Книго 

     Никто и никогда не подумал бы, что он еврей. Русые волнистые  волосы,
голубые глаза, худенький, правда, но с кем не бывает. И нос коротковат для
семита. Но главное - звали мальчика Сергей Ипполитович Воскобойников.
     Я не думаю, что национальность имеет такое уж большое значение, чтобы
ее стоило упоминать, тем более - в начале  рассказа.  Но  у  истории  свои
законы. Историю  почему-то  интересует,  как  записать  в  своих  анналах:
выдающийся русский физик или известный еврейский ученый. Бывает и покруче:
русский ученый еврейской национальности. Истории виднее,  поскольку  пишет
ее не личность, не толпа, но время. Люди только готовят материал. Или сами
становятся материалом. Кто на что способен. Я-то могу лишь  описать,  чему
был свидетелем. И, помогая истории, просто обязан  уточнить:  мать  Сергея
была еврейкой и звали  ее  Циля  Абрамовна  Лейбзон.  Каково,  а?  Как  ни
тряслись у чиновников  в  министерстве  внутренних  дел  руки,  когда  они
печатали  в  удостоверении  "Воскобойников,  Сергей,  имя  отца   Ипполит,
национальность еврей", но выхода у них не было, ибо мать -  Циля,  бабушка
была Хая, прабабушку звали Фридой, а прочие предки по материнской линии, к
сожалению, были скрыты во мраке времен. Во мраке той же истории,  к  слову
сказать.
     В восьмом классе Сережа полюбил девочку Таню. Таня была  русской,  но
для истории это неважно. Была бы Таня башкиркой, ничего бы не  изменилось.
Они принадлежали  к  одной  тусовке,  виделись  часто,  вместе  ходили  на
дискотеки в кафе "Уют", что на  Московском  проспекте,  а  однажды  Сергей
проводил Таню домой и поцеловал на прощание, метил в губы, попал почему-то
между ухом и глазом, но это уж совсем никакого значения не имеет.
     Сережин отец работал в "ящике"  на  Южной  площади,  около  памятника
блокадникам, всем этот "ящик" был знаком,  и  о  том,  что  выпускают  там
электронное оборудование для атомных подлодок, тоже знал  весь  город,  не
говоря уж об американских шпионах. Сергей перешел в десятый  класс,  когда
отец стал одной из многих жертв конверсии. Мать в то время тоже  оказалась
без работы, поскольку  обувную  фабрику  закрыли  из-за  нерентабельности.
Наверно,  было перебиться с хлеба на воду, надеясь на лучшие времена,
ведь они, эти времена, действительно  были  не  за  горами  в  те  смутные
девяностые годы. Но кто знал? И супруги Воскобойниковы решили уехать.
     Прощание у Сергея с Таней получилось тягостным - они не понимали друг
друга. Таня искренне радовалась -  "вот,  -  говорила,  -  будешь  жить  в
приличной стране, без талонов и коммуняков. Может, даже машину купишь". "Я
люблю тебя, - пытался Сергей перевести диалог в духовную сферу, - я  люблю
тебя и не хочу ехать!" "Глупости, - уверенно утверждала Таня. -  Там  тоже
можешь любить. Присылай посылки."
     Читатели почтенного возраста (скажем, старше двадцати пяти)  вряд  ли
помнят себя шестнадцатилетними  и,  значит,  просто  не  поймут,  как  это
горько, как нелепо, и жить не хочется, и что за деревня  этот  Израиль,  а
родители ничего не понимают, им бы только квартиру подешевле снять, а Таня
не пишет уже третий месяц... В общем,  как  говорил  классик,  правда,  по
совершенно иному поводу, "зову я смерть, мне видеть невтерпеж..."
     К языкам у Сергея были способности. К общению способностей  не  было.
Иврит он выучил легко, в школе имел средний балл "девяносто два", но какое
это имело значение, если одноклассников он не видел в упор, а они - ребята
и девчонки, не только сабры, им то сам Бог велел, но и свои  же,  олим,  -
думали, что Сергей умом тронутый. А как иначе, если  на  все  вопросы,  не
связанные с учебной программой, он отвечал одно и то же: "савланут" и  "ло
хашув"? ["терпение" и "неважно"]
     Родители Сергея представляли собой любопытный  феномен,  свойственный
алие конца прошлого века. Все помнят, как  в  девяносто  девятом  году  на
израильские рынки вышла никому  дотоле  не  известная  американская  фирма
"Найк" со  своим  напитком,  продлевающим  жизнь.  На  рекламных  плакатах
изображен был старичок, который держал  у  губ  бокал  с  "Найк  дринк"  и
улыбался широкой улыбкой маразматика - "я прожил сто двадцать лет, спасибо
"Найк"... Блестяще. Что он пил первые  сто  пятнадцать  лет  до  появления
напитка,  никого  не  волновало.  К  тому  времени  уже  стих  ажиотаж   с
"Хербалайф" и швейцарским страхованием,  люди  готовы  были  к  очередному
штурму клуба миллионеров. Ипполит Сергеевич Воскобойников способностями  к
бизнесу не обладал (что и  продемонстрировал,  уехав  в  Израиль  в  самый
разгар российского рыночного бума), но "Найк" - это ведь...
     Короче говоря, родители с утра до позднего вечера искали покупателей,
желающих продлить жизнь, Сергей был предоставлен сам себе. И  любимым  его
занятием  стала  совершенно  бессмысленная  игра  "что  было  бы,   если".
