Чтобы миссис Эвис Ларднер оказалась убийцей -- в это просто невоз
было поверить. Кто угодно, только не она. Вдова астронавта-великомученика,
она занималась благотворительностью, коллекционировала произведения
искусства, считалась потрясающе гостеприимной хозяйкой и, по общему
признанию, талантливой художницей. К тому же это было добрейшее и милейшее
существо на свете.
Муж ее, Уильям Дж. Ларднер, погиб, как известно, от радиации, когда он
добровольно остался в космосе, чтобы дать возсть пассажирскому кораблю
благополучно добраться до Пятой космической станции. Миссис Ларднер
получила за мужа щедрую пенсию, которой весьма удачно распорядилась и в свои
далеко еще не преклонные годы стала очень богатой женщиной.
Ее дом был настоящей выставкой-музеем с небольшой, но тщательно
подобранной коллекцией ювелирных изделий. Миссис Ларднер удалось раздобыть
уникальные антикварные предметы самых разных культур человечества -- все,
что только украсить драгоценностями и превратить в шедевр прикладного
искусства. Здесь были одни из первых наручных часов, сделанных в Америке,
кинжал из Камбоджи, очки из Италии -- каждый предмет, естественно,
инкрустирован драгоценными камнями, и так далее, до бесконечности.
Коллекция, открытая для обозрения, не была застрахована, даже обычной
системы охраны -- и той не существовало. Впрочем, миссис Ларднер в ней и не
нуждалась: огромный штат прислуги из роботов охранял выставленные сокровища
с неусыпной бдительностью, неподкупной честностью и безупречной
эффективностью.
Посетители знали о роботах, и никто никогда даже и не слыхал о попытках
ограбления.
Но гвоздем программы, безусловно, была световая скульптура миссис
Ларднер. Как ей удалось обнаружить в себе этот дар, -- об этом тщетно
гадали все гости, бывавшие на ее роскошных приемах. Каждый раз, когда дом
миссис Ларднер открывался для гостей, в комнатах сияла новая симфония света;
трехмерные извивы и фигуры, переливающиеся всеми цветами радуги, то
светились чистым ровным светом, то вдруг вспыхивали хрустальным мерцанием,
повергая приглашенных гостей в изумление и при этом выгодно оттеняя
голубоватые волосы и мягкие черты лица хозяйки, что придавало им подлинное
совершенство.
В основном, гости, конечно, приходили посмотреть световые скульптуры.
Художница никогда не повторялась, всякий раз создавая оригинальные
творения. Многие из приглашенных -- те, что могли позволить себе такую
роскошь, как световые компьютеры, -- сами нередко баловались созданием
скульптур, однако всем им было далеко до миссис Ларднер. Даже тем, кто
считал себя профессиональным художником.
Сама же хозяйка проявляла очаровательную скромность. "Нет, нет, --
возражала она какому-нибудь расчувствовавшемуся гостю, -- я не назвала бы
это "поэзией в свете". Вы слишком добры ко мне. В лучшем случае это просто
"световирши". И все улыбались милой шутке художницы.
Миссис Ларднер создавала световые скульптуры только для собственных
приемов, хотя ей не раз предлагали сделать их на заказ. "Это будет уже
коммерциализацией", -- неизменно отвечала она. Однако не возражала, если с
ее произведений хотели снять голографические копии, которые становились
постоянным украшением музеев всего мира. И никогда не брала за это денег.
"Я не возьму ни пенни, -- говорила она, широко разводя руками. -- Пусть
ими любуются все кому не лень. В конце концов, мне-то они больше не нужны".
И это была чистая правда. Никогда в жизни она не повторяла своих скульптур.
Когда снимали голограммы, миссис Ларднер была сама любезность.
Благожелательно наблюдая за каждым шагом работающих, она в любой момент
готова была призвать на помощь своих роботов. "Пожалуйста, Кортни, --
говорила она, -- если вас не затруднит, помогите им приладить лестницу".
Именно так она и выражалась: миссис Ларднер обращалась к роботам
исключительно вежливо. Однажды, несколько лет назад, ее за это сурово
отчитал какой-то правительственный функционер из Управления "Роботс энд
Мекэникл Мен".
-- Так нельзя, -- сказал он сердито. -- Вы их просто портите. Роботы
сконструированы таким образом, что они подчиняются приказам, и чем точнее
приказ, тем быстрее они его выполняют. Когда же к ним обращаются с
изысканной вежливостью, до них не сразу доходит, что это приказ, и они
реагируют замедленно.
Миссис Ларднер вздернула аристократический подбородок.
-- Я не требую от них скорости, -- заявила она. -- Мне нужна
доброжелательность. Мои роботы любят меня.
Правительственный функционер хотел было объяснить, что роботы не
способны любить, однако тут же увял под мягким, но полным укоризны взором
почтенной дамы.
Ни для кого не секрет, что миссис Ларднер никогда не возвращала своих
роботов на фабрику для регулировки. Позитронные мозги -- чудовищно сложная
штука, а потому, как правило, каждый десятый робот, сошедший с конвейера,
нуждался в дополнительной настройке. Порой дефекты обнаруживались далеко не
сразу, но "Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн" никогда не отказывалась
устранить их, притом совершенно бесплатно.
