Алексей АНДРЕЕВ

     

      ОХОТА НА КРЫС

      (Перевал странников - 2)

     

      ... Пришла иная жизнь, мне ничего не жаль,

      Дорога на Восток, сражения за веру

      И слава впереди заслуженная, но

     

      В тени колоколов, карниз когтями сжав,

      Касаясь клювом звезд, гранитная химера

      С немым отчаяньем глядит в глухую ночь.

      Э. Р. Транк

     

      Но у дверей стеклянных стоя,

      Там не увидишь ничего

      Смерть - только Вечное Пустое,

      Вся пустота - для одного...

      Ян Ингварс

     

      Пролог

     

      Пламя свечи прекратило свою пляску и, вытянувшись в струну, замерло...

      Со стороны могло показаться, что даже огонь боится разгневать своей пляской мага, неподвижно застывшего в кресле. Взгляд карих глаз терзал внутренности хрустального шара, неясно мерцавшего синим светом. Образы рождал этот свет, и Мерлин видел группу всадников, готовых к дальней дороге. Маг смотрел на суровые лица ведьмаков-воинов и просторы Руси. Пашни, леса и дороги расстилались перед всадниками, и не было силы, способной спрятать путников от всевидящего ока пелентара.

      Вид тех, за кем наблюдал Мерлин, мог удивить кого угодно. На первый взгляд в отряде не было ничего особенного: двое русов в воинских доспехах, девица.

      Правда, девушка была одета по-ханьски, да и оружие путешественницы выдавало родство с этим народом. На кожаной перевязи, на гибкой талии, висели два меча цзянь. На первый взгляд девица казалась лишней, даже неуместной в отряде опытных воинов. Лишь вглядевшись внимательно, можно было заметить в ее повадках манеру опытного воина, притом привыкшего сражаться верхом. Да и тусклый взгляд глаз, видевших не одну смерть, с головой выдавал в ней опытного воина. Но некому было смотреть в глаза Кетрин, грозе караванов, в великой степи.

      Чуть позади ехали еще двое всадников. Вот на них-то и стоило посмотреть внимательнее.

      Чернокожий гигант со щеками, щедро украшенными ритуальной татуировкой, в компании с тройкой русов, постороннему оку казался немного непривычным. Один двуручный меч со странным расширением на конце клинка чего стоил! Сизая, боевая сталь отливала синевой, и странные символы, напоминающие птичьи следы, испещряли поверхность металла. Путник не скрывал оружия, меч без ножен просто лежал у него на плече, как селянин носит оглоблю.

      Но не он, а пятый всадник оказался бы для постороннего наблюдателя порождением ночного кошмара. Правда, до поры до времени этот наблюдатель ничего бы не заподозрил: зеленую кожу лица от чужого глаза скрывал добрый шлем. Но на ночных привалах стальная личина снималась.

      Не мигая, смотрели в звездное небо багровые зрачки, словно ведя беззвучный, нескончаемый разговор с бледной Луной. В ее зыбком, неверном свете он казался порождением ночных демонов, он, Урук, последний воин народа, называемого людьми его мира просто: орки.

      Вроде ничего особенного, если б не цвет кожи, алые зрачки да длинные клыки, чуть тронутые желтым налетом. Прядь жестких, рыжих волос пропущена сквозь золотое кольцо, обвитое вязью рун. А так воин как воин: рост до середины груди взрослого руса и длинные, жилистые руки до колен. Когти на руках достойно завершали образ. Как, хихикая, говаривал один из его спутников: "Красавчик у нас, хоть крести..."

      Из-за спины чудо-воина виднелись два клинка: вороненый ятаган и прямой полуторник дивной работы. Ятаган висел на виду, открыто, меч-полуторник от людского ока скрывали щедро намотанные тряпки. Но даже тряпье, на которое не поскупился зеленокожий воитель, не могло скрыть от Мерлина волны силы, исходящей от оружия Странников. Оружия тех, кого люди и те, кто были до них, называли богами...

      Веки мага чуть шевельнулись, и изображение в шаре пелентара поплыло. Исчезла пятерка всадников, рысью уходящая в степь. На смену пришли образы города на границе Черного Леса и Степи. Стены из серого камня, ворота, в которые входит караван заморских купцов...

      Велик и славен торговый град Ашур. Со всех пределов мира тянутся к нему вереницы караванов торгового люда. В клубке улиц и глинобитных заборов бурлил нескончаемый поток людей. Многоголосый и многоязыкий гомон висел над узкими улочками, внезапно растекающимися простором площадей. Пестрый ковер палаток торговцев на них был рассечен и оплетен темной водой каналов, веющих по утрам потоками прохлады. Картины в пелентаре поплыли быстрее, повинуясь невысказанной воле Мерлина.

      Вот развернулся узел улиц Ашура, мелькнули стены из белого кирпича, и шар послушно показал знатного сеньора в роскошных покоях. Сеньор беседовал с толстым лекарем, и тема их беседы, как и то, что в конце разговора он протянул лекарю бутылочку с эликсиром долгой жизни, оказалось для Мерлина последней каплей...

      Воздух в покоях задрожал, когда Верховный Друид отвел взгляд от шара.

      Лицо его было неподвижно, в этой неподвижности было нечто от каменной статуи полководца или римского трибуна. Только бушующий огонь гнева за непроницаемой маской лица отличал лик мага от холодного мрамора. Гнев чуть изменил черты, а в глазах пылало яростное пламя. Прошло не менее трехсот лет с тех пор, как Верховный Друид испытывал ярость. Но такой ярости Мерлин не испытывал никогда...

      - Вы все умрете, - подчеркнуто спокойно произнес маг, - умрете лютой смертью, как и ваш проклятый волхв...

      Тихонько засмеялся Верховный Друид. Шум осенней листвы, гул ярого пламени и шелест ветра между старыми могилами навеки сплелись в смешке Мерлина. Эхо на миг прислушалось к смеху мага и не рискнуло его подхватить...

     

      ***

      Великое буйство разнотравья расстилалось до горизонта. Ковер трав с головой скрывал коня и всадника. Позади них возвышался последний бор, и сосны под порывами ветра вели свой вечный разговор. Рогволду казалось невозможным, что есть края, в которых нет леса, а есть только море травы, колышущейся как морская вода под яростными порывами ветров. В бледно-голубом небе зависла неподвижная точка беркута, зорко выглядывающего свою добычу.

      Туда, в глубины желто-зеленого травяного царства, лежал их путь. Кони стояли под седлом, дожидаясь первого мига дороги. Рогволд знал, что время не ждет, но стоял не двигаясь, жадно вдыхая воздух, пахнущий хвоей. Сын старосты прощался с великими лесами, он не смотрел назад на сосны, а лишь жадно упивался лесным воздухом. Изо всех сил Рогволд вглядывался в степь, как бы пытаясь понять, что ждет их в этом океане разнотравья. Кто и что встретит их на пути?

      Рус прощался с лесами и родной землей, никто из спутников не торопил его.

      Словно понимали: так надо. Не все уходили в степь вместе с русом и Уруком. Вершигора, по прозвищу Филин, Верховный Ведьмак, направил с ними в степь Бронеслава и Карим-Те. Несмотря на все просьбы Редрика, Филин запретил сыну идти с Рогволдом и Уруком. Для него было приготовлено новое, не менее важное дело.

      Редрик возвращался в Черный Лес, а ловкача Ратибора, по прозвищу Винт, ждали новые уголовные и тайные дела в Ашуре. От графа Гуго можно было ожидать новых заказов, с которыми мог справиться только он. Не зря граф осыпал золотом художника ограблений. Его Светлость явно задумал новую каверзу, и оставлять этого интригана без присмотра было рано. Но вор-ведьмак все-таки поехал проводить своих друзей...

      В городе остался пылкий неаполитанец Карло, нежданно для себя ставший послом ведьмачьим в вольном городе Ашуре. Дела и интриги Совета Ашура столь плотно навалились на его голову, что он не смог даже поехать провожать пятерку уходивших в степь.

      Пятнадцать лучших коней ждали путников, пять под седлом и десять сменных. В достатке было воды и припасов в седельных торбах.

      Дороги звали Рогволда, Урука, Кетрин, Бронеслава и Карим-Те.

      Дороги ждали, и никто, ни сами спутники, ни всемогущая судьба, не знали, какая дорога окажется последней.

      Знали уходящие, что ждут их волхв Светозар и бой с шаманами племени Крысы. Помнили, что где-то в степи затаился неведомый колдун из храма бога-Паука.

      Не знали остающиеся о грозе, нависшей над Ашуром. Не знали о замерших на половине пути ладьях Христова воинства, несущих огонь и меч вольному городу.

      Не знали уходящие, где закончится Дорога на Перевал...

      Не знали идущие, где начнется Охота на Крыс...

     

      ГЛАВА 1

      Кони шли ходко, и Рогволд еще за три дня пути из Ашура к границе степи успел втянуться в ритм дороги. Распрощавшись на лесистом холме с Винтом и Редриком, путники направили бег своих коней в простор степей. Рогволд с детства пас лошадей и любил скакать верхом, без седла, оглашая луг звонкими криками. Теперь с седлом рус разобрался неожиданно быстро, никаких особых трудностей не возникло. Спустя десять дней дороги сквозь степь он чувствовал себя прирожденным всадником. Как и чернокожий нганга Карим-Те, не говоря уже про Бронеслава и Кетрин, которые, похоже, родились в седле.

      Проблемы возникли у Урука. Орк никогда не ездил верхом. Весь его народ дерется в пешем строю, из-за роста вершников у них нет. Вернее сказать, не было, сейчас по правую руку от руса ехал первый и последний всадник народа Урук-Хей

      Еще при первом переходе от Ашура в степь орк ухитрился в кровь сбить спину своего коня. Пришлось Винту отдать ему своего, и теперь Кетрин старательно опекала горе-наездника. Гроза караванных дорог делала это весьма нежно, не применяя оружия:

      - Ты ж сидишь, как на собаке верхом, колени не задирай! Когда седлаешь, то по пузу коня хлопнуть не забудь, а то ремень нормально не затянешь и спину лошади в кровь собьешь... - поучала орка атаманша. - Вот, смотри, как надо!...

      Урук огрызался, отшучивался, но изо всех сил терпел поучения, лишь иногда яростно скрипел клыками, благо, было чем скрипеть. Теперь, спустя неделю пути, он уже худо-бедно мог управляться с конем, хотя до спутников орку еще было далеко.

      Степь приняла путников, степь, заполняющая собой горизонт от края до края. Буйный ковер разнотравья с головой скрывал всадников, беспощадный огонь солнца высушивал верхушки травы. Бледное небо, залитое солнечным огнем, казалось выжженным блекло-голубым камнем. Неподвижной черной чертой в небе висел беркут. Неделя пути, и мир не менялся - все то же море разнотравья, выжженное небо и черная свастика неподвижно зависшего беркута...

      Лишь иногда на фоне неба, у горизонта, начинали проступать курганы, увенчанные каменными идолами. От кургана к кургану двигались путники, находя воду на дне каменистых балок. Не раньше полудня на горизонте появлялся новый курган., и только к закату путники подъезжали к нему и разбивали нехитрый лагерь.

      Сжимали каменные кулаки неведомые боги степи. Свет костра, освещавший обветренный камень, дарил иллюзию угрозы от искаженной гримасы гранитного уродца. Пока не было нужды таиться, ярко горел костер, и всю ночь несли свою стражу над их лагерем степные совы, зачарованные ведьмаком. Не зря направил Бронеслава в их отряд старый ведьмак Вершигора, ох не зря.

      Много сил сберег его дар, сил, столь нужных в дороге. Сведущ был ведьмачий дружинник в повадках тварей, живущих в степи. Не зря сотник каждую ночь раскладывал веревку из верблюжьего волоса вокруг их лагеря. Ни змеи, ни ядовитые пауки не тревожили сон вымотавшихся за день людей. Знал Бронеслав и об обычаях народов, населявших просторы степи. Каждый вечер он щедро делился со своими спутниками тем, что узнал сам или слышал от опытных дружинников...

      Не отставала от него и Кетрин. Неразговорчивая, хмурая девушка просто преображалась у костра. Ярый огонь горел в ее глазах, лихой огонь степного набега. Звонко пела атаманша, и в песнях ее был гул земли под копытами коней, посвист острых стрел и свист ветра под ударами острых сабель. Девушка пела и сама пьянела от сладкого хмеля песен, воли вольной и ночного ветра. Не было в этих песнях страха, не было пощады врагам, лишь удаль молодецкая да пьянящая от ветра в лицо, бескрайняя степь...

      И далеко разносились над степью удалые песни разбойников, гордо называвших себя казаками, песни атаманов, сгинувших в чистом поле и не искавших себе иной гибели. Нет над их могилами курганов, песни стали погребальными курганами для лихих удальцов. И куда ни заносила казака судьба, всегда уходил он перед смертью в чисто поле. Там и хоронили верные побратимы или степной орел выклевывал очи у мертвеца. Жил казак в степи и после смерти сам становился степью.

      Даже атаман Конан, в далекие времена ставший королем, вернулся перед смертью в родные русские степи. На речке Запорожке насыпан курган в память о делах его и в память о нем. В странствиях своих услышал Конан песню, сложенную есаулом Иваном Кольцо. Вместе ходили они в лихой набег, вместе дрались спина к спине. Из-за Перевала Странников пришел Иван Кольцо и стал побратимом лихому атаману, и сложил песню обо всех удальцах, сколько их ни жило на белом свете.

      Звенели кованные серебряными подковками сапоги на пластинах дороги между мирами. Пошатываясь, шел раненый казак по мосту, сотканному из паутины бледного света, и звезды, не мигая, смотрели на побратима князя Сибирского. Лилась кровь из ран, но крепко цеплялся за жизнь удалой казак Иван Кольцо, прорвавшийся, прорубившийся неведомым чудом сквозь вражью орду. Дошел и, только увидев простор вольной степи, рухнул на землю, вдохнув в израненную грудь ветер, пахнущий ковылем и полынью.

      Никто не знает, что привело побратима Ермака на пороге смерти в новый мир, мир, ставший ему новым домом. Зажили раны, и еще долго дрожала степь от лихих набегов его удальцов. Так же, как никто не знает, где и когда сгинул удалой казак Иван Кольцо, под каким курганом в степи лежат его кости. Да и есть ли над ними курган?

      Лишь песня хранила память о лихом казаке. Века прошли с тех пор, но жива она, и звонко пела ее Кетрин:

     

      ... Как во чисто поле, да во широко поле

      Вывели казаки сорок тысяч лошадей,

      И покрылось поле, и покрылось поле

      Сотнями порубанных, пострелянных людей...

     

      Тихим, хриплым хором подхватывали песню вымотавшиеся за день путники, и даже Урук старательно подтягивал припев:

     

      ... Ой, любо, братцы, любо,

      Любо, братцы, жить,

      С нашим атаманом не приходится тужить...

     

      Кетрин пела, и исчезала усталость, пропадали сомнения, и не было в мире силы, способной одолеть русскую силу. Что нам, русам, враг, нет на всем белом свете людей с такими сердцами и с такой волей. Воля, честь и Русь - вот наши боги!

     

      ... Жинка погорюет - выйдет за другого,

      Выйдет за другого - позабудет про меня,

      Жалко только воли, воли в чистом поле,

      Матери-старушки да буланого коня...

     

      Рогволд пел. Куда делся тот охотник, что приполз израненным на Поляну Волхвов, мечтавший умереть вместе со своим городищем и, волей судьбы и чарами покойного волхва Светлояра, оставшийся жить? Глаза сына старосты стали глазами воина, и первый раз в жизни Рогволда захлестнуло безумное опьянение боем.

      И раньше рус смотрел в глаза смерти. Но теперь и сама смерть отшатнулась бы от взгляда и хищной усмешки воина, не знающего пощады. Пусть некромант обратил в прах всех его земляков, пусть велика его колдовская сила - колдуну не будет пощады. Пускай их всего пятеро, и сейчас его долг вместе с Уруком найти дорогу к Стражам Перевала Странников и отдать им меч их павшего собрата. Они сделают это. Пусть для этого необходимо пройти всю степь и отыскать волхва Светозара. Они пройдут свой путь до конца. Но потом некроманту, уничтожившему его род, не спастись. Месть и боль переполняли душу Рогволда, и только кровь проклятого чернокнижника навеки утолит эту боль.

      "Я сделаю это отчаянью и смерти вопреки, - думал рус. - Да, меч Странников, притороченный орком за спину, способен залить кровью весь мой мир. Свой долг я выполню до конца. Но потом я найду этого колдуна. Я буду убивать его медленно. Очень медленно, чтобы он прочувствовал до конца весь ужас женщин, детей и стариков, обращенных им в отродья могил".

      Из глотки Рогволда вырвался настоящий волчий вой. Рус не знал, о чем думает сидевший рядом с ним Урук. Но сын старосты сердцем чуял: его побратим пойдет до конца. До конца, до последней черты, что бы ни встретил он за ней. И когда смерть протянет свою костлявую лапу - орк лишь оскалится в хищной усмешке и обнажит мечи.

      Сейчас Урук, последний из своего народа, сидел с ним плечо к плечу и почти рычал. Сквозь этот рык пробивались слова, и на секунду Рогволду померещилась слеза на щеке орка. Урук поминал своих родичей, и не было пощады врагам в гневе орка, в рыке, рвущемся сквозь старую песню степных удальцов, не жалевших в бою никого и презиравших пощаду для себя.

     

      ...Как на дикий берег, как на дикий берег

      Вывели казаки десять тысяч лошадей,

      И покрылся берег, и покрылся берег

      Сотнями порубанных, пострелянных людей...

     

      Когда попадал в плен израненный казак, то не просил пощады, а сквозь самую лютую муку смеялся в лицо врагам. И с ужасом смотрели они на хохочущего под муками удальца. Надменные греки и гордые короли франков менялись в лице и лишь в страхе передергивали плечами при одном упоминании о русах и казаках:

      - Это же варвары! Скифы! Дикари! Степные ханы делали из черепов русов чаши, желая, чтобы сила и мужество убитых перешли к ним. Но разве есть в мире сила, способная пересилить русскую силу!...

     

      Тело мое белое, сердце мое смелое,

      Скоро его вороны на части расклюют!

      Не горюй, мамаша, что взяла не наша,

      Скоро ли подстрелят, - да когда еще убьют...

     

      Задумавшись, сидел у костра ведьмак Бронеслав, песней поминая своих дружинников, павших под мечами слуг Мерлина. Первая седина тронула его виски после последнего боя с околдованными разбойниками, и одного за другим поминал сотник души своих ратников, ушедших в Горькие Земли. Не просили пощады ведьмаки-дружинники и умирали за други своя. В проблесках пламени костра видел сотник погребальный огонь, снова звучали слова погребальной песни-прощания.

      Наконец Бронеслав расправил плечи и, гоня непрошеную грусть, начал во весь голос подпевать своим спутникам. Казалось, вся мощь чар Черного Леса влилась в старинный напев. Ночной ветер ударил вихрем, взметнул пламя в небеса. И веселый хмель разлился по жилам путников. Хмель ветра, степи и воли. Голова шла кругом от этого хмеля, казалось, что сам ветер мягко нашептывает:

      - Пока мы живы, не будет пощады врагу. И нет нам разницы, сколько вражин перед нами. Кто из них сможет устоять перед русской силой?

      Веселье щедро расплескалось под звездным небом, пламя костра заплясало под напевный ритм последнего припева, прозвучавшего весело и бешено:

     

      Ой, любо, братцы, любо,

      Любо, братцы, жить,

      С нашим атаманом не приходится тужить...

     

      Высоко в небе над курганом вились ночные птицы. Долго в эту ночь не смолкали над курганом казацкие песни, то бесшабашно веселые, то щемяще-грустные.

      Утро следующего дня ничем не отличалось, но ближе к полудню Карим-Те с Бронеславом неожиданно встревожились. Рогволд, ехавший с Кетрин колено к колену и наслаждавшийся этим, не сразу заметил неладное. Никогда еще русу не было так хорошо оттого, что девушка просто едет с ним рядом. Пусть к ней снова вернулась ее обычная неразговорчивость, но Рогволд помнил вчерашний вечер и глаза атаманши, горящие живым, радостным огнем горячего сердца.

      Но все когда-нибудь кончается. Ведьмак и нганга перебросились несколькими отрывистыми словами, и свист Бронеслава заставил путников остановиться. Урук моментально соскочил с коня и, обнажив мечи, замер, пытаясь понять, где скрывается враг.

      Но против врага, которого почуяли ведьмак и нганга, мечи орка были бессильны. Первые же слова Карим-Те заставили Урука убрать мечи в ножны и вновь вскочить в седло. На памяти Рогволда так сноровисто орк в седле еще не оказывался. Нганга заговорил:

      - Степь горит, огонь будет здесь через два часа. Нам нужно найти себе подходящее укрытие.

      - Ерунда, - отмахнулась от его слов Кетрин, - нет, конечно, дело серьезное, но мы просто выщиплем траву вокруг себя. И никакой степной пожар нам не страшен.

      - Да, - поддержал нгангу Бронеслав, - нам нужно укрытие. Мы не успеваем вернуться к кургану, где мы ночевали.

      - Даже если мы выщипаем траву вокруг себя, нам придется плохо. Нет, мы не сгорим, мы просто задохнемся, - подытожил Карим-Те. - Огонь несет не обычный ветер. Мы почувствовали очень сильные чары, ветер все усиливается. Даже вдвоем нам не совладать против этого колдовства. Маг очень силен, и похоже, что он большой специалист по чарам Огня.

      - Мой народ делал встречный поджог, - задумчиво вступил в беседу орк, - и когда две стены пламени сталкивались, то пожар прекращался. Возможно, нам удастся сделать нечто подобное?

      И ведьмак, и нганга лишь покачали головой в ответ.

      - У нас есть пословица, - вступил в разговор Рогволд, - "Удивить - победить". Насколько я помню, в подземельях некромантов чары нганги в виде бурана ледяных игл весьма лихо косили мертвецов. Ведь в Городе Ста Алтарей ты стал шаманом бога Ледяного Вихря?

      Карим-Те согласно наклонил голову.

      - Да, но чем нам поможет буран против стены пламени? Лед пронзает тела как стрелы, но...

      Тут нганга схватился за голову, а Рогволд, улыбнувшись, продолжил:

      - Конечно, ведь лед тает, а вода сможет пригасить пламя вокруг нас. Кроме того, буран - это ветер. Значит, нам будет чем дышать...

      Лицо Карим-Те посерело, но чернокожий все же смог улыбнуться:

      - А вот это идея! Пожалуй, шанс есть. Пяток лишних бутылочек у меня найдется, - нганга сверкнул зубами в хитрой улыбке, - мы сможем продержаться!

      Следующие полчаса вся пятерка лихо выдирала траву вокруг себя и лошадей. Круг получился в добрых шесть десятков шагов, работа шла споро. Ветер усиливался, и огненная туча приближалась, заполоняя собой небо. Начали всхрапывать кони, почуявшие беду, но Бронеслав одним движением ладони их успокоил. Что-что, а эти чары были по его профилю. Стреноженные кони теперь походили на статуи, но, несмотря на это, ведьмак принялся стреноживать их еще раз. На недоуменный вопрос Рогволда он заметил, что их враг-чародей зело искусный и может снять его чары одним жестом.

      Рогволд отлично понял Бронеслава. Действительно, пятнадцать обезумевших от близости огня лошадей в один миг порвут крепкие путы и растопчут всех и вся, когда пламя со всех сторон охватит пятачок голой земли. Мерлин, хоть его имя вслух не произнес никто, явно добивается их смерти. А смерть от копыт или от степного пожара - врага устроит любой из этих исходов.

      С гулким воем пламя рвалось вперед, и ветер мчал облако зарева. Не было пощады в этом буйстве жара, тяжелые хлопья пепла засыпали глаза, раскаленный воздух забивал дыхание и обжигал легкие...

     

      ГЛАВА 2

      Далеко не сразу оказался в Ашуре Ратибор, по прозвищу Винт. Не успели кони пройти и первой лиги от холма, с которого начался путь в степь пятерки храбрецов, как с неба обрушился почтовый сокол. И Винт, и Редрик ожидали от грамоты, принесенной пернатым гонцом от Верховного Ведьмака Филина, чего угодно. На мгновение даже мелькнула мысль, что Верховный Ведьмак приказывает им идти в степь, присоединившись к Рогволду сотоварищи.

      Но увы. В грамоте Филина было лишь повеление обоим прибыть в Черный Лес, притом побыстрее. Горяча коней, Редрик и Ратибор за трое суток прибыли в ведьмачью столицу, где Винт незамедлительно оказался перед желтыми очами Вершигоры, по прозвищу Филин. Беседа была долгой. После нее, получив два запечатанных приказа, вор-ведьмак помчался в Ашур, отчаянно загоняя коней. На половине пути Ратибор перехватил возвращающуюся из города сотню ведьмаков-дружинников и передал седоусому сотнику запечатанный приказ Филина.

      К вечеру второго дня загнанный конь рухнул у городских ворот. Шатающийся от усталости и отчаянного недосыпа ведьмак вошел в город пешком. Дружинники должны были подойти к городу к вечеру. Но не всегда удается жить с судьбой наперегонки. Ратибор это понял, глядя на обугленные руины харчевни "Пять Углов". Опоздал гонец Филина, опоздают и спешащие в город дружинники.

      Кое-где остатки стен еще дымились над угольями, лишь вчера бывшими теремом харчевни "Пять Углов", висели облачка пара. Не успел гонец, не успела подмога. Прошлая ночь пьянела от крови и огня. В пламени и безумии скоротечного боя настал конец ведьмачьей твердыни тайного сыска. Теперь лишь жирный пепел снегом запорошил подворье, присыпал обугленные кости. Лихо дрались ведьмаки и заезжие купцы, дорого продавали свои жизни. Но ни в грош не ставя свои жизни, не моргнув глазом, отдавали нападавшие за одну жизнь - пять своих.

      Они подошли к харчевне под утро. Не было в руках оружия, и молча, неспешно приближались они к воротам. Странная, многочисленная толпа в обычных серых плащах ашурских горожан замерла перед воротами харчевни. Спокойно стояли перед ними двое дозорных. Четверка стражей вышла во двор и направилась к воротам. Но недолго длилось это спокойствие.

      Резко и хрипло взревел рог. В первых рядах толпы, как из-под земли, выросли лихие люди, скрывающие кольчуги под плащами прохожих. С лязгом на частокол полетели кошки и крючья с крепкими тонкими цепями. Скользнули вверх, на частокол, стрелки со снаряженными арбалетами. И прежде чем лучники-дозорные успели метнуть с крыльца стрелы, пытаясь прикрыть четверку дозорных, убийцы в серых плащах успели спустить рычаги арбалетов. С тупым лязгом тяжелые болты рвали плоть и доспехи стражников, бросившихся подпирать ворота заранее припасенными кольями. Окованные железом створки тут же дрогнули под ударами топоров. Враг сбросил маску, хищным зверем-душегубом обернулась мирная толпа ночных прохожих.

      На крышу харчевни из гущи толпы полетели бутыли плотного зеленого стекла. И там, где разбивались они, вспыхивало жгучее, белое пламя, неподвластное воде. Только землей можно было гасить огонь лукавых греков. Первые языки белого пламени потекли по свинцовой черепице. Миг, другой - и вот уже вся крыша терема была охвачена потоком греческого огня.

      Не оплошала ведьмачья стража. Запели стрелы из окон горящего терема, падали с частокола на камень мостовой тела арбалетчиков в серых плащах. Но все новые и новые стрелки протискивались из задних рядов на смену убитым. Под ударами топоров рухнули ворота, и воющая, бесноватая толпа ворвалась во двор.

      Лихо рубились с нападавшими гости торговые да слуги с конюхами. Отчаянно рубились, но велика была сила вражьей своры. Оставив луки, взялись за мечи полдюжины уцелевших стражей-ведьмаков, слуги, конюхи и повара. Сам хозяин, тороватый купец Тверд, успел с черного хода послать гонцов по своим лавкам, и вскоре два десятка молчаливых охранников ударили в тыл нападавшим. Но даже их жизни были потрачены зря.

      Рушились горящие клети терема, ярким огнем пылала поварня и склады. Ручьями лился на сражающихся расплавленный свинец черепицы. Разваливалась крыша, тяжко проваливались в облаке искр перекрытия, превращая терем в кузнечный горн. Против огня были бессильны высокие стены терема, обратившегося в пылающую западню.

      Дождавшись удара в тыл подоспевших охранников Тверда, вышли из терема плотным клином гости торговые. Мало было из них тех, кто успел надеть доспех, мало было людей ратных, но никто из купцов не просил пощады. И никому ее не давали нападавшие. Град арбалетных болтов и бутылей с греческим огнем обрушился на горстку обороняющихся.

      И тогда они пошли вперед. Не желая дожидаться мига, когда ты обратишься в пылающий факел, уже не чая спасения, а лишь желая продать свою жизнь не зря. Отчаянье придало силы даже старикам, и немало нападавших пало на каменных плитах двора под ударами купеческих топоров и мечей.

      Лихо рубились и храбро умирали охранники купчины Тверда, тщетно пытавшиеся прорубиться на подмогу к хозяину. Не было среди них дружинников, но крепко держали топоры вольные люди Чернолесья, и не их вина была в том, что, даже отдав свои жизни, не смогли они спасти земляков и гостей торговых.

      Многих срубили охранники, но иная сила вела ночных убийц. И даже умирая, с лиц нападавших, скрытых капюшонами плащей, не сходила печать блаженства.

      Счастливыми умирали убийцы, и не было страха в их глазах.

      Захлебнувшись кровью своей и чужой, легли на камень улицы два десятка охранников. Один за другим гибли торговые гости, и фигуры в плащах остервенело рубили в куски уже мертвые тела защитников терема. Пять арбалетных болтов пробили грудь Тверда, и уже мертвый купец четыре раза взмахнул топором, забирая еще четыре вражеские жизни. Над телом его из последних сил рубились трое уцелевших дружинников. Груда трупов врагов, зарубленных ими, громоздилась до середины бедра. Последними остались они, и за спинами дружинников догорали срубы терема.

      В багровых отсветах пламени на яростных, гневных богов походили они. Замерли на миг нападавшие, после чего волна беснующихся тел погребла под собой трех уцелевших воинов, разрывая их тела руками и зубами, не чувствуя боли, не чувствуя острой стали, рассекающей плоть и находящей сердце.

      И лишь тогда, когда только кровавые клочья остались от тройки последних защитников, когда под напором пламени начали рушиться стены терема, только тогда безумцы отступили. Не собирали они своих раненых и не добивали мечами умирающих врагов. Откатилась к разбитым воротам безумная свора. На ковер мертвых тел обрушились последние бутыли греческого огня, обращая двор в исполинский погребальный костер.

      Тихо, как тени, рассеялись они в ночных переулках, и лишь гул пламени и крики сгорающих заживо раненых разносились гулким эхом по улицам Ашура.

      Винт слушал рассказ чудом вырвавшегося, умирающего от ран и ожогов повара, бившегося в ту ночь вместе с воинами. Троих врагов упокоили навеки кухонные ножи, и, когда кончились ножи, старый повар Горюн выскочил во двор с тесаком и топориком для мяса и первым же ударом лихо раскроил голову в капюшоне. Горюн еще успел наотмашь, не глядя, ударить назад тесаком в живот второго врага, не ожидавшего такой прыти от толстого старика, когда глаза на миг наполнил мрак жгучей боли.

      Две стрелы вонзились в живот повара, намертво пригвоздив его к горящей стене сруба. Тучен, зело тучен был повар Горюн и лишь благодаря своей тучности был еще жив. Глубоко прожгли тело струи жидкого пламени, в самой его плоти черпая силы для горения. Сплошной раной было необъятное тело, и последние искры жизни вложил Горюн в свой рассказ.

      Винт мог лишь качать головой, поражаясь мужеству старика. Он знал его раньше, когда был еще ребенком. Этот добряк спас ему жизнь, приютив больного мальца на поварне. Дети растут быстро, особенно в таком городе, как Ашур, но всегда был рад ему добрый повар. Был рад так, как и любому другому уличному мальчишке. Многих подкармливал Горюн, многие помнили доброту старого повара. И если бы кто-то сказал Винту, что Горюн может убивать, то рассмеялся бы в лицо тому человеку отчаянный ловкач. И вот поди ж...

      Повара ведьмак нашел в людской на пивоварне купца Тверда. Вокруг него уже целый день суетился толстый лекарь Константинус. Несмотря на все его лекарское мастерство, Горюн умирал. Нет, конечно, это было ясно и так, не живут с такими ранами. Но, увидев слезы в подслеповатых глазках Константинуса, старательно отводившего взгляд, Винт понял, что это конец.

      Весь город знал, что лекарь с шуткой заходит в дома с чумой или холерой и веселой байкой заставляет умолкнуть плач на похоронах. И вот теперь Константинус плакал. Плакал тайно, безуспешно пытаясь скрыть слезы, а когда Винт тихонько попросил его отойти в сторону, отошел к окну, и тут плечи лекаря затряслись.

      Горюн говорил, пытаясь описать подробности бойни, вспоминая погибших во дворе харчевни, говорил сквозь боль, говорил вопреки всему. Кровь тоненькой струйкой сочилась из уголка его рта, но старый повар уже не замечал этого. Дважды голос его начинал затихать и дважды рядом со стариком оказывался Константинус, аккуратно вливавший в рот умирающего какое-то снадобье. Слезы боли текли по лицам повара и лекаря, но оба их не замечали. Иногда душа болит сильнее израненного тела.

      Кровь все продолжала сочиться, голос повара начал затихать. Не знал Винт, откуда брал силы для этого рассказа старый Горюн. Ведьмак слушал лихорадочный, тихий шепот, и, только когда забытье овладело старым поваром, Ратибор почувствовал чужую руку на своем плече. Повинуясь лекарю, Винт шагнул в сторону, и третий раз чаша со странным, белым зельем оказалась перед почерневшими губами.

      - Дай нож! - Голос Константинуса был тверд, и ни малейшего намека на заливавшие лицо слезы не было в нем. Повинуясь, без тени колебаний протянул ведьмак свой нож лекарю. Константинус вложил нож в правую руку умирающего и с силой сжал на рукоятке полуобугленные костяшки пальцев.

      Медленно угасало дыхание, в сон уходил старый Горюн. Уходил в сон так, как уставший, наработавшийся в поле пахарь, скинув рубаху, щедро напитанную потом, и омывшийся водой, засыпает сном без сновидений. И в этом сне не будет ни усталости, ни боли. Разгладилось иссеченное морщинами лицо, перестала течь кровь, и на губы вернулась добрая улыбка старика.

      Дико было ее видеть на обгоревшем лице, и сердце Ратибора сжалось в судорожной боли. Крепко сжимали рукоять ножа обугленные до костей пальцы. Как воин уходил старый Горюн. Да он и был воином, добрый повар, друг всех окрестных уличных мальчишек. И не важно, что два раза в жизни держал он в руках оружие.

      Защищая свой дом от вражьего набега, почти мальчишкой, сжимал в руках Горюн топор. Копье степняка рассекло колено юноши, навсегда оставшегося хромым. На кухне забывал повар про свое увечье, и хромота в несгибающейся ноге не мешала ему творить чудеса у плиты. Поварята заглядывали в рот старику, ловя каждое слово Мастера. И когда в безумную ночь вновь обрушился огонь на родной дом, кухонный тесак и топорик для мяса стали оружием в крепких пальцах хромого старика.

      Когда твой дом горит, то не нужно ждать и мешкать, нужно спасать тех, кто в нем живет. Ну, а когда твой дом горит от вражьей стрелы...

      Молча стояли у ложа умирающего вор, ставший дозорным Черного Леса, и отравитель, ставший лекарем и ныне вновь вспомнивший свое старое искусство, подарив легкую смерть умиравшему в лютой боли старику. Пил боль израненного тела белый напиток, пил и не мог выпить до дна, сон сменил боль и стал вечным.

      Молча вынул флягу Константинус, и молча помянули они ушедшего. Не было слов в кричащих от боли сердцах, да и к чему слова?

      Сильно доброе вино щедро дарит свою силу людям. Помнят сердца людские радость и горе.

      Вечером подоспевшие дружинники Филина сложат погребальный костер для погибших братьев и помянут тризной их души. В ярости чистого пламени вознесутся их души к небесам, в Ирий, и Род с гордостью взглянет на детей своих. Но не будет на тризне Ратибора, по прозвищу Винт. Нельзя. Сразу же всяк поймет в городе, что состоит Винт на службе у Черного Леса.

      Молча помянул Винт покойного Горюна и, поклонившись лекарю, покинул горницу в маленьком тереме у пивоварни покойного Тверда. В сенях ведьмак кивнул управителю и, выйдя со двора, растворился в нескончаемом лабиринте ашурских улиц и переулков.

      После его ухода управитель обругал слуг дармоедами, не способными к любой работе, кроме как жрать в три горла да спать целыми днями. После чего сам, лично, полез на чердак проверить, хорошо ли там прибрано и не валяется ли рядом с дымоходом всякий хлам. Вскоре из окошка под самой крышей вылетел почтовый сокол. Лоскут тончайшей кожи на лапе подробно описывал предсмертный рассказ повара. Не терял времени зря управитель, записавший до последнего слова рассказ умирающего повара, подслушанный через дырку в стене.

      Умел подбирать людей купец Тверд, дозорный Черного Леса...

     

      ***

      Винт свернул в ближайший переулок и почти сразу увидел труп. В этом не было ничего особенного, в городе редкое утро обходилось без подобных находок. Прибыль такие подарки судьбы, кроме убийц, приносили лишь городской страже. Поймать над свежим телом какого-нибудь бедолагу, обвинить его в убийстве и хорошенько почистить его карманы было любимым занятием ашурских стражей порядка. Когда убитых ночью было мало (изредка бывало и такое), то стража с ловкостью выходила из столь тяжкого положения. Один убитый переносился в три-четыре места и становился западней для прохожих. При таком "переносном" мертвеце располагалась засада стражников, и шансов выкрутиться было маловато даже у ловкача, пользующегося мощной защитой своей гильдии.

      Но этот мертвец не походил на ловушку, и, смирив свое естество, желавшее поскорее исчезнуть, вопреки всем своим привычкам и правилам, Ратибор склонился над телом. На первый взгляд в убитом не было ничего особенного: ночной прохожий подавился кинжалом, раз этак пять. Если не больше. Но это только на первый взгляд.

      Вора-ведьмака смутили некоторые мелочи. Ну, во-первых, убитый, при наличии многочисленных ран, явно не сопротивлялся. Это было не в обычаях ашурских переулков, но это было так. Во-вторых, тело было еще теплым. Прохожий был убит совсем недавно, не больше чем полчаса назад. Значит, если и нашелся такой мирный сумасшедший, без сопротивления и криков подставивший глотку под нож, то время для его убийства было выбрано явно неудачно. В это время на улице полно народа, а на всяк роток не накинешь платок. Убийца должен был это понимать, особенно если вспомнить неистребимую тягу большинства ашурцев к деньгам.

      Стукачи были в доле со стражей, и любой, не принадлежащий к гильдии Ночных Убийц, щедро платил страже за молчание. Часть денег тут же оседала в карманах длинноухих соглядатаев, заставляя их более рьяно вынюхивать подобные дела. А если же не заплатить страже, то приходилось еще давать денег и его милости городскому судье, со всеми его соратниками и писцами. Аппетиты судейских Винт себе отлично представлял.

      Тем не менее убийце было наплевать на огласку, стражников и судей вместе взятых. Такое мог себе позволить лишь полноправный член гильдии Ночных Убийц. Но и к этим, весьма почтенным гражданам города неизвестный явно не принадлежал. Никогда убийцы не нарушали своих обычаев, даже за самую щедрую плату. А по всем старинным, освященным веками правилам гильдии смерть должна собирать свою жатву ночью. В последнее время в Ашуре появился легендарный Лука Брагин, способный выполнить любой заказ, но даже он свято соблюдал этот обычай: убивай только ночью и никак иначе!

      Одет убитый был в обычный для ашурского жителя серый плащ с капюшоном, но теперь, помня рассказ покойного повара, Ратибор пригляделся к телу повнимательнее. После чего, быстро оглянувшись по сторонам, торопливо обыскал тело. Ничего ценного не было, убитого явно уже успели обшарить, но ведьмака интересовали не деньги, а кое-что другое, способное объяснить, кто он такой и откуда.

      Усилия ведьмака не пропали зря. Пусть от вспоротого живота покойника нестерпимо воняло, но при осмотре Винт заметил, что на груди убитого ножом вырезана рыба. Этакое клеймо от двух движений острого лезвия. Глазом рыбе служила рана от удара в сердце. С таким "товарным знаком" вор раньше никогда не сталкивался. Очевидно, убийца решил оставить свою роспись, что бы эта рыба ни означала. Непонятно, к чему такие сложности.

      Ведьмак решил обдумать это позднее и продолжил осмотр тела, обратив внимание на еще одну маленькую деталь. Закончив исследование трупа, Винт быстро вытер окровавленные руки о серый плащ убитого и двинулся прочь, на ходу лихорадочно размышляя. Чутье подсказывало ловкачу, что это убийство связанно с бойней в харчевне "Пять Углов". В обоих случаях жестокость и полное пренебрежение всеми городскими законами, как писаными, так и неписаными.

      На шее убитого имелся маленький порез, с шеи явно срезали шнурок с каким-то талисманом. Судя по порезу, обокравший мертвеца спешил. Это уже была зацепка. Маленькая, почти невозможная, но зацепка. Талисман мог купить кто-то из скупщиков краденого, а по талисману можно будет с помощью чар найти убийц или убийцу.

      Теперь Ратибор не сомневался, что он на правильном пути. Об украденном с тела талисмане нужно было аккуратно навести справки, и Винт двинулся к кварталу Бронзовых Врат, месту, где размещалась гильдия Ловкачей Ашура. По законам города, все украденное ловкачами выставлялось на местном базаре на три дня. Владелец краденого платил ловкачу четверть стоимости и забирал обратно свое добро. Ловкач платил десятину с добычи в гильдию и спокойно продолжал свою нелегкую работу, не опасаясь стражи.

      Конечно, снятый с трупа талисман никто не выставит на обзор, но его охотно купят скупщики краденого, так же охотно, как они скупают невостребованное хозяевами добро. За пару монет уже к вечеру можно будет узнать, а то и купить искомый талисман.

      "И кроме того, я же не сплю третий день, - устало думал Винт, - мне нужно поспать в надежном месте, а то мозги уже думать отказываются. А с этим делом они мне точно понадобятся. Да и поесть бы не мешало".

      Вино Константинуса чуть притупило урчание в желудке, но все равно в нем царило ощущение, больше известное как кишка кишке колотит по башке. Ведьмака вновь захлестнула нестерпимая усталость и чувство голода, и, не выдержав, Винт зашарил глазами, высматривая вывеску какой-нибудь харчевни. Вскоре ловкач почувствовал сильный запах копченой рыбы и, держа нос по ветру, двинулся дальше по улице.

      Искомое заведение обнаружилось не далее как в дюжине шагов. На новехонькой вывеске красовалось изображение густо заросшего бородой мужчинки, опоясанного какой-то дерюгой. Мужичок весьма похотливо и радостно косился на нависавшую над ним оскаленную пасть огромной рыбы. В глазу рыбы, наоборот, наблюдалась не радость от бородатого обеда, а смертельная тоска и непонимание ситуации. Всем своим видом рыбка словно говорила прохожим:

      - Как же это я дошла до жизни такой? И что же это я такое делаю, господа хорошие?

      Но размышления морского "чюда" и планы ее обеда не интересовали Ратибора. Именно из этой харчевни тянуло запахом копченой рыбки, заставившим ведьмака ускорить шаг. Желудок окончательно уподобился вулкану, и, ворвавшись внутрь, Винт направился прямиком к столу, за которым восседал хозяин харчевни. Судя по покрою одежды, человек был франком. Зал был пуст, из обслуги никого больше не наблюдалось, и Ратибор, сглатывая слюну, сделал заказ хозяину.

      - Чаша вина и рыба!

      Правда, из-за слюны получилось немного неразборчиво, но ведьмак был уверен, что поймут его правильно. Заказ Винт сопроводил серебряной монетой, а для любого купчины это служило лучшим переводчиком. Монета была старой, заморской. Веса серебра в ней хватало на дюжину обедов. Но реакция хозяина превзошла все ожидания Ратибора.

      Проворно сграбастав монету, хозяин не стал пробовать ее на зуб, проверяя качество серебра, а внимательно уставился на полустертое изображение головы в венке. Насмотревшись, что, впрочем, не заняло у него много времени, он низко склонился перед оторопевшим ведьмаком и, вернув ему монету обратно, тихо проговорил:

      - Богу - богово, а кесарю - кесарево! Пятеро братьев ждут в задней комнате. Епископ прислал мне весть, и мы готовы. Приказывай...

     

      ГЛАВА 3

      Сказать, что Ратибор онемел, значит соврать. Правда, поначалу он смог лишь повторить свой заказ в несколько иных выражениях, рассудив, что шестерым "братьям" явно надо есть и, судя по запаху, пища в харчевне имеется. Хозяин, не удивляясь, кивнул на просьбу ведьмака и быстро принес чашу вина и копченую рыбу, лично сходив на поварню, после чего оставил Винта в одиночестве вкушать пищу.

      Пока челюсти лихорадочно жевали, ведьмак успел обдумать ситуацию, и, честно говоря, приятного в его размышлениях было мало. Конечно, и с монетой повезло, и заказ явно совпал с условными словами, да и само упоминание о рыбе живо напомнило ведьмаку о человеке в сером плаще, зарезанном в переулке. Рыба была вырезана на его груди неспроста. От разгадки Ратибора отделял лишь один шаг.

      Но не было времени этот шаг обдумать. В любой момент в харчевню мог прийти настоящий посланец, к тому же не один. А драться одному против шестерых "братишек" и настоящего посланца, вооруженных до зубов, ведьмака как-то не тянуло. Но и упускать подобную удачу было никак нельзя. В городе есть другие места сбора загадочных убийц, но просто так их найти будет сложно. Значит...

      Закончив есть, ведьмак подозвал жестом хозяина, который буквально соткался из воздуха прямо перед ним. Откашлявшись для солидности, Винт начал нелегкий разговор, опасаясь неправильным словом насторожить хозяина.

      - А скажи мне, почтенный, не терпят ли братья какой нужды в припасе?

      Хозяин еще ниже согнулся в поклоне перед Ратибором и заговорил почтительным шепотом:

      - Нет, братья бодры духом и горят желанием еще послужить Господу. Только бутыли почти закончились. Случись опять наступать, так огонька почти нет. Владыка в послании писал, что, мол, скоро прибудет еще, но не раньше чем через неделю.

      - Не через неделю, а сегодня, - властно проговорил Винт, - и ты вместе с братьями понадобишься. Нужно будет порадеть о деле Господа, - ведьмак наставительно поднял к потолку палец, окончательно подстроившись под стиль речи хозяина, явного слуги "Белого Христа". Речь произвела впечатление, франк упал на колени. После чего принялся ловить правую руку Ратибора, старательно пытаясь запечатлеть на ней слюнявый поцелуй.

      - Прощения прошу, почтенный! Засомневался в последний момент, и впрямь ли посланец от епископа? Сам ведаю, что бутыли сегодня прибудут. Решил проверить, еще раз прошу простить. В писании сказано: "Бодрствуйте, дабы враг не застал вас спящими. И ныне, когда бродит враг вокруг нас, аки лев рыкающий..."

      - Встань, слуга божий, - проговорил Ратибор, окончательно убедившись, кто стоял за ночным нападением и кто виновен в смерти братьев, - сам знаешь, нет на тебе греха. И нынче ночью сослужим службу Господу. Собери братьев и немедленно уходи из дома сего, ибо опасно быть в нем. Ныне всякий верный человек на счету. А ночью у Причальной башни, в переулке, отсчитай третий дом от угла. Калитка открыта будет, зайдешь внутрь вместе с братьями. Ожидайте. Прибуду с братьями через два часа после полуночи.

      Тяжко дался Винту этот разговор. Давно не появлялись в Ашуре проповедники "Белого Христа". Но по роду своих занятий некоторое представление об их речи, обычаях и повадках ведьмак имел. Этой ночью "братьев" схватят дружинники Филина, возвращающиеся в город. И не будет пощады убийцам. Пред глазами Ратибора вновь встало искалеченное лицо Горюна, и холодная ярость наполнила сердце ведьмака. Никогда не поддавался ярости Винт, презирал тех, кто получает радость от мучений других, но теперь сам был готов предать "псов божьих" лютой смерти...

      "Жаль, что сам не смогу убить этих тварей! Правда, смерть от меча слишком хороша для них!" - так думал Ратибор. До этого дня он не ненавидел слуг Папы, но предсмертный рассказ Горюна и животная радость фанатика-убийцы окончательно расставили точки над "i"...

      Ведьмак помнил, как однажды, в детстве, когда еще был жив его отец, в их дом зашел епископ Мартин, проповедовавший тогда в Ашуре. Долго рассказывал епископ о рае и аде, долго слушал его отец. Наконец отец Ратибора, кузнец Неждан, спросил епископа:

      - Скажи, божий человек, вот мы с сыном примем крещение и попадем в рай. Так ли это?

      Согласно наклонил голову епископ Мартин, блеснула тонзура в свете очага, и мягким, вкрадчивым голосом он подтвердил:

      - Да, это так. Рай ждет всех, всех, кто следует путем Христа.

      И вновь спросил его старый кузнец:

      - Скажи, а куда попадет мой отец и мой дед? Куда попадет моя покойная жена? Неужели они не попадут в рай? Они никогда не слышали о Христе, но они были простые, добрые люди...

      - Это ничего не значит, - перебил его епископ, и ярый огонь веры загорелся в его зрачках. - Сказано: "Да не будет иных богов у тебя". Для Господа важно, что они молились иным богам. Ваши боги кровожадны и злы, вы приносите кровь в жертву вашим ботам....

      Спокойно поднялся с лавки кузнец Неждан, ухватил проповедника за пояс и ворот и вынес за ворота. Поставил на землю и так сказал:

      - Ты говоришь, что моя жена, мой отец, мой дед и все мои родичи будут гореть в аду. Но это мой род, моя кровь, те, кого я люблю. Ты говоришь, что наши боги кровожадны и злы, - но они не обрекают на вечную муку всех, не молящихся им. Ты смеешь предложить мне наслаждаться вечной радостью, когда мои близкие будут гореть в аду. Ваш бог убийца и чудовище. Уходи. Только последний изгой, только последний трус, трясущийся за свою шкуру, примет такого бога.

      Ты говоришь о любви и прощении, о великом милосердии - это ложь. Твой бог живет по другому принципу - ВСЕ МНЕ, И ГОРЕ ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ!

      Ты был честен со мной, даже произнося ложь своей веры, я вижу, что ты сам веришь своему богу, что ж, каждому свое. Уходи! - так говорил епископу Мартину кузнец Неждан, и Ратибор навсегда запомнил слова отца.

      Теперь же кровь легла между его сыном и слугами Белого Бога. Ратибору было все равно, какому богу молится враг. В ярости билась кровь в висках, пальцы уже нашаривали метательную пластину, затылок склонившегося в поклоне хозяина манил смертоносный металл. Но не точный расчет и не выдержка ашурского вора сдержали гибельный удар.

      Ведьмачьим чутьем чувствовал Ратибор странные чары, лежащие на франке, непонятное, неизвестное колдовство. А околдованных не убивают, с них снимают чары. Это ведьмак знал точно. Так и не выпустив из пальцев пластину и борясь с яростью, Винт двинулся к выходу. Франк молниеносно поднялся с колен и с низкими поклонами проводил Винта к дверям. Судя по всему, чары весьма странно подействовали на хозяина харчевни, ухитрившегося на пороге все же поцеловать руку "посланца епископа". Нет, франк и раньше был марионеткой в руках пастырей, но, по мнению, ведьмака, под действием чар окончательно утратил понятия о добре или зле.

      Во всяком случае, христиане не бросили бы своих раненых под греческий огонь. Чары явно лишили их разума. В дружине есть хорошие заклинатели, они смогут снять с них это колдовство. У Ратибора не было ни навыков, ни времени на это. Всего ведьмачьего таланта хватило лишь на то, чтобы почувствовать чары. Но это даже и к лучшему. Когда заклинатели снимут чары, этот человек вспомнит все содеянное им. А тогда...

      "Мне же жаль его, - мелькнула в голове ведьмака мысль, - как они смогут жить после того, как с них снимут чары? Они же поймут, что совершили этой ночью, и не смогут жить дальше. Не зря говорят, что за все надо платить. Совесть станет их судьей и палачом. Я бы точно не смог жить, имея на совести такое злодейство..."

      Он вышел из харчевни и направился в квартал Бронзовых Врат. Теперь Винт знал, что было срезано с шеи убитого - медный крест. Не носили ашурские слуги Христа иных амулетов. Было непонятно другое, и эта мысль занозой сидела в мозгу: зачем же христианину убивать христианина?

      Для себя Винт давно решил, что понять, что думает враг, важнее всего. Поняв врага, можно догадаться, где он приготовил ловушку. Нужно узнать главное - зачем это убийство, - тогда станет ясно, кто за этим стоит и в чем его выгода. На груди у убитого была вырезана рыба. На языке греков слово "рыба" - знак христиан. Если на греческом языке написать фразу: Иисус Христос - Спаситель Мира и взять первые буквы, то получится слово "рыба". Но вырезать изображение рыбы на груди мертвеца? Зачем? Показать, что убитый принадлежит к этой секте?

      Ясно, что убийца знал эту символику. И вполне возможно, что и сам принадлежал к христианам. Допустим, что он отошел от секты и начал нормальную жизнь. Но тогда ему незачем устраивать охоту на бывших единоверцев в ашурских переулках. Будь убитый хоть трижды христианином, за одну только веру убивать его в городе никто бы не стал. Хоть секта "Белого Христа" и была под официальным запретом городских властей. В Ашуре всякий молится своим богам, но лишь однажды из-за веры чуть было не пролилась кровь. И виновниками той истории были именно слуги Христа.

      Конечно, теперь, после убийства в харчевне "Пять Углов", отношение к официально запрещенной секте изменится, и весьма сильно. Филин не простит крови убитых ведьмаков, а Совет Ашура - убийства заморских купцов. И для почитателей "Белого Христа" настанут в городе тяжелые времена. Ратибор помнил, как тридцать лет назад фанатики-христиане разрушили песчаную мандалу, возводимую буддийскими монахами с целью благословения города. Тогда за оружие взялся весь Ханьский квартал, кланы прекратили вековую рознь, и, опасаясь большого кровопролития, городской Совет выслал из города проповедников, запретив христианство в городе.

      Напрасно бритоголовые ламы уговаривали патриархов кланов, напрасно цитировали единоверцам священные сутры. Понапрасну интриговал граф Гуго, получивший от преемника покойного епископа Мартина солидную взятку, пытаясь не допустить изгнания миссии, - ханьцы были непреклонны. Уже к вечеру католическая миссия покинула город. Не прощали ханьцы оскорблений учения Будды, как не прощали обид, нанесенных служителям Благородного Учения. Ведь по их законам человек, поднявший руку или оскорбивший буддийского монаха, недостоин права называться человеком и подлежит скорой смерти. Пусть новым рождением в виде червя искупит свою вину перед святыми людьми, желающими счастья всем живым существам.

      Винт чувствовал, что ответ на все вопросы близок, но додумать ему пришлось позднее. Коротко свистнули в воздухе две стрелы, начиная свой гибельный полет. Ратибор отреагировал машинально, отбив стальным браслетом под правой перчаткой из тонкой кожи первую стрелу. От второй стрелы ведьмак уклонился, - стальной наконечник, лязгнув, выбил искру из гранита мостовой. Кожаная подошва правого башмака скользнула на мокром камне. Ловкач, подняв тучу брызг, рухнул в канал.

      Падение спасло Винту жизнь. Об камень, там, где он стоял за миг до падения, звякнула сталь метательного ножа. Воровское везение продолжалось и в воде. Вынырнув на мгновение и набрав полную грудь воздуха, Ратибор нырнул на дно канала, поплыв к базарной площади. Пусть вода воняет как разрытая могила, но черный ил, густо покрывающий каменные плиты дна, превращал ловкача в черной одежде в невидимку. Дважды входили в мутную воду стрелы, и дважды неведомый лучник ошибался на добрых пять шагов.

      На сушу из канала ведьмак выбрался лишь у Ханьского квартала, рассудив, что неизвестным убийцам вход в него закрыт. А отношение ханьцев к непрошеным гостям уже успело стать в Ашуре поговоркой. Теперь же, зайдя в Ханьский квартал, Винт на короткое время сможет оказаться в безопасности.

      Стражи из кланов "Тигра", "Дракона" и "Феникса" подчеркнуто бесстрастно смотрели на выбравшуюся из воды фигуру, облепленную мокрой, черной тканью. Зная местные законы, Ратибор склонил голову в вежливом поклоне:

      - Почтенные, я следую в квартал Бронзовых Врат. При себе у меня нет добычи, погони за мной нет. В вашем квартале я не работаю, просто прохожу сквозь него. Тем более, - тут ведьмак усмехнулся, - в таком виде работать невозможно. С меня уже семь ручьев течет.

      Старший из караула, в одежде с богатой вышивкой, изображавшей Феникса, вежливо улыбнулся и склонил голову в ответном поклоне. Обычно, если кто-либо из прохожих был нежеланным гостем, дорогу ему преграждали скрещенные трезубцы или алебарды стражей. Если же прохожий, которым оказывался известный ловкач или убийца, упорствовал, то его больше не видели или видели на ограде его голову и отрубленные по локоть руки, прибитые к ограде крест-накрест.

      В таких случаях гильдии делали вид, что ничего не случилось. Ратибор отлично их понимал. Вообще, связываться с ханьцами из-за дурака, самого выбравшего себе смерть, было не принято в Ашуре. Если бы у города был герб, то девизом на нем служила бы фраза: "За все нужно платить! А уж за собственную глупость - в первую очередь!"

      Любезность старшего в карауле была приятной неожиданностью, ведьмак ожидал пожелания проваливать и мысленно вновь приготовился лезть в воду. Но дальше случилось настоящее чудо (во всяком случае, по меркам Ханьского квартала): страж в воротах заговорил. Ратибор замер, пораженный: услышать ему, ловкачу, в ответ на поклон вежливую речь! Такой чести, на памяти Винта, не удостаивался никто из его собратьев по воровскому цеху. К любому подошедшему к воротам квартала ловкачу приставляли сопровождающих, а стража, после подробной речи о его намерениях, в ответ удостаивала легким поклоном, не более.

      И то если ловкач в простой одежде мирно направлялся сквозь квартал по своим делам. Например, прогуливал барышню. Сейчас, правда, Винт был без маски, но это не имело значения, он явно шел "на дело". Или "с дела". Никакой разницы в этом стражи не видели. Обычно в таких случаях стража поклонов в ответ не делала, а сразу предлагала удалиться прочь. Особенно ловкачам в полном снаряжении и маске. Погрузившись в свои мысли, ведьмак пропустил цветистое приветствие и начал слушать речь "Феникса" с середины.

      - Патриарх нашего клана желает видеть почтенного Ратибора, ловкача по прозвищу Винт, своим гостем. Нижайше прошу почтенного господина воспользоваться нашим гостеприимством. Дорогу к нашему дому вам укажут провожатые, - учтиво и торжественно проговорил старший караула с золотой нашивкой на спине, изображавшей взмывающего в небо Феникса. На лицах стражей из других кланов не отразилось ничего, лица напоминали неподвижные маски.

      За спиной ведьмака уже стояли четверо ханьцев в алом одеянии с вышивкой, изображавшей огненную птицу. Судя по всему, на случай, если дорогой гость отвергнет столь любезное приглашение и решит направиться обратно в канал. В придачу, стоило Винту пройти несколько шагов, как за его спиной вырос еще один "Феникс" в алом кафтанчике с серебряной вышивкой. Но и он возник лишь для того, чтобы отрывисто бросить несколько ханьских слов для свиты гостя.

      Винт неплохо знал язык народа хань, но из всего сказанного смог расслышать лишь:

      - Проводить дорогого гостя... Обед... патриарх... а если какой-то глупец или невежа осмелится... разъяснить...

      После чего алый кафтан с серебряной вышивкой удалился, не забыв в свою очередь поклониться дорогому гостю, как младший старшему. И это несмотря на раннюю седину и изрезанную морщинами шею! Всю дорогу к заново отстроенной после пожара десятилетней давности усадьбе клана "Феникса" Ратибора терзали сомнения, не ошиблись ли стражи, приняв его за кого-то другого, хотя и правильно назвали его имя и прозвище. Ловкач не привык к такому вниманию, вряд ли патриарх приглашает в гости ловкача из-за украденных неизвестно кем и когда старых туфель. Хотя от этих ханьцев всего можно ждать.

      Ратибор с сожалением вздохнул, вспомнив уютные воды канала. Но сделанного не воротишь, только глупец оглядывается на прошлое, терзая себя мыслями о несделанном вовремя выборе. Тут же вспомнилась история с христианами и трупом в переулке, благо он думал о ней не далее как десять минут назад. На миг Винт допустил, что за убийством христианина стоит один из ханьских кланов, но тут же отбросил бредовую мысль и решил не торопить события. А то можно еще и не до такого бреда додуматься.

      Дорога не заняла много времени, и тут уже начались настоящие чудеса. В имение его провели не через Задние ворота для слуг, даже не через Боковые - для старших членов семьи и визитов друзей патриарха клана. Нет. Четверка провожатых ввела промокшего Ратибора через Главные, парадные ворота, что само по себе означало великие почести.

      Затем бадья с теплой и ароматной водой, чистая и сухая одежда из тонкого шелка, правда, без вышивки, но черного цвета и отличного качества. И гость в сухой одежде, и все его оружие на виду, и мелкая монета в кармане не укроется. Особенно если карманов нет. Лишь после этого ведьмака ввели в комнату, в которой стоял столик с закусками, чайник вина и пиалы из фарфора не просто тонкого, но тончайшего. Восемь молодцов, как на подбор, окружали высокое сиденье, на котором сидел патриарх клана "Феникса".

      Патриарх клана ждал Ратибора...

     

      ГЛАВА 4

      Стена огня надвигалась, и не было спасенья. Предсказание Бронеслава начинало сбываться. Когда огонь подошел вплотную, чары, наложенные на лошадей, пропали. Но двойные путы не хуже чар держали в узде перепуганных животных. Раскаленный вал ветра щедрым зноем забивал дыхание, от жара начинали слезиться глаза. Но только когда пламя приблизилось на семь шагов, только тогда сорвал печати с зачарованных бутылочек молчаливый нганга Карим-Те.

      Впивались в пламя ледяные иглы, вспухал облаками пара колдовской, синий лед. Силен был огонь, порождение магии Мерлина или кого-то из его слуг, много силы набрало пламя, обратившее в прах половину степи. На крыльях колдовского ветра мчалась гибель - и вот отшатнулась под ударами снежного ветра. Каплей в море колдовства был этот глоток магии севера, но огонь не выстоял, захлестнувшись под ударами льда, как лев гибнет от укусов диких пчел. Несопоставимы их силы, но не только сила все решает в мире, и гибнет лев, если не найдет воды, способной спасти его от ярости жал. Так же получилось и с огнем Мерлина.

      Остальная степь продолжала гореть под рваными порывами ветра, и сметало пламя все встающее на его пути, все, до чего могли дотянуться гибкие плети яростного огня. И не было для него разницы между выгоревшей травой и загнанным зверем. Но под ударами чар нганги в стене пожара образовалась дыра. Лужа теплой воды пополам с пеплом на земле, где пламя уже успело выжечь траву, раскинулась на три десятка шагов. Кончилось колдовство Карим-Те, опустели синие бутыли, несущие в себе тугой смерч полярной пурги и льда, но их хватило с лихвой. Ветер все так же упрямо мчался вперед, унося на своих крыльях пламя, обогнувшее стоянку и вновь сомкнувшееся за островком голой земли.

      И не в силах мага, пусть даже и равного Мерлину, было повернуть стену огня назад. Нечему было гореть в выжженной дотла степи. От жара высохла земля, обратившись в камень, ждущий нового дождя. Жар от нее обжигал даже сквозь подошву сапог. Только спустя час тронулись в путь путники, жалея копыта лошадей.

      К тому времени они уже стояли посередине огромной долины, засыпанной черными угольями и пеплом. Далеко, за горизонт, ушло пламя, не было видно зарева, лишь клубы дыма говорили о ярости далекого пожара. Молча сидели спасшиеся чудом, каждый понимал, сколь тонок оказался волосок их жизни. Новая беда шла на смену огню, и против нее они были бессильны.

      Нет, воды людям должно было хватить на трое суток, если уменьшат рацион, то еще на неделю. В достатке было и съестных припасов в седельных торбах. Новая беда грозила лошадям. Для них не было ни пищи, ни воды. Не едят и не пьют пепел кони, а это значило, что через три дня, от силы через неделю, предстояла дорога пешком до ближайшего источника. А уж там - как повезет. Кетрин и Бронеслав уже расстелили кожаный план земель, но по всем их выкладкам дело было плохо. Все попытки добыть воду в Ржавой балке стали пеплом, в прямом и переносном смысле. Воды теперь в ней не было, вся высохла.

      Если бы не было пожара, а воды в балке не удалось достать, то кони бы продержались на сочной траве еще два дня, за которые бы путники достигли источника в скалах Алмасты. Никогда, даже при самой свирепой засухе, не пересыхал он, щедро давая воду караванам, идущим через степь. Еще в первый день Кетрин рассказала о нем, дополнив подробностями о схватке с бандой Кривого Узак-бая.

      Стремительной ночной атакой бойцы Катруси выбили обкурившихся гашишем степных "батыров" с большой дороги и врылись в скалы, успев заодно прихватить и богатую добычу. Весь день отчаянно атаковал Узак-бай горстку храбрецов, но только зря терял лихих джигитов. Лишь под вечер, получив стрелу в плечо, Кривой отступил в степь. По закону степи семеро его джигитов набрали воды в бурдюки, придя за водой без оружия. И по закону степи только утром кинулись в погоню за уходящим воинством Узак-бая воины Кетрин.

      Не догнали в тот раз отчаянного разбойника люди атаманши, подвернулся под руку богатый караван из Ходжента, идущий в Ашур. Зато теперь, когда источник оказался единственным шансом выжить, и не просто выжить, а еще и продолжить свой путь, эта история с Узак-баем начинала беспокоить Кетрин все сильнее и сильнее. На всю степь славился атаман памятью на злые дела, и горе тому, кто рано или поздно вновь столкнется с ним в степи.

      Воды он набрать позволит, просьба врага только обрадует Узак-бая, да и закон степи он никогда не нарушал. Но не уйти ослабевшим от голода коням пятерки путников от лихих джигитов на свежих жеребцах. Не уйти и не спрятаться в выжженной дотла степи, до горизонта виден теперь любой человек, что пеший, что конный. Как коршун кружит Узак-бай вокруг источника в скалах Алмасты.

      Кони мчались по выжженной степи, покрытой жирным слоем пепла. К вечеру, после дня пути тщетно ждали они охапки травы, и их голодное ржание далеко разносилось окрест. Бережно, лишь несколько глотков воды отмерил лошадям и людям Бронеслав, при этом опустошив их запасы наполовину.

      Пожар лишил путников не только лошадиного корма и воды. Дотла выгорела степь, и нечему было гореть в ночном костре, отгоняя холод ночи. На ужин не было ни каши, ни похлебки. Пожевав сушеное мясо и запив его парой глотков теплой воды, отчаянная пятерка принялась устраиваться на ночлег. Слова о пути и опасностях на нем были сказаны еще днем, и теперь, под светом почти полной Луны, начался иной разговор.

      Все началось с вопроса Кетрин к орку, вернее, не вопроса, а просьбы взглянуть на меч Странников еще раз. До этого в Ашуре ей честно рассказали все о мече и о дороге на Перевал. Еще тогда Урук показал ей чудо-клинок, обнажив его ровно на треть. И вот теперь вновь посмотрела Кетрин на гибельное лезвие.

      Блистали искры в глубине странного металла, неярким, алым пламенем горела вязь рун языка Странников, языка изначальных миров. Синяя сталь лезвия, отточенного волной, казалась стремительной рекой из синего льда, замершей на миг в своем течении. В ушах девушки зазвучал шум этой воды, грохот от разлетающихся под натиском воды камней. Свист ветра и рев гневного огня сплетались в молчании отточенной стали, и не дольше мига длился век при взгляде на меч, помнящий, как пал Убийца Богов с сонмом своих псов и как воды сошлись над Городом Золотых Ворот, навеки погребая святыни народа атлантов.

      Пусть минули почти сотня и дюжина веков, но не забыл меч вкуса крови древнего Бога, Бога-убийцы, Бога - пожирателя иных богов. Не знали пощады мечи божеств народа My, бросивших ему вызов, но не в их силах было остановить Его, пожирающего души и сердца. Захлебываясь в крови, в муках и боли, умирал мир, разрываемый на части силой богов, сошедшихся в последней схватке.

      И лишь тогда, когда вихри Убийцы обратили в прах жителей царства My и их смерть дала ему новые силы, лишь тогда из-за грани мира пришла помощь.

      Открылись нехоженые тропы, и в мир явились Стражи Перевала, ученики тех, кого они называли просто - Странники. И не важно, что во всех мирах их, учеников, обычно считали богами. Велика была их сила, но только в гибнущие миры приходили Стражи, пытаясь сохранить дороги на Перевал. С каждым погибшим миром рвалась ткань Сущего, навсегда разрывая пути меж мирами. И одним из мечей Стражей был "Равный".

      Не для них ковался он черным Странником Урдом, вознамерившимся сковать меч, по мощи своей равный Предначальному мечу. Удары Предначального меча, ибо имя его не сохранилось в памяти людей, - навеки отделили Свет от Тьмы, породив на месте ран Сущего Перевал Странников, мост между мирами, на вечную стражу которого встали Хранители Перевала. Не для них, а для себя ковал меч безумный Урд, тщась сравняться с Предначальным Кузнецом, ударами своего меча навеки отделившим Тьму от Света. И в мастерстве своем не скупясь, вкладывал он Свет и Тьму в звездный металл.

      Не смог ученик превзойти учителя и в гневе отшвырнул меч на наковальню, увидев, что создал лишь копию. Понял черный Странник, что никогда не быть выше его мечу, и в черном отчаянии решил уничтожить меч. Но, создавая меч, он столь щедро напоил клинок силой, что не смог повредить мечу породивший его тяжелый молот.

      И тогда узрел Урд, создавший меч, Храм Странников и услышал негромкий, чуть хриплый голос Саймака, Странника, давно сгинувшего без вести на звездных тропах. Долго охотились за ним Темные Странники, пытаясь настичь Светлого, восставшего против Света и Тьмы. Миры содрогались под копытами коней Темных, но никто из них так и не нашел Саймака.

      И вот из глубин миров раздался его спокойный голос:

      - Ты хотел создать меч, рождающий миры. Ты достиг того, что хотел. Твой меч, который ты назвал в своих мыслях "Равным", будет порождать новые миры. Будет, но лишь тогда, когда старые миры будут рушиться, корчась в агонии. Твой меч будет пить кровь умирающих, и от крови этой будет рождаться новый мир,

      Так услышал Урд и понял, что хоть в этом превзошел Предначального Кузнеца, своего учителя, чей меч рождал миры из ткани сущего. С хохотом поднял клинок к лиловому небу, и свет трех лун с ужасом отшатнулся от блеска меча. И от рыка и хохота безумного Урда вздрогнули скалы.

      - Ты сам назвал его - РАВНЫЙ! Да будет так! И настанет день, когда все миры на себе испытают его мощь!

      И в тот день, когда на выручку гибнущему миру явились Стражи, в руке одного из них был "Равный". Шипела на синем клинке черная кровь Бога, Убийцы Богов, и грозным, багровым огнем сияли руны на синеве стали, и об эту сталь разбилось сердце Бога, Убийцы Богов. В ту ночь уходили навсегда боги My, лишившиеся своего народа и отомстившие за него, и пропадал за гранью миров вместе с ними, богами моря, Город Ста Алтарей.

      Рождению нового мира послужила черная кровь проклятого Бога. Задыхаясь в предсмертных воплях, захлебываясь в крови людей и замирая вместе с их предсмертным дыханием, родился иной мир. Пусть после гибели атлантов и говорили мудрецы и учителя, что, дескать, не мир изменился, а люди, но ложью были их слова. Пусть ложью правдивой, искренней, но все же ложью.

      Новый мир родился от меча и крови. Велика была сила, заложенная в меч, велика была сила в крови древнего бога. Реки крови, пролитой на жертвенных алтарях атлантов, призвали его в мир из небытия, и в этой крови был корень его силы.

      Так говорил в Ашуре нганга Карим-Те, лучший ведьмак-заклинатель, иначе именуемый Бдящим, читавший летопись ведьмаков о Странниках. Только Верховный Ведьмак и Бдящий знали про эту летопись. И когда умирал один из Бдящих, он перед смертью передавал эту летопись своему преемнику. И когда новый Верховный Ведьмак избирался ведьмачьим вече, как великую тайну читал он манускрипт о Странниках и их учениках, некогда написанный ведьмаком, по прозвищу Рысь.

     

      ***

      Крепко сжимали рукоять пальцы в старой латной рукавице. Урук убрал меч обратно в ножны и с интересом посмотрел на Кетрин, погруженную в свои мысли. Мягко коснулся ее плеча давно уже замерший за ее спиной Карим-Те. Лишь это осторожное прикосновение вывело девушку из глубокого транса. Встряхнув головой, как бы отгоняя сон, она проговорила:

      - Знаете, я лишь сейчас начала понимать. В Ашуре это казалось сказкой и лишь теперь...

      Она не договорила и зябко передернула плечами. Холодный свет Луны заливал равнину. Неподвижно замерли огоньки в плошках Бронеслава. Вал огня стоял перед его глазами. Помнил Бронеслав, как неведомый чародей снял с лошадей его чары. Не было больше веры в сторожевую магию у старого ведьмака. Да и птиц теперь не было в сожженной дотла степи, далеко разлетелись они, и тут тоже не обошлось без вражьей волшбы.

      Всем своим чутьем, всем ратным опытом чуял сотник ведьмачьей дружины хитрую засаду. И тихо загорелся в ночи круг, огонь глиняных плошек хранил чародея из Черного Леса. И замерла степь, угомонился ночной ветер, внимая волшбе ведьмака.

      Выверенным, точным движением Бронеслав достал из вещевого мешка замотанный в тонкую кожу кинжал и рассек вену на сгибе локтя правой руки. Рассек и вонзил в землю окровавленный кинжал, увенчав его черепом ворона с сапфиром на месте левого глаза. Смотрел на мир кусок кости синевой камня и бельмом глины в левой глазнице. Стонала от боли земля, и черная кровь земли, выступив из ее раны, смешалась с кровью ведьмака в вечном обряде побратимства. Не было ни огнива, ни угля в ладонях Бронеслава, но ярко полыхнула щепа, еще вечером бывшая древками стрел.

      Не зря горели древки пяти преломленных стрел. Не зря наливался синим огнем сапфир в глазнице вороньего черепа на воткнутом в землю кинжале. В тени от перекрестья лезвия и гарды горел чародейский огонь, и пламя костерка начинало наливаться силой, становясь синим. Медленно стекала кровь из рассеченной вены, до краев заполняя чашу с черным и вязким элем.

      Лишь когда наполнилась она до края, залил элем и кровью Бронеслав колдовской огонь своего костерка. Залил, а потом перехватил кожаным шнуром рассеченную кинжалом вену. Порыв ледяного ветра пронесся вокруг него, но ведьмак сидел неподвижно, неподвластный всем ветрам на свете, и так же неподвижно горело пламя глиняных светильников.

      С гневным шипением синее пламя обратило в пар эль и кровь. Облако пара окутало череп, и миг спустя иссиня-черный ворон крепко вцепился когтями в рукоять кинжала. Беззвучно зашевелились губы Бронеслава, ворон так же беззвучно ответил. Беззвучно, но все поняли, что птица ответила. Птица?

      Нет, внешне ворон выглядел вполне обычно, если не считать ослепительного света из левого глаза. Но от одного его присутствия оторопь взяла даже невозмутимого Урука. Орк не отводил от него взгляда, и, когда с громким криком, больше всего напоминавшим боевой клич, ворон взмыл в небо, Урук ответил радостным рыком. Рык хищной орды, гнев и радость боя была в этом кличе орка, взметнувшего над головой вороненый ятаган.

      И ворон ответил. Вновь раздался с небес его крик, и степь испуганно замерла в страхе от лютого торжества. Ворон свечой взмыл вверх, описал круг вокруг походного лагеря и скрылся во мраке ночного неба. Ледяной ветер, пахнущий морем и снегом, на миг замер, чтобы, мгновение спустя, принести громовые раскаты грозы, мчащейся с севера. Не прошло и минуты, как на ночной лагерь обрушился черный дождь.

      Рогволд замер. Рус не впервые наблюдал, как ведьмак наводит чары. Но теперь сыну старосты было немного не по себе. Да и в подземельях некромантов приходилось видеть и не такое, одна битва Матери Ведьм с некромантами чего стоила. Но там, в подземельях, все было немного по-другому. Конечно, и Винт, и Карим-Те использовали свое волшебство, но иначе, совсем иначе.

      И нганга, и Винт не были для Рогволда земляками. Пусть даже и русом по рождению был Ратибор, по прозвищу Винт. Но ашурские обычаи впитались в ловкача намертво, став кожей и плотью. Для Рогволда не было разницы, откуда его спутник, дравшийся с ним спина к спине и не дрогнувший перед лицом опасности. И Карим-Те, и Винт стали его друзьями, но друзьями из другого народа. Со своими обычаями, порядками.

      А вот Бронеслав был земляком, был тем, кем не могли стать нганга или Ратибор. В Бронеславе рус видел дядьку-соседа, пусть из другой деревни, но все равно своего, понятного. С точки зрения Рогволда, Бронеслав больше всего походил на княжьего сотника Путяту. Постаревшего в войнах и бесконечных походах, но еще крепкого воина. Понятного и своего, пусть он даже прошел по дорогам бесчисленные версты, пусть знает повадки невесть каких племен и народов. Все равно земляк он и есть земляк.

      Теперь же, видя его чары, рус был поражен до глубины души. Он отлично знал, что Бронеслав- ведьмак, и не простой, а сотник из дружины Черного Леса. А такой человек был обязан знать магию. И когда по вечерам ведьмак приманивал и зачаровывал птиц, превращая их в недремлющий дозор, Рогволд чувствовал дыхание родного леса. Пусть волшба, но родная, такая, от которой ни один охотник не откажется и защищаясь от которой пращуров не призовет. А вот от сегодняшнего волшебства, видя, как огонь, лунная тень, эль и кровь обретают плоть, видя свет в глазнице ворона, русу весьма хотелось крикнуть:

      - Чур меня!

      Вновь вернулся ледяной ветер, и тугие струи дождя обрушились на степь. Беззвучно упали первые, тяжелые капли, превращая в кашу жирную копоть и землю. Далеко на востоке полыхнули зарницы, затем еще и еще. Дождь хлынул мощным потоком, размывая каменную корку ссохшейся земли, рождая новую жизнь в опаленной огнем степи. Раскаты грома и вспышки зарниц все продолжались, потоки небесной воды в момент промочили одежду, но все так же горели светильники, и все так же недвижно сидел под струями дождя Бронеслав.

      С хохотом танцевала под дождем Кетрин. Урук, уже вложивший в ножны ятаган, отложил его в сторону и присоединился к этому танцу. Вода смыла краски со щек нганги, обнажив ритуальные шрамы и татуировку. С поднятым к небу лицом сидел Карим-Те, вслушиваясь в далекие раскаты грома и не сводя глаз с полыхающих зарниц. Дождь начал стихать, но ветер продолжал приносить все новые громовые раскаты.

      Все стихло внезапно, так, как и началось. Как стон разнесся над равниной крик ворона, и в зыбком свете последнего всполоха молний Рогволд увидел черную свастику птицы на фоне луны, прорезанной черными облаками. На миг сверкнул сапфир в глазнице, и, громко хлопая крыльями, ворон вернулся к кругу зыбких огней. Но теперь никакой кинжал не мог служить ему насестом. Порождение ведьмачьего чародейства достигло роста Рогволда, и покрытые запекшейся кровью когти вонзились в землю глубже меча, воткнутого по самую рукоять.

      Свет синего льда горел в левой глазнице, мрак глухой ночи наполнял правый глаз летучего убийцы. Но не это подкосило ноги руса и его спутников, против воли заставив руки потянуться за оружием. Страшный, нечеловеческий разум смотрел на них глазами птицы, и было от чего потерять голову.

      Медленно поднял вверх, в приветствии, правую ладонь Бронеслав, и отблески синего света заплясали на ладони ведьмака. И как бы в ответ на это приветствие они услышали голос:

      - Их было десять воинов и маг. Две лиги - к западу и пол-лиги - к югу. Трое из них родились за гранью нашего мира. Маг успел уйти через портал, пока я пировал. Ты принес мне щедрое угощение, давно я не ел плоти из иного мира. Ты хочешь еще угостить меня?

      Медленно покачал в ответ головой Бронеслав.

      - Нет! Ты получил свою награду и можешь покинуть пределы мира живых. Иди, пусть пребудет мир между вами и нами. Слово мое крепко, да будет так!

      И как бы в ответ на это из-под когтей ворона, как из глубокой раны, начала сочиться кровь земли. Ведьмак взял в руки глиняную плошку и, глядя на сидяший перед ним сгусток мрака, дунул на фитилек. Легким светлячком перелетел с фитиля на земляную кровь огонь. Столб пламени взметнулся в небо на добрую дюжину шагов, обращая в дым ведьмачье колдовство. Ворон таял в этом огне, становясь маревом, сгустком дыма, исчезая в пламени. И только когда налетевший порыв ветра загасил пламя и развеял по степи дым от земляной крови, только тогда Бронеслав покачнулся и упал назад.

      Его магия ушла, и первый же порыв ветра легко загасил все светильники. Лицо ведьмака в свете луны напоминало лик мертвеца, но пары глотков из фляги Карим-Те хватило, чтобы на щеках вновь появился румянец. Бронеслав медленно приподнял голову, ухватился за руку Рогволда и, опираясь на нее, встал на ноги. Все это время Карим-Те не сводил с него глаз. Только дождавшись слабого кивка, мол, со мною все в порядке, нганга поднялся с места.

      Бронеслав заговорил, как только удобно расположился на вьюках. Рогволд долго боролся с желанием задать ведьмаку вопрос о его волшбе, но, по зрелом размышлении, решил все же промолчать. Вернее, задать вопрос, но не сегодня, а, например, завтра утром. Орк же подобной деликатностью не страдал, так что первым вопросом к Бронеславу от спутников стал вопрос Урука:

      - А что это было? - Орк минуту помялся и, видя, что ведьмак не отвечает на его вопрос, уточнил: - Или кто это был? Я понял лишь то, что он воин. Слушай, ты что, язык проглотил?

      Рус дернул Урука за рукав кольчуги, и в этот миг Бронеслав ответил:

      - Второе - правильнее. Скажем так, это был ворон. Его имя я назову тебе потом. Если ты захочешь...

      Судя по всему, это была какая-то ведьмачья шутка, но темная, и Рогволд поспешил перевести разговор на другое:

      - Слушай, ты в порядке? И что это ОН, - рус специально выделил это слово, - что ОН говорил о воинах? Засада?

      Губы ведьмака растянулись в ехидной ухмылке.

      - Да! Да, засада, - тут Бронеслав хохотнул, - была, да вся сплыла. С Морриганом шутки плохи. Тем более если он был так голоден. Вы помните про гончих псов старых богов? Далеко на севере местные боги все видят и слышат через воронов. И ни один беглец, ни один предатель, ни один клятвопреступник не может укрыться от них. Правда, боги северян на них еще иногда и самую настоящую охоту устраивают...

      - Не знаю, как всем, а мне, - ответил ему Урук, - отчего-то кажется, что тут ты темнишь. Морриган, говоришь? Сомнительно. Что-то не видал я гончих, которые перед охотой боевой клич выкрикивают. Хотя, если это ОН, - тут орк весьма хитро посмотрел на старого ведьмака. Похоже, Урук отлично знал реальное имя того, кто пришел им на помощь, а теперь просто валял дурака, в очередной раз пытаясь поднять настроение своим спутникам. Но, видя, что его никто не поддерживает, орк, выдержав паузу, подытожил: - Если это ОН нас от засады избавил, то честь ему и хвала. А в остальном - так он мне даже понравился...

     

      ГЛАВА 5

      Только к закату они оказались на месте, где их и поджидала засада. Жара и падальщики уже успели попользоваться даровым угощением: от конского топота вверх взметнулась огромная туча воронья, пировавшего на мертвых телах. При виде этого Кетрин сморщила нос и весьма ехидно поинтересовалась у Бронеслава:

      - Ага, наверное, поэтому у вас ворон - птица доблести?

      Но ведьмачий сотник в ответ лишь покачал головой, оглаживая черную бороду, уже тронутую серебром седины. Рогволд отлично знал, что из-за того, что птицы не покидают поля боя, а жадно кружат над ним, появилась легенда о птицах доблести. Но сейчас больше всех легенд о птицах, сколько их ни есть на белом свете, Рогволда волновало племя Крысы.

      Почти неделю ехали они по степи, но ни разу не попадались им их следы. Казалось, что племя стало сказкой. Крысы явно затаились: может быть, их шаманы почуяли пожар или - всякое в жизни бывает - степь подожгли именно Крысы? Руса сильно смущало лишь то, что неведомый маг снял чары с их коней. Для шаманов затерянного в степи народца эта задача была явно не по плечу. Или по плечу?

      Рогволд вспомнил, как он и Урук допрашивали Гарра, охотника из Крысиного племени. Вернее, не охотника - в племени Крысы охотников нет, есть добытчики. И добывают они все, что под руку подвернется, даже детские черепа, за которые их шаманы платят чистым золотом. Для добытчика нет никакой разницы, бобровая шкура или череп ребенка из племени русов. Такие, при случае, и своих детей в рабство продадут или на мясо забьют, лишь бы деньги платили.

      Неожиданно вспомнилась одна сказка, слышанная в детстве. Только в ней речь шла не о Крысах, а о двух мышах. Давным-давно рассказывал ее детям во Всхолье старый скальд нортунгов:

      - Когда-то давно жили мыши в старом амбаре. Хорошо жили, пока хозяин не привел хитрого и злого кота. И вскоре остались лишь две мыши, ждущие мышат. Очень горевали они, зная, что завтра кот съест и их. И тогда одна мышь сказала другой:

      - Завтра я пойду к коту, у меня скоро будут мышата. Я всех их отдам ему на съеденье, но пусть он не трогает меня. И буду я до конца дней своих жить в покое и сытости.

      - Нет, - сказала вторая мышь, - пусть я буду жить впроголодь, в чистом поле, пусть на моих детей и на меня охотятся лисы и совы, но коту я не покорюсь. Продать своих детей за горсть зерна? Никогда! Пусть я погибну вместе со своими детьми в чистом поле, но предавать их я не стану.

      Так и сделала вторая мышь. А первая пошла к коту, и они договорились: кот ее не ест, а за это она отдает ему своих мышат, как только они немного подрастут. Ударили они по лапам, и принялся кот ждать сытного обеда. А вторая мышь нашла себе норку в чистом поле. Прошла неделя, и у обеих родились мышата.

      Еще неделю ждал кот, пока мышата подрастут, а потом полосатый не удержался. Взял и съел мышат первой мышки. Но лишь на один зуб ему хватило малышей, только аппетит раздразнил. И тогда оказалась глупая мышь в его животе. И некому было плакать о ней.

      Вы спросите о второй мыши? Ее дети выросли в чистом поле, и поныне там живут ее внуки, и внуки ее внуков.

      Тот, кто думает лишь о себе, кто предает врагу своих детей, - сгинет без следа. И об этой мышке мы помним лишь благодаря потомству ее мудрой и честной сестры...

      Тогда старик рассказал детям еще много сказок, но сын старосты навсегда запомнил взгляд слепых глаз скальда в конце этой истории...

      Рогволд вспомнил столь не понравившуюся ему в детстве сказку не случайно. История была не простой сказкой, особенно ее окончание, вернее, предостережение в конце! Старик явно имел в виду охоту добытчиков на детей. Не случайно рассказывал сказку старый скальд. Видимо, слышал о страшном племени в своих походах, а может, и впрямь сталкивался с ними. Не поверили бы русы чужаку, расскажи он о Крысах взрослым. Сама мысль в голове не уложится, что кто-то способен на такую дикость. А вот предупредить детей, в виде сказки, это старик смог и сделал. Не зря говорят, что тот вооружен, кто предупрежден...

      Тем временем Карим-Те, Урук и Бронеслав, соскочив с коней, принялись осматривать тела и место колдовской битвы минувшей ночью. Еще недавно, в лесу, Рогволд бросился бы первым, но следы в степи ничего не говорили лесному охотнику. Тут толку было больше от других, а его дело не мешаться под ногами.

      И нганга, и ведьмак достаточно быстро освоились, Карим-Те даже начал весьма дикий перепляс, но оборвал его на половине движения и уверенно направился к небольшой проплешине в золе, у которой уже стоял орк. Бронеслав как привязанный двинулся следом за нгангой. У Урука не было ведьмачьего чутья, но ему хватило и обычного нюха, чтобы первым учуять место, откуда бежал неведомый маг. Правда, в чарах орк не разбирался и поэтому просто замер у плеши, поджидая нгангу и ведьмака. К чести обоих, долго ожидать орку не пришлось, след от портала оба обнаружили своими методами. Орк отправился вынюхивать дальше, пока чародеи разбирались с магическими следами.

      Пока один водил ладонями над землей, второй вновь начал перепляс, в конце которого прицепил к своему поясу собачий хвост из котомки. Затем нганга встал на четвереньки и начал принюхиваться как собака. Этого Карим-Те показалось мало, еще добрую четверть часа нганга бегал на четвереньках, периодически подвывая на небо. На мгновение Рогволду померещилось, что вместо нганги вокруг пятачка с примятой травой бегает огромная черная собака. Потом наваждение прошло, но привязанный к поясу колдуна хвост продолжал вилять.

      Урука устроенное нгангой представление оставило равнодушным. Орк, внимательно принюхиваясь, отошел далеко в сторону от места ночной стоянки их преследователей и внимательно исследовал пять гранитных глыб. Что он там учуял интересного и чей след привел его к камням, так и осталось загадкой. Потом Бронеслав вместе с нгангой клялись русу, что никакой магии на камнях не было, и последний раз их двигали с места на место минимум триста лет назад. Правда, на чем колдуны основали свой расчет, Рогволду так и не сообщили. Урук же наотрез отказался отвечать, что привело его к валунам.

      Но это было потом, а сейчас орк внимательно исследовал каждую трещинку и наконец повернулся к заскучавшему русу с самым хищным оскалом своих желтых клыков. Вообще-то орки так улыбаются, но со стороны это смотрелось немного жутковато. Даже Кетрин, уже не раз видевшая эту улыбку, сразу схватилась за мечи, и рукояти выпустила только после тирады Рогволда в ее адрес:

      - Ты что, совсем кукукнулась?

      Было похоже, что Урук улыбнулся специально, только для нее. Орк явно наслаждался реакцией Кетрин на его клыкоскальство, но всему хорошему всегда приходит конец. Девушка успокоилась, убрала мечи в ножны, и Рогволд смог без помех подойти к орку.

      Тот уже успел снять перевязь с мечами, и теперь коготь на зеленом пальце указывал на один из камней, весом пудов под двадцать. Только общими усилиями путникам удалось сдвинуть его с места. Затем чародеи и девушка отошли обратно к месту, где бежавший колдун открывал магический портал.

      Под камнем открылся провал узкого каменного колодца, во тьму вели бронзовые перекладины, врезанные прямо в гранитную кладку. Зажав в клыках нож, с ятаганом за спиной, Урук начал спуск.

      Глубина каменного мешка не превысила пяти аршин, но стоило правому сапогу орка нашарить пол, как сильный удар в грудь отшвырнул его к стене. Глухо лязгнули челюсти, хрустнули завязшие в кольчуге клыки. Урук, упав на колено, выбросил перед собой изогнутое лезвие ятагана и чуть повел его вверх и в сторону. Клинок рассек брюхо атаковавшего пса от горла до хвоста. Сильным пинком Урук отшвырнул в сторону бьющееся в агонии гибкое тело и бросился вперед. В отличие от собак и их хозяина, орк отлично видел в темноте, а фонтан крови, окативший Урука, напрочь сбил нюх остальным псам. Перекатившись по полу, орк двумя быстрыми движениями ятагана рассек еще двух тварей.

      Дикий визг боли забился под каменным сводом. Рогволд спрыгнул вниз. И вовремя. Нора от лестницы отходила в оба конца, наподобие руны "Наутис", и из правого отрезка, прямо на спину атакующему, бранящемуся сквозь зубы Уруку бросился еще один пес. Своим чутьем охотника рус учуял злобу, исходящую от зверя, и действовал не думая. Череп колдовской твари хрустнул от удара топора. Содрогающееся мускулистое тело отлетело в сторону.

      Мягким движением орк отбил метательный нож и метнул ятаган навстречу гибкой тени, пытающейся поразить непрошеных чужаков, столь нагло вторгшихся в его логово. С всхлипом оседал на камни пола зажавший в руке метательный нож добытчик, а ятаган орка уже пластал двух уцелевших псов. Последний выскочил откуда-то сбоку, но, крутанув ятаган вокруг себя, Урук просто развалил его на две части молодецким ударом.

      Тишина зависла под сводами подземелья, орк и Рогволд вслушивались, но, кроме всхлипов умирающего, захлебывающегося кровью из вспоротого горла, других звуков не было. Наконец раздался хриплый голос Урука:

      - Кончено со всеми. Теперь можно и оглядеться. Рогволд, факел засвети, поглядим на наших Крысок.

      Исчезновение отчаянной парочки не прошло незамеченным. Кетрин уже спускалась вниз с горящим факелом, и его зыбкий, чадящий свет заплясал на грубых камнях подземелья, покрытых коркой вековой грязи. Весь пол был залит кровью, девушка поскользнулась, но Рогволд галантно поддержал ее под руку. Урук, деловито возившийся в сумах еще живого, захлебывающегося собственной кровью добытчика, отрывисто скомандовал:

      - Факел! Факел сюда! Щас посмотрим, кто тут попался!

      Взяв у атаманши факел, Рогволд шагнул к напряженно замершему орку. Умирающий Крыс практически ничем не отличался от своего, уже виденного русом и орком собрата. Та же грива нечесаных, засаленных волос, на которых гроздьями гнездились вши. Тот же запах немытого тела, такого же щуплого и худого, как у Гарра. Было лишь одно отличие: добытчик, плавающий в луже собственной крови, был в кольчуге из синего металла, живо напомнившего русу и Уруку сталь "Равного".

      Кольчуга Крысе была велика. Она болталась на худых плечах добытчика как рубаха на палке. Добытчик не стал надевать оплечье, и ятаган орка без помех рассек его глотку. Сумы, украшенные Крысиными костями и лежащие в дальнем углу, были почти пусты, Орк вытряс из них лишь несколько полосок вяленого мяса, пару метательных ножей, явно взятых про запас, да пяток костяных бусин разной формы. Приглядевшись повнимательней, Рогволд узнал в них женские бусы, причем явно славянской работы. Зачем они понадобились убитому, осталось неясным. Но Урука интересовало другое.

      Орк принялся рассуждать вслух

      - Так, ну ножи, ну мясо - это я могу понять. Но чем он песиков своих кормил? Явно не грудью. Значит, должна тут у него еще ухоронка быть. Логово надежное, не спорю, но на виду такую добычу держать не будут. Значит... - Он обернулся к Рогволду и почти просительно обратился к нему: - Слушай, еще пособи, посмотри в правой половине, может, углядишь чего. А я тут пока пошарю. Тут явно магией попахивает.

      С этими словами он отодвинул тело в сторону и зашарил когтями в луже крови. Спустя мгновение когти орка нашарили бронзовое кольцо. Скрипнули петли из черной бронзы, каменная плита поднялась вверх, открыла люк схрона. Он не был глубоким, орку пришлось стоять, согнувшись в три погибели, но стоило Уруку повнимательнее разглядеть то, что прятал Крыса в своем тайнике, как в подземелье послышался гневный рык.

      Урук насчитал две дюжины детских черепов, несколько мечей и топоров, пять кольчуг отличной работы и кучку серебряных и золотых украшений. На некоторых серьгах еще остались частички сгнившей плоти, серьги явно рвали вместе с ушами. Кроме детских черепов, в кожаном мешочке с изображением паука орк обнаружил белый порошок. Чутье не подвело Урука, мешочек попахивал магией, но сам по себе порошок имел такой же запах, как и детские кости. На миг орк замер, но потом, разглядев в глубине куски явно человеческого мяса, ругнулся и выбрался из схрона.

      Тем временем Рогволд обнаружил в другом конце коридора полуобглоданный псами женский труп и безуспешно пытался успокоить Кетрин. Она видела в своих странствиях и не такое, но аромат от немытого тела Крысы, запах крови и распоротых кишок его псов вызвал у атаманши отчаянную тошноту. До того как Рогволд обнаружил мертвое тело, девушка еще держалась, но увиденное стало последней каплей.

      Выбравшись из подземелья, тройка столкнулась с нгангой и ведьмаком, уже закончившими свои поиски. Военный совет не занял много времени, предъявленный орком мешочек со странным порошком и оказался тем недостающим звеном, которое выстроило картину от и до.

      Именно этим порошком из детских черепов пользовались некроманты, выпуская на волю свой черный вихрь, обращающий живых в умертвия. Не зря платили золотом шаманы Крыс своим добытчикам, ох не зря. Великую силу несли детские кости некромантам, щедро дающим золото и знания Бездны шаманам степи. В преступлении крылся корень силы некромантов, в смерти невинных детей черпали они свою силу. Лишь с помощью костного порошка из черепов поднимались в небо черные вихри магии могил.

      В ночное небо взмыл призванный Бронеславом почтовый сокол, несущий в Черный Лес весть о тайне гибельного колдовства. Под утро Редрик выслушает тяжелое слово Вершигоры, и на рассвете ведьмачьи сотни двинутся в степь. И горе племени Крысы. Не укрыться им в выжженной дотла степи, не отсидеться в тайных схронах, вырытых на такой случай. Возьмут след ловчие псы, колдовской огонь испепелит логова убийц. Уйти не должен никто. Тяжело слово Верховного Ведьмака Филина, иногда, по старой памяти, именуемого людьми Вершигорой, строг и крепок его приказ.

      А когда степь опустеет и некому будет подать племени тревожную весть, только тогда обрушит Редрик по слову отца своего дружину на становища Крыс. Не выстоять шаманам против мечей дружины Черного Леса и тяжелого слова ведьмаков-заклинателей. Нет в степи таких шаманов. А если какие уцелевшие некроманты под меч подвернутся, что ж, тем лучше, одной стрелой двух бешеных собак навеки упокоят ведьмаки.

      Помог огонь Мерлина путникам, ох помог. Увидев доспехи в схроне, снятые с убитых, Бронеслав окончательно уверился, кто послал охотников за ними в догон. Теперь узнали точно, кто испепелил огнем всю степь, пытаясь их убить. Сразу признал Бронеслав синий металл доспехов. Не забудет ведьмачий сотник доспехи шелкоухих, не забудет, а для долгой памяти сам кольцо от такой кольчуги хранит, снятое с доспеха убитого лучника в том безумном бою, когда шестерка эльфов схлестнулась с тремя десятками его дружинников. Лишь потом, от Филина, узнал Бронеслав, что эльфами зовется удивительный народ и что явились они в наш мир через Перевал Странников. Именно они, бессмертные эльфы, командуют всей дружиной Мерлина. Нет, и людей в ней тоже хватает, но специально за ними ходил за Перевал Верховный Друид Мерлин, желая найти лучших воинов.

      Плясали языки пламени на хворосте, найденном Рогволдом в подземелье, и, глядя в огонь, рассказывал Бронеслав своим спутникам о той безумной схватке. Два десятка воинов Черного Леса навеки осталось в ту ночь на лесной поляне.

      - Из-за грани миров привезли им звездный металл для доспехов, и нет меча, способного одолеть такую броню. Так же как нет брони, способной выдержать удар меча из звездной стали. Особенно когда за плечами эльфа с таким мечом тысячелетия занятий воинскими искусствами. А когда гибнет бессмертный на поле боя, там, за гранью миров, вновь обретает плоть его душа, и вновь приходит в мир со своей памятью, не забыв и не простив ничего. Долго помнят обиду гордые шелкоухие и мстят жестоко обидчику и всему его роду, вновь придя в мир.

      Но не только гордые изгнанники-эльфы носят звездную броню, ибо только изгнанник пойдет на службу к людскому магу, будь он хоть трижды Мерлином. Не более сотни шелкоухих в его дружине, остальные дружинники - люди, великие воины из иных миров. Не знают они сомнений, не просят пощады и не дают ее никому. Не зря говорили, что в дружине Мерлина служат люди с сердцами, поросшими шерстью...

      Так говорил Бронеслав, рассказывая спутникам то, что недавно узнал от Филина и из старых летописей ведьмачьего братства. Вставали картины перед глазами его спутников

      Но стоило ему замолчать, как раздался голос орка:

      - Я знаю, кто такие эльфы. Мой народ жил в одном мире с ними. Теперь из моего народа в живых остался лишь я. Ты еще не сказал, что эльфы весьма искусные маги, способные околдовывать своей волшбой сердца смертных, бросая их в бой вместо себя.

      - Конечно, - зло и желчно продолжил Урук, - зачем им рисковать своим бессмертием. Урук-Хей - не тупой скот на бойне. Они и стрелу метнуть удачно могут, и ятаганы ядом смазать. С бессмертными - все средства хороши. Только эльфы всегда вместо себя людей подставляли. - Он тяжело вздохнул: - Люди нас и вырезали, не делая разницы, орк или урук. Наоборот, нас больше боялись, ведь мы почти на треть люди. Мы и каннибалы, мы и ночные убийцы, мы и злобные чудовища. А эльфы потом отблагодарили, песни складывали о тех, кто сбрасывал наших детей со скал в пропасть. Камни были покрыты зеленой орочьей кровью. Кровью проклятых. Только в песнях эльфийских одна нестыковка, название "орк" на нашем языке означает "свободный". А не проклятый, не убийца, как они лгут в своих песнях!

      Все с изумлением посмотрели на Урука. Первым не выдержал Бронеслав:

      - Ты хочешь сказать, что эти шелкоухие твари вырезали твой народ? Но при чем тут цвет крови?

      - Да нет, они, конечно, и чары, и меч приложили, не без этого, только нас не они, а люди истребили. Простые люди, поверившие их лжи, - устало подтвердил орк, - а кровь, так цвет крови тут ни при чем. Понимаешь, нас, Уруков, сотворил великий маг, Белая Рука. Сотворил из людей и народа орков, некогда рожденного Великим Черным из крови эльфов. У орков кровь не алая, как у эльфов, а зеленая. Мы служили Белой Руке не за страх, а за совесть, так же, как ты бы служил своему отцу. Любящему, доброму отцу. Мы называли его просто - старик.

      Мы на треть люди, - продолжал Урук, - но эльфы ненавидят орков, не делая различия между нами, орками из разных племен. Для них любой живой орк - оскорбление, мы же немного и их потомки. Вернее, тех из них, кто служил Черному. Люди для них не в счет, что взять с низменной расы. С точки зрения эльфа, человек - это рабочая скотина. И вся разница в том, что говорить умеет. А люди за это перед ними на задних лапках прыгают в восхищении от их мудрости. Не все, конечно, но на несогласных людей быстро управа находится. Сами же люди с ними и разберутся, эльфы - мастера интриги плести. Объявят слугами Зла всех, кто понимает, как эльфы к людям относятся. А оболваненные люди с ними разберутся. Так, как с нами разобрались. А теперь, если Мерлин нанимает эльфов в дружину, тогда жди беды. С такой дружиной и с "Равным"...

      - Слушайте, - вступил в разговор Рогволд, рассказ орка навел его на одну весьма интересную мысль, - кажется, я начинаю понимать, зачем Мерлин охотится за "Равным". - Тут рус кивнул в сторону замотанного в тряпки меча за спиной Урука, - Мне кажется, что я понял, как он найдет того, кто предназначен мечу. Он же такую штуку уже устраивал, когда Артур королем стал. Урук, помнишь, нам Филин рассказывал?

      Рогволд поскреб затылок и, видя, что спутники его не понимают, спокойно пояснил:

      - Построит Мерлин всю свою дружину и велит за меч взяться. Кто сможет, тому меч и достанется. А что остальные погибнут, так для него это не проблема: новых бойцов наймет, если понадобится. И станет Мерлин великим владыкой всего нашего мира с помощью предназначенного мечу. Или даже в соседние миры сунется, раз уж начал эльфов в дружину нанимать. А если еще эльф станет предназначенным...

      - Бронеслав, ты уверен, - обратился Урук к сотнику-ведьмаку, - ты уверен, что это эльфы? Ты не мог ошибиться? Доспехи из звездного металла в дружине Мерлина и обычные люди носят. То есть не обычные, а великие воины, но ты понял...

      Орк на миг замер, вспомнив слова Морригана: "Трое из-за грани мира". Тем временем в ответ ведьмак достал из-за пазухи небольшую тряпицу и протянул ее Уруку. Орку хватило одного запаха от нее. Он судорожно кивнул и заскрежетал зубами, но, повинуясь невысказанному любопытству спутников, развернул маленький сверточек. Внутри него находился высохший кусок остроконечного уха, заросшего длинной, шелковистой шерстью или мехом. Цветом удивительная шерсть походила на золото. С видимым отвращением орк пустил трофей по кругу, после чего радостно оскалился Бронеславу.

      - Чем ушко-то оттяпал?

      Ведьмак немного смутился.

      - Да это не я, это Карло наш метательным ножом попал. Сидели у костра, ну он и почуял наблюдателя. Метнул и попал. А ушко он мне потом подарил, на память.

      Урук с хохотом оскалил клыки и хлопнул себя по колену.

      - Так он у живого эльфа ухо оттяпал? Ну, теперь все, в короли этот эльф не пробьется никогда. Тут как, - обратился орк к спутникам, - если у трупа ушко отрезал, так убитый эльф вновь с целыми ушами в мир придет. А вот если у живого отсечь, то все. Больше не вырастет. Не быть ему теперь королем всеэльфийским. Разве что придумает легенду повеселее и пострашнее. Мол, сам Великий Черный мечом заколдованным ухо отрубил в неравном бою. И не один на один, а напав предательски, вместе со всеми своими легионами. Только так и не иначе.

      Степь дрогнула от хохота Бронеслава.

      - Черный, говоришь? Не знаю, какой он "великий", тут надо его девок спросить, а по жизни наш Карла весьма смуглый, почти черный. Прям в точку!

      - Ну, тогда все, - подхватил веселье Рогволд, - корона этому ушастому точно обеспечена. Будут во времена наших правнуков легенды об этом бое рассказывать да летописи писать.

      Они еще долго веселились в ту ночь, забыв обо всей тяжести пути, забыв о врагах, но помня о друзьях. Мчался к Черному Лесу зачарованный сокол, и странно, впервые за много дней пропало ощущение неподвижного взгляда, стерегущего каждый их шаг. В эту ночь было суждено свершиться многим делам.

     

      ГЛАВА 6

      Медленно растекался дым благовоний, превращаясь в синем, колдовском свете пелентаров в зыбкое марево. Колдовской свет обращал в сияние белые одежды неподвижно сидящего Мерлина и стоящего перед ним друида. Со стороны могло показаться, что великий маг объясняет одному из своих собратьев или учеников нечто новое и удивительное. Вот сейчас Мерлин встанет, возьмет ученика за руку и поднимется вместе с ним на башню наблюдать за движением звезд.

      Но в эту ночь звезды менее всего интересовали Мерлина. А его визитера, Великого Друида Огня по имени Ноас, более всего интересовала возможность остаться живым. Просто дожить до рассвета или немного подольше. Веков этак надцать. Несмотря на более чем двухвековой возраст, в бороде Ноаса до сих пор встречались черные пряди. Но теперь, от этой беседы с разгневанным Мерлином, седина белила бороду прямо на глазах. Нет, криков не было, за всю свою пятнадцативековую жизнь Мерлин никогда ни на кого не кричал. Просто любой, хоть вольно, хоть невольно помешавший планам Верховного, уходил из жизни.

      Их связывало многое, и своим стремительным взлетом от простого друида к одному из пятерки Верховных Ноас был обязан Мерлину. Ноас знал, что для Мерлина он всего лишь инструмент для достижения своих целей. Удобный, надежный, безотказный инструмент. Но за последние три недели надежный инструмент ошибся трижды. Такого Мерлин не прощал никогда и никому. Сейчас все естество друида Огня наполняло обычное, человеческое чувство: "Жить!"

      - Но три ошибки! Ладно, допустим, старый волхв и впрямь оказался для тебя крепким орешком, пускай. Ладно, допустим, что ты не ожидал, что какие-то людишки поймут твою ловушку в степном пожаре, - на мгновение Мерлин сладко зажмурился, представляя себе, что могут сотворить с людьми копыта обезумевших от степного пожара коней. - Ладно, это я могу понять. Тем более что твоя выдумка мне понравилась. Смерть под копытами для такого навоза - это то, что они заслужили. Но чем ты, Великий Друид Огня, - ритуальное обращение Мерлин произнес с нескрываемой иронией, - чем, я повторю свой вопрос, чем ты объяснишь то, что десять моих лучших дружинников остались мертвыми - в степи, а ты мне лепечешь какой-то вздор?

      Ты приплел в оправдание ссылку на "старого Хрофта", в облике ворона растерзавшего моих воинов и обратившего в прах все твои чары. Хорошо, пусть гневное божество является на поле боя в виде ворона, уничтожает твою охрану и ты бежишь от него без оглядки. Если это так, то я могу понять твой страх. Ты не можешь с ним тягаться, пока, во всяком случае. У меня были надежды, что через пять-шесть веков ты сможешь нечто подобное. Теперь же мои надежды превратились в дым. Но скажи, - тут голос Верховного Друида еле заметно дрогнул, - отчего ты бежишь, не очистив за собой следы? Час назад парочка мелких колдунов обнаружила след от твоего портала. И не только след. Этот нганга, заклинатель погоды, годный лишь плевать в небо, выдавая свой плевок за дождь, этот смертный определил, куда ты направился! Чем ты объяснишь это?

      Ноас молчал. Он был занят, копя силы для отчаянного удара. Он знал, что не ему тягаться с Мерлином, пять веков бывшим друидом Огня, до того как стать Верховным. Но единственным шансом Ноаса увидеть восход Солнца, да и просто выжить, была смерть Мерлина. Смерть здесь и сейчас, пока Верховный не обрушил на него всю мощь своей магии. Мерлин был свято уверен в своей безопасности, но из истории с пожаром в степи Ноас вынес понимание, что иногда можно победить намного более сильного мага, сделав неожиданный ход. Сейчас, как заклинание, друид Огня твердил про себя:

      - Если первый удар смертельный, другой не нужен...

      Как бы в ответ на обвинения Мерлина Ноас слабо развел руками. В следующий миг с его ладоней должна была сорваться молния. От ее удара Мерлин вместе со своим креслом превратится в отчаянно вопящий от ужаса и боли костер. Нужен был лишь один миг, но именно этого мига у Ноаса не оказалось.

      Он еще разводил ладони, все было готово для магического удара, но тело уже оседало на пол, смотря на мир белым оперением стрел, торчащих из сочащихся черной кровью глазниц. Друид еще успел удивиться темноте и боли в глазах, но еще одна пара стрел вонзилась в лицо, хищно выставив из затылка Ноаса зазубренные наконечники.

      Из дыма курильниц соткались две стройные, высокие фигуры в серых колдовских плащах, цветом напоминавших дым. Два эльфа стояли перед Верховным Друидом, и кусок плаща одного из них теперь по цвету походил на белоснежную мантию Мерлина, прикасающуюся к поле эльфийского плаща. Голубым светом светились глаза без зрачков, и, покоряясь незримому ветру, гордо летели пряди золотых волос. Два эльфа, в поддетых под колдовские плащи доспехах из звездного металла, гордо стояли перед креслом Мерлина.

      - Ну что, - медленно проговорил Верховный Друид, - я вами доволен. И теперь я хочу сделать вам подарок. Думаю, он не оставит вас равнодушными.

      На лицах эльфов мелькнуло тщательно скрываемое презрение к смертному, пусть даже трижды магу, смеющему так разговаривать с ними. Но следующие слова Мерлина заставили побледнеть невозмутимые лица.

      - Вы столь доблестны, почтенные, - продолжил он свою речь, рассудив, что немного лести для этих бессмертных не повредит, - что я лишь оскорблю вашу гордость, предложив вам золото. Я предлагаю вам, в придачу к награде, отправиться на необычную охоту. И, - тут Мерлин сделал небольшую паузу, - дичью на этой охоте будет последний орк. Я знаю, что в своем мире вы смогли справиться с этими отродьями, но один из них оказался здесь, у нас. И его голова послужит для вас достойной наградой за верную службу...

      Никогда не видел Мерлин более искаженных лиц у всегда подчеркнуто высокомерных эльфов. Оба эльфа возвращались в свой мир, а там принесший голову последнего орка будет прославлен навеки. И вполне возможно, что через пять - семь веков интриг займет один из королевских тронов. Повинуясь порыву злобной радости, эльфы, никогда не преклонявшие колено перед своими королями, преклонили колено перед человеческим магом, сумевшим наградить их со щедростью бога. Не торопясь вышли они из покоев Верховного Друида, и огонь безумия горел в их глазах.

      Щелчком пальцев обратил в прах Мерлин тело мертвого мага, перед этим не забыв обратить в чашу пробитый стрелами череп Ноаса. На месте ран, там, где в кость впились зазубренные наконечники эльфийских стрел, теперь сияли золотые пластины с тонкой резьбой. Медленно налил в новую чашу вино Верховный Друид и медленно выпил почти черную и густую жидкость. Там, в глубине зала-пещеры, на полках стояла дюжина чаш, и любимой у Мерлина была чаша из черепа его предшественника на посту Верховного. Долго умирал глупый старик, так до конца и не поверивший, что именно он, Мерлин, его любимый ученик, уничтожил его. Медленно пил вино Мерлин, вспоминая, как стояли на колене перед ним эльфы. И гордыня пьянила мага слаще черного греческого вина...

     

      ***

      Медленно плыл по горнице дым из трубки с изогнутым чубуком, вырезанной из корня вереска. Человек с желтыми птичьими глазами сидел в кресле неподвижно. Со стороны он напоминал спящего, и лишь попыхивающая трубка говорила об обратном. Долго думал Вершигора, по прозвищу Филин, много трубочного зелья стало пеплом в его трубке. Наконец взвесив все за и против, он сделал легкий жест рукой. Но звонить в колокольчик, прыгнувший в ладонь с книжной полки, ведьмак не стал, а просто поставил его на стол.

      Без скрипа отворилась дверь, и на пороге горницы появился рыжеволосый молодец с массивным охотничьим кинжалом на поясе. Теперь Редрик, с ног до головы затянутый в черную кожу, был одет для дороги. Вершигора ничего не сказал сыну, старый ведьмак лишь на миг прикрыл веки, разрешая зайти. На столе перед ним лежала грамотка, присланная Бронеславом с заговоренным соколом.

      - Дружина готова к выходу, отец, - спокойно и немного торжественно проговорил Редрик, склоняя перед отцом свою рыжую шевелюру, - может, еще какие указания будут?

      - Да, будет еще приказ, - ответил Филин, - главный приказ: останься живым. Ты не мальчик и не полезешь в самое пекло, но предупредить тебя хочу. Теперь можешь ехать, но прежде найди писца, пусть напишет письмо в Ашур, Его Светлости графу Гуго. Пусть наш граф своих разбойников с большой дороги на поиски племени Крысы направит. А не то, мол, пронюхают некроманты уцелевшие насчет всех его проказ. И построже с этим интриганом.

      Потом на Авалон направь письмишко, мол, Мерлин пытается добыть меч одного из Хранителей Перевала Странников. Пусть гадюка Авалонская подумает о жизни, может, какую пакость для Мерлина срочно устроит. Нам это только на руку.

      Подойди сюда, сын, а то мне с кресла тяжко уже вставать, вот так, хорошо.

      В следующий миг крепкий рыжеволосый детина, ростом под две сажени, отлетел к двери от оплеухи отца. Правая щека Редрика налилась кровью, но молодой ведьмак в ответ только молча поклонился и опять подошел поближе к отцу.

      - На большое дело, сынок, идешь, помни, - медленно проговорил Филин и хлестнул сухонькой рукой по второй щеке сына.

      Вторая оплеуха оказалась не слабее первой, на этот раз отлетевший в сторону Редрик не только поклонился, но и торжественно ответил:

      - Запомнил, батько.

      - Хорошо, теперь ступай. Хотя погоди. Хочешь узнать, что мне Бронеслав пишет? Молчишь?

