Андронова Лора

      Вода окаянная

     

      Извержение началось в тот момент, когда Кельман-плотник покрасил последнюю доску нового забора. Забор получился хороший – высокий, ладный, теплого яичножелтого цвета. Аккуратно завернув кисть в промасленную тряпицу, Кельман направился к дому, но остановился на полпути, в который раз зачарованный яростным пробуждением вулкана.

      Сперва над срезанной макушкой самой высокой в округе горы появился клубящийся белый столб. Сила ветра клонила его к западу, заставляя стелиться почти параллельно земле. Затем клубы дыма потемнели, стали грязно-серыми. В воздухе запахло пеплом – тяжелым дыханием Дор-Сура.

      – Запоздал он в этом году, — сказала подошедшая Арина.

      На ее худых плечах лежало коромысло, пустые ведра раскачивались и тихонько бренчали. Кельман рассеяно улыбнулся жене.

      – Сказывают, что возле источника какой-то сумасшедший поселился, — поделилась она. Ее густые черные брови, так выделяевшиеся на скуластом невыразительном лице, сошлись на переносице. — Милостыню просит.

      – Подай, коли просит. Благое дело.

      – Может, и подам. Ежели выглядит жалостливо.

      Обувшись в стоявшие возле ступенек башмаки, она решительно направилась прочь. Оставшийся один Кельман снова погрузился в наблюдения за вулканом.

      Дор-Сур истекал огнем. Жаркий поток устремился вниз по склону горы, сжигая все на своем пути. Только здесь, на Да-Шил — «невредимом в пламени» — было безопасно. Лава ударится об его подножие и потечет по проторенному пути, огибая величественный утес с востока.

      Кельман вздохнул. Когда вулкан успокоится, и жидкий огонь окаменеет, для жителей поселка начнется тяжелое время. Все, от мала до велика, пойдут к ДорСуру собирать выброшенные им обломки горных пород. Потом находки переберут, отделяя годные на продажу искриты от бесполезных шлаков. Еще несколько месяцев спустя приедут купцы, предлагая свой товар взамен на темные сияющие самоцветы.

      – Вы только посмотрите на него! Стоит и пялится! Извержения он никогда не видел! – вернувшаяся от источника Арина пребывала, судя по всему, не в самом хорошем расположении духа.

      – Душенька, не гуди.

      – Я тебе покажу «не гуди»! – она брякнула ведра на землю и ухватила Кельмана за окладистую седоватую бороду. – Ишь! Разотдыхался тут, пока жена в поте лица трудится.

      – Тоже мне труд – сто шагов пройти, с соседушками калякая.

      – А вот и труд! – костлявые ладошки Арины забарабанили по широкой груди мужа. – Там хрыч расселся.

      – Нищий?

      – Да какой он нищий! Сапожки кожаные, курточка справная. При оружии!

      Кельман запустил пятерню в спутанные русые волосы.

      – И чего он хочет?

      – Денег хочет! И никого из мужиков рядом – урезонить…

      – За что денег-то?

      – За воду! Целый грошик за два ведра воды! На него Мила с кулаками, а он меч как достал из ножен – и махать.

      – С мечом? На вас? — Кельман не верил своим ушам. — Воду хочет продавать нашу? Нам же?!

      Он задохнулся от возмущения. Единственный источник на Да-Шил был делом рук искусного мага, немало запросившего за свои услуги. Сказывают, что первые поселенцы долго не могли найти мастера, который бы взялся пробить скважину в двухмильной гранитной толще.

      – Вот я бы на вашем месте, — веско начала Арина, но ее прервал стук калитки.

      Во двор, шумя и переругиваясь, вошла целая группа мужчин. Крепкие мозолистые руки привычно сжимали лопаты и кирки, глаза горели угрюмым бешенством.

      – Келыч, ты с нами? — крикнул раскрасневшийся Перш. Он был единственным кузнецом и самым состоятельным человеком на Да-Шил

      – Торгаша уму-разуму учить?

      – А то! — Перш потряс в воздухе тесаком. — Так научим, что забудет, с какой стороны у бутылки горлышко.

      Кельман расправил плечи, кинул быстрый взгляд на Арину и, подхватив оставшуюся от постройки забора доску, пошел за всеми.

      – Во тип, — бормотал себе под нос Перш, — во хам. На мою Милу руку вздумал поднимать!

      – Батогом бы его по хребту. Не для того деды магу в пояс кланялись и искритов целый мешок отсыпали, чтобы какой-то пришлый лапоть тут свои правила устанавливал, — сказал Амс.

      – О! Именно, что пришлый лапоть!

      – Может, утопим голубчика? Чтобы уж сразу?

      – Вот еще. Воду поганить.

      – А не отдать ли его Дор-Суру? — предложил Кельман.

      – Точно! Туда ему, змию, и дорога!

      – Только куртку сперва снимем. Говорят, справная у него куртка.

      – И сапоги.

      – И сапоги снимем. Нечего добру пропадать.

      Возле источника было шумно. Ругались бабы, визжали ребятишки. Казалось, здесь собрались все жители Да-Шил. На приступочке, ведущей к вырубленной в скале раковине, сидел молодой длинноносый человек и задумчиво рассматривал толпу.

      – Ну? — спросил он, встретившись глазами с Першем.

      – Что – ну? Я не понял! Мотай отсюда, пока мы добрые.

      – Зачем мотать-то? Мне тут нравится. Природные явления красивые проистекают. Где такое еще увидишь? Да вы не волнуйтесь, я тут ненадолго. Брата хочу дождаться только.

      – А черта лысого ты тогда доступ к воде перегородил? Сними комнатку, у Амса, вон, скажем. И жди да любуйся хоть цельную декаду.

