Александр Анисимов

         Игры богов

        

         Когда придется испытать измену,

         Почувствовать, как больно ранит ложь,

         Когда уткнешься в ненависти стену,

         Ты все же не поймешь, какую цену

         За правду платят.

         И опять уйдешь.

         Уйдешь туда, где не найдешь ответа,

         Где выжили отчаянье и злость

         И где воспоминанья - редкий гость,

         А ты один, никто не даст совета.

         Не бейся грудью в запертую дверь.

         Ты сам повинен, незачем страдать.

         А то, что в сердце поселился зверь...

        

        

         Пролог

         и, хозяин, налей-ка еще пару кружек!

        

         Толстяк с  раскрасневшимся от  хмеля  лицом  громко  рыгнул  и  ударил

кружкой по  столу.  Добротно сработанный дубовый стол жалобно крякнул от такого

непотребства.  Где ж видано,  чтоб так по благородному дереву лупили?  Хотя это

еще что: не нож - и то хорошо. А иной раз, бывает, и головой кто-нибудь справно

пригнанные доски приласкает.  Пьяного раззадорить легко, а усмирить - тут уж не

до шуток, как бы беды не вышло.

         - Хозяин,  дьявол в твои кишки!  -  нетерпеливо прокричал толстяк,  не

дождавшись ответа.  -  Не  за  то  тебе добрые люди платят,  чтобы ты их жаждой

томил. Верно я говорю?

         Сидящие рядом нестройно загалдели,  то  ли  одобряя,  то ли хуля слова

подвыпившего толстяка.  Впрочем,  и  не было ни у кого желания связываться ни с

ним,  ни с хозяином харчевни -  себе дороже выйдет.  Толстый Некус не последний

человек в  округе,  и  на пути у него вставать опасно,  не заметишь,  как битым

будешь,  а  то  и  вовсе  найдут  тебя  с  перерезанным горлом  в  затхлой воде

придорожной канавы.  Нет, с Некусом опасно шутки шутить - не тот он человек. Да

и Райфе, хозяин здешний... Человек он веселый и острое словцо любит, но уж если

заденут его или, не дай Боже, против его воли что сотворят - быть беде. Ни себя

он в обиду не даст, ни прислугу, ни гостя, если того без вины лупить станут.

         Хозяин харчевни редко сам ввязывался в  пьяные драки,  полагаясь,  как

правило, на плечистых вышибал, но уж если выходил из себя, то тут пощады не жди

- рука у него была тяжелая.  О силе Райфе ходили легенды: рассказывали, что мог

он поднять над головой сорокаведерный бочонок вина,  однако сам Райфе хвалиться

не любил.

         - Поучился бы ты,  Некус,  вежливости у  других гостей,  -  пророкотал

Райфе,  выходя из-за двери за стойкой,  что вела к  спуску в погреб,  и,  шумно

охнув, поставил на пол пару бочонков, которые держал на широченных плечах.

         - Но-но,  чертов прихвостень,  ты не очень-то распаляйся, - откровенно

нарываясь на ссору,  погрозил Некус волосатым пальцем и захихикал.  Смех у него

был  надтреснутый и  необычайно высокий,  будто и  не  боров жирный смеется,  а

рыбачка простуженная. Давно уже из-за этого смеха ходили по городу шутки, будто

бы Некус и  мужик только с  виду,  будто исповедует он какую-то нездешнюю веру,

вот  и  позволил совершить над  собой  непотребство.  И  хоть  знали  все,  что

нехолощеный он -  часто видели Некуса с той или иной кабацкой девкой,  -  а все

равно: прилипло к нему накрепко прозвище - Мужебаб.

         - Не ты запрягал,  не тебе и понукать, - хмуро отозвался Райфе, утирая

выгоревшим на  солнце синим платком мокрый лоб.  -  Еще тебе налить?  Так зачем

меня  тревожишь?  Кругом прислуги полно.  Вот  когда свечереет и  гостей битком

набьется,  тогда уж и я помогать выйду.  А пока,  будь любезен,  не гневись, не

позорь доброго имени пустой склокой. Сейчас пришлю к тебе кого-нибудь.

         - Не твоим вонючим губам имя мое марать! - взвизгнул Некус и, взмахнув

рукой,  снова  треснул пустой кружкой по  столу.  Железные обручи,  стягивающие

кружку, от удара лопнули, и в кулаке буяна осталась одна деревянная ручка.

         Райфе нахмурился:

         - Кружка стоит пять анго. Тебе придется заплатить, а не то в следующий

раз  велю  не  пускать тебя  дальше порога.  Не  по-хозяйски,  конечно,  терять

постоянных посетителей,  но  за спокойствие,  как ты знаешь,  всегда приходится

платить.

         Сидящие вблизи  Толстого Некуса люди  с  опаской отодвинулись от  него

подальше, не желая быть втянутыми в никому не нужную ссору. Некус явно не желал

удовлетвориться обычной словесной перепалкой,  затеваемой им  в  харчевне Райфе

всякий раз,  как только он напивался.  Сегодня ему хотелось почесать кулаки, на

что он, несмотря на складки жира, опоясывающие его обрюзгшие телеса был великий

мастак.  Но Райфе вовсе не желал потакать Некусу и подливать масла в огонь - он

молча отвернулся, считая разговор законченным.

         - Ты что мне спину кажешь,  сын шакала!  - За неимением кружки толстяк

грохнул по столу кулаком, так что посуда на нем подпрыгнула и полетела на пол.

         В  зале повисла напряженная тишина -  это  был  уже  явный вызов.  Чем

ответит Райфе?

         Однако хозяин харчевни и  бровью не повел.  Продолжая как ни в  чем не

бывало переливать густое темное пиво из бочонка в пузатый кувшин, он произнес:

         - Большое блюдо - три анго, тарелка - одна монета. Поберег бы ты лучше

свои деньги -  даже тебе они достаются непросто.  И  зачем посетителей пугаешь?

Нехорошо, Некус, нехорошо...

         Тут бы впору успокоиться толстяку,  свести все на шутку,  так нет - уж

коли втемяшится что  пьяному в  голову,  так и  обухом не  вышибешь,  разве что

вместе с мозгами.

         - Ты на кого,  собака безродная,  тявкаешь? Да ежели захочу, так все у

тебя тут  разломаю!  И  попробуй только поперек встать или  денег потребовать -

враз кишки выпущу! Миску ему жалко! Как пес из-за миски трясешься...

         Райфе медленно повернул голову.  На лице его ясно было написано -  еще

слово,  еще хоть одно слово...  Но то ли не понял этого Мужебаб,  то ли не счел

нужным внять голосу разума - вскочил на ноги и опрокинул дубовый стол.

         Вышибалы старались без нужды не связываться с Некусом, но и они предел

терпения имели. Из темных углов двинулись они было к центру зала, где бычил шею

разошедшийся толстяк, но, наткнувшись на жесткий взгляд Райфе, замерли.

         Хозяин  вышел  из-за  стойки и,  сложив руки  на  груди,  направился к

Некусу.

         - Иди-иди  сюда,  чертов  выкормыш,  -  радостно поманил его  Мужебаб,

вытягивая из-за  пояса  короткую дубинку  -  излюбленное оружие  ночных  татей,

любителей подкрадываться со  спины.  В  широкую часть  дубинки,  предварительно

высверленную,  как водится,  был залит свинец. Разбойничья дубинка - бесчестное

оружие, настоящие воины и в руки-то ее не возьмут, побрезгуют.

         Райфе остановился в нескольких шагах от Некуса.

         - Шестнадцать  анго,  -  медленно  и  с  расстановкой произнес  он.  -

Шестнадцать анго за  разбитую посуду и  семь за то,  что тебя проводят до дому.

Времена нынче неспокойные, как бы чего не вышло.

         Все дружно охнули.  И вправду,  более сильного оскорбления и придумать

было трудно.  Предложить мужчине,  пусть и изрядно перепившему, сопроводить его

до дому, и это днем, когда солнце еще не зашло...

         Рявкнув,  Некус  вскинул дубинку и  попытался прямым  ударом проломить

Райфе голову.  Однако хозяин харчевни имел богатый опыт по части подобного рода

потасовок.  Он  поднырнул под руку толстяка и,  перехватив ее  чуть ниже локтя,

попытался свалить Некуса  на  пол.  Кто  бы  другой  от  такого  рывка  кубарем

покатился на  землю,  но толстяк только крякнул и,  оттолкнув Райфе,  освободил

руку.

         Вышибалы вновь повскакивали со своих мест и даже вытащили из-за поясов

длинные, оплетенные свиной кожей палки - иное оружие им применять возбранялось,

- но Райфе вновь остановил их взглядом.

         Некус же, воспользовавшись тем, что противник позволил себе отвлечься,

дабы усмирить ретивых помощников,  провел неожиданную атаку.  Дубинка с размаху

ударила хозяина харчевни в  грудь.  Однако  в  последний момент  Райфе  удалось

уклониться,  и  дубинка,  вознамерившаяся пробить грудину,  лишь  скользнула по

ребрам. Но и такой удар был более чем чувствителен. Райфе охнул и немного осел.

Ободренный удачей,  толстяк оскалился и занес дубинку для нового удара.  Он был

уверен, что сломал противнику как минимум пару ребер и тот теперь не опасен.

         В  следующую секунду Некус  вытаращил глаза  и  завопил благим  матом,

схватившись за  неестественно вывернутую  руку.  Никто  толком  не  понял,  что

произошло.  Мгновением раньше дубинка готова была  опуститься Райфе на  плечо и

раздробить ключицу,  но  хозяин  харчевни невероятным образом избежал страшного

удара,  перехватив руку  с  дубинкой и  сделав  при  этом  какое-то  неуловимое

движение.  В результате оружие оказалось у Райфе, а запястье толстяка было явно

сломано.

         Тут  бы,  казалось,  признать  Некусу  себя  побежденным  и  бежать  к

костоправу,  пока не порвали острые кости мышцы,  - так нет. Подхватив здоровой

рукой с ближайшего стола окованную железом кружку,  Некус заверещал и с размаху

нанес удар.  Райфе едва успел отбить его  только что  добытой дубинкой,  отчего

кружка разлетелась в щепки.

         - Еще пять анго,  -  как бы между прочим сказал Райфе. - Воистину тебе

скоро будет не  по карману наведываться в  мою харчевню.  Двадцать один анго за

вечер - это многовато даже для тебя.

         Несмотря  на  царившее  в   зале  напряжение,   некоторые  посетители,

наблюдавшие за поединком, рассмеялись.

         При этом никто и  не обратил внимания на скрипнувшую дверь и вошедшего

в харчевню человека.  А стоило бы. Такого гостя тут не бывало - борода и волосы

его были выбелены сединой,  а  лицо иссечено морщинами.  Да  и  одет старец был

чудно.  Длинная,  до пят, хламида, некогда благородного темно-зеленого цвета, а

сейчас выгоревшая,  была подпоясана черным кушаком.  Широкий капюшон, откинутый

на  сгорбленные плечи,  болтался на  спине.  И  тем не  менее одежда старика не

выглядела  нищенской -  так  одеваются странники-пилигримы,  люди  без  роду  и

племени, сбивающие ноги на дорогах мира, ищущие мудрости, но находящие зачастую

лишь старость,  разочарование и немощь.  Но не был старик похож и на пилигрима.

Откуда взяться у бедного странника такому посоху?  Шести локтей в длину, он был

до блеска отполирован рукой, будто старик от рождения держал его при себе, да и

дерево,  из которого был выточен посох, не встретишь в окрестных лесах: черное,

с  красноватым отливом.  Такое растет в далеких южных странах,  и купцы немалые

деньги за него выручают.  Не каждому богатею оно по карману.  Люди говорят,  не

простое это дерево, заговоренное: сносу ему нет - хоть молотом кузнечным бей, а

и  то  не  вдруг перешибешь.  Да  и  сработан посох старика был  -  любо-дорого

посмотреть: толщиной в два пальца, с изящной витой перекладиной, которая, будто

гарда  меча,  пересекала посох  почти  у  самого верха.  Обвившись телом вокруг

стилизованного эфеса,  возлежал на  перекладине дракон.  Тело  зверя,  покрытое

малюсенькими чешуйками,  в  свете  свечей  горело  неземным  зеленовато-красным

пламенем,  хотя был он,  как и  сам посох,  выточен из той же черной древесины.

Видно,  мастер,  украшавший посох,  покрыл дракона на гарде неведомым составом,

который мог светиться в полумраке.  Но еще больше поражали драконовы глаза:  не

деревянные - живые были они и, казалось, смотрели человеку прямо в душу.

         Не простой человек пришел нынче в харчевню к Райфе.

         Сказитель.

         Но посетители увлечены были схваткой и  старика не замечали.  Тут хоть

дикий зверь появись - не до него будет.

         Райфе отбросил дубинку,  и ее ловко поймал один из вышибал,  - показал

хозяин,  что на равных готов биться с Некусом. Мужебаб же совсем озверел, забыл

о  сломанной руке и,  призывая на помощь всех дьяволов преисподней,  кинулся на

Райфе.

         Вот тут и проявил себя старик, стоящий у порога:

         - Остановитесь,  люди добрые,  не  доводите до греха.  Вроде и  сказал

старик  негромко,  а  прокатились  его  слова  по  харчевне,  заставив  каждого

обернуться на голос.  Даже Некус замер,  будто с размаху наткнулся на невидимую

стену, обратив к дверям налитые кровью глаза.

         - Уйди, а то ведь и тебя ненароком зашибу, - прорычал толстяк.

         - Послушал бы мудрого человека,  - покачал головой Райфе, - он плохого

не присоветует.

         - Не этому доходяге меня учить!

         Неожиданно Некус развернулся и попытался ударить Райфе по голове своим

тяжелым волосатым кулаком. И... не ударил. Посох старика вспыхнул на мгновение,

и в следующую секунду резной дракон расправил полуаршинные крылья,  соскользнул

с гарды и взвился под потолок. Люди вокруг зашумели, призывая богов оградить их

от  колдовства и  развеять морок.  Но  то  ли  глухи  остались боги  к  мольбам

смертных,  то ли неподвластен им оказался старик,  -  дракон,  описав в воздухе

круг,  устремился прямо на сцепившихся бойцов. Райфе, хоть и побледнел при виде

колдовского наваждения,  внимания не ослабил. И, как оказалось, верно поступил.

Некус же,  ослепленный вином и  гневом,  не  придал зловещей ворожбе значения и

попытался вновь ударить Райфе.

         В  тот же миг из пасти дракона вырвался язык голубого пламени и лизнул

руку  толстяка.  Некус дико завизжал и  закрутился волчком,  будто его  терзали

дьяволы  преисподней,  которых недавно он  сам  призывал в  помощь.  На  глазах

посетителей харчевни рука  толстяка вдруг  стала  скукоживаться,  будто зеленый

лист  на  огне,  и  то,  что  еще  совсем недавно было огромной лапищей,  вдруг

рассыпалось серым  пеплом.  Посетители онемели.  Толстый  Некус  тоже  перестал

вопить, взглянул на свою искалеченную руку, закатил глаза и повалился на пол.

         Единственным,  \кто сохранил самообладание,  был Райфе.  Он  посмотрел

старику в глаза и покачал головой:

         - Зачем ты  так?  Он же ничем тебя не обидел,  а  ты его увечишь.  Что

теперь будет с ним? Он хоть и мразь порядочная, а все же у него жена и дети...

         Старик,  казалось, был ничуть не удручен случившимся. Он махнул рукой,

и  дракон,  все  еще  парящий под потолком обеденной залы,  плавно спустился на

гарду посоха.  Старик погладил зверя по  голове,-будто это  было не  колдовское

создание,  а  ловчий сокол,  и что-то пробормотал.  Посох воссиял ослепительным

светом,  а когда белый пламень опал,  все увидели, что на гарде вновь восседает

резной деревянный зверь.

         - Так ты жалеешь его? - Старик указал посохом на лежащего без движения

Некуса.  -  Ведь этот сквалыга уже давно надоел тебе.  Почему ты хулишь меня за

то, что я помог тебе от него избавиться? Да и при чем тут его жена и дети? Будь

он даже без головы, и то ни анго не упустил бы, сам знаешь. Так в чем моя вина?

А-а... ты винишь меня в том, что я не дал тебе самому поквитаться с ним?

         Райфе склонил голову:

         - Ты не прав.  Сказитель, и сам знаешь это. Но, во имя Великого, зачем

ты сотворил такое?

         Старик вскинул брови. Глубокие морщины маленькими змейками разбежались

по его лицу.  Молча он обвел взглядом зал, и свечи вдруг загорелись ярко, будто

факелы.  Люди в благоговейном страхе взирали на старика,  но не смели бежать из

харчевни.

         - Так ты меня знаешь? - Старик казался немного удивленным. - Вот уж не

думал, что меня кто признает. Тебя ведь Райфе кличут?

         - Воистину так, - смиренно согласился хозяин харчевни. - А знаю я тебя

потому, что довелось мне однажды одного из твоего племени увидать. Мальчонкой я

тогда еще был,  когда Сказитель через деревню нашу проходил.  Но на всю жизнь я

его запомнил,  так и стоит перед глазами. Такой же, как ты, только посох у него

яблоневый был, на котором иной дракон поселился - четырехкрылый и белый.

         Сказитель улыбнулся -  будто  еще  светлее стало  вокруг,  вот  только

улыбка у него была грустная:

         - Белый,  говоришь? - и, ответа не дождавшись, продолжил: - А имя его,

часом, не Асейфар было?

         - Да разве ж у Сказителя имя спрашивают? - подивился Райфе. - Может, и

Асейфаром его звали,  а может,  и нет,  кто его теперь знает.  Да и кто скажет,

есть ли у Сказителей настоящие имена и... люди ли они в самом деле?

         Последние слова  Райфе  произнес,  глядя в  темные стариковы глаза.  И

показалось ему на миг,  что и впрямь не людские очи были у Сказителя.  И тут же

поспешил хозяин харчевни отогнать от  себя  странную мысль:  грех это,  зверя в

человеке искать.

         - Многие хотели знать,  что ждет их впереди,  многие выведывали, какую

ошибку совершили в жизни, но лишь избранные задавали тот же вопрос, что и ты. -

Старик взялся за  посох двумя руками и  оперся на него.  -  Позволь сесть,  мил

человек, в ногах правды нет.

         Ближайший стол  мигом опустел.  Люди поспешили поскорее перебраться за

соседние, никому не хотелось сидеть рядом с колдуном, пусть и называл его Райфе

каким-то Сказителем.  Тот, кто шутя лишил человека руки, - собутыльник опасный.

От таких подальше надо держаться.

         - Может,  ты и стаканчик нальешь?  - осведомился Сказитель, поглаживая

резного дракона по спине. - Шел издалека, притомился.

         Все  были  уверены,  что  Райфе  кинется  выполнять просьбу  странного

старика,  однако  хозяин харчевни остался стоять,  хмуро  глядя  на  Сказителя.

Былого  смущения  и  замешательства,  которые  породил  кружащий  под  потолком

драконыш, не было и в помине.

         - Не будет тебе у меня ни пищи, ни крова, - твердо произнес он, - пока

не вернешь, если подобное в твоей власти, руку этому человеку.

         Ропот прошел над  столами.  Люди были уверены,  что не  стерпит такого

обращения старый колдун. Однако старик снова вздохнул впервые выпустил посох из

рук, прислонив его подле себя.

         - Смелы люди стали,  -  пробормотал он себе под нос. - Что-то дальше с

ними будет?  -  А затем обратился к Райфе: - Верно ты говоришь, добрый человек,

что провинился я перед вами.  Прости,  что перепугал вас, ибо иного зла за мной

нет.

         - Почему вины на себя не берешь?  - пробурчал Райфе сквозь зубы. - Или

не ты Некуса покалечил, напустив на него свою тварь чешуйчатую?

         Сказитель ответил не сразу.

         - Не  тварь это,  -  тихо  сказал он,  с  нежностью проведя ладонью по

блестящей спине дракона.  -  А  что касается толстяка -  ничего с ним такого не

сделалось, взгляни сам.

         Райфе  наклонился и  бросил  взгляд на  все  еще  лежащего без  чувств

Некуса. Как не было у того руки, так и сейчас нет.

         Райфе сказал, указывая на Некуса:

         - Не гневи богов. Сказитель. Не бери греха на Душу.

         Старик прикрыл голову резного драконыша ладонью,  а  потом  кашлянул и

произнес:

         - А ты взгляни еще раз, Райфе, взгляни повнимательней.

         Райфе посмотрел снова и  не  увидел руки Некуса.  Что же хотел сказать

этим Сказитель?

         Тут еще раз явственно прозвучал голос в голове у хозяина харчевни: «Ты

только взгляни».  И  Райфе увидел,  как из ниоткуда возникла вдруг плоть живая.

Цел  оказался  Некус,  цел  и  невредим,  будто  и  не  коснулся  его  драконыш

всепожирающим пламенем, волоска ни единого на руке толстяка не опалил.

         Взглянул Райфе новыми глазами вокруг.  Притух яркий свет свечей, будто

и  не  пылали они нестерпимо.  Морок,  все морок.  И  драконыш стариков -  тоже

выморочный.  Однако на то старик и Сказитель, чтобы мастером неподражаемым быть

- его роду без этого никак нельзя.

         Поднялся тогда Райфе во  весь  рост  и  поклонился в  пояс  Сказителю.

Никогда никому не кланялся Райфе, а тут не устоял.

         - Прости,  Сказитель, что посмел усомниться в чистоте твоей, ибо разум

мой был помрачен.

         Все,  кто сидел вокруг, тревожно зашептались: им-то невдомек было, что

на самом деле творится в  харчевне и  какова тому причина.  И пугало их это еще

больше,  чем  стариков дракон.  Понял  хозяин  харчевни,  каково приходится его

завсегдатаям, и, обведя взглядом зал, попросил:

         - Освободи людей.  Сказитель,  ибо боятся они.  Сделай так, чтобы и им

позволено было увидать все как есть.

         - Да будет так,  -  согласился старик и,  стиснув в руке черный посох,

вскинул голову и зашептал,  будто молитву богам воздавая.  А меж тем посох едва

заметно засветился, как гнилушка болотная в ночи, и тут же изумленно заговорили

люди,  ибо открылась им вся правда случившегося. Люди, казалось, о Сказителе на

время просто забыли, в момент растеряв всю свою робость перед волшебством.

         - А сейчас,  я надеюсь,  мне будет позволено утолить голод и жажду?  -

спросил Сказитель.  -  Я  выполнил все,  как  и  обещал,  настала пора  и  тебе

исполнить то,  что ты должен.  Или же ты все еще желаешь испросить позволения у

Некуса? Так я не думаю, что он тебе ответит в ближайшее время.

         Не  дав  Райфе  возразить,  старик  вытянул руку,  сжимавшую посох,  и

легонько коснулся навершием лежащего рядом толстяка.  Дракон на  гарде сверкнул

глазами,  в  которых взыграли все  цвета  радуги,  и  разинул пасть,  выпростав

длинный раздвоенный язык.  Из пасти драконыша вырвалось белесое облачко,  будто

клок  предутреннего лесного тумана возник в  воздухе.  Оно  сжалось и  на  один

краткий миг  обрело форму породившего его  дракона.  Многие потом клялись,  что

различили даже  красновато-зеленые  отблески к  характерный для  крылатого змея

запах. Однако если бы об этом сообщили Сказителю, он бы только усмехнулся.

         Облачко под потолком посветлело и стало раздаваться вширь.  По нижнему

его  краю прошли разноцветные сполохи,  и  мало-помалу облачко начало принимать

контуры  человеческого тела.  Окончательно  сформировавшись в  белесое  подобие

лежащего толстяка,  облачко вдруг  вспыхнуло рыжим  пламенем и,  разгораясь все

ярче,  стремительно  понеслось  к  Некусу.  Сидящие  рядом  отшатнулись  -  так

нестерпим  был  жар,   исходящий  от  языков  огня.  Даже  Райфе  вынужден  был

заслониться рукой и отступить, ибо стоял слишком близко к телу. Пылающее облако

с ревом обрушилось на неподвижно лежащего Мужебаба.

         Некус все так же  лежал на  полу промеж столов,  раскинув руки и  чуть

приоткрыв  рот.  Только  теперь  глаза  его  чуть  раскрылись,  а  грудь  стала

вздыматься часто-часто.  Но самое главное,  что он был совершенно цел. Да и пол

вокруг остался невредимым,  хотя  бушевавшее пламя и  должно было выпечь в  нем

темные рытвины.

         - Он спит.  -  Сказитель вновь отставил в  сторону посох и чуть скосил

глаза в  сторону толстяка.  -  Думаю,  будет лучше,  если  никто не  станет его

тревожить.  Только  перенесите его  в  более  подходящее место  -  Некус  будет

пребывать в мире грез до самого утра.

         Хозяин  харчевни,   не  глядя  на  старика,  постоял  немного,  изучая

притихших гостей,  ставших свидетелями столь редкого волшебства, а затем сделал

чуть  заметный  знак  вышибалам.  Те  незамедлительно  покинули  свои  углы  и,

протиснувшись сквозь толпу,  подхватили толстяка под руки и сквозь возбужденные

выкрики посетителей поволокли его  по  лестнице,  ведущей на  второй этаж,  где

располагались небольшие комнатки для желающих отдохнуть,  развлечься с  гулящей

девкой или же переночевать.

         Сам Райфе,  все так же молча, развернулся, медленно прошел за стойку и

спустя пару минут поставил на  стол перед Сказителем тарелку с  куском жареного

мяса,  горшочек тушеных овощей и серебряный кубок,  покрытый затейливым узором.

Слишком дорогая это была вещь,  чтобы давать ее первому встречному,  но сегодня

ужина  попросил  Сказитель  -  а  Сказителей  надо  ублажать.  Кубок  наполняло

источающее соблазнительный аромат лучшее вино из погребов Райфе.

         Старик растянул губы в улыбку и часто-часто закивал, благодаря.

         - Сколько я должен тебе?

         Пригубив вино.  Сказитель отставил бокал и  довольно крякнул,  а затем

потянулся к поясу, где болтался тощий кожаный, шитый бисером кошель.

         Райфе  улыбнулся  и   качнул  головой,   жестом  призывая  старика  не

торопиться.

         - Грех брать плату со Сказителя деньгами,  -  ответил он. - Ты гораздо

лучше меня знаешь,  что должен дать мне взамен.  Ведь ты  же не зря носишь свое

имя.

         - Да,  я Сказитель... - вздохнул старик, обведя взглядом харчевню. - И

потому у  меня  есть право выбрать историю...  Но  только чуть позже,  сейчас я

хотел бы отдохнуть и насытиться.

         Вместо  ответа  Райфе  уселся  за  стол  напротив старика  и  принялся

задумчиво,  но  вместе  с  тем  с  некоторым,  тщательно  скрываемым,  трепетом

рассматривать Сказителя.  Тому,  казалось,  не  было  до  этого  никакого дела,

старика совершенно не трогал пронзительный взгляд хозяина харчевни.  Посетители

точно так же глазели на старика, изредка перебрасываясь короткими фразами.

         Сказитель ел не торопясь,  смакуя каждый кусочек.  Время от времени он

подносил кубок к губам и делал пару-другую небольших глотков, словно каждый раз

заново оценивая вкус вина.  За все это время Райфе не сказал ни слова,  но и не

отвел взгляда от Сказителя.

         Однако  всему   когда-нибудь  приходит  конец.   Отставив  в   сторону

опустевшую тарелку.  Сказитель потянулся к  своему посоху и  принялся рассеянно

поглаживать резную голову драконыша.  Тот  в  свою очередь сам  стал тереться о

ладонь старика.  Или это только почудилось Райфе? Девушка-прислужница подбежала

к  столу и  поспешила убрать пустую посуду,  смахнув на тарелку крошки.  На нее

никто не обратил внимания,  все глядели на Райфе и старика, сидящих друг против

друга.

         - Я  исполню  обещанное,  -  произнес наконец старик,  -  поскольку не

привык оставаться в долгу.  Я расскажу вам древнюю легенду. И не сомневайтесь в

ее правдивости, ибо я лично был свидетелем тех событий. Вы услышите эту историю

первыми, еще. никто из людей не слышал об этом. Я же хочу вернуть эту легенду в

мир,  чтобы люди снова услышали эхо  тех  далеких времен.  Вы  все имеете право

знать...

         Сказитель замолчал и  прикрыл глаза.  Рука  замерла на  спине дракона,

лишь   кончики  пальцев  медленно  и   осторожно  продолжали  ощупывать  мелкие

деревянные чешуйки.

         - Сколько же тебе лет,  старик?  - неожиданно раздался голос от одного

из дальних столов.  -  Как ты можешь помнить о  том,  свидетели чего,  по твоим

собственным словам, давно уж в могилах?

         Безошибочно найдя  взглядом  говорившего,  старик  негромко  произнес,

стиснув в кулаке посох:

         - Много. Мне очень много лет, человек. Я Сказитель - этим сказано все.

         Райфе знал,  что  старик говорит сущую правду.  Сказители живут долго,

гораздо дольше обычных людей,  но все же и они смертны. Неужели этот старик мог

прожить так долго,  что помнил то, что случилось в глубокой древности? Ведь для

того,  чтобы  события  стерлись из  людской памяти,  должно  минуть  не  меньше

нескольких поколений.

         А старик меж тем поудобнее устроился на скамье,  положив посох поперек

колен,  и  щелкнул  пальцами,  заставив драконыша оставить гарду.  Летучий змей

описал круг  под  потолком и,  вернувшись к  Сказителю,  примостился у  него на

плече, зарывшись в складках капюшона и обвив хвост вокруг шеи, а голову спрятав

под крыло.

         - Это всего лишь легенда,  -  едва слышно произнес старик.  -  Но  это

было, и я все помню. Как будто вчера...

         - Начинай, Сказитель, говори, - раздались нетерпеливые крики. Люди уже

начали уставать от  всего,  что  происходило в  харчевне.  Между  столами снова

начали расхаживать девушки-прислужницы, разнося кружки с пивом, вином и тарелки

с  разнообразными закусками.  Лишь Райфе все так же  недвижимо сидел за столом,

внимательно вглядываясь в лицо Сказителя. И тот наконец заговорил:

         - Все  началось две  тысячи четыреста лет  назад на  этом самом месте.

Сейчас уже  никто и  не  помнит,  что  в  те  времена этот  город был  не  чета

нынешнему.

         - Скажешь  тоже!  -  недоверчиво выкрикнул кто-то.  -  Мы  пребываем в

столице,  если тебе,  старик, это неведомо. Этот город зовется Себорна - город,

лучший в нашей стране.

         - Тогда это  был  совсем другой город,  -  покачал головой Сказитель и

вздохнул,  словно вспоминая что-то одному ему ведомое.  - Себорна была воистину

величайшим городом поднебесного мира,  и  ее  нынешняя слава лишь  бледная тень

былого могущества и  величия.  В  те  годы Империей правили существа куда более

мудрые и могущественные,  чем люди. И все принимали это как должное... вернее -

почти все.

         - Кто же в те годы властвовал над людьми? - спросил Райфе.

         - Драконы,  -  просто ответил Сказитель.  - Ибо они одни были наделены

Правом  Истинной Власти.  Правом  судить и  принимать решения,  правом дарить и

отнимать, правом говорить с богами.

         - Эвон  куда  тебя  понесло,   старик!  -  пьяно  выкрикнул  городской

стражник,  завернувший в харчевню Райфе после утомительной дневной службы. - Да

всем от мала до велика известно,  что драконов и не существовало никогда! Враки

все это!

         - В  последний раз  лапа  дракона ступала на  землю  поднебесного мира

ровно две тысячи лет назад, считая от сего дня. - Сказитель вовсе не был обижен

неверием.  - Неудивительно, что смертные забыли о них. Вместе с Великими Змеями

покинули этот мир и многие другие существа,  которых ныне все вы считаете такой

же легендой. Василиски, альвы и эльфы, бэнши, белые леди, единороги и йотуны...

Все они жили бок о бок с людьми,  пока те их не предали и не заставили уйти.  А

на  вершине  мира  восседали драконы.  Себорна была  главным городом драконьего

мира, его сердцем и могучей неприступною крепостью.

         - Так почему же все изменилось? - затаив дыхание, произнес Райфе.

         Старик нахмурился,  а  вместе с  ним обеспокоенно завозился на плече и

драконыш.

         - Люди восстали,  -  ответил наконец Сказитель. - Захотели властвовать

сами,  да так и не поняли, к чему это их привело. Истинная Власть была дарована

только Змеям,  и  лишь они знали,  как ею  распоряжаться.  Люди же не научились

этому до сих пор и, наверное, не постигнут того никогда.

         Высказав это,  старик умолк.  Поднявшись,  он  неторопливо прошелся по

проходу между столами,  подошел к окну и, чуть склонив голову, заглянул в проем

сквозь мутные стекла,  вставленные в кованые чугунные рамы.  Райфе знал, что из

окна можно было разглядеть силуэт королевского замка,  стоящего на возвышении в

северной  части  города.   Впервые  попавшего  в   город  замок  поражал  своим

великолепием -  это было самое внушительное и  неприступное строение в Себорне.

Высились  облицованные грубо  обтесанными гранитными глыбами  стены.  Черные  с

зеленоватыми прожилками шестиугольные башни вздымались к  самому небу,  и  лишь

острый глаз мог различить обломанные,»,  источенные временем зубцы. Островерхие

крыши,  увенчанные тонкими  шпилями,  почти  не  отражали  свет  даже  в  самые

солнечные дни. Узкие стрельчатые окна-бойницы через равные промежутки разрывали

монолит стен.

         Райфе  знал,  как  выглядит дворец  во  время  заката.  Строгий черный

силуэт,  подсвеченный сбоку  пылающим шаром огненно-красного солнца.  Это  было

одно из самых величественных зрелищ,  виденных Райфе за всю его жизнь, и ни дня

не проходило без того,  чтобы хозяин харчевни не взглянул отсюда на королевский

дворец.

         Однако во взгляде старика не было трепета,  в  его глазах застыли лишь

сожаление и скорбь.

         - Не то,  все не то.  - Сказитель отвернулся от окна. - Это уже не тот

дворец, который я помню. Вам кажется, что королевский замок - вершина творения,

но  вы  заблуждаетесь.  Остались руины.  Нет былого величия,  не та стать,  все

приходит в  упадок...  Я давно уже не был внутри,  но чувствую,  что и там идет

разрушение, у людей нет сил поддерживать дворец в первозданном состоянии. Такое

было по силам лишь Великим Змеям.

         В  харчевне поднялся шум.  Старик  говорил вещи,  которые не  решались

высказывать даже самые смелые.  Дворец правителя -  в  упадке!  Символ власти и

мощи страны рушится - разве же это возможно?

         - Раньше все было иначе, - снова повторил старик.

         - Не смей говорить так,  -  выкрикнули с соседнего стола. - Мы живем в

лучшее время, никогда еще в нашей стране не было так хорошо!

         - Для вас -  да, - вздохнул Сказитель, возвращаясь на свое место. - Вы

просто не  знаете лучшего.  Перелом начался чуть больше двух с  половиной тысяч

лет назад,  за век до событий,  о которых я сегодня расскажу вам.  Именно тогда

люди  впервые  начали  проявлять  недовольство  правлением  драконов.  Не  все,

разумеется,  но  ведь  достаточно тлеющего уголька,  чтобы  поджечь лес.  В  те

времена в Империю входило двадцать три города и бессчетное количество деревень.

Как бы то ни было,  жители нескольких городов,  принадлежащие к  роду смертных,

отринули драконову власть,  посадив  на  трон  правителей-людей.  Великие  Змеи

решили не вмешиваться,  предоставив событиям идти своим чередом. Змеям попросту

было  любопытно,  чего  люди  могут достичь посредством своей гордыни.  Сначала

драконы лишь наблюдали, а когда поняли, к чему привело их невмешательство, было

уже слишком поздно.  Смертные познали вкус власти и не собирались ее возвращать

добровольно.  А  воевать драконы не  желали,  они  предпочитали другие  способы

достижения целей. Великие Змеи были самыми искусными магами в поднебесном мире,

с  ними  не  мог  тягаться никто.  Они  могли обратить население всей Империи в

камень или же  попросту заставить людей навеки забыть о  непокорности.  Но  эти

меры мог  предпринять только Полный Собор Великих Змеев Империи.  Всего Великих

было тридцать пять.  Я  не  стану перечислять вам их имена,  скажу только,  что

Избранным Владыкой среди них  был дракон,  носивший имя Кальмириус.  Именно его

обителью и  являлся когда-то  ваш королевский дворец...  Но Змеи ни разу за всю

многовековую историю их властвования над миром не прибегали к Высшей Магии, для

этого не было причин. И все же Великие Змеи решились, ибо других путей у них не

осталось.  Недовольные  появились  уже  почти  во  всех  городах,  которые  еще

продолжали  подчиняться Истинной  Власти;  дальше  так  продолжаться не  могло.

Однако для  того,  чтобы  сотворить Высшую Магию,  Змеям требовался Пламенеющий

Шар...

         - Я что-то слышал об этом, - неуверенно начал было один из слушателей,

но на него зашикали,  и  тот сконфуженно умолк,  уткнувшись в полупустую пивную

кружку. Но Сказитель даже не заметил того, что его попытались прервать. Он впал

в своеобразный транс, незримой стеной отгородившись ото всех, оставшись наедине

только со своими мыслями.

         - Драконам нужен был Пламенеющий Шар.  Этот Шар был даром богов,  хотя

они,  возможно,  жалели,  что создали его и бросили в мир.  Пламенеющий Шар был

основой Высшей Магии,  но  он  никогда не  хранился в  замке.  При  падении Шар

раскололся,  и осколки его разлетелись по всей Империи; лишь собрав их воедино,

можно  было  вернуть Шару  силу.  Разумеется,  Великим Змеям было  ведомо,  где

находятся части Пламенеющего Шара,  но на самом первом Полном Соборе они решили

до поры не пытаться воскресить Дар Богов, тем более что Созидатели, бросая Шар,

предупредили - его не сможет коснуться ни один Великий Змей, ни хоб, ни озерная

дева,  ни  гном  или  эльф,  ни  грамп или  единорог,  ни  йотун.  До  Шара мог

безбоязненно дотронуться только смертный.  Человек.  Сотни и  сотни лет осколки

Дара кочевали по миру. По прошествии какого-то времени один из них попал в Храм

Великой Богини Орнеллы и стал главной святыней,  пуще глаза охраняемой жрецами.

Они считали осколок Пламенеющего Шара частицей сердца Орнеллы, не подозревая об

истинной природе его происхождения. Другая частица Дара Богов путешествовала по

земле много дольше,  пока наконец ее не присвоил один из властелинов-людей,  за

несколько лет до того захвативший один из драконьих городов. Тогда он назывался

Мэсфальд...  А  сейчас о  нем не осталось даже памяти.  Город сровняли с землей

полторы тысячи лет назад.  Ну а третий, последний, осколок достался безвестному

воину.  Он  не знал,  какое сокровище оказалось в  его руках,  для него это был

простой  кусок  красивого бледно-зеленого  камня  с  переливающимся изломом.  В

первом же из городов,  где оказался воин после того, как нашел осколок Шара, он

отдал его ювелиру, и тот вставил камень в оправу. Воин выложил на это почти все

скопленные им деньги,  но получил взамен свой собственный талисман. С тех самых

пор эта часть Пламенеющего Шара много раз переходила из рук в руки,  но никогда

не попадала к тому, кто не являлся бы воином по крови.

         Сказитель  протянул  руку  и   провел  ладонью  по   сложенному  крылу

драконыша.  Тот  встрепенулся и  вскинул голову.  Радужные глаза сверкнули,  из

пасти на  миг выпростался длинный раздвоенный язык и  тут же спрятался за двумя

рядами острых зубов.

         Сказитель,  подождав,  пока дракон успокоится и  вновь уляжется на его

плече,  медленно развел руки в  стороны ладонями вверх и смежил веки.  Губы его

беззвучно зашевелились.  На  кончиках пальцев  возникло слабое  желтовато-белое

свечение,  и посох старика сам собой поднялся в воздух,  зависнув в двух локтях

от  пола.  Затем он  начал светлеть прямо на глазах,  из благородного черного с

красноватым отливом  превратившись сначала в  серовато-коричневый,  а  затем  в

светло-розовый.  Сказитель свел руки вместе и сложил их на груди,  посох тут же

отозвался,  вспыхнув и  обретя  форму  большого двуручного меча,  гораздо более

длинного,  чем  настоящее оружие.  Меч,  матово  поблескивая,  закружился,  без

единого звука  рассекая воздух.  Мало-помалу описываемый им  круг  расширялся и

вскоре захватил уже большую часть обеденного зала харчевни. Пространство внутри

круга  медленно  наполнялось  едва  заметным  маревом,   которое  затем  сменил

голубоватый туман, по которому то и дело пробегали темно-синие сполохи.

         Никто в  харчевне не заметил,  как меч растворился в воздухе,  оставив

после себя лишь расползающееся в стороны поблескивающее облако.  Старик шепотом

произнес какое-то  короткое слово,  которое не  расслышал даже Райфе,  сидевший

ближе всех к Сказителю.

         И туман под потолком стал рассеиваться,  открывая людям столь дивную и

невероятную картину, что со всех сторон послышались восторженные крики. Прямо в

воздухе -  из расползающегося облака -  возник королевский дворец. Но совсем не

тот, который каждый день видели жители Себорны! Это было величественное, еще не

тронутое  временем  здание,   шпили  которого  лишь  немного  не  доставали  до

белоснежных клубящихся облаков.  Крыши  и  купола нестерпимо сияли,  отбрасывая

мириады желтых бликов,  слепящих глаза.  Стены  были  облицованы вместо грубого

камня громадными нежно-розовыми и  травянисто-зелеными плитами с высеченными на

них картинами и барельефами. Ворота были распахнуты настежь, готовые пропустить

любого  желающего.   Над  воротами  примостился  золотой  дракон,  расправивший

гигантские крылья. Алмазные глаза смотрели на входящих пристально и оценивающе,

но не зло.

         Если бы люди не были так поражены увиденным,  то наверняка обратили бы

внимание на то, что дракон над воротами дворца был точной копией зверя с посоха

старика.

         Замок со всех сторон окружали кроны деревьев,  которые при сравнении с

ним  казались не  более чем  мхом.  Еще ниже зеленели кусты,  посаженные вокруг

двухэтажных домов,  ровным  квадратом окружавших дворец.  А  дальше  был  виден

город:  широкие,  мощенные камнем  улицы  -  жилые  дома,  трактиры,  харчевни,

мастерские ремесленников; базарная площадь...

         - Так было,  -  с тоской в голосе произнес старик. - Это было воистину

прекрасное время.  В замке тогда обитал сам Избранный Владыка Кальмириус, глава

Собора Великих Змеев.  Это его изображение когда-то украшало ворота замка. Увы,

вскоре после падения Змеев люди сбросили барельеф со стены,  разбив его и отлив

из золота новые деньги.  Они желали уничтожить все,  что напоминало о  минувших

веках...  И люди преуспели в этом:  прошло всего две тысячи лет, и никто уже не

верит,  что  все,  о  чем я  говорю вам,  было на  самом деле.  Великие Змеи не

оставили после себя памяти,  они  уходили навечно...  Но  они пытались удержать

этот мир,  решив воспользоваться Пламенеющим Шаром, прибегнув к Высшей Магии. И

тогда Кальмириус вынужден был  решить,  кого  из  смертных он  может послать на

поиски осколков Дара Богов.  В помощь ему был созван Полный Собор. Великие Змеи

долго совещались и наконец отобрали троих.  Смертные никогда не поймут,  почему

драконы  избрали  именно  этих  людей,  но  Великие Змеи  никогда не  принимали

неверных решений.  Никогда.  А теперь слушайте меня, слушайте и смотрите, ибо я

собираюсь рассказать и показать вам историю поисков так, как она совершилась на

самом деле...

         Сказитель обвел взглядом притихший зал,  наполненный людьми,  ловящими

каждое его слово. И слегка улыбнулся.

         Но этого никто не заметил.

        

        

         Глава 1

         ВО ДВОРЦЕ

        

         Tяжелые   парчовые   занавеси   затрепетали  от   ворвавшегося  сквозь

распахнутое окно  ветра.  Косой  солнечный луч  на  краткий миг  проник в  зал,

осветив яркий гобелен, занимающий почти треть стены. Золотые нити, вплетенные в

картину,  вспыхнули на  мгновение и  так же быстро погасли,  едва только солнце

исчезло. В зале воцарился приятный сумрак.

         Немолодой мужчина  в  темно-зеленой  накидке  поверх  индигового цвета

одежды  неторопливо  отошел  от  окна.  Высокие,  почти  до  колен,  сапоги  из

коричневой кожи с  массивными серебряными пряжками утопали в  пушистом бордовом

ковре.  У  бедра покачивался недлинный,  но  затейливый витой жезл,  украшенный

эмалью и несколькими крупными жемчужинами. Рядом был приторочен меч двух локтей

в длину,  скрытый в ножнах, обтянутых тонкой кожей. Ритуальное, но тем не менее

и вполне боевое оружие.

         - Время пришло, - негромко произнес он, сдвинув брови.

         Тот,  к  кому  обращался мужчина,  коротко кивнул.  Он  был  несколько

моложе,  худ и  нескладен.  Длинный малиновый плащ с  вышитыми по  нижнему краю

чередующимися белыми  и  золотыми полосами.  К  широкому серебряному поясу  был

пристегнут футляр для свитков, сейчас совершенно пустой.

         - Да,  господин  Главный  Советник,  -  с  готовностью  поддержал  его

собеседник.  -  Лучшего момента уже не выпадет. Город на грани войны, уже никто

не верит, что все удастся решить малой кровью. На этот раз король зашел слишком

далеко, ему нужно было уступить земли Са-Ронды властелину Золона. Там все равно

не  нашли ни золота,  ни черного масла.  Да и  поселений там почти нет,  только

пара-другая  небольших деревень,  жителям  которых совершенно безразлично,  кто

будет ими править. А теперь из-за упрямства Дагмара нам объявлена война. Мы ее,

конечно, выиграем, в этом даже не приходится сомневаться, но народ ропщет...

         Главный Советник,  не  отвечая,  вернулся к  окну и,  отодвинув штору,

устремил взгляд на городские улицы, видимые отсюда как на ладони. Людской поток

растекался во  всех направлениях,  кое-где редея,  а  на маленьких улочках и  в

переулках почти  совсем исчезая.  Ветер  доносил отголоски выкриков торговцев и

зазывал,  приглашающих  людей  отведать  пива  или  вина  в  любой  из  таверн,

разбросанных по всему городу.  Но посетителей было заметно меньше,  чем обычно:

жители города знали о  скором начале войны и боялись сболтнуть лишнее.  Каждому

было известно:  стоит сказать хоть что-то,  из-за чего в тебе можно заподозрить

шпиона Золона,  пусть это  будет лишь пара сочувственных слов,  ты  окажешься в

подвалах Черного Замка -  страшной городской тюрьмы.  И все же заткнуть все рты

не  было никакой возможности,  да  Главный Советник и  не  стремился к  этому -

напряжение,  скопившееся в народе,  пусть пока в скрытой форме, было ему только

на  руку.  Конечно,  изредка кое-кто  попадал в  застенок,  но  это было скорее

исключением.  Главный  Советник старательно симулировал кипучую деятельность по

поимке смутьянов,  однако на самом деле проявлял минимум рвения.  Король должен

видеть результаты его  неусыпных трудов,  но  и  только.  Советнику было нужно,

чтобы как можно больше недовольных осталось на свободе,  а если уж какой-нибудь

недотепа и попадал в Черный Замок,  его агенты тут же принимались разносить эту

весть  по  городу.  Разумеется,  люди  Главного  Советника при  этом  старались

представить короля в  черном цвете.  Недовольство росло день ото  дня и  вскоре

должно было  достичь своего естественного предела...  Вот  тогда и  нужно будет

сделать все, к чему он так долго и тщательно готовился.

         - Корона будет вашей. Советник Маттео, я не сомневаюсь в этом, - снова

заговорил его собеседник,  поплотнее запахнув малиновый плащ:  из окна довольно

ощутимо сквозило.

         - Я в этом никогда и не сомневался,  Паррот,  -  усмехнувшись, ответил

Главный Советник и  вновь  посмотрел в  окно.  Лиц  людей  разглядеть отсюда не

удавалось,  но он знал,  что где-то там,  в толпе, снуют его соглядатаи. Маттео

уже давно перетянул шпионов короля на свою сторону. Некоторые, правда, пытались

вести  двойную  игру,  но  подобные  попытки  жестоко  пресекались  -  Советник

ревностно хранил  свою  тайну.  Маттео,  подумав обо  всем  этом,  нахмурился и

невольно скосил глаза на правую руку.

         Стоящий в двух шагах от него Паррот невольно отпрянул,  увидев, как из

плотно сжатого кулака Советника быстро вырастает недлинное, но широкое туманное

лезвие. Не успев как следует оформиться, превратиться в полноценный клинок, оно

исчезло так же неуловимо, как и возникло. Разумеется, Паррот знал о мистических

талантах  Главного Советника и  все  же  не  мог  без  страха  относиться к  их

проявлениям.

         - Успокойся,  казначей,  -  заметив реакцию Паррота на  его  действия,

произнес Маттео.  -  Тебя убивать я не собираюсь.  Во всяком случае до тех пор,

пока ты не вздумаешь пойти против меня.  Но,  надеюсь,  тебе не придет в голову

подобное. Мне не хотелось бы завершать начатое одному.

         - Еще  бы,  -  одними губами улыбнулся Паррот,  глаза же  его остались

холодны как лед.  -  Без моей помощи вам пришлось бы несладко,  да и  на первых

порах я буду совершенно необходим. Ведь именно я поддерживаю все дело деньгами.

Поверьте,  мне не  так-то легко скрывать отток золота,  особенно сейчас,  когда

война - дело уже решенное и король начал снаряжать армию. Дагмар теперь чуть ли

не сам считает монеты, и мне с большим трудом удается отжать кое-что и для вас.

         - Ждать нам  осталось не  так  уж  долго,  -  успокоил Паррота Главный

Советник.  -  Через десяток дней король Сундарам двинет свою армию на Мэсфальд,

вот тогда мы и нанесем удар по Дагмару. Армия будет занята обороной, а склонить

горожан на  нашу сторону легче,  чем  кажется.  Уже сейчас король непопулярен в

народе,  его  почти  никто  не  поддерживает,  кроме ярых  фанатиков да  личной

гвардии.  Плюс еще старые друзья в Совете,  но этих не стоит брать в расчет - у

них   не   хватит  смелости  вмешаться.   Для  острастки  можно  сразу  казнить

одного-двух,  тогда  оставшиеся не  посмеют и  слова поперек сказать.  Армии же

будет не  до  того,  чтобы разбираться,  за  кого приходится воевать,  -  ей не

властитель важен,  а город,  который она и станет защищать. Солдатам плевать на

дворцовые интриги, им важна идея, а не тот, кто эту идею представляет.

         Казначей взглянул на Главного Советника и покачал головой. Он понимал,

что Маттео прав,  но его тем не менее не оставляло острое беспокойство. Мало ли

что может произойти?  Иногда самая незначительная на первый взгляд мелочь может

сыграть  роковую роль,  сгубив  весь  замысел,  каким  бы  блистательным он  ни

казался.

         - Какие конкретные шаги вы собираетесь предпринять, Советник Маттео? -

поинтересовался Паррот.  -  Вы  хотите казнить Дагмара прилюдно,  предъявив ему

обвинение в предательстве Мэсфальда или же...

         Казначей не  договорил,  но  сделал  весьма красноречивый жест,  резко

проведя  указательным  пальцем  под  подбородком.   Главный  Советник  на   миг

задумался.

         - Посмотрим,  -  пожав плечами,  вымолвил он.  -  Публичную казнь я не

собираюсь устраивать в любом случае - от этого не будет никакого прока.

         - Да,  короля нельзя оставлять в живых ни при каких обстоятельствах, -

сказал казначей.  -  Так  же,  как и  его жену.  Дагмар успел издать закон,  по

которому власть над Мэсфальдом передается только по  наследству.  Тем более что

Кефра беременна.  Если родится наследник, то через двадцать лет он вполне может

попытаться вернуть себе трон отца.

         - Если это будет мальчик, - глухо произнес Маттео, сверкнув глазами. -

Девчонки нам опасаться не  стоит.  Но ты прав -  Кефра тоже умрет,  семью нужно

истребить на корню,  чтобы в  будущем не пасть жертвой собственной беспечности.

Недовольные будут всегда -  это неискоренимо. Поэтому нельзя полагаться на волю

случая.

         - Но как мы представим все это?  -  подумав,  спросил Паррот.  -  Хоть

король и  не  пользуется популярностью,  но  ничем не  прикрытое убийство может

испортить весь наш замысел. Кто может поручиться, что новый властелин, занявший

место былого короля посредством убийства, долго продержится на троне?

         Главный Советник ухмыльнулся и  взглянул на огромный гобелен,  висящий

на  стене за  спиной казначея.  Да...  с  момента свержения дракона Варкаррана,

правившего Мэсфальдом до  Дагмара,  прошло  уже  больше  тридцати  лет,  а  вот

гобелены в  замке никто так сменить и  не  удосужился.  Со стены прямо в  глаза

Маттео  взирал большой черный с  золотым отливом Великий Змей.  Радужные глаза,

начисто  лишенные  зрачков,   казались  живыми.  Дракон  был  выткан  с  особой

тщательностью,  можно было рассмотреть мельчайшую деталь, даже морщинки в углах

плотно сомкнутой пасти и  кое-где  отслоившиеся чешуйки:  тот,  кто творил этот

гобелен,   ничуть  не   приукрашивал  реальность  -   Великим  Змеям  этого  не

требовалось. В отличие от людей.

         Советник отвел глаза от гобелена и вернулся к прерванному разговору:

         - Разумеется,  сам я убивать Дагмара и Кефру не собираюсь, это было бы

в высшей степени глупо и опрометчиво.  В то же время не хотелось бы подставлять

кого-то из тех,  кто так или иначе связан со мной,  - не желаю ненужных слухов,

которые наверняка появятся в этом случае. Можно, конечно, заставить сделать это

одного из солдат,  а потом без лишнего шума его устранить.  А лучше всего найти

кого-то  со  стороны.  Мы официально сместим Дагмара,  обвинив в  предательстве

интересов Мэсфальда, и вместе с супругой отправим прямиком в Черный Замок. Ну а

дальнейшее  сложностей  не   вызовет.   Представим  все  так,   будто  какой-тo

недовольный тайком пробрался в подземелье, где содержалась королевская чета, и,

ослепленный яростью,  убил обоих прежде,  чем его успели схватить. Он, конечно,

погибнет тоже - от рук тюремщиков.

         - Возможный ход,  - задумчиво заключил казначей. - Кое-что нуждается в

доработке,  но  в  целом осуществить это не так трудно.  Желательно представить

этого убийцу шпионом Золона.

         - Хватит подсказок! - неожиданно взорвался Главный Советник. - Не тебе

решать,  как  все будет организовано.  Твоя головная боль -  деньги.  Не  будет

денег, на Мою благосклонность можешь не рассчитывать.

         Паррот зло улыбнулся:

         - Как скажете. Советник Маттео. Я лишь хочу помочь вам...

         - Вот и хорошо,  - почти спокойно ответил Маттео, смотря прямо в глаза

казначею.  Тот с честью выдержал этот взгляд,  даже не попытавшись отвернуться.

Советнику это совсем не понравилось.

         - На все воля богов, - смиренно сказал Паррот, но в глазах его таилась

все  та  же  злая  усмешка.  Маттео,встрепенувшись,  хотел  было  ответить,  но

почему-то раздумал.  Негоже ссориться с ближайшим союзником в такое время. Нет,

только не сейчас, сначала нужно расправиться с королем Дагмаром, захватить трон

и корону,  склонив на свою сторону горожан, а потом можно будет разобраться и с

нынешними союзниками.  Далеко не  все из них устраивали Маттео.  Кое-кого можно

будет оставить на  их постах.  Кое-кого надо будет возвысить.  А  вот некоторых

нужно  будет  осторожно и  как  можно незаметней убрать.  Главный Советник знал

людей,  которые после восхождения его  -  Маттео -  на  трон  Мэсфальда захотят

получить больше,  чем он сможет им дать. От таких придется избавиться, и притом

в первую очередь.  Казначея также придется казнить -  он уже и сейчас проявляет

излишнюю прыть.  Такие люди  нужны,  но,  если  за  ними  не  присмотреть,  они

становятся довольно опасны. А уследить за каждым Маттео не мог.

         - Можешь  идти,  -  произнес наконец Главный Советник,  оторвавшись от

раздумий. - Передай остальным, чтобы были наготове. О деталях и сроках я сообщу

дополнительно. Еще есть вопросы?

         Паррот  лишь   коротко  качнул  головой  из   стороны  в   сторону  и,

развернувшись,  заторопился к плотно закрытым дверям.  Он уже выходил, когда до

него долетел негромкий голос Маттео:

         - Осторожнее, казначей. Осторожнее. Подумай, чем может все обернуться.

         Когда казначей покинул зал,  плотно затворив за собой тяжелые двери из

дорогого  серого   дерева,   Маттео   неторопливо  вышел   на   середину  зала,

остановившись прямо напротив гобелена,  где был изображен Варкарран.  Несколько

минут Советник молчаливо смотрел прямо в  глаза Великого Змея,  пытаясь в самом

себе  найти  ответы на  мучащие его  вопросы.  А  поток заговорил,  обращаясь к

картине:

         - Вот  как оно получается,  Варкарран.  Мог ли  ты  во  времена своего

правления предположить, что такое возможно? Столкновение интересов двух великих

городов...  Точнее,  битва двух упрямых королей,  одержимых гордыней. Мог ли ты

себе представить,  Варкарран,  что-либо подобное?  Знаю, не мог, даже если тебе

сказали бы,  что так когда-нибудь и случится. Все-таки мы слишком разные, чтобы

понять друг друга. Не так ли?

         Гобелен угрюмо молчал. Картины не отвечают людям.

        

         * * *

         - Дагмар, - послышался из-под балдахина слабый голос.

         - Я здесь, не беспокойся. - Король протянул руку и взял ладонь лежащей

на кровати женщины в свою. - Я с тобой, Кефра.

         Рука королевы была холодна как лед, женщину бил озноб. Дагмар привстал

и   свободной   рукой   поправил   сбившееся   покрывало,   оголившее   большой

бледно-розовый живот.

         - Спасибо, Дагмар.

         Король Мэсфальда был донельзя расстроен и обеспокоен. Последние месяцы

беременности его жена переносила очень тяжело и почти не вставала с постели.  А

в эти дни ее состояние особенно ухудшилось.  Кефра часто впадала в забытье,  ее

то знобило, то бросало в жар, да к тому же она начала жаловаться, что перестала

ощущатй толчки будущего ребенка. Вот это-то больше всего и тревожило Дагмара. К

своей жене как к женщине он давно охладел,  да и не любил ее никогда. Но королю

нужен был законный наследник. И сейчас он очень боялся потерять этого мальчика.

Пол будущего наследника он  проверил в  первую очередь,  едва узнав,  что Кефра

наконец забеременела.  Для  этого Дагмар попросил помощи у  мага,  которому мог

доверять свои секреты,  не  опасаясь,  что кто-либо еще узнает о  них.  Маг дал

твердый ответ - родится мальчик, но что-то в его голосе Дагмару не понравилось,

однако в то время король не придал этому большого значения.  Зато сейчас, когда

здоровье Кефры с  каждым днем ухудшалось,  он вспомнил о своих былых сомнениях.

Дагмар, конечно, не допускал даже мысли, что маг Халиок мог обмануть его, но не

сказать всей правды... Так поступать он любил.

         Король,  среднего роста мужчина в черно-золотых одеждах,  вздохнул.  У

него не было ни малейшего желания сидеть с Кефрой весь вечер,  но и оставить ее

одну он также не мог,  хотя у него и были дела поважнее. Например, ознакомиться

с  положением дел на границе;  сегодня он не успел выслушать доклад,  поскольку

вынужден был торопиться к жене.

         Дагмар,  оторвавшись от  своих мыслей,  взглянул на  Кефру.  Та как-то

совершенно незаметно уснула  и  сейчас лежала,  одной  рукой  охватив живот,  а

другую продолжая держать в ладони мужа.  Дагмар,  покачав головой, всмотрелся в

ее лицо.  Он не находил сейчас прежней красоты в этой женщине,  красоты,  из-за

которой он  когда-то  потерял голову...  Когда  наваждение прошло  -  было  уже

поздно.  Сколько ей сейчас?  Дагмар напрягся,  пытаясь припомнить.  Да,  точно,

сорок семь.  Неужели Кефра не могла родить ему ребенка пораньше, когда была еще

молода и полна сил?

         Король стиснул кулак,  позабыв,  что в его ладони рука женщины.  Кефра

негромко застонала,  но так и не проснулась. Дагмар осторожно вытащил ее ладонь

из своей и положил поверх тонкого покрывала.

         Раньше надо  было думать,  раньше.  Он  вполне мог  жениться еще  раз,

однако Дагмар не  мог понять,  почему же  не сделал этого.  Ну да поздно теперь

локти кусать, время вспять не воротишь.

         Если  Кефра или  ребенок погибнут,  все  пропало.  Ему  уже  навряд ли

удастся завести нового наследника.  Грядущая война  с  Золоном спутала ему  все

карты.  Народ ропщет день ото  дня  все сильнее.  Городская стража почти каждый

день хватает возмутителей спокойствия,  но это не приносит никаких результатов.

Даже,  скорее,  наоборот -  волнения усиливаются.  Ну  да  это еще полбеды.  До

Дагмара начали  доходить смутные слухи,  будто  бы  кто-то  во  дворце пытается

занять трон и присвоить его корону.  Корону,  которая принадлежит ему по праву.

Ведь  это  именно Дагмар больше тридцати лет  назад  своими руками сорвал ее  с

головы Великого Змея Варкаррана.

         Неожиданно взгляд короля уткнулся в один из витражей. Стеклянное панно

что-то отдаленно ему напомнило, но он не сразу сообразил, что же именно.

         - Ну да,  конечно,  -  пробормотал Дагмар,  разглядев в  витраже набор

стекол,  напоминающий плоскую цилиндрическую шапку колдуна.  Он  думал недолго,

после чего,  бросив косой взгляд на беспокойно спящую Кефру, беззвучно вышел за

дверь.

         - Следи за ней, - бросил он няньке, нетерпеливо ожидающей у входа. - Я

скоро вернусь.

         Проводив внимательным взглядом женщину,  тут же  скрывшуюся за дверью,

Дагмар постоял немного посреди коридора,  а  затем  быстрым шагом  направился к

лестнице.  Дворцовая стража при его появлении замирала и вытягивалась,  салютуя

прижатой к  груди и  сжатой в  кулак правой рукой,  но король даже не глядел на

стражников, его сейчас занимало другое.

         Подкованные сапоги громко цокали о ступени, отзвуки далеко разносились

по  просторным покоям дворца.  Сбегая вниз по  лестнице,  Дагмар не смотрел под

ноги,  его взгляд скользил по лицам людей, наполняющих дворец. Кое-кто при виде

короля почтительно склонял голову, другие же лишь едва заметно кивали, не пряча

глаз и не переставая вести разговор. Только стража и личная гвардия реагировали

как  должно.  Непроизвольно Дагмар скривился -  его  люди  стали брать на  себя

слишком много, пора бы их слегка приструнить.

         Спустившись этажом ниже,  Дагмар свернул в  узкий  и  высокий коридор,

освещенный несколькими факелами.  Миновав встретившийся на пути небольшой зал с

колоннами вдоль стен,  король еще немного прошел вперед, после чего остановился

возле одной из  дверей.  Толстые дубовые доски были  тщательно пригнаны друг  к

другу и скреплены коваными стальными полосами и скобами.

         Эту  дверь здесь поставили специально по  приказу Дагмара,  которого в

свою очередь попросил о  том Халиок.  Король Мэсфальда не знал,  зачем магу это

понадобилось, но никогда не спрашивал, предпочитая знать о волшебстве как можно

меньше, - он не очень-то его почитал.

         Маг Халиок с самого рождения обитал во дворце. Он не покидал его и при

Варкарране,  и при нынешнем короле, предпочитая проводить все свободное время в

отведенных ему покоях.  Дагмар не поскупился, предоставив магу два больших зала

и несколько комнат поменьше.  В конце концов Халиок много раз помогал ему, да и

пустующих помещений во дворце было много -  прежний владелец. Великий Змей, жил

с размахом.

         Дагмар поднял руку,  намереваясь постучать,  но тут же вспомнил, что в

этом нет необходимости.

         - Халиок,  это я,  - негромко позвал он. Дверь почти тут же без скрипа

отворилась, открыв тускло освещенный проем. Король шагнул за порог, и проход за

его спиной тотчас закрылся -  маг ревностно оберегал свое жилище от любопытных.

Дагмар прошел мимо полок с  книгами,  стоящими вперемежку с  какими-то банками,

статуэтками и  большими кристаллами.  Халиок сидел в  глубоком кресле и  что-то

записывал  в   маленькую  книжечку,   изредка  обмакивая  перо  в  чернильницу,

выполненную в  форме оплывшего огарка свечи.  Только огарок этот  был  медным и

блестящим. Едва Дагмар вошел в комнату, маг отложил перо и, дунув на исписанный

лист, положил книгу перед собой.

         - Приветствую тебя.  -  Халиок степенно кивнул,  однако не встал перед

королем.

         - День добрый, маг, - произнес Дагмар и, не дожидаясь приглашения, сел

в соседнее кресло.

         Халиок зевнул будто бы безмятежно, но его цепкий взгляд так и впился в

лицо короля.

         - Что привело тебя ко мне?  Я слышал,  Кефра серьезно больна. Надеюсь,

это никак не  отразится на  наследнике престола.  Или ты  пришел из-за  чего-то

другого?  Извини,  я  редко выхожу отсюда и  мало  знаю о  дворцовых делах.  Не

расскажешь ли  мне последние вести?  Ведь король Сундарам пока еще не двинул на

тебя свою армию?

         Дагмар нахмурился, ему была не по душе эта тема.

         - Насколько мне известно,  нет,  -  все же ответил он.  - Но это может

случиться в самое ближайшее время,  так что,  сам понимаешь, я с большим трудом

выкраиваю для тебя время.

         - Что ж...  -  вздохнул Халиок.  - В таком случае о делах Мэсфальда мы

можем поговорить позже. Выкладывай, зачем пришел?

         Король  ответил  не  сразу.  Встав,  он  подошел  к  стене  и  откинул

занавеску,  прикрывающую ряд  полок.  Взгляд тут  же  безошибочно нашел стоящую

почти на  самом верху темную стеклянную бутыль,  оплетенную посеревшими ивовыми

прутьями.  Сколько Дагмар себя помнил,  она всегда стояла на этом самом месте и

всегда была наполовину пуста.  Король не знал, была ли бутыль волшебной, или же

Халиок каждый раз добросовестно пополнял ее содержимое,  но его это не очень-то

и интересовало. С легкостью подхватив бутыль одной рукой, хотя в ней было никак

не  меньше нескольких фунтов веса,  Дагмар взял с  той же  полки кубок и  снова

вернулся в  кресло.  Выдернув тряпичную пробку,  он плеснул в  кубок содержимое

бутыли и отставил ее на край стола. Халиоку Дагмар вина не предложил, поскольку

знал -  тот не пьет вообще.  Маг держал у  себя бутыль специально для короля по

его же просьбе - Дагмар не мог вести с ним разговор, не промочив предварительно

горла.  Отхлебнув порядочный глоток, король чуть отстранился и принялся изучать

рисунок на кубке. Черненое серебро почти не отражало свет.

         - Я пришел поговорить с тобой о сыне, - наконец произнес король.

         Халиок,  казалось,  не  был  удивлен этими словами.  Похоже,  он  ждал

чего-то подобного.

         - Тебе давно пора было это сделать,  - ответил маг. - Не пойму только,

почему ты не явился раньше.

         - Что ты хочешь этим сказать?  -  Дагмар встрепенулся и впился колючим

взглядом в лицо Халиока,  на котором,  однако, не отразилось совершенно ничего,

кроме заинтересованности.

         Маг,  кряхтя,  поднялся и  скрылся в  полумраке дальнего угла комнаты.

Дагмар не мог разглядеть,  что он там делал.  Король понял лишь то,  что Халиок

разыскивает что-то  в  глубине  большого старого сундука.  Но  вот  наконец маг

неторопливо вернулся  к  столу  и  положил  перед  Дагмаром  ветхий  фолиант  в

деревянном переплете без надписей и  каких-либо изображений.  Листы скреплялись

между  собой тонкими,  иссохшими жилами.  Дагмар раньше никогда не  видел такой

странной книги и поэтому заинтересованно протянул руку.

         - Осторожнее, - предупредил Халиок. - Она очень стара.

         Король,  чуть  прикрыв глаза в  знак  того,  что  принял слова мага  к

сведению,  раскрыл фолиант где-то  на  середине.  В  глазах зарябило от  мелких

кривых,  почти  выцветших от  времени строчек.  Дагмар пролистал еще  несколько

страниц наугад.  Похоже,  что  вся книга была написана от  руки.  Он  попытался

разобрать хоть что-то,  но  Халиок не  дал  ему  сделать этого.  Аккуратно,  но

настойчиво забрав книгу,  маг вновь сел в кресло.  Открыв фолиант почти в самом

конце,  Халиок перевернул пару-другую страниц и удовлетворенно кивнул, очевидно

отыскав то, что ему было нужно.

         - Эту книгу написал полторы сотни лет назад один сумасшедший монах,  -

начал маг. - Никто не знал его имени. Не знали, кто он и откуда. Этот монах жил

один в пещере в Северных горах.  С людьми он заговаривал очень редко,  а если и

произносил несколько слов,  то никто не мог разобрать,  что в  них сокрыто.  Но

иногда в речах монаха появлялся смысл,  и жители деревни вслушивались, стараясь

не  упустить ни  слова,  поскольку то,  что  говорил монах,  имело  обыкновение

сбываться.

         - Ты хотел меня этим удивить?  -  пожал плечами Дагмар и одним большим

глотком опустошил кубок. - Известно много людей, занимающихся предсказаниями. И

это не обязательно безумцы.

         - Ты  не  дослушал,  -  досадливо отмахнулся Халиок,  взглянув  из-под

нахмуренных бровей на короля.  -  Монах был не просто предсказателем... Вот эту

книгу  он  создавал на  протяжении последних десяти лет  своей  жизни.  Однажды

жители деревни,  как обычно,  принесли ему еду и питье,  но обнаружили в пещере

лишь  мумифицированное тело,  в  котором без  труда  можно было  узнать старого

безумца. Не трудно представить себе ужас селян - еще несколько дней назад монах

был жив, а теперь перед ними - иссохшее тело.

         Словом,  в пещеру эту никто так больше и не вернулся. Тело пролежало в

горах  почти  полвека,  пока  на  него  случайно  не  наткнулся  отряд  воинов,

переходивший через Северные горы.  Им было невдомек, чье тело покоится в пещере

- людям нужно было место для ночевки,  -  поэтому они не  долго думая выволокли

останки монаха наружу и  завалили камнями.  Так тело безумца нашло наконец свое

последнее пристанище.  Но слушай дальше.  В  руках у мумии была книга.  Вот эта

самая.  Один из воинов умел читать и  поэтому взял книгу себе.  Ночью он не лег

спать.  Подбрасывая время  от  времени скудные дрова в  костерок,  он  принялся

изучать написанное монахом.  Словом, когда воины проснулись поутру, их товарища

уже  не  было.  Они  отыскали только следы,  уходящие в  совсем уж  невероятном

направлении -  в сторону самого высокого и неприступного горного хребта, где не

было  ни  одного  перевала.  Несколько человек попытались догнать ушедшего,  но

поиски результатов не принесли.  Книгу воин унес с собой, вырвав лишь несколько

самых последних страниц. Никто не заметил их обгорелые клочки в пепле погасшего

костра.

         - И что было дальше? - Дагмар вопрошающе вскинул брови.

         - О  случившемся с книгой и тем самым воином никто ничего не знает.  Я

же обнаружил ее в библиотеке дворца.

         - Даже так?  - притворно удивился Дагмар и потянулся было к бутыли, но

раздумал и снова откинулся в кресле,  хмуро взирая на Халиока. - Только позволь

спросить - откуда тебе все это известно? Я сильно сомневаюсь, что воин, унесший

из пещеры книгу,  прожил после этого еще почти сотню лет и лично рассказал тебе

о том, как он отыскал записки монаха.

         Лицо мага осталось каменным,  внешне он никак не отреагировал на слова

Дагмара, но голос его дрогнул от негодования.

         - Я когда-нибудь врал тебе?  - со сдержанной яростью спросил он. Свечи

на столе,  казалось, загорелись еще ярче, но король не обратил на это внимания:

когда он заходил в покои Халиока, ему всегда что-то мерещилось.

         - Нет,  но ты никогда не говоришь и всей правды,  - сокрушенно покачал

головой Дагмар.

         - Это так,  -  не споря, согласился маг. - Но на то есть свои причины.

Никому нельзя рассказывать все...  Ты спрашиваешь,  как я  узнал о  судьбе этой

книги? Это очень просто - ее судьба записана в ней самой тем безумным монахом.

         - Что?  -  Дагмару показалось,  что он  ослышался или же неверно понял

последние слова Халиока.  -  Что за  глупости?  С  какой стати ты вдруг поверил

бредням давно уже мертвого сумасшедшего,  написавшего о  собственной гибели и о

том, что за этим последовало? Не стал ли и ты баловаться вином, дорогой Халиок?

         Маг помрачнел.

         - Я  не привык,  чтобы мои слова брались под сомнение.  Если я  что-то

говорю,  значит,  так оно и есть -  мне нет смысла врать. Я отвечу тебе, почему

безоговорочно поверил  во  все  то,  что  написано  в  этой  книге.  Ты  только

внимательно выслушай  меня.  -  Халиок  откашлялся и,  уткнув  палец  в  книгу,

принялся водить им вдоль строчек:

         - Смертные год  за  годом  станут  теснить Истинных Властелинов,  пока

наконец не займут их место, и в городах скоро будут жить только люди, изгнавшие

Вечных прочь  с  земли.  которую они  объявят своей.  Пределом мечтаний каждого

смертного станут короны Великих Змеев,  но первыми их наденут Маркок, рожденный

от Иолы и Багарана,  Сундарам,  рожденный от Ларии и Диэна,  Дэфр, рожденный от

Ваали и Асгара,  Мариус, рожденный от Ии и Сарна, и Дагмар, рожденный от Шатуры

и  Чикмета.  Вслед за ними придут и  другие.  но лишь эти пятеро взрастят зерна

неповиновения. удобрив почву...

         - Что?!  -  отшвырнув кресло, Дагмар вскочил и, не обращая внимания на

протестующий крик Халиока,  вырвал из его рук фолиант. Несколько листов с сухим

треском разорвалось,  на пол посыпалась труха. Король, придвинув поближе свечи,

бросил  книгу  на  стол  и  принялся лихорадочно шарить  взглядом по  странице.

Кривые,  написанные  корявым  почерком  строки  почти  сливались.  Читать  было

невероятно трудно,  но все же Дагмар нашел абзац, который только что прочел ему

Халиок.  Никаких сомнений не  осталось -  на  бумаге были  начертаны именно эти

слова: Дагмар, рожденный от Шатуры и Чикмета.

         По  спине короля побежала горячая струйка пота.  Этого не  может быть!

Наверное, Халиок каким-то образом пытается обмануть его! Он написал книгу сам и

состарил ее при помощи волшебства!

         Халиок же, будто прочтя мысли короля Мэсфальда, произнес:

         - Эта книга настоящая.  Я бы даже сказал,  она реальнее меня.  И в ней

все правда - от первой и до самой последней буквы.

         Дагмар,  дрожа, без сил опустился в кресло. Слова мага убедили его. Но

откуда безумный монах, живший полтора века назад, мог знать его имя и имена его

родителей?  Как  он  узнал имена его царственных соседей?  А  свержение Великих

Змеев? В те времена никто даже не помышлял об этом.

         Халиок же,  с  усилием отняв книгу у  короля,  отчего еще  пара листов

расползлась на части,  вернулся на место, предварительно собрав с пола обрывки.

Осторожно сложив  листы  воедино,  маг  досадливо поморщился,  оценивая  ущерб,

нанесенный Дагмаром фолианту.

         - Существуют  книги,   которые  нельзя  восстановить  даже  с  помощью

волшебства,  -  негромко сказал Халиок и,  не  взглянув на короля,  снова начал

читать. Он намеренно пропустил страницу и принялся разбирать строчки, совместив

частички разорванного листа:  -  ...Черно-златой дракон заменится смертным,  но

превосходящим по жестокости даже Незабвенного Райгара...

         Дагмар машинально провел ладонью по  своим одеяниям.  Вот  уже  триста

лет,  как люди не  могли забыть того,  что учинил Райгар в  одном из городов на

побережье. А все началось с того, что одна из прихожанок храма, воздвигнутого в

честь  Райгара,  по  ошибке бросила в  чашу  для  сбора податей обычную золотую

монету вместо традиционной -  двойного веса.  Ну  а  то,  что с  Безумным богом

шутить нельзя,  -  знал каждый.  В  ту  же  ночь Безумный бог  сошел на  землю,

явившись людям  в  обличье  гигантского василиска с  тонкими паучьими лапами  и

мощными бугристыми клешнями.  Гнев Райгара обрушился на всех женщин города,  то

ли потому,  что бог не успел рассмотреть,  какая именно из прихожанок оскорбила

его,  то  ли из-за того,  что для него все смертные были на одно лицо.  Райгар,

обхватив город  магической стеной,  через  которую  не  мог  пробиться ни  один

человек,  принялся бродить  по  улицам,  нападая  на  каждую  женщину,  которую

встречал.  Хватая  очередную жертву  клешней,  Райгар  другой  напрочь  отрывал

женщине голову,  после чего,  бросив искалеченное тело, начинал новую охоту. От

гнева Райгара не  ушла ни  одна женщина.  Через сутки после нашествия Безумного

бога в  городе осталась едва ли  не треть населения:  все остальные были мертвы

или сошли с ума.

         А Халиок почему-то прочел эти слова еще раз:

         - ...Но превосходящего по жестокости даже Незабвенного Райгара.  И  по

вине его случится множество войн,  которые повлекут за  собой жуткие смерти.  В

сердцах людских поселится страх и страдание, которое они станут звать свободой.

И  первым среди них будет Дагмар,  властелин Мэсфалъда.  Не понимая истины,  он

станет искать ее в силе.  Земли,  принадлежащие ему,  будут расти день ото дня,

пока не...

         Тут маг сделал многозначительную паузу,  призывая Дагмара ко вниманию,

но  тот  вдруг с  необычной ясностью вспомнил события первых дней его прихода к

власти.  Десятки виселиц, стоящих большим кругом на базарной площади Мэсфальда.

Выпученные,  остекленевшие глаза,  с  ненавистью и укором смотрящие на каждого,

кто  рисковал приблизиться к  месту  массовой казни.  Вдоль  дороги,  ведущей к

главным город ский  воротам,  были воткнуты сотни острых высоких кольев,  и  на

верхушке каждого была насажена окровавленная голова:  то человека, то эльфа или

сида,  то  дубовика,  то  лоба или йотуна.  В  первых рядах находились даже две

головы единорогов, рога их были безжалостно спилены и воткнуты каждому в правый

глаз.  Тела валялись тут же,  у  кольев,  никем не убранные...  Дагмар же лучше

всего помнил дождь.  Холодный дождь,  бивший ему  в  лицо,  когда он  самолично

тяжелым мечом резал глотки непокорным. Все это было слишком давно...

         Дагмар дернулся, будто от удара... Но нет, это всего лишь память. Злая

и жестокая память снова проснулась,  кольнув в самое сердце. А ведь он старался

забыть об этом. Он пытался забыть все тридцать лет - и не мог.

         Почему монах сравнил его, Дагмара, с Незабвенным Райгаром? Бог жесток,

потому что безумен.  Дагмар же вынужден был расправляться с  непокорными -  это

тоже жестокость,  но жестокость оправданная:  нельзя строить новый мир, имея за

спиной  старых врагов,  ожидающих лишь  удобного случая,  чтобы  поквитаться за

былые  обиды.  Существ же,  родившихся на  Изнанке Мира,  начиная от  вигтов  и

оборотней и заканчивая озерными девами и цвергами, вообще нельзя было оставлять

в живых -  эти ни за что не приняли бы новую жизнь. А ведь они были еще опаснее

непокорных людей,  и,  если бы им пришло в голову вступить в союз со смертными,

Дагмар не удержался бы на троне и дня.

         Король Мэсфальда не  считал себя  виноватым ни  в  чем,  но  почему-то

изредка, в самую тяжелую минуту, ему вспоминалась картина казни.

         Халиок,  искоса поглядывая на короля и прекрасно понимая,  какие мысли

бродят сейчас у того в голове, не произнес ни слова; он лишь продолжил чтение:

         - ...Пока  не  придет  время  и  боги  не  пошлют  Дагмару наследника,

зачатого Кефрой и Хангом...

         С поразительной для его возраста прытью король вскочил и, перегнувшись

через стол, широкой мозолистой ладонью ухватил мага за горло, притянув к себе.

         - Что ты сказал?  -  произнес Дагмар зловещим шепотом,  с ненавистью и

недоумением глядя в глаза Халиока.  Маг,  подняв руку, неожиданно мускулистую -

казалось,  обладатель подобных мышц  никак не  мог  годами безвылазно сидеть во

дворце,  исследуя древние книги хранилища, - резко оторвал разгневанного короля

от себя и толчком швырнул его в кресло.

         - Сядь. Ты сегодня сам на себя не похож. Хотя чему я удивляюсь - ты же

не  знаешь всего...  -  Халиок уничтожающе взглянул на  Дагмара,  заставляя его

отказаться от новой попытки подняться.  - Да, будущий наследник трона Мэсфальда

- не твой сын,  и  в  этом нет ничего удивительного.  Я  наводил справки:  отец

ребенка - Ханг - десятник твоей личной гвардии.

         - Я убью его.  На кол прилюдно посажу;  -  зловеще пробормотал Дагмар,

глотнув вина прямо из бутыли.

         - И опозоришь себя на всю жизнь,  -  жестко ответил Халиок.  -  Как ни

крути,  а наследование трона по женской линии недопустимо, так что фактически у

тебя нет  наследника.  Поэтому молчи и  делай вид,  что тебе ничего об  этом не

известно: пусть все считают, что ребенок - твой. А Ханга я возьму на себя, если

ты  все еще хочешь от него избавиться,  хотя на твоем месте я  оставил бы его в

покое  -  не  след  связываться с  богоизбранным.  Наверное,  высшим силам было

необходимо,  чтобы  ребенок  родился не  от  тебя.  Но  оставим на  время  этот

разговор.  Ты пришел ко мне,  чтобы разузнать о сыне, я хочу побеседовать о нем

же, однако сначала дослушай то, что написал сумасшедший монах:

         -...Ребенок будет рожден в  срок,  но  при рождении вберет в  себя все

материнские  силы.   Судьбой  предначертано  ему   остановить  кровопролитие  и

объединить   разрозненные   города   смертных.   Союз   этот   станет   гораздо

могущественнее,  нежели Империя Великих Змеев. О рождении ребенка возвестят две

белые звезды,  которые вспыхнут на небосклоне подобно бриллиантам.  В ту минуту

на свет появится смертный,  но богоравный.  И  так будет,  ибо так должно быть,

если только не случится...

         Замолчав,  Халиок осторожно закрыл фолиант и  положил его перед собой,

как бы невзначай погладив переплет. Книга вздрогнула, будто оживая, и, воспарив

над  столом,  медленно полетела в  угол,  откуда маг принес ее  некоторое время

назад.  Дагмар недоуменно смерил Халиока взглядом, но не дождавшись объяснений,

спросил:

         - И что дальше? Маг вздохнул:

         - Помнишь,  я  говорил  тебе,  что  воин,  нашедший  эту  книгу,  сжег

последние листы?  Так вот я  прочел тебе все до  последнего слова из того,  что

осталось.  Мне  самому хотелось бы  знать,  что  послужило причиной уничтожения

записей. Возможно, самое важное как раз и находилось в конце рукописи.

         - Как я понимаю,  дни Кефры сочтены,  - задумчиво произнес Дагмар, про

себя повторив все услышанное от мага.  - Как там написал этот безумец? «Ребенок

будет рожден в  срок,  но  при рождении на  свет вберет в  себя все материнские

силы»?..

         - Кто знает, кто знает... Надеюсь, ты понимаешь, что ни слова из того,

что ты здесь услышал, не должно выйти за стены этих комнат?

         Дагмар жестом попросил Халиока замолчать,  он  и  без  того знал,  что

нужно делать, иначе ему не удалось бы удержаться у власти три десятка лет.

         - Я зайду к тебе на днях.  -  Король машинально взял в руки кубок, но,

сообразив,  что тот пуст, вернул его на стол, даже не заметив, как конвульсивно

сжавшийся кулак оставил на серебре глубокие вмятины.  - А пока составь гороскоп

этого ребенка. Я хочу знать, что с ним будет дальше.

         Халиок не  ответил.  Продолжая сидеть в  кресле,  он взглядом проводил

уходящего Дагмара и,  когда тот был уже у самых дверей, едва заметным движением

руки  открыл  выход.  Массивные  створки  неслышно  разошлись,  а  затем  снова

сомкнулись.  Маг  остался  один.  Глядя  на  тусклый  свет  свечей,  уже  почти

догоревших и  заливших канделябр мутным воском,  он  прошептал,  ни  к  кому не

обращаясь:

         - На  него  невозможно составить  гороскоп.  Если  бы  я  только  знал

почему...

         

         * * *

         Паррот стоял  возле  лестницы,  ведущей в  подземные помещения дворца,

размышляя, выполнить ли сначала приказание Главного Советника или же спуститься

в  хранилище и  проверить,  не взбрело ли королю в голову снова заняться казной

лично.  Сообщить  людям,  верным  Маттео,  о  скором  выступлении заговорщиков,

конечно, стоило, но это все же было не срочно, тем более что любая оплошность в

работе,  которая  могла  выдать  в  казначее изменника,  повлекла бы  за  собой

неотвратимую казнь,  Дагмар не стал бы разбираться - он всегда принимал решения

быстро.

         Решившись наконец, Паррот уже шагнул на первую ступеньку, когда к нему

выскочил из ближайших дверей слуга-уборщик. Казначей знал его - это был один из

тех,  кому  поручалось следить  за  передвижением Дагмара  по  дворцу.  Как  ни

странно,  но  слуги всегда вызывали меньше всего подозрений и  среди них искали

виновных в  самую последнюю очередь,  хотя они-то  как  раз  были в  курсе всех

дворцовых событий.  Порой слуги могли рассказать такое, что не удавалось узнать

даже лучшим шпионам.

         - Господин!  -  Уборщик остановился возле Паррота, почтительно склонив

голову,  давая  понять,  что  он  узнал кое-что  важное.  Казначей настороженно

огляделся,  но не заметил поблизости никого из Тех, кто мог бы заинтересоваться

разговором.

         - Я слушаю. - Паррот понизил голос до шепота, хотя и был уверен, что в

этот миг их никто не подслушивает.

         - Король разговаривал с  магом Халиоком.  Только что,  -  так же  тихо

ответил слуга, не поднимая головы, чтобы не встретиться взглядом с Парротом: за

это он мог переведаться с плетью.

         Казначей  задумался,   пытаясь  понять,  что  может  крыться  за  этим

поступком короля. Дагмар без веской причины не встречался с Халиоком, а значит,

произошло что-то  очень важное.  Встреча короля и  мага  накануне начала боевых

действий настораживала, поскольку смысл ее был Парроту совершенно неведом.

         - О  чем  они  говорили?  -  живо спросил казначей,  все еще продолжая

обдумывать услышанное.  Известия, принесенные слугой, были слишком важны, чтобы

от них можно было просто так отмахнуться.

         - Не знаю,  господин. Разговоры в комнатах мага невозможно прослушать,

- с  ноткой  некоторого сожаления  в  голосе  ответил  слуга.  Паррот  невольно

усмехнулся:  уборщик проявлял излишнее рвение и  готов был,  наверное,  предать

собственную мать, лишь бы заслужить похвалу хозяев.

         - Что   делал  король  перед  тем,   как  отправился  к   Халиоку?   -

полюбопытствовал Паррот,  нервно теребя край плаща и время от времени бросая по

сторонам настороженные взгляды,  чтобы лишний раз убедиться,. что этот разговор

не станет достоянием чужих ушей.

         - До  встречи с  придворным магом  король некоторое время  находился в

покоях своей супруги, - охотно произнес слуга. - Но они почти не разговаривали.

         - Уверен?  - на всякий случай спросил казначей, хотя и не сомневался в

правдивости речей слуги: тому было врать - себе дороже.

         - Да,  господин,  - последовал ответ. - Король направился к магу сразу

же после посещения супруги, никуда более не заходя.

         Паррот  внутренне напрягся.  Происходящее нравилось ему  все  меньше и

меньше.  Кивком отпустив слугу, он в задумчивости сделал несколько неторопливых

шагов по лестнице,  а затем замер,  облокотившись на щербатые мраморные перила,

оказавшиеся неожиданно холодными. Что же таится за этим визитом? Неужели Дагмар

как-то  прознал о  заговоре и  решил предварительно посоветоваться с  Халиоком,

прежде чем что-то предпринять?  Нет,  король не стал бы этого делать - он давно

научился принимать решения сам,  ни с кем не советуясь.  Тут,  кажется,  что-то

другое...

         - Ну  конечно...   -   пробормотал  Паррот,   торжествующе  прищелкнув

пальцами. - Он беседовал с магом о Кефре или наследнике, не иначе.

         Оторвавшись от  перил,  казначей резко развернулся и  стал подниматься

обратно:  следовало обсудить ситуацию с Главным Советником.  Все,  что касалось

королевской семьи и в особенности будущего ребенка,  было слишком важно,  чтобы

относиться к  этому как к  досадной помехе в  делах.  Пока не выяснится,  о чем

беседовали маг и король, успокаиваться рано.

         - Простите,  господин, забыл вам сказать: когда король вышел из комнат

придворного мага, он был обескуражен, зол и задумчив, - раздался над ухом голос

слуги.  Паррот,  дернувшись от неожиданности,  резко повернулся, но увидел лишь

спину быстро удаляющегося уборщика.

        

         * * *

         Дагмар никого не хотел видеть.  Разговор с  Халиоком оказался тяжелым,

оставившим в душе неприятный осадок.  Раньше он никогда не думал о том, что его

сын может сделаться чуть ли не богоравным,  как написал безумный монах.  Дагмар

хотел бы поверить, что все это бредни сумасшедшего, но услышанное от Халиока не

позволяло этого сделать.  Сейчас Дагмар ненавидел всех и вся, он злился даже на

самого себя.  Как мог он быть столь слепым, чтобы не замечать измен Кефры? Хотя

чему здесь удивляться - много ли он уделял жене внимания? Он постоянно пропадал

то на заседаниях Совета, то на охоте, то... да мало ли где он проводил время? В

итоге его провели,  как последнего дурака,  превратили в посмешище! Собственная

жена снюхалась с каким-то паршивым десятником, будь он трижды проклят, да еще и

ребенка от  него зачала!  Но ведь не был Дагмар природой обделен,  не был:  два

десятка внебрачных сыновей уже заимел,  которые живут и здравствуют кто где,  а

этот...  Король Мэсфальда мог простить Кефре многое,  но  и  его терпение имело

границы.  От  немедленной расправы королеву спасало лишь то,  что Дагмар не мог

погубить ребенка.  А  Кефра  и  так  должна умереть,  если  верить пророчествам

отшельника.   Но   оставлять   безнаказанным  гвардейца  десятника  Дагмар   не

намеревался.  Халиок верно подметил,  что  расправляться с  Хангом лично королю

нельзя,  а посему Дагмар решил воспользоваться услугами мага, тем более что тот

сам предложил ему это.

         Впрочем, с Хангом можно разобраться и позже, а сейчас надо успокоиться

и  взглянуть на сложившуюся ситуацию без предвзятости.  В конце концов,  все не

так  плохо,  как  могло быть.  Ребенку предсказано многообещающее будущее -  он

должен   объединить  города  смертных  и   создать  величайшую  из   когда-либо

существовавших Империй.  Но  что  имел  в  виду монах,  написав «если только не

случится...»? Что было на тех сожженных листах? Что может остановить посланного

богами ребенка? Дагмар не находил ответа, и это раздражало его все сильнее.

         Он  даже не  заметил,  как поднялся в  Западную башню дворца,  где под

самой  крышей находилась большая комната,  где  Дагмар любил уединяться,  когда

никого не  хотел видеть.  Давно отработанным движением задвинув стальной засов,

король  прошел  в  глубь  помещения и  опустился в  глубокое кресло  с  резными

подлокотниками в  форме мощных когтистых лап.  Дагмар надавил на  едва заметный

выступ на  одном из деревянных пальцев,  и  потайная крышка откинулась,  открыв

неглубокий ящичек,  на  дне которого лежало несколько зелено-бурых скрученных в

трубочки листьев.  Взяв один из них,  король отломил половинку и  бросил лист в

рот,  а  другой кусок  отправил назад  -  в  ящичек,  который миг  спустя вновь

закрылся, будто его никогда в не было.

         Под  языком  возникла  неприятная  горечь,  которая,  впрочем,  вскоре

исчезла.  Дагмар исподлобья смотрел в окно,  лениво пережевывая лист.  В голове

зашумело, и стало неожиданно легко, все проблемы отдалились. Все, что так злило

и  волновало его,  куда-то  ушло.  Дагмар  улыбнулся -  листья  гуанары  всегда

действовали безотказно и быстро,  вот только добыть их было весьма трудно. Этот

кустарник произрастал у подножия Реанских гор,  вокруг единственного места, где

располагались ворота,  ведущие на Изнанку Мира - родину Вечных и Великих Змеев.

Немногие  из  тех,  кто  отваживался  отправиться  туда  за  листьями  гуанары,

возвращались обратно. Кое-кто из них потом рассказывал, что не видел там ничего

необычного -  только голые скалы, покрытые каменной крошкой, да еще пару-другую

кустов гуанары.  По  словам этих людей,  никаких ворот они  не  видели.  Однако

другие вспоминали неведомые огромные тени -  живые, но не отбрасываемые никем и

ничем; оглушительные голоса, говорящие на непонятном языке. Люди видели высокие

радужные мосты и башни,  тающие в облачной дымке...  Однако пути назад никто не

запомнил.  Те,  кто получал шанс лицезреть волшебное действо,  приходили в себя

только в  ближайшей деревеньке -  кто с пустыми руками,  а кто и с вожделенными

листьями в руках.

         Дагмар  подозревал,  что  на  самом  деле  ничего подобного никогда не

случалось.  Наверное,  те,  кто  приходил в  те  места,  где произрастали кусты

гуанары,   невольно  вынуждены  были   вдыхать  ее   аромат.   Но   ведь   даже

один-единственный сушеный лист мог  вызвать весьма явственные видения,  что  же

говорить о  многих десятках,  если  даже не  сотнях живых зеленых растений?  По

мнению Дагмара,  все россказни о  происходящем у подножия Реанских гор не более

чем  вымысел,  точнее  -  галлюцинации.  Только  вот  люди  предпочитали скорее

поверить в самое необычное, нежели принять правдивое объяснение.

         В окно,  просочившись через темное витражное стекло,  влетела огромная

огненнокрылая мошка с лицом десятника Ханга. Дагмар оскалился и медленно, чтобы

не спугнуть ее,  поднялся. Где-то в глубине души он понимал, что это всего лишь

видение,  навеянное гуанарой,  но  верить этому не хотелось.  Куда как приятнее

было думать,  что все происходящее - правда. Рука сама собой потянулась к ковру

на стене,  увешанному мечами разных форм и  размеров.  Дагмар не стал выбирать,

просто сорвал первый попавшийся. Шершавая рукоять удобно легла в ладонь. Дагмар

громко расхохотался и  рубанул мечом по воздуху.  Но мошка оказалась неожиданно

верткой и  сумела избежать смертоносного острия.  Король не  стал  ждать,  пока

обретший  крылья  десятник  решится  использовать  их,  а  вырвал  из  расшитых

драгоценными камнями ножен боевой нож  и  метнул оружие в  кружащую над головой

мошку. Тяжелый клинок нашел свою цель - он отсек почти все когтистые лапки и по

самую рукоять погрузился в  брюшко.  Страшный визг вырвался изо рта насекомого.

Однако король не хотел обращать на это внимания.  С воплем,  не менее громким и

истеричным,  нежели визг  раненой мошки,  он  прыгнул и  резким ударом разрубил

ненавистного десятника надвое.  А  потом еще раз.  И  еще.  Дагмар крошил мечом

останки, уже мало напоминающие мошку, с такой яростью, что ему позавидовал бы и

бывалый воин. Он даже не сразу заметил, как куски изрубленной бестии обратились

облачками тумана и рассеялись, не оставив в воздухе и следа.

         Отворив окно,  король  вышел  на  середину комнаты и  осмотрелся:  меч

по-прежнему,  как и раньше,  висел на стене рядом с другими клинками,  а боевой

нож все так же находился в ножнах на поясе и чуть оттягивал широкий ремень. Да,

все  верно.  Не  было  никакой схватки с  огненнокрылой мошкой -  только морок,

только видения.  В голове все еще стоял легкий туман,  но Дагмар знал, что и он

вскоре  рассеется.  Уткнувшись лицом  в  ладони,  король постоял так  некоторое

время,  стараясь  успокоить взвинченные до  предела  нервы.  Он  ненавидел себя

сейчас.  Слабовольный дурак!  Дагмар  прекрасно знал,  что  листья гуанары дают

человеку свободу и забытье,  но -  лишь на время,  и это всего лишь иллюзия.  А

потом становится еще тяжелее, чем раньше.

         Вздохнув,  Дагмар подошел к  стене,  увешанной клинками.  Между  двумя

коврами находилась неглубокая ниша,  отделанная внутри полированным гранитом, а

по наружному краю -  резными малахитовыми наличниками.  В нише,  поддерживаемой

специально выкованной золотой подставкой,  стоял широкий меч  длиной в  полтора

локтя.  Дагмар протянул руку  и  провел кончиками пальцев по  лезвию.  В  ответ

клинок едва заметно засветился,  озарив нишу призрачным голубоватым светом. Меч

был очень гладким - сталь не могла стать такой, даже если бы клинок ковал самый

лучший мастер.  Меч был каменным -  от эфеса и  до кончика лезвия.  Цвет клинка

плавно перетекал от лимонно-желтого к рубиновому,  затем от травянисто-зеленого

к  иссиня-черному и  гранатовому.  Не  просто  каменный меч  стоял  в  нише,  а

самоцветный.  Он  был  детищем мага  Халиока,  тот  сотворил его  специально по

просьбе Дагмара. У короля Мэсфальда была маленькая слабость - он любил красивые

дорогие камни, но не с точки зрения их цены, нет. Ему просто нравилось смотреть

на  самоцветы,  на то,  как свет преломляется на их гранях и  тонет в  дымчатой

глубине.   Как-то  раз,   вертя  в  руках  небольшой  мутновато-серый  камешек,

неказистый на  вид,  но  вместе с  тем  ужасно дорогой и  редкий,  Дагмар решил

предложить Халиоку забрать все  его самоцветы и  сплавить их  в  единый большой

камень.  А  маг  создал в  подарок королю меч:  самый настоящий,  с  бритвенной

остроты лезвием и  витым  эфесом в  форме двух  василисков -  одного алмазного,

другого изумрудного с  рубиновыми глазами.  В  пасти  алмазного находился кусок

бледно-зеленого с  белым отливом камня.  Судя по  форме,  это  был осколок шара

величиной с  кулак,  но  в  меч  оказался вделан лишь кусок не  больше грецкого

ореха.  Дагмару в  подарок привез этот камень один из  послов соседнего города,

прознав о любви того к самоцветам. Осколок шара был и вправду довольно красив и

вместе с  тем вызвал любопытство,  поскольку никто не знал,  что это за камень.

Посчитав самоцвет созданным магией,  Дагмар отдал его Халиоку,  но тот, сколько

ни бился,  так и не смог разгадать тайну камня. В конце концов король махнул на

это рукой и попросил мага вплавить самоцвет в меч,  присоединив его тем самым к

своей коллекции.  Но не тут-то было:  Халиоку не удалось сделать это. Когда маг

попытался расплавить осколок и  слить его с самоцветным клинком,  он неожиданно

потерял сознание, и дворцовым лекарям стоило огромных усилий привести Халиока в

чувство.  Очнувшись,  маг  наотрез  отказался повторить попытку,  закончившуюся

столь  плачевно,   даже  не   объяснив  Дагмару  причин  случившегося.   Халиок

ограничился тем, что поместил таинственный камень в приоткрытую пасть одного из

василисков на рукояти меча и,  вырастив у того алмазные зубы,  надежно закрепил

ими  драгоценность.  Дагмар не  знал,  что  после  этого  Халиок потратил много

времени и сил,  чтобы попытаться понять природу этого камня, но так ничего и не

понял.  Самоцвет остался для него неразрешимой загадкой,  ответа на которую ему

не удалось отыскать.

         Дагмар  вновь  протянул  руку  и  коснулся бледного камня  на  рукояти

самоцветного меча.  Тот на  мгновение потускнел и  будто уколол короля в  палец

ледяною тонкой иглой. Однако король не отнял руку, а продолжал удерживать ее на

таинственном камне.  В  его  душе возникло какое-то  странное чувство.  Дагмару

казалось,  еще немного -  и он узнает все,  получит ответы на самые сокровенные

вопросы,  но  чуть  приоткрывшаяся дверь  в  запределье снова захлопнулась,  не

пропустив  его.   Перед  Дагмаром  опять  был   всего  лишь  мертвый  камень  -

бледно-зеленый и чуть прохладный на ощупь. Самый обычный самоцвет...

         Король сделал несколько неторопливых шагов назад,  не  отрывая глаз от

меча,  стоящего в  нише.  Его  свет  медленно тускнел,  и  вскоре  клинок почти

полностью поглотил мрак,  только странный обломок продолжал все  так же  гореть

неярким  зеленоватым светом,  отчего  держащий его  в  зубах  алмазный василиск

казался почти  живым,  готовым вот-вот  сползти с  рукояти меча  и  кинуться на

Дагмара.   Король   потряс   головой,   отгоняя   наваждение,   и,   решительно

развернувшись,  шагнул к  выходу,  не  намереваясь долее  задерживаться в  этой

комнате.  У  него  было  слишком много дел,  чтобы тратить драгоценное время на

миражи.  Узнать обстановку на границе, проверить, как идет оснащение армии, еще

раз справиться о  здоровье Кефры и  приказать Халиоку примерно наказать подлого

десятника, предавшего своего короля, - это была лишь малая часть того, что было

необходимо предпринять Дагмару сегодня.

         Уходя,  он не оглянулся и  потому не увидел,  как алмазный василиск на

рукояти меча  чуть  приоткрыл рубиновый глаз и  проводил Дагмара долгим тяжелым

взглядом.  А если бы король и заметил это,  то все равно не поверил бы -  живых

самоцветов не бывает. Впрочем, как знать...

        

        

         Глава 2

         ЧЕРНЫЕ МОНАХИ

        

         Лумиан  замерзал.  Сегодня  в  горах  было  особенно холодно.  Колючий

порывистый ветер пробирался под  толстые меховые одеяния и  безжалостно выдувал

жалкие остатки тепла,  а  вместе с ними и способность мыслить связно.  Хотелось

только одного - поскорее вернуться в пещеру, спрятаться в своей келье и уснуть.

Но - нельзя, пока нельзя.

         Лумиан  поднял голову,  закутанную по  самые  глаза  шерстяным вязаным

платком, и, щурясь, осмотрелся. Еще утром отчетливо видимые острые сизо-голубые

горные пики с  белоснежными ледяными шапками,  кое-где  скрытыми пеленой редких

облаков,  теперь окончательно утонули в  сером тумане.  Лумиан знал -  еще пара

часов, и снежная буря доберется сюда, обрушив на обитель его собратьев всю свою

ярость.  Где-то в  глубине души монах пожалел того,  кому в  это время придется

находиться здесь  вместо него,  однако эта  мысль тут  же  забылась,  поскольку

налетевший порыв ветра бросил в  лицо  горсть колючих льдинок и  едва  не  сбил

Лумиана  с   ног,   заставив  ухватиться  за  каменный  выступ,   очень  кстати

подвернувшийся под  руку.  Монах поплотнее закутался в  длинный меховой плащ  и

медленно  побрел  по  узкой  тропинке,   сгибаясь  под  порывами  ветра.   Путь

приходилось протаптывать заново: хоть снега пока еще было мало, однако тропинку

быстро  заносило,  отчего  Лумиан  рисковал споткнуться о  невидимый камень или

трещину в  скале.  Не  хватало еще ногу поломать -  сгинешь на веки вечные.  До

пещер далеко, самому не добраться - так и замерзнешь, никто не найдет.

         Лумиан,  пройдя еще несколько шагов,  нашел место, куда ветер почти не

задувал и где было не так холодно.  Справедливо рассудив, что никому и в голову

не  придет проверять,  да  еще в  такую погоду,  дошел ли  наблюдатель до конца

тропинки или  же  нет,  монах  укрылся  в  широкой  расщелине,  которую  сверху

прикрывал небольшой снежный козырек.  Привалившись спиной к обледенелому камню,

Лумиан с тоской принялся взирать на сизое небо. Там нельзя было разглядеть даже

туч - лишь вязкий и густой, почти осязаемый серо-лиловый мрак. Монах вздохнул и

поежился от холода,  вспомнив, что пока еще даже не наступил вечер и что сидеть

ему здесь очень долго.  Под одеждой на животе была привешена к  поясу небольшая

плоская фляжка,  оставшаяся единственным и  последним источником хоть какого-то

тепла в этом мире снега и холода. Лумиан запустил руку под куртку и негнущимися

пальцами вытащил фляжку наружу. Тепло ощущалось даже сквозь толстые рукавицы. С

большим трудом вытащив пробку, Лумиан сделал один глоток и вновь спрятал фляжку

под  одеждой.  Горячее вино  на  какое-то  время  согрело его,  жидким пламенем

пролившись в  желудок,  но потом монаха опять начал донимать мороз.  Руки так и

норовили сами  собой потянуться к  вожделенному напитку,  но  Лумиан всякий раз

жестко  одергивал себя.  Фляжка  была  далеко не  бездонной,  и  при  умеренном

использовании ее содержимого как раз хватало до конца дежурства,  а  наложенное

заклятие сохраняло вино горячим до самой последней минуты.

         Лумиан  взглянул туда,  где  сейчас  должно было  находится солнце,  -

ничего. Да, вскоре разыграется настоящая буря. Все живое попрячется, люди ни за

что  не  полезут  в  горы,  а  те,  кого  непогода застанет среди  голых  скал,

попытаются поскорее отыскать хоть какое-то убежище, чтобы переждать снегопад. И

только он - Лумиан - да остальные братья Ордена Черных Монахов будут все так же

выходить  из  своих  пещер  и  смотреть на  небо,  невзирая на  холод  и  снег,

пронизывающий ветер и свинцовые тучи.  Отец настоятель сказал,  что должен быть

Знак,  однако так никому и не объяснил, как его опознать, что он должен повлечь

за собой и почему этот Знак так важен. «Вы все узнаете в свое время, братия», -

сказал он.

         Обычно  Лумиан серьезно относился ко  всем  поручениям,  но  сейчас он

готов был проклясть тот день,  когда пришел в обитель Черных Монахов.  Выросший

на юге,  в постоянном тепле, Лумиан, как никто другой, страдал от холода, почти

круглый год царящего в горах.  Раньше он еще мог терпеть, однако нынешняя осень

выдалась в  Северных горах особенно холодной и  ветреной.  По  этой причине все

свободное время  Лумиан  старался  проводить в  пещере,  но  избежать нынешнего

дежурства ему не удалось.

         Становилось все холоднее,  и монах совсем закоченел. Не вставая, чтобы

не  попасть под удары ветра,  приносящего с  собой все больше снежных крупинок,

Лумиан попытался размять вконец закоченевшие руки и  ноги,  но  это не принесло

ожидаемого облегчения.  Хочешь не  хочешь,  а  нужно  было  подниматься и  идти

дальше,  чтобы  согреться  хотя  бы  посредством ходьбы.  Еще  раз  глотнув  из

бутылочки,  Лумиан,  громко  охая  и  придерживаясь руками  за  каменные  стены

расщелины,  поднялся,  а затем медленно направился по тропинке, уже покрывшейся

снегом до щиколоток.

         - Хоть волоком тащите, а сюда я больше ни ногой, - ни к кому конкретно

не  обращаясь,  пробормотал монах.  Ворвавшийся сквозь приоткрытый рот  ледяной

воздух ожег легкие, у Лумиана перехватило дыхание, и он закашлялся.

         Неожиданно среди  заснеженных камней мелькнула какая-то  смутная тень,

но Лумиан не сразу смог унять кашель, чтобы разглядеть, кто это такой.

         Лумиану наконец удалось восстановить дыхание,  и  он  стал  пристально

вглядываться сквозь снежную пелену.  Огромные валуны и отвесные каменные стены,

даже  находящиеся всего  в  нескольких шагах от  монаха,  почти невозможно было

увидеть.  Лумиан крепко зажмурился, а затем снова внимательно осмотрелся - нет,

наверное, показалось. Неоткуда тут живому существу взяться, голый камень кругом

- ни  троп,  ни  горных  перевалов  поблизости нет,  даже  случайный путник  не

забредет...

         На  этот  раз  что-то  проскользнуло справа.  Лумиан резко  обернулся,

тщетно пытаясь поймать взглядом ускользающую тень.

         - Эй,  кто здесь? - не выдержал наконец монах и потянулся к поясу, где

в специальной петле висела недлинная тяжелая палка,  заостренная с одного конца

и  окованная тонкими  медными  листами,  -  другого  оружия  Черным  Монахам не

полагалось.

         Тень  просочилась между  двумя  огромными  валунами  и  остановилась в

нескольких шагах от Лумиана,  несколько выше по тропинке.  Это оказалась фигура

чуть ниже трех локтей роста, закутанная в меховые одежды, почти такие же, какие

были сейчас на монахе.

         - Кто  ты?  -  спросил  Лумиан,  осторожно  приближаясь.  Фигура  тоже

подалась вперед и монах смог разглядеть,  что это был не кто иной, как стуканец

- маленький горный  рудокоп.  Он  был  молод,  однако густая каштановая борода,

обрамлявшая круглое лицо,  делала его похожим на  старика.  Длинные волосы были

заплетены в четыре жиденькие косы,  которые выбились из-под шапки и разметались

по плечам. Одежда обледенела и была припорошена снегом. Из-за спины его торчала

небольшая кирка,  по размеру как раз подходящая низенькому стуканцу.  Некоторое

время монах и  рудокоп молчаливо взирали друг на  друга,  и  Лумиан лихорадочно

размышлял,  что  могло  понадобиться стуканцу в  такую  погоду в  этих  местах.

Маленькие рудокопы селились гораздо ниже,  где было теплее и  росли деревья,  а

осенью и вообще старались не подниматься в горы. Этот же, изменив всем обычаям,

в снегопад добрался почти до самых пещер Черных Монахов,  что само по себе было

очень странно.

         - Меня  зовут  Озенкольт,  -  неожиданно нарушил затянувшееся молчание

рудокоп. Голос его оказался неожиданно сильным и хриплым, он никак не вязался с

небольшим ростом стуканца. - А ты один из Ордена, верно?

         - Я - Лумиан, - представился монах, приветствуя стуканца едва заметным

кивком. - Позволь узнать, что ты здесь ищешь?

         Рудокоп внезапно улыбнулся и указал на большой плоский камень, стоящий

неподалеку:

         - Присядем,  у нас еще очень много времени впереди. Ничего не понимая,

Лумиан  посмотрел на  валун  у  самого  края  тропинки.  Тот  был  гораздо выше

взрослого человека и  весь  покрыт  коркой  льда.  Видя  недоумение во  взгляде

монаха,  Озенкольт подошел  к  камню  и  коснулся  его  ладонью.  Лумиан  успел

разглядеть,  что  рудокоп не  носил  рукавиц,  хотя  холод стоял просто жуткий.

Камень между тем заколебался,  стал как будто туманным,  и в его боку появилась

широкая лестница.  Лед сам собой исчез,  а  летящий с  неба снег,  не  достигая

поверхности камня,  таял, обращаясь в пар. Озенкольт сделал приглашающий жест и

первым поднялся на валун.  Лумиану ничего не оставалось,  кроме как последовать

за ним.  Камень оказался неожиданно теплым,  и  это не было иллюзией.  Здесь не

чувствовалось даже ветра,  хотя камень стоял на открытом месте. На ощупь он был

шершавым и чем-то похожим на грубо обструганное дерево.

         Стуканец уже уселся, скрестив ноги и положив кирку перед собой. Лумиан

вспомнил,  что  этим  жестом маленькие рудокопы выказывали свое  расположение к

собеседнику, и внутренне порадовался - разговор обещал быть приятельским. Монах

также присел, постаравшись принять позу, подобную той, в какой находился сейчас

Озенкольт,  однако еще  не  совсем отошедшие от  мороза конечности отказывались

сгибаться,  так  что  со  стороны  потуги  Лумиана  выглядели довольно забавно.

Рудокоп не  сдержался и  хихикнул,  но  почти тут же поспешил спрятать улыбку в

бороде,  взглянув на  помрачневшего схимника.  Когда же  оба наконец расселись,

стуканец заговорил:

         - Тебя,  наверное, удивляет мое присутствие здесь? Можешь не отвечать,

я вижу и так. Но знай, у меня есть на то веская причина. Я только что говорил с

вашим отцом настоятелем,  и  он  ясно дал мне понять,  что больше не собирается

платить нашему роду за позволение проживать в этих горах.  Последние триста лет

мы  жили друг с  другом в  мире и  согласии.  Еще  самый первый ваш  настоятель

подписал с  нами  договор.  Он  обязался платить нам  каждые  полвека по  шесть

изумрудов. Как ты понимаешь, эта плата чисто символическая - мы за год добываем

сотни и  сотни гораздо более дорогих камней.  Но эти шесть изумрудов -  обычай.

Все,  кто когда-либо приходил в  наши горы,  должны были платить нам за это.  И

никто еще не отказывался,  кроме нынешнего настоятеля Ордена.  Я  не знаю,  что

толкнуло его на этот шаг, но хочу, чтобы вы знали: мы, стуканцы, умеем охранять

свои владения от посягательств чужих и не потерпим попрания наших обычаев. Если

настоятель не  изменит своего  решения -  все  монахи  Ордена будут  изгнаны из

Северных гор.  А нам бы этого не хотелось:  горы пусты и даже несколько человек

могут хотя бы на время оживить их, понимаешь меня?

         Лумиан машинально кивнул,  округлившимися глазами глядя на  маленького

рудокопа.  Вот  тебе  и  приятельский разговор получается...  Слова  Озенкольта

поразили его.  Монах никак не  думал,  что  стуканец заговорит с  ним именно об

этом.  Подобные вопросы обсуждались только с  отцом  настоятелем или,  в  самом

крайнем  случае,  со  Старшими  братьями  -  остальные не  принимали участия  в

принятии действительно важных решений. Так что слова стуканпа стали для Лумиана

большим потрясением.  А  Озенкольт меж  тем продолжил,  не  обращая внимания на

изменившееся выражение лица Лумиана:

         - Настоятель Гуарам попросту выставил меня за пределы пещер,  и мне не

удалось больше ни с кем посоветоваться. Ты остаешься последней надеждой как для

нас,  так и для вашего Ордена.  Если бы мы могли,  мы оставили бы вас,  даже не

требуя платы,  но -  нельзя нарушать обычай.  Если мы позволим попирать вековые

обычаи,  мир не  устоит,  ведь ничего не делается просто так.  Может,  тебе это

покажется  странным,  но  наш  народ  считает  именно  так.  Поговори  с  отцом

настоятелем и  попытайся убедить его  изменить решение.  Мы  даем вам  еще пять

ночей.  Если  на  шестую  вы  не  согласитесь на  наши  условия.  Северные горы

закроются для вас навсегда.

         Последние слова стуканца Лумиан слушал уже как будто в тумане, пытаясь

решить,  что же ему теперь делать.  Он очень хотел покинуть горы,  поскольку до

сих пор так и  не  свыкся со  снегом и  холодом,  хоть прожил в  обители Ордена

Черных  Монахов уже  добрый десяток лет;  однако все  было  не  так-то  просто.

Несмотря на капризы природы,  эти места стали для Лумиана вторым,  а теперь уж,

наверное,  и  единственным домом.  Рано или  поздно все братья покидали пещеры,

чтобы уйти к людям,  но Лумиан,  однако,  надеялся, что с ним это произойдет не

скоро.  А  вот  теперь его  размеренная и  уже ставшая привычной жизнь в  горах

находится под угрозой и монах не знает, что предпринять.

         Настоятель Гуарам,  конечно,  понимал, на что шел, отказывая маленьким

рудокопам,  но все же Лумиана одолевали сомнения. Когда отец настоятель сообщал

о своем решении клиру, монаху почему-то было гораздо спокойнее.

        

         * * *

         Высокий свод огромной пещеры почти терялся во  мраке,  хотя света было

более чем достаточно.  Сотни факелов разгоняли тьму желтовато-зеленым пламенем.

Ровные, явно рукотворные, стены были украшены гигантскими мозаиками, на которых

без  труда узнавались лица  восьми богов-покровителей поднебесного мира.  Здесь

находились изображения Имиронга,  летнего бога,  властелина огня; Каниоса, бога

осени,  подчинившего небо;  Везэльда,  весеннего бога,  отца земли;  а  так ясе

Ньёрмона,  бога зимы и владетеля океана. Кроме того, с мозаик взирали Амфарон и

Брэннета  -  созидатели всей  людской  и  божественной магии,  да  безумный бог

Райгар,  хозяин Огненного Царства и  Небесного Дворца.  Реже других встречалось

изображение богини  Орнеллы,  считавшейся дочерью Ньёрмона.  Среди  мозаик было

труднее  выделить  изображения  наиболее  почитаемых  в   мире  богов,   однако

изображения Райгара были выполнены с особой тщательностью и усердием.  Уже одно

это  говорило  о  многом.  Хозяева  пещеры  явно  ставили  Безумного бога  выше

остальных.

         Вдоль стен  располагались каменные кресла;  на  каждое было  наброшено

шерстяное вязаное покрывало.  Однако сейчас кресла пустовали,  только некоторые

из  них  занимали люди  в  блестящих черных плащах,  с  наброшенными на  головы

глубокими капюшонами.  Однако каждый знал,  кто  под  ними скрывается.  Четверо

Старших братьев Ордена и отец настоятель Гуарам неподвижно восседали в креслах,

цепкими колючими взглядами скользя по  темным  фигурам,  постепенно заполняющим

пещеру.  Когда же  под  высокий свод ступил последний монах,  откуда-то  сверху

раздался протяжный глухой  удар  гонга.  Царившую тишину не  нарушило больше ни

единого звука.  Едва все монахи заняли отведенные им  в  соответствии с  рангом

каждого кресла,  Гуарам поднялся, опираясь на толстый посох, навершием которого

служил  оправленный в  черненое серебро  человеческий череп  со  вставленными в

глазницы полированными шарами из вулканического стекла.

         - Будь славен,  Райгар Незабвенный!  Велика сила твоя,  так дай же нам

хоть малую ее толику, чтобы верно служить тебе!

         - Будь славен,  -  эхом повторили все присутствующие,  чуть привстав и

снова опустившись в  кресла,  как  того  требовал сложившийся за  века  ритуал.

Гуарам  остался  стоять.   Капюшон  сам  собой  откинулся,  открыв  сморщенное,

изборожденное глубокими морщинами лицо  старика.  Набухшие  мешки  под  глазами

только подчеркивали почти полное отсутствие белков.

         - Приветствую вас,  братья,  -  громогласно заявил он,  смотря куда-то

вверх.  -  Сегодняшнее собрание будет особенным,  поскольку все вы услышите то,

что вам пора узнать.

         - Да,   настоятель,   -   вновь  в   один  голос  ответили  остальные,

одновременно откидывая на плечи капюшоны.  В  свете факелов заблестели покрытые

потом сосредоточенные лица. В пещере было очень тепло, хотя в горах лежал снег.

         - Тогда  слушайте меня.  -  Гуарам  оглядел собравшихся,  всматриваясь

каждому прямо в глаза,  и никто не осмеливался отвести взгляд. - Все вы знаете,

что Великие Змеи уже не те,  что прежде, им не удалось удержать власть. Драконы

теряют силу,  и  на  их  место приходят люди.  В  городах Империи льется кровь,

вечные покидают этот мир, уходя навсегда. И я верю: придет время, когда страной

будут править только лишь смертные,  а остальные скроются на Изнанке Мира,  как

трусливые псы!  Этот мир -  для смертных!  Этот мир -  для нас!  Так давайте же

бороться за него,  давайте внесем и  свою лепту в  это правое дело.  В этом наш

долг.  Так велел Незабвенный!  Мы не должны делать исключений ни для кого, будь

то  Великие  Змеи  или  всего  лишь  озерные девы,  так  старательно пытающиеся

походить на нас.  Смерть каждому!  Слово Райгара твердо, и мы должны делать то,

что приказывает нам повелитель.

         Отец  настоятель  замолчал,   переводя  дыхание.   В  пещере  разнесся

приглушенный ропот.  Как ни были верны Черные Монахи настоятелю и  Райгару,  их

все же смутили речи Гуарама.  Еще бы, ведь призывал-то он их на самую настоящую

войну,  чего  им  никогда в  жизни испытывать не  приходилось.  Для  этого есть

настоящие армии,  где  полно доблестных воинов,  лучше умеющих воевать,  нежели

отшельники, поселившиеся в Северных горах.

         Гомон  мало-помалу  начал  стихать,   поскольку  отец   настоятель  не

торопился продолжать свою речь,  требуя от братьев Ордена полнейшей тишины.  Но

неожиданно откуда-то  раздался не  слишком смелый,  но тем не менее настойчивый

голос, звучавший так, что его услышали все присутствующие в главной пещере:

         - Отец,  объясни мне,  почему мы не можем жить в мире с вечными?  Ведь

раньше все было именно так и никто не искал иного...

         Гуарам,  услышав эти речи,  дернулся,  будто ужаленный,  и  обернулся,

пытаясь увидеть того, кто посмел заговорить.

         - Богохульник!  -  завопил отец настоятель, потрясая посохом. - Да как

ты  посмел усомниться в  словах нашего благодетеля?!  Незабвенный мудр,  и  ему

ведомо то,  что скрыто от  взоров простых смертных.  Мы должны преданно служить

ему и даже в мыслях своих не ставить под сомнение его речи!

         Внезапно  ударивший  сверху   столб   ледяной   крошки   столкнулся  с

вырвавшимся из трещины в  полу огненным протуберанцем.  Яркий взрыв на какое-то

время ослепил людей, отшвырнув Гуарама в кресло, больно ударив его о камень.

         - Молчите,  твари!  -  Громовой голос, казалось, полился сразу со всех

сторон, заставляя всех упасть на колени. - Молчите, ибо это говорю я!..

         Огненный туман схлынул,  открыв стоящее посреди пещеры чудище.  Райгар

предстал перед монахами таким, каким его помнили люди. Бог обернулся василиском

на  паучьих  ногах,  с  крабьими  клешнями.  Длинное  змеиное  тело  непрерывно

извивалось,  разбрасывая во все стороны густую, источающую нестерпимое зловоние

слизь.  Мощный петушиный клюв был раскрыт,  выставляя напоказ Длинные изогнутые

зубы.  Огромные мертвые глаза смотрели поверх голов,  но каждому казалось,  что

бог смотрит только на него, взглядом выедая душу и жалкие крупицы хладнокровия,

которые еще остались у некоторых.

         - Не смейте ставить мои слова под сомнение! Твари никогда не решали за

меня,  и  этого не  будет,  даже  если  мне  придется расправиться со  всеми до

единого!

         Пророкотав это,  Райгар  изогнулся и  поднял недавно Роптавшего монаха

высоко вверх,  а  затем,  изогнувшись,  коротким ударом пронзил его  хвостом от

промежности до  горла.  Темная кровь  брызнула во  все  стороны,  заляпав стены

пещеры и обагрив лица монахов. Изуродованные останки того, что еще недавно было

человеческим телом, упали к ногам отца настоятеля.

         - Слушайтесь своего хозяина,  твари!  -  рявкнул Безумный бог и  вдруг

совсем просто добавил: - Нельзя кусать руку, которая тебя кормит.

         Новая  огненная вспышка ослепила людей,  а  когда к  монахам вернулась

способность видеть,  Райгара уже  не  было  в  пещере.  О  визите  Незабвенного

напоминал лишь обезображенный труп,  лежащий у каменного кресла перед Гуарамом.

Все  потрясение  молчали,  пораженные  увиденным.  Как-никак,  Безумный  бог  в

последний раз  спускался в  поднебесный мир  три сотни лет назад,  именно после

этого и возник Орден Черных Монахов,  провозгласивших Райгара превыше остальных

богов.

         Подняв  оброненный посох  и  стиснув его  в  руках,  Гуарам  вышел  на

середину пещеры.

         - Слушайте,  братья!  -  выкрикнул  он,  обращаясь  к  монахам.  Голос

настоятеля заметно дрожал,  но  никто,  даже  сам  Гуарам,  не  обратил на  это

никакого внимания.  -  Вы  все  только  что  стали  свидетелями того,  как  наш

покровитель, Райгар Незабвенный, покарал сомневающегося. И такая же участь ждет

каждого,  кто решится предать свою веру и своего бога. Мы все делаем только то,

что говорит он,  и не должны поступать иначе.  Слушайте, братья, внимайте слову

своего  бога!  Великие Змеи  хотят  вернуть все  на  круги  своя,  хотят  снова

заставить людей служить себе.  Но  мы  не должны допустить этого.  Ждите Знака!

Ждите, да поможет всем нам Незабвенный! Ждите Знака! Ждите!..

         - Вы видели бога,  -  неожиданно для Лумиана произнес стуканец.  - Нам

это  известно,  вечные всегда чувствуют проявления Настоящей Силы.  Но  запомни

одно:  даже  Высшие Существа имеют обыкновение заблуждаться.  Этого достаточно,

чтобы ввергнуть мир и Изнанку в кровавый хаос.  Прошу тебя, подумай об этом еще

раз. Мы не хотим враждовать с людьми.

         Лумиан лихорадочно искал решения сложившейся ситуации. Стуканцы хитры,

они никогда не говорят всего, у них за душой постоянно какая-то тайна.

         «Слушайтесь своего хозяина,  твари!»  -  вновь взревели в голове слова

Райгара,  и  это  привело  все  еще  колеблющегося монаха  к  незамедлительному

решению.  рука Лумиана метнулась к поясу,  туда, где висела обитая медью палка.

Еще миг -  и острие вонзилось в то место,  где только что находился стуканец, -

палка вспорола лишь воздух.  Сразу же  со  всех сторон навалился холод.  Лумиан

снова  почувствовал  под  собой  обледенелый  валун,   к  которому  уже  успела

примерзнуть одежда.  А  ведь  он  только что  сидел  на  теплом шершавом камне,

укрытом от снега и ветра...

         - Что ж,  ты свой выбор сделал, - послышался в отдалении голос, полный

брезгливости и  разочарования.  -  Думал,  мне  удастся вернуть разум  хотя  бы

одному, но я, похоже, ошибся.

         Лумиан  скатился с  валуна  на  занесенную снегом  тропинку,  разрывая

примерзшую одежду.  Ледяная  крупа  больно  стегнула по  оголившемуся телу,  но

монаху сейчас было не  до  того.  Все  его  мысли были поглощены только одним -

убить ненавистного рудокопа,  чуть было не  совратившего одного из преданнейших

братьев Ордена с пути истинного.

         Крепко стиснув в  ладони оружие,  монах  стал  озираться по  сторонам,

пытаясь разглядеть,  куда спрятался стуканец. Лумиан как-то сразу заметил тень,

притаившуюся за камнями,  и,  крутанув палкой,  ударил,  однако острие вновь не

достигло  цели.   Маленькая  фигурка  с  непостижимой  для  человека  быстротой

отскочила в сторону и оказалась на тропинке за спиной Лумиана.  Монах еще успел

повернуть голову,  чтобы  разглядеть за  снежной пеленой изогнутую,  блеснувшую

сталь занесенной для удара кирки. А затем ногу чуть выше колена пронзила острая

боль:  вполне  мирный  инструмент  рудокопа,  обернувшийся  неожиданно  грозным

оружием,  разорвал Лумиану  мышцу.  По  ноге  побежала обжигающая струя  крови,

толчками   выбрасываемой  из   вскрытой  артерии.   Монах   почувствовал,   как

заваливается на бок.  Палка выпала из разжавшихся рук, а в лицо ударил неведомо

откуда взявшийся снежный сугроб.

         - Прости,  у меня не было иного выхода,  - раздался совсем рядом тихий

голос.  Лумиан,  корчась от неотерпимой боли, катался по камням, схватившись за

изувеченную ногу  и  тщетно  пытаясь  руками  зажать  разорванную жилу;  сквозь

стоящий в глазах багровый туман Лумиан увидел, как маленький рудокоп отвернулся

и, что-то насвистывая, направился прочь по тропинке.

         - Будь ты проклят...  - выплюнул Лумиан сквозь плотно сжатые зубы. Ему

было очень холодно.  И  все же Лумиан нашел в себе силы подняться.  Он понимал,

что ни  за что не доберется до пещер,  что замерзнет в  снегу или же рухнет без

сил из-за  покидающей его тело крови.  Однако монах все равно шел,  переставляя

негнущиеся ноги.

         Лумиан не знал,  сколько ему удалось пройти,  пока серое небо,  полное

искрящегося снега,  не кинулось в  лицо,  а  в спину не вонзился острый камень.

Последним отчаянным усилием монах вытянул руку и,  захватив горсть снега, забил

его в рваную рану на бедре.  Лумиан ни на что не надеялся, но все же легче было

умирать,  зная, что ты попытался сделать хоть что-то для собственного спасения.

Ему было очень холодно, но ни капли не страшно...

         В  маленькой келье  с  низким неровным потолком было  полутемно.  Лишь

немного  света  пробивалось из  коридора сквозь  щель  между  дверным проемом и

закрывающим его пологом.  В воздухе едва заметно пахло воском оплывших свечей и

чем-то еще,  немного кислым и  в  то же время терпким.  Потом раздались голоса,

однако смысл произносимых слов  дошел до  лежащего на  соломенном тюфяке монаха

далеко не сразу.  Через какое-то время он с удивлением понял, что разговор идет

именно о нем. Чтобы вслушаться, пришлось напрячь все свои скудные силы.

         - Он скоро окончательно придет в себя.  Не следует торопить события. -

Этот голос Лумиан узнал.  Он  принадлежал одному из  Старших братьев,  которого

звали Шатрадом.  -  Мы потратили много сил,  чтобы удержать в  его теле остатки

жизни,  так  что  будет лучше,  если он  хоть какое-то  время полежит спокойно.

Бояться за него уже нечего, и все же...

         - Увы,  но  вот  времени-то  у  нас  нет.  Лумиан,  услышав эти слова,

вздрогнул -  с Шатрадом разговаривал сам отец настоятель.  Собеседники, похоже,

не  заметили невольного движения лежащего,  поскольку как ни  в  чем не  бывало

продолжили разговор.

         - Райгар ясно дал понять,  кого из братьев мы должны выбрать. И Лумиан

так же был среди них,  поэтому я не собираюсь нарушить наказ Незабвенного - ему

лучше знать. - Настоятель Гуарам откашлялся и заговорил вновь: - Нам необходимо

сегодня же  поставить брата Лумиана на  ноги и  вручить ему Силу -  мы не можем

заставлять ждать  остальных.  Я  не  хочу,  чтобы  Райгар снова разгневался.  В

прошлый раз обошлось малой кровью, но кто может поручиться, что...

         Гуарам не закончил фразу,  но Лумиану и  без того было предельно ясно,

что он намеревался сказать Шатраду.

         Неожиданно сильный кашель скрутил монаха. Лумиану казалось, что легкие

его готовы разорваться от боли - так это было невыносимо.

         Тут прохладная сухая ладонь коснулась его лба, и сквозь сжатый спазмом

рот ворвался поток освежающего воздуха.  Лумиан кашлянул еще пару раз, а затем,

глубоко вздохнув, попытался сесть. В полутьме вспыхнул маленький огонек, и свет

свечи озарил келью.  Глаза Лумиана лишь подтвердили то,  в чем он ни секунды не

сомневался, - рядом с ним сидели Гуарам и Шатрад.

         - Не  вставай,  -  повелительно,  но  вместе с  тем  мягко сказал отец

настоятель, выставив перед собой растопыренную ладонь. - Мне кажется, ты слышал

наш разговор.

         Лумиан чтил Гуарама не меньше самого Незабвенного,  поэтому в ответ на

слова настоятеля коротко кивнул.

         - Хорошо, этот разговор мы на некоторое время отложим. А теперь ответь

мне, что произошло с тобой на тропе? Когда ты не явился в пещеры к назначенному

времени,  я велел прочесать окрестности.  Братья,  обнаружившие тебя, подумали,

что ты мертв, однако тебе несказанно повезло.

         - На тропе мне встретился посыльный рода стуканцев, - сказал Лумиан, -

назвавшийся Озенкольтом.  Он  сообщил мне,  что стуканцы не  хотят враждовать с

нами, однако...

         - Хватит,  дальнейшее ясно и так,  -  остановил монаха Гуарам. - Я зря

отпустил Озенкольта. Если бы мы с ним разделались, этого не случилось бы. Ну да

что уж теперь.

         Лумиан, до этого внимательно слушавший степенную речь отца настоятеля,

вдруг встрепенулся.

         - А был ли Знак? - затаив дыхание, шепотом спросил он.

         - Был,  -  далеко  не  сразу  ответил Гуарам,  отчего-то  задумавшись.

Некоторое  время   в   келье   царила   тишина,   нарушаемая  только  негромким

потрескиванием свечного фитиля,  а  потом  настоятель,  поднявшись,  навис  над

лежащим без движения Лумианом:  - Ты, наверное, хочешь знать, что это за Знак и

кем он послан?  Тогда выслушай меня, тебе нужно знать это. Великие Змеи приняли

окончательное решение возродить Империю,  однако для этого им  необходимо будет

воспользоваться Высшей Магией.  Но  к  силе  Высшей Магии можно обратиться лишь

посредством Пламенеющего Шара.  Однако Величайшие не  были  столь глупы,  чтобы

дать в лапы драконов подобную власть. Боги раскололи Пламенеющий Шар, и частицы

его  разлетелись по  всей  Империи.  Если  драконам  удастся  соединить осколки

воедино -  власть Змеев возродится,  и  тогда жизнь смертных обернется кровавым

кошмаром. Драконы станут мстить всем, кто рискнул пойти против них, кто отнял у

Змеев  города.  Это  сообщил  нам  Незабвенный.  Боги  не  в  силах  забрать из

поднебесного мира свой Дар,  поэтому мы  должны сделать это.  Бог Райгар избрал

девятерых из братьев нашего Ордена,  и  ты вошел в их число.  Вы уйдете назад в

мир и  добудете три осколка Шара,  после чего возвратитесь в наше святилище,  и

только тогда Незабвенный сможет истребить дар богов.

         - Я?  - только и смог вымолвить Лумиан, в изумлении переводя взгляд со

Старшего брата на настоятеля и обратно.  Он,  Лумиан,  простой Черный Монах,  -

избранник самого Незабвенного? Это никак не укладывалось у него в голове.

         Настоятель Гуарам не потрудился ответить монаху,  а только взглянул на

Лумиана,  чуть склонив голову. В его взгляде монаху почудилась некоторая толика

зависти и,  кажется,  раздражения. Лумиан мгновенно насторожился - он не любил,

когда на него смотрят подобным образом,  даже если смотрит сам отец настоятель.

Зависть он  еще  готов был простить.  А  вот раздражение во  взгляде настоятеля

Гуарама  неприятно  поразило  его.   Разумеется,   Лумиан  не  стал  выказывать

охвативших его  чувств,  а  лишь  склонил голову,  чтобы  спрятать заблестевшие

глаза.

         - Брат Лумиан,  -  настойчиво произнес Гуарам.  - Ты сегодня же должен

отправиться вместе с остальными.

         - Но  как  же?  -  недоуменно спросил  монах,  дотянувшись до  ноги  и

погладив пальцами воспаленную широкую рану.  Бедро тут же пронзила острая боль,

от которой на глаза навернулись слезы, однако Лумиан нашел в себе силы сдержать

рванувшийся  наружу  крик.  Где-то  в  глубине  души  он  подивился,  что  рана

затянулась столь быстро,  -  ведь его нашли меньше суток назад, но поразмыслить

над этим Лумиан не успел, поскольку полог, закрывающий дверной проем, откинулся

и  в  келью  шагнул  Вилонд  -  второй  из  Старших  братьев Ордена.  Подойдя к

настоятелю, он наклонился и что-то шепнул тому на ухо. Гуарам в ответ кивнул и,

указав Старшим братьям на лежащего, произнес:

         - Пора, отнесите его в Туманную залу и ожидайте меня там.

         Братья,  подхватив Лумиана на  руки,  поспешно шагнули за порог кельи.

Монах отказывался что-либо понимать.  Он никогда не слыхал о Туманной зале -  в

пещерах было не  так уж  и  много места.  Однако Лумиан промолчал,  справедливо

посчитав, что увидеть все самому будет гораздо надежнее.

         Сначала его несли по  коридору по  направлению к  главной пещере,  где

проходили  богослужения  и  праздничные  жертвоприношения Райгару.  Пройдя  под

высоким сводом,  братья  оказались во  внешней галерее,  идущей  вокруг пещеры.

Здесь находились кельи отца настоятеля и Старших братьев.

         Монахи  пронесли Лумиана через  галерею,  не  замедляя шага,  а  затем

свернули в  один  из  проходов,  которые лучами расходились во  все  стороны от

главной пещеры.  Пол был покрыт тонким слоем пыли,  по которой змеилась цепочка

следов.  Брат Шатрад,  выхватив из  держателя,  вмурованного в  стену,  чадящий

факел,  ни на миг не задерживаясь,  двинулся по проходу,  освещая путь. Лумиана

теперь тащил только Вилонд, и, казалось, ему это совершенно не было в тягость.

         Неожиданно впереди замаячила стена.  В  первый  момент  Лумиан подумал

было,  что Старшие братья ошиблись и  понесли его не  по  тому коридору,  но ни

Шатрад,  ни Вилонд даже не остановились,  а все так же быстро продолжали идти к

перегораживающей проход стене.  А  дальше произошло уж совсем странное.  Шедший

чуть впереди Шатрад вытянул вперед обе  руки и  бросил почти догоревший факел в

стену.  Не долетев до камня,  факел ярко вспыхнул и... исчез. С пальцев Шатрада

сорвались  несколько  белых  молний  и   вонзились  в   гранит.   Стена  неярко

засветилась,  а затем раздалась в стороны, открыв широкий проход. Ход несколько

раз  раздваивался,  но  несущие  Лумиана  братья  безошибочно  выбирали  верное

направление, - видно, не впервой им тут было ходить.

         «А ведь отец настоятель так и  не разъяснил до конца,  что за Знака мы

ждали», - подумал монах.

         - Знак подал сам  Райгар,  чтобы возвестить о  том,  что  Великие Змеи

отправили послов  за  осколками Пламенеющего Шара,  -  буркнул Вилонд  и  снова

замолчал,  шумно выдохнув и  поудобнее перехватив Лумиана.  Эти  слова Старшего

брата поразили монаха даже больше,  чем тайный коридор,  скрытый за  магической

стеной. Выходит, Вилонд мысли читать умеет?

         - Тебе-то какая разница?  -буркнул Шатрад,  даже не повернув головы. -

Можешь не  беспокоиться насчет этого,  скоро  ты  овладеешь не  одним  подобным

умением.

         Проход как-то  сразу  оборвался,  и  перед  братьями возникло огромное

помещение, заполненное клубящимся розовым туманом.

         Лумиан тотчас же догадался,  что это и есть та самая Туманная зала,  о

которой говорил Гуарам,  хотя вокруг не  было видно совершенно ничего,  так что

определить истинный размер помещения было весьма затруднительно. Старшие братья

безбоязненно шагнули в туман -  и все вокруг исчезло.  Лумиан не мог разглядеть

даже самого себя.  Со  всех сторон полилась ненавязчивая,  но ритмичная музыка,

будто кто-то веником из тонких прутьев бил в барабан и играл на свирели.

         Лумиан притих.  Все  происходящее с  ним с  момента прихода в  залу он

воспринимал как-то  отрывочно,  цельная картина никак не желала вырисовываться.

Лумиан помнил,  как его несли сквозь туман, а в следующую секунду он ощутил под

своей спиной,  ровную теплую каменную поверхность.  Руки и  ноги его  развели в

разные стороны и сковали тяжелыми цепями так,  что монах, даже извернувшись, не

смог бы вырваться. На миг на Лумиана накатил страх, но быстро исчез, сменившись

странным безразличием. Все же он принялся кончиками пальцев ощупывать камень, к

которому его столь сноровисто приковали. Плита казалась гладкой, но монах почти

тут же определил,  что камень покрывали неглубокие бороздки и  ямки.  Письмена.

Некоторые иероглифы он  смог  различить на  ощупь.  Наиболее  часто  встречался

иероглиф,  обозначающий бога.  Потом  Лумиан опознал символы Дороги и  Силы,  а

также иероглиф Великого Предназначения,  смысла которого доподлинно не знал уже

никто,  кроме разве самих богов.  Монах попытался связать их воедино, но четкой

картины не получалось. Бог, Дорога, Сила, Предназначение...

         Поразмышлять еще Лумиан не успел,  поскольку музыка неожиданно смолкла

и тут же послышался голос отца Гуарама:

         - Твой час пришел,  брат Лумиан.  Сегодня жизнь твоя изменится и душой

ты целиком и полностью примешь Незабвенного, отдав ему себя без остатка. Райгар

даст тебе часть своей силы,  чтобы ты мог верно служить ему и исполнить то, для

чего предназначен.  Прими Незабвенного, позволь ему войти в тебя, и ты увидишь,

как может быть прекрасен мир, когда в нем есть только Райгар.

         Навалилась  тишина,   и   Лумиан  сквозь  мгновенно  поредевший  туман

разглядел смутные  силуэты  пяти  колонн,  стоящих  вокруг  каменной плиты,  на

которой он  возлежал.  Каждую  колонну венчало что-то  весьма  схожее  с  парой

шипастых крыльев;  точнее  рассмотреть Лумиан не  смог  -  мешал  не  до  конца

разошедшийся туман.  А  потом  вдруг колонны начали вращаться,  описывая вокруг

плиты широкий круг... Или же это стала крутиться сама плита вместе с лежащим на

ней монахом?  На это Лумиану ответить было довольно трудно. Тело само понимает,

движется оно или стоит на  месте,  но сейчас Лумиану мешало какое-то незнакомое

чувствo,  раньше ни  разу  им  не  испытанное.  Сверху вновь полился голос отца

настоятеля,  но теперь в его речи слышались непривычные интонации. Да и говорил

Гуарам на  одном из  древних языков,  распространенных когда-то на юге Империи,

еще до сошествия Великих Змеев в поднебесный мир.

         Крылья на  колоннах распахнулись,  и  Лумиан увидел под каждым из  них

широко  открытый глаз.  Белков  почти  не  было,  зато  тонкий ободок радужки и

круглый зеленый зрачок занимал его почти весь.

         Сначала пришел страх, а потом...

         Боль!

         Страшная,  нестерпимая боль корежила его тело,  вырывая руки и ноги из

сочленений,  вколачивая голову в  плечи и ломая позвоночник.  Боль разрывала на

части каждую мышцу и  перемалывала кости,  обращая их в  пыль.  Лумиан завопил,

извиваясь,  пытаясь вырваться из сковывающих его цепей,  но тяжелый маслянистый

металл был непреклонен. Кричать уже не осталось сил, но Лумиан кричал и все еще

пытался вырваться из объятий ужаса.  И  последней его человеческой мыслью было:

«Оказывается, боль - это тот же холод... я ненавижу холод...»

         - Кажется, пришел в себя.

         Он знал говорившего, но не мог вспомнить, кто это.

         - Да, скоро силы вернутся к нему. Ему был известен и этот голос.

         - Побыстрее бы, остальные уже давно готовы.

         - Знаю,  но  мы  не  вправе торопить его.  Теперь он вспомнил все.  Он

родился сегодня в  недрах  гор  поднебесного мира.  Он  должен найти  для  бога

Камень.  Он  -  зверь,  ищейка,  получившая право делать все,  что потребуется.

Отныне он  -  Берхартер,  когда-то безродная тварь,  человек.  Черный Монах,  а

теперь - правая рука бога. Девятый Черный Охотник.

         Он не знал ничего о  своей прежней жизни -  ему это было не нужно.  Он

жил только настоящим: не было ни прошлого, ни будущего.

         Цепи с  треском лопнули,  и  Охотник,  вскинувшись,  сел.  Не  обращая

никакого  внимания  на  попятившихся  от  него  людей  в  плащах,  он  принялся

придирчиво осматривать себя. Подняв руку, он поводил ею из стороны в сторону, а

затем сжал  кулак,  любуясь взыгравшими под  кожей тугими узлами мышц.  Коротко

стриженные ногти впились в  ладонь,  но  Берхартер не  обратил на это внимания.

Другой рукой Охотник начал ощупывать свое тело. Он ничуть не изменился - все та

же  широкая мощная кость,  те  же бугристые мускулы и  покрывающие ноги жесткие

курчавые волосы, те же узкие глаза и выдающиеся скулы.

         Запустив  пальцы  под   обручи  железных  оков,   Охотник  несколькими

короткими рывками сорвал с себя остатки цепей и отшвырнул их в сторону, а затем

поднялся на  ноги  и  осмотрелся.  Чуть  поодаль стояли отец  настоятель Черных

Монахов Гуарам,  брат  Шатрад  и  брат  Вилонд.  За  их  спинами столпились еще

несколько человек, но никто из них не заинтересовал Берхартера.

         - Брат  Лумиан,  как  мне  называть  тебя  теперь?  -  снова  произнес

настоятель, не поднимая глаз, смотря в пол, скрытый струящимся розовым туманом.

         Берхартер  медленно  подошел  к  Гуараму  и  остановился  напротив,  с

брезгливым любопытством взирая на отца настоятеля.  Как Лумиан мог почитать эту

мразь?  Охотник  хищно  улыбнулся и,  вскинув руку,  схватил Гуарама за  горло,

приблизив  его  лицо  к  своему.  В  голове  отчетливо зазвучал  глухой  голос,

рождающийся и  умирающий в  вечности:  «У  тебя  есть право вспомнить последнюю

обиду...»

         Черный Охотник чуть прикрыл глаза и  расслабился,  вспоминая.  Дверка,

ведущая в  прошлую жизнь,  на миг приоткрылась и тут же снова захлопнулась,  но

этого  было  вполне достаточно,  чтобы  услышать:  голос  в  его  голове просил

поквитаться  с  настоятелем за  обиду.  Когда  же  Охотник  понял,  в  чем  она

заключается,   его  невольно  разобрал  смех.   Безмозглый  смертный!  Прежнего

владельца тела  разгневало,  что  отец настоятель без  причины косо взглянул на

него?  Глупец,  глупец!  Обращать внимание на подобную мелочь - на это способны

разве что люди.

         Как бы  там ни было,  а  он должен был выполнить последнюю волю монаха

Лумиана.  Перебросив отца настоятеля через плечо, Охотник осмотрелся еще раз и,

заметив темный зев  выхода,  направился прямиком туда,  не  обращая внимания на

вопли   Гуарама  и   испуганные  крики  поспешивших  вслед  за   ним   братьев,

предпочитавших держаться на почтительном расстоянии.

         - Брат Лумиан...  -Крик настоятеля внезапно сорвался на шепот,  полный

ужаса. - Что ты делаешь? Остановись, заклинаю тебя именем Незабвенного...

         Охотник на миг замер и скосил глаза на дергающегося на плече Гуарама.

         - Мое имя -  Берхартер,  мразь!  И  не забывай этого!  -  с презрением

выплюнул новорожденный Охотник.

         Пройдя   короткую  колоннаду.   Охотник  уперся  в   гранитную  стену,

перегораживающую проход.  Не  останавливаясь,  он  выбросил вперед правую руку,

отчего  каменный монолит,  треснув,  разлетелся на  куски,  обдав  Берхартера и

Гуарама облаком едкой пыли  и  осколками камня.  Не  ожидая,  пока пыль осядет.

Охотник  шагнул  сквозь  облако  и   продолжил  свой  путь.   Позади  слышались

встревоженные крики, но он ни разу не обернулся.

         Остановившись перед первой же  встретившейся дверью,  Берхартер вырвал

из подгнившего дерева четыре длинных ржавых гвоздя,  лишь чуть ободрав при этом

ладони,  и,  сжимая их в  кулаке,  прихрамывая,  отправился дальше по коридору.

Вскоре  впереди  показалась галерея,  а  за  ней  и  главная пещера.  При  виде

обнаженного человека,  тащившего на плече отца настоятеля,  монахи бросали свои

дела и,  выпучив глаза,  провожали Охотника взглядом. Самые смелые увязались за

ним и даже пытались подбежать ближе,  но идущие позади Старшие братья торопливо

останавливали их, запрещая кому бы то ни было приближаться к Берхартеру.

         Берхартер прошел через  несколько залов и  коридоров и  оказался перед

воротами,  закрывающими выход  из  пещер.  Тяжелый  засов  был  пропущен сквозь

кованые скобы, но Охотник одним ударом кулака переломил плотное черное дерево и

пинком  распахнул  створки.   В   пещеру  ворвался  холодный  ветер  и   яркий,

ослепительный солнечный свет.  Луч,  ударивший Берхартеру в глаза, на миг зажег

их желтым пламенем,  а затем Охотник шагнул через порог и исчез в снопах света.

Когда  братья выбежали из  пещеры следом за  Берхартером,  тот  уже  успел уйти

далеко по тропе.

         - Остановись,  -  выкрикнул  настоятель,  задергавшись  и  попытавшись

освободиться из  цепких  объятий Девятого Черного Охотника,  однако тот  только

криво  ухмыльнулся и  хохотнул,  ускорив шаг,  направляясь к  отвесной,  слегка

припорошенной снегом каменной стене высившейся чуть дальше над тропой.

         Бывший монах Лумиан, подойдя к стене вплотную, швырнул отца настоятеля

в  снег и  ладонями принялся очищать камень от ледяной корки.  Гуарам попытался

отползти в  сторону,  но Берхартер ногой наступил ему на спину и уткнул лицом в

снежную крошку.

         - Безумец!  -  прокричал настоятель,  приподняв голову.  В  голосе его

теперь  явственно  слышался  ужас.   -   Что  ты  собираешься  делать,  во  имя

Незабвенного?

         - То,  о чем попросил меня Лумиан, - рявкнул Охотник, которому надоели

стенания Гуарама. Зажав заранее приготовленные гвозди в зубах, Берхартер рывком

поставил отца настоятеля на ноги и  прижал его спиной к скале.  Схватив Гуарама

за руку, он приложил ее к камню и, размахнувшись, пригвоздил ладонь настоятеля,

разом пробив и плоть,  и гранитный монолит.  Настоятель завопил, рванувшись, но

Охотник держал его крепко и,  не тратя времени понапрасну, выхватил изо рта еще

один гвоздь.  Среди скал снова разнесся вопль,  полный муки. Ринувшиеся было на

помощь  своему настоятелю монахи замерли,  так  и  не  решившись подойти ближе.

Гуарам уже  больше не  дергался;  боль выбила сознание из  его  тела задолго до

того, как длинные граненые ржавые гвозди прибили к камню и его ноги.

         Берхартер вытер руки о плащ настоятеля и, развернувшись, широким шагом

зашагал обратно в сторону пещер.  Монахи при его приближении поспешно разошлись

в стороны,  испуганно косясь на Черного Охотника,  не решаясь ни остановить, ни

окликнуть его;  проходя мимо  монахов,  Берхартер окинул их  тяжелым взглядом и

мрачно улыбнулся.  А  потом он вернулся в пещеру:  нужно было собираться -  его

ждали.

        

         * * *

         Наведавшись в  кладовые.  Охотник  подобрал  для  себя  подходящие  по

размеру штаны и куртку,  подпоясался широким ремнем и натянул на ноги высокие -

до колен -  сапоги на толстых, обитых железом каблуках. Поверх куртки Берхартер

надел  меховой жилет  на  кольчужной основе  -  вещь  довольно странную и  мало

распространенную,  но Охотника она именно этим и привлекла. В последнюю очередь

он накинул на плечи длинный кожаный плащ,  крепящийся на плече простой стальной

бляхой. На миг Берхартер пожалел, что в монашеской обители не было зеркал - ему

захотелось взглянуть на себя со стороны.

         Теперь пришла очередь оружия.  Берхартеру не нужен был ни меч, ни нож,

чтобы в случае чего защитить свою жизнь,  но Охотник не желал вводить в соблазн

лихой люд видом безоружного человека.

         После  беглого  осмотра  соседней кладовой,  оказавшейся на  удивление

богатой,  Берхартер выбрал для себя меч приблизительно двух локтей в  длину,  с

простой рукоятью и  деревянными,  обтянутыми кожей  ножнами.  Приблизив факел к

самому клинку, Охотник придирчиво рассмотрел его: он не хотел, чтобы меч - если

его  все  же  придется использовать -  подвел его в  поединке.  Однако рисунок,

покрывающий лезвие,  вполне удовлетворил его.  Меч, несмотря на свой неказистый

вид,  был выкован из отличной стали.  Таким оружием не погнушался бы ни бывалый

воин,  ни даже король.  Все же, решив завершить проверку, Берхартер взял меч за

оба конца и,  стараясь не исполосовать ладонь,  согнул клинок почти пополам,  а

затем отпустил.  Сталь с легким шелестом распрямилась,  принимая первоначальную

форму. Охотник прищурил глаз и осмотрел лезвие - не осталось даже следа изгиба.

         Закрепив меч  за  спиной  под  плащом так,  чтобы  рукоять торчала над

правым плечом,  Охотник нашел пару недлинных метательных ножей. Один он засунул

за пояс,  а  другой спрятал за голенище в  специально предназначенный для этого

чехол.  Берхартер хотел было взять еще и кистень,  но вовремя одумался: незачем

тащить с собой лишний вес - оружие всегда можно добыть в дороге.

         В  последний раз проверив,  удобно ли сидит новая одежда и  надежно ли

закреплен меч,  Черный Охотник быстрым шагом направился к воротам. Он знал, что

там  его  ожидают еще двое слуг Незабвенного.  Именно с  ними ему,  Берхартеру,

придется объединить силы, чтобы добыть для своего хозяина Камень.

         При  виде  спешащего,  облаченного  во  все  черное  Охотника,  монахи

торопливо расступались и уже не порывались следовать за ним.  Берхартер даже не

взглянул на  них:  долгополые должны знать свое место,  на них незачем обращать

внимание.

         Едва  выйдя из  пещеры,  он  нос  к  носу столкнулся двумя молчаливыми

темными фигурами.  Капюшоны их  плащей были  откинуты на  плечи,  ветер  трепал

длинные волосы,  в  бытность Охотников монахами заплетенные в  косы.  Некоторое

время они  стояли внимательно разглядывая друг  друга.  Берхартер все  больше и

больше убеждался,  что  добыть Камень для Незабвенного при помощи этих двоих не

составит труда.

         Охотник,  отведя наконец взгляд,  посмотрел поверх голов на  высящуюся

вдалеке каменную стену с распятым на ней отцом настоятелем. Ни один монах так и

не решился снять Гуарама со скалы, хотя сделать это никто не запрещал.

         - Ты  избрал  довольно забавный способ казни,  -  нарушил затянувшееся

молчание один из Охотников,  взглянув через плечо на настоятеля.  Затем,  вновь

впившись глазами в лицо Берхартера, коротко представился: - Дэфин.

         - Энерос, - назвался второй, лениво почесав шею.

         - Я - Берхартер, - выдержав небольшую паузу, произнес Охотник и первым

шагнул на тропу.  -  Нам нужно торопиться, кто-то собирается добраться до Камня

раньше нас.

         Говорить об этом не было нужды - это чувствовал каждый Охотник. Кто-то

хотел добыть осколок Пламенеющего Шара; Берхартер был готов к этому и потому не

слишком беспокоился.  Камень искал простой смертный,  который не  мог  являться

серьезной  угрозой  для  планов  слуг  Незабвенного.  Охотники  ни  секунды  не

сомневались,  что  сметут  дерзкого со  своего  пути,  даже  не  заметив этого.

Смертные слишком ничтожны, чтобы противиться воле Райгара.

         Первым спускался по тропе Берхартер, следом за ним шли Энерос и Дэфин.

Поравнявшись с  распятым отцом настоятелем.  Охотники чуть  замедлили шаг  и  с

Удивлением увидели,  что грудь Гуарама слабо вздымается,  а веки,  прикрывающие

глазницы, чуть подрагивают. Настоятель был еще жив.

         То  ли услышав,  то ли почувствовав рядом с  собой Охотников,  Гуарам,

громко застонав,  приподнял голову.  Посиневшие от  холода губы  раскрылись,  и

Берхартер услышал обращенные к нему одному слова:

         - Да не видеть тебе удачи... Будь проклят!

         Охотник схватил Гуарама за волосы и рывком приподнял его голову.  Чуть

наклонившись,  Берхартер  прошептал  настоятелю  в  самое  ухо,  так  чтобы  не

расслышал больше никто:

         - Позаботься лучше о  своей душе,  старикан.  Охотник даже не заметил,

что слова эти он говорил уже мертвому.

         Маленький  рудокоп  по  имени  Озенкольт,  спрятавшись  среди  камней,

внимательным взглядом провожал медленно спускающиеся с  гор  три темные фигуры.

Они были словно близнецы -  одного роста,  в одинаковых плащах, ветер трепал их

волосы, разбрасывая по плечам жесткие, нечесаные локоны.

         Озенкольту эти люди не нравились.  Он не знал,  кто они,  - эти ребята

совсем не походили на Черных Монахов,  хотя и вышли из их пещер. Один показался

маленькому рудокопу знакомым,  но Озенкольту никак не удавалось вспомнить,  где

он мог его видеть.

         Путники,  спускающиеся с гор,  были какими-то странными,  от них веяло

чем-то  нелюдским.  Озенкольт дождался,  пока  они  скроются  за  поворотом,  и

выбрался из  своего укрытия.  Сначала рудокоп думал последовать за  путниками и

проследить,  куда они направляются,  но  что-то  удержало его от этого.  Сделав

несколько несмелых шагов,  Озенкольт замер и, постояв некоторое время, медленно

побрел назад. К дому.

        

        

         Интермеццо

         ГДЕ-ТО НАД ЗВЕЗДАМИ

        

         Негромкая чудесная  музыка  лилась  с  потолка,  покрытого невероятной

красоты фресками.  Стены огромного зала были расписаны под стать потолку. Здесь

уже  почти не  встречались фрагменты,  на  которых неведомый художник изобразил

похотливых смертных,  любящихся с  вечными в самых неестественных позах.  Автор

фресок обладал чересчур воспаленным воображением,  однако те,  кто  заказал эти

картины,  остались довольны.  Хотя, похоже, им не было совершенно никакого дела

до того, как расписаны стены и потолок.

         Гул  голосов почти  не  перекрывал звучания музыки.  Изредка слышалось

тихое позвякивание посуды да плеск вина, льющегося в хрустальные бокалы.

         Мужчина,  облаченный в  голубой хитон и  с  диадемой из плавно текущей

чистой воды  на  челе,  наклонился к  сидящей рядом девушке в  прозрачном синем

плаще,  закрепленном на шее и талии золотыми обручами, и что-то прошептал ей на

ухо. Заливистый смех прокатился над длинным столом, заставив собравшихся на миг

примолкнуть.  Однако разговоры почти тут же возобновились:  мало ли о чем могли

болтать отец с дочерью - здесь не интересовались чужими секретами.

         - Воистину почаще надо  нам  вот  так  собираться,  -  громко произнес

стройный юноша,  из глаз которого вырывались языки невещественного огня.  - Это

мне по душе.

         - Конечно,  Имиронг,  тебе  бы  только веселиться,  о  делах ты  и  не

думаешь,  -  откашлявшись,  ответил сидящий напротив старик, поглаживая толстую

косу,  перекинутую через плечо. В волосы его были вплетены пучки сочной зеленой

травы, от которой разносилось приятное благоухание.

         - Да ладно тебе,  Везэльд!  -  отмахнулся юноша и, в два глотка осушив

кубок,  полный искрящегося,  бордового цвета вина,  довольно крякнул.  -  Какие

дела?  Вспомни, когда ты сам сотворил что-нибудь в последний раз. С тех пор как

мы создали оба мира -  поднебесный и Изнанку, - а после заселили их тварями, мы

только и делаем,  что время от времени безучастно поглядываем на них,  позволяя

жить самостоятельно.

         - Собственно,  из-за этого мы и собрались здесь сегодня,  - вступила в

разговор чуть полноватая женщина в  свободного покроя сарафане с  вырезом почти

До пояса.  -  С того момента,  когда мы решили посадить на престол поднебесного

мира тварей с Изнанки, которых там назвали Великими Змеями, прошло уже довольно

долгое время.  С  приходом Змеев в  мире стало еще скучнее.  Смертные и  вечные

остепенились и успокоились, их перестали волновать отношения друг с другом.

         - Поэтому-то мы и позволили смертным выступить против Змеев, - перебил

женщину сидящий рядом мужчина, который на вид был чуть старше ее.

         Лица их были удивительно похожи,  и  если бы не разница в  одежде,  то

отличить этих  двоих  друг  от  друга было  бы  не  так  просто.  -  Встряска в

поднебесном мире получилась основательная, прямо как буря после затишья, только

это гораздо интереснее.

         - А ты как думал,  Амфарон?  - ответил Имиронг, постукивая пальцами по

столу.  -  Мир,  считай,  проснулся после многовекового сна.  Твари с  Изнанки,

вообще-то,  правили не так плохо, но они позабыли, что их возвели на престол мы

и  что за это они должны забавлять нас.  Почти полное затишье в  течение многих

столетий -  это  может  нагнать зевоту  на  кого  угодно.  Все-таки  мы  должны

благодарить Райгара,  ибо это он  предложил ускорить события.  Неизвестно,  как

долго  люди  еще  не  решились бы  выступить против  Змеев,  если  бы  не  наше

благословение.

         Громко  хлопнувшая  дверь  заставила  всех  присутствующих  прекратить

разговор и обернуться на звук.

         - Здесь,  кажется, кто-то упомянул мое имя? - весело спросил вошедший,

широким шагом приближаясь к  столу.  Высокие каблуки громко цокали по гранитным

плитам  пола.  Кожаные сапоги  поскрипывали.  Широкий плащ  из  вороньих перьев

развевался за  спиной.  Тело  обтягивала серебряная кольчуга,  а  голову венчал

кожаный шлем,  из верхушки которого торчала стальная растопыренная птичья лапа.

Чуть прищуренные глаза немолодого уже мужчины смотрели весело.

         - Да  здравствует  наш  дорогой  Райгар!  -  весело  завопил  Имиронг,

поднимая наполненный кубок и  салютуя им.  -  Наконец-то  ты  решил почтить нас

своим присутствием, мы уже и не ждали.

         - Попробовал бы он не прийти! - шутливо-грозно произнес Везэльд. - Сам

же просил нас собраться сегодня, это была его идея.

         Райгар,  улыбнувшись,  подошел к  столу и щелкнул пальцами.  На богато

вышитой скатерти возник еще один кубок,  полный сияющего напитка.  Пригубив, он

отставил вино в сторону и сел в материализовавшееся под ним кресло.

         - Как дела у нашего Незабвенного?  - язвительно поинтересовался доселе

молчавший голубоглазый мужчина в  туманной тоге,  перебрасывающий из  ладони  в

ладонь облачный шарик.  Наконец ему наскучило это занятие,  и  он  слил игрушку

воедино со своей одеждой.  -  Есть ли новости из поднебесного мира? Продолжаешь

носить маску Безумного бога?

         - Это довольно забавно,  -  пожал плечами вошедший.  - Думаю, вам тоже

надо  попробовать.  Проводить время в  нижних мирах гораздо интереснее,  нежели

пассивно наблюдать за событиями, лишь изредка вмешиваясь.

         - Нет уж,  уволь, - замахала руками толстушка в сарафане. - Жить среди

тварей  мерзко.  Хватит с  них  и  того,  что  мы  время  от  времени балуем их

подарками.

         - Да,  Брэннета,  ты  всегда умела найти красивые слова для обитателей

нижних  миров,  -  ухмыльнулся Райгар.  -  Да  только припомни,  как  часто  ты

принимала участие в  жизни тварей?  В первый раз мы создали их,  во второй ты с

Амфароном подарила им магию.  Ну и,  наконец,  семь сотен лет назад мы подарили

Великим Змеям Пламенеющий Шар, ключ к источнику нашей мощи. Безделица, конечно,

но  забавная.  А  в  остальном все вы безучастны.  Хорошо,  что я  уговорил вас

столкнуть между собой людей и  Великих Змеев!  Жизнь в  поднебесном мире  стала

гораздо интереснее, вы не можете этого отрицать.

         - А никто и не спорит,  -  ответил Каниос, вновь отрывая от своей тоги

клочок тумана и формируя из него шарик.  - Только мне больше нравится наблюдать

за тобой.  Кстати, не думаю, что это хорошая идея - забрать назад Шар, ведь наш

Дар вносил в жизнь на земле дополнительное оживление.

         - Да,  но,  все же  ты ошибаешься,  -  покачал головой Райгар и  снова

отхлебнул из бокала. - Скажи, давно ли ты заглядывал в поднебесный мир?

         - Ну... - Каниос задумался, да так и не ответил.

         - Вот,  -  торжествующе провозгласил Райгар. - А право, стоило бы. Там

сейчас такое творится,  что я  еле успеваю контролировать ситуацию.  Представь:

Великие Змеи  -  с  моей,  естественно,  подачи -  решили возродить свою  былую

власть. Для этого им необходим Шар, за осколками которого отправились смертные.

Я таких людей для этого выбрал - сам дивлюсь и не представляю, во что это может

вылиться.  Ну  и  для пущего интереса пришлось послать за Шаром еще кое-кого от

себя,  чтобы те  помешали слугам Великих Змеев выполнить свое намерение...  Еще

раз  советую -  последите за  происходящим.  Можете даже  внести свою посильную

лепту, я в обиде не буду: любопытно, сможете ли вы меня переиграть.

         - Что ты так мучишься?  -  рассмеялся Ньёрмон,  обняв дочь за плечи. -

Забрал бы Шар сам - вот и все.

         - Скучно,  -  ответил ему Райгар,  вздохнув. - Так гораздо интересней,

пойми.  Да и сам знаешь,  один я не могу вернуть из поднебесного мира наш Дар -

вместе создавали,  вместе и забрать должны. Один я могу вырвать осколки Шара из

поднебесного мира,  только если их  доставят в  то  место,  где  он  сходится с

Изнанкой ближе  всего,  -  там  я  создал  обитель  смертных,  которых заставил

поклоняться себе. Так вот, если твари добудут Шар и принесут его туда - хорошо,

если же  нет -  я  плакать не стану.  В  любом случае происходящее обещает быть

интересным.

         Собравшиеся на  какое-то время замолчали,  обдумывая сказанное.  Вновь

стала слышна льющаяся с потолка тихая музыка.  Райгар,  улыбаясь чему-то одному

ему ведомому, потягивал, из хрусталя терпкое вино. Похоже, он знал, какой ответ

получит от  богов.  Наконец молчание нарушил Имиронг:  он  казался самым пылким

среди присутствующих и долгая тишина тяготила его.

         - А может,  и вправду стоило бы приглядеться?  Признаюсь, Райгар, твои

слова меня заинтересовали. Показывай, какой переполох ты там устроил.

         Райгар,  кивнув головой, воздел руки. Он даже не стал дожидаться, пока

остальные изъявят  желание  выразить свое  мнение.  Стены  зала  заколебались и

растаяли.  Возникший из ниоткуда туман скрыл собравшихся,  и  только музыка все

еще продолжала звучать, медленно умирая в вязком облачном молоке.

        

        

         Глава 3

         НАЕМНИК

        

         Ночь уже почти отступила,  но до утра было еще далеко. Небо на востоке

лишь чуть посветлело,  но  не  настолько,  чтобы скрыть слабо мерцающие звезды.

Луна еще  не  успела народиться после наступления новолуния,  но  все  же  было

довольно  светло.   Редкие  деревья  казались  черно-синими,   безликими.  Чуть

подернутая изморозью трава  едва  слышно  похрустывала,  ломаясь  под  тяжелыми

сапогами.

         Споткнувшись о невидимый в темноте корень, мужчина негромко выругался,

но не остановился,  продолжая упорно продираться сквозь молодую поросль. Он уже

давно  перестал укорять себя  в  том,  что  решил сойти с  торной дороги.  Путь

действительно получался гораздо короче,  но  мужчина никак не  ожидал,  что  он

окажется столь неудобен.  Идя по дороге,  пришлось бы сделать крюк в добрых два

десятка миль,  через лес  же  добраться до  города можно было  гораздо быстрее.

Мужчина не  учел одного -  стояла глубокая осень.  Земля под  ногами раскисла -

из-за этого ноги то и  дело скользили и  глубоко проваливались в  грязь,  а  по

ночам,  когда  становилось особенно холодно,  земля и  трава успевали покрыться

смерзшейся коркой.

         - Ничего,  Вазгер,  ничего.  Почти пришли,  -  подбодрил себя мужчина,

когда  между  деревьев  наметился  смутный  просвет.  Однако  выйти  на  опушку

оказалось не  так-то просто:  впереди неожиданно возникло небольшое болотце,  и

Вазгер  с  трудом  смог  вытащить ногу,  провалившуюся почти  до  колена сквозь

треснувшую корку грязи.  Не  зачерпнуть холодной воды позволили только сапоги с

очень высокими голенищами.

         Досадливо  плюнув,   мужчина  попытался  по   едва  различимым  кочкам

перебраться через топкое место,  благо соседний берег был почти рядом, но после

того,  как  провалился еще  пару  раз,  благоразумно отказался от  этой  затеи.

Болотце хоть и  выглядело неказистым,  но Вазгеру было хорошо известно,  на что

бывают способны такие вот безобидные на вид лужицы.  Проще и  гораздо спокойнее

было пойти в обход, что мужчина и сделал.

         Тем  временем край  неба  посветлел и  немного  порозовел,  возвещая о

скором восходе солнца.  Но пока что дневное светило укрывалось за краем земли и

показываться не спешило.  Вазгер,  старательно обходя подозрительные места, шел

вдоль болотца,  пытаясь разглядеть место,  где его можно перейти без опаски. Он

не наведывался в эти края уже очень давно:  с тех пор прошло не меньше двадцати

пяти лет.

         Отыскав  наконец поваленное дерево,  корнями лежащее на  одном  берегу

топи,  а кроною на другом,  мужчина, оправив меховую куртку и подтянув опояску,

быстро перемахнул по  корявому стволу через топь,  едва не соскользнув вниз,  -

кора, подгнившая и поросшая мхом, оказалась неожиданно скользкой.

         Спрыгнув на  противоположный берег,  Вазгер  уже  без  особых  проблем

выбрался на опушку и, остановившись, принялся осматриваться. Он вышел из леса в

низине,  но это не помешало ему увидеть всю панораму.  Недалеко отсюда медленно

несла свои  воды небольшая речушка,  берега которой поросли камышом и  осокой -

уже пожелтевшими и поникшими. В нескольких милях ниже по течению высились стены

города.  На  сторожевых башнях  пылали  огни  -  острый взгляд Вазгера различал

каменные  зубцы  и  маленькие  точечки  бродящих  по  стенам  солдат.  Да,  все

подтверждалось -  Мэсфальд действительно готовился к войне.  Слухи, стало быть,

не обманули.

         Ни  осаждающих город  войск,  ни  передовых отрядов видно не  было,  -

похоже,  враг еще не рискнул открыть боевые действия.  Что ж, он, Вазгер, успел

добраться сюда вовремя,  опередив воинов Золона.  Король Сундарам не торопился.

Вазгер давно уже начал бы  войну:  за свой почти тридцатипятилетний опыт службы

наемником он повидал многое, очень многое...

         Впереди горело несколько тусклых огоньков.  Деревеньки не  было здесь,

когда  Вазгер покидал эти  края,  но  он  и  не  надеялся,  что  все  останется

неизменным.  Два с  половиной десятка лет -  это все же  довольно большой срок,

особенно если вспомнить,  что случилось с тех пор...  Раньше значительно меньше

изменений происходило и за столетие,  но борьба смертных против драконов меняла

многое. И жизнь стала гораздо насыщеннее. Да и опаснее, чего греха таить.

         И более жестока...  Вазгер поморщился,  отгоняя воспоминания,  но рука

сама собой забралась под куртку и  погладила толстый рваный шрам,  тянущийся от

правого плеча  и  доходящий почти до  паха.  Дела...  Сплюнув и  вытащив ладонь

из-под одежды, мужчина продолжил путь. Своей цели он почти достиг, и глупо было

задерживаться всего в нескольких часах пути от Мэсфальда.

         Идти стало гораздо легче.  Кустарник редел буквально с каждым шагом, и

вскоре Вазгер выбрался на  большое поле.  Оно  было  даже не  перепахано,  хотя

начавшая подгнивать от  постоянной влаги стерня яснее слов говорила,  что жатва

завершилась уже  давно.  Все  верно  -  признаки скорой  войны  налицо.  Жители

деревень  спешат  перебраться под  защиту  городских  стен,  им  сейчас  не  до

хозяйства, самим бы уцелеть.

         Отыскав  пересекающую  поле   тропинку,   которой  все   еще   изредка

пользовались,  Вазгер направился прямиком к деревне.  То, что в окнах некоторых

домов горели огни,  совсем не  означало,  что  там  остались жители.  Вероятнее

всего,  там  расположились воины одной из  застав.  Это  было Вазгеру только на

руку: появлялась возможность разузнать обстановку до входа в город.

         Деревня только казалась близкой.  Пока наемник шел  к  ней через поле,

небо на востоке совсем посветлело,  и  низкие облака окрасились в  розово-рыжий

цвет. Солнце готово было вот-вот выскочить из-за темной полоски леса.

         Собаки не лаяли:  или хозяева увели их с собой, или же расположившиеся

здесь  воины  перерезали  псов,   чтобы  не  донимали  утомительным  тявканьем.

Деревенские собаки не шибко-то любят чужаков.

         Впрочем,  хотя бы один пес здесь остался. Вазгер, уже пройдя несколько

крайних домов,  услышал потявкивание.  Наверное,  эту  собаку воины притащили с

собой из  города,  если она  осталась жива и  смела подавать голос.  С  той  же

стороны послышалось конское ржание,  и наемник понял,  что его таки учуяли.  Да

он,  вообще-то,  прятаться  и  не  собирался.  Напротив,  Вазгер  ускорил  шаг,

направившись к  ближайшему дому,  в  окне  которого горел  свет.  Проходя  мимо

низенького заборчика,  огораживающего небольшой  огород,  он  протянул  руку  и

сорвал с  наклонившейся ветки небольшое яблоко.  Удивительно,  что  их  еще  не

успели дочиста оборвать и  несколько плодов все  еще  украшали ветки  одинокого

дерева.

         - Кого черт несет? - послышался недовольный голос. - Кари, ты кого это

учуял?

         - Полагаю,  что меня,  -  громко выкрикнул Вазгер и,  не таясь,  вышел

из-за угла дома, остановившись перед полураздетым воином, стоящим на пороге. На

плечи его  была накинута кожаная куртка-безрукавка,  перед собой мужчина держал

опущенный к  земле меч и горящую головню,  не слишком успешно заменяющую факел.

Едва  воин  увидел возникшего будто  из-под  земли наемника,  его  меч  тут  же

взвился,  коротко свистнув,  и снова замер, уткнувшись острием в грудь Вазгера.

Тот даже не дрогнул, а лишь чуть подался назад.

         - Убери свою зубочистку,  - спокойно проговорил Вазгер, не изменившись

в лице. - Не люблю, когда на меня без причин оружие наставляют. Могу ведь и уши

отрезать.

         В тоне,  которым говорил наемник, не было ни презрения, ни бравады, ни

излишней уверенности в  себе,  но  воин,  чуть  поколебавшись,  опустил  меч  и

привычным движением отправил его в болтающиеся у бедра ножны.

         - Ты кто?  - хмуро спросил солдат, внимательно рассматривая нежданного

утреннего визитера.  Да и как тут не хмуриться, когда пес поднимает тебя ранним

утром, а на пороге встречает невесть откуда пришедший бродяга с мечом на поясе?

         - Эй,  Мако!  Кто там еще? - послышался нетерпеливый голос. Кричали из

дома. - Если опять крестьяне - гони в шею, пусть в город идут.

         - Ага,  не  хотелось бы с  таким крестьянином оружием переведаться,  -

пробормотал стоящий на пороге воин и снова, уже громче, спросил: - Кто ты такой

и что тебе нужно?

         За  спиной солдата наметилось какое-то шевеление,  и  вскоре из дверей

вывалился еще один воин. Этот был уже без меча, зато в кольчуге, и его огромные

кулаки выглядели весьма внушительно.  Увидев стоящего у  крыльца Вазгера,  воин

опешил и замер,  пытаясь сообразить,  что следует делать.  Парень,  видимо,  не

отличался  особым  умом,   но  зато  привык  добросовестно  исполнять  приказы.

Простоватый деревенский бычок:  если и не из этого самого селения, так уж точно

из соседнего.

         - Ты кто?  - Воин не нашел ничего лучшего, кроме как повторить вопрос,

уже заданный первым встретившим Вазгера солдатом.

         Наемник вздохнул. Тянуть с ответом дольше не следовало.

         - Мое имя Вазгер. Я хочу наняться в армию Мэсфальда.

         Услышав это,  воин,  которого звали Мако,  захохотал. И его можно было

понять.  Глядя на мужчину,  которому давно перевалило за пятьдесят,  у которого

уже  обозначилось заметное брюшко,  а  лоб  украшали глубокие залысины,  всякий

решит,  что если этот человек и был воином,  то лучшие его годы давно миновали.

Вазгер  без  труда  догадался,  о  чем  подумал  дозорный,  а  поэтому даже  не

разозлился.  Поначалу многие воспринимали его именно так, но впоследствии людям

приходилось менять свою точку зрения.

         - Наемник,  да? - сквозь смех выговорил наконец воин. - Не староват ли

ты, дядя, для подобного дела?

         Вазгер не  стал отвечать.  Он  резко подбросил так  и  не  надкушенное

яблоко...  А что произошло затем,  никто,  кроме наемника,  так и не понял. Меч

Мако  из  ножен перекочевал в  руку  Вазгера и,  сверкнув,  проделал в  воздухе

цевероятно сложный танец,  после чего  столь же  быстро и  незаметно вернулся к

своему владельцу.  Воин,  вылупив глаза, запоздало схватился за оружие, которое

снова оказалось в  ножнах,  а  Вазгер поморщился -  меч солдата оставлял желать

лучшего.  Выкован он был неплохо и оказался даже отменно сбалансирован,  но как

можно было так  испортить клинок?!  Хорошая заточка -  вот  что ему как минимум

требовалось.

         Меж  тем  подброшенное Вазгером  яблоко  наконец  Решило  вернуться на

землю.  Наемник не стал протягивать руки,  чтобы поймать его,  и  плод свободно

упал в подмерзшую, еще не успевшую растаять грязь. Прокатившись немного, яблоко

замерло,  попав в  небольшую ямку и  выставив на  всеобщее обозрение сморщенный

бок, который перечеркивали линии, образующие равносторонний треугольник. Линии,

прорезанные  острым  концом  меча.  Воинам  приходилось видеть  подобные  трюки

несколько раз,  но выполнены они были гораздо менее искусно,  да еще к  тому же

кинжалом.  Чтобы осуществить такое более длинным и, естественно, тяжелым мечом,

требовалась воистину  нечеловеческая виртуозность во  владении клинком.  Однако

воины, стоящие на пороге, не сразу смогли по достоинству оценить увиденное. Они

молча  переводили взгляд с  яблока на  Вазгера и  затем  на  меч,  неведомо как

покинувший ножны и в них же вернувшийся.

         - Заходите-ка в дом, ребятки, - устало вздохнул наемник, поняв, каковы

на  самом  деле  представшие  перед  ним  солдаты.   Обычные  воины,  не  шибко

разбирающиеся в ратном деле,  но зато добросовестно и без особого страха идущие

в любое сражение, - таких много, и составляют они костяк любой профессиональной

армии.  Если взяться за них всерьез, то через пару лет можно добиться приличных

результатов.  Уровня элитных войск этим парням, конечно, достичь не удастся, но

хорошо владеть мечом или боевым топором они вполне смогли бы научиться, если бы

проявили достаточно рвения.  Когда-то Вазгер был в точности таким же.  Четверть

века назад;  много воды утекло с  тех  пор  -  мир стал другим,  да  и  он  сам

изменился.  В  лучшую ли сторону?  Да,  пожалуй,  если за точку отсчета принять

владение мечом...

         - Заходите, потолкуем, - повторил наемник, поднимаясь на крыльцо.

         Воины,  машинально пропустив его вперед, вошли следом. Однако от взора

Вазгера не укрылось, что Мако положил ладонь на рукоять меча, а его деревенский

дружок не сводил настороженного взгляда с незваного гостя.  Исчирканное клинком

яблоко, так и оставшееся лежать у крыльца, конечно, о многом говорило, но воины

прекрасно понимали,  что и  расслабляться не  след:  все-таки неведомо,  что за

человек пожаловал, да еще на исходе ночи. Говорить-то он может что угодно, но и

проверить не мешает.

         Миновав  небольшие  сени,   заваленные  всевозможным  хламом,  Вазгер,

толкнув прикрытую дверь,  переступил порог единственной в  доме  жилой комнаты.

Цепкий взгляд сразу же оценил обстановку:  печь в углу,  лавки вдоль стен, стол

посреди комнаты,  за  которым сидели  трое  воинов.  Еще  один  лежал  на  двух

сдвинутых скамьях возле печи,  где было потеплее, хотя чего греха таить, воины,

обосновавшиеся тут, не собирались мерзнуть: натоплено было жарко.

         Едва Вазгер вошел, воины все, как один, обернулись на звук скрипнувшей

двери и с недоумением уставились на наемника. Вазгер же молча приложил сжатую в

кулак правую руку к  груди и коротко кивнул,  как того требовало общепринятое в

Империи воинское приветствие.  Солдаты за  столом ответили тем  же,  но  скорее

всего машинально.  Только лежащий на  лавках не  обратил на  вошедшего никакого

внимания -  он попросту спал,  безмятежно раскинув руки, которые свешивались до

самого пола.

         Следом за Вазгером в  комнаты ввалились оба встречавших его воина.  Не

тратя времени на объяснения, Мако, кивнув на наемника, произнес:

         - Это  Вазгер,  идет на  службу наниматься,  -  и,  чтобы предупредить

язвительные слова и  смешки,  уже готовые сорваться с  губ воинов,  добавил:  -

Мечом он владеет лучше меня.

         Наемник не знал, каким мечником был Мако - наверняка не самым искусным

среди присутствующих, - но все же его слова возымели действие.

         - Дядь,  ты что,  всерьез воевать удумал? - недоуменно спросил один из

сидящих за столом.

         - Что-то  я  ни  разу не слыхивал,  чтобы какой король от лишнего меча

отказался,  -  в  тон воину ответил Вазгер и  кивнул на  пустующий край лавки у

стола. - Присесть позволите?

         - А ты нагловат,  дядька,  -  с толикой восхищения произнес все тот же

воин. - Ну садись, коли не торопишься, гнать не станем.

         Солдаты потеснились, и Вазгер наконец сел, вытянув ноги с нескрываемым

блаженством.  В последний раз ему пришлось бывать в доме трое суток назад, да и

то  только в  сенях  -  хозяева дальше незнакомца с  мечом у  бедра впустить не

осмелились.  Хотя это еще что -  Вазгеру и  по  нескольку месяцев путного жилья

видеть не приходилось.

         - Кого принесло? - неожиданно послышался с лавок недовольный заспанный

голос. - Я же говорил - разбудите, башку расшибу.

         Вазгер усмехнулся:  он  тоже имел обыкновение говорить подобные слова,

когда его вырывали из объятий сна по пустякам.

         - Да ладно тебе, Окавам, у нас гость, - последовал ответ.

         - Какие  еще  гости в  такую рань?  -  проворчал воин,  широко зевая и

садясь, окидывая Вазгера придирчивым взглядом. - Ты кто такой?

         Наемника это уже начало порядком раздражать.

         - Ты уже третий, кто за утро задает мне этот вопрос, - холодно ответил

он,  тем временем пытаясь определить для себя,  как лучше разговаривать с  этим

человеком.  Если с  остальными воинами все было более-менее понятно,  то  этот,

похоже,  являлся их командиром. Рангом он был, по всей видимости, никак не выше

десятника.

         - Неужто? - криво усмехнулся Окаван. - Извини, вот не знал.

         - Ладно, - отмахнулся наемник. - Вазгер я.

         - Окаван,  - кивнул воин, видимо решив, что не стоит вздорить попусту,

а лучше для начала хотя бы узнать,  с кем судьба свела.  -  А это Авлун,  Мако,

Рокемтон, Миам и Шон. Как сам разумеешь - королю Дагмару служим.

         Сам он не спросил даже, что Вазгеру надобно здесь, и наемник прекрасно

понимал отчего.  Теперь,  присмотревшись,  Вазгер видел,  что Окаван был воином

бывалым, много повидавшим за свою жизнь. Хотя был он помоложе, чем наемник, уже

успевший справить свое пятидесятилетие,  но  все  же  знал и  умел поболе своих

подчиненных и  лучше разбирался в людях.  От Окавана не укрылось,  что утренний

гость не так прост,  как кажется поначалу:  воин,  и далеко не из самых худших,

надо признать.

         Командир отряда и Вазгер обменялись понимающими взглядами - оба быстро

разобрали, кто из них чего стоит.

         - Решил наняться? - коротко осведомился воин. Вазгер кивнул:

         - Хотелось бы.  Деньги,  сам знаешь,  на дороге не валяются, а хороший

меч на войне пригодится.

         - Хорошие мечи нужны,  - задумчиво протянул Окаван. Остальные воины не

рисковали перебивать своего начальника:  кое-какая дисциплина в  этом небольшом

отряде все же поддерживалась. - Только вот, Вазгер попасть в наше войско не так

уж  просто.  Обычным солдатом тебя,  конечно,  без  лишних  разговоров возьмут,

только в первой же битве бросят в передовые ряды,  а там,  сам знаешь,  едва ли

один из сотни в живых остается. Думаю, ты не этого ищешь.

         - Верно,  -  согласился Вазгер.  -  Я сюда не голову класть, а воевать

шел. Мертвому деньги ни к чему.

         Окаван понимающе кивнул.

         - Тогда тебе мечом придется доказывать, чего стоишь. Давно воевал-то в

последний раз?

         Наемник знал,  какой  ответ предполагал получить Окаван.  В  последние

годы многие ветераны решали тряхнуть стариной и  шли солдатами в  армии воюющих

стран. Вполне резонно, что Окаван подумал, будто и Вазгер был одним из них.

         Наемник  же,  качнув  головой из  стороны в  сторону,  ответил,  глядя

командиру отряда прямо в глаза:

         - Бой при Эммере в чине сотника Золотых шлемов.

         Вазгер  произнес  это,   ничуть  не   похваляясь,   как   само   собой

разумеющееся,  но  на  сидящих воинов эти слова произвели огромное впечатление.

Еще  бы:  сражение близ  местечка Эммер,  происшедшее чуть  больше двух месяцев

назад,  быстро обрело славу одного из  самых кровавых и  жестоких за  последние

десятилетия.  Две  равные по  силе армии сшиблись,  пытаясь захватить несколько

деревенек, принадлежащих двум враждующим городам. Сражение длилось почти пятеро

суток и  в конце концов завершилось весьма шатким и ненадежным,  но перемирием.

На исходе четвертого дня казалось, что победа одной из сторон так же неизбежна,

как  восход солнца,  но  потом все  неожиданно изменилось.  Семь  сотен Золотых

шлемов -  элитных войск  терпящей поражение армии  -  смогли удержать и  отбить

натиск шести  тысяч  воинов противника.  Они  продержались до  подхода резерва,

который окончательно изменил соотношение сил  на  поле брани.  Еще  целые сутки

сражение продолжалось,  но никто так и не смог переломить ход событий.  Наконец

командование обеих  армий  приняло  решение  остановить  бесполезную бойню.  Из

семисот Золотых шлемов в  живых осталось меньше двух сотен,  причем половина из

них при первой же возможности ушла из рядов войска. По всей видимости, Вазгер и

был одним из них.

         Воцарившуюся было тишину нарушил не слишком уверенный голос:

         - А  откуда нам знать,  что ты  говоришь правду?  Тяжелый подзатыльник

швырнул  одного  из  воинов  на  пол.   Окаван,   сверкнув  глазами  и  потирая

ладонь,рявкнул:

         - Идиот!  Еще  раз  такое  услышу -  мозги  вышибу!  Гнев,  охвативший

Окавана, был вполне объясним. Мало кто осмеливался лгать о подобном, приписывая

себе  чужие подвиги.  Настоящие воины никогда не  стали бы  прикрываться ложью,

поскольку это  вполне могло  стоить им  жизни -  нарушение неписаного воинского

кодекса каралось жестоко.

         Видя,  что  Окаван собирается еще  раз  ударить поднимающегося с  пола

солдата,  Вазгер чуть приподнялся со скамьи и, вытянув руку, похлопал командира

отряда по плечу:

         - Не надо,  он не виноват. Просто парню достались плохие наставники. -

Наемник вздохнул и  сел.  В  его  планы  не  входило затевать ссору с  каким-то

желторотым юнцом.  Вазгер даже не счел нужным обидеться,  он давно позабыл, что

существует подобное чувство.

         Окаван,  плюнув,  снова сел на скамью,  а получивший подзатыльник воин

поспешил стушеваться.

         Пару минут все молчали. Простые воины заговорить не решались, а Окаван

задумчиво теребил густые,  выгоревшие на солнце усы. Затем поднялся и подошел к

стене,  где на гвоздях висели куртки,  плащи и  кольчуги,  и,  вытащив глиняную

фляжку, без слов перебросил ее Вазгеру. Тот ловко поймал ее и, выдернув пробку,

машинально понюхал.

         - Пей,  не отравишься,  - ухмыльнулся командир. - Только не много, эта

штука вину не чета.

         Наемник,   приложившись  к   фляге,   сделал   несколько  глотков   и,

поморщившись,  поставил ее  на стол.  Кто-то тут же услужливо протянул холодную

печеную картофелину, которую Вазгер поспешил целиком затолкать в рот.

         - Что за дрянь? - дожевав, поинтересовался он.

         - А!  -  отмахнулся Окаван.  -  Девка одна  знакомая делает.  Крепкое,

зараза.

         - Чую,  не дурак.  Нет ли еще пожевать чего?  Сутки,  почитай,  во рту

пусто.

         Окаван хлопнул себя по лбу -  и  как это он сам не сообразил?  Наемник

наверняка издалека шел,  а  сейчас  в  округе не  то  что  людей,  которые едой

снабдить могут,  а вообще ни одной живой души нет.  И как назло,  ни ягоды,  ни

орехи в этом году не уродились: если заблудишься, с голоду помереть можно.

         На столе перед Вазгером разом появилась миска с  куском вяленого мяса,

несколько картофелин и десяток перьев зеленого лука.  Похоже, воины еще сами не

завтракали,  поскольку  все  это  оказалось  холодным  и,  по  всей  видимости,

вчерашним: зелень уже успела порядком подвять. Однако наемник не обратил на это

внимания.  Желудок призывно урчал,  требуя  положенной порции,  и  Вазгер жадно

принялся поглощать все,  что  ему  подали,  запивая водой  из  глиняной кружки.

Кто-то хотел было предложить пива,  почти полный бочонок которого стоял в углу,

но  Окаван  посоветовал повременить с  этим,  сказав,  что  после  напитка  его

подружки не  следует пить  ничего  крепче  воды.  Вскоре Вазгер по  достоинству

оценил  предупреждение Окавана:  в  голове  возник  легкий туман,  будто  после

нескольких кубков хорошего вина, хотя наемник выпил едва ли больше трех-четырех

глотков из фляжки.  С  тарелки довольно быстро исчезло сначала мясо,  а затем и

все остальное.  Вазгер порядком повеселел.  Пустой живот перестал томить его, а

это уже кое-что, теперь можно было спокойно поговорить о делах.

         - Окаван,  скажи честно,  на что я могу рассчитывать? - Вазгер не стал

ходить вокруг да около, сразу перейдя к главному.

         Командир на какое-то время задумался, а потом ответил, покусывая губы:

         - Ты,  конечно,  герой.  Сотник Золотых шлемов...  Такие люди  везде и

всегда ценятся,  в  этом нет сомнения.  Но  все же ты пришел поздновато:  война

официально еще не объявлена,  но войско давно укомплектовано.  Если расскажешь,

кто ты такой,  рассчитывать на место десятника можешь совершенно определенно. А

вот сотником тебя возьмут уже вряд ли,  не обессудь.  В  мирное время ты мог бы

вызвать на поединок любого, и если бы одержал верх, то занял бы его место - сам

знаешь обычаи не хуже меня.  Но сейчас объявлено военное положение,  и поединки

запрещены...

         Все это Вазгер прекрасно понимал.  Но и пост десятника не так уж плох.

Это,   конечно,  не  звание  сотника  в  элитных  частях,  однако  нужно  уметь

довольствоваться малым.  Бывшему  Золотому шлему  уж  подберут хорошее местечко

среди толковых воинов,  это несомненно.  А  вообще,  главное -  попасть в  ряды

войска,  даже не  столь важно,  в  каком чине:  всегда будет шанс пробраться во

дворец.

         Этого, разумеется, Вазгер вслух не сказал.

         - Слушай,  -  снова заговорил Окаван,  обращаясь к наемнику,  - есть у

меня один знакомец в высшем командовании. Так я могу сейчас отписать ему, чтобы

он  тебя  не  обидел  и  принял на  службу как  должно,  местечко бы  приличное

подобрал. Согласен?

         - Было бы неплохо, - не раздумывая, согласился Вазгер.

         - Отлично.  -  Окаван хотел было подняться,  но  тут  неожиданно снова

залаяла собака, и послышался чей-то испуганный вскрик.

         - Это еще кто?  -  первым сорвался с места Мако, за ним повскакивали и

все остальные, включая наемника, - уж больно голос казался похож на женский.

         Снаружи уже успело посветлеть,  поэтому вывалившимся из дома воинам не

пришлось напрягать зрение,  чтобы  разглядеть происходящее.  Собака  продолжала

исходить лаем.

         - Кари!  Заткни пасть,  блохастый дурак! - рявкнул Окаван. Поднявшийся

ветер  прибивал валивший из  трубы  дым  к  самой  земле,  заставляя щуриться и

кашлять,  но все же Вазгеру первому удалось разглядеть еще одного визитера. Это

оказалась не женщина,  как всем подумалось сначала,  судя по голосу.  К  забору

прижимался мальчишка лет восьми-десяти от  роду.  Непонятно было,  почему он не

убежал,  а  стоял и испуганно косился на пса:  ведь их хижину вполне можно было

обежать стороной.

         - Эй, малец! - окликнул его Вазгер. - Откуда ты взялся?

         Голос наемника вывел мальчишку из  оцепенения.  Взглянув на стоящих на

крыльце солдат,  он  как-то  сразу  приободрился и  даже  попытался улыбнуться.

Похоже, воинов он боялся гораздо меньше собак.

         - Ты что тут делаешь?  Да еще один?  - спросил Оказан подходя к нему и

присаживаясь на корточки.  Мальчишка даже не пробовал убежать.  Судя по одежде,

он  не  был  беспризорником:  много раз штопанная и  стиранная,  ио  аккуратная

курточка и  штанишки,  заправленные в  совсем не подходящие маленькому мальчику

довольно приличные кожаные  сапожки.  За  спиной  висела  пухлая  котомка,  для

верности перевязанная веревкой.

         - Ну? - снова повторил Окаван. - Долго молчать-то думаешь?

         - А что молчать? - шмыгнул носом мальчишка и неожиданно смело взглянул

в глаза командиру отряда. - Маб меня зовут, вам-то какое дело?

         Окаван усмехнулся:

         - А ты горластый, я вижу. В кого такой уродился?

         - С дедом я живу, в лесу. Егерь он бывший, королю раньше служил. Дом у

нас свой.

         Окаван  понимающе  кивнул.   Для   него  в   словах  мальчишки  ничего

удивительного не  было.  В  окрестных лесах  действительно можно было  отыскать

несколько небольших хижин. В них селились обычно те, кто по каким-либо причинам

не  мог  или  не  хотел жить в  городах.  Егеря,  лесничие,  сторожа охотничьих

домиков...  Не  секрет,  что  среди них  встречались преступники,  сбежавшие от

праведной кары.  В  мирное время по  приказу короля на них изредка устраивались

облавы,  но  они  редко  когда  приносили стоящие плоды.  Беглецы давно  успели

обжиться в  лесах  и  потому могли без  труда скрыться даже  от  лучших воинов.

Впрочем,  не походил мальчишка,  так неожиданно оказавшийся здесь ранним утром,

на разбойника.  Наверное,  и вправду где-то с дедом живет. Егеря - они даже и в

старости редко леса покидают.

         - Ну хорошо, - махнул рукой Окаван. - Только что ты тут делаешь?

         - Из города шел,  - хмуро ответил мальчишка. - Дед сыра купить просил.

Ну и еще там кое-чего...

         Воины,   видя,   что   ничего  интересного  не   предвидится,   начали

возвращаться в дом,  о чем-то переговаривать. На дворе остались только командир

отряда, Вазгер и мальчишка по имени Маб.

         - Перебирались бы вы с  дедом в  город,  -  посоветовал Окаван.  -  За

стенами-то всяко спокойнее будет.  Война на носу как-никак,  в  лесу оставаться

опасно.

         - Деду лучше знать,  - коротко ответил мальчищка и поправил котомку на

плече. - Тогда я пойду?

         Окаван  только  махнул  рукой.   Тот,   поняв,   что   его  отпускают,

незамедлительно сорвался  с  места  и  побежал  меж  домов.  Вазгер  и  Окаван,

переглянувшись с  улыбкой,  направились в  дом следом за остальными.  Однако не

успели они  даже затворить дверь,  как  снаружи раздался полный ужаса отчаянный

вопль и  громкий клекот.  Даже не  задумываясь,  Вазгер рванул из  ножен меч  и

каким-то звериным прыжком выскочил на крыльцо, мгновенно принимая боевую стойку

и окидывая острым взглядом округу.

         Птицу он увидел сразу.  Она была чем-то схожа с орлом, только во много

раз больше,  а  между пылающих зеленых глаз торчал изогнутый витой рог.  Вазгер

узнал  тварь  мгновенно -  это  оказался почти повсеместно истребленный,  очень

дальний  родственник василиска.  Люди  называли птицу  «рогач».  Разумеется,  с

василиском у  этой твари было мало общего и  встреча с ней не являлась столь же

смертельной, но все ж и она могла наделать немало бед.

         Рогач летел низко,  притягиваемый к  земле тяжелой ношей.  В  огромных

когтях твари дергался и извивался продолжавший орать мальчишка. Очевидно, птица

давно  подстерегала добычу,  и  теперь ее  усилия были  вознаграждены.  Вазгер,

поняв,  что  меч  ему  ничем  не  поможет,  оттолкнул растерявшегося Окавана  и

стремглав ринулся в дом. Столкнувшись в сенях со спешащими на крики воинами, он

завопил не своим голосом:

         - Арбалет! Быстрее!!!

         Шанс успеть спасти мальчишку еще имелся.  Рогач летел тяжело, а потому

медленно.  Несмотря на то что Мабу лет было всего ничего, для рогача он являлся

все же довольно весомой ношей.

         Напор,  с которым встретил их Вазгер,  солдат огорошил, и они не сразу

отреагировали на его слова. Видя, что последние секунды, отведенные на спасение

мальчишки,  уплывают,  наемник,  заметив у  одного из  воинов арбалет,  сильным

рывком отобрал оружие и  снова выскочил из  дома.  Птица отлетела уже  довольно

далеко,но все же для арбалета расстояние было вполне приемлемым. Припав на одно

колено,  Вазгер тщательно прицелился.  Арбалет дернулся, посылая вперед тяжелый

бронебойный болт.  Вазгер даже не  стал смотреть,  нашел ли он цель.  Отшвырнув

арбалет, наемник нашарил меч и сломя голову ринулся к окраине деревни.

         Рогач,  заклекотав,  кувыркнулся в воздухе и стал стремительно падать.

Одно  крыло  безжизненно повисло вдоль тела,  другое еще  трепыхалось,  пытаясь

удержать птицу в воздухе. Однако, даже несмотря на полученную рану, рогач так и

не выпустил Маба, продолжая прижимать мальчишку к себе.

         Вазгер сквозь зубы выругался -  на  это он никак не рассчитывал.  Если

птица упадет на Маба,  то раздавит его своей массой. Однако все обошлось. Рогач

в очередной раз кувыркнулся в воздухе и с шумом грохнулся на землю -  мальчишка

оказался  все-таки  сверху.  Птица  продолжала  оглушительно клекотать  и  бить

крылом,  стараясь перевернуться.  Ошалев от  боли,  рогач метался по  земле как

безумный,  расшвыривая в  стороны  комья  грязи  и  вырванной с  корнем  травы.

Мальчишку он все же выпустил из когтей,  поняв,  видимо,  что тот только мешает

подняться. Маб, отброшенный мощным толчком, покатился по земле.

         Над ухом свистнул еще один посланный в птицу болт,  но Вазгер так и не

обернулся,  чтобы взглянуть,  кто  стрелял.  Рогач снова заверещал:  похоже,  и

вторая стрела нашла свою  цель.  Однако сразить Острокрыла оказалось не  так-то

легко -  тварь попалась на редкость живучая. Вазгер все же рассмотрел, что болт

вошел птице прямиком в  глаз,  и  поразился меткости стрелка -  в том,  что это

попадание было случайным, он очень сомневался, слишком уж точно впилась стрела.

         Когда  рогача  и  наемника  разделяли  всего  несколько шагов,  Вазгер

прыгнул.  Он даже не подумал о том,  что Острокрыл никуда не улетит с перебитым

крылом, что его можно добить из арбалета с вполне безопасного расстояния.

         Прыжок  достиг цели,  и  меч  с  размаху вонзился в  потдатливую плоть

твари,  только  сверху прикрытую плотным перьевым покровом да  редкими роговыми

чешуйками вдоль  хребта  на  спине.  Ощутив разрывающую тело  остро  отточенную

сталь,  рогач рванулся,  как пушинку сбрасывая с  себя Вазгера.  Завязший среди

мышц и костей клинок так и остался торчать в боку птицы.

         Мало-помалу  движения птицы  становились все  медленнее и  ленивее,  у

рогача уже  почти не  оставалось сил  на  сопротивление.  Наконец он  пару  раз

дернулся и  распластался в грязи,  раскинув изломанные в агонии крылья.  Сердце

птицы еще продолжало гулко ухать,  но с  каждым мигом все медленнее и тише.  По

телу то и дело пробегала дрожь,  но это были всего лишь рефлекторные сокращения

мышц.  Одна из лап то чуть вытягивалась вперед,  растопыривая острые когти,  то

снова  прижималась  к  животу.   Рукоять  меча  торчала  из  бока  птицы,   вся

перемазанная густой кровью.  Вытащив клинок, отчего по телу почти мертвой птицы

прошла волна крупной дрожи,  наемник,  не убирая меча в ножны,  пошел в сторону

мальчишки,  вокруг  которого уже  суетились двое  воинов.  Остальные же  что-то

говорили Вазгеру,  показывая то на птицу, то на маленького Маба, однако наемник

будто и не слышал их. Лишь Окаван молча шел рядом, не привлекая внимания.

         При  виде забрызганного кровью наемника воины расступились,  подпустив

его к мальчику. Тот сидел на земле и испуганно озирался по сторонам. В глазах у

него  стояли слезы,  но  было  хорошо видно,  каких  усилий стоит  мальчишке не

разреветься. На первый взгляд, на нем не было следов чудовищных птичьих когтей,

только ссадины на  руках и  лице,  полученные от  удара о  землю после падения.

Однако Вазгер на  всякий случай внимательно осмотрел Маба,  чтобы  окончательно

убедиться, что с ним все в порядке. Мальчишка молчал и безропотно выполнял все,

что  ему  говорили.  Впрочем,  он  довольно быстро  успокоился,  только избегал

смотреть в  сторону мертвого рогача и  на покрытого кровью птицы Вазгера -  они

пугали его совершенно одинаково.

         Удивительно,  но,  несмотря  на  нападение  Острокрыла  и  последующее

кувыркание по  земле,  -мальчишка отделался довольно  легко:  ушибы  и  ссадины

обещали быстро  пройти.  Поняв,  что  ему  здесь  больше делать нечего,  Вазгер

развернулся и  медленно направился назад,  шаря взглядом по сторонам в  поисках

того, чем можно было бы вытереть меч.

         - Кто стрелял? - поинтересовался Вазгер у Окавана.

         - Это Мако.  -  Окаван кивнул куда-то за спину. - Он из арбалета разве

что только воробья на лету не

         подстрелит.

         - Значит,  пса тоже он?  -- почему-то спросил Вазгер вспомнив виденное

по пути в деревню собачье тело с торчащим в спине болтом.

         - Какого  пса?  -  непонимающе произнес Окаван,  но  наемник  не  стал

объяснять,  он даже позабыл о своем вопросе.  Позади раздались крики, и Вазгер,

вскидывая меч,  обернулся, однако тут же расслабился, хотя все еще не унявшаяся

после схватки с рогачом кровь так и бурлила в жилах.

         Мальчишка убегал. Он даже ни разу не обернулся, хотя воины беспрерывно

звали его.  Преследовать Маба никто не стал:  в  конце концов,  тот не совершил

ничего,  за  что  его можно было бы  задержать.  Да  и  бегство его было вполне

объяснимо -  он просто-напросто до смерти перепугался, и страх его не прошел до

сих пор, даже несмотря на то что рогач больше не мог причинить никому зла.

         - Чертов мальчишка. - Вазгер сплюнул сквозь зубы.

         - А ты что,  благодарности от него ждал? - пожал плечами Окаван. - Все

они такие -  наглые и вороватые.  Если за руку с поличным схватишь,  так в ноги

бухнутся и клясться-божиться будут,  что они ни при чем... А когда вот так, как

сегодня,  все  обернется -  и  доброго слова от  них не  дождешься,  точно тебе

говорю.

         Вазгер промолчал, да и что он мог ответить?

         - А  ты все же молодец.  -  Окаван поспешил сменить тему разговора.  -

Хорошо, что рогача завалил. Он давно местным, да и нам тоже, покоя не давал. Мы

еще пару лет назад за  их  род всерьез взялись -  тогда они чуть ли  не  стаями

летали,  твари  эдакие.  Деревенские с  ними  своими силами сражались,  да  сам

понимаешь -  много ли  мужики с  вилами да  косами навоюют?  Ну король Дагмар и

издал указ,  чтоб отряд охотников создали.  Так те  буквально за  полгода почти

всех тварей на тот свет спровадили. Уцелевшие рогачи дальше в леса перебрались,

к  деревням редко  летать стали,  а  уж  к  Мэсфальду и  подавно никто  из  них

приближаться не смел. Правда, иногда кое-где попадаются...

         - Выходит,  я  под  королевский указ  попал?  -  ухмыльнулся Вазгер  и

впервые за время,  прошедшее после схватки с рогачом,  взглянул на Окавана. - И

что мне полагается за то, что я взял эту тварь?

         - Раньше было полсотни золотых,  -  пожал плечами Окаван.  -  А уж что

теперь, я и не знаю. Прихвати рог с собой, чтоб поверили.

         - Полсотни  золотых...  -  задумчиво протянул  Вазгер  и  взглянул  на

лежащую поодаль птицу.  Деньги были немалые,  что и говорить.  - Хорошо, если б

заплатили.

         - Кстати,  рог не  отдавай,  -  посоветовал командир отряда.  -  Штука

стоящая, за нее как минимум пару сотен выручить можно, если поторговаться.

         - Правда?  Это заманчиво...  Вот только не знаю, будет ли у меня время

покупателя искать. Если хочешь, оставь рог себе, пригодится...

         - Дело твое,  - согласился Окаван немного растерянно. Похоже, он никак

не  ожидал от  наемника столь щедрого подарка.  -  Но  если уж  потом доведется

встретиться, я тебе твою долю отдам, не сомневайся.

         - Если встретимся, - закончил разговор Вазгер. - Хотелось бы верить.

         Наемник не очень-то верил в  грядущую встречу.  Вазгер знал,  что если

его миссия увенчается успехом,  то в землях Мэсфальда ему лучше не попадаться -

можно и голову потерять.

         Вазгер  вздохнул  и,  тряхнув  головой,  направился к  дому,  в  стену

которого воткнул  свой  нож.  Какая-то  мысль,  казавшаяся очень  важной,  ушла

безвозвратно,  так и  не оформившись во что-то конкретное.  А  он просто устал.

Устал от сражений и битв, поединков и драк. Устал убивать.

        

         * * *

         Спустя пару часов,  очистив от крови оружие, выстирав и высушив у печи

перемазанную одежду,  Вазгер снова направился к мертвому рогачу, чтобы вырубить

из  его  головы  самое  ценное -  рог.  Воины  заставы не  стали  делать этого,

предоставив наемнику самому исполнить столь почетную роль.  В конце концов, это

именно он покончил с Острокрылом.

         Не  приближаясь,  Вазгер  обошел рогача вокруг,  придирчиво осматривая

птичий труп.  Рогач был величиной доброго бычка, если не больше, а уж о размахе

крыльев и говорить нечего.  Правда, сейчас они не выглядели столь величественно

- изломанные о землю кости взъерошенные,  торчащие во все стороны перья... Клюв

был  широко  открыт,  острый язык  вывалился наружу -  он  походил на  короткую

толстую  палку,  вымазанную лиловой  и  красной  красками.  Перья  местами едва

заметно шевелились - это обосновавшиеся на теле рогача паразиты никак не желали

покидать привычное жилище.  Торчащий промеж  глаз  рог  уже  не  казался  столь

большим и красивым.  Длиной он был едва ли в пол-локтя,  чуть загнутый кверху и

свитый будто из двух плоских половинок.  Первоначально рог был белоснежным,  но

сейчас,  вымазанный в крови и земле, он производил жалкое впечатление. Впрочем,

для Вазгера особой разницы сейчас не  было,  он все равно не собирался забирать

рог себе, ему нужно было только вырубить украшение Острокрыла из его головы.

         - Тварь...   -   озлобленно   пробормотал  Вазгер   и   с   непонятным

остервенением обрушил тяжелый боевой нож на птичью голову.

         Потом он  еще раз рубанул ножом по основанию рога.  Тот довольно легко

отвалился и  остался в  руке наемника.  Повертев его  немного в  руках,  Вазгер

швырнул птичье украшение стоящему рядом Окавану.

         Оттерев руки  предусмотрительно захваченной из  дома ветошкой,  Вазгер

подмигнул Окавану:

         - Давай,  пиши свое письмо и говори,  кому мне его отдать. Не хотелось

бы мне слишком задерживаться.

         Командир отряда призадумался, а потом махнул рукой:

         - Я  с  тобой поеду,  так оно верней будет.  К  тому же  рог-то ты мне

отдал, но позабыл, что для получения платы ты его показать должен будешь.

         Вазгер  согласно кивнул и  пошел  следом за  Окаваном в  деревню.  Все

складывалось как  нельзя лучше  -  возможность получить хорошее место в  войске

резко  возрастала.  Наемник хотел  было  спросить Окавана,  не  сможет  ли  тот

пристроить его в дворцовую охрану, но все же решил не искушать судьбу.

         Тем временем они уже подошли к коновязи. Лошади косились на наемника и

пытались отпрянуть - они не доверяли незнакомцу.

         - Ты без коня,  -  не то спросил,  не то подтвердил Окаван. - Плохо...

Ладно, одного из наших возьмешь, ребята против не будут, все равно днем обратно

вернусь.

         Вазгер промолчал:  да и что он мог сказать, если уже очень давно в его

душе  застряла самая настоящая неприязнь к  лошадям.  Впрочем,  в  седле Вазгер

держался довольно уверенно.

         - Верхом? - Вазгер вздохнул, однако выбирать не приходилось. До города

пешком можно было добраться самое меньшее за два-три часа,  а  Окаван наверняка

не согласится тащиться по грязи туда и обратно столь долгое время.

         - Бери вот  этого,  пегого.  -  Окаван предпочел сделать вид,  что  не

заметил колебаний наемника,  и  Вазгер  был  ему  за  это  благодарен.  -  Конь

Рокемтона,  звать Тихоня. Имя, конечно, содержанию не соответствует, но этот по

крайней мере к чужим терпимее, чем остальные. Лучшего предложить не могу, уж не

обессудь.

         - Ничего,  я не привередливый,  - с сомнением в голосе ответил Вазгер,

отвязывая коня. - Хозяин возражать, надеюсь, не станет?

         - Не станет,  ничего, - послышался с крыльца голос одного из воинов. -

Только учти, Окаван: назад коня не вернешь, своего мне отдашь. На нового у меня

сейчас денег нет.

         - Приведу,  не  бойся,  -  заверил Рокемтона командир,  а  затем снова

обратился к Вазгеру:  -  Поскачем быстро,  надеюсь,  справишься: я и так приказ

нарушаю, отряд оставляя.

         Вскочив в седло,  Окаван поманил за собой Вазгера,  а сам тем временем

выехал  на  середину  улочки.  Вазгер  не  торопился.  Подержав некоторое время

поводья, он взъерошил коню гриву и похлопал его по морде, как бы прося прощения

за  то,  что  отнимает его у  истинного владельца.  Тихоня скосил глаза-вишни и

окинул  Вазгера  безразличным  взглядом,   от  которого  наемнику  сразу  стало

спокойнее.  Наемник не  стал  заставлять командира отряда поторапливать его  и,

примерившись, вскочил в седло.

         - Не так плохо,  - одобрительно кивнул Окаван и дал коню шпоры. Скакун

взвился на  дыбы и,  громко заржав,  понесся по  дороге,  копытами разбрызгивая

грязь. Тихоня, чуть взбрыкнув, поскакал следом за конем Окавана. Наемник нагнал

его и старался больше не отставать.

         - Я так и не успел тебя спросить, есть ли у тебя какой-нибудь чин?

         Окаван обернулся:

         - Что сказать? Я никогда не был сотником, как ты... Памсе и десятником

не был,  хотя в моем возрасте давно пора было дослужиться, - чай, не первый год

в войске.

         - Тогда откуда же  у  тебя такие знакомцы,  что меня на  хорошее место

поставить могут? - недоуменно спросил Вазгер.

         - Ну, насчет знакомца - это дело прошлое, мы начинали с ним вместе. Он

как-то  сразу  наверх пошел.  Десятником стал,  затем -  сотником.  Так  вот  и

разошлись мы.  Он-то меня потом к себе звал,  чином заманивал. Но я по первости

отказывался -  мне с  ребятами расставаться как-то  не хотелось,  я  в  хорошем

отряде тогда служил. А там пошло-поехало: то одна война, то другая - мне уже не

с руки о переводе было просить,  вроде как трусость проявлять...  С поля боя да

под теплое крылышко.

         Вазгер  согласно кивнул.  Он-то,  проведший столько  лет  в  различных

армиях,  на  службе у  разных королей,  как  никто  другой знал,  сколь  трудно

заставить считаться с собой тех,  кто выше тебя, у кого власти хоть чуточку, но

больше.

         - И  никогда  не  возникало желания официальную должность получить?  -

подумав, спросил Вазгер.

         - Соблазн был, не стану отрекаться, - пожал плечами командир отряда. -

Да,  честно говоря,  руки все как-то не доходят.  Может, когда королю Сундарама

задницу надерем, я и потребую, что мне по праву полагается.

         - Что-то  я  уверенности  в  победе  не  слышу.   -  Вазгер  мгновенно

посерьезнел,  различив в  голосе  Окавана хорошо  знакомые нотки,  возникающие,

когда говорят одновременно, пытаясь убедить себя в собственной правоте.

         - Есть  причина,  -  поразмыслив  немного,  ответил  гкаван.  -  Армия

Мэсфальда уже  далеко не  та,  что  прежде.  Как-никак  три  войны  с  едва  ли

полугодовыми перерывами бесследно не проходят.  Толком раны-то зализать времени

не хватает.  Люди устали безмерно,  им отдых нужен. Кое-кто дома уже второй год

не был,  командование не отпускает... Благо дисциплина в армии еще есть - воины

держатся как могут, сами все понимают, но и их терпение не безгранично.

         Вазгер согласно и задумчиво кивал,  слушая Окавана.  И с этим явлением

он  был знаком тоже не понаслышке.  Уставшая армия гораздо страшнее,  чем самый

жестокий враг,  поскольку она попросту непредсказуема.  Наемнику не  нужно было

объяснять дальнейшее, и Окаван, хорошо понимая это, замолчал. Так они и ехали в

тишине, пока командир снова не заговорил:

         - Судя по  всему,  мои  слова тебя не  отпугнули.  Если бы  ты  сейчас

направился в Золон,  я даже не стал бы тебя останавливать, хотя ты и перешел бы

к врагам, - я бы понял тебя...

         Вазгер придержал коня  и  подождал,  пока  Окаван,  ускакавший немного

вперед, развернется и приблизится снова.

         - У  наемников есть свой Кодекс Чести,  -  медленно и  с  расстановкой

произнес он,  пристально глядя Окавану в глаза. - У настоящих наемников, а не у

мрази,  ищущей,  где бы  урвать кусок пожирнее.  Мы  никогда не меняем принятых

решений и  умрем,  защищая того,  кто заплатил нам за это,  даже если противник

предложит гораздо больше.

         Рука  снова  машинально потянулась к  скрытому под  курткой шраму,  но

Вазгер заставил себя забыть о нем...

         - Но ведь ты же еще не принят в наше войско, - тем же холодным и почти

лишенным эмоций голосом ответил Окаван. Наемник лишь качнул головой.

         - Ты не понимаешь. Для нас договор вступает в силу не с момента, когда

в руку ложится кошель с деньгами,  а с той минуты,  когда было принято решение.

Это  закон,  предписанный нашим Кодексом.  Изменить принятое решение означает -

предать.  Предать не  только товарищей по  оружию,  но в  первую очередь самого

себя.

         - Хороший у  вас Кодекс,  -  задумчиво протянул Окаван.  -  Только вот

многие ли ему следуют? Золото ведь посильнее магии будет: по рукам-ногам свяжет

и потащит,  куда захочет.  Таких, которых перекупить нельзя, ведь и нет почти -

разве я не прав?

         Глаза Вазгера превратились в  две колючие льдинки.  Видно,  задели его

слова Окавана за живое, тайную боль пробудили.

         - Настоящих наемников теперь мало осталось,  - пробормотал он, отвечая

не то командиру отряда,  не то самому себе.  - Мало... Даже лучшие когда-нибудь

предают. Поганая жизнь...

         Кивнув,  Окаван развернул коня и  вновь поскакал по раскисшей дороге в

сторону города.  Он понял,  что Вазгеру не нужен его ответ. Наемник же, постояв

немного я  проследив за  Окаваном,  быстро удаляющимся от него,  вонзил каблуки

коню в бока и ринулся вдогонку.

         Дорога  мало-помалу  становилась все  более  чистой,  по  бокам  стали

попадаться специально посаженные деревья,  теперь  разросшиеся и  отбрасывающие

прохладную тень, в которой в это время года нужды не было совершенно. Несколько

раз Вазгер замечал каменные столбы с  различными надписями,  но не остановился,

чтобы прочесть их, - не было у него такого желания.

         На  дороге стали  попадаться и  люди.  В  большинстве своем пешие,  но

встречались и всадники.  На Вазгера и Окавана внимания никто не обращал, только

изредка  при  их  приближении кое-кто  в  приветственном жесте  вскидывал руку.

Женщин почти не было,  ну да это объяснялось просто - они за городскими стенами

отсиживались.

         Наконец навстречу стали попадаться и воинские отряды, а чуть в стороне

от  дороги замелькали полевые поселения,  где обосновались солдаты,  оставшиеся

для  защиты города.  Основная же  масса войска уже  была отправлена на  границу

земель Мэсфальда и Золона.

         Мимо всадников медленно протащился длинный обоз.  Телеги,  запряженные

приземистыми мохнатыми лошадками,  были  укрыты  мешковиной,  но  острый взгляд

привычного к  походной жизни Вазгера без  труда различил,  что  за  поклажа там

разместилась.  Бочонки,  ящики с  фуражом и  провиантом,  только что выкованные

мечи,  копья,  щиты,  луки и  арбалеты,  да еще много чего,  столь необходимого

сейчас войску.  Лица обозников были сонными и мрачными,  да оно и понятно,  еще

слишком рано и прохладно,  а показавшиеся на горизонте облака предвещали дождь.

Никому  не  хочется тащиться с  обозом много  часов  подряд по  такой  погоде к

границе; да еще и неизвестно, отпустят ли назад.

         Миновав несколько перекрестков,  Окаван и Вазгер выбрались на мощенную

камнем дорогу,  оставшуюся еще со  времен дракона Варкаррана,  так что людского

труда в нее было вложено не так много - дорогу лищь изредка подновляли. Проехав

через мост,  перекинутый над той самой рекой,  которую Вазгер увидел еще только

выйдя из леса,  они оказались перед городскими стенами.  Дорога вела не прямо к

воротам, а делала небольшой крюк, поэтому прошло еще какое-то время, прежде чем

Окаван  и  Вазгер смогли добраться до  первой караульной будки.  Воин,  сидящий

возле нее  на  небольшой лавочке,  врытой в  землю,  позевывал и  лишь  мельком

взглянул на проскакавших мимо всадников. Однако воины-стражники у ворот не были

столь беспечны.

         - Стоять!  - Один из караульных вышел чуть вперед и перегородил проход

древком копья. - Зачем в город?

         - Нам  нужен командор внешнего круга Трайша,  -  ответил Окаван.  Воин

окинул взглядом сначала его, а затем Вазгера. Оказан у него сомнений не вызывал

благодаря   отличительному  знаку,   подтверждающему  принадлежность  к   армии

Мэсфальда, который был закреплен на левой стороне груди. Но вот неизвестный при

оружии - дело совсем другое.

         - Он с тобой? - спросил воин, кивнув на Вазгера.

         - Если бы не со мной,  я бы сказал,  что Трайша нужен мне, а не нам, -

раздраженно ответил Окаван. - Мы можем ехать?

         Караульный замялся. Вообще-то, с чужаков полагалось требовать плату за

въезд  в  город неукоснительно,  если  только новоприбывший не  был  воином или

дворянином.  Но до последнего второй всадник никак не дотягивал, да и для воина

староватым казался.

         Вазгер догадался быстрее Окавана, о чем думает караульный, и, запустив

руку за пазуху,  извлек оттуда небольшой серебряный медальон с  выгравированным

на  нем  мечом,  перерубающим розу.  Знак воина,  и  притом пожалованный высшим

командованием.  Не суть важно,  какой из армий,  на ценность знака это никак не

влияло.  Кроме того, это не был простой медальон: рисунок на знак наносился при

помощи магии и  был виден только в том случае,  если тот находился у настоящего

владельца.

         - Ты мне не говорил,  что у  тебя есть знак,  -  наклонившись в седле,

шепнул  Окаван  Вазгеру,  пока  тот  возвращал медальон на  прежнее  место  под

одеждой.

         - А ты и не спрашивал, - просто ответил наемник, пожимая плечами.

         Стражники расступились,  пропуская всадников.  Вазгер еще долго спиной

ощущал любопытные завистливые взгляды воинов-караульных:  в  Империи было очень

мало людей,  имеющих подобные знаки и  получить их считалось величайшей честью.

Однако  стражники удивились бы  еще  больше,  если  бы  узнали,  что  волшебный

медальон пожаловал Вазгеру лично король Дагмар,  властелин Мэсфальда... Очень и

очень давно.

         Город,  казалось,  жил  своей  собственной жизнью.  Широкие улицы были

запружены  народом,   люди  куда-то  спешили,  привычно  лавируя  между  домов,

небольших шумных компаний и всадников, которым с преогромным трудом приходилось

прокладывать себе путь.  Казалось, никому и дела нет до скорой войны, но Вазгер

видел,  что это не так. Стоило только вглядеться в лица людей, чтобы понять - в

городе  прочно  обосновался страх.  Жители  пытались скрыть его  за  наигранной

веселостью и  беззаботностью,  но  удавалось это им  плохо.  Вазгер то  и  дело

натыкался на злые,  колючие взгляды, искоса бросаемые на него горожанами, но не

мог  винить за  это  людей.  Они тоже устали,  устали точно так же,  как войско

Мэсфальда.

         В Мэсфальде было слишком много людей. Здесь кроме горожан обосновались

и  жители окрестных деревень,  а  также торговцы,  не рискнувшие покинуть город

из-за боязни попасть в лапы мародеров, которых развелось уже много в преддверии

войны.  Крестьяне оставляли свои  дома,  забирая только самое  ценное,  все  же

остальное  становилось добычей  многочисленных банд,  обосновавшихся в  округе.

Дело обычное -  у  войска сейчас есть дела куда поважнее,  чем  поимка подобной

мрази.  Чувствуя безнаказанность,  мародеры нападали даже на небольшие торговые

обозы,  хозяева  которых  не  могли  позволить  себе  содержать охрану.  Вполне

резонно,  что эти самые торговцы оставались за городскими стенами и  собирались

покинуть Мэсфальд не  раньше,  чем война закончится и  войска наведут в  округе

порядок. Лучше уж понести убытки, чем расстаться с головой.

         - Ну и куда нам теперь? - Наемник придержал лошадь, чтобы ненароком не

сбить кого-нибудь из горожан.-  Ты знаешь,  где сейчас твой знакомец... Трайша,

кажется?  И что это за должность -  командор внешнего круга? Никогда о такой не

слышал.

         - Внешний круг  -  это  все  те,  кто  входит в  командование основных

армейских соединений.  А что насчет звания командора - этот чин у нас считается

равносильным чину десятитысячника.

         Вазгер от  удивления даже  присвистнул.  Ничего себе,  десятитысячник,

водящий знакомство с простым воином,  -  явление еще более редкое, чем солдат с

воинским знаком.  А Окаванто,  оказывается,  не так прост, как кажется. Если бы

этот  самый Трайша был  хоть  бы  сотником,  дело  другое,  но  такой вариант -

удивителен...

         Наемник пожал плечами.  В конце концов,  жизнь - штука странная, в ней

случаются и более занятные вещи.

         - Следуй за мной и старайся не отставать, - попросил Окаван.

         - Ты  бы  все же  сказал на  всякий случай,  куда мы  направляемся,  -

повторил Вазгер. - Мне поспокойнее будет.

         - Какая разница, ты все равно не знаешь город.

         - К сожалению,  знаю,  - вздохнул наемник и осмотрелся. С тех пор, как

он побывал в Мэсфальде в последний раз,  город заметно изменился, он был уже не

тот, что прежде.

         - Так ты  здесь уже бывал?  -  Похоже,  Вазгеру все же удалось удивить

Окавана еще раз.  -  Послушай-ка, давай начистоту: сколько еще сюрпризов ты мне

приготовил?  Я  совсем не  желаю выглядеть глупо,  если ты вздумаешь что-нибудь

выкинуть.

         - Вот уж не думал, что тебя это так заденет, - хмыкнул наемник. - Если

хочешь знать правду - я участвовал в той войне, которая привела Дагмара на трон

Мэсфальда. Я помню изгнание Варкаррана и первые годы правления нового короля. Я

провел в армии короля Дагмара семь лет,  которые навряд ли когда-нибудь забуду.

В  те  времена это  было совсем другое войско.  И  войны были другие...  Сейчас

только люди грызутся между собой,  а раньше мы бились с вечными. Тебе не понять

меня,  ведь ты  был тогда еще мальчишкой.  Ты никогда не узнаешь,  каково это -

вспороть копьем брюхо турса или дуэргара, размозжить кистенем крохотную головку

жителя  холмов  или  разрубить надвое бильвиза,  который в  порыве ярости готов

голыми  руками  разорвать  тебя  на  части...  Все  вы,  кто  вырос  в  землях,

освобожденных от  власти Великих Змеев -  в  городах и  деревнях,  откуда давно

изгнаны вечные,  -  никогда не  поймете ту жизнь,  против которой воевали мы...

Наверное,  поэтому  я  больше  никогда и  не  нанимался в  войска,  готовящиеся

захватить еще один принадлежащий Великим Змеям город.

         - Я хорошо помню вечных,  -  тихо произнес Окаван, исподлобья взглянув

на Вазгера. - Мне было тринадцать, когда Мэсфальд перешел под власть Дагмара.

         Наемник с досадой отмахнулся:

         - Ты все равно не поймешь, ты не воевал тогда.

         Миновав  несколько  особенно  оживленных  улиц,   воины  выбрались  на

небольшую площадь,  со  всех  сторон  окруженную каменными ступенчатыми домами,

украшенными  широкими  рифлеными  пилонами  и   лепными  масками  над   окнами.

Оказавшись здесь,  Вазгер впервые с момента,  когда они с Окаваном выбрались из

окружения толпы,  усмехнулся, осматриваясь по сторонам. Раньше маски здесь были

совершенно другими: со стен на прохожих взирали каменные лица драконов, эльфов,

озерных дев,  лютенов и  многих,  многих других.  Встречались среди них и  лица

смертных.  Теперь же  старые маски были  безжалостно сорваны,  а  на  их  месте

появились  новоделы,  изображающие  только  людей...  Да,  жители  основательно

взялись за искоренение остатков прежней жизни, ничего не скажешь...

         Покинув площадь,  Вазгер и Окаван свернули в одну из улочек,  ведущих,

как  предположил наемник,  в  сторону  королевского дворца.  Точной  планировки

города он не помнил,  но, судя по высящимся над домами горожан башням и шпилям,

так оно и было.

         Немного не  доехав до дворцовой площади,  Вазгер и  Окаван свернули за

угол и оказались среди богато украшенных домов на широкой,  мощенной булыжником

улице.  Горожан здесь почти не было,  зато в  избытке встречались воины,  и  не

простые,  а  в  чинах.  Пока он  с  Окаваном двигались по  улице,  им навстречу

попались трое тысячников. Первым двоим Вазгер отдал честь не задумываясь, а вот

третьего просто  проигнорировал,  проехав будто  мимо  пустого места.  Даже  не

приглядываясь, можно было понять, что этот получил свой чин отнюдь не за боевые

заслуги,  а  благодаря протекции -  слишком уж  смазливая и  надменная у  этого

тысячника была рожа.

         Раньше в  этих домах жила городская аристократия,  но  с  тех  пор все

изменилось:  теперь  здесь  размещалось  командование армии.  Вазгер  и  Окаван

остановились возле одного из  домов,  над дверью которого не было даже вывески,

но  вход  в  который тщательно охранялся.  Двое воинов в  начищенных до  блеска

кирасах стояли у порога,  вытянувшись и замерев.  Руки их покоились на рукоятях

мечей, виднеющихся из-под откинутых за спину плащей.

         Окаван и Вазгер спрыгнули с коней и привязали их у коновязи. Подойдя к

караульным у дверей, Окаван деловито осведомился:

         - Командор Трайша у себя?  Воин, к которому обращался Окаван, ответил,

ничуть не изменившись в лице и не двинувшись с места:

         - Командор не велел впускать никого.  Вы можете оставить свое послание

или изложить дело, по которому вы пришли, его помощнику капитану Энеросу.

         - Не твое дело,  что я могу,  а что нет -  рявкнул Окаван.  -  Передай

Трайше, что я хочу его видеть, и побыстрее.

         Воин заколебался.  Приказа ослушаться он не мог,  но и  подобный напор

удержать было  довольно трудно.  Второй  караульный лишь  чуть  скосил глаза  и

крепче стиснул рукоять меча.  На  него  слова  незнакомого солдата произвели не

столь сильное впечатление.  Неизвестно,  чем бы все закончилось, но тут из окна

второго  этажа,  чуть  прикрытого  деревянными ставнями,  раздался  недовольный

голос:

         - Эй,   что  там.   происходит,  кретины?!  Окаван,  мигом  повеселев,

усмехнулся и, задрав голову, прокричал, не сводя взгляда с окна:

         - Трайша, впускай гостей, нечего за стенами отсиживаться.

         Ставни  мгновенно  распахнулись,  и  с  подоконника  свесился  мужчина

примерно одного с  Окаваном возраста,  разве что более крепкий.  Увидев стоящих

внизу, он вскинул брови и от удивления чуть приоткрыл рот.

         - Окаван?  - Трайша не сразу поверил увиденному. - Ах, чертяка, ты как

сюда попал?  -  И,  уже обращаясь к караульным,  сердито выкрикнул:  -  А ну-ка

пропустите их, да побыстрее!

         Воины  распахнули двери,  впуская  Окавана и  Вазгера в  дом.  Наемник

отметил,  с  каким  рвением  они  выполнили приказ,  и  удовлетворенно крякнул:

усердие - это хорошо, остается приложить к нему еще немного умения.

         Оказавшись внутри,  Вазгер и  Окаван поднялись по винтовой лестнице и,

выходя в  широкий коридор,  разделяющий дом  надвое,  нос к  носу столкнулись с

командором.  Тот,  совершенно  проигнорировав  присутствие  наемника,  радостно

завопил и стиснул Окавана в объятиях.  Командир отряда не замедлил ответить тем

же,  выкрикивая при этом слова приветствия.  Похоже было, что они действительно

не  виделись давно,  ничем иным  нельзя было  объяснить столь бурное проявление

чувств.  Вазгер,  остановившись,  терпеливо ждал,  пока старые воины покончат с

приветствиями и вспомнят о нем.

         Трайша первым взглянул на застывшего, словно изваяние, Вазгера. Окаван

также перевел взгляд на наемника и произнес:

         -Это Вазгер.  Собственно,  ему мы встречей и обязаны.  -  Воин почесал

затылок, подбирая слова. - Не сгодиться ли он тебе для серьезного дела?

         - Наемник? - деловито осведомился Трайша, придирчиво окидывая взглядом

Вазгера с  головы до ног.  Тот медленно приложил сжатую в  кулак руку к груди и

склонил голову.

         - Это бывший сотник Золотых шлемов,  при Эммере сражался,  -  поспешил

дать разъяснения Окаван.  -  Хочет в нашу армию записаться.  Ты уж присмотри за

ним, ладно?

         - О  чем  разговор,  -  понимающе  кивнул  Трайша.  Оценивающий взгляд

мгновенно сменился на  заинтересованный.  Вазгер терпеливо ожидал решения своей

участи. Если удача улыбнется ему, то полдела, можно считать, уже сделано.

         - Поставь его на хорошее место, не пожалеешь, - продолжал говорить тем

временем Окаван.  -  Он  воин что  надо,  уж  поверь.  Вазгер один,  ты  только

представь себе, - один! - рогача завалил.

         - Не  шутишь?  -  На  этот раз Трайша заинтересовался всерьез.  Вместо

ответа Окаван запустил руку  за  пазуху и  вытащил на  свет  тряпочный сверток.

Бережно развернув его, предъявил командору тщательно вычищенный рог Острокрыла.

Трайша взял рог и придирчиво осмотрел излом,  чтобы убедиться,  что вырублен он

был действительно недавно.

         - Сейчас все еще платят за убийство рогача? - поинтересовался Вазгер.

         - Если не  ошибаюсь,  да,  -  не  слишком уверенно и  не сразу ответил

Трайша. - Ты хочешь получить причитающееся ?

         Наемник кивнул,  подтверждая сказанное. Он хотел задать еще вопрос, но

Окаван перебил его, не дав даже открыть рот:

         - Извини,  Трайша,  я бы с большим удовольствием посидел у тебя, но не

думаю,  что меня за это погладят по голове. Я же отряд оставил, чтобы Вазгера к

тебе привести, так что...

         - Жаль...  - огорчился Трайша. - А я уж подумал было, что ты примчался

с позиций ради меня,

         - Ты же знаешь,  сейчас не до того, - сказал Окаван, стараясь убрать с

лица  виноватую ухмылку.  -  Обещаю,  что  после  войны  наведаюсь,  вот  тогда

поподробней поговорим.

         - Ловлю на слове, - согласился командор и повернулся к Вазгеру: - А ты

подождешь немного?

         Наемник изобразил на лице маску понимания и отошел, предоставив воинам

возможность поговорить с  глазу на  глаз.  Впрочем,  ни  Окаван,  ни  Трайша не

собирались секретничать,  тут  же  принявшись обсуждать Вазгера как  возможного

кандидата в  королевское войско.  Прислушиваясь к  разговору,  наемник еще  раз

убедился,  что Окаван не только хороший воин, но и действительно умный человек.

Командир отряда не стал нахваливать Вазгера, а четко и коротко нарисовал Трайше

довольно точный психологический портрет наемника,  не  забыв  упомянуть ничего.

Потом  Окаван  незаметно переключился на  воинские  качества Вазгера.  Командир

заставы действительно заслуживал уважения. Может, и был он помоложе, да и мечом

владел чуть похуже, но в людях и воинском искусстве разбирался он хорошо.

         - Если даже половина из того, что ты тут наговорил, - правда, я возьму

его не задумываясь,  - сказал Трайша, когда Окаван замолчал. - А не верить тебе

у меня оснований нет.

         Вазгер чуть скривил губы в довольной ухмылке, а командор тем временем,

на миг задумавшись, снова заговорил:

         - Кстати, Окаван упомянул о воинском знаке... позволишь взглянуть?

         Вазгер понимал,  что официально он еще не нанят,  но фактически вопрос

давно решен,  и  теперь следует подчиняться.  Запустив руку под куртку,  Вазгер

второй раз за сегодняшнее утро вытащил знак и, не снимая шнурка с шеи, протянул

его Трайше.  Тот, приблизившись, даже не взглянул на лицевую сторону медальона,

одинаковую у любого воинского знака,  а сразу же перевернул на тыльную сторону.

В коридоре было достаточно света, чтобы прочесть нанесенную на серебро надпись.

Пробежав глазами слова,  начертанные на медальоне,  Трайша удивленно взглянул в

лицо Вазгера:

         - Пожаловано Дагмаром Освободителем?  Ты, видимо, действительно хорошо

служил нашему королю. Почему не сказал сразу?

         - Разве  это  имеет значение?  -  ответил Вазгер,  мельком взглянув на

выпучившего глаза Окавана.  -  Хороший воин -  он  сам по  себе,  ему не  нужны

рекомендации высокопоставленных лиц. За него говорит меч.

         - Верно,  - задумчиво произнес командор, выпуская из пальцев медальон,

который наемник тотчас спрятал за пазухой. - Ладно, там разберемся.

         Облегченно  вздохнув,   Вазгер   незаметно   подмигнул  Окавану,   уже

пришедшему в себя и скрытно грозящему наемнику кулаком.

         - Вы  берете  меня?  -  громко  и  раздельно спросил Вазгер,  впившись

взглядом  в  глаза  командора Трайши.  Наемнику  хотелось  услышать однозначный

ответ.

         - Да, - кивнул Трайша. - Если согласишься, могу поставить десятником в

один из резервно-засадных полков...

         Вазгер покривился: он не привык отсиживаться в резерве в разгар битвы,

и только потом понял, что это - ему будет только на руку.

         - В полку будет сотня воинов примерно твоего уровня, - как ни в чем не

бывало продолжал командор.  - Большинство похуже, конечно, но все же опыт у них

немалый, сработаетесь.

         - Не сомневаюсь.  -  Наемник довольно улыбнулся. Ему продолжало везти.

Получить  под  свое  командование десяток  ветеранов  -  это  не  самое  плохое

назначение.  Если бы  Трайша отправил его к  границе,  все было бы  значительно

хуже: Вазгеру нельзя удаляться из города.

         - Даю тебе сутки,  чтоб ты освоился,  -  добавил командор.  - Внизу на

первом этаже найдешь писаря,  он  тебе  состряпает приказ о  назначении и  даст

записку,  по  которой ты получишь аванс.  Если хочешь,  можешь туда же включить

плату за Острокрыла, тебе выдадут, не сомневайся.

         - Могу я идти? - осведомился Вазгер. Трайша кивнул:

         - Запоминай и  писарю  скажи:  полк  Тинг-Маруна,  десятник-наставник.

Дальше он сам поймет, там только одно свободное место.

         Наемник  снова  приложил  кулак  к   груди  и  поклонился,   а  затем,

развернувшись на каблуках, быстро зашагал к лестнице.

         - Желаю  остаться живым,  -  произнес вслед  Окаван,  провожая Вазгера

задумчивым взглядом.  Что-то не так было с этим наемником,  но что именно -  он

пока не смог понять.

         Вазгер,  уже  ступив  на  лестницу,  обернулся и  встретился глазами с

командиром отряда.  Несколько секунд они  стояли молча глядя друг на  друга,  а

затем наемник, склонив голову, прошептал:

         - Тебе тоже, Окаван. Тебе тоже...

         Пожелание командира отряда не  согрело его,  как бывало раньше,  когда

кто-то говорил ему эти слова. Возможно, на этот раз Вазгер просто не верил, что

все  закончится хорошо.  Уж  слишком сложная,  даже  почти  невыполнимая задача

стояла перед ним.

        

         Глава 4

         НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

        

         Наемник прекрасно понимал,  что  все  это  тоже  своего рода проверка.

Командор дал  ему  минимум информации,  чтобы  проследить,  как  Вазгер  сможет

сориентироваться в  сложившейся ситуации.  Зная имя тысячника,  не так-то легко

отыскать его среди остальных.  Однако Вазгера это ничуть не заботило, поскольку

опыта  у  него  хватало.  Перво-наперво он,  задав  встречному воину всего пару

вопросов, быстро выведал у того, где можно получить причитающиеся деньги, и уже

спустя полчаса на шее у  Вазгера едва слышно позвякивал пухлый замшевый кошель,

полный  золота.   Большую  половину  денег  составляла  плата  за   уничтожение

Острокрыла,  но все же и аванс оказался не так уж мал. Теперь Вазгер вполне мог

потратиться на  приличную одежду и  новую кольчугу,  а  также на боевой топор и

щит, поскольку из оружия после ухода из Золотых шлемов у наемника остались лишь

меч да нож.

         Вазгер  не  стал  сразу  искать  расположение  полка.  Для  начала  он

наведался в  кварталы ремесленников и  торговцев.  Петляя  по  узким  улочкам и

переулкам,  Вазгер старательно гнал от себя воспоминания,  которые преследовали

его  с  того самого момента,  как  они  с  Окаваном въехали в  город.  Мэсфальд

действовал на наемника не то чтобы угнетающе,  но Вазгер все же чувствовал себя

здесь как-то не по себе.

         Наемник  наконец  отыскал  небольшую лавку,  где  смог  выбрать вполне

приличную одежду:  кожаные штаны,  стеганую куртку, которая при нынешней погоде

оказалась как нельзя кстати,  да еще пару рубашек и  подштанников.  В  соседней

лавке  Вазгер  отыскал  новенькие мягкие,  но  тем  не  менее  прочные  сапоги.

Переодевшись,  наемник без  сожаления распрощался со  своим прежним облачением,

швырнув его кучке нищих,  которые не отставали от него с тех самых пор,  как он

появился в  этом  квартале.  За  спиной сразу же  завязалась драка:  оборванцы,

громко вопя и размахивая кулаками, пытались поделить доставшееся им богатство.

         Без  толку посетив еще несколько лавок,  Вазгер наконец нашел то,  что

искал.  Торговец попался толковый,  и при его ненавязчивом и деятельном участии

наемник приобрел толстую кожаную куртку, местами прикрытую небольшими, лежащими

внахлест стальными щитками. Пристроив куртку в заплечную сумку вместе со сменой

белья,  Вазгер  принялся  разыскивать лавки  торговцев кольчугами.  Большинство

таких  лавок сейчас были  закрыты,  поскольку их  хозяева выполняли королевский

указ и ковали кольчуги исключительно для войска, а не на продажу.

         Первый  же  подходящий магазинчик Вазгер  обошел  стороной,  поскольку

продающиеся там кольчуги оставляли желать лучшего. Во втором наемник задержался

ненадолго,  но  также  ничего  стоящего  не  присмотрел.  Еще  несколько  лавок

оказались закрыты,  и  Вазгер уже подумывал вернуться,  но  неожиданно на самом

краю квартала ремесленников он обнаружил еще одну,  совсем небольшую, лавчонку.

Судя по всему, раньше она знавала и лучшие времена. Краска на маленькой вывеске

над дверью облупилась, и название можно было прочесть с большим трудом. Однако,

когда Вазгеру удалось разобрать надпись,  он  не  задумываясь шагнул на  порог.

Кузнеца Шинго он  помнил очень хорошо.  Для простого воина,  каким он  когда-то

был,  покупка кольчуги у  Шинго была очень дорогим удовольствием,  но Вазгер не

желал иметь дела ни с кем другим. Сейчас, наверное, сам Шинго отошел от дел; но

у него был способный сынишка.

         Вазгер  толкнул  незапертую  дверь  и  ступил  за  порог.  Колокольчик

негромко  звякнул,  и  через  минуту  сквозь  заднюю  дверь  в  помещение вышел

невысокий кряжистый мужчина  в  кожаном фартуке.  Повязанный на  голове  платок

прикрывал коротко остриженные волосы. Сильные мускулистые руки были заложены за

спину. Вазгер улыбнулся: он узнал сына Шинго сразу, тот был очень схож с отцом.

         - Что желаешь? - просто спросил Лйнг.

         - Отец-то как, жив еще? - вместо ответа спросил наемник.

         Линг удивленно вскинул брови и внимательно посмотрел на Вазгера. Он не

узнал вошедшего в  лавку воина.  Неизвестно,  о  чем он  подумал за то короткое

время,  пока решал, что ответить Вазгеру, только задняя дверь снова отворилась,

и в лавку вошел еще один человек.

         - Шинго,  черт  тебя  подери...  -  только и  вымолвил Вазгер,  увидев

крепкого  старика  в   суконных  штанах  и   рубахе  с   расстегнутым  воротом,

прижимающего  к   груди  тяжелый  сверток,   содержимое  которого  едва  слышно

позвякивало.  Кузнец,  казалось,  почти не  изменился,  разве что  волосы стали

белыми,  а лицо покрылось глубокими морщинами.  Какое-то время кузнец и наемник

вглядывались друг в друга,  а затем Шинго медленно отложил сверток на стоящий у

стены большой стол и подошел к воину вплотную.

         - Во имя задницы Райгара,  -  пробормотал он. - Или я сошел с ума, или

же это и вправду ты... Вазгер, так тебя, кажется, звать?

         - Не забыл,  чертяка,  -  расхохотался наемник,  похлопывая кузнеца по

плечу. - А я тебя сразу узнал. И Линга тоже - вылитый отец, разве что ростом не

вышел!

         - Как же ты здесь-то оказался?  - продолжал удивляться Шинго. - Ты так

неожиданно исчез,  я и не знал,  что думать.  Пытался было разузнать,  да потом

как-то не до того стало, дел много навалилось, ну и, сам понимаешь...

         - А,  что прошлое вспоминать!  -  отмахнулся Вазгер.  -  Что было,  то

быльем  поросло.  Может,  после  расскажу.  А  сейчас кольчужку хорошую мне  не

подберешь?  Я  ж  на службу у вас снова нанялся,  так что придется потратиться,

иначе никак.

         - Подберем,  отчего ж не подобрать,  - согласно кивнул Шинго. - Такому

воину и лучшего не жалко, в момент приоденем.

         Кузнец повернулся к сыну, жестом отсылая того за Дверь.

         - Что именно тебя интересует? - деловито осведомился Шинго. - Надеюсь,

твои пристрастия не изменялись за те четверть века,  что тебя по миру носило? Я

ж всех помню,  кому кольчуги ковал, не сомневайся. Кое-кому, правда, мои услуги

никогда уже не потребуются.  Много в последние годы хороших воинов полегло,  ты

даже не представляешь.

         - Шон?  Коррет?  Арос?  Майоми? - медленно произнес наемник, неотрывно

глядя в глаза Шинго. Тот, покачав головой и тяжело вздохнув, ответил:

         - Арос пока еще жив.

         Арос...  Наемнику будто вогнали в спину ледяной нож.  Да, он давно уже

привык к смерти -  жизнь заставила,  не позволив сделать иного выбора. Но когда

просто -  вот так -  узнаешь,  что трое из пятерых, кому был пожалован воинский

знак как лучшим бойцам Мэсфальда, погибли - это и вправду страшно.

         Нет! Хватит подобных мыслей!

         Вазгер  стиснул кулаки так,  что  побелели костяшки пальцев,  а  ногти

врезались в ладонь. Нынешние воины, имеющие знаки, не чета прежним, заслужившим

их в боях с вечными,  -  это Вазгер понял уже давно.  А кузнец,  видимо,  решил

вывалить  на   наемника  сразу   весь   ворох  плохих  новостей,   сразив  того

окончательно:

         - Только вот не знаю,  стоит ли Аросу возносить хвалу богам за то, что

жив остался,  или же проклинать.  Он ведь с  собой покончить хотел,  да и то не

вышло...

         - Что?! - зашипел Вазгер, схватив Шинго за плечи и встряхнув.

         - Хребет  ему  перебили,  -  мрачно ответил кузнец.  -  Ног,  почитай,

лишился начисто.  И добро б на поле бранном, а то прямо здесь, в городе... Арос

посередь ночи домой возвращался из кабака, ну на него банда каких-то подонков и

накинулась.  То ли не разглядели эти твари, на кого руку подняли - Ароса-то все

в Мэсфальде знали,  -  то ли еще почему,  да только они не отступились. Ладно б

по-божески,  по  чести:  с  мечами,  как  полагается,  так нет же,  всем скопом

навалились,  кто с чем.  Арос,  может,  и выпутался бы - сам знаешь, какой воин

был,  иным не чета. Троих он на месте прирезал, да кто-то ему оглоблей по спине

врезал.  А  потом так сапогами отделали,  что места живого на теле не осталось.

Жена насилу его выходила,  столько сил положила,  да  толку-то  что -  ноги все

равно пропали.

         - Нашли? - только и сумел вымолвить Вазгер. - Нашли, - кивнул Шинго. -

И  лучше бы  тебе нe  знать,  что  друзья Ароса сделали с  этими тварями.  Даже

городская  стража,  которая  обязана  предотвращать  любой  самосуд,  никак  не

вмешалась.

         - Давно?

         Кузнец,  не  выдержав тяжелого,  полного муки  взгляда Вазгера,  отвел

глаза и тихо произнес:

         - Майоми -  три  года тому назад.  Говорят,  пьяным с  городской стены

свалился,  да только вот что ему было,  пусть и пьяному даже,  на стене делать?

Его туда и  волоком-то не затащить было...  В  общем,  темное дело,  до сих пор

никто правды не знает.  А Коррет и Шон -  те уже год как в земле.  В бою пали,.

вместе.  Наших  тогда  потеснили немного,  а  они  то  ли  отойти  не  успели с

остальными,  то ли просто не захотели.  Сказывали, им сдаться предлагали, жизнь

обещали.  Но ты понимаешь,  они бы на такой позор ни за что не пошли.  Из луков

расстреляли.  Спасибо, тела хоть не тронули, похоронить дали по-человечески. Ну

а что до Ароса - так его месяца три назад, не больше.

         Вазгер беззвучно застонал.  Три года, каких-то паршивых три года назад

все  были  живы!  Почему он  не  вернулся раньше,  почему?!  Будь  ты  проклят,

Кальмириус, тварь чешуйчатая! Почему нельзя было сделать все тогда...

         - Подбери мне кольчугу,  -  глухо попросил наемник.  Говорить о  былых

друзьях больше не  было сил.  Шинго прекрасно осознавал,  что за мысли клокочут

сейчас  в  голове Вазгера,  а  потому не  стал  продолжать прерванный разговор.

Кузнец  внимательным взглядом окинул наемника.  Посмотрев на  чуть  выпирающий,

перетянутый широким ремнем живот  Вазгера,  Шинго  быстро прошел вдоль одной из

стен и,  сняв с крючьев кольчугу,  передал ее наемнику. Тот придирчиво осмотрел

броню,  быстро сбросил с плеч куртку и натянул кольчугу, которая ладно облепила

тело,  мелкое и  плотное плетение прикрыло самые  уязвимые места.  Броня сидела

словно влитая,  однако Шинго,  недовольно покачав головой и прищурившись, велел

Вазгеру снять кольчугу.

         - Чуть узковата,  -  пояснил он. - Сидит, может, и ничего, а вот в бою

подвести может.  Если подождешь малость,  я ее подправлю.  Сам-то я уже редко в

кузне хозяйничаю - сыну все передал, однако для тебя постараюсь.

         - Долго? - осведомился наемник, протягивая броню Шинго.

         - Часа три, не больше, - подумав, ответил кузнец. - Согласен?

         Вазгер вымученно улыбнулся. После известия об участи, постигшей лучших

воинов Мэсфальда, не хватало сил даже искренне порадоваться обнове.

         - Почему ты перебрался сюда?  -  поинтересовался Вазгер, вновь пытаясь

отделаться от  будоражащих душу  мыслей.  -  Ведь  прежняя твоя лавка была куда

лучше.

         - Зато здесь отличная кузница, - пожал плечами Шинго. - Да к тому же в

этой  части  квартала ремесленников не  так  сильно душат налогами.  Нам  здесь

едва-едва  расходы покрывать удается,  прибыль вообще  смехотворная.  Раньше-то

всем хорошо было,  да теперь войны одна за одной,  казне золото нужно.  Ну а ты

понимаешь,  где наш дорогой Дагмар Освободитель деньги берет.  Ему бы  взять да

потрясти хорошенько аристократию -  вот откуда золотой дождь посыпался бы,  так

нет же: боится своих...

         Вазгер не  ответил,  лишь изобразив на лице понимание.  Шинго,  что-то

бормоча под  нос,  поманил наемника за  собой.  Вазгер,  машинально переставляя

ноги, отправился следом за Шинго в кузницу.

         - Шон,   Коррет,  Майоми,  Арос...  -  пробормотал  наемник,  внезапно

остановился и, обернувшись, бросил взгляд на чуть приоткрытую дверь, за которой

виднелась улица;  ветер гонял по ней обрывки бумаги и  невесть откуда взявшиеся

сухие листья.

         Остался только один. Только один-единственный...

        

         * * *

         Покидая  квартал ремесленников,  наемник не  мог  понять  обуявших его

чувств.  Встреча с  Шинго приятно согрела душу,  однако известие о смерти троих

лучших воинов и увечий, которое получил четвертый, совершенно выбило Вазгера из

колеи.  Он не мог решить,  что делать теперь:  то ли отправиться прямиком в дом

Ароса,  то ли не бередить рану и отыскать расположение полка Тинг-Маруна,  куда

он с сегодняшнего утра оказался приписан.

         Начался дождь.  Мягкие, холодные капли били в спину, пропитывая влагой

одежду и  заплечный мешок.  Вазгер не  старался обойти небольшие,  уже успевшие

образоваться лужицы -  он  шел  напрямик.  Кожа  сапог набрякла,  но  пока  еще

удерживала воду.  Вазгер усмехнулся -  по  меньшей мере две  покупки он  сделал

удачно.  Сапоги не промокали и не натирали ноги,  а кольчуга приятно оттягивала

плечо, устроившись на самом дне мешка.

         И все же тревожные мысли не давали покоя: Вазгера мучило не только то,

что случилось с Аросом,  но и нелепая гибель Майоми, якобы упавшего с городской

стены. Вазгер помнил его как по-настоящему смелого воина, внушающего ужас своим

противникам.  И  все же была у  него одна слабость,  о  которой знали немногие,

поскольку Майоми тщательно хранил свою тайну, - он до смерти боялся высоты. Так

что,  если бы ему пришлось выпить даже втрое против обычного,  и  в этом случае

Майоми никто не  заставил бы перевеситься через каменные перила городской стены

настолько,  чтобы  потерять  равновесие.  По  всем  признакам  это  было  самым

настоящим убийством, но вот кто осуществил его, кому понадобилось спровадить на

тот свет одного из лучших воинов Мэсфальда? Складывалось такое впечатление, что

за  всеми этими смертями кто-то стоит.  Очень странно,  что за три года погибли

трое и стал калекой четвертый: величайшие воины Мэсфальда - это не какие-нибудь

глупые новобранцы. Кто-то сознательно и расчетливо убирал их одного за другим и

преуспел в  этом.  Взять хотя бы  Коррета и  Шона:  их  гибель казалась Вазгеру

совершенно нелепой.  Уж  кто-кто,  но  только не  они могли пропустить сигнал к

отходу и  попасть в  окружение.  Кто-то  очень постарался,  чтобы они не смогли

отступить вместе со  всеми.  Ну а  случай с  Аросом вообще ни в  какие рамки не

укладывается.  Ни в одном городе Империи, будь он людской или драконий, никакое

отребье не  позволило бы себе напасть на воина.  На аристократа,  ремесленника,

простого  горожанина  -  пожалуй,  но  воины  испокон  веков  считались  кастой

неприкосновенной.  Выйти против воина с оружием допускалось лишь на дуэли.  Что

же происходит в Мэсфальде, какое зло здесь обосновалось?

         Размышляя обо всем этом,  Вазгер не заметил, что машинально отправился

совершенно в  иной  конец  города,  прочь от  дома  Ароса.  Необходимо отыскать

расположение полка.  Что он  мог сказать Аросу,  если бы  даже решился прийти к

нему?

         Дождь мало-помалу утихал,  хотя низкие тучи и  не  думали расходиться,

закрывая небо темной плотной завесой.  Где-то  на  горизонте изредка вспыхивали

короткие черточки последних молний,  однако  раскаты грома  до  города  уже  не

долетали, увязая в дремучих лесах на севере за Мэсфальдом.

         Уже  перевалило за  полдень,  и  Вазгер решил  поторопиться:  хотелось

прибыть  в   полк  пораньше,   чтобы  осмотреться  и   получше  ознакомиться  с

обстановкой.  Ему повезло. На первой же площади он увидел две коляски и стоящих

рядом с ними долговязых парней.  Наемник быстрым шагом подошел к одному из них;

тот при его появлении с похвальным рвением сорвал мешковину, которая прикрывала

плетеный стул  от  дождя.  Вазгер молча  сел,  устраиваясь поудобнее,  а  затем

коротко приказал:

         - Резервно-засадный полк Тинг-Маруна, и побыстрее.

         Наемника  мало  интересовало,  как  рикша  найдет  расположение полка.

Впрочем,  рикша отправился в путь не задумываясь:  он, возможно, точно не знал,

куда держать путь,  но у людей его гильдии были свои способы работы. Вазгер же,

закрыв глаза и  откинувшись на спинку глубокого плетеного стула,  задумался.  С

тех пор как Великий Змей Кальмириус приказал ему во  что бы  то ни стало добыть

во  дворце  короля  Дагмара  осколок  Пламенеющего  Шара,  у  Вазгера  не  было

возможности хорошенько подумать.  Положим, пробраться во дворец удастся, но что

делать дальше - Вазгер не знал.

         Снова начал накрапывать прекратившийся было дождь, и наемник развернул

над собой складной балдахин.  Коляска чуть покачивалась из стороны в сторону да

мягко подпрыгивала, попадая колесом на выступающий из мостовой камень. Впрочем,

Вазгер не обращал на это внимания. Он просто уснул.

         Грифон,  изредка взмахивая мощными крыльями, начал медленно снижаться.

Ветер  то  и  дело  норовил сбросить Вазгера с  широкой спины зверя,  а  потому

наемник покрепче вцепился в густой желто-коричневый мех.  Грифон же, описав над

замком несколько кругов,  отчего у  Вазгера чуть не помутилось в голове,  резко

спикировал вниз.  С высоты,  на которой летел зверь,  дворец Избранного Владыки

Кальмириуса казался невероятно громадным,  тогда как  окружающие его  городские

здания выглядели даже меньше ногтя на мизинце. Как же огромен должен быть замок

Великого Змея, если смотреть на него снизу?!

         Грифон, не переставая быстро снижаться, повернул голову и посмотрел на

Вазгера огромным коричневым глазом.  Затем изогнутый клюв чуть приоткрылся и до

наемника долетели почти  заглушаемые свистом  ветра  слова,  больше  похожие на

птичий клекот:

         - Держись крепче,  иначе я  могу не успеть тебя подхватить.  В прошлый

раз тебе просто повезло.

         Вазгер стиснул зубы  и  изо  всех  сил  сжал  кулаки,  мертвой хваткой

вцепляясь в  шерсть.  После того как он уже на подлете к  Себорне позволил себе

немного расслабиться,  из-за  чего  почти тотчас же  оказался сброшен со  спины

грифона порывом ветра,  Вазгеру не  хотелось еще раз пережить что-то  подобное.

Вазгер  не  сразу  понял,  когда  огромные когти  бережно схватили его  поперек

туловища, а клюв перебросил обратно на спину. Окончательно пришел он в себя уже

позже,  и тут до него дошло, что он снова сидит верхом на грифоне, изо всех сил

сжимая  ногами  мохнатые бока  и  вцепившись пальцами в  жесткую шерсть.  Самое

удивительное,   что  во  время  падения  он  ничего  не  потерял.  После  этого

прискорбного случая Вазгер уяснил для себя одно - летать он больше никогда и ни

на ком не будет, пусть хоть все огнем горит.

         С  каждой  секундой дворец  приближался,  и  стало  ясно,  что  грифон

направляется к  одной из шестигранных боковых башен,  по периметру которых были

высажены высокие  стройные кипарисы.  Блики,  отбрасываемые сияющими на  солнце

шпилями  и  куполами,  слепили  глаза,  и  Вазгеру приходилось щуриться,  чтобы

разглядеть хоть  что-то  внизу.  На  башне  не  было  ни  души,  а  рассмотреть

происходящее у подножия замка Вазгер не мог:  когда он смотрел на землю, у него

начинала кружиться голова, и наемник спешил отвести взгляд.

         Грифон чуть  сложил крылья и  начал  падать,  предоставив поддерживать

себя слабому воздушному потоку.  Не желая искушать судьбу,  Вазгер распластался

на спине зверя,  прижимаясь к ней всем телом,  и не поднимал голову до тех пор,

пока не почувствовал, что грифон наконец коснулся лапами твердой поверхности.

         Вазгер,  не тратя времени даром,  скатился с покатого звериного бока и

плавно  приземлился  на  мраморные  плиты  пола,  до  блеска  отполированные  и

отражающие солнечный свет не  хуже куполов замка.  Наемник без  труда разглядел

под ногами свое собственное отражение.  Позади раздался громкий шелест крыльев,

и  поднявшийся ветер  ударил  Вазгера в  спину,  заставив непроизвольно шагнуть

вперед.  Обернувшись,  наемник увидел,  как грифон,  уже оторвавшись от  башни,

тяжело поднялся в воздух и,  расправив крылья,  полетел прочь.  Проводив своего

крылатого коня  долгим  взглядом,  Вазгер  одернул на  себе  одежду и  принялся

озираться по  сторонам,  пытаясь понять,  что ему теперь делать.  Верх башни по

размерам был  сопоставим разве  что  с  базарной площадью.  В  самом центре его

находилась гранитная  полусфера,  в  которой  с  четырех  сторон  были  пробиты

открытые настежь арочные ворота.

         Вазгер подождал еще какое-то время, но на вершине башни никто так и не

появился:  похоже,  ему предлагали самому сделать первый шаг.  Недоуменно пожав

плечами,  наемник не спеша направился к  арочным воротам в  каменной полусфере.

Вблизи ворота выглядели гораздо большими,  чем  с  края башни;  пространство за

ними было ярко освещено,  хотя наемник и не заметил ни одного факела.  Впрочем,

Вазгер помнил,  что во дворцах Великих Змеев стены светятся сами собой и потому

здесь не нужны ни лампы, ни свечи.

         Вазгер вздохнул и шагнул за ворота. С каждой секундой в нем все больше

и  больше крепла уверенность,  что  ему не  следовало соглашаться на  встречу с

Избранным Владыкой,  хотя...  был ли у него выбор?  Да,  он мог отказаться,  но

посланный Кальмириусом грифон навряд ли  позволил бы Вазгеру избежать разговора

с  Великим Змеем.  Не  по  доброй воле  -  так  силком зверь все  равно унес бы

наемника во дворец.  Зверь был в восемь раз крупнее льва,  да и силы у грифона,

наверное, было во столько же раз больше.

         Так или иначе, Вазгер прибыл во дворец Избранного Владыки Кальмириуса,

и отступать теперь не было смысла, да и возможности тоже.

         Едва шагнув за ворота,  наемник оказался в широком коридоре,  в стенах

которого  находилось  бессчетное  количество низких  арок,  закрытых  парчовыми

цветастыми занавесями. Открытой оказалась одна, и Вазгер, справедливо рассудив,

что,  раз  его  никто  не  встретил  и  не  потрудился указать  путь,  придется

отыскивать выход из  башни самому,  а  поскольку эта  арка открыта...  Еще  раз

осмотревшись,  Вазгер  шагнул  прямиком в  проход.  За  спиной тотчас же  упали

парчовые занавеси,  однако Вазгер не успел этого осознать,  поскольку неведомая

сила оторвала его от пола и  с огромной скоростью понесла через залы и коридоры

замка.  В  первые  секунды такого  полета наемнику живо  вспомнилось падение со

спины грифона,  не  принесшее ему  никакого удовольствия,  однако чуть позже он

начал находить в  столь своеобразном передвижении свои  плюсы.  Главным образом

преимущество заключалось в  том,  что  если бы  Вазгеру пришлось проделать весь

путь,  что он пролетел,  пешком,  то это заняло бы у него никак не меньше часа.

Сейчас  же  он  затратил всего  несколько минут.  Пустые,  богато и  со  вкусом

украшенные комнаты и залы,  коридоры и аркады...  И все какое-то мертвое, будто

покинутое  в   одночасье.   Вазгер  замечал  случайно  позабытые  кем-то  вещи,

отодвинутые небрежным движением стулья...

         О  том,  что  Кальмириус мог  удалить всех из  замка ради предстоящего

разговора,  наемник даже и не помышлял. Вазгер и предположить не мог, насколько

он важен.

         Но  вот  наконец полет  начал замедляться,  и  воин  буквально вплыл в

огромный зал  круглой формы,  со  множеством колонн  из  темно-серого мрамора с

белыми прожилками.  Пол,  потолок и  стены были  выложены мозаикой,  образующей

сложные  геометрические  орнаменты.  Вазгера  разобрала  злость.  Видя  сияющее

великолепие дворца Великого Змея и  вспоминая десятки городских нищих,  готовых

перегрызть  друг  другу  глотки  из-за   куска  хлеба,   он  испытал  невольное

негодование. Тварь чешуйчатая, да как же он смеет!..

         - Именно об этом я и желаю поговорить с тобой,  воин,  - послышался за

спиной глухой громкий голос.  Вазгер резко обернулся,  даже не обратив внимания

на то, что давно уже не парит в воздухе, а твердо стоит на ногах.

         Между    двумя   рядами   колонн   на    полу    возлежал   отливающий

зеленовато-красным дракон,  высоко  подняв плоскую,  увенчанную золотым гребнем

голову.  Радужные глаза не мигая смотрели куда-то поверх Вазгера,  и  наемник с

большим  трудом  заставил себя  перебороть соблазн  взглянуть на  то,  что  так

заинтересовало Змея.  Два перепончатых кожистых крыла дракона чуть подрагивали,

то прижимаясь к бокам,  то раскрываясь. Этот Змей был лишь втрое больше Вазгера

и ничуть не походил на того Избранного Владыку,  каким представлял его наемник.

Хотя откуда Вазгеру было знать, каков на самом деле облик Кальмириуса?

         - Что-то  ты  маловат  для  повелителя  Империи,  -  криво  усмехнулся

наемник, не переставая между тем буравить настороженным взглядом Великого Змея:

никогда не знаешь, чего можно ожидать от вечных.

         Дракон,   шумно  вздохнув,  неторопливо  поднялся,  распрямив  толстые

когтистые лапы,  и взмахнул шипастым хвостом.  Силуэт Змея расплылся, а затем и

вовсе скрылся в бледно-розовой дымке,  а когда туман рассеялся,  перед Вазгером

предстал  высокий  худой  мужчина  в  свободном хитоне,  расшитом  самоцветами.

Длинные черные волосы были заплетены во множество тончайших косичек,  которые в

свою  очередь образовывали на  затылке пышный жесткий хвост.  Некоторые косички

отливали зеленым или  красным,  как  чешуя Великого Змея.  Чуть  раскосые глаза

смотрели холодно и пристально.  От неожиданности Вазгер чуть не сел на пол - уж

очень невероятным было преображение Кальмириуса.  Наемник и раньше слышал,  что

драконы способны менять свой облик,  но никогда и предположить не пытался,  что

они могут делать это столь непринужденно.

         - Ну,  всему есть свои пределы, - пожал плечами мужчина, подходя почти

вплотную к Вазгеру.  Наемник наконец понял,  что Кальмириус читает его мысли, и

вновь рассердился.

         - Зачем я  тебе  нужен?  -  сквозь плотно сжатые зубы вымолвил Вазгер,

высоко подняв голову и одарив Змея гневным взглядом.

         - Успокойся,  -  сказал Кальмириус.  -  Я пригласил тебя совсем не для

того,  чтобы  мы  поносили друг  друга и  культивировали обоюдную ненависть.  Я

прекрасно понимаю,  что мы  оба не  в  восторге друг от  друга.  Ты,  ничуть не

сомневаясь в своей правоте,  считаешь меня и мне подобных узурпаторами власти в

Империи.  Я же не без оснований осуждаю тебя, поскольку такие, как ты, изгоняют

вечных на Изнанку Мира,  хотя у нас такие же права на эти земли, как и у людей.

Но все же нам следует поговорить,  и  я постараюсь объяснить тебе,  для чего ты

мне понадобился.  Хотя вернее будет сказать, что ты мне нужен ничуть не меньше,

чем я тебе.

         - Что за бред ты несешь?!  - воскликнул Вазгер. Слова Кальмириуса его,

казалось,  не вразумили, однако Великий Змей не растерялся и продолжал говорить

все тем же спокойным голосом:

         - Сначала выслушай,  а уж потом будешь решать, как относиться ко мне и

к моим словам.

         Наемник немного успокоился.  Дракон же, помолчав, собираясь с мыслями,

чему-то улыбнулся и продолжил:

         - Итак,  ты считаешь,  что Великие Змеи купаются в роскоши, в то время

как нищие смертные мрут в сточных канавах?  Но позволь заметить, что голодающих

и бездомных можно найти только в тех городах,  которые силой отняли у нас люди.

Ответь,  видел  ли  ты  нищих в  городах которые все  еще  находятся под  нашей

властью?

         - Чего ты  хочешь?  -  помолчав,  спросил Вазгер.  -  Что тебе от меня

нужно?

         - Жертва,  -  отчетливо произнес Великий Змей. - Всего лишь небольшая,

но вместе с тем и великая жертва.  Ответь мне прямо и не задумываясь,  что тебе

дороже: сотрудничество людей с вечными или же города смертных, полные бедняков,

управляемых горсткой жирующих властителей?

         Вазгер понимал,  что Кальмириус ждет ответа,  но не мог заставить себя

заговорить.

         - Знаю,  о чем ты думаешь, - снова пришел на помощь Владыка. - Великие

Змеи  не  имеют права властвовать над  смертными.  Люди  не  станут подчиняться

вечным.  Возможно,  в  чем-то ты и  прав,  но разве вам жилось так уж плохо под

нашей властью?  По  крайней мере никто не  наживался на  чужих бедах,  никто не

умирал от голода.  Ни смертные,  ни вечные не гибли в безумных войнах тысячами.

Да, не скрою, отдельные инциденты имели место, но это были скорее исключения из

правил. Согласен ли ты хотя бы с этим?

         - Да,  -  выдавил из себя Вазгер и понял,  что дальше ему будет легче.

Все, о чем говорил Змей, было правдой, но до сих пор наемник не позволял в этом

себе признаться.

         - Итак, я жду ответа.

         Кальмириус сложил на  груди руки и  задумчиво вперил взгляд куда-то за

голову Вазгера.

         - Все-таки я ненавижу тебя, - медленно вымолвил Вазгер, качая головой.

- Точно так же,  как и всех вечных...  Но ты прав в одном -  дальше это безумие

продолжаться не  может.  Люди должны управлять собой сами,  но  то,  к  чему мы

пришли сейчас,  начав эту войну,  -  ужасно.  Клянусь,  что мы  не хотели такой

победы.  Все,  что сейчас происходит в мире, неправильно. Все должно было выйти

совсем иначе...

         Избранный Владыка улыбнулся и  кивнул,  глянув  на  Вазгера.  Какое-то

время  оба  мужчины молчали,  глядя  друг  другу в  глаза,  а  затем Кальмириус

спросил:

         - Ты хотел бы изменить мир?  Не только поднебесный, но и саму Изнанку?

Ты хотел бы,  чтобы власть снова вернулась к Великим Змеям?  Ведь в этом случае

мы  совместно могли бы  кое-что исправить.  Возможно,  удалось бы даже избежать

войн, которые уже свершились, и тех, которые еще предстоят.

         - Не говори о невозможном,  - строго сказал наемник. - Мы все не в том

положении, чтобы бросаться подобными словами.

         И тут Кальмириус расхохотался:

         - Ты слышал когда-нибудь историю о Пламенеющем Шаре?..

         Вазгер открыл глаза оттого,  что кто-то осторожно,  но вместе с  тем и

настойчиво теребил его за  плечо.  Наемник не  сразу понял,  где он  находится,

поскольку сон никак не хотел отпускать его из своих объятий.

         - Мастер,  проснитесь,  мы  уже на  месте,  -  послышался голос рикши.

Оглядевшись,  Вазгер сообразил,  что  находятся они где-то  на  окраине города,

недалеко от стены,  окружающей Мэсфальд.  Вокруг высились совершенно одинаковые

кирпичные  двухэтажные казармы,  со  всех  сторон  слышались  громкие  выкрики,

изредка можно было разобрать даже слова приказов.

         Вазгер выпрыгнул из  коляски на  мостовую и,  запустив руку в  карман,

вытащил оттуда горсть медных монет.  Отсыпав рикше чуть больше половины, отчего

тот расплылся в улыбке и часто-часто закивал,  благодаря за столь щедрую плату,

наемник,  закинув за  плечи мешок,  не раздумывая направился к  горстке воинов,

стоящих у ихода в одну из казарм и что-то оживленно обсуждающих.

         - Где я могу найти тысячника Тинг-Маруна?  - не церемонясь, прервал их

беседу  Вазгер.   Воины,   похоже,   казались  не   слишком-то   рады  подобной

бесперемонности  и,   замолчав,   неодобрительно  покосились  на  Вазгера.   По

отсутствию отличительных знаков наемник определил,  что это обычные солдаты,  а

потому он не собирался давать им воли.

         - Где   Тинг-Марун,   я   спрашиваю?   -   нетерпеливо  повторил   он,

нахмурившись.

         - А я почем знаю? - пожал плечами один из воинов и смачно плюнул прямо

Вазгеру под  ноги.  Это  была  обычная провокация,  счет  которым наемник давно

потерял за прожитые годы,  а потому даже не отреагировал на нее,  глядя солдату

прямо в глаза.  Воин,  видимо, понял, что на этот раз стоит поостеречься: то ли

он разглядел в  Вазгере опытного солдата,  то ли злой и колючий взгляд наемника

подействовал на  него,  но  только,  скосив глаза в  сторону,  он уже спокойнее

ответил:

         - Вон в той казарме должен быть, у дневального спроси.

         Кивнув утвердительно,  Вазгер развернулся на каблуках,  при этом будто

бы совершенно случайно ударил ножнами под колено не в меру заносчивого солдата.

Тот,  чертыхаясь,  растянулся во весь рост на булыжниках мостовой. Вазгер, даже

не взглянув на поверженного,  направился к воротам казармы.  В конце концов, он

теперь наставник и первое,  чему он обязан научить молодежь, - это дисциплине и

уважению к старшим. Наемник не боялся, что осмеянный воин затаит на него обиду:

может, день-два и подуется, да потом уж точно остынет.

         У входа в казарму стояли двое десятников и явно кого-то ожидали.

         - Я  могу  видеть  тысячника  Тинг-Маруна?   -   осведомился  наемник,

останавливаясь перед воинами.

         - А по какому поводу? - вопросом на вопрос ветил один из десятников.

         - По  поводу  моего  назначения  десятником в  его  полк,  -  произнес

наемник,  решив сразу расставить все по  местам.  На  лицах офицеров отразилось

любопытство: наемник мгновенно превратился из чужака в своего.

         - Атон, - протянул руку первый десятник и кивнул на своего товарища: -

А  это Вайонд.  Между прочим,  ты попадешь в  нашу сотню,  так что вместе будем

щенков муштровать.

         - Вазгер,  -  усмехнувшись,  представился  наемник.  Ему  положительно

начинали нравиться эти рубаки.

         - Кстати,  к тысячнику пока не иди,  он бабу к себе притащил,  так что

злой будет,  если ввалиться не вовремя, - сказал тот, что назвался Атоном. - Мы

тебе объясним все сами, а ты ему потом только приказ вручишь. Кто, кстати, тебя

сюда направил?

         - Командор Трайша, - просто ответил Вазгер, однако судя по тому, как у

десятников вытянулись лица от этого известия, случившееся было действительно из

ряда вон выходящим.

         - Трайша?  -  недоверчиво спросил  Вайонд.  -  С  каких  пор  он  стал

назначать кого бы то ни было десятником - это не его уровень.

         - Его Окаван попросил, - пожал плечами наемник, даже не подумав о том,

что эти воины могут и не знать начальника заставы.  Но Вазгеру повезло:  Вайонд

слышал об Окаване и понимающе закивал, едва услыхав его имя.

         - Ну если Окаван, тогда порядок, - удовлетворенно ответил он. - Ладно,

мы отвлеклись,  так что слушай. У нас всего сотня стоящих воинов, все остальные

- бездельники и  тупицы.  Мы  должны научить их сносно махать мечом,  топором и

всем остальным по мере сил.  Сам понимаешь, что дело это пропащее, но надо хотя

бы попытаться -  времени-то в обрез.  Ты получаешь под командование два десятка

воинов...

         - То  есть  как  это  два?  -  с  недоумением развел руками Вазгер.  -

Во-первых,  я десятник,  а во-вторых,  так не бывает:  что это за подразделение

такое - двадцать человек?

         - Сейчас поясню,  -  рассмеялся Вайонд.  -  Посуди сам: в тысяче всего

сотня настоящих воинов,  а остальные - щенки. Даже если мы их и научим чему-то,

в  бой они сами себя не поведут -  им хорошие командиры нужны.  Сейчас-то у них

десятники и  сотники из  своих же поставлены,  но это больше для блезиру,  чтоб

субординацию не нарушать.  А  потом,  когда до настоящих боев дойдет,  нас всех

вместо них поставят,  а этих лопухов снова простыми воинами сделают.  Вот так у

тебя в подчинении два десятка и окажется.  Перспектива не самая радужная, но до

начала боевых действий душу отвести можно.

         - Понятно,  - протянул Вазгер, обдумывая услышанное. Ни о чем подобном

командор не  упоминал,  он  сказал  только о  наставничестве и  десятке хороших

воинов,  а о том,  что придется после всего этого еще и в бой вести молодежь, -

речи не  было.  Десятники догадались,  что сейчас на уме у  Вазгера,  а  потому

тактично промолчали.

         - Хочешь взглянуть на свой десяток?  -  поинтересовался Атон.  - У нас

пока что есть время, можем отвести.

         - Откуда вы знаете, куда меня назначат?

         Атон отмахнулся:

         - У нас не хватает только одного человека, так что хочешь не хочешь, а

все равно тебе только это место и отдадут.

         - Ах да,  -  спохватился наемник, - Трайша же говорил, что есть только

одна вакансия.  Пожалуй,  я  бы  не  отказался от  знакомства,  тем  более если

Тинг-Марун сейчас меня принять не способен.

         - Конечно,  открыть визитеру дверь, будучи в горизонтальном положении,

довольно затруднительно, - хохотнул Вайонд и кивком попросил наемника следовать

за ним. Вазгер не раздумывая направился следом.

         - Далеко  отсюда  до  королевского  замка?   -  как  бы  между  прочим

осведомился наемник, догнав быстро идущего воина и поравнявшись с ним.

         - Да  не так чтобы очень,  -  как-то неуверенно ответил пристроившийся

позади Атон, пожав плечами. - А для чего тебе?

         - Просто  был  у  меня  один  знакомец,  раньше в  королевской гвардии

служил,  -  беспечно ответил Вазгер,  впившись взглядом в возникший над крышами

тусклый шпиль дворца с развевающимся на нем стягом с гербом Мэсфальда.  На глаз

до  замка было  примерно с  час  пути  по  городским улицам...  Всего пара миль

разделяла Вазгера и осколок Шара.  Пара миль, полная солдат, дворцовой стражи и

толстых стен, сквозь которые пробиться было почти невозможно.

         Воины, переданные под командование Вазгера, были действительно хороши,

как и предупреждал командор.  Настоящие ветераны. На первый взгляд все они были

равны по своему опыту и способностям.  Вазгера все это несколько удивило: такие

солдаты вполне могли быть десятниками,  как он  сам,  но  уж  никак не простыми

воинами.  Чуть позже наемник сообразил,  в  чем  тут  дело:  да,  эти  ветераны

прекрасно знали истинную цену  хорошему мечу  и  без  страха могли выйти против

нескольких воинов,  но вот талантом руководить боги их всех до одного обделили.

Эти  солдаты могли биться под чужим руководством,  но  отдать приказ,  да  так,

чтобы их послушались и,  даже идя на верную смерть,  ревели от восторга, они не

были способны.

         Вазгер остался доволен -  что может быть лучше десятка хороших воинов,

которых не нужно ничему учить и которые сами могут показать что-то новое? Воины

также тепло отнеслись к своему новому командиру,  моментально оценив,  чего тот

на самом деле стоит. Солдаты знали о дисциплине не понаслышке, однако им все же

было  простительно некоторое нарушение устава,  когда  они  вместо того,  чтобы

выстроиться в шеренгу,  обступили наемника со всех сторон и наперебой принялись

поздравлять своего новоиспеченного командира.

         Командор Трайша дал Вазгеру сутки на то,  чтобы освоиться в городе и в

отряде,  -  обычный резерв времени на тот случай,  когда боевые действия еще не

открыты.  Знали об этом и солдаты,  а потому у воинов всех без исключения армий

был  единый обычай.  Кроме официального вступления в  должность командир должен

был пройти еще и  своеобразное крещение.  Вазгеру не впервой было оказываться в

такой  ситуации.  А  требовалось-то  всего  ничего:  хорошенько повеселиться да

обойти за  ночь хотя бы  половину городских кабаков и  таверн,  ну  а  к  утру,

естественно, быть на ногах и как ни в чем не бывало выполнять то, что положено.

Со  стороны все  это  выглядело,  конечно,  довольно нелепо  -  ведь  нельзя же

списывать  со  счетов  отличного  командира только  за  то,  что  он  прохладно

относится к выпивке.  Однако у солдат было на этот счет совсем другое мнение, и

переубедить их не смог бы, наверное, даже сам король.

         Вазгер тоже был не  в  восторге от  такого обычая,  но ведь это своего

рода отдых,  когда можно ни  о  чем не  заботиться.  А  не  отдыхал наемник уже

давно...

        

         * * *

         Как только заходящее солнце окрасило в  багряный цвет городские крыши,

наемник  со  своими  воинами  отправился покорять  злачные  городские места.  К

немалому изумлению солдат получилось так, что не они потащили Вазгера за собой,

а он повел их веселиться, благо все кабаки, которые он помнил, за четверть века

и не подумали изменить свое расположение.

         С  наступлением  вечера  народа  на  городских  улицах  не  убавилось.

Впрочем,  до настоящей ночи было еще далеко,  так что горожане спешили поскорее

закончить  свои  дела,  чтобы  покинуть  улицы  до  темноты.  В  кабаках  начал

собираться народ,  и  если  с  улиц уходящее солнце разгоняло людей,  то  здесь

народу становилось все больше и больше.

         Вазгеру такое обилие народа не очень понравилось. Перед войной у людей

обычно находятся куда более важные дела,  нежели праздное времяпрепровождение в

кабаках.  Однако и  воинов,  и  горожан можно  было  понять -  каждому хотелось

провести последние мирные дни так, чтобы было о чем вспомнить в суровое военное

время.

         В  первом кабаке Вазгер со  своим  отрядом долго  не  задержались.  По

обычаям крещения, не полагалось в одном месте выпивать больше кружки.

         К  тому  часу,  когда солнце наконец решилось окончательно укрыться за

горизонтом и  подарить городу ночь,  отряд Вазгера только-только вошел во  вкус

празднества.  В головах стоял легкий туман,  и на ногах воины держались твердо,

несмотря на  то  что  у  каждого в  животе плескалось уже  по  нескольку кружек

крепкого пива.  Кто-то затянул песню, которую моментально подхватили остальные.

Благопристойные  горожане,   едва  заслышав  громкую  нестройную  песню  весьма

похабного содержания, торопились перейти на другую сторону улицы или скрыться в

ближайшем  переулке,  только  бы  не  встречаться  с  разошедшимися  солдатами.

Впрочем,  ни  у  Вазгера,  ни  у  его  воинов и  в  мыслях не  было цепляться к

горожанам,  подобное поведение было  в  духе разве что  разгулявшейся молодежи,

которую жизнь еще не выучила хорошим манерам.

         На  улицах было довольно темно,  хотя неяркий свет все же изливался из

множества окон. Факелы на стенах и башнях высвечивали несущих дежурство воинов,

и  потому с  земли их  было видно как на  ладони.  Эти солдаты представляли для

мало-мальски  хорошего  лучника  отличную  мишень,   так  что,  если  вражеским

лазутчикам удалось бы  пробраться мимо застав,  расставленных вокруг Мэсфальда,

им  не  составило бы  труда перестрелять воинов за  несколько минут.  Но  огни,

озаряющие стены  города,  погаснут только  в  том  случае,  если  воины  Золона

подступят к  самым стенам Мэсфальда.  А этого Вазгеру совсем не хотелось -  ему

нравился этот город.

         Сделав большой глоток из  глиняной кружки,  прихваченной из последнего

кабака,  наемник подхватил споткнувшегося было воина и,  загоготав, потащил его

дальше  по  улице.  Впереди слышались приглушенные голоса  и  визгливая музыка,

изредка  доносились  крики  и  ругань:  верные  признаки  еще  одного  веселого

местечка,  где можно было промочить горло и  позабавиться с  девкой,  если душа

того пожелает.

         Улочка резко повернула, и воины столкнулись с небольшой группой людей,

что-то  оживленно обсуждающих и  явно  ожидающих какого-то  зрелища.  Особо  не

церемонясь,  Вазгер  растолкал собравшихся и  пробрался в  первые  ряды.  Воины

решили не  отставать и  направились следом,  не  обращая внимания на сдержанные

выкрики недовольства,  которые,  впрочем, почти сразу же смолкли - людям больше

интереса доставляло происходящее.

         Собравшихся и  часть  улицы  озарял  яркий  свет  нескольких  факелов,

поднятых над толпой на  высоких палках.  Посреди образованного людьми неровного

круга находилось несколько человек,  разделившихся на две группы. В каждой было

по двое зрелых мужчин и юноша. Судя по одеждам, все они были из аристократов, и

притом  довольно богатых -  чего  только стоили золотые пуговицы на  камзолах и

алмазные серьги в ушах молодых щенков.

         Вазгер  понял,  что  происходит:  назревала  дуэль.  Мальчишки  решили

помериться силами и  не  нашли  ничего лучше,  кроме как  устроить состязание в

самом экзотическом,  на их взгляд, месте - в квартале, где обосновались воины и

не очень богатые горожане,  куда аристократы без особой нужды старались и  носа

не совать.

         Условия дуэли,  видимо, были оговорены заранее, или же Вазгер со своим

отрядом пропустил самое начало,  поскольку юноши картинными движениями извлекли

из ножен шпаги и приняли подобающие для фехтования позы. Наемник не сдержался и

громко фыркнул,  глядя,  как дуэлянты отсалютовали друг другу.  Щенки,  похоже,

впервые в  своей жизни участвовали в  чем-то  подобном,  и  во  взгляде каждого

Вазгер без особого труда увидел спрятанный за наигранной бравадой страх.

         Юноши сошлись,  с  громким шелестом скрестив шпаги.  Наемник про  себя

усмехнулся,  до  того нелепо выглядели их заученные движения.  Даже малоопытный

новобранец  регулярного  войска  через  пару  минут  сомнет  защиту  любого  из

дуэлянтов и  исполосует клинком  его  надменную физиономию.  Клинки  с  шорохом

скользили друг по другу, изредка позвякивая, но атаки юнцов были столь несмелы,

что  начисто  уничтожали и  без  того  сомнительную привлекательность поединка.

Двигались мальчишки,  конечно, красиво; делали все так, как учили наставники, -

здесь возразить было  нечего.  Вот  только дальше внешнего лоска дело  не  шло:

мальцы не знали, что такое стоящий бой.

         Вазгер  запустил руку  за  пазуху  и,  пошарив  там,  вытащил на  свет

блеснувшую на ладони монету.

         - Двойной золотой на блондинчика!  -  громко возгласил он,  обращая на

себя внимание толпы.  Гул прокатился по кругу, заставив вздрогнуть доморощенных

дуэлянтов.  Для  них  подобное заявление показалось весьма оскорбительным.  Но,

следует отдать должное, никто из юношей не прервал поединка.

         - Что ж  ты  творишь,  дрянь?  Ты  хоть понимаешь,  на  кого поставить

решил?!  -  Секундант схватил наемника за плечо и хорошенько встряхнул. - Пьянь

поганая, да ты знаешь, кто их родители?!

         - Ты думаешь,  мне до этого есть какое-то дело?  -  недобро усмехнулся

Вазгер,  скидывая со своего плеча руку воина. - И запомни: никогда не говори со

мной в таком тоне, это может плохо закончиться. Для тебя.

         И  было в голосе наемника что-то такое,  отчего секундант предпочел не

развивать тему дальше,  а  предоставил событиям возможность идти своим чередом.

Это моментально оценили собравшиеся,  и  почти тут же  со всех сторон зазвучали

восторженно-настойчивые выкрики:

         - На белобрысого золотой!

         - Вон на того, с косой, три серебряных! Принимай.

         - Идет. Тоже на черного... золотой.

         - Блондинчик! Серебро на тебя ставлю, не подкачай!

         Секунданты не властны были остановить разошедшуюся толпу,  хоть раньше

никто  не  осмеливался оскорблять денежными ставками дуэль аристократов.  Юноши

уже еле сдерживались,  чтобы не  бросить шпаги от охватившего их стыда.  Все их

мысли  отчетливо читались на  лицах:  какой-то  безродный солдат позволяет себе

оскорблять отпрысков  уважаемых фамилий,  которые  не  могут  воздать  тому  по

заслугам,  поскольку  прерывать дуэль  не  допускается правилами.  Вазгера  это

трогало мало,  поскольку он желаемого добился: ситуация обострилась. Побелевшее

лицо  брюнета покрылось алыми пятнами,  в  глазах появился злой  блеск.  Ноздри

мальчишки хищно раздувались,  а  наносимые им удары стали жестче и  резче.  Его

противник,  на  которого  и  поставил наемник,  напротив,  раскраснелся,  будто

вареный рак, по вискам побежали тонкие струйки пота.

         - Три золотых на блондина!  -  выкрикнул кто-то за спиной.  - И будь я

проклят, если он вздумает проиграть!

         - Ты б хоть успокоил их,  -  буркнул секундант.  - Парней же изводите,

чума на вашу голову! Это вам не простые воины - аристократия, дьявол ее побери.

Они не привыкли, чтобы на их крови кто-то деньги делал.

         - Ничего,  дай людям покуражиться,  -  уже беззлобно ответил Вазгер. -

Твоих щенков полезно на место поставить:  пусть узнают,  что означает настоящая

дуэль, а не тот спектакль, который вы тут устроили.

         - Ох, добром это не кончится, - вздохнул воин, которому богатые одежды

наставника шли так же,  как женщине лЫсина. - Если б ты был один, мы тебе башку

точно бы оторвали, но свалку устраивать смысла нет.

         Наемник промолчал,  самозабвенно наблюдая за  схваткой.  Юнцы наседали

друг на  друга все отважней,  прежнее изящество начало исчезать,  уступая место

злобному натиску.  Каждый стремился поскорее расправиться с противником,  чтобы

выместить  злобу  на  Вазгере,  которого  они  справедливо  считали  зачинщиком

оскорбительных выпадов. Наемника мало интересовало, что о нем думают оба щенка,

- он  следил за  дуэлью,  раздумывая,  потеряет ли  поставленный золотой или же

добавит к нему. еще несколько серебряных монет.

         - Давай,  блондинчик, - прикрикнул Вазгер, едва заметив, что тот начал

сдавать позиции. - Тебя, что, не учили владеть этой иголкой?

         - Заткни пасть, паскуда! - тяжело дыша, ответил тот, парируя очередной

выпад противника.  -  Лучше беги отсюда без оглядки,  пока я  занят.  А  не то,

клянусь Имиронгом и Везэльдом, ты еще пожалеешь о своей наглости.

         - Не раньше,  чем получу выигрыш, - спокойно произнес наемник. - Ты же

не собираешься сделать так, чтобы я потерял свой золотой?

         Вазгер,  вспомнив о  том,  что  все еще сжимает в  руке кружку,  одним

большим глотком влил в  себя все ее  содержимое и  не глядя отшвырнул за спину.

Она пролетела высоко над головами и с громким треском раскололась, ударившись о

мостовую.

         Поединок между тем продолжался.  Блондин сосредоточенно отражал выпады

противника.  Несколько раз  острие клинка проходило в  опасной близости от  его

тела,  но  парень чудом  уворачивался.  Никто из  дуэлянтов не  хотел уступать,

продолжая успешно удерживать позиции. Если бы на месте любого из фехтовальщиков

был воин отряда Вазгера,  он  бы давно уже несколькими ударами и  выпадами свел

бой к завершению. Юношам не хватало в их действиях мощи: даже разъярившись, они

продолжали проделывать те  излишне  элегантные и  вычурные движения шпагой,  от

которых в реальном бою не было никакого прока.

         И  тут  блондин провел серию  хлестких ударов и,  прорвав-таки  защиту

противника,  чиркнул кончиком шпаги  по  бедру  противника,  рассекая штанину и

оставляя на  ноге  неглубокую,  но  длинную кровавую полосу.  Настоящий воин не

обратил бы  на  подобную рану  никакого внимания,  поскольку она  не  влияла на

подвижность и  вполне позволяла вести  поединок дальше.  Однако раненый выронил

шпагу и,  припав на  одно колено,  схватился за рассеченную ногу.  На глаза его

навернулись слезы, и он негромко вскрикнул.

         - Слабак,  -  разочарованно протянул Вазгер.  Блондин с  недоумением и

даже каким-то  неосознанным ужасом смотрел то  на  окровавленную шпагу в  своей

руке,  то на поверженного противника.  По всей видимости, раньше ему ни разу не

приходилось наносить ран,  и теперь парень просто не знал,  что ему делать. Над

толпой пронесся гул голосов. Кто-то радостно потирал руки, кто-то разочарованно

вздыхал  и   сквозь  зубы  ругал  богов  на  чем  свет  стоит,   расставаясь  с

поставленными на проигравшего дуэлянта деньгами. В ладонь Вазгера кто-то вложил

несколько монет, которые он не глядя засунул в карман вместе со своим золотым.

         Секунданты брюнета уже  суетились возле него,  промывая и  перевязывая

рану.  Победитель  наконец  оправился  от  первого  потрясения  и  вспомнил  об

оскорбившем его наемнике. Крепче стиснув в побелевшей от напряжения руке шпагу,

мальчишка шагнул навстречу Вазгеру и, выставив клинок вперед, упер острие шпаги

воину в грудь.  Наемник даже не шелохнулся,  замершие на окаменевшем лице глаза

впились в лицо юноше.

         - Я  требую  удовлетворения...  -  начал  было  блондин срывающимся от

волнения голосом.  Он,  похоже,  никак не ожидал,  что Вазгер будет преспокойно

стоять на  месте и  даже не  попытается скрыться от  справедливого,  на  взгляд

мальчишки,  возмездия.  Вазгер лишь  громко усмехнулся,  заставив победителя на

несколько секунд замолчать.  Все же мальчишка быстро справился с нахлынувшим на

него недоумением и попытался заговорить снова:

         - Да ты, прощелыга, хоть понимаешь, кто перед тобой?

         Секунду все  молчали,  после чего  Вазгер резко и  неожиданно рванулся

вперед и чуть в сторону,  уходя от клинка,  нацеленного в грудь, а после, выбив

шпагу из рук мальчишки,  схватил его за грудки и  приблизил его лицо вплотную к

своему.

         - Я не знаю кто ты такой,  но зато хочу,  чтобы ты запомнил, кто перед

тобой.  На  всю  жизнь  запомнил.  Я  почетный гвардеец дворцового полка короля

Мариуса, сотник Золотых шлемов и ветеран сражения при Эммере, тысячник в войске

Дэфра и обладатель воинского знака, пожалованного королем Дагмаром.

         Юноша не имел даже отдаленного представления о том,  что на самом деле

означают все эти титулы,  однако воины-секунданты в  момент сообразили,  с  кем

имеют  дело.  Даже  обладающий хотя  бы  одним из  этих  званий солдат требовал

безмерного уважения,  что  уж  говорить о  воине,  который за  свою  жизнь смог

заслужить такие отличия сразу в нескольких армиях?

         Толпа отпрянула,  и трудно было понять, что сыграло здесь большую роль

- то  ли  то,  как  поступил Вазгер с  аристократом,  то  ли  столь неожиданное

признание, сделанное наемником. Похоже, один только юноша так и не понял, с кем

связался.

         - Мерзавец!  - завопил он. - Как ты смеешь поднимать на меня руку?! Да

я тебя за это в Черном Замке сгною, ты никогда оттуда не выйдешь!

         - Да? - медленно и с нескрываемой злостью ответил Вазгер. - Попробуй.

         Он  хотел добавить что-то  еще,  но тут несколько сильных рук отделили

мальчишку от наемника:  наконец пришли в  себя секунданты,  понявшие,  что пора

прекращать затянувшуюся и лишенную смысла ссору,  в которой затруднительно было

найти  виноватого.   Вазгер,  конечно,  не  имел  права  ни  делать  ставки  на

аристократа,  ни,  тем паче,  поднимать на  него руку,  но  все же немалая вина

лежала и на обоих мальчишках - это понимали все, кроме них самих.

         - Идемте,  мастер,  идемте домой,  - настойчиво говорил блондину воин,

удерживая пытавшегося вырваться юношу в цепких объятиях, но стараясь делать это

так,  чтобы не выглядеть грубым.  - Прошу вас успокоиться, случившееся не стоит

того.  Не  сомневаюсь,  мастер,  что причина вашего гнева достаточно веска.  Но

поймите правильно: это слишком уважаемый воин, чтобы...

         - Мне плевать, кто это! - продолжал бесноваться наглый щенок, распаляя

себя еще больше.  Дергающиеся руки наткнулись на  кинжал,  торчащий у  воина за

поясом,  и через мгновение в воздухе блеснула остро отточенная сталь. Мальчишка

был  в  таком состоянии,  что запросто мог полоснуть не  только Вазгера,  но  и

собственного наставника.  Наемник,  даже не задумываясь о последствиях, вскинул

руку  и  отвесил  оглушительную затрещину зарвавшемуся юнцу.  Голова  мальчишки

дернулась так,  будто удар  был  нанесен со  всего маху  плоской стороной меча.

Кинжал  вылетел из  руки  и  зазвенел на  камнях мостовой.  Над  толпой повисла

напряженная тишина.  Мальчишка замер:  он был оглушен и,  похоже, просто не мог

поверить,  что кто-то посмел так с ним обойтись.  Секунданты ошалело взирали на

Вазгера,  не  понимая,  как  теперь поступить.  Держащий щенка наставник разжал

хватку,  отпуская  его.  Мальчишка,  лишившись крепкой  опоры,  пошатнулся,  но

остался стоять,  прижимая обе руки к щеке, на которой остался почти черный след

пятерни -  такой не  скоро сойдет.  Вазгер вплотную подошел к  нему и  шепотом,

чтобы расслышал только юноша, произнес:

         - Во-первых,  никогда не  смей брать чужое оружие,  если ты не победил

его владельца в честном поединке. А во-вторых... никогда не лезь в драку, когда

тебя  захлестывает гнев:  голова  должна  быть  ясной  всегда.  Запомни,  иначе

несдержанность когда-нибудь погубит тебя.

         Блондин  кивнул,   даже  не   делая  попыток  отстраниться  или  снова

накинуться на  обидчика.  Вазгер же,  переведя взгляд на  стоящих за его спиной

секундантов, спросил:

         - Кто его отец?

         - Главный городской судья,  -  выдавил из  себя  тот,  с  кем  наемник

разговаривал во время дуэли.

         - Хорошо,  я учту, - кивнул наемник и добавил: - Расскажи ему, как все

было,  и,  если судья после этого не успокоится,  передай, что я - Вазгер и что

меня можно найти в полку Тинг-Маруна.

         Не дожидаясь ответа,  наемник развернулся и, рассекая толпу, в которой

все  так  же  не  слышалось ни  звука,  направился дальше по  улице.  Его отряд

поспешил за ним - воины первыми нарушили затянувшееся молчание, обступив своего

командира со  всех  сторон и  наперебой то  ругая его,  то  поздравляя.  Вазгер

понимал,  что и те и друие правы.  Он,  конечно,  перегнул палку... Их никто не

преследовал,  хотя  пришедший  в  себя  мальчишка  вполне  мог  приказать своим

наставникам догнать Вазгера.

         Наемник,  окончательно выбросив из головы события последнего получаса,

направился прямиком к  дверям кабака,  шум которого он слышал еще до того,  как

наткнулся  на   дуэлянтов.   Этот  кабак  был   гораздо  просторнее,   чище  и,

соответственно, богаче всех предыдущих.

         - Пива,  мяса,  и  два кувшина вина!  -  рявкнул кто-то из воинов.  Не

прошло и  пяти  минут,  как  на  столе  перед воинами будто сами  собой выросли

высокие влажные кружки, медное блюдо, полное дымящегося, залитого расплавленным

сыром  и  обсыпанного пахучими специями мяса.  Чуть  позже появились и  пузатые

глиняные кувшины.  По всему выходило,  что этот кабак останется позади никак не

раньше, чем через добрую пару часов.

         Вазгер тем  временем продолжал обдумывать свое положение.  Он  не  мог

решить,   каким   образом  исполнить  веление  Кальмириуса  -   добыть  осколок

Пламенеющего Шара.  Проникновение во  дворец  наверняка  особых  затруднений не

вызвало   бы:   носителю   воинского  знака,   пожалованного  самим   Дагмаром,

препятствовать бы не стали,  -  Вазгер знал,  что ни в одном из городов Империи

доступ в королевский замок никогда не был строго ограничен.  Будет очень трудно

отыскать место,  где Дагмар хранит самоцветы.  Если бы у  Вазгера было побольше

времени,  наверняка можно было  бы  добиться удачи -  неприступных крепостей не

бывает.  Но времени-то как раз и  недостает;  Избранный Владыка Кальмириус ясно

дал  понять,  что  чем скорее Пламенеющий Шар будет собран воедино,  тем больше

шансов изменить мир к лучшему.

         Из  раздумья  наемника  вывел  громкий  голос,  показавшийся отчего-то

знакомым.  Отхлебнув вина,  Вазгер поднял глаза  и  мутным взором обвел зал.  В

кабаке прибавилось еще несколько посетителей,  но  никто особо не  выделялся из

людской массы, заполнившей помещение.

         Померещилось -  решил Вазгер и вновь сделал несколько глотков. Правда,

для того,  чтобы начало что-то  мерещиться,  было выпито еще маловато,  но  кто

знает, что теперь подмешивают в питье?

         - Говорю тебе,  так и было!  -  снова выкрикнул кто-то. Это был тот же

голос,  который  показался Вазгеру знакомым.  Кто  мог  быть  его  обладателем?

Наемник еще  раз обшарил взглядом ту  часть зала,  откуда,  как ему почудилось,

слышался голос.  Там сидело несколько воинов,  каждый из  которых рангом был не

ниже десятника, а также двое сотников и еще мужчина одного с Вазгером возраста,

облаченный в яркий пурпурный плащ и темную парчовую куртку, поверх которой была

надета  покрытая  затейливым рисунком,  до  блеска  надраенная кираса.  Наемник

затруднялся определить,  кто  этот  человек:  уж  слишком  необычным  было  его

облачение. Он мог сойти за знатного горожанина и даже аристократа, но воинская,

пусть даже и вычурная кираса сбивала с толку. Этот человек сидел вполоборота, с

аппетитом поглощая какую-то  смесь из  мяса и  овощей,  каждые несколько секунд

отхлебывая из медного кубка густое вино,  от которого поднимался пар. Временами

он перебрасывался с  соседями парой фраз,  и  тогда Вазгер слышал этот голос...

Такой знакомый и  в то же время такой неузнаваемый.  Наемник напрягся,  пытаясь

припомнить,  кто  это.  А  мужчина за  столом,  оторвавшись на  минуту от  еды,

выпрямился и,  откинувшись на спинку стула,  о  чем-то живо заговорил с сидящим

напротив сотником.

         Увидев его лицо,  Вазгер не поверил своим глазам. Да, он мог не узнать

голос - тот порядком изменился за прошедшие годы, - но лицо оставалось прежним,

разве что погрубело и  вытянулось.  Лицо того самого человека,  которого Вазгер

поминал почти тридцать лет. Рука протянулась к шраму, пересекающему грудь, и по

телу жаркой волной разлилась боль,  которая пряталась в  закоулках сознания все

эти годы.

         Вазгер пошатнулся,  ухватившись за край стола,  чтобы не упасть.  Мир,

его окружающий, размазался и исчез, остался лишь один человек, которого наемник

уже не надеялся встретить никогда. Но боги решили иначе...

         Шум битвы сюда почти не долетал, хотя сражение развернулось едва ли не

в миле отсюда, на болотистом берегу реки, несущей свои воды к Мэсфальду. Воинов

можно было бы разглядеть без труда,  если бы не густая роща,  раскинувшаяся как

раз между низиной, где схлестнулись два войска, и приземистым каменным фортом.

         Вазгер  оторвал  взгляд  от  узкой  бойницы в  боковой стене  и  снова

поплелся на свой пост,  в  одну из угловых башен.  Он не был в восторге оттого,

что приходится вот уже второй день отсиживаться в  форте и  нести бессмысленную

охрану  подступов  к   городу.   Если  откуда  и  можно  было  ожидать  подхода

дополнительных  сил  вечных,   то  только  не  с  этого  направления.  Ни  один

командующий не поведет солдат через то болото,  в которое превратился лес после

почти двух недель непрерывного дождя.  Вечные храбры, этого у них не отнять, но

отнюдь  не  глупы:  у  них  гораздо больше  шансов прорваться к  месту  боя  по

контролируемым дорогам или  лесным просекам,  которые находятся много восточное

форта.  Вазгер не понимал,  какой толк может быть от отряда, охраняющего пустое

поле позади форта.  Два  десятка воинов,  размещенных в  крепости,  принесли бы

гораздо больше пользы в сражении, где не нужно часами просиживать штаны, ожидая

невесть чего.

         Форт был невероятно старым и давно брошенным - его не использовали уже

по  крайней мере лет сто.  Однако выстроен он оказался на совесть:  несмотря на

небольшие размеры,  его мощные стены остались все так же крепки,  нигде не было

видно ни трещин,  ни осыпавшейся кладки.  Правда, деревянные перекрытия и балки

сгнили,  так что над головой сияло чистое небо,  но  лестницы и  полы оказались

целы и  без труда выдерживали вес взрослого человека,  хотя временами стонали и

жалобно поскрипывали.

         - Ну как там? - спросил нагнавший Вазгера воин.

         - Да все так же,  -  раздраженно ответил он.  - Ни черта не видать, но

вроде еще дерутся.

         - Ну  если наши сломят сопротивление вечных,  никто больше сунуться не

посмеет.  Честно говоря,  не пойму,  как эти твари до сих пор держатся.  - Воин

пожал плечами. - Вроде они и не воевали никогда - это испокон веков было уделом

людей, - а вот посмотри-ка, выучились.

         - Выучились,  как  же!  -  со  злостью выкрикнул Вазгер.  -  Вечные не

умением берут,  а  числом.  Не пойму,  откуда их столько повылазило?  Вроде нас

всегда больше было,  а тут на тебе:  из всех своих нор повылазили. Ничего, наши

их разобьют, тогда пусть попробуют еще на свет показаться!

         - И не говори,  - вздохнул собеседник. - Ну понимаю еще, нуберо с нами

бьются или там фаханы и  финодири...  Но ведь и  сиды и  даже лепрехуны в войну

ввязались,  -  кто мог подумать, что и они за оружие схватятся? Говорят, кто-то

даже белую леди среди сражающихся видел, я уже ничему не удивляюсь...

         Вазгер  поднялся на  башню.  Ступени  под  ногами  натужно  скрипели и

пошатывались.  Несколько  бойниц  позволяли совершать почти  круговой  обзор  и

видеть не  только опушку леса,  но  и  далекие стены  города,  однако сражение,

развернувшееся в низине,  нельзя было разглядеть. Вазгер уселся на кучу соломы,

покрытую плащом.  Рядом пристроился тот самый воин,  с которым он говорил, пока

поднимался наверх.  Снаружи было все так же пустынно, даже ветви не колыхались:

так было вчера,  так есть сегодня и так же, наверное, будет завтра, если только

не придет приказ покинуть наконец форт.  Лежащие у  бойниц заряженные арбалеты,

пучки длинных стрел и  луки  с  пока  еще  не  натянутыми тетивами не  вызывали

ничего,  кроме раздражения, да оно и понятно - что толку от оружия, если нельзя

пустить его в ход.

         Над головой гаркнул ворон, закружившись над фортом.

         - Примета  плохая,   -   покачал  головой  воин,  неотрывно  глядя  на

иссиня-черную птицу.

         - Ничего, Аркус, сейчас я эту примету... - Вазгер поднял лежащий ближе

других  арбалет и,  прицелившись,  выстрелил.  Тугая  тетива  громко  щелкнула,

посылая короткий болт  в  небо.  Ворон  еще  раз  громко каркнул,  когда стрела

пронеслась совсем  рядом  с  его  крылом,  и  умчался  в  сторону леса.  Вазгер

досадливо махнул рукой и отбросил арбалет.  Если бы пришлось стрелять из лука -

попал бы наверняка, да уж сделанного не воротишь.

         - Дурная примета, - снова повторил Аркус, нахмурившись. - Откуда здесь

ворону взяться? Не иначе, боги предупреждают... Орнелла, спаси и сохрани нас.

         - Да заткнись ты!  - со злостью рявкнул Вазгер, перезаряжая арбалет. -

Тоже мне -  вестник богов.  Птица и птица,  разве что каркает много.  Жаль,  не

попал только, суп бы неплохой получился.

         Воин махнул рукой и горестно вздохнул:  что поделаешь,  не все верят в

приметы,  но  лучше  иногда  прислушаться к  голосу  разума,  плохая  примета -

одинокий вороний крик.

         - Как думаешь:  правда,  что войско вечных сюда пробирается?  -  снова

заговорил Аркус. Вазгер только пожал плечами:

         - Кто его знает...  Слух-то  идет,  это верно.  Но откуда вечные могут

взять еще столько воинов?  Тысяча, максимум две - вот та помощь, на которую они

могут реально рассчитывать. Но я-то думаю, что даже если это войско существует,

то навряд ли оно успеет прибыть вовремя и изменить ход сражения. И уж наверняка

вечные не попрутся с нашей стороны - это просто нелепо.

         - Надеюсь,  - ответил Аркус. - Я не думаю, что мы сможем сдержать даже

эти две тысячи. Хотя стрел у нас и с избытком, но это нам навряд ли поможет.

         Тут Аркус был,  несомненно,  прав,  но Вазгер все еще не верил, что им

придется вступить в бой с вечными.  Приподнявшись, он указал на одну из бойниц,

откуда открывался вид на широкую  бурую полосу леса.  Стволы деревьев сливались

в единую массу,  и,  лишь напрягая зрение, можно было рассмотреть переплетенные

ветви с поредевшей листвой.

         Так прошел час,  за ним другой.  Вазгер пытался задремать, но холодный

ветер, врывающийся через бойницы, да солнце, которое не закрывала ни одна туча,

сводили на  нет все его усилия.  Аркус за это время даже не сдвинулся с  места,

продолжая  задумчивым  взглядом,   в   котором   пряталась  тревога,   буравить

окрестности.  Только изредка он  поднимал глаза  к  небу,  будто пытаясь что-то

разглядеть.

         - Улетела твоя плохая примета,  успокойся,  - зевнул Вазгер, садясь на

корточки:  сон все равно не шел.  Снаружи так ничего и не изменилось, разве что

шум  все  еще  продолжающегося сражения стал немного тише.  Вазгер дотянулся до

лука  и,  вытащив  из  кожаного мешочка  на  поясе  аккуратно свернутую тетиву,

принялся натягивать ее.  Вазгер не  глядя взял  одну из  лежащих рядом стрел и,

поднявшись, подошел поближе к бойнице. Аркус тоже приблизился и встал рядом.

         - Как  думаешь,  попаду вон в  то  дерево?  -  поинтересовался Вазгер,

указав на опушку.  Аркус,  конечно, не мог догадаться, какое именно из деревьев

имеет в виду тот, а потому только хмыкнул:

         - Попробуй...

         Это,  конечно,  было даже не развлечением,  а простым дурачеством,  но

иначе  бездействие стало бы  пыткой.  Расстояние до  кромки леса  было  почти в

полтора перестрела,  так что точно послать ее в  цель казалось невозможным,  но

Вазгера это ничуть не смущало - ему хотелось развеять скуку.

         - Подержи.  -  Он протянул собеседнику приготовленные стрелу и лук,  а

сам  тем  временем быстро натянул на  запястье костяной щиток  и  металлическое

кольцо на указательный палец.  Воин вернул Вазгеру лук, и тот, натянув тетиву и

тщательно прицелившись,  послал  стрелу  в  сторону леса.  Для  засады в  форте

отбирали хороших стрелков,  но у всех изредка бывают неудачи. Стрела еще только

сорвалась с тетивы,  а Аркус уже прочитал на лице Вазгера глубокое недовольство

- выстрел явно оказался неточен...

         А затем будто страшный сон обернулся реальностью.

         Стрела скрылась среди деревьев, и почти тут же со стороны леса донесся

громкий вопль боли  и  отчаяния.  Из-за  ствола на  опушку вывалилась небольщая

фигурка и упала в траву.

         - Будь я  проклят,  -  прошептал Аркус,  -  Да  это же  хоб...  Вечные

все-таки здесь!!!

         И  тишина  разом  умерла.  Лес  огласился  яростными криками,  полными

невероятной злобы.  На  опушку  ринулось пестрое воинство вечных -  трудно было

даже перечислить всех,  кто  был  здесь.  Тут и  там на  солнце сверкала сталь,

кто-то стрелял в сторону форта,  но стрелы или не долетали,  или сыпались вниз,

ударяясь о стены: лучники вечных были никудышными.

         - Я же говорил - примета! - выкрикнул Аркус, припадая на одно колено у

соседней бойницы и вскидывая первый же подвернувшийся под руку арбалет. Вазгер,

ругнувшись сквозь зубы,  потянулся за следующей стрелой и  отправил ее в толпу,

даже не целясь.  Вечные бежали столь плотно,  что промахнуться было невозможно.

На остальных башнях тоже заметили войско - стрелы посыпались одна за другой, но

Вазгеру было не до того;  чтобы наблюдать. Он механически брал очередную стрелу

и  снова вскидывал лук.  Рядом Аркус продолжал опустошать заранее заготовленные

арбалеты:  когда  последний пошлет толстый болт  в  толпу,  ему  тоже  придется

взяться за лук.  Вот только вся беда в  том,  что тетиву Аркус натянуть пока не

успел,  а это означало, что защитников форта на какое-то время станет на одного

меньше.  Но воин не был виноват: никто не ожидал нападения из леса. Вечных было

около двух тысяч.  Больше всего ужасали бегущие впереди огромные спригганы - их

топот разносился далеко окрест.  На  их уродливых мордах полыхали узкие зеленые

глаза,  а толстые волосатые руки сжимали длинные палаши и боевые топоры. Увидев

этих тварей, Вазгер непроизвольно вскрикнул и, тщательно прицелившись, выпустил

стрелу в одного из спригганов.  Их нужно было уничтожить во что бы то ни стало,

эта  нечисть могла  натворить много  бед,  если  бы  добралась сюда.  Со  всеми

остальными справиться было  гораздо  легче.  Вазгер  прекрасно  осознавал,  что

несущуюся на  форт орду им  не  сдержать и  больше полутора тысяч прорвется.  И

все-таки Вазгер и  остальные не собирались сдаваться так просто.  Войско вечных

пока еще  не  добралось до  форта,  продолжая нестись через пустынное поле,  но

захват укрепления был вопросом лишь нескольких, минут.

         Аркус  наконец  натянул тетиву  и  изготовился стрелять по  несущейся,

будто морская волна,  массе.  Вазгер на миг бросил взгляд через плечо и  увидел

чистое безоблачное небо.

         - Поджигай!!!  -  завопил он не своим голосом.  Внизу, во дворе форта,

была  навалена огромная куча соломы,  веток и  разной трухи,  которую следовало

поджечь в том случае,  если войско вечных будет прорываться с этой стороны. Дым

должен был  стать  сигналом для  их  армии.  Аркус,  поняв,  чем  может грозить

промедление, отшвырнул лук и ринулся к лестнице, на ходу срывая с пояса мешочек

с огнивом. Вазгер снова все внимание устремил на несущихся через поле вечных и,

хладнокровно  прицелившись,   выпустил  еще  одну  стрелу,   которая  вонзилась

сприггану под ключицу.  Тварь громко взревела и  упала в толпу,  придавив своей

тушей цверга и скоге.

         И  только тут  Вазгер заметил,  что  почти никто из  бегущих больше не

падает,  а  если кто и  рушится на  траву,  то не сраженный стрелой,  а  просто

потому, что споткнулся или поскользнулся в грязи.

         - Что  за  дьявольщина?  -  пробормотал  Вазгер,  натягивая  тетиву  и

готовясь выпустить очередную стрелу:  выяснять,  что происходит в  форте,  было

некогда.

         - Эй,  парень.  Обернись!  -  крикнул кто-то из-за спины. Вазгер резко

обернулся,  одновременно опуская  лук,  чтобы  случайно  не  поразить  человека

стрелой.  Взгляд успел выхватить распростертое на ступенях лестницы тело Аркуса

и  высокого воина,  стоящего совсем  рядом.  Вазгер дернулся и  попытался снова

вскинуть лук,  но  не успел.  До блеска отполированный,  покрытый кровью клинок

сверкнул,  взвившись над головой,  а  затем со  свистом рухнул вниз,  принося с

собой страшную боль,  разорвавшую тело от  плеча до паха.  Падая,  Вазгер успел

увидеть чистое небо,  полное солнечного света,  -  и это была самая ненавистная

картина,  которую Вазгер видел за  всю  свою  жизнь:  запалить солому и  подать

сигнал, похоже, никто не успел.

         Полторы тысячи вечных,  продолжая кричать, бежали мимо форта в сторону

рощи, за которой войско людей час за часом теснило их собратьев...

         Да,  все  случилось именно  так:  Вазгер  помнил события того  дня  до

мельчайших деталей.  Он  помнил  каждый  звук,  каждое произнесенное слово,  он

помнил  того,  кто  предал  их.  Сейчас,  по  прошествии стольких лет,  чувства

наемника ничуть не изменились - он все так же искренне и всем сердцем ненавидел

этого человека...  Хотя где-то в глубине души понимал, что двигало им тогда - в

тот  самый  день,  когда он  хладнокровно и  методично вырезал всех  защитников

форта.  Даже в те времена,  когда люди впали в безумие, почуяв запах свободы от

власти  драконов,   еще  находились  такие,  кто  решился  идти  против  мнения

большинства.  Многие из этих протестантов не отваживались брать в  руки оружие,

ограничиваясь лишь злобными выпадами в  адрес Дагмара и его сподвижников,  -  с

этими почти всегда расправлялись быстро: кого казнили, кого изгоняли из города.

Но были и те, кто решался на подлинное безумие - воевать против таких же людей,

как они сами,  на стороне вечных.  Такие воины обычно становились добровольными

смертниками,  в  самый разгар битвы ударяя в  спину тем,  кто им  доверял.  Вот

только  прежде,  чем  погибнуть  самим,  предатели,  переметнувшиеся к  вечным,

успевали отправить на тот свет немало воинов.

         Этот был именно из таких переметчиков.  Вазгер понимал, что он борется

за  свои идеалы,  за  тот мир,  который считает лучшим.  Но предательский удар,

нанесенный по  защитникам форта,  удар,  которого никто не ожидал и  ожидать не

мог,  -  забыть и простить нельзя. Если бы воин вступил в честный бой, никто не

посмел бы  бросить ему и  слова упрека,  но  он сам нацепил на себя несмываемое

клеймо предателя.

         Вазгер  продолжал неотрывно смотреть на  человека за  соседним столом.

Рука  невольно поглаживала скрытый  под  курткой  уродливый шрам.  С  какой  же

ненавистью должен был  быть нанесен удар,  чтобы клинок,  словно гнилую тряпку,

прорвал крепкую кольчугу и так располосовал тело? Но на лице воина в тот раз не

было  и  следа ненависти -  только чувство собственного превосходства и  честно

исполненного долга.  А  еще  наемник не  мог понять,  как этот человек оказался

здесь,  в городе,  который посмел предать.  Судя по его одежде и окружению, это

был знатный и богатый человек. Как он мог этого добиться?

         Вазгера захлестнул гнев. Сейчас наемник готов был кинуться на сидящего

впереди воина и свернуть его поганую шею.

         - Эй, ты чего? - затормошил его за рукав сидящий по соседству ветеран.

Его явно испугало выражение лица командира.  И  эти слова помогли Вазгеру снова

обрести власть над собой.  Он  всего полчаса назад пытался внушить мальчишке на

улице,  что  гнев далеко не  лучший советчик,  однако сам едва не  стал жертвой

собственных чувств. Нельзя бросаться в схватку очертя голову.

         Гнев  медленно уходил,  уступая  место  мрачной решимости.  Теперь  на

командира с  тревогой и недоумением смотрели все пришедшие с ним воины,  однако

никто так и не решился узнать, что происходит.

         Наемник медленно поднялся,  стиснув рукоять меча.  Зариан  (так  звали

предателя),  сидящий впереди,  все еще ничего не замечал, продолжая разговор, -

ему  было глубоко безразлично,  что  происходит вокруг.  На  лице его  блуждала

задумчивая полуулыбка,  которая изредка пропадала,  и  тогда  на  лице  на  миг

проступало выражение брезгливости, которое воин, впрочем, торопился стереть.

         Шагнув в проход между столов, Вазгер вытащил меч и направился прямиком

к  столу,  за  которым расположились воины,  окружавшие предателя.  Наемник шел

медленно,  не  отрывая взгляда от  воина в  вычурной кирасе.  Мужчина за столом

наконец поднял глаза и встретился взглядом с Вазгером.  Зрачки его расширились,

брови сошлись,  рука рванулась к скрытому под плащом мечу.  Он сразу понял, что

от него нужно приближающемуся воину.

         - Помнишь стычку у форта, гаденыш? - взревел наемник.

         - Убейте эту пьяную мразь!  - рявкнул Зариан, указывая острием меча на

приближающегося Вазгера.  Вазгер,  еще  крепче стиснув меч и  поняв,  что драка

грозит нешуточная,  бросился на окруживших Зариана воинов. Наемник знал, что те

и понятия не имеют, кто тот человек, с которым они делят хлеб и вино, но выбора

у Вазгера не было.

         - Держись,  командир!  -  послышалось за спиной,  и Вазгер узнал голос

одного из своих воинов. Раздался звук отшвыриваемых скамеек и топот ног.

         - Назад,  это приказ! - крикнул наемник не оборачиваясь: с Зарианом он

разберется сам. Не останавливаясь, он со всего маху влетел в самую гущу воинов,

размахнулся мечом. Он не задумывался над тем, что делал: тело двигалось само по

себе.  Звон мечей рвал тишину на части.  Блики,  рожденные свечами и  факелами,

скользили по лицам дерущихся,  искажая и  без того превратившиеся в  злые маски

физиономии.  Под  напором трех  мечей Вазгер вынужден был  отступить и  уйти  в

глухую защиту - ему противостояли действительно отличные воины.

         Наемник старался держать всех противников в  поле зрения,  чтобы никто

не смог подобраться со спины,  хотя и понимал, что в случае чего солдаты из его

отряда  криками вовремя предупредят об  опасности.  Теперь Вазгер бился  против

двоих,   остальные  решили  пока  повременить  с  нападением.  Шелест  клинков,

смешанный с топотом и звоном,  продолжался минут пять. За это время и Вазгер, и

его противники сумели нанести друг другу по нескольку незначительных ран.

         Вазгер  чувствовал,  что  слабеет.  Это  было  почти  не  заметно,  но

полученные раны  давали о  себе  знать.  Нужно было заканчивать бой  как  можно

скорее. Взревев, наемник снова перешел в наступление, и вскоре его напор принес

свои  плоды.  Воин,  допустивший ошибку в  защите,  без  вскрика осел,  даже не

дотянувшись вскинувшимися было руками до раскроенного черепа.

         Неожиданно один  из  противников улучил  момент  и,  схватив свободной

рукой стоящий поблизости стул,  швырнул его  Вазгеру в  голову.  Чтобы избежать

удара,  наемник  вынужден был  припасть на  одно  колено,  чем  и  не  замедлил

воспользоваться второй боец.

         Перед глазами Вазгера блеснул клинок, и все исчезло во тьме.

        

        

         Интермеццо

         В ЛЕСАХ НЕДАЛЕКО ОТ МЭСФАЛЬДА

         Огромную поляну,  поросшую высокой, почти по пояс травой, окружали стройные деревья,  сучья которых начинались от самой земли и сплетались в непроходимую колючую стену.          

         Несмотря на  то что вокруг царствовала осень, глаза резала невероятная

зелень.  Листья будто  только что  выбились из  почек и  теперь поблескивали на

солнце. Трава оказалась и того ярче: светясь, будто изумруд, она почти неслышно

шелестела на ветру.  Радужный купол,  скрывающий поляну, отливал серебром, но в

то же время казался абсолютно прозрачным.

         В  центре  поляны  стояли восемь дорогих кресел,  обитых нежно-розовой

замшей. Лишь одно кресло было полностью черным и матовым.

         Царила совершенно особенная тишина:  такой никогда ранее не  бывало на

земле.  Не  пели птицы,  а  трава хотя и  шелестела,  но  не  хотелось верить в

реальность  этих  звуков  -   их  как  будто  и  не  было  вовсе.   Только  что

распустившиеся цветы  плотно оплетали ножки кресел,  будто стараясь удержать их

на  земле.  Мясистые  голубовато-желтые  лепестки  источали  несильный  терпкий

аромат, от которого немного кружилась голова.

         Воздух над креслами потемнел,  заколебался и  сгустился,  формируясь в

восемь  величавых  фигур.  Сначала  возникла  невысокая девушка  в  колышущейся

прозрачно-синей   юбке.   На   обнаженную   грудь   свешивался  тяжелый   кулон

небесно-голубого  цвета,  полный  мерцающих искорок.  В  руке  девушка  держала

небольшой цветок,  который то  обвивался вокруг ее  запястий,  то распрямлялся,

превращаясь в призрачный жезл.  Орнелла,  откинувшись в кресле, принялась ждать

появления остальных.

         Следующим явился Имиронг, а за ним и отец Орнеллы Ньёрмон. На этот раз

оба были облачены в  одинаковые хитоны,  едва доходящие до  колен,  и  плетеные

золотые  сандалии  на  высоких  каблуках,  разве  что  одеяния  Имиронга,  были

традиционно желто-зелеными,  а  Ньёрмона -  столь же синими,  как и  у  дочери.

Летний бог  почти изгнал из  своих глаз  языки огня,  оставив лишь  беснующиеся

искры  внутри  радужных зрачков.  Отец  океанов сменил свою  водяную диадему на

корону в виде застывшей волны.

         Спустя несколько минут в  соседнем с  Орнеллой кресле материализовался

Каниос.  Он  ничуть не  изменился с  момента последней встречи,  разве что  его

туманная тога стала чуть более плотной,  а  в  ушах сверкали серьги из дождевых

капель.  Оглядевшись,  он удовлетворенно кивнул и принялся так же молча,  как и

остальные, ожидать появления оставшихся.

         Почти тут же в  розовых креслах возникли еще трое.  Амфарон и Брэннета

облачились в  одинаковые шелковые рубахи и  широкие брюки  с  бахромой.  Только

женщина была босой,  а  мужчина носил высокие,  до  середины бедра,  сверкающие

сапоги.  Создатели магии  держались за  руки.  Волосы  Брэннеты были  уложены в

высокую прическу.

         Везэльд появился между Амфароном и Имиронгом.  Борода его была коротко

подстрижена,  из косы исчезла вплетенная в нее трава, зато пучки растительности

торчали теперь из-за ушей, будто нимбом обрамляя голову.

         - Райгар,  как всегда,  заставляет себя ждать,  -  недовольно произнес

Ньёрмон,  искоса взглянув на пустое черное кресло, над которым все еще клубился

непрозрачный туман.

         - Ты  же его знаешь:  он проводит в  этом мире времени больше,  чем мы

все, вместе взятые. Тем более что никто из нас, кажется, никуда не торопится, -

парировал Амфарон.

         Ньёрмон хотел было ответить, но не успел.

         - Прошу прощения за опоздание,  -  раздался громкий голос,  и в черном

кресле   оформилась  наконец  плотная  фигура  Райгара,   обтянутая  серебряной

кольчугой.  Шлем он держал в одной руке,  а плащ из вороньих перьев - в другой.

Райгар  оказался единственным,  кто  ничего  не  изменил в  своем  одеянии.  Он

перебросил плащ через спинку кресла,  а  шлем подбросил высоко вверх,  где он и

повис, опираясь на небольшое пурпурное облачко.

         - Итак,  -  включился в  разговор Имиронг,  -  теперь все  в  сборе...

Признаю,  дорогой Незабвенный,  как  тебя зовут эти твари,  ты  довольно сильно

заинтриговал нас.  Все, что ты задумал, и вправду занимательно, однако, похоже,

твой замысел сорвался,  как и все то,  что исходило от тебя ранее.  Смертный по

имени Вазгер,  играющий одну из ключевых ролей в этой истории, выбыл из игры, а

без его участия все пойдет кувырком. Скучно...

         - Почему же? - пожал плечами Райгар, улыбнувшись. - Ведь этот смертный

не единственный,  кому нужен кусок нашего Дара.  Есть еще множество других, кто

заинтересован в деле ничуть не меньше. По меньшей мере двенадцать тварей заняты

погоней за  частями Пламенеющего Шара,  -  не  думаю,  что из-за  того,  что их

поубавилось,  происходящее будет менее забавным и  интересным.  В конце концов,

смертный Вазгер далеко не  ключевая фигура в  нашей истории,  и  устранение его

вряд ли повлияет на что-либо.

         - Не скажи,  - резко заметил Везэльд, поглаживая бороду. - Получается,

что твоим тварям Охотникам не  составит никакого труда добыть осколок из замка,

ведь  на  их  пути  не  будет  стоять  достойный противник.  Пока  что  борьба,

развернувшаяся из-за пары других осколков,  выглядит гораздо занимательнее,  не

так ли?

         - Возможно,  -  легко согласился Райгар.  -  Но  мы  собрались,  чтобы

обсудить то, что касается поисков именно этой части Дара, и я считаю неуместным

говорить о вещах, до того не касающихся.

         - Прости,  наш  дорогой Незабвенный,  но  Дар в  истоке своем един,  а

значит,  и  все  то,  что касается его осколков,  подлежит обсуждению в  равной

степени, - возмутился Ньёрмон. - Может, ты и замыслил все это в одиночку, но не

забывай,  что мир этот создавали мы вместе и Шар -  это наше общее творение. Из

чего следует,  что мы имеем такое же право решающего голоса,  как и ты,  - тебе

придется считаться с нашим мнением.

         Райгар нахмурился.  Ему пришлись не по нраву слова Зимнего бога: он не

терпел подобных замечаний ни от кого, а исключение мог сделать лишь для Орнеллы

- однако та  молчала,  потупившись.  Глаза  Райгара превратились в  пару  узких

черных щелок,  в которых метались рубиновые молнии. Щеки втянулись и подбородок

заострился -  лицо бога приобрело хищное выражение, теперь он больше походил на

большую грозную птицу, застывшую на краткий миг, но готовую сорваться со своего

места и  броситься на  жертву.  Собравшиеся невольно вздрогнули:  хоть  никто и

никогда не  произносил этого вслух,  хоть никто и  не  делил богов на сильных и

слабых -  все они были одинаково могучи,  -  но  все,  от Имиронга до Брэннеты,

безоговорочно признавали Райгара своим  главой.  Райгар,  разумеется,  все  это

прекрасно знал, но никогда не ставил себя выше остальных; гораздо занимательнее

казалось забавляться с  сотворенным миром -  поднебесным и  Изнанкой,  там было

столько простора для деятельности...

         - Успокойся,  Райгар,  прошу тебя, - пришел на помощь Имиронг, который

слыл самым миролюбивым и не любил ссор между собратьями.  -  Право,  нет причин

для вражды.  Ньёрмон,  конечно,  в чем-то прав, но все же именно благодаря тебе

жизнь в нижних мирах вошла в новое русло -  тебе и карты в руки. Однако пойми и

нас:  нам не слишком-то весело оставаться пассивными наблюдателями в  то время,

когда  только  ты  подталкиваешь  события  в  сотворенном  мире,  заставляя  их

развиваться по твоему разумению...

         - Не продолжай, я понял тебя. - Гнев Незабвенного сменился благодушной

улыбкой.  -  Возможно,  я  допущу вас  к  моей  игре,  но  только с  некоторыми

ограничениями. Надеюсь, эту маленькую вольность вы мне великодушно простите...

         Над   поляной  разнесся  приглушенный  ропот.   Собравшиеся  принялись

обсуждать слова Райгара,  которые можно было истолковать далеко не  однозначно.

Все-таки боги не привыкли,  чтобы кто-то ограничивал их. Если бы все, о чем шел

сейчас разговор,  было  личным делом  Незабвенного -  это  одно,  но  предметом

обсуждения  являлся  мир,  сотворенный  всеми  богами,  и  это  давало  каждому

определенные  права...   Больше  других  возражал  Ньёрмон,   чуть  с   меньшим

энтузиазмом его поддерживал Каниос,  но в  целом ситуация складывалась не в  их

пользу  -   большинство  склонно  было  согласиться  с   предложением  Райгара.

Незабвенный решился открыться полностью, видя, какой оборот принимает разговор:

         - Я предлагаю вам наравне с собою решать,  как поступать с теми,  кого

вам заблагорассудится ввести в погоню за осколками Шара.  А все те, кто зовется

Черными Охотниками,  принадлежат мне, и только мне. Если я узнаю, что кто-то из

вас тайком от меня попытается манипулировать ими...  -  Райгар не договорил, но

так стиснул кулак, что затрещали сухожилия.

         - Позволь узнать границы наших возможностей?  - сохраняя вежливый тон,

спросил Имиронг.

         - Здесь нет секрета,  -  развел руками Незабвенный.  -  Основа замысла

проста:  смертные пытаются доставить осколки  Великим  Змеям,  а  мои  Охотники

постараются донести их на стык поднебесного мира и Изнанки,  чтобы я забрал наш

Дар.  Честно говоря,  меня  мало волнует конечный результат:  если поставленная

перед Черными Охотниками задача окажется для них непосильной и Шар обретут Змеи

- что ж, это не так уж страшно.

         - То  есть  ты  предлагаешь нам  всем играть против тебя?  -  уточнила

Орнелла.  - Ты оставляешь себе своих Охотников-тварей, а нам отдаешь остальных?

И  мы  имеем полное право противостоять твоим созданиям,  возводить на  их пути

любые преграды?

         - Так же как и я на пути ваших,  - согласился Райгар. - Но повторю еще

раз -  сама основа игры должна остаться неизменной:  вы  выступаете на  стороне

драконов,  а я - на стороне Черных Монахов. Так мы решим раз и навсегда, кто из

нас чего стоит.

         Поднявшийся ветер  взъерошил густые волосы Незабвенного.  В  руке  его

возник алмазный кубок, полный розоватого вина.

         - Полагаю,  мы договорились?  - плутовато улыбнулся он, вскинув брови.

Настороженность и недоверие оказались столь тщательно скрыты за обезоруживающей

внешностью,  что никто не  заметил их.  Перед каждым из кресел возникли высокие

столики  из  полированной яшмы,  на  которых стояли  наполненные кубки.  Райгар

безошибочно определил,  кому из собравшихся какой напиток подходит больше, - во

всяком случае, каждый принял свой кубок.

         Незабвенный дождался,  пока остальные поднимут бокалы, а затем коротко

кивнул, принимая это как согласие на свои условия, и осушил кубок до дна, после

чего тот мгновенно растаял в воздухе.

         - Разговор на  этом  можно считать завершенным?  -  осведомился он  и,

протянув руку,  подхватил медленно опустившийся на ладонь шлем,  который тотчас

же водрузил на голову.

         - К сожалению, нет, - качнула головой Брэннета, чуть приподнимаясь над

своим креслом, - мы так и не прояснили вопрос о твари по имени Вазгер...

         - Теперь это меня не касается,  -  жестко парировал Райгар. - Только я

хочу,   чтобы  вы  знали  -  Вазгер  все  еще  продолжает  погоню  за  осколком

Пламенеющего Шара. Вам бы следовало повнимательнее относиться к происходящему в

мире.

         Едва произнеся это, Незабвенный запахнул плащ, мгновенно оказавшийся у

него на плечах, и исчез.

         - Постой! - запоздало крикнула ему вслед Брэн-нета. - Так он жив?!

         Ответом ей послужило молчание.

         Поляна  постепенно пустела.  После  столь  неожиданного ухода  Райгара

никто  больше не  произнес ни  слова,  хотя  на  лицах застыли сотни так  и  не

высказанных вопросов.

         Чуть  дольше других задержался на  поляне Везэльд.  Старик поднялся из

кресла  и  задумчиво обошел  восемь  опустевших кресел,  каждое из  которых еще

хранило тепло  сидевших в  них,  и  только  место  Райгара оставалось холодным.

Покачав  головой,  Везэльд что-то  тихо  прошептал и,  сложив  руки  на  груди,

медленно воспарил над землей.

         Огромная радуга ударила в накрывший поляну прозрачный невидимый купол,

вымывая из реальности кресла,  высокую сочную траву и густые кроны деревьев.  А

когда все исчезло,  в  лес вернулась обычная дождливая осень с  ее пожелтевшими

листьями,  наполовину облетевшими кронами  и  увядшей  травой,  которую  трепал

ветер, сквозящий от верхних веток до самой земли.

        

        

         Глава 5

         ДВОРЦОВЫЕ ИНТРИГИ

        

         Тучи собирались над королевским дворцом с  самого утра.  Солнце еще не

успело осветить небо,  согнать с  него тусклые бусины ночных звезд,  а  со всех

сторон из-за  горизонта уже  слетались темные облака.  Они отвергали все законы

природы,  двигаясь против ветра и собираясь в огромную шапку над башнями замка.

По мере восхода дневного светила густые тучи окрашивались в  мрачные насыщенные

цвета от темно-серого до густо-синего. Изредка попадались даже огненно-красные,

каких отродясь не видывали в  Империи.  Среди туч то и  дело вспыхивали молнии,

однако никто не услышал раскатов грома.

         В городе в этот день было непривычно тихо: слишком жуткой и нереальной

казалась развернувшаяся в  небесах картина.  Время от  времени особенно яркие и

ослепительные молнии разрывали небосвод на  части,  и  тогда  горожане в  ужасе

закрывали головы руками и спешили укрыться за дверьми или в подворотнях, ожидая

небесной кары.  Солнце скрылось за тучами и будто исчезло. Его косые лучи можно

было разглядеть разве что за пределами города,  где не было облачной шапки.  Но

даже и там резали глаз отсветы молний.

         Не было ни дождя, ни ветра. Холодный осенний воздух недвижимо стоял на

улицах, по лужам не пробегала редкая рябь, а флаги у ворот королевского замка и

на его башнях бессильно повисли.

         Дагмар не мог оторвать взгляд от окна:  небо,  казалось,  сошло с ума.

Королю было не по себе: этой ночью он почти не спал, а в те несколько часов, на

которые он смог-таки забыться,  ему снились кошмары.  Дагмар терялся в догадках

относительно того,  что может последовать за явлением огненных туч,  - ведь это

наверняка являлось  знамением.  Маг  Халиок,  к  которому  король  не  замедлил

отправиться,  тоже  не  мог  ничего  сказать о  происходящем.  Король Мэсфальда

обругал мага последними словами и  пригрозил,  что если тот до вечера не отыщет

объяснения происходящего над  городом,  то  пусть  лучше сразу подыскивает себе

тепленькое местечко подальше от дворца.  В  ответ Халиок смиренно заметил,  что

как  бы  вскоре  им  обоим  не  пришлось  оказаться в  местах  отдаленных,  чем

окончательно вывел Дагмара из себя.  Король был так взбешен,  что чуть не отдал

приказ схватить мага и  бросить в подвалы Черного Замка,  но вовремя одумался и

не совершил столь грубой ошибки,  о которой пожалел бы впоследствии. Ведь зерна

истины в  словах Халиока,  несомненно,  были:  Дагмар медленно,  но верно терял

поддержку жителей Мэсфальда,  хоть ему  все еще продолжали подчиняться.  Однако

сегодняшнее событие  вполне  могло  еще  больше  подорвать  доверие  горожан  к

Дагмару, разбередив в них самые дикие суеверия. И это злило Дагмара еще больше,

чем бессилие Халиока.

         Дагмар  отошел наконец от  окна  и,  усевшись в  кресле,  погрузился в

раздумья.  Его клонило в сон, однако он старался отогнать чувство усталости. На

сегодня было запланировано очень много дел,  но  король никак не  мог заставить

себя  выйти из  комнаты:  он  чувствовал,  что,  как  только он  окажется среди

обитателей дворца,  пойдут рассуждения о необычном атмосферном явлении и глупые

разговоры, которые в его состоянии были просто непереносимы...

         Досадливо крякнув,  Дагмар  рывком  поднялся и  принялся мерить шагами

комнату. Самоцветный меч чуть поблескивал в нише, отражая свет молний. Алмазный

василиск на рукояти с зажатым в зубах камнем подрагивал, будто живой, - Дагмару

казалась занимательной такая странная игра света, и он почти не отрывал взгляда

от укрытого в нише сокровища.

         Неожиданно сильная вспышка молнии привлекла внимание короля. Подойдя к

окну,  он  высунул голову и  поднял глаза к  небу.  То,  что Дагмар увидел там,

настолько потрясло его,  что он застыл с  открытым ртом,  вперив взгляд в самую

гущу туч.  Мрачные краски исчезли с  небосклона,  по облакам пробегали радужные

концентрические круги,  центр которых находился над самым центром дворца. Белые

и  алые  молнии,  чередуясь,  били  в  высоченный  золотой  шпиль,  на  котором

безжизненно повис стяг с  вытканным на  нем гербом Мэсфальда.  Шпиль должен был

давно  оплавиться,  а  полотнище превратиться в  пепел,  однако ничего этого не

происходило.

         Король не  сразу понял,  что кто-то  настойчиво трясет его за  плечо и

что-то  кричит в  самое ухо,  а  когда обернулся,  увидел одного из гвардейцев,

который должен был стоять на страже у входа в его покои.

         - Государь, там Кефра... в смысле ваша супруга... она рожает!

         Дагмар не обратил внимания на то, что гвардеец сначала назвал его жену

просто по имени,  позабыв об этикете.  Наверное, ему даже и в голову не пришло,

что  солдат  заговорил  с  ним  неподобающим образом,  услышанное поразило  его

больше, чем происходящее за окном...

         Отшвырнув гвардейца,  Дагмар ринулся вон из  комнаты и  помчался через

залы и коридоры, не оглядываясь по сторонам. Слуги и чиновники спешили убраться

с  его  пути,  провожая  короля  удивленными  и  испуганными взглядами.  Многие

попросту не замечали Дагмара, прилипнув к окнам и глядя в небо.

         И  все же  он  на какое-то время замер,  пробегая по открытой галерее,

колонны которой,  заменяющие стены,  были увиты каменными,  но  очень схожими с

живыми цветами.  Отсюда открывался вид  почти на  весь  замок.  Дагмар увидел и

покинутую  им  несколько  минут  назад  башню,  и  покатые  дворцовые крыши,  и

флагштоки  над  воротами,   и  высокие  золотые  шпили...  Разноцветные  молнии

вонзались теперь  в  два  высящихся рядом  шпиля.  Величественные фонтаны искр,

рассыпающихся во все стороны,  слепили глаза, невозможно было спокойно смотреть

на эту феерию огня и света.  У Дагмара перехватило дыхание.  Стиснув кулаки, он

стоял задрав голову вверх,  не  в  силах оторвать глаз от горящего на верхушках

шпилей огня.  Две  звезды -  стучало у  него  в  мозгу -  две  звезды,  которые

предсказал в своей рукописи сумасшедший монах...

         У  дверей,  ведущих в  комнату Кефры,  Дагмар нос к  носу столкнулся с

магом Халиоком. Тот раньше короля узнал о том, что творится во дворце, ведь жил

он гораздо ближе к покоям Кефры,  однако появились они одновременно.  У Дагмара

зародилось смутное подозрение, что Халиок нарочно поджидал его прихода.

         - Это  он,   богоравный.  -  Маг  кивнул  на  плотно  закрытую  дверь,

внимательно посмотрев на короля. - Я боюсь.

         Дагмар только пожал плечами.  Что он мог ответить на это?  Нет,  он не

боялся,  хотя чувства Халиока были вполне объяснимы. Возможно, маг знал гораздо

больше,  чем поведал королю при их разговоре о сыне Кефры и Ханга. Собравшись с

духом,  король распахнул дверь и шагнул за порог.  Халиок проскользнул за ним и

захлопнул створки,  оградив покои Кефры от десятков любопытных глаз:  у  покоев

королевы уже успела собраться небольшая толпа.  В основном здесь были слуги, но

присутствовал кто-то из Совета да пара придворных. Никто не обратил внимания на

стоявшего  позади  всех  и  чуть  в  стороне  королевского  казначея,   который

внимательно прислушивался к  каждому  слову  и  едва  заметно вздрогнул,  когда

услышал слово «богоравный».  Однако,  кроме него, никто из собравшихся, похоже,

не  услышал  сказанного Халиоком  правителю Мэсфальда.  Постояв  еще  некоторое

время,  казначей незаметно подошел к  одному  из  слуг  и,  шепнув ему  что-то,

быстрым шагом направился прочь от покоев Кефры.

         Дагмар  же,   едва  оказавшись  внутри,  отстранил  попытавшуюся  было

остановить его няньку и подошел к кровати,  возле которой суетилась повивальная

бабка и  две ее помощницы.  Кефра громко стонала,  то и  дело срываясь на крик.

Крики заглушал зажатый в  зубах платок.  Лицо  ее  было совершенно белым и  все

блестело от  обильно покрывшего его пота.  Покрасневшие глаза были выпучены,  в

них застыла мука и боль.

         - Вам  лучше  уйти,  повелитель,  -  настойчиво  повторила  нянька  не

терпящим возражения тоном.  Дагмар никак не отреагировал на эти слова. Повитуха

бросила  косой  взгляд  на  вошедших и  что-то  пробурчала -  явно  не  слишком

любезное.  Она,  похоже, не видела разницы между королем и простым горожанином,

для нее все они были одинаковы.

         - Стойте там,  вы  ничем не  поможете,  -  чуть громче произнесла она,

отвернувшись.

         Халиок,  не  слушая  повитуху,  чуть  ли  не  подбежал  к  королеве  и

распростер над  ней руки,  в  одной из  которых болтался подвешенный на  тонкой

серебряной цепи  оправленный в  грубый чугун  переливающийся аметист.  Повитуха

что-то  сердито  крикнула  ему  и  махнула  рукой,  прося  отойти,  но  маг  не

отреагировал на ее слова,  впившись взглядом в оголенный живот Кефры.  В другой

руке Халиока неведомо откуда появился развернутый свиток,  испещренный крупными

символами,  которые складывались в  слова.  Однако Дагмар не  мог  понять смысл

текста, хотя и видел его довольно отчетливо, - язык был ему незнаком.

         Повивальная бабка,  поняв наконец, что мага ей не переубедить, целиком

переключила свое внимание на Кефру. Та продолжала кричать и куда-то рвалась, но

полотенца,  которыми она была притянута за руки к столбикам кровати,  сковывали

ее  движения.  Как  только  Халиок  произнес первые  слова,  которые  тщательно

считывал из  свитка,  Кефра успокоилась и  перестала метаться в  постели,  даже

крики ее  стали тише.  Повитуха бросила на мага удивленный косой взгляд,  но не

сказала ни слова.  Халиок, чуть передохнув, тяжело вздохнул и, покрепче стиснув

камень  и  свиток,   принялся  что-то  говорить  нараспев.   Дагмар  готов  был

поклясться, что маг повторяет слова, начертанные в свитке; однако глаза Халиока

были закрыты,  а  веки чуть трепетали,  лишь изредка между ними мелькала тонкая

полоска белка и кусочек радужки.  Неожиданно Дагмар заметил, что Кефра тихонько

вторит словам мага,  впадая в своеобразный транс.  Голос Халиока становился все

тише.  Аметист  начал  наливаться густой  синевой,  в  глубине  камня  заиграли

маленькие  искорки,  которые  постепенно разрастались,  превращаясь в  медленно

вращающуюся воронку,  заключенную внутри  самоцвета.  Камень,  испуская  слабое

призрачное сияние,  начал  раскачиваться,  описывая над  животом Кефры  широкие

крути.

         Король не мог понять,  что делает Халиок, но не мешал ему: маг гораздо

лучше  разбирался в  происходящем.  Над  дворцом  все  еще  продолжали сверкать

молнии. Несмотря на то что окна были плотно занавешены, а комната ярко освещена

изнутри, огненные сполохи проникали сюда.

         Халиок  между  тем  продолжал  священнодействовать  над  распростертой

королевой.  Камень в  его руке продолжал раскачиваться,  но теперь пульсировал,

озаряя вздувшийся живот женщины призрачным синим светом.  За окном полыхнуло, и

аметист в ответ тоже вспыхнул,  на миг обратив лица всех,  кто находился в этот

момент в  комнате,  в  жуткие синие маски.  Король непроизвольно зажмурился,  а

когда снова открыл глаза, то увидел, что Халиок, слабо вскрикнув, начал оседать

и  валиться на  спину.  Тело его окутывали тысячи разноцветных искр,  руки были

будто объяты серым пламенем, которое стекало с пальцев и падало вниз, почти тут

же  исчезая в  воздухе.  Однако ни  свитка,  ни  камня маг так и  не  выпустил,

продолжая крепко сжимать их в руках. Аметист продолжал пульсировать, разгораясь

все ярче,  а  потом из глубины камня словно всплыла красная волна,  и самоцвет,

полыхнув в последний раз, разлетелся в пыль.

         Подхватив падающего Халиока,  Дагмар оттащил его к стене и усадил там.

Глаза мага были открыты,  но совершенно пусты и безжизненны, несмотря на то что

грудь Халиока мерно вздымалась,  а  легкие с хрипом втягивали воздух.  Роящиеся

вокруг его  тела искры постепенно таяли,  руки уже не  казались пылающими,  как

было поначалу. Свиток наконец выпал из разжавшихся пальцев и с шелестом упал на

пол, на глазах превращаясь в пепел.

         Кефра,  лишившись поддержки мага, снова ощутила страдания роженицы. Ее

громкие вопли заставили сердце Дагмара болезненно сжаться. Повитуха же как ни в

чем  не  бывало  продолжала выполнять порученную ей  работу.  Она  все  так  же

успокаивающе разговаривала с  Кефрой,  но  теперь в  ее  голосе появились нотки

сильного беспокойства и  даже  страха.  Впрочем,  королева была сейчас в  таком

состоянии,  что навряд ли  заметила эту перемену.  Дагмар понял,  что что-то не

так,  хотя не очень разбирался в таких делах. Повитуха тревожилась все больше и

больше, ее не успокоила даже появившаяся наконец головка ребенка.

         Танец молний за  окнами,  казалось,  достиг своего апогея.  Яркий свет

лился в  комнату сквозь щели  в  шторах,  заставляя тени  на  стенах змеиться и

дрожать.  Кефра вдруг завопила так,  что Дагмар вздрогнул и  стиснул зубы.  Ему

стало жутко -  не мог человек так кричать,  просто не мог. Дагмар множество раз

слышал,  как  кричат  от  горя  и  боли,  слышал вопли  обреченных на  гибель и

смертельно раненных,  слышал крики отчаяния и  страха,  но Кефра кричала иначе.

Следом за ней завопил и Халиок. Стиснув ладонями виски, он закрутился на месте,

выпучив глаза,  но ничего не видя вокруг.  Наконец ноги его подогнулись,  и  он

упал,  продолжая сжимать голову  руками.  Вместо крика  из  горла  мага  теперь

вырывались только нечленораздельные тихие хрипы.

         - Ну же,  еще немножечко, - взмолилась повитуха. В голосе ее смешались

мольба и страх. - Уже почти все, девочка моя!

         А  потом наступила внезапная тишина.  Это  было  так  неожиданно,  что

король поначалу попросту не понял, что произошло. Маг Халиок распластался у ног

Дагмара,  тяжело и неровно дыша. Нянька застыла у дверей, уткнув лицо в ладони.

Помощницы  повивальной бабки  склонились  над  распростертым на  кровати  телом

Кефры.  Глаза ее были открыты,  но безжизненно смотрели куда-то в  сторону,  из

уголка рта  по  щеке  стекала тонкая струйка слюны.  Повитуха,  держа на  руках

маленькое  мокрое  тельце,   сосредоточенно  что-то  проделывала  с  ним.   Так

продолжалось едва ли мгновение,  а потом все вновь пришло в движение. Раздались

встревоженные голоса  женщин,  нянька  Кефры  заголосила,  тряся  головой и  не

отрывая рук от  лица.  Маг начал подниматься,  опираясь на  протянутую Дагмаром

руку.

         - Все, как было предсказано, - прошептал он, дрожащим пальцем указывая

на повитуху с ребенком.  Король,  ни слова не говоря,  подошел к ней и, даже не

взглянув на  Кефру,  склонился над  младенцем.  Бабка уже успела прочистить ему

дыхательные  пути,  но  вместо  того,  чтобы  кричать,  ребенок,  нахмурившись,

внимательным -  не детским -  взглядом одарил окруживших его людей.  Неожиданно

его  глаза  залила  непроглядная  чернота,   а   на  месте  зрачков  заблестели

желто-золотые искры.  Это продолжалось недолго,  всего несколько секунд,  после

чего  глаза  младенца  вновь  приняли  нормальный  вид.   Взгляд  его  сделался

бессмысленным,  как и подобает новорожденным, а затем ребенок заплакал. Следует

отдать  повитухе должное:  она  хоть  и  побледнела,  увидев  почерневшие глаза

младенца, но не отбросила его, а продолжала крепко держать ребенка на руках.

         Некоторое время  Дагмар и  Халиок стояли неотрывно глядя на  плачущего

мальчика,  который теперь выглядел совершенно обычно,  а  затем,  ни  слова  не

говоря, одновременно направились к выходу.

         - Государь,  -  дрожащим голосом окликнула короля повитуха,-  что  мне

делать с... с этим... ребенком?

         Женщина далеко не  сразу нашла,  как ей  называть младенца,  увиденное

потрясло ее  настолько,  что она никак не могла унять трясущиеся руки.  Дагмар,

взглянув на повитуху через плечо, брезгливо поморщился и ответил:

         - Найди ему кормилицу,  и  чтоб следили за ним пуще глаза.  И  еще вот

что:  если скажете кому-нибудь о том,  что здесь видели,  - пощады не будет, не

ждите.

         Женщины испуганно закивали, нянька все еще продолжала рыдать над телом

королевы.  Дагмар так и не взглянул на нее,  переступая порог комнаты.  Со всех

сторон сразу  послышались чужие  голоса.  Кто-то  о  чем-то  спрашивал,  кто-то

предупреждал -  король никого не слушал.  Лишь отойдя на достаточное расстояние

от покоев супруги и удостоверившись,  что рядом никого нет, Дагмар наклонился к

самому уху Халиока,  который все еще неотступно следовал за  ним,  и  произнес,

отчетливо проговаривая каждое слово:

         - Распорядись о  похоронах.  Повитуху,  ее помощниц и няньку моей жены

казнить, но так, чтобы никто ни о чем не узнал. - Король задумался на несколько

секунд,  что-то напряженно решая,  а  затем твердо добавил:  -  Убей Ханга -  и

сделай это как можно быстрее. Мне ненавистен этот ребенок.

         - Он богоравен, - тихо произнес Халиок, качая головой.

         - А мне наплевать!  -  вспылил Дагмар,  рубанув рукой по воздуху.  - Я

ненавижу этого выродка и знать ничего не хочу!

         Продолжая изрыгать проклятия, Дагмар направился прочь по коридору.

         Халиок поморщился,  отгоняя неприятные мысли.  Нужно было  сделать еще

многое,  и  притом чем скорее,  тем лучше.  Дагмар был прав в  одном:  женщины,

ставшие свидетельницами родов, должны были замолчать навсегда.

         Случайно бросив взгляд на распахнутое окно,  Халиок увидел чистое небо

без  следа туч,  и  только вокруг пары  самых высоких дворцовых шпилей все  еще

мерцало странное сияние. Постояв немного оперевшись на подоконник, маг запустил

руку  в  складки  одежды  и  вытащил  на  свет  оплавленный кусочек  чугуна  на

серебряной цепочке.  От камня,  когда-то заключенного в  оправу,  не осталось и

следа.  Размахнувшись,  Халиок  швырнул  отслуживший  свое  амулет  в  окно  и,

отвернувшись, широким шагом направился обратно к покоям Кефры.

         Главный Советник,  сцепив руки  на  груди,  выжидающе смотрел на  чуть

приоткрытую дверь,  за  которой слышались приглушенные голоса.  Сапоги его едва

слышно цокали по  мозаичному полу.  Изредка глаза  Маттео будто бы  сами  собой

обращались к  окну.  По  серо-голубому небу пробегали небольшие облака,  сквозь

которые  пробивались солнечные лучи.  Советник  и  сам  не  знал,  что  пытался

разглядеть за  окном.  Возможно,  ему не  давала покоя та самая странная гроза,

которая разыгралась вчера  над  городом.  Тревожило Маттео странное совпадение:

королева Кефра родила ребенка именно в этот день. Странное предзнаменование. Он

приказал своим  людям дознаться,  что  происходило во  дворце вчера,  во  время

грозы.

         Дверь скрипнула,  и  в  залу  вошел высокий худой мужчина в  малиновом

плаще. Прикрыв за собой дверь и повернув ключ в скважине, он торопливо подбежал

к  Главному  Советнику и  отвесил  полупоклон.  Маттео,  ни  слова  не  говоря,

опустился на  мягкую обивку дивана и  выжидательно посмотрел на пристроившегося

рядом казначея. Тот пожевал губами, словно решая, с чего начать, и заговорил:

         - У  королевы  вчера  родился  мальчик  и,   следовательно,  наследник

престола.

         - Это я и так знаю, - раздраженно перебил Паррота Советник.

         - Не перебивайте меня, пожалуйста, господин. Все далеко не так просто,

как  нам  казалось сначала.  Мне  трудно понять,  что  происходит во  дворце...

Вчерашняя гроза закончилась именно в тот момент,  когда Кефра родила ребенка, -

это  известно  доподлинно.  Подобные вещи,  конечно,  наводят  на  определенные

размышления,  а то,  что мне удалось разузнать,  еще невероятнее. Вчера Дагмар,

сразу  после  того  как  покинул покои  королевы,  отдал приказ незамедлительно

казнить всех,  кто был свидетелем родов.  Выходит,  произошло что-то такое, что

посторонним видеть было не положено,  такое, что должно оставаться в строжайшей

тайне.  К  сожалению,  более подробно обстоятельств дела  выяснить не  удалось,

постольку мне  сообщили об  этом  слишком  поздно,  к  тому  времени повитуха с

помощницами и  нянька Кефры были уже  мертвее некуда.  Причем казнил их  Халиок

собственноручно.

         Маттео   вскинул   брови:   сказанное  казначеем  произвело  на   него

впечатление,  но  он  промолчал,  жестом предложив Парроту продолжать.  Тот  не

заставил себя просить дважды.

         - Кроме того,  Дагмар приказал Халиоку -  что бы  вы думали?  -  убить

Ханга.

         - Это  тот  гвардеец,  с  которым спуталась Кефра?  -  уточнил Маттео,

нахмурившись.  Он уже начал кое о чем догадываться.  Главный Советник был одним

из  очень  немногих,  кто  знал  о  связи королевы с  десятником личной гвардии

Дагмара.

         - По всему выходит, что отцом ребенка оказался совсем не наш дражайший

властелин,  а  его гвардеец -  тому есть пусть и косвенные,  но все же довольно

убедительные доказательства,  -  как ни в чем не бывало продолжил Паррот.  - Не

думаю,  что  Дагмар  стал  бы  называть  своего  собственного сына  выродком  и

ублюдком, да еще таким тоном, в каком он разговаривал с Халиоком.

         - Может быть,  ребенок просто урод?  -  предположил Маттео,  но Паррот

категорически отверг эту мысль.

         - Я  говорил с человеком,  которому удалось увидеть мальчишку.  По его

словам,  совершенно обычный младенец, разве что орет не переставая. Нет. Дагмар

наверняка откуда-то узнал, кто его отец.

         - Эта новость даже для меня неожиданна, - задумчиво протянул Советник.

- Но  если  король  до  сих  пор  не  отправил мальчишку следом за  всеми,  кто

присутствовал при  родах,  значит,  у  него  на  ребенка  какие-то  свои  виды.

Возможно,  он  хочет  выдать  его  за  законного наследника...  Это  более  чем

вероятно,  учитывая возраст короля...  К тому же слухи о том, что ребенок не от

него, вполне могут сыграть против Дагмара, да оно и понятно - разговоры пойдут:

раз не может в собственной семье порядок навести, как ему городом управлять.

         - Есть здесь и еще кое-что странное...  Я лично отчетливо слышал,  как

маг Халиок назвал ребенка богоравным,  а такими вещами не шутят,  особенно если

принять во внимание, чьи это слова.

         Маттео не  ответил,  лишь  крепко стиснул жезл,  машинально поглаживая

кончиками пальцев матово блестящие жемчужины.  Советника задели последние слова

казначея.  Халиок наверняка знал обо всем задолго до того, как ребенок появился

на свет. Возможно, он посвятил в эту тайну и Дагмара.

         - Надо обыскать комнаты мага,  там должна быть разгадка,  - решительно

произнес Маттео,  ударив  кулаком по  колену.  -  Займись этим  сам  или  найди

человека, которому можно доверять.

         - Но как это сделать?  Никто не может незамеченным проникнуть в  покои

Халиока.  Его  охранные заклятия слишком сильны,  и  он  тотчас узнает,  если в

комнаты попытаются проникнуть посторонние.

         - Глупец! - рявкнул Маттео, сверкнув глазами. - К тому времени, как ты

решишься,  маг будет уже мертв и помешать не сможет.  Его я беру на себя,  а ты

пока можешь готовиться... Кстати, твои люди нашли того, кто должен будет убрать

Дагмара и  ребенка?  Благо Кефра сама отошла в  мир  иной,  так что возни будет

меньше, чем я рассчитывал.

         - Но Халиок назвал ребенка богоравным,  -  возразил Паррот с искренним

сомнением в голосе. - Думаю, что убивать его - не лучшая мысль.

         - Ты о маге или наследнике? - холодно уточнил

         Маттео.

         - О мальчишке,  -  подтвердил казначей,  незаметно для себя переходя с

Советником на «ты».  -  Пойми,  если кто-то убьет короля,  это одно,  даже если

подобное произойдет в  застенках Черного  Замка.  Тогда  вся  вина  ложится  на

стражу, которая не уберегла отстраненного от власти правителя. Люди, конечно, и

в этом случае поймут,  что все это наших рук дело, - народ обмануть невозможно.

Но  если окажется мертв еще и  ребенок -  это другое дело,  возмущению не будет

конца.  Не  лучше ли  выслать его куда-нибудь за  пределы города,  и  пусть его

воспитывают...  ну,  не знаю,  в лесу,  в деревне -  так, чтобы мальчишка, даже

когда он вырастет, ничего не узнал о своем происхождении.

         Маттео  терпеливо слушал  казначея,  время  от  времени мрачно  кивая,

однако выражение его  лица  непредвещало ничего хорошего.  Когда Паррот наконец

закончил излагать свои  мысли.  Главный  Советник медленно поднялся и  принялся

молча вышагивать вдоль дивана,  то и дело бросая на казначея колючий взгляд, от

которого у того по спине побежали мурашки.

         - А  ты  не  подумал о  том,  что ребенок еще очень маленький,  что он

только-только родился? - неожиданно мягко и проникновенно заговорил Маттео. - И

такие дети,  как известно,  иногда без видимой причины умирают. От простуды или

врожденной болезни... Кого обвинять в убийстве?

         Паррот ошалело смотрел на  улыбающегося Советника,  не понимая,  то ли

тот шутит, то ли именно так и собирается поступить.

         - Ты  еще безумнее меня,  -  пробормотал он,  то ли восхищаясь,  то ли

порицая Главного Советника. - Как бы нам обоим это боком не вышло.

         Маттео замер на миг,  а затем,  резко наклонившись, схватил Паррота за

отвороты камзола и хорошенько встряхнул.

         - По-твоему,  я безумец? - процедил сквозь зубы Маттео, глядя казначею

прямо в глаза.  - Нет, мой друг, я ничуть не безумнее Дагмара или любого жителя

Мэсфальда. Просто я поумнее, вот в чем вся разница...

         Советник хотел добавить еще что-то, но тут в дверь громко и настойчиво

постучали.  Маттео отшвырнул от  себя казначея,  который снова упал на  диван и

даже не сделал попытки подняться.

         - Господин Главный Советник!  -  раздался голос из-за закрытых дверей.

Его  обладатель был  явно  настроен весьма решительно и,  очевидно,  знал,  что

Маттео здесь, поскольку спустя пару секунд стук возобновился.

         - Кого еще.  несет нелегкая?  -  пробормотал Маттео. Голос казался ему

знакомым.  Незваный гость и не думал уходить,  продолжая барабанить в дверь все

нетерпеливее.  Выругавшись,  Маттео подошел к дверям и повернул ключ. На пороге

почти  тут  же  возник  высокий  мужчина чуть  старше  Советника,  облаченный в

пурпурный плащ,  темную куртку,  а  также  блестящую кирасу.  К  бедру его  был

приторочен длинный меч. Что понадобилось во дворце начальнику городской стражи,

Маттео понять не мог,  но тем не менее с заинтересованным видом пропустил воина

в комнату, после чего снова запер дверь.

         - Господин  Советник...  -  попытался  снова  заговорить вошедший,  но

Маттео безжалостно прервал его:

         - Зариан,  какого дьявола ты врываешься сюда и вопишь на весь дворец?!

С каких пор начальник стражи ищет встречи с Главным Советником короля?  Ты, что

же, погибели моей хочешь?

         - Простите, господин. - Зариан смиренно отступил на шаг и чуть склонил

голову. - Разумеется, я совсем не хочу, чтобы ваш замысел был раскрыт, однако у

меня есть причина для того, чтобы побеспокоить вас. Насколько мне известно, вам

нужен кто-то,  кто бы разделался с  Дагмаром,  -  так вот,  я нашел подходящего

человека.  Он в  городе чужой:  не совсем,  конечно,  но в Мэсфальде не был уже

давно.  Хороший воин,  из истинных наемников...  Одним словом,  чужак, и, самое

главное, он уже в Черном Замке.

         Маттео встрепенулся - известие оказалось весьма интересным.

         - Кто? - коротко спросил он.

         - Одно  слово,  чужак,  -  повторил Зариан.  -  Четверть века назад он

служил в  войске Дагмара,  потом отправился искать легких денег и  с  тех пор в

городе ни разу не бывал, даже и близко не подбирался.

         - Как он попал в застенки? -Тон Советника становился все более и более

деловым.  Время сильно поджимало,  и  исполнителя убийства нужно было найти как

можно скорее.

         - Я  лично  этого выродка туда  упрятал,  -  довольно произнес Задиан,

усмехнувшись.  -  Он меня признал и убить попытался, да только мне с окружением

повезло -  в  обиду не дали.  Одного,  мерзавец,  прирезал,  пока с ним сладить

смогли.  Говорю  же  -  воин  что  надо,  в  этом  отношении  он  не  подведет.

Прирожденный убийца, главное - его надо убедить сделать то, что нам нужно.

         - Как его имя?

         - Если не ошибаюсь, Вазгер, - не слишком уверенно произнес Зариан. Он,

похоже,  и  вправду не помнил.  Но для Маттео это имя говорило о  многом.  Едва

услышав слова воина.  Советник издал горловой звук, схожий одновременно с рыком

и стоном,  а затем ударил кулаком по стене. Идиот! Зариан идиот, каких свет еще

не  видывал!  Вазгер -  это  один из  тех пятерых лучших воинов,  которые особо

отличились во время захвата власти в Мэсфальде.  Майоми,  Коррет, Шон, Арос - и

вот теперь еще Вазгер.  Такие не предают и не идут на убийство.  Недаром Маттео

потратил столько сил, чтобы избавиться от них навсегда.

         - Ты идиот, - сказал Главный Советник, обращаясь к застывшему у дверей

Зариану.  -  Ты хотя бы соображаешь, кого ты поймал? А-а, что с тебя взять - ты

же  просто тупой вояка,  да  еще плюс ко  всему предавший когда-то  свой родной

город...  Я  не  воспрещаю тебе  попробовать убедить  Вазгера  перейти на  нашу

сторону, но не думаю, что у тебя что-то получится.

         Слова Маттео выбили Зариана из колеи. Он не ожидал столь категоричного

отпора и потому не знал, как ответить. Какое-то время воин молчал, затем все же

решился, поскольку губы его растянулись в плотоядной улыбке:

         - Господин Советник,  все же я бы хотел попробовать.  Уверен,  что мне

удастся убедить Вазгера служить нашим интересам.  Ключ можно подобрать к любому

человеку,  весь вопрос во времени:  кому-то хватает часа, кто-то сопротивляется

месяц, но рано или поздно результат появляется...

         - У нас нет и не будет месяца!  -  рявкнул Маттео.  - Я дам тебе день.

Один день! Если ты окажешься бессилен - я сам найду исполнителя, и лучше тебе в

атом случае не попадаться мне на глаза!

         В  плотно  сжатом  кулаке  Главного Советника возник  туманный клинок,

который с  каждой секундой приобретал плотность и  блеск стали,  в  то же самое

время  оставаясь таким же  призрачным.  Маттео приподнял руку  и  острие клинка

уперлось Зариану в  шею  под  самым подбородком.  Воин громко сглотнул,  но  не

отшатнулся, лишь скосил глаза на волшебный меч.

         - Один  день,  -  громко повторил Маттео,  отстраняясь и  одновременно

убирая   клинок   из   реальности.   -   Ты   можешь  делать  все,   что   тебе

заблагорассудится.  Бери любых помощников. Если тебе удастся склонить Вазгера к

измене -  это окончательно подорвет доверие народа к прежнему правителю,  и мне

будет гораздо легче утвердиться на троне Мэсфальда. Когда предают лучшие воины,

согласись, это не делает чести тому, кто когда-то жаловал им воинские знаки.

         Зариан, коротко кивнув, отпер дверь и шагнул за порог.

         - Один  день!  -  крикнул ему  вслед  Маттео,  нахмурившись.  Воин  не

ответил, только вскинул руку, давая понять, что знает, как следует поступить.

         Маттео  покачал головой:  всегда жаль,  когда  погибают хорошие воины,

даже если они борются на стороне противника. Однако первый и единственный залог

успеха в войне -  убить все свои чувства,  иначе можно сразу складывать оружие.

Но Маттео не собирался останавливаться: победа была уже почти в его руках, и он

не думал ее упускать, несмотря ни на что.

         Со стоном приподняв голову, Вазгер попытался оглядеться, чтобы понять,

куда он попал.  Однако,  сколько ни вглядывался,  так ничего и не увидел: то ли

глаза отказывались служить,  то  ли  здесь было настолько темно.  В  нос ударил

резкий  запах  плесени,  воздух  будто  пропитался влагой.  Голова немилосердно

кружилась, и Вазгер вынужден был вновь упасть на прогнившую насквозь соломенную

подстилку. Подняв руку, Вазгер потянулся к голове и осторожно попытался ощупать

себя. Волосы с левой стороны оказались жесткими и слипшимися, чуть повыше виска

располагалась здоровенная шишка  и  покрытый  толстой  коркой  запекшейся крови

короткий порез. Все тело саднило так, будто на нем места живого не было.

         Даже  умереть  нормально  не  дали...  Вполголоса выругавшись,  Вазгер

попытался сесть:  приподнялся,  оперся на  руку  и  неожиданно уткнулся лицом в

солому.  Как  так получилось,  он  не  понял,  но  на  всякий случай решил пока

полежать спокойно, разве что снова перевернувшись на спину.

         - Извини,  Райгар,  но пока наша встреча откладывается,  - пробормотал

Вазгер  и  снова  принялся  ощупывать  себя,  оценивая  состояние своего  тела.

Последнее, что ему запомнилось, - это мелькнувший перед глазами меч и мгновенно

нахлынувшая пустота.  Гнев И обида холодными когтями вцепились в сердце: ему не

удалось воздать Зариану по заслугам и теперь,  наверное,  вряд ли удастся. Он в

тюрьме Мэсфальда -  Черном Замке.  Раньше наемник никогда не бывал здесь,  но в

случившемся нет никаких сомнений.  Отлежавшись, в одном из дальних углов камеры

Вазгер обнаружил вмурованное в стену ржавое кольцо, а под ним несколько костей,

составлявших некогда человеческую плоть. Судя по всему, он был отнюдь не первым

обитателем этого каземата.

         Разворошив солому, Вазгер улегся поудобнее и вытянул ноги. На наемнике

были его штаны и куртка,  которые он купил сразу после прихода в город,  однако

это и все,  что ему оставили.  И сапоги,  и ремень, и меч - все исчезло. Потерю

оружия наемник переживал острее всего. Постепенно он задремал.

         Когда Вазгер открыл глаза в следующий раз,  из головы исчезла тяжесть,

хотя и осталось небольшое головокружение. Наемник чувствовал себя посвежевшим и

отдохнувшим.  Вазгер не знал,  как долго проспал, но за это время ничего вокруг

не изменилось.

         - Что  ж,  Кальмириус,  -  пробормотал Вазгер,  причмокнув  губами.  -

Похоже,  тебе  придется найти вместо меня  кого-то  другого.  Мне  твой поганый

камешек боком вышел...

         Привалившись спиной  к  стене,  наемник  заметил,  что  темнота  стала

блекло-молочной,  а затем слегка розоватой.  Вазгер наконец-то различил стены и

черные  прутья  решетки.   Вскочив  на  ноги,   наемник,  превозмогая  внезапно

накатившее головокружение от  слишком  резкого движения,  подбежал к  решетке и

попытался вглядеться в  глубину коридора.  Кто-то  приближался,  неся  с  собой

масляную лампу:  в  этом Вазгер ошибиться не  мог  -  дым  факела пахнул совсем

иначе.  Вскоре на стенах заиграли длинные тени, а вдалеке показались две темные

фигуры.  Лампу нес шедший чуть позади,  поэтому и  тени появились раньше людей.

Когда же  идущие по  коридору приблизились еще немного,  Вазгер смог разглядеть

развевающийся плащ  и  поблескивающую в  свете  лампы кирасу.  Наемник чуть  не

задохнулся от  нахлынувшего гнева.  Лица разглядеть Вазгер пока не  мог,  но не

сомневался, что идущий впереди - Зариан.

         Визитеры подошли молча.  Второй мужчина,  облаченный в  обычные одежды

тюремщика, поставил посреди коридора принесенный с собой складной стул, а лампу

повесил на  противоположной стене на специально предназначенный для этого крюк.

Благодаря этому Вазгер оказался освещен хорошо, в то время как лицо

         Зариана осталось скрытым в тени.

         Предатель неторопливо присел,  осторожно откинувшись на хрупкую на вид

спинку стула,  и, чуть склонив голову набок, взглянул наконец на Вазгера. Тот в

свою  очередь ожег  Зариана взглядом,  в  котором явственно читалось ничуть  не

прикрытое презрение.  Какое-то время в  застенке царила тишина.  Наемник решил,

что ни  за что не заговорит первым.  Зариан и  тюремщик также молчали,  и  если

предатель разглядывал своего пленника изучающе, то пришедший с ним остался чуть

в стороне и безучастно прохаживался из стороны в сторону.

         Зариан нарушил затянувшееся молчание первым.

         - Похоже, ты не очень-то рад меня видеть, - растягивая слова, произнес

он  и,  понимая,  что Вазгер отвечать не собирается,  чуть погодя продолжил:  -

Признаюсь,  я далеко не сразу вспомнил тебя, даже несмотря на твое упоминание о

форте. Это случилось слишком давно, а я недолго помню о таких мелочах.

         В  словах Зариана была ничем не  прикрытая издевка,  которой Вазгер не

мог не заметить.

         - Мерзавец!  -  бросил  наемник  сквозь  зубы,  вновь  окатив  Зариана

ненавидящим взглядом.

         - Что ж,  - продолжил предатель, - у тебя, как мне кажется, есть право

называть меня  так:  моими стараниями ты  дважды чуть не  отправился прямиком в

лучший мир...

         - Один раз, - холодно прервал словоизлияния Зариана Вазгер. - В кабаке

ты  даже не  осмелился выйти против меня один на один,  как подобает настоящему

воину.

         - Я не думаю, что это что-то решило бы, - спокойно парировал Зариан. -

С моим ли участием,  без меня ли,  но ты обязательно оказался бы или здесь, или

под землей,  на глубине в пару локтей, в теплом деревянном ящике, а возможно, и

без него.

         - Как тебе удалось вернуться в  Мэсфальд?  Почему ты  вообще вернулся,

если воевал против нас?

         Зариан  прищелкнул языком,  терпеливо  выслушав  вопросы  Вазгера,  и,

подумав немного, заговорил:

         - Не скрою,  то,  что ты в тот раз выжил,  спутало мне все карты, но у

меня не было времени проверять,  смертелен ли оказался удар.  Если бы ты погиб,

вернуться в Мэсфальд было бы куда проще и сделал бы я это гораздо раньше -  мне

не  пришлось бы  выжидать несколько лет,  пока  ты  торчал в  этом  городе.  Я,

конечно,  мог бы обосноваться и где-то еще -  разве мало в Империи городов? Но,

не стану скрывать,  Мэсфальд мне нравился и нравится до сих пор, несмотря на то

что такие подонки,  как вы,  изгнали отсюда вечных и  Великого Змея Варкаррана,

которому здешний трон принадлежит по праву.

         - Что ж ты тогда вернулся?  -  уже ехидно поинтересовался Вазгер.  - В

Империи пока еще есть города,  которыми безраздельно правят драконы:  почему же

ты не подался туда - ведь тебе именно этого хотелось? Или я ошибаюсь?

         Зариан, нахмурившись, покачал головой:

         - Неужели ты до сих пор ничего не понял? Во-первых, как я уже говорил,

я  люблю Мэсфальд и судьба его мне далеко не безразлична.  Ну а во-вторых,  мне

попросту некуда  бежать.  Смертные,  выступающие против  власти  Великих Змеев,

плодятся как тараканы.  Рано или поздно они захватят Империю от края до края, и

вечных с  их правителями не останется в  поднебесном мире.  Я  решил попытаться

привыкнуть к новой жизни,  хотя,  признаюсь честно, до сих пор не могу простить

вам  того,  что вы  сотворили с  миром.  Война против вечных была самой большой

ошибкой,  которую  совершили  люди,  и  расплачиваться за  нее  вы  будете  всю

оставшуюся жизнь, помяни мое слово.

         - Ты предал тех, кто тебе верил, - сухо заметил Вазгер. - Сначала нас,

а затем и вечных.  Это много даже для тебя.  В чем-то наши взгляды, может быть,

сходятся,  но  ты  предал на поле боя!  Из-за тебя полегло столько бойцов!  Даю

слово, когда-нибудь тебе придется заплатить за свое предательство!

         - Мне живется не так плохо, как тебе хотелось бы, - усмехнулся Зариан.

- Во  всяком случае,  я  добился гораздо большего,  чем  ты.  Да,  ты  заслужил

воинский знак, а мне его не получить никогда, но я не слишком грущу: мне вполне

достаточно того положения,  которое я занимаю в Мэсфальде.  Начальник городской

стражи -  разве плохо звучит? Не скрою, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы

получить это место да  и  просто вернуться в  Мэсфальд.  После того как ты меня

живописал солдатам и  командованию,  мне казалось,  что дорога в город для меня

закрыта навечно.  Однако,  как оказалось,  найти выход можно из любой ситуации.

Правда,  для  начала  мне  пришлось  сдать  почти  два  полка  вечных,  которые

готовились к походу на Мэсфальд.

         - Ну ты и  негодяй...  -  произнес Вазгер,  приподнимаясь и  подходя к

решетке. - Воистину, видят боги, мне жаль этот город.

         - Не тебе одному,  -  пожал плечами Зариан. - Но это только ваша вина:

вы захотели новой жизни - вы ее и получили, теперь уже поздно что-то менять.

         Услышав  это,  наемник  позабыл  о  терзавшей его  ненависти.  Зариан,

наверное,  хотел бы вернуть прежние времена,  а теперь он смирился с положением

вещей. Но шанс все-таки был, и притом весьма реальный, главное - убедить его...

         - Я могу все вернуть!  - чуть ли не закричал Вазгер, приникнув лицом и

грудью к  решетке.  -  Я  знаю,  как это можно сделать,  поверь.  Мир еще можно

изменить,  повернуть время вспять.  Империей вновь станут править Великие Змеи,

войны прекратятся, а люди заживут в мире с вечными!

         Зариан взглянул на Вазгера, как на умалишенного. Он ожидал от наемника

всего:  угроз,  проклятий,  ругани,  но  только не  слов о  спасении Империи от

разгула смертных,  а  потому не  сразу  нашел что  ответить.  Какое-то  время и

Вазгер,  и  Зариан смотрели друг на  друга,  разделенные чугунными прутьями,  а

затем предатель расхохотался.

         - Ты обезумел? - спросил он сквозь смех.

         - Поверь! Я знаю, что говорю. - Наемник еще крепче вцепился в решетку.

- Я разговаривал с самим Кальмириусом - главой Собора Великих Змеев. Им тоже не

по душе то,  что творится в Империи,  и они знают,  как вернуть все обратно. Ты

слышал  хоть  раз  о  Пламенеющем Шаре,  который Покровители подарили драконам,

чтобы творить Высшую Магию?

         - Все это старые сказки!  - бросил Зариан, неожиданно оборвав смех, и,

вскочив на ноги,  подошел к решетке.  Он даже не думал о том,  что Вазгер может

теперь легко дотянуться до него и  попытаться разбить голову предателя о чугун.

- Я  прекрасно понимаю,  что  движет  тобой  сейчас.  Ты  готов  заставить меня

поверить в любую небылицу,  только бы выбраться отсюда. Скажу тебе сразу - тебе

не удастся сделать это,  я не так глуп. До меня и раньше доходили слухи об этом

Шаре, но не думаешь ли ты, что все это правда?

         - Я  разговаривал с  Кальмириусом!  -  утратив  сдержанность,  крикнул

Вазгер.

         - Не так громко,  -  поморщился Зариан,  подходя еще ближе.  -  Вместо

того,   чтобы  соблазнять  меня  байками,  лучше  послушай,  что  я  могу  тебе

предложить.  Внимательно выслушай и дай ответ -  правильный ответ, ведь от него

будет зависеть твоя жизнь.

         Вазгер,  замолчав на мгновение,  подавил в  себе все чувства и,  глядя

Зариану прямо в глаза,  четко произнес,  стараясь сделать так,  чтобы голос его

звучал как можно убедительнее:

         - Разговоры о  Пламенеющем Шаре отнюдь не сказки,  как ты считаешь.  И

один из  осколков этого Шара находится у  короля Дагмара.  Если собрать воедино

все три осколка.  Шар восстановит свою силу - и Великим Змеям удастся возродить

Империю в  ее первозданном величии.  Все станет как раньше,  и драконы построят

отношения с людьми таким образом, что они перестанут. бунтовать. Кальмириус дал

мне слово.

         Однако речи Вазгера канули в пустоту.  Зариан,  качая головой и сложив

руки на груди, стоял у решетки, вглядываясь в наемника.

         - Чего ты хочешь? - не выдержал Вазгер.

         - Не так уж и много,  -  спокойно ответил тот.  -  Даже меньше, чем ты

можешь предположить.  Я  предлагаю обмен:  твоя  жизнь  и  свобода против жизни

короля Дагмара. Убей его - и можешь убираться из города на все четыре стороны.

         - Что вам сделал Дагмар?  -  спросил Вазгер.  -  Я не могу представить

себе лучшего короля для этого города.

         - Времена меняются,  -  с наигранной скорбью ответил Зариан. - Тебя не

было в  городе четверть века;  не  думаешь же  ты,  что  все здесь осталось как

прежде? Прости, но так не бывает. Выйди на улицы и послушай, что говорят люди о

нынешнем короле, - ручаюсь, ты быстро изменишь свое мнение о Дагмаре.

         Зариан  замолчал,  поняв,  что  нужно  остановиться.  Вазгер также  не

проронил ни звука,  стиснув кулаки и опустив потухший взгляд в пол.  Ему нечего

было возразить.  Сразу вспомнился последний разговор с кузнецом Шинго.  Наемник

доверял старому кузнецу,  как себе самому. Тот всегда чтил порядок и никогда не

бранил короля. Теперь все изменилось: кузнец клял его последними словами.

         - Я  не  стану этого делать,  -  наконец тихо вымолвил Вазгер,  подняв

глаза.  - Даже если Дагмар и вправду так изменился, я никогда не захочу предать

его.  Да и какой в этом смысл?  Тот, кто сейчас хочет занять трон Дагмара, рано

или поздно окончит дни с ножом в спине или будет задушен подушкой в собственной

спальне -  помяни мое слово.  Я  никогда не участвовал в  таких делах и не хочу

навлечь на  себя  позор  под  конец жизни,  -  неужели ты  думал,  что  сможешь

уговорить меня сделать это?

         - Я не уговариваю, я только предлагаю, - сказал Зариан. - Для тебя это

единственный способ вновь обрести свободу.

         Вазгер усмехнулся, глаза его заблестели.

         - Я  не так глуп,  как тебе кажется.  Мечи твоих прихвостней выбили из

меня силу,  но отнюдь не разум.  Неужели ты полагаешь, будто я поверю тому, что

после убийства Дагмара вы позволите мне уйти?

         Зариан,  слушая наемника,  медленно кивал.  Похоже,  он  не  собирался

разубеждать Вазгера в его правоте, а, напротив, решил полностью подтвердить его

опасения:

         - Не стану врать. Советник Маттео все именно так и задумал. Ему совсем

не  нужен лишний свидетель его грязных дел.  Но  я  берусь убедить его оставить

тебе жизнь.

         - С  чего вдруг такая честь?  -  ехидно хмыкнул Вазгер.  Он  ничуть не

доверял  Зариану,   но   ему  было  любопытно,   как  предатель  объяснит  свое

предложение.

         - Я не меньше тебя ценю хороших воинов, - отвечал Зариан.

         - Убирайся, моего согласия ты не получишь.

         - Ты хорошо подумал?  -  полюбопытствовал Зариан. - Второго шанса тебе

не представится, можешь и не надеяться.

         - Убирайся, - вновь повторил Вазгер и, немного помолчав, добавил, даже

не пытаясь подавить боль и горечь,  зазвучавшую в его словах: - Воистину город,

взлелеявший такую мразь, заслуживает того, чтобы его разрушили.

         Зариан вскочил на ноги.  Плащ его взвился,  заставив затрепетать пламя

лампы, отчего тени на стенах принялись вытанцовывать какой-то безумный танец.

         - Дурак!  -  рявкнул он, ударив кулаком по раскрытой ладони. - Неужели

ты не понимаешь, что если я захочу, то тебе придется ползать на коленях, умоляя

меня позволить тебе убить Дагмара?!  Не сомневайся, это отнюдь не пустые слова.

Да,  ты воин,  тебе не привыкать к боли, ты испытывал ее множество раз, но тебе

неизвестна вся ее сила. Боль - это лучшее оружие и лучшее средство убеждения!

         - Со  мною такие штучки,  пожалуй что,  не  пройдут!  -  усмехнувшись,

ответил Вазгер.

         Предатель,  поняв наконец,  что  вся  затея его  пошла прахом,  громко

выругался и,  сорвав с  крюка лампу,  отчего огонь в  ней затрепетал и  едва не

погас,  широким,  чуть  прыгающим шагом направился прочь по  коридору.  Каземат

Вазгера стал  постепенно погружаться во  тьму.  Тюремщик,  чуть  задержавшись у

решетки,  бегом пустился догонять Зариана.  Внезапно тот остановился и  швырнул

лампу на пол. Послышался слабый звон, коридор на несколько секунд почти целиком

погрузился в темноту, а затем вспыхнувшее разлившееся масло ярко осветило стены

и решетки пустых казематов.  Тюремщик отшатнулся, но не сделал попытки потушить

огонь - гореть здесь было нечему, так что пожара опасаться не стоило.

         - Какой же я дурак... - потрясение пробормотал Зариан, хлопнув себя по

лбу и нервно рассмеявшись. - Какой я дурак...

         - Что случилось, господин? - рискнул осторожно задать вопрос тюремщик,

напряженно вглядывающийся в  лицо  Зариана.  Тот,  бросив  на  него  рассеянный

взгляд,  качнул  головой  и,  как  бы  продолжая разговаривать с  самим  собой,

произнес:

         - Вазгер - слишком хороший воин, для него больше подойдет виселица.

         Перешагивая через огненный гребень, он так ц не обернулся.

        

        

         Глава 6

         ЗАХВАТ ВЛАСТИ

        

         Сегодня  Маттео  был  странно  спокоен  и  умиротворен,  хотя  события

предстоящих часов должны были  решить многое.  Самым важным известием стало то,

что король Сундарам открыл наконец боевые действия,  вторгнувшись ночью в земли

Са-Ронды и  одним мощным ударом захватив три из  пяти находящихся там деревень.

Са-Ронда была расположена очень неудачно для ее защитников -  острый клин в два

десятка миль в основании глубоко вдавался в земли,  которыми владел Золон,  так

что  сдержать  массированный удар  войск  Сундарама не  удалось.  Три  четверти

площади Са-Ронды  перешло к  Золону,  однако дальше воспрянувшие бойцы  Дагмара

противника  не  пропустили,  успев-таки  поставить  на  пути  вражеского войска

крепкий  заслон,  использовав для  этого  обе  оставшиеся  деревни  в  качестве

фланговых  прикрытий  и  установив между  ними  три  десятка  баллист,  надежно

защищенных пятью полками.  Остальное войско расположилось чуть дальше.  Все это

остановило продвижение солдат Сундарама,  но  отнюдь не надолго.  Все прекрасно

понимали,  что  через  несколько часов  сражение  возобновится,  как  только  к

передовым отрядам золониан подойдет подкрепление,  а вместе с ним и метательные

машины - ничуть не хуже тех, коими владели они сами.

         На  данный момент эта была вся информация,  которой располагал Главный

Советник,  но  и  ее  вполне хватало,  чтобы оценить обстановку.  Начало боевых

действий,  да  еще не  слишком удачное для войска Мэсфальда,  означало,  что по

меньшей мере еще несколько полков из  тех,  что пока еще были расквартированы в

окрестностях  города,   в   ближайшее  время   отправятся  в   район   границы.

Непосредственных защитников Мэсфальда останется чуть больше десяти тысяч,  если

не  считать способных держать оружие  горожан,  и  Маттео  вовремя позаботился,

чтобы среди этих десяти тысяч осталось как можно больше тех,  кто не слишком-то

одобрял политику,  проводимую Дагмаром.  Кроме того,  доверенные люди Советника

успели  пустить  слух,  что  нападение  армии  Золона  увенчалось куда  большим

успехом,  чем это было на  самом деле.  Далекие от  ратного дела горожане жадно

ловили каждое слово и разносили услышанное по Мэсфальду и его окрестностям, еще

больше  преувеличивая масштабы поражения.  Через  некоторое время  на  улицах и

площадях обвинения в адрес Дагмара бросали в открытую. В первое время смутьянов

ловили,  пытаясь заткнуть им рты,  но вскоре стало ясно,  что это уже ничего не

решит.  После  того  как  рассвирепевшая толпа  несколько раз  набрасывалась на

гвардейцев,  которые  хотели  скрутить крикливых ораторов,  аресты  сами  собой

прекратились.  Даже  сохранившие верность Дагмару воины отказывались иметь дело

со  смутьянами,  справедливо опасаясь за  свою жизнь.  Конечно,  еще можно было

бросить оставшихся в  городе воинов на разгон толпы и  поддержание порядка,  но

теперь это не принесло бы нужных плодов.

         Задуманное  Маттео   неумолимо  приближалось.   Пора   было   начинать

действовать,  но  сначала  требовалось разделаться с  придворным магом.  Халиок

всегда стоял у  Маттео поперек горла -  Советник не понимал,  как тот умудрялся

все предусмотреть.  Халиок будто бы видел грядущее и  почти всегда предупреждал

Дагмара об опасности,  если таковая реально существовала.  Вот только в  данный

момент -  Маттео знал совершенно точно -  магу было не  до  короля.  Соглядатаи

исправно сообщали,  что  Халиок или  сидит,  запершись в  своих  комнатах,  или

бесцельно бродит по дворцу.  Советник чувствовал,  что устранить со своего пути

Халиока ему не  составит труда,  он даже нашел исполнителя,  который без лишних

слов дал  ему  свое согласие.  Убийца вот  уже несколько часов исправно дежурил

возле покоев Главного Советника,  ожидая приказа,  но  Маттео все  еще  медлил,

решая,  что делать с Дагмаром.  Зариан так и не смог убедить Вазгера, чтобы тот

покончил с королем после его пленения.  Это было досадно, но не играло решающей

роли.  В  конце концов,  можно будет использовать любого из заключенных Черного

Замка,  пообещав за  смерть  Дагмара свободу...  Но  короля  для  начала  нужно

заключить под  стражу и  лишь потом казнить подальше от  любопытных глаз.  Нет,

найти  убийцу  для  нынешнего короля  не  проблема,  гораздо  тяжелее завершить

переворот малой  кровью.  Все-таки  личная гвардия Дагмара верна  ему  и  будет

защищать своего короля до последнего, - следовательно, нужно отсечь ее основные

силы и удержать их,  чтобы хватило времени на расправу с теми воинами,  которые

находятся возле короля неотлучно. О беспорядках в городе Советник даже не думал

- большинство уже  было  настроено против  Дагмара,  так  что  переворот обещал

пройти гладко.  Но  дворец -  это не город,  здесь все обстоит гораздо сложнее.

Маттео до сих пор не был уверен, что все пройдет по разработанному им плану.

         Дверь приоткрылась,  и  в комнату проскользнул невысокий тучный слуга.

То,  что он появился без стука,  несколько рассердило Маттео,  но винить в этом

нужно было только себя -  Советник сам приказал незамедлительно докладывать ему

о  передвижениях Халиока  по  дворцу.  Слуга  подошел  к  столику,  заваленному

свитками,  за  которым сидел  Маттео,  и  сбивчиво произнес несколько слов,  из

которых следовало, что маг вновь вышел из своих комнат и торопливо направился в

южную часть дворца.  Маттео было известно доподлинно,  что там сейчас находится

на  дежурстве десятник  Ханг.  Значит,  Халиок  все  же  решился  разделаться с

гвардейцем,  как приказал ему Дагмар.  Момент оказался весьма удачным -  Халиок

занят Хангом,  следовательно,  предупредить короля никак не  успеет,  даже если

поймет, что переворот начался.

         Жестом руки отослав слугу,  Маттео поднялся и  вышел следом за  ним  в

коридор.  За его спиной почти тут же как тень выросла высокая коренастая фигура

в  одежде  гвардейца,  поверх  которой  был  наброшен длинный  плащ  городского

стражника.  Советник поманил воина за  собой и  заспешил по  коридору,  на ходу

обдумывая,  как ему найти Халиока. Уйдя в свои размышления, Главный Советник не

сразу заметил,  что идущий следом за ним воин негромко,  но настойчиво пытается

привлечь к себе его внимание.

         - Чего тебе?  - недовольно спросил Маттео, даже не обернувшись. Однако

тон, которым он произнес эту фразу, не произвел на убийцу никакого впечатления.

         - Мне  бы  хотелось знать,  почему вы  так  уверены господин,  что нам

удастся расправиться с  магом Халиоком?  -  осведомился воин.  -  Насколько мне

известно,  на  него  совершались  покушения  и  раньше,  причем  гораздо  лучше

подготовленные,  чем это.  Говорят,  Халиок каким-то образом чувствует угрозу и

без  труда избегает рокового удара,  а  те,  кто пытался убить его,  жили после

этого не слишком долго.

         Маттео невольно растянул губы в улыбке,  которую,  .  впрочем,  тут же

поспешил стереть со своего лица.

         - Почему же ты согласился? - ехидно спросил он. - Не боишься, что тебя

постигнет та же участь, что и остальных?

         Воин пожал плечами:

         - Я  не  считаю вас столь же  глупым,  как те  люди.  Вы  бы  не стали

засовывать свою голову в петлю,  если бы не знали, как этого избежать, потому я

вам и доверяю.

         - А  ты  наглец...  -  задумчиво протянул Маттео.  Ему пришлось не  по

нраву,  что простой воин заговорил с ним подобным образом,  но это же вызвало и

его восхищение. - Можешь ни о чем не беспокоиться, я знаю, как укрыть нас обоих

от Халиока. Он ничего не заподозрит и тогда, когда твоя стрела пробуравит в его

сердце дыру,  -  на это у меня способностей и сил хватит, будь уверен... Только

придержи свой язык, а не то...

         Поняв, что Советник не шутит, воин лишь кивнул и не проронил больше ни

слова, надев на лицо непроницаемую маску сосредоточенности и безразличия.

         Маттео,  не  обращая больше внимания на своего сопровождающего,  вновь

углубился в  размышления,  навеянные этим  коротким разговором.  Сомнения воина

были вполне понятны и обоснованны, поскольку все, о чем он говорил, было чистой

правдой.  На  Халиока и  раньше совершались покушения -  это началось уже очень

давно,  почти сразу после восхождения Дагмара на  престол.  Но  так  или иначе,

Халиоку  успешно  удавалось оградить себя  от  любых  попыток убийства,  однако

Маттео был уверен, что на этот раз его не спасет даже хваленое магическое чутье

на всяческую опасность.  В конце концов, Халиок был отнюдь не единственным, кто

проводит много  времени во  дворцовой библиотеке.  Именно там  Советник некогда

обнаружил несколько рукописных книг,  в которых содержались несложные заклятия.

Именно из этих книг Маттео почерпнул несколько заклинаний;  благодаря этому ему

удалось овладеть призрачным клинком,  который теперь  он  мог  вызвать в  любое

время,  а  также еще некоторыми другими вещами,  среди которых была способность

разыскивать нужного ему человека,  точно не зная,  где тот находится,  и умение

достаточно близко подходить к любому живому существу, включая и мага, так чтобы

тот до  последнего мига даже не догадывался,  что рядом кто-то есть.  Именно на

это он и рассчитывал, отправившись на поиски Халиока.

         В  южной части дворца Советник и  воин оказались как-то  незаметно для

первого.  Только сейчас Маттео понял,  что  все  это  время  машинально пытался

прочувствовать,  где находится Халиок,  и шел на некий внутренний зов.  Вот оно

как бывает - и не пытаешься человека разыскать, а оно само собой получается.

         Они  миновали еще  один  зал  и,  едва оказавшись за  дверью,  увидели

Халиока.  Маттео еле  успел втолкнуть воина обратно за  порог и  спрятался сам,

выжидая,  пока маг отойдет на достаточное расстояние. Халиок медленно спускался

по  ступенчатой аркаде-галерее,  которая  широкой спиралью опоясывала несколько

находящихся  одна  под  другой  площадок-садов,  накрытых  большим  хрустальным

куполом.   Это   место   было   излюбленным   для   времяпровождения  городской

аристократии,  которая считала неприемлемым хотя бы раз в неделю не побывать во

дворцовых садах.  Именно поэтому стражи здесь было гораздо больше,  чем в любом

другом месте замка.  Дагмар,  напротив, избегал появляться здесь - его тяготило

общество знати,  и  короля можно было понять:  в  душе он  остался все  тем  же

воином,  которым он был когда-то,  а  потому ему претила необходимость встреч с

напыщенными аристократами.  Правда,  и среди них попадались ничуть не кичащиеся

своей принадлежностью к привилегированному классу люди, но таковых было слишком

мало, и с ними Дагмар предпочитал беседовать в иной обстановке.

         Маттео,  стоя в дверях,  внимательно следил за передвижением мага. Тот

шел не торопясь,  то и дело поглядывая сквозь проемы арок на прохаживающихся по

дорожкам людей,  которых ничуть не заботила начавшаяся где-то на границе война:

для  них  стены Мэсфальда казались вечными и  нерушимыми,  эти  стены были  той

преградой, которую враг никогда не сможет одолеть, так что незачем беспокоиться

о  том,  что  не  может  принести никакого вреда.  В  конце  концов  существует

регулярная армия, в обязанности которой входит защита горожан.

         Советник поморщился,  думая об этом.  Ему точно так же, как и Дагмару,

были отвратительны все  эти  богатенькие поганцы,  которые считали себя невесть

кем, хотя на самом-то деле король терпел их здесь лишь в силу вековых традиций,

оставшихся еще со времен правления Варкаррана.  Правда,  тогда аристократия еще

не превратилась в  класс ничтожных,  озабоченных лишь собственным благополучием

людей.  И  в то же время Маттео понимал,  что,  даже когда он придет к власти в

Мэсфальде, ему придется терпеть всех их точно так же, как сейчас терпит Дагмар.

         Сегодня  гвардейцев  здесь  было  гораздо  больше,   и  это  несколько

нервировало прогуливающихся,  однако приличия соблюдались неукоснительно,  да и

сами воины не давали повода для придирок: находящиеся на посту, как обычно, или

патрулировали  аллеи,   или  стояли  на   специально  предназначенных  для  них

площадках, почти сливаясь с окружающей их растительностью, а все остальные либо

расположились на  ступенях галереи,  либо стушевались,  стараясь лишний раз  не

мелькать перед глазами,  -  это  был  один из  тех навыков,  которым обязан был

овладеть любой вступающий в королевскую гвардию.

         Мало-помалу шаги  Халиока убыстрялись:  похоже было,  что  он  наконец

обнаружил того,  кого  разыскивал.  Маттео подал  воину знак  и,  выскользнув в

галерею,  осторожно двинулся следом  за  магом,  идущим  впереди.  Одновременно

Советник едва  слышно  прошептал несколько слов,  которые  никто,  кроме  него,

расслышать не  мог.  Убийца негромко вскрикнул,  оказавшись,  как и  Маттео,  в

прозрачном радужном коконе, нo Советник, выставив крепко сжатый кулак, заставил

его замолчать,  -  это заклинание требовало больших сил и сосредоточенности,  а

потому Маттео не хотелось отвлекаться.  Со стороны оба они выглядели совершенно

обычно,  и никто не мог даже заподозрить,  что и Маттео и воина сейчас скрывает

от глаз Халиока магический кокон.

         Спустившись на  несколько ступеней вниз,  они остановились возле арки,

откуда открывался вид на  одну из  площадок-садов.  Маг,  миновав еще несколько

ступеней и оказавшись почти напротив Маттео, перегнулся через невысокий парапет

и  принялся  вглядываться в  небольшую  группу  гвардейцев,  расположившуюся на

площадке,   находящейся  несколько  ниже.   Маттео  также   взглянул  вниз   и,

присмотревшись,  заметил среди  воинов Ханга.  Тот  как  ни  в  чем  не  бывало

беседовал с  окружившими его  гвардейцами и  не  замечал буравящего его взгляда

Халиока.

         - Приготовься, - коротко сказал Советник. - Выстрелишь, когда я скажу,

и не раньше. Понял меня?

         - Да,  -  кивнул воин и  незаметным движением извлек из-под  плаща уже

заряженный арбалет. В это время дня часть галереи, на которой находились Маттео

с убийцей и Халиок,  была пуста - люди обосновались ниже, а потому и маг, и его

преследователи действовали расчетливо и спокойно.  Воин припал на одно колено и

чуть приподнял арбалет,  положив палец на  спусковой крючок.  Он,  похоже,  уже

освоился  с  окружавшей его  радужной  пленкой,  невидимой для  других.  Теперь

оставалось только ждать того, что предпримет маг.

         Халиок тем  временем бегло осмотрелся и  чуть  развел руки  в  стороны

ладонями вверх,  да так и замер. Маттео показалось, что на лицо мага легла тень

сомнения.  Складывалось впечатление,  что ему было совсем не  по  душе то,  что

приходилось делать.  Халиок простоял неподвижно почти целую минуту,  пока  лицо

его не обрело прежнего бесстрастного выражения.  Затем маг начал очень медленно

сводить руки перед собой.  Было похоже,  что он сжимает между ладоней невидимый

шар,  но  утверждать наверняка Маттео не  брался.  Когда между пальцами Халиока

остался совсем маленький промежуток шириной едва ли в  средних размеров яблоко,

маг размахнулся и швырнул доселе удерживаемую им пустоту вниз, в самую середину

группы гвардейцев.  Главный Советник переключил все свое внимание с  Халиока на

беспечно  болтающего  десятника,  все  еще  не  подозревающего о  грозящей  ему

опасности.

         Несколько секунд ничего не происходило,  все шло как и раньше, а затем

совершенно неожиданно для всех Ханг рванул из ножен меч и,  завопив, врубился в

ряды опешивших воинов, с которыми еще миг назад вел дружескую беседу.

         - Да  здравствует  король  Дагмар!  -  взревел  гвардеец  и,  взмахнув

клинком, с оттяжкой полоснул по лицу первого попавшегося под руку воина, толком

не успевшего понять, что происходит. Не издав ни звука, он упал под ноги Ханга,

обливаясь кровью и зажимая ладонями изуродованное лицо.

         Маттео даже  приоткрыл рот  от  удивления и  покачал головой.  Что  ни

говори,  но  Халиок на  этот раз проявил недюжинную изобретательность:  магу не

пришлось убивать Ханга  самому,  за  него  это  должны были  сделать гвардейцы,

защищающие  свою   жизнь.   В   сложившейся  ситуации  будет   довольно  трудно

заподозрить, что за смертью Ханга стоит Дагмар.

         - Надо  стрелять,  Халиок сейчас уйдет,  -  вполголоса заметил убийца,

даже не взглянув на Маттео.

         - Заткнись, - также негромко ответил Советник. - Никуда он не денется,

пока не удостоверится, что Ханг действительно мертв...

         Десятник успел зарубить еще двоих, пока остальные пытались понять, что

происходит.  Это  заняло всего лишь пару секунд,  но  за  столь ничтожное время

волна  паники каким-то  чудом  успела прокатиться по  саду.  Со  всех  сторон к

дерущимся  начали  сбегаться  гвардейцы,   но  только  те,  кто  не  был  занят

патрулированием,  -  дисциплина в королевских войсках поддерживалась на должном

уровне.  Сначала нужно было обезопасить людей и отвести их подальше от схватки,

что  воины  довольно быстро проделали,  а  затем все  внимание переключилось на

столь внезапно обезумевшего Ханга.  Тот продолжал размахивать мечом, выкрикивая

прославляющие Дагмара фразы.  На лице десятника не осталось и следа разума,  он

стал  похож  на  берсерка,   с  остервенением  рвущегося  в  бой  и  нимало  не

заботящегося о  собственной жизни.  Несмотря на  то что опомнившиеся от первого

потрясения гвардейцы успели  организовать Хангу  достойный отпор,  ему  удалось

разделаться еще  с  одним воином и  ранить троих,  -  в  личной гвардии Дагмара

плохой воин не мог стать десятником.

         Халиок  из  верхнего уровня  спиральной галереи продолжал самозабвенно

наблюдать за схваткой, Маттео же старался одновременно поглядывать и на мага, и

на  дерущихся,  чтобы не  упустить нужный момент,  когда придется отдать приказ

примостившемуся рядом убийце.

         Переломный момент боя  произошел спустя несколько минут,  когда одному

из  гвардейцев удалось пробить защиту,  сплетаемую клинком Ханга,  и  подрезать

тому коленное сухожилие.  Десятник, успевший к этому времени исполосовать мечом

еще  одного  воина,  вскрикнул и  завалился на  бок,  однако  оружия так  и  не

выпустил, продолжая все так же успешно отражать нападки противников. Он даже не

пытался  подняться  снова,  понимая,  что  не  сможет  удержаться  на  ногах  с

полученной раной,  а потому остался на коленях.  Но теперь Ханг утратил прежнюю

маневренность, поэтому все должно было завершиться в ближайшие секунды.

         Маттео  напрягся  и  поднял  руку.  Воин  рядом  с  ним  подобрался  и

изготовился к  выстрелу.  Палец  замер  на  спусковом крючке,  готовясь сделать

последнее, несущее неминуемую гибель движение.

         - Слава Дагма...  - вновь закричал было Ханг, однако не смог завершить

фразу,  поскольку его одновременно достали сразу два клинка. Первый прошелся по

спине  от  лопатки до  поясницы,  оставив после себя  глубокую борозду,  вокруг

которой по  светло-серой куртке-безрукавке с  гербом Мэсфальда мгновенно начало

расползаться алое  пятно.  Второй  же,  негромко свистнув,  разрубил ключицу  и

глубоко  ушел  в  гортань,  оборвав крик  десятника и  превратив его  в  глухое

бульканье.  Сомневаться не  приходилось -  удар этот был смертелен;  это поняли

все, кто наблюдал за схваткой. Халиок, удовлетворенно кивнув, сделал шаг назад,

не отрывая взгляда от происходящего, и в тот же миг Советник махнул рукой.

         Стрела с  легким шелестом сорвалась со  своего лоаса  и  метнулась над

садом в сторону мага. Халиок, словно почувствовав что-то, резко вскинул голову,

пытаясь понять, откуда исходит угроза, но было уже слишком поздно. Толстый болт

с  чавкающим звуком вошел в  тело мага чуть в  стороне от грудины и  вылетел из

спины  в  сопровождении  разбрасываемых во  все  стороны  брызг  крови.  Халиок

пошатнулся и  сделал несколько шагов назад,  шаря  быстро пустеющим взглядом по

сторонам,   но  так  и  не  увидев  того,  кто  выпустил  стрелу.  Колени  мага

подломились, и он грузно осел, уткнувшись лицом в пол.

         Радужный кокон, окружавший Маттео и воина, исчез: теперь в нем не было

нужды.

         - Поднимайся,  быстро,  - процедил Маттео сквозь зубы и быстро зашагал

прочь, стараясь, чтобы его не увидели из сада. Убийца поспешил следом за ним, и

через несколько секунд они оба скрылись за  дверьми ближайшего зала.  Советника

мало  интересовало,  когда  обнаружат тело  Халиока  и  свяжет,  ли  кто-нибудь

присутствие мага и безумие, столь внезапно охватившее десятника Ханга. Главное,

что  дело  было  сделано и  удалось оно  как  нельзя лучше:  теперь можно  было

начинать полномасштабный захват, требовалось всего лишь отдать приказ.

         На ближайшем перекрестке Маттео и воин разошлись в разные стороны,  не

перебросившись ни единым словом: все было детально оговорено заранее.

         Советник торопливо шел  сквозь  залы  и  галереи,  стараясь как  можно

быстрее оказаться подальше от садов южной части дворца.  Пора было брать власть

в свои руки - ждать дольше не было смысла.

         Навстречу Маттео  изредка попадались еще  с  вечера наводнившие дворец

чиновники  и  слуги,  обладающие совсем  не  подходящими к  их  нынешнему рангу

холодными  глазами  и  крепкими  шеями.  И  уж  очень  странными  показались бы

стороннему наблюдателю чуть  оттопыренные широкие штанины и  плотно  запахнутые

плащи,  явно  скрывающие под  собой  что-то  узкое и  длинное.  В  другое время

дворцовая стража наверняка обратила бы  внимание на столь подозрительных людей,

но известие о войне подействовало и на гвардейцев -  теперь им было не до того,

чтобы разглядывать всех и  каждого,  куда большую тревогу вызывали беспорядки в

городе.

         Казначей  вынырнул откуда-то  совершенно неожиданно,  Маттео  даже  не

заметил,  когда тот оказался рядом. Советник резко остановился и окатил Паррота

ледяным взглядом: он не любил, когда кто-то пугал его а казначею это на сей раз

удалось.  Однако  Маттео  постарался  заглушить  подкативший  к  горлу  гнев  и

скороговоркой произнес, смотря прямо перед собой:

         - Халиок мертв.  Отправляйся в  его комнаты и не возвращайся,  пока не

обнаружишь хоть что-то, что может пролить свет на тайну этого ребенка. Обо всем

остальном позабочусь я сам. Понял меня?

         - Слушаюсь,  мой господин, - спокойно ответил Паррот. - Солдаты готовы

и ожидают вашего приказа. Все на местах.

         - Иди, - повторил Советник. - Если у нас возникнут трудности - запрись

в комнатах мага и не отпирай до тех пор,  пока не будешь уверен,  что опасность

миновала, или пока я лично не явлюсь за тобой.

         Паррот коротко кивнул и исчез столь же внезапно,  как и появился.  Кто

мог подумать,  что человек подобного телосложения мог быть столь юрок?  Худой и

нескладный,  Паррот походил скорее на  длинноногого аиста,  чем  на  крадущуюся

кошку.

         Неожиданно  Главный   Советник  замер,   спиной   почувствовав  чей-то

ненавидящий взгляд. Резко развернувшись, Маттео увидел стоящего позади молодого

гвардейца,  с рукой сжимающей рукоять меча,  вложенного в ножны. У Советника не

осталось ни малейших сомнений в  том,  что воин слышал его разговор с казначеем

от начала и до конца.  И не важно, что в этой беседе не было сказано ни слова о

свержении короля Дагмара,  достаточно было того,  что Маттео упомянул о  смерти

мага Халиока.  Выражение лица гвардейца не сулило ничего хорошего,  однако воин

явно растерялся,  поскольку никак не  ожидал услышать из уст Главного Советника

предательские речи.

         - Иди сюда, - резко и настойчиво приказал Маттео гвардейцу. - Я сказал

- подойди!

         Советник и  не  надеялся,  что  воин послушается его,  однако привычка

беспрекословно подчиняться приказам сделала свое  дело.  Гвардеец непроизвольно

шагнул в сторону Маттео и лишь потом заставил себя остановиться.

         - Как ты  смеешь предавать своего короля?  -  выпалил воин и  медленно

потянул из ножен меч.  Маттео остался стоять, даже не делая попытки защититься,

и только криво улыбался, а затем чуть приподнял сжатую в кулак руку. Призрачный

клинок  стальной молнией  вылетел из  плотно  сомкнутых пальцев Советника и  со

свистом вошел в податливую плоть. Удар наверняка принес бы смерть, если бы воин

в  самый последний момент не  ушел  чуть в  сторону,  меч  вскользь прошелся по

ребрам и на излете отсек половину правой кисти,  после чего,  звякнув, отскочил

от  эфеса клинка гвардейца.  На новый замах требовалась всего доля секунды,  но

воин не дал Маттео времени.

         - Измена!  -  не своим голосом завопил он и  ринулся прочь,  продолжая

оглашать  коридор  громкими  криками.  Маттео  выругался и,  громыхая сапогами,

бросился  вдогонку,  размахивая мечом,  однако  гвардеец  оказался на  редкость

проворен, и даже полученная рана не уменьшила его прыти. Советник понял, что не

сможет  сам  догнать воина,  а  потому заорал,  увидев идущего навстречу дюжего

слугу:

         - Убей его!

         Тот  отреагировал мгновенно,  что  лишний раз доказывало,  что никаким

слугой он  не  был.  Рванув из-за пояса спрятанный в  штанине меч,  приверженец

Маттео молча прыгнул на  пробегавшего мимо него гвардейца и  обрушил клинок ему

на  спину.  Острие,  чиркнув по лопатке,  не причинило гвардейцу особого вреда,

разве что  заставило еще  раз вскрикнуть и  побежать еще быстрее.  На  странное

происшествие обратили внимание уже многие,  но  рядом,  к  счастью,  не было ни

единого гвардейца, который мог бы помешать Маттео и его воину.

         Советник не прекратил преследования,  однако отставание его от бегущих

впереди все  увеличивалось.  Слуга или,  вернее,  тот,  кто  был обряжен в  его

одежды,  напротив,  нагонял убегающего гвардейца.  После  неудавшегося удара он

немного замешкался и  пропустил продолжающего голосить об  измене воина вперед,

однако  теперь  приспешник Маттео уже  почти  доставал острием клинка до  спины

гвардейца.  Все  должно  было  пешиться в  ближайшие несколько секунд,  но  тут

совершенно неожиданно убегающий резко  свернул и  исчез  за  одной  из  дверей,

захлопнув за  собой створки.  Воин Маттео,  взревев от ярости,  плечом ударил в

дверь, но та не поддалась, поскольку сработана оказалась на совесть.

         Поняв,  что гвардеец ускользнул.  Советник, замерев на миг, завопил не

своим голосом.  Если воин доберется до  Дагмара -  все  пропало,  король сможет

ускользнуть,  и все пойдет прахом!  Дворец захватить удастся все равно,  но без

пленения Дагмара это будет лишь половина победы.

         - Догнать!  - заорал Маттео. - Десять тысяч золотых тому, кто принесет

его голову!

         Со всех сторон уже бежали гвардейцы, размахивая мечами, однако пускать

оружие в  ход  никто из  них не  спешил:  ситуация сложилась слишком странная и

неоднозначная,  а  потому никто толком не  знал,  что  произошло и  как следует

реагировать.  С одной стороны -  кто-то покушался на воина короля, а с другой -

гвардейца приказал убить сам Главный Советник. Воин кричал что-то об измене, но

не назвал ни единого имени, а это тоже не могло не повлиять на действия гвардии

Дагмара. Бежать за преследуемым или хватать того, кто отдал приказ об убийстве?

Маттео  мгновенно оценил  обстановку и  понял  причину колебаний гвардейцев,  а

потому открыл рот, чтобы окончательно дезориентировать их, но...

         Бом-м!

         Откуда-то  сверху раздался оглушительный удар главного колокола.  Звук

был столь громок, что люди невольно зажимали уши, чтобы не слышать вибрирующего

звона.

         Маттео расхохотался.  Все заготовленные слова разом пропали, поскольку

стали не  нужны.  Скрывшийся гвардеец уже не  мог ему помешать -  он  просто не

успел бы добраться до короля и  предупредить того об опасности,  поскольку удар

колокола был  сигналом.  Маттео загодя приказал доверенным людям  пробраться на

дворцовую колокольню и,  если  ничего  не  случится,  заставить главный колокол

зазвонить ровно в полдень, подавая сигнал к захвату дворца.

         Все  еще  ничего не  понимающие гвардейцы быстро оказались обезоружены

нахлынувшими неведомо откуда чужаками в  одеждах чиновников,  слуг  и  даже  не

слишком знатных дворян.  В  планы  Маттео не  входила бессмысленная и  жестокая

резня,  а  потому он  приказал по  возможности избегать стычек с  гвардейцами и

убивать  лишь  тех,  кто  откажется сдать  оружие.  Советник  совсем  не  желал

зарекомендовать себя  жестоким правителем -  так  можно  было  утратить доверие

народа,  который к новому королю скорее всего отнесется настороженно,  несмотря

на все недостатки прежнего.

         Сдались,  разумеется,  не  все,  а  только те,  у  кого хватило ума не

сопротивляться, когда к горлу им приставили остро отточенные клинки. Но застать

врасплох всех,  конечно,  не  удалось,  да Маттео и  не рассчитывал на подобную

удачу,  прекрасно понимая,  что без крови не обойдется. Со всех сторон слышался

звон клинков,  чьи-то выкрики и отчаянная ругань, но сложившие оружие гвардейцы

и те,  кто присматривал за ними, даже и не пытались воспользоваться суматохой и

полезть в драку. Гвардейцы понимали, что не успеют сделать и шага, как окажутся

проткнутыми добрым десятком мечей, а воины Маттео также не собирались бросаться

на  помощь своим сотоварищам,  поскольку стоило им  ослабить бдительность,  как

воины короля попытались бы напасть на повстанцев.

         Мало-помалу  стычки прекращались.  Королевские гвардейцы были  добрыми

рубаками,  и  потому совладать с  ними оказалось трудно.  На  каждого погибшего

воина  Дагмара приходилось по  двое  солдат  Советника,  однако  Маттео заранее

позаботился, чтобы не оказаться в меньшинстве. К тому же именно сейчас его люди

должны были открыть входы в  замок и впустить еще несколько сотен заговорщиков,

чтобы те окончательно подавили сопротивление гвардии.

         Маттео,  постояв некоторое время посреди коридора и оценив обстановку,

удовлетворился результатом и,  отдав  несколько приказов,  заспешил  туда,  где

сейчас должен был находиться король Дагмар.  При удачном стечении обстоятельств

властелин  Мэсфальда мог  быть  уже  захвачен  в  плен,  однако  Маттео  сильно

сомневался,  что  все окажется так просто.  При короле неотлучно присутствовали

почти два десятка гвардейцев.  Кроме того поблизости от королевских покоев день

и  ночь находились еще  полсотни гвардейцев,  готовых в  любой момент прийти на

защиту Дагмара,  если тому понадобится их помощь,  и Маттео не думал,  что этих

воинов удастся застать врасплох.

         Главный  Советник  торопился,  старательно обходя  стороной  те  залы,

комнаты и  коридоры,  где  все  еще  кипело сражение.  Далеко не  везде солдаты

Советника брали  верх  над  гвардией короля,  однако общая картина складывалась

отнюдь не в  пользу последней.  Если ничто не помешает,  то через четверть часа

дворец  наводнят  вошедшие  через  распахнутые  ворота  воины  и   окончательно

переломят ход схватки в сторону победы Маттео.

         Советнику  понадобилось достаточно времени,  чтобы  добраться  до  той

части дворца,  где  должен был  находиться король.  Виной тому были запруженные

народом галереи и  коридоры,  где  происходили кровавые схватки.  Несколько раз

Советнику приходилось использовать свой  магический меч,  чтобы  помочь одолеть

несговорчивых гвардейцев.  Те  не  ожидали  от  Маттео  предательства и  потому

подпускали его достаточно близко, чтобы тот получил шанс напасть. Однако, после

того как  один из  воинов короля чуть не  полоснул Советника клинком по  горлу,

Маттео  не  отваживался больше  ввязываться в  драку.  Настоящее оружие  так  и

осталось в ножнах на поясе, в нем Маттео не чувствовал надобности.

         Галерея, несколько залов, два перекрестка, на которых схлестнулись три

десятка человек... Кто побеждает, пока не понять.

         Еще  несколько  залов...   Маттео  наконец  различил  где-то   впереди

приближающийся  с  каждым  шагом  лязг  стали,  изредка  прерываемый  короткими

выкриками,  сумбурными приказами и воплями раненых и умирающих. Судя по звукам,

бой впереди развернулся нешуточный,  да и утихать он пока не собирался.  Маттео

не  желал подставляться под случайный удар,  а  потому он удвоил осторожность и

принялся пробираться к месту боя,  используя для этого все, что могло послужить

прикрытием.  Когда Советник уже почти добрался до последней двери,  разделявшей

его и схлестнувшихся воинов, Маттео наконец догнали несколько солдат с луками и

арбалетами.  Советник напрягся было,  но тут же расслабился - эти воины были на

его стороне.  Трое тотчас же окружили его, образовав нечто вроде живого щита, и

Маттео,  теперь уже  безбоязненно,  шагнул через  порог,  переступив через край

одной из сорванных створок.  На глаза попался погнутый и раскуроченный засов, -

очевидно,  гвардейцев застать врасплох не удалось и  они успели запереть дверь.

Это им, правда помогло не надолго, но все же дало возможность укрепить позиции.

         Маттео  знал,  что  впереди должна  быть  широкая лестница -  одна  из

восьми,  ведущих на полуэтаж, с которого можно было попасть к покоям короля или

его комнате в Западной башне.  Советник не знал,  как обстоят дела на остальных

семи лестницах, но здесь все складывалось для воинов Маттео не слишком радужно.

Гвардейцы пока довольно успешно отражали натиск противника,  несмотря на то что

их  было  всего полтора десятка.  Еще  десять воинов короля,  уже  поверженные,

распластались на  ступенях  вместе  с  мертвыми  солдатами Маттео.  Пара  почти

затоптанных гвардейцев пыталась выбраться из-под ног сражающихся,  но  Советник

видел,  что это у  них не получится:  слишком отчаянная была схватка и  слишком

сильно были они изранены.

         Позиция гвардейцев была на редкость удобна, даже несмотря на то что им

приходилось защищать широкую лестницу,  на которой,  не мешая друг другу, могли

разместиться шестеро воинов.  Со  временем гвардейцев должны были  оттеснить от

ступеней, заставив подняться на самый верх, где им пришлось бы туго. Уже сейчас

они  находились на  верхней трети  лестницы и  очень  медленно,  но  отступали,

поднимаясь все  выше.  У  половины гвардейцев были  даже  щиты,  что  давало им

дополнительное преимущество,  однако теперь,  когда подошли лучники,  исход боя

стал ясен для всех.  Стрелки не боялись задеть своих:  лестница была не слишком

пологой и потому воины короля представляли собой отличные мишени.

         - Эй,  вы!  -  рявкнул Маттео, обращаясь к гвардейцам. - Предлагаю вам

сдать оружие и в этом случае гарантирую жизнь. Времени на размышления я не даю,

так что решайте прямо сейчас.

         - Мы не ведем переговоров с  предателями!  -  выкрикнул седоусый воин,

отражающий   выпады   сразу    трех    приверженцев   Маттео.    -    Ты    еще

поплатишься,Советник!

         Маттео нахмурился.  Он  знал этого гвардейца;  тот был одним из лучших

воинов короля,  а  потому Советнику очень не  хотелось убивать его,  но другого

выхода не было.  Гвардейцы,  руководимые им, ни за что не сдались бы, а если бы

удалось захватить их в плен, то ни он ни его подчиненные ни за что не смирились

бы с поражением.

         И  Маттео отдал приказ.  Тетивы щелкнули,  и  пятеро гвардейцев тут же

полегли на ступени. Старый воин еще некоторое время держался на ногах, несмотря

на  то  что два арбалетных болта пронзили его грудь,  но потом он выронил меч и

упал,  увлекая за  собой  нескольких солдат Маттео.  Строй  защитников лестницы

оказался прорван.  Стоящие  за  спинами своих  сотоварищей гвардейцы не  успели

закрыть образовавшуюся брешь, в которую тут же хлынули нападающие.

         Оказавшись наверху,  Советник первым делом  нашарил взглядом одного из

руководителей штурма и жестом подозвал его к себе.

         - Что с Дагмаром? - коротко спросил Маттео.

         - Точно не знаю, - последовал ответ. Воин перебросил меч в другую руку

и обтер покрытую кровью ладонь о штанину.  -  Вроде бы говорят, что ему удалось

укрыться в своих комнатах,  но это только слухи. Мы сами только что прорвались,

сейчас пытаемся пробраться туда, но гвардия пока перекрывает все подходы.

         - Можно как-то еще попасть к покоям Дагмара? Воин отрицательно покачал

головой:

         - Туда ведет только внешняя галерея и два проходных зала.  Один из них

заперт, и двери пока что держатся, нам не пробиться с той стороны. Второй зал и

галерею гвардейцы до  сих  пор  удерживают.  Их  оказалось куда больше,  чем мы

предполагали.

         - Много?  -  резко осведомился Главный Советник,  между тем осматривая

зал над лестницей, который был захвачен уже полностью.

         Человек сто -  сто пятьдесят,  -  неопределенно произнес воин.  -  Там

спиральная лестница,  где гвардейцы заняли оборону...  У  них копья,  мы так до

вечера с  ними не  сладим:  можно обойти,  но опасно.  Нам нужны лучники,  этих

парней на мечах не взять.

         Маттео  выругался,   помянув  поочередно  всех  богов  от  Орнеллы  до

Имиронга.  Он знал,  о  чем говорил воин.  Узкая спиральная лестница и каменные

стены -  двое  воинов вполне могли сколь угодно долго удерживать в  этом  месте

пытающегося прорваться  противника.  А  ведь  там  их  было  значительно больше

двух...  Быстро проанализировав ситуацию,  Маттео понял, что главный удар нужно

сосредоточить на  защитниках галереи.  Если  воинам уже  была  видна спиральная

лестница, значит, пройти оставалось не так уж много.

         Вдруг  откуда-то  со  стороны  раздался грохот  и  скрежет  сминаемого

металла,  а  через мгновение громкие вопли почти перекрыли звук падения чего-то

тяжелого.

         - Двери вышибли, - радостно ухмыльнулся воин. Простите, господин, но я

нужен там.

         Вместо  ответа  Маттео взмахом руки  отослал его,  затем  крикнул так,

чтобы его слышали все, кто был еще на это способен:

         - Короля взять живым!!!

         Советнику, разумеется, никто не ответил, все были заняты сражением, но

Маттео не сомневался,  что ослушаться воины не посмеют.  И  если Дагмар решится

броситься на захватчиков,  то те будут только защищаться и не осмелятся нанести

смертельный удар.

         - Со  всех сторон уже начали сбегаться лучники,  -  до всей видимости,

кто-то  успел  сказать  им,  что  их  помощь  придется  очень  кстати.  Маттео,

добравшись до  галереи,  подозвал к  себе  двоих  воинов  со  щитами и  под  их

прикрытием приблизился к  месту  схватки.  Солдаты  Советника  как  раз  успели

прорваться к  лестнице,  но дальше,  несмотря на все старания,  продвинуться не

смогли. Гвардейцы удерживали штурмующих длинными копьями, приспешники же Маттео

были вооружены только мечами -  пронести во  дворец что-то  посущественнее было

довольно трудно.

         - Стреляйте же!  -  заорал Маттео,  когда еще один из его воинов упал,

выронив  меч  и  зажимая  руками  вспоротый ударом  копья  живот.  Два  десятка

лучников,уже собравшихся к  этому времени чуть поодаль от дерущихся,  выполнили

приказ немедленно.  Град стрел обрущился на гвардейцев, но лишь одна нашла свою

жертву, остальные же прочно засели в щитах.

         А затем вновь защелкали высвобождаемые тетивы, несколько солдат Маттео

повалились на пол -  двое были убиты,  остальные же, вопя и ругаясь, схватились

за стрелы,  засевшие в  теле.  Это оказалось неожиданностью для всех штурмующих

лестницу:  никто  не  мог  даже  предположить,  что  часть гвардейцев вооружена

луками.  И  сейчас,  прячась за спинами и щитами своих товарищей,  воины короля

стали  методично обстреливать наседающих на  них  врагов.  Гвардейцы приберегли

этот козырь напоследок и  не просчитались:  если бы они начали стрелять раньше,

еще не будучи на лестнице, успехи были бы гораздо скромнее.

         Гвардейцы,  удерживающие лестницу, прекратили на время стрельбу, чтобы

не  тратить зря  стрелы,  поскольку воины Маттео были теперь вне  досягаемости.

Советник не знал,  что можно сделать в этой ситуации,  поскольку к ратному делу

имел отношение скорее косвенное, хотя и неплохо владел мечом.

         Среди  стрелков  пробежал  громкий  шепоток,  послышались выкрики,  из

которых Маттео быстро уяснил для себя,  что они задумали.  Замысел был довольно

опасен,  но в случае успеха гарантировал быструю победу.  Главное заключалось в

том,  чтобы кто-то  прикрыл лучников и  арбалетчиков щитами на  те  драгоценные

секунды, которые были необходимы им для реализации своего замысла.

         Советник с  интересом принялся наблюдать за  приготовлениями лучников.

Те  неторопливо переговаривались,  в  то  же  время  давая указания вызвавшимся

сопровождать их воинам со щитами.  Расчет был прост:  если одновременно десяток

стрел с близкого расстояния ударит в один край щита, то даже самый сильный воин

не в силах будет удержать его так,  чтобы остаться полностью закрытым. Руку его

непременно поведет в  сторону,  и тело откроется -  а это именно то,  что нужно

тем, кто прибережет свои стрелы для второго залпа.

         Бить следовало во внешний край щита,  где находилась петля, надеваемая

на локоть.  Из-за постоянного шума, она стали и криков гвардейцы на лестнице не

могли  знать,  о  чем  говорят их  противники,  а  потому продолжали томиться в

неизвестности, не предполагая, что их ожидает.

         Наконец лучники решились и,  сделав знак воинам со щитами, выбежали на

открытое место перед лестницей,  без промедления заняв исходные позиции.  Почти

тут  же  несколько стрел  вновь вылетело из-за  голов гвардейцев,  но  все  они

застряли  в  щитах,  коими  прикрывались лучники.  Лишь  один  арбалетный  болт

пробил-таки щит и воткнулся держащему его воину в плечо:  что ни говори, а щиты

королевских защитников  были  куда  прочнее  своих  легких  круглых  собратьев,

которые были у солдат Маттео. А в следующий миг лучники Советника дали ответный

залп, результаты которого превзошли все ожидания.

         Ширина лестницы позволяла без стеснения разместиться на  одной ступени

двоим гвардейцам,  но их было трое, и до сей поры подобная теснота была им лишь

на  руку,  однако теперь все  изменилось.  Стрелы лучников Маттео легли точно в

цель.  Гвардеец, находящийся в центре, не выдержал силы удара и попросту сел на

ступеньку,  открыв  прятавшегося за  ним  арбалетчика,  который в  этот  момент

торопливо натягивал тетиву и поэтому даже не успел понять, что произошло. Кроме

того,  падая,  гвардеец зацепил стоящих рядом с ним воинов,  которых и без того

изрядно поколебал мощный удар стрел, обрушившихся на их щиты.

         И тут в действие пришла вторая половина стрелков Советника. Новый град

стрел врезался в ряды гвардейцев, во мгновение ока оставшихся почти без защиты.

Итог был страшен.  Шестеро гвардейцев,  находящихся в  первых рядах,  оказались

буквально истыканы стрелами,  как ежи -  колючками.  Ни о  каком организованном

сопротивлении уже  не  могло идти речи.  Оставшись без щитов и  доброй половины

стрелков,  воины короля потеряли свое и так не слишком большое преимущество, но

даже это не заставило их утратить присутствие духа. Маттео понял, что, несмотря

ни на что,  они не сложат оружия, и тем не менее приказал остановить стрельбу и

обратился к воинам:

         - Сдавайтесь,  никто не хочет вас убивать. Даю слово, что и Дагмару мы

не причиним вреда - он нужен нам живым.

         - Нога  ни  одного из  предателей не  переступит порога покоев короля,

пока хотя бы кто-нибудь из нас жив -  последовал вполне ожидаемый ответ. Что ни

говори,  но мужество и верность гвардейцев восхищали Маттео: он многое отдал бы

за то, чтобы и в его войске было побольше таких людей.

         Вздохнув,  Маттео кивнул лучникам,  тем самым отдавая им  на  расправу

королевских воинов.

         На  опустевшую лестницу тотчас ринулись заговорщики лихо  перескакивая

через усеявшие ступени тела.  Маттео, стараясь не отставать, направился следом,

предварительно пропустив вперед  пару  арбалетчиков,  пальцы  которых лежали на

спусковых крючках арбалетов.

         Через несколько секунд он вынужден был остановиться,  поскольку увидел

торчащую из-под  чьего-то  тела руку с  отсеченною кистью.  Нагнувшись,  Маттео

схватил лежащего сверху мертвого гвардейца и  отвалил его в  сторону,  а  затем

взглянул на  того,  кто  находился под ним.  Лицо воина было залито кровью,  но

ошибиться казалось просто невозможным -  это  был тот самый гвардеец,  которого

Маттео собственноручно ранил  в  самом начале переворота,  еще  будучи в  южной

части замка.  У  советника просто не укладывалось в голове,  как этот воин смог

столь  быстро  пробраться сюда,  минуя  его  -  Маттео -  солдат.  Как  удалось

гвардейцу  опередить  всех   и   оказаться  среди  защитников  Дагмара?   Решив

разобраться с  этой загадкой позднее,  Советник выпрямился и,  не оборачиваясь,

направился вверх по  лестнице,  где  уже слышался глухой стук -  двери в  покои

короля были заперты.

         Когда  Маттео поднялся наконец на  верхнюю пло-Щадку,  воины  все  еще

колотили в  дверь,  но та была сработана на совесть,  несмотря на то что всю ее

поверхность покрывала богатая инкрустация. Судя по звуку, дверь была толщиной с

кулак  да  еще  обита  железом с  внутренней стороны,  так  что  сладить с  ней

оказалось не  так-то  просто.  Маттео  пришлось  провести в  ожидании несколько

томительных минут,  в  течение  которых  воины  старательно вышибали  последнюю

преграду, отделяющую их от короля Дагмара.

         И  тем  не  менее,  несмотря на  быстроту действий своих приспешников.

Советнику в  душу начало закрадываться чувство,  что  они опоздали.  Уж  что-то

слишком тихо  было за  дверью:  не  слышалось ни  предупреждающих выкриков,  ни

угроз.  Комнаты Дагмара хранили гробовое молчание.  Маттео  внутренне сжался от

захлестнувшего его дурного предчувствия,  но  он постарался отогнать его прочь.

Ну  в  самом  деле,  не  могли же  гвардейцы ценой своих жизней защищать пустое

место?!  Воины короля самоотверженны,  но далеко не глупы,  если только... Если

только они не пытались выиграть время,  оттянуть все внимание на себя! Советник

крепко стиснул кулаки,  пытаясь подавить нервную дрожь, - он не мог, он не имел

права так ошибиться!

         Дверь наконец затрещала и начала медленно,  скрежеща сминаемым засовом

и  вырываемыми из  стены  петлями,  валиться внутрь.  В  какой-то  миг  створки

застыли,  будто  поддерживаемые с  другой  стороны гигантской рукой,  а  затем,

полностью утратив опору, с грохотом рухнули в комнату.

         - Короля взять живым!  -  крикнул Маттео,  хотя догадка в его душе уже

успела перерасти в твердую уверенность: Дагмара в этих комнатах не было. Сквозь

открывшийся проем в покои короля ворвался отряд воинов, мгновенно разбежавшихся

по комнатам,  а следом вошел Советник.  Ему хватило лишь беглого взгляда, чтобы

убедиться:  король исчез. Прямо посреди одной из комнат валялась груда второпях

сброшенной одежды,  из  которой выглядывал угол мантии и  черно-золотая куртка.

Оторванные пуговицы раскатились по полу,  -  очевидно, Дагмар очень торопился и

срывал с себя вещи, не заботясь об их целостности.

         Что же получается: если в покоях Дагмара лишь один вход и король через

него не выходил...  Главный Советник,  застонав, чуть не хлопнул себя по лбу, а

потом,  ударив ладонью о ладонь, взглянул на остановившихся в недоумении воинов

- те так и не поняли, что произошло здесь и почему Дагмара не оказалось в своих

покоях.

         - Ход,  идиоты!  -  неожиданно и  нервно захохотал Маттео.  -  Он ушел

тайным ходом: где-то здесь должна быть дверь. Ищите же!

         Но,  едва начав своими руками простукивать стену,  Маттео остановился,

призадумавшись.  А почему,  собственно,  он решил,  что искать нужно непременно

дверь? Да, логичнее было бы предположить, что ход начинается люком в полу.

         Быстро  осмотрев оставшиеся стены,  Маттео  убедился что  везде  камни

пригнаны как  нельзя более  плотно,  одна  из  стен  оказалась полностью обшита

деревянными  плитами,  соединенными между  собой  серебряными  скобами.  Маттео

приказал  повнимательнее  осмототреть  ее,  а  сам  принялся  исследовать  пол,

сложенный из  разноцветных мраморных прямоугольников.  Сами  по  себе они  были

слишком  малы,  чтобы  под  одним  из  них  мог  скрываться люк,  но  вот  если

предположить, что вход перекрывают сразу несколько плит...

         - Принесите копье!  -  приказал Советник,  не прекращая вглядываться в

пол,  а  затем,  стиснув  обеими  руками  древко,  принялся ходить  по  комнате

взад-вперед,  простукивая плиты.  Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы

обнаружить пустоту.  Это  был квадрат шириной всего в  пару шагов,  находящийся

почти у  самых дверей.  Главному Советнику совсем не  хотелось тратить время на

поиски рычага,  открывающего люк: шансы догнать короля и так уже были невелики,

а потому он не долго думая приказал ломать пол.

         Сейчас здесь очень пригодилась бы кирка,  но,  так как ее под рукою не

оказалось,  воины  принялись  отковыривать мраморные  плиты,  используя  копья,

забранные  у  погибших  гвардейцев.  Сначала  получалось из  рук  вон  плохо  -

строители  хорошо  постарались,   когда  возводили  дворец  и   отделывали  его

помещения,  -  но затем дело пошло легче. Расшатанные плиты, чуть потрескивая и

кое-где ломаясь по  краям,  начали выходить из своих гнезд,  отрываясь от пола.

Через пять минут квадрат люка был очищен полностью. Доски люка оказались плотно

пригнаны друг к  другу,  да еще и скреплены стальными полосами.  Замка нигде не

было видно,  но,  несмотря на  это,  крышка не  поднималась,  когда ее пытались

поддеть остриями копий.  Пришлось нажать посильнее,  но положительный результат

был достигнут не сразу,  как и в случае с мраморными плитами. Очевидно, люк был

заперт изнутри,  и притом на очень прочный засов, да и чуть выступающие из щели

петли, на которых держалась крышка, вызывали уважение своей массивностью.

         Несколько копий сломалось,  прежде чем  внутри что-то  тихо звякнуло и

скрежетнуло,   после  чего   крышка  люка  наконец  откинулась,   явив  десятку

внимательных глаз сорванный засов.

         Маттео  хотел  было  послать кого-нибудь вниз,  дабы  узнать,  что  за

помещения находятся под комнатой, но потом передумал: это можно будет сделать и

позднее.  А  пока,  подойдя к открывшемуся проему,  он глянул вниз,  в глубокий

колодец,  стены которого терялись во  мраке.  В  одну  из  стен  были вмурованы

чугунные скобы,  причем на вид довольно-таки новые:  похоже,  их заменяли уж не

раз и не два, но Маттео не взялся бы сказать, когда были установлены нынешние.

         - Ты,  ты,  ты,  ты и ты. - Советник, распрямившись, пальцем указал на

стоящих ближе всего воинов. Один из них чуть вздрогнул, встретившись взглядом с

Маттео. - Возьмите лампы и быстро вниз. Может, нам еще удастся догнать Дагмара,

если поторопимся.

         Не  прошло и  минуты,  как первый воин начал спускаться вниз,  держа в

одной руке поданную ему лампу.  За ним полез второй, третий... Последним в дыру

нырнул Советник, предварительно скинув плащ.

         Стены были сложены из грубых камней и  местами обшиты досками.  Маттео

мимоходом постучал по  нескольким,  но  издаваемый ими  звук ясно говорил,  что

пустоты за ними нет,  а  следовательно,  и  обращать внимание на них не стоило.

Спускаться было  довольно легко  -  расстояние между  скобами было  не  слишком

большим, но и не маленьким. Внизу, подрагивая, горел фонарь, ярко озаряя стены.

Держащий его  воин спускался медленно,  поскольку в  его распоряжении была лишь

одна рука,  но Маттео не поторапливал его:  не хватало еще,  чтобы тот свалился

вниз. Кто знает, как глубок этот колодец?

         Спуск  продолжался  довольно  долго,   но  Маттео  прикинул,  что  они

только-только достигли уровня земли или,  быть может, опустились еще чуть ниже.

Словно в ответ на его мысли, прозвучал крик:

         - Я на дне, тут есть коридор!

         Кричал,  несомненно,  воин с фонарем,  а это означало,  что спускаться

осталось  считанные секунды.  Ступив  на  твердую  почву.  Советник  облегченно

вздохнул и огляделся.  Никакого намека на расширение хода нет разве что потолок

горизонтального коридора позволял идти не  сгибаясь и  даже не наклоняя головы.

Взглянув наверх,  Маттео  непроизвольно сглотнул,  увидев  маленький и  далекий

квадратик света,  а затем мысленно отругал себя:  что же это он, мальчик, чтобы

по туннелям ползать?

         - Идемте,  господин,  -  поторопил его один из воинов,  но Советник не

сразу понял,  что  обращаются к  нему голова его была занята совсем иным:  и  в

частности,  сможет ли он подняться назад столь же легко,  как и спустился сюда.

Но  после того,  как  его окликнули еще раз,  Маттео постарался отгородиться от

тревожных мыслей и направился следом за двинувшимися вперед воинами.

         Кое-где  пол покрывали каменные плиты,  но  по  всему было видно,  что

никто не  собирался мостить пол  этого коридора.  Изредка на  стенах попадались

крюки,  а однажды встретился даже вставленный в специальный держатель факел. От

факела  этого  к  нынешнему дню  осталось немного:  только трухлявая,  покрытая

плесенью палка с непонятным утолщением на конце,  готовая разрушиться от любого

прикосновения.

         Маттео с  воинами прошел по  коридору едва  ли  полсотни шагов,  когда

идущий впереди странно вскрикнул,  а фонарь взметнулся куда-то вверх,  заставив

заплясать тени,  отбрасываемые идущими следом.  Советник резко остановился, а в

следующий миг раздался треск и грохот падения чего-то тяжелого.  Во все стороны

полетели комья  грязи и  земли,  под  ноги  посыпалась каменная крошка.  Маттео

непроизвольно зажмурился, и вовремя, поскольку через мгновение прямо в лицо его

ударил большой шматок жирной грязи.  Советник отступил на несколько шагов и  не

открывал глаза до тех пор,  пока шум не стих окончательно.  Впрочем,  произошло

все это довольно быстро.

         Послышались встревоженные выкрики воинов,  а  затем Маттео понял,  что

они  остались  в  абсолютной темноте,  вокруг  не  было  даже  проблеска света.

Расставив руки так,  чтобы они  упирались в  стены,  Советник двинулся вперед и

сразу же наткнулся на широкую, чуть сгорбленную спину стоявшего посреди прохода

воина.

         Что случилось? - резко спросил Маттео, ухватившись за его плечо.

         - Потолок,  похоже,  рухнул,  -  мрачно  ответил тот.  -  Двоих  наших

завалило,  а третьего чем-то по голове шибануло. Вроде дышит еще, а рожа липкая

вся:  не  поймешь,  то  ли  кровь,  то ли грязюка.  Вытаскивать его надо,   там

посмотрим.

         - Идите, - кивнул Маттео, хотя в такой темноте никто не мог разглядеть

его движения. - Я догоню.

         Подождав,  пока воины удалятся.  Советник подошел вплотную к  завалу и

присел на  корточки,  принявшись ощупывать его  руками.  Под пальцами ощущались

комья земли, мелкие и крупные камни, щедро залитые водой и грязью... Однако все

это было спрессовано так, что походило на монолитную стену и разобрать подобный

завал можно было никак не раньше,  чем через несколько дней напряженного труда,

если только это было вообще возможно.

         Подчиняясь какому-то  наитию.  Советник решил копнуть чуть  глубже,  и

руки его почти тут же  наткнулись на угол большого камня,  поверхность которого

была чересчур прямой и правильной для природного образования.  Маттео продолжил

свои изыскания и  очень скоро выяснил,  что  наткнулся на  угол каменной плиты,

перегораживающей весь проход,  и,  кроме того,  обнаружил обрывок толстой цепи.

Звенья были довольно гладкими,  исходя из  чего Советник заключил,  что  ее  не

успела тронуть ржавчина.  Всего  этого  было  вполне достаточно,  чтобы  понять

главное:  потолок  рухнул  не  сам  по  себе  -  это  была  обычная ловушка,  о

существовании которой Маттео и думать забыл, поглощенный мыслью о преследовании

Дагмара.

         У  Маттео не  хватило сил даже на  то,  чтобы как следует разозлиться,

хотя часть его планов и оказалась раздавлена этой злосчастной плитой. Мало того

что  не  удалось  захватить короля  Дагмара,  пропала последняя и  единственная

возможность догнать его.  А это означало,  что победа еще далеко не полна и что

она  никогда  не   станет  таковой,   пока  Маттео  не  получит  неопровержимых

доказательств того,  что  Дагмар мертв.  Король Мэсфальда был слишком сильным и

изворотливым противником,  чтобы можно было сбросить его со счетов.  Ему вполне

по силам было вновь вернуться на трон.  Сейчас он отошел в тень, скрылся и вряд

ли появится в ближайшее время, но что будет дальше? Что? Маттео не знал.

        

         * * *

         Сырые,  покрытые плесенью стены давили на психику. Тяжелые, падающие с

потолка капли холодными бусинами били по затылку, от них не спасал даже капюшон

толстого шерстяного плаща,  в  который кутался Дагмар.  Неся  в  вытянутой руке

тускло горящую лампу,  он  пробирался по  узкому коридору,  то  и  дело задевая

плечами за столбы,  поддерживающие потолок.  Застоявшийся воздух был спертым, и

королю  приходилось  заставлять  себя  дышать  полной  грудью,  чтобы  подавить

начинающееся головокружение.

         Дагмар был страшно зол; иногда он ловил себя на том что бессознательно

скрежещет зубами. Проклятый Советник! Король Мэсфальда и раньше подозревал, что

тот замышляет недоброе, но не располагал ни малейшим доказательством, уличающим

Маттео.  А  не  имея  доказательств,  Дагмар не  мог  удалить того  из  дворца.

Маттео... Да, следовало бы догадаться, что угроза исходит именно от него.

         Дагмар вновь  на  какое-то  время  прервал размышления,  задев  плечом

стену,  отчего лампа в  руке задрожала и  язычок огня заметался,  грозя вот-вот

погаснуть, но все обошлось.

         Почему  Халиок  не  предупредил его?  Ведь  маг  всегда сообщал своему

королю о грозящей опасности, что могло помешать ему?

         Дагмар не думал,  что с Халиоком могло что-то произойти,  это казалось

невероятным.   Дворцовый  маг  всегда  был  для  короля  своеобразным  символом

вечности:  он удержался при дворе во время свержения Варкаррана, избежал многих

покушений на  свою жизнь и  часто помогал Дагмару в  трудные минуты.  А  посему

король думал,  что  Халиок спасет его и  на  этот раз.  Но  ничего подобного не

произошло - Дагмар вынужден был без оглядки бежать прочь из замка.

         А ведь сколько дел еще не было сделано!  Король собирался на следующий

день  отправиться к  границе,  чтобы  поддержать  теснимых  войсками  Сундарама

солдат. Он не мог находиться во дворце, когда кто-либо отваживался посягнуть на

земли Мэсфальда,  которые У  с таким трудом удавалось защищать все эти годы.  И

все-таки народ -  зверь неблагодарный,  именно с  его попустительства случилось

то, что случилось. Для начала Дагмар хотел только одного - скрыться. Скрыться и

выждать некоторое время, разобраться в сложившейся ситуации и понять, что можно

сделать.  Все произошло слишком быстро и  не  ко  времени,  хотя Дагмару всегда

казалось, что он готов постоять за себя.

         Проход вновь плавно изогнулся,  и в лицо Дагмара дохнуло сыростью,  но

он только плотнее закутался в плащ - до выхода было еще далеко.

         Дагмар пока не  знал,  что предпримет,  но был твердо уверен,  что еще

вернется,  еще  войдет в  ворота Мэсфальда,  как  уже входил когда-то.  Он  был

уверен,  что войдет победителем...  Вот только не знал,  на чьей стороне станет

воевать на этот раз.

         Переодевшись в  чистое,  Маттео,  нигде  не  задерживаясь,  направился

прямиком к  запертым в своей комнате кормилице и ребенку.  За то время,  что он

провел в подземелье,  сопротивление гвардейцев оказалось сломлено окончательно,

лишь  в  одном  месте все  еще  продолжалось сражение,  но  и  оно  должно было

завершиться в ближайшие минуты.  В целом дворец уже оказался в руках Советника.

Маттео несколько раз докладывали о  небольших стычках на улицах,  но это было и

все, чем отреагировал город на свержение своего короля.

         Конечно,  следовало для начала поговорить с казначеем - тот должен был

отыскать в,  комнатах Халиока хоть что-то  касающееся ребенка Кефры.  Возможно,

эта  информация очень  помогла бы  Маттео,  но  сейчас ему  совсем не  хотелось

видеться с  Парротом.  И  даже не потому,  что Советник с недавних пор перестал

доверять ему,  хотя он вообще мало кому мог довериться,  просто Маттео хотелось

поскорее увидеть ребенка.  Он не очень-то верил россказням о богоравности этого

младенца,  хоть события,  сопровождавшие появление его на  свет,  были весьма и

весьма странными..  В  конце  концов,  встреча с  Парротом могла и  подождать -

казначей все равно никуда не денется.

         По  приказу Маттео в  комнату кормилицы не  входил никто  посторонний.

Воины Советника лишь удостоверились,  что  женщина с  ребенком на  месте и  что

отведенное им помещение не имеет других выходов, после чего удалились, выставив

снаружи у дверей караул. Бегство Дагмара, конечно, взволновало его, но Советник

старался взять себя в руки и взглянуть на вещи тоезво.  Главное, что задуманное

удалось.  Не  в  полной  мере,  но  основная часть  прошла весьма удачно и  без

непредвиденных осложнений.  Маттео готовил себя  к  гораздо большим трудностям,

ожидал стихийных бунтов в войсках, все еще расквартированных у городских стен -

до них, наверное, уже дошли известия о свержении Дагмара, но все прошло гладко.

Солдаты,  похоже никак не  отреагировали на события во дворце -  именно об этом

доносили Маттео курьеры. Объяснить это можно было тем, что у воинов сейчас куда

более  важные  заботы.  События на  границе тревожили военачальников и  простых

солдат одинаково -  на  творящееся внутри страны можно было обратить внимание и

позднее.  А по опыту Маттео знал,  что,  если войска Мэсфальда одержат верх над

золонианами,  ему  можно будет не  опасаться запоздалого гнева:  радость победы

утвердит его на троне лучше любой коронации.

         Конечно, Советника беспокоило, что он не успел разделаться с младенцем

до  того,  как  свершился переворот.  Но  так или иначе,  судьбу ребенка Маттео

собирался решить позже, а сейчас ему хотелось взглянуть на него.

         До комнаты кормилицы Маттео добрался довольно быстро.  У дверей стояли

двое воинов и  тихо переговаривались.  На губах одного то и дело играла улыбка,

другой  продолжал  безучастно кивать,  изредка  что-то  отвечая.  Но  при  виде

Советника оба подобрались и вытянулись, приложив кулак к груди.

         - У себя?  - машинально спросил Маттео, прежде чем сообразил, что даже

если бы кормилица стала умолять, ее и в этом случае никто не выпустил бы.

         - Куда ж она денется, - ответил один из воинов и чуть отошел от двери,

пропуская Советника.  Маттео шагнул за порог и  плотно закрыл за собой створки.

Он  был уверен,  что никто не  станет подслушивать,  да  и  не собирался ничего

говорить.

         Комната оказалось большой и чистой, но не слишком богато обставленной,

даже,  можно сказать,  скромной,  однако в ней было все, что могло понадобиться

кормилице и ребенку в первую очередь.  Сначала Маттео не заметил женщину и лишь

через несколько секунд увидел ее,  сидящую почти в  самом углу на мягком стуле.

На руках у нее был младенец, сосущий с едва слышным причмокиванием. Обернувшись

на  стук  хлопнувшей двери,  кормилица,  ничуть  не  испугавшись,  взглянула на

Маттео,  а затем вновь принялась смотреть на малыша.  В центре комнаты Советник

увидел две люльки,  в  одной из  которых мирно спал еще один младенец.  По всей

видимости,  это был собственный ребенок кормилицы...  или же,  наоборот, своего

она держала сейчас на руках, а в люльке лежал сын Кефры.

         - Твой?  -  коротко поинтересовался Маттео,  указав на люльку. Женщина

кивнула. Странно, но она, по-видимому, совсем не была испугана, хотя и не могла

не  понимать,  что  произошло во  дворце.  Маттео  подивился самообладанию этой

женщины.  Он  чуть наклонился и  принялся смотреть на ребенка.  Тот был обычным

младенцем  -  все  россказни о  его  богоравности показались Маттео  жалкими  и

глупыми,  не имеющими под собой никакой почвы.  Разве может быть богом младенец

не больше локтя,  с  почти лысой головой,  большими глазами и  пухлыми розовыми

щеками?  Советник хотел было  усмехнуться,  но  в  этот  момент кормилица вновь

взглянула на него и шепнула:

         - Только не шумите,  господин,  я еле его успокоила.  Вы же не хотите,

чтобы он снова расплакался?

         Маттео так и  замер с  открытым ртом.  Простота,  с  которой кормилица

обратилась к  нему,  совершенно выбила Советника из колеи,  и  ему понадобилось

какое-то время, чтобы прийти в себя.

         - Значит,  это  и  есть ребенок Кефры?  -  так же  шепотом спросил он,

протянув руку, но так и не коснувшись младенца.

         - Это сын нашего короля, - горделиво ответила женщина, но в ее взгляде

Маттео ясно прочитал осуждение.  Кормилица прекрасно понимала, что произошло во

дворце и  что  это  означает для  Дагмара.  От  Маттео не  укрылось и  то,  что

кормилица будто бы не заметила, как он назвал ребенка младенцем Кефры, и тут же

назвала его сыном Дагмара.  Разумеется,  женщина не  знала,  что отцом на самом

деле был Ханг, а Советник не собирался посвящать ее в это дело.

         Тем  временем кормление было  закончено,  Маттео,неотрывая взгляда  от

ребенка, поинтересовался, стараясь чтобы голос его звучал как можно спокойнее:

         - Ты находишься при ребенке неотлучно?

         Кормилица кивнула:

         - Да, господин, но изредка выхожу.

         - Когда ты отсутствуешь, - продолжил допрос Маттеo: - кто-нибудь может

войти сюда? И входил ли?

         Женщина на какое-то время призадумалась и  чуть нахмурилась,  а  затем

покачала головой:

         - Насколько я  знаю,  нет.  Гвардейцы,  охраняющие ребенка короля,  не

пропускали никого,  кроме меня.  Правда,  здесь был еще маг Халиок и  с ним еще

двое,  но я не знаю их.  Больше никто не входил ни при мне,  ни без меня - я бы

почувствовала это.  И  я  была бы  вам очень благодарна,  господин,  если бы вы

приказали своим воинам нести службу столь же исправно, как делали это гвардейцы

короля. К ребенку не следует допускать посторонних, он еще слишком маленький.

         Складывалось  впечатление,   что  кормилицу  заботило  лишь  состояние

малыша,  а все остальное совершенно ее не касалось. Что ж, по крайней мере свои

прямые обязанности она  исполняла хорошо,  женщину не  в  чем  было  упрекнуть.

Впрочем,  это  Маттео не  интересовало никоим образом -  на  кормилицу ему было

абсолютно наплевать, а вот от ребенка нужно было избавиться.

         - Ты  не  замечала ничего необычного в  то  время,  когда ухаживала за

сыном королевы? - поинтересовался Советник.

         Женщина недоумевающе взглянула на него:

         - Что вы имеете в виду, господин?

         Маттео  нахмурился и,  протянув руку,  взял  кормилицу за  подбородок,

повернув ее голову и силой заставив смотреть себе в глаза.

         - Ты прекрасно все понимаешь,  -  прошептал он с неприкрытой угрозой в

голосе.  -  Ты,  конечно,  заметила,  что Дагмар не  слишком-то баловал ребенка

посещениями.  Вот мне и хотелось бы узнать,  из-за чего он так вел себя. Что не

так с этим ребенком?

         -- Но...  я  ничего не знаю.  -  В  глазах кормилицы впервые с момента

прихода Маттео промелькнул страх-  -  Это обычный ребенок, совершенно здоровый,

разве что, когда начинает кричать, долго не может успокоиться.

         Отпустив  подбородок  женщины,  Маттео,  машинально погладив  все  еще

висящий на поясе жезл, перевел взгляд на ребенка, которого кормилица держала на

руках.

         - Советую тебе  сделать так,  -  тихо и  отчетливо произнес Маттео.  -

Чтобы этот мальчишка поскорее подцепил какую-нибудь болезнь.  И умер. Я не хочу

знать,  как ты сделаешь это, но у тебя есть два дня. Если на третий ребенок все

еще будет жив, ты пожалеешь, что родила своего щенка, - за твою нерасторопность

поплатится он.  Ты поняла меня?  Если же все пройдет так,  как я сказал,  и сын

Кефры однажды утром не  проснется -  ты  получишь две  сотни золотых и  сможешь

убраться из дворца на все четыре стороны. Язык тебе, правда, придется отрезать,

чтоб ты  лишнего не наболтала,  уж не обессудь.  Но согласись,  это лучше,  чем

смерть твоего собственного ублюдка.

         Глаза  женщины широко  распахнулись,  рот  открылся,  но  из  него  не

вылетело ни звука.  Кормилица была так поражена, что, кажется, даже не до конца

уяснила себе, что сказал ей Маттео.

         - Два дня,  - напомнил он, выпрямившись и потянувшись рукой к ребенку,

но  тут  произошло  то,  во  что  Советник  не  смог  заставить  себя  поверить

безоговорочно.  Маттео показалось,  что глаза мальчишки в один миг почернели, а

вместо зрачков появились два белых уголька. Советник не успел вовремя отдернуть

руку, и его пальцы прошли сквозь тело ребенка. Вскрикнув, Маттео подался назад,

как от прокаженного.  Советник не мог точно сказать, привиделось ли ему все это

или произошло на самом деле, но сейчас ему было не до того.

         Богоравный - молотом ударило в голове, но даже это не заставило Маттео

изменить принятого решения.  Каков бы  ни  был  этот ребенок,  ему  не  место в

Мэсфальде и даже на изгнание,  как предлагал Паррот, Советник не согласился бы.

Кормилица,  похоже, не заметила, что произошло, продолжая все так же потрясенно

смотреть на Маттео.

         - Я не стану повторять дважды, - свистящим шепотом произнес он, пятясь

к дверям.  Сейчас ему хотелось убраться подальше от этого дьявольского ребенка.

У  Маттео до  сих  пор  перед глазами стояли пляшущие в  зрачках малыша белесые

угольки - такого не бывает у обычного человека.

         Захлопнув за собой дверь, Советник, пытаясь скрыть боязнь, взглянул на

стоящих у входа воинов и приказал:

         - Не  впускать  никого.  Понятно?  Даже  если  скажут,  что  по  моему

поручению,  - гоните в три шеи, после чего незамедлительно сообщите мне. Узнаю,

что кто-то проник сюда, - казню безо всякого промедления.

         Развернувшись,  Маттео  двинулся прочь.  Он  знал,  куда  ему  следует

направиться теперь, и не собирался медлить ни секунды.

         Паррот  задумчиво сидел  за  столом  Халиока,  когда  в  дверях возник

Главный Советник.  Казначей не заметил,  сколько времени прошло с того момента,

как он  вошел в  покои мага и  принялся за  осмотр.  Паррот также не знал,  чем

закончился переворот,  -  он  не выходил из комнат Халиока уже несколько часов.

Подперев подбородок кулаком, он медленно водил взглядом по разложенным на столе

листам,  исписанным четким и  крупным почерком,  который,  по  всей  видимости,

принадлежал магу.  Стоящий рядом  канделябр со  свечами озарял  комнату неярким

светом.

         Маттео  прошествовал прямиком к  столу  и  уселся в  свободное кресло,

предварительно придвинув его  поближе  к  Парроту.  Тот,  мельком  взглянув  на

Советника,  пожал плечами и,  вздохнув, указал на разложенные перед ним бумаги,

свитки и книги. Некоторые из них, наверное, не имели к делу никакого отношения,

но  Маттео не  стал  расспрашивать,  а  взял  лист,  который изучал Паррот,  и,

развернувшись к канделябру,  принялся читать. Да, несомненно, это писал Халиок,

и притом совсем недавно,  может быть даже сегодня: бумага все еще хранила запах

чернил,  а  буквы не  утратили первоначального матового блеска,  который обычно

сходит через несколько дней.

         ...Сумасшедший монах оказался прав,  впрочем,  я в этом не сомневался.

Многое из  предсказанного им сбылось или сбывается в  настоящее время,  и  этот

ребенок не  исключение.  Не знаю что монах вкладывал в  понятие «богоравный» нo

сила,  вселившаяся в  дитя при рождении,  поистине безгранична и  не  поддается

объяснению. Если бы такая мощь оказалась в моих руках, трудно даже представить,

что я бы сделал в подобном случае.  Знаю только одно - мне бы удалось без труда

подчинить себе  не  только всех  Великих Змеев  вкупе  с  Кальмириусом,  но  и,

возможно всю  Империю.  Правда,  я  сильно сомневаюсь,  что  такую силу  сможет

контролировать простой  человек,  не  получится это  и  у  мага,  хотя  следует

попытаться  зачерпнуть  частичку  мощи  у   этого  ребенка  и   исследовать  ее

поподробнее.  Нужно также вплотную заняться самим младенцем. Когда я осматривал

его  в  последний раз,  ничто не  указывало на  то,  что  он  сознательно может

использовать имеющуюся у  него силу,  хотя не исключено,  что он подсознательно

может задействовать дарованную ему мощь...

         Отложив лист,  Маттео  потянулся было  за  следующим,  но  передумал и

вопрошающе взглянул на  Паррота,  требуя разъяснений.  Тот провел здесь гораздо

больше времени и поэтому должен был прочесть куда больше,  чем один только этот

лист. Казначей, перехватив взгляд Маттео, невесело усмехнулся.

         - Тебе мало того,  что ты прочел?  -  осведомился Паррот.  - Можешь не

сомневаться:  все,  что  находится на  этом столе,  касается ребенка.  Халиок в

последнее время только и делал,  что занимался изучением королевского сына,  но

даже он не слишком-то в этом преуспел.  Как оказалось, о рождении этого ребенка

было известно уже давно -  почти тысячу лет назад,  но в то время никто не знал

ничего конкретного,  все сводилось к  пророчеству,  что когда-нибудь в  Империи

появится новый властелин и будет он величайшим из всех, кто когда-либо восходил

на  престол поднебесного мира.  В  этих  текстах была  скрыта даже  точная дата

рождения -  маг нашел ее.  Ребенок Кефры появился на  свет именно в  этот день.

Наиболее четкое  упоминание о  ребенке обнаружилось в  книге,  написанной одним

монахом.  Но я не хочу говорить обо всем этом - поскольку младенец богоравный и

с этим ничего уже не поделать.

         - Может быть, может быть... - пробормотал Маттео.

         - Однако неужели мы можем допустить,  чтобы от ребенок спокойно вырос?

Ведь в этом случае он -  и никто другой -  без жалости сбросит меня,  да и всех

остальных,  с трона.  А ведь никому не захочется потерять власть,  понимаешь? Я

отдал  приказ убить этого ребенка,  точнее,  настоятельно посоветовал кормилице

сделать это.  Если она не сможет этого осуществить -  что ж, отправить в лучший

мир маленького мальчика не так уж и  трудно.  И  еще -  я хочу,  чтобы ты знал:

лично я  ничего не имею против ребенка,  просто он родился не в то время и не в

том месте.  Я не могу оставить его в живых - от этого хуже будет всем. Не нужно

далеко ходить за  примером:  сейчас ни одно восхождение на престол не обходится

без  крови.  А  представь себе,  что  произойдет,  если  один человек,  пусть и

богоравный -  пусть даже сам бог,  - попытается подмять под себя не один город,

не два,  а всю Империю. Всю. Он же утопит страну в крови. Подозреваю, что один,

два,  может и три,  города перейдут в его руки без сопротивления,  но остальные

добровольно не  согласятся  на  это.  Если  ребенок  начнет  свое  победоносное

шествие. Империю охватит хаос. После того как ему удастся подчинить все города,

порядок восстановится,  но  прежде пройдет далеко не  один  год.  Не  один год,

полный человеческих слез и боли. Я не имею права допустить это, даже если потом

станет лучше,  чем  было при  правлении Великих Змеев.  Пусть уж  мир останется

таким,  каков есть.  Я  не хочу отдавать Империю богоравному.  Одно существо не

имеет  права  властвовать над  целой  страной.  Я  не  стану подвергать Империю

опасности. Не стану, разорви Райгар вас всех на куски!

         Стиснув кулаки,  Маттео  вскочил и  принялся расхаживать вокруг стола.

Паррот  продолжал неподвижно сидеть,  перебирая разбросанные бумаги,  а  затем,

тихо, но внятно выговаривая слова, отрезал:

         - Можешь думать обо мне что хочешь,  но я умываю руки. Я не желаю быть

причастным к  убийству богоравного,  что бы  ты мне ни говорил,  хотя в  словах

твоих, несомненно, и есть доля истины. Это, впрочем, не оправдает тебя, если ты

приложишь руку к смерти ребенка Кефры.

         Советник, замерев, наклонился и тяжелым взглядом окинул Паррота.

         - Я не в силах повлиять на твое решение, - сказал казначей. - И все же

прошу тебя подумать еще раз.

         Маттео ударил ладонью о  ладонь,  прерывая разговор.  Он не нуждался в

словоизлияниях Паррота, особенно теперь, когда соглашаться с его словами совсем

не хотелось. Советник понимал, что казначей высказал сугубо личное мнение, и не

собирался его разубеждать но злобствовал от этого еще больше.

         - Ребенок умрет,  -  вновь повторил Маттео.  -  Но я не хочу, чтобы ты

подсказывал мне,  что  следует делать.  И  предупреждаю:  если ты  еще хоть раз

посмеешь возразить мне - следующая голова, которая полетит, будет твоей. И я не

шучу, учти это.

         Паррот помрачнел,  но не ответил. Советник видел, чего стоило казначею

молчание,  и в то же время получал от этого явное удовольствие.  Паррот не стал

отвечать. Вздохнув, он одним движением сгреб на край стола все листы и свитки и

положил  на  освободившееся место  несколько бумаг,  извлеченных из  футляра на

поясе. Затем, обмакнув перо в чернильницу, стоящую тут же, протянул его Маттео.

         - Подпишите, господин, - сдержанно сказал казначей, искоса взглянув на

Советника.

         - Что это?  -  поинтересовался Маттео,  принимая из рук Паррота перо и

придвигая бумаги к себе.

         - Поскольку Дагмара теперь нет, то подпись придется ставить вам. Здесь

несколько  подготовленных  им  указов,  касающихся  поставок  продовольствия  и

дополнительного   вооружения   войску.   Думаю,   аннулировать   их   было   бы

нецелесообразно,  поскольку написаны эти указы со знанием дела и  их исполнение

существенно облегчило бы жизнь воинам.

         Машинально кивнув, Маттео сжал перо в пальцах и несколько раз поставил

свою размашистую подпись под ровными мелкими строчками,  в которых тем не менее

свободно можно  было  разобрать каждое слово.  Подождав немного,  пока  чернила

подсохнут, Паррот свернул листы и торопливо спрятал их обратно в футляр, плотно

закрыв его крышкой.

         В дверь настойчиво постучали.  Маттео подошел и,  дернув ручку, шагнул

за порог, почти столкнувшись п мужчиной, одетым в одежды дворянина.

         - Чего тебе?  -  высокомерно спросил Маттео,  смерив мужчину взглядом.

Тот,  однако,  был настолько взвинчен,  что не  обратил внимания на  настроение

Советника.

         - Господин,  у  дворца собрались горожане,  они  требуют вас.  Нам  не

хотелось бы разгонять людей, не получив приказа лично от вас...

         - Идиот!  -  рявкнул  Маттео.  -  Подумать  только,  с  какими  людьми

приходится работать!  Если бы вы хоть пальцем тронули хотя бы одного горожанина

- я перевешал бы вас всех.  Я не для того стремился занять трон, чтобы в первые

же  часы  получить клеймо правителя глупого и  жестокого.  Иди  и  передай кому

следует, что скоро я выйду и лично выступлю перед горожанами. Пусть воздержатся

пока от излишнего проявления чувств.

         Воин,  кивнув,  почти тут же исчез,  оставив Маттео одного.  Советник,

постояв на пороге, повернулся и вновь прошел к Парроту. Тот продолжал сидеть за

столом,  а  его взгляд то и  дело пробегал по сваленным в кучу бумагам.  Пальцы

казначея теребили перо,  которым он машинально выводил на чистом обороте одного

из листов какие-то цифры. Даже бездумно Паррот продолжал решать, кому и сколько

следует выделить денег,  -  что ни говори,  но в  этом он был профессионалом до

мозга костей и ни дня не мог прожить без своей работы.  Впрочем, успевал Паррот

и многое другое, притом не в ущерб своей основной деятельности. Как помощнику в

городских делах,  ему не  было цены,  и  это было единственное,  за  что Маттео

уважал своего казначея.

         - О чем ты думаешь заявить горожанам?  -  спросил Паррот, чуть склонив

голову.  Он слышал все,  о чем говорил Советник,  и интерес в его голосе звучал

совершенно неподдельный.

         - Об  этом  можешь  не  беспокоиться,  -  уверенно заявил Маттео и  не

добавил больше ни слова, считая, о тема разговора исчерпана.

         - Разумеется,  -  сказал Паррот,  -  я  не  сомневался что обращение к

жителям Мэсфальда давно  тобою  продумано.  Но  считаю,  что  полезным было  бы

объявить о публичной казни этого наемника, Вазгера, которого Зариан предложил в

качестве убийцы.  Надо объявить его  предателем интересов Мэсфальда -  это лишь

укрепит наши  позиции.  Только представь,  первый день  на  троне  ознаменуется

разоблачением врага города -  это  лучшая рекомендация твоей проницательности и

решимости.

         Слова  казначея заставили Маттео призадуматься Паррот рассуждал вполне

здраво, к его словам стоило прислушаться.                                   

         Маттео кивнул и,  подойдя к  одной из  полок,  заглянул за  занавеску,

сделав  это  скорее  машинально,  нежели  сознательно.  Затем,  вскинув  брови,

протянул руку и  снял с полки внушительную бутыль.  Выдернув затычку,  Советник

принюхался и удивленно причмокнул губами. В бутыли оказалось довольно приличное

вино,  и Маттео пошарил взглядом по полкам в поисках кубка, однако не обнаружил

такового.

         - Мне кажется, горожане заждались, - между делом заметил казначей, чем

еще больше вывел Советника из себя.

         - Я  и без тебя это знаю,  -  рыкнул Маттео и,  не произнеся больше ни

слова,  направился к выходу. Казначей, также не задерживаясь, последовал за ним

следом,  но, оказавшись в коридоре, направился в противоположную сторону. В его

планы не входила встреча с жителями города.

         Прежде чем шагнуть на широкий балкон,  Маттео замер в нерешительности.

Раньше он множество раз входил сюда,  но только в составе свиты короля Дагмара,

однако  теперь  ему  предстояло предстать  перед  народом  самому.  Предстоящее

выглядело одновременно привлекательным и  пугающим,  поскольку Маттео не  знал,

как примут его горожане. То, что они не поддержали Дагмара во время переворота,

еще не  означает,  что им придется по душе новый правитель.  И  все же Советник

надеялся, что все обойдется.

         Сначала  со  стороны балкона доносился невнятный ропот.  Потом  кто-то

настойчиво  и   громко  стал  требовать  Маттео;   вскоре  к  этому  горожанину

присоединился еще один,  затем второй,  третий... Через несколько минут площадь

перед дворцом уже  сотрясали нестройные выкрики,  которые постепенно нарастали.

Однако Маттео все еще медлил, да и не стоило торопиться.

         Дагмар никогда не выступал перед народом в одиночестве, при нем всегда

кто-то  был,  -  Советник же  собирался вступить на  балкон один.  Еще  раз все

взвесив Советник, шумно выдохнув, распахнул витражные двери и шагнул на балкон.

В  лицо мягко ударил порыв ветра,  принеся с собой множество крошечных дождевых

капель.  Плащ  взвился,  а  затем  вновь  опал,  облепив широкие плечи  Маттео.

Затянутое пеленой облаков серое небо,  казалось,  вращалось,  но  это была лишь

иллюзия, порожденная ветром, заставляющим облака идти друг против друга. Морось

почти тут же пропитала одежду, заставив ткань противно липнуть к телу.

         Увидев  Советника,  люди  на  миг  примолкли,  а  затем  закричали еще

сильнее.  Маттео обвел взглядом толпу, стараясь ничего не упустить. Первое, что

удивило его, - это разномастность собравшихся: здесь были и бедняки с городских

окраин,  и  подавшиеся на время войны в Мэсфальд крестьяне,  и ремесленники,  и

купцы, соседствовавшие с родовитыми дворянами, притом стояли они все вместе, не

стараясь отгородиться друг  от  друга.  Острый  взгляд Маттео различил в  толпе

нескольких карманников, деловито шныряющих меж людьми. Кто-то наверняка замечал

их,  но даже не делал попыток остановить.  Вторая странность заключалась в том,

что  окружающие толпу  воины,  сменившие  на  этом  посту  городскую  стражу  и

королевских гвардейцев,  стояли в скучающих позах, заложив руки за спину и даже

о чем-то переговариваясь друг с другом.

         Подойдя вплотную к перилам,  окружающим балкон, Маттео крепко вцепился

в  них  одной  рукой,  другую  же  повелительным жестом  выбросил перед  собой,

заставив людей почти мгновенно умолкнуть. Над площадью нависла тишина. Медленно

опустив руку,  Маттео помолчал еще некоторое время и, дождавшись момента, когда

толпа готова была снова заголосить,  громко и отчетливо заговорил. Он старался,

чтобы  его  голос звучал спокойно и  уверенно,  -  первые же  слова должны были

произвести на горожан благоприятное впечатление.

         - Жители славного города Мэсфальда, я приветствую вас!

         Над толпой пронесся громкий вздох,  но почти тотчас же вновь наступила

тишина:  никто не желал пропустить ни слова. Это было Маттео на руку, поскольку

он не собирался больше прерываться ни на секунду.

         - Сегодня  воистину знаменательный для  всех  нас  день,  -  продолжил

Советник,  медленно переводя взгляд с одного лица на другое.  -  Я сообщаю вам,

что  с  этого  момента беру  власть в  свои  руки  по  праву второго человека в

Мэсфальде.  Король  Дагмар  показал  себя  несостоятельным правителем:  все  вы

знаете,  что происходило в  последние годы его правления.  Несмотря на  горячие

заверения,  он  так и  не смог покончить с  терзающими Мэсфальд войнами,  из-за

которых земли наши обеднели,  а многие из ваших друзей и родственников погибли.

Ему  также не  удалось навести на  улицах города порядок,  чтобы люди могли без

страха ходить ночью по  своим делам.  Разве этого желали все  мы,  когда король

Дагмар взошел на престол? Нет, мы надеялись, что он гарантирует нам спокойствие

и  безопасность,  однако он  не  сдержал данного людям  слова.  Мало  того,  он

сознательно  подрывал  благосостояние  Мэсфальда  -   и   этому  у   меня  есть

неопровержимые доказательства,  хотя я  и  сомневаюсь,  что они нужны вам,  все

видно и так.  Король Дагмар предал город, который верил ему и надеялся, что как

правитель он сделает все, что в его силах, для укрепления положения Мэсфальда в

Империи.  Дагмар бежал,  хотя ему ничто не угрожало. Мы не убийцы, мы ищем лишь

справедливости!  Потому я  и  обращаюсь к вам,  жители славного города:  король

бежал,  и,  возможно,  он  попытается вернуться.  Так давайте же объединим свои

силы, чтобы отстоять город не только от проклятых воинов Золона, но и от нашего

прежнего  внутреннего  врага.   Ведя  затяжные  войны,   Дагмар  подрывал  наше

благополучие, и, хотя до сих пор наши войска побеждали, победы были равносильны

скрытому поражению.  Армия почти обескровлена,  но  мы выиграем и  в  этот раз,

сомнений быть не может!  Мы не ограничимся изгнанием врага с наших земель,  как

бывало и  раньше.  Мы  погоним чужаков дальше,  мы на всю жизнь,  выбьем из них

желание пойти  против нас.  Так  будет,  вот  вам  мое  слово!  С  войной будет

покончено раз и навсегда.  Война -  удел слабых городов,  а.  Мэсфальд - сила и

первозданная мощь, так покажем же миру, кто мы на самом деле!

         И  тут  толпа,  доселе  молчавшая и  внимавшая каждому  слову  Маттео,

торжествующе заревела. Вверх полетели шапки, воины потрясали обнаженными мечами

вопя  громче остальных,  на  балкон упало несколько цветов,  что  очень удивило

Маттео, поскольку он не разглядел в толпе ни одной женщины.

         - Я восстановлю величие Мэсфальда,  и слава его вновь будет греметь по

всей  Империи,  -  пусть боги покарают меня,  если я  солгу.  Дагмар поплатился

троном за то,  что заботился лишь о своем благополучии.  Он бежал от возмездия,

но в наших силах его покарать. Жители Мэсфальда, если вы схватите предателя - я

лично заплачу за это десять тысяч золотых.  Но помните:  мы не убийцы,  мы ищем

справедливости,  а потому я прошу вас -  Дагмар должен быть пойман живым, чтобы

предстать перед судом.

         Новая лавина криков прокатилась над площадью. Толпа неистовствовала, и

Советник почти физически ощущал свой триумф.

         - А  теперь,  чтобы вы  удостоверились,  что я  на самом деле честен с

вами,  -  слушайте!  Несколько дней  назад был  схвачен шпион короля Сундарама,

который   пробрался  в   наш   благословенный  город,   чтобы   выведать  планы

военачальников и  выдать их золонианам.  Это страшное преступление,  но оно еще

горше,  когда  его  совершает  обладатель  воинского  знака,  некогда  преданно

служивший Мэсфальду.  Некоторые из вас еще помнят воина по имени Вазгер,  и вот

теперь он вернулся, но вернулся как враг.

         Шепот недоверия и гнева разнесся среди людей.  Даже после многолетнего

забвения такие воины,  как Вазгер,  не забываются,  и  многие из присутствующих

помнили о нем.

         - Вы  не  ослышались,  -  повторил  Маттео,  наслаждаясь произведенным

эффектом.  - Вазгер предал всех нac, но это еще далеко не все. Дагмар пожаловал

ему воинский знак,  он дал Вазгеру то, о чем мог лишь мечтать настоящий воин...

Вазгер называл себя истинным бойцом,  которого невозможно перекупить, однако он

лгал. После того как мы схватили его, он признался что король Сундарам приказал

ему убить Дагмара,  Вазгер предал не только свой родной город,  перейдя в  стан

врага,  но  и  своего благодетеля.  А  потому он  будет казнен.  Завтра на этой

площади свершится возмездие:  за  предательство была,  есть  и  будет лишь одна

казнь - через повешение.

         На  этот  раз  толпа  молчала.  То,  что  сказал  Маттео было  слишком

неожиданно.  Трудно  было  принять измену  одного из  лучших воинов города,  но

Советник предполагал такую реакцию, и на душе у него было спокойно.

         - Те,  кто будет сеять смуту, подвергнутся самым суровым наказаниям, -

чуть  помолчав,  столь  же  решительно добавил Маттео.  -  Но  законность будет

соблюдена, это я обещаю как властелин Мэсфальда!

        

        

         Глава 7

         ИЗГНАНИЕ

        

         Вазгер не  знал,  как  долго  находится в  подземелье.  Может быть,  с

момента разговора с  Зарианом прошло несколько дней,  а может,  всего несколько

часов,  но за это время наемник уже несколько раз засыпал, сам того не замечая.

Однако,  придя  в  себя  в  очередной раз,  наемник с  немалой долей  удивления

обнаружил,  что все его раны тщательно промыты и  перевязаны,  а  возле решетки

стоит большая миска,  полная пусть и холодной,  но вкусной еды.  Рядом с миской

нашлась пухлая  лепешка,  правда  обгрызенная крысами с  одного  края,  но  это

наемника ничуть не смутило -  Вазгер радовался,  что проснулся вовремя: если бы

он  проспал еще пару часов,  то  от  еды и  следа бы не осталось.  Вновь начала

болеть голова, но после того, как его миска опустела, стало чуть легче. Сил еда

не вернула,  зато Вазгер перестал чувствовать себя окончательно покинутым -  он

все  еще  кому-то  зачем-то  нужен.  В  противном случае никто не  стал  бы  ни

перевязывать ему раны, ни кормить так, как сделали это сегодня.

         У  стены  послышалось тихое поскребывание и  попискивание -  маленькие

твари никак не желали униматься.  Наемник уже открыл рот,  чтобы прикрикнуть на

них,  но  тут  в  подземелье неожиданно посветлело.  Вазгер вскочил на  ноги  и

принялся озираться,  пытаясь понять,  откуда исходит свет, однако казалось, что

светятся сами стены и  окружающий его воздух.  Первые несколько секунд наемнику

пришлось сильно щуриться,  поскольку переход от непроглядного мрака к свету был

слишком резок,  хотя на самом деле в каземате было ничуть не светлее,  чем если

бы горела подвешенная под потолком свеча.

         За  спиной раздался тихий и  внятный смех,  который вставил Вазгера от

неожиданности вздрогнуть и  резко обернуться.  Возле самой стены,  прижимаясь к

камням,  стояла  невысокая женщина,  единственной одеждой которой были  длинные

темные волосы,  ниспадающие ниже  колен.  Предплечья и  лодыжки ее  были  увиты

тонкими золотыми браслетами в  форме  пышных древесных ветвей.  Некоторые пряди

были заплетены в маленькие косички, на концах которых сверкали крупные черные и

розовые жемчужины.  Она была невероятно красива.  Хрупкая на  вид,  но  изящная

фигура казалась изваянной из  белого мрамора.  На чуть округлом лице выделялись

огромные,  тщательно подкрашенные зеленые глаза.  Ровный,  без  единого изъяна,

остренький нос плавно и  незаметно переходил в тонкие надбровные дуги,  которые

не портили,  а,  напротив, только оттеняли красоту ее лица. Пухлые ярко-розовые

губы походили на  два только что сорванных лепестка олеандра.  Маленькая ямочка

на подбородке придавала ее лицу чуть насмешливое выражение.

         Вазгер  открыл рот,  но  вместо чего-то  осмысленного оттуда вырвались

какие-то  нечленораздельные звуки.  Наемника так поразило невероятное появление

этой женщины, что он на какое-то время лишился дара речи.

         Женщина отделилась от стены и  сделала шаг навстречу Вазгеру,  и  тот,

сам  того не  замечая,  тоже шагнул вперед.  Красота незнакомки притягивала его

будто по волшебству, и наемник не мог противиться этом неслышному зову.

         Женщина остановилась,  остановился и  он.  Теперь их разделяло едва ли

полтора шага,  но  Вазгер не замечал этого.  Ему казалось,  что они стоят тесно

npижавшись друг  к  другу,  и  это  было  самое прекрасное чувство,  которое он

когда-либо испытал.  Незнакомка чарующе улыбнулась и,  подняв руку,  медленно и

нежно провела кончиками тонких пальцев по заросшей щетиной щеке наемника.

         - Ты красавица...  -  прошептал Вазгер и потянулся к стоящей перед ним

женщине, но та с легкостью увернулась и неведомо как оказалась сбоку.

         - Как же ты нетерпелив,  -  впервые заговорила она,  и голос ее звучал

будто шуршащий шелк.

         - Кто ты?  -  почти не дыша,  спросил наемник,  поворачиваясь и  вновь

оказываясь с нею лицом к лицу. - Как ты оказалась здесь?

         Незнакомка улыбнулась,  обнажив ровные белые зубы.  - Я просто пришла.

Ты позвал меня, и я пришла. - произнесла она, легким движением откидывая волосы

за  спину и  представая перед Вазгером во всей своей красе.  -  Можешь называть

меня Левеей, но разве тебе так уж нужно знать мое имя?

         - Нет,  -  тихо  ответил  Вазгер,  снова  попытавшись  дотронуться  до

женщины,  и на этот раз она позволила ему сделать это. Кожа ее была бархатной и

удивительно холодной на ощупь,  но до того ли было сейчас наемнику? - Но я... я

не звал тебя, я даже не знаю, кто ты.

         Левея обвила руками шею Вазгера.

         - Разве это  так важно для тебя?  -  Ее  голос завораживал,  заставляя

соглашаться со всем, что она говорила. - Главное, что я здесь, ведь так, милый?

         - Конечно, - прошептал наемник, водя ладонями по податливому телу.

         Левея прижалась к  нему еще теснее.  Вазгер ощутил мягкость ее  пышных

волос, щекочущих его шею и руки.

         - Я знаю, чего ты хочешь, - произнесла она. - И я могу помочь тебе. Ты

можешь выйти из этого подземелья в любую минуту,  даже сейчас, только скажи мне

об этом. Ведь ты вправду этого хочешь, иначе ты не позвал бы меня.

         Вазгер кивнул.

         - Отсюда невозможно выйти.  -  Рука  его  медленно скользнула вниз  по

спине женщины.  Наемник,  не понимал,  что происходит. - Не знаю, как ты попала

сюда, но я не могу уйти с тобой.

         - Можешь, - засмеялась Левея. - Взгляни. Она чуть отстранилась и рукой

указала на стену за собой.  Вазгер с  огромным сожалением оторвал жадный взгляд

от  лица  женщины  и  посмотрел на  влажную серую  кладку.  Грязная стена  была

перечеркнута резкими огненными линиями,  при  пересечении образовывающими нечто

вроде  неправильного пятиугольника.  Внутри  пятиугольника расплывалось  черное

пятно с  малиновыми и фиолетовыми прожилками.  Оно медленно вращалось,  образуя

глубокую,  затягивающую в  себя воронку.  Вазгер попытался шагнуть к двери,  но

Левея мягко удержала наемника и привлекла к себе.

         - Это  выход на  свободу,  -  произнесла она.  -  Но  если ты  желаешь

покинуть это место,  то должен заплатить мне. Я не запрошу много, я возьму лишь

то что ты в силах мне дать.

         - Чего же  ты  хочешь?  -  спросил наемник,  отведя взгляд от  стены и

посмотрев в  глаза  женщины,  в  которых застыло желание,  смешанное то  ли  со

скрытым торжеством, то ли с восхищением, причины которого Вазгер не понимал.

         - Тебя,  -  выдохнула Левея.  - Будь со мной эту ночь, и я выведу тебя

прочь из  этого подвала.  Отведу туда,  куда ты захочешь.  Ты познаешь истинное

наслаждение,  а  затем вырвешься к солнечному свету.  Все в твоих руках -  я не

прошу невозможного.

         Женщина чуть  повела плечами,  заставив длинные волосы черными волнами

заструиться по  спине.  Холодные руки проникли Вазгеру под  рубаху и  принялись

поглаживать мускулистую грудь.  Пальцы  нежно  касались рваного шрама,  принося

невероятное облегчение.  Наемнику еще никогда в жизни не было так хорошо,  и он

забыл обо всем,  что тяготило его. Даже внутренний голос, звучащий все громче и

громче, не мог убедить Вазгера в необходимости быть настороже.

         - Ты  ведь  вечная,  да?  -  почти задыхаясь cnpocил наемник,  млея  в

объятиях Левей.

         - Зачем спрашивать,  если ты и без того знаешь ответ?  -  пробормотала

Левея. - Тебя не должно волновать это, ведь я с тобой, и никто нам не помещает.

Я подарю тебе свободу.                            

         - Да!  Да!  Свободу!  -  воскликнул Вазгер, и, обхватив голову женщины

ладонями,  притянул ее к  себе и впился губами в ее губы.  Язык наемника проник

Левее в  рот и наткнулся на жемчужины зубов,  после чего!  скользнул чуть ниже,

пытаясь пробраться дальше.

         Сначала Вазгер почувствовал на языке что-то теплое и  липкое,  а затем

понял, что зубы Левей перестали быть ровными...

         На  долину  давно  опустилась  тихая  и   безмятежная  весенняя  ночь,

рассыпавшая по  чистому небосводу яркие бисерины звезд.  Некоторые из  них едва

заметно помаргивали,  обретая в  этот момент схожесть с горящими глазами лесных

зверей,  только смотрели звезды на землю молчаливо и  по-доброму.  Где-то вдали

шелестели деревья.

         Разбитый в долине лагерь озарял свет множества больших костров, вокруг

которых сидели или лежали люди. Из шатров, расставленных в огромном количестве,

доносился  громкий  храп.   Было  уже  глубоко  за  полночь,  но  бодрствующих,

рассевшихся вокруг костров,  было гораздо больше,  чем спящих.  Со  всех сторон

слышались негромкие разговоры и  редкий смех.  Все это сливалось в  глухой гул,

стоящий над ночным лагерем и  ограждающий воинов от  незваных гостей даже лучше

сторожевых постов.

         Вазгер сидел  на  расстеленном,  сложенном вдвое  плаще и,  позевывая,

медленно и осторожно водил оселком по лезвию меча. Мягкий шелест камня по стали

сопровождал каждое движение,  в  воздух поднимались едва заметные облачка пыли.

Остановившись на  некоторое время,  Вазгер  приподнял меч,  осторожно провел по

кромке стали ногтем и,  неудовлетворенно прищелкнув языком, вновь протянул руку

к камню.  Пространство вокруг Вазгера вновь наполнилось шелестом скользящего по

стали оселка,  почти неслышным за треском костра. Сидящий рядом воин, штопающий

разорванный почти до плеча рукав рубахи, усмехнулся:

         - Ты хочешь,  чтобы меч, только прикоснувшись к человеку, разрубал его

надвое, будто муху? Мне кажется, ты зря тратишь время.

         - Я  не  желаю вверять свою  жизнь простому куску стали.  Если  хочешь

остаться в живых - свой клинок нужно любить и не забывать о нем.

         Воин снова усмехнулся,  но ничего не сказал, зато заговорил лежащий по

другую сторону костра. Приподнявшись на локте, он устроился поудобнее и, окинув

горящим в свете пламени взглядом оставшихся у огня воинов, обратился к Вазгеру.

         - Вот воюем мы против этих вечных, воюем, - сказал он, - а ведь многие

из  этих тварей нам зла-то и  не желают.  Мы их бьем -  а  они в  ответ.  Мы их

оставим в  покое -  и они оружие сложат.  Нет,  я не стану спорить,  есть среди

вечных такие, кто действительно ненавидит нас - ненавидит не только из-за того,

что  мы  развязали эту войну.  Они и  много раньше враждовали с  нами.  Ведь не

секрет, что мантикоры, спригганы и другие вообще ненавидят людей...

         Вазгер кивнул, соглашаясь, но не стал продолжать этот разговор.

         - А интересно,  кто из вечных страшнее всего? - раздался вопрос, почти

потонувший в  глубоком  зевке.  От  накатывающегося сна  уже  не  спасали  даже

разговоры,  и беседа шла по инерции.  Вазгер не удивился бы,  если бы ответа не

последовало, но чуть погодя услышал чей-то голос:

         - Известно кто,  знаменитый пустынный царь,  василиск.  Не приведи бог

еще раз увидеть мне эту тварь.  Помню,  я  в  южных пустынях воевал...  Так это

отродье  вылезло  невесть  откуда  и  за  полминуты две  сотни  отличных воинов

мертвецами сделало. Уж и не помню, как сам спасся, но страху я тогда натерпелся

на всю оставшуюся жизнь!  Одни глаза его чего стоили - каждый что моя голова, а

то и больше,  розовые, а зрачки темно-коричневые. Он как взглянул на меня - так

и душа в пятки ушла...

         - Хорош врать-то!  -  недоверчиво хмыкнул Вазгер.  - Если б василиск и

вправду взглянул на тебя,  ты бы с нами уже не сидел,  а лежал бы, окаменевший,

где-нибудь в далекой пустыне.

         - Василиски,  слуа,  бильвизы, - вздохнул наконец один из воинов. - Да

никто из них не идет в  сравнение с  женщиной.  Женщины -  это самые страшные и

коварные существа, помяните мое слово.

         - Так уж и женщины? - хохотнул кто-то, но его никто не поддержал.

         - Именно,  -  как ни в  чем не бывало подтвердил рассказчик.  -  Но не

простые,  а  из  вечных.  Слышал кто-нибудь из вас о  так называемой прекрасной

возлюбленной - ланнан ши?

         Молчание красноречивее любых слов говорило,  что если кто-то и знал, о

чем говорил воин, то признаваться не собирался.

         - Скажу сразу и откровенно,  -  продолжил рассказчик.  -  Я никогда не

сталкивался с ланнан ши, мне поведал о ней отец. Они и раньше встречались очень

редко,  а  теперь уж и  не знаю,  есть ли хотя бы одна ланнан ши в  поднебесном

мире.

         - Неужели они такие уродливые,  что боятся показать свое лицо и потому

прячутся? - поинтересовался Вазгер, совершенно упустив из виду, что чуть раньше

воин назвал вечную «прекрасной».

         - Как раз наоборот,  -  последовал ответ.  -  Эти женщины - красавицы,

каких свет не видывал,  но горе тому, кто прельстится их внешностью и волшебным

обаянием. Все это обманчиво, все ложь. Стоит только поддаться на их уговоры - и

тебя не спасет уже ничто. Ланнан ши выпьет всю твою кровь без остатка, разорвав

горло огромными острыми зубами.

         - Не  может быть,  чтобы от  этой твари не было спасения,  -  произнес

Вазгер и громко зевнул.  Разговор уже начал утомлять его. За те полтора десятка

лет,  что  наемник провел  с  мечом  в  руке,  он  слышал бессчетное количество

подобных историй,  которые походили друг на друга как две капли воды,  а потому

не принимал рассказ воина всерьез.

         - Безвыходных ситуаций,  конечно,  нет, - оптимистично заметил воин. -

Ланнан ши не сможет причинить своей жертве никакого вреда,  если только мужчина

не овладеет ею. Это единственное, но непременное условие, однако мало кто может

устоять перед чарами ланнан ши, эта тварь почти всегда добивается своего.

         Махнув рукой,  Вазгер подложил под голову мешок и,  поерзав, поудобнее

улегся на плаще, придвинув поближе предварительно убранный в ножны меч. Его уже

давно перестали занимать все эти россказни, да и спать хотелось гораздо больше,

чем продолжать лишенную всякого смысла беседу.

         «Ланнан ши,  -  подумал Вазгер,  -  что  за  глупости...»  Уже  сквозь

полудрему он  расслышал что-то  вроде того,  что живет она где-то поблизости от

источников и родников. Хотя, возможно это ему приснилось...

         Воспоминания молнией промелькнули в  его  голове хотя Вазгер не  сразу

понял, что происходит. Но миг спустя пришло осознание того, что теплая влага на

языке  -   это  его  собственная  кровь,   текущая  из  расцарапанного  острыми

коническими зубами женщины языка.  Руки  наемника сами  собой  выпустили голову

Левей  и  сильно толкнули ее  в  грудь,  заставив женщину отлететь и  удариться

спиной о стену совсем рядом с огненной дверью.

         Левея  явно  не  ожидала  ничего  подобного,   поскольку  на  ее  лице

отразилось недоумение.  Впрочем,  она  почте  тут  же  осознала случившееся,  и

Вазгер,   все  еще  находящийся  под  впечатлением  от  ее  чар,  по-настоящему

испугался,  увидев,  как преобразилась Левея.  Прекрасное лицо исказила гримаса

нечеловеческой злобы,  глаза сузились,  обратившись в  пару пышущих огнем гнева

щелок.   Верхняя  губа  приподнялась,   обнажив  ряд  острых,  загнутых  внутрь

конических зубов,  поблескивающих в свете огненных линий на стене.  Все обаяние

Левей разом исчезло, заставив Вазгера наконец-то понять, что произошло. Наемник

ошарашенно,  с  долей брезгливости взирал на застывшую у стены женщину,  а та в

свою очередь смотрела на него,  все больше и больше свирепея. Кем на самом деле

была Левея,  Вазгер не знал, - может быть, на самом деле ланнан ши, хотя и жила

не вблизи источников, а в подземельях Черного Замка.

         Вечная,  похоже,  поняла,  какую  ошибку допустила,  позволив наемнику

поцеловать себя. Вазгер слишком рано узнал ее тайну, и задуманное пошло прахом.

Чуть присев, Левея оттолкнулась от стены и прыгнула на наемника, расставив руки

и широко раскрыв рот. Ее громкий вопль чуть не оглушил Вазгера, который, вместо

того  чтобы  попытаться защититься от  озверевшей женщины,  схватился  за  уши,

стараясь заглушить крик вечной. Левея налетела на него будто ураган и, обхватив

руками и ногами,  попыталась вцепиться зубами в горло, прежде, чем Вазгер успел

предпринять что-либо,  женщина,  странно  взвизгнув,  клацнула  своими  клыками

совсем рядом с  веной на  шее и  отлетела,  врезавшись головой в  стену,  будто

получив страшный удар в  лицо.  Но  тут же  вскочив,  Левея вновь накинулась на

наемника и  опять отлетела назад,  после чего с  едва слышным стоном сползла по

стене на пол.  Только сейчас Вазгер заметил, как худа была женщина. Сквозь кожу

явственно проступали тонкие ребра,  острые скулы  заметно выдавались вперед,  а

длинные волосы плохо  скрывали костистые бедра.  В  первые минуты Левее удалось

одурманить Вазгера,  но теперь у нее уже не было на это сил.  По-видимому,  она

уже  довольно  давно  вынуждена была  обходиться без  пищи  и  потому  потеряла

контроль над собой,  когда Вазгер поддался на  обольщение.  Из-за этого Левея и

допустила ошибку, слишком рано показав свои клыки наемнику. Слишком рано...

         - Стерва, - произнес Вазгер. - Убить меня вздумала, да?

         Левея,  всхлипнув, вдруг рванулась вперед и вновь попыталась вцепиться

наемнику в горло клыками,  но Вазгер уже понял, что вреда ему женщина причинить

не сможет. Тем не менее он рванул Левею от себя, выдрав из ее головы клок волос

и отшвырнув женщину к стене.

         - Ты  ланнан ши?  -  негромко спросил Вазгер.  Женщина молча кивнула и

вновь  опустила голову,  не  переставая реветь.  Наемник помолчал еще  какое-то

время, а затем добавил: - Говорят, ланнан ши живут возле родников и источников.

Что же ты делаешь здесь, если это правда?

         - Я здесь уже очень давно,  - сквозь слезы ответила Левея. - Мне очень

плохо,  но я не могу уйти домой: маг Халиок заточил меня в этих подвалах, когда

я однажды попыталась...

         Дальнейшее потонуло в  потоке  громких  всхлипывании,  но  Вазгеру  не

требовалось слов,  чтобы понять,  что именно хотела сказать ланнан ши.  Не было

секретом,  то Халиок имел обыкновение изредка выбираться из Дворца и  проводить

время в  одной из  деревенек близ фальда.  Вероятно,  во  время одной из  таких

вылазок Левея и  попыталась завлечь мага в свои объятия,  за что и поплатилась.

Халиок не  был человеком,  которого можно было так просто охмурить,  поэтому он

без труда справился с ланнан ши, наказав ее заточением.

         - Выходит,  ты  живешь здесь?  Должен заметить я  удивлен тем,  что ты

выглядишь столь плачевно.  В Черном Замке немало заключенных, которые без труда

заглотили бы  твою наживку,  не думаю,  что жить впроголодь -  твоя сокровенная

мечта.

         Ланнан ши заревела еще громче.

         - Маг Халиок сделал так,  чтобы мужчины перестали интересоваться мной,

- даже мое волшебство потеряло силу.  Ты  первый за четверть века,  кто подарил

мне надежду... Но Халиок проклял меня! Из-за него...

         - Заткнись,  -  лениво бросил Вазгер. Его перестали интересовать слова

ланнан ши.

         Поднявшись хрустнув коленями,  наемник подошел к стене,  где находился

волшебный выход,  и попытался войти в него, но руки уперлись в холодный камень,

хотя  глаза  все  еще  продолжали видеть ставшую плоской и  блеклой вращающуюся

воронку,  обрамленную огненными линиями.  То  ли обещанное Левеей заведомо было

ложью,  то  ли  без ее  согласия никто не мог проникнуть за эту дверь.  Так или

иначе, но у наемника не было ни малейшего желания выяснять это. Попусту тратить

время наемник не собирался,  а потому сгреб Левею в охапку,  отчего та громко и

отчаянно взвизгнула, вновь попытавшись укусить Вазгера. Разумеется, у нее снова

ничего не вышло,  клыки даже не смогли коснуться кожи, хотя и сомкнулись совсем

рядом  с  кадыком.  Без  труда  удерживая вырывающуюся женщину,  Вазгер постоял

какое-то время,  после чего,  зажмурившись,  прыгнул вперед,  крепко прижимая к

себе Левею и стараясь угодить точно в магическую дверь.

         Спустя миг что-то ударило наемника в лицо и плечо,  ланнан ши будто бы

стала бестелесной и  просочилась сквозь плотно сомкнутые на  ее  талии и  груди

руки Вазгера,  а сам он оказался на полу. Еще не успев почувствовать, что упал,

наемник понял одно:  магическая дверь не  пропустила его,  даже несмотря на то,

что  он  пытался покинуть подвал вместе с  Левеей.  Открыв глаза,  Вазгер вновь

уяснил для себя,  что все происшедшее не  привидилось ему:  вернулась темнота и

только  на  стене  догорали  быстро  тускнеющие линии.  Через  несколько секунд

пропали и они,  погрузив каземат в плотный и беспросветный мрак. Подойдя к тому

месту,  где находилась магическая дверь, сквозь которую ушла ланнан ши, наемник

вытянул  вперед  руки  и  ощупал  стену.  На  шершавом камне  обнаружились едва

заметные борозды,  образующие тот  самый  пятиугольник,  бывший границей черной

воронки. Камень в этих местах был чуть теплый.

         Медленно отойдя к решетке, наемник опустился на кучу соломы и принялся

задумчиво смотреть в темноту.

         Можно было  сказать,  что  Вазгеру повезло,  но  теперь уже  он  начал

сомневаться в  правильности своего решения.  Может быть,  стоило махнуть на все

рукой и  отдаться во власть этой женщины?  По крайней мере в этом случае смерть

была бы довольно быстрой и безболезненной.

         В конце концов,  так и не придя ни какому определенному выводу, Вазгер

решил  не  тратить  попусту время  на  бесполезные размышления.  Вытянувшись на

соломе,  наемник заложил руки за голову и закрыл глаза.  Темнее, конечно же, не

стало,  но так хотя бы не казалось, что вокруг бескрайняя пустота, что где-то -

может,  совсем  рядом  -  бродит голодная ланнан ши  по  имени  Левея,  которую

двадцать пять лет назад заточил в этих подземельях маг Халиок.

         Выхода из сложившегося положения не было. Ланнан ши оказалась обречена

блуждать по подземельям тюрьмы Мэсфальда, а Вазгер не знал, на что и надеяться.

Его будущее, равно как и прошлое, было скрыто во тьме.

         Перехода от размышлений ко сну наемник и не заметил.

        

         * * *

         Он проснулся оттого,  что в глаза ударил показавшийся невероятно ярким

свет и кто-то,  особо не церемонясь, рванул его вверх, прижимая спиной к стене.

От  резкого пробуждения перед глазами поплыли разноцветные круги,  будто Вазгер

долгое время пробыл без  воздуха под  водой.  Почти сразу проснувшись,  наемник

огляделся по  сторонам,  но  взгляд его выхватил лишь несколько смазанных лиц -

только одно из них было знакомо Вазгеру.  Зариан замер в дверях,  придерживаясь

обеими руками за прутья решетки.

         Наемник попытался вырваться,  понимая,  что происходящее не  сулит ему

ничего хорошего,  но его держали слишком крепко. В ушах шумело, а голова готова

была расколоться от боли,  причин которой Вазгеп не понимал,  - виной тому была

то ли слабость из-за полученных ранений, то ли резкое пробуждение.

         - Рад снова увидеться с тобой.  -  Зариан медленно отошел от решетки и

остановился напротив наемника. Тот с ненавистью смотрел на начальника городской

стражи.  -  Да,  очень  рад,  -  снова  повторил Зариав чуть  наклоняя голову и

приближая свое лицо к лицу Вазгера.

         - Что  вам  от  меня нужно?  -  выкрикнул Вазгер.  Он  уже понял,  что

наступает то,  из-за чего его берегли и не бросили подыхать в этом подвале, где

по  меньшей мере  один  человек уже  расстался с  жизнью:  наемнику вспомнились

ржавое кольцо и кости возле него, на которые он наткнулся при осмотре каземата.

         - Всего лишь подготовить тебя, - пожал плечами Зариан.

         - К чему?  - едва слышно вымолвил Вазгер, предчувствуя самое недоброе.

И, как оказалось, мыслил он в правильном направлении.

         - Сегодня  ты  будешь  казнен,  -  ответил предатель.  -  Твоя  смерть

послужит благородному делу  и  поможет  Советнику Маттео  утвердиться на  троне

Мэсфальда.

         - Что?..  -  Слова  Зариана ошеломили Вазгера.  Он  знал,  что  королю

Дагмару угрожает опасность,  но  никак  не  думал,  что  переворот случится так

скоро.  Уж  если Зариан заговорил о  Советнике и  троне,  то это могло означать

только одно - самое страшное уже свершилось. Самое страшное для короля Дагмара.

         - Должен предупредить,  чтобы ты не надеялся на отсечение головы. Тебя

признали предателем, а это означает...

         - Повешение, - шепотом закончил за Зариана наемник и рванулся, пытаясь

освободиться и  вцепиться в  горло стоящему совсем рядом предателю.  Но сильные

руки удержали Вазгера.

         - Успокойся,  -  поморщился Зариан. - Тебе все равно ничто не поможет.

Лучше сохрани свои силы - тебе еще предстоит подняться на эшафот, поскольку ты,

я  думаю,  не  захочешь окончательно опозорить свое  имя  -  истинные воины  не

впадают в истерику перед казнью, даже если уверены, что их оклеветали.

         На  щеках Вазгера заиграли желваки.  Как  можно принять то,  что  тебя

собираются удавить на глазах сотен людей,  многие из которых,  возможно,  знали

тебя раньше?  Но в одном Зариан был все-таки прав -  наемник не желал последние

минуты своей жизни выглядеть жалким трусом. Уж если ему суждено было погибнуть,

то сделать это следовало с высоко и гордо поднятой головой, назло всем.

         Однако, как оказалось, начальник стражи вывалил на Вазгера еще не весь

ворох плохих новостей.

         - Да,  забыл тебе сообщить,  - Зариан замялся, но довольно быстро взял

себя в  руки,  -  чтобы ты не вздумал сказать прилюдно что-нибудь лишнее,  тебе

придется зашить рот.

         Услышав  это,   наемник  заорал  и   прыгнул  вперед,   изо  всех  сил

оттолкнувшись от пола напружиненными ногами. Мышцы загудели, их пронзила острая

боль,  но  этот рывок все же помог Вазгеру освободить одну руку,  которой он не

замедлил воспользоваться.  Наемник размахнулся,  и  его  тяжелый кулак врезался

одному из  держащих его людей в  переносицу.  Раздался громкий,  отвратительный

хруст.  Мужчина слабо вскрикнул и отлетел к противоположной стене каземата.  Он

упал, раскинув руки и выпучив глаза. Из носа побежали два ручейка темной крови,

быстро залившие лицо и шею.  Не оставалось никаких сомнений в том, что тюремщик

мертв.  Но остальные успели отреагировать быстро.  Миг спустя к  горлу наемника

кто-то  приставил остро  отточенный нож,  который  заставил  Вазгера  мгновенно

замереть,  подавив острое желание сглотнуть вставший в  горле ком:  если бы  он

хоть  немного двинул  кадыком,  то  получил бы  довольно глубокую,  хотя  и  не

смертельную рану под подбородком.

         Зариан,  даже не отшатнувшийся, несмотря на то что Вазгер почти достал

его в своем нечеловеческом рывке, едва заметно покачал головой.

         Повернувшись,  он  махнул рукой стоящему за  спиной тюремщику,  и  тот

шагнул вперед.  В  свете  стоящей на  полу  лампы в  его  руке  тускло блеснула

изогнутая,  словно рыболовный крючок,  сапожная игла с  длинным хвостом толстой

нити.  Вазгер широко распахнутыми глазами смотрел на  медленно приближающуюся к

его  лицу  иглу,  не  в  силах  отвести от  нее  взгляд.  Наемника будто кто-то

заворожил. Острое лезвие все еще было прижато к шее, и в какой-то миг у Вазгера

в  голове промелькнула безумная идея броситься вперед и  самому перерезать себе

горло,  но  он  не  смог  заставить себя это  сделать.  Возможно,  потому,  что

прекрасно понимал:  держащие его  люди -  профессионалы и  не  позволят ему так

просто расстаться с  жизнью.  На  их  поведение даже  никак не  повлияла смерть

тюремщика,  которому Вазгер минутой раньше сломал переносицу, - лица этих людей

были все такими же безразличными.

         И  когда игла в  первый раз вонзилась в  его плоть,  скребнув о плотно

сжатые зубы, наемник не закричал - он слишком давно привык терпеть боль. Вазгер

даже  не  изменился в  лице,  продолжая все  с  той  же  ненавистью и  холодным

презрением буравить взглядом замершего в  дверях Зариана.  Тот так же неотрывно

смотрел на наемника, но его глаза, напротив, были совершенно пусты.

         Когда тюремщик наконец отошел,  пряча иглу во внутренний карман, а его

товарищи поднялись,  ставя  на  ноги  и  наемника,  Зариан,  окинув осужденного

взглядом,  удовлетворенно кивнул и,  подойдя, достал что-то из кармана. Секунду

спустя у  Вазгера перед  глазами оказался его  собственный медальон -  воинский

знак,  пожалованный когда-то Дагмаром. Зариан то ли случайно, то ли сознательно

поднял его  так,  чтобы  тот  оказался на  уровне лица  Вазгера,  а  потому тот

вынужден был одновременно смотреть и на медальон, и на Зариана.

         - Он твой,  -  сообщил начальник стражи. - Думаю, будет лучше, если он

останется с  тобой до  конца.  Кем бы  ты ни был,  но ты заслужил воинский знак

честно, и никто не вправе отнимать его у тебя.

         С  этими словами Зариан бережно,  стараясь не порвать шнурок,  повесил

медальон на  шею Вазгера.  На  воинском знаке в  тот же миг проступил волшебный

рисунок, означающий, что медальон признал хозяина.

         Начальник стражи отвернулся и,  не сказав ни слова,  шагнул в коридор,

поманив за собой остальных.  Вазгер,  получив ощутимый тычок в спину,  вынужден

был отправиться следом. В ушах стучала кровь, голова немилосердно кружилась, но

все  же  на  ногах  Вазгер держался твердо то  ли  благодаря тому,  что  кто-то

удосужился накормить его и перевязать, то ли из-за грызущей изнутри ненависти.

         - Я убью тебя. Клянусь Райгаром, я еще вернусь и поквитаюсь с тобой за

то, что ты со мной сотворил, - сквозь плотно сомкнутые губы произнес Вазгер, но

это прозвучало как нечленораздельное мычание.  Однако,  как ни странно,  Зариан

уловил смысл сказанного наемником.

         - С  того  света не  возвращаются,  -  холодно ответил он,  так  и  не

взглянув Вазгеру в глаза. - Иначе по мою душу пришли бы уже очень многие.

         Дождь, похоже, шел с самого утра, залив городские улицы ледяной водой.

Мириады капель образовывали густую завесу,  не  позволявшую видеть перед  собой

даже  стоящего  в  небольшом отдалении человека.  Холодный  ветер  пробирал  до

костей,  а тонущие в глубоких лужах босые ноги совершенно закоченели.  Впрочем,

Вазгер  понимал,  что  мучения  эти  продлятся недолго,  поскольку тугая  петля

оборвет их раз и навсегда.  Глядя прямо перед собой, он механически переставлял

ноги,  стараясь поспеть за  идущим впереди коренастым стражником,  которому при

выходе из  Черного Замка передал своего пленника Зариан.  Они шли по совершенно

пустой  улице.  Выходящие на  нее  окна  домов  были  плотно закрыты ставнями и

заперты снаружи на  засовы -  все  возможные меры безопасности были приняты,  и

наемник не видел никого до самой площади, на которую выходила улица, ведущая от

Черного Замка к королевскому дворцу. Приближаясь к месту казни, Вазгер различил

за шумом дождя гул толпы.  Слов разобрать было нельзя,  Да наемник и не пытался

сделать это.

         Стоящие впритык друг к  другу дома внезапно закончились,  открыв выход

на площадь перед дворцом,  но у  Вазгера сложилось впечатление,  что улица,  по

которой он  шел всего несколько секунд назад,  все еще продолжается.  Возможно,

виной  тому  был  живой  коридор,  состоящий  из  нескольких  десятков  воинов,

отделивших осужденного и  конвоиров  от  горожан.  Никто  не  пытался  прорвать

заслон,  люди стояли и смотрели, не двигаясь с места. При появлении Вазгера над

толпой пронесся ропот,  а затем наступила тишина.  Стало слышно,  как отдельные

капли дождя врезаются в рябую поверхность луж,  как бряцает оружие,  как стучат

по  камням  подкованные сапоги  стражей.  Подняв голову,  Вазгер медленно обвел

взглядом притихшую толпу,  пытаясь разглядеть хоть что-то  за  пологом из косых

струй дождя. За мутной пеленой над людскими головами возвышалась какая-то серая

размытая масса,  и  лишь  позже  Вазгер  сообразил,  что  видит  самую  обычную

виселицу.

         Вазгер беспрерывно поворачивал голову, пытаясь разглядеть в толпе хотя

бы одно сочувствующее лицо но все усилия были тщетны - и это оказалось страшнее

всего.  Жители  Мэсфальда отвергли его  -  его,  сделавшего столько  для  этого

города.  Хотя чему теперь удивляться,  винить в случившемся следовало Советника

Маттео и его приспешников, это они настроили горожан против верно служившего им

воина.

         На площади луж почти не было благодаря плотно пригнанным друг к  другу

гранитным  плитам,  образующим  почти  монолитную  поверхность.  Но  если  ноги

наемника перестали коченеть и утопать в холодной воде,  то от ветра,  вольготно

гуляющего по площади, спасения не было никакого: на узкой улице Вазгера хотя бы

немного прикрывали стены домов.

         Из-за холода Вазгер не заметил,  как приблизился к виселице.  Она была

сооружена на скорую руку.  Помост из старых,  а потому посеревших, но еще очень

крепких досок возвышался на  уровне людских голов,  но  был отделен от  горожан

пустым пространством шириной в несколько шагов и цепью воинов с копьями.

         Подойдя  к  лестнице,  ведущей на  эшафот,  наемник уже  собрался,  не

останавливаясь,  опустить ногу на  первую ступеньку,  но  почувствовал на своих

плечах две  цепкие руки и  вынужден был  покорно остановиться.  Вазгер не  стал

оборачиваться,  продолжая неотрывно смотреть  на  одинокую фигуру,  стоящую  на

помосте всего в нескольких шагах от края. Длинный черный плащ полностью скрывал

человека,  на  голове его  был  глухой кожаный шлем с  узкой прорезью для глаз.

Наемник понимал, что эти глаза столь же неотрывно изучают его. Глаза привыкшего

к своей работе палача.

         От  созерцания палача Вазгера оторвал резкий рывок.  Ткань  затрещала,

разрываемая сильными руками,  куртка вместе с рубахой упали на землю,  под ноги

наемника.  Стало еще холоднее.  Колючие струи дождя нещадно стегали голое тело,

но Вазгер не задумывался об этом.

         - Пшел!  -  громко шепнули позади,  и Вазгер,  не дожидаясь очередного

грубого тычка,  ступил на лестницу.  Один из конвоиров все еще сопровождал его,

остальные  же  остались  внизу  и  присоединились к  окружившим помост  воинам.

Осужденный не  сопротивлялся -  этим он  ничего не смог бы доказать даже самому

себе,  а потому шел быстро переставляя ноги.  Он ничуть не торопился, он просто

хотел, чтобы все побыстрее кончилось.

         Конвоир,  передав  Вазгера палачу,  незамедлительно вернулся в  толпу.

Почти в  то же время над площадью пронесся легкий гул,  и  все вновь замолчали.

Повинуясь догадке,  наемник  повернул голову  в  сторону королевского дворца  и

увидел вышедшего на высокий балкон человека в  длинной мантии,  которая раньше,

несомненно,  принадлежала Дагмару.  По  всей видимости,  это  и  был  тот самый

Советник Маттео, который захватил власть в Мэсфальде, заставив бежать законного

короля.

         Советника сопровождали еще  несколько человек.  Маттео хранил молчание

и,  похоже,  пока что  не  собирался нарушать его.  Палач,  очевидно получив от

кого-то сигнал,  которого Вазгер не заметил, взял наемника за руку и не слишком

резко,  но настойчиво потянул его к центру помоста, где возвышалась перекладина

со свисающей с  нее веревочной петлей,  тщательно укрытой кожаным мешком,  дабы

защитить веревку от  раскисания под проливным дождем и  тем самым предотвратить

ее  возможный обрыв под  тяжестью тела приговоренного.  Вазгер качнул головой и

снова усмехнулся:  предусмотрено оказалось буквально все.  По-видимому, кому-то

очень не хотелось,  чтобы наемник остался в  живых.  Будь у Вазгера чуть больше

времени, он задал бы себе законный вопрос: кому и для чего потребовалось лишать

его возможности говорить?  Если бы Вазгер подумал об этом,  то понял бы, что не

все,  что происходит с ним,  тaк уж просто и объяснимо,  -  вот только ему было

сейчас совсем не до этого.

         Маттео все еще молчал, пристально наблюдая за приготовлениями к казни.

Палач подвел Вазгера под петлю и  поставил в самый центр чуть прогнувшегося под

его весом люка в  помосте.  Сквозь широкие щели между досками наемник отчетливо

различил пару  толстых защелок,  которые должны были откинуться в  тот  момент,

когда палач нажмет на рычаг, тем самым заставляя люк распахнуться.

         Стягивая с  веревки мешок  и  набрасывая петлю на  шею  Вазгеру палач,

приблизив губы к самому уху Вазгера, едва слышно шепнул:

         - Не напрягайся,  когда почувствуешь,  что проваливаешься. Пусть петля

сломает тебе шею, по крайней мере не придется мучиться слишком долго.

         Вазгер кивнул,  даже не  взглянув на  палача.  По крайней мере хотя бы

одному человеку его  смерть не  была  абсолютно безразлична.  Хотя вполне может

статься,  что  палач  говорил эти  слова всем  своим жертвам просто по  доброте

душевной, если только эта самая душа при его работе еще сохранилась.

         Вазгер почти не чувствовал наброшенной на шею петли, он просто стоял и

ждал,  когда все  наконец закончится.  Палач,  еще раз проверив положение узла,

чтобы  в  самый ответственный момент веревка не  соскользнула с  шеи,  отошел в

сторону  и  остановился возле  небольшого рычага,  от  которого тянулась тонкая

веревка, уходящая куда-то под помост.

         - Жители  Мэсфальда!  -  разнесся над  толпой глухой голос.  Советнику

приходилось изрядно напрягаться, чтобы перекричать шум дождя. - Сегодня на этой

площади будет казнен всего лишь  один  человек,  воин,  который когда-то  верно

служил нашему родному городу.  Теперь же  этот человек пришел к  нам как враг и

предатель - как предатель он и умрет. Видят боги, мы не желали этого, но он сам

пошел против нас. Вазгер - вот имя этого человека!

         Обычно  после  подобных  слов  приходилось ожидать  из  толпы  гневных

выкриков,   обращенных  к   осужденному  на  смерть,   но  в   этот  раз  народ

безмолвствовал.  Возможно,  подобная реакция и  задела Маттео за  живое,  но он

ничем не  показал этого,  а  Вазгер рассмеялся,  хотя сквозь плотно сжатые губы

пробилось лишь странное бульканье.

         - И  потому я  объявляю приговор,  -  продолжил после  небольшой паузы

Советник. - Предавший Мэсфальд достоин смерти.

         Похоже,  что  палач дожидался именно этих слов,  оскольку,  едва успел

затихнуть  последний отголосок речи  Маттео,  он  рванул  рычаг,  освобождающий

защелки люка,  вниз.  Миг  спустя Вазгер почувствовал,  как  пол уходит у  него

из-под ног.  Затем было невероятно короткое падение и резкий, болезненный удар,

обрушившийся на  шею.  По  мышцам  будто  бы  прошлась  острая  пила,  позвонки

затрещали,  хрящи  между  ними  готовы были  вот-вот  лопнуть...  Ослепленный и

оглушенный мгновенно нахлынувшей нечеловеческой болью,  Вазгер не заметил и  не

мог заметить устремившегося к нему со всех сторон холодного воздуха,  в котором

кружилась невидимая крошечная искорка.

         А  потом что-то сильно ударило наемника по ногам и  спине.  Боль в шее

изменилась,  превратившись из  острой  и  колющей  в  тянущую,  но  уже  вполне

терпимую.

         Вазгер понял лишь одно -  он каким-то чудом остался жив. Однако прийти

в  себя  наемник смог  только спустя некоторое время.  Горло  все  еще  сжимали

огненные клещи,  но позвоночник и, главное, гортань оказались целыми и вроде бы

не  слишком  пострадали.  Обрывок веревки болтался на  шее,  свисая  на  грудь,

покрытую кровью,  текущей  из  расцарапанного при  падении о  края  люка  бока.

Отбитые ударом о  землю  ноги  болели,  но  кости,  к  счастью,  остались целы.

Приподнявшись на руках,  Вазгер кое-как сел и, не обращая внимания на отчетливо

слышимые крики наконец-то обретшей голос толпы и  что-то говорящего ему палача,

свесившего голову в  люк,  принялся,  морщась,  осторожно ощупывать и растирать

шею. Спасение Вазгера объяснялось тем, что веревка лопнула почти мгновенно и не

успела причинить заметных повреждений.  В  тот момент Вазгер не  думал о  своей

дальнейшей судьбе,  хотя случившееся вполне могло в  корне изменить его  жизнь.

Ведь если во  время казни рвалась веревка,  это  означалo,  что боги не  желают

смерти  приговоренного.  Изредка,  правда,  палач  осмеливался  идти  наперекор

Покровителям и  вешал осужденного повторно,  но  сейчас все зависело от решения

Советника Маттео - ведь власть олицетворял именно он. Всем было не до того. Еще

толком не пришедшего в  себя Вазгера через люк выволокли наружу,  ободрав ему о

края  досок грудь и  живот,  после чего двое воинов подхватили его  под  руки и

подвели к  самому краю  эшафота,  чтобы быть  чуть ближе к  дворцовому балкону.

Вазгеру было совершенно безразлично, что происходит, ноги с трудом держали его,

и наемник вынужден был повиснуть на руках воинов.

         Шум  в  толпе нарастал,  все  чаще слышались требования решить все  по

закону богов, но находящиеся на балконе медлили. Случившееся поразило Советника

и  его  людей гораздо сильнее простых горожан.  Маттео не  слишком-то  верил во

вмешательство богов -  те  были слишком далеки от людских дел,  чтобы влиять на

судьбу одного из смертных.  Для того чтобы казнь не сорвалась, были приняты все

мыслимые меры:  веревка и петля на ней проверялись несколько раз,  точно так же

как  и  крепление ее  к  перекладине.  Разумного объяснения случившемуся Маттео

найти не мог,  хотя мозг его лихорадочно работал, решая, что же делать теперь с

выжившим наемником. В его планы совершенно не входило освобождение наемника, но

Маттео также прекрасно понимал,  что идти против мнения горожан было бы большой

ошибкой: он еще недостаточно укрепился на троне Мэсфальда, а потому приходилось

чем-то жертвовать.

         Но и просто так отпускать свою жертву Маттео не собирался -  следовало

проявить твердость хотя бы в этом.  Пусть казнить его повторно не получится, но

примерно  наказать Вазгера  Советник желал  непременно.  И  тут  на  ум  пришла

спасительная мысль.  Маттео  вспомнил  о  древнем  и  почти  забытом  обычае  и

возликовал,  хотя  внешне ничем не  выразил своих чувств.  Чуть склонившись над

перилами.  Советник,  стараясь не  смотреть ни на кого,  кроме Вазгера,  громко

произнес:

         - Боги отказались признать наш суд справедливым,  что ж, это их право,

и  я  не  собираюсь оспаривать их  решения.  Тем не менее,  учитывая вину этого

человека,  мы не можем оставить его безнаказанным.  Мы не можем казнить его, но

его  ожидает,  возможно,  худшая  участь.  Согласно обычаю,  человек,  которого

оправдали боги, должен быть навсегда изгнан из города.

         Над толпой на какое-то время вновь повисла тишина -  горожане пытались

осознать, что предлагает Маттео, а когда поняли, шум поднялся сильнее прежнего.

В  нем слышались нотки неодобрения,  но в  большинстве своем горожане,  по всей

видимости,  одобряли решешение Советника.  О старинном обычае помнили далеко не

все но  это уже не  имело значения,  -  главное,  что большинство выразило свое

согласие и Маттео не пришлось идти против общего мнения.

         Вазгер слушал Советника наравне со всеми, но смысл сказанного дошел до

него чуть позже. Возможно виной тому была слабость и не желавшая униматься боль

в горле - след неудачного повешения.

         А  когда Вазгер сообразил наконец,  что  за  участь ему уготована,  то

ужаснулся.  По  сравнению с  предстоящим смертная казнь казалась высшим благом,

которому не  суждено  было  свершиться.  Вазгер  знал,  его  ожидает не  просто

выдворение за  городские стены -  в  этом случае еще можно было бы  хоть как-то

выжить, - все было не так просто...

         Маттео,  смотря на  наемника,  позволил себе  улыбнуться уголками губ,

однако это было единственным проявлением триумфа. Ему все же удалось избавиться

от  последнего почетного воина  Мэсфальда.  Казнь  сорвалась,  но  изгнание  не

отменило ее, а лишь отложило на какое-то время. Боль и голод погубят Вазгера не

менее надежно, чем петля или топор палача.

         Возле  самого  помоста  наметилось  какое-то  шевеление,   после  чего

несколько  воинов  принялись наконечниками копий  отдирать  от  эшафота  доски.

Виселица была сколочена на совесть,  и  спустя пару минут удалось отделить лишь

одну доску,  но достаточно было и  этого.  Откуда-то появился моток веревки,  и

сразу несколько человек взобрались на помост, оттеснив в сторону палача. Кто-то

довольно грубо перерезал путы на  руках Вазгера,  оставив на  запястье глубокую

царапину.  После этого все еще продолжавшие поддерживать наемника воины развели

его руки в  стороны,  а  остальные принялись деловито привязывать их  к  доске,

действуя быстро и  грубо.  Вазгер морщился,  чувствуя,  как веревка врезается в

кожу, но не проронил ни звука.

         Руки, поддерживающие его, разжались, и он едва не упал, но все же смог

удержаться на ногах,  хотя колени предательски дрожали,  а  доска тянула назад.

Кто-то  из воинов успел набросить на лоб наемника веревочную петлю и  привязать

ее  конец  к  доске так,  чтобы лицо  Вазгера было  постоянно обращено к  небу.

Наемник попытался опустить голову,  но веревка тотчас больно врезалась в  лоб и

виски,  быстро заставив отказаться от этой затеи. Дождь постепенно стихал и уже

не  лил  сплошной стеной,  а  распадался в  полете на  отдельные тяжелые капли.

Вазгеру приходилось сильно жмуриться и часто моргать, поскольку вода непрерывно

заливала глаза,  но  сквозь плотно сжатые губы по-прежнему не  просачивалось ни

капли.  Надеясь,  что дождь размочил нить, наемник попытался порвать ее, открыв

рот,  но  острая боль позволила лишь чуть разжать зубы.  Вазгер вновь ощутил на

языке привкус крови.

         Наемник попытался расправить плечи,  чтобы обрести равновесие,  но ему

стало только хуже.  Он  пошатнулся и  едва  не  упал,  сумев удержаться лишь  в

последний момент.  Развернувшись в  сторону балкона,  наемник впился взглядом в

Маттео.  Если бы дождь стих еще немного,  Вазгер увидел бы глаза Маттео, полные

торжества.

         Вазгер прекрасно понимал,  что жить ему осталось.  не так уж долго, но

не  собирался выказывать слабость перед жителями города.  Наемник знал,  что за

ворота Мэсфальда он  выйдет сам,  выйдет улыбаясь -  так,  чтобы  осудившие его

горожане содрогнулись от  ужаса:  ничто не  пугает так,  как  улыбающийся перед

смертью человек.  Не дожидаясь,  пока Маттео заговорит,  наемник медленно, чуть

пошатываясь,  подошел к лестнице и спустился с эшафота на площадь. Его никто не

остановил и не окликнул,  но, даже если бы это случилось, Вазгер не остановился

бы.

         Едва  наемник ступил  на  каменные плиты,  люди  раздались в  стороны,

образовав широкий проход,  ведущий к одной из улиц, выходящих к храму Имиронга,

от  которого можно  было  напрямую пройти к  городским воротам.  Вазгер не  мог

опустить голову,  но  это и  не  требовалось:  он неплохо ориентировался даже в

столь необычном положении.

         Шаг,  еще шаг... Постепенно движения наемника обретали уверенность. Он

уже не пошатывался,  а довольно твердо шел через площадь, чуть наклонившись,что

бы  доска за  его  спиной не  слишком сильно перевешивала.  Боль и  слабость не

отступили,  но  на  какое-то  время сделались несущественными -  Вазгер не  мог

отвлекаться на  них  и  жалеть себя.  Где-то  совсем рядом  вскрикнула женщина.

Повернув голову в ее сторону,  наемник широко улыбнулся,  хотя и не мог увидеть

ее.  Вазгер чувствовал,  что  люди еще  не  скоро забудут его,  он  постарается

сделать для этого все возможное.

         Наемник знал лишь одно -  ему  нужно идти до  тех пор пока не  откажут

ноги,  пока они не подогнутся и  не швырнут его лицом в грязь.  Нужно идти даже

тогда,  когда сил уже не  останется,  когда будет казаться,  что смерть вот-вот

коснется его своей рукой.  И  Вазгер шел,  подняв глаза к  небу и  не  в  силах

опустить голову, чтобы взглянуть на тех, мимо кого ему приходилось сейчас идти,

улыбаясь и слушая шум дождя, изредка прерываемый вскриками.

         Вазгер понимал и  в  то  же  время презирал всех,  кто  собрался здесь

поглазеть на его казнь.

         Идти было невероятно тяжело,  но  все же  наемник знал,  что дойдет до

ворот и не упадет,  чего бы ему это ни стоило.  Главное - покинуть город, а там

уж будь что будет. Главное, чтобы никто не видел, как остатки сил покинут его и

как он опустится на дорогу, чтобы больше никогда не подняться.

         Каменные плиты,  которыми была вымощена площадь, сменились булыжником.

Несколько раз  босые  ноги  наемника подворачивались,  попадая  в  выбоину  или

цепляясь за  чуть торчащий камень,  но  Вазгер чудом не падал,  лишь замирал на

какое-то время,  обретая утерянное быдо равновесие, и шел дальше. От постоянных

ударов холодных капель болели глаза,  но  наемник не  мог закрыть их,  опасаясь

потерять направление и врезаться в стену или одного из горожан.  Лишь улыбка не

сходила с  его  лица,  хотя при задранной к  небу голове она больше походила на

жуткую   гримасу...   Первый   камень  ударил  Вазгера  совершенно  неожиданно,

врезавшись в бок,  и, отскочив, упал под ноги. Вазгер охнул и снова споткнулся.

Он  никак не  ожидал,  что до этого дойдет,  хотя в  случившемся не было ничего

удивительного. Стиснув зубы, наемник приготовился принять на себя еще несколько

ударов,  которые не  замедлили последовать.  Однако,  против ожидания,  в  него

попало всего  с  десяток камней:  большинство не  поддержало тех,  кто  решился

применить  силу,   воспользовавшись  своей  безнаказанностью.   Да   и   камней

разбросанных на улицах,  было не так уж много,  а  потому Вазгер отделался лишь

несколькими чувствительными ушибами да ссадиной на скуле: последний камень чуть

не попал в глаз.

         До  храма  Имиронга,  расположенного  на  полпути  к  воротам,  Вазгер

добрался довольно быстро,  хотя ему  могло это  просто показаться.  Задранная к

небу голова не позволяла видеть окружающего,  но Вазгер не очень жалел об этом.

То,  что  он  наконец-то  добрался до  храма,  наемник понял лишь тогда,  когда

оказался совсем  рядом  и  увидел  поддерживаемую колоннами кровлю  не  слишком

высокого,  но красивого здания. Крайние колонны чуть выдавались из общего ряда,

и  на  их верхушках находились большие бронзовые чаши,  инкрустированные матово

поблескивающими камнями.  Из чаш вырывались длинные языки пламени, не гаснущего

даже глубокой ночью.  В  воздухе запахло чем-то схожим с дорогим вином и жженой

корой одновременно.  Вазгер ухмыльнулся: он никогда не думал, что перед смертью

последнее, что он увидит касающееся богов, будет именно этот храм.

         Да,  дела -  хуже некуда.  Путь в  Мэсфальд закрыт для  него навсегда,

впрочем,  как и в любой другой город Империи,  за исключением разве что Золона.

Но наемник знал, что ему ни за что не дойти дотуда. Он знал, что не дойдет даже

до ближайшей опушки, и все равно шел.

         Вазгер был так поглощен своими мыслями,  что не заметил,  как добрался

до городских ворот,  но у него не хватило сил даже на то, чтобы удивиться этому

обстоятельству.  Однако улыбка,  застывшая на его губах, ни на миг не сходила с

лица,  несмотря ни на что:  ни на дрожащие ноги, ни на боль во всем теле, ни на

заливающую глаза ледяную воду.

         Камень попал Вазгеру в  спину,  но  лишь заставил сделать чуть быстрее

несколько шагов.  И  снова  кинувшего камень  никто  не  поддержал,  напротив -

наемник  услышал несколько осуждающих выкриков.  Это  не  придало ему  сил,  но

заставило снова на какое-то время позабыть об усталости.

         Под аркой,  ведущей к воротам,  выстроился отряд воинов,  сдерживающих

горожан и  не  позволяющих им заполнить проем полностью.  Вазгер следил за ними

боковым зрением и  потому не  упустил момент,  когда один  из  стражников вдруг

шагнул вперед и,  рванув из ножен меч,  отсалютовал им наемнику.  Однако в душе

Вазгера это не вызвало ничего, кроме сожаления. Разчумеется, он был рад, что не

все  ополчились против него но  ему было искренне жаль воина.  Не  будет ничего

удивительного в  том,  если завтра на  этом месте нести службу будет уже кто-то

другой.

         Вазгеру никто  не  крикнул вслед ни  единого слова,  да  наемник и  не

расслышал бы,  если бы и захотел.  Едва миновав ворота,  он оказался отрезан от

горожан невидимой и неощутимой,  но непроницаемой стеной отчуждения.  Теперь он

превратился в  изгнанника.  Весть  об  участи,  постигшей Вазгера,  уже  успела

распространиться за пределы города,  а потому народ скопился и здесь,  прямо за

воротами. С четверть мили дороги оказались запружены людьми. Если бы Вазгер мог

наклонить голову и окинуть толпу взглядом, то наверняка различил бы стиснутые в

кулаках камни  и  палки.  Собравшиеся здесь  были  настроены более воинственно.

Впрочем,  Вазгер,  едва выйдя за ворота,  свернул с дороги и направился прямо к

мосту через Лаану.

         Уход с  дороги не спас бы наемника от расправы,  но то,  как он сделал

это,  заставило остановиться даже самых воинственно настроенных. Вазгер свернул

на  траву совсем не  потому,  что испугался новых мучений.  Просто ему хотелось

уйти  от  стен  Мэсфальда  как  можно  быстрее.   Он  шел  медленно,  ноги  его

разъезжались, скользя по грязи и пожухлой траве, кое-где еще торчащей из земли.

Люди  двигались  следом,  однако  не  приближаясь  и  молча  провожая  взглядом

распятого.  И  тот знал,  что происходит сейчас за  его спиной,  но  ни разу не

попытался обернуться.  А  те  прекрасно это понимали.  Ни один камень,  ни одна

палка или ком грязи не  полетел в  сторону Вазгера.  Страх,  которым прониклись

горожане, видя жестокую и полубезумную улыбку наемника, передался всем тем, кто

поджидал Вазгера за стенами.

         А наемник уже не улыбался.  Понимая,  что никто ьше не видит его лица,

он наконец-то позволил себе выразить истинные чувства,  терзающие его. По щекам

бежали слезы,  тут  же  смываемые струями дождя.  С  каждым новым шагом наемник

чувствовал, как силы уходят из его тела, жгучая резь в горле стала нестерпимой,

- и все же Вазгер шел.  Он не имел права упасть до тех пор, пока не скроется из

глаз последний наблюдатель.

         И  еще,  кроме боли,  Вазгера терзало отчаяние.  Он  мог  убедить кого

угодно в том,  что ему безразлична собственная участь, но сам не верил в это ни

капли.

         Самообман - слишком глупая, а порой и жестокая штука.

         В первый раз Вазгер упал почти у самого моста,  попав ногой в глубокую

лужу.  Голая ступня заскользила по грязи,  бросив наемника на колени, но Вазгер

почти  тут   же   снова  поднялся,   хотя  уже  почти  физически  ощущал,   как

опрокидывается и  зарывается лицом в пучок осклизлой травы,  торчащий почти под

самым носом. Кто-то громко засвистел за спиной, но это заставило Вазгера встать

на ноги еще быстрее.  Стараясь ступать как можно тверже и  осторожнее,  наемник

наконец добрался до  моста.  Идти  стало  гораздо легче.  Оструганные доски под

ногами  были  холодными и  шершавыми,  кое-где  Вазгер пальцами чувствовал чуть

торчащие шляпки гвоздей. Мимо медленно проехал всадник. Наемник отчетливо видел

его лицо, изборожденное глубокими морщинами и обрамленное густой рыжевато-седой

бородой.  Чем-то всадник походил на кузнеца Шинго,  но чем - Вазгер затруднялся

ответить.  На  какой-то миг взгляды наемника и  конника встретились;  в  глазах

последнего  мелькнуло  удивление,   но  почти  тут  же  лицо  его  вновь  стало

безразличным.  Вазгер знал одно -  он никогда не встречал этого человека ранее,

да  и  тот,  похоже,  просто обознался,  приняв на  какой-то момент наемника за

знакомого.

         Миновав мост,  Вазгер вновь ступил на дорожные плиты и,  пройдя по ним

сотни  две  шагов,  свернул на  траву  и  побрел дальше,  особо  не  заботясь о

направлении.  Наемник помнил,  что  местность,  по  которой он  шел,  была чуть

холмистой,  а  потому не  удивился,  когда  ноги  начали подниматься с  большим

трудом,  чем  минутой раньше,  -  начался подъем.  Куда  легче было бы  идти по

дороге,  но  Вазгер не  стремился зайти  как  можно дальше,  он  желал убраться

быстрее, а напрямик сделать это было проще всего. Ноги вновь заскользили, стали

тянуть наемника назад,  но  он  все так же  упрямо продвигался вперед,  миновав

сначала один  холм,  затем другой.  Спускаться было  куда легче,  но  следующий

подъем из-за этого оказывался еще более мучительным.

         Вазгер не  представлял,  как далеко ушел он от стен Мэсфальда,  а  сил

обернуться не было.  Если бы кто-то сообщил наемнику, что он прошел чуть больше

мили,  -  он очень удивился бы,  но и только.  До ближайшей деревеньки было еще

очень далеко,  и Вазгер подозревал, что с легкостью может пройти совсем рядом и

попросту не заметить ее. Если дойдет...

         Постепенно  начала  уходить  и  боль.  Вазгер  превратился  в  подобие

сомнамбулы. Он шел только потому, что шел, потому, что нужно было идти.

         Упав  в  очередной раз,  он  разбил  колено о  неудачно подвернувшийся

камень  -  и  поднялся.  Теперь Вазгер брел  припадая на  одну  ногу  и  сильно

наклонившись вперед.  Доска,  ставшая непомерно тяжелой,  тянула наемника то  в

одну,  то в другую сторону.  Скатившись в какую-то канаву,  Вазгер долгое время

стоял на коленях,  собирая остатки сил,  после чего,  стиснув зубы,  с  громким

стоном поднялся.  Наемник не представлял,  куда приведет его этот овраг, но все

равно шел по нему,  потому что так было легче.  Ветер почти не задувал сюда, но

скребущие по  стенкам оврага концы доски замедляли и  без  того  полные мучений

движения Вазгера. Однако со временем овраг расширился настолько, что по его дну

можно было идти совершенно свободно. Рядом появился почти незаметный ручеек, но

наемник слышал только его тихое журчание. Постепенно глина под ногами сменилась

на каменную россыпь, и идти стало еще тяжелее.

         Трудно было сказать,  естественный это ручей или же  образовавшийся по

вине дождя,  но  Вазгер не задумываясь ступил в  него,  надеясь,  что там камни

будут более округлыми и перестанут терзать ноги.  Наемник и сам не знал,  зачем

сделал это. Часом раньше, часом позже, но он в любом случае должен был умереть,

так стоило ли продлевать агонию?

         Приоткрыв  глаза,  Вазгер  с  огромным  удивлением увидел  горящие  на

потемневшем небе тусклые точки звезд.  Наемник никак не  думал,  что прошло уже

столько времени,  он  не  надеялся продержаться так долго.  Половина небосклона

была все  еще затянута пеленой туч,  но  рассеивалась довольно быстро.  Пытаясь

справиться с  накатившей волной головокружения,  Вазгер попробовал осмотреться,

чтобы понять,  насколько далеко ушел от Мэсфальда,  но не увидел ничего,  кроме

неба и смутной темной полосы впереди.  Овраг,  должно быть, упирался прямиком в

нее,  но что это -  наемник понять не мог.  Лес? Возможно, но Вазгеру казалось,

что  он  никак  не  мог  пройти  несколько миль  отделяющих Мэсфальд  от  самой

ближайшей к городу опушки.

         Сбоку  проскользнула темная  фигура,  до  наемника донесся  отчетливый

запах зверя,  но миг спустя все исчезло,  и ничто не напоминало о лесной твари.

Вазгер сделал еще  пару шагов,  но  колени в  который уже  раз  подломились,  и

наемника буквально швырнуло вперед,  на камни. Во все стороны полетели холодные

брызги, которым не под силу было смыть грязь, покрывавшую тело Вазгера. Наемник

грудью упал в  ручей,  но голова осталась над водой благодаря веревочной петле,

охватывающей лоб. Перед глазами была только тьма.

         Вазгер понял,  что это последнее из того, что ему придется увидеть при

жизни,  и тогда он закричал, уже не чувствуя, как тугие нити разрывают его губы

на части,  как рот наполняется теплой кровью.  Наемник вопил и смеялся, пытаясь

дотянуться языком до плещущейся совсем рядом воды, но все было тщетно.

         Какое-то  время из  оврага еще слышалось глухое бульканье и  хрипы,  а

затем прекратились и они.  Вместе с ночью на землю наконец опустилась и тишина.

Беспокойная  и   тревожная,   изредка  нарушаемая  уханьем  и  треском  сучьев,

доносящимися из-за вздымающейся совсем рядом неприступной стены леса...

        

        

         Глава 8

         ОХОТА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

        

         Шел  уже девятый день с  того момента,  как Охотники покинули Северные

горы. Девятый день почти непрерывного движения, за время которого твари Райгара

преодолели половину  расстояния,  отделяющего их  от  намеченной цели.  Они  не

спешили,  но  и  не позволяли себе расслабляться,  понимая,  что от их действий

зависит  судьба  осколка  Шара,   столь  необходимого  Незабвенному.  Никто  из

Охотников не  знал,  где находится камень и  как добраться до  него,  но  нечто

незримое вело их, указывая верный путь. Охотники чувствовали неведомую угрозу -

кто-то  еще пытался заполучить осколок,  но  их  это тревожило мало.  Даже если

кто-то другой получит камень, они смогут отнять его и доставить в Обитель.

         Дорога, по которой ехали Черные Охотники, плавно изгибалась то в одну,

то в другую сторону. Кое-где она поросла травой: в этих местах редко можно было

встретить телегу или же всадника.  Берхартер,  удобно устроившись в пухлой куче

сена,  укрытой мешковиной,  поглядывал на  дорогу.  Дэфин лежал рядом,  прикрыв

глаза,  и, похоже, дремал. Энерос сидел на краю телеги, намотав на руку вожжи и

вперив взгляд в  спину лошади.  Та  вела  себя неспокойно,  часто всхрапывала и

прядала ушами, но стоило только Охотнику на какое-то время отвернуться, как она

тотчас же становилась смирной и покладистой.

         Облака медленно плыли по  серо-голубому небу,  которое было совершенно

иным, чем в горах. Берхартеру нравилось здесь гораздо больше, нежели в Обители,

хотя он  и  провел там не так уж много времени с  тех пор,  как стал Охотником.

Своей прошлой жизни он  не  помнил,  но Берхартера не заботило это -  в  памяти

осталось лишь имя того монаха, которым он когда-то был. Имя глупое и никчемное,

точно так же как и у всех,  кто населял Империю. Охотник признавал только богов

да  слуг Незабвенного.  Только они  имели право на  жизнь,  только у  них  были

настоящие имена. Все остальные не стоили ничего.

         Колеса  телеги  негромко  поскрипывали,   и   это   было  единственным

постоянным звуком, сопровождающим Черных Охотников вот уже второй день. Изредка

над  головами пролетали птицы,  и  тогда  Берхартер слышал  хлопанье крыльев  и

клекот.  Несколько раз  телега проезжала через  небольшие рощицы,  в  одной  из

которых Энерос заметил оленя,  но  к  тому времени,  как Охотник указал на него

остальным,  зверь исчез,  будто его и не было.  Телега снова миновала очередную

развилку,  но Энерос не задумываясь выбрал, на какую дорогу свернуть. Возможно,

проигнорированная Охотником дорога вела  в  какую-нибудь деревеньку,  но  такие

подробности тварей  Незабвенного интересовали мало  -  они  выбирали кратчайший

путь,  который  мог  привести их  к  осколку  Шара.  Последнее поселение Черные

Охотники покинули двое суток назад, именно там раздобыв эту телегу. Сделать это

оказалось не  так уж трудно,  гораздо больше хлопот причинила лошадь.  Животные

вообще шарахались от  Охотников как  от  огня,  и  кобыла не  была исключением.

Энеросу и Берхартеру пришлось потратить много сил, чтобы усмирить ее. Берхартер

с аппетитом уплетал пресный хлеб и сушеное мясо, добытое в деревне, запивая его

кисловатым вином.  Энерос был более умерен в  еде,  но зато пил гораздо больше,

зачастую мешая вино пополам с водой.

         Дорога стала существенно лучше,  -  по  всей  видимости,  приближалось

очередное поселение.  Это  было  кстати,  поскольку пора  было пополнить запасы

продуктов,  да и  не мешало бы переночевать под крышей.  Вообще-то Охотникам не

было дела до того,  где спать,  но буквально каждую ночь шел короткий и сильный

дождь,  после которого одежда тварей Райгара промокала насквозь. Это доставляло

определенные неудобства,  поскольку вещи не успевали окончательно просохнуть до

нового дождя.  По  ночам Берхартер спал  как  убитый,  хотя  в  случае малейшей

опасности  готов  был  немедленно оказаться  на  ногах.  Но,  просыпаясь утром,

Охотник  испытывал какое-то  странное  чувство  неудовлетворенности.  Возможно,

виной тому был сырой и  холодный воздух,  от которого стягивало щеки,  однако к

полудню все забывалось.  Это чувство появилось почти сразу после того,  как они

втроем покинули Северные горы, но Охотник не придавал оному значения. Что могут

значить временные неудобства в сравнении с притягательностью конечной цели?

         А еще Берхартеру снились сны,  которых он не помнил. Это были странные

сны -  хотя бы потому,  что приходили постоянно,  хотя Черный Охотник знал, что

ничего подобного быть не должно.  И  все же он старался не обращать внимания на

все,  что  тревожило  его;  главное,  что  с  каждым  днем  вожделенный осколок

Пламенеющего Шара становился все ближе и притягивал сильнее, чем прежде.

         Из  раздумий  Берхартера вывел  резкий  толчок  и  последовавшие затем

громкий треск и  скрип.  Правый задний угол телеги просел,  из-за чего Энерос и

Дэфин  попадали,   а  Девятый  Охотник  лишь  чудом  удержался  на  куче  сена.

Выругавшись,  он  поднялся и  спрыгнул с  телеги.  Обойдя ее вокруг,  Берхартер

наклонился и взглянул,  пытаясь понять, что произошло. Двое других пристроились

рядом  и  начали  обмениваться  короткими  фразами,   попеременно  указывая  на

уткнувшийся в землю край телеги. Ось переломилась надвое, и отвалившееся колесо

лежало теперь чуть  в  стороне.  Даже  без  детального осмотра было видно,  что

починить телегу не  удастся,  не стоило даже и  пытаться.  У  Охотников не было

инструментов, а потому они не стали тратить время напрасно. Они собрали остатки

провизии и  зашагали по дороге,  не забыв прихватить с  собой и  остальные вещи

вкупе с оружием,  которое,  чтобы не мешало в поездке,  было сложено под сеном.

Никто не знал,  как долго придется идти,  но иного выхода не было.  Они бросили

лошадь -  с нею одна морока. Кобылу не стали выпрягать, остарив ее на дороге, -

возможно,  кто-нибудь  рано  или  поздно проедет здесь  и  сжалится над  бедным

животным.

         С  того  момента,   как  Охотники  распрощались  с  телегой,   они  не

перемолвились ни  единым словом,  быстрым шагом двигаясь по дороге.  Постепенно

становилось ясно,  что впереди имеется деревенька.  Охотники миновали несколько

перекрестков,   выбирая  каждый  раз  самую  благоустроенную  дорогу,   и,  как

выяснилось,  не  ошиблись.  За  очередной  возвышенностью их  взорам  открылось

небольшое поселение,  и  почти в тот же миг Черные Охотники повстречали телегу,

почти такую же,  какая была у них несколько часов назад.  Крестьянин, правивший

лошадью, заметил идущих навстречу людей гораздо раньше и все же не остановился,

а  поехал еще быстрее,  несмотря на то что Охотники подняли руки,  призывая его

остановиться.  Не подействовал на крестьянина и окрик,  да оно и понятно:  кому

охота оставаться один на один со странными незнакомцами,  выглядящими почти как

близнецы,  да  еще с  лицами не  сулящими ничего хорошего?  Телега была доверху

полна объемистых мешков и  потому двигалась не  слишком быстро,  но  все же для

того,  чтобы догнать ее.  Охотникам пришлось бы бежать, а им это было совсем не

по  нраву.  Проводив  крестьянина взглядом,  они  вновь  направились в  сторону

деревни.  Подступал вечер,  но пока еще солнце висело высоко над горизонтом,  и

обитатели деревни не  собирались отправляться на  покой.  Поселение состояло из

трех  десятков деревянных домов  и  кузницы,  стоящей  чуть  поодаль.  Никакого

трактира здесь, конечно же, не было и быть не могло, а это означало, что ночлег

искать Охотникам придется в крестьянских домах.

         Их заметили еще на подступах к деревне.  Дети, игравшие у околицы, при

виде  незнакомцев повскакивали и  какое-то  время глазели на  них,  после чего,

громко  крича,   побежали  прочь.   На  шум  появились  и  взрослые,   которые,

разобравшись в причинах крика, принялись настороженно наблюдать за неожиданными

визитёрами. В деревню, похоже, редко наведывались гости.

         Никто не  заговорил до  тех  пор,  пока посланцы Райгара не  подошли к

крестьянам почти вплотную. К этому времени у околицы собралась уже добрая треть

жителей -  остальные присоединиться пока не спешили.  Навстречу Охотникам вышел

невысокий тучный  мужчина с  коротко остриженными волосами,  больше похожими на

распотрошенный камышиный пух.  Однако,  несмотря на  это,  выглядел он  немного

представительнее остальных,  да и держался несколько поувереннее, из чего можно

было заключить, что это - деревенский староста.

         - День  добрый,  господа,  -  почтительно и  вместе  с  тем  несколько

настороженно произнес он.

         Берхартер смерил  крестьянина тяжелым взглядом,  так  и  не  сбросив с

головы  капюшона,  отчего  лицо  оставалось  наполовину  в  тени.  Тот  не  мог

разглядеть глаз Охотника,  но  почувствовал себя неуютно и  стал переминаться с

ноги  на  ногу.  Дэфин и  Энерос остановились за  спиной Берхартера и,  видимо,

ожидали, не желая попусту вмешиваться, пока тот сам договорится обо всем.

         - Комнату на ночь,  -  холодно приказал Девятый Охотник.  -  Комнату и

ужин. Все самое лучшее. Остальное потом.

         Деловитость  и  высокомерие,  с  которым  это  было  сказано,  сломили

крестьянина.  Пришедшие в деревню никак не походили на порядочных людей, хотя и

разбойниками назвать их было нельзя.

         Взгляд Берхартера давил на старосту, но все же крестьянин нашел в себе

силы справиться с накатившим страхом.

         - Простите,  милостивые господа,  но  ни  у  кого из нас нет свободных

комнат.  - Староста не узнал даже собственного голоса, так жалко и вымученно он

прозвучал.

         Девятый Охотник нахмурился:

         - Что?

         Крестьянин, казалось, стал еще меньше и непроизвольно отступил на шаг.

Он избегал смотреть на пришедших в деревню - ему стало еще страшнее.

         - Комнату  и  ужин,  -  медленно  и  отчетливо повторил Берхартер,  не

повышая голоса. Крестьяне стали едва слышно перешептываться, но затихли они так

же быстро,  как и начали разговор, и виной тому был взгляд Охотника, которым он

тут же окинул собравшихся, чуть приподняв голову.

         - Чей дом?  - резко спросил Энерос, указав на почти новую постройку на

самой окраине деревни. Дом выглядел немного лучше остальных, да и был побольше.

Рядом  находилась конюшня,  хлев  и  сеновал.  Из-за  крыши высовывался краешек

амбара.

         - Это  мой,  -  тихо  произнес кто-то  и  сделал несмелый шаг  вперед.

Взгляды Охотников все  как  один переместились на  заговорившего.  Им  оказался

высокий худой мужчина средних лет, с наметившимся уже брюшком, одеждой ничем не

отличающийся от остальных.

         - Подходит,  -  выразил общее мнение посланцев Райгара Энерос и первым

шагнул по  направлению к  дому,  заставив крестьян раздаться в  стороны,  чтобы

оказаться подальше от незнакомца в черных одеждах.

         - Милостивые господа,  -  испуганно затараторил мужчина,  хозяин дома,

припустив за Охотниками. - Да куда я вас-то? У меня ж тут жена, дети тож... Нет

места-то, нет. Разве что на сеновале...

         Не  хотелось,  ох  как не хотелось крестьянину незнакомцев в  свой дом

пускать.  Даже не  зная,  кто они на  самом деле,  он  их  опасался.  Охотники,

казалось,  никак не  отреагировали на  его слова,  продолжая все так же  дружно

шагать в направлении дома.

         - Господа,  прошу...  -  снова  попытался  остановить их  крестьянин и

принялся озираться в поисках поддержки,  однако жители деревни стояли,  не смея

двинуться следом,  и  только  провожали Охотников взглядами,  в  которых застыл

суеверный ужас.  Кое-кто,  правда,  попытался последовать за хозяином дома,  но

после нескольких несмелых шагов останавливался.

         - Поймите же!  Не могу я вас пущать!  - внезапно прорезавшимся голосом

завопил крестьянин и,  схватив Дэфина  за  плащ,  рванул того  назад.  Все-таки

присутствия в своем доме незнакомцев этот человек боялся больше,  чем их самих.

Послышался негромкий треск, пряжка, крепящая плащ, отлетела в сторону, а сам он

остался в руках крестьянина.  Дэфин резко обернулся, и все увидели пристегнутый

к  его  бедру длинный меч  в  незатейливых,  но  все же  дорогих ножнах.  Никто

почему-то не сомневался,  что Охотник непременно пустит его в ход, однако этого

не  произошло.  Вот только хозяин дома отшатнулся,  увидев распахнувшиеся глаза

Дэфина,  в  которых не  было  ничего человеческого.  Охотник окатил крестьянина

испепеляющим взглядом,  после чего  перевел взор  на  один  из  соседних домов,

рыкнув громко и  зло.  Дощатая крыша в  тот же  миг утонула в  ревущем пламени.

Огонь  взмывал высоко вверх  и  тут  же  опадал,  чтобы  через некоторое время,

набравшись сил, снова рвануться к облакам. Треск и гул слышались далеко окрест,

жар окатил собравшихся у  околицы и  окрасил лица Охотников в  красно-оранжевый

цвет,  несмотря на то что было еще светло.  Крестьяне же продолжали стоять и  в

страхе взирать на происходящее, пока их не заставил прийти в себя громкий крик,

донесшийся из центра деревни, а затем и еще несколько. Пожар заметили уже все и

теперь спешили к  пылающему дому,  из  которого выбегали две  женщины,  одна из

которых прижимала к груди годовалого ребенка.  Криками наполнилась вся деревня.

Возле Черных Охотников не  осталось ни  единого человека,  за  исключением того

самого крестьянина,  к дому которого они направлялись. Он все еще сжимал в руке

тяжелый плащ Дэфина и смотрел то на суетящихся возле горящего дома людей, то на

тварей Незабвенного,  не зная,  что предпринять. Охотников пожар не интересовал

совершенно.   Равнодушно  переглянувшись,  они  вновь  возобновили  движение  к

выбранному ранее дому.  Только Дэфин,  обернувшись,  указал на крестьянина чуть

скрюченным пальцем, а затем перевел его на лежащую у ног того пряжку от плаща.

         - Чтобы к  утру твоя жена привела все  в  порядок!  -  приказал Черный

Охотник, отворачиваясь.

         Горящий дом все еще продолжал жарко полыхать, и лишь полное отсутствие

ветра  вселяло надежду,  что  пожар не  распространится на  соседние постройки.

Почти все жители деревни из тех, что были здесь в этот час, принимали участие в

попытках потушить пламя,  помогали даже  маленькие дети,  но  с  каждой минутой

становилось ясно,  что все старания напрасны и дом спасти не удастся. Огонь уже

проел крышу,  заставив то,  что осталось от нее,  с грохотом обрушиться внутрь.

Языки  пламени начали вырываться и  из  окон,  породив новую  волну тревожных и

горестных выкриков.  Сбить огонь не помогло даже то обстоятельство,  что совсем

рядом  с  домом  находился колодец,  от  которого протянулась длинная  вереница

людей, передающих друг другу ведра.

         Когда  пламя  охватило две  из  четырех  стен,  ни  о  каком  спасении

постройки  речь  уже  идти  не  могла.  Крестьяне  стремились теперь  побыстрей

погасить пожар да  посмотреть,  не  остались ли  какие целые вещи на  пепелище.

Кое-кто  стал выкрикивать гневные фразы,  обличая Охотников в  случившемся,  но

таких оказалось мало  -  большинство крестьян всецело отдалось борьбе с  огнем.

Дом  горел невероятно быстро и  почти бездымно,  но  внимания на  это  никто не

обращал - не до того было.

         Райгаровы твари  прекрасно понимали,  что  как  только с  домом  будет

покончено и  крестьяне придут в  себя,  они тут же  ринутся на  обидчиков.  Вот

только никто из Охотников не задумывался об этом -  уж с кем, с кем, а с толпой

глупых мужиков они  справятся,  да  так,  что  те  еще долго даже шепотом слова

поперек сказать не посмеют.

         Энерос первым добрался до облюбованного дома и пнул дверь, заставив ее

с грохотом распахнуться, а затем шагнул через порог. Дэфин и Берхартер не стали

задерживаться снаружи и  тоже вошли в  дом.  Девятый Черный Охотник лишь бросил

взгляд через плечо на  чуть отставшего крестьянина с  плащом в  руках,  который

торопливо семенил следом.  Откуда-то из глубины дома раздался визг и испуганный

крик женщины.  Оказавшись в  комнате,  Берхартер увидел скорчившуюся в  дальнем

углу  женщину,  о  положении  которой  совершенно  недвусмысленно  говорил  уже

заметный,  хотя  и  не  слишком  большой живот.  Дэфин  был  явно  разочарован.

Вбежавший на крик крестьянин,  не обращая внимания на Охотников, растолкал их и

прикрыл собой жену.  Он  еще  не  понимал,  как ему повезло,  что та  оказалась

беременной,  ибо  лишь  это  обстоятельство  удержало  Дэфина  от  того,  чтобы

насладиться женским обществом.

         Не  обращая внимания на  испуганную семью,  твари  Незабвенного начали

располагаться как у себя дома.  Берхартер,  сняв плащ,  бросил его на лавку под

окном,  тем  самым давая понять,  что  это место его вполне устраивает.  Энерос

пристроился рядом, поближе к углу, куда и забилась женщина, даже не бросив в ее

сторону мимолетного взгляда.  Дэфин приглядел себе  местечко у  соседней стены,

поближе к печи.

         Берхартер,  снимая меч и расстегивая ворот куртки, глянул в окно. Оно,

как  оказалось,  выходило на  улицу,  по  другую сторону которой полыхал дом  и

суетились жители деревни.  Им  все  же  удалось сбить  пламя,  которое к  этому

времени  почти  до  основания  уничтожило две  стены  и  основательно подпалило

оставшиеся.  Одна из  них  еще  держалась какое-то  время,  а  затем с  треском

рухнула,  заставив  взметнуться тысячи  красно-желтых  искр  и  огромное облако

пепла.  Языки огня вновь взвились,  но миг спустя опали.  Последняя стена чудом

держалась,  хотя и  опасно накренилась.  Незыблемой осталась ишь почерневшая от

гари  печь,  труба  которой гордо  вздымалась над  умирающим пламенем.  С  того

момента, как вспыхнула крыша, прошло едва ли четверть часа, но дом за это время

сгорел почти дотла.

         Оторвав взгляд от окна. Девятый Охотник осмотрелся. Крестьянин с женой

все еще жались в  углу,  но  мужчина уже не  смотрел на визитеров,  а  старался

успокоить супругу.  Та  продолжала всхлипывать,  но  больше уже  не  кричала и,

похоже,  не собиралась делать этого впредь,  поняв,  что ее никто не тронет. Но

теперь плач послышался из соседней комнаты: плакал ребенок.

         - Заставь его замолчать,  - недовольно прикрикнул Берхартер, и женщина

в сопровождении мужа почти тотчас скрылась за дверью.

         - Что будем делать? - поинтересовался Энерос.

         - А ничего,  -  пожал плечами Дэфин. - До утра здесь пробудем, а потом

дальше направимся. Лошади у них должны быть, большего нам не надо.

         - С людьми, говорю, что делать будем, - еще раз повторил Энерос. - Кто

тебя просил дом сжигать? Нам не нужны лишние неприятности.

         Дэфин  только фыркнул,  из  чего  можно было  заключить,  что  никаких

грядущих неприятностей лично  он  не  предвидел.  И  все  же,  чтобы  успокоить

остальных, он ответил:

         - О крестьянах я сам позабочусь.

         Сказано это  было  столь буднично,  что  никак не  вязалось с  натурой

Охотника,  но и Берхартер, и Энерос понимали, что голос и тон не играют никакой

роли.

         Крик ребенка все не утихал,  и  Девятый Охотник уже хотел наведаться в

соседнюю комнату и взглянуть, почему родители никак не заставят того замолчать,

но  почти в  тот же миг наступила тишина,  нарушаемая лишь приглушенным шепотом

женщины.  Зато  шум  снаружи  утихать  и  не  собирался.  Более  того,  страсти

накалялись и жители деревни распалялись все больше и больше,  выкрикивая угрозы

в  адрес  Охотников.  Больше  других  горячился  староста,  -  видимо,  пытался

отыграться за  то  унижение,  которое заставили его испытать неожиданные гости.

Стало ясно,  что  с  минуты на  минуту крестьяне всей  толпой двинутся к  дому,

который заняли  Райгаровы твари.  Перед  домом  взад-вперед бегали трое  детей.

Возможно,   они  жили  здесь,   но   боялись  войти  из-за  находящихся  внутри

незнакомцев.

         - Ты  заварил кашу,  ты и  расхлебывай,  -  приказал Берхартер Дэфину,

после  чего  утратил к  своему  сотоварищу всякий  интерес,  -  тот  вполне мог

справиться сам, иначе он не был бы Охотником. Дэфин, ухмыльнувшись, неторопливо

отложил меч и,  на секунду выглянув в окно,  направился к выходу.  Толпа еще не

преодолела и половины расстояния до дома, в котором скрылись Черные Охотники, а

Дэфин уже вышел на порог и остановился в дверях,  расставив руки и упираясь ими

в  косяки.  На  губах  его  блуждала мерзкая полуулыбка-полугримаса,  которая с

каждым шагом приближающихся крестьян медленно сходила на нет,  превращая лицо в

ледяную маску,  на которой жили лишь глаза. Гнев жителей деревни притупил в них

осторожность и заставил позабыть о том,  на что способны нежданные визитеры.  У

некоторых в руках были неведомо откуда прихваченные жердины, а один из идущих в

передних рядах нес наперевес вилы,  нацелив зубья на Охотника.  Дети,  бегавшие

вокруг дома,  куда-то  попрятались.  Впрочем,  даже  если  бы  они  были  среди

крестьян, Дэфин не изменил бы принятого еще миг назад решения.

         Не  дойдя до  крыльца всего нескольких шагов,  люди  остановились,  не

прекращая,  однако,  громко выкрикивать угрозы в  адрес Охотников,  а  заодно и

хозяина дома.  Крестьянам не  составило труда убедить себя в  том,  что  и  тот

отчасти повинен в случившемся пожаре,  раз осмелился впустить Охотников к себе.

Человек этот,  разумеется,  не  был  виноват ни  в  чем,  но  кто теперь станет

разбираться? Главное, что он в одном доме с тварями...

         - Вон!  -  резко, но не слишком громко произнес Дэфин, даже не пытаясь

перекричать разошедшихся,  потрясающих палками крестьян.  Он не изменил и позы,

продолжая стоять  в  дверях  и  смотреть на  жителей деревни.  Однако сказанное

услышали все до одного,  и  подействовало это будто хороший удар плетью.  Крики

мгновенно стихли, хотя руки, сжимающие жердины, не опустились.

         И  тогда Дэфин нахмурился и  приосанился,  став как бы  выше и  шире в

плечах.

         - Вон!  -  снова повторил он,  и  было в  голосе Охотника что-то,  что

заставило крестьян отшатнуться.  Длинные  темные  волосы  Дэфина  зашевелились,

превратившись в  смутное подобие клубка тонких обезумевших змей.  Кожа на  лице

натянулась,  резко  обозначились  скулы  и  острый  подбородок.  Приподнявшаяся

верхняя губа сделала Дэфина похожим на  скалящегося волка,  вот  только клыков,

подобных звериным, у Черного Охотника не было.

         - Вон!  -  разнесся над  деревенькой громогласный вопль,  от  которого

закладывало уши,  который  заставлял крестьян  отворачиваться и  закрывать лицо

руками. - Во-он!

         Почти  половину жителей деревни будто  ветром сдуло,  зато  оставшиеся

словно вросли в  землю,  не в силах сделать ни шагу.  Отчетливо послышался стук

падающих жердин, последними выпали из разжавшихся рук вилы.

         Дэфин сделал шаг вперед,  сходя с  порога,  и  толпа отшатнулась.  Еще

несколько человек ретировались так быстро, что Охотник видел их спины лишь пару

секунд.   Теперь  перед  Дэфином  находилось  только  четверо  перепуганных  до

полусмерти крестьян,  вот только с  одним из  них было что-то не так,  но,  что

именно,  Черный Охотник не мог бы сказать с уверенностью. Однако Дэфин решил не

обращать на  это  внимания,  хотя во  взгляде отмеченного им  крестьянина кроме

страха были  еще  настороженность и  толика любопытства.  Охотник чуть повернул

грлову,  взглянув на забор палисадника, а потом сделал рукой странное движение,

будто выдирая что-то невидимое из воздуха и одновременно швыряя это в крестьян.

Послышался скрип, доски зябора заходили ходуном, и несколько гвоздей, вырванных

из  дерева,  будто стрелы полетели в  оторопевших людей.  Почти в  этот же  миг

раздались крики,  один  из  крестьян упал,  схватившись за  ногу:  в  бедро ему

воткнулся гвоздь.  Двое других отделались уколами в  руки и  плечи,  но  только

последний -  тот,  что показался Дэфину несколько странным,  -  каким-то  чудом

избежал участи остальных, хотя Охотник готов был поклясться Безумным богом, что

не мог промахнуться. Но задуманного Дэфин все же достиг. Крестьяне, поддерживая

друг друга и постанывая,  побежали прочь и свернули за первый же дом.  Мужчина,

которого не задел ни один гвоздь,  держался позади,  и  в его движениях не было

той нервозности,  как у остальных.  Дойдя до угла,  он обернулся и внимательным

взглядом окинул Дэфина,  после  чего  перескочил через низкий забор и  исчез за

почти облетевшими кустами смородины.  Охотник не  стал преследовать его,  хотя,

наверное,  и следовало бы,  -  силы, данные Райгаром, почти не подействовали на

этого  человека,  что  казалось попросту невозможным.  Дэфин уже  сделал шаг  с

крыльца,  намереваясь догнать мужчину и разузнать, кто он такой, но тут из дома

раздался крик Берхартера, призывающего Охотника возвращаться, что тот и сделал.

         За  то короткое время,  что Дэфин отсутствовал,  усмиряя крестьян,  на

столе в комнате появилось несколько мисок. Женщина суетилась у печи, но мужа ее

видно  не  было.   Берхартер  повернул  голову,  встречая  входящего  Дэфина  и

одновременно смачно вгрызаясь в плоскую бугристую лепешку,  от которой шел едва

заметный  кисловатый запах.  Молча  проглотив кусок,  Охотник  поднял  руку,  в

которой оказался небольшой глиняный кувшин, и сделал несколько больших глотков,

после  чего  передал  кувшин  Энеросу,  сидящему  рядом  и  уплетающему большой

деревянной ложкой  холодную кашу.  Дэфин,  подойдя к  столу,  деловито осмотрел

каждую миску,  а затем заглянул в печь,  бесцеремонно отпихнув хозяйку. Похоже,

увиденное не  удовлетворило Охотника,  поскольку он,  выдернув  из-за  голенища

широкий изогнутый нож, быстрым шагом направился к выходу и хлопнул дверью.

         Берхартера охватило безотчетное отвращение.  Через окно Охотник видел,

как Дэфин,  едва оказавшись на улице,  заторопился в  сторону ближайшего хлева.

Через  какое-то  время послышалось громкое истошное мычание и  жалкое тревожное

блеяние  -  животные всегда  бесновались при  приближении тварей  Незабвенного.

Услышав эти звуки,  женщина вскрикнула и  рванулась к  дверям,  но раньше ее из

задней комнаты выбежал хозяин дома и ринулся в сторону выхода.

         - Стоять!  - лениво рявкнул Берхартер, даже не поднимаясь из-за стола,

лишь бросив косой взгляд на крестьянскую чету.  Те, будто с разбегу наткнувшись

на  прозрачную липкую стену,  застыли,  очень  медленно пазвернуяись и  полными

ужаса  глазами  посмотрели на  Девятого  Черного  Охотника,  который,  помолчав

некоторое время, добавил: - На место.

         Этого  оказалось вполне достаточно,  чтобы супруги торопливо вернулись

туда,  где находились раньше,  однако они не  перестали испуганно и  озабоченно

поглядывать то на дверь,  то в  окно,  прислушиваясь к  звукам,  доносящимся из

хлева.  А  шум  там  между тем  все нарастал:  животные,  казалось,  совершенно

взбесились.

         - Что-то  он  долго...  -  задумчиво  произнес  Энерос.  Берхартер  не

ответил: у него неожиданно начала побаливать нога - в том самом месте, где чуть

выше колена находился широкий шрам,  доставшийся когда-то прежнему хозяину тела

- глупому и  никчемному монаху  из  Обители в  Северных горах.  Это  показалось

Девятому Охотнику более чем странным,  и он,  удивленный, стянул с ноги сапог и

закатал штанину,  обнажив бедро.  На вид шрам ничуть не изменился,  -  впрочем,

Берхартер раньше его и не разглядывал. Охотник попробовал помассировать ногу, и

это,  как ни странно,  помогло на какое-то время, но зуд вскоре снова вернулся,

заменив собой боль.  Это успокоило Берхартера,  но  все же  не  сняло до  конца

настороженности -  происходящее не нравилось ему. Нелепые сны, которых он никак

не мог припомнить после пробуждения,  теперь еще нога,  занывшая ни с того ни с

сего...

         Хлопнувшая  дверь   заставила  Охотника  вскинуть  голову  и   увидеть

входящего Дэфина.  В одной руке тот нес внушительный ,кусок мяса, с которого на

пол обильно капала темная кровь, а другой поигрывал ножом, виртуозно отрезая от

мяса  тонкие  полоски и  отправляя их  в  рот.  Женщина,  увидев  это,  истошно

взвизгнула и упала без чувств.

         Дэфин деловито прошел от  дверей к  столу и  сел  напротив Берхартера,

бросив перед собой мясо.  Во все стороны полетели кровавые брызги,  покрыв лицо

Девятого Охотника темно-алыми  точками.  Этого Берхартер стерпеть не  мог.  Ему

было все  равно,  когда то,  что делал Дэфин,  не  касалось его,  однако сейчас

терпение Девятого Охотника истощилось.  Вскочив на  ноги,  он  перегнулся через

стол и схватил Дэфина за ворот,  рванув к себе.  Не ожидавший ничего подобного,

Охотн выронил нож и грудью упал на столешницу, накрыв своим телом кусок мяса.

         - Ты не Черный Охотник, - прошипел Берхарте сквозь плотно сжатые зубы.

- Ты не ищейка,  и  даже не тварь Незабвенного.  Ты выродок,  которому не место

даже в Огненном Царстве.  Ты позоришь нашего бога погань.  Не смей! Иначе я сам

убью тебя...

         Говоря это,  Берхартер никак не  думал,  что его слова могут оказаться

пророческими.  Просто в  этот  момент он  ненавидел Дэфина всей  душой  -  если

таковая у  него  оставалась.  У  прежнего хозяина тела -  монаха Лумиана -  она

когда-то была, но перерождение уничтожило в нем все человеческое.

         - Ублюдок, - чуть тише произнес Берхартер, прежде чем выпустил Дэфина.

Энерос не стал ввязываться в ссору, а только молча вытер забрызганное - как и у

Девятого Охотника - лицо.

         - Да  как  ты  посмел?!  -  взревел Дэфин,  замахиваясь и  намереваясь

ударить Берхартера,  но тот ловко перехватил его руку и без особых усилий отвел

ее в сторону.

         - Сегодня будешь спать в  хлеву,  -  не  повышая голоса сказал Девятый

Охотник. - Мы поговорим завтра. Завтра - ты понял меня? А сейчас - вон!

         Берхартер повторил последнее слово с той же интонацией, как сказал это

Дэфин  крестьянам  несколькими минутами  раньше.  Эффект  оказался  куда  менее

внушительным,  и  все  же  Охотник сломался.  Зло взглянув на  Девятого Черного

Охотника,  Дэфин  сгреб  со  стола  приплюснутый кусок мяса,  после которого на

столешнице осталась темная лужа крови,  схватил лежащий тут  же  нож  и  быстро

удалился,  даже не обернувшись.  Берхартер подозревал,  что произойдет в хлеву,

если Дэфин, конечно, направится туда, но не стал ничего предпринимать. Пусть уж

лучше Охотник изойдет злобой там, чем будет нести ее в себе.

         Убедившись, что Дэфин ушел, Берхартер наконецто перевел дыхание. Разве

мог Райгар подумать,  что его твари сцепятся друг с другом в самом начале пути?

Не  для того,  совсем не  для того он создавал своих Охотников-ищеек,  чтобы те

сводили между собой счеты вместо того, чтобы выполнить приказ бога.

         - Впереди еще  долгий путь,  -  как  бы  между  делом  заметил Энерос,

продолжая есть, но не отрывая взгляда от Берхартера.

         - Знаю,  -  отрезал Девятый Охотник и  поморщился.  -  Но  если  такое

повторится еще раз - я не стану себя сдерживать.

         - Не думаю,  что это придется по нраву Незабвенному, - покачал головой

Энерос.

         - Знаю! - чуть резче повторил Берхартер. Он хотел добавить еще что-то,

но махнул рукой и снова принялся за отложенную лепешку. Ему совсем не нравилось

происходящее -  все  шло  не  так,  как хотелось бы:  твари Незабвенного должны

поддерживать друг друга во всем, а вместо этого - злая грызня.

         Берхартер решил,  что  они не  станут задерживаться в  этой деревне ни

одной  лишней  минуты.  Как  только утром  взойдет солнце.  Охотники отправятся

дальше,  и  чем  скорее это  произойдет,  тем лучше.  Берхартер скосил глаза на

крестьянина,  пытающегося успокоить жену,  а  потом перевел взгляд на  Энероса.

Какое-то  время они молча смотрели друг на  друга,  но  блеяние,  доносящееся с

улицы,  заставило их  задуматься о  Дэфине.  Похоже было,  что он не нравился и

Энеросу,  вот  только  Охотники  по  обоюдному молчаливому согласию  решили  не

говорить об этом - хотя бы пока.

         Девятый  Черный  Охотник не  задумывался о  том,  что,  возможно,  ему

придется взять на себя главенствующую роль в их маленьком отряде,  хотя,  можно

сказать,  это  уже  произошло.  Но  твари изначально были  созданы Райгаром как

равные,  и  теперь трудно было предположить,  что за этим последует.  Во всяком

случае,  с Энербсом,  похоже,  проблем не возникнет -  тот уже принял лидерство

Берхартера  как   должное,   а   вот  с   Дэфином  могли  возникнуть  серьезные

неприятности.

         Все  шло  неправильно,   но   Девятому  Охотнику  очень  не   хотелось

признаваться себе в этом.

        

         * * *

         Берхартер проснулся задолго до  рассвета его  разбудила острая боль  в

ноге.  Сновидения Охотник не помнил,  но в  этот раз он явственно почувствовал,

что что-то с ним не в порядке.  Ему было холодно,  -  очевидно, хозяева дома по

какой-то  причине не  протопили жилище.  Или  Берхартеру это  лишь  показалось?

Поднявшись с  лавки,  он  едва не  закричал -  по  шраму на ноге будто прошлись

плетью.  Энерос заворочался, но не проснулся: подсознательно понял, что никакой

опасности нет.  Берхартер,  прихрамывая,  но не притрагиваясь к ноге, подошел к

печи и приложил ладонь к ее шершавому боку.  Тепло. Его обдало волной жара, но,

едва Охотник отошел,  вновь навалился холод,  челюсть начала мелко подрагивать.

Взяв со  стола плащ,  он  закутался и  сел прямо на пол,  привалившись спиной к

печи.

         - Я ненавижу холод... - пробормотал Берхартер и пораженно замолчал. Он

не  мог  произнести этих слов,  и  произнес их  не  он  -  словно кто-то  чужой

воспользовался его губами,  чтобы выразить терзающую душу и тело мысль. Охотник

вскочил, хотя новая вспышка боли в ноге была еще нестерпимее прежней.

         - Я ненавижу холод,  -  вновь повторил Берхартер,  прежде чем заставил

себя смолкнуть.  Охотник принялся дико озираться,  даже не понимая толком,  что

пытается отыскать.  Энерос беспокойно завозился во  сне -  очевидно,  отголоски

мыслей Берхартера долетели до него, - но не проснулся.

         Взгляд  Девятого  Охотника  скользнул по  лицу  лежащей  твари  и,  не

задержавшись на нем и мгновения, ушел в пустоту. В снег и ветер, в холод...

         Берхартер стоял  на  заснеженной тропе  среди  нагромождения валунов и

обледеневших скальных стен.  В  лицо  его  бил  колючий ветер,  щедро  раздавая

морозные оплеухи,  забираясь под одежду и холодя тело. Охотник - да Охотник ли?

- сделал несколько шагов по тропе,  по щиколотку проваливаясь в снег,  и замер,

испуганно озираясь по сторонам,  однако взгляд натыкался лишь на густую снежную

стену:  буре не  было никакого дела до  застывшего среди камней смертного,  она

бесновалась, не замечая никого и ничего на своем пути.

         - Эй,  монах!  -  громко окликнул Берхартера кто-то,  и  Охотник резко

обернулся на звук,  хотя рев ветра и не позволял точно определить, куда следует

смотреть.  Прямо посреди тропы, широко расставив ноги, стоял невысокий человек,

чуть наклонившийся вперед и опирающийся обеими руками на кирку,  острие которой

матово поблескивало, хотя света практически не было.

         Берхартер знал,  кто это, но почему-то не мог вспомнить имени стоящего

перед ним.  Решив взглянуть в  лицо человека.  Охотник шагнул вперед,  но  нога

зацепилась за трещину в камне, и Берхартер едва не упал.

         - Обитель  больше  не  принадлежит  вам,  -  расхохотался  человек  и,

превратившись в смутную тень, растворился среди хлопьев снега.

         - Будь ты проклят,  Озенкольт!  - яростно завопил Берхартер, ринувшись

за  ним,  но руки его схватили лишь воздух.  Охотник даже не понял,  что назвал

человека по имени. Хотя почему человека? Стуканцы никогда не были людьми...

         - Да будь же ты проклят, вечный! - разнесся над тропой горестный крик,

почти  заглушенный ревом ветра.  Морозный воздух,  ворвавшийся в  легкие,  сбил

дыхание, заставив Охотника согнуться почти пополам и застонать от боли.

         Он  был  один  среди  камней  и  понимал  это.  Медленно выпрямившись,

Берхартер запрокинул голову,  подставив лицо  снегу,  и  заорал что  есть мочи.

Охотник кричал так,  словно от этого зависела его жизнь.  Он кричал, потому что

ему стало страшно:

         - Райгар! Райга-ар! Райга-а-ар!!!

         Так дети обычно в истерике зовут мать.  Так Черный Охотник звал своего

Безумного и Незабвенного бога.

         - Что происходит?! - Энерос уже давно тряс Берхартера за плечи, но тот

заметил  это  только  сейчас.  Охотник  снова  стоял  посреди полутемного дома,

придерживая обеими руками плащ и прижимаясь спиной к печи.  Однако тело все еще

чувствовало холод  снега  и  ветра,  хлесткие удары  бури  и  обжигающий легкие

ледяной воздух.  Берхартер перевел мутный,  ничего не понимающий взгляд на лицо

Энероса и,  взяв того за руки, отстранил от себя, шагнув вперед. Девятый Черный

Охотник не мог дать никакого разумного объяснения случившемуся.  Что это было -

реальность? Видение? Слишком правдоподобным оказалось происшедшее, но разве мог

Берхартер вдруг попасть в Северные горы, а затем мгновенно перенестись обратно?

В том, что это были именно Северные горы. Охотник не сомневался ни секунды - их

невозможно было спутать ни с какими другими.

         Берхартер приподнял руку  и  приложил  ее  к  щеке  Энероса,  все  еще

стоящего рядом. Тот дернулся и поспешил сделать шаг назад.

         - Да ты будто в снегу валялся,  -  удивленно произнес Охотник, даже не

подозревая, насколько близок к истине. - Ты же холодный.

         Берхартер и  сам ощутил здоровый жар тела Энероса,  а  потому поспешил

повнимательнее взглянуть на  свою руку.  В  комнате было темновато,  но  тем не

менее Охотник сумел разглядеть,  как неестественно бела его рука,  будто только

что отморожена.

         - Спаси,  Незабвенный,  -  прошептал Берхартер,  подойдя  к  скамье  и

медленно опустившись на нее. Черный Охотник избегал смотреть на Энероса.

         - Мы уезжаем сейчас же,  -  отчетливо произнес Берхартер,  поднимаясь.

Энерос не  произнес ни  слова,  даже не  попытавшись возразить,  хотя выражение

удивления и  тревоги так  и  не  сошло с  его  лица.  Девятый Охотник между тем

принялся сосредоточенно и неторопливо собираться.  Одевшись, прицепив за спиной

меч  и  спрятав его  под плащом,  он,  не  дожидаясь Энероса,  хлопнул дверью и

направился в хлев,  где должен был ночевать Дэфин.  Берхартер не думал, что тот

посмеет ослушаться.

         Ночью деревня выглядела совершенно иначе.  Дома превратились в  темные

размытые пятна,  нигде не горело ни одно окно, хотя на другой стороне поселения

и  был заметен какой-то свет.  Лай собак стал громче -  они почувствовали,  что

Охотник вышел из  дома,  однако даже это не  заставило жителей выйти взглянуть,

что  происходит.  Из  хлева  не  доносилось ни  звука,  и  Берхартер  почти  не

сомневался,  что знает причину этого. В руке Девятый Черный Охотник нес толстую

свечу на деревянной подставке с изогнутой резной ручкой - лампы в доме не было.

Пламя свечи,  хоть и  трепетало,  гаснуть не собиралось.  Одна из створок ворот

хлева  была  распахнута настежь,  и  Берхартер,  на  миг  остановившись,  снова

прислушался,  но  внутри царила все та  же безмятежная тишина,  будто постройка

была совершенно пуста.  Вот только запах...  Запах безошибочно выдавал то,  что

глаза Охотника смогли увидеть лишь спустя несколько секунд.

         Он споткнулся,  едва оказавшись в  хлеву.  Наклонив голову,  Берхартер

обнаружил под ногами то, что лишь смутно напоминало баранью тушу. Животное было

все исполосовано ножом,  голова,  почти отделенная от  тела,  держалась лишь на

нескольких клочках кожи и  жил,  распоротый живот являл взору кучу вывалившихся

внутренностей.  Кое-где  Охотник видел  следы человеческих зубов.  Подняв свечу

высоко над  головой,  он  принялся внимательно осматриваться.  Хлев  походил на

бойню с той лишь разницей, что здесь животных умерщвляли не один и даже не два,

а несколько десятков раз. Повсюду были разбросаны куски мяса и шкуры. Некоторые

туши были разорваны на несколько частей, некоторые остались почти целы, но зато

начисто ободраны.  Покрывающая землю солома была почти черной от крови. Коровья

туша лежала почти в  самом центре.  Отрезанная голова с местами содранной кожей

была насажена на  толстый гвоздь,  вбитый в  дальнюю стену,  но  это  Берхартер

увидел позднее.

         А  вот  Дэфина Охотник заметил гораздо раньше.  Тот  лежал на  соломе,

привалившись спиной к окровавленной овце, все еще сжимая в одной руке сломанный

у  самой рукояти нож,  а в другой -  выдернутый откуда-то кол.  Дэфин спал,  не

обращая ни  на  что внимания,  и  на  губах его застыла удовлетворенная и  злая

усмешка.

         Ярость накатила на Берхартера с  новой силой.  Подойдя к Охотнику,  он

пнул того ногой в живот, а затем рявкнул не терпящим возражений тоном:

         - Поднимайся!

         Берхартер едва сдерживался,  чтобы не  выхватить торчащий ир-за  плеча

меч и  не  вскрыть горло Дэфину.  Самому Девятому Охотнику было наплевать и  на

животных,  и  на  сожженный Дэфином дом,  и  на  состояние крестьян,  когда они

узнают,  что произошло с  их скотом.  Но Дэфин тем самым оскорбил и Берхартера,

притом сделав это  намеренно,  ведь он  знал,  как  Девятый Охотник относится к

наклонностям своего сотоварища.

         - Что?  -  Дэфин медленно поднялся,  ответив Берхартеру таким же  злым

взглядом и потирая живот. Девятый Охотник заметил, что губы и подбородок Дэфина

покрыты толстой коркой запекшейся крови,  но промолчал.  Впрочем, руки и одежда

Охотника также не отличались особой чистотой.

         - Пошли.  -  Берхартер резко повернулся и  зашагал к  выходу,  даже не

удосужившись проверить, следует ли за ним Дэфин.

         Выйдя за ворота. Девятый Охотник остановился, поджидая Дэфина, который

немного подзадержался в хлеву. Берхартер, окинув двор взглядом, кивнул, отмечая

что-то для себя, а потом схватил за руку выбравшегося из хлева Дэфина и потащил

его по направлению к дому.  Проходя мимо бочки, где скапливалась дождевая вода,

Девятый Охотник сделал резкий разворот,  подхватывая Дэфина за  пояс и  отрывая

его от земли.  В следующий миг раздался громкий плеск,  во все стороны полетели

брызги,  а  Дэфин с  головой окунулся в  бочку с  водой.  Отплевываясь и  ругая

Берхартера на чем свет стоит,  он вынырнул,  но в  ту же секунду вновь оказался

под водой благодаря сильной руке Девятого Охотника, опустившейся на макушку.

         Берхартер повторил  эту  процедуру несколько раз  подряд,  не  обращая

никакого внимания на  потуги Дэфина выбраться из  бочки.  Когда голова Охотника

появилась из-под  воды  после  добрых  пары  минут  купания,  Берхартер наконец

соизволил отпустить своего сотоварища.

         - Я  не  намерен во  время  поездки терпеть твой  поганый вид,  -  зло

произнес Девятый Охотник. - Отмойся и приходи на конюшню. И быстро!

         Дэфин промычал что-то  неразборчивое,  одновременно пытаясь освободить

желудок и легкие от излишка воды, но из бочки, однако, вылезать не торопился, -

видимо,  понял,  что  подчиниться  Берхартеру  куда  лучше,  нежели  возражать.

Отбросив назад  длинные мокрые волосы и  оголив высокий лоб,  Дэфин  ненавидяще

глянул на Берхартера. Привстав, он сделал несколько приседаний, а затем наконец

выбрался из  бочки.  С  его  одежд широкими потоками стекала вода,  образуя под

ногами Дэфина большую лужу.  Дэфин,  стянув через голову куртку,  яростно выжал

ее, а потом направился в сторону дома. Дойдя до крыльца, он вспрыгнул на него и

скрылся внутри. Послышались испуганные выкрики, но Дэфин почти тут же показался

снаружи,  натягивая плащ прямо на голые плечи, - пряжку крестьянин все же успел

починить.

         - Стой,  ублюдок!  -  Крик  резанул  Дэфина  по  ушам,  заставив резко

повернуть голову  и  найти  взглядом  того,  кто  окликнул  его.  Это  оказался

коренастый мужчина,  чуть полноватый,  но не выглядящий от этого менее грозным.

Коса в  его руке делала крестьянина по-настоящему опасным.  И  неизвестно,  что

произошло бы,  если  бы  на  месте  Охотника был  обычный  человек -  возможно,

крестьянин убил бы его, - но Дэфин был творением Райгара, а это меняло дело.

         - Так  то  был  твой  дом?  -  мгновенно  догадался Охотник  и  широко

улыбнулся,  поднимая обе  руки.  Но  прежде,  чем он  успел завершить движение,

крестьянин сорвался с  места и  ринулся на обидчика,  замахиваясь косой.  С губ

Дэфина сорвалось проклятие,  и он,  инстинктивно делая шаг назад,  сжал кулак и

ударил им по воздуху, а другой рукой сделал странное движение перед лицом.

         Крестьянин споткнулся, сгибаясь пополам, будто получив сильнейший удар

в живот,  но не остановился,  как рассчитывал Дэфин. Он продолжал бежать, почти

уткнув острие косы в землю.  Не понимая,  как человек смог удержаться на ногах,

Дэфин повторил прием,  но на этот раз вложил в него куда больше сил. Не добежав

до  Охотника всего нескольких шагов,  крестьянин оказался буквально подброшен в

воздух ударом невидимого кулака,  а затем упал,  кубарем покатившись по грязи и

не выпуская из рук косы.

         Посчитав дело сделанным,  Дэфин облегченно вздохнул и, поведя плечами,

направился к конюшне.  Он не успел сделать и пары шагов,  как услышал за спиной

шум  и  вынужден был рефлекторно наклонить голову.  Свистнувшая в  воздухе коса

прошла  там,   где  только  что  находился  висок  Дэфина.  Охотник  тотчас  же

распрямился,  одной  рукой  перехватывая косу,  другой  вцепляясь крестьянину в

лицо.  Как только ладонь полностью накрыла лоб и глаза человека,  Дэфин подался

вперед  и  вырвал  косу  из  цепких  пальцев мужчины.  Тот  оказался неожиданно

сильным,  но  теперь это  уже  не  имело значения.  Крестьянин все  еще пытался

вырваться, но рука Охотника лежала на его лбу будто приклеенная.

         А  потом  вдруг  мужчина  задергался  и  жалобно  заскулил.   Рот  его

приоткрылся,  по подбородку побежала струйка слюны, смешанной с кровью, текущей

из  прокушенного языка.  Выпученные глаза мгновенно покрылись сеткой вздувшихся

сосудов...

         Дэфин,  отшвырнув от себя бездыханное тело,  даже не взглянул на него.

Затравленно оглянувшись вокруг,  он  припустил  прямиком  к  конюшне,  стараясь

добраться туда  как  можно  скорее.  Краем  глаза Охотник уловил стоящего возле

соседнего дома человека,  и  Дэфину не  составило труда вспомнить,  что это был

именно  тот  крестьянин,  который  так  насторожил его  вчера,  когда  пришлось

разгонять собравшихся жителей деревни.  Только на  этот  раз  во  взгляде этого

человека не было даже и толики страха -  одно торжество,  да, может, еще толика

угрозы и любопытства.

         Дэфин не сразу заметил, что во многих окнах уже горит свет, а с разных

сторон доносятся угрожающие выкрики и  злой  хохот.  Но  среди шума  чуткие уши

Дэфина  безошибочно выделяли  единственный голос  -  того  самого  крестьянина.

Только теперь Охотник точно знал,  что человек этот никогда не был жителем этой

паршивой деревеньки.

         - Убейте их!  Убейте! - кричал отмеченный Дэфином человек, не двигаясь

с  места,  и  лишь секундой позже Дэфин понял,  что тот не произносит эти слова

вслух.  Крестьянин молчал,  но  в  то же время заставлял остальных слышать свой

приказ  -  вот  что  пугало Дэфина больше всего.  Охотник со  времени ухода  из

Обители  успел  позабыть,  что  такое  страх,  но  происходящее  заставило  его

вспомнить это неприятное чувство.

         В  конюшню Дэфин  буквально влетел  и  сразу  же  увидел  двух  других

Охотников,  лихорадочно седлающих лошадей.  Берхартер и  Энерос также  услышали

доносящиеся снаружи крики и успели оценить их истинное значение. На их счастье,

крестьяне еще не успели добраться досюда, что позволило оседлать коней.

         - Это ловушка!  -  рявкнул Дэфин,  вскакивая на  ближайшую лошадь,  не

обращая внимания на  то,  что на той еще нет седла.  Седло успел приладить лишь

Энерос,  Берхартер же  скинул только что наброшенный на  конскую спину потник и

поступил точно  так  же,  как  Дэфин.  Лошади противились,  всхрапывали и  били

копытами, пытались отойти от Охотников, но те крепко удерживали их. Когда твари

оказались на  спинах животных,  те  чуть присмирели.  Однако заставлять лощадей

слушаться беспрекословно было уже некогда -  в  конюшню один за  другим вбегали

крестьяне.  Брошенный первым  из  них  серп  просвистел возле  головы Энероса и

острием вошел в  шею  стоящей у  дальней стены лошади.  Громкое ржание огласило

конюшню. Конь Берхартера разошелся так, что чуть не сбросил седока со спины, но

тварь крепко вцепилась в гриву и наградила его таким ударом по голове, что конь

зашатался и едва не упал.

         Кто-то  ухватился за ногу Энероса,  но тот без особого труда вырвал ее

из цепких пальцев и  сапогом ударил крестьянина в лицо.  Окованный сталью носок

вошел точно под  подбородок,  ломая челюсть.  Берхартер тем  временем попытался

остановить крестьян тем же способом,  как сделал это Дэфин вчера, после прихода

в  деревню,  но те словно и не услышали повелительного крика Девятого Охотника,

продолжая  наседать  со  всех  сторон.  То,  что  люди  не  подчинились  тварям

Незабвенного, для Берхартера было в новинку, но он не растерялся и рванул из-за

спины  меч.  Продолжая начатое движение,  он  повел  клинок вниз,  полоснув еще

одного крестьянина по плечу и рассекая ключицу.  Но кто-то,  подкравшись сзади,

опустил оглоблю на спину Охотника,  да с такой силой,  что тот чуть не слетел с

лошади  прямиком  под  ноги  разъяренных  деревенских  жителей.  Тем  не  менее

Берхартер удержался и  даже умудрился,  наклонившись,  свободной рукой схватить

одного из  крестьян за волосы и,  оторвав того от земли,  швырнуть через головы

нападавших в сторону раненой лошади.

         Подняв глаза,  Берхартер увидел,  что  двое других Охотников уже почти

выбрались  из  конюшни,   яростно  отбиваясь  от  людей,  в  большинстве  своем

вооруженных топорами, косами и вилами.

         - Огонь!  -  яростно и ненавидяще зарычал Берхартер,  ударив каблуками

коня по бокам. Тот взвился на дыбы и забил копытами по воздуху. Ринувшийся было

на  Охотника  крестьянин  отлетел  назад,  рефлекторно ухватившись за  разбитый

копытом череп,  и  почти  тут  же  за  спиной Берхартера ярко  вспыхнуло пламя.

Обжигающие языки потянулись во  все  стороны,  зажигая на  своем пути все,  что

только могло гореть.  Перепуганные животные заметались, ломая загородки обрывая

привязь и  не  замечая никого и  ничего на  своем пути.  Кое-кого  из  крестьян

затоптали обезумевшие от  близости огня  и  Охотников лошади,  другие,  истошно

крича, пытались выбраться из конюшни.

         Берхартер направил коня к  выходу,  уходя от  разожженного им же самим

костра.  Огонь уже  охватил добрую половину конюшни,  но  ворота были  пока еще

свободны.   Вот  только  крестьяне,   которые  не  потеряли  присутствия  духа,

продолжали  с   остервенением  набрасываться  на  Охотников.   Дэфин  и  Энерос

наконец-то выбрались и получили свободу действий, оказавшись на открытом месте.

Берхартер,   не  желая  оставаться  здесь  и  секунды,  вновь  взмахнул  мечом,

пригибаясь к шее лошади.  Животное пронеслось сквозь людскую цепь будто ураган,

и  за  эту долю секунды меч Охотника успел дважды отыскать свою цель.  Были его

удары  смертельными или  нет,  Берхартера не  интересовало:  главное,  что  ему

удалось выбраться.

         Взгляд Берхартера,  обшаривший окрестности, обнаружил двух тварей чуть

в  стороне,  разворачивающих  своих  коней  в  сторону  околицы.  Рядом  лежало

несколько тел,  но  один  из  крестьян пытался  подняться и  тянулся к  топору,

упавшему буквально в шаге от его головы.

         «Умри», - жестко приказал ему Девятый Черный Охотник, но приказание не

подействовало,  точно так же как и  в конюшне.  Крестьянину не было до приказов

Берхартера никакого дела, он продолжал тянуться к топору.

         Позади раздался топот ног и новая волна криков. По крупу лошади ударил

увесистый камень, отчего животное вновь чуть не сбросило Охотника со спины.

         - Убейте пришельцев!

         Берхартер не понял,  кто крикнул это, но что-то притянуло его взгляд к

крыльцу соседнего дома, на котором одиноко стоял человек, отнюдь не спешащий на

помощь жителям деревни.  Не совсем понимая,  что делает. Девятый Охотник вырвал

из-за голенища нож и,  почти не целясь, метнул его в крестьянина. Острая сталь,

со  свистом  рассекая воздух,  понеслась прямиком к  животу  человека,  но,  не

долетев,  ярко вспыхнула, превратившись в сноп зеленовато-розовых искр, которые

осыпались к ногам мужчины и моментально погасли.

         Крестьянин не  изменился  в  лице,  продолжая  наблюдать  за  погоней.

Охотник,  похолодев от ужаса, поспешил отвернуться и покрепче вцепиться в триву

коня свободной рукой.  Кто этот человек на крыльце? Так, играючи, противостоять

Черным Охотникам мог разве что маг, но откуда взяться ему в подобной глуши?

         «Спаси, Незабвенный», - уже не в первый раз за последнее время подумал

Берхартер,  вновь  вонзая коню  в  бока  окованные железом каблуки,  с  успехом

заменяющие Девятому Охотнику шпоры.  Конь рванулся вперед,  и отдалившиеся было

Дэфин и Энерос начали приближаться.  Боковым зрением Берхартер увидел, как один

из крестьян в  отчаянии швырнул ему вслед тяжелый колун,  который,  конечно же,

упал на дорогу, не долетев до удирающего Охотника.

         Берхартер не  знал,  организуют ли  жители деревни погоню,-  во всяком

случае,  для  этого понадобится некоторое время.  Охотники несколько придержали

коней, позволив своему сотоварищу догнать их, а затем припустили пуще прежнего.

За околицу выскочили уже не всадники, а три черные размытые тени. Кто-то- Дэфин

или  же  Энерос,  Берхартер не  различил -  поджег  пару  крайних  домов,  ярко

осветивших окружающее пространство.  Стали  видны  быстро уменьшающиеся людские

фигуры, будто бы бесцельно, но на самом деле сосредоточенно снующие по улице от

дома к дому.  Впрочем,  Берхартер обернулся всего лишь раз,  чтобы взглянуть на

них.  Однако, несмотря ни на что, в ушах у Девятого Охотника все еще звучал тот

полный злобы и нетерпения крик «Убейте пришельцев!».  Берхартер не представлял,

кем мог быть человек, натравивший на них крестьян.

         Лошади  были  испуганы,  но  шли  ходко.  Охотники  не  выбирали  пути

сознательно,  но  через какое-то  время Берхартер заметил,  что  они направляют

лошадей на  зов осколка Шара.  Это подбодрило его,  хоть и  слабо,  -  Девятому

Черному Охотнику очень не нравилось происшедшее.

         Утро только что  наступило,  и  кое-где еще были видны едва различимые

глазом смутные точки звезд.  Охотники ехали молча;  с  того  момента,  как  они

покинули деревню,  никто из  них не  сказал друг другу ни  слова.  Лицо Энероса

приняло безучастное выражение,  он  немного поотстал,  и  его лошадь шла позади

Берхартера.  Дэфин то  и  дело бросал на Девятого Охотника чуть настороженный и

вопрошающий взгляд, но тот словно не замечал этого.

         Прошедшей ночью дождя не было,  и  дорога немного подсохла,  но воздух

оставался холодным.  Больше других от этого страдал Дэфин,  одежда которого все

еще была мокрой после купания в бочке.  Впрочем,  Дэфин не жаловался, продолжая

править  лошадью  будто  ничего  не  случилось.  Возможно,  Охотникам следовало

остановиться и развести костер,  чтобы передохнуть и дать Дэфину обсохнуть,  но

никто не предложил этого,  а потому они продолжали подстегивать лошадей,  как и

прежде.  Твари гнали животных не  слишком быстро,  но  все  же  те  уже  начали

уставать,  а потому Берхартер решил,  что если никто не предложит остановиться,

то через пару часов он сделает это сам.

         Но  кое-что настораживало Берхартера.  Дорога,  по  которой они ехали,

совершенно не  изменилась,  хотя  обычно  хорошее ее  состояние поддерживалось,

самое  большее,  на  протяжении пары-другой миль  от  поселения.  Но  признаков

следующей деревни  не  было  и  в  помине.  Берхартер не  стал  делиться своими

наблюдениями с остальными - Охотники, возможно, и сами заметили эту странность,

однако поднимать тревогу было вроде бы преждевременно.  Наверное,  этой дорогой

пользовались чаще других.

         - Кто это был? Берхартер поднял голову:

         - Мне бы и самому хотелось знать...  Во всяком случае,  я могу сказать

лишь одно - это был не простой человек или даже вовсе не человек.

         - Вечный?  -  коротко спросил Дэфин, уже понимая, какой получит ответ.

Берхартер качнул головой:

         - Нет,  то,  что  случилось,  не  под силу и  обитателям Изнанки мира.

Сначала мне показалось,  что это был маг,  но потом стало ясно, что я ошибся. Я

не  обнаружил тех сил,  которыми пользуются маги во всей Империи.  Здесь что-то

другое...

         - Мне казалось, что Незабвенный предусмотрел все, - прервал Берхартера

Дэфин, и в его голосе ясно звучало неудовольствие.

         - О  ком вы говорите?  -  спросил Энерос.  Вопрос вызвал у  Берхартера

некоторое удивление: ему казалось, что и Энерос должен был видеть таинственного

крестьянина. Девятый Охотник открыл было рот, чтобы ответить, но Дэфин опередил

его:

         - Как ты думаешь, из-за кого все это началось? Энерос пожал плечами:

         - Честно говоря,  мне  некогда было  смотреть по  сторонам,  хотя я  и

слышал чей-то крик. Да и не все ли теперь равно?

         - В  том-то  и  дело,  что не  все равно,  -  терпеливо стал объяснять

Берхартер.  -  То, что произошло в этой деревне, выходит за все мыслимые рамки.

Нападение на нас - это далеко не случайность...          

         - Что-то я никак не уловлю,  куда ты клонишь,  - нахмурился Энерос, не

дав Берхартеру договорить.

         - Нас кто-то пытался остановить,  -  резко выкрикнул Дэфин, отчего его

лошадь  вздрогнула и  громко всхрапнула.  -  И  этот  кто-то  столь  нагл,  что

осмелился бросить вызов самому Незабвенному.

         - Или  могуществен,  -  пробормотал себе под нос Берхартер,  но  этого

никто не услышал.

         - Выходит, то, что случилось, может и повториться?

         - Не может,  а  должно,  вот только неизвестно,  как скоро,  -  жестко

отрезал Берхартер.  -  Я  лишь одного не понимаю:  почему нам дали выбраться из

деревни?  Это  настораживает меня  гораздо больше,  нежели сам  факт нападения.

Какую цель преследовал нападавший, позволив нам уйти?

         - Если нас действительно решили остановить, - снова вступил в разговор

Дэфин,  -  то случаем в деревне это не ограничится. Нам придется быть все время

настороже.

         - Почему вы  оба  так  уверены,  что все так ужасно?  -  пожал плечами

Энерос.  -  Согласен, нападение настораживает, но успехом оно не увенчалось, и,

похоже,  нас просто хотели напугать или предупредить, чтобы мы оставили поиски.

Возможно, если мы не прекратим поиск камня, через какое-то время нечто подобное

повторится, только уже в более жесткой форме и с несколько иными последствиями.

         Берхартер молчал,  задумавшись над словами Энероса. От размышлений его

оторвал неожиданный,  резкий  и  полный безграничного удивления и  одновременно

тревоги  вскрик.  Энерос  первым  поднялся на  возвышенность и  остановил коня,

перегородив путь. Миг спустя двое других Охотников оказались рядом.

         Длинный палец Энероса указывал вперед,  на раскинувшуюся перед глазами

тварей деревеньку.  Три  десятка домиков да  еще  стоящая чуть поодаль кузница.

Слишком знакомая картина,  чтобы ее  можно было  спутать с  любой другой.  Даже

несколько детей,  играющих у околицы, казались теми же самыми. Вот только нигде

не было видно ни сожженных построек, ни даже дымка, поднимающегося в небо.

         Берхартер невольно зажмурился,  а  затем снова открыл глаза,  все  еще

надеясь, что это мираж, - он не мог поверить в реальность случившегося.

         - Все  маленькие деревни похожи  друг  на  друга,  -  выдавил из  себя

Энерос,  но прозвучало это чудовищной глупо -  Охотник и сам не верил в то, что

он говорил.

         - Замолчи,  -  попросил Берхартер, первым тронув с места своего коня и

направив его в сторону поселения. Он не знал, правильно ли поступает сейчас, но

не  видел никакого другого выхода.  Повернуть назад казалось безумием.  Девятый

Черный Охотник был совершенно уверен,  что они постоянно шли на зов камня и  не

могли сделать круг...

         - Помоги, Незабвенный, - беззвучно прошептал Энерос.

        

         Глава 9

         УЧАСТЬ МАТТЕО

        

         Ему  нравилось смотреть  на  Варкаррана.  Пусть  это  был  всего  лишь

гобелен, но подобное занятие успокаивало нервы, а в этом Маттео нуждался сейчас

более всего.

         Черно-золотой Змей,  казалось,  замер на миг и  готов в  любую секунду

сойти  с  гобелена.  Советник вглядывался в  радужные драконьи глаза,  словно в

глубокий колодец,  но даже самому себе не мог объяснить, что он желал отыскать.

Маттео мучило слишком многое,  но ответы никак не желали приходить. Голова была

слишком тяжелой и не потому, что он не спал вот уже второй день подряд. Слишком

многое произошло за  последнее время.  Казалось,  совсем недавно он  был правой

рукой короля Дагмара,  а  теперь оказался на троне Мэсфальда и вынужден править

этим  городом.  Маттео не  обманулся в  своих ожиданиях -  было  на  самом деле

тяжело.

         - Плохо,  Варкарран,  -  вздохнув,  произнес Маттео, снова взглянув на

гобелен. - Все слишком плохо.

         У  Советника не было никаких оснований для радости.  Все шло совсем не

так,  как хотелось бы.  Маттео рассчитывал на то, что нынешняя война будет течь

так же,  как и все прежние,  и поначалу все так и было,  но затем - изменилось.

Под  натиском  золониан армия  Мэсфальда оказалась выбита  из  земель  Са-Ронды

буквально в считанные часы и,  что хуже всего,  продолжала пусть и медленно, но

отступать  в  глубь  собственных  владений,  не  в  силах  укрепить  позиции  и

противостоять врагу.  Случилось  то,  о  чем  многократно предупреждали Дагмара

военачальники,  но  тот  либо  не  желал слушать,  либо просто не  верил этому:

солдаты не  выдержали нескольких беспрерывных войн.  Все  они  устали держать в

руках оружие.  Маттео знал об этом,  но поделать ничего не мог.  Если бы в  его

силах было не допустить последней войны, он сделал бы это. Маттео решил извлечь

из этой войны единственную пользу и,  прикрываясь ею, взошел на трон Мэсфальда,

рассчитывая,  заняв место Дагмара, изменить ситуацию. Сейчас следовало добиться

одного -  мира,  и  сделать это нужно было во  что бы то ни стало.  Ведь именно

надежда народа на его способность остановить кровопролитие стала причиной того,

что   Маттео   приняли   как   нового   правителя  Мэсфальда.   С   молчаливого

попустительства толпы Маттео оказался на вершине власти,  и эта же толпа теперь

готова была уничтожить своего нового правителя, если тот не исполнит ее надежд.

Советник ненавидел толпу больше всего на свете.  Он официально объявил о  своем

вступлении на  трон всего три дня назад,  а  ему уже начали доносить о  наличии

недовольных.

         Маттео не понимал,  в чем он так провинился перед богами.  В последнее

время буквально все  оборачивалось против него.  Сначала королю Дагмару удалось

бежать,  хотя были приняты исчерпывающие меры,  чтобы не допустить этого. Затем

совершенно невероятным образом остался в  живых  казнимый воин,  который просто

обязан был умереть в  петле,  -  веревка не  могла оборваться,  палач был самым

опытным из  всех,  чьими услугами Маттео имел  возможность воспользоваться.  Но

чудом -  буквально чудом -  Вазгер смог  обмануть смерть.  Пусть ненадолго -  у

изгнания всегда один итог, - но это напугало Маттео...

         Однако все  это  было  лишь  началом неприятностей,  уйти  от  которых

Советник не  мог,  как ни желал.  Сегодня ранним утром,  еще до восхода солнца,

Маттео  отправил гонца  к  властелину Золона с  предложением мира,  -  отправил

тайно,  так чтобы об этом не узнала ни одна живая душа. Хотя Маттео и не думал,

что из этой затеи выйдет толк,  но втайне надеялся на удачу.  Советник понимал,

что король Сундарам хотел этой войны ничуть не больше,  чем Дагмар,  но теперь,

когда его армия столь неожиданно начала свое стремительное продвижение в  глубь

земель  Мэсфальда,   властелин  Золона  вряд  ли   примет  мирное  предложение.

Почувствовав собственную силу,  короли останавливаются редко. Но пока оставался

хоть маленький шанс,  Маттео намеревался его использовать,-  главное,  чтобы не

узнали горожане.

         Случайно пробившийся сквозь тучи луч солнца упал на  гобелен.  Золотые

чешуйки Великого Змея вспыхнули,  превратившись на секунду в маленькие огненные

язычки.  Маттео  непроизвольно зажмурился,  но  даже  сквозь  прищуренные  веки

продолжал видеть Великого Змея, смотрящего на него.

         - Знаю, Варкарран, у тебя были совсем иные проблемы, - вновь заговорил

Маттео.  -  А что прикажешь теперь делать мне? У всех свои трудности, но, скажи

на милость,  разве я поступил неправильно? Дагмар засиделся на троне Мэсфальда,

равно как  и  ты  когда-то.  Да,  людям тяжело управлять самими собой,  но  это

необходимо для нас как воздух.  Я хочу для своих людей одного -  чтобы они были

счастливы,  чтобы  им  не  приходилось  чувствовать себя  принадлежащими вам  и

вечным...  И чтобы эта война закончилась!  Чтобы воины наконец смогли вернуться

домой и спрятать мечи в ножны...

         - А  ты бы с  достоинством уселся на троне и,  горделиво поглядывая на

них сверху вниз,  говорил,  что победа в войне и мирный договор с золонианами -

твоя заслуга. Не отрицай, все так и есть.

         Голос  казался  насмешливым  и  пытливым  одновременно.  Маттео  резко

обернулся и скользнул взглядом по стенам зала.

         - Кто здесь?! - почти выкрикнул Советник. - Кто посмел?

         Ответом ему послужила тишина,  нарушаемая доносящимся из-за окон шумом

города.  Зал был так же пуст, как и минутой раньше, и ничто не указывало на то,

что кто-то  незаметно входил сюда или хотя бы  открывал дверь,  пока Маттео был

занят созерцанием гобелена.

         Советник нервно усмехнулся.  Надо  же,  ему  уже  начало мерещиться не

пойми что -  тяжеловата оказалась корона,  пусть еще не примеренная ни разу.  И

все же где-то внутри у Советника засела мыслишка,  что в зале он не один.  Даже

обойдя  помещение и  заглянув во  все  углы  и  за  гобелены,  Маттео  не  смог

отделаться от неприятного ощущения подглядывания.

         - Не  хотелось бы  мне  сойти с  ума,  друг Варкарран,  -  пробормотал

Советник,  бросив прощальный взгляд на изображение Великого Змея. Ему почему-то

расхотелось оставаться в этом зале.  Лишь оказавшись за дверью и увидев стоящих

поодаль гвардейцев - не прежних, а набранных из верных Маттео воинов - Советник

наконец смог прийти в  себя и  избавиться от ощущения постороннего присутствия.

Он не знал,  что станет делать теперь,  -  встречи были назначены позднее,  и у

Маттео оказалась пара свободных часов.

         Маттео задумался и,  не отдавая себе отчета, прохаживался по анфиладам

дворца.  Только когда он случайно столкнулся с кем-то из слуг,  то заметил, что

находится рядом с комнатой, отведенной ребенку Кеф-ры и кормилице. Он вспомнил,

что  давал кормилице всего двое суток на  раздумья,  а  прошло уже  целых трое.

Однако  теперь  Советник твердо решил  узнать о  ее  решении.  Маттео почти  не

сомневался в том, что кормилица не сможет убить ребенка.

         Перед дверью комнаты,  как и прежде, находились двое воинов, но Маттео

и  не взглянул на них,  входя в  помещение и плотно закрывая за собой дверь.  С

момента последнего посещения здесь ничего не  изменилось,  разве что  кормилица

сидела теперь возле  люлек  и  плавно покачивала то  одну,  то  другую.  Увидев

появившегося на  пороге  Советника,  женщина  побледнела и  вскочила  на  ноги,

непроизвольно загораживая собою детей.

         Маттео  молча  подошел  вплотную к  люлькам  и,  оттолкнув кормилицу в

сторону,  взглянул на младенцев.  Обычно он не различал столь маленьких детей -

для него все они были на одно лицо,  - но сейчас Советник сам понял, который из

них  сын  умершей королевы.  Мальчишка мирно спал,  чуть склонив голову набок и

смешно приоткрыв рот.

         - Он жив, - не вопрошающе, а констатируя факт негромко произнес Маттео

и многозначительно посмотрел на женщину.  -  Надеюсь, ты не забыла наш уговор -

сегодня уже третий день, твой срок вышел сутки назад.

         Губы  кормилицы затряслись.  Она  вцепилась Маттео в  руку и  упала на

колени.  Из  глаз  ее  брызнули слезы,  а  сквозь  всхлипывания невозможно было

разобрать,  что именно она говорит.  Советник брезгливо поморщился и, оттолкнув

женщину,  отвесил  ей  звонкую пощечину.  Кормилица вскрикнула,  но  так  и  не

выпустила руки Советника. От шума проснулись дети, которые тотчас заплакали.

         - Безумная, - зло прошипел Маттео. - Убери руки!

         Все  трое  рыдали,  грозя  свести  Маттео с  ума.  Наконец он  подавил

охватившую его злобу.

         - Нашего договора никто не отменял,  -  холодно произнес Советник. - У

тебя был выбор, и ты его сделала...

         - Нет!  -  запричитала кормилица,  вновь  бросаясь в  ноги  Маттео.  -

Господин, нет! Ведь он же еще такой маленький, ведь это нашего короля сын... Не

надо, прошу вас!

         Упоминание Дагмара еще больше разозлило Советника,  а то,  что женщина

по-прежнему продолжала называть его королем, породило новую волну ярости.

         - Помнишь, о чем я тебя предупреждал?! - выкрикнул Маттео. -Помнишь? Я

обещал, что за твой отказ поплатится твой щенок?!

         Маттео сжал кулак, из которого в тот же миг выскользнул длинный матово

поблескивающий клинок. Женщина, увидев его, оглушительно взвизгнула, но сделать

уже ничего не могла. Меч, коротко свистнув, рухнул вниз, разрубая стенку люльки

и ребенка, лежащего в ней.

         - Видишь,  сучка,  я  же предупреждал тебя!  -  бешено вращая глазами,

прокричал Маттео,  потрясая перед собой призрачным клинком.  - Если бы ты убила

этого выродка, я обеспечил бы тебя на всю жизнь!

         Злость и  гнев,  скопившиеся глубоко в сердце Маттео за последние дни,

наконец-то  нашли  выход  и  теперь  вырвались  наружу.   Кормилица,  сраженная

разыгравшейся перед ее  глазами трагедией,  разом потеряла дар  речи.  Она лишь

открывала рот, но оттуда не вырывалось ни единого звука.

         - Смотри,  смотри на  него!  -  продолжал кричать Маттео,  указывая на

окровавленную колыбельку и останки разрубленного надвое младенца. - Вот чего ты

добилась своим упрямством!

         Женщина,  медленно поднявшись с  колен,  словно  в  полусне  подошла к

люльке  и  трясущейся рукой  провела  по  головке  ребенка.  Похоже  было,  что

кормилица не понимала, что делает, - так подействовал на нее поступок Маттео.

         Успокойся,  маленький...  -  бормотала кормилица с  нежностью глядя на

младенца,  рожденного Кефрой,  а затем переводила взгляд на своего собственного

ребенка,  похожего теперь на окровавленную безногую куклу. - А ты спи, спи, мой

хороший.

         - Ну,  теперь ты  жалеешь,  что  не  спасла жизнь  своему выродку?!  -

взревел  Маттео,  замахиваясь  мечом.  Кормилица  инстинктивно сжалась  и  чуть

отпрянула...

         То,  что произошло в следующий миг,  Маттео не мог объяснить ни тогда,

ни позднее,  когда пришел наконец в себя.  Клинок, сверкнув, рванулся вперед, к

женщине и  не  перестающему реветь  мальчишке,  но,  когда  острие  должно было

впиться в  плоть,  кормилица исчезла.  Меч  рассек воздух там,  где еще секунду

назад  находилась  женщина,  не  встретив  никакого  сопротивления,  но  Маттео

показалось, что он разглядел, как кормилица с ребенком с непостижимой быстротой

провалилась сквозь пол, хотя это явление было слишком невероятным.

         Повисла напряженная и  пугающая тишина.  Маттео испуганно и  удивленно

озирался,   пытаясь  взглядом  найти  пропавшую  женщину.   Рука  непроизвольно

разжалась, а клинок почти мгновенно растаял в воздухе.

         - Райгар милосердный!  -  сорвалось с губ Маттео. Круто развернувшись,

он почти бегом рванулся к  дверям и  остановился лишь в коридоре,  привалившись

спиной к противоположной стене.  Оба воина,  стоящие у входа в комнату, конечно

же,  слышали крики,  доносящиеся изнутри,  но не осмелились войти,  а  теперь с

беспокойством  взирали  на   побледневшего  Советника,   грудь  которого  часто

вздымалась.

         - Господин...  -  заговорил было  один  из  воинов,  но  Маттео жестом

заставил его замолчать.  Лишь когда дыхание пришло в норму.  Советник оторвался

от стены и медленно подошел к захлопнутой двери.  Стиснув зубы, он приоткрыл ее

и заглянул в комнату,  скользнув взглядом по углам.  Пусто - женщине негде было

укрыться.  Маттео не  думал,  что все происшедшее померещилось ему,  но  острое

желание спросить у караульных,  есть ли кто в комнате,  не покидало его. Все же

он нашел в себе силы,  чтобы отказаться от этой затеи,  -  никто посторонний не

должен  был  видеть,  что  произошло.  Разумеется,  из-за  криков  воины  могли

догадаться о  трагедии,  но Маттео не собирался оставлять их в  живых.  Если по

городу пойдет слух о  том,  что новый правитель -  детоубийца,  это может выйти

Маттео боком.

         Постояв некоторое время  в  дверях  и  собираясь с  мыслями,  Советник

наконец решился.

         - Заходите,  - коротко приказал он караульным, пропуская их в комнату.

Войдя следом, он плотно прикрыл дверь и завел правую руку за спину.

         Воины остановились,  в  изумлении пялясь на  разрубленную,  заляпанную

кровью колыбель и лежащую в ней нижнюю часть младенческого тельца.

         - Что  здесь...  -  успел  выговорить один  из  стражников прежде  чем

вылетевший из-за спины Маттео меч отсек ему голову.  Второй дернулся в сторону,

потянувшись к  бедру,  где  был  пристегнут клинок,  но  это было последнее его

сознательное движение - в следующий миг меч Советника пронзил его грудь.

         Маттео смотрел на  поверженных без сожаления.  По всему выходило,  что

больше свидетелей происшедшего не  осталось и  Советник мог  заняться сокрытием

следов.  Перво-наперво он вытащил из уцелевшей люльки простыню и завернул в нее

останки младенца,  предварительно бросив туда же и перепачканное кровью белье и

одеяльце,  на котором лежал ребенок кормилицы. Какое-то время Маттео думал, что

делать с  разрубленной колыбелью,  но так ничего и не решил.  В конце концов он

посчитал,  что лучше оставить все как есть.  Два трупа караульных и  отсутствие

детей с кормилицей будет объяснить очень просто.

         Скинув с  плеч плащ,  Маттео набросил его  на  руку и  спрятал под ним

сверток с  мертвым младенцем.  Если не  вглядываться слишком пристально,  никто

ничего не заметит.

         Выйдя из комнаты.  Советник запер дверь и  спрятал ключ в  карман:  не

хватало еще,  чтобы кто-нибудь,  обнаружив отсутствие стражи,  заглянул сюда. В

коридоре по-прежнему никого не  было,  только из-за угла слышались приглушенные

голоса, но их обладатели и не подозревали о том, что произошло совсем рядом. На

всякий случай Маттео направился в противоположную сторону.

         Маленькая красная капелька упала на пол из-под плаща,  заставив Маттео

двигаться быстрее: оставлять следов ему не хотелось.

         - Забавно,  а я и не думал, что ты позволишь себе такое. Мне казалось,

у тебя куда больше выдержки - промолвил голос, который Советник слышал в зале с

гобеленом,  на котором был выткан Варкарран.  Но теперь Маттео был уверен,  что

ему это не померещилось. Замерев, он огляделся, но уже без прежней нервозности,

- после  исчезновения  кормилицы  Маттео  стал  несколько  иначе  относиться  к

подобным вещам. В свободной руке его сам собой возник меч.

         - Кто ты,  во имя Покровителей?  -  зло произнес Советник, не надеясь,

что получит ответ.

         - А разве ты до сих пор не узнал меня? - прозвучал насмешливый голос.

         - Халиок,  ты?  -  недоверчиво вымолвил Маттео. Вместо ответа Советник

услышал тихий презрительный смех.

        

         * * *

         Маттео стоял у  окна,  глядя на городские улицы с  Западной башни.  Он

впервые за всю свою жизнь оказался в  личной комнате короля Дагмара,  в которую

тот никогда никого не пускал,  даже свою собственную жену и  мага Халиока.  Это

было единственное место,  где Дагмар мог уединиться,  не боясь, что его рискнут

потревожить.  А теперь, впервые за долгое время, порог этой комнаты переступила

еще  чья-то  нога.  Советник стоял  у  распахнутого окна,  вдыхая полной грудью

прохладный осенний воздух. Он знал, что ни одна живая душа не посмеет постучать

в дверь,  и был счастлив.  У него появилось время,  чтобы собраться с мыслями и

обдумать, что делать дальше.

         Несколькими часами  ранее  Маттео  поручил нескольким доверенным людям

незаметно избавиться от  трупов  караульных,  лежащих  в  комнате кормилицы,  а

заодно и от трупика ребенка, вернее, от того, что от него осталось. Советник не

сомневался,  что  эти люди сделают все как надо и  никто не  услышит от  них ни

единого слова.

         Снова  начал  накрапывать дождь,  заставив Советника отойти  от  окна,

чтобы  капли  не  падали  на  лицо.  Пройдя в  глубь  комнаты,  Маттео уселся в

единственное кресло,  откинувшись на широкую спинку и  обхватив руками фигурные

подлокотники.  Последние были выполнены в  форме тройных лап с мощными когтями,

отчего Маттео казалось,  что  он  сидит в  объятиях какого-то  странного зверя,

который застыл, но не умер и где-то в глубине его теплится жизнь.

         Взгляд Советника блуждал по стенам,  увешанным дорогими коврами и  еще

более  дорогим оружием.  Во-истину  у  Дагмара была  великолепная коллекция,  и

содержал он  ее  в  образцовом порядке:  здесь  было  представлено великолепное

ручное  оружие,  но  привлекало в  нем  не  богатое украшение ножен,  эфесов  и

рукоятей,   а  мастерски  и  с  душой  откованные  клинки.  Настоящий  воин  по

достоинству оценил бы коллекцию короля.

         Но  больше других Маттео привлек один меч,  стояший в  отдельной нише,

облицованной полированной гранитной плиткой.  Меч этот был каменным и несколько

странным на вид -  широким и коротковатым.  Полумрак ниши почти скрывал его, но

Советнику казалось,  что  верхушка эфеса чуть светится.  Какое-то  время Маттео

заинтересованно смотрел на  него,  не  думая подходить,  но  все же любопытство

взяло верх.  Поднявшись,  он сделал несколько шагов и коснулся клинка. Советник

заметил, что он едва заметно засветился, будто бы отозвавшись на прикосновение.

Ниша окрасилась голубоватым свечением,  но,  несмотря на это,  Маттео различил,

что  меч  был  разноцветным.  Переходы были  почти  незаметны -  голубой плавно

перетекал в  лимонный,  тот  в  свою  очередь в  алый и  перламутровый.  Клинок

оказался самоцветным, сплавленным из десятков драгоценных камней, - уж в чем, в

чем,  а  в  этом Маттео разбирался.  Похоже,  это  и  была знаменитая коллекция

Дагмара,  только Советник не думал, что все свои камни король решился соединить

в один.

         Пара василисков на  рукояти особенно заинтересовала Маттео.  Казалось,

что  алмазный  василиск выглядит гораздо  живее  своего  изумрудного брата.  То

зеленоватое свечение,  которое Советник заметил еще сидя в кресле,  исходило от

камня,  зажатого в  алмазных зубах василиска.  Это  было единственным,  что  не

вписывалось в общую картину. Меч был идеально симметричен, и лишь зеленый, чуть

кривоватый камень искажал его правильные черты.

         - Ну  что,  нравится?  -  полюбопытствовал кто-то а  спиной.  -  Между

прочим, моя работа.

         Уже почти что не  удивляясь,  Маттео повернул голову и  увидел висящее

невысоко над полом белесое облачко.  Оно клубилось и  быстро разрасталось вширь

попеременно  окрашиваясь  в  густо-синий  и  розоватый  цвета,  а  затем  снова

становясь молочным.  Постепенно стало  ясно,  что  облачко это  принимает форму

человеческой фигуры -  немного несуразной, но все же вполне пропорциональной. В

глубине души Маттео ожидал что через несколько секунд проявится лицо, но фигура

осталась все  такой  же  туманной,  разве  что  стала чуть  более плотной.  Она

проплыла по воздуху и медленно опустилась в кресло.  Маттео же продолжал стоять

возле ниши, тупо пялясь на видение.

         - Присядь,  -  обратилась к нему фигура,  и Советник почувствовал, как

сам приподнимается над полом. Спина уткнулась во что-то мягкое, и Маттео понял,

что оказался в  глубоком невидимом кресле,  чем-то схожем с  тем,  что стояло в

комнате и в котором сейчас сидел призрак.

         - Халиок, - не спрашивая, а уже утверждая произнес Маттео безо всякого

трепета  в  голосе.  Фигура  в  кресле  едва  заметно кивнула.  Советнику вновь

послышался негромкий смех.

         - Стало быть,  ты меня узнал,  -  довольно произнес призрак.  -  Хотя,

честно говоря,  я  не  очень-то  и  скрывался.  Признаюсь,  мне  было любопытно

понаблюдать за тем,  что ты учинил во дворце,  и, должен сознаться, ты произвел

на меня впечатление.

         - Почему...  -  словно не слыша слов Халиока, начал Маттео, но призрак

прервал его:

         - Хочешь  знать,   почему  я  беседую  с  тобой  вместо  того,   чтобы

наслаждаться жизнью в Небесном Дворце или,  на худой конец.  Огненном Царстве в

обществе Райгара?  Это и для меня,  в общем-то,  неожиданность. Клянусь, будь у

меня выбор,  ни за что не вернулся бы в  поднебесный мир,  но разве поспоришь с

богом?  За то,  что мы беседуем с тобой сейчас, следует благодарить ни много ни

мало как самого Безумного бога... Только ему не слишком нравится, когда его так

называют.

         - Зачем ты пришел?  -  выпалил Маттео,  пытаясь разглядеть за клочками

тумана черты лица мага,  но ему, как и раньше, это не удалось. - Что тебе нужно

от меня?

         - В данный момент -  ничего,  -  насмешливо от-тил Халиок.  - Не знаю,

поверишь ли ты, если я скажу что мне захотелось взглянуть на того, кто отправил

меня к Незабвенному?

         - Я не убивал тебя! - чуть ли не взвизгнул Советник, не понимая, из-за

чего так нервничает. - Я не убивал тебя, маг!

         Халиок расхохотался и  чуть  приосанился,  если  такое можно сказать о

фигуре, сотканной из тумана.

         - Разумеется,  это сделал не ты.  Но именно ты захотел моей смерти!  -

Последнюю фразу маг выкрикнул зло и  уже не смеясь.  -  Я  мог бы поквитаться с

тобой, и, видят боги, я жажду этого, но мне запрещено: ты погибнешь не сейчас и

не от моей руки, хотя для тебя это было бы лучше!

         Маттео   непроизвольно  отшатнулся,   но   призрачное  кресло   жестко

спружинило и  заставило его  остаться  на  месте.  В  туманной фигуре  меж  тем

появились редкие  и  почти  незаметные проблески черно-красного света,  коротко

перечеркивающие светлую клубящуюся субстанцию. Советник никогда не думал, что у

гнева может быть цвет. Халиок между тем поднялся из кресла и подплыл вплотную к

Маттео.  Призрак оказался так близко, что его туманное тело коснулось вытянутых

ног Советника.

         - Я  был  прав,  а  вы  с  Дагмаром нет,  -  неожиданно резко  ответил

Советник. - Дагмар забрал у Варкаррана власть, но не потрудился использовать ее

для блага людей.  Все,  чего он добился,  -  это нынешняя война, которую мы...-

Маттео  чуть  было  не  сказал «вот-вот  проиграем»,  но  вовремя остановился,-

которую мы ведем против золониан. Да, может быть, он и хотел сделать как лучше,

но Дагмар остался воином,  хотя и занял трон Мэсфальда.  Правление городом - не

для него.  Неужели ты  не  видел,  что происходит?  Ты  мог бы  остановить его,

предостеречь от ошибок...  Почему ты не сделал этого, Халиок? Фактически ты был

вторым человеком в Мэсфальде, ведь король прислушивался к твоему мнению. Даже я

не имел подобной власти. Благодаря твоему попустительству Дагмар вверг Мэсфальд

в эту войну!

         Халиок ответил не  сразу.  Возможно,  он  был  поражен словоизлияниями

Маттео, но Советник не мог судить наверняка, не видя выражения лица мага. И все

же Маттео понял,  что хоть и  невольно,  но кое-чего добился.  Может,  ему и не

удалось склонить чащу весов на свою сторону,  но поколебать уверенность Халиока

в собственной правоте - наверняка.

         - А  почему ты  сам не  говорил об  этом Дагмару?  -  вымолвил наконец

призрак,  но уже без прежнего гнева.  -  Почему ты упрекаешь меня,  если сам не

сделал ничего, чтобы оградить Мэсфальд от войны?

         Маттео стиснул кулаки и  спрыгнул на пол,  не отводя глаз от туманного

пятна на том месте, где у призрака должно было быть лицо.

         - Лжешь!  Ты не хуже меня знаешь, что я говорил Дагмару об этом не раз

и  не два.  Но не моя вина в  том,  что он не умел слушать советов.  Он доверял

только тебе,  но  разве ты  хотя бы  однажды снизошел до разговора со мной?  Ты

запирался в своих покоях,  как крыса в норе, и не подпускал к себе посторонних.

Ты  не говорил даже со мной!  Со мной -  Главным Королевским Советником!  Я  не

знаю,  почему Дагмар терпел тебя,  ведь, если подумать, твоя вина очень велика.

Именно  с  твоего  молчаливого одобрения король делал  все  то,  что  привело к

нынешнему положению вещей!  Город на грани хаоса,  войска золониан уже на наших

землях! - Маттео перестал лукавить и говорил все как есть. - Даже Дагмар теперь

не смог бы задержать их - наши воины и без того потратили слишком много сил. Но

он бы продолжал войну до конца,  даже понимая, что победа от него ускользает. Я

же пытаюсь спасти положение, я хочу заключить мир...

         - И для этого ты послал тайного гонца, о котором знаешь лишь ты да еще

двое или трое?  -  Сарказм неожиданно резко вернулся к Халиоку.  - Ты называешь

это «попыткой установить перемирие»?

         - Так было нужно!  -  вновь теряя самообладание, возопил Советник. - Я

не  имел права заранее обнадеживать людей!  И  потом,  жители Мэсфальда слишком

привыкли к войне! Попытку спасти Мэсфальд люди посчитали бы трусостью!

         - Не ты ли только что обвинял Дагмара в том,  что это именно он боялся

прослыть трусом? - парировал Халиок.

         Маттео ударил кулаком по бедру, пытаясь успокоиться.

         - Этo совершенно разные вещи. Король принимал на свой личный счет, мне

же  безразразлично,  как  тянут меня  называть в  народе.  Если меня попытаются

сместить, мира уже не будет.

         Некоторое время в комнате висела напряженная тишина.

         - Для чего ты вернулся?  - вновь задал вопрос Маттео. - У Незабвенного

должна быть очень веская причина,  чтобы отпустить твою душу в поднебесный мир,

иначе ты не появился бы здесь.

         - Верно,  -  коротко ответил Халиок.  -  У  меня есть даже не одна,  а

несколько причин для того, чтобы находиться в Империи.

         Маг примолк на какое-то время, то ли собираясь с мыслями, то ли ожидая

нового вопроса, и Маттео задал его.

         - Так  спасение  этого  паршивого  воина...   -  пораженный  внезапной

догадкой, начал было Советник.

         - Одного из лучших воинов этого города, - не терпящим возражений тоном

поправил Маттео призрак.  -  Да,  это моих рук дело, если можно так выразиться.

Вазгер должен был выжить,  и  я  сделал для этого все,  что было в  моих силах.

Веревка оборвалась не случайно.

         - Еще никто не выживал после изгнания, - резко возразил Маттео.

         Маг хмыкнул,  но  звук,  изданный при этом,  больше походил на  сиплый

кашель.

         - Ой ли? Знаешь, Советник, не стоит обманывать самого себя. Да, гибнут

многие,  но  встречаются и  те,  кому  везет.  Не  знаю,  какая судьба постигла

Вазгера,  но  свое  дело  я  сделал -  спас его  от  тебя и  твоих прихвостней.

Дальнейшее меня не касается, судьба этого воина в руках богов.

         - Он  чуть не сломал себе шею в  петле,  он ранен,  -  упрямо произнес

Маттео. - Он не мог остаться в живых. Туманная фигура пожала плечами.

         - Это  не  мое  дело,  -  вновь повторил Халиок.  -  Богам ведомо куда

больше,  и  если Незабвенный приказал мне спасти Вазгера,  то  на этого воина у

него есть свои виды. Не след спорить с богами, их нужно чтить и подчиняться.

         Маттео заскрежетал зубами и  отступил к  окну.  Заносимые ветром капли

упали на  разгоряченные щеки,  только сейчас Советник осознал,  что  лицо  его,

должно быть, полыхает, как мак.

         - Ладно, - махнул наконец Советник рукой, устремляя взгляд за окно, на

затянутое сероватыми облаками лебо.  -  Жизнь Вазгера -  дело Райгара,  и  я не

желаю вмешиваться в это. Если Безумный бог считает, что так нужно, - тут нечему

возразить.  Но если ты выполнил приказ Незабвенного и  остался в  Империи,  это

означает что тобою сделано еще не все. Верно?

         - Я и не отрицал этого,  - последовал незамедлительный ответ. - У меня

есть еще одно поручение и я намерен выполнить его.

         - Ты не мог бы выражаться яснее? - не слишком любезно бросил Советник,

начиная терять терпение.

         - Давай-ка лучше поговорим о том,  что ты выкинул сегодня,  - как ни в

чем не бывало вымолвил маг.  -  Сознаюсь, мне было интересно наблюдать за твоим

разговором с кормилицей, но я никак не ожидал подобной развязки. Я говорю не об

исчезновении ее и королевского сына -  как раз в этом нет ничего удивительного.

Ты  же  читал мои  записи о  богоравном и  должен помнить,  что  этот ребенок в

состоянии защитить свою  жизнь лучше целой армии.  Но  этот случай с  убийством

младенца...  Паршивая, должен заметить, вышла история. Советник, ну да теперь и

не важно - твоя выходка все равно не успеет навредить тебе.

         Призрак  сделал  многозначительную  паузу;  Маттео  надеялся,  что  он

пояснит, что имеет в виду, но этого не произошло.

         - Отсутствие выдержки не делает тебе чести,  -  сказал Халиок, - равно

как и отсутствие здравого смысла.  Не стоило связываться с этим ребенком, а тем

паче пытаться покончить с ним. Нельзя шутить с богоравным...

         - Шутить?! - взвился Советник. - Это ты называешь шутками?!

         - Помолчи,  - полупрезрительно осадил Советника призрак. - Я прекрасно

понимаю мотивы,  побудившие тебя принять это решение,  но  ты так и  не осознал

собственной ошибки. Этот младенец - богоравный. Он сын Кефры лишь физически, на

самом же деле ребенок не принадлежит ни поднебесному миру,  ни даже Изнанке. Он

выше и  того и  другого.  Ты  желал убить его потому что он стоял между тобой и

троном.  Дурак, ты боялся совершенно напрасно! Этот ребенок не смог бы помешать

тебе,  даже если бы  был простым смертным даже если бы он вырос,  зная,  что ты

сделал с его отцом.  Ты смотрел вдаль, но не заметил угрозы под самым носом. Да

и сейчас ты все так же слеп.

         - О чем ты,  маг?! - выкрикнул Маттео, теряя терпение. - Что ты хочешь

этим сказать?

         - Не тебе тягаться с ребенком, - как ни в чем не бывало продолжил маг.

- Это дело богов,  и  только богов.  Не  для того младенец появился в  Империи,

чтобы ты  и  тебе подобные пытались причинить ему зло или использовать в  своих

целях.  Да, твоя власть сейчас распространяется на Мэсфальд и принадлежащие ему

земли, на всех людей, что живут здесь, но богоравный не подвластен тебе.

         - Для чего ты говоришь мне все это? - Маттео не понимал, к чему клонит

призрак.

         - Этот  младенец должен  быть  умерщвлен,  -  лишенным эмоций  голосом

произнес Халиок.  -  Богоравному не место в поднебесном мире и на Изнанке,  так

сказал Незабвенный.  Я помогу тебе убить сына королевы, я должен сделать это во

что бы то ни стало, иначе мне придется испытать на себе всю силу гнева Райгара.

         Эти  слова  поразили Маттео.  Он  никак  не  ожидал услышать такое  от

призрака. Это просто не укладывалось у него в голове.

         - Зачем?  -  Советник не нашел ничего лучшего, чем задать короткий и в

какой-то степени глупый вопрос.

         Призрак ответил не  задумываясь,  будто заранее предвидя,  что  Маттео

спросит об этом:

         - Не знаю.  Неужели ты думаешь, что бог станет делиться своими планами

с  простым смертным?  С  того момента как  моя  душа покинула тело,  я  всецело

принадлежу Незабвенному.  Он мой хозяин,  я лишь выполняю его волю, ни о чем не

спрашивая.

         - Зачем?  -  повторил Маттео. - Боги никогда не убивали подобных себе.

Если бы такое случилось, настал бы конец мира.

         Раньше в Империи не рождались богоравные,  - оокачал головой Халиок. -

Да и кто знает истинные причины происходящего? Покровители куда как мудрее нас,

и  они не совершают опрометчивых поступков.  Если Райгар желает смерти ребенка,

значит, в этом есть смысл;

         - По  предсказанию,  этот  ребенок  должен  положить  конец  вражде  в

поднебесном мире  и  взойти на  трон,  объединив под  своей властью все  города

нынешней Империи,  - упрямо произнес Маттео, и в его голосе отчетливо слышалось

недоверие.  -  Боги  должны были оберегать младенца,  чтобы его  предназначение

осуществилось,  ведь в этом случае выиграли бы все. Не думаю, что богам по душе

то безумие, что творится нынче в Империи.

         - Им просто любопытно...  - пробормотал маг, но столь тихо, что Маттео

не расслышал ни звука.

         - Ты  убьешь  ребенка сам?  -  не  дождавшись ответа,  поинтересовался

Маттео.

         - Конечно нет! - резко произнес маг. - Я не такой изверг, как ты!

         Туманная  фигура  стала  таять  и  съеживаться.   Сквозь  мага  начала

просвечивать противоположная стена,  завешенная ковром,  на  котором был выткан

огромный величественный лось,  -  странная картина  для  покоев  короля,  но  у

каждого свои причуды.

         - Остановись!  -завопил Маттео,  понимая, что Халиок уходит, но тот не

обратил на  призыв  ни  малейшего внимания.  Миг  спустя  фигура превратилась в

сгусток редкого тумана величиной с голову взрослого человека,  который медленно

вращался, отбрасывая от себя розоватые язычки, тут же растворяющиеся в воздухе.

На какую-то долю мгновения Маттео показалось, что он заметил маленькую искорку,

поблескивающую в глубине облачка, но затем все исчезло. Комната опустела.

         

         В  подземелье было  сухо,  хотя  в  соседнем коридоре с  потолка мерно

капала вода.  В  узком пространстве этот одинокий звук разносился далеко и  был

громок, будто кто-то бросал сухой горох на барабан. Затхлый воздух пах плесенью

и крысиным пометом.  Все скрывала непроглядная тьма, и лишь на ощупь можно было

понять,  что  стены подземелья -  по  крайней мере этой его части -  сложены из

неправильной формы  камней.  Кладка срослась намертво,  так  что  отделить один

камень  от  другого можно  было  разве  что  киркой.  По  всему  выходило,  что

подземелье это строили быстро, но на совесть.

         Женщина сидела возле стены,  опершись на  нее спиной.  К  груди ее был

прижат ребенок,  почти неслышно причмокивающий во сне.  Кормилице казалось, что

когда-то у  нее было двое детей,  но куда пропал второй -  она не помнила.  Уже

несколько часов она бродила по подземным коридорам,  останавливаясь то тут,  то

там, когда встречались места посуше. Женщина не помнила как оказалась здесь, но

это ее не беспокоило, она даже не задумывалась об этом. Главное, что здесь было

тихо,  спокойно и нигде не слышалось криков того страшного человека, который...

который...

         Она не помнила. В голове мелькали какие-то смутные картины, но слишком

жуткие,  кормилица гнала их  от  себя.  По  меньшей мере  сейчас можно было  не

бояться,  и это -  самое главное.  На руках ее был ребенок, значит, все хорошо.

Ребенок спал с того самого момента,  как они оказались в подземелье, и наполнял

душу кормилицы умиротворением. «Успокойся, - будто бы говорил он, - я твой сын,

все в прошлом».

         Младенец был  для  женщины единственной реальностью в  этом мире,  все

остальное не имело значения. Она бережно поддерживала его, шепча ласковые слова

и  изредка целуя в  покрытую мягкими волосиками макушку.  Вот только женщина не

отдавала  себе  отчета  в  том,   что  называет  ребенка  то  сыном,  то  вашим

высочеством. Для нее в этом не было никакой разницы.

         Единственное,  что беспокоило кормилицу,  -  это обострившееся чувство

голода.  Несколько раз она порывалась подняться и отправиться на поиски еды, но

она не могла сделать этого, боясь разбудить ребенка. Ее почему-то совершенно не

беспокоило,  что  младенец беспробудно и  тихо спит вот  уже много часов кряду.

Ребенок не плачет, а что еще нужно для счастья?

         То, что вдруг появился свет, женщина поняла не сразу, хотя тот исходил

из мечущихся в  глазах младенца искорок.  Свет был таким мягким и  теплым,  что

кормилица невольно заулыбалась.

         - Хороший мой, родной, любимый... - зашептала она, не отводя взгляд от

ребенка. - Ты самый лучший у меня, самый лучший.

         Неожиданно  громко  заурчавший  живот  заставил  улыбку  на  мгновение

исчезнуть с  губ  женщины.  Искорки в  глазах младенца забегали чуть  быстрее и

стали ярче.  Света,  исходящего от них,  хватало,  чтобы без труда разглядеть и

лицо ребенка,  и руки женщины.  Кормилица вновь улыбнулась - ей было невероятно

хорошо.

         - Пойдем,  - послышался негромкий голос, исходящий неведомо откуда, но

женщина совершенно не испугалась.  В очередной раз ласково погладив младенца по

голове и  чуть  взъерошив короткие волосы,  она  послушно поднялась и  медленно

двинулась вперед,  к низкой арке,  обрамляющей выход из небольшого за-льчика, в

котором кормилица провела последние часы.

         А  потом она оказалась в  совсем другом месте.  Только что вокруг была

темнота,  и  вот уже мрак расступился,  и  она оказалась в  не  слишком большой

уютной комнате, богато обставленной и освещенной несколькими свечами. Прикрытые

занавесями окна не могли скрыть черного неба с  большим мутным белесым пятном -

свет  луны пробивался сквозь тучи.  Комната была пуста,  но  сквозь приоткрытую

дверь  слышались чьи-то  приглушенные голоса  и  тихий  смех.  Внимание женщины

привлек  стоящий  чуть  в  стороне  столик,  на  котором  поблескивало  большое

серебряное блюдо с фруктами, изящный кувшин и пара кубков, покрытых эмалью.

         - Спасибо  тебе,   -  не  понимая,  к  кому,  собственно,  обращается,

прошептала кормилица и,  подскочив к  столику,  схватила свободной рукою гроздь

винограда и с жадностью стала запихивать ее в рот. Ягоды были чуть сморщенными,

но  сладкими;  подобное угощение в  это время года,  да еще в  Мэсфальде,  было

большой редкостью.

         В  соседней комнате  все  еще  продолжался разговор.  Находящиеся там,

похоже, не слышали, как появилась кормилица.

         Женщина,  быстро покончив с ягодами, сделала несколько больших глотков

из первого же попавшегося кубка.  К удивлению кормилицы,  в нем оказалась вода,

но  это  обстоятельство  обрадовало  женщину:  вино  могло  навредить  ребенку.

Отставив почти опустевший кубок, она схватила несколько яблок и запихнула их за

пазуху, а затем снова принялась за еду.

         Остановиться кормилицу  заставил  едва  слышный  скрип  приоткрываемой

двери и удивленный вскрик:

         - Кто ты? Что ты здесь делаешь?!

         Женщина резко повернулась,  стискивая в  объятиях младенца,  и увидела

стоящую на пороге девушку... или нет, очень молодую даму, облаченную в дорогое,

расшитое бисером и камнями платье.  В ее взгляде, кроме удивления, проглядывали

недоверие и толика страха.

         - Госпожа,   я...   Госпожа...-  залепетала  перепуганная  еще  больше

кормилица,  не в силах найти подходящих для объяснения слов.  -  Я...  Госпожа,

простите меня... Понимаете...

         Это  было  единственное,  что  успела произнести кормилица,  поскольку

хозяйка комнат, занервничав, истерично завопила:

         - Стража! Сюда!

         Почти  одновременно  с   тем,   как   с   губ  женщины  сорвался  этот

пронзительный крик,  кормилица исчезла,  будто растворившись в  воздухе.  Этого

дама уже  вынести не  смогла и,  еще раз вскрикнув,  упала без чувств.  Когда в

комнату вбежал высокий,  чуть лысоватый мужчина,  а  следом за ним двое воинов,

они обнаружили только лежащую на полу женщину,  которая, придя в себя, так и не

смогла вразумительно объяснить, что с ней произошло.

         А  кормилица,  перепуганная,  плачущая и  дрожащая,  вновь очутилась в

подземелье, среди затхлого воздуха и полной темноты. Ребенок тоже стал плакать,

но негромко, а будто вторя женщине, и это, как ни странно, успокоило ее. Утерев

слезы  тыльной стороной ладони,  кормилица расположилась у  стены  и  принялась

кормить младенца.  И  женщина ни  разу не  вспомнила об  игре цветных искорок в

зрачках ребенка, а тот, словно в знак благодарности, снова затих.

         Но   никто  из   них  не   заметил  крохотную  помаргивающую  искорку,

проскользнувшую под  самым  потолком  и  описавшую небольшой круг  над  головой

кормилицы.

        

         * * *

         Утро выдалось не  слишком радостным.  Пришли новые вести из  войск,  и

ничего  утешительного в  них  не  смог  бы  усмотреть  даже  самый  закоренелый

оптимист.  Армия короля Сундарама еще больше потеснила солдат Маттео,  захватив

несколько деревень и организовав для себя надежный канал снабжения.  Провизию и

оружие подвозили регулярно,  и  золониане ни  в  чем не  испытывали недостатка.

Кроме того,  против обыкновения захватчики почти не грабили деревень, а это уже

говорило о  далеко  идущих планах короля Сундарама.  В  его  замыслы не  входил

только захват добычи, он желал получить все.

         Маттео уже серьезно подумывал о том,  чтобы отправиться к войскам, как

хотел  перед бегством Дагмар.  Разумеется,  Советнику приходило в  голову,  что

король после своего исчезновения из  дворца вполне мог попробовать добраться до

своих воинов и  в этом случае те поддержали бы именно его,  а отнюдь не Маттео,

занявшего его место на  троне.  Чтобы избежать этого.  Советник сразу же  после

прихода к  власти отослал к  местам боев три десятка доверенных людей,  которым

поручалось следить за всеми прибывающими в войско людьми и в случае обнаружения

Дагмара сделать так,  чтобы тот  не  успел сказать и  слова солдатам.  Но  пока

никаких известий о появлении короля не поступало. По всему выходило, что король

затаился где-то и выжидает. Но чего именно?

         Да,  для  радости повода не  намечалось.  Еще  и  вчерашний разговор с

призраком Халиока из головы не шел.  Маг вроде бы говорил все без утайки,  но у

Советника после этой беседы родилось столько вопросов,  что казалось - лучше бы

встречи с  призраком не  было  вообще.  Хотя,  с  другой стороны,  были в  этом

разговоре и  приятные  моменты:  взять  хотя  бы  обещание мага  расправиться с

богоравным.  Маттео не ведал, для чего Халиоку, а точнее, Райгару это нужно, но

Маттео это было на пользу.

         А вот то,  что Халиок ни с того ни с сего спас Вазгера,  Маттео сильно

смущало.  Какой Незабвенному прок от  Вазгера?  Для  чего понадобился богу чуть

живой старый воин, которого теперь никто не подпустит даже к воротам Мэсфальда?

         Разговор с  магом оставил в  душе Советника неприятный осадок.  Маттео

казалось,  что Халиок намекал на что-то опасное, но не был уверен в собственных

догадках.

         Раздавшийся стук  в  дверь заставил Советника оторваться от  раздумий.

Пересилив свое недовольство тем, что его мысли прервали, он крикнул;

         - Войди!

         Не успел затихнуть отзвук его голоса,  как в  комнате оказался высокий

мужчина. Маттео не сразу признал в нем казначея, с которым до недавнего времени

ему приходилось встречаться столь часто и  в несколько иной обстановке.  Сейчас

на Парроте вместо его неизменного малинового плаща и  розовато-красного камзола

были  аккуратные черно-синие одежды,  благодаря которым нескладная и  костистая

фигура казначея выглядела чуть более презентабельной.

         - Паррот? - проговорил Советник. - Не ожидал тебя сегодня увидеть, но,

если  уж  ты  пришел,  я  полагаю,  у  тебя  были  для  этого достаточно веские

основания.

         - Да, конечно, - почтительно ответил Паррот, и вроде бы все в его тоне

указывало на уважение,  но Маттео почему-то казалось, что где-то глубоко внутри

казначей скрывает издевку.  -  Мне необходимо поговорить с  вами.  Это касается

ребенка королевы.

         - Что ты хочешь сказать? - холодно поинтересовался Маттео, глядя прямо

в глаза казначея.

         - Не здесь,  -  мотнул головой Паррот. - Мне бы не хотелось, чтобы нас

подслушали.

         - Ты забываешься,  никто не смеет подслушивать мои разговоры! - сурово

вымолвил Маттео. - Я хозяин этого дворца и этого города.

         Паррот чуть поморщился:

         - Я понимаю, господин, но все же было бы спокойнее поговорить на ходу.

Мне нужно кое-что вам показать,  и  лучше бы  сделать это как можно скорее,  от

этого многое зависит.

         - Хорошо,  - решился Советник, поднимаясь из кресла и оказываясь рядом

с  казначеем.  Маттео приходилось смотреть на  того  снизу вверх,  хотя  и  сам

Советник не  был  низок ростом.  Маттео иногда сердило,  что некоторые люди,  с

которыми  приходилось  общаться,  выше  его,  но  Паррот  отчего-то  несказанно

раздражал его даже этим.

         Казначей  отступил  чуть  в  сторону,   пропуская  Маттео  вперед,   и

последовал за  ним.  Паррот украдкой оглядывался по  сторонам,  и  Маттео стало

казаться,  что тот и на самом деле опасается быть подслушанным. Что же он хочет

показать и о чем сообщить?

         - Мне бы хотелось знать, не передумали ли вы относительно богоравного,

- произнес наконец Паррот. - Все же это не обычный ребенок.

         - Решение принято.  Я не намерен оставлять ребенка в живых.  Не желаю,

чтобы между мною и троном кто-то стоял: ни сейчас, ни потом.

         Паррот,  видимо,  ожидал чего-то подобного.  Не останавливаясь, он еще

раз оглянулся и сказал,  чуть понизив голос,  будто не до конца доверяя пустому

залу который они пересекали:

         - Надеюсь,  господин, вы еще не успели осуществить задуманное. До меня

дошли слухи,  что кормилицы и  детей нет в  комнате,  которая была им отведена.

Правда ли это?

         - Я  перевел их в  более безопасное место,  поближе к  моим покоям,  -

холодно ответил Маттео,  раздосадованный тем,  как много казначей успел узнать.

Советнику не нравилось,  что Паррот сует нос в дела,  которые совершенно его не

касаются.  -  Но  почему ты  спрашиваешь об этом,  вместо того чтобы заниматься

своими а прямыми обязанностями?                         

         Казначей вздохнул,  но  причины этого  вздоха  Маттео  понять не  мог.

                             

         - Увы,  у меня есть очень веская причина для разговора.  Я уже говорил

вам,  господин,  что  хочу показать вам  одну вещь...  Так  вот,  она  напрямую

касается богоравного и  вполне может заставить вас  пересмотреть свое  решение.

                                

         - О чем ты? - повысив голос, грозно спросил Маттео.

         Казначей   с   тревогой   во   взгляде   приложил   палец   к   губам:

                          

         - Прошу,  не так громко.  То,  что я обнаружил,  слишком неоднозначно;

незачем знать об этом еще кому-то.  Мне бы хотелось,  чтобы сначала все увидели

вы, а уж потом...                                    

         - Куда мы направляемся? - осведомился Маттео.

         - В библиотеку,  -  коротко ответил Паррот,  не взглянув на Советника.

                        

         Они  спускались  по  широкой  винтовой  лестнице,  устланной  ковровой

дорожкой.  Постепенно людей становилось все меньше, и они совсем исчезли, когда

Маттео  и  Паррот преодолели очередной виток  лестницы,  отделяющий первый этаж

дворца  от  подземных  помещений  и  куда  обитатели и  гости  дворца  избегали

заглядывать поскольку здесь им  было просто нечего делать.  В  подземных этажах

находились комнаты слуг,  кухня, кладовые, а также дворцовая библиотека, куда и

направлялись казначей и Советник.

         Коридоры освещались масляными лампами и  факелами дававшими достаточно

света,  чтобы  спокойно передвигаться,  не  рискуя споткнуться или  налететь на

кого-нибудь. Пару раз навстречу попадались слуги, которые почтительно кланялись

и спешили отойти в сторону, пропуская спешащих.

         Наконец  Советник  с   казначеем  добрались  до  небольшой  лесенки  в

несколько ступеней, ведущей к дверям библиотеки. Перед ней, как обычно, на чуть

продавленном стуле сидел пожилой охранник,  который при  виде столь важных особ

вскочил на ноги и вытянулся, ударив кулаком по груди. Судя по четким движениям,

когда-то он был воином,  но отсутствие левой руки яснее слов объясняло,  почему

этот человек находится именно здесь.  Куда,  как  не  на  охрану старых пыльных

фолиантов, податься ветерану-инвалиду?

         - Никого не впускать,  -  приказал Маттео охраннику, и тот снова отдал

честь,  тем  самым  подтверждая,  что  понял  приказ  Советника.  Маттео первым

спустился по лесенке и, откинув засов, открыл тяжелую дверь. Тугие петли громко

скрипнули.  Казначей проследовал за  Советником,  плотно  закрыв  дверь  и  для

верности задвинув засов.  Дверь в библиотеке была крепкой,  и запереть ее можно

было с любой стороны.

         - Это вон там. - Паррот вытянул руку, указывая в один из дальних углов

зала.  Казначей двинулся вперед,  огибая стеллажи с  книгами и  свитками.  Шаги

гулко  отдавались под  потолком.  Маттео  последовал за  Парротом,  стараясь не

отставать, хотя это было трудно: казначей шел довольно быстро.

         - Я требую объяснений,  -  нетерпеливо рыкнул Советник. - Что ты нашел

здесь?

         - Сейчас,  господин,  мы  уже почти пришли,  -  ответил Паррот,  почти

останавливаясь и  жестом  пропуская Маттео  вперед.  Советник первым  вышел  на

круглую площадку,  от которой лучами расходились стеллажи.  Всего в  библиотеке

было несколько подобных площадок.  На некоторых из них стояли небольшие столики

и стулья, но эта была пуста. Остановившись в самой середине, Маттео огляделся и

посмотрел в  глаза казначея.  Вместо ответа тот молча указал на  одну из полок,

наполовину заставленную толстыми фолиантами в деревянных переплетах.

         - Вот эта,  -  услышал Советник над самым ухом голос казначея и увидел

протянувшуюся из-за плеча руку.  Палец Паррота почти уперся в  корешок одной из

книг,  стоящей чуть поодаль от  остальных.  Маттео сделал еще  шаг,  оказавшись

совсем рядом с полкой. Он все еще не понимал, что хотел от него казначей, и уже

собрался оглянуться,  чтобы вытрясти из  Паррота то,  что тот не  мог объяснить

простыми словами,  но  не успел.  Вытянутая рука казначея вдруг резко рванулась

назад,  узкая  ладонь обхватила Маттео за  горло  и  стиснула с  нечеловеческой

силой.  Советник захрипел,  чувствуя,  как пальцы сминают гортань,  и попытался

вырваться, освободиться от хватки. Однако в следующий миг что-то кольнуло его в

бок,  породив волну обжигающей боли. Маттео закричал, но из раздавленного горла

вырвался только сиплый хрип, а затем тело ощутило еще два резких колючих удара.

Какое-то  время Советник еще  мог  чувствовать нестерпимую боль в  искромсанном

боку,  но окружающий мир начал быстро терять четкость и краски,  проваливаясь в

какую-то странную пустоту.

         - Мерзавец...   -   прохрипел  Маттео,   грузно  оседая  на  пол,   не

поддерживаемый  более   неожиданно  сильной  рукой  казначея.   Тот,   выпустив

Советника,  отступил  назад,  молчаливо наблюдая за  корчащимся в  предсмертных

муках Маттео.  Странная улыбка появилась на  губах Паррота.  Он вертел в  руках

длинный тонкий клинок -  нечто  среднее между  кинжалом и  стилетом,  -  богато

украшенный золотом и  мелкими драгоценными камнями.  Крови  на  лезвии почти не

осталось,  да и  та свернулась в  крохотные бисеринки,  ярко поблескивающие под

огнем светильников.

         Маттео  наконец  затих,   перестав  дергаться.  Паррот  наклонился  и,

стараясь не  запачкаться кровью,  пощупал жилку на шее Советника,  но не ощутил

даже слабого трепыхания.                               

         - Каждому свое,  господин,  -  усмехнулся казначей. Последнее слово он

произнес с нескрываемым презрением и издевкой.  В библиотеке стояла тишина.  Не

слышалось  ни  потрескивания  проседающих  полок,  ни  шагов  за  дверью.  Лишь

короткое, чуть прерывистое дыхание казначея нарушало идиллию.

         - Тебе просто не повезло.  Кто-то из нас должен был выиграть. - Паррот

простер руку над лицом Маттео и чуть прищурил глаза.  Между бровей его пролегла

глубокая морщина, по виску скатилась капелька пота...

         И   тут  фигура  Советника  начала  оплывать  и   вытягиваться.   Тело

становилось более  стройным  и  костистым,  немного  нескладным.  Изменялась  и

одежда:  пропал плащ,  камзол из  густо-зеленого плавно перетек в  черно-синий.

Черты лица стирались и  незаметно менялись,  становясь тоньше и мельче.  Глаза,

бывшие всего несколько мгновений назад карими,  посветлели,  сделались серыми и

чуть   водянистыми.   Волосы  потемнели  и   лишь   на   висках  остались  чуть

посеребренными сединой.

         Паррот  выпрямился и,  отойдя  от  тела,  пустыми  глазами взглянул на

самого себя, лежащего у ног в луже крови, натекшей из нескольких глубоких ран в

боку.

         - Спасибо  за  то,  что  привел  меня  к  трону.  -  Казначей картинно

поклонился и отвернулся от распростертого на полу тела. А затем начал меняться.

Фигура стала более низкой и коренастой, одежда посветлела, приняв благородный и

сочный зеленый цвет.  Лицо раздалось вширь,  стало более грубым. Кожу прорезали

неглубокие,   но  заметные  морщины.   Четче  обозначились  скулы,   подчеркнув

пронзительные и  в  то  же  время  усталые глаза,  покрытые сеткой полопавшихся

сосудов.  Последними поседели волосы, из чуть вьющихся превратившись в тонкие и

прямые, зачесанные назад.

         Минуту  спустя  посреди  библиотеки стоял  человек,  внешне  ничем  не

отличающийся от  мертвого Советника а  сам  Маттео лежал чуть  поодаль,  только

теперь он был как две капли воды похож на казначея.

         Паррот -  или же  Маттео?  -  провел по  лицу ладонью,  утирая обильно

выступивший пот.  Лоб и скулы блестели. Казначей сделал несколько шагов назад и

едва не упал - ноги с трудом держали его. Опустившись на пол, Паррот привалился

спиной к стеллажу и прикрыл глаза. Веки его сильно подрагивали.

         - Вот  теперь и  у  меня есть собственное королевство,  отец,  -  едва

слышно произнес казначей, и голос его был глубоким и чуть хрипловатым - голосом

Советника Маттео.  -  Теперь и у меня есть свое королевство...- Паррот негромко

рассмеялся, но смех этот звучал торжествующе и в то же время горестно. - Ты был

не прав, отец.

        

         * * *

         - Отец,  ты  не  станешь возражать,  если  Ронна отправится с  нами на

соколиную  охоту?   -   Крепкий  голубоглазый  юноша  поднялся  из-за  стола  и

почтительно взглянул  на  сидящего перед  ним  широкоплечего мужчину  с  копной

седых,  отливающих чернотой волос.  Тот  поднял глаза  и  встретился взглядом с

нарушившим тишину,  стоящую  в  комнате.  Остальные  сидящие  за  столом  также

перевели взгляд на юношу: уж слишком необычной была его просьба.

         Мужчина, вздохнув, прищелкнул языком:

         - Ты же знаешь,  Шиннара, я никогда ничего не запрещал вам. Но женщина

на соколиной охоте...  Право,  ты иногда удивляешь меня. Если бы ты не был моим

сыном,  я бы подумал,  что ты смертный,  а не сид. Не в наших обычаях проводить

охоту с подругами.

         - Она мне сестра, отец, - все так же почтительно напомнил Шиннара. - И

сама попросила меня об  этом.  Мне кажется,  что было бы  жаль лишать ее  этого

удовольствия.  В  конце концов,  Ронна не  просит невозможного,  ведь и  раньше

женщины иногда охотились с нами.

         - Все же это чисто мужское развлечение,  - задумчиво произнес мужчина,

откидываясь на спинку кресла и продолжая смотреть прямо в глаза сына.  -  Но ты

прав,  нет закона, запрещающего присутствовать на соколиной охоте женщинам. Это

странно, однако...

         - Карэф! - вмешалась в разговор сидящая по левую руку женщина. - Прошу

тебя,  отпусти Ронну с  Шиннарой.  Ей  уже давно хотелось побывать на  охоте со

своим братом.

         - Выходит,  один  я  ничего  про  это  не  знал?  -  мужчина притворно

нахмурился,  но потом улыбнулся. - Хорошо. Но только запомни, Шиннара: на охоте

за сестру отвечаешь ты. Это большая ответственность.

         - Отец!  -  радостно взвизгнула совсем молоденькая девушка,  еще почти

девчонка. - Я знала, знала...

         Чувства переполняли ее  настолько,  что  она не  находила слов,  чтобы

выразить их. Шиннара широко улыбнулся и подмигнул Ронне.

         - А кто еще отправляется с тобой? - вновь обратился Карэф к сыну.

         - Вообще-то,  мы  собирались поохотиться втроем.  Кроме меня  и  Ронны

будет еще  Шаур.  -  Шиннара перевел взгляд на  сидящего на  другом конце стола

мальчишку лет двенадцати, отчаянно пытающегося выглядеть серьезным. - Мы думали

вернуться к  утру,  незачем задерживаться надолго,  ведь  сезон  охоты  еще  не

наступил.

         Карэф понимающе закивал:

         - Да  уж,  редко кто решается поучаствовать в  соколиной охоте весной.

Зверь не тот.

         - Я понимаю, отец, - ответил Шиннара. - Именно потому я и беру с собой

Ронну.  Животные еще не успели набраться сил,  и с ними будет легче справиться.

Ты ведь даешь согласие?

         - Да,  и не собираюсь повторять дважды,  -  строго произнес мужчина. -

Советую вам отправляться как можно скорее, пока я не передумал.

         Первой  сорвалась  со  своего  места  девушка:  ей  больше  других  не

терпелось покинуть замок.  Правда,  уже  подбегая к  дверям,  Ронна вернулась и

чмокнула отца в щеку.

         - Спасибо,  -  прошептала она и исчезла, выскочив в коридор. Шиннара с

Шауром вели себя более сдержанно.  Мальчишка старался держаться до конца,  но у

самых дверей все же не выдержал.  Лицо его расплылось в широкой улыбке,  на нем

проявилось выражение искренней радости.

         - Я  буду ждать вас к утру,  -  громогласно крикнул вослед отец.  -  И

попробуйте опоздать хоть на час!

         Шиннара  только  махнул  рукой  на  прощание  Он  вышел  не  торопясь,

провожаемый  пристальными  взглядами  оставшихся  за  столом.  В  глазах  детей

сквозила зависть:  им самим не терпелось поскорее подрасти, чтобы поучаствовать

в охоте.

         Карэф, король Эриана, одного из величайших городов Изнанки Мира, так и

не  решил для себя правильно ли поступил,  отпустив дочь на соколиную охоту,  -

все же вековые обычаи никогда не возникали на пустом месте.

         Сорвавшись с широких перил балкона, он камнем упал вниз и лишь у самой

земли расправил крылья,  чтобы скользнуть над  гранитными плитами двора,  почти

задевая их  поджатыми лапами,  а  затем  взмыть  ввысь,  наслаждаясь свободой и

сильным легким  телом,  рассекающим воздух.  Описав  круг  над  башней,  сокол,

поблескивая серебристыми перьями,  вновь оказался перед балконом.  Почти в этот

же  миг  с  перил сорвалась еще  одна птица.  Теперь над  башней парили уже два

сокола - серебристый и иссиня-черный. Третья птица - белоснежная, с коричневыми

головкой и кончиками крыльев - боязливо переминалась с лапы на лапу, то подходя

к краю перил и заглядывая вниз, то быстро отпрыгивая назад.

         - Не бойся, просто расправь крылья. Остальное произойдет само. - Тихий

и  в то же время отчетливо слышимый голос действовал успокаивающе.  Серебристый

сокол, не переставая кружить, спустился ниже и теперь то приближался к балкону,

почти задевая его,  то вновь отдалялся,  чтобы несколько мгновений спустя снова

вернуться.

         - Я никогда не летала, Шиннара. Я не знаю как...

         - Не бойся, - снова повторил тот же голос. - Это самое главное.

         Белый  сокол осторожно развел крылья в  стороны и  чуть  склонил набок

голову, но все еще не решался сделать последний шаг, отделяющий его от бездны.

         - Ронна,   скорее!   -  неожиданно  резко  выкрикнул  Шиннара.  Птица,

вздрогнув, взмахнула крыльями и сильно оттолкнулась лапами от перил. Послышался

испуганный  вскрик,   который  почти   сразу   сменился  восторженным  и   чуть

сдерживаемым смехом.  Сокол несколько раз изящно и вместе с тем неуклюже описал

несколько кругов, пока взмахи его крыльев не обрели уверенность.

         - Шиннара,  это потрясающе!  - воскликнула Ронна, и в ее голосе звучал

неподдельный восторг.  -  Это  так  красиво,  я  никогда  не  испытывала ничего

подобного. Я так всем вам завидую...

         - Облетика замок,  сестренка,  - весело крикнул Шаур. - Посмотрим, что

ты тогда скажешь.

         Ронна  не  заставила  просить  себя  дважды.  Поднявшись  повыше,  она

принялась  кружить  над  самым  высоким  шпилем,  постепенно  увеличивая радиус

полета.  От былой неуверенности и неуклюжести не осталось и следа:  Ронна будто

бы провела в обличье птицы всю жизнь.

         Шиннара и  Шаур терпеливо ждали,  пока она  насладится открывающимся с

высоты видом. Никто из них не торопил сестру, позволяя ей в полной мере оценить

те возможности, которые подарили ей брат и отец, ведь без них она никогда бы не

осмелилась взмыть в небо.

         - Как тебе мой подарок,  Ронна?  -  крикнул Шиннара, когда белый сокол

наконец приблизился к ним.

         - Я никогда не забуду этого, - призналась она и рассмеялась.

         Не произнеся больше ни слова,  Шиннара заложил плавный вираж и понесся

в  сторону небольшой рощицы,  одиноко стоящей посреди бескрайнего поля.  За ним

последовал Шаур,  и  лишь  Ронна  слегка  замешкалась,  однако  быстро  нагнала

братьев:  те  нарочно придерживали быстроту своего полета.  Шиннара старался не

упускать сестру из  виду,  он  хоть и  не сомневался в  ее способностях,  но не

переставал беспокоиться: все-таки она летала впервые.

         Солнце уже катилось к  горизонту,  но  никого это особо не беспокоило:

ночная охота была  гораздо интереснее,  чем  дневная.  Именно поэтому Шиннара и

отправился в  полет во второй половине дня,  решив задержаться до утра.  За это

время вполне можно было  выследить какое-нибудь животное и  вдоволь натешиться,

гоняя его по полю и не давая скрыться.  Если попадался выносливый зверь,  охоту

можно было растянуть и  на сутки,  и даже на двое:  совсем не обязательно сразу

разделаться с  жертвой -  пропадает весь интерес.  Конечно,  Шиннара сегодня не

намеревался проделывать это  -  времени  у  них  было  только  на  быструю,  но

интересную ловлю. А для начала нужно было выследить зверя.

         Как ни странно,  но в этот раз отличился Шаур.  Мальчишка был искренне

доволен собой и торжествовал,  не скрывая охвативших его чувств. Еще бы, раньше

он никогда первым не находил подходящую жертву -  это была привилегия взрослых.

Шаур даже подозревал, что брат втайне позавидовал ему.

         Нынешней жертвой оказался молодой заяц.  Темно-серая,  будто  грязная,

шерстка покрывала его  тельце,  белыми были  только пятно  вокруг глаза да  еще

кончик хвоста.  Угрозу он  заметил не сразу.  Шиннара,  Ронна и  Шаур некоторое

время покружили высоко над ним,  решая, как следует поступить. Белому соколу не

терпелось  начать  поскорее,  однако  серебристый  внушил,  что  торопиться  не

следует,  для начала нужно хорошенько осмотреть местность.  Не мешало выяснить,

есть ли  поблизости еще  зверье:  один-единственный заяц -  это  еще  далеко не

полноценное развлечение. Вот если бы их было пять...

         - Шиннара!

         Серебристый  сокол  услышал  полный  азарта  крик  и,  завершив  круг,

поглядел на то, что происходит.

         Шаур,  сложив крылья, камнем летел вниз, с каждым мгновением падая все

быстрее и  быстрее.  Заяц наконец-то заметил угрозу и  резко сорвался с  места,

стремясь  как  можно  скорее  покинуть открытое место.  Шиннара  раздосадованно

выругался про себя.  Кто просил его начинать травлю?  Ведь Ронне даже не успели

толком объяснить,  что и  как следует делать во время охоты.  Она знала об этом

лишь с чужих слов,  из рассказов отца и братьев,  но то были лишь полные эмоций

беседы и обсуждения,  на самом же деле охота -  это не только развлечение, но и

определенный риск и  даже труд.  В соколиной охоте много премудростей,  которые

трудно освоить за один раз.

         - Остановись!  -  успел  крикнуть Шиннара сорвавшейся было  за  братом

Ронне.  Как  ни  странно,  но  послушалась она почти мгновенно,  хотя Шиннара и

приготовился окликнуть сестру еще раз.

         - Не торопись, - произнес серебристый сокол, приблизившись к сестре. -

Я понимаю твое нетерпение,  но ты знаешь еще далеко не все.  Для начала,  прошу

тебя, взгляни, как будет охотиться Шаур. Помни, что ты обещала слушаться.

         Ронна как-то  странно дернула головой,  что заставило Шиннару неслышно

посмеяться,  -  по-видимому,  сестра  просто забыла,  что  находится в  обличье

сокола,  так что кивок у нее получился презабавный.  Белый сокол вновь поднялся

повыше и принялся описывать широкие круги над полем, не упуская из виду зайца и

черной молнией преследующего его Шаура.  Тот уже почти нагнал зверька и  теперь

примерялся, чтобы поддеть его и заставить бежать в другую сторону. Шауру вполне

по   силам  было  справиться  самому,   и   Шиннара  также  решил  понаблюдать,

одновременно давая сестре необходимые пояснения.  Весь секрет заключался в том,

чтобы не поранить петляющего по полю зайца. Тогда он быстро выбился бы из сил и

тем самым испортил удовольствие от охоты.

         Шаур наконец-то  завис над зверьком и  в  тот самый миг,  когда жертва

собиралась резко свернуть,  уходя в сторону, рванулся вниз, ударив зайца грудью

и лапами.  Тот перекувыркнулся через голову,  но почти тут же вновь оказался на

всех  четырех.  Шаур  на  несколько секунд позволил зайцу бежать так,  как  ему

вздумается,  а  затем  снова  беспощадно  спикировал  на  зверька  и  осторожно

подхватив того когтями,  приподнял в  воздух и  бросил обратно в  траву.  Прием

удался безукоризненно - когти черного сокола даже не оцарапали жертву.

         - Я все поняла, брат.

         Ронне не  терпелось побыстрее самой включиться в  охоту,  хотя Шиннара

объяснил ей  едва ли  половину того,  что нужно знать при травле зверя.  Однако

Шиннара почти тут же  вспомнил что это единственная охота Ронны,  да к  тому же

ничего опасного в  ловле  зайца  не  отыщешь при  всем  желании,  а  потому дал

согласие. Пусть сестрица потешится, сегодня можно.

         Но  за миг до того,  как Ронна должна была мотнуться в  сторону зайца,

острый глаз Шиннары заметил чуть в стороне,  совсем рядом с рощицей, еще одного

зверька.  Тот скакал сквозь густую траву,  стараясь как можно быстрее оказаться

под защитой деревьев. Прикинув, Шиннара понял, что они успеют перехватить этого

зайца до того, как он окажется в безопасности.

         - Оттирай  его  от  рощи!  -  крикнул Шиннара сестре  и  первым  начал

снижаться,  с каждым мигом приближаясь к зверьку. Ронна сориентировалась быстро

и  почти тут же опередила брата.  Правда,  тот сознательно пропустил ее,  чтобы

взглянуть,  как сестра станет действовать в сложившейся ситуации,  да и следить

за ней сзади было гораздо удобнее,  -  все-таки у птиц нет глаз на хвосте.  Сам

Шиннара решил пока не принимать участия в  травле:  впереди было еще достаточно

времени, чтобы вдоволь позабавиться игрой с жертвой.

         Ронна действовала на удивление грамотно,  чем сильно порадовала брата.

Быстро снизившись,  она пронеслась над самой травой, почти касаясь ее лапами, а

затем  по  широкой  дуге  обошла  улепетывающего зайца.  Тому  до  спасительных

деревьев оставались уже  считанные метры,  когда  Ронна набросилась на  него  и

несколькими  сильными  ударами  лап  и  крыльев  заставила  его  развернуться и

помчаться в противоположную сторону.

         - Полегче, полегче... - бормотал Шиннара, с высоты следя за действиями

сестры.  -  Не  стоит так  наседать,  дай ему на  какое-то  время почувствовать

свободу.

         Разумеется, Ронна не могла слышать брата, а тот в свою очередь пока не

намеревался вмешиваться,  позволяя ей делать все так,  как вздумается.  В конце

концов,  получалось у нее не так уж и плохо. Обезумевший от страха заяц метался

то влево,  то вправо, стараясь уйти от преследования, однако Ронна не отпускала

его от себя,  периодически заставляя зверька менять направление бега.  Один раз

она даже попыталась повторить прием Шаура и подхватила зайца когтями,  но здесь

сказалось отсутствие опыта: жертва вырвалась почти мгновенно, получив несколько

не слишком глубоких,  но все же чувствительных царапин, идущих через всю спину.

Шиннаре стало ясно,  что этот поединок закончится быстро,  - Ронна еще не умела

растягивать удовольствие,  да  и  выносливости на  долгую охоту у  нее могло не

хватить.

         Солнце меж тем уже стало садиться за горизонт, но света еще хватало, и

окружающее пространство было как на  ладони.  Ронна старалась не  гнать зайца в

сторону солнца,  чтобы то  не слепило глаза.  Шиннара также избегал смотреть на

светило,  а  потому далеко не  сразу заметил,  что  с  его стороны стремительно

приближается быстро  растущая темная  точка.  Когда  же  Шиннара увидел ее,  то

сначала решил,  что это возвращается Шаур: серебристому соколу даже не пришло в

голову,  что его брат никогда не завершил бы охоту столь быстро.  Только потом,

когда большая черная птица,  почти втрое превосходящая своими размерами сокола,

начала  снижаться,  стремительно  приближаясь  к  разгоряченной азартом  погони

Ронне, не замечающей ничего вокруг, Шиннара понял, что происходит.

         - Сестра!  -  завопил  он,  бросаясь  вниз,  наперерез огромному орлу,

решившему отнять у Ронны добычу.  Шиннара падал,  не переставая кричать и звать

сестру,  понимая,  что та не услышит его,  всецело поглощенная погоней. Понимая

что он уже не успеет...

         - Сестра!!!

         Вечерний воздух  прорезал громкий жалобный писк,  полный безграничного

ужаса.  Ширококрылый орел смял белого сокола,  будто бы  и  не  заметив его,  а

затем,  подхватив не успевшего уйти далеко зайца,  резко взмыл в  небо,  крепко

держа в  когтях окровавленную добычу.  Но  Шиннара уже не смотрел на него,  его

взгляд приковало к себе маленькое белое тельце,  почти утонувшее в позолоченной

закатом траве...

         Еще над землей утратив облик сокола,  Шиннара ударился о  землю и,  не

обращая внимания на боль в  ушибленном при падении плече,  спотыкаясь побежал к

сестре.  На  несколько мгновений он потерял ее из виду,  а  когда вновь увидел,

сокол  уже  исчез.  Вместо  него  на  земле  лежала Ронна,  раскинув в  стороны

неестественно скрюченные руки и  подогнув ноги.  Грудь и  бок ее пересекали три

глубокие  кровавые борозды,  уходящие под  лопатку.  Светлые  изодранные одежды

девушки быстро темнели,  напитываясь теплой липкой влагой.  Шиннара упал  перед

ней  на   колени  и,   осторожно  приподняв  голову  Ронны,   принялся  гладить

растрепавшиеся мягкие  волосы,  шепча  что-то  не  слышное никому,  кроме  него

самого. Он все еще не мог поверить, что его сестра мертва, это казалось слишком

нелепым,  чтобы быть правдой.  Шиннара не  замечал,  что слезы проложили на его

щеках  пару  длинных  блестящих дорожек.  Он  не  заметил  и  того,  как  рядом

приземлился Шаур,  приняв свое истинное обличье и  подбежав к склонившемуся над

Ронной  брату.  Шиннара не  замечал вообще ничего,  кроме  лежащего подле  него

хрупкого тела сестры.

         Шаур,  вскрикнув,  прикоснулся к щеке Ронны, все еще хранящей тепло, а

затем,  крепко  зажмурившись,  раскинул руки  и,  обернувшись соколом,  взлетел

вверх. Полет его все убыстрялся, взмахи крыльев становились яростнее и резче.

         Если бы Шиннара взглянул на брата,  то понял бы, что тот летел в ту же

сторону, где несколько минут назад исчез черный орел.

        

         * * *

         Он медленно брел по вымощенной яшмовыми плитами дороге, держа на руках

Ронну.  Голова  ее  безжизненно болталась,  откинувшись назад,  но  Шиннара  не

смотрел на сестру.  Он уперся опустевшим холодным взглядом в стены вырастающего

впереди замка, механически переставляя ноги.

         Чуть позади,  склонив голову, брел Шаур. Он сильно хромал, придерживая

одной  рукой  другую.   Плечо  его   перечеркнула  широкая  царапина,   кое-как

перевязанная наполовину сползшим платком.  Но в раненой руке была крепко зажата

оторванная орлиная голова, покрытая мятыми и взъерошенными перьями.

         - Брось,  -  глухо произнес Шиннара, не оборачиваясь, однако Шаур лишь

коротко мотнул головой.  Больше он  не  услышал от  брата ни слова.  Мальчишка,

слишком быстро ставший взрослым.

         Шиннара не  мог сказать,  когда он добрался домой.  В  памяти остались

лишь хоровод лиц да безутешные крики матери.  Он долго не желал отдавать Ронну,

а  когда у  него все же отняли сестру,  Шиннара сел на землю и,  спрятав лицо в

ладонях, зарыдал.

         Его оставили один на  один с  ночью,  давно накрывшей замок.  Где-то в

окнах горели огни,  слышались заглушаемые стенами голоса, но все это - будто бы

в другой жизни, в другом мире. И мир этот умер. Ему было неведомо, как долго он

просидел под открытым небом, а в ушах Шиннары стоял предсмертный крик Ронны.

         - Встань!  -  Злой и  холодный голос нарушил тишину.  Шиннара медленно

поднял глаза и  встретился взглядом с остановившимся в нескольких шагах от него

отцом.  Тот держал в  руке тускло горящую лампу,  света которой хватало лишь на

то, чтобы выхватить из мрака его лицо.

         Шиннара поднялся,  но  не  сделал попытки приблизиться.  Очень  долгое

время  они  смотрели  друг  на  друга  и  молчали.   В  глазах  одного  застыла

безграничная ненависть,  а  у  другого  -  всего  лишь  усталость.  Усталость и

какая-то нелепая обида.

         - Ты отвечал за нее,  - гневно выкрикнул Карэф. - Ты должен был глаз с

нее не спускать! Как посмел ты допустить ее гибель? Она на твоей совести!

         - Ты  не прав,  отец,  -  раздался за спиной тихий,  но в  то же время

жесткий голос,  заставивший Карэфа резко обернуться.  Миг спустя на  свет вышел

Шаур. Он был все еще бледен, но чисто вымыт и перевязан.

         - Шиннара не повинен в смерти Ронны.

         - Как ты  смеешь?!  -  задохнулся от  гнева отец,  но  Шаур не дал ему

договорить.

         - Шиннара не виноват...  Или,  может быть, виноват, но не так, как это

считаешь ты.  Никто из нас не знал, что в охотничьих угодьях появился орел. Как

он мог спасти сестру, не ведая об угрозе? Я узнавал у слуг: орла доставили сюда

по твоему приказу. Захотелось поохотиться, отец? Так?

         - Заткнись,  щенок! - зарычал Карэф, отвешивая Шауру звонкую пощечину.

Голова  мальчишки дернулась,  но  он  упрямо поднял глаза  и,  сдерживая слезы,

произнес, плохо скрывая презрение:

         - Шиннара не виноват. А моя сестра - на твоей совести, отец.

         - Во-он!  -  Карэф уже не сдерживался и вновь замахнулся,  намереваясь

ударить Шаура еще раз,  но тот неожиданно отвел его руку и,  не дожидаясь, пока

отец придет в себя от подобной наглости, быстро исчез в темноте.

         - Маленький ублюдок... - тяжело дыша, пробормотал Карэф и повернулся к

Шиннаре,  ставшему  молчаливым  свидетелем  этого  короткого  и  полного  злобы

разговора.

         - Это правда,  отец? - тихо спросил Шиннара. - Это и вправду была твоя

птица?

         - Не смей называть меня отцом,  - с прежней злостью ответил Карэф. - С

этого момента ты мне не сын.

         - Это была твоя птица?  - словно не слыша слов отца, повторил Шиннара.

Карэф,  стиснув кулаки,  шагнул вперед,  но, наткнувшись на пустой взгляд сына,

замер.

         - Моя,  - вымолвил наконец он. - Но это не имеет никакого значения. На

время охоты ты взял ответственность за свою сестру -  тебе и  отвечать за нее в

полной мере.

         Шиннара не  ответил,  продолжая все тем же пугающе пустым и  тоскливым

взором смотреть на  отца.  Это  немного охладило гнев  Карэфа,  но  все  же  не

настолько, чтобы тот простил Шиннару.

         - Ты мне больше не сын,  - еще раз отчетливо произнес он. - Из-за тебя

погибла моя старшая дочь,  и я не прощу тебе этого никогда.  Я требую, чтобы ты

завтра же  убрался отсюда,  чтобы нога твоя больше не  ступала на Изнанку Мира!

Иди куда хочешь,  теперь мне нет до тебя дела.  До сегодняшнего дня ты был моим

наследником... Так вот, ты не получишь короны, ты не достоин ее.

         - Старый  подонок!  -  вдруг  громко  крикнул Шиннара,  разом  утратив

сдержанность.  -  Плевать я хотел на твой поганый трон! Моя сестра мертва, а ты

говоришь мне о  каком-то  паршивом престолонаследии.  Я  отрекаюсь от родства с

тобой, я не желаю иметь ничего общего с таким негодяем, как ты, думающим лишь о

себе  и  своих  амбициях.  Ты  никогда не  умел  признавать ошибок,  ты  всегда

стремился найти виноватого! Да, я не смог уберечь Ронну, но я, по крайней мере,

не боюсь признаться в этом ни окружающим, ни тем более самому себе!

         Сказав это,  Шиннара резко  развернулся и  твердым шагом  направился к

воротам. Карэф провожал его гневно сверкающими глазами.

         - Не вздумай появиться на похоронах! Ты никто!

         Шиннара,  чуть  повернув голову,  на  мгновение замер,  а  затем  тихо

произнес:

         - Я приду, я ее брат. И клянусь, у меня будет свое королевство.

         Но Карэф не услышал этого.

        

         Со  дня  ухода с  Изнанки Мира прошло уже  пятьдесят лет,  но  это  не

заглушило ни боли, ни гнева, ни обиды на того, кого он когда-то считал отцом...

         Теперь Паррот добился своего,  но то,  к  чему он шел столько лет,  не

слишком-то  радовало.  Казначей прекрасно понимал,  какая  ситуация сложилась в

Мэсфальде:  в  лучшем случае ему осталось восседать на троне несколько месяцев,

если только не произойдет чуда и  золониане не остановят свой натиск.  И все же

Паррот выполнил обещание, данное когда-то - полвека назад - отцу.

         - Теперь и у меня есть свое королевство,  - прошептал он, - но никогда

не будет сестры.

         Казначей мог бы занять трон Мэсфальда много раньше, но не хотел, чтобы

этим  целям  послужила смерть Дагмара.  Этого  человека Паррот искренне уважал,

хотя  тот  и  был  всего лишь смертным.  Узнав,  что  Советник Маттео замышляет

переворот,  казначей поначалу собирался сообщить об  этом королю,  но  не смог,

иначе  он  рисковал никогда не  надеть  корону.  Такое  решение далось  Парроту

нелегко, но иначе поступить он не мог.

         Казначей взглянул на  распростертое перед ним  тело -  его собственное

тело, к которому он успел привыкнуть за столько лет. Паррот ухмыльнулся. Что он

скажет страже,  когда приведет ее к телу? Что тот хотел его убить, но не смог и

погиб сам?  Да,  наверное,  так и следует все объяснить.  А сомневающиеся пусть

остаются наедине со своими мыслями.

         Паррот  поднялся  и,   не   бросив  прощального  взгляда  на  мертвого

Советника,  медленно побрел к  выходу.  С каждым мигом шаги его становились все

тверже и, энергичней, набирали силу.

         Из библиотеки вышел уже не казначей, а Советник Маттео.

        

        

         Глава 10

         НЕ ИМЕЮЩИЙ БУДУЩЕГО

        

         Все  получилось слишком просто,  Паррот  не  ожидал  ничего подобного.

Увидев тело мертвого казначея,  стражники даже не удивились,  а  восприняли это

как должное.

         Однако теперь, оказавшись на вожделенном троне, Паррот растерялся. Да,

он добился того,  к  чему шел столько лет,  но для чего?  Правление Мэсфальдом,

став  реальностью,  потеряло прежнюю  притягательность,  хотя  Паррот  все-таки

считал,  что не зря взял в  свои руки бразды правления.  Он постоянно следил за

ситуацией в  городе и на границе,  знал все,  что происходит,  и каковы причины

всего этого. Паррот был в курсе дел своего предшественника и потому считал, что

не допустит тех же ошибок.  Маттео думал, что город обречен, и был, в общем-то,

недалек от  истины,  однако при  большом желании и  удаче  Мэсфальд можно  было

спасти.  Паррот старался не  переоценивать своих сил  и  заранее готовил себя к

худшему исходу.

         Для  начала  нужно  было  заставить  воинов  поверить  в   собственные

возможности: потенциал у армии Мэсфальда был все же немалый. Да, люди устали от

частых войн. Да, солдатам уже опротивел один вид оружия - им надоело сражаться.

Многие готовы сдаться,  лишь бы больше не проливать крови и вернуться домой. Но

золониане не самый сильный противник, с ними вполне можно сладить, стоит только

людям почувствовать,  что это возможно. А для этого нужно поднять моральный дух

воинов,  чем Паррот и собирался заняться незамедлительно. Правда, он еще толком

не  представлял,  что нужно сделать для этого,  но  не  отчаивался,  -  было бы

желание, а остальное придет само собой.

         Паррот знал, что далеко не последнюю роль играют зажигательные речи, а

уж на них он был мастак,  и почти не сомневался,  что сможет достойно выступить

перед войском.  Ну а потом можно наобещать с три короба, даже заранее зная, что

невозможно будет выполнить и  половины.  Победа,  если ее  удастся добиться все

спишет.

         Но прежде всего требовалось разобраться с внутренними делами.  Парроту

не хотелось покидать дворец, не решив проблемы, касающейся богоравного ребенка,

- это  тревожило бывшего  казначея куда  больше  всего  остального.  Между  тем

женщина  с  младенцем исчезла.  Паррот  лично  осмотрел все  помещения,  но  не

обнаружил  и  следа  присутствия  богоравного.  Это  наводило  на  определенные

размышления,  и  притом  далеко  не  радужные.  Однако  Паррот сомневался,  что

Советник  исполнил свою  угрозу  и  умертвил младенца.  Значит,  и  ребенок,  и

кормилица все-таки живы, но тогда где их искать? Паррот знал наверняка, что они

не покидали города,  да и спрятать их за пределами дворца Маттео не решился бы,

понимая всю ценность и опасность богоравного.  По всему выходило,  что младенец

все еще во дворце. Но где именно?

         Стук в дверь застал его врасплох.  С тех пор, как Паррот превратился в

Советника,  его слишком часто донимали разговорами,  отвертеться от  которых не

было никакой возможности.

         - Войди! - недовольно крикнул Паррот, удивляясь, как быстро он перенял

манеру Маттео.

         Дверь открылась,  и  на  пороге появилось двое воинов.  Один остался у

входа, а другой подошел и чуть почтительно склонил голову.

         - У нас проблема,  - коротко произнес он. - Собаки раскопали могилу, и

нищие поснимали с  трупов  одежду.  Им-то плевать,  кто носил ее раньше,  а вот

городская  стража  обратила  внимание  на  нашивки,  характерные для  дворцовых

воинов.  В общем, сейчас выясняется, чьи тела в этой могиле. Если не замять это

дело, могут всплыть очень неприятные подробности. Хорошо, что ребенка мы зарыли

в другом месте...

         - Идиоты!  -  взревел Паррот, тщательно имитируя гнев, а на самом деле

лихорадочно размышляя. Воины принимали его за Маттео и говорили о чем-то таком,

что должно было быть известно Советнику,  но  о  чем не  знал казначей.  Однако

упоминание о  ребенке болезненно ударило по нервам:  неужели Маттео все же убил

его?

         - Надо что-то делать, - тихо сказал воин. - Мы можем взять все на себя

и  сделать так,  что уже через неделю никто ни  о  чем не  вспомнит,  но  нужны

деньги.

         Много денег.

         - Идиоты!  -  вновь повторил Паррот, но уже тише. - Интересно, если бы

мне  потребовалось спрятать  труп  кого-нибудь  из  королевской четы,  подобное

повторилось бы или вы проявили бы большую осторожность?

         - Хвала богам,  нам этого делать не пришлось, - последовал ответ. - Да

и зачем? Король бежал, королева мертва, а ребенка вы сами убить не позволите...

Не зря же вы перевели его поближе к себе.

         У  Паррота  отлегло  от  сердца.  Выходит,  богоравный  жив,  а  воины

похоронили кого-то  другого.  Скорее всего это был ребенок кормилицы.  Но зачем

Маттео понадобилось убивать сына кормилицы?  Казначей не видел в  этом никакого

смысла.  Если  бы  Советник умертвил женщину,  это  еще  можно было  бы  как-то

объяснить, но...

         Паррот поморщился:  что-то не сходилось, что-то он упустил из виду, но

что  именно,   понять  был  не  в  силах.  Решив  обдумать  ситуацию  позже,  в

одиночестве,  он быстрым шагом подошел к столу и резким движением выдвинул один

из  ящиков.  Запустив в  него руку,  Паррот вытащил из  дальнего угла увесистый

бархатный кошель с  вышитым на нем гербом Мэсфальда и через всю комнату швырнул

его  стоящему ближе воину.  Тот  с  легкостью поймал его  и,  даже не  заглянув

внутрь, спрятал за пазуху. Паррот знал, что в кошельке было гораздо больше, чем

могло  понадобиться этим  двоим,  но  не  стал  мелочиться.  Воины  должны были

получить кое-что за  работу,  хотя,  наверное,  и  следовало бы  наказать их за

допущенную небрежность.

         - Вон,  - коротко приказал Паррот, кивнув на Дверь. Воины не заставили

повторять дважды и,  поклонившись,  удалились. Из короткого разговора с воинами

он  уяснил для себя одно:  богоравный должен быть жив,  равно как и  кормилица,

однако где их искать -  так и оставалось пока загадкой.  Оба воина считали, что

Маттео переселил женщину с королевским сыном в другое место.

         Все  это  было  слишком странным,  чтобы  сразу  все  уяснить;  Паррот

опустился в кресло и откинулся на спинку,  забросив ноги на стол. У него как-то

сразу испортилось настроение.

        

         Он  шел по коридору быстрыми шагами,  с  каждой секундой приближаясь к

выходу из  дворца.  Он  провел здесь  слишком долгое время и  хотел отдохнуть и

развлечься.  После того как  ему пришлось исполнить приказ Главного Советника и

пристрелить мага Халиока у  него не было ни единой свободной минуты,  и  теперь

хотелось наверстать упущенное.  Маттео оплатил убийство довольно щедро.  Он еще

толком не знал, чем займется, но не сомневался, что потратит время не зря.

         Вокруг было людно,  и многие куда-то спешили,  однако воину не было до

окружающих никакого дела.

         - Эй!  -  Тихий шепот раздался совсем рядом,  и  от  этого шепота воин

вздрогнул и  медленно повернулся,  столкнувшись нос к  носу с  высокой туманной

фигурой.  Люди же  проходили мимо,  ничего не замечая и  с  удивлением глядя на

пялящегося  в   пустое  пространство  воина  с   сердитым  и   в  то  же  время

обескураженным выражением на лице.

         - Что тебе нужно от  меня?  -  наконец спросил воин,  не  сводя глаз с

клубящегося тумана,  переливающегося разными цветами совсем рядом с ним.  - Кто

ты такой?

         - Когда-то меня звали Халиоком, - вымолвил призрак. - Так-то, Салзар.

         - Маг? - недоверчиво произнес воин. - Но ты... мертв?

         - Конечно,  -  пожал плечами призрак. - Неужели могло быть иначе, если

ты лично убил меня?

         - Мне заплатили за это, - ответил Салзар.

         - И  как  такой  выродок смог  дослужиться до  сотника?  -  совершенно

искренне недоумевая,  вымолвил маг.  -  Ты убийца,  а такие,  как ты,  не живут

долго.

         - Будем считать,  что мне повезло, - криво улыбнулся Салзар. - Так что

же ты все-таки хочешь, маг.

         - Мне нужен убийца,- четко ответил маг.

         - И ты думаешь,  что сможешь договориться со мной?  Ты идиот,  маг,  и

всегда был им. Ты мертв, маг, и этим всe сказано!                            

         Галзар  отвернулся и  попытался обойти  призрака,  давая  понять,  что

считает разговор оконченным.  Однако  Халиок был  иного  мнения.  Маг  даже  не

сдвинулся с места.

         - Ты  никуда не  пойдешь!  -  возопил Халиок.  Подплыв к  Салзару,  он

выбросил вперед руку  и  схватил воина  за  горло.  Воин  захрипел и  попытался

оторвать мага  от  себя,  но  не  смог даже дотронуться до  него.  Руки Салзара

беспрепятственно проходили сквозь продолжающие сжиматься пальцы Халиока.

         - Чего ты хочешь от меня?  Кого я  должен убить?  -  Салзар смирился с

тем,  что  ему  придется подчиниться магу,  поскольку противиться не  было сил:

Халиок и после смерти остался могущественным,  а возможно,  стал даже еще более

сильным, чем раньше.

         - Женщина с  королевским сыном в  данный момент находятся в катакомбах

под дворцом. Я помогу тебе найти их, а ты сделаешь свое дело. И мы разойдемся -

при условии, что ты не станешь трепать языком о встрече со мной.

         - Почему я  должен убить  этого ребенка,  а  сам  ты  не  хочешь этого

сделать?

         - Дурак.  -  Фигура Халиока начала медленно таять,  делаясь размытой и

прозрачной, съеживаясь в маленькое облачко. - Мы отправляемся немедленно.

         После  этого облачко тумана,  уже  достигшее размеров большого яблока,

вдруг резко сорвалось со своего места и  ударило Салзара в грудь.  Руки Салзара

сами собой потянулись к  груди,  пальцы скрючились и принялись царапать одежду,

словно пытаясь вырвать изнутри пробравшегося в чужое тело мага.

         - Успокойся,  -  где-то  под  черепом услышал Салзар  скребущий голос,

заставляющий ныть зубы. - Я покажу тебе путь, ты только подчиняйся.

         Салзар развернулся и отправился обратно по коридорам дворца.  Никто не

обратил на него ровно никакого внимания.

         После непродолжительных плутаний по залам и коридорам воин спустился в

полуподвальный этаж, занимаемый слугами, а затем, не задерживаясь, еще ниже, на

верхний уровень подземных галерей.  Единственный открытый этаж  подземелий,  по

которому торопливо шел  Салзар,  был  пуст  и  темен.  Здесь  пахло  сыростью и

подгнившим деревом.  Перед  спуском сюда  воин  хотел  снять со  стены один  из

факелов, но призрак посоветовал не делать этого. Впрочем, Салзар понял все, как

только  сделал  несколько шагов  во  мраке.  В  глазах началась несильная резь,

которая  почти  тотчас  же  прекратилась,   а   окружающее  пространство  разом

наполнилось призрачным белесым светом. Нельзя сказать чтобы стало очень светло,

но Салзар видел довольно отчетливо на расстоянии в несколько шагов.

         Коридоры  подземелья оказались изрядно  запутанными.  Однако  маг  вел

воина не задумываясь,  словно бы зная,  куда следует идти.  Салзар шел довольно

долго, пока впереди не показалась стена, на которой явственно выделялся широкий

контур  большой  арки.   Несомненно,   когда-то  это  был  проход,   но  теперь

пространство под  аркой было заложено плотно пригнанными камнями,  скрепленными

раствором.  Салзар остановился и  начал осматриваться.  Он не мог понять,  чего

хочет маг.

         - Взгляни наверх,  -  прозвучал голос  мага.  Голова воина сама  собой

поднялась,  а взгляд уперся в стык камней,  образующих арку, и кладки. На самом

верху смутно виднелась небольшая щель шириной примерно в  половину локтя и чуть

большей длины.  Снизу было  непонятно,  сквозная она  или  же  все  это  только

видимость пустого пространства,  но Халиок разом разрешил все сомнения Салзара,

сказав лишь одно:

         - Полезай.

         - Ты рехнулся, маг? - скривился воин, не отрывая взгляда от щели. - Да

туда пролезет разве что моя голова, неужели ты этого не понимаешь?

         - Полезай,  -  вновь повторил призрак,  но уже настойчивее,  и  Салзар

ощутил нарастающее давление в висках.  -  Тебя не должно беспокоить то,  как ты

пролезешь в дыру, оставь это мне.

         Вполголоса выругавшись,  Салзар,  глубоко вздохнув, подошел вплотную к

стене  и,  примерившись,  ухватился руками  за  выступающий из  кладки  камень.

Уцепившись покрепче,  воин  рывком подтянул тело и  точно попал носами сапог на

другой  камень,  находящийся в  полуметре от  пола.  Выступы  были  не  слишком

большими,  но  позволяли удерживаться на кладке.  Раньше Салзару не приходилось

лазить по стенам, однако получалось это у него на удивление неплохо. Добравшись

до  половины  кладки,  воин  решил  передохнуть и  дать  успокоиться ободранным

пальцам.  Почти в этот же самый момент он ощутил,  как заломило мышцы, а скелет

будто налился свинцом.  Держаться на стене стало невероятно тяжело, и Салзар от

неожиданности едва не сорвался вниз.

         - Маг!  Что  ты  делаешь?!  -  возопил воин и  почувствовал,  как тело

начинает расплываться, становиться податливым, словно горячий воск. Руки и ноги

почти перестали слушаться,  сделались вялыми и  гибкими,  но все еще продолжали

крепко удерживаться на камнях. Салзар ощутил, как одежда становится велика ему,

как она мешком повисает на плечах, а тело его с каждым мигом становится все уже

и костистее.  Между локтями и кистями рук появились дополнительные суставы -  и

это немедленно отозвалось острой болью.  Сами руки несколько укоротились, равно

как и ноги.  Ребра будто бы вросли в живот, голова вытянулась, приобретая форму

стручка перца.

         - Халиок, я убью тебя! - не переставал вопить Салзар. Он не мог видеть

себя со стороны, но каждой клеточкой своего тела чувствовал, как превращается в

нечто омерзительное,  в жуткий гибрид ящерицы и человека.  Кожа прямо на глазах

становилась грубее и  вокруг суставов покрывалась толстыми чешуйками.  Туловище

стало еще тоньше - теперь в нем осталась едва ли треть от прежнего воина.

         Салзар не заметил,  когда закончилось превращение,  но спустя какое-то

время он вновь стал ощущать себя.

         - Что ты наделал?! -заорал Салзар, сглотнув застрявший в горле комок.

         - Перестань кричать, - холодно ответил маг. - Я всего лишь слепил тебя

так,  как  это  было нужно мне,  иначе ты  не  пролез бы  в  щель.  Как  только

переберешься на ту сторону, я превращу тебя обратно в человека...

         Воин стиснул зубы и  промолчал -  ему  не  хотелось иступать в  спор с

Халиоком. Не произнеся в ответ ни олова, Салзар напрягся и продолжил взбираться

по стене,  решив побыстрее перебраться в  замурованные помещения и  там обрести

свой истинный облик.

         После  преображения ползти по  камням стало гораздо легче.  Когти сами

собой находили даже мелкие трещинки,  подвижное тело словно прилипало к  кладке

Не прошло и нескольких секунд, как Салзар оказался наверху и замер перед щелью.

Похоже,   это   действительно  было   сквозное   отверстие:   сохранившиеся  на

деформированной голове волосы слабо шевелились,  стало быть, воздух проходил из

одного помещения в другое.

         Раньше Салзар ни за что бы не протиснулся в подобную щель, но, обладая

новым  телом,  сделал  это  без  особого  труда.  Толстая кожа  предохраняла от

шершавых и  острых камней.  Роговые чешуйки и  пластины на  суставах делали эти

места  и  вовсе  неуязвимыми.  Салзар скользил в  щели,  словно самая настоящая

ящерица,  даже не  задумываясь над  тем,  как  и  что следует делать.  Так воин

преодолел почти  три  метра,  когда  наконец голова его,  вся  покрытая грязью,

плесенью и паутиной,  высунулась наружу,  в пустое пространство.  Салзар замер,

оглядываясь и  прикидывая,  как лучше спуститься.  В  этом месте завал составил

крутую горку из булыжников,  земли и раствора. Воин свесился в дыру и скользнул

вниз,  почти тут же дотянувшись до камней завала.  Выбравшись полностью, Салзар

начал осторожно спускаться, стремясь поскорее очутиться на гладком полу. Только

минутой позже воин понял,  что оказался на  площадке лестницы,  уходящей вниз и

чуть влево. Добравшись до ступенек, он опустился на гладко обработанные плиты.

         - Почему ты  остановился?  -  требовательно поинтересовался Халиок,  и

Салзар различил в его голосе плохо скрываемые нотки нетерпения.

         - Я не двинусь с места, пока ты не сделаешь меня таким, каким я был до

вмешательства твоего  поганого волшебства,  -  грубо  отрезал воин,  принявшись

поправлять одежду.  Каким-то  чудом она удержалась на  его несуразном теле даже

после того,  как он миновал лаз,  - Салзар лишился только сапог, которые мешали

ему ползти.  Штаны болтались на  щиколотках и  норовили вот-вот слететь совсем.

Халиок будто бы  прочел мысли воина и  усмехнулся,  однако ничего не сказал,  а

ответил прямо на заданный Салзаром вопрос:

         - Не советую настаивать. Не забудь, что тебе еще выбираться обратно.

         - Не нужно хитрить,  маг,  -  сердито произнес Салзар.- Заклятия - это

твоя епархия,  и  не  пытайся меня убедить,  что  тебе будет трудно осуществить

волшебство. Ты был самым сильным магом на землях Мэсфальда.

         - Ладно,  твоя взяла,  - недовольно пробормотал Халиок и тихо произнес

скороговоркой странную фразу  ни  одного слова из  которой Салзар не  запомнил.

Снова появилась ломота в костях и мышцах,  но теперь воин был только рад ей,  -

она  означала,  что  вскоре  Салзар  вновь  обретет  свое  прежнее  тело.  Воин

чувствовал как  раздается вширь,  становится более  крепким  и  массивным,  как

возвращаются прежние пропорции.  Пальцы удлинялись,  когти становились короче и

тоньше, превращаясь в коротко остриженные ногти. Салзар торжествующе засмеялся,

сжимая и разжимая кулаки,  ощущая перекатывающиеся под кожей упругие мышцы.  Он

наконец-то снова стал самим собой и был несказанно рад этому.

         - Халиок!!!  -  резкий и  полный ненависти вопль разорвал почти полную

тишину подземелья.  Салзар нервно водил руками по лицу и  голове,  чувствуя под

пальцами нечто вытянутое,  покрытое шишками и чешуей, между которой пробивались

густые каштановые волосы -  все,  что осталось от прежней головы воина. Салзару

было противно дотрагиваться до  лица и  головы,  но  тем  не  менее он  не  мог

остановиться и продолжал ощупывать себя.

         - Я  постараюсь все исправить,  но на это может понадобиться время,  -

сжалился над воином Халиок.  -  Уверен,  что мне удастся вернуть тебя в прежнее

состояние, если только ты не станешь вновь мешать и противиться мне.

         - Если ты не вернешь мне мое лицо,  то клянусь,  что я рано или поздно

расквитаюсь с  тобой.  Я  найду тебя даже во владениях Незабвенного,  пусть для

этого мнe придется умереть. И там у тебя уже не будет преимущества передо мною:

и в Небесном Дворце, и в Огненном Царстве все равны.

         Халиок ничего не  ответил,  лишь  заставил Салзара отправиться вниз по

лестнице -  на поиски кормилицы и королевского сына. Мало-помалу Салзар опускал

все  ниже  и  ниже,  углубляясь в  самое  сердце  дворцовых подземелий.  Воздух

становился все  более влажным,  на  полу появлялись лужи,  а  с  потолка падали

тяжелые холодные капли.  Чем  ниже опускался Салзао тем больше воды оказывалось

на очередном этаже.

         Салзар миновал уже три или четыре этажа и  оказался на  одном из самых

нижних уровней.  Все здесь походило не на аккуратно возведенные помещения, а на

обустроенные пещеры:  стены стали куда толще и массивнее,  камни более грубыми.

Почти повсеместно исчезла облицовка. Окружающее стало похоже на самые настоящие

катакомбы.  Салзар наконец позволил себе остановиться и  перевести дух.  Не  то

чтобы он устал, но дышалось здесь не очень легко. Воин находился на пересечении

двух длинных коридоров, которые, казалось, вели в бесконечность. Маг не подавал

никаких сигналов,  и Салзар нетерпеливо ждал. Руки воина непроизвольно тянулись

к  голове,  но  каждый раз он торопливо отдергивал их,  не желая дотрагиваться.

Наконец Халиок принял решение.

         - Туда, - коротко приказал он.

         Салзар повернул голову в том направлении, которое указал маг, и, шумно

вздохнув,  вновь побежал.  Через некоторое время вокруг него  возникло радужное

мерцание,  этакий кокон,  уже знакомый воину. Салзар на миг сбавил скорость, но

голос Халиока вновь подстегнул его.

         - Они уже близко,  -  заметил призрак.  - Спускайся по этой лестнице и

через зал направо по галерее. Ты не пропустишь.

         То,  что  Халиок  назвал  галереей,  больше  походило на  прорубленный

второпях в земле коридор. Салзар бесшумно вытащил из ножен меч.

         Сначала  он  различил впереди  конец  прохода и  пустое  пространство,

которое могло быть  либо  комнатой,  либо небольшим зальчиком,  и  только потом

расслышал тихий-тихий голос. Не было никаких сомнений в том, что принадлежал он

женщине.  Слов  Салзар разобрать пока  что  не  мог,  но,  судя  по  интонации,

разговаривала женщина с ребенком.

         - Они,  -  очень тихо произнес Халиок.  Салзар ничего не ответил, лишь

крепче ухватился за рукоять и ринулся вперед. Салзар добрался до конца коридора

буквально за мгновение и  наконец увидел тех,кого должен был отыскать.  Женщина

сидела на каком-то почти полностью сгнившем ящике. На руках  у нее был младенец

- совершенно голый,  но кормилица похоже,  не замечала этого. Отсутствие одежды

не слишком-то мучило и самого ребенка,  хотя Салзар отметил для себя, что здесь

было довольно прохладно.

         Женщина обернулась на шум и удивленно взглянула на появившегося словно

ниоткуда человека.  Потом  ее  глаза  испуганно расширились,  -  наверное,  она

разглядела уродливую голову нежданного визитера и  меч в  его руке.  Но Салзара

обеспокоило совсем не  это.  Он  понял  одно:  вокруг стояла тьма,  но  женщина

каким-то странным образом видела его.  Не обернулась на звук,  а именно видела!

Но  раздумывать над  подобной странностью было некогда.  Рука воина словно сама

собой вскинула меч.  Клинок с  оттяжкой полоснул по лицу кормилицы...  И прошел

сквозь  пустое место.  Женщина и  ребенок исчезли,  оставив после  себя  быстро

померкший ореол.

         Происшедшее настолько поразило Салзара,  что он замер, выпучив глаза и

шаря взглядом по  сторонам,  пытаясь понять,  как  женщине удалось ускользнуть.

Наверное,  поэтому Салзар не сразу понял, что Халиок кричит, больше не таясь, и

в голосе его звучит неподдельное торжество:

         - Я был прав, он устает! Он не сможет долго бегать от нас!

         - О чем ты? - все еще не полностью придя в себя, спросил Салзар.

         - У него иссякают силы,  - пояснил маг. - Ребенок еще слишком мал и не

умеет восстанавливаться быстро, мы его загоняем. Сейчас они во дворце.

         - А  с  чего ты взял,  что они не перенеслись в какое-либо иное место?

Почему они непременно должны оказаться во дворце?

         - Поверь мне,  это  так.  Я  не  знаю точно,  где  находятся женщина и

королевский сын,  но чувствую их присутствие.  Они наверху.  Где-то там.  И нам

нужно торопиться,  я  не  хочу,  чтобы кто-то  нашел их  раньше нас.  А  теперь

возвращайся,  ты  найдешь дорогу к  выходу,  мне же нужно наведаться во дворец,

разыскать наших беглецов.

         Радужный кокон,  окружавший Салзара,  исчез,  и воин почувствовал, как

призрак пытается выбраться наружу.  Мышцы  на  груди напряглись,  ребра заныли.

Салзар чуть  согнулся,  пытаясь тем  самым облегчить боль.  Из  покрытой грязью

одежды пыхнуло маленькое тускло-голубое облачко, из которого местами вырывались

короткие языки огня,  после чего оно сжалось в  едва заметную во  мраке искру и

пропало совсем.

         - Подожди,  маг!  -  заорал во всю глотку Салзар. - Как же я без твоей

помощи выберусь отсюда? Ведь я не знаю пути назад!

         - Ты не заблудишься,  -  послышался быстро тающий голос. - И я вернусь

скорее, чем ты думаешь.

         Воин  остался  совершенно  один  наедине  с  мраком.   Раздосадованным

движением вогнал меч в ножны и огляделся, но, утратив волшебное зрение, не смог

увидеть ничего.  Салзар  попытался прислушаться к  самому  себе,  но  все  было

тщетно, не осталось и следа присутствия Халиока - указать дорогу было некому.

         - Прекрасно,  -  воин ударил кулаком о ладонь.  -  Просто великолепно!

Жаль, что не в моих силах убить эту погань во второй раз.

         Воин долго плутал на ощупь в полной темноте подземелья.  Ему казалось,

что прошли уже сутки,  а  может быть,  и  недели блужданий.  И вдруг он услышал

долгожданное:

         - Салзар!

         Воин резко обернулся на голос и увидел за спиной быстро разрастающееся

облачко.  Салзар хотел что-то  крикнуть вернувшемуся магу,  но  не  успел.  Миг

спустя последовал новый удар в грудь, и уже ставшая привычной боль разлилась по

телу.  Перед глазами вспыхнули языки пламени, которые вскоре бесследно исчезли,

равно как и ломота в ребрах, а Салзар ощутил внутри себя чужое присутствие.

         - Ты нашел их? - осведомился воин.

         - Да,  но  нам  нужно  спешить:  с  минуты  на  минуту  женщину  могут

обнаружить, а мне бы хотелось, чтобы мы оказались там первыми.

         Салзар двинул туда,  куда вел  его  Халиок.  Вскоре впереди показалась

уходящая вверх лестница, на ступенях которой в изобилии валялись земля и мелкие

камни. Сомнений не осталось - маг вывел воина точно к завалу, через который тот

проник в подземелье. Быстро поднявшись наверх, Салзар остановился в паре метров

от  едва  различимого среди  камней  лаза,  -  даже  волшебное зрение,  которое

вернулось вместе с призраком,  не помогало разглядеть дыру яснее. Маг почему-то

медлил, и Салзар потерял терпение.

         - Ты торопился, - холодно напомнил воин.

         - Знаю,  -  все столь же нелюбезно отозвался маг.  -  Но ты,  кажется,

требовал от меня вернуть тебе прежний облик?

         Салзар нахмурился:

         - Не  стоит лукавить,  Халиок.  Ты  не  тот,  кому нужно время,  чтобы

разобраться в собственных заклинаниях.

         Маг  ничего  не  ответил,  но  несколькими секундами спустя  появилось

знакомое  ощущение вялости,  тело  вновь  стало  мягким  и  пластичным,  чужим.

Превращение не было внезапным, но все же Салзар, как и в первый раз, оказался к

нему не готов. Плавящееся и меняющее форму собственное тело не вызывало ничего,

кроме ощущения гадливости. И тем не менее воин знал, что без этого не обойтись.

Когда  все  завершилось,  Салзар торопливо приблизился к  лазу.  Он  желал лишь

одного -  побыстрее оказаться на противоположной стороне завала и избавиться от

своего нелепого и страшного облика.

         Салзар с остервенением протискивался сквозь щель,  не обращая внимания

на то,  что острые камни ранят его, даже несмотря на чешуйчатую толстую кожу, -

слишком быстро и резко он двигался.

         - Успокойся,  -  осадил Салзара призрак. - Побереги нервы для другого.

Уверен, они тебе еще понадобятся.

         - Не  указывай мне,  что и  как делать,  -  огрызнулся воин и  наконец

вывалился наружу,  даже не  пытаясь удержаться.  Впрочем,  упал он на удивление

мягко,  лишь немного ушиб переднюю лапу -  именно так  воин называл теперь свои

изуродованные заклятием мага руки.  Выпрямившись,  Салзар отряхнулся,  стараясь

хоть немного избавиться от  грязи,  а  затем кое-как  подтянул вновь сползшую с

тощего тела одежду.  Потерянные ранее сапоги валялись на полу под самой щелью -

да и куда им было еще деваться?

         Халиок  даже  не  потрудился предупредить Салзара  о  том,  что  вновь

начинает  преображение.   Но  на  этот  раз,  после  того  как  все  наконец-то

закончилось,  Салзар не спешил радоваться,  а первым делом схватился за голову,

проверяя, что с нею стало.

         - Извини,  -  произнес Халиок прежде, чем воин вновь заорал. Он ожидал

чего угодно,  только не подобного предательства со стороны мага. Голова Салзара

не только не обернулась прежней, но стала еще уродливее: волосы исчезли совсем,

глаза выпучились,  а череп покрылся толстыми пластинами, рассеченными посредине

узким костяным гребнем. Теперь голова Салзара не походила даже на ящерову - это

было вообще что-то немыслимое, топорообразное.

         - Извини,  -  еще  раз  повторил маг,  словно издеваясь над воином.  -

Похоже, я снова допустил ошибку, а это означает, что тебе придется еще какое-то

время провести в таком виде.  Даю слово,  когда мы закончим дело,  я верну тебе

прежний облик.

         - Ты уже клялся мне в этом!  -  выкрикнул Салзар.  - Как я могу верить

тебе после того, что ты сделал?

         - А  у  тебя разве есть выбор?  -  ехидно,  но  в  то же время холодно

ответил призрак. - Нет его у тебя и никогда не было. Все, что должно произойти,

предопределено не нами, и не нам оспаривать эти решения.

         - Ты  ублюдок,  маг,  -  пряча выступившие на  глазах слезы,  произнес

Салзар. - Ты - самая паршивая тварь из всех, кого я когда-либо знал!

         Воин плакал от душащей его злости и от осознания собственного бессилия

перед ненавистным призраком, ,столь бесцеремонно сломавшим его жизнь.

         - Чем быстрее мы расправимся с  ребенком,  тем скорее я смогу заняться

твоей  внешностью,  -  нетерпеливо  добавил  Халиок,  не  обратив  внимания  на

оскорбления Салзара. - А теперь утри сопли и иди.

         Салзар  не  перестал поносить мага,  однако,  к  немалому собственному

удивлению,  подчинился. Поправив меч, который он, как ни странно, не потерял за

время путешествия по  катакомбам,  Салзар побежал прочь от завала,  мало-помалу

наращивая  темп.  Злость  придавала  дополнительные силы,  а  короткие  команды

спрятавшегося внутри мага подстегивали все сильнее. Из полуподвальных помещений

Салзар   выскочил,   словно  взбесившийся  пес,   отшвыривая  со   своего  пути

попадающихся навстречу слуг, гвардейцев и чиновников. Те не сразу понимали, что

происходит,  но  первое,  что  бросалось им  в  глаза,  -  это уродливая голова

создания, которого уже никто не рискнул бы без содрогания назвать человеком.

         - Вечный! Во дворце вечный! - слышалось со всех сторон. Никто не мог и

подумать, что перед ними обычное человеческое существо. Гвардейцы, едва придя в

себя,  тут же бросались в погоню,  но Салзар мчался столь быстро, что ни у кого

не хватало сил догнать его.  В  то же время воин прекрасно понимал,  что долгое

время так продолжаться не может:  еще несколько минут - и слух о нем разлетится

по всему дворцу, и тогда его остановят.

         - Я  позабочусь об  этом,  -  успокоил Салзара Халиок.  -  Твое дело -

бежать туда, куда я велю. Мы и так потеряли слишком много времени.

         Воин не ответил и  даже не обернулся,  услышав за спиной вместо топота

ног  преследователей громкие крики и  какой-то  грохот,  очень похожий на  тот,

который производят резко  захлопнувшиеся створки больших дверей.  Впрочем,  как

оказалось,  именно это и произошло. Халиоку это не стоило никаких усилий, а вот

на  преследователей его  колдовство оказало весьма ощутимое действие.  Кое-кого

двери огрели так,  что пришлось не  сладко;  больше повезло тем,  кто не  успел

добежать  до  внезапно захлопнувшихся створок.  Разумеется,  подобное не  могло

остановить преследователей надолго, и Халиоку пришлось прибегнуть к этому трюку

еще несколько раз.

         - Надо было тебе что-нибудь на голову надеть,  -  недовольно пробурчал

маг,  произнося очередное заклинание,  заставившее замереть всех людей в  зале,

через который пробегал Салзар.

         - А  тебе нужно было умереть еще в  детстве от  несварения желудка,  -

рявкнул воин.  -  По  крайней мере одному человеку в  Империи это  доставило бы

несказанное удовольствие.

         - Это кому же? - машинально спросил Халиок.

         - Мне!

         Маг хмыкнул,  но промолчал, вместо ответа заставив Салзара выбежать из

зала  и  свернуть в  широкую галерею с  полом,  выложенным мозаикой,  светлые и

темные  линии  которой образовывали клубки переплетающихся змей.  Однако Салзар

навряд  ли  заметил  это  -  куда  больше  его  волновали преследователи.  Хоть

колдовство мага пока помогало,  но  и  оно  было не  всесильно:  Халиок не  мог

остановить слух о происходящем, разносящийся по дворцу.

         Салзару  пришлось наконец  извлечь  из  ножен  меч,  поскольку минутой

раньше воин,  на которого он наткнулся, чуть не проткнул его ножом и был лишь в

самый последний момент остановлен Халиоком.  Именно с  этого мига Салзар решил,

что не стоит полагаться только на защиту мага - о ней нужно думать и самому.

         Миновав галерею,  воин свернул на лестницу,  ведущую на следующий этаж

дворца,  и,  перескакивая через несколько ступенек,  помчался наверх, чувствуя,

как нарастает нетерпение мага. Похоже, они уже почти у цели.

         И,  как оказалось,  Салзар не ошибся в предположениях. Едва оказавшись

на  верхней ступени лестницы,  он  увидел  на  дальнем конце  холла  нескольких

гвардейцев,   между  которыми  шла   женщина,   так  поразившая  Салзара  своим

исчезновением.  На руках у нее был младенец, который мирно спал, несмотря на то

что  сопровождающие кормилицу  воины  шумели,  переговариваясь друг  с  другом.

Кормилица молчала, полностью уйдя в себя и не замечая ничего вокруг.

         Халиок произнес:

         - Похоже,  на данный момент ребенку ничто не угрожает, иначе эти воины

не смогли бы подойти к нему столь близко.  Только жаль,  что женщину обнаружили

до нас, ну да ничего... А теперь - действуй!

         - Ты смеешься надо мной,  маг? Их шестеро, среди них один сотник: я не

справлюсь.

         Среди  немногочисленных достоинств Салзара было  одно,  которое делало

ему честь,  -  воин никогда не  приукрашивал собственных способностей и  трезво

смотрел на  вещи.  И  если уж  он  сказал,  что не одолеет конвоиров кормилицы,

значит, так оно и было на самом деле.

         Салзар на мгновение замер,  пытаясь решить для себя, что ему делать, и

только тогда заметил,  что свободной рукой кормилица прижимает к щеке темную от

крови тряпицу.  Выходит,  он действительно задел ее клинком,  и притом довольно

ощутимо: кровь все не останавливалась и алыми каплями падала женщине под ноги.

         - Она ранена, - усмехнулся Халиок. - Она загнется, если ей не помогут,

именно поэтому ребенок и не уводит ее от гвардейцев.

         Салзару показалось, что маг хотел сказать еще что-то, но тут гвардейцы

наконец заметили воина.  Дольше медлить было нельзя.  Решение пришло к  Салзару

само,  и  действовать он начал скорее интуитивно,  нежели твердо зная,  к  чему

может привести его  нападение.  Взмахнув мечом,  воин громко завопил и  ринулся

вперед,  думая не о гвардейцах, а о младенце на руках женщины. Салзар доверился

Халиоку,  надеясь,  что тот не подведет и оградит от клинков гвардейцев. Однако

помощь мага не понадобилась.

         Гвардейцы едва успели сорваться с  места навстречу Салзару,  уже почти

подбежавшему к  ним,  как  перекрытие арки,  под которой все они находились,  с

треском раскололось, пошло широкими трещинами. С потолка обрушился град камней,

утративших опору, который разом накрыл гвардейцев и поднял тучу пыли.

         Салзару повезло больше других -  он попал лишь под самый край обвала и

почти не  пострадал,  отделавшись лишь  несколькими ссадинами и  сильным ушибом

плеча,   на  которое  свалилась  довольно  весомая  глыба.  Кашляя  и  протирая

слезящиеся от  пыли глаза,  воин подождал,  пока серое облако чуть поредеет,  и

осмотрелся.  Первое,  что Салзар увидел, - это придавленных камнями гвардейцев.

Один или двое еще были живы и  слабо постанывали,  не в  силах выбраться из-под

завала сами,  однако Салзар отнюдь не  собирался помогать им.  Все его внимание

приковала женщина»  стоящая  чуть  поодаль,  там,  где  ее  бросили  гвардейцы,

привлеченные Салзаром. Только теперь глаза ее широко раскрылись - она с испугом

смотрела на происшедшее.

         - Это ты сделал? - тяжело выдохнул Салзар, морщась и растирая саднящее

плечо, медленно приближаясь к женщине.

         - Нет!  -  резко ответил Халиок.  -  Ребенок защищается сам.  Удар был

направлен не на гвардейцев, а на тебя, но нам с тобой повезло - он промахнулся.

Я был прав, он устал - мы почти загнали его.

         Салзар промолчал,  все так же неторопливо направляясь к кормилице.  За

спиной  слышались  чьи-то  крики,   но  воин  не  оборачивался  -   он  целиком

сосредоточился на кормилице и ребенке.

         - Быстрее!  -  нетерпеливо зарычал  призрак,  но  Салзар  лишь  крепче

стиснул меч.

         - Не лезь, маг, я знаю, что делаю.

         Наконец завал остался позади,  но  расстояние между воином и  женщиной

почти не уменьшилось,  их все так же разделяло полтора десятка шагов.  А  потом

кормилица побежала. Окровавленная тряпка выпала у нее из руки, позволив Салзару

на  краткий  миг  полностью  увидеть  женское  лицо,  искаженное нечеловеческим

ужасом.  Ребенок заревел очень громко,  но  воин  почти не  слышал его.  Салзар

бросился  следом,   вскинув  клинок  и   не  сводя  глаз  со  спины  кормилицы,

приближающейся с  каждым мигом:  женщина не  могла тягаться с  ним в  беге.  Не

обращал он внимания и на радостные крики мага, отдающиеся в висках тупой ноющей

болью:

         - Он наш! Он полностью выдохся. Он больше не может защищаться!

         Салзар  уже  почти  настиг кормилицу.  Острие его  меча  находилось на

расстоянии вытянутой  руки  от  спины  женщины.  Лезвие  поблескивало,  отражая

льющийся в окна рассеянный дневной свет.

         А  потом  произошло то,  чего  никто  ожидать  не  мог.  Женщина резко

бросилась в  сторону к  ближайшему окну и,  прыгнув,  врезалась в яркий витраж.

Раздался громкий мелодичный звон  разлетающихся осколков.  Куски  стекла  упали

Салзару под ноги, разбиваясь на еще более мелкие. Тонкие обломки свинцовой рамы

обрушились на подоконник.

         Салзар закричал скорее от неожиданности,  чем от страха.  А  еще и  от

злобы.  В единый миг все изменилось. Вопли за спиной стали громче, теперь в них

звенели яркие нотки ужаса,  но  Салзару было не до невольных зрителей трагедии.

Подбежав к  окну,  он  оперся  о  подоконник,  стараясь не  исполосовать ладони

осколками, и, перегнувшись, выглянул вниз.

         Женщину он увидел не сразу. Выбросившись из окна пятого этажа, она при

падения ударилась о  балкон,  находящийся двумя этажами ниже,  и была отброшена

ударом  чуть  в  сторону,  на  вымощенную розовым  мрамором дорожку,  ведущую в

небольшой  парк,  который  выглядел  почти  черным  из-за  полностью облетевшей

листвы.  Кормилица лежала на спине,  неестественно повернув голову, под которой

быстро расплывалась темная лужа. Осколки, усеявшие все вокруг, блестели, словно

маленькие злые звезды.

         Ребенка в  первый  момент  Салзар не  заметил и,  лишь  приглядевшись,

понял,  что  кормилица все  еще  прижимает его  к  груди,  стиснув  в  объятиях

последним судорожным движением.  До  воина  долетел  принесенный порывом  ветра

надрывный плач.

         - Он жив!  -  вскрикнул Халиок.  -  Убей его!  Убей, пока не сбежалась

стража!

         На улице слышались встревоженные крики, да и по коридору кто-то спешил

к  замершему у окна воину,  изрыгая проклятия и бряцая оружием.  Салзар стиснул

меч и  начал разворачиваться,  готовясь с  боем пробиваться к  выходу,  но  тут

какая-то  непреодолимая сила повлекла его назад,  к  окну.  Он заорал,  пытаясь

противиться чужой воле,  но  руки сами собой ухватились за оконный переплет,  а

ноги  вскочили  на  подоконник.   Меч  зазвенел,   падая  на  пол  прямо  перед

преследователями, уже почти что настигшими Салзара.

         - Да  будь же  ты  проклят,  маг!!!  -  из последних сил завопил воин,

чувствуя,  как отрывается от подоконника.  На какой-то краткий миг во всем теле

наступила странная,  никогда не  испытываемая раньше легкость,  а  потом  земля

стремительно начала приближаться. Казалось, она летит быстрее брошенного камня,

быстрее выпущенной из боевого лука стрелы.  Но полет этот был нереально краток.

Салзар еще  успел заметить невероятно укрупнившиеся мраморные плиты дорожки,  а

затем на его тело обрушился страшный удар, обернувшийся короткой, но обжигающей

вспышкой боли...

         И все превратилось в пустоту.

         Салзар  упал  совсем рядом  с  кормилицей,  и  его  ороговевшая голова

перебила  младенцу  шейные  позвонки.  Самому  воину  повезло,  он  умер  почти

мгновенно, сломав позвоночник о выступающий на краю дорожки бордюр.

         Люди  подались  в  разные  стороны,  лишь  бы  оказаться  подальше  от

мертвецов.  Они  были так напуганы случившимся,  что никто не  заметил,  как из

груди Сал-зара вылетело маленькое светлое облачко,  быстро сжавшееся в  точку и

исчезнувшее  в  вышине.   Никто  не  увидел,   как  незримый  громадный  кулак,

появившийся  в  небе,   пробил  редкие  тучи  и,   схватив  крошечную  искорку,

растворился,  обернувшись ничем.  Никто  не  услышал тихого и  полного отчаяния

крика, умершего, едва успев народиться:

         - За что. Незабвенный?!

         Паррот не  знал,  что и  думать.  Он  не мог объяснить случившегося во

дворце.  Прибыв на  место происшествия сразу же после того,  как ему доложили о

трагедии,.  Паррот внимательно осмотрел тела.  Не  было никакого сомнения,  что

перед  ним  находились  потерянная  кормилица  и  королевский  сын.   Оба  были

безнадежно мертвы.  Младенец -  богоравный младенец -  оказался убит. Как могло

это произойти, Паррот не понимал: ему казалось невероятным, что кому-то удалось

причинить вред  ребенку.  Однако глаза  говорили яснее  слов  и  разума.  Возле

кормилицы и младенца лежала еще одна жуткая фигура. Парроту хватило лишь одного

беглого взгляда,  чтобы убедиться,  что  это существо не  было родом с  Изнанки

Мира.  Скорее всего это был человек,  подвергшийся действию невероятно сильного

заклятия,  которое могло быть наложено лишь одним из  величайших магов Империи.

Паррот знал одного из них,  но тот был мертв -  казначей сам видел тело, хоть и

недостаточно близко.

         У  него на минуту помутилось в  глазах.  Смежив веки,  Паррот постоял,

пытаясь прийти в  себя и решить наконец,  что же делать.  Скрыть происшедшее не

удастся,  к  тому же  кое-кто из  присутствующих узнал кормилицу.  Но с  другой

стороны,  виноватых нет:  убийца совершил свое черное дело,  но  при этом погиб

сам,  так  что  разыскивать его не  придется.  Казначей прекрасно понимал,  что

никогда уже не узнает всех обстоятельств этого дела. Уйдя в размышления, Паррот

не  сразу обратил внимания на то,  что кто-то торопливо и  резко дергает его за

руку.  Обернувшись,  он увидел молодого мужчину,  одетого в курьерские одеяния.

Тот, пытаясь восстановить дыхание, тихо произнес:

         - Господин, золониане сломили наше сопротивление. Солдаты бегут!

        

        

         Интермеццо

         СПОР

        

         Высокий острый  утес  был  почти  полностью скрыт  за  пеленою тумана.

Плавные изгибы камня  прорезали глубокие трещины,  из  которых кое-где  торчали

реденькие  пучки  травы.  Далеко  внизу  плескалось море,  сюда  же  брызги  не

долетали,  хотя  ветер был  довольно силен.  Изредка покрикивали чайки.  Сквозь

туман едва пробивалось солнце,  только-только поднявшееся над горизонтом и  еще

не успевшее разогнать белесую муть.

         Одинокая фигура неподвижно стояла на самом краю утеса,  подставив лицо

ветру.  Тяжелый  черный  плащ  развевался за  спиной,  серебряная кольчуга едва

слышно позванивала.  Мужчина чуть повернул голову, глянул в сторону восходящего

солнца и  нахмурился.  Из-под толстого кожаного шлема поблескивали узкие черные

глаза с  крохотными желтыми зрачками.  И  блестели они  столь же  мутно,  как и

стальная растопыренная птичья лапа,  венчающая шлем. Мужчина сделал шаг от края

утеса.  Высокие сапоги поскрипывали.  Он  еще  раз взглянул в  сторону солнца и

снова нахмурился - ожидание затягивалось.

         Вдруг  в  тумане  показалась быстро растущая точка.  Через  минуту она

разделилась надвое и  превратилась в пару странного вида птиц.  Чем-то они были

похожи на небольших драконов,  покрытых перьями от клюва До хвоста. Яркий окрас

крыльев резко контрастировал со снежно-белым цветом тел. Приблизившись к утесу,

птицы описали над  задравшим голову мужчиной широкий круг,  после чего  наконец

спустились и,  оказавшись на земле,  обернулись мужчиной и  женщиной.  На обоих

были меховые накидки с капюшонами, наброшенными на головы.

         - Наконец-то, - недовольно произнес мужчина в черном плаще. - Никак не

думал, что вы посмеете опоздать на встречу, которую сами же и назначили.

         - Ты нередко заставлял нас ожидать тебя, - жестко парировал только что

прибывший.  -  После того что ты сделал,  нам следовало созвать Совет и уже там

решить, какой участи ты заслуживаешь, Райгар.

         Мужчина не успел ничего ответить, как в разговор вмешалась женщина:

         - Как ты вообще мог совершить это?  Кто дал тебе право решать за всех?

Этот ребенок...

         - У меня есть на это право, Брэннета, - резко ответил Незабвенный. - У

меня есть право решать, поскольку вы, когда вздумали дать этому никчемному миру

нового повелителя,  полагали,  что вольны в выборе собственных поступков. Но вы

не понимаете, к чему могло привести ваше безрассудство!

         - Это  был  наш ребенок,  -  упрямо и  зло повторил Амфарон,  выступая

вперед и подходя вплотную к Райгару.  - Что бы ты там ни говорил, мы никогда не

вмешивались в  чужие дела,  и я не понимаю мотивов твоих действий.  Ты в единый

миг разрушил все,  что мы с Брэннетой создавали в течение стольких лет. Лишь на

подготовку рождения ушло почти полвека.

         - Что значит время?  - не повышая голоса, меланхолично заметил Райгар,

но дальнейшее произнес гораздо резче:  - Неужели вы до сих пор не поняли, сколь

страшную ошибку совершили?  Да,  я тоже не идеален, и у меня были свои провалы,

но вы превзошли всех.  Мне хотелось бы знать,  кому из-вас пришла в  голову эта

безумная идея -  родить в поднебесном мире богоравного? Вы хорошо позабавились,

вселившись во  время зачатия в  смертных тварей,  но  почему вы  не  соизволили

задуматься о последствиях всех этих шагов? Кто вам позволил подвергать всех нас

такой опасности?

         - О чем ты? - почти выкрикнула Брэннета, но Незабвенный не счел нужным

отвлечься и даже не взглянул на нее,  продолжая пожирать глазами стоящего рядом

Амфарона.

         - Вы  понимаете,  что означает рождение богоравного?  Вы задумывались,

почему у нас никогда не рождались дети? Даже Орнелла - эта девчонка, которая не

может без трепета смотреть на  младенцев нами же  созданных тварей -  и  та  не

позволяет себе завести ребенка,  хотя мы прекрасно понимаем,  как трудно ей это

дается.  Мы не имеем права нарушать равновесие мира.  Мы -  боги!  Слышите вы -

боги!  Выше нас нет никого и ничего.  Это кажется незыблемым,  но на самом деле

положение слишком хрупко.  Достаточно одного неверного шага,  чтобы  превратить

нас в  ничто.  Мы  не можем причинить вред друг другу,  но этот ребенок мог все

изменить.  При его зачатии слились воедино обе ваши божественные сущности. А мы

не вода,  которую можно смешать и получить все ту же воду!  Ребенок унаследовал

вашу силу,  но  стал при  этом вдвое могущественнее любого из  нас.  Это прямая

угроза нашему благополучию и  даже  самому нашему существованию.  Уже  одно это

дало мне право решать за всех вас!

         - Не факт,  - коротко ответил Амфарон. - Ты не можешь ничего доказать,

все это лишь твои домыслы, которые не многого стоят.                

         - Мне  нет  дела до  доказательств,  я  говорю лишь о  том,  что может

случиться,  а  для меня этого вполне достаточно.  Не желаю,  чтобы ваши амбиции

свели нас в  могилу!  Мне дорого мое благополучие и,  думаю,  вам оно так же не

безразлично,  равно как и остальным.  Имиронгу,  Каниосу,  Орнелле,  Ньёрмону и

Везэльду пока еще не известно о вашей выходке,  и, мне кажется, они также будут

не в  восторге.  Вы не понимаете того,  что произошло,  но в  скором времени по

достоинству оцените мое вмешательство.

         - Твое вмешательство.  Незабвенный? - крикнул Амфарон, но теперь в его

голосе слышались нотки  горечи.  -  Как  можем мы  простить тебе  смерть нашего

ребенка? Как? Ты виновен, даже несмотря на то что умертвил его чужими руками.

         - Я  не желал марать рук убийством подобного мне,  хоть и рожденного в

созданном нам мире,  - произнес Райгар. - Вы можете думать обо мне все, что вам

заблагорассудится, но знайте одно - я желал всем нам только блага. Мне пришлось

поступить так, как я поступил, и я не отрекаюсь от своего решения.

         - Ты не понимаешь,  что ты наделал,  -  горестно выкрикнула Брэннета и

неожиданно зарыдала,  уткнувшись лицом в  ладони.  Амфарон бережно взял  ее  за

плечи и принялся что-то шептать на ухо, пытаясь успокоить. Райгар взирал на это

без каких-либо эмоций,  как на  само собой разумеющееся.  Он  прекрасно понимал

чувства Брэннеты, но в данный момент это не имело значения.

         - Я никогда не прощу тебя.  -  Амфарон поднял глаза, бросив на Райгара

косой ненавидящий взгляд, но тот лишь нахмурился и покачал головой:

         - Это твое право.  И вы можете делать все,  что вам заблагорассудится,

но не раньше,  чем я смогу создать свой собственный мир и уйти в него. Не знаю,

когда у меня хватит на это сил, но до этого никто из вас не посмеет подвергнуть

наш общий мир угрозе,  от  кого бы она ни исходила.  А  теперь -  уходите.  Вам

нечего мне сказать.  Наша встреча была ошибкой,  и она не нужна была ни вам, ни

тем  более мне.  Но  я  хочу,  чтобы вы  запомнили все,  что услышали от  меня.

Запомнили и осознали, чем может обернуться неподчинение.

         - Убийца!  -  выплюнул Амфарон.  -  Пойдя против нас,  ты пошел против

себя.

         Райгар молчал, глядя, как уходят с утеса боги.

         - Дурак,  -  наконец тихо  прошептал он,  качая  головой.  -  Брэннета

поймет... Он - нет.

         Чуть приподняв руку,  Райгар заставил ветер стихнуть. Плащ из вороньих

перьев с громким хлопком опал, безжизненно повиснув на широких плечах.

         И  тут  Незабвенный,  повернув голову,  встретился взглядом с  высоким

юношей.  Фигура его была скрыта длинным плащом того же покроя, что и у Райгара,

но  густо-желтого цвета с  алой каймой.  Зачесанные назад волосы открывали чуть

вытянутое лицо,  озаренное светом  мечущихся в  глазах огоньков.  Смотрел юноша

настороженно, но без страха.

         - Здравствуй,  Имиронг, - не улыбаясь, произнес Райгар, хотя голос его

заметно  потеплел  по  сравнению  с  тем,   каким  Незабвенный  разговаривал  с

Амфароном. - Ты прибыл раньше, чем мы условились.

         Имиронг пожал плечами, подходя чуть ближе.

         - Подслушивал? - Незабвенный чуть скривил губы и склонил голову набок.

Бог огня чуть приподнял брови и прищелкнул языком.

         - Случившееся меня не касается. Я никогда не вмешиваюсь в чужие дела.

         - Случившееся касается всех!  -  неожиданно бросил Райгар.  -  Я хочу,

чтобы все вы поняли, что за свои поступки нужно нести ответственность!

         - Это не  мое дело,  -  вновь повторил Имиронг,  но  чуть жестче,  чем

раньше.  - Однако я знаю, что ты пытаешься вдолбить нам. Не стоит продолжать. Я

не знаю,  было ли у тебя право поступить так, как это сделал ты, но одно верно:

если не ты, то кто-то другой... А Брэннета и Амфарон не поняли этого.

         - Не  поняли...-  пробормотал  Незабвенный,  качая  головой  и  заново

вспоминая весь предыдущий разговор. - Я сожалею.

         Некоторое время стояла тишина.

         - Мне кажется,  ты хотел поговорить со мной,  -  наконец,  не выдержав

длительной паузы,  напомнил Имиронг. Райгар поднял на него глаза и еще какое-то

время  молча  взирал  на  Летнего  бога,  а  затем,  внезапно  посуровев лицом,

произнес:

         - Ты  разочаровал  меня.   Мне  казалось,  что  мы  заранее  обо  всем

договорились,  почему же ты нарушил наше соглашение?  В нашем уговоре было ясно

сказано,  что я не вмешиваюсь в ваши дела,  а вы -  в мои.  И потому ты не имел

никакого права играть моими Охотниками.  Ведь я и так отдал вам все, кроме них,

чего же еще тбе не хватало?

         - Но...-  слабо попытался возразить Имиронг, однако Райгар не позволил

ему сказать больше ни слова:

         - Ты запер троих моих Охотников в магической ловушке,  ты даже пытался

убить их  там,  приняв для этого облик уродливого смертного.  Ты  променял свое

лицо на  внешность какой-то твари -  неужели тебе самому не противно осознавать

это?

         - Почему уродливого?  - недоуменно вымолвил Летний бог, сбитый с толку

последней фразой Незабвенного.

         - Все созданные нами твари уродливы,  -  фыркнул Райгар.  - Совершенны

только  мы.  Но  разговор  не  об  этом.  Я  разрешил  чинить  препятствия моим

Охотникам,  но  мы  не  договаривались делать это лично или прибегать к  помощи

магии. Это слишком грубо и лишено всякого интереса.

         - Я  не придумал иного способа остановить твоих Охотников,  чтобы дать

возможность другим доставить осколок Шара Великим Змеям, - ответил бог огня.

         - Мальчишка!  -  вспылил Райгар и ударил кулаком о ладонь.  - Ты запер

моих тварей в  какой-то паршивой деревне,  ты пытался убить их....  Тебя сейчас

спасает лишь одно - то, что Черные Охотники еще живы.

         - Я не мальчишка!  -  взревел наконец Имиронг.  -  Ты ничуть не старше

меня! И я не собираюсь терпеть унижения от равного себе!

         И тут Райгар впервые с начала разговора широко улыбнулся:

         - Не стоит сердиться, Имиронг. Кажется, мы сумеем все уладить.

        

        

         Глава 11

         ДОМИК В ЛЕСУ

        

         Его лихорадило, но он нашел в себе силы открыть глаза и обвести мутным

взором помещение, в котором находился.

         Первое,  что открылось взгляду,  -  это низкий дощатый потолок. Дерево

потемнело от времени,  но было начисто выскоблено. В глазах двоилось, но Вазгер

попытался сосчитать сучки на потолке, сосредоточившись на расплывающихся темных

кругляшках.  Откуда-то  со  стороны  послышался скрип  дерева  и  чьи-то  шаги,

сопровождаемые негромким кряхтением. Повернув голову, наемник увидел низенького

сгорбленного старика,  лица которого Вазгеру не удалось рассмотреть,  поскольку

перед глазами все плыло.

         - Проснулся?   -   откашлявшись,   произнес  старик   хриплым  голосом

простуженного человека.  Наклонившись куда-то,  он распрямился и положил на лоб

Вазгера чуть смоченную в  лечебном отваре тряпицу,  от которой исходил приятный

травяной запах. Прикрыв глаза, наемник глубоко вздохнул, а затем вновь взглянул

на старика.  Трудно сказать,  подействовал ли компресс, или Вазгеру стало лучше

от осознания того, что он все-таки жив, но зрение немного нормализовалось, хотя

перед глазами все еще плясали белые точки.

         - Где я? - спросил наемник. В горле запершило, и он закашлялся. Тут же

не замедлила вернуться отступившая было головная боль.  Влажная тряпица съехала

на лицо,  но была водворена на лоб заботливой морщинистой рукой.  Кашель нехотя

унялся, и Вазгер решил для начала немного прийти в себя.

         - Где ты?  -  прокряхтел старик.  -  Вообще-то, ты сейчас в моем доме.

Если  точнее -  в  двух  десятках миль  от  Мэсфальда.  Это  бывший королевский

охотничий домик, еще из старых.

         - Клюквенные болота,  -  прошептал Вазгер,  позабыв  о  своем  желании

помолчать.  Но на этот раз все обошлось.-  Лаана в миле отсюда протекает...  Ты

егерь?

         Теперь настала пора удивиться старику.  Похоже,  он не ожидал услышать

от Вазгера этих слов.

         - Так ты,  что ж,  местный?  А  внук уверял,  что ты  пришлый,  чужак.

Ошибался, выходит?

         - Внук?  -  пробормотал Вазгер. - Какой еще внук? Потом все неожиданно

завертелось перед  глазами,  лицо  старика  превратилось в  странную гротескную

маску, потолок взлетел высоко вверх... И окружающее провалилось во тьму.

         На  этот  раз  пробуждение  оказалось  менее  болезненным,   и  Вазгер

чувствовал себя куда лучше.  Он попытался приподняться на локтях, и это, как ни

странно, ему удалось.

         - Эй,  старик,  -  кашлянув, позвал наемник. На этот раз он не услышал

знакомого  кряхтения:   в  комнате,   похоже,  никого  не  было.  Вазгер  решил

осмотреться. Наемнику казалось, что старик говорил что-то об охотничьем домике,

но если судьба и  забросила Вазгера в один из них,  то постройка эта претерпела

весьма внушительные изменения,  давно  утратив свое  первоначальное назначение.

Несколько стен было сломано,  объединив половину спален в одну длинную комнату,

в  которой Вазгер сейчас и  лежал.  Через  приоткрытую дверь  была  видна часть

соседней комнаты.  На  противоположной от кровати стене было навешено множество

тщательно выструганных и сколоченных полок,  заставленных чучелами разномастных

зверьков, от белок до зайцев.

         Вазгер  уже  собрался  осмотреть  помещение  повнимательнее,   но  тут

послышался скрип открываемой двери, чьи-то шаги и женский голос.

         - Эй!  -  позвал наемник. Ему не хотелось лежать и ждать, пока женщина

решит заглянуть к нему,  если вообще соизволит сделать это. Крик вышел не очень

громким,  но  привлек к  себе  внимание.  В  комнату вкатилось нечто  круглое и

невысокое.  Далеко не сразу Вазгер понял,  что перед ним закутанная с головы до

ног  женщина.  Открытым  оставалось  одно  лицо,  сияющее  румянцем.  Одежда  и

множество шерстяных платков были покрыты снегом.

         - Кто ты? - спросил он, пытаясь получше разглядеть лицо женщины.

         - Элиэнта,  -  улыбнувшись,  произнесла  она  мелодичным  голосом.  Но

услышанное заставило Вазгера напрячься и сдвинуть брови.

         - Это не людское имя, - медленно и с расстановкой произнес он. Наемник

хотел добавить еще что-то,  но тут дверь вновь хлопнула,  и  в  комнату быстрым

шагом вошел старик, - Вазгер не мог ожидать от скрюченного временем егеря такой

прыти.  Тот, бросив на девушку недовольный взгляд, не терпящим возражений тоном

сказал:

         - Элия, выйди. Я же просил без моего позволения не входить.

         Девушка  не  посмела  ослушаться,  лишь  немного обиженно взглянула на

старика, но покинула комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Егерь опустился на

стоящий подле стул и хмуро посмотрел на Вазгера. Некоторое время стояла тишина,

а затем старик вздохнул и произнес:

         - Ты не должен был видеть ее. Хотя бы пока.

         - Она вечная,  - больше утверждая, нежели спрашивая, произнес наемник.

Егерь кивнул:

         - Да,  ты прав. Я надеюсь, ты ничего не имеешь против? Мне бы очень не

хотелось, чтобы ты хоть чем-нибудь обидел ее, пусть даже и ненароком.

         - Откуда она здесь? - продолжал допытываться Вазгер.

         - Это долгая история,  -  помявшись немного,  ответил егерь.  -  Будет

лучше, если я расскажу ее тебе как-нибудь в другой раз.

         Слова егеря заставили Вазгера задуматься.  Вечная с доверием относится

к старику,  который приютил ее под своей крышей -  весьма странно,  если учесть

что вечные нынче с большой опаской относятся к людям. Неприятное воспоминание о

ланнан ши начало меркнуть, но настороженность не спешила покинуть Вазгера.

         Голова кружилась,  но наемник постарался взять себя в  руки,  решив до

конца выяснить все интересующие его подробности.

         - Объясни мне,  старик,  что происходит?  Кто ты  такой и  как я  сюда

попал?

         - Старик?  -  хмыкнул егерь,  повеселев.  Он,  очевидно,  был рад, что

разговор пошел не  об  Элиэнте.  -  Ты  бы,  мил человек,  на себя взглянул для

начала...  Ну да ладно. Зовут меня Гайдерисом. Служил когда-то у короля Дагмара

главным егерем и  заодно был  смотрителем этого домика.  Король частенько здесь

объявлялся -  уж до зверя-то он страсть как охоч был.  А  потом пореже заезжать

стал.  То ли места разонравились, то ли еще почему, только приказал он еще пару

домиков построить...

         - На другой стороне болот, - закончил Вазгер за старика. - У протоки.

         - Верно,  -  удивился егерь.  - Да ты и вправду здешний, раз ведаешь о

таком. Ошибся внучек-то, ошибся, спутал, видать, тебя с кем-то.

         - Внук? - спросил Вазгер.

         - Да,  -  словно спохватившись, добавил егерь. - Я же с внуком живу. С

внуком да еще... Ну, ты понимаешь, с Элией. Так вот, Маб как тебя увидел, так и

твердит:  это,  мол,  он меня от рогача спас, точно он. Да только что мальцу со

страху-то не померещится.  Натерпелся,  вот и  видит теперь в  каждом встречном

спасителя.

         - Рогач?   -   пробормотал  Вазгер.   Какое-то   смутное  воспоминание

промелькнуло у него в голове. Громадная птица с хищно раскрытым клювом, несущая

в  когтях  мальчишку...  Горячая кровь  на  лице  и  руках,  ставший неимоверно

скользким боевой нож,  стиснутый в кулаке... Вазгер крепко зажмурился - так все

это было реально и в то же время призрачно.

         - Рогач,- вновь тихо произнес Вазгер. - Рогач... Он утащил мальчишку.

         Егерь  нахмурился и  настороженно взглянул  наемнику  прямо  в  глаза.

Похоже,  с  возрастом слух старика не  притупился и  он расслышал каждое слово,

сказанное Вазгером.

         - Так это и вправду был ты? Казалось, наемник не расслышал вопроса, но

тем не менее минуту спустя неуверенно произнес:

         - Наверное.  Не  знаю...  Не могу вспомнить.  -  От того,  какую шутку

сыграла с  ним  память,  Вазгеру было  гораздо горше,  чем  от  осознания своей

телесной слабости. Если телу еще можно было вернуть прежнюю силу и подвижность,

в чем наемник не сомневался, то с памятью шутить не годилось.

         - Ничего-ничего, - поспешил успокоить Вазгера егерь. - Еще припомнишь,

нет в этом ничего страшного. Лучше скажи, за что тебя казнить-то удумали? Ты на

разбойника-то вроде и не похож... Хотя тебя и собирались повесить.

         - Откуда ты  знаешь,  что  меня  хотели повесить?  -  чуть  прищурился

наемник, бросив косой взгляд на Гайдериса.

         - А  то  не  видно было,  -  усмехнулся старик,  но не слишком весело,

проведя при этом рукой по шее наемника. - Сейчас-то следов не осталось почти, а

когда  Маб  тебя  нашел,  тебе  такой рубец горло расчиркал -  жутко вспомнить.

Веревка-то сама порвалась?

         Вазгер закрыл глаза,  с  болью в  душе  вспоминая свой последний день,

проведенный в стенах Мэсфальда,  всю боль и унижение, которому подвергся тогда.

Но даже сейчас все это казалось наемнику донельзя нелепым, будто происшедшим не

с ним.

         - Сама,  -  ответил наконец Вазгер.  -  Почему ты  спас меня,  старик?

Почему не оставил умирать там, где нашел?

         - Да  за  кого ты меня принимаешь?!  -  моментально вспыхнул Гайдерис,

едва не вскочив на ноги. - Неужели ты думаешь, что я оставлю человека зверям? Я

живу здесь давно,  и ты не первый, кого мне приходится спасать, вырывая чуть ли

не из лап самого Райгара.  И  еще никто и  никогда не укорял меня за это,  ты -

единственный.

         Слова егеря смутили Вазгера.  Ему  до  сих  пор  не  верилось,  что он

остался жив после всего,  что произошло. Это казалось самой большой нелепостью.

Все указывало на то, что изгнание должно было закончиться смертью. И Вазгер уже

тогда успел свыкнуться с этой мыслью.  Боялся, но все-таки ждал благословенного

избавления от тягот.

         Потом наемник вновь вспомнил о столь неожиданной встрече с Зарианом, и

душу в очередной раз ожег огонь ненависти. Подробности встречи стерлись так же,

как и все остальное,  но это было единственное, что наемник помнил лучше всего.

Складывалось впечатление,  будто в каземате произошло нечто, что разбило память

Вазгера, превратив ее в огромную бессмысленную мозаику.

         - Будь проклят Зариан! - прошептал наемник, закрывая глаза.

        

         * * *

         Встать с  постели Вазгер попытался только через день  после того,  как

понял,  что  окончательно  пришел  в  себя.  Он  знал,  что  не  стоит  слишком

залеживаться,  но  в  то же время не следует и  спешить.  Вазгер и  так потерял

слишком много времени,  пролеживая бока в егерском домике. Элиэнту Вазгер видел

еще дважды, хотя в доме она проводила почти все время: вечная слушалась старика

беспрекословно и  не подходила к наемнику,  однако тому казалось,  что ночью он

слышал дыхание у  двери отведенной ему комнаты.  Вазгер старался не обращать на

это внимания: мало ли что могло почудиться в нестойкой ночной тиши.

         А вот чаще других наемник видел Маба - старикова внука. Впервые увидев

его,  наемник напрягся,  пытаясь припомнить его.  Какое-то смутное воспоминание

шевельнулось глубоко в мозгу,  -  возможно, Вазгер на самом деле спас мальчишку

из когтей Острокрыла. Мабу было лет десять, не больше, но по тому, как он думал

и рассуждал, ему можно было дать и пятнадцать.

         Перво-наперво  Маб  рассказал Вазгеру о  происшедшем в  деревне,  едва

только наемник заикнулся об этом.  С каждым новым словом наемнику казалось, что

он  вспоминает что-то  отлично ему известное.  Рассказ старикова внука пробудил

лишь  небольшую часть  воспоминаний,  большего  мальчишка просто  не  знал,  но

Вазгера радовало и это: выходит, не все потеряно и забытое еще можно вспомнить.

         Натянув старую старикову рубаху,  наемник вышел на  крыльцо и  глубоко

вздохнул,  втягивая в  легкие морозный воздух.  Егерь до сих пор не вернулся из

леса,  хотя  ушел  проверять капканы еще  до  света.  Маб  отправился вместе  с

Гайдерисом,  а Элиэнта исчезла пару часов назад - Вазгер и не заметил, куда она

подева-лась.  С  каждым днем эта девушка интересовала его все больше и  больше,

наемник даже проникся к ней некоторой симпатией. И все же знание того, что Элия

вечная, продолжало смущать его. Вазгер настороженно относился ко всем рожденным

на Изнанке,  но Элиэнта вызывала у него противоречивые чувства.  Егерь старался

устроить так,  чтобы девушка не приближалась к  наемнику,  и старику это вполне

удавалось,  однако у Вазгера сложилось впечатление, что Элия немного не в себе.

Она казалась - да и была - слишком уж беспечной и веселой.

         Сейчас же Вазгер старался выкинуть все из головы и заняться собой.  Он

и  так  потерял слишком много времени.  По  словам егеря выходило,  что с  того

момента,  как он с  внуком нашел наемника,  распятого и наполовину утонувшего в

ручье,  прошло уже  целых два  месяца.  Это был долгий срок,  учитывая то,  что

происходило на землях Мэсфальда.  Вазгер еще не пытался расспросить Гайдериса о

том,  какова ситуация,  сложившаяся в  результате войны.  Егерь также ничего не

говорил,  но по обрывкам фраз, которые иногда доносились до Вазгера, можно было

понять,  что ничего хуже для Мэсфальда быть уже не может.  Наемник твердо решил

выведать у старика все, что тому известно о войне, как только Гайдерис вернется

домой.

         Нагнувшись,  Вазгер  зачерпнул пригоршню снега  и  медленно растер  по

лицу.  Пальцы прошлись ото лба до  подбородка,  не  упустив ни  малейшей детали

столь знакомого,  но  одновременно ставшего чужим лица.  Наемник до  сих пор ни

разу  не  взглянул на  свое отражение,  старательно обходя единственное тусклое

зеркало в доме егеря.  Вазгер не хотел видеть, во что превратила его судьба. Не

хотел видеть,  но постоянно чувствовал,  стоило ему лишь случайно или намеренно

коснуться лица.

         Наемник  скрипнул  зубами  и,   решительно  стиснув  в   ладонях  эфес

воображаемого  меча,   сделал  резкий  замах  и  удар.  Без  настоящего  оружия

проделывать подобное было и просто,  и невероятно сложно одновременно. Отвыкшие

от подобных упражнений мышцы запротестовали,  но наемник с  легкостью подавил в

себе желание плюнуть на все и  продолжил выполнение заученных однажды и  на всю

жизнь движений.  Вазгер разминался до  тех пор,  пока спина не  стала мокрой от

пота и  рубашка не прилипла к  телу.  Смахнув небрежным движением указательного

пальца капельки пота с бровей,  наемник на некоторое время замер, взглядом шаря

по сторонам.  Для следующей части упражнений требовался меч или же что-то,  что

могло  заменить его.  Ничего похожего на  глаза Вазгеру не  попалось,  зато  он

заприметил сарайчик,  пристроенный к домику.  Замка на дверях не было, а потому

Вазгер не задумываясь вошел.  Единственное окошко,  узкое и длинное, находилось

под самым потолком,  и света, проникающего через него, было едва ли достаточно,

чтобы разогнать мрак.  Пол был присыпан тонким слоем сена,  тихо хрустящего под

ногами.  В дальнем углу аккуратно сложен инструмент:  Вазгер с трудом разглядел

несколько топоров, лопату и косу.

         У  соседней стены  было  свалено  несколько мешков  и  какой-то  хлам,

покрытый рогожей.  Вазгер поморщился и потянулся за топором,  висящим на стене.

Стиснув в  широкой ладони топорище,  наемник вернулся и,  вытащив из-под рогожи

длинную жердь, принялся отрубать нужный кусок.

         Слабо  скрипнувшая петлями дверь  заставила Вазгера вскинуть голову  и

замереть с  занесенным для  очередного удара  топором.  В  проходе  обозначился

чей-то силуэт,  но из-за того,  что в сарае стояла полутьма,  а снаружи светило

солнце, трудно было разобрать, кто это.

         - Гайдерис, ты? - бросил наемник, прищурившись. Ответа не последовало,

но короткий восторженно-смущенный смешок мгновенно расставил все на места.  Это

оказался не егерь и даже не его внук, а Элия.

         - Ты красивый,  -  медленно,  нараспев произнесла Элия,  подняв тонкую

руку и проведя ладонью по груди наемника,  едва ее касаясь. В ее голосе и тоне,

каким были сказаны эти слова, звучала детская непосредственность. Так маленькая

дочь  обычно говорит отцу,  до  поры считая того самым лучшим мужчиной во  всем

мире.

         - Красивый,  -  горестно пробормотал Вазгер, отворачиваясь и почему-то

торопливо отходя подальше от Элиэнты.

         - Да, красивый, - ответила девушка, расслышав речь наемника. - Старый,

но  красивый.  Дедушка тоже  красивый,  но  лицо у  него похоже на  яблоко.  На

сморщенное печеное яблоко. Правда, смешно?

         Элия   заливисто  засмеялась,   вновь  приближаясь  к   Вазгеру.   Тот

непроизвольно сделал еще  шаг  назад и  уперся спиной в  стену под самым окном.

Косые лучи  света теперь падали прямо на  лицо  вечной,  до  самого носа  почти

полностью скрытое высоким меховым воротником,  оставлявшим,  однако,  открытыми

губы.

         У Вазгера пересохло во рту.  Только сейчас он заметил,  что во взгляде

Элиэнты сквозит не только любовь дочери к отцу - если так можно было определить

чувства вечной к наемнику, - но и любовь женщины к мужчине.

         - Красивый.  Очень  красивый,  -  прошептала  Элия,  нежно  обхватывая

мягкими  ладонями  голову  наемника и  приподнимаясь на  цыпочках,  потянувшись

губами к губам Вазгера.

            - Не надо!  -  может,  чуть жестче,  чем следовало, заявил наемник,

отстраняя девушку от себя.

         - Почему,  Вазгер?  -  нараспев произнесла она.  -  Разве  я  тебе  не

нравлюсь? Я не красивая?

         Голос Элии  задрожал,  на  глаза навернулись слезы,  но  она  все  еще

сдерживалась и  старалась  не  плакать.  Сейчас  девушка  сделалась похожей  на

маленького ребенка, несправедливо обиженного взрослым.

         - Ты... ты очень красивая, - честно ответил Вазгер. - Именно поэтому я

прошу тебя -  прекрати. Оставь! Зачем тебе нужен я? Зачем? Подумай сама - кто я

такой? Что могу дать тебе?

         Окинув девушку взглядом,  в котором смешались жалость, тревога и боль,

наемник рванулся к выходу и, распахнув дверь, выскочил наружу, замерев на миг у

порога и вдохнув полной грудью морозный воздух.  Элия пока еще была в сарае, но

Вазгер не  намеревался ждать,  пока она выбежит следом.  Не  глядя по сторонам,

наемник быстрым шагом направился в  дом,  горячо надеясь на  то,  что вечная не

станет его преследовать.

         Вазгер остановился только тогда,  когда  оказался рядом  с  висящим на

стене  зеркалом  в  толстой,  потемневшей  от  времени  раме.  Оно  осталось  в

охотничьем домике еще с  тех времен,  когда здесь бывал король Дагмар.  Зеркало

это было настоящим, стеклянным, а не полированным железным, какими пользовались

те, кто не мог позволить себе дорогую вещь.

         Уперевшись руками в стену и широко расставив ноги,  Вазгер постоял так

некоторое время,  а  затем  нехотя  поднял  взгляд,  впившись  глазами  в  свое

отражение.

         Давно,  ох  как давно он  не смотрелся в  зеркало!  Увиденное потрясло

наемника гораздо сильнее, чем он ожидал. Подавив рванувшийся из груди горестный

стон,  Вазгер размахнулся,  подстегиваемый жгучим желанием разнести ненавистное

зеркало вдребезги,  да так и не ударил. Разве виновато какое-то паршивое стекло

в  том,  что произошло?  Оно отражает лишь правду -  не приукрашивая,  но и  не

умаляя.  И оно не может стереть из реальности ни морщин, избороздивших лицо, ни

шрамов, ни криво сросшихся губ, разорванных нитью.

         - Старик, - прошептал Вазгер, медленно отступая от зеркала и, сам того

не замечая, опуская занесенную для удара руку. - Уродливый старик.

         Потом  что-то  притянуло взгляд Вазгера к  входной двери.  На  пороге,

замерев,  стоял Гайдерис,  напряженно,  словно решая что-то для себя,  глядя на

наемника.  Из-за плеча Гайдериса выглянула Элия,  и смотрела она виновато, но и

обиженно.  Старик  даже  не  взглянул на  нее,  хотя,  бесспорно,  почувствовал

присутствие девушки.

         - В свою комнату,  - коротко приказал он не терпящим возражений тоном.

Вазгер впервые услышал,  как егерь что-то  приказывает Элиэнте,  до этого он ее

только просил. - Я поговорю с тобой позже.

         Наверное,  Гайдерис действительно очень редко говорил с  Элией в таком

тоне,  поскольку во взгляде девушки проступил испуг и толика недоумения, однако

послушалась она беспрекословно и, проскользнув мимо старика, скрылась за дверью

соседней комнаты. Еще минуту Гайдерис и Вазгер стояли неподвижно, глядя друг на

друга.  Взгляд наемника был, как никогда, пуст - ему было все равно, что сейчас

скажет егерь. Однако тот продолжал молчать, разве что чуть помягчел.

         Гайдерис,  скинув шубу и оставшись в толстой рубахе и меховой жилетке,

отодвинул стул  и  присел,  принявшись развязывать принесенный с  собой  мешок.

Перед  глазами зарябило от  обилия  мелких,  только недавно наломанных веточек,

грязной  и  мокрой  прошлогодней  травы,   выкопанной  из-под  снега,  каких-то

корешков, покрытых землей. Гайдерис принялся методично перебирать свои травки и

корешки,  одни откладывая в сторону, другие не глядя запихивая обратно в мешок.

Несколько минут спустя на  столе осталась лишь маленькая кучка,  которая вполне

уместилась бы в двух горстях.

         - Что ты  делаешь?  -  не  выдержал Вазгер.  Старик ходил нынче в  лес

совсем не для того, чтобы проверить ловушки, а именно за этими корешками.

         - Лекарство, - коротко и уклончиво ответил Гайдерис. Вазгер недоуменно

пожал плечами. Егерь уже неделю как перестал пичкать наемника своими настоями и

отварами; неужели он решил приняться за старое?

         Между тем Гайдерис, поднявшись, снял с полок несколько мисок, ступку с

пестиком и  толстый свечной огарок в деревянном подсвечнике.  Поняв,  что егерь

расположился здесь надолго, Вазгер вздохнул и, поднявшись, направился к выходу.

         Двор  встретил  его  дуновением  холодного  ветра.   Вазгер  поплотнее

запахнул куртку;  когда наемник выходил из  дома  в  первый раз,  было  не  так

холодно.  На  крыльце Вазгер нос  к  носу  столкнулся с  Мабом,  который стоял,

опираясь на невысокие перила,  и тревожно смотрел на дверь, не решаясь, однако,

войти.  Вазгер спустился с крыльца и краем глаза увидел,  что Маб последовал за

ним.

         - Неужели тебе не холодно? - рискнул нарушить молчание Маб.

         - В  общем,  нет,  -  пожал плечами наемник,  решительно направляясь в

сторону сарая с  намерением отрубить себе  палку достаточной длины и  закончить

наконец упражнения. - Задувает, конечно...

         Мальчишка восхищенно взглянул на Вазгера: сам-то он, похоже, мерз даже

в  своем меховом тулупчике.  Да  что  и  говорить -  зима в  этом году выдалась

холодная.

         Войдя в сараи, Вазгер отыскал оброненный топор и, поудобнее перехватив

его, подошел к почти разрубленной жердине, торчащей из-под рогожи. Но мальчишка

не отставал и проскользнул в сарай следом за наемником.

         - Что ты делаешь? - все так же любопытствуя, спросил он.

         - Мне нужно что-то вместо меча, - бросил Вазгер. - Я не в форме.

         Чуть  презрительный короткий смешок заставил наемника резко обернуться

и  впиться взглядом в  лицо  мальчишки.  Тот,  разом  осознав свою  оплошность,

перестал улыбаться.

         - Ну и как это панимагь?.- криво усмехаясь, поинтересовался Вазгер;

         - Просто...  -  не слишком уверенно начал Маб, а затем, набрав в грудь

побольше воздуха,  на одном дыхании выпалил:  -  Никогда не видел, чтобы такие,

как ты, играли деревянными игрушками.

         - Игрушки,-  невесело пробормотал Вазгер. - Как бы я хотел чего-нибудь

посущественней!

         - Хочешь,  я  дам  тебе  настоящий меч?  -  Заговорщический шепот Маба

вернул Вазгера к  реальности.  Пару секунд он  недоумевающе смотрел на стоящего

перед  ним  мальчишку,  а  потом нахмурился.  Наемник в  отсутствии егеря успел

обшарить весь дом,  но не смог найти подходящего оружия.  Что делать с  мечом в

лесу - охотиться на лис или глухарей? Лук и капкан куда как надежнее и удобнее.

         - Меч? - резко выдохнул Вазгер, буравя мальчишку глазами. - У вас есть

меч?

         - Есть,  -  закивал Маб. - Только... только деду не говори. Дед ничего

не знает.

         Та-ак...  Вазгер  понимающе  закивал.  Что  ж,  ничего  удивительного:

мальчонка где-то нашел меч, а деду показать побоялся - вдруг запретит, заставит

выбросить. Вот и запрятал где-то.

         - Показывай,  -  решительно приказал наемник,  вешая  топор на  стену.

Вазгер уже настроил себя на то,  что придется куда-то идти,  но Маб прошел мимо

него и,  оказавшись в  углу,  оттащил в сторону грубо сколоченный ящик,  на дне

которого  что-то  позвякивало.   Толстый  слой  пыли  и   ржавчины  яснее  слов

показывали,  что  в  ящик  этот  не  залезали давно.  Маб  же,  освободив угол,

опустился на колени и,  ухватившись за торчащий изогнутый гвоздь,  легко поднял

одну из  досок.  Вазгер хмыкнул,  но так,  чтобы не обидеть мальчишку:  тайник,

конечно,  не  блистал оригинальностью,  хотя  свое  назначение выполнял хорошо.

Пошарив  рукой  под  полом,   Маб  ухватился  за   что-то   и   вытащил  наружу

продолговатый, около двух локтей в длину, сверток.

         - Вот!  -  торжествующе провозгласил он.  Вазгер не стал отвечать,  а,

протянув руку,  схватил сверток и, не разворачивая, скорым шагом пошел на двор,

поближе к  свету.  Маб  не  обиделся.  Быстро закрыв тайник и  задвинув ящик на

прежнее место, он поспешил следом за наемником, уже покинувшим сарай. Мальчишка

догнал  его  у  самого  крыльца,  на  которое  Вазгер  без  малейших  колебаний

опустился,  положив сверток на колени.  Не тратя времени даром, Вазгер принялся

торопливо разворачивать толстую  мешковину.  Мало-помалу  сквозь  ткань  начала

явственно  ощущаться  кромка  клинка  и  ребристая  крестовина  эфеса.  Откинув

последний слой  мешковины,  наемник  не  смог  сдержать разочарованного вздоха.

Хотя,  что  и  говорить,  где-то  в  глубине души  Вазгер был  готов к  чему-то

подобному.  Меч  оказался ржавым -  не  настолько,  чтобы бурая корка полностью

скрыла благородную сталь,  но  все же  достаточно,  чтобы не оставить сомнений:

по-настоящему  спасти  клинок  уже  не   удастся.   Однако  попытаться  стоило:

как-никак,  оружие,  для разминки сгодится,  а  уже после можно и настоящий меч

раздобыть.  Вазгер не  собирался задерживаться у  старика егеря  слишком долго.

Правда,  он не знал, что станет делать после того, как покинет охотничий домик,

- путь в Мэсфальд был заказан, к золонианам наемника просто не понесли бы ноги.

Оставался только один выход:  уйти подальше отсюда -  в Эксан,  в Себорну, куда

угодно,  только бы не вспоминать больше об унижении изгнания на глазах у  сотен

горожан.

         Поморщившись,  отгоняя черные мысли,  Вазгер провел по клинку пальцем,

пытаясь поточнее оценить нанесенный мечу ущерб.

         - Ну как?  -  сдерживая дыхание, спросил мальчишка, уже поняв, что меч

не слишком-то приглянулся Вазгеру.

         - Для разминки подойдет,  -  не  задумываясь ни  на  секунду,  ответил

наемник и толкнул дверь, ведущую в дом. Перво-наперво следовало привести клинок

в порядок, и откладывать этого Вазгер не собирался. У егеря должно было найтись

все необходимое для этих целей.

         Егерь все  еще продолжал сидеть за  столом и  сосредоточенно перетирал

что-то  в  глиняной  миске.   От  образовавшейся  там  зеленовато-белой  кашицы

распространялся слабый, но не слишком приятный аромат, заполнивший комнату.

         - Гайдерис,  -  окликнул  старика  Вазгер,  -  мне  нужно  вычистить и

наточить меч.

         Егерь молча обернулся и  бросил на  наемника косой взгляд,  равнодушно

скользнувший по лицу Вазгера и зажатому в его руке клинку.  Все так же ни слова

не говоря,  Гайдерис указал куда-то в сторону полок, ясно давая понять, что все

необходимое можно  найти там.  Похоже,  что  до  происходящего старику не  было

никакого дела,  он вновь вернулся к прерванному занятию.  Пожав плечами, Вазгер

прошел в  глубь  комнаты и,  положив меч  на  стол  перед Гайдерисом,  принялся

исследовать полки.  Было немного странно,  что  егерь никак не  отреагировал на

оружие, но теперь наемника это мало интересовало - на сегодняшний день он нашел

себе  занятие.  Возвращение меча  к  жизни  -  процесс  довольно  длительный  и

хлопотный, если, конечно, проводить его со знанием дела..

         Плавный перекат,  разворот...  Замах  и  удар!  Меч  коротко свистнул,

описывая плавную дугу  и  проходя буквально в  ладони от  земли,  над  примятым

ногами снегом.  Если бы  противник,  против которого предназначался этот прием,

был недостаточно опытным, он бы в единый миг лишился обеих ног.

         - Вот  это да!  -  только и  смог вымолвить Маб,  после чего торопливо

захлопнул отвисшую челюсть.  На  его глазах еще никто и  никогда не  проделывал

ничего подобного.  То,  что Вазгер вытворял с мечом,  больше походило на танец,

чем на бой с воображаемым противником.

         Проведя ладонью по  лицу  и  кое-как  стряхивая градом струящийся пот,

наемник,   заставив  меч  описать  широкую  восьмерку,   двинулся  к   крыльцу,

намереваясь  накинуть  на  плечи  куртку,   -   не  годилось  после  упражнений

разгуливать на  морозе в  одной  рубахе,  можно было  и  легкие застудить.  Меч

оказался не так уж плох, как показалось сначала. Наемнику удалось обнаружить на

клинке у  самого перекрестья знак и  имя  кузнеца.  Само имя ничего не  сказало

Вазгеру,  а  вот  некоторые элементы эмблемы указывали на  работу золонианского

мастера.

         - Вазгер!

         Он  резко обернулся на  крик и  встретился взглядом с  выходящим из-за

дома егерем,  прижимающим к груди охапку дров.  Гайдерис неторопливо подошел и,

лишь поравнявшись с наемником, продолжил:

         - Не  желаешь размяться?  Возьми в  доме лук и  отправляйся к  старому

пожарищу,  я  там следы лосиные видел давеча.  Только смотри у меня,  лосиху не

трогай - мужика достань.

         Вазгер негромко хмыкнул:

         - Все бы ничего, да только как я один его дотащу?

         - Свежевать умеешь? - чуть склонив набок голову, поинтересовался егерь

и,  получив в ответ короткий кивок,  удовлетворенно причмокнул губами.  - Вот и

отлично. Здесь не так уж далеко, справишься.

         - Можно мне с  тобой?  -  подскочил Маб,  с надеждой переводя взгляд с

наемника на  деда и  обратно.  Вазгеру ничего не  стоило согласиться:  в  конце

концов,  мальчишка жил в лесу с рождения и не стал бы помехой на охоте.  Однако

Гайдерис был иного мнения.

         - Ты останешься и  поможешь мне,  -  категорично заявил он.  Мальчишка

очень  хотел  отправиться вместе  с  Вазгером,  но  не  решился возразить деду.

Наверное,  он  поступил  правильно -  незачем  портить  отношения с  родней,  а

наемник... А что наемник: он никто, он уйдет и никогда не вернется. Ему незачем

возвращаться.

        

         * * *

         Идти  через лес  было приятно.  Пусть глубокий снег скрывал под  собой

корни и  затруднял продвижение,  пусть низкие ветви так и норовили хлестнуть по

лицу,  вырываясь из отводящих их рук. Пусть - все это никоим образом не портило

того приподнятого настроения, в которое находился сейчас Вазгер. Он не спешил -

хотелось развеяться и немного прийти в себя.

         Вазгер  незлобливо  выругался,   когда  слишком  длинная  еловая  лапа

стегнула его по  щеке,  осыпав снежными крупинками,  щедро набившимися в  нос и

рот.  Места здесь были знакомые, не глухомань. Изменилось, конечно, кое-что, но

не  сильно.  Вазгер только что  миновал небольшую,  крепко промерзшую речушку -

один из притоков Лааны.  Остановившись на миг, наемник бросил мимолетный взгляд

в  сторону и  увидел вздымающуюся над  всеми  остальными деревьями густую шапку

сосновых верхушек.  Сосны эти походили на остров в лесном массиве. Впрочем, для

Вазгера они  служили всего  лишь  ориентиром:  наемник никогда не  задумывался,

почему эти сосны растут столь кучно и отдельно от других.

         Вскоре  должна  была  показаться делающая здесь  изрядный крюк  Лаана.

Вазгер выбрал самую короткую дорогу, но не самую удобную: приходилось то и дело

огибать голую поросль,  предательски закрывающую путь.  Благо скоро лес  должен

был поредеть.  Когда впереди показался просвет,  Вазгер приободрился и  ускорил

шаг; перед ним был длинный, почти лишенный растительности склон, вдоль которого

и  протекала Лаана.  Наемнику не  нужно было  переходить реку по  льду,  и  это

радовало:  идти по склону,  хоть и покрытому снегом, было куда приятнее. Однако

не  успел  Вазгер выбраться из-за  деревьев,  как  услышал чьи-то  приглушенные

голоса,  заставившие его насторожиться.  В  этой части леса,  насколько наемник

помнил,  не  было ни одной хижины.  Стянув на сторону шапку и  открыв одно ухо,

Вазгер прислушался,  стараясь разобрать слова.  Людей он  пока что не видел,  а

потому осторожно двинулся вперед,  стараясь производить как  можно меньше шума.

Неизвестно, кого можно повстречать в такой глуши, Вазгеру не хотелось рисковать

понапрасну.  Мало ли лихих людей бродит по окрестностям,  да тем более во время

войны.  Гайдериса,  правда,  никто пока что не трогал,  хотя не так уж и  редки

случаи,  когда,  обитатели таких  вот  обособленных лесных  домиков становились

жертвами мародеров или разбойников.  Но егерю,  наверное,  просто везло:  за то

время, что Вазгер провел у старика, беда обходила его стороной.

         Наемник  разобрал  слова  почти  одновременно  с   тем,   как   увидел

говоривших.  Похолодев,  Вазгер  замер,  прижавшись  к  обледенелому  стволу  и

стараясь слиться  с  окружающим его  лесом.  На  берегу  вокруг  костра  сидело

несколько воинов, хотя понять это можно было лишь по выставленным напоказ мечам

да кожаным шлемам,  отороченным мехом. Ни кольчуг, ни лат не было видно, да оно

и  понятно:  неприятеля нет,  так для чего же  попусту надевать на себя тяжелую

броню?  А вот принадлежность воинов не вызывала ни малейшего сомнения - все они

были золонианами,  об  этом яснее слов говорила окраска меха на шлемах да знаки

различия, навешенные прямо на зимние куртки.

         Наемник напрягся.  То,  что он увидел,  могло означать лишь одно: если

солдаты короля Сундарама добрались до этих мест,  значит, дела Мэсфальда совсем

плохи.  Отсюда прямиком по Лаане можно подойти к стенам города,  причем с такой

стороны,   где   отразить  натиск  врага  защитникам  Мэсфальда  было  наиболее

затруднительно.

         Впрочем,  он наткнулся даже не на передовой отряд, а на обычный дозор,

охраняющий участок пути.  Вазгер понял это,  едва увидел длинную вереницу почти

запорошенных снегом следов ног и  полозьев саней,  тянущуюся по  речному льду в

направлении Мэсфальда.  Воины  Золона прошли здесь не  позже вчерашнего вечера,

иначе следы стерлись бы почти полностью.

         Лук словно сам собой оказался в руках наемника, зубы стиснули неведомо

когда стащенную рукавицу,  а пальцы привычным движением наложили стрелу. Только

увидев оружие,  Вазгер почему-то  успокоился.  Ему не следовало стрелять,  хотя

наемник готов  был  поклясться,  что  смог  бы  без  особого труда уложить всех

пятерых собравшихся у костра воинов раньше,  чем те поняли бы,  что происходит.

Но  вот  был  ли  в  подобном поступке какой-то  смысл?  Вазгер не  имел  права

вмешиваться.  Сейчас он  вне войны,  он  не  принадлежит ни к  одной из сторон.

Золониан отталкивает его сердце, Мэсфальд же сам изгнал его. Нельзя бороться на

оба фронта.

         Медленно,  очень медленно Вазгер спрятал стрелу в колчан, а лук вернул

обратно в налучье.  Далось это ему нелегко,  однако,  как только руки оказались

свободными,  наемник ощутил заметное облегчение.  Если бы Вазгер не сдержался и

перестрелял-таки греющихся у костра воинов,  то это, вполне возможно, навредило

бы Гайдерису и  другим обитателям близлежащих лесных домиков.  Мертвецов быстро

обнаружили бы,  и тогда не обошлось бы без прочесывания леса:  а кто знает, что

может  взбрести в  голову разозленным гибелью сотоварищей воинам?  Стрелы-то  у

Вазгера  были,   как-никак,   охотничьи,   золониане  и   выводы   бы   сделали

соответствующие .

         Решив оставить все  как  есть,  наемник неожиданно принял решение.  Не

успев  удивиться своему  поступку,  он  отделился от  скрывающего его  дерева и

шагнул на склон, направившись к костру. Воины заметили его почти сразу же. Трое

вскочили на ноги,  остальные остались сидеть, только повернули головы в сторону

неторопливо бредущего по снегу Вазгера. Один из наиболее ретивых даже схватился

за меч, но, награжденный язвительными смешками товарищей, быстро выпустил эфес,

досадливо вогнав  клинок  обратно  в  ножны.  Наемник старался не  выглядеть ни

напуганным,  ни  смущенным.  Он  должен был походить на  человека,  которому до

смерти надоело бродить по заснеженному лесу, которого интересуют и одновременно

раздражают  греющиеся  у   костра  на   берегу  реки  воины.   Он   должен  был

перевоплотиться  в  охотника,   вот  уже  долгое  время  выслеживающего  зверя,

замерзшего и теперь злящегося на этих золониан,  которые,  возможно,  распугали

всю дичь одним своим появлением.

         - Что  надо,  старик?  -  незлобливо поинтересовался один из  сидящих,

когда Вазгер подошел достаточно близко.  Никому и в голову не могло прийти, что

под личиной охотника скрывается изрядно постаревший, но все еще грозный воин.

         - День добрый, сынки, - ответил наемник со скрытой горечью: так он еще

ни к кому не обращался. Но внешне Вазгер ничем не выдал терзавших его чувств. -

Присесть позволите?

         - Конечно,  папаша,  о чем разговор!  -  хмыкнул все тот же воин,  что

заговорил  первым.  Подождав,  пока  Вазгер  поудобнее устроится у  огня  и  не

рассядутся все остальные,  он повторил свой вопрос: - Так чего тебе надо? И кто

ты вообще такой?

         - Кто, кто...- не слишком любезно ответил наемник. - Егерь, кто ж еще,

Гайдерисом зовут.

         Уже произнося эти слова,  Вазгер понял, что дал промашку. Если бы хоть

один из  воинов знал настоящего хранителя охотничьего домика,  для наемника это

могло  закончиться  плачевно.  Рука  наемника  незаметно  и  как  бы  невзначай

скользнула к поясу и остановилась у самой рукояти тяжелого охотничьего ножа.  В

случае чего Вазгер мог бы выхватить его в считанные мгновения.  Но, по счастью,

золониане и  слыхом  не  слыхивали о  Гайдерисе,  а  потому  ничего  дурного не

заподозрили. Ободренный этим обстоятельством, Вазгер продолжил:

         - Лося я  бить иду,  на  старое пожарище.  -  А  что  такой хмурый?  -

хмыкнув,  спросил  сосед,  вытягивая  ноги  поближе  к  костру.    -  Так  чему

радоваться-то?  -  пожал плечами Вазгоp -  Когда вы тут шастаете туда-сюда, все

зверье  небось распугали. Клянусь Незабвенным Райгаром!

         - Что  верно,   то  верно,   старик,   -  неожиданно  весело  произнес

золонианин,  заговоривший первым.  Судя ,по знакам отличия, он был десятником и

командовал этим небольшим отрядом.  - Над собственной судьбой мы не властны, да

только что нам с того?  По-настоящему свободны только лишь Покровители,  а наша

участь - выполнять их волю.

         - Ты прав,  - кивнул Вазгер, поежившись и протягивая руки к огню. - Но

иногда очень  хочется наплевать на  богов и  зажить спокойной жизнью.  Хочется,

чтобы такие,  как вы, сложили оружие и прекратили эту бессмысленную войну. Кому

она нужна?  Уж  наверняка не  вам и  не мне.  Разве кто-то из вас по своей воле

пошел бы против таких же,  как вы? Нынешняя  война зрела давно, почти два года,

- согласитесь,  это  огромный срок,  за который можно было найти способ  решить

все  мирным путем.  А  из-за  чего раздор -  из-за  паршивого клочка земли,  на

который на самом-то деле всем глубоко плевать.  Вот лично вам будет прок,  если

Золону отойдут земли Са-Ронды?   

         Вазгер не  договорил,  махнув рукой  и  тяжело вздохнув.  Он  даже  не

отдавал себе отчета,  от чьего имени сейчас говорит: от своего собственного или

от имени мнимого егеря, роль которого он сейчас исполнял.

         - Люди мы все подневольные, - задумчиво произнес десятник. - Да только

не в  том мы положении,  чтобы обсуждать подобные вещи.  Даже если захотим,  то

ничего  поделать не  сможем,  а  посему остается одно:  выполнять приказы и  не

задумываться.  Решаем, как жить, не мы, ты должен понимать это, старик. Каждому

свое: нам - воевать, тебе зверя бить, - так стоит ли лезть в чужие дела?

         Наемник  не  ответил,   поморщившись.  Ответ  золонианина  был  вполне

достойным,  но  Вазгеру стало  тоскливо.  От  слов  воина веяло самой настоящей

безысходностью,  скрытой  слишком умело,  чтобы  ее  мог  заметить неискушенный

человек.

         - Ничего,   скоро  отдохнем,-   нарушил  затянувшееся  молчание  сосед

десятника.- Только вот Мэсфальд возьмем.

         - Не скажи,  -  возразил тот.  -  Мэсфальд - противник знатный, он еще

себя покажет,  не сдастся так просто.  То,  что мы уже под его стенами,  ровным

счетом ничего не значит. Мэсфальд будет противиться еще долго.

         - Так Мэсфальд окружен? - Вазгер готов был ко всему, но от услышанного

защемило сердце.

         - Уже почти неделя,  как большую часть воинов короля Маттео мы загнали

за стены города.  Кое-кто еще,  правда,  держится,  но сломаем и  их,  можно не

сомневаться.  Наша армия за месяц прошла от границы до самого Мэсфальда. Потом,

правда,  противник вроде опомнился,  да поздно: отбить нас не удалось. Сам-то я

под стенами Мэсфальда не был,  но,  говорят, сражались воины Маттео доблестно -

еще месяц ушел на то, чтобы они начали отходить под защиту города.

         - Когда это Советник Маттео успел объявить себя королем?  -  ни к кому

конкретно не обращаясь, пробормотал Вазгер.

         - Да это я так,  в силу привычки, - отмахнулся золонианин. - Насколько

известно,  коронации не было,  только какое нам с  тобой до этого дело?  Король

Маттео или не король,  ничего ведь не изменится:  о таких,  как ты,  никто и не

вспомнит -  в  лесу жил,  в  лесу и  помрешь,  никому до тебя дела не было и не

будет.

         - По-моему,  Империя сошла с ума, - медленно произнес Вазгер, глядя на

пляшущие языки костра, лениво пожирающие чуть влажную дымящую древесину.

         Костер тихо потрескивал,  ветер относил дым за реку.  Солнце, с самого

утра почти скрытое тонкой завесой реденьких облаков,  уже  клонилось к  закату.

Однако Вазгер заторопился.  До  старого пожарища еще  нужно было дойти,  да  на

поиски лося могло уйти время.  Кто знает,  остался зверь там или успел уйти.  А

бродить по лесу ночью наемнику не хотелось.

         - Ну,  пойду я,  -  крякнув, Вазгер начал подниматься. Уходить от огня

было не слишком приятно, но и засаживаться не годилось.

         - Бывай, старик, - махнул рукой десятник. - Надеюсь, зверье мы тебе не

распугали.

         Наемник кивнул и,  поправив за спиной налучье,  двинулся дальше, почти

физически ощущая,  как золониане провожают его пристальными взглядами. Он и сам

понимал,  что наговорил лишнего:  от  простого егеря не услышишь подобного.  Но

Вазгера никто не  окликнул,  и  он продолжал быстро,  но без суеты удаляться по

склону в сторону леса.  Прежде чем нырнуть в лес,  Вазгер обернулся.  Золониане

продолжали сидеть у костра, о чем-то беседуя, но слов он разобрать уже не мог.

         С охоты Вазгер возвращался с пустыми руками.

         Охотничий домик он  увидел уже поздним вечером.  В  это время Гайдерис

обычно отходил ко  сну,  но  на  этот раз  егерь все  еще  бодрствовал.  Сквозь

закрытые ставни пробивался свет, тонкими желтоватыми линиями ложащийся на снег.

Изредка  он  на  мгновение тускнел,  -  видимо,  кто-то  проходил мимо  окна  и

загораживал собою  свечу.  Тишину нарушал шелест ветвей да  шорох  осыпающегося

снега.  Где-то вдалеке едва слышно провыл волк,  немного погодя ему ответил еще

один, но после все стихло.

         А потом наемник заметил то,  что не сразу уложилось в его голове:  над

баней,  находящейся чуть  поодаль,  у  ручья,  поднимался  дым.  Он  был  почти

незаметен в спустившейся на лес темноте, Вазгер скорее учуял его, чем увидел.

         Егерь топил баню!  На ночь глядя,  да еще в  неурочный день!  Это было

столь невероятно,  что Вазгер даже остановился, недоуменно вглядываясь во мрак,

разгоняемый лишь скудным светом, льющимся из окон, да редкими звездами, кое-где

пробившимися в просветы меж облаками. Где-то в глубине сознания стала рождаться

мысль,  что  Гайдерис совсем не  случайно отправил его на  охоту:  по  какой-то

причине старику было нужно,  чтобы Вазгера не было поблизости. Может, не желал,

чтобы наемник что-то видел или же в чем-то помешал?  Так или иначе, но ответить

на это мог только сам Гайдерис.

         Решительно толкнув дверь,  которая оказалась не заперта, наемник вошел

в  дом.  Стащив  с  ноющих  ног  сапоги,  Вазгер  шагнул  в  комнату,  чуть  не

столкнувшись с  егерем.  Тот,  похоже,  услышал звук открывшейся двери и  решил

проверить,  кто заявился на ночь глядя.  Возвращения наемника Гайдерис, похоже,

не ожидал,  а  потому был немало удивлен,  увидев перед собой Вазгера.  Вскинув

брови, старик воззрился на него:

         - Ты? Уже? Я не ждал тебя так рано.

         - Правда?  -  Вазгер скривился,  отчего-то внезапно озлобившись.  -  А

почему ты не спрашиваешь, как прошла охота?

         Гайдерис открыл было рот,  намереваясь еще что-то сказать, да так и не

решился.

         - С чего это ты вдруг собрался ночью баню натопить? - нарушил начавшее

действовать на  нервы молчание Вазгер,  отрываясь наконец от  печи  и  стягивая

куртку.

         - Что?  Баню?  - немного суетливо ответил Гайдерис. Вазгер оторвал его

от каких-то одному ему ведомых мыслей,  и тот не сразу смог сориентироваться. -

Баня для  тебя,  только ты  вернулся рановато,  и  я  не  знаю,  успела ли  она

достаточно протопиться.

         - Для меня?  -  Вазгер отказывался что-либо понимать.  - Гайдерис, что

все это значит? Почему ты ни с того ни с сего выставил меня из дому, отослав на

эту поганую охоту? Для чего мне эта баня, если я мылся три дня назад?

         Егерь опять вздохнул и поднялся, потирая руки.

         - Я  объясню  тебе  позже,  Вазгер.  Объясню  позже.  Гайдерис поманил

наемника  за  собой,  направившись к  выходу.  У  Вазгера  не  возникло и  тени

сомнения,  что он  решил прямо сейчас отправиться в  баню.  Из соседней комнаты

выглянул Маб,  испуганно поглядел на  Вазгера,  но выйти так и  не решился.  Из

комнаты,  в которой жила Элия,  не доносилось ни звука: девушка то ли спала, то

ли вообще не отваживалась взглянуть на вернувшегося Вазгера. Происходящее стало

интересовать наемника еще больше,  и хоть Гайдерис продолжал упрямо молчать, не

отвечая на  вопросы и  тем  самым нервируя Вазгера,  но  тот нашел в  себе силы

сдержаться и последовать за стариком. В конце концов, тот обещал все объяснить.

         Оказавшись на дворе,  наемник в  полной мере ощутил разом навалившийся

ночной холод.  Над деревьями вырос краешек луны,  но от этого не стало светлее,

скорее,  предметы обрели четкость.  Стараясь не отставать от Гайдериса,  Вазгер

направился прямиком  к  бане,  идя  за  дрожащим и  готовым  вот-вот  погаснуть

огоньком свечи, которую егерь держал перед собой.

         - Заходи  и  раздевайся,   -   сказал  старик,   пропуская  Вазгера  в

предбанник.  Распахнув дверь,  служащую для защиты от  наносимого ветром снега,

наемник шагнул внутрь,  ощутив,  как  из-за  находящейся по  левую  руку  двери

дохнуло  горячим  воздухом,   просачивающимся  даже   сквозь   толстое  дерево.

Протопиться баня успела знатно, тепло было даже здесь, несмотря на то что стены

предбанника, выходящие наружу, были полны щелей толщиной в палец.

         Гайдерис вошел следом,  прикрыв за  собой дверь,  Свеча осветила узкий

предбанник,  разогнав мрак.  Задувающий в  щели ветер был так слаб,  что не мог

погасить огонек,  трепещущий над фитилем.  В очередной раз внимательно взглянув

егерю в  глаза,  но  так и  не  дождавшись от того ни слова объяснений,  Вазгер

принялся раздеваться, бросая одежду на широкую скамью у дальней от входа стены.

Гайдерис,  поставив свечу на небольшую полочку,  так же начал стягивать рубаху,

готовясь проследовать в баню за наемником, Вазгер же, быстро раздевшись, открыл

дверь и шагнул за порог. В лицо дохнуло жаром. Вырвавшийся из проема пар окутал

его.  Привыкшие к  морозу легкие с  трудом втянули полный горячей влаги воздух.

Натоплено оказалось даже слишком жарко.

         - Заходи,  что встал.  - Егерь толкнул Вазгера в спину, и тот, все еще

продолжая колебаться,  вынужден был шагнуть дальше, стараясь не задеть скамьи и

бадейки,  полностью скрытые в темноте. В бане у старика Вазгер был лишь дважды,

но  запомнить расположение предметов ему не составило труда,  а  потому он,  не

уходя далеко от  двери,  опустился на  низенькую скамью и  принялся ждать,  что

скажет Гайдерис.

         Егерь между тем,  затворив за собой дверь, поставил свечу на полок над

головой Вазгера. Трепещущее пламя не давало света, равно как и крохотное окошко

на противоположной стене. Наемник не различал даже смутного силуэта старика.

         Дрова в  печи уже  прогорели,  не  слышалось даже потрескивания углей.

Вазгер продолжал хранить молчание,  ожидая, пока не заговорит Гайдерис. Понимал

это и егерь,  а потому не стал зря тянуть время.  Опустившись на скамью рядом с

наемником, Гайдерис зачерпнул ковшиком воды из стоящей подле бочки и плеснул ее

на раскаленные камни печи.  Раздалось громкое злое шипение, Вазгер ощутил новую

волну жара,  хотя,  казалось,  горячее воздух стать уже не  мог.  Тело наемника

покрылось крупными каплями пота,  хотя пробыл он тут со стариком не больше пары

минут.

         Терпкий, едва не режущий нос запах стал как будто сильнее.

         - Ты был прав,  -  хрипловато произнес Гайдерис,  тяжело вздыхая.  - Я

отправил тебя на охоту со вполне определенной целью.  Мне не хотелось, чтобы ты

был   рядом,   когда  я   стану  готовиться.   Мне  не   хотелось  отвечать  на

несвоевременные вопросы.

         На какое-то время старик егерь замолчал.  Вазгер не стал торопить его.

Поднявшись,  наемник  осторожно нащупал  бадейку,  стоящую  на  противоположной

скамье через пару шагов,  и, подойдя к чану, установленному на печи, плеснул из

него ковшом горячей воды, а после добавил холодной. Добившись, чтобы вода стала

в  меру теплой,  Вазгер распрямился и  окатил себя с  ног  до  головы.  Немного

полегчало; наемника мучила не столько нестерпимая жара, сколько усугубляющий ее

запах,  который с  каждой секундой все больше и  больше напоминал гнилую траву,

смешанную с какими-то пряностями. Гайдерис наконец продолжил:

         - Если все  получится как  надо,  ты  поймешь сам,  для  чего мне  это

понадобилось. Ну а если я ошибся... Коли ошибся - не требуй разъяснений, ты все

равно их не получишь.

         Миг  спустя  у  Вазгера  в  руке  оказалась большая деревянная кружка,

осторожно вложенная туда егерем. Поднеся ее к носу, наемник принюхался, а затем

выпучил глаза, едва не задохнувшись от нахлынувшей вони.

         - Что это? - недоверчиво поинтересовался наемник, обернувшись к егерю,

но увидел перед собой только серое размытое пятно, с одной стороны подсвеченное

огоньком свечи.

         - Ты должен выпить,  -  ничего не поясняя,  произнес Гайдерис, и в его

голосе на этот раз звучала небывалая настойчивость. - Все и сразу.

         - Выпить?  Все? - Вазгер поморщился. Он решительно не представлял, как

можно сделать это.  Исходя из запаха,  вкус должен быть ничуть не лучше, а судя

по  весу  кружки,  она  была  полна  почти  до  краев.  Большая пивная  кружка,

наполненная дрянью,  которую нужно выпить... У Вазгера начала кружиться голова.

То ли от жара, царящего в бане, то ли от витающего в воздухе запаха.

         - Гайдерис...  Мне  надо выйти,-  пробормотал Вазгер,  приподнимаясь и

собираясь отставить кружку,  но  егерь не  дал ему сделать это.  Суховатая,  но

сильная рука старика легла наемнику на плечо, скользкое от пота.

         - Сядь, никуда ты не пойдешь.

         - Ты рехнулся,  старик? - Вазгер попытался сбросить с себя руку егеря,

но ему это не удалось - Гайдерис держал крепко.

         - Я знаю,  что говорю,  - поспешил уверить егерь. - Только ты слушайся

меня, и все будет в порядке. А теперь успокойся и выпей.

         Поднеся ко  рту кружку почти не дрожащей рукой,  наемник опрокинул ее,

чувствуя,  как  густая,  словно  масло,  жидкость  огнем  бежит  по  пищеводу и

вливается в желудок.  Сделав первый глоток, Вазгер понял, что все, что он успел

проглотить, сейчас рванется назад из сжатого судорогой желудка, однако каким-то

невероятным,   поистине  нечеловеческим,   усилием   заставил  варево   старика

удержаться.  Наемник подумал,  что ни  за что не сделает еще одного глотка,  но

кадык будто сам собой дернулся, и он проглотил еще. Вазгер не мог остановиться,

хотя готов был поклясться,  что ничего гаже не  пил за  всю свою жизнь.  Кружка

пустела медленно и  как  бы  нехотя,  но  тем не  менее она не  была бездонной.

Раздался негромкий стук -  кружка упала под ноги, покатившись по дощатому полу,

но наемник уже не слышал этого.  В животе будто полыхал огонь, Вазгера крутило,

он  не  мог сделать ни  одного движения,  чтобы оно не вызвало острого приступа

тошноты.  Вот только жидкость продолжала оставаться в желудке,  упорно не желая

покидать свое пульсирующее вместилище.

         - Мерзавец,  -  прохрипел Вазгер,  перегибаясь пополам и падая на пол.

Резь в животе стала нестерпимой.  Наемник попробовал ползти к выходу, но старик

схватил его и рывком поднял, сажая обратно на скамью.

         Рвущий горло кашель скрутил Вазгера,  швырнул на пол и ударил о стену.

Он утратил ощущение реальности - перед глазами одна за другой всплывали картины

потерянного прошлого.  Картины,  которые наемник так жаждал увидеть, но которые

доставляли больше боли,  чем ожидаемого счастья.  Он вспомнил все. Он вспомнил,

что  может по-настоящему ненавидеть.  Он  вспомнил о  Великом Змее Кальмириусе,

главе Собора, Избранном Владыке драконов.

         Вазгер вспомнил о Пламенеющем Шаре.

         Но боль в израненной памяти продолжала корежить сознание,  обжигающими

когтями проникая в мозг. Наемник корчился на полу, слезы текли у него по щекам,

смешиваясь с потом и мгновенно исчезая на влажной коже. Он вспомнил.

         - Да будь же ты проклят, Кальмириус! - из последних сил завопил Вазгер

и  провалился в  глубокий  бездонный  колодец,  полный  жара  и  обиды,  полный

страданий и боли. Полный обретенного успокоения.

         Оселок мягко шуршал, скользя по клинку, испещренному светлыми полосами

и крапинами в полпальца толщиной. Камень двигался медленно и плавно, проходя от

рукояти до самого острия меча.  Вазгер не торопился, устремив все свое внимание

на клинок.  Было слишком тяжело заново обрести целый год жизни.. Год, в котором

слились честь, предательство, смерть, боль, радость и ложь. Год, полный обмана.

         - Почему ты  не рассказал мне все с  самого начала?  -  даже не подняв

головы, вымолвил наемник.

         Сидящий напротив старик вздохнул.

         Потрескивающие в печи дрова будто говорили о чем-то своем - им не было

дела до  людской жизни,  они лишь дарили тепло.  Вот только ничто уже не  могло

отогреть замерзшую душу Вазгера, наглухо закрывшуюся для всего остального мира.

Сейчас Вазгер чувствовал лишь опустошенность,  какую-то  нелепую обиду на  весь

мир,  да  еще -  желание отомстить.  Нет,  он  не  рвался,  не жаждал встречи с

Зарианом, как было еще десять лет назад, как было лишь вчера. Он ждал мести, но

не собирался торопить ее,  словно зная,  что она сама рано или поздно настигнет

предателя.  Он  хорошо помнил несколько дней,  проведенных в  Мэсфальде.  Всего

несколько дней, перевернувших жизнь наемника.

         Смотря на  лицо Вазгера,  на  котором,  словно в  зеркале,  отражались

чувства, которые терзали его, Гайдерис вновь вздохнул.

         - Мне не хотелось обнадеживать тебя заранее,  - вымолвил он наконец. -

Я до сих пор не знаю,  что толкнуло меня к тому,  чтобы попытаться вернуть тебе

память. Не знаю и не хочу знать. Я рад за тебя, рад, что ты оказался всего лишь

оклеветанной пешкой. А теперь тебе нужно покинуть мой дом.

         Наемник удивленно посмотрел на Гайдериса.

         - Ты должен уйти сегодня же, - сказал старик. - Я сделал для тебя все,

что мог, и не хочу тебя больше видеть.

         Вазгер не ответил. Он и сам понимал, что пора уходить.

         Молча поднявшись, Вазгер принялся собираться. Он не спешил, но в то же

время проделывал все предельно быстро и  сосредоточенно.  Наемник не  собирался

брать ничего лишнего,  лишь одежду да еще меч, доставшийся ему от Маба. Подумав

немного,  Вазгер решительно подошел к  полкам и взял приглянувшийся ему недавно

боевой лук,  тетиву и  колчан со  стрелами.  Наемника не волновало,  что скажет

Гайдерис, но старик не произнес ни слова.

         Забросив за спину налучье и  натянув сапоги,  Вазгер постоял некоторое

время  посреди комнаты,  словно  прощаясь с  охотничьим домиком.  Но  в  голове

наемника не  было ни единой мысли -  только пугающая слепящая пустота,  которую

пронзал лишь один образ.

         Пламенеющий Шар...

         Слишком давно Вазгер не  вспоминал о  нем.  О  той  миссии,  что  была

возложена на  него  Кальмириусом -  Великим Змеем.  Вазгер  ненавидел правителя

Себорны,  но не мог пойти против него,  понимая,  что от того,  отыщется ли Дар

Богов,  зависит судьба всей Империи.  Судьба поднебесного мира и  его  Изнанки.

Судьба всех живых существ.

         Гайдерис даже не  встал,  чтобы проводить хлопнувшего дверью наемника.

Егерь так и  остался сидеть за столом,  не мигая глядя в  окно,  за которым шел

редкий, чуть золотистый в лучах солнца снег.

        

         * * *

         Спустившись с крыльца,  Вазгер столкнулся с выбежавшим из-за угла дома

мальчишкой.  Маб немного оторопел и  растерялся,  увидев наемника,  опоясанного

мечом и с луком за спиной.

         - Ты... уходишь? - Брови мальчонки полезли вверх, а в голосе явственно

зазвучали нотки  обиды.  Отчего-то  Маб  сразу  понял,  что  означает появление

Вазгера при оружии. Понял, но все еще не желал верить собственным глазам.

         - Ухожу,  -  без  тени  улыбки ответил наемник,  потрепав мальчишку по

усыпанным снежными крупинками волосам.  -  Прощай,  -  излишне торопливо сказал

Вазгер и, отвернувшись, быстро зашагал прочь со двора.

         - Подожди!  Пожалуйста,  останься! - крикнул вслед Маб. Наемник спиной

ощущал,  как  хочется мальчишке сорваться с  места и  броситься следом за  ним,

задержать хоть  ненадолго.  Стремясь предотвратить это,  Вазгер  вскинул  руку,

сжатую в кулак.

         - Удачи тебе!  -  громко выкрикнул он,  но не обернулся. Наемник знал,

что Маб уже не  последует за  ним,  что теперь их навечно разделила стена.  Еще

неощутимая для мальчика,  но жесткая и неодолимая для него -  Вазгера. Он знал,

что никогда не вернется, ему не было пути назад.

         Маб, замерев у крыльца, провожал наемника взглядом.

         - Удачи тебе,  -  раздался его тихий голос. А может, Вазгеру это всего

лишь показалось?  Он не обернулся. Он не любил оборачиваться и смотреть назад -

зачастую это бывало слишком больно.

         Он не обернулся и  потому не увидел,  как из двери дома медленно вышла

Элиэнта и,  опустившись на  ступени крыльца,  провожала его  долгим,  по-детски

несчастным взглядом.

         Вазгер шел все быстрее и быстрее.  Домик егеря вскоре совершенно исчез

из виду,  но наемник не мог заставить себя остановиться.  Где-то далеко впереди

его  ждала часть Дара  Богов.  Часть Пламенеющего Шара,  которая могла изменить

мир.  И осколок этот находился в Мэсфальде,  раньше -  городе друзей,  а ныне -

врагов.

         Вазгер шел воевать. Он шел против Мэсфальда.

        

        

         Глава 12

         ДОРОГИ СХОДЯТСЯ

        

         Они  гнали лошадей по  дороге так,  словно их  преследовал разъяренный

спригган,  готовый во  что бы  то  ни стало догнать свою жертву и  разорвать на

куски.  Снег летел из-под  копыт грязным крошевом,  позади оставались сероватые

рыхлые следы.  Берхартер не оборачивался,  словно боясь вновь увидеть за спиной

постылую деревню. Почти вровень с Охотником скакал Дэфин, не стремясь вырваться

вперед,  но ясно давая понять, что не собирается довольствоваться местом позади

Берхартера.  Только Энерос был все так же спокоен и молчалив,  не приближаясь к

обоим ближе,  чем на полтора-два корпуса своей лошади. Он был единственным, кто

не утратил хладнокровия в сложившейся нелепой и пугающей ситуации.

         А все же было отчего потерять голову. Берхартер старался не вспоминать

о превратившихся в безумие двух месяцах, но мысли сами собой возвращались к тем

проклятым дням.

         - Помоги,  Незабвенный,  -  беззвучно прошептал Энерос. Расстилавшаяся

впереди деревня пугала его,  хотя,  казалось,  ничто  не  могло вызвать страх у

Райгаровой твари. Происшедшее было совершенно необъяснимо. Как могла оставшаяся

далеко  позади деревенька вдруг  оказаться перед  Охотниками,  ушедшими из  нее

много  часов  назад?  Берхартер молча спускался с  холма,  отпустив поводья,  и

Энеросу ничего не оставалось,  как последовать за ним.  Честно говоря,  он бы с

куда большим удовольствием развернулся и отправился в обратную сторону,  но что

будет с  Пламенеющим Шаром,  что скажет на  это Незабвенный?  Охотники не имели

права возвращаться - камень звал их... Или это был голос самого Райгара?

         Так или иначе,  но выбора не осталось.  Берхартер и  Дэфин уже одолели

половину  склона  холма  и  не  собирались останавливаться,  то  ли  поняв  всю

бесполезность этого,  то ли решив разобраться,  что происходит.  Энерос, громко

выругавшись,  отчего его лошадь вздрогнула и  всхрапнула,  вонзил ей  каблуки в

бока и поспешил догнать ушедших к деревеньке Черных Охотников.

         Ехавший  впереди Берхартер понял,  что  это  селение не  просто  очень

похоже не  предыдущее -  оно было тем же  самым.  Именно тем же  самым,  как ни

невероятно это звучало.  Охотники будто вернулись на  сутки назад,  с  той лишь

разницей,  что  в  прошлый раз у  них не  было лошадей -  они пришли в  деревню

пешком.

         Навстречу  посланцам  Райгара  выбежали  крестьяне.  Увидев  их  лица,

Девятый Охотник едва не  застонал:  это было похоже на кошмарный сон,  но перед

ними  стояли те  же  люди.  Берхартер разглядел в  небольшой толпе человека,  у

которого Охотники останавливались на ночь,  а  рядом с  ним людей,  напавших на

Райгаровых тварей в  конюшне.  Только никто из крестьян,  казалось,  не узнавал

явившихся в селение чужестранцев.

         - День добрый, ваша милость.

         Взгляд  Берхартера метнулся на  голос  и  впился в  невысокого пухлого

мужчину  с  короткими желтовато-белыми  волосами.  Деревенский староста несмело

вышел чуть вперед и  поднял глаза на  Черных Охотников,  пытаясь придать своему

взгляду необходимую при разговоре с чужаками твердость. Но Берхартер не обратил

на слова крестьянина ни малейшего внимания. Райгар наградил свое создание силой

и  бесстрашием,  способностью с  презрением смотреть в  лицо  любой  опасности,

однако  волосы  Девятого  Охотника  готовы  были  зашевелиться  от  ужаса.  Все

повторялось,  все -  почти до самой последней мелочи.  Твари Незабвенного вновь

оказались в оставленной ими деревне.

         - Этого  не  может быть,  -  сказал Дэфин,  наклонившись к  самому уху

Берхартера.

         - Хотел бы я знать, почему Хозяин оставил нас одних, без своей помощи,

- тихо вымолвил подъехавший с другого бока Энерос.

         - Он не оставил нас, - рявкнул Дэфин, нимало не заботясь о крестьянах,

которые при  звуке  его  голоса вздрогнули и  чуть  попятились.  -  Незабвенный

проверяет нашу стойкость.

         - Заткнитесь.  Оба!  -  негромко, но резко осадил Охотника Берхартер и

нахмурился.  -  Мне казалось,  что мы  договорились не упоминать имени Хозяина.

Если он не вмешивается, если даже не видит нас, то у него есть на это право. Он

- бог! И он наш творец - не нам осуждать его.

         - Но что нам делать?  - вновь заговорил Энерос. - Все это произошло не

случайно.  Я  уверен,  что и  нападение на нас прошлой ночью,  и  возвращение в

деревню -  взаимосвязаны. Причем подстроил все это кто-то очень могущественный,

тот, кто действительно не боится вступить в противоборство с Незабвенным.

         - Это может быть только бог, - резко вымолвил Дэфин, давая понять, что

не потерпит возражений,  если таковые появятся.  -  Кто-то из богов решил пойти

против нашего Хозяина, иного объяснения нет. Если поведение жителей деревни еще

можно списать на действия этого паскудного мага...

         - Он не был магом, - прервал Дэфина Берхартер, нo тот замотал головой,

имея в виду, что сейчас это не имеет значения, и продолжил:

         - Однако никакой маг,  даже самый могущественный, равного которому нет

в  Империи,  не смог бы вернуть нас сюда и  сделать все так,  как есть.  Если и

можно заморочить голову простым людям или  даже  вечным,  то  сила,  данная нам

создателем,  помогла бы  нам заметить затеянную этим мерзавцем игру.  Сыграть с

нами подобную шутку мог только бог.

         - Или  дракон,  -  возразил Энерос.  -  У  любого Великого Змея так же

достанет сил на то, чтобы противостоять нам.

         - Нет,  -  качнул головой Дэфин.  - Ни один дракон не поступил бы так,

это не  в  их  правилах.  Змеи трясутся над своей Истинной Властью,  но,  когда

доходит до дела, предпочитают решать все проблемы через посредников.

         Берхартер бросил косой взгляд на  Охотников,  признавая правоту обоих.

Но он и сам считал,  что в случившемся чувствуется работа одного из богов.  Вот

только  кто  это  мог  быть?  Кому  понадобилось чинить  препятствия  посланцам

Незабвенного? Везэльд? Имиронг или Орнелла? То, что там, в деревне, был мужчина

- ничего не означает: бог может принять любое обличье.

         Крестьяне все  еще продолжали глазеть на  незнакомцев,  не  зная,  что

предпринять.   Охотники   совсем   не   походили  на   людей,   которых   можно

проигнорировать,  но  то,  что  они  не  обращали никакого внимания на  жителей

деревни,  выбивало из  колеи  и  обескураживало.  Однако никто  не  отваживался

прервать  разговор  Охотников,   словно  чувствуя,   что   это  чревато  весьма

неприятными последствиями.

         - Что нам делать?  - нервно поинтересовался Энерос, бросив недовольный

взгляд на ставших перешептываться крестьян.

         Берхартер нахмурился:

         - Если мы  останемся на ночь,  то,  вполне возможно,  снова повторится

нападение, и тогда уже неизвестно, сможем ли мы уйти, как в первый раз. Хотя не

думаю,  что  нас  стремились убить.  Если это  был  и  вправду бог,  то  ему не

составило бы  труда уничтожить нас всех одним пальцем.  Скорее всего нас хотели

задержать...

         - Камень!  - щелкнул пальцами Дэфин и выругался. - Нас хотят задержать

до тех пор,  пока та часть камня,  за которой мы посланы,  не окажется в  чужих

руках.

         - Я не утверждал этого, - возразил Берхартер. - Но не исключаю и такой

возможности.  Видимо,  кое-кто  из  богов  не  желает,  чтобы Незабвенный обрел

Пламенеющий Шар. Но вызов Райгару - это немыслимо!

         Берхартера передернуло.  Так не должно было случиться.  Он считал, что

Райгар должен хранить своих тварей.

         Берхартер отчего-то стал мерзнуть.  Кроме того, вновь появилась боль в

раненной  маленьким  рудокопом ноге.  Непроизвольно он  наклонился в  седле  и,

дотянувшись до бедра, принялся массировать ногу вокруг шрама.

         - Что с тобой? - беспокойно произнес Энерос, крепко взяв Берхартера за

плечо  и  пытаясь заглянуть тому  в  глаза.  После  случившегося ночью  в  доме

крестьянина он стал несколько настороженно относиться к Девятому Охотнику.  Это

не означало,  что Энерос перестал доверять Берхартеру, но в то же время он стал

смотреть на своего сотоварища другими глазами.

         - Ничего,  - сквозь зубы пробормотал Берхартер, едва почувствовав, что

боль ослабевает,  а неведомый холод перестает терзать тело. - Ничего, что могло

бы нам помешать.

         - Вы как знаете,  а я не собираюсь оставаться в этой паршивой деревне,

- вдруг выкрикнул Дэфин,  излучая вокруг себя злость.  -  Я  не  желаю еще  раз

встретиться с этой мразью!

         Берхартер не успел понять,  что произошло,  когда Охотник резко развел

руки широко в  стороны,  словно желая вырвать их из сочленений,  и  заорал.  Не

вслух -  мысленно.  Но крик этот оглушил и  Энероса,  и  Берхартера,  ударив по

нервам и заставив сердце на миг замереть. Крестьяне - все до одного - оказались

сбиты с ног.  Все,  кто стоял впереди,  не смогли даже вскрикнуть и понять, что

происходит.  Из их носов хлынула кровь.  Языки,  распухнув,  заткнули глотки, а

разорвавшиеся легкие  пронзили все  тело  невероятной болью,  к  счастью весьма

короткой.  В  следующий миг  передние  крестьяне были  мертвы.  Стоящие  позади

корчились в судорогах. Основной удар приняли на себя лишь несколько человек, но

досталось от  гнева  и  безумия Дэфина всем.  А  Охотник продолжал бесноваться,

стремясь смять,  разбить и  уничтожить все,  до  чего мог  дотянуться.  Дома на

околице вспыхнули -  все разом.  Волна жара прошла по округе, заставляя трещать

волосы и  высыхать влагу в  глазах.  Кое-кто  из  крестьян оказался чуть  более

устойчив к  влиянию Дэфина,  нежели остальные,  но  Охотник даже не взглянул на

пытающихся скрыться жителей деревни. Хватило лишь выброшенной в их сторону руки

с  раскрытой ладонью и  растопыренными пальцами:  сорвавшаяся с  нее  невидимая

тугая волна догнала убегающих и хлестко ударила в спины, дробя кости и разрывая

внутренности.

         - Прекрати!!!  -  Энерос пришел в  себя первым,  хотя даже для  него -

Черного Охотника -  удар Дэфина оказался силен:  тот оглушил его и  на какое-то

время заставил потерять ориентацию.  Энерос скатился с лошади, которая отчаянно

брыкалась и,  едва почувствовав свободу,  галопом умчалась прочь. Оказавшись на

земле. Охотник быстро вскочил и, ухватив Дэфина за ногу, дернул вниз.

         - Пусти!  - взревел Дэфин, словно пушинку сбрасывая с себя Энероса. За

этим последовала новая волна опаляющего жара -  еще  несколько домов вспыхнули,

словно свечки,  а те,  что уже полыхали,  с грохотом рухнули,  разбрасывая тучи

малиновых искр и  пепла.  Густой дым  взвился в  небо,  укрыв и  без  того едва

проглядывающее сквозь  облака  солнце.  Горела уже  добрая половина деревеньки.

Впавшие в панику жители не знали,  куда податься,  и падали, едва Дэфин получал

возможность дотянуться до них своими мыслями.

         Наконец оправился от  шока и  Берхартер,  но  на это ему потребовалось

больше времени,  нежели Энеросу.  Частица души  Лумиана,  сохранившаяся в  душе

Берхартера,  попав под удар Охотника,  скорчилась от боли,  и  это не замедлило

отразиться на  самом  Берхартере -  будто по  его  собственным нервам полоснули

огненным клинком.  Девятый Охотник вынужден был  сделать единственное,  что ему

оставалось в  этой ситуации,  -  он  решился открыть себя для сущности монаха и

взять ее под свою защиту. Содеянное Девятым Охотником было равносильно безумию,

поскольку вело  к  раздвоению личности.  Но  сейчас не  было времени обдумывать

происшедшее:

         Дэфин уже не повиновался себе и  в любой миг мог перенести свою ярость

даже на  двух других Райгаровых тварей.  Встав на колени -  сбросившая Охотника

лошадь уже успела скрыться из виду, - Берхартер обхватил голову руками и крепко

зажмурился.  Он  почти сразу увидел хлещущие из  Дэфина,  словно из рассохшейся

бочки, волны ярости.

         «Умри»,  - выплюнул Берхартер, плохо понимая, что, собственно, делает.

Он  знал  одно  -  ему  нужно было  остановить Дэфина,  и  этот  способ казался

единственно подходящим.  В  свой выпад Девятый Черный Охотник вложил все  силы,

которые смог собрать,  но произошло то,  чего не мог предположить,  возможно, и

сам Райгар.  Большую часть удара Дэфин отбил играючи -  похоже, даже не заметив

этого,  -  однако кое-что все же прошло сквозь его защиту. Охотник пошатнулся и

рухнул на дорогу,  оглушенный и ослепший от боли. То, чем ударил его Берхартер,

даже при  малой силе способно было убить и  самого стойкого.  И  все  же  Дэфин

выдержал,  только подняться уже  не  смог.  На  помощь Девятому Охотнику пришел

Энерос.  Собрав волю в  кулак,  он навалился на Дэфина,  прижимая его к земле и

стараясь выбить из его головы вскипевшую злобу. Это оказалось не так уж просто,

но после того, как к борьбе вновь подключился Берхартер, Им вдвоем удалось-таки

заставить Дэфина прекратить сопротивление.  Только убедившись,  что  Охотник не

вздумает снова обрушить свой гнев на окружающих, Райгаровы твари отпустили его.

         Тяжело дыша,  Дэфин поднялся. Лицо его было совершенно белым, отдающим

синевой,  -  без единой кровинки.  Его бил озноб.  Сам того не желая, Берхартер

вложил в обрушенный на Дэфина удар то, что терзало его самого.

         Холод. Безграничный, беспредельный холод, который он ненавидел. Холод,

который ненавидел Лумиан.

         Берхартер огляделся,  не выпуская,  однако,  Дэфина из виду. Пламя уже

успело распространиться почти на  всю  деревню,  продолжая жадно пожирать дома,

сараи,  амбары и  заборы.  От огня спасения не было нигде.  Оставшиеся в  живых

крестьяне  разбегались,  стремясь  оказаться подальше  от  всего  этого  ужаса.

Сомнения не  оставалось:  через  какое-то  время деревня выгорит дотла,  ее  не

спасет уже ничто. Охотники могли бы сбить пламя, но в этом не было смысла.

         - Зачем ты  это сделал?  -  спросил Берхартер,  особо не надеясь,  что

Дэфин снизойдет до ответа, но тот, как ни странно, заговорил:

         - Я уничтожу всю эту заразу, я выжгу ее огнем! Это из-за них...

         - Люди ни  в  чем не  виноваты,  -  оборвал Дэфина Энерос.  -  Ты  сам

говорил, что за всем стоит бог.

         - Мне плевать!  - не повышая голоса, но вновь закипая ответил Охотник.

- Только так мы сможем вырваться отсюда и  осуществить то,  для чего создал нас

Хозяин!

         Берхартер не  смог как следует отреагировать,  он  понял,  что слишком

устал, слишком большая тяжесть скопилась у него на душе.

         - У тебя нет души.  Душа - это моя привилегия, и я не отдам ее тебе ни

за  что,  будь  ты  хоть  трижды слугой Незабвенного!  -  Обретший силу  Лумиан

засмеялся,  словно издеваясь над Берхартером,  но  тот не  мог ответить на  это

ничем -  монах теперь стал частью его  самого.  Долей,  которую невозможно было

искоренить.

         - Смотри! - вдруг пораженно выкрикнул Энерос, не в силах оторвать глаз

от пылающей деревни.  Сначала ни Берхартер, ни Дэфин не могли разглядеть ничего

за  стеной  пламени и  дыма,  но  затем  возник просвет,  и  взглядам Охотников

предстал человек.  Он  спокойно стоял посреди огня,  словно и  не  замечая его.

Языки пламени тянулись к  нему и  в  то же время не касались,  то ли обтекая со

всех сторон,  то ли проходя сквозь тело.  И  человек этот смеялся.  Охотники не

слышали ни  звука,  но  в  то же время каждый знал,  что тот хохочет.  Хохочет,

издеваясь и торжествуя. Не узнать его было нельзя, ведь именно он прошлой ночью

отдал приказ убить Райгаровых тварей, он руководил всем этим безумием.

         Бог?  Берхартер готов был поверить во  что угодно.  Мужчина сделал шаг

вперед,  но,  казалось,  совершенно не  приблизился,  только пламя  вокруг него

опало, прижалось к земле и огненными змеями обвило ноги.

         - Имиронг...  -  неожиданно догадался Берхартер. Вот кто, оказывается,

решил вступить в противоборство с Незабвенным. Бог огня - это не мог быть никто

иной.

         - Вот уж не думал,  что вам может понадобиться столько времени,  чтобы

узнать меня,  -  криво ухмыльнулся бог.  Слова эти услышал каждый из Охотников,

хотя гул пламени перекрывал все иные звуки.

         - Чего ты хочешь?  - выкрикнул Берхартер, не надеясь, впрочем, что бог

снизойдет до ответа, но тот неожиданно произнес:

         - Я  не  позволю вам  завладеть осколком Шара,  для  этого есть  более

достойные.

         - Драконы?  Не будь глупцом!  - рявкнул Дэфин, нимало не задумываясь о

том,  что перед ним не простой житель поднебесного мира,  а сам Имиронг, Летний

бог.  Охотники чтили  лишь  Райгара,  но  остальные Покровители также требовали

уважения,-  только  разве  можно  заставить тварей  Незабвенного делать  что-то

против их  воли?  Имиронг,  казалось,  не  обратил ни  малейшего внимания на не

слишком-то  почтительный  выкрик  Дэфина.  Он  вообще  не  вымолвил  ни  слова,

промолчав и исчезнув в пламени.  Берхартер еще некоторое время как завороженный

смотрел туда,  где только что находилась человеческая фигура... Точнее, смотрел

Лумиан: монах оказался поражен куда больше Охотника.

         - Я  не  собираюсь здесь оставаться!  -  заорал Дэфин и,  сорвавшись с

места,  побежал.  Теперь  он  желал  лишь  одного:  оказаться подальше от  этой

деревни, в которую заманил Черных Охотников Имиронг.

         - Райгар,  где ты?  -  горестно прошептал Берхартер и помчался следом:

ему не больше Дэфина хотелось здесь оставаться.  Охотник даже не смог удивиться

внезапному осознанию одной  странной вещи:  хоть  монах  Лумиан  и  вернул себе

добрую половину себя самого, но поступки у них были одни на двоих. Два существа

продолжали делать одно  дело.  Берхартер выполнял заложенный в  него создателем

приказ, а Лумиан лишь был верен своему богу. Безумному и Незабвенному.

         Они  бежали  из  деревни не  оглядываясь и  не  останавливаясь,  благо

выносливостью Райгаровы твари  обладали  нечеловеческой,  равно  как  и  силой.

Охотники бежали,  а  вдогонку им  несся веселый смех Имиронга,  который все  не

смолкал.

         Это была самая настоящая паника.  Раньше Берхартер даже не думал,  что

может поддаться ей,  но последние события изменили все в  его жизни.  А  может,

этот испуг принадлежал Лумиану? Девятый Охотник не в силах был ответить на этот

вопрос,  однако временами ему казалось, что монах полностью вытесняет его. Лишь

очень  больших усилий  стоило  Берхартеру удерживаться и  сохранять собственный

разум. Девятому Охотнику вновь стало страшно. Страх посетил его лишь второй раз

за всю его недолгую жизнь; в первый раз это было прошлой ночью.

         Охотники бежали все по той же дороге,  даже не думая сворачивать,  это

просто  не  пришло  никому  в  голову.  Утрата  лошадей  угнетала,  приходилось

полагаться только на свои ноги. Хотелось есть, но еды не было. Только вот голод

можно было перетерпеть,  а унижение,  которому подверглись Черные Охотники,  не

позабыть.

         Никто не знал,  что теперь делать.  Точнее сказать, об этом никто и не

думал.  Охотникам  хотелось  оказаться подальше  от  деревни,  превратившейся в

ловушку: это было единственным их желанием.

         Ночевать расположились прямо возле дороги, всего в нескольких шагах от

обочины.  Было прохладно,  облака заволокли небо,  но дождь, к счастью, не шел.

Завернувшись в  плащи.  Охотники  улеглись на  землю.  Никто  не  разговаривал,

предпочитая обдумать случившееся в одиночестве.  Девятый Охотник закрыл глаза и

тотчас вспомнил о  заветном камне -  частице Шара.  Пока что  Дар  Богов был  в

безопасности:  те, кто искал его помимо Райгаровых тварей, были также далеки от

него.  Охотники еще могли успеть опередить всех и завладеть осколком Шара, если

только им никто больше не помешает. Но Берхартер не верил в это, как не верил и

Лумиан.   Поставленная  перед  Охотниками  задача  теперь  казалась  невероятно

трудновыполнимой.

         - Незабвенный велик, он поможет, - пробормотал Берхартер, вторя мыслям

Лумиана.  Необычно и  странно ощущать себя как двух совершенно разных людей и в

то же время знать,  что все это -  ты сам. Девятый Охотник даже терялся: иногда

он не мог различить,  какая из мыслей принадлежит ему,  а какая -  монаху.  Сам

того не заметив, Берхартер уснул.

         В этот раз он спал без сновидений. Впервые с того момента, как он стал

Охотником.  Возможно,  виной тому  был  Лумиан,  наконец обретший некое подобие

покоя.   Проснулся  Берхартер  лишь  утром,  разбуженный  Энеросом.  Без  суеты

собравшись и кое-как отряхнув испачканный грязью плащ, Охотник, постояв немного

у  дороги,  двинулся следом  за  опередившими его  тварями.  Ноги  повиновались

нехотя.  Возможно,  потому, что подсознательно Берхартер знал, каков будет итог

сегодняшнего пути.

        

         * * *

         Так минуло почти два месяца.  Поздняя осень успела смениться настоящей

зимой.  Толстый слой снега скрыл землю,  превратив разноцветие пейзажа в унылую

серо-белую картину.  Не менялось лишь одно:  покидая деревню. Охотники рано или

поздно вновь возвращались обратно. Выхода из сложившейся ситуации, казалось, не

было.  С завидной регулярностью Райгаровы твари предпринимали попытки вырваться

из ловушки:  они пытались вернуться назад, обойти деревню стороной, но ничто не

принесло результатов -  на пути у  Охотников вновь и  вновь возникала все та же

деревня.

         Имиронга им удалось увидеть еще трижды.  Когда Дэфин выходил из себя и

начинал  буйствовать,  сокрушая  все  вокруг,  оставшиеся  в  живых  крестьяне,

подвластные богу огня, вновь пытались напасть на Охотников. Ощутимых плодов это

не приносило, но все же тварям Незабвенного пришлось пережить немало неприятных

минут.  В такие моменты незамедлительно появляющийся Имиронг уже не требовал от

крестьян убить Охотников.  Он  безмолвно наблюдал за  происходящим,  не обращая

внимания на проклятия тварей и их призывы к Незабвенному.

         Впрочем,  выдавались и  спокойные дни.  Устав от  попыток продвинуться

дальше в  поисках камня,  Черные Охотники изредка задерживались в деревеньке на

несколько суток.  Энерос первым обратил внимание на  то,  что если не досаждать

крестьянам при встрече,  нападения с  их стороны можно не ждать.  Однако Дэфина

это мало утешало.  Берхартер замечал, что с каждым днем тот дичает все больше и

больше,  а припадки ярости становятся все безумнее. С Охотником уже справлялись

с большим трудом; Дэфин все сильнее пугал Берхартера, и слова Девятого Охотника

перестали вразумлять его должным образом.  Для себя Берхартер решил,  что, если

все зайдет слишком далеко, Дэфина придется убить. И не важно, что скажет на это

Райгар.  Пусть даже  бог  будет в  гневе,  но  зато удастся вздохнуть спокойно.

Лумиану,  правда,  мысль эта пришлась не  по  душе,  но  он не знал,  что можно

противопоставить трезвому расчету Берхартера, и вынужден был смириться.

         - Вы как знаете,  а  я не собираюсь никуда идти,  -  признался однажды

Энерос.  -  Все  равно в  этом нет  никакого проку:  нам не  выбраться из  этой

деревни.

         Берхартер и сам уже начал подумывать об этом. Но отказаться от попыток

уйти из  поселения означало признать поражение и  не  выполнить приказ Райгара.

Поиски Пламенеющего Шара -  это единственное, для чего Незабвенный создал своих

тварей,  и  Охотники не  могли подвести Хозяина.  В  охоте за осколком был весь

смысл их существования.

         - Нет, я точно никуда не собираюсь, - вновь повторил Энерос. - Если мы

понадобимся Райгару,  он  рано или поздно отыщет нас,  а  до того момента я  не

двинусь с места. Проку от наших мытарств - ноль, так стоит ли напрягаться?

         - Лично я здесь не останусь,  - почти выкрикнул Дэфин, вскакивая из-за

стола.  -  Выход  обязательно должен быть,  и,  кроме  того,  я  хочу  доказать

Имиронгу, что твари Незабвенного кое на что способны.

         - На что? - В голосе Энероса появились отсутствовавшие ранее горестные

нотки.  -  На  глупое  и  безрезультатное плутание по  округе,  итоги  которого

известны заранее?

         Берхартер  разрывался  надвое.   С  одной  стороны,  он  понимал,  чем

руководствуется Энерос,  но  с  другой -  Девятый Охотник не  мог не поддержать

Дэфина,  несмотря ни  на  что  остающегося верным  своему богу.  А  вот  Лумиан

отчего-то  безмолвствовал,   предоставляя  Берхартеру  самому  решить,  к  кому

присоединиться.

         Только выбрать Девятый Охотник так и  не успел.  Он медленно переводил

взгляд с  Дэфина на Энероса и обратно.  Те напряженно молчали,  ожидая,  каково

будет решение Берхартера.  Каждый из  них,  похоже,  рассчитывал,  что  Девятый

Охотник встанет на его сторону.  Дэфин и  Энерос пока еще признавали главенство

за Берхартером,  а посему его выбор решал очень многое.  Но и в том, и в другом

случае  раскол в  их  маленьком отряде казался неизбежным.  Кому  бы  ни  отдал

предпочтение Берхартер, другой все равно продолжал бы стоять на своем.

         Но  тут  в  груди  Берхартера приятно заныло,  словно сердца коснулась

жесткая и  в  то  же  время теплая рука.  Судя по  изменившимся лицам остальных

Охотников,  они  почувствовали то  же  самое.  Дэфин первым сорвался с  места и

ринулся наружу,  отшвырнув со  своего пути так некстати подвернувшуюся под руку

хозяйку дома, в котором остановились твари на этот раз.

         - Хозяин!!!  -  громовой  вопль  Дэфина  разносился далеко  окрест.  -

Незабвенный! Будь славен, Райгар!

         Оказавшись снаружи.  Черные Охотники окунулись в тишину. Столь полного

безмолвия им  ощущать не приходилось еще никогда.  Не дул ветер,  не шуршал под

ногами примятый снег,  не лаяли собаки, весьма чутко реагирующие на присутствие

в деревне Охотников.  Не слышалось и людских голосов - селение словно полностью

вымерло. И только в конце улицы виднелись две далекие фигуры. Выбежав со двора.

Охотники замерли;  их отделяли от пришедшего на зов Незабвенного всего полсотни

шагов,  но ни одна из тварей не могла сдвинуться с  места.  Первым опустился на

колени Берхартер,  а  следом за ним упали в  снег Дэфин и  Энерос,  выражая тем

самым глубочайшее почтение Райгару. Но, даже стоя на коленях. Охотники не могли

оторвать преданных взоров от стоящего перед ними бога.

         Вернее,  богов...  Имиронг стоял тут  же,  с  легкой иронией в  глазах

рассматривая  тварей  Незабвенного,   распластавшихся  на  снегу  в  раболепном

поклоне.

         - Встаньте!

         Повелительный голос  Райгара заставил Охотников вскочить на  ноги,  но

приблизиться к  богам никто из них не решился.  Впрочем,  Райгар и  не требовал

этого.

         Берхартеру на миг показалось, что в голосе Незабвенного проскальзывают

нотки усталости,  но,  так ли  это на  самом деле,  сказать было трудно.  Да  и

возможно ли, чтобы бог устал?

         - Мы рады видеть тебя,  Хозяин!  - произнес Дэфин, но не упал при этом

на колени,  а лишь глубоко поклонился и быстро выпрямился,  вновь подняв взгляд

на Райгара.  Никому не дано видеть истинного облика Покровителей,  - то, какими

они являются жителям поднебесного мира,  не более чем одна из их многочисленных

личин.  Даже Райгаровы твари не ведали,  как на самом деле выглядит их бог.  На

этот раз Райгар появился в образе такого же смертного, как и Имиронг.

         Незабвенный выглядел совершенно бесстрастным.

         - Я  доволен  вами,  -  неожиданно  произнес  он,  окончательно  выбив

Берхартера из колеи. Чем здесь можно быть довольным? Охотники не сделали ничего

такого, что вело бы их к намеченной цели.

         - Мне жаль,  что вам пришлось задержаться здесь, но ничьей вины в этом

нет...

         - Незабвенный! - совершенно неожиданно для всех прервал бога Энерос. -

Ведь нам помешал Имиронг!

         Что произошло в  следующий миг,  ни  Дэфин,  ни  Берхартер не  поняли.

Энерос же,  заорав от нестерпимой боли, стиснул голову руками и, упав, принялся

кататься по  снегу,  который таял под ним,  словно на  дорогу швырнули пылающую

головню. Охотники отшатнулись в стороны и повалились на колени, не смея поднять

глаза.  Они  не  чувствовали  воздействия  Райгара,  но  зато  животный  страх,

захлестнувший Энероса, касался своими когтистыми лапами даже их.

         - Не сметь прерывать меня! - вскрикнул Незабвенный.

         Берхартер весь сжался.  Он  был донельзя перепуган и  в  то  же  время

разозлен на  Энероса.  И  почему этот  идиот не  смог удержать язык за  зубами?

Райгар не Дэфин, с ним шутки плохи.

         - Прости,  Незабвенный!  - выкрикнул Энерос, все еще корчась на снегу.

Берхартер не верил,  что Райгар остановится,  но тот,  как ни странно, внезапно

успокоился,  позволив Охотнику подняться. Энерос стоял пошатываясь, по лицу его

градом тек  пот,  а  в  глазах все еще горел только что пережитый ужас.  Теперь

рискнули подняться и Дэфин с Берхартером.

         - Отправляйтесь немедленно,  - холодно вымолвил Райгар, отворачиваясь.

- У  вас  есть  еще  два  месяца,  чтобы  принести мне  осколок Шара.  Если  по

прошествии этого времени я  его не увижу,  на мое покровительство можете с  тех

пор не рассчитывать. А теперь - вон с глаз моих!

         Охотников с  улицы  словно ветром сдуло:  никому из  них  не  хотелось

испытать  на  себе  гнев  Безумного  бога.  Оседлав  лошадей  и  собравшись под

пристальными взорами все  еще  стоявших посреди улицы  богов.  Охотники,  боясь

обернуться,  выехали из деревни. Никто из тварей не произнес ни слова, стараясь

спрятать страх подальше и  не  выказать его перед другими.  Никто из них уже не

мог  услышать короткого разговора двух  богов,  до  сих  пор  стоящих в  центре

селения.

         - Почему  ты  дал  им  так  мало  времени?   -  чуть  склонив  голову,

полюбопытствовал Имиронг. - Кто знает, что может произойти с ними по дороге...

         - Я,  в  общем-то,  и  не  рассчитываю на то,  что им удастся успеть к

сроку.  Но  по  крайней мере  у  моих  тварей будет дополнительный стимул,  что

немаловажно, учитывая то, что ты здесь натворил.

         - И все же я не понимаю тебя,  -  прищелкнул языком бог огня. - Почему

ты решил забыть мой проступок, ничего не требуя взамен? Это на тебя не похоже.

         - Неужели? - Райгар усмехнулся.- Неужели все вы считаете, что я именно

таков? Прискорбно слышать, весьма прискорбно.

         Имиронг вновь  покачал головой.  Он  так  и  не  решил для  себя,  как

относиться к  словам Райгара,  а  тот,  не  дожидаясь ответа,  вдруг воспарил и

исчез,  будто его никогда и  не было.  Когда в том не было нужды.  Безумный бог

никогда  не  прибегал  к  дешевым  эффектам,  предпочитая появляться и  уходить

быстро. Только откуда-то сверху до Имиронга донесся насмешливый голос:

         - Все это просто забавно. Пойми наконец.

         Деревня осталась позади уже давно, но Берхартера пробирал мороз всякий

раз,  как он  вспоминал о  случившемся.  Охотники и  раньше боялись Хозяина,  а

теперь и тем паче. И во всем виноват Энерос: не открыл бы рта - и все было бы в

порядке, как пить дать.

         С  каждым  днем  Черные Охотники приближались к  вожделенной цели.  Им

стало  известно название города,  где  предположительно находился осколок Шара.

Берхартеру слово  «Мэсфальд» не  говорило совершенно ничего,  но  живший в  нем

Лумиан знал  об  Империи куда больше.  Но  даже монаху не  было ведомо истинное

положение дел, и потому известие о войне застало Райгаровых тварей врасплох. До

Мэсфальда  было  еще  несколько  дней  пути,   но   Охотникам  уже  приходилось

задумываться о  том,  что  делать  дальше.  Вскоре они  должны были  въехать на

принадлежащие  городу  земли,   но   пока  продолжали  продвигаться  по   чужой

территории.  Однако  даже  здесь  можно  было  заметить признаки далекой войны.

Встречающиеся по пути люди настороженно относились к странного вида незнакомцам

в черных плащах, да еще при оружии. Но Охотники не обращали на это ни малейшего

внимания - поведение людей было им глубоко безразлично.

         Черные Охотники узнали главное - Мэсфальд был окружен войсками врагов,

но  не  сдавался,  продолжая довольно успешно обороняться.  Это  было не  самым

приятным известием.  Если город не  взят,  то и  проникнуть в  него будет очень

трудно. Здесь не помогут даже силы, дарованные Райгаром. Под стенами Мэсфальда,

должно быть,  собралось много тысяч воинов,  да  еще  столько же  -  по  другую

сторону.  Попасть в  город при  подобных обстоятельствах навряд ли  удастся,  а

значит,  придется ожидать,  пока золониане не  возьмут Мэсфальд либо не  снимут

осаду и  не отойдут от городских стен.  Но и  в  том,  и в другом случае на это

потребуется время, а вот его-то Охотникам как раз и не хватало. Незабвенный дал

лишь два месяца - много и одновременно до смешного мало. Что делать, если им не

удастся уложиться в  срок?  Чего в этом случае можно ожидать от Райгара?  Ни на

один из этих вопросов Берхартер не находил ответа.

         И  все  же  Охотники  должны  были  проникнуть  в  город.   Для  этого

существовали разные  пути:  подземные галереи,  канализация,  водопровод,  -  в

больших городах редко копали колодцы, предпочитая использовать для повседневных

нужд  воду  из  близлежащих рек.  Вблизи Мэсфальда,  насколько стало  известно,

протекала одна.  Разумеется,  все стоки надежно охраняются и  в них должны быть

решетки, но кто знает, где и когда повезет...

        

         * * *

         Новый  день  принес  новые  проблемы.  Охотники  оказались  на  землях

Мэсфальда раньше, чем предполагали. Это служило лишь на руку Райгаровым тварям,

каждый сэкономленный день был для них дороже всех благ Империи.

         Дорога стала шире  и  гораздо лучше вымощена,  едва  Охотники миновали

очередную деревню.  Даже не деревня это была,  а  самое настоящее село,  о  чем

яснее слов  говорил расположенный в  самом центре поселения храм.  Судя по  его

форме,  отделке и цвету, это было святилище бога Каниоса, хозяина неба и осени.

Впрочем,  храм был пуст,  что и не удивительно:  сейчас в Империи царила зима -

время Ньёрмона,  а боги, как ведомо, ревнивы и не терпят, когда в отведенное им

время года приносят жертвы и  молятся кому-то другому.  Лишь в  больших городах

никому нет дела до этого, но кто знает, почему Покровители не гневаются?

         Охотникам село  пришлось не  по  нраву,  хотя  здесь на  них  никто не

косился и  внимания не  обращал.  Видимо,  привыкли здешние жители  к  чужакам:

село-то  как  раз  на  распутье стоит -  входит в  него  одна дорога,  чистая и

широкая, а выходит другая, помельче.

         В селе Охотники не задержались,  только передохнули и сменили лошадей.

Берхартер даже  предпочел заплатить за  это,  ему  не  хотелось  ненужных свар.

Однако Берхартера беспокоило состояние Дэфина.  Он голодал уже третий день,  но

Берхартер не позволял ему позабавиться так,  как хотелось, а иной пищи Дэфин не

признавал.  Но Девятый Охотник не желал оставлять за собой трупы:  в  селениях,

расположенных поближе к крупным городам,  делать этого никак не следовало,  тут

не глубинка,  где можно уйти,  запугав и подчинив своей воле людей, не опасаясь

преследования. Дэфин злобствовал, но Берхартер оставался непреклонен. К тому же

ему было просто противно...

         На  дороге стали  частенько попадаться повозки и  всадники.  Никто  не

приветствовал  друг  друга,   лишь  некоторые  с  любопытством  поглядывали  на

Охотников,  одетых необычно для этих мест.  Но вид мечей, выставленных напоказ,

надежно ограждал тварей от любых посягательств,  - что греха таить, лихих людей

везде хватало.  Да,  впрочем,  в  мечах у Охотников не было особой нужды -  они

могли остановить любого и голыми руками. Если только снова не вмешаются боги.

         Границы  и  пересекающие их  дороги  никогда не  охранялись,  лишь  на

обочине  стоял  крепкий  и  высокий  каменный столб  с  замысловатой резьбой  и

указателем,  по  которому  выходило,  что  до  стен  Мэсфальда оставалось всего

ничего,  а  чуть  ниже значилось,  что  от  сего места начинаются принадлежащие

городу  земли.  Охотники миновали границу,  не  задерживаясь.  Впереди их  ждал

заветный камень,  от которого тварей отделяли еще десятки препятствий,  которые

Охотники готовы были преодолеть, чего бы им это ни стоило.

         Патруль  они  заметили задолго  до  того,  как  воины  смогли  увидеть

приближающихся Охотников.  Даже не заметили,  а  почувствовали.  Впереди дорога

делала плавный изгиб,  скрываясь за небольшой рощицей,  и едва только Райгаровы

твари свернули, как тут же встретились с перекрывшими дорогу воинами. Золониане

никого не  ждали,  расположившись на расчищенной от снега площадке на обочине и

перегородив дорогу  на  скорую руку  сооруженным шлагбаумом.  Завидя Охотников,

пара  воинов  нехотя  поднялась  от  костра  и,   выйдя  на  дорогу,  приказала

приблизившимся остановиться.

         - Кто  такие?  -  Обратившийся к  Охотникам золонианин был не  слишком

любезен.  Берхартер запоздало понял,  что оружие стоило хотя бы прикрыть полами

плащей,  в  этом случае,  возможно,  удалось бы  избежать ненужных объяснений и

потери  времени.  Но  теперь  сожалеть было  поздно.  Девятый Охотник,  ехавший

впереди,  придержал лошадь и, не слезая на дорогу, надменно взглянул на стоящих

у  шлагбаума воинов.  Остановившийся подле Дэфин выругался вполголоса:  будь он

командиром  отряда,   не  стал  бы  тратить  время  на  выяснение  отношений  с

патрульными.

         - Чего вы хотите?  - в свою очередь вопросом на вопрос ответил Девятый

Охотник. - По какому праву вы препятствуете нам?

         - По приказу командования,  -  нагло усмехнулся воин. Он явно упивался

неожиданно свалившейся на него не бог весть какой властью и отнюдь не собирался

просто так отпускать незнакомцев. - Так кто вы такие и почему с оружием?

         - Это не запрещено, - игнорируя первый вопрос, произнес Берхартер.

         - Что можно,  а что нельзя, решаем здесь мы, - бахвалясь, сказал воин,

положив ладонь на рукоять меча так, чтобы Охотники хорошенько это разглядели. -

Если  вы  назоветесь и  если  причина вашего появления здесь  будет  достаточно

веской, то мы, возможно, пропустим вас... За соответствующую плату, разумеется.

Если мы договоримся,  то вы сможете даже оставить свое оружие при себе.  А так,

сами понимаете: война все-таки.

         Берхартера передернуло от  омерзения.  Охотников угораздило наткнуться

на самых обычных вымогателей,  прикрывающихся своей принадлежностью к  войску и

приказом командования. Что ж, приказ скорее всего был настоящим: во время войны

многие дороги перекрывались патрулями. Скорее для порядка, поскольку те, кто не

хотел попадаться на  глаза воинам,  в  любой момент могли обойти пост стороной.

Простых  людей  пропускали,   равно  как  и  торговцев,  если  те  осмеливались

передвигаться в  местах,  где  велись  военные  действия.  Проверяли людей  при

оружии.

         - Даже   так?   -   хищно   оскалившись  и   склонив   голову   набок,

поинтересовался Дэфин,  стиснув бока лошади с  силой,  заставившей ее заржать и

взбрыкнуть. - И чего же вы хотите от слуг Незабвенного Райгара, олухи?

         Воины,  похоже,  не  заметили упоминания имени Безумного бога,  а  вот

слово «олухи» услышал каждый. Еще двое золониан выскочили на дорогу прямо перед

Охотниками.

         - На землю!  Быстро!  -  сквозь зубы приказал все тот же воин, который

столь нагло требовал с Райгаровых созданий платы.  Меч его выскользнул из ножен

и чуть подрагивая в руке, взлетел вверх, уткнувшись острием в бок Берхартера.

         - Ты на кого руку поднял?!  -  взвился Дэфин. - Во имя Незабвенного, с

дороги!

         - Спешиться...  - машинально повторил золонианин, уже поняв, что напал

не на тех,  кто позволяет себе безропотно сносить оскорбления. Дэфин хохотнул и

внезапно ударил стоящего ближе к  нему воина сапогом в лицо так,  что массивный

каблук выкрошил передние зубы,  а  острая шпора  располосовала щеку  и  вошла в

глазницу.  Золонианин дико завопил,  отпрянув и схватившись за лицо, заливаемое

кровью.  Дэфин,  вместо  того  чтобы  перескочить преграду и  погнать лошадь по

дороге,  перегнулся,  свесившись с  седла,  и  схватил за шиворот продолжающего

стенать  и  кататься по  снегу  воина,  зажимающего руками  выколотый глаз.  Не

обращая внимания на  слабое сопротивление человека,  Дэфин с  легкостью оторвал

его от земли и сорвал свободной рукой меховую куртку вместе с рубахой,  а затем

впился зубами в  оголившуюся спину,  жадно  вырвав кусок мяса.  Воин  завопил и

попытался вырваться,  но Охотник, дико хохоча, играючи встряхнул его и вцепился

в плечо.  Горячая кровь обильно текла из рваных ран, оставленных зубами Дэфина,

пятная утоптанный копытами снег.  От алых луж поднимался пар.  Дэфин повернул к

Берхартеру голову, и Девятый Охотник увидел гонящие радостным безумием глаза.

         Остальные воины, все еще не в силах сдвинуться с места, молча смотрели

на беснующегося Охотника. Страх парализовал их. Один из золониан внезапно охнул

и осел,  теряя сознание. Берхартер, не отрывая взгляда от Дэфина, продолжающего

терзать свою жертву и  набивать желудок,  потянулся к мечу,  на этот раз твердо

намереваясь покончить с  ненавистным Охотником.  Но  он так и  не смог обнажить

клинок.  Берхартера  внезапно  скрутило,  желудок  подскочил  к  горлу,  в  его

содержимое выплеснулось на дорогу,  запачкав плащ и лошадиную гриву.  Это монах

Лумиан,  являющийся частью его души,  не смог перенести столь тягостной для его

взора картины.

         Энерос удивленно взглянул на Берхартера, но промолчал.

         - Погань...-  пробормотал Девятый  Охотник,  утирая  рот  рукавом.  Об

убийстве он  и  не  думал,  но все же выхватил меч и  плашмя с  оттяжкой ударил

клинком по  крупу коня Дэфина.  Тот взвился на  дыбы,  едва не  сбросив седока,

удержавшегося лишь  чудом,  и  резво  перемахнул через  перегораживающий дорогу

шлагбаум.  Истерзанное тело воина упало на  обочину,  продолжая заливать кровью

снег.  Только теперь золониане пришли в  себя,  вид  подкатившегося прямо к  их

ногам  искусанного патрульного вывел  воинов из  оцепенения.  Никто из  них  не

попытался напасть,  -  наверное,  это даже не пришло золонианам в голову. Воины

ринулись  в  разные  стороны,   желая  оказаться  как  можно  дальше  от  места

разыгравшейся трагедии.

         Минуту спустя вокруг уже  не  было  ни  души,  кроме  троих Райгаровых

тварей да умирающего воина.

         - Погань! - вновь воскликнул Берхартер, с неохотой пряча меч обратно в

ножны.  Эфес жег Охотнику руку -  таково было желание вогнать клинок Дэфину под

ребра,  но  Берхартер переборол себя.  Дэфин лишь  презрительно усмехнулся:  он

успел набить живот и был на вершине блаженства.

         «Ты еще поплатишься за это»,  - решил для себя Берхартер. А может, это

был Лумиан,  на  которого выходка Охотника произвела столь сильное впечатление?

Но,  так ;или иначе,  мысли монаха и Берхартера совпадали -  они оба ненавидели

Дэфина, однако поделать ничего не могли. Райгаровых посланников было всего лишь

трое,  а  осколок Пламенеющего Шара добыть не  так просто:  потеря одного бойца

могла сильно осложнить ситуацию.

         - Что  встали?  -  выкрикнул  Дэфин,  все  еще  пытаясь  совладать  со

взбрыкивающей  лошадью.   Берхартер,   в   последний  раз   бросив   взгляд  на

распростертое в лужах крови тело,  решительно отвернулся и, объехав шлагбаум по

обочине,  ударил лошадь каблуками, посылая ее вперед по дороге. Девятый Охотник

даже не посмотрел на Дэфина, хотя тот, напротив, так и жег его взглядом. Только

Энерос по-прежнему предпочитал ни во что не вмешиваться. Какой-то частью своего

существа Берхартер завидовал ему.

         Дорога  плавными изгибами уходила вдаль,  теряясь цз  виду  на  другом

конце огромного заснеженного по-дя. Кое-где из сугробов торчали реденькие голые

ветви кустов,  отбрасывающие тонкие синеватые тени.  Но Охотники не смотрели по

сторонам -  впереди их  ожидал город,  в  котором находилась столь  необходимая

Незабвенному вещь.  И  они  намеревались добыть ее  любой  ценой,  даже  сложив

собственные головы.  Камень звал,  и  Охотники шли к нему,  сметая все на своем

пути. Никто из них не сомневался в том, что приказ Райгара будет выполнен.

        

         Он  смотрел на  городские стены,  почти  черные в  тусклом свете  едва

взошедшего солнца,  а сердце сжималось от тоски.  Кто мог бы подумать,  что все

обернется именно так?

         Мэсфальд просыпался,  сбрасывал покрывало ночной дремы. Только часовые

на стенах продолжали неторопливо прохаживаться от башни к башне, бросая взгляды

на  расположившихся лагерем золониан.  Отсюда король Дагмар не  мог  видеть лиц

часовых,  но знал,  что были они злы, насторожены... и в то же время совершенно

равнодушны.  Лица  людей,  давно уже  свыкшихся со  своей участью,  уставших от

каждодневного патрулирования и  ежеминутного ожидания схватки,  но  понимающих,

что  пока  врагу  не  но  зубам  толстые и  высокие городские стены.  Опасаться

защитникам  Мэсфальда  приходилось  лишь  стрел  золониан,  но  риск  этот  был

оправданным:  чтобы  дострелить до  кромки стены,  воинам Сундарама приходилось

подбираться поближе и тем самым подставлять себя под встречный удар.

         Дагмар  тяжело  вздохнул,  отводя  взгляд от  городских стен  и  вновь

поворачиваясь к костру, над которым дожаривался кролик, источая сильный аромат,

от которого сводило урчащий желудок. Свежее мясо воины ели не каждый день, хотя

перебоев  с  поставками провизии  не  было  -  армия  снабжалась регулярно и  в

Достатке.  Худой пышноусый десятник ловко отхватил от тушки ножом кусок мяса и,

попробовав,  удовлетворенно кивнул.  Кролик  был  моментально  снят  с  огня  и

Разделен между  тремя  воинами.  Дагмар,  получив  свой  кусок,  принялся есть,

обжигаясь и не обращая внимания на ехидные взгляды обоих соседей. Бывший король

уже давно привык к этому и обижаться считал ниже своего достоинства: для воинов

Дагмар был всего лишь стариком,  пусть еще крепким и не позабывшим, как владеют

мечом.  Официально он не был принят в , войско Сундарама: командование отказало

ему,  посчитав для наемника слишком старым.  Но в  то же время и  гнать Дагмара

никто не хотел,  ему дали понять,  что не последует никаких возражений, если он

останется и примкнет к одному из отрядов.

         Расправившись с  кроликом и  побросав кости обратно в  костер,  Дагмар

запил мясо сладковатым вином и вновь обратил взор на Мэсфальд. Город походил на

хищного  зверя,  затаившегося и  ощетинившегося,  ожидающего нападения.  Только

вчера  бывшие  воины  Дагмара  попытались устроить вылазку  и  застать золониан

врасплох,  но сами попали в расставленную ловушку.  Уйти не удалось никому,  из

двух сотен больше полутора отправились во владения Райгара,  остальные попали в

плен.  Надо отдать золонианам должное - к врагам они относились с уважением, но

не  позволяли позабыть ни  на  миг,  что  те  являются пленниками.  Дагмар тоже

участвовал в схватке наравне со всеми.  Происходящее казалось Дагмару кошмарным

сном,  который длится вот уже не  один месяц и  никак не может закончиться.  Он

воевал против тех,  кто служил когда-то ему, кто был верен и готов отдать жизнь

за своего короля.  Дагмар воевал против родного города, который столько лет был

ему  домом,  в  котором  его  знали  все  -  от  последнего  нищего  до  самого

расфуфыренного аристократа.  Он воевал против людей, бывших для него ближе, чем

родные: Мэсфальд и был для Дагмара его семьей.

         Ничего не поделаешь. Дагмар, покидая город, поклялся, что еще вернется

и  ступит на улицы Мэсфальда,  что покарает тех,  кто сбросил его с  престола и

заставил искать пристанища у врага. Бывший король собирался отомстить и войти в

город,  чего  бы  ему  это  ни  стоило.  Во  время дворцового переворота жители

Мэсфальда не поддержали своего короля, и это мучило Дагмара больше всего. Он не

мог понять,  как такое случилось:  Дагмар делал для Мэсфальда все,  что мог,  и

даже сверх этого,  он вложил в этот город свою душу,  а что получил взамен? Его

выбросили,  словно  мусор,  и  уже  по  прошествии пары  недель  горожане почти

позабыли,  что  когда-то  над  ними главенствовал человек,  отнявший Мэсфальд у

Великого Змея  Варкаррана и  подаривший этот город людям,  очистивший окрестные

земли от вечных. Осознавать это было обидно и больно.

         Но теперь уже поздно было что-то менять.  Дагмар обнажил оружие и  уже

не мог остановиться - он твердо знал, что вернется.

         Солнце  поднялось  над  городскими  стенами,  осветив  расположившееся

вокруг  Мэсфальда  войско  золониан.  Солдаты  короля  Сундарама,  впрочем,  не

торопились просыпаться, полностью полагаясь на выставленных на ночь патрульных.

Они  были совершенно уверены в  своем превосходстве над  защитниками Мэсфальда.

Воины-золониане обложили город со  всех сторон так,  что незамеченной не  могла

проскользнуть даже мышь.  Однако это было единственное, в чем преуспели солдаты

Сундарама:  они не знали,  с  какой стороны подступиться к городу,  -  Мэсфальд

казался совершенно неприступным. Впрочем, таковы были почти все города Империи,

и  поэтому ни  одна  осада  никогда не  доводилась до  конца.  Нагнав страху на

спрятавшихся за  стенами  врагов  и  убедившись  в  собственном  превосходстве,

осаждающие  через  какое-то  время  снимали  окружение  и   уходили  с   земель

побежденных.  Полная  и  безоговорочная победа  никогда  не  ставилась целью  -

достаточно было  показать,  кто  сильнее и  чье  оружие  в  случае чего  сможет

подтвердить это.  Ни одна из сторон даже и  не пыталась захватить город,  войны

велись лишь из-за  спорных территорий.  Но  на  этот раз Дагмару казалось,  что

обычной осадой дело не ограничится.  Он и  сам не понимал,  откуда у него такая

уверенность;  ничто  не  указывало на  правоту  бывшего короля,  однако  острое

чувство обреченности не покидало Дагмара уже давно.

         Еще не  выбравшись за пределы Мэсфальда,  он уже знал,  что попытается

влиться в ряды войск Сундарама.  Дагмар надеялся,  что никто не догадается, кто

он на самом деле,  -  представить короля Мэсфальда,  идущего в  войске золониан

против собственного города,  было в вьгсщей степени сложно.  Единственное,  что

сделал Дагмар, - это сменил имя, в одночасье превратившись в Кареона.

         Добравшись  до  армии  золониан,  находившейся тогда  еще  на  границе

Са-Ронды,  Дагмар прошел вместе с  ней по своей земле и остановился под стенами

Мэс-фальда. Уже тогда он понимал, что воины Сундарама на этот раз одержат верх,

как это ни прискорбно.

         Горько  и  обидно...  Тяжело было  осознавать,  как  за  считанные дни

рушится ранее непоколебимая репутация такого города,  как Мэсфальд. Дагмар и не

предполагал,  что такое может произойти.  Наверное,  боги разгневались на него,

раз  подобное происходит.  Он  не  захотел  договориться с  Сундарамом,  он  не

разглядел в  своем окружении предателя.  Ответственность ложилась на его плечи.

Дагмар должен был,  но  не  сделал всего,  что было в  его силах,  для спасения

Мэс-фальда. Он пытался, но так и не смог перебороть самого себя.

         Начинался очередной день осады,  и  сегодня навряд ли  могло случиться

что-то из ряда вон выходящее,  однако у Дагмара ком вставал в горле. Ему уже не

раз  приходилось обнажать меч  против тех,  кто  еще  недавно считал его  своим

повелителем,  но  он так и  не смог свыкнуться с  этим.  Дагмар пытался убедить

себя,  что  Мэсфальд теперь его враг,  -  и  не  мог.  Как только заканчивалось

очередное сражение, он спешил стереть кровь со своего клинка, чтобы хоть это не

напоминало ему о предательстве.

         Но  есть  закон,   посланный  свыше:  око  за  око.  Предательство  за

предательство. И Дагмар уже не мог остановиться.

        

         * * *

         - Постой-ка, дед, что тебе нужно?

         Окрик заставил Вазгера замереть и неторопливо обернуться на голос. Да,

прошло каких-то несколько месяцев, а его уже каждый встречный величает дедом...

Раньше-то и  отцом не кликал никто.  Не мог еще Вазгер привыкнуть к  этому,  но

внешне ничем не выдал ни раздражения, ни обиды.

         Коренастый  воин  нагнал  его  и  хлопнул  по  плечу,  но  во  взгляде

золонианина Вазгер не заметил и тени недоброжелательства.

         - Мне бы с кем-нибудь из командиров ваших поговорить,  -  не прося,  а

твердо настаивая,  произнес наемник,  едва разглядев,  что воин, заговоривший с

ним, не был даже десятником. - Лучше - с тысячником Олмасом, если это возможно.

         Вазгер назвал единственное имя,  которое ему  было  известно в  войске

золониан.  Сам наемник никогда не служил у короля Сундарама,  но молва доносила

до него вести о деяниях этого воина,  считавшегося одним из самых настойчивых и

беспощадных во всей Империи.

         Услышав  это  имя,  воин  озадаченно крякнул.  Наемнику удалось  сбить

золонианина с толку,  и теперь тот не знал,  как относиться к Вазгеру.  Наконец

воин  решил,  что  лучше  будет  зря  не  конфликтовать с  незнакомым стариком,

требующим встречи с Олмасом.

         - Где ж тебя только носило,  а? - покачал головой золонианин. - Олмасу

уж почти год как десятитысячника пожаловали.

         Подобные вести Вазгера интересовали мало, и он лишь сухо кивнул, будто

бы признавая слова воина как нечто само собой разумеющееся.  Сотник,  тысячник,

десятитысячник - сейчас для наемника это не имело значения. Главное - побыстрее

попасться на  глаза  командованию и  любыми  правдами и  неправдами оказаться в

рядах золониан.  Но в  то же время он прекрасно отдавал себе отчет в  том,  что

добиться этого будет ох как непросто! Главным образом мешал возраст. Проживая в

охотничьем домике у Гайдериса,  Вазгер полностью успел оправиться от полученных

ран,  но поселившуюся во взгляде пугающую пустоту,  смешанную с  решимостью,  и

морщины,  еще  сильнее  прежнего  избороздившие осунувшееся лицо,  скрыть  было

нельзя.

         - Иди  прямо.   -   Воин  решил  не  связываться  с  наемником,  столь

безапелляционно требующим встречи с Олмасом. - Там увидишь коричневую палатку с

гербом Золона на боку и красно-желтым стягом перед входом - это она и есть.

         Кивком  поблагодарив золонианина,  Вазгер  широким  шагом  двинулся  к

указанному месту,  не обращая янимания на провожающие его взгляды.  На наемника

смотрел не  только заговоривший с  ним  воин,  но  и  некоторые другие,  однако

постепенно интерес к старику угас:  мало ли что могло понадобиться ему в лагере

золониан?

         У палатки Олмаса,  которую наемник нашел почти сразу,  была выставлена

охрана.   Пара   скучающих  воинов  лениво  глазела  по   сторонам,   временами

перебрасываясь несколькими словами с проходящими мимо. Не таясь, Вазгер подошел

прямо к ним, но был остановлен вытянутой рукой одного из воинов.

         - Тебе  чего?  -  совершенно  безразлично  поинтересовался золонианин,

словно задавать этот вопрос ему приходилось по нескольку раз на дню.  И в то же

время Вазгер отлично видел, что пропускать его воин не собирается.

         - Мне нужно поговорить с  десятитысячником Олмасом,  -  терпеливо,  но

твердо ответил наемник,  не делая попыток пройти дальше, прекрасно понимая, что

от этого может быть только хуже.

         - Иди отсюда,  старик,  -  незлобливо произнес воин.  -  Олмас тебя не

примет,  у  него есть дела поважнее.  Если ты  насчет остановившихся у  тебя на

постой, то отправляйся...

         Золонианин,  обрадованный возможностью почесать языком,  начал дотошно

объяснять Вазгеру,  куда ему  следует обратиться и  что сказать.  Похоже,  воин

принимал наемника за  жителя одной  из  близлежащих деревенек,  в  которых были

расквартированы некоторые части. И вот что странно, оба охранника до сих пор не

обращали внимания на  то,  что на  бедре у  Вазгера висит меч -  наемник его не

прятал, равно как и торчащий из-за спины лук: боевой, не охотничий.

         - Да  ты,  дед,  никак воевать собрался!  -  Второй воин наконец решил

наверстать упущенное,  недобрым взглядом впившись в оружие. Чувства золонианина

Вазгер  хорошо  понимал:  наемник  и  сам  по  молодости  так  же  относился  к

простолюдинам,  бряцающим оружием, но позже изменил свое мнение - жизнь научила

принимать и не такое.

         - Ты  кто,   старик?  -  нахмурившись  и  оборвав  на  полуслове  свои

предыдущие излияния, произнес охранник, загородивший Вазгеру дорогу.

         - Мне нужно увидеться с  Олмасом,  -  не отвечая на поставленный в лоб

вопрос,  упрямо вымолвил наемник, не желая уходить не солоно хлебавши. Он начал

думать,  что попытка добиться встречи сорвалась, но все еще продолжал надеяться

- и,  как выяснилось,  не зря. Разозленные упрямством старика, воины собирались

хорошенько  встряхнуть  зануду,  но  тут  полог.  закрывающий вход  в  палатку,

откинулся,  и  показалось недовольное лицо,  почти полностью укрытое роскошной,

заплетенной в три тугих косы бородой.

         - Что здесь происходит,  кому это я вдруг столь спешно понадобился?  -

громко произнес мужчина, выходя наружу и даже не смотря на вытянувшихся воинов,

один из которых все еще пожирал Вазгера недовольным и  подозрительным взглядом.

Олмас  был  на  целую  голову  выше  наемника  и  куда  шире  в  плечах.  Своей

массивностью он  наверняка наводил трепет  на  более  низкорослую молодежь,  но

Вазгера пронять было трудно.  Наметанный глаз наемника почти сразу заметил чуть

перекошенное левое плечо и плохо сгибающуюся в колене ногу - эти следы остались

Олмасу  в  память о  молодости,  когда  он  еще  только учился владеть оружием:

подобные раны не для опытных воинов. Однако, несмотря на травмы, десятитысячник

все еще был опасным противником:  об  этом говорили едва заметные глазу мелочи,

но наемник различил их без труда.  Олмас,  похоже,  также понял,  что перед ним

далеко не  простой старик,  но  лишь немного нахмурился,  ничем не  выдав своей

заинтересованности.

         - Мне нужно вступить в ваше войско, - без обиняков вымолвил Вазгер.

         - Нужно?  -  От Олмаса не укрылось это,  казалось бы, малозначительное

слово, и золонианин нахмурился еще больше. - Как это следует понимать, старик?

         - Я сказал именно то, что сказал, - не повышая голоса, ответил Вазгер.

- Надеюсь, ты все поймешь, когда выслушаешь меня.

         Золонианин  коротко  кивнул,   сделав  вид,   что  не   заметил  ноток

непочтительности в голосе наемника.

         - Мое имя - Вазгер. Тебе это о чем-нибудь говорит?

         - В Империи множество людей носят одинаковые имена, - осторожно сказал

Олмас,  однако в глазах его зажглись искорки понимания. Но что именно решил Для

себя золонианин, пока оставалось тайной.

         - Конечно,  -  согласился наемник.  -  Но  уверен,  что ваши шпионы из

Мэсфальда докладывали о  казни и  изгнании,  происшедших сразу после дворцового

переворота. Не говори, что об этом тебе ничего не известно.

         Впервые на  лице  Олмаса появилось самое настоящее удивление,  но  оно

почти тотчас же  сменилось недоверием и  настороженностью.  Чуть отстранившись,

золонианин окинул Вазгера взглядом с  ног до головы,  словно пытаясь проникнуть

сквозь  телесную  оболочку.   Наемник  бесстрастно  выждал,  пока  Олмас  вновь

посмотрит ему в  глаза,  а затем впервые криво усмехнулся.  Вазгер знал,  сколь

жутко  выглядят  его  растянутые в  улыбке,  покрытые шрамами  губы,  но  Олмас

спокойно вынес это зрелище.

         - Тебе трудно поверить, - ответил золонианин, покусывая губы. - Я знал

лишь  одного  человека,  которому посчастливилось выжить после  изгнания.  Знал

лично...  Но если ты и вправду тот самый заслуженный воин,  то меня не удивляет

твое решение податься к  нам.  Хотя на  твоем месте я  бы остался в  стороне от

всего этого.  Да, ты обижен на свой родной город. Может быть, в тебе даже кипит

затаенный гнев,  но,  поверь, срывать свою злость так, как хочешь сделать ты, -

это не выход.  Мне известно, что обвинение, по которому тебя подняли на эшафот,

- ложь. Те, кто заслуживает воинские знаки, не умеют предавать.

         - Умеют,  Олмас.  Еще как умеют, - сверкнув глазами, бросил Вазгер, не

сдержавшись.  -  Но ты прав,  я  не предавал Мэсфальд и не сделал бы это за все

деньги Империи. Тогда не сделал бы...

         - И что же изменилось? - В голосе Олмаса зазвенел металл.

         - У меня свои есть причины,  хотя,  видят боги,  если бы я знал другой

выход,  то  не  задумываясь поступил бы  иначе.  Я  не  собираюсь опускаться до

дешевой мести,  как,  возможно,  сначала подумал ты,  пусть даже  у  меня  есть

дружок,  с  которым стоит свести счеты.  И еще я хочу,  чтобы ты знал:  я здесь

только  потому,  что  это  единственный способ  попасть  в  скором  времени  за

городские стены. Вы же собираетесь взять Мэсфальд, не так ли?

         - Возможно, - чуть склонил голову Олмас.

         - Не тревожьтесь, сил для этого у вашей армии хватит, - добавил Вазгер

и,  помолчав немного,  продолжил,  но так тихо, что Олмас лишь с большим трудом

расслышал его: - Да, Империя действительно катится прямиком в Огненное Царство,

если уж люди начали захватывать людские города. Воистину я рад, что скоро умру.

         Олмас вскинул брови:

         - К чему ты клонишь, Вазгер? Что тебе нужно на самом деле?

         - Попасть в город.  Прикажи выдать мне отличительный знак золонианской

армии и укажи,  с кем я смогу харчеваться. Платы за наем на службу я не возьму,

поскольку  считаю  постыдным  требовать золото  за  предательство.  А  еще  мне

хотелось бы получить новый меч. Настоящий, а не массовой ковки. За это я помогу

вам найти в обороне уязвимое место.

         - Почему я должен согласиться на это?  - Олмас расправил плечи и вновь

сдвинул  брови.  Золонианин  решительно отказывался понимать  Вазгера:  наемник

руководствовался чем-то лишь одному ему ведомым.

         - Прежде всего потому,  что это выгодно нам обоим, - отрезал Вазгер. -

Я добьюсь того, что нужно мне, а тебя повысят в звании, если все, что я задумал

удастся.

         Олмас долго молчал. ,

         - Ты  получишь то,  о  чем  просишь,  -  последовал наконец  ожидаемый

наемником ответ.  -  Но  знай,  ты меня разочаровал.  Если у  тебя все еще есть

воинский знак -  сними его,  ты утратил право на него. Я не могу приказать тебе

сделать это, но...

         - Я  предал  свое  настоящее,   но  отнюдь  не  прошлое,  эта  награда

заслужена,  и она -  самое дорогое,  что у меня есть. И не тебе судить об этом.

Единственное, чего нельзя предать, - это память.

         - Ты получишь то, о чем просишь, - чуть настойчивее повторил Олмас. Он

хотел добавить еще  что-то,  но  сразу перешел к  тому,  что  Вазгеру следовало

сделать Для зачисления в  войско и получения оружия.  Наконец,  когда Олмас дал

понять,  что  разговор окончен,  Вазгер резко  развернулся,  одновременно отдав

честь  несколько смазанным ударом  кулака о  грудь,  и,  не  сказав даже  слова

благодарности, широким, чуть пружинистым шагом двинулся прочь.

         Десятитысячник  провожал  Вазгера  задумчивым  взглядом,   в   котором

сквозили сомнение и капля презрения,  смешанного с недоумением. Явившийся будто

с того света наемник беспокоил его.  В том, что Вазгер именно тот, за кого себя

выдает,  золонианин не сомневался ни секунды:  такими вещами не шутят,  да и не

походил этот старик на того,  кто способен на обман.  Только полный безумец мог

бы присвоить себе имя того,  кто был изгнан за предательство,  пусть даже и  не

совершал оного.

         Воины продолжали стоять за  спиной Олмаса,  не двигаясь с  места и  не

смея нарушить молчание. Золонианин щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание,

и твердо приказал:

         - Следить за ним. Я ему не очень-то доверяю.

         Один из охранников тотчас сорвался с  места и  исчез где-то в  глубине

палаточного лагеря - там, где скрылся Вазгер минутой раньше. Олмас еще какое-то

время постоял,  продолжая хмуриться и стараясь решить для себя, правильно ли он

поступил,  приняв наемника на службу.  Обычно Олмас видел людей насквозь, но от

Вазгера его  словно отгораживала глухая стена,  сквозь которую золонианин так и

не  смог пробиться.  Олмас не желал признаваться себе,  но Вазгер действовал на

него угнетающе и,  даже более того,  немного пугал.  Хотелось бы только знать -

чем...

         Он  сидел  у  костра на  расчищенной от  снега  площадке и  придирчиво

осматривал меч.

         Выданное ему  оружие было превосходным -  гораздо лучше того,  что дал

ему Маб,  но  все же и  нынешнему клинку было далеко до того,  которого лишился

Вазгер во время стычки с Зарианом,  столь круто изменившей его жизнь.  Впрочем,

это неудивительно: по-настоящему хороший меч стоит или очень больших денег, или

же крепкой дружбы с кузнецом - третьего не дано.

         Кроме меча  Вазгер получил еще  и  кольчугу мелкого плетения,  которое

было принято в Золоне.  Она приятно давила на плечи и не стесняла движений,  но

все же и ей было далеко до той, которую ковал для Вазгера кузнец Шинго. Спрятав

кольчугу на  дно  мешка,  наемник  вновь  обратил  все  свое  внимание на  меч,

раздумывая, подправить ли острие или же оставить как есть.

         День пошел на убыль, а близкие стены города притягивали взгляд Вазгера

все сильнее.  Он обещал Олмасу помочь армии золониан захватить Мэсфальд, хотя и

не был уверен,  что из его стараний выйдет толк.  Наемник слишком давно покинул

службу у короля Дагмара, и за прошедшие годы многое могло измениться. Кто может

знать наверняка,  остались ли в обороне Мэсфальда те уязвимые места,  о которых

помнил Вазгер,  или же за это время возникли новые бреши,  а  прежние оказались

закрыты?  И  все же  наемник продолжал надеяться,  что ему удастся справиться с

задуманным.  Он  должен был  сделать это  во  что бы  то  ни  стало.  Проклятый

Кальмириус не оставил никакого выбора,  да и сам Вазгер понимал,  что так будет

лучше для всех.  Пожертвовать городом -  даже таким, как Мэсфальд, - стоит ради

мира и спокойствия Империи.  Чем скорее Пламенеющий Шар окажется у главы Собора

Великих Змеев,  тем больше шансов на то,  что безумие,  охватившее мир, наконец

прекратится.

         Чья-то рука легла Вазгеру на плечо, и он резко обернулся, одновременно

привставая.   Наемник  не   почувствовал  угрозы,   но   все  же  насторожился.

Вздрогнувшее пламя костра выхватило из  сумерек лицо,  при виде которого Вазгер

вздрогнул и немедленно вскочил на ноги.

         - Дагмар... - сглотнув, выдавил Вазгер, пожирая глазами стоящего перед

ним старика. Король ничуть не изменился с того момента, когда наемник видел его

в последний раз, разве что глубокие морщины протянулись через лоб да от крыльев

носа -  к  уголкам губ.  Столько лет прошло,  но лицо Дагмара осталось прежним,

только голову вместо длинных волос покрывал короткий седой ежик.

         - Дагмар.  Господин...  -  вновь  выдохнул Вазгер,  с  трудом  поборов

желание поклониться.

         - Меня зовут Кареон,  -  тихо ответил старик.  Нервничал он  ничуть не

меньше Вазгера,  однако наемник не  обратил на  это внимания,  пораженный столь

неожиданной встречей. Впрочем, Вазгер смог быстро взять себя в руки. Имя ничего

не меняло -  перед ним действительно был король Дагмар. Вернее - бывший король.

Тот,  осторожно оглядевшись,  поманил наемника за  собой  и  поспешно отошел от

костра.  Хоть Вазгер и  сидел в одиночестве,  но,  видимо,  Дагмару не хотелось

рисковать.  По правде говоря,  поступал он правильно, наемник и сам вел бы себя

точно так  же,  будучи на  его месте.  Вогнав меч в  ножны,  Вазгер неторопливо

двинулся следом.

         - Что происходит,  господин?  -  нагнав Дагмара у  самого края лагеря,

вымолвил наемник. Тот вновь огляделся.

         - Ты знаешь,  что за тобой следят?  - Дагмар смотрел то на Вазгера, то

куда-то  за его спину.  Наемник едва заметно кивнул.  Даже не оборачиваясь,  он

знал,  кого видит у крайних палаток Дагмар - того самого воина, который стоял в

охране у десятитысячника Олмаса. По всей видимости, золонианин приставил к нему

наблюдателя, так и не рискнув полностью довериться бывшему воину Мэсфальда.

         - Знаю, - ответил Вазгер.

         - Стало  быть,   я  не  ошибся,  это  действительно  ты,  -  задумчиво

пробормотал Дагмар.  - Я, признаться, поражен твоей смелости... Или же наглости

- прийти сюда под своим именем... Да о тебе уже чуть ли не вся армия судачит.

         - Зато тебе,  как я погляжу, с успехом удалось избежать этой участи, -

осерчав,  рубанул Вазгер:  и куда все почтение подевалось?  Прежний ореол славы

вокруг Дагмара внезапно померк: наемник увидел перед собой точно такого же, как

и он сам,  человека,  поднявшего меч против своего народа.  Вазгер с удивлением

осознал, что не в силах относиться к Дагмару так, как раньше.

         - Не  боишься,  что после нашего разговора кое-кто догадается,  что ты

совсем не тот, за кого пытаешься выдать себя, Кареон? - Новое имя короля Вазгер

подчеркнул,  не скрывая издевки.  От подобной перемены Дагмар опешил и не сразу

нашел что ответить. Почти минуту оба они молчали, пожирая друг друга взглядами.

В  глазах  Вазгера  застыла  неприкрытая  тоска.  Что  же  в  поднебесном  мире

происходит,  если бывший король Мэсфальда и  один из лучших воинов этого города

оказываются по одну сторону стены, отделяющей их от родного гнезда?

         Дагмар,  напротив,  был напряжен.  Столь резкий переход от  почтения к

издевке сбил его с толку, и успокоиться король смог не сразу.

         - Что тебе нужно от меня?  - нарушил молчание Вазгер, видя, что Дагмар

никак не может собраться с мыслями.

         - Я  не сразу поверил,  что это ты,  -  ответил бывший король,  качнув

головой.  -  Ты сильно изменился,  хотя я  еще помню,  как вручал тебе воинский

знак...

         - Что ты хочешь?  -  жестче повторил Вазгер.  Он с трудом сдерживался.

Отчего жизнь так несправедлива?  Отчего до встречи с Великим Змеем Кальмириусом

она ни  разу не  преподносила Вазгеру столь горестных сюрпризов?  Почему судьба

заставила его предать и стать свидетелем чужого предательства?

         - Я  хочу знать,  правда ли то,  что тебя пытались повесить,  а  затем

изгнали из  Мэсфальда за то,  что ты хотел моей смерти?  Ты же воин.  Настоящий

воин, Райгар тебя забери!

         - Да,  я воин,  - медленно свирепея, ответил Вазгер, отступая на шаг и

обжигая Дагмара взглядом. - Я был воином, им и умру. Я еще помню, что именно ты

вложил мне в руку меч,  ты сделал из меня того, кем я стал впоследствии. Ты дал

мне воинский знак,  признав меня одним из  лучших,  ты заставил меня поверить в

себя,  поверить в  то,  что люди смогут изменить этот мир и  сделать его таким,

каким он должен быть,  -  нашим,  и только нашим!  И,  клянусь Покровителями, я

хотел этого так,  как никто в  Империи.  Глядя на то,  как ты примеряешь корону

Варкаррана,  я  чувствовал гордость.  Я  видел перед собой победителя и лидера.

Тогда ты на самом деле был Дагмаром Освободителем, как прозвали тебя люди и как

начертано на том медальоне,  что достался мне из твоих рук. В основе той войны,

которая привела тебя к трону,  лежала вера. Мы верили в лучшую жизнь, в Империю

для смертных - и только для смертных. И это казалось справедливым... Но знаешь,

почему я ушел тогда,  почему оставил Мэсфальд?  Я устал. Тогда я еще не понимал

этого,  но теперь говорю прямо,  не стыдясь,  -  я  устал от резни,  которую мы

устроили во имя благой цели.  Я  просто не мог больше убивать вечных...  С  тех

самых пор я  ни  разу не  участвовал в  захвате драконьих городов,  хотя многие

нажили на  этом  и  деньги,  и  славу.  Мы  все  совершили ошибку,  за  которую

расплачиваемся.  Взгляни,  во что превратилась Империя? В стремлении к благу мы

сгубили наш  мир,  заставили его  обезуметь.  Да,  войны  были  всегда,  и  они

закончатся,  вероятно,  лишь  вместе  с  гибелью  всей  Империи,  но  -  Райгар

милосердный!  -  во что мы превратили жизнь?  Разве было такое,  чтобы люди шли

против  людей,  как  раньше  против  вечных?  Разве  прежде хоть  кто-то  желал

захватить город соседа,  подмять врага под  себя так,  чтобы тот  уже  не  смог

оправиться?  Смертные убивают смертных с такой жестокостью,  какой не было даже

во времена войн с драконами.  Что это,  если не проклятие богов? Ты считал, что

предусмотрел все,  что принес благо людям, живущим на этой земле. Наверное, так

и было,  но все мы не учли одного:  драконы умели править,  мы -  нет. Истинная

власть была лишь у них,  ее вручили драконам сами боги -  а мы отринули это.  К

чему  пришел  ты,  взойдя  на  престол  Мэсфальда?  Все  последние  годы  город

захлебывался в  войнах,  люди обнищали.  Вернувшись в  Мэсфальд,  я  ужаснулся,

увидев,  во  что превратился этот некогда благословенный город...  Я  не  стану

лукавить,  говоря,  что  жизнь в  других городах много лучше,  -  это  было  бы

заведомой ложью. Только мне известно, во что превращает город длительная война,

- все и всегда приходит лишь к одному.  - Вазгер на миг замолчал, переводя дух.

Лицо его  блестело от  выступивших бисеринок пота,  хотя воздух был  морозным и

ощутимо покусывал щеки.  Наемнику вспомнился разговор с  кузнецом Шинго  -  тот

последними  словами  клял  введенные  королем  непомерные поборы,  хотя  раньше

почитал Дагмара ничуть не меньше Вазгера.  Да, старик был прав - теперь наемник

понял  это  по-настоящему.  Чуть  прищурив  нездорово  блестящие глаза,  Вазгер

продолжил: - Ведь именно поэтому люди и не поддержали тебя во время переворота.

Они утратили веру в тебя. Своими поступками ты заставил их забыть все то добро,

что сделал сначала.  При твоем правлении безнаказанно гибли лучшие воины,  а ты

не мог ничего сделать.  Вспомни Шона, Майоми, Ароса... Вспомни всех, кто ушел в

царство Райгара уже после того, как Мэсфальд перешел в твои руки. Думаешь, я не

понимаю,  отчего ты  оказался здесь?  Тебя  гложет одно  -  ты  хочешь наказать

Мэсфальд,  смыть оскорбление, которое нанесли тебе горожане. Бежав, ты не нашел

ничего лучшего,  кроме как  притулиться под крылом Сундарама;  куда делась твоя

честь,  твое самолюбие,  твоя гордость,  наконец?! Опуститься до дешевой мести.

Это хуже предательства, Дагмар. Много хуже!

         - Заткнись,  мерзавец! Да как ты смеешь?! - Дагмар наконец-то пришел в

себя. В этот миг он действительно походил на короля.

         - Смею,  -  едва не завопил Вазгер.  -  Смею, и не тебе меня судить. Я

загубил свою жизнь, но знаю, что это сделано во имя счастья Империи.

         - Ты обезумел?  О каком благе Империи ты говоришь? Падение Мэсфальда -

это трагедия для тысяч и тысяч людей!

         Вазгер отступил еще на шаг. Глаза его горели недобрым огнем.

         - Я говорил с Кальмириусом,  Дагмар. Я говорил с главой Собора Великих

Змеев и знаю, что мир можно спасти. И я готов сделать для этого все, что в моих

силах.  Я  сдам Мэсфальд врагу не  задумываясь,  потому что будущее Империи для

меня гораздо дороже.  Я не хочу,  чтобы все это безумие продолжалось.  Если мне

удастся выполнить приказ Кальмириуса,  больше не  будет войн,  по  крайней мере

таких, как сейчас. Смертные вновь смогут жить в мире с обитателями Изнанки, как

было раньше.  Власть вновь вернется к драконам, но на этот раз они сделают все,

чтобы не допустить новой волны насилия. Глава Собора лично обещал мне, что даст

людям то,  чего они хотят,  лишь бы все шло по-старому и в Империи царил мир. А

разве ты - ты сам не хочешь этого?!

         - Ты встал на сторону врага?  -  едва не задохнулся от гнева Дагмар. -

Ты поверил каким-то бредовым россказням дракона о всеобщем счастье,  которое он

якобы может вернуть Империи?  Ты - тот, кто боролся с этими тварями столько лет

- предаешь ради Великих Змеев свою веру?

         - Эта вера была ошибкой с самого начала,  - жестко парировал Вазгер. -

Да,  задумывалось все  как  благо  для  людей,  населяющих поднебесный мир,  но

взгляни, чем все обернулось! Отвоеванная людьми половина Империи превратилась в

гигантскую выгребную яму,  из  которой  нам  самим  уже  не  выбраться.  Другая

половина,  все еще находящаяся под властью драконов, живет в постоянном страхе,

поскольку каждый понимает,  что недалек тот день, когда очередной город Великих

Змеев падет и окажется в руках людей.  Это ловушка,  из которой нет выхода,  но

Собор драконов еще может исправить содеянное нами.  Для этого им  нужно вернуть

Пламенеющий Шар.

         - Кальмириус задурил тебе  голову этими  сказками так,  что  ты  решил

отдать  собственную жизнь  за  несуществующий камень,  место  которому  лишь  в

легендах?  -  Дагмар ударил кулаком о  ладонь,  досадливо крякнув и сплюнув под

ноги, едва не попав наемнику на сапоги, но Вазгер даже не заметил этого.

         - Мои слова -  истинная правда, и ты сам знаешь это, хоть и не желаешь

признаться.  Осколок этого Шара все последние годы хранится в  твоем замке.  Ты

всегда питал слабость к  красивым камням,  я  помню.  У  тебя  должен быть этот

самоцвет.

         - У меня много камней,  - недовольно ответил Дагмар. - По крайней мере

было до недавнего времени.

         - Единственное,  что  я  знаю об  осколке Шара,  так  это  то,  что он

зеленоватого цвета.  Больше Кальмириус не сказал ничего,  но дал понять,  что я

сразу узнаю этот камень - он слишком отличается от других.

         Дагмар нахмурился. Его все еще продолжали бесить слова Вазгера, но все

же он начал видеть в  них здравый смысл.  В конце концов,  у него действительно

был зеленый камень.  Очень странный камень, который всегда пугал и одновременно

завораживал.  Камень,  о котором не смог ничего сказать даже маг Халиок,  тогда

еще живой и здоровый. Но разве мог этот самоцвет быть осколком того самого Дара

Богов?

         - Зеленый...  - пробормотал Дагмар, перед глазами его продолжал стоять

созданный Халиоком самоцветный меч,  на рукояти которого в пасти василиска чуть

светился угловатый обломок. - Возможно, я знаю, о чем ты говоришь.

         - У тебя был этот камень,  ведь так?  - Ноздри Вазгера раздувались, он

понял,  что  в  силах  убедить Дагмара оказать необходимую помощь,  нужно  лишь

немного надавить на него.

         - Я  не  уверен,  что это именно то,  что ты  ищешь,  но...  Не  знаю,

возможно. Все возможно, я уже ничему не удивляюсь.

         Вазгер удовлетворенно хлопнул в ладоши:

         - Ты поможешь мне достать его.

         - Ради чего я должен делать это? - сквозь зубы процедил бывший король,

но в его голосе уже не слышалось протеста.

         - Из-за того,  что ради этого поганого булыжника падет Мэсфальд,  ради

него погибнут тысячи. Но все это во благо.

         - Смерть во благо?  -  не сдержавшись,  выкрикнул Дагмар.  - Я не могу

поверить в это! Кальмириус обезумел да еще свел с ума и тебя.

         - Ты поможешь мне, - вновь произнес Вазгер. - Ты поможешь мне, клянусь

Покровителями.  От тебя мне нужно лишь одно:  скажи,  где этот камень и как мне

добыть его.  После ты можешь забыть обо всем - я уйду, и ты меня больше никогда

не увидишь. Но подумай, ты можешь спасти Империю.

         - Громкие слова...- невесело усмехнулся Дагмар.

         - Мы должны попытаться - это наш единственный выход, - упрямо повторил

Вазгер.  -  Рано ли,  поздно ли, но Мэсфальд все равно пал бы. Пусть не сейчас,

пусть через сотню лет,  пусть даже через два века,  но это непременно случилось

бы.

         - Все  это  только  домыслы,  и  нет  ни  единого  подтверждения твоей

правоты.  - Руки Дагмара бессильно повисли. - Но так и быть, я открою тебе, что

и  как.  Камень находится в  Моей башне.  По крайней мере,  он был там до моего

изгнания. Не думаю, что ты захочешь взять меня с собой, а потому слушай. Слушай

внимательно и запоминай - я не стану повторять...

         Вазгер молчал, внимая речам Дагмара. Одновременно взгляд Вазгера шарил

по сторонам. Повернув голову, наемник заметил, что соглядатай у палаток куда-то

исчез. Навряд ли воин мог услышать их разговор, однако сама их встреча говорила

о многом.  Если до сего дня бывшему королю удавалось оставаться неузнанным,  то

теперь рассчитывать на это не приходилось.

         - Похоже, из Кареона ты сегодня вновь станешь Дагмаром, - как бы между

делом  усмехнулся наемник,  не  стремясь,  однако,  прервать  старика.  Но  тот

услышал.

         - Не стану,  -  неожиданно жестко ответил он. - Ты скажешь, что я лишь

похож на Дагмара. Это будет платой за мой рассказ. Меня не интересует, что тебе

придется наплести золонианам,  но я хочу,  чтобы тебе поверили. Никто не должен

знать, кто я на самом деле.

         Дагмар  продолжил прерванные объяснения.  Наемник больше  не  отвлекал

его,  замерев и  перестав оглядываться:  все  равно никто не  смог бы  бесшумно

приблизиться к ним по хрустящему снегу, а говорил Дагмар тихо.

         Рука Вазгера словно невзначай забралась за пазуху и стиснула медальон.

Серебро  неприятно  впилось  в  ладонь  ребристыми  краями,   заставив  Вазгера

вздрогнуть.  Раньше воинский знак не  вызывал у  него неприятного ощущения,  он

согревал и давал пусть призрачную,  но надежду,  веру в благополучное свершение

всех начинаний.  Куда же  теперь делось это?  Почему все  исчезло в  одночасье,

растаяло, кажется, без возврата? Что произошло? Сердце Вазгера тоскливо заныло,

в  груди  поднялась  холодная  волна.   Это  был  не  страх  -  просто  наемник

почувствовал обреченность.  Но  пути назад не  было.  Слишком поздно он  понял,

каков будет итог...

        

         * * *

         Ночь выдалась темной -  тучи совершенно закрыли небо,  скрыв и луну, и

звезды. Снег, однако, шел не слишком сильный, временами вообще прекращаясь.

         Вазгер осторожно двигался в направлении совершенно черных в этот час и

почти невидимых во мраке городских стен. Впрочем, наемник знал, что с минуты на

минуту везение может кончиться. Защитники Мэсфальда понимали, чем может грозить

им подобная ночь, когда дозорные не видят дальше вытянутой руки. Чем ближе были

стены,  тем глубже ноги Вазгера проваливались в снег: люди здесь с начала осады

ходили редко и не успевали его утаптывать.  Впрочем, все это наемнику не мешало

- звуки  его  шагов  тонули в  монотонном далеком гуле,  доносящемся из  лагеря

золониан.  А  со стен доносились выкрики часовых.  Но Вазгер старался двигаться

тише, используя любое попадающееся на пути укрытие.

         Когда до  стен оставалась еще добрая сотня шагов,  над головой Вазгера

что-то  мелькнуло и  в  снег упал пылающий ком пакли,  сразу осветив окружающее

пространство.  Почти тут  же  следом полетело еще  несколько,  и,  оглядевшись,

наемник  увидел,  что  вдоль  всей  видимой  части  стены  разбросаны  подобные

импровизированные светильники.  Если  бы  в  это  время  наемник  находился  на

открытом пространстве,  ему не удалось бы скрыться от взглядов дозорных,  но за

миг до того,  как со стен полетела пылающая пакля,  Вазгер добрался до большого

голого куста,  запорошенного снегом.  Спрятавшись за  ним,  наемник внимательно

оглядел местность, благо теперь сделать-это можно было без труда. На добрых три

десятка шагов вокруг было совершенно пустое и  ровное пространство,  но слева -

там,  где протекал небольшой приток Лааны,  -  была маленькая впадина, заросшая

кустарником,  тянущимся почти  что  до  самых стен  города.  Пара  пучков пакли

повисла на ветвях, и огонь ярко освещал поросль, но по опыту Вазгер знал, что в

гуще кустов - темнота. Наемнику очень трудно было разглядеть дозорных на стенах

и  потому пришлось положиться лишь  на  удачу.  Глубоко вздохнув и  досчитав до

трех,  Вазгер сорвался с места и,  не оглядываясь, ринулся вперед, стараясь как

можно  быстрее  преодолеть  отделяющее  его  от  кустов  расстояние.   Наемнику

приходилось полагаться лишь на удачу,  и на этот раз она его не подвела. Вазгер

боялся,  что  в  любой миг  он  услышит далекое тихое пение спускаемой тетивы и

длинная стрела войдет в его тело:  Мэсфальд славился своими стрелками. Но когда

наемник нырнул в  самую гущу голой растительности,  он понял,  что смерть и  на

этот раз обошла его стороной.  Тревожила лишь цепочка следов, оставленных им за

собой,  но с этим уже ничего поделать было нельзя - заметят так заметят. Сквозь

кусты Вазгер мог доползти почти до  самой стены,  а  там уже никакие лучники не

смогли бы его достать - даже для них существует мертвая зона.

         Поросль  была  реденькой,  и  двигаться было  довольно легко,  наемник

зацепился лишь пару раз,  но  уже  минуту спустя смог безбоязненно подняться на

ноги и  с облегчением вытряхнуть из-за ворота набившийся туда при падении снег.

Света горящей в  отдалении пакли хватало лишь на то,  чтобы с трудом разглядеть

камни, из которых была сложена огораживающая Мэсфальд стена. У самого основания

они были высотой в половину человеческого роста, но чем выше поднималась стена,

тем меньше они становились. Подойдя вплотную к стене, наемник на какое-то время

замер,  пытаясь сориентироваться и понять, в какую сторону лучше идти. Все-таки

слишком  давно  Вазгер  покинул Мэсфальд и  многое  стерлось из  памяти,  да  и

раньше-то  он редко осматривал город снаружи -  было не до того.  Большая часть

стены снизу была облицована тонкими гранитными плитами,  но  со временем многие

из них осыпались и были растащены местными жителями для своих нужд.

         Снега здесь было  выше  пояса -  его  подносил сюда  ветер и  бросал в

основание стены.  Сверху слышались возбужденные голоса часовых: кто-то, похоже,

затеял перепалку то ли с разводящим, то ли с начальником караула. Впрочем, судя

по интонации, делалось это исключительно для того, чтобы развеять скуку.

           Горящая пакля давала не  так  много света,  но  это было лучше,  чем

полная темнота.  Вазгер медленно брел  вдоль  стены,  успев  сориентироваться и

теперь целенаправленно ощупывая ладонями стену.  Он даже снял и заткнул за пояс

рукавицы,  хотя  пальцы  тотчас закоченели и  каждое прикосновение к  шершавому

обледенелому камню болезненно отдавалось в  кистях.  Вазгер пытался не обращать

на  это  внимания.  Кое-где уцелевшие плиты были плотно пригнаны друг к  другу,

стыки  почти  невозможно  было  нащупать,   но  все  же  наемник  добросовестно

простукивал каждую,  до которой мог дотянуться.  Впрочем,  он догадывался,  что

здесь ничего не отыщет,  нужно было пройти немного дальше -  поближе к одной из

башен,  которыми стена была разделена на неравные промежутки.  Вазгер тщательно

обследовал каждую щель, каждое соединение камней, стараясь просунуть пальцы как

можно глубже. Он твердо знал, что рано или поздно отыщет то, что ему нужно. Еще

раз обернувшись, Вазгер увидел прямо за спиной берег близкой реки и усмехнулся.

Да,  здесь все  осталось по-прежнему -  иначе и  быть  не  могло.  Единственный

постоянный  изъян  в  обороне  Мэсфальда,  созданный  самой  природой  да  еще,

наверное, недальновидностью строителей, возводивших защитную городскую стену.

         Стены Мэсфальда были крепки и  сложены добротно,  о  них  вполне могло

сломать зубы  не  одно  осадное орудие:  даже  баллисты золониан не  смогли  бы

сладить с ними.  Но только в том случае, если не будет помощи извне... И совсем

не обязательно от людей.

         Об  этом  изъяне в  стене  знали  очень  немногие,  поскольку сведения

хранились в строжайшей тайне. Вазгер и сам не помнил, как ему стало известно об

этом секрете.  Даже трудно представить,  что началось бы  в  городе,  если бы в

одночасье все жители прознали,  что кусок стены,  на вид крепкой и  монолитной,

при   определенном  напоре   может   рухнуть,   образовав  огромную  брешь.   А

перестраивать стену было очень затруднительно.  Чтобы отодвинуть ее  на  другое

место,   следовал»  снести  никак  не  меньше  полусотни  домов,   да  и   само

строительство могло затянуться на годы,  - раньше в работах принимали участие в

основном мастера из вечных,  и знали они такие секреты, на которые люди даже не

пытались замахиваться.

         Именно это  слабое место  в  городской стене разыскивал сейчас Вазгер.

Находящаяся поблизости река - пусть и отделяло ее от города сотни полторы шагов

- неуклонно год  за  годом делала свое дело.  Ее  воды,  просачиваясь в  землю,

подмывали берег.  Земля  проседала,  а  вместе с  ней  и  городская стена.  Это

происходило почти незаметно,  за  год почва опускалась едва ли на пару пальцев,

но  если  принять во  внимание все  годы,  которые простоял Мэсфальд на  берегу

Лааны,  то картина складывалась весьма удручающая. Стена в Двух местах уже была

прорезана насквозь довольно заметными трещинами,  образовавшимися в  результате

смещения камней  в  кладке.  Рабочие  старались время  от  времени хоть  как-то

заделывать их, но стараний этих было отнюдь не достаточно; проходил год-два - и

трещины появлялись снова,  раствор между камнями выкрашивался,  и туда попадала

вода,  которая зимой превращалась в  лед и еще больше расширяла трещины.  Когда

Вазгер обследовал стену тридцать лет  назад,  в  некоторые из  щелей можно было

просунуть кулак.  Но со стороны это не было заметно: камни были слишком темными

и на их фоне трещины совершенно не выделялись.  Неудивительно, что золониане не

знали об этом.

         Когда  пальцы  Вазгера неожиданно ушли  куда-то  вглубь,  он  даже  не

испугался,  подсознательно к  этому  готовый.  Только сердце тоскливо сжалось в

груди:  наемник внезапно осознал,  что  теперь Мэсфальд действительно обречен и

взятие его - лишь вопрос времени.

        

        

         Глава 13

         ВЗЯТИЕ МЭСФАЛЬДА

        

         Вазгер неподвижно стоял на  пригорке чуть в  стороне от  изгиба реки и

бесстрастно наблюдал за неспешными приготовлениями золонианской армии к штурму.

На  берегу  заканчивалась установка трех  больших баллист,  и  вокруг суетилось

множество  воинов,   занятых  их  подготовкой.   Почуявшие  неладное  защитники

Мэсфальда  пытались  поджечь  орудия,  но  те  были  установлены на  расстоянии

полутора перестрелов от  городских стен,  так что лишь редкие стрелы попадали в

цель,  остальные же  либо  перелетали и  падали где-то  позади,  либо уходили в

сторону.  Горящие стрелы,  которым все  же  удавалось поразить баллисты,  очень

быстро сбивали в  снег,  где  те  благополучно затухали,  не  причиняя никакого

вреда.  Предусмотрительные золониане еще  с  прошлого вечера облили неподвижные

части орудий водой,  которая быстро обернулась коркою льда,  не  дающей огню  с

удачно пущенных стрел перебраться на дерево.  Поняв, видимо, что с метательными

машинами  им  не  сладить,  защитники  города  принялись методично обстреливать

воинов противника,  налаживающих орудия.  Этот  маневр оказался более успешным.

Потеряв несколько воинов,  золониане стали  более  осторожны и  работали теперь

исключительно под прикрытием щитоносцев.

         Наемник прекрасно понимал, что командование армии Мэсфальда уже знало,

что  задумали золониане и  отчего их  усилия сконцентрировались именно на  этом

ничем не примечательном участке городской стены. Разумеется, им не было ведомо,

каким  образом воины  короля Сундарама прознали о  плачевном состоянии каменной

кладки,  но  теперь уже было не  до  раздумий.  Опасаясь вылазки,  командование

золониан закрыло все  ворота Мэсфальда,  расположив возле каждых по  две тысячи

воинов и  обезопасив себя таким образом от неожиданного удара.  Воины Советника

Маттео могли  попытаться прорваться через  ворота,  чтобы  сокрушить уже  почти

приготовленные к  стрельбе баллисты;  могли они и  приберечь силы для отражения

удара,  если защитная стена все же рухнет.  Но,  так или иначе, Мэсфальд уже не

мог сопротивляться в полную силу - это было понятно осаждающим.

         Штаб золониан был перенесен на пригорок, и теперь здесь шло энергичное

обсуждение дальнейших действий.  Мало  было  лишь  сломать стену  -  нужно было

суметь еще и проникнуть в город и удержать завоеванные позиции;  впрочем, опыта

сражения внутри городских стен ни  золониане,  ни воины Маттео не имели и,  как

будут разворачиваться события, предсказать было весьма сложно.

         Вазгер чувствовал себя неуютно, находясь рядом с группой столь крупных

военачальников короля Сундарама,  однако уйти  отсюда не  мог:  Олмас ясно  дал

понять,  что лучше ему пока оставаться здесь на случай, если возникнут вопросы.

Даже  несмотря на  то,  что  наемник фактически уже  подарил золонианам победу,

рассказав,  как можно войти в город,  к нему все еще относились с недоверием. В

первое время это  раздражало Вазгера,  но  он  нашел в  себе  силы успокоиться.

Работы  по  установке  баллист  шли  полным  ходом  и  уже  почти  завершились,

оставалось лишь хорошенько закрепить их.

         - Вазгер!

         Окрик  застал  наемника врасплох,  и  он  от  неожиданности вздрогнул,

оборачиваясь на  голос  десятитысячника.  Олмас  стоял  у  одной  из  палаток с

развевающимся над ней штандартом и  нетерпеливо манил Вазгера рукой.  Досадливо

крякнув,  наемник развернулся и  неторопливо направился к  золонианину -  он не

собирался бегать на каждый зов,  как собака.  В  конце концов,  это именно он -

Вазгер -  указал воинам Сундарама на брешь в обороне Мэсфальда.  Олмас был явно

недоволен неспешностью действий наемника, но предпочел промолчать.

         - В чем дело? - опередил наемник Олмаса, уже открывшего рот.

         - Ты  можешь  нарисовать  расположение трещин  на  стене?  -  деловито

поинтересовался он.

         - Разве  только примерно,  -  подумав немного,  ответил Вазгер.  Олмас

кивнул и указал на палатку, из которой только что вышел.

         - Годится.

         Откинув полог,  Олмас шагнул внутрь,  наемник последовал за ним. После

яркого солнечного света,  который резал глаза, отражаясь от снега, находиться в

палатке было  приятно.  Лучи солнца почти не  проникали вовнутрь сквозь плотные

стенки,  зато  подвешенная под  самым  потолком лампа  заливала палатку  мягким

рассеянным светом.  Над небольшим столиком склонились трое золониан. Двое имели

отличительные знаки десятитысячников,  такие же как и у Олмаса.  Третий же,  по

всей видимости,  представлял здесь короля Сундарама,  во всяком случае держался

он  подобающим образом,  а  одежда его  была  окрашена в  цвета  правящего дома

Золона. Длинные светлые волосы выбились из-под шапки и почти скрывали лицо.

         - Вот тот самый человек, принц, - произнес Олмас, почтительно кланяясь

и  делая шаг в сторону,  чтобы пропустить Вазгера.  Услышав обращение,  наемник

чуть нахмурился и  внимательнее всмотрелся в лицо мужчины,  с которым заговорил

десятитысячник.  Тот оторвал взгляд от большого листа, разложенного на столике,

и  посмотрел на  Вазгера.  Глаза  его  выражали плохо  скрываемое любопытство и

легкую брезгливость.  Впрочем,  наемнику было наплевать на  это,  его  уже мало

заботило, что думают о нем окружающие. Вазгер слишком близко подошел к заветной

цели и пережил столько, что никакой косо брошенный взгляд не мог его тронуть. А

вот сам мужчина наемника заинтересовал.  По всему выходило, что это был один из

двоих сыновей короля Сундарама.  Судя по  возрасту,  наемник стоял сейчас перед

Ашфаром -  старшим из  королевских сыновей.  На вид ему было лет тридцать пять,

тогда как Тарру - младшему - еще не исполнилось тридцати. Впрочем, Вазгер мог и

ошибиться.

         Похоже, собравшиеся здесь ожидали от вошедшего как минимум поклона, но

тот продолжал стоять у входа, совершенно не изменившись в лице.

         - А ты наглец,  - качнув головой, сказал принц, глядя в глаза Вазгера.

Тот пожал плечами:

         - Вам  решать.  -  Произнесено это было столь буднично,  будто Вазгеру

приходилось разговаривать е членами правящей семьи чуть ли не каждый день. Надо

отдать Ашфару должное,  он  умел  держать себя  в  руках,  хотя от  наемника не

укрылось,  каких усилий ему это стоило.  Стиснув зубы,  принц поманил Вазгера к

столику  и   положил  перед  наемником  чистый  лист,   прижав  один  его  край

чернильницей.  Что от него требуется,  Вазгер знал. Рядом пристроился невысокий

воин,  которого наемник сразу не заметил.  Судя по знакам отличия, он был всего

лишь  сотником,  так  что  его  пребывание в  палатке принца казалось несколько

странным, однако, приглядевшись к его нашивке повнимательнее, Вазгер все понял.

Воин этот был одним из тех, кто руководил обслугой метательных машин.

         Взяв  перо  и  обмакнув его  в  чернила,  Вазгер  прищелкнул языком и,

склонившись над  столиком,  несколькими грубыми  линиями  набросал  изображение

нужного  участка  стены,   ограниченного  с  двух  сторон  башнями.  Затем  еще

парой-другой грубых росчерков поделил изображение на части.

         - Точнее показать не могу.  -  Вазгер отложил перо и,  подождав,  пока

чернила подсохнут,  принялся водить пальцем по бумаге.  - Стена проседает почти

по всей длине,  но две эти башни ее удерживают.  Если бы не они - стена рухнула

бы сама собой уже добрых полвека назад. Но, приложив определенное усилие...

         - Не уверен,  - с сомнением в голосе прервал наемника сотник, до этого

молча изучавший нарисованную Вазгером схему.  -  Даже  если все  обстоит именно

так,  баллисты не  обрушат  стену  -  она  слишком толстая.  Я  не  думаю,  что

укрепления Мэсфальда хуже наших.

         - Я  не  стал бы  предлагать то,  что заведомо обречено на неудачу,  -

возразил наемник.

         - Положим,-  подумав немного,  ответил сотник.  -  Но это только в том

случае, если мы будем бить вот сюда.

         Палец его, покружив какое-то время над схемой, уткнулся в неведомо как

просчитанную воином точку.  Вазгер согласно кивнул,  но  от  комментариев решил

воздержаться. Он и без того сказал золонианам вполне достаточно.

         - Могу я  идти?  -  спросил наемник,  поняв,  что услуги его навряд ли

теперь понадобятся.

         Принц бросил на него недовольный взгляд в склонился над картой, поверх

которой был брошен рисунок Вазгера.

         - Иди.

         Развернувшись,  наемник быстро покинул палатку,  следом за  ним  вышел

сотник,  однако направились они в  разные стороны.  Золонианин поспешил к своим

баллистам,  все еще осыпаемым стрелами защитников города, а Вазгер вновь отошел

чуть в сторону и остановился в десятке шагов от палатки принца,  воззрившись на

Мэсфальд.   Он   постарался  забыть  о   только  что  закончившемся  разговоре,

отключившись  от  действительности  и  сосредоточившись  на  Пламенеющем  Шаре,

спрятанном где-то  за  городскими стенами,  которым вскоре не  по  силам  будет

сдержать вражеский натиск.

         Едва  наемник вышел и  полог за  ним  запахнулся,  принц стиснул плечо

десятитысячника и холодно глянул ему в глаза.  Взор Ашфара был недобрым, но все

же  в  самой  глубине темных зрачков таилась крупица сомнения.  Некоторое время

принц молчал, а вместе с ним безмолвствовал и Олмас, не смея заговорить первым.

Наконец Ашфар, видимо решившись, скрипнул зубами и недобро сощурился:

         - Как только мы возьмем город,  этот человек должен быть казнен.  Если

он предал своих, значит, может предать и нас.

         Олмас  не  был  готов к  подобному повороту мыслей принца и  потому не

сразу смог поверить услышанному.

         - Простите,  мой принц, - десятитысячник чуть отстранился и недоуменно

воззрился на Ашфара, - это... приказ?

         - Да, - жестко ответил тот. - Но я не требую, чтобы это было выполнено

сразу же  после штурма.  Если  твоим людям удастся схватить этого наемника,  то

сделайте все,  как я  сказал;  не удастся -  его счастье;  но я не желаю больше

слышать об этом предателе. Ты понял меня?

         - Да,  мой принц,  -  шумно вздохнув,  вымолвил Олмас,  опустив глаза.

Ашфар наконец отпустил его  плечо и  вновь склонился над картой,  посчитав дело

законченным. Его не интересовало мнение десятитысячника по этому вопросу. Олмас

же,   стиснув  зубы  от  досады  и  недоумения,   молча  поклонился  и,   резко

развернувшись на месте,  покинул палатку. Принц этого, похоже, даже не заметил,

начав что-то увлеченно обсуждать с оставшимися воинами.

         В палатке было куда теплее,  чем снаружи, а потому, выйдя под открытое

небо,  Олмас поежился и  поднял ворот.  Пошарив взглядом по сторонам,  он сразу

заметил Вазгера.  Наемник стоял на том самом месте,  что и  в  прошлый раз,  и,

казалось,  в той же самой позе.  Вздохнув,  золонианин какое-то время постоял у

входа  в  палатку,  а  затем  решительно  направился  к  Вазгеру.  Тот  заметил

приближающегося  десятитысячника,  но  не  подал  виду,  продолжая  взирать  на

городские стены и виднеющиеся над ними башни королевского дворца.

         - Через  час  будет  отдан  приказ начать штурм,  -  обратился Олмас к

наемнику.

         - Я знаю, - кивнул Вазгер, не поворачивая головы. Золонианин отчего-то

замялся,  не зная,  как подступить к  разговору,  а  потом махнул рукой и решил

сказать все  как  есть:  -  Я  знаю,  тебе в  город надо.  Ты  там не  очень-то

задерживайся:  уладишь свои дела -  и уходи из Мэсфальда,  только постарайся не

попадаться никому на глаза.

         - Принц  Ашфар  отдал  приказ  казнить  меня?  -  бесстрастным голосом

поинтересовался Вазгер.

         Если бы его вдруг спросили,  как он догадался об этом, наемник не смог

бы ответить. Услышав сказанное, Олмас кивнул головой.

         - Хорошо,   -   вздохнул  Вазгер.  Олмас  молчал.  Множество  вопросов

вертелось у  него на  языке,  но  он не мог заставить себя открыть рот и  прямо

спросить наемника.  Золонианин не знал,  что заставило его предупредить Вазгера

об опасности и стоит ли жалеть о своем поступке.  Но, так или иначе, сделанного

изменить было уже нельзя,  и оставалось только надеяться, что принц не прознает

о своеволии десятитысячника.

         И  все же  один вопрос Олмас не  мог не  задать.  Эта неопределенность

мучила  его  с  момента последнего разговора с  Вазгером -  весьма  неприятного

разговора для них обоих,  результатом которого было обсуждение встречи наемника

со  стариком,  очень похожим на  короля Дагмара.  Теперь уже,  правда,  бывшего

короля,  но какое это имело значение?  Сделав шаг вперед,  Олмас оказался прямо

перед Вазгером и замер, хмуро разглядывая наемника.

         - Это ведь был он,  правда?  -  произнес золонианин.  -  Этот старик -

Дагмар?

         Вазгер наконец-то  перестал смотреть мимо Олмаса,  как  делал все  это

время,  пока десятитысячник разговаривал с ним, а взглянул воину прямо в глаза.

Почти минуту наемник молчал,  нацепив на лицо непроницаемую маску, а затем едва

заметно качнул головой.

         - Нет, не он, - коротко и тихо ответил Вазгер. - Здесь никогда не было

короля Мэсфальда.

         Олмас не  мог знать,  что для наемника это действительно было правдой.

Того Дагмара,  которого запомнил Вазгер,  покинув когда-то родной город, больше

не существовало.  Досадливо вздохнув,  золонианин еще раз взглянул на наемника,

вновь  устремившего все  свое  внимание на  город,  и  отошел,  оставив Вазгера

одного. В конце концов, он сделал для наемника все, что было в его силах.

         Олмас не знал,  суждено ли им будет встретиться еще раз,  но,  если бы

боги поставили его перед выбором, он бы отказался.

         Достав из мешка кольчугу,  Вазгер быстро разделся,  оставшись в  одной

рубахе,  и,  присев на корточки у костра,  несколько раз медленно провел броней

над огнем,  разогревая замерзшее железо.  Когда кольчуга стала теплой на ощупь,

наемник вновь поднялся и  облачился в нее,  стараясь,  чтобы сидела она на теле

как можно удобнее. Натянув поверх нее меховую куртку, оставшуюся еще от старика

Гайдериса,  Вазгер  сделал  несколько  энергичных движений  и  остался  доволен

броней.  Меч наемник решил закрепить за  спиной так,  чтобы рукоять торчала над

плечом, - ему не хотелось, чтобы ножны колотились о бедро, хотя в иной ситуации

меч, подвешенный к поясу, извлекался на свет гораздо быстрее. Поправив бляху на

груди,  определяющую его как воина Золона,  он водрузил на голову легкий шлем с

опушкой и  длинным наносником,  спускающимся почти что до б.  К  поясному ремню

Вазгер решил приторочить лук,  но  сделал это так,  чтобы в  любой момент можно

было быстро избавиться от  него,  если на то будет надобность.  Все это наемник

проделывал вдумчиво и  не  торопясь,  стараясь как  можно лучше подготовиться к

предстоящему  сражению,  прекрасно  понимая,  что  не  имеет  права  погибнуть,

находясь всего в нескольких шагах от намеченной цели.  Впрочем,  лезть в первые

ряды атакующих Вазгер не собирался,  да никто и  не требовал от наемника этого.

Но  в  то  же  время слишком задерживаться не  годилось.  У  Вазгера не было ни

малейшего желания пробиваться сквозь ряды атакующих золониан,  чтобы попасть во

дворец.

         Где-то  громко  и  натужно  затрубил рог,  заставив наемника повернуть

голову  и  окинуть взглядом готовящуюся к  штурму города армию.  Следует отдать

золонианам должное,  делали  они  свое  дело  без  суеты,  словно  каждый  день

штурмовали города.  Но  по серьезным и  напряженным взглядам Вазгер видел,  как

взволнованы воины.  Тем не менее все приказы выполнялись ими беспрекословно,  и

лишь наемник не  очень-то спешил встать под знамена вместе с  остальными.  Хоть

номинально он был приписан к одной из сотен,  чему поспособствовал лично Олмас,

но фактически Вазгер остался одиночкой, который мог примкнуть по своему желанию

к  любому отряду.  Для начала он решил отправиться к баллистам и следить оттуда

за  развитием  событий,   чтобы  уже  по  обстановке  судить,   что  ему  стоит

предпринять.

         К  орудиям  он  добрался  спустя  всего  несколько минут.  Руководящий

работой сотник узнал  наемника и  кивнул,  почти сразу позабыв о  нем,  вновь с

головой  уйдя  в  работу.  Вазгер  следил  за  приготовлениями  с  нескрываемым

любопытством.  Довольно внушительных размеров камни,  лежащие тут же,  особенно

привлекли его  внимание,  поскольку,  откуда они  взялись,  наемник не  смог бы

определить:  поблизости Вазгер никогда не  встречал подобных валунов.  Впрочем,

расторопность   золониан   заслуживала   уважения   -   они   довольно   быстро

сориентировались в  ситуации и сумели раздобыть подходящие снаряды для баллист.

Куда  чаще  метательные машины приходилось загружать средних размеров каменными

обломками,  если их собирались использовать против живой силы противника.  Реже

обломки обматывали паклей,  которую поджигали перед самым выстрелом. Но на этот

раз камни должны быть как можно тяжелее,  чтобы удар их  имел достаточную силу.

Впрочем,   для  баллист  золониан  метнуть  такой  валун  в  цель  проблемы  не

составляло:  машины были сработаны на совесть.  Вазгер не видел, чтобы за время

подготовки был произведен хотя бы один-единственный пристрелочный выстрел, - по

всей видимости,  обслуга баллист вполне полагалась на собственный опыт.  И, как

очень скоро выяснилось, отнюдь не напрасно.

         В очередной раз взвыл рог,  продолжая отсчет оставшихся минут. Со всех

сторон слышались тревожные крики, смешанные с руганью приказы, чьи-то доклады о

готовности. В любой момент баллисты готовы были начать обстрел городской стены:

закладка последнего камня в чашу только что завершилась,  и все, кроме тех, кто

руководил стрельбой, поспешили отойти в сторону - бывали случаи, когда случайно

лопнувшие,  не  выдержавшие натяжения канаты  калечили и  даже  убивали стоящих

слишком близко воинов.

         Вазгер  постарался  отрешиться  от  всего,  сосредоточившись  лишь  на

баллистах да еще на ожидании сигнала.  И вот далекий рог провыл еще трижды, над

войском золониан пролетел какой-то  тревожный гул,  а  в  следующий миг  первый

камень сорвался с ринувшейся вперед и вверх чаши. Вазгеру показалось, что летел

он  почти беззвучно,  а  вот  грохот от  удара о  стену превзошел все ожидания.

Казалось,  кто-то раздавил у самого уха невероятно сухой орех,  так что наемник

даже поморщился.

         Полет  второго камня  Вазгеру удалось рассмотреть гораздо лучше,  хотя

этому едва не  помешала выпущенная со стены стрела,  вонзившаяся в  снег совсем

рядом с  сапогом наемника,  заставив того торопливо спрятаться за  толстую раму

баллисты.  Валун  летел  лениво  переворачиваясь  в  воздухе,  будто  брошенный

огромной рукой. По плавной дуге он обманчиво медленно приближался к стене, и за

миг до  столкновения Вазгер понял,  что камень угодит почти в  то  самое место,

куда  ударил его  собрат.  А  потом до  наемника докатился звук  удара,  Вазгер

различил летящее во  все  стороны каменное крошево и  поспешно покидающих стену

воинов,  уже понявших,  что оставаться у бойниц равносильно самоубийству. Удары

обоих камней были весьма чувствительны и изрядно поколебали стену, но выглядела

она все столь же неприступной и монолитной, как и раньше. Однако Вазгера это не

тревожило:  он  и  не  надеялся,  что  всего лишь пара камней способна обрушить

укрепления  Мэсфальда,   пусть  даже   их   крепость  и   подточена  трещинами.

Обслуживающие баллисты воины также реально смотрели на вещи, а потому, не тратя

даром времени,  вновь принялись заряжать свои машины, не дожидаясь, пока третья

метнет свой  снаряд.  Впрочем,  произошло это  почти  тотчас же,  и  новый удар

обрушился на  городскую стену.  Врезавшийся в  нее  камень  оставил после  себя

изрядный  щербатый след.  Вазгеру  показалось,  что  стена  чуть  наклонилась и

деформировалась у основания,  но,  так ли это на самом деле,  он с уверенностью

сказать не мог.

         С двух ближайших башен орудия продолжали осыпать стрелами засевшие там

лучники,  но золониане  предпочитали не отвечать,  хотя время от времени стрелы

защитников Мэсфальда находили своих жертв.  

         Заряжаемые баллисты натужно скрипели. В их конструкцию пришлось внести

некоторые изменения,  что-бы камни летели почти прямо и вперед, а не по высокой

дуге, как это происходило обычно. Это мастерам , золониан с успехом удалось, но

вместе с достоинствами баллисты приобрели и несколько существенных недостатков.

В  частности,  излишнее натяжение канатов,  скрепляющих подвижные и неподвижные

части машин,  создавало угрозу их разрыва в  самый неподходящий момент.  Вазгер

видел,  чем  может сулить такая поломка,  а  однажды и  сам  чуть  не  оказался

погребен под  рухнувшей на  землю чашей с  камнями,  лишь чудом избежав гибели.

Опасность понимали и  воины  Сундарама,  обслуживающие баллисты,  а  потому все

время тревожно косились на свои орудия, готовые в любой миг сорваться с места и

отпрыгнуть в сторону.

         Когда  первая баллиста была  снова заряжена,  раздался предупреждающий

крик,  и чаша с камнем,  натужно взревев, ринулась вперед и вверх. Тяжелая рама

машины чуть подпрыгнула,  но осталась на месте,  а  вот валун ударил в стену на

добрый десяток шагов в  стороне от прежних и  чуть выше.  Все узлы баллист были

чересчур напряжены,  канаты вытягивались -  пусть и почти незаметно, - ослабляя

крепления,  что не могло нe сказаться на точности попаданий.  Впрочем,  это уже

ничего  не  решало,  поскольку  очередной  камень,  ударивший в  стену,  сильно

поколебал ее.  По стене разбежались уже видимые глазом огромные трещины, а сама

она изрядно покосилась,  изогнувшись причудливой волной,  но все еще продолжала

стоять.  Со  всех сторон слышались победные выкрики золониан,  которые не могли

сдержать торжества при  виде  того,  как  городская стена  медленно,  но  верно

поддается напору.

         Еще один валун,  угодивший в стену выше своих предшественников,  вышиб

из  кладки несколько камней,  образовав тем  самым  солидный провал.  Стена над

дырой  с  треском просела,  выгнувшись еще  больше  и  начав  ужасающе медленно

клониться наружу.  Казалось,  это  уже  не  остановить,  стена  вот-вот  рухнет

окончательно,  но  та,  словно смеясь над усилиями людей,  вновь замерла,  став

похожей на какую-то совершенно безумного вида каменную волну.  Защитники города

продолжали осыпать золониан стрелами, но это по-прежнему было единственное, чем

они  отвечали  на  натиск  воинов  Сундарама.  Воинам  Маттео  оставалось  лишь

терпеливо ждать,  пока стена не рухнет окончательно и  нападающие не попытаются

через  пролом  ворваться в  город.  Только  тут  они  могли  достойно встретить

атакующих золониан.

         Совершенно  неожиданно со  стороны  стены  послышался едва  различимый

среди общего шума  хлопок,  и  в  небе  появилась темная точка,  которая быстро

росла.  В  следующий миг стало отчетливо видно,  что это бочонок высотой в пару

локтей,   объятый  едва  заметными,  срываемыми  воздухом  языками  желтоватого

пламени. Не долетев до баллист доброй сотни шагов, он врезался в заросший берег

реки и с тихим треском раскололся.  Пламя взмыло вверх огромным цветком, но тут

же немного опало,  зато довольно быстро растеклось по снегу,  -  по-видимому, в

бочонке было масло или  какое-то  другое горючее вещество.  Но,  так или иначе,

стало предельно ясно,  что защитники города догнали к  внутренней стороне стены

баллисту  и  теперь  пытались  таким  образом  противостоять  обстрелу.  Вазгер

мысленно  похвалил  их  за  расторопность и  находчивость,  но  предприняли это

обороняющиеся слишком поздно.  Падение бочонка на  берегу яснее слов  говорило,

что пристрелять орудие они никак не успеют -  стена рухнет быстрее, а уж там от

баллисты не будет никакого прока.  К тому же,  если память не изменяла Вазгеру,

за этим отрезком стены располагалось множество тесно стоящих домов,  отделенных

друг  от  друга лишь  небольшими проулками,  так  что  найти подходящее место и

подкатить туда баллисту было очень непросто.

         Засмотревшись на пламя,  наемник несколько оторвался от реальности.  В

себя  Вазгер  пришел  от  резко  обострившегося чувства опасности и  тревожного

выкрика. Произошло то, что рано или поздно должно было случиться: при очередном

заряжении средней баллисты канаты не выдержали напряжения,  лопнув одновременно

сразу в двух местах.  Раздался оглушительный треск и скрип, утратившая крепость

рама  орудия  начала  заваливаться набок,  мгновенно получившие свободу  канаты

стегнули по  снегу.  Чаша с  камнем рухнула вниз,  потеряв прежнюю опору.  Едва

стоявший совсем рядом Вазгер успел отскочить,  как на  то место,  где он только

что находился,  с шумом упало бревно - кусок разваливающейся на глазах рамы. Но

не  всем повезло.  Раздавшийся в  тот  же  миг полный безграничного ужаса вопль

возвестил о том, что без жертв не обошлось.

         Когда  разваливающаяся  баллиста  замерла,   а   ее   обломки  приняли

более-менее устойчивое положение, удалось увидеть человека под ней.

         Картина,  открывшаяся взгляду, была жуткой. Погибший оказался одним из

тех,  кто  вращал  большое  колесо,  отводящее чашу  с  валуном  для  выстрела.

Лопнувший канат стегнул его, бросив внутрь, как раз под рухнувшую чашу, которая

буквально размазала воина  по  снегу,  предварительно сломав пополам о  толстый

деревянный брус. Золонианину повезло лишь в одном - умер он мгновенно, не успев

даже  почувствовать боли.  Снег на  несколько шагов вокруг был  густо забрызган

темно-алыми каплями.

         Однако происшествие это  никак не  повлияло на  работу двух оставшихся

баллист, и, как только очередной камень был помещен в чашу, а та отведена назад

для броска,  золониане произвели очередной выстрел. Новый валун ударил в стену,

вышибая из  кладки всё  новые  камни и  заставляя ее  просесть и  выгнуться еще

сильнее,  а  следующий удар оказался роковым.  Грохот,  летящие во  все стороны

осколки  камня...   Центр   стены  начал  быстро  заваливаться  наружу,   будто

подталкиваемый  невидимой  рукой.  Торжествующие  крики  перекрыли  даже  треск

крошащегося камня.  Неожиданно оседающая стена  замерла,  будто  наткнувшись на

что-то,  но в следующий момент вновь начала крениться со все более возрастающей

скоростью.  Никто даже  не  заметил еще  одной горящей бочки,  вылетевшей из-за

стены  и  разбившейся всего  в  нескольких  шагах  от  баллист:  вид  рушащихся

укреплений  был  куда  притягательнее.  Стена  будто  бы  разом  уменьшилась  в

размерах, в центральной части ее образовался глубокий провал в сотни две шагов,

стали видны крыши городских домов,  выглядывающие из-за нелепой груды камней, в

которую  превратилось  укрепление.   На  такое  Вазгер,  признаться,  никак  не

рассчитывал.  Он  надеялся,  что  золониане пробьют в  стене  брешь едва  ли  в

полсотни шагов,  но действительность превзошла все ожидания. По всей видимости,

годы и близость реки подточили стену гораздо сильнее, чем казалось со стороны.

         Грохот падения еще не  успел полностью затихнуть,  а  над золонианской

армией уже  пронесся сигнал к  атаке.  Торжествующие крики разом превратились в

дружный рев тысяч глоток. Пять сотен воинов, прикрывающихся высокими и тяжелыми

щитами,  начали немедленное наступление.  Они успели беспрепятственно добраться

лишь до берега реки, и, когда первые из них ступили на занесенный снегом лед, с

башен из-за  разрушенной стены вновь полетели стрелы.  Теперь лучники уже  били

прицельно,  поскольку золониане подошли достаточно близко для этого.  Но усилия

защитников города не приносили плодов: у воинов короля Сундарама были настоящие

осадные щиты,  способные выдержать удар стрелы,  выпущенной в  упор из  боевого

лука.  Ноша эта была нелегкой,  но  зато надежно защищала золониан.  Кроме пяти

сотен  щитоносцев вместе с  ними  к  разрушенной городской стене  двинулись еще

столько же меченосцев.  Следом шла сотня лучников,  которые,  впрочем, дойдя до

берега,  остановились  и  принялись  методично  обстреливать  бойницы  башен  и

укрывшихся за завалом воинов Маттео. В тот же миг, как раздался сигнал к атаке,

к городской стене ринулись солдаты Сундарама.  Это был одновременно отвлекающий

маневр и реальная попытка штурма.  Золонианам удалось донести до стен почти что

все  загодя приготовленные лестницы и  приставить их  к  бойницам -  достаточно

широким,  чтобы в них мог пролезть взрослый мужчина. Намерения воинов Сундарама

были столь недвусмысленны,  что защитникам города пришлось бросить массу сил на

защиту  тех  участков  стены,  где  золониане предприняли попытки  проникнуть в

Мэсфальд. Но это означало также, что обороняющиеся вынуждены были отвести часть

защитников от  бреши в  стене и  распределить их  по  другим участкам,  дабы не

допустить проникновения воинов Сундарама.  Теперь численный перевес оказался на

стороне золониан, хотя позиция защитников города была куда выгоднее.

        Главный удар золониане сосредоточили, разумеется, на проломе, прекрасно

понимая,  что войти в  город через разрушенную стену -  самый реальный из  всех

вариантов.

        Теперь  в  баллисты вместо камней начали заряжать бочонки -  такие  же,

какие метали защитники Мэсфальда в  надежде запалить орудия золониан.  Этот ход

был довольно опасным,  поскольку огонь мог навредить воинам Сундарама точно так

же, как и тем, против кого был предназначен.

        Вазгер  все  еще  не  двигался с  места,  выжидая.  Баллисты продолжали

методично обстреливать защитников города бочками с  горящим маслом.  Наемник не

мог точно сказать,  куда падают бочки:  то  ли  только-только за  стену,  то ли

перелетают ее и врезаются в жилые дома,  высящиеся напротив.  Впрочем, это было

не так уж и важно, главное - посеять панику среди защитников города.

        Между тем щитоносцы уже достигли завала,  понеся незначительные потери.

Вазгеру показалось,  что на снегу осталось лежать всего десятка полтора воинов,

да и то в большинстве своем раненых:  защитники города, смекнув, что щиты им не

пробить,  начали целиться между ними,  изредка поражая воинов Сундарама в  руку

или  ногу.   Впрочем,  вскоре  наемник  заметил  и  еще  кое-что.  Сначала  ему

показалось,  что со щитоносцами идут только воины, вооруженные мечами, но потом

Вазгер понял -  там оказалась еще добрая сотня копейщиков, двигающихся в первых

рядах.  На  подходе  к  стене  цепочка щитоносцев ощетинилась десятками длинных

острых  копий.  Атакующие стали  походить на  какую-то  колючую цепь,  медленно

надвигающуюся на разрушенное укрепление. Когда до первых откатившихся от завала

камней осталось едва ли двадцать шагов, из-за разрушенной кладки разом вылетело

множество стрел,  ударивших в  щиты;  это лишь поколебало золониан,  однако они

вынуждены были на  несколько секунд замереть,  чтобы восстановить строй.  Между

тем  на  завал  взобрались две  сотни  воинов Советника Маттео и,  спотыкаясь и

падая,  ринулись вниз,  на наступающих солдат Сундарама. В какой-то степени это

выглядело даже смешно,  вот только Вазгер вполне представлял себе, каково это -

бежать по огромным камням с острыми углами и глубокими провалами между ними, по

остаткам  кладки,  кажущейся  такой  устойчивой,  но  покрытой  щебнем,  так  и

выскальзывающим из-под ног.  Вазгер знал,  что бывает,  когда спотыкаешься и со

всего  маху  натыкаешься грудью на  угловатый валун,  как  бритва распарывающий

одежду и  ничуть не  хуже топора рвущий кольчугу и  сминающий доспехи.  Наемник

знал это по себе, ему приходилось испытывать подобное.

        Стена хоть и  обрушилась,  но  все же  возвышалась над землей на  целых

полтора-два человеческих роста,  а это означало, что, спустившись, мэсфальдчане

обрекали себя  на  верную  смерть  -  назад  им  не  удалось бы  взобраться без

посторонней  помощи.  Местами  камни  развалившейся кладки  образовывали  почти

пологие пандусы,  но таковых было слишком мало,  и  они были слишком узкими,  к

тому же расположены далеко друг от друга,  -  в сложившейся ситуации они ничего

не решали.

        Наверное, эта контратака была стихийной и необдуманной, но воины уже не

могли заставить себя  остановиться.  Куда  разумнее было вооружиться копьями и,

прикрываясь щитами,  так же  как и  золониане,  встретить их  сталью не сходя с

разбитой стены.  Защитники Мэсфальда так и поступили: когда первые воины начали

спрыгивать в снег навстречу щитоносцам,  на гребке разрушенной стены показалась

еще сотня воинов с  копьями и  щитами.  К сожалению,  щиты обороняющихся сильно

уступали щитам золониан как размерами,  так и  устойчивостью к  ударам:  стрелы

пробивали их за полторы сотни шагов.

        Вазгер увидел,  как  золониане смяли врага,  не  понеся никаких потерь.

Осажденные спрыгивали с  развалин стены  и  очертя  голову бросались на  воинов

Сундарама,  но  те  отшвыривали их  копьями.  Длинные треугольные наконечники с

легкостью  пробивали кольчуги,  а  при  ударе  о  пластины  чешуйчатых панцирей

отшвыривали их обладателей. Если при этом кто-то из воинов не мог удержаться на

ногах и падал в снег, надвигающиеся золониане, не замедляя хода, затаптывали их

насмерть -  не спасали даже доспехи. Иных, чтобы предотвратить столь бесславную

гибель,  идущие позади мечники закалывали своими клинками,  не задерживаясь для

того,  чтобы отыскать незащищенный участок тела,  -  каждый удар достигал своей

цели.  Насколько Вазгер  мог  судить,  из  двухсот защитников города не  уцелел

никто.

        Почти в  это же время следом за воинами Сундарама к пролому направилось

еще  пять  сотен  -  примерно поровну лучников и  меченосцев.  Каждый меченосец

прикрывался щитом,  не  тяжелым  осадным,  какими  обладали воины,  наступающие

первыми,  а  обычным круглым,  чуть больше локтя в диаметре.  Пока еще эти щиты

вполне успешно защищали от  стрел,  летящих из  бойниц башен  и  с  разрушенной

стены,  на  которой  уже  разместились лучники.  Однако  последние не  посылали

бесцельно стрелы одну за другой, а тщательно выбирали мишени.

        Золониане,  добравшись  до  разрушенной стены,  остановились,  но  лишь

затем,  чтобы перегруппироваться.  Там,  где  это  было  возможно,  воины стали

взбираться на завал,  прикрываясь щитами,  а  в  других местах,  где руины были

слишком высоки,  золониане сразу же принялись возводить настил.  В работу пошли

копья,   используемые  вместо  опор,   а  также  столько  раз  спасавшие  своих

обладателей щиты.  Размером они  были  в  три  четверти человеческого роста,  а

потому  прочно  ложились на  древки  копий,  образуя жесткую,  чуть  пружинящую

поверхность. Воины замерли у развалин, поджидая вторую волну атакующих, которая

быстро   достигла  стены,   понеся  незначительные  потери.   Пропустив  вперед

обладателей щитов,  золониане начали  взбираться на  стену.  Те,  кто  оказался

наверху много раньше благодаря тому,  что им  не  пришлось строить настил,  уже

вступили в схватку с обороняющимися,  устремившимися навстречу. Некоторые воины

побросали свои осадные щиты -  драться они мешали из-за своего веса и размеров.

Но,  вступая в  открытый бой  на  мечах или  копьях,  можно было  не  опасаться

вражеских стрел:  мало кто из  защитников города рискнул бы  выстрелить,  боясь

ненароком  попасть  в   своего.   Атакующие  медленно,   но   верно   оттесняли

обороняющихся.

        Золонианам сильно  мешали башни  по  обеим  сторонам пролома,  так  как

засевшие в  них  лучники  доставляли массу  неприятностей.  Попытки поразить их

через бойницы успехов не  приносили,  несмотря на  то  что это пытались сделать

лучшие стрелки, имеющиеся у армий Золона.

        Время от времени Вазгер окидывал взглядом округу, стараясь получить как

можно  более  полное представление о  складывающейся ситуации.  Почти  нигде на

видимом пространстве стены воинам, пытающимся преодолеть ее при помощи лестниц,

не удалось сделать этого.  Лишь в двух местах золониане смогли пробраться через

бойницы на верхний этаж стены,  но,  как далеко они продвинулись, Вазгер понять

не мог.

        Между  тем  несколько лошадей  подвезли еще  две  баллисты -  не  столь

мощные,  как разрушившие городскую стену.  Об  угрозе,  исходящей от  лучников,

засевших в башнях, теперь можно было почти не беспокоиться.        

        Оторвав взгляд от баллист,  Вазгер переключил все внимание на поле боя.

К  пролому теперь быстро приближались добрых две тысячи воинов и еще столько же

готовились  отправиться следом,  как  только  придет  приказ.  На  самой  стене

сражение  развернулось уже  совершенно  нешуточное.  Все  осложнялось тем,  что

драться приходилось на  грудах  камней,  с  которых ноги  то  и  дело  норовили

соскользнуть. Но золониане теснили защитников города, пядь за пядью сгоняя их с

развалин стены.  Ситуация осложнялась еще и тем,  что огонь,  порожденный метко

брошенными бочками,  разгорелся не на шутку.  Отсюда не было видно,  что именно

горело за развалинами, - может быть, воинам Сундарама удалось поджечь вражескую

баллисту, во всяком случае новых снарядов, летящих из-за стены на этом участке,

уже не было видно.

        Вазгер продолжал наблюдать за  развитием событий,  понимая,  что  через

какое-то  время и  ему придется с  головой окунуться в  этот водоворот безумия,

который  вертелся  сейчас  на  подступах  к  городу.  Местами  золониане  почти

полностью прорвали цепь защитников и  каждую минуту готовы были оказаться по ту

сторону  стены,  оставалось приложить лишь  небольшое усилие,  чтобы  полностью

овладеть брешью в  укреплениях.  Отрезанные друг от  друга группы воинов Маттео

продолжали яростное сопротивление,  но  судьба их  была предрешена -  им некуда

было отступать, а пленные в этом бою были никому не нужны.

        Первый  выстрел новых  баллист Вазгер проворонил,  успев  заметить лишь

смутную тень, мелькнувшую в воздухе, но зато на следующем сосредоточил все свое

внимание.  Как  наемник и  предполагал,  золониане стали обстреливать вражеские

позиции  пылающими  бочками.  Этого  было  вполне  достаточно для  того,  чтобы

добиться желаемого результата.  Первые три  разбились о  стены башен.  Пламя от

вспыхнувшего масла бессильно лизало камни,  постепенно затухая, но золониане не

отчаивались -  ведь  это  была  всего лишь  пристрелка.  Зато  четыре следующих

бочонка ударили точнехонько в  цель.  Два бочонка с громким треском разбились о

покатые крыши башен,  а два других врезались в бойницы,  причем один из них был

запущен столь удачно,  что пролетел прямо внутрь, даже не задев стенок бойницы,

благо ее ширина позволяла проделать это.  Деревянные крыши, хотя и были покрыты

слоем  снега,  занялись довольно быстро.  Стрелы все  еще  продолжали лететь из

бойниц,  но уже начавший вырываться из них дым яснее слов говорил, что с минуты

на  минуту это  прекратится:  лучники рисковали задохнуться или  упокоиться под

рухнувшей крышей.

        Вопль   торжества,    пронесшийся   над   округой,   заставил   Вазгера

переключиться на  происходящее на  развалинах.  Не нужно было напрягать зрение,

чтобы разобраться в  случившемся.  Хоть спины воинов и мешали наемнику,  но то,

что  золониане перевалили за  стену,  он  осознал мгновенно.  Теперь нужно было

удержать захваченный участок  и  очистить проход,  дабы  воины  Сундарама могли

успешно ввести в  город основные силы.  К развалинам устремились еще две тысячи

золониан.

        Стрелы больше не  летели с  башен.  Объятые пламенем крыши  походили на

громадные факелы.  Густой  дым  вырывался из  бойниц  толстыми клубами вместе с

языками пламени, пробравшегося и внутрь башни. Сопротивление воинов Маттео было

уже  почти сломлено.  В  невероятно короткий срок  золонианам удалось полностью

овладеть  проломом  в  стене  -  не  прошло  и  получаса с  начала  атаки.  Это

настораживало - не содержится ли в тактике обороняющихся какого-то подвоха?

        Но, наверное, правы были те, кто утверждал, что армия Мэсфальда устала.

Устала воевать...

        Стиснув зубы,  Вазгер решительно поправил за  спиной меч.  Краем  глаза

заметив бегущего в нескольких шагах от баллисты молодого воина,  наемник криком

подозвал его.  Когда тот остановился в двух шагах от Вазгера, немного удивленно

и нетерпеливо глядя на воинственного вида старика, наемник резко вытянул вперед

руку и ухватил край щита, прижимаемого золонианином к бедру.

        - Дай  сюда,  -  сердито произнес Вазгер,  видя,  что  воин  отнюдь  не

настроен расставаться со своим оружием. - Дай сюда, Райгар тебя побери!

        Золонианин  затравленно оглянулся,  смущенный  излишней  настойчивостью

наемника. Однако, несмотря ни на что, отдавать щит он не собирался, но и Вазгер

не выпускал его из рук.  Наконец отобрав у воина щит, Вазгер быстро нацепил его

на  руку и,  даже не  взглянув на  так и  сыплющего ругательствами золонианина,

заспешил в направлении городской стены. Медлить было нельзя - Вазгер должен был

попасть в город.

       

        * * *

        Охотники спешили,  однако не гнали лошадей во весь опор,  боясь загнать

их совсем.  Достать новых в нынешней обстановке было невероятно трудно.  На это

ушло бы драгоценное время, а его Незабвенный и без того отпустил слишком мало.

        Никаких неприятностей с  ними больше не  происходило,  и  Берхартер был

безмерно рад этому.  Тем более что Дэфин вновь начал показывать норов, время от

времени нагло огрызаясь и  не  очень-то торопясь подчиняться Девятому Охотнику,

все еще не признавая того командиром.  А вот Лумиан упрямо молчал,  очевидно не

желая вмешиваться в  ссору двоих Охотников.  Душа монаха вела себя как  Энерос,

который почти безразлично следовал за  обеими Райгаровыми тварями,  не принимая

ничьей стороны.  Но  если раньше это радовало Берхартера,  то  теперь отчего-то

начало тревожить.  Ему  казалось,  что Энерос затаился,  словно дикий зверь,  и

выжидает удобного момента,  чтобы напасть.  Однако тот  был  все  так же  тих и

уравновешен,  четко  следуя  приказам  Девятого  Охотника,  но  временами давая

понять, что имеет и собственное мнение.

        Путь  оказался на  редкость спокойным -  это  тоже  казалось Берхартеру

странным: после того что Охотникам пришлось пережить, ему всюду чудился подвох.

Но  Берхартер не  замечал  ничего,  что  могло  бы  доказать обоснованность его

подозрений.  Тем не менее одно происшествие омрачило путешествие. Это произошло

через  день  после  пересечения  Охотниками  границ  земель  Мэсфальда.  Раньше

Райгаровы твари чувствовали,  что угроза осколку Шара отошла куда-то  на задний

план и что тот,  кто пытается завладеть камнем помимо них,  уже не представляет

опасности. Но вдруг все изменилось. Черные Охотники одновременно почувствовали,

что тот,  о  ком они почти позабыли,  вновь оказался у них на пути и даже более

того, может опередить их и завладеть осколком Шара раньше, чем они.

        Кто  этот  человек  и  откуда  -   Охотники  не  знали,  но  ничуть  не

сомневались,  что они узнают его, если судьбе будет угодно столкнуть их лицом к

лицу.  Твари не  сомневались,  что  даже  если их  противнику удастся завладеть

осколком,  то  они  без  особого труда смогут отобрать его  у  этого настырного

смертного.

        Угроза опоздания день ото  дня  становилась все  явственнее,  а  потому

Охотники торопились,как только могли.  Слухи,  доходящие до  них,  подтверждали

опасения:  золониане в самое ближайшее время собирались взять Мэсфальд штурмом.

Черные Охотники хотели оказаться под  стенами Мэсфальда раньше,  чем  золониане

попытаются осуществить задуманное,  но  опоздали.  Когда  до  города оставалось

всего несколько часов пути, Райгаровы твари уже знали - золониане начали штурм.

        Последние мили Охотники гнали лошадей,  уже не сдерживая.  Теперь их не

заботило,  как  это  скажется  на  животных,  твари  все  еще  надеялись успеть

перехватить своего противника до того, как тот окажется за городскими стенами.

        Мэсфальд Охотники увидели издалека и невольно остановились, перегородив

лошадьми дорогу.  Но та была пуста -  твари не видели никого ни перед собой, ни

позади,  а  вот то,  что творилось у  стен города,  завораживало и одновременно

пугало.  Хоть Охотники и  не были людьми в истинном понимании этого слова -  их

трудно было чем-то поразить,  -  но вид огромного войска,  рвущегося к городу и

схожего с голодным зверем,  который желает заполучить добычу любой ценой,  смог

потрясти даже их.  Никому из  них  еще  никогда не  приходилось видеть подобной

картины.

        Дэфин первым вонзил каблуки в бока лошади,  вновь погнав ее вперед. Это

было так неожиданно,  что Берхартер не сразу смог сообразить,  что произошло, а

после,  ругнувшись вполголоса,  поскакал следом,  стараясь догнать  строптивого

Охотника и задержать, оградив тем самым от необдуманных действий. Энерос понял,

что  задумал Берхартер,  и  вновь,  что уже стало обычным,  принял его сторону.

Вдвоем они бросились за Дэфином,  но тот,  не оглядываясь, продолжал мчаться по

дороге,  ведущей к  городу.  Охотник вырвался вперед на добрых четыре лошадиных

корпуса,  и  сократить это расстояние преследователям не  удавалось.  Берхартер

боялся лишь одного: если золониане заметят их и, хуже того, примут за врагов, с

целой армией Охотникам будет не справиться.  Погоня продолжалась,  и Берхартеру

казалось,  что Дэфин хохочет, издеваясь над ним. В ушах стоял какой-то странный

звон,  сквозь который звуки пробивались с невероятным трудом, и Девятый Охотник

готов был бросить поводья и стиснуть голову руками, чтобы избавиться от него.

        А  потом вдруг Дэфин резко остановил коня,  да  так,  что  Берхартер на

полном скаку едва  не  налетел на  него и  лишь в  самый последний момент сумел

свернуть в  Сторону.  Обе лошади взвились на  дыбы:  первая -  протестуя против

столь  неожиданно натянутых поводьев,  а  вторая  -  от  испуга.  Энеросу снова

повезло больше других.  В погоне он чуть поотстал от Берхартера и вовремя успел

заметить, что выкинул Дэфин.

        Когда  Девятому  Охотнику удалось  успокоить лошадь,  он  развернулся и

подъехал к  Дэфину,  нагло  скалящемуся и  с  неприкрытой издевкой глядящему на

Берхартера. На Энероса он взглянул лишь мельком, да и то с каким-то сожалением,

- главным противником тварь считала именно Девятого Охотника.

        - Ты что же,  ублюдок,  совсем рехнулся? - наклонившись, с нескрываемым

гневом в голосе прошипел Берхартер.

        - А ты тут при чем?  - нагло усмехнулся Дэфин. - Ты мне не указ, и я не

собираюсь спрашивать у тебя, когда и что мне следует делать!

        Рука  Девятого  Охотника  взлетела  будто  сама  собой,   сильный  удар

обрушился на  лицо Дэфина.  Тот не  успел уклониться и  едва не выпал из седла.

Голова его резко дернулась назад,  а подбородок мгновенно залила кровь, обильно

текущая из разбитого носа.

        - Здесь приказываю я,  -  процедил сквозь зубы  Берхартер,  едва только

Охотник немного оправился,  а  затем  медленно вытянул меч  из  ножен,  обнажив

клинок на ширину ладони.  -  И если ты не подчинишься - давай выясним все прямо

сейчас. Хозяин свидетель: я не желаю убивать тебя, у нас у всех одна цель, и мы

служим Незабвенному. Если ты меня вынудишь, я убью тебя... Как и обещал.

        Дэфин,  сверкнув глазами, полными ненависти, ухватился за рукоять меча,

но  тут Энерос,  о  котором оба успели позабыть,  предупреждающе вскинул руки и

заставил свою лошадь встать между готовыми сцепиться противниками.

        - Прекратите немедленно.  Оба,  -  твердо сказал он.  Но,  как бы то ни

было,  первым признал правоту Энероса монах  Лумиан.  Берхартер какое-то  время

пытался бороться с  миролюбивым монахом,  засевшим в его душе,  но затем понял,

что его не  переубедишь.  Выругавшись,  Девятый Охотник выпустил рукоять меча и

выпрямился в седле.

        - Райгар тебе судья.  -  Берхартер демонстративно отвернулся. Дэфин же,

сморщившись и окатив Энероса все тем же ненавидящим взглядом,также вернул меч в

ножны.

        - После, - многообещающе произнес он. - После того, как добудем осколок

Шара.

        Берхартер хотел что-то ответить,  но тут Энерос внезапно насторожился и

поднял руку,  призывая к вниманию. Берхартер, мгновенно осознав, что происходит

что-то из ряда вон выходящее,  вопросительно воззрился на Энероса, а тот вместо

ответа указал сначала на город, а затем на свою голову.

        - Камень, - коротко произнес он, видя, что остальные Охотники не совсем

понимают,   что  он  имеет  в  виду.   Берхартер  подобрался  и  наконец  сумел

прочувствовать то,  на  что  обратил  внимание Энерос.  Посланец Великих  Змеев

опередил их и  сейчас входил в город.  Никто из тварей не знал,  где именно это

происходит, но факт оставался фактом: противник Охотников приближался к осколку

Дара Богов с каждой минутой, пусть медленно, но неотвратимо.

        - Этот драконий слуга берет на себя слишком много!  - едва не выкрикнул

Дэфин,  но  в  последний момент его голос сорвался на яростное рычание.  -  Эта

дрянь поплатится... Я не дам ему завладеть Пламенеющим Шаром раньше нас!

        - У  меня есть лучшая идея,  -  качнул головой Девятый Охотник.  -  Нам

следует  подождать.  Если  этому  смертному  удастся  завладеть камнем,  то  он

непременно попытается выбраться из города.  Так пусть же посланец Великих Змеев

сделает за нас всю черную работу, а нам останется только схватить его и забрать

осколок. Мне кажется это лучшее из того, что мы можем предпринять в сложившейся

ситуации.

        Подсознательно  Берхартер  готов   был   к   тому,   что   Дэфин  вновь

воспротивится,  но на этот раз тот согласился. Возможно, Дэфин сразу же оценил,

какие выгоды влечет за собой план, предложенный Берхартером.

        - Хорошо, - кивнул он. - Но я не собираюсь ждать здесь и прятаться, как

последний трус. Разве тебе не хочется взглянуть на происходящее вблизи?

        - Честно говоря,  нет,  -  поморщился Берхартер,  во в  то же время уже

решил для себя,  что ему придется на  это пойти,  дабы не породить новую ссору.

Даже подобная мелочь могла вновь вывести Дэфина из себя.  Тот же, поняв, что на

этот раз одержал верх,  хохотнул и  направился в  сторону Мэсфальда,  но теперь

пустил лошадь не галопом, а шагом - ему некуда было торопиться.

        На них все еще не обращали внимания, хотя навстречу Охотникам то и дело

попадались золониане. Далеко не все воины короля Сундарама участвовали в штурме

города:  добрая  треть  армии  осталась в  лагерях  и  расположенных поблизости

поселениях.  На дороге теперь попадались куда-то спешащие воины и целые отряды.

Охотники изредка ловили на  себе косо брошенные взгляды,  но никто не торопился

заговорить с Райгаровыми тварями. Впрочем, золониан можно было понять - их куда

больше занимало скорое взятие города,  чем трое каких-то странного вида людей в

запачканных  одеждах,  уже  давно  переставших выглядеть  новыми.  Золониан  не

смущало даже выставленное почти напоказ оружие троих всадников и  их злые лица.

Только один раз золонианский десятник,  увидев скачущих по дорого Охотников, не

смог остаться в стороне.

        - Кто вы такие,  что вам здесь надо? - сердито произнес он, загораживая

путь.  Берхартеру не  хотелось,  чтобы вновь повторилось то,  что  случилось на

приграничной  заставе,   а  потому  он,  опережая  Дэфина,  впился  взглядом  в

десятника, отдав короткий, но емкий приказ: «Пошел вон!»

        Золонианин отшатнулся,  будто получив оглушительную пощечину, глаза его

испуганно забегали, но так ни разу и не остановились на лицах Охотников. Воины,

стоящие чуть поодаль,  недоуменно наблюдали за  происходящим,  но  вмешаться не

рискнули:   то  ли  не  поняли,  что  произошло,  то  ли,  напротив,  прекрасно

разобрались,  но испугались. Берхартер не стал бы винить их в этом. Более того,

он даже был рад,  что все закончилось именно так, а не иначе, - тварям не нужна

была новая стычка прямо под стенами Мэсфальда.

        Дэфин также,  что весьма удивило Берхартера, стремился избежать ссоры с

воинами,  а  потому даже не взглянул на них,  быстро проехав мимо.  Трудно было

сказать,  отчего он так поступил: то ли и впрямь проникся важностью момента, то

ли  решил сорвать зло на Девятом Охотнике позже.  Однако когда Берхартер понял,

куда направляется Дэфин,  то лишь крякнул от бессильной злости. Дэфин развернул

коня и  двигался вдоль городской стены,  постепенно к ней приближаясь.  Он то и

дело утирал рукавом все еще текущую из разбитого носа кровь,  но взгляд его был

обращен лишь на Мэсфальд, а на губах блуждала зловещая улыбка.

        Мимо  быстрым шагом  в  направлении города прошли две  сотни  золониан,

вооруженных мечами и  копьями.  Намерения их  были  отнюдь не  двусмысленными -

решимость сражаться до конца читалась во взоре у каждого.

        Недалеко свистнула стрела.  Стало  быть,  стрелы,  выпущенные со  стен,

долетали сюда.  Однако,  по мере того как Охотники подъезжали поближе к стенам,

количество стрел постепенно возрастало.

        - Дэфин,  -  окликнул тварь Берхартер,  -  не дури, давай вернемся. Нам

незачем ждать под стенами...  И  к  тому же я  не желаю глупо погибнуть в  двух

шагах от цели.

        - Погибнуть?  -  Дэфин  придержал коня  и  обернулся.  -  Да  ты  никак

испугался, Берхартер? Ты все больше разочаровываешь меня.

        - Давай вернемся,  -  настоятельно попросил Девятый Охотник.  Его вдруг

охватило плохое предчувствие,  но,  чего именно оно касалось, Берхартер не смог

определить.

        Внезапно он  ощутил короткий и  резкий удар  чужой воли,  а  мгновением

позже  краем глаза сумел разглядеть,  как  что-то  вспыхнуло в  воздухе всего в

нескольких метрах  от  него.  Дэфин  лишь  ухмыльнулся,  даже  не  взглянув  ра

моментально обратившуюся в  пепел стрелу,  едва не  пробившую ему  голову.  Это

незначительное,  казалось бы,  происшествие насторожило и  испугало Берхартера.

Сам-то он даже не успел почувствовать угрозы, не то что отреагировать на нее, а

вот Дэфин не только заметил приближение стрелы, но и уничтожил ее. Берхартер не

желал себе признаваться,  но Дэфин был явно сильнее его в обращении с тем,  чем

наделил своих тварей Райгар.

        - Давай вернемся,  -  стараясь говорить все  так  же  твердо,  повторил

Девятый Охотник.  Но Дэфин лишь качнул головой и  вонзил каблуки в бока лошади,

послав ее вперед, еще ближе к городу.

        На  этот раз  не  сдержался даже Энерос.  Без труда обогнав Дэфина,  он

перегородил дорогу и покачал головой:

        - Все, хватит, мы возвращаемся!

        Произнес это  Охотник  столь  категорично,  что  Дэфин  даже  удивился.

Похоже, он никак не ожидал от Энероса подобного проявления настойчивости. Видя,

что  Дэфин  не  соглашается,  Охотник заставил свою  лошадь  подойти вплотную к

лошади упрямой твари и  наклонился в седле,  намереваясь что-то сказать,  но не

успел.  Странно дернувшись,  Энерос коротко вскрикнул и сполз на землю,  мешком

упав в снег.  Берхартер, ругнувшись и еще не понимая, что произошло, спрыгнул с

лошади и  подбежал к  Охотнику.  В  голове Бер-хартера эхом отражалось то,  что

переживал сейчас Энерос, - боль. Тупая боль и обида.

        Энерос скреб руками по  снегу,  пальцы его  судорожно подергивались,  а

губа  была  закушена так,  что  по  щеке пробежала густая капля крови.  Упав на

колени, Берхартер ухватил Энероса за плечи и встряхнул, но тот, казалось, никак

не отреагировал на это, продолжая стискивать в ладонях сухой снег.

        - Что?..  -  выдохнул Девятый Охотник,  не в силах произнести больше ни

слова.  Он  попытался взять на  себя  часть боли  Энероса,  чтобы хоть  немного

облегчить его страдания,  но душа Лумиана взвыла,  едва только Берхартер сделал

это, а посему Девятому Охотнику пришлось отказаться от задуманного.

        - Спина...  Спина! Вытащи это... Вытащи, Райгар тебя забери!!! - Энерос

то едва слышно шептал,  то срывался на крик.  Охотник плохо контролировал себя.

Он пытался вцепиться в Берхартера,  но руки его бессильно соскальзывали и вновь

скребли  снег,  на  котором  Девятый  Охотник наконец увидел  ярко-алые  пятна.

Осторожно перевернув Энероса Берхартер едва не застонал, увидев открывшуюся его

взору  картину.  Короткий обломок  стрелы  торчал  из  спины  твари  чуть  выше

поясницы.  Оперенное древко лежало,в снегу,  под телом. Осторожно пощупав спину

вокруг раны,  Берхартер понял,  что  подтверждаются его  самые худшие опасения.

Крови было немного,  но стрела угодила точно в  позвоночник и накрепко увязла в

кости.  Теперь стало понятно,  отчего ноги Энероса не  двигались,  хотя верхняя

часть тела и билась в судорогах.

        - Да вытащи же! - продолжал стенать Энерос, но Берхартер лишь осторожно

положил его на бок,  стараясь не тревожить засевший в  позвоночнике обломок,  и

как-то  беспомощно взглянул на Дэфина,  также спешившегося и  остановившегося в

шаге от  Энероса.  Вернее будет сказать,  на  Дэфина смотрел Лумиан:  монах был

столь поражен случившимся,  что  впал  в  какую-то  прострацию,  утратив всякое

ощущение реальности.  Берхартер же  лихорадочно пытался решить,  что  он  может

сделать для раненого Охотника,  -  и не находил ответа.  Даже сила,  дарованная

Незабвенным,  не могла помочь;  Черные Охотники могли разрушать и сеять панику,

пробивая себе путь к цели,  они могли залечить полученную рану гораздо быстрее,

чем обычные люди,  но и их возможности были не безграничны. То, что произошло с

Энеросом, Райгаровы твари уже не могли поправить - это было по силам лишь богу,

но Хозяин молчал. Кто знает, возможно, его не тронула потеря слуги.

        Дэфин, до этого момента стоявший неподвижно, наконец что-то пробормотал

сквозь зубы и шагнул к Энеросу,  одновременно опускаясь на корточки. В руке его

сверкнул нож,  в  следующий миг опустившийся на горло Энероса и располосовавший

его от  уха до уха.  Во все стороны брызнула кровь,  пятная чистый снег,  глаза

Охотника вспыхнули и  на  миг  замерли,  взгляд его коснулся Дэфина,  и  в  нем

отразилась целая гамма чувств. Однако среди них не было испуга и ненависти.

        - Не-е-ет!!!  -  запоздало завопил  Лумиан.  Впервые  с  момента своего

пробуждения в теле,  принадлежащем сейчас Берхартеру,  он обрел голос. Его руки

потянулись к Энеросу,  тело которого обмякло и распласталось на снегу.  Он тряс

безжизненное тело,  не замечая,  как толчками вытекающая из перерезанного горла

кровь пачкает его руки и одежду. А Дэфин, медленно распрямившись и не смотря на

впавшего в шок Берхартера, тихо заговорил:

        - Райгар Незабвенный,  Хозяин и создатель наш!  Прими душу раба твоего,

ибо был он верен тебе до последней минуты.  Все, что свершал он, было лишь ради

тебя,  создатель.  Прими душу порождения твоего,  имя которому Энкл,  и который

рожден был в Себорне :  от мужчины и женщины, и которому ты даровал новое имя и

новые силы.  Дай благо пасынку твоему и  прими его как сына.  Упокойся с миром,

монах Энкл,  ныне Черный Охотник Энерос,  слуга Незабвенного Райгара, владетеля

Небесного Дворца и Огненного Царства. Да будет так... Пусть никто не потревожит

твой сон.

        Наклонившись, Дэфин положил ладони на плечи Берхартеру, который все еще

стоял  на  коленях  у  тела  Энероса.  Девятый  Охотник поднял  полные  боли  и

недоумения глаза и увидел над собой усталое лицо Дэфина.  Странно, но Берхартер

не заметил там прежней злобы и ненависти. На лице Дэфина застыла такая же боль,

какая терзала сейчас Девятого Охотника. Боль, смешанная с сожалением и тоской.

        - Пойдем,  - тихо произнес он, потянув Берхартера от мертвого тела. Тот

медленно поднялся, а губы его беззвучно шептали:

        - Почему? Почему ты сделал это?

        Он и сам не знал,  к кому обращается в этот миг - то ли к Дэфину, то ли

к самому Райгару.

        Берхартеру никто не ответил.  Переводя взгляд с мертвого тела на Дэфина

и  обратно,  он отступил на несколько шагов и  остановился только тогда,  когда

уткнулся спиной в  собственную лошадь.  Так Девятый Охотник стоял и  смотрел на

Энероса,   на  лице  которого  застыло  выражение  какой-то  странной  свободы.

Казалось, смерть была для Энероса благом, которого он ждал очень и очень долго.

        «Его надо похоронить!  Его надо хоть как-то похоронить!» -  вопил в его

душе  Лумиан,  но  Берхартер будто не  слышал его.  Он  снова перевел взгляд на

Дэфина,  однако тот и  не  пытался приободрить Девятого Охотника.  На  его лице

вновь проступила,  казалось бы, полностью ушедшая злоба. Бросив косой взгляд на

распростертое на  снегу тело,  Дэфин лихо  вскочил в  седло и  не  глядя вогнал

заляпанный кровью нож за голенище, даже не потрудившись обтереть его.

        «Его надо хотя бы похоронить...» -  уже не кричал, а едва слышно шептал

Лумиан,  но Берхартер был все так же глух. Девятый Охотник не помнил, как вновь

оказался на  лошади,  как  развернул ее  и  медленно поехал прочь,  то  и  дело

оборачиваясь,  чтобы  бросить взгляд на  неподвижное тело  Энероса.  Каждый раз

Берхартер клялся, что это в последний раз, но вновь и вновь оборачивался, чтобы

увидеть Охотника,  еще  несколько минут  назад живого и  полного сил,  готового

отправиться по  приказу Хозяина хоть на  край Империи,  хоть на  Изнанку Мира -

куда угодно. Смерть Энероса казалась нелепейшей случайностью, которой не должно

было произойти.  С  кем угодно -  только не  с  творением Незабвенного.  А  еще

Берхартер не знал, как ему теперь относиться к Дэфину.

        Они медленно ехали вдоль городской стены,  незаметно отдаляясь от  нее.

Но  никто не смотрел на Охотников,  и,  казалось,  никто даже не заметил гибели

одного из них.  Человеческой жизнью больше или меньше -  сейчас на это мало кто

обращал внимание.

        «Его надо было похоронить...» - все еще бормотал Лумиан.

        - Его надо было похоронить,  - столь же тихо повторил Берхартер, но уже

не нашел в себе сил повернуть назад.

       

        * * *

        Отшвырнув отслуживший свое щит с  парой,  засевших в нем стрел,  Вазгер

прижался спиной к стене дома и попытался перевести дух. Пробраться в город даже

через полностью контролируемый золонианами пролом в  стене оказалось не  так-то

просто.  В  первый раз  наемнику едва удалось избежать гибели от  руки раненого

защитника Мэсфальда.  Тот  лежал  среди развалин с  разбитой о  камни головой и

засевшей в  боку стрелой.  Однако едва Вазгер подошел,  намереваясь перешагнуть

труп,  как воин неожиданно вскинул руку с  зажатой в  кулаке сулицей и  едва не

пропорол наемнику бедро  и  пах.  Вазгеру  удалось  лишь  чудом  избежать раны.

Наконечник ударил в  налучье и,  крепко застряв в  нем,  вырвал сулицу из  руки

воина.  Отскочив в  сторону,  Вазгер едва не упал,  лишь чудом устояв на ногах.

Раненый  бессильно и  злобно  выругался,  попытался приподняться,  но  не  смог

сделать и  этого -  последние силы ушли на удар,  так и не принесший успеха.  В

иной ситуации Вазгер вернулся бы  к  воину,  чтобы добить,  но  теперь он  лишь

бросил косой взгляд на  умирающего и  побежал дальше,  на  этот раз внимательно

всматриваясь в  каждое  распростертое на  камнях  тело.  Трупов оказалось очень

много -  наемник давно не видел подобного,  но лишь крепче стиснул зубы:  он не

имел права на слабость.

        В  следующий раз,  не удержав равновесия поскользнувшись в  луже крови,

Вазгер едва не  наткнулся на  чей-то меч,  торчащий острием вверх между камней.

Его хозяин лежал рядом,  разорванная ударом копья кольчуга слабо поблескивала в

свете тусклого солнца.

        Но  сейчас,  стоя  у  стены и  озираясь по  сторонам,  Вазгер не  хотел

вспоминать обо  всем  этом.  Где-то  совсем рядом кипел бой.  Наемник отчетливо

слышал звон  мечей  и  крики раненых,  однако улица была  почти пуста,  лишь  в

дальнем ее конце, у поворота, виднелось несколько воинов, застывших у какого-то

дома с оружием наизготовку.  Кого они ожидали,  Вазгер не знал, но его это мало

интересовало.

        Медленно пройдя по улице, Вазгер остановился у одного из тел. Перед ним

на мостовой,  покрытой грязной кашей из снега и  крови,  лежал молодой защитник

Мэсфальда с раскроенным черепом. Смятый и откатившийся в сторону шлем оставил в

грязи замысловатую дорожку.  Воин был примерно той же комплекции, что и Вазгер,

именно это и  стало решающим в сделанном наемником выборе.  Присев на корточки,

он  принялся как можно быстрее,  но  без лишней суеты снимать с  убитого одежды

городского стражника.  То,  что  длинный плащ  успел  вымокнуть и  испачкаться,

Вазгера волновало мало -  в  нынешней суете вряд ли  кто-нибудь обратит на  это

внимание.

        Переодевание не  заняло  у  наемника  много  времени,  куда  дольше  он

стаскивал одежду с мертвеца, стараясь не запачкать ее в крови. Куртка оказалась

немного маловата,  но Вазгер надеялся, что это не будет заметно под наброшенным

на плечи плащом.  Меч пришлось перевесить на пояс - городская стража никогда не

носила клинки за спиной.  Поразмыслив немного, Вазгер решил оставить при себе и

лук, спрятав оружие в налучье.

        Распрямившись,  Вазгер  осмотрелся,  стараясь понять,  как  действовать

теперь. Ему нужно было добраться до дворца, но, как сделать это, наемник еще не

очень хорошо понимал.

        Сориентировавшись  и   увидев   над   крышами  домов   верхушки  шпилей

королевского дворца, наемник решительно двинулся по направлению к нему.

        Впереди слышался звон металла и  чьи-то приглушенные команды:  там тоже

шел бой;  вскоре шум торопливых шагов послышался и  за спиной -  еще один отряд

золониан шел на помощь своим,  но наемника это не интересовало. Заметив впереди

спины  воинов,   Вазгер  сунулся  в  первый  попавшийся  дом,  благо  этому  не

препятствовали  выломанные  двери:   золониане   тщательно  осматривали  каждое

помещение,  не  собираясь оставлять у  себя за  спиной ни  одного воина Маттео.

Испуганные жители не  отваживались высовываться наружу и  прятались внутри.  До

Вазгера лишь изредка доносился приглушенный шум -  горожане сидели молча,  даже

дети не  плакали.  Толкнув дверь,  наемник перешагнул порог и  тщательно закрыл

вход,  чтобы идущие по  улице воины не заметили его.  Теперь,  когда Вазгер был

одет в форму городского стражника, показываться на глаза золонианам становилось

опасно.

        Прислонившись спиной к двери,  Вазгер прислушался. Все было тихо, дом -

пуст.  Забравшись на чердак,  наемник огляделся. Тут он заметил слуховое окно и

попытался открыть  его,  но  оно  не  поддалось.  Тогда  не  задумываясь Вазгер

размахнулся и  ударил по нему кулаком.  Раздался треск и звон разбитого стекла.

Не  обращая  внимания на  ободранные костяшки пальцев,  наемник выдавил остатки

рамы наружу и выбрался на крышу, с трудом протиснувшись в узкое окошко.

        Оказавшись на крыше,  наемник присел,  чтобы его не заметили с улицы, и

осмотрелся.  Ему следовало выбрать направление движения, чтобы как можно скорее

оказаться на  территории,  все еще контролируемой обороняющиеся,  -  только там

Вазгер  мог  вновь  спуститься  на  землю.   Обледенелая  черепица  была  очень

скользкой, и наемник стал медленно сползать вниз.

        Досадливо  крякнув,  Вазгер  двинулся  вперед,  продолжая пригибаться и

придерживаться руками за  крышу.  Почти  половина усилий уходила на  то,  чтобы

преодолеть скольжение и не сползти к краю,  однако наемник старался не обращать

на это внимание.  Дома примыкали один к  другому и  лишь изредка были разделены

неширокими улочками,  но даже эти провалы преодолевать было очень трудно.  Если

бы  все  это  происходило летом,  когда крыши сухие и  не  такие скользкие,  то

нынешнее приключение не  составило бы  для Вазгера никакой проблемы.  Казалось,

что  может быть  проще,  чем  пробежаться по  крышам,  перепрыгивая с  одной на

другую?  Но снег и  лед портили все,  один раз наемник едва не сорвался и  лишь

чудом смог удержаться на ногах. Конечно, высота здесь была не так велика и лишь

очень  неудачное  падение  могло  грозить  Вазгеру  сломанной  конечностью,  но

наемнику не хотелось вновь забираться в  чей-то дом и  искать выход на крышу на

другом чердаке.

        До  сражавшихся Вазгер  добрался довольно быстро и  только там  впервые

столкнулся кое с  чем похуже скользких,  обледенелых крыш.  Через десяток домов

отсюда наемник заметил троих лучников,  сидящих возле печных труб  и  методично

обстреливающих сражающихся под  ними  воинов.  Вазгер не  успел  решить,  пойти

напрямик или  сделать крюк,  чтобы не  встречаться с  обороняющимися,  как  его

заметили.  Наемник в этот момент находился в тени,  а потому неудивительно, что

лучник принял его за золонианина,  не различив одежд городского стражника,  тем

более что Вазгер скрывался на уже захваченной территории,  а  значит,  мог быть

только врагом.  Наемник едва  успел  растянуться на  черепице,  как  выпущенная

лучникам стрела свистнула у  него прямо над головой.  Если бы Вазгер вовремя не

упал, то стальной наконечник вошел бы ему в живот.

        Следующая крыша была чуть выше той,  на которой сейчас лежал наемник, а

потому скрывала его от  взора лучника.  Вазгер решил попытаться обойти лучников

стороной,  но тут же понял, что сделать это не удастся: на соседнюю крышу нужно

было перепрыгивать,  а стрела достала бы его куда быстрее, чем он вновь отыскал

бы  безопасное место.  Ничего иного не  оставалось,  кроме как  воспользоваться

собственным луком.  Быстро вытащив лук из  налучья,  расколотого сулицей еще на

руинах  стены,  наемник  наложил  стрелу  и,  прикинув,  где  находится лучник,

вскочил.  Противник не ждал этого, - возможно, посчитал, что убил Вазгера своим

выстрелом.  Наемник действовал очень быстро.  Не прошло и  секунды,  как тетива

громко щелкнула, послав стрелу вперед. Лучник взмахнул руками и, кувыркнувшись,

скатился с крыши. Стрела наемника вошла ему в грудь по самое оперение,- навыков

воина Вазгер еще не утратил.  По счастью,  лучник не успел сообщить двум другим

стрелкам  о  происшедшем,  а  потому  те  справедливо  посчитали,  что  стрела,

оборвавшая жизнь  их  сотоварища,  была  выпущена  откуда-то  снизу,  из  рядов

сражающихся.  Им и  в  голову не могло прийти,  что настоящая угроза таилась на

крыше.  Впрочем,  Вазгер отнюдь не собирался убивать оставшихся; главное, чтобы

они успели разглядеть, что наемник одет как городской стражник.

        На  этот раз все обошлось.  На  него обратили внимание тогда,  когда он

преодолел еще три крыши, и теперь уже ничто не могло помешать лучникам признать

в  Вазгере своего.  Правда,  их  все-таки  насторожило,  что  продвигался он  с

завоеванной  золонианами территории,  но,  поскольку  наемник  не  предпринимал

никаких враждебных действий,  никто не рискнул выстрелить в  него.  Свой же лук

Вазгер предусмотрительно спрятал под плащом.  Наемник готов был к тому, что его

окликнут,  пытаясь узнать,  как он  оказался на крышах,  но этого не произошло.

Благополучно миновав линию  сражающихся,  Вазгер еще  некоторое время продолжал

бежать в  направлении дворца,  выбирая крыши,  улицы под которыми были наименее

людными.  Впрочем,  отыскать таковые  было  трудновато:  Мэсфальд был  наводнен

воинами, как амбар нерадивого хозяина - крысами. И все-таки Вазгер понимал, что

рано или  поздно ему придется спуститься.  Отыскав тихий проулок,  наемник,  не

тратя времени даром,  примерился и спрыгнул вниз,  мягко приземлившись в пухлый

сугроб, - благо дом оказался не слишком высоким.

        Наверное,  сейчас во  всем городе не  сыскать было укромного уголка,  а

потому появление наемника не прошло незамеченным.

        - Стой!  - услышал Вазгер хлесткий окрик, даже еще не успев выпрямиться

и отряхнуть снег,  которым оказался покрыт с ног до головы.  Первым побуждением

было схватиться за меч,  но наемник вовремя остановился. В конце концов, сейчас

он  был городским стражником.  Обернувшись на  крик и  одновременно стряхивая с

плаща снег, Вазгер увидел со всех ног бегущего к нему воина с копьем наперевес.

Но тот,  разглядев одежды наемника, выкрашенные в цвета Мэсфальда, в недоумении

замер,  видимо не  в  силах решить,  как  ему  следует поступить.  Первый успех

требовалось закрепить,  а потому Вазгер,  нимало не смущаясь, гаркнул в сторону

копьеносца:

        - Ты рехнулся, поганец? Ты на кого оружие поднял?!

        Дабы придать собственным словам больший эффект, наемник положил руку на

рукоять меча,  сделав вид,  что собирается обнажить клинок и  примерно наказать

нерадивого солдата.  Тот растерялся совершенно и  опустил острие копья к  самой

земле.

        - Чего  встал?   -  продолжал  меж  тем  бушевать  Вазгер.  -  Там  эти

ублюдки-золониане наседают,  а  ты  струсил,  увильнуть хочешь?!  Что  молчишь,

недомерок, я с тобой говорю!

        Тот совсем стушевался и,  отчего-то отдав Вазгеру честь,  развернулся и

быстрым  шагом  отправился восвояси.  Наемник же,  ухмыльнувшись первой  удаче,

поспешил совершенно в другую сторону.

        Вазгер  постарался придать себе  вид  целенаправленно идущего человека,

чтобы  взгляд,  брошенный на  него,  безоговорочно отметал подозрения,  которые

могла породить его несколько помятая внешность.  Однако, как вскоре выяснилось,

волновался наемник напрасно.  На него никто не обращал внимания,  у захватчиков

города сейчас были  дела  куда  как  важнее.  Причем среди  воинов Вазгер видел

множество  обычных  горожан,  сжимающих в  руках  оружие.  В  обычной  ситуации

горожанам ни  за  что бы  не позволили разгуливать по Мэсфальду с  оружием,  но

происходящее сейчас меняло все.  Вазгер видел у них и настоящие мечи,  и боевые

луки -  все это находилось под запретом в  мирное время и  могло использоваться

лишь воинами, состоящими на службе.

        Здесь не слышалось шума сражения.  До стен было далеко,  да и по городу

золониане продвигались медленно,  однако довольно ощутимо тянуло гарью.  Вазгер

не мог точно определить,  откуда исходил этот запах.  Впрочем,  сейчас наемнику

было не до того,  он уже почти перешел на бег и  с каждой минутой приближался к

королевскому  дворцу.   Теперь  действительно  следовало  проявить  смекалку  и

недюжинную настойчивость, поскольку просто так проникнуть во владения правителя

Мэсфальда даже в нынешней суматохе было не просто. Впрочем, у Вазгера была одна

мысль,  на  которую  он  решил  всецело положиться,  не  придумав ничего  более

существенного.

        С первым патрулем Вазгер столкнулся за квартал до королевского дворца.

        - Постой-ка, - незлобливо, но настойчиво позвал его один из стражников,

когда наемнику показалось, что пост уже остался позади. Скрипнув зубами, Вазгер

нацепил на лицо маску нетерпения и  заинтересованности и  лишь затем обернулся.

Воину было лет сорок, и он пока еще не успел утратить интерес к своему занятию.

        - В чем дело? - Вазгер постарался показать, что рад был бы задержаться,

но очень спешит. Все же патрульный поинтересовался, куда он направляется.

        - Мне  надо  увидеться  с  Зарианом,   -  твердо  сказал  наемник.  Имя

начальника городской стражи произвело ожидаемое впечатление на  воина.  Точнее,

даже не само имя,  а то,  что Вазгер назвал его просто так,  походя, без всяких

званий и титулов, будто упомянул хорошего знакомого.

        - Я  не  знаю,  где  сейчас  начальник стражи,  -  качнул головой воин.

Похоже,  теперь он  не  замечал ни  шрамов,  скрытых под щетиной,  ни  возраста

Вазгера,  а  ведь редко кто из стариков служил в городской страже,  тем более в

чине простого воина.

        Кивнув,  наемник развернулся и  вновь двинулся по улице ко дворцу.  Его

никто не  окликнул,  хотя при  надобности Вазгер готов был  постоять за  себя с

оружием в руках... Или сбежать, если бы выдалась такая возможность; сейчас куда

важнее было остаться в живых и добыть камень для Змея Кальмириуса.

        Разумеется,  Вазгер  прекрасно понимал,  что  этот  патруль  далеко  не

единственный,  который встретится у него на пути,  но надеялся, что ему удастся

провести и  всех остальных.  Теперь уже Вазгер почти бежал.  Поскользнувшись на

куске льда,  он не удержался на ногах и упал, ударившись головой о стену дома и

ободрав при  этом  лоб  так,  что  кровь мгновенно залила правый глаз  и  щеку.

Впрочем, это было наемнику даже на руку.

        Принадлежащая  дворцу  территория  была  огорожена  высокой  стеной,  в

которой имелось с  десяток ворот,  но  все они постоянно охранялись.  В  мирное

время ко дворцу мог пройти кто угодно, но сейчас возле каждого входа находилось

по  три  воина,  строго проверяющих каждого,  кто намеревался попасть вовнутрь.

Вазгер,  глубоко вздохнув и призвав на помощь Покровителей, со всех ног ринулся

к  ближайшим воротам.  Подбежав к ничего не понимающим воинам и небрежно утирая

рукавом залитое кровью лицо,  наемник прерывающимся голосом выкрикнул,  схватив

одного из караульных за плечо:

        - Зариан?.. Где Зариан, Райгар всех вас забери! Видя, что воины опешили

так,  что  не  могут сообразить,  что  ответить,  Вазгер досадливо выругался и,

отшвырнув от себя караульного, проорал, уже вбегая на дворцовую территорию:

        - Сотня Вилона на сторону золониан перешла,  они уже почти весь квартал

ремесленников заняли!

        Наемнику не было никакого дела до того,  что на самом деле в  городской

страже отродясь не существовало сотника по имени Вилон.  Главное -  это смутить

воинов, не дать вдуматься в то, что он наплел им, а затем проскочить мимо, пока

они не опомнились и не принялись за расспросы.  Вазгеру вновь повезло, удача не

отвернулась от  него  и  на  этот  раз.  Пока воины с  натугой соображали,  что

предпринять,  наемник промчался мимо  них,  словно ураган,  и  через  несколько

секунд исчез из их поля зрения.  Он надеялся, что его не станут преследовать, -

и не ошибся. Упоминание имени Зариана помогло и на этот раз: все-таки начальник

городской стражи имел вес среди воинов, даже не состоящих у него в подчинении.

        Но мало было пробраться на дворцовую территорию, следовало проникнуть и

в  сам  дворец,  однако,  как вскоре выяснилось,  сделать это оказалось гораздо

легче, чем Вазгер предполагал. Правда, та часть дворца, в которой располагались

покои правителя и  все прилегающие к ним помещения,  была полностью закрыта для

чужих  и   пройти  туда  без  тщательной  проверки  не  мог  никто.   Несколько

приближенных  Главного  Советника  лично  следили  за  приходящими,  и  без  их

позволения к  правителю не  мог попасть ни  один человек со стороны.  Башня,  в

которой  во  время  правления  Дагмара  находился  осколок  Пламенеющего  Шара,

располагалась именно в  той  части дворца,  которая была закрыта для посещений.

Это осложняло задачу Вазгера, но он продолжал надеяться на благополучный исход.

        В  той  половине  дворца,  которая  отводилась для  времяпрепровождения

знати,  сейчас царил полный бедлам.  Казалось,  аристократия со всего Мэсфальда

собралась здесь в  надежде,  что  дворцовые стены защитят ее  от  ворвавшихся в

город  золониан.  Вазгер понимал всю  нелепость подобных действий.  Королевский

дворец не предназначался для обороны. В истории Империи еще не было случая - по

крайней  мере  за  века  правления  Великих  Змеев,   чтобы  жилища  правителей

подвергались нападению.  Может, своими размерами дворец, некогда принадлежавший

Варкаррану,  и  внушал трепет,  но  любой мало-мальски знакомый с  ратным делом

человек без труда мог понять, что к долгому сопротивлению дворец не способен. И

не помогут здесь даже лучшие воины, вставшие на его защиту.

        Поплотнее запахнувшись в  плащ стражника с  гербом Мэсфальда на  спине,

Вазгер вместе с  отрядом гвардейцев беспрепятственно вошел во дворец.  Никто из

воинов не  поинтересовался,  что наемник делает здесь,  да  еще в  столь жутком

виде,  хотя идущий рядом и предложил Вазгеру остановить кровь и умыться,  чтобы

не  смущать собравшихся здесь  аристократов.  Впрочем,  некоторое время  спустя

наемник понял,  отчего ему  уделили столь  мало  внимания.  Едва  оказавшись во

дворце,он почти тут же нос к  носу столкнулся с мечником,   прижимающим к груди

кое-как  замотанную темной от   крови холстиной руку.  Тот  при  виде  Вазгера,

поравнявшись с  ним,  остановился и  здоровой рукой  указал  куда-то  дальше по

коридору.  Наемник не  сразу сообразил,  что хотел сказать ему воин,  но  затем

заметил у  него  на  груди знак посыльного.  По  всей видимости,  мечник принял

Вазгера за  такого же,  как  и  он  сам,  вестника.  Это  не  удивило наемника,

поскольку во  время боевых действий часто для  этих целей использовали раненых,

справедливо полагая,  что здоровым и  полным сил место в  рядах сражающихся,  а

передать что-либо командованию или кому-то  еще может и  тот,  кому не  с  руки

держать оружие.

        Дагмар упоминал о  скрытой галерее,  пронизывающей весь дворец с одного

конца до  другого.  Вот ее-то  поисками наемник и  собирался заняться как можно

скорее.  Правда,  бывший король предупредил, что существование этого прохода не

является  полной  тайной  и  что  в  галерее,  вполне  возможно,  Вазгер  может

кого-нибудь повстречать.

        Поднявшись двумя  этажами выше,  наемник,  старательно оттирая кровь  с

лица,  торопливо миновал несколько залов  и  коридоров,  подбираясь к  северной

стене дворца, где должна была проходить галерея. В одном из коридоров навстречу

ему  попался  сотник  городской  стражи  в  сопровождении какого-то  чиновника,

семенящего следом и что-то настойчиво втолковывающего воину. Тот лишь досадливо

отмахивался,  однако настырный попутчик не  отставал,  чем  еще  больше выводил

сотника из себя.  Завидя идущих и  моментально вспомнив,  что сам он всего лишь

обычный солдат,  Вазгер вытянулся и  отдал  честь,  небрежно и  устало приложив

кулак к груди.

        - Ты  кто такой?  -  настороженно спросил воин,  окинув наемника цепким

взглядом,  от  которого  у  Вазгера  мурашки  побежали по  коже.  Он  мгновенно

сообразил, что на этот раз неприятностей ему не избежать. Этот сотник был одним

из  тех  настырных и  придирчивых воинов,  которые вне зависимости от  ситуации

подмечают каждую мелочь и  готовы вынуть душу из подчиненных только за то,  что

те   недостаточно  расторопны  или  же  выглядят  слишком  небрежно.   Так  что

неудивительно,  что весь гнев,  который медленно накапливался у  сотника за  то

время, что он вынужден был выслушивать болтовню чиновника, разом выплеснулся на

Вазгера.  Воина не остановило даже то, что наемник был лет на пятнадцать старше

его.

        - Что ты здесь делаешь? Что за вид?! - продолжал допрашивать стражник.

        - Мне  нужно  поговорить  с  Зарианом,  -  вновь  повторил  Вазгер  уже

заученную фразу,  горячо надеясь,  что все обойдется и на этот раз, но, похоже,

удача решила отвернуться от него, справедливо посчитав, что наемнику и без того

излишне долго везло.

        - С господином Зарианом,  главой городской стражи.  Старый дурак! - зло

выкликнул сотник,  подходя ближе к  Вазгеру и останавливаясь от него в полутора

шагах.  Чиновник все  еще  продолжал крутиться возле,  не  собираясь уходить  и

нетерпеливо  ожидая,  пока  сотник  закончит  разбираться с  наемником.  Редкие

прохожие  старались  обходить  их  стороной.   Вазгер  понял,   что  сотник  не

успокоится, и теперь лихорадочно соображал что ему делать. Однако наемник так и

не успел придумать ничего путного,  как стражник нахмурился схватив его за край

плаща, резко распахнул, выставив на всеобщее обозрение спрятанный там лук.

        - Что это?! - рявкнул сотник, распаляясь еще больше. - По какому праву?

Кто приказал?!

        - Великий Змей Кальмириус,  - скривив губы, с издевкой произнес Вазгер,

вскидывая руку с зажатым в кулаке ножом.  На сотнике была надета кираса, что не

оставляло наемнику выбора.  Широкая, остро отточенная сталь громко скребнула по

кирасе и  по  самую рукоять ушла сотнику в  пах.  Воин выпучил глаза и  заорал,

схватившись за  торчащий из  тела нож.  Вазгер же,  отшвырнув сотника от  себя,

резко развернулся,  скрипнув подошвами,  и помчался дальше по коридору, ни разу

не обернувшись.

        - Стой!  Стой!  Убили!  -  запоздало заголосил не сразу осознавший суть

происшедшего чиновник, тыча пальцем в спину убегающему Вазгеру, но тому не было

дела до этих криков.  Ближайшие гвардейцы, находящиеся в другом конце коридора,

мгновенно отреагировали на  зов чиновника,  но  все же они были слишком далеко.

Впрочем,  это не помешало им бросить пост и  помчаться следом,  толком не зная,

что  произошло,  но  поняв одно  -  бегущий впереди человек в  форме городского

стражника только что совершил убийство.

        Вазгер знал, что его преследуют, и потому продолжал бежать со всех ног.

Происшествие с сотником спутало все планы и поставило под угрозу его жизнь,  но

теперь было поздно корить себя за  случившееся.  Сделанного не  воротишь,  да и

выхода иного не  оставалось.  Вазгер знал:  вход в  скрытую галерею должен быть

совсем близко,  если только он ничего не напутал, и теперь главной задачей было

добраться до него прежде, чем это увидят преследователи.

        Люди испуганно шарахались в  стороны,  пропуская бегущего Вазгера и еще

не  видя тех,  кто  за  ним  гонится.  Впрочем,  на  пути у  наемника редко кто

появлялся - в этой части дворца было довольно малолюдно.

        Вазгер заметил лишь пятерых мужчин да  трех знатного происхождения дам,

нервно прижимающихся к своим кaвaлepaм.  Никто их них не представлял угрозы для

наемника, а потому он не уделил этим людям никакого внимания.

        Очередной  небольшой  зальчик  и   снова  низкий  но  широкий  коридор,

уставленный  широколистными цветами...  Позади  отчетливо  слышался  топот  ног

преследователей.  Теперь ему не  встречались даже посторонние -  помещения были

пусты,  если не считать множества бюстов и  статуй,  расставленных в специально

предназначенных для этого нишах.  Вазгеру было не по себе от полного отсутствия

людей,  но в  то же время он понимал что дворец велик и  глупо было бы считать,

что  все  его  помещения  должны  быть  заполнены  народом.   Что  же  касается

гвардейцев,  они  охраняли те  помещения,  которые  непосредственно прилегали к

покоям короля.

        Выбежав в  глухой коридор без окон,  Вазгер пробежал по  нему несколько

шагов и  заметил небольшую арку с лестницей,  ведущей наверх.  Вздох облегчения

вырвался у наемника из груди -  он все-таки нашел то, что искал. В пользу этого

говорил и  замысловатый рисунок на  камнях,  обрамляющих арку,  -  полированный

гранит избороздили ломанные линии,  причудливо сплетающиеся в угловатые цветы и

листья. Дагмар говорил, что именно эти арки служат входами в галерею. Вазгер не

раздумывая свернул на лестницу и взбежал наверх,  перепрыгивая через ступеньки.

Там оказался еще один коридор,  идущий параллельно нижнему,  но взгляд наемника

привлек ряд гобеленов, развешанных на стенах и закрывающих их от самого потолка

до пола. Вазгер заметил два изображения замков, символизирующих поднебесный мир

и  его Изнанку,  а также ворота между ними,  высящиеся на круто выгнутом мосту.

Оглядевшись  и  не  заметив  никого  поблизости,  кроме  стоящего  в  отдалении

низенького и толстенького человечка, явно кого-то ожидавшего, Вазгер подбежал к

гобелену с воротами и,  отогнув тяжелую ткань,  нырнул за картину, оказавшись в

глубокой нише.  Руки моментально нащупали дверь и  ручку,  располагающуюся чуть

ниже  привычного уровня.  Наемник слышал с  каждой секундой приближающиеся шаги

преследователей,  но  дверь оказалась не заперта и  легко поддалась -  здесь не

было даже простенькой защелки. Шагнув внутрь, наемник тотчас же притворил дверь

за собой,  стараясь не скрипеть тугими петлями.  Впрочем,  старая смазка еще не

успела полностью усохнуть и звук был очень тихим.

        Здесь оказалось светло.  Вазгер стоял в  коротеньком коридоре,  в стене

которого находилось узкое стрельчатое окошко.  Выйдя в галерею, наемник увидел,

что подобные окна расположены по всей стене и выходят да площадь перед дворцом.

На ту самую площадь, где некогда возвышалась виселица, едва не оборвавшая жизнь

Вазгера нынешней осенью.

        Вазгер осмотрелся.  Впереди не  было  ни  души,  но  наемник не  спешил

радоваться. Перво-наперво он попытался вытереть запачканные кровью руку и лицо,

чтобы не бросаться в  глаза встречным,  а что таковые еще возникнут,  Вазгер не

сомневался.  Быстро сориентировавшись,  наемник направился в  ту  сторону,  где

галерея делала резкий изгиб. Обставлена она была небогато, но со вкусом. Редкие

колонны вдоль внутренней стены были выполнены из белого мрамора,  а  между ними

стояли обтянутые кожей небольшие скамьи. На одной из них Вазгер заметил забытую

кем-то  книгу  в  золоченом переплете.  Похоже,  эта  галерея использовалась не

только для того,  чтобы быстро и без лишних свидетелей пройти дворец из конца в

конец, но и просто для отдыха, - идеальное место для того, кто устал находиться

в обществе и решил остаться наедине с самим собой.

        За поворотом также никого не оказалось,  и Вазгер ускорил шаг.  Правда,

если преследователи до сих пор не появились,  то теперь ожидать их было трудно:

скорее всего они не  знали о  существовании той двери за  гобеленом.  И  все же

наемник стремился оказаться от входа как можно дальше.

        Он миновал еще пару выходов,  подобных тому, через который проник сюда,

но  не  останавливался -  покидать галерею пока что рано.  У  наемника было два

варианта:  либо  выбраться из  галереи в  непосредственен близости от  Западной

башни и пробраться в комнату,  некогда принадлежавшую Дагмару, через внутренние

покои,  либо пройти по  галерее до  конца,  а  там  через окно вылезти наружу и

попытаться взобраться по стене.  Второе казалось самой большой нелепостью,какую

Вазгер когда-либо  слышал,  и  тем  не  менее  Дагмар настаивал,  чтобы наемник

поступил именно так.

        Чем руководствовался бывший король так и осталось для Вазгера загадкой.

        Задумавшись, наемник не заметил, как галерея вновь повернула, и на этот

раз  она  была  не  пуста.  Навстречу Вазгеру спешило сразу несколько человек о

чем-то оживленно, но тихо переговаривающихся. Поворачивать назад было поздно, а

потому  наемник  решил  незаметно обойти  людей,  постаравшись не  привлечь  их

внимание.  Идущие навстречу были  из  городской стражи,  причем у  двоих Вазгер

разглядел знаки  десятников.  Приосанившись,  Вазгер отдал  честь и  прижался к

стене, пропуская идущих. Наемник склонил голову, пряча лицо.

        На  него,  казалось,  даже  не  обратили внимания -  воины были слишком

заняты своим  разговором,  однако один  из  голосов показался Вазгеру знакомым.

Слишком знакомым...  Наемник узнал его  мгновенно.  Голова сама  собой взлетела

вверх,  а  сощуренные глаза впились в  группу стражников,  уже почти миновавших

его. Вазгер знал, кого должен был увидать.

        Зариан шел в  окружении воинов и,  судя по  выражению лица,  был чем-то

крайне недоволен,  но  больше слушал,  лишь изредка что-то  отвечая на  реплики

своей свиты.

        - Ты!..  -  шумно  выдохнул Вазгер и  только мгновением позже  осознал,

сколь страшную ошибку допустил, позволив чувствам возобладать над разумом.

        Начальник  стражи,   услышав  чей-то  посторонний  голос,  удивленно  и

раздосадованно обернулся,  но  не  сразу смог  разглядеть наемника.  Зато когда

рассмотрел...  Вазгер  никогда  не  думал,  что  у  человека может  быть  такое

выражение лица,  по  крайней мере у  живого человека.  Наемник увидел в  глазах

Зариана страх.  Именно страх -  в  этом не  было сомнения.  Однако Зариан почти

мгновенно пришел в  себя и рванул из ножен меч.  Если в прошлый раз он прятался

за  чужими спинами,  то теперь начальник стражи,  казалось,  даже не подумал об

этом.

        Идущие с Зарианом не сразу поняли, что происходит. Наемник же, понимая,

что затевать драку нет смысла,  резко отскочил назад.  Он прекрасно помнил, чем

окончилась прошлая стычка,  и не желал повторения,  хотя и верил, что сможет на

этот раз одержать верх.  Однако время сейчас было куда дороже. Воспользовавшись

замешательством воинов,  Вазгер схватил стоящую у  стены скамейку,  оказавшуюся

неожиданно тяжелой,  и без замаха швырнул ее в стражников,он достиг своей цели.

Скамья врезалась в самую груду воинов,  повалив их на пол.  Им не сразу удалось

подняться, хотя Зариан уже почти освободился и прижатыми у него оставались лишь

ноги.  Увидев  кинувщегося к  нему  Вазгера предатель понял,  что  выбраться нe

успеет,  и вскинул все еще сжимаемый в руке меч в надежде достать наемника,  но

тот  с  легкостью отбил  неуклюжий выпад  и  ударил  Зариана  ногой  в  голову.

Начальник стражи коротко охнул и,  дернувшись,  потерял сознание. А может, удар

наемника сломал ему шею -  У  Вазгера не  было ни времени,  ни желания выяснять

это.  Точно так же  он  поступил и  с  тремя остальными воинами,  придавленными

скамьей.  Никакой жалости к  ним наемник в  тот момент не  испытывал,  эти люди

стояли у него на пути,  и он не видел иного выхода.  Затем взгляд Вазгера вновь

переместился на Зариана,  и эфес меча словно огнем обжег руку. Казалось бы, что

может быть  проще:  всего один-единственный замах -  и  давний враг  отправится

прямиком в преисподнюю,  где ему самое место. И все же наемник не сделал этого:

почему -  он и сам не знал,  только навряд ли из-за того, что слишком торопился

убраться подальше, как пытался уверить самого себя.

        Отвернувшись,  Вазгер резко  вогнал меч  в  ножны  и,  не  оглядываясь,

побежал дальше.

        Наемник прекрасно понимал,  что через некоторое время о нем узнает чуть

ли не весь дворец,  так что остаться незамеченным будет практически невозможно.

Как  только стражники выберутся из  галереи,  начнется самая настоящая охота на

него.  А  это  означает,  что  необходимо как  можно быстрее попасть в  башню и

завладеть камнем, ну а как покинуть дворец - можно решить и позже.

        Надо  поступить так,  как  советовал Дагмар,  -  взобраться в  башню по

стене, поскольку в сложившейся ситуации это казалось наилучшим, хотя и безумным

выходом.  И  вдруг  совершенно неожиданно в  голову  Вазгеру  пришло  еще  одно

решение,  о  котором он  и  не  помышлял.  Миновав еще пару выходов из галереи,

Вазгер дошел до того места, о котором говорил ему бывший король.

        Отличить  его  от   остальных  оказалось  просто.   Если  другие  двери

помещались в  глубоких арках,  то  эта  была расположена прямо в  стене,  да  и

украшена оказалась куда богаче. Вазгер ухватился за ручку и рванул ее на себя -

здесь не было замка, что, впрочем, не удивило наемника.

        Он вошел в какой-то средних размеров зал.  Дверь оказалась спрятанной в

небольшой нише между двумя шестигранными колоннами.  Она располагалась так, что

практически не была заметна со стороны. Здесь находились всего двое - и ни один

из них не был воином зато в приоткрытую дверь Вазгер смог разглядеть гвардейца,

стоящего  на  посту.  Тяжело  вздохнув,  наемник  буквально выпрыгнул из  ниши,

перепугав не  ожидавших ничего подобного людей,  и,  тараща глаза,  завопил что

есть мочи:

        - Где он?! Куда он побежал?! Да говорите же, во имя Райгара!

        - Кто?  О ком ты?  -  ничего не понимая,  выкрикнул один из мужчин,  на

которых накинулся Вазгер, с легкостью поддаваясь панике.

        - Человек в одежде королевского гвардейца!  Видя,  что ему не отвечают,

Вазгер заорал еще громче,  стараясь привлечь как можно больше внимания.  На шум

уже  выбежал  тот  самый  гвардеец,  которого наемник заметил за  дверью,  а  в

соседнем зале слышались чьи-то приближающиеся встревоженные голоса.

        - Гвардеец! Он был здесь? - продолжал буйствовать наемник.

        - Нет,  здесь не было никого... Вазгер так и не понял, кто ответил ему,

но и не стремился разобраться.

        - Р-райгар!  -  зло  прорычал  он  сквозь  зубы,  старательно изображая

разочарование и гнев. - Значит, он побежал дальше!

        - Да  что  произошло?   -  выкрикнул  гвардеец,  первым  подоспевший  к

выскочившему из галереи наемнику.  Вазгер,  резко повернувшись к нему, не глядя

ткнул пальцем в дверь и проорал:

        - Этот подонок напал на нас!  Я не знаю, кто он такой, разглядел только

форму гвардейца!  Господин Зариан ранен,  остальные тоже. Он напал на нас из-за

угла, мы даже не успели понять, что произошло!..

        Наемник кричал,  утирая все еще сочащуюся из ссадиаы на лбу кровь,  что

придавало дополнительный вес его словам.

        - Да  что вы  стоите?!  -  будто бы  опомнившись,  вновь заорал Вазгер,

схватив гвардейца за плечо. - Объявляйте тревогу, идиоты! Кто знает, что на уме

у этой сволочи?

        Воин  наконец  опомнился и  рванулся  к  выходу  из  зала,  громогласно

призывая своих сотоварищей на помощь. Наемник же, удовлетворившись результатом,

пробился  сквозь  столпившихся  вокруг  него  людей,  примчавшихся на  крик  из

соседних помещений,  и  поспешил убраться подальше.  На  него уже  не  обращали

внимания:  слова  Вазгера  так  переполошили  всех,  что  никто  не  потрудился

спросить, где находится раненый начальник городской стражи и его помощники.

        Наемник  и  не  заметил,  как  оказался на  ступенях,  и  начал  быстро

подниматься  наверх.  За  спиной  слышались  все  нарастающие тревожные  крики,

рождающие на его губах слабую усмешку. Известие о напавшем на Зариана гвардейце

распространялось по дворцу, будто лавина.

        Лестница оказалась пуста,  и Вазгер беспрепятственно поднялся до самого

верха.  Дверь, за которой находилась комната короля, была заперта, - видимо, ею

никто не пользовался с тех пор, как Дагмар бежал из дворца, хотя это и казалось

немного странным.  Впрочем,  для наемника так было лучше -  ему никто не  мешал

выполнить задуманное.

        Когда  Вазгер подергал за  ручку и  дверь не  поддалась,  он  попытался

надавить на  нее  плечом,  а  затем хорошенько ударил всем телом.  Однако дверь

выдержала и  это -  она была сработана добротно,  равно как и замок,  и толстые

стальные петли.  Ключа у наемника,  разумеится,  не было, а ломать дверь ему не

хотелось:  если бы это и  удалось,  то грохот привлек бы посторонних,  что было

совсем некстати.  Задумавшись,  Вазгер тщательно осмотрел дверь и заметил,  что

открывается она наружу,  а не вовнутрь, как показалось ему сначала. Выругавшись

вполголоса,  наемник переключил все  свое  внимание на  петли  и,  вытащив меч,

принялся торопливо выдирать штыри. Они не были расклепаны с обеих сторон потому

могли быть без труда извлечены из пазов.  Первый штырь поддался легко,  зато со

вторым прищдось повозиться,  -  похоже было, что он присох к одной из половинок

петли. Вазгер обломал кромку своего меча у самой рукояти на длину двух пальцев,

прежде чем добился результата.  Как ни была хороша сталь клинка но все же и она

не выдержала столь варварского обращения. Когда штыри наконец оказались выдраны

из своих гнезд,  наемник просунул меч в  щель между дверью и  косяком,  а затем

надавил.  Послышался  громкий  скрип  дерева,  клинок  выгнулся  дугой,  однако

преграда поддалась натиску.  Не позволяя двери упасть,  лишенной опоры,  Вазгер

ухватился за  нее,  едва это стало возможно,  и  уже руками оттащил к  соседней

стене,  прислонив ее  рядом  со  ступенями лестницы.  Дверь  оказалась довольно

тяжелой, и наемник порадовался, что ему не придется ставить ее на место.

        Перешагнув через порог,  Вазгер остановился, осматриваясь. Комната была

больше,  чем он представлял,  но в остальном все сходилось.  И тяжелое кресло с

резными подлокотниками,  стоящее напротив окна,  и  ковры на  стене,  увешанные

разномастным оружием, и небольшой столик в углу со стоящим на нем подсвечником.

        Вазгер  остановился  посреди  комнаты  и   глубоко  вздохнул,   пытаясь

заставить  сердце  биться  медленнее.   Происходящее  не  должно  помешать  ему

выполнить то,  ради  чего  он  пришел сюда,  ради чего он  рисковал собственной

жизнью и  сдал врагу город.  Осмотревшись еще раз,  наемник заметил между двумя

коврами темную нишу, отделанную малахитовыми наличниками с резным узором в виде

цветов.  Теперь  не  осталось никаких сомнений:  Вазгер находился в  той  самой

комнате,  где  хранился камень.  Подскочив к  нише,  наемник  увидел  стоящий в

изящной   золотой  подставке  короткий  и   чуть   широковатый,   но   все   же

пропорционально сработанный меч. Вазгер невольно засмотрелся - он уже знал, что

меч этот целиком сотворен из самоцветных камней, и все же одно дело слышать это

из чужих уст,  а другое -  видеть собственными глазами.  Драгоценный клинок был

действительно красив,  от него трудно было оторвать взгляд,  но Вазгер заставил

себя стряхнуть наваждение. Протянув руку, он схватил меч и вытащил его из ниши.

Подставка, громко звякнув, упала на пол. Клинок, оказавшись стиснутым в кулаке,

ярко засветился голубым,  но,  впрочем,почти сразу притух, хотя и не полностью.

Поверхность егo была невероятно гладкой, а режущая кромка была идеальна, только

она  даже не  порезала ладонь Вазгера,  как  случилось бы,  будь меч настоящим.

Взгляд наемника вновь сосредоточился на  оружии,  но  теперь уже  не  на  самом

клинке,  а  на  эфесе в  виде  двух василисков.  В  пасти алмазного поблескивал

зеленоватый камень, отбрасывающий белесые блики. Вазгер закусил губу; даже если

бы  он не знал,  что перед ним тот самый осколок Шара,  все равно узнал бы его:

Кальмириус не  солгал.  Было  в  этом камне что-то  такое,  чего нельзя описать

словами,  но что Вазгер чувствовал сердцем.  А может, так лишь казалось ему? Он

столь долго искал Дар Богов, что уже с трудом верил, что это не сон.

        Однако нужно было торопиться.  Скрипнув зубами,  Вазгер размахнулся и с

силой опустил меч  на  край  ниши.  Послышался громкий треск,  во  все  стороны

полетели мелкие каменные осколки,  несколько из  них  больно куснули наемника в

лицо.  Меч развалился надвое:  клинок остался у Вазгера в руке, а эфес упал под

ноги.  Отшвырнув бесполезное самоцветное лезвие,  наемник  примерился и  ударил

ногой по  рукояти,  а  затем еще пару раз.  Отбитая ступня загудела,  зато эфес

раскололся на  три части.  Зеленоватый камень из  пасти не вывалился,  зато сам

алмазный василиск отломился и теперь тускло поблескивал рубиновыми глазами. Раз

взглянув на них,  Вазгер поспешно отвел взгляд -  ему не хотелось признаваться,

но  глаза  эти  испугали его:  уж  слишком живыми они  казались.  Наклонившись,

наемник  подхватил василиска,  невольно стиснув  и  осколок  Пламенеющего Шара.

Ладонь в  месте касания словно пронзила холодная игла,  но  было не  больно,  а

скорее даже приятно. В голове возник какой-то едва слышный звон, Вазгеру начало

казаться,  что он должен узнать что-то невероятно важное,  что сделает его едва

ли  не  равным самим богам,  но мгновением позже наваждение растаяло,  ощущение

ледяной иглы в ладони исчезло,  - в руке наемника вновь был не слишком обычный,

но мертвый камень,  пусть даже и созданный самими Покровителями. Вазгер тряхнул

головой и передернул плечами,  ощущение оказалось двояким:  приятным и пугающим

одновременно.  Дагмар ничего не рассказывал об этом.  Равно как и  Великий Змей

Кальмириус...

        Расстегнув ворот,  наемник  вытащил наружу  воинский знак  и,  развязав

шнурок,  продел  его  через  пасть  алмазного  василиска,  стараясь  больше  не

притрагиваться к  зеленому камню.  Затем,  вновь завязав узел  повесил медальон

вместе с  осколком меча на шею,  но так,  чтобы между Даром Богов и  телом была

рубаха.  Застегнувшись и ощупав на груди камень, Вазгер вновь бросил мимолетный

взгляд за  окно и  шагнул к  двери.  Однако стоило ему выйти за  порог,  как на

ступенях  лестницы в  десятке  шагов  от  него  показался королевский гвардеец.

Наемник хотел было отскочить и спрятаться в комнате,  но понял,  что не успеет.

Так и случилось - Вазгер еще только шагнул наружу, а гвардеец уже заметил его.

        - Стоять! - рявкнул он и рванул из ножен меч. Вазгер громко выругался и

тоже поспешил обнажить клинок, поняв, что на этот раз просто так отделаться уже

не  удастся.  Выставив перед собой меч,  наемник ринулся на гвардейца,  слишком

поздно заметив,  что  за  его  спиной на  нижних ступенях стоят еще двое.  Дело

принимало  скверный  оборот:  то,  что  Вазгер  находился  сверху,  давало  ему

некоторое преимущество,  но  лишь  в  обороне,  а  прорваться вниз по  лестнице

казалось невероятно сложным.  И  все  же  наемник не  намеревался сдаваться,  а

потому,  не  останавливаясь,  со всего маху врубился в  группу гвардейцев,  уже

поджидавших его с обнаженными мечами.  Нужно отдать воинам должное -  Вазгер не

застал их  врасплох,  и  даже форма стражника не  сбила их с  толку:  тот,  кто

бросается на тебя с оружием, может быть только врагом.

        Однако  столь  смелое  нападение наемника все  же  сыграло  свою  роль.

Стоящие позади гвардейцы непроизвольно подались назад,  оставив своего товарища

в  одиночестве.  Этим и  воспользовался Вазгер,  накинувшись на него.  К  чести

воина,  он  с  легкостью парировал первые удары,  но  не  уследил за его ногой.

Улучив  момент,  Вазгер пнул  гвардейца в  живот,  отчего тот  ие  удержался на

ступеньке и  рухнул вниз,  прямо на  двух  других воинов Советника.  Те  успели

подхватить его,  но поневоле отвлеклись на какой-то миг, чем Вазгер не замедлил

воспользоваться.  Прыгнув  следом  за  упавшим  и  выставив вперед  клинок,  он

заставил гвардейцев раздаться в стороны,  а затем проскочил мимо.  Правда, один

из  воинов все же  успел взмахнуть мечом,  но  наемнику удалось парировать этот

удар. Однако, уходя от клинка гвардейца, Вазгер задел плечо другого противника,

отчего не  удержался на  ногах  и  кубарем покатился по  лестнице,  стараясь не

удариться головой о ступени и не выпустить меч. Налучье больно впилось в бедро,

но лук, похоже, выдержал и это испытание.

        Через  пару  десятков  ступеней  Вазгеру  все-таки  удалось  остановить

падение.  Оно немного оглушило его,  но отнюдь не настолько, чтобы не заметить,

что  огорошенные случившимся гвардейцы уже  пришли в  себя  и  теперь опрометью

бегут следом.  Поднявшись, наемник, не оглядываясь на преследователей, помчался

дальше,  перепрыгивая через ступени и  желая как  можно скорее оказаться внизу.

Что-то  ударило его  в  спину чуть  ниже лопатки -  это  один из  гвардейцев не

выдержал и  швырнул вслед Вазгеру меч.  Удар был  хорош и  наверняка пронзил бы

сердце,  однако  пожалованная Олмасом кольчуга спасла наемника от  гибели.  Меч

отскочил, не причинив ни малейшего вреда, разве что порвал одежду.

        Соревноваться с  гвардейцами в  скорости бега не было смысла,  наемнику

все равно не удалось бы скрыться от них, однако размышлять о том, что же делать

дальше, времени не было: приходилось полностью положиться на случай.

        Вазгеру удалось спуститься почти до  самого низа  башни,  когда впереди

послышался шум  и  топот.  Те,  кто были там,  пока ничего не  ведали о  стычке

наемника с  гвардейцами,  но ясным было одно -  Вазгер оказался заперт с  обеих

сторон.  Стоило ему сбежать вниз и встретиться с теми,  кто там находился,  как

участь его  была бы  предрешена.  Возможно,  ему  и  удалось бы  расправиться с

напавшими, но выбраться из Дворца он уже не сумел бы.

        И   тогда  наемник  предпринял  единственное,   что  оставалось  ему  в

сложившейся ситуации. Не зря, ох не зpя Дагмар говорил Вазгеру о том, чтобы тот

поднялся в  башню по  стене!  Однако теперь наемник собирался поступить как раз

наоборот - не войти, а выйти.

        Добежав до  очередного окна,  он запрыгнул на подоконник и  ударом ноги

вышиб  стекло вместе с  рамой,  благо  витраж позволял без  труда  сделать это.

Бросив косой взгляд на преследователей,  Вазгер мысленно воззвал к Покровителям

и  выпрыгнул из  окна,  чуть  согнув  ноги  в  коленях,  чтобы  при  падении не

переломать кости. Нет, он совсем не был безумцем, и сломать себе шею о мостовую

не входило в  его планы.  Собственно до мостовой или же до дворцового-сада было

пока  еще  далеко,  а  на  уровне следующего этажа находилась довольно широкая,

пусть и  покатая крыша.  Башня лишь носила название Западная,  на самом же деле

располагалась она  отнюдь не  с  краю  дворца и  была  со  всех сторон окружена

пристройками.

        Пролетев несколько метров,  Вазгер ударился о  крышу  -  довольно мягко

против ожидаемого, но тут же начал соскальзывать вниз. Свою роль здесь сыграл и

крутой наклон крыши,  и  обледенелая черепица.  Наемник постарался подняться на

ноги,  и с большим трудом ему удалось сделать это.  Когда Вазгер перебирался по

крышам через линию сражающихся,  ему было гораздо легче,  чем здесь, но роптать

не приходилось, главное сейчас было - выбраться. Вскинув голову, наемник увидел

высунувшихся из  окна гвардейцев.  Они явно не  ожидали от  Вазгера проявленной

прыти и теперь отчаянно пытались решить,  что предпринять - прыгнуть следом или

постараться как можно быстрее отыскать более удобный выход на  крышу.  Впрочем,

наемник  не  собирался  стоять  и  ожидать,  к  какому  решению  придут  воины.

Отвернувшись, он попытался сообразить, куда ему двигать теперь.

        Преследователи все-таки спрыгнули вниз из окна, но только двое - третий

то ли испугался,  то ли решил не рисковать и  позвать на помощь.  Вазгер слышал

топот за спиной,  и  это заставляло его действовать еще быстрее.  Когда впереди

возник широкий провал,  наемник прыгнул не задумываясь, однако не рассчитал сил

и немного не долетел до края следующей крыши. Руки бессильно схватили воздух, а

затем Вазгер почувствовал,  что  падает.  Впрочем,  длилось это  недолго,  и  в

следующий миг наемник ударился ступнями о  что-то  твердое.  Испуг прошел,  так

толком и не успев родиться,  едва Вазгер понял,  что свалился на еще одну крышу

этажом ниже.  С  обеих сторон ее окружали стены с  узкими окнами,  однако,  что

расположено за  ними,  наемник рассмотреть не успел -  преследователи оказались

проворны  и   уже  нагоняли  его:   Вазгер  отчетливо  различал  грохот  шагов,

раздающийся сверху.

        Позади стены смыкались,  и на их стыке высилась небольшая башенка,  так

что путь туда был закрыт.  Оставалось только одно -  бежать туда,  где не  было

препятствий,  однако этот  путь  вел  не  наружу,  а  в  глубь  дворца.  Но  на

размышления уже  не  оставалось времени,  поскольку гвардейцы подбежали к  краю

крыши и, увидев Вазгера, решили спуститься следом. Пришлось наемнику махнуть на

все рукой и броситься по единственному оставшемуся проходу прочь.

        Наемник понимал,  что забирается все глубже и глубже в недра дворца, но

остановиться уже  не  пытался,  надеясь,  что сможет выбраться.  Проход наконец

резко оборвался, стены разошлись в стороны, и Вазгер выбежал на крышу над одной

из стен.  Впереди открылось пустое пространство,  и Вазгер понял,  что оказался

над  внутренним двором.  А  еще выяснилось,  что все это время бежал наемник по

крыше первого этажа,  так  что  до  земли было всего ничего.  Он  без труда мог

спуститься вниз,  но был ли в  этом резон?  Пробраться через весь дворец ему не

удастся. Путь назад был отрезан. Кроме того, находящиеся во дворе люди заметили

Вазгера,   и  среди  них  наемник  увидел  нескольких  гвардейцев  и  городских

стражников.

        Времени на размышления уже не осталось, и лишь в самый последний момент

наемник понял,  что нужно делать.  Со  всех сторон в  его направлении сбегались

гвардейцы, но Вазгер уже прыгнул вниз. Первый этаж оказался раза в полтора выше

остальных,  и  потому  при  падении наемник не  удержался на  ногах,  пребольно

ударившись о  землю,  не  спас  даже слой снега в  локоть толщиной.  Со  стоном

(поднявшись,  Вазгер, прихрамывая, побежал прямиком к центру двора, стараясь не

смотреть на спешащих к  нему со всех сторон гвардейцев.  В  голове пульсировала

одна-единственная мысль:  только бы не ошибиться,  только бы все было так,  как

должно быть!

        Посреди двора находилась широкая чаша фонтана,  где возвышалась статуя,

изображавшая большого лебедя с  драконьими крыльями.  Там,  где крылья касались

воды,  они  незаметно  превращались в  крохотные арки  величиной всего  в  пару

ладоней.  Впрочем,  сейчас фонтан был пуст,  и,  если приглядеться, становилось

заметить что ниже лебединых крыльев располагается глубокий колодец.

        Вазгер,  не останавливаясь,  перескочил через поребрик,  отгораживающий

фонтан от территории двора и  в  несколько широких прыжков преодолел расстояние

отделяющее  его  от  бронзового  лебедя.   Только  там  наемник  остановился  и

оглянулся,  обведя взглядом двор и сбегающихся гвардейцев, а затем, ухватившись

за крыло, тяжело перевалился через него...

        И разжал пальцы.

        Вода оказалась ниже,  чем он  предполагал,  и  потому за  время падения

Вазгер больно ударился о  стенку колодца,  но  почти  тут  же  раздался громкий

плеск. Ледяная вода обхватила наемника со всех сторон и сомкнулась над головой.

Энергично заработав ногами Вазгер вынырнул и,  отфыркиваясь, протер глаза. Плащ

стеснял  движения,  а  потому  наемник  поспешил избавиться от  него.  Намокшие

завязки поддались с  большим трудом,  но легче стало лишь ненамного -  кольчуга

тянула Вазгера вниз.

        Света,  проникающего через отверстие колодца,  было  достаточно,  чтобы

осмотреться,  а потому наемник довольно быстро обнаружил то, ради чего оказался

здесь.  Примерно на высоте человеческого роста от нынешнего уровня воды в стене

чернел круглый провал.  Из груди Вазгера вырвался вздох облегчения.  Значит, он

все рассчитал правильно! Значит, он не зря понадеялся на удачу!

        Вазгер рассчитывал на то, что водовод, соединяющий этот колодец и реку,

выведет его  за  пределы Мэсфальда,  а  потому,  уперевшись руками  и  ногами в

стенки,  принялся взбираться к отверстию над головой.  Камень был скользким,  и

наемник дважды срывался обратно в воду.  Когда Вазгер начал взбираться в третий

раз,  свет  немного  померк.  Это  гвардейцы,  добежавшие до  бассейна,  теперь

заглядывали в колодец, стараясь увидеть, что стало с наемником. Судя по злобным

и ехидным выкрикам,  они не поняли,  что делает Вазгер.  Им и в голову не могло

прийти,  что  из  колодца существует еще  один выход кроме того,  через который

попал сюда наемник.

        - Вылезай,  ублюдок!  -  выкрикнул  кто-то,  но  Вазгер  постарался  не

вслушиваться,  сосредоточенно перебирая руками  и  ногами.  Он  не  думал,  что

подняться на столь ничтожно малую высоту может оказаться так сложно.

        Руки предательски дрожали,  и  все же  наемник последним нечеловеческим

усилием подтянулся и  ухватился наконец за край тоннеля,  перенеся на руки весь

свой вес я повиснув вдоль стены.  Напрягшись, Вазгер задержал дыхание, а затем,

быстро перебирая ногами,  словно пытаясь взбежать по  скользкой стенке,  бросил

тело  вверх  и  вперед,  нырнув  в  водовод.  Гвардейцы не  сразу  поняли,  что

произошло.  Наверное, они даже не подозревали о существовании этого водовода, а

потому были ошарашены,  увидев,  как Вазгер исчез.  Какое-то время его ноги еще

болтались в колодце, но затем скрылись и они.

        Бессильная и злобная ругань гвардейцев мало трогала наемника.  Он лежал

в  горизонтальной трубе раза в  полтора шире его плеч и  пытался прийти в себя.

Его  била  крупная дрожь -  купание в  ледяной воде не  прошло даром.  Холодные

ручейки  стекали с  одежды  и  образовывали под  Вазгером хлюпающую при  каждом

движении лужу.  Ободранные о  камень ладони почти не саднило,  но наемник знал,

что все проявится позже.  Подняв голову, Вазгер попытался всмотреться в глубину

водовода, но не увидел ни зги. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: до

выхода на  другом конце было  очень далеко,  а  свет  из  колодца сюда почти не

проникал.  Полежав  неподвижно  еще  минуту  слушая  не  прекращающуюся  ругань

гвардейцев наверху,  Вазгер наконец сдвинулся с  места и пополз вперед.  Ширина

водовода позволяла двигаться без  особого  труда,  если  бы  не  мешала  мокрая

одежда,  но  Вазгер постарался отрешиться от  всего.  Дышать было тяжело,  хотя

наемник чувствовал самый настоящий сквозняк,  -  выходит,  другой кнец водовода

был открыт.

        Вазгер  не   понимал,   для   чего  понадобилось  столь  расточительное

строительство.  Куда  проще  было  устроить обычный фонтан,  однако  город  был

возведен много веков назад, и строили его по большей части вечные, впрочем, как

и  все города Империи.  Теперь этот водопровод мог спасти его жизнь,  а  потому

наемник полз, не останавливаясь ни на секунду для отдыха, хотя руки и ноги ныли

от  усталости.  Здесь не  было ни  капли воды -  вся  она стекла в  колодец или

вымерзла уже давно: камень почти не был скользким.

        Вазгер  все  полз  и  полз,  начисто утратив счет  времени.  Это  могло

продолжаться и  десять минут,  и  несколько часов -  наемник не почувствовал бы

разницы.  Начала болеть поясница,  и все больше донимал холод, однако Вазгер не

позволял  отчаянию овладет  собой.  И  когда  впереди  показался тусклый  свет,

наемник не  мог поверить,  что видит перед собой долгожданний выход.  Он пополз

быстрее,  хотя  тело  тут  же  отозвалось на  это  тупой болью:  сказывалось то

нечеловеческое напряжение, в котором Вазгер провел последние часы.

        То,  что  выход  оказался забран решеткой,  наемника не  очень удивило:

подсознательно он готов был к  чему-то подобному.  Прутья оказались бронзовыми,

однако камень,  в который они были вмурованы, давно раскрошился. Схватившись за

прутья,  Вазгер попытался вытащить их -  они заходили ходуном в  пазах,  однако

остались на  месте.  Вазгер выругался сквозь зубы  и  с  трудом вытащив меч  из

ножен, принялся рукоятью методично долбить камень в основании одного из прутов.

Он крошился удивительно легко, и уже через несколько минут первый прут оказался

вынут из  своего гнезда,  после чего  наемник переключил все  свое  внимание на

второй;  выбить этот оказалось и того легче, уже после нескольких ударов камень

с  пазом полностью раскололся,  и  прут  вылетел сам  собой.  Теперь Вазгер мог

протиснуться в образовавшуюся щель.

        Миновав решетку, наемник вынужден был еще несколько метров проползти по

водоводу,  пока наконец над головой вновь не засияло холодное, покрытое редкими

облаками небо.  Кряхтя,  Вазгер тяжело поднялся и  с наслаждением втянул свежий

морозный воздух и лишь затем огляделся.

        Он стоял почти у самого берега реки -  Лаана находилась всего в десятке

шагов   от   отверстия   водовода.   Местность   была   тщательно  очищена   от

растительности,  чтобы не  засорять водовод листьями и  другим сором,  так  что

вокруг было совершенно голо. Город был позади, и до Вазгера отчетливо доносился

шум  сражения,  однако  поблизости наемник не  заметил ни  одного золонианина -

слишком неудобное место тут было для штурма.  И  все же Вазгер не позволил себе

расслабиться,  прекрасно помня,  что на нем все еще одежды городского стражника

Мэсфальда и  любой  встречный воин  короля  Сундарама не  станет церемониться и

выяснять,  кто он  такой на самом деле.  Кроме того промокшая одежда уже начала

подмерзать на  холодном ветру.  Нужно было срочно раздобыть сухие вещи или хотя

бы обсушиться у костра - но подальше от чужих глаз.

        Не  задумываясь,   Вазгер  стащил  с   себя  излишне  приметную  куртку

стражника,  оставшись  лишь  в  рубахе  и  кольчуге,  а  затем  быстрым  шагом,

продираясь через сугробы,  зашагал прочь от городских стен, сосредоточившись на

том,  чтобы как можно скорее перейти Лаану и  оказаться на другом берегу.  Ноги

разъезжались на  льду,  и  все же  Вазгер не успокоился,  пока не пересек реку.

Только тогда он остановился и снова принялся осматриваться,  чтобы решить,  что

делать дальше.  Следовало убраться от Мэсфальда подальше и как можно скорее,  а

идти пешком не годилось - нужно было отыскать повозку или лошадь.

        Наемник наконец-то заметил золониан;  еще далеко не все воины Сундарама

вошли в  город,  а потому именно здесь Вазгер собирался отыскать лошадь,  благо

недостатка в  них в  войске Золона не наблюдалось.  Прищелкнув языком,  наемник

двинулся  прямиком  к  ближайшему скоплению воинов,  находящемуся в  нескольких

сотнях шагов,  и  вскоре вышел на дорогу.  Идти стало гораздо легче -  снег был

утоптан множеством ног и уже не проваливался под сапогами.

        Усилившийся запах гари вновь привлек внимание Вазгера. Повернув голову,

он  увидел  за  городскими стенами низкий  гребень огня.  Ветер  сносил  дым  в

противоположную  сторону,   однако  запах  чувствовался  и   здесь.   Сейчас  и

золонианам,  и  жителям  Мэсфальда следовало бы  прекратить сражение  и  сообща

начать тушить все разрастающийся пожар, но Вазгер знал, что ни те, ни другие не

пойдут на это.  Не пойдут,  пока не станет уже слишком поздно, чтобы можно было

что-то спасти.  Наемник понимал также,  что победа в этой войне уже не принесет

радости даже тем,  кто одержит верх,  -  за это будет заплачена слишком дорогая

цена. Думая об этом, наемник упустил тот момент, когда егo наконец заметили. От

группы  золониан отделились двое  и  направились навстречу Вазгеру.  Сейчас уже

ничто не указывало на его принадлежность к  войску Мэсфальда -  наемник вовремя

избавился от одежды,  которая могла выдать его, - и все же Вазгер нервничал еще

больше, чем прежде.

        - Эй,  в  чем  дело?  -  окликнули наемника воины  едва  только подошли

достаточно  близко.   Во   взгляде   их   читалось  неприкрытое  любопытство  и

неосознанная настороженность.  Вазгер, поежившись на ветру, вскинул руку в знак

приветствия, чтобы лишний раз не раздражать золониан.

        - Где господин Олмас?  - выкрикнул наемник всем своим существом выражая

тревогу и озабоченность. Споткнувшись, он едва не упал и внутренне порадовался,

сколь натурально это получилось.  Золониане подбежали к  наемнику и  подхватили

под  руки  а  он,  переводя взгляд  с  одного на  другого,  поморщился и  вновь

повторил:

        - Вы знаете, где господин Олмас? Мне нужно к нему как можно быстрее!

        Вазгер уже не  в  силах был придумать что-то новое и  решился повторить

уже зарекомендовавший себя прием.  Едва услышав об Олмасе,  воины встрепенулись

и,  поддерживая Вазгера  с  обеих  сторон,  повели  его  к  остальным,  уже  не

спрашивая,  что  произошло.  Когда  все  трое  оказались возле  основной группы

золониан,  по  всей видимости ожидавшей приказа отправляться в  город,  один из

воинов выпустил Вазгера и  на какое-то время скрылся в  толпе.  Наконец ушедший

воин вернулся и что-то шепнул своему товарищу,  а тот, кивнув, потянул за собой

Вазгера. Тот безропотно подчинился, прекрасно расслышав, что сказал золонианин.

        - Терпи,  старик, сейчас я тебя доставлю прямиком туда, куда тебе надо,

- негромко  произнес  воин,   увлекая  наемника  в  направлении  лошадей,   уже

оседланных и  ожидающих лишь того,  чтобы кто-то воспользовался ими.  Несколько

воинов пристально следили за  тем,  чтобы животные не разбрелись:  привязать их

здесь было некуда.  Золонианин,  с которым шел Вазгер,  кивнул одному из них, и

тот подвел пегого коня, чуть более широкого в кости, чем остальные.

        - Сам залезешь? - поинтересовался воин и, получив утвердительный ответ,

терпеливо дождался,  пока наемник окажется в седле, а затем запрыгнул туда сам.

Лошадь  вздрогнула и  присела,  почувствовав непривычно большой вес,  но  затем

крепко встала на ноги.  Золонианин, ухватившись за поводья, вонзил лошади пятки

в бока, заставив ее выскочить на дорогу.

        Вазгер терпеливо ждал, пока они достаточно далеко удалятся от остальных

воинов:  ему не  хотелось рисковать.  Лошадь шла тяжеловато,  но  резво.  Когда

очередная  группа  всадников  осталась  позади,   а  дорога  впереди  оказалась

пустынна,   наемник  понял,   что  лучшего  случая  не  представится.  Покрепче

вцепившись в лошадиную гриву, Вазгер вскинул свободную руку и с разворота резко

ударил локтем в  голову сидящему позади воину.  Тот  даже не  смог понять,  что

произошло.  Лошадь дернулась,  почувствовав,  как резко натянулись поводья,  но

второй  удар  Вазгера  сбросил золонианина на  землю,  разжав  ему  руки.  Тот,

схватившись за  разбитое лицо,  катался по  снегу и  пытался подняться на ноги,

громко  проклиная наемника,  однако  Вазгер  не  проронил  ни  слова  в  ответ.

Поудобнее устроившись в седле, он послал лошадь вперед по дороге.

        Никто  не  заметил случившегося,  и  тем  не  менее наемник подстегивал

лошадь до тех пор,  пока не понял,  что не может заставить животное скакать еще

быстрее.  Хоть  Вазгер и  научился за  свою  жизнь  довольно сносно держаться в

седле,  однако всадником он был неважнецким. Настоящий конник без особого труда

мог бы  догнать его,  но  наемник надеялся,  что погони не будет,  а  если ее и

организуют,  никто все равно не  узнает,  где он  скрылся.  Вазгер не собирался

задерживаться возле  Мэсфальда -  его  ожидала Себорна и  главa  Собора Великих

Змеев,  для которого наемник все же добыл проклятый камень.  Камень, за который

пришлось отдать столько жизней...

        За  спиной  пылал  Мэсфальд,  впереди  уходила вдаль  дopora,  покрытая

грязным утоптанным снегом.  Дорога, ведущая туда, где должна бы закончиться эта

история.

       

        * * *

        Он стоял посреди широкой улицы и  смотрел в  небо.  Еще час назад почти

безоблачное,  голубовато-серое,  теперь оно стало сизо-черным.  Пока еще далеко

бушевало  пламя,  Дагмар  знал,  что  огонь  не  скоро  доберется сюда,  однако

отчетливо слышал треск и грохот рушащихся перекрытий.

        Меч выпал из разжавшихся пальцев и,  ткнувшись острием в мостовую, упал

под ноги, но Дагмар не заметил этого, продолжая неподвижно стоять задрав голову

и глядя на густые клубы дыма, заполнившие небо.

        Он  не  понимал,  как  боги  могли допустить это.  От  чего Покровители

отвернулись от  Мэсфальда,  почему позабыли о  нем?  Этот город столь долго был

одним из  величайших во  всей  Империи,  что  просто не  верилось в  реальность

происходящего.  Разве мог хоть кто-то подумать о  том,  что золониане не только

дойдут до стен Мэсфальда, но и ворвутся в город?

        Дагмар упал на колени и  уткнул лицо в  ладони.  Слезы бежали у него по

щекам, и он не пытался остановить их, одними лишь губами беззвучно шепча:

        - За что? За что это все?

        Но ни люди, ни боги не слышали его. И никто не ответил...

        Бывший король некогда великого,  а ныне рухнувшего к ногам завоевателей

города был один.  Еще недавно он клялся,  что вновь войдет в  Мэсфальд,  и  вот

сегодня это случилось,  однако радости не  было,  да и  не могло быть.  Кого он

хотел обмануть, кого желал наказать? Почему все получилось именно так?

        - За что? - продолжал тихо шептать Дагмар, чувствуя на губах соль слез.

- За что, во имя Покровителей?..

       

        Паррот  медленно  подошел  к   распахнутому  окну   и   обвел  взглядом

раскинувшийся перед ним город.  Несколько кварталов уже были полностью охвачены

пламенем,  которое яростно тянулось своими  длинными жаркими языками по  ветру,

принимая в  свои  объятия все,  что  только могло гореть.  Густой дым  плыл над

Мэсфальдом, и нигде не было от него спасения: он уже пробрался в самые укромные

уголки, проник в каждую щелочку, которую мог отыскать.

        Там,  куда огонь еще не добрался,  свирепствовали золониане.  Защитники

города  уже  не  могли  сдерживать натиск врага,  лишь  кое-где  остались очаги

сопротивления,  но Паррот видел,  что через несколько часов -  самое большее, к

полуночи -  все будет кончено.  На  подступах к  дворцу воинов Сундарама еще не

было,  однако,  долго ли это будет продолжаться,  Паррот предсказать не мог.  В

любом случае дворец должен пасть;  бывший казначей трезво смотрел на вещи и  не

мог не видеть, что долго выдержать напор золониан гвардейцы не смогут. А помощь

не придет - ей попросту неоткуда прийти...

        Мир,  казалось,  катится прямиком в  Огненное Царство,  но  Паррот  был

совершенно спокоен,  и на губах его играла слабая и почти незаметная,  но очень

грустная улыбка.  Он знал, что сделал для спасения этого города все, что было в

его силах.  Слишком далеко все зашло, чтобы можно было что-то изменить. Слишком

велики  были  ошибки,  допущенные  королем  Дагмаром.  А  теперь  Дагмара  нет.

Советника Маттео нет...  Паррот не  жалел ни  о  чем,  он по-прежнему продолжал

считать,  что поступил правильно, что у него было право на сделанное. И сейчас,

стоя  у  окна  и  глядя на  пылающий город,  он  заново переживал все  то,  что

произошло с ним за годы,  проведенные в Мэсфальде.  Паррот слишком долго прожил

среди людей:  не  как вечный -  как человек.  Он почти понял,  что двигало ими,

когда они  решились восстать против жителей Изнанки Мира.  Только вот это самое

«почти» не  давало покоя.  Как вечный,  Паррот должен был ненавидеть Дагмара за

то,  что тот сотворил,  - но почему-то не мог. Он не считал это предательством,

просто на  все  можно смотреть двояко:  то,  что  яд  для  одних,  для других -

спасение.  Паррот действительно уважал Дагмара и продолжал считать,  что бывший

король достоин этого.

        Порыв ветра принес еще  одно облако горького дыма.  В  горле у  Паррота

запершило,  но  он  лишь  крепко  вцепился  в  подоконник,  продолжая неотрывно

пожирать взглядом город. А когда поднял глаза...

        Сквозь дым  Паррот увидел двух  медленно кружащих над  Мэсфальдом птиц.

Они были очень далеко,  так далеко,  что казались крохотными точками,  и все же

бывший казначей знал,  что  одна из  этих птиц была иссиня-черной,  а  другая -

белоснежной.

        - Шаур...  Ронна...  - прошептал Паррот, сглотнув вставший в горле ком.

Пальцы, впившиеся в подоконник, побелели от натуги. - Ронна, сестренка...

        Два  сокола продолжали медленно описывать широте круги  в  небе,  почти

незаметно приближаясь ко дворцу.  Два сокола -  белый и  черный.  Пойдем с нами

будто бы  звали они Паррота,  вернись,  ведь у  тебя есть свой дом.  Настоящий,

родной дом.

        - Не могу...  -  почти простонал он, смежив веки Слезы проложили на его

щеках пару тонких дорожек.  - Я не могу, мне некуда возвращаться. Некуда и не к

кому...

        Перед ним  возникло лицо  отца.  Такое,  каким Паррот запомнил его  той

ночью после гибели Ронны.  Тогда отец проклял своего сына,  а  сын отказался от

отца.

        - Мне некуда возвращаться,  -  снова прошептал Паррот, качая головой. -

Прости, сестренка, я не могу идти с вами.

        Открыв глаза,  бывший казначей взглянул на  небо,  но уже не увидел там

птиц.  Как будто их никогда и не было там.  А может,  и вправду не было? Может,

все это лишь привиделось ему?

        - Ронна,  прости меня,  -  пробормотал Паррот,  опустив глаза.- Прости,

сестренка...

        Он мог уйти,  он еще помнил, как это делается, но не мог заставить себя

изменить  данному  когда-то  слову.  Паррот  обещал,  что  у  него  будет  свое

королевство, - и добился этого. Пусть ненадолго, однако он все-таки оказался на

троне вопреки всему.  Он  знал,  что ему не  суждено править долго,  но  не мог

теперь оставить этот город.  Слишком много сил  было отдано,  и  слишком многое

связывало Паррота с Мэсфальдом. И он собирался оставаться здесь до конца.

        - Прощай,  сестренка,  -  вымолвил Паррот  в  пустоту,  тщетно  пытаясь

разглядеть в небе белого сокола. - Прости и прощай.

       

       

        Глава 14

        ЦЕНА ПРЕДАТЕЛЬСТВА

       

        Голова гудела,  словно растревоженный улей.  Разбитая челюсть ныла так,

что впору было орать от боли, и все же Зариан сдерживал себя. Вкус крови во рту

почти не ощущался,  несмотря на то что с  левой стороны недоставало пары-другой

зубов,  выбитых поганым наемником.  Щека  раздулась так,  что  перекосило лицо,

однако и это не трогало начальника стражи.  Торопливо идя по коридорам дворца в

сопровождении двоих воинов,  он думал только о случившемся, о столь неожиданной

встрече. Ему до сих пор не верилось, что все это было с ним наяву.

        Итак,  Вазгер вернулся.  Зариан не  знал,  как  наемнику удалось выжить

после изгнания,  однако это произошло. Вазгер не только выжил, но и заявился во

дворец,  неведомо как  миновав охрану.  То,  что  наемник знал о  существовании

галереи,  наводило на определенные размышления: выходит, он был не один, кто-то

помогал ему,  выдав дворцовые тайны.  Но с этим можно было разобраться и позже,

тем  более что  поиск предателей в  сложившейся ситуации был  бы  неуместен.  У

стражи и  гвардии сейчас хватало других проблем,  причем куда  более серьезных.

Обстановка в городе складывалась далеко не лучшим образом, да еще ко всем бедам

присоединился пожар.

        А еще не давало ему покоя, почему Вазгер не убил его? Отчего не решился

воспользоваться представившимся шансом раз и навсегда отомстить за все, что ему

пришлось пережить благодаря его -  Зариана -  вмешательству? Ведь сам начальник

стражи так и  поступил бы,  будучи на месте Вазгера:  наемник имел полное право

разделаться со своим личным врагом.

        Во дворце творилось полное безумие, и отчасти в нем был повинен Вазгер.

Зариан узнал  о  том,  что  после  стычки наемник вломился в  комнату Дагмара в

Западной башне. Он не мог понять причин, побудивших Вазгера сделать это, однако

начальник стражи прекрасно понимал,  что наемник не станет подвергать опасности

собственную жизнь,  показываясь в самом сердце Мэсфальда только для того, чтобы

пощекотать кое-кому нервы.  Но  что мог искать Вазгер в  покоях короля?  Как он

вообще мог столь легко отыскать во дворце необходимую ему комнату? Зариан вновь

и  вновь убеждался,  что здесь не  обошлось без посторонней помощи.  Может,  во

дворце Вазгер и  был один,  однако кто-то  несомненно,  объяснил ему планировку

помещений. Все это очень не нравилось начальнику стражи, однако сейчас он хотел

понять, что наемник искал в королевских покоях, ради чего подвергал себя такому

риску?  Зариан твердо собирался выяснить это,  он и  не думал отпустить Вазгера

просто так и  снести оскорбление.  Это ничего,  что наемник уже покинул дворец,

Зариан надеялся догнать Вазгера,  чего бы  это  ни  стоило.  И  тогда они раз и

навсегда решат, кому суждено жить, а кому умереть.

        Выйдя во  двор,  начальник стражи быстрым шагом приблизился к  фонтану,

снег  в  чаше  которого  уже  был  истоптан  множеством  ног.  Перешагнув через

поребрик,  он подошел к  бронзовому лебедю и  бросил взгляд вниз,  в спрятанный

между крыльев колодец.

        - Значит,  он скрылся там?  - задумчиво произнес Зариан, оборачиваясь к

застывшему  чуть  позади  воину.  Дворцовая  стража  держалась  на  расстоянии:

наемника-то они проворонили.

        - Так точно!  -  незамедлительно ответил воин.  - Мы сначала не поняли,

куда он подевался,  -  не утонул же...  А  уж потом эту дыру заметили.  Пес его

знает,  куда  она  ведет,  но,  говорят,  это  водовод.  Что  на  другом конце,

неизвестно, но старикашка здесь больше не показывался: или отсиживается внутри,

или уже выбрался где-нибудь подальше отсюда.

        Зариан нахмурился и окатил собеседника жгучим взглядом:

        - Этот старикашка,  как ты его назвал,  десятерых таких,  как ты, одной

левой перешибет,  так что добрый тебе совет -  заткни пасть, когда не знаешь, о

ком говоришь.

        - Да ему просто повезло,  -  попробовал было возразить воин,  позабыв о

том,  что перед ним не кто-нибудь,  а сам начальник городской стражи.  -  Всяко

бывает...  Ну не догнали мы его,  позволили уйти,  так не записывать же старика

из-за этого в герои!

        - Молчать!  -  разозлившись, рявкнул Зариан и с трудом удержался, чтобы

не пересчитать воину зубы.

        Тот,  поняв наконец,  что  начальник стражи отнюдь не  шутит,  решил не

искушать судьбу и  не  перечить ему.  Зариан вновь  перегнулся через  лебединое

крыло  и  посмотрел  в  колодец.   Ему  пришлось  изрядно  поднапрячься,  чтобы

разглядеть на стенке темное пятно отверстия водовода.

        - Несите  веревку,   быстро,   -  коротко  приказал  начальник  стражи,

нетерпеливо переминаясь с  ноги на  ногу.  Он не нервничал,  просто вынужденное

бездействие раздражало гораздо  сильнее нерасторопных гвардейцев и  стражников.

Вопрос явно поставил воина в затруднение, и Зариан громко выругался, глядя, как

тот  озирается,  пытаясь решить такую проблему,  как поиск веревки.  Медлить не

хотелось,   тем   более  что  каждая  потраченная  зря  минута  давала  Вазгеру

дополнительную фору.  Торопливо  расстегнув застежку  плаща,  начальник  стражи

стянул его с  плеч и  перебросил воину,  а  сам,  покрепче ухватившись за крыло

скульптуры,  перелез через  него,  после чего  приказал дать  ему  конец плаща.

Надеясь, что материал выдержит его вес, Зариан наконец разжал-таки вторую руку,

которой все еще цеплялся за лебединое крыло.  Послышался негромкий треск, ткань

натянулась, но не лопнула.

        - Опускай!  -  крикнул Зариан.  На  этот раз его команда была исполнена

незамедлительно.  Воины, вдвоем держа плащ, начали медленно спускать начальника

стражи  в  колодец,   стараясь  избежать  слишком  резких  рывков.  Зариан  же,

поглядывая то наверх,  то перед собой,  осторожно перебирал ногами. Кираса едва

слышно позвякивала,  время от времени ударяясь о стену, но Зариан не обращал на

это внимания, сосредоточившись на спуске. Когда его ноги ощутили пустоту вместо

привычного скользкого камня, он крикнул, чтобы его опустили еще немного, однако

почти тотчас выяснилось,  что  плащ оказался короток и  не  хватало доброй пары

локтей для того, чтобы без проблем перебраться в водовод.

        Зариан мог,  конечно,  влезть в него ногами вперед, однако он прекрасно

понимал,  что  развернуться внутри  ему  навряд ли  удастся,  а  ползти невесть

сколько задом наперед начальник стражи не собирался.

        Держаться за плащ было неудобно,  руки так и  норовили соскользнуть,  а

искупаться в  ледяной воде  Зариану совсем не  хотелось.  Нужно было  придумать

что-то  как  можно  скорее,  иначе  начальник стражи  рисковал не  успеть  даже

выбраться из  колодца до  того,  как  его  руки  перестанут удерживать тело над

поверхностью воды.

        - Возьми этого придурка за ноги и заставь его свеситься вниз! - проорал

Зариан,  найдя наконец выход из положения. К чести воинов, они исполнили приказ

довольно быстро.  Плащ несколько раз дернулся,  а затем Зариан резко провалился

вниз и  от неожиданности едва не сорвался в воду.  Впрочем,  сапоги он все-таки

намочил:  воин излишне далеко перевалился через крыло и потому Зариан опустился

ниже,  чем нужно.  Отверстие водовода оказалось как раз на  уровне рук,  крепко

вцепившихся в  плащ,  а  потому  начальнику стражи пришлось подтянуться,  чтобы

ухватиться за край и  забросить в  водовод верхнюю половину тела.  Воины что-то

крикнули ему,  однако Зариан не расслышал,  полностью втиснувшись в  отверстие.

Кираса противно скребла по камню,  не оставляя ни малейших сомнений в том, что,

когда  он  выберется наружу,  доспех  будет  покрыт  царапинами.  Впрочем,  это

нисколько не  волновало Зариана,  все  мысли его сейчас занимал только наемник.

Начальник стражи сознательно не  взял с  собой никого -  это дело касалось лишь

его и Вазгера,  он не желал вмешательства посторонних. Была и еще одна причина,

побудившая Зариана столь поспешно последовать за сбежавшим из города наемником,

хотя сам начальник стражи не желал себе в этом признаться.  Несмотря ни на что,

Зариан присягал когда-то  на верность Мэсфальду и  должен был остаться здесь до

конца, но трезвый разум твердил совершенно иное. Не будет никакого проку в том,

что он  глупо погибнет во время захвата золонианами города или попадет в  плен.

Эта  неожиданная погоня  одновременно спасала Зариану жизнь,  позволяя покинуть

Мэсфальд под благовидным предлогом.

        Размышляя о  Вазгере и  о  происходящем сейчас в  Мэсфальде,  Зариан не

заметил,  как  впереди  показался  свет.  Миновав  выломанную  решетку,  Зариан

отметил,  что она снята очень недавно и скорее всего самим наемником:  сколы на

камне были слишком свежи. Значит, Вазгеру удалось выбраться из водовода...

        Открытое пространство, на котором оказался Зариан встретило его слабым,

но колючим ветром. Начальник стражи поежился и мысленно отругал себя за то, что

не  догадался  захватить с  собой  что-нибудь  теплое:  в  городе  ему  хватало

собственного тяжелого плаща,  но он остался у воинов,  во дворце. Однако теперь

корить себя  было  поздно,  тем  более  что  Зариан вновь  вспомнил о  Вазгере:

наемнику повезло и того меньше -  искупавшись в ледяной воде,  он навряд ли мог

разыскать сухие вещи, а значит, был вынужден бежать в том, во что был одет.

           Неподалеку Зариан заметил пятерых воинов,  спешащих куда-то.  Бывший

начальник стражи торопливо  присел,  стараясь стать менее заметным,  и принялся

отдирать от кирасы знаки отличия.

        Когда  золониане ушли,  Зариан вновь  выпрямился и  осмотрелся.  Вазгер

оставил четкие следы на снегу,  и начальник стражи двинулся вслед. Перебравшись

через реку,  Зариан оказался на дороге и остановился.  Здесь следы терялись,  и

неизвестно было,  где теперь искать Вазгера. Начальник стражи впервые подумал о

том,  насколько бредовой была  эта  идея  с  погоней,  однако он  не  собирался

сдаваться.  Должно было быть хоть что-то,  что указало бы  ему правильный путь.

Ведь Вазгер проник во дворец не просто так,  а  с  определенной целью,  и  если

узнать, что искал там наемник, то можно определить, куда он отправился.

        Вазгер  зачем-то  проник  в  комнату Дагмара,  причем настойчивости его

можно было позавидовать,  -  выходит,  то,  что нужно было наемнику, находилось

именно там. В комнате Дагмара на полу валялись осколки меча. Каменного меча. До

Зариана доходили слухи, что у Дагмара есть самоцветный клинок, к тому же ни для

кого не было секретом, что бывший король Мэсфальда любил дорогие камни.

        Камни -  это-то и  было ключевым словом,  напомнившим начальнику стражи

давний разговор, происшедший в подземелье Черного Замка. Тогда Зариан не уделил

речам Вазгера должного внимания. Тогда, но не теперь. Отчаянные крики Вазгера о

легендарном Пламенеющем Шаре  сейчас  уже  не  казались Зариану  нелепицей.  По

крайней мере,  для наемника все это было правдой,  в  которую тот безоговорочно

верил.  Для  Зариана это  по-прежнему были пустые слова -  он  считал Дар Богов

выдумкой, но Вазгер, похоже, нет.

        В комнате Дагмара нашли обломки самоцветного меча, но ведь, по легенде,

и Дар Богов -  этот пресловутый Пламенеющий Шар,  о котором так кричал Вазгер в

темнице,  -  тоже был всего лишь камнем.  Пусть и обладающим огромной силой, но

все-таки камнем!  Наверное,  в драгоценный меч Дагмара был вделан некий камень,

который Вазгер принял за Пламенеющий Шар или его осколок...

        Итак,  наемник  считает,  что  стал  обладателем  легенды,  а  что  это

означает?  Зариан усмехнулся, довольно ударив ладонью о ладонь. Конечно, почему

он не додумался до этого раньше?  Вазгер добыл камень и теперь должен доставить

его Кальмириусу,  главе Собора Великих Змеев.  А  в Себорну,  столицу Империи и

драконью  обитель,  от  Мэсфальда ведет  только  одна  дорога.  Наемнику некуда

свернуть с нее,  и он не настолько глуп,  чтобы пробираться в Себорну лесами, -

Вазгер  спешит  и  выберет  наиболее  короткий и  легкий  путь,  пусть  даже  и

небезопасный.

        Зариан опять усмехнулся -  он уверовал в  собственные силы.  Он догонит

наемника, чего бы это ни стоило. Догонит и убьет его.

        Со стороны города тянуло гарью,  пожар все разрастался,  но даже это не

привлекало внимания начальника стражи.  Он торопливо шел по дороге,  то и  дело

оглядываясь по  сторонам,  а  потому  появившийся позади всадник не  застал его

врасплох.  Решение пришло мгновенно, и еще до того, как тот приблизился, Зариан

уже знал,  что станет делать. Воин ехал неторопливо, но все же гораздо быстрее,

чем шел начальник стражи,  а потому и нагнал его довольно скоро. Одежда Зариана

была  весьма примечательной,  особенно бросалась в  глаза его  вычурная кираса,

присущая воину, занимающему высокое положение. Неудивительно, что это заставило

всадника  насторожиться,  однако  золонианин допустил ошибку,  подъехав слишком

близко.  Поравнявшись с  Зарианом,  он  чуть наклонился в  седле и  окинул того

внимательным взглядом,  сразу определив в  нем  бывалого воина,  но  отсутствие

знаков отличия сбивало с толку:  всадник никак не мог решить,  как относиться к

Зариану.

        - Ищешь кого?  -  так и не определившись, вымолвил золонианин, опередив

идущего и загородив ему дорогу.  Зариан согласно кивнул, также останавливаясь и

подняв на всадника немигающий взгляд.

        - И  кого  же?  -  любопытствующим тоном  произнес  воин,  не  думая  о

возможном подвохе.

        - Лошадь, - коротко ответил Зариан, одновременно вскидывая руку. Лишь в

самый последний момент заметив опасность,  золонианин попытался уклониться,  но

противник оказался проворнее,  чем можно было ожидать при его возрасте. Тяжелый

нож вошел всаднику в  шею,  вышибая его из  седла и  бросая в  снег.  Животное,

казалось,  даже не успело понять,  что случилось,  и  не испугалось,  оставшись

стоять посреди дороги.  Зариан склонился над бьющимся в  агонии воином и резким

движением выдернул нож.  Тело все  еще продолжали сотрясать слабые судороги,  а

начальник стражи уже снимал знаки отличия и  возился с застежкой плаща.  Убитый

оказался десятником.  Повозившись немного, Зариан закрепил новую бляху на груди

вместо  прежней  и  выдернул из-под  мертвеца плащ,  намереваясь хоть  частично

прикрыть им свою приметную кирасу.

        Лошадь оказалась покладистой и  лишь несколько раз фыркнула пока Зариан

садился на  нее.  Теперь,  заполучив лошадь,  он продолжит преследование.  Если

Вазгер отправился в Себорну верхом, шансы нагнать его не увеличивались.

        Чем дальше Зариан продвигался по дороге, тем больше золониан попадалось

ему  навстречу.  Он  сознательно не  гнал лошадь,  чтобы не  привлекать лишнего

внимания,  справедливо рассудив,  что еще наверстает упущенное на тракте. Если,

конечно, Вазгер направился именно по нему... Однако об этом думать не хотелось,

поэтому  Зариан  стиснул  зубы  и  сосредоточился,   инимательно  осматриваясь,

стараясь не попадаться на глаза тем, кто был рангом выше десятника.

        Время шло,  и  Зариан,  осмелев,  стал с остервенением погонять лошадь,

заставляя ее вкладывать в бег все силы.  Он знал,  что загонит ее, но разве это

что-то  решало?  Вазгер был  где-то  там,  впереди.  Один раз  наемнику удалось

избежать гибели, затем это случилось еще раз, но теперь Зариан не собирался его

отпускать.

        Покровители не допустят этого. Ибо боги справедливы.

       

        * * *

        Стало еще холоднее,  день клонился к вечеру,  а пронизывающий ветер еще

больше усугублял положение.  Вазгер начал замерзать. Железная кольчуга не могла

сохранить тепло,  а обледеневшие штаны больно царапали ноги.  Впрочем, Мэсфальд

остался далеко позади и  бежать было не  от  кого.  Впереди его ждала Себорна и

Змей Кальмириус, который наконец-то получит свой вожделенный камень. Что дракон

будет делать с  ним  дальше,  Вазгера не  занимало,  однако наемник верил главе

Собора Великих Змеев:  если тот сказал,  что в силах возродить Империю, значит,

так тому и  быть.  Сейчас Вазгера тревожило совсем другое:  он  хотел как можно

скорее добраться до ближайшей деревеньки или поселка,  не разоренного войной, и

добыть там сухую одежду.  Денег у наемника не было,  но он рассчитывал выменять

на свою кольчугу все, что необходимо для дальнейшего пути.

        Холод  донимал  все  сильнее,  а  ни  одного  поселения  не  попадалось

навстречу.  Ранее Вазгер уже проехал два или три,  однако тогда он  не  рискнул

остановиться,  -  Мэсфальд  был  еще  слишком  близко.  Наемнику  несколько раз

встречались  развилки  -   некоторые  с  указателями,   то  подновленными,   то

покосившимися от времени,  - но каждый раз Вазгер выбирал ту дорогу, по которой

он мог быстрее всего оказаться в столице.  По иронии судьбы именно на этом пути

попадалось меньше всего деревень,  и потому наемник стал нервничать. Замерзнуть

ему совершенно не светило, и он уже подумывал свернуть с прямой дороги к первой

попавшейся деревне,  однако случиться этому было не суждено. Лес вновь обступил

тракт: с одной стороны густой и темный, с другой - редкий и постепенно сходящий

на  нет,  в  огромное  поле,  однообразие которого  скрашивали  лишь  небольшие

заснеженные рощицы,  разбросанные то  тут,  то там.  Вот именно на этом участке

тракта позади Вазгера и  появился всадник.  Это  не  встревожило бы  наемника -

дорога на  то  и  дорога,  чтобы ездить по ней;  однако то,  с  какой скоростью

мчалась лошадь, не могло его не насторожить. Вазгер остановился и, обернувшись,

принялся  глядеть  назад,   стараясь  понять,   кто   его  нагоняет.   Мысль  о

преследовании давно  перестала беспокоить его  -  слишком  давно  он  уехал  от

города,  и все же неприятное предчувствие не отпускало.  Когда между Вазгером и

скачущим вслед оказалось сотни две с половиной шагов,  наемник смог разглядеть,

что  это  золонианский воин,  во  всяком случае плащ  на  нем  был  цвета войск

Сундарама.  На тракте Вазгеру уже попадались воины Золона,  однако никто из них

никуда не спешил и в обратную от города сторону не следовал.

        Пока  еще  не  зная  отчего,  Вазгер  занервничал:  скорость,  с  какой

золонианин гнал свою лошадь,  производила впечатление того,  будто он не жалеет

животное и  готов  на  крайний случай его  загнать.  Решив  не  искушать судьбу

понапрасну,  наемник быстро подъехал к обочине и, спешившись, прикрутил поводья

лошади  к  первой  попавшейся  ветке,   после  чего  ринулся  в  лес,   глубоко

провалившись в  снег.  Если скачущий по  тракту всадник не  преследует его,  то

проскачет мимо.  А  иначе...  Но об этом Вазгеру не хотелось и  думать,  он уже

верил в то, что ему удалось уйти от погони и путь в Себорну свободен.

        Наемник отошел от  дороги на полсотни шагов,  когда всадник достиг того

места,  где он оставил лошадь.  Спрятавшись за толстым сосновым стволом, Вазгер

пригляделся,   стараясь  рассмотреть,   кто  это  такой.   То,  что  золонианин

остановился, насторожило наемника еще больше.

        Мужчина спешился,  а потом произошло то,  чего наемник не ожидал.  Воин

развернулся в сторону леса и громко крикнул:

        - Вазгер! Я знаю, что это ты и что ты меня слышишь. Я не намерен бегать

за тобой; если ты все еще считаешь себя мужчиной, то выйдешь сам!

        Наемник стиснул зубы. Этот голос он узнал бы даже через много лет. Там,

на дороге, стоял Зариан, теперь уже в этом не было сомнения. Предатель звал его

на дорогу.

        Вазгера не тронула речь Зариана, он даже фыркнул, не сумев сдержаться.

        «Не дамся!» -  сказал себе наемник. Он не имел права выйти, зная, что в

лесу у  Зариана не будет ни малейшего шанса настигнуть его.  Лес был спасением,

шансом добраться до  Себорны живым.  По лесу можно было уйти куда угодно,  если

знать и понимать его.  Лес может уберечь,  а может и погубить, если не видеть в

нем жизни. Вазгер видел.

        - Вазгер, я не слышу тебя! Не разочаровывай меня, ведь я ожидал от тебя

куда большего! Давай выясним все раз и навсегда!

        Наемник стиснул кулаки,  ногти больно впились в  ладони.  Он все еще не

знал,  как  следует поступить.  Вазгер мог  бы  уйти прямо сейчас,  но  ему  не

хотелось  оставлять  лошадь,  и  потому  он  хладнокровно обдумывая,  можно  ли

что-нибудь изменить в  сложившейся ситуации.  Наемник,  бесспорно,  добрался бы

через лес до ближайшей деревни, идя на почтительном расстоянии от дороги, но не

теряя ее из виду,  но кольчуга была словно лед,  а  ноги совершенно закоченели.

Так или иначе, но без лошади Вазгер плохо представлял себе свое будущее.

        - Сволочь! - Наемник в бессильной злости ударил кулаком о дерево.

        - У тебя мало времени,  -  вновь подал голос Зариан.  -  Или ты выйдешь

сам, или я заставлю тебя сделать это!

        «Не выходить!»  -  приказал себе Вазгер.  Он  не должен подвергать себя

опасности.   Спрятанный  на  груди  камень  имел  гораздо  большую  цену,   чем

возможность поквитаться наконец с Зарианом. И все-таки он не выдержал. Выдернул

ногу из сугроба и по своим же следам двинул к дороге.  Наконец Вазгер буквально

вывалился на тракт в полутора десятках шагов от предателя.

        Почти  спрятавшееся в  облаках закатное солнце  все  еще  ярко  озаряло

окрестности,  хотя на  землю уже  начал спускаться сумрак.  Свет слепил Вазгеру

глаза,  и  все же  он  не смог не увидеть перед собой Зариана,  стоящего широко

расставив ноги и опустившего руки вдоль тела. Предатель стоял спокойно, даже не

шелохнувшись, когда наемник выскочил на дорогу.

        - Ты  не  слишком-то торопился,  -  качнул головой Зариан,  извлекая из

ножен меч. На лице застыла издевательская усмешка.

        - Ублюдок...-  прошептал наемник.  Предатель все  приближался и,  когда

между  ними  оказалось всего  шагов  пять,  остановился,  выжидающе разглядывая

Вазгера.  Зариан не делал попыток напасть первым.  Он неторопливо снял плащ,  а

затем развел в сторону руки,  в одной из которых был зажат меч,  показывая, как

все должно решиться. Одно оружие, один поединок... одна смерть - и никак иначе.

        Вазгер наконец пришел в себя. С ненавистью взглянув в глаза Зариану, он

быстро,  но без суеты отстегнул налучье с  луком внутри и отшвырнул его,  после

чего сделал шаг  вперед,  с  шелестом выдирая из  ножен меч.  Первый его  выпад

предатель встретил с  тяжелой полуулыбкой-полугримасой,  но  что породило ее  -

сказать было трудно.

        Несмотря  на   то  что  холод  сковал  мышцы,   клинком  Вазгер  владел

по-прежнему хорошо,  и  даже то,  что он уже давно не участвовал в схватке,  не

мешало ему быть достойным противником в поединке.

        Звон  мечей  разносился далеко окрест,  за  ним  почти не  было  слышно

тяжелого дыхания сражающихся. Вазгер попытался усилить натиск, но не преуспел в

этом, хотя уже несколько раз его клинок задевал кирасу Зариана, оставляя на ней

неглубокие царапины.  Противник не оставался в долгу - Вазгер трижды чувствовал

на  себе  чужие  удары,  однако  кольчуга,  доставшаяся  от  Олмаса,  пока  что

держалась.  Во  время  одного из  выпадов наемнику не  удалось полностью отбить

клинок Зариана,  и тот оцарапал ему руку вдоль плеча,  но не глубоко и не очень

болезненно.  Так что навряд ли  это можно было назвать большой удачей:  рана не

лишила Вазгера ни подвижности, ни проворства, да и меч он держал в другой руке.

        Удар.  Еще удар -  и уход в сторону от клинка, вспоровшего воздух перед

самым лицом.  Выпад -  и звон столкнувшихся мечей.  Пара тусклых, едва заметных

глазу  искр,  сорвавшихся с  клинка...  Итогом  очередной  проведенной Вазгером

яростной  атаки  стал  небольшой  порез,  появившийся у  Зариана  на  бедре,  и

крошечная  царапина  на  лбу,  из  которой  выступило несколько капелек  крови.

Затраченные усилия не стоили того -  это поняли и наемник, и Зариан. Последний,

правда, лишь усмехнулся и перешел в наступление. Это вынудило Вазгера отступить

и на какое-то время уйти в глухую оборону.  Он сосредоточенно и с остервенением

отбивался.

        Излишне увлекшись, Зариан поскользнулся и на какое-то мгновение утратил

равновесие. Меч его предательски дернулся, и Вазгеру хватило этой доли секунды,

чтобы пробить оборону врага и  полоснуть его клинком по кирасе и руке.  Если бы

меч прошелся чуть ниже, наемник рассек бы Зариану сухожилие и тот не удержал бы

оружия. Но Вазгер подозревал, что противник его одинаково хорошо владеет обеими

руками,  - это не замедлило подтвердиться. Зариан, изловчившись, перебросил меч

из  одной руки в  другую,  при этом ухитрившись вновь поразить Вазгера в  то же

плечо.

        Какое-то время они продолжали сражаться молча. Тишину нарушал лишь звон

мечей да хруст снега под ногами. Боковым зрением Вазгер различил вдалеке силуэт

всадника;  трудно сказать,  было ли это на самом деле,  однако тот почти тотчас

пропал, по всей видимости не рискнув проехать мимо сражающихся.

        Меч,  сверкнувший в  опасной  близости  от  головы,  вернул  наемника к

действительности и вновь заставил целиком отдаться поединку.

        - Тебе нужно было убить меня там,  во дворце, - тяжело дыша, неожиданно

вымолвил Зариан.  -  Тогда у тебя был бы шанс,  а теперь я убью тебя. Ты дважды

избегал смерти,  в  третий раз  тебе  не  удастся обмануть меня,  клянусь всеми

богами.

        - Не клянись, когда ничего еще не решено, - ответил Вазгер. - То, что я

не  убил  тебя в  галерее,  должно было послужить предостережением.  Я  сам  не

понимаю,  что остановило меня тогда,  что заставило спрятать меч,  -  возможно,

сами  Покровители решили вмешаться и  предотвратить твою  гибель.  А  может,  я

просто устал... Но ты не воспользовался предоставившимся тебе шансом. Ты болен,

Зариан,  как больны все мы, и я не виню тебя в этом. Да, ты испортил мне жизнь,

и  все  же  именно благодаря тебе  я  сейчас здесь делаю то,  что  поручено мне

Великим Змеем.  Но тебя...  Тебя я уже не хотел убивать,  кара за предательство

сама рано или поздно настигнет тебя.  Подобное не прощается,  и всегда отыщется

тот,  кто захочет отомстить или наказать за  содеянное.  Возможно,  это сделают

боги, а мне все равно. Я просто хотел уйти.

        Зариан  ответил  не  сразу,  вынужденный какое-то  время  защищаться от

выпадов Вазгера.

        - Вот уж не думал, что меня назовет предателем тот, кто вместе с врагом

вошел в город,  который поклялся защищать,  -  парировал он.  -  Ведь ты же был

истинным наемником,  Вазгер, я хорошо знаю это, а такие, как ты, не могут пойти

против нанимателя,  если уже получили деньги. У таких, как ты, есть свой кодекс

чести... Сам я никогда не верил в него, хотя, видят боги, я все еще считаю тебя

лучшим воином из тех, с которыми мне приходилось иметь дело. И мне жаль, что мы

с тобой оказались врагами.

        Звон мечей и короткие хлесткие удары... У Вазгера уже начала ныть рука,

по  спине ручьями стекал пот,  хотя  еще  несколько минут назад он  замерзал от

холода.  Кольчуга, казалось, раскалилась, и наемнику хотелось броситься в снег,

чтобы хоть немного освежиться.  Наверное, Зариан чувствовал себя так же: Вазгер

видел крупные капли пота, блестящие у него на висках и на лбу.

        - Ты верно сказал,  -  вновь заговорил наемник.  - Я когда-то был верен

кодексу,  и единственное,  чего бы мне хотелось,  -  это остаться верным ему до

конца.  Однако  жизнь  порой  распоряжается иначе  и  заставляет делать  выбор,

которого мы сами не желаем.  Да,  я предал Мэсфальд,  и, даже более того, это с

моей помощью золониане получили возможность захватить город.  Но я  уже не виню

себя за это,  ибо то,  для чего я сделал все, что мне пришлось, я сделал во имя

блага Империи!

        - Ты  сощел  с  ума!  -  гаркнул Зариан.  -  Я  знаю,  что  ты  искал в

королевских покоях -  Пламенеющий Шар.  Но  его не  существует,  это всего лишь

легенда, которой драконы пользовались столько веков, чтобы укрепить свою власть

над  Империей.  Как  ты  мог поверить?  Ты  ведь не  так глуп,  чтобы позволить

задурить себе  голову  пустыми  речами.  Как  же  ты  мог  пойти  против  своих

убеждений?  Ты,  который столько лет боролся против вечных, вдруг решил вернуть

прошлые годы?!

        - Точно так же,  как и ты, - жестко ответил Ваз-гер. - Когда-то ты тоже

предал не только тех, кто верил тебе, но и свои идеалы. Не ты ли, поганый борец

за  права вечных,  сдал  два  полка обитателей Изнанки только для  того,  чтобы

вернуться в  Мэсфальд и  утвердиться на новом месте?  И не говори мне,  что так

было лучше для всех,  -  ты даже сам в это не веришь.  Ты прав,  мы с тобой оба

предатели,  но ты хотел одного,  а я другого: ты искал благополучия для себя, я

же забочусь о миллионах!

        - Не  мни себя равным богу!  -  презрительно вымолвил Зариан и,  сделав

резкий выпад, полоснул наемника по запястью. - Никто не может изменить историю,

кроме  самих  богов.  Но  они  не  станут делать этого,  и  знаешь почему?  Они

равнодушны,  Вазгер,  понимаешь ты,  -  равнодушны.  Им нет никакого дела ни до

тебя, ни до меня, ни до кого бы то ни было, кроме себя самих!

        - Я служу не богам,  -  огрызнулся наемник, отводя блеснувший клинок от

лица. - Я служу самому себе и своей вере, чего бы это ни стоило!

        - Ты служишь Кальмириусу,  -  ответил Зариан и еще раз ударил Вазгера в

плечо,  но кольчуга выдержала.  -  Хочу,  чтобы ты знал: лично я ничего не имею

против Великих Змеев и  мне хотелось бы,  чтобы их  время вернулось,  но  я,  в

отличие от тебя,  понимаю,  что не все возможно в  этом мире.  Я  предал тогда,

поскольку видел,  что это было единственным из того, что мне оставалось, а ты -

что совершил ты, впустив золониан в Мэсфальд?!

        Вазгер не ответил и  вновь перешел в наступление.  Клинок мелькал перед

глазами,  почти сливаясь в  сплошную серую пелену.  Очередной удар  достиг-таки

цели,  и Зариан негромко ругнулся,  получив укол в плечо и почти тут же в ногу.

Но во взгляде его вместо гнева появилось молчаливое уважение.

        Некоторое время царило молчание, но его нарушил Зариан:

        - Мне кажется,  я почти понимаю тебя.  Ты сказал,  что не хотел убивать

меня там,  во дворце. Честно говоря, я тоже хотел бы забыть обо всем. Хотел бы,

чтобы мы  с  тобой никогда не встречались.  Слишком давно все произошло,  чтобы

вспоминать сегодня о давних обидах. Но вышло иначе... Я не могу отпустить тебя,

а  ты  не оставишь меня в  покое,  даже если мы оба решим предложить друг другу

мир.  Мы не уживемся с тобой в Империи, зная, что не свели друг с другом счеты.

Так уж вышло,  что мы -  одно целое, хотя ты сам еще и не понял этого. Все наши

встречи не  случайны,  как хотелось бы нам с  тобой думать,  все предопределено

заранее.

        - Мне хватит того,  что совершил я, так что не вешай на меня еще и свои

беды, - поморщился Вазгер. - Ты - не я. Когда-то ты предал тех, кто верил тебе,

кто сражался с тобой бок о бок, я же пошел против людей, которые отвернулись от

меня.

        - Не стоит оправдываться тем, во что сам не веришь.

        Зариан вновь  ударил,  и  наемник едва  успел уклониться,  иначе клинок

предателя рассек бы ему горло.

        - Ты  думаешь,  это  что-то  изменит?  -  сказал Зариан.  -  У  всякого

предательства есть своя цена - я знаю это и без твоего хваленого кодекса чести.

Я знаю, что рано или поздно понесу наказание, - от этого никуда не скрыться, но

не забывай,  что возмездие коснется и тебя!  Ты позабыл об этом, и, видимо, мне

придется напомнить тебе.

        - Я знаю,  Зариан...  Я все знаю, - неожиданно тихо ответил Вазгер, так

что за  звоном мечей его почти не  было слышно,  но  затем голос наемника вновь

окреп:  -  Я  донесу наказание,  уготованное мне судьбой,  но  не  раньше,  чем

отправлю к Райгару тебя.  И я хочу,  чтобы ты знал:  я убью тебя не за то.  что

когда-то  ты  хладнокровно вырезал  всех  защитников форта,  не  оставив им  ни

малейшего  шанса  на  спасение,  -  за  это  предательство  пусть  осудят  тебя

Покровители. Я убью тебя не за то, что ты после всего тобой сотворенного посмел

вернуться в  Мэсфальд и  занял  там  место,  которого не  был  достоин,  -  это

останется только на твоей совести.  И я убью тебя не за то, что из-за тебя меня

изгнали из  родного города,  запретив возвращаться туда под  страхом смерти.  В

том,  что  мне пришлось сдать Мэсфальд,  есть и  твоя вина -  но  это останется

только между нами... Ты умрешь за все твои вины вместе!

        Вазгер успел заметить,  как  глаза Зариана удивленно распахнулись,  как

рука его едва заметно дрогнула...  Наемник не хотел подобной победы,  но уже не

смог остановить рванувшийся вперед меч.  Сталь ударила в  голову,  разворачивая

противника и отсекая правое ухо и щеку.  Обливаясь кровью,  предатель рухнул на

колени.  Клинок выпал из его руки, которая тотчас потянулась к страшной ране на

лице.

        Вазгер  опустил  меч  и  сделал  шаг  вперед,  останавливаясь  рядом  с

Зарианом.  Тот,  подняв  голову,  взглянул на  наемника.  Рана  превратила лицо

начальника стражи  в  жуткую маску,  кровь  широким потоком стекала по  шее  за

воротник,  капала на  дорогу и  тускло блестящую,  исцарапанную кирасу.  Зариан

потянулся вперед,  то ли пытаясь подняться,  то ли желая ухватиться за Вазгера,

но не смог сделать этого и завалился на спину, громко застонав и схватившись за

лицо. Пальцы тотчас стали темными от крови.

        Наемник сделал еще шаг вперед и замер над Зарианом.  Тот уже и не думал

о сопротивлении,  лишь тихонько поскуливал,  дрожащими руками закрывая рану. От

крови,  сочащейся сквозь пальцы,  поднимался едва заметный пар.  Вазгер вытянул

руку с мечом и коснулся клинком обнаженной шеи Зариана.  Предатель, несомненно,

почувствовал это,  но  лишь через несколько долгих секунд смог оторвать руки от

лица и  вновь взглянуть на  победителя.  Странно,  но  Вазгер не заметил в  его

глазах боли - только обиду и сожаление.

        - Мы  с  тобой оба виноваты,  -  глухо произнес Вазгер.  Он  знал,  что

начальник стражи услышал эти слова, но не успел понять их истинного значения.

        А затем наемник нажал на меч...

        Он не чувствовал себя победителем,  хотя и  остался жив в этой схватке.

Вазгер не  мог описать терзающие его чувства словами,  и  все же  на  душе было

скверно.  Подняв плащ,  сброшенный предателем перед схваткой,  Вазгер осторожно

накрыл им мертвое тело,  положив сверху меч.  Он и сам не знал, отчего поступил

так,  ведь  ему  пришлось столько  лет  дожидаться отмщения.  А  теперь  Вазгер

перестал ненавидеть...

        Напуганные схваткой лошади разбежались,  не помогло даже то, что Вазгер

намотал поводья своей на  ветку.  Где-то вдалеке послышалось глухое ржание,  но

наемник понимал,  что животных ему не дозваться и  не поймать.  Оставалось лишь

одно - идти пешком. Вазгер плохо представлял себе свой дальнейший путь. Сумерки

все сгущались, становилось еще холоднее, и наемник опять начал мерзнуть.

        Но все же он двинул вперед.  Он не имел права останавливаться - висящий

на груди камень подталкивал его,  заставлял преодолевать боль и апатию.  Камень

гнал Вазгера дальше, туда, где его ждал Великий Змей Кальмириус, однако наемник

уже не  думал ни  о  Себорне,  ни о  главе Собора драконов.  Все его мысли были

заняты тем коротким разговором -  последним разговором, который произошел между

ним  и  Зарианом.  Самое страшное было  в  том,  что  наемник прекрасно понимал

правоту слов начальника стражи.  Зариан заплатил за все сполна,  теперь настала

его очередь...

        Вазгер тоскливо обшарил взглядом окрестности,  заметив наконец вдалеке,

на  другом краю открытого пространства,  что-то  похожее на деревню.  Во всяком

случае  то,  что  там  находилось  несколько  домиков,  было  видно  совершенно

отчетливо.  Дороги,  ведущей в ту сторону, Вазгер не увидел и потому решил идти

напрямик,  прямо по  снегу.  Свернув с  тракта,  наемник сошел на  обочину.  Он

отчаянно надеялся,  что рано или поздно дойдет до Себорны и донесет Кальмириусу

осколок Шара,  уже  принесший людям  столько горя.  Вазгер хотел лишь  одного -

чтобы все поскорее закончилось.

        Как это ни  странно,  но  на какое-то время Охотники потеряли камень из

виду.  Нет, разумеется, они продолжали ощущать его присутствие, но он словно бы

отдалился,  его  зов  утратил прежнюю четкость.  Однако Райгаровы твари даже не

беспокоились -  осколок Шара был пока еще близко,  на территории Мэсфальда.  По

всему выходило, что посланник Великих Змеев все-таки добрался до камня и теперь

пытается выбраться из города. Разумеется, наверняка ничего сказать было нельзя,

однако Охотникам хотелось думать, что дело обстоит именно так.

        Начавшийся в городе пожар тревожил,  но Берхартер надеялся,  что это не

помешает  посланцу  драконов  выбраться  из  Мэсфальда.   В   противном  случае

Райгаровым тварям пришлось бы самим отправляться в город, а в нынешней ситуации

это  было  весьма неблагоразумно.  Однако,  пока  осколок все  еще  находился в

Мэсфальде.  Девятый Охотник мог не думать о нем.  Да и что греха таить,  другие

мысли сами лезли в голову:

        Берхартер никак не мог забыть про гибель Энероса.  Разве могло создание

Незабвенного умереть так же,  как обычный смертный,  разве мог Райгар допустить

подобное?

        «А чего ты хотел?  -  шепнул сидящий в его душе монах Лумиан. - Неужели

ты думал,  что вы чем-то отличаетесь от людей?  Возможно, у вас больше сил и вы

можете то,  чего не  могут другие,  но  вы  же остались смертными,  несмотря на

перерождение!»

        Берхартеру не хотелось верить в  это,  но он не мог не признать правоту

монаха.

        Погрузившись в  раздумья.  Девятый Охотник не сразу заметил,  как Дэфин

насторожился.

        - Пора,  - коротко произнес он, толкнув Берхартера в плечо и запрыгивая

в седло.  Встрепенувшись, Охотник не сразу понял, чего от него хочет Дэфин, но,

прислушавшись к  своим чувствам,  наконец сообразил,  что  зов  Шара вновь стал

четким и к тому же шел теперь из-за пределов города.

        - Этот драконий слуга оказался удачливей,  чем  я  думал,  -  между тем

хмыкнул Дэфин,  на  этот  раз  не  бросаясь вперед очертя голову,  а  терпеливо

ожидая, пока Берхартер не заберется в седло.

        - Еще  неизвестно,  кому  повезло  больше,  -  ответил Девятый Охотник,

посылая лошадь вперед.  -  По крайней мере, нам не придется самим лезть в город

за камнем.

        Дэфин буркнул что-то, но Берхартер не расслышал его.

        Посланец драконов появился совершенно не  в  том  месте,  где его можно

было  ожидать,  и  потому он  успел преодолеть изрядное расстояние,  прежде чем

Райгаровы твари смогли понять,  куда он  направляется.  Судя по всему,  он даже

раздобыл лошадь, поскольку стал удаляться довольно быстро, заставив и Охотников

пришпорить коней. Впрочем, особо спешить твари не стали, прекрасно понимая, что

преследуемый от  них  никуда не  уйдет.  Слуга  Великих Змеев  спешил прочь  от

Мэсфальда, и, похоже, в сторону столицы Империи.

        Черные Охотники порешили нагнать его  на  дороге,  где  будет  поменьше

свидетелей,  хотя ни  Берхартер,  ни тем более Дэфин не побоялись бы напасть на

посланца драконов и в людном месте.

        Однако когда твари уже почти подъехали к тракту, ведущему к Себорне, то

неожиданно  поняли,  что  они  отнюдь  не  единственные,  кто  заинтересован  в

преследовании.   Прямо   перед   ними   проскакал   одинокий   всадник,   также

направлявшийся прочь от города.  В этом не было бы ничего примечательного, если

бы  все его чувства не  рвались наружу,  словно из  дырявой бочки.  Нет,  он не

просто спешил - он гнался именно за тем человеком, который нужен был Охотникам,

только до камня ему не было никакого дела.  Тварей всадник даже не заметил, так

он был поглощен погоней.

        Берхартер и Дэфин переглянулись,  чуть придержав лошадей.  В намерениях

своего  сотоварища Девятый Охотник ничуть  не  сомневался -  тому  не  было  до

преследователя никакого дела,  однако сам Берхартер был несколько иного мнения,

потому и предложил немного подождать.

        - Ты что,  совсем рехнулся?  - Дэфин вновь обозлился. - Да я сейчас сам

убью этого ублюдка, и уже ничто не помешает нам добраться до осколка Шара.

        - Это  неразумно,  -  качнул  головой Берхартер.  -  Пусть  лучше  этот

смертный догонит слугу Змеев:  ему не нужен наш камень,  он хочет разделаться с

его нынешним обладателем... Так вот, если он убьет посланника драконов этого не

придется делать нам.  Навряд ли преследователь заберет осколок, а потому камень

достанется нам.

        - Более бредовой идеи я еще не слыхал, - поморщился Дэфин, презрительно

взглянув на Берхартера. - А впрочем, мне все равно.

        Преследователь уже успел оторваться на добрую четверть мили,  а  потому

Охотники пришпорили лошадей и  двинулись дальше,  отправившись на  зов  осколка

Пламенеющего Шара и  в то же время стараясь не слишком приближаться к всаднику,

гонящемуся за драконьим слугой.

        В  этом  молчаливом и  немного  странном  преследовали прошло  какое-то

время,  прежде чем Берхартер понял,  что Дэфина действительно стало мало-помалу

занимать происходящее.  В  его взгляде появился неподдельный,  хотя и не совсем

здоровый азарт, но он пока еще продолжал держать себя в руках и не предпринимал

активных действий.

        Погоня длилась довольно долго,  и  все же настал наконец момент,  когда

Охотники почувствовали, что всадник очень скоро нагонит драконьего слугу. Так и

произошло:  Райгаровы твари проскакали еще целую милю,  а потом обладатель Шара

остановился. Охотникам не требовалось видеть его, чтобы почувствовать это. Там,

где преследователь настиг посланца Великих Змеев, дорога пряталась за небольшим

пригорком,  и  потому происходящее можно было  разглядеть,  лишь  поднявшись на

него.  Охотники сделали это осторожно,  чтобы не попасться на глаза находящимся

внизу, и замерли, принявшись наблюдать.

        Твари видели все от  начала и  до конца,  не заметив лишь одного -  как

слуга Змеев спрятался в лесу.  Ни Берхартер,  ни Дэфин не сделали ничего, чтобы

предотвратить разыгравшуюся трагедию,  хотя душа Лумиана отчаянно протестовала.

Лумиан не понимал,  как Охотники могут оставаться столь равнодушными, но не мог

ничего противопоставить их трезвому расчету,  кроме собственных чувств.  Но для

Берхартера, увы, это был лишь пустой звук.

        Поединок продлился не  так уж долго,  хотя Охотники не могли не оценить

его красоты,  вот только завершился он  совсем не  так,  как хотелось бы тварям

Незабвенного.  Произошло  нечто  неожиданное -  до  Охотников  долетел  сильный

всплеск эмоций, который они не могли не заметить. Именно в этот момент драконий

слуга и  нанес свой удар,  разом предопределив собственную судьбу:  он  избежал

одной  смерти,   однако  вторая  уже  шла  за   ним  по  пятам.   Решительно  и

неотвратимо...

        Едва  только противник посланца Великих Змеев  упал,  как  Дэфин громко

выругался и  вознамерился ринуться вниз,  чтобы наконец-то забрать у  смертного

принадлежащий Райгару камень,  но Берхартер удержал его и  на этот раз.  Только

теперь Девятый Охотник ничего не объяснял, ничего не просил и не уговаривал; он

произнес всего одно слово:

        - Подожди.

        Было что-то в голосе Берхартера такое,  чему Дэфин не смог возразить и,

придержав уже  готового ринуться вперед коня,  вновь замер посреди дороги.  Оба

они молча стояли и смотрели,  как слуга Змеев подошел к телу преследователя. Он

не задержался надолго,  просто посидел какое-то время рядом,  а  затем медленно

направился по дороге, даже ни разу не обернувшись. Шел посланник Змеев тяжело и

словно бы бесцельно,  однако упрямство,  с которым он это делал, ощущалось, как

говорится,  за версту.  Когда драконий слуга отошел от места схватки на две-три

сотни шагов.  Охотники, наконец, тронулись с места и неторопливо поехали вслед.

Спешить им  было некуда:  сейчас,  когда похитивший камень смертный остался без

лошади, он не уйдет далеко.

        Теперь главенствующую роль  взял  на  себя именно Дэфин.  Он  стремился

побыстрее  добраться до  осколка  Пламенеющего Шара,  не  обращая  внимания  на

препятствия.  Наверное,  если бы Берхартер сейчас упал, Дэфин даже не обернулся

бы, чтобы помочь.

        Охотники съехали с  дороги там же,  где покинул ее и  посланник Великих

Змеев.  Они все еще видели его, хотя тот успел уйти уже далеко. Трудно сказать,

знал ли слуга драконов,  что за ним гонятся, однако шел он все так же медленно.

Его  одинокая фигура  темнела на  фоне  покрытого снегом  поля,  но  там,  куда

посланец Змеев  сейчас направлялся,  начали попадаться тесно  стоящие небольшие

группки деревьев и  густых,  хотя и  безлистных кустов.  Чуть в стороне от этих

мест  располагалось небольшое  поселение,  и  обладатель камня  стремился туда,

обходя деревья.  До домов было еще очень далеко,  и  тем не менее твари погнали

лошадей еще быстрее,  намереваясь раз и  навсегда покончить с  этими и без того

уже слишком затянувшимися поисками.

        Наконец   настал   момент,   когда   драконий   слуга   заметил   своих

преследователей.   Наверное,   он  не  сразу  смог  поверить  этому,  поскольку

остановился и начал смотреть на скачущих к нему Охотников,  будто увидев что-то

невероятное,  то,  чего просто не может быть.  А  потом развернулся и  побежал.

Посланник Великих Змеев не  мог знать,  кем были его преследователи,  но это не

помешало ему  здраво оценить ситуацию.  И  хоть времени на  размышления у  него

почти не осталось,  он все же принял единственно верное решение -  побежал не в

сторону далекой еще деревни,  а  к ближайшей рощице.  Разумеется,  укрыться там

тоже было нельзя, однако лошади не прошли бы среди деревьев, а значит, посланец

Змеев  мог  попытаться,  перебираясь от  одной  рощицы к  другой,  добраться до

лесного  массива,   тем  более  что  скопления  деревьев  и  кустарника  начали

встречаться все  чаще.  Но  Охотники не  намеревались отпускать свою жертву так

просто.

        Видя,  что слуга драконов пытается уйти,  Дэфин до боли в ногах стиснул

лошадиные бока и, впившись колючим взглядом в спину убегающего, жестко приказал

ему:  «Остановись!»  И...  ничего  не  произошло.  Тварь  отказывалась верить в

случившееся:  никто не мог противиться воле Райгаровых созданий.  Никто,  кроме

самих богов,  но мысли о Созидателях Мира казались сейчас кощунственными.  Боги

не могли вмешаться в  дела Охотников еще раз -  случай с  Имиронгом был из ряда

вон выходящим,  и Райгар должен был позаботиться, чтобы ничего подобного больше

не повторилось.

        Слуга Змеев меж тем споткнулся и  упал,  но довольно быстро поднялся и,

бросив через плечо взгляд на преследователей,  вновь побежал к деревьям. Дэфину

показалось,  что  двигаться  ему  стало  тяжело:  в  снегу  оставались какие-то

странные темные  следы,  однако Охотник был  слишком разгорячен погоней,  чтобы

обратить на это обстоятельство достаточно внимания. А следовало бы...

        Берхартер чуть  поотстал от  Дэфина и  потому не  сразу разглядел,  что

происходит,  хотя от  него не укрылось,  что местность пошла под уклон,  что из

снега тут и  там торчат пожухлые пучки травы,  а земля под копытами начала едва

слышно похрустывать.

        Дэфина же сейчас занимал только беглец.

        «Умри!»  -  почти рявкнул он,  вложив в  этот  приказ все  свои  силы и

накопившийся гнев.  Подобная  концентрация воли  могла  разорвать  человека  на

куски,  но слуга драконов даже не шелохнулся,  продолжая как ни в чем не бывало

бежать вперед.  Это походило на какой-то невероятный бред,  происходящее просто

не укладывалось у Дэфина в голове:  человек - простой смертный! - не реагировал

на приказ Райгарова создания!

        Берхартер чувствовал все столь же  остро,  как и  Дэфин,  он  не мог не

видеть,  что  происходит на  его  глазах.  Мысленный  крик  сотоварища полоснул

Девятого Охотника по  нервам,  заставив застонать от  боли,  -  хотя приказ был

нацелен лишь на  обладателя камня,  Берхартер ощутил на  себе его отголоски.  И

сквозь обрушившуюся на сознание боль он понял, что же случилось.

        - Шар...   -  напрягшись,  крикнул  Девятый  Охотник  Дэфину  в  спину,

стараясь,  чтобы голос его был услышан почти взбеленившейся от злости тварью. -

Камень защищает этого смертного,  наших сил не хватит,  чтобы совладать с Даром

Богов!

        Как ни  был разгневан Дэфин,  однако смысл сказанного Берхартером дошел

до него. Вот только повлияли слова Девятого Охотника отнюдь не отрезвляюще, они

еще больше разгневали Дэфина.  Издав полный ненависти рык,  он  резко остановил

коня,  отчего тот громко и нервно заржал, взвившись на дыбы и едва не вышвырнув

своего седока из седла.

        А потом руки твари потянулись к луку.

        Впервые за долгое время Вазгеру стало по-настоящему страшно. Только ему

начало казаться, что препятствия и беды позади, как вдруг все изменилось. Он не

слышал преследователей, но что-то заставило наемника оглянуться.

        Всадники быстро приближались,  и скакали они по его следам, а это могло

означать лишь  одно -  слишком рано он  успокоился,  зря  понадеялся,  что  все

наконец завершилось. Вазгер не представлял, кто бы это мог быть; преследователи

не были воинами,  они не принадлежали ни к воинам Мэсфальда, ни к золонианам, и

тем не  менее у  наемника не было никаких сомнений:  гнались всадники именно за

ним.  Они  не  станут  даже  говорить с  ним,  а  просто нагонят и  убьют,  как

затравленного зверя.  А еще наемник чувствовал, что этим людям нужен не столько

он сам, сколько осколок Пламенеющего Шара.

        Решение пришло почти мгновенно.  Даже толком не эная,  с  кем свела его

судьба,  наемник твердо решил, что не отдаст камень. Слишком долго он сам шел к

нему, слишком много исковеркал жизней ради этого треклятого булыжника. Нет, что

бы   ни  случилось,   теперь  он  не  отдаст  осколок,   кем  бы  ни  были  эти

преследователи.

        Вазгер развернулся и  побежал.  Всадники могли  играючи догнать его  на

открытом пространстве,  а  потому наемник ринулся не к  деревне,  а  в  сторону

ближайших деревьев,  надеясь под их  прикрытием добраться до леса.  В  какой-то

степени это было равносильно самоубийству - Вазгер и без того уже едва шел: все

мышцы сковал холод;  и тем не менее наемник понимал,  что скрыться в лесу - его

единственный  и  весьма  призрачный  шанс  на  спасение.  Шанс,  который  нужно

использовать во что бы то ни стало.

        Бежать было  тяжело,  и  даже  не  потому,  что  ноги  плохо слушались:

очевидно,  местность здесь была болотистой и плохо замерзала даже зимой,  из-за

этого  ноги  очень  скоро начали проваливаться.  Сначала совсем немного,  почти

незаметно,  затем по  щиколотку.  Вскоре появилась и  вода.  Вазгер уже  дважды

падал,  причем,  когда он  завалился во второй раз,  выставленная вперед рука с

легкостью пробила тонкую снежно-ледяную корку и  до  самого локтя погрузилась в

холодную жижу.  Наемник ругнулся -  до  рощицы было еще  далековато.  Не  успел

Вазгер подняться и  сделать шаг,  как его нога резко ушла вниз и провалилась по

колено с громким хрустом и чавканьем.  Наемник готов был взвыть от досады:  как

же он сразу не заметил,  куда ведет его этот путь?  Ведь заболоченную местность

можно отличить довольно легко.  Видимо,  Вазгер на  самом деле  устал,  слишком

много сил пришлось потратить ради того, чтобы заполучить наконец камень...

        Осколок Шара  на  груди,  казалось,  раскалился и  теперь  обжигал даже

сквозь ткань рубахи.  Но,  Вазгер старался не  обращать на  это внимания,  хотя

грудь жгло будто раскаленным железом.  Преследователи все приближались,  и  это

заставило  наемника  припустить  еще  быстрее,  но  не  успел  он  пробежать  и

нескольких шагов,  как  нога вновь провалилась под  лед,  а  следом!  за  ней и

вторая.  Вазгеру стоило огромных усилий вытащить их из холодной чавкающей жижи,

но это не помогло ему:  сделав еще шаг,  наемник вновь провалился в болото,  но

теперь уже  ноги  оказались в  грязи до  самые бедра.  Он  попытался выбраться,

однако с  ужасом почувствовал,  как  проваливается все  глубже -  медленно,  но

неотвратимо.  Ноги  не  находили под  собой опоры,  Вазгера затягивало вниз,  и

никакие усилия не помогали ему вылезти из ловушки.

        Осколок Шара все еще полыхал, хотя и не столь жарко.

        - Будь же ты проклят, Кальмириус!.. - в отчаянии пробормотал наемник. -

Будь  проклята вся  ваша  поганая власть  над  Империей!  Поступайте теперь как

знаете, а мне....

        Больше Вазгер ничего не успел произнести.  Он еще почувствовал короткий

и  сильный удар в  затылок,  а затем навалилась темнота.  И не было боли -  она

просто не успела прийти. ,   Наверное, это можно было назвать милосердием.

        Слишком поздно Берхартер увидел,  что собирается делать Дэфин,  и  крик

рванулся из  его  горла уже  после того,  как тетива,  щелкнув,  послала вперед

длинную стрелу.  Девятый Охотник не мог изменить непоправимого,  а  потому лишь

смотрел,  как стрела вонзается слуге драконов в  затылок,  как пробивает голову

насквозь и  все той же едва уловимой глазом молнией уносится дальше,  в сторону

рощи.  Берхартер видел,  как  удар  бросил посланца Змеев  вперед,  на  хрупкую

ледяную поверхность болота,  как тело проломило тонкую корку и начало неумолимо

погружаться в темную жижу, показавшуюся в разломе и выплеснувшуюся на лед.

        - Не-е-ет!!!  -  не  своим голосом завопил Девятый Охотник,  с  болью и

ужасом  глядя  на  тонущего в  болоте смертного и  на  опускающего лук  Дэфина,

который, казалось, только сейчас понял, что натворил. Слишком поздно.

        Берхартер не знал,  откуда у него взялись силы,  но только рука, уже не

дрожа,  выхватила из ножен меч. Неизвестно, что двигало Охотником, но навряд ли

разум  -  Берхартер не  контролировал себя.  Дэфин  в  последний момент  что-то

почувствовал,  однако сделать ничего уже  не  успел.  Остро  отточенный клинок,

коротко и  резко свистнув,  обрушился сзади на  шею Райгаровой твари,  разрубая

позвоночник в выбрасывая Дэфина из седла.

        Берхартер почувствовал короткий и  сильный  всплеск чужого  недоумения,

ненависти и боли,  а потом...  Потом все внезапно исчезло, и Охотник понял, что

остался совершенно один.

        Тело слуги Великих Змеев уже скрылось в болоте,  и Берхартер знал,  что

вместе с  ним  навсегда исчез и  осколок Пламенеющего Шара,  ради которого было

пройдено столько  нелегких испытаний.  Охотник все  еще  чувствовал присутствие

камня:  казалось,  протяни руку -  и вот он,  однако теперь осколок был надежно

скрыт и от смертных,  и от вечных,  навсегда исчезнув в глубинах болота. Исчез,

унеся с собой надежду выполнить приказ Незабвенного, но сейчас Берхартер уже не

думал об этом.  Райгар остался где-то в прошедшей жизни,  он был реален, но все

же  очень далек.  Райгар был  Хозяином и  создателем,  однако даже  он  не  мог

предусмотреть всего.

        Берхартер взглянул на Дэфина. Тот лежал в снегу, широко раскинув руки и

пустым взором глядя в  небо.  Один  глаз его  был  широко раскрыт,  другой чуть

сощурен,  из-за  чего лицо Охотника приняло слегка ироничное выражение,  словно

Дэфин  даже  после  смерти  продолжал с  издевкой относиться к  Берхартеру.  Во

взгляде мертвых глаз не было ожидаемого укора - только ирония. И пустота.

        Девятый Охотник постоял какое-то время возле тела.  Он знал, что должен

что-то сказать,  он слишком хорошо помнил слова Дэфина,  произнесенные им после

смерти Энероса, но все-таки не мог заставить себя нарушить тишину, воцарившуюся

здесь.

        Смежив веки,  Берхартер медленно покачал головой в  вновь  посмотрел на

тело Дэфина.

        - Упокойся с  миром,  -  неожиданно для самого себя прошептал Охотник и

отвернулся. - Прими, Незабвенный, создание твое...

        И  все,  больше ни  слова.  Над  болотом вновь распластала свои  крылья

тишина, лишь шорох ветра да шелест снега под ногами нарушали ее.

        ...Он взобрался в седло и в задумчивости пришпорил лошадь.  Впереди был

очень долгий путь - путь домой, если только дом все еще был у него. Он не знал,

что стало с Обителью,  но должен был во что бы то ни стало вернуться в Северные

горы,  он чувствовал себя обязанным сообщить о случившемся. Райгару? Братьям по

вере? Кто знает?

        Лошадь медленно брела по снегу; в седле, понурив голову, сидел человек,

не замечавший холодного ветра, хотя когда-то так сильно не любивший его.

        Будь что будет,  монах Лумиан возвращался домой -  туда,  где собирался

остаться до самой смерти.  Туда, где его никто не ждал. Туда, откуда он никогда

не хотел уходить.

       

       

        Интермеццо СЛОВО БОГОВ

       

        Это  был  огромный  хрустальный зал.  Струящийся со  всех  сторон  свет

преломлялся  в  гранях  его  стен  и  куполообразного  потолка,   заставляя  их

переливаться всеми цветами радуги и отбрасывать мириады крошечных бликов.

        Они  стояли  и   молчаливо  смотрели  вниз  сквозь  прозрачный  пол  на

раскинувшуюся под ними панораму. Зрелище поражало воображение, однако для богов

происходящее в  нижних мирах было не более чем обыденностью,  хотя и  несколько

более разнообразной, чем обычно.

        Первым  заговорил Везэльд,  хотя  старик  обычно молчал,  лишь  изредка

высказывая свое мнение.

        - Неужели это было так необходимо?  -  задумчиво произнес Весенний бог,

поглаживая перекинутую через плечо косу.

        - А  ты  разве не  понял,  что  наш  Незабвенный все решает без нас?  -

сердито  перебил Везэльда Амфарон,  с  плохо  скрываемой неприязнью взглянув на

Райгара.  Тот  стоял чуть  в  стороне,  запахнувшись в  свой неизменный плащ из

вороньих перьев, и неотрывно смотрел вниз, на город. Две трети всей его площади

выгорело почти дотла, остались лишь черные закопченные стены домов, глядящие на

мир мертвыми глазницами окон.

        Райгар оставил колкий выпад Амфарона без внимания и глянул на Везэльда.

Помолчав какое-то время, Незабвенный сделал шаг вперед и остановился.

        - Нет,  я  не  жалею о  том,  что  сделал,  этот город должен был  быть

разрушен,  и не по моему желанию. То, что частица нашего Дара находилась именно

там,  само  по  себе  предопределило судьбу Мэсфальда:  Пламенеющий Шар  -  это

слишком мощный для нижнего мира сгусток энергии,  а потому наш долг сделать все

для  того,  чтобы оградить созданных нами тварей от  угрозы,  о  которой они не

подозревают.  Даже Великие Змеи до  конца не  понимают,  что на  самом деле они

получили от нас в подарок,  а ведь Пламенеющий Шар - это гораздо больше, нежели

ключ к источнику нашей силы.  Осколки нашего Дара слишком долго были мертвы,  и

это не  могло не  отразиться на  их  сущности:  до  сих пор этот Шар не  принес

ничего, кроме зла...

        - Не без нашей помощи,  - все так же задумчиво вставил слово Везэльд. -

Не без нашей помощи, Райгар.

        - Ты  прав,  -  неожиданно легко  согласился хозяин  Небесного Дворца и

Огненного Царства. - Здесь есть и наша вина, но теперь уже поздно что-то менять

- мы можем лишь исправить сделанные когда-то ошибки.

        - Город отстроят, - покачал головой молчавший доселе Имиронг, подходя к

Райгару и кладя ему руку на плечо.

        - Нет,  -  твердо ответил Незабвенный.  -  Я не допущу этого.  Мэсфальд

умрет окончательно.  Не сейчас -  через сотню лет, через два или три века, но о

нем позабудут.  Один или с вашей помощью,  но я сровняю город с землей и задушу

его лесами. О нем не вспомнит никто. Эта война велась именно из-за нашего Дара,

хотя никто и  не  ведал об этом,  и  все следы должны быть уничтожены навсегда.

Память живущих в  нижних мирах недолговечна,  и  скоро никто уже не  вспомнит о

том,  что  произошло.  А  это  самое  главное,  именно к  этому мы  все  должны

стремиться. Эти забавы - только для нас.

        - Возможно,  ты прав,  -  кивнул Каниос, отделяя от своей туманной тоги

небольшое облачко и подбрасывая его вверх.  Оно медленно поднялось над головами

богов и  начало расплываться,  формируясь в  призрачную маску.  Сначала на  ней

возникло лицо Райгара,  потом оно  плавно перетекло в  лик Ньёрмона,  Брэннеты,

Имиронга...  Когда  все  восемь богов  увидели свои  собственные лица,  облачко

расширилось еще больше и приняло фбрму шара,  начавшего быстро вращаться вокруг

своей оси,  источая бледно-зеленый свет. Каждый из присутствующих узнал некогда

сотворенный ими  сгусток энергии,  но  никто не  проронил ни  слова,  продолжая

молчаливо наблюдать за  происходящим.  Вскоре шар  прекратил вращение и  замер,

часть его медленно отошла в  сторону и  без следа растаяла в воздухе.  Облачная

фигура приняла странную форму,  стала ущербной, а на месте отсутствующего куска

появилось блеклое пятно.

        - Все  так,  -  кивнул  Райгар  и  мановением руки  заставил шар  вновь

обратиться  в   туманное   облачко,   которое   спустилось  вниз,   прямиком  в

подставленные ладони Каниоса. - Мне жаль, что так получилось. Мы все переиграли

друг друга,  этот осколок не должен был быть утерян, но, если уж это произошло,

не стоит что-либо менять, пусть все останется так, как есть.

        - Жаль,  что мы не смогли показать этой дряни, кто из нас чего стоит на

самом деле,  -  зло вымолвил Амфарон, стрельнув в Райгара ненавидящим взглядом,

однако  стоящая  рядом  Брэннета  взяла  создателя  магии  под  руку  и  что-то

настойчиво зашептала ему на ухо, время от времени кивая в сторону Незабвенного.

Однако Райгар предпочел не идти на обострение конфликта,  а  лишь с  сожалением

покачал головой, не сводя глаз с Брэннеты и Амфарона.

        Брэннета снова  взглянула на  Незабвенного,  после  чего  отвернулась и

почти тотчас исчезла вместе с  Амфароном,  однако тот в  самый последний момент

все же не удержался и выкрикнул:

        - Ты  не  достоин быть среди нас!  Разве можешь ты все еще считать себя

богом?

        Брови  Райгара  сошлись  над  переносицей,  глаза  превратились в  пару

пылающих щелок,  и все же он сумел удержать себя в руках.  Да,  Амфарон пытался

сорвать на нем злость, но пусть так и будет - слова облегчают боль.

        Оставшиеся в  зале  молча  смотрели на  Незабвенного,  предоставляя ему

самому возможность продолжить разговор.  Какое-то время Райгар переводил взгляд

с одного лица на другое,  пытаясь понять,  как относятся к нему присутствующие.

Причины ссоры уже были известны всем,  но пока что в  открытую его не поддержал

никто.  Впрочем, как и не выступил против. Райгару отчего-то казалось, что боги

не примут ничью сторону, предоставив решение этого вопроса времени. Незабвенный

не винил их,  и все же ему было тяжело.  Боги,  начиная с Имиронга и заканчивая

Орнеллой, должны были понять, что за все содеянное ими рано или поздно придется

отвечать.  Что  мир этот гораздо более хрупок,  чем может показаться на  первый

взгляд, и не потерпит ошибок...

        - Не  бери  в  голову,  -  нарушил молчание Имиронг.  -  Ведь  все  уже

кончилось, пусть даже и не так, как того хотелось всем нам.

        Райгар  кивнул,  лицо  его  разгладилось,  приняв  спокойное выражение.

Повернув голову, он внимательно посмотрел Летнему богу в глаза, полные пляшущих

искр, и едва заметно улыбнулся:

        - Ты  прав,  Имиронг...  Наверное,  даже  лучше,  что  этот  осколок не

достался ни драконам,  ни мне. Я не хотел оставлять его в нижних мирах, но пока

он  укрыт куда надежнее,  чем  если бы  его  хранили все  созданные нами твари.

Возможно,  когда-нибудь настанет день,  когда  мне  придется вновь вспомнить об

этой частице нашего Дара,  но это произойдет не скоро.  Очень не скоро.  В  том

мире успеет измениться многое,  и  пройдет не одна сотня,  а  может,  и  тысяча

лет... Но что значит время?

        - Так  ты  все еще не  оставил надежду собрать весь наш Дар воедино?  -

поинтересовался Ньёрмон, с любопытством взглянув на Райгара.

        - Собрать воедино?  -  пожал плечами бог, приняв на поднятые вверх руки

материализовавшийся над ним шлем и водрузив его на голову.  -  Все это занятно,

Ньёрмон, но, сказать по правде, теперь меня это мало интересует. Я хочу создать

свой собственный мир.  Мир,  где  будет всего лишь один Хозяин и  где  я  смогу

делать то,  что  считаю нужным.  Рано или  поздно нам  придется разойтись...  Я

понимаю,  что пока у меня недостаточно сил для осуществления задуманного,  но я

не собираюсь убивать из-за этого свою мечту.  И пока я здесь, я буду следить за

всеми вами,  буду хранить вас от ваших же ошибок.  А  что касается Пламенеющего

Шара...  Пока еще он  не воссоединен и  рано говорить о  будущем,  но мне бы не

хотелось,  чтобы  созданный нами  Дар  стал  проклятием и  погубил нижние миры.

Твари,  населяющие их,  тоже имеют право на жизнь, но мы должны приглядывать за

ними.   Приглядывать  хотя  бы   до   тех  пор,   пока  они  не  научатся  жить

самостоятельно.

        С этими словами Райгар едва заметно склонил голову. Плащ его словно сам

собой распахнулся,  будто бы разом превратившись в огромные черные,  отливающие

синевой крылья, вознесшие бога вверх. Он поднимался медленно и словно нехотя, и

каждый  из  присутствующих чувствовал на  себе  его  тяжелый и  все  понимающий

взгляд.

        Свод хрустального купола заколебался и расступился,  явив взору скрытое

за  ним  черное звездное небо,  сияющее едва  ли  не  ярче  стен зала.  Райгар,

запрокинув голову и раскинув руки,  засмеялся.  В льющемся со всех сторон свете

его  серебряная  кольчуга  заблестела,  заставив  богов  невольно  сощуриться и

отвести глаза, а когда они вновь глянули вверх - Незабвенный исчез. Хрустальный

свод вновь был цел,  и ничто уже не напоминало о том,  что Райгар покинул своих

собратьев.

        - Неужели он прав?  - пробормотал Имиронг, посмотрев на Каниоса. Однако

бог Неба не  услышал этих слов.  Он  молчаливо стоял и  не отрываясь смотрел на

туманное облачко,  все еще лежащее на его ладонях.  Оно едва ощутимо покалывало

пальцы и  слабо  светилось все  тем  же  зеленоватым светом,  что  и  созданный

когда-то Дар.

        А  среди  переплетений расплывающихся туманных  нитей  Каниос  провидел

будущее... Во всяком случае ему очень хотелось на это надеяться, ибо даже богам

не дано знать всего.

       

       

        Эпилог

       

        Какое-то  время сияющий хрустальный купол был  все  еще виден,  но  его

вскоре полностью затянул голубоватый туман,  и  уже ничто не  напоминало о  той

величественной и  прекрасной картине,  которую  лицезрели десятки  людей.  Лишь

темно-синие  с  фиолетовым отливом  сполохи  изредка пробегали по  нижнему краю

клубящегося над  головами едва заметно светящегося марева.  Потом облако начало

тускнеть и  истаивать,  становясь сначала сероватым,  а там и вовсе прозрачным.

Посетителям  таверны  на   какой-то  краткий  миг  вновь  пригрезился  огромный

двуручный меч,  вращающийся на месте призрачного волшебного облака, однако и он

исчез,  обернувшись черным  посохом Сказителя,  который медленно спустился вниз

прямо  в  подставленную стариком ладонь.  Сухонькая рука  крепко  стиснула едва

заметно  светящееся дерево,  заставляя его  окончательно угаснуть.  Драконыш на

плече Сказителя встрепенулся и,  расправив крылья,  Поднялся в воздух,  сверкая

радужными глазами и  зеленовато-красной чешуей.  Описав над залом широкий круг,

он вернулся к старику и опустился на перекладину посоха, обвившись вокруг нее и

прильнув к  дереву всем  телом.  Сказитель нежно погладил змея между крыльями и

обвел взглядом притихших людей, однако ни один человек не смотрел на него. Даже

Райфе и  тот,  казалось,  напрочь позабыл о  присутствии старика,  хотя и сидел

совсем рядом.  Все  взгляды были  устремлены вверх  -  туда,  где  еще  недавно

разворачивались  грандиозные  картины,   навеянные   Сказителем.   Каждому   из

собравшихся в  таверне казалось,  что ов  все еще видит лица давно почивающих в

могилах людей, кружащиеся над головой в безумном водовороте событий, и никто не

желал,  не мог заставить себя поверить в то,  что все это лишь морок,  стариком

наведенный.

        Свечи  давно прогорели -  некому было  их  заменить,  да  теперь уже  и

незачем. В окна бил свет только что взошедшего солнца, расцвечивая все предметы

желтизной.  Видимый в  одном из  окон королевский замок величественной громадой

вздымался над городом, блистая в солнечных лучах, но даже он не мог затмить тех

видений,   что  расплывались  под  потолком  в   течение  всей  этой  долгой  и

завораживающей ночи.

        Райфе пришел в себя первым,  хотя был потрясен настолько, что далеко не

сразу  смог  заговорить,  глядя  на  Сказителя благоговейным взглядом.  А  тот,

несколько грустно посмеиваясь, поглаживал резного драконыша, вновь застывшего и

слившегося с  перекладиной посоха.  Хозяин харчевни,  медленно поднявшись из-за

стола, поклонился старику в пояс, глаза его светились благодарностью.

        - Спасибо тебе. Сказитель, - прерывающимся от волнения голосом вымолвил

Райфе. - Благодарю тебя от всех нас за твой подарок.

        Райфе не лукавил: рассказанная стариком легенда потрясла его до глубины

души.  Хозяину харчевни многое приходилось слышать о  Сказителях,  но  он и  не

думал,  что  ему  когда-нибудь придется пережить нечто подобное.  Только теперь

Райфе осознал,  что «Сказитель» -  это не просто имя, подаренное подобным людям

самой жизнью.  Старик сам - легенда, ожившая и сошедшая со страниц древних книг

на эту землю, явившаяся в поднебесный мир, чтобы одарить его тайной и неведомой

красотой,  чтобы нарушать устоявшийся веками порядок, разрывая его разноцветием

историй,  то  ли и  вправду случившихся когда-то,  то ли исторгнутых безбрежной

фантазией Сказителя.  Где правда здесь,  а где вымысел - разве отличишь теперь?

Райфе готов был поверить,  что старик собственными глазами видел все то,  о чем

поведал собравшимся в  харчевне этой  ночью,  хотя подобное и  казалось слишком

невероятным, чтобы быть правдой.

        Мало-помалу начали приходить в  себя и  посетители харчевни.  Некоторые

удивленно терли глаза,  пытаясь понять, не сон ли это был, другие вскакивали со

своих мест,  чтобы снова взглянуть на сидящего рядом с  Райфе Сказителя.  А тот

все еще продолжал улыбаться,  только незаметно щелкнул пальцами,  и  стоящий на

столе  кувшин  опрокинулся,  наполняя кубок  ароматным вином.  Сделав маленький

глоток,  старик выпустил посох и  прислонил его к столешнице,  после чего вновь

поднял глаза на стоящего подле хозяина.

        - Рад,  что смог вам угодить, - послышался мягкий голос Сказителя. - Вы

первые,  кто услышал эту историю с того дня,  как люди позабыли о ней.  Слишком

много  времени прошло...  Мне  очень  хотелось бы,  чтобы память о  тех  давних

событиях вновь вернулась в  наш мир,  ибо грех забывать о  собственном прошлом,

даже если не всегда и не всем оно приносило лишь благо. Все, что я показал вам,

- истинная правда,  даже если кто-то и  не сможет поверить в  это.  Я еще помню

всех,  о  ком  поведал сегодня.  Те  времена были совсем другими,  и  люди жили

другими мечтами и  чаяниями.  Я помню каждый прожитый день,  все беды и радости

того времени...  Вам всем уже никогда не узнать,  что значило тогда это слово -

Империя. Старый мир канул в прошлое, и его не вернуть, не стоит жалеть об этом,

но  можно  превратить минувшее  в  легенды.  В  красивые  и  страшные сказания,

грустные и  добрые истории,  которые все вы,  возможно,  когда-нибудь услышите.

Наверное, для этого мы и нужны...

        Некоторое  время  в  харчевне  царила  тишина,  а  затем  на  Сказителя

посыпался град вопросов,  восторженных выкриков и  нечленораздельных возгласов.

Старик,  слушая собравшихся,  лишь коротко кивал да потягивал вино из кубка, но

пока что  молчал,  словно решая,  стоит ли  отвечать или лучше оставить людей в

неведении.

        Никто не торопил Сказителя, хотя вопросы становились все настойчивее, и

все же на один из них старик не смог не ответить.

        - А  что стало с Райгаром и Пламенеющим Шаром?  Неужели Дар Богов так и

не был воссоединен владетелем Огненного Царства и Небесного Дворца?  - раздался

выкрик  со  стороны  одного  из  дальних  столов,  где  пристроилось  несколько

городских стражников и простых жителей Себорны. Сказитель взглянул на того, кто

задал этот вопрос, в единый миг выхватив человека из общей группы:

        - Да.   Пламенеющий  Шар  до  сих  пор  не  воссоединен,  ибо  осколок,

украденный некогда  наемником  из  королевского дворца  в  Мэсфальде,  все  еще

покоится на дне того самого болота.  Оно высохло уже много столетий назад, став

настоящей могилой для Вазгера.  Возможно,  болото иссушили сами боги;  не  след

герою лежать в грязи - он не достоин такой участи, даже если и не все содеянное

им было во благо.  Но, так или иначе, камень теперь надежно укрыт ото всех, кто

захочет заполучить его,  и,  наверное,  это  лучший выход:  в  поднебесном мире

должно оставаться хоть что-то,  что напоминало бы о тех временах, когда боги не

были безразличны к жизни своих созданий. Ну а Райгар... Я не знаю, что ответить

на это.  Люди все еще молятся своим Покровителям и верят,  что те слышат их, но

кто скажет,  так ли  это на самом деле?  С  тех далеких времен ни один из богов

больше не спускался в этот мир,  к добру или к худу -  не нам судить.  Никто не

знает, что произошло с ними.

        - Сказитель...  - Райфе замялся, подыскивая слова. - Неужели такие, как

вы, не можете...

        - Время ушло,  -  грустно повторил старик,  поняв, о чем хочет спросить

хозяин харчевни.  -  Даже  нам  не  по  силам вымолить у  богов хоть слово.  Мы

пытались,   Райфе,  мы  пытались  множество  раз  -  поодиночке  и  вместе,  но

Покровители глухи, они не слышат. Даже Райгар.

        Над  залом прокатился негромкий скорбный рев  -  драконыш вновь ожил и,

распахнув алую  пасть,  тряс  чешуйчатой головой,  косясь  радужным  глазом  на

Сказителя.  Вдруг  послышался  негромкий  скрип  двери  и  на  верхней  ступени

лестницы,  ведущей на второй этаж,  где располагались комнаты,  сдаваемые Райфе

гостям на ночь,  появилась массивная фигура Толстого Некуса.  Внимание обратили

на  него далеко не  сразу,  успев напрочь позабыть о  том,  что Некус все еще в

харчевне.  Взгляд  толстяка был  немного осоловелым,  но  вместе с  тем  полным

недоумения,   испуга  и  затаенной  злости,   -  похоже,  не  позабыл  Некус  о

происшедшем, да разве забудешь подобное?

        Прижимая к  груди  распухшую сломанную руку,  толстяк тяжело  ступил на

следующую ступеньку. На этот раз скрип оказался куда громче и наконец привлек к

себе  внимание.  Райфе также повернул голову на  звук  и  посмотрел на  Некуса.

Хозяин  харчевни  был  вправе  сердиться на  него,  однако  остался  совершенно

спокоен.  Вот еще и  за  это Райфе люди любили -  долго он сердца ни на кого не

держал:  зачем попусту зло на людях вымещать?  Только такие, как Толстый Некус,

напрочь отказывались понимать подобный язык, да что с них возьмешь?

        И  все-таки  пусть  незаметно,  но  Райфе  нервничал:  не  хотелось ему

продолжать вчерашнюю свару.  Некусом затеянную, да только кто знает, что у того

на  уме?  Хоть  и  протрезвел толстяк  за  минувшую ночь,  хоть  и  напугал его

Сказитель своим драконышем чуть не до смерти,  а все же поди узнай, как поведет

себя Некус теперь.

        Старик,  похоже,  догадался,  чем  терзался Райфе,  а  потому незаметно

тряхнул посох.  В  ответ на  это драконыш распахнул крылья,  блеснув крохотными

коготками,  и взмыл под потолок. Только на этот раз летучий змей не приближался

к  Некусу,  не  пугал его рвущимся из пасти пламенем,  а  всего лишь кружил над

залом,   то  отлетая  в  самые  дальние  углы,   то,   напротив,   стремительно

разворачиваясь и несясь прямиком к толстяку. Некус побледнел и едва не затрясся

- слишком свежи еще были воспоминания о происшедшем.  Взгляд толстяка сам собой

метнулся  к  руке,  пожранной  огнем  драконыша  и  возвращенной Сказителем,  -

наверное,  Некус до сих пор не мог поверить в  случившееся,  поскольку в глазах

его появились недоверие и тревога.

        Однако вид драконыша произвел впечатление на толстяка; если поначалу он

и  думал поквитаться за вчерашнее,  то теперь и не помышлял об этом:  нападение

змея еще крепко сидело в памяти.

        Сказитель вытянул руку и положил ее на плечо хозяина харчевни.  Райфе с

удивлением ощутил,  как тонкие пальцы старика с нежданной силой стиснули его, а

глаза странно блеснули.  И уже во второй раз Райфе стало неуютно от присутствия

Сказителя рядом -  уж слишком чужой у того был взгляд,  не человеческий. Только

разве может подобное быть?  Все-таки  вечные и  Великие Змеи -  это  всего лишь

легенды, хотя после истории, рассказанной Сказителем, поневоле хочется верить в

их существование.

        Райфе поднялся,  осторожно, но настойчиво освобождаясь от руки старика,

после чего громко произнес:

        - Уважаемые!  Моя харчевня закрывается,  но я  буду рад видеть вас всех

сегодня днем  после  того,  как  солнце перевалит зенит и  пойдет к  горизонту.

Заходите, вы все здесь желанные гости.

        Поняв,  что  и  вправду засиделись гораздо дольше обычного,  посетители

заторопились.  Послышался гул  голосов и  скрип  отодвигаемых лавок,  откуда ни

возьмись  появились  служанки,   начавшие  неприметно  сновать  между   столов,

позвякивая собираемой посудой,  а одна даже уронила тарелку.  Впрочем, Райфе не

рассердился,  прекрасно  понимая,  что  после  увиденного ночью  никто  не  мог

остаться спокойным,-  если мужчины были поражены,  то что говорить о  женщинах?

Несмотря на  небольшую суматоху,  расплатиться все  же  никто  не  забыл:  люди

уважали Райфе и мало кто осмелился бы опуститься до того, чтобы под шумок уйти,

не отблагодарив как следует за еду и времяпрепровождение.

        Однако,  даже когда со  столов было убрано,  никто не покинул харчевню,

посетители продолжали смотреть на Сказителя, словно чего-то от него ожидая.

        - Старик!  -  раздался чей-то настойчивый голос. - А что же случилось с

другими двумя осколками Пламенеющего Шара?  Ведь и Райгар, и Великие Змеи также

послали за этими камнями своих слуг.

        - Действительно,  что произошло дальше? - поинтересовался стоящий рядом

со Сказителем мужчина.  -  Ведь один из осколков был в храме Орнеллы, а другой,

кажется, у какого-то воина, так? Неужели их тоже никто не получил?

        Сказитель улыбнулся и покачал головой.  Драконыш сорвался с его плеча и

взлетел  вверх,  зависнув над  головой старика широко  распахнув свои  аршинные

крылья.  Прямо  из  воздуха  под  лапами  змея  возник  туманный  образ  быстро

вращающегося шара -  почти такой же,  как в  легенде,  рассказанной Сказочником

ночью.  Шар  казался  совершенно  прозрачным  и  неосязаемым,  однако  драконыш

опустился на него,  крепко обхватив туманное видение лапами и хвостом, довольно

зарычав и обведя харчевню торжествующим взглядом радужных глаз.

        Райфе взглянул на Сказителя и склонил голову.

        - Прошу тебя,  будь моим гостем,  - негромко произнес он, но так, чтобы

старик расслышал каждое слово.  -  Я  знаю,  что  никто  не  вправе задерживать

Сказителя, но хотя бы еще на одну ночь ты мог бы остаться.

        Какое-то  время  оба  смотрели в  глаза  друг  другу,  а  затем  старик

отвернулся и  обвел взглядом зал.  Собравшиеся притихли,  ожидая,  что  ответит

Сказитель,  но  тот не спешил.  Обхватив обеими руками посох,  старик оперся на

него и поднялся,  вновь оглядывая посетителей харчевни,  а вместе со Сказителем

глазел на  людей и  драконыш,  крепко вцепившийся своими крохотными коготками в

туманный шар, висящий под потолком.

        - Вы  хотите  знать,  что  произошло с  другими частями Дара  Богов?  -

наконец  вымолвил старик,  и  Райфе  улыбнулся,  поняв,  какой  услышит  ответ.

Сказитель на  миг примолк,  взглянув на  хозяина харчевни,  а  затем на  своего

крылатого змея. - Ночью... Я расскажу вам обо всем следующей ночью. Обещаю...

        1998-1999 гг.