      Но ответом Филину послужило лишь молчание Редрика, замершего у двери с каменным лицом.

      Старый ведьмак внимательно посмотрел на Редрика и протянул ему лоскут мягкой кожи с посланием сотника:

      - Читай! Больше томить не буду, выдержал ты испытание. И если там, в степи, ты их встретишь и помочь сможешь, так плюнь на мой главный приказ. Ну, ты понял. Теперь иди. И помни, мое письмо графу Гуго отдашь в собственные руки. Дружину потом нагонишь, вначале в городе порядок навести нужно...

      Разом просветлевший лицом Редрик улыбнулся отцу и, взяв письмо Бронеслава, стремительно вышел из горницы. Из правого глаза Вершигоры скользнула слеза, губы старого ведьмака еле слышно шепнули:

      - Удачи тебе, сынок!...

     

      ***

      Винт шел по ночным ашурским улицам в компании десятка ведьмаков-дружинников и напряженно размышлял. Нет, по поводу захвата живьем для последующего допроса франка-христианина и его братьев Ратибор даже не волновался. Рядом с назначенным домом уже тайно расположились две дюжины дружинников. Да с ним еще десяток. Так что некуда им бежать, переулки и проходные дворы перекрыты, помощи убийцам ждать неоткуда, разве что "Белый Христос" пару ангелов подошлет. Да и то, подошлет, так и им крылья переломаем. Не впервой.

      Из головы не шла сегодняшняя беседа, а вернее, заказ от патриарха ханьского клана "Феникса". Суть заказа, для которого его столь торжественно вели сквозь весь Ханьский квартал, была проста до жути: старейшину или, как его называют ханьцы, патриарха клана, Чжан Хо, интересовала пара семейных мечей, пропавших во время пожара десять лет назад. Самое хитрое, что эти мечи Винт видел неделю назад на перевязи Кетрин, уходившей с Рогволдом и Уруком.

      А самое забавное и одновременно печальное - это то, что эти мечи - ее единственное, законное имущество, оба меча завещал ей предыдущий глава клана "Феникса", приходившийся ей родным дедом. И право на мечи четко было оговорено в завещании. Ну, впрочем, если вспомнить, что нынешний глава клана Чжан Хо старому Ли Хо, предыдущему главе клана, родным племянником приходится, то многое станет на свои места. Скрыл завещание новый патриарх "Фениксов". Не простил Чжан Хо полукровке Кетрин позора, позора того, что не ему, мужчине, а ей, женщине, полукровке, перешли мечи по наследству.

      Не посрамила чести своего отца и деда Кетрин. Вьется ветвистый шрам по горлу Чжан Хо как память о ночи пожара. Как память о Кетрин, из которой он плетью и палкой надумал сделать девицу для удовольствий или, как их стыдливо называют ханьцы, певичку. Выходил Чжана Хо неугомонный лекарь Константинус, жизнь спас, хотя все лекари лишь руками разводили: не жилец, мол.

      Не смог толстый лекарь лишь одного: дать своему пациенту нормальные голосовые связки взамен рассеченных острым лезвием. Не было после этой раны больше голоса у патриарха Фениксов. По губам читал волю главы семейства один из его сыновей, либо на бумаге записывал свои приказы немой патриарх.

      Не молод Чжан Хо, но нет уважения ни к нему, ни к клану. И кто же будет уважать клан без фамильных мечей, что почти триста лет переходят от отца к сыну и от деда к внуку. Щедро обещал заплатить за клинки Чжан Хо: сорокакратный вес золота за каждый из мечей. Пусть и весят они по два фунта, если мерить на мерку ювелиров-франков, пусть. Пуд золота обещал патриарх ловкачу. Пуд!

      И о десятикратном весе головы Кетрин заговорил было молодой Хо, читая с тонкой рисовой бумаги волю отца, но тут уже руками развел Винт. Мол, господа хорошие, это не ко мне. Вот гильдия Ночных Убийц, там и заказывайте. Хотите - ее, хотите - меня. А я честный ловкач, масть менять не собираюсь, так что, извините, уважаемый. Я Закон чту, а тут надо другую гильдию подключать.

      И странное дело, лишь после этого отказа подали обед в зал, где беседовали патриарх и ловкач. Сытно и вкусно пировали вор и содержатель притонов, по капризу судьбы получивший титул патриарха "Феникса". После обеда сказал патриарх еще одно условие Ратибору: либо ты за месяц приносишь нам мечи, либо через месяц мы выкупим твой пай в гильдии Ловкачей. И вот тогда придется тебе заняться честным трудом.

      Кому захочется с кланом ссориться? Гнусной была угроза Чжан Хо. Ибо кто ж возьмет на работу человека после такой истории? Чтобы потом булькать перерезанным горлом? А если и найдется такой смельчак, бросивший вызов клану, то и ему небо с овчинку покажется. Вот и загибается от голода человек, ни один торговец даже лепешку не продаст изгою, даже на постоялый двор ночевать не пустят, кому охота потом отстраиваться заново? Вот и уезжает такой бедняга из города. Только недалеко. А в дороге с ним обычно всякие чудеса бывают. Мало кто до другого города доезжает...

      В Черный Лес кланы не суются, предпочитая не ссориться с ведьмаками. Так что в самом пиковом случае отсидеться в лесу будет в принципе возможно. Но Винта такой вариант не устраивал абсолютно. Тем более что ближе к ужину ловкача наконец отыскал посланец Его Светлости и дал иное, но тоже весьма многообещающее задание. Хотя приказ отдал еще три дня назад, лишь теперь графский посланец смог переговорить с ведьмаком. Задание было не из тех, что оплачиваются золотом. Денег граф Гуго платил за него намного меньше, чем за жезл. Так и дело было весьма и весьма интересным, хотя на первый взгляд пустяковым: внимательно следить за домом лекаря Константинуса и, заметив ловкача или кражу из дома в исполнении обычного нищего, предотвратить это любой ценой. Пусть хоть глоток вина в скорлупке от ореха выносят. Тем более прекратить! Но при этом, по возможности, вора не убивать, а доставить живым для допроса.

      На все вопросы и отлынивания Винта, что, мол, не мой профиль охрана лекарей, были даны подробные инструкции и оттиск на воске графского перстня. Когда же ведьмак начал отказываться опять, графский слуга в ответ перебил его весьма сумбурную речь кошелем золота и вслух процитировал графскую мудрость:

      - Только вор сможет поймать вора.

      Доверие грело душу не меньше кошелька, но и тут, в случае неудачи, его ждала смерть. Слуги графа отличаются даже излишним рвением в исполнении приказов своего хозяина. И не только слуги. Многие из горожан всячески обязаны графу и яро пылают желанием оказать услугу Его Светлости. А услуги эти обычно не из тех, которые возможно оказывать публично, и почти всегда они граничат с разными неприятностями.

      По большому счету, Винту было плевать на графское золото. Но игра должна продолжаться! А особенно ведьмака заинтересовало, что это такое можно вынести из дома лекаря в ореховой скорлупке. Конечно, проще всего думать, что это новый яд, но никогда раньше таких предосторожностей не было. Тут явно скрывалась какая-то тайна. Подойдя к дому лекаря, Винт лишний раз в этом убедился.

      Да, граф не стал ставить своих дружинников в караул у дома Константинуса, но на истертых ступенях каменного крыльца уже сидели оборванцы, числом - не меньше десятка. Они, коренные жители ашурского дна, видели всякое, но, неся стражу, увидеть ловкача, нагло идущего к крыльцу охраняемого дома!

      Несмотря на добрую кольчугу и стальные пластины, примотанные к телу, Винт взмокшей спиной чувствовал кинжалы, нацеленные ему между лопатками. Пока мозги стражи из ашурских трущоб отчаянно щелкали, пытаясь понять, что происходит. Они отлично знали, что среди воров квартала Бронзовых Врат безумцев отродясь не бывало. А вот посланец, принесший слово от гильдии Ловкачей...

      И впрямь, прежде чем лить кровь, воры всегда присылают вестника. За всю историю Ашура лишь однажды нашелся безумец, поднявший нож на такого посланца. Любил гашиш Рахматулла Бородатый, но конец обкурившегося хозяина больших дорог был весьма печален. Через сутки его нашли повешенным на собственных кишках. И не только его одного, весь десяток его бойцов, видевших кровь ловкача, постигла та же смерть.

      С остальными обошлись более милостиво. Отрубленная рука, палец или даже ухо - вот чем заплатили остальные за дерзость своего атамана. Не было с тех пор харчевни или переулка в городе, где на посланца гильдии подняли бы руку. Всегда в полном снаряжении, правда, без маски, с открытым лицом, являлся такой посланец.

      И сейчас, пока Винт шел к крыльцу, в смятении косились на его лицо графские дружинники "ножа и топора". Ратибор уже успел подняться по ступенькам, когда перед ним выросла тройка грязных бородачей. Еще десяток грязных оборванцев кучкой стоял за его спиной, переминаясь с ноги на ногу.

      На первый взгляд любого постороннего, они ничем не отличались от обычных праздношатающихся по городу попрошаек. Но это только на первый взгляд. А потом прохожий заметил бы руки, крепко сжимающие за пазухой рукояти ножей или другое оружие ночных переулков, готовое в любой момент вонзиться в спину или лихим ударом размозжить череп.

      Подобная свора "шакалов" могла смутить любого, но Винт знал, как надо обращаться с такой стаей. Ведьмак улыбнулся, глядя прямо в благоухающие перегаром, запахом чеснока и просто откровенной тухлятины, небритые морды, бывшие когда-то человеческими лицами. Старшим в тройке нищих, преградивших ему путь, был щуплый и костлявый малый с лицом и глазами хорька. Взглянув в его мутные глазки, Винт еще раз ухмыльнулся, про себя отметив, что хорек явно бешеный и больной. Но вслух он сказал нечто другое:

      - Ты, что ли, Хорь? Не похож вроде...

      - Я, кто ж еще. - Щуплый просто расцвел от слов ловкача, попутно сделав легкий знак ручкой двум громилам рядом с ним, уже шагнувшим к Ратибору. Оба "хорехранителя" послушно отшатнулись, а десяток нищих за спиной вора разом выдохнул, поняв, что кровопускание пока отложено. Ловкач явно был не прост, а такие дела пахан решать должен. Вот пусть и решает, а надо будет, так ловкач-залетка и пикнуть не успеет. А пока и обождать можно. Пусть старший с "гостем" разговор говорить будет.

      - Ты отколь такой взялся? Что за дело ко мне, кто послал? - продолжил разговор нищий, почесывая грудь под рубахой. Когда-то рубаха была шелковой и имела цвет. Сейчас цвет она потеряла, но взамен приобрела запах. И, судя по всему, в ней даже ни разу не тонули, не говоря уже о стирке и иных процедурах, которые Хорь считал ненужными.

      Винту давно было понятно, что не только внешность дала атаману прозвище. Охранники, стоящие рядом с Хорьком, и те явно на неделе посещали баню. Но сейчас Ратибору никакого дела до чистоты не было. Сверкнув метательной пластиной в левой руке, ловкач на глазах судорожно дернувшихся здоровяков демонстративно засунул ее за пояс, сделав жест атаману пустой ладонью, мол, драка потом, а сейчас мирно говорить будем.

      Хорек не удивился такому обороту дела, ухмыльнулся, и от его знака толпу нищих как ветром сдуло. Он и Винт стояли на крыльце вдвоем, и при виде куска воска с оттиском графского перстня нищий, ничуть не удивившись, склонился в низком поклоне. Правда, разговор получился долгий, но, пройдя внутрь дома Константинуса, ведьмак понял, что дело того стоило...

     

      ***

      От дальнейших размышлений Ратибора, уже подошедшего вместе с десятком дружинников Черного Леса к дому, куда ведьмак направил хозяина харчевни и его "братьев", отвлек дружинник Олаф, вынырнувший как тень из переулка и тихо сказавший Винту на языке свеев:

      - Все спокойно, мой Тан!

      Олаф командовал пятеркой варягов, наблюдавших за подходами к дому-ловушке. Он бывал в землях франков и греков, знал их хитрости и уловки, как, впрочем, и его дружинники. Уже семь лет служил бывший наемник в ведьмачьей дружине, женился и думать забыл о возвращении в родные фьорды. Но крепкой оказалась старая привычка называть старшего "мой Тан!".

      Конечно, формально командовал дружинниками сотник Неждан, но, когда сегодня вечером Винт предъявил грамоту Филина и ответил на условные слова, вся сотня попала под команду ашурского ловкача. Сотник был удивлен, когда Ратибор велел отрядить в засаду лишь два десятка дружинников и еще один десяток захватил с собой. Немалого труда стоило Винту уломать старого служаку, пылавшего гневом и готового весь город разобрать по камушку. Лишь прямой приказ утихомирил сотника, желавшего лично отомстить за погибших.

      И теперь Неждан во главе семи десятков дружинников ждал сигнала о помощи от Ратибора. Но ведьмак планировал, что шума и боя не будет. Про себя, еще днем, Винт пытался решить еще одну загадку: как греческий огонь попал к ашурским слугам "Белого Христа"?

      Решал и не мог найти ответа, ведь больше всех своих сокровищ берегли тайну его приготовления лукавые греки. Рабы с отрезанными языками днем и ночью создавали части состава. Каждый из них знал лишь ту тайну, что творил своими руками. Но главной тайной был секрет всей смеси. И никто не знал, кто смешивает состав, где и как. И вот теперь самое страшное оружие греков находится на краю света в дальнем торговом городе Ашур!

      Есть отчего схватиться за голову, как поступил сотник Неждан, увидевший устланное обгоревшими костями пепелище и услышавший от Ратибора подробности его разговора с франком, слугой "Белого Христа", хозяином весьма странной харчевни. Там речь шла не об одной или двух бутылях, франк говорил о целом грузе страшного зелья. А такое не под силу маленькой группе фанатиков, будь они хоть трижды божьи слуги. Кто-то весьма сильно захотел прибрать город к рукам, а расправа, вернее сказать бойня, в харчевне, без разбирательства, где ведьмак, а где мирный купец, наводила на весьма странные мысли.

      Ведьмак знал, что от ответа на этот вопрос его отделяет не более получаса, франк и его "братья" должны сейчас прийти, ну а под пыткой говорят все. И святые, и мученики. Его десяток замер во дворе дома напротив, а сам ловкач легко залез по стене вверх и оказался на плоской, скошенной на улицу крыше. Поверх деревянных пластин крыша по ашурскому обычаю была залита смоляным варом, и, вонзив в нее крюк с веревкой, Винт расположился весьма комфортно, отлично просматривая узкую улочку в обе стороны.

      "Гости" появились одновременно в обоих концах улицы и тихо, без шума и лишних разговоров двинулись к дому, где уже затаились ведьмаки-дружинники. Тихо вскрикнула выпь, и почти сразу вдалеке и чуть ближе своим хохотом отозвалась сова. Ведьмак трижды дернул привязанную за щиколотку веревку, давая сигнал десятнику, ждущему на земле команду "приготовиться".

      Единственное, что удивило Винта, заставив его повременить с захватом прямо на улице и дождаться, пока "гости" зайдут в ворота дома, так это численность пришедших. Кроме шести человек, исправно шедших к дому, как было условлено, со стороны Причальной башни, с другой стороны улицы, им навстречу, шли еще десять обычных горожан в скромных, серых плащах.

      Они встретились у ворот дома, шедший первым откинул капюшон плаща, и свет луны блеснул на лысине франка. Он шагнул навстречу идущему ему десятку, принимая пришедших за Винта и иных "братьев", но одного взгляда под капюшон плаща человека, шедшего первым, хватило, чтобы в руке франка на миг блеснуло лезвие короткого меча.

      Сталь ударила о сталь, все пришедшие были в кольчугах под плащами и при оружии, но разгореться схватка не успела. Четким, сильным движением Ратибор метнул с крыши три мешочка, с хлопком лопнувших от удара о камень мостовой. Облако пыли на миг окутало фигуры сражавшихся людей, прекращая бой. Смесь стертого в мельчайшую пыль трубочного зелья, чая и жгучего, заморского перца ослепляла, разрывала захлебывающиеся легкие отчаянным кашлем.

      Вновь прорезал ночную тишину крик совы, и на беспомощных, ослепших людей обрушились дружинники, выбивая оружие, быстро связывая и загружая на телегу. Звонко гремели подковы по камням улиц, лихо мчался десяток конных дружинников в полных доспехах:

      - С дороги! Посольство Черного Леса! Прочь с дороги!

      Отшатывались в подворотни ночные патрули стражи, не успевшие добрести до любимых кабаков, огрызались вслед бессильной бранью. Нет на улицах прохожих, двое пьяных, едва успевших отлететь в сторону от мчащейся в безумном галопе кавалькады, глупо размахивали руками и пытались понять, что это промчалось по давно опустевшей улице и не много ли выпито сегодня.

      С глухим лязгом захлопнулись за телегой и ее конным эскортом ворота бывшего двора купца Тверда, окованные стальными пластинами. Глубоки погреба, а в них кашляй или кричи - так все равно никто крика твоего не услышит. Глухонемой ключник развел по погребам пленников. Беззвучными тенями растворились в лабиринтах улиц и переулков дружинники, тихо открылись перед Винтом двери дома лекаря Константинуса. Ратибор, так и не покинувший крыши во время схватки, был бы весьма удивлен, если бы узнал, что вторая группа "братьев" полностью состояла из ханьцев.

      Но сейчас он старательно отказывался от предложений Константинуса "немножко перекусить". Для уставшего ловкача сон был милее всех ужинов. Только утром ведьмак узнал, кто попался в ловушку.

      Вновь воцарилась ночная тишина на ашурских улицах, если не считать редких криков:

      - Помогите! Грабят! Убивают!

     

      ГЛАВА 7

      Но сразу же лечь спать у ведьмака не получилось. Нет, лекарь был очень внимателен к посланцу своего старого друга и даже сделал еще днем попытку накормить Ратибора. Константинус обычно обедал вместе со старым слугой, поваром и парой учеников, уже сейчас служивших предметом зависти всех других подмастерьев города. И неудивительно, ведь, в отличие от своих вечно голодных и худых собратьев, ученики Константинуса уже имели лишний вес. Конечно, до туши своего учителя, из штанов которого можно было сшить палатку, им еще было далеко. Но лиха беда - начало, а нормальное, с точки зрения их наставника, питание сделало их предметом зависти обжор всего города.

      Сейчас единственной вещью, которую хотел не спавший трое суток Винт, была возможность хоть немного поспать. До рассвета оставалось лишь несколько часов. Но вместо этого ведьмак угодил прямо к ужину лекаря, который длился уже четыре часа и обещал закончиться лишь поутру, плавно слившись с ранним завтраком. Пришлось Винту выходить из-за стола и, ссылаясь на спешные дела, уходить обратно на улицу. Через десять минут ловкач влез через окно в отведенную ему комнатку на чердаке, рухнул, не раздеваясь, на лежак и тут же крепко заснул.

      На рассвете его обнаружил слуга, пришедший прибраться в комнате. Времени у ведьмака не было, а, как всем было известно, Константинус из-за стола раньше полудня не выходил. Поэтому Ратибор наотрез отказался от предложенного ему завтрака, предпочтя долгому застолью с лекарем завтрак в соседней харчевне.

      Несмотря на столь раннее время, зал харчевни был почти полон. На этот раз он платил обычными деньгами, заказ произнес внятно, с расстановкой, и все обошлось без всяких происшествий. Да и от вина Винт отказался. А то у ведьмака уже сложилось впечатление, что все неприятности в городе притягиваются к нему как магнит. Хотя не зря говорят: "Хочешь жить - умей вертеться!"

      Вот и вертелся Винт весь вчерашний день, да и сегодня дел предстояло немало. Вначале он дождался прихода в харчевню Олафа, посланного к нему сотником Нежданом. Но вместо последних новостей, сказанных на ухо тихим шепотом, северянин, как всегда машинально, проорал с порога:

      - Я здесь, мой Тан!

      Не обращая на него внимания, Ратибор продолжил невозмутимо поглощать бурое овощное рагу из горшочка. Викинг не зря занимал пост десятника и, пробасив глядящим на него во все глаза посетителям: "Обознался", - двинулся к свободному столу рядом с Винтом.

      Ловкачу пришлось ждать, пока хозяин лично принесет Олафу пиво. Лишь потом он предложил почтенному нортунгу подсесть за свой столик. Невозмутимый свей битый час обстоятельно рассказывал о разных мелочах, пока Ратибор не заорал на всю харчевню, где они сидели и пили пиво:

      - Ты главное говори, горячий варяжский парень!

      Ранние посетители, желающие похмелиться после бурной ночи, старательно не заметили ни вопля, ни ловкача, сидевшего за одним столиком с наемником, и принялись расползаться, тихо переговариваясь:

      - Пошли, сосед. А то с ворюги станется и ножиком пырнуть. Вишь, сосед, какой он бешеный, на варяга орет. А варяг не иначе берсеркер, из тех, кого сами викинги пугаются, такой как за топор схватится, так полхарчевни разнесет, пока стрелами не истыкают как ежа. Нет, пошли отсюда, а то потом поздно будет...

      Но новостей было мало. Потратив два часа на разговор с Олафом, Винт узнал, что схваченные ночью раскосые пленники на допросе молчат как рыбы. Языки развяжутся не иначе как к вечеру, так как чарам для развязывания языка нужно время. Кроме того, пятеро "братьев", пришедших с франком, да и он сам, умерли ночью. В горячке и спешке дружинники не заметили пузырька с ядом, и вся шестерка успела выпить отраву, прежде чем стража заподозрила неладное.

      Распрощавшись с варягом, Винт весь день мотался по городу в поисках амулета, срезанного с убитого в переулке. Но все скупщики краденого добра только разводили руками. Не видели, не приносили, нет, амулетов уже почти месяц не было, - вот и все, что смог от них добиться Ратибор. Правда, вечер принес приятный сюрприз: придя к лекарю, Винт узнал, что его служба по охране дома, похоже, близится к концу.

      Константинус исследовал содержимое бутылочки с эликсиром долгой жизни, полученной от графа Гуго. Лекарь, несмотря на свою любовь к застольям, уже определил все составляющие драгоценного эликсира и теперь бегал от радости по горнице, и под тяжестью его туши тяжко стонали половицы. Слуга и повар были направлены на рынок за провизией для праздничного ужина, а двое учеников лекаря - в аптеки и на тот же рынок за необходимыми компонентами.

      Константинус поделился своей радостью с ведьмаком, но даже теперь, в миг своего торжества, лекарь свято держал язык за зубами, лишь повторяя снова и снова:

      - Не будь я Константинус Макропулос, я это сделал! От меня не уйдешь! Они хранили его века, а я узнал за три дня!

      Но радость ведьмака оказалась преждевременной. Задав вопрос, сколько времени потребуются еще его услуги, Винт был поражен ответом лекаря:

      - А, ерунда, думаю, еще недельки три или четыре. Может быть, пять. Теперь необходимо узнать, какая из 1800 - единственно верная. В остальных же случаях...

      Тут он внезапно замолчал и внимательно посмотрел на Ратибора. Что прочел лекарь на неподвижном лице ведьмака, так и осталось загадкой, но в следующий миг пухлая ладонь с силой хлопнула ловкача по плечу:

      - Так что месяц спокойной жизни нашим купцам и ростовщикам гарантирован. Может, больше, может, меньше. Небось уже прикидывал следующее дело, а?

      Тут Константинус вновь посмотрел на Винта, и на секунду ведьмаку почудилось, что взгляд маленьких глазок из-под нависших бровей проколол его насквозь. Лекарь повел из стороны в сторону своим исполинским носом и заговорил неожиданно серьезно:

      - Может, я смогу помочь? Прошу, говорите, почтенный Винт, не стесняйтесь. Сегодня у меня день радости, я хочу радоваться не один. Что вас беспокоит? Какой тайный недуг грызет вас изнутри? Тут мне виднее, у меня нос длиннее.

      Лекарь повторил свою любимую фразу и зашелся в гулком хохоте. Неожиданно что-то подтолкнуло Ратибора, и, внезапно решившись, ведьмак задал свой вопрос:

      - Почтенный, у меня есть одно затруднение. Я не буду касаться предмета вашей гордости, я не люблю совать свой нос куда не следует. Некоторое время назад...

      Он на миг замялся, упоминание о длинном носе прозвучало прямым намеком, но лекарь засмеялся и, вновь положив руку ему на плечо, мягко проговорил:

      - Вам нужно узнать тайну какого-то яда? Говорите смело, это будем знать лишь мы вдвоем. Врачебная тайна священна.

      Неожиданно Константинус прекратил смеяться и напряженно, медленно, через силу спросил, и каждое слово причиняло ему боль:

      - Кажется, я понял. Вы хотите знать состав того огня, который убил моего и вашего друга? Ты хочешь знать, кто убил Горюна. Что ж, тут я смогу тебе помочь. Ты не убийца, ты вор, вор из воров, но кроме этого ты воин. Гуго не пошлет ко мне мелкую шваль. Я видел твои глаза там, когда...

      Не закончив фразы, он махнул рукой. Ратибор молча ждал. Наконец, словно собравшись с мыслями, лекарь продолжил:

      - Я не знаю, кто залил огнем раненых и умирающих. Я знаю, кто сможет тебе помочь, кто разбирается в таких вещах. Когда Горюн умирал, из его ран, покрытых песком, я извлек немного этого...

      Лекаря передернуло от отвращения, и Винт рискнул его перебить:

      - Почтенный, это был греческий огонь? Тайну которого...

      - Греческий огонь, греческий огонь. Заладили: греки, греки. Я видел раны от огня Калинника, который все называют греческим огнем, и прошу уж мне поверить, они не отличаются. Ожог - всегда ожог. А вот состав, превращающий человека в кусок горелого мяса, тут явно другой. Я могу по остаткам вина определить, что за яд был в бокале, и определить его состав. Но здесь...

      Константинус подошел к столу, плеснул вино по кубкам, и они молча помянули старого повара. Лишь после этого лекарь заговорил вновь, с поразившей Ратибора яростью:

      - Я дам тебе письмо к Зебаку. Да, ты меня правильно понял, к нашему дорогому и всеми любимому городскому палачу. Гордости славного Ашура, Юсуфу аль-Зебаку. Он лучший из всех алхимиков, которых я знал на своем веку, а уж тут ты мне можешь поверить. Если можно определить состав - Юсуф это сделает. А потом, когда ты узнаешь, кто стоит за этим, ты придешь ко мне, и мы вместе подумаем. Очень хорошо подумаем. Смерть может быть разной, но за такую смерть... - Лекарь посмотрел в сторону, ведьмаку померещились слезы на его глазах, но тут же Константинус хлюпнул носом и продолжил в своей знаменитой манере, продолжил так, как шутил, леча больных чумой или оспой: - Заодно и с Юсуфом познакомишься. Тебе сможет пригодиться такой знакомый. Нет, если будет надо, он тебя будет работать.

      Правда, - тут он с хитрой улыбкой посмотрел на Винта, - не мечтай о многом. Как говорит сам Юсуф: "Знакомых я работаю бэз энтузиазма. В мэру, так, как вэлит судья. Вот с абычными клиентами могу увлэчься и пэрэстараться. Надо смотреть, кто такой. Асобэнно, когда клиент - паслэдний шакал!"

      Их разговор прервал стук входной двери. Повар и слуга заносили через парадную и единственную дверь огромную корзину с провизией и кувшинами вина. Константинус в третий раз хлопнул ведьмака по плечу и тихо шепнул:

      - После ужина поговорим...

      Но после ужина разговор у лекаря и вора не получился. Явление Его Светлости, графа Гуго, и сопровождавший его переполох, вызванный свитой графа, отвлекли внимание руса и лукавого грека. Даже если вспомнить, что греком хитрый Константинус никогда не был. Не зря когда-то молодой врач-армянин взял себе греческое имя, ох не зря...

      Только глубокой ночью, когда кавалькада всадников направилась обратно в графский дворец, в маленьком кабинете, на столе, сплошь заставленном колбами и разными непонятными склянками, загорелись свечи. Скрипело гусиное перо по листу пергамента, выводя на желтоватой коже странную вязь.

      Лекарь писал по-арабски и совершенно непонятно. Винт неплохо знал обычный куфический шрифт. Но сейчас Константинус выводил на пергаменте причудливый узор стилизованной вязи джери, щедро перемешивая и вплетая в сплетенную траву живописной письменности придворных совсем уже загадочные для Ратибора рисунки или письмена.

      Наконец лекарь отложил в сторону перо, вытер пот со лба, не заботясь о пятнах чернил, оказавшихся на его лице. Присыпал чернила песком, но не из обычного рога, стоявшего на столе, а из маленького мешочка, извлеченного из-за пазухи. Затем немного обождал, пока чернила просохнут и, свернув пергамент в трубку, протянул его Ратибору. Очевидно, к подобному посланию печать прилагать было не нужно. Вряд ли еще кто-то, кроме Юсуфа, сможет прочесть подобную грамотку.

      - Где дом палача, знаешь? - спросил Константинус и, не дожидаясь кивка ведьмака, продолжил: - Ну да! Конечно, знаешь. Ты же ловкач, а вы все рано или поздно знакомитесь с ним. Старею я, совсем плохой стал. Если Юсуф аль-Зебак гнать будет, то терпи, не уходи. Пусть вначале письмо прочтет, а уж тогда поглядим. Он не любит, когда его от работы отрывают...

      - От работы? - поразился ведьмак, представив себе палача, берущего работу на дом. - Он что, еще и дома по специальности трудится? Или отсыпается после допроса, умаялся, поди, батогом махать, а тут ходят всякие и спать мешают?

      В ответ лекарь захохотал так, что кресло под его тушей отчаянно затрещало:

      - Да! Берет работу по специальности, как не брать. Только не по той, о которой ты подумал. А насчет разбудить, так он вроде меня, живет ночью, а днем отсыпается. Ему же не каждый день на работу головы рубить, он же палач. С допросами всякой мелкой швали, палок всыпать десяток-другой за пьянство или там вору руку рубить - этим подмастерья занимаются. Надо же им руку набить. В их мастерстве практика - первое дело. А Юсуф по большим делам работает: убийцы, насильники или шишки из Совета города да их родичи. Хотя, - тут Константинус вновь захохотал, - почему "или"?..

      К дому палача Винт подошел на рассвете. Из-за плотно пригнанных, без малейшей щелочки, ставень не было видно ни единого лучика света, но отступать Ратибору было некогда. Теперь, когда шестеро убийц были мертвы, только аль-Зебак мог помочь, из головы у ведьмака не шли слова лекаря о греческом огне. Винт постучал в ставни, но ответом на его стук послужила тишина. Внезапно ведьмачьим чутьем Ратибор почувствовал присутствие человека за спиной.

      Он успел откатиться в сторону, и удар дубинки, заботливо обмотанной мотком шерстяной пряжи, пришелся не по голове, а по плечу. В следующий миг ведьмак атаковал, вложив кроме своей силы еще и всю массу своего тела в удар меча. Человек, только что пытавшийся оглушить его, задумчиво посмотрел на обрубок дерева в своей руке, минуту назад бывший дубинкой.

      Лицо его почти полностью скрывала борода. Обычная рубаха и кожаные порты. Из этого неприметного стиля выбивались лишь сафьяновые сапожки. Обычно такие сапоги носят купцы или богатые модники. Но бородач купцом или модником не был. На мгновение он покосился на незваного гостя и, как бы в сомнении, чуть покачал головой.

      Но уже в следующий миг Ратибору пришлось уворачиваться от пущенного в голову куска дерева. Ловкач увернулся, но в руке укоризненно качающего головой бородача уже появился бич. Вымоченный в молоке кончик бича ударил почти без замаха, как бы играя, в кисть правой руки. Перчатку рассекло как ножом, и от раны Ратибора спас стальной браслет под кожаной перчаткой. Боль обожгла руку, гибкая кожа кнута уже оплела рукоять воровского меча.

      Крякнув, бородач рванул бич на себя, крутанув в воздухе вырванный из руки Ратибора клинок. Перехватил его кончиком бича поудобнее, словно бич стал рукой палача, и зашвырнул меч далеко в сторону. Мягким движением ведьмак откатился в сторону и, выхватив из-за пазухи письмо лекаря, швырнул его палачу, метнувшему свой кнут навстречу свитку пергамента. Винт уже открыл рот, но чернобородый Юсуф мягко подхватил послание лекаря кончиком батога. Потом перебросил его в руку и развернул письмо. Тем временем рядом с бородатым палачом как из-под земли выросло пятеро стражников с факелами. Самострелы в их руках были нацелены на Ратибора все время, пока Юсуф внимательно читал свиток Константинуса.

      На всякий случай ведьмак шагнул еще на пять шагов назад, окончательно выбравшись из зоны удара. Ратибор уже давно мог метнуть пару метательных пластин и успокоить Юсуфа навеки. Но зачем?

      Палач не собирался его убивать, а явно пытался взять его живым, для "поучительной" беседы. Вариант с разговором устраивал ведьмака как нельзя больше. Конечно, кроме "поучений". Конец плети из мягкой кожи в руках палача не уступал мечу, а у Юсуфа, кроме кнута, было еще много способов "поучения". В этом Винт не сомневался ни на минуту.

      Палач имел глаза кошки, ведь только кошка способна разобрать надпись на джери при свете факела темной ночью. Но чудеса на этом не закончились. Юсуф наконец прекратил чтение и тихо обменялся парой слов со старшим патруля. Пятерка стражников шагнула к ведьмаку, держа его на прицеле. Винт прикинул, что будет лучше: смыться или отвести глаза и, выбрав второе, чуть шевельнул пальцами. Но на стражников его чары не оказали никакого влияния.

      В этом ведьмак убедился окончательно, когда старший стражник, шедший с факелом, сунул его ему в ладонь и нежно сказал:

      - Посвети почтенному Юсуфу, рыло воровское. Нечего мастеру в темноте глаза портить. И не шамань, я еще не таких бобров работал. Понял?

      На негнущихся ногах Ратибор двинулся к дому. С факелом в руках, на темной улице, он был отличной мишенью. На половине дороги он подобрал с земли свой меч и быстро сунул его в ножны. Всю дорогу к неподвижно замершему палачу, а потом вместе с ним за угол дома к маленькому крыльцу Винт ожидал стрелы в спину. Но вместо нее в спину больно ударилась бронзовая ручка двери.

      - Не стой на пороге, - бросил ему Юсуф, - лучше в комнату зайди и свечи зажги. Поговорим. Ты мне еще за дубину должен, будем думать, чем со мной расплатишься.

      Он говорил почти без акцента, характерного для арабов или горцев. Константинус напрасно передавал его речь с горским акцентом. На наречии русов Юсуф говорил не хуже Ратибора, лишь небольшая заминка между словами выдавала арабское происхождение палача.

      При свете свечей Винт еще раз вгляделся в хозяина дома. В карих, почти черных глазах араба играли золотистые искорки смеха. Он открыто изучал своего ночного гостя. Наконец кивнул на горку подушек в углу застланной мягким ковром комнаты. Сам Юсуф расположился у низкого столика с десятком горящих свечей. Развернув свиток пергамента, он углубился в чтение. Дочитав, палач требовательно протянул руку:

      - Давай.

      - Что давай?

      - То, что тебе дал Константинус. Образец давай. Сейчас посмотрим, какой это огонь. Мне тут недавно нечто такое уже хотели принести.

      Хлопнув себя по лбу, Винт достал из-за пояса маленькую склянку. Юсуф, не глядя, протянул руку и ухватил склянку.

      - Присаживайся. Бери подушки, отдыхай. Гость в доме отдыхать должен. Сейчас кушать будем.

      В комнате бесшумно, как джинны из восточных сказок, оказались двое юношей с подносами в руках. На подносах уже были расставлены чашки с белым супом из кислого молока, пряного творога, кинзы и иной зелени. Кроме этого, нашлось место для лепешек, фисташек и ломтиков сушеной дыни, вместе с супчиком - это обычная закуска перед трапезой. Чайник со свежим чаем уже стоял на столе. Винт помнил законы гостеприимства степей и гор и с поклоном, как и подобает гостю, произнес:

      - Мир вашему дому!

      Степенно огладив бороду и склонив голову, Юсуф ответил Винту:

      - Да будет мир между нами.

      Уверенным жестом палач преломил лепешку и протянул половину гостю. Только после обильного ужина настал час для чая и беседы. Юсуф был немногословен, но из его рассказа Ратибор узнал немало любопытного.

      - Еще месяц назад стражники выловили в канале обгоревшее тело. На обугленном трупе не сохранилось одежды, но молодой хабиб-лекарь, призванный стражниками к мертвецу, весьма заинтересовался столь необычной смертью. Пожаров в городе не было уже пять дней, обугленный мертвец был странной загадкой.

      Молодой Омар ибн Нияз начал расследование, благо, что его отец, старый хабиб Нияз наконец поправился и у юноши вновь появилось немного свободного от изучения медицины времени. А когда из страшных ран ему удалось извлечь частицы горючего состава, обратившего неведомого человека в пылающий факел, то восторгу молодого лекаря не было конца. Но, к сожалению, через неделю любознательного юношу нашли зарезанным в одном из переулков. Перед смертью он прошелся по нескольким ашурским алхимикам, в частности, заглянул и к Юсуфу аль-Зебаку. Состав, впрочем, как и сама история обгоревшего мертвеца, весьма заинтересовали ашурского палача, и после долгих уговоров Омар ибн Нияз пообещал оставить для изучения Юсуфом несгоревшие частицы смеси. Но не успел...

      В смерти юного лекаря не было ничего странного, родные юноши грешили на ночных грабителей, но две недели назад неизвестные вломились в дом Юсуфа и все перевернули вверх дном. Сам палач-алхимик в это время был на публичной казни и, вернувшись домой, обнаружил двух убитых слуг и отравленных псов. Вечером того же дня на почтенного Юсуфа напали двое в масках гильдии Ночных Убийц. Палач не оплошал, уложив на месте одного из нападавших и обратив в бегство второго. Но под маской неудачливого убийцы оказалось раскосое лицо ханьца. Не было на его щеках ритуальной татуировки, да и маска оказалась поддельной. После этого еще дважды, в разное время, летели в палача ножи и стрелы из-за угла.

      Но не это по-настоящему насторожило палача, а весть о пожаре и обугленных телах в харчевне "Пять Углов". Юсуф рассказал ведьмаку, как после этого договорился с земляками, служащими охранниками в храмах и у богатых купцов. С тех пор пятеро стражей караулили дом палача, превратившийся в западню для неизвестных охотников. Этой ночью пятерка стражей дважды замечала подозрительные силуэты у самого дома, и когда на третий раз из тьмы появился человек и направился прямо к дому, то сам Юсуф возглавил охоту на дерзкого убийцу.

      По всем писаным и неписаным городским обычаям в Ашуре палач был неприкосновенен. Винт, да и любой другой городской житель, это отлично знал. И тот, кто устроил такую охоту, весьма сильно рисковал. Неожиданно ведьмак вспомнил летящие в него стрелы и метательные ножи. Почерк неизвестных убийц был весьма схож, и, повинуясь неясной догадке, Ратибор рассказал Юсуфу о недавнем происшествии.

      В ответ палач-алхимик долго скреб бороду и наконец ответил:

      - Хорошо. Пошли...

     

      ГЛАВА 8

      Этим вечером им повезло. Почти рядом с местом ночного лагеря, в россыпи огромных валунов, удалось набрать немного хвороста и веток, непонятным образом уцелевших при степном пожаре. И теперь они собрались вокруг костра, а Карим-Те рассказывал легенду о Перевале Странников, дороге между мирами. Медленно, лениво играли лепестки пламени, бросая неверный отсвет на лица пятерых путников. Спала ночная степь, лишь вдалеке незримой тенью летали птицы, несущие свою стражу. Степь замерла перед следующим днем, когда вновь потянутся к солнцу ростки молодой травы. Небо раскинуло над пятеркой путников звездный шатер, рассеченный убывающей, но еще яркой луной.

      За спиной остались земли русов, земли великого князя Яромира. Ночь принесла прохладу степного ветра, и под утро на тугие колосья вновь падет роса. Тихо спит Русь, и на самом востоке, на границе со степью, как часовой, неподвижно застыл Черный Лес, остров вольности людской, где нет ни боярина, ни закупа, а лишь свободные люди бортничают, охотятся или сеют хлеб на границе со степью.

      Рогволд слушал глуховатый голос нганги, глядел в догорающий костер, и ему показалось, что мир вокруг них навалился на него. Пусть Карим-Те говорит о вратах меж мирами, но именно теперь, первый раз в жизни, рус понял, как дорог ему его мир. Мир, полный крови и радости, боли и любви, гнева и мудрости. Мир людей, внезапно ставших для него земляками. И нет разницы, рус или франк. Теперь от этого невероятного чувства единства со своим миром сладко заныло сердце...

      Странное чувство длилось, и перед глазами Рогволда начали разворачиваться причудливые картины. Бесилось море, рассекаемое носом корабля, и белые, седые волны опадали перед гордой фигурой ворона, высеченной на носу корабля. На смену подернутым дымкой тумана морским далям явился простор степей, и у трех гор громоздился куб из черного камня. Лишь разглядев рядом с ним крошечных всадников на верблюдах, рус понял истинные размеры необычного сооружения.

      Мир вновь дрогнул, разворачивая перед Рогволдом новый виток. Исчез без следа каменный куб, рус видел странную развилку дорог, напоминающую ладонь. Выжженная солнцем каменистая земля расстилалась вокруг, и под порывами жгучего ветра лишь шары перекати-поля мчались прочь, за горизонт. Два человека застыли на перекрестке: двое воинов в доспехах стояли перед чернокожим стариком, игравшим на загадочном инструменте. На миг губы воинов шевельнулись, и сквозь безмолвие до руса долетели обрывки их разговора:

      - Он вложил душу в свою музыку!

      - Нет, он ее продал. И теперь он хочет расторгнуть сделку...

      Вновь вздрогнул мир, и теперь уже виденный раньше воин отчаянно рубился с толпой бешеных зверей, когда-то бывших людьми. И рядом с ним, спина к спине, сражались трое шестируких нагов. Рогволд сразу вспомнил бой в подземелье некромантов, и упругий поток жара на миг опалил лицо руса. А на холме стоял некто и с брезгливой улыбкой смотрел на бойню. Нимбом над головой неведомого сияло Черное Солнце, и лишь сполохи на краях черного диска приносили в вечерний сумрак свет.

      Чешуйчатый хвост хлестал по его бедрам, и в миг, когда последний безумец пал от меча воина с криком-молитвой: "О, Сетхх!" - только тогда неведомый расхохотался и сквозь этот безумный хохот Рогволд расслышал:

      - Час Черного Солнца настал! И теперь я, Сетхх, буду править миром!

      Яркая вспышка ударила по глазам отчаянной болью, из последних сил Рогволд попробовал уклониться от того, что он принял за удар мага. В следующий миг его охватило уже вполне реальное пламя: он свалился прямо в догорающий костер. Пламя быстро загасили, и на голову руса обрушились неизбежные в таких случаях шуточки. Но когда Рогволд рассказал свой сон, смех спутников стих как по волшебству.

      На руса набросились Карим-Те и Кетрин, причем оба утверждали, что сон вещий. Разбойница заявила, что храм бога-Паука находится около трех гор и представляет собой куб из черного гранита. Нгангу же больше всего поразили детали сна о Черном Солнце и Сетххе. Колдун и раньше упоминал о культе Сетхха среди колдунов, в болотах далекого Юга. Правда, тогда он называл его Сетом, как и записано в ведьмачьих летописях. Но того, что у Сетхха был змеиный хвост, нганга предпочел не упоминать. И теперь, услышав от Рогволда подробное описание, Карим-Те свято уверился в магических способностях сына старосты. Как ни отказывался Рогволд, нганга твердо стоял на своем:

      - Это было путешествие шамана.

      Когда же еще и Бронеслав подтвердил это, заявив, что, дескать, колдовским взглядом Рогволд совсем как ведьмак, и не простой, а ведьмак-заклинатель. И притом весьма сильный. Нет, он, Бронеслав, конечно, видал всякое, но еще сегодня вечером Рогволд был обычным человеком. Никаких следов магии или ведьмачьего дара, если не считать чар Светлояра, не было.

      Урук внес свой пай, ехидно предложив ведьмаку еще и на него взглянуть колдовским взглядом. Вдруг он тоже, как Рогволд, маг и волшебник?

      Но когда орк услышал от Бронеслава и Карим-Те, что у него ведьмачий дар есть и нечего тут шутить или он думал, что они слепые и раньше не замечали? Вот тогда прежде шутивший Урук вскочил на ноги. Вот тут уже и он заорал:

      - У меня? Ведьмачий дар? Вы чего, совсем с ума сошли? Я - шаман? Отродясь и близко не было. Нажрались на ужин мухоморов, вот вам и чудится. Ну и что, что я готовил? Небось в кашу какой гадости себе подсыпали, а теперь дурите меня и Рогволда. Может, и Кетрин у нас ведьма, а?

      Но, узнав, что как раз у Кетрин магии и близко нет, Урук лишь махнул рукой и пошел спать:

      - Ладно, вы у нас, чародеи, сидите и ковыряйтесь в магии, а мечникам спать пора. Кстати, может, вы мне завтра жбан пива наколдуете? Рогволд, ты как? А за мной не пропадет...

      Атаманша последовала его примеру, заявив, что ей тоже пора выспаться, и удалилась спать, искоса поглядывая на руса. Но Рогволд, Бронеслав и Карим-Те остались у костра. Еще долго обсуждали они странное видение руса, только когда ночь перевалила за половину, чародеи и Рогволд улеглись спать.

      Но выспаться не получилось ни у кого. Чары, наложенные Бронеславом на круживших над лагерем ночных птиц, сработали в последний момент. От яростного крика совы пятерка вскочила на ноги, оказавшись с нападавшими лицом к лицу. Их было двое, колдовские плащи позволили шелкоухим подобраться незамеченными, вернее, замеченными, но слишком поздно. Мелодичный смех раздался у погасшего костра, эльфы сбросили колдовские плащи, под которыми скрывались доспехи из звездного металла.

      Белые облачка окутали лица Рогволда и Бронеслава, наполнив тела ватной слабостью, заставляя мягко обрушиться на землю. Но если упавший на землю Бронеслав тут же захрапел, то с Рогволдом фокус сработал не до конца. Неведомый порошок нес чары сна, но нечто более сильное, чем эльфийские чары, начало жить в Рогволде. Нет, тело руса обмякло, и потом еще почти час он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но взгляд, видевший картины мира, оказался сильнее сонной одури. Рус видел бой от первой до последней минуты.

      Свистнул двуручный меч Карим-Те, но сталь, откованная оружейниками Зимбабве, оказалась бессильна перед звездным металлом доспехов. От удара эльф отлетел в сторону, в падении успев ударить нгангу рукоятью кинжала в висок. Они упали вместе. Эльф гибкой рысью тут же вскочил на ноги, а Карим-Те, тяжко рухнувший лицом вперед, неподвижно застыл на земле, вытоптанной копытами коней.

      В следующий миг атаковал Урук. Ятаган и "Равный" начали свой стремительный вихрь, и на миг на лице эльфа мелькнула гримаса удивления, тут же сменившаяся гримасой ярости и гнева, дико выглядевшей на прекрасном лице. Сталь ударила в сталь, он не был трусом, этот шелкоухий, но мастерство орка было велико. Трижды прорывалась проблесками орочьего ятагана защита эльфа, и трижды доспехи спасали его от верной гибели. Короткий меч и длинный кинжал в его тонких пальцах запаздывали, не успевали за атаками Урука.

      - Урук-Хей! - раздался клич мертвого народа, и, подхватив этот клич, бросилась в атаку Кетрин, сжимавшая в руках мечи-цзяни. Второй эльф, не глядя, отмахнулся от нее своим мечом. В следующий миг цзянь в левой руке девушки отсек ухо эльфа, с лязгом отлетев от края открытого шлема.

      Крик боли, вернее, даже не крик, а визг побитой собаки вырвался из губ пораженного до глубины души эльфа. Он не моргнув глазом выдержал бы любую боль, но позор от раны, и не простой, а унизительной - от уха, отсеченного женщиной. ЖЕНЩИНОЙ!!!

      С яростным кличем он сшибся со своей противницей, еще не понимая, что рана была не случайной, но желая просто убить, растерзать эту самку из низкого народца, смеющего равнять себя со своими господами. И не просто равнять, а ПОДНИМАТЬ ОРУЖИЕ ПРОТИВ ПЕРВОРОЖДЕННЫХ!

      Цзянь в правой руке легко обманул защиту эльфа и рассек кончик уцелевшего уха. Но окончательно взбесил эльфа комментарий его противницы, легко отпарировавшей его ответный удар в горло:

      - Неплохо, но я не люблю стиль "Змеи". Правда, он у тебя немного корявый. А теперь посмотри, как "Феникс расправляет крылья".

      Свирепый вихрь ударов обрушился на Кетрин, но на поле боя больше не было хрупкой девушки. Вместо нее под ударами меча и кинжала бился и плясал "Феникс". "Феникс" - "Бьющий клювом на восемь сторон света", "Расправляющий крылья", "Взлетающий к облакам". Топорщились крылья, мечи стальными перьями пронзали защиту, нанося удары из немыслимых, невозможных позиций и положений. И не было силы в жалах эльфийского меча и кинжала прорваться в ближний бой, ужалить наверняка. Сминали крылья "Феникса" стальных змей, уже готовых укусить. Сминали и били в ответ. Били жестко, без пощады, и только чудесный доспех до времени хранил эльфа.

      Такого врага он не встречал никогда. Смерть плясала перед ним в образе этой странной девицы, смерть и позор. Позором больше, позором меньше. И губы гордого эльфа изогнулись и. покорные чарам, полыхнули огнем рукояти клинков его противницы. Вспыхнул шелк обмотки, но прежде, чем огонь успел опалить женские пальцы, мечи-цзяни были отброшены Кетрин далеко в сторону. Кувырок, прыжок, удар ноги в бедро, и пальцы, сложенные в щепоть "Клювом Феникса", наискось ударили в крестовину, выбивая меч из руки эльфа.

      - Это был удар клювом, - любезно хмыкнула Кетрин опешившему противнику, - а теперь, ушастенький, поговорим по-другому.

      Она резко крутанулась на месте, отбивая ладонью в плоскость клинка длинный кинжал, переброшенный эльфом в правую руку. Короткий шаг на сближение, и крыло "Феникса" ударило с прокрутом в незащищенный подбородок. С глухим чавканьем сломалась челюсть, коротко хрумкнула шея. Кинжал выпал из сразу ставших непослушными пальцев. Небо и звезды иного, чужого мира стали последним, что увидел в миг своей смерти эльф.

      Удар тыльной стороной запястья в подбородок превратил тело шелкоухого в обмякшую куклу. Но Кетрин было некогда любоваться короткой агонией своего врага. Подобрав с земли свои мечи, она бросилась на помощь орку. Урук уже успел ранить эльфа в правое колено, но доспехи из звездного металла были крепким орешком для его ятагана. "Равный" орк отчего-то не пускал в ход, вернее, использовал только для защиты, атакуя врага верным ятаганом. Его лезвие, перекованное заново у лучших оружейников Черного Леса, уже было покрыто многочисленными зазубринами.

      Но стоило эльфу на миг отвлечься, заметив нового врага, как Урук вновь бросился в атаку. Лезвия ударились с лязгом, щукой проскользнул по лезвию прямого меча ятаган, вонзившись в правую глазницу шелкоухого. Орк провернул оружие в и без того смертельной ране, выдернул и обтер вороненое лезвие обрывками эльфийского плаща.

      Кетрин с хитрой улыбкой подняла с земли отсеченное ею первым же выпадом ухо эльфа и протянула Уруку, но орк в ответ только молча покачал головой, отвергая трофей. К удивлению спутников, он не стал рубить уши и убитому им эльфу, злобно бросив в пространство и никому конкретно не адресуясь:

      - У мертвого волка уши брать надо. А это - даже не волки...

      Лишь под утро пришел в себя Карим-Те, лишь к утру оправился нганга от удара рукоятью эльфийского кинжала. Но, только когда огненное яблоко солнца наполовину поднялось над горизонтом, нганга смог сесть на коня. С Бронеславом получилось еще лучше: от чародейского порошка ведьмак проспал три часа богатырским сном. Потом даже голова не болела от странной волшбы. Придя в себя, Бронеслав первым делом принялся лечить рану лежащего без сознания Карим-Те. Ее уже наспех перевязала Кетрин, но ведьмак как лекарь стоил дюжины девиц. Стоило ему снять пропитанную кровью повязку и на миг приложить ладони к еще кровоточащей ране, как на рассеченной коже образовалась вишневая корка запекшейся крови.

      Орк, которого ночное нападение привело в превосходное расположение духа, радостно подшучивал над нгангой, заявляя, что в голове у Карим-Те сплошная кость. И не простая, а слоновая. И мозгов тоже, как у слона, много, а мыслей мало. Но за шуточками орка-мечника проскальзывала неприкрытая тревога. Уже трижды их отряд подвергался нападению, и всегда за каждой бедой была видна рука Мерлина. Дальше искушать судьбу и рисковать жизнью спутников Уруку не хотелось.

      Про себя орк прикинул, что будет больше толку, если он тихонько отделится от отряда и направится дальше в одиночку. Мерлин вел охоту за клинком, и, по мысли Урука, с его спутниками ничего не случится. Конечно, в дороге ему бы не помешал маг-спутник, но Карим-Те был ранен, а Бронеслав выведет раненого и Рогводда с Кетрин из степи. А насчет магии - так меч Стражей Перевала разнесет любого мага вдребезги. Конечно, на мордорском это звучало немного иначе, но с недавних пор Урук заметил, что начал думать на языке русов.

      Чего стоила одна фраза Рогволда: "Ты сейчас у меня так засигаешь, грыжа полосатая!" Такого орк не слышал даже от своих родичей, и формулировка ему весьма понравилась. Он искренне привязался к русу, но брать его с собой не хотел. Урук помнил посмертный наказ Светлояра: "Урук, приглядывай за Рогволдом". Брать руса в оказавшуюся слишком опасной дорогу явно не стоило.

      За ужином Урук подчеркнуто невинно поинтересовался у Бронеслава, где и по каким приметам можно узнать вход на Перевал Странников и как найти на Перевале его Стражей. Вопрос орка с энтузиазмом подхватил Рогволд, да и Кетрин не осталась в стороне. Карим-Те, которому явно полегчало, лишь покачал головой и, слегка разведя руками, повернулся к немного удивленному столь массовой любознательностью Бронеславу, всем своим видом показывая, что просьбу надо уважить.

      Еще в Черном Лесу орк слушал рассказы Филина о сути и природе силы меча и его хозяев. Да и в дороге и ведьмак, и нганга рассказывали о Перевале, но сейчас Урука, как никогда, интересовали мельчайшие подробности. И Бронеслав вновь начал повесть:

      - Перевал? Ну, это как мост между мирами, это вроде понятно? Нет? Ну, смотрите, возьмем, например, несколько листков бересты. Каждый листок - это мир. А теперь проколем их иголкой, там, где ткань бытия мира тоньше всего. Сквозь это отверстие мы можем попасть в другой мир. А Перевалом его называют оттого, что люди, проходящие через него, чаще всего видят пещеру, за которой открывается лабиринт горных ущелий и тропинок. Иногда через них проложены мосты...

      - Да, - перебила ведьмака Кетрин, вновь слушающая уже не раз слышанный рассказ с горящими глазами, - у нас в степи говорят, что когда есаул Иван Кольцо шел через Перевал, то он шел по мосту из серебряной паутины. Правда, он не видел гор, под мостом и над мостом он видел лишь звезды. Бесконечность звезд и лишь пластины под ногами да серебряная нить поручней.

      - Похоже на правду, - кивнул Бронеслав, - но откуда он начал свой путь? Ты рассказывала эту легенду, да и у нас, в Черном Лесу, мне доводилось ее слышать, как и рассказы о его побратимах, атаманах Конане и Ермаке Тимофеевиче. Если меня не подводит память, то в легенде говорилось о том, что последний бой Ермака был у скалы...

      - И люди Конана нашли израненного есаула у Трех Гор, - вновь перебила Бронеслава Кетрин, - это там, где сейчас обосновались шаманы бога-Паука, их храм рядом. Кстати, - тут она повернулась к Рогволду, - вчера ты рассказывал свой сон. Так вот, я тогда сразу не сказала, но описание храма весьма похоже на твой сон. Правда, я сама там не бывала, у меня были дела на дорогах у Ашура, но мои люди говорили о храме почти так же.

      - Может быть, - терпеливо согласился с неожиданно разговорившейся атаманшей Бронеслав. - Перевал - это граница. Граница меж мирами, место, где ткань сущего истончается, место, где нет сегодня или вчера. На Перевале нет времени, человек идет не только сквозь миры, он идет и сквозь время. Представьте себе сложенный платок, опять-таки проткнутый иглой. Если платок развернуть и присмотреться, то в ткани будут заметны тонкие дыры от иглы. Они малы, но они есть. Этот платок - время, а дыры от иглы - вход или выход между мирами. Человек может пройти через Перевал Странников сегодня, а завтра, как ему кажется, вернуться и понять, что в мире прошли века. Или один день. Только сами Странники знают закон времени...

      - Слушай, - встрял в разговор терпеливо слушавший Урук, - так я не понял насчет Странников. Стражи и Странники ведь разные люди? Или нелюди? Или, - тут орк немного замялся, - бывшие люди? Филин говорил...

      В ответ ведьмак степенно кивнул и, заметив, что орк замолчал, сказал:

      - Да! Только Странники не люди, как, впрочем, и Стражи Перевала. Они когда-то были людьми, но в летописях нашего братства рассказывается о Страже, жившем минимум шесть сотен лет. Он погиб несколько десятков лет назад. Да, - предварил ведьмак следующий вопрос, - они не бессмертны, их можно убить, дико сложно, но можно. Во всяком случае, - тут Бронеслав посмотрел на перевитый тряпками меч за спиной Урука, - во всяком случае, некромантам это удалось. Карим-Те подозревает, что тут не обошлось без колдунов-некромантов с Юга, поклоняющихся Сетхху. Говорят, что они могут многое, зная тайны нагов, потомков драконов. Именно наги породили расу людей. Но дети восстали против отцов-нагов. На крови нагов создал Сетхх магию "Черного Солнца". Только в корнях этой магии можно найти знания и силу для ловушки, способной уничтожить Странника или Стража. По легендам, правда весьма противоречивым, драконам Перевал не нужен. Они чувствуют истощение ткани мира и сами открывают для себя дорогу между мирами. Наги не смогли постичь этого.

      - Я читал летопись "Черного Солнца", - вступил в разговор Карим-Те, - летопись о гибели нагов и кровавом воцарении Сетхха. Мой брат, - тут нганга кивнул перевязанной головой в сторону ведьмака, - тоже читал ее. В этой летописи рассказывается об иных мирах и о человеке, шедшем сквозь миры. Не "чело", как называли наги созданных ими людей, а именно человеке, воине из иного мира и времени, сражавшемся вместе с нагами. Вчера ты видел его, - торжественно обратился Карим-Те к Рогволду, - ты видел брата Ттора. В разных летописях его называют по-разному: Таг, Тагор, Ттор или Гор. Пыль многих миров лежала на его сапогах, много легенд и много летописей рассказывают о его делах...

      И вновь вступил в разговор Бронеслав.

      - Но мы отвлеклись. Рогволд, ты вчера видел иные миры, ты видел Ттора и Стража Перевала рядом с ним. Это значит только одно - Перевал уже близко. Не случайно только ты и Урук можете прикасаться к "Равному", мечу Странников. Да, именно Странников, Стражи получили оружие от своих учителей. Правда, тогда они еще не были Стражами, а были их учениками. Но ученики выбрали свою дорогу, взяв знания, силу и свободу от своих учителей. Они обрели ДОЛГ!

      Долг хранить миры и Перевал между ними, когда в крови гибнет мир, рушатся мосты и дороги между ним и иными мирами. Урук, ты спрашивал, где найти Стражей? Когда судьба сущего висит на волоске и меч готов рассечь эту тонкую нить, тогда в обреченный мир приходят Стражи Перевала. Иногда кто-то из Странников приходит вместе с ними. Самих Странников восемнадцать, девять Темных и восемь Светлых. Есть еще один, Саймак, отринувший Свет и Тьму. Именно он держал в ладонях Предначальный - меч, породивший миры из крови Света и Тьмы. И на месте ран от его ударов в ткани сущего возник Перевал, соединивший миры в единое целое.

      Не волнуйся, Стражи сами придут за мечом. Для этого вам придется ступить за грань. За грань, отделяющую миры от паутинок мостов между ними. Каменный Край откроет перед вами свои дороги, и никто, даже вы сами не сможете сказать, в какой мир направит вас судьба. Да, именно судьба и именно тебя и Рогволда. По странному ее капризу меч предназначен вам обоим.

      Бронеслав умолк, тишина обрушилась мягкой лавиной, захлестнув волной изумления руса и орка. Нет, идя к Перевалу, они ждали многого, но откровения Бронеслава застали врасплох обоих. Урук попробовал что-то возразить, но ответ Карим-Те окончательно смутил обоих:

      - Ты удивлялся, когда мы приняли тебя за одного из нас? Уже сейчас ты и Рогволд весьма и весьма сильные маги. Нет, конечно, до магов вам еще далеко, но меч изменил вас, дал силу, неотличимую от силы простого ведьмака или нганги. Например, меня или Бронеслава.

      Карим-Те явно поскромничал, но меньше всего Рогволда и Урука занимала его скромность.

      Окончательно же заставил орка отказаться от своего плана ночного ухода его полный провал. Как выяснилось, глупые мысли приходят в головы одновременно. Или умные? Не важно. Важно то, что, тихонько отползая от мирно спящих спутников к лошадям, Урук вначале встретил так же беззвучно крадущегося к коням Рогволда. Седельные сумы с припасом сын старосты уже припрятал неподалеку, рассчитывая потом тихо кликнуть орка и отправиться в дорогу.

      Одного взгляда побратимам хватило, и дальше они продолжили отползать уже вместе. Про себя орк решил, что это судьба. А с ней лучше не шутить. Да и вообще, судьба плохо понимает шутки. Но когда у мирно пасущихся лошадей они встретили Бронеслава и Карим-Те, Урук понял, что его затея провалилась. Окончательно это подтвердила Кетрин, уже успевшая заседлать их коней и планировавшая, захватив орка и руса, двинуться к Перевалу, оставив раненого нгангу на попечение Бронеслава.

      В результате утром следующего дня они направились к храму бога-Паука все вместе. Ночью, во сне, Урук почувствовал зов. Непонятный, неясный, но, проснувшись, они с русом, не сговариваясь, повернули коней чуть к северу. Здесь не было степного пожара, отощавшие было кони немного отъелись и шли ходко. Непонятный зов начал усиливаться, и к вечеру, поравнявшись с Рогволдом, Урук тихо полуспросил-полусказал:

      - Светозар?

      В ответ рус кивнул и так же тихо ответил:

      - Не только. Кроме волхва я чую и иную силу. И знаешь, - тут он глянул на Урука, гордо красовавшегося в седле, - мне кажется, что кроме волхва нас зовет Перевал. Я чувствую угрозу, не нам, но в воздухе висит что-то этакое, - он пошевелил пальцами, пытаясь объяснить поточнее, но орк лишь понимающе кивнул.

      Точку в разговоре поставила неслышно подъехавшая Кетрин. Атаманша явно пыталась пошутить, говоря с нарочитым ашурским акцентом, но по голосу было ясно, что предчувствия не миновали и ее:

      - Ви знаете, что мине здается? Мине здается, что у нас горит сажа!

      В ответ они лишь дружно кивнули, вызвав у Кетрин внезапный приступ разговорчивости:

      - А надо было ответить: выпивайте и закусывайте, пусть вас не волнует этих глупостей! Ребята, я сама что-то неясное чую. Кажется, что навстречу быстрой смерти едем.

      Но развить тему ей не дал Урук, люто ненавидящий панику и уныние:

      - Так это же хорошо! А зачем нам медленная смерть? Да и вообще, зачем нам смерть? Я лично планирую еще лет восемьдесят - девяносто с ятаганом повоевать, а потом на покой пойду, буду ваших внуков нянчить. Рогволд, Кетрин, вы как, не против?

      Атаманша и Рогволд онемели от неожиданности, а орк бодро продолжал:

      - Ну что? Молчание - знак согласия? Значит, уговорили, буду ваших внуков нянчить. Вы кого хочешь уговорите. Рогволд, ты чего молчишь? - притворно накинулся Урук на руса. - Молчит, краснеет. Тут такая девушка едет: молодчинка, наездница, фехтовальщица, наконец, она просто красавица! А он молчит, как эльф на распутье! Эх, будь я лет на сто моложе, сам бы посватался! А детки-то какие бы у нас получились! Все! Завтра же сватов засылаю. Эк вы раскраснелись. Ладно, шучу, шучу. А то я вас знаю. Рогволд, не щупай так топор, ему же больно!

      Конец шуточкам орка положила покрасневшая Кетрин, на которую Рогволд от смущения не мог поднять глаза. В лесу с медведями русу было как-то привычнее. И когда девушка с силой хлестнула плетью коня Урука, вынудив орка вцепиться в поводья, Рогволд испытал громадное облегчение. Конь Урука отчаянно прянул вперед, но орк ухитрился удержаться в седле и даже заорать:

      - Эх, залетные!

      Неизвестно, где он подслушал эту фразу, но от нее Рогволд расхохотался от всей души. Раскрасневшаяся Кетрин хитро глянула на хохочущего руса и, мягко улыбнувшись, проговорила как бы в раздумье:

      - А вот насчет сватов...

      После чего отчаянная девица влепила крепкий поцелуй в губы Рогволду и, пришпорив коня, с хохотом помчалась в степь. К чести руса, в седле ему удалось удержаться, хоть и с трудом. А через минуту гнедой жеребец Рогволда, прижав уши от отчаянного свиста своего ездока, рванул в догон. Урук поравнялся с Карим-Те и вдумчиво хмыкнул:

      - Ну вот! А то ехали как на похороны. Да ты не смотри на меня, как эльф на гнома, тут мне виднее. Кстати, приходит раз гном к эльфу и говорит...

     

      ГЛАВА 9

      Стоянка и ночлег оказались вновь с приключениями. Вначале Урук, после истории со схроном Крыс внимательно осматривавший и обнюхивавший все места их стоянок, неподвижно замер у очередного каменного идола на вершине холма. Коготь орка уперся в основание камня, в правой руке уже оказался ятаган. С помощью Бронеслава и Рогволда камень удалось отодвинуть в сторону, обнажив горло каменного мешка. Внимательно принюхавшись к темнеющему под ними провалу, Урук задумчиво протянул:

      - Инте-е-е-р-е-е-сно! У нас гость, но без собачек, и главное, явно вымытый. Вкусный, наверное...

      Последняя фраза была сказана нарочито громким голосом, и ответом на него послужил слабый всхлип в глубине подземного логова. Бесшумно, как призрак, орк нырнул в люк, и через минуту гость, целый и невредимый, был представлен на всеобщее обозрение. Вернее, не совсем гость, а гостья. Нет, девица изо всех сил пыталась покрепче запахнуть рубаху на груди и на вопросы пыталась отвечать заведомо низким голосом. В общем, надеялась, что неведомый воин и его спутники примут ее за мальчишку-подростка. И впрямь, чалма, длинная мужская рубаха, шаровары, сапожки такие, что и пареньку и девице впору. Лицо смуглое, а среди арабов такие миловидные пареньки - не редкость.

      Некоторые шансы у нее были, но лишь пока орк волок ее из мрака каменного схрона. Стоило ей оказаться на свету, как неумелый обман оказался разоблачен. Конец маскараду положила Кетрин, с подчеркнуто добрым видом обратившаяся к своим спутникам:

      - Экий мальчик, просто куколка. Проголодался, наверное.

      С этими словами атаманша кинула "пареньку" кусок лепешки с мясом. Чуть раздвинув ноги, пленник орка поймал еду в подол длинной рубахи и вцепился в нее зубами. Не зря говорят, что голод- не тетка, но от следующих слов Кетрин аппетит у пленника, а вернее, пленницы пропал напрочь:

      - Да не бойся их, подруга. Они ребятки неплохие. А Урук у нас совсем зеленый, всего второй век разменял. Рано ему еще на девиц заглядываться да слюни распускать. Вот детишек понянчить - это он запросто. Не бойся, не тронут они тебя. Ты лучше скажи, откуда ты такая взялась? Твой маскарад только слепого обманет...

      Рогволд изо всех сил попробовал скрыть улыбку, представив Урука в роли няньки. Стоящий рядом с ними орк хмыкнул сквозь забрало нечто невнятное. Бронеслав и нганга тоже стояли невозмутимо-спокойные, но в глазах обоих плясали искорки, веселья. Хотя, пленнице было не до смеха.

      Хлеб упал на землю, и, глядя прямо на гордо стоящую перед ней атаманшу, девушка судорожно сглотнула. На глазах у нее начали набухать слезы:

      - Как! Как ты узнала?

      - Просто, - чуть задумчиво проговорила Кетрин, - ну басят подростки только между собой и из груди тайну не делают. Парень подолом рубахи еду не ловит, это чисто женская привычка. А даже если ловит, то не так, как ты. Ты, когда лепешку ловила, чуть колени развела. Мужик, наоборот, колени сожмет, чтобы причинное место не отбили. Ну, как, говорить по-доброму будем? Или попробуем по-плохому?

      В ответ пленница отчаянно замотала головой и попробовала изложить свою историю, перемежая рассказ слезами, причем на каждое сказанное слово приходилось добрых пять минут слез и всхлипов. Было понятно, что мысленно она простилась с жизнью и ничего хорошего для себя не ждет. Лишь глоток крепкого вина из фляги Карим-Те прекратил беспорядочные рыдания. Только тогда, когда на смуглых щеках заиграл еле видный румянец, девушка подняла глаза и внимательно посмотрела на своих спасителей.

      Основное внимание спасенной привлекла татуировка на щеках Карим-Те. Урук предусмотрительно надел шлем с глухим забралом, рассудив, что клыки могут вызвать ненужный ажиотаж по поводу его персоны. Девица посмотрела и на него, но рост орка сыграл с ним весьма веселую шутку - девица приняла его за подростка. А слова Кетрин о Уруке, его "зелености" и пригодности нянчить детей окончательно подтвердили догадку пленницы по поводу своего пленителя.

      Осмотр ее удовлетворил, спасители меньше всего походили на разбойников. Тем более что настоящих разбойников Зухра ни разу в жизни толком не видела. А жаль. Не пускают арабы посторонних мужчин на женскую половину дома. И когда на караван обрушилась волна немытых тел и ловчих псов племени Крыс, девица восприняла их однозначно - разбойники с большой дороги.

      Но пятеро стоящих перед ней меньше всего походили на оборванцев с метательными ножами. Конечно, в дороге от встречных в полном вооружении ждать хорошего не приходится, особенно когда ты слаб и безоружен. Зухра этого еще не знала и четверых воинов, закованных в сталь, как и их "предводительницу", восприняла как спасителей. Ноги девушки подкосились, и она рухнула, как сноп, прямо на тюк с поклажей.

      Вновь на черных ресницах появились слезы, но на этот раз они были слезами радости. И теперь, изо всех сил сдерживая радость оттого, что все ее беды закончились, девица начала свой рассказ. Первым делом она представилась:

      - Меня зовут Зухра, я дочь купца Мустафы из города Ходжента. А как зовут столь доблестных воинов, прикрывших меня плащом своей храбрости? Ни я, ни мой отец никогда не забудем, как вы освободили меня от разбойников. Мой отец щедро заплатит вам за мое освобождение, почтенные.

      Поток благодарностей только начинал брать свой разбег, но Бронеслав, зная арабские обычаи вести беседу, огладил тронутую сединой бороду и быстро прервал радость девицы, степенно начав представлять своих спутников

      - Почтенная Зухра, меня зовут Бронеслав, я сотник из дружины князя Яромира, рядом со мной стоят десятники из моей сотни, Рогволд из городища Всхолье и Урук, воин из дальнего и благословенного края Гондор, состоящий на княжьей службе.

      Лишь однажды, у костра, слышал старый сотник от Урука название местности, откуда родом предки его народа. Слышал и не запомнил, и теперь спутал, желая как лучше. Верно говорят: хотел как лучше, а вышло - как всегда. Никогда не называл Горбаг, назвавший себя Уруком в память своего погибшего народа, имя королевства его убийц. И вот теперь!

      Орк отчаянно заскрежетал зубами. Нет, его не оскорбил титул княжьего наемника и то, с какой скоростью его назначили на службу к князю, о котором он слышал два раза в жизни. Но назвать его родину проклятым Гондором! На миг Урук подумал, что над ним издеваются. Так спутать названия!

      Стоявший рядом с ним Рогволд, удивленный своей столь быстрой карьерой на родине, был единственным, кто расслышал гневный, сдавленный хрип орка:

      - Мордор!

      Откуда было знать русу, лишь пожавшему в удивлении плечами, ЧТО значит для орка название - Гондор! Рогволда больше занимало другое: отчего Бронеслав назвался дружинником князя русов, а не Верховного Ведьмака Вершигоры, Хранителя Черного Леса. Однако, вспомнив, как на родине, в родном Всхолье, по вечерам рассказывали жуткие истории про ведьм и ведьмаков, Рогволд тут же согласился с сотником. Рус начал понимать, отчего Бронеслав представил их дружинниками на службе светлого князя Яромира. А если еще к русскому размаху рассказчиков прибавить арабскую фантазию...

      Тем временем старый ведьмак продолжил представление своих путников. Карим-Те оказался лекарем из далекой страны, а Кетрин - его племянницей. Бронеслава не смущал цвет кожи, он предпочел обыграть сходство имен: Карим-Те и Кетрин-Хо. А кто черный, кто чуть раскосый - так это дело десятое. На окраине мира еще и не такое бывало. Да и арабы к чернокожим привыкли.

      Ведьмак продолжал рассказ витиевато, в меру знания арабского вставляя в него перлы наподобие: "всадник утренней зари", "окунуться в источник осторожности". Но когда ведьмак в своем рассказе начал повествовать о нападении на караван, в котором они якобы ехали, шайки разбойников, то в разговор весьма нахально влез Урук. Благо, что чары волхва Светлояра, позволявшие говорить и понимать все языки, наложенные на орка и Рогволда, позволяли это сделать.

      - Да, на нас напала шайка атаманши Катруси, - говоря это, Урук хитро косился на атаманшу, изо всех сил пытавшуюся сдержаться. Под забралом глухого шлема орк сколько угодно мог ухмыляться, щедро расплачиваясь за шутку про няньку. Веселье побратима перекинулось и на Рогволда. Рус улыбнулся до ушей, потом, бросив взгляд на раскрасневшуюся Кетрин, попробовал стереть улыбку с лица.

      Бронеслав, от которого не укрылась мимика сына старосты, чуть не расхохотался: на лице у Рогволда красовалась ухмылка берсеркера. Только слюней и пены не хватало. Любой викинг по такому оскалу и закушенной губе сразу распознает носителя боевого безумия.

      Но на Зухру улыбка руса подействовала весьма успокаивающе, девица убедилась, что статный рус - настоящий, грозный воин. Ее нежная и застенчивая улыбка в ответ оставила Рогволда равнодушным, но Кетрин аж затряслась. Мало того что орк тут рассказывает, как срубил в поединке всех семерых мужей Катруси, так еще и эта, кобра подкурганная, строит глазки Рогволду. В дикой ярости, содрогаясь от гнева, Кетрин продолжала слушать окончание их истории в изложении Урука.

      Оказывается, отважный лекарь Карим-Те, пока орк и его спутники рубили в клочья банду и семерых мужей Катруси, успел подкинуть атаманше, наблюдавшей за боем сидя на ковре, заставленном подносами с фруктами, отравленное яблоко. От немедленного поединка Урука спасло появление в его истории сына султана. Само собой, принц был хорош собой и пламенно любил отравленную лекарем атаманшу. Армия сына султана прекратила бой. Уцелевшие разбойники "оставили пучину зломыслия" и "погрузились в водоем раскаяния". По мысли орка, старательно копирующего витиеватый стиль Бронеслава, это означало, что разбойники попросились в подданство к принцу. Судя по горящим глазам Зухры, Уруку удалось подделаться под стиль арабских сказителей. Орк продолжал свою повесть о том, как молодой сын султана отправился хоронить свою любовь в хрустальном гробу.

      Тут Зухра даже прослезилась, представив себе прекрасного принца, хоронившего свою возлюбленную. И не важно, что у нее было семеро мужей. Грудь девушки начала весьма трепетно вздыхать, и порванная рубаха наконец не выдержала, предявив миру скрытую красу. Ойкнув, девица прикрылась руками, и Бронеслав, галантно делавший вид, что ничего не случилось, протянул ей свой плащ, мягко проговорив:

      - Вы замерзнете, о звездноглазая.

      Плащ и изысканные обороты арабского языка старого сотника произвели впечатление на Зухру, на миг отвлекая ее внимание от орка и его россказней. Воспользовавшись этой паузой, Кетрин поспешила закончить историю Урука, быстро проговорив:

      - В общем, принц поехал ее хоронить, а я и дядя, опасаясь гнева принца, предпочли ночью покинуть его лагерь. К нам присоединились почтенный Бронеслав и его люди. Эти великие воины заявили, что честь и вера не позволяют им идти дальше вместе с разбойниками. И вот мы вместе направляемся в Дамаск...

      Еще некоторое время восхищенная Зухра приходила в себя от столь прекрасного и занимательного рассказа. Впечатления не испортила даже концовка в исполнении Кетрин на кошмарном арабском языке.

      Наконец, видя направленные на нее взгляды, окончательно освоившаяся девица томно вздохнула и повела свои дозволенные речи. В роли царя Шахрияра пришлось выступить Бронеславу. Остальные стояли рядом и слушали рассказ Зухры. И если убрать из ее повести все восточные обороты, то на нормальном языке получалось примерно следующее...

      Все началось чуть больше чем полтора месяца назад. Жил в Ходженте купец Мустафа, известный в других городах и на караванных стоянках как Мустафа аль-Ходженти. Купец не из богатых, но и не из последних. Молился богу, торговал понемногу, да дочку растил. Настало время дочке замуж выходить, стал подыскивать жениха получше. Сам городской кади да сам начальник эмирской стражи начали свататься, и, по мнению папаши, женихи вполне стоили друг друга. Но не зря говорят, что шайтан не дремлет, а ходит вокруг нас, не смыкая глаз.

      Спросил купец мнение дочери о женихах:

      - Посмотри на них. Один мудр да богат, но не молод уже. Второй в почете у эмира, пост важный занимает, на золоте ест и человек еще не старый. Оба мечтают тебя в свой дом взять. Кого выберешь, дочка, за того и отдам. Если по мне, так начальник стражи и побогаче и поумнее будет. Кади нашему, Мустафе аль-Багдади, только рукописи подавай да толпу бородатых умников. Целыми днями гороскопы составляют, только смущают умных людей. Небось, дать этим мудрецам мешок дирхемов, так и солнце на западе взойдет.

      А Миррих-воин, он конкретным делом занят. Трону и эмиру - надежная опора. Так что выбирай, Зухра, за кого тебя отдавать.

      Три дня попросила Зухра на размышление, а ночью третьего дня бежала с красавцем, караванщиком Али из славного города Багдада. На третий день после выхода каравана из города странная пылевая буря захлестнула караван. А когда она закончилась, то караван-баши лишь развел руками: без следа пропала пустыня, тяжело нагруженные верблюды стояли посредине степи.

      Ориентируясь по звездам, продолжили свой путь караванщики, от встречных путников узнав, что оказались в дальних краях, на северо-западе, и не меньше двух месяцев пути потребуется, чтобы доехать до Багдада. Не дошел караван до Багдада, через месяц пути, на половине дороги, ночью, без шума и пыли, передавили дозорных странные псы, и стал караван со всеми товарами добычей племени Крыс.

      Так стала рабыней Зухра, но не тронул ее новый хозяин, выкупивший у своих соплеменников всех пятерых девиц, ехавших в караване. Пригнал всех в этот каменный мешок и приставил двух безъязыких рабов в караул. Раз в три дня выводили одну девицу и увозили неизвестно куда. Последней осталась Зухра, и вот уже два дня минуло, как в последний раз, на рассвете и на закате, являлся один из немых рабов и приносил еду. В последний раз раб принес кувшин с водой, но не маленький, а большой. Медленно, глоток за глотком пила она эту воду, но сегодня вечером в кувшине должно было показаться дно...

      На Урука и его спутников рассказ Зухры произвел впечатление обрушившейся плотины. Точку поставил Карим-Те, отлично знавший, для чего некроманты и им подобные используют девушек. Теперь нганга знал, знал твердо, что рядом в степи находится храм бога-Паука. Когда Зухра выпила чашу "лечебного" напитка, погрузившего ее в крепкий сон, Карим-Те поспешил поделиться своими выводами.

      Основным доводом о близости храма было то, что девиц вывозили по одной. Если бы храм был вдалеке, то всех отправили бы разом. Нету в степи дураков, чтобы зря пять раз коней гонять. На вполне резонные возражения Бронеслава, что, дескать, девиц могли покупать местные шаманы, затеявшие какое-то действо, нганга ответил очень просто:

      - Тогда посмотри сюда.

      На плащ, служивший путникам столом, упала медная брошь. Вернее, медным было лишь основание причудливой вещицы. Лицевой стороной служила пластинка из выбеленной кости, украшенная причудливой резьбой. Странные изгибы паучьих лап угадывались в хитросплетенных линиях. Угрозой и безумием веяло от изделия неизвестного мастера. Вещь явно была старой, но кость так и осталась белой, как будто людской череп, из которого была взята костяная пластина, не знал ни старости, ни смерти. Могильный холод свился в клубок узора, приковывавшего к себе взгляд.

      И, повинуясь сгустку нечеловеческой воли, клубящейся в недрах броши-талисмана, смотрящий на нее начинал слышать странное шуршание и скрип. Казалось, что исполинские пауки начинают вить гнездо в мозгу, наполняя его шуршанием и скрипом. И когда, собрав волю в кулак, человек отводил глаза, еще долго отдавались звуки в голове. Странное, далекое эхо паучьей возни постепенно затихало, и на смену ему приходила пульсирующая в висках головная боль.

      Никто из его спутников не видел, когда Карим-Те успел спуститься в подземный схрон, где нганга, с помощью своего колдовского чутья, нашел брошь. Тут не обошлось без магии, но всем стало ясно, храм рядом. Храм рядом, и неведомый бог-Паук ждет, затаившись в центре своей паутины. И прикасаясь к броши, каждый чувствовал прикосновение к паутине, ведущей в центр, туда, где, щедро напоив жвалы ядом, их ждет в засаде владыка марионеток, запутавшихся в нитях его паутины, чувствующий приближение добычи.

      - Ох, чует наш паучок жирную дичь, - зло хохотнул Урук, - только не знает, что она кусается.

      И орк-мечник с нежностью погладил рукоять "Равного"...

      Ходко шли кони, замер неподвижной статуей стоявший в стременах Бронеслав. Крепко были закрыты глаза ведьмака, смотрящие внутрь, и странный белый свет пробивался из-под полуприкрытых век. Высоко в небе парил беркут, ставший глазами ведьмака, глазами и гончей. Колено к колену ехали за ним четыре всадника, готовых к бою. Еще утром, распрощавшись и отдав Зухре двух коней, при этом наполнив седельные сумы нехитрым походным припасом, пятерка двинулась на восход. Конечно, оставлять девицу одну в степи было неправильно, но брать ее с собой, на рискованное дело, было равносильно убийству.

      Бронеслав так и сказал ей, когда девица в ужасе стала просить не оставлять ее одну:

      - Так у тебя есть шанс. А иначе, - ведьмак на минуту замолчал, словно собирая непослушные арабские слова, - тебе лучше не знать, куда и зачем лежит наша дорога. Но если ты пойдешь с нами, то смерть для тебя сможет оказаться сладкой мечтой. Простая, человеческая смерть. Так же, как и для нас. Но в этом наш долг. Мы воины и мы знаем, на что идем.....

      С секретом оказалось украшение, найденное нгангой. Не было нужды его носителю запоминать дорогу к храму своего повелителя. Стоило только взять его в ладонь и начать поворачиваться вокруг себя, как паучий шорох становился то тише, то громче. И громче всего он был слышен, когда Карим-Те повернулся лицом на восход.

      Вновь горели зыбким колдовским огнем глиняные плошки, вновь творил свою волшбу Бронеслав, и кровь ведьмака окрашивала птичьи перья, даруя крылья и глаза степного беркута сотнику дружины Черного Леса. С гортанным клекотом обрушился к кругу колдовских огней беркут, через миг вновь взмывший в предутреннее небо. Не укрылись от его взгляда повозки, окруженные сворами псов. Не укрылись их хозяева в засаленных шкурах, с руками, покрытыми ритуальной, геометрической татуировкой, с грязными, длинными волосами.

      Племя Крысы вновь кочевало по степи, и вокруг основного табора, на день конного пути, сновали своры колдовских псов, понимающих лающую речь своих хозяев. Пять - семь псов и хозяин-добытчик, две дюжины таких стай - вот кто хранил Крыс в дороге. Мягкой рысью стелились по земле сильные тела, порождения капищ шаманов, псы, созданные колдовством и оплаченные детскими черепами. И не отставали от них их хозяева со своими метательными ножами, щедро напоенными трупным ядом.

      Ближе к полудню три своры неожиданно резко бросились навстречу друг другу, окружая, загоняя в западню странного, оборванного человека. Но когда "мешок" затянулся и своры сошлись, то добычи для них не оказалось. Неведомый степной путник словно испарился.

      К этому времени чары Бронеслава ослабли, и ведьмак дал беркуту волю. Ведьмак успел еще увидеть окончание охоты, прежде чем птица повернула назад. Неизвестный весьма заинтересовал Бронеслава, но, когда его глазами стал ворон, стало ясно, что человек и впрямь исчез без следа.

      Почти все своры Крыс уже рыскали в степи, но единственным успехом оказалась стычка своры их псов со степным волком. Зверь порвал в клочья двоих тварей, а подоспевший добытчик отозвал поредевшую стаю, не желая терять еще одного или двух псов. Израненный волк исчез в море трав, и Бронеслав выбросил зверя из головы. Да и трудно, почти невозможно, думать и одновременно видеть мир глазами птицы. Много, очень много колдовской силы потратил ведьмак. Но вечером у костра, зачаровав стайку ночных пичуг, Бронеслав рассказал остальным о волке и человеке.

      В середине его рассказа ночные птицы подняли гвалт. Пятерка схватилась за оружие, и, когда дико захрапели кони, из травы на курган поднялся степной волк. Выбросив левую руку с зажатым в ней луком, Рогволд навскидку метнул стрелу. Костяное кольцо лучника рус так и носил на большом пальце, не снимая даже на ночь. Утяжеленный наконечник должен был не только прошить волка насквозь, но и отшвырнуть на несколько шагов назад.

      С ужасом рус увидел, как стрела ударила в палевую грудь и вырвалась из бедра так, как будто волк был соткан из тумана. С хищным свистом стрела умчалась в ночь, а перед Рогволдом замерла оскаленная пасть. Кровь сочилась между зубов, падая на землю черными каплями ночного проливного дождя. Медленно, глядя в желтые глаза, рус нашарил топор, но в следующий миг прямо перед ним выросла спина стоящего на четвереньках Карим-Те. Нганга замер, изо рта человека раздавалось легкое рычание, как будто задавая волку вопрос на непонятном языке.

      Медленно гас злобный огонь боевого безумия в желтых глазах. Наконец Карим-Те поднялся и подошел к зверю, делая странные жесты руками. Теперь уже тихонько порыкивал волк, и рус различил рваные раны на боку и на спине зверя. Причем раны не от стрелы. В голове у Рогволда царила полная сумятица, а основной мыслью, повторяющейся вечным эхом, было: "Сейчас же лето. А летом волки не нападают!"

      Наконец волк лег на землю и откинулся на спину, подставляя нганге свое брюхо и грудь. Рус уже хотел подшутить, мол, почеши ему брюшко, он хороший песик. Но слова замерли в глотке, и резко заколотилось сердце. Карим-Те все так же водил руками, но теперь на земле лежал человек, и розовые комья легких рвались из разорванной груди, выплескивая кровь в такт неровному дыханию.

      Рядом с нгангой из ночной темноты появился Бронеслав. Четыре ладони зависли над страшной раной, и рус увидел, как с них стекают ручейки вначале черного, а затем синего пламени. Когда пламя в очередной раз сменило цвет на ярко-зеленый, Рогволд не выдержал и, чувствуя себя полным идиотом, спросил:

      - А чего это вы делаете? А?

      Но ответа сын старосты так и не услышал, оба чародея, что называется, держались лишь на выучке и долге. Почти три часа лилось пламя с ладоней, периодически дополняясь заклинаниями Бронеслава, напоминавшими русу волчьи серенады, фоном для которых служили подвывания Карим-Те. Все это время Рогволд, Урук и Кетрин с трех сторон сторожили курган, на котором ворожили чародеи.

      Лишь когда убывающая, но все еще яркая луна почти взошла в зенит, залив степь своим мягким светом, смолкли заклинания, и прекратило литься на раны колдовское пламя. Наступила тишина, даже цикады молчали. Похоронная тишина разлилась в степи, залитой мертвым, призрачным светом. Тихий голос Бронеслава показался неожиданно громким, когда ведьмак устало выдохнул:

      - Кончено.

      Тройка несущих дозор поднялась на ноги и подошла к мертвому оборотню. Лицо нганги, мокрое от пота, казалось серым, щеки ввалились, превращая лицо в туго обтянутый кожей череп. Но Рогволда поразило не это. Два небольших, молодых деревца, под которым чародействовали Карим-Те и ведьмак, стояли засохшими, мертвыми, и желтая осенняя листва застилала пожелтевшую траву. На добрых пять шагов вокруг трава на корню стала сеном.

      - Да, - склонив голову, проговорил сотник ведьмачьей дружины, - да. Мы брали силу откуда могли. Охотник, властелин Леса, простит нас за это. Но все было зря. Яд слишком сильно впитался в плоть.

      - Вернее, яды, - почти прошептал нганга, и рус понял, что у него еле хватает сил сидеть ровно, - яд Паука и трупный яд от клыков Крыс.

      - Клыков? - удивился орк. - Почти два века живу, всегда знал, что у Крыс зубы, а не клыки.

      В ответ Карим-Те расхохотался странным, лающим смехом:

      - Ты помнишь их песиков? Так у этих тварей трупный яд в зубах, там желобки, как у змей. Неплохо, а? И ножик, и клыки у собачек - везде мертвечинка. А самое веселое, что три дня назад по степи умертвия бродили. Да, те самые. Спасибо ушедшему, предупредил.

      - Как его звали? Он, наверное, из Леса, - спросил Урук, но в ответ нганга покачал головой, а Бронеслав лег на землю и закрыл лицо руками. Пауза затянулась, наконец Карим-Те ответил:

      - Он не из наших. Вернее, у нас в Лесу живут несколько оборотней, но они медведи, волков у нас нет. Он из степи, и я не знаю его имени. Случилось так, что его душу попробовал на вкус бог-Паук. Да, именно попробовал. Но зверь внутри него помог человеку сохранить душу. Вместо памяти - клочья, вместо разума - зверь, но сожрать его душу полностью у Паука не получилось. Кое-что перед смертью он рассказать успел. А мы успели помочь ему уйти в Горькие Земли. Лет через тридцать он вновь обретет силу и родится в нашем мире. Волком или человеком - как захочет.

      Нганга говорил, и голос постепенно затухал, пока не сменился посапыванием, плавно перетекавшим в громкий храп. Урук задумчиво и уважительно посмотрел на храпящего Карим-Те и наконец попробовал пошутить, хотя было видно, что орку не до смеха:

      - Да, я думал, что только Рогволд может храпом зверей пугать. Кетрин, я раз из-за него три дня на охоту не ходил. А наш нганга - великий колдун! Храпом на неделю дичь распугает!

      - Пошли лучше спать, - ответил ему Рогволд, и Урук устало кивнул:

      - Это верно, а то таких сонных орков мир еще не видел.

      Рогволд заснул достаточно быстро. Проснулся рус оттого, что кто-то устраивался вместе с ним, под его одеялом. Кетрин, заметив, что он проснулся, лишь недовольно наморщила нос:

      - Может, мне интересно знать, кто громче храпит, ты или нганга? И вообще, девушке страшно, девушка замерзла...

      Теплая, летняя ночь царила над миром. Высоко в небе, над курганом, несли свой дозор ночные птицы. Крепкий сон сморил путников. До храма, цели их путешествия, оставалась еще неделя пути.

     

      ГЛАВА 10

      Неверный свет факелов освещал темный кирпичный коридор. В двух шагах от Ратибора шел Юсуф, и рослый палач почти вдвое сгибался под низким сводчатым потолком коридора, ведущего в пыточную залу. Неведомые строители подземелья явно экономили кирпич, отчего по коридору, не нагибаясь, могли пройти только карлики. Или гномики? На миг Винт вспомнил сказки варягов, и тень улыбки чуть тронула губы ловкача. Гномикам бы точно подземелья понравились: стены сочились плесенью и ржавой водой, сквозь свод пробивались корни дерзких растений, с которых за шиворот сыпался мелкий песок и труха.

      Наконец палач остановился перед маленькой дверью из черной бронзы и принялся ковыряться в ней ключом. Замок визжал, скрипел, щелкал, но не сдавался. Только через добрых десять минут застонали несмазанные петли. Вор и палач зашли в зал.

      Немного странно, но, попав в зал пыток, ведьмак почувствовал себя весьма комфортно, даже уютно. Пока Юсуф зажигал свечи и разводил огонь в очаге, Винт уселся на низенький, удобный табурет, отполированный штанами палачей на протяжении трех поколений, и закурил трубку с табачным зельем.

      На столе, прямо перед ведьмаком, лежал толстый пруток из бронзы с удобной деревянной рукояткой на конце. Противоположная сторона прута была скруглена, в толщину неведомое орудие достигало двух пальцев. Винт машинально протянул руку и с интересом начал крутить загадочный инструмент в руках, прикидывая, для какой пытки он предназначался.

      Но все неясности исчезли от зычного голоса Юсуфа. Алхимик уже развел огонь в очаге, пару раз поддав маленькими мехами воздуха в разгорающееся пламя. Теперь он с полуулыбкой наблюдал за исследованиями орудий своего ремесла:

      - Что, гость дорогой, знакомая штучка? Хотя откуда тебе ее знать, кто ее отведал - говорить уже не могут.

      - Это что, чтоб язык вырывать?

      - Нет, - хохотнул палач, - чтоб вставлять... Ну ты понял, вставлять туда, куда солнышко не светит.

      Винт брезгливо, как змею, отшвырнул прочь скругленный на конце прут. Бронзовое орудие нелегкого палаческого ремесла отлетело в другой угол пыточной залы. Он не был брезглив, ведьмак Ратибор, волей судьбы выросший в ашурских переулках и ставший ловкачом. Там, на грязных улицах, когда змея или жаба была деликатесом, ведьмаку казалось, что брезгливость и он - понятия несовместимые. Теперь же, сидя в зале пыток и судорожно пытаясь вернуть на место рвущийся из горла желудок, он понял, что это не так.

      Когда ведьмаку чуть полегчало и желудок согласился вернуться на свое обычное место, Юсуф сочувственно бросил:

      - Понимаю. Сам чуть наизнанку не вывернулся, когда к ремеслу приучать начали. А этот пруток далеко не сразу в руки дали. Я по молодости брезгливый был, это уже потом, - не договорив, Юсуф махнул ладонью, поддав рукавом жару в огонь не хуже стоящих рядом мехов. Пламя взметнулось вверх, на мгновение залив светом камеру пыток. Палач стоял боком, и в отсветах пламени Винт увидел легкую полуулыбку Юсуфа. Судя по всему, ему вспомнилось что-то забавное.

      Заметив взгляд ведьмака, палач пояснил:

      - С этой штуковиной у меня история приключилась. Братишка старшенький, он сейчас в Дамаске работает, не сказал, что его не просто так вставляют, а через бычий рог, да и маслом вначале мажут. Так я чуть сознания не лишился от этакой пакости. Такая вонь в нос шибанула! Я и в нужник-то с прищепкой на носу ходил. А потом ничего, привык, - палач махнул рукой, - мне батя тогда чуть руки не оторвал, когда я снасть без рога пристраивать начал. Его потом не отдерешь, - пояснил он вновь посеревшему Винту, - только с мясом рвать надо. Эк тебя прихватило. Шайку возьми под столом. Да, вот так, а то я пол сам мою. От этих молодых проку мало. За собой еще уберут, а за мной...

      Палач махнул рукой и продолжил разговор, вроде бы с вором, а точнее - сам с собой:

      - Я, когда мастерству учился, так до всего доходить самому приходилось. Возьмет батя курицу или петуха, обожжет им лапы, намажет мелом и пустит по горнице прыгать. Родитель мой по здешним обычаям жил: горница, лавки, ковры, посуда на столе разная. А потом даст плеть или кнут и говорит: "Сотри следы". И на каждый след - по одному удару. А если какая миска или что другое за плеть зацепится, то все заново. Да, не зря говорят, что мастер плохому не научит. Или плохо не научит? Эх, забывать начал, что мне батя говорил, а вот уроки ремесла помню. Вот если насчет выдергивания гвоздей из колоды и всякого прочего говорить, так тут вообще разговор особый.

      Он минуту помолчал, потом положил ладонь на плечо ведьмака:

      - Вот ты, когда ко мне пришел, так руку мне подал. Теперь об этом не жалеешь?

      В ответ у Винта хватило сил лишь помотать головой. Сильные, цепкие пальцы на плече сжались не хуже клещей. Юсуф смотрел куда-то вдаль невидящими глазами. Потом, словно внезапно вспомнив о своей хватке, палач отдернул руку и тихо, виновато проговорил:

      - Извини. Просто я для наших горожан хуже любой твари. Зверь он и есть зверь, а я для них хуже зверя. Веришь, приходят, золото суют и руку отдергивают, как будто в грязь или дерьмо по локоть засунули. А некоторые еще и ладони вытирают, думают, что я не вижу.

      Он замолчал, и ведьмак, растиравший онемевшее от палаческой хватки плечо, увидел, как Юсуф неподвижной глыбой застыл посредине зала. Пауза затянулась, невольно заставляя вслушиваться в гудение огня. Наконец Юсуф аль-Зебак отогнал прочь свои мысли и, словно повторяя наизусть стихотворение, выученное раз и навсегда, заговорил сам собой:

      - Так ты спрашиваешь, что за смесь была в ранах?

      Палач помедлил и вновь посмотрел на ведьмака:

      - Так спрашиваешь или нет?

      - Спрашиваю, - подтвердил ведьмак, нащупывая онемевшими пальцами правой руки метательный нож, скрытый в рукаве левой руки. Не прошла для плеча бесследно ласка пальцев ашурского палача. Не хуже стальных клещей сжали плоть узловатые мозолистые пальцы.

      - Значит, спрашиваешь, - полуутвердительно проговорил Юсуф. - И откуда таких ко мне Константинус присылает. Спрашивают, ножики в рукаве нащупывают. Да не хватайся ты за нож, - рыкнул аль-Зебак на окончательно замороченного Винта, - лучше давай о деле поговорим. Ты вот что мне скажи, что тебе Константинус говорил? Просто сказал, мол, иди к аль-Зебаку и спроси, кто это у нас в городе живых людей сжигает? И какой гадостью при этом пользуется? Юсуф у нас палач, в мучительстве толк знает. Так говорил или нет?

      В следующее мгновение выпавший из рукава метательный нож с глухим лязгом отлетел по камням пола в полутемный угол зала. Еще миг назад палач стоял посредине зала, и вот уже он трясет Ратибора, намертво зажав черный шелк рубахи в тисках пальцев. Бородатое лицо исказилось в дикой гримасе, крик и молчание, лицо в лицо, глаза в глаза.

      Голова ведьмака моталась из стороны в сторону, но ни словом, ни жестом не отреагировал он на истерику Юсуфа. Лицо Ратибора осталось неподвижным изваянием, даже когда палач внезапно выпустил его рубаху и подчеркнуто обессиленно опустился на табурет напротив. Со вздохом, словно выполнив по-настоящему тяжелую работу, Юсуф вытер со лба крупные капли пота и с силой провел ладонью по лицу.

      С глухим треском билось пламя в очаге, выложенном закопченными гранитными глыбами, бросая на смуглое лицо багровые отблески. Вновь был спокоен ашурский палач, и если бы еще кто-то сейчас оказался в зале, то никогда бы не поверил, что минуту назад в яростном рыке разевался рот палача. Но и теперь Юсуф аль-Зебак времени зря не терял. На столешнице появился бронзовый кувшинчик и пара кубков.

      Небрежным жестом алхимик плеснул темное, почти черное вино в дальний от него кубок, пододвинул его гостю и, проигнорировав второй кубок, начал хлебать вино прямо из кувшина. Допил, крякнув, утер лапищей бороду, поставил опустевший кувшин на стол и лишь после этого вновь взглянул на неподвижно замершего ведьмака, так и не прикоснувшегося к вину.

      - Пей! А то допью и это.

      - Допивай, - пожал плечами Винт, как бы приглашая собеседника к продолжению банкета.

      - И выпью, - легко согласился Юсуф и одним глотком выхлебал кубок, после чего, стремительно поднявшись, скрылся в дальнем углу зала. До ловкача донесся звук отодвигаемого камня, но даже ночным зрением ведьмак не смог различить подробности копошения палача в углу. Лишь когда Юсуф-алхимик закончил свою возню и повернулся к ведьмаку лицом, только тогда Ратибор различил глиняный кувшин в его руках.

      - А теперь пить будешь?

      - Теперь да, - спокойно подтвердил Винт, с уважением косясь на сосуд в руках алхимика. Судя по размеру, кувшин с вином весил не меньше самого Юсуфа и чуть не вдвое больше жилистого, хоть и высокого ведьмака. Палач небрежно установил кувшин на стол, возмущенно скрипнувший под навалившейся на него ношей. Даром что на него можно было уложить быка. Слаженным, выверенным движением Юсуф придвинул к себе кубки, ухватил правой рукой принесенное вино и ловко разлил его по бокалам. В движениях аль-Зебака чувствовался автоматизм, выработанный годами постоянных упражнений.

      - Это правильно, - неожиданно тихо и, как показалось ведьмаку, чуть печально проговорил Юсуф, - чтобы слушать то, что ты сейчас услышишь, нужно много выпить.

      В ответ ведьмак чуть приподнял бровь, выражая сомнение, но палач отодвинул свой кубок чуть в сторону и приложился к кувшину, выхлебав никак не меньше четверти. Выпил, вновь крякнув, утер бороду и начал свой рассказ.

      - Ты спросишь, отчего? - Тут поистине медвежья лапа Юсуфа чуть двинулась к громаде кувшина. - Что ж, я отвечу. Мне страшно. Мне. Ашурскому палачу, не боящемуся ни богов, ни их слуг, И если бы кто-то недавно мне сказал, что я буду бояться, я бы не поверил. Мы все боимся, кто-то больше, кто-то меньше. Но то, что страх стал моей жизнью...

      На миг он замолчал, катая на языке слова, словно пробуя их на вкус, пробуя, как Константинус пробует редкое вино. Но вкус этих слов оказался столь мерзким, что скривившийся Юсуф запил их вином из своего кубка, осушив его в один глоток. В мозгу ведьмака мелькнула догадка, и, повинуясь еще неясному предчувствию, словно уже понимая, что ему придется услышать, Ратибор взял в ладонь кубок и отхлебнул. Вкус у вина был выше всяких похвал, но ведьмаку он показался простой водой.

      Палач задумчиво глядел на него, вернее, не на него, а сквозь него, словно пытаясь разглядеть на дальней стене нечто, видимое лишь ему одному. Смотрел, сжимая в пальцах комок теста, еще недавно бывший бронзовым кубком. Наконец Юсуф прервал свои мысли и, обратив внимание на то, что он сжимает в пальцах, с отвращением бросил смятую бронзу под стол. Дождался звона и лишь тогда заговорил вновь:

      - Значит, так. Пару месяцев назад пришли ко мне двое. Да, - ответил алхимик на невысказанный вопрос Винта, - именно двое. Один сущий заморыш, на цыпленка еще похож, но важный. Похоже, что не франк, может, грек, а скорее всего - румиец. С ним был ханец. Важный, но молчал все время, за него этот румиец говорил, или кто он там. Заявили, что, дескать, искусством трансформации оба увлечены безмерно. Да только оба в алхимии - ноль без палочки...

      Ведьмак вновь удивленно поднял бровь, и Юсуф, словно объясняя ребенку нечто очевидное, разъяснил:

      - Ноль, ну это цифра у нас такая. С палочкой - десяток, без палочки - ничего. Совсем ничего, пустое место, пустота, в общем. Да, а эти двое достают золото и говорят, что желают купить мой трактат о земляном масле. Я им объясняю, что книга не готова, нужно еще доработать, да и лишнего списка у меня нет. Дело вроде бы пустое, только они еще золота прибавили да вексель на наших ростовщиков выдали. Хотели, чтобы я им единственный список продал... - Он помолчал и продолжил: - И не просто продал. Хотели, чтобы я никогда больше рукопись не писал и на нее не ссылался. Притом золота давали столько, что дворец графа Гуго со всеми потрохами купить можно. Ну не весь, но половину дворца - запросто. Ладно, говорю им, а сам чую смерть, - почтенные, рукопись эта в черновиках не только у меня есть. Это раз. Два - так я книгу все равно писать буду, а там уже как повернется. Ну а три, как напишу трактат, тут же и опубликую. Найму десяток писцов на базаре, пусть работают. Золота у меня хватит...

      Юсуф сделал паузу, и вновь в его глотке заклокотало вино. Отдышавшись, алхимик продолжил свою повесть:

      - Тут они вообще как с цепи сорвались. Вернее, не они, а этот цыпленок. Ханец - тот как обычно, спокойный, морда каменная, только вот глазки у него так и заблестели. В общем, - палач сокрушенно развел руками, - купили они меня. Предложили кроме золота еще пять рукописей. Одну так и вовсе тайную, трактат мага Сулеймана о свойствах "Камня Мудрости". Его вообще всего пять списков существует. И где они ее достали, не знаю и не ведаю. В общем, порешили мы так - пять лет я свой трактат не публикую и молчу о сделке. Потом что хочу, то и делаю.

      - Почтенный Юсуф, - мягко проговорил ведьмак, жадно слушавший рассказ алхимика, - но какое отношение все это имеет к ранам и жидкому огню? Или в книге открывались его секреты...

      В ответ алхимик лишь покачал головой:

      - Его - нет, но при возгонке земляного масла образуется весьма интересная жидкость. Горит она, правда, очень быстро, но если ее смешать с другими производными перегонки... - Он замолчал, потом продолжил, не щадя себя: - Это моя вина. Знал ведь, что знания в преступных руках опасны. Но тогда не думал, веришь, не думал, что из-за моих опытов люди заживо гореть будут!

      Юсуф не рвал на себе рубаху, но Винт знал, что алхимик не врет и теперь готов платить по счету. Отчаянье и боль были в глазах палача. Наконец он тронул аль-Зебака за рукав, и палач кивнул:

      - В общем, повел я себя как последний болван. Найди мою книгу с описанием возгонки земляной крови. Потом, когда я образцы смотрел, так в них та самая жидкость входила. Это точно. Пойми, это страшное оружие. А греческий огонь - тьфу, - и Юсуф аль-Зебак, гордость алхимиков и городской палач славного города Ашура, сплюнул в очаг, чуть не загасив пламя...

      Утром, проснувшись на чердаке дома Константинуса, ведьмак долго лежал, напряженно размышляя. Из всех подробностей о внешности и привычках своих странных посетителей Юсуф в последний момент вспомнил две весьма интересные детали: вексель был выдан на имя ростовщика Абдаллаха, преставившегося в аккурат почти неделю назад. А второй деталью было то, что кончики пальцев ханьца путем специальных тренировок были превращены в настоящее оружие. Не зря вспомнил об этом Юсуф, ох не зря! По мнению палача, такими пальчиками можно кирпичные стены прошибать. Щепоть у него еще та...

      - Щепоть! - Винт отчаянно хлопнул себя по лбу. Ощущение близости разгадки сводило с ума, и всем своим естеством ведьмак знал: он на правильном пути. Но ощущение - это одно, а верный ответ - совершенно другое. Ратибор ясно понял, что уже видел такие пальцы, но где и когда?

      Наскоро перекусив от щедрот лекаря Константинуса, ведьмак вновь вышел в город. Против ожидания, ему пришлось просидеть в заранее оговоренной харчевне два часа, прежде чем на пороге появился Олаф. Лоб северянина оказался перетянутым грязной тряпицей. Сквозь корку периодически проступали капли крови. Но это сейчас интересовало варяга меньше всего. Плюхнувшись за столик вора, Олаф начал вкратце излагать события минувшей ночи.

      Было похоже, что рана на голове или вчерашняя ругань Винта подействовали на варяга самым лучшим образом. Он больше не орал в адрес своего собеседника: "Мой Тан!" - так, что все посетители вместе с хозяином выскакивали на улицу. Да и рассказ хоть и стал чуть менее обстоятельным, зато более быстрым. Викинг еще только стоял на пороге, когда Ратибор заметил на его голове повязку и настроился на удивительные события. Но действительность превзошла все представления ведьмака...

      Все началось этой ночью. Играющий в кости с пятеркой варягов из своего десятка, Олаф услышал странный шепот в голове. Потом на смену странным, шуршащим звукам пришел звон колокольчика. Он еще пытался бороться с дурнотой и внезапно навалившимся сном, продержавшись почти четверть часа. Один за одним засыпали за столом варяги, десятник хотел крикнуть, разбудить своих удальцов, но неожиданная немота жесткой тряпкой забила глотку. Странная, сонная одурь навалилась на викингов как снежная лавина, и не было силы у простых наемников сопротивляться ей. И последнее, что помнил викинг, была стремительно летящая к его лицу столешница, заставленная кружками и мисками с жареным мясом.

      Он очнулся почти сразу, не прошло и четверти часа, как веки Олафа вздрогнули. Отчаянный свей сдержал первый порыв и еле-еле приоткрыл веки. Пусть враг думает до момента твоего удара, что ты спишь. Так учил его отец Ральф, сын Сигри. И мудрость отца пригодилась сыну. Чуть приоткрыв глаза, викинг видел, как из дверей погреба, в котором сидели пленники, одна за одной выходят фигуры в серых плащах. Сейчас силы в его теле не хватило бы и котенку, но невероятная слабость не могла помешать видеть и запоминать. К теням, выходившим из подземелья, присоединились еще две маленькие тени. Ростом они были не больше подростка, лица, в отличие от обычных горожан, замотаны черными платками.

      И двигались эти двое беззвучно, не хуже кошек, забравшихся ночью в погреб со сметаной. Вот один из пришельцев склонился над бесформенным телом одного из похрапывающих стражей погреба, где держали пленников. Храп стал хрипом, и на белом песке двора разлилась темная лужа крови из рассеченного горла. Ярко светила убывающая луна, но не блеснул в ее свете вороненый клинок в руке ночного пришельца. Его напарник склонился над вторым дозорным, но Всеслав, в отличие от своего погибшего напарника или людей Олафа, был настоящим ведьмаком, с немалым даром и немалой силой чародейства.

      Одолел сон Всесдав-чародей, копя силу для магического удара, способного превратить вооруженных беглецов в послушных кукол. Но теперь, когда гибель подошла вплотную, ждать больше не было смысла. Мало силы успел скопить ведьмак Всеслав и всю, без остатка, вложил он в свою ворожбу.

      С ладоней ведьмака сорвался порыв ветра, в один миг сметая сонную одурь с Олафа и его людей. Запоздало чуть свистнул нож в руке ночного гостя, но свой долг Всеслав выполнил до конца, пожертвовав собой "за други своя". Он уже не успевал закрыться мечом от гибельного удара в горло, щедро, без остатка выплеснув комок силы, ставший сгустком ветра, развеявшим и отшвырнувшим прочь вражьи чары.

      Нож нашел горло ведьмака, но губы убитого шевельнулись в последний раз, и убийца, выронив нож, зашатался, схватившись руками за горло. Отчаянным рывком он сорвал с себя платок, но удушье властно держало его за горло, рвалось наружу отчаянным хрипом задыхающихся, разрываемых чарами легких. Тугим, вязким потоком выплеснулась почти черная в свете луны кровь, заливая скуластое, раскосое лицо и изрезанную ранними морщинами шею. Шаг, второй - и мертвый убийца осел на тело убитого. Олаф не видел, как на губах Всеслава появилась легкая улыбка, викинг уже легко вскочил на ноги и, ухватившись за меч, мягким шагом двинулся к врагу.

      С легким шуршанием из руки напарника убитого вырвалась метательная свастика, но лезвие меча Олафа чуть изменило ее гибельный полет. За спиной варяга его воины уже выстроили стену щитов, медленно надвигаясь на замерших людей в серых плащах. Растерянность их длилась не дольше мига, но за этот растянувшийся миг северяне оказались почти рядом, и боевые топоры обрушились, сметая все на своем пути, превращая людские тела в обрубки окровавленного мяса. Из дюжины беглецов четверо были мертвы, прежде чем успели поднять оружие для защиты. Во дворе раздался отчаянный рык варягов, ибо клич воинов севера уже нельзя было назвать человеческой речью:

      - Тор! Вотан! Тор-р-р!

      Сталь ударила в сталь, беглецы не были трусами и времени зря не теряли, успев вооружиться оружием, сложенным в соседней кладовой. Но силы были не равны. С криками на помощь варягам бежали дружинники Черного Леса. С рычанием принялся грызть край щита Хельмут, сын Хогера, впадая в священное безумие берсеркера. В следующий миг он атаковал, отшвырнув щит прямо в невысокого убийцу, пытавшегося перемахнуть через ограду.

      Викинг, отбросив шит, теперь держал топор обеими руками. Первым же ударом одержимый развалил пополам замешкавшегося беглеца. Даже подставленный под удар топора меч не выдержал, разлетевшись на куски, не хуже чаши из горного хрусталя. Подоспевший Олаф увернулся от удара топора, на миг прикрыв берсеркера своим щитом. Приняв на него два метательных ножа, шедших в бок Хельмуту, викинг отскочил в сторону. Комок пены сорвался с губ берсеркера, и вновь описал сияющий круг боевой топор Хельмута.

      Олаф избежал гибельного удара в последний момент. Пытаясь прикрыть своего воина, он на миг забыл, что в бою берсеркер не понимает, где свой, где чужой, и рубит всех подряд. Уходя из-под удара, десятник изогнулся не хуже кошки и резко отпрянул в сторону. Но он не успевал. Топор бесноватого легко смахнул непристегнутый шлем и чуть рассек лоб, но в горячке боя Олаф этого не заметил, хотя трудно не заметить отчаянно горящую от жгучего пота рану, заливающую глаза струйками крови.

      С грохотом обрушились ворота, и на подворье ворвалась телега, запряженная парой лошадей. Трое воинов метнули в спину викингам дротики и с короткими мечами в руках кинулись на помощь своим, "серым". Те, построившись клином, бросились на прорыв и вскочили на телегу. Трое викингов, битые в спину, оседали на землю, и на пути к свободе у бывших узников были лишь берсеркер, забрызганный кровью, и десятник с залитым кровью лицом. Беглецы почти прорвались. Дружинники на крыльце уже хватались за луки, готовые метнуть гибельные стрелы.

      С грохотом телега помчалась к воротам, но на пути лошадей встал Олаф. Он не был глупцом, ищущим смерти под копытами, в последний миг варяг отскочил в сторону. Но отскочил не просто так. Свистнул и описал пологую дугу меч, отсекая голову левой лошади. Телега с грохотом вылетела на улицу и врезалась в глинобитный забор. Подоспевшие дружинники уже бросились в копошащуюся кашу из людских и конских тел...

      Олаф закашлялся и поспешил отхлебнуть глоток пива из стоящей перед ним кружки.

      - А дальше? - требовательно бросил Винт, не сводя напряженного взгляда с варяга.

      В ответ северянин лишь пожал плечами и на миг сделался виноватым:

      - А что дальше? Ну, я в падении об ворота головой приложился, оклемался не сразу. А когда оклемался, так мне наши такое рассказали. Ну, дружинники в смысле... - Он помолчал и нехотя продолжил: - Эти твари не только нас и стражу усыпили. Сотника потом, после боя, зарезанным нашли. Еще раньше, до боя, он даже проснуться не успел. Умер без меча в руке, - викинг заскрежетал зубами, - плохая смерть для воина. Он хоть в наших богов не верил, но я думаю, что такой воин должен был попасть в чертог к Вотану. А при такой смерти...

      Олаф поднял кружку, и молча, не чокаясь, они с Ратибором помянули ушедших. Наконец викинг нехотя проговорил:

      - Второй косоглазый, пока ребята беглецов ловили, ушел. Верченый, гад, оказался. Его Хельмут трижды топором чуть не достал, а он перекинулся через себя, что твой кот, и Хельмута поперек горла своим ножиком чиркнул. Еле жив парень. А косоглазому что, тут же через забор перемахнул - и ищи ветра в поле. Пленники все мертвы, спросить о нем некого...