      – Так вы за водой пришли? — удивился длинноносый.

      Перш оскалился.

      – Ты, мужик, не юродствуй. Убери задницу со ступенек.

      Незнакомец пожал плечами и поднялся.

      – То-то же! — торжествующе сказал Амс. — Это тебе не с девками воевать. Сразу понял диспозицию.

      Увидев, что проход свободен, к источнику устремилась гурьба женщин с коромыслами. Первой бежала Мила. Лицо ее сияло лукавым торжеством. Откинув на спину толстую темную косу, она забросила ведро в воду. Но вместо ожидаемого всплеска раздался сухой стук и ведро покатилось, как по льду.

      – Она твердая, — произнесла Мила, беспомощно глядя на мужа.

      На мгновение сельчане замерли, а потом к каменной чаше потянулись десятки рук – каждый лично хотел убедиться в справедливости слов девушки. Поверхность источника – такая живая и бурлящая на вид – на ощупь была гладкой и жесткой.

      – Как мрамор, — сказала Арина.

      Кельман недоверчиво ощупывал свою ладонь.

      – Это колдовство.

      Толпа шевельнулась. Все смотрели на стоящего в сторонке чужака. Тот с легким смущением пожал плечами.

      – Да. Колдовство.

      – Ты что нам тут учинил, а? Заморыш низинный? — Перш дунул на лезвие тесака. — Ну-ка назад все возверни!

      – Зачем это?

      – А пить мы что будем?! Лаву?!

      – Почему же лаву, — длинноносый подошел к раковине, нагнулся над ней и зачерпул пригоршню воды. Чистые капельки просачивались между его пальцами и падали на землю. — Пожалуй, я смогу вам помочь. За плату.

      Черная борода Перша топорщилась, грудь вздымалась.

      – За плату, стало быть? — спросил он.

      Чужак кивнул.

      – Ну так вот тебе наша плата! — взревел Перш и замахнулся на него тесаком. Но оружие отскочило от груди незнакомца, не причинив ему никакого вреда. На кожаной куртке не осталось даже тонкого пореза, даже царапины. Словно не замечая этого, кузнец продолжал наносить удары. — Подсобите, подсобите, мужики!

      Недоуменно переглядываясь, сельчане бросились на помощь. Кто-то размахивал лопатой, кто-то – самодельным копьем. Кельман несколько раз ткнул чужака в живот доской от забора. Некоторе время царила сумятица. Потом шум разом стих. Целый и невредимый, длинносый снова сидел на ступеньке.

      – И очень глупо, — сказал он. — Думаете, после моей смерти вода расколдуется сама? Напрасно, напрасно.

      – Комок навозный, — с бессильной ненавистью прошептал Перш.

      Незнакомец улыбнулся и, подобрав с земли пористый камешек, кинул его в кузнеца. Тот схватился за ногу и упал, как подрубленный.

      – Перелом бедра. Помогите ему, — приказал длинноносый. — И запомните, мое имя — Сирил. А обращение «достойный господин» приводит меня в хорошее расположение духа. Есть ли какие вопросы?

      – Мы можем купить воду, достойный господин? — спросила Мила, кланяясь. Ее голосок дрожал.

      Сирил покровительственно потрепал ее по волосам.

      – Умничка. Можете. Грошик за ведро.

      По домам расходились в молчании. Кельман угрюмо тащил ведра и думал о том, что у него пересохло во рту. На полпути он не выдержал, остановился и выпил несколько пригоршней. Вода была прохладной и пьянящей, как вино.

     

      На следующий день Кельман услышал шепот. Казалось, он доносился ото всюду – из углов, с потолка, с пола. Что-то неразличимое шептали кровать, шкаф и лавки. Вздыхал росший за окном клен.

      – Нет, ты правда ничего не слышишь? – спрашивал он Арину.

      Та качала головой, укладывая в узелок полоски вяленого мяса и хлеб.

      – Опять вчера с Першем пил? Иди, проветрись, полегчает. Походил бы по соседям, вдруг кому что подправить надо?

      – А ты-то куда собралась?

      Арина зло сощурила глаза.

      – Может, вы и собираетесь идти на поводу у этого сучка, но я – нет. Схожу на западный склон, посмотрю, не проклюнулась ли юлица. Ягода сочная, с ней никакой воды не надо.

      – Жаль, ни у кого коровы нет, молоком бы обошлись.

      – А кормить ее чем прикажешь? Туфом?

      – То-то и оно…

      Проводив жену, Кельман заглянул на постоялый двор. Его встретили с радостью. Всем не терпелось обсудить вчерашнее происшествие.

      – Ясно, как день, что это демон. Самый настоящий демон. Оружием его не взять, только если каким-то особым, — говорила розовощекая Бака – дочь Амса.

      – Как же, сказал бы тебе демон, как его зовут, — возразил Кельман.

      Он устроился на полу в просторной кухне и принялся осматривать вечно ломающиеся табуретки. Шепотки немного стихли, заглушаемые более громкими звуками.

      – В имени вся их магическая сила и заключена.

      Бака возмущенно взмахнула полотенцем.

      – А он соврал, соврал он!

      – Может, это просто какой-то безработный чародей?

      – Решивший собирать по несколько грошей в день в нашей глуши? Да еще таким странным способом? Смешно!

      – Допустим, есть какие-то причины, — сказал Кельман.

      – Какие тут могут быть причины?! – оборвала его Бика. – Не тот маги народ, чтобы довольствоваться крохами.

      – Ты что, много магов знаешь?

      – Да тут и знать-то не надо – и так понятно, — ответила Бика. – Пап, ведь я права?

      Амс стоял у плиты и укладывал в нее дрова.

      – Нет, — сказал он. – Не права. Сирил – тень того человека, что пробил скважину для нашего источника.

