девять минут - только потому, что сперва прочесывали по спирали более
широкий  спектр, чтобы поймать бойца Сопротивления, если он хотел бы сбежать
куда   подальше.   Теперь   же,   осмотрев   естественные  укрытия,  включая
злосчастную  остановку,  удостоенную, разумеется, лишь беглого взгляда - она
была  откровенно  пуста,  как  коробка  фокусника, - Двухместные маневренные
бэтээры  дождались  пехоту,  полностью блокировавшую цепью квартал, в центре
которого,  на  крыше  школы,  выл шлем убитого патрульного. И в том квартале
штурмовики,   возглавляемые   носящими  маску  стингра,  заглянут  в  каждую
квартиру,  в  каждый  закуток.  Но  патруль  номер  217 и банда повстанцев -
захватчикам  и в голову не могло прийти, что это сделал один человек, да еще
таким незамысловатым орудием, - пропали бесследно.
     Владимир  дождался,  пока стих шум на улице - бэтээры укатили восвояси,
штурмовики  же  углубились  в  квартал,  - и перетащил мертвое тело, включая
голову,  на  явочную  квартиру,  ключ  от  которой  дал  ему Юрий, живого же
патрульного  Володя  решил пока забрать к себе для оказания первой помощи. И
вовсе  не  потому,  что ему вдруг сделалось жаль пленного захватчика, просто
оттащи  он  раненого  штурмовика  по  тому  же  адресу  - и не будет никакой
гарантии,  что посыльные Сопротивления застанут его в живых. Судя по звукам,
доносившимся  из  металлического  шлема,  того  тошнило,  как  Володю  после
контузии,  причем  неоднократно  и  обильно. Так что, предоставленный самому
себе,  в  герметичном  шлеме, он скорее всего просто захлебнется, прежде чем
его  заберут  для  опытов.  А  Сопротивлению  и,  стало  быть,  Земле  живые
анданорцы  много  важнее  мертвых,  да  и, что говорить, пять лет без голода
больше,  чем  один. Поместив же его на явочную квартиру без шлема или оказав
какую-либо  нехитрую  медпомощь, ну, там о кровотечение остановив, если надо
будет,    заставить  его продержаться до прибытия людей Зубцова. Да и к
автобусной  остановки  явочная  квартира  была  заметно  дальше,  чем жилище
Владимира,  а  Володе более чем не хотелось бы нарваться на другой патруль с
раненым  анданорским  штурмовиком  на  плече.  До  своей  квартиры  Владимир
добрался без каких-либо приключений.
                                  Глава 14
                               ВОЕННОПЛЕННЫЙ
     Анданорский  штурмовик,  добытый  живым,  был  легче  своего  убитого и
обезглавленного  напарника,  впрочем,  тот, быть может, просто казался столь
тяжелым  оттого,  что  был мертвым. Володя где-то читал, что тела покойников
всегда  кажутся неподъемными. Так или иначе, но уже к трем часам ночи убитый
штурмовик  в  компании собственной головы лежал посреди единственной комнаты
по  адресу,  указанному  полковником  Зубцовым, живого же патрульного Володя
разместил  на полу своей спальни и, сняв куртку, без промедлений приступил к
раскупориванию  герметичных  сочленений облачения пленника. Он надеялся даже
доставить  его  к  обезглавленному  напарнику  этой  же  ночью,  так  как не
исключал  возсти  проведения  обысков  после  исчезновения  анданорцев.
Володя  обнаружил  на  шейных пластинах патрульного, который, судя по всему,
не  представлял  опасности,  так  как  был накрепко связан металлизированным
тросом  и  к  тому же не оправился от удара кувалдой, небольшое углубление с
подобием  семи  кнопочек, предназначенных, как в наручных часах, для нажатия
острым  тонким  предметом.  Володя  смекнул,  что  снятие  шлема  в  обычных
условиях  проводится  анданорцами  путем  набора  специального  кода на этом
сочленении.  Также  Владимир  изобрел  сегодня свой собственный метод снятия
головного  убора  -  для  этого  надо было положить анданорского патрульного
головой  на  что-нибудь  жесткое,  а  затем  треснуть его кувалдой по башке.
Стыковочные  пазы,  будучи  не  в  состоянии  выдержать подобной перегрузки,
обнажают  шею  захватчика, перерезав которую остается лишь вытряхнуть голову
из  покореженного  шлема.  Однако  сейчас  перед Володей стояла задача снять
каску  с патрульного, не прибегая к помощи своего боевого молота. С кнопками
же  Володя  решил  даже не экспериментировать - мало ли что может случиться,
если  он  наберет  неверный  пароль.  Что  угодно  -  от  взрыва, способного
разнести  полдома,  до сигнала тревоги с новыми координатами в оккупационном
штабе.
     И  Володя  притащил  из-под  телевизора  целый  ящик  с инструментами и
принялся  без  промедления орудовать отвертками, ножовкой, а также зубилом и
молотком.   Владимира   всерьез   беспокоило  состояние  пленника  -  он  не
по-хорошему  затих, а перед этим издавал какие-то хриплые, булькающие звуки,
будто  захлебываясь рвотными массами. Конечно, мертвый он тоже стоил немало,
но  Владимиру  казалось  обидным  потерять  его по столь дурацкой причине. С
другой  стороны,  быть  может, анданорцы вообще дышат каким-либо иным газом,
но  как-то  не верилось, чтобы маска могла играть роль автономного источника
дыхания.  Она,  безусловно, фильтровала окружающий воздух, но навряд ли была
способна на что-либо еще.
     Через  двадцать  минут напряженного физического труда Владимиру наконец
удалось  отогнуть край шлема, из-под которого сразу же потянуло характерной,
отталкивающей  кислятиной.  Владимир  вдруг  почувствовал,  как  нож  словно
позвал  его  из-за  пояса,  напоминая, как весело и эффектно он каких-нибудь
полтора  часа; назад пропорол вот так же обнажившееся из-под точно такого же
медвежьего  шлема горло второго патрульного. Владимир недовольно вытащил нож
и,  с  опаской  держа  его  за рифленую, под пальцы, рукоять, отнес в ванную
комнату  и,  бросив  в  раковину,  открыл  кран, чтобы смыть с лезвия кровь.
Володе  начинало  всерьез  казаться,  что  либо у него самого имелись теперь
некоторые  проблемы  с  перегруженной  запредельными  впечатлениями, недавно
контуженной  головой,  либо же, и это: представлялось более вероятным, вещи,
при  помощи,  которых  было  совершено  убийство, вот как его кувалда или же
этот  нож,  обретали  подобие  индивидуальности и, словно домашние животные,
выпрашивающие еду, склоняли своего владельца вновь пустить их в дело.
     Владимиру  как-то  сразу  стало  легче  оттого, что нож теперь печально
лежал  в раковине, омываемый очищающими струями воды. Вернувшись к пленнику,
Владимир  принялся  ожесточенно  орудовать  стаместкой  и  молотком, легкими
ударами  деформируя  упирающийся  металл.  Наконец  шлем отделился от шейных
пластин,  и  Володя  начал  аккуратно  стягивать  его  с головы анданорского
патрульного, в надежде, что еще не слишком поздно и оккупант жив.
     Под  маской  саблезубого  медведя,  пялившего глаза, Владимир обнаружил
такое,  от  чего  его  собственные  глаза расширились, как у этого пещерного
мишки.  Анданорский  патрульный не дышал - дыхательные поры маски и рот были
забиты  гадостью,  вонявшей  кислятиной.  Но самым страшным было даже не то,
что  он  то  ли  уже  умер,  то  ли балансировал на самом острие грани между
жизнью и смертью.
     У  оккупанта  были  гладкие,  нежные  щеки,  чуть  тронутые загадочными
голубоватыми  тенями  асфиксии;  прямой,  правильный,  изящный нос. Закрытые
глаза  обрамлялись густой бахромою черных ресниц. Даже сквозь отвратительную
желеобразную  массу,  покрывавшую  рот  и подбородок, было видно, что губы у
анданорца  пухлые  и упругие. Высокий и широкий лоб обрамляли пышные, густые
пепельно-серые  локоны.  Да  что  тут  говорить - сколько на него ни смотри,
выходило,   что  анданорский  патрульный  этот  был  женщиной,  ну  что  тут
поделать!
     Володя  почувствовал,  как  его  собственное сердце судорожно забилось,
словно птица, попавшая в силок.
     - Без  паники,  только  без паники, - сказал себе вполголоса Владимир и
потащил  в  ванную  эту  бездыханную, но, быть может, еще хоть немного живую
патрульную,  все  так  же  закованную,  от  шеи  и  ниже, в черные рельефные
пластины,  изображавшие,  к  слову,  вполне  мужское  мускулистое  тело, как
костюм  Бэтмена  из  одноименного старинного фильма. Да еще связанную сверху
стальным  тросом  в  пластиковой  оболочке.  Владимир повернул металлический
вентиль,  направлявший  воду в душ, и, посадив тело девушки коленями на пол,
за  волосы  держал ее голову над ванной и, заведя другой рукой металлическую
змею  шланга  снизу,  промывал ее губы и рот изнутри мощным - слава Богу, не
отключили - потоком воды.
     Нож,  одиноко  лежавший  в  керамической  раковине, словно опять сказал
Володе,  не вслух, конечно, а как будто громко прозвучав посторонней мыслью:
"Да  что  ты с ней возишься? Давай полоснем ее по горлу, да и дело с концом.
Сколько будет радости, сколько будет крови!"
     - Да   заткнись   ты!  -  вслух  бросил  Владимир  ножу  и  лишний  раз
порадовался,  что  никто  не  мог  услышать его реплики. "Вот так, наверное,
человек  и  начинает  схо  -  лить с ума", - подумал Володя, положивший тело
девушки  прямо  в  коридоре,  головой  к  кухне,  а  связанными  ногами  - к
прихожей.
     Пластины   черного  комбинезона  обладали  некоторой  эластичностью,  и
Володя,  с трудом расположившись сбоку, принялся энергичными толчками делать
искусственное  дыхание.  На  секунду  его  сбила с толку мысль, что там, под
броней,  вернее  всего  скрывалась:  еще  и  женская грудь, но это к теме не
относилось,  и  Володя  что  было  силы  дважды  кряду  надавил  на пластины
костюма.  Теперь - дошло до Володи - он должен был прильнуть своими губами к
губам  захватчицы,  как  его  учили  в  институте, и вдунут в них воздух. Не
раздумывая,   Владимир,  взявшись  за  подбородок,  открыл  девушке  рот  и,
склонившись  над  ее  весьма  привлекательным,  особенно  когда  его помыли,
лицом,  обхватил  своими губами ее губы, предварительно вдохнув полную грудь
с воздуха.
     Казалось,  сердцу  Володи одному-то тесно было в груди, столь волнующей
была  нежданная  сцена,  а тут еще пришлось хватануть через край прозрачного
живительного  газа,  да  столько,  чтобы  хватило на двоих. Владимир с силой
выдохнул,  заметив,  как  у  захватчицы  смешно  раздулись от напора щеки, а
потом  словно какая-то пробка то ли продвинулась, то ли скользнула в сторону
в  дыхательных  путях  пленницы,  и  Володя  увидел, как ее грудь поднялась,
заполнившись  изнутри. Владимир отпрянул и увидел, как она плавно опустилась
обратно;  губы  девушки  оставались  полуоткрытыми,  так,  что виден был ряд
безупречных  белых  зубок,  только  что  промытых  Володей  под струей душа.
Владимир  вновь набрал побольше воздуха и опять вдохнул его в, кажется, чуть
порозовевшие  уста  захватчицы.  И  лишь  повторив  процедуру  еще один раз,
Володя  попробовал  нащупать пульс у девушки на шее. Да, все в порядке - под
левым  ушком патрульной, красивым, надо сказать, ушком, бился упругий огонек
жизни,  и  Володя  опять  надул  девушку  воздухом,  как  в  детстве надувал
воздушный  шарик,  и  дождался, когда он выдохнется обратно, и еще делал это
опять  и  опять раза три, пока та вдруг судорожно, с шумом не втянула воздух
самостоятельно.  И  вот  уже  связанная  пленница дышала сама, но в сознание
пока  не  приходила.  "Пора  перетащить  ее  на  явочную  квартиру", - будто
услышал в голове Володя совет от молчаливо стоявшей поодаль кувалды.
     - Сам  разберусь, - шепнул Володя и перетащил девушку в зал - размещать
ее  в  спальне ему показалось уж как-то чересчур пикантным. Черное связанное
тело  лежало теперь на боку посреди ковра, и Володя даже удивился, насколько
более  красивым  стало  лицо  пленницы,  когда  на  ее щеки и губы вернулись
краски   жизни.   Разумеется,   Владимир   вносил   поправку  на  то,  сколь
необыкновенны  были  обстоятельства  их  встречи,  понимая,  что  из-за  них
девушка  могла показаться ему более привлекательной, чем была на самом деле,
-  и  все  равно  Володе  столь  дивного  женского  лика  вообще  видеть  не
доводилось.  Разве  что  в  кино. А если сравнивать, к примеру, с Леной, так
выходило  вовсе  несопоставимо. Было в этом лице, даже лежавшем на ковре без
сознания,  нечто аристократически-утонченное, в разрезе ли глаз, в маленьких
ли  ноздрях  точеного  носа  -  плотоядные  же  скулы и упругий, полногубый,
чувственный  рот  говорили  о  первобытной  силе и жизни, бьющей через край.
Самым  же удивительным было то, сколь гармонично сливались такие разные темы
в   один   законченный,   совершенный   облик,  в  котором  не  было  ничего
асимметричного  или  противоречивого. Кожа молодой женщины была очень белой,
будто  никогда  не  видевшей солнца, но сейчас она не была тронута могильной
синевой  - напротив, на щеках ее играл нежный румянец. Владимир заметил, что
откровенно залюбовался прекрасной анданорианкой.
     И   лишь  потом  вспомнил,  что  должен  будет  отдать  ее  для  опытов
полковнику  Зубцову.  На девушке, должно быть, испытают какие-нибудь яды или
будут  разводить  в ней микробов, как полагается проделывать с лабораторными
животными.  А  когда  она  в конце концов зачахнет от какого-нибудь особенно
удачного  изобретения  ученых  Сопротивления,  ее  вскроют  и,  разобрав  на
органы,  будут  изучать каждый из них по отдельности. Владимир знал, как это
делается,  -  ведь  он  и  сам был биологом, и на его совести было несколько
десятков  загубленных  лабораторных крысою, морских свинок и белых мышей. Он
невольно   вспомнил  правила  вскрытия  умершего  животного  для  детального
исследования.  Тело  фиксируется  на  специальной  дощечке  -  для  вскрытия
девушки  придется,  разумеется,  использовать большую доску, с дверь, или же
работать  прямо  на столе, - затем выстригаются волосы - тут этого делать не
придется,  живот  у  анданорианки  был  скорее  всего  голым,  как  у земной
женщины,  а не шерстяным, как у морской свинки, - потом скальпель вводится в
тело  чуть  выше  лобка  и  пропарывает  живот и грудь до самого подбородка.
Владимир  непроизвольно  закрыл  руками  лицо,; представив себе, как все это
будут  проделывать  с  пойманной  им захватчицей. Зато земляне получат, быть
может,  средство для борьбы с оккупантами, отозвалась встречная мысль. Ты же
даже  не  знаешь,  сколько  человек  убила  эта симпатичная анданорианка. Ну
вскроют  ее - не тебе же вскрывать, - так ведь ради спасения от рабства всей
Земли.  Владимир  задумчиво  прошел  на  кухню  и решил, что сегодня в любом
случае  нести  патрульную  на  явочную  квартиру уже поздно - скоро рассвет.
Володе  показалось,  что самым правильным будет привести девушку в чувство и
тогда  уже  окончательно решить ее судьбу. Володя как-то оказался не готовым
к  такому  развитию  событий  и  был просто не в состоянии думать о том, что
делать  дальше.  Он  лишь  сейчас  понял,  как он устал, и надумал потратить
немного  драгоценного  наркотического  средства из неприкосновенных запасов.
Володя  решил  заварить  себе  кофе.  Сегодня с напряжением в сети было чуть
получше,  чем  обыкновенно,  электрочайник  скоро  забурлил  и выключился, и
Владимир,  положив  себе две ложки ароматного порошка, залил их водой. Раз в
неделю  -  чаще  Володя  кофе  не пил, экономя старые, предоккупационные еще
резервы.  Потом,  подумав  немного,  Владимир взял с полки вторую чашечку и,
тщательно  помыв  ее  изнутри  с  мылом  от  холостяцкого  чайного  окраса -
как-никак  для  дамы,  -  заварил  две ложечки напитка и для своей пленницы.
"Может,  хоть  в  сознание  придет",  -  подумалось Володе, пришедшему уже в
комнату с чашками на подносе.
     Девушка  все  так же лежала на полу и, как и прежде, была без сознания.
Владимир,  любуясь  редкой  красы лицом своей пленницы, дождался, когда кофе
остынет  до  приемлемого  состояния,  и  выпил  свою  долю.  Потом осторожно
опустился  на  ковер  рядом  с  пленницей  и  поднес чашку к ее губам. "Я же
ничего  о  них  не  знаю, - заглянула в голову Владимиру осторожная мысль. -
Как-то  на  нее  подействует кофе?" - "А заодно и узнаем, - грубо отозвалась
новая,  разбойничья,  мыслишка.  -  Считай это первым научным экспериментом.
Назови  его  -  Воздействие Кофе на организм Самки анданорца". Вообще Володю
немало  смущали такие вот спонтанные внутренние диалоги, которые проще всего
было  бы  списать  на переутомление. Некоторые мысли были вполне Володиными,
другие  же слишком уж цинично-насмешливыми, и Володя в глубине души тягостно
подозревал,   что  появились  они  сразу  после  убийства  анданорца.  "Надо
все-таки  мне  исповедаться  в  убийстве",  -  озабоченно  подумал  Володя и
коснулся  отмытым  до  изначальной  белизны  краешком  чашки губ пленницы. А
потом,  придерживая под затылок ее голову, влил немного живительного напитка
девушке в рот.
     Анданорианка  же  внезапно  не  только  пришла  в  чувства,  но  широко
распахнула  глаза и задергалась всем телом, как от жестокой боли. Володя еле
успел   отдернуть   руку   с  драгоценным  напитком,  а  то  кофе  наверняка
расплескался  бы. Оккупантка сжала губы, скривив их так, будто Владимир влил
ей  туда  расплавленный  свинец,  и  бессильно замотала головой из стороны в
сторону,  словно  пытаясь  предотвратить  повторение  пытки. Владимир не мог
понять,  что  случилось,  особенно  когда  поймал  на  себе  полный  ужаса и
ненависти  взгляд пленницы. Нет, конечно, он хорошо понимал, что девушка, на
глазах  которой  Володя  расправился  с ее напарником, как раз и должна была
испытывать  к нему подобные чувства, но Владимиру показалось, что кофе не то
что  не понравился анданорианке, но заставил ее испытать жестокие страдания.
Он  подумал,  что, быть может, виной всему самовнушение - Володя слышал, что
если,  к  примеру,  вы  раскалите  на  огне монету, а затем приложите к коже
зрителя,  взяв  теми  же щипцами незаметно подмененную монету холодную, то у
жертвы вашего эксперимента разовьется вполне настоящий ожог.
     Потому  Владимир,  чтобы  показать свои самые лучшие, во всяком случае,
на  этом этапе их отношений, намерения, с улыбкой поднес чашку к своим губам
и  сделал  глоток.  Лицо  пленницы  в  ответ  обрело  такое выражение, будто
Владимир  без  какого-либо  вреда  хлебнул  кипящей  смолы или, там, откусил
голову   у  живой  змеи.  Во  всяком  случае,  девушка  глядела  на  него  с
неподдельным  интересом  и  даже  изумлением в таких прекрасных, неземных во
всех   отношениях,   головокружительно-изумрудных   глазах.  Когда  Владимир
заглянул  в  эти глаза, он почти окончательно понял, как трудно, если вообще
воз,  для  него  будет отдать их хозяйку для смертельных опытов. Вообще
Володе  было  чрезвычайно  сложно  определить  для  себя  статус отловленной
патрульной.  Гостья?  Лабораторное  животное?  Военнопленная?  Заложница? "А
если  я ее не отдам партизанам, - подумал Володя, - ну что мне с ней делать?
Не  отпускать же под честное слово..." - "А ты перережь ей горло сам, а труп
оттащи  на  явочную квартиру, - вкрадчиво подал голос внутренний собеседник,
примеченный  Володей сразу после убийства патрульного. - А сначала, если она
тебе  понравилась,  можешь  достать  ее  из скафандра и изнасиловать. Самому
тебе  ее  будет  не  так  обидно прикончить, чем отдавать на муку Зубцову. А
Сопротивление  и  за  ее  труп  будет  тебя  целый  год кормить - ведь так?"
Владимир,  поджав  губы,  озабоченно подумал, где бы ему отыскать поблизости
действующий  храм.  Весь ход мыслей был абсолютно чужд для него, но Владимир
отчего-то  был  просто  уверен,  что  исповедь тут поможет. Ведь приятнее же
было  думать,  что  это  мысли  от  бесов,  а  не  то что он сам, не пережив
нервного  стресса,  теперь  медленно  сходит  с  ума  в  какую-то совсем уже
нехорошую, опасную для окружающих сторону.
     Анданорианка  между  тем  тяжело вздохнула, видимо, осознав плачевность
своего  положения.  Владимиру  пришло  в  голову, что он, с ее точки зрения,
вообще   какой-то   берсерк,   взбесившийся  дикарь,  который  не  только  с
первобытным  орудием  напал  на  вооруженный  по  последнему  слову  военной
техники  патруль, но еще и сумел с ним расправиться, убив мужчину и притащив
в  свою  пещеру женщину. Да уж, было отчего прийти в ужас. Тем более что все
это было правдой.
     Владимир  испытующе заглянул женщине в лицо, и с удивлением увидел, что
ее  верхняя губка, обмакнутая им в кофе, густо порозовела и припухла, как от
настоящего  ожога, придавая всему лицу какое-то обиженное детское выражение.
Взгляд  же  пленницы  был  прямым  и  мужественным,  чуть  испуганным,  чуть
презрительным.  Володе  пришла  в  голову  идея, что теперь самый подходящий
момент  для формального знакомства. Указательным пальцем ткнув себя в грудь,
он сказал:
     - Владимир.
     "Ну  правда,  как  дикарь изъясняюсь", - невольно подумалось ему вслед.
Девушка,  демонстративно  пошевелив  связанной  за спиной рукой, будто давая
понять,  что рада бы указать на себя, да не может, смерила себя безразличным
взглядом и сказала:
     - Лея.
     Володя   в   ответ   показал   на   девушку  пальцем  и  повторил  чуть
вопросительно:
     - Лея?
     Девушка  кивнула  головой  и  сказала отчего-то, как показалось Володе,
застенчиво:
     - Да, Лея.
     Стало  быть,  хотя  бы  одно  слово  по-русски  она таки знала, смекнул
Володя.  Он  приходил  по  ходу  знакомства во все большее замешательство от
необходимости  как   скорее решить судьбу пленницы. Ему показалось, что
теперь,  когда  оккупантка  его  же,  собственно, стараниями обрела имя, ему
будет  особенно  трудно  выдать  ее  Сопротивлению.  И к тому же он сам ей и
искусственное  дыхание  делал,  а не только по голове кувалдой бил. Владимир
подумал,   что   не  мешало  бы  осмотреть  ее  голову  на  предмет  внешних
повреждений  и,  протянув  руку,  аккуратно ощупал поверхность под волосами.
Лея  покорно  перенесла  процедуру,  болезненно  сморщившись, когда Владимир
коснулся  пальцами  здоровенной шишки на затылке. "Да. Эта женщина целиком в
моей  власти",  -  с  какой-то  очень  первобытной  гордостью  подумал вдруг
Владимир.  Но  следом  невольно шло чувство ответственности, будто он теперь
должен  был  нянчиться  с  этой  захватчицей,  как  с  рабыней  или домашним
животным.  "Вот,  притащил  ее на свою голову", - посетовав мысленно Володя,
все  равно  не в силах уменьшить такую простую и неуместную радость от того,
что  поймал  такую  красавицу. Володя даже расстроился немного, что съел всю
оставленную  Зубцовым  банку  тушенки - только гречневая каша оставалась. Но
все  равно  -  Владимир  притащил  в  комнату сковородку с холодной гречкой,
показал  на  нее  и, сказав: "Еда", с деланным аппетитом отправил себе в рот
столовую  ложку  опостьшевшей однообразием своим пищи. Девушка посмотрела на
Володю  и  сказала:  "Лея  нет  еда  Сперва  Владимир не вполне понял ход ее
мысли,  подуучв было. что пленница просит, чтобы поймавший ее дикарь хотя бы
ее  не съел; потом только Володя понял, что она просто говорит, что не хочет
есть.  На  всякий случай Владимир поднес к ее губам ложку, груженную каи. и.
ьо  девушка  вновь уверенно сказала "Лея нет еда". Дальше Володя показал Лее
один  палец  и сказал "один". Показал два пальца и сказал "два". И так далее
до  десяти.  Потом  вновь  продемонстрировал  ей  указательный  палец, и та,
повинуясь  направленному  на  нее вопросительному взгляду, ответила: "Один".
Володя  решил  усложнить  задачу  и,  показав  Лее  сразу шесть пальцев, был
немало  удивлен,  когда  та  совершенно  правильно  назвала  их  количество.
Пленница  вообще  оказалась  весьма  способной  ученицей  и  к  рассвету уже
свободно  ориентировалась в названиях скудной обстановки комнаты, ставшей ее
тюрьмой.  Также она выучила некоторые глаголы, такие, как есть, пить, брать,
класть,  смотреть,  слушать... Владимир был изумлен тем, что ему, во-первых,
не  пришлось  повторять  ни  одно  слово  дважды для его полного запоминания
Леей,  и тем, во-вторых, что девушка на удивление безошибочно, без признаков
акцента,  повторяла  заученные  с  первого  раза  слова.  "Да  уж, - подумал
Володя,  -  у  нас такая была бы круглой отличницей. В школе ли - как убитая
Людочка,  в институте ли - как, может быть, в это самое время извивавшаяся в
объятиях  купившего  ее за два килограмма гречки Катька Соловьева". Наконец,
с  рассветом  Володя,  проверив надежность опутывавшего Лею троса и подложив
ей  под  голову  подушку, запер дверь комнаты и отправился спать. Перед сном
Володя  вспомнил,  что  в  его куртке, висевшей в коридоре, в каждом кармане
лежало   по   плазмомету.   Один   из  них  был  отобран  у  обезглавленного
патрульного,  другой  -  у  Леи.  "Надо бы переложить их", - подумал Володя,
засыпая и уже будучи не в силах этого осуществить.
     Разбудил   Владимира   звонок  в  дверь.  Звонили  нервно,  напряженно,
длинными  пронзительными  трелями  с  короткими,  чуть заметными паузами, из
чего  Володя  сделал  вывод,  что  трезвонят  уже  давно.  Если  бы это были
анданорцы,  они  бы  уже  высадили дверь. Володя вспоминал, что он давно уже
слышал   призывные   звуки  сквозь  тяжелую  пелену  сна,  стало  быть,  это
однозначно были не оккупанты.
     "Зубцов!"  - сверкнула единственная мысль, и Володя вскочил на кровати,
взглянув  на  часы.  Три  часа дня - не шутка. Просыпающееся сознание первым
делом  вспомнило,  что  ушедшая  ночь оставила после себя, в подарок Володе,
что-то  очень приятное. Да, восстановил в памяти Владимир, словно именинник,
после   пьяного   праздника   вспоминающий  утром  подарки,  красавицу  Лею,
валяющуюся  на  полу  в той комнате, и два плазмомета в куртке. "Если Зубцов
обнаружит  Лею,  он ее заберет для опытов", - окончательно пробуждая Володю,
прозвучало  в  его  голове.  Владимир,  спавший  сегодня в одежде, порывисто
поднялся  и,  отперев  дверь, обнаружил Лею калачиком свернувшейся на ковре,
головой  на  подушке.  Она  не спала, видимо, тоже проснувшись от трезвона в
дверь.  Володя  вдруг  понял,  что  он не обучил девушку таким необходимым в
этом  мире  словам,  как смерть, боль, эксперимент, вскрытие, и потому сразу
не  нашелся, как именно построить для девушки угрожающую фразу, чтобы она не
издавала  ни  звука.  Экспромт  - ведь времени для раздумий просто не было -
получился понятным для Леи и весьма пугающим.
     - Лея нет говорить, - сказал Володя, - Лея говорить - Лея еда.
     И  Владимир, чтобы покрепче напугать пленницу, многозначительно клацнул
на  нее  зубами.  По  тому,  как  стремительно  сошел  сонный румянец с лица
девушки,  Володя  понял,  что Лея поняла каннибальский смысл его косноязыкой
дикарской  угрозы  и  будет  тиха, как мышь. А тут девушка подняла на Володю
полный трепета взгляд и тихонько ответила:
     - Да. Лея нет говорить.
     - Да,  -  откликнулся Володя и неплотно, не запирая, прикрыл дверь в ее
комнату  - у Зубцова наверняка возникнут подозрения, если он увидит, чте она
заперта  на  шпингалет.  Ведь  вход  в  комнату  с  Леей  на ковре был прямо
напротив  уличной  двери,  до  которой  Володя  наконец-то  добрался  сквозь
серенады   неугомонного   звонка.   Заглянув  в  "глазок",  Владимир  увидел
полковника  Зубцова,  за  спиной  которого  был  здоровенный  рюкзак. Володя
отворил  дверь,  и  партизанский  командир вошел внутрь, широко улыбаясь и с
порога  протягивая  Владимиру  руку  для  рукопожатия. Казалось, он вовсе не
насторожился  столь  долгим  неотпиранием ему двери, лишь по-деловому бросив
вместо приветствия краткое:
     - Отдыхал?
     Володя  же в ответ лишь кивнул, напуская на себя чуть более сонный, чем
на  самом  деле,  вид.  Зубцов  скользнул  взглядом по двери в комнату и, не
разуваясь  и  не  раздеваясь, прошествовал прямиком на кухню. А там на столе
стояли  две  чашки,  одна  из них была пустой, а в другой, в той, из которой
неудачно  отхлебнула  Лея,  а  Потом,  чтобы успокоить пленницу, отпил и сам
Володя, кофе было больше половины.
     - Кофейком   балуешься?   -   спросил  Зубцов,  с  интересом  глядя  на
Владимира.
     - Да, - откликнулся Володя.
     - А  чего  чашки  две?  - поинтересовался Юрий Васильевич, и взгляд его
стал  пристальным  и пронзительным, хотя губы продолжали хранить добродушную
улыбку.
     - Да  соседка вчера заходила, - как  натуральнее отозвался Володя,
зевнув для убедительности.
     - А  почему  она  кофе  не  допила?  - продолжил допрос полковник. - Не
любит, что ли, она у тебя кофе?
     - Это  я кофе не выпил, - соврал Владимир, сохраняя отстранение-честное
выражение  глаз. - Я, - добавил он, - кофе редко пью и вчера налил себе так,
за компанию. А пить даже не собирался.
     Зубцов,  судя  по  всему,  удовлетворенный  объяснениями Володи, сел за
стол и с наслаждением, смакуя, допил чашку холодного напитка.
     - Неплохой  кофе,  -  одобрил  он.  -  А  у  тебя  что,  роман, что ли,
намечается,  с  соседкою  той,  что  ты  на  нее  такой  дефицитный  продукт
переводишь, который сам пить стесняешься?
     - Ну, что-то вроде того... - замялся Володя.
     - Молодец, - одобрил полковник. - Мужик - он и на войне мужик, так?
     И  Зубцов,  подмигнув  Владимиру  и не ожидая даже ответа от застенчиво
улыбавшегося   собеседника,   пошел   в  коридор  и,  к  облегчению  Володи,
испугавшегося,   что  он  заглянет  в  комнату,  вернулся  оттуда  со  своим
рюкзаком.
     - Здравствуй,  Дедушка  Мороз,  борода из ваты, - сказал он, высыпая на
пол принесенные для Владимира дары.
     - Это тебе на месяц, - добавил он.
     Там  было  немало.  Пять  пакетов риса, по килограмму каждый; две пачки
геркулеса;   пять   пакетов   растворимого   пюре;  две  литровые  бутыли  с
подсолнечным   маслом,   двухсотграммовая   пачка   масла   сливочного;  два
килограмма  опостылевшей,  но  так  спасавшей  его  последний голодный месяц
гречки;  и  даже  пятнадцать банок тушенки, которую Зубцов, хорошо осознавая
ее  ценность,  не  поленился выстроить на полу в цепочку, чтобы Володе легче
было  посчитать  банки.  И  -  Володя аж присвистнул - стограммовая жестяная
банка  кофе.  И  три  пачки  сигарет без фильтра "Прима". Увидев их, Володя,
даже смущенный немного такой щедростью, сказал:
     - Да я вообще-то не курю.
     - Ну  и  молодец,  -  пожал  плечами Зубцов. - Стало быть, выменяешь на
рынке на что-нибудь дельное. Верно?
     - Ну да, - согласился Владимир.
     - Молодец,  -  отозвался  Зубцов. - Чистая работа. Я отчего-то в тебе и
не  сомневался.  А  кстати,  -  вдруг  добавил  он,  и  в  глазах  его вновь
включилась  рентгеновская установка, - почему у тебя с патрульным некомплект
вышел?
     - Какой  некомплект?  -  промямлил  Володя, чувствуя, как внутри у него
все не по-хорошему холодеет. - Это что голова-то отдельно?
     - Да  нет,  голова замечательная, тут все о'кей, - не приглушая свойств
взора  и  улыбаясь  так по-доброму, сказал Юра. - А пистолетик плазмометный,
ты его куда дел?
     - Ах,  это...  -  с  заметным облегчением отозвался Володя и направился
побыстрее  в  коридор, опасаясь теперь того, как бы Зубцов не обнаружил, что
пистолетов  два,  - ведь они оба лежали в карманах Володиной кожаной куртки.
Вернувшись  на кухню, Володя протянул полковнику - рукоятью вперед - один из
плазменных пистолетов.
     - Умница, - похвалил Зубцов. - Ну, хватит тут тебе жратвы на месяц?
     - Конечно, - кивнул Володя.
     - Ну, тогда прости, старик, я побежал. Дела, понимаешь.
     И  Володя,  пожав  жесткую сухую руку своего командира, задумчиво запер
за ним дверь. Да уж, было тут от чего задуматься...
                                  Глава 15
                                 ПРЕДАТЕЛЬ
     Через   два   дня   пленница  уже  великолепно  изъяснялась  по-русски,
тщательно  выясняя у своего тюремщика значение впервые услышанных ею слов, с
первого  раза  включая  их  в свой активный словарный запас. Она по-прежнему
была   связана  и  категорически  отказалась  снять  свой  защитный  костюм.
Владимир  поинтересовался у девушки, не жарко ли ей. Та же лишь усмехнулась,
ответив,  что  в  костюме  ей в самый раз. Когда Владимир уходил, он включал
Лее  что-нибудь  из  своей  видеотеки  -  хоть  роскошный  видеомагнитофон и
покинул  его  квартиру,  будучи обменянным на гречку, но старенький, чуть ли
не  прошлого  столетия  выпуска,  видеоплеер,  как ни странно, все еще пахал
помаленьку  и  сносно  крутил себе бобины видеокассет. Володя ставил Лее что
попало  -  вплоть  до  эротики  и  фильмов  ужасов.  Когда  же дело дошло до
древнего,  но  вновь  востребованного  публикой  из-за  эпопеи  со сквирлами
фильма "Чужие", девушка спросила у Володи после просмотра:
     - Владимир,  скажи  мне, когда земляне столкнулись с подобными тварями?
Мы,  кажется,  облетели  куда  как  больше населенных и безлюдных планет, но
нигде не встречали ничего подобного.
     Володя,  изумившись  столь  детской  наивности, неожиданной для офицера
захватчиков, ответил:
     - Лея, ты что, не поняла, что это художественный фильм?
     Лея  чуть наморщила лобик, как делала всегда, когда что-либо вызывало у
нее недоумение или замешательство, и спросила:
     - Насколько  я  поняла,  художественный  -  значит  снятая  максимально
красиво хроника, так?
     - Да  не  совсем... - усмехнулся Володя. - Это значит, что один человек
придумал  историю,  другой  подобрал  актеров, потом они сыграли каждый свою
роль,  и все это было по кусочкам отснято на камеру, а потом кусочки склеили
вместе, и получился фильм.
     Лея  продолжала  изумленно  и  вопросительно  смотреть  на Владимира, и
потому он продолжил объяснения:
     - Ну  вот.  А  если  у актеров с первого раза не вышло сыграть так, как
это  задумал  автор  произведения,  то  они  это  делают  еще,  еще  и  еще.
Понимаешь?  Тут  все  - не настоящее. Ни космос, ни чудовища, ни корабли. Мы
на  самом  деле действительно еще никуда всерьез не летали. Наши фильмы, как
бы это сказать, это... наши мечты, наши фантазии, наши страхи... Понимаешь?
     - Да,   должно   быть,   я  поняла  тебя,  Владимир,  -  сосредоточенно
отозвалась  Лея.  -  И  много  кто из землян смотрит подобные художественные
фильмы?
     Лея  была  интересной собеседницей, особенно теперь, когда разговор уже
не   стопорился  на  каждом  новом  для  нее  слове  и  Владимиру  более  не
приходилось  пускаться  в  длительные  объяснения,  ранее  делавшие  связное
общение просто немыслимым. Володя почувствовал подвох, но ответил честно:
     - Ну, не знаю. Процентов девяносто восемь, я так думаю, смотрят.
     - Правильно  ли  я  поняла  тебя,  Владимир, - переспросила Лея, даже с
радостным  каким-то изумлением в голосе, - что это значит, что 98 человек из
каждой сотни смотрят на подобные склепанные фрагменты?
     Владимир,   с   интересом  следивший  за  особенностями  освоения  Леей
русского языка, вынужден был согласиться.
     - Но  ведь  все  это  -  вранье,  ложь, вымысел, абракадабра, лажа - не
помнишь других синонимов?
     - Нет, не помню, - усмехнулся Володя.
     - Теперь  я  понимаю,  почему вы так быстро проиграли войну, - уверенно
сказала  Лея.  -  Пожалуйста,  больше  не ставь мне подобных пленок, если их
просмотр не является для меня обязательным. Договорились?
     - Да,  конечно...  -  смутился  Володя  внезапным  поворотом дела. - Но
разве у вас, на Анданоре, нет художественных фильмов?
     - А разве у вас на Земле нет таких, где все - правда?
     - Есть,   -   откликнулся   Владимир.   -   Они   называются   фильмами
документальными. Там все правда.
     - А  у тебя они есть или ты безнадежно погряз в мечтах и страхах своего
несчастного и странного народа?
     - Конечно,  есть... Пара пленок... - обескуражено откликнулся Владимир,
разводя руками.
     - Да,  - улыбнулась Лея. - Это, вероятно, как раз два процента от твоей
фильмотеки. Так? А девяносто восемь - лживые домыслы. Я правильно поняла?
     - Ну...  С  твоей точки зрения, наверно, да, - ответил Володя, решивший
заступиться  за  родную  планету. - Но с нашей - тут как раз точно, правдиво
показаны   разные   типы   людей,   их   реакция   на   различные  жизненные
обстоятельства. Художественные фильмы учат, предостерегают.
     - Ерунда,  -  отрезала  Лея.  -  На  Анданоре  даже  сказки для малышей
правдивы. Нет ничего поучительнее правды во всех ее проявлениях.
     "Страшное  это,  должно быть, место - Анданор", - подумалось Володе, но
вслух  он ничего не сказал. Ну что тут скажешь, если ее мир столь отличен от
нашего.
     Девушка, поняв, что дискуссия окончена, сказала:
     - Володя,  если  я  тут  не для того, чтобы умереть голодной смертью, я
хотела  бы  перекусить.  Немного  -  мне хватит банки тушенки и пары тарелок
гречневой каши.
     Владимир  тоскливо  выслушал  пожелание  пленницы  и  побрел  на кухню.
Сперва  Володя  списывал исключительную прожорливость Леи на перенесенный ею
нервный  стресс,  пока не убедился, по косвенным признакам, что она обладает
поистине  железной  нервной  системой; потом он думал, что, быть может, она,
бедняжка,  недоедала на казенных харчах своего Анданора и решила отъесться в
плену.   Нет   -   она   обладала  ровным,  здоровым,  неизменным  аппетитом
гиппопотама.   Владимир  с  болью  смотрел,  как  запасы  пищи,  принесенные
Зубцовым,  не  то  что таяли - они просто испарялись, хуже миража в пустыне.
Володя  старался  не думать об этом. Он вообще старался не думать о будущем,
начиная  с  того, к слову, всего лишь только позавчерашнего дня, когда он не
выдал  Лею  Зубцову.  Владимиру  показалось,  что  девушка  то ли слышала их
разговор,   то   ли  догадалась,  что  Володя  из-за  нее  нарушил  какие-то
партизанские  земные  законы,  -  во  всяком случае, в бездонных взглядах ее
выразительных  глаз Владимиру стали чудиться оттенки благодарности. Ведь Лею
не  пытали,  не  мучили,  не  допрашивали и не расспрашивали даже. На ней не
ставили  опытов  и  даже согласились не снимать ее защитный костюм. Владимир
догадывался,    что    он   совершенно   не   похож   на   профессионального
контрразведчика  или  палача.  Лея  также  склонялась  к  подобному  видению
ситуации.  После  ухода  полковника  Володя зашел к испуганно застывшей, как
мышка,  Лее,  которую  он  напугал  тем,  что  если  она будет шуметь, то ее
съедят,  и  по  его  лицу  Лея  поняла, что опасность миновала. Володя тогда
залез  на  покрытую  древней  пылью  и свежей паутиной полку и достал оттуда
четырехчасовую  видеокассету  с  фильмом-катастрофой,  недавно  взявшим  все
мыслимые   "Оскары".  Фильм  назывался  "Башни  страдания"  и  был  посвящен
чудовищному  террористическому  акту  сентября  2001  года,  когда  фанатики
захватили  пассажирские самолеты с ни в чем не повинными людьми - и таранили
ими  американские  небоскребы  с  такими  же,  не  имеющими  к  ним никакого
отношения  американцами.  Там  были  любовь, слезы, смерть и счастливый, для
главных  героев,  конец.  Критики  сравнивали  фильм  с  картиной  "Титаник"
20-летней  давности,  -  но  тот,  конечно,  был  куда  как  слабее по части
спецэффектов.
     Сам  же Володя отправился в церковь исповедаться в убийстве, которое не
то   что   излишне  тяготило  его,  напротив,  пугало  своей  приемлемостью,
естественностью  и  чуть  ли  не  пьянящей упоительностью для него, будто он
отведал  какого-то серьезного наркотика и теперь ему хотелось вновь испытать
что-либо  подобное.  Это пугало Владимира куда больше ожидаемых мук совести.
Володя  тогда  вышел  из  квартиры, запер дверь и спустился вниз. Воздух был
морозным  до  звона, казалось, что, несмотря на начало апреля, зима вовсе не
намеревалась уходить из разбитой параличом оккупации Москвы.
     Владимир  дошел  до  автобусной  остановки,  которая приветствовала его
рекламными  листами,  как старого друга; Владимиру показалось, что он теперь
знает,  почему  убийцу  тянет  на  место совершения преступления. Тут заново
переживаешь  сладостные,  волнующие  моменты  лишения жизни живого существа.
Володя  подумал,  что,  быть может, он один такой вот ненормальный, или, как
знать,  -  воз, другие убийцы чувствуют то же самое, только говорить об
этом  кому  бы то ни было стесняются. Ведь что такое, если подумать, рыбалка
и  почему  у  нее  так  много  приверженцев - это ведь когда пойманная рыбка
медленно  умирает,  разевая  рот,  у  ног  рыбака, а он знай сидит над нею с
удочкой  и  делает вид, что ему до нее нет никакого дела. Не правда. Еще как
есть.  Иначе  зачем бы в следующие выходные он опять, бросив телевизор, жену
и  детей, отправляется на место преступления, пардон, к любимой проруби? Или
охота  -  ну  это  уже  совсем  серьезно.  Почти  по-настоящему.  Охоту даже
осуждают  как  излишне  крова  -  и вое занятие обыкновенные граждане. Тогда
отчего  же  она  была,  есть  и  будет,  должно  быть,  всегда элитным видом
"спорта"  богачей  и  власть  имущих?  Володя  никогда  не охотился прежде и
раньше  осуждал  безжалостных  к  лесным  зверушкам  охотников. Теперь же он
знал,  "как  остро  волнует  твою  собственную  кровь вскрытое горло другого
живого  существа,  и  чем  оно  разумнее,  крупнее и сильнее - тем лучше. Он
начинал  понимать  богачей,  не  жалеющих  никаких  денег  за  возсть с
поохотиться  в  Африке  на  слона  или  носорога.  В  этом  и  было нечто от
вампиризма,  будто  часть  силы  поверженного  врага,  ну,  или  там  добычи
переходила к его убийце.
     "Интересно,  все  люди  такие  или это я один такой отморозок?" - думал
Володя,  дожидаясь  трамвая среди других как-то неопрятно, небрежно одетых в
поношенные  невзрачные одежды людей, прячущих друг от друга глаза. Володе не
нравился  тот  зверь,  который  проснулся  в  нем после убийства, пусть даже
совершенного  из  самых  лучших побуждений. Володе не нравилось ощущать себя
то  ли  маньяком,  то  ли каннибалом, то ли вампиром. Ему хотелось побыстрее
попасть  в храм и исповедаться там в преступлении. Ему было тягостно, что он
на  собственном  опыте  прорабатывал  какие-то  тайные,  темные, но при этом
реальные стороны людского бытия.
     Погруженный  в  свои  мысли, Владимир, разглядывавший остановку издали,
от  трамвайных  путей,  даже  не  заметил,  как  с печальным звоном траурным
катафалком  подкатил  по  рельсам  привычный  с  детства  вагончик. Какая-то
старушка  в  клетчатом  платочке  участливо  ткнула  Володю  в  бок, сказав:
"Милок,  ты  что,  уснул, что ли? Поедешь аль нет?" Откликнувшись торопливым
"спасибо",  Володя  залез тогда в полупустой, несмотря на то что ходил раз в
час,  трамвайчик,  заваленный  изнутри  всяким  хлямом,  словно  его  вообще
никогда  не  чистили  или он ночами служил прибежищем для бомжей. Бездомных.
Впрочем,  все  жители  Земли  были  теперь бездомными. Их дом украл Анданор.
Поездка  на  трамвае  сквозь  полумертвый  город  показалась Володе тяжелым,
долгим,  бесприютным  сном. Везде, сквозь все проступали признаки запустения
и  медленного  умирания.  Люди  еще  волочили ноги, нося свои подтянутые без
всяких  диет,  часто  сведенные от голода животы. Город же был скорее мертв,
чем  жив.  На  секунду  Владимиру  показалось,  что  он едет сквозь какие-то
чудовищно  огромные  декорации  к  какому-то  фильму или спектаклю то ли про
блокадный  Ленинград,  то ли про что-то еще, столь же мрачное и тоскливое. И
что  для  съемок  фильма  не  хватало  только  массовки, которая должна была
вот-вот  прийти и лечь на тротуарах, вдоль путей, изображая трупы умерших от
голода.
     Владимир,  так же как большинство москвичей той страшной ледяной весны,
старался  не  покидать  без  крайней  нужды  своего жилища. Москва же с ночи
оккупации перестала быть для людей домом, факт.
     - Метро "Сокол", конечная, - объявил голос.
     Володя  вылез  из  трамвая и направился в сторону храма. Он редко бывал
здесь  раньше,  но  ближайшая  к  дому  церковь была закрыта и пока так и не
перерегистрировалась  в оккупационном штабе. Эта, должно быть, тоже, подумал
тогда  Володя.  Но проверить, конечно, было надо. Володя дошел до церкви и с
радостью  и  страхом  -  исповедаться всегда страшно, тем более в убийстве -
обнаружил,  что  двери  открыты, а изнутри доносятся звуки церковной службы.
"Всем  миром  Господу  помолимся!"  -  пел  дьякон.  "Господи,  помилуй!"  -
откликались  прихожане, которых, к слову, в храме было битком. Горели свечи.
"Наверное,  скоро  заставят  и  службы вести на языке покорности", - подумал
Володя,  вставая  в  очередь к исповеди. Чудо, что уже не заставили. Наконец
подошел  черед  исповедаться  Владимиру.  Подавив  внезапное  острое желание
бежать  из  храма и словно идя против течения, подошел Володя к старенькому,
седому, но бодрому батюшке невысокого роста.
     - Ну, рассказывай, - ласково, как маленького, подбодрил Володю старик.
     - Грешен  в  убийстве, - опустошенно отозвался Володя, словно вытягивая
из  своего  сердца что-то тягостное, чуждое, темное, свившее, как змей, себе
там  гнездо.; Володя увидел, как растерянно поник батюшка, услышав страшное,
черное  слово.  Владимир,  когда  ехал.:  не  хотел говорить, кого он убил -
убийство  оно  убийство  и  есть, думал он. Однако теперь ему так захотелось
поддержать,  порадовать  даже, что ли, батюшку, что он торопливо добавил:; -
Анданорца убил...
     Батюшка  так  и  просиял  от  его  слов,  однако заулыбался одними лишь
глазами,  оставив  губы  бесстрастными.!  - Это хорошо, - сказал священник и
после секундной паузы уточнил:
     - Хорошо,  что  анданорца.  Этот  грех  с радостью отпущу, молодец, что
пришел. Еще если такое случится - приходи, отмолим.
     Дальше  Володя  молчал, священник же явно ждал продолжения исповеди. И,
слыша Володино молчание, решил помочь немного:
     - Ну, а как поститься, получается?
     Володя  вдруг  вспомнил,  что  сейчас  Великий пост. Нет, не то чтоб он
забыл  о  нем,  но  как-то  не  думалось о его актуальности сейчас. Вспомнил
Володя  и  о тушенке, принесенной Зубцовым как плата за убийство, и смущенно
сказал:
     - Нет, в этот раз как-то нет...
     - А  вот  это  плохо, - назидательно откликнулся батюшка. - Вот с этого
дня  чтобы  постился,  никакого  мяса.  Это  не у одного тебя так выходит, -
уточнил  он,  -  но  ты  лучше  голодненьким  посиди,  если  тебе вдруг мясо
перепадет,  ну,  там,  на  рынке выменяй на что-нибудь постное. И молитвы не
забрасывай - небось и не молишься тоже?
     Володя  со  стыдом  понял,  что  действительно молится сейчас совсем уж
кратко,  а часто так и вовсе забывает, то утренние пропустит, то вечерние, а
то и за весь день ни разу не помолится.
     - Мало молюсь, - согласился Владимир со стыдом.
     - Вот,  молись  больше, - с любовью, влагой светящейся в глазах, сказал
священник.  -  Вычитывай по молитвослову, как положено, утренние и вечерние,
договорились?
     - Договорились, - серьезно отозвался Володя. Помолчали.
     - Понимаешь,  -  сказал  напоследок  батюшка,  накрывая  голову  Володи
черной  материей,  название  которой всякий раз забывалось Владимиром, - это
сейчас  самое главное и есть. На кого же нам сейчас уповать, как не на Него?
Если  мы  Его  не забудем, так и Господь не оставит убогих своих до конца. А
если  мы  - особенно же такие, как ты, - тут Володе показалось, что в голосе
батюшки  пробилось  уважение,  если  не  восхищение  даже в его адрес, - Его
забудем,  вот  тогда  действительно  дело  плохо.  А  так  -  что  нам? Орду
пережили, коммунистов пережили. И эту напасть, Бог даст, преодолеем.
     Старичок  прочел  над склоненным Володей разрешительную молитву, Володя
поцеловал  руку священника и положил на поднос маленький - стакан, не больше
-  полиэтиленовый пакетик с рисом. Священник тут же взял его и сунул куда-то
под  рясу.  И,  явно повеселев, сказал, расцеловавшись с Володей троекратно,
по-православному:
     - Ну  а  анданорца  если еще убьешь - милости просим. Такой грех всегда
рад  отпустить.  А  вот с постом, пожалуйста, построже - хорошо? - И батюшка
серьезно,  с  мольбой даже взглянул на Владимира своим взглядом, из тех, что
не забываются.
     - Хорошо, - сказал Владимир, кивнув. И вышел из храма.
     В  тот  день,  вернувшись  домой,  Володя почувствовал, что очень верно
сделал,  исповедавшись  в  убийстве.  Прежде  всего  он  ощутил,  что  нож и
кувалда,  раньше  будто  разговаривавшие с ним мысленно и чуть ли не звавшие
его  на  новые  "подвиги",  теперь  молчали,  как это вообще-то и полагалось
предметам  неодушевленным.  Да  и  автобусная остановка, мимо которой Володя
вновь  прошел  по  дороге  домой, уже не была для него столь актуальной, как
раньше.
                                  Глава 16
                               ОБНАЖЕНИЕ ЛЕИ
     Теперь  же  Володя стоял на кухне и готовил кашу с целой банкой тушенки
для  своей  пленницы и старался не думать. О том, чем завершатся их странные
отношения;  о  том,  что Владимир будет делать, когда у них кончится - а она
скоро  кончится, это уже яснее ясного - вся еда. О том, что Лея, безусловно,
привлекательна  для него как женщина и скорее всего понимает это. У Володи с
Леей  было  что-то  вроде  негласного  уговора  -  оба  молчали  о войне и в
особенности  о  том, какая судьба ожидает Лею в будущем. Владимир приготовил
кашу  и,  вывалив рядом на сковородку тушенку, отнес нехитрое, но раскошное,
по  меркам  оккупационного  времени,  блюдо  своей  заложнице. Володе самому
хотелось  бы  внести  побольше определенности в их странные отношения, но он
просто терялся.
     К  примеру,  Лея  рассказала ему сегодня утром, как она всерьез решила,
что  Владимир  начал  ее  пытать,  когда  он  намеревался  напоить  ее кофе.
Оказывается,  на  Анданоре  не  пьют  напитков  горячее, чем кровь. От фразы
этой,  сказанной  походя,  между  делом,  веяло  жутковатой чуждостью родной
планеты  Леи, и у Владимира не возникло желания развивать эту тему. Когда же
он  попытался угостить-таки ее кофейком, девушка, расспросив Володю, что это
такое,  наотрез  сказала,  что  наркотиков  не  употребляет, и посмотрела на
Владимира  так  укоризненно,  как  если  бы  он  был  шприцевым наркоманом и
предложил  ей  ширнуться  героином.  Вообще  Лея  была существом загадочным;
Володя  все  еще не видел ее тела, но лицо ее выглядело как раз таким, каким
Владимир,  как  ему  теперь  казалось, всегда представлял лицо своей будущей
жены.   Вообще,   по   совести   говоря,  Володя  втайне  надеялся,  что  их
увлекательные  дискуссии  обо  всем перерастут когда-нибудь в нечто большее,
но  ему  самому  было  бы  очень неловко форсировать развитие отношений. Тем
более  что  Лея  была  до  сих  пор  связана  по  рукам  и ногам не только в
переносном  смысле;  и  хотя  статус  ее  оставался по сей день двусмысленно
неопределенным,  она  все-таки  была  не  рабыней  или  наложницей, а скорее
военнопленной.  "Хотя  какая  она  военнопленная?"  -  думал Владимир, ставя
приготовленную  еду в морозилку, чтобы охладить до приемлемой для загадочной
анданорианки  температуры.  И  уж  что-что,  а  пытки  пленницы  уж никак не
входили в планы Владимира.
     Наконец,  пища  была  готова  окончательно, и Володя отнес сковородку с
едой  в  комнату  Леи.  Вообще  в  отношениях Леи и Владимира, разумеется, с
самого  начала  было  очень  много эротичных моментов. К примеру, кормление.
Вот  и  сейчас  Володя, подложив под голову связанной пленницы две подушки и
прислонив   ее  закованное  в  бронированный  комбинезон  тело  к  основанию
книжного   шкафа,   столовой   ложкой  отправлял  девушке  в  рот  лошадиные
количества  пищи,  а  та  ухитрялась  с изяществом и без поспешности, хотя и
быстро,  пережевывать  и  проглатывать  ее.  А еще Володя раза по два на дню
оттаскивал  связанную  Лею  в  туалет  и, не распутывая, усаживал на унитаз.
Хитроумная  конструкция  ее  комбинезона непонятным для Владимира образом не
мешала  Лее  вернуть  природе  остатки  ее  даров,  и Володе оставалось лишь
дергать  ручку,  провожая  в  последний  путь  вполне земные на вид продукты
жизнедеятельности  инопланетянки.  Владимир,  собственно,  даже не знал, как
она  ТАМ  устроена. Но при этом ухаживал за связанной пленницей так трепетно
и  предупредительно,  как  сумел  бы  не  всякий любящий муж, заболей у него
жена.  Но,  с другой стороны, Володя даже не знал, хорошо для него или нет в
конечном  итоге, что она выжила. Со следующей же, третьей, выходит, стороны,
если  бы  она  погибла в ночь своего пленения - Володя это знал наверняка, -
ему  очень  неуютно  жилось  бы,  сознавая,  что  он  убийца  женщины, пусть
захватчицы,  с  тем самым лицом, что он хотел бы видеть у своей жены. Было и
множество  иных  тягостных  аспектов  у  этой проблемы, столь многогранной и
неразрешимой,  что Володя даже старался о ней не думать. Например, еда скоро
неминуемо кончится при такой неземной прожорливости Леи.
     А  что  с  Владимиром  сделает  Зубцов, выведай он, что Володя утаил от
него   пленницу?  Быть  может,  расстреляет  на  месте,  воз,  даже  из
отобранного  у  Володи  же  плазматического  пистолета. А девушку, как это и
предполагалось  изначально,  заберет  для  опытов. Столь же вероятным было и
то,  что на его след могли выйти анда-норские оккупанты, и тогда смерть была
бы  для  Владимира самым безобидным исходом, учитывая тяжесть содеянного им.
В  целом  все  это  создавало  неприятное,  осязаемое  почти ощущение петли,
неумолимо сжимавшейся вокруг шеи.
     Впрочем,  следуя обещанию, данному священнику, Владимир теперь молился,
вычитывая  по  молитвослову и утренние, и вечерние - по двадцать минут после
пробуждения  и перед сном, и даже не ел тушенки; но легче от этого отчего-то
не  становилось.  Ну,  разве что поспокойнее как-то, самую малость. Покормив
Лею,  Володя поставил ей документальный фильм про жизнь африканских животных
и  отправился  мыть  посуду.  Сегодня  был праздник местного значения - дали
горячую  воду.  Володя  драил  сковородку  железной  мочалкой  и  предавался
мечтам.  О том, что сейчас вот анданорианка позовет его, возжаждав близости.
И о том, как Владимир наконец снимет с нее комбинезон, и...
     - Владимир!   -   раздался   из   комнаты   вдруг  непривычно  высокий,
испуганный, как показалось Володе сперва, голос девушки.
     Бросив  сковородку  в раковине и даже не закрыв крана, Володя ринулся в
комнату, откуда звала его связанная Лея.
     - Сними  с меня комбинезон. Скорее, - со звонкими паническими нотками в
голосе приказала Лея.
     - Но  как?  -  откликнулся  чуть  напуганный,  но еще в большей степени
заинтригованный Володя.
     - Здесь,  на боку, - сказала девушка, по-рыбьи извернувшись и подставив
Владимиру   черную,  как  кожа  дельфина,  боковую  часть  комбинезона.  Там
действительно  были  такие  же  семь кнопочек, что и на сцеплении ее шлема с
шейными  пластинами.  Но  если  при  высвобождении  задыхавшейся  Леи Володе
пришлось  прибегнуть  к помощи отвертки, стамески и даже молотка, то тут они
обошлись   без   столь   экстравагантных   методов.   Впрочем,   разве   это
экстремальный  способ  -  отверткой?  Вот  отшибить  шлем,  шандарахнув  его
кувалдой,  когда  внутри  голова,  а живой инопланетянин лежит на асфальте -
вот это действительно - край!
     - Третья,  четвертая,  потом  вторая,  потом седьмая, потом пятая, если
считать от живота. Да быстрее же, пожалуйста! - взмолилась девушка.
     Владимир  заметил, что на прекрасном лице ее выступили капельки пота. И
на  лбу,  и  на  щечках,  и  над  верхней, пухлой и упругой, губкой, которую
Володя  с  таким  удовольствием,  впрочем,  как и нижнюю, после еды протирал
салфеткой...  Владимир  схватил  со  стола  старую,  давно умершую шариковую
ручку  и  дрожащими  руками  нажал концом стержня на маленькие, еле заметные
выступы  в  прямоугольной  рамочке. Раздался сухой щелчок, и между штанами и
верхней   частью   комбинезона   образовалась   щель,   теперь  стремительно
расширявшаяся от резких движений девушки.
     - Ну, давай же, давай, - нетерпеливо сказала Лея. - Снимай все.
     Володе  пришло  в  голову,  что  все  это, вполне вероятно, отвлекающий
трюк,  чтобы усыпить его бдительность и совершить побег, а то и расправиться
с  ним. Ведь снять одежду было невоз, если не развязать ей руки и ноги.
Владимир  беспомощно  пытался нашарить во взбаламученном внезапной ситуацией
сознании  оптимальный  вариант.  И,  кажется,  нашел его. Володя открыл ящик
стола  и  достал  оттуда  плазмомет.  Иного  огнестрельного оружия в доме не
было,  а  как  управляться  с этим, Володя не знал. Вполне воз, что там
была  какая-нибудь  хитрость,  наподобие предохранителя. Но Лея-то ведь была
не  в  курсе,  насколько  бойцы  Сопротивления  осведомлены об устройстве их
оружия.  И  потому Владимир с трепещущим сердцем - фрагмент плоти, зияющий в
щели  между  двумя  частями  комбинезона,  был совершенно обнаженным, весьма
вероятно,  что броня была одета на голое тело, - приблизился к страдальчески
глядящей  на  него  такими  выразительными  и честными на вид глазами Лее и,
направив в ее сторону ствол, сказал:
     - Только  без глупостей. Сейчас я развяжу тебе руки, прочее ты сделаешь
сама. Идет?
     - Хорошо!  -  выдохнула  Лея,  будто  теперь отчего-то каждая секунда в
комбинезоне стала для нее мучительной.
     Владимир   осторожно,  будто  имел  дело  с  ядовитой  змеей,  размотал
затекшие  кисти  Леи  ровно  настолько,  чтобы  она смогла, приложив усилие,
высвободить  руки,  и,  отойдя  в  противоположный  угол  комнаты,  что,  по
скромным  меркам  его  квартирки, означало - сделал четыре шага, и уселся на
стул  с  сосредоточенным,  серьезным,  но  и  весьма  довольным  видом. Лея,
высвободив  руки,  стянула  с  себя  куртку  и  предстала перед Володей, что
называется,  топлес  -  белоснежные  груди  ее,  вполне  по  земной  моде, в
количестве  двух  штук,  призывно  выскочили наружу, украшенные симпатичными
аккуратными  сосочками.  Объем  бюста  девушки  был  невелик, но безупречную
форму   держал   великолепно  -  компактность  компенсировалась  отсутствием
малейшего  намека  на  какую-либо  обвислость или дряблость. У андано-рианки
оказалась   в  меру  тонкая,  как  раз  чтобы  не  производить  болезненного
впечатления,  талия с плоски, животом, совсем невесомым, будто это не в него
она   поглощала  такие  мыслимые  разве  что  для  обжористого  мужчины,  не
стесненного  в средствах, объемы пищи. Руки девушки были мускулистыми, но не
как  у  культу-ристок,  сидящих  на  мужских  гормонах;  было видно, что они
сильные,  но  и  слой мягкой, манящей плоти нежной волной лежал сверху мышц,
так  что  его  вполне    было  бы,  при желании, собрать в складочку...
Впрочем,  имелось  и  отличие от землянок, сразу бросившееся Володе в глаза,
но  не  показавшееся отталкивающим - у Леи было два пупочка, впрочем, каждый
из  них  своей  аккуратностью,  если  не изяществом, мог бы украсить животик
любой  топ-модели.  Они  располагались  на одном уровне по вертикали, и было
между  ними  сантиметров пять такой белой, манящей, вполне нормальной плоти.
Ну  так  на то же она и инопланетянка, подумалось Владимиру. Прелестное тело
девушки  блестело  влагой  пота, что было не удивительно. Странным казалось,
как  она  вообще  так  долго  терпела  столь  глухую  и  плотную одежду, как
бронированный  комбинезон. Володя с замиранием сердца и дыхания смотрел, как
девушка  развязывала ноги, высвобождая их из пут. Потом, бросив на Владимира
чуть  укоризненный  взгляд,  как  бы вопрошавший: "Что, мол, будешь и дальше
смотреть?"  -  и,  не  дождавшись  никакой  реакции  на  свой  немой вопрос,
пленница  принялась  стягивать  также  и  облегающие штаны. Они были сделаны
строго  по  фигуре,  снимались  с  трудом, и потому Владимир мог насладиться
каждым  этапом  рождения  для  его  взора  совершенно  обнаженной,  как он и
предполагал, плоти Леи.
     Володя  лишь  теперь  вспомнил,  что  по-холостяцки  давно не пылесосил
ковер,  и  вся  эта  влажная  от  пота красота, появлявшаяся на свет, сейчас
неминуемо  вываляется  в  пыли.  Лея  была  повернута  к  Владимиру боком, и
широкие  бедра  ее  особенно  эффектно смотрелись, вы-лупившись из скафандра
вслед  за  изящной,  казавшейся  теперь  даже  хрупкой  талией, вместе с тем
гибкой  и  сильной  -  позвоночник  играл  точеным желобком между поясничных
мышц,  повернутый  же  кверху  бочок  девушки?  радовал  глаз такой нежной и
женственной  складочкой,  что  Владимир  поймал  себя  на невольно сбившемся
дыхании,  но  так  и  не  сумел  успокоить  его  в  полной мере. Слюни бы не
пустить,  что там дыхание. Вся Лея, а не только ее лицо являлись воплощением
самой  сладкой  с  Володиной  мечты.  Владимир  не  видел лица девушки, но и
распаленное  воображение,  естественно,  услужливо  дорисовывало  ему важные
детали  его  выражения:  и  страстно  полуоткрытый  рот,  и томные, жаждущие
поцелуев  прямо  в  щели  между густыми ресницами, подернутые поволокой неги
глаза.
     Увы,  тут  Володя  ошибался.  На  лице  у Леи дрожала стыдливая досада,
девушка  кусала  губы,  улавливая  кожей  направление  блуждания  Володиного
взгляда.  Пленница  не  могла  лечь  поудобнее,  не  открыв  при  этом взору
молодого  человека  последние  остававшиеся  доселе скрытыми прелести своего
тела.  Но  без  этого  было  просто  невозможным  высвободить ноги из такого
удушающе  жаркого  теперь,  больно сжимавшего колени комбинезона. В отчаянии
Лея  опрокинулась-таки  на  спину  -  ведь, в конце концов, если уж Владимир
решил  осмотреть  ее  всю,  то  не в ее власти было помешать этому. И только
лицо  свое  девушка,  сгоравшая  от  стыда  из-за вынужденного стриптиза под
дулом плазмомета, отвернула от Володи.
     Должно  быть,  зря  -  Владимир,  не видя страдальческого, загнанного в
угол  выражения Леи, продолжал оставаться в плену иллюзий, нафантазировав на
лице  девушки  чуть  ли  не  оргазменное  блаженство.  И  теперь, когда Лея,
опрокинувшись  потной  спиной на пыльный ковер, совладала наконец с упрямыми
штанами,  Володя  видел  ее  целиком,  обнаженной и гибкой, призывно или там
игриво,  как  ему  казалось,  отвернувшей  лицо.  И разглядев ее всю, Володя
видел,  что  она обладает телом действительно безупречным. Дальняя от Володи
нога  лежавшей  сейчас  на  спине пленницы оказалась, по завершении борьбы с
комбинезоном,  подтянутой  к  животу,  и Владимир в восхищении отдал должное
округлости  колена  девушки  и  молочной нежной белизне внутренней, особенно
мягкой  даже  на  вид  поверхности  ее бедра. Как в самых заветных Володиных
мечтах,  ноги  Леи  были  стройными,  как  у  грациозной лани, но и мягкими,
местами  чуть-чуть  пухленькими,  как  у  младенца.  Даже маленький желвачок
нежного  жирка, на бедре под коленом с внутренней стороны, такой волнующий и
просящийся в ладонь, был на месте.
     Лея  же, освободившись от одежды, обернулась и увидела, что Владимир не
сидит  уже,  а  стоит с плазмеметом в руке, пожирая ее взором там, где и она
сама  бы  постеснялась  так  пристально  изучать  себя  перед зеркалом. Лея,
испытывая  трепет,  порывисто  села спиной к Володе, закрыв руками лицо, так
что   пьяный   от   распирающей   страсти  Владимир  оказался  теперь  лишен
возсти  видеть  заветные  места  ее  тела.  Сжав  зубы  и боясь сделать
что-нибудь  не  правильно,  Володя  подошел  к  Лее и сел сзади. Потом нежно
провел  ладонью  по  нервно  зажатой  шее  девушки,  через  спину  и упругую
поясницу,  коснувшись,  наконец,  сочного,  словно  персик  в  пору  урожая,
основания  бедра.  Спина  девушки  сверху  донизу  была  волнующе  потной  и
пыльной,  и  теперь  Володина  ладонь  тоже  стала  влажной,  в  свалявшихся
катышках.  Лея  сидела не шелохнувшись, и Владимир, следуя древней формуле -
"молчание  знак  согласия", не выпуская, впрочем, из правой руки плазмомета,
левой  скользнул  по  влажной  ложбине,  где  живот  смыкается  с  бедром, к
сокровенным тайнам тела пленницы.
     - Это изнасилование?
     - Нет...   -   откликнулся   Володя,   чья   рука,   позволившая  себе,
оказывается,  недопустимую  вольность,  сразу: ретировалась обратно и теперь
почти по-дружески лежала там, сбоку, всего лишь на пояснице.
     - А  если  так,  может, следует спросить моего согласия? - с надрывом в
голосе почти крикнула Лея.
     - Так  ты  согласна?  - уже совсем ничего не понимая, сквозь, казалось,
оглушительный стук своего сердца, поинтересовался Володя.
     - Нет!  -  злобно  отрезала  девушка  и,  повернувшись наконец к Володе
лицом,  так  сверкнула  на  него  глазами,  что  если  бы  знала, какая буря
самобичевания  и  отчаяния  разразилась сейчас в душе Владимира, то могла бы
спокойно  разоружить  его  и  даже,  при  желании,  прекратить его страдания
шариком  раскаленной  плазмы.  Но  и самой Лее сейчас было не до этого. Оба,
кажется, забыли, что в правой руке Володи был зажат плазмомет.
     Владимир,  с  трудом  сглотнув  почти непроглатываемый комок в каком-то
непролазно-узком горле, спросил срывающимся, не своим голосом:
     - Тебе дать одежду?
     - Да!  -  отозвалась Лея, отвернувшись и накрепко сжимая ноги. Впрочем,
Володя  теперь  сам  смотрел  в  сторону и видел только контур да белый цвет
тела Леи, без подробностей.
     Володя,  чувствуя  себя  как  во  сне  или  будто  только  что совершил
какую-то  запредельную  низость,  отворил  старенький  шкаф и, достав оттуда
темно-синий  бархатный  халат  мамы,  бросил  его  Лее. Девушка стремительно
надела  его,  бесследно  скрыв наготу. Она продолжала сидеть на полу все так
же,  спиной  к  Володе, и вдруг без паузы, неожиданно попросила, потребовала
даже:
     - А теперь, пожалуйста, открой окно. Для меня тут НЕСТЕРПИМО жарко.
     Владимир,  начиная  смутно  догадываться об истинной причине раздевания
Леи,  сопоставив  это  и  с  невозстью для девушки употребления горячей
пищи  или питья, распахнул окно. И хотя плоть Володи была все еще возбуждена
до  предела,  сознание  стремительно  трезвело.  Сейчас  Владимир уже хорошо
осознавал,  к  примеру,  что сжимает в руке смертоносное оружие и что у него
нет,  увы,  оснований  слишком  уж  доверять  Лее,  в которую, он это хорошо
понимал, теперь был действительно страстно, что называется, по уши влюблен.
     Девушка  же  и не думала скрывать причины своего внезапного стриптиза -
напротив, она чувствовала потребность объясниться как  скорее.
     - Понимаешь,  - сказала она, все еще не находя в себе сил повернуться к
Володе  лицом,  -  мы не привыкли к вашей земной жаре. На улице-то еще у вас
куда  ни  Шло, но то, что делается в ваших жилищах, - это просто кошмар. Мой
костюм  поддерживал  оптимальную  температуру,  пока не разрядилась батарея,
подзарядить  которую  нет никакой возсти в твоих домашних условиях. Это
воз  только  в нашем штабе. Как только комбинезон перестал генерировать
холод,  я  испытала  состояние,  близкое  к тепловому удару, - ведь он начал
копить  мой  собственный  жар, а, будучи связана, я не могла раздеться сама.
Я,  в  сущности,  была на грани потери сознания, - с укоризненными нотками в
чрезмерно спокойном голосе сказала Лея.
     Владимир   стоял   у   распахнутого  окна,  играя  желваками  челюстей,
потерянно,  как  школьник,  разбивший  стекло  и  пойманный при этом, слушая
нотацию  Леи.  Ему  пришла,  конечно,  в голову идея разрешить Лее подойти к
окну,  на  свежий,  морозный  воздух,  но  кто  знает, что она способна была
выкинуть. Выпрыгнет еще, не дай Господь. Владимир сказал:
     - Возьми с пола трос и свяжи себе ноги.
     - Вот  как  все просто у тебя, - сказала в ответ Лея, в голосе которой,
впервые  за  время их знакомства, Владимир различил истерические нотки. - Ты
разве  не  понял,  что  без  комбинезона я этим тросом себе кожу порву, если
буду  стягивать  туго.  А  не  туго  тебя ведь не устроит - ты решишь, что я
собираюсь сбежать.
     "Резонно",  - подумал Владимир и, поразмыслив чуток, бросил, вытащив из
того  же  шкафа,  длинный  кожаный  ремень,  который  Лея теперь туго-натуго
обвязала  вокруг колен причудливыми, неземными узлами. Так они, должно быть,
вяжут своих пленников, подумал Владимир.
     - Связывай  еще,  -  велел  он  и  бросил еще один, брезентовый широкий
шнур,  ранее  служивший поводком для собаки, а теперь, по причине сломанного
замка, без дела пылившийся в шкафу.
     Лея  покорно, сильно - так, что ремень зримо врезался в плоть, более не
защищаемую   металлизированными  пластинами,  но  лишь  материей  халата,  -
обвязала  себя в районе обнаженных щиколоток. Владимир остался удовлетворен,
приходилось опасаться даже, как бы она не пережала себе кровеносные сосуды.
     - Теперь  отвернись  и  закрой  глаза, - велел Володя, с некоторой даже
мстительностью   неудовлетворенного   желания   отыгрываясь  теперь  хоть  в
чем-нибудь другом.
     Когда  Лея  повиновалась,  Владимир  связал ей руки за спиной последним
обнаруженным  им кожаным ремнем. Он уже чувствовал, что беседа у них сегодня
не заладится. Володя спросил:
     - Тебе поставить какой-нибудь фильм?
     - Поставь,  -  кивнула  Лея. - Только, пожалуйста, документальный. Меня
раздражают эти земные романтики со своими пустыми и тщетными мечтами.
     "Это  что, мечтать не вредно, что ли, в переводе на русский?" - подумал
Володя,  почувствовавший,  что  это  уже  камушек  в  его  огород.  Впрочем,
подобное  ведение  беседы  могло  означать, что он все-таки не был совсем уж
безразличен  Лее  и  остается  отдаленная  надежда  на потепление отношений.
Хотя, разумеется, весьма отдаленная.
     Владимир  молча  поставил  Лее  четырехчасовую  кассету с жизнью земных
животных  разных  стран  и  континентов  и  решил,  что  сегодня ляжет спать
пораньше.  Вот  только  позанимается  часок на тренажере, чтобы вся напрасно
копившаяся   в   теле   энергия  вышла,  и  ляжет.  Владимир  привязал,  для
надежности,  связанные  за спиной руки пленницы к ножке шкафа и отправился в
свою  комнату  сбрасывать  напряжение.  Сегодня он работал так, как давно не
выкладывался,  и,  через  полтора  часа проверив Лею и получив отрицательный
ответ   на  вопрос,  не  надо  ли  ей  в  туалет,  с  облегчением  удалился.
Собственно,  он  даже  не  представлял  себе,  как  она  будет  теперь, не в
комбинезоне,  посещать  уборную.  Видимо,  ей  придется  развязывать  ноги и
водить  ее  под  дулом плазмомета. "Да уж, - подумал Владимир. - Час от часу
не  легче".  И,  помолившись  вечерними  молитвами, Володя лег на постель и,
поворочавшись с полчаса, уснул.
                                  Глава 17
                               ПРЕДАТЕЛЬНИЦА
     Определенно,  последовавшее  затем ранним, ночным еще, утром следующего
дня  пробуждение  было  самым  страшным  в  жизни  Володи.  Еще  бы  - когда
пробуждаешься  от укуса комара или клопа, это уже более чем неприятно. А тут
-  дулом  плазмомета тычут в затылок три раза подряд. Володя без посторонней
помощи  встал бы много позже, а потому он пришел в себя не сразу, впрочем, с
первого  же мгновения понимая, что такое вот пробуждение не сулит ему ничего
доброго.  Собственно,  у  него  к  тому  моменту, как он обернулся, было уже
целых  три  варианта, кто мог будить его столь варварским способом. Первый и
наиболее  вероятный  заключался  в  том,  что в квартиру проникли штурмовики
Анданора  и  сейчас,  собственно, и приступали к его аресту или уничтожению.
Другой  вариант,  не менее тягостный, звучал так: Зубцов узнал, что Владимир
скрывает  у  себя  Лею,  пардон  -  патрульного захватчиков, и теперь пришел
разобраться  с  Володей.  В  этом  случае у него, казалось, был шанс выжить,
однако  судьба  девушки,  увы, представлялась Володе просто ужасающей. И он,
честно  говоря,  даже  не  знал  уже,  какой из вариантов казался ему самому
трагичнее  и  неприемлемой. Так вот, оказывается, угораздило его влюбиться в
пленницу.  Третий  же вариант был самым пикантным, но, увы, казался наименее
вероятным.  Тыкать  его  в  затылок  дулом  теоретически  могла сама Лея, но
Владимиру  не верилось, чтобы она сумела освободиться без посторонней помощи
-  девушка  была  связана  весьма надежно и основательно. Эта ситуация могла
таить  в  себе  некую надежду на благополучный исход, но пока Владимир видел
лишь,  какой  была  его Лея в качестве пленницы. И он мог лишь предполагать,
какая из нее получится тюремщица. Или сразу палач?
     Володя  нехотя  -  все варианты были на самом деле чудовищны и означали
его  полное  фиаско  -  оторвал  голову от подушки и увидел Лею, глядящую на
него  немигающим  взглядом  пустынной  змеи. Увидев, что Володя очнулся, она
стремительно  отступила  на  несколько  шагов,  и  по  тому, как она держала
плазмомет,  и  даже по тому, как красиво, безупречно, с точностью каратиста,
выполняющего  давно  разученную  кату,  она отступила назад, Владимир понял,
вспомнил,  скорее,  что он имеет дело с оккупантом, безжалостным анданорским
офицером,  и  все,  что он видел от девушки в прошедшие дни, являлось скорее
всего  искусной  игрой,  неминуемой  целью  которой  было  это,  роковое для
Владимира,  утро.  Играть  в  кошки-мышки  с  профессионалом  для  дилетанта
смертельно  - Владимир только теперь понял это, увы, слишком поздно. Неужели
ложью  было  все?! Почти физической болью прозвучал в сердце немой вопрос. А
еще  Владимир  заметил,  что Лея стала еще более прекрасной, если это вообще
представлялось  возможным.  Проморгавшись  -  слишком  уж  неожиданным  было
зрелище,  -  Владимир  увидел,  что  Лея  облачена  в пышное, бальное почти,
платье  его мамы, которое та не надевала уже лет двадцать, слишком располнев
для  него.  Это  был  подарок к свадьбе от будущего папы не рожденного тогда
Владимира.  Когда  же  отец  бросил их, мама выкинула все его подарки, кроме
этого  платья.  "Его  наденет твоя невеста", - сказала мама и повесила его в
шкаф.  Да  уж,  что  и говорить, угадала почти. Лею Володя мечтал бы назвать
своей  невестой,  и  не  только теперь, когда его жизнь была целиком в руках
этой,  почти  незнакомой, по сути, ему женщины. Захватчица с другой планеты,
напарника  которой  он убил, обезглавив на ее глазах, а саму контузии ударом
кувалды,  - вот что он знал про Лею, точнее, про ту, что назвалась ему Леей.
