Книго 

   -----------------------------------------------------------------------
   Douglas Adams. Dirk Gently's Holistic Detective Agency (1987)
   ("Dirk Gently" #1). Пер. - Т.Шинкарь. М., "АСТ", 1996.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 January 2001
   -----------------------------------------------------------------------

   На этот раз свидетелей не будет...
   На этот раз - лишь мертвая земля, раскаты  грома  да  моросящий  дождь,
принесенный ветром с северо-востока, извечный спутник земных катаклизмов.
   Ураганы  и  грозы,  бушевавшие  третьего   дня,   утихли,   наводнение,
начавшееся неделю назад, прекратилось, и,  хотя  небо  по-прежнему  сулило
дождь, к вечеру все разрешилось унылой моросью.
   Порыв ветра пронесся над сумеречными равнинами и, попетляв среди низких
холмов,  вырвался  на  простор  неглубокой  долины.  Здесь   он   встретил
единственное препятствие - подобие наклонной башни, силуэт которой одиноко
торчал над первородным месивом грязи.
   Ее  остов,  похожий  на  обрубок,  напоминал  кусок  застывшей   магмы,
исторгнутый преисподней. Наклон башни был пугающе странен, словно причиной
его было нечто более грозное и зловещее,  чем  внушительная  тяжесть.  Она
казалась мертвым реликтом далеких времен сотворения мира.
   Живым и движущимся в этой долине был лишь  вяло  текущий  поток  вязкой
грязи. Но он, обойдя основание башни и достигнув неглубокой ложбины в миле
от нее, бесследно исчезал под землей.
   В сгущающихся сумерках на мертвой башне вдруг появились признаки жизни.
В ее темном чреве забрезжил свет.
   Крохотная красная точка бита едва различимой,  если  бы  было  кому  ее
заметить. Без сомнения, это  был  живой  огонь.  С  каждым  мгновением  он
разгорался все ярче, но вскоре стал слабеть и внезапно погас. Ветер  донес
долгий печальный звук, похожий на стон. Он вдруг стал громче и,  достигнув
высокой, пронзительно-тоскливой ноты, столь же внезапно оборвался.
   Шло время, и снова появился огонь.  Он  был  слаб  и  трепетен,  однако
двигался. От подножия башни, то  появляясь,  то  исчезая;  он,  словно  по
спирали,  поднимался  вверх.  Уже    было  смутно  различить   фигуру
человека, в чьих руках, должно быть, находился этот слабый источник света.
Но вскоре и его поглотила тьма.
   Минул  час.  Стемнело.  Мир,   казалось,   умер,   ночная   мгла   была
непроницаемой.
   Однако свет появился вновь. Он был уже на вершине башни и  горел  ярко,
уверенно, словно знал, что делает. Тишину ночи нарушали звуки, похожие  на
стенания,  вскоре  перешедшие  в  надрывный  вой.  Чем  пронзительнее   он
становился, тем ярче разгоралась багровая точка слепящего света.
   И вдруг на какую-то долю секунды все смолкло,  свет  погас.  Воцарилось
безмолвие.
   Но вот у подножия башни, словно рождаясь из  грязи,  засветилось  белое
пятно рассеянного света, и в ту же минуту  от  рева  содрогнулись  небеса,
вздыбилась река грязи. С  непонятной  яростью  сомкнулись  в  схватке  две
стихии -  небо  и  земля.  Пугающие  розовые  зарницы,  зеленые  всполохи,
оранжевое зарево окрасили  небосклон,  и  все  снова  погасло.  Ночь  была
пугающе черной. В наступившей тишине где-то звонко падали капли.
   Утро  выдалось  ослепительно  ясным   и   обещало   теплый,   солнечный
благодатный день, каких доселе не бывало, если бы мог кто это подтвердить.
Воздух был чист и прозрачен, по дну  уцелевшей  части  долины  несла  свои
незамутненные воды река.
   Время по-настоящему начало свой ход.

   Высоко на выступе скалы верхом на понурой  лошади  сидел  Электрический
Монах. Из-под  надвинутого  на  глаза  капюшона  грубошерстной  монашеской
сутаны он уставился на открывшуюся его взору еще одну долину и  мучительно
размышлял.
   День  был  жаркий,  солнце,  высоко  стоявшее  в  пустом  мареве  неба,
безжалостно жгло серые камни и жалкие остатки сухой  травы.  Все  застыло.
Неподвижен был и  Монах.  Лишь  лошадь,  изредка  вяло  взмахнув  хвостом,
нарушала застоявшуюся тишину.
   Электрический Монах был роботом, бытовым прибором, экономящим  время  и
труд  человека,  как  посудомоечная  машина  или  видеомагнитофон:  первая
избавляет человека от малоприятной возни с грязной посудой,  второй  -  от
необходимости  самому  смотреть  скучные   передачи   по   телевизору.   В
обязанности Электрического Монаха входило верить во все, во  что  положено
верить людям, и, таким образом, освобождать их от  этой  становящейся  все
более обременительной необходимости.
   Но в этом  экземпляре  Монаха,  к  несчастью,  обнаружился  изъян.  Его
действия стали беспорядочными и  непредсказуемыми.  Робот  стал  верить  в
такие  вещи,  в  которые  с  трудом  поверили  бы  даже  в  Солт-Лейк-Сити
[очевидно, намек на самобытность взглядов  и  нравов  жителей  штата  Юта,
населенного в значительной  степени  мормонами,  чьи  законы,  традиции  и
верования до сих пор отличаются от принятых в Америке XX  века].  Конечно,
Монах  никогда  не  слышал  об  этом  городе,  как  не  знал,  сколько  не
поддающихся  подсчету  миль  отделяет  эту   долину,   повергшую   его   в
замешательство, от Большого Соленого озера в  далеком  американском  штате
Юта.
   Растерянность и сомнения Электрического Монаха были вполне  обоснованы.
Он искренне верил, что долина и все  вокруг,  включая  его  самого  и  его
лошадь, окрашены в нежно-розовый  цвет.  Это  лишало  беднягу  возсти
различить что-либо на незнакомой местности, а главное, решить, что  делать
дальше и куда держать путь, на котором его, несомненно, ждут опасности.
   Вот почему Монах застыл в раздумье на краю выступа, а у его лошади  был
такой унылый вид. Привыкнув ко многому, она, однако, сразу поняла, что  из
всех нелепых ситуаций, в которые они с Монахом до сих  пор  попадали,  это
была, пожалуй, самой нелепой.
   Как давно Монах стал верить всему, что видел? Пожалуй, с самого начала.
Вера, сдвигавшая горы или позволявшая верить вопреки здравому смыслу,  что
они розовые, была крепка в нем и  незыблема,  как  скала,  на  которой  он
стоял. Лошадь, однако, знала, что ее хватит разве что на сутки.
   Что же это за лошадь, у которой на все было собственное мнение и к тому
же столь скептическое? Странная лошадь на первый взгляд, не так ли?
   Отнюдь  нет.  Даже  будучи  достойной  представительницей  этого   вида
животных, она была  самой  обыкновенной  лошадью,  результатом  длительной
конвергентной эволюции, и  встречалась  теперь  в  достаточном  количестве
повсюду. Лошади, в сущности, гораздо умнее, чем хотят это показать. Трудно
постоянно носить на себе другое существо и не составить о нем  собственное
мнение.
   С другой стороны, оказалось,  что  вполне  воз  целыми  днями,  не
слезая, сидеть на ком-то и ничего не знать о нем.
   Когда создавались первые модели Электрических Монахов, ставилась вполне
определенная задача: с первого же взгляда они  должны  распознаваться  как
искусственно созданная вещь. Гуманоиды не должны быть  похожими  на  живых
людей. Вряд ли кому понравится, если видеомагнитофон поведет себя, как его
хозяин: будет валяться на диване перед телевизором, ковырять в носу,  пить
пиво и посылать домашних за пиццей.
   Поэтому было принято разумное решение создать Монахов одноглазыми,  что
было не только оригинальным с точки зрения дизайна, но  и  практичным  при
использовании  их  в  качестве  наездников,   смотрящих   вперед.   Почему
наездников? Это было очень важно, ибо всадник на лошади  внушает  доверие.
Также возникла идея дать Монахам две ноги для удобства и равновесия,  что,
кстати, намного дешевле, чем, скажем, семнадцать, девятнадцать, а то и все
двадцать три ноги, как у обычных приматов. Монахов также наделили  розовой
эластичной и гладкой кожей вместо багрово-красной  чешуйчатой,  дали  один
рот и один нос. Впрочем, потом их сделали двуглазыми. Получились  довольно
странные существа, обладающие, однако, великолепной способностью верить  в
самое невероятное.
   Первый сбой этот экземпляр Монаха дал после того, как  ему  пришлось  в
один прекрасный день поверить в слишком многое. По ошибке его использовали
в  паре  с  видеомагнитофоном,  подключенным  к  семнадцати  телевизионным
каналам  одновременно.  У  Монаха   полетела   система   алогичных   схем.
Видеомагнитофону надлежит всего лишь  снимать  и  записывать  все  подряд,
никто не требует от него верить в то, что он видит. Вот почему  так  важно
для гарантии правильного пользования каждый прибор снабжать инструкцией.
   После поистине непомерной нагрузки в течение целой  недели  Монах  стал
верить, что война - это мир, добро - зло, луна сделана из голубого сыра, а
Господу Богу неотложно следует выслать солидную сумму  денег  на  такой-то
абонентный ящик. Монах также поверил, что треть его таблиц содержит в себе
прямо противоположные данные. На этом он окончательно свихнулся и вышел из
строя.  Механик,  к  которому  обратилась  фирма,   посоветовал   заменить
материнскую плату и как бы между прочим намекнул, что это обойдется  почти
в столько  же,  сколько  стоит  новая  модель  многоцелевого  Монаха-Плюс,
которые вдвое мощнее. Последние,  кстати,  лучше  защищены  от  негативных
воздействий, имеют совершенно новую многоцелевую  отрицающую  способность,
которая  позволяет  хранить  в  памяти  до  шестнадцати  разных   и   даже
диаметрально противоположных идей, свободных от системных ошибок, и  вдвое
быстрее выдают информацию.
   Это все и решило.
   Неисправный Монах был заменен новой моделью и изгнан в пустыню, где мог
верить во что угодно и сколько угодно, в том числе  и  в  то,  что  с  ним
обошлись чертовски несправедливо.  Однако  ему  все  же  оставили  лошадь,
поскольку делать лошадей практически ничего не стоило.
   Несколько дней, показавшихся бедняге сначала тремя днями, затем  сорока
тремя и наконец пятьюстами девяносто восемью тысячами  семьюдесятью  тремя
днями, он кружил по пустыне и искренне верил всему, что видел. А видел  он
камни, облака, стаи птиц и даже несуществующий вид  слонового  аспарагуса.
Наконец, достигнув самой высокой точки местности, он  увидел  перед  собой
долину, которая вопреки его глубокому убеждению не была  все  же  розовой.
Отнюдь нет.
   А время шло.

   Время Шло.
   Сьюзан ждала. Чем больше ждала, тем упорнее не звонил звонок у двери  и
молчал телефон. Сьюзан чувствовала, что еще мгновение и она может с полным
правом  рассердиться.  Собственно,  она  уже  сделала  это.  Но  пока  еще
сердилась как бы впрок. Однако теперь временной порог был перейден и  вина
полностью лежала на опаздывающем Ричарде. Никакие пробки на  перекрестках,
происшествия на дорогах и его собственная рассеянность,  медлительность  и
обычная нерасторопность не могут оправдать опоздания на  целых  полчаса...
Он сам  назначил  это  время  как  крайний  срок,  когда  он,  безусловно,
освободится, и велел ей быть готовой и ждать.
   Представив  себе,  что  с  ним   что-то   случилось,   она   попыталась
встревожиться, но ничего  не  вышло.  С  ним  никогда  ничего  плохого  не
случалось, а следовало бы. Если в  ближайшее  время  с  ним  действительно
ничего не произойдет, она постарается ему в этом помочь. Неплохая мысль.
   Приняв такое решение, Сьюзан сердито плюхнулась в кресло и  попробовала
включить новости по телевизору. Но они только  еще  больше  разозлили  ее.
Переключившись на другой канал и  после  нескольких  мгновений  так  и  не
разобрав,  что  там  происходит,  она  снова   нажала   на   дистанционный
переключатель. На душе стало совсем погано.
   Воз, следует позвонить ему. Нет, этого, черт побери, он от нее  не
дождется. И к тому же он может сам в этот  момент  звонить  ей.  Если  она
будет звонить ему, а он ей в одно и то же время, они никогда друг другу не
дозвонятся.
   Сьюзан решила побыстрее отказаться от этой мысли, словно она никогда  и
не могла прийти ей в голову.
   Черт побери, где же он? В  сущности,  кому  он  нужен?  Ей,  во  всяком
случае, решительно нет.
   Трижды он обманул ее. Трижды подряд.  Сьюзан  снова  сердито  защелкала
переключателем. На этот  раз  сообщали  что-то  сенсационное  о  музыке  и
компьютерах.
   Ах, вот оно что. Догадка  закралась  еще  до  того,  как  она  включила
телевизор. Теперь ей было все ясно.
   Сьюзан вскочила, подошла к  телефону,  раздраженно  схватила  трубку  и
набрала номер.
   - Алло, Майкл? Это Сьюзан. Сьюзан Уэй.  Помнишь,  ты  просил  позвонить
тебе, если я буду свободна. Я еще тебе тогда сказала, что скорее подохну в
канаве, чем позвоню,  даже  если  буду  свободна?  Так  вот,  я  свободна,
совершенно, полностью и абсолютно свободна, но  поблизости  нет  ни  одной
подходящей канавы. Так что советую не мешкать и  воспользоваться  случаем.
Ты найдешь меня через полчаса в клубе "Танжер".
   Она сунула ноги в туфли, подхватила пальто, но тут  же  вспомнила,  что
сегодня четверг и надо сменить ленту на автоответчике.  Это  заняло  всего
пару минут. Вскоре Сьюзан громко захлопнула за собой дверь. Когда  наконец
зазвонил телефон, автоответчик вежливо сообщил, что Сьюзан  Уэй  не  может
сейчас подойти  к  телефону,  но  "если  вы  оставите  ваше  сообщение  на
автоответчике, я вам позвоню. Воз".

   Был традиционно холодный ноябрьский вечер.
   Бледная  луна  своим  видом  будто  упрекала  всех,  что  ее  заставили
бодрствовать в столь непогожий час. Неохотно взойдя  и  застыв  чуть  выше
горизонта,  она  напоминала  усталое  привидение.   В   дымке   нездоровых
испарений, поднимавшихся над болотистой, поросшей папоротником местностью,
едва вырисовывались башни и башенки  колледжа  Святого  Седда.  За  многие
столетия истории Кембриджа в нем мирно уживалась архитектура всех времен и
эпох - архитектура средневековья рядом с викторианской, греческая классика
с эпохой Тюдоров. Лишь в тумане весь этот конгломерат зданий мог  казаться
единым ансамблем.
   Рассеянный свет фонарей падал  на  фигуры  спешащих,  зябко  кутающихся
людей, оставлявших после себя легкие облачка пара от застывшего в морозном
воздухе дыхания.
   Было семь вечера. Прохожие в большинстве своем торопились  в  трапезную
колледжа, разделявшую два внутренних университетских дворика  -  Первый  и
Второй. Окна ее уже светились слабым, неровным светом.  Двое  из  спешащих
обращали на себя особое внимание. Один из них, молодой, высокий  и  тощий,
был угловат и своей уклончивой длинноногой поступью напоминал оскорбленную
цаплю.   Другой,   коротышка   плотного   сложения,   был    его    полной
противоположностью. Он торопливо  и  как-то  беспорядочно  семенил  рядом,
временами вдруг застывая на месте, как старая белка, выпущенная из мешка и
потерявшая ориентацию. Он был немолод, вернее в том  возрасте,  который  у
мужчин бывает уже трудно с вероятностью определить, а  угадав,  все  равно
захотелось бы накинуть еще несколько годков. Разумеется, его лицо  было  в
морщинах, а волосы под красной лыжной шапочкой были, бесспорно,  седыми  и
по-старчески жидкими и к тому же давно сами решали, в каком беспорядке  им
находиться. Он был облачен  в  черное  громоздкое  зимнее  пальто,  поверх
которого была еще накинута выцветшая темно-лиловая мантия.