      Глаза девушки округлились. Бросив мокрое полотенце в раковину, она подошла к отцу.

      – Но почему ты так думаешь? – спросила она шепотом.

      – Потому, что наши предки обманули его. Обещали дать за работу пять дюжин самых ценных искритов, но год тогда выдался неурожайный, и пришлось подмешать с десяток плохоньких камешков, — Амс вытер руки о передник и пожал плечами. – Он же не ювелир. Не разобрался.

      – Считаешь, он теперь мстит? Вернулся с того света, чтобы покарать за обман?

      – Другого объяснения у меня нет.

      Кельман вышел на улицу и направился к дому Перша. Против обыкновения, ставни на его окнах были плотно закрыты. На наличниках появились хитрые знаки, начертанные мелом – сложные сплетения линий, напоминающие скрюченные цветы.

      Перш лежал на кровати, до подбородка укутанный в пуховое одеяло и вещал:

      – Дух Дор-Сура! Кто это еще может быть? Все мы жаловались на то, что извержение в этом году запоздало, что мы можем не успеть собрать урожай искритов до прибытия купцов. Ох, и не по нраву ему пришлись наши слова, — кузнец жалобно сморщился и потер забинтованное бедро.

      – Болит? – спросил Кельман, устраиваясь рядом.

      – Болит. Хорошо хоть жар спал, а то уже целую кадку воды вылакал. И все равно пить хочется, — он провел рукой по груди и неожиданно добавил: — Мне бы сейчас листьев вурицы к перелому приложить. И из вешенной настойки примочки делать.

      Сидевшая возле огня Мила подняла глаза от вышивания и удивленно посмотрела на мужа.

      – С чего ты это взял? – спросила она.

      Перш заморгал.

      – Не знаю. От лекаря, наверное, слышал.

      По улице с грохотом проехала телега, стоящая в шкафу посуда задребезжала и запрыгала.

      – Я вот все думаю, — сказал Кельман. – Почему он берет всего лишь грошик за ведро? Ведь он мог назначить любую цену.

      – Если цена была бы слишком велика – мы отправили бы отряд к Хохочущему водопаду. А так проще платить и надеяться на то, что одним прекрасным утром Сирила возле источника не окажется.

      – Пожалуй. Путь неблизкий, и с Да-Шил спускаться неохота.

      Они замолчали. Кузнец закрыл глаза и принялся что-то насвистывать, а Кельман подошел к Миле и стал наблюдать за ее работой. На тонком беленом полотне, натянутом на пяльцы, карандашом была нарисована пышная роза. Стебелек уже зеленел шелковыми нитками, и игла порхала над тканью, обозначая шипы.

      – Не знал, что ты так умеешь.

      – Как – так?

      – Так красиво.

      Мила погладила вышитые листья.

      – И я не знала. А сегодня утром встала – и вот. Само получилось.

      Кельман поежился. Глаза ее излучали нестерпимый, пугающий свет.

     

      Утром Кельмана разбудили голоса.

      – Зерно, зерно, зерно, — монотонно твердил кто-то писклявый.

      – Скорее, скорее…, — вторил ему другой, звонкий тенор.

      – Опять блоха!

      – Уйди, уйди… Догоняет!

      – Дети! Вернитесь!

      Шум стоял, как на ратушной площади Караста в базарный день. Кельман поспешно отдернул полог кровати и огляделся. В комнате никого не было.

      – Еще зернышко, еще, кушать, кушать, — не унимался голосок.

      – Хлебушек с молочком. Вкусный хлебушек с молочком.

      – Ты куда? Ты куда? Вернись!

      – Арина! – закричал Кельман. – Арина!! Что происходит?!

      Но жена не отзывалась, и он вспомнил, что сам проводил ее на западный склон. Накинув на плечи рубаху, он выскочил во двор. Первой ему попалась на глаза копавшаяся в корыте свинья по имени Хрюха.

      – Помои, — урчала она, — свежие, теплые помои. Много, много помоев.

      – Пшено, — послышалось от пробегавшей мимо курицы. – Там пшено.

      – Размякшая булка…

      Замерев на месте, Кельман смотрел на свинью, рыло которой было полностью погружено в исходившее паром месиво. Он мог поклясться, что других звуков, кроме пофыркивания и чавканья Хрюха не издавала.

      – Вкусно. Очень вкусно.

      Голос звучал как-то необычно, слишком ясно и отчетливо, слишком близко. Кельман провел рукой по лбу.

      – Пресвятые мученики! Наверное, я читаю ее мысли! — осенило его.

      Чтобы проверить свою догадку, он сбегал в дом, принес оттуда миску холодной гречневой каши и вывалил ее в корыто.

      – Каша, — отчетливо услышал он.

      Последующие два часа Кельман провел, слоняясь по двору. Он то присаживался возле куриного насеста, то возвращался к хлеву, то стоял возле забора, пытаясь уловить, о чем думают прохожие. Как и у Хрюхи, на уме у куриц была только еда. Их мысли были коротенькими и несвязными, беспорядочно перепрыгивающими с одного предмета на другой.

      – Чудеса, — шептал Кельман. – Ну и ну. Надо всем рассказать. Хотя наверняка на смех поднимут.

      Он отряхнул штаны от соломы и выскочил за калитку, едва не врезавшись в стоящего за ней Перша. Лицо у кузнеца было счастливым, но немного озадаченным.

      – Посмотри! – сказал он. – Я сам себя вылечил!

      Кельман издал нечленораздельное кудахтанье.

      – Сегодня ночью проснулся, жажда мучит. Встать сам не могу, а Милочку будить жалко – и так за день со мной намаялась. Лежу, только зубами от бессилия скрежещу. И тут словно как воспоминание приходит, — кузнец неуверенно потер руки, – о том, как ладони над больным местом держать, и силу Ки излучать.