И  все  эти  достоверные  факты, увы, не предвещали ничего хорошего. А еще -
Владимир  сперва  и  тут решил, что его подводит зрение, - анданорианка была
очень   красиво,   массированно,  но  при  этом  изумительно  аристократично
накрашена.  "Так  могла бы краситься Клеопатра, - подумал Володя с невольным
восторгом,  -  густо,  как было принято в древности, но с царским изяществом
безукоризненно  выверенных  линий". На лице Леи не было никаких румян - лишь
ярко  подведенные  глаза,  изысканно  положенная  вуалька  теней на щеках да
яркая  роза  алых  от  помады  губ. Володе даже как-то неожиданно комфортное
сделалось.  От  руки  такой  красавицы  и  умереть  было не жалко. И ни тени
улыбки.  Только  змеиные  жала  ядовитых  глаз. "Да уж, - грустно подумалось
Володе, - ей есть за что на меня сердиться".
     - Как  тебе удалось освободиться? - как  непринужденнее постарался
произнести  Володя,  просто  чтобы разрядить эту зловещую, предсмертную даже
какую-то,  недобрую  тишину, но со стороны было слышно, даже ему самому, как
трусливо дрожал его голос.
     В  ответ  девушка  произнесла  нечто  по-анданорски,  насмешливо буравя
Владимира   глазами.   И   опять   воцарилось   гнетущее   молчание.  Затем,
насладившись эффектом, Лея сказала по-русски:
     - Нет,  не  буду  тебя  учить анданорскому. Земляне - и ты в их числе -
слишком  тупы,  и  если ты начнешь учить язык моей родины, ты выучишь его до
того  уровня, на котором я сейчас говорю на твоем, года за три. Отвечай мне,
так это или не так?
     - Так, - сглотнув, сказал Володя.
     - А  у  меня  нет  на тебя даже двух дней, - произнесла Лея. - Ты читал
указ нашего божественного Императора?
     - Читал, - отозвался Владимир.
     - Чем  я,  как  офицер  оккупационного  корпуса,  должна  наказать твой
проступок?
     - Смертью, наверное, - задумчиво выдохнул Владимир.
     - Верно. Ты ведь знал, на что шел, не так ли?
     - Да, - согласился Володя.
     - Ну,  стало быть, - сказала Лея, стоя неподвижно, как вкопанный столб,
-  сейчас  мы с тобою и приступим к процедуре лишения тебя жизни. К слову, -
добавила Лея после краткой паузы, - как тебе мой наряд и роспись на лице?
     - Ты  выглядишь  изумительно,  -  честно  признался  Владимир,  даже не
надеясь,  впрочем,  лестью  смягчить свою участь. Конечно, у него оставалась
некая  абстрактная надежда на лучшее, но, говорят, она есть у каждого даже в
момент,  когда  табуретка предательски вылетает из-под его ног, а канат эдак
по-дружески поддерживает за шею.
     - Спасибо,  -  сказала Лея, - это так трогательно - твои комплименты. А
знаешь,  для  чего  я  надела  на  себя эту личину человеческой раскрашенной
самки? Ты же не думаешь, что для твоего удовольствия?
     - Почему  же,  -  отреагировал  Володя,  садясь  в кровати. - Я как раз
надеялся, что именно для этого.
     - Ты  ошибся,  -  сказала  Лея и, сев на стул напротив Володи, закинула
ногу  за  ногу.  Впрочем, платье было длинным, и Владимиру, похоже, более не
судьба было увидеть ее великолепные колени. Увы.
     - Так  как же, если не секрет, ты оказалась на свободе? - уже уверенным
голосом  повторил  Володя  свой  первый вопрос, искренне любуясь прекрасными
чертами своей пленительницы, акцентированными искусным макияжем.
     - А  ничего  сложного,  - махнула рукой, свободной от пистолета, Лея. -
Твоя  глупость  и  мой  разум  не  могли,  рано  или  поздно,  не привести к
подобному результату.
     Лея  чуть  склонила  набок  головку, и пепельные, тщательно расчесанные
теперь волосы изумительной волной пали ей на плечи.
     - Так  вот, - сказала Лея. - Руки-то ты мне неплохо связал, не спорю. А
вот  ноги  доверил  завязать  мне  самой. Я даже удивилась немало, что ты их
потом  не  перевязал  заново. Я даже от вечернего похода в туалет отказалась
по  этой  причине, хотя боялась уже, что не выдержу. Тебе не показалось, что
узлы, которыми я связывала себя, были какими-то странными?
     - Показалось,  -  честно  признался  Володя,  вспомнив замысловатые, но
такие крепкие на вид петли, которыми Лея опутывала себе ноги.
     - Ну  так  вот,  -  зевнув, сказала девушка, - нас учили им в Штурмовом
отряде.  Ну  а дальше все элементарно - высвободив ноги, я довезла твой шкаф
на  себе  до  ручки  ящика, у которой были острые края. И через часа два, не
больше,  перепилила ремень о ее грань. А вас разве подобному не обучали, я о
узлах?
     - Да  я  вообще,  так сказать, глубоко мирный человек, - сказал Володя,
вспомнив, впрочем, как он перерезал горло напарнику Леи, и усмехнулся.
     - Я  заметила твой непрофессионализм, - бесцветно отозвалась девушка. -
А  кстати  -  хотя  это  уже  ничего  не  меняет, - что ты собирался со мною
делать?
     - Не  знаю,  -  честно  признался  Володя.  - Но я не собирался тебя ни
отпускать, ни выдавать Сопротивлению, ни тем более убивать.
     - Какая     трогательная    глупая    романтика,    -    сказала    Лея
презрительно-холодным  тоном.  - Как раз из ваших художественных фильмов. Но
я  предпочитаю  фильмы  документальные,  как  ты  знаешь. А там подобного не
бывает.
     - Да, знаю, - согласился Владимир.
     - А  раскрасилась  я  в  эту  лживую  земную  раскраску, - сказала Лея,
возвращаясь  к  прерванной  было  теме,  -  чтобы показать тебе, как глупо и
гадко  изображать на своем лице лживые чувства. Ты ведь, надеюсь, заметил, -
с  высокомерным  разворотом  головы  произнесла  Лея,  - что раскраска ваших
женщин  имитирует  состояние  крайнего  полового  возбуждения.  Видишь,  как
неприятно,  когда  человек  изображает  совершенно  не  то,  что  собирается
сделать?
     - А  мне нравится, - честно сказал Володя, чувствуя, что их беседа, а с
нею скорее всего и его жизнь подходит к концу.
     - Ну,  раздевайся  теперь,  -  приказала  Лея.  -  Не  все же тебе меня
мучить.
     - Догола?  -  поинтересовался  Владимир, которому почудилось, что такой
немного эротический оборот вновь дарит ему уже знакомую тень надежды.
     - Конечно, - сказала Лея.
     Владимир,  отбросив  одеяло, остался в трусах и футболке. Лея навела на
Володю  дуло  плазмомета,  откровенно  наслаждаясь  местью.  Улыбка так и не
родилась  на  ее  таки  прекрасных и таких бесчувственных губах. Лишь скинув
футболку  и  испытывая  невольную,  неуместную  и  даже  глупую  гордость за
рельефные,  накачанные  мускулы  своего  обнаженного торса, Владимир ощутил,
как  в  его  квартире  пронзительно  холодно.  Раньше  ему было как-то не до
этого.  Лея,  кажется,  уловила  какой-то  невольный зябкий жест Владимира и
сказала:
     - Это  ничего,  мой  милый.  Это  я  тут устроила небольшой сквознячок.
Теперь  тебе  холод  даже очень полезен, как пельменю в морозилке. Дольше не
протухнешь  -  ты  же сейчас будешь переведен мною в состояние, не пригодное
для жизни, - читал указ?
     Владимир  невесело  подумал,  что  женщина с таким ледяным сердцем, как
Лея,  могла  назвать  его милым, только будучи уверенной, что продырявит его
из плазмомета. И решил не отвечать.
     - Ну,  раздевайся,  раздевайся,  -  подбодрила  его Лея, взмахнув дулом
своей смертоносной игрушки.
     Володя  снял  трусы,  без  стеснения  глядя  Лее  прямо  в глаза - чего
стесняться своего палача, это он пусть испытывает дискомфорт.
     - Хорошо,  - сказала Лея, придирчиво и без тени стеснения оглядывая его
тело.  -  Теперь возьми это, - и она бросила Володе черную повязку, очевидно
найденную  ею  в  том же шкафу, где она отыскала и платье, и косметичку, - и
завяжи себе глаза.
     - Мне это не нужно, - откликнулся Владимир, - стреляй так.
     - Нет,  ты  завяжешь  глаза, - сказала Лея. - Ты будешь меня слушаться,
иначе  я  заставлю тебя жестоко страдать перед смертью. У нас на Анданоре, -
сказала  девушка, буравя Владимира своими жестокими, пронзительными глазами,
-  существует  такая казнь. Преступнику отстреливают сперва одну конечность,
потом другую, и так все четыре. Здорово, да? А в конце - голову.
     - У  нас  тоже  была  такая  казнь,  - кивнул Володя. - В давние, дикие
времена,  в которых до сих пор застрял твой Анданор. Только делалось все при
помощи топора. И называлось четвертованием.
     Лея  лишь  раздраженно  махнула  в  ответ рукой и сказала, скривив алый
цветок своих губок:
     - Нет,  не  то. Десять минут - и ваш преступник умирал от кровотечения.
И  все  это  знали,  и  он сам тоже. Не интересно. От плазмы же, - и девушка
многозначительно  взвесила  в  руке  пистолет,  впрочем, держа под контролем
малейший  жест  Владимира,  -  кровотечения не бывает. Отстрелил, к примеру,
преступнику  руки и радуйся ему хоть день, хоть год. Хоть оставь так жить до
старости. Полная свобода. Никаких временных рамок. Здорово, да?
     Владимир  тяжело  вздохнул  и  повязал  себе на глаза повязку, мысленно
попрощавшись  с  дневным  светом  и  думая увидеть его в следующий раз уже в
конце  тоннеля. "Хорошо, что я исповедался в убийстве, - внезапно подумалось
Володе.  - Да и попостился хоть пару деньков. Слава Богу". Внезапно Владимир
почувствовал,  что  на  его  левую  руку  упала то ли веревка, то ли ремень.
Володя  нашарил  и  взял  ее, ощущая, как ледяной воздух заставляет все тело
покрыться  колючими  мурашками.  "Это ненадолго", - успокоил себя Владимир и
услышал голос Леи:
     - Ложись на пол и связывай себе ноги.
     Володе  надоела  пустая,  изнуряющая беседа с жестокой Леей, и он молча
подчинился.  На  ощупь  выбрал  свободное  место  и  лег на такой противный,
голый,  холодный  паркет.  И  принялся,  вновь без помощи зрения, скручивать
себе  ноги.  "Какая  же она мстительная... - с тревогой подумал он. - Как бы
действительно  не устроила мне ампутацию конечности из плазмомета". Наконец,
Володя  связал  себе  ноги  и стал покорно ждать. Это ожидание было поистине
мучительным.  Владимир  почувствовал,  как ему вдруг стало неимоверно жарко,
несмотря  на  явный  холод вокруг. Его дыхание невольно сбилось, и он понял,
что  еще секунда, и он не выдержит и сорвет повязку. Владимир просто потерял
счет  времени.  Ему  казалось, что он лежит вот так, с повязкой, обнаженный,
на  спине, со связанными ногами, уже с четверть часа, хотя на самом деле Лея
мучила его менее минуты.
     - Ну  что,  смельчак,  -  вдруг  каким-то  совсем  новым  тоном сказала
девушка. - Хочешь все видеть своими глазами?
     Владимир  с  трудом  нашел  в  себе силы выйти из какого-то полусонного
кошмарного круга и пересохшими губами произнес:
     - Да.  -  Ему казалось, что ничего не может быть хуже этой повязки. Ну,
разве что если Лея отстрелит ему какую-нибудь часть тела, на свой выбор.
     - Ну  так  снимай,  - разрешила Лея, и Владимир непослушной, откровенно
трясущейся  рукой  стянул  повязку  с  глаз.  И  увидел Лею, стоящую над ним
совершенно  голой.  В  ее  руках  не  было плазмомета, и стояла она к Володе
лицом, грудью, животом, в общем, всем.
     Но  Володе  сейчас не было дела ни до чего. Его так близко, еще секунду
назад,  овевало  дыхание  смерти,  что  ему  были абсолютно безразличны все,
такие  волнующие  еще  совсем  недавно прелести Леи. Платье, которое девушка
сняла,  пока  Владимир связывал себе ноги, было аккуратно повешено на спинку
стула.  Владимир  сейчас  не мог даже порадоваться тому, что остался жив, не
говоря уж о чем-нибудь ином.
     - Ну  что,  герой,  -  с  насмешливой  лаской  в  голосе  спросила Лея,
опустившись  на  корточки  и  нежно  проведя  пальцами  по  груди Владимира,
коснувшись  мимоходом  левого  соска. - Твое вчерашнее предложение все еще в
силе?
     Владимир  вспомнил,  о  чем  речь.  Ему было очень тяжело сейчас, когда
жизнь  меняла  свое течение на 180 градусов. Нет, сам-то он, разумеется, был
несказанно  рад, счастлив просто такому обороту дела. Он жив, и Лея согласна
принадлежать  ему; вроде бы все его мечты сбылись, но тело было сейчас таким
ватным,  бестолковым, словно покойника достали из гроба и, толком не оживив,
сказали,  что  у  него  теперь  все  просто  великолепно  в  личной жизни. И
Владимир с трудом, через силу промолвил бессильными губами:
     - Да, в силе, Лея, но это была жестокая шутка.
     Лея  с  любовью  заглянула в глаза Владимира и, гладя его лоб, там, где
начинали расти волосы, с тихой лаской сказала:
     - Ну  что  ты,  дурачок.  Разве  могла бы я так жестоко шутить с тобой.
Просто  если бы я этого не сделала, я бы на всю жизнь затаила на тебя обиду,
и  ее  было  бы  уже  ничем  не  искупить, понимаешь? - Согласись, - сказала
девушка,   прикоснувшись  второй  рукой  к  животу  Володи,  -  мы  с  тобою
встетились  тоже  не  самым  обычным  способом. Я и вчера тебя очень хотела,
правда,  мне  просто  нужно  было,  чтобы наши отношения были равнонравными,
понимаешь? Для меня это очень важно.
     Лея тем временем села на связанные бедра Володи и сказала:
     - Я  поняла,  на  что  ты пошел ради меня, постепенно, по мере изучения
твоего  языка.  Понимаешь?  Когда,  к  тебе  приходили  из  Сопротивления, я
слышала  каждое  слово вашего разговора, и я выучила наизусть каждое, слово.
У  анданорцев  память  куда  как  надежнее  вашей,  дикарской,  не способной
сохранить  даже расположение предметов в вашей собственной комнате, - не так
ли? Да и слух поострее, хотя это уже странно.
     Владимир  наконец ощутил, как счастье от того, что он правда жив, и что
его  возлюбленная  с ним, и что на этом этапе его жизни произошел-таки пусть
промежуточный,  но  хеппи-энд,  стало певуче наполнять собою каждую клеточку
его  тела.  Это  было  так  сладостно, что даже сравнить было не с чем. Куда
там,  радость от первой сигаретной затяжки после суточного перерыва не шла с
этим  сладостным  восторгом  непрерванности  бытия  ни  в какое сравнение. И
Володя  молчал  и  молча  слушал  Лею,  которая,  похоже,  и не ожидала, что
реакция  Владимира на ее месть будет мягче, а потому, оставляя паузы в своей
речи  для  возможных  Володиных ответов, нимало не смущалась, если он ими не
пользовался.  -  Ну  так  вот,  -  продолжала  она  свою мысль, не прекращая
реанимационных   мероприятий  своими  нежными,  ласковыми  пальчиками,  -  я
понимала  все  новые  слова,  и очень скоро передо мною выстроилась стройная
картина  того,  на  что  ты  пошел  ради  меня.  Милый,  ведь это называется
предательство.  Воз,  тогда-то  я в тебя всерьез и влюбилась. Но с моим
костюмом  все было взаправду, и раздевалась я тогда под дулом плаз-момета, с
досадой  думая,  как  не  правильно у нас с тобою могут сложиться отношения,
если ты меня все-таки решился бы изнасиловать.
     - И  что бы ты сделала тогда? - спросил Владимир, чувствуя, как все его
тело  наливается  новой,  игристой,  как  молодое  вино,  силой. Володя лишь
теперь  понял,  что  значит  "чувствовать себя как будто заново родившимся".
Это совершенно уникальное, ни с чем не сопоставимое чувство.
     - Я  бы?  -  печально  улыбнулась  Лея.  - Ушла бы от тебя этой ночью и
оставила  бы  тебе  пронзительную такую записку. Там было бы нечто такое, от
чего  бы в твоих жилах всю оставшуюся жизнь стыла кровь. А в штабе я соврала
бы,  что  меня  содержали совершенно в другой квартире, другие люди. Знаешь,
милый,  я бы тебя не выдала, но тебе бы от этого было не легче, поверь. И уж
ты  бы меня никогда больше не увидел, это уж точно, - сказала Лея, ложась на
Владимира  всем  своим  изумительным,  мягким, податливым, теплым, сказочным
телом,  которое  электрическим  током  оживляло  даже  то,  что  до  сих пор
оставалось  расслабленным  и мертвенно-сонным. Лея накрыла его собою с такой
неподражаемо  непринужденной легкостью, что Владимира даже пронзила ревнивая
мыслишка  о  возй  многоопытности  его  избранницы. Владимир усмехнулся
ходу  своих  мыслей. Ишь, чего захотел, подумал он. Три минуты назад на краю
могилы  лежал и думал, сразу ли меня пристрелят или сперва отстрелят ноги из
плазмомета.  А  теперь  уж  девицу  мне  в  невесты подавай, а не женщину, и
Владимир,  крепко  обняв Лею, припал губами к ее губам, растворяясь в первых
могучих аккордах иссушающей симфонии страсти.
                                  Глава 18
                                  СЧАСТЬЕ
     Владимир  проснулся  от  жестокого холода на полу своей комнаты. У него
было  такое  ощущение, что прошлой ночью ему приснился самый захватывающий и
фантастический  сон,  на  какой  только оказалось способным его воображение.
Однако  рядом с Володей здесь же, возле него, спала прекрасная Лея, и Володя
понял,  что  все  события,  одно за другим воспроизводимые черным ящиком его
памяти,  происходили  в  действительности.  Володя  обнял девушку - она была
горячая,  как  печка.  Владимир  с  улыбкой  погладил ее рукой по спине, как
кошечку,  и Лея, не просыпаясь, сладко улыбнулась и плотнее прижалась к нему
своим нежным телом.
     Сейчас  Володе  было как-то совсем дико представить, что это именно она
была  в  том  патруле, на который он совершил нападение меньше недели назад.
Сейчас  он был убежден, даже не так - он просто знал наверняка, что Лея была
той  самой женщиной, которая ему суждена от Сотворения мира. Володя подумал,
что  он  теперь,  должно  быть,  единственный  землянин,  который выиграл от
оккупации  -  ведь если бы Анданор не завоевал Землю, он никогда не встретил
бы  свою  настоящую  судьбу,  а  довольствовался  бы  такими  вот  синицами,
привычными  к  мужским  рукам,  как  Лена.  Владимир, не в силах совладать с
уличным  просто,  морозным  холодом,  обращающим его дыхание в облачка пара,
сейчас  стоял  над  своей  спящей  красавицей и одевал вот уже второй свитер
поверх   футболки,   любуясь  прекрасным  телом  своей  суженой.  Володя  не
сомневался,  что  ей-то как раз вполне комфортно в этой морозилке, в которую
она  превратила  его  жилище.  Кожа ее бедер, лица и поясницы была даже чуть
розовой  и  уж  во всяком случае без малейших признаков зябких мурашек. "Вот
куда  уходит  вся  еда,  принесенная  Зубцовым  на  месяц,  -  усмехнулся  с
грустинкой  Володя,  -  эта девушка имеет такой метаболизм, что у нее, как у
малой  птички,  все  питательные вещества превращаются в тепло. Ну и климат,
должно  быть,  на  ее  родине". Володя, чувствуя себя возмужавшим и свежим и
даже   начиная  немного  согреваться,  надел  для  полного  комфорта  поверх
свитеров  еще и кожаную куртку. Если бы была горячая вода, он, без сомнения,
принял  бы  ванну, однако сегодня воду вновь отключили. Ну что же - не может
же  все  быть  хорошо.  Владимир  и  так  чувствовал  себя  счастливее,  чем
когда-либо  в  жизни.  Плазменный  пистолет лежал на стуле, и жизнь девушки,
как  и  все  прошедшие дни, была в его власти - с разницей в том, что теперь
Лея  вверила себя Владимиру добровольно, и он сейчас остро чувствовал, какая
пропасть  лежит  между  этими  ситуациями.  А ведь недели не прошло, как Лея
поселилась  в  его  квартире.  Володя  знал,  что он уже никогда и никому не
отдаст  своего  счастья,  под  страхом  ли  смерти, под угрозою ли пыток. Он
теперь,   конечно,  не  был  уже  настоящим  бойцом  земного  Сопротивления.
По-настоящему  он теперь чувствовал себя лишь мужем этой волшебной, жестокой
и  нежной  Снежной  королевы,  навсегда  похитившей его сердце. И отогревшей
его,  как  Герда.  Володя  хотел бы предложить своей милой кофе, но, зная ее
аскетичное  отношение  ко всем психотропным веществам, решил выпить его сам,
пока Лея не проснулась.
     Владимир  налил  кипяток, сегодня из-за лютого холода в кухне поднявший
особенно  пышное  облако  пара  над его чашечкой, и услышал тихий стук босых
женских  ног  по коридору. Лея с улыбкой вошла в кухню и, поцеловав Володю и
чуть  склонив  набок свою прелестную головку, бросила укоризненный взгляд на
чашку  с  ароматным  бодрящим  напитком.  Лея  была  все  так же обнажена и,
похоже,  чувствовала  себя  в  только что не звенящем морозном воздухе кухни
как  рыба  в  воде.  Владимир не знал, что этой ночью за широко распахнутыми
окнами  его  квартиры было минус десять, но догадывался, что сейчас в жилище
его  было  не  намного  выше  нуля.  Кофе  за  считанные секунды стал вполне
пригоден  для питья, а если выждать еще минуту, то его смогут пить разве что
анданорцы.  Владимир же и так не кололся, не курил, выпивал мало, да и то по
праздникам,  и не имел не малейшего желания отказываться от скромной радости
выпить   чашечку  кофе  таким  особым  утром.  Потому  он,  не  стесняясь  с
многозначительной  улыбкою глядящей на него Леи, взял чашку и с наслаждением
отхлебнул  живительного  тепла,  так  необходимого сейчас его промерзшему за
ночь насквозь, именно как пельмень в морозилке, телу.
     - Что,  наркоман,  кумарит  тебя  без  твоей нарке-ты? - нежно глядя на
Володю, бросила Лея. Володя в ответ засмеялся и сказал:
     - А  еще  говорила,  что  художественные фильмы не нужны. Где бы еще ты
набралась таких словечек?
     - Да,  -  сказала  Лея,  садясь  к Владимиру на колени и обнимая его за
шею, - с точки зрения расширения словарного запаса они полезны, не спорю.
     Володя   погладил   Лею  по  животику  и  сказал  улыбающейся  девушке,
подарившей в ответ на ласку ему такой лучистый, такой влюбленный взгляд:
     - Радость  моя,  я  хочу,  чтобы мы всегда были с тобою вместе. Я хочу,
чтобы  то,  что было между нами, было не просто романом. Я готов отдать тебе
все  свое  будущее  и  хочу,  чтобы  ты  сделала  то  же самое. Как тебе мое
предложение?
     Лея   коснулась   нежными   пальчиками   щеки   Владимира  и  глубоким,
завораживающим  голосом, будто идущим прямо от ее сердца, а то и самой души,
ответила Володе:
     - Думаю,  обстоятельства  даже  способствуют  твоему взгляду на вещи. Я
уже  не  офицер Анданора - какой я офицер после того, как не застрелила тебя
вчера,  ты  уже  не  боец  Сопротивления - какой ты партизан после того, как
решил  развлекаться  с  моим  телом,  вместо того чтобы предоставить его для
опытов  подпольщикам.  Но  я не это тебе хотела сказать. Знаешь, я раньше не
верила  в  любовь  с  первого взгляда. А теперь начинаю - в любовь с первого
взгляда  до последнего вздоха. Так вот, - продолжала Лея, положив ладошку на
закованную  в куртку и два свитера грудь Володи, которому показалось, что он
все  равно  чувствует  теперь  тепло ее пальцев сквозь слои шерсти и кожи, -
мне  кажется,  что  даже если бы обстоятельства были против нас, я все равно
согласилась  бы  с твоим предложением. Да, милый, я согласна, - сказала Лея,
опьяняя  Владимира призывным взглядом своих кошачьих глаз и накрепко обвивая
руками его шею.
     - То  есть,  -  уточнил  Володя,  обняв  Лею  за спину и талию, - 
теперь называть тебя своей женой?
     - Да,  мой  милый муженек, - улыбнулась Лея. - Это для меня приятно еще
и  тем,  что  тогда  я  смогу  в  любое  время  призвать тебя для исполнения
супружеского долга.
     Лея  медленно  приблизила свое лицо вплотную к лицу Владимира и, лизнув
его в нос, прильнула губами к его уху и сладко шепнула внутрь:
     - Сейчас, например...
     Володя  торопливо допил свой кофе и, легко подняв Лею на руки, понес ее
в  большую  комнату, на ковер, где она вчера вечером переодевалась под дулом
плазмомета,  удивляясь причудам судьбы. Ведь эту же самую Лею он так же вот,
на  руках,  приволок  к  себе  домой,  намереваясь после отдать Зубцову. Еще
интереснее  показался  Владимиру  тот  факт,  что  приземлением  анданорской
летающей  тарелки  было  прервано его свидание с Леной, чуть было не ставшей
его  первой женщиной. А еще Володе, нежно уложившему разомлевшую от грядущей
близости  Лею, захотелось - не для чего-нибудь, так просто - узнать о личной
жизни  его  избранницы  до  того  момента, как она оказалась в его доме. Ему
вообще  надо  было  так  о  многом  с  ней поговорить, что одних расспросов,
казалось,  хватит  на  целый год. Сегодня Володя был в настоящем восторге от
того,  что  их  нынешнее  слияние  было ничуть не менее полным и острым, чем
вчерашнее.  Все  опять было так восхитительно, что Владимиру, впрочем, как и
в  большинстве отведенных им судьбой последующих минут близости, показалось,
что  все  было  даже  еще  прекраснее,  чем в прошлый раз. Только настоящая,
большая  любовь  рождает такой восторг блаженства страстных объятий, который
влюбленные  просто  не  в  состоянии  адекватно  запомнить,  и потому каждый
новый,  переживаемый  сейчас,  в эту дарованную им минуту, экстаз кажется им
достигнутой  вершиной блаженства. Настоящая любовь всегда взаимна - стоит ли
говорить,  что  Лея  переживала  то  же  растворяющее  границы  между телами
влюбленных  упоение  счастьем,  когда  нет  ни прошлого, ни будущего, только
бесконечная радость каждого, останавливающего само время мгновения.
     Когда  же  песочные  часы  времени,  застывшие было в нерешительности у
ложа  подлинной любви, начали вновь, песчинка за песчинкой, сыпать все новые
и  новые  секунды  в  уже  и  без того спрессованные немыслимые дюны пустынь
мировой  истории,  Владимир,  отдышавшись  и  полежав  молча  еще  недолго -
холодный  воздух  опять  давал  о  себе  знать первыми мурашками, погладив и
поцеловав прищурившую свои такие прекрасные глаза Лею, спросил:
     - Прости  меня,  пожалуйста,  но я хотел бы задать тебе вопрос - пойми,
это  ни  на  что  не  влияет, я просто хотел бы знать о твоей прежней личной
жизни.
     Лея,  чуть  погрустневшая  сразу,  но  не  слишком,  сказала Владимиру,
садясь напротив:
     - Ну  ты  давай  одевайся  -  вы,  земляне, от художественных фильмов и
наркотиков  стали совсем мерзлявы-ми, несмотря на то что дикари, - и слушай.
Вопрос,  конечно,  законный.  Мне  даже  приятно, что ты задаешь мне его уже
после  того,  как  фактически  объявил  меня своей женой. Знаешь, тебе будет
вдвойне  интересно услышать ответ на него по некоторым, неизвестным пока еще
тебе причинам.
     Владимир,  вконец  заинтригованный,  приготовился  слушать,  даже забыв
надеть на себя что-либо, кроме нательного крестика, футболки и свитера.
     - Итак,  - начала Лея, поджав колени и замкнув их сверху кольцом рук, -
на  Землю я прилетела девушкой. Моим единственным любовником был анданорский
офицер,  с  которым  я  имела  близость  впервые уже в третью ночь с момента
оккупации.
     - Ну  и  как  он  тебе  как  мужчина?  -  почти  непроизвольно  спросил
Владимир, чувствуя, что задает опасный вопрос.
     Лея  в ответ одарила Володю хитрым, как показалось тому, словно немного
оценивающим взглядом и сказала:
     - Ну, не знаю, как и сказать. Тебе это очень важно?
     Владимир  сжал зубы, чувствуя, какой сильной может быть ревность, когда
это  касается  по-настоящему  ТВОЕЙ  женщины,  и напряженным, незнакомым ему
самому голосом ответил:
     - Да, очень.
     - Милый,  он  доставлял  мне удовольствие, ты же даришь мне блаженство.
Ну как тут  сравнивать?
     Владимир   почувствовал,   как   у  него  отлегло  от  сердца.  Лея  же
продолжала:
     - Так  вот,  Володенька,  а сейчас я тебе скажу нечто такое, что, как я
думаю,  произведет на тебя неизгладимое впечатление. Я хочу рассказать тебе,
как умер мой любовник. Ты ведь хочешь услышать об этом?
     - Да, расскажи, пожалуйста, - отозвался Володя, замирая.
     - Представляешь,  на  него, загораживаясь мною, напал один дикарь. Стор
растерялся  и  даже потерял равновесие. И тут его ударили огромным молотом -
к  слову, чисто земное изобретение, таких "инструментов" не было на Анданоре
даже  в  самые древние времена. А потом, когда Стор сперва включил сирену, а
следовало  бы  выстрелить - Стор всегда был немного рассеян, я ругала его за
это,  -  дикарь тошнотворно долго пилил ему шею своим ножиком, а я вынуждена
была  смотреть  на все это, я же была связана. Я не отвернулась и не закрыла
глаза.  В  сущности,  я  собиралась к тому моменту расстаться со Стором - он
уже  сделал  свою  работу,  благодаря  ему  я  почувствовала себя женщиной и
разобралась,  что  именно  мне  нужно.  Стор,  к  слову,  мне  нужен не был.
Разумеется,   я   и  не  предполагала,  что  наше  расставание  будет  столь
драматическим,  и  я  вовсе  не была тебе - признательна тогда за то, что ты
избавил  меня  от  неприятной  обязанности финальных объяснений. Так что не:
удивляйся,  -  с  нежной,  чуть  печальной  улыбкой  сказала Лея, - если я и
впредь  буду  называть  тебя  порой  дикарем.  У  меня  вчера  непроизвольно
возникло  чувство,  что  ты  убил  Стора,  чтобы  завладеть  мною,  - так уж
развивались  наши  отношения.  Правда,  интересно?!  Владимир  потупил взор,
переваривая  сказанное  Леей.  И  ответил,  бросив взгляд прямо в глубины ее
глаз:
     - А  ты вот была первой и, надеюсь, теперь будешь единственной женщиной
в  моей жизни. Ваш прилет сорвал мне свидание. Если бы не вторжение, то моей
первой  девушкой  была  бы  не  ты.  Скажи,  ты случайно прилетела не на той
летающей тарелке, что приземлилась в трех домах отсюда?
     - На  той,  -  задумчиво отозвалась Лея, дотронувшись до все еще голого
Володиного  колена.  -  Странно,  -  сказала  она, - у тебя все тело покрыто
волосами.  И  одна  - как это называется по-земному? - ямочка на животе. Это
так у всех землян или ты один такой особенный?
     - У всех, - ответил Володя. - Ты не хочешь одеться? - спросил он.
     Один вид обнаженной Леи на таком холоде вызывал у него морозную дрожь.
     - Ну  что  ты, любимый, - улыбнулась Лея. - Если бы я захотела одеться,
я  бы лучше закрыла окно, я ведь вижу, как тебе теперь холодно. А вот чего я
действительно  хочу  -  так  это  плотно  поесть.  Ведь  ты покормишь меня с
ложечки,  как  раньше,  -  для  тебя  ведь  это тоже было волнующим, правда,
милый?
                                  Глава 19
                                ТУГАЯ ПЕТЛЯ
     Следующие   четыре  дня  Володя  с  Леей  чувствовали  себя  настоящими
молодоженами.  За  это  время  они  задали  друг  другу множество мыслимых и
немыслимых  вопросов,  и  если  бы  Владимир задался целью систематизировать
сумбурно  размещавшиеся  у  него  в голове главные результаты их бесед, то у
него получилось бы примерно следующее:
     1.   Продолжительность   жизни   анданорцев,  без  посторонней  помощи,
составляет  около  80  земных  лет.  Так что теоретически у Володи и Леи был
шанс доползти, докарабкаться до совместной глубокой старости.
     2.  По  анданорской классификации все браки делятся на первостепенные и
второстепенные.  Первостепенным  называется такой, когда хотя бы у одного из
супругов  не было интимных связей до самой свадьбы. Так что если забыть, что
Владимир  землянин,  то  Лея  могла  бы  гордиться таким редким супружеством
перед подругами.
     3.   Лея   на   родине   у   себя   была  последним  отпрыском  древней
аристократической  династии.  Браки  с  инопланетянами  в  истории  Анданора
встречались, но крайне редко и обыкновенно осуждались анданорским светом.
     4.  Брак  с  врагом,  которыми  испокон  века  были силлурийцы, карался
смертью,  брак  с жителем покоренной планеты был просто унизителен - если бы
о нем узнали, перед Леей никогда бы не отворили дверей приличных домов.
     5.   Климат   Анданора  действительно  был,  по  ее  словам,  несколько
прохладным для землян, но казался вполне благодатным самой Лее.
     6.  Силлур и Анданор уже много тысячелетий находятся в состоянии войны.
Ни  анданорцы,  ни  силлурийцы  ни  разу  не встречались с превосходящими их
технически  и,  по выражению Леи, интеллектуально расами. Все обнаруженные в
просторах  галактики  расы были гуманоидными, кроме удивительных людей-рыб с
планеты  Антарлиск - точная копия человеческих представлений о русалках, тем
более  что  антарлисцы и дышал и - с то жабрами, и вполне сухопутных жителей
планеты   и  Драгрон,  которые  и  вовсе  имели  вид  массивных  десятилапых
осьминогов,  -  Лея  схематически набросала портрет драгронца на листочке, -
что  не  мешало  им  быть  в  самыми  искусными художниками и скульпторами в
обозримой  Вселенной.  Их  произведения  всегда  весьма?  ценились  в прочих
цивилизованных  мирах.  Сама  Лея,  как  то  заметил Володя, рисовала весьма
посредственно,  на  уровне  пятилетней  девочки.  Она объяснила это тем, что
рисование,  в  отличие,  скажем,  от  черчения,  не  прeподают в анданорских
школах,  и никакому взрослому в и своем уме не придет в голову тратить время
столь бессмысленно.
     7.  Силлур,  безусловно,  подставил  Землю.  Сознательно  и цинично. Те
создания,  которых  в  России  называли  сквирлами,  по  словам Леи, были на
Силлуре  чем-то  вроде  домашних животных и при хорошей дрессировке защищали
своих  хозяев  не  хуже  сторожевых  собак.  Вот  только  их  не разрешалось
раскармливать  частным  гражданам  до  состояния,  известного  Владимиру под
названием  исполинский  сквирл.  Для  этого,  к слову, их просто нельзя было
кормить  мясной  пищей,  если  же  сквирл случайно отведал мясного - они, по
словам  Леи,  порой воруют со столов, не хуже наших кошек, - то во избежание
трансформации  его  надо просто продержать около земной недели в комнате без
зеркал.  Собачьи  сквирлы  превращаются  в  лошадиных лишь в стае или будучи
окруженными имитирующими ее зеркалами.
     8.  На  Анданоре очень красивая луна и фантастическое небо. Лея мечтает
когда-либо вернуться на родину.
     9.  Лея отлично понимает, что на их след может выйти как Сопротивление,
так  и  ее коллеги из оккупационного корпуса. Она, так же как и Владимир, не
знает,  какой  из  этих вариантов лучше - первый как минимум оставит вдовцом
Владимира, второй также как минимум оставит вдовой ее.
     Сегодня  вновь  готовил  Владимир. Счастливые супруги теперь занимались
приготовлением  пищи  через  день  -  Володя  оказался  хозяйкой  куда более
искусной,  чем  Лея.  Еще бы. На Анданоре состоятельные граждане приобретали
пищу  исключительно  в готовом виде. На их выбор была еда из самых различных
колоний,  и  разнообразной  снеди всегда было вдоволь. Профессия повара была
востребованной,  и  не  сказать, чтоб редкой - просто анданорским мужчинам и
женщинам  иных  специальностей  не  приходило в голову ее осваивать. То есть
для   Леи  было  неочевидно,  что  гречку  перед  приготовлением  необходимо
заливать   таким   огромным  количеством  воды,  а  рис,  оказывается,  надо
промывать,  перед  тем  как  ставить на плиту. И потому офицеру захватчиков,
как  маленькой  девочке,  приходилось  объяснять  азы  поварского ремесла, и
Владимир  справлялся  со своей ролью столь успешно, что Лея даже заподозрила
в  Володе  профессионального  кашевара.  Владимиру самому было очень забавно
объяснять  взрослой  женщине,  оказавшейся  на  два года старше, чем он, что
каша  так  и  будет  вылезать  из  посудины каждый раз, без исключений, если
гречневой  крупы  сыпать  вровень  с  краем  кастрюли. И для того чтобы этот
процесс  приостановить,  просто  не существует каких-либо хитроумных приемов
или,  по  выражению  в  отчаянии наблюдавшей очередное извержение гречневого
вулкана   зрелой   дамы,   каких-либо  "реагентов,  способных  приостановить
реакцию".  Володя  не сердился на свою избранницу за подобную наивность, тем
более  что  это  не  вводило молодоженов в убыток - покинувшая кастрюлю каша
тщательно  соскребалась  с  плиты и в следующий раз шла на гарнир. Напротив,
такие  трогательные  моменты помогали Володе видеть свою девушку растерянной
и  нуждающейся  в  его  советах  и поддержке. Лее, казалось, тоже доставляло
удовольствие  почувствовать  себя  слабой  женщиной,  хотя  в  этом  она  не
признавалась  даже самой себе - ее, как, впрочем, и всех жителей ее суровой,
холодной  планеты,  с  детства  учили  рассчитывать только на свои силы и не
позволять  себе  расслабляться  никогда.  Остающееся  с от общения с Володей
время  Лея,  в  частности,  посвящала  изучению  русского письменного. Перед
началом  самообучения  она,  окинув  взором книжный шкаф Володи, недоверчиво
спросила:
     - Надеюсь,  то,  что написано во всех этих книгах, правда, в отличие от
твоих  видеокассет?  "Владимир  даже  почувствовал, что краснеет, словно? он
был   мальчишкой,   у   которого  мать  обнаружила  стопку  порнографических
журналов.  Володя  даже  не  нашелся  сразу, что ему ответить, а потому Лея,
звонко рассмеявшись, сказала:
     - Любимый,  можешь  не отвечать. Я вижу, какие вы и тут все мечтатели и
поэты.  Ты  только скажи мне, есть у тебя хоть что-нибудь... документальное,
что  ли.  Понимаешь,  - даже с извиняющимися нотками в голосе продолжила она
после  краткой  паузы,  - я чувствую, как выдуманные истории ослабляют меня,
заставляя  задумываться  о  том, чего никогда не было, что не имеет никакого
касательства   к   реальной  жизни.  Ведь  у  тебя  есть  хоть  какие-нибудь
документальные книги, правда?
     Владимир,  обрадованный  тем,  что  Лея  избавила  его от необходимости
доказывать  ей целесообразность искусства, всерьез задумался, какие книги ей
  предложить  в  качестве  документальных. Исторические и научные книги
были  написаны  по-академически  сухо  навряд ли могли увлечь Лею. И тут его
осенило  -  у  Владимира были "Жития святых", написанные святителем Дмитрием
Ростовским  еще при Петре . Некоторые из них воспринимались вполне обыденно,
иные  поражали  чудесами  настолько,  что  люди  неверующие  навряд ли могли
поверить,  что истории подлинные. Издание было, старым, 1993 года, и, в свою
очередь,  было  репринтным  по  отношению  к  1904  году,  когда  книга была
опубликована  в  последний,  до  октябрьского  бунта, раз. Тринадцатитомник,
купленный  еще  Володиной бабушкой в 90-с годы двадцатого столетия, содержал
яти   и   прочие   особенности   царской  орфографии,  зато  был  безусловно
увлекательным  и,  с  точки  зрения самого Владимира, совершенно достоверным
повествованием.  Жития святых были сгруппированы по месяцам старого стиля, в
которые  православная  церковь  вспоминала  их память, и относились к разным
странам   и  эпохам,  когда  приведенные  в  книге  христианские  подвижники
прославились  чудесами,  исцелениями или просто благочестивой подвижнической
жизнью.  Володя  не  ставил перед собой целью обратить Лею в православие, но
ему  хотелось,  чтобы  она хотя бы прикоснулась к корням Володиной религии и
поняла,  что  если он говорит ей, что он не может есть тушенку потому, что у
него сейчас пост, то не следует его уговаривать съесть хотя бы ложечку.
     Володя  лишь  один раз объяснил Лее, какая буква какой звук означает, и
та  без  промедлений  стала  читать  самостоятельно  и  через  пару дней так
наловчилась,   что  только  и  шуршала  страницами,  будто  закончила  курсы
скорочтения.   Или   как  если  бы  просто  рассматривала  картинки.  Володя
настороженно  ждал  вопросов,  но  их,  как ни странно, не последовало. Лишь
один   раз  девушка,  читая  о  каких-то,  по  ее  представлению,  очень  уж
попирающих  законы физического мира чудесах, недоверчиво спросила Володю, не
отрываясь взглядом от текста:
     - И ты действительно веришь, что все написанное тут - правда?
     - Да,  -  отозвался  Володя,  думая, что сейчас и состоится с опасением
ожидаемая им беседа.
     Не  тут-то  было.  Лея  молча  приняла  к  сведению  ответ  Владимира и
продолжила  чтение.  Володя  же  старался не смотреть, как Лея читала книги,
бывшие  для  Владимира  священными.  Дело  в  том,  что  она  делала  это  в
обнаженном  виде,  как,  впрочем,  и все остальное. И если Володя откровенно
любовался   Леей,  когда  та,  к  примеру,  орудовала  поварешкой,  эффектно
переступая  точеными  безупречными ножками, то когда она читала в таком виде
"Жития  святых",  ее  облик, к слову, совершенно естественный для самой Леи,
казался  Владимиру  неуместно  распаляющим.  И  потому  Володя  оставлял Лею
изучать  книги в одиночестве, избегая прямых взглядов на нее. Однажды, зайдя
в  комнату, он обнаружил свою жену сидящей над книгами в легеньких лифчике и
трусиках,  явно  найденных  ею  в том же шкафу. Почувствовав его взгляд, Лея
оторвалась от чтения и, подняв на Володю выразительные глаза, спросила:
     - Так лучше?
     - Да, - смущенно откликнулся Володя.
     - Мог  бы  и раньше сказать, - ответила тогда Лея и вновь погрузилась в
чтение.
     Все  же  прочее  время  Лея  продолжала  проводить  в обнаженном виде -
лифчик  и  трусики  у нее служили с теперь своеобразной униформой для чтения
житий.  Они  о  так  и  висели на стуле рядом со стопкой книжек, которые Лея
читала  со  стремительностью,  почти  немыслимой  для  земной  женщины, - по
два-три  тома  в  день.  И  ведь  у нее при этом хватало времени и на другие
занятия  -  особенно же она запала на Володин компьютер. И уж тут-то Володя,
не  пряча взгляда, с подлинным чувственным наслаждением следил за выражением
лица  своей  возлюбленной и за тем, как упруго, словно у пантеры, наливались
силой  те  или  иные  группы  мышц  его девушки, в зависимости от ситуации в
игре.  Собственно,  на  компьютере  Лею увлекали одни лишь игры, которые она
считала  удивительным и, быть может, самым ценным изобретением землян. Когда
же   она   узнала,   что   большинство   современных  мальчишек  и  девчонок
предпочитают  компьютерные  развлечения  книгам  и  видео, Лея сказала, что,
значит,  земляне  -  не такая уж пропащая раса. По ее мнению, игры следовало
бы  называть  тренажерами, при помощи которых  было великолепно развить
реакцию,  а  также  способность  ориентироваться  в  той  или иной ситуации.
Девушка  сказала,  что  анданорские  тренажеры,  безусловно,  куда  ближе  к
действительности,  но тамошних детишек приходится заставлять заниматься чуть
ли   не  из-под  палки,  здесь  же  все  было,  к  ее  удивлению,  выполнено
необыкновенно увлекательно и живо.
     Лея  оказалась прирожденным геймером - она с равным азартом глотала как
новейшие  игры,  так  и игры 5, 10,20 и даже более чем 30-летней давности. И
если  в  аркадах  она  блистательно  и с первой попытки проходила сложнейшие
уровни  на  "верп  кард",  ухитряясь  с немыслимой для землянина филигранной
точностью  уходить  от  летящих  в  ее  героя  виртуальных  пуль, снарядов и
"фаерболов",  то  квэсты  и  стратегии  зачастую  ставили  ее в неразрешимый
тупик.  А  про  примитивнейшую  по исполнению, но мудрую по сути, знаменитую
игру  Сида  Мейера  "Цивилизация"  она  так  и  вообще сказала лаконично, но
многозначительно:  "А этот тренажер достоин самого Императора". К слову, это
была  одна  из  немногих  игр,  к  которым  она  возвращалась  с  редкостной
регулярностью,  но в то же время частенько терпела порежение. Надо отметить,
что,  играя  в  игры,  Лея  попутно изучила английский язык, имея в качестве
учителя  лишь  предоставленный  ей  Володей  англо-русский словарь. И все бы
хорошо,  да  вот  еда  у влюбленных подходила к концу. Лея все так же кушала
столько,  что  Володе  казалось,  будто он всякий раз готовил не на двоих, а
как  минимум на четверых. И три четверти приготовленного с аппетитом уминала
Лея.  И  вот  когда еды в доме осталось дня на три, Лея застенчиво подошла к
Володе  и, ласковой гибкой кошечкой примостившись у мужа на коленях - а, как
вы  понимаете,  кроме  минут  близости,  Владимир из-за неизбывного холода в
квартире одет был весьма тепло, - и тихонько сказала:
     - Милый, скажи мне, я красивая?
     - Конечно,  киска,  -  ответил  Володя, чувствуя, что Лея имеет сказать
ему  нечто  весьма  серьезное,  она  напряженно дышала, и тело ее было очень
горячим, как всегда, когда она была чем-то взволнована.
     Владимир погладил Лею по шее и спине.
     - Что  случилось?  -  спросил  он, чувствуя, что Лея будто хочет, но не
решается ему сказать что-то важное.
     - Знаешь...  Может  быть, мне стоит заработать для нас немного еды, как
ты считаешь?
     - Ты  о чем? - спросил Володя, чувствуя, как чудовищная догадка вторым,
больным, сердцем запульсиро-Е вала в его мозгу.
     - Ну,  ты  христианин.  А у нас на Анданоре, по-вашему, язычество. Ну и
я,  значит, язычница. Понимаешь, - скороговоркой начала Лея, будто опасаясь,
как  е  бы  Владимир не перебил ее, пока она не скажет все до конца, - у нас
считается   нормальным,   если   женщина,   "даже   аристократка,   попав  в
затруднительную   ситуацию,   ну,   с   едой,   позволяет   другим  мужчинам
пользоваться  своим  телом... Ну, по-русски это проституция, но если для вас
это  позорно  в  такой  даже  ситуации,  как теперь у вас на планете, то для
нас-то,  конечно,  это  вовсе  не  так и ужасно, и если ты согласен, я могла
бы...  Ну,  я  же так много ем, понимаешь - ты же не виноват, что тебе меня,
такую  прожорливую,  не  прокормить... Я имею в виду сейчас, пока мы с тобой
что-нибудь  не  придумаем...  Я  ведь могла бы стоять на вашем рынке в одном
купальнике...  А  моих  двух  пупков  никто  бы  не  обнаружил  - я могла бы
пластырем  их  заклеить  и сказать, что, мол, поцарапалась там... Ведь ты же
сам говорил, что сейчас этим занимаются многие нормальные земные девушки...
     Володя  почувствовал,  что  у  него  просто  в  глазах потемнело, будто
собрались  грозовые  тучи.  И пот прошиб, несмотря на холод вокруг. Владимир
решил  не  сдерживать  себя  и сделать первое, что ему пришло в голову, - он
нежно  так скользнул правой рукой, которой гладил сейчас роскошные пепельные
локоны  Леи,  к  горлу  девушки и властно - ведь Лея теперь была его женой -
сжал  ее  горло  так,  что  она  замолчала.  Не сильно, но и не ласково. Лея
замолчала,  и  Владимир  почувствовал,  как  в  напрасной  попытке сглотнуть
нежные  хрящики  девушки  тщетно  задвигались  под  его пальцами. И это было
единственной  попыткой  сопротивления  покорно  перенесшей  Володину реакцию
Леи.  Тогда  Володя  запустил пальцы левой руки своей жене в волосы снизу и,
сжав    их   до   отблеска   страдания   в   глазах   жены,   сейчас   такой
трогательно-беззащитной   в   его  руках,  развернул  Лею  лицом  к  себе  и
отчетливо, акцентируя каждое слово, сказал, не ослабляя хватки на ее шее:
     - Я  прошу  тебя,  милая,  никогда  больше - слышишь, никогда - даже не
думать на подобные темы, если ты меня хоть немного любишь. Договорились?
     И  Володя,  разжав  пальцы  правой  руки,  дал  горлу чуть порозовевшей
девушки  свободу. Лея, порывисто обняв Владимира, прижалась к его пушистой и
колючей от шерстяных свитеров груди щекой и тихо сказала:
     - Прости  меня,  милый...  Но  нам нужно подумать, чем мы будем с тобой
питаться  дальше.  Придумай  что-нибудь  получше, если... Если я была так не
права.
     Владимир  со  слезами  обхватил  лицо  Леи под ушками и затылком своими
вспотевшими   ладонями   и   горячо   поцеловал   ее   во  влажные,  покорно
расслабленные  сейчас  уста, радостно откликнувшиеся на ласку мужа. Владимир
понимал,  что  его  анданорианка  была  совсем  из  другого  мира  и была не
виновата,  что  в  ее  голову  пришло  такое. И он знал, что, для того чтобы
прокормить  ее,  он  вынужден  будет пойти и на воровство, и на грабеж, и на
мародерство.  "Но,  Господи!  -  подумал  Владимир.  -  Ведь  должен же быть
какой-то иной выход!"
     И  тут,  словно  ответом  на  его  мысли, раздалась пронзительная трель
звонка.  Володя,  повинуясь  порыву,  сгрузил застигнутую врасплох внезапным
визитом  Лею  в  туалет,  где  она тут же заперлась, а сам ринулся к двери и
заглянул   в   "глазок".  На  пороге,  с  мрачной,  как  показалось  Володе,
полуулыбкой, стоял полковник Зубцов.
     Владимиру  пришла  в  голову  мысль,  что, быть может, правильнее всего
было  бы  не  открыть  сейчас дверь. Но он уже заглянул в "глазок", и, стало
быть,  вполне  вероятно,  что  Зубцов увидел мелькание его тени сквозь узкое
отверстие.  Владимир  с  сердечным  трепетом  отворил  дверь  и впустил Юрия
внутрь.  Зубцов  деловито  пожал  Володину  руку,  улыбаясь  как-то  слишком
по-доброму и в то же время немного официально.
     - Ну, как поживаешь? - спросил полковник.
     - Да  так,  помаленьку,  -  откликнулся Володя. - Это хорошо, - одобрил
Юрий. -  мне пройти в комнату?
     У  Владимира  в  сердце  так  и  похолодело. Ему показалось, что Зубцов
хочет  войти  в  комнату  потому,  что по-дозревает, что Владимир скрывает у
себя  Лею.  Владимир подумал, что ему очень повезло, что в данный момент его
жена  была  в  туалете.  Не в шкаф же ей прятаться, как в дурацких анекдотах
про  любовников!  Входя  молча  указал  полковнику  на дверь в свою комнату,
Зубцов же, снявший было плащ, вновь накинул его на плечи, сказав Владимиру:
     - Что-то холодновато у тебя. Чего это ты, закаляться, что ли, вздумал?
     - Да   что-то   вроде   того,   -   промямлил   Володя,  чувствуя,  как
омерзительная  апатия наполняет его тело гадкой сонливостью. Словно, если он
теперь  ляжет  на кровать и закроет глаза, полковник пожелает ему "спокойной
ночи" и уйдет восвояси...
     - Молодец,  -  одобрил  Зубцов.  - Это ты хорошо придумал. Ведь мало ли
чего нас дальше с тобой ждет, не правда ли?
     Владимир  в  ответ  лишь  рассеянно  кивнул. Зубцов заглянул в Володину
спальню,   куда   он,   собственно,   и  был  приглашен  пройти,  но  вдруг,
повернувшись к Владимиру всем корпусом, сказал:
     - А  ,  я  пройду  в  другую  комнату? Что-то мне видик захотелось
посмотреть, я свой давно не включал.
     Владимир  отметил,  что  правую  руку  Зубцов  держит  в не по-хорошему
оттопыренном  кармане  плаща. Володя сглотнул сделавшуюся вдруг вязкой слюну
и сказал:
     - Ну, конечно, проходи, располагайся.
     Зубцов  же  пропустил  Владимира  вперед, будто в приступе необъяснимой
галантности.  Владимир  вошел первым, ощущая позвоночником нацеленное себе в
спину безжалостное дуло зубцовского пистолета. Или уже плазмомета?
     Зубцов опустился на стул и, зевнув, попросил:
     - Поставь  мне,  знаешь,  что-нибудь  трогательное...  Советское...  Из
классики.  Знаешь,  фильм  такой хороший был "Чужой среди своих...". Там еще
актер этот играл, помнишь... Ну, есть он у тебя, фильм-то?
     - Да  нет...  - будто задумавшись на мгновение, ответил Володя. - Нет у
меня такого...
     - Ну  тогда  и  не  надо  ничего,  - словно повеселев, сказал Зубцов. -
Пойдем,  что  ли,  на  кухню  тогда,  угостишь  меня  чем-нибудь, идет? Как,
запасов-то хватает?
     Владимир  почувствовал, что разоблачен и балансирует на грани пропасти.
Он проводил Зубцова на кухню и сказал:
     - Слушай, Юр, ты тут располагайся пока, а я забегу в туалет, идет?
     - Конечно,  Володь,  -  откликнулся  полковник. - Ты тоже чувствуй себя
как дома - твоя же ведь квартира-то, правда?
     Владимир  понял,  что  Зубцов  намекает  ему на возможную, в случае его
расстрела,  конфискацию  жилья  Сопротивлением.  И  у  него хватило сил лишь
кивнуть  в  ответ.  Владимир  надеялся,  что  он  выглядел  убедительно.  Он
ошибался  -  со  стороны  он смотрелся раздавлен-но и жалко. Володя подумал,
что  Зубцов  наверняка  не  уйдет, не осмотрев всю квартиру в поисках Леи, и
специально  пошел  в  туалет,  чтобы  Зубцов  не попытался открыть дверь, за
которой  скрывалась  обнаженная,  беззащитная  Лея.  Про туалет же он сказал
вслух,  в  надежде,  что  Лея сообразит незаметно отпереться, когда он будет
открывать  дверь.  Слава Богу, у нее хватило ума это сделать. Владимир вошел
в  туалет  и увидел стоявшую в углу, возле бачка, Лею. "Одно дело прятать от
обыска  пистолет,  ну  или  там  документ  какой,  - подумалось Владимиру, -
совсем  другое  -  живого  человека".  И  тут  Володя  встал  над  унитазом,
расстегнул  ширинку  и понял, что от нервного напряжения не в силах выдавить
из  себя ни капли. Он бросил на Лею отчаянный взгляд, и девушка, державшаяся
молодцом,  ответила  ему  серьезным,  глубоким  кивком  головы.  Она,  чуток
посторонне  Владимира,  аккуратно  села на унитаз, и через считанные секунды
приникшего  к  стене между уборной и кухней уха Зубцова достигли характерные
урчание  и бульканье выгружающего порцию шлаков кишечника. Полковник, кивнув
самому  себе,  понял,  что  у  него  есть пара минут времени, и на цыпочках,
беззвучно  и  стремительно  пройдя  в  большую комнату, отворил шкаф, сжимая
правой  рукой  плазмомет  с повернутым предохранителем. Никого. Заглянул под
кровать,  за  занавеску  и  на  балкон.  Снова  никого. Прокрался в Володину
спальню,  обшарил  углы,  и там - опять пусто. Открыл антресоль в коридоре и
легко,  несмотря  на  свою массивность, подтянулся, заглядывая внутрь. Шаром
покати.   Воровато   приоткрыл   дверь   в   ванную   комнату,  заглянул  за
полупрозрачную  полиэтиленовую  занавесочку  с  рыбками  и  дельфинчиками  -
безрезультатно.  После  этого,  услышав  из  туалета  звук  рвущейся бумаги,
тихонько  прошел  на  прежнее  место  на  кухне  и натянул фирменную широкую
улыбку  на  привычные  к  ней  губы.  Владимир,  который  все  это время сам
вслушивался,  стоя у двери, во все перемещения полковника и достаточно точно
их вычислил, спустил воду, звякнул шпингалетом и, распахнув дверь, вышел.
     - С облегчением тебя, - шутливо приветствовал его полковник.
     Открытая  дверь  уборной  на  секунду скрыла часть коридора от орлиного
взора  полковника,  и  быстроногая  босая  Лея,  воспользовавшись  моментом,
беззвучной  белой  тенью  скользнула в ванную комнату и, привычная к холоду,
легла на дно чугунного эмалированного ложа.
     - Я  тут  статистику  собираю,  -  сказал он Владимиру, мывшему руки на
кухне,  - сколько у кого из наших еды осталось от месячного пайка. Покажи-ка
мне остатки твоих запасов.
     Владимир  уже  очевидно  трясущимися  -  а  он-то  думал,  что только в
триллерах  и детективах такое бывает, - руками открыл полочку, на которой не
оставалось почти ничего.
     - Э-эх! - протянул Зубцов. - И это все?
     - Все, - сглотнул Владимир.
     - Прожорливый  ты  какой,  да? - полуутвердительно, с угасающей улыбкой
на губах спросил Зубцов. Взгляд его сделался чужим и деревянным.
     - Да   нет,  -  сообразив  вдруг,  торопливо  откликнулся  Владимир.  -
Понимаешь,  Юр,  девчонка  одна, моя знакомая, Катька Соловьева, ну... Она с
голода  пропадала  совсем,  проституцией  занялась...  Я  думал  ей  помочь,
пригласил   к   себе,  -  Володя  импровизировал,  по  ходу  дела  выдумывая
душещипательную  историю  в  духе  Федора Михайловича, - она же разделась, и
я...  В  общем...  -  Володя  замялся,  впрочем,  весьма натурально, пытаясь
описать словами не совершенный им поступок.
     - В  общем,  -  чуть  даже  участливо  спросил  его  Зубцов,  - лифчик,
трусики, платьице и книжечки душеспасительные к ней имеют отношение?
     Владимир, очень кстати густо покраснев, сказал:
     - Ну, в общем, да.
     - А теперь, стало быть, ты ее, несчастную, кормишь... Так?
     - Ну да... - переминаясь с ноги на ногу, продолжал врать Владимир.
     - А  она  жрет,  как  слоняра,  и не подавится. Верно? Владимир, словно
ничего не понимая, вскинул на Зубцова глаза и удивленно насупил брови.
     - Жрет,  а  ей  все  мало,  сколько ни давай, так? - уточнил полковник,
пристально глядя Володе в глаза.
     Володя  же  смотрел  на  Зубцова  так, словно видел его впервые. У него
явно  открылось  второе  актерское дыхание - ведь обычно мастерство врать не
краснея не входило в число его умений.
     - Да  нет,  она, бедняжка, как птичка кушает, - сказал он наконец после
паузы. - У нее просто трое братьев и мать-старушка. Она им таскает.
     - А в постели-то она как, ничего? - с усмешкой спросил Зубцов.
     Владимир сжал кулаки и сказал полковнику с плохо скрываемым гневом:
     - Юрий  Васильевич,  сдается  мне,  что  вы  уже  слишком далеко зашли.
Кажется,  Сопротивление  -  не монашеский орден, и я не обязан вам отчетом о
своей личной жизни!
     - Да  тихо  ты,  тихо, дурачок. Не ерепенься, - негромко сказал Зубцов,
поднимаясь.  -  Я ж так, по-дружески. Ну не буду тебя объедать, не буду, раз
тебе  и  самому  мало.  Расслабься.  Сбрось  напряжение. Вот в туалет только
зайду и не буду тебя больше мучить. Идет?
     Владимир  пожал  плечами,  всем  видом  показывая,  что  чувствует себя
незаслуженно  обиженным  Зубцовым. Полковник аккуратно - осторожность эта не
укрылась  от  взгляда  Владимира  -  открыл  дверь ванной, где скрывалась за
занавесочкой на дне Лея, а потом сказал:
     - Ох,  перепутал...  -  отворил,  так  же опасливо и не вынимая руку из
кармана плаща, дверь уборной, прошел внутрь и заперся там.
     Владимир,  услышав,  наконец, из туалета звон падающей струи, помог Лее
выпорхнуть  -  иначе  не  скажешь,  так стремительно и бесшумно она покинула
помещение  -  из  ванной,  слава  Богу,  полы  в  квартире Владимира не были
скрипучими.  Лишь  только  девушка  скрылась  в комнате, Зубцов открыл дверь
туалета  и,  пройдя  в  ванную  комнату,  принялся  мыть  руки, поглядывая в
зеркало  на  стоящего за его спиной Владимира. Он лишь на секунду вытащил из
кармана  правую руку и затем сунул ее обратно. Потом вновь отодвинул штору с
веселыми  рыбками  и голубоватыми водорослями - у Володи похолодело в груди,
в  который  уж  раз за сегодняшний день - и сказал Владимиру, подойдя к нему
вплотную  и  взяв  его  за  шерстяную  ниточку,  вылезшую  из свитера, двумя
пальцами:
     - Знаешь,  старик,  а  ведь  ты  у  меня  под  подозрением. Первый, так
сказать,  подозреваемый.  У  нас знаешь что случилось? Странная вещь. Ты нам
пистолетик-то плазменный в прошлый раз отдал, верно?
     - Отдал,  -  тихо  ответил  Владимир,  потерянно  следя  за вращавшейся
ниточкой.
     - Верно.  Отдал,  -  негромко  сказал Зубцов. - А пистолетик-то, что ты
нам  отдал,  другой,  понимаешь?  Анданорец,  которого  ты  взял, не простым
оказался  -  этот  был чем-то вроде внутренней полиции, понимаешь? Это мы уж
наверняка  выяснили.  Ну  и  плазмометик  ему  по статусу другой полагался -
такой же на вид, а на деле - ох какой усовершенствованный. Сечешь?
     - Да, - ответил Володя, не поднимая глаз.
     - Ну  вот,  -  сказал  Зубцов,  -  чудится  мне,  что ты пистолетики-то
перепутал  и  мне не его оружие отдал, а его напарника. А может, и напарницы
- как ты думаешь, воз ли такое?
     Владимир  понял, что глаза уже просто необходимо поднять, и сделал это.
И просто схлестнулся с Зубцовым взглядом и молчал.
     - Ну  вот,  -  продолжил  полковник,  уже  сам слегка опустив взгляд, -
стало  быть,  если ты ее где-нибудь на хате содержишь, то у тебя трое суток,
чтоб  нам  ее отдать. Идет? И пистолетик тот, к слову, тоже. Понимаешь? Если
ты  нам  все это отдашь, то получишь награду, как договорились. Если нет, то
не  мне  тебе  объяснять,  что  дальше. Я пока один обо всем этом деле знаю.
Если сделаешь все, как надо, ни одна собака больше ничего... Врубаешься?
     - Но  я...  -  начал  было Владимир, но Зубцов с умоляющим видом поднес
палец к его губам.
     - Знаю,  -  сказал  он. - Катька Соловьева. Это я все понял, мы все это
проверим,  не  беспокойся.  Но если вдруг захочешь мне что-нибудь сказать, -
тихонько добавил он, - свяжись со мною через эту вот рацию.
     И  Зубцов  протянул Владимиру черную коробочку, на вид - обыкновенный и
совершенно бесполезный теперь сотовый телефон.
     - Наша   разработка,  -  сдержанно  похвалился  полковник.  -  Захочешь
что-нибудь  мне  сообщить,  включи  его.  Пароль  2486.  Если  я буду в зоне
досягаемости, когда ты наберешь пароль, мне сразу же пойдет вызов. Понял?
     - Ясно, - ответил Володя.
     - Ну,  а  дальше, как обычно. Разговариваешь в нижние дырочки, слушаешь
из верхних.
     Зубцов  подошел  к  двери и открыл замок. Пожал, как показалось Володе,
тепло и дружески его руку и сказал:
     - Ну,  бывай,  старик.  Все  ошибаются, все будет нормально. Без балды.
Так  что  я буду ждать звонка - идет? И, словно смутившись паузы, оба вновь,
неловко  и  с  усмешкой,  крепко  пожали друг другу руки. Владимир захлопнул
дверь,  услышал,  как  легко,  по-мальчишески:  полковник  сбежал  вниз,  и,
дождавшись,  когда  шаги его; уже начали стихать в глубине колодца подъезда,
запер,  дверь на цепочку и на все три возможных оборота. И лишь! после этого
прошел  в комнату. Лея к тому моменту уже вылезла из шкафа и сидела на своей
кровати.  Владимир  встретился  с  нею глазами и увидел там такие похожие на
его собственные страх и отчаяние.
                                  Глава 20
                            ПЛАЗМЕННЫЙ ПИСТОЛЕТ
     - Так,  значит,  Стор  имел  отношение  к  тайной  полиции, - задумчиво
протянула  наконец  Лея.  -  Мне  всегда казалось, что он что-то скрывает от
меня, но я думала, что это нечто из его личной жизни.
     Владимир  опустошенно стоял, не в силах что-либо ответить Лее. Та нежно
коснулась  пальцами  его ладони, потом молча сняла со стула трусики и лифчик
и  надела  их.  Володя  отлично  понимал,  зачем  она  это сделала - так она
чувствовала себя хоть немного более защищенной.
     - Вот,  возьми  купальник. Примерь, - сказал Володя и, вытащив из ящика
шкафа  старый, но вполне сохранившийся фиолетовый совместный купальник своей
мамы,  протянул  его  Лее. Та молча взяла и, переодевшись в него, посмотрела
на себя в зеркало.
     - Спасибо, - сказала она Владимиру.
     - Да  не  за что, - тоскливо ответил Владимир, хватаясь руками за лицо.
Еще  семьдесят  два  часа, думал Володя, и его арестуют и будут допрашивать.
Кроме  этой  простой  информации, в голову как-то ничего не лезло. Вот так и
крутилось,  как на карусели в замедленном фильме, - через семьдесят два часа
его  арестуют  и  будут  пытать...  Через  семьдесят два часа... Арестуют...
Будут пытать...
     Внезапно  Володя  почувствовал, как тихо подошедшая к нему Лея положила
ему на напряженный, зажатый затылок свою теплую, ласковую ладонь и сказала:
     - Милый,  ты  молодец. У тебя великолепно все получилось. У тебя просто
талант  разведчика.  Я училась в разведшколе, и все-таки я бы так не смогла.
Ты на самом деле герой, правду говорю.
     Владимир  почувствовал,  как  незамысловатые  слова комплиментов словно
растопили  горький лед вокруг его сердца, и, взяв руку жены, он поцеловал ее
чуткие,  не  раз  дарившие  ему  восторг  блаженства  пальчики  с  по-мужски
короткими  розовыми ноготками. И лишь теперь понял, как смертельно, свинцово
он, оказывается, устал.
     - Милый,  тебе  надо поспать, - нежными касаниями массируя мужу затылок
и  шею,  сказала  Лея. - А я пока покопаюсь с плазменным пистолетом Стора. Я
ведь  даже  сама  не заметила, что он какой-то другой модели, если, конечно,
Зубцов тебя не обманул.
     И  действительно,  стоило  Володе  коснуться  головой  подушки,  как он
мгновенно забылся, сам не заметив как.
                                    ***
     - Володя, проснись скорее!
     Володя  с  трудом  разодрал,  казалось, только-только слипшиеся глаза и
увидел    Лею,   ожесточенно   трясущую   его   почти   нечувствительное   к
прикосновению, от наркоза сна, плечо.
     - Ну проснись же ты!
     - Милая,  что  ты... - обалдело произнес Владимир, ничего еще толком не
понимая. - Я здесь, я проснулся.
     Владимир  смотрел  на  Лею  и  не  мог понять, что с ней произошло. Она
выглядела  горячечно-возбужденной,  глаза  сияли,  на  лице играл нездоровый
румянец.  Владимир  сел  и  увидел  нечто  совсем уже удивительное. На столе
перед  девушкой лежало нечто, напоминавшее плазматический пистолет не более,
чем  распустившийся  листок  напоминает  почку. Из рукояти пистолета выросла
тонкая  пластина зеленоватого цвета, овальной формы, имевшая в самом широком
месте  сантиметров  15  в диаметре. Внизу, из той же рукояти, торчала другая
панель,   мраморно-белая,   со  светящимися  вкраплениями  клавиш.  Владимир
почувствовал,  как  марево  сна  бесследно  рассеивается,  а  в  кристальной
ясности  сознания  вырисовываются  как  контуры  того,  что произошло с ними
менее  двух  часов  назад,  так и того, что ожидало Володю примерно через 70
часов.
     - Милая, что это? - спросил Владимир у девушки.
     - Что   это,   что  это,  -  раздраженно,  как  никогда,  скороговоркой
откликнулась  Лея.  -  Тебя  не  добудишься. Скажи - ваш Интернет, который я
видела  в  художественных  фильмах,  это,  как обычно, красивая мечта или же
правда?
     - До  вашего  визита  на  Землю  было  правдой,  -  криво усмехнувшись,
ответил  Владимир.  Он был не в силах понять резкость Леи. - Киска, может, я
чем-нибудь виноват перед тобой, что ты так со мной разговариваешь?
     - Воз, - охотно откликнулась Лея.
     Владимир  теперь  просто  не  понимал,  спрашивать  ли ему про странным
образом  преобразившийся  пистолет  или  же  сперва выяснить отношения. И он
решил все-таки узнать, чем же это он ухитрился обидеть Лею.
     - Ну и в чем же? - спросил Володя, поправляя помятую ото сна одежду.
     - Прежде  всего  в том, - запальчиво произнесла Лея повышенным тоном, -
что  ты  не  прикончил  Зубцова. Он же сам сказал, что о твоем деле знает он
один...
     Владимир  нахмурился от неожиданного поворота разговора и после краткой
паузы сказал:
     - Ну,  прежде всего ему не стоило верить... Да и что бы мы стали делать
с трупом?
     - Что-что?  -  отозвалась  Лея,  глядя  на Владимира, как на дурачка. -
Съели бы, разумеется, - ведь, судя по шагам, он довольно тяжелый.
     - Ну, знаешь, - отозвался Володя. - Это уже слишком.
     Владимиру  приходило  в  голову,  что  ему, воз, придется пойти на
преступление,  чтоб  добыть  еду  для  своей Леи, но каннибализм, на Володин
взгляд,  представлял  собой уже крайность запредельную. Он посмотрел на Лею,
как-то  непонятно  преобразившуюся  за  время  его  сна,  и тут в его голове
возник интересный вопрос:
     - Лея, ответь-ка мне, а анданорца ты бы съела?
     - Да  нет  вообще-то,  -  задумчиво  сказала Лея. - Мы и представителей
других рас едим лишь в крайних случаях, как вот сейчас, к примеру.
     Владимир   представил   себе,  как  они  с  Леей  на  пару  разделывают
полковника  Зубцрва,  и  ему даже не захотелось досматривать картинку, не то
чтобы когда-либо осуществить что-нибудь подобное.
     - А мы вот землян не едим. Особенно в пост, - отрезал Володя.
     - Ну,  я бы съела, - примирительно отозвалась Лея. - Мне бы его надолго
хватило.
     Владимиру  все  больше  казалось,  что  девушка  не в себе. "Ну что же,
нервы-то не железные и не резиновые", - спокойно подумалось Володе.
     - Я  бы  не  хотел,  чтобы  ты делала себе бифштексы из Зубцова на моей
кухне, - сказал он вслух.
     - Ну,  милый,  ты  бы  мог  в  это  время  заняться  чем-нибудь  еще...
Посмотрел бы, к примеру, свой любимый художественный фильм...
     Володя  насупил  брови  и вновь окинул взглядом Лею. Уж не подействовал
ли  на  ее  психику  этот  загадочный пистолет, с тревогой подумалось ему. И
тут,  на  краю  стола, Владимир увидел подлинную виновницу Ленного не вполне
нормального  состояния.  Там,  на  углу  полированного  стола,  предательски
ютилась маленькая кофейная чашечка, которой Владимир туда не ставил.
     - Лея, - спросил он, - скажи мне, сколько ты выпила кофе?
     - Какая  разница?  Что  тебе  не нравится? - с горячностью откликнулась
Лея,  подперев кулачками свою красивую стройную талию. - Тебе что, две ложки
кофе на меня, что ли, жалко?
     Володя  вместо ответа подошел к девушке, готовой, как он понял, спорить
на  любую  тему,  и  поцеловал ее прямо в гневно приоткрытый ротик. Лея явно
растерялась,  и  Володя  поцеловал  ее  еще два раза, погладив по обнаженной
спине.
     - Тебе очень идет этот купальник, - с ласковой улыбкой сказал он.
     - Правда?  -  недоверчиво  переспросила  Лея.  -  Или  ты имеешь в виду
что-то другое?
     - Милая,  -  спокойно  глядя  Лее  прямо  в  возбужденно горящие глаза,
сказал  Володя,  понимая, что он теперь за главного и должен контролировать,
чтобы  разговор  тек  по правильному руслу, - расскажи мне, что это за штука
такая из пистолета появилась?
     - Ну  наконец-то  ты  спросил,  - язвительно сказала девушка. - А я уже
думала, что никогда не дождусь этого вопроса.
     "О  Господи!  -  думал  Володя.  -  Наверное,  зря я сам так настойчиво
предлагал ей этот напиток! Вот теперь самому и расхлебывать".
     - Между  прочим,  -  торопливо,  будто  не  в силах сдержать словесного
водопада,  выпалила  Лея,  -  я  не  просто  так  выпила  кофе,  а для обоих
старалась.
     - Не  сомневаюсь,  -  иронично  откликнулся  Владимир, понимая, что ему
теперь  предстоит  скорее  всего  всю ночь играть роль нянечки в сумасшедшем
доме.
     - Так  вот,  -  сказала  Лея,  кажется, предприняв робкую попытку взять
себя  в  руки  или  же  просто действие наркотика завершалось, - я не хотела
тебя  будить, пока не взломаю код. Код был пятизначным, и знаешь, как сложно
мне было подобрать правильную комбинацию?
     Лея   показала   на   внешнюю   крышечку,  на  которой  виднелись  семь
микроскопических  -  разве  что  иголкой  нажимать - кнопочек. Крышечка была
коричневато-серой и ребристой, под цвет и фактуру всего корпуса плазмомета.
     - Как  ты  еще  нашла-то  ее?  -  удивился Володя, садясь на стул перед
плазмометом.
     - А  знаешь,  -  сказала  Лея,  -  ведь  без  кофе  у  меня  ничего  не
получалось.  Я  его  выпила  от  отчаяния  -  и, видишь, помогло. К слову, -
перебивая  себя,  сказала  Лея,  -  ты  уж  меня  прости, что я тебе столько
глупостей  только  что  наговорила.  Это  все от него, ух... - и Лея смешно,
по-детски погрозила кулачком опустевшей чашке.
     - Милая,  не  отвлекайся,  - попросил Володя, - пожалуйста, рассказывай
дальше.
     - Ну  так  вот,  -  сказала  Лея,  -  эта  штука  -  выход  в Имперскую
Космическую  Сеть. Представляешь, как я удивилась, когда из пистолета выехал
экранчик  и клавиатура? У нас засекречено все, что только  засекретить,
и я даже не представляла, что существуют плазмеметы для выхода в Сеть.
     Владимир,  вглядываясь в символы неведомого ему алфавита, мелькавшие на
зеленом экранчике, недоуменно спросил Лею:
     - Скажи мне, пожалуйста, что ты пытаешься сделать?
     Лея в ответ, широко и сладко зевнув, сказала:
     - Я  пытаюсь  войти в систему Имперской торговли. Понимаешь, - добавила
она,  становясь  все  более  похожей на обычную Лею, спокойную и уверенную в
себе,   -   Стор   явно  был  не  беден.  В  момент  входа  в  Сеть  он  был
идентифицирован,  и  сейчас  система  ждет  его  личного  пароля.  Мне же не
приходит в голову ничего. Как ты думаешь, что это могло бы быть?
     Владимир  задумался.  А  потом  спросил,  озадаченно  глядя  на  тускло
сияющие, угольками на мраморе, кружочки клавиш:
     - Лея, а что было ключом к открытию крышечки?
     - Его  год  рождения,  -  задумчиво, если не сонно, ответила девушка, с
лица   которой  уже  сходил  румянец,  оставляя  после  себя  обескровленную
бледность.
     - Это  было  не  очень  разумно  с  его  стороны,  -  отозвался Володя,
чувствуя  приступ  нежности к своей Лее, которая, будучи, похоже, не в силах
уже  стоять  после действия кофе, доверчиво опустилась теперь к Владимиру на
колени.
     Лея,  с  трудом  разлепив  смежающиеся  веки  -  будто мотылек крылышки
расправил, - сказала:
     - Да  нет,  нормально.  Ему же в голову не могло прийти, что его оружие
попадет  в  руки...  тех,  кто  знает, что его год рождения 17853-й. Ведь он
вообще никому не говорил, что он высший офицер...
     Лея  сонно  уронила  голову  Володе на плечо, уютно обнимая его руками.