   Эта необычная парочка весьма  оживленно  беседовала,  впрочем,  говорил
больше тот, постарше, что-то поясняя и на что-то указывая своему спутнику,
несмотря на почти полную темноту. Тот же рассеянно  поддакивал,  временами
восклицая: "Да, конечно", "Неужели?",  "Как  интересно!".  И  с  серьезным
видом кивал головой.
   В трапезную они вошли не с главного входа, а  через  маленькую  боковую
дверь с восточной стороны. Она вела в обшитую темными  панелями  прихожую,
где члены совета колледжа, поеживаясь от холода и пожимая друг другу руки,
готовились войти в обширный зал. Там их ждал накрытый стол.
   Профессор  и  его  молодой  спутник  опаздывали  и  поэтому  торопились
поскорее снять верхнюю одежду. Для профессора это было непросто. Прежде он
должен был освободиться от накинутой поверх пальто  профессорской  мантии,
затем снять пальто и снова облачиться в мантию,  далее  сунуть  шапочку  в
карман и туда же - шарф, который, как  оказалось,  он  забыл  захватить  с
собой, и, наконец, отыскать в  карманах  пальто  носовой  платок  и  очки.
Вместе с очками профессор неожиданно извлек из кармана и шарф,  в  который
они почему-то оказались завернутыми. Итак, шарф был все-таки при нем, хотя
он и  не  смог  воспользоваться  им,  чтобы  спастись  от  пронизывающего,
холодного и влажного ветра, проносившегося над папоротниковыми  пустошами,
как леденящее дыхание колдуньи.
   Профессор поспешил подтолкнуть молодого друга первым  к  двери  в  зал.
Наконец они уселись на два последних свободных стула, стараясь не замечать
недовольных взглядов и удивленно поднятых бровей, выражавших недоумение  и
осуждение, ибо опоздавшие прервали традиционную молитву, которую читали на
латыни перед трапезой.
   Зал был полон. В холодные месяцы года  он  особенно  привлекал  к  себе
старшекурсников. На сей же  раз  он  был  необычно  освещен  свечами,  что
случалось лишь при особых обстоятельствах. Длинные накрытые столы терялись
в полумраке  огромного  зала.  Колеблющееся  пламя  свечей  оживляло  лица
присутствующих, голоса звучали приглушенно, звон ножей  и  вилок  поднимал
настроение, а где-то вверху, под древними сводами, чувствовалось  незримое
присутствие всей многовековой истории колледжа. Столы в одном  конце  зала
заканчивались  подобием  крестовины,  примерно  на  фут  приподнятой   над
плоскостью столов. Поскольку обед был торжественный  и  ожидалось  большое
количество приглашенных,  столы  расставили  вдоль  стен,  поэтому  многим
пришлось сидеть спиной друг к другу.
   - Итак, юный Мак-Дафф, -  промолвил  профессор,  когда  они  уселись  и
развернули салфетки, - рад снова видеть вас. Это отлично, что  вы  пришли,
мой друг. Понятия не имею, что они  здесь  затеяли,  -  вдруг  сказал  он,
оглядываясь вокруг. - Но свечи,  столовое  серебро,  сосредоточенность  на
лицах говорят о том, что это обед в честь  кого-то  или  чего-то,  о  чем,
впрочем, мало кто уже помнит, но все знают, что  есть  возсть  поесть
лучше обычного.
   Профессор  остановился,  на  мгновение  задумался,  оглядывая  полумрак
трапезной, а затем продолжил:
   - Странно, вам не кажется, что  качество  пищи  зависит  от  освещения?
Представляю, каких высот кулинарного искусства достигли  бы  наши  повара,
если бы им пришлось трудиться в кромешной тьме. Стоило бы попробовать, как
вы  считаете?  В  колледже  полно   подземелий,   которые   вполне   
приспособить для этой цели. Мне кажется, я как-то  показывал  вам  их,  а?
Отличная кирпичная кладка.
   Слова профессора несколько успокоили  гостя,  ибо  свидетельствовали  о
том, что его учитель вернулся к действительности и наконец  вспомнил,  кто
он и зачем здесь. Профессор Урбан Кронотис, королевский профессор  кафедры
хронологии, или просто Крон, как его часто  называли,  недаром  однажды  в
разговоре уподобил свою память бабочке "Королева Александра", беспечному и
непостоянному созданию, увы, давно уже исчезнувшему.
   Несколько дней назад он позвонил своему бывшему ученику и пригласил его
к себе. По его голосу тот почувствовал, что  профессор  искренне  рад  его
видеть. Однако когда Ричард Мак-Дафф,  чуть  опоздав,  позвонил  в  дверь,
профессор  открыл  ее  с  нескрываемым  раздражением  и,  увидев  Ричарда,
казалось, даже вздрогнул от неожиданности. Он тут  же  сердито  справился,
какие личные проблемы привели Ричарда к  нему,  и  был  весьма  недоволен,
когда тот деликатно напомнил, что вот уже десять лет, как профессор  более
не  является  его  наставником.  Только  после  этого  профессор   наконец
вспомнил, что сам пригласил своего бывшего ученика на обед  в  колледж,  и
поэтому  пустился  в  пространные  рассуждения  об   истории   архитектуры
колледжа, из чего гость  заключил,  что  мыслями  профессор  снова  далеко
отсюда.
   Крон, в сущности, никогда не был учителем Ричарда. Он  был  всего  лишь
его воспитателем, то есть заботился о его благополучии и здоровье в стенах
колледжа, своевременно напоминал об  экзаменах,  предостерегал  от  дурных
привычек  и  наркотиков.  Вообще  оставалось  загадкой,   учил   ли   Крон
кого-нибудь чему-нибудь. С его профессорским статусом  тоже  не  все  было
ясно, чтобы не сказать больше. Свои  обязанности  как  профессор  и  глава
кафедры он свел к составлению обширных списков  рекомендуемой  литературы,
большинство из которой уже лет тридцать не издавалось и не  упоминалось  в
каталогах.  Однако  он  не  на  шутку  гневался,  когда   его   подопечные
жаловались, что нигде не могут найти рекомендованные им книги.  Немудрено,
что никто толком так и не знал, какую дисциплину он преподает. Разумеется,
профессор заранее - и давно - принял меры  к  тому,  чтобы  в  библиотеках
колледжа никто никогда  не  смог  бы  обнаружить  ни  одну    из  его
рекомендательного списка. Поэтому он всегда располагал своим временем  как
ему вздумается.
   Поддерживая  хорошие  отношения  со  старым  хитрецом,  Ричард  однажды
выведал у него, чем же все-таки занимается королевская кафедра хронологии,
которую тот возглавляет.
   Был один из тех ясных теплых  летних  дней,  когда  казалось,  что  мир
прекрасен и полон радости. Профессор тоже был  в  приподнятом  настроении.
Они шли по мосту  через  реку  Кем,  отделявшую  старую  часть  территории
колледжа от новой.
   - Синекура, мой друг, чистейшей воды  синекура,  -  улыбаясь,  сознался
профессор. - Мизерная плата за столь же мизерный труд. Это  позволяет  мне
вести игру без проигрыша. Колледж хотя и Не  хлебное,  но  вполне  удобное
место, чтобы остаться здесь до конца дней своих.  Рекомендую  всем.  -  Он
перегнулся через перила моста и задержал свой взгляд на одном из  кирпичей
в кладке опор, почему-то привлекшем его внимание.
   - Но что преподается на вашей кафедре? - настаивал Ричард.  -  История?
Физика? Философия? Что же, профессор?
   - Хорошо, - медленно начал профессор, - раз это вас так интересует,  я,
пожалуй, расскажу вам.
   Эта кафедра создана здесь самим королем Георгом Третьим,  который,  как
вам известно, был весьма большим оригиналом. Например, он  утверждал,  что
одно из деревьев в  Виндзорском  королевском  парке  вовсе  не  дерево,  а
Фридрих Великий.
   - Следовательно, кафедра учреждена по его личному повелению  и  поэтому
называется королевской? Идея довольно странная.
   Солнечные  зайчики  весело  играли  на  глади   воды.   Молодые   люди,
совершавшие прогулки по  реке  на  плоскодонках  с  шестами,  сталкиваясь,
весело  переругивались.  Тощие  студенты-естественники,   проторчав   весь
семестр взаперти в своих аудиториях, с бледными, как рыбье  филе,  лицами,
боязливо щурились от солнца. Бредущие  вдоль  берега  парочки  были  столь
взволнованы солнцем и прелестью окружающей природы, что то и дело  куда-то
исчезали на часок.
   - Бедный, уставший от  войн  человек,  я  имею  в  виду  короля  Георга
[(1738-1820)], - продолжал свой рассказ профессор, - помешался на времени.
Его дворец был полон часов, которые он беспрестанно заводил.  Встав  среди
ночи, несчастный бродил  по  Дворцу  в  ночной  сорочке  и  заводил  часы,
опасаясь, что время пойдет вспять, если они остановятся, понимаете? В  его
жизни свершилось столько ужасного, что он страшился прошлого, как  бы  оно
не повторилось вновь, если хотя бы на мгновение остановится  ход  времени.
Вполне понятный страх, если есть чего бояться. А  ему  ох  как  было  чего
бояться. Хотя бедняга совсем свихнулся, он вызывал  у  меня  симпатию.  Он
назначил меня, вернее, создал для меня эту кафедру и дал  мне  титул,  тот
самый, который я имею честь  сейчас  носить...  Да,  о  чем  это  я?  Ага,
вспомнил... Король  учредил  кафедру  хронологии,  призванную  исследовать
причины, почему одно проистекает из другого, и  ли нарушить  подобную
закономерность. Поскольку ответы на три его вопроса  мне  уже  тогда  были
известны, а именно: да, нет, быть может, - я сразу понял, что о дальнейшей
судьбе карьеры мне  не беспокоиться.
   - А ваши предшественники?
   - Они думали так же.
   - Кто они были?
   -  Кто?  Прекрасные  люди,  разумеется.  Все  до  единого.   Как-нибудь
напомните мне, и я вам о них расскажу. Вон  видите  этот  кирпич?  Однажды
Вордсворта [английский поэт-романтик (1770-1850)] стошнило прямо на  него.
Умнейший был человек.
   Эта беседа с профессором состоялась десять лет назад.
   Ричард окинул взглядом обеденный зал, чтобы  убедиться,  изменилось  ли
здесь что-нибудь за эти годы,  и  вынужден  был  признаться,  что  нет.  В
полумраке высоких  стен  где-то  прятались  знакомые  портреты  премьеров,
архиепископов, политических реформаторов и поэтов. Одного из них, как  уже
поведал профессор, однажды стошнило на кирпич в  опоре  моста  через  реку
Кем.
   - Что ж, - доверительно промолвил  профессор  громким  шепотом,  словно
сообщал бестолковым монахиням, как следует прокалывать дырочку  в  детской
резиновой соске, - я слышал, вы преуспеваете, гм?
   - Да, кажется, - неуверенно признался Ричард, удивленный этим не  менее
чем все остальные.
   И вдруг почувствовал на себе настороженные взгляды.
   - Компьютеры? - неодобрительно произнес кто-то из соседей по  столу.  И
Ричард заметил, как интерес к нему тут же погас.
   - Прекрасно, - однако одобрил профессор. - Рад за вас. Скажите  мне,  -
продолжал он, но  Ричард  вдруг  понял,  что  вопрос  задан  не  ему,  ибо
профессор уже повернулся к своему соседу справа, - что все это  значит?  -
Он указал рукой на свечи и парадную сервировку стола.
   Сосед, напоминавший высохшую мумию, медленно повернулся к профессору  и
посмотрел на него взглядом человека, которого насильно вернули из  другого
мира.
   - Кольридж, - скрипучим слабым голосом наконец ответил  он.  -  Обед  в
честь Кольриджа, старый болван. - Он медленно отвернулся от  профессора  и
уставился в темноту. Звали его Коули,  он  был  профессором  археологии  и
антропологии. За его спиной поговаривали, что он ни в грош не ставит  свой
предмет, а видит в нем лишь возсть снова вернуться в детство.
   - А, вот оно что, - пробормотал профессор. -  Конечно,  конечно!  -  Он
повернулся к Ричарду. - Ежегодные Кольриджские чтения,  -  глубокомысленно
закивал он головой. - Ведь он  выпускник  нашего  колледжа,  понимаете,  -
добавил он после недолгой паузы. - Сэмюэль Тейлор  Кольридж.  Надеюсь,  вы
слышали о нем. Это обед в его честь.  Конечно,  не  в  буквальном  смысле.
Сейчас это несколько поздновато. - Профессор умолк. - Прошу вас, вот соль.
   - Э-э, спасибо. Я подожду, - ответил удивленный Ричард, ибо обед еще не
подавали.
   - Не стесняйтесь, берите, -  настаивал  профессор,  пододвигая  к  нему
тяжелую серебряную солонку.
   Ричард растерянно заморгал и неохотно протянул руку к солонке. Но  пока
он моргал, солонка исчезла.
   Молодой человек вздрогнул от удивления.
   - Ловко, не так ли? - сказал  профессор  и  извлек  солонку  из-за  уха
мумиеподобного  соседа  справа,  чем  вызвал  почти   неприлично   молодое
хихиканье где-то рядом.  Профессор  озорно  улыбнулся:  -  Препротивнейшая
привычка, сознаюсь. В моем списке дурных  привычек,  от  которых  надлежит
избавиться, она стоит третьей после курения и пиявок.
   Да, здесь тоже ничего не изменилось.  Кто-то  любил  ковырять  в  носу,
кто-то  бил  старух  на  улице.  Привычка  профессора  была   сравнительно
безобидной по сравнению с другими - просто странность, детское пристрастие
к фокусам. Ричард вспомнил свое первое обращение  к  наставнику  с  личной
проблемой.  Причиной  был  обыкновенный  страх,  знакомый   первокурснику,
которому впервые предстояло самостоятельно  написать  реферат.  Но  в  тот
момент Ричарду он показался  делом  почти  непреодолимым  и  давящим,  как
тяжкое бремя. Профессор,  сосредоточенно  хмурясь,  с  глубоким  вниманием
выслушал его исповедь, а  когда  Ричард  закончил,  задумался,  поглаживая
подбородок, а затем, нагнувшись поближе, внимательно заглянул ему в глаза.
   - Боюсь, ваша главная проблема в том, - сказал он, - что ваш нос  забит
скрепками для бумаг.
   Ричард ошалело уставился на него.
   - Позвольте вам  это  доказать,  мой  юный  друг.  -  С  этими  словами
профессор, протянув руку через стол, вытащил из носа  Ричарда  цепочку  из
одиннадцати скрепок и небольшой ластик в форме лебедя.
   - Вот он, главный  виновник!  -  воскликнул  профессор,  подняв  ластик
вверх. - Бывает, что они попадаются даже в  пакетах  с  овсянкой  и  могут
причинить немало неприятностей. Что ж, я очень рад нашей маленькой беседе,
дорогой друг. Не стесняйтесь побеспокоить меня и в другой раз, если у  вас
возникнут подобные проблемы.
   Разумеется, Ричард более  никогда  не  беспокоил  профессора  по  таким
пустякам.
   Он окинул взглядом стол в поисках знакомых лиц.
   Через два человека от себя  он  увидел  декана  факультета  английского
языка и литературы, бывшего когда-то его  научным  руководителем,  но  тот
ничем не выказал, что знает Ричарда. И немудрено. За все  три  года  учебы
Ричард сделал все, чтобы не попадаться ему на глаза, даже отрастил бороду,
чтобы быть похожим на кого угодно, только не на самого себя.
   За деканом сидел совсем незнакомый Ричарду человек.  Он  не  знал  его,
как, должно быть, и все остальные. Тощий,  он  чем-то  напоминал  странную
птицу, к тому же у  него  был  пугающе  длинный  хрящеватый  нос.  Слишком
длинный и слишком хрящеватый. Этот нос напоминал Ричарду  киль  той  самой
австралийской яхты,  которая,  как  утверждали,  именно  из-за  его  длины
выиграла кубок в регате 1983 года в Америке. Потом было  много  споров  по
этому случаю, но к незнакомцу за столом это отношения не имеет.
   Сейчас, похоже, с ним никто и словом  не  перекинулся.  Да,  никто.  А,
впрочем, как оказалось, так было всегда.