Некоторые знатоки  литературы  утверждают,  что  вся  фантастика  является
попыткой ответить на  этот  вопрос  -  "что  было  бы,  если  бы  изобрели
резиновые гвозди" или "что, если бы Ленин упал с  кровати  в  младенческом
возрасте". Я с таким определением фантастики не согласен в корне, но  речь
сейчас не о том. Если бы  Сергей  направил  свой  талант  на  литературное
поприще, мы, воз, жили бы в ином мире. Этакая мелочь.
     Что, если бы я остался в Питере, а родители уехали? Что, если бы Таня
писала мне письма? Что, если бы Таня приехала в Израиль по туристической и
осталась? Сергей бродил по улицам, а чаще просто сидел за своим  трехногим
столом, и воображал. С воображением у него  все  было  в  порядке.  Он  не
уехал, Таня уговорила родителей приютить  любимого  мальчика,  они  вместе
ходят в школу, или нет, они вместе школу бросают  и  идут  торговать.  Они
живут долго, спасибо "Найк-дринк", и умирают, как сказал классик,  в  один
день... А что? Очень может быть.
     "Тамара Штейнберг. Мысленный контакт. Снятие сглаза. Гадание. Телефон
03-676398."
     Почему он обратил внимание именно на это  объявление?  Почему  не  на
огромный, в половину газетного листа, призыв "лечить стрессы  и  депрессии
нетрадиционными методами космической энергетики"? Сергей об этом не думал.
Просто  взгляд  упал  именно  в  этот  угол  страницы  -  когда  рассеянно
просматриваешь газету, можешь увидеть совершенно неожиданные вещи.
     Он отложил газету и включил телевизор, пробежал  по  всем  пятидесяти
кабельным программам, ни на одной  не  остановился,  да  и  не  собирался,
собственно. Как обычно, не хотелось ни смотреть, ни читать, ни, тем более,
перелистывать ивритские учебники. Хотелось домой, в Питер, чтобы  Таня,  и
чтобы они вдвоем. Смотреть друг на друга. Господи...
     Сергей поднял упавшую на  пол  газету.  Тамара  Штейнберг.  Мысленный
контакт. Интересно - она молодая или старая? Представилась женщина средних
лет, с гладкой прической,  огромными  голубыми  глазами,  почему-то  очень
полная. Добрые люди не бывают худыми, как сказал какой-то классик. Но даже
если она добрая, ей все равно нужно заплатить, чтобы она... Что? Мысленный
контакт.
     Денег нет. Даже шекеля.
     Сергей поднял трубку и набрал номер. Только спрошу - и все. За  спрос
денег не берут.
     Голос в трубке оказался мужским, каким-то надтреснутым, будто говорил
не живой человек, а старая заигранная граммофонная пластинка.
     - Слушаю вас, молодой человек...
     - Я... - Сергей растерялся.  Одно  дело  -  воображать  себе  как  он
позвонит и спросит, и другое - открыть рот и... ну что он  может  сказать?
Что девочка, которую он любит, осталась в России, что она никогда не будет
здесь, и он там - тоже никогда, и что она уже и не помнит о нем, не пишет,
не отвечает, не думает, а он не живет здесь, потому что как жить,  если  у
тебя отняли что-то, названия чему он не знал, но был уверен, что без  этой
малости,  невидимой  глазом  и  не  ощущаемой  никем   посторонним,   даже
родителями, жить невоз, а лишь только дышать и принимать пищу?
     -  Это  печально,  -  сказал  надтреснутый  голос,  будто  по  старой
пластинке провели тупой иглой. - Но это бывает со всеми. Собственно,  если
бы этого с вами не случилось,  мой  молодой  друг,  то  это  следовало  бы
выдумать. Так-то и становятся мужчинами. Видите ли, чтобы стать  мужчиной,
нужно не взять женщину, а потерять ее. Впрочем, многие ли это понимают?
     - Я...
     - Ни слова больше! К сожалению,  моей  жены  нет  дома,  вы  ведь  ее
спрашивали, верно? Тамару  Штейнберг?  Она  вернется...  э-э...  к  девяти
часам.
     В девять дома будут родители, Сергей не хотел, чтобы они знали...
     - Я, - в третий раз сказал он, и лишь теперь  ему  удалось  закончить
фразу. Впрочем, сказал он вовсе не то, что собирался, - я  не  согласен  с
вами. Самое страшное, когда теряешь то, что еще даже и не получил.
     - О, - сказал голос в трубке, - вы философ, молодой человек.  Уважаю:
вы даже не спросили, откуда мне известно о вашей Тане.
     - Я думал... Мне показалось, что вы говорили вообще...
     - Вообще говорит  обычно  моя  жена  Тамара,  поэтому  ей  и  удается
зарабатывать на жизнь. Все. На другие вопросы не отвечаю.  В  газете  есть
адрес. Жена вернется к вечеру. Ваши родители на работе. Жду вас.
     Трубку положили прежде, чем Сергей успел вставить  слово.  Минуту  он
внимательно вслушивался в потрескивавшую тишину, будто  ожидал  ответа  на
незаданный вопрос. Кто бы ни был этот  старик,  муж  Тамары-телепатки,  он
что-то знал о Тане. Откуда?  Нет,  откуда  -  совершенно  неважно.  Сейчас
главное - что именно он знал.
     Адрес, который Сергей переписал из  газеты,  привел  его  к  мрачному
шестиэтажному дому в  южной  части  Тель-Авива,  в  подъезде  было  темно,
грязно, пахло кошками, а  на  стене  проступали  следы  какой-то  надписи,
написанной, кажется, по-русски. Во всяком  случае,    было  разобрать
буквы "б" и "ж". Дверь открыл нестарый вовсе мужчина, лет ему было  сорок,
а может, и того меньше, шкиперская бородка делала его похожим на  капитана
Врунгеля. Но голос невоз было спутать  -  сухой  и  выцветший,  будто
старая ветошь.