Владимир  же чувствовал, что им просто необходимо нащупать сейчас этот самый
пароль,  хотя, с другой стороны, он не представлял себе, зачем им вообще все
это  нужно.  От  расслабленного  тела  Леи  веяло  теперь  такой непобедимой
сонливостью,  что  Володе  показалось, что он и сам не сможет противиться ее
обволакивающей  материи  и  они  сейчас  лягут  спать, вернувшись к попыткам
проникнуть  в  анданорский  Интернет  уже  завтра.  Тем  более  по  зеленому
экранчику  с  окошечком  для  ввода  пароля  посредине  все  бегали и бегали
завораживающие  значки,  геометрические  фигурки,  символы; они будто играли
друг   с   другом,  то  выстраиваясь  в  стройные  ряды,  то  распадаясь  на
пульсирующие  фрагменты. Володя решил перетащить Лею, обесточенную действием
кофе,  на  кровать, а сам собрался отправиться в свою комнату, где было куда
как  теплее,  чем  в  вымороженном  при  помощи не закрывавшегося дни и ночи
напролет  окна  зале,  оставив  попытки  до  завтрашнего утра. Символы же на
гипнотизирующем  экранчике  выстроились  в  одну  шеренгу  и принялись очень
забавно  лопаться, раздуваясь, как мыльные пузыри. Володя все-таки растолкал
Лею,  чтобы  спросить  у  нее,  что  означает циклически повторявшееся через
короткие  интервалы  времени текстовое сообщение. На вопрос Владимира, 
ли  оставить  все  как  есть  до  завтрашнего  утра,  Лея, не открывая глаз,
уверенно   закивала   прелестной  головкой.  А  зеленые  буковки  продолжали
лопаться  одна за другой - теперь из каждой вырывался словно маленький салют
мерцающих зеленых искорок.
     - И все же что тут написано? - решил-таки выспросить у девушки Володя
     Лея в ответ сонно произнесла:
     - Тут сказано - введите пароль и подтвердите ввод.
     Володя,  пока  Лея  переводила  смысл взрывающихся буковок, неотрывно с
нежностью  смотрел  на  ставшее  таким  родным  лицо анданорского офицера из
оккупационного  корпуса.  Что-то  было не так, тревожно подумалось Володе. И
секундой  спустя  он  понял,  что  именно.  Лея переводила, не размыкая век,
следовательно,  она, толком не проснувшись, теперь либо фан газировала, либо
вспоминала  прежнее  сообщение. Володе отчего-то сделалось очень страшно. Он
ожесточенно  затряс все отце сидевшую у него на руках девушку, отчего голова
ее  закачалась  из  стороны  в  сторону,  как у резиновой куклы. Лея ошалело
распахнула глаза и, испуганно уставившись на Володю, выдохнула:
     - Что случилось?
     - Ничего,  -  как  спокойнее сказал Володя, чувствуя по непонятной
для  себя  причине, что словно задыхается от сгустившегося в комнате страха.
-  Переведи,  пожалуйста,  что  тут написано, - и Владимир указал пальцем на
неведомые  ему значки, вновь, один за другим, разбрызгивающиеся по экранчику
живописными оттенками зеленого салюта.
     Лея  сперва  прочитала  сама, потом же бросила на Володю взгляд, полный
отчаяния.   Володе   на  мгновение  показалось,  что  он  внутри  кошмарного
сновидения,  где  события  развиваются  по  каким-то  извращенным правилам -
сперва  возник  немотивированный  страх  у  него самого, теперь вот он обрел
опору  в еще секунду назад безмятежно спавшем лице Леи, а потом, стало быть,
в   их   жизнь   войдет  чудовищное  нечто,  вызванное  лавинообразным  эхом
перекликающихся друг с другом ужасов...
     - Тут  написано,  что через пять танов табельное оружие взорвется, если
не  ввести  правильный пароль, - сдавленным шепотом, словно опасаясь, как бы
их не услышало это самое табельное оружие, выдавила из себя Лея.
     - Пять  танов  - это пятнадцать минут? - уточнил Владимир, которому Лея
как раз недавно объясняла отличия анданорского времяисчисления.
     - Примерно,   -  откликнулась  Лея.  -  Милый,  -  сказала  она,  зябко
прижимаясь  к Володе, будто ей, наконец, действительно стало холодно. - А ты
себе   представляешь   хотя   бы,   что  такое  самоуничтожение  плазменного
пистолета?
     - Нет,  -  отозвался  Владимир, впрочем, уже сообразивший по тону жены,
что это нечто более, чем просто неприятность.
     - Боюсь, что ЭТО обрушит весь твой дом, - потерянно уточнила Лея.
     - Ну  так  думай  же скорее, что это может быть за пароль, - воскликнул
Владимир.  -  Пожалуйста, соберись! Выпей, что ли, еще кофейка, если тебе он
думать помогает.
     - Хорошо,  принеси  мне  его, - вымученно ответила девушка и принялась,
как  показалось  бросившему  на нее отчаянный взгляд Володе, набирать первые
попавшиеся случайные комбинации.
     Чайник  был  пуст.  Володя  всыпал  в чашку три ложки кофе и развел его
струей,  бьющей  из  крана.  И  еще  спустя  10  секунд  влил  пойло  в  рот
скривившейся от отвращения Лее.
     Через  пять  мучительных  минут  кофе  подействовал.  Владимир  же  тем
временем  думал,  что  ему делать с пистолетом, превратившимся в одночасье в
эдак  пятисоткилограммовую,  в  тротиловом  эквиваленте, бомбу. Дом напротив
был  слишком  близко,  по всему выходило, что придется вытаскивать плазмомет
на  улицу.  Володя  думал,  куда   оттащить адскую машинку. И надумал -
ближайший  пустырь  был приблизительно в шести минутах быстрой ходьбы от его
дома.  Для  того  чтобы  успеть донести до него коварный плазмомет, ему надо
было  выйти  через  каких-нибудь две с половиной минуты. Лея сидела на стуле
перед  пистолетом  одна. Володя же расхаживал, как волк в клетке, по комнате
взад  и  вперед.  Лея  была  сейчас  так  прекрасна  -  от действия кофе она
порозовела  вся,  будто  провела,  не  загорев предварительно, целый день на
черноморском  пляже.  Наконец,  Володя посмотрел на часы и, выйдя в коридор,
обул  кроссовки.  Потом  накинул  кожаную  куртку. Разумеется, он помнил про
комендантский  час.  Но  что ему оставалось делать - Лея знала, что говорила
про катастрофичность самоуничтожения плазмомета.
     Володя  подошел  к  Лее  со  спины  и чуть коснулся ее плеча. В руке он
держал  полиэтиленовый  черный  пакет,  чтобы не привлекать к себе в темноте
дополнительное  внимание  светящимся  зеленым  дисплеем и мерцающими красным
кнопочками.
     - Лея, давай его сюда, - сказал Владимир. - Пора.
     - Володя,  миленький,  подожди,  -  с  истеричной  горячностью в голосе
попросила  Лея.  -  Ведь я же как-то открыла прошлый пароль, сумею открыть и
этот.
     - Не  больше тридцати секунд, - ответил Владимир, прикидывая, насколько
быстрее  доберется  он  до  пустыря,  если побежит, а не пойдет. Сердце же у
Владимира  уже  колотилось  так,  будто  он только что вернулся с пробежки к
пустырю и обратно.
     Лея,  разгоряченная кофе, стремительно била пальчиками по клавишам, но,
видимо, ей никак не удавалось вычислить правильный пароль.
     - Володенька,  родной мой, - приговаривала она, - ведь это единственный
наш шанс спастись, оставшись вместе; пожалуйста... Ну еще немножечко...
     И  новая, новая, новая, новая комбинация... И все впустую. Медлить было
нельзя.  Ни  секунды.  Володя  взял  плазмомет со стола, прямо из-под нервно
растопыренных,  будто  в  отчаянной  надежде  ухватить  правильный  вариант,
пальцев  жадно  хватавшей  открытым  ртом воздух Леи и бросил его в пакет не
глядя.  Поцеловал судорожно застывшую девушку и бросился вниз по лестнице. А
ведь  в  самом  начале  комендантского  часа  так  много патрулей - кольнула
сердце  незваная  и  пустая,  в  сущности, мыслишка. Володя с пакетом в руке
выскочил из подъезда на темную уже улицу и вдруг услышал сверху крик Леи.
     - Володя! Я точно знаю пароль! - разнеслось на весь двор.
     "Боже  мой!  -  подумал Владимир, притормаживая и оборачиваясь, и глядя
на  силуэт  Леи  в  открытом,  освещенном  окне седьмого этажа. - Что же она
делает! Она что, от кофе совсем, что ли, очумела?!"
     А  до  предполагаемого  взрыва оставалось, по всем подсчетам, не больше
четырех  минут.  Володя  почувствовал,  как  его  всего  просто  переполняет
бессильная  злость  на  самого себя, не способного принять сейчас правильное
решение.
     - Володенька!  -  как-то  одиноко  и  испуганно  кричала  сверху Лея. -
Милый,  вернись,  пожалуйста,  если  любишь  меня,  вернись!  Я  точно знаю,
пожалуйста!
     "Что  это  было?"  - пытался понять Володя, вслушиваясь не в голос Леи,
но  в  то,  что  стояло  за  этим голосом. Бред находящейся под воздействием
нового  для  нее  наркотика  инопланетянки, которой наплевать на жизни сотен
людей  вокруг?  Или  же  пароль  был  верен, а Владимир сейчас выбросит свой
счастливый  лотерейный  билет,  устроив  прощальный  фейерверк  на полМосквы
собственному счастью? Оба варианта были невыносимы.
     Внезапно  Володя  в отчаянной решимости отбросил пустой пакет в сторону
и  сел  на  капот мертвого, никому теперь не нужного автомобиля и лишь после
понял,  что  могла  бы  вообще-то и сирена сработать, в машине-то. Обошлось,
однако, Бог миловал хоть от этой напасти.
     - Что  набирать!  -  крикнул  Володя  вверх, и получалось все как-то на
удивление  по-домашнему.  Владимир  вспомнил,  что  так вот мама кричала ему
давным-давно, когда их еще не бросил отец: "Володя, домой!"
     А  Володя что-то отвечал маме, порой споря с ней. И это было так мирно,
так здорово...
     Лея,  кажется,  поняла,  что  Владимир  не  поднимется  вверх  с адской
машинкой, несмотря на все ее мольбы, и громко крикнула:
     - Нажимай  кнопки.  Верхний  ряд,  третья  слева,  средний ряд, седьмая
справа, верхний ряд, пятая справа, а потом большой кружочек в самом низу.
     Владимир  нажал  последовательность  кнопок,  и  плазменным фейерверком
рассыпавшиеся  буквы  замерли  и  засияли ровным оптимистичным светом. Потом
некоторые   из   них   уползли,   действительно   уползли,   как  гусенички,
растягиваясь  и  группируясь  поочередно,  и место их заняли другие буковки,
которые  появились  из  другого  угла.  Оставшиеся  же по центру, в ожидании
смены  караула,  тоже  жили своей жизнью - какие-то сливались друг с другом,
иные,  напротив,  размножались, как амебы, делением - из одного причудливого
символа  образовывалось  два, точно таких же. Наконец, каждая буковка заняла
свое  место, и вся надпись, уже без каких-либо тревожных признаков, призывно
засияла  - буковки просто переминались с ноги на ногу, как радушные хозяева,
желающие поскорее усадить замешкавшего в дверях гостя к праздничному столу.
     - Володенька,  ну поднимайся же! - услышал наконец Владимир голос Леи и
с  тревогой  подумал,  что,  воз,  она  кричит это уже не в первый раз.
Володя  огляделся  по сторонам. Если поблизости был анданор-ский патруль, то
оккупанты,  со  своим  феноменальным  слухом,  уже  услышали крики девушки и
Владимира  и  наверняка  скоро будут здесь. Володя поскорее юркнул в подъезд
и,  как только мог быстро, взбежал, только что не взлетел, к себе на седьмой
этаж.
     Лея  уже  ждала  его  в  проеме открытой двери. Разгоряченная кофе, она
была  прекрасна.  Захлопнув дверь, она поцеловала Володю в губы и, развернув
к  себе  эк-ранчик,  осталась явно удовлетворена увиденным, успокоив г тим и
Владимира,  для  которого прежде успешность введенного пароля была не вполне
очевидна.  Кто  его  знает, думалось ему, когда он, сбивая дыхание, пробегал
мимо  четвертого и пятого этажей, может быть, надпись на экранчике означает:
"Клавиатура  блокирована,  до  взрыва  один  тан, просьба отойти подальше от
места взрыва"?
     - "Доступ  разрешен,  Стор.  Вы  располагаете  суммой  3560  врагов", -
перевела  надпись  Лея  даже  без  просьбы  от  вконец запыхавшегося Володи.
Владимир  рухнул на кровать, Лея же, горячечно стуча пальцами по клавиатуре,
переводила   Володе   главное  из  калейдоскопически  сменяющих  друг  друга
надписей экрана.
     - На  Марсе  -  базе  Анданора,  мы  оттуда-то на Землю и прилетели так
кучно  и  слаженно - открыт филиал Глобального Магазина. Поздравляю, Володь,
а то мы ждали бы наш заказ не менее двух недель.
     - Послушай,  Лея,  -  сонно  поинтересовался Володя. - Так что все-таки
было паролем доступа Стора?
     - Имя  одной  его  так  называемой  знакомой,  -  с ревнивыми нотками в
голосе  раздраженно  откликнулась  Лея.  -  Когда  он  пару  раз назвал меня
Орсаной,  я  уже  поняла,  что  она - его женщина, а не просто приятельница.
Когда тебя обзывают чужим именем, это всегда не случайно.
     Еще пара минут ожесточенной войны с клавиатурой, и новая реплика:
     - Поздравляю. В продаже на Марсе есть очень, приличный тип стридора.
     Еще  полминуты,  и  Лея  объявила,  радостно  обернувшись  к  Володе, -
поздравляю  -  заказ  принят!  Земля  теперь  находится  в зоне обслуживания
Глобального  Магазина.  Конечно,  тут торгаши дерут втридорога, но денег как
раз хватил о! Представляешь?
     Но  Володя  просто  не  смог себя уже заставить ничего ответить Лее. Ее
слова   доносились   до   него,   будто  сквозь  розовую  дымку.  Радостный,
восторженный  тон баюкал лучше всякой колыбельной. Владимир, в общем-то, уже
спал.
                                  Глава 21
                                   ПОБЕГ
     - Володя,  проснись!  Тебя,  случайно, не укусила ваша земная муха цеце
или она тоже выдумка, художественный персонаж?
     - Да  нет,  муха цеце не выдумка, - ответил Володя, сонно потягиваясь и
зевая.  Он  открыл  глаза, но еще раньше почувствовал собственный неприятный
запах.  Еще бы - последнюю неделю Володя жил, как настоящий вокзальный бомж.
Не  мылся  -  горячей воды не было - и даже спал в одежде, галантно позволив
Лее устроить из его квартиры морозильную камеру.
     - Наконец-то  ты  проснулся, - обрадовалась Лея и восторженно прильнула
своими устами к его губам.
     В  комнате  горел свет, за открытым окном все еще стояла ночь. Владимир
взглянул   на   наручные   часы  -  до  завершения  зубцовского  ультиматума
оставалось 67 часов.
     - Володя,  собирайся,  -  с улыбкой сказала Лея. - Приблизительно через
пятьдесят земных минут карета будет подана.
     - О  чем  ты?  -  нахмурившись,  спросил  Владимир, садясь на постели и
почесывая  зудящую  от  грязи  голову.?  "Да  уж,  голову-то  надо помыть, -
мелькнула мысль, - вскипячу вот сейчас чайник и помою".
     - Ну,  я  же заказала двухместный стридор. Помнишь? Или ты все проспал?
Хочешь, я и тебе кофейку заварю?
     Володя  с  недоверием  взглянул  на  Лею  и,  потянувшись,  поднялся  с
постели.  Плазменный  пистолет в привычном виде, без экранчика и клавиатуры,
лежал  на  столе.  Лее  так  или  иначе  удалось  завершить с ним работу без
катастрофических последствий, что само по себе и уже было доброй вестью.
     - Что такое стридор?
     - Это   двухместный   летательный  аппарат.  Неплохой,  кстати.  Высшие
офицеры  имеют  право  на  подобные  штучки в личном пользовании, если у них
есть  права  пилота.  А  Стор, к слову, как и я, на самом деле был пилотом -
патрульными  же  мы с ним стали по совместительству, ведь для пилотов сейчас
работы нет, а у нас тут каждый боец важен в активном состоянии.
     - Так  это ты привела сюда летающую тарелку? - спросил Владимир, только
еще примерявшийся пробудившимся сознанием к главной новости.
     - Да  что  ты,  -  грациозно  махнула обнаженной рукой Лея, - там такая
сложная  техника,  что требуется 20 таких, как мы со Стором, вторых пилотов.
У  нас  вообще  в  армии  принято,  чтобы  у  каждого офицера было несколько
смежных  профессий.  Вот  я,  к  примеру,  -  Лея  присела на краешек стула,
эффектно  закинув  одно  великолепное  бедро  поверх  другого, - имею диплом
второго пилота, штурмовика, снайпера и разведчика.
     Лея,  чуть  склонив  набок  головку,  вдруг  бросила на Володю какой-то
особый взгляд и с хитринкой спросила, перебивая саму себя:
     - Слушай,  скримлик,  а  ты  вообще-то  понял,  что я тебе сказала, или
смысл происходящего пока ускользнул от тебя?
     - Прежде  всего  я  хотел  узнать,  кто  такой  скримлик,  -  отозвался
Владимир, которого раньше Лея так никогда не называла.
     - Скримлик  -  это  такой  анданорский снежный зверек, ну, там, как ваш
зайчик,  только  весь  белый  и  с пушистыми крылышками, - откликнулась Лея,
подпирая  подбородок  ладонью, - и в данный момент никакого отношения к делу
не  имеет,  являясь плодом моего к тебе нежного отношения. Ты же зовешь меня
кошечкой, хотя я их видела только по твоему телевизору.
     Лея глубоко вздохнула и продолжила:
     - А  ты,  как  я вижу, так и не понял сказанного мною. В общем-то, мы с
тобой   переезжаем,  милый.  Понял?  Владимиру  показалось,  что  то  ли  он
действительно  сделался  туповат  после  всех стрессов последних дней, то ли
Лея слегка тронулась умом после экспериментов с Володиным кофе.
     - Ты хочешь сказать, что твой стридор подадут нам прямо к двери?
     - Нет,  родной  мой, - терпеливо, как маленькому, объясняла Лея, - не к
двери,  а  к  окну. Понимаешь, когда я оформляла заказ, я высунула плазмомет
из  окна  -  вот  так,  - и Лея, действительно схватив со стола смертоносную
игрушку,  изящно присела на узенький подоконник и вытянула руку с пистолетом
в  темень  ночи, так что Владимир испугался, как бы она не выпала. - Система
считала  характеристики  пространственного  положения  вплоть  до миллионных
долей  градуса,  до  сантиметров, то есть относительно магнитного ядра твоей
планеты.  И  вот  теперь, - Лея посмотрела на электронные часы, встроенные в
бесполезный  ныне  телефонный  аппарат,  -  через 15 танов, то есть примерно
через  45  твоих  минут,  эта  штуковина  прибудет сюда и окажется в нашем с
тобой распоряжении. До тебя дошло наконец?
     - А пилота мы съедим? - саркастически спросил Володя.
     - Пилотом  буду  я,  - парировала Лея. - Надеюсь, ты найдешь моему телу
более  достойное  и  приятное  для  нас обоих применение, не так ли? Стридор
прибудет прямо со склада на автопилоте, понимаешь?
     Владимир  понял,  что  если безумный на первый взгляд план Леи удастся,
то через сорок пять минут они пони-нут Володину квартиру. Или вообще Землю?
     - Куда же мы направимся? - растерянно спросил Владимир.
     - Туда, где полно еды, милый, и где я не объем тебя, родной ты мой.
     - Куда-нибудь  в  джунгли,  что  ли?  -  с  недоверием  поинтересовался
Володя.
     - Не  совсем,  - усмехнулась Лея. - Мы с тобою полетим на Силлур. Я уже
бывала  там  в  качестве разведчика. Силлуриане обладают совершенной ПВО, но
исторически  их  слабое место - это одиночные маленькие космические челноки,
вот  как  заказанный  мною  стридор.  Думаю,  мне не составит труда провести
корабль  в  стан  врага  -  я  это уже делала дважды, сделаю и еще раз. А на
Земле,  скримлик  ты мой белокрылый, нам будет скрыться куда как сложнее, уж
поверь моему опыту.
     - Так  ты  утверждаешь,  что  до  отлета  осталось  сорок пять минут? -
ошалело спросил Владимир, вновь опускаясь на кровать.
     Лея встала с подоконника и, открыв Володин шкаф, спросила:
     - Ты  позволишь  мне  взять  что-нибудь  из  платьев  и  белья, что мне
понравится?  Уж  прости,  что  я  тебе  досталась без приданого, разве что с
плазмометом.  Да  и  то  чужим.  Так что собирайся, думаю, в общей сложности
кроме  нас  с  тобою  в  корабль    будет погрузить еще килограммов сто
всякого барахла.
     Владимир  подошел  к  окну  и  бросил  долгий,  недоверчивый  взгляд  в
московскую  весеннюю  ночь.  Земля была укрыта белым покрывалом, не тронутым
дворниками  и  так  отвратительно  запаздывавшей  в этом году весной. Только
цепочки  следов  звериными  тропами  змеились  сквозь  дюны  сугробов,  чуть
опаленных  с южной стороны лучами редкого и бесприютного в этом году солнца.
Фонари  театральными  прожекторами  освещали  эти  отвратительные  декорации
мертвого  города.  Час  ночи  -  окна  в домах напротив горели разноцветными
прямоугольничками,  теперь  во  многих  квартирах  свет  горел  до утра - на
работу-то  теперь  почти никто не ходил, и граница между ночью и днем в этом
смысле  сделалась еще более условной. Правда, в темное время суток обыватели
не  решались  выглядывать  наружу  -  Владимир  давным-давно  не видел таких
привычных  прежде  силуэтов  в  окне, все было наглухо зашторено и завешено,
только  их  с  Леей  окно было распахнуто настежь. Деревья скорбными черными
силуэтами  торчали  из вольно раскинувшихся, по своему усмотрению, сугробов.
Сама  мысль о том, что из этого бесприютного мира скоро появится космический
корабль,  купленный  Леей  через  анданорский  Интернет,  казалась  в высшей
степени безумной. Настолько безумной, что имела шанс осуществиться.
     Владимир  оторвался  взглядом  от  чужой,  завоеванной  Земли, принялся
собирать вещи.
     - Теплую  одежду  не  бери,  -  предупредила  Лея.  - На Силлуре она не
понадобится.  Себе  я  заказала аккумуляторных батарей к комбинезону, а то я
там просто сдохла бы без охлаждения.
     "Вот ведь послал мне Бог Снегурочку", - подумалось Владимиру.
     - Побольше  ножей,  посуду попрочнее, желательно металлическую, чтоб не
разбить,  -  продолжала  давать  инструкции  Лея. - И давай поторапливайся -
если  его вдруг доставят чуть раньше, мы вылетим сразу, сам понимаешь. Да, и
завари  мне  кофе - как ты догадался, я всю ночь продержалась только на нем.
И  возьми  его  в  дорогу,  а  то я не смогу вести космический корабль - вот
засну, и улетим с тобой осваивать глубины нежилого космоса...
     В  общем,  сборы  пошли  полным  ходом.  Через  полчаса  Володя с Леей,
выключив  свет,  уже  сидели  перед:  окном в ожидании космического корабля.
Владимир  чувствовал,  что  внутри  его  все  просто-таки протестует, против
этого  безумия  - прилет корабля казался не более вероятным, чем, к примеру,
Карлсоне   или  Летучего  Е  Голландца.  Молодожены  сидели  обнявшись,  Лея
прижималась  своим  горячим  телом  к  черной  коже Вол од и - с ной куртки.
Внизу  было  безлюдно  и  мрачно, как на картине художника, повесившегося от
депрессии.  -  Смотри,  летит!  -  шепнула  вдруг Лея, чуть развернув голову
Владимира  в сторону маленькой звездочки. Смешно, но в первую секунду Володя
действительно  по с инерции подумал, что это правда падает звездочка, и даже
успел   загадать  желание.  "Всегда  быть  вместе  с  Леей",  -  подумал  он
скороговоркой,  пока  не потухла звезда. А она не угасала, эта звездочка, но
замедлила  свой  ход,  увеличилась  в  размерах  и  сделалась  не белой, как
вначале,  а  желтовато-розовой,  а  потом  густо-красной.  Звезда висела над
домом напротив и меняла цвет за считанные секунды.
     - Классно,   -   с   нотками   восторга  в  голосе  промолвила  Лея.  -
Укомплектовано  П-системой  охлаждения  корпуса.  Если  бы была П-система, -
уточнила  Лея,  вспомнив,  что  Володя  не  в  курсе  тонкостей  анданорской
техники,  -  стридор остывал бы минут десять и наверняка привлек бы внимание
патрульных. А так, быть может, и обойдется.
     - Лея,  -  сказал  Владимир,  обняв до боли жену. - Ты понимаешь, что у
тебя все получилось?
     - Полегче,  полегче,  Володенька, - извиваясь телом, ласково произнесла
Лея.  -  Не  помни  меня.  Мне  сейчас еще кораблем управлять, а это тебе не
гречку готовить.
     Володя ослабил хватку, но Лея сама, прильнув, не отрывалась от мужа.
     - Милый, а ты даже ни разу и в космосе-то не был, да?
     - Да,  -  выдохнул  Володя,  завороженно глядя туда, где темно-бордовая
увесистая  звездочка  уже,  угасая,  терялась  в  непроглядности застланного
ночными тучами неба.
     - Тебе   понравится,   скримлик   ты   мой  ненаглядный.  Не  может  не
понравиться.
     Владимир  услышал  глухой, чуть слышный гул, как от автомобиля, которые
уже так давно и окончательно были запрещены оккупантами.
     - Включены  планетарные  двигатели,  -  пояснила  Лея.  -  Через минуту
вылетаем.  Да,  - неуверенно сказала она, - в полете, сам понимаешь, главная
я, и ты будешь меня слушаться без обсуждений. Договорились?
     - Конечно,  милая...  -  зачарованно  вглядываясь  в темноту, угадывая,
нащупывая в ней взглядом контур приближавшегося корабля, вымолвил Володя.
     Вот  он,  вот  он,  космолет!  Странной, необычной формы - гибрид между
самолетиком  и  летающей  тарелкой,  цвета  вороненой  стали,  но не крупнее
"Жигулей",  -  выплыл он из темноты и замер возле самого окна, будто под ним
был  не  воздух,  а  упругая резина. К облегчению Владимира, звук двигателей
немедленно  стих.  Пейзаж  же за окном обогатился теперь важным, центральным
даже,  элементом.  Если  бы  видимое  сейчас  Владимиром  было изображено на
картине,  ее  автором,  вернее всего, был бы художник сумасшедший, но вполне
оптимистичный  -  экскурсовод  говорила  бы  так: "Этим космическим кораблем
автор  пытался  создать образ бегства от мрачных, печальных деталей, которых
так  много  по  краям  полотна..."  Владимир  никак  не  мог  заставить себя
поверить в реальность космического корабля, находясь в некоем ступоре.
     - Ну,  что  заснул,  юнга! - почти крикнула ему в ухо Лея, которая, как
заметил  Володя, выпив кофе, стала пользоваться куда как большим количеством
слов из своего неуклонно растущего словарного запаса.
     Лея  высунулась из окна так, что Владимир непроизвольно подскочил к ней
и,  с  удовольствием  схватив  ее за пьянящие бедра, подстраховал, когда она
что-то  нажимала  на  корпусе  корабля.  На  секунду  вновь взвыли моторы, и
космолет  вдвинулся в окно, разбив стекло выступом своей задней части. Слава
Богу,  брызги  и  лезвия  обрушившегося  стекла  не задели Лею, но маленькая
неурядица  со  стеклом отрезвила Володю, заставив поверить в то, что корабль
действительно  настоящий.  И  Лея на самом деле купила его на деньги убитого
им  на  благо  е  родной планеты Стора... Теперь стридор причалил вплотную к
вертикальной   перекладине   оконной   рамы.   Разбитым   оказалась   левая,
неоткрываемая  часть окна, правая же, открытая внутрь, уцелела. Володя помог
Лее,  выломав из паза опасно, погильотинному нависающее острие стекла, после
чего  девушка,  набрав  сообщенный  ей при оформлении покупки код на боковой
поверхности  и  космолета,  заставила  его  открыть  чрево своего багажника.
Владимир  сгрузил  туда  свои  инструменты,  палатку, спальные мешки, запасы
продовольствия,  рыболовные принадлежности, рацию, данную Зубцовым, деньги и
паспорт  -  как  же  без  них,  плеер  с  любимыми  кассетами и колоночками,
Евангелие,   молитвослов,  несколько  штампованных  иконок,  килограмма  три
книжек  художественных:  Достоевского  - "Подросток", которого он пока так и
не  успел  прочитать,  и  "Бесов",  которых  он  хотел  перечитать;  кое-что
недочитанное  из  Воннегута  и  Ивлина  Во,  показавшихся Владимиру наиболее
созвучными  ситуации;  "Дон Кихота" - он не терял надежду привить своей жене
вкус  к  чтению, коль скоро она сама, как прижало, отведала кофе; пару томов
Цвейга,  которого  он  недавно открыл для себя, копаясь на книжной полке, за
пару  дней  до  переломного  визита  Зубцова,  когда  Володя  вступил в ряды
Сопротивления,   чтобы,  как  выясняется,  отыскать  себе  невесту  в  рядах
оккупантов...
     Через  пару  минут  Лея  уже  закупорила  багажник  и пропустила Володю
вперед,  открыв  на вид стеклянный, а наделе - даже на ощупь чувствовалось -
словно  выполненный  из  цельного искусственного алмаза - купол крыши, и как
только  она  это сделала, кнопочки, рычажки и датчики внутри кабины зажглись
непривычным  для  земной  техники  разноцветьем  красного,  желтого, синего,
фиолетового  и  зеленого. Владимир недоверчиво оперся о край корабля, словно
боясь,  что  он опрокинется набок, как утлая лодочка, когда Владимир будет в
него  влезать. На попытку качнуть его с целью проверить устойчивость - ведь,
как  ни  крути,  под  дном  космолета  было семь этажей тоскливо тянущей под
ложечкой  пустоты,  -  стридор  отреагировал,  как вагон электрички, если бы
Володе  пришло  в  голову  раскачать  его.  То  есть  никак. Володя боязливо
перекинул  ногу  через подоконник, словно опасаясь, что космический корабль,
действительно  являющийся  воплощением самой безумной мечты как абстрактного
человечества,  так  и  загнанных  в  УГОЛ  Владимира с Леей, может оказаться
галлюцинацией,  миражом,  и  вместо того чтобы попасть в такую уютную на вид
кабину  космолета,  Володя  шагнет  в бесприютную пустоту воздуха за окном и
рухнет  оземь.  Ничуть  не  бывало.  Секунда  - и не привыкший покидать свое
жилище   через  окно  Владимир  оказался  в  мягком,  обволакивающем,  но  и
пружинисто  бодрящем  кресле,  среди  призывно горящих всеми цветами спектра
лампочек  и табличек. Лея легко, по-ковбойски, впрыгнула на свое сиденье - в
космолете,  как  в  японских автомобилях, место шофера, пилота то есть, было
справа,  если  смотреть  изнутри,  -  и, уверенно нажав на кнопку, заставила
алмазный  шлем  корабля  плавно  затвориться.  Лея  начала  двигать какие-то
ведомые   ей   рычажки,   подготавливая   корабль  к  полету,  Владимиру  же
показалось,  что, хотя они еще не стартовали, из кабины уже уходит воздух, а
его   место,  с  легким  гулом,  раздавшимся  сразу  же,  как  только  купол
задвинулся,  занимает смертоносный вакуум космоса. Лея, почувствовав на себе
его испуганный взгляд, сказала, не отрывая глаз от кнопочек и рычажков:
     - Да,  забыла  предупредить.  У  тебя,  особенно в первые минуты, могут
возникнуть   проблемы   с   дыханием.   Воздух   Анданора,   который  сейчас
генерируется  в  корабле,  беднее  кислородом, чем земной. Даже я отвыкла от
такого. Думаю, сейчас концентрация стабилизируется, и тебе станет полегче.
     "Хорошо  бы",  -  подумал  Володя,  начинавший  понимать, почему рыбы в
магазине  "Океан",  когда  их  достают  из  аквариума,  так  широко  и часто
разевают  рты,  выпучив  при  этом  глаза.  Только  присутствие многоопытной
дамы-летчика,  по  совместительству  бывшей  его  женой,  да  ее  спокойный,
уверенный тон мешали Володе последовать их примеру.
     Наконец  взвыли двигатели, и то ли концентрация кислорода в дыхательной
смеси  действительно  возросла,  то  ли  Владимир  невольно  отвлекся на вид
знакомой  с  детства улицы, внезапным ракурсом ускользавшей из вида, теряясь
в  московских  кварталах, - высокие новостройки заслонили собой Володин дом,
а  потом  и  сами  стали  ничтожно  маленькими, как поставленные на узенькое
ребро плащевки домино.
     Стридор  делал широкую петлю над спящей Москвой, и потому Владимиру она
была  видна  вся.  Оранжевые  артерии  улиц  сверху казались вполне живыми и
пульсирующими,  отсутствия  машин  было  уже  не  заметить с высоты орлиного
полета.  Еще  десяток  секунд  -  и  город  смотрелся  уже  правильной формы
догорающим  костром,  искрящим  мириадами  крохотных  ползучих  искорок улиц
среди  черных углей кварталов посреди заснеженной поляны. Это луна, пока еще
такая  же  далекая,  как  раньше,  высунулась  из  пелены  облаков,  все еще
висевшей  над  головой  Володи,  и наполнила своим тусклым светом покидаемый
Владимиром  мир,  единственный  и  по-своему  любимый.  Снег,  которым  были
покрыты  подмосковные  поля и леса, матовым исполинским зеркалом отсылал еще
более  рассеянный  свет  к  непроглядному,  безотрадному  слою  облаков,  не
выпускавших  его  обратно в черные бездны космоса, куда теперь как раз лежал
путь  Владимира.  Уши  заложило,  но прежде чем давление обернулось болью, к
вою  двигателей  добавился  знакомый  уже  гул  воздушной  установки,  и уши
перестали  напоминать о своем существовании. Владимир жадно впитывал зрелище
заснеженной  страны,  белым  саваном  раскинувшейся внизу, пока густой серый
туман  облаков  рваными  клочьями  сперва, а потом и непроглядной пеленой не
залепил  алмазный  купол  над  головой.  Красные,  желтые, голубые и зеленые
кнопочки,  стрелочки  и таблички мирно сияли, Лея, судя по всему, уверенно и
легко  вела  удивительный  корабль сквозь трясину безжизненных туч. Наконец,
клубящиеся  контуры  облаков остались внизу, и зрелище это было само по себе
волшебным  и  незабываемым - ведь мы так привыкли видеть облака висящими над
нашими  головами,  отбирающими  у  нас даримые небом свет и тепло. Теперь же
Владимир  с  изумлением  видел,  как  самая  простая  пелена  туч может быть
прекрасна,  когда  видишь  ее  сверху. Отсюда ее контуры воспринимались куда
как  более  рельефными  и  замысловатыми  и  просто купались в заметно более
ярком   здесь,  в  поднебесье,  лунном  свете,  который  покрывал  сказочной
позолотой  очертания небесных причудливых башенок и крепостей, возвышавшихся
над   неровной   поверхностью  облачного  слоя  живыми  жгутами  и  дышащими
монолитами.  Зрелище  было  столь  завораживающим, что просто поражало своей
какой-то   простой   правдивостью  -  такого  не  могла  бы  выдумать  самая
изощренная  фантазия,  это  было  правдой,  они  с Леей действительно летели
куда-то  к  неизведанным  мирам.  Ярко  сияли звезды, одаряя тонкими мазками
ультрафиолета  нежащиеся  под лунными лучами тела туч, которыми было покрыто
все  обозримое  пространство  внизу, словно это было лежбище морских котиков
или  моржей.  Однако и этот зыбкий, туманный с золотом мир оставался внизу -
настолько внизу, как ни с одного самолета не увидеть.
     Володя  догадался,  что Лея специально разворачивает ведомый ею корабль
под  таким  углом,  чтобы  ему  было  лучше видно, и Владимир был несказанно
благодарен  ей  за это. А неба становилось все больше, горизонт расширялся с
каждой  секундой. И лишь когда три четверти видимого мира уже занимало небо,
усыпанное  бриллиантами звезд, чьи голоса, казалось, сейчас  было почти
что  слышать,  столь  выразительны и прекрасны они были тут, Владимир понял,
что  то,  что  он  и  видит под собой, все более напоминает ему исполинскую,
невообразимую  сферу  -  это  было  чарующе  и отчего-то страшно. Даже когда
путешествуешь  на  самолете, как-то непроизвольно чувствуешь, что летишь над
землей,  почти  по  Земле,  играя  с  облаками,  но  не  отдаляясь от родной
планеты,  которая  ревниво держит тебя силой своего притяжения и еще чем-то,
неописуемым,   но   реальным.   Сейчас   же  Владимир  ощутил  опустошающее,
шокирующее  чувство  разрыва  всех  этих  связующих  с  нитей,  он, по сути,
впервые  по-настоящему  почувствовал  себя наедине с великим, безжалостным и
несравнимо  прекрасным  холодным космосом. Володя понял рассудком, что это и
есть   невесомость,  но  тут  было  и  нечто  иное.  Словно  была,  наконец,
перерезана   пуповина,   ремень  безопасности  или  сторожевая  цепь  -  как
посмотреть,  - прежде намертво связывавшая его с матерью-Землей, и теперь он
был  впервые  по-настоящему  пугающе самостоятелен. Умная машина, подчиняясь
приказам  виртуозно  управляющей  ею  Леи,  загудела  как-то  по-третьему, и
Владимир,  уже  всерьез  опасавшийся,  что  его  задница  сейчас выплывет из
кресла  и  он  стукнется  головой  об  алмазный купол космолета, ощутил, как
искусственно  созданная  гравитация  вновь  надежно  усадила  его  в  мягкое
сиденье.  И вот тут Владимир поймал на себе хитрый, многозначительный взгляд
Леи,  на  мгновение  отвлекшейся  от  своих  приборов, и, посмотрев направо,
понял,  что  Лея  знала  наверняка,  что теперь Володе настала пора испытать
настоящий,   подлинный  шок.  Владимир  смотрел  вправо  сквозь  кристальной
чистоты  полусферу  и  чувствовал,  как  немой  крик  изумления  и  восторга
замирает  где-то  у  него  на  губах. Хотя Владимир уже сообразил, что такие
понятия,  как  верх  и низ, генерируются сейчас их крохотным корабликом, все
равно  не  был  готов  к  тому,  что  увидел сейчас справа от себя. Там была
Земля.  Земля  была  сбоку,  а  не  снизу.  Она была исполинским шаром почти
идеально  круглой  формы. Володя почувствовал, как волна мурашек, от затылка
до  стоп,  пробежала  по  его  телу. Он понял, что сейчас не день и не ночь.
Сейчас  -  бесконечность  космоса...  Владимир догадался по сияющему ореолу,
что  совсем  вскоре из-за края планеты он увидит Солнце. Теперь само понятие
времени  стало  условностью  -  оно  свелось  к взаиморасположению в космосе
исполинских,  немыслимых по своим масштабам тел. Владимир сейчас видел Землю
всю,  целиком,  и  не она диктовала ему, где верх, а где низ. Земля ВИСЕЛА В
КОСМИЧЕСКОЙ ПУСТОТЕ.
     Владимир  прочувствовал,  что,  сколько  бы это ни объясняли в школе, в
это  нельзя  поверить,  пока не увидишь, не ощутишь, не прочувствуешь это на
своей  шкуре сам. Она нисколько не напоминала собой глобус, яблоко или, там,
какую-либо  еще ерунду, с которой ее обыкновенно сравнивают те, кто лично не
проходил  через  ошеломляющую  мясорубку этого запредельного чувства. "Из-за
деревьев  леса  не  видно",  -  вспомнилась поговорка. Да. Когда живешь, как
крохотная  букашка,  у  Земли  на  боку,  ты  ее просто никогда не видел. За
деревьями.  Полями.  Лесами.  Морями. Дорогами, городами, горами... А сейчас
ее  было  видно  всю.  Как  она  есть.  Володя  яркой вспышкой вспомнил, как
однажды  летал в командировку в Находку, еще тогда, в обычной своей жизни. И
как  его  -  даже  по  маленькому  фрагменту, в заливе - поразил океан. Была
зима,  и  океан  тончайшими переливами хрустального звона сдвигал льдинки на
своей  поверхности,  это было величаво и незабываемо, словно не лед это был,
а  чешуя  исполинского,  дремлющего  в  полном осознании своего царственного
могущества  дракона.  Владимир, спускаясь на берег океана, всякий раз думал,
что  его  не  спутать  с  морем  -  достаточно  услышать  совсем иной ритм и
наполненность  его  дыхания.  Ведь  и  море  не  сравнить с озером или, там,
водохранилищем.  Земля  же  ощущалась тысячекратно, несопоставимо величавее,
чем  океан,  и  Владимиру  показалось,  что  он  ощутил сам ритм ее дыханий,
простирающихся  на  многие столетия. Владимир внезапно заметил, что более не
слышит  звуков  двигателей.  Вокруг  было  разлито  молчание самого космоса,
среди  которого звучал и только миллионный, неуловимо малый фрагмент дыхания
великой  планеты,  имя  которой  -  Земля.  На  затопенной поверхности Земли
сейчас  были видны, золотистые в свете луны, спирали циклонов - не более чем
рябь,  пар  от  ее  дыхания;  под  ними  же,  неразличимые? среди тьмы, были
разлиты  океаны  и моря - не более, 10 нежели прилипшие к ней пленочки луж -
так  тонки  и  ничтожны  они  были  в сравнении с невместимой в человеческое
сознание  несусветно,  умопомрачительно  величественной  САМОЙ  ЗЕМЛЕЙ...  и
Владимир ощутил руку Леи на своем плече.
     - Насмотрелся? - спросила она.
     Владимир  подумал,  что  ему надо увидеть еще, как Солнце выходит из-за
края  Земли, как остается позади Луна, прочувствовать, чем отличается от его
планеты Марс или, там, Юпитер, и уверенно выдохнул:
     - Нет.
     - И  никогда  не  насмотришься.  Так  уж  устроен  Космос, поверь моему
опыту.  Теперь  всю  жизнь  тосковать  будешь,  но больше смотреть на это не
рекомендую   -   не  всякий  годится  в  пилоты  космолета,  по  анданорской
статистике  -  менее  чем  один  из  ста.  Конечно,  когда  корабль  идет на
автопилоте  или  управляется  с  планеты  -  дело  другое.  Но  когда у тебя
безграничная  свобода,  а тебе надо добраться из пункта А в пункт Б, соблазн
часто   оказывается  слишком  велик.  Хочется  заглянуть  за  край  планеты,
побеседовать  со звездами. Именно поэтому наши первые одиночные экспедиции в
Космос были обречены - слишком велик соблазн.
     Лея  вздохнула,  и Владимир почувствовал всем собственным телом, как ей
самой тяжело всякий раз расставаться с этой могучей красотой.
     - Ну  вот,  - продолжила девушка. - Я у тебя, на Земле, читала книжечку
такую  -  "Легенды  и  мифы  Древней  Греции". Там есть две истории, которые
невоз  правильно  понять,  если  не  видел  ЭТОГО.  Об Икаре, опалившем
крылья,  - а у нас многие так и направили корабль, опьяненные нашим Солнцем,
прямо  в  него, - и об Одиссее, который не заткнул себе уши, чтобы послушать
пение  сирен.  Потому-то  в пилоты космолетов строжайший отбор, включающий в
себя  психологический  тест.  Пассажиру  же - тебе, тебе, милый, - просто не
полагается  всего  этого  видеть - были случаи захвата лайнеров обезумевшим,
как  от наркотика, гостем корабля. А я вот этот тест, представляешь, прошла.
А  ни  одному  мечтателю или поэту этот тест не пройти. Но у нас-то с тобой,
родной  мой,  -  Владимир  слушал  Лею,  не глядя на нее, не в силах отвести
взора  от  шарообразного чуда, имя которому - Земля, - все с самого начала -
вопреки  инструкциям.  Я  просто  не  могла  с тобой не поделиться ЭТИМ, мне
хотелось,  чтобы  ты  еще  более полно ощущал меня, понимаешь? А это - часть
меня...  То  есть  я  -  неотъемлемая частица ЭТОГО. Дай мне руку, - властно
велела Лея.
     Владимир,  лишь теперь до конца понявший причины поистине маниакального
состояния,  в  котором  Лея заказывала этот корабль, покорно протянул руку -
обещал ведь слушаться, - спросив:
     - У тебя ведь никогда не было СВОЕГО корабля, так?
     - Верно, - шепнула Лея.
     Она  открыла  какой-то потайной ящичек и извлекла оттуда нечто, слишком
уж напоминающее шприц, чтобы быть чем-либо иным.
     - Что  это?  -  обеспокоенно  спросил  Владимир, непроизвольно напрягая
руку.
     - Космос  -  наркотик.  Ты  видел это сам, - сказала Лея, протирая кожу
Владимиру  аналогом  спирта. - Но ты должен сейчас заснуть не только по этой
причине.  Тебе  не  выдержать перегрузок от работы звездного двигателя. Если
ты не уснешь, то умрешь - понял?
     - А  ты, стало быть, нет? - раздраженно ответил Володя, сам поразившись
резкости  своего тона. Просто ему хотелось еще хоть немного пожить в ЭТОМ...
-  ?  Прости,  -  тут  же, спохватившись, добавил он. - Охотно, - отозвалась
Лея.  -  Ты  еще молодчина - себя хоть немного контролируешь. Горжусь тобой.
Лея  пронзила  струной  иглы  вену  на запястье Владимира, и тот ощутил, как
нечто,  готовое  отнять  у  него  запредельную  красоту сказочного мира, уже
катит  по  его жилам, устанавливая в его организме новый какой-то а порядок,
словно бальзамируя его изнутри. Лея же извиняющимся тоном добавила:
     - Милый,  я  бы разрешила тебе посмотреть еще немного, но задерживаться
дальше  опасно  -  могут  засечь. и А я тоже не железная, ты прав - просто я
буду  спать  не  ак  глубоко  и не так долго - меня как-никак учили на илота
пять лет. Это ведь моя основная специальность, что ни говори...
     Владимир  осоловело  посмотрел  на  свою  жену,  на  ее  контур на фоне
звездной  бездны  неба.  Хотел  сказать  ей  "спокойной  ночи",  да вот язык
вареным   пельменем   застрял  где-то  в  искрящейся  незнакомым  вкусом  от
воздействия препарата полости рта.
     Лея,  будто  прочитав  его  мысли, плавно качнулась к Владимиру - то ли
как  башня,  то  ли  как  птица  -  она  сейчас  казалась гигантской, как та
планета,  которая  тоже  была  где-то  рядом,  -  и,  поцеловав  Владимира в
непослушные   губы,  провибрировала,  будто  нараспев:  "Спокойной  н-о-ч-и,
м-оо-й мм-ии-лл-ыы-ййй".
     И мир канул в черном, звенящем струями омуте пустоты.
                                  Глава 22
                                   СИЛЛУР
     Владимир  пришел  в  себя уже на Силлуре. Взглянув на наручные часы, он
сперва  решил,  что  они  врут  -  ведь  если им верить, то он проспал целую
неделю.  Однако  Лея  согласилась с мнением часов и подтвердила, что все это
время  он  пребывал в беспробудном сне, почти анабиозе. Обстановка и природа
новой  планеты,  признаться,  не  произвели  на  него  столь сокрушительного
впечатления,  как  открытый  космос.  Разумеется,  как биологу, ему казались
весьма  интересными  все  населявшие  эту  благодатную  планету существа, но
сейчас  он  чувствовал  себя  скорее  не  ученым, а космонавтом. Его звало и
манило  звездное небо, такое чужое здесь, но такое же сказочное - он знал, -
как  и возле Земли... Лея завела космический корабль со спящим еще Володей в
глубь  Силлурианской  Системы  Прохладных пещер - места, часто используемого
анданорскими   разведчиками   из-за   его   ригодности   для   их  обитания.
Удивительно,  но  сами  силлуриане  не  догадывались  об  их  существовании,
точнее,  о  том,  как  холодно  в этих расщелинах. Жители Силлура, по словам
Леи,  были прирожденными горожанами, и вся их жизнь сосредотачивалась именно
вокруг  городов. Оттого-то было не слишком сложно на миниатюрном маневренном
космолете  миновать их систему дальней защиты, не способной обнаружить столь
маленькую  цель,  если  за  штурвалом  такой  опытный  пилот,  как  Лея. Как
выяснилось,  Лея  уже  дважды  летала  на Силлур прежде, сопровождая агентов
высшего  класса.  И  она  знала  слабые  места  дальней  защиты, использовав
которые,  несложно  было  посадить корабль на поверхности вражеской планеты.
Сложности  поджидали анданорских разведчиков на следующем этапе - проникнуть
в   города   было   практически   невоз,   и   Лея   просто  высаживала
профессионального   разведчика   в   определенном  месте  и  ждала  там  его
возвращения  в  заранее обговоренное время. Первый раз ее пассажир вернулся;
во  второй  раз  -  нет,  и Лее пришлось тогда улетать с планеты в печальном
одиночестве.   Теперь   же   Лея   с  Владимиром  не  ставили  себе  задачей
проникновение  в  закрытые  города  силлуриан - напротив, они были счастливы
подобной  самоизоляции  силлуриан  на  ограниченных участках территории, что
позволяло  нашим  героям  жить  такой  вот  незамысловатой  жизнью  пещерных
жителей.  Лею,  заказавшую  вместе  с  космическим  кораблем  аккумуляторные
батареи  для  своего морозильно-защитного костюма, ждал неприятный сюрприз -
с  ее  заказом  что-то  напутали,  и вместо аккумуляторов к костюму положили
лазерный  пистолет  с  двумя  комплектами  солнечных батарей к нему. Так что
пока  холодолюбивая  Лея  скрывалась  от  силлурианской  тропической  жары в
глубине пещеры, добытчиком и охотником был Владимир.
     Впрочем,  Лея исхитрилась-таки перезарядить от космолета батареи своего
комбинезона,  но заряжались они дней пять, не меньше. Лея решила не надевать
свой  анцирь  - герметичный костюм, энергии которого должно было хватить для
охлаждения  тела не более чем на 24 часа силлурианской жары, лежал наготове,
-  сама  же анданорианка продолжала, как и в Москве, щеголять в полуголом, а
то  и  вовсе  обнаженном виде. Лея свыкалась с ролью хранительницы домашнего
очага,  точнее,  как  шутил  Владимир, домашней морозилки; везде на Силлуре,
казалось,  было  жарко и сухо, кроме их холодной и влажной пещерки. Наручные
часы  Владимира  из-за  несовпадения земных и силлурианских суток показывали
нечто   несусветное   и   вовсе  не  соответствующее  расположению  палящего
голубоватого  светила  на  небосклоне,  однако  среди  захваченных Володей с
Земли   вещей   он   с  удовольствием  обнаружил  будильник,  работавший  от
батарейки.  Это позволяло Владимиру с Леей договариваться, во сколько Володя
вернется  с  охоты  и,  следовательно,  к  какому  времени  Лея  должна была
приготовить обед.
     Хотя  горная  гряда,  в которой нашли себе приют Владимир с Леей, почти
вплотную  выходила  к  трассе,  дорога, соединявшая ближайший город и старый
космопорт,  практически  не  использовалась.  Природа  Силлура была щедрой и
благодатной  -  в  изобилии  одаривала она наших героев съедобными плодами и
мясом.  Теперь  Лея  с  Владимиром  не  голодали,  а что до Володи, так он и
вообще  неожиданно  для  себя  поправился  килограммов  на  пять, не меньше.
Прошло  более  полутора  месяцев  по  земным  меркам,  как они поселились на
Силлуре,  и  за это время Владимир великолепно изучил местный растительный и
животный  мир.  Растения планеты очень напоминали земные, удивительными были
только  силлурианские  цветы  -  они  были  крупнее  земных  в  десятки раз;
Владимир  ни  разу  не видел тут цветов, меньших земной лилии. На Силлуре не
было  вовсе  паразитических  насекомых  и  ядовитых существ; практически все
плоды  и  зверье  были съедобны, хотя некоторые разновидности и оказались не
слишком  приятными на вкус. Силлуриане, по словам Леи, общались с природой в
закрытых  лесопарковых  зонах,  а  потому  Владимиру только пару раз удалось
увидеть  жителей  гостеприимной планеты. Увы, Лея оказалась права - оба раза
силлуриане   путешествовали   в  сопровождении  сквирлов,  смотревшихся  тут
умными,  миролюбивыми  и  совсем  ручными,  что не меняло печальной истины -
нашествие  сквирлов,  безусловно,  устроили  землянам  сами союзнички, чтобы
затем  использовать  нашу  планету  для  атаки  на  Анданор. Ближайший город
назывался   Силкрон.   Владимир  вспомнил,  что,  когда  Зубцов,  уже  после
эвакуации  раненой  Лайны,  сумел-таки  выведать  ее  адрес,  в  нем как раз
фигурировал  город  Силкрон.  Совпадение было изумительным - ведь на Силлуре
были десятки городов, однако они теперь, выходит, были с Лайной соседями.
     Тропический  лес  планеты  в  целом  весьма походил на земные дебри, но
несколько   мелких   неземных   штрихов   заставляли  его  смотреться  очень
инопланетно.  Кроме  исполинских цветов самых разнообразных форм и расцветок
удивительными  были  сами  листья.  И  хотя  взрослые  листочки имели вполне
зеленый  цвет  и  могли  бы  для  непосвященного  сойти за выросшие на нашей
планете,   молодая,   свежая  листва,  вылезая  из  лопающихся  почек,  была
изумительных  оттенков  фиолетового или синего цвета, и лишь через несколько
дней  сквозь  небесно-голубую,  а  затем  бирюзовую,  к концу первой не-дели
своей  жизни,  окраску приходила к привычному зеленному цвету. А вот желтых,
а  тем  паче  красных листьев на Силлуре не было, и Владимиру стало понятным
изумленное  восхищение  Лайны  перед червонного золота земным листопадом, не
оставляющим  равнодушными  даже привычных к нему с детства людей. Здешняя же
листва  синего,  голубого,  фиолетового  -  у  новорожденных  листочков  или
густо-зеленого  -  у  листьев  зрелых  с цвета, казалось, вообще не погибала
своей  смертью.  Лес  просто кишмя кишел маленькими и большими существами, с
утра  до  ночи  хрустевшими сочными побегами и в награду обильно удобрявшими
почву под теми деревьями, которые ими обгладывались.
     Силлур   мог   бы  стать  раем  для  собирателей  коллекции  бабочек  -
энтомологу,  попавшему  на планету, грозило настоящее помешательство - 
было  "не снести восхищения", по любимому Лайной Пушкину, от изысканных форм
бабочек,  грациозно  порхающих  с  цветка  на цветок. Эти неземные красавицы
были  под стать опыляемым ими растениям - похоже, на Силлуре бабочки считали
дурным  тоном  иметь  крылья  размером  меньше  ладони,  некоторые  же  были
габаритами   с   добрую   чайку   и  летали  высоко  над  лесом,  с  тонким,
пронзительным  свистом  предаваясь любовным утехам и падая порою, сцепившись
в  объятиях  страсти,  на плодородную почву. Владимир с Леей не пользовались
их  беспомощным  состоянием  -  ведь они и сами были влюблены не меньше этих
аппетитно  упитанных  бабочек,  к  слову,  весьма приятных на вкус - бабочки
напоминали  земных  креветок  или  крабов, но были нежнее и как-то слаще. Их
гусеницы,   в   кулинарном   смысле,  также  представляли  собой  изысканный
деликатес  и  обитали  на  верхушках  деревьев,  а  потому добыть их было не
так-то  просто  даже  с  помощью  лазерного  пистолета - хотя зрелая личинка
весила  не  менее  полкило,  она  так ловко сливалась с растительностью, что
обычно  разглядеть  ее  не  представлялось возможным. Володе в голову пришла
интересная  идея  разводить  этих гусениц в неволе, тем более что заполучить
беременную  самку  было  совсем  нетрудно, просто пока у Владимира как-то до
этого руки не доходили.
     Тем  более  что  пищи  было в избытке - для пещерных людей, вооруженных
лазерным   пистолетом  на  солнечных  батареях,  жизнь  казалась  почти  что
райской.  Были  тут  и  хищные звери, но все какие-то несерьезные, не то что
земные  тигры  и  даже  волки.  Многие  из травоядных также могли бы за себя
постоять,  охоться на них Владимир при помощи своего, оставленного на Земле,
боевого  молота,  но  всем им было нечего противопоставить лазерному оружию.
Лея  рассказала Владимиру, что Силлур потратил массу усилий для избавления в
незапамятные  времена  своей планеты от сквирлов, раньше стоявших на вершине
пищевой  пирамиды  и  бывших  настоящей  чумой  здешних  мест.  Война  между
древними  силлурианами  и  сквирлами  продолжалась  много  сотен лет, и лишь
прорыв  в  науке  позволил  здешним людям утвердиться в своем господстве над
планетой.  Теперь  же сквирлов разводили и дрессировали только в специальных
центрах,   расположенных  на  вспомогательных  планетах  Республики  Силлур.
Простые  граждане  могли  приобрести  себе  только стерилизованного сквирла,
снабженного  специальным радиомаячком, чтобы в случае выхода из-под контроля
и побега его  было своевременно обнаружить и уничтожить.
     Лея,  как  разведчик,  великолепно  знала  как  историю  Силлура, так и
нынешнее  устройство  враждебной  Анданору  республики.  Владимир узнал, что
Силлур  состоял  из четырех столичных и нескольких десятков вспомогательных,
или  хозяйственных,  планет.  Каждая из столичных планет носила имя Силлур и
имела  усилиями  колонистов  почти  идентичную  флору  и  фауну.  Родиной же
цивилизации  была  как раз эта планета, давшая теперь приют Лее и Владимиру,
именно  тут  в незапамятные времена люди ценой миллионов жизней одолели-таки
древних,  организованных  по  принципу  муравейника  сквирлов, разводивших в
самые  страшные,  первобытные  времена  силлуриан  себе  в  пищу, как земные
муравьи  делают  с тлями или грибками. Другие три столичные планеты, а также
большинство  вспомогательных были колонизированы позже, но все равно - много
тысячелетий  назад.  Все  промышленное  и военное производство республики, а
также  добыча  и  переработка  руд  велась  специалистами  на  хозяйственных
планетах.  На Силлуре никогда не было рабства; девизом республики было слово
"свобода",  хотя  на вредных производствах работало множество представителей
менее  развитых  рас,  дружественных  с  Силлуром.  Плата за труд была столь
щедрой,  что  желающие  обыкновенно  проходили  суровый  отбор  и считали за
счастье сотрудничество с республикой.
     На  Анданоре  же,  к слову, не гнушались использовать труд рабов, и Лея
горячо  отстаивала  в  спорах  с  Владимиром правильность и честность такого
подхода,  так  что  Володя порой называл Лею фашисткой за ее излишне прямой,
резкий  и  лишенный всякой сентиментальности подход к жизни. Она, к примеру,
искренне  не  могла понять, что плохого делали гитлеровцы, утилизируя волосы
убиваемых  ими  в  концлагерях  женщин  и вытаскивая золотые коронки изо рта
уничтожаемых  евреев.  "Разве хорошо это, чтобы добро пропадало?" - пожимала
плечами   девушка.  На  Анданоре  считалось  естественным  в  случае  голода
использовать  в  пищу  мясо  рабов;  и  хотя  подобного  не  происходило уже
несколько  столетий,  никто  не  сомневался,  что,  если будет нужда, рука у
мясников  не  дрогнет.  С другой стороны, Владимир был немало удивлен, когда
на  вопрос, сколько же у Леи было рабов, та ответила, что нисколько. Но если
они  вновь  появились  бы на ее родине, заявила девушка, она с удовольствием
купила  бы  для  себя  штуки  три.  Дело в том, что, по словам Леи, с Землей
обошлись  еще  достаточно  мягко,  поскольку  ей  придали  статус покоренной
планеты,  а  не  планеты,  побежденной в войне, - столь малой кровью удалось
провести ее захват.
     Так  за  беседами  на всевозможные темы незаметно уходили дни за днями.
Сутки  на  Силлуре  составляли всего 16 земных часов, и хотя у Володи, кроме
несложной  охоты  да  бесед  с  Леей,  не  было  никаких  дел, ему все равно
казалось,  что  время  летит  невообразимо  стремительно.  Владимир научился
профессионально  разделывать убитых им зверей, мех большинства из которых по
непонятной  для  Володи  причине  был  нежно-розового  цвета.  Жизнь у Леи и
Владимира  налаживалась с каждым днем. Шкуры убитых зверей покрыли собой уже
весь  пол  их  пещеры  и  большую  часть  стен.  Добычи было много, лазерный
пистолет  стрелял  беззвучно и наверняка голубоватое, но вместе с тем жаркое
солнце  Силлура  идеально  подходило  для  перезарядки  батарей,  на которых
работал  ручной  лазер.  И  хотя  лазерный пистолет не обладал убойной силою
плазмомета,   зато  он  мог  использоваться  практически  вечно.  Пока  один
комплект  аккумуляторов перезаряжался на раскаленном от солнца белом камне у
самого  входа  в  пещеру,  а  Лея  готовила  вчерашнюю добычу Владимира, тот
охотился  невдалеке  от  жилища,  выбирая  цель  не покрупнее, как раньше, а
поменьше.
     Связано  это  было с тем, что нашим героям уже неоднократно приходилось
выбрасывать    недоеденные   остатки   подстреленного   накануне   существа,
обладавшего  зеленой  щетинистой  шкурой, прищуренными свинячьими глазками и
гибким  рыльцем  с  хватательной  подушечкой  на конце - Владимир назвал его
кабанчиком,  -  когда  через  день от его туши, несмотря на прохладу пещеры,
начинал  идти уже вовсе не аппетитный аромат, сколько ее ни разжаривай. "Вот
что  значит  жить  без  холодильника", - шутила Лея, по-военному привычная к
походному  житью-бытью  и  не  делавшая  проблем из мелких бытовых неурядиц.
Володю  уже начинали мучить угрызения совести - ему казалось, что если ты уж
кого-нибудь  подстрелил, то надо постараться и съесть его целиком, иначе, на
его  взгляд,  выходило  как-то  не-?  правильно  по отношению к добыче. "Лея
называла  подобные  соображения  мужа сентиментальной чушью, плодами земного
романтического воспитания и посмеивалась над ними.
     Вот и сегодня Лея разбудила Владимира так:
     - Володенька,  проснись! Тебе надо немедленно доесть вчерашнего кабана,
иначе он испортится, и ты себе этого не простишь!
     - Милая, еще пять минут, - сонно откликнулся Владимир.
     Он  собрался  было  поднять руку, чтобы погладить красивую шею своей не
так  чтоб  совсем  законной, но вполне жены, лежавшей рядом на шкурах, прямо
на полу. Собственно, Лея была вся обнажена и прекрасна.
     Установившиеся   дни  были  изнурительно  жаркими,  свет  безжалостного
голубоватого  светила,  напоминавший  Владимиру  сияние  сварочной  лампы  и
мамину   фразу  из  безнадежно  далекого  детства:  "Не  смотри  на  сварку,
Володенька,  а  то  ослепнешь!"  - приносил жара не меньше, чем света. Их же
пещерка,  облюбованная  Леей,  казалось,  была самым студеным местом на всем
Силлуре  -  там, в толще скал, протекала ледяная подземная река, шум которой
был слышен, если приложить ухо к полу.
     "Что  случилось?"  - подумал Володя. Он понял, что хотел прикоснуться к
Лее,  но  отчего-то  не сумел. Словно тело его продолжало спать, хотя сам-то
он   вполне   проснулся.  Вон  детство  даже  вспомнил.  Владимир  еще  раз,
напрягшись всерьез, попробовал приподнять руку. Впустую.
     - Встань!  -  сказал  он  вдруг Лее таким серьезным тоном, что девушка,
уже  и  без  того  настороженно  вглядывавшаяся  в  его  лицо,  без раздумий
попыталась подняться. Но не тут-то было.
     Володя  понял,  что они оба парализованы. Первое, что пришло ему на ум,
-  это  съеденное ими вчера существо, отдаленно напоминавшее морскую свинку,
только  с  ярко-красной  шкурой.  Его  мясо  было вполне вкусным, вот только
никогда  прежде  им  с  Леей  его  есть  не  доводилось.  Да и броский окрас
животного  мог  быть  предупреждающим  -  Володя  с  тоской вспомнил порядок
действия  парализующих  ядов. Исходом тяжелого отравления обыкновенно бывает
смерть от удушья.
     - Как  ты  думаешь,  -  сдерживаясь, чтобы страх не проник в его голос,
спросил Володя, - это не может быть от вчерашней свинки?
     - Нет,  -  слишком спокойно ответила Лея, и Владимир понял, что девушка
тоже  напугана  и  сдерживает  себя, также как и он сам. - Я знаю наверняка,
что здесь нет ядовитых животных.
     - Что  же тогда с нами случилось, на твой взгляд? - Володя отметил, что
паралич  еще  не  затронул  дыхательную  мускулатуру  и  даже язык ворочался
вполне внятно. - Может быть, это инфекция?
     - Посмотри, - сказала Лея, - проблемы не у нас одних.
     Владимир  с  трудом,  до  боли  в  глазных яблоках - сложно оглядеться,
когда   шея   не   работает,   -  осмотрел,  насколько  это  было  воз,
пространство  вокруг.  Укрытый  шкурами  пол  был усеян телами силлурианских
розовых  мышек  -  они  походили  на  земных, только головы их были увенчаны
изящными  тонкими  рожками,  как  у козочек. Эти зверьки изрядно докучали по
ночам,  и  если  такую  мышку  загнать  в  угол,  она выставляла вперед свои
иголочки,  рыла  лапкой,  как норовистый бычок, и пыталась пищать басом, что
невольно  вызывало  как  у  Леи,  так  и у Владимира приступ смеха. Под утро
мышки,  поживившись  остатками  вчерашнего ужина, бесследно исчезали в щели,
по  чему  всегда    было  предсказать  близкий  рассвет.  Сейчас же они
бессильными  комочками  усыпали весь пол - Володя даже диву дался, насколько
их,  оказывается,  много.  Впрочем,  радости  ему  это зрелище не принесло и
ясности тоже.
     - Я  почти  наверняка  знаю,  что  случилось,  - грустно сказала Лея. -
Думаю,  настал  последний  день  этой планеты. И когда мы придем в себя, нам
скорее всего надо будет покинуть Силлур.
     Володя  понял,  что Лея действительно что-то знает, и молча ждал теперь
продолжения объяснений.
     - Думаю,  наш  флагман  подошел  к  Силлуру  и  включил Пи-генератор, -
сказала  Лея.  -  А  это  значит, что наш Император завершил историю древней
столицы Силлура и подарил Империи новую колонию.
     - Ты  серьезно? - спросил Владимир, ощущая, как страх подземной ледяной
рекой подступил к его сердцу.
     - Знаешь,  -  сказала  девушка,  -  думаю,  сейчас как раз идет высадка
десанта.  На наших воинах надеты блокирующие пояса, поэтому на них излучение
не  подействует.  За  пару  дней  до  того,  как  ты притащил меня к себе, я
слышала,  что  элитные  штурмовые части экипируют подобными поясами. Но я не
могла  подумать,  что  Пи-генератор  включим  мы.  У нас в части думали, что
силлурианцы   произвели   свой   генератор  и  блокираторы  излучения  могут
понадобиться только для обороны.
     - Подожди,  -  возразил  Владимир,  -  но если генератор - столь мощное
средство,  отчего  же  Анданор не применил его при захвате Земли, да и здесь
почему  включил  только  теперь  -  ведь  вы  же  воюете с Силлуром уже уйму
времени!
     - Это  как  раз  понятно,  - ответила Лея. - Пи-генератор очень дорогая
игрушка.  Всей  накопленной  столетиями  энергии моей планеты хватит на один
такой  разряд.  От  силы  на  два.  Зачем  бы  мы стали использовать его для
захвата  такой  отсталой  планеты,  как  твоя  Земля? Уж кого-кого, а вас-то
захватить было проще простого.
     И  тут внимание девушки привлек тихий писк. Она приподнялась на локте и
посмотрела  на  его источник. Точно - мышки очнулись и разбегались теперь по
своим  щелям.  "Да и сама я сумела же подняться", - внезапно подумалось Лее.
Стало  быть,  генератор  выключили.  Вернее  всего,  Силлур уже был захвачен
Империей.
     Володя нежно обнял Лею и сказал:
     - Послушай,  а  может  быть,  Силлур  правда  изобрел  нечто подобное и
сейчас проводил испытания?
     Лея  помолчала  пару  секунд,  обдумывая  подобную  возсть,  потом
грустно вздохнула и ответила:
     - Розовые  мышки,  Володя,  не согласны с твоей версией. Они тут с ночи
лежали, верно?
     - Ну  да,  -  неуверенно  отозвался Володя, пока что не понимавший, что
имела в виду его жена.
     - Я  могу допустить, что Силлур испытывал свой генератор земную минуту.
Пусть  даже  анданорский  тан  времени.  Но  не  больше.  Это  было  бы  уже
самоубийственной расточительностью. Понимаешь?
                                    ***
     Тяжело  вздохнув,  Лея  отправилась  в  импровизированный  ангар, где в
просторной  и  прохладной  части  пещеры  возле  готового  к отлету стридора
хранился   ее   собственный,   перезаряженный  с  грехом  пополам,  защитный
комбинезон.  Девушка  надела его, решив, что сможет обойтись без шлема, - на
голову  же она накинула импровизированный капюшон из куска защитной материи.
Через  десять  минут  землянин  и  анданорианка  звериной тропой двигались к
трассе,  соединявшей  ближайший  город  со старым космопортом. У Леи не было
сомнений,  что  часть  флота  приземлилась  именно  там.  Ни  у кого на всей
планете  не  было  возсти  помешать  этому.  Защитные пояса были строго
засекречены,  и лишь собственный высокий статус позволял Лее хотя бы слышать
об  их  существовании.  Владимир и Лея бесшумно двигались по тропе. Животные
Силлура,  обыкновенно  в  изобилии  встречавшиеся  Владимиру  даже  во время
кратких  походов,  будто  вымерли, напуганные недавним параличом. Пусто - ни
тяжеловесных  кабанчиков,  частенько  ломившихся  напролом поперек тропы, но
никогда  ее  не  уступавших  друг  другу - так и стояли, встречаясь, глаза в
глаза,  покручивая гибким хоботом с хватательным рылом на конце, будто у них
и  дел  других  нету,  стреляй - не хочу; ни хищных изящных рудое, длинных и
гибких, как земная такса, подстерегавших кабанчиков у своих нор.
     Владимир  и Лея решили прежде всего выяснить, что происходит на Силлуре
-  ведь  кто  знает,  не  был  ли  выброс  парализующей Пи-энергии природным
катаклизмом   -   по   словам   девушки,   такая   возсть  теоретически
существовала.   Если  же  Анданор  все-таки  действительно  захватил  Силлур
прошедшей  ночью, то стратегически важная трасса между космопортом и городом
не  могла  сейчас  быть  безлюдной,  как раньше. До дороги оставалось совсем
немного, когда до Леи донесся приглушенный звук голосов.
     Голоса  были  негромкими - не крики, - но их было много. Очень много. У
Леи  замерло сердце, когда она подумала, что это может обозначать. "Да уж, -
мелькнула  у  девушки  мысль, - если Володя и раньше меня фашисткой обзывал,
то  что-то  он скажет теперь, если я окажусь права". Лея знала, что если она
окажется  права,  то  где-то  на полпути от столицы до космопорта она увидит
стальной  цилиндр  ППО.  Знаком показав Владимиру, чтобы он следовал за ней,
Лея  бесшумно  опустилась  на  землю  и,  почти прижавшись к ней, со змеиной
грацией заскользила в кусты направо.
     Наконец,  наших  героев  отделяли  от дороги лишь заросли скволыжника -
высокого,  абсолютно  непролазного  кустарника  с  острыми,  загнутыми,  как
хвосты  скорпионов,  иглами.  На  нем    было  найти  крупные, сладкие,
аппетитные,  как  торты,  ягоды. Собственно, само название "скволыжник" было
придумано  Владимиром  -  куст, будто какой-то скряга, не хотел расставаться
со  своими плодами, пока они не сгниют на ветвях, будучи готовым защищать их
даже  ценой  собственного выкорчевывания. Обладая известной ловкостью, снять
с  дерева  плод было возможным, а вот продраться сквозь заросли - вряд ли. В
данный  момент  обозримый  участок  дороги выглядел пустынным. Однако Лея не
сомневалась,  что  всего какую-нибудь минуту назад по ней гнали силлуриан. И
она догадывалась куда. Как ни странно, ППО первым увидел Владимир.
                                  Глава 23
                                    ХОКС
     - Ты  не  в  курсе,  что  это  за  ерундовина?  - спросил он, изумленно
указывая  на серебристое цилиндрическое строение, возвышавшееся невдалеке по
дороге в космопорт. - Еще вчера его тут не было.
     "Да,  - подумала Лея. - Точно. Как на картинке в учебнике истории. Ну и
как  я  теперь  объясню  Володе,  что  это  такое,  -  с неожиданной горечью
подумала  она. - Скажу ему - помнишь, милый, ты рассказывал мне про Освенцим
и  Бухенвальд?  Вот  это - то же самое, только хуже". Лея почувствовала, что
от  предвкушения  нелегких  объяснений  комфортная прохлада, генерируемая ее
комбинезоном,  внезапно  утратила  всю  свою прелесть, обернувшись ползучими
щупальцами озноба.
     - Это ППО, - опустошенно произнесла девушка вслух.
     - Что? - переспросил Владимир.
     "Не  разлюбит  ли  он  меня  после такого? - подумалось девушке. - Нет,
скорее  пристрелит,  но не разлюбит", - невесело мысленно пошутил ось ей тут
же, вслед прошлой мысли.
     - Пункт  принудительной  обработки, - словно через силу, выдохнула она,
поджав губы, - там делают хокс.
     - Милая,   пожалуйста,   не   говори  загадками,  -  негромко  попросил
Владимир. - Скажи прямо, как есть.
     - Хокс  - это хирургическая операция коррекции способностей, - выдавила
из  себя  Лея  наконец.  - Видно, очень они разозлили нашего Императора - во
время  ядерного  удара,  произведенного  с  вашей Земли, погибла его любимая
племянница.  Мы  не сомневались, и что ответ будет суровым, но чтобы хокс...
Этого  уже  не было пятьсот лет. До нашего поколения только слухи дошли, что
это  такое.  - Девушка сделала паузу, столь е долгую, что Владимир уже решил
было,  что  она  закончила свои объяснения, так толком и не начав. Наконец "
она продолжила:
     - Но  моя  Родина  настроена  решительно.  Теперь  я  вижу, чем  в
глазах  простого?  обывателя оправдать трату столь бешеной уймы энергии. как
та,  что  ушла сегодня на работу Пи-генератора. Только исключительной акцией
устрашения.  Более  и ничем. Володя понял, что если уж его чрезмерно жесткая
Лея  заговорила  в  подобном  тоне,  то силлуриан ожидала поистине ужасающая
участь.
     - Хокс - это нечто наподобие лоботомии? - поинтересовался Владимир.
     - Именно,  -  отрешенно  кивнула  Лея.  -  Вскрывают  череп,  а  дальше
корректируют  способности.  Какие-то  усиливают  -  вживлением стимуляторов,
какие-то  уменьшают  -  ножом  хирурга.  И  если маячок-стимулятор  при
желании   извлечь,   то  вот  вернуть  потерянные  способности  нельзя.  Это
навсегда.
     - И  что  мы  имеем на выходе? - бесцветно спросил Владимир, напряженно
всматривавшийся  сейчас,  просто  так,  в розовую поверхность силлурианского
шоссе.  Раньше,  во  время  охоты,  он  частенько  доходил  до  этой дороги,
собственно  и  ограничивавшей  его угодья. И всегда раньше розовый - кровь с
молоком  -  цвет  казался  ему  весьма оптимистичным. Но не сегодня. "Да уж,
кровь  с  молоком",  -  невесело  повторил он. А еще Володя боялся взглянуть
своей  девушке в глаза. Странно, ему хотелось поддержать Лею, но при этом он
не  хотел  смотреть  ей  в  глаза.  Быть  может, сейчас поддержать как раз и
значило - оставить в покое?
     - На  выходе? - переспросила Лея каким-то высоким, не своим голосом; да
ей  и  самой  казалось,  что  она сейчас не с Володей своим разговаривает, а
сдает  экзамен  по военной истории в высшей офицерской школе Анданора. И она
произнесла  вслух,  наизусть,  ответ  на вопрос 3 билета 3769 о последствиях
хокса. Звучал он так:
     - Интеллект  -  на  уровне  дебила;  возсть волевых поступков - на
нуле;  у  всех - стимулируют зону оптимизма; у мужчин также вставляют маячок
в  зону  роста  мышечной  ткани и физической выносливости, а также в участок
мозга,   блокирующего   сексуальность.   У   молодых   женщин   -  напротив,
раздражитель  вставляют  в  зону,  ответственную  за эротизм. Думаю, не надо
объяснять, с какой целью?
     - Не надо, - негромко выдохнул Владимир сквозь зубы.
     Постепенно  к сознанию Володи и Леи пробились отдаленные, чуть слышные,
но  нарастающие  с  каждой  секундой  нестройные звуки шагов. А чуть позже -
заунывный   голос   анданорского  траурного  победного  марша.  Именно  так.
Траурного.  Но  победного.  Он  использовался  в  тех  случаях, когда победа
доставалась  слишком  дорогой  ценой.  Или  когда надо было оправдать нечто,
подобное  тому,  что  собирались  сделать  с  этими людьми. Наконец, колонна
пленных    приблизилась   к   затаившейся   паре.   Лея   перевернула   свой
импровизированный,  но  сделанный  ею  по правилам, изученным в разведшколе,
головной  убор  так,  что  он скрывал теперь ее лицо, смотрела же она сквозь
заранее  вырезанные  дырочки, которые минуту назад способствовали вентиляции
головы,  а  теперь  оказались  совмещены с глазами. Владимир же застегнул на
застежку  -  "молнию",  от  лба до подбородка, капюшон своей защитного цвета
военной  куртки  земного  покроя с прорезями аналогичного назначения. Теперь
они  были  неразличимы в зарослях скволыжника даже для самого острого глаза.
Процессия  была  совсем  рядом,  но  пока  оставалась  невидимой. В голове у
Володи  мелькнула  тягостная,  болезненная  мысль,  что  людей не было видно
теперь  потому,  что  через  считанные  минуты  они  перестанут быть людьми.
Сюрреалистическая   картина   пустой  дороги  с  человеческими  шагами  была
невыносимой,  Владимиру  с  трудом удалось сглотнуть комок, образовавшийся в
горле.
     Наконец,  в  равной  мере  торжественное  и траурное - под стать звукам
марша   -  шествие  попало  в  их  поле  зрения.  Предварял  колонну  легкий
анданорский   броневик,  на  вид  напоминавший  серого  навозного  жука.  По
сравнению  с  массивными  земными  танками  он  выглядел  несерьезно, что не
мешало  в  день  оккупации  одному  такому  механизму  легко расправляться с
десятью,  а  то  и  двадцатью  элитными  земными  машинами,  прежде  чем  те
ухитрялись-таки  вывести  его  из  строя.  Он  великолепно  сражался  как  в
непролазных  болотах, так и на улицах городов, будучи более маневренным, чем
легковой  автомобиль,  и  превосходя по качеству брони и оружейной мощи все,
что  имела  Земля  на момент оккупации. Следом за ним, в струящихся почти до
земли  черных плащах, шли представители высшего офицерского командования; их
полночного  цвета охлаждающие комбинезоны панцирями жужелиц отливали синевой
в  жарких  лучах  силлурианского  светила;  золотые, с россыпью бриллиантов,
пряжки,  поддерживающие  тяжелые,  бархатные на вид плащи, были единственным
украшением  и  знаком  отличия  анданорского  командования.  Черные  сапоги,
угольная  броня перчаток, скрывающих ладонь. Лея поймала себя на том, что ее
руки  рефлекторно  стремятся  сложиться в подобающий жест приветствия. Также
вспомнила  она  и  то,  что  ее  мечтой до самого последнего времени был вот
такой  же  длинный, поглощающий свет, плазмозащитный плащ - броня и гордость
высших  офицеров.  Как  и  подобало  анда-норским командирам, которые должны
превосходить  солдат  во  всем, включая физическую форму, они шли пешком, не
пользуясь   без   необходимости  транспортом,  который,  по  земным  меркам,
неминуемо  сопровождал  бы  их высокий статус. "Насколько же земляне молодая
раса,  - мелькнула у Леи непрошеная мысль, - если они до сих пор не понимают
вредоносности  своих  поездок  там,  где    пользоваться  ногами".  Она
вспомнила,  как  офицеры,  да  и  она  вместе  с  ними, в голос смеялись над
захваченными   в   плен   брюхастыми  земными  генералами  с  атрофированной
мускулатурой. Тоже мне, вояки...
     Следом   шли   обычные   офицеры  ранга  Леи;  девушка  в  который  раз
восхитилась  устройству  анданорской  армии. Император - Наместники - Высшие
офицеры  -  Офицеры  -  Солдаты.  Все. Когда же дома у Владимира она изучала
земные  воинские  чины, то не могла сдержать смеха, несмотря на риск обидеть
Володю.  Уж  слишком  забавным  казалось  ей  устройство  земных  армий, где
имелись   фельдмаршалы   и  маршалы,  офицеры  и  генералы,  а  также  такие
чудовищные  образования,  как  генерал-лейтенанты или генерал-майоры, причем
они  были  выстроены  по  старшинству в противоположном порядке. Лея поймала
себя  на  том,  что  и  сейчас, вспоминая, начала тихонько посмеиваться. Она
поняла,  что  готова  думать  о  чем угодно, лишь бы не о тех людях, которых
гнали  для  проведения хокса. А эти люди уже были видны, вот они - женщины в
нарядных  платьях,  и  женщины  в  бедных  платьях,  и  женщины в одних лишь
кокетливо-воздушных,  почти  прозрачных,  пеньюарах,  и  девочки, совсем еще
подростки,  в  простых,  добротных  трусиках,  совсем  как  на  Анданоре;  и
мальчики  в  коротких  штанишках  и футболочках с изображением силлурианской
розовой  мыши;  и субтильный юноша в одних трусах, держащий за руку куда как
более  зрелую на вид девушку с обнаженной грудью и в кричаще короткой черной
юбочке,   едва  скрывавшей  основание  упитанного  бедра;  девушка  пытается
прикрыть  свободной  рукой  грудь,  а  другой  вцепилась  в  худощавую  руку
паренька,  на  шее  у  несчастной  - коричневое родимое пятно. Наверное, эту
парочку  паралич разбил прямо на ложе любви, а надеть что-либо, кроме юбочки
и  трусов,  анданор-цы им не разрешили. "Странно, - подумала Лея, - а ведь я
бы  радовалась,  если  бы услышала об этой карательной акции у себя дома, на
Анданоре.  И  все  бы  радовались.  Может быть, потому, что стереовидение не
показывает  подобных  сцен  вот  так,  в реальном времени?" А люди все шли и
шли,  шли  и  шли - женщины в военной форме мужчины в военной форме; и через
каждые:  10-15  силлуриан  гордо  вышагивали  офицеры  Особого  1 штурмового
отряда.  "Я  ведь хотела в него попасть, - 1 подумала Лея. - Но женщин, даже
самого  аристократи  ческого  происхождения, как у меня, туда не берут. И те
пере   я,   кажется,   знаю   почему".  И  еще  она  поняла,  паче  му  лица
анданорианских  офицеров  всегда  скрывает мас-, ка зубастого зверя из фауны
Анданора.  А  у  Особого!  штурмового отряда - именно стингра. Это нужно для
того,  чтобы  два  офицера, сопровождающие подобную колонну скорби, не могли
переглянуться  и увидеть в глазах друг у друга одинаковую жалость к пленным,
обреченным  через  считанные  минуты  превратиться  в  слабоумных  рабов,  и
отвращение  к  самим  себе.  Ведь  один  раз заглянув в души друг друга, дав
своей  боли  отразиться  у  напарника  в  зрачках,  безжалостные анданорские
офицеры  могли стать кандидатами в дезертиры, в предатели или скорее всего в
покойники  -  ведь  на  войне проще всего стать именно покойником, надо лишь
позволить  себе  самую  малость  зазеваться.  А  когда они посмотрят друг на
друга  теперь,  то  оба увидят вместо глаз, наполненных, быть может, слезами
или  болью сердечных терзаний, поднимающую боевой дух морду хищного зверя, и
каждый  из  них  скажет  себе:  "Не давай волю чувствам! Империя не должна в
тебе  ошибиться! На войне как на войне!" - как будто звериная морда, надетая
на  товарища,  - это и есть его настоящее лицо. Повинуясь внезапному порыву,
Лея   обернулась   к   Владимиру  и,  только  встретившись  с  его  глазами,
почувствовала  слезинку  на  своей  собственной щеке. "Офицеры не плачут", -
запоздалым  эхом  из  детских  закоулков мозга откликнулся глупый девиз. Это
была ее первая слеза за последние пятнадцать лет.
                                    ***
     Владимир  опустошенно  смотрел, как мимо него идут силлуриане, ведомые,
будто  скот  на  бойню.  Владимир боялся увидеть среди них знакомое лицо. Но
ведь  бывают  же  иногда  предчувствия  -  Володя знал, что сейчас он увидит
Лайну.  Это  просто  сделалось  его  навязчивой  идеей.  Он понимал, что это
маловероятно,  если  вообще  воз,  но  он  смотрел  и смотрел на людей,
которым  оставалось  быть  собою  считанные  минуты,  и  совсем не удивился,
нащупав  взглядом  знакомый  профиль.  Лайна,  мрачно глядя под ноги, понуро
брела  среди  ближайшего  к Владимиру ряда колонны. Сомнений быть не могло -
это  была  именно  она.  Владимир  схватил  за  руку  Лею  и словно обжегся,
натолкнувшись  на  черную  броню комбинезона там, где он за долгие недели их
общения  привык встречать нежную податливость женской плоти. Лея обернулась,
снимая  с  лица  капюшон.  Владимир  сделал то же самое, расстегнув "молнию"
камуфляжной  куртки от лба до шеи, - Владимир и Лея сейчас остро чувствовали
потребность видеть, ощущать друг друга.
     Лея  четко  отследила момент болезненного изменения выражения Володиных
глаз,  наполнившихся  вдруг  острой  личной  болью,  и, схватив его за руку,
спросила вымученным шепотом:
     - Ну, что с тобой? Нервы или что серьезнее?
     - Серьезнее,  -  опустошенно  выдохнул  Володя.  - Похоже, нам придется
кое-кого спасать.
     - Ты что, с ума сошел? - серьезно спросила Володю Лея.
     - Понимаешь,  среди  них  человек,  который спас мне жизнь, - отозвался
Володя.
     - Не  человек,  а  силлурианин,  -  поправила  Лея.  Однако ее поправка
осталась без ответа, и она продолжала:
     - Ты  что,  не  понимаешь,  что  мы  для  него  не можем сделать вообще
ничего,  даже при всем желании. - Для нее, - откликнулся Володя. - Ах, еще и
для   нее,  -  насмешливо-раздраженным  и  тоном  ответила  девушка.  -  Это
по-русски  называется  "наш  пострел  везде  поспел",  верно?  Владимир  сам
испугался   накрывшей   его  волны  холодного  гнева  в  адрес  Леи,  вполне
закономерно   ровновившей   его,   и   попытался   ответить  ей  спокойно  и
рассудительно.
     - Милая,  понимаешь...  -  начал  он. - Эта девушка была инструктором в
нашем  отряде  по уничтожению сквирлов. Если бы не она, я бы погиб. Владимир
имел  в  виду эпизод с Ринитом, покоренным чарами королевы сквирлов. Лея же,
в свою очередь, насмешливым жестом указала на дорогу и сказала:
     - Ты  что,  правда  не  понял,  что  если бы не такие, как она, то твоя
слаборазвитая  Земля  не ввязалась бы в противостояние великих цивилизаций и
была  бы сейчас свободна; что такие, как эта твоя спасительница, и напустили
своих  зверей  на твою планету? Расслабься, ты ей ничего не должен, забудь о
ней.
     - Ты  не  понимаешь,  - терпеливо продолжал гнуть свое Володя, - она же
не  виновата,  что  политики Силлура сыграли с нами такую гнусную шутку; она
спасла  меня,  рискуя  собой,  и  мне  наплевать,  какой она расы; мы должны
сделать все, что зависит от нас, чтобы ее спасти...
     - Уже  мы? - с ехидцей в опустошенном новой проблемой голосе отозвалась
Лея. А потом, не в силах сдерживать рвущийся наружу вопрос, выпалила:
     - Между вами что-нибудь было? Только честно, я не обижусь.
     Владимир  взглянул  на горящее злобой лицо Леи и подумал: "Так я тебе и
поверил,  что  не  обидишься...  Конечно,  не  обидишься  - только убьешь на
месте, без всяких обид". И сказал вслух:
     - Ну,  я  же  говорил  тебе, что ты у меня первая. И единственная. Я же
тебе не врал.
     "Господи,  -  думал  Володя,  -  в  двадцати  метрах от нас людей гонят
страшно  подумать  куда,  а  у  нас  тут  сцена  как в бразильской "мыльной"
опере..."  Лея, кажется, думала о чем-то похожем. Схватив Владимира за руку,
она  потащила  его  подальше  от  дороги и, резко повернув к нему свое лицо,
гневно сказала:
     - Знаешь,  Володя,  у  вас  на Земле все такие вруны, что выдумали даже
уникальное  какое-то,  для  цивилизованной  Вселенной,  понятие  -  "честное
слово",  будто  соглашаясь  заранее, что все остальные слова могут оказаться
враньем.  Так  вот  дай мне его, что у тебя с твоей "спасительницей" не было
действительно ничего - ни ласк, ни поцелуев, а не только животного слияния.
     - Ничего.   Честное   слово,  -  серьезно  ответил  Владимир.  -  А  ты
понимаешь,   что  если  ты  просишь  меня  помочь  тебе  ее  спасти,  то  ты
становишься моим должником?
     - Это как? - в недоумении спросил Володя.
     - А  так,  -  уже  спокойно  откликнулась  Лея. - Сейчас я вхожу в твое
положение  по моей большой любви к тебе, а когда-нибудь, если мне, воз,
чего-нибудь  ОЧЕНЬ надо будет, я напомню тебе, и ты войдешь в мое положение.
Идет?
     Владимир,  надув  щеки,  задумался  на  мгновение,  а  потом  вместе  с
воздухом выдохнул:
     - Хорошо.
     - Ладно,  - недовольно пожала плечами Лея. - Тогда слушай. Я устройство
хокс-центра  хорошо  знаю.  И  скажу сразу, что до операции ее отбить так же
невоз, как на вашем самолете долететь до Силлура, понял?
     Владимир  почувствовал,  как  внутри  у  него все холодеет. Он не знал,
НАДО  ли  спасать  Лайну  после операции. Но потом, вспомнив свой разговор с
Зубцовым  в  день расформирования отряда, тогда оба они изрядно набрались, и
полковник  разоткровенничался  -  сказал,  что  у них с Лайной еще ничего не
было,  что  она  девушка  и  после  войны  станет  его  настоящей  женой. И,
сопоставив  это  с тем, что молодых женщин будут хоксировать под сексуальных
рабынь,  понял,  что НАДО. Даже если с Лайна после хокса превратится в живой
памятник  самой  и  себе, как какое-нибудь чучело. Володя понял, что, может,
спасать ее и не следует, но вот НЕ СПАСТИ ее он не может.
     Лея, догадывавшаяся, о чем думает сейчас ее муж, робко предложила:
     - Слушай,  может,  лучше пристрелим ее, и дело с концом? Может, так для
нее же будет лучше, как ты думаешь?
     Володя ответил вопросом на вопрос:
     - А после хокса они умеют говорить? Помнят свое и имя, прошлое?
     - Говорить  умеют,  имя  помнят,  -  кивнула  Лея,  - прошлое же - так,
кусками.  Ну, знаешь, они как трехлетние дети - она сама не рада будет такой
жизни.
     А  вот  это Лея сделала зря - сравнила существо после хокса с ребенком.
Если  бы  она  била  на то, что Лайне суждено было стать слюнявой похотливой
дурочкой,  Володя, быть может, еще подумал бы над ее предложением... Но дети
для поэтически настроенных землян, как известно, цветы жизни.
     - Нет,  мы  сделаем  для  нее  все,  что  от нас зависит, - откликнулся
Владимир, - а уж жить ей такой или нет, пусть потом Зубцов решает.
     - А это еще почему? - искренне изумилась Лея.
     - А,  я  тебе  еще  не сказал, - с грустной улыбкой ответил Владимир. -
Она, как бы это поточнее, его невеста.
     Лея  лишь  покрутила головой вместо ответа и, кажется, впала в глубокую
задумчивость  от  такого  оборота.  А  потом  сказала  с какими-то нездорово
веселыми нотками в звенящем голосе:
     - А  что?  Знаешь, это даже забавно. По-своему. Мы ее попробуем отбить.
Идет?
                                  Глава 24
                                   РАБЫНЯ
     Владимир  и  Лея  вернулись  в свою пещеру и подготовили вещи к скорому
отлету.  Теперь  было прыгнуть в корабль и лететь. Увы, если им удастся
бежать  втроем, то половину пожитков придется оставить на Силлуре. Володя за
считанные  минуты  разделил вещи на первостепенные - которые сразу же заняли
место  в багажнике - и второстепенные, которые они возьмут в случае, если по
какой-либо  причине  не  смогут  отбить  Лайну.  Лея,  собирая вещи, бросила
мимоходом:
     - Скажи  мне,  Володенька,  а  если  убьют  меня, ты что же, полетишь в
космолете вдвоем с этой дурочкой, да?
     Володя, обернувшись, сказал в ответ:
     - Да что ты. Я же даже кораблем управлять не умею.
     - Ладно,  -  согласилась Лея. - А если тебя убьют, милый, я ее застрелю
и  полечу  одна. И не на Землю, а на Анданор. И, к слову, в этом случае я не
обещаю,  что  не  выйду там замуж, слышишь? Кстати, еще не поздно отказаться
от твоей безумной затеи.
     Владимир  молчал,  сжав  зубы.  Ну что тут скажешь? Ведь Лея, воз,
была  права... Лея сказала Владимиру, что они могут не торопиться - операция
проводится  полностью  автоматизированно,  что исключает возсть подкупа
хоксируемыми  живых  хирургов.  Она  занимает в пересчете на земное время, с
учетом этапности и очереди, около трех часов в земном исчислении.
     Владимир  чувствовал  себя  сейчас  более  чем  неуютно.  Ему  хотелось
услышать  о  том,  что  проделывали  там  с Лайной, но, с другой стороны, он
ничего  не  желал  об  этом  знать. В итоге большую часть времени сборов они
провели  в  напряженном  молчании. С захваченного Силлура следовало бежать в
любом  случае  -  Лея  знала,  что  в  такую жару ей не выжить без защитного
костюма  нигде,  кроме  ледяных  пещер,  но  в  них наверняка будет размешен
оккупационный  штаб  - где же ему еще быть... На - и конец, Лея сказала, что
пора.
     Они  пошли другой тропой, которую Володя, час-теньке охотившийся в этих
краях,   назвал   Тропою  Любви.  Она  была  сплошь  увита  местным  плющом,
раскрывившимся  огромными цветами, напоминающими - по форме, а не по размеру
-  земные  "граммофончики".  Но  эти  цветы  были больше раструба настоящего
граммофона,  и  при  порывах  теплого ветерка их тычинки, сталкикаясь друг с
другом,  звенели  как  хрустальные  колокольчики. Если же ветер дул сильнее,
хрупкие  шарики  тычинок  разбивались  с  мелодичным  звоном,  превращаясь в
пыльцу;  подобно искрящемуся снегу она вылетала Наружу маленьким облачком, и
ветер  тут  же  относил ее на соседние растения. Владимир часто приносил Лее
букеты  из  этих  удивительных  цветов, сама же тропа все время звенела, что
воспринималось  очень  празднично  и  как-то  свадебно.  Володя  давно хотел
пригласить  сюда  Лею  на  экскурсию,  но  ему  и  в  страшном  сне не могло
пригрезиться,  сколь  ужасны  будут  обстоятельства  их совместной прогулки.
Наконец  Володя  с  Леей  оказались  уже  за  кокс-центром, там, где дорога,
поворачивая,  огибала  одинокую  скалу,  на возвышении за которой, в кустах,
  было  затаиться  и  ждать.  Лея,  спрятавшись  в  невысоких  кустах с
длинными, свернутыми в трубочки звездочками листьев, спросила у Володи:
     - Послушай,  а  сможешь  ли  ты  ее  найти  среди прочих? Когда женщина
подвергается  хоксу,  у  нее  заметно  меняется  выражение лица. Не в лучшую
сторону,  -  отвечая  на  безмолвный  вопрос Владимира, добавила Лея. - Зато
всякая  женщина,  пройдя  через  процедуру,  выглядит моложе и свежее. У нее
пробуждается  интерес  к  сексуальным  утехам,  и ее более не отягощает груз
интеллекта.
     - Этому  тебя тоже учили по истории? - спросил Владимир, чувствуя, как,
несмотря на солнечный теплый день, руки его отвратительно холодеют.
     - Да,  -  скромно,  будто  не заметив неприязненных ноток в его голосе,
отозвалась  Лея.  -  К слову, я бы на твоем месте была мне благодарна, что я
вообще  согласилась спасать хоксированную рабыню. Это равно безумная затея -
что спасать ее для тебя, что для партизана Зубцова. Понимаешь?
     Владимир молчал.
     - И  еще,  -  с  тонкой прослоенной изысканного яда в интонации сказала
Лея.   -  Ты  точно  уверен,  что  сможешь  ее  узнать?  Может,  ты  помнишь
какие-нибудь особые приметы - ну, там, родинку на спине или еще что-нибудь?
     - Что  ты  мелешь? - вспылил Владимир. - Ну что тебе, клятвы моей мало,
что  между  нами ничего не было? И к тому же, - нахмурился он, - какая может
быть родинка на спине - ведь на ней будет военная форма...
     Или нет?
     - Если  ты  думал  узнать  ее  по  форме,  должна  тебя разочаровать, -
холодно отозвалась Лея. - Одежда остается в хо кс-центре.
     - Вся? - с нотками паники спросил Владимир.
     - Вся,  -  серьезно  отозвалась  анданорианка,  чуть  отведя  взгляд. -
Хоксируемым выдают высокие сапоги, чтобы до корабля дошли. Зачем им одежда?
     - И  ты  тоже  так  думаешь?  -  сдерживая  себя, чтобы не быть резким,
спросил  Володя.  Вот  уж никогда он не думал, что его жена будет фашисткой.
Хуже фашистки.
     - Да  не  знаю  я, что я думаю. Я у вас на Земле, похоже, заразилась от
тебя  этой  христианской  мягкотелостью. И вообще отстань от меня. На дорогу
лучше  смотри.  Но  розовое  шоссе  пока  было пустынным. Наконец послышался
нестройный  гул  шагов,  и  на дорогу вышла чудовищная процессия. В ней было
человек  пятьдесят,  не  меньше.  Возглавлял  ее штурмовик, который нес свою
звериную  маску  в руках. Он держал за талию девушку, ту самую, которая была
в  коротенькой  черной  юбке,  когда  ее гнали для проведения хокса. Лея все
великолепно   рассчитала.   Видимо,   хокс-центр   действительно  работал  с
отлаженно  и  пунктуально,  как  большие  концлагерные  часы.  Володя  узнал
девушку  по  родимому пятну на шее. Тело девушки было полностью нагим, и она
теперь  вовсе  не  стеснялась  своей  наготы  -  если  прежде  она  стыдливо
прикрывалась  руками,  то  теперь гордо несла вогнутые лодочки своих грудей.
Голова  девушки  была "чисто, до масляного лоснения, выбрита по окружности "
черепной  коробки  -  от уха до уха, через затылок пролегал ровный, будто от
швейной  машинки,  шов.  Лоб  остался  нетронутым,  видимо, чтобы не портить
товарный  о  вид  рабыни.  Лицо  у  девушки  сделалось  куда  как глупее и с
веселее,  чем  было  прежде, - она улыбалась охраннику " белозубой улыбкой и
чуть  ли  не  терлась о его костюм своим молодым, гибким телом. Ноги девушки
были   одеты   в   изящные   сапожки   черной   кожи,   похоже,   специально
смоделированные  так,  чтобы подчеркивать привлекательность облаченных в них
рабынь.
     - Он  возьмет  ее  после,  -  шепнула Лея на ухо Владимиру. - Сейчас он
просто сдохнет без охлаждающего костюма, а в космолете будет кондиционер.
     Владимир  и сам не сомневался, глядя на эту пару, что работа девушки не
ограничится  эскорт-услугами  - да она и сама вела себя так, что мало кто на
месте  охранника  остался  бы  равнодушен к столь откровенному желанию в его
адрес.  Белокурый  анданорец  с  правильными,  резковатыми  немного  чертами
безусого  лица,  видимо,  сам  страдая от страсти, пощипывал свою неразумную
пленницу,  и  та,  кратко  повизгивая  от  боли,  тут же заходилась в смехе,
словно была сильно пьяной.
     Следом,  в  нескольких  шагах,  шла колонна. Никакой иной охраны, кроме
увлеченного  игривой  рабыней  штурмовика,  видно  пока  не  было.  Владимир
увидел,  что тот парень, которому девушка принадлежала на момент штурма, шел
тут  же, поодаль, как и все мужчины облаченный в куда как более простые, чем
у  женщин,  сапоги  - ведь для него была уготована роль грубой рабочей силы.
Выражение  его  лица  было  спокойным,  умиротворенным  и  радостным. "Как у
пролетария  с  большевистских  плакатов  столетней  давности",  - подумалось
Володе.  Юноше было глубоко наплевать, что его девушка на ходу обжималась со
штурмовиком,  ему  на  все  было глубоко наплевать, он всем был доволен. Так
же,  впрочем,  как  и  его  соседи  по  колонне.  Голые ноги в сапогах мерно
шагали,  и  если  хоксированные  мужчины  походили  на  бесполых роботов, то
женщины,  Лея  была  права,  вышагивали  с видом подвыпивших шлюшек, пытаясь
даже заигрывать с бывшими мужчинами.
     Никем  не  надо было командовать, понукать - дисциплина, казалось, была
неотъемлемым    свойством   этих   идеальных   рабов.   Самое   страшное   и
противоестественное   заключалось  в  том,  что  даже  маленькие  девочки  и
старушки  вели  себя  точно  так  же, как зрелые женщины, - и это было столь
чудовищным,  что Владимир, не в силах смотреть на них, просто отводил глаза.
Похоже,  при  проведении хокса возраст рабов вовсе не учитывался. Штурмовик,
замыкавший  эту  партию  рабов, - Владимир насчитал, что в нее входило около
сотни  гладко выбритых, довольных жизнью существ, так недавно бывших людьми,
-  был в зверином шлеме и обнимал за плечи двух девчонок лет тринадцати - их
нежная  грудь  только лишь сформировалась, - они глядели на своего тюремщика
с  нескрываемым  страхом - их пугала звериная маска - и гибко извивались под
его  рукой.  Судя  по их выразительным движениям, они сами не знали, чего им
больше  хочется - вырваться из рук штурмовика или прижаться к нему. Владимир
поспешно  отвел взгляд от этой непристойной, волнующей и отвратительной, как
детская порнография, картины.
     Эта  группа рабов двигалась не спеша - Володя имел возсть, хотя бы
бегло,  окинуть взглядом всех. Его тошнило от вида этих безмозглых тел, и он
стыдился  себя  самого  он  не  мог  заставить  себя  смотреть на несчастных
обнаженных   женщин   вовсе   без   интереса  ведь  у  него,  в  отличие  от
хоксированных  мужчин,  с  эротическими  зонами  мозга  все  было в порядке.
Наконец,  отряд  скрылся  из вида, и лишь тогда до Владимира медленно начала
доходить,  во  всей  полноте,  самая  суть  про - исходящего - ведь операции
подвергали  не  десять,  не сто, не тысячу даже человек - но НАСЕЛЕНИЕ ЦЕЛОЙ
ПЛАНЕТЫ.  Владимир  отрешенно  закрыл  глаза  ладонью. е Лея же, затаившаяся
рядом,  нервно  кусала  губы  -  увиденное  действительно  вызывало  ужас  и
отвращение,  особенно  маленькие,  даже  семилетние,  девочки.  Это  "з  был
перебор.  Так  нельзя  поступать  с детьми даже своих кровных врагов. Сейчас
она испытывала жгучий стыд оттого, что она - анданорианка.
     А  над  розовым  шоссе  как  ни  в  чем не бывало кружи - и ли огромные
бабочки,  которым  не  было  никакого  дела  до человеческих проблем, они то
взмывали  ввысь,  то  скользили  почти  над розовым покрытием порош, ставшей
роковой для стольких нормальных прежде людей...
     Следующую  партию  рабов возглавлял штурмовик, не опускавшийся до игр с
пленницами  либо  просто  не  желавший  распаляться, пока с ними нельзя было
развлечься  по-настоящему.  Лайна  и  рядом  с  нею  еще две молодые женщины
шагали  в самом конце, и охранник, замыкавший шествие, то тыкал пальцами, то
одарял  звонкими,  сильными  -  до розового отлива кожи - шлепками всех трех
девушек.  Те  же  вскрикивали  и лишь задорно смеялись в ответ. Володя сразу
узнал  Лаину  -  как  по  чертам лица, которые оказалась не в силах изменить
даже  такая чудовищная операция, как хокс, ык и по глубокому шраму на правом
плече  -  следу  or  десан  но-го ножа Ринита. Лея молча протянула Владимиру
лазерный  пистолет,  рукоятью  вперед  - Володя попил, что сама она не хочет
стрелять по своим.
     Володя  прицелился  и  выстрелил.  Анданорец,  на  свою  беду,  шел без
звериной  маски.  Луч  прошил  череп  легко  и  беззвучно,  как игла - кусок
мягкого  масла. 3a тeм Владимир выскочил на дорогу и, подхватив его тяжелое,
грузное  тело, оттащил в сторону. К счастью Владимира, голова колонны сейчас
вообще   скрылась   за   поворотом   дороги  -  конечно,  охраны  было  явно
недостаточно  для  такого  отряда, но все же понимали, что таких рабов 
вообще  не  охранять  -  ну кому они были нужны, разве что, кроме такого вот
безумного  странствующего  рыцаря,  как  Владимир.  Володя  подошел к Лайне,
которой  -  ну  что делать - очень шли изящные облегающие сапожки, и взял ее
за  руку.  Она  с улыбкой повернулась к нему, ожидая увидеть лицо анданорца.
Заглянув  Владимиру  в  глаза,  она  бессильно насупила брови, будто пытаясь
зацепить  ускользающую  мысль или воспоминание, но ей это явно не удалось, и
лоб  Лайны  вновь  безмятежно  расслабился,  а  губы  сложились  в кукольной
улыбке.
     - Пойдем со мной, - властно сказал Владимир Лайне по-русски.
     Две  другие  молодые рабыни также обернулись на его голос - в их глазах
явственно  читались интерес и заведомое согласие на возможные домогательства
Володи.
     - Да, - неуверенно откликнулась Лайна. - Бери меня.
     И  она  протянула  Володе  руку,  ладонью  вверх,  то ли как трехлетний
ребенок,  предлагающий  взрослому  вести  себя  за ручку, то ли как женщина,
согласная на предложение мужчины.
     Владимир,  стараясь  не  разглядывать  красивое,  сильное  тело рабыни,
схватил  ее за руку и потянул туда, где Лея уже успела помародерствовать над
убитым  анданор-цем,  отобрав у него плазматическое оружие и аккумуляторы из
костюма.  Володя  с  Леей оттащили мертвое тело чуть подальше в кусты, чтобы
убийство  штурмовика  как    дольше  оставалось  нераскрытым, и вышли к
тропе, держа на все согласную Лайну за руки.
     - Хочешь,  я  пойду  впереди,  -  неуверенно  предложил  Володя, - а ты
поведешь ее сзади сама?
     Владимир   чувствовал,   что   если   ему  придется  быть  погонялой  у
обнаженной,   если   не   считать   соблазнительной  кожи  сапожек,  рабыни,
получившейся  из  Лай-ны,  то он не сможет удержаться от фривольных мыслей в
ее  адрес  -  ведь  он  же  не  святой!  - Ну уж нет! - с насмешкою в голосе
откликнулась
     - Лея.  - Она тебе была нужна, а не мне. Сам похитил, сам и тащи. Ты не
переживай,   -   доверительно   добавила?  она,  коснувшись  пальцами  чутко
дрогнувшей   поясницы   Лайны,  -  я  ревновать  не  буду.  Взгляни  сам,  -
усмехну-лась  она,  -  ну  есть ли тут к кому ревновать! Владимиру, впрочем,
ситуация  была  неприятна  сама  и  по  себе. Он все-таки был христианином и
пытался  не?  смотреть на чужих женщин с вожделением. А если перед ним будут
весь  путь  перекатываться  бугры  ягодиц  Лайны,  то  избежать этого самого
вожделения  возможным и не представлялось... И Володя решился на эксперимент
-  он  сказал  бывшей  инструкторше, максимально строго взглянув в ее широко
распахнутые, безоблачные такие глаза:
     - Беги за мною и не отставай.
     И  пустился  вслед  за  Леей,  которая,  как он понял уже, ждать его не
собиралась.
     Сработало!
     Пробежав  пять  шагов,  Владимир обернулся и увидел, что Лайна послушно
бежит  за  ним  следом. Для нее, как офицера Силлура, это не представляло ни
малейшего труда. Она двигалась легко и с удовольствием.
     До  космолета  добрались без приключений - Лея вывела стридор из пещеры
и  села  за  штурвал,  Владимир  же  замешкался  -  корабль-то был как-никак
двухместный.  Лея, кажется, ожидала его вопросительного взгляда и ответила с
недоброй какой-то улыбкой:
     - Ну,  чего думаешь? Сажай ее к себе на колени, не в багаж же ее класть
- сдохнет она там.
     - Послушай,  -  попробовал  было возразить Владимир, - давай ее хотя бы
оденем, как я могу...
     - Некогда!  -  резко  ответила  Лея со звенящей злобой в голосе. - Имей
совесть!  Все  шмотки упакованы и убраны, в любую секунду тут будет патруль.
Садись и бери рабыню, пока я ее не прикончила!
     Владимир  повиновался,  опасаясь,  как бы Лея действительно не выкинула
чего-нибудь  эдакого  -  такой  взвинченной и нервной была она сейчас. Лайна
же,  напротив,  судя  по всему, относилась к происходящему, как ребенок, про
которого  взрослые  спорят,  у  кого  на  ручках  он  поедет  в аттракционе.
Доверчивость   и   наивность  были,  так  же  как  и  оптимизм,  доведены  у
хокси-рованныхдо   крайней   степени,  что  и  понятно  -  раб  должен  быть
максимально  удобен  и  приятен  в  обращении, тем более если это рабыня для
развлечений.  Владимир сел на свое место и сказал Лайне по-русски, чтобы она
села  ему  на колени. Лайна с удовольствием - а что бы она теперь делала без
удовольствия  -  забралась  в кабину и, развернув бедра, собиралась сесть на
Володю  как  на  лошадь  - она оказалась бы при этом лицом к лицу с ним, что
было   бы  более  чем  интимно,  учитывая  тесноту  кабины  и  немалый  бюст
несчастной.  Володя  пересадил  ее  так,  чтобы  она  сидела к нему спиной и
бритым  затылком,  лицом же к лобовому стеклу. Владимиру показалось, что это
все-таки  лучше, чем сажать ее боком - тогда ему пришлось бы почти упираться
лицом в обращенную к нему выпуклость груди.
     Лея  между тем щелкнула рычажком на приветливо зажегшемся разноцветными
огоньками  пульте,  и  алмазная  крышка  герметично  закупорилась, а обильно
насыщенный  кислородом  воздух  Силлура  начал  уступать  место  разреженной
дыхательной  смеси, привычной ан-данорцам. Даже Лея, чьи легкие привыкли уже
к  местному  живому,  насыщенному  ароматами цветов и буйной зелени воздуху,
по-собачьи  часто  задышала  широкооткрытым  ртом.  Владимиру  же и особенно
силлурианке   Лайне,  которая  и  на  Земле-то  ощущала  некоторую  нехватку
кислорода,  показалось,  что  настал  их  смертный час. Но если Владимир мог
силой  воли  бороться  с  этим  чувством  и  терпеть,  не  позволяя  эмоциям
проявляться  вовне,  то вот Лайка-то была начисто лишена такой возсти -
она  сумела  бы покорно стерпеть шлепки и даже побои, но не ослепляющий ужас
удушья.
     Она,  напрягшись  всем  телом,  выгнулась,  будто ее схватили за горло,
порывисто  попыталась  встать,  но, ударившись бритой головой о купол, вновь
опустилась  к  Владимиру  на  колени.  От  панического  предсмертного страха
несчастная,  казалось,  потеряла  последние  остатки  разума, оставленные ей
человеконенавистнической   хирургией,   и   порывисто   вскочила   опять,  и
опустилась  вновь.  Она  предприняла  еще  две  столь  же бесплодные попытки
вырваться  наружу,  пробиться  сквозь  прозрачный купол, и Владимир вынужден
был  обнять  по-рыбьи  упруго  бьющееся у него на коленях женское тело за та
лию,  чтобы  девушка  не разгромила всю кабину. Лайна; же, почувствовав себя
заключенной   в   мужские   обятия  -  словно  переключатель  щелкнул  в  ее
изувеченном  мозге,  -  внезапно  испустив  сладострастный  стон,  полностью
расслабила мышцы тела, чтобы облегчить задачу своему партнеру.
     Разумеется,  плоть  Владимира  не  могла, помимо и вопреки его воле, не
откликнуться  на  запредельные  перегрузки  последних  нескольких минут. Тем
более  что  Лайна  теперь  принялась,  призывно выгибая поясницу, откровенно
ерзать  по Володиным коленям в поисках центра напряжения, раскрыв рот как от
вожделения, так и от проблем с дыханием.
     Владимир   лицом  ощутил  испепеляющий  взгляд  Леи,  с  самого  начала
наблюдавшей  всю  сцену.  И  в  следующее  мгновение она с силой, до синяка,
безжалостно  ущипнула  рабыню за массивное основание бедра, и та, вскрикнув,
испуганно  обернулась к ней, будто лишь теперь узнала о ее существовании. Да
так  оно,  в сущности, и было - у Лайны сейчас была очень короткая, никакая,
честно говоря, память.
     - Подними зад! - громко повелела ей Лея.
     Рабыня  испуганно  повиновалась,  и  девушка  ревниво  провела рукой по
штанам  Владимира,  как  раз  там,  куда  несколько  секунд  назад  пыталась
приладиться  рабыня.  Ощутив  стальную  упругость,  Лея  отвесила  Владимиру
звонкую,  могучую,  болезненную  пощечину,  словно  он был хоть в чем-нибудь
виноват, процедив сквозь плотно сомкнутые зубы:
     - Животное! - и затем отвернулась.
     Лайна  же,  забыв  уже  о наказании - рабы после хокса не злопамятны, -
собиралась  было  вновь  примостить арку бедер на коленях Владимира, но Лея,
возвысив голос, приказала ей:
     - В ноги ложись, сучка, в ноги, дрянь!
     Но  Лайна  никак  не  могла  разместиться  у Владимира в ногах, и тогда
Володя   робко  подвинулся  так,  чтобы  посадить  рабыню  справа  от  себя,
оказавшись  прижатым  сразу к двум инопланетянкам и почти между двух кресел.
Слева  от него теперь сидела, примостившись, испуганная Лайна, только-только
сумевшая  совладать  с  дыханием  - газовая смесь немного стабилизировалась,
справа  же  в  кресле  пилота  с  усилием  сдерживала толчки распиравшего ее
истерического  смеха  Лея  в  черном охлаждающем доспеха. Наконец Лея сумела
взять себя в руки и приказала пассажирам:
     - Так,  вы  оба,  дайте  мне  свои руки. Сперва ты, - она больно ткнула
пальцем рабыню в бок, и та испуганно протянула руку.
     Лея   вонзила   иглу   ей   в   вену   и  ввела  снотворное.  Лайна  не
сопротивлялась,  но,  прежде  чем  она заснула, Лея уже ввела препарат новым
шприцем в кровь Владимира.
     - Сегодня  тебе  космоса  не  будет,  за  плохое  поведение,  -  мрачно
пояснила она.
     Эта  ее  фраза  да  гул  планетарных  двигателей были последним, что он
услышал.
                                  Глава 25
                                ВОЗВРАЩЕНИЕ
     - Давай-давай,  просыпайся,  герой-любовник!  Владимир  открыл  глаза и
обнаружил  себя  в  кабине  стридора,  где,  собственно, он и впал в забытье
когда-то  давным-давно.  В  голову  одна  за  другой возвращались неприятные
подробности  их  отлета,  а  щека, куда Лея залепила увесистую оплеуху перед
стартом,  снова заныла, хотя летели они - Володя украдкой взглянул на часы -
около  недели,  как  и  в  ту  сторону.  Сейчас Лея, кажется, была настроена
благодушно,  но  Володя  не  мог  разделить  ее  спокойствия  -  ведь вокруг
стридора   творилось!   нечто  невообразимое.  Голубые  вспышки,  словно  от
мощнейших  лучевых установок, пронзали черное пространство вокруг космолета,
беззвучно  и как-то потерянно стоявшего на месте. Грохот же был как от пушен
ной  канонады  -  от  лазеров такого не бывает. И еще Владимир почувствовал,
что  возле  него  нет Лайны, а ведь! когда он засыпал, она сидела рядом. Ему
пришла  в  голову  страшная  догадка,  что,  воз,  Лея  от ревности и в
отместку выкинула несчастную в открытый космос.
     - Это гроза. Вид изнутри, - сказала Лея. - С пробуждением тебя.
     Лея  нажала  на розовато сиявшую кнопочку, и кабина наполнилась бледным
светом  -  совсем  как в такси, когда шофер собирается рассчитаться с вами и
открыть  дверцу,  чтобы  вы  вышли.  "Выйди вон из самолета и закрой снаружи
дверь", - вспомнилась Володе детская шуточка...
     Впрочем,  Володя  на  самом  деле  полностью  доверял  Лее  в  том, что
касалось  его  самого;  а  вот  к несчастной Лайне гнданорианка имела полное
право  не испытывать теплых чувств. В тревоге Владимир огляделся по сторонам
и  с  облегчением обнаружил, что обнаженное тело спящей рабыни лежит в ногах
у его жены.
     - Да,  да,  -  подтвердила  Лея,  -  видишь  вот,  пришлось  перекинуть
управление  с  нижних рычагов на верхний пульт. Зато ногам мягко, лучше, чем
на  коврике.  С  ней  все  в  порядке,  спит она, - добавила Лея беззаботным
тоном.  -  И,  знаешь,  - сказала она после секундного колебания, - я должна
извиниться  перед  тобой. У меня тут было время, пока вы оба спали, подумать
о всей этой ситуации... Я была не права. Прости.
     - Конечно, - пробормотал Владимир.
     - Я,  правда, - добавила Лея, - разлучила вас во время вашего сна - эта
Лайна,  видишь  ли,  замерзла  и  все  время жалась к тебе, что, по понятной
причине,  было  мне  неприятно...  Но...  -  Лея замешкалась, будто подбирая
слова,  -  знаешь, я и в этом была не права. В этом вопросе ты оказался даже
большим анданорцем, чем я.
     - Ты  о чем это? - в недоумении переспросил Владимир, разминая затекшие
суставы.
     Прежде  чем  Лея  успела  ответить,  молния  зигзагом  прошила  небо за
алмазным  куполом от края до края, а потом, без паузы, оглушительным хлопком
взорвался гром.
     - Красиво, - сказала Лея и немного погодя добавила:
     - Я  о  рабыне.  Сама  же  говорила,  что  не  против  рабства,  а  тут
взревновала,  как  маленькая.  У нас на Анданоре всегда считалось совершенно
нормальным,  если  у мужчины была жена и сколько угодно хоксированных рабынь
для  развлечений. К обычной рабыне, понятное дело, ревновать  - это уже
наложница,  по-вашему,  и порядочная женщина не разделит с такой постель, но
разве  ревновать к подобному куску мяса?
     Володя  тяжело  вздохнул,  даже и не найдя сразу, что сказать. А потому
Лея продолжала:
     - Так  что  знаешь,  если  тебе  она  так  уж  дорога,  можешь  ее себе
оставить.  Я привыкну, серьезно - это даже как-то очень пикантно. И служанка
в  доме  появится  - думаю, из меня выйдет неплохая дрессировщица, и я сумею
обучить  эту  твою  Лайну  и  дом убирать, и еду готовить, я ее и обижать-то
особо не буду, ну, выпорю там, если она что не так сделает.
     - Ты так говоришь потому, что Лайна невеста Зубцова?
     - Нет,  просто  это  вполне  в традициях Анданора. А то, что она бывшая
невеста  командира  Сопротивления,  как и то, что она - бывший силлурианский
офицер,  просто  придает  ситуации  дополнительную остроту ощущений. Ну как,
тебя заинтересовало мое предложение?
     - Нет, конечно, - откликнулся Владимир.
     - Я  так и думала, - кивнула Лея, и внезапно лицо ее стало пронзительно
голубым  от  вспышки  молнии  за  бортом,  а потом почти черным - пока глаза
вновь  не  привыкли  к  рассеянному  свету кабины. - Знаешь, - " усмехнулась
Лея,  -  ты  даже  немного застал бы меня врасплох, если бы согласился. Ну а
нет  так  нет  -  если ты не собираешься ее оставлять у нас, давай подумаем,
как  передать  командиру  Сопротивления  его невесту так, чтобы не попасться
ему  на  глаза. Ну, а если твоего Зубцова уже нет в живых, то тогда придется
мне,  пожалуй,  смириться  с тем, что у тебя будет хоксированная рабыня, или
же  нам  с тобою надо будет обеспечить ей достойный уход из жизни - а больше
мне как-то и в голову ничего не приходит, что с ней еще  сделать!
                                    ***
     Лея  приземлила  космолет  рядом  с Володиной дачей, где зимой жила его
мама. Владимир с замиранием сердца воображал себе их встречу:
     "Знакомься,  мама,  это  Лея, моя жена. Она, до того как я чуть не снес
ей  кувалдой  голову, была анданорским офицером. Она классный летчик - мы, к
слову,  только  что  с Силлура. Наш космолет мы спрятали в лесу. А, это кто?
Ну,  как  тебе  сказать...  Сексуальная  рабыня,  она  не совсем нормальна в
смысле  интеллекта...  Но  она  такой  не  всегда была - это ей неделю назад
сделали  хокс  анданорцы,  ну,  навроде  нашей  лоботомии.  А  так  она была
инструктором  и  невестой  моего  командира...  И даже спасла мне жизнь... В
свое время..."
     Володе  самому  с  трудом  верилось,  что  вся  эта  фантасмагория была
реальной  правдой  его  жизни.  По  предложению  Леи Лайну решили не будить,
чтобы  она  не  натворила глупостей - ведь ни на что иное она теперь была не
способна.  В  Москве  было  3  мая,  и  Володины  часы, упрямо отмечавшие на
Силлуре  не имеющие ни малейшего отношения к реальности ритмы далекой Земли,
вновь  вернулись  в свою колею, будто никуда и не улетали, их даже подводить
не  пришлось. Солнышко растопило-таки снега, деревья начинали распускаться -
они  были  сразу  зелеными, а не голубовато-синими, как уже привык Володя на
Силлуре.  Сразу  после  прилета  они  одели  теплолюбивую  Лайну в шерстяной
свитер  и  рейтузы,  впрочем,  анданорианка утверждала, что под воздействием
препарата  несчастная  не  только не испытывала холода, но и простудиться не
могла.  Сама  же  Лея нарядилась в тонкий однослойный плащ-дождевик на голое
тело,  но  так как тела было не видно, то случайный прохожий подумал бы, что
она  одета  вполне  по сезону. Владимир оставил девушек на окраине леса, сам
же  отправился  на разведку в жилище своей мамы, придумывая, какая ложь была
бы  наиболее  правдоподобной  -  ведь  так  или  иначе,  он заявится с двумя
девушками,  одна  из  которых  без  сознания  и  со шрамом на бритой голове,
другая же - ест за троих.
     Володя  открыл  дверь своим ключом, побывавшим вместе с ним на Силлуре,
и обнаружил приколотую на видном месте веранды записку:
     "Сынок,  если  ты  добрался до дачи, то я сейчас у Григория Абрамовича,
вернусь  к 9 мая. Он очень помогает мне с едой для меня и Родиона, я провела
у  него  почти  всю  весну. Если сможешь, навести меня. Ты помнишь, где дача
дяди Гриши? Молюсь, чтобы у тебя было все в порядке. Целую - твоя мама".
     "Вот  это мама!" - подумал Володя. Дядя Гриша был евреем-протезистом на
пенсии.  Деньжат  он  накопил  немало  и  недавно  открыл,  на свое счастье,
табачный  магазин. Видимо, он сейчас не бедствовал - табак даже вырос в цене
в  пересчете  на  продукты,  а  наркоторговля  всегда была делом прибыльным.
Весьма  прибыльным,  если  он  снабжал едой не только маму, но и их собаку -
прожорливого  боксера  по  кличке  Родион.  Этот  Григорий  Абрамович  начал
клеиться  к  маме сразу после ухода от них отца, и Володя сперва был против,
потом  же  ему  стало  все  равно.  Маме  же  дядя  Гриша был как минимум не
противен,  и  она  оказалась просто молодцом, если сейчас сумела-таки к нему
прибиться.  Открыв полку, Владимир обнаружил там целых два мешка риса - один
початый,  другой  и  вовсе  запакованный.  Володя  изумился, как это мама не
побоялась  оставить  без  присмотра такое богатство - но, удивительное дело,
дачу  никто не вскрыл, и Володя знал теперь, что голодать они с девушками не
будут.  Было  раннее  утро,  рассвело совсем недавно, и ласковые лучи солнца
уже  окрасили  золотом  белую  вагонку, которой была обита комната. Владимир
выскользнул   из   двери   и   вернулся  через  каких-нибудь  пять  минут  в
сопровождении Леи и с Лайной на руках.
     Бритая  голова  силлурианки за время полета уже поросла колючей щетиной
пепельного цвета, хоть немного скрывавшей шрам на затылке.
     Лея,  проголодавшаяся  за  неделю  намного  больше Владимира - ведь она
спала  не  так  глубоко и проснулась раньше, - набросилась на соленые огурцы
и,  пока  готовился рис, съела, почти без помощи Владимира, две трехлитровые
банки.  Вечером Володя и Лея обсудили план дальнейших действий - они решили,
что  свяжутся  с  Зубцовым  через  пару  дней,  полностью  готовые к отлету.
Владимир  сообщит  ему  адрес  своей  дачи,  где  будет  находиться Лайна, и
напишет   ему   записку   с  краткой  историей  случившегося.  Володя  очень
рассчитывал,  что  оставленное  Зубцовым  устройство  связи действует, а сам
полковник   находится   в   добром  здравии.  Дача  Владимира  находилась  в
пятидесяти  километрах  от  Москвы, и без автомобиля, пешком, добираться ему
будет  непросто.  Лея оставит полковнику ампулу, с помощью которой он сможет
разбудить  свою  невесту, иначе она проснется сама, но лишь через три недели
-  это был крайний срок относительно безвредного действия препарата, он же -
продолжительность  самых  длительных  межзвездных перелетов, предпринимаемых
анданорца-ми.  План  казался  безупречным, более того - реальным. Улетать же
раньше,  чем  через двое суток, было просто нельзя - Лея заметно исхудала за
время  перелета  и  нуждалась в усиленном питании. Да и сам Владимир сбросил
все  нагулянные  на  благодатном  Силлуре килограммы и ощущал себя голодным,
как  никогда. Когда вечером они ужинали при свечах, Лея даже пошутила на эту
тему:
     - Ну,  милый,  теперь  ты у меня настоящий андано-рец. Ведь у тебя есть
хоксированная  рабыня,  и  ты  обладаешь,  как я погляжу, вполне анданорским
аппетитом.  А  то  раньше  клевал как птичка, не как мужчина, а словно малое
дитя!
     Володе  было приятно, что Лея, кажется, приходила в себя после нервного
срыва,  сопровождавшего  их  отлет с Силлура. И еще они решили окончательно,
куда  они  отправятся  -  теперь  путь их лежал на Анданор. Оказывается, все
остальные  колонизированные Империей миры лежали в другой стороне галактики,
и  Анданор,  как  ни  крути,  выходил  обязательной перевалочной базой. Да и
горючего  в  космолете  теперь  не  хватило  бы  на  полет в дальние миры, а
приобрести  топливо  для  стридора    было  лишь  на Анданоре. В общем,
вопрос  был  закрыт,  и  Володя,  обняв  горячую,  как  печка, Лею, чтобы не
замерзнуть   от   ночной   прохлады,   вольно  втекавшей  через  распахнутое
анданорианкой  окно,  сладко  заснул.  Лайна  же  спала в соседней комнате -
Владимир укрыл ее целой кучей одеял, чтобы она не простыла.
                                    ***
     Володя  очнулся  от того, что его лба коснулась чья-то прохладная рука.
Владимир  решил  сквозь  сон, что это Лайна проснулась и, замерзнув, трогает
его  лоб  пальцем.  Однако,  открыв  глаза,  Володя  увидел, что это Зубцов,
который  приставил к его голове дуло автомата. А в открытое окно заглядывала
массивная  морда  серого  в мелкое яблоко коня, слюняво переминавшая губами.
Владимир  в  надежде,  что  увиденное им - не более чем кошмарный сон, опять
закрыл глаза.
     - Ты  еще  скажи, что ты в домике, - одобрил полковник. - Вдруг я тогда
исчезну.
     Владимир  нехотя  открыл  глаза,  все  еще  не  желая верить, что самое
страшное  все  же  случилось.  За  столом сидел незнакомый Владимиру молодой
человек  в черной кожаной куртке, державший в руках небольшой автоматический
пистолет  незнакомой  модели.  Телом  Володя чувствовал, что его Лея все еще
рядом  и,  судя  по  всему,  пока  что  спит.  Дверь в соседнюю комнату была
затворена  -  воз,  нежданные гости еще там не побывали. А это значило,
что  у  Володи  в  рукаве  еще оставалась козырная - пусть и хоксированная -
дама.
     Зубцов, улыбаясь своей широкой мужественной улыбкой, сказал негромко:
     - Ну  вот,  Володя.  Как  ты,  должно быть, заметил, семьдесят два часа
кончились. Вот я и пришел, как договаривались.
     Владимир  судорожно  соображал,  как  же  полковнику  удалось  их столь
оперативно  и точно вычислить. Ответ был один - телефон, который ему оставил
полковник,  был  с  каким-то подвохом, скорее всего с жучком. А если точнее,
он  сам,  воз,  был  одним большим жуком, транслировавшим Сопротивлению
все  их разговоры, пока они были на Земле. Тогда странно, подумалось Володе,
отчего  же  Зубцов  позволил им улететь, если они обо всем говорили открытым
текстом.  Владимир  постарался  придать  своему  голосу побольше беззаботных
ноток и спросил:
     - А откуда вы узнали о моем возвращении?
     - Телефончик,  -  коротко  бросил  Зубцов.  -  Мы  могли отследить твое
расположение   по   всей   Московской   области.   А   он   дал   по  экрану
головокружительную  такую  петлю и исчез. Это было так неожиданно, знаешь, я
даже  обзавидовался  тогда  тебе  -  у  других, понимаешь, машины нет, а ты,
стало быть, в космос полетел. Нехорошо вышло, нечестно.
     Парень   за  столом  подобострастно  усмехнулся  зловещему  зубцовскому
юмору.
     - Да  я  по  твоим же делам летал, старался, - внезапно перешел в атаку
Владимир,  понимая,  что,  если  полковник  обнаружит  Лайну  сам, это будет
далеко не так полезно для них, как в случае предварительного торга.
     - По  моим?  - переспросил полковник, приподняв бровь. - Ну надо же, а?
Каков,  по  моим делам летал. Это, что ли, свою патрульную телку откармливал
на  тучных  пастбищах  других  планет?  Или у нас, в теплые края махнули? На
Кенары  там  или  еще  куда? А ничего она у тебя - мордашка смазливая, когда
спит  зубами  к  стенке,  ну  или пузом кверху, вот как сейчас. Я думаю так,
Володе,  -  я  забираю у тебя патрульного, пистолетик и ту штуку, на которой
вы  прилетели,  и дарую тебе вместо расстрела пять лет без голода, словно ты
и  не  рыпался.  Кажется, честно. Даже более чем. Ты какое-то время на своей
оккупантше  сам  эксперименты  производил,  пистолетик  надолго  зажал,  вот
космолетик,  ну,  или  самолетик - не знаю я пока, куда ты там девался, - на
проценты и нарос, как у деловых людей полагается. Идет?
     - Юр,  ты не понял, - сказал Владимир. - Я в таких местах был, что тебе
и  не  снилось.  Человеком там,  сказать, стал. О вашем голоде земном и
думать забыл. И вернулся исключительно ради тебя, по твоим делам.
     - Ну-ну,  поясни.  Я  весь  внимание,  -  откликнулся  Зубцов, которого
немало забавляла игра в кошки-мышки.
     - Я,  -  сказал  Володя,  -  на  Силлуре  был.  Ты  город такой знаешь,
Силкрон? Тебе это название что-нибудь говорит?
     Владимир  с  удовольствием отметил, как улыбка сползла с губ Зубцова, а
его  могучие скулы заиграли желваками. Взгляд полковника сделался стальным и
пронзительным. "Это хорошо, - подумал Владимир, - поторгуемся, значит".
     - Продолжай,  если есть чего сказать, - бросил Зубцов. - А если нечего,
то зря ты об этом вообще начал, на свою голову.
     - Ну  вот,  -  будто  не заметив угрожающего тона полковника, продолжил
Владимир,  который  сам  теперь  улыбался, великолепно справляясь с ролью, -
там девушка одна живет, Лайна ее зовут. Не забыл еще о ней?
     Зубцов напряженно молчал, глаза его недобро сузились.
     - У  меня  деловое  предложение  есть,  - сказал Владимир. - Не знаю, в
курсе  вы  тут  или  нет  последних  новостей,  но Анданор дней десять назад
завоевал одну из планет Силлура, как раз где город Силкрон находился.
     - Нет,  не  в курсе, если ты не врешь, - сказал Зубцов довольно громко,
уже не сдерживая голоса. - Продолжай!
     - Ну  так  вот,  -  начал было Владимир, которому в голову пришел такой
головокружительный  вариант  блефа,  что  у  самого  дух  захватывало. А еще
Владимир  почувствовал, как Лея замерла, проснувшись. Она лежала у стеночки,
и  Володя  не  видел  ее  лица.  Он  опасался, как бы она сейчас не выкинула
какую-нибудь   глупость.  Вероятно,  она  открыла  глаза,  так  как  Зубцов,
удостоив ее короткого насмешливого взгляда, бросил:
     - Ну  что,  проснулась, милая? Я - полковник Зубцов, Сопротивление, и с
этой  минуты  вы  находитесь  со  всеми потрохами и имуществом в моем полном
распоряжении.
     Володя  ощутил,  как  Лея  у него за спиной напряглась от жестоких слов
полковника,  как  под  ударом  бича. Видимо, она благоразумно решила пока не
предпринимать  решительных  действий.  Да  и какие тут могли быть действия -
безоружная  голая  женщина,  укрытая  простынкой, против двух вооруженных до
зубов партизан!
     Владимир  еще  более  утвердился  в  своем  решении  идти  до конца. Он
сказал:
     - Мы  с  Леей...  разрешите  представить  вам  мою  жену,  в  прошлом -
анданорского  офицера,  теперь  же  -  почти  члена  Сопротивления... рискуя
жизнью,  отбили  у  анданорцев,  к слову, положив немалое их число при этом,
твою  невесту.  Во время нашего бегства Лайна ударилась головой и заработала
легкое  сотрясение.  Сейчас  жизнь ее вне опасности. Лея сделала ей лечебный
укол,  от которого она придет в себя лишь через несколько дней. Она спрятана
в  надежном  месте.  Мы  отлично  понимали,  что  ты можешь совершить на нас
какой-нибудь наезд, типа сегодняшнего, и потому поселили ее у друзей.
     - Это  хорошо,  -  задумчиво сказал полковник. - Но дела не меняет. Ты,
Владимир,  вернешь  мне  и  мою  Лайну,  и  патрульного,  пригретого тобой в
постели,  и  пистолет,  и  космолет.  А  если нет, то вы, голубочки, мне под
пыткой скажете, куда ее спрятали, ясно?
     - Володя  вам  не  все  сказал, - подала вдруг голос Лея. - Дело в том,
что  препарат,  введенный  Лайне,  немного  ядовит.  И  если  ей  не  ввести
противоядие,  то  она  умрет. Противоядие спрятано у меня в надежном месте -
не  на  теле,  -  прошу молодых партизан не облизываться. Смерть ее наступит
сегодня  же  к  вечеру  и  будет  легкой - она умрет, не приходя в сознание.
Уснет,  как рыбка. Так что думаю, если вам дорога ваша девушка, соглашайтесь
с  Володей.  А мы устроим на Анданоре какую-нибудь диверсию. Владимир убедил
меня, что с нашей Империей надо бороться всеми средствами.
     Зубцов,  казалось,  задумался.  Володя понял, для чего Лея ввернула про
свои  партизанские  взгляды,  коих не было в помине, - ведь полковник был не
один, и теперь он сможет объясниться с Сопротивлением, почему их отпустил.
     Полковник,  не мигая, смотрел в глаза то Лее, то Владимиру. И, наконец,
сказал:
     - Ну  что  же.  Мы  люди русские, я имею в виду себя и Володю, мадам, у
нас,  как  говорится,  уговор  дороже  денег. Договоримся так: я даю честное
слово,  что если вы мне предъявите Лайну, живую, то я вас отпущу. Вы, улетая
на  Анданор, скажете мне - по рации - местонахождение ампулы с противоядием.
Если  после  нее  союзный  офицер  Лайна  не придет в сознание или тем более
умрет  -  я  отправлюсь  на  дачу  этого,  как  его,  Григория Абрамовича, и
расстреляю  их всех - и Григория, и Абрамовича, и маму твою, и собачку - это
будет  справедливо,  согласись! Да, и еще - по поводу вашей, мадам, и твоей,
Владимир,  готовности  устроить  диверсию  в  стане  врага  -  это, надеюсь,
правда?
     - Да,  -  ответила  Лея,  причем  на  удивление  искрен-ним голосом, за
Володиной спиной.
     - Тогда  вы  захватите  с  собой  новое  изобретение  на-ших  ученых  -
приемопередатчик.  Рация работает вооб-ще синхронно, - добавил Зубцов. - Для
нее  любые  расстояния не помеха. Так вот, - сказал полковник, - ты дашь мне
свое  честное  слово,  что,  прилетев  на Анда-нор, постараешься сразу же со
мною  связаться  для  получения инструкций. Нам очень нужны свои люди в тылу
врага.  Ну  и,  опять-таки,  не  забывай,  что твои близкие остаются в нашем
распоряжении. Ну как, подходит?
     Владимир,  понимая, что, загляни Зубцов в соседнюю комнату, предмет для
торга почти улетучится, сказал:
     - Подходит.
     - Стало   быть,  по  рукам?  -  Полковник,  отложив  автомат,  протянул
Владимиру свою сильную, шершавую ладонь.
     - По рукам, - ответил Владимир, пожимая руку Зубцову.
     Зубцов  обернулся к своему помощнику и, видимо, желая застраховать себя
от  возможных  осложнений  с  Сопротивлением,  грозно  спросил  у  него ("Не
раньше, чем со мною по рукам ударил", - отметил Владимир):
     - Сергей, как, нет возражений?
     - Нет, - коротко ответил Сергей.
     - Вот  и  отлично,  - потирая руки, сказал полковник. - Стало быть, даю
слово,  что,  если вы мне предъявите живую Лайну, ни я и никто из моих людей
ни прямо, ни косвенно не будут препятствовать вашему отлету. Честное слово.
     - Хорошо,  -  сказал Владимир. - А теперь выйдите, пожалуйста, нам надо
одеться. Чтобы отвести вас к Лайне.
     - Нет,  -  не  мигая  глядя  на  него,  сказал  Зубцов.  -  Не  пойдет.
Одевайтесь  так. Сергей, отвернись, - бросил он помощнику, не оборачиваясь к
нему.
     Владимир  молча  взял  со  стула  свои  вещи и собирался сунуть Лее под
простынь,  которой она была укрыта, ее плащ. Зубцов же, отрицательно покачав
головой,  отобрал  его у Володи и, лишь тщательно осмотрев карманы, позволил
передать его Лее. Наконец, Владимир и Лея, уже одетые, сидели на кровати.
     - Итак,  где  Лайна?  -  с  нотками тревожного напряжения, пробившимися
таки в голос, спросил полковник.
     - Пойдемте  с  нами,  -  сказал  Володя  и за ручку с Леей отправился в
соседнюю  комнату,  где,  скинув  одеяло, представил взгляду партизан Лайну,
которая  мирно  спала,  одетая в пушистые шерстяные рейтузы и свитер. Зубцов
ревниво осмотрел свою невесту и лишь спросил, кто ей волосы обстриг.
     - Я,   -   отозвалась  Лея,  -  надо  было  осмотреть  рану,  чтобы  ее
обработать.
     - Как  была  получена рана? - настороженно спросил Зубцов, нежно трогая
пальцем тонкий, малозаметный шов на затылке.
     Ему ответил Владимир:
     - Один  из  ее  охранников,  прежде  чем  мы его пристрелили, ударил ее
стальным прутом. И кожу рассек, и вот сотрясение она получила.
     Полковник  на  деле  ничего не смыслил в медицине и в характере тех или
иных  ран  и  шрамов,  он  сейчас скорее ориентировался по интонации голосов
Владимира  и  анданорианки.  Судя по всему, полковника все устроило, так как
он  кивнул,  закрывая тему. Кажется, он даже особенно не озаботился тем, что
Владимир,  мягко  говоря, ввел его в заблуждение, сказав, что Лайна спрятана
в  надежном  месте.  Видимо,  как  военный  и  человек слова, он считал, что
предварительные  разговоры  так  и  остаются разговорами, а уговор - это уже
совсем другое дело.
     Затем  полковник  проверил  работоспособность  старой  рации, с помощью
которой  их и обнаружил, и, убедившись, что она в рабочем состоянии, передал
ее Владимиру, сказав:
     - Из  космолета  свяжетесь  со мной по этому устройству. Просто нажмешь
на кнопку и будешь говорить.
     Далее  Зубцов  бережно,  как  ребенка, достал из кармана красный корпус
сильно переделанного, даже внешне, мобильники и сказал:
     - Запомни  -  пароль  доступа  385.  Когда  ты  нажмешь на Анданоре эту
комбинацию,  вызов  пойдет  прямо  в штаб Сопротивления. На земной орбите, а
также  в  космосе  пользоваться этим аппаратом запрещаю. Вас тут же засекут.
На  Земле  подобным  методом связи не пользуются даже оккупанты. На Анданоре
же,  мы  выясняли,  этот  способ  часто  используется  для  связи с дальними
колониями, и на сигнал никто не обратит внимание. Договорились?
     - Договорились. Пароль доступа - 385, - откликнулся Владимир.
     - Смотрите   мне,   -   беззлобно  пригрозил  пальцем  Зубцов.  -  Чтоб
обязательно позвонили, а то я к дяде Грише в гости-то загляну, понял?
     - Понял, - сказал Володя.
     Дальше  Владимир  договорился  с Зубцовым, что партизаны будут стоять у
окна  в  доме,  чтобы  Володя  был  уверен, что они не отправились следом за
ними,  а  дальше  Владимир  свяжется  с  Зубцовым  уже из поднебесья, откуда
сообщит ему, где лежит ампула с противоядием.
     На прощание Володя, потрепав по морде зубцовско-го коня, спросил:
     - И что, анданорцы не возражают против такого транспорта?
     - Да  нет,  -  пожал  плечами Зубцов, - сейчас даже по Москве многие на
конях  ездят.  Кто  прокормить  может.  А  что? Нормально. Быстро, удобно. А
анданорцам  что - если, к примеру, собака на них залает - пристрелят, глазом
не  моргнут.  А  это  же  не  сквирл  -  голову  не  оттяпает. Они ж технику
запретили, а это вроде как домашнее животное.
     Помолчали немного, Зубцов запалил сигаретку.
     - Москва  теперь интересная стала, кое-кто - вот я, к примеру, - так на
Булате  к  себе  на  двенадцатый  этаж  и заезжаю. Так что жизнь течет своим
чередом.  Не  всем  же  на  космолетах  по Вселенной мотаться - кому-то и на
лошадях ездить надо.
     Зубцов протянул Володе руку и сказал:
     - Ну,  бывай.  Увидимся  ли,  не  знаю. Так что ты уж меня прости, если
чего не так.
     Володя  вспомнил, что будет собой представлять Лай-на, когда проснется,
и сказал в свою очередь:
     - И ты меня прости, если чего.
     - Бывай, - и Зубцов хлопнул Володю по плечу.
                                    ***
     Добравшись  до  космолета,  Лея  достала  из багажника Володин носок и,
спрятав  туда  ампулу,  которая  должна  была  привести  Лайну  в сознание -
насколько  это  теперь  было  для  нее  вообще  воз,  -  сунула носок в
дуплистый  пень,  торчащий на поляне, густо поросшей молодой, сочной травой.
Потом,  подготовив  космолет  к старту, крикнула Владимиру, все это время на
краю леса следившего за двумя силуэтами в окне своего дома.
     Володя,  оглядываясь,  подбежал  к  стридору  и  прыгнул на свое место,
спросив лишь:
     - Не перепутала ампулу, а то мне маму жалко будет.
     - Нет, не перепутала.
     - А дела куда?
     Лея  подошла  к  пню  и, чтобы утешить Володю, достала из дупла носок с
ампулой,  а  потом,  положив  обратно,  заняла  свое  место в кресле пилота.
Опустился  алмазный  купол,  взревели  моторы,  и  - прощай, Земля. Зубцов с
Сергеем увидели из окошка лишь темную тень, взметнувшуюся над деревьями.
     Лея,  заведя космолет в середину грозового облака, плывшего неподалеку,
сказала  Володе,  чтобы  тот  связался с Зубцовым. Владимир, нажав на кнопку
связи  в  старой  предательской  рации,  передававшей  их  координаты в штаб
Сопротивления, услышал бодрый вопрос полковника:
     - Ну как, ребята, полет нормальный?
     - Все  в  порядке,  спасибо, - откликнулся Владимир. - Ампулу найдете в
трухлявом  пне,  он  торчит  среди  поляны. Поляну найдете так: от восточной
стороны  моего  двора,  от середины, в лес уходит тропинка, она там одна, не
спутаете. Через минуту хода придете на поляну - она тут тоже одна такая.
     - У тебя часы есть? - спросил Зубцов.
     - Ну? - откликнулся Володя.
     - Через пятнадцать минут звякни, для своего же спокойствия.
     Владимир,  прикрыв  трубку  рукой,  поинтересовался у Леи, могут ли они
пробыть  в  этой  туче  еще пятнадцать минут. Лея кивнула, и Володя, выразив
согласие на просьбу полковника, закончил беседу.
     Через  четверть  часа  Володя  услышал  в  трубке,  сразу как позвонил,
счастливый голос Зубцова:
     - Все,  спасибо  тебе.  Только  что глаза открыла. Ну, еще раз прости и
бывай - не буду задерживать. Жду звонка, как доберетесь.
     - Счастливо  оставаться  и  успехов,  -  откликнулся  Володя и поскорее
завершил связь.
     Миниатюрный  космолет, взыграв могучими двигателями, взмыл в прозрачное
синее  небо,  расстилавшееся  над  ним  по  дороге  в открытый космос. Тучи,
Москва  и  Зубцов  с  его  проблемами,  которых  с  появлением  Лайны у него
наверняка  прибавится,  остались  далеко  внизу,  и  Владимир, устраиваясь в
кресле поудобнее, постарался не думать обо всем, что осталось на Земле.
     Внезапно  одна  из  лампочек  на  табло начала пульсировать красноватым
светом.
     - Руку,  быстро.  Мы  в  зоне  действия какого-то радара, - воскликнула
Лея,  торопливо  вонзая  иглу  в  вену  разочарованного  Владимира.  А он-то
надеялся,  что  хоть сейчас полюбуется незабываемыми космическими пейзажами.
-   Прости,   милый,  но  нам  с  тобой  придется  сматываться  на  звездных
двигателях.  Тогда  мы  просто  пропадем  из  зоны видимости и - ищи ветра в
поле, как говорят у вас в России.
     Да  уж,  на этот раз причина была серьезной. "Интересно, смогу ли я еще
хоть   раз  в  жизни  полюбоваться  на  космос,  а  то  летаю  вслепую,  как
новорожденный  котенок",  -  подумалось  Володе,  уже  тонувшему  в знакомой
тягучей жидкой резине пустоты.
                                  Глава 26
                                  АНДАНОР
     Лея  разбудила Владимира, как только корабль их влетел в гравитационную
зону    планеты    Анданор.   Царственная   планета   встретила   утомленных
путешественников   белоснежным,   играющим   в  лучах  звезды  светом  своей
поверхности.  Первой  мыслью  Володи,  поэтапно  приходящего  в  себя  после
недельного  сна,  было  то,  что  эта  планета может быть либо мертвой, либо
императорской.  До  него уже дошло, что белый цвет обозначает именно то, что
приходило  в  голову  в  первую  очередь - снег. Если бы это были облака, то
среди  них  не  могли  бы  сиять россыпями столь драгоценных алмазов далекие
искры  то  ли  льдин,  то ли еще каких-то непонятных образований чуждого ему
мира.  В  этот раз Володя пробуждался куда как тяжелее, чем после предыдущих
перелетов  -  вот что значит нарушение техники безопасности. Голова свинцово
ныла,  как  после попойки, пульсируя болезненной жилкой слева; руки дрожали;
во  рту  было  сухо  и  гадко.  Владимир  бросил  испытующий  взгляд на свою
спутницу.  Лея  тоже  выглядела  несвежей  и  помятой,  как  после выхода из
недельного  запоя.  Вот  только глаза казались еще больше и выразительнее на
похудевшем  от  преждевременного  перелета  лице,  и  сейчас  они  светились
восторгом истинной дочери этой студеной планеты, возвращавшейся домой.
     - Правда, это сказка? - шепотом спросила она у Владимира.
     "Правда,  -  подумалось  Володе.  - И я даже знаю, какая. Когда Снежная
королева  везла Кая в своих санях на Северный полюс, она, должно быть, имела
такой  же  патриотический настрой в адрес Арктики, с каким Лея отзывается об
Анданоре".  Однако  Владимиру  не  захотелось  озвучивать столь скептические
размышления  -  ведь  в  его сказке Снежная королева была его женой, и женой
любимой.
     - Очень красиво, - соглгсился он.
     И  это  было  правдой  -  стридор  снизился  настолько, что планета уже
занимала  тре-ь видимого мира, и теперь алмазные искорки внизу засияли всеми
переливами   ледяных   радуг,   пронзительным   ледовым  спектром.  Владимир
почувствовал,  как  холод забирается ему в самое сердце от этого зрелища, не
ОРО  действительно было прекрасным. Слово "вечное л " читалось здесь повсюду
-  ведь что может быть изначальное, чем искрящийся спектр на белом фоне. Вот
только  пригодность  этой  планеты для жизни вызывала у Володи очень большие
сомнения.  Если бы он был капитаном корабля, то никогда не посадил бы его на
столь бесприютную землю.
     - Лея,  скажи,  мне  кажется или у экватора на твоей планете тоже лежит
снег?
     - Не  всегда.  Но  сейчас  -  да,  -  ответила  девушка с одержимостью,
достойной пингвина, возвращающегося в естественную для него среду обитания.
     Владимир  невольно  почувствовал  себя  одиноким  и  потерянным в белых
пустынях  Анданора,  расстилавшихся  внизу.  Его  так  и подмывало спросить,
действительно  ли  горючего не хватит для полета хоть на какую-нибудь другую
планету.  Тем  временем  стридор  уже  снизился  настолько,  что  Володя мог
разглядеть  острые  кристаллы льда безусловно поистине исполинских размеров,
если  их    было  разглядеть  из поднебесья, грани которых переливались
радугой  в  лучах светила с таким видом, словно хотели сказать: "Тут никогда
не тает снег. Последнюю тысячу лет здесь не бывало выше ноля градусов".
     Владимир осторожно поинтересовался у своей спутницы:
     - Лея, а тут у тебя хоть когда-нибудь бывает плюсовая температура?
     - Конечно,   -  отозвалась  анданорианка  с  решительностью  агента  по
недвижимости,  вознамерившегося во что бы то ни стало спихнуть клиенту жилье
за  Полярным кругом, - у нас тоже есть лето. И хотя оно короче, чем у вас на
Земле - всего месяц, - но нам его вполне хватает.
     Владимир   чувствовал   себя   маленькой  птичкой,  загипнотизированной
ледяным  драконом,  он  молча  взирал  на чудесные переливы множества радуг,
игравших  друг  с  другом  в  ледяных  отрогах  анданорских  скал,  на сотни
километров  простиравшихся  внизу,  и  чувствовал,  что  еще немного - и это
зрелище  навсегда  похитит  его  сердце,  заставит  страстно  полюбить  его.
Удивительным  казалось  то, что даже красный и зеленый тона присутствовали в
этих ледяных радугах - но какими же мертвыми и безжизненными были они!
     - Тут хоть что-нибудь живет? - спросил он.
     - Тут  живет  лед,  -  отозвалась  Лея.  - Мы с тобой летим над полюсом
холода  моей  родины,  где  льды  не таяли никогда. У нас говорят, что это -
сердце нашей планеты, средоточие ее духа.
     Владимиру  показалось,  что,  коснувшись взором Анданора, Лея сделалась
незнакомой  ему,  отстраненной  и  чужой.  Словно  безмолвные  и бессмертные
ледяные   дворцы,   которые  она  показывала  сейчас  мужу,  вызывали  в  ее
собственной  душе симптомы давней, таившейся там болезни. Володе почудилось,
будто   в   зрачках  Леи  он  видит  сейчас  отблеск  ледяных  радуг,  и  он
непроизвольно  схватил  ее  за  руку,  будто  в  страхе,  как  бы  и рука не
оказалась холодной и безжизненной, словно эти льды.
     Но  рука  была  теплой,  горячей  почти.  Лея,  с  улыбкой посмотрев на
Владимира,  совсем  как  раньше,  живым,  нежным  взглядом  любящей женщины,
сказала:
     - Милый,  да  ты  совсем замерз от моей экскурсии. Я просто решила, что
коли  уж  я  никак  не  могла показать тебе красоты космоса, так хоть покажу
тебе,  как  прекрасна  моя  планета. Но я не учла, что для землянина это уже
перебор.
     Лея  внезапно  обняла  Володю  и, прижавшись лицом, одарила его влажным
жарким  поцелуем.  Владимир  успокоился  немного, ощутив пульсирующее биение
жизни в упругих губах и языке возлюбленной.
     - Не  бойся,  сладкий  мой,  -  сказала  Лея,  оторвавшись, наконец, от
Володи.  -  Там,  где  живу  я, намного теплее. А тут даже мы не живем - это
просто  музей,  хотя  и  больше,  чем  музей.  Жаль,  что горючего мало, - с
сожалением  добавила  она  после паузы, - а то я показала бы тебе, что такое
настоящее  северное  сияние.  Для  этого  нужно-то  всего  лишь завернуть на
ночную  сторону  Анданора  -  и  ты  бы  увидел,  как  оно  трескучей лентой
извивается  вокруг  корабля.  Такого  даже  в  космосе  не  найти. Это будет
покруче, чем твоя гроза.
     Володя же, подумав, что это был бы уже точно перебор, сказал:
     - Ничего,  как-нибудь  в  другой раз. Мне действительно хватило ледяных
скал.
     - А  у  тебя  в  Москве  часто  бывает северное сияние? - спросила Лея,
легкими касаниями заставившая привычный к ее рукам стридор изменить ю рс.
     - Ни разу не видел. И не слышал даже, чтоб бывало, - признался Володя.
     - Ну  на  Севере-то  оно  у  вас бывает, я слышала, - отозвалась Лея, к
удовольствию  Владимира  уводившая корабль от особенно пронзительных ледяных
вершин к обыкновенным снежным равнинам.
     - Бывает,  -  отозвался Володя, поймав себя на том, что, не желая более
глядеть   на   мертвые   пейзажи   внизу,   он  отогревает  свой  взгляд  на
травянисто-зеленых  и  розовых  оттенках рычажков, которые перемещала Лея на
пульте управления, - вот только я его никогда не видел.
     - Ну  ты  даешь,  -  изумилась  Лея,  -  у тебя на планете бывает такая
красота, а ты даже не сподобился ее видеть.
     "Да  я  вообще-то много чего хорошего не видел, что на Земле бывает", -
подумал  Володя,  но  промолчал.  Конечно,  будь  в  его  распоряжении такой
лайнер,  он  бы  с  удовольствием  облетел  Землю,  ее моря, пустыни, горы и
джунгли.  Но  вот  Северный  полюс  в  списке  мест, которые Володя желал бы
посетить,   как-то   не   значился.   Вообще   Владимиру   казалась  немного
патологичной,  некрофильской  какой-то эта страсть вполне теплокровной Леи к
местам, явно не пригодным для жизни.
     Корабль  долго  гудел  двигателями  над  одинаковыми,  монотонными, без
каких-либо  ориентиров,  бесприютными  снежными пустынями, которые, впрочем,
все  равно  смотрелись  куда  как  более нормальными, чем радужные кристаллы
цельных скал.
     - А  вот  тут  уже  полным-полно  всякой живности, - сказала Лея. - Тут
обитают  и  пушистые скримлики, и снежные паучки, и змейки, но все они такие
белые, что их и в упор-то не разглядишь, не то что с такой высоты.
     Наконец,  внизу  показались первые признаки человеческого жилья: сперва
редкие,  отдельно  стоящие дома, потом группы домов, потом еще более плотные
поселения.  И  вот уже стало понятным, что они летят над могучей державой, с
дорогами,  городами,  техникой  и  многочисленным  населением,  возводившим,
строившим  и  поддерживающим  все  это.  Еще  час  полета  - и Лея, заставив
космолет   описать   полукруг   в   морозном  воздухе,  посадила  его  возле
двухэтажного  строения,  возвышавшегося  среди  высоких  сугробов.  Алмазный
купол:  стридора уехал в паз, и кабина наполнилась свежим морозным воздухом,
в  общем-то,  не запредельно холодным. Кожаная куртка и свитер оказались для
Владимира  вполне  сносной защитой от здешнего климата, и он, покинув кабину
космолета,   ступил  на  хрустящий  снег  родной  для  его  жены  планеты  и
огляделся.
     Анданорское  солнце  и  прежде-то  смотрелось  так,  как земное светило
перед  закатом;  когда  же теперь действительно наступило его время зайти за
заснеженный  горизонт,  то  оно  приобрело  просто  невообразимую  на  Земле
густую,  угольно-красную,  багряную  окраску  - и снега вокруг приняли такой
вид,  словно  это  и  не  снега были, а волны раскаленного докрасна металла.
Зрелище   было  столь  неожиданным  и  фантастичным,  что  у  Владимира  дух
захватило  от  его  неземной  красоты.  Оно  было почти немыслимым - куда ни
бросал  он  восхищенный  взор,  повсюду  была красная и совсем уж не снежная
сейчас  на  вид  равнина.  Раскаленно-розовый сменялся кроваво-красным, и не
было  ни  деревца,  ни  кустика,  нарушивших  бы своим скромным присутствием
целостность  изумительного  мира  обагрившихся  нежданно-густыми  и  теплыми
тонами снегов.
     Лея с довольной улыбкой следила за выражением Володиного лица.
     - Кажется,  тебе  понравился  наш закат? - скорее утвердительно сказала
она.
