Книго 

     - Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да. Да.  Да,  -
произнес Марми Таллин в шестнадцати различных  тональностях  и  ударениях,
при  этом  его  кадык  на  длинной  шее   конвульсивно   дергался.   Марми
писатель-фантаст.
     - Нет, - ответил Лемюэль Хоскинс, непоколебимо глядя сквозь свои очки
в стальной оправе. Хоскинс - издатель научной фантастики.
     - Значит, вы не принимаете научный  тест.  Вы  меня  не  слушаете.  Я
забаллотирован? - Марми приподнялся на цыпочках, опустился, несколько  раз
повторил этот процесс, тяжело дыша. Пальцами он вцепился себе в волосы.
     - За один, против шестнадцать, - сказал Хоскинс.
     - Послушайте, - снова начал Марми, -  почему  это  вы  всегда  правы?
Почему неправ всегда я?
     - Марми, посмотрите этому в лицо. Мы  судим  по-разному.  Если  тираж
журнала уменьшится, я буду разорен.  Засяду  по  уши.  Президент  общества
космических издателей начнет задавать вопросы. Он примется изучать  цифры.
Но тираж не падает. Напротив, он растет. Поэтому я хороший  издатель.  Что
касается вас, то когда издатели принимает ваши  рукописи,  вы  талант.  Но
когда не принимают, вы бездарь. В данный момент вы бездарь.
     - Есть  и  другие  издатели.  Вы  не  один,  -  Марми  вытянул  руки,
растопырив пальцы. - Считать умеете? Вот сколько фантастических журналов с
радостью возьмут рассказы Таллина не глядя.
     - Gesundheit [на здоровье, (нем.)], - сказал Хоскинс.
     - Послушайте, - голос Марми стал сладким, - вы хотите, чтобы  я  внес
два изменения, верно? Вам нужна вступительная сцена с  битвой  в  космосе.
Ладно, сделал. Она уже тут. - Он помахал рукописью под носом у Хоскинса, и
тот отодвинулся, как от дурного запаха.
     - Но вы хотите также,  чтобы  в  самой  середине  действия  произошла
ретроспекция, сцена на корабле, - продолжал Марми, - и  вот  этого  вы  не
можете получить. Внеся это  изменение,  я  уничтожу  концовку,  в  которой
сейчас есть и пафос, и глубина, и чувство.
     Издатель Хоскинс уселся в кресло и обратился  к  секретарше,  которая
все это время продолжала печатать. Она привыкла к таким сценам.
     Хоскинс сказал:
     - Вы слышали, мисс Кейн? _О_н_ говорит о пафосе, глубине  и  чувстве.
Что писатель знает о таких вещах? Послушайте, введя вставку, вы усиливаете
интерес, укрепляете рассказ, делаете его более ценным.
     - Чем я его делаю ценнее? - с болью воскликнул  Марми.  -  Вы  хотите
сказать, что если я посажу  в  корабль  несколько  парней  и  заставлю  их
говорить о политике и социологии в ожидании взрыва, рассказ станет ценнее?
О, Боже!
     - Но иначе нельзя. Если вы  дождетесь  кульминации  и  потом  начнете
обсуждать политику и социологию, читатель уснет над вашим рассказом.
     - Я пытаюсь сказать вам, что вы ошибаетесь, и могу это доказать.  Что
смысла спорить, когда я организовал научный эксперимент...
     - Научный эксперимент? - Хоскинс снова апеллировал  к  секретарше.  -
Как вам это нравится, мисс Кейн? Он считает себя одним из своих героев.
     - Я случайно знаком с одним ученым.
     - Кто это?
     -  Доктор  Арндт  Торгессон,  профессор  психодинамики  Колумбийского
университета.
     - Никогда о нем не слышал.
     - Полагаю, это о многом говорит, - с презрением сказал Марми. -  _В_ы
о нем никогда не слышали. Вы и об Эйнштейне не слышали, пока  ваши  авторы
не стали упоминать его в рассказах.
     - Очень остроумно. Какая гадость! Так что с этим Торгессоном?
     -  Он  разработал  способ  научной  оценки  качества  рукописи.   Это
грандиозная работа. Это... это...
     - И это тайна?
     - Конечно, тайна. Он не профессор из фантастики. В  фантастике  когда
человек разрабатывает теорию, он тут же оповещает об этом  все  газеты.  В
реальной жизни так не бывает. Ученый годы проводит в  экспериментах,  пока
не опубликует что-нибудь. Публикация - это серьезное дело.
     - Тогда откуда _в_ы_ об этом знаете? Простой вопрос.
     - Так случилось, что профессор Торгессон мой поклонник. Ему  нравятся
мои рассказы. Он считает меня лучшим писателем в этом жанре.
     - И он показал вам свою работу?
     - Да. Я предвидел, что  вы  заупрямитесь  насчет  этого  рассказа,  и
попросил его провести для нас эксперимент. Он согласился, если мы не будем
об этом рассказывать. Он сказал, что эксперимент интересный. Он сказал...
     - Но почему такая таинственность?
     - Ну... - Марми колебался. -  Послушайте,  предположим,  у  вас  есть
обезьяна, которая печатает текст "Гамлета".
     Хоскинс в тревоге смотрел на Марми.
     - Вы что, розыгрыш тут устраиваете? - Он повернулся к  мисс  Кейн.  -
Когда писатель десять лет проработает в фантастике, без клетки он опасен.
     Мисс Кейн продолжала быстро печатать.
     Марми сказал:
     - Вы меня слышали: обычная обезьяна, выглядит даже забавнее  среднего
издателя. Я договорился на сегодня. Идете со мной?
     - Конечно, нет. Вы  думаете,  я  оставлю  кипу  рукописей  вот  такой
высоты, - он резко провел ладонью по горлу, -  ради  вашей  глупой  шутки?
Думаете, буду подыгрывать клоуну?
     - Это не шутка, Хоскинс. Ставлю обед  в  любом  ресторане  по  вашему
выбору. Мисс Кейн свидетельница.
     Хоскинс снова сел.
     - Вы меня угостите обедом? Вы, Мармадьюк Таллин,  самый  известный  в
Нью-Йорке должник, собираетесь оплатить чек?
     Марми содрогнулся, но не от упоминания о своей неспособности оплатить
чек, а от своего имени во всей его ужасной трехсложности. Он сказал:
     - Повторяю. Обед: что хотите и где хотите. Бифштексы,  грибы,  грудка
рябчика, марсианский крокодил - что угодно.
     Хоскинс встал и снял со шкафа шляпу.
     - Не могу упустить возсть  взглянуть,  как  вы  достаете  старую
большую  долларовую  банкноту  из  левого  фальшивого  каблука,  где   она
пролежала с девятьсот двадцать восьмого. Я иду с вами в Бостон...
     Доктор Торгессон был польщен. Он тепло пожал руку Хоскинсу и сказал:
     - Я читаю "Космические рассказы"  с  самого  приезда  в  эту  страну,
мистер Хоскинс. Прекрасный журнал. Особенно мне нравятся рассказы  мистера
Таллина.
     - Слышите? - спросил Марми.
     -  Слышу.  Марми  говорит,  что  у  вас  есть  талантливая  обезьяна,
профессор.
     - Да, - ответил Торгессон, - но, конечно, это конфиденциально.  Я  не
готов еще к публикации, а преждевременная публикация может уничтожить  мою
профессиональную карьеру.
     - Все сохранится под шляпой издателя, профессор.
     -  Хорошо,  хорошо.  Садитесь,  джентльмены,  садитесь.  -  Он  начал
расхаживать перед ними. - Что вы  рассказывали  мистеру  Хоскинсу  о  моей
работе, Марми?
     - Ничего, профессор.
     - Вот как. Ну, что ж, мистер Хоскинс, как  издатель  журнала  научной
фантастики, вы, я не сомневаюсь, знаете все о кибернетике.
     Хоскинс позволил сосредоточенно интеллигентному  взгляду  просочиться
за стальную оправу своих очков. Он сказал:
     - А,  да.  Компьютеры...  Массачузетский  технологический...  Норберт
Винер... - И что-то еще.
     - Да. Да. - Торгессон заходил быстрее. - Тогда вы знаете, что был  на
основе кибернетических принципов  создан  шахматный  компьютер.  Шахматные
правила и цель игры встроены в его цепи.  Если  дать  машине  определенную
позицию, она сможет рассчитать все вероятные ходы  с  их  последствиями  и
выбрать тот ход, который с наибольшей вероятностью  ведет  к  победе.  Она
может при этом учитывать даже темперамент противника.
     - А, да, - сказал Хоскинс, глубокомысленно поглаживая подбородок.
     Торгессон продолжал:
     - Представьте  себе  аналогичную  ситуацию,  в  которой  машине  дают
фрагмент  художественного  произведения,  к   которому   компьютер   может
добавлять слова из своей памяти,  где  сосредоточен  весь  словарь  языка.
Естественно, такую машину нужно снабдить чем-то вроде пишущей  машинки.  И
конечно, такой компьютер будет гораздо, гораздо сложнее шахматного.
     Хоскинс беспокойно заерзал.
     - Обезьяна, профессор. Марми упоминал обезьяну.
     - Но я как раз к этому и веду, - ответил  Торгессон.  -  Естественно,
никакая машина не может достичь такой сложности. Но  человеческий  мозг...
Человеческий  мозг  сам  по  себе  тоже  компьютер.  Конечно,  я  не   мог
использовать мозг человека. Закон, к сожалению, не позволяет. Но даже мозг
обезьяны, соответственно подготовленный, может сделать больше,  чем  любая
созданная человеком машина. Подождите! Сейчас я принесу маленького Ролло.
     Он вышел  из  комнаты.  Хоскинс  немного  подождал,  потом  осторожно
взглянул на Марми. И сказал:
     - Ну, Братец!
     - В чем дело? - спросил Марми.
     - В чем дело? Это фальшивка.  Скажите,  Марми,  где  вы  взяли  этого
мошенника?
     Марми рассердился.
     - Мошенника? Это подлинный кабинет профессора в "Фэйервезер Холл",  в
Колумбийском университете. Университет вы узнали, надеюсь?  Видели  статую
Альма Матер на 16 улице? Я вам показывал кабинет Эйзенхауэра.
     - Конечно, но...
     - А это кабинет доктора Торгессона. Посмотрите на пыль. - Он подул на
, подняв облака пыли. - Одна только  пыль  свидетельствует,  что  это
подлинный   кабинет.   А   посмотрите   название   книги.   "Психодинамика
человеческого поведения". Автор профессор Арндт Рольф Торгессон.
     - Хорошо, Марми, хорошо. Торгессон существует,  и  это  его  кабинет.
Откуда вы узнали, что подлинный профессор в отпуске, и как проникли в  его
кабинет, я не знаю. Но неужели вы пытаетесь меня убедить, что этот  шут  с
компьютерами и обезьяной и есть подлинный профессор?
     - У таких подозрительных  людей,  как  вы,  бывает  очень  несчастное
детство.
     - Это всего лишь результат общения с писателями, Марми. Я уже  выбрал
ресторан, и обойдется это вам недешево.
     Марми фыркнул:
     - Ничего из тех несчастных  пенни,  что  вы  мне  платили.  Тише,  он
возвращается.
     За шею профессора цеплялась обезьянка  капуцин  очень  меланхоличного
вида.
     - Это маленький Ролло, - сказал Торгессон. - Поздоровайся, Ролло.
     Обезьянка потянула его за волосы.
     Профессор сказал:
     - Боюсь, он устал. У меня есть образец его работы.
     Он опустил обезьянку, позволив ей  держаться  за  его  палец,  а  сам
достал из кармана пиджака два листа бумаги и протянул их Хоскинсу.