   Каждый, кто впервые встречался с  обладателем  длинного  носа,  сначала
испытывал легкий  шок,  а  потом  был  так  ошарашен,  что  о  том,  чтобы
заговорить с ним, не могло быть и речи. А далее, с каждой новой  встречей,
сделать это оказывалось все  труднее.  Шли  годы,  их  минуло  без  малого
семнадцать. И все это время бедняга  жил  в  глухом  коконе  из  всеобщего
молчания.  За  столом  официанты  были  уже  приучены  ставить  перед  ним
отдельную солонку, перечницу и баночку с горчицей, поскольку никто  бы  не
осмелился попросить у него передать соль, перец и прочее с  другого  конца
стола. А о том, чтобы сидеть с ним рядом, никто даже не помышлял, и все по
причине его длинного носа.
   Другой странностью незнакомца была серия непонятных жестов, которые  он
периодически повторял на протяжении всего вечера.  Он  постукивал  себя  в
определенном порядке всеми пальцами левой руки и одним пальцем правой  или
мог постукивать себя по любой части тела - по костяшкам пальцев, локтю или
колену. Прерывая это занятие, чтобы съесть что-нибудь из подаваемых  блюд,
он в это время странно хлопал глазами и тряс головой.  Никто,  разумеется,
никогда не отважился бы  спросить  у  него,  зачем  он  это  делает,  хотя
любопытство мучило всех.
   Кто сидел за длинноносым, Ричарду так и не удалось увидеть.
   С другой  стороны  от  себя,  за  высохшим  антропологом,  сидевшим  за
профессором  Кроном,  Ричард  увидел  Уоткина,   преподававшего   античную
филологию, человека пугающе черствого и  со  странностями.  Глаза  его  за
толстыми квадратными стеклами  очков,  казалось,  жили  своей  собственной
жизнью, как рыбы в аквариуме. У него, слава Богу, был  самый  обыкновенный
нос и бородка а-ля Клинтон Иствуд. Глаза его вожделенно блестели,  скользя
по лицам ближайших соседей. Профессор выбирал себе  достойного  оппонента,
чтобы   начать   диспут.   Жертвой   стал   вновь   назначенный   директор
университетской  радиопрограммы  "Радио-3",  сидевший  напротив.   Но,   к
сожалению, он уже был вовлечен в горячий  спор,  начатый  деканом  кафедры
музыки   и   профессором   философии.   Эти   двое   пытались   втолковать
обескураженному директору Би-Би-Си, что  фраза  "слишком  много  Моцарта",
если определить каждое из составляющих ее слов, изначально противоречива и
в любом контексте будет лишена всякого смысла, не говоря уже о том, что не
может стать частью какой-либо  аргументации  в  пользу  любой  программной
стратегии. Новоиспеченный директор, судорожно сжав в руках  нож  и  вилку,
искал глазами кого-нибудь, кто смог бы спасти его. В эту минуту, увы,  его
взор остановился на Уоткине. К несчастью.
   - Добрый вечер, - улыбнулся ему Уоткин,  дружески  кивнул  и,  глядя  в
тарелку с супом, только что поставленную перед ним, застыл над ней.  Пусть
молящий о помощи немного помается. Он  еще  не  знает,  что  помощь  может
обойтись ему почти в полдесятка радиопередач.
   За Уоткином совершенно неожиданно для себя Ричард увидел ту, кто  своим
хихиканьем одобрил фокус профессора с солонкой. Это была маленькая девочка
с белокурыми волосами и мрачным взглядом. Ей было не более  восьми.  Время
от времени она раздраженно пинала ногой ножку стола.
   - Кто это? - удивленно спросил Ричард у профессора.
   - О ком вы? - так же удивленно переспросил его профессор.
   Ричард незаметно указал на девочку.
   - Видите девочку, - прошептал он. - Совсем  маленькая.  Это  ваш  новый
профессор математики?
   Старик недоуменно уставился на него.
   - Вы полагаете? - Он был явно озадачен. - Понятия не имею.  Никогда  не
знал, что такое воз. Невероятно.
   Но все разъяснилось, когда к ней  подошел  уже  упомянутый  директор  с
Би-Би-Си и приказал оставить в покое ножку стола. Ему удалось вырваться из
плена спорящих соседей. Девочка, перестав колотить ногой  о  ножку  стола,
просто стала болтать ею.  Когда  же  отец  снова  сделал  ей  замечание  и
попросил вести себя  хорошо,  ему  тут  же  достался  пинок.  Наконец  это
удовлетворило  девочку  и  несколько  скрасило  для  нее  этот  скучный  и
непонятный вечер, но ненадолго.
   Отец  тем  временем  посетовал  на  необязательность  приходящих  нянь,
которые в последнюю минуту подводят. Но проблемы  озабоченного  отца  мало
интересовали профессуру, и разговор на эту тему не получился.
   -  Совершенно  ясно,  что  открытие  музыкальных  вечеров   композитора
Букстехуде [Букстехуде, Дитрих (1637-1707), шведский композитор, оказавший
влияние на Баха] сильно задерживается, - заметил профессор  музыковедения,
обращаясь к директору радиопрограммы. - Надеюсь, вы постараетесь  изменить
ситуацию к лучшему, - назидательно закончил он.
   - О да, конечно, - торопливо заверил его тот и пролил суп. - Э...  э...
э... вы имеете в виду фестиваль музыки Глюка, конечно?
   Девочка, которой все наскучило, снова пнула  ножку  стола.  Отец  опять
сделал ей замечание, но она,  склонив  в  его  сторону  голову,  о  чем-то
беззвучно спросила.
   - Не сейчас, - тихо, но категорично ответил отец.
   - А когда?
   - Чуть позже. Воз. Посмотрим.
   Девочка сердито нахмурилась.
   - Ты всегда так говоришь, - снова  почти  беззвучно  произнесла  она  и
мрачно съежилась на стуле.
   - Бедное дитя, -  пробормотал  профессор.  -  Кто  из  нас  в  душе  не
чувствует себя здесь так же. О, спасибо.
   Подали суп, и это на время отвлекло его и Ричарда.
   - А теперь расскажите мне, - снова заговорил профессор, после того  как
они отведали первые ложки супа и мысленно, но единодушно пришли к  выводу,
что  это  отнюдь  не  шедевр  кулинарного  искусства,  -  чем  вы   теперь
занимаетесь? Что-то с компьютерами,  не  так  ли?  И  еще  это  связано  с
музыкой, как я понимаю. Когда вы были студентом, я думал, что по окончании
вы  станете  преподавать  английский  и  литературу.  А   прочими   делами
заниматься будете лишь в свободное время. - Он многозначительно  посмотрел
на Ричарда поверх ложки с супом. - Постойте, - остановил  он  его,  прежде
чем тот попытался ответить. -  Помнится,  у  вас  уже  тогда  было  что-то
подобное компьютеру. Когда это было? Кажется, в 1977 году, не так ли?
   - То, что мы тогда называли компьютерами, были всего лишь  своего  рода
электрические счеты, но...
   -  Нет,  нет,  не  надо  умалять  значения  такой  полезной  вещи,  как
канцелярские счеты, - поспешил возразить профессор. - В  умных  руках  это
весьма  точный  и  чуткий  инструмент.  Кроме  того,  он  не  нуждается  в
электроэнергии, может быть изготовлен из любого материала, какой  найдется
под рукой, а главное, не выходит из строя в нужную минуту.
   - В таком случае делать их  электрическими  вообще  абсурд,  -  заметил
Ричард.
   - Совершенно верно, - согласился профессор.
   - Прибор, о котором вы говорили, профессор, выполнял не так уж много из
того, что не мог бы выполнить человек, и к тому же быстрее  и  без  лишних
хлопот, - подтвердил Ричард. - Но, с другой  стороны,  он  вполне  заменял
ленивого и тупого ученика.
   Профессор вопросительно и с иронией посмотрел на него:
   - Не знал, что в них испытывается недостаток. С этого места  я  мог  бы
попасть хлебным катышем в добрый десяток их за этим столом.
   - Не сомневаюсь. Но давайте посмотрим на это еще с одной стороны. В чем
истинный смысл того, что один чему-то учит другого?
   Вопрос неожиданно вызвал одобрительное бормотание соседей за столом.
   Ричард продолжил:
   - Я хочу сказать, когда вам хочется что-то  по-настоящему  понять,  нет
лучшего способа,  чем  попытаться  втолковать  это  кому-то  другому.  Это
заставляет сначала упорядочить и рассортировать все в собственном мозгу. В
таких случаях чем неспособнее  и  тупее  ученик,  тем  тщательнее  следует
разложить все по полочкам, на самые простые и доступные понятия. В этом  и
заключается суть программирования. А к тому времени, как вы  свою  сложную
идею разложите на простейшие составляющие так,  что  все  станет  доступно
даже глупой машине, вы успеваете и сами  кое-что  узнать.  Учитель  обычно
узнает больше, чем ученик. Разве не так?
   - Трудновато было бы мне знать меньше моих учеников. Для этого пришлось
бы сделать себе лоботомию, - негромко проворчал кто-то из гостей.
   - Вот почему я просиживал днями за К-6, пытаясь с его помощью  написать
реферат, хотя мог бы сделать это за пару часов, сев  за  пишущую  машинку.
Меня увлек сам процесс объяснения машине, чего я от нее хочу. В  сущности,
я создал  собственный  процессор,  систему  подготовки  текстов  на  языке
Бейсик. Простая процедура поисков и замены  слов  занимала  примерно  часа
три.
   - Я что-то не помню ваших рефератов. Вы их писали?
   - Откровенно говоря, нет. Это не  были  рефераты  в  буквальном  смысле
слова. Но причины, почему они мне не  удавались,  были  весьма  интересны.
Например, я обнаружил... - Ричард умолк, улыбнувшись про  себя.  -  Видите
ли, в те времена я играл на органе в рок-группе, - пояснил он. - Но,  увы,
это ни в чем мне не помогало.
   - Я этого не знал, - заметил профессор. - В вашем прошлом больше темных
пятен, чем я догадывался. Качества, вот чего  не  хватает  этому  супу,  -
недовольно проворчал он, тщательно вытирая губы  салфеткой.  -  Как-нибудь
надо зайти на кухню и удостовериться, что выбрасываются лишь плохие  куски
говядины, а хорошие все же идут в котел. Итак,  вы  играли  в  рок-группе?
Так-так. Святые небеса.
   - Да, играл, - подтвердил Ричард. - Мы назвали ее "ОХО",  что  означает
"Относительно Хороший Оркестр". Но, к сожалению, мы не оправдали названия.
Мечтали стать Биттлзами начала 80-х. По сравнению с ними у нас были  более
благоприятные возсти, как финансовые, так и юридические.  Поэтому  мы
могли сказать себе: "Ребята, нам нечего тревожиться за будущее". И  мы  не
тревожились. Покинув Кембридж, я года три жил впроголодь.
   - Кажется, в эти годы мы встречались с вами пару раз, чисто случайно, -
заметил профессор. - Помню, вы сказали мне тогда,  что  дела  у  вас  идут
отлично.
   - Да, насколько отлично  могли  идти  дела  у  подметальщика  улиц.  Не
представляете, сколько мусора в этом городе. Более чем  достаточно,  чтобы
карьера подметальщика могла бы стать довольно прибыльной. Но я свой  мешок
с мусором чаще всего подкидывал напарнику.
   Профессор сокрушенно покачал головой:
   - Это была карьера не для вас, мой друг. Есть  много  таких  профессий,
где подобное великодушие, несомненно, обеспечило бы быстрое продвижение по
служебной лестнице.
   - Кроме этой профессии, я испробовал немало  и  других,  но  с  тем  же
успехом. Впрочем, я сам нигде подолгу не задерживался.  Я  слишком  быстро
уставал, чтобы быть хорошим работником. Меня часто находили спящим либо на
крыше курятника, либо на полу у картотеки, в зависимости от того, чем я  в
то время занимался. Проводить бессонные ночи у компьютера, пытаясь научить
его играть "Три слепых мышонка",  было  моей  заветной  мечтой  и  главной
целью.
   - Уверен, что так оно и было, -  согласился  профессор.  -  Спасибо,  -
поблагодарил он официанта, забравшего у него тарелку с недоеденным  супом.
- Большое спасибо. "Три слепых мышонка", говорите? Хорошо,  очень  хорошо.
Без  сомнения,  вам  это  удалось  и  этим   объясняются   ваше   нынешнее
благополучие и известность, не так ли?
   - Не только этим, но и кое-чем другим.
   - Я этого опасался. Жаль, что вы ничего  не  прихватили  с  собой.  Это
могло бы  развеселить  юную  леди,  которой  приходится  терпеть  общество
окаменелостей. Быстрый ритм "Трех слепых мышат",  несомненно,  развлек  бы
ее.
   Склонившись над столом, профессор попытался отыскать взглядом  девочку,
сидевшую через два стула от  него.  Она,  понуро  опустив  плечи,  сидела,
скучая, на своем стуле.
   - Привет, - окликнул ее профессор.
   Девочка удивленно  подняла  на  него  глаза,  а  затем,  застеснявшись,
потупилась и заболтала ногами.
   - Что, по-вашему, хуже, юная леди, - обед или компания,  в  которой  вы
очутились? - спросил у нее профессор.
   Не поднимая глаз, девочка хихикнула и пожала плечами.
   - Вы поступаете благоразумно, не спеша с ответом, - одобрил профессор и
продолжил далее свою мысль. -  Лично  я  подожду,  когда  подадут  тушеную
морковь и лишь после этого сделаю выводы. Ее тушат с конца прошлой недели,
и я опасаюсь, что этого будет недостаточно. Кстати, хуже  тушеной  моркови
может быть лишь коллега Уоткин.  Он  сидит  между  вами  и  мною,  тот,  у
которого такие дурацкие очки. Впрочем, разрешите представиться, меня зовут
Крон. Когда у вас выдастся свободная минутка, вы можете подойти и дать мне
пинка.
   Юная леди снова хихикнула и с любопытством  окинула  взглядом  Уоткина.
Тот, выпрямившись на стуле, попытался вежливо улыбнуться.
   - Что ж, малышка, - неловко начал он, а шалунья, разглядывая его  очки,
с трудом удерживалась от смеха.
   Между нею и старым Уоткином понемногу завязалась беседа. Теперь,  когда
у девочки появился союзник в лице Крона, она почувствовала себя  свободнее
и  повеселела.  Ее  отец,  поймав  довольный  взгляд  дочери,   облегченно
вздохнул.
   Профессор, сделав доброе дело, смог снова вернуться к  своей  беседе  с
Ричардом.
   Однако его молодой друг неожиданно спросил:
   - У вас есть семья, профессор?
   - Э... э... э... нет, - тихо ответил слегка растерявшийся профессор.  -
Лучше расскажите мне, что было дальше, после "Трех слепых мышат".
   - Постараюсь быть кратким. Все  в  итоге  кончилось  тем,  что  я  стал
работать в компании "Передовые технологии Гордона Уэя"...
   - У знаменитого мистера Уэя? О, расскажите, какой он?
   Вопрос профессора вызвал у Ричарда, как всегда, досаду и раздражение  -
уж слишком часто ему его задавали.
   - Он и лучше, и хуже того, каким его подают в  нашей  прессе.  Впрочем,
лично мне он нравится. Как всякий одержимый, он  иногда  утомляет.  Но  мы
знаем друг друга еще с  тех  дней,  когда  наши  имена  ничего  никому  не
говорили. Он отличный парень, но лучше не давать ему свой номер телефона.
   - Это почему же? Что это значит?
   - А то, что он относится к числу чудаков, которым лучше думается,  если
они говорят, не закрывая рта.  Если  у  него  появляется  идея,  он  готов
обсуждать ее  с  любым,  кто  попадется  на  глаза.  Его  устраивает  даже
автоответчик.  Он  охотно  говорит  и  с  ним.  Уэй   держит   специальную
секретаршу, которая только тем и занимается, что собирает у всех, кому  он
звонил,  пленки  с  записями  разговоров,  перепечатывает  их,  сортирует,
редактирует и передает ему каждое утро в голубой папочке.
   - В голубой?
   - Вы вправе спросить, почему он сам не  прослушивает  записи,  -  пожав
плечами, сказал Ричард.
   Профессор призадумался.
   - Воз, потому, что ему неинтересно разговаривать с самим собой,  -
наконец догадался он. - В этом есть логика. Известная логика.
   Профессор попробовал поданную свинину под пикантным  соусом.  Задумчиво
пожевав кусочек, он положил нож и вилку рядом с тарелкой.
   - А какова во всем этом роль молодого Мак-Даффа? - спросил он.