     - Заходите, вот так, сюда, лучше на кухню, я уже и чай  вскипятил,  а
может, вы предпочитаете кофе?
     - Что с Таней? - не выдержал Сергей. - Она здорова?
     - Меня зовут Арье, - прошелестел хозяин. - В России был, естественно,
Львом. Так вам кофе или чай?
     - Чай. Так что с...
     - Вы знаете золотое правило? Никогда не говорить  о  делах  за  чаем.
Потерпите.
     Терпеть пришлось минут  десять.  Пили  молча,  приглядываясь  друг  к
другу, и Сергею казалось, что Арье с умыслом  заставил  гостя  посидеть  и
подумать. Если он умел читать мысли (а он умел, иначе откуда мог  знать  о
Тане), то у него была отличная возсть ознакомиться с той  кашей,  что
пузырилась в голове Сергея.
     - Еще? - спросил Арье,  и  когда  Сергей  энергично  затряс  головой,
неожиданно расхохотался. - Что, довел я вас, а? Ничего, полезно.
     Перестав смеяться, он сказал серьезно:
     - Все, больше не буду испытывать ваше терпение. Таня жива и  здорова.
Не пишет, потому что... ну, Сережа, вам уже почти семнадцать... неужели вы
думаете, что ваш тот единственный поцелуй, ваши те слова, такие наивные...
ну, все это ей, конечно, нравилось, но вы не в ее вкусе. И вы это  знаете.
Подсознательно. И когда уезжали, уверены были, что она вас через месяц  не
вспомнит. Так чему вы теперь-то удивляетесь? В вашем  возрасте  нужно  уже
уметь не обманываться. Хотя... может, действительно, рано  вам  еще  этому
научиться?
     - Вы умеете читать мысли?
     - А вы нет? Все умеют.
     - Я - нет.
     - Умеете. Но не знаете языка. Язык мыслей - особый язык, это  образы,
которые нужно расшифровывать особым способом. Вы слышите мои мысли, но  не
понимаете  их,  не  зная  языка,   они   остаются   в   подсознании,   как
просмотренная, но непонятая книга. А потом, может, во  сне,  вы  начинаете
понимать какую-то часть, и вам начинает казаться,  что  кто-то  говорит  с
вами... Впрочем, я увлекся. Видите ли, хотя по профессии я физик,  язык  -
мое хобби, и то, что я вам сказал - это  мой  личный  взгляд  на  передачу
мыслей. Личный, и не более того.
     - Вы хотите сказать, что я тоже слышу танины мысли,  я  знаю  их,  но
просто не понимаю, что...
     - Совершенно верно.
     - И то, что Таня думает сейчас...
     - И это тоже.
     - А вы...
     - А я научился понимать этот язык.
     - Научите меня!
     Арье покачал головой.
     - Я не могу вас этому научить. Не потому что не хочу.  Не  умею.  Это
ведь разные задачи - научиться самому и научить другого.
     - Жаль, - сказал Сергей. Уходить не хотелось. На кухне было уютно, он
бы выпил еще чаю ("Сейчас", - немедленно отозвался Арье) и поговорил,  так
хотелось поговорить - все равно Арье знает его мысли,  зачем  же  скрывать
("Незачем, - подхватил Арье, - да и смысла нет"), от одиночества  устаешь,
может, он даже не столько по Тане скучает, сколько от того, что не  с  кем
поговорить, не с родителями же, у которых лишь деньги на уме ("Это вы зря,
ну да ладно, потом сами поймете"), и не с ребятами тоже...
     - Знаете, - сказал Арье, поставив перед Сергеем блюдо с  печеньем,  -
почему я позвал вас?
     Сергей не стал отвечать, все равно не угадает.
     - Скажите, Сергей, - продолжал Арье, - вы когда-нибудь думали о  том,
что происходит в мире, когда вы принимаете какое-то решение? Выбор. Любой.
Перейти или не перейти улицу. Выпить еще стакан или отказаться. Признаться
девушке в любви или обождать. Уехать или остаться... Не отвечайте (Сергей,
впрочем, и не собирался), это я так, риторически. Я знаю,  что  именно  вы
можете ответить. Слышал много раз - не от вас, конечно, каждый думает  так
же... Происходит то, что происходит.  Мир  меняется  после  того,  как  вы
сделали выбор. Только после. И только вследствие выбора. Неважно -  сильно
меняется или мало, или  почти  никак.  Что  изменилось  в  мире,  если  вы
попросили еще чашку чаю? Ничего, а? Почти. Еще  чашка  -  это  время.  Это
продолжение разговора. Позднее вернетесь домой. Родители будут недовольны.
Может возникнуть ссора. Испортятся отношения... Не выпьете  чашку,  уйдете
раньше... Так вот и меняется мир - из-за мелочей.  И  не  вернуть.  Нельзя
ведь возвратиться на минуту или час в прошлое и отказаться  от  чая.  Если
уже выпил. Если уже опоздал. Не говорю  о  том,  что  не  вернешься  и  не
скажешь "никуда не поеду, останусь здесь, потому что здесь Таня".
     - Так они бы и послушали! - вырвалось у Сергея.
     - А вы говорили?
     - Нет...
     Он не  говорил.  Он  был  в  каком-то  полусне.  Его,  правда,  и  не
спрашивали. Ему сообщили об отъезде, сами решили, и он, будто  оглушенный,
даже не подумал,  что    сопротивляться,  он  бродил  по  городу,  он
запоминал, он знал, что не вернется, и может быть, именно поэтому Таня  не
пишет, поняла, что он сразу ушел от нее, в ту секунду, когда  услышал  это
"едем", и что бы он ни говорил ей потом о любви, как бы ни просил  писать,
ждать и что там еще  просить на прощание, все это не имело  значения,
потому что он - согласился. Значит - предал. Даже если ничего между ними и
не было прежде.
     - Вот видите, - сказал Арье.
     - Я растерялся тогда...
     - Все равно. Вы сделали выбор. И мир стал таким, каким стал. Но  стал
ли?
     - В каком смысле? - спросил Сергей, но по  внутреннему  напряжению  в
голосе Арье понял, что именно сейчас и последует главный вопрос.
     - Стал ли? Я вот что  хочу  сказать...  Я,  видите  ли,  физик.  Вам,
конечно, все равно. Кстати, местной науке - тоже.  Мы  с  Тамарой  тут  уж
четвертый год. Я пытался пробиться. Двухлетняя стипендия - даже ее мне  не
дали. Попросту не нужно оказалось все, чем я там занимался...  Впрочем,  я
не о том опять. Сижу вот, смотрю как Тамара деньги заколачивает...  Короче
говоря, Сергей,  там  я  занимался  проблемами  многомерности  физического
космоса. Ничего себе тема, да? Так вот. Слушайте внимательно.  То,  что  я
сейчас скажу, примите пока на веру, потому что  физику  вы  все  равно  не
знаете, а от вас очень многое зависит в моей системе доказательств.
     Что могло зависеть от Сергея? Ничего, в этом он был уверен.  Впрочем,
Арье, видимо, перестал слушать его мысли или  перестал  переводить  их  на
понятный ему язык. Во всяком случае, на мысли Сергея он не обращал  теперь
ровно никакого внимания.
     - Когда вы делаете выбор, мир раздваивается. И оба варианта  начинают
свою раздельную жизнь. Понимаете? К примеру, вы раздумываете - выпить  еще
чашку чая или отказаться. Решаете выпить. Но  одновременно  решаете  -  не
пить. В момент выбора бесконечная энергия, заключенная в вакууме,  рождает
еще один мир, в точности равный вашему, но - с иным выбором. В  этом  мире
вы решаете выпить чаю, а во вновь  появившемся  -  отказываетесь.  Значит,
реально существует и иной ваш выбор.  Не  в  мыслях  ваших  существует,  а
сугубо физически, понимаете? Не чувствуете вы  его,  естественно,  как  вы
можете его чувствовать? Вселенная бесконечна. Не только в пространстве. Но
и в вероятностях своих.
     - Не понимаю... - пробормотал Сергей. -  Я...  Значит,  есть  мир,  в
котором я... не поехал с родителями и...
     - Я не знаю,  есть  ли  такой  мир,  Сережа.  Если  вы  хоть  на  миг
задумывались над  этим,  если  хотя  бы  в  глубине  души  эта  мысль  вам
приходила, то - да, такой мир есть.
     Я предатель, - думал Сергей. Эта мысль - остаться - ему в  голову  не
приходила. Тогда. А если - сейчас?
     - Нет... - вздохнул Арье.  -  Прошлое  не  вернешь.  А  сейчас  такой
альтернативы просто не существует. Вы уже здесь. Значит, нет во  Вселенной
такого измерения, в котором вы бы остались там, с Таней. К сожалению...
     -  еще чаю? - спросил Сергей.
     - Конечно. Сейчас  тоже  родился  мир.  Мир,  в  котором  вы  чаю  не
попросили.
     -  Арье,  -  сказал  Сергей,  принимая  очередную  чашку  и  поспешно
отхлебывая глоток, будто стремясь закрепить свой выбор, -  Арье,  но  ведь
каждое мгновение миллиарды людей на земле так или иначе делают выбор...
     - О, вы начинаете понимать, хвалю! Именно  так.  Миллиарды  людей.  И
более того. Десятки миллиардов  животных  -  тоже  выбирают.  Напасть  или
убежать. Выпить воды или сначала съесть что-нибудь. И не только  животные.
И не только на Земле, а еще на миллиардах других планет, где  есть  жизнь,
где какое-то создание природы  способно  решать,  выбирать  между  "да"  и
"нет".
     - Но ведь это ужасно много...
     - Бесконечно много, Сергей! Господи, почему, прекрасно  понимая,  что
Вселенная  бесконечна,  мало  кто  на  деле  вдумывается  в   это   слово?
Бесконечное множество измерений мира рождается каждое  мгновение.  И  если
ваша Таня в тот день, когда вы говорили с ней в последний раз,  задумалась
над тем, что могла бы отговорить вас, удержать  там...  Тогда  обязательно
существует мир, в котором это случилось.
     - Вы хотите сказать...
     - Я хочу сказать, Сергей, что нашел,  вычислил,  открыл...  называйте
как хотите... способ перемещаться в этих альтернативных мирах.
     Сергей  встал,  не  заметив,  что  опрокинул  чашку.  Тем  самым  был
осуществлен еще один выбор, и родилась еще одна Вселенная...
     Он вернулся домой минут за десять до прихода родителей. Отец сразу же
сел к телевизору, закрывшись  газетой,  где,  как  Сергей  знал,  не  было
ничего, кроме рекламы товаров, на покупку которых денег у них  не  было  и
быть не могло. Мать возилась на кухне.
