Анар (Азербайджан). Контакт

 

   -----------------------------------------------------------------------

   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

 

 

   В это лето стояла какая-то особая жара. Обычно даже в самые раскаленные

летние месяцы после трех-четырех дней  невыносимой  духоты,  когда  воздух

казался липким, как клей, и вязким, как мед из улья, с неизбежностью, хотя

и всегда внезапно, налетал на город освежающий морской ветер, ломал стекла

в оставленных открытыми настежь окнах, и - будто с хрустом  ломалась  сама

жара - в какой-то промежуток, день-два, до  наступления  следующего  цикла

зноя город дышал обманчивой прохладой временного оазиса.

   Но этот август был  особым  -  четвертую  неделю  на  шкале  термометра

фиксировалась 38-40 градусов жары... Воздух превратился в некую прозрачную

желеобразную  жижу,  из  которой   невидимый   стеклодув-гигант   создавал

несуразные формы - улиц, площадей, всего незаполненного пространства между

домами, деревьями, машинами, людьми.

   Была в свое время такая игрушка: небольшой  стеклянный  шар,  а  внутри

какие-то   листики,   какие-то    разноцветные    камешки,    уподобленные

доисторическому листу, замурованному в янтарь.

   Город, изнывающий от жары, словно засунули под  колпак;  крыши,  башни,

шпили казались замурованными в вязкую и плотную материю воздуха, и дым над

трубами  фабрик  не  улетал,  а  стелился,  подобно  войлоку.  Кроме  этой

серо-бурой полоски дыма на небе не было ничего, ни  единого  облачка;  над

головой недвижимо стояла выгоревшая запыленная сфера и на ней  раскаленный

диск солнца.

   Ночью же купол неба казался смоляным. Он напоминал перевернутый котел с

киром, в который набросали тлеющие папиросные окурки - огни  города.  Свет

звезд, идущий  из  бездн,  будто  проходил  не  воздушное  и  безвоздушное

пространство, а пробивался сквозь нечто твердое.

   Тридцать дней не было спасительного  ветра.  Листья  деревьев  застыли,

приклеенные к тверди  воздуха,  и  такими  же  приклеенными,  скорее  даже

пригвожденными, казались обрывки бумаг на городской  свалке,  на  пустыре.

Брошенная сигарета падала на мостовую, как железный гвоздь,  и  неподвижно

оставалась там, пока кто-нибудь  не  растаптывал,  не  припечатывал  ее  к

асфальту,  и  плоские  прожилки  табака  бессильно   распластывались   под

взглядами.

   У студента - уже неделю он имел право  именоваться  так  (всего  неделю

назад с таким сердцебиением, что казалось, оно слышно не только в нем,  но

и вне его, он прочел свое имя в числе принятых в  институт),  -  как  и  у

других  прохожих,  было  ощущение,  что  все  они,  жители  этого  города,

медленно, но неотвратимо расплавляются,  исходя  потом,  и  еще  несколько

таких дней, часов, и их тела, подобно тающему  мороженому,  растекутся  по

улицам.

   Это было не только физическое  ощущение,  но  и  какое-то  рассудочное,

мозговое. По крайней мере, так чувствовал студент: нечто материальное, что

он  привык  ощущать  в  своем  черепе  и  с  чем  связывал  свою  разумную

деятельность,  переходило  во  что-то  иное  -  жидкость,  пар?  -  и  его

внутреннее  "я"  под  влиянием  чудовищной  жары  превращалось   в   некую

абстракцию, лишь до  поры  до  времени  сохраняющую  зыбкую  связь  с  его

персоной, с его, студента, паспортными данными.

   Только ли жара была причиной этого состояния? Надо же придумать,  чтобы

одно из самых важных жизненных испытаний - пора вступительных экзаменов  -

приходилось на самый жаркий месяц года!

   Все вместе - малознакомый южный город, в который он приехал месяц назад

и в  котором  отныне  ему  предстояло  жить  по  меньшей  мере  пять  лет,

изнурительное напряжение  минувших  экзаменов,  жара  и,  наконец,  удача,

оказавшаяся более сильным раздражителем, чем  представлялось:  хоть  он  и

верил в свою звезду,  был  достаточно  подготовлен,  да  еще  надеялся  на

везучесть, - все это вместе  погрузило  студента  в  какое-то  непонятное,

неконтролируемое четко, нереальное и аморфное состояние, и  теперь,  когда

треволнения были позади и у него образовался недолгий досуг - целая неделя

до начала занятий, - он не знал, с чего начать новую жизнь.

   Ясно было одно - из общежития он  уйдет  непременно.  Он  обрел  полное

право обосноваться  там  надолго,  но  ни  при  каких  обстоятельствах  не

воспользуется этим правом. Вынужденное пребывание  в  общежитии  в  период

вступительных экзаменов, сосуществование в комнате с тремя  абитуриентами,

которым так и не суждено было стать студентами, окончательно убедило его в

том, что разделить быт, ужиться с другими, тем более с  совершенно  чужими

людьми,  -  для  него,  человека  от  природы  нелюдимого  и   замкнутого,

невыносимая пытка. Он удивлялся тому, как его соседи  по  комнате,  прежде

незнакомые, сумели в первые же часы настолько сблизиться, что уже к вечеру

вели себя как закадычные друзья, знали друг о друге  почти  все  и  -  это

озадачило студента едва ли не больше всего - отнюдь не видели друг в друге

соперников, хотя двое из тех троих поступали на один и  тот  же  факультет

одного и того же института, кстати того  самого  института  и  факультета,

куда поступал и студент. Он один и стал студентом, те  двое  и  их  третий

товарищ, поступавший на другой факультет, так никуда и не  попали.  И  еще

удивляло студента то, что неудача  первого  абитуриента,  срезавшегося  на

первом же экзамене, искренне огорчила его соседей по комнате, в том  числе

и соперника, которого, однако, очень скоро постигла  такая  же  участь.  И

наконец, на  последнем  экзамене  срезался  третий,  а  через  день  стало

известно, что студент поступил, но никто из  двух  соседей  (первый  уехал

сразу  же  после   провала)   не   выказал   ни   малейшей   зависти   или

недоброжелательства по отношению к студенту, наоборот, они предложили  ему

вместе  отметить  радостное  событие.  Студент  под   каким-то   предлогом

отказался: ему не хотелось общаться с этими  людьми,  которые  хотя  и  не

высказывались, но, конечно, могли думать о нем как об удачливом сопернике,

занявшем именно их место, по крайней мере место одного из них,  и  потому,

естественно, им не было никакого резона любить его, точно  так  же  как  у

него не было особых оснований для симпатии к ним. Более того,  их  бравада

после поражения, легкость, с которой они отнеслись к  своей,  в  общем-то,

весьма существенной для дальнейшей судьбы неудаче,  их  шутки,  прибаутки,

тот согласный язык, который они так легко нашли друг  с  другом,  да  и  с

остальными  ребятами  и  девушками  из  общежития,   поступившими   и   не

поступившими, раздражали студента, подчеркивая (чисто  подсознательно  для

него самого) роковую черту его характера - неконтактность с другими.

   С ранней поры своей жизни он знал, что самое трудное для него - общение

с людьми. Когда-то он страдал от этого, но с годами привык. Это стало  как

бы его хронической болезнью, хоть не смертельно опасной, но неизлечимой. И

он вроде бы даже лелеял и холил ее - свою отчужденность,  необщительность,

одиночество. Лучшим и единственным собеседником он считал самого  себя.  И

теперь, когда он взял барьер, победил и  перед  ним  встала  необходимость

надолго поселиться в этом чужом городе, где  у  него  не  было  ни  единой

знакомой души, он  первым  делом  подумал  о  жилье.  Заранее  готовясь  к

студенческой жизни, он собрал небольшую, но достаточную  сумму  для  того,

чтобы снять отдельную комнату. Поисками ее он  и  занялся  сразу  же,  как

узнал о своем поступлении. И поскольку знакомств и связей у него не  было,

он начал изучать объявления.

   Ежедневно он ходил в центр города, где в определенном месте  собирались

разные люди - сдающие, снимающие, меняющие дома, квартиры, комнаты,  углы,

койки; маклеры и просто зеваки толпились у большой доски, к  которой  были

приклеены или же прикреплены кнопками объявления, написанные от руки и  на

машинке.

 

 

   Шестой день безрезультатно ходил он к этой доске. В тот раз народу было

поменьше, и студент, простояв перед ней с полчаса,  прочел  буквально  все

объявления от точки до точки и, вновь  не  обнаружив  ничего  подходящего,

повернулся, чтобы уйти. Но, сделав шаг, он  остановился.  Ему  показалось,

что его окликнули. Показалось, потому что никто в этом городе не мог знать

его имени, кроме тех троих, с которыми он жил в комнате и которые, как ему

было хорошо известно, уже разъехались. Однако он не только услышал зов, но

и спиной почувствовал направленный на  него  пристальный  взгляд.  Студент

резко повернулся. Улица была пустынна, и  шесть  человек  перед  доской  -

студент их быстро пересчитал -  сосредоточенно  изучали  объявления.  Двое

переписывали их в свои блокноты, никто на студента не смотрел и тем  более

не думал его окликать.

   Студент медленно обвел глазами улицу, затем осмотрел дома,  в  основном

одно- и двухэтажные здания по обе стороны мостовой.  Вернее,  он  осмотрел

окна:  взгляд,  который  он  почувствовал,  мог  быть  и   оттуда   -   из

какого-нибудь дома. Но все окна, все до единого, несмотря  на  нестерпимую

жару, а может быть, именно поэтому, были  наглухо  закрыты.  Никого.  Двое

перед доской, переписав  все  нужное  в  свои  блокноты,  пошли  прочь  по

солнечной стороне улицы, трое других отошли от доски и завернули за  угол.

Это была узкая малопроезжая улочка, но почему-то в нее свернула, заняв  ее

почти всю, огромная,  неестественно  длинная  машина-рефрижератор,  чем-то

напоминающая гигантского древнего ящера. Гибко изогнувшись, она  заслонила

собою доску, и студент стоял, ожидая, когда она проедет. Машина  проползла

за угол и исчезла, будто ее и  не  было.  И  тут  только  студент  обратил

внимание на высокого парня в синей рубашке, стоящего у доски. Это был один

из абитуриентов, тот самый, который срезался  на  первом  экзамене,  -  их

кровати стояли рядом. Сосед имел привычку громко спорить с кем-то  во  сне

по поводу спортивных прогнозов. Сразу же после экзамена он  попрощался  со

всеми и ушел из общежития. Студент думал, что он вообще уехал  из  города.

Как бы то ни было, студент не имел  ни  малейшего  желания  встречаться  и

разговаривать с ним, но парень повернулся и пошел  навстречу  к  нему.  И,

странное дело, когда улыбающийся парень -  студенту  показалось,  что  тот

улыбается ему, - подошел ближе, он с удивлением обнаружил, что  обознался:

это был совсем другой человек, хотя чем-то действительно напоминал  соседа

по комнате. И, естественно, он вовсе не улыбался студенту, а  прошел  мимо

него, как и полагается незнакомому человеку.

   Этот момент, как оказалось впоследствии, сыграл весьма  важную  роль  в

дальнейшей истории. Знакомый, оказавшийся незнакомым, прошел,  и  какой-то

необъяснимый порыв заставил студента вновь подойти к доске, от которой  он

только что отошел и которую изучил вдоль и поперек. И тот же  необъяснимый

порыв заставил его вновь одно за другим перечитать объявления. Он читал  с

совершенно необъяснимой дотошностью, хотя и знал, что ничего существенного

упустить не мог. Вдруг он снова почувствовал чей-то пристальный  взгляд  и

тут же услышал голос, бодрый, уверенный и на этот раз знакомый:

   - Привет студенту. Ну, как жизнь?

   Студент повернулся и обомлел. За его спиной  стоял  парень,  тот  самый

абитуриент, сосед по комнате, в _зеленой_ рубашке и улыбался студенту.

   "Телепатия", - подумал студент. С ним и раньше случалось такое:  стоило

подумать о ком-либо, как через несколько минут  в  совершенно  неожиданном

месте и совершенно неожиданным образом  он  встречал  именно  того  самого

человека. Бывали и такие,  как  это,  совпадения.  Он  ошибался,  принимая

прохожего  за  знакомого,  и  через  две-три  минуты  сталкивался  с  этим

знакомым. Телепатия - раз  и  навсегда  определил  для  себя  это  явление

студент, и оно потеряло для него всякую загадочность, так же как и  другое

обстоятельство, вначале мучавшее его своей необъяснимостью: порой, попадая

в незнакомое место, где - он знал наверняка - ранее он никогда  не  бывал,

или съев какую-либо диковинку, которую - наверняка  -  ранее  ни  разу  не

пробовал, или впервые делая что-нибудь, он чувствовал,  что  уже  когда-то

испытывал этот вкус, это ощущение, и что улица нового для него города  ему

чем-то знакома, и этот пейзаж, и этот  вкус  знакомы  ему  чем-то.  Чем  -

определить он не мог  и  оттого  мучился,  но  не  столько  невозможностью

понять, сколько пугающей тайной самого явления, пока  наконец  не  вычитал

где-то, что есть память генов, передающаяся через  поколения,  и  даже  не

всегда прямо, а, так сказать, по диагонали - от каких-нибудь пратетушки  и

прадядюшки.  И  он  успокоился.  Тайна  почти  нереальных  и   невозможных

совпадений как будто перестала быть тайной.

   Улица вновь была безлюдной. Бывший сосед по комнате ушел. Он хотел было

задержаться, но, очевидно вспомнив необщительный нрав студента, отправился

своим путем.

   Студент повернулся  к  доске  и  в  самой  нижней  части  ее  обнаружил

объявление, которого почему-то до сих  пор  не  заметил.  "Удивительно,  -

подумал студент, - как это я не заметил его?" Главное - в  том  объявлении

была особенность,  которая  заставила  бы  обратить  на  него  внимание  и

запомнить, даже и не читая. Оно было напечатано на машинке,  но  почему-то

на нотной бумаге, с написанным от руки скрипичным и басовым ключами.  Пять

линеек, а на них буквы.

   Объявление было именно  о  том,  чего  упорно  искал  студент:  сдается

однокомнатная квартира на двадцатом  этаже.  "Разве  в  этом  городе  есть

двадцатиэтажное здание?" - удивился студент и тут же вспомнил,  что  плохо

знает город, и, очевидно, есть, если сдается квартира.  Однокомнатная.  Со

всеми удобствами. С видом на  море.  Телефон.  Лифт,  разумеется.  Балкон.

Студент не верил своим глазам. Как он мог проглядеть такое  объявление.  А

главное, цена была мизерной, ну просто неправдоподобно низкой. Но как  раз

это  настораживало.  Впрочем,  столь  немыслимая  удача  всегда   вызывает

некоторое опасение. Возможно ли? Если бы  он  опоздал  и  выяснилось,  что

кто-то за день или за час до  него  перехватил  такой  идеальный  вариант,

тогда  все  его  невообразимые  достоинства  стали  бы,  увы,   потерянной

реальностью. Во всяком случае, надо действовать, не теряя  ни  минуты.  Он

записал адрес.

 

 

   Улица, указанная в объявлении,  находилась  в  старой  части  города  с

одноэтажными домами, обреченными на снос, с кривыми улочками,  по  которым

стекали воды неопределенного происхождения, и  с  дворами,  переполненными

событиями - драками, свадьбами, поминками, порой одновременными.