"Ну уж нет, -- качала головой миссис Ларднер. -- Коль скоро робот попал
в мой дом и выполняет свои обязанности, он может позволить себе маленькие
чудачества. Я не допущу, чтобы кто-то копался у них в голове". Пытаться
объяснить ей, что робот -- всего-навсего машина, оказывалось занятием
совершенно бесполезным. "Такое умное создание не может быть просто машиной,
-- упрямо твердила она. -- Я обращаюсь с ними как с людьми".
Так оно и было на самом деле.
Она держала у себя даже Макса, абсолютно беспомощное существо, с
трудом соображающее, чего от него хотят. Однако миссис Ларднер энергично
отрицала этот очевидный факт. "Ничего подобного, -- твердо говорила она. --
Он прекрасно умеет принимать пальто и шляпы и развешивать их в гардеробной.
Он может приносить и подавать мне разные вещи. Он вообще много чего умеет".
-- Почему бы вам не отправить его на фабрику подрегулировать? -- как-то
спросил ее один из приятелей.
-- Это невоз. Я принимаю его таким, какой он есть. Знаете, на
самом деле он очень милый. В конце концов, позитронный мозг настолько
сложен, что никто не в силах точно определить, что с ним не в порядке. Если
Макса отрегулируют, он может потерять все свое обаяние, а я этого не
перенесу.
-- Но если робот неисправен, -- настаивал приятель, нервно поглядывая
на Макса, -- он может быть опасным!
-- Господь с вами! -- рассмеялась хозяйка. -- Макс у меня уже много
лет. Он совершенно безобидный и вообще просто душка.
На самом деле Макс выглядел в точности как любой другой робот --
металлический, гладкий, слегка похожий на человека, но совершенно безликий.
Однако добрая миссис Ларднер всех их считала личностями, милыми и
обаятельными. Такова уж была эта женщина.
Как же могла она пойти на убийство?
Чтобы Джон Семпер Трэвис пал от руки убийцы -- в это просто невоз
было поверить. Кто угодно, только не он. Замкнутый, тихий, он жил в миру, но
был не от мира сего. Оригинальный математический гений Трэвиса позволял ему
запросто создавать в уме сложнейший узор из мириадов позитронных связей,
который затем закладывали роботам в мозги. К тому же Трэвис, главный инженер
"Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн", страстно увлекался световой
скульптурой. Ей он посвятил целую , в которой доказал, что
математические модели, применяемые им для конструирования позитронного
мозга, с успехом могут быть модифицированы и использованы для создания
высокохудожественных световых скульптур.
Но попытка воплотить теорию в жизнь обернулась для инженера полным
крахом. Его скульптуры, созданные на основе математических принципов,
оказались тяжеловесными, невыразительными и скучными.
В сущности, только это и отравляло спокойное, замкнутое и налаженное
существование Трэвиса, однако он чувствовал себя по-настоящему несчастным.
Он знал, что теория его верна, но не мог доказать свою правоту на практике.
Если бы удалось создать хоть один шедевр... Естественно, инженер был знаком
с творчеством миссис Ларднер. Все признавали ее талант, однако для Трэвиса
было очевидно, что художница не имеет ни малейшего представления об
элементарных основах робоматематики. Он неоднократно писал ей, но она
категорически отказывалась объяснить свой художественный метод. Трэвис
вообще сомневался, что у нее есть какой-то метод. Скорее, чистая интуиция,
-- но даже интуицию необходимо выразить математическиВ конце концов Трэвису
удалось раздобыть приглашение на один из приемов миссис Ларднер. Он должен
был увидеть ее!
Мистер Трэвис опоздал на прием: он еще раз попытался создать световую
скульптуру и опять потерпел сокрушительное поражение.
-- Какой у вас чудной робот -- тот, что принимал у меня пальто и шляпу,
-- заметил инженер, глядя на хозяйку с почтительным удивлением.
-- Это Макс, -- сказала миссис Ларднер.
-- Он совершенно разрегулирован, к тому же эта модель давно устарела.
Почему бы вам не вернуть его на фабрику?
-- О нет, это слишком хлопотно.
-- Какие хлопоты, о чем вы! -- воскликнул инженер. -- Вы были бы
поражены, узнав, насколько это легко. Впрочем, как представитель "Ю. С.
Роботс", я взял на себя смелость отрегулировать его собственноручно. Это
заняло всего пару минут: сами увидите, в какой он теперь прекрасной рабочей
форме.
Лицо миссис Ларднер исказила странная гримаса. Впервые в жизни эта
великодушная женщина испытывала ярость, и, казалось, черты лица просто не
умели выразить непривычное чувство.
-- Вы отрегулировали его? -- вскричала она. -- Но ведь это он создавал
все мои световые скульптуры... Неправильная регулировка, которую вы никогда
не сможете восстановить, именно она... она...
И надо же было случиться такому несчастному совпадению, что в этот
момент миссис Ларднер демонстрировала гостям свою коллекцию и прямо перед
ней на мраморном столике лежал украшенный драгоценными камнями кинжал из
Камбоджи!
У Трэвиса тоже вытянулось лицо.
-- Вы хотите сказать, что, если бы я изучил уникальные дефекты его
позитронного мозга, я смог бы понять...
Взмах кинжала был настолько молниеносным, что никто просто не успел
опомниться, а Трэвис не сделал попытки увернуться. Говорят, он даже слегка
подался вперед -- так, словно сам хотел умереть.
2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского