Йожеф АУГУСТА

 

                             ВЕЛИКИЕ ОТКРЫТИЯ

 

                      Научно-художественные рассказы

 

 

                      Пер. М. Черненко и В. Шибаева

                            Иллюстрации В. Ан

 

     ________________________________________________________________

 

                               СОДЕРЖАНИЕ:

 

                          ЧЕРНОЕ БОЛОТО

                          ПОД ЮЖНЫМ НЕБОМ

                          ТРИНИЛЬСКИЙ ПАМЯТНИК

                          ОГОНЬ

                          РАЗГАДАННАЯ ТАЙНА

                          ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ

                          ЗОЛОТО И КАМЕНЬ

                          ХИТРОСТЬ АГИ

                          ПЕЩЕРА УЖАСА

                          ПЕРВЫЕ ПОГРЕБЕНИЯ

                          В ПЕЩЕРЕ ГОРНОГО КОЗЛА

                          ОХОТНИКИ ЗА ГОЛОВАМИ

                          СМЕРТЬ ОМА

                          МАГИЧЕСКИЙ ОБРЯД

                          ОХОТНИЧЬЯ МАГИЯ

                          НА НОВЫЕ МЕСТА

                          ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

 

     ________________________________________________________________

 

 

          Вокруг нас много еще неизвестного и таинственного.  Но  это

     не значит, что человек должен беспомощно опустить руки и застыть

     в смиренной покорности,  не веря в свои силы и разум.  Тем более

     человек наших дней,  герой с бесстрашным сердцем, умелыми руками

     и блестящим умом,  свободный  от  пут  мистики,  догм  и  ложных

     авторитетов.  Он  твердо уверен,  что сумеет познать и объяснить

     все тайны,  что знания помогут ему  разорвать  пелену  тумана  и

     темноты.

          Путь к истине подчас труден и  утомителен,  однако  это  не

     пугает человека — стремление к познанию всегда побеждает. Именно

     оно влечет человека в далекие и негостеприимные края,  дает  ему

     силы   преодолеть   все  тяготы  и  испытания,  помогает  дерзко

     проникать в сумрачную тишину подземелий и проводить  там  долгие

     часы,  дни,  даже месяцы, иногда в полном одиночестве. И все это

     человек делает во имя раскрытия чего-то еще  не  познанного;  он

     жаждет   правды,   за  утверждение  которой  готов  бороться  до

     последнего вздоха.

          И чем  глубже  стремится  человек  познать окружающее,  тем

     сильнее в нем желание узнать,  как он появился  на  земле  (ведь

     давно  уже  нет  веры в сказки о сотворении мира!),  представить

     себе своих предков,  их жизнь,  их чаяния и  стремления.  Именно

     они,  эти далекие предки, столь настойчиво и неутомимо создавали

     основу деятельности современного  человека,  его  культуры,  его

     знаний.

          Да, неизвестного  и  таинственного  еще  много.  И  все  же

     человек  в своем извечном стремлении к истине,  познанию одну за

     другой срывает завесы с тайн природы.

 

 

                              ЧЕРНОЕ БОЛОТО

 

     Среди  зеленой  равнины,   кое-где  поросшей  кустарником  и  редкими

деревьями,  поднимался невысокий холм,  пологий с  одной  стороны и  круто

обрывавшийся с другой;  здесь в голой скале зияла глубокая расщелина. Лишь

несколько колючих кустов цеплялись за камни длинными крепкими корнями.

     Все вокруг было погружено в сон,  равнина казалась вымершей.  Был час

затишья перед самым рождением нового дня.  Луна уже  растаяла.  Но  вот на

востоке,  где-то за горизонтом, раскрылся гигантский веер солнечных лучей.

Вслед за ним, заливая землю теплом и светом, показался солнечный диск.

     Проснулись насекомые.  Хор  цикад  и  кузнечиков начал свои  звенящие

трели.  Пестрые бабочки и крупные блестящие мухи,  покружившись в воздухе,

опускались  на  листья,   чтобы,  расправив  крылья,  погреться  в  потоке

солнечных лучен.  На  лежащий  у  подножия скалы  валун  забралась большая

зеленая ящерица. Она нежилась на солнце, стряхивая ночной холод и утреннее

оцепенение.

     Белизну  известнякового  обрыва,  заблестевшего  под  лучами  солнца,

нарушали только темные,  резкие контуры ведущей вглубь расщелины.  Но  вот

оттуда  показалось странное существо.  Прислонившись спиной к  скале,  оно

долго осматривало все вокруг.

     Существо  было  покрыто  шерстью,  глаза  его  глубоко  прятались под

козырьком  густых  бровей.  Плоский  нос  лишь  слегка  выступал  на  этом

обезьяньем лице.  Руки его были короче,  а ноги — длиннее и сильнее, чем у

современных обезьян.

     Существо зевнуло,  обнажив длинные мощные клыки,  еще некоторое время

постояло неподвижно,  потом сделало несколько шажков вперед и остановилось

на  краю  скалы.   Наполовину  выпрямившись,   оно  продолжало  напряженно

вглядываться в  равнину,  по  которой  в  этот  момент  проносилось  стадо

гиппарионов — трехпалых древних лошадок.

     Гиппарионы уже  давно исчезли вдали,  а  на  скале все еще неподвижно

стоял ореопитек — третичная человекообразная обезьяна*.

     _______________

          * Мнения  исследователей о месте ореопитека в системе ископаемых

     высших приматов расходятся.  Многие ученые решительно не  согласны  с

     тем,  что  ореопитек  был  одним  из  предков человека.  Под сомнение

     ставится его способность передвигаться на двух ногах. — Прим. ред.

 

     Много  времени  понадобилось,  чтобы  среди  человекообразных обезьян

появились такие виды,  дальнейшее развитие которых привело к возникновению

человека.  Сегодня нет уже никакого сомнения,  что человек, отличительными

признаками которого можно  считать  вертикальное положение тела,  разумные

действия и  труд,  вышел  из  животного мира.  Бесспорно также и  то,  что

человек  ведет  свой  род  от  одного  из  видов  древних человекообразных

обезьян.  Мы  знаем  целый  ряд  таких видов.  Однако определяющую роль  в

эволюции человека могли сыграть только человекообразные обезьяны,  которые

покинули лес  и  стали жить в  степях,  приспособившись к  передвижению на

нижних  конечностях.   Это   был   необычайно  важный  момент  в   истории

человечества:    началось   разделение   функций   конечностей   некоторых

человекообразных обезьян и  преобразование их в руки и ноги;  руки служили

для схватывания предметов и манипуляции ими,  а ноги —  только для опоры и

передвижения.   Выпрямление   тела,   уменьшение   массивности   челюстей,

увеличение объема мозга явились лишь естественным следствием этого.

     Человекообразная  обезьяна   ореопитек  обладала  многими   из   этих

особенностей,  что дает основание считать ее  одним из предков древнейшего

человека.

     Но  вернемся к  нашему  ореопитеку —  он  все  еще  стоял  на  скале,

неотрывно глядя  на  равнину и  стадо пасущихся газелей,  готовых в  любую

минуту обратиться в  бегство.  Когда  испуганные чем-то  животные унеслись

прочь,  ореопитек скрылся в расщелине.  Вскоре он вновь вылез наружу, а за

ним  по  пятам  следовали несколько его  сородичей,  среди которых была  и

небольшая самка с  детенышем.  Негромко ворча,  они спустились по  крутому

склону скалы.  Во главе маленького стада шел ореопитек, который осматривал

равнину.

     Зеленая ящерица,  с раннего утра гревшаяся на камне у подножия скалы,

пробудившись от  дремоты попыталась удрать.  Но густая трава мешала ей,  и

достаточно было  нескольких прыжков одного из  ореопитеков,  чтобы  добыча

оказалась у  него в  руках.  Он  жадно набросился на  нее  и  вскоре уже с

наслаждением облизывался.  Тем  временем все  ореопитеки покинули скалу  и

осторожно двигались по траве в  поисках пищи.  Один поймал большую цикаду,

другой —  толстую саранчу,  третий набивал рот плодами, которыми был усеян

куст, еще кто-то пытался поймать грызуна, неосмотрительно покинувшего свое

убежище.

     Внезапно небо затянули черные тучи.  Ореопитеки с беспокойством стали

озираться.  Очевидно,  их угнетала воцарившаяся вокруг тишина,  потому что

они повернули назад к скале.  Они были совсем близко от нее,  когда первая

молния разорвала черное небо.

     Теперь  молнии следовали одна  за  другой,  непрерывно грохотал гром.

Поднялся ветер, который, все усиливаясь, превратился в ураган.

     Стадо ореопитеков достигло скалы;  самые сильные, отталкивая тех, кто

послабее, уже взбирались по узкой тропинке, ведущей к пещере. Упали первые

крупные капли  дождя,  а  через  несколько минут  из  черных  туч  хлынули

сплошные потоки воды,  с  ураганной силой  хлеставшие по  спинам последних

карабкавшихся вверх ореопитеков.

     Одного  молодого самца  резким порывом ветра  сбросило со  скалы.  Он

катился вниз по  мокрому скользкому склону,  тщетно стараясь за что-нибудь

уцепиться.  Колючий куст,  за  который ему все же  удалось ухватиться,  не

выдержал тяжести,  и ореопитек вместе с ним полетел вниз.  С глухим стуком

он упал на землю,  правда довольно удачно — на четвереньки, но все же ушиб

ногу об острый камень. Вскочив, но уже не столь проворно, как раньше, он с

трудом,  хромая, снова полез вверх по скале. Поднявшись, он забрался через

отверстие в  небольшую пещеру,  где сгрудились его испуганные полуголодные

сородичи.

     Проходили  часы,  а  ореопитеки не  могли  покинуть  своего  убежища.

Правда, гроза кончилась, но дождь все еще лил.

     В  конце концов тучи разошлись,  снова выглянуло солнце.  Все  живое,

попрятавшееся от непогоды, вновь запрыгало и зашуршало в траве, в листве и

густом кустарнике.

     Покинули свою  пещеру и  ореопитеки.  Снова  брели они  по  равнине в

поисках пищи.  Часто кто-нибудь поднимал голову и осматривался —  отовсюду

им грозила опасность;  но больше всего ореопитеки боялись хищников,  перед

которыми были  беззащитны.  Избежать нападения они  могли,  только заранее

обнаружив врага, — тогда они спасались бегством, забираясь на крутую скалу

или на одинокое дерево.

     Довольно далеко от пещеры, где жили ореопитеки, простиралось обширное

болото.  Вернее,  это  была  большая топь,  наиболее опасная там,  где  ее

поверхность покрывал сплошной ковер мха, осоки и других болотных растений.

Каждый неосторожный шаг мог привести к гибели.

     Местами над болотом возвышались хвойные деревья с воздушными корнями.

Иногда  попадались  и  лиственные  —  влаголюбивые болотные  дубы,  клены,

тополя,  магнолии.  Их стволы опутывали тянувшиеся вверх, поближе к солнцу

лианы.   Заросли  камыша  и   тростника  обрамляли  маленькие  озерца,   а

поверхность воды  покрывали крупные листья  великолепных лилий.  На  более

сухих местах росли пальмы,  кое-где образуя небольшие рощицы. Эти красивые

места  были  очень  опасны.  Лишь  первобытные тапиры  вида  Palaeotapirus

бесстрашно бродили по  болоту,  с  давних пор  избрав его  своим  основным

местообитанием.

     Стадо ореопитеков продолжало свой  путь  в  поисках пищи,  которая не

была  уже  исключительно  растительной,  как  у  человекообразных обезьян,

живших и  поныне живущих в девственных лесах.  На покрытых травой равнинах

ореопитекам трудно было  находить достаточно растительной пищи,  тогда как

лесные обезьяны в  любое время года имеют сколько угодно молодых побегов и

плодов.   Поэтому  ореопитеки,   променявшие  леса  на  степные  просторы,

переходили  на  мясную  пищу.   Однако,   чтобы  раздобыть  ее,   животным

приходилось покрывать все большие расстояния.

     Ореопитеки уже довольно далеко отошли от своего убежища.  Еще вначале

они  отклонились  от  привычного  пути,  так  как  им  повстречалось стадо

мастодонтов —  гигантских хоботных с четырьмя клыками,  — направлявшееся к

берегу далекой реки.  Так ореопитеки,  не подозревая об этом, оказались на

краю торфяного болота, как раз в самой опасной его части.

     Ореопитек, который  упал  со  скалы,  все больше отставал.  От долгой

ходьбы боль в ноге усилилась,  и он не мог дождаться возвращения в пещеру.

Однако  покинуть  стадо он не решался,  так как чувствовал себя спокойнее,

зная,  что сородичи недалеко.  Привыкнув жить  в  стаде,  он  боялся  даже

ненадолго  оказаться  в  одиночестве  —  еще  одна  важная предпосылка для

появления человека!

     С  трудом  ковыляя  за  стадом,  ореопитек не  заметил,  как  впереди

заколыхалась высокая трава.  Еще  немного —  и  перед ним  вырос амфицион,

крупный первобытный хищник, полуволк-полумедведь.

     Они стояли друг против друга,  один —  готовый к нападению,  другой —

оцепеневший от страха.  Хриплый рев вырвался из глотки ореопитека. Слишком

долго бродил он по степи со стадом,  чтобы не почувствовать,  что угрожает

его жизни.  Всем его существом овладело желание спастись. Несмотря на боль

в  ушибленной ноге,  он  кинулся бежать.  Хищник  отрезал дорогу к  стаду.

Ореопитек отскочил в сторону и понесся к болоту.

     Он не знал,  куда бежит,  не знал, найдет ли там спасение, — его гнал

страх.  Вскоре почва  у  него  под  ногами стала колыхаться все  сильнее и

сильнее.  Ореопитек растерялся.  Столько раз  бегал он  по  зеленому ковру

земли,  но  никогда не  ощущал подобного.  Однако бежать можно было только

вперед —  позади блестели оскаленные клыки неповоротливого,  но сильного и

выносливого хищника.  И  ореопитек в  ужасе несся вперед.  Однако с каждым

шагом он все глубже и  глубже погружался в болото.  Крик ужаса вырвался из

его  горла,  он  бешено заколотил руками вокруг себя,  ища опоры.  Но  чем

больше ореопитек рвался и дергался,  тем быстрее погружался в черную топь.

Вот она ему уже по грудь,  а  еще через мгновение —  по шею.  И прежде чем

амфицион настиг его, он исчез. Лишь несколько крупных пузырей появилось на

поверхности болота,  и опять все успокоилось: если не считать черных пятен

на зеленом ковре, все было так, как будто ничего не произошло.

 

 

     По  меньшей мере  10  миллионов лет  минуло с  того  дня.  Сегодня от

болотистой почвы на  том месте не  осталось и  следа.  За  столько лет она

превратилась в залежи бурого угля. Однако ореопитек не исчез. Правда, тело

его разложилось,  но скелет, хотя и несколько видоизмененный, сохранился в

толще угля.

 

 

     «Найден  первобытный  человек,   живший  15   миллионов  лет  назад!»

«Открытие скелета «угольного» человека!»  —  такие  заголовки появились на

страницах многочисленных газет и  иллюстрированных журналов в августе 1958

года. Было ли содержание статей столь же сенсационным, как заголовки? Если

да, то насколько оно соответствовало действительности?

     Отложим  в  сторону  сообщения прессы  и  обратимся к  фактам.  Нужно

сказать,    что    тогда    действительно    было    сделано    крупнейшее

палеонтологическое открытие.  Оно  пролило свет  на  первые шаги  эволюции

человека; скелет принадлежал ореопитеку, человекообразной обезьяне, жившей

в конце третичного периода, на границе между миоценом и плиоценом, то есть

примерно 10 — 15 миллионов лет назад.

     Для ученого   мира  открытие  ореопитека  не  представляло  чего-либо

принципиально нового;  его костные остатки были известны  давно.  Но  даже

специалистов  поразило,  что  в  августе  1958 года нашли полный или почти

полный скелет ореопитека.  Если речь шла действительно о  человекообразной

обезьяне, это была поистине уникальная находка.

     Как же произошло открытие?

 

 

     Уже в  70-х годах прошлого столетия в буроугольной (лигнитовой) шахте

на  Монте-Бамболи в  Тоскане (Италия) были обнаружены остатки неизвестного

животного.  Уголь,  добываемый здесь в  подземных выработках,  относится к

периоду верхнего миоцена.

     Французский ученый Поль Жервез во время путешествия по Италии обратил

внимание на  эти  кости  и  установил,  что  они  представляют собой части

скелета  обезьяны,  которую  он  назвал  Oriopithecus bambolii  —  «горная

обезьяна из  Монте-Бамболи».  Поль Жервез высказал предположение,  что эта

обезьяна была предком павиана, однако он не исключал и того, что ореопитек

мог  быть предком современных человекообразных обезьян,  в  первую очередь

горилл.  Дальнейшие находки не  внесли ничего нового в  уже существовавшие

гипотезы, а дискуссия по-прежнему не выходила за пределы ученых кругов.

     Но  вот  сравнительно недавно ореопитеком заинтересовался палеонтолог

И.   Хюрцелер  из   Базельского  музея  естественной  истории.   Он  решил

подвергнуть   повторному   исследованию  скелетные   остатки   европейских

ископаемых обезьян.  Хюрцелер  обратился  к  многим  итальянским музеям  с

просьбой  предоставить  ему   для   научной  обработки  скелетные  остатки

ореопитеков.

     Проведенные им исследования показали,  что по форме и  строению зубов

ореопитек совсем не относится к  павианам,  а близок скорее к человеческим

формам,  гоминидам.  Это  было большой неожиданностью для специалистов.  А

поскольку работа  Хюрцелера внушала большое доверие и  позволяла надеяться

на будущие открытия, многие научные учреждения предоставили ему финансовую

поддержку, с тем чтобы он смог лично провести в местах находок необходимые

исследования и раскопки. В 1954 году Хюрцелер направился в Италию. К этому

времени в шахте Баччинелло на Монте-Бамболи, неподалеку от Флоренции, были

сделаны новые находки.  Однако из-за  плохой оснащенности шахты и  сильной

конкуренции    работы    были    прекращены.    Это    обстоятельство   не

благоприятствовало исследованиям Хюрцелера;  нужные материалы могла давать

только  действующая шахта  —  ученый  убеждался в  этом  на  каждому шагу.

Например,  он  встретил ребенка,  который играл  зубами и  нижней челюстью

ореопитека.  Стараясь  выяснить  происхождение странной игрушки,  Хюрцелер

узнал,  что ребенок извлек ее из ведра с  углем.  Ученый с горечью думал о

ценных научных материалах, безвозвратно погибших в печи.

     Прекращение  добычи  означало  для  местных  горняков  безработицу  и

лишения.  Но  шахтеры умели  постоять за  себя.  В  1956  году  с  помощью

государственного  кредита  они   возобновили  работы  на   шахте,   создав

производственный кооператив.

     Вскоре после этого были сделаны новые находки,  в  основном благодаря

шахтерам,   которые  проявляли  большой  интерес  и   уважение  к  научным

исследованиям.

     Однако через  некоторое время  положение вновь ухудшилось:  кризис не

миновал и шахты Баччинелло.  Хюрцелеру пришлось приостановить исследования

в  одной из  штолен,  где  работы были уже  прекращены:  из-за  возросшего

давления горных  пород  толстые бревна крепления начали трескаться.  Кроме

того, появились признаки опасного скопления рудничного газа.

     При столь неблагоприятных обстоятельствах в  ночь на  2  августа 1958

года и была сделана поразительная находка.  Произошло это так.  На глубине

200 метров обвалилась часть кровли.  Молодой шахтер заметил в  пласте угля

над  головой скелет ореопитека.  О  находке немедленно сообщили Хюрцелеру.

Когда тот  узнал,  что  грозит еще  один обвал кровли,  при котором скелет

будет разбит вдребезги, он поспешно сделал беглую зарисовку скелета, чтобы

точно зафиксировать его положение в угле. Как только рисунок был готов, он

предпринял попытку  спасти  находку —  и  удачно.  После  нескольких часов

кропотливой  работы  из   свода  штольни  вырезали  целую  глыбу  угля   с

заключенным в  нем скелетом и  доставили на  поверхность.  Пока Хюрцелер в

своем  кабинете в  Базельском музее  естественной истории тщательно изучал

скелет ореопитека,  весть  о  находке уже  облетела весь  мир.  Крупнейшие

газеты  и  иллюстрированные журналы  в  расчете  на  сенсацию  публиковали

краткие или пространные сообщения,  часто сопровождавшиеся фантастическими

рисунками и комментариями.

     Трудно   сказать,   действительно  ли   этот   скелет,   найденный  в

буроугольной шахте Баччинелло на  Монте-Бамболи,  принадлежит тому  самому

ореопитеку, который погиб в черной тине верхнемиоценового болота, спасаясь

от  дикого амфициона.  Но,  даже если все обстояло и  не совсем так,  факт

остается фактом: миллионы лет пролежала в каменной могиле человекообразная

обезьяна.  Следовательно,  уже в период раннего миоцена существовали виды,

эволюция которых привела к возникновению человека.

 

 

                             ПОД ЮЖНЫМ НЕБОМ

 

     С  изрезанных  широкими  расщелинами скал,  похожих  на  обрушившиеся

крепостные стены или  башни,  открывался прекрасный вид  на  равнину,  где

паслись стада антилоп,  зебр и жирафов и проносились табуны диких коней. В

высокой траве прятались хищники. Здесь жили и павианы.

     У  скалистого  отрога  обосновалась группа  странных  существ,  очень

похожих  на  человекообразных обезьян.  Несколько самцов  копались в  куче

костей.  Некоторые кости, отличавшиеся особой белизной, валялись здесь уже

давно,  но  на  попавших сюда позже еще были остатки мяса и  сухожилий,  а

иногда  и  следы  крови.  Не  первый раз  перебирали их  самцы,  выискивая

расколотые  вдоль  кости,   походившие  на  острые  кинжалы.   Внимательно

рассматривали они и длинные кости антилоп, то как бы взвешивая их на руке,

то зажимая в  кулак.  Когда,  примериваясь,  они взмахивали ими в воздухе,

кости преображались в опасные тяжелые палицы.

     Вот  одному  самцу  попался  длинный  острый  осколок  берцовой кости

павиана. Внимательно рассмотрев его и, очевидно, решив попробовать остроту

края,  он ударил им по бедру. То ли осколок был слишком острым, то ли удар

слишком сильным,  но  лицо его,  похожее на морду шимпанзе,  исказилось от

боли; он часто заморгал маленькими глазками, глубоко сидящими под нависшим

лбом.

     Это   заметил  проходивший  мимо   детеныш.   Остановившись,   он   с

любопытством  уставился  на  взрослого,   но  уже  через  секунду  удирал:

раздраженный болью  самец бросил на  него  грозный взгляд и,  оскалившись,

зарычал.  В  пасти,  лишь отдаленно напоминавшей звериную,  блеснули зубы,

однако в  ней  не  видно было  мощных и  страшных клыков,  которые есть  у

сегодняшних горилл и  шимпанзе.  Клыки самца были  немногим длиннее других

зубов и напоминали уже клыки человека.

     Как  только детеныш скрылся,  раздражение самца улеглось и  он  вновь

занялся костяными кинжалами.  Еще раз,  теперь уже осторожнее,  попробовал

остроту краев,  уколов себе сначала руку,  а затем живот.  По-видимому, он

остался доволен «кинжалом»,  так  как  вскоре бережно положил его  рядом с

собой.   Продолжая  копаться  в  куче  костей,   он  время  от  времени  с

удовлетворением поглядывал на него.

     Внезапно  раздался  шум  и  радостное  ворчание.   Все  увидели  двух

приближавшихся к холму сородичей, которые, наполовину выпрямившись, тащили

за  собой убитого павиана.  Это  и  было причиной шума и  ворчания самок и

детенышей, спешивших навстречу — добыча насытит пустые желудки.

     Копавшиеся в  костях  самцы  бросили свое  занятие и  поднялись.  Они

стояли,  наполовину выпрямившись,  и в этой необычной для человекообразных

обезьян  позе  ожидали,  когда  поднесут охотничью добычу.  Они  не  пошли

навстречу прибывшим, как самки и детеныши, зная, что те сами придут к ним.

Уже  издавна  на  этом  месте  мирно  делилась добыча.  Длинные кости  они

разбивали камнями и, высосав мозг, выбрасывали в кучу.

     Действительно,   вскоре  все  сидели  вокруг  убитого  павиана.   Еда

нравилась,  и  все были довольны и счастливы.  Высоко в синеве южного неба

сияло жаркое солнце...

 

 

     Южная Африка,  столь богатая золотом и  алмазами,  лишена известняка.

Поэтому  даже   небольшие  месторождения  этого  повсюду,   кроме  Африки,

распространенного и  очень  важного  промышленного сырья  здесь  тщательно

разрабатываются.  Благодаря  этому  на  многих  известняковых каменоломнях

(Таунгс,   Стеркфонтейн,   Кромдрай,  Сварткранс)  были  сделаны  находки,

представляющие  огромный   интерес   для   изучения  древнейшего  прошлого

человечества.  Прежде всего это открытие австралопитековых, которые хотя и

не  являются  непосредственными  предками  человека,  но  показывают,  как

выглядели животные — предки человека. Поэтому уделим им немного внимания.

 

 

     Подходил к  концу  1924  год,  когда  Раймонду А.  Дарту,  профессору

анатомии  Витватерсрандского университета  в  Иоганнесбурге,  прислали  из

каменоломни в  Таунгсе  небольшой череп.  После  семимесячной препарировки

оказалось, что он состоит из слепка мозговой полости, почти неповрежденной

лицевой  части  с  верхней  и  нижней  челюстями и  полным  набором зубов.

Двадцать  молочных  зубов   и   первые   постоянные  коренные  зубы   ясно

свидетельствовали,  что  череп принадлежал детенышу в  возрасте около семи

лет.   Но   самым  интересным  было   то,   что   череп  имел  признаки  и

человекообразных  обезьян  (шимпанзе)  и   человека.   В   предварительном

сообщении,  опубликованном Дартом в феврале 1925 года в английском журнале

«Нейчер»,  была  следующая  примечательная фраза:  «Экземпляр  этот  имеет

большое значение,  так  как  представляет собой  вымершую породу  обезьян,

которую  мы  можем  считать  переходной  ступенью  между  человекообразной

обезьяной и человеком».  Существо,  которому принадлежал этот череп,  Дарт

назвал   Australopithecus  africanus   —   «африканская  южная   обезьяна»

(australis — «южный», а pithecos — «обезьяна»).

     Английские и  американские специалисты приняли сообщение Дарта весьма

неблагосклонно.  Для  них  достаточно  было  одного  того,  что  оно  было

опубликовано вскоре после находки, а подобная спешка, по их мнению, всегда

вредна.   Возражали  они   и   против  вывода  Дарта,   что  австралопитек

представляет собой  промежуточную форму между человекообразной обезьяной и

человеком,  то  есть является тем знаменитым недостающим звеном —  missing

link,  которое было  столь популярно со  времен Геккеля,  но  не  получило

признания.  Коллеги упрекали Дарта и в неудачном выборе названия для своей

находки, которое наводило на мысль, что она связана с Австралией.

     Вскоре  австралопитек получил в  ученых  кругах  ироническое прозвище

«бэби Дарта».

     Все  же  двое  ученых приняли открытие Дарта всерьез.  Это  были Алеш

Хрдличка,  директор  антропологического отделения  Национального  музея  в

Вашингтоне,  и  в первую очередь Роберт Брум,  врач по профессии,  ставший

выдающимся  палеонтологом.   Как   раз   в   это   время   Брум   закончил

фундаментальный  труд  о   южноафриканских  древних  пресмыкающихся  и  их

значении  для   возникновения  млекопитающих.   Оба   ученых   исследовали

заинтересовавшую их  находку.  Брум  сразу  принял сторону Дарта  и  начал

пропагандировать его точку зрения,  но и его усилия не привели к признанию

австралопитека.  Однако Брум был энергичен и  не собирался капитулировать.

Он   оставил   врачебную  практику,   занял   должность  куратора   отдела

палеонтологии позвоночных в  Трансваальском музее и  незамедлительно начал

«охоту» за  новыми черепами и  скелетами австралопитеков,  причем взрослых

экземпляров, у которых скелетные признаки развиты полностью. Шел 1936 год,

когда Брум закончил подготовку к  поискам.  Тогда он  еще  не  представлял

себе, сколько крупных открытий — и тяжких испытаний — выпадет на его долю.

     Свои  исследования Брум  начал  несколько  необычно,  хотя  и  весьма

успешно.  Через печать Претории он обратился к общественности,  рассказав,

чем  занимается и  что  ищет.  Он  был  уверен,  что местные жители охотно

помогут исследователям,  если буду знать, в чем суть поисков. Вера в людей

вскоре принесла свои  плоды.  Однажды к  нему  пришли двое студентов —  их

звали  Шеперс  и  Ле  Риш  —  и  сообщили  что  в  небольшой пещере  около

Стеркфонтейна,  километрах в 50 от Иоганнесбурга, они обнаружили маленькие

черепа павианов.

     Именно  такого  сообщения и  ждал  Брум.  Он  немедленно отправился с

обоими  студентами  к   месту  находки.   Установив,   что  в  каменоломне

действительно попадаются кости,  он попросил Дж.  У.  Барлоу, руководителя

работ в  каменоломне,  собирать и сохранять для него за вознаграждение все

черепа,  которые будут найдены при добыче камня.  Барлоу знал,  о чем идет

речь, так как прежде работал в Таунгсе и помнил знаменитую находку — череп

австралопитека.  Когда через несколько дней  Брум  снова посетил его,  тот

передал ему слепок черепной коробки и показал место,  где его нашли.  Весь

остаток дня  до  наступления темноты Брум тщательно перебирал мелкие куски

породы,  а на следующий день продолжал работу вместе с тремя специалистами

и  тремя рабочими.  Результат был  блестящим.  Найденные обломки позволяли

составить почти весь череп — повреждена была лишь лицевая часть.

     Это  был  череп  взрослого экземпляра,  которого Брум  вначале назвал

Austrapopithecus transvaalensis,  а  затем  переименовал  в  Plesiantropus

transvaalensis, желая подчеркнуть, что в систематике он стоит по соседству

с   человеком:   plesius  означает  «соседний».   Несмотря  на  тщательные

многомесячные поиски,  на  этом  месте  больше не  было  найдено ни  одной

косточки плезиантропа.  Однако сообщение о плезиантропе,  сделанное Брумом

на конгрессе антропологов в  Филадельфии в 1936 году,  принесло ему полное

признание.

     Но сам Брум не был удовлетворен и продолжал исследования. В июне 1938

года  Барлоу  передал  ему  обломок  черепа,  в  верхней  челюсти которого

оставался один  коренной зуб.  Брум сразу понял,  что  это  что-то  новое,

отличающееся от плезиантропа. Барлоу рассказал, что получил обломок черепа

от школьника Герта Тербланча, который жил недалеко от фермы Кромдрай. Брум

немедленно поехал к мальчику.  Не застав его дома,  он отправился в школу,

где  прежде всего зашел к  директору.  Узнав,  какое дело  у  посетителя к

маленькому Герту,  тот  сразу вызвал ученика к  себе.  Герт  выслушал его,

улыбаясь,  полез в карман брюк и вытащил оттуда четыре зуба. Брум сразу же

установил,  что два из них подходят к ячейкам челюсти.  Герт повел Брума к

месту находки у  фермы Кромдрай и  вручил ему  хорошо сохранившуюся нижнюю

челюсть  с  двумя  зубами.   Брум  был  очень  доволен,   но  еще  большее

удовлетворение он  испытал,  когда ему  удалось сложить из  осколков почти

целую  левую  сторону черепа  и  левую  половину нижней  челюсти со  всеми

коренными зубами. По остаткам резцов и клыков он легко установил, что зубы

эти  были  небольшими.   Теменной  кости  черепа  не  было  —   она  давно

развалилась. Этот череп существенно отличался от черепа плезиантропа. Лицо

было более плоским,  челюсти — мощнее, зубы — крупнее и крепче, что делало

его похожим на черепа человекообразных обезьян.  По форме зубов и  сустава

челюсти он очень напоминал человеческий.  Брум был уверен,  что этот череп

относится  к  совершенно  новому  виду,  который  он  назвал  Paranthropus

robustus.  Название означало,  что  в  систематике новый вид стоит рядом с

человеком (para значит «рядом»).  Это  был  большой успех,  хотя некоторые

специалисты и  считали,  что  нельзя  описывать новые  виды  по  неполному

черепу.   Но   Брум   не   обращал   внимания   на   голоса   «завистливых

недоброжелателей»,  как он их называл. Однако ему пришлось столкнуться кое

с  чем  худшим,  чем человеческая зависть.  После окончания второй мировой

войны  Брум  сумел  получить финансовую помощь южноафриканских властей для

продолжения своих  исследований.  Казалось,  теперь уже  ничто  не  сможет

задержать  дальнейшие  работы.   Однако   радость  была   вскоре  омрачена

неприятным,   почти  оскорбительным  письмом,   которое  Брум  получил  от

Южноафриканской комиссии  по  охране  исторических  памятников.  В  письме

сообщалось,  что  Брум может заниматься исследованиями только под надзором

опытного  геолога,  без  советов  и  разрешения которого  ему  запрещается

производить  взрывы  в  местах  раскопок.  Это  распоряжение рассердило  и

обидело Брума,  но он не сдавался,  а  защищался в  соответствии со своими

характером — энергично и страстно. Бюрократическая машина крутилась не так

быстро,  как ему хотелось бы.  Он работал в Кромдрае уже три месяца, когда

наконец  пришло  разрешение  комиссии  на  проведение  исследований.  Едва

прочитав  его,  он  демонстративно прервал  работу  и  перенес  раскопки в

Стеркфонтейн, где сделал важное открытие. Это было в апреле 1945 года.

     И  здесь одна  находка следовала за  другой.  Брум  обнаружил лицевую

часть  черепа  молодого плезиантропа,  шесть  хорошо  сохранившихся зубов,

затем детский череп с несколькими молочными зубами.

     17 апреля 1947 года вместе  со  своим  ассистентом  Джоном  Тальботом

Робинсоном  он взорвал часть известнякового обрыва.  Когда пыль улеглась и

дым рассеялся,  он увидел торчащий в отвалившемся при взрыве обломке  и  в

самой  скале череп.  Брум тщательно препарировал находку и установил,  что

это хорошо сохранившийся череп,  у которого  отсутствовали  только  нижняя

челюсть   и   все  зубы  верхней.  После  изучения  оказалось,  что  череп

принадлежал взрослой самке плезиантропа.  Однажды  сотрудники  музея  шутя

назвали  его «миссис Плез»,  и очень скоро это название распространилось в

научном мире.

     Сенсационные находки Брума значительно подняли его авторитет.  Однако

комиссия вновь ополчилась на ученого и добилась официального подтверждения

своего первоначального запрета.  Бруму пришлось временно прекратить работы

в  Стеркфонтейне.   Лишь  когда  П.   В.   Ломдаард,   профессор  геологии

Преторианского университета,  выступил  в  поддержку  Брума,  а  печать  и

общественность осудили нападки на исследователя, комиссия отменила запрет.

Так Брум получил возможность сделать еще целый ряд замечательных открытий,

важнейшим из  которых была  находка нескольких позвонков и  почти  полного

таза,   подтвердившая  ранее  высказанное  мнение,   что   южноафриканские

австралопитеки передвигались в вертикальном положении. Таз австралопитеков

нельзя  отнести  ни  к  человеческому типу,  ни  к  типу  человекообразных

обезьян. Он занимает промежуточное положение между ними.*

     _______________

          * Таз австралопитеков по  форме  и  строению  все-таки  ближе  к

     человеческому. — Прим. ред.

 

     К  этому времени относится еще  одна важная находка.  В  1947 году А.

Китчинг,  сотрудник Дарта,  отыскал недалеко от  Макапансгата заднюю часть

черепа,  близкую к  человеческой.  Уверенный,  что  рядом  он  обнаружил и

остатки  кострища,  Дарт  назвал  существо,  которому  принадлежал обломок

черепа,  Australopithecus prometheus,  желая подчеркнуть,  что ему уже был

известен огонь.  Однако позже выяснилось,  что  остатки кострища не  имели

отношения к находке.

     Между  тем  Брум  начал раскопки на  новом месте,  около Сварткранса,

примерно в  двух километрах от  Стеркфонтейна.  Здесь он  открыл новый вид

парантропа,    названный   им   Paranthropus   crassidens,    что   значит

«крупнозубый».

     В  1909 году Брум уехал в  Америку,  и работу продолжил его ассистент

Робинсон.  Из  нескольких его  находок следует в  первую  очередь отметить

челюсть,  столь  похожую на  человеческую,  что  Робинсон назвал существо,

которому она принадлежала,  Telanthropus.  Название это говорит о том, что

данное существо достигло цели в процессе эволюции,  стало человеком: telos

означает «цель», а anthropos — «человек».

     После  возвращения из  Америки  Брум  вновь  принялся за  работу,  но

ненадолго: 6 апреля 1951 года в возрасте 84 лет он умер. Не было, наверно,

ни одного ученого-палеонтолога,  который в  день похорон Брума не вспомнил

бы  о  нем с  благодарностью,  —  ведь он  очень много сделал для изучения

происхождения млекопитающих и  человека.  Жизнь  врача Брума,  заполненная

борьбой  с  превратностями судьбы,  в  конце  концов  увенчали признание и

слава.

     Остается досказать немногое.  В  июле  1959 года появилось сообщение,

что в  Олдовайском ущелье на севере Танзании попечитель музея в Найроби С.

Б.  Лики и  его жена Мэри нашли череп,  который по ряду признаков близок к

плезиантропу или парантропу, но во многом отличается от них и похож скорее

на  череп первобытного или  даже  современного человека.  Самое интересное

заключалось в том, что вместе с черепом этого примерно восемнадцатилетнего

существа, которое Лики назвал Zinjanthropus boisei (Zinj — старое арабское

название Восточной Африки,  а Чарльз Бойз финансировал исследования Лики),

были  найдены также  весьма  грубо  обработанные каменные орудия и,  кроме

того,   кости  грызунов,   пресмыкающихся,   птиц   и   детенышей  крупных

млекопитающих,  явно  представляющие  собой  остатки  убитых  и  съеденных

животных. Но если зинджантроп умел изготовлять каменные орудия, пусть даже

самые примитивные,  то  он,  вне  всяких сомнений,  принадлежит уже  не  к

австралопитекам,  а  к  более  поздним  человеческим существам,  поскольку

изготовление орудий — один из основных признаков человека.*

     _______________

          * В  1960  году  Л.  Лики в том же Олдовайском ущелье,  но на 60

     сантиметров глубже обнаружил кости  черепа,  кисти,  стопы  и  другие

     части скелета более прогрессивного существа,  впоследствии названного

     Homo habilis (человек умелый),  и отказался от своего первоначального

     мнения,   согласно   которому  зинджантроп  был  творцом  примитивных

     каменных орудий,  а следовательно,  древнейшим человеком. В настоящее

     время Л.  Лики и его коллеги придерживаются мнения,  что творцом этих

     орудий был Homo habilis — древнейший человек на земле,  а зинджантроп

     представляет  собой  ископаемую человекообразную обезьяну,  близкую к

     австралопитекам.

 

     Некоторые исследователи выделяют из  группы  австралопитеков также  и

телеантропа, считая его примитивным человеческим существом.

     Открытие австралопитеков принадлежит к крупнейшим за последнее время.

Уилфрид Э.  Ле  Гро  Кларк,  профессор анатомии Оксфордского университета,

очень подробно и  полно обработал найденные кости австралопитеков.  В  его

распоряжении были остатки более чем  тридцати особей различного возраста —

детенышей,  подростков и  взрослых.  Он  писал,  что австралопитеки —  это

обезьяноподобные существа  с  небольшим мозгом  и  мощными  челюстями.  На

основании  пропорций мозговой  коробки  и  лицевых  костей  скелета  можно

установить,  что  по  уровню развития они лишь незначительно отличаются от

современных видов  человекообразных обезьян.  Отдельные признаки черепа  и

костей конечностей,  а также зубов,  свойственные современным и ископаемым

человекообразным обезьянам,  сочетаются у  них  с  целым  рядом признаков,

близких  гоминидам,  то  есть  тому  семейству,  к  которому принадлежат и

современные люди.  Строение грудной клетки, конечностей и таза показывает,

что австралопитеки ходили в почти выпрямленном положении.  Огня они еще не

знали.  По  мнению  некоторых специалистов,  австралопитеки лишь  случайно

пользовались костями убитых животных в  качестве орудий или  оружия.  Жили

они в Южной Африке примерно 900 — 400 тысяч лет назад.

     Для истории эволюции значение австралопитеков, хотя они и не являются

непосредственными предками человека,  несомненно, весьма велико. По мнению

Г  Х.  Р.  Кенигсвальда,  профессора палеонтологии и исторической геологии

Утрехтского университета в Голландии,  группа людей в самом широком смысле

этого слова (то  есть семейство гоминид) давно уже отделилась от  обезьян,

однако в  первое время  она  заметно не  отличалась от  группы современных

человекообразных обезьян.  Затем от этой группы отделилась ветвь, которую,

по-видимому,  и представляют южноафриканские австралопитеки; развитие этой

ветви   проходило   более   или    менее   параллельно   развитию   группы

человекообразных  обезьян.   Первая   группа   отличалась   от   последней

вертикальным положением тела  при  ходьбе и  более  короткими клыками.  На

какой-то  очень  ранней стадии от  ветви австралопитеков отделилась другая

ветвь,  которая, развиваясь затем самостоятельным путем, характеризующимся

прежде всего уменьшением зубов и увеличением мозга, привела к современному

человеку.

     Многие сотни  тысяч  лет  прошли с  тех  пор,  когда в  саваннах жили

австралопитеки.  Мы не знаем, служили ли им убежищами пещеры и расщелины в

известняковых скалах.  Эти животные питались в основном мясной пищей,  чем

резко  отличались  от  всех  ископаемых и  ныне  живущих  человекообразных

обезьян.  Чтобы добыть мясо,  они  начали охотиться,  в  первую очередь на

павианов,  антилоп и газелей, объединяясь для этого в группы. О методах их

охоты нам ничего не  известно,  но  по некоторым находкам можно заключить,

что  очень  часто  они  погибали  насильственной  смертью.  Возможно,  что

австралопитеки (во  всяком  случае,  некоторые) становились жертвами своих

сородичей.

     Долгое время мы ничего не знали о  существовании австралопитеков.  Но

стремление к  познанию помогло раскрыть под  южным  небом еще  одну  тайну

древней истории человека.

 

 

                           ТРИНИЛЬСКИЙ ПАМЯТНИК

 

     Река,  извиваясь,  неторопливо катит свои  воды  по  широкой равнине.

Иногда  полоса  песчаного берега  исчезает,  проглоченная дремучим  лесом.

Огромные деревья,  обросшие мхом и лишайником, нависли над мутными водами,

которые с незапамятных времен несут к востоку глину и вулканический пепел.

Ветви,  папоротники, гирлянды лиан сплетают такие непроходимые завесы, что

их сторонится даже ищущий убежища зверь. На темной зелени кожистых листьев

и светло-зеленых пятнах папоротников выделяются яркие орхидеи. Встречаются

здесь и  пальмы;  к  болотам и обмелевшим заливам реки подбираются заросли

бамбука.

     Джунгли  наступают на  берег  стеной  буйной  зелени.  А  лес  теснят

поросшие травой и  кустарником склоны вулканов.  Когда они изрыгают потоки

раскаленной лавы,  гибнет  все  живое,  поросшие травой прогалины и  дикие

заросли вековых деревьев превращаются в  пепел.  Застывая,  огненный поток

становится черным камнем.  Проходят годы. Вода, солнце и ветер делают свое

дело.   Вот  уже  из  трещин,  куда  занесло  семена,  выглядывает  трава,

поднимается низкорослый кустарник.  Но тучи пепла и  грязи снова застилают

небо —  и снова гибнет все вокруг.  Гор, извергающих огонь и смрад, много.

Они курятся —  не спят, в их недрах, словно вода и пар в перегретом котле,

клокочет огненная лава.

     Ясное свежее утро.  Небо безоблачно,  река,  джунгли, песчаный берег,

заросли трав, верхушки остроконечных гор освещены солнцем.

     Но  синева  небосвода  здесь  изменчива —  совершенно неожиданно небо

покрывается тучами и  проливной дождь  обрушивается на  землю.  Глухой шум

воды  перекрывают раскаты грома.  Сверкают молнии.  Кроны лесных великанов

шелестят в потоках хлещущей сверху воды.

     Однако  непогода проносится так  же  быстро,  как  и  приходит.  Едва

утихают разбушевавшиеся стихии, как все живое покидает свои убежища. Снова

раздаются пение  и  крики  птиц,  в  высокой траве  стрекочут цикады,  над

цветами  порхают  большие  яркие  бабочки.   Выползают  из   нор  грызуны,

показываются из  кустов мелкие хищники.  Среди ветвей,  высоко над  землей

скачут,  преследуя  друг  друга,  ссорящиеся обезьяны.  На  плоском  камне

греется пестрая ящерица,  а  на прибрежный песок вылез подремать на солнце

гигант крокодил.  Пасутся на лесных прогалинах олени,  антилопы,  а сквозь

чащу пробирается огромное животное с хоботом — стегодонт. Саблезубый тигр,

оставив свое убежище, отправляется искать добычу.

     Вдоль   берега  движется  несколько  странных  существ,   похожих  на

человекообразных обезьян.  У  них довольно стройные,  прямые тела и слегка

наклоненные вперед косматые головы,  грубо  вылепленные лица  с  маленьким

широким  носом,   сильно  развитыми  скулами,   низким,   покатым  лбом  и

прикрывающими глаза  надбровьями.  Нижняя челюсть лишена подбородка,  тело

покрыто короткими мягкими волосами.

     Это  племя  примитивнейших первобытных  людей.  Впереди,  то  и  дело

внимательно осматриваясь,  с  палкой в  руке идет самый рослый и  сильный.

Остальные в поисках пищи рассыпались по берегу.

     Вот  один  пытается длинной веткой достать из  воды  дохлую рыбу.  Не

дотянувшись,  он рассердился,  запрыгал на месте,  однако войти в  воду не

решился.  Рыбу понесло дальше,  а  он пошел вдоль берега,  не сводя с  нее

глаз.  Заметив,  что течение прибивает добычу к берегу,  он оскалил зубы и

той же веткой вытащил ее на песок.  Схватив рыбу, он тут же вцепился в нее

зубами.  Через  несколько минут  от  дохлой рыбы  остались только голова и

плавники.

     Один  из  спутников  «рыболова»  пытается  откатить  тяжелый  камень,

рассчитывая найти  под  ним  вкусного  червяка,  крупного  жука  или  даже

небольшого грызуна.  Но под камнем не оказалось ничего съедобного.  Тогда,

увидев, что женщина с детенышем за спиной лакомится плодами с низкорослого

дерева,  он  подошел к  ней,  немного помедлил и  тоже стал рвать и  жадно

поедать плоды. Оборвав все с одной ветки, он сделал шаг в сторону женщины.

Испуганный  детеныш  крепче  схватился  за  шею  матери,  испустившей крик

возмущения.  Выпрямившись и злобно сморщив лицо,  она угрожающе закричала,

однако,  сообразив,  что  против нее не  замышляют ничего плохого,  вскоре

успокоилась.

     Солнце поднималось все  выше,  нагретый воздух струился над  песчаным

берегом.  Маленькое племя первобытных людей направилось к  лесу  и  вскоре

скрылось.

     Долго пробирались они через тенистый лес и  по склонам гор,  поросших

травой и кустарником.

     В  этих краях кочевали и  другие племена,  но  у  каждого были «свои»

места для охоты и поисков пищи.

     Как   всегда,   восход   солнца  разбудил  племя.   Первобытные  люди

отправились на поиски пищи. Они срывали с деревьев и тут же съедали сочные

плоды. На заросших травой прогалинах камнями и палками выкапывали мясистые

клубни,  корни, луковицы. Ловили ящериц, искали в кустах птичьи гнезда. Не

брезгали и падалью, если она еще не совсем разложилась.

     Жизнь в  лесу,  переходы с  места на место в поисках пищи приучили их

всегда быть настороже — опасности подстерегали повсюду. В этих первобытных

людях  еще  сильны  дикие  инстинкты  —  они  лишь  недавно  отделились от

животного мира.  Однако  не  только  инстинкты защищали  их  в  борьбе  за

существование. Ведь, освободив передние конечности, люди уже могли сделать

простейшие орудия,  и не только для того,  чтобы легче было добывать пищу,

но  и  для  самозащиты.  А  главное,  они  уже  были мыслящими существами,

поднявшимися над  стихией звериных инстинктов;  как ни  примитивно было их

мышление,  оно  существовало:  древнейшие люди уже  пытались сопоставлять,

находить, придумывать.

 

 

     Уже  несколько дней  из  кратера вулкана,  закрывая небо,  поднимался

столб дыма.  Иногда,  словно предупреждая все живое о пробуждении огненной

горы, содрогалась земля.

     Племя кочующих первобытных людей наблюдало за ней с любопытством,  но

за грохотом и  дымом ничего не следовало,  и  люди продолжали свои поиски.

Между тем  столб дыма разрастался,  становясь все темнее,  нараставший гул

пугал, и людям хотелось уйти подальше от этой горы.

     Вдруг  оглушительный подземный грохот  возвестил,  что  вулкан  ожил.

Столб черного дыма  вырвался из  кратера,  в  небо полетели грязь,  пепел,

обломки камней и  комья раскаленной лавы.  С  вершины по  склонам поползло

ядовитое облако газа,  которое не оставляло за собой ничего живого.  И вот

уже,  растекаясь по склонам,  шипя, сжигая все на своем пути, хлынули вниз

потоки лавы.

     Гигантская туча пыли и пепла затмила солнце. Первобытные люди мчались

к лесу, чтобы укрыться от огня и дыма.

     Из кратера вулкана рвались к небу языки пламени, ползли потоки лавы и

газов,  со свистом вылетали лапилли —  комья застывшей лавы. Один из таких

почти  превратившихся в  камень  обломков обрушился на  бегущего человека.

Смерть наступила мгновенно.  И  он  навсегда остался там,  где  его настиг

удар. А соплеменники погибшего успели добежать до леса и укрыться в нем.

 

 

     Шло время.  Все живое избегало сожженной земли,  смрада отравивших ее

газов, дыма тлеющей травы. Труп человека, застигнутого извержением, быстро

разлагался под палящими лучами тропического солнца.