   "Зачем  так  зло  шутить,  -  думал  студент,  -  разве  объявления  не

контролируются какой-нибудь инстанцией?  Вот  тебе  и  двадцатый  этаж,  -

грустно усмехался студент, рассматривая убогие хибарки.  -  Если  все  эти

домишки поставить один на другой, тогда действительно  получится  даже  не

двадцать, а сто этажей". И все же глаза  его  искали  цифру  семнадцать  -

номер дома, указанного в объявлении. Он увидел ее, и почему-то, как только

он ее увидел -  она  значилась  отнюдь  не  на  небоскребе,  а  на  старом

двухэтажном доме, -  ему  поверилось,  что  объявление  не  розыгрыш.  Дом

находился на противоположной стороне  улицы.  Студент  сошел  с  тротуара,

пересек узкую улочку и стал у дверей  дома  номер  семнадцать.  На  дверях

висел большой замок. Второй этаж располагал небольшим балконом,  и  дверь,

выходящая на него, была чуть-чуть приоткрыта, в щель виднелся край тюлевой

занавески. На балконе в глиняных горшочках были  какие-то  вялые  растения

неопределенного  цвета,   их,   видно,   давно   не   поливали.   Чувствуя

бессмысленность своих действий, студент постучал  в  дверь,  повернулся  и

хотел уйти. Но в этот момент из соседней калитки выглянула женщина средних

лет, недобро посмотрела на студента и спросила:

   - Вам кого?

   - Я пришел по объявлению, - с  некоторой  растерянностью  сказал  он  и

назвал улицу и номер дома.

   Ему показалось, что женщина рассердилась еще больше.

   - Здесь давно никто не живет, - буркнула она  и  прикрыла  калитку.  Но

студенту почему-то показалось, что она не ушла,  а  стоит  за  калиткой  и

наблюдает за ним в щель.

   Потом его окликнули. Он ясно  слышал,  что  окликнули  именно  его,  но

назвали ли его по имени или как-то иначе, он не мог определить. Во  всяком

случае обращались к нему, и он, отвечая на зов, обернулся и увидел  старую

женщину,  вернее,  ее  еле  уловимый,  скорее  угадываемый  силуэт   из-за

полуоткрытых дверей балкона. Того самого дома номер семнадцать, на  дверях

которого висел замок. Студенту даже показалось, что старуха поманила  его,

и, хотя он не мог с уверенностью сказать, действительно ли  его  поманили,

он все же подошел к самым дверям и стал под  балконом.  Нет,  видимо,  его

действительно позвали -  где-то  совсем  поблизости  раздались  оживленные

голоса, которые о чем-то спорили  шепотом,  но  яростно,  студент  не  мог

разобрать ни одного слова. Потом соседняя калитка открылась, и та же самая

женщина средних лет, на этот раз с  ней  была  косоглазая  девочка,  молча

подошла к дверям дома номер семнадцать и, вынув из кармана  халата  связку

ключей, так же молча отперла дверь. Она была  все  так  же  сердита,  нет,

скорее крайне недовольна, и очень нелюбезным тоном, сказала студенту:

   - Она там, поднимитесь по лестнице.

   Потом грубо схватила девочку,  дала  ей  подзатыльник,  отчего  девочка

истошно заревела, схватила ее в охапку и исчезла за своей калиткой.

   Студент поднялся по узкой темной лестнице, пахнущей сыростью и кошками,

на второй этаж и  постучал  в  единственную  дверь,  которая  вся  была  в

фиолетовых чернильных брызгах.

   - Войдите, - раздался глухой голос изнутри, несомненно, он  принадлежал

той самой старухе, которая смотрела с балкона.

   Студент  вошел.  Комната  была  запущенной,  беспорядочно  обставленной

неимоверным количеством всякой рухляди, и в ней чувствовался особый  запах

старости и немощи. Рваные диваны с торчащими пружинами, кресла с  высокими

спинками,  причудливо  изогнутыми  ножками  и  облезлой  обивкой,   старые

громоздкие шкафы, потемневшие от собственной старости, большой  и  пыльный

абажур с явственно видными паутинками и  множество  гвоздей  в  стенах  на

разных уровнях - очень высоко и, что удивительно,  очень  низко,  почти  у

пола, что исключало предположение, что  на  них  могло  когда-то  что-либо

висеть, - они  производили  странное  впечатление,  как,  впрочем,  и  вся

комната. Но  кроме  странности  комната  несла  на  себе  и  еще  какую-то

необъяснимую, но ощутимую печать трагизма. С первого же взгляда на комнату

единственным  чувством,   которое   овладело   студентом,   было   желание

немедленно, не теряя ни секунды, уйти отсюда. Из этой  комнаты.  Из  этого

дома. С этой улицы. Раздался голос:

   - Что вам здесь надо? - И только теперь он заметил старуху,  сидящую  в

глубоком кресле в самом углу.  Несмотря  на  жару,  окна  в  комнате  были

наглухо закрыты и зашторены, свет падал лишь из чуть приоткрытых дверей на

балкон, сама старуха была в наглухо  застегнутом  черном  длинном  платье,

поверх  которого  была  накинута  довольно-таки  плотная   шаль.   Старуха

почему-то показалась студенту парализованной. В  ее  облике  чувствовалась

порода,  и,  обладая  некоторой  фантазией,  можно  было  представить   ее

привлекательной  в  далекой  молодости.  Теперь   следы   былой   красоты,

безжалостно изгнанные из всех уголков ее тела и лица,  притаились  лишь  в

бездонно глубокой и какой-то зловещей печали иссиня-черных глаз.

   - Я пришел по объявлению о квартире. Но, кажется, ошибся.

   - Ошиблись? - переспросила она. - Нет. Это мое  объявление.  Вам  нужна

квартира?

   - Да, - сказал студент. - Но там говорится о двадцатом  этаже...  -  Он

замолчал, не докончив фразы: было бы глупо пересказывать объявление,  ведь

если его писала она...

   - Да, - сказала она и начала  кашлять.  Это  был  долгий  сухой  кашель

курильщицы, студент уже заметил пепельницы  в  разных  местах  комнаты  со

множеством окурков и пустые коробки из-под папирос. - Да, - повторила она,

- квартира на двадцатом этаже... - И замолчала, погрузившись в свои мысли.

   Студент обвел взглядом комнату и  только  теперь  осознал,  что  именно

вызывало ощущение трагизма. Стеклянный  шкаф,  экран  телевизора,  большое

зеркало и даже старые массивные напольные часы были занавешены  простынями

- так обычно делается в случае траура, если в  доме  покойник,  все  сорок

дней после похорон. По старому обычаю, занавешиваются зеркала,  стеклянные

шкафы, в последние же годы и экраны  телевизоров,  но  часы?  Занавешенные

часы он видел впервые. Правда, иногда  часы  останавливают  на  той  самой

минуте, когда наступила чья-то смерть, но эти-то занавешенные часы как раз

ходили, он догадался об этом и по движению тени маятника под простыней,  и

по их еле слышному тиканью. И тут же раздался  бой,  мелодичный  перестук,

двенадцать долгих ударов - был полдень.

   На стенах висело много фотографий. Большинство  из  них  было,  видимо,

тридцати - сорокалетней  давности,  но  все  строго  одинакового  размера.

Студент почему-то подумал, что никого из людей на фотографиях нет в живых.

(Порой фотографии - и  это  относится  не  только  к  старым,  пожелтевшим

карточкам - несут  на  себе  невидимую,  но  точную  информацию  о  смерти

модели.) Лишь одна из фотографий была другого, нестандартного размера. Она

была гораздо больше других, и на ней  красовался  человек  средних  лет  с

усами, сросшимися бровями, при  галстуке,  в  черном  костюме  с  широкими

бортами.  По-видимому,  это  была  паспортная   карточка,   очень   сильно

увеличенная. Фотография была  в  темной  раме.  Возможно,  цвет  рамы  был

случайным, но вместе с тем его можно было принять и за траурную кайму.

   Студент  почему-то  особенно  долго  разглядывал   эту   фотографию   и

чувствовал, что так же пытливо  и  внимательно  его  самого  рассматривает

старуха. Почему-то он уже не ждал, что она когда-нибудь  заговорит  с  ним

снова, и ее голос как бы вновь застал его врасплох:

   - Та квартира находится в противоположном конце  города,  у  моря.  Там

есть двадцатиэтажный дом. Квартира там... на последнем этаже. Это квартира

моего сына, - она глубоко вздохнула. - Теперь она нам ни к  чему.  Я  хочу

сдать ее, разумеется за определенную сумму. - Она опять  замолчала,  потом

так же неожиданно продолжила: -  Вернее,  за  сумму,  необходимую  для  ее

содержания: квартплата, электричество, лифт... и все. Лишнего нам не надо.

Это и его пожелание, - сказала она и уставилась своим нестерпимо печальным

взглядом на фотографию усатого мужчины.

   Нетрудно  было  догадаться,  что  именно  это  и  был  ее  сын,   и   в

сопоставлении с ее словами, печальным вздохом,  с  опустевшей,  теперь  не

нужной и потому сдаваемой квартирой  на  двадцатом  этаже  траурная  кайма

фотографии   приобрела   вполне   определенный   и   единственный   смысл.

Расспрашивать было бы бестактностью, тем  более  что  рана  была,  видимо,

свежей, утрата недавней, иначе зачем же занавешивать  зеркала,  и  студент

сказал лишь, что ему все же хотелось бы посмотреть квартиру.

   - Разумеется, - быстро сказала старуха и неожиданно проворно  встала  с

кресла.

   Студент подумал, что она встала, чтобы сейчас же ехать с  ним.  Но  он,

ошибочно приняв ее за  парализованную,  ошибся  вторично.  Старуха,  будто

забыв о его существовании, торопливо подошла к часам, откинула простыню и,

посмотрев на циферблат, так же аккуратно завесила их вновь, теперь уже  не

спеша вернулась на свое место, села и закрыла глаза.

   Сколько времени прошло? Минута, полчаса, час? Хотя позже, уже выйдя  от

старухи, студент не мог определить, сколько времени  прошло  между  вояжем

старухи к часам и ее погружением в дремоту в своем  кресле.  Он  отчетливо

помнил полдневный бой часов незадолго до этого и зафиксировал время, когда

вышел от старухи, - четверть второго.  Но  промежуток  между  этими  двумя

временными точками - один час и пятнадцать минут - никак не укладывался  в

его сознании. Что же было в течение всего этого времени? Две-три  реплики,

проход старухи к часам и обратно, потом дремота. Неужели она дремала целый

час? Собственно, ничего странного в этом нет, старуха могла спать и  целый

день. Странно было другое. Что же делал все это время сам студент -  стоял

и  стерег  ее  сон,  рассматривал  комнату,   фотографии,   дожидался   ее

пробуждения? Да, так было, но в его представлении все это  длилось  крайне

недолго,  уж  во  всяком  случае  не  целый  час.  Старуха   действительно

задремала, но потом сразу же, как ему показалось, проснулась -  теперь  же

выясняется, что прошел минимум час, - проснулась и сказала спокойно:

   - Запишите адрес. Двадцатиэтажный дом. Там он единственный.  На  первом

этаже булочная. Ровно в шесть приходите туда. Я покажу вам комнату.

   Она продиктовала адрес и, пока студент записывал, снова задремала.

   Студент ушел не прощаясь. Только на улице он посмотрел на  свои  ручные

часы. Оказалось, что в доме у старухи он провел почти полтора часа.

 

 

   Двадцатиэтажный дом оказался на окраине, там, где,  собственно  говоря,

город кончался и начинался пустырь. Дом торчал как-то  странно  одиноко  и

выглядел несуразно, как слово с опечаткой: пустырь -  с  одной  стороны  и

морской  берег   -   с   другой.   Рядом   было   несколько   холмиков   и

трех-четырехэтажных зданий на  них,  но  в  соседстве  с  небоскребом  они

казались совсем маленькими.

   Таксист долго не соглашался ехать по этому адресу.

   - Мне в парк... Смена кончилась... Не по пути... Далеко...  -  приводил

он разные причины и в числе  прочих  указал  и  такую:  -  И  вообще  этот

район...

   - Что этот район? - попытался уяснить студент.

   - Да вообще, - неопределенно промямлил таксист и неожиданно согласился:

- Хорошо, поехали.

   По дороге никто из них - ни студент, ни шофер - не произнес ни слова.

   - Вот он, твой дом, - сказал таксист, когда  они  подъехали  к  новому,

видимо совсем недавно сданному в эксплуатацию, дому, и затормозил у  самых

дверей булочной.

   Студент заплатил и вышел. Таксист,  как  показалось  студенту,  слишком

торопливо развернулся и уехал. Вокруг не было ни души, но  вдоль  тротуара

стояла целая вереница машин,  и  все  они  до  единой  были  под  чехлами.

Булочная оказалась закрытой. Студент был почти уверен, что старуха конечно

же не явится; трудно было представить ее - больную, дряхлую - способной на

преодоление такого расстояния, и вообще эта затея представлялась  студенту

порядком  нереальной.  Но  ведь  дом-то  был,   стоял,   на   самом   деле

двадцатиэтажный. Студент  начал  считать  этажи,  когда  внезапно  услышал

голос:

   - Мы же договорились на шесть часов.

   Откуда она появилась, старуха? Он не слышал ни звука мотора, ни  шагов,

и ее не было, когда он подъехал, но вот стоит же здесь, прямо  у  входа  в

булочную, в своем черном платье с накинутой черной шалью.

   - Извините, - сказал студент. - Это все такси. Сюда почему-то никто  не

соглашается ехать. Я опоздал на три минуты.

   Старуха ничего не сказала и, повернувшись к дому, бросила:

   - Войдем.

   Она зашагала к подъезду. Студент последовал за ней.

   Они вошли в помещение, и старуха нажала на кнопку  вызова  лифта.  Лифт

шел откуда-то очень уж издалека, шел долго и, видимо, медленно.

   Наконец он прибыл, остановился, и двери его  раскрылись.  Они  вошли  в

кабину. Она сразу показалась студенту странной.  Но  чем?  Старуха  нажала

кнопку двадцатого этажа.  Лифт  неторопливо  пополз  вверх,  и  где-то  на

середине пути студент вновь ощутил некую странность в этой  кабине,  но  в

чем именно она заключалась, не мог определить. Мысль его переключилась  на

старуху, и он нечаянно подумал: а улыбалась ли она хоть раз  в  жизни?  Ну

что за бред, наверное, улыбалась. Ну, а теперь, понятно, у нее трагедия  -

как-никак сын, взрослый сын, такая потеря, ей, как говорится, не до смеха.

Но дело в том, что  сами  черты  лица  старухи  как  бы  исключали  всякую

возможность улыбки; никак нельзя было  представить  ее  смеющейся  ни  при

каких  обстоятельствах.  В  один  миг,  в  один-единственный  миг  у  него

мелькнуло что-то, какая-то  мысль  и  тотчас  исчезла  бесследно,  но  ему

почему-то показалось, что это была  догадка  о  причине  ощущения  чего-то

странного в этой кабине, но тут лифт с некоторым сотрясением  остановился,

двери его открылись и они вышли.

   На лестничной клетке была только одна-единственная дверь, и на ней  был

указан номер квартиры. И  еще  осталось  стекло  над  дощечкой,  но  самой

дощечки с фамилией не было. Дверь была  массивная,  новая,  металлическая,

цинкового цвета. Старуха подошла к ней и нажала кнопку звонка.  Потом  она

вынула из кармана ключ и вставила его в дверной замок.  "Она  чокнутая,  -

внезапно осенило студента, - тронулась от горя. Иначе зачем же  звонить  в

пустую квартиру? А может, там кто-то есть или мог бы быть?"

   - Всегда нажимайте звонок перед входом в квартиру, -  сказала  старуха,

повернувшись к нему и как бы  отвечая  его  невысказанным  мыслям.  -  Это

предосторожность, на всякий случай. В квартире  может  накопиться  газ,  и

тогда от замыкания она может взорваться.