     - Я пойду спать, - сказал Сергей, - ужинать не хочу, поел.
     - Ты не заболел?  -  забеспокоилась  мать,  но  из  кухни  так  и  не
появилась, вопрос был риторическим.
     Свернувшись клубком под одеялом, Сергей перебирал в памяти разговор с
Арье, и главное - то, чем этот разговор закончился.
     - Подумайте, - сказал Арье на прощание, -  только  вы  можете.  Среди
всех, кого я знаю. Сам не могу тоже. Значит, вам решать. Опять, видите ли,
выбор. Да или нет. И поймите одно. Что  бы  вы  ни  решили,  во  Вселенной
осуществятся  оба  варианта.  Только  второй,  тот,  что   вы   отбросите,
произойдет не с вами. По большому-то счету, для мироздания, это все равно.
А по счету малому? Для вас лично?
     Сергей лежал, закрыв глаза, и сам не знал, спит ли уже,  мысли  текли
медленно, но четкости не  теряли.  Вошла  мать,  пощупала  лоб,  холодный,
естественно, вздохнула, вышла.
     - Я смогу оказаться в том мире, где Таня уехала со мной?
     - Нет, потому что такое решение зависело от  нее  -  не  от  вас.  Вы
можете оказаться в любом из миллиардов  миров,  появившихся  в  результате
ваших личных решений.  За  шестнадцать  лет  их  тоже  накопилось  великое
множество. Вы решали -  перейти  улицу  на  красный  свет  или  подождать.
Полежать в субботу  подольше  или  встать.  Поцеловать  Таню  сегодня  или
подождать более удобного случая.
     - Что могло измениться в мире, если я решил поспать подольше?
     - Мало ли? Вдруг, встав пораньше, вы вышли бы погулять, познакомились
с кем-то, с кем так и не познакомились в нашей реальности, и этот "кто-то"
стал вашим другом, и характер ваш изменился, и... В общем, понимаете,  что
я хочу сказать?
     - Понимаю... А если... Ну, если в том мире мне не понравится, я смогу
вернуться?
     - Конечно. Я бы сделал это сам,  ученый  должен  сам  проверять  свои
идеи. Но я не могу. Не тот физиологический  тип.  Не  получится.  Пока  не
получается. В дальнейшем, я уверен, что... А пока - нет. Вы -  именно  тот
человек. Я это по телефону сразу понял. Вы - просто  идеальный  реципиент.
Но - решать вам.
     - Могу я подумать?
     - Сережа, для того человеку даны мозги, чтобы думать.
     Мысли текли все медленнее,  наверно,  Сергей  уже  спал,  потому  что
увидел вдруг, что в комнату входит Таня,  садится  на  кровать  и  молчит,
только смотрит, и он не знает, в каком мире находится - в своем или уже  в
том,  где  он  когда-то  сделал  иной  выбор.  Надо  бы  расспросить  Арье
подробнее, как в одной и той же Вселенной  могут  быть  миллиарды...  нет,
бесконечное число... они что, прямо друг в друге, как матрешки? Танечка...
Не беспокойся, я прямо с утра позвоню Арье и...
     На кухне было натоплено и душно, Арье сказал, что его знобит, но это,
видно, просто от волнения, он был, в общем, уверен, что Сергей придет, тем
более, что ночью - во сне - услышал его ответ, но все же волновался, и кто
бы не волновался, и сам Сергей тоже наверняка волнуется. Вам  не  холодно,
Сережа? Нет? Ну, давайте начнем...
     - Если даже все так, - сказал Сергей,  устраиваясь  поудобнее,  чтобы
руки лежали на столе, спина расслаблена, - если все так, как вы  говорите,
то в том мире есть другой я, и что - нас  станет  двое?  А  в  этом  -  ни
одного?
     - Конечно, нет, Сережа,  о  чем  вы  говорите?  Законы  сохранения  в
пределах каждого отдельного мира никто еще не отменил.  Вы  будете  сидеть
здесь, на стуле, речь идет о мысли, о разуме. Понимаете?
     - Мне будет только казаться?
     - Нет. Решения принимает не это вот тело, а ваш разум, мысль. Мысль -
это и есть вы. Там вы будете собой. Вот и все.
     - Не понимаю, - пробормотал Сергей, и иголочка страха  кольнула  его.
Может, он напрасно... Но руки не поднять... Голова как  свинцом...  Почему
так вдруг темно...
     Что-то взвизгнуло над самым ухом, и Сергей невольно  отшатнулся.  Фу,
как испугала. Это была соседская Наташка, вздорная девчонка,  учившаяся  в
параллельном классе. Была у нее такая привычка  -  проходя  мимо,  визжать
вместо приветствия. Сергей махнул рукой и вбежал в подъезд - в руках  была
авоська с тремя пакетами молока, недельной нормой,  и  нужно  было  срочно
поставить молоко в холодильник, иначе прокиснет. Дома  было  тихо,  предки
еще не вернулись, и Сергей с удовольствием расположился перед телевизором,
включать, правда, не стал - вечером отец  начнет  проверять  по  счетчику,
рассвирепеет, как неделю назад. Бог с ним. Взял в руки  - "Основание"
Азимова. Любопытное чтиво, хотя и старье.
     Не читалось. Какая-то  мысль,  которую  он  никак  не  мог  ухватить,
плавала в глубине сознания. Танька? Нет, не о Таньке - чего о ней  думать?
Неделю назад еще стоило, а сегодня-то? Или все же о  Таньке?  Может  быть,
напрасно поссорились? Жалко девчонку. Любит. То есть, говорит, что  любит.