     - Да,  - только и сумел выдохнуть в ответ Володя, зачарованно следивший
за  изменениями  оттенка бесконечного - куда ни кинь взгляд - снежного поля,
из  которого, да и то на приличном расстоянии друг от друга, росли невысокие
строения  того  же  цвета, что и снега вокруг. Дом, возле которого причалила
Лея,  выглядел  как  построенный  из  цельного куска белого мрамора. Вершины
колонн   были   украшены   волнообразными   наслоениями,   явно   навеянными
анданорскому  архитектору особенно изысканной формой сугробов. Сейчас же дом
казался  свежеотлитым  из  меди  и не успевшим пока остыть, как и все прочие
строения, находившиеся в зоне видимости.
     Лея   не  торопила  Володю,  и  он  мог  вдоволь  насладиться  чудесным
зрелищем.  Она  нажала  какую-то  кнопку  на  борту  корабля, и он скрылся в
отверзшемся  жерле  подземного  -  подснежного, если быть точнее, ангара, на
люк которого с удивительной точностью он оказывается, и приземлился.
     Володя  уже  позже,  дома,  спросит,  как это Лее удалось столь успешно
отыскать  среди  снега  площадку  над ангаром, - а космолетчица ответит, что
корабль  сам  отыскал ее сенсорными датчиками - ведь он был как-никак создан
именно на Анданоре, а не где-нибудь еще.
     Пока  же Владимир был не в силах оторвать взор от теплых, даже на Земле
редких,  красок анданорского заката - ведь все поле, куда ни глянь, сияло не
хуже,  чем  догорающие  угли  в костре или вулканическая лава. Наконец, свет
сделался  бордовым,  неестественным  для  реального  мира,  и  снежное  поле
угасло,  но  теперь  бордовым горело само небо. Не узкая его полоска, как на
Земле  после захода солнца, но все небо целиком, от края до края, будто верх
и низ поменялись местами за какую-то минуту.
     Лея  взяла  зачарованного  Володю  за  руку, как маленького, и повела к
дому.  Однако  это было непросто - снега было по пояс. Тогда девушка достала
из  незаметного  кармашка  комбинезона  что-то  наподобие брелка и, нажав на
одну  из  кнопок, сделала нечто удивительное - в безжизненном ряду сугробов,
безмятежно  раскинувшихся  между космолетной площадкой и домом, сейчас серых
в  рассеянном  свете,  струившемся  с сияющего неба, появились проломы, снег
проседал   и  проваливался,  словно  на  узеньком  кусочке  Анданора  сейчас
буйствовала  весна.  Из толщи тающих снегов, совсем близко от Володи с Леей,
спасаясь  бегством,  показались  две уморительного вида зверюшки; у них были
огромные,    как    у    земных    мультипликационных    зайцев,   глаза   и
восторженно-испуганное,  точно  игрушечное,  выражение плоских мордочек. Они
были  пушистыми  и  ушастыми. Володя толком не успел их разглядеть, как они,
поднявшись   на  задние  ножки  и  сцепившись  передними  лапками,  внезапно
распустили   на   спине  пуховые  крылья  и,  синхронно  махая  ими,  словно
четырехкрылая  сова,  странной  конструкцией - то ли вертолет, то ли цветок,
то  ли  вообще  существо  из иных измерений - беззвучно поднялись в воздух и
неторопливо  полетели  туда,  где  недавно  скрылось  солнце. Было уже почти
темно,   и  они  очень  скоро  растворились  крошечным  серым  пятном  среди
догоравшего неба.
     - Это  семья  скримликов,  -  пояснила Лея. - Полетели искать место для
гнездовья  получше.  Совсем  как  мы. Странно, - добавила она после паузы, -
вроде бы рановато еще для семейных полетов.
     Тем  временем образовавшаяся прогалина между домом и площадкой растаяла
до  конца  и  даже  высохла  -  теперь было видно, что под ней была дорожка,
наподобие  асфальтовой,  которая  и  нагрелась  по  команде  Леи,  растворив
наваленные сверху снеговые горы.
     - Здорово, - сказал Володя.
     - Ты о чем? - не поняла Лея.
     - О том, как у вас на Анданоре чистят дорожки от снега.
     - А у вас их как чистят? - спросила Лея, отпирая дверь.
     - Лопатой,  -  признался  Володя.  Он немного покраснел, но это, должно
быть, от здорового, бодрящего морозца, вовсе сейчас и не лютого, к слову.
                                  Глава 27
                             ПРИВЕТ ОТ ЗУБЦОВА
     Утром Лея разбудила Владимира еще затемно.
     - Вставай! - говорила она, тормоша мужа за плечо.
     Володя  же  никак  не  мог  пробудиться - он спал особенно крепко после
того,  что  вчера  показала ему Лея. Он чувствовал весь прошедший вечер, что
он  просто  "Бобин  в  гостях  у Барбоса" из одноименной детской сказки. Все
вещи,  казавшиеся  Лее  обыденными  и  привычными  с  детства,  исторгали  у
обыкновенно  сдержанного  Владимира  восхищенные  стоны.  Чего,  к  примеру,
стоило  стереовидение - далекий потомок нашего телевидения, оплодотворенного
продвинутой  техникой  генерации  голограмм? В выключенном состоянии это был
обыкновенный  коврик, на который вполне  было наступать без какого-либо
вреда  для  здоровья  или для техники. Но когда он включался... то на нем, в
удобную  величину - от крошечных, как оловянные солдатики, фигурок по центру
до  огромных,  до четырехметрового потолка, циклопических фигур, заполнявших
вширь  почти  всю  комнату,  -  двигались,  жили, умирали фигуры из новостей
Империи.  Более  того,  живые  образы  наполняли  комнату  вонью или тонкими
ароматами,   действительно   натуральными   и   соответствующими  тому,  что
демонстрировалось  по  стереовидению.  Каждая деталь, даже когда изображение
разворачивалось  в  полную высоту, пугала своей четкостью и непрозрачностью.
Складывался  до  того полный эффект присутствия, что становилось страшно, не
перенесся  ли  ты  на  самом деле в гущу событий или не переехал ли эпицентр
действа  в  твой  дом.  "Да  уж, - решил Володя тогда, - анданорцы, конечно,
имеют  полное  право  считать  землян  дикарями..."  Потому  как  не  только
стереовидение,   а   все,   куда   ни  кинь  взгляд,  поражало  запредельным
техническим  уровнем. Лея явно испытывала подлинное блаженство, демонстрируя
Володе  разные естественные для нее самой диковины. Прошедшим вечером улыбка
просто  не  сходила  с  ее  губ  и  глаз,  разными  оттенками  играя на них.
Например,  когда  Володя поинтересовался, почему ее особняк не имеет забора,
она  подвела  Володю  к  окну  -  невидимая  за  домом луна освещала снежную
пустыню розовато-желтым светом - и спросила:
     - А какой высоты заборы предпочитают у вас на Земле?
     - Метра  три, не меньше, - сказал Владимир, вспомнив при этом, что Лея,
в  общем-то,  была  у  него  на даче, где его низкорослый сеточный заборчик,
увы, не дотягивал до названной планки.
     Впрочем,  девушка  вместо  ответа  невозмутимо  набрала  нечто на своем
пульте,  и  снизу,  прямо  из  снега,  за  считанные  секунды  выросли стены
названной  Владимиром высоты, ограничивая немалые земельные угодья - гектар,
не меньше, - принадлежавшие его избраннице.
     - А   так, - сказала Лея, положив теплую ладонь Володе на плечо, и
от  следующего  нажатия  на  кнопку  стены беззвучно выросли еще раза в три.
Метров  десять  сделались,  выше дома. Девушка вновь надавила на брелочек, и
стены вновь обрели заказанную Владимиром высоту.
     Молодые  люди  плотно поужинали. Всего было вдоволь, и мясного, и самых
изысканных  фруктов  из  отдаленных  провинций  Империи,  после  чего Володю
неудержимо  потянуло в сон. Лея отвела мужу отдельную комнату, где, поставив
обогрев  на  15  градусов,  в  пересчете  на  Цельсия, сделала воздух вполне
приемлемым  для  обитания  Владимира,  при  условии, конечно, что он будет в
свитере  или  под одеялом. На вопрос, нельзя ли сделать температуру еще хоть
немного  повыше,  Лея  сказала,  что  нет - это было бы не правильно с точки
зрения  конспирации. Оказывается, хотя подобные дома и способны создать хоть
тридцатиградусную  жару,  но  их  хозяева  тут  же  попадают  под подозрение
контрразведки.   Ведь   кому   еще  на  Анданоре  может  понадобиться  такое
непереносимое  пекло,  как не шпионам с Силлура! Вообще Лея все продумала до
мелочей  -  этот  домик принадлежал ее лучшей подруге, Тидле, с которой они,
на всякий случай, обменялись ключами - мало ли что может в жизни случиться.
     Тидла  сейчас  служила надсмотрщицей на одной из жарких колоний, откуда
Империя  в  избытке получала продукты и полезные ископаемые - копила себе на
приданое.  В  розыске  она  не  находилась,  а потому без вести пропавшая, с
точки  зрения  Анданора, Лея, ничем особо не рискуя, поселилась в ее жилище.
Девушка  любила этот пригород анданорской столицы - тут было тихо и спокойно
и,  с  другой  стороны,  недалеко от центра. Так что впечатлений у Владимира
хватало  в  избытке.  И  оттого  сейчас  он  с трудом заставил себя продрать
слипшиеся  глаза  - казалось, сознание его отказывалось пробуждаться, вполне
довольствуясь порцией информации, полученной вчера.
     - Вставай, соня, рассвет пропустишь! - не унималась Лея.
     "Эка  невидаль  - рассвет", - подумал Володя, но, вспомнив изумительные
краски  давешнего  заката,  поднялся.  Лея заставила его одеться и вывела на
воздух.  И  вовремя  -  они  успели  к  самому  началу.  На востоке небо уже
окрасилось   в   нежно-зеленые   тона,  в  зените  же  и  на  западе  царила
непроглядная   ночь   с   крохотными   искорками   звезд,  складывавшихся  в
причудливые  фигуры  здешних  созвездий.  Одно из них удивительно напоминало
женскую  фигуру,  сидящую  в кресле. Над ее головой семь звезд соединялись в
подобие алмазного купола стридора.
     - А что это за созвездие? - спросил Владимир.
     - В  каком  смысле?  -  не поняла Лея. - Все эти звезды отстоят одна от
другой на сотни световых лет, они только кажутся обособленной группой.
     - Неужели у вас нет созвездий? - изумился Володя.
     - А что это такое, созвездие? - спросила Лея.
     - Посмотри,  Лея,  -  сказал  он,  -  видишь,  похоже,  что  эти звезды
складываются  -  ну,  если  соединить мысленно их вместе - в женщину-пилота,
сидящего в кабине небольшого космолета, как раз как наш. Видишь?
     - Ну,  может быть... - неуверенно согласилась Лея. - Но ведь это только
фантазия, это даже искусством не назовешь...
     - А  у  нас  на  Земле  все  мало-мальски заметные звездочки объединены
людьми  в созвездия. Конечно,  сказать, что ради того, чтобы было проще
их  запомнить и ориентироваться в ночном небе, но разве тебе не кажется, что
это  очень  красиво,  когда  звезды  -  не  просто  звезды, а еще и какие-то
образы, которые пытаются прочитать в них люди...
     Владимир   обнял   Лею,   наконец-то   одевшуюся  просто  и  красиво  в
анданорское  короткое  платье зеленого цвета с красными незнакомыми камнями,
украшавшими   рукава  и  ворот.  Лея  молчала,  вглядываясь  в  стремительно
зеленевшее небо. Володя спросил:
     - Так, значит, у вас созвездия не имеют названий?
     - Нет, - тихо ответила Лея.
     - Тогда  я  назову  это  созвездие  твоим именем, милая моя. Теперь это
созвездие будет называться созвездием Леи.
     Лея  молча  обняла Володю и припала своими устами к его губам, а рукой,
расстегнув  "молнию"  куртки,  проникла  под  футболку, нежно коснувшись его
груди.
     - Я,  кажется,  начинаю  понимать,  что  такое  ваша  земная  поэзия, -
сказала  она  затем.  -  Это когда хочешь подарить любимому существу больше,
чем  имеешь. Например, вот эту россыпь звезд или целый мир. Спасибо, Володя.
Мне  нравится  твой  подарок.  Я  принимаю  его  -  пусть  теперь  это будет
называться  созвездием Леи. Ох, милый, - спохватилась с улыбкой девушка, - а
знаешь  ли  ты,  что  одна  из звездочек - та, что прямо у меня над головой,
ведь это теперь как бы я в небе - это твое солнце?
     - Нет,  конечно,  не  знал...  - изумленно откликнулся Володя. - Но это
даже  еще  интереснее,  ведь  я  впервые увидел тебя в твоем стридоре именно
возле Земли.
     - В  нашем  стридоре,  дорогой,  -  сказала  Лея, лаская пальцами тощий
после  двух  шедших подряд перелетов Володин живот. - Даже скорее твоем, чем
моем.
     - Это еще почему? - усмехнулся Володя.
     - Ну,  я  его купила на деньги Стора. Ты его убил своей колотушкой, мой
дикарь,  и  забрал  его  женщину, меня то есть, его оружие - плазмомет и его
сбережения, которые он,  сказать, в нем прятал.
     Лея помолчала немножко и спросила:
     - Сейчас досмотрим рассвет, и ты возьмешь меня, ладно?
     - С  удовольствием,  -  ответил  Володя,  скользнув  рукой  по  мощному
красивому бедру своей жены.
     Тем   временем   созвездие   Леи   уже   утонуло   в   небесной  зелени
зарождающегося  утра  -  только  звезды на западе еще светили какое-то время
тусклыми  бусинами, но, наконец, рассветная волна сияния растворила в себе и
их  свет.  Утреннее небо Анданора было бездонным и густо травянисто-зеленым.
Оно,  безусловно, стоило того, чтобы подняться так рано. Лея свободной рукою
вынула  брелочек  и  нажала на кнопку, втягивая оставшийся со вчерашнего дня
трехметровый   забор   так,  чтобы  он  не  скрывал  от  Володиного  взгляда
заснеженной равнины.
     Потому  что  в  следующую минуту над горизонтом показался край сияющего
изумруда,  которым  стало  за ночь бордовое солнце. Светило было радостным и
теплыми  лучами  грело  лицо,  но  даже  когда выкатилось полностью, на него
все-таки    было  смотреть  не  мигая.  О  боже!  Как  же преобразилась
заснеженная  равнина  от его прикосновения! Владимиру даже пришлось помотать
головой,   прогоняя  наваждение,  -  такой  полной  была  внезапная  иллюзия
поросших  травами  равнин его родной Земли. Володя еще не досмотрел до конца
чудесную  мистерию  рассвета, но уже был страстно в него влюблен, столь живо
увиденная  картина  напомнила  ему  безмятежную  радость наполненных сиянием
лета  подмосковных  лугов.  Дома  же анданорцев, разбросанные по этим лугам,
напоминали  сейчас  жилища  сказовных  эльфов  -  в  них  не осталось ничего
кровавого или мрачного - до закатного часа.
     - И  эта  сказка  повторяется  здесь  каждое  утро? - переведя дыхание,
спросил  Владимир  у  Леи, похожей сейчас в концентрированно-зеленых, словно
солнце пропустили через бутылочное донце, лучах на царевну-лягушку.
     - Каждое,  милый  мой,  -  отозвалась  Лея.  - Ну, понял ты теперь, что
Анданор невоз не полюбить?
     - Понял, - ответил Володя.
     Он  заметил,  как  вдали  по  сугробам, чуть подлетая на и каждом шагу,
прыгали  уже знакомые ему потешные скримлики; крылья позволяли им, по-заячьи
подскакивая   вверх   на  несколько  метров,  затем  пролетать  значительные
расстояния.
     - Весна,  -  сказала  Лея,  тоже следившая за ними глазами. - Да ведь и
правда,  - спохватилась она, - я столько времени провела на Земле и Силлуре,
что  совсем  сбилась  со счета. Весна, милый, это значит, что очень скоро ты
увидишь,  как  растут кулямбы, как летают по небу скримлики - у нас ведь нет
птиц,  а  эти  нежные  зайчики  летают,  лишь когда справляют свадьбы. У них
тогда  крылья  наливаются  силой - силой любви. Сейчас у них начинается пора
брачных  турниров  -  гляди: та, что скачет впереди, пожирнее и покруглее, -
это  самочка. Те, что сзади, - самцы. Скримлики устраивают настоящие турниры
и  в  борьбе за свою любимую иногда стоят до конца. Если один из них слабее,
но  влюблен  в  самочку до смерти, то он не отступает и продолжает сражение,
даже  когда  повержен.  Его  более  сильный соперник понимает, что тот будет
драться  до  конца,  и,  если  для  него  выбор  именно  этой  спутницы  был
случайным,  то уступает перед настоящей любовью. Если же любовь, или злость,
или  принципиальные  соображения берут в нем верх, то начинается совсем иной
бой  -  скримлики,  дравшиеся  до этого лапами без когтей, выпускают острые,
как  лезвия,  когти  -  они  их  не используют даже для самообороны, если их
схватит хищник, представляешь? Только защищая самочку или детишек.
     Лея,  продолжая  свой рассказ, застегнула Владимиру куртку, чтобы он не
простыл,  и  стала  сквозь  одежду  ласкать  его ниже и откровеннее. Зеленые
снежные  холмы  вокруг  чуть тронулись желтизной, будто на подмосковные луга
пришел земной август месяц.
     - А  тут  скримлики  пускают в ход когти и зубы, и снег окрашивается не
закатной,  а  настоящей  кровью.  В  результате, если никто из соперников не
уступает,  обыкновенно оба бывают изранены настолько, что, обессилев, падают
и жалобно стонут, моля самочку им помочь.
     - А  что  делает  самочка?  -  спросил  Володя,  прерывисто  дыша сухим
морозным воздухом от прикосновений жены.
     - Она  выбирает  одного  из  них  -  тут  впервые  ее мнение становится
решающим - и лечит его своей целебной слюной, зализывая раны.
     - И  что,  ее  слюна  действительно  такая  полезная? - поинтересовался
Володя,  глядя,  как  шарообразная  скрим-лиха,  желто-зеленая,  как осенний
лист,  в  рассветных  лучах подбросила свое упитанное тело особенно высоко и
теперь  парила над соперниками, не отстающими от нее ни на шаг и восторженно
на ходу разглядывающими ее снизу.
     - Да,  -  отозвалась  Лея,  порывисто обняв Владимира второй рукой. Она
стояла  теперь  напротив,  лицом  к  лицу  с  мужем,  слиться  с которым так
страстно  теперь  желала.  - Их чуть не истребили всех в стародавние времена
из-за  этой  слюны.  А второй, отверженный, соперник умирает рядом от ран, и
никто  ему  не  помогает. В любви нет места третьему. А когда он умирает, то
выживший  самец  и самочка съедают его и отправляются в гнездо. И нам пора в
гнездо,  -  добавила  вдруг  Лея,  которая  уже  сама  была  не  в состоянии
выровнять свое дыхание.
     Придя  домой  и опрокидывая Владимира на постель, Лея жарко шепнула ему
в ухо, срывая одежду:
     - Тебе,  милый, теперь придется потрудиться на любовном фронте ударными
темпами.  Мы,  анданорианки,  с  приходом весны делаемся ненасытными и можем
даже   пойти   на   преступление,  если  мужчина  нас  не  удовлетворяет,  -
представляешь?
     - Думаю,  я  справлюсь,  - отозвался Володя, упругим движением скинув с
себя  Лею  и  накрывая  собой  ее  тело,  постройневшее от перелетов, зато с
призывно набухшей от анданорской весны грудью.
                                    ***
     Когда   объятия,   поцелуи   и   ласки   завершились  единой  страстной
конвульсией  влившихся  в  друг  друга  тел,  снег  за  окном  был  уже чуть
желтоватым,  но  скорее  белым,  как на Земле. Это значит, что начался день.
Володя  никогда  не  думал,  что  снег может быть таким красивым, как здесь.
Небо   сделалось  привычно  голубым,  тоже  как  на  Земле.  Лея  с  Володей
разгружали   стридор   и  наткнулись  на  телефон,  который  Зубцов  передал
Владимиру.
     - Будем звонить? - спросил Володя.
     - Знаешь,  я  что-то  опасаюсь,  -  отозвалась  Лея.  -  Во-первых, мне
показалось,  что  это  он тебе на уши вешал про какие-то там эти "синхронные
межзвездные   передатчики...".  Ты  видел,  что  мы  на  несколько  столетий
обгоняем  вас  в  смысле прогресса. А даже у нас для связи между звездами со
сверхсветовой  скоростью приходится использовать посыльных, которые на борту
своих  космолетов  несут  послание.  Лет  двадцать  назад  вместо  них стали
отправлять  беспилотные  корабли. Но чтобы такая маленькая фиговинка была на
такое  способна  -  не  думаю. Боюсь, что она просто взорвется и снесет тебе
полчерепа.  Вот  на такое партизаны - и особенно этот твой полковник - очень
даже   способны.   А   то   и   ядерный   взрыв  будет  или  еще  что-нибудь
мерзопакостное.  Давай-ка  лучше  выкинем  эту  штуку подальше и забудем про
нее.
     - Но  там моя мама... - задумчиво отозвался Володя, с которым Лея ранее
не  делилась  своими  опасениями. Владимир думал, к примеру, что межзвездная
связь, так живо описанная полковником, существует на самом деле.
     - Если  что,  скажешь,  что  ты  ему  звонил  и  не дозвонился. Или что
телефон  у  нас  отобрали  при  обыске.  Что  его  сжевал возбужденный самец
скримлика, приняв за самку. Да мало ли что?
     - Наверное, ты права, - сказал Володя, отдавая Лее телефон.
     - Спасибо,  милый,  -  улыбнулась  девушка.  -  Сегодня  мы его с тобой
отнесем  на  пустырь, от греха подальше, и там бросим в снег. Не думаю, чтоб
там  была  атомная  бомба,  но  дома  хранить  подарки от партизан, я думаю,
небезопасно.
     Володя  с  Леей,  перекусив  на  скорую  руку,  но  весьма  изысканными
блюдами,  которые - благодарение небесам - на Анданоре в богатых семьях было
принято  хранить  в  морозильных  комнатах  в  количестве,  достаточном  для
нескольких  лет  осады, встали на белые, полметра в диаметре, диски, имевшие
уникальное   свойство   перемещаться   над  поверхностью  снегов  на  высоте
нескольких   сантиметров   со   скоростью   доброго   велосипеда,   и   Лея,
запрограммировав  Володин  снеголет  на  следование в двух метрах от своего,
стартовала,  сперва  осторожно и бережно, то и дело оглядываясь на Володю, а
потом  пустив анданорские сани вскачь. Владимир благодарил Бога за то, что в
юности  какое-то  время  занимался  серфингом; хотя удивительные диски более
напоминали   скейтборд,   навык  пришелся  ему  теперь  как  нельзя  кстати.
Убедившись,   что  Володя  держится  молодцом,  Лея  уменьшила  интервал  до
полуметра и сказала одобрительно:
     - Здорово! Словно всю жизнь на нем ездил. Ты у меня вообще - что надо.
     Серые  анданорские  дома  остались  позади.  Похоже, тут вообще было не
принято  возводить  постройки  иных  цветов.  Наконец,  Лея  лихо заехала на
вершину  холма  -  умный  диск  при  этом,  к облегчению тревожно ожидавшего
Володи,    не   последовал   плоскостью   кривизны   склона,   оставаясь   в
горизонтальном положении.
     - Вот  здесь,  -  сказала  Лея,  -  пять ваших километров до ближайшего
жилья.  Оставим  его тут, а когда почва оттает, вернемся сюда и закопаем его
на всякий случай. Идет?
     - Хорошо, - сказал Володя.
     И  Лея,  присев на корточки на своем снеголете, выкопала небольшую ямку
в  рыхлом  снегу и, аккуратно положив в нее устройство связи, запорошила его
сверху, чтобы никто случайно не наткнулся на подозрительный предмет.
     Володя   спустя   каких-нибудь  две  недели  будет  жестоко  терзаться,
вспоминая  этот  роковой  момент, переживая его вновь и вновь, будто прошлое
воз  изменить,  если,  в  сотый  раз  мысленно  вернувшись к событию, в
тысячный  раз  представить,  что  вел себя каким-нибудь иным образом, чем на
самом  деле. Увы, сегодня, когда настоящее еще давало им шанс все исправить,
молодые  люди  с  чувством выполненного долга вернулись к себе домой, где их
ждали   самые   изысканные  блюда  и  изумительная  постель  с  регулируемой
жесткостью.
                                  Глава 28
                                  ЯЗЫЧНИЦА
     Неделя  пролетела в сладостной круговерти восторга. Лея и Владимир были
на  самом  гребне  счастья  - их сердца пели в унисон радостно обновлявшейся
природе.  Лучи  солнца  сделались  действительно по-летнему жаркими, так что
Лея,  выходя  на улицу, уже закрывала свою очаровательную головку прелестной
шляпкой   анданорского   покроя,  совершенно  асимметричной  и  более  всего
напоминавшей помесь между треуголкой Бонапарта и крылом бабочки.
     Ночами  молодым  людям  не давал спать пронзительный визг круглосуточно
резвившихся  скримликов.  Однажды  пушистая  самочка даже влетела в открытую
дверь,  и  Лея ловко, как кошка на мышь, прыгнула на ее белое пуховое тело и
сжала  его  руками.  Самочка  испуганно  затихла, и Лея между делом заметила
Володе,  что  скримлики  не  только  съедобны, но и очень вкусны, а у них на
Анданоре  съесть  скримлика,  пойманного  своими руками весной, очень добрая
примета.  Самочка  отчаянно  била  своими  широкими  белыми крыльями, прижав
длинные,  хотя  и  короче,  чем у земных зайцев, ушки к спине. Володя увидел
слезы  в  ее  игрушечно-огромных  глазах  и  подумал,  что  она  все-таки не
счастливый  билетик,  чтоб  вот  так  просто лишить ее жизни. И тогда Лея, с
встречными  слезами,  внезапно  зазвеневшими  в веселом минуту назад голосе,
озадачила  Володю  новой  гранью  анданорской  приметы.  Развернув скримлиху
откормленным  животом  вверх,  Лея  потрогала  ее  набухшие  грудные железы,
свободные от шерсти, и сказала, стыдливо потупив взгляд:
     - А  между  прочим, у нас в народной медицине мясо беременной скримлихи
считается отличным средством от бесплодия.
     Владимир  тяжело  вздохнул  и  задумался. Но, повернув голову в сторону
входной  двери,  увидел  там затравленно жмущегося к притолоке тощего самца,
потрепанного,   со  свежими  рубцами  на  теле.  Похоже,  победа  в  турнире
досталась ему очень нелегко. А Лея между тем продолжала:
     - И,  к  слову,  это животное - моя добыча, и я не обязана спрашивать у
тебя разрешения на его съедение.
     Лея  уже собиралась встать и отправиться в столовую, когда Володя молча
удержал  ее  за  плечо и показал взглядом на боязливо поднявшегося не только
на  задние  лапки,  но и чуть ли не на цыпочки самца, в чьих глазах читались
надежда и ужас.
     - А  мне  эта  пара  кажется похожей на нас с тобой, - сказал Володя. -
Посмотри,  через какие напасти пришлось пройти этому кролику, чтобы остаться
вместе  со  своей  невестой.  Да,  у  них уже получилось то, чего мы пока не
сумели.  Эта самочка беременна. И мне кажется, что разлучить их сейчас будет
куда  как  более  нехорошей  приметой,  чем отпустить ее с миром и позволить
влюбленным оставаться вместе. Как ты считаешь?
     В  ответ  Лея  лишь молчала, потупив взгляд. Володя осторожно забрал из
ее рук несчастного зверька и, с самкой на руках, приблизился к двери.
     - Осторожно, самец может быть опасен, - глухо сказала Лея за спиной.
     Но   Володе   показалось,   что   они  с  крылатым  влюбленным  зайцем,
встретившись   взглядами,  отлично  поняли  друг  друга.  Владимир  поставил
самочку  на  пол,  развернув  ее мордочкой к супругу, и легонько подтолкнул,
чтобы  та  вышла  из панического ступора, в который ее вогнала бесцеремонным
пленением   Лея.   Скримлиха   переступила   с   ноги   на  ногу,  а  затем,
подбадриваемая  мультипликационными,  слишком  выразительными  даже  глазами
мужа,  выскочила  за  дверь  с  таким  визгом,  будто  за ней гнались десять
бесплодных анданорианок, вооруженных тесаками.
     Вернувшись  в дом, Владимир обнаружил Лею лежащей на кровати и рыдающей
навзрыд.  Владимир  тихонько  опустился  рядом  с  ней  и  принялся ласково,
насколько  вообще  был способен, гладить ее по голове и шее. Лея всхлипывала
и  глотала  слезы. Володя осторожно переключил кровать на перинную мягкость,
и  его  безутешная  жена погрузилась в мягкую волну постели, смирившись, что
Владимир  решил  за  нее,  как  она будет лежать. Володя подумал, что сейчас
они,  судя по всему, впервые столкнулись с проблемой, разрешить которую было
не  в  их власти. Он давно уже опасался, что люди с анданорцами скорее всего
генетически  несовместимы  -  ведь у его жены было как-никак два пупка, а не
один;  следовательно,  анданорцы  имели  несколько иное строение плаценты и,
быть  может,  чуть-чуть иные свойства яйцеклетки. А Володя, будучи биологом,
отлично  понимал,  что  в  таких  вопросах  чуть-чуть  -  значит  все. Через
пятнадцать   минут  тихих,  беспомощных,  детских  всхлипываний,  каждое  из
которых  болью  отдавалось  в  сердце  Владимира,  куда  как  более спокойно
относившегося  к  тому,  что, быть может, никогда так и не станет отцом, Лея
заснула,  словно маленькая обиженная девочка, а Володя, опасавшийся, что она
не  спит,  но  просто  затихла,  долго  еще  сидел  над  ней,  поглаживая ее
великолепные пепельные волосы.
     На  другой  день  Лея  была  почти  так же жизнерадостна, как и прежде.
Володя,  да и сама Лея надеялись, каждый наедине с собой, что, когда пройдет
весна, страсть сделаться матерью утихнет и боль отойдет, сделавшись глуше.
                                    ***
     Еще  через  день,  увидев  первую  черную  прогалину  в  снегу  - почва
Анданора  оказалась  великолепным  черноземом,  -  Лея  сказала  Володе, что
завтра  или  послезавтра  они станут свидетелями того, как вылезает из земли
кулямба.  Володя,  немало  озадаченный тем, что собой представляет эта самая
кулямба,  изумился  еще больше, когда узнал, что кулямбой называется один из
немногих   видов   анданорских   деревьев.  Оказывается,  анданорские  травы
продолжают  под сугробами расти в течение всего года, давая пищу роющим снег
скримликам  и  прочей  живности;  для их листьев вполне хватало того солнца,
что  пробивалось  сквозь  рыхлую  толщу  снежинок,  и они умели как-то хитро
растапливать  воду  кончиками  корней,  в том числе надземных. Это, конечно,
было  весьма интересно с научной точки зрения, но то, что представляла собой
кулямба,  казалось  будто  сошедшим  со  страниц  сказок  про  фасолинку, за
несколько  часов  достигавшую неба. Владимир с трудом заставил себя поверить
в  услышанное.  Выходило,  что кулямба - это вполне многолетнее, полноценное
дерево,  обладающее  огромной - на несколько километров - корневой системой,
где  удивительным  образом  за  долгую  анданорскую зиму копится неимоверный
запас  питательных веществ. Тому же, что происходит дальше, весной, Владимир
должен  был  сделаться  теперь  свидетелем.  За  считанные  часы с рассветом
кулямба  пробивает  себе  дорогу  на  поверхность, и к вечеру того же дня ее
высота  достигает  уже ста метров, если дерево старое. Ствол зрелой кулямбы,
то  есть произрастающей в одном месте более трехсот лет, может быть четыре и
более  обхвата  в  ширину.  Лея сказала Владимиру, что самая древняя кулямба
Анданора,  почитаемая  Священным  Древом,  насчитывает  более пяти тысяч лет
жизни;  срок  значительный, хотя последние две тысячи лет существование этой
кулямбы  искусственно  поддерживается  специально  созданным  для  этой цели
Институтом  Священного  Древа.  Затем  на  следующий  день утром на деревьях
распускаются  цветы.  В  тот  день,  когда это происходит на главном дереве,
Империя  празднует  День  Цветущей  Кулямбы.  Маленькие  белые  цветочки, по
словам  Леи,  наполняют  воздух  удивительным  ароматом, исполняющим веселья
сердца  людей  и  дарующим им силы прожить еще один год. Всего неделю радуют
глаз  белые  цветы  кулямбы  -  затем  они  опадают, и на их месте вызревает
несметное  количество  плодов, способное прокормить семью земледельца, и это
при прожорливости анданорцев, на протяжении целого года.
     Отсутствие  на  Анданоре  птиц, а также скорое и неумолимое приближение
предотвращающих  гниение  холодов  способствовали тому, что обыкновенно весь
урожай  расходовался  по  назначению,  доставаясь  хозяину  дерева. С ветвей
кулямбы  ежедневно  падало определенное количество плодов, каждый из которых
был  не  меньше сочного земного арбуза. Под конец года особый вид древоточца
-  кулямбовый  червь  -  дотачивал  ствол, и тот, раньше или позже, рушился,
изъеденный  паразитом  и  атакованный  безжалостными зимними буранами. Тогда
семья  собирала  в  хранилища  -  или просто стаскивала во двор - оставшиеся
плоды  упавшей  кулямбы,  которых  обыкновенно  всегда  хватало до следующей
весны.  Анданорские  историки  считали,  что  кулямбовое хозяйство минувшими
тысячелетиями  отшлифовало  особый  тип характера анданорца - привязанного к
своей  семье и склонного к завоевательским походам. Ведь, собственно говоря,
прокормиться  здесь  не  составляло  ни  малейшего  труда,  если у тебя была
кулямба.
     Лишившись  же  кулямбы,  семья  была обречена на голодную смерть, если,
конечно,   ее   не   брал   под  свое  покровительство  глава  иного  клана,
располагавший  свободной  кулямбой,  быть  может,  захваченной  у  таких  же
бедолаг,  как те несчастные, что просили его заступничества. Теория эта была
сколь  изумительной, столь и правдоподобной - ведь с момента посадки семечка
до  первого  плодоношения  проходило  не менее ста лет, и все это время юная
кулямба   нуждалась   в   уходе   и   подкормке.   А  потому  могущественные
землевладельцы  начали,  глядя  в  будущее,  не  надеяться лишь на войны, но
выращивать  кулямбы  для  подданных  своих правнуков. По легенде, первыми до
этого  додумались,  естественно,  предки  ныне  здравствовавшего Императора,
старейший  из  которых  основал  династию,  посеяв  коротким  летом, глядя в
будущее,  на  пустынных  землях  тысячу  семечек для будущих вассалов своего
рода.
     В  результате  войн  обездоленные  люди,  лишенные  живительного древа,
сбивались  в  страшные разбойничьи шайки, отличавшиеся крайней жестокостью и
не   только   не   брезговавшие   человечиной,   но   порой  целенаправленно
занимавшиеся  охотой  на  людей.  Когда  же  им  не удавалось украсть плодов
кулямбы  или  вдоволь насытиться пленниками, они начинали, от дикого голода,
резать  и  поедать  друг друга, начиная с новичков, и бывали случаи, когда к
весне  от  банды  оставался  один лишь атаман. Естественно, что государство,
сложившееся  в  столь  жестких  условиях,  должно  было  создать  изощренную
систему  подавления,  адекватную  опасности и основанную на страхе и строгой
иерархии.  Захват  все новых и новых земель становился обязательным с ростом
населения  -  ведь для нормального плодоношения кулямбы не могли расти менее
чем  в  пятиста  метрах  друг  от друга. Естественно, что при таком раскладе
появление  больших  городов  было  просто  немыслимым  - каждый жил на своих
обширных  угодьях,  в  центре  которых было место, откуда - лишь веря в это,
  было жить - весной должна была показаться вершина живоносной кулямбы.
Те  же,  чья семья была большой и кто опасался, что плодов может не хватить,
весь   год   удобряли  дерево  кто  во  что  горазд  -  от  экскрементов  до
человеческой   крови  и  бульона  из  сваренных  врагов.  Разогретые  жидкие
удобрения  просто  вливались  в  снег,  в  той  же слепой вере, что растение
доберется  до  них  своими  корнями  и сумеет набраться сил, достаточных для
обильного урожая.
     Кулямба  была  изображена  на гербе Анданора. Ее почитание выходило, по
сути,  вовсе лишенным какого бы то ни было налета мистики и логично вытекало
из  происходящего  на  планете.  Для  аристократии  же,  несколько тысяч лет
питающейся  от  далеких  колоний,  кулямба  стала  не  более  чем  символом.
Деревьями  менялись,  их,  много  реже,  дарили.  Кулямбами могли обменяться
близкие  друзья  -  и  это  также было древней традицией. Ведь как можешь ты
пойти  войной  на того, у кого во дворе стоит твое дерево? С другой стороны,
вы  вынуждены  будете дружить, посылая рабов за урожаем в угодья друг друга;
это  имело  примерно  тот  же  смысл,  что  на  Земле - браки между знатными
родами.  Вот  так-то  и  случилось,  что  растущая  во  дворе  Тидлы кулямба
принадлежала  аристократическому  роду,  последним  отпрыском  которого была
Лея,  то  же  дерево,  что  росло  во  дворе  особняка  Леи, было деревом ее
подруги.  Из-за  деревьев, собственно, девочки и подружились в детстве - они
ходили  смотреть,  как  растут  их  кулямбы,  каждой весной, и неизбежное их
общение переросло в дружбу.
     Также  Лея  поведала  и о том, что примерно на тысячу женских, с белыми
цветочками,  кулямб  приходится  одна  мужская,  оплодотворяющая  при помощи
ветра  и  маленьких  пронырливых  кулямбовых мошек многие тысячи деревьев на
сотни  километров  вокруг.  Это  как  в лотерее - никто не знает, которая из
кулямб  в этом году окажется розовой. Тот, чья кулямба оказывалась мужской и
оттого  не  плодоносила,  испокон  века  не бедствовал - ему приносили часть
урожая все окрестные жители.
     Оттого-то  розовая  кулямба  во дворе издревле считалась знаком особого
расположения  небес.  Еще  бы, семья была уверена, что не лишится пропитания
до  следующего лета, и при этом у них было нечего воровать - дерево-то их не
имело  плодов;  также  не  надо  было  следить,  чтобы  сорвавшиеся с ветвей
фиолетовые  мясистые  шары  не  сожрали скримлики и прочие местные создания,
набегающие целыми стаями на грохот падения увесистых фруктов.
     Лея  сказала Владимиру, что каждый год надеялась, что именно в этот раз
кулямба  распустится  розовым.  Их  род  был  не слишком древним - Лея могла
проследить  свою  родословную  лишь  на  четыреста  лет в глубину, - и на ее
памяти  их  кулямба  никогда  не  покрывалась  цветами, приносящими счастье.
Разумеется,  всякое  древо  имело свой личный документ с подробным описанием
его  местонахождения и нынешнего хозяина, у которого, собственно, бумага эта
и  хранилась.  Роды  Леи  и Тидлы обменялись кулямбами 275 лет назад - Лея с
благоговением  показала Владимиру свиток, которым удостоверялся факт обмена.
Мода  на  подобные  мены  миновала  вот  уже  как двести лет, и то, что твоя
кулямба  находится  во  дворе  потомков  иной древней династии, лучше всяких
бумаг   свидетельствовало   о   тебе,  что  ты  действительно  потомственный
аристократ  -  потому-то  Лею  и  водили  во двор Тидлы торжественно, как на
праздник.  Лея  была  сиротой.  Пять  лет  назад  ее родители, тоже военные,
погибли  при подавлении восстания на одной из далеких колоний. Тогда-то юная
девушка  и вступила в и офицерский корпус. К слову, если Лея будет числиться
без  вести  пропавшей  еще  семь  лет,  то ее дом перейдет каким-то дальним,
неизвестным  ей родственникам, о которых она и слышала-то не больше, чем то,
что они есть.
     Утром  следующего дня Лея разбудила Владимира на рассвете. Зеленые лучи
уже  коснулись  черной  земли  и  остатков  снегов,  в небе радостно, словно
гигантские  ле-5  тучие мыши, порхали пушистые скримлики. Справа от дорожки,
ведущей  к  обнажившейся из-под снега косно - и летной площадке, Лея присела
на  корточки  на извест-ё ном ей с детства месте и принялась ждать. Владимир
присоединился  к  ней,  присев  рядом.  Ему отчего-то неуклонно лез в голову
носатый  Пиноккио,  зарывший  золотые  монеты  на так называемом Поле Чудес.
"Неужели,   -   думал   Володя,  -  воз,  чтобы  сейчас  оттуда  что-то
показалось,   воз   ли,   чтобы  Лея  вычислила  этот  момент  с  такой
филигранной  точностью?"  Однако  возбуждение  от ожидания чуда передалось и
Владимиру.  Он вглядывался в комочки почвы перед Леей до боли в глазах, пока
солнце  не  сделалось  желтоватым.  "А  ведь  здешние жители ждут этого мига
целый  год,  -  подумалось Володе. - И сколько семей сейчас вот так сидит на
своих  обширных  -  иначе  никак  -  угодьях  в  ожидании рождения чудесного
ростка".  Владимиру  показалось, что маленький комочек земли, так, крупинка,
чуть  сдвинулся  в  сторону.  Или  это глаза, не выдержав напряжения, родили
иллюзию движения?
     Однако  Володя  сказал  об  этом Лее, и та, деловито кивнув, стала пуще
прежнего  всматриваться  туда, куда Владимир указал пальцем. И вот тут земля
уже  заметно  раздалась  в стороны на глазах, и из нее к солнцу, лишь только
поднявшемуся  над  горизонтом, потянулся наклонный сочный росток, толщиной в
указательный  палец  да  и  напоминающий  его  своей  формой  - он был будто
увенчан  на  вершине  плоским  ноготочкой. Лея тут же бросилась перед ним на
колени  и  поцеловала  землю  у  его  основания.  Владимир,  разумеется,  не
присоединился  к  подобному  язычеству  и лишь тяжело вздохнул, глядя на то,
как  его  жена  исполняет  первобытный  обряд.  Как  он  и опасался, на этом
действо  не  закончилось. Лея, крикнув Владимиру, чтобы тот охранял росток и
не  вздумал  осквернить  его  своим  касанием,  так  и сказала - осквернить,
стремительно  вбежала в дом и вернулась через считанные секунды с наполовину
заполненной  склянкой  в  руках.  В  ней  была  кровь.  Лея обагрила росток,
успевший  за это время подрасти более чем на пять сантиметров, густой липкой
жидкостью,  тот  же  как  ни  в  чем не бывало продолжал свой рост. Владимир
спросил у Леи, с холодом в сердце и предполагая самое худшее:
     - Что это, милая?
     - Кровь,  -  отозвалась  Лея, переведя дыхание. - Я вылила полбутылочки
на  производящее  место, пока ты спал, а теперь закончила ритуал. Теперь все
хорошо.
     "Да уж", - подумалось Володе. А вслух он спросил:
     - Киска, ты уж прости, но что ты имела в виду под производящим местом?
     Лея  покраснела  и,  поджав  губы,  молча указала на землю возле ствола
кулямбы.
     "И  то  хлеб",  -  с  некоторым  облегчением  подумалось  Владимиру,  у
которого уже был готов следующий вопрос:
     - И чья же это кровь?
     - Как  чья?  -  удивилась  даже  Лея.  -  Здесь  смешана кровь пленных,
заколотых  в  День осеннего снегопада, когда сверху падают тысячи тонн воды.
В  прошлом году было принесено в жертву сто восемь человек, как обычно. Мне,
как  аристократке  и  офицеру,  полагается  целая  бутылочка.  Люди  попроще
используют  десятикратно  разбавленную  кровь,  крестьяне  же довольствуются
кровью еще большего разведения.
     Владимир   потерянно  поднялся  и  пошел  домой.  Лея  поняла,  что  он
отчего-то  расстроен,  но  сперва даже не сообразила, что это оттого, что он
христианин  и  ему неприятно то, что она сейчас проделала. Девушка внутренне
поджалась  -  ей  вовсе  не  хотелось  обижать Володю и пошла следом за ним.
Владимир   сидел   на   стуле   и   вычитывал  утренние  молитвы  по  своему
молитвослову. Лея села рядом и примирительно сказала:
     - Володенька,  милый,  ну  что  мне  оставалось  делать? Пойми, не я же
убивала  тех пленных. Они и так были приговорены к смерти, так что в этом не
было  ничего страшного. Ну, так делали и мои родители, и деды, с и прадеды -
тысячи  лет.  Скажи  спасибо, что нам теперь и не приходится собственноручно
закалывать  рабов  над  ростком  кулямбы  или  привязывать их так, чтобы она
прорастала  сквозь  них  снизу  вверх  и  тело  потом  выезжало к небу на ее
верхушке. Ведь раньше было и такое.
     - Спасибо, - резко ответил Володя и отвернулся.
     - Милый,  ну  ведь  это всего лишь ритуал, - растерянно твердила Лея. -
Условность, традиция, как хочешь назови.
     - Как   хочешь?   -   резко   отозвался   Володя.  -  Это  человеческое
жертвоприношение, вот что это такое. Пойди хоть руки помой.
     - Нет,  это  нельзя, - торопливо объясняла Лея. - Да они совсем чистые,
взгляни...  После  заката  я  помою  руки,  а  сейчас никак нельзя. Это тоже
традиция такая.
     Володя  обернулся и взглянул на Лею так, словно видел ее впервые. Да, а
ведь  его  жена  была  язычницей  -  впервые  столь отчетливо, как приговор,
подумалось  ему.  Настоящей, истинной язычницей. А другая истина заключалась
в  том,  что он эту язычницу любил. А третья - что ведь она правда была ни в
чем  не  виновата.  Какой же ей быть, если и родители, и прародители ее были
еще  более  отстойными  язычниками,  чем  она сама. Что теперь, на костре ее
сжечь  за  это? И весь Анданор - от маленьких девочек до беззубых старух, от
деревенских  мальчонок до Императора, - склонившись сейчас над ростками ни в
чем  не  повинной  кулямбы, слепо повторял, не хуже обезьян, страшный обычай
древности...   Володе   вдруг   до  слез  сделалось  жаль  этих  несчастных,
обрекавших  своими  слепыми, бестолковыми поступками свои души на проклятие.
Ведь  среди  них были - он это сейчас точно знал - неплохие и наверняка даже
очень  хорошие  люди.  На  глаза Владимира внезапно набежала горячая слеза -
ему  вдруг  захотелось  помочь  всем  этим людям, лишающим себя вечной жизни
из-за такого вот, им самим не нужного ритуала.
     "Господи!  -  непроизвольно  в  сердцах  подумалось Владимиру. - Сделай
так,  чтобы  все  эти  несчастные  получили  хоть  когда-нибудь  надежду  на
спасение..."
     Лея,  растерянно  кусая  губы, смотрела Володе в лицо, не зная, что еще
ему  сказать.  Ей было так больно - ведь она не сделала ровным счетом ничего
дурного,  а  ее  возлюбленный  теперь  гнушался  ею,  словно  она  совершила
какое-то  преступление. А Володя, на сердце которого отчего-то стало легче и
от  оброненной слезинки, и от неожиданной для него самого просьбы к Господу,
чувствовал  сейчас  какую-то глубинную убежденность, что когда-нибудь, пусть
через  сто  лет,  пусть  через  тысячу, - и этих обездоленных людей коснется
свет  истинной  веры, ну чем они хуже жителей Земли... А еще Володя вспомнил
слова,  которые  читал  в  Новом  Завете,  кажется,  у  апостола  Павла, что
жена-язычница  может  спастись  мужем  христианином. С любовью заглянул он в
глаза  своей  нежной, несчастной, обманутой Лее, отлично понимая, что сейчас
он   не   сможет  даже  попытаться  убедить  ее  в  недопустимости  подобных
церемоний,  как  он  мог  требовать от нее, чтобы она ради него отреклась от
тысячелетиями  оттачивавшееся  веры  отцов.  Он  молча  обнял  Лею  и  нежно
поцеловал  ее  в  лоб  -  он понимал, что если сейчас отгородится от нее, то
этим лишь ожесточит ее сердце.
     Губы  Леи  так  и  заискрились  в ответ радостной улыбкой. Она осознала
лишь,  что  Володя  понял  наконец,  что  сама  она  ни  в  чем не виновата.
Владимир,  будто  ничего не случилось, поднялся со своего сиденья и вышел во
двор.  За  прошедшие  четверть  часа росток вымахал ему по пояс и, следуя за
восходящим солнцем, стоял уже куда как более вертикально.
                                  Глава 29
                                    ЛЕТО
     - Хочешь, пойдем погуляем? - спросила Лея.
     - Давай,  -  ответил  Володя,  заметив,  что у окрестных домов также из
почвы  лезли  гибкие сильные стебли. Во дворе у каждого из четырех обозримых
жилищ  он увидел анданорцев, прямо как на подмосковных дачах в первое теплое
майское воскресенье...
     Лея, проследив за его взглядом, сказала:
     - Многие  из  них  приехали  за  сотни километров, чтобы присмотреть за
ростом своей кулямбы и охранять ее в первые минуты.
     - От кого? - поинтересовался Володя.
     - Ну,  мало  ли...  -  задумалась Лея. - Скримлик может сжевать зеленый
побег  -  тогда дерево в этом году не вырастет, а из-за этого может заболеть
и  погибнуть  корень.  У  нас все знают легенду про двух братьев-крестьян, у
которых  жены  принялись  рожать  в  этот  день.  Один остался возле жены, а
другой  -  около ростка кулямбы. Тот, который принимал роды, недоглядел, что
росток  сжевали  скримлики. И у него родился красивый, сильный сын. Тот, что
остался  у  ростка, потерял ребенка, который умер родами. Но в следущем году
жена  родила  ему  нового сына, а его брат долгой холодной зимой остался без
плодов  и  сперва  съел своего новорожденного, потом - старшую дочь, потом -
жену, а потом сам умер от голода.
     - А  говоришь, у вас нет сказок, - с печальной улыбкой сказал Владимир,
глядя,  как от стебля кулямбы отделился на верхушке первый нежный, крохотный
листочек.
     Кулямба  была такой живой, что больше напоминала зеленую змею, медленно
выползавшую  из  норы,  или  щупальце осьминога. Глазом  было не только
констатировать,  что  изменение  уже  произошло,  но  наблюдать  сам  момент
движения,  словно  перед  Владимиром  стереовидение  показывало ускоренный в
сотни раз, отснятый на пленку процесс роста обычного дерева.
     - А  у  нас  всякая  легенда  -  не  сказка,  а  быль, - грустно как-то
ответила Лея, обняв Владимира за талию.
     - Да уж, хорош братец, - сказал Володя.
     - Наверно,  он  просто  не  сообразил,  что если он любит свою жену, то
должен быть не около нее, но возле кулямбы.
     - Да  нет,  я  не  про него, - возразил Володя. - Я про его братца. Что
он,  не  мог  помочь  своему  родному  брату  продержаться  зимой и спокойно
смотрел, как тот мучается, ест детей, жену, а затем умирает от голода?
     В  этот  миг  листочек  развернулся  в  полный  разворот, выставив свою
пушистую   круглую   ладошку  навстречу  такому  по-земному  теплому  сейчас
солнышку. На улице было вовсе не холодно - воз, градусов 10 выше нуля.
     - Об  этом  я  как-то  не  подумала, - отозвалась Лея, - когда мне мама
расказывала  эту  историю,  я  была  совсем  еще  маленькой, а мама осуждала
другого брата.
     Лея,  сказав,  что  сейчас  для  прогулки Володя должен одеться намного
легче,  чтобы  не  вызывать подозрений, отвела мужа домой и выдала ему штаны
чуть  ниже  колена  и  просторную  рубашку  с  коротким  рукавом. И особенно
настояла,  чтобы  он  не  поддевал  под  нее футболку или майку, чтоб его не
приняли  за  силлурианца.  Впрочем,  Владимир,  выходя  с  Леей со двора, не
испытывал  особого  холода - лучи солнца были почти жаркими, воздух - сухим,
ветра  же  не  было  вообще.  Молодые  люди  сперва  путешествовали пешком -
снеголеты  не  зря носили свое название, они могли летать именно над снегом,
и  11  месяцев  из 12 (а на Анданоре год также делили на 12 частей) это всех
устраивало.
     Впрочем,  Володя даже рад был размять ноги в пешей прогулке. Владимир и
Лея  захватили летучие диски с собой; они добрались до трассы быстрым шагом,
чтобы  Володя  не  замерз,  а  над  белоснежной дорогой, словно сделанной из
пенопласта,  летать  было в любое время года. Снега и почвы сейчас было
почти   поровну  -  в  жарких  лучах  светила  сугробы  стремительно  таяли,
ухитряясь  при  этом оставаться белыми. "Видимо, проблемы с чистотой воздуха
на  Анданоре  не  существует",  -  подумалось Володе. Да уж, тут было не так
много  кислорода, чтобы еще и загрязнять чем-либо едва пригодный для дыхания
воздух.   Сейчас,  когда  они  шли  быстро,  Владимир  испытывал  отчетливые
проблемы с дыханием, как высоко в горах.
     - К вечеру будет полегче - сказала Лея.
     - Ты о чем? - спросил Владимир, отдуваясь, как старик или астматик.
     - О  воздухе,  -  ответила  девушка.  - Когда распускаются кулямбы, они
генерируют  столько  кислорода,  что  у  нас  становится еще получше, чем на
вашей Земле. - И, задумавшись, добавила:
     - Ну,  или  как было бы на вашей Земле, если бы вы не отравляли воздух,
которым сами же дышите.
     Когда  Володя  с  Леей дошагали то в обнимку, то за ручку до трассы, то
уже  над  каждым  строением возвышалось красивое дерево, устремленное ввысь.
Стволы,  словно  локаторами,  были  усеяны  круглыми  листочками  размером в
ладонь.
     Земля  же  под  ногами  была черной и без каких-либо признаков трав или
других растений.
     - А где же ваша зимняя растительность? - поинтересовался Володя.
     - Для  нее  сейчас  слишком  жарко,  - ответила Лея. - Она не переносит
такого  палящего  солнца  и  втягивается  под землю. Вылезет при снегопаде -
тогда, если ты у меня такой ботаник, раскопай чем-нибудь снег и увидишь.
     Лея  поцеловала Володю и активировала снеголеты. Володя попросил, чтобы
Лея  научила  его  управлять  чудо-диском.  Девушка  охотно согласилась, тем
более  что  дело  это  было  предельно простым. Она с удовольствием уступила
Володе  роль  ведущего,  чтобы  было в полной мере насладиться зрелищем
разраставшихся  у  особняков  вдоль  дороги  кулямб.  Трасса  в  целом  была
пустынной.   Пару   раз   Владимир  и  Лея  обогнали  своими  стремительными
снеголетами  путешествующие  аналогичным  образом  семейства,  состоявшие из
мужа,  жены  и  нескольких  детишек.  Пару  раз их самих перегонял длиннющий
быстроходный  автобус,  более  напоминавший  остроносой формой, габаритами и
обилием  иллюминаторов  морской корабль. "То ли "Ракета", то ли "Комета", то
ли  пароходики,  что  до  оккупации  плавали  по  Москва-реке", - подумалось
Володе.  Это  Лея  сказала Владимиру, что белоснежные лайнеры - обыкновенные
рейсовые   автобусы.  Они  двигались  над  шершавой  поверхностью  трассы  и
работали, видимо, по тому же принципу, что и снеголеты.
     - У  нас  не  бывает  аварий,  -  похвасталась  Лея. - Это мы правильно
сделали,  что  запретили у вас на Земле автомобили. Шутка ли, я слышала, что
до   оккупации  в  одной  только  Москве  каждый  день  под  колесами  ваших
первобытных  машин  гибли  десятки  человек  -  как на войне. У нас же, если
пешеход  выйдет  на  проезжую зону, то автолет подскочит на несколько метров
вверх,  сфотографирует  нарушителя,  мгновенно  перешлет его фото в дорожный
департамент  и  спокойно  полетит  дальше.  Ну, разве что внутри кого-нибудь
стошнит,  у  кого  с вестибулярным аппаратом проблемы. А пешеход, вернувшись
домой,  находит  свой портрет в нашем Интернете и блокирует судебные санкции
против  своей  персоны  уплатой  штрафа,  размер которого, не заплати он его
сразу, рос бы с каждым днем. И все довольны.
     Володя  только  тяжело  вздохнул  в  ответ.  Да  уж, все продумано. Вот
только  он не был согласен, что нужно было запрещать на Земле автомобили, но
омрачать  такой  прекрасный  день  пустой  дискуссией ему тоже не показалось
верным.
     Прошло  всего-то  часа  полтора,  как  они вышли из дома, а кулямбы уже
достигали  высоты  земного четвертого этажа и не собирались останавливаться.
Однако  в  их  развитии  наметился  интересный  прогресс  -  каждая  из  них
выстрелила  -  иначе  не  скажешь при подобной стремительности роста - целой
розеткой  поперечных  ветвей,  росших  во  все стороны от ствола параллельно
почве.  Ветви с каждой минутой вытягивались не только в длину, но и набирали
объема.  К  слову,  стволы  кулямб,  мимо  которых сейчас пролетали на своих
дисках  молодые  люди,  успели  покрыться  золотистой  корой,  в  диковинных
разводах  которой  словно  проступали  то ли картины абстракционистов, то ли
вязь  древних  племен.  Узоры  и цветовые пятна были черного и белого цвета,
что  весьма эффектно смотрелось на желтоватом фоне. Поперечные же ветви были
темно-серого,  вполне  земного  цвета. Их было где-то пять, где-то семь, а в
одном месте - Володя даже притормозил, чтобы посчитать, - девять.
     - У  нас говорят - сколько ветвей в нижней розетке, столько детей может
быть  в  семье,  которой  принадлежит  кулямба, - безрадостно сказала Лея, и
было очевидным, о чем она сейчас опять думает.
     Строения  же  вдоль  шоссе становились все мельче и смотрелись беднее -
домики  стали,  что  называется,  типовыми,  без  колонн и прочих изысков, и
сидели  плотнее,  так  плотно,  насколько  это позволяла корневая система их
кулямб.  Проехали  автобусную  остановку - мраморную полусферу с колоннами и
орнаментом,  как  маленький  фрагмент  станции  московского  метро, - на ней
ждали  рейсового  автобуса  местные жители. Их озаренные жарким солнцем лица
словно  светились  радостью  весеннего  праздника,  они  были  легко одеты -
колени  и  плечи  у  большинства  были обнажены. Они смотрели на Владимира и
Лею,  приветствуя  их  широкими  дружелюбными  улыбками. Владимир вел сейчас
свой  диск  и  следующий  за  ним  диск  Леи  на  медленном  ходу, и один из
анданорцев  -  коренастый плотный мужчина средних лет - приветствовал Володю
на  певучем  местном  наречии.  Володя, разумеется, лишь улыбнулся в ответ с
глуповатым  видом,  Лея  же  сказала  нечто,  от  чего  взгляды  стоявших на
остановке  сделались  сочувственными, хотя и продолжали лучиться радостью от
наступления долгожданного дня.
     Владимир,  как-то  уже  подзабывший,  что языком Анданора отнюдь не был
русский,  смущенно  спросил  у  жены,  как  только они отъехали от красивого
купола на достаточное расстояние:
     - О чем вы говорили?
     Лея ответила:
     - Крестьянин  сказал  тебе: "Какая великолепная сегодня погода, молодой
господин. Пусть ваша кулямба щедро вознаградит вас в этом году".
     Владимир,   поразившись   лаконичности  анданорско-го  -  ведь  мужчина
ухитрился сказать так много буквально одной репликой, - спросил:
     - И что же ответила ты?
     - Я  сказала:  "Мой  муж  получил  контузию на Земле и, к сожалению, не
понимает вас. Да одарит вас ваша кулямба обилием плодов".
     Владимир,  действительно  контуженный  на  Земле  в свое время, отметил
правдивость ответа Леи, но сказал:
     - Ну это ты уж слишком, словно я дурачок у тебя какой-то.
     Лея улыбнулась и произнесла, с любовью глядя Володе в глаза:
     - Милый,  когда  анданорский аристократ отвечает молчанием на обращение
к  нему  крестьянина,  это является оскорблением, способным всерьез омрачить
счастье  всех  этих  людей на остановке. Я не сочла возможным вот так, ни за
что  ни  про  что,  обидеть  этих милых людей - ты же видел, сколько радости
было на их лицах!
     Володя, со встречной улыбкой, серьезно ответил; жене:
     - Солнышко  мое,  ты  молодец.  Я  не сержусь.: Целый день молодые люди
летали  над дорогами Анданора. Владимир, чтоб не мерзнуть от сопротивляюще-,
сося  движению  воздуха,  который  при быстрой езде обо - рачивался студеным
ветерком,  летел медленно, и жаркое солнышко прогревало его так, что холодно
ему  было  не критично. Хотя, конечно, продрог он порядком. Разумеется, если
бы  Володя  изъявил  желание вернуться; домой, сославшись на замерзание, Лея
тут  же  согласи  лась бы вернуться - но зрелище растущих кулямб, тем, более
столь  редкое  даже  на  Анданоре,  было  до  того  чарующим, что Володя сам
оказался  не  в  силах  от  него  оторваться.  Еще  бы  -  стволы продолжали
неудержимо  тянуться  ввысь, и вот уже кулямбы напоминали подмосковные сосны
своими   голыми  внизу  и  покрытыми  целым  лесом  толстенных  ветвей  выше
стволами.  Каждая  ветвь  нижней  розетки через пару часов выглядела уже как
хорошее  дерево, и Володя понял, отчего он не видел здесь высоких строений -
теперь каждый дом стоял под сенью могучего древа.
     Анданор   за   считанные   часы   полностью   преобразился   от  сплошь
покрывавшего  его  леса. То и дело на шоссе, по-над которым летели снеголеты
Владимира  и  Леи, ложилась густая тень кулямбы, росшей поблизости. Почки на
ветвях  рождали  все  новые  и новые листья, которые напоминали сейчас листы
земного  лопуха. Над шоссе пролетали пуховые пары счастливых скримликов. Лея
сказала,  что  сегодня  - последние сутки их полетов, прекращающихся в день,
когда  зацветут  все эти кулямбы. Сам воздух, казалось, исполнился свежести,
и  было  весьма  вероятно,  что вырабатываемый листьями кислород уже реально
повлиял  на  состав вдыхаемого воздуха. Все люди, которых встречали Владимир
и  Лея,  улыбались  им  добродушными  улыбками,  и  лишь  дважды  они видели
вооруженные  патрули.  Впрочем,  выглядели  они  не  более устрашающими, чем
гуляющие   парами  московские  участковые,  -  они  были  облачены  в  белые
комбинезоны   и   не   столько   следили   за  порядком,  и  без  их  помощи
представлявшимся  идеальным, сколько с по-детски широко распахнутыми глазами
с упоением ловили каждый миг этого сказочного дня.
     Солнце  уже перевалило за полдень и начало заметно склоняться к западу,
когда  Владимир  и  Лея  решили,  что пора вернуться домой, к своему дереву.
Кулямбы  к  этому  моменту  сделались  уже  головокружительно,  небос-кребно
высокими,  подавляя зачарованно запрокидывавших головы людей своим величием.
Если  бы  Володя  утром  того  же  дня  не  видел той голой пустыни, которую
представлял  собой  Анданор,  он  бы  просто не поверил, что все это буйство
растительной  жизни  способно было появиться из ничего за считанные часы. Да
это  и  так  казалось  нереальным.  Владимиру  приходилось просто через силу
убеждать  себя,  что вот этого исполина, мимо которого они сейчас проплывали
на  своих  дисках  и  чьи  нижние  ветви  сами смотрелись добрыми дубами, на
рассвете  еще  не  было  даже  в  виде  ростка.  Кое-где счастливые детишки,
взявшись  за  руки с родителями, водили хороводы вокруг своих кулямб. Где-то
золотистая   кора  была  увита  разноцветными  лентами,  анданорцы  казались
Владимиру  гномьим  народцем  в исполинском лесу, ведь деревья уже достигали
неземной  высоты и толщины. Особенно же впечатляющими были раскидистые кроны
(у  самых крупных кулямб в диаметре они составляли никак не менее ста метров
-  по  пятьдесят  в каждую сторону). Крона имела вид правильной пирамиды, ее
основание,  приходившееся  на  исполинские  ветви  нижней  розетки,  кое-где
нависавшие  над  крышами трехэтажных домов, было примерно той же ширины, что
и  каждая  из  боковых  сторон  образованного  ею  треугольника.  Выше ствол
кулямбы  через  каждые  пять-десять  метров  вновь  выпускал  из себя ветви,
параллельные  земле,  но чем ближе к небу, тем менее могучими и длинными они
смотрелись.  В  целом  крона  со  свисающими  огромными  лопухами листьев на
нижних  ветвях,  более  напоминавших  слоновьи уши, производила впе-чатление
почти  сплошного  зеленого монолита, и уже не казалось удивительным, как это
подобное  чудо-дерево  способно  целый  год  кормить целую семью прожорливых
анданорцев.
                                  Глава 30
                                 КАТАСТРОФА
     - Володенька,  - сказала Лея, и Владимир развернулся к ней вполоборота,
осторожно  переступив  по  летящему  над  шоссе  диску,  - завтра мы с тобой
прокатимся  тем  же  маршрутом, если день будет таким же теплым, чтобы ты не
заступился,  и  ты  посмотришь  на  эти  же кулямбы, но в цвету. Сегодня все
радуются  авансом,  а  завтра,  когда  распустятся бутоны, сам воздух станет
наркотическим  и  радостным.  Надышавшись маслом женских растений, все будут
смеяться,  как  сумасшедшие, над самой глупой шуткой. Только розовая мужская
кулямба  не  изменяет  восприятия,  -  с  легкими  нотками  зависти в голосе
произнесла  Лея, - но ее владельцы будут счастливы уже оттого, что она у них
есть.
     Какое-то  время  они  молча  скользили над трассой. Владимиру казалось,
будто  обратно  они  возвращаются  совсем  иным  маршрутом  - ведь когда они
пролетали  здесь  утром,  деревья  были  вполне  земных габаритов. Теперь же
Володе  представлялось, будто Алиса угостила их с Леей волшебным напитком из
Страны   Чудес,   и   они  стали  игрушечно-маленькими  -  столь  грандиозно
смотрелись деревья вокруг.
     Лея задумчиво сказала:
     - А  если  все-таки  наша  кулямба  будет  розовой в этом году, то мы с
тобой  получим  свою  порцию  радости,  просто  проехавшись  по этому шоссе.
Знаешь,   -  добавила  она,  -  в  прежние  годы  мы  с  Тидлой  каждый  раз
нуте-шествовали  этим  маршрутом, когда цвели деревья, и ты не представляешь
себе, как мы с нею смеялись! Это так здорово - заряд бодрости на весь год!
     Володя   уже  сообразил,  что  аромат  белых  цветов  кулямбы  содержит
какие-то  наркотические вещества, скорее всего подобные тем, что встречаются
в  земной  конопле,  а  так  как  Лея  принципиально  не употребляла никаких
наркотиков,  то  завтра,  думалось  Владимиру,  ему предоставится уникальная
возсть  вволю повеселиться со своей возлюбленной. Да уж, думал он, если
все  это  действительно  так  здорово,  как  она рассказывает, то они не зря
прилетели на Анданор!
     Впереди  показалась  изящная  полусфера  автолетной остановки, проезжая
которую  Лея  сказала  о  Володиной  контузии.  Сейчас  ее мраморные колонны
выглядели   игрушенными  под  исполинскими  ветвями  осенившего  ее  дерева.
Никогда  не  знаешь,  какой момент в твоей жизни станет поворотным. Особенно
если  поворот судьбы несет тебе сокрушительные потери или превосходящие силы
испытания.  Знающие  люди  говорят, что косвенными признаками приближающейся
беды  могут  стать  излишне безмятежная радость и радужные планы на будущее.
Не  знаю,  у  кого  как, но у Володи все случилось именно по этой схеме. Он,
как  грудной  младенец,  в  коляске  впервые  вывезенный в лес, приоткрыв от
восторга  рот,  любовался  преобразившимся  Анданором, предвкушая завтрашнее
веселье,  и,  поравнявшись  с  остановкой,  сперва даже не заметил того, что
затаилось  внутри.  Это  уже  более  наблюдательная Лея вдруг сказала Володе
таким  страшным голосом, что у того внутри оборвалось все, что секунду назад
пело:
     - Останови.
     Владимир   нажал   на   кнопку  управления  своим  снеголетом,  попутно
заглядывая  под  мраморную  крышу  остановки.  В  пяти метрах от них на боку
лежал  крестьянин,  не  тот, что утром с улыбкой приветствовал Владимира, но
очень  похожий  на него и по одежде, и по комплекции. Скорее всего сосед или
даже  родственник.  Его  плечи  и ноги по колено были по-летнему открыты - и
оттого  зрелище, свидетелями которого стали наши герои, было теперь особенно
отталкивающим.  Анданорец  силе  -  и  но  опух, и его кожа там, где она еще
оставалась  на  теле,  имела  выраженный  синеватый  оттенок,  будто беднягу
жестоко  избили. Но это было далеко не самым страшным. Хуже было другое - на
руках,  лице,  груди крестьянина вздулись уродливые кровавые пузыри, какие с
куриное  яйцо,  а  какие  и  с  кулак;  там  же,  где  они успели я лопнуть,
открывалось   обнаженное   розовое  мясо,  и    было  даже  рассмотреть
волокнистую  структуру  его  и  мускулов.  Половина лба и одна щека бедолаги
тоже  лишились кожи, а там, где была щека, так и вовсе зияла и сквозная дыра
в  полость  рта,  через  которую  видны  были  белые пеньки зубов. Под телом
крестьянина  уже  натекла  целая  лужа  крови  -  не менее литра. Если бы не
пузыри,  Владимир  подумал  бы,  что на несчастного напал какой-то полоумный
маньяк,  из  тех, которым доставляет удовольствие свежевать живого человека.
На  автобусной  остановке  стояли,  испуганно прижимаясь к стенам, с десяток
мужчин,  женщин  и  детей.  И  вот  тут  произошло нечто, заставившее Володю
покрыться  нервной  испариной,  -  кровавое тело анданорца, которое Владимир
считал  безусловно  мертвым,  вдруг  замотало головой, разбрызгивая на белый
пенопласт  шоссейного  покрытия  сочащиеся  сгустки опекавшейся уже крови, и
тихо  завыло,  горестно  и  болезненно.  Синие  вздувшиеся  пальцы принялись
ощупывать  пол, будто пытаясь найти что-то, так почти слепой от близорукости
человек   мог  бы  искать  свои  очки.  Владимира  вдруг  посетила  какая-то
неуместная  детская  мысль,  не  мысль скорее, а страх что умиравший в муках
анданорец   ищет   его.   Мышцы  полуживого  тела  напряглись,  что  вызвало
разрушение  стенок  еще  одного  кровавого  пузыря на бедре, который с тихим
звуком лопнул, обагрив собой шоссе и обнажив волокна мышц крестьянина.
     Владимир  сообразил,  что  это,  вероятнее  всего,  инфекция,  и сказал
вполголоса,  чтобы  люди, в ступоре продолжавшие стоять на остановке, внимая
зрелищу, не слышали земной речи:
     - Лея, уйдем отсюда. Это может быть опасно.
     И  лишь после вспомнил и то, что они стоят на летательных дисках, и то,
что  диск  Леи  настроен  на  следование  за его снеголетом. Володя нажал на
кнопку,  и  их  летательные  аппараты  заскользили  над  не  залитой  кровью
поверхностью  шоссе,  прочь  от чудовищной картины умирания, такой чужой, не
правильной,  ненужной  в  такой радостный и счастливый день. Нет, не так - в
день, который еще так недавно казался счастливым и радостным...
     Перед  глазами  Владимира,  перекрывая  роскошные  кулямбы,  продолжало
стоять  негромко,  но  с  таким  пронзительным  чувством воющее лицо все еще
живого  индакорца. Володя понимал уже, что ему не забыть этого лица до конца
дней.  Там  еще ведь дыра была на щеке, огромная и рваная. И сквозь нее были
хорошо  видны  почти  все  зубы нижней челюсти. Лучше, чем в фильмах ужасов.
Видны были...
     - Что  это за болезнь? - осторожно спросил Володя Лею. Его уже посетила
страшная мысль, подозрение, оказавшееся сколь верным, столь и роковым.
     - Такого  на  Анданоре  не  было никогда, - медленно выговаривая слова,
ответила  девушка.  Владимир  не мог заставить себя заглянуть в лицо жене, а
потому  и  не  видел  его  выражения.  -  Словно  его  стингры  ободрали,  -
продолжала   таким   же   пугающе   отстраненным   голосом   Лея.  Настолько
отстраненным,  что  Володя испугался, как бы она не подумала о том же, о чем
думал   он.   А   Владимиру   вспоминался  телефончик,  оставленный  ими  на
заснеженном  холме.  Нет,  это,  разумеется,  была лишь версия - мало ли что
могло  случиться с тем несчастным, но Владимир чувствовал себя так, словно у
него  из  квартиры  сбежала кобра, а потом он узнал о внезапной смерти своих
соседей.  Не  радостно было Володе, бесприютно как-то. И это еще очень мягко
говоря.  Владимир  чувствовал, что должен во что бы то ни стало сделать так,
чтобы  эта  версия  не  пришла  Лее  в  голову - не важно, соответствует она
действительности  или  нет.;  Ведь  если Зубцов и вправду хитростью заставил
его  провезти  на Анданор чудовищную инфекцию, разработанную Сопротивлением,
и  в  телефонном  корпусе  сработал  часовой  механизм, выпустивший злобного
джинна  наружу,  то Володя просто не мог представить, на что могла оказаться
способной  при  таком  раскладе Лея. Дальше летели молча и быстро - Владимир
словно  -  боялся,  что  они  увидят  новых  несчастных, поливающих с кровью
белоснежную  поверхность шоссе. Но ничего такого им больше не встретилось, и
вскоре Володя с Леей:
     - были   уже   дома.   Девушка,  бросив  лишь  беглый  взгляд  на  свою
собственную,  огромную  и,  к  слову,  очень  красивую  кулямбу, включила по
стереовизору  круглосуточный  медицинский  канал.  И  вот  уже  на  полу  их
комнаты,  корчась,  умирала  обнаженная девушка, чьи два пупка еще пока были
видны  на  ее  развороченном  чудовищной  болезнью  теле. А рядом, из рваной
прорехи,  уже  торчал край ребра. Володя отвернулся, чтобы то ли не стошнит,
то  ли  не  заплакать.  Он сам не знал, во что могло бы вылиться распиравшее
его  чувство. Ну да, понял Володя, ведь это отвратительное стереовидение еще
и  запах  генерировало  -  запах  разложившейся  крови.  Девушка стонала; ее
длинные   волосы   слиплись  кровянистыми  сосульками,  один  глаз  раздулся
кровавым  мешком;  губы  же  и  щеки  пока  оставались не тронутыми страшной
болезнью.  Девушка  стонала  и двигалась, не в силах переносить запредельных
страданий. Прочие же части тела болезнь пощадила куда меньше, чем лицо.
     Лея,  придя  в  себя от понятного шока, несколькими нажатиями уменьшила
картинку  до  минимальной,  и  теперь  уже было неясно даже, к какому полу и
расе  принадлежит  умирающий человек. Впрочем, отвратительный трупный дух за
долю   мгновения   выветрился,   и  его  место  занял  вполне  земной  запах
дезинфицирующего   раствора,   быть   может,   хлорамина  даже.  И  на  этом
медицинском  фоне  на коврике стереовизора по пояс появилась вполне здоровая
анданорианка  средних  лет  в красном тряпичном комбинезоне и шапочке, как у
кардинала.
     - Это медик, - почти беззвучно шевеля губами, пояснила Лея.
     Дама  что-то  говорила по-анданорски, и Лее, явно против воли и превыше
сил,  приходилось  выступать  в  роли  переводчика. В голосе девушки звенело
отчаяние,   когда   она   сбивчиво  рассказывала  Владимиру  суть  заявления
медицинского пресс-центра:
     - Она  говорит,  что  это  вирус... Вирус особо контагиозен... Симптомы
развиваются  через  сутки  после  заражения...  Летальность 100 процентов...
Несмотря  на все старания, лекарства пока нет... Передается через предметы и
выдыхаемый  воздух... В случае заболевания немедленно звонить в министерство
спасения...  Не  подходить  близко,  но  и не спасаться бегством - вы можете
нанести  этим  вред  безопасности  Анданора,  соли  сами  уже заражены... По
генетическому  коду  вируса  вполне  вероятно,  что он искусственно создан и
культивирован врагами Империи...
     Далее  тетка  сменилась  картой,  на которой были изображены населенные
пункты,  пораженные  стингровой лихорадкой - так окрестили болезнь анданорцы
по  схожести  ее  жертв  с  телами,  объеденными отвратительными стинграми -
детьми  юга Анданора, где болота, замерзающие так ненадолго, дают приют этим
кровожадным людоедам.
     Лея  немного увеличила масштаб изображения и показала Володе пальцем на
ориентиры карты:
     - Вот  это  -  центральная часть столицы; где-то здесь, на востоке, наш
дом; вот это, отмеченное красным, к югу от него - пораженные пригороды.
     Лея   дальше  говорила  скороговоркой,  словно  сдерживаясь,  чтобы  не
расплакаться:
     - Знаешь,   там   живут  очень  милые  люди,  крестьяне.  Мы  с  тобой,
Володенька,  там  как раз сегодня проезжали. Я с детства любила там бывать -
с  ними  так  хорошо    провести  время  -  они  гостеприимны,  добры и
незаносчивы...  Да,  вот только что сказали, - Лея бросила быстрый взгляд на
вновь  появившуюся  вместе  с зала - хом хлорамина тетку в красном, чей бюст
причудливым  кактусом  вновь  рос  из  чудо-коврика,  - что от лихорадки уже
погибло  132  человека. Прямо сейчас болеют, умирают то есть, ведь от первых
симптомов  до  смерти;  проходит около пяти часов, - 340 анданорцев. Анализ!
крови   позволил   выявить   952  зараженных  из  числа  контактировавших  с
больными...   Медицинское   министерство   заверяет,  что  эпидемию  удастся
локализовать,  но; для этого сами жители должны соблюдать правила: вы зывать
службу  при  первых  признаках  недомогания  у них, самих или их близких; по
первому   требованию   властей!  переселяться  в  больницы  для  прохождения
карантина  не  покидать  пораженных  болезнью  населенных  пунктов  с  целью
предотвращения распространения инфекции.
     - Послушай,  Володя,  -  вдруг  сказала Лея живым и даже чуть капризным
голосом,  услышав который Володя даже порадовался, что она, быть может, и не
сопоставила  оставленный на холме телефончик с нынешним бедствием, - пора бы
тебе  самому  выучить  анданор-ский  -  может,  тут  еще  целую неделю могут
подобные новости быть, страшные, я уже устала их тебе переводить.
     - Ну  ты же ведь знаешь, - откликнулся Владимир, - что у нас языки учат
годами,  мы  же  не такие способные к их изучению, как вы. Так что вряд ли я
смогу быстро управиться с анданорским.
     - Знаешь,  милый, - с немного искусственной улыбкой сказала Лея. - Есть
одна  методика,  мы  ее  просто не используем, ну, ты знаешь наше негативное
отношение  к  наркотикам,  да  мы  и без того имеем хорошую память, так вот,
методика  для  разных  там  дикарей  дружественных  планет, которым мы хотим
помочь  изучить наш язык. Ты не обижайся, если ты согласишься, то уже за час
ты  будешь  неплохо ориентироваться в основах языка и, думаю, сумеешь понять
смысл новостей даже без моей помощи.
     Лея  выключила  стереовидение и достала странного вида широкий обруч из
ящичка  в  стене (а в ее комнатах не было шкафов, сами стены, будучи полыми,
вмещали  в  себя  множество всякой всячины). Володе даже подумалось, что это
настолько  просто,  удобно  и отнюдь не сложно, что даже удивительно, отчего
до  этого  не додумались на Земле - ведь всем же нужны шкафы, а тут заодно и
утепление,  и  звукоизоляция.  Владимир  поймал  себя  на том, что сейчас он
готов  думать  о  чем  угодно,  лишь  бы  не  вспоминать живого - теперь уже
умершего,  наверное, - крестьянина с остановки и погибавшую в муках девушку,
слишком  уж  натурально  оттранслированную  стереовидением. Лея надела обруч
Володе  на  голову  так, что его глаза оказались сопоставлены со зрительными
стеклами,  а  уши  -  со  слуховыми  щелями. Владимир сразу смекнул, что это
продвинутый аналог компьютерного шлема.