     Хоскинс прочел:
     - Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ли души терпеть  удары
и щелчки обидчицы судьбы иль  лучше  встретить  с  оружьем  войско  бед  и
положить конец волненьям? Умереть. Забыться. И все. И знать, что этот  сон
- предел сердечных мук... [Пер. Б.Пастернака].
     Он поднял голову.
     - Это напечатал маленький Ролло?
     - Вернее, это копия того, что он напечатал.
     - Ага, копия. Ну, маленький Ролло плохо знает  Шекспира.  У  Шекспира
"встретить с оружьем море бед".
     Торгессон кивнул.
     - Вы совершенно правы, мистер Хоскинс. Шекспир действительно  написал
"море". Но видите ли, это смешанная метафора. Невоз сражаться с морем
при помощи  оружия.  С  оружием  сражаются  против  войска.  Ролло  выбрал
подходящее по ритму слово "войско". Это одна из редких ошибок Шекспира.
     Хоскинс сказал:
     - Покажите, как он печатает.
     - Конечно. - Профессор поставил на маленький столик машинку.  От  нее
шел провод. Профессор  объяснил:  -  Нужна  электрическая  машинка,  иначе
потребуется  слишком   большое   физическое   усилие.   Необходимо   также
подсоединить Ролло к трансформеру.
     Он сделал это с помощью двух электродов, на восьмую дюйма выступавших
из черепа маленького животного.
     - Ролло, - сказал он, - подвергся очень  тонкой  операции  мозга,  во
время которой провода были подсоединены к разным участкам  его  мозга.  Мы
можем отключить его действия и использовать его мозг просто как компьютер.
Боюсь, что подробности будут слишком...
     - Пусть печатает, - сказал Хоскинс.
     - А что вы бы хотели?
     Хоскинс быстро соображал.
     - Он знает "Лепанто" Честертона?
     - Он  ничего  не  знает.  Он  только  рассчитывает.  Просто  прочтите
небольшой отрывок, чтобы он мог оценить настроение и  стиль  и  рассчитать
продолжение по первым словам.
     Хоскинс кивнул, расправил грудь и загремел:
     - Белые фонтаны падают с  солнечных  дворов,  и  Солдан  Византийский
улыбается им. Смех, подобный фонтанам, застыл в лице того, кого боятся все
люди. Он тревожит лесную тьму,  тьму  его  бороды;  он  завивается  вокруг
кроваво-красного  полумесяца,  полумесяца  его  губ;   моря   всего   мира
потрясаются его кораблями...
     - Достаточно, - сказал Торгессон.
     Наступила тишина. Обезьянка серьезно рассматривала пишущую машинку.
     Торгессон сказал:
     - Процесс требует некоторого времени, конечно. Маленькому Ролло нужно
принять во  внимание  романтизм  этого  произведения,  слегка  архаический
стиль, ритм и так далее.
     И тут маленький черный палец нажал клавишу. Это была буква "о".
     - Он не  использует  большие  буквы,  -  сказал  ученый,  -  и  знаки
препинания  тоже,  и  у  него  бывает  много  ошибок.  Поэтому  я   обычно
перепечатываю его работу.
     Маленький Ролло коснулся клавиши "н", потом "и". Потом после  долгого
раздумья нажал на пробел.
     - Они, - прочел Хоскинс.
     Начали появляться слова:
     - они об рушивались набе  лые  рес  публики  италии  устрем  ля  лись
вадриатику как львым оря папа  вот  чаянии  взметнулр  уки  ипризвал  всех
христяьн скихры царей под зна мякреста.
     - Боже мой! - сказал Хоскинс.
     - Такое продолжение? - спросил Торгессон.
     - Клянусь любовью святого Петра! - не мог прийти в себя Хоскинс.
     - Если так, то Честертон очень хороший поэт.
     - Святой дым! - воскликнул Хоскинс.