      – И что?

      – И исцелился. Ты знаешь, я же теперь столько болезней одолеть могу. И сыпь зеленую лечить, и чесотку, — его голос чуть понизился. – А моя первая жена, Криста, от лихорадки умерла. Почему же я тогда всего этого не вспомнил? Не помог, не спас?

      – Это вода, — сказал Кельман.

      – Вода?

      – Да. Зачарованная.

      Перш озадаченно нахмурился.

      – Я стал слышать мысли животных, — пояснил Кельман. – Утром. Будто чужие голоса в голове звучат. Сперва мешало очень, а теперь привык.

      – О чем же думают животные?

      – Да о жратве, по большей части. Куры еще о цыплятах беспокоятся. А вот у людей пока ничего разобрать не могу, только шум какой-то невнятный, — он помялся. – Ты мне не веришь?

      – Верю. Неладно что-то с нами, — кузнец достал из нагрудного кармана бережно сложенный листок. – Гляди. Мила нарисовала.

      Кельман обомлел. На небольшом куске бумаги плескалось море. Пенные гребешки бежали по его поверхности, падали на пологий песчаный берег, разбрасывая мириады капелек. Над водой, в темном чистом небе кружили две чайки.

      – Солью пахнет, — сказал он, не отрывая взгляда от картины.

      – И спокойствием, — кивнул Перш. – Завораживает.

      – Да. Как в окно смотришь.

      Казалось, что от рисунка веет холодным ветром, ароматами молодой зелени и пряным духом водорослей.

      – Но что же нам теперь делать? – первым очнулся кузнец.

      – Надо бы к источнику наведаться, — предложил Кельман. – С Сирилом побеседовать. Тем более что у меня дома вода закончилась.

      Перш сжался.

      – Ох, не нравится мне это все…

      – Мы будем спокойны и вежливы. Он нас не тронет.

     

      Сирил сидел на ступенях и рассматривал вершину Дор-Сура, расчерченную алыми лентами лавы. Чуть поодаль – на другой стороне площадки — толпились ребятишки, восторженно гомоня и толкая друг друга в бока.

      – Вот я была в Карасте на ярмарке, там у стражников такие же мечи были! – верещала румяная пухлая девчушка.

      – Врешь ты все! У стражников не мечи, а луки!

      – Луки – у тех, что на стенах стоят! А у остальных – мечи!

      – Ну-ка, разойдитесь! – прикрикнул на детей Кельман. — Нечего тут под ногами путаться.

      Те дружно захихикали и прыснули врассыпную. Сирил вздохнул и перевел взгляд на новоприбывших.

      – Итак? — спросил он.

      – Да за водой, вот пришли, — сказал Кельман, робко протягивая ведра.

      – Понравилась водица?

      – Поразительно чудотворная, — подал голос Перш. Он старался держаться на почтительном расстоянии.

      – Именно, любезный, именно.

      – Вкус необычайный, — добавил Кельман, приятно улыбаясь.

      Сирил пошевелил носом.

      – Нет, в самом деле?

      – Отменный!

      – И способности прорезаются доселе неведомые.

      – Вы меня несказанно радуете. Что ж, давайте ведра. Пять серебряных за одно.

      Кельман решил, что он ослышался.

      – Господин Сирил, вы, должно быть, ошиблись. Вчера вы просили полгрошика.

      – Я – просил?

      Кузнец пихнул приятеля в бок локтем.

      – Вы требовали, — поправился Кельман.

      – Хотите сказать, что вчера цена была ниже?

      – Да, достойный господин.

      – Как неловко получилось. Но все дорожает…

      Возле источника собирались другие жители поселка. Перш мельком заметил вытянувшееся лицо Амса, теребящую передник Бику, напряженную Милу.

      – Пять серебряных – это очень много, — тихо сказала она.

      – Мы не можем столько тратить на обыкновенную воду!

      – И на необыкновенную тоже.

      – Поймите, я вовсе не настаиваю на том, чтобы вы покупали у меня воду.

      – А где же нам ее брать?!

      Длинный нос Сирила снова пришел в движение.

      – Мне кажется, что это уже ваши проблемы. Попробуйте пить что-нибудь другое, например, пиво или квас.

      – Да сколько этого пива! Запасы к концу подходят, каравана купеческого ждем.

      – Выходит, вы сами загнали себя в ловушку своей небережливостью и непредусмотрительностью.

      – Сжальтесь же над нами, — со слезами в голосе выкрикнула Бика.

      – Небрежность должна быть наказана, — сказал Сирил и повернулся ко всем спиной.

      В полной тишине было отчетливо слышно, как звенит в каменной чаше источник.

      – Спокойно, — заговорил Перш, косясь на затылок Сирила. – Нам надо все тщательно обсудить и решить, что делать дальше.

      – Задавить бы как червя, — мечтательно сказал кто-то.

      – Насилие – это не выход, — заметил Кельман, делая страшные глаза.

      – Тем более что никакого вреда вы мне причинить не сможете, а вот я вам – сколько угодно, — не оборачиваясь, бросил Сирил.

      Из толпы к ступеням протолкался Амс. Его испачканное мукой и сажей лицо горело негодованием.

      – Надо отправить гонцов в Караст, чтобы наняли там мага помочь справиться с этим…, — он поморщился, подбирая нужное слово, — с этим несговорчивым человеком.

      – А мысль здравая.

      – Только что мы будем пить, пока гонцы доберутся до города? Путь ведь не близкий, по горам все больше. Да и Кар-река сейчас бурная.

      – Терпеть будем, — предложил Амс.