      Они вошли во двор, тела убитых уже лежали в сарае, следы крови на дворе были присыпаны свежим песком. Но все это могло обмануть только обычных людей. Еще на подходе к бывшей усадьбе Тверда ведьмак почуял смерть.

      "Много крови начал брать Ашур, так много, что, пожалуй, скоро в каналах вместо грязной воды будет кровушка течь", - так думал Винт, проходя через выбитые ворота и шагая через двор. Но когда ведьмак увидел труп ночного убийцы, все мысли исчезли из его головы. Первым делом в глаза Ратибору бросились пальцы мертвеца, в момент смерти сжатые клювом. Пальцы, покрытые мозолями, пальцы, способные одним ударом пробить глиняную стенку или вырвать человеческое сердце.

      Страшно исказилось лицо, но ведьмак помнил, где он видел лицо мертвеца. В голове сами собой всплыли уже слышанные слова: "Проводить дорогого гостя... Обед... а если какой-нибудь глупец или невежа осмелится... разъяснить..."

      Винт стоял перед мертвецом, сильно ссутулившись, вся усталость последних дней словно легла на его плечи. Липкий пот приклеил к спине скомканный шелк рубахи. Медленно ведьмак снял с пояса флягу с родниковой водой и напился всласть. Только после этого он заговорил, обращаясь к Олафу и стоящим рядом с ним десятникам. Но, несмотря на глоток воды, голос Ратибора был сух:

      - "Феникс"! Братья, эти убийцы из клана "Феникса"!...

     

      ГЛАВА 11

      В эту ночь они не зажигали костра, да и ночи еще не было. Неподвижной статуей замер Карим-Те, и лишь пальцы рук нганги вели загадочный танец, лепя из комка глины загадочных уродцев или зверей. С губ в ритме рваного, неровного дыхания срывались бессмысленные слова, и, повинуясь им, порывы яростного ветра стеблями трав хлестали по лицу нганги.

      Еще днем вся пятерка почувствовала холод, странный холод, замораживающий кровь в жилах. Враг был рядом, и когда из моря трав к холму, где они спешились и уложили на землю коней, шагнули ряды умертвий, закованных в вороненую сталь призрачных доспехов, когда, соприкасаясь со спиралью взмывшего в небо черного вихря, падали на землю травы, только тогда сердца яростно погнали кровь по жилам, отгоняя могильный холод.

      Стоя на холме в густых зарослях кустов с колючками в добрый палец, Рогволд взглянул на приближающуюся к ним орду нежити. Могильный холод истончил лики, превратив лица тех, кто когда-то был людьми, в клочья сизого тумана, из которого на миг проступали почти человеческие черты. Странно, рус стоял, не таясь, в полный рост, но строй умертвий, приблизившийся к холму почти вплотную, не стал перестраиваться, как бы не замечая Рогволда.

      - Они идут не за нашими душами, - наконец проговорил Карим-Те. - Сотворивший их ведет их на битву с иными врагами, а пятеро перепуганных купчиков на холме - для него не добыча. Пусть бегут расскажут всем о мощи магов Черного Вихря. Теперь, когда некромантов в Ашуре не осталось, новая легенда будет весьма кстати. Пусть лучше гончары или хлебопеки перешептываются по ночам, рассказывая друг другу о мощи магии повелителей могил. Недалек тот день, когда он вернется в Ашур, вернется, желая отомстить за свой орден, ставший горстью пыли стараниями пятерых пришельцев.

      - Пятерых? - приподняла бровь Кетрин. - Вас ведь вроде было четверо. Или вы о той драной кошке, которой я маленько улучшила личико?

      - Именно улучшила, - с готовностью подтвердил орк, проверяя, легко ли вынимается из ножен его ятаган. С "Равным" проводить такие проверки Урука отчего-то не тянуло. Проведя когтем по заточке изогнутого, утяжеленного лезвия, орк-мечник пару раз крутанул меч вокруг кисти, как бы проверяя баланс клинка. При этом он счел необходимым продолжить светский разговор с дамой: - И еще как улучшила! Она у тебя так засигала, грыжа полосатая! Из подземелья прямо на свой Авалон. Ну ничего, недельку синяки под глазами не порисует, так ей на пользу пойдет.

      Орк не мог простить той, кто шла с ними через подземелья под именем Инги, многого. Пусть слова начитавшейся старых рукописей о его народе девчонки, за которую выдавала себя ведьма, убившая настоящую правнучку звездочета и принявшая в себя ее память, были лживы и злы, Урук никогда бы не упрекнул в них глупую девчонку. Но то, что его боль и он сам послужили орудием в руках расчетливой ведьмы! Такого орк не простил бы никому и никогда!

      Сейчас, на свое счастье, она была вне его досягаемости, но тогда, в подземельях, Кетрин лихо разделала в рукопашном бою самозваную правнучку звездочета Гостомысла, вышибавшую решетки трехохватными гранитными глыбами. Не помогла магия ведьме, не было времени колдовать, а атаманша свой шанс расквитаться с обидчицей не упустила, в отличие от самого Урука, невольно помогшего ведьме убраться прочь.

      Попадись она ему в руки, ведьме пришлось бы убедиться в том, что дурная слава о народе орков весьма заслуженна. Из жалости к ее полу ведьма бы получила быструю смерть. Пытать женщину, пусть она будет хоть трижды изменница, это для Урука было чересчур. Вот смерть от ятагана - это да. В самый раз. Предала и хотела убить тех, с кем вместе ела один хлеб, тех, кто от любой беды закрывал собой, - так плати по счету.

      - Слушай, Рогволд, - поинтересовался орк, - кто это сказал: посеявший ветер - пожнет бурю?

      - Как кто? - изумился рус. - Так у нас испокон веку говорили.

      - Да? - подчеркнуто удивился нганга. - А я всю жизнь знал, что это Белый Бог говорил. Знал и поражался, отчего такие умные слова в таких устах.

      - Это они как обычно, - вступил в разговор Бронеслав, - взяли мудрую фразу и вложили в уста своему богу. От этих исусистов всего можно ожидать. Они даже хлеб интересно делят. Вот ты, Рогволд, ты как хлеб в походе делишь?

      - Как положено, - удивленно пожал плечами сын старосты, - поровну. А что?

      - А они, - тут ведьмак весьма мерзко ухмыльнулся, - по третьему способу. Мне один франк говорил, что у них так говорят: хлеб делить можно тремя способами. Первый способ - поровну. Ну, это всем понятно. Второй способ - по-братски. Мне побольше, тебе поменьше. А по-исусистски - весь хлеб мне, все вино мне, да и золотишко мне тоже не помешает. А ты, человече, ступай, бог подаст.

      Рогволд лишь задумчиво взвесил топор в руке:

      - Я бы этих франков и этих, как их там, ну, ты понял, так приголубил бы обухом, что они хлеб тут же обратно бы отдали. А они только в землях франков разбойничают? А то атаман Кудеяр весьма на них похож был. Тоже золотишко любил да и винца был не дурак выпить.

      - Какие разбойники? Какой атаман? - весьма натурально удивился старый ведьмак, исподтишка видя, как улыбки появляются на лицах его спутников, уже приготовившихся к бою насмерть.

      - Ну, эти, имя еще у их атамана странное, Иисус, или как там его?

      Всеобщий хохот был ответом русу, правда, орк, как и Рогволд, лишь почесал затылок, услышав от Бронеслава, что исусисты не совсем разбойники. Вернее, не разбойники, а вера это такая, а сам Иисус - не атаман, а бог. И рус, и Урук остались при своем мнении:

      - Если грабят или лгут - разбойники либо вообще дрянь из дряней. А веру тут приплетать нечего...

      Тем временем строй умертвий миновал холм, на котором разыгрался богословский диспут, и четким, чеканным шагом, плечо к плечу, начал выдвигаться дальше в степь, подставив пятерке путников свои спины. Позади призрачного строя шел чародей, и с ладоней его в синее, сумеречное небо рвалась спираль черного вихря, некогда обратившего в такие же умертвия жителей городища Рогволда. Жезл из костей руки Стража Перевала некромант нес за поясом, но и орк и рус почувствовали волну силы, ищущей "Равный". Больше пяти веков сжимали пальцы меч, и теперь даже мертвая кость хранила память о своем оружии.

      Но сегодня некромант не за ним пришел в степь. Иной предмет силы искал последний из ордена некромантов, иную силу, способную возродить из праха его орден. Не впереди, а позади строя умертвий шел совсем юный воин без шлема и меча. И вновь, как тогда, при осаде Всхолья, чародей был до пят закован в вороненую броню. Некромант пренебрег обычным для его ордена балахоном. Пряди длинных, вьющихся на ветру волос выбивались из-под серебряного обруча, туго охватившего виски колдуна. Не стала длиннее короткая юношеская бородка, не исчезло безумие во взгляде.

      Вновь, почти как при гибели Всхолья, Рогволд видел проклятого колдуна рядом с собой. Если руса не подвел верный глаз охотника, бьющего белку в глаз, то теперь убийца его рода был не дальше чем в сорока шагах от холма, на котором затаились путники. Некромант ничуть не изменился с момента их последней встречи. Волос не просто русый, пряди волос надо лбом и на висках седые, а лицом - юнец юнцом. И вновь, как тогда, руки колдуна были подняты к небу ладонями, а губы напряженно шевелились.

      Хотя что ему этот месяц, это в душе у руса прошли годы, почти превратившие охотника в воина. И если раньше Рогволд бы бросился навстречу убийце, вызывая его на бой, то теперь рус неподвижно замер, выбирая момент для удара наверняка. Это война, а ее главный закон гласит: убей врага!

      Но тут шепот колдуна перешел в вой, над ладонями вспыхнуло черное пламя, и если тогда вздрогнул и обрушился частокол, в падении превращаясь в груду серого праха, то теперь прахом стали густые степные травы. Оседал на землю прах, открывая взглядам своры странных псов и напряженно замерших за ними людей из племени Крысы.

      Но сегодня кроме обычных добытчиков племени в доспехах из костяных пластин на поле боя явились шаманы племени Крысы. Молчали до времени их барабаны, обтянутые человеческой кожей, молчали флейты, на которых держится степное чародейство. Бессильным оказался перед детоубийцами черный огонь, скалились смрадные пасти колдовских псов, и со стальных клыков падали на землю капли трупного яда.

      Знали тайну черного вихря степные шаманы, и барабаны и флейты из бедренных костей начали исступленную мелодию. И, повинуясь ей, бессильно оседали на землю комки черного огня с ладоней колдуна. Рвался вихрь черного смерча, висевший над головой некроманта. И на него нашлась управа, ножи из черной бронзы начали рассекать горла пятерым девушкам, покорно, одна за одной подходившим к забрызганной кровью старухе-шаманке. Безумию Повелителя Могил противостояло безумие и знания степных шаманов.

      - Они собрали сюда всех шаманов степи, - потрясенно проговорила Кетрин, - слышите, всех! Тут же не только Крысы! Что же это получается...

      - Тише ты, - достаточно грубо оборвал ее Бронеслав, - тут сейчас такое начнется! Никогда не загоняй Крысу в угол. А некромант как раз этим и занимается...

      Не прост был колдун, в одиночку бросивший вызов всей степи, и неудача первых чар не сломила хозяина склепа. Мерным шагом пошел вперед строй умертвий. Но если обычный пес в ужасе пятится, чуя чародейство, то псы Крыс не дрогнули. Своры серых теней, достигавших в холке паха взрослого руса, слаженно, выученно метнулись вперед.

      Не зря сверкали на клыках псов металлические наклычники с пазами для трупного яда. Не зря поблескивала сталь метательных ножей в пальцах их хозяев, ох не зря. Крепко держали строй умертвия, но за миг до того, когда в отчаянном прыжке твари обрушились на их головы, Крысы метнули свои ножи. И сталь, заговоренная шаманами, не подвела, рассекая чары, связывающие души с призрачной плотью, дарующие им облик и силу умертвий.

      Со странным полувсхлипом-полустоном осыпались вниз тела в вороненой броне, таяли, и проклятые души, получив свободу, оставляли призрачные тела. А в разрывы строя, не дожидаясь, пока враги опомнятся, ударила волна гибких тел. Заговоренная сталь в клочья рвала вороненый металл доспехов, превращая вырванные комки призрачной плоти в комки тумана.

      И на безумную картину последним штрихом лег раскатистый хохот юнца в черном доспехе...

      Черный вихрь, обрушившийся на Крыс, возник ниоткуда, как будто соткавшись из самой сути синих, колдовских сумерек. Но теперь чары колдуна больше не были вихрем. Клубы черно-серого дыма окутали ножеметателей, не успевших отступить назад, под защиту чар своих шаманов.

      Оседал на землю могильный прах, и вместо тех, кто еще миг назад были воинами Крыс, из праха вставали новые умертвия, закованные в вороненую броню, готовые к бою за своего повелителя, сжимая в руках призрачные клинки. Поверх вороненого доспеха на каждом умертвии осталась перевязь с метательными ножами. И каждый нож был щедро напоен гибельными чарами шаманов и трупным ядом.

      Не стали тратить время и силы новые воины некроманта на свору псов, уже обратившую в ничто первые ряды призрачного воинства. Сомкнули ряды умертвия, уцелевшие от гибельного удара клыков и когтей колдовских псов. Уже не одно хищное тело билось в агонии от удара призрачного клинка. Скользкие лужи крови убитых и умирающих псов покрыли землю багровым ковром.

      А те, кто еще недавно были воинами Крыс, метнули ножи в шаманов, исступленно бивших в барабаны и наигрывающих на флейтах из бедренных костей странную мелодию. Часть ножей вспыхнула еще в полете, часть истлела, долетев горстью ржавой трухи.

      Пятеро шаманов мертвыми лежали на земле, смотря на мир рукоятями метательных ножей, обтянутыми черной кожей. Но стоило телу последнего, уже мертвого шамана коснуться земли, как она обернулась жидкой грязью под ногами умертвий-ножеметателей.

      Чары степных колдунов обратили землю в гибельную трясину. С чавканьем уходили в грязь призрачные тела, уходили, чтобы через минуту стать гранитными глыбами. Тишина обрушилась на поле, лишь лязг оружия и хохот некроманта нарушали ее. Смолкла мелодия, уничтожившая черный огонь на ладонях седого юнца.

      Умертвия слаженно уничтожали последних псов, и в этот миг дрогнула земля, мчащийся табун диких лошадей чуть не смял строй призраков. Еще за миг до этого лошадей и близко не было, если не считать зачарованных Бронеславом скакунов пятерых путников, а теперь табун в добрых пять сотен коней вырос как из-под земли. Судя по стонам освобождающихся от чар некроманта душ, лошади были не дикие, а кованые, причем той самой, заговоренной сталью.

      Но явление лошадей, пусть с трижды зачарованными подковами, меньше всего заботило колдуна. Было похоже, что он готов к чему-то подобному, и дожидаться, пока кони смешают со степной пылью его солдат, некромант не стал.

      С губ некроманта сорвался отчаянный вой заклинания, возникло на пути табуна сизое облако, через миг поглотившее коней. Смолк топот копыт табуна, так и не успевшего стереть с лица земли ряды призраков. И когда улеглась пыль, лишь выбеленные костяки лошадей лежали на истерзанной земле.

      С ладоней некроманта сорвалась ветвистая молния, вонзившаяся в белые кости. Странная, чародейская тварь вставала перед отчаянно творившими чары шаманами.

      И не одна, не две, почти два десятка порождений магии могил вставали перед ними. Первое костяное чудище уже издыхало под обрушившимися на него с неба каменными глыбами, но остальные, изрыгая из пастей облака зеленого дыма, двинулись к степным волшебникам. Больше всего порождения юнца-чародея напоминали огромных трехголовых черепах.

      Ребра срослись в панцирь, в лошадиных черепах прорезались клыки, вместо копыт лапы заканчивались двумя когтями, размером с добрую саблю. Третий коготь отходил назад, наподобие шпоры, и по белизне кости уже текли ручейки черного яда.

      На мгновение Рогволда замутило: рус вспомнил, как на второй день их пути Кетрин порадовала своих спутников супчиком из степных черепах. Тогда он не сразу согласился, в отличие от Урука, который не заставил себя упрашивать дважды. Нганга и ведьмак уже раньше едали этакое чудо, рус чуть было не остался голодным, хлебая густое варево из котелка, зажмурившись и отчаянно ругаясь. Потом, правда, жмуриться перестал, голод не тетка, а мясо всегда мясо.

      Рогволд отвлекся, пропустив момент, когда степная земля, по воле исступленно завывающих шаманов, родила из себя трех исполинов. Больше всего порождения шаманов напоминали огромных пауков, а когда первый из них смял лапами двоих "черепах", все сомнения, выстоят ли трое на поле боя против почти двух десятков тварей, отпали. Было похоже, что земляные пауки оказались сюрпризом и для некроманта. Причем не простым, а неприятным: за минуту тройка уничтожила почти всех "черепашек" и вплотную приблизилась к поредевшему строю умертвий.

      Напрасно стекал яд по костяным "шпорам", напрасно впивались когти и клыки в лапы и жвалы, пауки были неуязвимы, а исполинские жвалы исправно перемалывали костяную броню. Но если некромант и имел облик юноши, то седина покрывала его голову явно не зря. Да, шаманы использовали неизвестные ему чары, пусть. Но теперь всех этих пожирателей навоза ждет настоящая магия!

      Взметнулся вверх жезл в руке седого юнца, и мертвые костяшки пальцев на жезле чуть шевельнулись, покорные воле колдуна. Первый паук, уже подошедший к строю умертвий, взлетел в воздух, чтобы через мгновение лопнуть под натиском чар некроманта. Со стороны это походило на паука, раздавленного рукой гиганта. Еще дважды сжались пальцы мертвой руки, ставшей жезлом в руке колдуна, и двое других пауков смятыми комками глины упали на поле боя, от удара о землю разлетаясь на мелкие кусочки. Строй умертвий, до этого неподвижно стоявший, сделал шаг навстречу шаманам из племени Крысы.

      Пот заливал лицо некроманта, и к юношескому лбу уже прилипла прядь седых волос. Не просто дались некроманту его последние чары, ох не просто. Тем временем беспорядочная толпа шаманов образовала самый обычный хоровод и под звуки трех барабанов начала настоящий перепляс. Рогволд не верил своим глазам, русу показалось, что шаманы сошли с ума. Лишь взглянув на внезапно посеревшее лицо нганги, он понял, что тут все не так просто. Бронеслав уже сидел на земле, рядом с Карим-Те, и пальцы ведьмака сплетались самым причудливым образом.

      Рогволд вспомнил, как в подземельях ордена Некромантов так крутил пальцы Винт и как рушилось на отполированное дерево пола рассеченное тело некроманта. Но хитросплетение пальцев Ратибора не шло ни в какое сравнение с хитрыми узлами Бронеслава. Тем временем Карим-Те извлек из мешка Бронеслава веревку, которой всякий раз они опоясывали свою стоянку, и раскинул ее вокруг пятерых путников. Нганга спешил, но, несмотря на спешку, лишь после того, как веревка легла идеальным кругом, он начал накладывать сторожевые заклинания. На глазах у Рогволда вокруг веревки вспыхнуло кольцо пламени, и внезапно вскочивший на ноги Бронеслав мягким, слитным движением ладоней завершил чародейство Карим-Те.

      Пламя стало зеленым. Миг - и с гневным гулом стена огня образовала купол вокруг них. После этого огонь застыл, обратившись в подобие огромного берилла. Стены колдовского купола оказались прозрачными, как ключевая вода, и если не брать в расчет зелено-желтого цвета, картина колдовского боя была видна во всех деталях.

      А там, заметив или почувствовав новую угрозу, умертвия помчались в атаку. Некромант исступленно махал жезлом, и, повинуясь его заклинаниям, от ближних и дальних курганов мчались, летели группки призрачных теней. Из земли начали вылезать полуразложившиеся костяки тех, кто когда-то сгинул на этом месте. Но и скелеты, и призраки не успевали. В центре шаманского хоровода вспух и осел пузырь портала. Но если обычные порталы сотканы из синего или зеленого огня, то этот портал был черным.

      Черное пламя породило провал мрака, из которого навстречу умертвиям шагнули ряды Крыс ростом с человека, с раздвоенными хвостами и в полном вооружении и броне. Строй умертвий замедлил шаг, из глубины ударили призрачные лучники, после чего строй солдат некроманта сомкнул щиты и в два ряда ощетинился копейными жалами. На миг в неверном свете восходившей луны полыхнули призрачным пламенем два кольца копейных наконечников, опоясывая строй мертвецов на уровне груди и пояса.

      Полыхнули и ударили. Знали воинское ремесло мертвецы, копья били точно в стыки между щитами, копейные жала пробивали кольчуги и вырывались из гибельных ран, щедро выплескивая потоки крови, чтобы через миг вновь пронзать тела странных ратников. Как призраки, исчезли в ночных сумерках шаманы, предоставляя своим защитникам право биться и умирать, а из портала валили все новые ватаги Крысиного воинства. Новые и новые воины-Крысы падали на землю, щедро обливаясь кровью. Пройдя по их телам, сородичи наспех построили стену щитов и обрушились на неподвижно замерший строй умертвий.

      Сталь ударила в призрачную сталь, Крысы не были трусами, скорее безумцами, отчаянно отжимающими своих врагов от портала, из которого выходили все новые и новые воины. Мечи и топорики Крыс отсекали копейные жала, вынуждая умертвия отбрасывать в сторону бесполезные обрубки. Кое-где уже засверкала сталь призрачных мечей отчаянно рубившихся умертвий. Щедро пила кровь призрачная сталь мертвецов, как тонкую кисею вспарывали мечи кольчуги и расшибали в щепу щиты серого воинства.

      Уже вокруг холма зашевелилась земля, покорная новому жесту некроманта, дикий стон пронесся над полем боя, на котором вставали покрытые землей костяки и полуразложившиеся трупы. Сам курган, вернее, чары ведьмака и нганги выдержали, хоть купол вокруг них прогнулся, как мыльный пузырь под напором ветра. Новый взмах жезла - и от дальних холмов в помощь группкам мертвяков и отчаянно рубящимся умертвиям заскользили новые призраки, вырванные из небытия чарами колдуна.

      Крысы отдавали десяток своих воинов за одного воина-умертвия, но, похоже, вполне сознательно шли на такой обмен, оттесняя своих врагов от портала, из которого к ним все шла и шла подмога. Новые и новые Крысы-ратники выходили из портала Тьмы, выходили, строились в ряды.

      Уже три отряда наседали в лоб на несгибаемый строй отчаянно рубившихся умертвий и охватывали воинов-призраков с флангов. Чуть в стороне четвертый отряд Крыс, состоящий из лучников и пращников, методично истреблял спешащих на помощь умертвиям призраков и скелетов с дубинками и клевцами. Не имея щитов, скелеты продолжали наседать, платя страшную цену за свое упорство или тупость своего повелителя.

      Хрустальный звон разнесся над полем, два магических портала открылись почти за спинами умертвий. Не был глупцом или дураком некромант, не зря гнал на верную гибель под стрелами призраков и скелетов, пытаясь сохранить умертвия, своих лучших воинов. Хороша была вороненая броня гвардии некромантов, легкими, почти охотничьими были луки Крыс, но даже таких стрел могло с излишком хватить строю призрачных воинов, со всех сторон облепленному рядами Крыс.

      Двенадцать стрел в минуту выпускал воин-лучник в дружинах ведьмаков Черного Леса или светлого князя Руси Яромира. Двенадцать раз должен был поразить он цель только для того, чтобы быть лучником на княжьей службе. А мастера стрелкового боя - вдвое, а то и больше. Конечно, Крысам до людских лучников и луков, на триста шагов пробивающих дубовый двухвершковый брус, было далеко, но и их стрелы кое-чего стоили.

      Когда на голову сыпется град серо-оперенных стрел, а со всех сторон на строй лезут шеренги вражеских воинов, тяжко приходится латникам. Проворно рвут тетиву поросшие серой шерстью пальцы, проворно нашаривают черные когти стрелы в колчанах. Одна стрела - на призрака, три-четыре - на скелета. Наконечники были не простыми, в воздухе от стрел тянуло магией. Не может обычная стрела развоплотить призрака, да и костяк - с останками гниющей плоти нужно рубить топором, а не стрелами истыкивать...

      Так думал сотник ведьмачъей дружины Бронеслав, глядя на развернувшееся перед ним побоище. Тем временем из порталов полезли нзамби. Ведьмак тихонько присвистнул. Подмога подоспела к умертвиям как нельзя кстати, в строю осталось не более трех сотен воинов в призрачной броне. Крысы облепили их со всех сторон, как собаки медведя, и удар мертвецов в спину обошедшему умертвия отряду Крысиный полководец позорно прозевал.

      Странно, но явно заговоренные стрелы Крыс на зомби не действовали. Охватив врага в клещи, они методично порвали в клочья всех воинов-Крыс, атаковавших умертвия с тыла. Из первого портала на поле уже вылезло не меньше восьми сотен зомби, но снова и снова поднимался к небесам жезл из мертвой руки, и все новые мертвецы являлись на поле боя. Из второго портала пока не вышел никто, но Бронеслав знал, что всему свое время. Некромант или планировал бежать через этот портал, или из него выступят те, кто поставит в сражении последнюю точку, превращая поражение в разгром. Иначе к чему выложившемуся почти без остатка колдуну тратить силы на его поддержание?

      Тем временем зомби, разбившись на две группы, медленно доковыляли до флангов строя умертвий, попутно сметая всех Крыс, попадавшихся им на пути. Потери у выходцев из могил были смехотворны, под мечами и топорами Крыс погибло не более трех десятков зомби из восьми сотен. Из портала шаманов на смену погибшим Крысам вышло еще два отряда по шесть сотен бойцов. Новоприбывшие отличались от своих собратьев, были массивнее, а ростом превосходили даже Рогволда или Бронеслава.

      Ночь уже вступала в свои права, но Бронеслав не смог различить среди них ни одной серой Крысы. Выдохнув, сотник ведьмачьей дружины достал из своего мешка хрустальный шар и жестом пригласил своих спутников посмотреть на противников некроманта вблизи.

      Шерсть всех новоприбывших была черной в отличие от серой шерсти их собратьев. Да и доспех серых Крыс был средний: кольчужная рубаха, круглый шит, топорик или короткий меч. Стрелки же щеголяли в кожаных рубахах, на груди щедро проклепанных сталью. Лук, колчан и пара связок стрел - вот и все их оружие, если не брать в расчет болтавшиеся на поясах короткие ножи. Больше всего серые Крысы напоминали обычное ополчение, собранное по городам и весям.

      А черные Крысы даже доспехами отличались. Все как на подбор - в тяжелой броне, со щитами во весь рост. Даже шлемы с прорезями для ушей были одеты на остроконечные головы. Правда, редко когда в прорезях виднелись уши, чаще всего на головах их не было или торчали кривые обрубки. Если у Крыс были дружинники, то сейчас на поле боя появились именно они, отряды, поражающие врага в решающий момент.

      Их мечи привлекли особое внимание сотника, впрочем, как и его спутников, в особенности орка. В лапах, прикрытых кольчужными рукавицами, черные Крысы сжимали странные, чуть изогнутые мечи прямоугольной формы. Скорее даже не мечи, а тесаки.

      Про себя Урук уже прикинул: "Тесак полуторный, чуть короче руки. Клинок в ширину полторы ладони, заточка бритвенная, односторонняя, лезвие утолщается к тупому краю, на ней ребро жесткости, в толщину до половины пальца. Гарда овальная, в ладонь, рукоять в четыре кулака обмотана черной кожей. Колоть таким тесаком нельзя, зато рубить - одно удовольствие".

      Было похоже, что Крысы знали заранее о появлении на поле зомби и не вводили в бой свой резерв, не желая понапрасну губить лучших воинов. Урук посмотрел, как строй черных Крыс быстрым шагом двинулся в атаку на левый фланг воинства некроманта, и вслух прокомментировал их лихие удары, разваливавшие зомби от плеча до паха.

      - Эх, лихие ребята: зомби рубят - только щепки летят. Хотел бы я знать, какому коту такой кошмар приснился...

      Никто не ответил орку, из портала некроманта появились новые воины, и тут даже привычный к нежити и чарам Карим-Те лишь ахнул. К этому времени орда зомби нарушила строй первого отряда черных Крыс-рубак. Мертвецы клиньями пробили Крысиный строй в пяти местах. Теперь уже за троих зомби Крысы отдавали двоих воинов, но, несмотря на подошедший второй отряд, вновь построить стену щитов и свести потери к минимальным Крысам никак не удавалось, мертвецы дрались люто. Свалка на левом фланге была нешуточная, это нельзя было назвать боем, это была именно беспорядочная свалка. Тем временем серые Крысы начали отход, прекратив терзать две сотни уцелевших умертвий. Даже Крысиные лучники прекратили свой обстрел зомби, не желая попусту тратить стрелы.

      В хрустальном шаре Бронеслав видел причину отхода, видел, как истыканный стрелами не хуже ежа зомби двумя ударами снес головы паре воинов серой Крысиной дружины. С два десятка зомби пропустили сквозь свой строй умертвия, молниеносно смыкая за мертвецами стену щитов. И серые не выдержали, с визгом и обиженным попискиванием отошли назад, впрочем, сохранив подобие строя. Хотя ненадолго.

      Из второго портала на поле боя появились новые воины некроманта. В серых балахонах, сжимая в каждой руке короткую косу, на поле вступили три сотни умертвий. Еще минуту назад они лишь выходили из портала и вот уже на бегу врубаются в скулящий Крысиный строй. Как трава под косой падали Крысы от их ударов, и ни меч, ни копье, ни стрела не брали удивительных мертвецов. Лоснилась в лунном свете серая кожа, багровым огнем полыхали глазницы. Не было зрачков в глазах явившейся на поле нечисти. И лишь кровавые лохмотья тел оставались там, где прошли они.

      - Это жнецы, - хрипло проговорил Карим-Те, - жнецы из болот Юга. Колдуны, поклоняющиеся Сетхху, создают их из обычных нзамби, подселяя в их тело душу храмовых змей. И когда змея выпивает разум и душу мертвеца, жнец становится неуязвим. Вернее, уязвим, но для меча, скованного из стали, добытой под землей, на земле и упавшей с неба. Обычное железо для такого меча не годится.

      Тем временем черные Крысы продолжали рубить зомби на левом фланге. Никто не ожидал того, что уже произошло. Коротко взмахнул жезлом некромант, и уже виденное Рогволдом в подземелье некромантов пламя заплясало, превращая тела зомби на левом фланге в ярко пылающие снопы. Но мертвецы горели не одни, вместе с ними заживо сгорали и черные Крысы-дружинники, огонь не делал разницы между живыми и мертвыми. Забросив щит за спину, уцелевшие Крысы бросились бежать, а в спину им летели, полыхая все тем же колдовским пламенем, стрелы умертвий.

      - Хм, - удивился Карим-Те, - я знал, что это заклинание умертвия не поражает, но то, что они сами его используют! Удивительно, про такое не слышали даже у нас.

      - Заладил, у нас, у нас, - хмыкнул Бронеслав, - мы с этой заразой восемьсот лет воюем, с некромантами в смысле, и, чай, в их колдовстве и слугах мы получше разбираемся.

      - Ага, разбираетесь, - радостно ухмыльнулся орк, - как говаривал Винт, - тут Урук замялся, но все же продолжил: - как свинья в апельсинах. Или скажем мягче. - Орк оценил по достоинству разом нахмурившихся чародеев и чуть поправился: - Как некий зверь в неких фруктах...

      Бронеслав, первый сообразивший, что Урук просто пытается погасить их с Карим-Те размолвку, не доводя ее до ссоры, примирительно кивнул:

      - Так лучше.

      Через мгновение и Карим-Те дружелюбно улыбнулся и извиняющимся голосом проговорил, спеша вновь вернуть беседу в безопасное русло:

      - А со жнецами бороться вообще-то просто, солнечный свет их в прах испепеляет. Так что, дружище, - нганга продемонстрировал орку свои жемчужные зубы в подчеркнуто ласковой улыбке, - ты и почесаться не успеешь, как все жнецы - тю-тю.

      Орк не успел ответить достойно, объяснив Карим-Те, кто из них чешется, он даже набрал полную грудь воздуха, но, мельком взглянув на перекошенное лицо Бронеслава, Урук перевел взгляд за сотником в хрустальный шар. Увиденного там орку хватило с лихвой, он смог лишь выдохнуть:

      - Снага! Эльф меня задери...

      - А я-то думала, по какой это нужде Рогволд отошел, - в ужасе прошептала Кетрин...

     

      ГЛАВА 12

      Рогволд поднялся с земли, боковым зрением заметив фигуру некроманта в доспехах из вороненой стали. В зубах рус сжимал две стрелы с тяжелым наконечником. Странное чутье подсказало сыну старосты, что колдун сможет почувствовать направленный на него взгляд, поэтому рус позволял себе лишь мельком, краем глаза поглядывать в сторону некроманта.

      Он крался бесшумно, как и положено охотнику, даже в степи Рогволд мог дать фору матерому лису, забравшемуся в курятник. Дыхание руса было беззвучным, так когда-то учил его Винт. Этот навык почти не пригодился в подземельях некромантов, что ж, он пригодится сегодня.

      Пусть впереди ярилась битва, приковывающая к себе все внимание колдуна, но рисковать Рогволд не мог. Будь враг хоть трижды некромант, но от меткой стрелы руса ему не уйти. Особенно теперь, когда его магия на исходе. Только глупец упустит шанс отомстить врагу, уничтожившему его род. И только глупец потом молит судьбу и богов, мечтая о новой попытке мести. Но мало глупцов доживают до такого подарка судьбы.

      Медленно сокращалось расстояние, но только когда до проклятого колдуна оставалось две дюжины шагов, сын старосты поднялся во весь рост и наложил стрелу на тетиву, надежно захваченную зубом на костяном кольце. Улыбка, больше смахивающая на волчий оскал, разрывала губы руса, натыкаясь на зажатую в зубах вторую стрелу.

      Они сорвались в полет одна за одной, две стрелы с тяжелыми оголовками. Когда первая стрела уже мчалась к затылку некроманта, Рогволд с натужным хеканьем выбрасывал вперед тугой лук, посылая вслед вторую. Глухо треснула под утяжеленным наконечником височная кость, миг спустя кровавые комья вылетели из-за правого уха некроманта. Но в ответ на гибельный удар губы седовласого юнца лишь тронула легкая улыбка.

      Вторая стрела вспыхнула в полете, и Рогволда пробил холодный пот. Как наяву, перед ним встал бой в подземелье ордена некромантов, и некромант, точно так же неуязвимый для стрел. Но тогда против колдуна дрались четверо. Лишь с помощью боевой магии Винта смогли они одолеть того некроманта, после смерти ставшего призраком. В тот раз колдун смог ослепить Урука и серьезно ранить Карим-Те, фактически выведя его из боя. Только с помощью "Равного" смогли они тогда одолеть Дарящего Покой. И вместо орка меч тогда сжимала его рука.

      Сейчас же руки руса сжимали бесполезный лук, а рана, смертельная для обычного колдуна, зарастала на глазах. Обломки стрелы, насквозь прошившей голову, уже осыпались трухой. Непонятное оцепенение охватило Рогволда, некромант не творил волшбы, но силы вновь и вновь метать стрелы не было. Правая рука руса медленно-медленно потянулась к топору на поясе, но под взглядом седоволосого юнца даже улитка быстрее бы доползла до оружия. В голове сына старосты, затухая с каждым мигом, пульсировала мысль: ловушка. Так глупо попасть в западню! Он же знал все заранее!

      Он, проклятый колдун, стоял напротив, и Рогволд видел зеленые, чуть косящие и от этого кажущиеся безумными глаза некроманта. Нет, безумия в них и без косоглазия хватало, но сейчас сквозь него проглядывал опыт, бесчисленные годы отражались в зрачках колдуна. Рус видел пыль веков в глазах волхва Светлояра, но сейчас взгляд четырехсотлетнего волхва казался взглядом мальчишки.

      Как бы в ответ на его мысли, некромант кивнул, словно соглашаясь с правотой мыслей Рогволда. Густо перевитые венами старческие пальцы медленно легли на кость заткнутого за пояс жезла, и воздух в легких руса стал камнем. В голове у сына старосты зазвучал набатный колокол, заглушая все мысли, обращая их в неверное эхо, и последней, более или менее связной мыслью, эхом долетевшей сквозь гул, был вопрос: "Почему у него лицо юноши и пальцы старика?"

      Додумать Рогволд не успел. Гул крови в голове исчез так же, как и исчез окружающий его мир с полем битвы и не сводящим с него тяжелого взгляда колдуном. Колени руса бессильно подогнулись, он рухнул лицом в пыль и вязкую темноту.

      Мрак принял Рогволда в себя, но в этой непроглядной тьме были звуки. Чуть похрустывали под ногами мелкие камушки. Наскоро ощупав себя, рус понял, что свое путешествие он начал, имея при себе из оружия один топор. Это если не считать нож-засапожник. Не было ни лука, ни стрел. Он стоял в кромешной тьме, под сапогами был холодный камень. Пожав плечами и взяв в руку топор, он двинулся в путь.

      Неведомое, пришедшее к Рогводду за последние дни, вело его сквозь тьму, и, когда перед ним замаячила искра света, рус даже не удивился. Он не знал, сколь долгим было его путешествие, во мраке час казался мигом, а миг часом. Не было времени в этой странной тьме. Но странности странного места на этом не заканчивались. Когда рус вышел на свет, он в очередной раз поразился.

      Источником света служил не выход из царства Чернобога и не горящий костер. Источником мягкого, золотого света служил взлохмаченный раскосый старичок, весьма напоминавший ханьца. Прямо перед старичком стояла огромная бадья с горячей водой, от которой поднимался парок. Одетый в невообразимо грязные лохмотья из шелка, он готовился к стирке. Или купанью? Однако, завидев идущего к нему с топором в руках Рогволда, старик оживился.

      Первым делом почтенный старец извлек из-за бадьи с кипятком чуть изогнутую палку толщиной в руку. После этого дедушка весьма прытко разулся, отвязав от ног маленькие табуреточки, отчего стал ниже на целую голову. Лишь после этого он двинулся гибким шагом навстречу нежданному гостю. Мягкое золотое сияние скрадывало шаг старика и сыграло плохую шутку с русом. Еще миг до того старичок казался в пяти шагах, и вот он уже с истошным кличем: "Х-ха!" молниеносно бьет наискось своей палкой. Если бы в его руках возник меч, то таким ударом старик мог разрубить до паха воина в полной броне.

      Но Рогволд благодаря силе, с недавних пор родившейся в нем, оказался проворнее. Коротко свистнул топор, отсекая половину палки в сухоньких руках. Со стуком отлетел в сторону обрубок, подпрыгивая на камнях пещеры.

      Да, пещеры, теперь Рогволд знал это точно. Но в следующий миг руса меньше всего занимала география места, где он очутился. Неведомый старец оказался сильнее силы, отрубившей топором руса половину палки старика. Вернее, старик был не сильнее, а быстрее и, главное, опытней в игре клинков. Неудача первого удара дедушку не обескуражила, Рогволд даже успел увидеть тень улыбки в уголках рта, на лице, застывшем непроницаемой маской. С этим намеком на улыбку старик продолжил атаку.

      Словно так и задумывалось, не прерывая слитного удара, старичок перевел обрубок в нижнюю плоскость и, чуть крутнувшись на месте, лихо ткнул остатками палки в живот русу. Слабо икнув, Рогволд сел на пол, понимая, что, похоже, неприятности ждут его и на новом месте.

      Тычок сбил дыхание, но воспитание удерживало руса от того, чтобы от души приголубить бойкого дедушку кулаком. Много ли старичку надобно? Еще загнется невзначай, и сиди без света в полной темноте. Нет, против темноты Рогволд ничего не имел, но неведомое уже услужливо подсказало, что тогда темнота будет вечной. А единственный способ выбраться обратно - это поговорить с гостеприимным хозяином, от которого рус, вопреки всему, не чувствовал опасности. На Чернобога он явно не походил. Или это сам Кощей Бессмертный? Чувствовалось в нем что-то этакое. Одно сияние чего стоило!

      Отдышавшись, рус внимательно посмотрел на своего обидчика, обнаружив, что все это время старичок не сводит с него внимательного взгляда. Теперь, когда сын старосты сидел на полу, он мог смотреть в глаза старика не склоняя головы, хотя что-то так и подталкивало Рогволда именно к этому. Старик же с интересом смотрел в глаза руса. Конечно, если можно себе представить абсолютно невозмутимый интерес. Темные глаза оставались непроницаемыми, лишь где-то в самой глубине черных зрачков и уголках рта пряталась легкая улыбка.

      "Он же доволен, что я разрубил его палку, - мелькнуло в голове у Рогволда, - он же явно ждет, чтобы я продолжил". Наконец рус, так и не отведя взгляда, демонстративно отложил далеко в сторону топор. Отчего-то сыну старосты казалось, что старик заметит его поступок. Он уже открыл рот, но дедушка его опередил:

      - Неплохо. Ты начал правильно, но твой ум оказался сильнее тебя...

      - Уважаемый, - проговорил Рогволд, - тут такое дело...

      При первых же словах старичок переступил с ноги на ногу. В этом не было ничего странного, просто старенький дедушка наступает на рукоять лежащего на полу топора, чтобы любимый внучек случайно не порезался.

      - Не прибывая разумом ни в чем, позволь ему действовать, - спокойно проговорил старик и поднял вверх обрубок палки в руке. Со стороны это смотрелось весьма забавно, точно старый папаша неумело поясняет непутевому сыну прописные истины, но внезапно обострившимся чутьем Рогводд почувствовал исходящую от старика опасность.

      Перед ним стоял воин. Одни непроницаемые глаза, спокойно встретившие взгляд руса, чего стоили! Так же спокойно, как до этого старый воин смотрел в глаза вечности. Бестрепетным был его взгляд, взгляд Мастера, полный несокрушимого спокойствия. Нет, старик не собирался на него нападать, но он был по-настоящему опасен. Поднять на него оружие было равносильно попытке зарезаться, но этот воин был еще и учителем. Всем своим внезапно обострившимся чутьем Рогволд ощущал это.

      Сила, с недавних пор наполнявшая руса, кроме чутья добавила и знания. Теперь, посмотрев в черные глаза, рус знал, что даже его смерть старик превратит в урок для него. Пусть урок будет последним, но учитель всегда остается учителем. А уж потом - всем остальным. Не важно, богом или демоном. Учитель - это навсегда...

      На миг рус вспомнил отца, учившего его охоте и грамоте, и обитатель пещеры в этот момент как никогда походил на него.

      Нет, внешне нельзя было себе представить более разных обликом людей, но Рогволд знал, что неизвестный, кем бы он ни был, не видит в нем врага. Ученика - возможно...

      Судя по всему, мысли сына старосты были для раскосого воина открытой книгой. Он мягко кивнул, словно соглашаясь с русом и приглашая следовать за собой. Топор так и остался на полу, когда Рогволд вместе с загадочным старцем направился к бадье. Рус успел лишь снять кольчугу, когда хозяин скомандовал:

      - Залазь.

      На миг Рогволд замешкался, лезть в бадью в сапогах не тянуло. Рус представил себе процесс их сушки и лишь тяжко вздохнул. Сражение с узкими голенищами и прыгание на одной ноге заняло некоторое время. Наконец сын старосты разулся, снял кольчугу и быстро оказался в бадье.

      Старик с непроницаемым видом смотрел, как рус вынимает нож и кладет на камень пола рядом с сапогами. Лишь после этого он последовал примеру Рогволда и, не снимая лохмотьев, плюхнулся рядом с ним.

      Вода оказалась почти кипятком, но рус кое-как притерпелся и невозмутимо ждал, когда старик заговорит. То же странное чувство подсказало Рогволду, что хозяин в курсе его истории, но чего-то явно ждет. Ожидание повисло под сводами пещеры. Рогволд не выдержал:

      - Почтенный, вы ждете, пока я заговорю, а я жду вас. Может, мы все-таки поговорим?

      Наконец старец заговорил:

      - Ты не совсем варвар. Ты умеешь ждать. Можно даже сказать, что ты воспитанный человек. Одним словом - дружинник.

      При чем тут дружина и воспитание - русу было непонятно, и, пользуясь паузой, он решил переспросить своего собеседника. Было ясно, что чары Светлояра, позволяющие беседовать с любым человеком на его языке, немного неправильно перевели речь старика. А такого собеседника и переспросить не грех.

      В ответ на еще не высказанный вопрос на лице с тонкими чертами вновь заиграла непроницаемая улыбка:

      - Мы воспитаны так, чтобы говорить только правду. Но по-настоящему воспитанный человек никогда не скажет всей правды. И уж подавно, - тут впервые на бесстрастном лице заиграла улыбка, - будет говорить лишь тогда, когда его спросят. Ты ничего мне не рассказал, но мне это и не нужно. Все, что мне надо о тебе знать, я знаю. Будем считать, что ты мне сам все рассказал.

      Старец помолчал, а потом заговорил снова:

      - Ты говорил о Пути. Ты сменил путь охотника на путь воина и идешь по нему. В своем рассказе ты ни слова не сказал о Пути Меча. Только меч может вести воина по его дороге. Но дороги различны. Вообще, путь дружинника - это смерть. В этом путь дружинника. В этом и в служении князю. Мастер меча идет своей тропой. Есть Небо, есть Земля и есть Человек. И когда на его дороге встает смерть, то нет ни меча, ни человека, лишь Меч соединяет Небо и Землю.

      Рука старика поднялась вверх. Глядя непроницаемыми глазами в темноту, он заговорил чуть нараспев:

      - Ты освоил фехтование. Ты свободно можешь победить одного бойца. Значит, ты можешь победить любого человека в мире. Дух победы над одиночкой подобен духу победы над десятью миллионами. Я не могу пояснить подробно, как это происходит, но цель такова: имея один предмет, понимать десять тысяч. Ты станешь способен опрокидывать врага в схватках и побеждать взглядом. Когда ты достигнешь этого состояния, не будет ли это означать, что ты непобедим?

      Золотое сияние, исходящее от старика, стало нестерпимо ярким. В следующий миг Рогволд ощутил, как неведомая сила рвется внутри него, яростный огонь сминает все преграды и мощным потоком наполняет тело от макушки до кончиков пальцев. Золотые искры света взвились вихрем, и последним, что расслышал рус, было:

      - Не мы проходим по Пути, но Путь проходит сквозь нас...

      Он вновь стоял на поле боя в кольчуге и сапогах перед некромантом, и на юном лице древнего колдуна проступала гримаса ужаса. Рус чувствовал меч Стражей Перевала в своей руке, и, лишь когда вороненый доспех колдуна окрасился кровью, Рогволд краем сознания отметил, что у него в руке не "Равный", а его топор. И неверным эхом из пустоты донесся голос старца, так и не вылезшего из своей бадьи:

      - Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести? - И, чуть помедлив, вновь зазвучал его голос: - Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба...

      Некромант согнулся, щедро заливая кровью степную пыль. Взметнулась вверх кость жезла, через миг рассеченного топором. И стоило острой стали рассечь выбеленную и оправленную в золото и гематит кость, как из почти затянувшейся раны на голове некроманта выплеснулся сгусток темной крови. Колдун пошатнулся. Крепко держался за жизнь повелитель черного вихря, но топор в руке Рогволда превратился в сияющий круг, отсекая голову.

      Непослушными, ватными пальцами поднял голову врага сын старосты, и губы хозяина мертвых шевельнулись в последний раз:

      - Кто ты?

      - Равный, - спокойно ответил Рогволд, нимало не погрешив против истины. И перед тем как на миг потерять сознание, он еще успел заметить лежащее в двух дюжинах шагов от места схватки тело в подозрительно знакомой кольчуге и старика в лохмотьях, низко склонившегося в поклоне перед поверженным колдуном.

      Порыв обжигающего ветра ударил в лицо Рогволду, окончательно сметая остатки чар некроманта. Лихой свист разнесся над полем боя, свист и отчаянный топот копыт. Как завороженный, рус смотрел на мчащиеся к нему темные тени, вырастающие как из-под земли. Кони храпели, поводья в хрупкой руке девушки разрывали губы, принуждая жеребца к подчинению.

      Стоило коню учуять мертвого некроманта, как гневное ржание разнеслось над степью, на миг жеребец встал на дыбы и вновь опустился, покорный стальной воле атаманши. Рогволд остался неподвижен, словно только что не перед его лицом сверкали полустертые подковы. Рус стоял, любуясь отчаянной борьбой девушки и коня, но одного взгляда на ее перекошенное лицо Рогволду хватило. Поравнявшись с ним, Кетрин метнула ему поводья его коня и, срывая голос, в отчаянном крике заорала:

      - В седло! Скорее!

      Рогволд вскочил в седло хищным броском жилистого тела, так и не прикоснувшись к стременам. Вновь ожег уши лихой свист атаманши, от которого конь отпрянул в сторону и легко бросил свое тело с места в галоп, становясь со всадником единым целым.

      Стоя в стременах, Рогволд повернул голову назад, только теперь заметив черные силуэты, бегущие за ними по ночной степи. В серебристом свете луны выжженная чародейским огнем степь казалась неподвижной. Кони как будто стояли на месте, а стелющиеся за ними силуэты с горящими алым светом глазницами то отодвигались, то приближались на невидимой веревке. Вновь разнесся по степи разбойничий пересвист, горяча коней.

      Трава начала хлестать в лицо, белесые хлопья пены падали с поводьев, но ни на миг не замедлили они своего бегства. Именно бегства, ибо не было сил на борьбу с отродьями чар колдунов Юга. Со змеиным шипением нырнули в заросли степной травы жнецы, не знающие пощады и усталости.

      Уже под утро, когда дорога вывела их на возвышенность, а вдалеке сквозь предрассветный туман начали проступать свинцовые громады гор, Рогволд оглянулся. Теперь копыта застучали по каменистой земле, и ковер густых трав, прячущий всадника вместе с конем, больше не скрывал погони. Кони путников устали, но не знали устали порождения магии Сетхха. Жнецы отставали от беглецов самое большее на два полета стрелы.

      Там, на востоке, куда они гнали своих коней, начинало светлеть небо. Но еще далеко было до первых гневных лучей разящего мертвецов Солнца, слишком долог был путь до спасительного рассвета, и рус ощущал через мягкую кожу голенищ, как тяжко вздымаются и опадают бока его коня. Ветер бил в лицо, обжигая морозом уже опаленную кожу, ледяными иглами впивался в легкие. На миг Рогволд позавидовал жнецам: хорошо устроились, гады, дышать ледяным ветром не нужно. Им вообще дышать не нужно.

      Теперь, когда дорога вела через плоскогорье, ветер стал совсем обжигающим. Рус лишь порадовался, что успел, уже сидя в седле, набросить тулуп поверх доспехов. В одном железе он давно бы задубел. Мягкое облако тумана оказалось на их пути неожиданно, еще миг - и разгоряченные кони влетели в белое марево. Как по волшебству затихли порывы ледяного ветра, мягкая тишина вползла в уши, даже стук копыт по камням стал мягче, глуше.

      Провал в каменной стене справа открылся так же неожиданно, и если бы не мчащаяся впереди Кетрин, поднявшая коня на дыбы и указавшая камчой в узкий каменный коридор, и не вьючные кони, неведомым чутьем почувствовавшие путь к спасению, то они так бы и промчались мимо. Каменный коридор внезапно разошелся в сторону, стены сошли на нет, так же как окутывавший дорогу туман. Лошади шли уже на пределе, сзади слышалось торжествующее шипение жнецов, но Рогволд невольно залюбовался картиной, открывшейся его взгляду.

      По обе стороны узкой каменной дороги, в провалах пропастей, громоздились облака. Скорее всего, это был туман, но русу казалось, что копыта его коня мягко ступают по небу и искры от подков рассыпаются звездами.

      Кетрин вновь взмахнула рукой, и перед ошеломленными и усталыми путниками открылось новое чудо гор. Из толщи скалы проступала фигура женщины, восседающей на мчащемся к востоку коне. Ветры вытесали гранит лучше всяких мастеров, и Рогволд как наяву видел дерзкий полет гривы и гордое лицо, с улыбкой и нежностью смотрящее в неизвестность. Сила была в странном капризе ветров и гранита. И не зря облака увенчали развевающиеся на ветру каменные кудри княжьей шапкой.

      Поравнявшись с каменным исполином, Кетрин подняла коня на дыбы и закричала, вскинув руку в жесте приветствия. Голос девушки неожиданно звонко разнесся среди камня и тумана, словно даже ветер решил прислушаться к гордо прозвучавшим словам:

      - Это Мать Ветров! Привет тебе, Всегда Свободная! Мы летим на крыльях твоих детей! На крыльях Ветра!

      Звонкое эхо подхватило клич, и далеко окрест разнеслось:

      - Свободная!... На крыльях Ветра!

      Вновь ударил в камень стертый металл подков. Дорога, прямая как стрела, пронзала каменные глыбы и россыпи валунов, встречающиеся на пути. Странно, но после клича Кетрин даже кони как будто приободрились, пошли ходче, быстрее. Рассвет явился внезапно, с порывом бешеного ветра, и первый луч солнца рассек пелену облаков, как бритвенно-острый клинок.

      И, вторя его приходу, дикий вопль раздался позади путников. Корчились на земле тела жнецов, и клубки змей рвались наружу, превращая плоть мертвецов в лохмотья сброшенной шкуры. Но и змеи, попав под лучи солнца, не уцелели. Черным, уже виденным гибельным пламенем горела чешуя, и бессильно стекали на камень капли смертоносного яда. Минута, другая - и лишь копоть на гранитных глыбах показывала место гибели очередной змеи. Это было жутко, но в глубине сердца рус ощутил спокойную радость.

      Лучи солнца и порывы неожиданно теплого ветра растопили туман по обе стороны каменной дороги. Бездонные пропасти оказались обычными склонами огромного холма, по гребню которого и мчались кони.

      Рогволд привстал в седле, пытаясь различить в громоздящихся за ними скалах гордую фигуру Матери Ветров, но при свете солнца лишь беспорядочные глыбы гранита возвышались далеко позади. Русу казалось, что с момента явления из предрассветных сумерек коня и всадницы прошло не более мига, но теперь, оглядываясь назад, он понял, что они проскакали по холму почти две сотни полетов стрелы.

      Карим-Те вытер пот со лба, приторочил свой меч за спиной и тихо, но так, что его услышали все, произнес, глядя на закопченные камни:

      - Кончено со всеми.

      И, словно отвечая ему, раздался отчаянный клич Урука:

      - Ветер! Это Ветер!

      - Да, - одними губами согласилась Кетрин. Золотые волосы девушки тронули ласковые пальцы теплого ветра, своим порывом заглушившего еле слышный шелест ее губ: - Да, мы летим на крыльях Матери Ветров!

     

      ГЛАВА 13

      Отдохнувшие кони шли шагом. Теперь, когда до храма бога-Паука осталось рукой подать, отряд двигался с утроенной осторожностью. Дважды столкнувшись со сворами колдовских псов племени Крысы, приходилось прятаться. Псу глаза не отведешь, у него зрение в носу и ушах, так что начали присыпать следы порошком, от запаха которого шарахались не только псы, но и кони. Кетрин обронила, что порошок этот сделан из муки и помета крупных степных кошек, размером с медведя, живущих на юге Великой Степи.

      Небольшой щепоти хватало, чтобы идущая по следу стая резко сворачивала в сторону. Один раз особо настырный добытчик заинтересовался причиной такого поведения своих гончих, но, пройдя по следу дюжину шагов, навеки успокоился от удара Бронеслава. На такой случай в мешке сотника ведьмачьей дружины нашлась медвежья лапа с когтями из лучшей стали.

      Одного удара по затылку было достаточно вполне, а когда Крысы хватились своего дозорного, то развороченный череп и кровавый след рядом с мертвецом говорил сам за себя: нарвался на медведицу с медвежатами, они в степь иногда забредают. А то, что медведи есть мертвеца не стали, так они человечком лишь зимой, с великой голодухи, закусывают.

      След лапы в луже крови оказался лучшим доказательством, и Крысы, уже почти окружившие дерзких пришельцев, отошли в сторону. Дорого стоит чародейская тварь, немало золота или детских черепов приходится платить степным шаманам. Кому охота зря губить песиков под ударами медвежьих лап? Люто оберегает свое потомство мохнатая мамаша. Куда лучше иных зверей, не говоря уже о людях...

      Со стороны это больше всего напоминало игру в прятки - Крысы прочесывали степь, явно ожидая непрошеных гостей, а пятерка смельчаков отчаянно пряталась. После безумной погони путники отпустили на волю всех вьючных лошадей, благо вьюки с припасом уже почти опустели. К вечеру третьего дня, когда в мешочке с порошком, сбивающим псов со следа, показалось дно, Урук, весь день напряженно принюхивающийся, остановил своего коня и наотрез отказался ехать дальше.

      Три горы, у подножия которых и располагался храм, уже виднелись на горизонте, но орк сказал:

      - Мы едем навстречу быстрой смерти. Нет смысла соваться ей прямо в зубы. Порошок - дело хорошее, но до тех пор, пока наш след нормальному охотнику на глаза не попадется. А след от кованой лошади спутать со следом дикой может только слепой. Но даже если все дозорные Крысы ослепнут, то у храма, - тут Урук щелкнул когтем по правому клыку, что у орка обозначало приглаживание усов, - нас перехватят. Там их следопыты каждую травинку в лицо знают...

      - Так ты предлагаешь вернуться? - нехорошо ухмыляясь, проговорила Кетрин. - Иными словами - ты струсил?

      - Ой, какие мы горячие, - Урук гордо подбоченился в седле, - такие горячие, что сейчас степь вспыхнет. Ты главного не знаешь. Того, что мы сегодня весь день над какими-то норами ехали. Ну, не норами, - поправился орк, заметив удивление спутников, - у нас их кавернами называют, по-вашему, пещерами. Я мыслю, что по такой норке до самого храма можно добраться. А Крысы пущай по земле бегают, им полезно.

      Рогволд смотрел на своего спутника во все глаза. Таким Урука он еще не видел: хищная усмешка, глаза светятся нехорошим огнем. И вообще, с памятной ночи, когда сын старосты топором отсек голову некроманту, в орке проснулось что-то хищное. И одновременно что-то уже виданное.

      Но лишь теперь в голове внезапно вспыхнула догадка: Урук двигался как странный старик, рассказывавший Рогволду о Пути Меча. Пусть орк на время взял в руки лук, попеременно с русом прикрывая их разведчиков, но двигался он в точности как старый мечник, окутанный золотым сиянием. Но если от старика веяло непоколебимым спокойствием, то Урук напоминал сыну старосты ловчего пардуса, идущего по следу. И горе зверю, вставшему на его пути!