     - Ну,  теперь  выпей  таблетку,  -  с  деланной беззаботностью в голосе
сказала  Лея,  и  Володя подумал, что она таким образом старается держаться,
чтобы  самой не впасть в панику, - а я пока пойду приготовлю покушать. Через
час   действие   таблетки   закончится,   и   тогда   ты  сможешь  прочитать
по-анданорски несложный текст и разобраться в новостях.
     Володя  с  покорной  рассеянностью запил сладковатую таблетку водой. Он
решил  во  всем подыгрывать Лее, более того - она сейчас выглядела собранной
и  решительной,  и Владимир, страдавший под гнетом своих страшных догадок об
их собственной роли в возникновении болезни, уступил ей инициативу.
     Лея  на  минутку  приподняла  обруч,  чтобы  видеть  Володины  глаза, и
сказала:
     - Ну  что  же,  мой  любимый.  Теперь  тебе  придется  пожить немного в
реальности  мира, в котором меня у тебя не будет. Тебя будут окружать те или
иные  анданорские  предметы, и ты научишься разбираться в их названиях. Пока
будешь  один,  не  скучай по мне. Когда ты проснешься, еда будет уже готова.
Ну,  счастливого  тебе  путешествия,  Володенька, - с пронзительной какой-то
нежностью  в  голосе  -  или  это  уже  начал действовать препарат, усиливая
восприятие,  -  сказала  Лея  и  сильно,  остро,  сладко припала в поцелуе к
Володиным  губам.  А  потом,  как  козырек фуражки, натянула Володе на глаза
обучающий обруч.
     И  перед Владимиром в голубой, синей, зеленоватой дымке поплыли, сменяя
друг  друга,  люди,  анданорские  животные,  части тела - без отвратительных
пузырей  и голого мяса, а так - по-манекенному, предметы одежды, и каждое из
них  обретало  свое название. Потом приползли буквы анданорского алфавита, и
Владимир   с   радостным   изумлением   понял,  что  сейчас  ему  достаточно
один-единственный  раз  увидеть,  услышать,  понять,  как  его  новые знания
откладываются  куда-то  в  область  фундамента,  будто он твердо знает это с
самого  детства, как то, к примеру, что стол по-английски - это the table. И
музыка,  и  образы  были подобраны так, что все остальные части мозга словно
отдыхали  в  сладкой  полудреме,  отдавая все силы свои той, которая теперь,
многократно   усиленная   препаратом,  запоминала,  запоминала,  запоминала,
намертво  впечатывая  в  себя незнакомые прежде термины чуждого ранее языка.
Анданорский  был  красивым  и  певучим  -  это был НЕЗЕМНОЙ язык. Он не имел
ничего  общего  с языком покорности, это была властная и нежная речь граждан
великой Империи.
     Внезапно  Володя  почувствовал, как обруч соскакивает с его головы. Это
была Лея, милая, любимая, нежная Лея, его жена.
     - Арта  ан алорэ, - уверенно вымолвил Владимир ей в лицо чуть пьяным от
действия таблетки голосом.
     - Арта  ан  крон,  -  с  грустной немного улыбкой ответила ему Лея. Это
значило "Я тебя тоже".
     А Владимир, конечно же, сказал своей милой: "Я тебя люблю".
     Сейчас  Владимиру  было  хорошо  и беззаботно - от действия препарата у
него  в  мозгу угасли, заснули, как головная боль от анальгина, все опасения
и   тревоги.  Лишь  растревоженный  речевой  центр  рвался  в  бой,  готовый
воспринимать и воспроизводить новые, немереные кипы информации.
     Лея протягивала ему еще одну таблетку, с улыбкой говоря:
     "Сток орнадо ан одиносто ену кармадрэс".
     И  Владимир,  ликуя, отлично понял, что это означает: "Это поможет тебе
вернуться  к  реальности".  Он  даже не перевел в уме эти слова на русский -
просто понял их, и все.
     Новая  таблетка  была  в  несколько  раз  больше предыдущей и оказалась
такой  же  на  вкус.  Володя  решил  сквозь  наркотическую  муть, что это он
чувствует  привкус  не  самой  таблетки,  а  просто оболочки, которая у них,
обеих, одинакова.
     Лея  опять  сладко,  долго,  протяжно  поцеловала  Владимира и опустила
забрало шлема обратно ему на глаза.
     Владимир   почувствовал,   что,  восприятие  образов  не  потускнело  -
напротив,  делалось  с  каждой  минутой все пронзительнее и ярче, а материал
становился  все  сложнее  и  насыщеннее,  и  Володя радостно ощущал, что его
способность   воспринимать   не   притупляется,   а,  наоборот,  многократно
возрастает,  так,  что  он  уже  понимает  сложные  аспекты смысла диалогов,
которые  разыгрывались  перед  его  глазами.  Это  уже  было нечто наподобие
фильма  -  интересно,  документальный  он  или  все-таки  художественный,  с
актерами,  подумалось  Володе  напоследок,  и  он полностью растворился, без
мыслей  и  самоконтроля, в гибком, головокружительном смерче новых понятий и
слов,  бесконечной чередой смысловых оттенков, сменявших и взаимодополнявших
друг друга.
                                  Глава 31
                             УРОК АНДАНОРСКОГО
     Владимир  потерял  счет  времени,  ему  то  казалось,  что  он провел в
странном  подпространстве,  населенном анданорскими объектами, их качествами
и  действиями,  немыслимую  уйму  времени,  то представлялось, что он лишь в
самом  начале  пути.  Изредка  Володю  навещала мысль, что пора бы завершить
этот  изнурительный марафон; однако он отчего-то не мог вспомнить, как 
выйти  из  замкнутого,  обрастающего  все  новыми  и  новыми подробностями и
свойствами,  настойчиво  обучавшего его круга, если он находится внутри его.
Владимир  смутно  вспоминал,  что  для  того,  чтобы завершить обучение, ему
следовало  совершить  какое-то  внешнее  действие,  повлиять  на бесконечную
череду  навязчиво сменявших друг друга картин откуда-то снаружи; но где оно,
это  снаружи,  как  в  него  попасть,  каким  образом повлиять, он не мог ни
придумать,  ни  вспомнить,  и  лодкой без весел и парусов продолжал плыть по
течению без устали сменявших друг друга увлекательных уроков.
     Володя  изучал  сейчас оттенки употребления на Анданоре времен глаголов
-  обнаженная  красивая  женщина  лежала  на  синем  мягком диване и уверяла
мужчину,  что  он  уже  кушал  сегодня  жаркое  из  скримликов;  мужчина же,
сидевший  на коленях перед диваном с красоткой, говорил ей, ласково гладя ее
по  голове,  что  он  еще не съел свою порцию жаркого, и потому, хотя он его
уже  кушал  сегодня,  действие это не законченное, а порционно продолженное.
Володя  наблюдал за этим слегка эротическим стереодиалогом, направленным все
на  то  же  зазубривание  разных  глагольных  форм,  -  авторы видеоучебника
использовали   все   возможные   способы   привлечения   максимально   более
длительного  внимания  ученика,  активно  эксплуатируя  любовные  темы,  - и
думал,  как  ему  бесконечно  надоели  эти  утомительные, тягостные сцены на
природе,  в  ванной  комнате,  в  бассейне, когда беседовавшие друг с другом
пары  анданорцев  вели  глупые,  изнурительные  споры,  целью  которых  была
демонстрация  Володе всех возможных аспектов языка Анданора. Володя знал уже
так  много,  что его мозг, казалось, просто разбух, и анданорские склонения,
спряжения  и  словарные формы готовы были посыпаться из его головы через все
имевшиеся   в   ней   отверстия.   Владимир  ощутил  приступ  отвратительной
похмельной  тошноты  и непроизвольно, не задумываясь, рванул с головы нечто,
оказавшееся осточертевшим ему обучающим обручем.
     И  Владимир  сразу  же  ошалело оказался совсем в иной реальности - тут
никто   не   стоял  над  душой,  не  увлекал  его  обраставшими  все  новыми
подробностями  диалогами.  Тут  была  кровать, на которой он сидел. Тут было
такое сладостное, оказывается, безмолвие.
     Володя  несколько  минут занимался тем, что наслаждался полной тишиной,
отсутствие  каких-либо  звуков  казалось  ему  сейчас  таким  целебным - его
воспаленный  от  бесконечной серии уроков разум наконец обретал долгожданный
покой.  Владимиру  казалось, что его голова просто перегрелась, и он, поняв,
что нуждается в обилии свежего воздуха, поднялся и вышел за дверь.
     Первое,  что  он увидел, была кулямба. Володя глядел на нее и просто не
верил  своим глазам: ее ветви были сплошь покрыты огромными, как на Силлуре,
и  изящными,  будто  земные лилии, РОЗОВЫМИ цветами! Лучи солнца были сейчас
зелеными,  и  Володя, поняв, что уже наступило утро, бросился, припоминая по
дороге некоторые детали вчерашнего дня, в комнату Леи.
     Память,  с  трудом  нашаривая  что-либо,  кроме  прилипчивых и намертво
вбитых  в голову правил анданор-ской грамматики и орфографии, уже наткнулась
на   воспоминания   о  стингровой  лихорадке.  Поэтому  Владимир  в  трепете
переступил  порог  Леиной  комнаты  и  увидел  свою жену, которая, отчего-то
одетая в черный комбинезон, как на Земле, лежала на своей постели.
     - Лея,   наша   кулямба   расцвела  розовым,  -  выдохнул  Володя,  уже
ощутивший,  что  с  Леей что-то не в порядке, но просто не хотевший верить в
это  до  последнего.  Хрупкой надеждой крутилась мысль, что, быть может, это
от  вчерашних  таблеток  он воспринимает ее сейчас так противоестественно...
Прежде  всего,  Лея  отчего-то его не видела и смотрела как бы сквозь, будто
зная,  где  Владимир  должен  был  стоять  теперь,  но  не  имея возсти
разглядеть его лица, словно слепая.
     - Милый,  -  промолвила вдруг Лея так, будто вовсе не слышала радостной
вести,  сообщенной  Владимиром,  ее  лицо осталось собранным и каменным, как
маска,  -  не  знаю,  понял  ты  уже или нет, но то, что ты сейчас видишь, -
стерееобраз,  голограмма.  Прости  меня  -  я поступила подло по отношению к
тебе.  Я  знала,  что  ты скорее убьешь меня или себя, чем отпустишь сделать
то, что я должна сделать.
     Владимир  почувствовал  вдруг, как жаркий, омерзительный пот покрыл его
целиком,  словно  он  перенесся вдруг из прохладных комнат в душную парилку.
Его  руки  судорожно  сжались в кулаки, а ноги подкошенно сдали так, что ему
пришлось   присесть   на   край  той  самой  кровати,  где  сейчас  возлежал
стереоотпечаток   Леи.   Девушка   была  ненастоящей  -  Володя  понял,  что
почувствовал  это сразу, не разрешая сознаться в этом самому себе. В комнате
не  пахло  Леей,  ее слова не колыхали воздух, он не чувствовал ее тепла. Он
был  один.  Если  бы он сумел освободиться от лингвистического бреда немного
раньше,  то  он  застал  бы  ее,  когда  она записывала это послание, живая,
настоящая,  дышащая,  теплая, способная слышать и воспринимать, Лея, которую
он  смог  бы  убедить  не  делать с собой того страшного, что она собиралась
сделать  или,  быть  может,  уже  сделала.  Владимир почувствовал, что к его
горлу  подступил слепой ужас, что это предсмертная записка, а сама Лея, быть
может,  уже  повесилась или отравилась, и ее холодное мертвое тело он теперь
обнаружит где-нибудь в их доме.
     Между  тем  призрак  Леи  продолжал  свою  речь, и на Владимира накатил
приступ  бессильной  ярости от размеренной, спокойной речи голограммы - ведь
если  бы записка была оставлена на бумаге, он мог бы хоть заглянуть в конец,
а  так  он  должен  был, как идиот, дослушать все до завершения, оставаясь в
неведении. А вдруг она делает с собой что-нибудь именно в эту минуту?!
     Владимир  не  сомневался  уже,  что  все она сопоставила, все поняла, а
его,  как  последнего  дурачка,  обвела  вокруг  пальца  с этими таблетками.
Вырубила его этим курсом, и все.
     Лея  говорила отчетливо и мерно, ведь она же не видела, что творилось с
Володей  от  ее  слов,  иначе  бы ее сердце не выдержало, она бы обняла его,
заплакала  у него на груди, они вместе нашли бы выход, не разлучавший их так
жестоко.
     Лея говорила:
     - Володенька,  помнишь, когда мы с тобой спасали Лайну, я сказала тебе,
что  ты  мой должник. Я понимаю, конечно, что просьбы несоизмеримы, и потому
я  не  прошу  принять  мой  выбор или простить, - голографическая Лея нервно
потерла  губы  ладонью,  и Володя почувствовал, каких терзаний стоило ей это
послание,  -  я  прошу хотя бы попробовать когда-нибудь перестать ненавидеть
меня  за  то,  что  я  вынуждена  буду  сделать.  Теперь  я  твоя  должница,
Володенька,   ты  молись  обо  мне,  как  умеешь,  ведь  это  же  не  совсем
самоубийство,  когда  я  честно  приду  и  расскажу,  что  это  я виновата в
болезни, которую привезла с Земли.
     Владимир  увидел,  как  по  топографической  щеке Леи скатилась бусинка
почти   настоящей   слезинки.  Володя  сейчас  был  рад  тому,  как  бешено,
безудержно  ухало  в груди его сердце. Ему казалось, что он в самом страшном
кошмаре  -  происходившее  с  ним  было запредельно, недопустимо чудовищным.
Этого  уж  точно  нельзя  было пережить - этой самой слезинки, которую он не
мог вытереть с любимого лица. Однако Володя отчего-то жил. И слушал дальше.
     - Милый  мой,  прости,  что  я решила обратиться к тебе таким тягостным
для  тебя  способом,  -  продолжал образ девушки. - Сперва я думала написать
тебе  записку,  но  поняла,  что  хочу,  чтобы ты видел меня сейчас. Видишь,
какая  я  отвратительная эгоистка. А все потому, что я правда люблю тебя. Но
ты  постарайся  понять,  -  говорила голограмма, и голос ее звонко дрожал на
грани  рыданий, - я просто не могла поступить иначе. Ты же ДОЛЖЕН БЫЛ спасти
Лайну?  А я ДОЛЖНА сейчас сдаться властям. Ничего не поделаешь, любимый мой,
-  уже  спокойнее,  с  прежней замогильностью продолжала Лея свое прощальное
послание,  -  прости  меня,  что  я  такая,  какая я есть. Я не предам тебя,
любимый,  хотя  знаю,  что  для тебя было бы лучше, если бы я убила тебя или
заложила  властям.  Но я не могу. Если хочешь - может быть, тебе будет проще
покончить  с собой. Или тоже сдаться властям. Или обидеться на меня, улететь
на  Землю, Силлур или любой из других миров и найти там не такую эгоистичную
идеалистку,  как  я.  Милый,  тебе этого, быть мохе1!, не понять, но за мною
весь  мой  род,  который как минимум последние четыреста лет верой и правдой
служил  Императору  и  Империи. Да, я поставила свои представления о чести -
что  если не сдамся властям, то буду страдать всю жизнь, - выше нашей любви.
Поэтому  забудь  то, о чем я тебя просила раньше, - Лея сумела изобразить на
лице  отдаленное подобие улыбки, роняя одну за другой голографические слезы,
- простить, понять, не помню, что я там наговорила.
     Лея пару раз вздохнула, совладала с дыханием и продолжила:
     - Так  вот,  все  это  забудь.  О  другом  прошу,  пожалуйста, попробуй
почувствовать  себя  свободным  от  нашей  любви,  от  всех  детских клятв и
взаимных  обязательств.  Твоя  фашистка  наплевала тебе в душу - пожалуйста,
живи  так,  как нужно тебе. Если тебе лучше умереть - умри, жить - живи, но,
прошу  тебя, не привязывайся ко мне, меня нет и быть не может. Тому виной не
ты,  не  я,  даже  не  Зубцов - он молодец, на его месте я вряд ли сумела бы
провернуть  операцию  лучше,  профессиональнее,  хотя  старалась бы, поверь,
старалась  бы.  И  не Силлур виноват. Жизнь. Фатум. Судьба. Хочешь - молись,
проси  у  своего  бога, чтобы мы встретились ТАМ, но чем быстрее ты примешь,
что меня нет, тем будет лучше для нас обоих. Увы, это так.
     Лея  помолчала немного, лицо ее было каменным и жестким, слезы, которые
совершенная  техника  передавала  даже  в виде влажных дорожек на лице, были
сейчас тут совсем чужими, будто из иной эпохи.
     - Но  я  остаюсь твоим другом, насколько могу, Владимир. Спасибо тебе -
мне  было с тобой очень хорошо, правда, без натяжек. В стене, там, где лежал
розовый   обруч,  обучивший  тебя  анданорскому,  ты  найдешь  синий  обруч,
запертый  паролем.  Пароль  5-8-0-3  -  ты уже знаешь наши символы. Рядом, в
коробочке,  таблетки,  при  помощи  которых  я  сделала в отношении тебя эту
подлость.  Если  захочешь  улететь  -  выпей  часовую,  маленькую  таблетку,
активируй  обруч, и ты будешь знать, как пользоваться космолетом. Если же ты
захочешь  совсем покинуть этот жестокий мир, где каждый по-своему прав и при
этом   все   приносят   друг   другу   лишь   боль,   выпей   три   большие,
двенадцатичасовые  таблетки,  такие,  что  я дала тебе во второй раз. Смерть
будет  почти  приятной  и  неотвратимой.  Я  сдамся властям сегодня вечером,
вечером  того  дня,  когда  моя  кулямба  опять  зацвела  белыми  -  ты уже,
наверное,  и  сам  успел  увидеть  -  цветами.  У  меня была мысль дождаться
момента,  когда распустятся бутоны, но ты уже начал возвращаться в сознание,
и  я  подумала,  что  не  имею  права  рисковать  своим  подлым, эгоистичным
выбором.  Ведь  каждый  в конечном итоге делает то, что считает выгодным для
себя. Вот и ты не стесняйся.
     Лея ненадолго задумалась, а потом сказала:
     - Ну  а  в  дом,  где  мне  было так хорошо с тобой, нагрянут с обыском
грядущей  ночью.  Можешь  остаться, но, боюсь, тебя будут пытать или сделают
еще  что-нибудь  очень  нехорошее,  наподобие  хокса.  Да,  ты,  пожалуйста,
запомни,  запиши пароль для синего обруча - 5-8-0-3, Пять, Восемь, Ноль, Три
-  это  послание  уничтожится  сразу,  как только закончится. Впрочем, я все
предусмотрела  -  после  действия таблетки ты запомнишь сказанное мною почти
дословно. Прости и за это.
     Лея  вдруг перевела взгляд в сторону Володи - конечно, случайно, просто
тогда  она  устала  смотреть в одну точку. Однако Володя, сам не зная зачем,
словно  мог  предположить,  что  все это один неимоверный розыгрыш, протянул
руку в попытке коснуться Леи. Разумеется, ладонь скользнула сквозь.
     - Да,  теперь о вчерашнем, - добавила Лея так, будто собиралась сказать
о  чем-то  совсем уже незначительном. - Я дала тебе часовую таблетку и бегом
бросилась  на  тот  холм, куда мы с тобой, будто специально, чтоб ветру было
удобнее  разнести заразу, положили подарок от Зубцова. Мы не оставили его на
Земле,  не  выкинули  в космосе - представляешь, какие идиоты - впрочем, что
говорить,  твой  полковник  просто  переиграл  нас  обоих.  Ну  вот, я нашла
фрагменты  корпуса,  телефончик явно разорвало изнутри. Я вернулась домой, и
тут  в  новостях  передали,  что  генетическая  структура  вируса однозначно
выдает  его  земное  происхождение.  У  меня была мысль, конечно, лизнуть, к
примеру,  остатки  этого  "устройства  связи",  но, знаешь, я все-таки такая
трусиха,  что  для  меня  это  слишком.  Когда я явлюсь с повинной, мне, как
аристократке,  назначат  сладкий  газ  -  смерть  тихую  и почти приятную. А
заболеть  земной,  или  стингровой  лихорадкой, - для меня уже перебор. Я же
говорила  тебе  уже, что я эгоистка. И потому, кстати, - на лице у Леи вдруг
заиграла  почти  настоящая, почти прежняя улыбка, - я не смогу себе отказать
в  одной маленькой, предсмертной,  сказать, радости. АРТА АН АЛОРЭ, мой
милый. Вот такая вот я гадость. АРТА АН АЛОРЭ.
     И  все. Образ Леи исчез, будто это был призрак или галлюцинация. Володя
даже  не  понял,  какое  устройство  его  генерировало, где оно, собственно,
находилось...  Владимир не рыдал сейчас, не крушил все вокруг - он лег на то
место,  где  только  что  лежало  голографическое  привидение,  и  с  глупой
полуулыбкой  не  думал  ни  о чем. У него как-то перегорело, перекипело все.
Нечем  было  больше буянить или плакать. Все ресурсы были истощены, баста. И
мыслей  тоже  не было, одна лишь только начинала вращаться порой, как сверло
в  зубе:  "Но  ведь  кулямба  расцвела  розовым...  ах,  как жаль, что ты не
досмотрела,  милая  Лея, как жаль..." И почти, не дословно, из Андерсена: "В
квартирке  у  бабушки,  на подоконнике, розовый куст покрылся алыми цветами,
но  не  было  Герды,  чтобы,  хлопая  в  ладоши,  радоваться ему". И еще, на
отвратительный   шарманочный  мотив:  "Ах,  мой  милый  Августин,  Августин,
Августин, ах, мой милый Августин, все прошло, все..."
                                    ***
     А  потом  Владимир,  не  помня себя, бродил по окрестностям и звал Лею,
как зовут потерявшегося щенка или кошку.
     - Лея!  -  кричал  он, не думая о том, слышат его люди или нет, что они
подумают  или  сделают,  услышав  его  крики.  Он  даже  не  заметил толком,
встретился  ли  ему хоть кто-нибудь. Воздух действительно был насыщен пьяным
ароматом  белых кулямб, распустившихся по окрестностям. Может, еще и от него
Володя  почти  не  помнил,  где он был в тот день, где пытался отыскать свою
несчастную  жену. - Лея! - кричал он, даже не задумываясь, что он скажет или
сделает,  сумей  он  ее обнаружить. - Лея! - продолжал он звать в пустоту, и
голос  его  сперва  охрип и исчез, а потом, словно второе дыхание объявилось
какое-то, и он мог опять кричать:
     - Лея! Лея!! Лея!!!
     Потом  Володя, под вечер уже, вспомнил, что надо бы ему взять снеголет.
Один  из  дисков,  с  пультом управления, остался на месте. Владимир подумал
вдруг,  встав  на  него,  дойдя  до шоссе, что Леин снеголет был настроен на
следование  за  ним,  и  то  ли от горя, то ли от наркотического аромата ему
представилось,  что  когда он полетит сейчас, то его подруга прилетит к нему
по  шоссе,  где  бы  она ни находилась. И он летел сквозь красные, бордовые,
кровавые  лучи  закатного  солнца,  и  ему то и дело мерещилось, что его Лея
здесь,  рядом,  что  она  передумала, что она кладет свою руку ему на плечо,
что  она не бросила его таким безнадежно одиноким на чужой ему планете, язык
которой  он  теперь  начал  понимать и возненавидел его на всю жизнь, потому
что  урок  анданорского  он  слушал  тогда,  когда  должен был бы уговорить,
убедить,   избить   и   связать,   опоить,   зацеловать  свою  единственную,
ненаглядную, любимую... Лею.
                                    ***
     Володя  вернулся  домой  уже утром. Он очень надеялся, что застанет Лею
дома.  Что  она все-таки образумилась, может ли Господь быть таким жестоким,
разве  может  Он  допустить, чтобы Лея все-таки содеяна задуманное... Может,
стало  быть,  -  на  полу  валялись вывернутые безжалостным обыском потайные
ящички  стен;  тут  явно побывали, но вовсе не Лея. А когда Владимир включил
стереовидение  -  ведь  он  теперь  свободно  читал  надписи на анданорском,
нанесенные  на  кнопках  пульта  управления,  -  то  в  новостях сказали про
изменницу,  признавшуюся,  что  это ее земное Сопротивление обманом вынудило
провезти  болезнетворный  вирус  на Анданор. Владимир выключил изображение и
часов  пять  подряд  лежал  ничком  на кровати без движений, без мыслей, без
слез и без молитв.
                                  Глава 32
                              РОЗОВАЯ КУЛЯМБА
     Прошла  неделя  с того дня, когда кулямба во дворе Леи зацвела розовыми
цветами.  Розовая  кулямба  не  приносит  плодов  -  цветы  на  ней мужские.
Прошедшая  неделя  была для Владимира самой страшной в его жизни. Как во сне
бродил  он  по развороченным обыском утробам комнат, сухими глазами мечтая о
слезах  или еще о чем-нибудь подобном, что могло бы хоть как-то растормошить
его  сжатое,  будто  тисками, сердце. Владимир раньше и не подозревал, какой
ужасающий  запас  прочности  и  терпения  дарован  ему  Господом  для пущего
страдания,  застрявшего  в  Володиной  груди,  будто огромной рыбьей костью,
плотно,  больно  и  намертво.  На  следующий после возвращения день Владимир
включил  коврик стереовидения - при обыске, к слову, не пропало ничего, даже
синий  обучающий  обруч  управления  космолетом, даже таблетки, которыми Лея
сперва  опоила своего мужа, а затем предлагала их Володе для безболезненного
ухода  из  жизни,  -  все  это  валялось теперь чудовищной смесью под ногами
Владимира,  а  он  не имел ни малейших сил или желания привести эту страшную
послеобысковую кучу хоть в какой-то порядок.
     Когда   же   Володя  на  другой  день  включил  стереовидение,  то  там
показывали  как  раз то, как в их с Леей доме проводился обыск. На несколько
секунд  в  комнате,  где работал стереовизор, было сгенерировано изображение
самой  этой  комнаты,  когда  ее  осматривали  ворвавшиеся агенты. И лишь из
репортажа  Владимир  и  узнал,  что имперские контрразведчики кое-что все же
забрали  с  собой.  Они  изъяли  привезенные  Леей  с Земли платья, когда-то
принадлежавшие  Володиной  маме.  Как  доказательство  плотных  связей Леи с
земным  Сопротивлением.  "Что  же, - решил Владимир с неожиданной злостью, -
это  даже  и  правильно.  Не  будут  тут  мне  глаза мозолить". Ночной обыск
проводился  при полной блокаде Ленного особняка плотным кольцом анданорских,
облаченных  в  белые комбинезоны спецназовцев, при свете мощных прожекторов,
установленных  на  бэтээры.  При  операции, как он догадался, присутствовали
журналисты  -  стереовидение  фиксировало  ее  во  всех  подробностях.  И уж
конечно,  не  было  забыто  и дерево счастья, розовая кулямба, возвышавшаяся
исполинским  куполом над таким миниатюрным, под ее головокружительной сенью,
домиком  Тидлы.  И  про  Тидлу  было  в  репортаже  -  передача,  на которую
наткнулся  Владимир,  освещала  ситуацию  подробно  и  вдумчиво,  в деталях.
Программа  была  подготовлена  министерством  пропаганды  Анданора  и потому
отражала  в  полной  мере  позицию правящей верхушки Империи. Вообще-то, она
должна  была  быть  посвященной борьбе со страшной эпидемией, но здесь, увы,
зрителей  порадовать  было  нечем  -  видимо,  для смягчения начавшейся таки
паники   среди  населения  решено  было  более  не  транслировать  страдания
умиравших  от  стингровой лихорадки - они были столь чудовищны, что стоило в
пригороде  появиться  заболевшему,  как  испуганные  жители  разбегались кто
куда,   порой   в  самые  отдаленные  края  планеты,  и  некоторые  из  них,
разумеется,  везли  в  себе затаившуюся до поры смертельную болезнь. Так что
за  минувшую неделю остановить эпидемию не то что не удалось - это еще очень
мягко  сказано, что не удалось. Однако и сухие цифры потерь, даже заниженные
официальным   Анданором,   действовали  на  обывателей  страшнее  трансляции
страданий умирающих. К концу недели они были следующими.
     Погибших - 3500.
     Болело - 500.
     Официально  зарегистрирована  инфицированность  400  человек,  все  они
изолированы.  И  это  значило  -  для всякого, кто умел считать, - что через
пять  часов все заболевшие умрут и число погибших составит 4000. А еще через
двое  суток  умрут  все инфицированные - ведь и наука, и религия Анданора по
сей  день  оказались  бессильны  что-либо противопоставить лавине заражений,
заболеваний  и  смертей,  обрушившейся  на  Империю.  Поэтому все было как в
примитивной  задачке  для третьего класса школы, но не про набившие оскомину
трубы в бассейне - это было что-то новенькое.
     "От  земной  лихорадки  на  Анданоре  погибло  3,5  тысячи человек, 500
болеет,  400  заражено.  Сколько  будет  погибших  через  двое  суток,  если
инкубационный  период  составляет  около полутора суток, а продолжительность
активной  фазы  болезни пять часов, при условии, что за следующие двое суток
никто из заболевших не выздоровеет и никто из здоровых не будет заражен?"
     Ответ  был  прост:  4400  погибших.  И  если первая часть условия - что
никто  не  выздоровеет  - была трагической очевидностью даже для оптимистов,
то  вторая  часть  задачи  -  что  никто  не  заразится  - казалась чересчур
радужной.  Медицинский  департамент  не  справлялся  с эпидемией, зараженные
обыватели   утекали   сквозь   пальцы  медиков,  как  вода,  которую  нельзя
зачерпнуть  ладонью,  не  уронив  ни  капли. Люди, близко контактировавшие с
больным,  играли  в беспроигрышную на вид лотерею, спешно покидая зараженный
поселок.  Ведь  если  они  уедут  в  другой  город, будучи здоровыми, то они
спасутся;  если  же  зараза уже проникла в их тела, то что им тогда до того,
что  они  сделаются  разносчиками?  Мертвые  сраму  не имут - муки лихорадки
более  чем  искупят  их  поведение.  И  вот  уже на секретных теперь картах,
которые  более не транслировали на всю Империю, появлялись все новые и новые
очаги.  А власти принялись искать виновных и, конечно, нашли их - кроме Леи,
ставшей   просто-таки  символом  страшной  напасти,  под  горячую  руку  под
следствие   попали   и  министр  медицины  Анданора,  и  три  его  ближайших
помощника.    Владимир   узнавал   новости   в   течение   недели,   включая
стереовидение,  и  с  опустошенным  сердцем внимал репортажам, транслируемым
различными каналами.
     А  вот когда на четвертый день с момента, как Лея сдалась властям, было
объявлено,  что  бывший  министр  и  три его помощника из отдела по борьбе с
заразными  заболеваниями,  "как  способствовавшие  своей некомпетентностью и
преступной   халатностью"   распространению   земного  мора,  приговорены  к
умерщвлению  сладким  газом,  -  Владимир вдруг понял, почувствовал, что ли,
что  для его Леи припасли нечто еще более страшное и наглядное. Со смещением
министра  медицины  тон  репортажей  резко  изменился - теперь главной темой
стал  поиск  и наказание виновных, собственно медицины на экраны пробивалось
очень  мало.  Ну,  разве  что  говорили  о  пользе  фильтрующих колпаков для
профилактики  инфекции.  Володя  наткнулся  в  россыпях вывороченных обыском
вещей  на  один  такой  -  он  надевался  на  голову,  фиксировался на шее и
усиленно  фильтровал  воздух  сквозь  свои  мембраны.  Но  это все было так,
мертвому  припарки.  Более  пятисот  каждые сутки - Зубцов мог быть доволен.
Такого кошмара Анданор не помнил за всю свою историю.
     Володя  не удивился, когда стереовидение передало, что Император, после
личной  беседы  с предательницей, добровольно сдавшейся властям, восстановил
специально  для  нее  древний  ритуал  особенно  кровавой  казни.  Лея  была
приговорена  к  растерзанию стинграми. Володя с тоской отметил, что при этих
словах   диктор  испытал  не  ужас,  не  страх  за  Лею,  но  даже  какое-то
мстительное  злорадство  в адрес своей жены. "Что, доигралась!" - подумалось
Володе,  который  до  такой боли сжал челюсти, услышав о решении Императора,
что  чуть  не  обломил  передний  зуб.  Володя  осмыслил  лишь  теперь,  что
относится  к  своей  Лее  как  к  уже умершей - ведь какая живым разница, по
существу,  что  душа  умершего  где-то  там жива, что она куда-то там летит,
где-то  там  его  ждет? Когда любимого нельзя будет обнять руками, прижать к
себе,  смешать  с  ним  дыхания уже НИКОГДА, то это называется, что он умер.
Вот  и  Лея,  подумалось  Владимиру, воспринималась им как уже умершая. Ведь
это  не Силлур с неохраняемой почти Лайной - спасти ту, что томилась в самом
сердце  внутренних тюрем Анданора, было вовсе невозможным. Во всяком случае,
не  более реальным, чем оживить мертвеца. А еще Володя вдруг с пронзительной
отчетливостью  осознал,  что ему будет даже проще, когда она, наконец, будет
казнена  -  ведь  тогда  он  сможет  молиться  об  упокоении  ее души, будет
возможным  мечтать  об  их  встрече  где-нибудь на таких безжалостных теперь
небесах,  в  лучшей  жизни...  А так она словно застряла между миром живых и
мертвых,  дразня,  бередя  сердечную  рану  Володи  тем,  что  еще  жива,  и
парализуя  волю  осознанием  его  полнейшего  бессилия.  Владимира посещала,
конечно,  мысль  самому  сдаться  властям  -  однако его останавливал страх.
Перед  пытками,  которые,  он не сомневался, ему будут предложены в избытке.
Перед   тем,   что   он   мог  перед  смертью  выдать  Зубцова,  к  которому
по-человечески  испытывал  лишь глухую ненависть, но безусловно являвшегося,
с  другой  стороны,  одной  из ключевых фигур третьего круга Сопротивления и
способного,  когда  его  самого  арестуют и подвергнут пыткам, действительно
нанести  своими  показаниями  сокрушительный удар делу освобождения Земли. А
еще  Володе  думалось  порой,  что  второй  этот страх он придумал для того,
чтобы  как-то  оправдать  себя в первом, леденящем ужасе перед нескончаемыми
пытками,  -  ведь  если  его возьмут, то он окажется в перекрестье ненависти
всей  этой  отмороженной  планеты, способной и по меньшим поводам на крайнюю
степень   жестокости.   Хоксированный  раб  в  каком-нибудь  зверинце  через
несколько  лет  бесконечной  пытки  -  такой  исход казался Владимиру весьма
реальным, попадись он живым в лапы анданорцев.
     Володя  возвращался порой к мысли изучить правила пользования стридором
и  бежать  с  планеты, но этот путь он оставлял для себя открытым лишь после
казни  Леи.  Напрасно  оставлял,  к  слову.  Стоявший в ангаре звездолет был
теперь  ловушкой - во время обыска его якобы не тронули лишь для того, чтобы
он  стал  капканом  для  землянина  - стоило сейчас кому-либо просто сесть в
кресло   пилота,   как   купол   задвинулся  бы,  а  стридор  заполнился  бы
парализующим   сознание   газом.   И  мастера  выпытывать  показания  самыми
изощренными  методами  забрали бы беспомощного Володю уже через 10 минут. На
Анданоре,  надо  сказать,  даже  наука  такая  имелась,  не  переводимая  на
большинство  земных  языков,  -  "искусство вызывать наибольшие физические и
моральные  страдания  с  воз  более  долгим сохранением тела и сознания
преступника",  и  множество  специалистов  на  полном  серьезе  изучали  эту
дисциплину  в  военных  университетах  десять  лет  кряду  перед  получением
диплома  контрразведчика.  Володя  же  даже  не  знал,  что  о его персоне в
контрразведке  вообще  догадываются  -  он  как-то  поверил  Лее,  когда  та
сказала, что его не выдаст.
     Да  Лея  сама  и  не предполагала, что секретной службе известно и о ее
преступном  сожительстве  с  землянином,  и  даже о том, что имя этого бойца
Сопротивления  начиналось  на  букву  В. Лею не пытали - ведь в случае пыток
она  могла  бы  постараться  специальной  дыхательной  методикой, которой ее
обучали  в  разведшколе, стереть свою память без возсти восстановления.
А  потому  на  высочайшем  уровне  было  принято  решение поверить ее версии
случившегося,  тому,  что  ее,  захватив  на  Земле, подвергли гипнозу и она
пришла  в  себя  лишь  на  Анданоре,  уже  выложив на холме предмет, который
Сопротивление  против  воли заставило ее взять с собой, - по ночам же с Леей
на  самом  деле  работали  лучшие гипнотизеры и экстрасенсы Империи и делали
это  столь  чисто,  что девушка даже не находила никаких зацепок, по которым
могла  бы  судить  о  произведенном очередной ночью изнасиловании ее спящего
сознания.  Поэтому Император, лично следивший за процессом дознания, отлично
видел,  что  Лея  лжет,  запутывая  следствие, и оттого вовсе не заслуживает
какого-либо  снисхождения  к  своей  персоне. Также Император понимал, что в
состоянии  шока,  в  который  большинство  жителей  его Империи были загнаны
земной  эпидемией,  возможны  две  крайности  поведения  -  панический ужас,
способствовавший   дальнейшему   шествию   мора,   или  ослепляющая  ярость,
выраженная  в  самых  жестоких  формах.  Император  надеялся,  что землянин,
безусловно,  попытается  бежать  с  планеты  - все маленькие космолеты, даже
получившие  разрешение  на  вылет,  теперь  обязательное  для любого полета,
блокировались  в  околоанданорском  пространстве якобы исключительно с целью
карантина  и  недопущения занесения болезни на далекие колонии; вернее всего
было   предположить,  что  землянин  постарается  бежать  на  стридоре  Леи,
поджидавшем его изощренным капканом на прежнем месте.
     И  вот  теперь,  через неделю, когда становилось очевидным, что этот В.
из  Сопротивления  затаился  где-то  на  Анданоре, а из Леи более не удалось
извлечь  какой-либо  новой  информации,  кроме того, что этот самый В. силой
захватил  Лею  на  Земле,  а  потом хитростью сделал ее своей сожительницей,
теперь  выходило, что землянина надо было захватить любой ценой и ради этого
следовало  пойти  на  беспроигрышную провокацию. Тогда-то Император и решил,
что   публичная  казнь  в  почти  не  защищенном  на  вид  Зрелищном  Центре
удовлетворяет  всем  аспектам  сложившейся  ситуации  - столь вредная паника
среди  населения  сменится  лютым  гневом, а землянин, как дикарь, наверняка
прибудет  в  Зрелищный  Центр,  чтобы  или спасти, или убить свою любовницу,
подарить  ей  скорую  смерть. Такая эмоциональная реакция была вполне в духе
дикарей,  населявших  Землю,  и  Император верил в успех своего замысла. Тем
более  что  экстрасенсы уверили правителя Анданора, что изменница и землянин
испытывают  друг  к  другу  влечение  в  столь  высокой степени, что оно уже
должно  негативно влиять на логическое осмысление ситуации. Надо сказать, на
Анданоре  не  было  точного  перевода  земного  слова  "любовь", которое для
землян  не  приобретает  негативного  оттенка даже при самой сильной степени
выраженности.  Для  анданорцев  же  крайняя,  запредельная  любовь  являлась
страстью  негативной и приобретала новое название. Как, например, прохлада -
хорошо,  холод  - плохо, тепло - хорошо, жара - плохо, так же и у анданорцев
симпатия  (МИРЛИ)  -  хорошо, любовь (АЛОРЭ) - уже плохо. Император, кстати,
уже  изучил  с  десяток  самых красивых земных языков, включая русский. И во
всех  них,  как  и в других дикарских языках, любовь, счастье, блаженство не
обретали  негативного  оттенка даже при своей явной гипертрофии, вредной для
рассудка  охваченного  ими человека. Кроме самого Императора, реальные цифры
смертей  на  планете  были известны лишь нескольким, особо доверенным лицам.
Они  были  куда  как хуже обнародованных. Погибших было уже более двенадцати
тысяч.  Медики  честно  сказали  правителю, что они до сих пор ни на йоту не
приблизились к созданию лекарства или хотя бы эффективной вакцины.
     Они   сообщили   Императору,   что   возбудитель   представляет   собой
обыкновенный   вирус   анданорского   гриппа,   эпидемии  которого  ежегодно
прокатываются  по  Анданору,  заражая до половины двухмиллиардного населения
имперской  планеты  и  унося  около десятка человеческих жизней за эпидемию.
Медики  утверждали, что этот вирус претерпел искусное генетическое изменение
и  в обычный анданорский вирус было внесено столько изощренных земных генов,
ответственных  за  выработку разжижающих кровь и разрушающих плоть токсинов,
что  никто  из  заболевших,  даже  при самом лучшем лечении и крепком прежде
здоровье,  не  мог  продержаться  по  эту  сторону  бытия  более семи часов.
Император  просил  медиков  спасти хотя бы одного в целях пропаганды, но это
было  действительно  выше их сил. Верховный жрец Ктор предложил заразить Лею
стингровой  лихорадкой и дать зрителям насладиться зрелищем медленной смерти
предательницы.  Но  Ктор,  как  всегда,  был  не  прав. Император рад был бы
заразить   болезнью   самого   Ктора,   так  тот  надоел  Императору  своими
навязчивыми  глупыми  советами.  Потому  как подобное зрелище могло привести
лишь  к  нарастанию  паники  -  люди  вновь увидят симптомы болезни и начнут
метаться  по  планете  в  поисках  "безопасного"  места, разнося заразу даже
туда, куда она по сей день не смогла просочиться.
     Казненный   министр  медицины  под  пыткой  признался,  что  трансляция
заболевшей  девушки по стереовидению была идеей Ктора. Хотя уже одно то, что
министр  обратился  за советом не к Императору, а к жрецу, а тот посмел этот
совет  ему дать, было недобрым знаком грядущей конфронтации. А ведь Анданору
сейчас  так  не нужна была гражданская война между теми, кто останется верен
роду  Императора,  и теми, кто останется верен роду Верховного жреца. Ведь в
случае  победы  Император  получит  лишь  возсть  назначить кого-нибудь
посговорчивее  из  родственников  Ктора,  а  сторонники  Ктора  смогут  лишь
сторговаться   с  каким-нибудь  изменником  из  семьи  Императора.  А  когда
поколение  сменится,  наследник ставленника победившей стороны вновь проявит
своеволие,  и  напряжение  между властными родами возникнет сызнова. Так что
Император  хорошо  понимал, что сейчас, когда и медицина Анданора, и жертвы,
курения  и  моления,  проводимые  жрецами  по  всей  планете, не приводили к
результатам,  нельзя  было  дать  Анданору  испить  еще  и  горечь очередной
гражданской  войны.  Война  -  всегда  общение  между людьми, пусть на языке
оружия.  И  если она, не приведи небо и Священное Древо, все же началась бы,
то  эпидемия  угрожала  бы  Империи  полным  вымиранием. Поэтому сейчас, как
никогда, Империи требовалось нечто, способное сплотить всю нацию воедино.
     А  ничто так не сплачивает людей, как совместно пролитая кровь. Так что
Император  поддержал идею Ктора о мучительной гибели Леи перед всем народом,
но  не  от  лихорадки,  бывшей  все-таки оружием врага, которое не следовало
рекламировать,  а  от  старых  добрых  стингров,  замечательно обгладывающих
предателей  до костей, не лишая при этом жизни несколько часов кряду. К тому
же,  подумалось  Императору,  не  поставившему  Ктора  в известность о самом
факте  наличия у Леи сообщника с Земли, если она будет умирать от лихорадки,
дикарь  будет  знать,  что  она  обречена, и вернее всего не придет к ней на
помощь.  А  так  Император  был  уверен, что он залезет в ловушку и придет в
Зрелищный  Центр.  Правитель  отдал  распоряжение  личной  гвардии, чтобы те
тщательно  следили  за  каждым  из посетителей Центра, делая это по принципу
"всех  впускать  и  никого  не выпускать", особенно лиц, одетых не по погоде
тепло.  Чтобы  не  спугнуть дикаря, агентам не следовало проверять документы
даже  у самых подозрительных личностей. Зато внутри Зрелищного Центра засада
готовилась  по  первому  классу  -  и  снайперов,  и  вооруженных  до  зубов
гвардейцев,  и,  на крайний случай, баллонов с парализующим газом хватило бы
на  сотню  вооруженных  противников, а не то что на одного дикаря, который -
Император  не  сомневался  -  будет  просто  не в состоянии пропустить такое
упоительное  зрелище.  А  вот  на выходе из Центра, под предлогом карантина,
проверят  уже  всех,  и  досконально, если у землянина хватит выдержки никак
себя не проявить.
     Правитель  распорядился  тогда  же  заклеить все города и веси Анданора
голографическими  плакатами  -  стингры  повалили  обнаженную  предательницу
наземь  и  впились  зубами  ей  в бедро и ладонь. Он лично отбирал сюжет для
голограммы,   объявив   конкурс   среди  придворных  художников.  Императору
хотелось,  чтобы плакат вышел изощренно эротичным, словно стингры собираются
не  только  сожрать,  но и изнасиловать Лею. И чтобы искаженное лицо девушки
несло  в себе черты сладострастия боли. Ну, словом, чтобы этот загадочный В.
из   Сопротивления  просто  не  смог  не  посетить  Зрелищный  Центр  лично,
привлеченный  картинкой, как юный скримлик прожектором. Этот же образ решено
было  в  движении  транслировать  по  всем  каналам стереовидения в качестве
рекламы  грядущего  зрелища.  Для  нее даже снялась одна из лучших танцовщиц
Империи,  и  у  нее  великолепно  получились  крупные  планы  -  и изогнутая
поясница,  и  упоительное  сочленение  бедер (вид сзади), мелькнувшее из-под
будто  ненароком  задравшейся,  от  падения,  белой  юбочки,  - все это было
бесподобно.  В  рекламе  казни  решено  было  использовать  лицо  самой Леи,
отснятое  в  момент,  когда  предательнице  было сообщено, что ее растерзают
стингры,   -   в   такую   минуту  чьи  угодно  глаза  просто  светились  бы
запредельным,  животным  страхом  перед  смертью, стоящей месяца непрерывной
пытки,  -  и  рекламный  стереоролик  был  готов.  Умельцы  из  министерства
пропаганды   за   считанные  часы  совместили  бьющееся  тело  танцовщицы  с
исполненным  ужаса  лицом  Леи  со  свирепыми  стинграми,  добавили  к этому
фоновый  запах  разогретого  женского  тела  и  сделали так, чтобы под конец
действие  органично  выливалось в написанную придворным художником статичную
сцену  со  впившимися  в  тело  хищниками  (в  этот миг из генератора запаха
пойдут  яркие  кровавые тона), и работа была завершена. Император раз десять
кряду  просмотрел  рекламу и, щедро вознаградив коллектив ее создателей, дал
"добро" на выход клипа в эфир.
     За  остававшуюся  до  казни  неделю  надо  было  сделать  так много - и
снарядить  экспедицию  для  отлова молодых стингров, и подготовить Зрелищный
Центр... В общем, работы хватало всем.
                                  Глава 33
                             ПОДГОТОВКА К КАЗНИ
     Владимир,  конечно  же, попался в расставленную Императором ловушку. Он
решил,  что  обязательно  пойдет  в  этот  чудовищный  Зрелищный  Центр,  он
чувствовал,  что  обязан  быть  рядом  с  Леей  в  ее  последние минуты. Дни
Владимир  проводил в болезненной полудреме дома, перебирая, на пробу, каналы
стереовидения  и  натыкаясь  везде  на эту страшную рекламу казни, словно бы
сотворенную  самым  извращенным  из маньяков - такой отвратительно-эротичной
она  была  при  всей  ее  кровавости.  Ночи  же Владимир упорно проводил под
розовой  кулямбой, будучи одет при этом не по погоде легко, на пронизывающем
ночном   ветру   жестокой   планеты,   сперва  подарившей  ему  его  нежную,
несчастную,  так  мечтавшую  родить  ему  ребенка Лею, а теперь отобравшей у
него  возлюбленную  НАВСЕГДА.  Анданорское  лето,  судя  по  всему, достигло
своего  зенита  -  солнце  доело-таки снега, теперь остававшиеся лишь по дну
редких  оврагов,  как  в  Москве  в  конце апреля. Даже ночью температура не
опускалась  ниже  нуля,  а днем так и вовсе было не менее семи по Цельсию. А
какая  на  Анданоре  была  луна!  Всякая  земная цепная собака плакала бы от
восторга,  увидев  эту луну. Она была раза в три больше нашей в диаметре, да
такого  яркого, масляно-розового цвета и светила столь мощно, что  было
разглядеть  не только очертания, но и цвета предметов. Владимир всем сердцем
беззвучно  выл  на  эту  пронзительно  тоскливую  луну,  лежа  на  дне  ямы,
образовавшейся  по  непонятным законам местной природы вокруг ствола розовой
кулямбы,  сжимая  в  руке  рукоять плазменного пистолета. Он не ушел из дома
Леи,  хотя  совершенно  не  исключал  возсти повторного обыска или даже
нашествия  журналистов.  Он  сидел  на холодной земле - уж, разумеется, весь
Анданор  был  одной  сплошною вечной мерзлотой, - будучи одет так прохладно,
словно  был  коренным анданорцем. Владимир сперва не пытался объяснить себе,
зачем  он  ведёт  себя  именно так. Более того, он категорически отказывался
предаться  подобному  самоанализу.  Отчего? Причина более чем ясна. Владимир
искал  смерти  - ведь, как православный, он не мог покончить с собой, приняв
оставленные  Леей  таблетки.  А  если бы он копнул в себе поглубжз. то нашел
бы,  сколь  мучительно  жаждал он расстаться с опостылевшей жизнью. О чем же
думал  Владимир  всю эту страшную для него неделю - неделю с того дня, когда
его  милая,  нежная,  прекрасная,  неукротимая, единственная во всех смыслах
Лея,  с  которой  он был действительно счастлив на всех трех планетах, вновь
появилась  в  его  доме, терзаемая стинграми прямо на коврике стереовидения?
Владимир  размышлял о том. как мог он положить красный телефончик на вершине
холма,  а  не  уничтожить  его каким-нибудь действенным способом. О том, как
мог  он  хоть  в  чем-то  довериться  одержимому  идеей  мщения  ненавистным
захватчикам  Юрию.  Прикоснувшись  руками  к  шершавому,  как у наших земных
дерев,  золотистому  стволу  исполинской  кулямбы,  Владимир  к седьмому дню
своих  страданий  порой облегчал свою боль громкими, безудержными рыданиями.
Рыданиями  без  слез  -  глаза  словно  пересохли до самого дна. Над головой
Володи  каждую  ночь  поднималось  созвездие Леи, и Владимир, глядя на него,
представлял  свою  милую  живой,  ласковой  и  нежной,  дорисовывал звездную
раскладку  до  любимого  образа,  лишь  бы  не  вспоминать  о той чудовищной
рекламе,   которая   сама   по   себе   и  своей  достоверностью  оскверняла
несравненные  черты его обожаемой Леи. Володе чудилось порой, что изысканной
мерзости  стереоклип  был будто специально сделан для того, чтобы насыпать в
раны  его  сердца  как    больше  отравленной соли, чтобы заставить его
страдать  как    более  жестоко. Владимир немало удивился бы, узнай он,
сколь  близкой  к  истине  была его параноидальная версия. Это действительно
были  силки,  расставленные  на  него  самим  Императором Великой Империи. И
Владимир  знал,  что  если он останется жив к моменту казни жены, то будет в
первом  ряду  смотрящих  на  кровавое шоу. Володя чувствовал, что на залитой
светом  прожекторов сцене, на виду у всей Империи стинграми будет растерзано
его  сердце,  бившееся  в  груди  Леи.  Он  и  в  мыслях не имел, что сможет
поддержать  или  ободрить  терзаемую  голодными  тварями девушку - как 
помочь  взглядом  той,  чье  прекрасное  тело  рвут  зубы не знающих жалости
существ?  Он  просто  знал,  что  его  место  возле  сцены, на которой будет
медленно  умирать  та,  которая  для него все равно оставалась дороже жизни.
Разумеется,  ему приходило в голову, что он мог бы постараться принять ту же
смерть,  но он превосходно понимал, что этим лишь преподнесет ценный подарок
Императору.  Зрелище  будет  немедленно  остановлено,  и  он  попадет в лапы
контрразведки.  Не  больше  и  не меньше. Глядя на падающие розовые лепестки
увядавших  цветов  кулямбы,  мертвыми бабочками усыпавших его холодное ложе,
безутешный  Владимир  к середине недели уже робко просил Бога, чтобы Тот Сам
послал   ему   смерть.  Какую  -  да  мало  ли  разновидностей  умирания  не
сопровождается  нечеловеческими  пытками  и  не  превращает человека в вечно
хихикающего,  слюнявого,  хоксированного  раба...  Больше  всего Владимир, к
концу  недели жаждавший смерти уже не втайне от себя, но страстно моливший о
ней  Господа,  надеялся заболеть старой доброй пневмонией - он знал, что без
антибиотиков  она  сведет  его  в  могилу за считанные дни, но здоровье его,
напротив,  как-то  отвратительно  окрепло от переносимого стресса - организм
будто  собрался  в  кулак,  и теперь, как у тибетского йога, без всякого для
себя  ущерба,  а  то  и  с пользой переносил еженощные лежания Владимира под
облегающей  розовой  кулямбой.  Ведь  мог же его пристрелить, когда Владимир
стал  бы  отстреливаться,  анданорский  патруль...  Но  жестокая смерть, как
известно,  любит  поиграть в прятки с тем, кто сам ее ищет, - это когда жить
бы да жить, она приходит без стука и предупреждения...
     В  день  казни  Владимир надел фильтрующий колпак, на который наткнулся
среди  вывороченных обыском недр Леиной комнаты - современный аналог гибрида
нашей  марлевой повязки и противогаза и до эпидемии имевшийся почти в каждой
здешней  семье  на случай анданорского гриппа или внезапной химической атаки
противника.  Теперь  же  редкий  анданорец  не надевал его, просто выходя из
дома.  Стереовидение передавало, что хотя фильтрующий колпак не гарантирует,
что  вы  избежите  заражения  стингровой, или земной, лихорадкой, но снижает
риск  ее  возникновения  в  4,25  раза. А это, согласитесь, немало. Владимир
никогда  не  верил  в  медицинские рекламы, зная, что самые большие капиталы
везде  и  всегда  делались,  да  и  будут  делаться,  именно на человеческих
страданиях;  но  сейчас  мода  на  колпаки  была для него весьма кстати. Тем
более  что,  как  и  почти все поверхности и стены Анданора, колпак этот был
полупроницаемым   для   зрения.  Так,  для  Владимира  он  всегда  оставался
совершенно  прозрачным,  словно  горная  слюда,  а  вот окружающие могли, по
желанию  Володи, либо также видеть его лицо, либо же - непроглядность одного
из  256,  заложенных в колпаке цветов, или даже картинку на лицевой стороне,
но  для  подобной  роскоши  надо было уже приобрести какую-то дополнительную
запчасть.
     Сегодня,  в  связи с безжалостной эпидемией, унесшей за минувшую неделю
тысячи  жизней  по  всей  планете,  в  моде  был  черный цвет, цвет траура и
ненависти  Империи Анданор. И потому Владимир без каких-либо проблем наглухо
скрыл  свое  лицо  от  любопытных  взглядов;  одет  же  он был весьма легко,
натренировавшись  бессонными  ночами  в  обществе увядавшей кулямбы и всегда
полной  на  Анданоре сказочной луны. На Владимире были модные короткие шорты
из  легкой  материи  и  белая  футболка  с  черным гербом Анданора. И черный
фильтрующий  колпак.  Володе  не  составило  никакого  труда добыть для себя
одеяние  - в доме Тидлы имелась целая комнатка, битком набитая всевозможными
вещами.  Здесь считалось признаком хорошего тона, если в жилище было в явном
избытке  добротной  и  чистой  одежды, так же как и еды на несколько месяцев
вперед  в  морозильной  комнате. Беспрепятственно добрался он на своем диске
до  самых дверей Зрелищного Центра среди достигших апогея своего величия, но
уже  лишенных  цветов  кулямб.  Здание  Центра представляло собой достаточно
высокое   цилиндрическое  строение  огромной  площади,  как  хороший  земной
стадион.   Его  переменного  цвета  стены,  способные  принять  на  себя,  в
зависимости  от решения распорядителя, любой мыслимый оттенок или даже узор,
имели  сейчас  черный цвет, словно отлитые из поглощающей всякие лучи жженой
резины. Здание не имело окон, внутрь вела всего одна малозаметная дверь.
     Владимир  вошел и, поднявшись по широкой пологой спиральной лестнице до
вершины,  увидел  перед  собою амфитеатром сходящиеся к центру круги красных
сидений   -   соседние   сидячие  места  не  были  отделены  друг  от  друга
подлокотниками  и  не  имели спинок. И плоский потолок, и стены изнутри были
столь  же  смоляне-черными,  как и снаружи. Вместительный зал был полупустым
и,  хотя  Владимир  объяснял  это  тем, что он пришел слишком рано, так и не
наполнился  даже  на  половину.  Володя  изумился  бы,  узнай  он, что среди
посетителей   не   менее   трети  составляли  одетые  в  штатское  гвардейцы
Императора.  За прошедшие с последней подобной казни 300 лет жители Анданора
все-таки немного отвыкли от подобных развлечений.
     Вот  тут-то  Володя с обреченной легкостью в притерпевшемся к глубинным
томлению   и  боли  сердце  впервые  увидел  настоящих  стингров.  Это  были
кровожадные  даже  на  вид  и  издалека  существа,  напоминавшие,  по земным
меркам,   крупных   черепах  на  подвижных  когтистых  лапах  с  уродливыми,
шипастыми  -  шипами  вверх  и  в стороны - панцирями, на голых поверхностях
которых   будто  проступали,  как  на  средневековых  щитах,  геральдические
разводы,  обладавшие  шеями  гиен,  и  хорошо  знакомыми  Владимиру мордами,
весьма  натурально  переданными  шлемами элитных штурмовиков Особого отряда,
проводивших  захват  Земли. Эти стингры были молодыми, как полагалось, иначе
и  зрелища  не  получилось  бы;  Владимир  знал уже, что одна взрослая тварь
способна  часами  преследовать  бегущего  человека и догнать его, как только
обессилевшая  жертва  перейдет на шаг или остановится. Известны были случаи,
когда  зрелое  чудовище  в одиночку вырезало целые семьи поселенцев, начиная
со   взрослых   мужчин,   пытавшихся  оказать  сопротивление,  и  заканчивая
дрожащими  от ужаса детьми и женщинами, которых опытный стингр выслеживал по
следам   не  хуже  земной  ищейки.  Лазерное  оружие  было  не  в  состоянии
продырявить  покровы  стин-гра,  и даже раскаленная плазма отражалась от его
панциря.  К  слову,  Владимир очень хотел взять с собой плазмомет, но, найдя
среди  страниц  стереотекста правила посещения Зрелищного Центра, узнал, что
тот  был  оборудован  системой  распознавания оружия - это было покруче, чем
металлоискатели  землян  - и потому туда было в принципе невоз пронести
даже  пластиковую  взрывчатку.  Попытка  входа в Зрелищный Центр вооруженным
уже  сама  по  себе являлась тяжким преступлением - нарушителю могли вменить
даже  покушение  на Императора, так как Император волен был явиться в зал во
время любого зрелища.
     Всего  стингров было восемь - казалось, они, сглатывая слюну, плотоядно
осматривали   зрителей,   словно  кошки,  любующиеся  недоступными  для  них
птичками.
     Собственно  сцена была метра на четыре ниже уровня первого ряда. Володя
смекнул,  что  это  для  того,  чтобы  даже самый ловкий преступник был не в
состоянии выбраться, выпрыгнуть, выкарабкаться наружу.
                                    ***
     Удар   гонга   тяжелым   колоколом   возвестил   начало   действа.   Из
громкоговорителей  полилась  анданорская  речь распорядителя представления -
приятный  бархатный  баритон  со  зловещими металлическими нотками. Володя с
трудом  понимал  его  речь,  переполненную  высокопарными  эпитетами в адрес
божественного   Императора,  -  голос  не  сказал  ничего  нового,  повторив
приговор,   разве   что  Лея  за  добровольное  свое  признание  удостоилась
послабления  своей  участи - ей будет сохранено все ее имущество и род ее не
будет покрыт бесчестием.
     "Наверное,  Лея в восторге от милости Императора", - с внезапной злобой
подумалось  Володе,  и  он  сам  удивился  своему  порыву.  Впрочем, знатоки
истории  Анданора  были  готовы  к  подобному  обороту  - ведь и в рекламном
ролике  терзаемая  стинграми  девушка  была в белой юбочке, - а если бы Леин
род  оказался  опозоренным  предательством,  то  ее  казнили бы как рабыню -
голой  и  гладко  выбритой.  Внезапно  свет прожекторов сконцентрировался на
ничем  не  примечательном на первый взгляд участке нижней стены, ограждавшей
сцену.  И  вот,  будто  прожженная  лучами  направленных  ламп,  тонувших  в
бархатно-черном  покрытии,  там  появилась щель, а затем стало понятным, что
это  створки, раздвигаясь, образуют проход, достаточно широкий, чтобы в нем,
плечом  к  плечу,  могли  разместиться  три  силуэта, ослепительными пятнами
засиявшие  там  в  безжалостном  свете. Два стоявших по бокам человека сияли
золотым  чешуйчатым  блеском, посредине же Володя с замиранием сердца увидел
женский  силуэт  в  белоснежном  коротком одеянии. Володя сразу почувствовал
свою  Лею.  И  даже испытал глупую детскую радость - вот, мол, довелось-таки
свидеться...
     Володя  много раз уже думал, как состоится их последняя встреча. Увидит
ли  его  Лея,  узнает ли; Володя спешно коснулся своей шеи, делая прозрачным
фильтрующий  колпак,  однако  он  отлично  понимал, что Лея не сможет сейчас
разглядеть  даже стингров, в распоряжение которых спустя так немного времени
поступит,  не  то  что  лицо  одного из зрителей в первом ряду. Девушка была
буквально   ослеплена  светом  прожекторов  и  оттого  выглядела  еще  более
растерянной  и  испуганной,  чем  была в действительности, - следуя древнему
ритуалу  растерзания,  пленника  перед  казнью выдерживают несколько часов в
комнате,  полностью  лишенной  какого-либо  освещения,  и  выводят затем под
мощный  залп  света,  чтобы вся Империя видела преступника, раздавленного до
полной потери самообладания.
     Растерзание   стинграми   -  древняя  церемония,  и  ан-данорские  роды
тюремщиков  не  забыли  сквозь  прошедшие  века  множества  тайных  приемов,
имеющих  одну-единую  цель - как  ниже опустить казнимого в глазах всей
Империи,  трансформируя  жалость  в  презрение  и  превращая  в брезгливость
сострадание.  Этот трюк с ослеплением преступника был адресован прежде всего
зрителям  стереовидения.  Палачи, чья одежда переливалась золотыми чешуями в
свете  ламп,  имели  на  глазах  контактные  линзы  выборочной прозрачности,
служившие  во  тьме  прибором  ночного  видения,  усиливающим  сигнал,  а на
сияющем  солнце  или  вот сейчас, когда прожектора били по глазам с кулачной
силой,  уменьшая  яркость  до  приемлемой,  и оттого-то их лица имели сейчас
вполне   осмысленное,   человеческое   выражение.   Ведь   по  всем  каналам
стереовидения  давали  сейчас  объемные  лица  Леи  и  ее тюремщиков крупным
планом,  и  все  могли видеть, как та, следуя сценарию, закрывала слезящиеся
глаза   ладонью   от   потоков   безжалостного   света,  вызывавшего  острое
слезотечение  и  мучительную  боль  в  глазных  яблоках.  Кое-кто из военных
преступников   древности   выходил   на   сцену  по  этой  самой  причине  с
величественно  закрытыми  глазами; но этот прием, так же как и прочие тайные
хитрости  ритуала и способы противодействия им, не преподавали нь по Истории
Анданора, ни по Военному Делу.
     Томившиеся  в  заточении  стингры  словно  по  команде принялись грызть
металлические,  космолетной  прочности  прутья,  при  этом  раздавался такой
скрежет,  что  Владимиру  показалось,  будто  его специально усиливают через
динамики.  Ничего  подобного  -  звук  действительно  был  сам по себе таким
громким  и  пронзительным.  Зрители  стереовидения  с интересом разглядывали
сейчас  непривычную  парадную  одежду  палачей, которую те надевали лишь для
проведения  публичных  казней.  Служители  были  в красивых, расшитых золоюм
ллвреях  и  могли  бы  напомнить  землянину  то  ли  лакеев у знатных господ
прошлых  земных  веков,  то  ли - и это точнее - швейцаров у входа в дорогие
рестораны.  Это  были  старшие  императорские  палачи,  и  даже  сложно себе
представить,  скольких  взяток,  интриг,  а  порой и крови потребовалось им,
чтобы  достичь  мыслимой  для них вершины своего рода, рода тюремщиков. Ведь
палачей  на  Анданоре  были сотни, тюремщиков - многие тысячи. А эти, следуя
профессиональной   поговорке  "плох  тот  тюремщик,  что  не  мечтает  стать
палачом",  сумели  стать  с  не только палачами, но лучшими из лучших, и вот
сей  -  и  час,  на  этом зрелище, таком редком на современном Анданоре, они
чувствовали  себя  словно  участниками  великого парада, оттого-то их лица и
сияли  такой  сосредоточенной, сдержанной радостью. Каждый из них знал и то,
что  навсегда  войдет  в историю Анданора, и то, что " все их родственники и
знакомые  сейчас  записывают  трансляцию казни на стереофоны. Но исполненные
гордостью  палачи  не  забывали  о  своих обязанностях, напротив, они делали
свое  дело  со  скрупулезной  точностью  и  филигранным изяществом, чтобы их
триумф   и  не  стал  их  позором,  допусти  кто-либо  из  них  какую-нибудь
оплошность.  Они  торжественным шагом вывели Лею в центр сцены, составлявшей
в диаметре метров пятьдесят, и остановились.
     Володя  вовсе  не  видел сейчас этих людей, не замечая ни их горделивой
осанки,  ни счастливых взоров. Он пожирал взглядом свою ненаглядную, любимую
Лею  и мечтал, глядя ей в лицо, что вот теперь она поднимет глаза и, вопреки
жестоким  слепящим  лучам,  сумеет  разглядеть,  что он здесь, рядом, что он
берет  на себя половину ее боли, что он страдает вместе с ней. А не увидит -
так  кожей  почувствует, что вот здесь он, не бросил ее, не умер, не улетел,
не  отрекся.  Володя  сжал  руками  мягкое  сиденье так, что оно собралось в
складку.  И  увидел,  замирая,  что  губы  девушки тронула легкая, невесомая
улыбка  -  как  умирающее в осенних холодах ноябрьское солнце. Володя верил,
знал  наверняка,  что  это  мимолетное  выражение  может значить лишь одно -
теперь  Лея  чувствует,  что  он  здесь, подле нее, приветствуя его знакомым
движением  любимых  губ.  Володя  немного ошибся - девушка просто вдруг ярко
вспомнила  Владимира  под  его  жадным, зовущим взглядом и улыбнулась своему
воспоминанию.  Для  нее  была  немыслимой  встреча с настоящим Володей - она
НАСОВСЕМ  простилась с ним, для нее он остался далеко в ТОМ мире - живой ли,
мертвый,  улетевший,  -  и  возвращаться к нему теперь она считала возможным
только  как  к  прошлому. К самому счастливому воспоминанию в ее упершейся в
тупик жизни.
     Володя  же  так  всматривался,  просто  кричал  взглядом  в  лицо своей
возлюбленной,  что даже не обратил внимания на то, как Лея была одета. А она
была  облачена  в  белое  короткое - чуть выше колен - платьице без рукавов.
Владимир  даже  почти  не видел, как один из императорских палачей достал из
узких  ножен на поясе тонкий стилет с режущим лезвием и широким, театральным
немного  движением  руки  вонзил его Лее в плечо, сделав короткий надрез как
раз  там,  где  это  было  нужно,  чтобы оттуда брызнули первые капли крови.
Кровь  упала  на  белую  поверхность сцены. Совсем как там, на шоссе, где на
глазах  Леи  и  Володи  анданорец умирал на автобусной остановке от страшной
болезни.  Красный,  словно  гранатовый,  сок,  секунду назад мирно текший по
венам,  смочил  собой  Ленно  платье.  Удар  стилета исторг из груди девушки
краткий  болезненный  стон - это клинок сгенерировал электрический импульс с
той  же  целью - показать преступника деморализованным и слабым. На Анданоре
слабых презирали.
     Лея  поняла,  тяжело  опустившись на площадку в центре сцены, что с ней
поступили  нечестно  -  она  явственно  ощутила  мощный электрический разряд
сквозь  свое  тело,  заставивший  ее кричать. "Но это ничего, - утешала себя
несчастная,  -  было бы хуже, если бы я опозорила свой род". Лея, привыкая к
свету  прожекторов, увидела и стингров. И даже порадовалась немного, что уже
сидела,  а  не стояла на сцене, поскольку от зрелища этого могла бы запросто
потерять  равновесие. Одна такая тварь была способна вызвать панический ужас
даже  среди  должным  образом вооруженных людей - самым метким наименованием
для  стингра  было  бы  "исчадие  ада".  Лея подумала в тот миг, когда серые
контуры   сгущались   в   мрачные   фигуры  хищников,  что  с  нею  как  раз
императорские  палачи  явно  перестарались.  Потому как будто тяжелый камень
лег   ей   на   сердце  и  плечи  от  присутствия  болотных  чудовищ  -  она
действительно  испытала  предсмертный панический ужас. К слову сказать, даже
информация  о  том,  что  стингры  на  самом  деле  обладают  телепатической
способностью  генерировать  парализующую  замогильную панику у своей жертвы,
была  на  Анданоре  засекреченной,  причем  именно  вследствие  их участия в
подобных  казнях,  а  также  в  особой разновидности пыток - когда на виду у
голодных  стингров  преступнику  пускают кровь. А иногда оставляют на ночь в
обществе  пары  таких  тварей,  посаженных  в  клетку. Ведь только в темноте
видно,  что  глаза  этих  созданий тускло светятся угольно-красным светом, и
упаси Гос-подь всякого от таких светильников!
     И   если  еще  минутой  назад  Лея  жила  в  рамках  понятий  о  чести,
достоинстве,  своем  и  фамильном,  то  сейчас  она  с  запоздалой  остротой
почувствовала,  что все эти категории выдуманные, ненастоящие. Настоящим для
нее  могло  бы стать рождение ребенка для Владимира; настоящим для нее стали
стингры,  в  которых  от  вида  и  запаха  человечьей  крови будто включился
страшный,  разрушительный  механизм.  Сейчас  это уже были не пленники - они
почувствовали  себя охотниками, да так, что всякий, кто рискнул лично прийти
на  казнь, ощутил себя маленьким ребенком, которого один на один выслеживает
стингр.  Это  чувство было тягостным, чуждым, навязанным извне. Но оно БЫЛО.
И  это само по себе стало пугающей неожиданностью. Для всех, кроме Владимира
-  ему  же казалось сейчас, что ощущаемый им теперь страх адресовался Лее, а
ему  удалось  взять  на  себя часть ее ужаса, ее боли. Увы, то, что осталось
Лее,   заставляло  девушку  теперь  дрожать  крупной  дрожью  посреди  сцены
Зрелищного  Центра.  Вообще сложно себе даже представить, чтобы кто-либо мог
без  приема сильнодействующих наркотиков или без владения тайными методиками
блокировать  этот  растворяющий  ужас.  Лея  поднялась  на  ноги,  просто из
чувства,  что  так  она  будет  хоть  немного  дальше от всех этих гадов, и,
часто,  по-собачьи  дыша, непроизвольным движением постаралась одернуть юбку
так,  чтобы  та  хотя  бы  скрывала ее колени, безуспешно пытаясь проглотить
комок,  наглухо забивший ей горло. Лея с тоской обреченного существа поняла,
что  совершенно  неважно,  как  ты  собирался  вести  себя во время подобной
казни.  Она  почувствовала,  что  все  ее  планы  -  горделиво  ждать, когда
чудовища  приблизятся к ней, или какие-то другие варианты поведения, которые
она,  затаив  дыхание,  намечала  для  себя  последними  бессонными ночами в
одиночной  камере,  также  не  имеют  никакого отношения к действительности,
будучи  детскими  и бессмысленными. Как если бы маленькая девочка при пожаре
думала:  "Я  буду идти сквозь огонь десять шагов, а потом сверну направо..."
Маленькая  дурочка - ты не сумеешь даже подойти к настоящему пламени, как не
сумеешь  задержать  дыхание на пять минут, хоть ты лопни. И Лея сейчас очень
отчетливо  понимала,  что  это  не  в ее силах - НЕ бежать от приближающихся
стингров,  НЕ  сопротивляться,  выкладываясь до последнего. Да и Владимир на
своем  месте,  в  безопасности,  хорошо  чувствовал это сейчас, когда прутья
клеток  над  головами  тварей  стали размыкаться и втягиваться вглубь, даруя
свободу  тем, кого следовало немедленно лишить жизни, просто потому, что они
-  зло.  Это  была  иная  стихия  - будто черные омуты изначальной ненависти
воронками  разворачивались  сейчас в Зрелищном Центре. Сравнивать ТАКОЕ было
не  с  чем  -  ну  разве что если бы вместо стингров были восемь отъявленных
злодеев,  на  чьем  счету  жизни  десятков  жертв, включая маленьких детей и
беременных  женщин,  -  в  этом  случае,  быть может, кругом было бы разлито
нечто   подобное.   Но   эти   твари   не   были   людьми,   в  их  исконной
запрограммированности  на  убийство  для жертвы сквозила самая пронзительная
обреченность  -  их  не обмануть, не подкупить, не переубедить, не запугать.
Воплощенное  зло. Без оговорок. Словно до тех пор, пока они не учуяли кровь,
реальность  была  реальна.  Теперь  же  она обратилась кошмарным сном, когда
хочешь  проснуться, но не можешь и не сможешь, пока не изопьешь чашу кошмара
до  дна.  От  ТАКОГО  голова  как-то  странно проясняется - наносное уходит,
истинное остается.
     В  камере  Лея страстно хотела умереть, и - ей больно было вспоминать -
она  даже  просила  вчера тюремщика овладеть ею в обмен на сильнодействующий
яд  или  хотя бы лезвие. Сейчас же Лея ощутила, что безумно, немыслимо хочет
ЖИТЬ.  Так  решивший  утопиться, бросившись в воду с камнем на шее, начинает
страстно,  по-животному хотеть жить, когда дышать нечем - он будет спорить с
тяжестью  камня и плыть вверх, вопреки своей же злой воле, повинуясь которой
камень  все  равно  дотащит  его упирающееся тело до дна, где оно и затихнет
тряпичной  куклой  с пуговичными глазами, на радость ракам и илистым червям.
Или  повесившийся,  который,  будучи  в  плену  иллюзий всего секунду назад,
оттолкнув  табуретку,  ищет  потом ее вытянутым носком ноги, надеясь обрести
хоть  какую-нибудь  опору  перед мрачной картиной смерти, раскинувшейся пред
его  туманящимся взором. Тщетно несчастный будет стараться подлезть пальцами
под  стальные  объятия петли - и напрасно будут говорить те, кто скажет, что
в  последний  миг  жизни самоубийца НЕОСОЗНАННО стремился к жизни. Напротив.
Именно  в последнее мгновение он действительно приходит в ум, стремясь жить,
пусть  в  страданиях,  пусть  в  унижениях,  борясь  с собой или с врагами -
неважно,  но  ЖИТЬ,  ЖИТЬ,  ЖИТЬ...  И  заставляет их это делать не близость
холодящего  душу царства новой, посмертной реальности, но вдруг проснувшаяся
жажда  жизни  и роковая печать самоосуждения на смерть, пустого, безумного и
напрасного.  Страшно  понять,  что  жизнь прекрасна, когда принятый тобой яд
уже разрушил твою печень и принялся за мозг...
     Лея  вдруг  мучительно  прочувствовала,  как  прекрасна  жизнь,  всякая
жизнь,  она  запоздало  решила  бороться до конца - без надежды, какое там -
просто  оттого,  что  так она сможет пожить еще хоть немного подольше. Этого
хотела  она  вся.  Ее  тело.  Ее разум. Ее кровь, которая все еще, не считая
пятна  на  платье  и  сцене,  текла  по  ее не разорванным, не разжеванным в
кровавую жвачку венам.
     Лея  подумала  лишь  -  как  жаль,  что прежде я была так глупа, что не
поняла  вовремя, какое это счастье - просто жить. Вдыхать воздух. Пить воду.
Смотреть  на  закаты  и рассветы. Она сейчас была вся едина, в одном могучем
порыве  к  жизни,  навстречу  свету  и  теплу  этого  мира.  Она, со слезами
отчаяния   и  раскаяния,  поняла,  что  среди  россыпей  истинных  и  мнимых
ценностей,  которыми  обладает и которые выдумывает себе человек, жизнь выше
и  сладостнее  всех прочих, вместе взятых. Тем временем императорские палачи
удалились  туда,  откуда  так  недавно вывели Лею, еще не любившую жизнь так
страстно,  как  сейчас,  и  в тот миг, когда створки дверей сомкнулись за их
расшитыми   золотом   спинами,  стингры  оказались  на  свободе.  Слаженными
машинами  убийства  громоздкие ящеры с раздвоенными хвостами стали синхронно
приближаться   к  замершей  маленьким  беззащитным  зверьком  Лее.  Инстинкт
безошибочно  подсказал  девушке,  куда  ей бежать - она рванула в щель между
передними  тварями,  когда до них оставалось метров пять. Стингры развернули
ей   вслед   воронковидные   раструбы   своих   уродливых  ртов  и  зловонно
расхохотались  девушке  вслед,  как  гиены.  А  один  из них, выпучив глаза,
отчетливо   прокричал  по-анданорски:  "Арзан  бара,  Арзан  бара!",  что  в
переводе означает "Лови его, лови его!".
     Владимира,  когда он услышал голос стингра, пробила ледяная оторопь. Да
и  анданорцам, знавшим, что стингры являются искусными подражателями звукам,
как  земные  попугаи,  стало  не  по  себе.  На  Анданоре даже легенда, или,
скорее,  быль  есть  про  девочку  и  ее  маму. Мама была сильной и красивой
женщиной,  способной  увернуться  от  молодых стингров - ну прямо как Лея. А
девочка  ушла  за ягодами на болото и не вернулась. А мать пошла искать свою
дочку  и  звала  ее  по  имени. А в ответ до женщины донеслись крики дочери:
"Мамочка,  скорее!  Мамочка,  спаси  меня!"  И  женщина  пошла на голос. Она
пыталась  разговаривать  с  дочерью,  но  в ответ слышалось только "Мамочка,
спаси  меня!"  да  "Мамочка, скорее!". И женщина - которой жить бы да жить -
убедила  себя,  что дочка просто не слышит ее - ветер, что ли, слова сносит.
И  зря  -  стингры заманили ее в трясину, и когда она хорошенько, по колено,
увязла,  появились  из  тьмы.  И перед тем как приступить к трапезе, одно из
исчадий ада сказало:
     - Мамочка,  спаси  меня!  Мамочка,  скорее!  - и потом запустило зубы в
бедро несчастной.