      – Это ты будешь терпеть, чурбан безмозглый, — набросились на него женщины, — а детям как объяснить, что воды нет?

      – И не выдержишь долго все равно, — сказал кузнец. — Если только…

      – Если только ягод набрать, — закончил за него Кельман. – Юлицы. Моя Арина как раз пошла западный склон разведать.

      Сельчане оживились.

      – Толковая баба!

      – Молодец, додумалась!

      Покатые плечи Сирила содрогнулись. Он отошел еще на несколько шагов и прилег на землю, заложив руки за голову.

      – Кого назначим в гонцы? — спросил Перш. – Думаю, мне точно стоит пойти, у меня кредит есть в Карастском торговом доме, ценные бумаги. Да и знакомые влиятельные имеются.

      – Предводителем будешь!

      – Нурана возьми! Он у нас самый крепкий.

      – Панру!

      – Меня, меня! – заголосила Бика. – Хочу в город!

      – Цыц, девка! – шикнул Амс. – Тут дело серьезное.

      – Целой толпой идти не стоит, — сказал Перш. – Человека два-три будет достаточно. Как считаешь, Келыч?

      Кузнец дернул его за рукав, но Кельман лишь отмахнулся. Привстав на цыпочки, он высматривал что-то вдалеке.

      – Это она. Жена возвращается.

      По направлению к деревне двигалась крошечная фигурка. Лишь несколько минут спустя стали видны черные косы, переброшенные на грудь и яркий синий фартук с крупным пестрым узором.

      – Ну у тебя и зрение, — присвистнул Амс. – С такого расстояния разглядел.

      – Да я услышал скорее, — пробормотал Кельман.

      В руках у Арины были две огромные, тяжелые даже на вид корзины, доверху наполненные чем-то розовым. Сельчане скопом бросились к ней на помощь.

      – Юлица, — обрадовалась Мила.

      – Мы спасены!

      – Ура!

      – Я и не надеялась…

      – Сегодня же вечером отряд выступит к Карасту, — заявил Перш.

      – Погодите, — Арина перевела дух. Кельман с тревогой заметил, что лицо ее было бледным и расстроенным.

      – И с раннего утра – собирать ягоды!

      – Детей отправим!

      – И детей тоже можно…

      – Амс, пирогов нам в дорогу напеки, да побольше. В городе все так дорого, надо запастись едой.

      – Да послушайте же вы меня! – выкрикнула Арина, громко хлопнув в ладоши.

      Все замолчали и повернулись к ней.

      – Сперва я спустилась к полянке и убедилась, что юлица уже начала проклевываться. Пока ее не очень много, но скоро будет предостаточно. Хватит и на питье, и на варенья, и на сушенья, — слова были встречены радостным гулом. – Я набрала две полные корзины и туеса и собралась идти домой, но что-то остановило меня. Я спрятала ягоду в укромном местечке, а сама пошла вниз, к обрыву.

      – И что ты там увидела? — не выдержала Бика.

      Арина закусила губу.

      – Не знаю, в чем там дело – валун какой прикатился или трещина случилась, но лава на этот раз пошла двумя путями – и с восточной стороны и с западной. Мы в ловушке.

      По площадке пронесся вздох. Кельман всем своим существом почувствовал, как черная безысходность придавила окружающих его людей. Кто-то тихонько всхлипнул, кто-то ругнулся.

      – Деточки мои, — послышался женский плач. – Погибнете.

      – А я знаю, чьи это шутки!

      – Да все мы знаем, а толку?

      Перш постучал кулаком о ведро, призывая всех к вниманию.

      – Попрошу не впадать в панику. Юлица у нас есть, так что от жажды никто не умрет. Наберем с запасом, хранить в погребе будем, не беда.

      – А как сойдет она, завянет?

      – Не вечно же лава будет стоять! Остынет, окаменеет – пойдем в Караст, — голос у кузнеца был спокойный и уверенный.

      Лежавший на земле Сирил приподнялся на локте и поаплодировал ему.

      – Браво, браво. Весьма недурственно. Особенно для такой дремучей деревенщины.

      – Смеется…

      – Пусть смеется. Ни гроша ему платить не будем.

      – Не будем! Точно! – загудела толпа.

      – Пусть подавится! Найдем управу!

      – Не нужна нам вода!

      – Выстоим!

      – Выкрепимся!

      – Чай не городские неженки!

      – Ох, как вы будете пахнуть через месяцок, — Сирил зажмурился. – Убийственно.

      – Будем пахнуть. А ты нас будешь нюхать, — отрезал Перш.

      По домам разошлись нескоро. Обсуждали, кто пойдет на склон и как делить добытую ягоду. Толпа стала редеть только после заката, когда Сирил демонстративно накрылся курткой и захрапел.

      – Пойдем отсюда, — шепотом сказала Мила. – А то, кто знает, вдруг он шеи сворачивает тем, кто ему спать мешает?

      Проверять никому не захотелось.

     

      Вечером Кельман бродил по двору, прислушиваясь к нехитрым мыслям домашней живности. Но еще недавно так восхищавшая его способность, стала казаться глупой и ненужной.

      – Тоже мне, царь зверей, повелитель кур и бог свиней, — говорил он себе под нос. – Вот людские бы думы читать!

      Он ужинал наскоро сваренной Ариной картошкой с подсолнечным маслом и думал: «А вот если еще воды выпить? Что тогда? Вдруг талант мой еще больше разовьется? Очень даже запросто! Я бы смог узнать, что на уме у этого поганца Сирила! Ведь надо проверить?»

      Этот вопрос не давал Кельману покоя всю ночь. Он ерзал на кровати, ворочался, пытался считать до ста. Ничего не помогало. Страстное желание выпить хотя бы кружку чудесной воды становилось все сильнее. Оно жгло, давило, оно мучительно зудело, как затягивающаяся рана. Под утро терпеть стало невозможно.