   - Но...

   - Лучше взорваться квартире, чем самому, - опять как бы отвечая на  его

мысли, сказала старуха и вошла в квартиру. - Входите.

   Это была обычная стандартная квартира в новом доме, не в пример комнате

старухи опрятная и чистенькая. Причем со всеми удобствами:  уютная  кухня,

сверкающая белизной кафеля ванная. И комната была  аккуратной,  светлой  и

просторной. Она казалась просторной и потому, что в ней  было  очень  мало

мебели - тахта, стол, книжный шкаф  и  два  стула,  и  потому,  что  имела

большое окно с великолепным видом на море. И студента уже не  удивило  то,

что стеклянный книжный шкаф и зеркало в передней были завешены простынями,

так же как и нечто, висящее  на  стене  и  еще  плотнее,  чем  у  старухи,

укутанное белым покрывалом. Это были часы, он  уже  догадался  по  легкому

тиканью. И еще на стенах висели фотографии. Были  ли  это  фотографии  тех

самых людей, что в доме у старухи, он не мог бы определить с точностью;  к

тем, видимо, недостаточно внимательно присмотрелся, хотя и разглядывал  их

довольно долго. Во всяком случае, эти были гораздо  новее  -  похоже,  они

были сняты ну от силы два-три года назад. Это можно было определить  и  по

их сохранности и  по  одежде  запечатленных  на  них  людей.  Но  все  они

опять-таки были единого размера, за исключением одной  большой  в  центре:

улыбающийся молодой человек в рубашке с открытым воротом. Был ли  это  тот

самый молодой человек - умерший (умерший ли?) сын (сын ли?) старухи, что и

на той фотографии с черной каймой? Тот был старее, С  усами,  и,  главное,

выражение лица было  совсем  другим  -  напряженным,  настороженным,  даже

испуганным. Здесь же не только выражение, характер был другим -  открытый,

добрый нрав. Хотя, конечно, чем-то они очень схожи. Сросшиеся брови?.. Но,

может быть, это фотография одного и того же человека в  разные  годы,  при

разных обстоятельствах, в разных настроениях?

   Голос старухи отвлек его:

   - Ну что, устраивает вас?

   - Да, конечно, - машинально сказал он, мысленно сравнивая написанное  в

объявлении  с  действительностью.  Действительность  превосходила   скупые

сведения в объявлении, ну просто чудесная квартира, лифт, телефон. Кстати,

а где он?

   - А телефон? - спросил студент.

   Старуха выдвинула один из стульев из-под  стола,  на  нем  стоял  серый

телефонный аппарат, но со срезанным шнуром.

   - Он сдал телефон, - сказала старуха, -  теперь  ведь  ему  телефон  не

нужен. Но аппарат был наш, и мы его оставили. Если вам телефон  необходим,

вы можете похлопотать, чтобы номер вернули вам, я могу назвать вам его.

   Это, кажется, была самая длинная  фраза,  которую  студент  услышал  от

старухи. "А зачем мне, собственно, телефон, - подумал он, -  и  зачем  мне

хлопотать за него?"

   - Да нет, - сказал  он,  -  у  меня  острой  необходимости  нет.  Но  в

объявлении было указано, я  поэтому.  -  Он  еще  раз  мысленно  перечитал

объявление. - Да, кстати, еще и балкон...

   - Балкона нет, - сказала старуха сухо  и  резко  повернулась  к  правой

стенке. Студент проследил за ее взглядом и только сейчас заметил  дверь  в

стенке, грубо заколоченную досками крест-накрест. Он сделал невольный  шаг

в сторону двери, даже не шаг, а какое-то движение в  том  направлении,  но

старуха неожиданно быстро преградила  ему  дорогу.  -  Нет,  -  решительно

сказала она, - если вы снимаете эту квартиру, у меня  помимо  указанных  в

объявлении еще два  условия.  Обязательных  условия,  -  добавила  она.  -

Первое: никогда не подходите к этой двери и не трогайте ее. И  второе:  не

тушите по ночам свет в ванной комнате. Он виден с моря.

   Студент кивнул, хотя ничего не понял.

   - А деньги? - робко вставил он. - Когда лучше мне?..

   - Можете прямо сейчас, - сказала старуха. - Значит, я так  понимаю,  вы

снимаете эту квартиру.

   - Да, - студент прошел в переднюю, там стоял его чемодан,  открыл  его,

взял деньги и вернулся. Все это заняло минуты две.

   - Через месяц принесете деньги на следующий срок,  -  сказала  старуха,

приняв и быстро пересчитав деньги. - До  свидания,  -  она  протянула  ему

ключи от квартиры. -  Можете  пользоваться  посудой  -  она  на  кухне,  и

постельным бельем - оно на тахте.

   Студент проводил  ее  до  лифта,  и,  когда  вернулся  в  комбату,  ему

показалось, что в ней что-то изменилось. Но что?  Он  внимательно  оглядел

комнату и, кажется, догадался -  фотографий  стало  меньше.  На  их  месте

торчали гвозди. "Когда же старуха успела снять их? - удивился  студент.  -

Неужели когда я выходил в переднюю за деньгами? Ну и проворная, однако".

   Его изумило, что фотографий стало не только меньше, но  они  как  будто

переменились, то есть стали другими. "Ну и дела, - подумал он, -  и  когда

это она успела заменить фотографии другими? И зачем?  Вообще-то  она  явно

чокнутая. И что за странные условия она поставила? Оставляйте на ночь свет

в ванной. Видно с моря. При чем здесь море? А, ерунда  какая-то".  Студент

рассмеялся беспечно и радостно впервые не только за этот день,  но,  может

быть, за весь этот немыслимо напряженный жаркий месяц.  Наконец-то  все  у

него получилось именно так, как он замышлял. Попал в институт. Это  ли  не

чудо? И еще одно чудо - квартира, да за такую смехотворно ничтожную сумму.

Столько удобств! Комфорт! Главное -  полное  уединение.  Теперь,  пожалуй,

можно наконец-то и отдохнуть по-настоящему. Сесть и отдохнуть. Закурить не

спеша и любоваться видом на море. А, черт, ведь у него кончились сигареты.

Эта проклятая старуха так его запутала,  что  он  в  спешке  забыл  купить

сигареты. Ну, ничего  страшного,  можно  спуститься  и  купить.  И  вообще

теперь, когда у него свой дом, куда он может приходить когда вздумается, в

любой час дня и ночи, и никто не остановит его расспросами,  неплохо  было

бы выйти и прогуляться по городу, просто пройтись по улицам, скверам.

   "Сейчас я это и сделаю, - решил студент, - заодно и сигареты куплю.  Но

сперва побреюсь, приму душ, раз в моем распоряжении целая ванная  комната,

одену свежую рубашку и пойду гулять".

   Он зажег фитиль газовой колонки, разделся и  почувствовал,  как  упруго

бьют по телу теплые струи воды, снимая с него напряжение  последних  дней,

усталость,  тревоги  и  опасения  минувших  суток.  Слава  богу,  все  так

прекрасно устроилось...

   Студент чисто выбрился, прошел в переднюю, раскрыл чемодан, взял свежую

кремовую рубашку, надел ее, сдернул простыню с зеркала, причесался и вошел

в комнату. Приблизился к окну. Вечерело, море и небо  меняли  свои  цвета.

Очевидно, из-за этого море показалось ему ниже, чем  оно  было,  когда  он

впервые вошел в комнату. "Какой изумительный вид!"  -  подумал  студент  и

машинально потянулся к пепельнице на столе, откуда поднимался легкий дымок

и на краю которой тлела сигарета. Студент глубоко затянулся, вглядываясь в

необъятный простор за окном, и внезапно вздрогнул. Ведь у него же не  было

сигарет! Откуда она взялась и, главное, когда он  успел  ее  закурить?  Не

сейчас же... Да и осталась от нее только  половина,  значит,  тлеет  здесь

давно. А с каких пор? Не могла же ее  оставить  старуха.  Так  долго  она,

сигарета, не дотянула бы... Значит, ее закурил  и  оставил  в  пепельнице,

перед тем как принять душ, он сам. Но, убей бог, студент не  помнил,  как,

когда, каким образом он ее нашел и закурил. "Рановато  начинается  у  меня

склероз, - усмехнулся студент, - в конце концов, кто же, как не я, мог  ее

закурить?" Он поймал себя на том, что как бы успокаивает себя, и  это  ему

вовсе  не  понравилось.  Вообще,  несмотря  на  прелесть  столь   удачного

варианта, что-то ему не нравилось, что-то его тревожило,  но  что  именно,

понять он не мог. Он снова обвел взглядом фотографии.  Удивительные  лица,

они  не  запоминаются,  сколько  в  них   ни   вглядывайся.   Даже   этот,

предполагаемый сын старухи. Студенту почему-то показалось, что  он  здесь,

на этой фотографии, улыбается,  а  сейчас,  внимательно  всматриваясь,  он

никакой улыбки не заметил, скорее даже хмурое, недовольное лицо,  какие-то

печальные, затравленные, как и у его матери, глаза, конечно,  если  она  в

самом деле ему мать. Студент отвернул край простыни на стенных часах: было

двадцать пять минут шестого. "Ну вот, - сказал студент, -  и  часы  у  них

безбожно отстают. Сейчас, наверное, уже половина восьмого". Он принес свои

ручные часы из ванной - снимал их перед душем. "Да, конечно, двадцать пять

минут восьмого".

   Весело насвистывая, студент покинул квартиру, запер дверь, вызвал лифт,

вошел в него и нажал на кнопку первого этажа.

 

 

   Студент вышел  из  подъезда  на  пустырь  и,  пройдя  несколько  шагов,

оглянулся на свой дом. Удивительно, но дом производил впечатление нежилого

- будто его отстроили, сдали, но еще  не  заселили.  Все  окна,  двери  на

балконы были наглухо закрыты. Нигде ни веревки, ни антенны, ни зелени,  ни

занавески, ни света. Был тот час предвечернего безвременья, когда зажигать

уличные фонари рановато, но  вместе  с  тем  без  их  света  уже  довольно

сумеречно. Студент прошелся немного по пустырю и еще раз оглянулся на дом,

пытаясь определить окно своей комнаты. Это было несложно - последний  этаж

и крайняя, угловая квартира слева. Вон то самое окно, его окно с видом  на

море. А  это  что  такое  -  два  выступа  слева?  Студент  пригляделся  и

догадался, что это опорные балки балкона, которого не было, и заколоченная

дверь  в  его  комнате  вела  именно  сюда,  на   несуществующий   балкон.

Несуществующий? Но почему? Его забыли достроить? Или он обвалился?  Может,

торчащие балки, наглухо заколоченная дверь  в  его  комнате  таят  в  себе

какую-то мрачную тайну? Он дал волю своей фантазии: может, с этого балкона

свалился сын старухи, недаром она так себя  повела,  когда  студент  хотел

подойти к двери. Впрочем, какое ему до всего этого дело? Главное,  у  него

есть крыша над головой. И своя комната. Свое окно. Вот оно.  Господи,  что

такое? В окне - в его окне, именно в его  окне  и  только  в  его  окне  -

вспыхнул свет. Кто-то включил свет.  Кто-то  в  его  отсутствие  находится

сейчас там, в его комнате. Студент почувствовал,  как  по  спине  поползли

мурашки. Не подвластное разуму, первобытное чувство страха толкало  его  к

действию - кричать, бежать, прятаться, что-то сделать. Сгущающиеся сумерки

подхлестывали это желание и в то же время как-то парализовывали, тормозили

его волю, как бывает в кошмарном сне:  хочется  кричать  -  и  не  можешь,

хочется бежать - и ноги не идут. Но в этот самый миг тротуар  перед  домом

озарился ярким светом, вспыхнули уличные фонари, и студента вдруг осенило.

Почему ему  раньше  в  голову  не  пришло  такое  простое  и  элементарное

объяснение... Возможно, когда он находился там, в квартире,  электричества

не было во всем доме. Он, сам того не ведая, оставил  свет  включенным,  и

вот, когда подали энергию, комната его осветилась. До чего же  все  просто

объяснялось. Студент улыбнулся и зашагал по направлению к тому месту,  где

предположительно должна была быть остановка рейсового автобуса. Но, пройдя

немного, он по какому-то внутреннему побуждению еще раз оглянулся на  дом,

вернее, на  свою  квартиру,  а  еще  точнее,  на  те  две  балки,  которые

предположительно были опорами несуществующего балкона. И в  какую-то  долю

секунды, в самую малую долю секунды, студенту  почудилось,  что  открылась

заколоченная дверь в его комнате  и  что-то  выбросилось  в  проем.  Вроде

какая-то тень. Но эта доля секунды была  столь  немыслимо  короткой,  что,

сколько ни всматривался похолодевший студент, дверь казалась  недвижной  и

балки торчали по-прежнему.

   Он побежал прочь. А  возвращаясь,  заблудился.  Улица,  на  которую  он

попал, не освещалась, и ему трудно было среди одинаковых стандартных домов

найти  какой-либо  ориентир.  "Но  ведь  дома  трехэтажные,  и  я   сейчас

обязательно обнаружу свой небоскреб". И в самом деле, примерно через  час,

около девяти, студент после долгих блужданий увидел возвышающийся на  фоне

потемневшего неба неосвещенный силуэт какой-то  громады.  Несомненно,  это

был его дом,  хотя  теперь  он  казался  не  таким  уж  высоким,  явно  не

двадцатиэтажным, если сопоставить его  с  другими,  трехэтажными.  Студент

пошел к этой громаде, но почему-то приближение его не радовало, он как  бы

предчувствовал некое неожиданное несоответствие, которое подстерегало  его

там.  И  действительно:  вышел  на  знакомый  пустырь  и  остановился  как

вкопанный.  Перед  ним  высилась  многоэтажная  громада  полуразрушенного,

похоже сгоревшего дотла, дома с  дырами-глазницами  окон.  По  его  пустым

этажам, в проемах несуществующих дверей, между  полуобвалившимися  стенами

разрушенных комнат с глухим воем бродил ветер, а на первом этаже  грызлись

собаки.

   Студент не мог поверить, что это тот  самый  дом,  из  которого  час  с

лишним назад он ушел. Но то, что это был тот самый  пустырь,  сомнений  не

было. Странно, что перед  обгоревшим  домом  почти  в  полной  сохранности

тянулся тротуар, а у  тротуара  на  мостовой  в  длинный  ряд  выстроились

машины. Тридцать - тридцать пять наглухо зачехленных легковых машин стояли

тут, судя по всему, очень давно. Могло ли быть такое -  одна  из  машин  в

чехле, из тех, что стояла ближе к тому концу, где стоял студент,  бесшумно

тронулась с места и поехала по направлению к нему. Было  полное  ощущение,

что машина едет сама, без водителя, - какой  водитель  стал  бы  ездить  в

зачехленной машине? Машина подъехала  ближе,  студент  увидел,  что  чехол

держится только на крыше, а за рулем сидит  молодой  человек.  Подъехав  к

студенту, он резко затормозил и окликнул его:

   - Вы не знаете, где тут двадцатиэтажный дом?

   - Двадцатиэтажный? - глухо переспросил студент.

   - Мне сказали, что он находится на  пустыре  за  сгоревшим  пятиэтажным

домом.

   - За этим? - студент показал на мрачную громаду обгоревшего дома.

   - Точно, - радостно ответил водитель, как бы впервые увидев этот дом. -

Так мне и объяснили. Значит, надо объехать его справа и выйти к морю. Если

и вам туда, садитесь, подвезу.

   Студент открыл переднюю дверцу и опешил: в машине было  два  руля,  два

тормоза, два сцепления, два акселератора - все попарно.