     Но вот тучи затянули небо и хлынул проливной дождь.  Иссушенная земля

напилась  досыта  и  уже  не  могла  вбирать  в  себя  воду,  а ливень все

продолжался.  Река вышла из берегов. Вода смыла останки, понесла с собой и

сбросила там, где поток ослабел. Их покрыло глиной, песком и пеплом.

 

 

     Погиб ли первобытный человек при извержении вулкана или что-то другое

послужило причиной его смерти, но так или иначе то, что сохранилось от его

скелета,  было  найдено спустя  несколько десятков тысяч  лет  и  поразило

ученых, вызвав среди них серьезные разногласия.

     Небольшой поселок Триниль на реке Соло,  протекающей по острову  Ява,

где   были  обнаружены  части  скелета,  стал  одной  из  самых  известных

антропологических сокровищниц.  Именно здесь впервые  были  найдены  кости

питекантропа  —  одного  из  наиболее древних и примитивных представителей

человеческого рода.

     Мне хочется рассказать об истории этой находки.

     Шел 1859 год, когда английский естествоиспытатель Чарльз Дарвин издал

свою  знаменитую книгу «О происхождении видов путем естественного отбора».

Основываясь на фактах,  собранных за пять лет кругосветного путешествия на

корабле «Бигль»,  и на богатом опыте сельскохозяйственной практики, Дарвин

выступил со своей  эволюционной  теорией,  поставившей  естествознание  на

совершенно новую и надежную основу.

     В книге Дарвина впервые приводились убедительные доказательства того,

что растительный и  животный мир возник не в результате божественного акта

творения.  Вопреки  утверждениям знаменитого  шведского  натуралиста Карла

Линнея (и  многих его  единомышленников) этот мир не  является неизменным.

Наоборот,  на  протяжении геологических эпох  он  непрерывно изменялся  от

простейших  форм  к  сложным,  все  более  совершенным.  Эти  эволюционные

изменения происходили всегда в результате естественных причин, подчинялись

естественным закономерностям, действующим и сегодня.

     Теория  Дарвина  взбудоражила  умы.   Большинство  ученых  немедленно

выступили против  Дарвина,  многие  заняли  выжидательную позицию  и  лишь

кое-кто приветствовал новое учение,  стал его последователем и  убежденным

борцом за его признание.

     Провозглашенная    Дарвином    теория     опрокидывала    устоявшиеся

представления,  выбивала из  привычной колеи,  —  принять эту  новую  веру

многим было нелегко.

     Примечательно,  что  в  «Происхождении видов»  Дарвин  совершенно  не

говорит о  человеке,  разумеется,  намеренно:  в письме к одному из друзей

ученых  он  признается,  что  обошел  вопрос  о  происхождении человека от

древних  обезьян  потому,  что  эта  проблема  затрагивает  слишком  много

предрассудков.  И тем не менее мы находим в его книжке такую фразу:  «Свет

озарит и происхождение человека,  и его историю».  В этих обыденных словах

достаточно  четко   выражена  мысль,   что   и   человек  является  плодом

эволюционного прогресса.

     Среди    страстных   приверженцев   Дарвина,    с    самого    начала

распространивших его учение и  на человека,  был известный немецкий ученый

Эрнст   Геккель,   профессор  Иенского   университета.   В   своей   книге

«Естественная история мироздания» он  дал  полное,  хотя  и  основанное на

предположениях, родословное древо человека и научно аргументировал с точки

зрения  эволюции  существование переходной формы  между  человекообразными

обезьянами  и   человеком.   Эту   гипотетическую  особь   Геккель  назвал

Pithecanthropus,  образовав название из  двух греческих слов —  pithecos —

(обезьяна) и anthropos —  человек,  иначе говоря, обезьяночеловек. Следует

подчеркнуть,  что в  1868 году,  когда книга Геккеля впервые увидела свет,

доказательства существования питекантропа отсутствовали —  не было найдено

ни куска черепа, ни какой-либо другой кости, ничего.

     И  только  в  90-х  годах  прошлого  столетия появился исследователь,

который решил добыть эти доказательства, — Эжен Дюбуа.

     Дюбуа родился 28 января 1858 года.  Окончив университет в Амстердаме,

где  он  изучал естествознание и  медицину,  Дюбуа  поступил ассистентом к

выдающемуся анатому Максу Фюрбрингеру.  Еще в годы учебы Дюбуа с интересом

следил за борьбой вокруг признания эволюционного учения и  роли эволюции в

происхождении  человека.   Горячий  сторонник  теории  Дарвина,  он  сразу

ухватился  за   гипотезу  Геккеля   о   питекантропе.   Дюбуа   поверил  в

существование питекантропа.  Он был твердо убежден, что подтверждение этой

гипотезы  послужит лучшим  доказательством истинности эволюционного учения

Дарвина.

     Первое препятствие было уже само по себе достаточно серьезным:  Дюбуа

не знал,  где искать.  Но однажды он  прочел  в  научном  журнале  статью,

которая  утверждала,  что  если  уж  верить  в  существо,  стоявшее  между

животными и человеком,  то искать  его  кости  можно  только  на  островах

Малайского  архипелага.  Лишь  там  живут  гиббоны  —  единственная группа

обезьян,  которая имеет какое-то отношение к человеку. Вскоре Дюбуа узнал,

что   на  острове  Суматра  обнаружены  позднетретичные  млекопитающие,  и

окончательно  решил,  что  питекантропа  следует   искать   на   Малайском

архипелаге.  Дюбуа  считал,  что  питекантроп  мог жить в конце третичного

периода.

     Однако  все  ходатайства  Дюбуа  об   оказании  финансовой  поддержки

экспедиции  за  питекантропом оставались без  ответа.  Сам  Дюбуа  не  был

состоятельным человеком,  но обладал таким ценным качеством,  как упорство

исследователя.  Он решил оставить работу в университете и поступить врачом

в  голландскую колониальную армию.  Фюрбрингер,  которому Дюбуа  сообщил о

своих  намерениях,  дружески  отговаривал молодого ученого,  убеждая,  что

многолетнее пребывание в  экваториальной Азии погубит его  университетскую

карьеру.  Но Дюбуа не изменил своего намерения.  Мысль найти питекантропа,

доказать,  что законы эволюции действительны и для человека,  была слишком

заманчивой.

     В конце октября 1887 года Дюбуа отплыл из Голландии на Суматру.  Там,

на  западном побережье острова,  в  Паданге,  он  и  начал  свою  службу в

больнице.  На  Суматре Дюбуа сразу приступил к  раскопкам,  уделяя им  все

свободное  время.   С   помощью  туземцев  он   обследовал  все  пещеры  в

окрестностях Паданга,  но  безрезультатно.  Вероятно,  только  отсутствием

опыта  можно объяснить,  что  здесь,  в  тропиках,  Дюбуа начал раскопки с

пещер.  Ведь  то,  что  в  Европе приводило к  успеху,  здесь  оказывалось

бессмысленным.  В Европе древнему человеку приходилось прятаться в пещерах

в  холодное время года,  при наступлении ледников,  а  во влажном и жарком

климате тропиков,  где не  существует резкой разницы между летом и  зимой,

пещеры никогда не служили людям жильем.

     Дюбуа  копал  год,  второй,  третий и  все  безрезультатно.  Раскопки

поглотили все его сбережения,  но и  самой маленькой косточки питекантропа

он  не обнаружил.  Правда,  попадалось много костей животных.  К  счастью,

Дюбуа был не только упрям, но и терпелив — неудачи не остановили его.

     Однажды  Дюбуа  получил  с  соседнего  острова  Ява  обломки  черепа,

найденные  неким  ван  Ритшотеном  в  каменоломне,  где  добывали  мрамор.

Обработав и  соединив обломки,  Дюбуа решил,  что это череп австралоидного

типа,  но  ни в  коем случае не череп жителя Явы.  Однако находка побудила

ученого просить перевода на Яву. Его желание удовлетворили.

     14  апреля 1890 года Дюбуа прибыл на Яву и  немедленно начал раскопки

неподалеку от Вадьяка,  на южном берегу острова.  Вскоре ему удалось найти

обломки черепа.  Но  Дюбуа был  хорошим анатомом и  понимал,  что ни  этот

череп,  ни ранее найденный не принадлежат предкам человека.  Следовательно

слои,  в которых они обнаружены, относятся к более позднему геологическому

времени,  а значит,  и искать в них кости питекантропа бесполезно. Поэтому

Дюбуа изменил место раскопок:  сначала он перенес их к  Кедунг-Брубусу,  в

сторону от побережья, а потом — в окрестности селения Триниль, где местные

жители  давно  находили  древние  кости.   Самые  крупные,  принадлежавшие

животным с хоботом, они считали костями великанов.

     Дюбуа начал копать в этом районе в августе 1891 года.  К концу сухого

времени года уровень воды в реке понизился,  обнажив слои пород, в которых

находили кости.  Вскоре и  Дюбуа обнаружил здесь множество костей и  зубов

вымерших млекопитающих.  Самой  интересной из  первых  находок был  зуб  —

третий верхний коренной,  который сразу привлек внимание Дюбуа.  Он принял

его  за  коренной  зуб  большого шимпанзе,  к  тому  времени  на  Яве  уже

вымершего.  Спустя месяц всего в трех метрах от места, где был найден зуб,

он откопал черепную крышку с сильно развитым надглазничным валиком. Однако

Дюбуа все еще продолжал считать, что и это кости вымершего шимпанзе.

     Период дождей прервал работы.  Возобновились они только на  следующий

год.  И  вот  в  августе 1892 года в  том  же  слое,  на  расстоянии всего

пятнадцати метров от  места первых находок,  Дюбуа раскопал неповрежденную

левую бедренную кость.  И  если зуб и черепную крышку можно было с большей

или меньшей уверенностью приписывать шимпанзе, то в отношении этой кости у

опытного  анатома  не  могло  быть  никаких  сомнений:   она  принадлежала

существу, передвигавшемуся в вертикальном положении.

     До окончания сезона Дюбуа нашел на том же месте еще один коренной зуб

— на   этот   раз   второй  верхний.   Ученый  сразу  опубликовал  краткое

предварительное сообщение о  своих находках,  но  оно не привлекло особого

внимания, так как было напечатано на страницах малоизвестного специального

журнала.

     Только в  1894  году  Дюбуа  издал  в  Батавии (нынешняя Джакарта) на

немецком языке обширный иллюстрированный труд о  своих находках.  Название

его   было   и   впрямь   сенсационным:    «Питекантроп   прямоходящий   —

человекообразный  промежуточный  тип   с   острова  Ява».   Дюбуа   писал:

«Питекантроп  есть  переходная  форма,   которая,  согласно  эволюционному

учению,   должна   была   существовать   между   людьми   и   антропоидами

(человекообразными  обезьянами).  Он  —  предок  человека!»  На  посланном

Геккелю  экземпляре  автор  сделал  интересное  посвящение:  «Изобретателю

питекантропа».

     Итак, мечта Дюбуа осуществилась.  В слоях туфа на берегу реки Соло  у

поселка Триниль на Яве он нашел остатки скелета,  принадлежавшего существу

с признаками одновременно и обезьяны,  и человека. Дюбуа счел это существо

промежуточным    типом   между   обезьяной   и   человеком.   К   названию

Pithecanthropus,  данному Геккелем,  он добавил  erectus  —  прямоходящий,

поскольку  бедренная  кость  явно указывала,  что существо передвигалось в

вертикальном положении.

     Новые находки и  исследования показали,  что  питекантроп является не

промежуточным,  «недостающим» звеном  между  человекообразной обезьяной  и

человеком,  а  нашим  далеким  примитивным предком,  но  заслуга Дюбуа  не

становится от этого меньше.

     Мы не забудем и место, где было сделано открытие. Окрестности поселка

Триниль малопривлекательны.  Но там стоит камень с лаконичной и загадочной

для непосвященного надписью:

 

                    P. e. — 175 м O — N — O — 1891/93

 

     Мало  кто  приходит сюда  и  немногие понимают эту  надпись,  которая

означает,  что в  175 метрах отсюда на восток-северо-восток в 1891 —  1893

годах был найден Pithecanthropus erectus.

     Этот  камень  и  надпись  на  нем  —   не  памятник,  это  постоянное

напоминание о  научном  подвиге,  о  большом  открытии,  положившем начало

разгадке тайны.

 

 

                                  ОГОНЬ

 

     В  пещерах  и  широких  расщелинах  горных  отрогов  издавна  находил

прибежище первобытный человек. С одной стороны до самого моря простиралась

бескрайняя равнина,  покрытая небольшими перелесками и густым кустарником,

а с другой — далеко в глубь гигантского континента тянулись горные цепи.

     На  равнине первобытные люди  добывали пищу,  собирая плоды,  клубни,

луковицы и  сладкие  коренья.  Здесь  ловили  мелкую  и  крупную  дичь,  с

вожделением  поглядывая  на  стада  гигантских  первобытных  слонов  и  на

отшельников-носорогов,  —  охотиться на них они пока не решались.  Простые

деревянные палицы и грубо обработанные камни или даже кости,  которыми они

пользовались в качестве оружия, были для этого совершенно непригодны, да и

им  самим  еще  не  хватало ловкости и  хитрости.  Зато  иногда  удавалось

подстеречь у  водопоя диких лошадей,  убить в зарослях гиену,  вытащить из

норы  какого-нибудь грызуна,  а  то  и  захватить врасплох на  берегу реки

зазевавшегося  гигантского  бобра  —   трогонтермия.   Часто  преследовали

первобытные люди  и  стада страусов.  Однако настигнуть этих огромных птиц

они могли,  лишь загнав их в  густой кустарник.  Чаще всего им приходилось

довольствоваться крупными яйцами, которыми были полны страусиные гнезда.

 

 

     У входа в пещеру пылает большой костер. Люди очень заботятся о запасе

сухих  ветвей для  него.  Уже  много времени прошло с  тех  пор,  как  они

случайно овладели огнем.  Это было после большой засухи,  когда все вокруг

высохло от жары. Острая молния, прорезав черное небо, расщепила и подожгла

ствол  сухого  дерева.  От  падающих  на  землю  горящих  веток  вспыхнула

пожелтевшая трава,  а ветер погнал огонь во все стороны.  Это море огня не

мог  потушить даже начавшийся дождь.  Несколько тлеющих угольков,  которые

люди,  преодолевая страх, принесли в пещеру в полых костях, превратились в

маленький костер, когда самые смелые положили на них немного сухой травы и

веток.  Сначала  люди  боялись  огня  —  он  больно  кусал,  если  к  нему

неосторожно приближались.  Но  когда  они  научились обращаться с  огнем и

заметили,  что от него исходит приятное тепло, он прогоняет темноту ночи и

отпугивает хищных зверей, то подружились с ним.

     Однажды люди  очень испугались.  Много дней  с  серого неба  хлестали

потоки дождя.  Все  вокруг промокло насквозь.  В  костер бросили последние

сухие ветки.  Языки пламени,  похожие на нетерпеливых красных змей,  жадно

набросились на них. Но вскоре пламя стало спадать, гаснуть. Люди сидели на

корточках  вокруг  потухшего  костра,   и  глаза  их  были  полны  страха.

Зачарованно смотрели они на тлеющие угольки, которые гасли один за другим.

Обшарили всю  пещеру,  бросились наружу,  пытаясь отыскать сухие ветви.  К

счастью,  дождь начал стихать,  но вот под нависшей скалой нашли несколько

сучьев, до которых не добралась вода. С радостным ворчанием разгребли люди

пепел  костра  и,  собрав  кучку  еще  тлеющих  угольков,  бросили на  них

несколько щепочек.  Увидев  пробивающиеся вверх  маленькие язычки пламени,

они  испустили крик радости.  Этот случай научил людей следить,  чтобы для

костра всегда было припасено достаточно сухих веток,  так  как сырые огонь

не принимал и умирал под ними, если не был достаточно высоким и сильным.

     Несколько  мужчин  расположились  у  входа  в  пещеру.   Из  обломков

песчаника и кремня они мастерят грубые,  простые орудия.  Неподалеку лежат

женщины,  а вокруг них возятся малыши. Дети весело кричат, но голоса их не

такие звонкие и высокие,  какие мы привыкли слышать при выражении радости,

а грубые и резкие.

     Возможно,  именно  из-за  шумной  возни  детей  мужчины прервали свое

занятие и вышли из пещеры.  Осторожно, крадучись, продвигались они вперед,

неотрывно следя за всем,  что происходит вокруг.  Малейшее движение, самый

слабый звук  не  оставались без  внимания —  ведь повсюду их  подстерегали

опасности...

     Люди шли долго и не заметили,  как солнце склонилось к горизонту.  На

опушке густого леса они обменялись жестами и  простыми,  но  понятными для

них  звуками и  осторожно углубились в  заросли кустарника.  Местами ветви

переплелись,  и  люди  с  трудом пробирались сквозь них.  Но  вот  заросли

поредели.  Когда полоса мелколесья была уже почти позади,  один из  шедших

вдруг  остановился,  с  ужасом глядя  под  большой куст,  потом  в  страхе

закричал и бросился бежать.  Соплеменники уже мчались следом. А за ними по

пятам  несся  огромный  саблезубый  тигр-махайрод.   Это  был  похожий  на

современного тигра хищник с торчащими из пасти саблевидными клыками.

     Первобытные люди недолго бежали вместе —  очень скоро они рассыпались

в разные стороны, потеряв друг друга из виду.

     Но саблезубый тигр не упускал намеченной жертвы.  Он настиг человека,

сбил его с ног и загрыз.

     А остальные продолжали бежать.

     Сгущались сумерки, на потемневшем небе загорелись первые звезды. Ужас

гнал людей все дальше через кустарник по заросшей травой равнине.  Они уже

перестали ориентироваться и не знали, куда загнал их страх.

     Опустилась ночь,  и тут пришло спасение. Один за другим люди замечали

вдалеке светящуюся точку.  Теперь они знали,  куда идти,  —  ведь это свет

пылающего в их пещере костра.

 

 

     Минули десятки тысяч лет,  и сюда пришли ученые,  наслышанные о «горе

драконовых костей»  в  общине  Чжоукоудянь,  примерно в  40  километрах от

Пекина.  Здесь  в  пещере была  обнаружена стоянка китайского первобытного

человека.

     Палеонтологическими  исследованиями  в  Китае  последние  десятилетия

занимались шведы,  в первую очередь (если не считать шведских миссионеров)

шведский геолог  И.  Г.  Андерссон,  приглашенный в  1914  году  тогдашним

китайским  правительством на  должность  советника по  геологии  и  горной

добыче. Его исследования и легли в основу изучения китайского первобытного

человека.

     Весной  1918  года,   будучи  в  Пекине,  Андерссон  узнал,  что  под

Чжоукоудянем есть  «гора  куриных  костей»,  в  которой находят ископаемые

мелкие  кости,  и  посетил это  место.  Вскоре  вместе с  палеонтологом О.

Здански  они  начали  первые  раскопки.   Это  было  в  1921  году.  Позже

выяснилось,  что  для  раскопок  более  интересна расположенная поблизости

«гора драконовых костей»,  где  находили крупные кости и  множество зубов.

Исследователи перенесли свои изыскания туда и  обнаружили не  только кости

оленей,  трехпалых лошадей, медведей, диких свиней и других животных, но и

несколько  осколков  кварца,   совершенно  чужеродного  минерала  в   этой

известняковой  скале.  Только  человек  мог  их  принести,  чтобы  сделать

какие-то  орудия.  Именно тогда  Андерссон и  сказал,  что  здесь погребен

первобытный человек и его остается только открыть. Предсказание Андерссона

сбылось.  Среди  огромного количества самых  разнообразных костей и  зубов

Здански обнаружил два зуба,  которые,  как он  считал,  могли принадлежать

человеку.

     Сообщение Здански  чрезвычайно заинтересовало еще  одного  ученого  —

канадца  Дэвидсона  Блэка,  профессора анатомии  в  Пекинском  медицинском

колледже,  который во время учебы в  Манчестере у  выдающегося антрополога

Дж. Эллиота Смита занимался проблемой происхождения человека. Блэк считал,

что  именно  Азия  явилась  колыбелью человечества,  и  с  радостью принял

предложение занять  должность  профессора  в  Пекине.  Исследовав зубы  из

Чжоукоудяня,  Блэк подтвердил, что они действительно принадлежат человеку,

однако, по его мнению, относятся к очень отдаленной геологической эпохе.

     Блэк считал,  что на  месте находки в  Чжоукоудяне следует немедленно

начать более широкие раскопки. Раздобыв необходимые средства и заручившись

поддержкой Китайского института геологии в Пекине, которому Блэк пообещал,

что  научная  обработка находок будет  осуществлена в  Пекине  и  все  они

останутся в Китае, ученый начал работы.

     Блэк намечал провести раскопки с  16 апреля по 19 сентября 1927 года.

Можно было и  не  приводить этих дат,  если бы  не  тот  факт,  что до  19

сентября здесь  не  было  найдено ни  одной  человеческой кости,  хотя  из

большой  пещерообразной ямы  вынули  и  тщательно переворошили более  3000

кубических метров земли.  И  лишь 16  сентября,  за  три дня до  окончания

работ,  молодой  шведский  геолог  Биргер  Болин,  которого Блэк  назначил

руководителем раскопок, нашел зуб, явно принадлежащий человеку.

     Болин  сразу отвез зуб  в  Пекин Блэку,  который установил,  что  это

мощный  нижний  коренной  зуб  очень  примитивного  человеческого существа

приблизительно   восьмилетнего   возраста.    Сравнительные   исследования

показали,  что этот зуб,  который Блэк считал «самым важным зубом во  всем

мире»,  принадлежит неизвестному до  того  времени  примитивному человеку,

названному Блэком Sinanthropus pekinensis — китайским пекинским человеком.

Правда,  было  несколько рискованно на  основании одного  зуба  говорить о

новом  виде  примитивного человека,  очень похожего по  своему строению на

открытого  на   Яве   питекантропа.   Зато   впоследствии  гипотеза  Блэка

подтвердилась.  После  опубликования отчета  об  открытии  синантропа Блэк

отправился  в  Европу  и  Северную  Америку  —  показать  драгоценный  зуб

выдающимся специалистам и узнать их мнение. Причем, чтобы не потерять зуб,

Блэк заказал у пекинского ювелира цепочку для часов,  а в качестве брелока

к ней — небольшую полую фигурку, в которой и поместил зуб.

     Возвратившись из  поездки,  Блэк  продолжил раскопки  в  Чжоукоудяне.

Около   шестисот  ящиков  было   заполнено  костями  различных  ископаемых

млекопитающих.  Были найдены и  кости синантропа:  правая половина челюсти

взрослого индивида с  тремя  зубами,  осколок  челюсти ребенка,  несколько

черепных костей и  более двадцати зубов.  Раскопки 1928  года подтвердили,

что здесь когда-то  жили очень примитивные человеческие существа,  похожие

на яванских первобытных людей.

     Столь же  богатые материалы принесли и  раскопки 1929 года,  которыми

теперь руководил молодой китайский ученый Пэй  Вень-чжун.  Продолжительные

дожди очень задержали работы,  и  они затянулись до поздней осени.  Теперь

исследователям мешали холода.  Но вот 1  декабря 1929 года в  16 часов Пэй

нашел полную черепную коробку синантропа.  Он осторожно освободил череп от

песчаных отложений и твердого травертина — пористого известнякового туфа.

     Уже 28 декабря 1929 года Блэк сделал первое предварительное сообщение

на  специальном  заседании  Китайского  геологического  общества.   В  нем

отмечалось, что найденный череп был сравнительно небольшим и низким, а его

кости  —  поразительно толстыми.  Над  глазницами выступал сильно развитый

валик.   Емкость  мозговой  полости  черепа  составляла  1000   кубических

сантиметров —  значительно больше,  чем у человекообразных обезьян. Слепки

мозговой полости наглядно показывали,  что мозг был уже на пути к  типично

человеческому.  Человеческой по  своему типу была и  нижнечелюстная ямка —

сильно  углубленная она  совсем  не  походила  на  плоскую  ямку  обезьян.

Оказалось также, что профиль черепа близок профилю питекантропа.

     После этой   находки   Блэк  целиком  посвятил  свою  жизнь  изучению

синантропа.  В  его  кабинете  накапливалось  все  больше  материалов   из

Чжоукоудяня.  Следует  отметить,  что  к  первоначальному  месту  раскопок

прибавились пять новых.  В обширном материале Блэк обнаружил  обломки  еще

одного черепа. Тщательно и с большим трудом составив их воедино он получил

целую черепную крышку и часть основания черепа,  о чем сделал сообщение не

только   для   специалистов,   но  и  для  представителей  прессы.  Теперь

замечательное открытие стало достоянием широкой общественности.

     Однако здоровье Блэка было далеко не блестящим.  Он знал,  что у него

больное сердце,  ко совершенно не щадил себя. К этому времени исследование

синантропа  и  раскопки  в  Чжоукоудяне стали  основным  содержанием жизни

ученого.  Катастрофа наступила раньше, чем он закончил свой труд. 15 марта

1931 года в 9 часов утра секретарь Блэка нашла его в кабинете мертвым.  Он

лежал,   опустив  голову  на  письменный  стол,  и  держал  в  руке  череп

синантропа.

     Однако со смертью Блэка исследования синантропа  не  прекратились.  В

качестве  преемника  Блэка  был  приглашен  профессор  анатомии Чикагского

университета  Франц   Вейденрейх   —   автор   многочисленных   работ   по

сравнительной   морфологии   и  анатомии,  а  также  эволюции  человека  и

человекообразных обезьян.  Пока Вейденрейх занимался дальнейшим  изучением

черепов,  костей  и  зубов  синантропов,  подтверждая  мнение  Блэка,  что

синантроп является уже человеком,  хотя  и  весьма  примитивным,  и  очень

близок   к   питекантропу,  Китайское  геологическое  общество  продолжало

раскопки в Чжоукоудяне,  на «горе  драконовых  костей».  Работы  велись  в

нескольких  местах  и  на  различных  уровнях.  (Поэтому отдельные находки

костей синантропов обозначены в специальной литературе не только  римскими

цифрами,  но и буквами — по месту раскопок.) Число находок все возрастало,

так что к началу войны  с  Японией  известны  были  остатки  около  сорока

особей,  причем  исследователи нашли двенадцать черепов и челюстей.  Кроме

скелетных остатков древних первобытных  людей,  в  Чжоукоудяне  обнаружили

множество  костей различных млекопитающих.  Из полностью вымерших животных

следует назвать прежде всего саблезубого тигра Machairodus inexpectatus  и

гигантского  бобра  Trogontherium  cf.  cuvieri,  а из вымерших видов ныне

существующих животных:  из семейства  медведей  —  Ursus  angustidens,  из

семейства кошачьих — Felis teilhardi, из семейства гиен — Hyaena sinensis,

Hyaena zdanskyi и Hyaena  ultima.  Из  найденных  остатков  птиц  наиболее

интересны кости вымершего вида страуса Struthio anderssoni.

     История  исследования синантропа  из  Чжоукоудяня  закончилась весьма

печально.  Когда японская армия, вторгшись в Китай, приближалась к Пекину,

Вен Веньхао,  директор Китайского института геологии, обратился к Генри С.

Хафтону,  президенту Медицинского колледжа  в  Пекине,  с  просьбой помочь

спасти  коллекцию  скелетных  остатков  синантропов.   Договорились,   что

коллекция будет  перевезена в  Нью-йоркский музей естественной истории,  а

после окончания войны ее возвратят в Пекин. Хафтон посетил военно-морского

атташе при американском посольстве в  Пекине Уильяма Э.  Эшерста и  просил

его  отправить  коллекцию  в  Нью-Йорк  с  ближайшим военным  транспортом.

Сделать это  было  нетрудно,  так  как  в  то  время Соединенные Штаты еще

сохраняли нейтралитет в  китайско-японской войне.  К  5  декабря 1941 года

коллекция находилась в  специальном поезде,  направлявшемся с американской

воинской  частью  в  портовый  городок  Ценьхуандао,   где  ее  предстояло

погрузить на  американское судно  «Президент Гаррисон».  Однако,  когда  7

декабря японские бомбы  обрушились на  Пирл-Харбор,  война  в  полную меру

разгорелась и  здесь.  Экипаж «Президента Гаррисона» затопил свое  судно в

устье реки Янцзы,  чтобы оно не попало в  руки врага,  а специальный поезд

был  остановлен и  полностью  разграблен японцами  почти  у  самого  места

назначения.  С  этого момента пропал всякий след  коллекции синантропов из

Чжоукоудяня.

     Хорошо  еще,  что  благодаря  Блэку  и  Вейденрейху этот  драгоценный

материал полностью описан и  проиллюстрирован в  книгах и  что сохранились

слепки.  Счастье  также,  что  Вейденрейху удалось закончить свой  труд  о

синантропе.  Ныне и его уже нет в живых:  в июле 1947 года он скончался от

сердечного приступа.  Остается только надеяться, что дальнейшие раскопки в

Чжоукоудяне возместят ущерб, причиненный войной.

 

 

     В древнем мифе о Прометее  говорится,  что  однажды  он  почувствовал

жалость  к  роду человеческому,  ведущему тяжелую жизнь,  полную лишений и

невзгод.  Желая помочь людям,  Прометей похитил огонь  со  священной  горы

Олимп  —  обители  древнегреческих  богов — и в полом посохе принес его на

Землю.  Зевс,  верховный бог, разгневался за это на Прометея и в наказание

приковал  его к скале,  где орел клевал ему печень,  которая вновь и вновь

вырастала до тех пор,  пока одаренный сверхчеловеческой силой Геракл одним

ударом не убил орла.

     Если  бы  этот  миф  древнегреческого поэта  Эсхила оказался правдой,

Прометей,  несомненно, сжалился бы уже над древнейшими первобытными людьми

и именно им передал благотворный огонь.

     Но,  как бы то ни случилось,  мы знаем, что синантропу из Чжоукоудяня

огонь уже был известен.  Установлено, что он еще не умел добывать его сам,

а  овладел им  случайно.  Возможно,  источником огня был вызванный молнией

пожар.  По-видимому,  вначале синантропы боялись огня, убегали и прятались

от него в пещерах.  Однако,  когда нестерпимый жар спал,  наверное,  самый

отважный из людей стал с любопытством разглядывать тлеющие древесные угли.

Очень может быть,  что кто-то  бросил на них горсть сухой травы или тонких

веток и,  когда они вспыхнули,  синантропы поняли,  какая пища нужна огню.

Чтобы перенести тлеющие угли  в  пещеру,  синантропы могли воспользоваться

полыми  продолговатыми костями убитых животных,  в  которые вкатили палкой

горячие угольки, а может быть, они просто потащили горящую с одной стороны

палку или сук.  Во всяком случае,  несомненно,  что в  пещерах синантропов

пылал  огонь,  который  они  старательно  поддерживали в  течение  долгого

времени,  о чем свидетельствует шестиметровый слой пепла, обнаруженный при

раскопках в Чжоукоудяне. Ни в одном другом месте, даже относящемся к более

поздним историческим периодам,  не встречаются столь большие кострища, как

в Чжоукоудяне.

     Знакомство с  огнем и  его использование имели очень большое значение

для жизни синантропа.  Огонь не только защищал от хищников,  но и позволял

синантропам  на   протяжении  многих   поколений   жить   в   местности  с

неблагоприятным  климатом.  Таким  образом,  не  только  совершенствование

некоторых физических признаков и  способность изготовлять каменные орудия,

но и овладение огнем резко отличали синантропов,  а вместе с ними и других

древнейших первобытных людей от их животных предков.

 

 

                            РАЗГАДАННАЯ ТАЙНА

 

     Сквозь  редколесье,  тянувшееся вдоль  берега  широкой реки,  крались

несколько первобытных людей.  Они осматривали каждый куст, каждое деревце,

не  оставляя без  внимания и  высокую траву.  Передаваемый из  поколения в

поколение опыт  учил их  постоянной осторожности,  тем  более что  в  этих

местах с  ровным и  мягким климатом водилось очень  много  самых различных

животных.  В  рощах  бродили стада лесных слонов,  сквозь чащи  поодиночке

продирались первобытные носороги,  в зарослях скрывались косули, в болотах

и  прибрежном камыше рылись стада  кабанов,  гигантские бобры выискивали в

лесных  чащах  по  берегам  реки  подходящие деревья для  сооружения своих

речных плотин,  их  вспугивали пробегавшие мимо первобытные лоси,  бизоны,

олени.  К  реке на водопой приходили неповоротливые дикие лошади,  которых

только  постоянная  настороженность  спасала  от   неожиданного  нападения

хищников. В изобилии водилась здесь и дичь.

     В руках у людей были грубо обработанные камни,  а двое были вооружены

крепкими,  заостренными с  одной  стороны  палками.  Эти  деревянные копья

изобрел один из них.  Однажды —  уже много времени прошло с  тех пор —  он

мчался по лесу,  преследуя раненую косулю,  и в охотничьем пылу налетел на

острый конец обломанной ветви, который воткнулся ему в бедро. Кровоточащая

рана и острая боль оказались сильнее охотничьего азарта. Зажав рану рукой,

человек заковылял к скале, под которой расположилось его племя. Много дней

охотника  била  лихорадка,   пока  наконец  он   не   забылся  глубоким  и

продолжительным  сном.  Проснувшись,  он  почувствовал  себя  лучше,  боль

немного  стихла,   но   не  скоро  еще  рана  зарубцевалась  окончательно.

Выздоравливая,  человек не  раз  думал о  приключившемся с  ним несчастье.

Однажды он снова оказался возле места, где едва не лишился жизни. Он долго

осматривал обломанный сук со следами запекшейся крови,  пока громкие крики

спутников не заставили его поспешить за ними. Однако острый обломок ветви,

легко вонзившийся в тело, неизменно всплывал в памяти человека, как только

рука его касалась большого шрама на бедре.  И  вот в примитивном мозгу под

низким,  покрытым глубокими морщинами лбом появилась идея. Издав радостный

клич,  первобытный человек начал торопливо ломать ветви, он даже вырывал с

корнем молодые деревца и обламывал их кроны, каждый раз рассматривая место

излома.  Он наломал уже целый ворох ветвей и все еще был недоволен. Но вот

раздался крик удовлетворения —  в  руках первобытного человека был крепкий

сук с  длинным,  постепенно суживающимся твердым и острым концом.  Оборвав

ветки и отбив острым камнем сучки,  он превратил его в копье.  А когда ему

удалось в  первый раз  вогнать новое оружие в  тело  преследуемого зверя и

одним ударом свалить его, он ликовал так же громко, как и его спутники. Их

торжествующие крики  были  данью  не  только человеческой ловкости,  но  и

человеческому разуму.  С  того времени люди стали делать такие примитивные

копья и постоянно пользовались ими на охоте.

     Вот  и  сегодня  двое  были  вооружены копьями.  Медленно,  осторожно

продвигались люди по лесу. Однако, кроме нескольких птичьих гнезд, которые

они  моментально опустошили,  им  ничего не  удалось обнаружить.  Так  они

добрались до  берега реки.  Убедившись,  что им не грозит опасность,  люди

вышли на песок и направились к воде.  Утолив жажду,  они немного побродили

по  мелководью в  поисках рыбы,  но,  ничего не найдя,  отправились дальше

вдоль  берега.  Широкой дугой  обогнули густые заросли кустарника и  вновь

вышли к реке. В небольшой рощице из ив, ольхи и тополей с густым подлеском

довольно близко от  себя  они  вдруг  услышали шум  и  треск ветвей.  Люди

замерли, готовые обратиться в бегство.

     Однако ничего не произошло.  Шум затих, и вновь воцарилась тишина. Но

люди продолжали стоять,  напрягая зрение и  слух,  сжимая в  руках камни и

деревянные копья.  Затем  один,  прячась  за  стволы  деревьев и  заросли,

осторожно двинулся вперед.  Выглянув из-за ствола большой ольхи, он увидел

в  нескольких шагах от  себя  семейство трогонтериев —  гигантских бобров,

которые  обгладывали кору  с  молодых  побегов ольхи.  Трогонтерии и  были

виновниками шума:  перепилив  зубами  ствол,  они  свалили  дерево.  Глаза

охотника радостно заблестели.  Некоторое время  он  напряженно наблюдал за

животными, которые, ничего не подозревая, продолжали лакомиться ветками, а

потом бесшумно проскользнул назад к  своим спутникам.  Жестами и гримасами

рассказал он им о том, что увидел.

     И вот люди, прячась за кустами и деревьями, крадутся к берегу реки. А

один направился туда,  где  трудились трогонтерии.  В  этом и  заключалась

охотничья хитрость.  Подобравшись как можно ближе к трогонтериям, охотник,

немного выждав,  с криком бросился на них.  Животные помчались к реке, где

они чувствовали себя в безопасности,  но,  прежде чем они успели добраться

до воды, наперерез выскочили люди. Один трогонтерий в страхе понесся прямо

на человека,  и  тот с  размаху всадил в него деревянное копье.  Пока двое

охотников добивали животное, третий у самого берега догнал другого бобра и

ударил его по голове зажатым в руке камнем. Борьба была нелегкой: огромный

грызун яростно защищался:  бешено вырываясь, он царапал когтистыми лапами,

бил мощным плоским хвостом,  а  когда ему удалось на  мгновение освободить

голову, всадил свои огромные, похожие на стальное долото резцы в волосатую

ногу человека.  Тот закричал от боли и отпустил бы, наверное, добычу, если

бы  на  помощь  не  пришел  другой  охотник,  тяжелой дубиной раздробивший

гигантскому грызуну череп.

     Так  первобытным людям  удалось убить  двух  трогонтериев.  Это  была

богатая добыча.  Бобры отличались осторожностью, и добыть их было нелегко.

Но тут людям помогли опыт и в немалой степени — хитрость.

     Усталые,  возвращались первобытные люди к  своему племени.  С помощью

грубо  обработанных каменных  орудий  они  разделали  добычу,  и  началось

пиршество — на время забылись и опасности, и трудности...

 

 

     Около  400  тысяч  лет  прошло с  того  времени,  когда героям нашего

рассказа удалось с помощью хитроумной уловки убить двух гигантских бобров.

Казалось бы, головокружительно далекое прошлое не выдаст ни одной из своих

тайн.  Но  случилось иначе.  Старательный,  упорный и,  что самое главное,

терпеливый ученый  вызвал  из  бездонных  глубин  прошлого  удивительную и

важную тайну:  он установил, что и в Европе жили древние первобытные люди.

Расскажем, как это произошло.

     Километрах в  десяти от  Гейдельберга,  на  берегу Эльзенца,  притока

Неккара,   расположилась  деревушка  Мауэр.   Здесь  в  песчаном  карьере,

владельцем  которого  был   некий  Реш,   очень  часто  встречались  кости

первобытных млекопитающих.  Реш рассказал рабочим о  научном значении этих

находок и  просил каждую найденную кость  старательно очищать от  песка  и

сохранять для Отто Шетензака,  учителя гимназии в  Гейдельберге.  Шетензак

много  лет  собирал  и  изучал  кости  первобытных млекопитающих,  которые

встречались в песчаной почве Мауэра.  Ему уже удалось обнаружить несколько

интересных  видов  этих  животных.  Однако,  будучи  сторонником учения  о

эволюционном развитии человека,  Шетензак надеялся найти  костные  остатки

человека.  «Уже  больше  двадцати  лет,  —  писал  Шетензак,  —  я  ищу  в

разработках песчаного  карьера  Графенштейн под  Мауэром  следы  человека.

Безуспешно  пытался  я  обнаружить  остатки  угля  и  костров.   Небольшие

роговики, в основном из встречающегося в окрестностях известняка, не носят

никаких  следов  обработки.   Острые  осколки  костей,   которые  я   дома

старательно очищал от песка,  окаменевшего от углекислой извести,  с целью

обнаружить следы  обработки,  сплошь  оказывались обломками  естественного

происхождения.  Оставалось  только  надеяться,  что  среди  многочисленных

костей  млекопитающих когда-нибудь  попадутся и  костные остатки человека.

Господин Реш, у которого научные изыскания всегда вызывают большой интерес

и  полное  понимание,  любезно  согласился  немедленно  известить  меня  о

возможной находке».

     Однажды Шетензак получил от Реша письмо,  в котором тот сообщал,  что

21  октября  1907  года  «...у  подошвы  песчаного карьера  найдена хорошо

сохранившаяся нижняя  челюсть  первобытного  человека  со  всеми  зубами».

Обрадованный Шетензак ближайшим поездом выехал в  Мауэр,  здесь он  узнал,

что  челюсть  была  найдена  рабочим  Даниэлем  Гартманом в  самом  нижнем

горизонте песчаного карьера,  на глубине 24 метров.  Хотя Гартман извлекал

челюсть очень бережно,  она все же  сломалась.  Но обе половинки настолько

хорошо подходили друг  к  другу,  что  места излома почти не  было  видно.

Осмотрев челюсть,  Шетензак сразу определил важность этой находки и  решил

составить официальный протокол. Из расположенного неподалеку Неккаргемюнда

вызвали  нотариуса,   который  со  слов  Гартмана  записал  обстоятельства

находки.  Протокол подписали Гартман,  один  из  его  товарищей рабочих  и

возчик,  который как раз в  момент находки грузил песок на свою телегу,  а

также Реш и Шетензак.  К протоколу были приложены фотографии и точный план

местности.

     Найденная челюсть,    известная    в   специальной   литературе   как

«гейдельбергская»,  отличается  крупными  размерами  и  массивностью.   Ее

отростки,  несущие суставные поверхности, очень коротки, довольно широки и

располагаются наклонно,  подбородочный выступ  отсутствует;  эти  признаки

делают  ее  похожей  на  челюсть  человекообразной  обезьяны.  Однако зубы

типично  человеческие.  Клыки  небольшие  и  не  возвышаются  над  уровнем

остальных  зубов.  А поскольку зубы имеют большое значение для определения

принадлежности какого-либо существа  к  той  или  иной  группе,  существо,

которому    принадлежала    челюсть,   следовало   исключить   из   группы

человекообразных обезьян.  Это сделал уже Шетензак.  Еще в  1908  году  он

опубликовал  работу  «Нижняя челюсть Homo heidelbergensis из песков Мауэра

около Гейдельберга»,  где подробно описал  найденную  челюсть,  привел  ее

изображение   и   назвал   существо,   которому   она  принадлежала,  Homo

heidelbergenis  —  гейдельбергским  человеком.   Иногда   гейдельбергского

человека называют мауэрантропом.

     Вероятнее  всего,  мауэрантроп  жил  в  первый  межледниковый  период

«интергляциал Гюнц —  Миндель», хотя некоторые исследователи и утверждают,

что  позднее,   в   период  потепления  во  время  второго  (миндельского)

оледенения.  Первобытные люди жили вблизи Неккара и  его притоков.  В этой

покрытой  лесами,  кустарниками  и  лугами  местности  водилось  множество

животных  —  теплолюбивые  лесные  слоны,  первобытные  носороги,  древние

бизоны, олени, серны, лоси, дикие кабаны, гигантские бобры, дикие лошади и

различные хищники,  в  первую  очередь  гиены,  первобытные медведи,  реже

саблезубые тигры.

     Хотя о существовании мауэрантропа узнали еще в 1908 году,  его орудия

были отрыты лишь полвека спустя Альфредом Рустом,  причем в  тех же  слоях

песчаного карьера в Мауэре, где была обнаружена и челюсть.*

     _______________

          * Вопрос   о   том,  являются  ли  найденные  А.  Рустом  орудия

     творениями рук гельдербергского человека,  окончательно не  решен.  —

     Прим. ред.

 

     Каменные орудия —  а их около 130 —  обработаны только по бокам,  так

что  заострены лишь  края.  Эти  орудия так  долго  не  привлекали к  себе

внимания  потому,   что  изготовлены  из  местного  материала  —  пестрого

песчаника, а не из кремня или роговика, которых здесь нет, а возможно, еще

и потому,  что они не отбиты по форме так называемых ручных рубил. Размеры

орудий  различны:  длина  колеблется от  6  до  25  сантиметров.  Наиболее

распространенным было орудие в форме ножа-рубанка.  Отсутствие характерных

ручных рубил явно свидетельствует,  как считает Руст, о древнем возрасте и

самостоятельности этой культуры.  Руст назвал ее гейдельбергской ступенью.

Мауэрантроп пользовался также мощными и острыми ручными рубилами,  которые

служили и удобным оружием,  и лопатой для выкапывания корней,  клубней или

луковиц.

     Много времени прошло с  тех  пор,  когда мауэрантропы жили на  берегу

Неккара,  который был тогда шире и полноводнее. Много воды утекло, пока на

этом месте появились их преемники —  неандертальцы. Но местность тогда уже

выглядела иначе, а вокруг водились совершенно другие животные.

 

 

                             ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ

 

     Над сплетением пышных трав,  над густыми зарослями аира и  островками

высокого камыша под  жаркими лучами солнца поднимаются болотные испарения.

Стоит удушливый запах гниющих растений.  Между зелеными стеблями травы,  в

мягком высоком мху скользнула пятнистая саламандра. Шорох спугнул лягушек,

взобравшихся на подсохшие кочки,  чтобы погреться на солнце, и они одна за

другой, описав широкую дугу, пошлепались в воду. Но вот затих плеск воды и

вокруг снова воцарилась тишина. В душном полуденном воздухе не слышно даже

голосов птиц.

     Болото окружает широкое кольцо густого кустарника.  За  ним,  подобно

колоннам,  возвышаются гигантские  стволы  могучих  дубов,  ветви  которых

слились в  одну широкую крону.  Корни дубов,  перекрещиваясь и  сплетаясь,

сплошной сетью пронизывают почву,  иначе мощные стволы не  удержались бы в

мягком грунте. Но иногда деревья не могут противостоять яростным смерчам и

резким порывам ветра.  Гигантская сила вырывает их  из  мягкой земли.  Над

глубокими ямами,  словно бесчисленные щупальца,  нависают ветви  и  корни.

Полянки вокруг  упавших дубов  быстро  покрывает молодая поросль,  которая

жадно тянется вверх в потоках солнечного света.

     Из  кустарника у  края болота вышла семья диких свиней.  Старая матка

тут же легла в  мягкую,  теплую грязь и стала валяться,  подминая под себя

заросли аира.  За  ней  последовали и  поросята.  Через несколько минут их

красивые полосатые шкурки покрывала черная, резко пахнущая грязь. Поросята

то  разбегались в  разные стороны,  то  вновь собирались вокруг матери,  с

хрюканьем  и  визгом  толкая  друг  друга.  Один  поросенок,  наигравшись,

отправился вдоль края болота поискать улиток,  червей.  Увлекшись,  он  не

заметил,  как  далеко  отошел  от  матери  и  остальных  поросят.  Желание

полакомиться оказалось сильнее осторожности.

     А  за  отбившимся от  стада поросенком из-за  толстого дуба уже давно

наблюдал человек.  Охотник был средних лет,  не  очень высок ростом,  но с

сильным  и  мускулистым телом,  несколько наклоненным вперед,  но  не  под

бременем лет и  не потому,  что он готовился к нападению,  —  скорее форма

позвоночника не позволяла ему выпрямиться целиком. Черты его лица довольно

грубы.  Большой, по-звериному растянутый рот полон крупных, крепких зубов,

сидящих на  мощных  челюстях,  причем нижняя,  напоминавшая обезьянью,  не

имела подбородка.  Череп удлиненный,  громоздкий,  лоб сильно скошен.  Над

мясистыми губами  —  короткий,  широкий  нос.  Глубоко скрытые под  мощным

надглазничным валиком глаза  пылали  от  напряжения и  охотничьего азарта.

Руки судорожно сжимали большой,  заостренный на  конце камень и  суковатую

дубину.  Крепкое тело, темное от загара и грязи, покрывали на груди, спине

и  ногах длинные черные волосы.  Два больших шрама,  возможно следы когтей

пещерного медведя, пересекали грудь. Вокруг бедер был обмотан кусок грубой

шкуры.

     Охотник не  спускал   глаз   с   поросенка,   который   с   довольным

похрюкиванием копался в земле.  Но вот он выступил из-за укрытия и с силой

метнул острый камень в ничего  не  подозревающее  животное.  Просвистев  в

воздухе,  камень  угодил  поросенку в голову,  однако соскользнул,  и удар

оказался не только не смертельным,  но даже  не  оглушил  молодого  зверя.

Резкая,  жгучая  боль пронзила его голову.  Полный ужаса визг пронесся над

болотом.  Животное завизжало еще сильнее,  когда увидело приближающееся  к

нему  большими  скачками  странное  существо,  которое вращало над головой

дубину.  Но,  прежде чем охотник настиг свою жертву,  зеленая стена камыша

под громкий треск ломающихся ветвей расступилась, и громадная дикая свинья

вылетела ему навстречу.

     Увидев ее,  охотник отбросил свое  оружие и  побежал назад к  старому

дубу.  Схватившись за  сук,  он попытался подтянуться,  но опоздал лишь на

мгновение.  Доли  секунды оказалось достаточно,  чтобы  взбешенная свинья,

дотянувшись до  его ноги,  резким движением головы вверх и  вниз до  самой

кости распорола ему клыками мышцы голени.  Из огромной раны хлынула кровь.

Лишь величайшим напряжением сил охотник сумел подтянуться на  спасительный

сук.

     Со злобным хрюканьем самка продолжала носиться вокруг дерева, поражая

клыками все вокруг,  и  только жалобное повизгивание поросенка и забота об

остальных детенышах заставили ее скрыться в чаще.

     Раненый  охотник сидел  на  дереве,  судорожно прижимаясь к  могучему

стволу.  Из  глубокой раны все еще текла кровь —  под деревом образовалось

большое красное пятно.  Вместе  с  кровью уходили силы.  Человека охватила

слабость, апатия; иногда черная пелена застилала глаза. Лишь много времени

спустя он с трудом сполз на землю и потащился — сам не зная куда.

     Пройдя немного,  человек упал.  Он  лежал как  мертвый,  без  единого

движения,   без  дыхания.  Смертельная  бледность  залила  лицо  с  редкой

бородкой. Однако глубокий обморок освободил его от нестерпимой боли.

     Не  скоро пришел он  в  сознание,  но и  после этого продолжал лежать

неподвижно,  лишь иногда поглядывая на кровоточащую рану.  Жажда жгла рот.

Человек с трудом поднялся и,  оставляя кровавый след, побрел вперед. Потом

опять упал.  Но жажда вновь подняла его.  Он едва шел, часто прислоняясь к

стволам деревьев,  чтобы отдохнуть,  тяжело дышал,  но  ни  один  стон  не

сорвался с его губ.