      Осторожно, стараясь не разбудить жену, Кельман встал и оделся. На цыпочках прошел по комнате к буфету и запустил руку в тайник, где лежали бережно хранимые монеты. Через несколько минут он выскользнул из дома и, таясь в предрассветной мгле, устремился к источнику.

      Сирил уже не спал. Позвякивая ножнами, он разгуливал по площадке и отчаянно жестикулировал, словно доказывая что-то невидимому собеседнику.

      – Два ведра, — сказал Кельман, протягивая горстку серебра.

      – Одно, — ответил Сирил. Казалось, он нимало не был удивлен ночному визитеру. – За десять – одно.

      – Только одно?

      – Не хочешь – не бери.

      Кельман хотел повернуться и уйти, но ноги его не слушались.

      – Беру, — сказал он. – Наливай.

      Вода застучала по жестяному дну. Едва дождавшись, пока ведро наполнится, Кельман выхватил его из рук Сирила и стал жадно пить. Потом, дико оглянувшись по сторонам, он пробормотал невнятные благодарности и побежал к дому. Несколько раз, завидев на дороге смутные тени, он прятался в зарослях колючек.

      – И кто это тут ходит? – спрашивал он сам себя, снова и снова отхлебывая из ведра.

     

      Стена сарая была плотной, без малейших зазоров и щелей, тщательно сработанная из хороших досок. Лишь в некоторых местах гладкая поверхность дерева ершилась коротенькими заусенцами. Прижавшись ухом к стене, Кельман вслушивался в мысли находящейся внутри Бики.

      «Проклятое сено, вечно к юбке пристает. Раз, два, три, четыре. Где же еще?» — думала она. – «Пять. Повезло-таки этой Миле малахольной. Такого муженька урвала. Богатыря! А, вот шестое. Все равно мало, папа будет злиться. Чем я хуже ее? Лицом пригожа, да у грудь у меня повыше будет».

      В курятнике что-то гулко бухнуло и запрыгало по полу, словно от пинка ногой. Возмущенно закудахтали наседки.

      «А как я теперь пою! Соловушка! Жаль, раньше так не могла – небось, не засиделась бы в девках…»

      Кельман покраснел и, косясь по сторонам, отошел от сарая. Ему было неловко, но эту неловкость быстро вытеснило желание снова испытать свой дар. Уже не первый час он ходил от дома к дому, напряженно впитывая в себя мысли и чувства других людей. Сперва он стыдился, пытался урезонить себя, убедить, что поступает подло и низко по отношению к своим соседям, но все было напрасно. Жгучая жажда узнать еще чуть-чуть, еще саму малость, толкала его к следующему забору, к следующей двери, калитке. Ему открылось многое: и то, что у горластой Бики прорезался нежный, изумительной красоты голос, и то, что старый чревоугодник Труки уже третий день пишет какие-то непонятные, пугающие стихи, и то, что маленькая дочка Крубсов может с закрытыми глазами определить цвет положенного перед ней предмета. Почти у каждого жителя поселка появился какой-то талант – явный и полезный, вроде прихлопывания мух одним усилием воли, либо странный, как рисование в воздухе пальцем светящихся линий

      Кое-кто видимых способностей не проявлял. Арина лишь скептически пожимала плечами, слушая рассказы о творящихся в поселке чудесах.

      – Обалдели вы все от этой воды, — говорила она своим подругам. — Все невидаль какая-то мерещится.

      – Да ты пойди, посмотри сама!

      – Некогда мне по селу шастать! Дел – невпроворот. И вы бы лучше огороды перекопали, чем о всякой ерунде сплетничать.

      – Да на кой ляд нам врать?! Сама можешь убедиться!

      – Это все безделье, — упорствовала Арина. – Леность. Праздность. От нее всегда в голову ахинея лезет. Вы руками-то побольше работайте, ногам отдыха не давайте. И времени не будет фантазиями предаваться.

      – Пойдем хоть в гости сходим, — предложил вернувшийся под вечер домой Кельман.

      – Не пойду, — ответила она. – Завтра вставать рано, да и вообще. Устала я от ваших баек.

      – Да какие байки!

      – Не пойду. Иди один, ежели так приспичило.

      В избе Перша было многолюдно и душно. Все говорили – увлеченно, хором, перебивая друг друга.

      – Глянь, как я могу, — хвастался Амс, рисуя в воздухе тонкие переливающиеся полосы.

      – Э! Зато я вещи двигать на расстоянии умею!

      – Вещи? Ты хотел сказать – мелочевку всякую, вроде катушек ниток?

      – Так это пока. Научусь и котлами со смолой ворочать!

      – Ну и какой с того толк?

      – А с твоих закорюк витающих какой толк? – возмутился Крубс.

      – Как какой? Это же эскуство, самое, что ни на есть натуральное!

      – Дак растает вся твоя красота через пять минут.

      – И пусть! Новое наведу! Лучше прежнего!

      – Натуральное – это как у моего зятька. Он еду всякую сквозь стены видит. Очень полезное эскуство.

      – Во здорово! А выпивку видит?

      – Не видит. Но очень хочет.

      Самого кузнеца окружало плотное кольцо любопытствующих. На глазах у всех он залечивал ушибы выпавшего из окна мальчонки. Бледнели и затягивались ссадины на чумазых кулачках, исчезали порезы.

      – Чудо, — шептали зрители.

      – Теперь – точно не пропадем!

      – А то! Перш завсегда поможет!

      – Такой у нас теперь лекарь свой – получше иных университетских профессоров будет!

      По лицу кузнеца пробежала горделивая улыбка. Кельман подмигнул ему и отошел к камину, к склонившейся над блокнотом Миле.