   - Не удивляйтесь, - сказал водитель с улыбкой, - это учебная машина.  А

сам я инструктор по вождению. Обычно сюда  садится  обучающийся,  а  я  со

своего водительского места контролирую его. Потому все  и  сдублировано  -

руль, сцепление, тормоз, газ... Да вы садитесь, садитесь, сейчас все,  что

на вашей стороне, отключено, не действует, так что сидите спокойно.

   Студент сел. Водитель включил портативный магнитофон, полилась  музыка,

чуть меланхоличная.  Поролоновые  чехлы  сиденья,  мягкие  рессоры,  тихая

музыка создавали удивительное ощущение уюта и удобства. Так,  может  быть,

люди чувствовали  себя  только  в  материнском  лоне  -  первой  вселенной

человека.

   Они завернули направо, обогнули сгоревший дом, и студент  сразу  увидел

свой  небоскреб,  теперь  он  светился  всеми  цветами  вечерней   радуги.

Разноцветные занавески, абажуры, неоновые и обычные лампочки,  светильники

раскрасили окна, и многие жильцы -  оказалось,  что  они  давно  и  прочно

обосновались здесь, - были на  балконах:  ели,  пили,  болтали,  смеялись,

переговаривались через этажи, слушали музыку, радио,  смотрели  телевизор.

Дом жил нормальной вечерней жизнью. Студент понял, что  они  подъезжают  с

тыльной стороны дома. Он же до сих пор  видел  только  его  фасад  -  вот,

оказывается, в чем дело. Машина объехала дом и  остановилась  у  булочной.

Фасад был также ярко освещен, не было  ни  одного  темного  окна.  Студент

поднял голову - светилось и его окно.

   - Большое спасибо, - с признательностью сказал он водителю, вылезая  из

машины. Перед самим собой ему стало неловко за недавние  страхи.  Взрослый

мужчина,  материалист  и  рационалист,  студент  -  и  такие  первобытные,

атавистические страхи. Стыдно!

   Выходя из машины, он впервые внимательно взглянул на  водителя,  и  его

лицо показалось студенту знакомым. Водитель также вышел из машины и закрыл

дверцу на ключ. Они вошли в разные подъезды. Где же  он  видел  это  лицо?

Причем как будто  совсем  недавно.  На  лицо  водителя,  отпечатавшееся  в

сознании студента, накладывались размытые,  расплывчатые  черты  какого-то

другого лица, которое невозможно было зафиксировать...

   В подъезде студента ждала кромешная тьма. Он зажег спичку, нашел кнопку

лифта, нажал. Лифт опять ехал с какого-то очень высокого этажа. Двери  его

раскрылись, студент вошел в кабину, двери сомкнулись, и свет внутри потух.

Студент опять чиркнул спичкой, нашел и нажал кнопку двадцатого этажа  и  с

недоумением почувствовал,  что  лифт  идет  не  вверх,  а  вниз,  хотя  он

находился на первом этаже - на уровне земли. Страх, что  лифт  неисправен,

что он проваливается  в  глубину  шахты,  в  подвальный  этаж,  перешел  в

настоящую панику, когда студент понял, ощутил, что он спускается все  ниже

и ниже, все глубже  и  глубже.  По  элементарным  временным  расчетам,  он

спустился, по меньшей  мере,  на  восемь  этажей,  нет,  на  двенадцать  -

четырнадцать, нет, чуть ли не на все двадцать этажей под землю. Он слышал,

что в городах в некоторых больших домах в  стратегических  целях  строятся

подземные этажи, но сейчас в этом нескончаемом  провале  лифта  в  глубины

земли он почему-то ощутил запах могилы, хотя и знал,  что  таких  глубоких

могил не бывает. Студент подумал, что наступил его последний час, какой-то

совершенно нелепый, непонятный и необъяснимый конец. Внезапно в лифте ярко

вспыхнул свет и он тотчас понял,  почему  кабина  с  самого  первого  раза

показалась ему странной: в ней было зеркало - прямо против дверей,  и  оно

отражало дверь, но не эту, а другую, хоть и похожую, но  все  же  не  эту.

Дверь, не существующую в кабине. Лифт остановился, и дверь - не та  дверь,

в которую он вошел, и не та, что отражалась в зеркале, а дверь  в  боковой

правой стене, оказывается, там тоже  была  дверь,  -  открылась.  Студент,

подобно слепцу, ощупывающему ногами  опору,  осторожно  ступая,  вышел  из

кабины и увидел дверь своей квартиры. Вне всяких сомнений, это была именно

она, дверь снятой им сегодня квартиры на двадцатом этаже  с  номером  и  с

дощечкой без фамилии. "Очевидно, это какая-то  болезнь  -  потеря  чувства

ориентации, направления в темноте, - подумал студент. -  Лифт  конечно  же

шел вверх, а мне показалось, что он идет вниз, точно так  же  и  с  дверью

лифта. Как называется эта болезнь? Нарушение ориентировки, потеря  чувства

правой и левой стороны, ощущения правой ноги мне кажутся ощущениями левой,

и наоборот. Точно, у меня вот эта  самая  болезнь.  Завтра  надо  зайти  к

врачу". Он нажал звонок и улыбнулся: слава богу, квартира не взорвалась.

   Мгновенной   вспышкой   в    сознании    студента    осветилось    лицо

водителя-инструктора и тотчас же совпало - с точностью слепка  -  с  лицом

бывшего соседа по комнате, абитуриента, с  которым  он,  студент,  сегодня

встретился у доски объявлений. Это было непостижимо! Не могли два человека

быть разительно похожи. И в то же время, если это был  он,  его  сосед  по

комнате, почему студент сразу не узнал его? И почему, наконец,  сам  сосед

никак не реагировал на студента, будто они вовсе не знакомы?

   Студент повернул в замке ключ и вошел. Комната была  ярко  освещена.  В

передней свет не горел. Его чемодан стоял на прежнем месте. Студент  вошел

в комнату и оглядел ее с некоторым суеверным страхом. Все  было  на  своих

местах, так, как он оставил, - да и как могло  быть  иначе?  Тахта,  шкаф,

стол, стулья, телефон с оторванным  шнуром,  настенные  часы  с  накинутой

простыней... А разве он не сорвал ее  перед  уходом?  Очевидно,  нет.  Или

сорвал, а потом снова  набросил.  Пепельница  с  единственным  окурком,  -

кстати, он так и не купил сигарет, фотографии...

   Да, фотографии... Он стал  тщательно  разглядывать  их,  и  ему  самому

показалось удивительным  его  особое  внимание  к  фотографиям,  будто  он

допускал, что в них что-то изменится. Но в  них,  естественно,  ничего  не

изменилось, они висели в таком же количестве - перед  уходом  по  какой-то

необъяснимой прихоти он дважды сосчитал их, - было  восемь,  и  сейчас  их

восемь. Так что, если старуха даже и приходила в его отсутствие  -  у  нее

наверняка свой ключ от квартиры, - она их не трогала. Впрочем, трогала  ли

она их в первый раз? Скорее, ему показалось. Вот и портрет ее сына.

   "Что за бредовые мысли?" - подумал студент  с  иронией,  усмехнулся  и,

насвистывая, прошел в кухню. Жаль, что он так нелепо заблудился, надо было

купить  чего-нибудь  перекусить,  он  изрядно  проголодался.  Что  делать,

придется ложиться спать  голодным.  Кстати,  не  забыть  оставить  свет  в

ванной, раз уж эта ненормальная старуха считает  его  маяком.  Он  включил

свет  в  ванной  и  открыл  кран,  вода  полилась  с  каким-то  озорным  и

успокоительным журчанием. Студент улыбнулся радостно и беспечно, посмотрел

на зеркало и  вдруг  в  зеркале  же  увидел,  как  его  собственные  глаза

расширяются от ужаса. Это пришло одновременно -  леденящее  чувство  ужаса

внутри и его отражение в глазах. Пуговицы! Точно. Пуговицы. Это он  помнил

совершенно точно, за это он мог поручиться головой. На  фотографии  сын  -

или кто он там - был в расстегнутой  рубашке,  студент  помнил  точно,  он

обратил на  это  внимание.  Сейчас  же  рубашка  была  застегнута  на  все

пуговицы. Хотя во всем остальном ни малейших изменений  на  фотографии  не

было. "Этого не может  быть",  -  подумал  студент,  продолжая  неподвижно

стоять перед зеркалом. Страх, настоящий, леденящий страх сковал его  ноги,

и он не мог заставить себя пройти в комнату и взглянуть на фотографию - он

почти боялся, что увидит на ней другого человека, может быть уже в костюме

или пальто. Или...

   "Я схожу с ума!"

   "А может быть, - пришла внезапная мысль, - может быть, кто-то  пытается

свести меня с ума?" Эта мысль, как  ни  парадоксально,  немного  успокоила

его. Если определить врага, с ним можно бороться. Но кто -  враг?  Конечно

же старуха.  Если  она  даже  не  зачинщик,  то,  несомненно,  исполнитель

какого-то очень сложного плана.  Но  кто  его  начертил,  этот  план,  кто

заинтересован в его осуществлении? А мало ли кто? Мало ли у нас врагов,  о

которых мы даже не подозреваем и которым, в сущности, мы ничего плохого не

сделали. Ведь вражда возникает порой не из-за личных взаимоотношений.  Вот

он, студент, например, сам того не желая, сделал  кому-то  очень  плохо  -

выдержал экзамены и занял чье-то место в  институте.  Взять  хотя  бы  тех

двоих, его соседей по комнате.

   Не случайно он встретил одного из тех парней у доски объявлений. Может,

все это его затея?

   Бог ты мой, конечно же... Ведь это же  он,  бывший  сосед  по  комнате,

подвез его сейчас на машине. Теперь студент нисколько не  сомневался,  что

это  был  он.  И  он  просто-напросто  выслеживал  студента.   Зачехленный

автомобиль  с  двумя  рулями,  объявление,  старуха,  все  эти  фокусы   с

фотографиями. Целый заговор.

   Но неужели они способны на такую изощренную месть?  Если  они  способны

додуматься до такого, то за одну только фантазию их следовало бы зачислить

в институт без экзаменов. Ведь они, несомненно, знали, что он ищет  жилье.

Найти старуху, квартиру, все так искусно подстроить! Студент уже почти  не

сомневался, что это чья-то дьявольская игра и  старуха  в  его  отсутствие

заходила и меняла фотографии. Остановившись на этой мысли, он как-то  даже

успокоился.

   Вернулся в комнату, зная, что за время его пребывания в кухне и  ванной

в фотографиях никаких изменений не могло произойти. Правда, уже в  комнате

он испытал некую робость, но, собрав всю свою волю, в  упор  посмотрел  на

фотографию молодого человека. Ну конечно, что за чепуха, ничего в  ней  не

изменилось, разумеется, за это короткое время - рубашка застегнута на  все

пуговицы, лицо  сосредоточенное,  печальное.  Студент  стал  рассматривать

другие фотографии - поменяла ли их старуха? Вроде бы  нет,  хотя  вот  эта

пара, очевидно жених и невеста, разве  они  не  стояли?  Теперь  сидят,  а

впрочем, может, и сидели, он не помнит.  "Мне  надо  точно  запомнить  все

фотографии, когда я  ухожу  из  квартиры,  и,  если  подобное  повторится,

спросить у старухи о причинах ее столь странных поступков".

   Итак, вот отец, мать и дочь, видимо. Вот  супружеская  пара,  она  явно

беременна. Два юнца, очевидно братья, очень похожи...  Мужчина  в  военной

форме. Девушка у фонтана. Дети -  три  девочки,  два  мальчика.  Старик  с

тростью. Все. Понятно. Значит, отец, мать и дочь. Так.  Супружеская  пара.

Жена беременна, муж... А разве он был в очках? Наверное,  да,  если  он  в

очках. Что за чушь? Два  юноши,  да,  они  действительно  похожи,  братья.

Мужчина в военной форме. Девушка у фонтана. Бог мой, так  у  нее  же  была

сумка?! Куда она делась? Или не было? Тогда с  кем  же  я  ее  путаю?  Три

девочки, один мальчик. Один мальчик? Видимо, так, да. Что-то было у  этого

старика, что-то... Что? Может быть, мне записать подробности?

   Да нет, так с ума можно сойти. А я не  сойду  с  ума  назло  всем  коим

завистникам и этой старой ведьме. Который час, кстати?

   Двадцать пять минут одиннадцатого показывали его ручные часы. Почему-то

студент подошел к стенным часам и сорвал простыню. На стенных  часах  было

двадцать пять минут третьего. Они тикали, и маятник  равномерно  двигался.

Студент впился глазами в длинную стрелку и не отрываясь  смотрел  на  нее.

Но, хотя он и смотрел на часы, он не мог сказать, сколько времени  прошло,

пока  не  увидел  еле  уловимое  движение  минутной  стрелки  в   обратном

направлении. Студент быстро подсчитал в уме. Так, точно. В последний  раз,

когда, собираясь выйти из квартиры, он  фиксировал  время,  было  двадцать

пять восьмого на его ручных часах и  двадцать  пять  шестого  на  стенных.

Сейчас двадцать  пять  минут  одиннадцатого  на  ручных  и  двадцать  пять

третьего на стенных. Выходит, часы шли с  одинаковой  скоростью  -  прошло

ровно три часа, - но в обратном направлении на тех часах и в правильном на

этих. Эти часы шли назад. Часы могут стоять, отставать, спешить. Но  чтобы

они с такой точностью шли назад -  с  этим  студент  сталкивался  впервые.

"Ничего себе  выдумка  у  моих  врагов,  -  подумал  студент,  -  с  такой

изобретательностью им бы в Ньютоны, Эйнштейны податься, а они  тратят  пыл

на какого-то студента, вся вина которого в том, что он  лучше  отвечал  на

экзаменах,  потому  что  серьезно  готовился  к  ним,   а   не   занимался

изобретением ловушек. Интересно, какой еще сюрприз они приготовили  мне  в

этой заколдованной комнате?"

   Слово "заколдованной"  он  мысленно  произнес  с  оттенком  иронической

снисходительности. Студент был  уверен,  что  все  эти  "невинные  фокусы"

построены по четко продуманному плану. Скорее, он пытался уверить  себя  в

этом, что его несколько успокаивало, хотя и не совсем.  Конечно,  если  бы

ему было куда пойти, он ни минуты не  остался  бы  в  проклятой  квартире.

Можно поехать в общежитие,  кстати  он  еще  не  выписался  оттуда,  но  у

студента пропала всякая охота к передвижению, стоило представить себе, что

ему придется спускаться на этом зловещем лифте, может быть, впотьмах,  что

надо будет выйти  на  мрачный  пустырь,  пройти  мимо  сгоревшего  дома  с

огромными тенями от лунного света и что вряд ли в  такую  пору  он  сможет

найти автобус или такси, и тогда придется ему возвращаться в эту  комнату,

в которой старуха за время его отсутствия наверняка  побывает  еще  раз  и

расставит новые ловушки.

   Студент  не  сомневался,  что  она  притаилась  где-то  здесь,   совсем

поблизости, скорее всего в том же доме. Теперь он был  почти  уверен,  что

именно она в его отсутствие зажгла здесь свет, открыла загадочную дверь на

несуществующий балкон и что-то  выбросила  оттуда,  что  она,  или  кто-то

другой, все время неустанно наблюдает за ним. "Нет, - сказал себе студент,

- я останусь здесь, и ничто меня не сможет напугать, даже если все эти  ее

проклятые фотографии оживут и выйдут из своих рамок". Он представил  себе,

как люди на фотографиях оживают, и ему от этого стало не  боязно,  а  даже

как-то весело. "Собственно говоря, я, кажется,  порядочный  трус.  Чего  я

боюсь? Часы идут в обратном направлении? Ну и пусть идут себе на здоровье,

если это кому-то нравится. Мне показалось, что  у  девушки  на  фотографии

сумка, и, выходит, я  ошибся.  Элементарный  обман  зрения.  Да,  еще  эта

заколоченная несуразная дверь, ну и что? Что в ней страшного? Что во  всем

этом жуткого? Что зловещего? Ерунда какая-то... О боже, - он  оцепенел,  -

что же это такое?"