     - Видите! - сказал Марми, массируя плечо Хоскинса. - Видите,  видите,
видите! Видите, - добавил он.
     - Будь я проклят, - сказал Хоскинс.
     - Послушайте, - сказал Марми, трепля свои волосы, пока они  не  стали
напоминать хохолок попугая, -  перейдем  к  делу.  Давайте  попробуем  мой
рассказ.
     - Да, но...
     - Это  в  пределах  возстей  маленького  Ролло,  -  заверил  его
Торгессон.  -  Я  часто  читаю  Ролло  отрывки  из  лучших  фантастических
рассказов, включая, конечно, рассказы Марми. Удивительно,  как  улучшаются
некоторые.
     - Дело не в этом, - сказал Хоскинс.  Любая  обезьяна  может  сочинять
лучшую фантастику, чем большинство  этих  писак.  Но  в  рассказе  Таллина
тринадцать тысяч слов. Обезьяна будет печатать его целую вечность.
     - Вовсе нет, мистер Хоскинс, вовсе нет. Я прочту  ему  рассказ,  а  в
нужном месте мы позволим ему продолжить.
     Хоскинс сложил руки,
     - Валяйте. Я готов.
     - А я, - сказал Марми, - более чем готов. - И он тоже сложил руки.
     Маленький Ролло сидел,  пушистый  крошечный  клубок  каталептического
страдания, а негромкий голос доктора Торгессона поднимался и  опускался  в
периодах описания  космической  битвы  и  последующих  стремлений  пленных
землян вернуть себе свой захваченный корабль.
     Один из героев выбрался из корабля, и доктор  Торгессон  с  восторгом
следил за развитием событий. Он прочел:
     - Стенли замер в молчании вечных  звезд.  Больное  колено  рвало  его
подсознание; он ждал, чтобы чудовища услышали его стук и...
     Марми отчаянно дернул доктора Торгессона за рукав.  Торгессон  поднял
голову и отсоединил маленького Ролло.
     - Все, - сказал Марми. - Видите ли, профессор, именно  здесь  Хоскинс
запускает свои липкие пальцы в мой труд. Я продолжаю  сцену  за  пределами
корабля,  пока  Стенли  не  одерживает  победу  и  не  возвращает  корабль
землянам. Потом я начинаю объяснять. Хоскинс хочет, чтобы я прервал  сцену
снаружи, вернулся внутрь, остановил действие на  две  тысячи  слов,  потом
снова вышел наружу. Слышали когда-нибудь подобный вздор?
     - Пусть обезьяна решает, - сказал Хоскинс.
     Доктор Торгессон включил маленького Ролло, и  черный  дрожащий  палец
нерешительно  потянулся  к  клавиатуре.  Хоскинс  и   Марми   одновременно
наклонились вперед, их головы легко столкнулись над маленьким телом Ролло.
Обезьянка нажала клавишу "н".
     - Н, - подбодрил Марми и кивнул.
     - Н, - согласился Хоскинс.
     Машинка напечатала "а", потом все быстрее продолжала:
     - нача лидействовать стенли в бессиль номужасе ждалпо ка  откроютсялю
ки ипока жутся одетые в скафандрыбез жа лостные лары...
     - Слово в слово! - в восторге сказал Марми.
     - Он хорошо усвоил ваш сентиментальный стиль.
     - Мой стиль нравится читателям.
     - Не понравился бы, если бы  их  средний  коэффициент  интеллекта  не
был... - Хоскинс смолк.
     - Давайте, - сказал Марми, -  говорите.  Говорите.  Скажите,  что  их
коэффициент как у двенадцатилетнего ребенка, и я процитирую  вас  во  всех
фантастических журналах страны.
     -  Джентльмены,  -  сказал  Торгессон,  -  джентльмены.  Вы   пугаете
маленького Ролло.
     Они повернулись к машинке, которая продолжала уверенно выводить:
     - звездыдви ига лись по своим орби тама чувства стенли  наста  ивалич
то корабль не подвижен.