Господи, ну, любит, он тоже... Собственно, он первым и...
     Стоп.
     Мысль всплыла, и Сергей застыл, пораженный ее  внезапной  ясностью  и
чужеродностью.
     Кто-то второй в нем, затаившийся и следящий из  глубины,  проговорил,
четко произнося слова, так, будто они раздавались из  радиоприемника:  "Ты
что, разлюбил? Ты?"
     А что такого? Сергей вспомнил, как больше  года  назад  он  поцеловал
Таню - поцелуй пришелся куда-то между  глазом  и  ухом,  Таня  увернулась,
убежала, и он до поздней ночи переживал это свое  поражение,  обернувшееся
победой, потому что на другой день Таня смотрела на него как-то задумчиво,
а во время урока литературы прислала записку "В два на границе".  Границей
они называли забор, отгораживавший  стройку  какого-то  завода,  давнюю  и
всеми  забытую.  И  он  пошел,  и  по  дороге  готовил  себя   к   чему-то
необыкновенному, а оказалось все очень просто - Танька положила  на  землю
портфель, сказала "А ну-ка, давай я тебя научу", и... Может, тогда  это  и
произошло? Может, он  именно  и  хотел  -  сопротивления,  преград,  чтобы
мучиться (о, любовь...), а для Таньки это было приключение, судя по всему,
не первое, и обыденность поцелуев погасила в нем это еще не  разгоревшееся
пламя?
     А Танька-то втюрилась, да... Удивительно, до  чего  девицы  влюбчивы.
Ничего, перебесится.  Так,  Азимова  -  в  сторону.  Все  это  глупости  -
Галактика, цивилизации... Отец при всей его тупости в  одном  прав:  нужно
делать дело. В прошлом году  (как-то  это  совпало  с  началом  истории  с
Танькой) отец бросил свою  работу  в  "ящике",  хотя  платили  изрядно,  и
занялся крутым бизнесом. А ведь одно  время  они  с  матерью  (Сергей  сам
слышал) собирались мотать в Израиль. Отец настаивал,  вот  что  смешно,  а
мать говорила, что в Израиль едут сейчас только придурки.  Саддам  Хусейн,
непотопляемый иракский кормчий, ее, видите ли, пугает. Инфляция, и  работы
нет никакой - судя по телевизионным передачам. И ведь  могли  бы  поехать,
Сергей думал, что предки решатся, надоело все это до чертиков, класс  этот
и ребята тупые какие-то, и даже Танька, готовая на все, лишь бы  он  повел
ее в кабак, "Уют" этот, дыру поганую.
     Дело. Сергей бросил  через всю комнату, но до полки не добросил.
Черт с ней. Открыл школьный ранец, выудил из потайного отделения конверт с
зелеными, пересчитал. Сто. Хороший навар. Завтра потрясет  еще  этого,  из
параллельного класса. Хмырь такой, Сашкой зовут, отец у него фирмач, а сам
травкой балуется. Если отцу заложить, тот  ему...  Отлично,  на  сотню  не
потянет, но пятьдесят как миленький...
     Надо продумать план. Как подойти, что сказать. Не спугнуть  в  первую
же минуту, а то накостыляет, не подумав. Значит, так...
     Кольнуло что-то слева в груди. Туман какой-то перед глазами.  Почему?
Почему он такой? Вопрос прозвучал как из радиоприемника, чужой  вопрос,  и
Сергей даже испугался на мгновение. Расслабился. Какой  есть.  Нормальный.
Жить нужно уметь, в России - тем более, а особенно, если ты еще  и  еврей,
пусть и с русской фамилией. Уметь жить. Он будет уметь. Цель такая.
     Кольнуло опять. И - туман перед глазами. И  дышать  трудно...  Что...
Падаю... Да подойдите кто-нибудь...
     - Вот выпей, - Арье держал перед ним чашку, из нее поднимался пар, но
пахло не чаем, а какими-то пряностями, Сергей отпил глоток, и боль  стекла
из сердца по сосудам, растворилась, пропала. Он допил жидкость  медленными
глотками, поставил чашку на  стол  и  только  после  этого  разрешил  себе
глубоко вздохнуть. Нет, нигде не болело.
     - Вернулся, - сказал Арье. Не спросил, просто констатировал  факт.  -
Все хорошо, видишь? Ты сумел.
     - Я... - Сергей вспомнил  все,  ни  одно  из  прожитых  мгновений  не
стерлось из памяти, - Арье, я сошел с ума? Я не мог так...
     - Как - так? Погоди, помолчи, подумай, вспомни. Я пойму. Да... Ты пей
пока. Пей и думай. Не нервничай. Это был ты,  конечно.  И  не  ты,  потому
что...
     Арье ходил по кухне из угла в угол, бормотал  что-то,  поглядывал  на
Сергея, касался пальцами его плеча, будто хотел убедиться, что  Сергей  на
самом деле здесь, не ушел, да и не уходил никуда.
     - Вот проблема, которую я пока не решил, - сказал он, наконец, сел за
стол, поглядел Сергею в глаза. -  Не  знаешь  ведь  заранее,  в  какой  из
бесконечных миров попадешь. Ты хотел остаться в Питере и быть с Таней. Это
и получил. Я говорил тебе, не подумав, что это невоз, потому  что  не
было у тебя такого выбора - ехать или не ехать. Но альтернатива  возникла,
видимо, значительно раньше, судя по тому, какой  у  тебя  там  характер...
Что-то ты сделал задолго до того дня, когда решил признаться Тане в любви.