   Студент вдруг увидел, что освещение  комнаты  меняется:  обычная  голая

лампочка,  свисающая  с  потолка,  постепенно  становилась  синей,  как  в

медицинском приборе "синий свет".

   Студент сидел без движения, и комната, подобно стакану воды, в  который

бросили зерна марганца, постепенно становилась темно-лиловой. Он не  знал,

сколько все это длилось. Сидел не шевелясь, весь во власти  расслабляющего

волю страха.

   Потом свет лампочки снова  стал  меняться  -  медленно  и  долго,  пока

наконец не стал обычным.

   "Что же, - подумал студент, - если это испытание моей воли и  мужества,

я выйду из него спокойным и, несмотря ни на что, спокойно лягу спать".

   Уверенными шагами прошел он в кухню, потушил там свет,  оставил  его  в

ванной,  умылся,  почистил  зубы,  вернулся  в  комнату,  не  взглянул  на

фотографии, расстелил постель, щелкнул и здесь выключателем  и  лег.  Сама

темнота не пугала его, он вообще-то не боялся темноты как таковой,  а  обо

всех сегодняшних фокусах он заставил себя не думать.  Он  подумал  лишь  о

том, что не может быть ничего такого, что в конце концов  нельзя  было  бы

разумно объяснить. С этой  мысли  он  переключился  на  мысль  о  загадках

космоса,  о  контактах  с  инопланетянами,  о  формах  разумной  жизни  во

вселенной. Это всегда его интересовало.  Затем  он  стал  думать  о  своей

будущей студенческой жизни и через некоторое время спокойно заснул...

 

 

   Человек шел по пустырю под неверным светом лиловой луны. Его лицо  было

сплошь забинтовано, оставались лишь узкие щели для глаз. Он был  в  черном

трико, в черной водолазке, в тапочках и весь перепоясан множеством  разных

ремней. Шаги его были бесшумны,  как  у  кошки.  Человек  шел  к  большому

сгоревшему дому. В лунном  свете  полуразрушенные  стены  и  оконные  рамы

отбрасывали длинные причудливые тени. Тени падали и от колоннады,  которая

подпирала теперь пустоту. При страшном пожаре, постигшем дом несколько лет

назад, большинство жильцов не смогло спастись, многие сгорели в  квартирах

или задохнулись, вмурованные в обвалившиеся  стены.  Остались  их  голоса,

каким-то образом записанные на стены,  и  при  луне,  когда  дул  ветер  и

метались тени, их голоса начинали звучать - слышались крики, стоны,  плач.

Человек с забинтованным лицом шел к своей квартире, в которой погибли  его

близкие, зашел в дом, по лестнице  без  перил  поднялся  на  второй  этаж,

подошел  к  обвалившемуся  подоконнику  и  поднял  валявшуюся  там  трубку

телефона с оторванным шнуром. Стал набирать свой собственный номер...

 

 

   Звонок раздался в комнате. Студент услышал его сквозь сон  и  попытался

проснуться. Но его душило наваждение непроницаемой тьмы, которую он  хотел

прогнать, зажигая свет, однако выяснилось, что  выключатели  не  работают.

Студент явственно  ощущал  приближение  чего-то  ужасного,  присутствие  в

темной комнате какого-то существа, которое стояло над ним  и  с  точностью

метронома отсчитывало цифры: раз, два, три,  четыре,  пять,  шесть,  семь,

восемь...

   Он вскрикнул и проснулся, весь в холодном поту,  но  страх  не  покинул

его, а, наоборот, усилился, потому что  действительно  звонил  телефон.  В

темноте, не соображая, что делает,  он  бросился  к  столу,  ощупью  нашел

телефонную трубку и поднял ее, но трубка была полна неживого молчания, как

и полагается не включенному в сеть телефону.  Студент  нашел  выключатель.

Свет  загорелся.  Студент  стоял  босой  посредине   комнаты   с   трубкой

неработающего телефона в руке. Медленно и трудно он приходил в себя  после

только что пережитого кошмара.

   Потом он положил трубку на место и сел на стул. Ну конечно же звонок он

слышал во сне, но ведь, когда он проснулся и потянулся  к  телефону  -  то

есть уже наяву, -  звонок  продолжал  звучать.  Конечно,  ему  показалось.

Естественно, никакого звонка не было, ведь не может же звонить  телефон  с

отрезанным шнуром. Это все переутомление, напряжение и волнения последнего

месяца.  Спать,  спать,  спать.  Уже  успокоившись,  он  протянул  руку  к

выключателю, но, прежде чем щелкнуть  им,  повинуясь  какой-то  неодолимой

властной силе, повернулся и еще раз посмотрел на фотографии. Сомнений быть

не могло - на них были совершенно другие люди... И молодой  человек,  тот,

который был... в рубашке.  Теперь  это  был  не  он...  вернее,  он...  но

другой... тот, который висел у  старухи...  с  галстуком...  в  костюме  с

широкими бортами... усатый... Плохо соображая от  ужаса,  студент  подошел

вплотную к фотографии и впился глазами в лицо этого человека.  "Но  нельзя

же сойти с ума, если я все так ясно себе представляю? Или они уже добились

своего, мой рассудок помутился, но можно ли так ясно и  четко  фиксировать

помутнение собственного рассудка, если он действительно мутится?!"

   Студент смотрел в лицо человека на фотографии с расстояния в два шага и

явственно увидел, как на щеках у того начала проступать и расти щетина...

   Студент потерял сознание.  Комната  погрузилась  во  мрак.  Неизвестно,

сколько времени прошло, прежде чем он пришел в себя и попытался определить

свое состояние - сон или явь,  продолжающийся  обморок  или  окончательное

безумие? Он попробовал сосредоточиться. Вспомнил, что в глазах  потемнело,

следовательно, он упал в обморок, когда ему показалось, что на  фотографии

что-то меняется, - разумеется, ему это только показалось. Итак, он упал на

пол  и  сейчас  лежит  на  том  самом  месте,  где  упал,  то  есть  перед

фотографиями.  В  комнате  почему-то  темно.  Что  же,  очевидно,   где-то

произошло замыкание и свет погас. А перед этим  он  видел  кошмарный  сон.

Может, сон все еще продолжается? Да нет, он сейчас не спит. Он может точно

определить свое состояние. Итак, под влиянием кошмарного  сна  ему  что-то

показалось, и он смалодушничал, потерял сознание, но  теперь  он  в  своем

уме, лежит на полу в своей комнате, в квартире, которую он накануне  снял.

Надо взять себя в руки, встать и зажечь свет.

   Но почему у него ощущение чьего-то присутствия в этой темной комнате? И

какие-то голоса. Причем они где-то совсем близко. Даже  не  за  стеной,  а

совсем рядом, как бы за неплотно прикрытой  дверью.  Кто-то  тихо  стонет.

Наложение, сгущение голосов - кто-то шепчет, спорит  шепотом.  Откуда  эти

голоса? Ведь слева нет никаких соседей, там только дверь на несуществующий

балкон. Неужели он опять потерял ориентировку, не  разбирает,  где  левая,

где правая сторона? Студент медленно  повернул  голову  по  направлению  к

доносящимся голосам и в непроницаемом мраке  своей  комнаты  увидел  узкую

полоску  света  из-под  заколоченной  двери.  Свет  был  каким-то  уютным,

комнатным, будто не пустое  пространство  неба  было  за  дверью.  Студент

подполз к ней и услышал голоса, приглушенные, мужской  и  женский,  причем

два раза ему почудилось, что назвали его имя, потом тихий смех и  какой-то

сдавленный стон, и  чья-то  явно  сдерживаемая  ярость.  Кто-то  монотонно

продолжал считать: раз, два, три,  четыре,  пять,  шесть...  Потом  кто-то

постучал в дверь, именно в эту дверь, с той стороны, то есть с  той,  где,

кроме двух торчащих балок балкона, кроме  зияющей  бездны  двадцатиэтажной

высоты, ничего не было. Стук раздался всего два  раза,  и  очень  тихо,  и

больше не повторился. А голоса продолжали звучать...

   Студент решился; он встал, включил свет в комнате (когда он  успел  его

выключить?), подошел к заколоченной  двери  и  сильным  движением  оторвал

одну, затем другую доску. Потом он дернул дверь, но она открылась легко  и

мягко. За ней был коридор  -  точно  такая  же  передняя,  как  и  в  его,

студента, квартире. Это даже не удивило его. Он  шагнул  в  этот  коридор,

полуосвещенный падающим из открытой двери комнаты светом, видимо,  торшера

или настольной лампы. Из комнаты доносилась тихая музыка. Радио,  наверно.

Студент подошел к дверям, заглянул. Комната была почти такой, как  и  его,

но обставлена несколько иначе. Свет падал от настольной лампы под  зеленым

абажуром. Она освещала стол, за которым спиной к двери сидел человек точно

в таком же синем джинсовом костюме, какой был и на студенте. Фигура, рост,

каштановые волосы  -  все  было  точно  как  у  студента.  "Вот  теперь  я

окончательно сошел с ума, - подумал студент, - мне видится мой двойник".

   Но человек за столом поднял голову и посмотрел на студента с  некоторым

удивлением. Это был сын старухи, тот,  который  был  на  фотографии  в  ее

развалюхе и на фотографии в этом доме, его живой облик  как  бы  объединил

черты обеих фотографий. Правда, человек был без усов. "Вы разве не умерли,

не упали с балкона, не покончили самоубийством?" - хотел спросить студент,

но ничего не мог сказать, у него будто отнялся язык. Как бы догадываясь  о

его состоянии, человек широко и по-доброму улыбнулся ему, точно  так,  как

на той фотографии, которую студент увидел в  первый  раз,  когда  вошел  в

квартиру.

   - Вы, очевидно, мой сосед и пришли через заколоченную дверь,  -  как-то

очень мягко сказал хозяин этой  комнаты,  -  заглянули,  так  сказать,  на

огонек.  Я  рад,  что  вы  решились,  вы  ведь  по  натуре   нелюдимый   и

подозрительный человек.

   "Откуда вы знаете?" - хотел сказать студент, но опять не мог выговорить

ни слова.

   - Не удивляйтесь, - улыбнулся человек в джинсовом костюме. - Я психиатр

по своей специальности, а по роду своей работы - физиономист, так что  мне

достаточно было взглянуть на вас, чтобы определить основные  черты  вашего

характера.  Разве  я  не  угадал?  Я  могу   даже   проанализировать   все

поподробнее. Самое трудное для вас - _контакт_, общение с другими  людьми.

Вы постоянно опасаетесь,  что  ход  ваших  мыслей,  строй  ваших  ощущений

никогда не могут быть доступны другим, и потому видите во всех если  и  не

врагов, то, во всяком случае, чужих и  чуждых...  И  от  этого  вы  крайне

подозрительны. Везде вам чудятся козни, ловушки, злые умыслы... Верно?

   Студент опять не сказал  ни  слова,  но  как-то  не  очень  определенно

кивнул.

   - А разве моя мама не сказала вам, чтобы вы не подходили к этой  двери?

- не с укором, а с каким-то скорее любопытством спросил психиатр.

   - Это ваша мать? - наконец-то выговорил  студент.  Он  хотел  спросить:

"Это ваша квартира?"

   - Разумеется, - сказал психиатр. - И квартира, которую  она  сдала  вам

сегодня, моя. Она мне сказала об этом.

   - Но...

   - Понимаю, - сказал психиатр. - У  вас  тысяча  вопросов  ко  мне.  Ну,

например, почему я сдаю квартиру и, если уж сдаю, почему  этим  занимается

старая больная  женщина,  а  не  я,  здоровый  хлыщ?  Так  ведь?  Это  вас

интересует? Да вы садитесь, пожалуйста. Радио вам не мешает?

   - Нет, но...

   - Все просто и все удивительно сложно. Дело  в  том,  что  мне  с  моим

положением - вы, разумеется, понимаете,  о  чем  я  говорю?..  -  Студент,

конечно, ничего не понимал, но психиатр  продолжал  так,  будто  все  было

предельно ясно и  не  требовало  никаких  объяснений:  -  ...мне  неудобно

заниматься такими вопросами. Мать оказала мне любезность, дала объявление,

ну и все прочее. Не хотите ли выпить коньячку?

   Он достал из шкафа дорогой марочный коньяк и рюмку, только одну рюмку.

   - Я сам не пью, но всегда держу для  гостей.  Ведь  вы  знаете,  всегда

можно найти выпивку в доме  у  непьющих  людей.  Пьющие  дома  выпивку  не

держат, - он опять улыбнулся широко  и  ласково,  -  вы  пейте.  Вот  вам,

пожалуйста, шоколад.

   Студент выпил залпом и откусил край шоколадной плитки.

   - У меня вообще получилась странная история, -  продолжал  психиатр.  -

Квартиру, которую вы теперь снимаете, получил я, а  вот  эта  квартира,  в

которой мы с вами сейчас сидим, слушаем радио - кстати, оно вам не мешает?

- пьем коньяк и так мило беседуем, это квартира моей жены. Бывшей жены,  -

добавил он с легким вздохом. - Две соседние  квартиры  оказались  у  мужай

жены. Разумеется, когда мы получали их, мы еще не были мужем и женой. - Он

встал, подошел к окну, задумчиво и долго вглядывался  в  далекое  море,  а

потом неожиданно продолжил так, как будто студент его о чем-то спросил:  -

Но это длинная и даже по-своему романтическая история. Ну что же,  я  могу

поделиться с вами. Итак, я получил как  ведущий  специалист  квартиру,  ту

самую, в которой вы живете. До этого я жил у мамы, вы  у  нее  были,  сами

видели, какие там условия. И можете себе представить, как  я  обрадовался,

когда вселился в  этот  дом.  Кстати,  вы,  наверное,  уже  заметили,  что

квартира, в которой мы с вами сейчас беседуем, хотя и соседствует  с  той,

но находится не в том доме, а в другом, старом. То есть  я  хочу  сказать,

что в этой комнате давно жила моя жена, то есть моя будущая жена, то  есть

бывшая, то есть, - он улыбнулся,  -  я  совсем  запутался,  я  лишь  хотел

сказать, что моя жена жила здесь, когда мы еще и не были знакомы. Эти дома

имеют разные входы, и, возможно, мы никогда так и не встретились бы,  если

бы не случай. А случай действительно уникальный.  Надо  сказать,  я  тогда

сильно увлекался азбукой Морзе. И вот как-то лежу я себе в своей  комнате,

тренируюсь, выстукиваю на стенке. Какие-то стихи. Просто так. И вдруг ясно

слышу, что из-за стенки мне отвечают, -  можете  представить  себе  такое?

Причем следующие строки этого же стихотворения. Я чуть с ума не  сошел.  И

что оказалось?  Что  за  стенкой,  в  этой  вот  комнате,  живет  девушка,

работающая радисткой на корабле. Неделю она в  море,  неделю  дома.  И  я,

оказывается, стучал, когда она только что вернулась с моря и  отдыхала  на

своей кровати, расположенной у этой стены.  Но  все  это,  разумеется,  мы

узнали позже, когда таким вот образом познакомились, а потом и поженились.

Ну мы, конечно, объединили квартиры, и, когда она уходила в море, я всегда

оставлял свет в ванной комнате.  Его  видно  далеко  с  моря.  И  она  так

радовалась этому свету. - Он помолчал, а потом сказал с легким вздохом:  -

Как все нелепо в этой  жизни.  Никогда  ничего  не  поймешь.  Зачем,  как,

отчего?