     Долго добирался человек до реки.  Но вот,  смертельно измученный,  он

свалился на  берегу.  Сначала смочил  пересохшие губы,  а  потом  напился.

Сполоснув лицо, грудь и руки, он лег в тени невысокой ивы.

     Но отдых был непродолжительным.  Внезапно боль вернулась, она рвала и

терзала тело.  Страх сковал сердце смелого охотника, когда он осознал, что

совершенно  беспомощен  даже  перед  трусливой  пещерной  гиеной.  Человек

понимал,  что  здесь нельзя оставаться,  что необходимо укрыться от  диких

зверей и ночной темноты.

     И он снова двинулся в путь.  Тащился по берегу, местами полз, и когда

непроходимые заросли преграждали путь,  брел прямо по  воде.  Поток срывал

сгустки запекшейся крови,  и  рана  опять начинала кровоточить,  окрашивая

прозрачную воду.

     Измученный  и   терзаемый  болью,   он   вновь  опустился  на  землю.

Осмотревшись,  раненый заметил на крутом склоне известняковой скалы вход в

пещеру.  Теперь единственным его желанием стало добраться до этого убежища

— охотник понимал, что жизнь его на исходе.

     Напрягая оставшиеся силы,  он направился к пещере. Раненый уже больше

полз.  Особенно трудно было карабкаться по крутой скале.  Человек цеплялся

за  щели  и  трещины,  за  кусты  и  последними  усилиями  мускулистых рук

подтягивал  тело.   Когда  куст  или  камень,  не  выдержав  его  тяжести,

обрывались, раненый катился вниз до тех пор, пока окровавленные пальцы рук

не  хватались за  что-нибудь.  Не обращая внимания на боль,  охотник снова

карабкался к  пещере.  Когда  он  наконец вполз на  небольшой выступ перед

входом в пещеру, то был уже совсем без сил и опять потерял сознание.

     Наступил вечер, на темном небе загорелись звезды. Луна бледным светом

залила все вокруг.  Охотник пришел в себя. Лишь несколько шагов оставалось

до  безопасного убежища.  Он с  трудом поднялся,  сделал несколько шагов и

очутился в  пещере,  где его со всех сторон обступил мрак.  Человек боялся

темноты,  поэтому он подался назад, ближе к входу, туда, куда падал лунный

свет. Но он не опустился на землю. Прислонившись к освещенной луной стене,

он  долго  смотрел на  этот  залитый бледным светом уголок мира,  где  все

доставалось ценой огромных усилий и жестокой борьбы,  —  он все-таки любил

его.

     Так стоял он, пока тяжело, как подрубленный, не упал на землю, сильно

ударившись головой о  камень.  Из  маленькой раны  потекла тонкая  струйка

крови. Но человек уже не почувствовал новой боли. Он был мертв.

 

 

     Долго, очень долго (кто знает, 100 000 или только 70 000 лет прошло с

тех  пор)  лежал  несчастный охотник  в  этой  пещере.  Время,  теряясь  в

безграничной Вселенной,  проносилось над его могилой.  И все же не суждено

было ему спать здесь вечным сном. Вот как это произошло.

     Между  Дюссельдорфом  и  Эльберфельдом  (ФРГ)  по  живописной  долине

протекает  речка  Дюссель.  Это  ответвление  долины  Рейна  известно  как

Дюссельталь  (долина  Дюссель)  и  издавна  славится  дикой  романтической

красотой.   Одна   из   небольших  долин   возле  Дюссельталя,   связанная

непосредственно с долиной Рейна, называется Неандерталь. Название это идет

от имени Иоахима Неандера, ректора латинской школы в Дюссельдорфе, который

в  1674  —  1679 годах часто посещал эти  места.  Неандер был  уважаемым и

любимым в  округе теологом.  Кроме того,  он был известен как автор музыки

церковных  песен  (кстати,  некоторые  из  них  исполняются и  сейчас).  В

действительности Неандера  звали  Нейманн,  но  по  тогдашнему  обычаю  он

переделал свою фамилию на латинский,  вернее на греческий,  лад.  В  честь

пастора его любимая долина и  была названа Неандерталь —  долина Неандера.

Гуляя по ней,  этот благочестивый человек,  несомненно, даже не помышлял о

том, что много лет спустя эта долина станет известна всему миру и слава ее

коснется и его имени, хотя он ничем этого не заслужил.

     В этой долине издавна добывали девонский известняк. Порой каменотесам

попадались пещеры, заполненные наносной глиной, иногда с костями различных

плейстоценовых животных.  Мешавшую  в  работе  глину  сбрасывали вместе  с

костями с крутой скалы в долину.

     Летом  1856  года  рабочие начали  удалять землю  из  Фельдгоферского

грота.  Собственно,  это были две небольшие расположенные рядом пещеры.  И

вот  тогда-то  в  нижней  части  слоя  глины,  заполнявшей меньшую пещеру,

недалеко  от  входа  они  обнаружили  лежавший  параллельно продольной оси

пещеры скелет, который был обращен головой в сторону выхода. Кости скелета

казались очень старыми и были покрыты серым налетом.  Каменотесы и на этот

раз не обратили на свою находку особого внимания и,  как всегда,  сбросили

ее вместе с глиной вниз с высокого откоса.

     Хорошо,   что  именно  в  этот  момент  подошел  один  из  владельцев

каменоломни,   некий  Беккерсгофф.   Увидев  в  глине  крупные  кости,  он

распорядился отложить их  в  сторону и  тщательно подобрать те,  что  были

выброшены в  долину.  Владелец каменоломни решил,  что это кости пещерного

медведя.

     И  снова как о  большой удаче можно говорить о  том,  что найденные в

Фельдгоферском гроте  кости  не  канули  в  забытье,  пылясь  в  коллекции

какого-нибудь частного лица,  а  уже  в  августе 1856  года  были переданы

совладельцем каменоломни Пипером на экспертизу специалисту — Иоганну Карлу

Фульротту.  Фульротт,  получивший в  1835 году в Тюбингенском университете

степень доктора философии, был вначале преподавателем, а затем профессором

математики и естественных наук в реальной гимназии Эльберфельда.  Наряду с

преподавательской  деятельностью  он  занимался  и  научными  изысканиями,

увлекаясь   геологическими   и    палеонтологическими   исследованиями   в

рейнско-вестфальских пещерах.

     Фульротт сразу обнаружил,  —  а  один из его друзей,  эльберфельдский

врач Кун,  поддержал эту точку зрения,  — что древние кости принадлежат не

пещерному медведю,  а человеку.  Фульротт заметил также, что все найденные

кости (черепная крышка,  две кости голени,  одна целая и одна поврежденная

локтевые кости,  правая лучевая кость, часть правой плечевой кости, правое

предплечье,   часть  тазовой  кости,   поврежденная  ключица  и,  наконец,

несколько небольших обломков ребер) принадлежат одному человеку.  Из  всех

спасенных костей и  обломков наиболее важной и  ценной в научном отношении

была черепная крышка.

     После   первого  поверхностного  осмотра  костей  Фульротт  пришел  к

убеждению,  что  в  Неандертале было сделано крупное открытие.  Поэтому не

удивительно, что ему захотелось узнать, как это произошло. Выяснилось, что

скелет обнаружили при добыче камня в  маленькой пещере,  на крутом откосе,

на высоте 18 метров над уровнем реки Дюссель и  в 30 метрах от поверхности

скалы.  Пещера имела 5  метров в  длину,  3,3 метра в ширину,  2,6 метра в

высоту  и  на  1,5  метра  была  заполнена очень  твердой наносной глиной.

Фульротту так и не удалось узнать, целиком ли сохранился скелет в пещерной

глине и  лежал ли,  как обычно покоятся в земле человеческие скелеты,  или

кости были разбросаны,  а некоторых вообще не хватало.  Поэтому сегодня мы

не  можем с  полной уверенностью сказать,  умер ли  этот человек в  пещере

естественной смертью или смерть была насильственной,  а  может быть,  труп

был  разорван  или  принесен  туда  диким  зверем.  Обстоятельства находки

позволяют строить самые  различные предположения о  причинах смерти  этого

человека.

     Ошибка фульротта заключалась в  том,  что он  ограничился расспросами

очевидцев  и  не  только  не  провел  геологических  и  палеонтологических

исследований,  но  и  сам  не  осмотрел пещеры.  Однако,  несмотря на  это

досадное обстоятельство,  мы знаем,  что при скелете не было обнаружено ни

даров,  ни каменных орудий,  ни костей животных.  В то же время именно это

очень  затрудняло определение возраста скелета,  который очень  скоро стал

предметом жаркого научного спора.

     «Я  полностью убежден,  что  остеологические особенности и  локальные

условия дают  основания отнести эти  человеческие кости  одного индивида к

доисторическому времени,  вероятно к дилювиальной эпохе, и, таким образом,

сделать  вывод  о  принадлежности их  древнему представителю человеческого

рода»,  — так Фульротт закончил свою речь. Посмотрев в зал, он увидел, что

одни слушали с  напряженным вниманием и  удивлением,  а  другие иронически

улыбались.   Но  всех  поразили  смелые  выводы  оратора,   совершенно  не

совпадавшие с их собственными естественнонаучными воззрениями.

     Когда  удивление несколько улеглось,  многие  бросились к  Фульротту,

перед  которым  на   столе  были  разложены  кости  из  Неандерталя.   Они

разглядывали  их  с   нескрываемым  любопытством,   не  решаясь  высказать

собственное мнение.  Те,  кто  отнесся  к  докладу  Фульротта скептически,

образовали отдельную группку  и  после  краткой  дискуссии решили,  что  с

подобным необдуманным и  научно не обоснованным утверждением мог выступить

лишь дилетант.

     Однако их ожидал еще один неприятный сюрприз!

     Председатель собрания объявил,  что  о  костях из  Неандерталя желает

высказаться всеми уважаемый анатом профессор Шааффхаузен.

     Герман   Шааффхаузен   подробно   изложил   результаты   исследований

переданных  ему  Фульроттом костей.  Слушателей,  с  необычайным вниманием

следивших за  докладом,  поразили слова,  которыми профессор закончил свои

выводы:  «Человеческие кости и череп из Неандерталя превосходят все доныне

известное.  Особенности их  строения (а  именно сильно выступающая область

надбровных дуг) позволяют сделать вывод, что это был грубый и дикий народ.

Но независимо от того,  каким путем эти костные остатки попали в грот, где

были найдены,  они принадлежат древнейшим обитателям Европы. Возможно, эти

кости относятся ко времени,  когда еще жили последние из вымерших животных

дилювиальной эпохи, однако доказательств этого пока нет».

     Шааффхаузен кончил.  Теперь молчали и скептики: ведь они выслушали не

сообщение   провинциального   учителя,    а   доклад   широко   известного

исследователя. В зале царило молчание, но это было затишье перед бурей.

     Заседание,  о котором идет речь,  состоялось весной 1857 года в Бонне

по случаю сессии Нижнерейнского общества естественных и  медицинских наук.

На  нем  Фульротт впервые заявил о  принадлежности найденных костей предку

современного  человека  и  подчеркнул,   что  они,  по  всей  вероятности,

относятся к плейстоценовой,  или,  как тогда говорили, дилювиальной эпохе.

(Сегодня мы  знаем,  что геологический возраст этой находки 40 —  50 тысяч

лет.) А Шааффхаузен впервые в присутствии общественности сделал сообщение,

что  кости  из  Неандерталя  принадлежат  существу,  которое  представляет

древнейшую человеческую расу.  Несмотря  на  разгоревшиеся позднее  жаркие

споры,  Шааффхаузен всегда оставался верен  своему утверждению,  хотя  сам

сомневался в  плейстоценовом возрасте костей,  как и  все другие участники

собрания.

     Много позже Фульротт вспоминал:  «Когда весной 1857 года я представил

эту находку собранию в Бонне... никто из присутствующих не присоединился к

моему мнению о геологическом возрасте находки».

     Первыми поддержали точку  зрения  Фульротта видный анатом Т.  Гексли,

историк древнего мира В.  Кинг,  антрополог П.  Брока и геолог Ч.  Лайель,

который посетил Фульротта в 1868 году.

     Правда, отдельные немецкие исследователи,  придавая большое  значение

возрасту  неандертальской  находки,  пытались продолжить раскопки.  Однако

Фельдгоферский грот к тому времени был  непригоден  для  исследовательских

работ, и можно было искать лишь косвенные доказательства. Так, в 1864 году

недалеко от Фельдгоферского грота в нескольких слоях плейстоценового русла

реки  Дюссель  Г.  Дехен  обнаружил  кости  и зубы типичных плейстоценовых

животных — пещерного  медведя,  пещерной  гиены,  дикой  лошади,  мамонта,

шерстистого носорога, а также типичные колонии плейстоценовых ракушек. А в

1898 — 1899 годах О. Раутерт начал тщательные исследования неандертальской

пещеры,   расположенной   на  противоположном,  правом,  берегу,  напротив

Фельдгоферского грота.  Раутерт нашел там зубы и кости  пещерного  льва  и

каменные   орудия   мустьерского   типа.   Благодаря  этим  более  поздним

исследованиям было установлено,  что цвет и степень окаменелости найденных

костей   животных   и   человеческого  скелета  из  Фельдгоферского  грота

совпадают.  Это давало основание считать с определенными оговорками —  так

как неопровержимые доказательства отсутствовали, а сомнений было немало, —

что возраст костей  из  пещер  и  плейстоценовых  отложений  реки  Дюссель

одинаков.

     Мы уже говорили,  как поражены были участники боннской сессии, увидев

человеческие  кости   из   Неандерталя  и   услышав  доклады  Фульротта  и

Шааффхаузена.  Чтобы понять причины их  изумления,  познакомимся поближе с

историей развития естественнонаучного мышления.

     В  конце  XVII  столетия  классификация  животных  и  растений  стала

необходимостью.    Благодаря   бурному   развитию   торговли   расширялись

представления о мире; открытие новых стран обогащало знания о природе.

     Описания   новых   видов   животных   нуждались   в   упорядочении  и

систематизации,  но осуществить это было нелегко,  хотя и делались наивные

попытки  предпринять  что-либо  в  этом  направлении.  Только  знаменитому

шведскому натуралисту Карлу Линнею (1707 —  1778) удалось создать систему,

которая и легла в основу нынешней классификации.

     Однако Линней принадлежал к числу ученых, веривших в божественный акт

сотворения  мира  и  в  неизменность  всего  живого.   Именно  поэтому  он

категорически заявил:  «Tot sunt species, quot ab inilio creavil infinifum

Ens» (существует столько видов,  сколько бог создал их  с  самого начала).

Его  авторитета оказалось достаточно,  чтобы никто в  этом не  сомневался.

Линней был убежден,  что человек в отличие от всех остальных живых существ

был сотворен по образу и подобию божьему и ему был дан божественный разум.

Однако,  несмотря  на  это,  классификация Линнея  объединила  человека  и

обезьян в  одну группу.  Тем  самым ученый,  возможно сам  того не  желая,

установил,  что  человек —  это  самая высокоразвитая форма млекопитающих,

которая ближе всего к человекообразным обезьянам.

     Однако уже к  середине XVIII столетия вера в то,  что мир и все живое

созданы  богом,  была  поколеблена  новыми  открытиями.  Множились  факты,

которые нельзя было объяснить,  исходя из религиозных воззрений. Отдельные

ученые все  яснее  стали  понимать,  что  виды  совсем не  неизменны и  не

постоянны.  В  числе  первых  выступили против  устаревших представлений и

несколько русских естествоиспытателей,  и  прежде всего  Михаил Васильевич

Ломоносов (1711 —  1765),  а также некоторые французские ученые.  Тогда-то

впервые заговорили о  родственных связях между всеми живыми существами,  о

развитии от низших существ к высшим и родстве человека и животных.

     Появилось  два   направления.   Представители  первого,   французские

материалисты,  пытались  отрицать качественное различие между  человеком и

животными,  второго,  —  убежденным сторонником которого  был  французский

натуралист Жорж Бюффон (1707 —  1788),  подчеркивали резкие различия между

человеком  и  животным  в  области  психики,  допуская,  впрочем,  большое

сходство в  строении тел.  Бюффон  был  хорошо  знаком  с  работами многих

анатомов о сходстве между человеком и высшими обезьянами.  Кроме того,  он

изучал морфологию и  привычки гиббонов.  При этом Бюффон считал,  что душа

проявляется только  в  одной  форме  —  в  мышлении —  и  свойственна лишь

человеку.  В отличие от человека животные не господствуют над своими более

слабыми родичами,  а  пожирают их.  У них нет речи,  они не совершенствуют

своих способностей. Поэтому, по мнению Бюффона, между человеком и животным

существует   непреодолимая   пропасть.    Бюффон   справедливо,   хотя   и

односторонне,  подчеркивал большое принципиальное различие между  психикой

человека  и   обезьяны.   Именно  это  не  позволило  ему  пойти  в  своих

рассуждениях дальше  —  он  принципиально отрицал  какую  бы  то  ни  было

возможность перехода от животного к человеку.

     В  свою  очередь философы-материалисты,  напротив,  ошибочно отрицали

существование какой-либо грани между обезьянами и человеком.  Но, несмотря

на ошибки,  положительные идеи обоих направлений стали основой, на которой

развилась теория о происхождении человека от животных предков.

     Однако официальная наука  все  еще  считала ученых,  придерживающихся

такой  точки  зрения,  по  меньшей мере  философствующими чудаками.  Новое

учение противоречило церковным канонам, поэтому его обходили молчанием.

     К  числу  первых  поборников новых  взглядов о  естественном развитии

живой природы принадлежал английский врач  Эразм Дарвин,  дед  знаменитого

Чарлза  Дарвина.  В  1794  году  он  издал  книгу  «Зоономия,  или  Законы

органической  жизни»,   в   которой   писал   о   постепенном  развитии  и

совершенствовании живых существ.  Закончил он ее словами: «Мир развивался,

а  не был создан:  он начался постепенно с малого,  увеличивался благодаря

деятельности  присущих  ему  основных  сил  и  скорее  вырос,  чем  возник

благодаря всемогущему слову «Да будет!»

     Но  все это было лишь прелюдией к  выступлению первого крупного борца

за  признание  новых,  эволюционных идей  —  французского натуралиста Жана

Батиста Ламарка (1744 —  1829).  В юности родные прочили его в священники,

но он выбрал военную службу,  а  вскоре отказался и от нее,  посвятив себя

изучению медицины и  естественных наук.  В  1793  году  он  занял  кафедру

зоологии беспозвоночных в  Парижском ботаническом саду,  к  которой  тогда

никто  не  проявлял интереса.  На  этой  должности Ламарк сумел  проделать

необычайно  ценную  работу.  Его  жизнь,  заполненная  неустанным  научным

трудом,  закончилась  трагично.  Из-за  многолетней  напряженной работы  с

микроскопом зрение его  стало слабеть.  Последние десять лет  жизни Ламарк

был совершенно слепым.  Окруженный заботой двух дочерей,  он  не прекращал

работы  и  продиктовал  дочери  последний  том  своего  выдающегося  труда

«Зоология беспозвоночных».

     Изучение  растений  и  главным  образом  животных  позволило  Ламарку

сделать вывод, что, несмотря на большую изменчивость признаков, в животном

мире все же  существуют определенные единые основы.  Такой вывод натолкнул

его на мысль о постепенной эволюции животных видов.  Свою теорию, в основе

правильную,   хотя  мы  и  не  можем  сегодня  согласиться  с  многими  ее

положениями,  он изложил в книге «Философия зоологии» (1809). Естественно,

Ламарк не  забыл и  человека.  О  его эволюции он  писал следующее:  «Если

какой-либо род обезьян,  особенно род очень высокоразвитый,  действительно

был  вынужден  условиями  или  другими  причинами отказаться от  жизни  на

деревьях и  если  животные этого  рода  в  течение  многих  поколений были

вынуждены ходить только на  ногах,  то нет сомнения,  что эти четверорукие

существа в  конце-концов превратились в  двуруких и  большие пальцы на  их

ногах  стали  непротивопоставленными,  то  есть  не  располагались  теперь

напротив остальных пальцев. И если эти существа старались к тому же стоять

прямо, чтобы как можно дальше видеть вокруг, и эта привычка сохранялась из

поколения  в  поколение,  то,  несомненно,  и  ноги  их  приобрели  форму,

соответствующую вертикальному положению тела,  и в конце концов они лишь с

очень большим трудом могли передвигаться на  четвереньках.  Если далее эти

животные использовали свои челюсти не  как  оружие,  не  для  того,  чтобы

кусать,  рвать и хватать,  а только для жевания, то и морда их, постепенно

уменьшаясь, превратилась в человеческое лицо». Дальше Ламарк описывал, как

эти  существа приобрели преимущество над  всеми остальными путем изменений

не только в строении тела, но и в психической деятельности.

     Иным  путем  пришел к  таким  же  взглядам на  эволюцию живых существ

другой  выдающийся французский натуралист,  основатель Парижского зоопарка

Этьен  Жоффруа Сент-Илер  (1772 —  1844).  Изучая сравнительную анатомию и

эмбриологию,  он убедился,  что основы строения живых существ едины и  все

они развиваются постепенно из основных форм, или основных типов. Важнейшей

причиной  отклонений  от  основного  типа  он  считал  воздействие внешних

условий.  Сент-Илер не забыл и о вымерших животных,  считая, что среди них

мы должны искать предков современных.

     Крупным   пропагандистом  эволюции  органического  мира   был   также

профессор Московского университета,  известный зоолог и палеонтолог К.  Ф.

Рулье  (1814  —  1858).  Его  работы также  были  близки работам Ламарка и

Сент-Илера.  Рулье  подчеркивал неразрывное единство  между  организмом  и

средой.  Основное значение в изменении живых существ он приписывал функции

их органов.

     Однако в  то время голос этих выдающихся натуралистов не был услышан.

Лишь  в  России у  Рулье были преданные ученики и  последователи,  которые

образовали    тогда    единственную    в     мире    додарвинскую    школу

натуралистов-эволюционистов. К ней принадлежали и люди с довольно громкими

именами, как, например, А. А. Усов, Н. А. Северцов, А. П. Богданов и В. А.

Вагнер.  Однако  подавляющее  большинство ученых  все  еще  придерживалось

взглядов, не противоречивших церковному учению и религиозным догмам.

     Многие были слепыми приверженцами старых воззрений. К ним принадлежал

и знаменитый Жорж Кювье (1769 — 1832), основатель сравнительной анатомии и

палеонтологии,  — в то время он считался одним из  ведущих  ученых.  Кювье

энергично  выступал  против  учения  об эволюции живых существ,  полностью

отвергая его,  и твердо держался догм Линнея о сотворении и неизменяемости

всего живого.  Когда же,  изучая вымерших животных,  он увидел, что каждый

геологический период имел своих типичных представителей,  то сделал вывод,

что  мощные  катастрофы в земной коре периодически уничтожали частично или

полностью все живое.  А затем происходил новый акт творения и земля  опять

заселялась  новыми  живыми  существами.  Это  точка зрения,  известная как

«теория катастроф,  или учение  о  катаклизмах  Кювье»,  сильно  тормозила

развитие науки.

     Кювье  энергично выступал против всех  теорий о  постепенной эволюции

живых существ.  Учение Ламарка он  игнорировал,  даже не упомянул о  нем в

своем докладе об  успехах естественных наук.  Лишь в  некрологе на  смерть

Ламарка он  мимоходом заметил,  что  это  учение нельзя принимать всерьез.

Правда,  с Сент-Илером Кювье вступил в спор, но ему нетрудно было выйти из

него победителем.

     Выступления Кювье и  других ученых против идеи эволюции живых существ

оказали  пагубное  влияние  на   естественнонаучное  мышление  той  эпохи.

Казалось даже,  что новым идеям суждено забвение.  Но, к счастью, они были

так интересны и притягательны, что один лишь авторитет громких имен не мог

их  похоронить.  Все  же  прошло  около  полустолетия (с  момента  первого

выступления Ламарка), прежде чем учение об эволюции живых существ получило

всеобщее  признание естествоиспытателей благодаря работам  Чарлза  Дарвина

(1809 — 1882).

     Теперь мы знаем взгляды натуралистов в  момент,  когда в  Неандертале

были  найдены  ископаемые  человеческие кости  и  состоялось  то  памятное

заседание естественнонаучного общества  в  Бонне  с  докладами Фульротта и

Шааффхаузена.  Неандертальская находка удивила и  смутила ученых  также  и

потому,  что в  то время знаменитое изречение Кювье «Ископаемый человек не

существует!» пользовалось всеобщим и полным признанием, хотя сам Кювье уже

давно умер,  а  знаменитый труд Чарлза Дарвина «О происхождении видов» еще

не  появился.  Он  был издан в  Лондоне в  1859 году (через три года после

того,  как были найдены человеческие кости в Неандертале, и через два года

после заседания Боннского естественнонаучного общества) и вызвал настоящую

революцию в естественнонаучном мышлении.

     После  появления  книги  Дарвина  интерес  к  человеческим костям  из

Неандерталя все больше возрастал.

     Выдающийся английский геолог  Чарлз  Лайель,  первым  из  иностранцев

посетивший в  1860  году  Неандерталь,  и  знаменитый анатом Генри  Гексли

оценили огромное значение неандертальской находки для эволюционной теории.

Эта  находка  позволяла  сделать  вывод,  что  отклонения  от  нормального

человеческого типа  полностью соответствовали эволюционной теории.  Лайель

не представлял себе достаточно точно, каков геологический возраст находки,

поэтому он  не  исключал возможности,  что  скелетные остатки сравнительно

поздние и,  следовательно,  вид человека,  которому они принадлежали, имел

явные  атавистические признаки.  Такого мнения придерживался даже  Гексли,

хотя он и  подчеркивал,  что с  точки зрения истории эволюции человеческий

скелет из Неандерталя стоит на весьма низкой ступени развития, а следующую

за  ним  форму  следует искать  среди  племен австралийских аборигенов.  О

черепе он  сказал,  что «из всех известных до сих пор человеческих черепов

этот наиболее похож на  животных;  рассматривая его,  мы постоянно находим

обезьяньи признаки,  так что из  всех человеческих черепов неандертальский

череп более всего похож на череп обезьяны». Однако Лайель подчеркивал, что

этот  череп  не  мог  принадлежать  существу,  которое  представляло собой

переходную форму на пути развития от обезьяны к человеку;  костные остатки

таких предшествующих человеку форм должны были бы  находиться в  третичных

слоях.  К  этим  двум  английским ученым присоединился и  третий —  анатом

Уильям Кинг. Наличие обезьяньих признаков позволило ему сделать вывод, что

человеческие остатки  из  Неандерталя принадлежат особому  виду  человека,

названному им Homo neanderthalensis. Этим названием пользуются и сейчас (и

не только в прямом смысле!).

     Но  все  же  гораздо многочисленнее были  ученые,  упорно  отрицавшие

принадлежность  неандертальского  скелета  к  какому-либо  виду  человека,

стоящему  на  низшей  ступени  эволюции.   Так,   например,  на  заседании

Парижского антропологического общества в  мае 1863 года Прюне-Бей объявил,

что скелет из Неандерталя — это скелет кельта, но не нормального человека,

а  идиота.  Интересно,  что  эту  точку зрения позднее разделяли и  другие

ученые,  например Картер Блэк и  Чельдер.  Против них  решительно выступил

парижский антрополог Поль Брока, хотя он и не считал скелет свидетельством

в пользу эволюции человека. Боннский анатом Август Франц Мейер в 1864 году

заявил,  что это скелет казака из армии генерала Чернышова,  — казак якобы

заболел в  этой  местности после ранения и  умер  в  пещере в  1814  году.

Геттингенский анатом  Рудольф  Вагнер  считал,  что  это  останки  старого

голландца.  Знаменитый  Альфред  Рассел  Уоллес,  который  одновременно  с

Дарвином выдвинул идею естественного отбора и эволюционных факторов,  тоже

оказался в рядах противников эволюционной теории, считая, что речь идет об

останках дикаря;  правда,  этим он  практически не  сказал ничего.  Другой

англичанин, Бернард Левис, высказал мнение, что череп из Неандерталя имеет

особую  форму  вследствие  преждевременно  заросших  швов,   имея  в  виду

патологические изменения.

     Казалось,   конец  спору  о   неандертальском  скелете  мог  положить

берлинский ученый  Рудольф  Вирхов  —  общепризнанный авторитет в  области

патологии.  И  вот этот ученый на  берлинском съезде антропологов публично

заявил,   что   неандертальский  скелет   принадлежит   не   представителю

примитивной  человеческой  расы,   а   просто  старику  с  деформированным

вследствие  перенесенных заболеваний (рахита  в  юности  и  тяжелой  формы

подагры к концу жизни) скелетом.

     Противники теории эволюции всего живого,  в  том  числе  и  человека,

ликовали.  Знаменитый Вирхов блестяще разбил своих оппонентов.  Но радость

их была недолгой.  Нашлись смельчаки,  выступившие против  Вирхова.  Этому

способствовало  открытие  новых подобных скелетов,  на этот раз в одной из

пещер в Бельгии.

     В  1886 году Марсель де  Пюи,  Жюльен Фрэпон и  Макс де Лоэ в  пещере

Бек-о-Рош,  расположенной в горном склоне на берегу ручья, недалеко от Спи

сюр  л'Орно в  провинции Намюр в  Бельгии,  сделали важную и  сенсационную

находку.  Они обнаружили два человеческих скелета, а вместе с ними большое

количество кремневых орудий мустьерского типа и  множество костей типичных

плейстоценовых   животных:   пещерных   медведей,   мамонтов,   шерстистых

носорогов, зубров.

     Во время раскопок исследователи установили следующий профиль пещерных

отложений: сверху был щебень; ниже — примерно полутораметровый слой желтой

глины с  костями мамонтов;  под  ней  слой красной глины толщиной около 10

сантиметров,  содержавший кости мамонта,  шерстистого носорога,  пещерного

медведя,  пещерного льва,  пещерной гиены, дикой лошади, северного оленя и

других животных; нижний слой толщиной около 1 метра, кроме костей, которые

нашли  в   предыдущем  слое,   содержал  также  два  человеческих  скелета

неандертальского типа,  которые обозначаются в  специальной литературе как

Спи I и Спи II.

     Профиль пещерных отложений вместе с их палеонтологическим содержанием

был  точно измерен и  документально зафиксирован,  благодаря чему  удалось

установить плейстоценовый возраст не только самих слоев,  но и найденных в

них  человеческих костей.  По  типу  каменных орудий и  оружия можно  было

доказать,  что люди, чьи скелеты были обнаружены в самом нижнем слое, жили

в палеолите, причем в так называемый мустьерский период.

     Мы   уже   упоминали,   что  оба  скелета  полностью  соответствовали

неандертальскому типу. Это имело огромное значение: ведь до тех пор многие

исследователи считали,  что  неандертальский скелет —  явление единичное и

отличается  от  скелета  нормального  человека  только  деформацией костей

вследствие болезней.  Теперь стало ясно, что неандертальский тип — это тип

здорового человека,  который по форме отличается от современного.  Но если

скелет  из  Неандерталя  можно  было  отнести  к   плейстоцену  только  по

формальным   признакам   и   по   результатам  раскопок   в   окрестностях

Фельдгоферского  грота,   то  геологический  возраст  находки  в  Спи  был

установлен совершенно точно  —  и  это  большая заслуга специалистов —  по

каменным орудиям и  оружию,  а  также по  костям животных.  Находка в  Спи

неопровержимо  доказывала,   что  первобытные  люди  жили  одновременно  с

мамонтом,  шерстистым носорогом, пещерным львом и пещерной гиеной, так как

их скелеты были найдены вместе с костями этих плейстоценовых животных. То,

что можно было лишь предполагать о  находке в  Неандертале,  находка в Спи

доказала со всей научной точностью.  Ее изучали выдающиеся специалисты,  и

она  стала  холодным душем  для  тех,  кто  отрицал плейстоценовый возраст

человеческого скелета из Неандерталя и  эволюционную теорию в применении к

человеку.

     Научные  сражения  вокруг  плейстоценового  доисторического человека,

который известен нам как неандерталец, или, согласно научной терминологии,

Homo  neanderthalensis (или  Homo  primigenius  —  название,  предложенное

Геккелем),  приближались к концу.  Завершил их страсбургский анатом Густав

Швальбе.

     В  своих трудах,  относящихся к  1901 году и основанных на тщательном

изучении подлинного материала,  в  первую  очередь  на  точных  измерениях

черепа,  он  убедительно доказал,  что  неандертальский череп  нормальный,

здоровый, а ни в коем случае не болезненно деформированный. Его отличия от

черепа  современного человека  обусловлены  не  заболеванием,  а  ступенью

развития.   «По   своему   примитивному   типу,   —   писал   Швальбе,   —

неандертальского человека с  полным правом можно назвать Homo primigenius,

то есть первобытный человек».

     Вслед  за  этим  значительным трудом  Швальбе появилась важная работа

анатома  Германа  Клаача,   который  тщательно  изучил  кости  конечностей

неандертальского скелета, сравнив их, так же как и Швальбе, с конечностями

скелетов из Спи по изданной в 1887 году классической работе Фрэпона и Лоэ.

     После трудов Швальбе и  Клаача уже  нельзя было  не  признавать,  что

неандерталец  —   представитель  вымершего   человеческого  рода   периода

плейстоцена.   Все  последующие  находки  и   более  поздние  исследования

неизменно  подтверждали  точку   зрения   этих   ученых   и   лишний   раз

свидетельствовали,  как глубоко заблуждался знаменитый Кювье, а после него

и  не  менее  знаменитый  Вирхов.   Какая  ирония  судьбы,  что  известный

исследователь допустил эту роковую ошибку именно в той области,  в которой

он  был  признанным авторитетом!  Причем Вирхов продолжал упрямо стоять на

своем.  Вначале он вообще игнорировал находку в  Спи,  а когда в 1901 году

все  же  вынужден  был  на  собрании антропологического общества в  Аметце

изложить свою  точку зрения о  ней,  то  вновь попытался использовать свой

авторитет,  чтобы воздействовать на  оппонентов.  Но в  теорию Вирхова уже

перестали верить:  результаты сравнительных исследований Швальбе и  других

ученых лишили ее почвы.

     Итак, доисторический человек действительно существовал!

     Теперь невозможно было  цепляться за  сказки и  легенды о  сотворении

человека,  преподносимые различными религиями, отрицать эволюцию человека.

Перед учеными вставали новые задачи —  изучить мир  первобытного человека,

узнать, как он рос и мужал в борьбе за существование. Сегодня уже раскрыто

много тайн,  и,  несомненно,  еще больше их будет раскрыто в  будущем.  Мы

теперь  знаем,  что  жизненный  путь  неандертальца был  героическим путем

первооткрывателя первых  ростков  человеческой культуры  и  зачатков  всех

человеческих стремлений.

     Случайное   открытие   примитивного  скелета   в   Неандертале  около

Дюссельдорфа в 1856 году, которое так много дало для дальнейшего прогресса

науки, можно назвать великим — оно заслуживает вечной памяти.

     Тот,  кто  приедет сегодня в  Неандерталь,  увидит  на  крутой  скале

Рабенштейн  (Вороний  Камень,  расположенной  напротив  знаменитого  места

находки,   мемориальную  доску  с   надписью:   «В   память  об   открытии

неандертальского человека профессором д-ром  К.  Фульроттом,  Эльберфельд,

1856  год».  Эта  мемориальная доска  была  установлена  в  1926  году  по

инициативе немецких натуралистов и врачей.  А на месте находки позднее был

создан  небольшой  музей.   Правда,   в  нем  нет  скелетных  остатков  из

Фельдгоферского  грота:   при  жизни  Фульротта  они  были  собственностью

ученого,  а  после его  смерти (1887) Шааффхаузен приобрел их  для музея в

Бонне, где они бережно хранятся и поныне.

 

 

     И  все  же  скелет позднего доисторического человека из  Неандерталя,

ставший предметом такой жаркой научной полемики, не был первым.

     К  1848 году относится находка в Гибралтаре.  Англичане вели в районе

Гибралтарской скалы взрывные работы, намереваясь создать удобное место для

новых  артиллерийских позиций.  После одного из  взрывов перед изумленными

рабочими открылась пещера,  в  которой они обнаружили человеческий скелет.

Рабочие выбросили его  вместе с  землей вниз  с  крутого обрыва,  то  есть

поступили точно так же,  как восемь лет спустя сделали рабочие каменоломни

в Неандертале.  Несомненно, эта находка погибла бы без следа и о ней никто

и  не узнал бы,  если бы не лейтенант Флинт,  который,  случайно подойдя к

этому  месту,  нашел  череп  интересным  и  спас  его.  Позднее  лейтенант

представил этот  череп  собранию научного общества Гибралтара,  секретарем

которого являлся,  и  передал местному музею,  в  коллекции которого череп

пролежал незамеченным до  1862 года.  Затем вся экспозиция была вывезена в

Лондон.  Первым  обратил  внимание на  череп  английский исследователь Хью

Фальконер.  Он  совершенно  правильно  определил  геологический возраст  и

морфологические  признаки  черепа  и   заявил,   что   череп   принадлежит

представителю  какой-то   особенной,   очень  древней  человеческой  расы,

которого он назвал Homo colpicus —  гибралтарский человек (старое название

Гибралтар  —  Colfe).  Более  детально  описал  этот  череп  в  1869  году

знаменитый  французский исследователь Поль  Брока,  основатель французской

антропологической школы,  а после него —  еще несколько ученых, из которых

наиболее известны Солиас,  Швальбе и  Кис.  У  черепа из Гибралтара хорошо

сохранилась лицевая  часть.  О  каких-либо  кремневых орудиях  или  костях

животных с места находки мы ничего не знаем;  неизвестно,  остались ли они

незамеченными или их там вообще не было.

     Ответ на  этот вопрос дали более поздние исследования,  проводившиеся

после  1917  года.  Начаты  они  были  французским историком древнего мира

аббатом Анри Брейлем,  который в качестве военного курьера разъезжал между

Гибралтаром и  Мадридом,  где во  время первой мировой войны располагалось

командование  французского военно-морского  флота.  Свободное  от  военной

службы время Анри  Брейль посвящал исследовательской работе.  Ему  удалось

обнаружить   в   Гибралтаре   под   нависшей   скалой   следы   пребывания

неандертальцев.  Позднее это место обследовала английский ученый Д.  А. Э.

Гаррод, которая в 1926 году нашла там череп ребенка-неандертальца примерно

лет шести,  причем в слое, который по типу каменных орудий можно отнести к

мустьерской эпохе.

 

 

                             ЗОЛОТО И КАМЕНЬ

 

     Из  ущелья,  озираясь,  вышли  несколько  охотников-неандертальцев и,

пораженные,  замерли:  перед  ними,  насколько хватало  глаз,  раскинулась

залитая солнцем долина.

     Из-за кустов орешника люди с интересом разглядывали широкую реку,  ее

отлогие берега с песчаными и галечными отмелями и зарослями ивняка,  узкие

тропки через  них,  по  которым каждый вечер прибегали на  водопой гонимые

жаждой животные.

     Люди долго смотрели на долину. Ведь они пришли сюда впервые. Их племя

совсем недавно переселилось в  эти  места.  Раньше они жили далеко отсюда.

Там у них была теплая и сухая пещера,  богатые охотничьи угодья,  изобилие

плодов,  вкусных кореньев и  клубней.  Но  шло время и  меньше становилось

лакомых  растений,  разбегалась непрерывно  преследуемая охотниками  дичь.

Голод все чаще заглядывал в пещеру их племени, пока наконец им не осталось

ничего другого,  как  покинуть насиженные места  в  поисках новой  родины.

После  долгих  скитаний они  нашли  другую пещеру и  вот  сейчас старались

определить, богат ли пищей край, где они хотят обосноваться, и не живет ли

уже  здесь какое-нибудь другое племя.  Ведь  если это  племя сильнее,  оно

наверняка не допустит,  чтобы вторглись в его охотничьи владения,  и будет

защищать их в упорной борьбе.  Поэтому,  проходя по новым местам, охотники

были очень осторожны.

     Не  обнаружив  ничего  подозрительного,   они  повернули  к  реке  и,

достигнув берега,  принялись внимательно рассматривать следы  животных  на

рыхлом влажном песке.  Это  занятие так захватило их,  что они отправились

вдоль  берега,  стараясь  определить,  какие  животные  приходят  сюда  на

водопой.  Вот  они пересекли всю песчаную отмель,  пролезли сквозь заросли

ивняка.   Грубые  лица  охотников  выражали  удовлетворение:   эти   места

действительно необычайно богаты  и  крупной,  и  мелкой дичью.  Оставалось

только выследить ее и перехитрить.  А уж это-то они умели.  Значит, теперь

надолго исчезнет голод!

     Довольные,  люди направились дальше вдоль берега — можно рассчитывать

на удачную охоту.  Теперь они шли по широкой излучине. Песчаные отмели все

чаще сменялись большими россыпями гальки и  крупного щебня.  Река собирала

их, унося потоком, и откладывала на отмелях.

     Вдруг  один  охотник,  Мам,  заметил среди валявшихся вокруг овальных

голышей небольшой камень,  сверкнувший к  лучах  солнца.  Он  наклонился и

поднял его.  Некоторое время он  с  любопытством и  изумлением разглядывал

находку,  затем вскрикнул и замахал руками, подзывая спутников. На плоской

ладони в ярком свете полуденного солнца сиял кусочек золота.

     Охотники недоверчиво разглядывали этот  странный камень —  такого они

еще  никогда  не  встречали.   Их  восхищал  блеск  камешка,  который  Мам

перекатывал  на   широкой   ладони.   Началась  веселая   игра.   Охотники

перебрасывали камень с  ладони на  ладонь,  подкидывали его вверх и  снова

ловили, издавая радостные восклицания.

     Впервые человек встретился с  золотом и...  не  увидел в  нем золота!

Много  времени пройдет,  прежде чем  далекие потомки за  один  кусок этого

сверкающего металла забудут веления разума и  голос сердца,  отяготят свою

совесть подлостью,  ложью и  изменой,  принесут ему в  жертву душу и тело,

научатся в угоду ему обманывать, грабить и даже убивать!

     Однако игра с золотым камешком продолжалась недолго. Седому Гуану она

надоела первому,  и  он  отправился дальше  по  берегу.  Вскоре он  криком

подозвал  остальных  охотников и,  улыбаясь,  показал  им  лежащие  вокруг

конкреции кремня.  Выбрав подходящий камень,  Гуан сел на  землю и  другим

камнем стал оббивать его.  Остальные последовали примеру Гуана,  и вот уже

слышался только монотонный стук и свист отлетающих осколков.

     Мам  подошел  последним.  Увидев  множество  кремневых конкреций,  он

подумал,  какое хорошее место выбрало его племя для новой родины. Ведь оно

богато не только дичью,  но и кремнем —  камнем,  из которого можно делать

прекрасные орудия труда и  оружие для охоты.  Вспомнив о  золотом камешке,

который он все еще сжимал в  руке,  Мам размахнулся и забросил его в реку.

Когда кусочек золота, описав в воздухе широкую дугу, упал в воду, Мам тоже

уселся мастерить каменный топор из  кремня.  Он уже забыл о  золоте и  его

блеске — оно не представляло для него никакой ценности.

     Долго  сидели охотники на  берегу реки,  отбивая из  конкреций кремня

топоры и другие орудия. Они так углубились в работу, что не заметили даже,

как солнце стало клониться к западу.

     Да и что им время, когда сегодня на берегу реки сделано такое большое

открытие?  Зачем думать о возвращении к костру своего племени, если ядрище

кремня так легко можно превратить в нужный инструмент или оружие? Зачем же

сразу покидать это  место,  вместо того чтобы радоваться,  глядя на  такой

хороший материал!  Да,  этот камень был  для  первобытных охотников дороже

всего золота мира:  они  делали из  него  орудия,  помогавшие в  борьбе за

существование идти все дальше, все выше.

 

 

     И все же охотники-неандертальцы не первыми стали изготовлять орудия и

оружие. Они лишь продолжили то, что задолго до них начали другие.

     За  несколько сот  тысяч  лет  до  неандертальцев доисторические люди

(питекантропы, синантропы и др.) пробовали свои силы в изготовлении первых

орудий труда и оружия.  Не довольствуясь случайно найденным острым камнем,

они  хотели сами придать ему необходимую форму и  остроту.  Однако человек

прошел  долгий  и  трудный путь,  прежде  чем  сумел  изготовить хорошее и

целесообразное каменное орудие.  Сегодня трудно представить, какое горькое

разочарование приходилось преодолевать,  сколько  сильных рук  уставали от

напрасной,  казалось бы, работы, как приходилось компенсировать неловкость

упрямым  мастерам  напряжением всех  сил,  какое  непоколебимое упорство и

твердая решимость многих и многих поколений потребовались,  чтобы накопить

необходимый опыт и  открыть,  как и какой камень лучше всего обрабатывать,

чтобы сделать из  него  инструмент или  орудие.  Начало было  трудным,  но

первое  человеческое искусство  —  искусство  раскалывать  и  обрабатывать

конкреции кремня  —  постоянно совершенствовалось.  Его  двигали вперед не

только опыт и  ошибки,  но  и  поразительные успехи самых одаренных умов и

самых  умелых  рук.  Более  того,  это  искусство  создавало  основу  всей

человеческой культуры. Возможно, это покажется странным — ведь речь идет о

каком-то  неприглядном камне,  —  но  это так.  Из  кремня вылетела искра,

которая,  превратившись в  яркое пламя,  вывела человека из  тьмы  древних

веков. Кремень был первым помощником человека в его нелегкой жизни. А ныне

он  предстает  перед  нами  как  надежный  свидетель постепенного развития

человеческой культуры.  Кремень был  первым  символом власти  человека над

природой,  первым его  рабочим инструментом и  первым оружием.  С  кремнем

человек начал завоевывать мир.

     Впервые  каменные орудия,  сознательно изготовленные рукой  человека,

встречаются в древнем четвертичном периоде — плейстоцене. Это очень ценные

находки,  так  как древнейшие из  них насчитывают по  меньшей мере 600 000

лет. Но и их, по-видимому, нельзя считать самыми древними.

     В  30-х  годах  прошлого  столетия  французский таможенный чиновник и

археолог Жак  Буше де  Перт нашел в  наносных слоях реки Соммы у  Абвиля в

Нормандии большое количество кремневых камней,  которые выглядели так, как

будто подверглись искусственной обработке и служили примитивными орудиями.

Однако,  когда в  1839  году  Буше де  Перт продемонстрировал свои находки

парижским ученым и  заявил,  что это орудия людей плейстоценового периода,

его никто не поддержал. Неудача не остановила Буше де Перта. В 1839 — 1841

годах он описал свои находки в пятитомном труде «О сотворении. Сочинение о

происхождении и  развитии  живых  существ»,  вокруг  которого  разгорелись

жаркие споры.  Автор подвергался нападкам со  всех  сторон.  Его  называли

дилетантом —  любителем древностей,  который ничего не  понимает в  науке,

обвиняли в подделке каменных орудий, призывали осудить книгу де Перта хотя

бы  уже  потому,  что  она  противоречила церковному учению  о  сотворении

человека.

     Пятнадцать лет продолжалась борьба  Буше  де  Перта  с  противниками.

Однако  исследователь  стоял  на своем.  Вслед за первой книгой он написал

вторую,  затем третью.  С полной убежденностью  отстаивал  он  свою  точку

зрения  —  и  все  же вряд ли дождался бы признания,  если бы не поддержка

известных в то время английских геологов Чарлза Лайеля и Джона  Прсстуича.

Они  посетили  долину  реки  Соммы,  исследовали  район,  где были найдены

обработанные кремни,  тщательно изучили коллекцию Буше де Перта и пришли к

выводу,  что  найденные  камни  действительно  представляют  собой  орудия

доисторических людей,  живших  когда-то  на  Сомме.  Именно  книга  Лайеля

«Геологические  доказательства  древности человека»,  изданная в Лондоне в

1863 году,  заставила замолчать противников Буше де Перта.  Но,  что самое

интересное,  те сразу перестроились и стали утверждать,  что Буше де Перт,

собственно,  не открыл ничего нового,  что каменные орудия доисторического

человека находили уже давно. Лайель ответил на эти высказывания: «Когда бы

наука ни открыла  что-нибудь  важное,  вначале  всегда  говорят,  что  это

противоречит  религии,  а  потом  вдруг  оказывается,  что  это  уже давно

известно».

     Сегодня уже  нет  сомнений в  том,  что  обработка кремня или  других

камней была делом рук  первобытного человека.  Время,  когда изготовлялись

эти примитивные каменные орудия и оружие,  назвали древним каменным веком,

или палеолитом.

     Изучая эволюцию   человека,   мы   сталкиваемся  с  тем,  что  еще  в

доисторические времена вымершие человекообразные обезьяны, австралопитеки,

о  месте  которых  в  истории  человеческого  рода  (филогении) до сих пор

ведутся споры,  использовали в качестве орудий труда или оружия  различные

найденные   ими   острые   камни   или  обломки  костей.  Несомненно,  что

австралопитеки пользовались ими от случая к случаю,  возможно  наткнувшись

на  острый  камень  или обрезавшись заостренной гранью.  Следует отметить,

что, согласно последним данным, среди австралопитеков были, по-видимому, и

такие   виды,   которые   преднамеренно   обрабатывали  камни,  изготовляя

примитивные  орудия.  Если  это  действительно  так,  неизбежно  возникает

вопрос,  можно ли,  в сущности,  этих создателей грубо обработанных орудий

относить еще  к  австралопитекам,  поскольку  целесообразное  изготовление

орудий  труда  является  характерным  признаком  человека,  или  наряду  с

австралопитеками жили действительно человеческие виды,  скелеты которых до

сих пор не известны? Будущие исследования, несомненно решат эту загадку.*

     _______________

          * Открытия Л.  Лики в Олдовайском ущелье (Танзания,  1959 — 1963

     годы) дали костные остатки зинджантропа,  близкого к австралопитекам,

     и  более  прогрессивного  существа  — презинджантропа (Homo habilis).

     Вместе с примитивными  каменными  орудиями  так  называемой  галечной

     культуры они свидетельствуют о том,  что некоторые существа,  близкие

     по своим морфологическим особенностям к  австралопитекам,  уже  умели

     изготовлять  примитивные каменные орудия и,  следовательно,  их можно

     рассматривать как древнейших людей.  Таким образом,  первые  люди  на

     земле  представляли  собой  высокоразвитых  двуногих человекообразных

     обезьян типа австралопитеков.