     Каретка отъехала, начиная новую строку.  Марми  затаил  дыхание.  Вот
здесь...
     Маленький палец протянулся и напечатал *.
     Хоскинс закричал:
     - Звездочка!
     Марми пробормотал:
     - Звездочка.
     Торгессон спросил:
     - Звездочка?
     Вслед за первой появилась целая цепочка звездочек.
     - Ну, вот и  все,  братец,  -  сказал  Хоскинс.  Он  быстро  объяснил
ситуацию  Торгессону:  -  Марми   привык   линией   звездочек   обозначать
решительную перемену действия. А это именно то, что мне нужно.
     Машинка начала абзац:
     - внутри корабля...
     - Выключите, профессор, - сказал Марми.
     Хоскинс потер руки.
     - Когда я получу переработанный текст, Марми?
     Марми холодно спросил:
     - Какой переработанный текст?
     - Вы сами сказали: версию обезьяны.
     - Сказал. я привел вас сюда, чтобы показать. Этот маленький  Ролло  -
машина; холодная логичная машина.
     - Ну и что?
     - Но дело в том, что хороший писатель не машина. Он пишет не умом,  а
сердцем. Своим сердцем. - Марми постучал себя по груди.
     Хоскинс застонал.
     - Что вы со мной делаете, Марми? Если начнете эту тягомотину о душе и
сердце писателя, меня  вырвет  прямо  перед  вами.  Давайте  останемся  на
прежней обычной основе: вы пишете, я вам плачу.
     Марми сказал: "Послушайте минутку. Маленький Ролло поправил Шекспира.
Вы сами на это указали.  Маленький  Ролло  хочет,  чтобы  Шекспир  говорил
"войско бед", и с машинной точки зрения он совершенно прав. "Море  бед"  в
данной ситуации - это смешанная  метафора.  Но  неужели  вы  думаете,  что
Шекспир не знал этого? Просто Шекспир знал, как нарушать  правила,  вот  и
все. Маленький Ролло - машина и  не  может  нарушить  правила,  а  хороший
писатель не просто может, а _о_б_я_з_а_н_. "Море бед"  производит  гораздо
большее впечатление; в этой метафоре красота и мощь. И к дьяволу  то,  что
метафора смешанная.
     -  Когда  вы  велите  мне  сменить  сцену   действия,   вы   следуете
механическим правилам привлечения внимания, и,  конечно,  маленький  Ролло
соглашается с вами. Но я знаю, что должен нарушить  правила,  чтобы  конец
произвел на читателя глубокое  эмоциональное  воздействие.  Иначе  у  меня
получится механический продукт, который может создать и компьютер.
     Хоскинс сказал:
     - Но...
     - Давайте, - сказал Марми, -  голосуйте  за  механический  подход.  В
таком случае Ролло лучший из редакторов.
     Хоскинс с дрожью в голосе сказал:
     - Хорошо, Марми, я беру ваш рассказ в прежнем виде. Нет,  не  давайте
его мне: отправьте почтой. Я сейчас поищу поблизости бар.
     Он надел шляпу и повернулся, собираясь уходить. Торгессон сказал  ему
вслед:
     - Пожалуйста, никому не говорите о маленьком Ролло.
     Прощальная реплика донеслась перед тем, как хлопнула дверь:
     - Вы думаете, я спятил?..
     Марми, убедившись, что Хоскинс ушел, потер руки.
     - Неплохо поработал, - сказал он, указывая пальцем на свой  висок.  -
Вот эта продажа мне понравилась. Никогда  с  такой  радостью  не  продавал
рассказ, профессор. - И он весело свалился на ближайший стул.
     Торгессон посадил Ролло себе на плечо. Он спросил:
     - Но, Мармадьюк, что бы вы стали  делать,  если  бы  маленький  Ролло
напечатал ваш вариант?
     На лице Марми появилось печальное выражение.
     - Черт побери, - сказал он, - я ведь и думал, что он это сделает.
Книго
[X]