      Рогволд хорошо помнил, как почти пять лет назад в его городище пожаловал светлый князь Руси Яромир во главе большой охоты. Тогда он, как сын старосты, помогал псарям и ловчим, навсегда запомнив повадки дивных зверей. И вот теперь он с каждым мигом все больше и больше убеждался в своей правоте.

      Чутье не подвело Урука, и к исходу ночи он вывел их на ничем не примечательное место в степи. Потом орк улегся на землю и, приложив ухо к земле, напряженно замер на добрую четверть часа. Со стороны могло показаться, что он даже дышать перестал. Наконец Урук поднялся и очертил когтем на земле круг в добрых три локтя:

      - Здесь.

      И, видя напряженные лица своих спутников, мягко, словно объясняя что-то детям, повторил:

      - Копать надо здесь. В глубину - локтей пять - семь. Приступайте, а я что-то устал, пойду-ка посплю часок-другой. Если какой шум или окаянство какое начнется - тогда будите.

      Лишь к полудню лопаты ударились о камень. В глубину подземелье пролегало не на пять и не на семь локтей, а на добрых одиннадцать. Каменный свод орк разбирал самолично, отогнав всех на две дюжины шагов и велев спутникам лежать тихо и смирно. Наконец из ямы показалось перепачканное каменной пылью и землей лицо Урука. Со стороны это напомнило явление мертвеца из могилы, о чем Кетрин не замедлила ему сообщить.

      Рогволд размотал щедро унизанную узлами веревку, подаренную на прощанье Ратибором. Тогда Винт заявил, что веревку лучше поберечь, такую в городе днем с огнем не сыщешь, из Дамаска на заказ привозили. Ловкач не соврал, веревка, сплетенная из женских волос, оказалась неожиданно легкой и прочной, да и места в котомке занимала на удивление мало. Пятнадцати локтей ее длины хватило с избытком, о чем заявил спускавшийся на разведку орк.

      Коней было решено отпустить на волю. Точку в споре с Кетрин поставил Бронеслав, заявив, что в храме должны быть кони, которых при отходе будет нелишне захватить с собой. А то потом погоня на плечах до самого Ашура висеть будет. Орк, помнивший порталы Светлояра и Карим-Те, заикнулся о таком способе отхода, тем более если с ними будет освобожденный из плена волхв Светозар, но нганга в ответ лишь покачал головой.

      Как выяснилось, храм защищен специальными чарами, портал будет можно открыть не раньше, чем они доберутся хотя бы до нынешней стоянки. В ответ Урук лишь ругнулся сквозь зубы, пожелав всем местным чародеям провалиться в тартарары, в нужник, к гномам собачьим, после чего первым шагнул к провалу.

      По подземному коридору можно было двигаться лишь ползком, периодически свод чуть поднимался, давая возможность передвигаться согнувшись в три погибели. Хуже всего пришлось Рогволду и Карим-Те. Рослый нганга, как и рус, ругался сквозь зубы, но полз. Лишь к вечеру, когда коридор достиг роста Урука, вымотавшиеся до предела путники устроили привал. Карим-Те косился на чувствовавшего себя как дома Урука и тихо бубнил себе под нос немелодичные завывания. Пот, смешавшийся с пылью в вязкую грязь, растекался по лицам, превращая их в перекошенные маски балаганных уродцев.

      К середине следующего дня туннель резко расширился во все стороны и оказался по колено наполненным ледяной водой. Лишь под вечер они выбрались на сухое место. Со всех сторон в стенах змеились дыры и переходы всех форм и размеров, от небольшой тыквы до телеги. Рогволду вспомнилась изъеденная мышами головка сыра, но когда он сказал об этом вслух, то орк лишь пожал плечами, ответив просто:

      - Вода. Здесь раньше серебро добывали. Жила паршивая, тонкая, вот рабы ползком и орудовали. А потом, судя по всему, копальню затопило. А вода, - тут орк ухмыльнулся, - как и пиво, дырочку всегда найдет. Вот и видим дыры всех размеров...

      Медленно стекали с пальцев Бронеслава ручейки чародейского огня, от промоченной кожи сапог валил густой пар. После такой сушки сапоги больше всего напоминали колодки палача, но другого способа хоть немного просушиться просто не было. Рогволд пошевелил пальцами в задубевшем сапоге и тихонько спросил Кетрин:

      - Слушай, ты можешь мне рассказать, кто такая Мать Ветров?

      - Ага, - подхватил Урук, - а то у меня от усталости аж клыки сводит. А от хорошего рассказа сразу сил прибавится.

      В неверном свете колдовского кристалла четыре пары глаз внимательно смотрели на девушку. Кетрин медленно встряхнула влажными волосами и заговорила нараспев. И в рассказе девушки вновь рождался мир в жарких поцелуях Солнца-Ярила и Матери Сырой Земли. Привольно дышал новорожденный мир под солнечными лучами, славили Солнце люди, и первые колосья уже тянулись к небу.

      Вздрогнул мир, когда из-за грани явилось в него зло. Впивались в плоть мира зубы мрака, и в Черных горах возвышалась над миром твердыня Чернобога. Один за одним выходили на битву против него, явившегося из-за края мира, Ярило, брат его Месяц и младший брат Агни-Огонь. Велика была мощь чародейства проклятого бога, хитростью и черным лукавством пленил Чернобог Солнце и его братьев, и в ледяной конюшне ржали в цепях из синего льда солнечные кони.

      Вечная ночь воцарилась на земле, и люди замирали на месте, обращаясь в ледяные глыбы. Сон вечного холода сковал Мать Сырую Землю, проливавшую бесчисленные слезы о муже своем и братьях его. И глумливо хохотал в своих чертогах Чернобог, увенчанный короной из черного льда.

      Лишь в заповедной кузне гремел молот первого кузнеца Кия, и нечисть шарахалась от полос холодного железа, хранивших кузнеца от гибельных чар. И был жив мир, пока в горне горела последняя частица Огня. Ковал кузнец подковы для солнечных коней, способных развеять вечный мрак, и, когда была откована последняя подкова, утер терпкий пот со лба. Трепетал в горне последний лепесток огня, лишь в нем была жизнь мира и светлых богов.

      Но кто бросит вызов Чернобогу, кто освободит солнечных коней? Долог путь в Черные горы, кто осилит дорогу туда? И кто сохранит в это время огонь?

      Распахнулась окованная стальными полосами дверь, и юная девушка с глазами цвета неба бестрепетно выдержала зеленый огонь взгляда кузнеца. Легли в тонкую руку тяжелые подковы, и пурга отшатнулась от белого железа, вихрем заметая следы уходящей. Никто не знал, откуда она и как ее имя. Потом о ней говорили разное...

      Каждому роду лестно иметь в своих предках столь мужественное сердце. Только не знала девушка ни своего рода, ни племени. Моровое поветрие выкосило родичей гостьи Кия, и не было у нее иной дороги. Долгим и тяжелым был ее путь. И когда она прошла через ледяной мост, то только три подковы сжимала девичья рука. Как ледышка, таяла в руке подкова, отдавая хрупкой фигурке всю мощь огня, на котором была выплавлена сталь, щедро вливая в жилы всю силу ударов кузнечного молота.

      Лишь одна подкова осталась в узкой ладони, когда подошла она к подземельям, где ждали свободы солнечные кони. И тогда облаком щедрого и ярого жара окутались стены темницы. От первого удара копытом пали наземь оковы из синего льда, и взмыл в небо освобожденный табун. И на первом коне сидела верхом хрупкая девичья фигурка.

      Как знамя, летели по небу крылья алого солнца, пали стены темницы облаков, и вышел на волю плененный и околдованный Ярило. Все средоточие своей мощи обрушил на него Чернобог, но лишь покачал головой Ярило, и бессильными, тающими глыбами льда пали на землю чары. И высоко в небе в яростном беге мчались на восток рыжие кони. И там, где от ударов по синему хрусталю неба брызгали искры от зачарованной подковы, вспыхивали первые россыпи звезд.

      Восемь сыновей, восемь небесных всадников родились у Матери Ветров, и отцом их был Месяц Ясный. А дядькой ветров был Агни, иначе именуемый Огнем. Восемь коней подарил им Ярило, и на их крыльях несут ветра свою силу, силу своей матери и светлых богов. Высоко в горах, там, где некогда высился дворец Чернобога, высекли в камне ветра образ Матери Ветров. Высоко в небесах ее дворец, но помнит Мать Ветров всех путников, идущих наперекор судьбе. Помнит и шлет им в помощь коней из табунов своих сыновей...

      Медленно текли по сталактитам мутные слезы воды. В слабом свете колдовского кристалла Рогволд, чуть вглядевшись в почти неразличимое лицо Карим-Те, заметил, как нганга вытирает глаза руками. Но спрашивать, только ли воздух пещеры тому виной, рус не стал. Сердце рвалось наружу, а в душе боролись отчаянная радость и грусть.

      Никогда раньше не слышал рус легенд о Матери Ветров, но теперь словно дыхание родной земли согрело душу. Далеко под звездным небом спит Русь, темная летняя ночь полна запахами леса и луговых трав. Привольна русская земля, от моря Белого до моря Черного. Широко раскинулись громады дубовых лесов, поля, а за ними стайки берез водят свой веселый хоровод. Далеко на юге взметнули вверх свой звонкий храм золотые колонны сосен.

      Далека ты, Родина. Далеко до тебя и далеко до твоего ясного неба. Да и до черного неба юго-востока, глядя на яркие звезды которого рус уже привык засыпать, было не близко. После дня пути по мраку подземелья Рогволд уже не знал, сколько локтей земли и камня отделяют его от неба. В вечной темноте небо казалось сном или сладкой мечтой. Невыносимо трудно в тяжелом воздухе подземелья было представить ласковую прохладу ночного ветерка. Мрак давил со всех сторон, и Рогволд на миг прикрыл глаза, вспоминая степное раздолье. Там, над ними, раскинулся привольный простор ночной степи, полный покоя, напоенный тишиной, в которой лишь кузнечики выводят свои вечные серенады.ё

      Вечная мгла подземелий окружала их со всех сторон. Чудом казался в этом мраке лепесток бледного пламени, пляшущий в кристалле Бронеслава. Тяжелое забытье, которое лишь с натяжкой можно было назвать сном, поглотило руса. И лучше любой перины оказались для усталого тела мокрые камни. Даже сон не принес покоя, странные образы тревожили, в ушах звучал настойчивый шелест бесчисленных лап, ткущих нескончаемую паутину. И только когда шелест приближался и наполнял собой все существо руса, только тогда перед глазами возникала пляска искр в металле меча Стражей Перевала...

      Он проснулся внезапно, тело само бросилось вверх, рука привычно нашарила рукоять топора. Внезапная боль брызнула из глаз водопадом искр. Рогволд согнулся, и первое, что он увидел, это непроницаемое лицо орка. Урук склонился над ним, явно желая разбудить, но пальцы не успели коснуться плеча, когда рус сам вскочил на ноги и изо всех сил ударился головой о низкий свод подземной норы.

      - Ты в следующий раз в шлеме спи, - тихо шепнул ему орк, - а то с непривычки еще не то приключится. Слушай, надо идти. Места тут плохие, не стоит устраивать берлогу.

      - С этим-то как раз все ясно, - буркнул потирающий разбитый лоб Рогволд, шишка должна была быть здоровой, но пальцы нашарили лишь корку давно запекшейся крови. Гудящая боль уходила, словно вода в песок. Минута, другая - и лишь зуд под уже осыпающейся коркой напоминал об ударе головы о камень.

      Рогволд недоуменно уставился на пальцы, словно пытаясь решить загадку столь быстрого исцеления, но орк мягко положил пальцы на его руку и молча кивнул. Они бесшумно отползли в сторону, и лишь когда огонек кристалла, освещающий место их ночной стоянки, почти исчез, только тогда они остановились.

      Но и тогда Урук заговорил еле слышно, словно опасаясь невидимых соглядатаев:

      - У меня четвертый день как та же история. Когда ночью в седло заскакивал, забыл, что у меня в руке метательный шип. Ну и всадил его в ладонь. Так рана, как и у тебя, за пару минут затянулась, даже рубца не осталось.

      - Значит, вот отчего ты камни в одиночку таскал. А я-то думал, что ты это для того затеял, чтобы каждый шорох в подземелье слышать, - проговорил Рогволд, и орк лишь кивнул в ответ:

      - Да, ну и шорохи, не без этого. А то вам всем медведь на уши наступил. Засада или какая тварь угнездилась, а вы только ушами хлопать будете. Я уже думал-думал. В голову такое лезет, что самому как-то не по себе.

      Рус прикинул, что должен чувствовать Урук, чтобы орку стало не по себе. Вообще, представить такое было сложно. Он помнил, как Урук растаскивал каменные глыбы, которыми века назад завалили вход в выработанную копальню. Растаскивал в одиночку, в любой момент готовый сорваться в бездну. И теперь оказывается, что три, нет уже четыре дня орку "не по себе"...

      Но додумать до конца Рогволду опять не удалось. Слух охотника не подвел ни его, ни орка. Рус нашарил рукоять почти бесполезного в темноте топора, но Урук, видящий в темноте не хуже кошки, лишь тихо хмыкнул и чуть тронул напряженную руку Рогволда: мол, оставь, свои люди пожаловали.

      Вспыхнул на ладони, покрытой мозолями от меча, зыбкий болотный огонек, и в блеклом свете они увидели лицо Бронеслава. Ведьмак, от слуха которого не укрылось движение руки в кольчуге, лишь пожал плечами:

      - Думал, что вы дальше, вот не сразу огонь и засветил. Забыл, что Урук у нас любому псу фору даст. Да и ты, Рогволд, охотник не из последних. А что без меня отошли, так это зря. Совет какой дать или помочь - я всегда готов.

      - Да? Ты так думаешь? Тогда посмотри на это. - Орк выдернул из-за пояса короткий нож и с силой полоснул лезвием себя по ладони. Красная кровь в глубокой ране запузырилась, словно притягиваясь к хищно изогнутому лезвию ножа. Мгновение-другое - и вот уже на краях раны возникла черная корка спекшейся крови. Рус и ведьмак завороженно смотрели на стягивающуюся на глазах рану. В глубоком молчании прошло несколько минут, прежде чем Урук когтем правой руки поддел уже отлипающую от раны корку. Никакого шрама, кожа под ней ничем не отличалась от кожи ладони.

      - И все? - чуть приподнял бровь Бронеслав. - Я думал, будет что-то похуже. Например, что двое избранных собираются оставить своих спутников и направиться к Перевалу. А это - обычное дело, раны у Стражей Перевала заживают быстро.

      - Ты хочешь сказать, - начал было Рогволд, но старый ведьмак лишь ласково улыбнулся:

      - Конечно. Ваши судьбы переплелись вокруг меча, и он дал вам часть силы Стражей. Прежде я никогда о таком не слышал. Меч всегда выбирал одного. И отдавал ему всю свою силу. Может быть, один из вас оруженосец, а другой - Предназначенный. Но с тем же успехом вы оба можете быть избранными. Сила меча ведет вас к Перевалу, и в этом пути каждый из вас обретет оружие. Этого не знает никто. Только закончив этот и начав свой Путь, вы узнаете это...

      - Или вообще, остаться должен только один, - пробормотал себе под нос Урук, но так, что это услышали оба его собеседника.

      В ответ Бронеслав лишь мягко покачал головой:

      - Не думаю. Это просто бред. Меч не капризная красавица, а судьба - тем более. Посмотрите правде в глаза: может ли простой человек мертвым упасть на землю в дюжине шагов от колдуна? Упасть, чтобы потом встать с ним лицом к лицу, на дюжину шагов перенесясь неведомыми чарами, не оставившими на тебе никакого следа? А потом обычным топором отрубить голову некроманту? Рогволд, отчего ты молчишь? Я не знаю, где и в каких далях странствовала твоя душа. Но я видел золотое сияние, на миг окутавшее твое тело. В наших летописях рассказывается о человеке, от которого исходил такой свет...

      - Ты говоришь о человеке, не Боге? - переспросил пораженный рус, но ведьмак вновь повторил:

      - Именно что о человеке. Когда его называли божественным или богом, он отвечал: "За что ты меня оскорбляешь?" Если говорить о нем вкратце, то получится примерно следующее: он был царем и в один прекрасный день отказался от своего царства, отправившись странствовать. Он не искал в странствиях богатства, он искал Путь, искал счастье для всех людей. Искал и нашел. Не в загробной жизни, а здесь и сейчас.

      Многие годы он странствовал по дорогам и учил людей. Он показал им Путь, но не смог им дать самого счастья. Каждый должен его найти для себя. Многие пошли его путем, однако мало кто смог дойти. Но настанет день, когда дойдут все. Не в этой жизни, так в следующей. И когда последнее живое существо будет свободно от боли и страха, только тогда он допьет свой чай на Перекрестке.

      - Чай? На перекрестке? - настал черед удивляться орку.

      - Да, - подтвердил сотник ведьмачьей дружины, - вы все идете по Пути, а я сижу на Перекрестке и жду вас. Так он говорил.

      Помолчав, ведьмак продолжил свой рассказ.

      - Мне сложно говорить о его учении, - Бронеслав машинально развел руками, загасив волшебный огонек на ладонях, - мы идем по разным тропам, его Путь другой.

      Миг спустя вновь вспыхнул свет на ладонях, и только тогда, вглядевшись в непривычно серьезные глаза ведьмака, подал голос Рогволд:

      - Скажи, когда он говорил о Перекрестке, он имел в виду Перевал Странников?

      - Нет. Его Перекресток дальше. За пределом миров, скованных в единую цепь Перевалом. Мы идем разными дорогами, но я отчего-то знаю, что увижу его. У меня к нему накопилось много вопросов, - Бронеслав хитро улыбнулся, - но думаю, что к моменту нашей встречи я уже буду знать на них ответы.

      - Просто ты любишь чай в хорошей компании, - хмыкнул Урук, на что старый сотник ведьмачьей дружины вновь кивнул:

      - Именно...

      Спустя два часа, наскоро прожевав лепешки и сушеное мясо, отряд выступил в путь. Почти весь день, продираясь по изъеденному водой и кирками рудокопов туннелю, Рогволд размышлял об услышанном от Бронеслава. Утром, если только в вечной тьме подземелья было утро, они еще битый час проговорили с ведьмаком. Руса смущало одно обстоятельство: мудрец, о котором рассказывал ведьмак, не был воином. Вернее, был, но в молодости и, создав свое учение, отказался от любого оружия.

      Да и когда Рогволд, уже не таясь и не опасаясь, что его поднимут на смех, описал старца и его мастерство мечника, Бронеслав лишь развел руками. Судя по описанию, это был явно не мудрец с Перекрестка. Русу крепко врезались в память слова ведьмака: "У каждого свой Перекресток".

      И теперь, когда Рогволд продирался по скользким камням, его не покидала уверенность, что первый из своих перекрестков он уже прошел. Или нет? Весь день он думал об этом, и, когда впереди замаячило еле видное пятно света, он понял: да! Вся жизнь человека - это перекресток. И куда свернуть на нем, каждый выбирает сам. И отвечает за выбор тоже сам. Потом, когда выбор сделан, глупо винить себя в содеянном. И еще глупее винить в этом других. Не важно, богов или людей.

      - Если что-либо должно быть сделано - делай, совершай с твердостью, ибо расслабленный Странник только больше поднимает пыль.

      Слова пришли издалека, как будто сила, с недавних пор наполнявшая тело Рогволда, прошептала их на ухо. И, облизнув пересохшие губы, рус тихим эхом ответил, словно пробуя слова на вкус:

      - ...только больше поднимает пыль...

     

      ГЛАВА 14

      Чаши черного кипрского вина, стоявшие перед Константинусом и Ратибором, так и остались нетронутыми. Лекарь сидел в кресле неподвижно, как статуя древнего царя, и на лице застыла маска поистине царского спокойствия. Крепко сжаты тонкие губы, немигающий взгляд внимательно изучает ковер, висящий за креслом Ратибора. Только длинные пальцы Константинуса, способные охватить в кольцо арабскую пиалу для чая, жили своей напряженной жизнью. Не сразу понял ведьмак странный танец пальцев своего собеседника. Приглядевшись повнимательнее, Винт, ни на миг не прекращавший рассказа о палаче Юсуфе и его странных посетителях, наконец понял, что творит лекарь.

      "Палач чаши сминает, а этот словно душит кого-то, - промелькнула в голове уставшего ведьмака мысль. - Душит?"

      Поняв всю бурю в душе Константинуса, Ратибор как зачарованный смотрел на его руки. Вот пальцы сжали кадык, причиняя невидимому горлу, кроме удушья, еще и нестерпимую боль. Потом безымянный палец, намертво зажавший дыхательное горло, разжался на время, необходимое, чтобы вновь вернулась жизнь в невидимое тело. Затем вновь впился в глотку, пережимая тонкую нить дыхания. А большой и указательный все продолжали хищно терзать кадык, казалось, сам воздух стонет от нестерпимой боли. В самом конце своего рассказа ведьмаку даже послышался хруст расплющенных позвонков. Знал старый лекарь, как можно причинить боль человеческому телу.

      - Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Верно сказано. Лекарь да палач - а хватка одна. Такому лекарю даже палаческая удавка без надобности. Так закогтил, что любой орел от зависти помрет, - к Винту вернулся его оптимизм. Как выяснилось, немного раньше времени. Ведьмак ощутил на своей шее оценивающий взгляд толстяка и медленно, незаметно начал вынимать из кожаного чехла метательный нож.

      Ватная тишина повисла в комнате. Наконец лекарь расслабился, как-то сразу обмякнув и подобрев лицом. Еще за миг до этого от неподвижного лица веяло могильным холодом, и вот напротив Ратибора вновь сидит привычный Константинус. Лекарь как будто даже постарел, теперь перед Винтом сидел древний старик, закованный в колыхающую громаду плоти.

      - Скажи мне, - голос Константинуса был суше черного ветра пустыни, - в городе ли Лука Брагин? Думаю, мне потребуется лучший мастер. Легат окажется для обычного убийцы слишком твердым орешком. А в этом деле у меня нет права на ошибку. И тебе советую не суетиться с местью, а подождать, пока профессионал сделает свое дело. Или ты хочешь сам за него взяться?..

      - Легат? Какой легат? - переспросил ведьмак, внутренне сжавшись от напряжения. Поистине этот день был одним из самых удачных в его жизни. Сквозь выматывающую безнадежность последних дней вновь сверкнул луч надежды. Лекарь знал второго из заказчиков огненного зелья! Теперь возможно выйти на него!

      Константинус зорко взглянул на него, и ведьмак лишь прикусил язык, понимая, что забылся и сболтнул лишнего. В деле явно проступал нос графа Гуго. Лекарь хоть и болтун, но тайны своего приятеля хранит свято. Тем более с графским слугой, который и так слишком много знает. Ну что ж, сделаем вид, что вопроса не было. Чуть позже можно будет рискнуть.

      - Не знаю, - Винт развел руками, - вроде бы Луку и впрямь видели в городе. Я же из другой гильдии. У этих ребят своя работа, у нас своя. Не в свое дело не лезем. Хотя нас иногда и путают. Тут недавно мне заказ попробовали сделать. А насчет того, что мне рассказал палач... Помните того ханьца, ну что к Юсуфу заходил? Так вот, он из клана "Феникса", голову даю на отсечение. Они сейчас затеяли совершенно безумное дело...

      Лицо лекаря на миг вытянулось. Через мгновение Константинус вновь лучился добродушием, но Винт внезапно взмокшей спиной ощутил, что стоит на пороге гибели. Ох не прост наш лекарь...

      - Так говоришь, там ханец был? А почему клан "Феникса"? Не буду интересоваться, что за заказ, - Константинус облокотил свой необъятный живот на стол и похлопал ведьмака по плечу, - и маме не скажу.

      Под мамой лекарь имел в виду Его Светлость графа Гуго. В ответ на такой жест доверия Ратибор лишь развел руками:

      - Так "мама" тут и ни при чем. Думаю, что Его Величест... Простите, оговорился... Его Светлость будет крайне заинтересован в том, чтобы в городе не было разных беспорядков. А клан "Феникса" поднял оружие против ведьмаков Черного Леса. Ни больше и ни меньше. Не так давно "Фениксы" заказали мне найти и украсть в свою очередь украденные у них мечи. Кроме того, их патриарх попробовал заказать, в виде приятного дополнения, и голову их похитителя. В случае отказа мне были обещаны весьма серьезные проблемы. Два дня назад ко мне обратился один незнакомый мне человек. Обычно я никогда не разговариваю с неизвестными, и уж тем более на весьма скользкие темы. Да и заказы от них не принимаю, но после того, как он показал мне это...

      На столе перед лекарем оказалась серебряная пластина с летящим соколом. Константинус впился взглядом в тусклый металл значка сотника ведьмачьей дружины, а Винт на миг перевел дух. Лекарь слишком удивился, когда Ратибор, не посвященный в графские замыслы, оговорившись, чуть не назвал графа "величеством". Действительно, кто же откроет ему, простому наемнику, по-настоящему важные планы. Значит, Константинус в курсе графских интриг. И неведомый легат, как и лекарь, занимает важное место в планах старого графа Гуго. Вернее, легат - занимал. Иначе лекарь не заказывал бы голову легата лучшему из всех ашурских убийц.

      Тем временем, удостоверившись, что знак сотника подлинный, Константинус поднял взгляд на своего собеседника. Теперь, честно выдержав этот взгляд, ведьмак был уверен, что покинет дом лекаря живым. С ведьмаками ссориться старик не захочет. А пришить по-тихому наемника, исполняющего их задание, равносильно попытке пришить любого из ведьмаков. Убить его, Винта, можно потом, иначе расправа будет короткой. Да и вопросы задавать такому человеку нужно с оглядкой.

      - Клан "Феникса"? Неужели они сошли с ума?

      - Думаю, что им щедро заплатили. К тому же последнее время их отношения с кланом "Дракона", да и другими кланами... - Винт сделал в воздухе неопределенный жест пальцами.

      В ответ Константинус кивнул и позвонил в лежащий перед ним колокольчик. Но вместо слуги с подносом вина и закусок в комнате появилось новое лицо. За спиной ведьмака шевельнулся гобелен, скрывающий потайную дверь. Для Ратибора наличие двери оказалось неприятным сюрпризом, но явление в комнате графа Гуго собственной персоной оказалось сюрпризом вдвойне. Гуго по-приятельски кивнул Константинусу, затем сделал рукой жест вскочившему и замершему в поклоне Винту, мол, садись, но прежде кресло мне подай. Видя заминку ведьмака, Его Светлость лично подвинул свободное кресло и сел к столу.

      Цепкие, холеные пальцы ухватили почерневшее серебро. Граф повертел знак в руках и бережно протянул его ловкачу. Было похоже, что беседа была спланирована им заранее, но появление заказа из Черного Леса спутало все планы. Ведьмак внезапно вспомнил столик с двумя заранее налитыми бокалами вина. Понятное дело, вор, узнавший слишком много, уже не нужен Его Светлости Гуго. А вино лекаря - это лучшее лекарство от болтливости.

      Звон серебряного бокала, прокатившийся по комнате, был ответом на эту мысль. Граф задел локтем бокал ведьмака, из которого Ратибор еще не успел выпить. Черное кипрское вино расплескалось по паркету. Вбежавшим на звук в комнату слугам в графских ливреях хватило одного движения пальца, чтобы испариться обратно. Его Светлость развел руками в шутливом извинении и, откашлявшись, откинулся на спинку кресла.

      Похоже, ситуация забавляла и графа, и лекаря, но Винт, на лице которого не дрогнул даже мускул, не доставил им удовольствия насладиться его страхом. По правде сказать, колени Ратибора подрагивали, но скатерть, прикрывавшая ноги ведьмака, заодно скрыла и предательскую дрожь.

      Лишь выйдя из дома Константинуса и залпом осушив чашу вина в соседней харчевне для всякого сброда, Ратибор немного успокоился. Вино было из числа дешевого крепкого и предназначалось для последних забулдыг, но ловкач выпил его как воду, не замечая мерзкого вкуса. Вторая чаша пошла хуже, на последнем глотке чувство вкуса вернулось, и, чтобы выпить до дна, ведьмаку пришлось сделать над собой отчаянное усилие.

      Допив вино, Винт бросил на грязное дерево прилавка вместо монеты метательную свастику. В двух местах на отточенных кромках виднелись щербины, но на смертоносном металле не было ни малейшего следа ржавчины. Хозяин невозмутимо принял такое средство платежа. Да и как не принять, за одну такую пластину можно было купить не две чаши, а целый кувшин той мутной красной дряни, которую хозяин без зазрения совести выдавал за вино.

      Ведьмак направился к выходу, краем глаза заметив движение за соседним столиком. Пятеро молодцев, способные в одиночку забодать быка, поднялись было вслед за ловкачом, но, заметив, ЧЕМ расплатился чужак-заброда, быстро вернулись на свое место. Братки лишь обменялись разочарованными взглядами, прежде чем вновь принялись хлебать мутное винцо.

      Оказавшись на улице, Винт лишь усмехнулся, представив себе их мысли.

      - Пустой кошелек и острая сталь - неприятное сочетание. Тут, кроме лишних проблем, взять нечего. Конечно, его железо кое-чего стоит, но связываться - себе дороже обойдется. То ли дело глупый горожанин с набитым кошельком!...

      Именно этого он и добивался, подметив, какими голодными взглядами смотрят на него и его добротный плащ постоянные посетители харчевни. Деньги при себе у ведьмака были, и хорошие деньги, вся харчевня год могла пить и закусывать за звонкое золото его кошелька. Расщедрился Его Светлость, тут ничего другого не скажешь.

      Но делиться его золотом с портовыми забулдыгами ведьмак хотел меньше всего. И дело тут было не только в его перерезанной глотке, которая оказалась бы "приятным" дополнением к грабежу, нет. Всем своим чутьем ведьмак чувствовал - деньги сегодня ему еще понадобятся. И притом весьма скоро.

      Выйдя на площадь Картонных Ножей, Винт на некоторое время расположился передохнуть у входа в кофейню Рябого Эрика, в небольшой каменной нише, украшенной бронзовым светильником. В ночное время кофейня служила источником света для всей площади. Светильник, намертво вделанный в стену, был столь массивен, что только четверо богатырей могли его унести. Это если предположить, что каким-то чудом его удастся вырвать из гранитных блоков стены. Проще было воровать его вместе со стеной.

      Это и было причиной того, что светильник до сих пор не был украден и по ночам на три шага разгонял темноту. Внутри же эта городская достопримечательность была устроена весьма просто: выемка в бронзе, куда вставлялся ком протухшего жира с фитильком внутри. Светильник исправно зажигался единственным слугой Эрика каждую ночь, отчего площадь считалась относительно безопасной.

      Никто не знал, отчего площадь получила свое имя, а уж Эрик и подавно. Однако грязная и убогая кофейня была украшена вывеской с большими, когда-то красными, а теперь ставшими от дождей бурыми буквами. Любой прохожий мог прочитать неровную надпись на плохой латыни: "Кофейня "Площадь Картонных Ножей". Содержит славный Эрикус. Лучший арабский кофе из Лютеции и Рима".

      Убедившись, что слежки за ним нет, Винт быстро направился дальше, по улице Кривого Бастиона, затем свернул в петляющий переулок, именуемый его жителями не иначе как "Решетка" или того проще: "решето". Нырнув в темную подворотню, ведьмак попал на улицу Тельца, ведущую к Ханьскому кварталу, и немного замедлил шаг. Предосторожность оказалась нелишней, вывеска на воротах, которую он высматривал, исчезла, отчего ведьмак проскочил мимо нужного ему дома. Обругав себя растяпой, Ратибор вернулся назад и очутился перед воротами "Школы Белой Змеи".

      Легкая улыбка чуть тронула губы, ведьмак вспомнил свое первое посещение школы "Змеи". Вернее, даже не посещение, а знакомство с весьма решительным молодым ханьцем. В тот раз его спутники, по незнанию местных обычаев, нарвались на ссору: Рогволд ухитрился удариться головой о вывеску да еще и оскорбить паренька обращением:

      - Сынок!

      Даже то, что рус был загримирован и изображал зрелого годами купчину, при котором Винт выступал в роли приказчика, не извиняло его поступка. И впрямь, откуда русу знать, что подобное обращение для другого народа - смертельная обида? Тогда лишь то, что во время боя со вспыльчивым ханьцем у Урука слетела маска гильдии Ночных Убийц, прикрывающая лицо, остановило бой. Юноша принял орка за Ао Жуна, сына князя Дракона Восточного моря. Вместо дальнейшего сражения пришлось наблюдать бесчисленные поклоны, да и самим долго кланяться в ответ. Винт помнил, как ханец интересовался у Урука судьбой своего отца, отплывшего из Ашура по торговым делам и пропавшего без вести.

      Ханец оказался почтительным сыном, и тогда они едва успели удалиться, пока на поднятый им шум не собрался весь город. Теперь же ведьмак зашел в ворота очень аккуратно. Конечно, вряд ли ханец помнит его лицо, тем более что тогда он был в тюрбане, но всякое бывает. К удивлению ловкача, во дворе он увидел того самого юношу, вместе с двумя слугами, натянувшими на себя русские кольчуги и вооруженными до зубов. За их спинами трое оборванцев под присмотром пожилого слуги грузили в повозку, запряженную быком, сундуки и вьюки. Судя по суете, царившей в доме, и снятой вывеске, школа "Белой Змеи" готовилась к переезду. Или отъезду?

      Приметив гостя в воротах, один из слуг в доспехах приблизился к ведьмаку и, держась за меч, почтительно поинтересовался целью его посещения. Вежливость слуги немного сгладила впечатление от пальцев на рукояти меча. В ответ Винт тихо зашептал слуге, с трудом подбирая ханьские слова:

      - У меня дело к молодому господину. Дело спешное и тайное...

      - К молодому господину Шену? - поинтересовался слуга.

      - Именно к нему, - не менее вежливо поклонился Ратибор, - и малейшая заминка может оказаться роковой.

      Их беседа с молодым Шеном немного затянулась, но ведьмак вышел из ворот в весьма приподнятом настроении. Приятно, помогая союзнику, хоть в чем-то досадить своему врагу. Нет, глава клана "Феникса" все продумал до мелочей: скупил все долговые расписки школы "Змеи" и нынче потребовал их к оплате, благо сроки уплаты истекли. Даже продажа дома не могла спасти вечных врагов клана "Феникса". Местные перекупщики давали за дом и все имущество жалкие гроши, пользуясь тем, что больше "Змеям" добыть денег было неоткуда. Ростовщики наотрез отказались вновь давать деньги в долг на уплату процентов по старым долгам. Ни за что, ни на каких условиях, даже за самый высокий процент. И кошель графского золота, в конце разговора перешедший в руки молодого ханьца, оказался как нельзя кстати. Чутье в очередной раз не подвело Ратибора.

      "Тут чувствуется лапка "Фениксов", - думал Винт, выходя за ворота, - не могут наши ростовщики просто так, ни с того ни с сего, забыть о своей выгоде! Только стальные когти, сжатые на горле, могут заставить их отказать в деньгах почтенным, хоть и обедневшим людям! А столь дружный отказ говорит о том, что кто-то "шьет костюм" "Школе Белой Змеи". Только клан "Феникса" способен на такое, чтобы уничтожить своих врагов раз и навсегда. Из Ханьского квартала их уже выжили, теперь из города выживают. И не просто так, а с позором, как несостоятельных бедняков. Да и в действиях перекупщиков тоже их почерк чувствуется!"

      Заранее приготовленная ловушка почти захлопнулась. Но только почти, кошель золота разжал хищные зубы ростовщиков. А ведь план "Фениксов" почти удался! Зато теперь их ждет весьма неприятная неожиданность. Весь план, на который, судя по всему, немало денег ушло, провалился. Даже деньги, полученные в уплату долга, вряд ли возместят убытки. Да и "Белая Змея" в долгу не останется. Они теперь в лепешку расшибутся, но расквитаются за такие козни. У Шена глаза сразу засверкали, когда сообразил, что у них теперь есть союзники. И еще какие, с такой поддержкой за плечами на многое замахнуться можно.

      "Вот и появились верные люди в Ханьском квартале, - устало подумал Ратибор. - И можно быть спокойным: свой долг они выполнят до конца..."

      Уже к вечеру, сидя в кофейне Эрика и потягивая кошмарный кофе, ведьмак получил первую весточку от новых друзей. Молодой господин Шен не подвел, через немногочисленных людей своего клана быстро выяснив все необходимое. Один из приближенных патриарха клана "Феникса", некий Лун Хо, оказался игроком, и игроком азартным. Кроме того, он еще и баловался торговлей опиумом, который явно принадлежал его хозяину. По законам любого клана за такое полагалась смерть.

      В послании Шена подробно рассказывалось о трех таких "проказах", что было более чем достаточно. Мало того, сейчас Лун Хо пребывал в игорном заведении Омара, замаскированном под чайхану и находящемся за пределами Ханьского квартала. Винт поспешно расплатился и заспешил из кофейни прочь.

      В этот вечер Лун Хо отчаянно не везло. А астролог Ли еще имел наглость утверждать, мол, благоприятный день, удача сама плывет в руки! И это теперь, когда на кону стояло уже триста динаров хозяйских денег, не считая пяти сотен, уже перекочевавших к сидевшему напротив варягу. Как его там, Олаф, что ли? Кости для него казались ручными, а деревянный стаканчик - бездонным кувшином, осыпающим проклятого варвара золотым дождем. Уже семь раз менял кости чайханщик Омар, с которым Лун Хо связывали некоторые тайные дела. Лун перепробовал все уловки, которые могут принести удачу, но все было тщетно. И вот теперь новый кон, который может стать для него последним.

      Варвар лишь поскреб в затылке, когда Лун Хо наконец повезло. Жадно, трясущимися руками, ханец сгреб к себе горку золотых. Глаза лихорадочно блестели, в висках стучал злой пульс: не соврал Ли! Не зря сегодня я не пожалел ему трех динаров! Не соврал астролог! Вот она, удача! Теперь только ее не спугнуть, варвар набит золотом, как горшки в подвалах патриарха. Только не спугнуть!

      В следующие полчаса варвар понемногу спустил весь свой выигрыш. Лицо Лун Хо сочилось самодовольством, против обыкновения, он даже сам заказал варягу выпивку, боясь, что проигравшийся викинг бросит игру и уйдет. Особенно теперь, когда золото еще звякает в его кошельке!

      Когда все проигранное золото вернулось к ханьцу, северянин поставил на кон еще пять сотен своих денег. Все сомнения, не жулик ли этот варвар, как дым улетучились из головы Лун Хо. Варяг просто глупец, спугнувший свою удачу. И теперь будет просто глупостью бросить игру.

      Следующую игру Олаф опять проиграл, и Лун Хо вознес торопливую молитву Син Тяню, духу игорной удачи. Тяжко вздохнув, викинг поставил на кон пять рубинов такой красоты, что даже у невозмутимого чайханщика перехватило дух. Поставил и коротко, отрывисто стукнул кулаком по столу:

      - Играю на все! Пять камней, каждый тысяча динаров. Всего пять тысяч за раз. Играю на все.

      Так и не сумев сглотнуть тугой комок в горле, Лун Хо лишь судорожно кивнул. Отчаянно шевеля ставшими непослушными губами, он долго тряс стаканчиком. Когда кости, прокатившись по столу, замерли, ханец, растерявший всю свою невозмутимость, смог лишь восхищенно просипеть что-то бессвязное. На костях было одиннадцать! Одиннадцать!

      На варяга было жалко смотреть, но все же он взял стаканчик в руку и выбросил кости на стол. Восхищенный вопль в глотке Лун Хо умер не родясь. На костях тоже было одиннадцать! Тоже! Равное число!

      Из глотки Олафа вырвался отчаянный рык:

      - О Один! Ты сказал мне, что не нужно отчаиваться и поставить на кон еще и камни! А я, глупец, еще думал бросить игру! Клянусь Богами войны, поясом и молотом Тора, я ставлю на кон еще и свой драккар со всем снаряжением! Удваиваю ставку! Пять камней и драккар против десяти тысяч динаров!

      Чайханщик попробовал предостерегающе тронуть руку Лун Хо, но тот лишь отчаянно закивал. Вновь покатились кости по столу, но, лишь когда они замедлили свой бег, ханец отчетливо понял, что проиграл. На костях было десять, но неощутимый обычными людьми дух и опыт игрока подсказали ему, что это конец. Варвар еще не взял в руки кости и стаканчик, а Лун Хо уже знал, что викинг выиграл. Немигающим, потухшим взглядом ханец смотрел на кости, брошенные Олафом. Медленно-медленно катятся по столу кости, наконец они замерли.

      От рева викинга чайхана на миг словно взлетела в воздух:

      - Одиннадцать! Эй, бездельники, марш сюда!

      Четверо здоровенных северян в полной броне образовались рядом с белокурым варваром. Как во сне Лун Хо видел, как варвар сгреб со стола все деньги и ссыпал их в замшевый кошель. После этого он счел необходимым обратиться к застывшему столбом Омару:

      - Я выиграл десять тысяч. С меня пять сотен динаров. Завтра зайдет мой человек и отдаст все до гроша.

      Чайханщик еще не успел открыть рот, как северянин любезно ему пояснил вполне очевидные вещи:

      - Ханец отдаст мне свой долг, а я рассчитаюсь с тобой. Я знаю городские обычаи и против гильдии Ловкачей не пойду. Тем более что я хочу дойти до своего драккара без лишних проблем. Кому охота, выиграв немного денег, умирать по пути домой?

      В завершении своей речи викинг мудро улыбнулся, но Омар уже тащил кисть, тушь и кусок бумаги, вызвавшей неодобрение Олафа. Пришлось чайханщику сходить за пером и пергаментом, на котором он, под диктовку северянина, написал расписку от лица Лун Хо. Четверо викингов, двое вышибал, повар и сам Омар расписались на пергаменте, как и положено по закону. Комар носа не подточит, восемь свидетелей, все честь по чести. Приложив к пергаменту смоченный чернилами палец, Олаф поклялся на мече и оттиском большого пальца подписал свою расписку на пять сотен динаров, положенную долю хозяину заведения.

      Забрав расписку, на которой Лун Хо нацарапал свою роспись и также приложил палец, викинги ушли из чайханы. Ханец все сидел неподвижной статуей, не сводя глаз с желтых костей, рассматривая проклятые одиннадцать. Голова была пуста, не было даже тени мысли, где взять деньги и что сказать патриарху клана. Сегодня он проиграл пять тысяч хозяйских денег, недельную выручку трех опиумокурилен и двух веселых домов, принадлежащих клану "Феникса". Это если не считать долга в пять тысяч варяжскому гостю.

      Прошло не менее получаса, прежде чем к горестно застывшему Лун Хо подошел чайханщик и поставил перед ним пиалу с подогретым вином. Викинг перед уходом заказал ее проигравшему, достойно отплатив за былое угощение. И сейчас Омар протягивал ее Лун Хо. Тот уже поднял свой взгляд от костей и сейчас смотрел на старательно отводящего глаза чайханщика. Но когда ханец вновь взглянул на лежащие кости, то не смог сдержать изумленного крика. На костях медленно проступали два очка! Не одиннадцать, не пятерка и шестерка, а две единички!

      Однако чайханщик Омар, когда очумевший от радости ханец заорал, что его околдовали, лишь покачал головой и развел руками. Оправленный в зеленый металл, странный, пульсирующий фиолетовым огнем камень еще лежал на столе. Лун Хо знал этот талисман, показывающий использование игроком магии. Сегодня, когда ставки были весьма высоки, камень весь вечер лежал на столе. И ни разу пурпурная глубина не полыхнула багряным всполохом тревоги. В отличие от весьма многих, камень чайханщика Омара был подлинным, что и привлекало к нему крупных игроков.

      Спорить против него было все равно что мочиться против ветра. Тяжело вздохнув, Лун Хо вышел в темноту ночных улиц. Всю ночь до рассвета он бродил по улицам в немом оцепенении, так до конца и не поняв, что делать. Понимая лишь одно, что теперь он опозорен и обречен на лютую смерть. Он даже не мог покончить собой, иначе беспощадная расправа и позор ждали весь его род...

      Далеко, на другом конце города, в бывшем подворье купца Тверда, хлебал темное пиво Олаф, с хохотом рассказывая, как в самом начале игры один из его людей подменил талисман на искусную подделку. После этого ничто не мешало ведьмаку отводить глаза, заставляя всех видеть на костях то, что ему было нужно. А когда чайханщик писал расписку, камень вновь оказался на столе. Вообще-то это было излишне, талисман Омара чуял лишь магию управления броском костей, но ведьмак предпочел подстраховаться.

      Винт чуть не отбил себе руку, хлопая варяга по плечу и выпивая кубок за кубком за его хитроумие. В последний раз он так смеялся, видя Урука в вышитой сорочке и льняных портах. Тогда они с Рогволдом и орком приехали в Ашур под видом богатого деревенского старосты и его сыночка, зачарованного ведьмой. Сам Винт изображал возницу и расторопного прислужника старосты, а Урук - бедного деточку.

      Ведьмак вспомнил, как на подъезде к городу у Рогволда чуть не отклеилась фальшивая борода, обильно траченная сединой, и улыбнулся. Вспоминая тех, к кому прикипело его сердце, он задумался, гадая, куда забросили друзей степные дороги и где они теперь. Неясная тревога холодными пальцами сжала сердце.

      - О боги, - прошептал Винт, - пошлите им удачу на их пути...

      Как бы подслушав его мысли и угадав его тоску, поднялся на ноги Олаф, и пиво плеснулось через край дубовой кружки:

      - Выпьем, братья, за тех, кто в пути. Пусть они не знают усталости, пусть всегда в их бурдюках будет в достатке еды и воды, а если в их флягах будет пиво - так это совсем хорошо! А враги на пути ослепнут, оглохнут и бегут в страхе, как трусливые зайцы, лишь почуяв на себе их взгляд! Да хранит их Один!...

      Именно в эту ночь взмыленные кони несли своих всадников, и по пятам за ними мчались не ведающие усталости жнецы, порождения злых чар колдунов далекого Юга. И только тогда, когда звонкий голос Кетрин воззвал к Матери Ветров и усталые кони понеслись на крыльях ветра, только тогда отпустила тревога сердце Ратибора, по прозвищу Винт, ашурского ловкача и лазутчика, ведьмака из Черного Леса...

     

      ГЛАВА 15

      Хмурым оказалось утро в Ашуре, мелкий, противный дождь наполнял воздух сыростью, небо было закрыто серыми громадами облаков. От канала поднимался туман, и в этом зыбком мареве провалами мрака скалились на мир подворотни домов на другом берегу. Лун Хо стоял на берегу канала и смотрел на черную, лаковую поверхность воды. Опустошение переполняло душу ханьца, выпив даже обычное желание жить. Теперь у него не было чести и по всем законам клана его больше не существовало. Весь его привычный мир рухнул как лавина, похоронив под собой человека, которого еще вчера звали Лун Хо. Теперь лишь пустой кокон человеческой плоти стоял у канала, рассеянным взглядом лаская пустоту черной воды.

      Алая куртка с серебряной вышивкой, как губка, напиталась водой, студеный ветер терзал тело холодом вечного льда, но теперь человеку это было безразлично. И когда тучи на миг прорезал пробившийся луч солнца и на камень мостовой рядом с ним упала тень, Лун Хо даже не обернулся. Пятеро варягов стояли за его спиной, терпеливо ожидая, пока человек с пустыми глазами почувствует на себе их взгляд. К чему говорить, когда теперь и так все ясно. Молчание становилось непереносимым даже для нового Лун Хо, который наконец ощутил тошнотворный, парализующий страх. Он медленно повернулся к ним, сжимая пальцы в клюв Феникса.

      Медленный, плавный шаг, руки парят перед грудью, словно исполинская птица еще не решила, расправлять ей крылья или нет. Опустошенность боролась со страхом, глядя в пахнущее пивным перегаром лицо викинга. Весь опыт бойца подсказывал Олафу, что в любой миг крылья птицы могут начать свой гибельный танец. Или не начать. Не было больше стержня в душе Лун Хо, но тело еще жило, повинуясь собственной памяти, готовностью к бою отвечая на появление скрытой угрозы. Но сегодня против него вставала мрачная решительность и непреклонный дух северных воинов, готовых зубами грызть врага на поле битвы.

      Не выдержал ханец взгляда бешеных, яростных глаз из синего льда, в которых уже начинало плавиться боевое безумие северян, потоком пламени сметающее все на своем пути. Страх превратил пухлые щеки в трясущийся студень. Пальцы рук разжались, медленно, словно нехотя. В покорном поклоне перед Олафом склонилась голова Лун Хо. Исчезала гордая птица, становясь страшной былиной. Викинг смотрел на человека с обрюзгшим бабьим лицом, ставшего рабом своего страха.

      - Пойдем, - просто сказал Олаф, - тебя ждет один человек. Он тебе сделает предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Для тебя это единственный способ быстро заработать много денег. Думаю, - варяг брезгливо посмотрел на ханьца, на лице которого проступила отчаянная радость, - что тебе даже понравится...

      Медленно оплывали свечи и быстро исчезало вино в серебряном кубке. Константинус вытер сальные губы и с интересом посмотрел на человека, сидевшего в кресле напротив. Больше всего ночной гость лекаря напоминал матерого кабана-секача, от которого даже медведь пытается держаться подальше. Два совершенно кошмарных рубца рассекали лицо, превращая его в искаженную вечной яростью маску хищного зверя.

      Тяжелый кошель с золотом уже перешел из рук в руки. Теперь они просто сидели и изучали один другого, лекарь Константинус и Лука Брагин, ночной кошмар ашурских улиц. Никогда не скрывал своего лица под стальной маской демона лучший из городских убийц, славящийся непревзойденным хладнокровием и столь же ледяной жестокостью. Лука ждал. Наконец, словно внезапно решившись, лекарь тяжело вздохнул и уточнил:

      - Кроме того, если в доме патриарха окажется еще какой-то незваный гость, то его жизнь я оценю в четверть от этой суммы.

      - Одной пятой хватит, - тихим, бесцветным голосом возразил Лука Брагин, - я никогда не завышаю цены. Если же гость придет не один, тогда это будет стоить одну четверть.

      - Думаю, что мы поняли друг друга...

      Этим утром странная суета охватила бывшее подворье купчины Тверда. Все утро сновали в воротах разные люди, во двор заезжали пустые повозки, а спустя некоторое время выезжали со двора тяжело нагруженные.

      Лишь к полудню солнце прорвалось сквозь пелену облаков. Винт и ведьмачий посланник в Ашуре Карло стояли у крыльца, и полоса солнечного света косым рубцом лежала на виске неаполитанца, после смерти сотника принявшего на себя команду.

      Под ними в скрытых от людского глаза погребах ведьмаки-дружинники приводили в порядок доспехи и в последний раз проводили точильным камнем по и без того идеальной заточке мечей. Ставили новые тетивы и проверяли оперение стрел лучники. На всякий случай Карло отдал приказ готовиться к бою, но Ратибор твердо знал, что этой ночью все пройдет тихо. Ловкач на миг представил дружинников в полной броне, четким строем наступающих на Ханьский квартал, и лишь покачал головой. Нет, против ведьмачьей стали и чар не устоять раскосому народу. Будет отчаянная резня, а в суматохе патриарх клана "Феникса" сможет ускользнуть, прикрываясь окровавленными телами своих земляков и воинов клана. И много невинной крови выпьют мечи Черного Леса! Нет, все должно произойти тихо, без боя и лишней крови. А что дружина к бою готовится, так это только на пользу.

      Неаполитанец, мурлыкающий себе под нос какую-то песенку, был абсолютно согласен с русом. Если руки воинов не заняты, то в головы дружинников лезут ненужные мысли. А так - и все при деле, и к бою готовы в любой момент...

      Стук копыт загрохотал внезапно. Еще миг назад улица была пуста, но вот уже подковы высекают снопы искр из отполированного колесами гранита. Десять всадников порывом ветра влетели в распахнутые ворота. Предводитель отряда спешился у крыльца. Ратибор и Карло замерли, глядя на растрепанную и покрытую пылью рыжую шевелюру. Глаза Редрика были воспалены от ветра и долгой скачки. Ведьмак, с головы до ног затянутый в черную кожу, покрытую серым бархатом дорожной пыли, резво взбежал по ступенькам на крыльцо. Лишь на пороге заметил Редрик неаполитанца и ловкача.

      Уже подъезжая к городу, ведьмаки замерли. Вернее, вначале резко в сторону шарахнулись кони, и лишь потом Редрик заметил в дорожной пыли истерзанное тело. Щедро залили песочную шерсть потоки черной крови, и налипшая пыль окончательно спрятала от людского глаза тело оборотня. В двух шагах пройти можно - не заметишь!

      Бока еще вздрагивали, с еле слышным хрипом вырывался воздух из рваных ран на груди. Сердце отчаянно гнало по жилам остатки крови. Желтые глаза замерли на лице склонившегося перед ним, и, узнав Редрика, по истерзанному телу прокатилась первая судорога трансформации. Очертания начали плыть, минута-другая - и вот уже истерзанный человек лежит в дорожной пыли перед ведьмаком.

      Сорвав с ладони тонкую кожаную перчатку, Редрик склонился над раной, и первые капли синего пламени упали на заживо гниющую плоть. Губы умирающего шевельнулись, из черного провала рта прозвучал тихий хрип:

      - Пить!

      Один из ведьмаков поднес флягу к искусанным губам. Тонкая струйка воды влилась в пересохшее горло. Умирающий сделал жест рукой, показывая достаточно, и взгляд вновь остановился на Редрике, занявшемся страшными ранами.

      - Поздно. Серебряная лихорадка. Третий день гнию. Самострелы...

      Умирающий замер. Каждое слово стоило поистине сверхчеловеческих усилий, и Редрик смог лишь покачать головой в немом восхищении чужим мужеством. Отказавшись от облика волка, оборотень подверг себя стократ более сильной боли. Да и жить ему осталось считанные минуты, казалось, к чему причинять себе лишнюю боль? Но ведьмак знал: основной закон оборотней - умирай человеком!

      Кое-кто из окруживших умирающего уже снял шапку, отдавая дань памяти ушедшему, когда из провала рта вновь послышался хрип, и с каждым толчком останавливающегося сердца вытекала струйка черной крови:

      - Три дня пути до города... Они плывут... Почти пять десятков кораблей... Все в доспехах... у них есть талисман, способный подавить любую магию... я слышал, они называли его... реликвия. Меч дайте, - и, когда пальцы умирающего в последний раз сжали рукоять клинка, с губ сорвалась последняя просьба: - С мечом и от меча...

      Коротким ударом Редрик прервал муки оборотня. На щеках ведьмаков, щедро присыпанных дорожной пылью, появились первые борозды соленой воды. С трудом сдерживая дрожь в голосе, рыжий ведьмак, закрывая глаза мертвецу, сказал своим спутникам:

      - Ветви собирайте и готовьте тризну. Нужно достойно проводить павшего.

      Он замер у распростертого тела, вглядываясь в лицо, с которого уже исчезла судорога боли, сейчас на лице оборотня читались лишь покой и гордость. Гордость за выполненный до конца долг. Ведьмак долго вглядывался, словно пытаясь найти ответ на разгадку или ведя неслышный разговор. Губы Редрика шевельнулись, словно пробуя на вкус последние слова:

      - С мечом и от меча...

      С клекотом взмыл в небо почтовый сокол, неся последние вести в Черный Лес. Рыжий ведьмак знал, что вряд ли долетит его весть, посланная с зачарованной птицей. Если умирающий оборотень ничего не напутал, то сейчас между ним и Черным Лесом находятся слуги "Белого Христа". А их реликвия уничтожит наложенные на птицу чары. Приходилось рассчитывать лишь на себя и небольшую опытную дружину, ушедшую походом против племени Крыс.

      Редрик убрал прилипшую ко лбу прядь волос и молча смотрел, как на опушке леса начало плясать пламя погребального костра. Достойно прожил неведомый человек из клана степных оборотней. В недобрый час привела его судьба к месту стоянки врагов. И даже в смерти своей спас многие жизни от гибели под вражьими мечами. Молча стояли у костра дружинники, провожая ушедшего так, как положено воину. Не было слез на хмурых лицах, а когда кровь пролилась в костер, первая песня взлетела к небу, и казалось, что сами боги неподвижно смотрят на угасающие угли погребального костра...

      Теперь, стоя на крыльце, рыжий ведьмак с усмешкой бросил ловкачу:

      - Рад вас видеть, пошли в горницу, дело есть.

      - Да ну, - весело изумился Винт, - наконец-то ты успел вовремя. Как всегда, все в последний момент. Кого теперь грабить нужно?..

     

      ***

      Медленно опускалась на город синева сумерек. Луна выглянула и спряталась за облаками, словно испугавшись своего отблеска на рассеченном шрамами лице Луки Брагина. За пояс убийцы были заткнуты два коротких меча, складной самострел висел на бедре. Коротким рывком выдернув метательный нож из лежащего у его ног мертвеца, убийца вытер его о куртку с вышивкой, изображающей оскаленного тигра. После чего легко перешагнул через тело старшего в карауле у Восточных Ворот и растворился в кривых улочках. Двое других караульных лежали поодаль, и вокруг них уже темнели лужи крови. До поместья клана "Феникса" было рукой подать.

      Не мудрствуя лукаво, Лука Братин свернул к ближайшей харчевне, где выпил чашку вина и приметил двоих подвыпивших "Фениксов". Ему пришлось обождать почти час, прежде чем один из них вышел во двор. Неизвестно, куда торопился подвыпивший ханец, мир вокруг него на мгновение вспыхнул отблеском ножа, вонзившегося под лопатку. Ладонь намертво запечатала рот. Лишь бледные звезды видели, как убийца натягивал на себя куртку с серебряным Фениксом на спине. Смотрели в небо раскосые глаза, и вновь выглянувшая из-за туч луна окутала обнаженное тело белым саваном своего света.

      Расчет оказался верным, сонный страж, заметив человека в форме клана, лишь мяукнул спросонок что-то невразумительное. Коротко щелкнул складной самострел, и тяжелый болт прошил голову ханьца навылет. Лука перезарядил самострел и наставительно обратился к сидящему у стены мертвецу:

      - Вот так, брат. Сиди и не мяукай.

      Большой дом спал. Лишь дважды на его пути к покоям патриарха Луке попадались люди. Первый раз, весьма кстати, рядом оказался маленький коридорчик, ведущий прямо к пустой кухне. Тело расположилось там просто идеально. Да и крови из раны почти не натекло, вряд ли кто-то ночью заметит маленькую лужицу размером не более ладони.

      Второй встречный оказался более крепким орешком, успевшим уклониться от метательного ножа, чтобы тихо умереть от арбалетного болта. Не любил Лука это новомодное словечко "арбалет", предпочитая новшествам и моде старое, исконно русское слово - самострел.