          Они первыми стали сознательно изготовлять орудия и оружие,  в то

     время  как  их  предшественники пользовались лишь тем,  что давала им

     природа (камни, палки, кости животных и т. д.). — Прим. ред.

 

     К   такому  же  использованию  камней  и   костей  пришел  и  древний

доисторический  человек   —   питекантроп,   синантроп   и   др.   Поздний

доисторический человек —  неандерталец понял,  что зажатым в кулаке острым

камнем легче проломить голову хищнику или врагу,  выкопать из земли клубни

или расколоть кость,  чтобы добраться до костного мозга.  Он даже научился

использовать очень острые отщепы и мелкие пластины кремня,  отлетающие при

изготовлении каменного топора.  Конечно, доисторическому человеку пришлось

проделать  еще  большую  работу,   прежде  чем  он   достиг  положительных

результатов.  Как  часто,  приходя  в  бешенство от  ошибочных ударов,  он

отбрасывал кремень прочь,  а  через некоторое время опять брался за него и

пытался придать желаемую форму.  Неудачи не останавливали его,  он начинал

снова и снова,  пока наконец терпение и упорство не приводили к победе — к

умению  изготовлять такие  орудия и  оружие из  кремня,  которые были  ему

нужны. Научившись этому, человек стал сильнее в борьбе за существование.

     Основным  и  наиболее подходящим сырьем,  из  которого доисторический

человек (прежде всего в Западной Европе) изготовлял свои каменные орудия и

оружие, был кремень, но иногда использовался и роговик.

     Кремень  и  роговик  возникли  как  конкреции (вкрапления) в  меловых

отложениях и различных известняках. В результате выветривания и разрушения

этих  пород  конкреции выпадали;  нередко  реки  или  глетчеры уносили  их

довольно далеко.

     Окраска кремня может быть различной —  от  светло-серой или желтой до

темных тонов.  Неповрежденные конкреции обычно покрыты коркой, возникшей в

результате выветривания.  Они  имеют  форму  раковины,  обладают блестящим

стекловидным ядрищем  и  прочны,  как  кварц.  Ударом  или  нажатием можно

отколоть от  кремневой конкреции оболочку и  отбить от  оставшегося ядрища

(нуклеуса) пластинки,  которые  использовались для  резания.  Острые  края

таких пластинок через некоторое время притуплялись, поэтому их подтачивали

несильной отбивкой по  краям —  ретушью.  Ретушь производилась по  кромке:

ретушь кромки с  одной стороны (при этом постепенно оббивалась вся сторона

орудия) или по всей поверхности предмета — отжимная ретушь.

     Человек палеолита, обитавший в Центральной, Южной и Восточной Европе,

не  всегда мог  изготовлять свои орудия из  кремня или роговика.  Чаще ему

приходилось  использовать  другой,  менее  подходящий  материал  —  кварц,

кварцит,  кварцевый песчаник,  известняк.  Однако в  этом  случае каменные

орудия  никогда  не  достигали  совершенства  и  типичного  внешнего  вида

кремневых.

     По  типу  обработки мы  различаем обработку ядрища,  когда орудие или

оружие  изготовляли из  ядрища  кремневой конкреции,  гальки  или  другого

камня, и отщепную, или пластинную, обработку — из отбитых отщепов.

     Палеолит продолжался сотни тысяч лет (только период от начала первого

до конца последнего оледенения,  совпадающего с  концом палеолита,  длился

около  500  000  лет),  —  естественно,  возникла  необходимость  какой-то

периодизации.    Ступени   человеческой   культуры   в   эпоху   палеолита

характеризуются способами  обработки камня,  которые  прошли  определенные

стадии развития.  Значительная часть Европы была  тогда покрыта ледниками,

но  на  территории нынешней Франции условия для  поселения были достаточно

благоприятными.   Ценные  находки,   сделанные  во  Франции,  и  позволили

разработать первую периодизацию;  места  раскопок дали  названия отдельным

ступеням культуры.

     Приоритет  здесь   принадлежат  Г.   Мортилье  (1869).   Теперь   его

периодизация — с некоторыми уточнениями — считается классической. Согласно

ей,  различают древний  (нижний)  палеолит  —  протолит  —  с  древнейшими

культурными  ступенями  абвильской,  ашельской  и  мустьерской  и  поздний

(верхний)  палеолит  —  миолит  —  с  культурными  ступенями  ориньякской,

солютрейской и мадленской. Все эти ступени различаются способами обработки

камня.

     Новая,  более подробная периодизация основана на том,  что в  древнем

палеолите существовали два крупных культурных очага —  в  Европе и в Азии;

каждому из  них  свойственна особая техника изготовления каменных орудий*.

Первый  характеризуется в  основном двусторонней обработкой каменных ядрищ

(культура ручных рубил) и подразделяется на подпериоды (начиная опять-таки

с  самого  древнего)  абвильский,  ашельский  и  микокский.  Крупный  очаг

культуры ручных  рубил,  по-видимому,  берет  начало в  Африке,  откуда он

распространился на Европу вплоть до Южной Азии. Для второго крупного очага

вначале  была  характерна только  отщепная  обработка и  отсутствие ручных

рубил. Этот очаг, очевидно, также сместился в Европу из Африки. Он делится

на подпериоды клактонский,  леваллуазский, тайякский и мустьерский, причем

некоторые ступени  частично  протекают параллельно друг  другу.  Известный

французский историк древнего мира аббат А. Брейль детально охарактеризовал

особенности обработки камня и  ее техники на каждой ступени.  Периодизация

позднего  палеолита в  современной системе  остается такой  же,  как  и  в

классической — ориньякский, солютрейский и мадленский подпериоды.

     _______________

          * В  советской   археологической   литературе   концепция   двух

     культурных   центров   в   эпоху   раннего   палеолита   неоднократно

     подвергалась  серьезной  критике  и  большинством  исследователей  не

     разделяется. — Прим. ред.

 

     Обе  периодизации относятся прежде всего к  Франции,  хотя  их  можно

применить и  к Центральной Европе где,  как,  впрочем,  и в других местах,

встречаются и местные культуры.

     Название «мадленская культура» происходит от  пещеры Ла  Мадлен около

Тюрзака в департаменте Дордонь,  «солютрейская» —  от Солютре около города

Макон в  департаменте Сона и Луара,  «ориньякская» —  от названия местечка

Ориньяк в  департаменте Верхняя Гаронна,  «мустьерская» —  от Ле Мустье на

правом  берегу  реки  Везер,  недалеко от  городка Пейзак  в  департаменте

Дордонь,   «ашельская»  —  от  Сент-Ашель  под  Амьеном  в  долине  Соммы,

«абвильская» —  от названия города Абвиль,  севернее Парижа в департаменте

Сомма,  «тайякская» —  от  Тайяка в  долине Везера,  «леваллуазская» —  от

Леваллуа-Перре  под  Парижем,   «клактонская»  —  от  Клактона  в  Эссексе

(Англия), «микокская» — от Микок в долине Везера, департамент Дордонь.

     Орудие, преднамеренно изготовленное доисторическим и новым человеком,

называют артефактом,  а собрание артефактов, одинаковых по форме и технике

изготовления, — индустрией.

     Культурой   называют    сумму    деятельности   определенных   людей,

складывающуюся из  типа  индустрии и  других особенностей образа жизни  (в

основу  периодизации культур палеолита положены способы обработки каменных

орудий, культур неолита — типы керамики).

     За палеолитом следует неолит,  характеризующийся началом возделывания

растений,  содержания домашнего скота и  гончарного дела.  В  этот  период

человек  изготовлял  каменные  орудия  из  серпентина (змеевика),  роговой

обманки,  гранита,  сланца,  кремневого сланца, кремня, обсидиана и других

минералов.  Очень многие каменные орудия сглажены и отшлифованы, в этом их

значительное отличие от каменных орудий палеолита,  на поверхности которых

всегда были видны следы обивки.

     Иногда  между  палеолитом и  неолитом  выделяют  еще  так  называемый

средний каменный век — мезолит. Человек этого периода занимался в основном

рыбной  ловлей,  он  изобрел  лодку  и  приручил  собаку.  Таким  образом,

становится ясно,  что в те далекие времена камень действительно был дороже

золота:  сознательно обработанный человеком,  он служил орудием и оружием,

облегчал борьбу за существование.

     Кроме того,  человек умел  превращать в  орудия труда или  в  грозное

оружие и дерево. К палеолиту относятся такие, например, находки, как копье

из  тисового дерева с  закаленным на огне острием,  найденное в  Лерингене

(Ганновер)  вместе  с  костями  лесного  слона  Palueoloxodon  antiquus  и

каменными  орудиями  леваллуазской  культуры,   или  деревянное  острие  с

осколками кремня из Клактона. Подобное оружие из дерева удается обнаружить

очень редко,  так  как  оно  сохраняется лишь  при  особенно благоприятных

условиях.  Не  следует забывать,  что  в  качестве оружия  и  орудий труда

человеку палеолита служили и обработанные кости крупных животных.

 

 

                               ХИТРОСТЬ АГИ

 

     Недалеко  от  довольно широкой  реки,  под  могучим  буком,  устроило

стоянку племя неандертальцев.  Низкие хижины,  покрытые ветвями и шкурами,

построены прямо  на  траве из  тонких древесных стволов.  Эти  безыскусные

убежища трудно даже назвать хижинами:  они  едва защищают людей от  ночной

прохлады,  ветра  и  дождя.  Выручал  главным  образом  благодатный климат

последнего межледникового периода.

     Возле  угасшего костра сидят  мужчины,  чуть  в  стороне —  несколько

женщин.  На  берегу реки беззаботно играют дети.  Их  голые загорелые тела

мелькают среди зелени.

     Летнее солнце стоит высоко, теплом и светом заливая все вокруг.

     К  стоянке спешит молодой охотник.  Пот струится по  телу,  он тяжело

дышит, но продолжает бежать. Перескакивает через ствол поваленного дерева,

переходит  вброд  болото,  продирается сквозь  густой  кустарник —  мчится

напрямик,  пренебрегая опасностью.  Вот уже виден костер и  сидящие вокруг

соплеменники.  Остановившись, охотник приложил ко рту ладони и закричал, а

когда  люди,  схватив острые  каменные топоры и  тяжелые дубины,  проворно

вскочили, подал им руками знак, что опасности нет, и опять побежал.

     Когда охотник достиг стоянки,  его покрытое пылью тело дрожало, как в

ознобе,  лицо  исказилось от  напряжения,  но  глаза  сияли.  Соплеменники

окружили его.  И тогда он начал рассказывать.  Неумело и несвязно,  больше

жестами,  чем словами,  путаясь от волнения и гордости, поведал он о своем

небывалом подвиге.  Все  были потрясены,  грубые лица выражали изумление и

восхищение.

     Молодой Аги,  самый храбрый и  ловкий охотник племени,  рассказывал о

том,  как он,  бродя по лесу,  увидел маленького слоненка,  который упал в

неглубокую яму  и  лишь  огромными усилиями —  ему  помогла могучая мать —

сумел  выбраться.  Он  с  интересом наблюдал за  слонихой и  слоненком,  а

позднее, когда, усталый и голодный, возвращался на стоянку без добычи, его

осенила  мысль,  что  племя  лишилось  целой  горы  мяса  и  многих-многих

беззаботных дней.  Так  трудно  выслеживать мелкую  дичь,  которая хотя  и

утоляла  голод,  но  никогда  не  позволяла заснуть  с  полным  желудком и

надеждой, что и завтра, и послезавтра можно будет сытно поесть.

     Аги на мгновение умолк и  посмотрел вдаль через головы соплеменников.

Он вспоминал,  как много дней думал о  спасшемся слоненке,  страстно желая

добыть огромного зверя,  а  не гоняться по кустам и  чащам за какой-нибудь

лисицей,  не  красться сквозь высокую траву,  чтобы точно брошенным камнем

подбить дикого кролика или птицу.  Но он не знал, как справиться с крупным

животным.  Печально бродил он по долине,  по лесной глуши,  а спасительная

идея все не приходила. И вот однажды, когда он увидел следы молодого слона

около вырванного с корнем дерева,  у него мелькнула мысль, которая привела

его в восхищение. Он даже закричал тогда от этого неожиданного озарения...

     Из задумчивости Аги вывело нетерпение слушателей,  требовавших, чтобы

он продолжил свой рассказ.

     И  Аги стал рассказывать дальше:  долго следил он  за молодым слоном,

который обычно ходил к  реке  мимо  ямы  от  сваленного бурей дерева.  Аги

углубил эту  яму  с  помощью топора и  острой палки,  а  потом забросал ее

сучьями и  травой и  с  нетерпением стал  ждать,  когда молодой слон снова

пойдет по этой тропе.

     Соплеменники слушали Аги восхищенно,  их глаза были полны охотничьего

азарта.  А  узнав,  что  первобытный  великан  попался-таки  в  ловушку и,

несмотря на все усилия,  ему не удалось  выбраться,  они  пришли  в  дикий

восторг.  Новые крики радости раздались,  когда ловкий охотник, победивший

слона, предложил им немедленно отправиться вместе с ним к своей добыче.

     Ликующие охотники поспешили за Аги.  Вслед за мужчинами,  подгоняемые

любопытством, заторопились и женщины с детьми.

     У костра остался только один глубокий старик, беззубый и морщинистый,

которого даже этот неслыханный подвиг не мог вывести из старческого покоя.

На старика была возложена обязанность следить за огнем —  больше он ничего

не замечал.

     Теперь Аги мог бы  и  не  показывать своим соплеменникам дорогу —  их

вели  трубные крики испуганного слона.  Когда наконец все  племя оказалось

перед пойманным животным,  людей охватила безграничная радость. Они видели

перед собой не  большого зверя,  а  гору вкусного мяса.  Теперь много дней

подряд у  них  будет вдоволь пищи,  теперь они  долго не  будут испытывать

голода.

     Молодой  слон   испуганно  моргал   маленькими  глазами,   глядя   на

разбушевавшихся охотников,  их жен и детей. Он перестал отчаянно трубить и

ждал, что будет дальше.

     Но вот большой камень просвистел в воздухе и попал ему в лоб.  Прежде

чем  слон успел прийти в  себя от  боли и  неожиданности,  на  его  голову

обрушился целый град  камней.  Молодой слон  пришел в  ярость.  Он  крутил

хоботом,  хватал валяющиеся вокруг сучья,  нанося ими  удары  вокруг себя,

ломая и перемалывая их в куски. В отчаянии он вставал на дыбы, бросался во

все стороны, снова и снова пытаясь освободить свое громадное тело.

     Но  отчаянная  борьба  животного  была  напрасной.  Камни  непрерывно

сыпались на  его  голову.  Постепенно слон  начал уставать,  слабеть.  Под

конец,  обессилевший,  он уже лежал с закрытыми глазами. Из многочисленных

ран струилась кровь.  Он  уже не  чувствовал,  как на его череп посыпались

страшные удары суковатых палок и  мощных дубин.  Смерть не  заставила себя

долго ждать.  Еще несколько раз дрожь пробежала по громадному телу,  и все

было кончено.

     Когда охотники увидели,  что слон мертв, они набросились на него, как

стая голодных волков,  но вскоре поняли,  что добраться до добычи нелегко.

Поэтому они  начали расширять края ямы  острыми камнями и  палками,  чтобы

удобнее было подобраться к телу слона.  Почва была мягкая, и вскоре им это

удалось.

     И  вот  Аги  острым кремневым ножом начал вспарывать брюхо животного.

Дело шло довольно медленно,  так как шкура была толстая,  а каменный нож —

слишком   мал    для   такой   работы.    Однако   несовершенство   орудия

компенсировалось недюжинной силой Аги и помогавших ему соплеменников.

     Вскоре туша слона была вскрыта.  Один за  другим припадали охотники к

кровоточащей ране  и  торопливо  глотали  теплую  кровь.  Жадными  глазами

следили за  ними  женщины и  дети,  не  решаясь подойти ближе,  пока  пили

мужчины.

     Стали  разделывать тушу.  Двое  охотников растягивали в  стороны края

резаной раны, чтобы легче было забраться внутрь туши, а остальные вместе с

Аги вырывали печень,  легкие и  сердце.  Они тут же делили их на части,  и

каждый с  аппетитом съедал свою долю.  На этот раз и женщины с детьми тоже

получили по куску.

     Утолив голод,  охотники снова занялись добычей.  Каменными ножами они

отрезали хобот,  ноги,  вырезали несколько полос мяса из груди.  Остальное

прикрыли ветвями,  положив на  них  камни,  чтобы хищники не  добрались до

туши.

     Племя отправилось в  обратный путь.  Люди шли  медленно,  утомленные,

нагруженные.  Солнце уже опустилось за  горы,  когда они достигли стоянки.

Усталые дети  бросились к  своему ложу и  сразу уснули глубоким,  здоровым

сном.  Охотники опустились на  землю около костра и  подбросили на тлеющие

угли  охапку сухих  ветвей,  а  когда пламя взметнулось вверх,  положили в

костер куски мяса и подождали,  пока они обжарятся. Затем пир продолжался.

Сегодня им не нужно экономить мясо — ведь запасов хватит надолго.

     Огонь постепенно угасал.  Уже были съедены последние куски,  замолкли

возбужденные  голоса  охотников.  Люди  ложились  на бок,  подтянув ноги и

положив голову на руку,  и засыпали со счастливой уверенностью, что завтра

опять будет богатый пир,  вкусное жареное мясо. Всю ночь им снилась еда, и

только время от времени крики  радости,  вырывавшиеся  во  сне,  тревожили

ночную тишину и древнего старика, следившего за костром.

     Аги тоже отправился на покой.  Ему особенно необходим был безмятежный

сон,  который восстановил бы  его  силы после волнений и  напряжения этого

дня.  Однако он никак не мог заснуть,  ворочался с боку на бок, ложился на

спину,  потом на  живот,  сворачивался и  опять вытягивался,  но  все было

напрасно — сон не приходил. Перед глазами стояли картины минувшего дня. Но

вот и он наконец заснул.

 

 

     Спустя  сотни   веков   современный  человек  открыл  место   стоянки

неандертальских охотников.  Это  произошло  в  1878  году  в  Германии,  в

солнечной долине реки  Ильм  у  деревни Таубах,  примерно в  часе  пути от

Веймара.   Добывая  травертин,   рабочие  натолкнулись  на  многочисленные

каменные  орудия,   относящиеся  к  мустьерской  культуре.   Там  же  было

обнаружено и  кострище,  а  в  нем —  разбитые и частично обожженные кости

лесного слона вида Palaeoloxodon antiquus и его верного спутника — лесного

носорога  вида   Dicerorhinus  kirchbergensis.   Этих  громадных  животных

неандертальцы из  Таубаха могли  добыть только хитростью:  ведь  со  своим

примитивным оружием  они  даже  сообща  не  смогли  бы  противостоять этим

гигантам.

     Таубахская стоянка  впервые  доказала,  что  неандертальские охотники

умели охотиться на таких громадных зверей,  как древние слоны и  носороги.

Это  открытие  поразило  ученых,   хотя  и   раньше  было  известно,   что

неандертальцы  убивали  пещерных  медведей,   зубров  и  других  громадных

животных.

     Свою добычу,  особенно крупную,  поздние первобытные люди разделывали

сразу на месте.  Лишь самые вкусные и легкие куски они забирали с собой на

стоянку и  жарили на костре.  Убив особенно огромного зверя,  такого,  как

древний слон,  неандертальцы неоднократно возвращались за  мясом к  месту,

где была спрятана туша. Доказательства этого также нашли в Таубахе.

     Наибольшим лакомством у  неандертальцев считался костный мозг.  Чтобы

добраться до него,  таубахские охотники,  как правило, раскалывали длинные

мозговые кости убитых животных в одном и том же месте,  около сустава,  но

иногда и по всей длине.  Вскрывали они и черепа убитых животных,  доставая

оттуда еще одно любимое лакомство — головной мозг. Найденные в Таубахе, да

и   в  других  местах  кости  крупных  животных  принадлежали,   как  было

установлено,   главным  образом  молодняку.   Это  говорит  о   том,   что

неандертальцы  охотились,   видимо,  в  основном  на  молодых  животных  —

очевидно, убивать их было легче и безопаснее, чем старых, сильных.

     Находка в Таубахе относится, таким образом, к числу крупных открытий,

которые в  значительной мере  помогли изучить быт,  образ жизни и  способы

охоты неандертальцев.

     Необходимо упомянуть и  еще  об  одном  факте.  Весьма возможно,  что

неандертальцы добывали древних слонов не только с помощью ям. В Лерингене,

недалеко от Вердена,  на реке Аллер,  были найдены кости древнего слона, а

вместе  с   ними  —   около  тридцати  кремневых  инструментов  и   хорошо

сохранившееся тисовое копье длиной 2  метра 15  сантиметров,  острый конец

которого был закален на огне*.

     _______________

          * Находка  в  Лерингене  относится к донеандертальской эпохе.  —

     Прим. ред.

 

     По всей вероятности,  это копье использовали во время охоты. Конечно,

огромного  древнего  слона  нельзя  было  убить  одним  копьем,   но  если

допустить,  что  конец его  был  отравлен,  это возможно;  неандертальским

охотникам достаточно было  подкрасться к  стаду  древних слонов и  вогнать

копье в  тело выбранной жертвы.  Так  до  сих  пор делают пигмеи в  Конго.

Конечно,  подобная рана  не  могла свалить слона.  Иногда он  в  бешенстве

кидался на ранившего его врага, но в конце концов все же покидал место боя

и  уходил  в  чащу.  Неандертальцы следовали за  раненым слоном по  пятам,

ожидая,  чтобы  яд,  стекавший с  копья в  кровоточащую рану,  оборвал его

жизнь.  Это могло произойти через несколько часов,  а возможно и дней —  в

зависимости от возраста и размеров животного,  места, куда попало копье, и

количества  яда  на   нем.   Пока  еще  у   нас  нет  доказательств,   что

неандертальцы, да и вообще люди древности использовали на охоте яд. Но это

вполне вероятно,  так  как  им  были знакомы различные растительные яды  и

трупный яд.

 

 

                               ПЕЩЕРА УЖАСА

 

     Заходящее за  вершины  гор солнце окрашивало небо пурпуром и золотом.

По земле стлалась белая  пелена  тумана.  Приближались  вечерние  сумерки.

Почти  у  самого  подножия скалы темнел низкий вход в пещеру.  Недалеко от

него  пылал  в  сумраке  костер,  вокруг  которого   собрались   несколько

неандертальцев-охотников. Они сидели на корточках молча и неподвижно; лишь

когда языки пламени опадали и начинали исчезать в  груде  пылающих  углей,

кто-нибудь подбрасывал в костер пару сухих ветвей.

     Люди  уже  давно  вернулись с  охоты.  Они  вошли в  пещеру угрюмые и

бросили к  костру тощую лисицу —  единственную добычу за целый долгий день

охоты.  Этот  небольшой зверек не  насытит всех —  придется ложиться спать

голодными.  Хуже  всего,  что  им  не  везло  уже  много  дней.  Усталые и

запыленные,  охотники  возвращались  в  пещеру  с  пустыми  руками  или  с

ничтожной добычей.  А  ведь они были находчивее любого зверя и  до сих пор

всегда умели выследить дичь,  приготовить ей смертельную западню. А теперь

ничего  не   получалось  —   казалось,   дичь  обходила  их  издалека  или

перекочевала в другие места. И то и другое несло с собой лишения и голод.

     Да и женщинам было не до бесед. Они сидели вокруг небольшой ниши, где

на сухой траве и мягких шкурах спали дети. Женщин тоже тревожили печальные

мысли о  начинающейся нужде —  ведь и  они  уже  много дней возвращались в

пещеру с  пустыми руками.  Съедобные плоды и коренья встречались все реже,

того, что они собирали, не хватало даже для детей.

     Молодая Маха сияющими глазами смотрела на маленького Рима, заснувшего

у нее на руках. Он положил лохматую головку на ее плечо и улыбался во сне.

Когда матери показалось,  что  пещера наполняется прохладой приближающейся

ночи,  она закутала его в мягкую волчью шкуру. Она очень боялась за своего

маленького Рима —  это был ее первый ребенок. Совсем недавно его коснулось

ядовитое дыхание злой болезни,  стерев с лица мальчика улыбку, — маленькое

тельце горело как  в  огне.  Много дней прошло,  прежде чем Рим снова стал

улыбаться,  а  щеки его  опять окрасились румянцем.  И  еще больше времени

прошло,  пока  он  вновь не  округлился и  кости перестали выпирать из-под

кожи.  В  сердце Махи  запечатлелся образ больного ребенка и  одновременно

поселился страх  за  его  жизнь,  которой  постоянно и  отовсюду  угрожали

опасности.  Она знала, что ей нужно старательно охранять его. Глаза матери

излучали нежность,  сердце  переполняли любовь и  самоотверженность —  эти

благородные и высокие чувства уже в те далекие времена рождались в сердцах

матерей.

     Все племя было охвачено печалью.  У костра не звучали хвастливые речи

удачливых охотников,  не  слышно было перебранки женщин,  перешептывания и

смеха  девушек,  веселых криков детей.  Тяжелая,  давящая тишина заполняла

пещеру. А снаружи уже наступила ночь...

     У костра сидели два охотника, остальные уже спали. Вскоре у одного из

них  голова стала клониться все  ниже и  ниже,  а  глаза начали слипаться.

Некоторое время он еще боролся со сном, тер глаза, выпрямлялся, но в конце

концов сон сморил его.  Охотник лег, поджал ноги, положил голову на руку и

сразу уснул.  У  костра остался только молодой и  сильный Нор.  И  его уже

начинал одолевать сон,  как вдруг вдали,  в темноте ночи послышался волчий

вой.

     Нор  встряхнулся,  быстро подбросил в  костер несколько сухих веток и

подошел к выходу из пещеры.  Долго он всматривался в темноту,  но,  как ни

напрягал зрение,  ничего не мог увидеть.  Да и протяжный волчий вой больше

не повторялся.

     Нор в волнении продолжал стоять у входа в пещеру, освещенный пламенем

костра.  Вой волка заставил его забыть о  неудачах последних дней и  снова

пробудил  в  нем  чувства  охотника,  бойца,  уверенного в  себе,  гордого

победными схватками.  Перед  его  глазами  вставали картины  преследования

зверя,  победы над ним,  а иногда и бегства от него, когда удары узловатых

дубинок   оказывались  недостаточно  сильными   или   точными.   Мелькнуло

воспоминание о  том,  как  однажды,  уже  давно,  он  предпринял охотничью

вылазку далеко от родной пещеры.  Это было, когда в окрестностях ненадолго

поселилось семейство пещерных львов. Великий страх охватил тогда не только

племя,  но  и  всех  животных.  Богатый охотничий район опустел,  и  людям

приходилось отправляться на охоту все дальше и дальше от пещеры. Однажды в

пылу погони Нор потерял соплеменников и  потом долго блуждал по незнакомой

местности.  Скоро долину, по которой он проходил, заполнили вечерние тени.

Чем гуще они становились,  тем сильнее его охватывало чувство страха перед

темнотой ночи.  Этот страх переходил из поколения в  поколение,  и люди не

умели  от  него  спастись,  потому  что  источником его  были  незнание  и

беспомощность.  Нор  начал  торопливо карабкаться вверх по  крутому склону

холма —  ночь уже пришла в долину.  Задыхаясь,  он огляделся: где-то вдали

терялась в вечерних сумерках покрытая травой равнина.  Зная, что не сможет

найти  себе  там  прибежища  на  ночь,  Нор  направился к  большому  буку,

возвышавшемуся над всей округой.  Он  забрался на него,  уселся на крепком

суку,  обхватил руками ствол и затих. В эту ночь он не сомкнул глаз. Страх

перед темнотой,  таинственные звуки ночи и неудобная поза отогнали от него

сон — он даже не задремал. Нор был счастлив, когда наконец начало светать,

а  затем вслед за  алой  зарей показался золотой диск солнца.  С  восходом

солнца его покинули все страхи и волнения.  Он выпрямил занемевшее тело и,

держась одной рукой за сук, потянулся. Потом стал быстро слезать с дерева.

Но  спустившись на несколько ветвей,  резко остановился:  сквозь просвет в

зеленой стене  листвы он  заметил вдали  на  равнине пасущийся табун диких

лошадей.  Нор притаился и стал напряженно следить.  Лошади спокойно щипали

траву.  Но вот одна подняла голову,  понюхала воздух и  с  громким ржанием

пустилась бежать.  Весь табун последовал за  ней и  исчез в  туче поднятой

пыли. Нор снова забрался на вершину дерева, чтобы посмотреть, куда понесся

табун,  но  не  увидел  ничего,  кроме  маленького облачка пыли  где-то  у

горизонта. Некоторое время Нор еще смотрел туда, где только что был табун,

а затем начал внимательно изучать местность.  С одной стороны простиралась

покрытая травой равнина,  с другой —  заросшая деревьями и кустами долина,

по  которой текла небольшая речка.  За  ней возвышались холмы с  обширными

лесами и голые,  изрезанные ущельями скалы. В одной из них, далеко отсюда,

была пещера его  племени.  Он  сразу узнал эту  скалу,  потому что  на  ее

вершине росли три древние,  иссеченные ветрами сосны. Их вид напомнил ему,

что пора возвращаться. Но хотя он спешил и шел к пещере напрямик, добрался

до нее лишь поздним вечером.

     Это воспоминание не  покинуло Нора и  тогда,  когда он вновь уселся у

костра.   Оно  заполняло  все  его  мысли,   пока  не  сложилось  в   одну

спасительную: хорошо бы отправиться туда на охоту, там, наверно, еще много

дичи.  И  Нор  решил ранним утром,  с  первыми лучами солнца отправиться в

путь.  Он  хотел идти один,  чтобы вначале убедиться,  действительно ли те

места богаты дичью, а потом уже позвать соплеменников.

     Приняв такое решение. Нор тоже лег спать.

 

 

     На  востоке поднималось солнце,  под  его  лучами,  как будто заменяя

погасшие звезды, заблестели мириады росинок.

     Первые солнечные лучи и утренняя прохлада разбудили старого охотника,

который должен  был  следить за  костром.  Он  тяжело  поднялся и  мелкими

шаркающими шагами направился к нише,  где лежал большой ворох сухих сучьев

— собирать их было обязанностью детей.

     Старик отобрал две  охапки сосновых веток с  сухими иголками и  начал

старательно выискивать толстые смоляные сучья.  Захватив все,  что набрал,

он медленно побрел обратно к  костру.  Бросил дрова на пол,  сел,  разгреб

длинной палкой пепел и  золу и собрал в середине кострища тлеющие угли,  а

на них бросил сухие сосновые ветки.

     Послышалось легкое потрескивание, и потянуло слабым запахом смолы. Но

дыма почти не было, огонь все еще прятался в тлеющих углях. Старый охотник

склонился над костром и несколько раз сильно подул.  Угли засверкали ярче,

поднялись язычки пламени и  жадно  набросились на  сухие  иголки и  мелкие

веточки.

     Потрескивание   костра    разбудило   охотников.    Заспанные,    они

оглядывались, опять закрывали глаза и погружались в сладкую дрему.

     Проснулся и  Нор.  Он  взглянул  на  костер  и  заметил,  что  старик

подкладывает сучья потолще, а высоко поднявшееся пламя жадно набрасывается

на них. Тепло от разгоревшегося костра окутало его, и он тоже снова закрыл

глаза,   повернулся  на  другой  бок  и,  утомленный  долгими  блужданиями

прошедшего дня и длительным ночным бдением, задремал.

     Но  теперь он  спал  неспокойно.  Вчерашние мысли о  новых охотничьих

местах  все  сильнее стучались в  его  сон  и  звали  к  пробуждению.  Нор

ворочался с боку на бок, но никак не мог вырваться из дремоты.

     Вдруг он вскочил — в полусне ему послышалось громкое восклицание. Нор

огляделся.  Все  еще спали,  а старик спокойно глядел в огонь,  не обращая

внимания на крик.  Нор бросился к выходу из пещеры и выглянул  наружу.  Он

увидел,   как  маленький  Рим  что-то  показывал  матери;  та  внимательно

посмотрела, ответила ему, взяла за руку и повела куда-то в сторону.

     Нор смотрел вслед Махе и Риму, пока они не исчезли за поворотом. Куда

они могли направляться так рано? Он знал, что ранним утром женщины никогда

не  уходят на  сбор плодов,  съедобных клубней и  сладких кореньев.  Может

быть, Маха хотела найти новое место, где они растут в изобилии? Но неужели

она собиралась искать так далеко от пещеры,  что отправилась в самую рань?

И  почему  она  пошла  одна,  когда  отовсюду грозит  опасность?  Все  это

пронеслось в голове Нора,  когда Маха и Рим скрылись из виду. Но все же он

вернулся в пещеру,  сел к костру и долго смотрел в огонь. Он видел только,

как колеблется пламя да раскаленные сучья распадаются на пылающие угольки.

Не  было мяса,  которое можно было бы бросить в  огонь,  чтобы оно немного

пообжарилось на углях.  В пещере не было ни кусочка дичи, ни горсти плодов

или  клубней.  Если  охотникам не  удастся  сегодня убить  крупного зверя,

начнется голод.

     Голод! Это  слово  вдруг  отозвалось в нем,  заполнив все чувства,  и

сразу созрело твердое решение  —  не  откладывая,  отправиться  на  поиски

нового охотничьего района. Из сваленного в нише каменного оружия он выбрал

кремень,  обработанный так,  что с одного конца он был овальный  и  хорошо

умещался в кулаке, а с другой стороны был узким и острым. Взяв еще крепкую

дубину, Нор вышел из пещеры и отправился в путь.

     Он  продвигался  вперед  со  всей  осторожностью  опытного  охотника:

прятался за стволами больших деревьев, крался вдоль кустарника, осматривая

все укромные,  тенистые места,  перепрыгивал через лесные ручейки, избегал

склонов,  поросших колючими кустами ежевики, обходил стороной сырые места,

где  росли громадные листья репейника,  ловко пролезал под  преграждавшими

путь ветками. Дубину, и крепко зажатый в кулаке камень он держал наготове.

     Нор шагал ровно и неутомимо, все время был настороже. И все же он шел

к гибели.

     Здесь же прошла и Маха с маленьким Римом. Собственно, цель ее была та

же —  начти дли племени где-нибудь подальше от пещеры новое место,  полное

вкусных плодов, найти новые долины, где много растений со сладкими корнями

или клубнями.

     Солнце  стояло  уже  высоко,  когда  Маха  с  ребенком  добрались  до

небольшого озера под известняковой скалой.  Рим бегом бросился к воде.  На

берегу он лег на живот,  наклонил голову к  кристально чистой воде и  стал

жадно пить. Утолив жажду, он забрался в мелкую воду и с радостными криками

стал плескаться.

     Сверкающая  на  солнце  вода  соблазнила  и  Маху.  Она  тоже  решила

освежиться и  осторожно вошла в  воду.  Постояв рядом с  Римом и преодолев

неприятное ощущение холода,  Маха окунулась. Когда она вышла из воды, смыв

застарелую грязь, засохшую кровь и липкий пот, оказалось, что это приятная

молодая женщина с крепким и гибким телом.

     В  то  время  как  маленький Рим  весело  плескался в  воде,  а  Маха

обсыхала,  нежась на солнце, из кустов высунулась голова молодого дикаря с

взлохмаченными волосами, жидкой бородкой и глубоко сидящими глазами.

     В  изумлении смотрел он  на  Маху —  он не мог себе представить,  что

женщина пришла сюда одна с маленьким ребенком. Он внимательно осмотрелся —

не покажется ли еще кто-нибудь из ее племени.  Оглядел каждый куст, каждый

уголок —  никого. Он снова взглянул на Маху. Собираясь в путь, она позвала

Рима и, взяв его за руку, направилась к скале, чтобы, обогнув ее, пересечь

узкую долину и попасть на солнечный откос — цель своего путешествия.

     Охотник  бесшумно  преследовал  Маху.   Вначале  он   крался  за  ней

незамеченным, но, когда она исчезла за выступом скалы, перестал скрываться

и  побежал.  Напуганная шумом  шагов,  женщина резко обернулась и,  увидев

незнакомого  охотника  с  дико  горящими  глазами,   бросилась  бежать.  В

паническом ужасе Маха неслась вдоль скалы куда глаза глядят.  Внезапно она

увидела впереди высокий вход  в  пещеру  и  хотела  нырнуть туда,  надеясь

спастись от  преследователя в  лабиринте темных переходов.  Но  это ей  не

удалось.  Охотник настиг ее у самого входа. В ужасе Маха прижалась к скале

и  приготовилась защищать себя и  маленького Рима.  Охотник был небольшого

роста,  но  сильный,  широкоплечий и  мускулистый.  Тело его  было покрыто

многочисленными шрамами  —  следами схваток с  врагами и  дикими  зверями.

Широко открытыми глазами смотрел он  на оскаленные зубы Махи,  но оцепенел

лишь на мгновение.  Схватив женщину за руки, он с грозным видом выкрикивал

ей что-то о  своей силе и своих победах.  Маленький Рим громко заплакал от

страха,  Маха вырвалась из рук охотника —  ее охватила бешеная ярость. Она

бросилась на него и  вцепилась зубами в загривок,  острыми ногтями царапая

лоб и щеки.  От неожиданности охотник отскочил назад,  но тут же,  стыдясь

своего  отступления перед  женщиной,  с  ненавистью  поднял  кулак,  чтобы

ударить ее. Но он опоздал, потому что Маха уже схватила на руки маленького

Рима и помчалась в глубь пещеры.

     Охотник бросился за ней.  Он вовсе не хотел ее убивать, а намеревался

лишь  взять в  свое племя —  у  них  было очень мало женщин.  После яркого

дневного  света  он   некоторое  время  искал  в   полутьме  пещеры  Маху,

притаившуюся за  большим камнем у  стены.  Но  вот он  нашел ее  и,  грубо

схватив за руку,  потащил к  выходу.  Маха сопротивлялась,  то бросаясь на

землю  и  заставляя тащить себя  волоком,  то  цепляясь свободной рукой за

выступы  скалы.  Вдруг  раздались  жалобные  крики  маленького Рима.  Маха

вырвалась из рук охотника и кинулась к ребенку.  Опустившись рядом с Римом

на  землю,  она  схватила его в  объятия.  Она готова была защищать себя и

своего ребенка как  разъяренный дикий  зверь.  Одной  рукой прижимая Рима,

другой она бросила в мужчину большой камень.  Камень попал врагу в голову.

Он взревел от бешенства и,  поняв, что именно ребенок мешает ему завладеть

женщиной,  обратил всю  свою  ярость против него.  Бросившись к  Махе,  он

вырвал из ее рук Рима и изо всех сил безжалостно швырнул его о стену.

     С  безумным криком Маха кинулась на жестокого охотника,  кусала его и

колотила,  вцепилась в волосы рвала редкую бородку. Но тот легко справился

с ней.  Он схватил Маху за кисть и вывернул ей руку.  От все усиливающейся

боли  яростный крик  женщины перешел к  стоны,  заглушаемые грубым  смехом

охотника.

     Нор  стоял на  берегу озера,  когда из  пещеры раздался пронзительный

крик Махи.  Он спрятался в  кустарнике и стал напряженно ждать.  Вот крики

ярости перешли в  полные боли стоны.  Нор  крадучись подобрался к  входу в

пещеру, откуда они раздавались.

     Он  еще не  знал,  что произошло.  Но вот из темноты пещеры показался

чужой охотник, который тащил за собой женщину. Нор напряженно всматривался

в ее лицо —  все пережитое до неузнаваемости исказило его черты.  Внезапно

Нор узнал Маху. На какой-то момент он онемел от изумления, не понимая, как

она могла здесь оказаться и что с ней случилось,  потом резко выкрикнул ее

имя.

     Мака вздрогнула, взгляд ее метнулся в ту сторону откуда раздался звук

знакомого голоса. Узнав соплеменника, она закричала: «Нор! Нор!»

     Охотник тут же  грубо толкнул ее обратно в  пещеру.  Маха замолчала и

прижалась к стене, ожидая, что будет дальше.

     Нор уже все понял.  Какой-то  мужчина из чужого племени вторгся в  их

охотничий район и  напал на  Маху,  желая похитить ее и  лишить племя Нора

сильной молодой женщины,  которая могла бы принести много здоровых крепких

детей — будущих охотников и бойцов. Этого нельзя было допустить.

     Нора охватила бешеная ярость. Казалось, мышцы его могучих плеч лопнут

от  напряжения,  глаза метали молнии смертельной ненависти.  Нор был готов

защитить женщину своего племени и  биться за  нее  насмерть.  Но  и  чужой

охотник не  хотел лишаться добычи.  И  вот  двое первобытных мужчин начали

борьбу за женщину.

     Нор  размахнулся,  чтобы  нанести  противнику  мощный  удар,  но  тот

отскочил и  дубина  Нора  обрушилась на  скалу.  Увидев,  что  враг  ловко

увернулся,  Нор  бросился за  ним,  чтобы  следующим ударом размозжить ему

голову.  Но и на этот раз его атака не удалась.  Прежде чем он снова успел

размахнуться, ему самому пришлось защищаться.

     Борьба  шла   с   переменным  успехом.   Противники  напоминали  двух

разъяренных быков: грудные клетки вздымались и опускались в бешеном ритме,

растрепавшиеся волосы  развевались вокруг голов,  пот  стекал по  телам  и

искаженным лицам.

     Но  силы Нора были на исходе,  теперь он уже только защищался.  Когда

испуганная Маха  увидела что  Нор  слабеет,  она  схватила острый камень и

сзади набросилась на чужака.  Но тот,  почуя опасность,  отскочил к скале,

увернулся от  Нора,  одним огромным прыжком оказался возле Махи,  вырвал у

нее из рук камень и сильным ударом в висок поверг на землю, успев избежать

новой атаки.

     Вид лежащей без движения Махи на  время придал Нору сил,  и  он снова

стал наступать. Но все было напрасно.

     Противник,  отбросив дубину, с пронзительным криком кинулся на него и

так крепко обхватил руками, что у Нора затрещали ребра, а глаза вылезли из

орбит.  Задохнувшись, он без сил рухнул на землю. Победитель в неудержимой

ярости наступил ногой на поверженного Нора, поднял дубину и сильным ударом

раздробил ему череп.

     Залитый потом,  задыхаясь,  стоял он  над  побежденным врагом.  Затем

поднял его, оттащил в пещеру и завалил камнями, как бы опасаясь, что дикие

звери отнимут у него мертвеца.  Покончив с этим,  он подошел к потрясенной

Махе  и  хриплым  голосом  приказал ей  идти  за  собой.  Женщина медленно

поднялась  и  без  возражений  пошла  за  победителем;   она  знала,   что

сопротивление бесполезно.

     Победитель Нора покинул пещеру. Маха послушно последовала за ним. Они

направились по узкой тропинке, которая, извиваясь между деревьями и густым

кустарником, вела на юг.

     Вот и край леса. Глазам Махи открылась долина с речкой; в мелкой воде

плескались дети.  Они  были  так  увлечены игрой,  что  даже  не  заметили

охотника из своего племени и незнакомую женщину.

     Перейдя  через  речку,  охотник и  Маха  оказались у  подножия холма,

который как бы ограничивал долину;  на склоне, в скале песчаника, не очень

высоко  над  руслом реки  была  просторная пещера.  Вокруг горящего костра

сидело много охотников,  а за ними —  несколько женщин,  которые с помощью

каменных ножей  и  скребков обрабатывали шкуры убитых животных,  чтобы они

стали мягкими и гибкими.

     Охотники узнали соплеменника,  ведущего чужую женщину,  еще  когда он

вышел  из  леса,  и  неотрывно следили за  ним.  Снизу  раздался дружеский

призыв;  они вскочили и, подбежав к краю скалы, с нетерпением ожидали его.

Сзади теснились женщины, вытягиваясь, насколько позволял небольшой рост, и

с любопытством разглядывая Маху.

     Добравшись до пещеры,  охотник взял Маху за руку и  подвел к  костру.

Подождав,  пока  соберутся все,  он  стал  хвастливо,  криками и  жестами,

описывать свою борьбу и победу, благодаря которой привел молодую, здоровую

женщину.  Когда отзвучали грубые выкрики соплеменников, выражавших радость

по поводу столь редкой добычи, он толкнул Маху к женщинам.

     Так Маха была принята в племя победителя Нора.

     Женщины   окружили   Маху   и   засыпали  ее   градом   вопросов,   а

охотник-победитель сидел с товарищами у огня и продолжал с жаром говорить.

Все  напряженно слушали,  часто  прерывая его  речь  криками и  возгласами

восхищения.

     Закончив наконец свой рассказ,  охотник вскочил на ноги, вместе с ним

— еще  трое.  Вооружившись мощными дубинами,  они сбежали вниз по  склону,

перешли через речку и исчезли в темном лесу.  Оставшихся охватило странное

возбуждение.  Они бегали по пещере, тащили к костру большие плоские камни,

раздували огонь  так,  что  языки  пламени поднимались высоко  к  потолку.

Женщины тоже бросили работу,  выбежали и через некоторое время вернулись с

охапками дров.

     Одна  только  Маха  сидела,  сжавшись,  в  углу  пещеры и  безучастно

смотрела на суету вокруг.

     Солнце уже  начинало клониться к  западу,  когда охотник,  стоящий на

страже у  входа в  пещеру,  издал радостный крик.  Он заметил на краю леса

возвращающихся товарищей. Один из них приветственно замахал руками, второй

нес что-то под мышкой,  а двое медленно шли к речке,  сгибаясь под тяжелой

ношей.  Прежде  чем  они  успели  перейти  вброд,  их  окружили  несколько

соплеменников, вышедших на помощь. Все быстро двинулись к пещере.

     Они поднимались,  окруженные радостно галдящими детьми,  а  у входа в

диком  возбуждении  шумели  женщины.  Лишь  Маха  не  участвовала в  общем

волнении.  Она тихо сидела в  углу,  ничего не  понимая и  испуганно глядя

вокруг.

     Но  вот  стена  человеческих  тел  у  входа  расступилась,  пропуская

охотников. Двое, размахнувшись, бросили к костру принесенную добычу, потом

в  воздухе  мелькнуло маленькое окровавленное тельце.  Страшные  трофеи  с

глухим стуком упали на землю.

     В  тот  же  момент раздался душераздирающий крик Махи:  она увидела в

свете костра мертвые тела  Нора и  Рима.  Охваченная беспредельным ужасом,

сознавая свое бессилие, она закрыла лицо руками и, сделав несколько шагов,

свалилась на груду мха и травы.

     Но  племя,  не  обращая особого внимания на Маху,  с  шумом толпилось

вокруг двух  человеческих трупов и  готовилось к  трапезе.  Маха с  ужасом

смотрела,  как  они  бросали куски мяса на  раскаленные камни или  прямо в

пылающие  угли,  жадно  следя  за  ними  и  переворачивая,  чтобы  они  не

подгорели.  Когда  мясо  хоть  чуть  поджаривалось  со  всех  сторон,  они

набрасывались на него и глотали целыми кусками.  Теперь в пещере слышалось

лишь чавканье мужчин, женщин и детей.

     Охотник,  убивший Нора,  напрасно искал Маху среди сидевших у  костра

женщин.  Увидев, что она, съежившись, одиноко сидит в дальнем углу пещеры,

он взял кусок жареного мяса и,  подойдя,  протянул ей.  Маха с отвращением

вырвала мясо  и  отбросила подальше.  Мужчина усмехнулся,  пожал плечами и

вернулся к костру.

     Маленький  мальчик,  видевший,  как  Маха  отшвырнула предложенный ей

кусок, поспешно бросился за ним. Попробовав и убедившись, что мясо вкусное

и сочное, мальчик спрятался за выступом стены от глаз завистников, которые

могли  бы  отнять у  него  лакомый кусок.  Потрясенная женщина смотрела на

ребенка. В ее взгляде было не только отвращение. Маха не могла понять, как

вообще можно есть человеческое мясо.  Она никогда не видела и  не слыхала,

чтобы ее племя употребляло в пищу мясо людей из других племен,  даже когда

была самая страшная нужда и самый жестокий голод.

     А  пир  у  костра продолжался.  Новые  соплеменники Махи,  раскалывая

кости, лакомились теперь костным мозгом.

     Солнце давно опустилось за горы,  и  вечерние сумерки отступили перед

темнотой ночи.

     Страшная трапеза  приближалась к  концу.  Дети  и  женщины уже  давно

спали,  удовлетворенно похрапывая,  охотники тоже один за  другим покидали

костер и,  довольные,  укладывались в  углу пещеры на куче травы,  мха или

шкур.

     Наконец  у  догорающего  костра  остался  только  глубокий  старик  —

хранитель  огня;   вокруг  валялись  раздробленные  человеческие  кости  —

страшное свидетельство братоубийства и людоедства.

 

 

     Кто знает, было ли все именно так, как я рассказал?

     Одно лишь несомненно:  пещера ужаса,  вернее, не пещера, а нависающая

скала, действительно существовала и была открыта учеными!

     Вот как это произошло.

     В  октябре 1899  года  мюнхенец Иоганн Ранке  получил от  загребского

геолога  и  палеонтолога Карла  Горяновича-Крамбергера  письмо  следующего

содержания:

     «Я позволю себе как можно более кратко  сообщить  Вам  о  чрезвычайно

интересном происшествии. В прошлом месяце я нашел остатки палеолитического

человека (обломки челюстей с зубами,  отдельные зубы, фрагменты теменных и

затылочных костей и т.  д.) и каменные орудия (острые обломки яшмы, опала)

вместе с Rhinoceros tichorhinus,  Bos pzimigenius,  Ursus  spelaeus,  Sus,

Castor fiber и т. д. Все это было в дилювиальных песках Крапины в Северной

Хорватии.  Расположение  остатков  весьма  красноречиво  и  не   допускает

случайностей. Впрочем, все хорошо видно на чертеже.

 

                    См. прилагаемый рис. Velot094.gif

 

     Под  нависшей  скалой  слоистого  песчаника  из   миоценовых  морских

отложений мы  видим  девять последовательно расположенных культурных слоев

(см.  рисунок,  2  —  9).  Это слои дилювиального происхождения,  то  есть

представляют собой продукты выветривания самой скалы. Лишь зона 1 частично

состоит из отложений речки Крапиница.

     Кости названных животных встречаются по всей толще этих слоев, однако

нетрудно выделить три зоны:  1  —  кости Castor fiber,  3  —  4 кости Homo

sapiens и 9 — кости Ursus spelaeus.

