Книго 


---------------------------------------------------------------
     
Текст взят из журнала "Даугава" 1990-- 6 с.62-- 67
     OCR: В.Д.Арнольд, С.Е.Дубов, 28 ноября 2003 года.
---------------------------------------------------------------
     Публицистика
 ОТ СЛОВ К ДЕЛУ?
     
нацизм в россии
     Документы, которые мы публикуем ниже, многим читателям скорее всего уже
давно известны,  хотя ранее они никогда не публиковались в советской печати.
Осенью 1986  года разошлись они  в тысячах машинописных экземпляров  и стали
своего  рода самиздатовским бестселлером. Это  -- переписка  двух писателей,
Натана Эйдельмана и  Виктора Астафьева. Справедливости ради,  надо  сказать,
что  основная  часть  скандального  успеха  выпала  здесь  на  долю  Виктора
Астафьева. Это  именно его ответ Эйдельману потряс читателей. Резко и прямо,
с  неожиданной  откровенностью  и с еще  более неожиданной  грубостью,  были
высказаны в нем шовинистические взгляды  автора и традиционно  черносотенные
обвинения в адрес евреев.
     С  тех  пор прошло уже более  трех  лет. К сожалению, то, что в 86 году
казалось исключительным или даже немыслимым, в 90-м стало заурядным, обычным
явлением.  Идеологи   нового  нацизма  типа  Шафаревича,  черные  штурмовики
общества  "Память" и других, "породненных"  с  ним объединений,  непрерывный
поток публикаций фашистского толка,  попустители  и покрыватели в МВД, КГБ и
ЦК --  все  это сплетается в тугой клубок, становится каждодневным  кошмаром
нашей действительности. И пожалуй, если не самая страшная, то уж точно самая
позорная подробность  этого  непрерывного  шабаша -- участие в  нем  русских
писателей, и не только бездарей  и  завистников,  ни на что другое просто не
годных,  но и тех,  что успели заслужить  уважение и  любовь  требовательных
читателей.  Именно  сегодняшняя  ситуация  в культуре, как никогда  острая и
опасная, заставляет нас вновь и вновь возвращаться к этой мрачной теме *.
     В  качестве комментария  -- и к этим письмам,  и к  ведущейся сейчас  в
стране  антисемитской кампании  -- мы публикуем  статью московского писателя
Юрия Карабчиевского  "Борьба  с  евреем".  Статья  ранее  была напечатана  в
журнале "Страна и мир", издающемся в Мюнхене и  имеющем  крайне малый тираж.
Для  публикации  в  нашем  журнале  автор  внес  в  первоначальный текст ряд
изменений.
     Завершает   подборку  интервью,   данное  В.   Астафьевым  для   газеты
"Ли-берасьон".
     Переписка имела место в 1986 году.
     Натан Яковлевич Эйдельман скончался 1989 году. -- Прим. ред.

     
Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН -- В. П. АСТАФЬЕВУ 
     Уважаемый Виктор Петрович!
     Прочитав все или почти все Ваши труды, хотел бы высказаться,  но прежде
-- представлюсь.
     Эйдельман  Натан  Яковлевич, историк,  литератор (член СП),  1930  года
рождения,  еврей, москвич; отец в  1910-м  исключен из гимназии за  пощечину
учителю-черносотенцу, затем --  журналист (писал  о театре), участник первой
мировой  и Отечественной  войны, в  1950--  55-м  сидел  в  лагере; мать  --
учительница, сам же автор письма окончил  МГУ, работал много лет в музеях, в
школе; специалист  по русской  истории  XVIII--  XIX веков (Павел I, Пушкин,
декабристы, Герцен).
     Ряд пунктов приведенной "анкеты" Вам, мягко говоря, не близок, да  ведь
читателя не выбирают.
     Теперь  же  позволю  себе  высказать  несколько  суждений   о  писателе
Астафьеве.
     Ему, думаю, принадлежат  лучшие  за многие десятилетия описания природы
("Царь-рыба"); в "Правде" он сказал о  войне,  как никто не говорил. Главное
же -- писатель честен, не циничен, печален, его боль за Россию --  настоящая
и сильная: картины гибели, распада, бездуховности -- самые беспощадные.
     Не скрывает Астафьев  и  наиболее  ненавистных,  тех,  кого  прямо  или
косвенно считает виноватыми...
     Это  интеллигенты-дармоеды,  "туристы"; те, кто  орут "по-басурмански",
москвичи, восклицающие: "Вот  когда я был в Варне, в Баден-Бадене". Наконец,
-- инородцы.
     На это скажут, что  Астафьев отнюдь не ласкает  также и своих,  русских
крестьян, городских обывателей.
     Так, да не так!
     Как доходит дело до "корня зла", обязательно все же появляется зловещий
горожанин  Гога Герцев  (имя и фамилия  более  чем  сомнительны:  похоже  на
Герцена, а Гога после подвергся осмеянию в связи с Грузией). Страшны жизнь и
душа героев "Царь-рыбы", но уж Гога куда хуже  всех  пьяниц и  убийц, вместе
взятых, ибо от него вся беда.
     Или  по-другому:  голод,  распад,  русская беда  -- а тут: "было что-то
неприятное в облике и поведении Отара. Когда, где он научился барственности?
Или  на  курсах  он  был  один,  а в Грузии  другой, похожий  на  того  всем
надоевшего типа, которого и грузином-то не поворачивается  язык назвать. Как
обломанный,  занозистый сучок на  дереве  человеческом,  торчит он  по  всем
российским базарам,  вплоть  до  Мурманска  и  Норильска,  с  пренебрежением
обдирая   
доверчивый   северный   народ
   подгнившим   фруктом  или  мятыми,
полумертвыми   цветами.  Жадный,  безграмотный,   из  тех,  кого  в   России
уничижительно
  зовут   
"копеечная  душа",
   везде   он  распоясан,  везде  с
растопыренными карманами, от  немытых рук  залоснившимися, везде он  швыряет
деньги,  но дома усчитывает  жену,  детей,  родителей в  медяках,  развел он
автомобилеманию,   пресмыкание  перед   импортом,  зачем-то,   видать,   для
соблюдения  моды, возит за  собой жирных детей, и в гостиницах  увидеть
четырехпудового одышливого  Гогию, восьми лет отроду,  всунутого в джинсы, с
сонными глазами, утонувшими среди лоснящихся щек" (рассказ "Ловля пескарей в
Грузии", журнал "Наш современник", 1986, No 5, с. 125).
     Слова, мною  подчеркнутые,  несут  большую  нагрузку:  
всем
  -- надоели
кавказские торгаши, "копеечные души"; то  есть, иначе говоря,  у всех 
у  нас
этого нет  -- только у  них: за счет  бедных  ("доверчивых") северян  жиреет
отвратительный Гогия (почему Гогия, а не Гоги?).
     Сила  ненавидящего  слова  так   велика,  что  у  читателей  не  должно
возникнуть сомнений:  именно  эти  немногие  грузины (хорошо  известно,  что
торгует меньше 1% народа) -- в них особое зло и, пожалуй, если бы не они, то
доверчивый северный  народ ел бы  много  отнюдь  не подгнивших фруктов и  не
испытывал недостатка а прекрасных цветах.
     "Но ведь тут много правды, -- воскликнет иной простак, -- есть на свете
такие Гоги, и  Астафьев не  против  грузинского народа, что хорошо видно  из
всего рассказа о пескарях в Грузии".
     Разумеется, не против:  но вдруг забыл (такому мастеру непростительно),
что крупица правды, использованная  для ложной цели, в ложном контексте,  --
это уже неправда и, может быть, худшая.
     В наш век, при наших обстоятельствах только сами грузины и могут так  о
себе писать или еще  жестче (да, кстати,  и  пишут --  их литература, театр,
искусство   давно  уже   не  хуже  российского);   подобное  же   лирическое
отступление, написанное русским  пером, -- та самая  ложка дегтя, которую не
уравновесят целые бочки русско-грузинского меда.
     Пушкин сказал: "Я, конечно, презираю отечество  мое  с головы до ног --
но  мне  досадно,  если  иностранец  разделит со  мною это  чувство";  стоит
задуматься -- кто же презирает, кто же -- иностранец?