   - Дело  в  том,  что  Гордон  Уэй  попросил  меня  создать  программное
обеспечение для компьютера "Эппл Макинтош" по обработке финансово-отчетной
документации - мощное, удобное, много картинок. Я уточнил,  что  конкретно
ему нужно. Он, подумав, ответил: "В ней должно быть все. Я должен получить
для этой модели компьютеров  программу  высшего  класса  с  использованием
также музыки, танцев и пения". Поскольку воображения мне  не  занимать,  я
воспринял все буквально и приступил к работе.
   Представляете, профессор, с помощью цифрового шаблона  представить
все  что  угодно  -  нарисовать  любую  поверхность  или   промодулировать
динамический процесс и так далее. А финансовые отчеты компаний - это всего
лишь  цифры.  Я  сел  и  написал  программу,  которая  позволяет   сделать
отцифровку  всего,  чего  хотите.  Столбцовую  диаграмму   -   пожалуйста,
смешанную,  круглую,  как  пирог,  или  обычную,  общепринятую.  Захочется
отвлечься - к вашим услугам любой фон  для  вашей  отчетности,  вплоть  до
танцующих нимф!  превратить цифры в летающих чаек, и каждый взмах  их
крыльев будет определяться показателями работы различных  отделений  вашей
фирмы, или создать  такие  анимационные  фирменные  знаки,  которые  будут
говорить сами за себя.
   Но для  меня  самым  увлекательным  и,  пожалуй,  самым  забавным  было
превратить банковскую отчетность в музыкальную пьесу. Я полагал,  что  это
так, шутка, нелепость, но корпорациям именно эта идея пришлась по душе. На
нее-то они и клюнули.
   Профессор не сводил внимательного взгляда со своего ученика.
   - Понимаете, любое музыкальное сочинение   перевести  в  сочетание
цифр, - увлеченно продолжал Ричард. - А цифры способны передать ноту любой
высоты...
   - Вы хотите сказать, любой мотив, - уточнил профессор. Он держал  перед
собой поднятую кверху вилку с поддетой на нее морковкой.
   Ричард улыбнулся:
   - Мотив? Это вы удачно подсказали мне. Я возьму на заметку.
   - Это позволит вам проще и точнее выразить вашу мысль. - Профессор,  не
попробовав морковку, снова вернул  ее  на  тарелку.  -  А  ваша  программа
пользуется успехом? - спросил он.
   - Не  здесь.  Годовые  отчеты  большинства  британских  компаний  будут
звучать, как "Марш смерти" из оратории Генделя "Саул", а вот в Японии  она
с успехом осуществилась. Появилось немало веселых гимнов, но, если  судить
по всей строгости, они слишком бравурны и режут слух. Отлично пошли дела в
Соединенных Штатах, что с коммерческой точки зрения  самое  главное.  Хотя
меня теперь интересует совсем другое: что получится, если из музыки убрать
все, что касается финансовых дел, и, подменив цифры,  получить,  например,
звук птичьего крыла? Что уловит тогда слух? Совершенно очевидно,  что  это
будет не звон кассовых аппаратов, как того хотелось бы Гордону Уэю.
   - Поразительно! - воскликнул  профессор  и  отведал  наконец  морковку.
Затем, склонившись над  столом,  доверительно  повернулся  к  своей  новой
подружке.
   - Уоткин проиграл, - сказал он девочке. - Тушеная морковь  приготовлена
по всем правилам. Мне жаль вас, Уоткин,  каким  бы  занудой  вы  ни  были.
Морковь приготовлена отлично.
   Девочка  хихикнула,  на  сей  раз  уже  совсем  непринужденно,  и  даже
улыбнулась Уоткину, а тот попытался как  добродушнее принять  все  за
милую шутку. Но глаза-аквариумы, глядевшие на профессора, говорили о  том,
что желчный старикан не привык сам становиться объектом шуток.
   - Пожалуйста, папа, позволь  мне  теперь...  -  вдруг  просительно,  но
довольно громко  сказала  девочка,  обращаясь  к  отцу.  Обретя  друзей  и
известную уверенность в себе, она обрела наконец и голос.
   - Потом, еще не пришло время, - решительно возразил отец.
   - Нет, пришло. Я смотрела на часы.
   - Но... - Отец растерялся и тут же проиграл.
   - Мы были в Греции, - робко и с благоговейным трепетом поведала девочка
Уоткину.
   - Вот как, - понимающе кивнул тот. - Очень хорошо. Где  именно,  Греция
большая.
   - Остров Патмос, - уже смелее произнесла девочка. -  Там  так  красиво.
Мне показалось, что это самое красивое место в мире. Только  паромы  плохо
ходят. Всегда опаздывают. Я проверяла по часам. Из-за этого мы опоздали на
самолет, но я даже была рада.
   - А, Патмос. Понимаю,  -  проговорил  Уоткин,  в  котором  воспоминания
девочки что-то, видимо, всколыхнули. - Тогда вам следует знать, юная леди,
что грекам всегда было мало того, что они создали античную  культуру.  Они
решили также осчастливить наш век не менее великим творением человеческого
воображения. Я  имею  в  виду,  разумеется,  их  расписание  паромов.  Это
поистине вдохновенный  полет  человеческой  фантазии.  С  этим  согласится
каждый, кому доводилось пересекать Эгейское море. Гм, я  не  сомневаюсь  в
этом.
   Девочка нахмурилась.
   - Я нашла там вазу, - наконец сказала она самое главное.
   - Это сущий пустяк, - торопливо вмешался отец. -  Вы  знаете,  как  это
бывает. Каждый побывавший в. Греции утверждает, что нашел вазу, не  правда
ли? Ха-ха.
   Все понимающе кивнули. Это действительно было так. Прискорбно, но факт.
   - Я нашла ее в порту, - пояснила девочка. - В море,  у  самого  берега.
Пока мы ждали этого чертового парома.
   - Сара, я просил тебя!..
   - Ты же сам так сказал, даже еще хуже. Я не подозревала, что ты  знаешь
такие слова. Так как здесь много умных людей, я подумала, что  они  смогут
сказать мне, настоящая она или нет. Мне кажется, она очень-очень  древняя.
Папа, позволь мне показать ее.
   Отец девочки беспомощно пожал плечами и, нагнувшись,  стал  шарить  под
стулом.
   - А знаете ли вы, юная леди, - обратился тем временем к девочке Уоткин,
- что Откровение было написано на острове Патмос? Да,  да,  это  так.  Его
написал сосланный туда Святой Иоанн. У меня нет никакого сомнения  в  том,
что он начал писать эту  в ожидании парома. Я почти  уверен  в  этом.
Начало  замедленное,  почти  задумчивое,  как   и   настроение   человека,
приготовившегося ждать, хотя ожидание порядком уже  наскучило  ему,  и  он
ищет как бы убить время. К концу книги напряжение нарастает  и,  достигнув
кульминации, завершается пророческими видениями. Это  кажется  мне  весьма
интересным. Воз, вам захочется написать об этом, а?
   Девочка посмотрела на него так, будто усомнилась, не сошел ли он с ума.
   - А вот и она,  -  воскликнул  отец  девочки,  небрежно  поставив  вазу
нафтол. - Обыкновенная ваза, как видите. Девочке всего шесть лет, - как бы
извиняясь, произнес он с деланной улыбкой. - Не так ли, дорогая?
   - Семь, - бессердечно поправила его дочь.
   Это был небольшой сосуд, почти сферической формы, высотой не более пяти
дюймов и четыре дюйма шириной в самой объемной его части. Невысокое  узкое
горло и верхняя часть  вазы  из  грубо  обожженной  глины  были  в  комьях
засохшей, твердой как камень земли.
   Сара, быстро схватив вазу, сунула ее в руки соседу справа.
   - У вас такой вид, будто вы все знаете, -  решительно  заявила  она.  -
Скажите, какая она?
   Старый декан, повертев вазу, с нескрываемым пренебрежением сказал:
   - Если соскоблить грязь с ее дна, я уверен, мы найдем метку: "Сделано в
Бирмингеме". - Он явно был доволен собственным остроумием.
   - Неужели это такая древность? - поддержал его отец девочки  и  деланно
рассмеялся. - Бог знает, как давно в этом городе  что-либо  производилось,
не так ли?
   - Во всяком случае, это не по моей  части.  Я  микробиолог,  -  добавил
наконец декан. - Может, кто другой что-нибудь скажет?
   Предложение не вызвало у присутствующих особого энтузиазма, но ваза тем
не менее пошла по кругу. Хотя и без особого интереса, ее рассматривали все
- кто через очки-телескопы с толстыми  стеклами,  кто  через  солидные,  в
черепаховой оправе или модные узкие, в форме полумесяца, или же беспомощно
близорукими  глазами,  придвинув  сосуд  совсем  близко,  и   с   тревогой
вспоминая,  что  забытые  очки,  воз,  остались  в  кармане  пиджака,
накануне отправленного в чистку. Наконец вазу осмотрели все, но  никто  не
спешил выносить свое суждение о  происхождении  и  достоверности  находки.
Девочка, обидевшись, снова мрачно нахохлилась.
   - Старые  олухи,  -  в  сердцах  проворчал  профессор,  повернувшись  к
Ричарду, и вдруг взял со стола солонку.
   - Юная леди, - обратился он к девочке.
   - О, ради всех святых,  увольте  нас  от  ваших  фокусов,  -  в  испуге
воскликнул старик Коули, поспешно закрывая уши руками.
   - Юная леди, - невозмутимо повторил профессор. - Вы видите эту солонку,
самую обыкновенную солонку, и еще вот эту лыжную шапочку...
   - У  вас  нет  никакой  шапочки,  -  беспощадно  изобличила  профессора
девочка.
   - Одну минуту,  -  быстро  нашелся  профессор  и,  встав  из-за  стола,
поспешно вышел, чтобы достать из кармана пальто красную лыжную шапочку.
   - А теперь прошу прощения, - вернувшись, снова  обратился  он  ко  всем
присутствующим. - Вот солонка и вот шапка. Я кладу в нее солонку и передаю
вам, юная леди. Теперь все в ваших руках... И зависит только от вас...
   Мимо Коули и Уоткина он протянул девочке шапку с солонкой. Та, взяв ее,
тут же в нее заглянула.
   - А куда девалась солонка? - строго спросила она, глядя в пустую шапку.
   - Она там, куда ее положили, - успокоил ее профессор.
   - Ага, понимаю... - догадалась девочка. - Но это... совсем неинтересно.
   -  Конечно,  не  ахти  какой  фокус,  однако  мне  он  нравится!  -  И,
повернувшись к Ричарду, профессор спросил: - Так на чем мы остановились?
   Ричард испуганно посмотрел на него.  В  свое  время  он  хорошо  изучил
причуды и непредсказуемость настроений своего наставника и  поэтому  сразу
заметил,  что  оживление  на   лице   профессора   сменилось   озабоченной
растерянностью.  Это  выражение  он  уже  видел  сегодня  вечером,   когда
профессор, открыв ему дверь, не смог скрыть того, что  визит  Ричарда  для
него Полная неожиданность.  Профессор,  увидев,  что  его  ученик  заметил
происшедшую в нем перемену, поспешил скрыть все за деланной улыбкой.
   - Мой дорогой друг! - воскликнул он.  -  Так  что  же  я  вам  все-таки
сказал?
   - Кроме  фразы:  "Мой  дорогой  друг",  вы  ничего  более  не  сказали,
профессор.
   - Я уверен, что это была лишь прелюдия к чему-то очень важному,  эдакая
короткая токката на тему, какой он отличный парень. За  этим  должно  было
последовать что-то важное. Но я  вдруг  все  забыл.  Вы  действительно  не
знаете, что я хотел вам сказать?
   - Нет.
   - Ну ничего. Это даже хорошо. Если бы каждый наперед знал, что я скажу,
какой смысл было бы мне говорить, не так ли? А теперь вернемся  к  находке
нашей маленькой гостьи.
   Сосуд в  это  время  попал  в  руки  Уоткина,  который  незамедлительно
поставил  всех  в   известность,   что   не   является   специалистом   по
древнегреческой утвари и не знает, в чем греки хранили воду или  вино,  но
зато знает, что они писали в результате возлияний. Он  указал  на  коллегу
Коули как на авторитет, перед которым они все  снимают  шляпы,  и  тут  же
сунул ему под нос вазу.
   -  Как  я  уже  сказал,  коллега,  мы  все  признаем  ваше  неоспоримое
превосходство в этом вопросе, - повторил он. - Ради  Бога,  дорогой  друг,
оставьте в покое ваши уши и посмотрите лучше на этот древний сосуд.
   Осторожно, но решительно он попытался оторвать правую руку Коули от его
уха, еще раз объяснил коллеге ситуацию и заставил того взять  вазу.  Коули
окинул ее быстрым взглядом эксперта и четко и ясно вынес свой приговор:
   - Ей лет двести, я думаю. Грубая лепка. Простейший  из  сосудов  такого
типа. Никакой ценности не представляет.
   Он небрежно поставил вазу на стол и устремил взгляд в сумрак  картинной
галереи, которая, видимо, почему-то его раздражала.
   Заключение  Коули  было  ударом  для  Сары.   Девочка,   и   без   того
расстроенная, теперь совсем сникла. Закусив  нижнюю  губку,  она  поглубже
втиснулась в стул, почувствовав нелепость своего пребывания здесь и острое
желание раскапризничаться. Отец, бросив на нее предупреждающий взгляд, еще
раз рассыпался в извинениях.
   - Букстехуде, - пролепетал он поспешно.  -  Старый  добрый  Букстехуде.
Посмотрим, что  сделать. Скажите...
   - Юная леди, - перебил его чей-то охрипший  от  волнения  голос.  -  Вы
волшебница, чародейка, обладающая редкой чудодейственной силой...
   Все с удивлением уставились на профессора, этого старого позера и шута.
Он сжимал в руках вазу, глядя на нее  с  маниакальным  блеском  в  глазах.
Затем он медленно оторвал от нее взор и перевел  его  на  девочку,  словно
впервые увидел перед собой кого-то, достойного внимания.
   - Я преклоняюсь перед вами, - почти благоговейным шепотом произнес  он.
- Хотя я недостоин говорить в присутствии столь великой  магической  силы,
но позвольте мне все же поздравить вас с высочайшим искусством волшебства,
которое я удостоился лицезреть...
   Сара смотрела на него округлившимися глазами.
   -  Могу  ли  я  познакомить  присутствующих  с  вашим   чудодейственным
искусством? - почтительно осведомился он у девочки.
   Сара нерешительно кивнула, а профессор, взяв со стола столь драгоценную
для нее и уже обесславленную находку, с силой ударил ею по  крышке  стола.
Ваза раскололась на две равные половинки. Засохшая земля осыпалась на стол
мелкой шелухой. Одна из половинок  упала,  а  вторая  осталась  стоять  на
столе.
   Девочка, вытаращив глаза, как зачарованная смотрела на  потемневшую,  в
пятнах времени солонку внутри разбитой вазы.
   - Старый шут, - сердито пробормотал Коули.
   Когда вызванный  столь  дешевым  трюком  гул  осуждения  и  негодования
наконец утих, не произведя, кстати, никакого впечатления на Сару, искренне
потрясенную всем происходящим как чудом, профессор небрежно, как бы  между
прочим спросил у Ричарда:
   - Кем был ваш друг, тот, с кем вы учились в  колледже?  Вы  видитесь  с
ним? Человек со странным восточноевропейским именем? Свлад... как его там?
Свлад Чьелли. Вы помните его?
   Ричард тупо уставился на профессора -  настолько  неожиданным  был  для
него вопрос.
   - Свлад? - растерянно переспросил он. - А, вы, должно  быть,  имеете  в
виду Дирка? Дирка Чьелли. Нет, с тех пор я не поддерживаю с ним отношений.
Случайно встретились как-то пару раз на улице, вот и все. Мне кажется,  он
любит менять имена и фамилии. Почему вы спрашиваете о нем?

   На высоком выступе  скалы  Электрический  Монах  по-прежнему  сидел  на
лошади, которая покорно смирилась с тем, что о ней совсем забыли. Все  так
же, не моргая, он глядел из-под надвинутого на  лоб  капюшона  на  долину,
представлявшую  на  сей  раз  проблему  совершенно  нового   и   зловещего
характера, грозящую потрясти основы  его  веры.  Обычно  он  справлялся  с
такими  состояниями,  но  его  всегда  пугало  это   неприятное   грызущее
внутреннее чувство, имя которому Сомнение.