      – Что у тебя? – спросил он, присаживаясь на подлокотник ее кресла.

      – Да так, — она смутилась и прикрыла рисунок ладонью. – Ничего особенного.

      «Засмеет», — услышал Кельман.

      – Я видел твое море. Оно прекрасно.

      Щеки Милы покрылись бордовыми пятнами.

      – Спасибо, — пробормотала она.

      «Я же просила его никому не показывать! Зачем он это сделал?!».

      – Прятать ото всех такое диво – преступление. Мы же друзья, Мила.

      – Ладно, — ответила она после минутного молчания. – Смотри.

      На картине был изображен туман. Клубящиеся космы казались объемными, липкими, они притягивали взгляд и, одновременно, вызывали ощущение того, что нечто ужасное, смертельно опасное, сокрыто в серой бесформенной мгле. У Кельмана по спине побежали мурашки.

      – Кто там? – почему-то шепотом спросил он.

      – Не знаю, — тоже шепотом ответила Мила и отвернулась.

      Некоторое время Кельман рассматривал ее нервно дрожащие плечи, потом поднялся, подошел к столу и налил себе самогона. Вчерашнее желание выпить воды вернулось с новой силой.

      – У меня нет денег, — напомнил он сам себе. – Платить больше нечем.

      «Все продать! Дом, мебель, утварь, только чтобы узнать, что со мной станет. Хоть глоточек. Хоть каплю. Я же должен научиться. Стать сильнее. Я уверен, что способен на большее».

      – Крутит? – спросил чей-то сочувственный голос.

      Кельман поднял голову и увидел стоящего рядом Перша. Криво улыбаясь, кузнец вынул из его руки осколки стакана.

      – Прости, я не хотел… Сам не знаю, как оно получилось.

      – Я понимаю.

      – Надо надраться.

      – Точно.

      – Чтобы поскорее вырубиться.

      – Избавиться от соблазна.

      – Да.

      Они обменялись понимающими взглядами.

      – Берем бутыль – и на чердак.

      – И никакой закуски.

      – Правильно. Так оно надежнее.

      Поднимаясь по лестнице вверх, Кельман заметил, что гостей сильно поубавилось. И уютное кресло возле камина стояло пустым.

     

      Кельман проснулся от крика. На улице едва-едва рассвело, слабые солнечные лучики робко пробирались сквозь крошечное чердачное окошко.

      – Господи! Господи! Господи! – повторял дикий, совершенно нечеловеческий голос.

      Послышался равномерный стук. Отшвырнув пропахшие пылью одеяла, Кельман рывком поднялся и бросился к двери.

      Происходящее внизу выходило за пределы его понимания. Перш стоял на коленях и ритмично, безостановочно бился головой о стенку.

      – Мила! Мила! Мила! Моя Мила! – заслышав шаги, он повернул к лестнице слепое от слез лицо и сказал: — Она повесилась. Она повесилась в нашей спальне.

      Он протянул Кельману слегка влажный листок бумаги. Тот самый рисунок. Туман. В левом верхнем углу четко была выведена одна-единственная строчка: «Столько я заплатить не могу».

      – Она ходила к источнику.

      – Я тоже туда пойду! – закричал кузнец. – Я отдам ему все, пусть только даст мне еще воды.

      – Перш…

      – Я стану искуснее и смогу вылечить Милу!

      – Перш. Мила умерла. Ты не сможешь ее вылечить.

      – У меня получится.

      – Она умерла, понимаешь?

      Тяжело опираясь о стену, кузнец поднялся и оглушенно глянул на него.

      – Откуда ты знаешь, что я не сумею?

      – Я не слышу ее мыслей. Совсем. Ничего. Ей никто уже не сможет помочь. Ее больше нет.

      Перш обхватил голову руками и осел на пол. Он не плакал. Он сидел и смотрел на занавешенный тканью дверной проем, ведущий в спальню.

     

      Возле источника стояла очередь. Длинная живая колонна, состоящая из подавленных, отчаявшихся людей.

      – Ну, что тут у нас, — говорил Сирил, рассматривая очередное подношение. – Отрез лульского шелка?

      – Да, достойный господин. Лучший в мире шелк, да и расцветочка какая – загляденье, — Амс искательно потирал пухлые ручки.

      – Ладно, полведра, пожалуй.

      – Ах, спасибо, спасибо.

      – Посмотрите на эту вазу, господин, настоящее чудо!

      – Неплохая ваза, очень неплохая. Даже странно видеть ее в такой глуши.

      По мере того, как Кельман продвигался вперед, гора даров возле ног Сирила росла. Чего там только не было – золотые и серебряные монеты, искриты всех размеров и цветов, какие-то древние книги и рукописи.

      – Показывай.

      – У меня ничего нет, — сказал Кельман, тщетно пытаясь уловить мысли Сирила.

      – Зачем тогда пришел?

      – За водой.

      – Ты должен мне чем-то заплатить.

      Кельман напряженно всматривался в узор прожилок на каменной раковине. Близость источника сводила с ума.

      – Я готов.

      Сморщив длинный нос, Сирил изучал просителя.

      – Хорошо. Вижу, твой талант – не в мастерской ловле мух и не в шевелении ушами.

      – Я читаю мысли.

      – Знаю.

      – Смогу ли я со временем слышать духов?

      Сирил приподнял бровь.

      – Возможно. Я не провидец.

      – Что ты хочешь получить?

      – Твою жену, — быстро ответил Сирил. – Отдай мне свою жену.

      – Арина не продается! Она живой человек!

      – Мне она не нужна живой.

      – Что?.., — Кельман попятился.

      – Убей ее. Здесь. И я тебе дам сколько угодно воды, — глаза у Сирила были стеклянные, не выражающие ничего, кроме легкого нетерпения.