     Однако продолжим. Почему-то  многие толкуют  о  "грузинских"  обидах по
поводу  цитированного рассказа; а ведь  в  нем же  находится  одна  из самых
дурных, безнравственных страниц нашей словесности: "По дикому своему обычаю,
монголы в православных церквах устраивали конюшни. И  этот дивный  и суровый
храм (Гелати) они тоже  решили  осквернить,  загнали в  него мохнатых коней,
развели костры и  стали жрать недожаренную, кровавую конину, обдирая лошадей
здесь  же, в  храме, и,  пьяные  от  кровавого  разгула,  они  посваливались
раскосыми мордами  в вонючее конское дерьмо, еще не зная, что созидатели  на
земле для вечности строят и храмы вечные" (там же, с. 133).
     Что тут скажешь?
     Удивляюсь молчанию казахов, бурятов. И  кстати бы  вспомнить тут других
монголоидов -- калмыков, крымских  татар -- как  их в  1944  году из  родных
домов, степей, гор "раскосыми мордами в дерьмо..."
     --  Чего тут рассуждать? -- расистские строки. Сказать по правде, такой
текст,  вставленный  в  рассказ  о  благородной красоте  христианского храма
Гелати, выглядит не меньшим кощунством, чем описанные в нем надругательства.
     170  лет  назад  монархист,   горячий  патриот-государственник  Николай
Михайлович Карамзин, совершенно не  думавший  о чувствах  монголов и  других
"инородцев",  иначе описал  Батыево нашествие;  перечислив ужасы  завоевания
(растоптанные конями дети, изнасилованные девушки, свободные  люди,  ставшие
рабами у варваров,  "живые завидуют спокойствию мертвых"), -- ярко обрисовав
все это, историк-писатель, мы угадываем, задумался о том, что,  в  сущности,
нет  дурных  народов,  а есть  трагические  обстоятельства,  --  и  прибавил
удивительно  честную фразу: "Россия  испытала  тогда все бедствия, терпенные
Римскою империей .. когда северные дикие народы громили ее цветущие области.
Варвары действуют по одним правилам и разнствуют между собою только в силе".
Карамзин, горюющий  о  страшном  несчастье, постигшем его  родину, даже  тут
опасается  изменить  своему  обычному  широкому  взгляду  на  вещи,  высокой
объективности: ведь ужас татарского бедствия он сравнивает с набегами на Рим
"северных  варваров",  среди  которых  важную роль играли  древние  славяне,
прямые предки тех, кого громит и грабит Батый.
     Мало этого примера, вот еще один! Вы, Виктор Петрович, конечно, помните
строки из  "Хаджи-Мурата",  где  описывается  горская  деревня,  разрушенная
русской армией: "Фонтан  был загажен, очевидно, нарочно, так что воды нельзя
было брать из него. Так же была загажена мечеть... Старики-хозяева собрались
на площади и, сидя  на  корточках,  обсуждали свое положение. О  ненависти к
русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы, от мала
до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих
русских  собак людьми, и  такое  отвращение,  гадливость и недоумение  перед
нелепой  жестокостью этих существ, что  желание  истребления их, как желание
истребления  крыс,  ядовитых  пауков  и  волков,  было таким же естественным
чувством, как чувство самосохранения".
     Сильно  писал Лев Николаевич Толстой. Ну а  если вообразить эти строки,
написанные горцем, грузином, "иностранцем"?
     С  грустью приходится констатировать,  что в наши дни  меняется понятие
народного писателя; в прошлом -- это прежде  всего выразитель высоких  идей,
стремлений, ведущий народ за собою;  ныне это может быть и глашатай народной
злобы, предрассудков, не поднимающий людей, а опускающийся вместе с ними.
     На  этом фоне уже  пустяк  фраза  из повести "Печальный детектив",  что
герой  в  пединституте изучает лермонтовские переводы с немецкого  вместе  с
"десятком  еврейчат".  Любопытно было  бы только понять,  --  к  чему  они в
рассказе, если ни до, ни после больше не появляются? К тому, может быть, что
вот-де  в  городе  развивается  страшный,   печальный  детектив,  а  десяток
инородцев (отчего десяток: видно, все в пединституте сконцентрировались? Как
видно, конкурс  для  них особенно благоприятный?) -- эти  люди  заняты своей
ненужной деятельностью!  Или  тут  обычная  астафьевская злая  ирония насчет
литературоведения:  вот-де  "еврейчата"  доказывают,  что  Лермонтов  портил
немецкую словесность, ну а сами-то хороши...
     Итак,  интеллигенты, москвичи,  туристы, толстые Гогии,  Гоги  Герцевы,
косомордые, еврейчата, наконец дамы и господа из литфондовских домов; на них
обрушивается ливень злобы, презрения, отрицания. Как ни на кого другого: они
хуже всех...
     А если всерьез,  то Вам,  Виктор Петрович,  замечу,  как читатель,  как
специалист  по русской  истории: Вы (да  и  не Вы один!) нарушаете,  вернее,
очень  хотите  нарушить,  да  не  всегда  удается  -- собственный дар мешает
оспорить -- главный  закон российской мысли и российской словесности. Закон,
завещанный величайшими мастерами, состоит в том, чтобы, размышляя  о плохом,
ужасном, прежде всего, до всех сторонних объяснений, винить  себя, брать  на
себя; помнить, что  нельзя освободить  народ  внешне более,  чем он свободен
изнутри (любимое Львом Толстым изречение Герцена). Что касается всех личных,
общественных, народных  несчастий,  то чем страшнее  и  сильнее  они,  тем в
большей степени  их  первоисточники  находятся  внутри, а не снаружи. Только
подобный нравственней подход ведет к  истинному,  высокому  мастерству. Иной
взгляд -- самоубийство для художника, ибо обрекает его на злое бесплодие.
     Простите  за  резкие  слова,  но  Вы  сами, своими  сочинениями,  учите
подходить без прикрас.
     С уважением, Н. Эйдельман, авг. 86.
     
В. П. АСТАФЬЕВ -- Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАНУ
Не напоивши, не накормивши, добра не сделавши -- врага не наживешь.
     Русская пословица
     Натан Яковлевич!
     Вы и представить себе  не  можете,  сколько радости доставило  мне Ваше
письмо. Кругом говорят, отовсюду пишут  о  национальном возрождении русского
народа,  но  говорить  и писать  одно, а возрождаться не  на  словах, не  на
бумаге, совсем другое дело.
     У всякого национального возрождения, тем  более у русского, должны быть
противники  и  враги.  Возрождаясь,  мы можем дойти до того, что станем петь
свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном
нам   "эсперанто",   "тонко"  названном   "литературным  языком".   В  своих
шовинистических  устремлениях мы  можем дойти  до того,  что  пушкиноведы  и
лермонтоведы  у  нас  будут  тоже русские, и,  жутко  подумать,  -- собрания
сочинений  отечественных  классиков  будем составлять сами,  энциклопедии  и
всякого  рода редакции,  театры, кино тоже "приберем к рукам" и, о  ужас!  о
кошмар! сами прокомментируем "Дневники" Достоевского.
     Нынче летом  умерла под Загорском тетушка моей  жены, бывшая нам вместо
матери,  и  перед  смертью  сказала  мне,  услышав  о  комедии,  разыгранной
грузинами на съезде: "Не отвечай на зло злом, оно и не прибавится"...
     Последую  ее  совету и на  Ваше черное письмо, переполненное не  просто
злом, а перекипевшим гноем  еврейского  высокоинтеллектуального  высокомерия
(Вашего  привычного  уже  "трунения"), не отвечу злом,  хотя мог бы, кстати,
привести цитаты и в первую голову из Стасова, насчет клопа, укус которого не
смертелен, но ...
     Лучше  я  разрешу  Ваше  недоумение и недоумение московских  евреев  по
поводу  слова  "еврейчата", откуда,  мол,  оно взялось, мы его  и  слыхом не
слыхивали?!
     "...  этот Куликовский был из числа тех поляков, которых мой отец вывез
маленькими из  Польши и присвоил себе в  собственность, между  ними  было  и
несколько   жиденят..."   (Н.   Эйдельман.   История   и   современность   в
художественном сознании поэта, с. 339).
     На этом я и кончу, пожалуй, хотя цитировать мог бы многое. Полагаю, что
память у  меня  не хуже Вашей, а вот  глаз, зрячий, один,  оттого  и пишу на
клетчатой бумаге, по возсти кратко.
     Более всего меня в Вашем письме поразило скопище  зла.  Это что  же Вы,
старый человек,  в душе-то носите?! Какой  груз зла и  ненависти клубится  в
вашем чреве?  Хорошо хоть фамилией своей подписываетесь,  не предаете своего
отца. А то вон не  менее, чем Вы, злой,  но совершенно  ссученный  атеист --
Иосиф  Аронович Крывелев и  фамилию украл, и ворованной моралью  --  падалью
питается. Жрет со стола лжи и глазки невинно закатывает, считая всех  вокруг
людьми бесчестными и лживыми.
     Пожелаю Вам того же, чего  пожелала  дочь нашего последнего царя, стихи
которой были  вложены  в Евангелие: "Господь!  Прости нашим врагам, Господь!
Прими  и  их  в  объятия".  И  она,  и  сестры  ее,  и  братец  обезножевший
окончательно  в ссылке, и отец  с  матерью  расстреляны, кстати,  евреями  и
латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юрковский.
     Так что Вам, в минуты утишения  души,  стоит подумать и над тем,  что в
лагерях вы находились  и за преступления Юрковского и иже с ним,  маялись по
велению "Высшего судии", а не по развязности одного Ежова.
     Как  видите, мы, русские, еще  не потеряли  памяти  и  мы все еще народ
Большой, и нас все еще мало убить, но надо и повалить.
     Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!
     14 сентября 1986 г. село Овсянка.
     За почерк прощения не прошу -- война виновата.
     
Н. Я. ЭЙДЕЛЬМАН -- В. П. АСТАФЬЕВУ
     Виктор  Петрович, желая  оскорбить --  удручили.  В диких  снах не  мог
вообразить  в  одном  из  "властителей дум"  столь  примитивного,  животного
шовинизма, столь  элементарного невежества. Дело  не в  том,  что расстрелом
царской  семьи  (давно установлено,  что  большая  часть  исполнителей  была
екатеринбургские  рабочие)  руководил  не "сионист  Юрковский",  а большевик
Юровский. Сионисты преследовали, как Вам, очевидно,  неизвестно, совсем иные
цели --  создание еврейского  государства в  Палестине.  Дело  не в том, что
ничтожный  Крывелев  носит,  представьте  себе, собственную  фамилию (как  и
множество    столь    несимпатичных   "воинствующих   безбожников"    разных
национальностей).  Дело  даже  не  в логике "Майн  Кампф"  о  наследственном
национальном грехе (хотя, если мой отец сидел  за  "грех  Юрковского", тогда
Ваши личные беды, выходит, -- плата за раздел Польши, унижение  "инородцев",
еврейские  погромы  и  прочее).  Наконец, дело  не в том,  что Вы  оказались
неспособным  прочесть  мое письмо, ибо не  ответили  ни  на одну его строку.
(Филологического вопроса о происхождении слова "еврейчата" я не ставил.  Да,
кстати,  ведь  Вы заменили  его в  отдельном издании на  "вейчата".  Неужели
цензуры забоялись?)
     Главное: найти в моем письме много зла  было лишь в цитатах. Ваших
цитатах, Виктор Петрович. Может быть, обознавшись, на них и обрушились?..
     Несколько  раз  елейно   толкуя  о  христианском  добре,  Вы  постоянно
выступаете  неистовым --  "око за око" -- ветхозаветным иудеем. Подобный тип
мышления и чувствования  -- уже есть ответ  о  причинах русских и российских
бед: "нельзя освободить народ внешне более, чем он свободен изнутри".
     Спор  наш  (если это спор)  разрешится  очень просто: если сможете  еще
писать хорошо,  лучше, сохранив в неприкосновенности  нынешний строй мыслей,
--  тогда  Ваша  правда.  Но ведь  не сможете.  Последуете  примеру  Белова,
одолевшего-таки злобностью свой  дар и научившегося  писать вполне бездарную
прозу (см. его роман "Все впереди" -- "Наш современник", 1986 г., No 7-- 8).
     Прощайте, говорить, к сожалению, не о чем.
     Главный Вам  ответ -- собственный текст, копию которого, -- чтобы Вы не
забыли, -- возвращаю.
     28 сентября 1986 г. Н. Эйдельман
Книго
[X]