      Болт намертво пригвоздил ханьца к стене, почти на половину длины наконечника уйдя в перегородку. Со стороны мертвец походил на неподвижно замершего у стены человека. Для полного сходства убийца обломил выступающий кусок древка и направился к покоям патриарха. Встав на четвереньки, Лука быстро заглянул за угол. После чего лишь усмехнулся про себя. Двое болванов, которым надлежало пуще глаза беречь дверь в спальню, занимались совершенно непотребным делом. Как еще можно назвать подглядывание в дверные щели патриарших покоев?

      Шаг, другой, ковер глушил звук шагов, и вот уже метательный нож вонзился в затылок похотливо сопящего стража. Лука мягко придержал оседавшее на пол тело. Второй страж был столь увлечен открывающимся ему зрелищем, что успел лишь почувствовать холод на своей шее. Убийца вытер короткий меч об обезглавленное тело, утер рукавом с лица кровавые брызги и сам на миг припал к щели. Увиденное не доставило ему особой радости. Патриарх клана "Феникса" не спал и был весьма занят. Чжан Хо принимал у себя своего мальчика для удовольствий.

      Тела любовников сплетались так, что Лука лишь покачал головой. Слабый свет был только по краям комнаты, постель Чжан Хо была прикрыта роскошным балдахином, под которым, лишь присмотревшись, можно было различить, где патриарх, а где его малолетний любовник. Снова приходилось ждать. Убийца знал, что стоит раздаться лишь тени крика из патриарших покоев, как мирно спящий дом превратится в гнездо разъяренных ос. Для него это почти наверняка будет означать смерть, не выпустят "Фениксы" убийцу главы их клана. А убивать будут так, что лучше при поимке самому зарезаться.

      А время все тянулось, и с каждым мигом вероятность того, что какой-то ханец, страдающий бессонницей, обнаружит одного из убитых, росла. Лука первый раз за всю свою карьеру заколебался. Может, все же нырнуть вовнутрь и всадить стрелу между глаз, а щенка угостить ножом? После этого он вряд ли будет орать.

      Он лгал сам себе. Нет, стрел у него хватало, но рисковать его не тянуло. Весь его опыт говорил, что тут по-другому нельзя, но непонятный страх останавливал убийцу. Минуты тянулись одна за другой, а он все медлил, прикидывая, взвешивая, оценивая.

      Когда щедро покрытые бородавками пальцы лучшего из ашурских убийц коснулись двери, было уже поздно. Он еще успел ощутить боль от впивающегося в шею шелкового шнурка. Короткий рывок - и красный шелк шаровар потемнел. При переломе позвоночника моча выплескивается наружу. Винт это отлично знал.

      Он проник в Ханьский квартал еще до полуночи. Проник очень просто, прополоскав рот дешевым вином и водрузив на плечо мертвецки пьяного Лун Хо, пытавшегося утопить в вине позор своего предательства. Стража с непроницаемыми лицами пропустила подгулявшего "Феникса" и его приятеля, волочащего забулдыгу домой. Не в первый раз так возвращался через Западные Ворота Лун Хо. Дальше действия ведьмака почти не отличались от действий Луки Брагина. Единственное отличие, что ловкач не стал убивать "птичку", одолжившую ему свое оперение, а просто раздел и оставил Лун Хо в темном погребе. Благо, что люди Шена еще днем принесли ключ и объяснили, где находится сам погребок.

      Желтая краска покрыла скуластое лицо руса. Полосы клея на висках превратили глаза в раскосые. Винт почти не отличался от любого жителя Ханьского квартала. Во всяком случае, отличия были видны только при ярком свете. Оставался еще рост, и вот тут пригодилась одежда не по годам тучного Лун Хо.

      Ловкач сильно сутулился, а "Феникс" на спине избавил ведьмака от всех ненужных вопросов от любознательных прохожих. В последнее время с кланом предпочитали не ссориться. Даже "Тигры" и "Драконы" на время прекратили свою вечную вражду. Винт знал, что в ближайшем будущем кланы готовятся бросить вызов "Фениксам". Благо поводов для войны у них было предостаточно. Последнее время Чжан Хо окончательно распоясался, а его люди вели себя похуже заносчивых князей.

      В разговоре с Ратибором Шен намекнул, что будь во главе клана "Феникса" более мудрый патриарх, то войны бы удалось избежать. А так "Тигры" и "Драконы" почти готовы к схватке. Да и его немногочисленный клан в стороне не останется. Тогда ведьмак лишь склонил голову, пораженный таким доверием.

      Вход для слуг Винт отыскал сразу же. Клан "Белой Змеи" добыл и схему усадьбы. Конечно, не особо точную, но, где что находится, ведьмак вполне мог себе представить. Тенью скользнув за ворота, он направился ко входу в дом. Щепоть белого порошка окутала голову сидящего на полу стражника, погрузив молодца в сладкий сон. Сонная одурь продержится до утра, и теперь он способен лишь бормотать себе под нос бессвязные обрывки своих видений.

      Коридоры вывели ведьмака к его цели, небольшому чуланчику, в котором хранилось грязное белье, до того как женщины клана не отдадут его прачкам. Винт сильно сомневался в том, что кто-то захочет ночью затеять стирку. Там он провел почти три часа, ожидая, пока обитатели дома угомонятся и расползутся по своим комнатам. Сквозь тонкие стены он слышал обрывки разговоров, но наконец голоса и шаги по коридорам начали стихать, пока не пропали совсем. Медленно и бесшумно ведьмак вынырнул из своего укрытия и двинулся во двор. Целью ловкача был небольшой флигель, надежно скрытый окружающими его постройками от взглядов с улицы.

      Там ведьмак пробыл недолго, после чего беззвучной тенью двинулся к покоям патриарха. Свернув за угол, Ратибор неподвижно замер, заметив стоявшего у стены "Феникса". Его голова была безвольно опущена на грудь, и ведьмачьим чутьем Винт понял, что человек у стены мертв.

      Тело было еще теплым, убийца проходил здесь от силы несколько минут назад. С удвоенной осторожностью Ратибор продолжил свой путь, больше всего боясь опоздать. Заметив стоявшего у двери человека, ведьмак максимально аккуратно попробовал взглянуть на убийцу колдовским зрением. Он не был сильным чародеем, Винт из Ашура, волею судьбы ставший ведьмаком. Сила его спала, когда в одну из ночей он, еще юным парнишкой, правда уже ставшим учеником Мустафы из Багдада, пробрался в дом купца Тверда. Та ночь изменила его жизнь навсегда.

      Даже теперь, спустя годы учебы, он мог использовать лишь самые простые чары. Но в ремесле ловкача их хватало. Да и то в большинстве случаев он обходился без них, слишком много в ашурских домах магических талисманов, да времени чары отнимают немало. Теперь же, в усадьбе, наверняка защищенной от чужого волшебства, приходилось пускать магию в ход. Другого выхода просто не оставалось, убийца был готов войти в спальню, и пальцы ведьмака сделали первый жест. Послушно вытягивался в тонкую нить поток энергии, сплетались первые узлы чар, опутывающих врага и наполняющих тело ведьмака искристым потоком силы. И, повинуясь колдовству, неподвижно замер у двери Лука Брагин, лучший из ашурских убийц.

      Тонкой змейкой скользнула в ладонь ведьмака заговоренная гаррота, приехавшая в Ашур за поясом Карло. Этим вечером он сам протянул удавку Ратибору, словно предчувствуя, что его подарок поможет ловкачу. В следующий миг гаррота бросилась вперед, в полете захлестнув в свои гибельные объятия жилистую шею Луки Брагина. Винт, стоявший в трех шагах, видел, как вспухали синие веревки жил. Мощные мышцы шеи напряглись, спрятав под собой тонкий шелковый шнур. Лицо Луки побагровело, ногти напрасно царапали горло, пытаясь нашарить удавку.

      Еле слышно хрустнули позвонки, тело лучшего ашурского убийцы еще не успело осесть на пол, как шнурок метнулся к своему новому хозяину. Змейка гарроты беззвучно скользнула вверх по сапогу и вновь тихо уснула за поясом ведьмака. Пригодился Ратибору подарок пылкого неаполитанца.

      Винт подхватил тело Брагина в последний момент, стараясь не смотреть в почерневшее, перекошенное лицо. Он достаточно убивал в своей жизни, но смотреть на тело матерого убийцы с прокушенным языком, тихо опустившееся в лужу крови его же жертв, Винта как-то не тянуло. Хотя зрелище было весьма нравоучительное: не ходите, детки, ночью убивать!

      Ведьмак ерничал, пытаясь скрыть пришедшее к нему чувство опасности. Вернее, не простой опасности, а нацеленного ему в затылок взгляда. Взгляд не был окрашен эмоциями, это могло быть либо очень хорошо, либо очень плохо. Скорее второе, опытный мастер боя сердцем подобен дереву и остывшей золе и никогда не позволяет врагу почувствовать свои эмоции.

      Сейчас Ратибор замер, прислушиваясь к возне в спальне патриарха и пытаясь засечь наблюдающего за ним. Колдовское чутье не могло заметить пришельца, но с его помощью Винт почувствовал ветер смерти, веющий из спальни. Там кто-то умирал, и умирал насильно, пытаясь цепляться за уходящую жизнь. До ведьмака донеслись панические обрывки мыслей, полные ужаса и смерти.

      Распахнув дверь, ловкач кувыркнулся, бесшумной тенью скользнув в спальню патриарха навстречу новому врагу. Патриарх был нужен Ратибору живым, для допроса. После того как "Феникс" поведает, где скрывается тот, кого лекарь назвал легатом, патриарх будет казнен. Но после допроса, а не вместо допроса. И не убит, а казнен по приговору Верховного Ведьмака Вершигоры, по прозвищу Филин, за убийства и пособничество убийцам. И он сам сможет выбрать свою смерть. Сейчас же любой, кем бы он ни был, пришедший за жизнью Чжана Хо, должен быть мертв.

      Хрупкий кувшинчик сорвался с ладони ловкача. Зелья, заложенного в нем, должно хватить, чтобы патриарх погрузился в глубокий сон до утра как и любой другой, оказавшийся в двух шагах от осколков кувшинчика Но все вышло иначе.

     

      ГЛАВА 16

      Чжан Хо, патриарх клана "Феникса", был жив. И не просто жив, именно его пальцы, сжимаясь на тонком горле пухленького "мальчика для удовольствий", превращали смерть в кульминацию противоестественной страсти. Раз в полтора-два месяца кто-то из его подручных покупал на ашурском рынке нового раба, обрекая его на смерть, должную утолить похоть Чжан Хо.

      Позорную тайну надежно скрывали стены усадьбы, но полностью все скрыть было невозможно. В Ханьском квартале давно поговаривали о том, что, дескать, патриарх Фениксов завел себе гарем из мальчишек, щедро потакая собственным слабостям. Но, узнай они правду, ханьцы были бы возмущены до предела такой противоестественной похотью.

      Мальчик уже был мертв в тот момент, когда ведьмак метнул свой кувшинчик, целясь прямо в голову Чжан Хо. Страсть и похоть переполняли обнаженного тучного патриарха, но тело, превращенное десятилетиями тренировок в абсолютное оружие, среагировало само, превращая руки в подобие крыльев исполинской птицы. Левое крыло легко смахнуло в сторону невесомый кусок обожженной глины. На миг вспухло и бессильно осело на пол облачко из белого порошка. Винт замер перед Фениксом, расправляющим крылья. Легко, как девочка отшвыривает в сторону нелюбимую куклу, Чжан Хо отшвырнул прочь тело мальчишки, и в тишину спальни ворвался гневный клекот, а в пальцах патриарха, ставших подобием растопыренных перьев, сверкнули четыре коротких ножа.

      Настал черед чар. С пальцев ведьмака сорвался вихрь тугой силы, способный смирить взбешенного быка. Но заклинание оказалось бессильным перед нефритовым ожерельем, украшавшим полог ложа Чжан Хо. Раскат грома растерзал тишину, с треском на ложе из красного дерева обрушился полог, по полу застучал дождь нефритовых бусин. Отдача чар отшвырнула ведьмака назад, в голень правой ноги вонзился метательный нож, только что бывший одним из двух перьев в правом "крыле" патриарха.

      Смерть стояла перед ведьмаком, и смерть звалась открытый бой. Ратибор знал, что в поединке шансов у него нет. Патриарх растерзает его на части ударами когтей, а взмахи рук-крыльев остановят любое оружие. Любое?

      Из пальцев левой руки к горлу Чжан Хо метнулась гаррота. Нож в руке-крыле Феникса оказался быстрее, остановив ее гибельный полет, со скрипом рассекая тугой, витой шелк. И вот уже три куска простой веревки бессильно лежат перед фигурой, стоящей перед русом на одной ноге, широко разведя по сторонам руки. Феникс бил крыльями, готовясь растерзать дерзкого чужака.

      Трех сотен дружинников стоил в бою патриарх клана "Фениксов", несмотря на свою тучность и почтенный возраст. Почти две тысячи лет непрерывного совершенствования стиля боя было за плечами человека, ставшего исполинской птицей. Патриархи прошлого смотрели сквозь века на своего преемника, воплотившего их опыт, вместившего в себя все их знания. И не было за спиной ведьмака десятка арбалетчиков, способных растерзать тяжелыми болтами плоть человека, подобного в бою исполинской птице. Не было?

      Образ возник в мозгу сам собой; не думая ни о чем, Винт метнул в Чжан Хо три свастики и бросился к выходу, ощущая, как по ноге стекает струйка крови. Раненая нога отказала, когда ловкач был на пороге, и с размаху ведьмак уткнулся в труп Луки Брагина. Пальцы руса зажили своей жизнью, быстро нашаривая заряженный самострел, висящий на бедре убийцы.

      Патриарх не спешил атаковать. Он с легкостью отбил все три свастики и, неподвижно замерев на ложе, готовился к прыжку. Было похоже, что явление убийцы, за которого он принял Винта, послужило для Чжан Хо приятным окончанием ночи. Сладкой была для него эта охота, на которой дичь и охотник меняются местами. Что взять с мальчишек, вначале пытающихся вырываться, звать на помощь, а потом тихо умирающих, не в силах отвести взгляда от лица своего палача. То ли дело охотиться на дичь, которая вначале воображает себя охотником, а потом до последнего борется за свою жизнь!

      Лицо ловкача прикрывала кожаная маска, оставляя открытыми одни глаза. Но даже если бы Чжан Хо и узнал когда-то нанятого им ловкача, то только после убийства, вглядываясь в обезображенный труп. Винт видел безумие, грязным облаком окутывающее душу патриарха "Фениксов", выплескивающееся наружу в мутном взгляде черных зрачков. Феникс хотел убивать, сводя с ума тучного человека в боевой стойке на одной ноге.

      Шансов уйти не было, патриарх убьет его легко, как человек давит муравья, да и на одной ноге далеко не уйдешь. Винт уже слышал лязг оружия и топот ног по коридорам. Усадьба начала просыпаться, далеко разнесся гром колдовского удара и треск от обрушенного полога. Почти рядом раздался и замолк испуганный женский крик. Невозможно раненому ловкачу уйти живым из растревоженного муравейника, вскипающего гневными криками опоздавших стражей. Ратибор это отлично понимал. Оставалось лишь продать свою жизнь подороже.

      И, используя единственный шанс, данный ему судьбой в этом безнадежном бою с обезумевшим Фениксом, ведьмак сорвал с пояса Брагина заряженный самострел. Единым слитным движением пальцы Ратибора рванули рычаг, посылая арбалетный болт в летящую на него фигуру патриарха. Чжан Хо лишь счастливо рассмеялся, крылом сбив в полете стрелу и отпрыгнув назад. Тяжелая сталь оголовка, так и не нашедшего пути к горлу Чжан Хо, с лязгом и хрустом впилась в стену. Легкие, быстрые шаги послышались в коридоре, ведущем в покои патриарха. Винт устало прикрыл глаза, до рези сжимая в пальцах воровской кинжал. В голове успела мелькнуть мысль: "Может, хоть этого с собой захвачу?"

      В следующую секунду пришелец атаковал. Клубок гибких тел пронесся над головой ведьмака, спальня наполнилась змеиным шипеньем. Три ножа вырвались из пальцев патриарха Фениксов, намертво прибивая к стенам еще содрогающихся змей. Последняя змея оказалась в когтях Чжан Хо в тот момент, когда в спальню вкатился еще один змеиный клубок. Хрустнул змеиный череп в когтях Феникса, и тучный патриарх с гневным клекотом уходит, отлетает в сторону, уводя ногу от стремительной атаки Белой Змеи.

      Винт завороженно замер, узнав пришельца. Вот молодой Шен бьет "головой удава" в колено Чжан Хо. В последний момент патриарх успел отвести ногу с линии атаки и вскочить на ложе. От удара Змеи дерево кровати толщиной в два пальца хрустнуло и переломилось, как гнилая щепка. Феникс контратаковал - два удара одновременно, один крылом, ребром левой ладони в голову, второй удар левой ногой в корпус.

      Шен увернулся в последний момент, скрутившись в клубок не хуже матерой гадюки. Крутнулся на месте, выстрелил узел тела на ложе в ближний бой и ударил левой ногой, подсекая опорную ногу Феникса. Чжан Хо отскочил в сторону по спирали, отходя на дистанцию и слитным махом крыла отводя в сторону бьющую ногу Шена.

      Со стороны это было красиво, как красив изысканный танец, это было непривычно, и это было страшно. В руке Винт уже сжимал последнюю свастику, готовый хоть так помочь Шену. Ведьмак внимательно следил за боем Белой Змеи и Феникса, ожидая подходящего мига для броска. Патриарх Фениксов был безумцем, но не глупцом, все время прячась за атакующей его Змеей и искренне наслаждаясь столь приятной его безумию игрой. Это и сыграло свою роль. Чжан Хо забыл, что за все надо платить и что хуже всего - недооценить своего врага.

      Неожиданно Шен выбросил тело в высокую стойку, правая рука "головой удава" ударила в лицо Чжан Хо. С брезгливой усмешкой Феникс сомкнул когти на запястье, хрустнули кости, и правая рука Белой Змеи перебитой гадюкой рухнула вниз. Но перед этим левая рука Шена ударила "ладонью змеи" в печень патриарха. Миг - и окрасившаяся кровью до середины ладони, пробившая печень рука Белой Змеи блокирует правое крыло, ребром бьющее в голову, и, пройдя по нему "головой удава", бьет Феникса в кадык.

      Тугие жгуты мышц вспухли и опали на теле Чжан Хо. Патриарх начал оседать, но перед тем, как смерть приняла в себя безумие и безумца, Шен ударил еще раз, вонзив в мутные зрачки патриарха "зубы кобры". Медленно оседал на землю ужаленный насмерть Феникс, смотря на вечность кровавыми ранами глаз. Черная кровь хлынула волной из глазниц, а над мертвым телом, шипя и раскачиваясь, Змея танцевала свой танец победы.

      Победное шипение смолкло, и все тем же гибким и смертоносным движением Шен метнулся к ведьмаку:

      - Ты хорошо шел. Лучше, чем этот, - змея в человеческом облике чуть мотнула головой, и Винт понял, о ком идет речь. Коротким и емким оказалось поминание Луки Брагина.

      - Пошли, нам пора, мои люди долго не выстоят. Фениксов слишком много. Или ты хочешь остаться здесь? - Правая рука плетью висела вдоль тела, но Шен, словно не замечая этого, поднял ведьмака левой рукой. Однако, когда Винт коротко шепнул ему на ухо пару слов, ханец тут же помог ловкачу прислониться к стене и начал исследовать комнату, повинуясь его указаниям, словно забыв о времени, купленном кровью и жизнями его людей.

      Они почти успели. Пятеро окровавленных "Белых Змей" еще вели бой с десятком Фениксов, когда Винт оказался на заваленном трупами дворе усадьбы клана "Феникса". Правой ногой ведьмака служил молодой господин Шен, бережно поддерживающий его здоровой рукой за шею.

      Ведьмак периодически проваливался в беспамятство, и позже его память сохранила лишь фрагменты их бегства. Выныривали из-за угла одетые в алый шелк фигуры телохранителей патриарха "Фениксов", и миг спустя с ними сходились в бою трое "Змей" в забрызганном кровью белом шелке, прикрывающие их отход.

      Вот из черного провала коридора прямо в голову Шену летит метательный нож. Булькая вспоротым горлом, оседает израненный телохранитель Шена, и последняя свастика Ратибора сбивает нож на лету, пока Шен, наследник школы "Белой Змеи", стремительным выпадом вырывает пах ножеметателю.

      Вот уже Шен кулем обвис на его плече, и с пальцев ведьмака в перекошенные лица Фениксов срываются колдовские молнии. Кончались чары Ратибора, и там, где они не успевали, когда дрожащие от сверхъестественного напряжения руки бессильно опускались, вступал в бой искалеченный ханец, и не хуже чар разила уцелевшая рука.

      Новый провал - и холодная вода льется в лицо, а на покрытых липкой и скользкой кровью камнях двора длится бой, в котором нет и не будет победителей. Ноги ведьмака подгибались, кровь хлестала из голени, но, забывая о боли, Винт тащил на себе Шена, ставшего неподъемным кулем.

      Из двух дюжин Белых Змей, сражавшихся во дворе, в живых осталось лишь пятеро израненных бойцов, на пределе сил дающих своей смертью шанс будущему патриарху своего клана и его спутнику. Вспухал огонь на месте флигеля, где незадолго до этого ведьмак оставил огарок свечи. Бутыли с огненным зельем Юсуфа не подвели, двор усадьбы превратился в пылающее озеро лавы. Фениксы, уже настигавшие беглецов, вспыхивали живыми факелами. На растрескавшихся губах Ратибора играла поистине волчья усмешка:

      - Посеявшие ветер - пожали бурю.

      Огонь на несколько минут отрезал их от погони, и, пытаясь выжать все, что можно, от этого дара судьбы, скрипя зубами от боли в израненном теле, ведьмак вытащил неподъемный куль на улицу и неподвижно замер.

      Прямо перед Ратибором узкую улицу перегородила шеренга фигур, молча разошедшаяся в стороны, давая им дорогу, и стеной сомкнувшаяся перед погоней. Луна заливала улицу ярким светом, и, оглянувшись, ведьмак еще успел различить на спинах вышивку клана "Дракона". С другой стороны улицу перегородили воины клана "Тигра". Отсвет непоколебимого спокойствия лежал на раскосых лицах, словно высеченных из камня.

      Подоспевшие Фениксы не рискнули ввязаться в бой с новыми противниками, замерли при виде такой неприкрытой угрозы, веявшей от готовых к схватке бойцов иных кланов. Пусть их было меньше, чем одетых в алый шелк, но здесь решало уже не число. Пришедшие были Мастерами, именно Мастерами с большой буквы, и Фениксы отступили, не приняв боя. С глухим стуком захлопнулись ворота, но еще долго стояла на опустевшей улице горстка лучших бойцов двух кланов, давая шанс на спасение израненному Шену и его спутнику...

      Лишь под утро пришел в себя Винт. Последнее, что ведьмак помнил, это как суетился над ним сухонький лекарь-ханец во дворе школы "Белой Змеи". Ратибор помнил обеспокоенную беготню слуг, потом новый провал в памяти скрыл от него дальнейшие события. Теперь рядом с ним сидели Карло и Редрик, и с пальцев рыжего ведьмака уже не стекало целительное пламя, а неаполитанец уже не поил его целебным отваром. Винт этого не помнил, но отчего-nбыл уверен, что было именно так.

      Убедившись, что ловкач окончательно пришел в себя, Редрик одобряюще улыбнулся:

      - Ничего, лежи-лежи. Бумаги у меня, так что все в порядке. Сегодня утром в городе только и разговоров, что Лука Брагин перебил почти весь Ханьский квартал, а потом с горя, что больше убивать некого, удавился. В общем, осиротели мы. - Он весьма натурально всхлипнул, изображая скорбь по убийце. Потом рыжий ведьмак продолжил свой рассказ: - Тебя привезли почти под утро. Ханьский лекарь сообразил, что твои раны заговорены. Правда, это мало помогло, крови ты потерял предостаточно...

      - Раны? Какие раны, - поразился Винт, - меня же в голень ножом достали и все!

      - Ага, сейчас, а две дырки в спине не хочешь? Да и нож патриарха был отравлен, наши лекари лишь руками разводили. Скажи спасибо ханьцам, это их лекарь тебя от яда спас!

      - Чтобы Змея и в ядах не разбиралась, - попробовал улыбнуться Ратибор, но в ответ Редрик лишь покачал головой, а в разговор влез молчавший до этого Карло:

      - Да ничего они не знали, Змеи эти. Совсем как ты, Редрик. Ты вообще в графском дворце винцо попивал, когда ханьцы его привезли. И яд в ране не они обнаружили. Ты, Редрик, немного спутал. Ратибора после Змей лекарь Константинус выхаживал. Наивный этот грек. Думал, что я не замечу, как он проверяет его одежду. Мне вот что интересно, что он там забыл? Или думал у него деньги из кошелька стащить? Так это ему вроде ни к чему...

      И тут Винт понял все. Последнее звено стало на место. Именно лекарь нанял Брагина! Не граф, а именно лекарь. А теперь, когда его наемник мертв, он решил убедиться, не прихватил ли ловкач кошелька с тела Луки! Еще бы, это же против него, Константинуса, прямая улика! А если прихватил, то быстро отправить вора следом за убийцей. Благо, что Винт и так был одной ногою в могилке.

      Но тогда возникал другой, не менее заковыристый вопрос: отчего все же не добил? Он ведь мог чуть промедлить с противоядием, мог вообще не заметить яда, а потом лишь развести руками, мол, поздно позвали. Кем-кем, а дураком лекаря назвать было нельзя. Ответ лежал настолько на поверхности, что ведьмак даже застонал сквозь зубы:

      - Ведь по предмету любой ведьмак, не особенно напрягаясь, отыщет его хозяина! И если кошель с графским золотом уже оказался в руках ведьмаков, то деньги не его, честного лекаря, а графа Гуго! И любые чары это подтвердят!

      Золотые весьма долго лежали в графской сокровищнице, прежде чем на миг перейти к Константинусу, а от него к Брагину. Лекарь не брал денег от графа, Гуго всегда якобы забывал кошель, стоило лекарю лишь намекнуть об этом. Константинус не был владельцем денег, и золото молчало бы о нем при любом чародействе, призванном выяснить, кто платил убийце. Явно, это Константинус придумал на случай, если кошелек попадет в руки ведьмаков. Лишь он, Ратибор, мог обвинить лекаря. Но только в том случае, если бы нашел на теле Брагина кошель с деньгами. И, шаря по карманам, лекарь пытался спасти не только свою жизнь, но и его, Винта! Как, впрочем, и жизнь графа, но это уже как повернется!

      Винт не обыскивал мертвеца, времени не хватило, но то, что кошель на теле Брагина, было ему совершенно ясно. Спрятать золото в тайник Брагин не успел. Лука всегда работал только за наличные деньги и брал за свое ремесло весьма кругленькую сумму. Это было ясно.

      Так же ясно, как то, что для него, Ратибора, кошелек был бы смертным приговором. Лекарь, не колеблясь, убил бы его. Но кошелька на нем, графском наемнике, не оказалось, отчего Константинус предпочел не рисковать. Патриарх должен был немедленно умереть, а кто его убьет - дело десятое. Пусть даже ведьмаки подозревают графа, главное, чтобы его, лекаря, не заподозрили. А для этого и сотню ловкачей с того света вытянуть можно. Ненадолго, до первого глотка вина из серебряного кубка...

      Карло тоже, по примеру Редрика, попытался рассмешить раненого, с хохотом поведав, что на его родине нужно было послать нанимателю Брагина большую рыбу. А к ней приложить один из его кинжалов. Пусть знает наших!

      Забывшись, ведьмак хлопнул Ратибора по плечу. Темнота вспыхнула в глазах руса, темный провал боли, Винт на миг отключился. Придя в себя, он внимательно посмотрел на посеревшее лицо неаполитанца и хрипло поинтересовался:

      - Какого дьявола значит эта рыба?

      Карло промолчал, вместо него ответил рыжий рус Редрик, наместник и будущий Владыка Черного Леса:

      - Эта рыба означает, что Лука Брагин покоится на дне моря. Послать такую рыбу - старинный сицилийский обычай. Правда, я не знал, что теперь он есть и в Неаполе.

      Южанин лишь покосился на Редрика с молчаливым удивлением и неохотно выдавил:

      - Глава нашей Семьи был оттуда. А традиции лишь укрепляют Семью.

      Последнее слово он произнес на родном языке, но Винт промолчал, видя, что разговор неприятен Карло. Неаполитанец всегда отмалчивался, когда речь шла о его родственниках. Очевидно, семейка была еще та!

      Редрик заметил, что до этого Винт что-то обдумывал, и оставил в покое неаполитанца. Ведьмак колебался, но Ратибор уже попробовал приподняться на лавке. Попытка не увенчалась успехом, тогда Винт поглядел прямо в глаза Редрика. Рыжий выдержал взгляд и в ответ на невысказанный вопрос ловкача ответил прямо:

      - Говорить уже можешь, а сидеть сможешь к вечеру, через сутки встанешь на ноги. Быстрее никак. Ты ночью потерял слишком много крови. И не меньше недели ты будешь не сильнее котенка.

      - Хорошо, - хрипло ответил ему Винт. - но говорить я буду прямо сейчас. Вначале приведите сюда Константинуса под любым предлогом

      Редрик потянулся с грацией дикой кошки и хищно ухмыльнулся:

      - А он здесь. Сидит в соседней комнате. Похоже, что его возвращение домой несколько откладывается?

      Ловкач лишь растянул в улыбке бескровные губы:

      - Карло, пойди, отнеси почтенному лекарю рыбку. Только пусть она будет свежая...

     

      ГЛАВА 17

      Шуршанье паучьих лап теперь раздавалось в подземелье постоянно. Урук и Рогволд с луками в руках посменно прикрывали Карим-Те, шедшего впереди их маленького отряда как лунатик, не видя и не слыша ничего вокруг. Пальцы нганги сжимали бронзовую брошь, служившую путеводным клубком. Поначалу орк хмурил брови, но волей-неволей соглашался с выбором пути. Колдовское украшение с успехом заменило орочье чутье, выводя прямо к храму бога-Паука.

      К вечеру уже все, включая Кетрин, слышали шелест, даже не прикасаясь к костяной пластине, оправленной в бронзу. Девушке приходилось тяжелее всего. Перед внутренним взглядом руса и Урука теперь непрерывно плясали блики на металле "Равного". Чары меча Стражей Перевала прогоняли отчаянье и усталость, донимавшие остальных. Путники шли в полной темноте, касаясь правой рукой неровного камня стен. Мрак подземелья прятал свод, давно ушедший вверх. И поэтому, когда в конце туннеля внезапно полыхнул казавшийся нестерпимо ярким свет факела, именно рус и орк оказались на острие атаки.

      Вернее, не атаки, а обороны, но дела это не меняло. Свет полоснул по глазам не хуже отточенного кинжала, но стрелы Рогволда и Урука уже сорвались в свой гибельный полет. Рогволд отшвырнул за спину шедшего первым Карим-Те, не успевшего прийти в себя. В следующий миг разум руса стал подобен чистому листу бумаги. Пальцы рук вытягивали из колчана стрелу за стрелой, снова и снова впивался в тетиву костяной зуб кольца лучника. Орк стоял рядом, проворством и меткостью не уступая Рогволду. Два лучника щедро сыпали смерть в сгусток строя врага. Тяжелые наконечники прошибали доспехи и рвали плоть высыпавших им навстречу людей. Людей?

      Глаза врагов были закрыты, по телам в добротных кольчугах густым потоком стекала мутная слизь, вскипавшая от прикосновения холодной стали. Снова и снова выбрасывал вперед свой лук Рогволд. Стрелы уже кончались, но от жеста Бронеслава новый пук стрел оказался в колчане руса. Урук уже отбросил в сторону лук и с мечом и ятаганом в руках обрушился на шагающих первыми врагов. Плечо к плечу рядом с ним рубились Кетрин и Бронеслав, прикрывая от вражеских мечей не знающего промаха лучника.

      Стрелы руса основательно проредили четыре десятка порождений Паучьего храма, но и для мечей нашлась работа. Встретившие их волнистые клинки, обильно покрытые багровым налетом ржавчины, запаздывали блокировать удар или выпад, а если и успевали, то ломались от столкновений с мечами отчаянной тройки мечников. Слепцы явно уступали в воинском мастерстве своим врагам, но давили числом, наваливаясь беспорядочным кублом. Их тела слипались, превращая бывших когда-то людьми в клубок покрытых слизью рук, ощетинившихся ржавой сталью. Тела, пробитые стрелами, поднимались с пола, слипаясь с еще шевелящимися, липкая слизь заливала пол.

      Пришедший в себя Карим-Те мягко выхватил из своего мешка бутыль из синего стекла, вьюном скользнул сквозь беспощадный буран стали своих спутников. Пальцы нганги сорвали печать с узкого горлышка, и вновь, как когда-то в подземелье некромантов, рванулся вперед поток игл из синего льда. Шевелящийся клубок тел отшатнулся назад, но иглы уже впивались в плоть, превращая окутывающую их слизь в ледяную корку. Удары мечей разносили ее в мелкое крошево, было похоже, что для этого достаточно и малейшего прикосновения, но опьяненные боем мечники щедро вымещали свою злость.

      Когда последний ледяной идол осел на камень пола грудой трухи, пятерка, не сговариваясь, бросилась вперед. За их спинами вновь начала булькать колдовская жижа, но теперь, лишенная плоти, она могла лишь ждать неловкого, прикоснувшегося к ней. Карим-Те пояснил это на бегу, и над выброшенной вперед ладонью нганги плясал огненный шар, освещающий дорогу впереди на добрую дюжину шагов.

      Прямо перед ними оказалась развилка, и, не сговариваясь, они повернули направо. Сама судьба вела их. Вскоре впереди заплясали далекие отблески факелов, и, пробежав по узкому мостику из серого гранита, проложенному над глубокой расщелиной, пятерка оказалась в коридоре с каменной кладкой. Новые стражи храма ждали их, но теперь это были обычные степные воины. Ливень стрел - верная гибель, когда некуда отшатнуться, не за что спрятаться, - обрушился на путников.

      Но прежде чем Урук успел отбить ятаганом первую стрелу, вперед шагнул Бронеслав, поднимая руку в вековечном жесте запрета. Призрачное пламя потекло с поднятой ладони ведьмака. Стена призрачного огня встала перед ним, и стрелы бессильно вспыхивали еще в полете, осыпаясь на землю горстью трухи. Степняки опустили бесполезные луки. Послышался гомон изумленных воинов. Было похоже, что таких чар ни они, ни их шаманы не знали. Губы старого сотника тронула легкая улыбка, тут же спрятавшаяся в усах:

      - Старый трюк. Но весьма полезный.

      Он говорил нарочито громко, говорил на наречии степи, и чары Светлояра услужливо перевели его слова для руса и орка. Непрост был Бронеслав, - старый сотник ведьмачьей дружины, прошедший по бесконечным дорогам жизни. Гомон в рядах степных батыров усилился, и Урук, застывший с обнаженным ятаганом, пользуясь передышкой, тихо шепнул замершему рядом Рогволду:

      - Их плохо учили. Никогда не нужно слушать, что говорит враг.

      - Слушай, а что нужно делать при виде врага? Я думаю, убивать, пока враг не убил тебя?

      - Не только. - Орк поднял забрало шлема и растянул губы в довольном оскале. - Сейчас увидим, знают ли они это!

      Кое-кто из степняков тут же поспешил переместиться назад. В гомоне послышались отчаянные вопли:

      - Дэв! Джин! Ифрит! Шайтан!

      Но почти десяток вновь метнул стрелы и отчаянно завизжал, распаляя себя перед рукопашной. В ответ Урук опустил забрало и повернулся к русу:

      - Рогводд, когда Бронеслав снимет свои чары, то в первую очередь стреляй по этим. Они обучены хорошо. Настоящие батыры!

      - Ясна ли опасность или не очень, первым стреляй и ори что есть мочи! - громко продекламировала Кетрин, прокручивая в кистях свои мечи. Стишок на наречии степи вызвал новые гневные вопли. Девица тоже приметила главных противников и намеренно дразнила степняков. Лишь орк скромно поддержал ее выходку:

      - Рады стараться, ваше величество!

      Тем временем Бронеслав сделал первый шаг вперед. Блеклое пламя начало густеть, наливаться синевой чародейского огня. За миг до этого в сизое мерцание стены его чар ударила иная волшба. И там, где ткань заклинаний была тоньше всего, уже оплывал разрыв, сквозь который с веселым свистом рвались первые стрелы. Пока еще их оголовки лишь высекали искры из изъеденного водой гранита стен. Но это пока. Бронеслав понял, что еще миг, и его чары рухнут под натиском степного чародейства. А через мгновенье рухнут на землю и их тела, пробитые стрелами степняков. Смерть рвала чары, смерть сидела на зазубренных наконечниках. Лишь на две сотни шагов бьет лук из турьих рогов, но и этого хватит с преизлихом.

      И тогда, глядя в лицо новой беде, поистине волчий оскал заиграл на губах сотника. Не дрогнув, пошел на гибель Бронеслав, лишь чуть-чуть сжалось сердце, предчувствуя неминуемую смерть. Смерть для него и спасение его спутникам. Силы старого ведьмака были на исходе, но пальцы не дрожали, когда Бронеслав сделал первый жест, вливая свою жизнь в чары, как вливают последний глоток из фляги в пересохшие губы.

      Сквозь строй степняков уже проталкивался шаман, размахивающий сучковатой палкой, увенчанной лошадиным черепом. Как череп не слетал - осталось загадкой для всех, он явно не был прикреплен к палке. Но степной чародей не успевал. Набухли капли пота на висках ведьмака, и стена огня, не требующая для себя щедрых глотков ветра, с ревом и гулом обрушилась на строй степных батыров и их колдуна.

      Пламя поглотило не только их жизни, но и тела. Рогволд видел, как беззвучно раскрывают рты охваченные пламенем степняки, как конская кость на посохе шамана разлетается в мелкие брызги искр. Колдовской огонь исчез внезапно, так же как и появился. И вместе с оседающими на камень пола хлопьями пепла опустился на землю старый сотник колдовской дружины. Без остатка выпили чары силу и саму жизнь Бронеслава. Того, что осталось, хватило лишь на слабый, еле слышный шепот:

      - Это мой перекресток...

      Старый ведьмак уходил, проложив смертью путь своему отряду. Именно своему, по праву заплатив за жизни своих воинов - собственной. Тугой сгусток колдовского пламени нганги послужил погребальным костром для сотника Бронеслава. Горсть праха вместилась в кожаный кошель на груди Карим-Те. Когда они выйдут туда, где под ясным небом веют ветра, то на крыльях ветра унесется к богам душа ведьмака.

      Унесется, чтобы стать зверем, птицей, человеком или возродиться воином в дружине Светлых Богов. Нет выше смерти, чем смерть за други своя. И даже отчаянные варяги как святыню чтят имена ярлов, отдавших себя в жертву Богам во имя победы. Нет выше смерти! Так верят русы, и Род гордится своими потомками, радуется столь славным внукам Даждьбог, и с великой честью принимает их в свои дружины Перун и Один...

      Мешкать было нельзя, иначе жертва Бронеслава была напрасна. Степняки в подземелье явно приехали не на праздничное козлодрание. Похоже, что в подземельях храма ждали незваных гостей. Не мешкая они двинулись вперед, и губы путников шевелились, шепча слова прощания Бронеславу, старому сотнику дружины ведьмаков Черного Леса.

      Изъеденный, обглоданный неизвестными тварями, гранитный коридор причудливо изгибался, за поворотом расходясь в клубок ответвлений. Камень под ногами превращался в мягкую пыль. То и дело на пути оказывались лужи бурой или зеленой слизи, обрывки корней свешивались с потолка, сочащегося каплями рыжей воды. Пять раз извивающаяся дорога выводила их обратно к развилке. Наконец им повезло, отросток начал расширяться, выводя в небольшой зал, щедро увитый гирляндами паутины. Четверка отступила на дюжину шагов, и огненный шар с ладони Карим-Те обратил в прах паутину и пауков, таящихся за сплетениями гибких нитей.

      Не дольше мига плясал огонь на пыльных нитях, и вот уже путь чист, а под сапогами чуть похрустывают паучьи трупики. Целый ковер дохлых пауков расстилался под ногами, а шуршание жвал и лап вдалеке стало громче, и когда навстречу бросилась первая волна пауков, размером с добрую собаку, нганга был наготове. Впивались в хитин стрелы из синего льда, в кашу сминая поток шевелящихся тел. И так шаг за шагом. Зал за залом.

      Пустел мешок Карим-Те, кончались бутыли из синего стекла, и тень лежала на лице нганги, понимающего, что с тремя оставшимися бутылями далеко не уйти... Лишь орк не вешал носа, продолжая внимательно принюхиваться. И чутье не подвело Горбага из народа Урук-Хей. В тот момент они стояли в очередном зале, и рука в латной рукавице указала в дальний угол, в котором, неведомым чудом, сохранилась гроздь паутины:

      - Туда!

      Рогволд схватился за лук, пытаясь различить цель для стрелы, но на тетиву легли пальцы орка:

      - Нет. Не стреляй. Там просто проход. Пошли посмотрим. Мне кажется, - тут он замялся, словно ему не хватало слов, - что нам туда. Понимаешь, нам туда.

      Рус на миг замер, но, почувствовав в словах Урука странную правоту, лишь кивнул и коротким жестом махнул Кетрин и Карим-Те, уже шагнувшим вперед, мол, подождите, тут кое-что интересное. Кетрин пожала плечами, всем своим видом показывая, что они лишь зря теряют время, в такую щель за паутиной только крыса заберется, но нганга неожиданно замер, а потом кивнул головой:

      - Да. Там сила. Сила скрыта и от нас и от других. Урук, как ты ее почуял?

      Но орк не ответил Карим-Те, увлеченно рубя паутину в клочья. Комки липких нитей, напитанные пылью и землей, противно скрипели под ударами ятагана. Наконец Урук проделал небольшое отверстие. Распластавшись на полу, он нырнул в щель с проворством ящерицы. Остальные переглянулись. В черный лаз, найденный орком, можно было залезть лишь ползком. Да и то Рогволду и Карим-Те пришлось бы снимать доспехи. Но без нюха и ночного зрения, как у Урука, шансов в этой разведке у них просто не было.

      Минуты тянулись годами, наконец Урук вернулся, весь перепачканный, с правого клыка свисал шмат паутины, но губы орка распирались в глуповатой улыбке. Таким удивленным, вернее, пораженным до глубины души Рогволд его еще не видел. Урук не замечал ни своего вида, ни паутины на клыке, ни встревоженных лиц спутников. Торопливо вскочив на ноги, орк отчаянно замахал руками. Ему явно не хватало слов, он смог лишь прохрипеть:

      - Туда. Да скорее же!

      Словно объяснив все, Урук нырнул обратно в провал, опасаясь хоть на миг расстаться с найденным им "сокровищем". За ним последовали Кетрин и Рогволд. Нганга замыкал отряд. Проползти потребовалось не больше дюжины шагов, потом они оказались в огромном каменном дворце, ярко подсвеченном багровыми сполохами пламени. Каменная площадка висела в воздухе, над бездной, из недр которой периодически рвались вверх клубы пара, подсвеченного подземным огнем. Капли воды, сочащиеся и срывающиеся с неровного камня стен, высоко вверху, летели вниз, играя в падении не хуже рубинов или диамантов, перед тем как взметнуться вверх причудливым облачком багрового пара. Больше всего это напоминало рубиновый дождь, бесшумно исчезающий в багровом тумане. Путники замерли, зачарованные нечеловеческой красотой пещеры, с которой не мог сравниться ни один дворец земных владык. Такая красота разила наповал, сводила с ума, отнимала дар речи. В строгом молчании обозревали они красоты подземного мира, и даже неугомонный орк лишь качал головой в немом восхищении от открывшегося перед ним дива.

      Но не только вода и багровое зарево глубин царили тут. С неизмеримой глубины вверх тянулись, свивались между собой клубки корней, покрытые каменной коростой, там, далеко в вышине, переходящие в ствол гигантского древа. Огненные черви резвились на шершавом, бородавчатом камне, хранящем корни от их прикосновений. В глазах рябило от игры языков пламени, из которых были сотканы гибкие тела. Но их прикосновения, способные расплавить гранит, не оставляли на корнях даже легкой копоти. Пламя меняло цвет: еще миг назад бывшее ослепительно белым, становилось сапфировым, синим, чтобы через миг засиять цветом изумруда. Вот три червя встретились, сплелись меж собой, и изумительный цветок пламени расцвел на камне, вновь рассыпался гроздью огненных лепестков. Тишина царила в пещере, еле слышное дыхание соседа казалось ненужным шумом, мешающим мистерии огня и воды.

      Странное оцепенение наконец покинуло руса, и Рогволд на глаз прикинул, что в длину порождения подземного огня достигают сорока шагов. Потом рус пригляделся и удвоил размер "червячков", пытающихся прогрызть корни великого древа. Восхищение никуда не ушло, но разум был свободен от чародейства красоты, и Рогволд уже раздумывал, как по корню, касающемуся площадки, на которой замерла четверка путников, добраться до основного ствола каменных корней. А там есть короткий путь прямо к цели их путешествия. Это не было догадкой, это было твердым знанием, пришедшим ниоткуда, и вновь рус удивился сам себе. Оглянувшись на своих спутников, он встретил столь же серьезный взгляд раскосых глаз Урука.

      - Туда? - полувопрос-полуутверждение сорвалось с губ Рогволда и гулким эхом разнеслось в каменном безмолвии:

      - Туда... уда... уда...

      Орк молча склонил голову, словно соглашаясь с правотой друга, и уже сделал шаг вперед к громаде корня, почти касающегося каменной площадки, но его движение остановил спокойный голос, раздавшийся за их спинами:

      - Не спешите!

      Рус и орк среагировали мгновенно: на тетиве лука Рогволда оказалась стрела, мягким слитным движением рус крутанулся вокруг себя, выбрасывая лук вперед. Рядом, плечом к плечу, уже стоял Урук, успевший отчаянным прыжком подскочить к побратиму. "Равный" в правой лапе орка сиял синим светом, окутывая готовых к бою воинов облаком льдистых искр. Вороненый ятаган орк держал вдоль левой руки, как короткий тесак, словно скрывая до поры сизую волну заточки.

      Еще только начала поворачиваться Кетрин, и тонкие пальцы девушки лишь нашаривали рукояти мечей-дзяней, еще медленно стряхивал наваждение красоты Карим-Те, крепко сжимавший свой меч н'гусу, а орк уже убрал мечи обратно в ножны и бросился к стоявшему перед ним старику. Рус на всякий случай держал старца на прицеле, но, встретив глазами взгляд синих глаз старика, опустил лук вниз. Он никогда его не видел раньше, но ошибиться было невозможно, Рогволд узнал того, кто их окликнул. Такие глаза и такой взгляд сын старосты уже видел раньше, и никакой чародейский морок не мог бы передать такой сплав мудрости, доброты и спокойной силы. Прямо перед ним стоял Великий Волхв Светозар...

      Рогволд стоял спокойно, чуть склонив голову в знак уважения к почтенному волхву. Кетрин видела, как медленно и гордо склонил голову рус, как равный перед равным. Еще недавно гроза ашурских дорог никогда бы не поверила, что такое возможно. Теперь, как никогда раньше, Рогволд напоминал заморского принца, вернувшегося из тяжелого похода и готового в первый раз в жизни, на равных, говорить с престарелым отцом-королем, чей приказ он выполнил до конца. И не важно, что перед воином в доспехах стоял старик в грязных лохмотьях, бывших когда-то белоснежным одеянием волхва.

      Урук, увидев, что Светозар жив и не ранен, отступил назад к побратиму, вновь, как и перед лицом опасности, встав с Рогволдом плечо к плечу. Орк и человек стояли перед старым волхвом. Куда делись охотник и лихой предводитель орочьей ватаги? Перед Светозаром стояли воины, чьи лица дышали непоколебимым спокойствием. Чуть поодаль замер Карим-Те, и ошеломленная Кетрин смогла лишь пробормотать старый вопрос мастеров меча народа Хань:

      - Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести?

      И, чуть промедлив, в один голос ей ответили рус и орк:

      - Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба...

     

      ГЛАВА 18

      Неподвижной струной замер язык синего пламени, покорный воле Светозара. Колдовской огонь излучал немного света и совсем не давал копоти, но стоило протянуть к нему руку, как ладонь немедленно ощущала поток жара, заставляющий кровь веселее бежать по жилам. А может, в этом был виноват глоток терпкого, чуть горьковатого зеленого чая. Ради такого случая Кетрин не поскупилась и достала с самого дна своего мешка маленькую шкатулку.

      Медленно плыли кольца дыма, волхв, как и орк, любил баловаться трубочным зельем. Как его там, ах да, табак - рус невольно поморщился. С его точки зрения, одно стоило другого: что чай, что табак - гадость редкая. То ли дело кружка горячего медового сбитня. Но обижать спутников не хотелось, тем более что чай явно был не простой, судя по тем предосторожностям, с какими хранила Кетрин горстку сушеной травы. Но когда почти сразу же девушка с гордостью заявила, что такой напиток пьют лишь князья или сам император страны Хань, рус не выдержал и лишь пожал плечами. На миг Рогволд представил себе князя Яромира, потягивающего травяной отвар вместо крепкого меда, и довольно хмыкнул. Страсть, впрочем, вполне умеренная, князя к меду и заморскому вину на Руси уже стала притчей во языцех. Ну ладно, князь - это дело особое, но кое-кто из бояр мед потреблял с преизлихом. Рус тут же вспомнил княжью охоту и хохотнул, представляя себе вместо княжьего застолья чинное чаепитие.

      - И придет же в голову такое, - вновь улыбнулся Рогволд и успокаивающе махнул ладонью Кетрин, верю, мол, что за такой чай расплачиваются лучшим соболем по весу. Атаманша восприняла его улыбку на свой счет и уже открыла рот, готовясь с жаром защищать достоинства любимого напитка, как в разговор, как всегда, вклинился Урук. Рус в очередной раз удивился таланту побратима переводить в шутку любые споры.

      - Скажи-ка, а кто тебе чай поставляет? - подчеркнуто внимательно спросил орк.

      - Как кто, - опешила атаманша, - один ханьский купец, из Ашура.

      - В темницу, а пивовара Олафа Хансена подать сюды! - Орк гневно нахмурил брови, изображая грозного ханьского князя, недовольного угощением. После чего его лицо приняло подчеркнуто мечтательное выражение: - Коли жив еще, а то в прошлый раз с ним нехорошо получилось..

      Видя опешившую разбойницу, орк пояснил:

      - Пиво у него, у Хансена этого, лучшее в Ашуре. Мне Винт до этого один бочонок подкатил, так мы с ним так славно посидели. Нет, у Тверда на пивоварне тоже неплохое пивко, но с немцем ни в какое сравнение не идет. Вернемся в Ашур - первым делом к нему схожу.

      Орк немного замялся, потом вновь продолжил балагурить.

      - Правда, - тут Урук хохотнул, - в прошлый раз, когда мы за вторым бочонком зашли, промашка вышла. Мы с Винтом, как порядочные, зашли, выбрали бочонок и собрались уходить. А тут сам купец в лавку пожаловал. Я без личины был, так вы не поверите, даю ему деньги - не берет. До чего же хороший человек...

      Все, кроме орка, сидевшего с подчеркнуто невинным видом, расхохотались, представив себе "радость" купца от встречи с Уруком. Утирая слезы от смеха, Рогволд еще нашел в себе силы поинтересоваться:

      - Так, может, ты ему еще и улыбнулся?

      - Само собой, - радостно подтвердил орк, - сначала улыбка, а деньги потом. Рогволд, представь, так он деньги и не взял. Забормотал себе что-то под нос, руками замахал и бегом из лавки. Ну я и подумал, что деньги на прилавке лучше не оставлять. А то вдруг еще сопрут. В общем, мы с Ратибором бочонок еле донесли, я думал, что помру по дороге...

      Он еще долго обсуждал бы проблемы ашурского купечества, но тут в разговор вступил волхв Светозар:

      - Ага, так, значит, денег купец так и не взял? Ладно, этому делу нетрудно помочь В следующий раз, когда ты захочешь улыбнуться любому купцу, с тобой произойдет вот это...

      Тут волхв дунул в воздух, отчего в следующий миг сам величественный старец обернулся в весьма смазливую красотку. Орк изумленно вытаращил глаза, предчувствуя нешуточную грозу над своей головой, но новоявленная девица смогла лишь нежно проворковать:

      - Ну ничего ж себе...

      На миг на миловидном личике замерла гримаска крайнего изумления. Тут же, вглядевшись в лица своих собеседников, Светозар, в женском обличье, зашарил руками в воздухе в поисках невидимой бороды. Еще мгновение, и он обернулся обратно, только теперь лицо старца было перекошено изумлением, брови грозно нависли над глазами. До Рогволда и его спутников не сразу дошло, что волхв намеревался превратить в девицу орка, но вместо этого стал девицей сам. Но когда это поняли все!...

      Вся четверка дружно уставилась в пол, скрывая рвущийся наружу смех. Первым не выдержал сам Светозар, и вскоре к хохоту присоединились остальные. Отсмеявшись, волхв лишь махнул рукой:

      - Забыл. Совсем забыл, что на тебе чары Светлояра. Совсем старый стал. Ладно, об этом забудем, хотя если узнаю, что ты ростовщикам или ювелирам улыбаешься...

      - А что, у них пиво вкусное? - на миг забылся орк, но одного движения старческого пальца хватило, чтобы рот Урука начал открываться совершенно беззвучно. Орк явно пытался говорить, но голоса у него больше не было.

      - Ну вот, теперь поговорим серьезно, - проговорил Светозар, оглаживая бороду, после чего вновь пошевелил пальцем, и дар речи вернулся к Уруку. Правда, всего на миг, он тут же замолчал и начал увлеченно набивать трубку, делая вид, что не замечает зажимающей от хохота рот Кетрин. Наконец разбойница фыркнула и выдала фразу, которую Рогволд часто слышал в детстве:

      - Открывает рыбка рот, а не слышно, что поет...

      Узловатый палец направился на Кетрин, но лихая атаманша уже сидела с видом настоящей паиньки. Руки на коленях, лицо почтительно, все честь по чести. Вид Кетрин мог обмануть кого угодно, но в глазах все равно плясали искры веселья. Светозар все же сделал вид, что поверил притворному смирению, и вновь с достоинством огладил бороду, всем своим видом показывая, что пора и о деле потолковать. Все это время сидевший у стены не открывая рта Карим-Те лишь согласно кивнул головой. Рогволда немного насторожило поведение Карим-Те. Сидит, вроде молчит, но и смеяться не забывает. Все остальное время нганга явно к чему-то прислушивался. Или, все же, к кому-то?

      Рус перехватил взгляд, вернее, даже не взгляд, а тень от взгляда волхва, и все стало на свои места. Стало понятно, что, пока орк и Кетрин дурачились, между Карим-Те и волхвом шел неслышный другим разговор. Теперь же кивок нганги поставил в беседе точку, и Светозар уже откашливался, готовясь начать свой рассказ.

      Но меньше всего Рогволда сейчас интересовал рассказ со строго отмеренным знанием. Или правдой. Рус неожиданно почувствовал, что сейчас волхв начнет свою повесть. Нет, старец скажет чистую правду, но далеко не всю, иначе к чему эти секреты с нгангой?

      Волхв уже открыл рот, готовясь повествовать, но Урук ухитрился прервать его речь еще до ее начала:

      - Почтенный, прежде чем вы откроете нам всю меру своей мудрости, прошу вас, расскажите, что случилось с вами? Отчего вы предприняли столь дальнее и, несомненно, опасное путешествие...

      Орк еще продолжал витиевато плести свой вопрос, но Рогволд уже понял, ЧТО интересует его побратима. Не зря говорят, что умные мысли приходят в дельные головы одновременно. В этом руса окончательно убедил взгляд орка. Урук тоже понял, что за совещанием чародеев скрывалось нечто важное. Сейчас орк надеялся отыскать хоть краешек разгадки. Явно польщенный столь грубой и незамысловатой речью, волхв важно наклонил голову. Рогволд замер, изо всех сил вслушиваясь в рассказ Светозара.

      - Вы спросите меня, что случилось? Зов волхва Светлояра застал меня далеко отсюда, в моем капище, на западе Руси. Но не успел я закончить разговор, как на меня напали. Они ударили внезапно, солнце еще не успело коснуться горизонта, когда на поляне, рядом с моим капищем, вспыхнул и опал пузырь магического портала. Брызги синего чародейского пламени еще опадали на траву, когда они нанесли свой первый удар.

      Веками мы жили в мире с друидами Корнуолла, и при виде столь почтенных гостей во главе с самим Мерлином я прервал беседу с премудрым волхвом Светлояром и шагнул навстречу, подняв ладонь в жесте приветствия. Меня спасло лишь чудо, вернее, крепость сторожевых чар, наложенных на мое святилище. Солнце догорало за спинами пятерки, и силу заходящего солнца вложили они в свой первый удар. Кровавым огнем вспыхнули рубины, вправленные в лезвия золотых серпов, и лучи солнечного огня в миг испепелили все на своем пути. Все, но не стены частокола, щедро напоенного защитными чарами Агни-Огня. Белое пламя сохранило дряхлого глупца, еще не верящего в предательское нападение своих предвечных союзников.

      Да, - тут волхв гневно выбил трубку о серый камень пола, - на меня напали, и напали предательски! Но Мерлин забыл, что когда Свет сталкивается со Светом, то в мир приходит Тьма. И это облако Тьмы окутало нас, давая мне шанс на спасение и достойный ответ. Пусть, как и друиды, я черпаю силу в корнях Мирового Древа, пускай я никогда не ходил тропами Тьмы, но сейчас не было времени выбирать оружие. Пусть глупцы, подобные Мерлину, презрительно морщат нос, но иногда шаманы или колдуны иных народов и рас владеют методами и истоками сил, недоступными обычному волшебнику.

      Далеко, за Перевалом, я встречался и сражался с колдунами и магами иных народов, в том числе и следующих путем Тьмы. Корни их силы крылись во Тьме, а знания о природе магических законов были отрывочны. Бессчетные поколения бережно хранили эти отрывки, по мере сил дополняя их своим опытом и поиском силы. Иногда магам диких народов удавалось совершать удивительные открытия. За эти куски бесконечной мозаики познаний многие из живущих в нашем мире магов, не колеблясь, отдали бы правую руку.