     Особенно примечательно,  что в  зоне 3 —  4,  кроме обожженных костей

животных, встречаются обгоревшие теменные кости человека.

     Высота дилювиального комплекса культурных слоев  составляет здесь 8,5

метра.

     Все  кости  светло-желтого  цвета  и  чрезвычайно  хрупкие,   поэтому

сохранились только суставные головки. Целые кости встречаются очень редко,

в хорошем состоянии лишь фаланги пальцев и зубы.

     Всего было найдено более тысячи обломков костей,  так  что  это место

как по характеру расположения костей, так и по числу человеческих костей и

орудий в сравнении с животными остатками относится, несомненно, к наиболее

интересным местам находок дилювиального человека вообще».

     В 1900 году в одном из немецких научных  журналов  Ранке  опубликовал

это  письмо,  свидетельствующее,  что Горянович-Крамбергер с самого начала

представлял себе всю важность сделанной им находки,  единственной в  своем

роде.

     Городок Крапина расположен примерно в  двух  часах пути  к  северу от

Загреба,  на речке Крапинице, в горах между Савой и Дравой. Когда-то речка

вымыла в  миоценовом морском песчанике нечто  вроде пещеры,  расположенной

ныне примерно метров на 25 выше русла реки. Однако в плейстоцене Крапиница

протекала на  уровне пола  пещеры,  который и  состоит из  принесенного ею

щебня.  В более поздние времена речка несколько изменила свое течение и ее

русло все  глубже врезалось в  основные породы.  Тогда пещера стала сухой.

Продукты выветривания каменных пород постепенно заполнили ее до высоты 8,5

метра.  Но образование отдельных слоев происходило довольно медленно,  и в

определенные  периоды   пещера   служила   пристанищем  животным  и   даже

неандертальцам.

     Тщательные исследования показали,  что  всего  в  пещере образовалось

девять  различных слоев.  Первый,  как  мы  уже  знаем,  представлял собой

щебенчатое русло реки Крапиницы, во втором слое были найдены кости главным

образом бобра,  в  третьем и четвертом —  человеческие кости,  в девятом —

кости пещерного медведя,  в остальных слоях встречались кости первобытного

носорога,  гигантского оленя,  зубра бизона, дикой лошади, кабана, волка и

сурка.

     В третьем и четвертом слоях обнаружили более 300 человеческих костей,

но  все  это были обломки.  Так,  например,  было найдено более 80  зубов,

принадлежавших  индивидам  различного  возраста,   50   осколков  черепной

коробки, два куска от нижней челюсти с несколькими зубами, шесть различных

головок  суставов от  нижних  челюстей,  два  обломка  верхних  челюстей с

несколькими зубами,  обломки позвонков,  ребер, фрагменты лопаток, а также

многочисленные обломки лобных костей с мощными надглазничными валиками.

     Все кости были смешаны с золой и древесным углем. «Вообще весь третий

слой,  —  писал Горянович-Крамбергер,  —  представляет собой одно  большое

кострище,  где  были  найдены почти исключительно человеческие кости,  все

расколотые и более или менее опаленные либо сожженные. Они принадлежали по

меньшей мере десяти индивидам разного возраста (детям и взрослым)».

     При более поздних исследованиях в  пещере Крапина,  в июле 1905 года,

были  обнаружены новые  остатки  неандертальцев —  примерно  200  обломков

костей,  сохранившихся лучше,  чем ранее найденные,  в том числе несколько

обломков черепов,  позвонков и  тазовых  костей.  Кости  эти  вперемежку с

каменными орудиями лежали прямо в  кострище,  где  были и  кости животных.

Особого внимания заслуживал тот факт,  что,  как было установлено, длинные

человеческие кости (например, кости предплечья и бедренные) были расколоты

по всей длине.  Это и натолкнуло Горяновича-Крамбергера на мысль,  что, по

всей  вероятности,   он  нашел  остатки  пищи  людоедов.   Таким  образом,

неандерталец из Крапины оказывается уже не мирным охотником и  собирателем

плодов,    а   братоубийцей,    хладнокровно   пожиравшим   представителей

собственного  вида.   Длинные  кости  жертв  он  раскалывал  вдоль,  чтобы

добраться до  самого лакомого блюда —  костного мозга.  С  той же целью он

разбивал и черепа.

     Находка  в  Крапине показывает,  что  людоедство восходит к  наиболее

древним  эпохам  в  истории  человечества,  хотя  мы  не  можем  с  полной

уверенностью     утверждать,     что     такие     зверства     были     у

охотников-неандертальцев в  порядке вещей.  В  Европе пока  не  обнаружено

ничего  подобного,  но  в  некоторых местах  все  же  встречаются признаки

людоедства,   правда,   в  гораздо  более  ограниченных  масштабах.  Можно

предположить, что лишь отдельные племена неандертальцев иногда предавались

людоедству,  —  возможно,  их  вынуждал  голод.  Несомненно,  однако,  что

людоедство не было характерным или общим признаком неандертальцев.

 

 

                            ПЕРВЫЕ ПОГРЕБЕНИЯ

 

     На стоянке под нависшей скалой собралось все племя неандертальцев.  У

костра лежит истекающий кровью юноша.  Лицо его мертвенно бледно,  глубоко

запавшие глаза закрыты, сжатые губы посинели. Над ним стоит другой молодой

охотник и взволнованно объясняет что-то —  возгласами, отдельными словами,

жестами.

     Сегодня утром, когда они с Уаном пошли на охоту, их подстерегла беда.

Из  зарослей внезапно выскочил носорог,  напал на  Уана,  поднял на  рог и

подбросил вверх.  А потом зверь увидел его самого и погнался за ним, чтобы

растоптать...  Охотник показывает,  как он долго бежал,  как упал в густых

кустах,  которые скрыли его от свирепого носорога.  А  потом,  когда зверь

ушел,  он отыскал Уана и принес сюда —  уже без сознания.  Только здесь, у

огня,  он  заметил,  что из тела товарища течет кровь и  шкура,  обернутая

вокруг его бедер,  стала красной.  Когда он снял ее,  то увидел, что кровь

течет из  большой раны  —  такая бывает от  толстой сломанной ветки,  если

упасть на  нее  всем телом.  Поэтому,  наверное,  мальчик до  сих  пор  не

открывает глаз и лежит, словно мертвый.

     Охотник кончил  рассказывать.  Все  молчали,  глядя  на  неподвижного

юношу.  Лишь одна женщина наклонилась над  раненым и,  осторожно приподняв

его голову, подложила под нее несколько горстей сухого мха.

     Охотники с  мрачными лицами  стоят  вокруг.  Жалость  сжимает  сердце

храбрых людей, но они умеют скрывать ее — ни одного вздоха, ни один мускул

не шевельнется на лицах.

     Здесь же бегают дети, протискиваясь между взрослыми, с любопытством и

удивлением смотрят на раненого. Они уже поняли, что с ним плохо, они видят

кровоточащую рану и окровавленные бедра и все-таки не могут понять, почему

Уан  лежит так  беспомощно,  почему его не  бьет лихорадка,  почему он  не

мечется из  стороны в  сторону,  не стонет и  не кричит от боли.  Ведь это

бывало  всегда,  когда  один  мужчина приносил другого с  ужасными ранами.

Может быть, Уан спит? Может быть, он устал?

     Раненый и правда совсем плох. Его счастье, что он так и не приходит в

сознание — только это спасает его от нечеловеческой боли.

     А они стоят вокруг —  мужчины и женщины его племени —  и не могут, не

умеют помочь.

     День подходит  к концу,  наступает ночь,  розовеет рассвет следующего

дня.  Под нависшей скалой у костра все так же лежит юноша,  он по-прежнему

без  сознания.  Вокруг  беспокойным  сном спят его соплеменники.  Не спит,

сторожа раненого,  только седой старик. Пристально, испытующе вглядывается

он в лицо юноши, словно хочет прочесть на нем, вернется ли Уан к жизни или

навсегда покинет племя.

     Раненый  тихо  застонал.  Старик  протянул руку,  прикоснулся ко  лбу

юноши,  словно желая унять боль.  Печаль отразилась на его лице —  раненый

горел в лихорадке.

     Снова послышался стон, еще и еще. Юноша мечется, голова его дергается

из  стороны в  сторону.  Это  боль терзает Уана острыми иглами,  лишая его

сознания.  Старик не  знает,  что  делать,  как помочь,  и  только грустно

смотрит вокруг.

     Внезапно юноша  испускает ужасный крик.  Все  просыпаются и  бегут  к

нему.  А  раненый продолжает метаться в  бреду,  кричит,  затихает,  снова

стонет.  Вот  он  успокоился,  замолк.  Но  это длится недолго.  Он  снова

дергается,  жалобно стонет.  И  вдруг его тело вытягивается,  он открывает

глаза и,  ничего не  видя,  смотрит куда-то перед собой.  Потом он хрипит,

голова беспомощно свешивается и он замолкает,  теперь уже навсегда,  —  он

умер.

     Женщины с громкими криками разбегаются,  а мужчины хмуро стоят вокруг

своего товарища.  Боль и сострадание переполняют их сердца, но они обязаны

владеть собой,  потому что они —  мужчины,  охотники.  Они должны скрывать

свои чувства.

     Старик,  что всю ночь сидел возле раненого,  тоже неподвижен.  Помочь

уже  нельзя.  И  чувства,  обуревающие его,  сменяются мыслью,  что  племя

лишилось смелого молодого охотника и это очень плохо для всего племени. На

лице старика появляются глубокие складки.  Жалость и  горе отступают перед

заботами завтрашнего дня.

     Тело Уана лежит в том месте,  где он умер. Выражение нестерпимой боли

постепенно сходит  с  его  лица.  Руки  вытянуты  вдоль  туловища,  голова

покоится на подстилке из мха.

     Неподалеку несколько мужчин  опустились на  колени и  острыми камнями

копают  яму.  Окончив,  они  осторожно подняли  тело  Уана  и  перенесли к

углублению.  Подровняв стенки,  опустили Уана  в  яму.  Повернули на  бок,

подтянули колени к груди,  правую руку завели под голову. Теперь тело Уана

лежит так,  как он всегда спал у костра.  Вокруг головы разместили большие

осколки кремня.  Один камень —  прямо под голову, а острый камень, который

он брал с собой на охоту,  —  возле руки.  Рядом —  другие камни,  которые

нужны для работы.

     В яму кладут самые вкусные куски мяса — и начинают закапывать. Каждая

пригоршня песка и  глины все больше скрывает тело мертвого Уана от  взоров

плачущих  женщин.  А  вокруг  стоят  мужчины.  Время  от  времени,  словно

похоронная песнь, слышен горестный стон.

     Солнце ушло за гору, ночная тьма сменила сумерки.

     Под скалой полыхает огонь.  Он будет гореть всю ночь. Дети спят прямо

здесь,  на куче сухой травы, мха и звериных шкур. А все остальные, мужчины

и женщины,  бодрствуют. Их одолевает страх. Даже если тот, кто умер, укрыт

землей и  тяжелые камни  лежат  сверху,  все  равно  его,  мертвого,  надо

бояться. Надо что-то сделать, чтобы он не причинил зла живым.

     Они ничего не знают о  смерти и  мертвых.  Но в  такие часы храбрость

покидает их сердца.  Приходит страх,  а за ним — беспомощность. И только в

одном видят они спасение — бежать от мертвого.

     И вот,  когда наступает день и солнце снова поднимается над вершинами

гор, племя уходит. Под нависшей скалой остается только погибший юноша.

     Время стерло следы, оставленные соплеменниками юного охотника. Прошли

тысячелетия.  И настал день,  когда его вечный сон был потревожен. Об этом

стоит рассказать.

 

 

     В  первых числах марта 1900  года  швейцарский археолог Отто  Гаузер,

который вел раскопки в  долине Везера во Франции,  поздно вечером вернулся

на ночлег.  Объезжая раскопки, он устал и промок. В прилепившейся у склона

горы хижине, где он жил, Гаузер переоделся. Но едва опустился на стул, как

кто-то сильно постучал в дверь.

     Гаузер открыл.  Это  оказался один из  его  рабочих.  Запыхавшийся от

быстрой езды на  велосипеде,  совершенно промокший,  он  рассказал,  что у

деревни Ле Мустье под нависшей скалой они вскрыли культурный слой и  в нем

обнаружили человеческие кости. Работы сразу приостановили, и он отправился

в путь.

     Похвалив  рабочего за  осторожность,  Гаузер  немедленно отправился к

месту находки. Когда они добрались до Ле Мустье, оба промокли до нитки. Но

что такое ливень по сравнению с тем, зачем они ехали?

     Прибыв на  место,  Гаузер сразу убедился,  что  найдены действительно

кости  человека  и  лежат  они  в  окружении кремневых орудий  на  глубине

полутора метров в  совершенно нетронутом культурном слое.  Чтобы  избежать

разногласий  относительно  возраста  найденных  останков,   Гаузер   решил

немедленно  приостановить работы  и  продолжить их  только  в  присутствии

компетентной  комиссии.   Кости  тщательно  присыпали  землей,   чтобы  не

повредить.

     Первая  комиссия  собралась  только  18   апреля.   Она  состояла  из

нескольких  французских врачей  и  чиновников.  На  глазах  присутствующих

Гаузер удалил слой  земли,  под  которым находились кости.  Когда комиссия

осмотрела  их,  Гаузер  объявил,  что  попытается  отыскать  и  череп.  По

расположению костей  он  приблизительно определил место,  где  должна была

находиться голова.  И в самом деле!  Несколько раз осторожно копнув землю,

он наткнулся на верхнюю часть черепа.

     Находку сфотографировали,  составили протокол,  который подписали все

свидетели и  заверил нотариус.  Гаузер снова  осторожно прикрыл землей все

кости и  только что  найденный череп,  чтобы защитить их  от  губительного

действия атмосферы. Позаботился он и о том, чтобы находка не стала добычей

посторонних или любопытных.  Удивительно,  но Гаузер не поддался искушению

закончить  раскопки,   а  терпеливо  ждал,   пока  соберутся  специалисты,

предвидя,  что геологический возраст слоя,  в  котором найден человеческий

скелет, может стать поводом для споров.

     Гаузер разослал во все концы света около шестисот приглашений.  Позже

он с горечью отмечал, что отозвались на них только девять немецких ученых.

Девятого    августа,    по    окончании    конгресса    антропологов    во

Франкфурте-на-Майне,  они прибыли в  Ле  Мустье.  Группу ученых возглавлял

Герман Клаач.

     Еще по дороге в Ле Мустье Клаач выразил несогласие с мнением Гаузера,

что  найденный  скелет  принадлежал неандертальцу.  Клаач  не  верил,  что

останки неандертальца можно  обнаружить в  столь древних слоях.  Когда они

прибыли,  Гаузер осторожно снял  верхний слой  земли и  обнажил кости.  Но

извлечь  их  оказалось нелегко.  Скелет  был  сильно  поврежден,  и  кости

буквально рассыпались от  прикосновения.  За  это  трудное дело взялся сам

Клаач.  С  величайшей осторожностью он  по одной извлекал кости из влажной

земли,  давал им немного подсохнуть и покрывал клеем.  Но, несмотря на все

предосторожности,  кости таза и нижнюю часть позвоночного столба сохранить

не удалось.

     С особой тщательностью Клаач откапывал череп, темя которого выступало

из земли. Следует сказать, что, когда он добрался до лобной части и увидел

массивный надглазничный валик,  его  мнение  относительно возраста находки

поколебалось.

     — Если и челюсти, особенно нижняя, окажутся столь же примитивными, то

перед  нами,  дорогой  господин Гаузер,  действительно самая  значительная

антропологическая находка из всех, какие сделаны до сих пор! — сказал он.

     Обрадованный  этим   замечанием,   Гаузер   терпеливо  ждал.   Вскоре

показалась верхняя  челюсть,  в  которой  отлично  сохранились шестнадцать

зубов. Все внимательно следили за Клаачем. Еще горсть земли — и в его руке

нижняя челюсть.

     — Мы нашли его!  Это неандерталец,  мощный и примитивный!  — радостно

заключил Клаач и, обратившись к Гаузеру, добавил: — Ваш диагноз правилен —

сомнения исключены!

     Работы  продолжались.   К  12  августа  1908  года,  когда  они  были

завершены, ученые уже знали, что скелет принадлежал молодому неандертальцу

охотнику,  которого не бросили,  а погребли, похоронили. Он лежал на боку,

колени  были  подогнуты к  груди,  правая рука  —  под  головой,  а  левая

протянута вперед.  Голова  покоилась на  больших  камнях,  вокруг  скелета

уложены кремневые орудия и  кости животных.  Одна  кость обгоревшая.  Рост

неандертальского юноши около 160 сантиметров, возраст 16 — 18 лет.

     Драгоценный скелет,  найденный под  Ле  Мустье  (его  называют обычно

мустьерским),   не   остался  во  Франции.   Вместе  с   другим  скелетом,

обнаруженным в  еще более древних слоях,  Гаузер продал его в  Германию за

160 тысяч марок (по тогдашнему курсу).  Он не искал выгод,  а просто хотел

вернуть себе  хотя бы  часть средств,  истраченных за  полтора десятилетия

поисков.   Однако  ему  не  повезло.   Банк,   в  котором  лежали  деньги,

обанкротился,  и  три четверти вклада обратились в  ничто.  А  французская

пресса  начала кампанию против Гаузера за  то,  что  он  продал находку за

границу.

     Я  понимаю недовольство французов,  но не могу строго судить Гаузера,

зная,  сколько собственных средств вложил  он  в  многолетние поиски,  тем

более что  Франция не  могла тогда взять на  себя  бремя этих  расходов и,

самое большее, отметила бы Гаузера наградой.

     Так  случилось,  что скелет мустьерского человека попал в  Берлинский

музей.  Известно,  что,  приезжая из  Швейцарии в  Берлин,  Гаузер  всегда

отправлялся туда, чтобы положить у витрины со скелетом букет роз.

     Древние скелеты,  найденные Гаузером,  могли бы  остаться за  стеклом

музея и  до  наших дней.  Однако во время второй мировой войны оба черепа,

представляющие особую  ценность,  хранились отдельно  и  пропали*,  а  все

остальное было  спрятано в  подвалах музея до  февраля 1943  года,  пока в

здание не  попала тяжелая бомба.  Оно  было разрушено и  охвачено пожаром.

Очевидно,  скелеты тогда и погибли, потому что в 1945 году, когда начались

раскопки  руин,  удалось  найти  лишь  несколько обломков  костей.  Судьба

утраченных научных сокровищ говорит о многом.  Тысячелетия пролежали они в

земле.   Их  извлекли  оттуда  с  величайшим  благоговением  и  еще  почти

полстолетия хранили в музее.  И нескольких мгновений оказалось достаточно,

чтобы война уничтожила их.  Никто и никогда уже не положит букет у витрины

с останками мустьерского человека.

     _______________

          * Череп юноши  из  Ле  Мустье  был  обнаружен  среди  материалов

     Берлинского  музея,  переданных в свое время Советским правительством

     правительству Германской Демократической Республики. — Прим. ред.

 

     Находка в Ле Мустье вызвала естественное недоумение антропологов, так

как после раскопок в  Крапине они представляли себе неандертальцев грубыми

примитивными существами,  чьи сердца не знали чувства сострадания. А здесь

ученые были поставлены перед неизвестным ранее фактом,  что неандертальцев

связывали  более  глубокие  отношения,  раз  они  хоронили  своих  мертвых

соплеменников,  а  не  оставляли их  на  съедение диким зверям.  Поскольку

погребение мертвых всегда сопряжено с  каким-то  культом,  после  открытия

мустьерского человека неандертальцы предстали уже в  совершенно ином свете

чем после раскопок в  Крапине.  Существует мнение,  что каннибализм уходит

своими корнями в  самые  истоки истории человечества;  после находки в  Ле

Мустье мы можем утверждать: сочувствие и благоговение — категории не менее

древние.

     И  это  на  самом деле так.  Юношу,  чей скелет нашли под Ле  Мустье,

соплеменники погребли со всеми почестями. Его поза, предметы, положенные в

могилу,  кости  животных —  остатки пищи,  которой снабдили его  в  вечную

дорогу, — все это характеризует отношения между людьми.

     Можно возразить — и не без основания, — что одна-единственная находка

еще не дает права на столь далеко идущие выводы. Но находки повторялись. В

том же 1908 году,  когда и Гаузер совершил свое открытие,  в пещере Буффиа

неподалеку от Ла Шапелль-о-Сен в  департаменте Коррез в  Южной Франции был

обнаружен еще один скелет.  Его нашли аббаты А.  Ж. Буиссонье и Г. Бардон.

Скелет был также захоронен на  глубине около 60  сантиметров,  вокруг тоже

лежали каменные орудия, а череп покоился на «подушке» из камня. Могила эта

— явное свидетельство чувства сострадания у тех, кто ее оставил. Если в Ле

Мустье был похоронен молодой, здоровый мужчина, которым племя дорожило как

охотником и бойцом,  то в Ла Шапелль-о-Сен —  человек с острым воспалением

суставов.  К концу своих дней он был в таком состоянии, что никакой пользы

племени приносить не мог.  Скорее наоборот — он был обузой. И тем не менее

соплеменники похоронили со всеми почестями этого калеку, у которого к тому

же было сильное нагноение челюстей.

 

 

     Не  удивительно,  что находки в  Ле Мусти и  Ла Шапелль-о-Сен вызвали

множество откликов  во  французской прессе.  В  газетах  стали  появляться

статьи о  недостающих звеньях между обезьяной и  человеком.  Журналисты со

свойственной  им  порой  склонностью  к  сенсациям  напечатали  фотографию

естествоиспытателя Марселена Буля с черепом гориллы в руке, утверждая, что

это —  вновь открытый и  описанный именно Булем череп неандертальца из  Ла

Шапелль-о-Сен.  Мы  назвали неандертальца из  пещеры  в  Ла  Шапелль-о-Сен

старым.   Так  ли  это?  При  беглом  осмотре  можно  сказать,  что  череп

действительно принадлежал старику.  И  все-таки  это  ошибка:  стариком мы

сочли бы мужчину,  которому едва исполнилось сорок лет — все передние зубы

его выпали из-за нагноения.

     Два года  спустя  вслед за находкой в Ла Шапелльо-Сен последовала еще

одна — неподалеку от Ле Бюг в департаменте Дордонь,  а  еще  через  год  —

снова  на  том  же  месте.  Находки  продолжались,  и  среди  них  — самая

знаменитая, сравнительно недавняя находка в пещере Тешик-Таш в Узбекистане

(речь о ней впереди).

 

 

     Итак,  примитивные неандертальцы оставили  нам  много  свидетельств о

себе,  которые позволяют утверждать,  что  они уже хоронили своих мертвых,

следовательно,   задумывались  о  явлениях,  интересующих  человечество  и

сегодня...  Непосредственным поводом к таким размышлениям была,  вероятно,

естественная или  насильственная смерть  одного из  соплеменников.  Почему

тело внезапно перестало двигаться?  Что  ушло из  него,  отчего оно  стало

бездыханным?  Оттого,  что не  набирает больше воздуха или оттого,  что из

него уже не течет кровь?  Ответить на эти сложные вопросы древние люди еще

не могли.

     Да и не это было самым главным. Но им, даже не знавшим причин смерти,

предстояло определить свое отношение к тому, кто бездыханным лежал где-то,

а по ночам,  в их  снах  ожившим  возвращался  к  людям.  Из  всего  этого

неандерталец  должен  был  сделать вывод,  что смерть не прерывает связи с

живыми,  что мертвые продолжают таинственно жить и приносят  неприятности.

Может  быть,  именно  так неандерталец пришел к мысли,  что следует как-то

защитить себя от мертвого — положить его возле огня,  у которого он жил, в

землю  и  укрыть  землей,  чтобы  он не мог выйти.  Мы не утверждаем,  что

неандертальцы думали именно так,  но подобные мысли вполне могли появиться

у них, побуждая предать мертвого земле и покинуть место погребения.

     По  некоторым  находкам  мы  знаем,  что  неандертальцы  клали  своих

покойников на  бок,  заводили правую руку  под  голову,  подгибали ноги  к

груди.  Так же делали охотники на мамонтов и  северных оленей в начале и в

конце  каменного века.  Подобные погребения мы  находим даже  в  бронзовом

веке,  и  только в погребениях более позднего времени такое положение тела

встречается в единичных случаях.

     Именно   положение  ног   захороненных  привлекало  внимание   многих

исследователей.  Интерес усиливался тем,  что период, к которому относится

этот  обычай,   длился  тысячелетиями.   Тем  не  менее  дать  достоверное

объяснение ему нелегко,  да и  причины могли меняться в разные времена и у

разных племен.  Для неандертальцев наиболее правдоподобным кажется простое

объяснение,  что положение тела покойника соответствовало позе человека во

время сна. И если мы вспомним, что правая рука захороненных неандертальцев

лежала под головой,  то трудно отделаться от мысли, что покойник находился

в могиле в том самом положении, в каком он засыпал у костра после трудного

дня.

     Каменные орудия и обгоревшие кости были найдены рядом со скелетами во

многих  погребениях неандертальцев.  Значит,  покойнику обязательно что-то

«дарили в  дорогу».  Если  предположить,  что  у  неандертальцев уже  были

какие-то  мысли о  загробной жизни,  то  эта жизнь казалась им своего рода

продолжением земной,  хотя и должна была чем-то отличаться от нее.  Только

так можно объяснить присутствие в  могилах орудий труда и  охоты и  запаса

еды.

     Мы не знаем,  как выглядела церемония погребения у неандертальцев. Но

если  она  существовала,   то   была  несложной:   до  развитых  культовых

представлений было еще далеко.  Может быть,  обряд выражал не  только горе

потери,  которая была особенно чувствительной для небольших племен,  но  и

страх перед умершим,  и  именно поэтому племя,  похоронив мертвого у  огня

(или иногда прямо на  кострище),  всегда оставляло это  место и  больше не

возвращалось.

     На   этом   можно  было   бы   закончить  наш   разговор  о   могилах

неандертальцев.  Но  я  думаю,  что  долг каждого,  кто берется рассказать

популярно о  вещах  специальных,  состоит и  в  том,  чтобы изложить также

противоположные или несовпадающие взгляды. А в дискуссии о неандертальских

погребениях было высказано много различных мнений.

     Есть    ученые,    которые   оспаривают   сам    факт   существования

неандертальских  погребений.   Некоторые  допускают,   что   неандертальцы

закапывали мертвых.

     Это не было правилом — иначе нам  было  бы  известно  гораздо  больше

целиком сохранившихся скелетов. Эти ученые подчеркивают, что предание тела

земле было просто необходимым:  спустя самое короткое время тело  начинает

разлагаться,  а  запах  гниения  не  только  неприятен  для  живых,  но  и

привлекает диких зверей.  Поэтому живым не оставалось ничего другого — они

должны были закопать мертвого или покинуть это место. Часто они закапывали

мертвых уже потому,  что,  как утверждают эти ученые, жили в какой-то мере

оседло.

     Трудно  согласиться с  такой  точкой зрения.  Неандертальцы были  еще

типичными  охотниками и  собирателями;  приписывать им  элементы  оседлого

образа жизни неправильно.  Они должны были кочевать,  потому что их  жизнь

зависела от  диких животных и  съедобных растений.  И  если там,  где  они

находились, пропитания не хватало, им приходилось двигаться дальше, хотели

они того или нет: их заставляли нужда и голод.

     Нельзя полностью присоединиться и к тому мнению, что мертвых засыпали

землей,  чтобы не уходить с  обжитого места.  Прежде всего,  неандертальцы

никогда не клали мертвых в глубокие ямы.  Глубина их могил — всего 25 — 30

сантиметров,  так  что запах разлагающегося тела проникал бы  сквозь такой

слой земли.  Кроме того,  они могли бы избавиться от трупа гораздо проще —

бросить его  в  воду,  в  пещеру или глубокое ущелье.  Несомненно,  многие

племена часто так и  поступали.  Но следует помнить,  что неандертальцы по

своему  физическому типу  были  далеко  не  однородны (об  этом  мы  будем

говорить дальше).  Значит,  их мышление,  их представления о  тех или иных

явлениях,  которых они  еще не  понимали,  также могли быть неодинаковыми.

Конечно,  то же можно сказать и об их психике.  Именно поэтому одни группы

хоронили своих соплеменников, а другие — нет.

     Правда,  известны находки неандертальских останков,  о которых нельзя

сказать уверенно как о захоронениях. Это скелет ребенка в возрасте 18 — 19

месяцев,  обнаруженный 24 сентября 1953 года А.  А.  Формозовым в пещере у

деревни Староселье в Крыму. Ребенок, скелет которого нашел археолог, лежал

на  спине,  только череп и  грудная клетка были  немного повернуты вправо.

Сохранившиеся тазовые кости находились почти в естественном положении.  По

костям левой руки можно заключить,  что она была согнута в локте,  так что

кисть покоилась на тазе, о правая рука была вытянута вдоль туловища.

     Скелет нашли на  глубине 70 —  90 сантиметров в  ненарушенных слоях с

остатками ископаемой фауны  плейстоценового возраста.  Там  же  обнаружили

каменные орудия мустьерского типа.  В  данном случае нельзя с уверенностью

утверждать, что это погребение, хотя скелет находился в углублении и рядом

с  ним  не  было ни  орудий,  ни  костей животных.  Однако тот  факт,  что

сравнительно непрочный детский  скелет  хорошо  сохранился в  ненарушенном

слое,  свидетельствует в  пользу  захоронения.  Интересно также  вытянутое

положение скелета и то,  что голова ребенка повернута на запад, так же как

и в других захоронениях (Ла Шапелль-о-Сен,  Табун,  Схул).  Очевидно, тело

умершего ребенка было опущено в углубление и покрыто землей и камнями.*

     _______________

          * Скелет ребенка из Староселья  датируется  концом  мустьерского

     времени.  Советский  антрополог  проф.  Я.  Я.  Рогинский,  описавший

     скелет, пришел к выводу, что ребенок из Староселья был представителем

     ископаемых   людей   современного   вида,   хотя   и   с   некоторыми

     неандертальскими особенностями.  Поэтому нет  оснований  считать  его

     неандертальцем. — Прим. ред.

 

     Еще   одно   спорное  свидетельство  погребений  —   находка  Г.   А.

Бонч-Осмоловским в  1924  году  части  скелета  взрослого  неандертальца в

пещере Киик-Коба примерно в  25 километрах восточнее Симферополя в  Крыму.

Были  найдены кости  правой голени,  обеих  кистей и  стоп.  А  неподалеку

обнаружили плохо сохранившийся скелет годовалого ребенка.  Каменные орудия

и  кости животных,  найденные поблизости,  указывали,  что это захоронение

неандертальца.  Особенно интересно, что остатки находились в глубокой яме.

Бонч-Осмоловский считает,  что песчаные осадочные породы,  покрывающие пол

пещеры  слоем   толщиной  около  60   сантиметров,   имеют  более  позднее

происхождение и  что древняя могила еще сантиметров на  тридцать уходила в

скальное основание пещеры.

     Он  приводит  следующие доказательства.  Форма  ямы,  где  обнаружены

кости, примерно соответствует контурам человеческого тела, стенки ее почти

отвесны  и  само  углубление  четко  ориентировано  в  пещере.  По  мнению

Бонч-Осмоловского,   соорудить   такое   углубление   неандертальцы  могли

благодаря тому,  что  скальный известняк выветрился местами на  глубину до

полуметра.  А  выбирать камень по  кускам можно  было  с  помощью каменных

орудий,  деревянных клиньев и даже вручную. Интересно, что размеры верхней

(мягкой) и  нижней  (твердой) частей  могилы  неодинаковы.  Ширина  их  80

сантиметров, а длина уменьшается с 210 до 140 сантиметров. Такая разница в

размерах захоронения не случайна.  Бонч-Осмоловский объясняет ее тем,  что

сначала,  пока  древний «землекоп» не  добрался до  более  крепкого камня,

копать яму было легче.

     Первым против этих доводов выступил М.  С. Плисецкий. Прежде всего он

обратил внимание на  то,  что  неандертальцам из  пещеры Киик-Коба незачем

было  копать  такую  глубокую яму,  потому что  во  всех  других известных

захоронениях,  в  том числе в Ла Шлапелль-о-Сен,  Ле Мустье,  Ла Феррасси,

глубина  погребений  у  неандертальцев  в  среднем  составляла  25  —   30

сантиметров.  Он усомнился в том,  чтобы неандертальцы из пещеры Киик-Коба

могли  выкопать углубление таких  размеров с  помощью  деревянных палок  и

примитивных орудий,  сделанных из  того же известняка,  да еще за короткое

время:  ведь оно предназначалось для покойника. Плисецкий поставил вопрос:

не значит ли это,  что углубление в  пещере предназначалось для сна?  Если

да,  то  те,  кто его выкопал,  располагали достаточным временем для такой

работы.

     Но  некоторые исследователи отрицают всякую  возможность погребений у

неандертальцев.  По  их мнению,  намеренное погребение возможно только при

наличии представлений о  смерти  и  загробной жизни,  оно  основывается на

желании облегчить эту  жизнь в  ином  мире  и  как  можно дольше сохранить

память об умершем, а такие представления могли возникнуть только у людей с

более развитой психикой.  Эти ученые считают,  что ее  не  могло быть ни у

неандертальцев,  ни у людей каменного века вообще, а следовательно, даже у

ископаемых людей современного вида (кроманьонцев).

     Но  с  этой  точкой зрения тоже  нельзя согласиться.  Мы  не  считаем

неандертальцев существами,  остановившимися в  своем развитии на  каком-то

дочеловеческом  уровне.   Как  ни   мало  мы   знаем  об   их  мышлении  и

представлениях,  у нас достаточно оснований считать,  что они задумывались

над понятием смерти,  ибо смерть — от болезни ли, несчастного случая, раны

в  бою  или  на  охоте —  была для  них  обычным явлением.  Каждый шаг был

сопряжен с опасностью.  Они видели,  как умирают другие, и убивали сами, а

значит,  должны были думать о смерти, о том, что она означает, пусть даже,

с  нашей точки зрения,  самым примитивным образом.  Ведь  неандерталец уже

обладал мозгом человека.

     У  неандертальцев должно было сложиться вполне определенное отношение

к мертвым.  Прежде всего они,  вероятно, боялись смерти. Мертвенно бледное

лицо покойника, нередко искаженное гримасой предсмертной боли, должно было

вызывать страх. Значит, нужно было как можно скорее избавиться от мертвого

— либо закопать его в землю,  либо унести в пещеру. Но дело было не только

в  страхе перед мертвым (кстати,  этот  страх преследует многих людей и  в

наше время), не только в засвидетельствовании уважения к выдающемуся члену

племени. Неандертальцы заботились, чтобы соплеменник не стал добычей диких

зверей,  чтобы тело его не гнило где-то под скалой.  Одной из причин могло

быть  и  чувство  жалости.   Что  еще,   если  не  сострадание,   побудило

соплеменников  неандертальца,  найденного  в  Ла  Шанелль-о-Сен,  хоронить

больного беспомощного человека,  который был только в тягость племени? Чем

еще, если не материнской любовью, можно объяснить захоронения детей? Когда

неандертальские женщины видели,  что вернуть дитя к жизни невозможно,  они

заботились о его последнем пристанище.

     Даже эти немногие факты убеждают,  что у неандертальцев была психика,

пусть примитивная.  Эти  люди,  хотя и  неразвитые,  далеко ушли от  своих

животных предков,  и  нелогично видеть  у  них  только физические признаки

человека и отрицать духовные, отрицать чувства.

     Нельзя  не  возразить  и  тем,  кто  считает,  что  у  неандертальцев

отсутствовали  представления  о   загробной   жизни.   Каковы   были   эти

представления,  мы не знаем. Но в их пользу свидетельствуют дары мертвым —

те каменные орудия и оружие,  те обгорелые кости животных, которые клались

в могилы.

 

 

     В заключение этой главы —  еще одно замечание,  которое,  безусловно,

заинтересует   читателя.   Я   хочу   коротко   рассказать,   чем   болели

неандертальцы,  от  чего  и  в  каком  возрасте умирали.  Конечно,  смерть

естественная,  от  старости была  исключением.  Чаще  всего она  настигала

первобытных людей на охоте за зверем или в  борьбе с врагами.  Изредка это

бывал  несчастный случай,  а  болезнь  ускоряла исход.  Болезней хватало —

найденные останки говорят об этом достаточно красноречиво.

     Охотник,  чьи кости нашли в Неандертале,  был тяжело ранен —  сильное

повреждение плеча и предплечья. Однако рана хорошо зажила. А тот, которого

собратья съели  в  Крапинской пещере,  когда-то  сломал  ключицу,  которая

хорошо срослась, прежде чем он так трагически погиб. У древнего кострища в

Крапине была обнаружена также часть нижней челюсти,  по которой видно, что

ее  хозяин страдал зубной болью:  кость нагноилась и  в  ней  образовалась

фистула.

     Вообще  неандертальцы  сильно  страдали  от  зубных  болезней,   хотя

признаков  кариеса  (кроме   одного   случая,   относящегося  к   остаткам

ископаемого человека в  Родезии) у них не обнаружено.  Инфекция попадала в

полость зуба,  как только он стачивался.  Если неандерталец сам не вырывал

больной зуб  (иногда это было,  вероятно,  просто невозможно),  начиналось

нагноение,  которое оставляло явные следы на кости. Такие следы обнаружены

на челюстях неандертальца, найденного у деревни Эрингодорф в Тюрингии, и у

неандертальца   из   Ла   Шапелль-о-Сен.   Неандертальцы  страдали   также

ревматизмом.  Это не удивительно:  причиной были холодные, сырые пещеры, в

которых  они  только  и   могли  жить  до  начала  четвертого  (вюрмского)

оледенения (во всяком случае, в Европе).

     Пытались ли неандертальцы лечиться, что они делали при переломах — об

этом ничего не известно.

     С  уверенностью  можно  утверждать,  что  неандертальцы не  достигали

преклонного возраста,  о  котором  мы  судим  по  многим  признакам  —  по

расположению зубов,  по зарастанию черепных швов и т.  д. Известны останки

только  двух  неандертальцев,  которым  было  от  40  до  50  лет,  —  это

первобытные  люди  из  Неандерталя  и  Ла  Шапелль-о-Сен.   Все  остальные

найденные скелеты принадлежат более молодым неандертальцам.  В  цифрах это

выглядит так:  40 процентов детей,  40 процентов людей в возрасте от 20 до

30 лет,  20 процентов —  старше 30 лет. Голод, нужда, постоянная борьба за

существование,   неблагоприятный  климат,  плохие  жилища,  многочисленные

болезни, отсутствие гигиены — все это сокращало жизнь неандертальцев, хотя

они и были сильными,  закаленными людьми.  А если взглянуть на зависимость

между смертностью и  полом,  то  надо сказать,  что возраста старше 30 лет

достигали главным  образом  мужчины.  Женщины  умирали раньше;  это  можно

объяснить тем,  что, будучи слабее физически, они к тому же часто погибали

от родов, главным образом, конечно, из-за антисанитарных условий.

 

 

                          В ПЕЩЕРЕ ГОРНОГО КОЗЛА

 

     Несколько мужчин вышли из пещеры и медленно, один за другим двинулись

по узкому ущелью к вершине горы:  на тропинке, вьющейся по каменистому дну

ущелья, двоим было не разминуться.

     Шествие замыкал мальчик, которому едва минуло девять зим. Но охотники

уже брали его в горы, чтобы научить искусству выслеживать и убивать зверя.

Они ищут пугливых горных козлов, перехитрить которых очень трудно.

     Солнце поднялось высоко,  когда шедший впереди охотник остановился на

выступе скалы.  Он глубоко дышит и  внимательно всматривается в даль.  Его

спутники и мальчик —  Гаур,  как они зовут его,  —  тоже вглядываются.  Но

местность вокруг безжизненна.

     Флам, остановившийся первым, — крепкий, смелый охотник. Он лучше всех

знает повадки зверя и  умеет найти его и убить.  Другие охотники слушаются

его беспрекословно,  потому что знают:  с  Фламом им  никогда не  придется

возвращаться к  огню без добычи.  Их предводитель не только самый сильный,

но и самый опытный.

     И  на этот раз Флам раньше всех заметил на склоне соседней горы стадо

пасущихся животных.  Он  сразу лег  на  землю и  осторожно подполз к  краю

скалы. Остальные последовали его примеру.

     Долго глядели Флам  и  его  спутники на  стадо,  обдумывая,  с  какой

стороны легче подобраться, как загнать животных на скалу, к обрыву, где им

останется только прыгать вниз.

     Осмотрев и обдумав все,  Флам сказал, что они окружат стадо и погонят

его к  вершине,  за которой —  пропасть.  А  двое охотников и мальчик Гаур

пойдут  прямо  к  подножию  скалы  и  приготовятся забить  козлов  острыми

каменными ножами, потому что животные, которых окружат охотники, спасаясь,

бросятся со скалы и  переломают ноги.  Их надо убить сразу:  ведь и тяжело

раненный, козел может скрыться среди скал, а там его уже не найдешь.

     Все  внимательно слушают предводителя —  его план сулит успех.  А  те

двое,  что вместе с  мальчиком должны поспешить к подножию скалы,  первыми

поняли, чего от них хотят, и не мешкая тронулись в путь.

     Флам еще продолжал свои объяснения — многое ему приходилось повторять

не один раз, — а Гаур вместе с двумя охотниками уже спускался со скалы. Он

был горд:  сегодня ему первый раз поручили такое серьезное дело.  Забыв об

осторожности,  он прыгал с камня на камень,  даже поскользнулся и не сразу

обрел  равновесие.  Один  охотник  хотел  закричать  на  Гаура  —  ему  не

понравилась такая поспешность,  —  но не успел.  Гаур прыгнул —  камень не

выдержал,  отделился  от  скалы  и  вместе  с  мальчиком  покатился  вниз.

Послышались один за другим два удара — и все стихло.

     Оба охотника бросились туда,  но,  увидев мальчика, сразу поняли, что

дело плохо. Гаур, вытянув руки, лежал на спине, грудь его придавил камень,

который оборвался под ним.  Узкая струйка крови вытекала изо рта, оставляя

красный след на бледной щеке.  Мужчины поняли, что это конец, что Гаур уже

не станет охотником.

     Один  снова  быстро  вскарабкался наверх  и  громким криком остановил

уходящих. Задыхаясь, подбежал он к ним и рассказал о случившемся. Сумрачно

выслушали люди весть о несчастье.  Лица их не выразили ничего. Флам велел,

чтобы тот,  который принес печальную весть, и его спутник отнесли мальчика

в  пещеру.  К  подножию скалы  пойдут двое  других.  Он  назвал их,  молча

повернулся и быстро зашагал прочь. Остальные потянулись за ним.

     Двое пошли вниз.  А те,  что были там раньше, подхватили безжизненное

тело  мальчика  и  отправились обратно.  Казалось,  не  будет  конца  этой

печальной дороге. Они несли с собой горе.

     Тело  мертвого  мальчика они  положили у  костра.  Пещера  огласилась

стонами и плачем женщин и девочек. Горестнее всех звучал крик матери.

 

 

     Солнце  клонилось  к  западу,  когда  усталые  и  запыленные охотники

возвратились в пещеру. Они принесли большого козла и козленка.

     Их встретили не радостные крики, как обычно, когда они возвращались с

удачной охоты,  не веселые возгласы и смех,  а стоны и всхлипывания женщин

да плач матери мальчика.

     Мужчины тоже молчали.  Кто  обтесывал камень,  кто,  стоя на  коленях

возле убитых козлов,  снимал с  них  острыми каменными ножами шкуру.  Флам

сидел на камне,  зажав коленями голову козла,  и каменным ножом отделял ее

от  туловища.  Это  заняло много времени.  Потом он  взял  другой камень и

сильным ударом разбил череп, еще несколькими ударами отделил рога вместе с

костью, из которой они росли, и начал пальцами вынимать из черепа мозг.

     Он съел больше половины мозга,  отложил череп в  сторону и  подошел к

костру.  Подбросив в  огонь  несколько больших сучьев,  кивнул  одному  из

охотников и направился с ним к стене пещеры —  с той стороны,  где заходит

солнце.  Мужчины опустились на  колени  и  начали  копать  острыми камнями

большую широкую яму.  Работали молча. Вокруг, внимательно наблюдая, стояли

соплеменники.  Время от  времени землекопы сменялись.  Яма в  мягкой земле

скоро была готова.

     Флам поднялся,  внимательно осмотрел яму и кивком головы показал, что

работа окончена. Наклонившись к мужчине, который все еще продолжал копать,

он  похлопал его по  плечу и  жестом позвал за собой.  Тот бросил копать и

вместе с Фламом подошел к огню,  возле которого лежал мертвый мальчик. Они

подхватили его  за  плечи и  за  ноги,  понесли к  яме и  опустили.  Снова

послышались всхлипывания женщин.  Громко  закричала  мать.  Мужчины  молча

стояли вокруг, лица их словно окаменели.

     Флам  уложил тело  мальчика и  стал  засыпать его  землей.  Несколько

мужчин  помогали ему.  Мать  бросилась к  могиле и  припала к  земле,  уже

скрывшей тело сына.

     Вскоре все было кончено.  Плачущая мать еще не встала с земли,  когда

Флам  воткнул у  самого изголовья могилы рога  козла.  Еще  и  еще,  целую

изгородь из козлиных рогов,  словно она должна была охранять и мертвого, и

всех живых.  А  вокруг,  воздевая над головой руки и хрипло напевая что-то

вроде песни, подпрыгивал в танце старый охотник.

 

 

     Много  тысяч  лет  тело  мальчика  покоилось в  пещере,  и  ничто  не

тревожило его вечный сон.  Но ученые нашли могилу,  и  мы узнали о древнем

культе.

     В  июне  1938  года  в  горные  районы Южного Узбекистана отправилась

небольшая  экспедиция  под  руководством ленинградского археолога  Алексея

Павловича  Окладникова.  Снарядила  ее  узбекская  Комиссия  по  охране  и

изучению   памятников  материальной  культуры,   работавшая  в   Ташкенте.

Экспедиция  намеревалась  исследовать  район  реки  Сурхан-Дарьи,   откуда

поступали сообщения о  находках каменных орудий  и  оружия —  свидетельств

древней материальной культуры.

     Большая  часть  находок  была  сделана  в  районе  селения  Мачай,  и

экспедиция Окладникова направилась прямо туда.

     Поиски  длились  уже  восемь  дней.   Окладников  и   его  сотрудники

исследовали  за  это  время  пятнадцать  горных  ущелий.   В  пещерах  они

действительно обнаружили изготовленные древними людьми каменные орудия. Но

это  не  удовлетворяло  Окладникова.  Он  продолжал  расспрашивать местных

жителей.  И  вот  на  девятый день мальчишки повели его  по  долине горной

речушки,  а  потом стали медленно и осторожно взбираться по крутой,  очень

живописной  скале.  Едва  заметная  тропка,  местами  вьющаяся  прямо  над

пропастью, привела в конце концов к узкому ущелью, заполненному обломками,

которые нанесли сюда весенние воды.

     Окладников обогнул несколько крупных камней и  вошел  в  ущелье.  Все

последовали за  ним.  Мелкий  щебень  шуршал  под  ногами,  колючие  кусты

шиповника преграждали путь,  но  они пробирались дальше.  Местами каменные

стены ущелья почти смыкались и люди двигались, как в туннеле.

     Вдруг  на  повороте Окладников увидел  вход  в  пещеру.  Остановился,

вглядываясь.  В этот момент один из проводников воскликнул:  «Тешик-Таш!»,

что означает «отверстие в камне», «пещера». Это и была цель похода.

     Вместе со своими помощниками Окладников вошел в  большую пещеру.  Она

имела  метров по  семь  в  ширину и  высоту и  метров двадцать в  длину  и

находилась на высоте около 1600 метров.

     То,  что исследователи сразу увидели на  полу пещеры,  не заслуживало

особого внимания —  это  были  обломки костей  животных и  грубые  осколки

камня.  Но  когда они попробовали рыть пол пещеры ножами,  то нашли четыре

обломка костей,  обугленный сук, обломки камня с явными следами обработки.

На  следующий день  вместе  с  археологами в  пещеру  отправились двадцать

колхозников.  Придя на место, они разделили пол на 27 участков — по одному

квадратному метру площади на человека — и начали копать. Вскоре Окладников

увидел, что в отложениях можно проследить пять слоев, причем из них только

два культурных.  Это означало, что первобытные люди жили в пещере дважды и

оба  раза после них  оставались в  земле каменные орудия,  оружие и  кости

съеденных животных.

     Пещеру надо было исследовать постепенно,  квадрат за квадратом,  слой

за слоем,  ни в  коем случае не перемешивая их.  Окладников фотографировал

каждую найденную кость,  каждое орудие там, где их находили, все тщательно

зарисовывал и записывал.  Экспедиция работала до тех пор, пока не вскопала

все до конца и не добралась до скального основания.

     Самые ценные находки были сделаны в первом культурном слое.  Вначале,

когда  снимали ножами  мягкую  желтую  глину,  в  ней  встречались кусочки

окалины.  А когда углубились,  то в пещере каждую минуту стали раздаваться

возгласы: «Суяк!» (кость), «Якши таш!» (хороший камень).

     Окладников продолжал рисовать — число находок все росло. Прежде всего

его  удивляло,  что  здесь очень много костей и  почти все они принадлежат

животному одного вида  —  сибирскому горному козлу Capra siblrica.  Вполне

логичен был вывод,  что охотники из  Тешик-Таша убивали их в  окрестностях

пещеры и разделывали в жилище.

     Приближалась  минута,  когда  Окладников  сделает  открытие,  которое

прославит пещеру Тешик-Таш.

 

 

     Во  второй половине дня  4  июля  1938  года у  западной стены пещеры

Окладников нашел  череп  человека.  После  двадцати дней  раскопок удалось

наконец  обнаружить останки  человека  из  племени  охотников  за  горными

козлами.  С  величайшей осторожностью череп был  освобожден от  глины.  Но

извлечь его удалось только на следующий день: он был расчленен примерно на

150 кусков.

     Ученый сразу определил,  что череп принадлежал мальчику восьми-девяти

лет, однако сначала не поверил, что перед ним останки юного неандертальца,

хотя  именно  об  этом  говорил тип  каменных орудий.  Но  когда  в  руках

Окладникова оказалась характерная лобная кость,  он уже не сомневался, что

это череп человека середины каменного века,  и стал искать нижнюю челюсть:

неразвитый подбородок мог  служить  еще  одним  доказательством,  что  это

неандерталец.