      – Ты ненормальный!

      – А ты сам? А все остальные?

      – Ты ненормальный, — снова сказал Кельман и побрел прочь.

     

      Дома было тихо и спокойно. Пахло свежеиспеченной ковригой, на столе дымилась тарелка с жареной картошкой.

      – А, вернулся? – Арина вышла из кухни, вытирая руки о передник. – Садись, наворачивай.

      – Да я…

      – Ешь, ешь. После возлияний надо обязательно горяченького покушать. Супца бы хорошо, да сам понимаешь – какие теперь супцы, когда за воду по пять серебряных просят.

      Кельман отвел глаза и принялся орудовать ложкой. Пить хотелось невыносимо.

      «Зачем я сюда пришел?» — думал он. – «Надо бежать скорее, как можно дальше. Или не бежать, а прыгнуть в лаву – и дело с концом. И никаких искусов, никаких желаний непотребных…»

      – Хлеб бери, — сказала Арина. – И ягоды.

      «Что с ним? Он сам не свой».

      – Тут вот какое дело, — начал Кельман, старательно подбирая кусочком горбушки янтарно блестящее масло. – Надо пойти к источнику и поговорить с Сирилом. Серьезно поговорить. Объяснить, что мы можем хорошо его вознаградить, но только после того, как соберем Дор-Суровы камни. Он ведь неглупый человек, должен понять.

      – А если он вообще не человек?

      – Пусть объяснит, в чем наша вина, за что мы наказаны.

      – Может это и не наказание вовсе?

      – Ты идешь со мной?

      «Откажись», — молил Кельман. – «Откажись, я не потяну тебя силой. Скажи, что у тебя много дел и некогда по поселку шляться».

      Арина взяла у него опустевшую тарелку и недовольно пробурчала:

      – И не вымыть теперь. Опять придется песком оттирать, — она зябко повела плечами. – Конечно, иду. Должен же там быть хоть кто-то, не одурманенный этой дрянной жижей.

      В пути они молчали. Арина размышляла о том, как можно вытурить из поселка обнаглевшего иноземца, а Кельман украдкой поглядывал на ее потрескавшиеся губы, на тонкую шею, на шрамик на щеке.

      «Я никогда этого не сделаю. Никогда», — он нащупал припрятанный за пазухой нож и крепко сжал рукоять. – «Я убью Сирила. Пусть это невозможно, все равно убью. Уничтожу, как слизняка, как мокрицу».

      – Итак, вы пришли.

      Площадка возле источника была совершенно безлюдна, если не считать одинокой фигуры возлежащей на ступенях.

      Кельман втянул ноздрями воздух, и голова его закружилась. Здесь было влажно. Казалось, крошечные, невидимые капельки воды рассеяны повсюду, и стоит лишь сложить ладони ковшиком, немного подождать – и волшебная жидкость дождем прольется в руки.

      – Господи, помоги мне, помоги мне, господи.

      Сухой, непослушный язык с трудом ворочался во рту, каждое движение причиняло страдания. Только глоток, только самый маленький глоточек. Силуэт стоящей рядом жены расплылся, распался на отдельные фрагменты. В нем больше не было ничего человеческого – просто набор линий, изгибов, выпуклостей и впадин.

      – Я жду, — голос Сирила подстегнул, взбодрил, в нем чувствовался звон ручья, а значит – спасение.

      – Что с тобой? Тебе плохо? – спросила Арина, но Кельман услышал лишь какое-то невнятное скрежетание.

      Он вскинул руку с ножом и несколько раз ударил жену – в грудь, в живот, в горло. Она закричала, и в этом крике было больше недоумения и обиды, чем боли.

      Вокруг Кельмана пылала пустота. Он был один среди языков пламени, среди дышащих жаром печей и труб. Искрящаяся, волшебная влага была здесь, рядом, надо было лишь пробиться к ней сквозь что-то чужое, ненужное, мешающее. Когда Арина упала на землю, перед ним открылся светящийся коридор, в конце которого его ждал источник. Опустившись на колени, Кельман благоговейно коснулся синей холодной поверхности. Он пил и чувствовал, как меняется вкус воды, как она становится все более пресной, как уходит из нее особая, колдовская свежесть.

      – Ну, хватит уже, — недовольно сказал Сирил, хлопнув его по плечу. – А то лопнешь.

      Кельман поднялся, сделал несколько шагов и замер. Перед ним, на мокрой от крови каменной плитке, лежала Арина. Она была еще жива и легкие, почти неощутимые мысли кружились в ее голове. Но Кельман увидел другое – прозрачную жемчужную пленку-кокон, охватывающую все ее худое, нескладное тело. Кокон покрывали хитрые письмена и рисунки.

      – Наставница, — прошептал Кельман непослушными губами. – Ее дар был – учить детей.

      Он беспомощно огляделся и заметил, что такое же перламутровое сияние окружает и его самого, и пробегавшего невдалеке мальчишку.

      – Читающий по звездам…

      Кельман не мог как следует рассмотреть знаки у себя на груди, но знал, что они один в один совпадают со сложной вязью зигзагов и дуг на коконе Сирила.

      – А ты… А мы…, — Кельман вдруг заметил, что длинноносый смотрит на него с дружеским, почти родственным пониманием и сочувствием.

      Его глаза больше не казались стеклянными, они были живыми, ясными, излучали тепло и свет.

      – Пойдем, брат. Пора. Дор-Сур успокоился, и нам здесь больше нечего делать, — сказал он, указывая на притихший вулкан.

      – Но куда?

      Сирил пожал плечами.

      – К Хохочущему водопаду. Или к устью Кар-реки. Вдвоем нам под силу многое.