      В странствиях я искал корни силы, истоки и источники магов иных миров. И иногда мне везло. Забытые города и подземелья, непроходимые джунгли и болота шаг за шагом открывали мне свои тайны. Медленно, крупица за крупицей, я восстанавливал ныне забытые заклинания. И на их базе плел свои чары в вечном поиске истинного ЗНАНИЯ!

      Я находил его в бормотании умирающих стариков и глупой похвальбе молодых чародеев. Старые рукописи о многом молчат, но еще чаще умалчивают. Иногда на самом видном месте меня поджидал ответ на вопрос, который я еще не мог, да и не смел задать сам себе, откладывая его до того дня, когда сила моя станет по-настоящему велика. Но трудно отложить в сторону ответ на загадку, на разгадывание которой у меня ушел бы не один век. Тьма раскрывала мне свои тайны, когда сквозь дебри забытых наречий ее слуг я продирался к новому знанию. Расшифровывая забытые письмена, я узнавал многие чары колдунов и некромантов, постигал тайны их гибельного волшебства, хотя я искал противоядие от магии могил. И сейчас настал момент, когда перед моим внутренним взглядом вспыхнул багровый огонь забытых рун, которыми древние колдуны записывали свои заклинания.

      Тьма окутывала мое святилище, Тьма, порожденная теми, кто лицемерно называл себя слугами Света. Некогда Мерлин и в самом деле был его слугой, но теперь, обрушив свои чары на меня, Верховный Друид Корнуолла призвал в мир Тьму. Древо мира вздрогнуло, когда с моих губ сорвались первые слова на забытом языке, и черная молния, порождение магии колдунов далекого Юга, с грохотом вонзилась в белоснежный щит, хранящий друидов от моей магии. Такого сюрприза Мерлин не ожидал. Сама мысль, что волхв может владеть чарами Тьмы, не укладывалась в его мозгу. Но растерянность длилась не долго. Еще оседал на землю друид, сжимавший в руках причудливую чашу из раковины, когда хозяин Корнуолла показал, что занял свой престол по праву... - Голос волхва прервался, лишь отхлебнув глоток почти остывшего чая из деревянной чаши, он продолжил свой рассказ: - Действительно, против пятерки Верховных Друидов во главе с самим Мерлином ни один из нас не выстоит в одиночку. Мне это почти удалось, - тут в голосе Светозара послышалась гордость и непонятное страдание, вернее, вина, как будто волхв стыдится своей почти одержанной победы.

      "Хотя почему почти? Ведь он победил, оставшись жив и узнав планы и мысли своего врага?" - Рогволд изо всех сил вгляделся в лицо волхва, но черты старца были неподвижны. Перед глазами руса и его побратимов медленно начинала вставать картина магической схватки. Лишь откуда-то издалека до них доносился бесстрастный голос Светозара.

      - Да, мне почти удалось победить, но в конце концов все же пришлось отступить. Наша битва была долгой. Познания Мерлина в магическом искусстве поистине превосходят всяческое воображение. Лишь с помощью знаний, найденных в моих поисках, я смог выстоять до конца. Стихии Земли и Ветра стали щитом соратников Мерлина, и Огонь, срывающийся с их ладоней, превратился в разящий меч. Все знания, вся магия острова Берендеев обрушилась на мою седую голову.

      - Остров Берендеев, это что, тех чародеев из сказок? - от всей души изумился Рогволд. В ответ волхв лишь склонил голову, видя изумление руса:

      - Да. В сказках правды хватает. Берендей, Бретань или Британия. Его по-разному называют.

      Светозар обвел всех тяжелым взглядом и продолжил свой рассказ:

      - Падающие звезды, покорные слову Мерлина, впивались в землю, бессильно умирая вспышками тугого пламени. С помощью чар колдунов одного из племен каннибалов, затерянных на берегах великого океана, в одном из миров далеко за Перевалом, мне и удалось выстоять в этом неравном бою, который нужно было бы назвать хладнокровным убийством. Эти весьма необычные чары "Водного Эха" позволяли подслушать мысли противников.

      Пятеро на одного. И пусть я Страж земли Русской, но против пятерки Мерлина я не продержался бы и половины часа. Лишь с помощью забытых заклинаний и чар "Эха" мне удалось выстоять. Это если не брать в расчет удара черной молнии, выведшей из круга силы Гоорга, Верховного Друида Воды. Мне повезло, что именно он на миг ослабил свою защиту и рухнул на землю, тратя все силы для спасения своей жизни. Только Гоорг, познавший до конца суть изменений воды, мог понять природу моего заклинания. После этого моя гибель была бы делом нескольких ударов друидов из Корнуолла. Если бы я не мог предугадывать их атак. - Светозар махнул рукавом, на миг отгоняя видения у своих собеседников, и продолжил свой рассказ: - Сам Мерлин, видя судьбу своего соратника, поначалу предпочел не рисковать и брать меня измором, отлично зная, что предел моих сил не безграничен. Первым делом Верховный Друид прервал мою связь с Древом, лишив меня источника силы. Лишь в повороте мира вокруг себя удавалось мне черпать силу для противодействий атакам друидов. Этому приему я научился в мире драконов, но Мерлин тоже знал эту технику и быстро понял, что лишить меня силы не получилось и одной магией стихий меня не взять. Тугие струи пламени хлестали по обугленному частоколу, хлестали, пока сталь из синего льда не рассекла нити заклинания, обращая чары на породившего их друида. Вчетвером они легко отбили магическую "отдачу", превратив в прах близлежащий лес.

      Мерлин не был глупцом и, легко отразив обрушившийся на него и его друидов поток пламени, рожденный их же чарами, предпочел не затягивать бой. В его мыслях я уловил удивление и страх. Вместо легкой жертвы неприятно встретить достойного врага. И, не дожидаясь, пока жертва сама станет охотником, не дожидаясь моего ответного удара, Владыка Корнуолла щелкнул пальцами, пуская в ход заранее припасенный козырь.

      В следующий миг на поле боя вспыхнул цветок магического портала. Его огненные лепестки еще опадали, а по поляне ко мне уже двинулась дюжина воинов в доспехах из звездного металла. Четверо друидов взметнули ладони к небу, и воздух над воинами заискрился от магии. Они воззвали к Свету, делая своих дружинников неуязвимыми для любых его чар.

      Но еще оставалась и Тьма, - тут голос Светозара предательски дрогнул, Рогводц заметил, как на непроницаемом лице на миг мелькнула тень сомнения. Но только на миг. Видимо решившись, волхв зорко взглянул в глаза русу, потом орку и спокойно сказал: - Именно это мы и обсуждали с почтенным Карим-Те. В битве с Мерлином я прибегнул к недозволенной магии. Теперь я изгнан из братства Волхвов. Изгнан навеки, по приговору самого строгого судьи - собственной совести и сердца. Мне тяжело об этом говорить, думаю, вы меня поймете. Поймете и не осудите строго. Вы хотите знать, что было дальше? Ну что ж, слушайте.

      Волхв вновь сделал глоток чая и, глядя в пустоту, заговорил. И вновь перед глазами слушавших его рассказ встала картина магической схватки:

      - Дружинники Мерлина были неуязвимы для любых чар Света. Но еще оставалась Тьма, и я воззвал к ней. Владыки мрака услышали мой призыв, рядом с собой я увидел худого человека в черной шляпе с тростью в руках. Он не был человеком, барон Самеди, божество кладбищ и перекрестков с далекого юга, чтимый колдунами Сетхха под именем барона Субботы. Он не творил волшбы, не плел чар, но дюжина воинов, почти подошедших к святилищу, умерли. Я видел, как паутина морщин оплела лица молодых, сильных мужчин, в один миг ставших стариками. Барон Самеди уже не стоял рядом, его фигура таяла, превращаясь в зыбкий кладбищенский туман. Божества колдунов Вуду уже не было рядом, но в моих ушах все еще звучал его глумливый смех. Он смеялся, о Боги, как он смеялся, а по моим щекам текли слезы. Сегодня я, волхв Светозар, живущий в мире со всеми живыми существами, погубил людей с помощью магии некромантов!

      И не важно, что люди были слугами Мерлина, готовыми меня убить и неуязвимыми для чар, способных хоть на миг пробудить в них совесть. Я нарушил главный закон волхвов и я должен уйти. А то, что я воззвал к Владыкам Тьмы, лишь сделало мою вину стократ тяжелее. Но это будет потом, а пока, пока мне хватало сил, я должен был продолжить схватку.

      То, что я узнал через миг, заставило меня бросить поле боя. Да, я мог еще долго сражаться против Мерлина и его присных и, может быть, победить в конце концов. Пусть после этого моя душа достанется Тьме, но свой долг перед родной землей я бы исполнил до конца. Мерлин рассчитывал на легкую победу и не ожидал столь упорного боя от какого-то юнца, - теперь Светозар огладил свою седую бороду, достигавшую его коленей, но мимолетная гордость так и не скрыла боль в его голосе: - И юнец оказался крепким орешком. На миг мне удалось подслушать его мысли, отчего я и направился сюда. Новая опасность грозит миру Миру, но не Мерлину. Он охотится за клинком Стражей Перевала, рассчитывая с его помощью бежать из гибнущего мира...

      - Гибнущего мира? - переспросил Рогволд.

      Волхв коротко кивнул, подтверждая свой приговор:

      - Именно. Ткань мира содрогается, еще немного - и навсегда засохнут корни Древа, питающего своей силой наш мир. Кровь Рональда, убитого Стража Перевала, пролитая на алтарь бога-Паука, раскаленным клеймом прожигает дорогу в мир древнему божеству, в незапамятные времена изгнанному прочь. Великая сила скрывается в крови Странников и их учеников, Стражей Перевала. Слуги Тьмы не дремлют, гибель и безумие рвется в наш мир вместе с когда-то изгнанным божеством. Колдуны из болот и джунглей Юга, некроманты Ашура, шаманы Великой Степи почуяли приближение этой силы, силы забытого бога. Цепь Тьмы сдавливает горло мира, и все меньше корней питает Великое Древо.

      Я шел по коридорам древнего святилища, вы видели лишь их ничтожную часть. Стены подземных ходов, причудливым клубком сплетающихся меж собой и ведущих к алтарю бога-Паука, покрыты слоем ядовитой слизи. В ней копошатся клубки червей, пожирающих мозг и душу людей. Там гранит потолка почти скрыт странными наростами, напоминающими водоросли или же гигантских медуз. Ни один человек не в силах там пройти. Но мне это удалось, возможно, судьбе еще нужен старый глупец, изо всех сил пытающийся спасти мир...

      Еще долго Светозар рассказывал про опасности и ловушки, подстерегающие любого на пути к алтарному залу древнего храма. Наконец волхв на миг запнулся, потом посмотрел прямо на Рогволда и Урука:

      - Я могу вас лишь просить, но не требовать... Только Избранный может сокрушить древнего бога и его слуг. Я прошу вас помочь мне в этом деле, именно теперь, когда ваша дорога на Перевал столь близка к концу. За этими стенами, в корнях Древа скрывается Путь на Перевал. Он будет открыт еще три дня...

      - Три дня? Всего-то? А потом? - Орк был не в силах скрыть своего волнения, и Рогволд отлично понимал побратима. Но волхв Светозар лишь покачал головой:

      - Перевал откроется в другом месте. Период Огня подходит к концу, дальше будет период Камня. Это значит, что в следующие девять лет вход на Перевал Странников будет в Стоунхендже. Это каменное святилище друидов на далеком острове Бретань. Потом, через девять лет, наступит черед Металла. Тогда ворота откроются в подземельях храма Шаолинь, который находится в стране Хань, в горах Хэнань, близ горы Сун...

      - А если сказать точнее, - тут же встряла в неспешный рассказ волхва Кетрин, до этого сидевшая погрузившись в свои мысли, - то это только так говорится, мол, в уезде Дэнфэн, близ горы Сун. А на самом деле это целая горная цепь на юге Хэнаня, и именно горная цепь носит название Сунь-Шань. А сам монастырь находится ближе к вершине одной из гор, именуемой Шаоши. И славится обитель "Юного Леса" на всю Поднебесную, - встряхнув волосами, подытожила Кетрин. Потом нехотя, словно выдавая некую тайну, но с большой гордостью объяснила свою осведомленность: - Почтенный наставник Лю, некогда учивший моего деда, ходил туда совершенствоваться в воинских искусствах и кулачном бое.

      На выпучившего в изумлении глаза Урука стоило посмотреть. Орк только покачал головой, представляя себе, ЧТО ЭТО ЗА МОНАСТЫРЬ! Особенно если девица, способная забить вооруженного эльфа голыми руками, говорит, что учитель ее учителя ходил туда совершенствоваться в рукопашном бое. Урук смог лишь выдавить из себя нечто наподобие любезности:

      - Да. Весьма почтенные люди...

      На руса же упоминание о кулачном бое в стенах монастыря произвело немного другое впечатление. Рогволд еле сдержал улыбку, представив себе десяток почтенных волхвов, отчаянно тягающих друг друга за бороды. Зрелище было еще то, хотя от этих ханьцев всего можно ожидать. Недаром пьют вместо хмельного меда всякую траву. Другие же варианты попросту не укладывались в голове руса, и, расслышав сказанное орком, он от всей души расхохотался...

      Кетрин возмущенно открыла рот, готовясь обрушить свой гнев на Рогволда. Невежество руса, смеющегося над признанными мастерами воинских искусств, оскорбило девушку до глубины души, и у нее вырвалось:

      - Ты - варвар, безмозглая дубина...

      Раскрасневшаяся разбойница лишь открывала рот, и волхв, улыбаясь в бороду, задумчиво провел в воздухе ладонью, снимая свои чары с Кетрин. Ему пришлось еще трижды лишать ее голоса, прежде чем она успокоилась окончательно. Да и то, взгляды, которые Кетрин метала в сторону Рогволда, были способны испепелить скалу. Рус сидел с глупым видом, мысленно обзывая себя последними словами:

      - В кои-то веки ляпнул, не подумав, вернее, подумав, но не то, и вот на тебе, девушка готова прибить. Нет, с медведями в лесу - и то проще...

     

      ГЛАВА 19

      Помолчав, волхв Светозар продолжил:

      - Здесь, в сердце Великой Степи, я столкнулся с еще более страшным врагом, чем пятерка друидов. Пусть Мерлин бредит властью, но сокрушить мир ему не под силу. Никогда. Хотя он и не собирается этого делать. Вместо этого Мерлин решил уйти в другой мир и по возможности прихватить с собой своих слуг. А для этого ему нужен меч. Он не хочет уходить через Перевал, надеясь высечь кусок нашего мира и перенести его прочь. Пятнадцать веков не прошли для него бесследно, знания его велики. С помощью меча и Избранного он надеется на успех. Его план весьма прост. К чему гоняться за мечом по всей Руси, не лучше ли сделать так, чтобы сам Избранный шел в лапы к Мерлину?

      - И как он это себе представляет? - скрипучим голосом поинтересовался Урук, но Рогволд заметил, что его пальцы уже лежат на рукояти "Равного". Орк был готов пустить меч в ход при малейшем мало-мальски подозрительном жесте волхва. Рус тут же вспомнил, как легко Светозар сменил облик. А то, что фокус с орком волхву не удался, навело сына старосты на некоторые весьма интересные мысли. В частности, что Мерлин вряд ли знал о наложенных на них Светлояром чарах. И если пред ними сидит Владыка Корнуолла, принявший облик Светозара...

      - Нет, - мягко покачал головой Карим-Те, - это не он.

      Губы нганги не шевелились, но голос чернокожего охотника на нежить продолжал звучать прямо в голове руса. Карим-Те кивнул Рогволду, подтверждая свою беззвучную речь:

      - В беседе со мной волхв по моей просьбе вспомнил некоторые вещи, которые знал только он. Тут нет сомнений, перед нами настоящий волхв Светозар.

      - Ну-ну, - задумчиво протянул Урук, но меча из пальцев так и не выпустил. Похоже, доказательства нганги не особенно убедили мечника. Рогволд, про себя, оценил паузу в рассказе волхва, вызванную безмолвной речью Карим-Те. Тем временем Светозар улыбнулся в бороду, вернее, даже не улыбнулся, а так, чуть наметил улыбку. Убедившись, что никто не собирается хвататься за оружие, волхв продолжил свою повесть.

      - Как вы думаете, почтенные, к чему Мерлину потребовалось нападать на меня и покойного Светлояра? - тут волхв чуть склонил голову и на миг прервался, беззвучно поминая погибшего. Прочитав про себя краткое поминание, Светозар вновь заговорил, обращаясь к хранившим молчание собеседникам: - Я вижу, вы молчите. Что ж, я отвечу за вас. Во-первых, Мерлин подслушал наш разговор со Светлояром. Для него это достаточно просто. Как только я попросил направить Избранного ко мне, Мерлин атаковал мое святилище.

      После моей гибели Мерлин планировал принять мой облик и обманом и хитростью заманить вас к себе, в Корнуолл. Я не знаю, какой ложью, но сомневаться в этом не приходится. Именно для этого он подослал убийцу к Светлояру. Перед боем, не желая подвергать вас риску, Светлояр отправил бы вас прямо ко мне. Вернее, не ко мне, а Мерлину в моем обличье. Это во-вторых.

      А в-третьих, Мерлин немного просчитался. Вы с Уруком отправились за мечом. Да и покойный Светлояр разгадал эту интригу и направил вас не в мое капище, а к Филину. В результате Мерлину осталось лишь кусать локти. Вся взвешенная интрига полетела в тартарары, и пришлось ему отправлять разведку в земли ведьмаков. Тем временем Филин разослал ваших двойников в разные стороны. Пока посланцы Корнуолла охотились на вас, вы ускользнули от их ока в Ашуре и, сами того не зная, подложили Мерлину б-а-а-а-льшую свинью. Это я про ваш поход за жезлом мага Абдуррахмана.

      Пояснив свою мысль, волхв неожиданно хитро улыбнулся, и Рогволд невольно вспомнил Винта. Ловкач обычно так улыбался перед очередной проделкой. Тем временем Светозар попросил Кетрин еще разок заварить чай, после чего вновь набил свою трубку. Откушав чаю в строгом молчании, старец продолжил свои поучения:

      - Мерлин разом лишился своих союзников некромантов и получил фальшивый жезл. Но пока он еще не знает, что в его руках лишь искусная копия. Мерлин свято верит в подлинность жезла, дарующего ему неуязвимость от любых чар. Сейчас на Авалоне ведьмы готовятся напасть на его владения. И Мерлин ждет этого...

      - Я не могу понять, чего мы ждем, - голос орка под сводами пещеры прозвучал неожиданно громко, - Ворота Перевала рядом, а мы сидим и слушаем рассказ о Мерлине! Пошли, пройдем через ворота, найдем на Перевале Стража, отдадим меч, и тогда никакой мерин, тьфу, то есть Мерлин, нам не страшен. Меча у нас нет, и он тут же оставит нас в покое.

      - Да? Ты так думаешь? - прищурился Рогволд. - А вот мне отчего-то кажется, что нет. Без меча он нами только так закусит. Тем более что этот бог-Паук твоему ятагану точно не по зубам. Чтобы победить этих колдунов, нам потребуется магия меча. Или я не прав?

      Рус смотрел на Светозара в упор, чуть прищурившись, и волхв, немного смутившись, первым отвел взгляд. Рогволд кивнул и вновь повернулся к орку:

      - Тем более что бой будет крайне жарким. Почтенный Светозар не зря рассказал нам про другие входы на Перевал Странников. Вряд ли мы успеем пройти через эти ворота. Это значит, что нас ждет бой со жрецами древнего бога и их слугами. Похоже, что не все из нас увидят конец нашего путешествия. Иначе к чему рассказывать каждому о воротах?

      Волхв поднял ладонь и заговорил, вкладывая в слова всю свою убежденность:

      - Дело не в этом. Никто не может пройти на Перевал Странников сквозь ворота, скрытые среди корней Древа. Именно через них жрецы привели в мир армию гигантских воинов-Крыс из другого мира. Мне удалось лишь помешать им и дальше пользоваться Перевалом. Вы спрашивали меня о человеке, хранящем вход на Перевал? Неужели вы еще не поняли, кто он?.. - Маг на миг ссутулился, потом заговорил вновь: - Я, Светозар, Хранитель Перевала, был вынужден отступить перед мощью слуг проклятого бога. Паук уже сейчас, еще находясь за гранью мира, дает силу своим колдунам. Обычный степной шаман, ставший верховным Жрецом, способен противостоять любому магу. Можно лишь бежать, иначе...

      Волхв запнулся, словно сказав лишнее, но вместо него закончила Кетрин:

      - Иначе этот маг сам станет жрецом бога-Паука. Ведь так?

      - Да, так, - неохотно подтвердил Светозар, - даже если я убью одного из жрецов, дар проклятого бога войдет в меня, и я сам займу место убитого. Сейчас Паук может дать своим последователям лишь силу, не знания. Иначе бы он уже давно пришел в мир. Я изучал дорогу Тьмы, и сейчас я думаю, не случайно ли узнал столь много. Мне кажется, что сама Тьма с умыслом открывала мне забытые тайны колдунов. Похоже, что я должен был стать тем недостающим ключом, который отворит двери забытому злу.

      Вновь перед путниками открывались сплетения коридоров. Теперь сам воздух источал потоки мрачной магии. Шелест паучьих лап постоянно звучал в ушах путников, замедляя мысли, подтачивая разум. Лишь Рогволд и Урук, окутанные облаком синих искр, были избавлены от напора чародейства древнего храма. Меч Странников хранил руса и орка от гибельного колдовства, остальным приходилось намного хуже.

      Конечно, Светозар использовал магию, облегчая путь сквозь средоточие древнего колдовства, но чары волхва лишь ослабляли напор безумия. Шаг за шагом, пещера за пещерой. Лужи зловонной слизи, атаки паучьих свор и странных коконов слизи, когда-то бывших людьми, выматывали путников. Волхв осунулся, щеки ввалились, но Светозар продолжал идти впереди отряда, своей магией сметая врага.

      Несколько раз Рогволд видел, как взгляд синих глаз Светозара останавливался на собственных руках. Дрожь сводила сухие, старческие ладони, но стоило волхву лишь на миг задержать взгляд на своих узловатых пальцах, напоминающих старое дерево, перевитое клубками корней, как дрожь прекращалась, замирала, отступая перед непреклонной волей старого чародея.

     

      ***

      - Не верю! Хотя, - граф Гуго откинулся в кресле, - тут нужно хорошенько подумать.

      Всем своим видом надменный аристократ выражал задумчивость и разумный скептицизм. Наконец Его Светлость пожал плечами, словно соглашаясь со своим собеседником. Редрик лишь хмыкнул, представив себе графа, не соглашающегося с посланцем Черного Леса. Прошлое наложило слишком сильный отпечаток на старого интригана, и теперь граф стал намного осмотрительнее. Хотя даже сейчас в голове Его Светлости бушует самый настоящий шторм идей и интриг. Ведьмак не сомневался, что для вида граф еще некоторое время будет изображать мудрого сеньора, а потом, уже в который раз, склонит голову перед ведьмаками.

      Гуго вновь заговорил:

      - Значит, на Ашур движутся войска воинов Христа? Я удивлен и встревожен. Моя дружина сейчас насчитывает пять сотен воинов, и они разбросаны по дорогам. Последнее время разбойники... - Граф пошевелил в воздухе пальцами, не желая заканчивать мысль. Было похоже, что столь быстрой атаки города Гуго не ждал, известие же о наличии у рыцарей Креста священной реликвии, способной нейтрализовать любые чары, окончательно перепугало графа. А губить своих дружинников на городских стенах, вместо того чтобы их мечами добывать себе корону, графу не хотелось.

      С другой стороны, ведьмачьи отряды подойдут к городу, и если рыцари к этому времени его еще не захватят, то удар в спину осаждающей город армии доконает крестоносцев. Его Светлость хорошо помнил боевые качества Христова воинства, предпочитающего бой хорошему грабежу. Да, захватить и разграбить беззащитный город рыцари смогут. Зато потом, когда подойдут дружины Черного Леса, слугам Папы придется солоно...

      Граф на мгновение замер, в последний раз прикинув, что ему выгоднее, и, соглашаясь, развел руками:

      - Почтенный Редрик, все мои люди, впрочем, как и я сам, к вашим услугам. Сейчас, - Гуго изо всех сил подчеркнул слово "сейчас", - под командой моих сотников почти три сотни воинов. Остальные подойдут через день. Всего получается пять сотен. Да у вас сотня дружинников. Получается восемь сотен, если считать одного вашего дружинника за троих.

      - Красиво сказано, но мои люди нуждаются во сне, так же как и ваши. Думаю, что врагу хватит мудрости вымотать наших воинов постоянными атаками, а лишь потом ударить наверняка. Да и воинов у них в десять раз больше. К тому же, - Редрик сделал небольшую паузу, - сейчас мы не можем связаться ни с Черным Лесом, ни с нашей дружиной, ушедшей в степь. Я планировал догнать их через неделю. Сейчас же я не могу оставить город. Отправить гонца я тоже не могу, и так каждый дружинник на счету. Нужны гонцы, способные проскользнуть сквозь вражеские патрули и принести вести в Черный Лес. А самое главное, нам нужны гонцы, способные догнать нашу армию в степи.

      - Так в чем же дело, - поднял бровь граф Гуго, - у меня есть один человек. Вернее, не у меня на службе, я лишь периодически даю ему некоторые поручения.

      - Да? И кто же он? - с подчеркнутым любопытством поинтересовался Редрик. - И, кстати, почему только один? Я думал, что у вас хватает подобных слуг.

      - Хватает, - неохотно согласился граф, - но он - это алмаз в моей коллекции слуг. Я думаю, что в степь нужно отправить лучших людей. Это будет он, и еще есть двое моих конюших, я думаю, эти трое гонцов смогут добраться до вашей дружины в степи. Еще десяток людей у меня на примете. Я могу им сделать предложение, от которого они не смогут отказаться.

      - Да, - согласился Редрик, - хорошие слуги - это большая проблема. Кстати, вы говорите, он да он. А как все же зовут этого вашего "алмаза"?

      - Это лучший ашурский ловкач. Думаю, что вы о нем немного слышали, его зовут Винт, - зрачки графа впились в лицо ведьмака не хуже бурава, но Редрик лишь повел плечами:

      - Вы говорите об этом воре? Да, признаюсь, мы недавно использовали его, пытаясь выяснить некоторые вопросы. Не знаю, сможет ли он, этот вор, выполнить роль нашего гонца. На меня он произвел впечатление человека, больше всего интересующегося золотом. Один из моих людей сделал ему некое предложение, но, увы, - Редрик вздохнул с совершенно натуральным разочарованием, - этот ловкач совершенно не оправдал наших надежд...

      Граф кивнул, словно соглашаясь со своими мыслями, но все же продолжил настаивать. Лишь через пять минут Редрик согласился с кандидатурой Винта в качестве гонца, предложенного графом. К вечеру из городских ворот один за другим вылетели трое всадников. Все трое везли в шапках грамоты к ведьмачьему воинству, уже приближающемуся к становищам племени Крысы. К утру двое графских посланцев отыскали в степи разъезды крестоносцев и вручили им послание графа Гуго.

     

      ГЛАВА 20

      Позади была уже неделя пути, когда Винт осадил загнанного коня перед разъездом ведьмачьей дружины. За плечами ведьмака остались бесчисленные лиги пути, дозор воинов Христа и караван арабских купцов, у которых ловкач "позаимствовал" своего теперешнего коня. Первый жеребец с конюшни графа Гуго пал на третий день пути. Благо, что почти сразу же на Ратибора наткнулся караван, следующий из Багдада в Ашур.

      На счастье ведьмака, в караване не оказалось знающих его в лицо, поэтому к приказчику ашурского торговца Абдуллы, возвращающемуся в Ашур из Дамаска, отнеслись неплохо. Тем более что предусмотрительный ловкач захватил с собой вексель Ага-бека, самого богатого и известного дамасского менялы. По этому куску сафьяна любой меняла выдал бы ловкачу не один кисет с динарами.

      Да и одет Ратибор был соответственно. Чалма, в которой ведьмак вез грамоту Редрика, узорчатые шальвары, шитые золотом сапожки из сафьяна. Все это Винт позаимствовал из седельной сумы одного из "слуг Божьих", после того как перерезал им горло. Богатая добыча и бурдюк вина навеки усыпили бдительность пятерки конных лучников, посланных епископом Гербертом в дозор. Кто же в степи ложится спать, не выставив караула!

      К тому же на поясе у ведьмака имелся весьма весомый аргумент, заманчиво побрякивающий золотом. Для любого купца таких верительных грамот было вполне достаточно. Так что историю о разбойниках, напавших на караван, с которым якобы ехал Винт, караван-баши выслушал весьма внимательно. Так же внимательно, как и осмотрел павшего коня ведьмака, не поленившись во время стоянки съездить по следам подобранного в степи чужака! А то на таких вот мелочах на воре шапка горит.

      Ловкач предчувствовал подобную проверку и все это время спокойно провел под охраной четырех воинов со стальными и весьма острыми доводами в руках. Он не зря выбрал в графских конюшнях арабского скакуна и седло. Когда караван-баши вернулся, ведьмаку развязали руки и угостили шербетом. Но вот продавать коня караван-баши отказался наотрез. Их на весь караван был лишь десяток, всю поклажу купцы везли на верблюдах, а кони были только у охраны.

      Не стоило даже пытаться купить коня, и Винт тут же оплатил свой проезд до Ашура, с относительным комфортом усевшись на одного из верблюдов. После вечернего плова охранников, купцов и самого караван-баши охватила непонятная сонливость. Проснувшись утром и обнаружив пропажу одного из коней, купцы не бросились в погоню за вором, а спокойно продолжили свой путь. За кошель с золотом, оказавшийся в чалме караван-баши, можно было купить полдюжины неплохих коней, и старый караванщик мысленно даже пожелал удачи дерзкому ловкачу, ухитрившемуся обвести его вокруг пальца. Правда, вслух он сказал совсем другое.

      Молодые травы уже достигали брюха коня, но Ратибора тревожил не недавний степной пожар, нет. Ведьмак видел, что степь замерла, словно ожидая удара. Ни души не встретил он в пути, и, когда перед ним из травы вынырнули дружинники Черного Леса, Ратибор испытал невероятное облегчение. Копейные жала, нацеленные в грудь его коня, так и не опустились, пока он говорил условные слова, а старший в пятерке дозорных проверял его грамоту.

      Дальнейший путь он уже проделал вместе с двумя дружинниками. Старший в дозоре оказался человеком недоверчивым и на всякий случай, под видом охраны, направил вместе с подозрительным чужаком двоих воинов. Арабский костюм и грамота Черного Леса произвели на него определенное впечатление. На его месте Винт поступил бы точно так же. Непонятный чужак в неожиданно обезлюдевшей степи, пусть даже с грамотой Черного Леса, тут явно надо подстраховаться.

      Кони дозорных были спрятаны в ближайшей балке, и всю ночь они мчались без перерыва. Под утро утомленный конь ведьмака начал спотыкаться, и его спутники чуть придержали своих лошадей. Они въехали на холм, и Винт застонал сквозь зубы. Всходило солнце, а на равнине, начинающейся сразу за холмом, на котором находился шатер предводителя ведьмачьей дружины, стояли две армии. Кровавый свет солнца яркими бликами играл на копейных жалах и мечах ведьмачьей дружины. Прямо перед ведьмачьей армией замер неровный строй ножеметателей и колдовских псов. За ними плотными рядами, щит к щиту, стояли отряды серых и черных Крыс.

      Он опоздал, до боя оставался лишь миг, и на холме круг ведьмаков-заклинателей уже начал ткать первые чары. С другой стороны равнины послышался шелест трещоток шаманов, напомнивший ловкачу шуршание паучьих лап в заброшенных подземельях. Вокруг ведьмачьей армии уже загоралось кольцо колдовского пламени, когда враг пошел в первую атаку. Ножеметатели племени Крысы бегом бросились вперед, и рядом с каждым мчалась его свора колдовских псов.

      Странное дело, стоило врагу двинуться вперед, как немногочисленная пехота Черного Леса сомкнула щиты, превращаясь в неприступную крепость. Ярко полыхнуло колдовское пламя, окружившее строй ведьмаков дополнительной защитой. Винт недоумевал, к чему такие предосторожности, ведь у врагов были лишь легкие луки и метательные ножи, но в это время шаманы нанесли свой первый удар. Силы, вложенной в первую атаку степных чародеев, могло хватить, чтобы расплющить гранитный утес. Но ведьмаки-заклинатели не сплоховали.

      Синее пламя взметнулось вверх, становясь багровым, и над полем боя прогремел раскат грома. Словно дожидаясь этого сигнала, ведьмачья пехота чуть раздвинула щиты. Ровно настолько, сколько нужно арбалетчику, чтобы выстрелить, не больше. В следующие несколько мгновений поле окрасилось кровью. Выли от лютой боли добытчики и их чародейские псы, навылет пробитые арбалетными болтами. Стена ведьмачьей пехоты сделала три шага навстречу врагу, и ножеметатели вместе со своими псами побежали. С клыков тварей, заботливо прикрытых стальными наклычниками, падали на землю капли трупного яда.

      Но это было лишь первое действие развернувшегося перед Ратибором сражения. Ловкач не знал, что свою задачу ножеметатели выполнили. По плану степных вождей, именно племя Крысы должно было принять на себя залп лучников Черного Леса. Под прикрытием их тел вперед метнулась лихая ватага степной конницы.

      Тактика степняков была проста: подлететь к непоколебимому строю пехоты, метнуть две или три стрелы на пределе дальности и бежать обратно. Пусть враг пытается поразить лихих батыров стрелами, тратя их понапрасну. Лишь одна из двух десятков найдет свою цель в облаке пыли, поднятом конскими копытами. И так весь день и всю ночь, выматывая строй вражьей пехоты. Кого-кого, а конных лучников у степняков хватает. Эта тактика не раз приносила победу степным джигитам.

      Но сегодня вместо луков у ведьмачьей рати были арбалеты, стреляющие вдвое дальше, чем степной лук из турьих рогов. И использовали их дружинники весьма необычно. Лучшие стрелки стояли в первых рядах, под прикрытием щитов в рост человека. Не тратили они время на зарядку арбалетов, отдавая по цепочке разряженные и получая взамен снаряженные самострелы. Опытен и умен был тысячник Бран, командовавший ведьмачьей дружиной. Знал тактику боя лихих всадников степи. Не зря сберегли заряженные арбалеты до этой атаки воины Черного Леса. Как снежная глыба под шквалом теплого ливня, таяла ватага степных конников.

      Но вместо водных капель в этом ливне были арбалетные болты, навылет прошивающие гибкие фигуры в ватных халатах. Кони и людские тела, густо приправленные облаком пыли, смешались в этой мясорубке. Над равниной стоял вой раненых и умирающих. И музыкой скорой гибели вторили им щелчки спущенной тетивы арбалетов. Лишь два десятка израненных всадников из пятнадцати сотен вернулось назад. Алый ковер окровавленных лохмотьев лежал на вытоптанной копытами земле, и конские тела все еще содрогались в мучительной агонии.

      Атака схлынула, и в задних рядах свободные дружинники лихорадочно заряжали разряженные арбалеты. Молча стояли перед ними Крысиные рати, похоже, что беспощадное истребление их союзников застало Крыс врасплох. Минуты тянулись одна за другой, и каждая из них давала ведьмачьим стрелкам сотни заряженных самострелов.

      Наконец, словно внезапно решившись, отряды Крысиной пехоты двинулись вперед. Винт знал, что у арабов каждая часть ратного строя носит весьма поэтичные названия. Судя по всему, с "Утром Псового Лая" ведьмаки уже разобрались. Теперь настал черед вступить в сражение "Дню Помощи". Или тут правильнее сказать "Скорой Крысиной Помощи"? Губы ведьмака на миг тронула улыбка, но он знал, что улыбаться еще рано. Гигантские грызуны могли быть в бою страшными воинами, но на губах Винта все равно играла улыбка. Уж больно забавно выглядел этот кошачий кошмар, внезапно обретший плоть и двинувшийся вперед четким ратным строем.

      Но Брану улыбаться было некогда. Он уже прочел письма Редрика и, заметив улыбку на устах гонца, лишь недовольно поджал губы, отдавая новую команду. Крысы уже успели приблизиться к строю пешей дружины на три сотни шагов, и их лучники торопливо открыли огонь. Град серо-оперенных стрел загрохотал по щитам дружины Черного Леса, но пехотинцы лишь плотнее сомкнули щиты, превратив строй в подобие скалы. Стрелки ведьмаков на стрелы Крыс не отвечали.

      Пользуясь этим, Крысиный полководец без препятствий перестроил свои отряды в клин, на острие и правом фланге которого встали отряды черных Крыс в тяжелой броне. Быстрым шагом, почти бегом они бросились вперед, торопясь сократить расстояние для рукопашной. Стрелки, покрытые серой шерстью, построились в середине клина. И ни одной черной Крысы не было среди них.

      Лишь когда в центре клин пехоты грызунов приблизился на две сотни шагов, только тогда ответили арбалетчики ведьмаков. Чуть раздвинулась стена щитов дружинников, и над полем боя засвистел беспощадный стальной шквал. Первые ряды валились, битые в голову не знающими промаха арбалетными болтами. Черные Крысы в тяжелых доспехах, ставшие острием вражеской атаки, были выбиты все до последней. Когда клин лишился их ростовых щитов, центр Крысиной армии был весьма основательно прорежен короткими стрелами, срывающимися с самострелов дружины Черного Леса. Пущенный в упор арбалетный болт прошибает навылет любой доспех. И Крысиное воинство узнало это на себе, застилая поле битвы кровавыми ошметками тел.

      Тщетно стрелки Крыс пытались прикрыть своими стрелами беспощадно истребляемую пехоту. Щиты дружинников раздвинулись ровно настолько, насколько нужно, не более. Легкие стрелы с серым оперением ломались, соскальзывали с окованных железными пластинами щитов. Но не только перед собой держали щиты ведьмачьи ратники. Головы и плечи воинов первых рядов тоже были прикрыты: щиты сомкнулись исполинской черепахой, храня от пущенных отвесно вражеских стрел.

      С отчаянным визгом серые Крысы бросились вперед, словно презирая быструю смерть от стрел. Чуть шире разошлись щиты, и ведьмачий строй в два ряда опоясался копейными жалами. Громада щитоносной пехоты сделала первые шаги вперед, навстречу врагу. Гневный рык забился над равниной. С лязгом впивались в мохнатые тела копья дружинников, легкие кольчуги Крыс были бессильны против напора железа копейных жал.

      Кровью рыгали раны мохнатых, порванных копьями тел. Строй ведьмачьей пехоты продолжал свою мерную поступь. Лишь багровые клочья втоптанных в землю подкованными сапогами мертвецов оставались за ним. Только на левом фланге, где ведьмачьей фаланге противостояли черные Крысы в тяжелой броне, шаг щитоносной пехоты чуть замедлился, и строй пехоты Черного Леса чуть приостановился. Тяжелые тесаки Крыс рубили копейные древки, и кое-где ведьмаки уже взялись за мечи и топоры. Черные чуть заколебались, кое-кто подумал о своем спасении от не знающих пощады копейных жал и мечей, отчего строй оказался нарушенным, и в эти разрывы впивались клинья ведьмаков-мечников, щедро рассыпая вокруг себя смерть от своей стальной пурги.

      С визгом неслись на помощь Крысиным отрядам степные всадники, пытаясь охватить левый фланг пехотной фаланги, но на пути у них оказалась полутысяча конников Черного Леса. В первый раз ввели в бой ведьмаки конных стрелков с легкими арбалетами, и сюрприз оказался для врага весьма неприятным. Пустели седла, падали пробитые тела, а дружинники, не перезаряжая своих арбалетов, взялись за копья и мечи. Вал конницы в среднем доспехе без труда смял легкую кавалерию Степи. Кривоногие конники на маленьких, мохноногих лошадках бросились прочь от ведьмачьей атаки, как мальки при виде щуки. Мечи, кованные в кузницах Черного Леса, собирали щедрый урожай, до паха пластая замешкавшихся степняков...

      Победа уже царила на поле боя, и лишь от тысячника Брана зависело, превращать ее в разгром или нет. Свежие конные сотни ждали приказа, воины были готовы смести врагов с лица земли, рассечь остатки Крысиного строя и рубить бегущих. Даже горстка шаманов, увешанных костяными амулетами, вскакивала на коней, готовясь бежать. Но тысячник все еще медлил, не давая сигнала затаившимся сотням резерва, словно ожидая появления на равнине новых врагов.

      Про себя Винт согласился с ведьмачьим полководцем. Но лишь разумом, который отчаянно мучили вопросы: "Где же "Вечер Потрясения"? Где резерв врага? Или эти степняки, вкупе с грызунами, надеялись смять небольшую ведьмачью дружину лишь стрелами и мечами? Отчего бегут шаманы, лишь в самом начале боя попробовавшие пустить в ход свою магию?"

      Так говорил ловкачу разум, а сердце говорило другое. И вторя сердцу Ратибора, из глоток ведьмачьей пехоты и конников, окончательно сломивших хребет Степи, уже рвалась бешеная ярость клича:

      - Победа!

      Но в этот момент на поле боя явилась иная сила, как кусок бумаги, смяв защиту ведьмаков-чародеев. Их мертвые, высохшие тела еще оседали на землю, а в висках Ратибора уже пульсировала мысль:

      - Вот он. Вот "Вечер Потрясения"!

      На равнину на смену бегущим остаткам своей армии в пузыре черного пламени явились восемь жрецов, слуг бога-Паука...

     

      ***

      Они почти успели. Третий день открывались перед ними все новые и новые ловушки. За плечами пятерых путников остались несчетные стаи пауков и порождений гибельной магии святилища бога-Паука. Остались сожженными дотла, смятыми, порванными в еще шевелящиеся клочья и лужи слизи беспощадными чарами Светозара. Потоки силы срывались с посоха волхва, и ни одну тварь не минула лютая гибель. Они спешили. Светозар периодически замирал, направляя взгляд внутрь себя, словно постигая, вслушиваясь в далекие отзвуки эха, слышного лишь ему.

      Привалов почти не было. Пятеро путников довольствовались кусками вяленого мяса и лепешками на ходу. Усталость и сон отступали под чарами волхва, и безумная дорога продолжалась, шаг за шагом, коридор за коридором, зал за залом. Рогволд потерял счет этим бесконечным переходам и схваткам за каждым поворотом. Главный зал святилища открылся им совершенно внезапно. Не было ни высоких ворот, ни золота и самоцветных камней в стенах, украшенных грубой резьбой. В глубине зала сплетались меж собой содрогающиеся, высохшие корни, в глубину которых вела небольшая лесенка. Там, в глубине, виднелось пятно жгучего зеленого света, пульсирующего в такт содроганиям корней.

      Рогволд понял, что в этом зеленом облаке скрывается вход на Перевал. Свет начал тускнеть, гаснуть, стоило лишь перешагнуть порог зала. Корни вибрировали все слабее и слабее. Наконец их пульс замер, и вместе с ним окончательно погасло зеленое сияние. Теперь лесенка вела в пустоту, обрываясь над пропастью, до этого скрытой облаком зеленого света. С ладони Светозара сорвалась ветвистая молния, через миг взорвавшаяся разноцветными брызгами. В этот же миг гранитные стены содрогнулись в раскате грома. Только тогда рус огляделся по сторонам, убедившись, что в зале они были не одни.

      Восемь человек стояло вокруг круглого камня, густо иссеченного неведомыми письменами. В самом центре камня стоял девятый, и лицо жреца забытого бога походило на кусок теста в детских пальцах. Вот ребенок неумело лепит лицо Рогволда, а вот уже густая слизь перетекает в подобие строгих черт Светозара. Вокруг жрецов в черных одеждах начал разгораться круг алого огня. Именно об него разбилась первая молния Светозара. За ней последовала еще одна, потом еще, еще...

      Но от чар волхва лишь ярче разгорался алый огонь. В его тьме, ибо назвать то, что он отбрасывал, Светом было невозможно, мантии жрецов начали светиться Тьмой. И, как бы в ответ на волшебство Светозара, откуда-то сверху обрушился водопад пламени. В этом огне черные фигуры слуг бога-Паука начали искажаться, таять. Жрец, стоявший в центре, начал расти, превращаясь в настоящего исполина. До Рогволда донесся шепот Урука:

      - Смотрите, теперь у него уже восемь рук!

      Внутри алого пламени в фигуру жреца начали бить зеленые молнии. Забытое божество приходило в мир, перекраивая под себя тело своего раба. Восемь рук того, кто недавно был человеком, уже удлинились, начали покрываться густой шерстью. Пальцы срастались в подобие изогнутых когтей, черный балахон начал лосниться пятнами хитина, а из слизи лица начали проступать чудовищные жвалы.

      Магия Светозара была бессильна, но молнии волхва раз за разом впивались в сгусток Тьмы. Он знал, что это бесполезно, но снова и снова пытался пробить кокон, в котором приходил в мир бог-Паук. Время уже истекало, когда Карим-Те, срывая голос, заорал во всю мочь:

      - Светозар, это же Тьма! Вспомни Мерлина!

      В следующий миг из уст волхва вырвался вой, сделавший бы честь любому некроманту. Кровь стыла в жилах от этого исступленного зова на языке Тьмы. И она ответила, черным смерчем разметав, пробив, раздвинув на миг кокон багрового огня. Тот, кто был готов стать богом-Пауком, замер, словно в нерешительности. Вновь полыхнула ослепительно-белая молния Светозара. И Свет не подвел своего служителя, без промаха разя того, кто готовил свое тело для древнего бога. От удара волхва кошмарная фигура стала оседать на алтарный камень полыхающим кулем.

      Но не так прост был бог-Паук, чтобы быть изгнанным из мира чарами волхва, будь он, волхв, хоть трижды Великим. Вновь пророкотал подземный гром, алтарный камень треснул, и ветвистая, зеленая молния впилась в Светозара. В этом чародейском пламени вспыхнули остатки когда-то бывших белоснежными одежд. Обнаженная фигура начала подниматься над полом, словно неуместно богу ходить по земле, и во всполохах зеленого пламени фигура того, кто за миг до этого был волхвом Светозаром, начала расти, и восемь рук разошлись в стороны, словно желая обнять отшатнувшихся людей и орка.

      Это был конец, конец всему, и Рогволд в отчаянье метнул стрелу, метя в горло тому, кто изначально был лишь человек, а теперь горящим, скручивающимся комком плоти, содрогающимся в корчах рождения древнего бога. Стрела и тетива лука вспыхнули в пальцах руса, сын старосты в бессильной ярости отшвырнул в сторону ставшее бесполезным оружие. Бог-Паук приходил в мир, и само Мировое Древо содрогнулось, вторя судорогам и корчам его рождества.

      Кокон молний висел перед ними. Против него оказалась бессильной и пурга игл синего льда, вырвавшаяся из последней бутыли Карим-Те. По щекам, смывая ритуальную раскраску, тек поток слез, и сегодня он не стыдился их, выпуская на волю всю боль от гибели старого волхва. Такой смерти он не пожелал бы никому, Карим-Те слышал стон, когда бог-Паук принялся пожирать душу Светозара. Нганга отлично знал, что его чары бесполезны, но попробовать стоило. Вдруг сила забытого бога Снежного Вихря сможет остановить приход в мир другого древнего божества?

      Вновь содрогнулись гранитные стены, когда фигура паука с пока еще человеческой головой коснулась когтями пола. На лице уже начинали проступать паучьи жвалы, когда вперед шагнул Урук и "Равный" коснулся кокона зеленых молний. Воплощение древнего бога отшатнулось, и все, без исключения, почувствовали волну невероятного страха, исходящую от тела бога-Паука. Снова прогремел гром, когда меч Странников коснулся средоточия мощи древнего божества. Пол дрогнул под ногами, когда кокон лопнул, отшвырнув в сторону орка. Урук отлетел, как котенок от пинка взрослого человека, но меч, намертво зажатый в его руке, метнул тело в новую атаку.

      Тело чудовища, так и не ставшее телом древнего божества, бросилось вперед. Сочащийся ядом коготь, размером с добрую саблю, метил прямо в грудь Урука. Против этого удара были бессильны любые доспехи. Тварь била подобно молнии и била наверняка: орк, уже наносящий удар, не успевал закрыться или увернуться...

     

      ***

      Слуги бога-Паука успели предотвратить гибель своей армии. Рога ведьмаков затрубили отход, но поток чар степных колдунов уже захлестнул ведьмачьих конников. Падали на землю с коней ведьмаки-всадники, оказавшиеся в сизом облаке, падали, чтобы через миг встать послушными марионетками в руках кукловодов в черных хламидах. Но не все оказались околдованными, некоторые всадники так и не поднялись с земли. А по их телам поредевший строй выстраивался в лаву.

      Крысы остановили свой безумный бег, заново построили стену щитов и двинулись в новую атаку. На все это ушло несколько минут, и вот уже пехота поравнялась с замершими всадниками и двинулась вперед. Их бывшие противники скакали рядом, заботливо прикрывая фланг Крысиного строя.

      Тысячник Бран лишь выругался сквозь зубы. Его воинам предстояло стрелять в своих и сражаться со своими. То, что они околдованы, ничего не значит. Ведьмак потер виски и отдал отрывистую команду. Повинуясь ей, из рядов вышли несколько ведьмаков. Все уже в возрасте, зрелые мужи, и почти все не ниже сотника. Винт знал, зачем это. Ловкач шагнул к Брану и протянул свой значок сотника, вызываясь на верную смерть.

      Пехота перестраивалась, десятники оставляли в рядах добровольцев, готовых ценой своей жизни держать врага, давая войску шанс отойти. Столкнувшись с такой магией, ведьмачья дружина могла лишь отступить. А для отступления нужны те, кто своей жизнью задержит врага.

      Бран внимательно посмотрел в глаза Ратибору:

      - Ты должен отвезти ответ?

      - Нет.

      - Ты знаешь закон? Я не вижу ни одной серьги в твоих ушах. Ты единственный сын и ты последний в роду. Значит, ты не должен умереть. Род должен жить. Примешь под команду сотню конников в тысяче Святослава.

      - Нет.

      - Это война, - устало проговорил Бран, - а на войне мой приказ - закон. Ты отдал мне свою бляху сотника, ты теперь подчиняешься мне. Теперь я могу приказывать, и мой приказ - живи. Уводи людей, сотник.

      В ответ Винт лишь покачал головой:

      - Я предлагаю кое-что получше. Дай мне три десятка разведчиков-пластунов, мы ударим в тыл этим колдунам. Какой-никакой, а шанс для остальных. На такое нужны лазутчики, а не воины.

      Тысячник нахмурил брови:

      - Ты предлагаешь отдать врагу еще три десятка жизней?

      - И мою, - просто ответил Ратибор, по прозвищу Винт...

     

      ***

      Потом Рогволд сам не мог вспомнить, как в его руке оказался топор. Как и после подземелья старца с золотым сиянием, неведомая сила вела руку руса. Простое железо врубилось в хитиновое сочленение лапы. В руке Рогволда хрустнуло обломленное топорище. Лезвие топора так и не отрубило чудовищный коготь, намертво засев в глубокой ране. Но главного своим ударом Рогволд достиг. Коготь миновал грудь орка, вместо этого лапа паука лишь сбила сына старосты с ног.

      Синим огнем полыхнуло лезвие "Равного", когда отточенным ударом Урук погрузил меч Странников в шею чудовища. Правда, что считать шеей у паука, имеющего человечью голову, украшенную жвалами?

      Удар орка достиг своей цели, и голова чудища покатилась на пол. Стоило первой капле крови коснуться камня пещеры, как тело лопнуло, разбрызгивая вокруг себя зловонные внутренности. Но бой еще не был кончен, такая же зеленая молния ударила из алтарного камня в орка. Новый удар бога-Паука не достиг своей цели. Молния ударилась о сталь "Равного", чтобы угаснуть с гневным шипением от капель черной крови, запятнавших лезвие.

      Одним прыжком подскочил Урук и мягко, как в масло, вонзил меч Странников в трещину в алтарном камне. Спираль белого огня опоясала пещеру, сжигая рисунки на граните стен. Груда песка лежала на месте алтарного камня, и орк изумленно замер, поразившись таким чудесам. Он ожидал от "Равного" многого, но такой эффект от одного удара!

      Мягко зазвучала порвавшаяся струна, под каменным сводом вспыхнул голубой огонь магического портала. Орк уже повернулся лицом к новому врагу. Через миг боевой оскал сменился гримасой удивления:

      - Но как же?

      - Очень просто, - ответил ему сидящий в кресле Вершигора, больше известный как Верховный Ведьмак, по прозвищу Филин. Он сидел в своем любимом кресле, попыхивая изогнутой трубкой, вырезанной из корня вереска. Старый ведьмак выпустил очередное колечко дыма и посмотрел своими желтыми глазами с вертикальным зрачком прямо на орка.

      - Но ведь магический портал в этом святилище невозможен! Или после того, как этот камень стал песком... - потрясенно проговорил Рогволд, уже успевший подняться с каменного пола. Яд с паучьей лапы прожег в кольчуге руса дыру размером с добрую сковородку. Но сейчас это волновало Рогводда меньше всего.

      - Да, именно так, - ответил на его вопрос нганга, а Филин лишь мягко покачал головой:

      - Ты лучше кольчугу и подкольчужник сними, а то яд и до тебя доберется. Будешь тогда совсем дырявый. И к тому же мертвый. А тебе еще на Перевал идти. Вернее плыть. Правда, в хорошей компании...

     

      ***

      Конская лава почти приблизилась к замершему строю ведьмачьей дружины, когда сизое облако внезапно развеялось. Еще несколько мгновений всадники мчались вперед, потом остановили коней и развернулись, набирая разгон для удара. Оставшиеся прикрывать отход ведьмаки-дружинники так и не выпустили в них ни одну стрелу. Все арбалетные болты достались потрепанному строю Крыс.

      Винт остановился в дюжине шагов от неподвижно замерших шаманов. Это была удача. Ведьмак не мог понять, отчего столь могущественные колдуны подпустили его к себе почти вплотную. Его и три десятка разведчиков, приданных ему Браном. Срывались с арбалетов тяжелые болты, впиваясь в затылки неподвижно стоящих колдунов. С криком бросился вперед десяток ведьмаков с обнаженными мечами в руках, желая добить врага. Бросились и неподвижно замерли у цели, глядя в стеклянные лица мертвецов.

      Винт снял шлем, вытер вспотевший лоб и сел на землю. Ноги внезапно отказались держать ловкача. Там, вдалеке, пришедшие в себя конники уже отчаянно врубились в Крысиный строй, а пехотинцы, оставшиеся прикрывать отход, смяли стену вражьих щитов. Отходящая армия развернулась, спеша вернуться на помощь к прикрывавшим ее отход смельчакам. На левом фланге уже шли в дальний охват конные сотни резерва. Это была полная победа, это был полный разгром степняков.

      В груди Ратибора забился, взлетел в небеса отчаянный крик радости:

      - Э-ге-гей! Победа!

      И его крику вдалеке вторили ведьмачьи сотни...

      Далеко, в горной пещере Корнуолла, Мерлин с неудовольствием щелкнул пальцами, гася пелентар. Верховный Друид увидел все, что хотел. Горели на столе огромные, толщиной в руку свечи. В их ярком свете густой дым благовоний причудливыми завитками вползал на стены, стелился по потолку. Неподвижным зеркалом застыло в кубке, стоявшем на столе, черное вино.

      Мысли владыки Корнуолла бродили далеко. Время летело, а Мерлин все сидел, глядя на мир невидящими глазами. И, как бы боясь спугнуть его мысли, одна за одной гасли догоревшие свечи.

     

      Эпилог

      Снова мрак надвигается,

      Мы прощаемся вновь.

      Корни кровью питаются,

      Зерна падают в кровь

      Э.Р. Транк

     

      Камни старых замков зарделись

      От окалины старых мхов,

      Это значит - проснулась Элис,

      С дудкой бродит среди лугов.

     

      Позовет она ветер с моря,

      По-разбойничьи он хитер.

      Пусть прогонит летнее горе

      На багровый осенний костер!...

      Ян Ингварс

     

      Медленно плыли птицы в свинцовом небе, лишь кое-где прорезанном сизыми перьями облаков. И серые волны, в вечном пульсе прибоя, бились о рыжие камни скал. Ветер на миг замер, словно ожидая приказа от хрупкой фигуры в черном одеянии. Первый порыв несмело коснулся черного льна рукавов, легко, несмело потерся об оторочку капюшона из меха белой кошки. Потом, уже смелее, словно взглянув в глаза и прочтя там что-то, ведомое лишь ему, вновь затих на миг, чтобы через мгновение взметнуть в небо корону светлых волос.

      Медленное придыхание свирели пришло из пустоты. Заросли камыша, там, где горный ручей впадает в море, всколыхнулись, вторя неслышной мелодии. Вот уже в дыхание тростниковой флейты вплелись звуки струн. Медленно разошлись в стороны широкие рукава, превращая тонкую фигурку девушки в птицу, парящую на крыльях ветра. И словно страшась спугнуть внезапное наваждение, босые ноги сделали первый шаг медленного танца.

      Ведьма взметнула над головой узкие ладони и на миг застыла, чтобы мгновение спустя взорваться в смерче танца. Он длился как век, этот медленный вихрь рукавов, и море покрывало стройные щиколотки потоками пены, словно огненными поцелуями. Дыхание ледяной воды обжигало, но сейчас, отдавшись танцу ветра, моря и скал, девушка не видела и не слышала ничего, охваченная порывом радости и счастья. Мир исчез, танец все длился, и ветер ревниво разгонял облака, словно желая подарить танцующей последние лучи заходящего солнца.

      Каменный островок не превышал в окружности и двух дюжин шагов, но серые камни ложились под ноги бальным паркетом, обрывки водорослей были подобны лучшему ковру из дворца халифа. А девушка все продолжала свой танец, казалось, миг-другой - и прекрасная птица сорвется в небо, навстречу догорающему солнцу, туда, где в вышине стонут чайки.

      Зыбкий предзакатный туман на миг окрасился цветом червонного золота, когда ветер наконец рассек пелену серых туч, заливая свою королеву золотым сиянием. Мир вздрогнул, когда с неба послышался первый клич чаек. Замер полет бахромы рукавов: отбросив непослушную прядь и приложив ладонь ко лбу, девушка замерла, вглядываясь в серую даль. Драккар шел ходко, хоть ветер и бил в лицо морским удальцам. Неведомый тан держал путь прямо к берегу Авалона, и гребцы старались вовсю. Наконец нос драккара учуял песок и камень берега. Шестеро фигур спрыгнули с борта корабля. Борясь с пытающимся не пропустить чужаков к берегу прибоем, неведомые воины зашагали вперед...

     

      Киев, июль - октябрь, 2001 г.