     С  величайшей осторожностью куски черепа очищали от земли,  но нижней

челюсти все не было.  Зато обнаружились позвонки,  ребра,  ключицы,  потом

плечевая кость, кости бедра.

     Остальная  часть  скелета  была   разрушена.   На   некоторых  костях

Окладников обнаружил следы работы грызунов.  А  нижнюю челюсть он  нашел в

конце концов еще сантиметров на двадцать глубже. Подбородок был неразвитым

— таким,  как  он  и  ожидал.  Это  доказывало,  что  скелет действительно

принадлежал неандертальскому мальчику.

     Окладников  ясно  представлял себе  большое  научное  значение  этого

открытия.

     Во-первых,  скелет неандертальского ребенка был  относительно полным.

Такие находки вообще редки,  их можно пересчитать по пальцам: пещера Шипка

— 1880 год (обломок передней части нижней челюсти ребенка восьми лет),  Ла

Феррасси —  1909 —  1912 годы (детские кости),  Ла Кина —  1915 год (череп

восьмилетнего ребенка без нижней челюсти),  Эрингедорф — 1916 год (в числе

других  ископаемых  находок  —   нижняя  челюсть  десятилетнего  ребенка),

Киик-Коба —  1924 год (плохо сохранившийся скелет ребенка в возрасте около

года),  Гибралтар —  1926 год (череп ребенка примерно десяти лет),  Схул —

1932  год  (череп и  остатки скелета ребенка трех-четырех лет) и  Кафзех —

1934 год (кости ребенка).

     Во-вторых,  останки неандертальца впервые нашли далеко на Востоке,  в

Средней Азии.

     Экспедиция  продолжала тщательные поиски.  Обнаружилось,  что  вокруг

черепа мальчика лежали рога горного козла —  и целые, и поломанные, причем

два рога,  не отделенных от лобной части черепа,  сохранились целиком, три

или четыре пары рогов могли отломаться от  основания уже после погребения.

Но интересно,  что все рога были воткнуты в грунт острыми концами и в одну

сторону —  от могилы.  Все они были обнаружены в  том же слое и  на той же

глубине, где лежал и череп мальчика. Один особенно мощный рог принадлежал,

должно быть, очень старому и сильному животному.

 

 

     Исследования,  предпринятые позднее В.  И. Громовой, подтвердили, что

большая часть костей,  найденных вокруг погребения мальчика,  принадлежала

сибирскому горному козлу.  Костей  других  крупных млекопитающих почти  не

было:  только обломки одной-единственной кости оленя,  две — дикой лошади,

две —  медведя,  одна — гиены, две — леопарда. Это ничтожное количество по

сравнению с  761  костью горного козла.  Даже  костей мелких грызунов было

гораздо меньше.

     Найденные в пещере орудия были изготовлены большей частью из местного

материала,  известнякового камня и  очень редко —  из кварца или кварцита.

Внимание ученых привлекли длинные массивные орудия овальной формы с острой

кромкой  —   самого  примитивного  типа.   Нашли  здесь  и  необработанные

«заготовки».  Орудий из костей или рога не было вовсе.  Окладников считал,

что  такие  каменные орудия соответствуют мустьерской культуре в  Западной

Европе,  но  близки также  к  культуре каменного века  южного Курдистана и

Палестины.

     О  самой  могиле  неандертальского мальчика следует сказать еще,  что

вскоре после захоронения она была повреждена хищником,  очевидно гиеной, и

грызунами —  следы их зубов сохранились на ребрах скелета.  Тот факт,  что

это случилось вскоре после захоронения,  свидетельствует,  что,  похоронив

мальчика, неандертальцы покинули насиженное место.

     Все   находки  экспедиции  были   переданы  Музею   антропологии  при

Московском государственном университете.

     Бесспорный  факт  находки  неандертальца в  Тешик-Таше,  высокогорной

местности   в   глубине   Азиатского   континента,   решительно   опроверг

распространенное до тех пор мнение, что неандертальцы-охотники жили только

в  Центральной и  Западной  Европе  и  прилегающих районах,  а  в  позднем

палеолите их вытеснили оттуда и уничтожили пришельцы из Азии,  стоявшие на

более высокой ступени развития.

     Исследование находки в  Тешик-Таше дало еще один важный результат,  и

на   нем  нельзя  не  остановиться.   До  недавнего  времени  существовало

убеждение,  что  культ  медведя  был  единственным культом неандертальцев.

Находка Окладникова свидетельствовала о другом.

     В  пещере  Тешик-Таш  многочисленные кости  сибирского горного  козла

образовали своего рода изгородь у изголовья могилы мальчика. Все рога были

воткнуты остриями вниз.  Многочисленность этих  рогов убедила Окладникова,

что жившие здесь неандертальцы «специализировались» на  охоте за  козлами:

они  либо  подстерегали их  на  водопое,  либо загоняли на  вершины крутых

обрывистых скал —  прыжок оттуда означал для  животного смерть или тяжелые

раны.

     Как   для  альпийских  и   прочих  западноевропейских  неандертальцев

основным животным, за которым они охотились, был пещерный медведь, так для

неандертальцев Тешик-Таша  —  сибирский горный  козел.  Оба  животных  так

влияли на весь уклад жизни древних людей, что это привело к возникновению,

по  крайней  мере  у  некоторых  групп  или  племен,   особого  культа:  у

европейских неандертальцев —  культа пещерного медведя,  а  на востоке,  у

первобытных людей Тешик-Таша, — культа горного козла. В этом суть открытия

Окладникова. Что иное могла означать изгородь из рогов вокруг мертвого?

     Окладников утверждал,  что у некоторых племен Центральной Азии культ,

связанный с  горным козлом,  дошел до наших дней.  Еще и теперь они рисуют

его в жилищах в полной уверенности,  что это изображение приносит счастье,

силу,  благополучие и  хорошие  удои.  Иногда  на  домах  вывешивают  рога

обыкновенных домашних козлов.  У  некоторых племен этот культ до  сих  пор

связан с почитанием умерших.

     Но Окладников обратил внимание на то, что могли существовать и другие

культы.  Так,  он отмечал,  что у входа в пещеру Гуаттари и Монте-Чирчео в

Италии,  где  был  обнаружен череп неандертальца,  почти правильным кругом

лежали  примерно  одинакового размера  камни.  Антрополог Серджио  Серджи,

изучавший череп,  считал,  что  эти камни могли быть признаком ритуального

погребения (остальные части скелета не сохранились).  Как и  открывший это

захоронение А.  Бланк,  Окладников высказал мнение,  что  такой  «каменный

венок» относился к  изображению Солнца.  Возможно,  он  отражал лишь некий

культ головы человека.  Если это так, то в итальянской пещере, быть может,

был  найден первый след культовых представлений неандертальцев.  Подробнее

мы о них пока не знаем.

     Из всего рассказанного следует,  что  корни  культовых  представлений

человека  уходят  в  весьма  отдаленное  прошлое  и  историю  их мы должны

проследить не с древних вавилонян или египтян, а с неандертальцев.

     Говоря о  могилах неандертальцев,  мы не обошли молчанием и тех,  кто

отрицает существование этих захоронений.  Сделаем то же и  теперь,  потому

что некоторые исследователи сомневаются и в существовании у неандертальцев

какого-либо культа.

     Так,  в 1952 году немецкий исследователь Ф. Э. Коби резко выступил не

только  против  признания культа медведя у  неандертальцев,  но  и  против

предположения,  что  они  могли на  него  охотиться.  Ученый считает охоту

неандертальцев на  медведя  вымыслом.  Выводы  Окладникова,  основанные на

раскопках пещеры Тешик-Таш,  оспаривает также М.  С. Плисецкий, который не

признает прежде всего культа горного козла.

     Конечно,  некоторые  взгляды,  высказанные в  дискуссии о  верованиях

неандертальцев,   не  выдерживают  критики.  К  ним  относится,  например,

утверждение,  будто  неандертальцы  прятали  черепа  и  кости  медведей  в

каменных  «сундуках»,  якобы  сохраняя их  в  качестве охотничьих трофеев.

Принять такую точку зрения нельзя, ибо неандерталец охотился исключительно

для удовлетворения своих потребностей, а не из прихоти или для развлечения

и  потому само понятие «трофея» было ему  просто незнакомо.  Неприемлема и

точка зрения,  согласно которой скопления черепов и костей свидетельствуют

о запасах мяса у неандертальцев.  Не говоря уже о том,  что в ряде случаев

мы точно знаем по самим находкам,  что кости были сложены уже без мяса, на

черепе медведя,  например,  мяса настолько мало,  что  оставлять про запас

головы не имело никакого смысла.

     Нет,  согласиться с  такими мнениями никак нельзя.  Но в  то же время

нельзя одним махом отбросить все  доказательства в  пользу неандертальских

культов:  раскопки,  на  основании  которых  были  сделаны  такие  выводы,

проводились со всей научной тщательностью.

     Мне  трудно поверить,  что у  неандертальцев не  существовало культа.

Неандертальцы  по   своему   развитию   стояли   значительно  выше   любых

представителей животного мира, они были людьми, хотя и примитивными. Если,

как  считают  некоторые,  более  поздние люди  ледникового времени —  Homo

sapiens fossilis —  произошли от неандертальцев,  тогда мы должны искать у

последних и  зачатки культовых представлений хотя бы потому,  что никто не

сомневается  в  их  существовании у  ископаемых  людей  современного вида,

живших в позднем палеолите.

 

 

                           ОХОТНИКИ ЗА ГОЛОВАМИ

 

     На песчаной  косе  у  зарослей  невысокого  кустарника  расположилось

небольшое племя неандертальцев.  Мужчины оживленно беседуют. В тени кустов

отдыхают  женщины.  Весело бегают и играют дети.  Вокруг валяются разбитые

кости и черепа буйволов,  диких кабанов и оленей,  а  иногда  —  слонов  и

бегемотов.  Одни,  выбеленные солнцем и дождем,  валяются здесь уже давно,

другие, со следами мяса и крови, напоминают о недавних трапезах. Даже дети

не обращают на них внимания: играя, они просто перепрыгивают через большие

черепа.

     Напротив над  рекой  возвышается островок.  На  нем  в  высокой траве

прячется дозорный,  охраняющий покой маленького племени. Оттуда ему хорошо

видно все вокруг — ничто не должно оставаться незамеченным. Ведь несколько

дней назад,  во  время погони за  зверем,  они  встретили другое племя,  в

котором гораздо больше мужчин-бойцов, чем у них. Значит, то племя сильнее,

это враги. Заметив чужих (один нечаянно выдал свое присутствие), они долго

их  преследовали,   и   только  густые  заросли  бамбука  помогли  племени

вернуться,  не  потеряв никого.  Теперь надо  зорко глядеть вокруг,  чтобы

никто не напал на стоянку врасплох.  Если это случится, их всех перебьют и

черепа насадят на  сучья деревьев —  точно так  же  поступают они  сами  с

черепами врагов.  Вот  и  здесь,  посреди островка,  вкопаны в  песок  три

большие ветки.  На их сучьях — человеческие черепа, словно низкие деревья,

на которых растут страшные белые плоды.

     Дозорный не спускает глаз с равнины,  но,  кроме нескольких буйволов,

что бродят вдали у болотистого берега реки, никого не видит. Вокруг ничего

подозрительного.  Все спокойно и  там,  где кусты и высокая трава скрывают

берег,  — в них пасется стадо диких свиней, а неподалеку медленно движутся

к  воде слоны (теперь мы назвали бы этих животных стегодонтами).  Наверно,

они хотят пить или купаться.

     Жара  начала  спадать,  а  солнце  клонилось к  вершинам  гор,  когда

дозорный вдруг заметил,  как  из  зарослей,  совсем неподалеку,  выскочили

олени и прыжками бросились наутек.  Часовой насторожился...  Оленей кто-то

вспугнул.  Может быть, это тигр? Олени чуют его запах издалека. Или волки?

Но вглядевшись,  он увидел, как из кустов осторожно выполз человек, за ним

— другой,  третий,  еще и еще. Они собрались вместе, о чем-то советуясь, а

из кустов появлялись все новые люди.

     Дозорный не  стал ждать.  Громким криком предупредил он соплеменников

об опасности.  Мгновенно все племя — мужчины, женщины, дети — обратилось в

бегство. Перевалив через невысокий холм, все устремились к лесу.

     Враги  уже  заметили берущих и  с  дикими  криками кинулись вдогонку.

Может быть,  они и настигли бы их, если бы не сумерки, но тропическая ночь

наступает быстро. И ночная тьма спасла племя.

     Когда настал день,  песчаный берег был пуст:  на стоянку не вернулись

ни беглецы, ни их преследователи.

     Наступило время дождей,  когда синее небо заволокли тучи. Дождь шел и

шел,  и  земля уже не  могла впитывать воду.  Грязные потоки устремились к

реке,  которая вышла  из  берегов и  затопила долину.  Стоянка людей  тоже

оказалась под водой,  которая смыла и  унесла насаженные на  сучья черепа.

Когда период дождей кончился и  опять наступило сухое время года,  а  река

вернулась в свои берега,  все вокруг было покрыто слоем песка и гальки.  И

только кое-где торчали кости,  те, что подлиннее, — река похоронила место,

откуда бежали люди. И другие люди узнали о нем лишь через много тысяч лет.

 

 

     Это  произошло уже  в  наше время и,  как часто бывает с  открытиями,

совершенно случайно.  Я  буду рассказывать со  слов сотрудника Утрехтского

университета  в   Голландии  Г.   Кенигсвальда,   крупного  исследователя,

открывшего на Яве неизвестного до того времени предка человека.

     В 1930 году существовала одна-единственная карта острова Явы, которая

к  тому  времени  уже  устарела.  Геологическая служба  в  Бандунге решила

заняться составлением новой карты.  В  этой большой работе приняли участие

не только географы и геологи, но и палеонтологи.

     Геолог К.  Тер  Хаар  занимался геологическим картированием холмистой

местности в  районе Кенденга,  известной сложным строением и  рельефом.  К

середине 1931  года  Тер  Хаар  почти  закончил карту района западнее реки

Соло.  В  то время он жил в  маленьком поселке Нгандонг.  И  вот в один из

августовских дней,  вернувшись раньше обычного, он решил искупаться в реке

Соло.

     Плавая,  он  обратил внимание на строение берега.  На высоте двадцати

метров над  водой был ясно виден выход слоя песка и  гальки.  Значит,  они

были отложены в те далекие времена,  когда река еще не успела вырыть такое

глубокое ложе.  Тер Хаар взобрался по крутому склону берега, чтобы получше

рассмотреть заинтересовавшие его породы,  и  тут заметил торчащую из песка

острую кость.  Сходив за  молотком,  он  стал удалять песчаник и  галечник

вокруг своей находки,  оказавшейся частью рога буйвола.  Продолжая копать,

Тер Хаар обнаружил целый череп буйвола. Тогда он решил не оставлять дела и

на  следующий день  привел местных рабочих.  Вместе с  ними  он  нашел еще

множество костей и оленьих рогов.  Было очевидно,  что обнаружено кладбище

млекопитающих на  месте древней террасы реки  Соло.  Тер  Хаар определил в

разрезе берега три  террасы:  первую,  самую молодую,  —  примерно в  двух

метрах над уровнем реки,  вторую — на высоте около семи метров над водой и

третью,  самую древнюю,  —  на высоте около двадцати метров.  Находка была

сделана на  третьей террасе,  которую открыл еще  в  1907  году  геолог Ж.

Эльберт,  участник экспедиции на  Яву  под  руководством Маргариты Леоноры

Зеленки.

     Находки на третьей террасе у Нгандонга обратили на себя внимание. Уже

через  две  недели  Геологическая  служба  прислала  индонезийца Самзи для

продолжения  раскопок.  Самзи  с  помощниками  накопал   здесь   множество

палеонтологического  материала,  который  после предварительной подготовки

паковали в ящики и отсылали в Бандунг,  где он попадал в  руки  начальника

Геологической службы инженера В. Оппеноорта.

     Оппеноорта  не  столько  интересовали  кости  животных,   сколько  он

надеялся обнаружить здесь  что-нибудь  неожиданное:  ведь  раскопки велись

невдалеке  от   тех   самых  мест,   где   Эжен  Любуа  нашел  знаменитого

питекантропа, в свое время вызвавшего небывалую сенсацию.

     Работники Геологической службы не участвовали в  распаковке ящиков и,

таким образом,  не увидели ничего, кроме черепа буйвола, еще одного черепа

с рогами и нижней челюсти стегодонта.

     И вот поползли слухи,  что в Нгандонге откопаны человеческие черепа и

обнаружилось это  только  при  распаковке ящиков в  Бандунге,  так  как  в

перечне один из них числился черепом тигра,  а другой —  обезьяны.  Вскоре

стало ясно,  что разговоры эти шли неспроста:  Оппеноорт поспешно выехал в

Нгандонг.  Он  прибыл как  раз  вовремя:  только что  был обнаружен третий

череп,  точнее,  его обломок,  который Оппеноорт сам увез в  Бандунг.  Три

найденных черепа (их стали обозначать I,  II и  т.  д.) послужили объектом

первого описания.  Существо,  которому принадлежали черепа,  было  названо

Javanthropus soloensis.

     Кенигсвальд,  который дал  фотографии черепов для  публикации,  сразу

понял,  что  это  не  останки нового питекантропа.  Свод черепов был выше,

надглазничный валик не столь резко отграничен от лба, но достаточно хорошо

выражен.  Хотя останки человека,  найденные на  третьей террасе реки Соло,

были названы Javanthropus soloensis, они, бесспорно, принадлежали яванским

неандертальцам,   в   связи   с   чем   правильнее   именовать   их   Homo

neanderthalensis.  Однако, несмотря на это, значение находки исключительно

велико,  так как она явилась первым свидетельством того, что неандертальцы

жили и в тропиках, в Восточной Азии.

     Находки в  Нгандонге не  ограничились тремя черепами.  В  январе 1932

года  был  найден череп IV,  а  в  марте того  же  года —  череп V,  самый

интересный.  Его длина 221 миллиметр (он принадлежит к числу самых длинных

черепов ископаемых людей),  но  емкость мозговой коробки не превышает 1250

кубических сантиметров (а череп I имел емкость мозговой коробки около 1000

кубических сантиметров).  Толщина  костей  этого  черепа  10  миллиметров.

Несмотря на  массивность,  именно этот череп был раздроблен сильным ударом

тупого  предмета  —  дубины  или  камня.  Его  задняя  стенка  повреждена;

треугольный осколок длиной  1  —  2  сантиметра вошел  в  черепную коробку

примерно на полсантиметра. Края пролома почернели, по мнению Кенигсвальда,

в результате фоссилизации,  вызванной действием марганца.  Остальная часть

черепа  была  окрашена в  темно-коричневый цвет.  Яванцы,  препарировавшие

череп в Бандунге,  уверяли,  что черный цвет краев пролома —  затвердевшая

кровь,  но проверить это уже нельзя, так как уникальный череп разобрали на

части,  а  когда восстановили,  треугольный осколок,  который когда-то был

вдавлен в полость черепной коробки, поставили край в край с остальными.

     Черепа IV и  V тоже не оказались последними.  Уже в июне 1932 года из

Бандунга пришло сообщение, что в Нгандонге найден еще один череп, но с его

извлечением подождут до  приезда специалистов.  На  этот  раз  Тер  Хаар и

Кенигсвальд решили ехать в Нгандонг.

     Прибыв  к  месту  раскопок,  они  увидели,  что  рабочие выкопали яму

глубиной примерно три  метра,  дно которой составляла глинистая порода,  —

значит,  прежняя  терраса здесь  кончалась.  Но  ее  расчистили только  до

половины.  Несколько пальмовых листьев, воткнутых в песок, отмечали место,

где находился череп.

     Очень  скоро  Тер  Хаар  и  Кенигсвальд  держали  в  руках  еще  один

неандертальский череп, который сохранился лучше других. Уцелело основание,

поврежденное у  всех других экземпляров,  но  лицевой части и  челюстей не

удалось найти и на этот раз.

     Не  кончились находки и  на черепах VI и  VII.  В  сентябре 1932 года

Кенигсвальд откопал череп VIII, а в ноябре — IX. Потом там были обнаружены

еще два черепа,  X и XI,  но тоже без лицевой части и без челюстей, только

черепные коробки.  Еще там нашли две кости голени —  и  больше ничего,  ни

единой кости,  ни  единого зуба,  но зато 25 000 костей и  зубов различных

млекопитающих, хотя среди этих остатков не было ни одного полного скелета.

     Особенно  интересным  в   этих   находках  было  то,   что   рядом  с

многочисленными костями  животных,  кроме  поврежденных черепов,  не  было

никаких костей человека,  причем все черепа,  за  исключением двух,  имели

одинаковые  повреждения  —  сильно  раздробленные кости  основания  черепа

вокруг большого затылочного отверстия.  Сравнив их с  трофеями современных

охотников за  головами,  например даяков с  острова Ява,  мы  увидим те же

повреждения  в  области  большого  затылочного  отверстия.   Охотникам  за

головами нужен был не только сам череп,  но и мозг. Они были убеждены, что

вкусивший его обретает ум и силу поверженного врага.

     Кенигсвальд  считал  нгандонгские  черепа  бесспорным  свидетельством

существования яванских  неандертальцев —  охотников за  головами.  Большое

скопление костей он объясняет тем,  что неподалеку от нынешнего Нгандонга,

в  излучине реки,  была  стоянка неандертальских охотников.  Слои  песка и

галечника подтверждают догадку,  что люди жили здесь только в  сухое время

года.  К началу периода дождей, когда река выходила из берегов, откладывая

песок и  гальку,  они покидали эти места.  А  черепа врагов,  случайно ли,

намеренно ли,  оставляли.  Может быть,  тем,  кто  жил здесь,  приходилось

торопиться,  спасаясь от врагов,  и  они не успевали прихватить трофеи или

оставляли их  здесь умышленно,  как  знак на  границе своих владений.  Так

поступают и  в  наши  дни  некоторые племена на  Новой Гвинее,  веря,  что

живущий в черепе дух поможет одолеть непрошеных гостей...

     По сравнению с находками в Европе черепа с Явы интересны прежде всего

тем,  что  все  они  обнаружены  на  одном  месте,  в  речных  отложениях.

Кенигсвальд объясняет  это  особой  мягкостью  климата,  благодаря которой

людям не приходилось искать убежища от непогоды. Местные жители до сих пор

верят,  что пещеры —  это обиталища змей,  летучих мышей и  злых духов.  В

тропиках все раскопки в пещерах остаются безрезультатными.

     Животный мир,  окружавший неандертальцев на  Яве,  был  иным,  чем  в

Европе.  Судя по найденным костям,  здесь жили буйволы,  бантенги (крупные

рогатые  животные,  которые и  в  наши  дни  обитают в  джунглях у  южного

побережья Явы), олени вида, и поныне живущего на Яве, олени руза и близкие

к ним индийские олени. В реке водились бегемоты, а на ее свободных от леса

берегах  —  два  вида  слонов:  один  близок  индийским слонам,  другой  —

последний представитель стегодонтов.  Много было и диких свиней.  Остатков

хищных животных здесь почти не  нашли —  только один  хорошо сохранившийся

череп тигра и обломок нижней челюсти волка.

     Нгандонгские охотники жили одновременно с  классическими европейскими

неандертальцами  в   начале  последнего  оледенения.   Но   условия  жизни

нгандонгских охотников были  гораздо  благоприятнее,  чем  их  европейских

современников. Кроме того, нгандонгские охотники обладали не установленной

до сих пор у других ископаемых людей особенностью:  они были охотниками за

головами.

 

 

                                СМЕРТЬ ОМА

 

     Голубоватые известняковые скалы, то полого, то круто тянувшиеся вдоль

реки,  стали недавно прибежищем племени ориньякских охотников. Под большой

скалой люди соорудили примитивные хижины,  в  которых ночевали и прятались

от непогоды.

     Раньше  они  переселялись сюда  только  на  лето,  но  теперь  решили

провести здесь и  зиму.  А  если зима окажется не слишком суровой,  то они

останутся в  этих краях навсегда.  У  них  достаточно шкур,  чтобы покрыть

хижины и даже надеть на себя. Теперь уже нет таких суровых и жестоких зим,

когда деревья трещат от мороза,  а  реки промерзают до самого дна:  о  них

рассказывают старики,  да и  то со слов дедов.  Прежняя тундра ледникового

периода  исчезла под  победоносным натиском степей  и  лесов,  а  равнина,

простиравшаяся по  ту  сторону скалистого склона,  была богатым охотничьим

местом.

     На стоянке царило оживление.  Солнце стояло высоко, и детей, конечно,

привлекал протекавший рядом  ручей.  Они  строили маленькие садки,  сажали

туда  рыбешек,  которых ловили руками в  воде у  берега,  брызгали друг на

друга,  а когда кто-нибудь, поскользнувшись на мокром камне, падал в воду,

звонко смеялись.

     Мальчики постарше уже  не  принимали участия в  этих забавах.  Они  с

интересом следили  за  тем,  как  сидевшие у  костров охотники приводили в

порядок свои  орудия  или  делали оружие из  кремня и  кости,  внимательно

прислушивались к  рассказам  старых  охотников  об  опасных  приключениях,

требовавших отваги и хитрости. Правда, временами эти рассказы превращались

в пустое хвастовство — порок, свойственный человеку с древнейших времен.

     В  стороне  от  кострищ  женщины  занимались обработкой шкур  недавно

убитых диких лошадей и оленей; девочки помогали им.

     Быстро промелькнул день,  у детей —  в игре,  у охотников — в работе.

Когда  опустились вечерние  сумерки,  охотники развели  костры,  разделали

последнего убитого оленя и  принялись жарить куски на  раскаленных камнях.

Аромат жареного мяса разносился по стоянке.

     Когда все насытились, охотники стали обсуждать план завтрашней охоты.

Откладывать ее  нельзя  —  только  что  съеден последний олень.  Несколько

охотников принесли весть,  что вблизи лагеря появился табун диких лошадей,

мясо  которых все  так  любили.  Было  решено  подогнать лошадей по  степи

поближе к  скалам.  Испуганные животные с крутого обрыва будут срываться в

долину. С переломанными ногами они станут легкой добычей охотников.

     Племя улеглось спать.  Только старый беззубый Ванг  остался сторожить

угасающий костер,  а молодой статный Ом взобрался на скалу — этой ночью он

охранял стоянку.

     Взошла луна. Высокая фигура молодого охотника четко вырисовывалась на

вершине скалы. Скоро он присел, все так же не спуская глаз со стоянки и ее

окрестностей.

     Внезапно в  сгущающейся ночной  темноте  раздался мощный  рев  —  это

пещерный лев возвестил,  что вышел на охоту.  Сердце Ома затрепетало —  от

пещерного льва не было спасения. С ним нельзя встречаться один на один, от

этого хищника лучше держаться подальше.  Ом  огляделся:  несколько поодаль

стоял могучий бук,  ветви которого почти достигали земли. Он уже готов был

забраться на него,  но,  вспомнив о  спящих соплеменниках,  поднял большой

камень и  бросил вниз.  Описав широкую дугу,  камень упал  у  костра,  где

дремал  старый  Ванг.  Ом  торопливо вскарабкался на  дерево и  притаился,

ожидая,  что будет дальше. Нападет лев на людей или нет, зависит от Ванга.

Если  дремлющий старик  слышал  рев,  он  быстро  подкинет сухих  ветвей в

гаснущий костер.  Яркое  пламя отпугнет хищника.  Однако пещерный лев  мог

быть  и  далеко  от  стоянки,  мог  охотиться в  степи.  Старый  разбойник

поселился где-то далеко, в низкой темной пещере, и очень редко забредал на

охоту в эти места.

     Вдруг послышался топот и по степи пронеслись несколько диких лошадей.

Беспокойство  охватило  и   небольшое  стадо  направлявшихся  на   водопой

мамонтов.  Старый вожак поднял хобот и  предостерегающе затрубил.  Правда,

хищник едва ли  отважится напасть на  них,  но в  стаде было два детеныша.

Стоило им отойти подальше в сторону —  и они могли стать его добычей. Но и

мамонты вскоре скрылись.

     Некоторое время  все  было  тихо.  Неожиданно совсем  близко раздался

треск  ломающихся ветвей и  из  невысокого кустарника выскочил могучий,  с

великолепными  рогами  олень.   За   ним  по  пятам  несся  пещерный  лев.

Несколькими гигантскими прыжками он настиг оленя,  прыгнул на него и, сбив

с ног, разорвал ему горло. По телу оленя еще пробегали последние судороги,

а лев уже вырывал из него куски.

     Ом  подождал еще немного,  тихо соскользнул с  дерева и  изо всех сил

побежал к лагерю.  Спустившись с обрывистого склона,  он увидел, что огонь

уже  ярко  пылает и  охотники разводят новые костры.  Значит,  старый Ванг

услышал рев льва.

     Между тем пещерный лев продолжал трапезу.  Когда зверь насытился, его

внимание привлекло красное сияние над долиной, бросавшее кровавые отблески

на ближайшие скалы.  Лев направился на свет,  но ничего не увидел, пока не

спустился пониже,  на  небольшой выступ скалы.  Отсюда он  смог разглядеть

огонь и людей.

     Первым любопытного хищника заметил Ом.

     — Смотрите, смотрите! — закричал он. — Там, на скале, Великий Убийца!

     Женщины  и  дети  бросились в  хижины.  Мужчины  стояли  все  вместе,

возбужденно переговариваясь и  крепче сжимая оружие.  Лишь  один  из  них,

шаман,  лекарь и колдун племени, побежал в свою маленькую, расположенную в

стороне от других хижину. Когда он через несколько минут вышел оттуда, его

трудно было узнать: он надел оленью шкуру с черепом и рогами, лицо намазал

красной охрой —  под цвет крови и  огня,  а  к  локтям и коленям прикрепил

куски рысьей шкуры.

     Шаман поспешил к большому костру, прихватив из груды сухого валежника

два больших сука.  Подойдя к огню, он сунул их одним концом в пламя. Когда

сучья вспыхнули,  он поднял их высоко над головой и  прошел мимо изумленно

попятившихся охотников за линию костров. Там он остановился, метнул взгляд

на пещерного льва и начал свои заклинания.

     — Уйди,  Великий  Убийца,  —  закричал  он  пронзительным голосом,  —

исчезни во  мраке ночи или ты  умрешь!  Я  —  Смерть,  Смерть,  Смерть!  —

Размахивая горящими факелами и выкрикивая:  «Я —  Смерть!  Я — Смерть! Я —

Смерть!», он начал какой-то безумный танец.

     Широко раскрытыми от страха и  удивления глазами смотрели охотники на

неистовство колдуна.  Даже лев  замер от  его криков и  танца.  Однако его

сердце переполнял не страх,  а любопытство. Он подошел к самому краю скалы

и неотрывно следил за колдуном. Увидев, что заклинание не помогает, колдун

отбросил горящие ветки и  опять побежал к  своему шалашу.  Когда он  снова

появился,  руки и  ноги его были измазаны охрой,  а  высоко над головой он

поднимал гремящий талисман.  Ом разобрал, что это нанизанные на скрученную

сухую кишку зубы и когти пещерного медведя, окаймленные лисьими и волчьими

зубами.

     Добежав  до  горящих  сучьев,  колдун  остановился.  Приподняв оленью

шкуру,   он   повесил  на   шею  талисман,   схватил  брошенные  сучья  и,

покружившись, снова раздул на них пламя.

     Когда  сучья ярко  запылали,  колдун сделал несколько шагов вперед и,

остановившись,  застыл, напряженно вглядываясь в расплывчатый силуэт льва.

Неожиданно колдун высоко воздел руки.  Оленья шкура соскользнула с него, и

алая раскраска заиграла в красноватом свете факелов.

     — Изыди,  Великий Убийца,  или ты умрешь!  Я Смерть и Огонь, Смерть и

Огонь,  Смерть и Огонь! Тебя спасет от меня только бегство во мрак ночи! Я

Смерть и Огонь! — прорезал тишину ночи его вопль.

     Произнеся  эту  угрозу  и  скривив  морщинистое  лицо,  колдун  снова

принялся неистово плясать, размахивая горящими сучьями. Затем он бросил их

в  сторону льва  и,  корчась в  судорогах,  упал на  землю.  На  губах его

выступила пена, но он все еще продолжал угрожающе выкрикивать: «Я — Смерть

и Огонь, Смерть и Огонь, Смерть и Огонь!»

     Заклинания  колдуна  перестали  занимать  сытого  льва.  Он  медленно

повернулся и, сделав несколько легких прыжков, исчез.

     Охотники с  радостными криками бросились к  колдуну,  который все еще

метался по земле, как бы испытывая невыразимые муки. Глаза его закатились,

руки были плотно сцеплены.

     Несколько охотников понесли колдуна в  хижину.  Среди них  был и  Ом,

который ни  на  минуту не спускал глаз с  талисмана.  Он был убежден,  что

хищника отогнал только талисман.  Однако Ом  ни с  кем не поделился своими

мыслями, так как все остальные приписывали бегство льва колдовству шамана.

Уложив его, охотники поспешно покинули хижину. Вслед им из темноты все еще

раздавалось:  «Я  —  Смерть и  Огонь,  Смерть и  Огонь,  Смерть и  Огонь!»

Охотники  ускорили шаг  и  подошли  к  большому костру,  вокруг  которого,

расточая  похвалы   шаману,   собрались  мужчины.   Все   гордились  своим

волшебником,  чары которого были столь сильны, что обратили в бегство даже

самого Великого Убийцу.

     До рассвета было еще далеко,  поэтому одни предлагали ложиться спать,

чтобы  утром  со  свежими силами отправиться на  охоту,  другие возражали,

считая,  что  Великий Убийца  может  вернуться,  как  только чары  колдуна

утратят свою силу,  и предлагали всем остаться у костра. Спор не успел еще

разгореться,   как   тишину  ночи   прорезал  ужасный  вой,   напоминавший

человеческий смех.  Этот вой положил конец спорам.  Все хорошо знали,  что

так воют гиены, пожирающие остатки загрызенного пещерным львом оленя. Они,

должно  быть,  принялись за  добычу Великого Убийцы,  а  это  было  лучшим

подтверждением того,  что  лев покинул окрестности стоянки и  находился на

пути в свою пещеру, где-то далеко на юге.

     Охотники решили, что спящую стоянку по-прежнему будут охранять только

старый Ванг и  молодой Ом.  Когда все улеглись в своих хижинах,  Ванг и Ом

уселись у костра и,  погруженные в свои мысли,  молча устремили взгляды на

яркое пламя.

 

 

     Когда  на  востоке  заалел  рассвет  нового  дня,  лагерь  проснулся.

Охотники  вновь  собрались  вокруг  костра,  проверяя  оружие.  Затем  они

поджарили на раскаленных камнях последние куски мяса,  отложенные накануне

старейшиной рода, могущественным и сильным Гигом.

     На  запах жареного мяса из  хижин вышли женщины и  старшие дети.  Они

подошли  поближе,  с  завистью глядя,  как  старейшина рода  раздает  мясо

мужчинам: им следовало подкрепиться перед долгой и утомительной охотой.

     Потом все тот же старейшина объяснил план охоты и  разделил мужчин на

две группы:  одну вел он сам, а во главе другой поставил испытанного Гора.

Ванг и Ом, сторожившие лагерь ночью, не принимали участия в охоте.

     — Прежде чем ты  отправишься в  свою хижину,  Ом,  и  ляжешь спать на

шкурах,  пойди к великому Аму и передай ему от меня,  что мы собираемся на

охоту и хотим,  чтобы он приворожил нам удачу!  Пусть он немедля придет! —

распорядился старейшина.

     Ом направился к  хижине колдуна,  но войти в нее побоялся и,  встав у

входа, закричал:

     — Ам! Мужчины готовы к охоте! Они и Гиг ждут, чтобы ты пришел к ним и

своими колдовскими чарами приворожил им удачу!

     — Иди,  Ом,  и  скажи Гигу и другим мужчинам,  что я сейчас приду,  —

донеслось через некоторое время из хижины.

     Передав слова Ама,  Ом вместе со старейшиной и  охотниками стал ждать

появления колдуна.

     Вот из  хижины показалась высокая,  сухощавая фигура колдуна Ама.  На

этот  раз  на  нем  была  медвежья шкура,  а  на  шее  висело  ожерелье из

медвежьих, волчьих и лисьих когтей и зубов. Лицо шамана покрывали прямые и

волнообразные красные линии  и  круги.  Его  густо намазанные жиром волосы

были заплетены в косу,  в которой торчало длинное орлиное перо.  Волосатую

грудь украшало большое красное пятно,  от которого,  как от солнца, во все

стороны отходили короткие черточки. В руке он держал две маленькие фигурки

животных, вылепленные из жирной глины.

     Размеренным шагом  колдун  направился  к  охотникам.  Остановившись у

главного очага,  он бросил на тлеющие угли несколько сухих веток и,  когда

они вспыхнули, с непонятными выкриками и заклинаниями начал прыгать вокруг

огня, дико размахивая руками и странно изгибая тело.

     Охотники напряженно следили за  ним  и  не  смогли  скрыть удивления,

когда шаман вдруг остановился и  стал  ломать глиняные фигурки.  Это  было

что-то совершенно новое. Теперь можно было разобрать и слова шамана:

     — Да  погибнут на вашем пути все животные!  Пусть помутится их разум,

пусть попадутся они в  расставленные западни!  Пусть ноги их  отнимутся во

время бегства. Пусть тела их притягивают ваши стрелы и копья!

     Произнеся эти слова,  колдун обломал головы и ноги фигурок и отбросил

их далеко в  сторону,  а  изуродованные тела раскрошил и  бросил в  огонь.

Высоко подняв руки,  шаман низко склонился к  пылающему огню,  потом резко

выпрямился и, круто повернувшись, молча направился к своей хижине.

     Ошеломленные охотники взглядами провожали колдуна.  Но  и  после того

как  он  исчез  в  хижине,   они  некоторое  время  стояли,  все  еще  под

впечатлением нового колдовского обряда великого Ана.

     Первым сбросил с себя оцепенение Гиг.

     — Пора  покидать лагерь  и  отправляться на  охоту.  Да  помогут  нам

заклинания великого Ама!  —  заключил он  и  без  промедления отправился в

путь,  сопровождаемый своим отрядом. За ним вместе с остальными охотниками

последовал и смелый Гор.

     Едва охотники покинули лагерь,  как старый Ванг ушел в свою хижину и,

завернув старое, зябнущее тело в волчью шкуру, улегся на куче сухой травы.

Вскоре он уже сладко храпел.

     А  Ому заснуть не  удалось.  Он  ворочался с  боку на бок,  но сон не

приходил.  Сознание молодого охотника не  покидал  образ  колдуна,  а  его

чудесный талисман — ожерелье из зубов и когтей пещерного медведя, лисьих и

волчьих зубов —  так и  стоял перед глазами.  Он твердо верит,  что только

талисман придал  колдуну  могущество,  которое  помогло  изгнать  Великого

Убийцу. Ведь пока у него на шее не было ожерелья, лев никакого внимания не

обращал на его колдовство.  Если даже лев обратился в бегство,  значит,  в

когтях и зубах пещерного медведя заключена большая сила.

     И  вот тут-то у  Ома возникло непреодолимое желание стать обладателем

такого талисмана, такого волшебного ожерелья. Тогда он никого бы не боялся

— когда подведут силы, спасут чары.

     Добыть волчьи и  лисьи зубы не составляло особого труда —  достаточно

было порыться в ямах для отбросов вблизи лагеря. Да и не в них заключалась

сила.  Чарами обладали зубы  и  когти могучего пещерного медведя,  достать

которые  было  нелегко.  Правда,  в  хижинах  некоторых  охотников  лежали

медвежьи шкуры,  но  без черепов и  когтей.  Лишь Ам владел частью шкуры с

черепом и когтями, но ведь он никогда не отдаст ее. Ему самому шкура нужна

для колдовства и магии.

     Но тут Ом вспомнил,  что рассказывал недавно у костра помощник шамана

— хромой Ур.  Как-то  великий Ам послал его далеко на север,  вдоль ручья,

туда, где лес был так дремуч, что сквозь листву деревьев почти не проникал

солнечный свет.  Там  росли  крупные черные ягоды,  которые он  должен был

принести  колдуну.  На  обратном  пути  Ур  встретил  огромного  пещерного

медведя,  с трудом волочившего лапу.  Увидев Ура, медведь поспешно удрал в

густые заросли.  Ур тогда очень смеялся:  один хромой встретился с  другим

хромым, и вот сильный хромой испугался слабого.

     Лицо Ома  озарила довольная улыбка:  можно стать обладателем когтей и

зубов пещерного медведя.  Он отправится на север в дремучие  темные  леса,

найдет  медвежьи  следы и будет идти по ним до тех пор,  пока не настигнет

хромого медведя.  И уж тогда ничто  не  поможет  хищнику,  пусть  он  даже

попробует  скрыться в глуши леса или на горных склонах в колючем ежевичном

кустарнике.  Ом будет неотступно преследовать его повсюду и в конце концов

настигнет и убьет.  Ведь он не изнеженный и хромой Ур, а сильный, здоровый

и смелый Ом!

     Ничто теперь не  могло удержать Ома.  Отбросив шкуру,  он  вскочил со

своего ложа, взял длинное копье, проверил, хорошо ли укреплен и достаточно

ли остер каменный наконечник, и, прихватив лук и стрелы, вышел из хижины*.

     _______________

          * Автор несколько отступает от засвидетельствованных археологией

     фактов,  в соответствии с которыми лук и стрелы появляются  не  ранее

     мезолита.  От ориньякской эпохи — времени действия рассказа — мезолит

     отделяют несколько тысячелетий. — Прим. ред.

 

     Спустившись к  ручью и  продвигаясь вдоль него к  северу,  Ом  вскоре

оказался  в  лесу.  Ему  пришлось пробираться через  поваленные деревья  и

колючий кустарник,  перелезать через огромные,  рухнувшие с  отвесных скал

глыбы,  переходить вброд ручей. Но ничто не могло остановить Ома — желание

овладеть великими чарами неудержимо влекло его вперед.

     Вот и место,  где хромой Ур встретился с пещерным медведем, вот и его

следы на влажной земле. И Ом шел по следу, пока не увидел медведя.

     «Ну, хромой ворчун, теперь ты в моих руках, от меня тебе не уйти, как

тогда от бедного Ура», — подумал Ом.

     Осторожно  приближался он  к  гигантскому животному,  которое  сидело

возле большого муравейника.

     Медведь опускал лапу в муравейник, и когда ее покрывали встревоженные

муравьи,  подносил к  пасти,  слизывал их  длинным  языком  и  перемалывал

мощными зубами. Даже еловые иглы, которые он съедал вместе с муравьями, не

отбивали у него аппетита.

     Пещерный медведь не замечал человека.

     Ом,  крадучись,  приблизился.  Прислонив копье к  дереву,  он наложил

стрелу на тетиву и  прицелился.  Резкий свист —  и стрела вонзилась в темя

медведя; наконечник, пробив шкуру, застрял глубоко в черепе.

     Медведь одним  могучим ударом  лапы  сбил  засевшую в  голове стрелу,

сломав глубоко застрявший в  кости каменный наконечник.  Затем со страшным

ревом встал на  дыбы  и  в  одно  мгновение оказался возле Ома.  Охотник с

ужасом увидел,  что медведь вовсе не хромой и  что он не только не убегает

от него,  а, напротив, полон желания мстить. В голове Ома мелькнула мысль,

что это либо не тот медведь, которого встретил хромой Ур, либо рана на его

ноге уже зажила.

     Однако, прежде чем Ом пришел в себя и схватил  копье,  рассвирепевший

от  боли  медведь  встал  на  задние лапы и передними обхватил несчастного

охотника.  Сжав Ома так,  что у него затрещали  кости,  медведь  челюстями

сдавил  плечо  охотника.  Когда животное ослабило смертельные объятия,  Ом

рухнул на землю.  Медведь опустился на передние лапы,  наклонил  голову  к

бессильно распростертому телу и стал внимательно рассматривать его.  Затем

он поднял лапу и попытался сорвать с  тела  Ома  оленью  шкуру;  но  лапа,

соскользнув  с  сухой  и  гладкой  кожи,  оставила на раздавленной грудной

клетке глубокие кровавые следы когтей. Медведь опять занес лапу, но боль в

голове оказалась сильнее ярости. Он отошел от мертвого охотника и поплелся

в чащу.

     Пещерный медведь бродил в  этих краях еще много лет.  Рана на  голове

зажила, срослась и кость, в которой торчал обломанный наконечник стрелы.

     Медведь был уже стар;  как и каждый год, с наступлением зимы он исчез

в темном отверстии белой известняковой скалы, осторожно прошел через узкие

ходы и в отдаленном углу залег на зимнюю спячку.

     Пришла весна,  все  вокруг пробудилось к  новой  жизни,  но  пещерный

медведь не проснулся...

 

 

     С  той  поры  прошло  много  тысячелетий.  Остатки пещерного медведя,

умершего от  старческой слабости в  Слоупских пещерах в  Моравском карсте,

обнаружил ученый.  Сообщение об  этой  находке имело  большое значение для

археологии. Почему, вы сейчас поймете.

     Еще  в  начале  80-х  годов  прошлого века  многие  ученые решительно

отрицали,  что человек жил в одно время с мамонтом,  шерстистым носорогом,

пещерным львом, пещерной гиеной, зубром и другими известными нам животными

эпохи плейстоцена.  Едва ли следует этому удивляться,  так как в  то время

никто не  верил,  что выцарапанные и  нанесенные краской рисунки,  которые

обнаруживали  в   пещерах,   представляли  собой   произведения  искусства

первобытных охотников  на  мамонтов  и  северных  оленей.  Лишь  отдельные

исследователи безрезультатно пытались спорить.

     Среди  ученых,  настойчиво отрицавших,  что  вымершие  плейстоценовые

животные могли быть современниками человека,  был копенгагенский профессор

зоологии И. Стеенструп. Он побывал на месте знаменитой стоянки первобытных

людей в  Пржедмости,  вблизи Пржерова,  в  Моравии.  Обилие костей мамонта

заставило Стеенструпа сделать вывод,  что люди из  Пржедмости не охотились

на  гиганта,  а  просто  извлекали  из  промерзшей почвы  и  поедали  туши

мамонтов,  используя огромное кладбище,  где  погибло  крупное стадо  этих

животных.  Очевидно,  он  находился  под  впечатлением  рассказов,  что  в

промерзшей   почве    Сибири   обнаружили   отдельные   настолько   хорошо

сохранившиеся туши мамонтов,  что их  мясо охотно поедали не только волки,

лисы и росомахи,  но и собаки.  Мнение Стеенструпа было явно ошибочным, но

отсутствие  убедительных научных  аргументов не  позволяло  решительно его

опровергнуть. Однако вскоре такие аргументы появились.

     Знаменитый моравский исследователь врач  Индржих  Ванкель обнаружил в

Слоупских пещерах череп пещерного медведя со  следами тяжелого,  но хорошо

зажившего ранения,  нанесенного,  несомненно,  кремневым оружием  человека

позднего палеолита.  Охотник нанес пещерному медведю удар такой силы,  что

наконечник глубоко проник в кость и сломался. Медведь пережил это ранение.

Рана и  кость хорошо зажили,  однако обломанный наконечник сидел в  черепе

медведя до  самой смерти.  Только когда мягкие ткани тела медведя истлели,

яшмовый наконечник стрелы выпал из кости.

     Находка Ванкеля опровергла ложные представления о  том,  что  человек

якобы  не  был  современником  мамонтов,  шерстистых  носорогов,  пещерных

медведей  и   других   плейстоценовых  животных.   Ванкель  демонстрировал

найденный им череп на Всемирной выставке в Чикаго в 1893 году,  где он был

удостоен за свои исследования почетной медали.

     Таким образом,  приключения Ома  не  являются полностью вымышленными.

Пещерные  львы,  например,  водились  в  то  время  не  только  в  области

Моравского карста, но и по всей Европе. Хорошо сохранившийся полный скелет

пещерного льва был  найден Ванкелем в  тех же  Слоупских пещерах.  Позднее

этот скелет перешел в собственность Венского музея естественной истории.

     Шаманами,  колдунами были,  несомненно,  выдающиеся члены  рода.  При

отправлении магических обрядов они надевали шкуры животных и украшали себя

самым различным образом.  Это  можно установить на  основании изображений,

оставленных первобытными художниками.  Церемония перед  выходом  на  охоту

воспроизведена по находкам К.  Абсолона на стоянке первобытных охотников в

Дольни-Вестонице,   в  Моравии.   Правда,  трудно  утверждать,  что  обряд

происходил именно  так,  как  описано в  нашем  рассказе.  Но  дело  не  в

подробностях,  а в самом факте обряда,  и здесь отступления от истины нет.

То же относится и  к  остальным рассказам,  которые основываются на других

фактических данных.

     Следует сказать несколько слов  о  стремлении Ома  добыть ожерелье из

зубов и когтей пещерного медведя. Являлось ли такое ожерелье только ценным

украшением или чем-то большим?

     Охотники на мамонтов и северных оленей были первыми,  кто оставил нам

произведения  искусства.   К   ним  относятся  и   ожерелья  из  различных

материалов,  часто из  раковин моллюсков,  как существующих сейчас,  так и

вымерших. Так, например, на ориньякской стоянке в Линзенберге, близ Майнца

(ФРГ),  была  обнаружена целая  «мастерская» по  изготовлению ожерелий  из

раковин третичной рогатой улитки.  Вокруг вертикально поставленных камней,

которые использовались,  вероятно, в качестве «рабочих столов», обнаружили

множество обломков кремневых орудий  и  массу  раковин  рогатых улиток.  У

многих были срезаны острые концы.