     Наверняка  "Лови его" кричали загонщики, отлавливающие стингра, но даже
для  тех,  кто  знал о звукоподражательных способностях чудовищ, это звучало
более  нежели  диким.  И  вновь стингры сомкнули свое кольцо, и опять Лея, с
грацией  лани,  вздымая  воздушное  покрывало  невесомой  юбочки, ушла от их
зубов,  шипов  и  когтей.  Лея  двигалась  на  редкость красиво, великолепно
владея  телом.  Но,  разумеется,  это  уже не могло изменить развязки. Скоро
тело   Леи   должно   будет,   слой  за  слоем,  лишиться  мягких  тканей  и
продемонстрировать  взаиморасположение  органов  внутренних. Дело в том, что
стингры  сперва  объедают  кожу  и жир, затем лакомятся мышцами и лишь позже
принимаются  за  кишки,  к  тому  моменту разложенные на сцене для всеобщего
обозрения,  на  всех этапах жадно втягивая длинными, трубкообразными языками
пульсирующими  струями бьющую из тела кровь. Так что скоро зрелище неминуемо
превратится  в подобие анатомического театра, но не над мертвым, а над очень
долгое  время  способным на различные движения, конвульсии и крики полуживым
телом  без  пола  и  имени.  Слюна стингров, как знали на Анданоре, содержит
целый  ряд  веществ,  будто специально намешанных туда чьей-то злой волей, -
там   нашлось   место  и  для  обезболивающей  компоненты,  но  притупляющей
страдания  ровно настолько, чтобы жертва не умерла и не потеряла сознание от
болевого  шока,  но  испила  их  чашу до дна. Тут и вещества, способствующие
свертыванию  крови  -  но  не более, чем это нужно для того, чтобы добыча не
скончалась от ее потери...
                                  Глава 34
                                   КАЗНЬ
     Лея  продержалась  54  земные  минуты - рекорд для женщины. И, наконец,
обессилев,  дала  загнать  себя в угол. Все знали - и Лея, и зрители, и сами
болотные  твари,  -  что  после  первого же укуса за ногу жертва, даже сумев
вырваться,  утратит  свою  прыть  и  через  считанные  минуты на сцене будет
корчиться  окровавленное,  обезличенное  тело, медленно объедаемое стинграми
со  всех  сторон.  Стингры  - твари неторопливые и за один раз откусывают от
поверженного  тела  совсем небольшие фрагменты. Обыкновенно от первого укуса
до  последней  конвульсии проходило не менее получаса, на протяжении которых
стингры  откусывали,  рвали  и  вгрызались  в  живую плоть, перекрывая своим
ревом  и  хохотом  вопли и стенания разделываемой жертвы. Если же погибающий
человек  сумеет  сказать  что-нибудь  членораздельное,  то  какой-нибудь  из
стингров  мог  начать, подняв ввысь окровавленную морду, повторять горестные
слова,  а  другие  своим гиеньим хохотом будут откровенно потешаться над его
последними  словами.  И  уж  во  всяком случае они будут имитировать крики и
стоны  несчастной,  словно  сознательно  передразнивая  умирающую.  В  своих
пристрастиях  они  похожи  на  земных  кошек  -  им действительно доставляет
удовольствие,  когда  жертва  не  умирает  сразу,  а  долгое  время кричит и
аппетитно ползает, брызгая кровью.
     Володя  видел, что Лее уже явно не пробиться из своего угла - разве что
по  усеянным  шипами  спинам  черепах,  -  но  Лея  была  босой  и наверняка
накололась  бы на острие панциря стингра. Володя сам давно бы уже прыгнул на
эту  страшную,  роковую  сцену, но и ему так остро сейчас хотелось жить, так
мечталось  избежать  стингров,  хокса  и  пыток, что он будто застрял где-то
посредине, следя за страшным, немыслимым и завораживающим зрелищем.
     Однако  в  этот  критический  момент  он  понял,  что  более  не  может
оставаться  между  двух  путей,  что  должен выбрать между жизнью и смертью,
между  Леей  и  всем  остальным  миром,  до  отвращения  чужим и бесприютным
теперь.
     И  вот  тут-то  он  увидел,  как  обессилевшая,  загнанная  в  угол Лея
принялась  махать  на  подступавших  к  ней  стингров рукой, странно махать,
крестообразно;   Владимиру   показалось,   что   мир   его  внезапно  то  ли
перевернулся, то ли напротив, обрел устойчивость.
     - Господи  Иисусе, помоги! - закричала Лея, поскольку чудесные спасения
христиан,  отданных на растерзание львам, вычитанные ею в Володиных книжках,
были   единственным,  что  пришло  в  ее  голову  последней  соломинкой  для
утопающего. - Христос, спаси меня от этой смерти!
     Лея  кричала  по-русски,  ее  предсмертно  спекшиеся губы рождали слова
невнятной  скороговоркой,  не  расшифрованной  ни  Императором,  ни  даже  в
оккупационном  штабе  на  Земле.  Анданорцы  знали,  что все что-то кричат "
такой  момент.  Ну  там,  маму  зовут  или  еще чего. Это было естественно и
бесполезно  -  зрелище  явно  переходило к кровавой развязке. А вот Владимир
понял!
     "Господи,  помоги  нам,  грешным",  - подумал он спокойно и холодно, за
малую  долю  мгновения. А еще через секунду Владимир соскочил уже на залитую
светом   прожекторов,   находящуюся   в  перекрестье  восьми  стереокамер  с
детекторами  запаха  сцену. При падении с четырехметровой высоты он серьезно
повредил  ногу. "Вот и хорошо, - откликнулась столь же холодная, спокойная и
стремительная  мысль.  -  Не  будешь  бегать  зря  по  сцене".  Однако к Лее
подкондылять  он  каким-то  образом  все-таки  ухитрился.  Стингры,  судя по
всему,  одобрительно  отнеслись  к  появлению  новой, теплой, живой добычи -
Владимира  же накрыла волна созданного ими панического страха, парализующего
волю   и   заставляющего   бесцельно  бегать  от  них  по  сцене  просто  из
пронзительной  любви к тонкой нити жизни, готовой оборваться здесь и сейчас.
Владимир  же,  теперь отчего-то ощущавший мертвящий ужас смерти откуда-то со
стороны,   ощутил   какое-то   неопределенное   чувство  облегчения,  словно
наконец-то  сумел сделать действительно правильный выбор. Сомнения, терзания
-  все  это  осталось  позади.  Сладостное  ощущение,  что от него уже более
ничего  не зависит, позволило Владимиру глубоко и свободно вздохнуть сейчас,
как человеку, только что сбросившему с плеч непомерную тяжесть.
     "На  все  Твоя  воля,  Господи", - подумал Владимир и, вполне готовый к
смерти,  встретился  взглядом  с  Леей.  И  также  вынес из этого секундного
прикосновения    душ   спокойную   уверенность   правильности   бесповоротно
совершенного  выбора.  Володя  ощутил, как всякая недосказанность ушла из их
отношений,  и  неважно  даже  было,  что  встреча была прощальной. Ему почти
казалось,  что  они  уже встретились после всех мук и самой смерти по другую
сторону   тоннеля,  в  сиянии  того,  иного,  вечного  света.  Сама  материя
реальности,  со  всеми  ее  стинграми  и  прожекторами,  казалась ему сейчас
зыбкой  завесой сна - настоящим в ней был лишь этот несказанно емкий взгляд,
несущий  в  себе  больше  чем  благодарность  и  даже  любовь  - в нем сияло
какое-то особое, простое и полное чувство, более значимое, чем сама жизнь.
                                    ***
     Император,  наблюдавший  за  казнью из своего дворца, наконец-то увидел
того,  кто  был действительной причиной мора, опустошавшего теперь столичную
планету   его   Империи,   истинного   виновника   изощренного  заболевания,
заставлявшего  опасаться  за  свою  жизнь  даже  его собственную царственную
особу.  Повелитель  Империи  знал,  что  рано  или  поздно  это  должно было
случиться.  Изящная  комбинация  с  ловлей  на  живца не могла не обернуться
богатым   уловом.  Итак,  на  сегодня  представление  явно  было  закончено.
Казнить-то  всегда  успеется.  Если  бы эпидемию к этому моменту уже удалось
остановить,  то  Император  мог  бы  позволить своим подданным в полной мере
насладиться страданиями и болью этой пары. Но не теперь.
     "Нет  лучшего  лекаря, чем отравитель", - гласит анданорская поговорка.
И  если сейчас земной партизан отправится по частям в большое путешествие по
желудкам  хищных  тварей, то народ, не без помощи Ктора, наверняка припомнит
Императору  древнюю  мудрость, если эпидемия не будет остановлена. Тем более
что  увлекательная  интрига  с  репортажами  о  поимке  и  допросах  земного
партизана  должна  была  если  не  отвлечь анданорцев от мучительного страха
перед лихорадкой, то хотя бы немного скрасить их досуг.
     - Остановите казнь! - властно велел Император.
     Однако  Ктор,  который  должен  был в то же мгновение передать указание
владыки  Империи  в  Зрелищный Центр, медлил. По анданорской традиции, одной
из  тех,  ненавистных  Императору, что заставляли его делиться частью власти
со  жрецом,  связь  с распорядителем торжеств осуществлялась через перстень,
нанизанный  именно  на  жреческий  палец.  Император  заметил в глазах жреца
страх  перед  своей  царственной  особой  пополам с ненавистью и коварством.
Неприятная, удушающая смесь.
     - О  повелитель!  Но казнь уже началась, и не в традициях Анданора... -
начал  было  жрец  тянуть  драгоценные  секунды.  О, как он хотел бы сейчас,
чтобы  стингры прикончили этих двоих прямо на сцене! Любая ошибка Императора
могла   заставить  народ  увидеть  именно  в  нем,  Кюре,  своего  истинного
защитника  и  покровителя.  Однако  взгляд Императора, упавший на Ктора, был
таким,  что жрец, осознав, что перегнул палку на этот раз, торопливо вскинул
руку  с  перстнем  к  покрывшимся  предательским  трусливым  потом  губам  и
распорядился  прекратить  зрелище.  И  если  голос жреца заметно срывался от
страха,  то  сердце  билось  в бессильной злобе заключенным в грудную клетку
стингром,  словно обгладывая ребра изнутри. Ктору показалось, что оно того и
гляди  выскочит  наружу  и  загрызет  Императора, сделает, наконец, то, чего
Ктор все еще не мог себе позволить.
     К  слову,  Император  был  статным, высоким, мускулистым и широкоплечим
мужчиной  средних  лет,  с короткой жесткой бородой и не предвещавшим ничего
доброго  взглядом  выразительных,  изумрудных,  как  у  смертельно  ядовитой
анданорской  снежной  змейки-лиссандры,  глаз.  Жрец  же - небольшого роста,
узкий  в груди, был потомственным вершителем воли богов Анданора, из которых
одним  из самых почитаемых был сам Император. Император не имел имени, иначе
все  хвалебные  песни  и  гимны  в его честь пришлось бы переписывать, когда
место  очередного  умершего  носителя  высочайшей  власти  Анданора  занимал
преемник.  Атак - даже самые древние песнопения в честь Императора не теряли
своей актуальности до нынешних времен.
     В  общем-то,  в  делах  светских,  каковым являлась казнь, распоряжался
всем  исключительно  Император.  Жрец  сейчас  явно переступил границы своих
полномочий.
     - Известно  ли тебе, Ктор, - глубоким спокойным голосом начал Император
после  внушительной  паузы,  -  что твоя заминка могла нарушить мои планы и,
стало быть, граничит с изменой Анданору?
     - Да,   Император,   -  откликнулся  жрец,  успевший  уже  пасть  перед
повелителем  на  колени и сконцентрировавший взгляд, как подобает в подобных
случаях,  на  носке  левого императорского сапожка, шитого из черной кожи, с
россыпями бриллиантов, мелких и крупных, символизирующих звездное небо.
     - Следовательно,  я  готов  рассмотреть  твои  извинения,  -  подбодрил
божественный Ктора голосом, не предвещавшим добра.
     - Мне  нет оправданий, - заученно, без малейшей паузы откликнулся жрец.
-  Простите  меня,  благодатнейший,  недостойного. Моя голова всегда в вашей
ладони, ваш меч всегда у моей шеи.
     Император  имел  полное  право  убить  Ктора за такое своеволие, но оба
знали  -  если  он  умрет,  то Анданору не избежать гражданской войны. Жрецы
любят  Ктора.  А  народ  не будет знать, за кем ему идти. В истории Анданора
было  три гражданских войны, произошедших вследствие умерщвления Императором
Верховного  жреца.  Две  из  них  кончились победой Императора; в результате
третьей  каста жрецов ликвидировала старого Императора и посадила на престол
своего  ставленника  из императорской фамилии. Ктор справедливо предполагал,
что  едва  ли  Повелитель  пойдет  на  конфронтацию  теперь,  когда эпидемия
ослабила и деморализовала Империю.
     Тем  временем  Император  зевнул  и  как  ни  в чем не бывало продолжил
смотреть  на площадку стереовизора. Из-за этой же самой эпидемии Император и
не  смог  лично  присутствовать  в  Зрелищном  Центре.  Ктор читал секретный
доклад касты Анданорских Здравохранителей. Он был неутешителен.
     Впрочем,  у  жрецов  также  покуда  не  выходило  задобрить богов. Ктор
обращался  и  к  каждому  из 10 высших богов, им были принесены человеческие
жертвы;  младшие  жрецы  обращались поименно к каждому из 100 великих богов,
закалывая  в  жертву  животных  всех  известных планет; даже каждому из 1000
служебных  божеств были принесены в жертву курения священных трав и прочтены
заклятия  по  полному  чину;  не помогало ничто. Ктор удовлетворенно услышал
зевок  и  понял,  что  прощен.  Жрец поднялся с мраморных плит тронного зала
дворца и взглянул на площадку стереовизора.
     Сразу  же  после  реплики жреца, брошенной в перстень, из сцены выросли
прутья,  отгородившие  Владимира  и  Лею  от  хищников.  Маленькая,  уютная,
двухместная клетка. В которой Володя и Лея были теперь вдвоем.
     А  о  том,  что  последует  дальше,  думать  не то что не хотелось - не
моглось.  Сейчас, на сцене, под лучами прожекторов, Володя ощущал, что они с
Леей  теперь  одни  -  совсем  одни.  Володя знал, что эти, не Императором -
Богом  -  дарованные им секунды принадлежат только им, никому больше. Словно
опять  они  плыли  в  космосе  в двухместном звездолете, почти вне времени и
почти  вне  пространства.  Жаль,  что скоро все-таки придется расставаться -
Володя  сейчас  ощущал  Лею  так  ярко,  так остро, как никогда раньше. Даже
минуты  близости  не  дарили  Володе такого острого единения с возлюбленной,
как  эти  странные,  запредельные какие-то мгновения, будто проводимые ими в
тишине  и  покое  в  самом  центре  бурного  циклона,  в  который  давно уже
превратилась их жизнь.
     - Благодарю  Тя,  Господи, - тихо шепнул Володя, возведя глаза вверх, -
за  нашу  эту  встречу. Прости меня за ропот и за сомнения и дай вынести то,
что нам еще вынести предстоит.
     - А  что, так тоже ? - негромко спросила Лея, когда Володин взгляд
вновь опустился и коснулся ее глаз.
     - Что?  -  не  понял  Володя, нежно погладив свободной рукой прохладную
кисть Леи, уже лежавшую в его ладони.
     - Ну,  молиться,  -  сказала девушка. - Без книжки, без заученных слов.
Так тоже ?
     - ,  -  сказал  Володя,  и  Лея  залюбовалась,  какая  у  ее мужа,
оказывается, может быть красивая улыбка.
     Глаза   Леи  вдруг  брызнули  слезами,  текущими  теперь  и  по  смешно
сжавшимся,  как у плачущей девочки, щекам, и по нежным, таким близким, таким
привычным,  но  таким  новым сейчас губам, которые уже словно растворялись в
вечности,  на  пороге  которой сейчас проще - ". лисе молодые люди, и Володя
не поцеловал их, а лишь нежно коснулся пальцем.
     - Володенька...  -  сдавленным  шепотом  сказала Лея. - Ты прости меня,
пожалуйста, что я так... с тобой обошлась.
     - О  чем  речь,  -  улыбнулся  Володя,  трогая пальцами щеку Леи. - Вот
только  хорошо  бы  нам  надолго не расставаться, чтобы если уж судьба нам с
тобой умереть, то поскорее и вместе.
     - Давай просить Бога, - сказала вдруг Лея, - чтоб всегда вместе.
     Володя  с  любовью  смотрел  в  глаза Леи и чувствовал, и как много ему
нужно   еще  сказать  своей  милой.  Ему  казалось,  что  они  только-только
встретились,  что  у  них  все  еще только начинается. Но Владимир с болью в
сердце  понимал,  что  эти  чудесные  мгновения - сон, сказка, чудо... И что
если  они и будут где-нибудь вместе, то лишь в лучшем мире, куда - теперь он
верил в это особенно остро - их заберет Господь.
     В  этот  момент - Владимир хотел уже поцеловать Лею в губы на прощание,
но  не  успел  - на него навалились со спины несколько могучего телосложения
анданорцев  в  белом, и потому Владимир, ощущавший себя ребенком в их мощных
умелых руках, сумел лишь крикнуть жене:
     - Я люблю тебя, милая!
     - Арта  ан  алорэ,  жди  меня!  -  выдохнула  в  ответ  Лея, и Владимир
осознал,  что  его  уже унесли со сцены в потайной коридор и теперь на весу,
как котенка, волокли куда-то вниз, ярус за ярусом.
                                    ***
     - Господи,  сделай так, чтобы Лею не скормили теперь стинграм, Господи,
помоги  ей,  -  твердил  Владимир  шепотом,  и слова молитвы помогали ему не
думать  о  том, что ждет их обоих. - Господи, сделай так, чтобы хоть сегодня
она осталась жить...
                                    ***
     Император  сидел  на  троне  и  думал. Что ему было делать с девчонкой?
Конечно,  проще  и,  должно  быть,  правильнее  всего  было  бы  скормить ее
стинграм.  Собственно,  именно такой исход для Леи и входил в первоначальные
планы  Императора.  Однако... Однако, если партизан мог хоть как-то повлиять
на  ход  болезни,  если он действительно имел противоядие или хотя бы нить к
его  обретению,  то  что  вернее  всего  могло  бы  заставить  его  пойти на
сотрудничество  с  Анданором?  Император  знал, как сложно подбирать ключи к
сердцам  дикарей.  Боль, увы, не всегда оказывалась универсальным средством.
В  данном  же  случае  Император уже имел ключ, самый бесхитростный, древнее
боли,  -  это  была  самочка,  ради которой пойманный дикарь уже практически
пошел на предательство своей планеты.
     Император   был   знатоком   и  ценителем  охоты,  особенно  на  гронон
исполинских  лягушек, чье мясо весьма вкусно и обладает тонким наркотическим
действием.  Когда разъяренный грон, преследуя охотника, падает в ловчую яму,
его  никогда  не  убивают,  не  выяснив,  какого он пола. Ибо если поймалась
самка  -  то  это  триумф  охотника.  Тогда  в  пленницу выстреливают заряд,
содержащий   половой   гормон,  за  считанные  минуты  приводящий  добычу  в
состояние  возбуждения.  Обыкновенно самки тронов весьма целомудренны и лишь
раз  в году подпускают к себе самцов. Под воздействием же препарата приманка
со  свойственной тронам тяжелой грацией вальяжно располагается на дне ловчей
ямы,   словно   на   мягкой   перине,   и  принимается  протяжными,  полными
сладострастия  даже на человеческий вкус криками призывать к себе кавалеров.
И  если на расстоянии дня пути обитает в своей пещере хотя бы один грон, его
мощнее  магнита  притянет  этот  волнующий  голос  и  выведет  через снежные
равнины  и  ледяные  торосы  прямиком  к ловчей яме... А ведь фоны далеко не
глупы  и  могли  бы,  кажется, сообразить, что если самка зовет их зимой, то
дело  может  окончиться  только  разделочным  столом  на кухне. Что делать -
любовь делает самцов глупыми. И не только у тронов.
     Конечно,  со  стороны  Императора  было  не  совсем честно вовсе лишать
вожделенного  зрелища граждан Анданора. Но остаться без ключа перед запертой
дверью   сердца   земного   партизана,   когда   каждый   день   промедления
оборачивается  неминуемой гибелью сотен тех же граждан, владыка Империи себе
позволить  не  мог. Пусть это и не приведет к росту его популярности - он не
Ктор,  чтобы  ставить любовь подданных к собственной персоне выше жизней тех
же  подданных. Разумеется, в арсенале Императора был и гипноз, и неклеточное
сканирование  мозга,  однако владыка Анданора мог перечислить и десяток иных
методик,  способных  помочь бойцу Сопротивления, так сказать, бесследно уйти
из  жизни.  И  капсула  яда,  а  то  и  бомба,  имплантированная  в  мозг  и
активизирующаяся    от   определенной   последовательности   мыслей,   пусть
стихотворения,  была  даже  не  самым  изощренным  способом уйти от ответа в
спасительное  небытие. Нет, загонять партизана в угол было нельзя. Во всяком
случае, не теперь.
     Император принял решение.
     - Остановить казнь, - приказал он Ктору. - Лея нужна мне живой.
     Ктор  еле  слышно прошипел указание распорядителю торжества, на сей раз
без   малейшего  промедления  и  с  нескрываемой  радостью  в  подлых  своих
глазенках.  А Император и не сомневался, что завтра же и без того нездоровую
Империю   зазнобит  пересудами  о  лживости  и  нерешительности  Императора,
отменившего  им  же самим назначенную и такую долгожданную и красивую казнь.
И  капища  богов  Анданора  с  верными  Ктору  жрецами,  как  всегда,  будут
эпицентрами  слухов  и  кривотолков.  Император с тоской подумал, что воздух
слишком  уж  наэлектризован,  чтобы избежать сокрушительной снежной бури. Но
только бы не сейчас, о боги, только бы не сейчас...
                                  Глава 35
                            ЗЕЛЕНОЕ ПЯТНО ГНЕВА
     Володя  сразу  понял,  пред  кем  его  бросили,  лицом в мраморный пол,
накачанные   штурмовики.   Этот   человек   привык   считать   себя   богом,
поддерживаемый  в  этом  всем  населением  планеты.  Да и видел его Володя в
одной  из  передач  стереовидения  -  не его даже, а то ли статую его, то ли
бюст,  не  упомнить  уже.  Одно  Володя  знал  наверняка - это сам Император
Великой  Империи  Анданор.  И  Владимир так или иначе удостоился аудиенции у
действительно  могущественного  владыки. У того, по чьей воле была захвачена
Земля.  У  того,  кто  хоксировал  Силлур.  Император  смотрелся  не  просто
величественно  - ощущалось, что для него не требовалось усилий быть таковым.
Ничего из себя не строя и не изображая, он действительно был Императором.
     Повелитель  Анданора  негромко  сказал  гвардейцам  нечто на незнакомом
Владимиру   языке   -   а   это   был  специальный,  внутренний  язык,  язык
императорской  гвардии.  Он  был  глубоко  засекречен,  и его не знал никто,
кроме  Императора  и  самих  гвардейцев.  Трижды  за почти бесконечно долгую
историю  Анданора он разглашался или выведывался противником - и после казни
виновного  его  всякий  раз  полностью составляли заново, с нуля. После слов
Императора  Володю вновь подняли и, как был, прислонили к светло-серой стене
тронного  зала,  оказавшейся очень странной консистенции. Стена была даже не
как  студень, но как кисель или жидкая манная каша, и казалось странным, как
это  она  вообще  стоит  вертикально  и  не  стекает к императорскому трону.
Штурмовики  вдавили  руки и ноги Владимира в податливую массу и отпрянули на
мгновение.  И  вот  за  эту  долю секунды - а Владимир был почти уверен, что
сейчас  просто  шмякнется  всем  телом  на  пол,  столь зыбким было странное
вещество,  -  стена  внезапно  затвердела  до  каменной  плотности, и Володя
ощутил  на  собственном  опыте,  каково  это  -  быть  заживо  вмурованным в
полностью  затвердевший цемент. С невольной тревогой Владимир отметил, что в
ловушке  оказались и руки по локоть, и ноги выше колена, наискосок; и спина,
и  задняя  часть  головы до самых ушей также были внутри стены - увяз каждый
волосок.  А  вот  все  беззащитные  места - грудь, лицо, живот, то, что ниже
живота,  -  теперь  было  доступно  для  любых  пыток и издевательств. Что и
говорить  - сама конструкция стены, простая, как и все гениальное, явственно
указывала  на  то,  сколь  серьезно и со знанием дела работают на Анданоре с
заключенными.  Повелитель  знаком  велел  гвардейцам  удалиться,  что  те  и
проделали, пятясь с благоговением на лице.
     - Здравствуй,   Владимир,   -   почти   без  акцента  сказал  Император
по-русски.
     - Приветствую  вас,  Император,  -  ответил Володя, хорошо понимая, что
одно  неверное  слово  -  и аудиенция будет закончена и его передадут в руки
охочих до пыток палачей.
     Володя  подумал,  что если он ошибся и это не сам правитель, а, скажем,
один  из  министров, то ему все равно будет лестно услышать, что его спутали
с Императором.
     - Перейдем  сразу  к  делу,  -  сказал  Император,  бесшумно  ступая по
мраморному  полу, от встречи с которым до сих пор болел и зудел Володин нос,
а  вот  почесать-то  его  теперь  было  никак  нельзя,  руки-то  -  в  стену
вмурованы.
     - Отвечай  мне  просто,  честно  и кратко. Владимир хотел было кивнуть,
но, словно схваченный за волосы невидимой рукой, ответил без жестов:
     - Хорошо.
     - Итак, - сказал Император, - ты член Сопротивления?
     - Да.
     - Это  ты  соблазнил  Лею?  -  Император  удовлетворенно  опустился  на
массивный  золотой  поручень  своего  трона,  обращенный к стене, лучше, чем
паутина муху, сковавшей Владимира.
     - Да,  -  кратко  ответил  Володя  с  тайной  надеждой,  что этот ответ
позволит хоть немного смягчить участь его жены.
     - Ты сделал это при помощи гипноза? - спросил Император.
     Володя  задумался на мгновение и решил, что, быть может, тут  тоже
блефануть, как с Зубцовым.
     - Да, - соврал он.
     И  увидел, что стена напротив, по другую сторону от трона, обрела вдруг
концентрированно   красный  цвет  по  центру,  словно  там  вскочил  волдырь
диаметром  метра  два,  с  размытыми  краями,  расположенный строго напротив
Владимира.
     На  губах Императора заиграла многозначительная удовлетворенная улыбка,
он  легко  поднялся  с  поручня  -  его густо-черный плащ внезапно заиграл в
лучах  люстры  переливами  спектра,  будто  сотканный  из неведомой землянам
алмазной  ткани,  -  и,  подойдя  к  Владимиру,  ударил его в челюсть рукой,
облаченной  в  золотую  кольчужную  перчатку.  Володина  голова  не могла не
только   уклониться,  будучи  вмонтированной  в  стену,  но  даже  и  просто
дернуться   от   удара,  и  оттого  боль  от  столь  жесткого  соударения  с
императорской дланью была почти невыносимой.
     - Читал  ли  ты  сказку  про Пиноккио, Владимир? - совсем уж неожиданно
для Володи спросил Император.
     - Д-да,  -  запинаясь,  ответил пленник, отметив при этом, что от этого
ответа пятно на стене напротив бесследно исчезло.
     Император  обернулся, демонстративно взглянул на рассосавшуюся красноту
противоположной  стенки и назидательно сказал Владимиру, подняв указательный
палец:
     - У  деревянного  человечка  из  земной сказки, когда он врал, рос нос.
Помнишь?
     - Да, - односложно откликнулся Владимир, сглотнув.
     - У обычных, не деревянных, людей, когда они врут, краснеют щеки. Так?
     - Да,  -  вновь  покорно  ответил  Володя,  уже  сообразив,  что  в эту
"чудесную" стену вмонтировано нечто наподобие детектора лжи.
     - У  такого  же  матерого  партизана,  как  ты,  - с полуулыбкой молвил
правитель,  -  конечно,  ни  нос  не  вырастет,  ни  щеки не покраснеют. Но,
услышав  ложь в адрес моей божественной особы, - Император возвысил голос, -
краснеют стены этого дворца. Тебе ясно?
     - Ясно, - отозвался Володя.
     - К  тому же, - доверительно добавил Император после паузы, - та стена,
где  ты болтаешься, стала еще краснее, чем та, что напротив. Я другую стенку
специально   для  тебя  включил,  чтобы  виднее  было,  за  что  тебя  будут
наказывать. Понял?
     - Да, - ответил Владимир.
     - Итак,  -  продолжил  допрос  Император, - ответь мне - ты намеревался
мне лгать?
     - Нет...  - автоматически начал было оправдываться Владимир, и прямо на
его глазах стена напротив стыдливо заалела от его ответа.
     А  спустя  секунду  видимый  мир покрылся болезненными пятнами синего и
оранжевого   цветов   -   Император   ударил  его  в  левый  глаз  куда  как
основательнее,  чем  прежде.  Владимир  застонал  - зрение восстановилось, и
лишь   теперь   его   накрыла  волна  настоящей  боли,  секунду  назад  было
предисловие.
     - Больно?  -  спросил  Император  без  тени  участия  в  голосе,  глядя
Владимиру  прямо  в  подбитый глаз. Володя понял, что это вопрос, на который
он также обязан дать краткий и правдивый ответ, и выдохнул с тихим стоном:
     - Да.
     - А  ты  не  ври, - посоветовал Император и вновь опустился на поручень
трона.  Разумеется,  владыка  Анданора  распорядился,  чтобы  тело Владимира
тщательно  просканировали  на  предмет  наличия  там  возбудителя стингровой
лихорадки  или банальной бомбы с нейтронным приводом - Император не хотел бы
оставить  свой  народ  в такой тяжелый момент без правителя. Он, в общем-то,
не  полностью  исключал  тот  вариант,  что  поимка  партизана  была  частью
дьявольского  плана  земного Сопротивления, предполагавшего, быть может, что
допрос   будет   проводить  сам  Император...  Помолчали  немного,  а  затем
Император  продолжил задавать вопросы Владимиру, барельефом выдававшемуся из
стены:
     - Ты любишь Лею?
     - Да.
     - Ты  способен  ради  нее предать Сопротивление? Владимир задумался. Он
не знал, что тут ответить. И решил ответить максимально честно:
     - Не знаю.
     И  Император,  и  стена  напротив,  кажется, остались удовлетворены его
ответом. Следующий вопрос застал Владимира врасплох:
     - Стингровая лихорадка создана на Земле?
     Конечно,  Володя,  так  же  как  и Император, хорошо знал ответ на этот
вопрос.  Но  если  Володя  ответит  утвердительно,  то  это  будет  все-таки
предательством  Сопротивления,  пусть  малым,  но предательством. И Владимир
сказал - ведь это было близко к истине:
     - Не знаю.
     Разумеется,  стена  напротив  тут  же  покрылась  стыдливым  багрянцем.
Император сказал:
     - Любишь  боль?  Сейчас  я  не буду тебя бить, просто предупрежу. Ты не
ребенок,  и  тебе  следует  самому контролировать правдивость твоих ответов.
Сначала порадую немного, потом огорчу.
     Император  подошел  к Володе почти вплотную и негромко сказал ему прямо
в  лицо,  коснувшись кожи пленника своим легким дыханием: с - Лея пока жива.
Я  приостановил казнь. После твоей следующей лжи я отдам распоряжение, чтобы
показывали  ее,  а  не  тебя.  По-разному  наказывали  - не толь-ко кулаком.
Согласен?
     - Да...  -  ответил  Володя,  не  зная, что еще он мог сказать на такой
вопрос.
     Стена напротив густо покраснела от его слов.
     - Правильно,  - улыбнулся Император. - Все правильно. На самом деле ты,
конечно,  не  согласен.  Если  бы  стена  не  покраснела, я решил бы, что ты
что-то  слишком  уж  легко  согласился  на  мое  предложение. А если бы и ты
ответил  мне  "нет",  то  я  ударил  бы  тебя за упрямство. Император сладко
потянулся,  до  хруста  самодержавных  своих  суставов,  с  улыбкой глядя на
Володю.  "Да  уж,  - подумалось Владимиру. - Мне тут на этой стене размяться
не удастся, при всем желании..." Император повторил свой ключевой вопрос:
     - Итак, стингровая лихорадка создана на Земле?
     - Да, - ответил Володя.
     - Ты участвовал в ее создании?
     - Нет.
     - Ты сознательно привез инфекцию на Анданор?
     - Нет.
     Стена  продолжала  хранить  свое  светло-серое  молчание,  что, похоже,
несколько озадачило Императора.
     - Лея сознательно привезла инфекцию на Анданор?
     - Нет.
     Володя   с  восторгом  почувствовал,  что  сейчас  красноречивая  стена
превратилась  в  его  лучшего  союзника.  Император  видел,  что Володя не в
состоянии  обмануть  хитроумное приспособление, и потому вынужден был теперь
верить Володиным показаниям.
     - Тебя  заставили  провезти инфекцию на нашу планету обманом? - спросил
Император после паузы, осмыслил услышанное.
     - Да, - ответил Владимир, глядя прямо в глаза Императору.
     - Согласился   ли   бы   ты  привезти  инфекцию  на  Анданор,  если  бы
Сопротивление вышло к тебе с подобной просьбой?
     Володя  вспомнил  девушку,  умиравшую  от  лихорадки  по стереовидению;
крестьянина,  просившего  кровью  из  своих  пузырей автобусную остановку, и
ответил уверенно:
     - Нет.
     - Ну  просто  невинная  жертва,  -  прокомментировал Император себе под
нос,  и Владимир увидел, что вновь оказался честен - белесая стена молчаливо
согласилась с его ответом.
     Император  задумался  и, поднявшись, опустился на трон, не на поручень,
а,  как  полагается,  по  центру.  Воходя  теперь  не видел его лица, но ему
показалось,  что своими ответами он утомил самодержца, и тот решил отдохнуть
немного  от общества землянина. Воз, поспать. Владимир в замешательстве
продолжал  висеть  в  стене,  опасаясь  подавать  голос. Значит, Лея все еще
жива.  И  это  главное.  А  еще  Император  доверял  своим  стенам,  умеющим
краснеть.  Володя  пытался что-нибудь придумать, создать какую-нибудь хитрую
комбинацию  в  голове,  но  на ум ничего не шло, и Володя даже зажмурился от
напряжения мысли.
     - Думаешь,  как меня перехитрить? - услышал он вопрос, адресованный ему
Императором.
     Владимир  открыл  глаза  и  увидел стену напротив, окрашенную синеватым
отливом.  "Вот  еще  новости", - подумалось Володе. Он знал, что если сейчас
соврет, то страдать будет Лея. И Владимир боязливо ответил:
     - Боюсь, что да.
     Стена  немедленно  побледнела  до  прежнего  сероватого  фона,  и пятно
цветности полностью растворилось в мраморной однотонности тронного зала.
     - Синева  означает  избыточную  мозговую  деятельность  заключенного, -
пояснил  Император,  удовлетворенный  Володиным  ответом,  и затем, кажется,
вновь погрузился в свои собственные раздумья, отвернувшись.
     Володя  стал  снова обдумывать свое положение, пытаясь игнорировать то,
как  сильно  и  не  вовремя  зачесалась  его  левая нога. Теперь Владимир не
упускал  из поля зрения противоположную стену, ожидая от нее новых подвохов.
Володя  отлично  сознавал, что Император может заставить его так висеть хоть
неделю,  а  может  не  выпускать из объятий стены - если она вообще способна
его  выпустить  -  хоть  до  конца  его  дней.  За  массивной  спинкой трона
Императора  вовсе  было  не видать, и Володя лишь теперь начал понимать, что
висеть  вот  так,  без  возсти пошевелить руками и ногами, омерзительно
вспотевшими  там,  в глухой глубине стеньг, - само по себе пытка. Его ладони
и  ступни  зудели  сейчас  просто  невыносимо.  Время шло, но даже взгляд на
наручные  часы  стал  для  Володи  непозволительной роскошью. Стена напротив
оставалась   девственно  серой.  Голова  чесалась  так,  словно  чудо-стенка
выпустила  на волю тысячи маленьких вошек, половина из которых уже впилась в
кожу скальпа, а прочие стадами ползали там в поисках местечка получше.
     И  вот  в тот момент, когда Володе показалось, что он изображает муху в
сетях  паука  уже  около  часа,  Император  вдруг  развернулся к нему с сема
натурально доброй улыбкой и сказал:
     - А  знаешь, Владимир, для партизана ты на удивление мягок и миролюбив.
Просто удивительно.
     Володя  молчал, не в силах понять, как это повелитель Анданора пришел к
такому выводу.
     - За  все  прошедшее  время  станка  напротив  не позеленела ни разу, -
пояснил  Император.  -  А  это значит, что, даже предоставленный себе, ты ни
разу не испытал всерьез ненависти, гнева или злобы. Интересный феномен.
     Володя молчал - его, кажется, ни о чем сейчас не спрашивали.
     - Скажи  мне,  -  Император  поднялся  с трона и принялся прохаживаться
мимо  стены с барельефом пленного земного партизана, обхватив за спиной одну
ладонь другой, - знаешь ли ты способ прекратить мор?
     Владимир  напряженно  задумался. Его угнетало ощущение, что очень скоро
он  неминуемо  сделается  неинтересен для Императора, и тогда уже они с Леей
изопьют  до дна чашу гнева безжалостного анданорского народа. Где-то все это
было  уже,  будто  в  горячке думалось Владимиру, чей мозг сейчас, до синевы
противоположной  стены,  с  недоступной  самому  лучшему  земному компьютеру
скоростью  вхолостую  перебирал  все  новые и новые варианты ответа, даже не
вынося  их  за полной бесперспективностью на сознательный уровень. Император
ждал,  секунда сменяла секунду. Оба хорошо понимали, что это ключевой момент
их  встречи. Сейчас владыку Анданора весьма устраивал густо-синий цвет стены
напротив.  Скорее всего это означало, что партизан решился на сотрудничество
и искренне бьется над поставленной задачей.
     Владимир  же,  будучи  биологом,  хорошо  знал, что выпустить джинна из
бутылки  куда  как проще, чем найти способ от него избавиться, особенно если
джинн  -  дитя  генной инженерии. Всем был известен вирус гриппа или Спила -
но  поди  попробуй  одолеть  их! Против первого эффективную вакцину так и не
сделали,  а  от  второго  избавились  только  с  помощью  силлуриан.  Однако
какая-то  ускользающая  цепочка  идей,  понятий была где-то совсем рядом, ее
звенья  то  словно  оказывались  в  поле  зрения  Володи, то опять исчезали,
прежде чем он мог разглядеть их суть, бередя и сжимая тоской сердце.
     - Итак?  - услышал, наконец, Володя вопрос Императора. Вопрос-приговор.
Ведь  у  Володи ответа так и не было, кроме этого смутного, выныривающего из
глубин  где-то  за  бортом  сознания ощущения, которое он сам был не в силах
локализовать и осмыслить.
     И  Володя  обреченно,  трясущимися  губами,  ощущая по всему телу волны
гаденького нервного озноба, промолвил:
     - Нет,  -  и  закрыл  глаза,  понимая,  что  более не интересен владыке
Анданора.  Он  ощущал  себя  просто  отработанным  материалом,  куском мяса,
который  теперь  самое  время  отправить  в  мясорубку  анданорской пыточной
системы наказаний.
     А  еще  через секунду эти самые закрытые глаза испытали такую боль, что
Володе  показалось,  словно  их  раскалывают  на  сковородку,  делая  из них
яичницу.  Ошалело  распахнув  веки,  сквозь  грозовые  раскаты  боли, ожогом
пронзившей  лицо, казалось, до самого мозга, Владимир увидел Императора, чья
рука  сжимала  короткий  упругий  предмет  -  то  ли плеть, то ли дубинку, -
именно  этой  штуковиной  Император  скользнул по его лицу, вызвав настоящий
болевой  шок.  Володя  почувствовал  теперь просто панику, уже не от боли, а
оттого,  что  был  не  в силах сделать такую простую, казалось бы, законную,
доступную  каждому  вещь,  как закрыть ладонями разрывающиеся от боли глаза.
Сделав  несколько  непроизвольных  напрасных,  тщетных  рывков,  Владимир  с
неимоверным  трудом  сдержал  бессильные  слезы, и они-то, казалось, и вышли
незамедлительно  горячим  тошнотным  потом, вмиг покрывшим его вмурованное в
стену тело.
     - Ты  допустил  сразу  две  ошибки,  -  сказал  Император. - Во-первых,
закрыл  глаза,  во-вторых,  снова  пытался  меня обмануть. И потому я желаю,
чтобы  ты  видел,  какому  наказанию подвергнут за это твою возлюбленную. На
выбор  -  что  лучше  с ней сделать? Отрезать ухо, совершить над ней насилие
или,  быть  может, вогнать иглы под ногти, по земному обычаю? Володя, можешь
себе  представить  -  у  нас  на Анданоре за всю его долгую историю так и не
додумались  до  такого  простого  и  эффективного  воздействия, как эти ваши
иглы. Для Леи это будет сюрпризом, этому ее не учили.
     - Но я же сказал правду... - ошалело откликнулся Володя.
     - Нет,  -  бесцветно отозвался Император. - Если бы ты не закрыл глаза,
то  заметил  бы,  что стена приобрела нежно-розовый оттенок. Такого примерно
цвета  станет  кожа твоей возлюбленной через считанные минуты. Тебе остается
только  решать, от чего именно - от болевого ли шока или вследствие оргазма,
до  которого,  я  думаю,  ее  наверняка  доведут  тюремщики,  мне стоит лишь
распорядиться. Итак, с чего начнем?
     - Я  не  знаю,  как остановить болезнь! - возвысил голос Володя, словно
надеясь,  что  недоразумение  с  цветом стены как-то рассосется и Император,
пусть  не  надолго,  но  оставит  его  в  покое.  Впрочем,  Володя начал уже
подозревать,  что  нечто,  чего  и сам он был осознать не в силах, как раз и
вкладывало  в  его  мысль  ту самую предательскую неуверенность, заставившую
стену и на этот раз покрыться тонкой стыдливой поволокой.
     Император  же  сперва  думал,  что  Володя  специально скрывает от него
нечто.   Однако   был   вполне  вероятен  и  другой  вариант,  что  партизан
действительно  не  может  вспомнить,  - скорее всего в его мозгу стоит блок,
поставленный земными гипнотизерами.
     Император нажал кнопку на пульте, и в зал вошел дюжий охранник.
     - Итак,  что Мрол будет проделывать с Леей? Решай, - Император нарочито
небрежно кивнул в сторону облаченного в белый комбинезон мужчины.
     Владимир  увидел,  как  стена напротив сделалась, наконец, зеленой. "Да
уж пора", - подумал Володя.
     - Ты  рассердился,  -  отметил Император. - Это хорошо. Скорее всего ты
действительно  стараешься быть со мной правдивым. Хочешь, я отменю наказание
для Леи?
     - Да, - вымученно выдохнул Володя.
     Он  чувствовал  себя  так, будто его допрашивали уже пару недель кряду,
таким  изматывающим  был  этот  допрос, такая опустошающая тошнота заполнила
его  тело  изнутри,  почти  как  после  контузии. А ведь он лишь только едва
прикоснулся  к  той ненависти, которую испытывают заключенные на Анданоре во
время  пыток  к своему собственному телу, которое никак не умрет или хотя бы
не  лишится  сознания  от  нескончаемой  череды  издевательств  и  унижений,
производимых   в   Империи   на   очень   высоком   уровне  дипломированными
специалистами гильдии тюремщиков с квалификацией палача.
     - Ну  что же, тогда мне нужно твое согласие на небольшую, хотя и не так
чтобы  приятную  процедуру.  Она обеспечит мне глубокое проникновение в твое
сознание  в  поисках  заблокированного  ответа на мой вопрос. Итак, ты готов
облегчить  участь  своей  возлюбленной  и  предоставить  свой рассудок в мое
распоряжение?
     - Да,  - бесцветно выдохнул Володя, хорошо понимая, впрочем, что вопрос
Императора  не  был  праздным  или  случайным - видимо, его согласие реально
облегчало владыке Анданора то, что тот намеревался с ним теперь проделать.
     - Вот  видишь,  сейчас  стена белая, без тени багрянца, - констатировал
Император.
                                  Глава 36
                            СТРАНА ВОСПОМИНАНИЙ
     Самодержец  повозился немного вне зоны видимости Владимира. Когда же он
появился  вновь,  то  держал  в  руках  какое-то приспособление, более всего
напоминающее  жало  бормашины,  на таком же, как у нее, гибком металлическом
стебле.
     - Открой рот, - велел Император.
     Владимиру  казалось,  что сегодня сбываются все его самые страшные сны.
Покорно  открыл  он  рот,  готовясь  к самому худшему. "Ладно, - думал он. -
Лишь бы Лею в покое оставили".
     - Не бойся, - ободрил его Император, - это почти безболезненно.
     Повелитель  Анданора  приставил  выдвинувшееся  острие  машинки  к небу
Владимира,  и пленник с трепетом ощутил, как нечто оттуда ввинчивается вверх
и,  казалось,  проникает  в его мозг, не слишком больно, но пугающе глубоко.
Одновременно  та часть механизма, что оставалась у него во рту, выдвинула из
себя  какие-то  присосочки и распорочки, надежно и тошнотворно прикрепившись
к небу и внутренним поверхностям десен.
     - Это  освежит  твою  память,  -  сказал Император. - Сейчас мы с тобой
вместе  постараемся  докопаться до того, что ты забыл, а если ты морочил мне
голову, то и об этом мы тоже узнаем. Ты согласен?
     Володя  не  мог  сейчас ни кивнуть, ни сказать "да". С глубинной тоской
он отметил, что у него остается все меньше степеней свободы.
     Император  повозился немного со стеной сбоку, там, откуда, должно быть,
и  произрастал  серебристый  шланг прибора, пробурившего дорогу к Володиному
мозгу, и сказал:
     - Сейчас  ты  погрузишься  в  мир  своих  воспоминаний.  Как  у  вашего
Метерлинка  -  читал  его  "Синюю птицу?" Страна воспоминаний. Там ты можешь
встретить  своих  бабушку  с  дедушкой,  живых  или  умерших;  свою покойную
собачку  или,  там,  дрозда...  Даже  Лею.  Но  на  самом деле это просто их
проекция  на твое сознание, просто образы. Не отвлекайся на них. Это в ваших
с Леей, я имею в виду настоящую, интересах. Ты меня понял?
     - Угу,  -  невнятно  произнес  Володя.  Он  был  не в состоянии хотя бы
немного  прикрыть  рот  -  та  часть машинки, что была там, оказалась весьма
объемистой.
     - Делай  там  все,  что я тебе скажу, - добавил Император и своей рукой
закрыл Володе глаза.
     "Как   покойнику",   -   успел   подумать   Володя,   когда  хитроумное
приспособление,   снабженное  множеством  датчиков,  впрыснуло  в  его  мозг
наркотический  препарат,  мгновенно  прервавший  контакт Володи с удручающей
действительностью.
     Владимиру  почудилось,  сперва  смутно  представилось,  затем сделалось
явью,  что  он  в  открытом  море,  и  мягкая,  тяжелая  волна поднимает его
надувной  матрас  все  выше  и выше, с космическими перегрузками. Его словно
разрывало  на  части  -  он  казался  себе  пронзительно  маленьким,  меньше
молекулы  и  в  то  же  время исполински огромным, необъятным, но слишком уж
разреженным.   И  одновременность  этих  ощущений  наполняла  его  тоской  и
безнадежностью.
     - Соберись,  -  почувствовал  Владимир  понуждающий  его  голос  каждой
частичкой  своей  бесприютно  рассредоточенной  сразу  по  всей необъятности
вселенной  души. И этот голос помог Володе смириться с новым способом бытия,
которое  он  вынужден  был  теперь вести, и океан безбрежной вселенной вновь
обратился  в  море, но на сей раз в теплое, спокойное, ласковое Черное море,
где  он  лежал  на  матрасе  и  его,  отплевывая воду, рывками толкал вперед
молодой  и  отчего-то  знакомый  мужчина. Володя поднял глаза и увидел пляж,
набережную и две пальмы на фоне горы.
     Он  знал, что имеет какое-то отношение к женщине на берегу - красивой и
загорелой, но она была слишком далеко, чтобы Володя мог ее разглядеть.
     - Не  уплывайте  далеко!  -  закричала она, ощутив его взгляд, и Володя
понял, что она - его мать.
     Мужчина,  стало  быть, оказался Володиным отцом. Он молча поднырнул под
Володин  матрас,  и  коричневые разводы прорезиненной материи залило соленой
водой,  отчего  они  сразу  сделались темнее. Папа изображал акулу, и Володя
что  было  силы  начал  грести  своими  слабыми,  детскими,  но  хотя  бы не
вмурованными в стену ручонками.
     - Орлик,   вперед!   Орлик,  скорее!  -  услышал  он  свой  собственный
пронзительный голос.
     "Кто  это,  Орлик...  - подумалось Володе. - А, это же мой матрас зовут
Орлик. Это же Морской Конь".
     - Кто  это  такие?  -  услышал  Володя  голос  Императора.  "Странно, -
подумалось Володе. - Откуда здесь-то может быть Император, это же Крым".
                                    ***
     Как  только Владимир потерял сознание, Император поудобнее устроился на
троне,  надел  наушники  и нажал на кнопку пульта. Тело Владимира, бессильно
обмякшее,  висело  в  стене  справа  от  него  и  не  представляло  никакого
интереса.  А вот стена напротив трона обернулась теперь настоящим просторным
экраном,  на  котором  головокружительно  мелькали какие-то невразумительные
фрагменты звездного неба и прочей ерунды.
     - Соберись! - велел Император в отверстие на пульте.
     Бесформенные,   невнятные,  удручающие  картины  вечности,  от  которых
Императору  и  самому  сделалось как-то тоскливо и отрешенно, встряхнулись и
сфокусировались.  Император  любил  лично  проводить этот вид допроса - ведь
как  увлекательно  увидеть мир глазами другого человека, тем более партизана
с   покоренной  планеты.  Император  с  интересом  глядел  на  желтую  почву
захваченной  им  Земли  и  в  лазурную  толщу  вод  ее  моря. Это было очень
красиво,  Императору  Анданора  приятно  было  сознавать, что теперь все эти
красоты  принадлежат  ему.  Разумеется,  весь  ход  допроса  записывался  на
пленку, и специалисты смогут впоследствии изучить его во всех подробностях.
     - Не  уплывайте  далеко!  - крикнула женщина на берегу. Наушники вполне
сносно  воспроизвели ее голос, а знание языка позволило Императору перевести
сказанное. Это хорошо - порой допрашиваемые дают одну картинку без звука.
     Это  было  обыкновенное детское воспоминание, и эти двое - полуголая до
неприличия,  с  обнаженным животом женщина на желтой, сыпучей суше и мужчина
по  шею  в  воде  возле  плоской  эластичной лодочки - скорее всего родители
партизана.
     - Кто  это  такие? - спросил Император и спохватился - допрашиваемый не
может отвечать вслух, надо приказать ему что-нибудь сделать.
     - Если  это твои родители, обрызгай отца водой, - велел Император. И на
экране,  исполненном  нездешними  яркими, жаркими красками, детская ручонка,
докрасна  воспаленная от обжигающей радиации расплавленного светила, ударила
по  воде,  и в смеющегося мужчину полетел, сверкая алмазами в яростных лучах
земного солнца, целый сноп крупных водяных искр.
     "Интересное  у  них  там на земле детство, с их морями", - со смешанным
чувством подумал Император. И сказал:
     - Ты  уже  не  ребенок,  Володя.  Соберись. Ты - взрослый. Ты - в своем
жилище. Земля захвачена Анданором. Ты - член Сопротивления.
     Картинка  вздрогнула,  образы  на  ней  окрасились красным и задрожали.
Мужчина  в  воде  расплылся розовыми, алыми, черными разводами, будто в воду
бросили   не   камень   даже,   а   диффузирующую  гранату.  Экран  сделался
непроглядным,  но,  наконец,  из  него проступили контуры убогой первобытной
мебели.  На неубранной кровати лежала Лея и улыбалась. Она была обнаженной -
в  комнате,  несмотря  на то что окно было открыто, для дочери Анданора было
жарковато.
     - Подойди  к окну, - велел Император. - Страна воспоминаний, Володя. Не
забудь. Лея не настоящая.
     Экран  качнулся,  и распахнутое окно стало ближе на шаг, а потом еще на
шаг.  В  квартирке  было  слишком  темно, чтобы  было разглядеть детали
обстановки.  Наконец,  окно  заняло собой всю стену напротив Императора. Это
было   бестолковейшее   дикарское   окно,  сделанное  из  пластин  бьющегося
материала,  который на Анданоре прекратили использовать уже пять тысячелетий
назад.  Любой  пролетавший  мимо  скримлик  разбивал такое, привлеченный его
блеском,  и древние анданорцы оставляли из-за этого окна распахнутыми на все
время их весенних полетов, а то и вовсе снимали створки.
     - Оглянись по сторонам! - приказал Император.
     Изображение   на   экране   качнулось  и  опрокинулось.  Перед  глазами
Императора    была    заснеженная    планета,    заставленная    уродливыми,
прямоугольными,   без   малейшего   намека   на   архитектурные  излишества,
казарменного  вида  домами  унылого,  не различимого во мраке цвета. "Должно
быть,  земляне  задали  стенам  своих  домов  столь тоскливую окраску в знак
траура  по поводу своего захвата Анданором", - подумалось Императору. Тускло
светились  окна,  и  большинство  из  них  было  задернуто  изнутри пестрыми
отрезами   материи.   Вдалеке   владыка  Анданора  заметил  контур  Ю-179  -
универсального  броневика,  при  помощи которых и было произведено покорение
планеты.  Панорама дремавшего города дорогого стоила - по сопоставлению этих
кадров   из   памяти   партизана   с   данными   тотальной  съемки  планеты,
произведенными  из  космоса  еще  до  ее захвата, в Имперском Вычислительном
Центре    было  почти мгновенно вычислить местонахождение партизанского
жилища.
     - Включи свет, - скомандовал Император.
     Экран  отразил  разворот поля зрения партизана, послушно двинувшегося в
угол  своей  тесной,  заставленной бестолковыми коробками мебели комнаты. Он
дернул  за  какой-то  доисторический  шнур,  свисавший из-под потолка в этой
достоверной  проекции  квартиры на Володину память и, видимо, служащий в ней
выключателем.  И  тогда-то  жилище  это  предстало глазам Императора во всем
своем  убожестве  и  беспорядке. Владыка Анданора даже поймал себя на некоей
жалости  к  несчастному, которого оккупация вынудила жить в этой немыслимой,
многоярусной  казарме.  Быть  может,  именно  непереносимость этих условий и
толкнула  бедолагу вступить в ряды Сопротивления - даже созерцание на экране
этой  жалкой каморки вызвало у Императора приступ клаустрофобии. "Интересно,
люди,  живущие  в  клеточках  полочек  этих  строений,  -  простые граждане,
вынужденные  влачить  подобное существование из-за оккупации, или же это как
раз   и   есть  казармы  партизан,  добровольно  поставивших  себя  в  столь
стесненные условия из жажды мести?"
     - Здесь  есть что-нибудь, относящееся к болезни? - спросил Император. -
Если  да,  то  выбери предмет или документ, поясняющий, как  остановить
мор.
     Партизан  покорно  повиновался  приказу,  и картина видимого им во всех
деталях  иллюзорного  мира  сместилась,  покачиваясь  в  такт шагам пленника
внутри  его  собственного  сознания.  Император сам невольно изумлялся тому,
что  память  человека,  будь  то  анданорца  или  дикаря, не только намертво
фиксирует   каждое   мгновение  из  его  жизни,  но  и  создает  вот  такую,
удивительно   точную,   трехмерную   модель  тех  пейзажей  и  помещен,  где
испытуемый  какое-то время находился. Император был признателен партизану за
его  согласие  на  сотрудничество  -  иначе он мог, к примеру, зацепиться за
какой-нибудь  детское  воспоминание,  и  выковырить  его  отгул  не  было бы
никакой возсти, пока не окончите; действие наркотика.
     Но  этот  Володя,  похоже,  действительно согласен на сотрудничество. И
поиски   его,   судя   по   всему,   увенчались  успехом.  В  центре  плавно
развернувшегося  видимого  поля  оказалась целая стопка прямоугольных, как и
все  почти  творения  рук  этих  дикарей, черного цвета книг. Император знал
уже,  что  это  именно  книги,  принятые на Земле, - носители информации для
простых  людей. Он слышал, что даже детей в земных школах заставляли учиться
по  подобным  увесистым  и  малоинформативным предметам, и маленькие земляне
вынуждены  были  ходить  в  свои  школы  с  огромными  неподъемными баулами,
набитыми  этими явно устаревшими, даже для дикарского мира Земли, увесистыми
кирпичами  томов.  Вся  достойная  внимания литература Земли была доставлена
Императору  на крошечном носителе - не больше ногтя владыки Анданора, - и он
с  удовольствием  ознакомился с ней, попутно совершенствуясь в десяти языках
покоренной  планеты,  отобранных для него из неимоверного количества наречий
и  говоров  Земли.  Лингвисты  Империи  привыкли  к  тому, что на нескольких
планетах  может  быть  один  и тот же язык, но чтобы на одной и к тому же не
самой  развитой  сосуществовали  многие сотни способов выражать свои мысли -
такое Анданору встретилось впервые.
     "Да!  -  подумалось  Императору.  - Именно стопка книг, и ничего более,
плотно  и  безраздельно  завладела  вниманием  пленника". И это само по себе
показалось  владыке  Анданора  более чем странным - не могли же партизаны, в
конце  концов,  напечатать  такой  объемистый  труд,  посвященный эпидемии и
способам ее остановить!
     "Ну  же,  только  не сорвись!" - с азартом охотника в затаенном дыхании
подумал Император и повелел Владимиру открыть то, что относится к эпидемии.
     Руки  Владимира  на  экране  взяли одну из книг и принялись листать ее.
Император  отчетливо,  до знака, видел все, что было начертано в них, лишний
раз  удивляясь  цепкости  памяти  даже  такого примитивного дикаря, как этот
партизан.  Наука  Анданора  давным-давно  доказала,  что  и  все  когда-либо
прочитанное  человеком, пусть дикарем, удерживается в его памяти навсегда, с
точностью  до буквы. Оказалось, что именно этой информацией забиты те отделы
мозга, которые ранее считались бездействующими.
     - Листай  медленнее! - приказал Император. - Меня интересует только то,
что имеет отношение к прекращению эпидемии!
     Император  не  успевал  читать  страницы книги, проходящие перед ним на
экране, он следил лишь за тем, чтобы значки были четкими и несмазанными.
     - Если  это  и  есть  тот  самый  способ избавиться от мора, который ты
знаешь, закрой  и вновь открой ее на нужном месте!
     Руки  Владимира  послушно  сомкнули  пластины  листов  книги,  а  потом
распахнули  их  опять.  И  снова,  страница за страницей, пролистал он некие
места книг перед лицом сидевшего в троне Императора.
     Экран  же  с  каждой  секундой  становился  все  темнее,  будто в малом
тронном  зале  заканчивалась энергия. Было очевидным, что действие препарата
завершается,  повторный  же  управляемый  транс, если в нем возникнет нужда,
станет возможен для этого партизана еще очень не скоро.
     Император  был  более  чем  заинтригован.  Книга  была; явно отпечатана
типографским  способом,  и  сложно; представить, что же это в ней может быть
такого,  что!  способно  повлиять  на  ход  эпидемии  на  Анданоре.  Владыка
Анданора  в глубокой задумчивости включил режим дешифровки данных и нажатием
соседней кнопки распорядился о вводе Владимиру пробуждающего противоядия.
                                    ***
     - Что  это  за  книга?  -  спросил  Император, когда Володя более-менее
вернулся  в  сознание,  в  свое  ноющее, затекшее, жалкое тело, торчавшее из
стены   подле   трона.   Небо,   из   которого   уже   вывинтилось   гнусное
приспособление,  болело и ныло так, словно сверло не оставило там ни единого
живого  места.  "Как же мало человеку надо для счастья, - мелькнула у Володи
шальная  мысль. - Убрали изо рта эту гнусную дрянь, могу ворочать языком - и
уже рад".
     И  Владимир,  отчетливо,  в деталях помнивший свое недолгое путешествие
по стране воспоминаний, с внутренним ликованием ответил:
     - В   этой  книге  собраны  истории  нашей  земной  религии.  -  Володя
болезненно  сглотнул  отвратительную слюну с кровянисто-химическим привкусом
и  продолжил,  окрыленно  сознавая, что сейчас Император заинтересован в его
персоне, как никогда ранее:
     - То,  что  я  листал по вашей просьбе, содержит рассказы о том, как по
молитвам  некоторых  земных  священников  были излечены заразные болезни, не
поддающиеся никакому другому лечению.
     Володя  чувствовал,  что после наркотического сеанса мысль его с каждой
секундой  течет  все медленнее, все тяжеловесное. Владимир заподозрил, что и
говорить  он  стал тоже с какой-то тягучей растянутостью. Впрочем, он даже и
представить себе не мог насколько.
     Император  же  пристально  вглядывался,  но  вовсе  не  в  его опухшее,
заплывшее  от жестокого химического вмешательства лицо. Стена, в которую был
вмурован   пленник,   оставалась   белой.   То,   что   он  говорил  сейчас,
действительно  было  правдой.  Владыка  Анданора не слишком-то интересовался
верованиями землян. Во всяком случае, прежде.
     - Рядом я видел другие такие же книги. Отчего их так много?
     - Не  уместилось  все  в одну, - ответил Володя чуть ли не по слогам, и
ему самому сделалось противно, насколько глупо, по-детски он это сказал.
     - Все  ли истории о чудесах, сотворенных вашими жрецами, собраны в этих
книгах? Володя подумал и ответил:
     - Нет,  далеко  не  все.  И  не  самими жрецами, а Богом, услышавшим их
прошения.
     - И  за сколько же лет? - поинтересовался повелитель Анданора, начавший
нервно прохаживаться из стороны в сторону мимо соловеющего Володи.
     - За две тысячи.
     - Срок  не долгий, - отозвался себе под нос Император, развернувшись на
каблуках и двигаясь обратно, в сторону трона.
     - Твой  Бог  имеет  силу  остановить  эпидемию  на моей планете? - чуть
помедлив,  задал  вопрос  Император, и Володя, по-прежнему не видя его лица,
уловил в голосе правителя искреннюю боль за гибнущий народ.
     - Да,  -  ответил  Владимир,  почувствовав  нежданный  прилив  силы  от
внезапного  направления  их беседы. Словно второе дыхание какое-то открылось
у него в мозгу.
     - Как    заставить  Его это сделать? - спросил Император, и Володя
без раздумий ответил кратко:
     - Никак.
     Молчаливого согласия стены напротив.
     Однако  Владимир,  несмотря  на  требование Императора быть лаконичным,
решился пояснить смысл сказанного:
     - Но  попросить.
     - Ты можешь это сделать?
     Владимир  задумался  и  понял,  что  подобное  чудо  уж  точно не в его
власти.
     - Могу,  -  ответил он, чувствуя, впрочем, что все имеет и свои плюсы -
в  нынешнем  расслабленном  состоянии  Владимир  вовсе  не  тяготился  своей
вмурованностью  в  стену  -  ему  абсолютно  не  хотелось  делать каких-либо
движений.
     Володе  даже через силу приходилось заставлять себя вести беседу - если
бы  он  не  знал, что просто обязан говорить дальше, то, должно быть, заснул
бы.
     - Но  это  будет  куда  как менее эффективно, чем если молебен отслужат
священники, - пояснил он наконец свою мысль.
     - Хочешь время оттянуть? - поинтересовался Император.
     - Нет,  - твердо ответил Володя. И с внутренней улыбкой, которой не дал
пробиться  к  опухшим  губам,  чтобы  Император  не разглядел тонкого налета
иронии и даже высокомерия на вполне искреннем чувстве Владимира, сказал:
     - Я  действительно  желаю  народу  Анданора выздоровления от стингровой
лихорадки.
     Владимир   увидел,   как   пытливый   взор   Императора   скользнул  по
удерживавшей  беспомощного  пленника  вещей  стене.  И  Володя  знал, что та
просто  не  могла  обрести и малейшего розового оттенка. Владимиру правда не
доставляло  и  тени удовольствия, когда гибли невинные люди, к какой бы расе
они ни относились.
     - У  вас  на  Земле  все  такие  добренькие?  - язвительно бросил вдруг
Император Володе в лицо.
     - Нет, - уверенно ответил Володя.
     - Тогда  почему  ты  думаешь,  что ваши священники согласятся отслужить
молебен?
     Владимир  понял,  что  Император действительно всерьез взволнован, если
даже сам задал вопрос, на который просто невоз было дать четкий ответ.
     Впрочем, Император тут же уточнил свою мысль:
     - Ты думаешь, они согласятся? Владимир ответил честно:
     - Не знаю.
     Император  взял  со стола какую-то бумагу и поднес ее прямо к Володиным
глазам.  Лист  был  размашисто исписан от руки, почерк даже на первый взгляд
напоминал,  по  духу, повелителя Империи - порывистый, величавый, без налета
искусственности.  Вот  только смысл написанного надежно укрылся от Владимира
-  он  уже  научился  понимать печатные буквы анданорского алфавита за время
урока  анданорского,  преподанного  ему  Леей,  а вот прописные даже не умел
отделять друг от друга. Особенно в подобном состоянии.
     - Как  ты  относишься  к  этому?  -  с  нотками злости в ледяном голосе
спросил Император.
     - Я  не  понял  тут  ни слова, - торопливо, насколько это было для него
воз,   ответил   Володя,   опасаясь   быть  неверно  истолкованным.  Он
чувствовал, чего может стоить сейчас любая его оплошность.
     - Это,  -  и  Император  потряс бумагой у самого Володиного носа, почти
касаясь  его  краем,  -  указ  о  хоксировании землян. Всех. Без исключения.
Теперь понял?
     Володя  понял.  И  увидел,  что  стена  напротив, за спиной Императора,
стала  мертвенно-зеленой  от  его  яростного  гнева.  Словно  сияние солнца,
разгоняющего  утренние  туманы  его  Земли, ненависть к этому самодовольному
вершителю   судеб   разогнала   сонную  муть  в  его  сознании,  сделав  мир
пронзительно  контрастным,  напомнив,  где  друзья,  а  где  враги. На Земле
осталась  его  мама.  Друзья.  Родные.  Допустить  повторение силлурианского
кошмара  на Земле было просто невоз, немыслимо. Владимир поймал себя на
едкой,  злобной  потребности  плюнуть прямо в лицо Императора своей густой и
кровавой слюной.
     Совершенно   неуместно   Володе  вдруг  вспомнился  давнишний  анекдот,
впрочем,  веселее от него не стало, о том, как ковбоя, в револьвере которого
остался  всего  один патрон, окружило целое племя индейцев, и тот решил, что
настал  ему конец. А внутренний голос ему сказал: "Выстрели в вождя". Ковбой
выстрелил,  и тогда внутренний голос ему сказал: "А вот теперь точно конец".
Володя  сглотнул  и отвел взгляд от ядовитых изумрудных глаз Императора. Тот
усмехнулся   зеленой  окраске  стены,  обволакивавшей  Владимира,  и  сказал
негромко, почти перейдя на шепот:
     - Указ  еще  не  подписан.  И если твои жрецы, которых мы пригоним сюда
столько,  сколько  понадобится,  исцелят  мой народ, то он не будет подписан
никогда.  Если  откажутся или их просьба к земному божеству окажется тщетной
-  указ  будет  подписан  и  их  хоксируют  первыми.  А  тебя  я распоряжусь
вмуровать  в  стену  кокс-центра,  чтобы  ты смотрел, как твои земляки будут
превращаться  на твоих глазах в слабоумный скот. Твои родители живы? - вдруг
спросил Император.
     - Да,  -  через силу ответил Владимир, понимая, что сейчас история всей
планеты  Земля  держится  на таком тоненьком волоске, что даже одна неверная
интонация его голоса способна привести к фатальным последствиям.
     - Твою  мать будут насиловать на твоих глазах, пока она не сдохнет. Без
всякого  хокса. Если только что-нибудь пойдет не так, как предполагается. Ты
согласен?
     Владимир  подумал,  что  если  его  план  рухнет,  то  ей  все равно не
избежать  операции. И, подняв глаза на Императора, выдохнул свой ответ прямо
в его лицо:
     - Согласен.
     - Да,  и  еще,  -  внезапно  добавил  Император. - Если вдруг мы найдем
средство  от  вашей  болезни  до  церемонии  земных  жрецов,  то наша сделка
расторгнута - ясно?
     - Ясно.
     Лицо   Императора  вдруг  озарила  приятная,  светлая  улыбка,  так  не
вязавшаяся с предшествовавшими ей угрозами, и он предложил Володе:
     - Ну  что  же,  продумай  пока список, кого надо привезти с Земли, а я,
пожалуй,  вздремну  ваш  земной  часок.  Ты  меня утомил, - добавил он после
паузы. - Непростой ты собеседник.
     Владимир  вдруг тоскливо осознал, что сейчас, быть может, его последний
и  единственный шанс просить Императора о Лее. И он рискнул подать голос сам
без разрешения владыки Анданора.
     - Ваше  величество,  -  начал  он  под  презрительно-недоуменным взором
самодержца,  решившего  уже  закончить аудиенцию, - если эпидемия завершится
после молебна, то не даруете ли вы жизнь моей Лее?
     Император  с усмешкой смерил взглядом торчащее из стены лицо и туловище
землянина и сказал:
     - Кроме  истории Пиноккио мне запомнилась также земная сказка о Золотой
рыбке.  Через  сказки  узнать так много о характере покоренных народов,
что  я  не  жалею  на  это  времени.  Пиноккио,  Иван-дурак, Золотая рыбка -
конечно,  плоды  вашей  болезненной  фантазии,  однако  они многое говорят о
психологии  как  придумавших,  так  и  всосавших их с молоком матери жителей
Земли.  Это,  соответственно,  ваша склонность, если не страсть, к лживости,
безрассудному  презрению  к  логике  и беспредельной алчности по отношению к
своим  благодетелям.  Последнюю,  к  слову,  ты и демонстрируешь мне теперь.
Довольно  с  тебя  и  того,  что  ты  спасешь,  быть  может, свою планету от
неминуемого до беседы божественного меня с презренным тобою хокса.
     Император жестко улыбнулся Володе, прищурив пронзительные глаза:
     - А  такая  малость,  как судьба двух пленников, будет зависеть всецело
от  моих  милости  -  или  НЕ-милости,  настроения - или НЕ-настроения в тот
краткий  миг,  когда  я соизволю решить ваши кургузые судьбы. И это в случае
успеха  миссии  земных  жрецов.  В случае же НЕ-успеха ваша недолгая история
завершится  поистине  чудовищным для вас, но поучительным для всех остальных
финалом.
     И  Император  величаво  удалился,  даже  не  взглянув  более в Володину
сторону.  А  Владимир  смотрел  сейчас  строго перед собой, где на сероватом
мраморе  стены медленно таяло, пульсируя и угасая в такт ударам вмурованного
в ребра сердца, зеленое пятно его бессильного гнева.
                                  Глава 37
                                  МОЛЕБЕН
     Володя  не  знал,  сколько  времени  томился  он  в одиночной камере, с
мутным  зеленоватым  светом,  сочащимся  с  матового  потолка. Ему приносили
жидкую  пищу, но всякий раз проделывали это с такими предосторожностями, что
Владимир  чувствовал - еще немного, и он неминуемо сойдет с ума. Дело в том,
что  пол  его  камеры  обладал  тем  же омерзительным свойством, что и стены
тронного  зала,  -  первый  раз, когда одиночка сыграла с ним свою шутку, он
спокойно  спал на гладком полу, не ожидая подвоха. Проснулся он оттого, что,
как  показалось  Владимиру,  он  видит  один  из самых скверных снов в своей
жизни  -  словно постель под ним исчезла, и он теперь тонул в расступившейся
под  его телом зловонной трясине. Придя в себя, Володя в тот же миг осознал,
что  сон  был  сном  лишь  отчасти.  Он  действительно  погружался в болото,
которому  прежде  доверял, как настоящему полу. Под тяжестью Володиного тела
оно  расступилось  снизу,  сверху  же  сероватые  наплывы  массы уже грозили
сомкнуться  над его лицом, перекрывая доступ воздуха. Володя успел подумать,
что,   должно   быть,  анданорцы  сами  сумели  выдумать  способ  борьбы  со
стингровой  лихорадкой,  а  его  решили утопить или же замуровать в полу его
одиночной  камеры. В слепой, бессильной попытке ухватиться за гипотетическое
что-нибудь,  Владимир  взмахнул  рукой,  словно  мог дышать ладонью, - и тут
вещество  пола  вновь  обрело  каменную  твердость,  уже залив Владимиру все
туловище  волной  затвердевшего  бетона.  Глаза Владимира, закрытые веками и
замурованные  сверху  схватившейся дрянью, видели лишь могильную тьму. В рот
проникала  тоненькая  струйка воздуха, недостаточная для того, чтобы жить. В
момент,  когда  гадость,  которую  Владимир  считал  полом, застыла, грудная
клетка  пленника  была  почти  не  заполнена  воздухом,  и теперь Володя мог
дышать  лишь  самым  донцем  своих  легких  - попытка более глубокого вздоха
натыкалась  в прямом смысле на сковывающий панцирь затвердевшего вновь пола.
Володя  находился  в таком бедственном положении не более двух минут, но мог
бы  поклясться, что провел в каменном гробу не менее четверти часа. Наконец,
пол  вновь  сделался  жидким,  но  теперь лишь там, где соприкасался с телом
узника,  -  ниже  и  вокруг  он  оставался твердым как ни в чем не бывало. И
потому,   когда   Владимир  выбрался,  откашливаясь,  будто  из  самых  недр
Анданора,  на  сухую  поверхность  из  своей  ямы,  та, лишившись контакта с
пленником,  незамедлительно застыла, и лишь некоторая неровность пола камеры
напоминала  теперь  о  мрачном  приключении,  безусловно  стоившем Владимиру
тысяч  нервных  клеток  -  ведь  черным  волосам  не так просто родить седую
прядь, даже такую тонкую, как та, что теперь украшала Володину голову.
     Впрочем,  обнаружит  ее  Володя  еще  очень  не  скоро  -  пока  он был
замурован  в  полу,  зеркала  в  камере не появилось. Зато появилась миска с
похлебкой,  способной  удовлетворить  жажду  и  голод  -  такой роскоши, как
отдельные  друг  от  друга  вода  и  пища,  пусть  хлеб,  не предполагалось.
Заскорузлая  посудина,  заменявшая  парашу  в его одиночке, была заменена на
столь  же отвратительную, но пустую. Володя с интересом осмотрел поверхность
емкости  для  испражнений, более всего смахивающей на объемистую кастрюлю, и
обнаружил,  что  та  испещрена  символами  анданорского  языка. Так у Володи
появилось  хоть  какое-то дело - он читал послания заключенных, выдолбленные
на  параше,  присоединяя  к ним свои собственные, выцарапывая их отломленной
защелкой   от  "молнии"  со  своих  штанов.  Ему  сейчас  было  безразлично,
расстегнется  ли  ширинка  на  его  тюремном  облачении  или  нет.  С Володи
тюремщики  сняли и часы, и нательный крестик - чего ему было еще стесняться,
если  перед  помещением  его в камеру у него даже выломали металлический зуб
изо   рта  и  долго  спорили,    ли  оставить  пломбы  или  их  следует
высверлить!
     Потом  уже Володя наловчился спать сидя - тогда его тело погружалось во
время  смены параши на пустую, а миски - на полную в покрытие камеры лишь по
пояс,  натыкаясь  на  этой  глубине на нижний, настоящий, по всей видимости,
пол.  Овощем  торчал  он  там, где заставал его миг разжижения полов, до тех
пор,  пока  охранник в белоснежном комбинезоне и звериной маске менял посуду
в  его  камере.  Однажды  Володя  решил,  в  целях  эксперимента,  караулить
непосредственно  под дверью - ему показалось интересным, рискнет ли охранник
перешагнуть   через  его  тело.  Не  тут-то  было  -  тюремщик  вошел  через
противоположную  стену  камеры,  там,  оказывается,  также была дверь. Через
короткое  время  полнейшей звукоизоляции под отвратительным зеленым потолком
в  камере пять на пять метров, где единственной мебелью Владимира были миска
и   параша,  ему,  естественно,  стало  казаться,  что  часа  расставания  с
рассудком   ждать   осталось   недолго.  Володе  самому  уже  представлялись
бредовыми  воспоминания  о  беседе  с  Императором  Анданора, о том, как они
вместе  составили  приблизительный список православных священнослужителей из
всех  патриархатов,  какие  только Володя смог упомнить, которых должны были
привезти  с  Земли  для  того,  чтобы  те отслужили молебен. Володе с каждым
часом  все  более  и  более  казалось, что его мысли - просто ускользающий и
неизвестно  откуда взявшийся вымысел, сказка - мол, прилетят батюшки с Земли
и его спасут.
     Хуже  всего  было  это полнейшее отсутствие не только звука - намека на
звук.  Володя  мог  кричать,  петь,  кашлять,  нукать - какие бы звуки он ни
издавал,  все  они,  не  порождая  малейших признаков эха, бесследно таяли в
глухих,   невероятно  звукопоглощающих  стенах,  потолке  и  полу.  Не  было
никаких,  даже  косвенных  признаков,  по  которым  Володя мог бы следить за
временем.  Окон в этом номере люкс, естественно, не предполагалось, еду же и
туалет  меняли  через  неровные,  случайные, вероятно, с целью дезориентации
узников,  промежутки  времени. Володя не знал, везде ли такой порядок принят
на  Анданоре,  но  то,  что  один подобный режим, даже без пыток и допросов,
оказался  достаточным  для  его деморализации, он знал наверняка. В снах ему
чаще  всего  виделась непролазная, зеленая, как освещение в камере, трясина,
что   неудивительно  -  частенько  Владимир  пробуждался,  ухнув  в  глубину
расступившегося пола.
     В  общем,  Володя  был  несказанно  рад,  когда двери камеры отворились
однажды  для  того,  чтобы  выпустить  его  на  относительную  свободу - два
зверообразных,   по   степени   развития   мускулатуры,   охранника  в  едва
сходившихся  на  них  комбинезонах  почти на весу вывели Владимира в длинный
коридор,  и  еще  двое,  с  куда  как  более  человеческими фигурами, зато с
плазмометами  на  изготовку,  шествовали  следом. На голову Владимиру надели
полупроницаемый  колпак,  словно  вывернутый  наизнанку,  -  землянин  сразу
сообразил,  что  его  лицо,  с  глазами  как  у  слепого,  сейчас продолжало
оставаться  на  всеобщем обозрении, тогда как сам он видел лишь непроглядную
тьму внутренней поверхности изменчивой пленки.
     Когда  же  после  долгих,  как  показалось Володе, часов пути - которым
после  губительного  однообразия  покинутой  камеры он был даже рад - колпак
наконец  сняли,  Владимиру  почудилось,  что  он  уже  пересек границу между
мирами  и  оказался в раю - такое великолепие было вокруг него, и среди всей
этой  красоты первым, что увидел Владимир, был целый сонм священнослужителей
в  праздничных,  сияющих  одеждах!  Седовласые  епископы  в высоких округлых
головных   уборах   и   мантиях,   поблескивающих  каменьями,  опирались  на
драгоценные  старинные  посохи  благородных  металлов;  священники,  какие в
черных  монашеских, какие - в золотистых или голубых рясах с узорами в форме
виноградных  кистей  и крестов, с серебряными распятиями, висящими на груди,
-  все они были исполнены внутренней силы и величия. Володя словно перенесся
в  Москву  на торжественный Пасхальный или Рождественский крестный ход, даже
более  того - ведь здесь сегодня присутствовали и архиереи Великих Восточных
Церквей,   придавая   собранию  совсем  уже  неземные  представительность  и
величие.  Священнослужители  отнюдь  не расстратили по дороге с Земли своего
властного  достоинства.  Их сияющая, переливающаяся самоцветами и, казалось,
лучащаяся   невидимым,   но   отчетливым  для  Владимира  теплым,  домашним,
внутренним  светом  группа  стояла  на  плитах  голубого  мрамора в обширном
торжественном     зале,    который    весь    был    выполнен    строго    в
голубовато-золотистых  тонах.  Этот  зал  был куда грандиознее, чем тот, где
Император  беседовал  с вмурованным в стену Владимиром. Володе стало страшно
-  ему  вспомнилось  коварство  анданорских  помещений,  поверхности которых
имели  обыкновение  делаться  жидкими  по воле их хозяина. Владимир с ужасом
представил  себе на мгновение картину того кошмара, который мог развернуться
перед  его  глазами,  если  с этим полом произойдет что-либо подобное. А еще
Владимиру   стало   страшно  оттого,  что  он  лишь  теперь  осознал,  какую
неимоверную  ответственность  взял  на  себя,  предложив Императору привезти
сюда  земных  епископов, - кто он такой, чтобы распоряжаться их судьбами! Но
так,  казалось  Володе,  у  Земли был шанс - Владимир чувствовал, какой силы
исполнены  эти  духовные  мужи,  и  ему  казалось, что если они, все вместе,
согласятся  отслужить молебен, то эпидемия должна утихнуть, ну может ли быть
иначе?