   - А что?

   - Да вот я думаю: зачем судьба подкидывает нам такие сюрпризы  -  общая

стена, увлечение азбукой  Морзе,  одинокий  мужчина  и  одинокая  женщина?

Словом, все как нарочно придумано, чтобы нас соединить, а потом она же,  я

имею в виду судьбу, придумывает нечто гораздо  менее  изощренное,  гораздо

более примитивное и... разъединяет нас.

   - Вы развелись?..

   - Это нельзя назвать разводом, так как официально мы не были женаты,  я

хочу  сказать,  что  мы  не  успели  зарегистрироваться.  Так  что  мы  не

развелись, а просто... разошлись. Вас интересуют причины? А я их не  знаю.

Просто она исчезла, и все...

   - Как исчезла?

   - Очень просто. Я же говорю, исчезла.

   - То есть как?..

   - Видимо, влюбилась в кого-то... Или, что-то в этом роде. За ней иногда

приезжали на шикарных машинах. И она не говорила, куда ездит на этих самых

машинах. Я пытался искать ее... Но вскоре получил письмо, причем оно  было

отправлено не по почте и не имело  никаких  адресов  -  ни  обратного,  ни

адресата, просто кто-то, видимо, принес и бросил его в мой почтовый  ящик.

Но письмо, несомненно, писала она сама, я же знаю ее почерк.  Она  писала,

что не надо ее искать, она вполне счастлива и свою квартиру оставляет мне,

я могу распорядиться ею, как мне хочется. И тогда я решил одну из  квартир

сдать - зачем мне две квартиры? Но решил поселиться в  этой  и  сдать  ту,

свою. Из-за этажа. Вы знаете, хоть я и психиатр, но у меня фобия -  боязнь

высоты. Я всегда плохо чувствовал себя на двадцатом  этаже.  А  здесь,  на

третьем, мне удобно и покойно.

   - Как на третьем? - удивился студент. - Разве мы не на двадцатом этаже?

   - Ошибаетесь, - вновь ласково улыбнулся психиатр. - Мы сейчас находимся

на третьем этаже старого  дома.  Это  вы  находились  на  двадцатом  этаже

нового, перед тем как войти сюда...

   - Но ведь...

   -  Вас  смущают  уровни...  Как  может  третий  этаж  соседствовать   с

двадцатым? Не смотрите на потолок, - сказал  психиатр,  перехватив  взгляд

студента, - дело отнюдь не в  высоте  потолка.  Это  стандартные  дома,  и

высота их одинакова. Вообще они во всем одинаковы. Разница лишь в том, что

там двадцать этажей, а здесь три. Да, и еще там есть мусоропровод  и  воду

не отключают,  как  у  нас,  в  полночь.  Ах  да,  вас,  конечно,  не  это

интересует. Я чувствую по вашему взгляду,  что  вы  думаете  совершенно  о

другом... Об уровне, так сказать, нашего соседства. Я прав? Ну вот видите!

Дело в том, что эти дома построены на разных уровнях  по  ландшафту.  Этот

вот старый дом  построен  на  возвышенности,  и  потому  его  третий  этаж

соответствует двадцатому нового дома. Вы, наверное, обратили внимание, что

лифт иногда не поднимается, а опускается. Это зависит  от  того,  с  какой

двери в него войти. У него две двери, и он очень хитро устроен - постоянно

поворачивается по оси. Он обслуживает два дома - и старый и новый. Если вы

вошли в первую дверь, он будет спускаться, и вы окажетесь на...  двадцатом

этаже. Многих это удивляет и даже, более того,  -  пугает.  Скажу  вам  по

секрету, были даже случаи психического расстройства. Я сам лечил.  Правда,

вылечил, все прошло бесследно, болезнь  была  в  самой  начальной  стадии,

ничего страшного. Не хотите ли выпить еще?

   Студент выпил и почувствовал, что ему становится  удивительно  легко  и

спокойно с этим человеком. От общения ли с ним,  от  коньячных  ли  паров,

которые уже начали действовать, или оттого,  что  так  просто  объяснялась

одна из загадок дома, ему стало  хорошо  и  покойно.  Он  чувствовал,  как

снимается напряжение, которое, как ему сейчас казалось,  бесконечно  долго

сковывало его мозг! Теперь  он  был  уверен,  что  совсем  несложно  найти

отгадки всем сегодняшним загадкам.

   - А вы не  путешествовали  по  своей  квартире?  -  неожиданно  спросил

психиатр.

   - В каком смысле?

   - Разве мама вас не предупредила?  Дом-то  ведь  экспериментальный,  со

всякими такими фокусами. Некоторые квартиры, в том числе  и  моя,  вернее,

теперь  уже  ваша,  двигаются  по   вертикали,   подобно   кабине   лифта.

Представляете,  додумались,  целая   квартира   -   лифт.   Опускается   и

поднимается, причем когда это заблагорассудится  косому  и  вечно  пьяному

лифтеру. - Психиатр опять замолчал, потом продолжил: -  Так  что  если  вы

вдруг проснетесь и увидите, что уровень моря за окном стал ниже или  выше,

чем обычно, не пугайтесь - это просто лифтер решил вас прокатить. Потому и

предупреждала вас мама: когда квартира поднимается - мы уже не  соседи.  И

та заколоченная дверь тогда открывается в пустое пространство, -  вечером,

кажется, так и было. Вы не заметили торчащих блоков соединения? Это буфера

между домами. Иногда дверь сама открывается, и от тяги что-нибудь вылетает

из комнаты. Потому мы ее и заколотили. И вообще, с кем не бывает,  выпьешь

и решишь, что, открыв дверь, входишь к соседям, а тут - бац и вывалишься с

двадцатого этажа. Опасно. Потому мама и наказывала вам... Кстати, говорила

она вам, чтобы вы оставляли свет в ванной? Бедная-бедная моя мама, она так

сентиментальна! Все еще думает, что моя жена смотрит на этот свет с моря и

когда-нибудь вернется... Я не верю в это, а она  верит  и  ждет...  Я  уже

почти забыл ее, а мама вот никак забыть не может...  А,  будь  что  будет,

давайте-ка и я выпью с вами. Взгрустнулось что-то... Вообще-то я  не  пью.

Хорошо, что вы зашли... Вы просто молодец.  Знаете,  работа  работой  -  я

очень много работаю, - но порой  такое  чувство  одиночества...  Иногда  я

пугаюсь его. В отличие  от  вас,  я  не  жажду  одиночества,  я  с  трудом

примиряюсь с ним. Вот только радио... и  еще  магнитофон...  Да...  голоса

людей, смех, стон, плач, разговоры, шепоты, споры, счет.  Это  в  основном

голоса моих пациентов. Я записываю их для моей научной работы.  Но  порой,

верите, просто так, для себя, без всякой цели, просто для себя.  Чтобы  не

быть одному... квартира будто сразу заселяется. Вот и сейчас, незадолго до

вашего прихода, я включал...

   - Я слышал, - сказал студент, - слышал голоса...

   - Ради бога, извините, - торопливо сказал психиатр, - я не  думал,  что

так громко, что это вам могло мешать... Ведь у  нас  правило:  как  только

цвет  лампочек  становится  синим,  значит,  наступил  тихий  час,  радио,

телевизор надо сделать потише, чтобы не мешать соседям. Ну, как в  поездах

ночной свет. Правда, у нас свет потом снова становится обычным, но  шуметь

уже... нельзя...

   - А часы?

   - Что часы? - сказал психиатр.

   Студент  чувствовал,   что   его   разум   постепенно   проясняется   и

освобождается от  кошмара  нелепых  загадок.  И  он  испытывал  неодолимое

желание объяснить до мелочей все несуразности, не оставить ни одной тайны.

Сейчас он, несомненно, близок к этому, в  то  время  как  всего  несколько

часов назад был в какой-то чудовищной паутине алогичности.

   - Что часы? - переспросил психиатр.

   - Почему ваши часы идут в обратном направлении?

   Ясные лучистые глаза психиатра подернулись дымкой  печали,  и  он  стал

похож на свою мать.

   - Это мой брат, старший брат, - сказал он грустно, - он был часовщиком.

Завтра будет ровно месяц, как мы его потеряли.  Вы  знаете,  он  тоже  был

экспериментатором, - психиатр мечтательно улыбнулся, -  как-то  раз  решил

сделать часы, и сделал для мамы и для меня - с обратным ходом. Знаете, это

была для него не только техническая задача, не только хобби, так  сказать.

Он вкладывал в свою затею и некий философский смысл, хотел заставить время

течь в обратном направлении. Впрочем, тоже своего рода хобби. И мы с мамой

решили уважать эту его причуду. Аккуратно заводим часы, и они идут, идут в

обратном направлении.

   Студент уже ничего не боялся. Он понимал: все, что с ним приключилось -

а с ним действительно что-то приключилось,  -  имеет  точное  рациональное

объяснение, и даже фотографии, которые  меняются,  тоже  имеют,  очевидно,

какое-то разумное объяснение, что-то, видимо,  заложено  в  их  химическом

составе, который придает им  свойства  замедленной  проявки  или  накладки

одного изображения на другое, а может,  это  еще  неизвестный  ему  способ

стереоскопии, - словом, и это вполне научно объяснимо. Просто  он  чего-то

не знает и  обескуражен  так  же,  как  будет  обескуражен  непосвященный,

неожиданно  увидевший   себя   на   экране   телевизора   разговаривающим,

улыбающимся, движущимся. Все дело, значит,  в  каком-то,  тоже,  очевидно,

экспериментальном качестве фотографий. Конечно же ничего  сложного  и  тем

более страшного.

   - Скажите и про фотографии, - попросил студент.

   - Про фотографии? А что именно?

   - Про фотографии, которые висят в моей, то есть в вашей бывшей комнате.

В чем их тайна? - Слово "тайна" он уже произносил с легкой иронией.

   - Тайна? Какая тайна? Вы знаете, большинства из  изображенных  на  этих

фотографиях людей я даже не знаю. Это родственники  и  друзья  моей  жены,

моей бывшей жены.

   - Но там есть и ваша фотография?

   - Да, есть. Ну и что?  -  сказал  он  почему-то  с  вызовом,  но  потом

необычайно мягко спросил: - Не хотите ли выпить?

   Студент кивнул. Психиатр неторопливо и как-то  очень  бережно  наполнил

рюмки, причем себе налил  половину,  а  студенту  до  краев.  Они  выпили.

Студент понял, что,  кажется,  задал  загадку,  которая  не  столь  просто

объясняется или, во всяком случае, ее отгадка неизвестна, может быть, даже

психиатру. Последняя порция коньяка как-то особенно подхлестнула его, и он

решил идти до конца.

   - Вы знаете, - сказал он  и  в  упор  посмотрел  на  психиатра,  -  они

меняются.

   - Как меняются? - не понял психиатр.

   - А так. Вот я,  скажем,  выхожу  из  комнаты  в  кухню,  через  минуту

возвращаюсь, и там на фотографиях уже другие люди. А  если  те  же,  то  в

другом виде или костюме. Скажем, был в очках, а теперь снял их,  улыбался,

а теперь хмурится, застегнул ворот рубашки,  обзавелся  сумкой...  А  если

побыть на кухне подольше, то безусый отращивает усы и тому подобное.

   Психиатр  смотрел  на  студента  с   явным   любопытством.   Он   долго

рассматривал его глаза, руки, а потом заботливо сказал:

   - Может, нам больше не стоит пить?

   - Да нет, я не пьян, - слегка запинаясь, ответил студент. - Вот даже на

вашей фотографии. Когда я вошел, вы там были в рубашке с открытым  воротом

и без усов. А потом рубашка была наглухо застегнута и у вас появились усы.

   - Господь с вами, - улыбнулся психиатр, - да я никогда не  носил  усов,

это у моего брата были усы. Вы видели его фотографию у мамы?

   - В пиджаке с широкими бортами, при галстуке?

   - Да.

   - Теперь  она  висит  в  вашей...  в  нашей  комнате.  На  месте  вашей

фотографии.

   - И что это маме вздумалось перенести  ее  сюда.  Но,  может  быть,  ей

тяжело каждый день видеть его фотографию и потому она...

   - Вы меня неправильно поняли. Я хотел сказать не то, что портрет вашего

брата - кстати, вы очень похожи - висит на месте вашего портрета. Я  хотел

сказать, что ваш портрет стал портретом вашего  брата.  То  есть  он  стал

таким, каким вы станете через несколько лет и когда,  наверное,  отрастите

усы. Он не меняется, он постарел, ваш портрет.

   Студент  почувствовал,  как  психиатр  взял  его  руку   за   запястье,

неназойливо стал щупать пульс, заглядывая при  этом  в  самые  зрачки  его

глаз. Студент понял, что психиатр пытается определить его состояние. Да  и

кто бы, собственно, не засомневался в нем, его  нормальности  после  таких

рассуждении? Надежда на разгадку была так сильна,  что  он  решился  и  на

последнее, что бы о нем ни подумал психиатр.

   - Дело в том, - сказал студент, - что я  сел  у  вашей  фотографии,  ну

прямо перед ней, и стал смотреть на нее в упор.  И  на  моих  глазах...  -

Студент сделал паузу, затем выпалил одним дыханием: - ...у вас на щеках  -

на фотографии, разумеется, - стала пробиваться щетина и расти борода.  Так

что, пока я здесь, вы там, очевидно, - если, конечно,  не  успели  за  это

время побриться - с длинной бородой.

   Психиатр отпустил его руку, продолжая пристально смотреть на  студента,

и ничего не сказал. Он встал и медленно прошелся по комнате, остановился у

книжной полки, взял какую-то книгу, раскрыл ее на  странице  с  закладкой,

что-то прочел и поставил ее обратно. Затем он подошел  к  студенту,  встал

позади него, повернул его голову к себе и улыбнулся.

   - Мама говорила мне, что вы выдержали трудные  вступительные  экзамены.

Это действительно непросто в такую  адскую  жару.  Ни  в  коем  случае  не

пугайтесь и  не  расстраивайтесь.  Это  утомление,  стресс.  Но...  вы  не

обидитесь  на  меня,  если  я  вам  задам  несколько  вопросов?   Скажите,

пожалуйста, вы не злоупотребляете алкоголем? Я-то вижу,  вы  человек  явно

непьющий, но, может быть, когда-то... вы никогда не лечились  от...  -  Он

чуть замялся и добавил: - ...от алкоголизма?

   - Нет, - сказал студент твердо.

   - Вы знаете, на почве хронического алкоголизма иногда могут  появляться

видения: порой кажется какое-то движение на  портретах,  фотографиях,  или

обои на стенах оживают. На нашем языке это называется delirium tremens. Вы

никогда не лечились? В смысле...

   - Да бросьте, - сказал студент, - никакой я не алкоголик и  никакой  не

псих, вполне нормальный человек, только вот...

   - Разумеется, разумеется, - быстро сказал психиатр. - Я и не сомневаюсь

в этом. Ни о каком психозе речи не может быть. Речь может идти  только  об

определенных явлениях, связанных, несомненно, с утомлением, да и с  жарой,

будь она проклята,  какие-то  формы  легкого  расстройства  восприятия.  И

ничего больше. Ведь вот, скажем, электричество  -  короткое  замыкание,  и

связь прерывается, перегорает  лампочка.  Так  и  в  нашем  мозгу.  Ничего

страшного. Мне хотелось бы только уточнить. Бывают  ли  у  вас,  например,

слуховые галлюцинации?

   - Что?

   - Ну, простые слуховые обманы. Скажем,  вам  кажется,  что  кто-то  вас

окликает по имени.