     На хорошо известной ориньякской стоянке в  Хундштейге (Австрия) нашли

оригинальное ожерелье из раковин современных и  вымерших улиток.  Известно

ожерелье из Комб-Капелль (Франция), состоящее из раковин зубчатой улитки и

улиток двух  других видов.  В  Чехословакии тоже  были  обнаружены искусно

выполненные ожерелья.  Так,  ожерелье из  Брно составлено более чем из 600

раковин зубчатой улитки.  Более простое,  но  изящное ожерелье из  раковин

зубчатой улитки  с  раковинами третичной улитки и  сердцевидки в  середине

было  обнаружено в  Дольни-Вестонице.  Здесь же  было  найдено ожерелье из

зубов волка,  песца и гиены,  двух бусин,  вырезанных из зубов мамонта,  а

также  зубов  третичной  акулы.   В  пещерах  Моравского  карста  находили

просверленные   раковины   третичных   конусовидных   улиток,    третичных

гребенчатых моллюсков,  усеченные раковины зубчатых улиток и  даже  акульи

зубы.  Единственное в  своем роде ожерелье из расположенных крест-накрест,

один над другим зубов песца было обнаружено Абсолоном в детском погребении

в Дольни-Вестонице. В Пржедмости под Пржеровом в погребальной яме рядом со

скелетом  ребенка  лежало  великолепное ожерелье из  бусин,  вырезанных из

костей мамонта.  Известно ожерелье из Дольни-Вестонице,  орнаментированное

просверленными цилиндрами,  также  вырезанными из  костей мамонта.  Список

подобных ожерелий можно продолжить.

     Не  подлежит сомнению,  что  многие ожерелья служили украшениями.  Но

некоторые,  бесспорно,  представляли собой талисманы или амулеты,  которые

должны  были  защищать их  владельцев от  диких  зверей  или  приносить им

охотничье счастье.

     К числу талисманов, по всей вероятности, относились ожерелья из зубов

пещерных медведей,  пещерных львов,  волков и  песцов.  Как амулет следует

рассматривать подвеску из Дольни-Вестонице; первобытный охотник вырезал из

мергелевой конкреции в лёссе морского ежа,  часто встречающегося в морских

известняках Полауских гор. Через просверленное в фигурке отверстие охотник

протянул узкий  ремешок,  вырезанный острым  кремневым ножом  из  дубленой

шкуры,  чтобы  носить амулет на  шее.  Интересно,  что  во  многих странах

амулеты  в  виде  морских ежей  до  недавнего времени пользовались большим

спросом и высоко ценились,  так как считалось,  что они приносят счастье и

охраняют от болезней. Судя по находке из Дольни-Вестонице, корни суеверия,

приписывающего морскому ежу волшебную силу,  уходят в  глубокую древность,

вплоть до  эпохи  ориньякских охотников на мамонтов.  Совершенно очевидно,

что и подвеска с просверленным  человеческим  резцом,  найденная  также  в

Дольни-Вестонице,  представляла собой талисман или амулет. Все эти примеры

подтверждают, что ожерелья и подвески были не только украшениями.

 

 

                             МАГИЧЕСКИЙ ОБРЯД

 

     Среди известняковых гор,  в  большой пещере над  ручьем издавна нашло

пристанище племя мадленских охотников.  Их владения обширны; здесь хорошая

охота и много плодов, сочных луковиц, сладких кореньев. Нужда посещает их,

только когда  долго  идут  дожди или  снежная буря  не  позволяет выйти из

пещеры. Но люди привыкли к невзгодам. Старики, чьи лица покрыты морщинами,

а тела — шрамами, могли бы многое рассказать об этом.

     Тихий  теплый  вечер.  В  пещере  пылает большой костер,  вокруг него

собрались мужчины;  они сидят на  плоских камнях или лежат на полу.  Самые

старые скорчились на вытертых шкурах.  Люди насытились и  теперь отдыхают.

Для них это лучшее время дня.  Они подтрунивают друг над другом, смеются и

внимательно  слушают,   если   кто-нибудь  из   старших,   самых  опытных,

рассказывает о приключениях на охоте или в бою с врагами.

     Для женщин этот час — отдых, неторопливый разговор после дневных дел.

А дети еще резвятся где-то рядом с пещерой,  но и за играми  не  забывают,

что  нельзя  отходить далеко:  надвигающаяся ночь несет с собой опасности.

Самые маленькие уже спят по углам на кучах сухой травы и мягких шкурах.

     Перед входом в  пещеру сидит на  камне Конг —  смелый охотник,  вождь

племени. Рядом с ним — колдун Цам.

     Конг уже немолод,  но полон сил.  Цам —  тощий старик с пронизывающим

взглядом,  очень подвижный, несмотря на годы. Они сидят молча, погруженные

в свои мысли.  Снизу,  с ручья,  доносится смех,  голоса девушек и юношей.

Конг поворачивается к Цаму.

     — Ты слышал?

     — Да. Они опять подстерегли девушек за вечерним купанием. Мои уши уже

не впервые слышат этот смех и эти голоса.

     Потом он добавляет, взглянув на вождя:

     — Я  вижу  —  пришло время кое-кому  из  них  стать мужчинами,  стать

женщинами нашего рода!

     Конг согласно кивает.

     Сумерки сгущаются, все вокруг тонет во тьме. Но вот всходит луна и ее

серебряный свет заливает и  скалы,  и лес,  превращая речушку в сверкающую

ленту.

     На каменистой тропке показались девушки.  Они бегут,  смеясь и громко

переговариваясь, — спешат домой, иначе достанется от матерей, уже поздно.

     Конг смотрит на девушек,  он доволен.  Их тела стройны и гибки,  лица

светятся радостью, глаза сверкают.

     Цам тоже доволен.

     — Красивые цветы выросли в нашей пещере, — говорит он.

     — Да,  —  отвечает Конг.  —  Из них выйдут крепкие, здоровые женщины,

украшение и надежда племени.

     — Украшение и надежда! — ухмыляясь, ворчит Цам. — Это только пока они

молоды. Старая Лая и другие старухи уже давно не надежда и не украшение.

     — Лая тоже была красивой и молодой, — возражает Конг.

     — Много  раз  уходило солнце с  того  времени.  А  теперь она  зла  и

сварлива.

     — Ведь ты,  Цам,  колдун.  Ты,  должно быть, знаешь средство, которое

может задобрить Лаю, — смеясь, отвечает Конг.

     — Для Лаи мое колдовство слишком слабо, — вздыхает Цам.

     Обоим весело.

     — Если бы Лая слышала,  как ты о ней говоришь, тебе пришлось бы худо,

Цам!

     — Мой рот никогда не  сказал бы этого,  если бы мои слова могли дойти

до ее ушей.

     — Но ты ведь не боишься ее? Мужчина должен быть храбрым...

     — Твои слова верны лишь наполовину,  Конг. Мужчина должен быть храбр,

но осторожен.  На охоте и в бою —  храбр, перед женщиной — осторожен. Если

он поступает так, он умный.

     — Ты избегаешь западни, которую я тебе ставлю, словно скользкая змея,

умный Цам, — смеется Конг.

     — Так часто случается с тем,  кто плохо ставит свою западню,  храбрый

Конг, — хихикает в ответ Цам.

     Их   разговор   прерывают   несколько  юношей.   Стройные,   сильные,

широкоплечие, с мускулистыми руками и широкой грудью, они пробегают мимо и

скрываются в  пещере.  Их  загорелые лица говорят об  упорстве,  в  глазах

светится мужество.

     Конг и Цам хорошо это видят.

     — Славных детей подарили женщины племени, — говорит Конг. — Они будут

сильными мужчинами, храбрыми охотниками и воинами.

     — Ты говоришь верно, Конг, они храбры и не дрогнут перед опасностью.

     Потом оба замолкают, но думают об одном. Конг повторяет:

     — Пожалуй,  пришло время  кое-кому  из  них  стать  мужчинами,  стать

женщинами. Мы должны поговорить у огня, кому... Ты согласен, Цам?

     — Согласен, — отвечает Цам. — Выбирай вместе с мужчинами и женщинами,

а я приготовлю остальное.

     — Я  сделаю это,  —  обещает Конг.  —  А скоро придет день,  когда ты

сможешь совершить обряд?

     — Скоро!  —  бормочет Цам  и  поднимается.  Он  долго  вглядывается в

светящийся диск луны, потом добавляет:

     — Еще столько ночей сменятся днями, сколько пальцев у тебя на руке. И

настанет ночь самого большого лица луны.  В  эту ночь я все приготовлю.  А

когда эта  ночь  уйдет,  мы  отправимся туда,  где  я  буду колдовать.  Ты

согласен, Конг?

     — Да,  —  отвечает вождь,  и они медленно идут в пещеру, где у костра

остались только те, кто будет стеречь огонь.

 

 

     К  вечеру  четвертого дня  следовало уже  выбрать юношей  и  девушек,

которым предстояло стать взрослыми, полноправными членами племени.

     В  эти дни мужчины охотились неподалеку и рано возвращались домой.  У

костра они говорили с Конгом и Цамом о каждом юноше.

     А вокруг старой Лаи собирались женщины.  Они таинственно шептались то

об  одной,  то о  другой девушке,  судили и  рядили.  Иногда раздавались и

недовольные выкрики,  если матери казалось,  что  с  ее  дочерью обходятся

несправедливо.

     Цам не  вмешивался в  разговоры,  но  зато вместе со своим помощником

Зуном надолго уходил из  пещеры.  Однажды он  исчез на целый день,  взяв с

собой нескольких мужчин. Остальное время Цам в дальнем, темном углу пещеры

при слабом свете костра рылся в своих кожаных мешочках,  в узелках,  где у

него хранились головы птиц,  зубы лис,  волков,  медведей и даже льва. Там

были еще сушеные ящерицы и лягушки,  птичьи перья и разные раковины —  все

атрибуты колдовства.

     А юноши волновались. Каждый хотел стать полноправным мужчиной, сидеть

вместе со всеми у огня,  говорить об охоте на зверя.  Для этого нужно было

многое уметь:  ведь  главное дело  мужчин —  охота и  сражения.  Этому они

учились с детства. Даже играли они всегда в то, что будет потом в жизни.

     Они делали копья и луки и учились владеть ими. Сначала стрелы и копья

летели мимо цели,  но они метали их снова и снова, тянулись за товарищами,

которые  умели  делать  это  лучше.  И  вот  то,  что  началось как  игра,

совершенствовалось,  становилось мастерством.  Так было и с умением читать

следы,  охотиться,  гнаться за врагом, делать орудия и оружие из камня или

костей, снимать шкуру с убитого зверя, разделывать добычу и, самое важное,

добывать из кусков сухого дерева огонь.

     Юноша мог стать мужчиной,  охотником, воином, только научившись всему

этому.  А  опыта ему еще предстояло набраться от старших мужчин.  И прежде

всего — от самой жизни.

     Девушки,  чтобы их приняли в число взрослых женщин,  тоже должны были

многое знать и  уметь:  отыскивать плоды и  коренья,  обрабатывать шкуры и

шить из них одежду.

 

 

     Наступил рассвет пятого дня.  Еще не взошло солнце,  а  в  пещере уже

кипела жизнь.  Конг  с  несколькими мужчинами ушел раньше всех.  Вскоре за

ними последовали и  Цам с Зуном.  На охоту отправились все мужчины,  кроме

тех, кто сегодня охранял пещеру и женщин и сторожил огонь.

     Женщины работают. Они ловко орудуют костяными иглами, в которые вдеты

высушенные жилы, — чинят меховую одежду, пришивают застежки, вырезанные из

оленьего рога  или  бивня  мамонта.  А  дети,  болтая,  лазают  по  кустам

невдалеке от пещеры или плещутся в речушке.

     На вершине скалы сидит молодой охотник.  Он далеко видит все вокруг —

никто не приблизится к пещере незамеченным.

     Но   все   спокойно.   Только  к   концу  дня   наблюдатель  замечает

возвращающихся с добычей охотников.  А потом, уже совсем поздно, он видит,

как идут домой Конг и Цам с Зуном.  Но где же воины, что рано утром ушли с

Конгом?  Эта  мысль не  дает ему покоя:  он  привык,  что все,  кто вместе

уходили,  вместе и  возвращаются,  но,  наверное,  Конг  знает,  почему те

мужчины,  что ушли с  ним утром,  не  идут обратно.  Подумав так,  охотник

успокаивается и снова внимательно вглядывается в даль.

     А  день  клонится  к  вечеру.   В  пещере  ярче  полыхает  огонь.  На

раскаленных камнях и в тлеющей золе жарятся куски мяса.  Его запах сзывает

всех  к  огню.  Он  так  силен,  что  люди не  могут дождаться,  пока мясо

изжарится, и впиваются зубами в полусырые куски.

     Насытившись,  племя отдыхает.  У  самого огня на  большом камне сидит

вождь Конг, рядом с ним, на меньшем камне, — колдун Цам.

     Внезапно Конг поднимается, обводит взглядом соплеменников и поднимает

руку, призывая к тишине.

     Все смолкают. И тогда раздается его громкий голос:

     — Настало время лучшим из юношей и  девушек стать вровень с мужчинами

и женщинами нашего племени.  Они нужны нам,  чтобы нас стало больше, чтобы

мы стали самым сильным племенем!

     Оттуда, где сидят мужчины, слышны возгласы одобрения.

     — Вместе с  воинами я  решил,  что Рун,  Алх,  Дон,  Кер и Рин станут

мужчинами.  Они здоровы и сильны,  быстры и храбры. Их руки уже сделали из

кости и  камня много нужных вещей.  На охоте за зверем они упорны и хитры.

Они будут хорошими мужчинами!

     И снова звучат возгласы согласия и одобрения.

     — Теперь скажи нам,  кого  решили принять женщины!  —  поворачивается

Конг к старой Лае.

     — Женщинами должны стать Ина,  Гоха,  Рия,  Руна и Сета. Они молоды и

сильны, гибки и проворны. Их руки выделали много шкур и сшили из них вещи.

Они знают,  где можно найти плоды и сладкие коренья. Любая работа, которую

должны  делать  женщины,  спорится у  них  в  руках.  Это  будут  хорошие,

работящие женщины!  —  подойдя к  огню,  говорит Лая  и  под одобрительные

возгласы возвращается от костра к остальным женщинам.

     Когда воцаряется тишина, снова говорит Конг:

     — Могучий колдун нашего племени Цам назначил время.  Вставай,  Цам, и

скажи им, что нужно сделать, чтобы мы приняли их.

     Колдун поднялся со своего камня и хриплым голосом приказал:

     — Отойдите все от огня!  Только  Конг  может  остаться  там.  И  Лон,

стерегущий огонь.

     Когда приказ Цама был исполнен и место вокруг костра освободилось, он

велел тем, кого назвали вождь и Лая, подойти к огню и сесть.

     Подогнув под  себя  ноги,  девушки и  юноши усаживаются напротив друг

друга  вокруг костра.  Их  глаза светятся радостью,  но  у  каждого где-то

внутри нет-нет да и шевельнется страх перед тем,  что произойдет,  чего он

еще  не  знает.  Цам достает из  кожаного мешочка желтую и  красную охру и

разрисовывает себе лицо,  грудь,  руки, ноги. Покончив с этим, он надевает

на шею ожерелье из львиных,  волчьих и лисьих зубов.  Потом колдун достает

из кожаной сумки,  поданной ему Зуном, какие-то сушеные растения и бросает

несколько пригоршней в огонь.

     Все взоры устремлены на него.  Улыбка, похожая на гримасу, появляется

на лице колдуна,  когда из огня под потолок пещеры поднимается столб дыма.

Он наклоняется над огнем и ртом втягивает в себя дым. От огня он прыгает к

юношам,  выпускает дым на них,  скачет,  пританцовывает,  бормочет.  То же

самое  он  проделывает  с   девушками  и  снова  приседает  возле  костра,

уставившись в  огонь.  Треск  горящих  веток  заглушает его  пронзительный

голос.

     — Большой и  сильный Огонь,  твой  брат  и  помощник Цам  стоит перед

тобой.  Твоим дымом я  окурил молодых.  Твой  дым,  который они  вдохнули,

сделает их  сильными и  выгонит из  их  сердец  страх.  Ты,  Огонь,  самый

сильный.  Даже смелый пещерный лев бежит от тебя,  когда видит твое пламя,

когда чует твой дым.

     Цам  встал на  колени,  воздел руки  и  трижды склонился перед огнем.

Потом вскочил, повернулся к сидящим у костра и воскликнул:

     — Эту ночь вы  проведете у  огня.  Вам нельзя уходить отсюда,  нельзя

съесть ни кусочка мяса,  ни плода,  ни самого малого корня.  Завтра, когда

из-за горы покажется свет дня, я снова приду сюда и вы услышите, что я вам

скажу!

     Не  обращая больше ни  на  кого  внимания,  Цам  ушел в  дальний угол

пещеры, где обычно спал.

     Воины и женщины тоже разошлись. У костра остались только Лон, который

стерег огонь, да те, кому колдун велел бодрствовать здесь эту ночь.

     У  входа в пещеру неподвижно стоит освещенный луной Конг.  Сердце его

наполняет радость: завтра в это время его племя станет больше и сильнее, в

него вступят молодые, сильные мужчины и красивые женщины.

     Ночь пролетела быстро.

     По бледным и возбужденным лицам юношей и девушек было видно,  что они

не сомкнули глаз.

     К  огню подошли Конг и  Цам  и  приказали следовать за  ними.  Быстро

спустившись по  каменистой тропе к  ручью,  они двинулись по  течению,  то

шагая по  воде,  то карабкаясь через каменные глыбы.  Впереди шел Цам.  Он

шагал не останавливаясь,  уверенно, как человек, хорошо знающий дорогу. За

ним,  как всегда,  спокойный и осторожный, двигался Конг, а следом легкими

шагами спешили девушки. Шествие замыкали юноши.

     Шли долго.  Когда солнце стояло уже совсем высоко, они остановились у

подножия скалы, в которой исчезал ручей. Черная дыра в скале была широкой,

но низкой.

     Цам,  подождав,  когда все приблизятся,  вошел в воду, наклонился — и

исчез в отверстии.

     — В чьем сердце есть страх, тому не нужно идти за Цамом и тот никогда

не будет среди мужчин и женщин нашего племени! — прозвучал голос Конга.

     Сердце его радуется, — все ступают в воду, но он останавливает их:

     — Пусть каждый возьмет с собой толстых, сухих и смолистых ветвей!

     Когда они возвращаются с  сучьями в руках,  вождь велит нести их так,

чтобы они не намокли,  и входит в воду.  Молодые идут за ним. Сначала вода

неглубока,  но  когда  они  минуют дыру  в  скале и  входят в  подземелье,

становится глубже,  вот она уже доходит до пояса.  В полутьме все медленно

бредут вперед.

     Вдалеке виден  слабый свет.  Они  направляются туда.  Подземный ручей

становится мельче. Ускорив шаг, люди выходят из воды...

     Страх подкрадывается к молодым.  Они никогда еще не были здесь,  даже

не  слышали об  этом  месте.  Вчерашние заклинания,  которые творил Цам  в

пещере перед огнем,  должны были сделать их бесстрашными.  Кажется, это не

очень удалось.  Их  тревожат мысли,  куда они идут,  что там будут делать,

вернутся ли снова к себе в пещеру.

     А Конг с факелом в руке уже лезет в узкую расселину.  В тусклом свете

колеблющегося пламени видно,  как он  быстро продвигается вперед.  Юноши и

девушки, едва поспевая, лезут за ним. Расселина приводит в большую пещеру.

Здесь Конг останавливается и говорит:

     — Огонь  впереди зажгли наши  мужчины —  они  были  здесь со  мной  и

остались, чтобы показать нам дорогу. Поспешим к ним!

     Все пробираются в темноте.  Свод пещеры — где-то высоко над головами.

Оттуда свисают натеки камня,  а  снизу  преграждают дорогу каменные глыбы.

Иногда ноги вязнут в глине, принесенной ручьем.

     Наконец они  подходят к  огню.  Два  воина  встают навстречу Конгу  и

приветствуют  его.   Зун,   помощник  колдуна,   тоже  здесь.   Это  он  в

предрассветных сумерках первым ушел из пещеры, чтобы все приготовить. Пока

мужчины о  чем-то говорят с Конгом,  Зун забирает у юношей и девушек сухие

ветки и самые толстые осторожно кладет концами в огонь.

     — Где же Цам? — не выдерживает кто-то.

     — Ты увидишь его, когда придет время, — неохотно отвечает Зун.

     Концы смолистых веток загораются быстро. Яркое пламя освещает пещеру.

Она огромна,  повсюду натеки сверкающего белого камня. Ручей с шумом катит

воду куда-то вниз. Тут же стволы деревьев, сучья, ветки, — должно быть, их

принесла сюда большая вода. А на стенах сидят черные летучие мыши. Местами

камень  сплошь покрыт ими.  Свет  от  костра потревожил их,  они  медленно

расправляют крылья и с писком перелетают в более темные углы.

     Конг приказывает,  чтобы каждый взял из костра по горящей головне.  И

вот они снова шагают вслед за Зуном —  в его руке тоже колышется факел. Он

ведет их  в  дальний угол пещеры.  Там  к  стене приставлен ствол дерева с

обломанными ветвями.  По нему можно взобраться к  черному узкому отверстию

под  самым сводом пещеры.  Когда-то  мужчинам пришлось немало потрудиться,

чтобы затащить сюда этот ствол.  Но  они не  жалели ни  сил,  ни  времени,

потому что  только по  этому  дереву можно  пролезть дальше,  проникнуть в

самые недра горы.

     Вот Зун полез вверх по дереву.  Держась за ветки и шагая по ним,  как

по ступеням,  он скоро добрался до черной дыры в  вышине и скрылся в узком

проходе. Один за другим за ним полезли сначала юноши, потом девушки. Внизу

остались только Конг и два охотника, а молодые ползли следом за Зуном.

     У  входа в  огромную подземную пещеру оба  остановились в  удивлении.

Натеки  камня  самой  причудливой  формы  образовали  лес   высоких  белых

деревьев,  каменные водопады,  огромные острые  копья.  Колеблющееся пламя

факелов отражалось от их сверкающих граней.

     Юноши  и  девушки  не  ожидали  увидеть  такое  чудо  в  вечной  тьме

подземелья. Голос Зуна вывел их из оцепенения. Они снова не останавливаясь

пошли вперед.

     Расселина опять  сузилась —  пробираться можно  было  только ползком.

Горящие факелы мешали людям.  Их колени и  локти были в  крови,  когда ход

снова расширился.

     Теперь они были у цели.

     Еще  несколько шагов  —  и  они  в  круглой пещере,  которую освещает

засунутый в трещину факел.  Зун воткнул свой факел в другую щель и, собрав

у всех горящие ветви, укрепил их в стенах. Все увидели посреди пещеры двух

бизонов — быка и корову, вылепленных из глины. Их позы откровенны, грубы и

сильны.

     Неожиданно прозвучал грохот барабана из  высушенного оленьего пузыря.

Прежде чем эти звуки умолкли, из темноты выступил колдун Цам.

     Его трудно было узнать:  на  раскрашенное желтым и  красным тело была

накинута шкура бизона с  головой и  рогами.  Длинный хвост свисал почти до

пят, на руках — шкура с копытами. Он склоняется перед глиняными фигурами и

скрипучим голосом тянет —  сначала тихо,  потом все  громче —  одну  ноту.

Выбрасывая вперед ноги, он то приседает, то снова вскакивает. И чем громче

это монотонное пение, тем необузданнее становится танец.

     А  юноши  и  девушки  напряженно смотрят  на  него.  Вот  и  они  уже

переступают с  ноги на ногу,  приподнимаются,  срываются с  места.  Колдун

видит,  что они поддались его танцу. Он сбрасывает бизонью шкуру и хватает

дудку,  сделанную из кости орла. В простую мелодию вплетаются хлопки — это

бьет в ладоши Зун, сначала тихо, потом все сильнее и громче.

     Колдун дует в дудку,  все ускоряя ритм. Блестящие от пота тела юношей

и  девушек мелькают в безумном танце.  Лица раскраснелись,  глаза блестят.

Пьянящий  порыв  охватил  их.  Когда  возбуждение дикого  танца  достигает

предела, раздается хриплый голос колдуна:

     — Рун,  Алх,  Дон,  Кер,  Рин!  Пусть сила бизона войдет в ваши тела,

превратит вас  в  сильных мужчин,  охотников и  воинов!  Пусть  ваша  сила

увеличит племя!

     Восторженные  возгласы  раздаются  в  ответ.  И  снова  звучит  голос

колдуна:

     — Ина,   Гоха,  Рия,  Руна,  Сета!  Пусть  плодовитость  этой  коровы

передастся вашим  телам.  Пусть  вы  станете  женщинами,  которые  подарят

племени много детей!

     Ему отвечают крики радости.

     Опьяненные танцем и кличем колдуна,  юноши и девушки мчатся в бешеном

танце...

 

 

     Не  меньше 17 000 лет прошло с  тех пор,  как вождь и  колдун привели

юношей и  девушек в  подземное святилище.  Они и  не помышляли о том,  что

когда-нибудь сюда придут непосвященные.

     Однако  это  произошло.  В  1912  году  доисторическое святилище было

обнаружено в пещере Тюк д'Одубер.

     На  самом  юге  Франции,   вблизи  маленькой  пиренейской  деревушки,

находилось родовое  поместье  графов  Бегуэн.  В  то  время  представитель

древнего рода был профессором археологии в Тулузе.  Неподалеку от поместья

терялась в известняковых скалах маленькая речушка Вольп.  Весной,  поздней

осенью и зимой вода скрывала отверстие в скале,  в котором исчезала речка,

а летом и в начале осени верхняя часть его обнажалась.

     Первым  заинтересовался подземным течением речушки зоолог Р.  Жанель.

Засушливым летом,  когда уровень воды сильно понизился,  он на плоскодонке

проник  под  скалу  по  течению загадочной речки.  Исследуя русло,  ученый

установил, что в недрах горы с ним соединяется еще одна пещера, уходящая в

глубину известнякового массива.  Он сообщил о  своем открытии Бегуэну,  но

тот  не  придал ему значения.  Зато три его сына —  Людвиг,  Якоб и  Макс,

жаждавшие приключений,  решили тайно исследовать ход,  а если там найдется

что-нибудь заслуживающее внимание, удивить отца.

     Сколотив из  досок  нечто вроде лодки и  положив в  нее  три  фонаря,

топор, кирку и немного еды, братья отправились в подземное путешествие.

     Отверстие над водой было совсем небольшим.  Якоб и Макс распластались

на дне челна,  а Людвиг, правивший веслом, чуть приподнял голову над самым

бортом,  чтобы  хоть  что-нибудь видеть.  Через мгновение они  оказались в

кромешной тьме,  прорезаемой только светом фонарей.  Поток бросал лодчонку

во  все стороны,  бил о  камни.  Иногда она садилась на мель и  мальчики с

трудом сдвигали ее с места. Особенно трудно им пришлось, когда русло стало

извилистым. Но вот оно расширилось, и между водой и скалами появилось даже

подобие узкого берега.  Людвиг направил лодку туда,  и вскоре они вытащили

ее на влажную,  топкую глину.  Осмотревшись,  мальчики увидели,  что плыть

дальше  нельзя:  вода  извергалась в  узкий  черный провал.  Они  осветили

фонарями стены пещеры и были очень удивлены,  обнаружив на них изображения

лошадей и оленей, а рядом с ними — людей, будто надевших маски животных.

     Взволнованные своим открытием,  братья осторожно двинулись дальше. По

узкому  ходу  они  проникли в  широкий  подземный зал  —  и  остановились,

пораженные:  свод пещеры облепили сверкающие сталактиты,  из какой-то щели

низвергался причудливый каменный  водопад,  а  в  середине  зала  сверкало

озерцо,  в котором отражались причудливые стены,  своды,  блики фонаря,  с

которыми пришли сюда юные исследователи...

     Людвиг предложил возвращаться,  так как было уже поздно, а выбираться

против течения подземной речки не так-то легко.  Радостные и возбужденные,

братья благополучно добрались до дому.

     Бегуэн, заинтересованный рассказом сыновей, тоже совершил путешествие

в  пещеру.  Осмотрев  подземный кирстовый зал,  он  отправил  в  Парижскую

академию  наук  подробное  сообщение  —   и,   по-видимому,  счел,  что  с

исследованием пещеры покончено. Но его сыновья были другого мнения. Они не

забыли об  отверстии,  которое видели в  подземном зале на высоте примерно

метров десяти.  Им  очень хотелось узнать,  не ведет ли этот ход в  другие

пещеры, и мальчики решили снова тайком отправиться в подземелье.

     Погожим  октябрьским  днем  они   стояли  под   чернеющим  в   вышине

отверстием.  Набросив на выступ возле отверстия веревочную петлю и  киркой

вырубив в камне ступеньки,  братья по очереди вскарабкались и втиснулись в

узкий лаз.  Несколько метров им пришлось подниматься круто вверх, но потом

ход  изогнулся и  пошел  почти горизонтально.  Здесь они  тоже  увидели на

стенах несколько нацарапанных изображений бизона и одной лошади.

     Узкий ход привел их в небольшую пещеру, противоположная стена которой

была  скрыта  сплошным занавесом из  сталактитов и  сталагмитов.  Посветив

фонарями в  щели между натеками известняка,  мальчики увидели,  что  узкий

коридор продолжается.  Пробив топорами и киркой дыру в этом занавесе,  они

двинулись дальше.  Ход стал еще уже,  пришлось ползти на животе.  Куртки и

рубахи были изорваны,  руки —  в  крови,  но  мальчики пробирались вперед.

Вскоре ход снова расширился, и они смогли выпрямиться.

     Через  несколько шагов  шедший впереди Людвиг заметил следы  ног.  Он

нагнулся и  осторожно ощупал затвердевшую глину.  Конечно,  это были следы

первобытных людей! Ведь если бы здесь побывал современник, ему пришлось бы

разрушить преграду из сталактитов, а она была цела!

     Все  трое  склонились над  отпечатками ног:  следы  очень отчетливые,

видны даже мелкие складки на пальцах.

     Людвиг решил унести с собой один отпечаток,  чтобы показать отцу.  Он

осторожно вырезал со  всех  сторон глину,  в  которой отпечатался след,  и

упрятал драгоценную находку за пазуху.

     Миновав еще один поворот подземного хода,  мальчики опять оказались в

карстовой пещере.  Здесь тоже были отпечатки человеческих ног!  Но  Людвиг

решил возвращаться.  Как  только отец услышит обо всем и  увидит отпечаток

человеческой ноги, он, конечно, завтра же отправится сюда вместе с ними.

     Так и случилось. Бегуэн старший пришел в восторг и заявил, что должен

немедленно  убедиться  во  всем  собственными  глазами.  Снова  и снова он

вглядывался  в  отпечаток  человеческой  ноги,  измерял,  рассматривал   в

увеличительное  стекло — и сказал мальчикам,  что они сделали открытие,  о

котором может только мечтать любой антрополог.

     Однако почивать на лаврах мальчики могли только до утра.

     Наутро они снова отправились в пещеру вместе с отцом. Но то, что было

для них пустяком,  для профессора оказалось гораздо сложнее. Не без страха

братья смотрели снизу, как отец взбирается по стене. В конце концов Бегуэн

одолел подъем,  проник в  отверстие и  пробрался в  пещеру,  где  накануне

братьям  пришлось  пробивать ход  в  известняковых натеках.  Здесь  Людвиг

пролез в узкую дыру и исчез в темноте.  Бегуэн посмотрел на Якоба и Макса,

которые уже собрались последовать за братом, и робко спросил:

     — И я должен лезть в эту дыру? Но это же для кошки...

     Сыновья рассмеялись.  А  самый  трудный участок пути к дальней пещере

получил с тех пор название Кошкиной Норы. Профессор все-таки полез в узкую

щель.  Макс  и  Якоб  отбили еще несколько каменных сосулек,  чтобы помочь

отцу.  Уверяя,  что лезть осталось совсем немного,  они скрылись  в  щели.

Бегуэн  попытался последовать за ними,  но застрял,  едва протиснув плечи.

Одному из сыновей пришлось возвращаться,  чтобы тащить отца,  ухватив  его

спереди  за  руки.  Изорвав рубаху,  обдирая в кровь руки,  Бегуэн метр за

метром преодолевал Кошкину Нору.  Когда на буксире у сыновей  он  добрался

наконец до места,  где можно было стать на ноги,  то понял,  что его брюки

остались где-то позади...  Впрочем,  это вызвавшее  дружный  смех  событие

никак  не  поколебало  родительского  авторитета.  Благополучно  преодолев

Кошкину Нору, все четверо двинулись дальше. Они пробирались по узким щелям

и шли через обширные подземные залы. Одна пещера показалась им бездонной —

так в ней было черно.  Наконец  они  пришли  в  круглую  пещеру,  где  ход

кончался.   На  стенах  были  нацарапаны  какие-то  изображения.  Мальчики

бросились рассматривать их,  а профессор,  изумленный, остановился посреди

подземного  зала — прямо перед ним высилось глиняное изваяние!  Достаточно

было одного взгляда,  чтобы понять,  что это корова  и  бык  —  бизоны,  в

которых   древний   скульптор   увидел  символ  продолжения  рода.  Вокруг

вылепленных  фигур  было  множество  отпечатков  человеческих  ног.  Следы

маленьких  ног  вокруг  глиняной  скульптуры  тянулись  почти  правильными

кругами, словно здесь водили хоровод.

     Поразмыслив,  Бегуэн  сказал  сыновьям,  что  перед  ними  не  просто

древнейшее  произведение  искусства.  Глиняные  фигуры  —  это  колдовские

символы плодовитости,  а пещера —  тайное святилище.  Старейшины племени и

колдуны приводили сюда юношей и  девушек,  когда тем исполнялось 13  —  14

лет,  и,  совершив над  ними магический обряд,  в  который входил и  танец

вокруг  святыни,   нарекали  их  взрослыми,  полноправными  членами  рода,

призванными его  продолжать.  Доисторическое святилище  было  тайным,  его

тщательно оберегали, проникнуть сюда было нелегко...

 

 

     Если  вам  доведется попасть на  юг  Франции,  поезжайте в  маленькую

деревушку  Монтескье-Авант  в  департаменте Арьеж,  найдите  проводника  и

побывайте в пещере Тюк д'Одубер.

     Не бойтесь трудностей и  препятствий,  долгой дороги в  недрах горы и

лаза, где можно застрять. Ваше упорство будет вознаграждено. Через семьсот

метров пути вы увидите последнюю пещеру и изваянных там бизонов. Глина, из

которой  вылеплены  фигуры,  высохла  и  потрескалась:  это  старейшая  из

известных скульптур, созданная неведомым художником мадленского времени по

меньшей мере 17 000 лет назад. Сохранились до наших дней отпечатки ног (их

больше ста)  —  следы  тех,  кто  плясал здесь страстный танец магического

посвящения. Мы не знаем их, но можем представить себе, какими они были.

 

 

                             ОХОТНИЧЬЯ МАГИЯ

 

     С   наступлением  осенних  дней   мадленские  охотники  стали  раньше

возвращаться в  пещеру.  Так и  сегодня:  задолго до того,  как сгустились

сумерки, все племя собралось вокруг костра.

     Мужчины   трудились   над   кремневыми  отщепами,   заостряя   их   и

приспосабливая костяные ручки.  Из оленьих костей мастерили иглы, скребки,

наконечники  для  стрел,  в  которых  выдалбливали канавки,  чтобы  скорее

вытекала кровь жертвы. Некоторые работали с особым увлечением. Вот поодаль

немолодой охотник делает из  оленьего рога  жезл для  вождя.  А  у  самого

костра двое мужчин —  Зур  и  Урд —  мастерят дудки из  костей диких птиц,

необходимые на  охоте:  по  их  сигналу все сразу бросаются на окруженного

зверя.

     Зур умеет сделать из кости птицы дудку,  издающую звуки,  — когда она

заиграет, всем хочется танцевать. Такая дудка есть у колдуна.

     (Следует  сказать,  что  в  тщательности  обработки  орудий  мадленцы

уступали ориньякским охотникам.)

     Но  вот  Зур  и  Урд собрали кости и  уложили в  кожаные мешочки.  Их

следовало беречь:  не всегда удается подбить дикого гуся или лебедя, а тем

более орла.  Из  птичьих костей получаются самые лучшие и  легкие иглы,  а

иглы вечно просят женщины —  они их то и дело теряют.  Зур и Урд сердятся,

но  делают  новые;  они  даже  придумали  для  их  хранения  закрывающиеся

коробочки из трубчатых костей.  Но женщины все равно теряют иглы (впрочем,

как и в наши дни...).

     Проходя мимо мужчин,  уже кончивших работать, Зур и Урд остановились.

Уговаривали старого Дага:

     — Расскажи,  Даг,  что случилось с тобой и Чамом, когда ты был молод!

Мы все ждем твоих слов.

     И Даг начал свой рассказ.

 

 

     — Много раз  лето сменяло зиму с  тех  пор,  как я  пошел на  охоту с

Чамом.  Чам в то время был немолод и уже не так крепок.  Вскоре после того

его разорвал пещерный лев, от которого он не смог убежать. Поэтому молодые

не  помнят Чама...  Мы  ушли  далеко от  тех  мест,  где  был  наш  огонь.

Пробирались через лес,  сквозь кусты, пересекали долины, ползли по траве у

самого болота, но не встретили ни бизона, ни медведя, ни дикой свиньи.

     — Наверное, злые духи прогнали ваших зверей и стерли их следы!

     — Чам говорил то же самое, Риан. Он сердился и бранил их.

     — Вот и зря, — вставил старый Ан. — Это могло все испортить.

     — Так и случилось. Небо закрыли черные тучи, подул сильный ветер — он

гнул деревья,  ломал ветки и срывал листья.  Чам велел, чтобы я быстро шел

за ним,  если не хочу оставить свое тело в лесу на съедение гиенам.  Он не

сказал,  куда мы пойдем,  а  я  не спрашивал.  Я спешил за ним,  а темнота

вокруг сгущалась.  Ветер становился все сильнее. Меня ударила сломанная им

сухая ветка, болела рана...

     Зур и Урд присели рядом и внимательно слушали рассказчика.

     — Чам уже бежал не останавливаясь,  и  я старался не отстать от него.

Но вот огненная змея разорвала небо.  Чам бросился на землю,  а  мне яркий

свет ослепил глаза, я споткнулся и перелетел через Чама.

     Мужчины засмеялись.

     — Вам хорошо смеяться, — продолжал Даг, когда они успокоились, — а мы

лежали, прижавшись к земле, и прятали головы в мягкий мох. Небо гремело не

переставая.  Когда  буря  стала  утихать,  мы  осторожно подняли головы  и

застыли от страха: ствол большого дерева возле нас раскололся. Сухие ветки

пылали ярким пламенем.  Вскочив на  ноги,  мы опять побежали изо всех сил.

Хорошо,  что бежать пришлось недолго,  — в моем теле уже почти не осталось

сил.

     — Мы тебе верим, — сказал кто-то из мужчин.

     — Чам знал,  —  рассказывал дальше Даг,  —  что недалеко в скале есть

маленькая,  но глубокая пещера.  Мы нашли ее.  Мокрые,  без сил, мы лежали

там. Опять огонь разрывал небо и небо гремело...

     — Вам-то опасность уже не угрожала, — заметил один из слушателей.

     — Ветер ломал деревья, вырывал их с корнями и бросал на землю. Но вот

Чам поднялся и пошел к выходу. Я хотел пойти за ним, но он остановил меня.

     — И ты послушался его? — спросил кто-то.

     — А что же мне было делать! Я уселся и ждал. Но прошло много времени.

Я  подполз к  выходу и  увидел,  что Чам,  расставив руки,  подпрыгивает и

бормочет что-то непонятное.

     — Это Чам колдовал, — заметил Риан.

     — Наверное,  — согласился Даг. — Чам был не только храбрым охотником.

Он знал много такого,  чего не знали другие. Я тогда вернулся в пещеру — я

боялся помешать ему.  Но мне не пришлось долго ждать. Чам скоро вернулся и

сказал,  что нам нечего бояться.  Это было верно: огонь перестал разрывать

небо, оно стало серым, и много воды хлынуло на землю.

     — Зато в пещере вам было хорошо, — вставил кто-то.

     — Да.  Чам развел маленький огонь —  в пещере было мало дерева, чтобы

кормить большой до утра, и на свет могли прийти звери.

     — У вас была пища? — спросил Риан.

     — Нет,  ты же знаешь,  что зверя мы даже не встретили.  Но Чам утешал

меня,  что мяса будет много,  когда мы сможем уйти из пещеры. И он говорил

правду! Нам пришлось ждать всю ночь и утро следующего дня. Чам сказал, что

он прогнал колдовством плохую погоду и сделал так, чтобы пришел зверь.

     — Уж ты, наверное, удивился!

     — Конечно,  Риан.  Особенно потом,  когда мы вылезли из пещеры и  Чам

пошел к вырванным из земли деревьям, откуда доносились жалобные звуки.  Мы

перелезли через несколько деревьев и увидели большого медведя.

     Теперь и слушателям передалось волнение Дага. Он продолжал:

     — Медведь заметил нас,  и его жалобный вой перешел в злобное рычание.

В страхе я вскочил на поваленное дерево.  Но прежде чем я успел спрыгнуть,

чтобы  спрятаться или  убежать,  мои  уши  услыхали смех.  Смеялся Чам.  Я

обернулся и  понял,  что от  этого медведя убегать не нужно:  на его спину

упало большое дерево.  Оно поломало зверю задние ноги и крепко прижало его

к земле.

     — Найти такого медведя — большая удача, — ввернул Риан.

     — Поэтому Чам  смеялся,  и  я  тоже стал смеяться вместе с  ним.  Чам

говорил мне в пещере правду, что мы найдем много мяса!

     — Откуда он мог это знать? — спросил один охотник.

     — Чам понимал в колдовстве, — ответил ему Риан. — Скажи нам, Даг, где

он этому научился?

     — Я слышал,  будто наш прежний колдун выбрал его себе в помощники. Но

Чаму больше нравилось охотиться на  зверя.  Поэтому тот не  стал учить его

большому колдовству, но кое-чему Чам все же научился...

     Даг замолчал.  Молчали и мужчины.  Они думали о колдовстве,  секретом

которого  владел  Чам.  Никто  не  понимал,  что  каждый  из  них  мог  бы

предсказать богатую добычу,  имей он ум и опыт Чама.  Верно,  Чам учился у

старого  колдуна.  Но  он  еще  замечал  то,  чего  не  видели  другие,  и

предсказывал,  что  будет  дальше,  помалкивая о  причинах.  У  колдуна он

научился хитрости и соединил ее с собственным опытом.

     Так было и на этот раз. Чам колдовал и верил в свое колдовство, но он

слышал,  как рухнуло дерево, и видел убегающего от урагана медведя... Опыт

подсказал охотнику, что это верная добыча: зверь будет яростно вырываться,

ослабеет,  и скоро его можно будет взять без всякого труда.  Поэтому Чам и

говорил так уверенно,  что после дождя и бури у них будет вдоволь мяса, но

умалчивал, откуда он это знает.

     Между тем Даг продолжал свой рассказ:

     — Перестав смеяться,  Чам размахнулся и  всадил медведю в  бок острое

копье.  Медведь страшно заревел и  стал  передними лапами  царапать землю,

стараясь ухватиться за копье зубами.  Но дотянуться не мог.  И Чам смеялся

над его бессилием и  танцевал от радости перед его мордой,  и  я  танцевал

вместе с ним.

     — Редко удается так легко взять медведя, — заметил кто-то.

     Подошел Ред, вождь племени, и Даг замолчал. Но Ред велел продолжать.

     — Рассказывать осталось немного.  Чам хотел убить медведя дубиной. Но

ударить его  удалось только один  раз:  медведь дотянулся лапой  и  вырвал

дубину из рук Чама.  Тогда Чам стал добивать медведя стрелами. Скоро зверь

перестал рычать и рваться, голова его упала на землю. Но Чам не верил, что

медведь мертв, и мы стали бросать в него камни.

     — Хорошо, что Чам был так осторожен, — вставил Ред. — Даже едва живой

медведь может натворить немало плохого.  У многих мужчин остались рубцы от

его лап и зубов. Рассказывай дальше, Даг.

     — Когда мы  увидели,  что медведь мертв,  то отрезали переднюю лапу и

вернулись в пещеру.  Развели огонь, Чам содрал с лапы шкуру, разрезал мясо

на куски и мы стали жарить их на длинных ветках.

     — Должно быть, ты жарил недолго! — заметил Риан.

     — Голодный никогда не жарит долго, — согласился Даг.

     Вокруг засмеялись.

     — Мы тоже голодны, кончай скорее свою историю, Даг! — закричал Зур.

     — Остается уже совсем немного.  Мы закрыли медведя ветками и камнями,

чтобы он не достался лисицам, волкам и гиенам, а потом вернулись с другими

мужчинами и потащили тушу в пещеру. В тот вечер горел большой огонь и было

много вкусного жареного мяса.  И  еще я  получил от  Чама мозговую кость и

кусок медвежьего мозга...

     Мужчины закивали головами — такое лакомство! И ведь в того, кто съест

мозг, перейдут сила и ум медведя...

     — Это конец моего рассказа,  — сказал Даг, обращаясь к Зуру и Урду. —

Теперь ничто не мешает вам наполнить ваши пустые животы.

     И вот уже все сидят,  тесно сгрудившись,  вокруг огня и жарят полоски

оленьего мяса.  Его запах привлекает женщин и детей. Они подходят к костру

и получают свою долю.

     Зур,  сидящий рядом со старым Дагом,  уже кончил есть и  спросил его,

когда тот прожевал свой кусок:

     — Зубы медведя Чам оставил тогда себе?

     — Да,  он сделал в  них дырки и  повесил на шею ожерелье.  А  когти с

одной лапы он отдал мне. Из них и из волчьих зубов я тоже сделал ожерелье,

которое ношу до сих пор.

 

 

     Один за другим мужчины и женщины отходили от  костра  и  укладывались

спать.  И  скоро  у огня остались только старые,  опытные охотники и вождь

Ред.

     — Я хочу спросить, следите ли вы за тем, что делают сейчас медведи, —

начал он.

     — Мы ходим за ними,  Ред.  Они уже разжирели и начинают искать место,

где бы спрятаться на зиму.  Скоро можно будет охотиться на них,  — ответил

Урд.

     Остальные согласно закивали.

     — Значит,  нам  пора  готовиться,  —  сказал вождь.  Он  повернулся к

колдуну:  — Мужчины собираются на медведя. Надо, чтобы охота была удачной.

Ты можешь это сделать?

     — Могу,  —  ответил колдун. — У меня все готово. Пусть те, кто пойдет

на медведя, завтра соберутся здесь, у огня, со своими копьями и луками.

     — Будет так, как ты говоришь, Мар.

     Мужчины еще немного посидели у  огня и  разошлись.  Только старый Даг

остался стеречь огонь.

     На  следующий вечер охотники ждали Мара  у  костра.  Колдун подошел к

огню и велел бросить в него большие смолистые ветки. Когда пламя занялось,

он сказал:

     — Я пойду вперед с Гином. Остальные пойдут с вождем Редом.

     Мар вынул из костра горящую ветвь и ушел к себе в нишу. Вернулся он с

мешком из шкуры, который передал Гину, и позвал его за собой.

     Вскоре все остальные тоже тронулись в путь во главе с вождем.

     Ручей,  вдоль которого они идут,  течет по ущелью.  Мужчины бредут по

пояс в холодной воде,  факелами освещая себе путь. Отблески огня пляшут по

неровным каменным стенам.

     Вскоре люди выходят на сухое место.  Теперь они в  пещере.  С потолка

свисают белые  каменные сосульки на  стенах нарисованы бизоны с  копьями в

боках.  Охотники не  останавливаясь шагают  дальше:  сегодня бизоны их  не

интересуют.  Не смотрят они и на изображения диких лошадей. Но вот и конец

пути —  небольшая низкая пещера.  Посередине —  грубо вылепленное из глины

туловище медведя без  головы.  Горят два  вставленных в  щели факела.  Это

факелы Гина и  колдуна Мара.  Люди смотрят.  Гин надевает на глиняную тушу

настоящую медвежью шкуру и  насаживает на  сук голову настоящего медведя —

сук торчит из глины как раз там, где должна быть голова.

     Охотники, вставив факелы в расщелины, усаживаются лицом к медведю. На

них обращена разинутая пасть с крупными белыми зубами.

     Вдруг из  темноты появляется колдун.  Он в  медвежьей шкуре,  сзади —

лошадиный хвост, на голове — оленьи рога и маска. В вырезах блестят глаза,

а вокруг — пестрый рисунок. Снизу у маски нечто вроде бороды.

     ...Из темноты раздается слабый грохот,  и  колдун  начинает  медленно

танцевать.  Грохот  усиливается,  и танец становится исступленным.  Колдун

изгибается, воздевая руки.

     Танец захватывает и  охотников.  Они сидят со скрещенными ногами,  но

туловища их начинают раскачиваться.  Сначала медленно и плавно,  потом все

быстрее.  Мар продолжает танец.  Гин гремит камнями в надутом пузыре дикой

свиньи. Когда замирает последний звук, раздается хриплый голос колдуна:

     — Я  сотворю могучее колдовство!  Силу я  взял у  бизона,  у  волка —

хитрость,  у лошади — быстрый бег, у рыси — осторожность. И каждому из вас

достанется от моего колдовства!

     Под  грохот  камней  в  пузыре  колдун  прыгает от  одного охотника к

другому,  наклоняется над  каждым,  дует каждому в  лицо.  Потом он  снова

бросается в сторону. Снова звучит его голос:

     — Теперь  медведь  знает,  что  придут  охотники,  которых он  должен

бояться. Он побежит от вас, потому что вы сильнее, хитрее и осторожнее, но

ему не уйти, потому что вы быстрее!

     Мар снова начинает танец.  Теперь его лицо обращено к фигуре медведя.

Он  обходит ее,  пританцовывая,  потом подпрыгивает.  После каждого прыжка

колдун приседает,  руки его высоко взлетают,  он хлопает в ладоши.  Бурный

танец, сопровождаемый отрывистыми дикими криками, продолжается.

     Внезапно колдун останавливается перед медвежьей головой,  протягивает

к ней руки и с угрозой восклицает:

     — Я обратил против тебя и тех мест, где ты ищешь свою добычу, могучее

колдовство. Тебе не одолеть его ни силой, ни хитростью. Оно затуманит твои

глаза,  испортит твой нюх,  ослабит твои ноги.  Ты не уйдешь от охотников,

которые ищут тебя. Ты не спрячешься от смерти, которая живет на остриях их

стрел и копий!

     Снова возгласы,  шум и грохот.  Колдун стоит,  словно это его сразило

заклинание,  но недолго.  Он издает дикий крик,  одним прыжком оказывается

рядом с охотниками, плюет на острия их копий и стрел, приговаривая:

     — Пусть  ваши  копья и  стрелы никогда не  минуют цели!  Пусть всегда

летят прямо в  медведя и пронзают его сердце!  Колдун бросается в сторону,

останавливается рядом с вождем и кричит:

     — Вставайте, охотники, приготовьтесь к танцу смерти!