     Священнослужители  же  пытливо,  но не грозно смотрели на Володю - в их
исполненных,  казалось,  самой  вечностью взглядах Володя черпал сочувствие,
умиротворение  и  даже  поддержку.  Видимо,  сообразил Владимир, выглядел он
сейчас  соответствующе  -  небритым  и  помятым  узником, в грязной тюремной
робе.
     - Владимир!  -  донесся до Володи властный оклик откуда-то сзади. Голос
был знакомым - он принадлежал повелителю Анданора.
     Обернувшись,  Володя  увидел  изумительный  трон,  который  сам по себе
более  походил  на  уменьшенную  копию  египетских  пирамид, отлитую явно из
чистого  золота. Высотой трон был не менее трехэтажного дома. Император, чья
фигурка   казалась   сейчас  хрупким  средоточием  невероятного  могущества,
восседал  в  гармонично  венчавшем  трон кресле, в которое плавно перетекала
исполинская  пирамида.  Вверх  к  Императору вела устилавшая ступени красная
ковровая  дорожка.  Но  каковы  же были эти ступени, бог ты мой! Край нижней
был  чуть  выше  Володиного  роста,  следующая  за  ней  была  самую малость
поменьше,   третья   -   еще   немного  ми-нкагюрнее  предыдущей.  Искусными
архитекторами  древности  - так как этот трон безусловно, не был мебелью, но
являлся   монументальным   сооружением  -  была  создана  такая  извращенная
перспектива,  сотворена  столь  искусная  иллюзия,  что, глядя на Императора
снизу  вверх,  казалось,  что  высота трона много больше, чем на самом деле.
Невольно  представлялось,  будто  ступени имеют одинаковую высоту, доступную
разве  что шагам титанов, - но они были вполне под стать облаченным в золото
стопам  Императора, восседавшего на вершине и весьма естественно и органично
венчавшего  своей  царственной  особой всю величественную конструкцию трона.
Сейчас  это  уже  был  не  человек - но воплощение самой Империи, жестокой и
неумолимой.  Словно  он  был не из плоти и крови, но сам дух Анданора почтил
смертных  своим  присутствием. Контраст с христианскими епископами был столь
ошеломляющим,  что Владимир замер, словно его прошибло током. Одного взгляда
на  Императора  хватило  Владимиру, чтобы осознать, что ни одна из языческих
империй  Земли,  даже Рим, даже Египет, не обладала и сотой долей могущества
и  непреклонности  воли  мира  по  имени  Анданор. Трон с Императором на его
вершине  внушал благоговейный трепет. Казалось, это божество - ноги противно
ослабли,  будто  пытаясь  помочь  Владимиру рухнуть на колени перед владыкой
Империи.
     - Поднимись ко мне, - повелел Император.
     Легко   сказать  -  Владимир  мысленно  поблагодарил  Господа  за  свое
увлечение  тренажером,  -  для  того  чтобы  залезть  на нижнюю ступень, ему
пришлось  подтянуться,  что,  слава Богу, он еще не разучился делать. Володя
спиной   улавливал   сострадание  во  взглядах  православных  священников  и
епископов.  Владимир  поймал  себя  на том, что ему представлялось странным,
как  это молния или какое-нибудь еще более страшное природное явление до сих
пор   не   взорвало,  не  разрядило  собою  чудовищное  противостояние  двух
несовместимых,   казалось   бы,   в   одном   зале   полюсов   мироздания  -
христианского,  воплощенного  в  архиереях  и священниках, стоявших внизу, в
каких-нибудь  двадцати  метрах  от  трона,  и  Императора,  будто вовсе и не
изображавшего из себя божество, но попросту являвшегося им.
     Поверхность  второй ступени оказалась вровень с Володиными глазами - на
нее   и   на  пару  других,  чья  высота  плавно  убывала,  Володе  пришлось
забираться,  подтягиваясь  на  руках. Красная ковровая дорожка, которой были
покрыты  ступени,  также  незаметно  сужалась, подчеркивая иллюзию. Снизу же
складывалось  впечатление,  будто  Владимир,  поднимаясь  к  Императору, сам
увеличивается  в  размерах, все с большей легкостью преодолевая ступени. Вот
уже  Володя  оставил  позади ступеньки, на которые ему приходилось залезать,
закидывая  на  них ногу; выше ему стало по силам подыматься по ступеням так,
как  это  вообще-то  и  положено  -  шаг  за  шагом. Император, облаченный в
одежду,  сделанную,  вероятно,  из  чистого золота, как и трон, безо всякого
интереса  или  сочувствия, как и подобает божеству, взирал на усилия Володи,
по  его  требованию  восходившего по ступеням к самому седалищу анданорского
самодержца.
     Внезапно  Володя  ощутил запах паленой резины - он мгновенно сопоставил
его  с  неожиданным  теплом, жаром почти в стопах. Взглянув под ноги, Володя
увидел,  что  его  тюремная  обувь,  более  всего  напоминавшая земные кеды,
плавилась  резиной  подошв на раскаленной докрасна материи ковровой дорожки,
с  тихим  писком  испуская,  под  напором,  маленькие клубы зловонного дыма.
Владимир,   которому   оставалось  всего  пять  ступеней  до  самого  трона,
отпрянул,  поняв,  что  еще  пара  секунд - и жариться на противне коврового
покрытия  будет  уже  не  обувь его, но стопы. Император, судя по всему, был
нисколько  не  озабочен и не обрадован Володиными проблемами - он безучастно
взирал  на копошившегося у его ног смертного, которому - и это естественно -
так  и  не удалось подняться до божественных высот самого Императора. Володя
развернулся,  чтобы  спуститься на пару ступенек - он понял, что раскаленной
дорожка  была  только  в  непосредственной  близости  от  Императора,  -  и,
поспешно   спускаясь,   невольно  поразился,  как  перспектива  разновеликих
ступеней  смотрелась  отсюда,  свысока. При взгляде сверху тоже складывалось
впечатление,  что  все ступени одинаковы, но высота трона по этой причине не
воспринималась   столь   большой,   как   была  в  действительности,  а  вот
духовенство,   ростом   вровень   с  краем  нижней  ступени,  воспринималось
делегацией  не  карликов  даже,  но  гномов.  Володя  чуть  не упал - резина
подошвы  его  левого  ботинка,  застывая,  приплавилась  к  уже не горячей в
безопасном  отдалении от Императора ковровой дорожке, и он, с трудом отодрав
ее,  чуть  не  свергся  вниз.  Владимиру было отвратительно, что он невольно
сделался  словно  бы актером в постановке про Икара, дерзнувшего подняться к
Солнцу,  но опалившего себе крылья. Снизу-то священникам не было видно дыма,
они  не  ощущали  запаха  паленой резины - смотрелось все, должно быть, так,
смекнул  Владимир,  словно  он  отшарахнулся  от  Императора,  сраженный его
божественным величием, рядом с которым смертный находиться не вправе.
     Он  обернулся  и поднял взгляд на Императора, уже безучастно глядевшего
ему в глаза.
     - Ну,  что?  -  спросил  Император,  словно  Володя  проделал весь этот
унизительный  и  тяжелый  физически  путь и возможный-то лишь для человека в
неплохой спортивной форме не по его приказу, а по своей инициативе.
     Владимир  не  нашелся,  что  сказать,  и, смутившись, молчал. Император
сидел  метрах  в  четырех,  вперед  и  вверх от Володи, изваянием из плоти и
золота - руки на поручнях, ни один мускул лица не дрогнет.
     "Это  всего  лишь человек", - давно уже мысленно твердил себе Владимир,
словно  молитву. Но верилось в это не слишком - столь великолепно поставлены
были спецэффекты.
     Наконец,  он  соизволил  разомкнуть  уста  и  промолвил,  причем Володя
услышал звук его голоса как бы со всех сторон:
     - Твои   жрецы  ведут  себя  дерзко,  Владимир.  Они  оскорбили  нашего
верховного жреца, Ктора, отказавшись поклониться богам Анданора.
     "Как  у  Гудвина  в  Изумрудном  городе",  -  вспомнилась  вдруг Володе
история  мошенника из страны Оз, тоже гораздого на спецэффекты. Это короткое
сопоставление  как-то  сразу  уменьшило  благоговейный  трепет  и  позволило
Владимиру   чувствовать   себя   более  раскованно.  "Я  Гудвин,  великий  и
ужасный... Я везде..."
     - Если  бы  они  поклонились  вашим  богам, - спокойно парировал Володя
почти не сбивающимся голосом, - то наш Господь не послушался бы их молитв.
     - Вот как? - удивленно заметил Император и надолго затих.
     Наконец,  он  вновь  подал  голос,  словно  весь трон говорил. Впрочем,
сейчас речь Императора звучала куда как более буднично и деловито:
     - Как  ты и рекомендовал, мы собрали жрецов из всех земных православных
патриархатов,  по  три от каждого, а от Московского - двенадцать архиереев и
тридцать  священников. Увы, Патриарха Московского нам найти не удалось - его
то  ли  похитило, то ли укрыло у себя земное Сопротивление. Как думаешь, без
него они справятся с эпидемией?
     - Думаю, да, - ответил окончательно взявший себя в руки Владимир.
     - Ты  знаешь кого-нибудь из них? - спросил Император, взглядом указывая
Владимиру на священников.
     Володя  обернулся  и  обвел  пристальным  взглядом батюшек - ведь среди
епископов  у  него  знакомых  не  было.  Владимир  надеялся  встретить среди
священников  тех,  кто  был  ему известен; составляя список, Володя указал в
нем  в первую очередь духовенство из тех церквей, куда он в свое время ходил
на  исповедь  и  службы.  Впрочем,  он  хорошо понимал, что одни церкви были
теперь  закрыты,  в других Патриархия сменила духовенство - оккупация делала
свое  дело.  Взгляд  Володи  замер, коснувшись лица старенького священника в
золотистом  облачении - это был тот самый батюшка, которому он исповедался в
убийстве анданорца, из храма у метро "Сокол".
     - Да, - ответил Володя.
     - Хорошо, - сказал Император. - Которого из них?
     Володя  подумал, как бы ему объяснить повелителю Анданора, кого именно,
как  тот  неожиданно  облегчил  Володину  задачу, но сделал это способом, не
принесшим  Володе  радости. Император приподнял кисть левой руки над золотым
поручнем,  и  Володя  с  замиранием  сердца увидел, как из бирюзового на вид
перстня  на  указательном  пальце  в  сторону  священников  стрельнул  узкий
голубой  лучик, как из лазерного пистолета. Заметив ужас в глазах Владимира,
Император усмехнулся:
     - Это просто указка.
     Духовные  мужи  у  подножия трона, не двигаясь с места, следили глазами
за  приближающейся  к  ним голубоватой линией луча, одинаково яркого на всем
своем  протяжении.  По  всему было видно, что они готовы были принять смерть
достойно  и  без  суеты. Батюшка в черной монашеской рясе замер, когда яркое
световое  пятно крупным сапфиром скользнуло по его ногам и застыло на груди.
Однако  он не почувствовал ни боли, ни жжения - рука владыки Анданора сейчас
несла лишь свет и ровное тепло, подобное солнечному.
     - Правее, - сказал Володя Императору.
     Священники  внизу  не  слышали  ничего из их разговоров. Большинство из
них  мысленно  обращались  сейчас  к  Богу,  чтобы он уберег их от внезапной
смерти или же помог принять ее достойно.
     Луч  тем  временем  скользнул по парадному одеянию высокого, моложавого
епископа  в  облачении небесных тонов. Но и там он задержался недолго. Уже с
третьей   попытки   свет  императорской  указки  замер  на  знакомом  Володе
седеньком невысоком батюшке, имени которого Владимир даже не знал.
                                    ***
     Спускаясь  по  ступеням,  Володя  видел,  как  всех священнослужителей,
кроме  батюшки, на котором Владимир остановил выбор Императора, штурмовики с
возй  почтительностью  увели  из тронного зала. Священник, облаченный в
красное   с   золотым   узором   одеяние,   улыбнулся   Владимиру   с  такой
непринужденностью,  будто  стоял  сейчас  не  в тронном зале, в присутствии,
быть может, самого могущественного правителя во Вселенной, а в своем храме.
     Император  велел  Володе  ввести батюшку в курс дела, чтобы тот, в свою
очередь,  сообщил  пожелание владыки Анданора прочим служителям Бога землян.
Он  сказал,  чтобы  Владимир  передал  через знакомого священника, что те из
них, кто откажется участвовать в церемонии, будут казнены.
     Владимир  подошел  к  батюшке,  протянув  ему  свои  сложенные вместе -
правая  поверх  левой  -  ладони  для  благословения.  Тот тепло благословил
Владимира,  и  Володя  как-то вдруг выпал из помпезного великолепия тронного
зала.
     - Пути Господни неисповедимы, - с улыбкой сказал священник.
     Владимир кивнул.
     - Батюшка, я до сих пор вашего имени не знаю.
     - А   мое  имя  просто  запомнить,  -  ответил  священник.  -  Тебя  же
Володенькой зовут?
     - Да, - откликнулся Владимир, удивившись цепкости его памяти.
     - Ну  а я, стало быть, отец Владимир буду. Тезки мы с тобой, вот я тебя
и  запомнил сразу. Все думал, когда же ты ко мне опять исповедаться придешь,
забыл, думаю, старика.
     Священник помолчал секундочку и с хитринкой добавил:
     - А ты вони как вспомнил - в гости позвал, да как еще и куда!
     Володя смутился немного от такого поворота их беседы и сказал:
     - Отец Владимир, тут очень серьезные дела намечаются.
     И  Володя  кратко,  минут  за  десять, изложил батюшке свою историю, не
забыв упомянуть и про коварство Зубцова, и про Лею, и про эпидемию.
     Священник   слушал,  не  перебивая,  лишь  пару  раз  задав  уточняющие
вопросы.  Он  подбадривал  Владимира  взглядом  своих  добрых лучистых глаз,
по-старчески  небесно-голубых,  да  изредка  кивал  седой  головой  по  ходу
повествования.
     Когда  Володя  дошел  до своего заточения в одиночной камере, священник
переспросил:
     - И крестик нательный забрали, говоришь?
     - Да, - ответил Володя.
     - На  вот, надень, - сказал батюшка и протянул Владимиру невесть откуда
взявшийся у него дешевенький алюминиевый крест на веревочке.
     Володя  воровато  оглянулся  на Императора, изваянием возвышавшегося на
монументальном троне, и надел.
     - Да  ты  не  боись, не боись, - подбодрил священник. - Меня десять раз
обыскивали,  знают,  что  у  меня ничего опасного и даже острого нет. Тигров
здешних  не  испугался  и  теперь  не  бойся. Когда сам Господь за тебя, кто
может быть против тебя?
     Батюшка улыбнулся, подумал немного и добавил:
     - И  что,  много  их  тут от мора земного перемерло? Владимир задумался
чуток и ответил:
     - Точно  не  знаю,  пока  в  тюрьме  сидел, но на тысячи счет идет, это
точно. Но тех, что остались, тоже довольно будет, чтобы Землю хоксировать.
     Володя  успел  уже  рассказать  батюшке про удручающее зрелище, которое
представляет  собой человек после хокса, и про то, что сделали на его глазах
с цветущим Силлуром.
     И  отец  Владимир,  приподняв  реденькие брови, задумался на минутку, а
потом промолвил:
     - Ну  а  мы,  Володенька, пока сюда добирались, тоже многое передумали,
кому  мы понадобились да зачем. Нам настрого наказали взять с собою все, что
может  понадобиться для богослужений, понимаешь... И при параде, стало быть,
явиться,  и  во  всеоружии.  Ну  что  же, Володенька, если так все, то время
дорого  -  может,  и много я на себя возьму, да думаю, что не ошибусь. Скажи
этому,  Императору  -  состоится  молебен. Чего бы они тут ни творили, а все
живые  души,  да  и болезнь эта больно уж гнилая, если упросим Бога исцелить
их  -  все  добро  будет.  Я  уж  про  то  не говорю, что иначе они с Землею
сделают.  А  сделают  ли,  Володенька?  -  спросил  священник с нотками даже
недоверия в голосе.
     - Сделают, батюшка, - обреченно выдохнул Владимир.
     - Да  ты  не  сердись  на  меня,  что  я тебя переспрашиваю. Мне ж тоже
верить  надо,  что  сделают,  -  пояснил  батюшка.  -  Мне ж сейчас со всеми
объясняться  предстоит,  с  отцами  да  владыками.  Собрание-то  -  ох какое
представительное тут получилося. И добавил после паузы:
     - Эти-то,  знаешь,  не  неволили.  Кто  там  на здоровье или еще на что
сослался,  тех  силком  не  тащили.  Ну,  кто  по  смелости  полетел, а я по
старости  -  чего  мне  терять,  да  священника  просто так не зовут. Если в
облачении  да  во всеоружии зовут - нужен, значит. Ну, а негр там, анданорец
или   китаец  -  все  душа  живая,  образ  Божий.  Так  что  будет  молебен,
Володенька, будет. Так правителю и скажи.
     Володя  задумался на мгновение, а потом вдруг сказал то, что точило его
душу все эти долгие дни заточения, как древоточец сердцевину дерева:
     - Отец  Владимир...  Нам  с  Леей,  вернее всего, при любом раскладе не
жить...  А  она  некрещеная... Вы там помолитесь как-нибудь, чтобы у нее все
хорошо было...
     Володя смешался на секунду и с тоской посмотрел в глаза священнику:
     - Ведь тут и епископы с вами, может быть, придумаете что-нибудь...
     Отец Владимир крепко сжал Володину ладонь и печально сказал:
     - Помолимся,  конечно...  Как  там  в  посланиях  апостола Павла - жена
язычница  может быть спасена, если муж христианин. Так что наклони головушку
твою,  Володенька, дай, я хоть тебе грехи твои отпущу, думаю, жене твоей это
тоже  сильно  поможет, так легче душам вашим лететь будет, если придется. Да
и  заранее  нечего себя хоронить - один Господь знает, кому и когда помирать
придется.
     Володя  услышал  в голосе священника слезный надрыв и даже рад был, что
не  должен теперь смотреть батюшке в лицо - ему слишком пронзительно было бы
сейчас  увидеть  там  настоящие, полновесные слезы, которые тяжелыми озерами
наверняка стояли в его глазах.
     Впрочем,  священник  быстро  взял себя в руки, еще читая разрешительную
молитву,  голос  его  окреп  и  стал  звучать,  как  прежде. Отпустив грехи,
батюшка   вновь   благословил   Володю   и,   троекратно,  по-православному,
расцеловавшись в щечку, поздравил его с пра уником.
     - С  каким  праздником?  -  спросил  Володя, выпавший давно уже из хода
времени, спросил, воз, более будничным тоном, чтобы было проще.
     - Бедняжка  ты  мой,  -  грустно улыбнулся священник. - С Преображением
тебя!
                                  Глава 38
                             ЗАВЕРШЕНИЕ ИСТОРИИ
     Вновь  проделав  утомительный  путь  к вершине пирамиды трона и передав
Императору  ответ  священника,  которым  тот  остался  весьма  удовлетворен,
Владимир  снова был доставлен в одиночную камеру, надоевшую ему хуже смерти.
Пол  под  ногами  все  так  же  расходился  при  смене  посуды,  но Владимир
подивился  такому  послаблению,  с  одной  стороны  приятному,  а  с  другой
смахивающему  на  изысканное издевательство - жидким он становился теперь на
меньшую глубину.
     Однако  Володя и за это был благодарен своим тюремщикам. Ведь теперь он
мог  хотя  бы  спать  лежа  на  спине,  подложив  ладони  под  голову.  Если
превращения  пола  в  болото  заставало его в таком положении, то он купал в
трясине  теперь лишь свой затылок, даже уши не мочил. Конечно, это тоже было
не  слишком  приятно, однако Володя, оказывается, так неимоверно устал спать
сидя,  что  ему  уже  стало  немного все равно. Посещала его, конечно, перед
сном,  почти  всякий  раз  противная мыслишка: "А ну как сегодня опять пол в
камере  разойдется по-старому, глубоко? Не задохнусь ли?" Но дальше в памяти
всякий  раз  всплывала  беседа  с отцом Владимиром: "Если Бог с нами, то кто
может  быть  против  нас",  да и действительно, без повеления Императора его
пикте  не  посмеет  утопить  в  полу,  а  если гот распорядится все же убить
Володю,  то  тут уж никакими предосторожностями этого не предотвратить. И то
ли  оттого,  что  на  Володе теперь опять был нательный крест, то ли потоку,
что  теперь  Владимир  сумел  как-то  внутренне  собраться  и гораздо больше
своего  тоскливого  свободного времени тратил на молитву, - а так или иначе,
жилось ему теперь в камере куда как вольнее.
     По  ночам  ему  частенько  снилась  Лея, порой в весьма соблазнительных
нарядах,  а  то  и вовсе без них. Разумеется, такие сны обрывались всегда на
самом  волнующем  месте,  но  просыпался  Володя  без  досады  на то, что их
общение  с  Леей было не настоящим, но, скорее, благодарил Бога за маленькую
передышку  в  его  тюремном житье-бытье. Снилась ему и Земля, и мама. Вообще
теперь Володя полюбил спать - что-нибудь интересненькое да приснится!
     А  жидкий  пол  -  что  жидкий пол - достаточно проснуться вовремя и не
паникуя  спокойно  сесть,  пока  он не затвердел. Тем более что вещество, из
которого  он  состоял,  даже  в жидком виде не оставляло следов на волосах -
его    было  вытянуть  в  тонкую  нить,  но невоз было оторвать ни
кусочка от общей массы, такой своеобразной была его консистенция
     К  удивлению  самого Владимира, он даже как-то от-дохнул и набрался сил
за  новый,  неопределимо  долгий период своего заточения. Подъем - молитва -
зарядка;?  Володя  теперь находил в себе силы поддерживать физическую форму,
он  приседал,  отжимался,  делал  упражнения на пресс, немного опасаясь, что
иначе  в  следующий раз ему просто не одолеть нижних ступеней императорского
трона,  если тот устроит ему новую аудиенцию в том же зале. И Владимиру даже
и  в  голову  не могло прийти, что одна из порций питательного пойла кодер-с
жит  в себе весьма изрядную дозу мощного снотворного, и не придающего пище и
малейшего привкуса, но действующего наверняка.
                                    ***
     Император  лично  присутствовал  на  том  молебне  со  всей анданорской
знатью,  он  вместе с земными жрецами изображал рукой крест и склонял колени
перед  привезенной  с  покоренной  планеты  доской  с  изображенным  на  ней
человеком  по  пояс,  с округлым золотым пятном вокруг его головы. Император
особо  не  вникал,  но  получалось,  что  эта  доска  и  была  Богом землян.
Император  был  настоящим  язычником, и молебен его христианином не сделал -
для   владыки   Анданора  было  совершенно  безразлично,  пред  каким  богом
преклонять  колени  и  в  какой церемонии принимать участие. Когда в его мир
пришла такая беда, то все средства хороши, считал Император.
     А  вот  Ктор  и  прочие  жрецы  отказались принять участие в церемонии,
аргументируя  свое решение тем, что и земные священники не преклонили колени
перед  богами  Анданора. А потом Верховный жрец - агенты Императора сообщили
об  этом  -  сам жалел, что не участвовал в молебне, иначе скорое завершение
эпидемии,  случившееся  таки  после  церемонии,  было бы приписать его,
Ктора, присутствию.
     Ктор  все  меньше  нравился  Императору.  Его,  без сомнения, следовало
устранить,  да  больно  неподходящий  был момент для конфронтации. Теперь он
лгал  и  Императору  при  личных  беседах,  и  народу  - через жрецов, - что
болезнь  отступила  из-за  того,  что  это  он  задобрил  богов Анданора. Он
всячески  пытался  упросить Императора воздержаться от трансляции молебна на
всю  Империю  - и Император тоже не мог понять почему. Какая разница - богом
больше, богом меньше, что им, тесно, что ли, стало вдруг?
     Да  и  медики,  конечно,  сразу  же  прибежали  с заявлениями, а третий
помощник  министра  медицины  под пыткой признался, что с подачи Ктора, мол,
эта  болезнь и сама должна была бы пройти - якобы вирус еще раньше, в период
молений  анданорским  богам,  получил  такие  изменения,  что ТЕПЕРЬ болезнь
должна  была  отступить.  Это был явный бред, с которым Император никогда не
вышел бы к народу.
     Земные  же жрецы Императору даже понравились, со многими из них он имел
продолжительные  беседы,  скрасившие часы его отдыха. И их Священное Писание
владыка  Анданора  просмотрел  с  немалым  интересом  -  оно  было исполнено
остроумных  мыслей,  кое-что оттуда он решил взять на вооружение. К примеру,
ему   очень   понравилась   казнь   через   забивание  камнями  -  это  было
действительно  великолепно  по  простоте  и  изяществу.  Император знал, что
ничто  так  не  сплачивает народ, как совместно проливаемая кровь. И потому,
полистав  на досуге Библию, владыка Анданора решил пополнить список принятых
в  Империи  казней еще и этой: участие в такой казни посерьезнее, чем просто
присутствие  на  отрубании  головы или выдергивании жил в Зрелищном Центре -
тут  каждый не только зритель, который может и сочувствовать казнимому, но и
непосредственный исполнитель приговора.
     Жрецы  показались  Императору  людьми,  безусловно,  наделенными некоей
силой,  но  слишком  уж мягкими и наивными. К примеру, тот батюшка, которого
указал  ему  пленный  партизан,  - тоже Владимир, кстати, весьма опечалился,
когда,  возвращая  ему  Библию,  Император  честно  ответил  на его пытливый
вопрос:  "Вынесли  ли  вы,  ваше  величество, что-нибудь для своей души?", -
заданный  этим  забавным  дедушкой с эдаким вкрадчивым заглядыванием в глаза
повелителя  Империи.  А  Император  ответил так: "Да, вынес. Мне понравилось
забивание  камнями,  и я даже думаю ввести его в наш обиход.? Так что можете
гордиться  -  традиции  вашей  веры оказались востребованы и на Анданоре". А
он,   что   ли,  думал,  может  быть,  что  я  после  его  книжки  заделаюсь
христианином?   Еще  этот  старичок  от  всей  делегации  просил  Императора
даровать  жизнь  Володе  и  Лее. А когда Император ответил отказом, то он, и
притом  весьма  настойчиво,  стал убеждать владыку Анданора дать ему хотя бы
свидание  с  заключенной  предательницей.  В  этой же просьбе Император счел
возможным  не  отказывать  земному жрецу, так как для самого Императора, что
бы  там  ни  говорил  Ктор,  эффект  от молебна казался несомненным. Сегодня
земные  жрецы должны были покинуть Анданор, и Император позволил старенькому
жрецу  посетить  узницу.  Самодержец  устроился  поудобнее  на троне в малом
тронном  зале,  где  в  свое  время  проводил  допрос  Владимира,  и включил
трехмерное изображение камеры, в которой была заключена Лея.
     "Она  неплохо  держится",  -  подумал  Император, глядя на девушку. Лея
была   уже   одета  в  белую  тюремную  робу,  как  полагается  арестованной
аристократке  во  время  свидания,  и напряженно ждала, что же будет дальше.
Владыка  Анданора увеличил фигуру девушки до натуральной величины, сделав ее
непрозрачной  и добившись таким образом почти полной иллюзии присутствия Леи
в  малом тронном зале. Впрочем, девушка была ему не слишком интересна - все,
что  связано  с  Леей,  казалось  Императору достаточно очевидным - она была
хорошим  офицером,  пока  не  воспылала АНОРЭ, любовью, переходящей разумные
границы,  к  земному  партизану,  а тот отплатил ей той же монетой, пойдя на
предательство  интересов своего Сопротивления уже тем одним, что появился на
арене во время казни.
     Куда  больше владыку Анданора занимали сейчас земные жрецы - и в первую
очередь   Император  хотел  понять,  насколько  серьезную  опасность  земная
религия  может  представлять  для  Анданора,  если все ее церемонии столь же
действенны,  как  проведенный  недавно  молебен. В окружении Императора были
горячие  головы,  предлагавшие  умертвить  жрецов,  потому  что, мол, негоже
покоренным  землянам обладать таким могуществом. Разумеется, некоторый резон
в  таком решении имелся - ведь если земные жрецы оказались способны исцелить
болезнь,  то,  должно  быть,  они  в  состоянии  развернуть свое искусство и
против  Империи и, стало быть, представляют угрозу для Анданора. Вот и Ктор,
нагло  объявивший себя спасителем Анданора, тоже настаивал на их уничтожении
и  тем  косвенно  признавал,  что это именно по их молитвам была остановлена
губительная  болезнь.  Разумеется,  он  придумал  другой  довод - казнить их
нужно  как мошенников, приписавших своей церемонии лечебную силу, в то время
как  истинным  целителем был, конечно, не кто иной, как наш всемогущий Ктор,
кто  ж  еще.  А  Императора,  стало  быть, одурачили как мальчишку - вот что
читалось  подтекстом  этой  версии!  Агенты  доложили  владыке Анданора, что
жрецы  повсеместно,  по всем своим капищам, говорят народу еще более дикую и
опасную  для  Императора  -  ложь  -  что  земные-то  жрецы и есть подлинные
виновники  эпидемии  и  что  они,  мол,  силой  своего волшебства и вынудили
Императора  привезти  их  на  Анданор,  почувствовав,  как несравненный Ктор
своими  жертвами  заставил  болезнь пойти на убыль. Император поймал себя на
том,  что  его  дыхание  стало  более  частым  и  глубоким  от  волны гнева,
захлестнувшей  его  при  мысли о жреческих проповедях и об их коварной сути,
придуманной,  без  сомнения,  именно  Верховным  жрецом.  "Только чистый лед
рождает  радугу", - гласит древняя анданорская поговорка, ее любил повторять
Императору его так рано умерший отец.
     Владыка   Анданора   выровнял   дыхание,  и  гнев  отступил  -  сегодня
самодержец  просто  обязан  был держать разум кристально чистым, как ледяные
горы  дальнего  Севера.  Ктор  вел  себя  так,  словно  готовился к открытой
конфронтации,  -  шутка  ли,  его  жрецы  позволяли  себе выставлять владыку
Империи  в  своих  проповедях в более чем невыгодном свете. Однако это могло
быть  и  провокацией, имеющей целью вынудить Императора сделать какой-нибудь
неверный  шаг.  Все  это  было  плохо  в  любом  случае  - Ктор, безусловно,
набирался  наглости  день ото дня, и уж это-то представляло собою факт сколь
печальный,  столь  и  неоспоримый. Его гонор и самомнение росли, как молодая
кулямба.
     А  земные  жрецы  -  что  земные  жрецы  -  если  Император  и решил бы
покончить  с  ними, то уж никак не с той малой их частью, что была теперь на
Анданоре  в  его  власти.  Если  он и примет когда-либо подобное решение, то
ликвидирует  всех,  что  были на Земле, и сразу, но пока владыка Анданора не
видел   нужды   в  подобных  радикальных  мерах,  -  напротив,  христианские
священники  оказались  полезными  Анданору, остановив мор. Императора сейчас
куда  как  больше  беспокоил  жреческий  дом  его  родины, чем представители
культа далекой Земли.
     Внезапно  стереоплощадка  перед троном впустила на свою поверхность еще
один  персонаж  - как раз земного жреца, которого они с Леей терпеливо ждали
последние  пару  танов  времени,  думая  каждый  о  своем.  Владыка Анданора
вспомнил  о  том, что устройство для считывания мыслей заключенных находится
на   стадии   разработки   вот  уже  три  сотни  лет,  ученые  с  удручающей
регулярностью  обходят  старые проблемы в его создании и натыкаются на новые
-  не  то чтоб Императору так уж хотелось бы знать, о чем теперь думала Лея,
просто  подобный  прибор  подслушивания  мыслей,  будь он создан, неимоверно
раздвинул  бы  горизонты возстей как разведслужбы, так и контрразведки.
Увы.  Императору  подумалось, что если эту штуку и сделают, то, должно быть,
уже не в его правление.
     Священник   принес   с  собою  чашу  воды,  и  Император  с  интересом,
облокотившись   о   поручень  трона,  вглядывался  в  объемное  изображение,
развернув  его  так, чтобы Лея и земной жрец находились друг напротив друга.
Первым заговорил землянин:
     - Ну, здравствуй. Ты, стало быть, и есть Лея? - спросил старичок.
     - Да, - ответила девушка, вставая.
     - Да  ты  садись,  деточка,  садись,  -  улыбнулся  жрец. - Да и я тоже
присяду, пожалуй.
     Император  подумал,  что  стоит  ему  сейчас  нажать на кнопку, как пол
камеры  вздыбится  двумя простыми, жесткими, но добротными креслами прямо за
спинами  Леи и священника с Земли. Это было бы, конечно, эффектно, но навряд
ли способствовало бы раскованности беседы этой пары.
     Оба  опустились  на  пол,  впрочем,  на почтительном расстоянии друг от
друга,  чашу  воды  земной  жрец  почтительно  поставил подле себя, постелив
прежде кусок материи.
     - Вы  видели  его? - спросила девушка, и Император порадовался выдержке
Леи,  способной  даже  в  такую  минуту хранить столь полную непроницаемость
своего лица. "Вот каких офицеров готовят у меня на Анданоре", - подумал он.
     - Видел,  деточка,  видел,  -  примирительно  сказал  священник.  -  И,
сдается мне, пока что он живой.
     Глаза    у   трехмерного   изображения   Леи   вспыхнули,   будто   она
присутствовала  подле  Императора  во  плоти, улыбка заставила ее губы стать
приветливыми и радостными.
     - А вы священник с Земли? - спросила Лея.
     - А как ты догадалась? - переспросил жрец.
     - Ну,  вы  говорите по-земному, - еще шире улыбнулась Лея, - и одеты...
Так.
     - А  почем ты знаешь, что я не ваш шпийон? - улыбнулся батюшка в ответ.
-  У  вас тут все по-русски разговаривают, и ты вон тоже как шпаришь - будто
в Москве родилась.
     - Добрый  вы, - сказала Лея, подумав самую малость. - Да и стары вы для
шпиона. Да и кому я теперь нужна - им уже все известно. Теперь.
     "Это да, - подумал Император. - Что верно, то верно".
     - А  ты,  милая, - сказал старичок, - так ничего и не знаешь, с тех пор
как тебя со сцены, от тигров ваших забрали?
     - Стингров, - с детской уже какой-то улыбкой поправила священника Лея.
     - Да  мне, старику, переучиваться поздно, - отозвался батюшка, - тигры,
стингры - все одна малина.
     Нехорошо   хищникам   живого   человека,   тем   более  девчушку  такую
симпатичную, скармливать, я так думаю.
     "А  он  неплохо  владеет техникой ведения беседы", - отметил Император,
видя,  что  земной  жрец  за  считанные  минуты  добился  раскрепощенности и
расположения собеседницы.
     - Я  с Володей твоим разговаривал неделю назад. Здоров он, ничего с ним
не  сделали. Да и умница - это ж он, видать, Императору вашему предложил нас
с Земли привезти, чтоб болезнь вылечить.
     - И  что? - спросила Лея, чуть преребивая старика с заметным надрывом в
голосе  -  видно  было, что она до сих пор не простила себе того, что при ее
участии земная зараза проникла на Анданор.
     - И  все,  -  удовлетворенно откликнулся батюшка. - Я-то простой иерей,
да тут таких духовных мужей привезли, епископов, если знаешь, о чем я.
     Лея  чуть  заметно  кивнула,  вся  превратившись во внимание, даже шею,
обыкновенно  величаво-горделивую,  вытянула в сторону священника, будто была
не  аристократкой,  а  женщиной  из простонародья или же маленькой девочкой.
Даже рот чуть приоткрыла, отметил Император.
     - Ну  вот  по  их-то  молитвам,  -  продолжал жрец, - Господь прекратил
болезнь, и мы теперь все домой собираемся.
     "Прибедняется", - подумалось Императору.
     От  его  слов  Лея  так  и  подпрыгнула на месте, будто собираясь то ли
броситься старику на шею, то ли захлопать в ладоши.
     "Жаль  будет  казнить ее, - подумал Император. - Она так любит Анданор.
Но  вот  партизана  своего  -  все-таки  больше.  Про  него-то  про  первого
спросила".
     - Володя-то  переживал  за  тебя  сильно,  -  сказал  священник, - что,
случись  с  вами  чего,  ты  некрещеная  умрешь.  Потому  как крещеные после
смерти,  если  хорошо жили, в хорошие края идут, а язычники - ну, как вы тут
все, на Анданоре вашем, в другие, похуже. И не встречаются больше. Никогда.
     "А  он  хитрец,  как  и  все жрецы, должно быть, - отметил Император. -
Володе-то  он  все  это  тогда,  в  большом  тронном зале, совсем по-другому
преподносил.  Жена,  мол,  может  спастись,  если  муж  у нее христианин..."
Владыка  Анданора,  разумеется,  и слышал их с Владимиром разговор, и помнил
его дословно.
     - А  мне  что, тоже креститься ? - воспряла вдруг духом приунывшая
было Лея.
     - Ну  ты  же  ведь  не собака какая и не стингра там ваша, - заулыбался
священник.  -  А что с другой планеты - ну так что с того? Мало ли где какой
человек  родится.  Я  и  с  епископами  посоветовался  - у нас, детка, тоже,
знаешь,  своя  дисциплина,  - все говорят, . Дело в другом - сама-то ты
веришь  ли  в  Бога  или только чтоб с Володей своим встретиться, креститься
надумала?
     - А  если  не  верю - так и не встречусь с ним, даже если крещусь, так,
что ли? - спросила Лея, побледнев.
     - Выходит, так, - откликнулся священник. Лея задумалась и спросила:
     - А  я  после  крещения  уже  не  должна буду никаким анданорским богам
поклоняться, даже кулямбу кровью поливать?
     Батюшка с улыбкой потупил взор и сказал:
     - Я  про  клумбы ваши ничего не знаю, но думаю, что нельзя. А ты откуда
про веру нашу так много знаешь, Володя, что ли, рассказывал?
     - Да,  -  отозвалась  Лея.  -  Он  мне  и книжки про святых ваших давал
читать в Москве. Мне понравилось.
     - Это  он  молодец,  -  одобрительно  кивнул  батюшка. - Времени зря не
терял.
     Лицо  у  Леи  вдруг стало отрешенно возвышенным, красивых губ коснулась
грустная  улыбка.  Лея  сказала:;  -  Хотя о чем это я, о каких богах, какой
кулямбе!  Я  все  о  старом,  а  мне,  должно быть, и жить-то несколько дней
осталось.
     "Меньше",  -  тихонько, словно собеседники могли его услышать, поправил
Император,  незаметно для себя сокрушенно кивая головой. Он сам был в полной
мере захвачен патетикой беседы.
     - Один   Господь  знает,  сколько  тебе  жить  осталось,  красавица,  -
возразил  священник.  -  Без Его воли у верующего человека и волос из головы
не выпадет, поверь мне.
     - Верю,  -  печально  улыбаясь  выразительными  глазами и уголками губ,
откликнулась Лея.
     "Артан  дэ  варсадо",  - все так же тихонько прошептал Император, что в
вольном  переводе  на  русский  означало бы "Это уж вам дудки". "На Анданоре
все  решаю  я,  во  всяком  случае,  до  тех пор, пока душа не расстанется с
телом", - подумал он, откидываясь на спинку трона.
     - И  что,  мне  правда  все  грехи  простятся  при этом, даже то, что я
привезла болезнь на свою планету? - осторожно спросила Лея.
     - Да.  Ты  становишься новым существом, начинаешь с чистого листа. Твоя
прежняя история вся на этом окончится, - уверенно сказал батюшка.
     - Я верую и хочу принять святое крещение, - негромко сказала Лея.
     - Ну,  что же, - удовлетворенно засуетился батюшка, начав что-то искать
в  складках рясы, и извлек оттуда, наконец, маленькую книжечку в засаленном,
потертом  кожаном  переплете.  -  Сейчас, детка, я отыщу Символ Веры, ты его
прочитаешь, да я и крещу тебя.
     - Не  утруждайте  себя, батюшка, - со сложнопередаваемой смесью любви и
чувства собственного достоинства в голосе откликнулась Лея, - я знаю.
     И она начала, да еще на незнакомый Императору, явно церковный распев:
     - "Верую  во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли..." -
И так до конца, без единой запинки.
     Император  радостно  рассмеялся,  увидев,  как  теперь уже у священника
изумленно   поднялись  жиденькие  седые  брови,  а  рот  чуть  не  открылся,
удерживаемый растерянной улыбкой.
     "Вот  так-то!  Знай  наших!"  - негромко прокомментировал выразительную
сцену владыка Анданора.
     - Доченька...   Но   откуда   ты  знаешь?!  -  в  радостном  недоумении
воскликнул священник после финального "аминь".
     - Володя  читал  при мне. Я запомнила, - скромно отозвалась Лея, и вида
не показав, что довольна произведенным эффектом.
     - Ну  ты умница, - похвалил священник, широко улыбаясь. - Если будешь в
Москве, смотри навести старика, не забудь!
     - Хорошо, - с той же грустной улыбкой отозвалась Лея, опустив взгляд.
     "Правильно,  Лея,  -  так же невесело подумалось Императору, - верно ты
рассуждаешь. В Москве тебе побывать более не придется".
     - Только  знаешь  что,  - сказал священник, - я же тебя Леей-то не могу
крестить,  нет у нас такого имени. То есть дальше ты Леей называться можешь,
это   не  грех,  но  в  молитвах  должна  упоминать  себя  с  новым  именем,
христианским.  Я  вот  думал, как тебя назвать... Знаешь, у тебя в жизни так
много  с  любовью  связано  -  и с Володей вот вы друг друга полюбили так...
крепко...  И  Господь,  сдается мне, тебя любит, коли меня к тебе за столько
световых  лет  крестить  прислал...  Да и маму мою Любовью звали, а ты, если
память  моя  меня  не  обманывает,  вижу,  на нее похожа... очень... Так что
окрещука я тебя Любовью, если не возражаешь.
     - Я согласна, - с покорной полуулыбкой отозвалась Лея.
     - Ну,  а  как  крещу,  ты уж старайся, сколько там тебе Богом отпущено,
поступать,  говорить  и  думать  как  христианка,  тогда  точно  попадешь  в
Царствие  Христово и Володю там своего встретишь, - сказал священник, отведя
взгляд  чуть  в  сторону,  и Император увидел, что он и сам хорошо понимает,
насколько велика вероятность скорой кончины его духовной дочери.
     Батюшка, вновь подняв глаза на Лею, спросил:
     - Ну, а как надо жить как христианка, ты уже наверняка знаешь?
     - Знаю,  -  улыбнулась  Лея. - Я все "Жития святых" прочла, пока жила в
Москве у Володи.
     - Ну  вот и умница, - заключил беседу священник и начал приготовление к
таинству, а затем и само крещение.
     Император,   затаив   дыхание,   следил   за  всеми  его  действиями  с
неизъяснимой  печалью  и  особенно  острым  сейчас  осознанием  собственного
одиночества и, что ли, потерянности какой-то, заполнившими его сердце.
                                    ***
     "А  все-таки  жить  тебе,  раба божья Любовь, осталось не более земного
часа",  -  подумал Император, глядя на пол тронного зала, где все еще сидело
трехмерное  изображение  узницы. Священник закончил обряд и покинул камеру -
и  это  сам  Император  нажатием кнопки распахнул перед ним стену, когда тот
поднялся,  чтобы уходить. Напоследок батюшка благословил Лею и, поцеловав ее
в  щечку,  удалился.  Теперь  заключенная была одна. И жить ей оставалось не
более  земного  часа.  А  через  крохотные вентиляционные отверстия в камеру
заключенной  уже  подавался  не имеющий цвета и запаха газ, заставивший Лею,
сладко  позевывая,  устроиться  поудобнее, насколько это воз на гладком
полу,   чтобы   немного  вздремнуть.  Девушка  думала,  что  это  беседа  со
священником  ее  так  утомила  с  непривычки.  Император  нажал на кнопку, и
изображение  исчезло,  оставив сидевшего на троне Императора во всей полноте
его одиночества.
                                  Глава 39
                               НАВЕКИ ВМЕСТЕ
     Прошло  всего  десять танов, или по-земному около получаса времени, как
Император  готов  был  сообщить  Лее  и  Володе о своем решении. Спящие пока
пленники  уже  висели  друг  напротив  друга, вмурованные в изменяемые стены
возле  его  трона.  Решение  далось Императору не легко - в прошедшие дни он
долго  и  напряженно  вынашивал  наилучший  вердикт.  Прежде всего Владимир,
вызывавший  своей  довольно-таки  героической судьбой симпатию Императора, и
так  уже  вознагражден  - он как-никак спас родную планету от самой страшной
участи  -  от  хокса.  Лею,  влюбленную  в  земного  партизана,  должно было
порадовать  то,  что  ее смерть будет не только быстрой и безболезненной, но
еще  и  одновременной  с  гибелью  любимого,  да  к  тому  же от руки самого
Императора, не возбранившего ей даже принять веру своего мужа.
     Пять  дней  назад,  на  радостях  от прекращения мора, владыка Анданора
подумывал   было   даже  сохранить  этим  двум  влюбленным  жизни,  но  Ктор
переубедил  его - Император не смог не согласиться с его доводами касательно
того,  что  нельзя  проявлять  излишнюю  мягкость  по  отношению к губителям
такого  количества народа. Ведь как ни крути - если бы не эта пара, эпидемии
бы  не было. Семьдесят шесть тысяч пятьсот двадцать три анданорца - на самом
деле  или  девять тысяч триста двадцать восемь - по данным статистики. И так
и  так  -  слишком  много.  Лею,  конечно,  тоже было жалко, она была весьма
симпатичной  девчонкой,  - сейчас ее спящее обнаженное тело было вмуровано в
стену  ниже  пояса,  а  также  кистями рук и скальпом - Император придирчиво
осмотрел  ее, подойдя вплотную. Судя по выражению лица Леи, ей снился сейчас
захватывающий и счастливый сон.
     "Она  симпатичная,  -  подумалось Императору, - даже жаль немного будет
убивать  такую.  Но  - предательница. Что поделаешь". А вот не будить ее еще
немного  Император был согласен. Тем более что повелитель Анданора припас ей
еще  один дар, который она, как потомственная аристократка, наверняка сумеет
оценить.  Император  решил  скрепить,  ради ее великой любви к партизану, их
брак  своей  печатью, сделав его законным. А подобное признание их отношений
немедленно  поднимало их на столь высокий уровень, что никто после ее скорой
кончины  не  посмеет  более  судачить об их незаконном сожительстве, низводя
аристократку  до  уровня  шлюхи.  Вот  что  значит  АНОРЭ - любовь, переходя
границы,  становится  опасной  стихией,  из-за нее теперь чуть было не погиб
Анданор.  Император,  полюбовавшись  немного  красотой черт лица Леи, вполне
платонически,  к  слову,  полюбовавшись - ему самому с юности вполне хватало
наложницы  Тондры  с  колонии  Карсанда,  дикарки, лишь за пять лет сумевшей
освоить  анданорский,  зато изобретательной и безудержной в любви, как и все
карсандки,  да  к  тому  же  безупречно сложенной и ослепительно красивой, -
решил,  что застрелит предательницу прямо в сердце, под левую грудь, шариком
плазмы  самого  маленького  диаметра,  чтобы  ее  тело  смотрелось  столь же
эффектно  замороженным  в  фамильном  склепе,  как  сейчас в стене. Также он
решил   подарить   Лее   на   их  с  Владимиром  похороны  платье,  расшитое
бриллиантами,  с  глубоким декольте; земной партизан, после того как их брак
будет  узаконен,  сможет  занять свое место рядом с так любимой им Леей в ее
усыпальнице.  Сейчас  же ничего не подозревавшая девушка тихонько, по-детски
посапывала  во  сне,  и Император, чтобы не испытывать к ней лишней жалости,
неторопливо  направился к землянину. Сейчас в тронном зале он был наедине со
спящими  пока  пленниками  -  поездка  к Священной Кулямбе с завязями плодов
должна  была  начаться лишь через час по земному времени. Так что торопиться
было некуда. Император подошел к спящему Владимиру.
     Да,  подумал  он,  это будет красивая легенда. О партизане с покоренной
планеты,  любовь  которого  к  анданорской  аристократке остановила страшную
казнь   возлюбленной,   а   прежде   заставила   его   избранницу  пойти  на
предательство.  Но  по  своей  безграничной милости Император, перед тем как
собственноручно  убить  обоих,  даровал  их  союзу законность, автоматически
сделав  Владимира  членом древнего анданорского рода. Красиво и поучительно.
И  в  меру  мрачно - чтоб никому не повадно было идти на предательство, даже
ради  любви.  Стингровая лихорадка в любом случае войдет в историю Анданора,
так  пусть  же,  вспоминая  о  ней, все будут оживлять в памяти и печальную,
поэтичную  историю  любви  и  смерти  этих двух, красивых и сильных, молодых
людей.  Если  бы  я  даровал  им  жизнь,  подумалось Императору, это было бы
меньшей  милостью,  чем  то,  что  я  признал  сейчас  их  брак  законным. А
хорошего, как известно, слишком много не бывает.
     Император  вновь  подошел  к  Лее.  Теперь  девушка  спала  отрешенно и
незаинтересованно,  увлекавший  ее  сон явно окончился. Лея была не одета не
потому,  что  так  решил  Император,  -  напротив, владыка Анданора и сам не
любил  слишком  уж  душещипательных,  возбуждающих  ненужные  чувства  сцен,
просто  так  уж  было  принято  в Империи, что все заключенные женского пола
содержались  в  тюрьме  обнаженными,  чтобы  эффективнее сломить их дух. Это
только  для  несостоявшегося растерзания стинграми да вот и для сегодняшнего
визита  священника  Лее  выдавали,  также  в  строгом соответствии традиции,
короткое  белое платьице. Император взял с золотого столика на резных ножках
в  виде  изящно  изогнувшихся  змеек,  выполненных  из  земного дуба, быстро
вошедшего  на  Анданоре  в моду, баллончик с пробуждающим газом и брызнул им
сперва  в лицо Лее, а затем - и на Владимира. Сам же опустился на трон и, не
глядя   на   мо   лодых  людей  и  невидимый  ими,  принялся  дожидаться  их
пробуждения.
     Наконец, он услышал красивый, грудной голос Леи:
     - Володенька! Милый! Ты жив?
     - Лея?  -  донеслось  до  слуха  Императора  уже со стороны его правого
монаршьего уха. - Здравствуй, любимая! Как ты прекрасна.
     - Ты  мне  снился  сейчас, - крикнула Лея уже более окрепшим голосом. -
Словно  мы  с  тобой  переселились в какую-то прекрасную страну, где тебе не
холодно,  а  мне не жарко и у нас свой маленький домик на берегу речки. Мы с
тобой так смеялись в моем сне, нам так хорошо было с тобой!
     "Не   зря   я  дал  ей  подольше  поспать",  -  удовлетворенно  подумал
Император.
     - Милая,  - ответил Владимир, - похоже, мне снилось то же самое, я даже
подумал,  что  для нас все уже кончилось, слишком уж все здорово там было. У
тебя стены дома были бирюзового цвета?
     Лея восторженно откликнулась:
     - Да,  милый, и значит, это был не сон, наши души правда путешествовали
вместе. Так бывает, когда любовь истинна!
     Как  Володе,  так  и  Лее  было  глубоко  наплевать,  слышит  их сейчас
кто-либо  или нет. Они столько долгих часов представляли себе, что и как они
скажут  друг  другу, если увидятся хоть краешком глаза, что, даже если бы их
сейчас  транслировали  на  весь  Анданор  по стереовидению, они бы все равно
говорили  именно  то, что думают, без оглядки на аудиторию. Им действительно
было нечего терять, и они оба хорошо это понимали.
     "Как   красиво!   Вряд  ли  они  скажут  что-нибудь  лучше,  -  подумал
Император,  поднимаясь  на  троне  и тут же попадая в зону видимости молодых
людей. - И этот их диалог тоже наверняка попадет в легенду".
     Лея  и  Володя затихли, увидев Императора. Лея хотела было рассказать о
своем  крещении,  но  вид  грозного  повелителя  Анданора  заставил ее слова
застрять  в  горле  и раствориться без остатка в благоговейном трепете перед
всемогущим  самодержцем. Да и Володе стало не по себе - он понял, что сейчас
услышит  и  о  том,  каков  был  результат  от молебна, и о том, что ожидало
теперь  его  и  Лею.  Впрочем,  он  отчего-то  не  сомневался,  что  молебен
остановил   болезнь   -   будто   что-то  трагичное,  быть  может,  тень  от
нечеловеческих  страданий  тысяч людей, ушло из самого воздуха, сделавшегося
чище.
     - Ну  что  же,  -  торжественно  начал Император, - жрецы Бога по имени
Троица  сумели  остановить эпидемию. И если бы не ты, Владимир, был причиной
занесения  мора на Анданор, я был бы тебе даже признателен, что ты подсказал
мне идею обратиться к жрецам Земли.
     Император  щелкнул  пальцами,  и  в  зал  вошли два охранника из личной
гвардии  - совсем еще юных, но с пеленок тренировавшихся, как и их достойные
отцы,  для  защиты  божественного  правителя от всех возможных напастей. Они
были  облачены  в  плазмозащитные  белые  комбинезоны без головных уборов, с
массивной  золотой  цепью  поперек  груди. Император пригласил их в качестве
свидетелей  -  так  уж  повелось  на  Анданоре,  что всякое слово, сказанное
Императором  при  двух  свидетелях, особенно из личной гвардии, уже обретает
статус  закона  и  более  не  подлежит  изменению  даже  самим  несравненным
повелителем.  Император решил сперва сказать о своей милости в адрес планеты
Земля,  потом скрепить законность их брака, ну и под конец зачитать приговор
самим   влюбленным,   да   и   привести  его  по-скорому  собственноручно  в
исполнение.
     - Итак,  - с улыбкой сказал Император, глядя на Владимира, - ты узнаешь
эту бумагу?
     И  Император,  совсем  как  при  первой  аудиенции, сунул под самый нос
Владимира  знакомый  тому листок, исписанный размашистым почерком повелителя
Анда-нора.
     - Узнаю,  -  кратко  ответил Володя, по привычке метнув взгляд на стену
напротив.   Впрочем,  на  ней  вместо  цветовых  пятен,  контролирующих  его
сознание,  теперь висела, вделанная в твердую поверхность, его Лея, подобная
сейчас мраморному подсвечнику изумительно изящной работы.
     Император,  прямо  перед  Володиным  лицом  порвал эту бумагу на мелкие
клочки и сказал весьма самодовольным тоном:
     - Я  заявляю, что, как бы впредь ни прогневило меня ваше Сопротивление,
Земля   никогда  не  будет  подвергнута  хоксу.  Разумеется,  те,  кто  имел
отношение  к  созданию  и  транспортировке вируса на Анданор, будут наказаны
безо  всякой  жалости.  Прочее  же  население  Земли  прощено  мною  за свое
попустительство.
     Владимир  был,  разумеется,  несказанно  рад такому решению, вот только
дохнуло  на него немного могильной тоской от слов Императора о наказании без
жалости  тех,  кто был замешан в транспортировке инфекции. Он понял, что это
имело  прямое  отношение  именно к нему и к Лее. Да и сон им обоим приснился
соответствующий.
     - Теперь  о  вас, - сказал Император, поглядывая то на Владимира, то на
его  жену,  торчащих  из  стен  по  обе  стороны  от  правителя  Анданора. -
Поздравляю  вас,  -  сказал  он.  -  Особенно  ты,  Лея, сможешь оценить мою
милость.
     Император  взял со стола другой лист, исписанный чернилами, и подошел к
девушке,  вовсе  не  стеснявшейся  своей  частичной  наготы - она привыкла к
отсутствию  одежды  за  время  заключения,  -  и  та,  шевеля  губами, бегло
пробежала глазами по указу Императора.
     - Володя!  - восторженно вскричала она. - Поздравляю тебя! Отныне наш с
тобой брак законен, милый мой! Вот, значит, к чему был наш общий сон!
     Император  положил  лист  с  указом  на  стол  и  скрепил  его  Большой
Императорской  Печатью.  Все.  Отныне  они  были  мужем  и  женой.  На столе
оставался  всего один листок. Его Император написал сегодня утром. Надо было
лишь  зачитать  его  Владимиру  с  Леей  и  лично  привести в исполнение. По
традиции,  первой  должна  была умереть жена - как муж, Владимир имел теперь
право  знать,  что  над ней не будет совершено надругательства, что она ушла
спокойно и мирно.
     - И,  наконец,  о  вашей  участи, - уже не столь миролюбивым тоном, как
раньше,  начал  Император,  поднимая  со  стола  роковую  бумагу.  - Я долго
размышлял  над  этим  вопросом  и  в  итоге  пришел  к твердому решению, для
фиксации  непреклонности  которого  в  том  числе и пригласил сюда этих двух
юных  гвардейцев,  -  теперь  Император  уже обращался к молодым охранникам,
стоявшим  посреди зала по стойке "смирно". - Они будут впервые в своей жизни
присутствовать  при  подобном поучительном событии, которое произойдет здесь
сразу  после  объявления  мною  моего решения. Итак, - начал Император, взяв
лист.  На  протяжении  последних своих слов правитель ни разу не взглянул ни
на  Володю, ни на Лею, словно опасаясь встречаться с ними взглядом, что было
истолковано Владимиром как крайне неблагоприятный знак.
     И   в   этот   самый   момент   в   малый   тронный   зал,  обыкновенно
использовавшийся  Императором для допросов и встреч с агентами, почти влетел
изможденного  вида  человек  в жреческом облачении. На нем был длинный белый
халат  с  драгоценным  поясом  из  кожи  редкой  анданорской золотой змейки,
отличающейся  особенно  острым  умом  и  смертоносным  ядом, - отличительным
знаком  высшей ложи анданорских жрецов. Выше был лишь Верховный жрец и Совет
Двенадцати  -  Император  просто-таки мечтал, чтобы Антор вошел в этот совет
особо  приближенных  к  Ктору.  Дело  в  том, что Антор был его человеком не
только  среди  жрецов,  но  и  в  роду  Ктора - а лишь из рода Ктора мог, по
традиции,  назначаться новый Верховный жрец. Антор был другом Императора еще
в  далеком  детстве  и  затем,  когда Император унаследовал престол так рано
скончавшегося  от  изнурительной  болезни  отца,  стал  его  осведомителем и
ценнейшим  агентом в стане жрецов. Более того, он был единственным человеком
Императора  в  Высшей  жреческой ложе. Именно его, и никого иного, прочил на
роль  Верховного  жреца правитель в случае, если с Ктором пришлось бы все же
покончить.
     Но  Антор  не  встречался с Императором явно, средь бела дня, множество
последних  лет.  Уже  одно  то,  что  он вот так, запросто явился во дворец,
должно  было,  когда слух об этом дойдет до Ктора, так скомпрометировать его
в  глазах  Совета  Двенадцати,  что  самодержец мог попрощаться с еще минуту
назад  вполне  реальной надеждой вхождения Антора в Высший Совет. А в случае
смерти  Ктора  лишь  один  из этого треклятого совета, так уж сложилось, мог
наследовать сан Верховного жреца.
     По  всему этому Император, заметно побледнев, подскочил к своему другу,
которого  он  впервые  за  много  лет  видел  лично, бросив лист со смертным
приговором  на  стол,  откуда  за минуту до того его и поднял, и увидел, что
Антор  не просто плохо выглядел, и вовсе не оттого, что запыхался, вбегая во
дворец,  будто  за  ним  гналась  стая  стингров,  -  дело  было  серьезнее.
Непонятно  было,  как  он  вообще-то  держался  на  ногах.  Лицо Антора было
иссиня-зеленым,  будто  он  скончался  три  дня назад. Розовыми на этом лице
были  только  глаза  с полопавшимися сосудами и вывернутыми веками. От жреца
исходил  явственный  запах тления, и, не без брезгливости и испуга полуобняв
своего  умиравшего  друга  за  плечо,  Император, ни слова не говоря прочим,
оттащил  его  слабеющее  с каждой секундой, едва переступавшее ногами тело в
сопредельный звукоизолирующий покой.
     - Рассказывай!  -  велел  Император Антору, усадив его в мягкое кресло,
где тот смотрелся особенно неживым.
     Будто  пробудившись  от  полудремы,  Антор  открыл рот, и на Императора
дохнуло  оттуда  такой  гнилью,  что он с трудом заставил нарождавшуюся было
брезгливую гримасу не исказить черты своего божественного лица.
     Тяжело  и  зловонно  дыша,  жрец  произнес  вялыми,  мертвыми какими-то
губами:
     - Я  сегодня  охранял  собрание  Совета Двенадцати. Заговор, Император.
День, два - есть. Больше - нет.
     Антор  дышал  хрипло  и  очень  часто,  казалось,  он уже произнес свои
последние   слова.   Недолго  думая,  Император  достал  из  кармана  своего
облачения  стимулирующий  баллон,  аэрозолем  из  которого  сегодня привел в
чувство  спящих  в стене пленников, и, нажав на педаль в крышке, оросил лицо
умиравшего  друга живительной взвесью. Это не могло быть провокацией - Антор
был   одним   из   немногих,   быть   может,  единственным,  кому  Император
действительно доверял.
     Взор  жреца  сделался  осмысленным  и  благодарным. И секунды не теряя,
продолжил свою речь:
     - Две   тысячи   лет   назад...  В  Империи  было  запрещено  Искусство
Мыслесмерти... - скороговоркой выдавил из себя Антор.
     Император  с  ужасом,  невольно  отразившимся в зрачках, увидел, как из
открытого  рта  жреца  вывалился небольшого размера жирный белый червячок и,
упав  на  мрамор  пола,  извиваясь,  тыкался  теперь  слепым  телом в разные
стороны.  Он  был  безопасен  -  просто  это  была  личинка  трупного жучка,
способного   развиваться   исключительно   в  падали.  Но  то,  что  говорил
умирающий,  не было бредом - искусство приносить болезни и смерть относилось
к  секретной  и,  как  думал  Император,  полулегендарной и давно утраченной
жреческой   практике.   В   свое  время  обладавшие  этим  искусством  жрецы
превратились   в   подобие   совершенных   наемных   убийц  -  три  и  более
профессионалов,   собравшись   вместе,   могли   нести  страдание  и  смерть
намеченной  жертве,  невзирая  на  расстояние,  на  котором  она находилась.
Созданное   для   уничтожения   скрывавшихся   от  правосудия  преступников,
искусство  само  сделалось  излюбленным  и совершенным орудием преступления.
Император,  как и большинство анданорцев, был убежден, что даже если древняя
поучительная  легенда  была  и  правдива,  то  искоренены  эти  знания  были
давным-давно  и бесследно. Впрочем, то, что сейчас на его глазах происходило
с Автором, доказывало, что он ошибался.
     Антор  безразлично  смахнул  бессильной рукой ниточку слюны, тянувшуюся
за червем, и продолжил речь:
     - Тебя  решено...  убрать  с  пути,  так  же, как и твоего отца... Ктор
договорился  с твоим... младшим братом, чье сознание целиком в его власти...
Он  унаследует  престол,  а  они,  - тут голос жреца вдруг сделался тонким и
срывающимся,  так  что  Императору  подумалось,  что  ему,  воз, мешают
говорить   черви,   набившиеся   в  гортань,  -  заставят  его  отречься  от
престола...  В  пользу  жреческого  рода...  Одна Империя, так говорил Ктор,
один  повелитель...  Сверху  боги,  так  он  сказал,  снизу  жрецы...  потом
граждане... Императору нет места...
     И   Антор   не  по-хорошему  затих,  приоткрыв  рот.  Император,  желая
дослушать  и  опасаясь,  что сейчас из него посыплются новые червяки, поднес
стимулирующий  баллон  вплотную  и брызгал долго, безнадежно, весь; наконец,
когда  запас  вещества  иссяк,  жрец, получивший вообще-то почти смертельную
дозу  мощного  стимулятора, вновь открыл глаза, но они смотрелись неживыми и
стеклянными.
     - Он  боялся  только... земных... жрецов... Их корабль замкни... рован.
Среди  жрецов  Ктора...  даже  низших...  есть  отряды  знающих... Искусство
Мыслесмерти.
     Антор  утер ладонью струйку темной крови, вытекшую из его левой ноздри.
Вообще  сказать  сейчас,  что  он выглядел дурно, значило не сказать ничего.
Навряд  ли  покойник, проведя недельку под палящим солнцем Силлура, выглядел
бы хуже.
     - Их  искусство...  - без меры роняя слюни, чудом продолжал Антор, - не
подействовало   на...   земных  жрецов,  которых  он  хотел  погубить...  из
ревности,   что   тем   удалось...   эпидемию...  прервать...  С  теми,  кто
посвящен... в земную веру... им сложно...
     И  тут, наконец, изо рта умиравшего жреца выпал второй, давно ожидаемый
Императором  червячок.  Он  упал  на  белоснежное  облачение  жреца  и начал
тыкаться в складку одеяния, желая вернуться обратно в гниющую плоть.
     - Ктор...  испугался, что земляне... обратят тебя в свою веру, тогда...
замысел  Ктора...  мог  рухнуть...  Я стоял за дверью и подслушивал, а члены
Совета,  в  конце...  завершили  свой... сход... проклятием на всех, кто их,
быть  может... подслушал... Мыслесмерть... Я... мне... сразу же стало плохо,
и я... побежал... к те... боюсь, мне... не выжи...
     "Это  точно",  -  подумалось  Императору.  Антор  умолк,  и  Император,
поднеся  руку  к его рту, чтобы понять, дышит он или нет, увидел, как наружу
показался  гибкий  кончик еще одного червя, будто ощупывающего воздух вокруг
себя.
     Император  достал  плазматический  пистолет и торопливо нажал на курок,
направив  его  Антору  прямо  в  лоб  -  все равно в закрытом гробу хоронить
придется.  И  с колотящимся сердцем и трясущимися руками вышел в смежное как
с  комнатой,  в  которой  оставил  в  кресле  мертвого  друга, так и с малым
тронным  залом помещение. Пара минут дыхательной методики, которой Император
владел  с  детства  -  и бешено прыгающее в груди сердце и дыхание сделались
ровнее,  так  же  как  и  ход мыслей, бежавших до этого вскачь, как весенние
скримлики.
     Император   минут   десять   провел   в  комнате  отдыха,  наблюдая  за
грациозными  движениями  величаво  плававшей  в  обществе  маленьких рыбок в
огромном  аквариуме, вделанном в стену, девушки-рыбы с планеты Ан-тарлиск, к
которой  Императора  так  ревновала  наложница.  Алдо,  так  звали  русалку,
действительно  двигалась  очень  красиво, но Император относился к ней как к
произведению  искусства,  способному  скрасить  ход  делового  разговора или
успокоить  нервы  в  тяжелую  минуту.  Алдо  работала  по  контракту,  в  ее
обязанности  входило  только  кушать,  спать  и плавать, плавать, плавать...
Стенки  аквариума  были  полупроницаемыми  и  всегда  непроглядно  синими со
стороны  Алдо  -  это  было  условием,  на котором Тондра позволила оставить
русалку во дворце.
     "Так  вот  почему  Ктор  так  отговаривал  меня  официально жениться на
Тондре",  -  думалось  Императору,  сейчас  впервые  в жизни позавидовавшему
полногрудой  и  крутобокой  подводной деве, сверкнувшей чешуей за прозрачным
для  Императора стеклом. Ни тебе принимать решения, ни тебе их осуществлять.
Плавай  себе, лови руками рыбок да кушай их - русалки с Антарлиска едят рыбу
почти живьем - и копи себе на приданое...
     "Да  уж, занесло меня", - усмехнулся Император и, глядя на изящное тело
Алдо,  принялся  вновь  выполнять  те  же упражнения, которые - он это понял
сейчас - с первого раза помогли ему не в полной мере.
                                    ***
     - Ну  как?  -  спросил  Владимир у Леи, силящейся прочесть то, что было
начертано на листе, брошенном Императором на золотой столик.
     - Не выходит... - ответила девушка.
     Володя  с  Леей  переговаривались  уже  несколько  минут,  не обращая и
малейшего  внимания  на  продолжавших  стоять навытяжку, развернутых к трону
молодых  охранников. У тех же ни один мускул на лицах не дрогнул, ни разу за
время отсутствия вершителя судеб Анданора.
     - Говорю тебе, это смертный приговор, - в очередной раз сказал Володя.
     - А   я   говорю   тебе,   возлюбленный  мой,  что  ты  рассуждаешь  не
по-христиански,  - парировала Лея, изумительной красоты барельефом торчавшая
из  стены,  -  в  твоих  же  книжках, между прочим, сказано, что осуждение -
грех,  тем более - клевета и тем хуже - на Императора. Ведь всякая власть от
Бога - так?
     Володя   умолк,  сраженный  безупречностью  аргументации  его  законной
теперь  -  во  всяком  случае,  для  Анданора  - жены и потрясенный тем, как
владела   она   глубинами  своей  памяти,  поскольку  нигде,  кроме  Москвы,
христианских  книжек  она  читать  просто не могла. "Или могла? - подумалось
Володе.  -  Может,  это  земные  священники  каким-то  образом  снабдили  ее
литературой?"
     - Это ты еще в Москве запомнила? - спросил Володя.
     - При   чем   тут  твоя  Москва,  -  с  нотками  раздражения  в  голосе
откликнулась  Лея.  -  Может, и в Москве, но, насколько я помню, так говорил
Сам  Спаситель.  Между  прочим,  когда  я  сидела одна в своей камере, всеми
забытая,  я  от  тоски  и  безнадежности  стала молиться Ему теми молитвами,
которые  запомнила  наизусть,  когда  ты  их  читал.  Я молилась, чтобы твой
Господь,  если  Он действительно так всемогущ, как это утверждают христиане,
дал  мне знать, что с тобой, жив ты или нет, и о том еще, как обстоят дела с
эпидемией.  И  я  твердо  решила  тогда,  почти  поклялась:  если Он это мне
откроет,   так,  чтобы  я  поняла,  что  это  Он  мне  открыл,  то  я  приму
христианство,  не то чтобы крещусь - куда мне, но хотя бы просто, сама, буду
считать  себя  христианкой и вести себя так, как этого требовал Спаситель. И
я  все  время  обращалась  к  Богу с этой просьбой, все время молилась. Я не
знаю,  сколько прошло времени - знаю, что очень много, - но я читала у тебя,
что  от  Христа  не  надо отступаться, если Он сразу не дает просяного, надо
обращаться  к  Нему  опять  и  опять,  - а меня ведь не пытали, не мучили, я
сидела  голая на этом проклятом полу, который превращался в болото когда ему
вздумается,  и,  если  не  спала,  то  молилась,  молилась, молилась... И ты
знаешь, чем кончилась эта история?
     - Нет...  -  сказал  вконец заинтригованный Володя, глядя на нее во все
глаза.
     - Мне  выдали  белую одежду, как перед казнью, ничего не объяснив. Я ее
надела  и  продолжала  молиться. И стена разверзлась, и вошел... священник с
Земли.  И  он  рассказал  мне  о том, как дела у тебя. И о том, что эпидемия
закончилась после молебна.
     - И  что  дальше?  -  не  будучи в силах сдержать изумление, воскликнул
Володя.
     - А  дальше  я приняла крещение. Кстати, меня теперь зовут Любовь, раба
божия  Любовь,  -  когда  будешь  молиться  за  меня,  можешь  называть меня
христианским  именем,  а  не  языческим.  Впрочем,  я  думаю, что мы с тобой
вскоре  помолимся  Ему вместе, благодаря за освобождение, поскольку если мне
Господь  за  тысячи световых лет прислал батюшку, чтобы меня крестить, - так
мне  сказал  сам  священник, если Господь спас мою Родину, Анданор, от вашей
земной  болезни  через  своих  служителей,  если  Господь, даже когда из нас
двоих  только  ты один веровал в Него, сберег нас по сей день живыми во всех
немыслимых  приключениях,  то  как же ты думаешь, что Он теперь нас покинет?
Это  уже  маловерие,  милый.  Конечно  же,  Император  добр  и  справедлив и
отпустит нас - у тебя просто предубеждение против всех анданорцев.
     Владимир  просиял  лицом так, что если он и прежде напоминал повешенный
на  стену  светильник  в форме верхней части туловища человека, то сейчас он
напоминал  светильник  включенный. Он просто не нашелся сперва, что сказать,
и   в  малом  тронном  зале  повисла  пауза,  просто  даже  как-то  осязаемо
восторженная.
     - Лея,  любимая,  поздравляю тебя... И нас... Думаю, тот домик, который
мы  оба  с  тобою видели во сне, означает то, что после казни мы оба с тобою
попадем в очень хорошие места. Я так люблю тебя!
     Лея же ответила мужу несколько раздраженно:
     - Послушай,  Володенька,  замолчи,  пожалуйста!  Ты  просто  закоснел в
своем  неверии  -  тебя,  случайно, не хоксировали, пока ты был без меня? Ты
скажи,  я  от  тебя даже от хоксированного не откажусь! Какая казнь, ты что,
правда  не  соображаешь?  Это  же оправдательный приговор, неужели ты вообще
так ничего и не понял?
     - Милая,  как бы там ни было, говорю тебе, что это смертный приговор, -
упрямо   настаивал   Владимир,  которому,  казалось,  удалось  даже  немного
высунуться  из стены в тщетных попытках переубедить супругу. - А мы с тобою,
вместо того чтобы прощаться, спорим в наши последние минуты.
     Внезапно  двери в стене распахнулись, и оттуда вышел Император, имевший
вид возбужденный и загадочный.
     - Вы  оба  правы!  - воскликнул он, немало озадачив этим как Лею, так и
Владимира.
     Стремительно  подойдя  к столу, он взял оттуда лист и поднес его к лицу
пленницы.  Та  читала  про себя, едва шевеля губами, и Владимиру показалось,
что  она  читает  заклятие,  обращающее живую плоть в камень - ее прелестное
тело  -  это  было  видно  даже на таком расстоянии - сделалось бледнее, чем
мрамор,  словно всю ее кровь выпила, одним глотком, удерживавшая ее стена. А
Владимир  и  не  сомневался,  что  это - смертный приговор. Лея же, кажется,
готова  была  потерять  сознание  от  траурной  вести,  и Император решил не
тянуть со следующей новостью, которой было всего две минуты от роду:
     - Но   ты,   Лея,   тоже   была   права  -  не  падай  духом.  В  честь
государственного  праздника вы оба попадаете под амнистию - при условии, что
ты,  Владимир,  отныне  клянешься не делать ничего, способного принести вред
Империи Анданор, и не помогать более земному Сопротивлению.
     В  голове  у  Владимира  поплыл,  нарастая, розовый звон, то есть кроме
того,  что  зазвенело  в  ушах,  мир  еще пошел розовыми пятнами, - Владимир
слышал,  что  люди  и  умирали  порой  от добрых-то вестей... "Восхищенья не
снесла  и  к  обедне  померла",  -  непрошено  ожили  в  памяти  незабвенные
пушкинские строки.
     - Стандрэ,  -  выдохнул  он,  не раздумывая, что по-анданорски означало
"Клянусь".
     Император,   несколько   удивившись   столь  совершенному  анданорскому
Владимира,  будто  членство  в  аристократическом  роду  отверзло  ему уста,
порвал  собственноручно  написанный смертный приговор, который, не явись так
вовремя  Антор,  к  этому  моменту  был  бы не только скреплен печатью, но и
приведен  в исполнение. "Это ничего, мы еще постреляем", - подумал Император
о  грядущей  ночи,  когда должен быть уничтожен весь без исключения, включая
младенцев,  род  Верховного  жреца  и  умерщвлены  все  служители  культа на
местах.  Сейчас  Володя  и  Лея стали ему просто необходимы - об их спасении
его  так  просили  христианские священники с Земли. Император не сомневался,
что  теперь,  когда  он пошел навстречу их просьбе, они наверняка не откажут
ему  ни в крещении, ни в защите от Искусства Мыслесмерти, угрозу воздействия
которого  Император  почти  материально  ощущал  сгустившейся  вокруг  своей
царственной  особы.  "И  за  отца  они  мне  ответят, и за Антора, - подумал
Император.  -  Вряд  ли  Совет  Двенадцати  сможет сосредоточиться, когда их
будут  закидывать  камнями...  Хотя  нет,  -  решил Император, - я сперва их
усыплю,  затем  хоксирую,  а потом уже народ забросает их камнями, когда все
уже будет кончено".
     Пока  же  Император с видом доброго волшебника взмахнул рукой, и Володя
почувствовал,  что  его  смирившееся было с неподвижностью тело вываливается
из  разбухших недр за спиной. Из стены напротив выпала Лея - теперь она была
совсем  уже  обнаженной, и, глядя на нее, Володе показалось, что он попал из
суровых будней тюремной жизни в сказку, где сбываются самые сладкие мечты.
     Император  же подумал, что раз Лея теперь является свободной, тем более
замужней  женщиной,  то  не  пристало  ей  голой  находиться в тронном зале.
Решение,  будто  услышав  зов царственной особы, явилось в голову Императора
само   и   без   промедления   -  Император  сорвал  со  своих  плеч  черный
плазмозащитный  плащ,  успев  порадоваться,  что  надел сегодня простой, без
бриллиантов,  и  набросил  его  на  плечи  Леи,  которая,  не  помня себя от
счастья, намеревалась уже, поднявшись с пола, броситься к мужу в объятия.
     - Свадебный подарок, - сказал Император.
     Лея,  всегда мечтавшая о подобном плаще, думала, что он может достаться
ей  лишь  в  случае,  если  она станет высшим офицером. О такой же чести она
даже  не  мечтала  -  плащ с императорского плеча! "Эх ты, Володя, Володя, -
думала  она,  наглухо  завернув в царское облачение свое исходящее в приливе
нежности,  жаждущее  встречи  с  Володиными руками тело. - Как же ты мог так
плохо думать о нашем Всемилостивом, Справедливейшем Императоре!"
     Лея   почтительно,   почти   до  земли,  склонилась  перед  правителем,
благодаря  его  за  щедрый  дар.  Император  в  ответ  коснулся указательным
пальцем  правой  руки  ее  макушки,  как  того требовал ритуал. Лея столь же
неспешно  распрямила  спину,  а затем рванула в сторону терпеливо ожидавшего
ее  у  своей  стенки  Владимира.  Взаимное  блаженство  встречи  было  почти
запредельным, почти невыносимым, совсем сказочным.
     Гвардейцы  Императора,  неплохо знавшие русский, как и все прочие языки
покоренных   планет,  каменными  изваяниями  взирали  на  столь  редкую  для
Анданора  и  вообще  исключительную  для  этого зала сцену. "Ни одно из дел,
фраз  или  мыслей  нельзя  оставлять  незаконченными",  - вспомнил Император
древнее  правило  убитого,  оказывается,  отца и негромко сказал гвардейцам,
сосредоточенно  взиравшим  на  безоглядный  град  поцелуев, которыми осыпали
друг друга влюбленные:
     - Внимайте,  слуги  мои!  Учитесь тому, что видите! Вот что значит быть
милосердным.
     Император   был  так  растроган  своей  краткой  речью,  что  ему  даже
показалось  -  совсем,  стало  быть,  нервы расшатались, - что в уголках его
глаз зародились вовсе уж неуместные для Императора слезинки.
     Внезапно  Лея  повернула  к  Императору свое залитое радостью и слезами
лицо и спросила своего обожаемого правителя:
     - Простите, а какой сегодня у нас государственный праздник?
     - День Крещения Анданора, - ответил Император.
OCR