   Студент вздрогнул.

   - Да, действительно, сегодня дважды мне показалось, что  меня  позвали,

но на самом деле...

   - Никого не было, никто вас не звал,  -  сказал  психиатр  радостно,  -

превосходно, превосходно. А случается  ли  вам  слышать  какие-то  голоса,

поющие, шепчущие, иной раз даже металлические, особенно когда вы спите, вы

чувствуете  какое-то  сгущение  голосов  -  кто-то  вас  обвиняет,  кто-то

защищает, кто-то объясняет, а кто-то над вашей головой стоит и считает?  -

Психиатр с жадностью впился глазами в лицо студента.

   - Да, - сказал студент, - как раз сегодня ночью, перед моим приходом  к

вам, когда я спал, я слышал подобные голоса. Но ведь вы сказали  мне,  что

это были голоса ваших пациентов, записанные на магнитофон. Их я и  слышал,

не так разве?

   - Ну конечно, конечно.

   Через некоторое время психиатр вновь обратился к студенту:

   - Скажите, пожалуйста, а чувство знакомости, ну, скажем, попадаете вы в

непривычную обстановку, а вами она воспринимается как пережитая, знакомая,

бывает такое?

   - Бывает, - сказал студент с некоторым удивлением.

   - Deja vu, - удовлетворенно сказал психиатр.

   - Что вы сказали? - переспросил студент.

   - Да ничего, голубчик, это я сам себе. Еще один  вопрос...  -  Психиатр

как-то суетился,  казалось,  он  боится,  что  неожиданно  может  упустить

добычу, которую так давно искал. - Скажите, а наоборот: что-то такое,  что

явно вам знакомо, или, скажем, вы что-то куда-то положили сами только что,

а через какое-то время это кажется вам чем-то новым, чего  вы  никогда  не

видели или как будто не вы это положили?

   - Да, - сказал студент, вспомнив про сигарету, которую он оставил перед

уходом в ванную, а потом никак не мог вспомнить, когда же он ее оставил, -

бывает и такое.

   - Jamais vu, - решительно сказал психиатр. - Второе нарушение.

   - Что?

   - Это тема моей кандидатской диссертации. Вторая форма дереализации.

   Глаза психиатра лихорадочно  блестели,  он  возбуждался  все  больше  и

больше.

   -  А  подозрительность?  Не  кажется  ли  вам  порой,  что  кто-то  вас

преследует, что кто-то строит вам козни?

   - Иногда, - сказал студент.

   -  Я  так  и  предполагал,  -  сказал  психиатр.  -  Типичный   синдром

Кандинского - Клерамбо. А нарушение ориентировки - не путаете ли вы  порой

левую и правую сторону, верх и низ?

   - Кажется, да, - сказал студент неуверенно.

   - Психосенсорное расстройство,  -  сказал  психиатр.  -  Вы  на  пороге

делирозного состояния.

   - Чего? - испуганно спросил студент.

   - Ничего страшного, - сказал психиатр. - Два-три сеанса, и все будет  в

порядке. Хорошо, что вы наткнулись именно на меня. Никому  другому  ничего

не говорите, это моя тема. Но вы должны быть со мной полностью откровенны.

В сексуальном плане у вас никаких отклонений?

   - Нет, - сказал студент, сперва не поняв, а поняв, покраснел - сама эта

мысль показалась ему крайне непристойной.

   - Так, - сказал психиатр. - Не ощущали ли вы,  сами  того  не  понимая,

непонятное физическое, психическое воздействие, ну, скажем,  что-то  вроде

космических лучей?

   - Вроде бы нет...

   - А такое вот ощущение, будто ваши мысли  -  это  не  ваши  мысли,  они

внушены вам кем-то или чем-то, будто их вложили в вас, или что ваши  мысли

читаются кем-то на расстоянии...

   - Вы думаете, что я болен? - сказал студент глухо.

   - Да что вы? Вовсе нет. Утомление,  стресс,  и  больше  ничего.  Ничего

опасного. Надо провести два-три сеанса, не больше. Можно начать сразу.  Но

вы должны меня извинить, я человек строгого режима и  точно  в  это  время

обычно принимаю душ. Это займет совсем немного  времени,  вы  не  уходите,

подождите меня, пожалуйста. Посидите здесь, вот  вам  газета,  журналы,  я

приду буквально через несколько минут,  и  мы  продолжим  нашу  беседу.  Я

быстро, - суетливо говорил психиатр.  Взяв  что-то  из  ящика  письменного

стола, он вышел из комнаты.  Студент  услышал  звуки  открываемого  крана,

льющейся воды, а затем веселый свист психиатра.

   Студент испытывал странное двойственное чувство: с одной стороны,  ему,

конечно, было очень неприятно, что он, по-видимому, действительно  заболел

какой-то психической болезнью, причем это гораздо серьезнее, чем  пытается

внушить ему психиатр в стремлении успокоить пациента. Он не хуже психиатра

знает, как реально виделись ему все эти  несуразности,  и,  следовательно,

его болезнь значительно серьезнее, чем предполагает или  делает  вид,  что

предполагает, врач. Но с другой стороны, это как-то успокаивало студента -

больше всего на свете он не любил неопределенности. Теперь же, когда  все,

даже легкое помутнение рассудка, так разумно объяснялось, он мог думать об

этом трезво, значит, все было в порядке. Он мог  думать  об  этом  трезво,

несмотря на то что выпил почти полбутылки коньяка. Он мог думать обо  всем

этом настолько трезво, что опять какой-то внутренний голос подсказывал ему

коварную мысль: что, если все это дьявольская игра  его  недругов,  бывших

соседей по общежитию, абитуриента-инструктора, игра, в  которую  вовлечена

не только старуха, но и этот ее сын - сын ли? - и все  они  вместе  решили

методично и планомерно, различными средствами свести его с  ума?  Но  если

это так, то...

   Прошло очень много времени. Тревожные  ли  мысли,  выпитый  ли  коньяк,

усталость и напряжение или все  вместе  подействовало  -  студент  впал  в

какое-то состояние полудремоты, сна с  открытыми  глазами,  сна  сидя.  Но

потом он стряхнул сон, и ему показалось, что прошло  не  десять  минут,  а

чуть ли не два часа. Из ванной доносилось веселое посвистывание  психиатра

и звуки льющейся воды. Студент подождал еще немного, затем встал,  подошел

к двери ванной комнаты и постучал.

   - Я сейчас, - бодро ответил оттуда психиатр, продолжая насвистывать.  -

Мигом, - еще раз прервал он свой свист.

   Прошло  еще  довольно  много  времени,  и   опять   после   непонятного

полудремотного состояния, неизвестно сколько продлившегося, студент встал,

подошел к ванной комнате. Теперь дверь была  полуоткрыта,  звуки  льющейся

воды прекратились, но психиатр все так же  беспечно  насвистывал.  Студент

робко постучал.

   - Я уже одет и причесываюсь, - ответил психиатр и продолжал свистеть.

   Студент вернулся в комнату.

   Прошло еще  немного  времени.  Из  ванной  продолжал  доноситься  свист

психиатра. Студент не выдержал, вновь прошел к  ванной.  Дверь  туда  была

открыта.  Студент  заглянул  внутрь:   на   табурете   стоял   портативный

магнитофон, из него доносился свист психиатра. Студент отпрянул.

   - Где вы? - закричал он и влетел в кухню. Потом в  туалет,  в  комнату,

наклонился, посмотрел под кроватью, открыл шкаф, вновь  побежал  в  кухню,

открыл холодильник. Психиатра нигде не было. Студент помчался  в  комнату,

подбежал к единственному  окну,  но  оно  было  наглухо  закрыто.  Студент

бросился в переднюю. Наружная дверь была  закрыта  также  изнутри,  помимо

замка еще и на цепочку и на крючок. "Он прошел в мою комнату",  -  осенило

студента, и почти в то же самое  мгновение  он  увидел  в  конце  передней

дверь. Дверь, в которую он сюда вошел и которую оставил  открытой.  Теперь

она была закрыта наглухо, причем заколочена двумя точно такими же, если не

теми же самыми, досками крест-накрест. Но с этой стороны.

   Дикая  ярость  -  его  опять  одурачили!  -  овладела   студентом,   он

разбежался, сорвал доску, толкнул дверь и в последний миг подумал  о  том,

что квартира-лифт могла опуститься, и тогда он полетит в пропасть. Но  под

ногами он почувствовал пол... и оказался... в своей комнате...  Теперь  он

ожидал всего - его не удивило бы, если  бы  фотографии  пели,  беседовали,

если бы зеркало показывало фильм, подобно экрану телевизора, если  бы  душ

заговорил, как телефонная трубка. Но все было  обычно.  Даже  постель  его

была смята по-прежнему.  В  кухне  и  туалете  также  было  тихо.  Студент

осторожно  открыл  дверь  ванной  комнаты  и  увидел  психиатра,   который

причесывался у зеркала.

   - Каким образом вы оказались здесь? - спросил студент.

   Психиатр обернулся. Он был в костюме с широкими бортами, при  галстуке.

У него были длинные усы, и он был гораздо старше самого себя.

   - Здравствуйте, - сказал психиатр, сдержанно улыбаясь. - Что с вами?  -

вдруг спросил он тревожно. -  На  вас  лица  нет.  Вы  как  будто  чего-то

испугались?

   - У вас... у вас... - залепетал студент, - не было усов.

   - У меня - усов? - спросил психиатр. - Но я  их  ношу  добрых  двадцать

лет. Вы меня, очевидно, с кем-то путаете. Ведь мы, в сущности,  незнакомы.

Простите, пожалуйста, вы, видимо, тот самый жилец, которому моя мать сдала

квартиру. Я приношу тысячу извинений,  что  вторгся  в  чужую  квартиру  в

неурочный час, хотя, правда, она моя, но теперь-то в ней живете вы. Дело в

том, что я думал, вы еще не поселились  тут,  и  действительно,  когда  я,

воспользовавшись своим ключом, зашел, вас в квартире не было.  Просто  мне

необходимо было побриться, и я...

   - Да, - сказал студент зло, - меня не было, и  вы  превосходно  знаете,

где я был!

   - Я? - удивился психиатр. - Но я вижу вас в первый раз.

   - Послушайте, - сказал  студент,  -  кто  из  нас  шизофреник,  мы  еще

выясним. Но вы прекрасно знаете, что сколько-то времени назад - я не знаю,

сколько, у вас ведь часы тоже сумасшедшие, как и вы сами, -  мы  сидели  с

вами и беседовали, и вы прекрасно знаете,  о  чем  мы  беседовали.  Но  вы

напрасно думаете, что  сведете  меня  с  ума,  я  сейчас  сорву  эти  ваши

приклеенные усы и  сотру  весь  ваш  грим,  -  он  протянул  руку  к  усам

психиатра. Тот отшатнулся.

   - Что с вами, молодой человек? - строго сказал психиатр,  принюхиваясь.

- Фу... Вы, разумеется, можете напиться, но это еще  не  повод  для  того,

чтобы оскорблять людей, которые старше вас по возрасту. Вы  думаете,  если

вы снимаете у нас комнату, это дает вам право грубо разговаривать со мной?

Если бы я знал, что вы уже поселились, я бы не  пришел.  Конечно,  с  моей

стороны тоже несколько бестактно врываться на квартиру к чужому человеку в

три часа ночи - вы могли быть и не один. Но все дело в том, что  я  думал,

вы еще не поселились, - еще раз повторил психиатр, - я прилетел  час  тому

назад и  через  два  часа  опять  улетаю  за  границу.  В  это  время  все

парикмахерские закрыты,  и  я  решил  побриться  у  себя  на  квартире.  -

Разговаривая, он прошел в комнату, студент последовал за ним. - Вот и  вся

моя вина, за которую я еще раз искренне приношу свои  извинения.  Если  бы

парикмахерские...

   -  Послушайте,  -  студент  задыхался  от  злости,  -  при  чем   здесь

парикмахерская, что вы  мне  зубы  заговариваете?  Если  вы  психиатр,  то

значит...

   - Я? - удивленно переспросил  психиатр.  -  Я  психиатр?  Кто  это  вам

сказал? Я астрофизик, дорогой мой. И только что прилетел с  международного

астрофизического  конгресса.  Тема  конгресса  была  очень  интересной   -

_контакты с внеземными цивилизациями_.

   - Послушайте, - процедил сквозь зубы студент, - не морочьте мне голову.

Что все это значит?

   - Что именно - это? - спросил астрофизик.

   - Все это, - бессмысленно повторил студент и  обвел  взглядом  комнату.

Обыкновенная  комната,  стенные  часы,  на  часах  половина  седьмого,   -

наверное, сейчас уже и было это время, половина седьмого утра, рассветало,

-  стол,  стулья,  кровать,  фотографии,  в   том   числе   фотография   с

психиатром-астрофизиком в  том  самом  костюме  с  усами.  Все  нормально,

обычно. О чем он мог спросить?

   - Это вы? - тупо сказал студент, показывая на фотографию.

   - Я, а что?

   - А не ваш старший брат? Или младший?

   - У меня братьев, нет, ни старшего, ни младшего.

   - Нет или не было?

   - Нет и никогда не было.

   - А как же часовщик?

   - Какой часовщик?

   - Тот, который умер месяц назад, тот, который  делал  часы  с  обратным

ходом, тот, по которому носит траур ваша мать,  тот,  чью  фотографию  она

переносит из одной квартиры в другую. И абитуриент, он  же  инструктор  по

вождению автомобиля?

   - Вы бредите?

   - Нет, это вам хочется, чтобы  я  бредил,  чтобы  я  сошел  с  ума.  Но

фокусник вы ловкий, надо отдать вам должное, великий  иллюзионист.  Давеча

там, в той квартире, вы мне задавали  много  вопросов,  теперь  и  я  хочу

задать вам всего один -  из  любопытства.  Нет,  не  бойтесь,  я  не  буду

спрашивать, зачем вы все это проделываете со мной. Это ваше дело.  Я  хочу

спросить только, _как_ вы это все проделываете? Ну, хотя бы с той  дверью.

Как вы могли перейти из той квартиры в эту, когда дверь была  заколоченной

с той стороны, изнутри?

   -  Какая  дверь,  какая  квартира,  о  чем  вы   говорите?   -   сказал

психиатр-астрофизик, бледнея.

   - А вот эта самая дверь, - сказал студент и показал на нее. -  Ой!  Еще

один фокус. Вы просто гений. Я только что прошел через  нее  в  комнату  и

оставил ее открытой, и вот тебе,  она  снова  заколочена  теми  же  самыми

досками  крест-накрест.  Нет,  вы  потрясающий  фокусник,  ничего  тут  не

скажешь.

   - Послушайте, - спокойно сказал хозяин квартиры, все еще  бледный,  но,

видимо, твердо держащий себя в руках. -  Я  не  знаю,  что  означают  ваши

слова, и не хочу  думать,  что  моя  мать,  воспользовавшись  моим  долгим

отсутствием, сдала квартиру умалишенному.  Я  просто  думаю,  что  вам  не

следует пить.

   - Ну  хорошо,  -  сказал  студент,  пытаясь  сохранить  спокойствие.  -

Посмотрим, кто кого сведет с ума. Сейчас я еще  раз  при  вас  открою  эту

дверь.

   - Нет, нет, - сказал хозяин квартиры, бледнея еще больше.

   - Боитесь раскрытия своих шаманских тайн? Я сейчас открою эту  дверь  и

проведу вас в ту самую квартиру, где вы были безусым психиатром.  Или  ваш

двойник, брат! Кто бы он  ни  был,  я  выведу  на  чистую  воду  всю  вашу

шарлатанскую семейку. Я не понимаю, зачем вы затеяли со мной такую  подлую

игру, - он говорил, как в жару.