     Мужчины вскакивают.  В  их  глазах  горит  нетерпение —  приближается

главное колдовство.

     Снова  звучит  грохочущая музыка,  в  нее  вплетается протяжное пение

колдуна.  Охотники переступают с ноги на ногу. Сначала медленно, потом все

быстрее движутся вокруг медведя.  В  руке у  каждого —  копье или  лук  со

стрелой.  Они  натягивают и  опускают  тетиву  луков,  словно  проверяя ее

прочность и силу,  раскачивают в руках копья,  будто примериваются,  чтобы

метнуть их.

     Колдун издает громкий крик.  Общий вопль отвечает ему.  Люди  уже  не

помнят себя в бешеном танце. Со свистом впиваются стрелы в медвежью шкуру.

Рядом  вонзаются  копья.   Но  вот  пущена  последняя  стрела,  колдовство

окончено.

 

 

     Еще  и  сегодня можно убедиться,  что все рассказанное —  не  досужая

выдумка.  Вылепленный из глины медведь со следами копий и стрел сохранился

до наших дней.  Не хватает только шкуры,  которой его покрывали, и головы.

Шкура сгнила,  сук,  на который насаживали голову, тоже. Но череп остался:

он  лежал между лапами глиняного зверя,  его  унес отважный исследователь,

который нашел это  доисторическое святилище,  —  Норбер Кастере.  Один  из

самых  известных  сегодня  французских  натуралистов,  отличный  пловец  и

альпинист, он посвятил свою жизнь исследованию пещер.

     В августе  1922  года  Кастере  обнаружил  в Пиренеях,  неподалеку от

селения Монтеспан,  уходящий под землю ручей.  От местных жителей он знал,

что  в  засушливые  месяцы  уровень  воды  в  нем  падает и по руслу можно

проникнуть в недра горы метров на шестьдесят. Но дальше не удается, потому

что свод туннеля опускается, прижимаясь к поверхности воды.

     Кастере решил исследовать русло ручья.  Путешествие было рискованное,

тем более что Кастере пустился в  него в одиночестве.  Со свечой в руке он

продвигался по мелкой воде,  пока метров через шестьдесят ему не преградил

путь   свод.   Но   Кастере  был   преисполнен  решимости  преодолеть  это

препятствие.  Укрепив свечу на выступе камня,  он набрал побольше воздуха,

нырнул и  поплыл под водой,  касаясь одной рукой каменного свода.  Он  был

отличным пловцом, привык к холодной воде горных речек и умел на две минуты

задерживать дыхание.  Следовательно,  в  его  распоряжении было не  больше

минуты:  ведь столько же  времени требовалось на возвращение,  если дальше

пути нет...  И  вдруг Кастере почувствовал,  как  его скользящие по  камню

пальцы оказались над водой. Он сразу вынырнул, чтобы отдышаться.

     Вокруг была кромешная тьма.  Немного отдохнув, Кастере снова нырнул и

поплыл назад.  По руслу ручья он выбрался из подземелья, решив, что завтра

попробует проникнуть дальше.

     На следующий день Кастере взял с собой резиновую купальную шапочку и,

прежде чем надеть ее,  положил туда две свечки и коробок спичек.  Повторив

все,  что он  делал накануне,  Кастере вынырнул по другую сторону сифона и

зажег свечку.  Дальше были карстовые и сталактитовые пещеры, узкие проходы

и высокие залы.  Потом свод туннеля снова опустился. Этот второй сифон был

опаснее первого,  так как прямо в воду уходили острые пики сталактитов. Но

Кастере преодолел и  его.  Свеча освещала все новые пещеры.  Исследователю

приходилось перелезать через каменные выступы,  уклоняться от  срывающихся

сверху кремней,  брести в ледяной воде — и все это в полной, жуткой тишине

подземелья.

     Наконец  Кастере  все-таки  пришлось  остановиться:  проникнуть через

узкий проход было невозможно,  так же как пройти гору насквозь и выбраться

по руслу того же ручья с другой стороны.  Так он, во всяком случае, думал.

(Позже оказалось — путь есть.)

     Усталый и разочарованный,  Кастере остановился отдохнуть,  машинально

шаря  рукой в  воде.  Вдруг он  почувствовал что-то  живое и  схватил его.

Достав  добычу из  воды  и  разжав пальцы,  он  увидел у  себя  на  ладони

головастика —  это  значило,  что  совсем  недалеко отсюда  светит солнце!

Значит,  он прошел систему пещер насквозь,  от начала до конца.  И  только

выйдя  из  подземелья,  Кастере узнал,  что  пробыл под  землей целых пять

часов.  (Когда пещеры были измерены, оказалось, что их протяженность около

трех километров.)

     В  том году Кастере не  повторял своих подземных путешествий:  прошли

дожди,  вода в  ручье поднялась,  и подземный ход стал недоступным.  Но на

следующее лето он вернулся сюда со своим другом Анри Годеном.  Им повезло:

лето  выдалось сухое,  дождей почти не  было.  Вода в  ручье сильно спала.

Метрах в  двухстах от  входа  в  подземелье исследователи обнаружили сухое

ответвление от первого туннеля и решили начать с него. Все здесь покрывали

натеки сталактитов.

     Кастере и  Годен долго пробирались по  узкому ходу местами заплывшему

глиной.  Здесь  Кастере  попалось  каменное орудие.  Исследователи еще  не

успели  разобраться,  что  это  такое,  как  находки  стали  повторяться —

буквально одна за  другой.  Так  они добрались до  возвышения из  засохшей

глины.  Вглядевшись,  Кастере понял,  что  перед ними  скульптура медведя.

Можно было заметить даже что-то вроде когтей на лапах. Они нашли еще дикую

лошадь  и  двух  шагающих друг  за  другом  львов,  вылепленных из  глины.

Животные  тоже  были  без  голов.   На   стенах  исследователи  обнаружили

нацарапанные изображения мамонта,  оленя,  дикой лошади,  бизона, зубров и

других зверей,  а на глиняном полу пещеры — множество человеческих следов.

Первобытные люди приходили сюда примерно 17  000  лет назад для совершения

обрядов, связанных с охотой на диких животных.

     Кастере еще не раз возвращался в эту пещеру — и всегда находил что-то

новое. Он обнаружил место, откуда первобытный скульптор брал глину, и даже

куски  глины  с  отпечатками  его пальцев.  В расселине скалы было найдено

множество каменных орудий.

     Кастере удалось понять,  почему у  скульптуры медведя не было головы.

Между  лапами  глиняного изваяния он  нашел  хорошо сохранившийся медвежий

череп и сделал вывод, что медведь был вылеплен действительно без головы, а

голову ему  приделывали настоящую.  Когда в  шее обнаружили глубокое узкое

отверстие,  стал  ясен и  способ крепления:  медвежью голову насаживали на

деревянный кол и втыкали глубоко в глиняную шею статуи.

     Если глиняную фигуру медведя венчала настоящая голова, то очень может

быть,  что поверх статуи надевали настоящую медвежью шкуру.  Конечно,  она

истлела, как и тот кол или сук, на который была надета голова.

     Специалистам было  ясно,  что  статуя —  предмет древнего охотничьего

культа, а пещера, в которой она находится, — доисторическое святилище.

     Какие обряды совершались вокруг глиняного медведя,  нам,  разумеется,

не  известно.  Но  скорее всего они  были  связаны с  танцами,  а  также с

метанием копий и стрельбой из лука: следы оружия наших предков сохранились

на глиняном изваянии.

 

 

                              НА НОВЫЕ МЕСТА

 

     Опять мужчины вернулись с охоты с пустыми руками.  Целый день бродили

они,  обошли чуть ли  не  половину своих владений,  но так и  не встретили

зверя.  Женщины,  с  нетерпением ожидавшие их  возвращения,  притаились по

темным углам пещеры,  грустно глядя на голодных детей.  Они уже не помнят,

когда в  последний раз  ели досыта,  с  каких пор на  них смотрят голодные

детские глаза.

     Мужчины встревожены.  Ни весной,  ни летом,  ни осенью не было зверя.

Они забирались в самую чащу,  надеясь добыть оленя или свинью.  Рыскали по

степи в поисках стада лошадей — как трудно убить хотя бы одну! Не стало ни

оленей,  ни диких свиней,  ни лошадей. А крупного зверя — зубров, бизонов,

мамонтов —  уже  давно  почти  не  было.  Может быть,  люди  слишком долго

истребляли животных и они ушли искать новые пастбища,  а те, что остались,

так напуганы, что при малейшей опасности исчезают?

     Зимой стало еще хуже.  О ней и вспоминать не хотелось. Они ждали, что

начнется кочевой ход оленей,  тогда...  А на самом деле оленей было совсем

мало,  и  тех,  что показались здесь,  тоже скоро не  стало.  Но эти олени

спасли их от страшного голода.  В те немногие дни,  когда проходили стада,

мужчины не ложились спать.  Из последних сил, забыв про усталость, холод и

снег, словно голодные волки, шли они за оленями.

     Убив оленя и  напившись его  теплой крови,  они  волокли его  прямо к

пещере,  сдирали шкуру,  разделывали тушу, резали мясо каменными ножами на

узкие полоски и  вялили их  над  огнем в  дыму  до  поздней ночи,  пока не

валились с  ног.  А  рано  утром уже  снова преследовали оленье стадо.  Но

животные  становились  все  осторожнее.  Подкрадываясь к  стаду,  охотники

надевали оленьи шкуры с рогами, ползли на четвереньках.

     Наступил день, когда ушло последнее стадо. Напрасно искали охотники —

нигде не  было ни  одного оленя.  В  смятении,  совершенно без сил мужчины

возвращались ни с чем. Немного поев и отогревшись у огня, они забывались в

беспокойном сне на ворохе сухой травы или листьев под звериной шкурой.  Не

было больше веселых разговоров у огня.  Всех одолели заботы. Вяленого мяса

было мало,  а холода предстояли долгие. Да и женщины прошлым летом собрали

лишь скудные запасы пищи.  Был плохой год:  вдруг вернулись морозы,  когда

уже все распускалось,  потом началась засуха, и клубней, луковиц, кореньев

выросло совсем мало.

     Зима выдалась не очень холодная,  и снега выпало меньше,  чем обычно.

Мужчины могли уходить из пещеры. Иногда они приносили лису или зайца. Один

раз им  повезло —  добыли белых куропаток:  невидимых на  снегу белых птиц

выдали черные хвосты.

 

 

     Колдун Инг  не  знал  покоя:  его  колдовство не  помогало,  звери не

появлялись.  И вот однажды утром он набрал в лошадиную кость тлеющих углей

и  ушел из пещеры,  завернувшись с головы до пят в шкуру.  В одной руке он

нес кость с угольями, в другой — мешок из шкуры, завязанный крепкой жилой.

     Долго брел  он  по  снегу.  Дорогу колдун знал  хорошо,  но  снег был

слишком глубок.  Изнемогая и задыхаясь, карабкался он с сугроба на сугроб.

Пот  струился  по   сморщенному  лицу.   Наконец,   обессиленный,   старик

остановился перед высокой скалой. Передохнул, глядя вверх, будто отыскивая

что-то  на заснеженном склоне,  и  медленно,  осторожно стал взбираться на

скалу. Кость, в которой тлели угли, и мешок он держал теперь в одной руке,

а другой цеплялся за выступы, чтобы не сорваться. Скоро колдун очутился на

занесенной  глубоким  снегом  площадке.   Над   ней   виднелось  небольшое

отверстие.  Инг  поставил мешок,  положил на  него кость с  углями и  стал

обеими  руками  разгребать  снег  вокруг  дыры.  Расчистив  узкую  высокую

расселину в  камне,  он по колено в  снегу протиснулся в  нее и очутился в

пещере.  В  полутьме возле  ниши  в  каменной стене можно было  разглядеть

огороженный камнями очаг.  Был здесь и  запас веток и сухой травы.  Колдун

опустился на  колени,  разгреб  золу,  бросил  в  середину пригоршню сухой

травы,  немного тонких веток и  щепок и  вытряс на  них  тлеющие угли.  Он

раздувал их,  пока не вспыхнули первые язычки пламени,  а  потом подбросил

ветки  потолще.  Огонь  запылал.  Подкатив большой камень,  колдун  уселся

погреться и подсушить отсыревшую шкуру.

     Но отдыхать долго времени не было.  Старик взял горящий смолистый сук

и,  прихватив свой мешок,  пошел по подземному ходу дальше. Не оглядываясь

по сторонам,  он быстро пробирался широкими и узкими проходами,  пересекал

пещеры.  Вот  и  цель  долгого путешествия:  на  каменной стене нарисованы

мамонты —  целое  стадо косматых зверей.  Колдун хорошо знал  эти  цветные

рисунки.  Здесь  он  творил  свои  заклинания,  отсюда призывал удачу  для

охотников  племени...   Но  уже  давно  колдовство  не  помогало:  мужчины

возвращались чаще всего с  пустыми руками и переставали верить его словам,

его обрядам. И теперь он все время думал, что же сделать, чтобы колдовство

помогало, чтобы соплеменники снова поверили колдуну Ингу.

     Однажды ему  пришло в голову,  что виной всему звери,  нарисованные в

подземелье.  Племя терпит нужду и  голод  потому,  что  он  колдует  перед

мамонтами,  а  мамонты  попадаются  здесь  все  реже и реже.  Иные молодые

охотники и не видели их никогда в жизни...

     И  вот теперь он  стоит перед нарисованным на  камне стадом мамонтов,

втыкает факел в  расселину и  достает из мешка несколько пригоршней земли.

Это  не  простая земля:  она  разных  цветов,  смешана с  жиром  убитых  и

съеденных зверей и красит камень в другой цвет.

     Старик  извлекает  из   того  же   мешка  связанные  пучки  шерсти  и

принимается за дело.  Он водит намазанным цветной землей пучком шерсти — и

поверх  прежних  изображений постепенно  возникают  новые.  Это  бизоны  —

животные,  которые водятся повсюду.  Его  соплеменники чаще  всего убивали

бизонов.

     Закончив,  колдун тут  же,  надев  на  голову маску бизона,  начинает

священнодействие.

 

 

     И  это колдовство помогло не  больше,  чем пляска перед нарисованными

мамонтами.  Голодные люди принялись за  оленье мясо,  запасенное в  лучшие

дни.  Еще несколько дней только детям давали немного пищи,  а взрослые уже

ничего  не  ели.   Голодными  они  ненадолго  засыпали,   голодными,  едва

проснувшись, снова брели по снегу в надежде раздобыть пищу. Женщины упрямо

искали  хоть  что-нибудь  съестное  среди  выброшенных  костей.  Когда  не

оставалось уже никакой надежды, людям в последний раз улыбнулось счастье.

     В уже давно вырытую западню провалился мускусный бык. Его мяса хватит

дотянуть до конца зимы. Мужчины все до одного тут же отправились к западне

за добычей.  Огромный зверь под ударами палиц и копий быстро испустил дух.

Утолив  голод,   охотники  стали  резать  огромную  тушу  на  части.   Они

торопились,  чтобы мороз не превратил их добычу в камень — тогда разделать

ее будет гораздо труднее.

     Но унести мясо за один раз люди не смогли.  Они оставили часть туши в

яме,  накрыв  ветками  и  придавив камнями,  а  на  следующий день  унесли

остальное. Теперь мороз — мясо не протухнет.

     Голод им больше не грозил — мяса хватит надолго. А потом снова придет

тепло и с ним, может быть, хорошая охота...

 

 

     Но надежды людей не сбылись. В этот теплый летний вечер лица мужчин и

женщин  омрачены заботами.  Не слышно разговоров.  Мужчины расположились у

огня.  Вождь племени,  опытный и рассудительный Фар,  уже не  первый  день

безмолвно  сидит  с  ними,  не отрывая взора от пламени,  и не знает,  что

делать.  Лицо его избороздили морщины,  в глазах  печаль.  Он  думает.  Он

знает:  что-то должно случиться,  что-то важное. Беда пройдет, у них опять

появится много еды.  Мужчины и женщины будут веселы и довольны — пища даст

им  веселье  и  радость,  силу и храбрость.  И вот ему показалось,  что он

увидел, узнал, что делать, и понял, что это правильно и нужно держаться за

эту мысль до конца... И решил сразу сказать все мужчинам.

     Проворно поднявшись с  камня,  он  вынул  из  кожаного мешочка птичью

кость,  залепленную с одного конца смолой,  и дунул в нее. Раздался резкий

свист.

     Сидевшие  рядом  с  Фаром  охотники  удивленно  подняли  головы.   Из

закоулков пещеры подошли остальные.  Они  знали:  свисток вождя  зовет  на

совет.

     И  вот  уже  все  мужчины  собрались  вокруг  костра.  Прислушиваясь,

толпятся неподалеку женщины.

     Фар обращается к мужчинам:

     — Я  позвал вас,  чтобы вы  послушали мои слова и  они не прошли мимо

вас.  Уже давно нигде вокруг нет зверя.  Мы терпим нужду и  голод,  мы все

отощали и теряем силу.

     Мужчины молча, согласно кивают. А Фар продолжает:

     — Звери,  которые остались,  теперь осторожны,  хитры.  Они  убегают,

когда мы еще далеко.  И  мы не можем их взять ни в ущельях,  ни на скалах.

Ямы что мы  роем на  их  тропинках,  остаются пустыми,  капканы из крепких

деревьев стоят зря...

     — Это все потому,  —  вставляет один из охотников, — что здесь совсем

не осталось зверя.  Вспомни, Фар, сколько добычи мы приносили! Раньше были

стада бизонов и зубров,  свиней и лошадей, олени. Были и мамонты! А теперь

их нет, и наши ямы остаются пустыми, и нам не в кого бросить копье. Потому

что звери ушли отсюда и колдун Инг не может вернуть их обратно...

     — Это не моя вина,  — пробует защищаться старый колдун. — И дело не в

моем колдовстве. Оно всегда было сильным. Это вы, охотники, сами не делали

так, как нужно, чтобы колдовству ничто не могло помешать.

     Видно,  слова колдуна не нравятся старейшине,  он останавливает его и

продолжает:

     — Если мы хотим быть сытыми и сильными,  если хотим, чтобы у нас было

много здоровых детей,  мы должны жить там, где много зверей и много плодов

и кореньев.

     — Мы хотим быть сильными! — кричат мужчины.

     — Тогда нам нужно уходить! Мы должны уходить на новые места!

     — На новые места!  —  восклицают мужчины.  — Веди нас туда, Фар. Веди

нас!

     — Я поведу вас,  —  сказал вождь.  —  Мы пойдем завтра. Ждать нельзя.

Прежде чем выпадет снег,  мы должны найти,  где жить, и приготовить запасы

на  зиму.  Поэтому все вы собирайтесь в  дорогу.  Когда кончится ночь,  мы

пойдем на новые места!

     Закончив, Фар быстро ушел в темноту.

 

 

     Утро едва занялось,  а все уже на ногах.  Женщины,  девочки, мальчики

скатывают шкуры и  делят ношу  между собой.  А  мужчины наполняют мешки из

шкур  каменными и  костяными орудиями,  собирают оружие  и  остатки  пищи.

Старик  колдун тоже  собрал свой  мешок,  наполненный самыми удивительными

вещами.

     Когда Фар видит, что все готовы, он подает знак двигаться в путь.

 

 

     Я  рассказал эту  историю,  чтобы  подчеркнуть,  что  людям,  живущим

большими кланами, нужно было много пищи, а чтобы добыть ее, им приходилось

постоянно менять место стоянки.  Благополучие охотников за мамонтами эпохи

ориньякской культуры,  охотников за  северным оленем  мадленского времени,

точно так  же  как их  более древних предков,  зависело от  охоты и  сбора

растений.  Как  и  их  предшественники,  они  не  могли жить оседло даже в

пределах достаточно обширных районов. Возможность прокормиться зависела от

климата и погоды.  Долгая засуха или жестокий мороз могли уничтожить почти

все коренья,  весенние заморозки —  погубить цветы на кустах и  деревьях и

оставить людей без  плодов.  Непрерывно охотясь,  люди оттесняли зверя,  и

животные уходили в еще не обжитые места.

     Мужчины  племен  ориньякской и  мадленской  эпох  уже  были  хорошими

охотниками. Они уверенно владели копьями с острыми наконечниками из камня.

Иногда  наконечники делались из  костей мамонта.  Очевидно,  в  эту  эпоху

появились лук  и  стрелы*,  возможно,  даже  праща  —  зашитые в  шкуру  и

связанные ремнями камни.  При  верном  броске  они  обвивались вокруг  ног

жертвы и  валили ее  на  землю.  Из  толстых веток  охотники умели  делать

палицы.

     _______________

          * Лук и  стрелы,  как  свидетельствуют  археологические  данные,

     появились не раньше мезолита. — Прим. ред.

 

     Люди мадленского времени изобрели копье с  канавкой для крови.  Когда

копье с таким острием настигало зверя,  он быстро терял кровь,  а вместе с

ней и силы, его легче было догнать и убить. Появились и гарпуны с зубцами.

Можно предположить,  что люди уже знали действие ядов и смазывали ими свое

оружие.  Это тем более вероятно,  что есть основания считать их известными

даже неандертальцам.

     Оружие  у   людей  верхнего  палеолита  было   совершеннее,   чем   у

неандертальцев,  но  охота  на  крупных  животных —  мамонтов,  шерстистых

носорогов,  зубров,  бизонов, пещерных медведей, диких лошадей — все равно

была делом нелегким и рискованным.

     Люди  охотились большими группами:  в  одиночку даже  самый  искусный

охотник был беспомощен.  Да и  при охоте большой группой нередко случались

тяжелые,  а  иногда смертельные увечья.  Это  ослабляло племя,  заставляло

размышлять и придумывать что-то новое.  По сохранившейся пещерной живописи

мы заключаем, что эти люди хорошо знали образ жизни и повадки животных, на

которых охотились, и пользовались своими знаниями.

     На тропах,  которыми звери шли на водопой,  люди копали глубокие ямы,

накрывали их сверху ветвями,  присыпали землей и листьями. В такие западни

— для  них иногда использовали и  естественные углубления —  попадали даже

крупные звери  —  мамонт  или  шерстистый носорог.  По  некоторым пещерным

рисункам видно,  что в  дно таких ям вбивали толстые жерди с  заостренными

концами.  Иногда зверя загоняли в болото или узкое ущелье,  из которого не

было выхода.

     Но  это еще не все.  На стенах многих пещер во Франции и  в  Северной

Испании сохранились не  только  изображения «волчьих ям»  с  острым  колом

посредине,  но и  ловушек в виде загородки с единственным входом,  который

заваливали после того, как в загородку удавалось загнать зверя.

     Иногда такие  загоны были  довольно обширными и  могли вместить сразу

много животных.  Их  забивали по  мере надобности.  (Разумеется,  это лишь

ничем не  доказанное предположение.)  По  пещерным рисункам мы  знаем и  о

более сложных западнях:  массивные стволы деревьев ставились над  звериной

тропой так,  что зверь, проходя под ними, выбивал опору и его придавливало

падающим деревом.  Забить придавленного зверя было уже просто.  На  многих

рисунках можно видеть и  охоту с помощью сетей.  Нередко люди пользовались

звериными шкурами,  чтобы  на  четвереньках подкрасться к  зверю поближе и

поразить его.

     Охотники палеолита умели использовать и особенности рельефа. Вот один

из хорошо известных приемов.  В районе Солютре (севернее Лиона) во Франции

над равниной возвышается скала высотой 350 метров.  С  севера она образует

пологий склон, с южной стороны круто обрывается вниз. Можно с уверенностью

сказать,  что первобытные охотники остроумно пользовались этой скалой. Они

загоняли диких  лошадей с  пологой стороны.  Напуганные огнем  и  криками,

животные срывались с  кручи  и  падали вниз.  Такой способ охоты на  диких

лошадей существовал в  этой местности долго.  Неопровержимое свидетельство

тому —  мощный слой,  буквально сложенный из костей диких лошадей.  Туссен

считает,  что здесь погребены останки примерно 40  000 лошадей,  а  другие

исследователи оценивают это число даже в 100 000.

     Другой пример:  в  Чехословакии,  у  Преждмости,  обнаружена  стоянка

первобытного человека,  где сохранились кости примерно 1000 мамонтов. Судя

по всему,  здешние люди научились использовать болотистую пойму реки:  они

загоняли туда отбитых от стада мамонтов, преимущественно молодых, и, когда

огромный зверь увязал в болоте, легко справлялись с ним.

     Первобытные охотничьи  племена  не  отдавали  предпочтения каким-либо

определенным животным,  они охотились на  любого зверя.  Поэтому на многих

стоянках можно  обнаружить кости самых разнообразных животных —  мамонтов,

шерстистых носорогов, пещерных медведей, зубров, бизонов, северных оленей,

диких лошадей,  диких свиней,  волков, песцов. Если удавалось добыть птицу

или рыбу,  ели и их.  Но главным объектом охоты племен верхнего палеолита,

во  всяком  случае  в  восточных районах Европы,  был  мамонт.  Иногда эти

племена так  и  называют —  охотниками на  мамонтов.  О  первобытных людях

мадленского времени, которые охотились главным образом на северного оленя,

мы и говорим как об охотниках на оленей.

     Мясо убитых животных люди жарили на  раскаленных камнях —  эти  камни

находят вокруг кострищ,  —  а когда были голодны, ели мясо и сырым. Варить

его  они  не  могли,  потому  что  еще  не  умели  изготавливать  глиняные

обожженные сосуды для воды.  (Этим искусством овладели впервые только люди

неолита.)  Раздробленные черепа и  крупные кости убитых животных говорят о

том,  что  головной и  костный мозг  считался у  первобытных людей  особым

лакомством.

     В жаркое время года людям приходилось быстро уничтожать добытое мясо,

иначе оно портилось,  а в холода они могли сохранить мясо дольше. Конечно,

если было что сохранять —  нельзя забывать,  что морозы не  способствовали

успешной охоте.  Можно не  сомневаться,  что,  прежде чем первобытные люди

научились вялить  или  коптить мясо,  голод  в  морозы  принес  им  немало

бедствий...  Как могла прийти мысль о копчении?  Наверное,  кусок мяса был

забыт (когда люди были сыты) где-нибудь рядом с костром,  в дыму.  А позже

оказалось,  что он хорошо пахнет и приятен на вкус.  Постепенно вялить или

коптить мясо  стало  привычкой и  потребностью.  Люди  палеолита полностью

зависели  от  охоты:  скотоводством они  еще  не  овладели.  (Скотоводство

появилось только в неолите.) Однако не следует забывать и о том,  что мясо

было  не  единственной пищей  палеолитических людей.  Немалое место  в  их

рационе занимала и растительная пища.

     И  все  же  охота  была  главным  содержанием жизни.  Богатая  добыча

заставляла племя забывать о  голоде и  нужде.  Но  периоды успехов и  даже

избытка пищи обязательно сменялись периодами нужды и голода.

     Постепенно охота  становилась более успешной.  В  эпохи ориньякской и

мадленской культур  были  созданы первые  произведения искусства,  которые

донесли до  нашего  времени свидетельства этих  попыток.  В  изображениях,

нацарапанных и  нарисованных на камне или вылепленных из глины,  явственно

проступает,  что  не  только эстетическое чувство побуждало человека к  их

созданию:  почти  все  произведения  доисторического искусства  связаны  с

магией, с обрядами, относящимися к охоте на зверя. То же можно сказать и о

многочисленных   фигурах   животных,    нацарапанных,   нарисованных   или

вылепленных,  о  которых мы  уже  говорили.  Очевидно,  люди верили,  что,

изобразив на  камне раненого или  пойманного в  западню зверя,  они  после

свершения магического обряда и  в  самом деле на следующей же охоте сразят

его копьями или поймают в западню.  По-видимому,  они действовали на охоте

так, как изображено на каменных стенах пещер. Еще одно доказательство, что

рисунки ориньякской и  мадленской культур служили не для развлечения:  эти

произведения  доисторического  искусства  обычно  находились  на   большом

расстоянии от  входа в  пещеру,  а  нередко вообще были скрыты в  укромных

местах, в глубокой тьме.

     Иногда в пещерах так много наскальных изображений и рисунков,  что мы

уверенно можем  считать  эти  подземелья своего  рода  святилищами.  Такие

святилища всегда находятся в труднодоступных,  потаенных местах.  И в наше

время открыть их  удается лишь случайно —  спускаясь в  глубокие пропасти,

преодолевая подземные лабиринты и реки, пробираясь под обрушенными сводами

пещер, расчищая непроходимые лазы в каменных ущельях подземелий.

     Внимательно изучая творения доисторических художников,  мы  понимаем,

что многое им  не  удавалось —  не всем было присуще подлинное мастерство.

Многие  древние изображения мы  могли  бы  считать своего  рода  эскизами,

набросками или  предположить,  что их  создателям не  хватало верной руки,

острого глаза  и  просто таланта.  Но,  разумеется,  истинные произведения

искусства  создали  не  один  и   не  два  древних  художника.   Мы  знаем

замечательные творения художников многих племен и поколений.

     Известны и  такие предметы древнего искусства,  которые,  безусловно,

имеют отношение к охотничьей магии,  но обнаруживаются не в глубине пещер.

Находили объемные изображения животных, нацарапанные на отдельных камнях и

костях и  грубо вырезанные из  камня или кости.  Такие предметы было легко

переносить с  места на  место,  чтобы совершать магические обряды в  любое

время и в любом месте.

     Не только изображения и предметы относились к области магии, но также

и танцы, песнопения с музыкой, одеванием масок, разрисовкой тел. Вероятно,

танцы   сопровождались  примитивными   песенными   мелодиями,   игрой   на

примитивных духовых инструментах, своего рода флейтах, которые сохранились

до наших дней.  Нет сомнения, что перед этими танцами мужчины разноцветной

глиной наносили узоры на  свои  тела.  Быть может,  определенные церемонии

требовали и  совершенно определенных предметов и украшений —  так возникал

обряд.   Обряды,  конечно,  не  могли  совершаться  без  колдунов.  Многие

произведения доисторического искусства  дают  бесспорные доказательства их

существования.   Колдун  (у   него  могли  быть  и   помощники)  руководил

магическими церемониями,  хранил в памяти подробности обрядов,  а время от

времени обновлял их  —  это  должно было придать колдовству новую силу,  а

значит,   принести  пользу  племени.  Колдуны  пользовались  всевозможными

масками. Среди сохранившихся изображений особенно интересна фигура колдуна

из пещеры Трех Братьев в  Южной Франции.  Маг показан в движении.  Сзади у

него прикреплен лошадиный хвост, тело обернуто шкурой медведя или льва, на

голове — рога оленя. Большие круглые глаза как бы гипнотизируют зрителя. В

той же пещере найден и другой «портрет». Здесь колдун — в маске бизона, он

играет   на   инструменте,   весьма   отдаленно  напоминающем  флейту,   и

одновременно танцует.

     Естественно, мы не знаем подробностей культовых церемоний, а только с

большей или меньшей достоверностью можем догадываться о них.

     Маги,  колдуны играли  в  племенах доисторических людей  немаловажную

роль.  Безусловно,  прежде всего их отличала хитрость: зная больше других,

они   пользовались  неведением   соплеменников  для   собственной  выгоды.

Наверное,  в пещерах или хижинах у них были свои углы, свои места, которых

избегали   все   остальные.   А   на   стоянке   доисторических  людей   в

Дольни-Вестонице (Чехословакия) была обнаружена небольшая отдельно стоящая

хижина, которую исследователи считают обиталищем колдуна: здесь готовились

таинственные церемонии, хранились предметы культа.

     Можно  не  сомневаться,  что  многим «непосвященным» были  известны и

понятны подробности таинственных церемоний. Но, наверное, они предпочитали

помалкивать, чтобы при случае использовать эти познания.

     Свои искусство и опыт маги должны были передавать преемникам, которых

выбирали из мужчин своего племени.  Вероятно, такому выбору предшествовали

долгие испытания.  Тайное «учение» магов переходило от одного к другому, и

каждый,  кто владел им, заботливо оберегал тайны колдовства: они позволяли

удивлять соплеменников,  поддерживать внимание и  даже  некоторый страх  к

своей особе.

     С древнейших времен людей преследовал ужас голода. Избавиться от него

они не могли и  обращались к тем,  кто чудом,  магией якобы избавлял их от

этого,  кто обещал удачу в  охоте на зверя и пищу в избытке.  Культ охоты,

колдуны, отправлявшие магические обряды, связанные с охотой, — непременное

следствие трудной жизни, страха перед будущим.

     Люди палеолита,  еще  не  знавшие ни  земледелия,  ни  скотоводства и

целиком зависевшие от  охоты  и  сбора плодов и  кореньев,  вынуждены были

кочевать.

     Когда не помогали опыт и хитрость,  не могло помочь и колдовство,  и,

наверное,  авторитет колдунов в  такие периоды изрядно страдал.  Вспомним,

как  старый  Инг  решил  закрасить  мамонтов  на  магической  «картине»  и

нарисовать вместо них бизонов.  Эта деталь —  не выдумка автора.  Рисунок,

сделанный   доисторическим  художником   поверх   другого,   действительно

существует в пещере Фон де Гом во Франции,  в полукруглой нише,  названной

сантуарием (святилищем).

     Есть немало доказательств того,  что племена охотников за  мамонтом и

северным  оленем  (как  и  предшественники  этих  людей  —  неандертальцы)

кочевали с  места на  место.  На  некоторых стоянках первобытного человека

обнаружены  свидетельства  многократных  поселений.  Это  хорошо  видно  в

разрезах раскопов, где ненарушенные отложения перемежаются так называемыми

культурными  слоями,  содержащими  явные  признаки  поселений  человека  —

остатки кострищ и хижин,  каменные орудия и оружие,  искусно вырезанные из

кости предметы.  В  течение веков и тысячелетий покинутую стоянку засыпала

пыль,  покрывали наносы разлившейся воды.  Но  потом на том же месте снова

селились первобытные люди,  не  зная,  что  задолго до  них здесь уже жили

другие.  Это могли быть даже люди одних и тех же племен (разумеется, через

много  поколений).  Стоянки,  которые в  древности заселялись многократно,

дают  исследователям богатый  сравнительный материал,  поэтому археологи и

антропологи предпочитают такие места всем другим.

     Но мы не должны забывать и о том, что племена охотников на мамонтов и

северных оленей  устраивали и  временные поселения,  где  люди  жили  лишь

какое-то  определенное время,  например  на  пути  прохода  кочующих стад.

Наиболее подвижны были племена эпохи мадленской культуры. Об этом говорят,

в частности,  изображения тюленей в пещерах Дордони во Франции,  удаленных

от моря больше чем на сто пятьдесят километров.  Специалисты считают,  что

племена охотников на  северного оленя жили на территории,  где расположена

нынешняя  Швейцария,   только  летом,   а   остальное  время  кочевали  от

Пиренейских гор до  плоскогорий Баварии вслед за  стадами оленей.  Племена

той же культуры,  известные по раскопкам в Рачице (Чехословакия), принесли

с собой гематит (красный железняк), месторождение которого находится между

нынешними Прагой и  Пльзенем,  и  черный обсидиан из нынешней Словакии.  В

небольшой  пещере   в   Чешском  карсте   была   обнаружена  своего   рода

«мастерская»,   в  которой  выделывались  необычайной  красоты  орудия  из

кристаллической горной  породы.  Тщательные  минералогические исследования

показали, что племена мадленской культуры принесли этот камень с Альп.

     Значит,  кочевой образ  жизни  был  характерным признаком людей эпохи

палеолита,  которые пользовались лишь тем, что природа давала добровольно,

потому что  еще не  научились ни  разводить скот,  ни  выращивать полезные

растения.

     Люди  верхнего  палеолита (позднего древнего каменного века)  тем  не

менее занимают почетное место в  истории человечества.  Это  они  заложили

основы человеческого труда и культуры.

 

 

                            ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

 

     Я  прошу читателя,  терпеливо прочитавшего все рассказы и пояснения к

ним, уделить еще немного внимания последним страницам.

     Вероятно,  ни  для кого не  новость,  что все рассказанное здесь дает

только  общее  представление  об  истории  рода  человеческого,   о  наших

предшественниках.  Это не систематическое изложение,  а  лишь упоминания о

больших открытиях,  которые подводят нас все ближе к истине. Не ново и то,

что  ученые,  сделавшие  эти  открытия,  шли  тяжелым  путем:  не  боялись

препятствий,  недоразумений и зависти,  усталости и обид,  не стремились к

богатству и  славе.  Скорее наоборот,  они  готовы были пожертвовать всеми

своими скромными средствами, чтобы достичь желанной цели.

     И  еще одно мне хотелось бы напомнить читателю:  работа исследователя

не  может быть скучной службой,  она требует всего человека до конца.  Без

смелости,  мужества,  крепких нервов  и  физической тренировки не  сделать

того, о чем рассказано в этой книжке.

     Хотя  я  расположил  рассказы  в  хронологической последовательности,

между  ними  —  большие промежутки времени,  иногда даже  очень большие...

Первый  рассказ,  об  ореопитеке,  относится  к  концу  третичного периода

(примерно  десять   миллионов  лет   назад);   действие   следующего,   об

австралопитеках, происходило, очевидно, за девятьсот — триста тысяч лет до

нас,  последнего,  об охотниках на северных оленей,  —  в эпоху мадленской

культуры, отстоящей от нас всего на каких-нибудь семнадцать тысяч лет.

     Сотни тысяч лет прошли с  тех пор,  как от человекообразных обезьян —

дриопитеков —  отделились существа,  изменившие свой образ жизни.  Сойдя с

деревьев первобытного леса,  они стали приспосабливаться к  жизни в  новой

среде —  сначала на  опушке того же  леса,  а  потом и  на покрытой травой

равнине,  где лишь изредка встречались перелески или одинокие деревья. Это

было  важнейшим событием  эволюции наших  отдаленных предков,  потому  что

только из  человекообразных обезьян,  живущих вне  леса,  мог путем долгой

эволюции развиться наш первый человекообразный предок.

     Изменение  среды  не  могло  не  вызвать  многочисленных изменений  в

физическом строении и  многих  других  свойствах древних  человекообразных

обезьян.  Прежде  всего  началась дифференциация конечностей.  Задние  все

больше  употреблялись  только  для  передвижения.   Одновременно  с   этим

появилась  возможность  передвигаться в  вертикальном положении.  Один  из

представителей этой фазы эволюции — ореопитек.*

     _______________

          * Вокруг  ореопитека  все  еще  продолжаются споры.  Большинство

     исследователей    подвергают    серьезному    сомнению    возможность

     вертикального  движения  тела  во  время  ходьбы  у  этой  ископаемой

     обезьяны. — Прим. ред.

 

     Одновременно происходили и  изменения  в  характере пищи.  Если  пища

древнейших человекообразных обезьян,  обитавших в  джунглях  (кстати,  это

относится и  к  живущим в  наше  время  человекообразным обезьянам),  была

главным образом растительной,  то  существа,  переселившиеся на  безлесные

равнины,  стали  употреблять преимущественно животную пищу.  Так  возникла

необходимость в охоте,  для которой человекообразные обезьяны собирались в

стада.  Возможно,  именно  они  начали  пользоваться  случайно  найденными

острыми  обломками камня  или  острыми осколками костей,  разбитых,  чтобы

извлечь мозг.

     Совместная охота научила делить добычу,  вместо того чтобы драться за

нее между собой. Об этих обезьянолюдях, живших за девятьсот — триста тысяч

лет до  нашего времени и  сравнительно далеко ушедших от  своих обезьяньих

предков,  я  упомянул в  рассказе об  австралопитеках.  Сегодня  мы  знаем

наверняка,   что  они  не  были  непосредственными  прародителями  первого

Человека.  Но  наши предки из мира животных должны были выглядеть примерно

так же.

     А эволюция неудержимо продолжалась —  и приобретенные полезные навыки

закреплялись.   В  первую  очередь  это  относится  к  руке:   завершилось

формирование  большого   пальца,   противостоящего  остальным,   то   есть

приспособленного для  хватания.  Рука  стала  совершать все  более  тонкие

движения,  пока предок человека не научился пользоваться первыми орудиями,

даже  если это  и  были просто камень,  кость или  палка.  А  изготовление

первого орудия было первым актом труда —  того решающего признака, который

создал человека, сделал его жизнь осмысленной и созидательной.

     Мы  должны  подчеркнуть,   что  между  человекообразной  обезьяной  и

человеком, кроме анатомических, существуют и другие качественные различия:

сознательный,   целенаправленный  и   систематический  труд,   сложнейшая,

высокоразвитая нервная  система  и  способность  к  мышлению,  возможность

общения благодаря членораздельной речи и, наконец, появление общественного

сознания.

     В  этом  тоже  нет  ничего  нового.  Уже  давно  существует тенденция

именовать человека Homo faber — не человек разумный, а человек работающий.

Это выдвинуло бы на первый план трудовую деятельность человека,  появление

мыслительных способностей и  способности  благодаря  превращению  передних

конечностей в  руки совершать работу,  качественно отличную от простейшей,

воздействовать на  природу в  соответствии со  своими потребностями.  Труд

делал  непосредственную зависимость человека  от  сил  природы  все  менее

ощутимой.

     Человек перестал подчиняться только биологическим закономерностям.  В

его жизни стали играть важную роль закономерности более высокого порядка —

законы развития человеческого общества, без понимания и осмысления которых

никакие  суждения о  развитии человеческого общества не  будут  полными  и

правильными.

     К сказанному необходимо добавить следующее.  Прежде всего превращение

человекообразных обезьян в человека происходило постепенно и длилось очень

долго.  Некоторые  исследователи считают,  что  этот  этап  продолжался по

меньшей мере в течение жизни 400 000 поколений! Далее, у первых древнейших

людей подлинно человеческие признаки были выражены еще  весьма слабо,  они

развились и  усовершенствовались значительно позже  —  у  далеких потомков

этих людей.

 

 

     Итак,  на Земле появился первобытный,  примитивный человек.  Его тело

сохраняло явные признаки, указывающие на происхождение от человекообразных

обезьян:  покатый  лоб,  сильно  развитый надглазничный валик,  уплощенный

череп,  отсутствие подбородочного выступа.  Объем его  мозга достиг 900  —

1200  кубических  сантиметров  —  гораздо  больше,  чем  у  самых  больших

современных нам  человекообразных обезьян горилл  (450  —  600  кубических

сантиметров).  Первые люди начали изготовлять орудия,  предназначенные для

вполне  определенной цели.  Их  относят  к  абевильско-ашельской  культуре

древнего каменного века  —  палеолита,  для  которой  характерны массивные

рубила и  отщепы.  Повторяемость определенных изделий,  относящихся к этой

культуре,  показывает, что уже древнейшие люди обладали первыми признаками

абстрактного  мышления.   Какие-то   группы  могли   уже   знать  огонь  и

пользоваться им, если и не умели еще добывать его.

     Палеолитические люди  жили  в  начале  четвертичного периода и до его

середины,  то есть по меньшей мере в течение пятисот тысяч лет.  Старейшие

их   представители   —   питекантропы,   известные   по  находкам  на  Яве

(Pithecanthropus  erectus,  Pithecanthropus  modjokertensis   и   другие).

Немного позже жил синантроп (Sinanthropus pekinensis),  найденный в Китае.

А   в   Европе   это   был   гейдельбергский    человек    (Maueranthropus

heidelbergensis),  нижняя челюсть которого найдена в песчаном карьере близ

Гейдельберга.

     Теперь  стали  известны  древнейшие люди,  обитавшие  в  Африке.  Это

атлантропы (Atlanthropus mauritanicus), три нижние челюсти и одна теменная

кость которых найдены в Алжире. Многие ученые относят к древнему каменному

веку  также  телантропа  (Telanthropus capensis)  из  Сварткранса в  Южной

Африке и зинджантропа (Zinjanthropus boisei) из раскопок в Олдовае (тоже в

Африке). Оба эти типа, близкие к австралопитекам, уже изготовляли каменные

орудия,  то  есть  обладали  человеческими признаками,  отличающими их  от

человекообразных обезьян и любых других животных.

     Следующую   ступень   эволюции   доисторического  человека   занимают

неандертальцы.  В книге рассказано, почему они так названы и что произошло

с   находкой  в   Неандертале  под  Дюссельдорфом,   а  также  о  взглядах

исследователей того времени на эволюцию человека вообще. Неандертальцы — в

широком  смысле  слова  доисторические люди  палеолита —  жили  во  многих

районах Европы,  Азии  и  Африки,  особенно в  период между  предпоследним

(рисским) и последним (вюрмским) оледенениями, то есть за 150 000 — 70 000

лет до нашего времени.  У неандертальцев последнего межледникового периода

уже  четко  дифференцированы  различные  типы.   Это  особенно  заметно  у

неандертальцев восточной группы (Центральная,  Южная  и  Восточная Европа,

Восточное Средиземноморье). По мнению советских и других ученых, некоторые

представители этой  группы  были  прямыми предшественниками более  поздних

людей  ледникового времени  —  неоантропов (Homo  sapiens  fossilis).  Эти

«новые люди»  появились в  процессе эволюции в  начале последнего великого

оледенения.

     Иначе происходила эволюция неандертальцев,  принадлежащих к  западной

группе.  Ее  результатом  был  характерный тип,  который  иногда  называют

классическим   неандертальским.    К   нему   и   принадлежат   собственно

неандертальцы  в   том  смысле,   как  понимали  этот  термин  их   первые

исследователи: древние люди маленького роста и крепкого сложения с покатым

лбом,  мощным надглазничным валиком, широким носом, мощной нижней челюстью

без подбородочного выступа,  массивными зубами, короткими ногами. Объем их

черепной коробки в среднем 1450 кубических сантиметров.

     В  этой западноевропейской группе дальнейшей эволюции,  очевидно,  не

произошло.  Одни  исследователи  считают,  что  ее  представители вымерли,

другие   —   что   одновременно   с   неандертальцами  существовали  некие

«пресапиентные» типы  древнего человека (череп,  найденный в  Штейнгейме в

Германии, черепные кости из карьера «Барнфилд Пит» в Сванскомбе неподалеку

от  Лондона и  обломок черепа из  Фонтешевада во  Франции),  давшие начало

людям верхнего палеолита — кроманьонцам.

     В  Европе  костные  остатки неандертальцев находили всегда  вместе  с

орудиями мустьерской культуры,  которые были  шагом вперед по  сравнению с

ядрищами и отщепами.  Неандертальцы были уже хорошими охотниками: большими

группами они справлялись и  с  крупными животными,  в том числе с пещерным

медведем.  Очевидно,  отдельные орды  жили на  больших расстояниях друг от

друга.   Контакты  и   обмен   опытом  были   незначительны  —   об   этом

свидетельствуют  примитивность  и   консерватизм   материальной  культуры.

Полагают,  что  в  это  время уже  существовало частичное разделение труда

между  мужчинами и  женщинами,  причем мужчины употребляли преимущественно

остроконечники,  а  женщины —  скребла.  Это  соответствовало их  основным

занятиям —  охоте у мужчин, поискам и сбору съедобных растений, «домашней»

работе  —  у  женщин.  Неандертальцы (во  всяком  случае,  некоторые орды)

впервые начали хоронить своих  мертвых.  У  них  же  мы  находим и  первые

признаки культов — охотничью магию.

     За неандертальцами последовали люди верхнего палеолита —  кроманьонцы

(Homo  sapiens fossilis).  Свидетельства их  существования обнаруживаются,

начиная со слоев, соответствующих началу последнего, вюрмского оледенения.

Это и были охотники на мамонтов,  племена эпохи ориньякской культуры.  А в

конце  последнего ледникового периода  их  сменяют  охотники  на  северных

оленей,  племена эпохи мадленской культуры.  Те  и  другие жили в  период,

отстоящий на 70 000 — 15 000 лет от нашего времени.

     Оружие и  орудия этих  людей  были  уже  гораздо совершеннее,  чем  у

неандертальцев:   они  тщательнее  обработаны,   более  специализированны.

Многочисленны также  изделия  из  кости.  Основным оружием  охотников были

копья,  а  позже и  гарпуны,  обычно с  двумя рядами зубьев,  обращенных в

противоположную острию сторону.  Кланы этих  людей гораздо многочисленнее,

чем группы неандертальцев.  Они селились либо в пещерах, либо под открытым

небом,  сооружая примитивные хижины,  а  иногда (например,  на  территории

теперешней Украины) и подземные жилища. Они охотились на всех животных, не

отступая и перед крупным зверем —  мамонтом,  зубром,  бизоном, пещерным и

бурым медведем, дикой лошадью, северным оленем.

     Эти  племена  оставили  первые  произведения  искусства  —  обрядовые

рисунки,  цветные изображения и скульптуры.  Они хоронили своих мертвых. У

них  были  развиты  культы.  Магические  церемонии  совершались  иногда  в

глубоких пещерах — древнейших святилищах.

     В  период  верхнего  палеолита стала  быстро  развиваться духовная  и

общественная  жизнь.   Все  глубже  познавая  природу,   люди  всесторонне

использовали ее...

     Задумавшись над историей нашего человеческого рода, мы ясно понимаем,

как далеко ушел от своих предков современный человек.  И  если ему удастся

сохранить мир  между народами,  —  кто  или  что помешает ему в  недалеком

будущем полететь к звездам!

 

__________________________________________________________________________

 

          С 67.  Сила сильных:  Сборник.  — Н.  Новгород,  НПП «Параллель»

     совместно с фирмой «Наташа», Москва, 1994. — 576 с.

          Тираж 50 000 экз.

          Сборник «Сила  сильных»  продолжает  серию  «На  заре   времен»,

     задуманную  как своеобразная антология произведений о далеком прошлом

     человечества.

          В очередной том вошли произведения классиков мировой  литературы

     Джека Лондона «До Адама» и «Сила сильных»,  Герберта Уэллса «Это было

     в  каменном   веке»,   Уильяма   Голдинга   «Наследники»,   а   также

     научно-художественная   книга   замечательного   чешского  ученого  и

     популяризатора Йожефа Аугусты «Великие открытия».

          ISBN 5-86067-018-4 (НПП «Параллель»)

          ISBN 5-85874-006-5 (Фирма «Наташа»)

     Оформление, иллюстрации  В. А н

     Редактор                 Г. Щ е г л о в

     Технический редактор     М. А л е к с а н д р о в

     Корректор                Г. Ш и х а н о в

     Менеджмент               А. Л и т в и н о в

     Производство             А. И г н а т е н к о

 

__________________________________________________________________________

     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 13.03.2002

     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: [email protected]

     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/