   День был  жаркий,  солнце,  стоявшее  высоко  в  мареве  пустого  неба,
безжалостно жгло серые камни и редкую сухую траву. Все замерло, неподвижен
был и Монах, но странные мысли рождались в его сознании.
   Такое с ним бывало, когда время от  времени  информация,  пройдя  через
запоминающее устройство, вдруг попадала не по адресу.
   Монах слушал, как судорожно,  толчками  рождается  в  нем  новая  вера,
похожая на ослепительную белую вспышку, затмевающую все,  в  том  числе  и
такую явную нелепость, что долина перед ним -  розовая.  Ему  вдруг  стало
казаться, что где-то там,  в  долине,  в  миле  от  него,  вот-вот  должна
открыться заветная дверь в странный и далекий мир и он сможет войти в нее.
Престранная идея, ничего не скажешь.
   Удивительно, однако, было то, что Монах оказался прав.
   Чуткое животное под ним насторожилось. Лошадь напрягла слух  и  мотнула
головой. Почти впав в транс от долгого неподвижного стояния на солнцепеке,
бедное животное, казалось, само готово было поверить в розовую долину. Но,
встряхнувшись, лошадь еще решительнее замотала головой.
   Достаточно было легкого движения поводьев и прикосновения пяток  Монаха
к бокам лошади, чтобы она, послушная седоку, начала осторожный спуск  вниз
по  крутой  каменистой  тропе.  Спуск  был  тяжелым.  Тропа  была   усеяна
скользким, похожим на  шелуху  серым  сланцем  и  местами  поросла  низким
кустарником. Монах уже без  удивления  смотрел  на  коричневые  и  зеленые
листья чахлых растений. Теперь это был уже  не  тот  Электрический  Монах,
которого многое озадачивало и смущало. Он стал старше и умнее. Все глупое,
детское осталось позади - розовые долины, перепутанные  матрицы.  Все  эти
естественные стадии взросления были уже  в  прошлом.  Он  вышел  на  тропу
познания.
   Солнце жгло немилосердно. Монах вытирал с лица пот и грязь и временами,
чтобы передохнуть, останавливал лошадь и склонялся лицом на ее шею. Сквозь
дрожащее марево раскаленного воздуха он вглядывался  в  скалистые  выступы
обнаженной  породы  на  дне  долины.  За  ними,  верил  Монах,   находится
таинственная дверь. Он напрягал зрение,  стараясь  разглядеть  все  детали
местности, но все дрожало и расплывалось в мареве.
   Отдохнув, он снова выпрямился в седле и хотел было  тронуться  в  путь,
как вдруг его внимание привлекло нечто необычное.
   На одной из плоских поверхностей скального выступа, совсем близко,  что
очень удивило Монаха (как он мог не заметить  этого  раньше?),  он  увидел
большой наскальный рисунок. Грубо выполненный чьей-то уверенной рукой,  он
был, видимо, стар, как сами скалы.  Краски  потускнели  и  местами  совсем
стерлись, так что  с  трудом    было  разглядеть  изображение.  Монах
подъехал поближе. Похоже, что на рисунке была сцена охоты.
   Багровые многорукие и многоногие создания - это, очевидно,  первобытные
охотники. У них были копья, и они преследовали большого рогатого  зверя  в
панцире, которого, кажется, уже ранили. Краски выцвели и  рисунок  местами
почти исчез, но странным образом белоснежные зубы охотников ярко сверкали,
словно  время  не  властно  над  этой  светящейся  белой   краской.   Даже
тысячелетия не смогли погасить ее.
   Монах со стыдом вспомнил свои зубы, хотя утром старательно почистил их.
   Он уже видел  такие  рисунки  по  телевидению.  Их  обычно  находили  в
пещерах, где они были защищены от  разрушительного  воздействия  природной
стихии.
   Он внимательно осмотрел скалу и заметил, что, хотя рисунок и не  был  в
пещере, над ним  все  же  нависал  плоский  каменный  козырек,  который  в
достаточной мере защищал от ветра и дождя. И все же было удивительно,  что
рисунок сохранился, и еще более удивительным казалось, что  его  никто  до
сих пор не обнаружил. Почти  все  наскальные  рисунки  давно  были  хорошо
известны, но этого, очевидно, никто никогда не видел.
   Воз,  подумал  Монах,  ему  первому  посчастливилось  сделать  это
великое историческое открытие. Если он вернется  в  город  и  расскажет  о
своей находке, в него снова поверят и возьмут обратно, заменят материнскую
плату и позволят верить... верить... во что?
   Он задумался, моргая и тряся головой, стараясь все снова  поставить  на
место в своем расшатавшемся механизме, исправить возникший роковой изъян.
   Наконец он совладал с собой. Нет, он  верит  в  существование  двери  и
должен найти ее. Эта дверь - путь, ведущий... Нет, это просто ПУТЬ.
   Большие буквы сами собой все объясняют, когда нет иного аргумента.
   Монах натянул поводья и, понукая  лошадь,  продолжил  спуск  в  долину.
После нескольких минут сопряженного  с  немалыми  трудностями  спуска  они
наконец оказались на дне долины.
   Здесь Монах в смятении обнаружил, что коричневый высохший грунт  долины
действительно покрыт слоем бледно-розовой тонкой пыли. Особенно  много  ее
было на склонах грязевого ручья, в который в засуху превращалась  довольно
полноводная в сезон дождей река.
   Монах спешился и, захватив горсть  пыли,  медленно  просеял  ее  сквозь
пальцы. Она была легкой и приятной на ощупь. Он вдруг втер ее в кожу  руки
и убедился, что пыль лишь чуточку светлее его кожи. Лошадь глядела на него
своими большими глазами, и только сейчас он подумал, что ее, должно  быть,
мучит жажда. Ему самому давно хотелось пить, но он старался не  думать  об
этом. Он отстегнул от седла флягу, которая была пугающе легкой. Открыв ее,
он отпил глоток и отлил немного воды на ладонь, чтобы напоить  лошадь.  Та
жадно и быстро стерла влагу с его ладони сухими, шершавыми губами и  снова
посмотрела на него.
   Монах печально покачал головой, завинтил крышку фляги и снова прикрепил
ее  к  седлу.  Той  небольшой  частью  своего  разума,   которая   хранила
фактическую и логическую информацию, он понимал, что вскоре воды во  фляге
не останется, а затем не станет и его с лошадью. Лишь вера заставляла  его
двигаться вперед. Теперь это была вера в ДВЕРЬ.
   Он отряхнул розовую пыль со своей грубой одежды и  еще  какое-то  время
смотрел, не двигаясь, на камни в ста  ярдах  от  него,  чувствуя  странную
дрожь. Хотя основной сектор его электронного мозга твердо верил в то,  что
за камнями он найдет дверь, а значит, и путь дальше, другая, малая частица
его сознания, подсказывавшая, сколь опасно остаться без  воды,  напоминала
об уже испытанных разочарованиях и посылала слабые, еле  ощутимые  сигналы
тревоги.
   Если он решит не искать дверь, откажется  увидеть  ее,  он  никогда  не
избавится от веры в то, что она существует. Эта вера будет магнитом, вечно
притягивающим его. На всю его жизнь, вернее, на то короткое время, что ему
еще  осталось.  Так  подсказывала   та   малая   частица   сознания,   что
предупреждала экономить воду во фляге.
   Если  он  поступит   иначе   и   все   же   подойдет   к   ней,   чтобы
засвидетельствовать свое почтение, и вдруг увидит, что ее там  нет?..  Что
тогда?
   Лошадь нетерпеливо заржала.
   Ответ, в сущности, был прост. Разве в его электронной схеме не заложены
все решения этой проблемы, ведь в этом его функция? Что бы там ни было, он
будет верить вопреки фактам, иначе какой смысл в вере, для чего она?
   Дверь должна быть там, даже если ее там нет.
   Монах собрался с духом. Там она или нет, он должен ее найти, потому что
дверь - это путь куда-то.
   Вместо того чтобы снова сесть на лошадь, он, держа ее под уздцы,  повел
ее за собой. Путь к двери был недолгим. Монах приближался к ней  смиренно,
медленным торжественным шагом. Наконец он был у цели. Обогнув  выступ,  он
поднял глаза.
   Дверь была там.
   Лошадь, следует отметить, тоже выразила сдержанное удивление.
   В  благоговейном  страхе  Монах  упал  на  колени.   Приготовившись   к
разочарованию, он не был готов к  тому,  что  дверь  будет  на  месте.  Он
смотрел на нее, чувствуя, как в его голове что-то щелкнуло и сдвинулось.
   Такую дверь он видел впервые. Единственные двери, которые  он  знал  до
сих пор, были высокими, из легированной стали. За ними  надежно  хранились
видеомагнитофоны, посудомоечные машины  и  Электрические  Монахи.  Эта  же
дверь была не выше его роста, деревянная, совершенно  неказистая  на  вид.
Она была белого цвета, с круглой медной ручкой и прорублена  в  скале.  Ни
происхождение, ни назначение ее не были ему известны.
   Набравшись смелости, напуганный  Монах  встал  с  коленей  и,  таща  за
поводья лошадь, с опаской приблизился к двери и  коснулся  ее.  Привычного
сигнала не последовало. Монах в страхе отпрянул назад. Через мгновение  он
снова коснулся двери и легонько нажал на нее.
   После этого он наконец отважился коснуться медной ручки, все еще ожидая
сигнала.  Подождав  еще  немного,  Монах  осторожно   повернул   ручку   и
почувствовал, как  легко  она  поддается.  Затаив  дыхание,  он  испуганно
переждал. Ничего. Тогда  он  потянул  дверь  на  себя,  и  она  открылась.
Заглянув в щель чуть приоткрытой двери, Монах ничего не увидел в полутьме,
ибо его глаза были все еще  ослеплены  ярким  солнечным  светом.  Наконец,
сгорая от  любопытства  и  почти  ничего  не  соображая  от  непроходящего
удивления, он вошел в дверь, ведя за собой лошадь.
   Несколькими минутами позже человек, притаившийся за  камнями,  перестав
втирать в лицо пыль, поднялся во весь рост, потянулся и, отряхивая одежду,
тоже направился к двери.

   В стране Ксанад благословенной
   Дворец построил Кубла Хан.
   Читавший, несомненно, придерживался канонов той  школы  декламаторского
искусства, которая полагает, что  значимость  и  величие  стиха  наилучшим
образом передаются с помощью доведенной до абсурда экспрессии. Голос чтеца
то драматически взмывал ввысь, то стремительно падал,  и  тогда  казалось,
будто слова в испуге разбегаются, стремясь поскорее нырнуть в какое-нибудь
укрытие.
   Где Альф бежит, поток священный,
   Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
   Впадает в сонный океан...
   Ричард, расслабившись, откинулся на стуле. Слова поэмы, хорошо знакомые
каждому питомцу колледжа св.Седда, не обременяли память.
   К традиционным чтениям поэмы "Кубла Хан" в колледже относились серьезно
и торжественно, несмотря на то что всем было известно, что  великая  поэма
родилась в фантасмагорических сновидениях поэта под  воздействием  сильных
болеутоляющих средств.
   Рукопись ее бережно хранилась в библиотеке колледжа  и  извлекалась  из
сейфов лишь для того, чтобы быть прочитанной на юбилейном обеде в память о
великом Сэмюэле Тейлоре Кольридже.
   На десять миль оградой стен и башен
   Оазис плодородный окружен,
   Садами и ручьями он украшен.
   В нем фимиам цветы струят сквозь сон,
   И древний лес, роскошен и печален,
   Блистает там воздушностью прогалин.
   Ричард гадал, надолго ли затянется эта церемония, но, взглянув украдкой
на читавшего декана, с тревогой понял, что тот полон решимости ни на  йоту
не отступать от установленного ритуала.  Манера  декламации  с  завыванием
вначале раздражала Ричарда, но затем, как ни странно,  стала  успокаивать.
Его взгляд лениво остановился на ручейке растаявшего воска, стекавшего  со
свечи, которая неверным светом освещала остатки трапезы на столе.
   Но между кедров, полных тишиной,
   Расщелина по склону ниспадала.
   О никогда под бледною луной
   Так пышен не был тот уют лесной,
   Где женщина о демоне рыдала.
   Несколько глотков красного вина, выпитые за обедом, приятно  согрели  и
расслабили тело, и вскоре мысли Ричарда разбежались. Почему-то  вспомнился
вопрос, неожиданно заданный  профессором  в  конце  обеда,  и  Ричард  сам
задумался над ним. Действительно, куда подевался его бывший... Да и был ли
он его другом? Вспомнилась не  сама  его  персона,  а  скорее  цепь  самых
невероятных событий и обстоятельств, связанных с  ним.  В  самой  мысли  о
возсти подобных друзей не было ничего невероятного, но  суть  была  в
том, что их дружба противоречила всякому принципу совместимости.
   Свлад Чьелли, известный в  колледже  как  Дирк.  Нет,  скорее  печально
известный. О нем говорили, его общества искали, это верно. Но это не имело
ничего  общего  с  популярностью.  Нельзя  сказать,  что   катастрофа   на
автостраде популярна, потому что все сбегаются на  нее  поглазеть.  Никто,
однако, не стремится подойти слишком близко к бушующему пламени.
   Так было и со  Свладом  Чьелли,  бесславно  знаменитым  Дирком,  в  его
студенческие годы.
   От  среднего  кембриджского  студента  Дирка  отличало  более   плотное
телосложение и пристрастие к головным уборам,  хотя  из  таковых  он  имел
всего лишь одну-единственную шляпу, но умудрялся носить ее с шиком, обычно
мало присущим молодым людям его  возраста.  Эта  шляпа  заслуживала  того,
чтобы сказать о ней  особо.  Темно-бордового  цвета,  круглая,  с  прямыми
полями и низкой тульей, она ежесекундно могла менять свое место на  голове
владельца,  неизменно,  однако,  сохраняя  горизонтальное  положение.   По
элегантности формы и дерзости принимаемых положений ей следовало  бы  быть
не банальным головным убором, а, скажем,  предметом  интерьера.  Например,
она великолепно смотрелась бы как абажур на ночной лампе.
   Свлад Чьелли как магнит притягивал к себе всех, кто готов  был  слушать
его бесконечные опровержения того, что, согласно неизвестно  кем  пущенным
слухам, с ним якобы происходило. Правда, иного источника слухов, кроме его
собственных опровержений, установить так и не удалось.
   Все слухи неизбежно связывались с некоей таинственной силой, которую он
унаследовал от матери, уроженки далекой Трансильвании. Он не  подтверждал,
более того, горячо и  гневно  опровергал  все  домыслы,  считая  их  сущей
выдумкой, нелепицей, нонсенсом.
   Так, например, он категорически отрицал, что  в  его  роду  могла  быть
такая нечисть, как летучие мыши-вампиры,  и  грозился  привлечь  к  ответу
каждого, кто посмел бы утверждать подобное. И тем  не  менее  его  широкое
кожаное пальто с разлетающимися полами делало его удивительно  похожим  на
летучую мышь,  а  в  своей  спальне  он  установил  гимнастический  снаряд
странной  формы,  на  котором  временами  висел,  как  он  утверждал,  для
укрепления позвоночника. Иногда днем,  а  чаще  по  вечерам,  он  позволял
невзначай застать себя висящим на снаряде вниз головой. Он не видел в этом
ничего из ряда вон выходящего и не связывал это с распространяемыми о  нем
сплетнями.
   С помощью верно рассчитанных опровержений ему  удалось  создать  вокруг
себя некий ореол  таинственности,  иногда  порождавший  самые  невероятные
догадки, как то, что он медиум, маг, телепат, вещун,  ясновидящий  и  даже
"психосасическая"    летучая    мышь-вампир.    Что     означает     слово
"психосасическая", никто, разумеется, не знал. Дирк просто сам его выдумал
и сам же решительно отрицал, что знает, что это такое.
   Пленительное место! Из него
   В кипень беспрерывного волненья
   Земля, как бы не в силах своего
   Сдержать неумолимого мученья,
   Роняла вниз обломки, точно звенья
   Тяжелой цепи...
   Дирк всегда был без гроша в кармане. Но  в  один  прекрасный  день  все
переменилось.
   И все с легкой подачи его сокурсника, соседа по  комнате,  студента  по
имени Мендер. Если на то пошло, Дирк сам его заприметил и выбрал  соседом,
угадав в нем доверчивую и простодушную натуру.
   Именно Мендер обнаружил, что, выпив,  Дирк  разговаривает  во  сне.  Но
главное даже не в этом - с кем такого не бывает. Главное  в  том,  что  он
говорил во сне. Например: "Открытие торговых путей..." м-м... -  невнятное
бормотание - "...стало поворотным моментом в истории развития  империи..."
х-р-р... "Студент, отвечайте!"
   Как град или мякина под цепом.
   Услышав впервые сонное бормотание Дирка, Мендер замер на постели.  Было
это перед самыми экзаменами, и то, что бормотал  во  сне  Дирк,  чертовски
напоминало билеты по экономической истории.
   Тихонько встав,  Мендер  осторожно  приблизился  к  постели  Дирка,  но
ничего,  кроме  нескольких  отрывочных   фраз   о   Шлезвиг-Гольштейне   и
франко-прусской войне, более  не  разобрал,  ибо  Дирк  уткнулся  лицом  в
подушку.
   Новость, однако, распространилась  немедленно  -  тихо,  незаметно,  но
неумолимо, как пожар в саванне.
   ...меж этих скал,
   Где камень с камнем бешено плясал,
   Рождалося внезапное теченье,
   Поток священный быстро воды мчал...
   Весь последующий  месяц  Дирка  наперебой  приглашали  в  гости,  щедро
кормили и поили в надежде, что во сне он выдаст тайну билетов  предстоящей
экзаменационной сессии. Но, странным образом, чем обильнее  были  яства  и
чем тоньше вина, тем меньше он вещал в свою подушку.
   Задачей  Дирка  было,  не  признаваясь  в  своих  якобы  необыкновенных
способностях, наивыгоднейшим образом использовать ситуацию. Поэтому  он  с
еще большей энергией и даже  раздражением  опровергал  все  и  отказывался
говорить на эту тему.
   И пять миль, изгибами излучин,
   Поток бежал, пронзив лесной туман,
   И вдруг, как бы усилием замучен,
   Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,
   В безжалостный впадал он в океан.
   И из пещер, где человек не мерял
   Ни призрачный объем, ни глубину,
   Рождались крики: вняв им, Кубла верил,
   Что возвещают праотцы войну!
   Так же яростно он отрицал, что слышит музыку во сне,  и  тем  не  менее
случайно напеваемые им во сне мотивы через пару недель кто-то превращал  в
шлягеры. Впрочем, организовать это не составляло большого труда.
   Итак, при  минимальных  усилиях  Дирку  вполне  удавалось  поддерживать
созданные о  нем  мифы.  Он  был  ленив,  поэтому  предоставил  доверчивым
простакам самим все делать за него.  Лень  была  спасением,  ибо  если  бы
кому-нибудь взбрело в голову с  пристрастием  изучить  его  паранормальные
деяния, немедленно возникли бы сомнения, потребовавшие объяснений. Но  чем
туманнее и неопределеннее  звучали  его  "пророчества",  тем  охотнее  все
спешили принимать желаемое за действительное.
   На первый взгляд казалось, что Дирк ничего от этого не  имеет.  Но  для
нищего студента пообедать и выпить за чужой счет - не так  уж  мало,  если
сесть да подсчитать.
   Однако он всегда все отрицал.
   И тем не менее снял в итоге неплохой навар.
   И тень чертогов наслажденья
   Плыла по глади влажных сфер,
   И стройный гул вставал от пенья,
   И странно слитен был размер
   В напеве влаги и пещер.
   - Святые небеса!.. - вздрогнул профессор и проснулся. Он  действительно
задремал. Выпитое за обедом вино разморило его, а монотонный  голос  чтеца
окончательно убаюкал. Испуганно оглянувшись, профессор успокоился, увидев,
что вокруг ничего не изменилось. Слова поэмы Кольриджа  медленно  плыли  в
согретом  свечами  воздухе,  наполняя  звуками  тишину   огромного   зала.
Поежившись, профессор приготовился снова погрузиться в дремоту. Однако  он
решил не выключаться полностью.
   Стройно-звучные напевы
   Раз услышал я во сне
   Абиссинской нежной девы,
   Певшей в ясной тишине,
   Под созвучья гуслей сонных,
   Многопевных, многозвенных,
   Ливших зов струны к струне.
   О когда б я вспомнил взоры
   Девы, певшей мне во сне
   О Горе святой Аборы...
   Дирк все же дал уговорить себя на сеанс гипноза, во время  которого  он
должен был назвать все экзаменационные билеты предстоящей летней сессии.
   Идею подал он сам, когда стал перечислять  то,  чего  никогда,  ни  при
каких обстоятельствах, ни за что не сделал  бы,  разве  только  в  крайнем
случае,   чтобы   наконец   решительно   доказать,   что   у   него    нет
сверхъестественных способностей, которые ему все время приписывают.
   Подготовив  таким  образом   почву,   Дирк   согласился   на   подобный
эксперимент: раз и навсегда доказать, что все распускаемые о нем  слухи  -
это нелепые выдумки, домыслы и еще Бог знает что. Хорошо, он  в  состоянии
гипноза напишет экзаменационные билеты с предполагаемыми вопросами,  затем
запечатает их в конверт и сдаст на хранение в банк. Конверт  будет  вскрыт
только после экзаменов.
   Неудивительно, что после  этого  Дирку  стали  поступать  во  множестве
предложения: за неплохое вознаграждение дать хоть одним глазком  взглянуть
на   билеты.   Дирк   был   шокирован,   назвав    подобные    предложения
_недостойными_...
   Дух мой вспыхнул бы в огне,
   Все воз было б мне.
   В полнозвучные размеры
   Заключить тогда б я мог
   Эти льдистые пещеры
   Этот солнечный чертог.
   Вскоре однокурсники, встречая Дирка в городе, заметили  его  мрачный  и
озабоченный вид. Сначала он отмахивался от всяческих расспросов о  причине
угнетенного вида, а  затем  невзначай  кому-то  поведал,  что  его  матери
требуется весьма сложное зубопротезное  лечение,  стоящее  немалых  денег.
Какое именно, тут он не пожелал довериться посторонним, но признался,  что
у них с матерью таких денег нет.
   С этого момента обмен добровольных взносов в фонд лечения матери  Дирка
на  возсть  познакомиться  с  экзаменационными  билетами  стал  делом
простым и хорошо налаженным. Все шло как по маслу, без шума и ажиотажа.
   Когда же выяснилось, что нужный протез  может  изготовить  только  лишь
один-единственный дантист, тоже выходец из стран  Восточной  Европы,  ныне
проживающий в Малибу, то не понадобилось ни слова, ни намека, чтобы взносы
резко возросли.
   Дирк по-прежнему отрицал свои сверхъестественные способности: их,  мол,
у него никогда  не  было,  он-де  пошел  на  это,  только  чтобы  развеять
заблуждения, но если кто-то продолжает верить в то, во  что  он  не  верит
сам, он готов дать ему шанс удостовериться еще раз, но против добровольных
взносов не возражал, ради бедной мамы разумеется.
   Он верил, что с честью выйдет из этой ситуации. Он так полагал.
   И крик пронесся б, как гроза:
   Сюда, скорей сюда, глядите,
   О как горят его глаза!
   Экзаменационные билеты, которые Дирк записал под гипнозом, в  сущности,
были плодом минимальных изысканий, которые под силу любому студенту, -  он
просмотрел билеты прежних сессий, сопоставил с предполагаемыми  нынешними,
а потом сделал выводы. Дирк не сомневался в высоком  проценте  совпадений,
что вполне  могло  удовлетворить  доверчивых  простаков,  но  добавил  для
страховки небольшое количество оплошностей,  чтобы  все  выглядело  вполне
естественным и не вызвало подозрений.
   Все, казалось, получилось наилучшим образом. Он так Думал.
   Каково же было его потрясение, когда проданные им  билеты  поразительно
совпали с официально утвержденными кафедрой. Профессура была в шоке, а для
Дирка все закончилось изгнанием из колледжа и неприятным  путешествием  на
твердой задней скамье фургона "Черная Мария".
   Да, совпадение было полным, слово  в  слово  и  до  последней  запятой.
Бывает же такое!..
   Перед песнопевцем взор склоните,
   И этой грезы слыша звон,
   Сомкнемся тесным хороводом,
   Затем, что он воскормлен медом
   И млеком рая напоен!
   А затем последовала свистопляска  в  прессе.  Сначала  его  представили
мошенником, потом талантом, с тем чтобы снова  изобличить  как  мошенника.
Споры длились с переменным успехом, пока прессе и публике не надоело и они
не  накинулись  на  новый  лакомый  кусок  -  бильярдного  шулера,   умело
объегоривавшего своих партнеров в бильярдном клубе.
   В течение последних лет Ричард не раз встречал Дирка, и каждый раз  тот
приветствовал его сдержанной полуулыбкой,  за  которой  сначала  пряталось
опасение, что Ричард напомнит ему о каком-нибудь долге, а  если  этого  не
происходило, то на его  лице  появлялись  облегчение  и  надежда  -  авось
удастся   выпросить   самую   малость.   Частая   смена   Дирком   фамилий
свидетельствовала о том, что Ричард  был  не  единственным,  кого  он  так
встречал.
   И каждый раз Ричард чувствовал легкий укол жалости, глядя на того,  кто
так ярко светил в замкнутом пространстве университетских аудиторий и столь
померк при свете обычного дня. Ему снова вспомнился подчеркнуто  небрежный
вопрос профессора о Дирке, заданный как бы невзначай.
   Ричард посмотрел  на  слегка  похрапывавшего  профессора,  настороженно
молчавшую маленькую Сару, на темную перспективу зала в  неверном  мерцании
свечей, на портреты министров и поэтов,  украшавшие  стены,  и  неприятный
отсвет  их  улыбок,  на   декана   филологического   факультета,   напевно
декламировавшего поэму, и на саму поэму "Кубла Хан" в его руках.  Наконец,
бросив осторожный взгляд на часы, Ричард снова откинулся на спинку стула.
   Чтец начал вторую и самую загадочную часть поэмы...

   Это был последний вечер в жизни Гордона  Уэя,  а  его  беспокоило  лишь
одно: будет или не будет дождь в конце  недели.  Метеорологическая  служба
обещала переменную облачность, ночью  туман  и  ясную,  хотя  и  холодную,
погоду в пятницу и субботу. В воскресенье во второй половине  дня  местами
возможны дожди. Как раз когда все будут возвращаться в город.
   Все, кроме Гордона Уэя.
   Но об этом в метеосводке ни слова, да и не могло быть. А вот гороскоп -
это другое дело. Но он сбивал с  толку  туманными  намеками,  предсказывал
необычную  активность  планет  в  его  знаке   зодиака,   предупреждал   о
необходимости четко отличать мнимо желаемое от  абсолютно  необходимого  и
советовал, принимая решения по личным и служебным вопросам, действовать со
всей ответственностью и честно. Об одном умолчал гороскоп: еще  до  исхода
дня Гордон Уэй будет мертв.
   Свернув близ Кембриджа с автострады,  он  остановился  перед  небольшой
автозаправочной станцией, чтобы наполнить бак бензином, но из машины вышел
не сразу, а сначала закончил разговор по телефону.
   - О'кей, я позвоню тебе завтра, - сказал он,  заканчивая,  -  или  даже
сегодня вечером. А то  может,  сама  мне  позвонишь?  Я  буду  в  коттедже
примерно через полчаса. Да, я знаю, насколько важен для тебя этот  проект.
Хорошо, я понимаю, что это важно, давай поставим на этом точку.  Он  нужен
тебе и он нужен мне. Конечно, нужен. Разве я сказал, что мы перестанем его
поддерживать? Просто я считаю, что он слишком дорого обойдется и ко  всему
этому мы должны подойти  со  всей  ответственностью  и  честно.  Послушай,
почему бы тебе не приехать сюда, мы могли бы все  обговорить?  Да,  да,  я
знаю. Понимаю. Подумай об этом, Кэйт. Поговорим позже. Пока.
   Положив трубку, он еще какое-то время сидел в машине.
   Это был большой, просторный серебристо-серый "мерседес" - из  тех,  что
так любят показывать в целях рекламы, и не только автомобилей. Гордон Уэй,
брат  Сьюзан  Уэй,  босс  Ричарда  Мак-Даффа,  -  очень  богатый  человек,
основатель и владелец фирмы "Передовые технологии Уэя-2".  Головная  фирма
обанкротилась по самой банальной причине,  проглотив  все  его  деньги.  К
счастью, ему удалось создать новую.
   "Банальная причина"  означала,  что  он  стал  заниматься  компьютерами
тогда, когда уже каждый школьник в стране потерял интерес к ящику, который
то и дело выходит из строя. Вторая фирма Гордона  Уэя  занималась  уже  не
компьютерами, а их программным обеспечением. В  результате  создания  двух
пакетов программной документации, а "Гимн" ПТУ-2 - один  из  них  (второй,
еще более перспективный, так  и  не  был  закончен),  компания  "Передовые
технологии" стала единственной английской компьютерной -  фирмой,  которая
упоминалась в одной строке с американскими "Майкрософт" и "Лотос".  Строка
эта смело могла стать длиннее за счет ПТУ-2, но пока  это  только  начало.
Как бы то ни было, но "Передовые технологии Уэя" уже заняли свое место  на
рынке. А он стал хозяином процветающей фирмы.
   Гордон  вложил  дискету  в  стереопроигрыватель.  Она  вошла  с  мягким
приятным щелканьем,  и  через  мгновение  из  восьми  отлично  настроенных
колонок в салоне  машины  зазвучало  "Болеро"  Равеля.  Звук  был  мягким,
объемным и достаточно сильным даже для просторов городского катка.  Гордон
легонько отбивал такт пальцами по рулевому колесу,  поглядывая  на  щиток,
где с экрана приветливо мигали  огоньки  и  возникали  крохотные  забавные
фигурки. Спустя какое-то время Гордон наконец сообразил, что  это  станция
самообслуживания и он никого не дождется. Он вылез из машины.
   Наполнить бак заняло две минуты. Держа в руках патрубок,  он  ежился  и
приплясывал от  ночного  холодка.  Закончив  заправку,  Уэй  направился  к
небольшому неказистому киоску, где расплатился  с  кассиром  за  бензин  и
купил еще парочку местных автомобильных  карт.  Он  сам  не  заметил,  как
разговорился с кассиром о перспективах компьютерной индустрии на ближайший
год и высказал предположение, что параллельная обработка данных - это ключ
к интуитивным находкам  в  области  программного  обеспечения,  хотя  есть
немалые сомнения, что исследования по созданию  искусственного  интеллекта
сами по себе, особенно на основе языка ПроЛог, станут в обозримом  будущем
стимулом создания серьезных коммерческих перспективных систем, по  крайней
мере на персональных компьютерах. Столь увлекавшие Гордона Уэя перспективы
компьютеризации меньше всего волновали кассира.
   - Этот тип просто любил поговорить, - расскажет  он  потом  полиции.  -
Если бы я ушел в туалет и просидел  там  минут  десять,  он  продолжал  бы
говорить все это моему кассовому аппарату, а если бы я задержался  еще  на
пятнадцать минут,  даю  голову  на  отсечение,  что  кассовый  аппарат  не
выдержал бы и удрал. Да, я уверен, что это он, - добавил кассир, глядя  на
фотографию Гордона Уэя. - Правда, я сначала не сразу узнал его, потому что
тут у него рот закрыт.
   - Вы уверены, что больше вам ничего не бросилось в глаза?  -  настаивал
полицейский. - Ничего не показалось странным в тот вечер?
   - Нет, я уже вам сказал. Клиент как клиент, вечер как вечер.
   Полицейский странно посмотрел на него.
   - Кстати, если бы я вдруг сделал вот  так...  -  Он  неожиданно  скосил
глаза к переносице, высунул язык и стал приплясывать, крутя  указательными
пальцами в ушах. - Что бы вы на это сказали?
   - Ну, - нерешительно промолвил кассир, пятясь назад, - сказал бы, что у
вас крыша поехала, вот и все.
   - Отлично, - удовлетворился полицейский и спрятал записную книжку. -  А
то у разных людей бывает разное представление о том, что  странно,  а  что
нет. Если вчерашний вечер  был  для  вас,  как  всякий  другой,  и  ничего
странного в нем не было, тогда я шишка под  носом  у  турецкого  бея.  Нам
потом понадобятся ваши письменные показания,  сэр,  а  пока  спасибо,  что
потратили на нас ваше драгоценное время.
   Но разговор этот еще впереди.
   А пока Гордон, сунув карты в карман, направился  к  своему  автомобилю.
Освещенный тусклым  светом  фонарей  в  тумане,  с  бисеринками  влаги  на
серебряном капоте, он выглядел шикарным и очень дорогим автомобилем  марки
"Мерседес-Бенц". Гордон на мгновение поймал себя на том, что всегда мечтал
иметь такую машину, но, не успев зацепиться  за  что-либо,  чтобы  развить
дальше эту мысль, вдруг понял, что в его голове все вращается по какому-то
замкнутому кругу, и почувствовал себя подавленным и растерянным.
   С удовлетворением хозяина он похлопал по крылу  машины  и,  обойдя  ее,
заметил плохо закрытый багажник. Нажав на крышку багажника, он порадовался
мягкому надежному защелкиванию, говорящему об отличной  пригонке  деталей.
Все же не утеряно еще уважение к таким ценностям, как высокое  качество  и
профессионализм. Вспомнив вдруг, что ему надо обговорить  с  Сьюзан  массу
вопросов, Гордон сел в машину.
   Вырулив на шоссе, он набрал номер телефона сестры.
   - "...если вы оставите сообщение на  автоответчике,  я  перезвоню  вам.
Воз".
   Гудок.
   - Сьюзан, привет, это Гордон, - начал он, неудобно прижав трубку плечом
к уху. - Я на пути в коттедж.  Сегодня  э-э...  четверг,  сейчас  вечер...
э-э... точнее восемь часов сорок семь минут. На дорогах туман. Послушай, в
конце  недели  я  жду   этих   ребят   из   Штатов,   которые   собираются
провентилировать    вопросы    распространения     пакета     документации
"Гимна"-Версия 2, ее  рекламы  и  прочего.  Я  не  люблю  просить  тебя  о
некоторых вещах, но ты знаешь, приходится, как вот сейчас.
   Я хочу быть уверенным,  что  Ричард  этим  займется.  Я  хочу  сказать,
по-настоящему займется. Я могу сам попросить его, но он  мне,  разумеется,
ответит: "Да, конечно", как всегда отвечает... О черт, у  этого  грузовика
чертовски сильные фары, не может, болван, пригасить их... Чудо, что я  еще
не валяюсь где-нибудь в канаве, что было бы совсем некстати, оставив  свои
последние  слова  на  ленте  автоответчика.  Не  понимаю,  почему  у  этих
трейлеров нет автоматической регулировки света фар. Ты не можешь  записать
мое поручение для Сьюзан - не для тебя, конечно,  а  для  моего  секретаря
Сьюзан. Чтобы она послала от моего имени письмо одному типу в Департаменте
окружающей среды  и  сообщила,  что  мы  обеспечим  технику,  а  он  пусть
позаботится о лицензии. Это будет для всеобщего блага, тем  более  что  он
мне кое-чем обязан, к тому же почему не дать пинка бюрократам из  Си-Би-И.
Пусть  скажет  им,  что  я  вот  уже  целую  неделю  веду   переговоры   с
американцами.
   Да, это мне напомнило, черт побери,  о  ружьях.  Надеюсь,  я  не  забыл
захватить их. Что с этими американцами, почему им так хочется пострелять в
моих зайцев? Я Купил маршрутные карты местности, может, удастся  уговорить
их совершать долгие пешие прогулки, это так полезно, и тогда они забудут о
зайцах. Мне так жаль бедных зверюшек. Надо будет к  их  приезду  раздобыть
запретительные знаки вроде  тех,  что  я  видел  у  них  в  Беверли-Хиллс:
"Осторожно, вооруженная охрана".
   Сделай заметку для Сьюзан - не для тебя, конечно, а для моей секретарши
- заказать для меня такой знак на костыле, чтобы  было воткнуть его в
землю, костыль не очень высокий, чтобы зайцы тоже могли прочитать.
   Да, о чем еще.
   Ага. О Ричарде и "Гимне"-Версия 2. Эта штука через  две  недели  должна
пройти испытания в производственных условиях. Он заверяет  меня,  что  все
идет отлично. Но каждый раз, когда я застаю его за компьютером, на  экране
вертится кушетка. Он говорит, что это важная концептуальная модель, а  для
меня это  просто  мебель.  Людей,  которые  собираются  купить  музыкально
оформленную  финансовую  отчетность,  не  может  интересовать   вертящаяся
кушетка. Я также не считаю, что к карте эрозии Гималаев  подходит  квинтет
флейт.
   А что касается проекта Кэйт, то  признаюсь  тебе,  Сьюзан,  я  не  могу
скрыть своего беспокойства, во  что  он  нам  обходится,  если  подсчитать
оплату  персонала  и  машинное   время.   Воз,   это   перспективный,
долгосрочный проект, но пока это всего лишь возсть  такового,  и  нам
следует  тщательно  оценить  его,  проверить  и  убедиться,  что  это   не
надувательство. Подожди,  я  слышу  какой-то  странный  шум  в  багажнике.
Кажется, я его достаточно хорошо закрыл.
   Ну ладно, теперь о главном.
   Меня беспокоит Ричард. Лишь один человек может  узнать,  занимается  он
важным для нас делом или витает в облаках. Этот  человек  ты.  Именно  ты,
Сьюзан, моя сестра, а не Сьюзан, моя секретарша, понимаешь?
   Поэтому прошу тебя, Сьюзан, хотя мне очень  не  хочется  этого  делать,
помоги мне. Уговори Ричарда, убеди его в том, как это важно  для  нас.  Он
должен  понять,  что  "Передовые  технологии  Уэя"  -  это  развивающееся,
перспективное  коммерческое  предприятие,  а  не  игровая   площадка   для
теоретиков. С ними всегда проблемы. Ухватятся за великую  идею  и  требуют
под нее долгосрочные кредиты, а сами занимаются  топографией  собственного
пупка.
   Прости, но мне кажется, я должен закрыть багажник. Подожди одну минуту.
   Он положил телефонную трубку на сиденье, подрулил к обочине,  остановил
машину и вышел. Когда, обойдя ее, он подошел  к  багажнику,  тот  внезапно
открылся и из него поднялся человек.
   Он дважды выстрелил  в  Гордона  из  двуствольного  охотничьего  ружья,
лежавшего в багажнике, и тут же исчез.
   Удивление, которое испытал Гордон Уэй от  своей  внезапной  смерти,  не
идет ни в какое сравнение с тем, что последовало дальше.

   - Входите, дорогой друг, входите.
   Дверь в дальнем углу Второго дворика открывалась  на  узкую  деревянную
лестницу, на верхней площадке которой находилась квартира  профессора.  На
площадке было темно,  хотя  она  обычно  освещалась,  как  помнил  Ричард,
довольно сносно, когда горел свет. Но на сей  раз  света  не  было.  Кроме
того, входная дверь оказалась запертой. Профессор не сразу  нашел  ключ  в
увесистой связке, похожей на грозное  оружие  воина  ниндзя,  которым  без
труда  пробить сквозную дыру в толстом стволе векового дерева.
   Профессорские квартиры в старых университетских зданиях  имели  двойные
двери, разделенные подобием тамбура. В  наружной  прочной  дубовой  двери,
окрашенной в серый цвет, имелись  щель  для  писем  и  врезной  английский
замок. Ключ от своей двери профессор нашел довольно быстро.
   Открыв замок, он распахнул перед гостем дверь, но за нею оказалась  еще
одна - самая обыкновенная белая панельная дверь с медной ручкой.
   - Входите, входите, - повторил он, пропуская гостя вперед, а  сам  стал
шарить рукой по стене в поисках выключателя. Пока он  искал  его,  комнату
освещал лишь отблеск догоравших углей в камине. Багровые  всполохи  играли
на  стенах  и  мебели.  Когда  вспыхнул  электрический  свет,   очарование
таинственности исчезло. Профессор на мгновение застыл  на  пороге,  словно
хотел в чем-то удостовериться, прежде чем  войти,  а  потом  засуетился  и
почти радостно ступил в комнату.
   Она была довольно просторной, с деревянными  панелями,  со  старой,  не
лишенной благородства мебелью, создававшей атмосферу уюта. У дальней стены
стоял большой, видавший виды письменный стол красного дерева,  с  толстыми
уродливыми ножками, на котором лежали груды книг, папок  и  просто  бумаг.
Отдельно, как бы на особом месте, стояли старые канцелярские счеты.
   Рядом со столом была старинная, времен  Регентства,  конторка,  которая
представляла бы собой немалую  антикварную  ценность,  если  бы  не  следы
варварского обращения с ней. Тут же пара  изящных  стульев  восемнадцатого
века и внушительных размеров викторианский книжный шкаф.
   Это была типичная гостиная в  доме  университетского  профессора  -  на
стенах карты, старинные гравюры, на полу потертый  ковер  и  все  признаки
того, что десятилетиями здесь ничего не менялось.  Двери  вели,  насколько
Ричард помнил по прежним визитам, одна - в  кабинет,  уменьшенное  подобие
гостиной, но еще больше загроможденный книгами и бумагами, с  мебелью  еще
более ветхой и ценной, которая, казалось, рассыплется в  прах  при  первом
неосторожном толчке, со следами от  чашек  с  горячим  чаем  или  кофе  на
благородной поверхности и  самими  чашками,  использованными  и  забытыми.
Вторая дверь вела в небольшую, но неплохо оборудованную кухню, из  которой
по узкой внутренней лестнице   было  подняться  в  ванную  комнату  и
спальню профессора.
   -  Устраивайтесь  поудобнее  на  кушетке,  -   гостеприимно   пригласил
профессор. - Хотя, боюсь, это едва ли удастся. Когда я на нее сажусь,  мне
кажется, что она набита  капустными  листьями,  ножами  и  вилками.  -  Он
внимательно посмотрел на гостя. - А у вас есть удобная кушетка?
   - О да, - рассмеялся Ричард. Его позабавил вопрос профессора.
   - Да? - серьезно переспросил  профессор.  -  Вы  не  скажете,  где  вам
удалось ее достать? Мне  ни  разу  в  жизни  не  удавалось  найти  хорошую
кушетку. А вам ваша нравится, она удобна?
   Он с некоторым недоумением  вдруг  уставился  на  небольшой  серебряный
поднос с тремя стаканами  и  графином,  в  котором  еще  осталось  немного
красного вина.
   - Странно, что вы меня спрашиваете о  кушетке,  профессор,  -  удивился
Ричард. - Дело в том, что мне так и не удалось проверить, удобна  она  или
нет.
   -  Весьма  осмотрительно  с  вашей  стороны,  -  искренне   обрадовался
профессор, - весьма, мой друг.
   С этими словами он снял наконец пальто и красную лыжную шапочку.
   - Я с удовольствием сделал бы это, - поспешил объяснить  Ричард,  -  но
кушетка застряла  на  лестничной  клетке.  Насколько  я  понял,  грузчикам
удалось втащить ее на лестницу,  но  она  вдруг  застряла.  Ее  двигали  и
поворачивали и так и эдак, но она не проходила. И что совсем уже  странно,
грузчики обнаружили, что не могут снова снести ее вниз. Невероятно!
   - Да, странно, - согласился профессор.  -  Мне  никогда  не  доводилось
иметь дело с математикой необратимого, тем более в таких случаях, как  ваш
с кушеткой. Это,  воз,  новое  направление  в  математике.  А  вы  не
обращались к специалистам по геометрии пространства?
   -  Я  сделал  лучше.  Я  пригласил  соседского  мальчишку,  который   в
семнадцать секунд справляется с кубиком Рубика.  Он  целый  час  сидел  на
лестнице,  изучая  положение  кушетки  и  наконец,  вынес  приговор:   она
безнадежно  застряла.  Правда,  он   успел   уже   повзрослеть,   научился
разбираться в девочках, но загадку кушетки ему так и не удалось разгадать.
   - Продолжайте, мой друг, этот случай  меня  чрезвычайно  заинтересовал.
Только прежде скажите: чем вас угостить? Воз, портвейн?  Или  коньяк?
Советую портвейн, он лучше, заложен в погреба колледжа в 1934-м,  один  из
самых тонких букетов, я уверен. К тому же коньяка у меня  нет.  Или  кофе?
Пожалуй, лучше начать с вина. Есть великолепное Марго, давно хотел-открыть
бутылку, да случай не  представлялся.  Хотя  оно  должно  прежде  постоять
открытым час или два. Это ни в коем случае не означает, что я  не...  нет,
нет, - поспешно добавил он, - лучше сегодня не открывать Марго.  В  другой
раз...
   - Я предпочел бы чай, - успокоил его Ричард. - Если, конечно, он у  вас
есть.
   Профессор удивленно поднял брови:
   - Вы уверены?
   - Мне предстоит вести машину.
   - О конечно. Тогда я отлучусь  на  пару  минут  на  кухню.  Пожалуйста,
продолжайте ваш рассказ, мне оттуда слышно. Расскажите о вашей  кушетке  и
чувствуйте себя  удобно  на  моей.  Как  давно  она  застряла?  -  спросил
профессор из кухни.
   - Недели три тому назад, - ответил Ричард, усаживаясь на  профессорскую
кушетку. - Я, конечно, мог бы распились ее на части и выбросить вон, но не
могу смириться с тем, что нет иного, логического решения. Это также навело
меня на мысль о том, что, прежде чем покупать мебель,  следует  проверить,
войдет ли тот или иной предмет в вашу квартиру,  не  застрянет  ли  он  на
лестнице и не упрется ли неожиданно в выступ стены. Поэтому я смоделировал
на компьютере эту задачу в трех измерениях, но пока ответ один...
   - Какой же? - громко крикнул профессор, наливая воду в чайник.
   - Что решения нет. Я дал задание вычислить движения,  которые  сдвинули
бы с места застрявшую кушетку, и получил  ответ,  что  это  невоз.  Я
спросил: "Как же так?" Компьютер проверил, что решения нет.  Тогда  я  дал
задание вычислить, как поместить кушетку в ее нынешнее  положение,  и  тут
началась мистика. Компьютер прежде всего выдал ответ, что это невоз и
кушетка не могла оказаться там, где она оказалась. Для  этого,  мол,  надо
было бы передвинуть стены. В таком случае ошибка допущена  при  возведении
стен. - Ричард печально вздохнул.  -  Или  в  моей  программе.  А  вы  как
думаете?
   - Вы женаты? - спросил из кухни профессор.
   - Что? А, понимаю. Вот уже месяц как застряла кушетка. Нет, я не  женат
в полном смысле этого слова, но у меня есть девушка.
   - Какая она? Чем занимается?
   - Она виолончелистка. Кушетка действительно играет здесь некоторую роль
и была предметом спора. Но поскольку она  застряла,  девушка  вернулась  к
себе, пока я все не улажу. Она...
   Ричард вдруг печально умолк, встал  и  потерянно  заходил  по  комнате.
Наконец он остановился перед почти  погасшим  камином,  поворошил  угли  и
подбросил пару поленьев, потому что в комнате заметно похолодало.
   - Она - сестра Гордона Уэя, - наконец сказал он.  -  Но  они  с  братом
очень разные. Боюсь,  она  терпеть  не  может  компьютеры  и  не  одобряет
отношение своего брата к деньгам. Я не осуждаю  ее  за  это,  хотя  она  и
доброй половины всего не знает.
   - Какой именно половины?
   Ричард вздохнул:
   - Речь идет о проекте программы, который помог компании ее брата встать
на ноги. Назывался он "Разум" и по-своему стал сенсацией.
   - А что же это за проект?
   - В  некотором  роде  что-то  похожее  на  программу  "задом  наперед".
Странно, что  самые  блестящие  идеи  -  это,  в  сущности,  старые  идеи,
перевернутые  задом  наперед.  Видите  ли,  уже  было  написано  несколько
программ, помогающих находить решение путем упорядочения  и  анализа  всех
имеющихся данных таким образом, что потом они сами приводят к  правильному
решению. Правда, у такого метода  был  один  недостаток:  должным  образом
упорядоченные данные и проанализированные  факты  не  всегда  приводили  к
решению, которое вам хотелось получить.
   - Да-а-а... - задумчиво протянул из кухни профессор.
   - Великой задумкой Гордона было создать программу, которая  сначала  бы
определяла, какое решение вы хотите получить, а уж  потом  вводила  данные
для такого решения. Задачей программы, которая решалась  довольно  просто,
было создать  схему  для  логически  вероятных  шагов,  способных  связать
посылки с выводами.