Что? Я ведь не психоаналитик, я могу понимать мысли, но для того, чтобы  я
их понял, ты должен думать, а ты думаешь о другом.
     - Ничего я не думаю, - мрачно сказал Сергей. - Ну,  допустим,  в  том
мире я...
     Он замолчал. Он вспомнил. Или это взгляд Арье заставил его вспомнить?
     Приближалось Рождество. В Санкт-Петербурге,  северной,  так  сказать,
Пальмире, это  событие  праздновалось  удивительно  красочно  -  несколько
местных  промышленников,  сколотивших  свои  капиталы,  говорят,  еще   на
конверсии во время первой Госдумы,  выделяли  от  щедрот  своих  несколько
миллионов не  облагаемых  налогом  рублей,  и  на  улицах  (на  Невском  -
особенно) возникали лотки,  где  почти  за  бесценок  продавались  елочные
украшения, новогодние подарки,  там  же  Сергей  однажды,  возвращаясь  из
школы, отхватил банку черной икры. Его, правда, едва не придавили, но дело
стоило того.
     В тот день Сергей ехал в Таврический - решили с ребятами собраться  и
махнуть на каток. Ну да, точно, он  был  тогда  в  седьмом,  Таня  еще  не
возникла   на   горизонте,   а   про   Израиль   он    знал,    что    это
государство-агрессор, и туда удирают из России нехорошие евреи, в то время
как хорошие остаются, чтобы помогать русскому народу  вылезть  из  дерьма,
куда его евреи же и посадили.
     Он сошел с троллейбуса на Суворовском и перешел дорогу. Вот  здесь  к
нему и подвалили двое - лет по семнадцати, крутые парни, явно  из  местной
тусовки, заприметили чужака, решили поразмяться.
     - Что, - мирно сказал один, - а налог платить?
     - Какой еще налог? - удивился Сергей.
     - Ты где живешь? Здешних мы всех знаем.  А  кто  из  другого  района,
должен платить таможенную пошлину. Во  всех  демократических  государствах
положено. А у нас демократия.
     - Где - у вас? - Сергей просто тянул время, искал способ  отвязаться.
Собственно, способов было два. Первый - попытаться прорваться к саду,  там
наверняка уже есть кто-нибудь из своих, продержатся. Второй -  сбежать.  В
обоих случаях велика вероятность, что догонят, дадут и еще добавят.  Но  в
первом случае хотя бы гордость останется, так сказать, незапятнанной.
     - У нас - это  в  России,  -  терпение  местных  таможенников  начало
иссякать, - там же, где у тебя.
     Конечно, они решили, что он русский. А если  бы  поняли,  что  еврей?
Тогда сразу побили бы, или, наоборот, отпустили, наподдав под  зад,  чтобы
быстрее долетел до своего Израиля?
     - Ребята, - начал Сергей, - у меня и денег-то...
     Таможенники приблизились. Решать нужно было быстро: вперед или назад.
К черту. Не люблю драться. В секцию бы ходил, мог бы  сейчас  какой-нибудь
приемчик... Но ведь никогда прежде не  били.  Может,  обойдется?  Господи,
сидел бы лучше дома, читал книжку... Нет,  потащился.  Ну  так  что  же  -
вперед или назад?
     Бить будут ногами.
     И Сергей попятился. Потом повернулся  и  побежал,  затылком  чувствуя
дыхание преследователей.  От  остановки  отваливал  троллейбус,  и  Сергей
вскочил на подножку, плечами раздвинув  начавшие  уже  закрываться  двери.
Прижался носом к стеклу.
     Никого.
     Они  что  -  поленились  догонять?  Или  решили,  что  денег  у  него
действительно нет?
     Он ехал домой, чувствуя себя побитым, все болело, и эта  воображаемая
боль отдавалась в душе стыдом и страхом.
     Потом, вечером, звонили ребята, спрашивали, почему не  пришел,  и  он
соврал что-то, а маме врать не хотел, она сразу поняла:  сын  не  в  себе.
Рассказал. Мама долго молчала, потом сказала "Нет, это  разве  страна?"  И
когда он уже лежал в своей комнате, мама с отцом  шептались  на  кухне,  и
Сергей знал - говорят о жизни. О мафии, о  преступности,  о  том,  что  по
вечерам на улицу лучше вообще не высовываться. Ну, и о ценах, конечно.
     - Так-так, - протянул Арье. - Ты полагаешь, что тот случай...
     - Я мог прорваться. Хотя бы попытаться. Я ведь думал  тогда  -  нужно
записаться в  секцию.  Каратэ  или  кун-фу.  Да  просто  бокс...  А  потом
вернуться и дать этим... И вообще всем. Быть силой, а не... Но я  решил  -
не для меня это.
     - Я понял. Ты мог прорваться, и тогда твой характер закалился  бы  на
тренировках. Ты мог не сказать ничего матери, и тогда родители  не  начали
бы думать об отъезде. Наверно, ты прав. Но видишь как... Ты стал  сильным,
родители остались в Питере, но тебе-другому уже не нужна была Таня. И если
бы пришлось заново выбирать - сила или любовь...
     - Арье... Но если есть такой мир, в котором я остался, то должен быть
и такой, в котором мы с Таней...
     - Да. Я думал сначала... Да, такой мир может быть.  То  решение,  тот
выбор повлек за собой множество других. В  том  числе  -  когда  появилась
Таня. Да. Наверняка.
     - Давайте попробуем еще, Арье!