   Психиатр-астрофизик скорее удивлялся, чем возмущался,  и  его  наивный,

ошеломленный, ничего не  понимающий  вид  бесил  студента  еще  больше.  В

отчаянном порыве студент отодрал доски от двери, открыл ее и шагнул, но  в

тот миг, когда  он  увидел  бездну  двадцатиэтажной  высоты  и  готов  был

провалиться в нее, железные пальцы схватили его за шиворот и остановили  -

это были пальцы хозяина квартиры... психиатра-астрофизика.

   - Вы с ума сошли, - сказал он, - здесь у нас был балкон, и он рухнул. С

тех пор мы заколотили эту  дверь,  чтобы  ненароком  никто  не  вывалился.

Садитесь.

   Хозяин квартиры усадил студента и, с беспокойством косясь на него и  на

открытую дверь несуществующего  балкона,  вышел  из  комнаты,  принес  ему

стакан воды.

   - Выпейте.

   Студент выпил и  как-то  успокоился.  Он  чувствовал  себя  разбитым  и

опустошенным, полная апатия охватила его.

   - Вы плохо себя чувствуете? - спросил хозяин квартиры.

   - Не знаю, - безразлично ответил студент.

   - Отдохните. И все пройдет. Очевидно, на вас плохо действует выпивка. И

потом я... своим неурочным вторжением выбил  вас  из  колеи,  но  вы  меня

должны понять... я не знал...

   - Ничего, - сказал студент равнодушно.

   - Я прямо с корабля на бал, - все  пытался  объясниться  и  оправдаться

хозяин. - Я только что прилетел из-за рубежа и опять улетаю, теперь уже на

другой конгресс, посвященный проблеме  времени,  разумеется,  времени  как

философской и физической категории. Вы разрешите закурить?

   Студент вяло кивнул головой в знак  согласия,  потом  еще  раз  в  знак

отказа - он не взял предложенной ему сигареты. Хозяин чиркнул зажигалкой и

глубоко затянулся, у его сигарет был какой-то  очень  приятный  ментоловый

аромат.

   - Вы знаете, - сказал хозяин после  второй  затяжки,  -  от  всех  этих

конгрессов толку мало.  Вот,  например,  только  что  я  присутствовал  на

грандиозном конгрессе, я  уже  пытался  говорить  вам  о  нем,  конгрессе,

посвященном _контактам с внеземными цивилизациями_. Были ученые из  многих

стран, делались доклады, сообщения, демонстрировались фильмы,  фотосъемки,

записи, но ведь проблема поставлена неправильно. На мой взгляд, по крайней

мере. Я не утомляю вас? Дело в том, что я заказал такси на семь  тридцать.

Так что еще полчаса я буду докучать вам... Вот... Дело в том, что, на  мой

взгляд, к проблеме космических контактов надо подходить с совершенно иными

принципами. Ведь о чем говорилось  на  этом  самом  конгрессе?  С  помощью

гигантского радиотелескопа в Аресибо в глубины космоса послано сообщение о

том, что мы, земляне, пользуемся десятеричной  системой  исчисления,  пять

элементов считаем наиболее важными, что у нас две ноги и одна голова,  что

нас четыре миллиарда и так далее. Извините  меня,  но  так  можно  сватать

невесту - у жениха столько-то родственников,  столько-то  денег,  такой-то

характер,  -  но  не  космические  контакты  устанавливать.  Вот,  скажем,

выступал  Дрейк  из  Чикагского  университета,  Мукарджи  из   Бомбейского

университета, еще один ученый, забыл его фамилию, из Японии. Все  они  уже

много  лет  при  помощи  мощных  радиотелескопов   прощупывают   ближайшие

галактики, записывают радиосигналы, и у всех одинаковый результат - звезды

молчат. И вот они ломают себе головы: если внеземные  цивилизации  все  же

существуют, то почему они, черт возьми, молчат? Ведь если они  ловят  наши

радио- и телесигналы, так почему не поднимают, так сказать, трубку,  -  он

усмехнулся и показал на трубку телефона с оторванным шнуром. - Кстати, это

удачное сравнение, хоть и  случайное.  Мы  пытаемся  говорить  с  космосом

именно по такому телефону - с  оторванным  шнуром.  Вы  представляете,  до

какого абсурда иногда доходит? Несколько лет назад послали в  эфир  записи

рок-н-ролла и теперь гадают, почему нет никакого отклика: может быть, наша

программа не понравилась или показалась  неинтересной?  Ну,  что-то  вроде

концерта по заявкам радиослушателей. Один из  докладчиков  договорился  до

того, что из космоса якобы посылают нам сигналы, но через каждые сто  лет,

а сто лет назад у нас ведь не было радио, как и тысячи, десятки тысяч  лет

до его изобретения. Не волнуйтесь, мол, в ближайшее время  -  в  следующий

назначенный сеанс - мы их получим. Были, конечно,  и  выступления  другого

характера, кто-то робко пытался обратить внимание на  то,  что,  возможно,

галактическая система коммуникаций строится на каких-то иных, не известных

нам принципах связи, то тут же бодро заканчивал, что рано  или  поздно  мы

эти новейшие средства коммуникации непременно откроем. Ну, что сказать  на

все  это...  Наш  мозг  принципиально  не  допускает   совершенно   _иного

понимания_, обратите внимание, я подчеркиваю, иного понимания,  контактов.

И вот сидим мы и еще много просидим у гигантских телескопов,  сидим,  ждем

каких-то сигналов. Как будто контакт с внеземными цивилизациями - ну,  это

нечто вроде рыбалки, сидишь на  берегу,  закинул  удочку  и  ждешь,  когда

клюнет.  Ну,  хорошо,  допустим,  я  утрирую,  если  хотите,  мы  посылаем

универсальные шифросигналы, метафоры и иероглифы, так сказать. И  все-таки

что  означает  сия  самодеятельность?  Как  будто  контакт  с   внеземными

цивилизациями  -  это  нечто  вроде  радиолюбительства,   можно   случайно

наткнуться  в  эфире   на   ультракороткие   волны   другого   такого   же

радиолюбителя. А ведь - и в этом суть моей мысли  -  контакты  могут  быть

самыми разными, невероятными и необъяснимыми с нашей, человеческой,  точки

зрения. Мы вот ждем, чтобы с нами говорили, а может быть, с  нами  говорят

уже давно и не через  какие-то  сверхсовременные  приборы,  а  просто  вот

здесь, в этой комнате. - Он сделал длинную затяжку, это была первая  пауза

с начала его сбивчивого монолога. - Ведь какие-то цивилизации, - продолжил

он, - могут пытаться вступить  с  нами  в  контакт  по  совершенно  другим

каналам, при помощи совсем других форм коммуникации.  Они  могут  обладать

непонятными нам средствами воздействия на наш  мозг,  на  нашу  психику  и

проверять нас, так сказать,  наши  потенциальные  возможности  по-другому,

алогично воспринимать мир. Я говорю  не  очень  сложно,  вам  понятна  моя

мысль?

   - Приблизительно, - тихо сказал студент.

   - Так вот они, эти другие  формы  цивилизации,  не  обязательно  должны

посылать нам радио-, теле- или любые другие,  доступные  нашему  пониманию

сигналы. Далее, если произойдет очная встреча, то  совсем  не  обязательно

появление инопланетян на земле  в  больших  космических  кораблях.  Прежде

всего, кто сказал, что они должны быть - я имею в виду  обитателей  других

миров - большими по своим габаритам или даже такими,  как  мы,  люди.  Они

ведь могут быть и микроскопических размеров и вообще без всякой  плоти,  -

скажем,  иметь  формы  луча,  газа,  звука.  Представьте   себе   планету,

заселенную только звуками! Какая поэзия!  А  собственно,  почему  звук  не

может быть мыслящим существом, в принципе, а? И если уж они, инопланетяне,

вздумали посетить нашу землю или уже давно находятся здесь, среди нас,  то

плацдармом для их пребывания  в  нашем  мире  могут  быть  ведь  и  просто

клеточки нашего мозга. - Он говорил так, будто читал доклад, а может,  это

и был его произнесенный или непроизнесенный доклад на конгрессе.  -  Можно

ведь допустить, - говорил он, - что у  иных  цивилизаций  в  их  понимании

вселенной  действуют  совершенно   другие   законы,   принципиально   иная

причинно-следственная связь. И их контакт с нами  возможен  только  в  том

случае, если они убедятся и в наших возможностях  переступить  в  познании

мира привычную причинно-следственную  связь.  Может,  они  еще  зондируют,

проверяют готовность нашего мозга допускать невозможное. Или готовят  его,

я имею в виду наш мозг, к этому - к иной логической структуре.  И,  может,

не каждый мозг способен воспринять ее и послужить  "посадочной  площадкой"

для  неких  "мини-пришельцев".  Им  нужен  мозг  особый,   мозг   как   бы

изолированный, обособленный, отчужденный, сосредоточенный на  самом  себе.

Некий   укромный   и   потайной   уголочек,   наглухо   отгороженный    от

соприкосновений  с  окружающим...  Ведь  даже   в   популярных   банальных

предположениях о посещении Земли инопланетянами мы, люди, в своих  наивных

догадках отводим их космическим кораблям самые недоступные места на  нашей

земле - то в Гималаях, то в джунглях Амазонки, то  в  загадочных  глубинах

Атлантического океана. А может, изолированный,  не  контактный  с  другими

людьми мозг и есть тот самый укромный уголок,  который  пришельцы  искали,

нашли и облюбовали. Все их потуги к контактам - это  попытки  разрушить  в

нашем мозгу причинно-следственные связи, на чем, собственно, держатся  все

принципы нашей земной цивилизации, в том числе и наши попытки  космических

контактов. Боже мой, как мы категоричны, когда утверждаем, что только наша

логика - единственно возможная для вселенной, что "дважды  два  -  четыре"

обязательно,  всенепременно  и  для  всех  обитателей  вселенной!  Как  мы

когда-то твердо и бесповоротно верили, что Земля стоит, а Солнце  движется

вокруг нее, и вешали, жгли тех, кто думал иначе!  Причем  я  говорю  не  о

религиозных фанатиках инквизиции. Не кто-нибудь верил в это,  а  Птолемей,

заметьте, величайший ум своего  времени,  -  он  подчеркнуто  повторил:  -

...своего времени. А разве мы, хоть и гораздо более  скромные  умы  своего

времени, с той же категоричностью не верим в другое: Земля вертится вокруг

Солнца. Мы в этом нисколечко не сомневаемся, как, впрочем, не сомневался и

Птолемей в  своем  убеждении.  А  что,  если  завтра  каким-то  совершенно

необъяснимым  образом  вдруг  выяснится,  что  нет,  все-таки  это  Солнце

вертится вокруг Земли? Ну, вы понимаете, разумеется, что в данном случае я

шучу.

   Он засмеялся, перевел дыхание и закашлялся. Он кашлял точно так же, как

и его мать,  долгим  сухим  кашлем  курильщика.  Чуть  успокоившись,  взял

стакан, прошел в кухню.

   Студент плохо соображал. Он толком не понимал, что  же  такое  пытается

объяснить  ему  этот  человек  явно  холерического  темперамента.  Студент

подумал: если только что беседовавший с  ним  человек  больше  никогда  не

вернется из кухни, исчезнув самым непостижимым образом из квартиры, или же

вернется, но совсем другим человеком, то ли седым, то ли лысым, или  точно

таким же, но  не  узнающим  его,  не  помнящим  только  что  состоявшегося

разговора, то это уже не удивит его. Единственное, что он ощущал в себе, -

полную невозможность всяких мыслительных усилий, ему ни о чем не  хотелось

думать, ничего не хотелось понимать и объяснять.

   Хозяин квартиры  вернулся  в  комнату.  Усы  его  были  мокрыми  -  они

свидетельствовали о том, что он пил воду.

   - Ну, мне осталось совсем уж недолго мучать вас, - сказал он,  взглянув

на стенные часы, - такси будет минут через десять. Кстати, о времени.  Как

определить его? Что нам доказывает, что оно идет вперед, а не  назад?  Что

его определяет - этот примитивный фиксатор? - он ткнул пальцем  в  стенные

часы. - Вы скажете, солнечный цикл, чередование дня и ночи, зимы  и  лета,

но ведь, в конце концов, и Солнце, и природный круговорот  -  элементарные

ориентиры  времени,  пригодные  лишь  для  нашей  системы  -  песчинки  во

вселенной. Кстати, на самом Солнце - какое время существует там?

   - Не знаю, - сказал студент.

   - А ведь существует и совсем другое понятие времени, - пропустив  слова

студента мимо ушей, продолжал хозяин.  -  Думали  ли  вы  когда-нибудь  об

относительности времени в плане бытовых, обыденных примеров?

   - Нет.

   - А я вот думал. Представьте, что вы спите. В это время наяву раздается

стук в дверь или телефонный звонок. На самом деле, то  есть  по  временным

меркам бодрствующего состояния, проходят секунды. Но во сне за то реальное

время - впрочем, какое из них более реально, неизвестно, - так вот, во сне

в это время вы успеваете пережить целые истории, которые завершаются  этим

самым стуком или звонком. Они, эти истории, связаны  со  звуком,  то  есть

зарождаются в вашем мозгу в  тот  самый  миг,  когда  раздается  стук  или

звонок, но во сне вы переживаете как бы предысторию, которая и завершается

этими звуками. Из этого следует, что длинная история, которую мы видим  во

сне,  существует  одновременно  и  параллельно   с   мгновенным   звуковым

импульсом, но в разных временных измерениях. Сечете мою мысль?

   - Плохо, - сказал студент, - я очень устал.

   - Извините, я вас утомил. Но  мне  так  хотелось  поделиться  с  кем-то

своими заветными мыслями. Однако мне пора.

   Он поднялся, надел шляпу, взял клетчатый чемодан  с  наклейками  разных

отелей, городов, стран и,  попрощавшись  со  студентом,  пошел  к  дверям,

открыл дверь, но потом почему-то вновь вернулся в комнату и сказал:

   - Вот в чем проблема контактов. Согласимся ли  мы  на  нарушение  наших

незыблемых логических законов разума, на  нарушение  причинно-следственной

связи явлений, допустим ли саму возможность иной мыслительной системы - от

этого зависит, быть или  не  быть  контактам.  А  если  всему  необычному,

непонятному, необъяснимому, не  вмещающемуся  в  наше  сознание  мы  будем

пытаться искать четкое рациональное  объяснение,  привычные  нам  аналоги,

если не освоимся с мыслью, что вселенная живет не только законами, но и их

отсутствием, а отсутствие законов - это не бытовые козни  наших  недругов,

если все будем сводить к правилам нашего столь несовершенного  разума,  то

никакой контакт ни с кем тогда не возможен. - Он как-то грустно  улыбнулся

и этим снова напомнил свою мать. - Поверьте моим словам. И будьте здоровы.

   Он захлопнул дверь, и вскоре студент услышал звук спускающегося лифта.

   За окном уже стояло ясное солнечное утро. Звезды давно погасли, вернее,

выцвели на фоне освещенного рассветными красками неба.

   В усталом мозгу студента мелькнула догадка, что он все-таки не поддался

слабости,  и  ни  старуха,  ни  ее  многоученые  сыновья  -  или  все   же

один-единственный сын в двух лицах? - как бы то ни  было,  ни  вдвоем,  ни

втроем, ни вкупе с абитуриентом-инструктором они не смогли  свести  его  с

ума.

   Студент разделся и лег в постель...

   "Надо завтра же  обязательно  зайти  в  публичную  библиотеку  и  взять

новейшую литературу по космическим контактам, вдруг  я  что-то  пропустил,

пока сдавал экзамены", - подумал он, засыпая.