     - Давай сначала сделаем выбор попроще - тебе налить чаю?.. А ты готов
попробовать еще, Сергей? Событие, о котором ты рассказал, произошло больше
двух лет назад. С тех пор ты  даже  и  в  нашем  мире  совершил  множество
поступков, когда нужно было решать - да или нет. А в том мире? Точнее -  в
тех мирах? Ты представляешь  себе,  сколько  кругов  разошлось  по  судьбе
Сергея Воскобойникова - сколько следов от того камня?.. Миллион? Миллиард?
Может, только в одном из  миров  ты  полюбил  Таню?  Попасть  туда  -  как
выиграть миллион в Тото. Ты выигрывал в Тото? Вот видишь... Нет, Сергей, я
не отговариваю тебя. Я только хочу, чтобы ты принял это решение не сейчас.
Теперь ты понимаешь, что это такое - принимать  решение.  Приходи  завтра,
хорошо?
     Родители вернулись поздно, и Сергей весь вечер провел  у  телевизора.
Переключал с канала на канал, но думал о другом. Ему казалось, что он  так
же, как по телевизионным каналам, скачет  из  мира  в  мир,  ищет  тот,  в
котором  одно  из  его  решений  (какое?   когда?   почему?)   привело   к
единственной, так необходимой ему сейчас, цели. Ему казалось, что он готов
хоть  миллион  раз  пересекать  эту  тонкую,  непонятно  какими   законами
объяснимую, грань - как он когда-то читал в "Двух капитанах":  бороться  и
искать, найти и не сдаваться.
     Он ждал ночи, чтобы лечь спать, и  чтобы  во  сне  быстрее  дождаться
утра, чтобы родители ушли в поисках клиентов, и  чтобы  он  потом,  пройдя
мимо школы (какая школа?), отправился к Арье.
     И лишь в тишине и темноте, заторможенно  глядя  закрытыми  глазами  в
проявляющиеся зыбкие картины первого сна, он подумал неожиданно: не мое.
     И сон пришел именно об этой мысли - как иллюстрация. Прыгая из мира в
мир, из одного себя в другого, из одного сегодня в иное  -  похожее  и  не
очень, - он оказывается там, куда стремился. В мире, где он  и  Таня,  где
есть любовь и счастье, где... Вот именно. Где осуществился  выбор,  им  не
сделанный. Он мог когда-то  поступить  иначе.  Сделав  выбор,  меняешь  не
только мир вокруг, меняешь прежде всего себя.  Пусть  на  неощутимый  атом
несбывшейся надежды. И мир,  распавшись  на  две  альтернативы,  уносит  в
разные стороны разных уже людей. А там иные соблазны, иные  решения,  иной
опыт... Иной ты.
     Он не понял себя в мире, где отказался от Тани. Он не поймет себя и в
том мире, где они вместе.
     А знать просто чтобы знать - зачем? Чтобы кроме  ностальгии,  которая
есть сейчас, возникла еще одна - ностальгия о том, что случилось не с ним?
     С Сергеем Ипполитовичем Воскобойниковым. И все же - не с ним.
     Сон был суматошный, Сергей бежал куда-то, преследовал кого-то и  знал
при этом, что бежит от себя, и преследует себя, и знал,  что  не  догонит,
потому что нет в этом смысла.
     Может, он плакал? Подушка утром была  влажной.  Впрочем,  в  квартире
такая сырость...
     - Может, ты и прав, - сказал  Арье.  -  Собственно,  Сережа,  я  даже
уверен был, что  ты  решишь  именно  так.  Только  помни,  что  теперь  во
Вселенной есть и такой мир, где ты решил иначе.
     - Я помню, - Сергей  сидел  на  краешке  стула,  готовый  вскочить  и
убежать, разговор почему-то был ему тягостен,  будто  оборвалась  какая-то
нить, и между ним и Арье не было теперь такого понимания, как вчера.  -  А
вы, Арье? Вам же нужен кто-то, чтобы продолжать работу. Испытатель.
     Арье усмехнулся.
     - Только не думай, Сережа, что ты в чем-то предаешь меня. Этот  выбор
пусть тебя не волнует. Мне не нужен испытатель. Я, видишь ли, теоретик.  Я
был уверен, что мои теории правильны, а теперь - спасибо тебе  -  я  знаю,
что это не теории. Пробьюсь. А может, не стоит пробиваться? Нет, не говори
ничего. Это мой выбор. Вселенной все равно - в ней будут существовать  оба
варианта. Но я-то буду жить в одном... Заходи как-нибудь, хорошо? Я спрошу
"тебе чаю или кофе". И ты сделаешь выбор...
     Вчера я посетил Институт Штейнберга. Институт Арье Штейнберга - это в
Герцлии, на повороте в сторону Гуш-Катиф. В холле есть портрет, Арье похож
немного  на  Герцля,  немного  на  моего  дядю  Иосифа.  Портрета   Сергея
Воскобойникова нет нигде. А ведь  первым  человеком,  на  себе  испытавшим
метод альтернатив, был именно это шестнадцатилетний мальчик. Вы знаете его
как израильского консула в Санкт-Петербурге. Да, это  именно  он.  И  жену
его, с которой он не расстается  ни  на  миг,  зовут  Таней.  Очень  милая
женщина, недавно в "Маарив" было опубликовано интервью с ней. Ее спросили,
бывала ли она  в  Институте  Штейнберга  и  пробовала  ли  поглядеть  свои
альтернативные жизни. Помните, что она ответила? "Нет, не была и хочу. Что
сделано, то сделано, а то, что отошло от меня - уже не я. И не нужно мне."
     Может быть, она права.
     Впрочем, это ведь не та Таня. Очень распространенное имя...
Книго
[X]