   Должен сказать, что все прошло отлично.  Гордон  смог  купить  "порше",
хотя практически был банкротом и не умел как следует  водить  машину.  При
оформлении кредита даже его банкир не смог ни к  чему  придраться.  Он  не
заподозрил  ничего  даже  тогда,  когда  через  три  недели   Гордон   сам
аннулировал соглашение о кредите.
   - Ну и дела. Программа, конечно, имела огромный коммерческий успех?
   - Нет. Нам не удалось продать ни единого экземпляра.
   - Вы удивляете меня, мой друг. Ведь это настоящее золотое дно?
   - Да, было, - нерешительно произнес Ричард. - Но весь  проект  целиком,
со всеми потрохами, был куплен Пентагоном.  Эта  сделка  заложила  прочную
финансовую основу корпорации "Передовые технологии Уэя". Моральные  же  ее
стороны  оставляют  желать  лучшего.  Недавно  я  проанализировал   немало
аргументов, выдвинутых в пользу проекта звездных войн, и если  знать,  что
тебе нужно, алгоритм абсолютно ясен.  Настолько,  что,  наблюдая  политику
Пентагона в последние  два  года;  мне  кажется,  я  могу  с  уверенностью
утверждать, что американский военный  флот  использует  версию  2.00  этой
программы, в то время  как  воздушные  силы  по  каким-то  своим  причинам
воспользовались  версией  1.5,  испытанной  в  производственных  условиях.
Странно, не так ли?
   - У вас есть хотя бы копия?
   - Конечно, нет, я не имею к этому никакого  отношения.  Когда  Пентагон
что-то покупает, он подбирает все подчистую. Каждый код,  каждую  дискету,
каждую записную книжку. Я был рад, что мы  избавились  от  нее,  если  это
действительно так. Я занят собственными проектами.
   Ричард снова поворошил угли в камине и  вдруг  подумал,  что  он  здесь
делает.  Ведь  его  ждут  неотложные  дела.  Гордон  наседает  на  него  с
подготовкой новой суперверсии "Гимна", способной превзойти  Макинтош-2,  а
он практически забросил эту  работу,  так  же  как  и  проект  превращения
биржевой информации в цифровую  музыкальную.  Сначала  Ричард  решил,  что
Гордон просто шутит, но того так увлекла эта идея, что он настаивал на  ее
воплощении. Эта работа тоже должна была быть закончена, но, увы, до  этого
еще далеко. Тут вдруг Ричард сообразил, зачем он здесь.
   Что же, это был приятный вечер, хотя Ричард не понял, почему  профессор
так стремился его увидеть. Он взял со стола пару  книг.  Письменный  стол,
без сомнения, служил профессору также и обеденным, потому что на книгах не
было пыли, из чего следовало, что их часто перекладывали с места на место.
   Видимо, думал Ричард, живущие в  замкнутом  мирке  Кембриджа  временами
остро нуждаются в наши дни в дружеском общении с  кем-нибудь  из  внешнего
мира. Его хозяин симпатичный старикан, но на обеде в колледже он  заметил,
что многие из коллег профессора с трудом  воспринимают  его  эксцентричные
выходки, ибо сыты по горло своими собственными. Мысли о Сьюзан  беспокоили
его, но он уже привык к ним. Ричард полистал книги.
   В одной, старинной на вид, рассказывалось об аббатстве в  Борли,  самом
таинственном месте в Англии, известном своими привидениями. Корешок  книги
изрядно потерся, фотографии были такими блеклыми  и  стертыми,  что  почти
ничего  нельзя  было  на  них  разглядеть.  Наиболее   удачная   из   них,
изображавшая  привидение,  оказалась  фотографией  автора,   как   гласила
подпись.
   Вторая,  поновее,  оказалась  путеводителем  по  островам  Греции.   Он
рассеянно полистал ее, и вдруг из нее выпал клочок бумаги.
   - Вам  какой  чай,  "Эрл  Грей"  или  китайский?  -  крикнул  из  кухни
профессор. - Или хотите "Дарджилинг", "Пи-Джи Типс"? Чай в пакетиках и  не
очень свежий.
   - "Дарджилинг", если , - ответил Ричард и поднял с пола бумажку.
   - Молоко? - спросил профессор.
   - Э-э... Пожалуйста.
   - Один кусок сахара или два?
   - Один, пожалуйста.
   Ричард снова вложил бумажку в ,  но  вдруг  заметил,  что  на  ней
что-то  написано.  С  удивлением  он  прочел  небрежно  сделанную  запись:
"Посмотрите на эту обыкновенную  серебряную  солонку,  посмотрите  на  эту
шапочку".
   - Сахар?
   - Что? - вздрогнул и переспросил Ричард и быстро положил  на стол.
   - А это я проверяю, слушаете вы меня или нет, - озорно крикнул из кухни
профессор.
   Он появился, сияющий радушием, с небольшим подносом в руках, на котором
стояли две чашки с чаем. Но внезапно он выронил поднос.  Чай  пролился  на
ковер, одна из чашек разбилась, а другая закатилась под  стол.  Профессор,
побледнев, с застывшим взглядом прислонился к дверному косяку.
   В  полном  молчании  шли  минуты.  Ричард  был  настолько   обескуражен
случившимся, что на мгновение растерялся,  но  наконец  неуклюже  бросился
помогать. Старик извинился  за  свою  неловкость,  но  Ричард  поторопился
усадить его на кушетку.
   - С вами все в порядке? - растерянно спрашивал он. - Вызвать врача?
   Профессор махнул рукой.
   - Все в порядке, - наконец решительно заявил  он.  -  Я  чувствую  себя
отлично. Хотя мне показалось, что я слышал шум. Это он так  напугал  меня.
Пустяки, просто,  должно  быть,  я  угорел  от  ароматов  чая.  Дайте  мне
отдышаться. Я думаю, глоток э-э-э... вина взбодрил бы меня. Извините, я не
хотел вас напугать.
   Он указал рукой на графин с вином. Ричард поспешил налить немного  вина
в стакан и поднес ему.
   - Что за шум? - спросил  он,  удивляясь,  что  же  могло  так  напугать
старика.
   Вдруг над головой  действительно  послышались  шум  и  странные  звуки,
похожие на тяжелое дыхание.
   - Это... - пролепетал профессор. На ковре было пятно от пролитого  вина
и осколки разбитого стакана. - Вы слышали? - испуганно прошептал он.
   - Да, слышал.
   Казалось, ответ Ричарда успокоил беднягу.
   Ричард же с опаской смотрел на потолок.
   - Там кто-то есть? -  спросил  он,  понимая,  насколько  нелепо  звучит
вопрос, но он не мог не задать его.
   - Нет, - ответил профессор таким тихим  и  полным  ужаса  голосом,  что
Ричард не на шутку испугался. - Никого. Там никого не должно быть.
   - Но тогда?..
   Профессор с трудом поднялся с кушетки.  В  нем  снова  появились  былая
бодрость и решимость.
   - Я должен подняться наверх, - тихо сказал он.  -  Должен.  Пожалуйста,
оставайтесь здесь и ждите меня.
   - Послушайте, что все это значит?  -  заволновался  Ричард,  решительно
встав между профессором и дверью. - Это воры? Я пойду с  вами.  Я  уверен,
что это просто ветер или еще что-нибудь.
   Ричард сам не понимал, почему он говорит такое. Было  совершенно  ясно,
что ветер здесь ни при чем, да и вообще что-либо похожее  на  ветер  тоже.
Разве мог бы ветер топать или тяжело дышать?
   - Нет, - вежливо, но твердо промолвил профессор, стараясь обойти его. -
Я сам должен это сделать.
   Ричарду ничего не оставалось, как в полной растерянности последовать за
ним в небольшой коридорчик, за которым находилась  кухня.  Из  нее  наверх
вела лестница темного дерева, ступени которой были  изрядно  повреждены  и
поцарапаны.
   Профессор включил свет. Голая, без абажура лампочка на верхней площадке
светила  слабо.  Старик,  мучимый  мрачными  предчувствиями,   укоризненно
посмотрел на нее.
   - Ждите меня здесь, - сказал он Ричарду и стал подниматься по лестнице,
но на первых двух ступеньках остановился, обернулся и снова  посмотрел  на
гостя. Лицо профессора стало необыкновенно серьезным.
   - Мне очень жаль... - промолвил он.  -  Вы  невольно  соприкоснулись  с
одной из самых  тяжелых  сторон  моей  жизни.  Но  теперь  ничего  уже  не
поделаешь, вы втянуты, к великому моему сожалению, и поэтому я должен  кое
о чем попросить вас. Я не знаю, что меня ждет, вернее точно  не  знаю.  Не
знаю, по собственной ли глупости я навлек это на себя из-за... как бы  это
сказать... моих увлечений, или просто стану невинной жертвой. Если первое,
то я буду подобен врачу, который не хочет бросить курить, или же  экологу,
не желающему отказаться от автомобиля. Однако надеюсь, все это не затронет
вас.
   Я хочу попросить вас о следующем. Когда я  вновь  спущусь  сюда,  если,
конечно, это произойдет, и что-то в моем поведении покажется вам странным,
вы должны немедленно броситься на меня, скрутить мне руки и прижать меня к
полу. Вы поняли? Вы должны  помешать  мне  сделать  то,  что  я  попытаюсь
сделать.
   - А как я узнаю?.. - встревожился Ричард. - Простите, я не хотел, чтобы
это звучало так глупо, но как я узнаю?..
   - Вы узнаете, - успокоил его  профессор.  -  А  теперь  ждите  меня,  в
гостиной. Старайтесь держаться поближе к двери.
   Обескураженный Ричард покачал головой и отступил, пропуская профессора.
Затем он сделал так, как тот его просил.  Из  глубины  большой  неубранной
гостиной он прислушивался к тому, как медленно, ступенька  за  ступенькой,
поднимался по лестнице профессор.
   Его шаги были тяжелыми и размеренными, как ход больших старых часов.
   Ричард слышал, как он поднялся на  площадку.  Здесь  шаги  затихли,  он
остановился. В наступившей тишине текли секунды - пять, может, десять  или
двадцать. Затем послышалось тяжелое движение и снова чье-то  дыхание,  так
перепугавшее профессора.
   Ричард быстро подошел к двери,  но  не  открыл  ее.  Холод  в  гостиной
подавлял и пугал его. Он тряхнул  головой,  стараясь  прогнать  неприятное
чувство подавленности, но вдруг, затаив дыхание,  услышал,  как  профессор
так  же  медленно  и  осторожно,  дюйм  за  дюймом,  пересекает  небольшую
площадку, чтобы снова остановиться.
   Спустя несколько секунд послышался  скрип  медленно  отворяемой  двери.
Она, кажется, открылась настежь.
   Потом очень долго было так тихо, будто наверху ничего не происходило.
   Наконец дверь тихонько закрылась.
   Шаги снова пересекли площадку и замерли. Ричард,  немного  отступив  от
двери, не отрывал от нее глаз. Шаги слышались уже на  лестнице,  такие  же
осторожные и тихие. Наконец внизу  они  смолкли.  Через  несколько  секунд
повернулась ручка двери и в гостиную вошел профессор. Он был спокоен.
   - Все в порядке, - сказал он тихо. -  Это  всего  лишь  лошадь.  Она  в
ванной.
   Ричард, не раздумывая, набросился на профессора и повалил его на пол.
   - Нет, нет! - задыхаясь, взмолился профессор. - Отпустите, слышите,  со
мной все в порядке, черт побери! Это всего лишь самая обыкновенная лошадь,
вот и все.
   Он довольно легко высвободился из рук вконец растерявшегося  Ричарда  и
сел,  отдуваясь  и  приглаживая  свои  жидкие  волосы.  Ричард   продолжал
настороженно стоять над ним, чувствуя себя все глупее и глупее. Наконец он
отступил назад и позволил профессору подняться. Тот встал и сел на стул.
   - Всего лишь лошадь, - повторил профессор, - но все же  благодарю  вас,
что поймали меня на слове. - Он отряхнул одежду.
   - Лошадь? - машинально повторил Ричард.
   - Да, - подтвердил профессор.
   Ричард вышел в коридор и снова вернулся.
   - Лошадь? - недоуменно переспросил он.
   - Да, лошадь, - опять пояснил профессор. - Подождите... - остановил  он
Ричарда, увидев, что  тот  направился  к  двери,  видимо,  желая  сам  все
проверить и убедиться. - Оставьте ее в покое. Это ненадолго.
   Ричард с недоумением посмотрел на профессора:
   - Вы утверждаете, что у вас в ванной комнате лошадь, и спокойно, как  в
песенке  Биттлзов,  повторяете:  "Это  ненадолго".   Как   вас   понимать,
профессор?
   Профессор смущенно глядел на него.
   - Послушайте, мне очень жаль, что... э-э-э... я напугал вас, но это все
пустяки.  Такое  случается,   мой   дорогой   друг,   поэтому   не   стоит
расстраиваться. Со мной бывало и не такое,  и  неоднократно.  Случалось  и
похуже. Я скоро ее выпущу. Не стоит думать об этом. Давайте  лучше  выпьем
для поднятия духа.
   - Но... как она попала туда?
   - Видите ли, в ванной было открыто окно. Должно быть, она  попала  туда
таким образом.
   Ричард, подозрительно прищурившись, смотрел на профессора, что он делал
и, видимо, будет делать еще не раз.
   - Вы все это нарочно придумали, не так ли? - мрачно произнес он.
   - Что именно, друг мой?
   - Я не верю, что в вашей ванной лошадь, - неожиданно  для  самого  себя
выпалил Ричард. - Я не знаю, что там, чем вы занимаетесь  и  что  означает
весь этот вечер, но, черт побери, я не верю, что  в  вашу  ванную  комнату
через окно забралась лошадь.
   И, не обращая внимания на протесты профессора,  он  решительно  покинул
гостиную.
   Ванная комната была относительно небольшой.
   Стены,  отделанные  панелями  из  темного  дуба,  были   бесценными   и
соответствовали общему стилю старой архитектуры университетского здания, а
в остальном все, как в любой ванной комнате у человека среднего достатка.
   Старый линолеум в  черно-белую  шашечку,  но  с  трещинами,  пятнами  и
щербинками, фаянсовая раковина с полочкой для зубных щеток и пасты, а  над
нею  варварски  привинченный  к  древним  панелям  шкафчик  с  зеркалом  в
металлической оправе. Похоже, шкафчик периодически красили в  белый  цвет,
ибо оправа зеркала была местами  замазана  белой  краской.  В  одном  углу
находился старомодный унитаз с чугунным  бачком  и  цепочкой,  в  стене  -
старый кремового цвета встроенный шкафчик, а рядом такой же старый венский
стул,  на  котором  лежала  аккуратная  стопка  довольно  ветхих  махровых
полотенец. В ванной комнате, почти полностью занимая  ее,  стояла  большая
лошадь.
   Ричард уставился на лошадь, а она - на него. Взгляд ее был оценивающим.
Ричард слегка покачнулся, лошадь осталась неподвижной. Вскоре она, однако,
перевела взгляд с Ричарда на кремовый шкаф. Казалось, она если и  не  была
вполне довольна обстановкой, в которой очутилась, то по крайней  мере  уже
смирилась с ней. Во  всяком  случае,  здесь  ее  пока  никто  особенно  не
тревожил. Еще Ричарду показалось, что она... впрочем, что показалось?..
   Бледный свет луны, лившийся в окно, хорошо освещал лошадь. Окно  ванной
действительно было открыто, но оно было слишком мало,  да  к  тому  же  на
втором этаже. То, что лошадь таким образом проникла в дом, казалось просто
невероятным.
   Было в этой лошади что-то странное, но что именно, Ричард так и не смог
определить. В сущности, самым странным в ней было прежде всего то, что она
находилась в ванной профессорской квартиры. Вот, наверное, и все.
   Ричард осторожно протянул руку и попробовал потрепать лошадь по  холке.
Шерсть была лоснящейся, упругой - видимо, за  животным  хорошо  ухаживали.
Блики лунного света странно преобразили ее. Лунный  свет  всегда  коварен.
Почувствовав прикосновение руки  человека,  лошадь  тряхнула  гривой,  но,
кажется, не возражала, чтобы ее погладили.
   После первого успеха Ричард отважился потрепать ее по холке еще  раз  и
даже почесал за ушами и под мордой. И тут он вдруг разглядел, что в ванной
комнате есть еще одна дверь. Она была в  дальнем  углу.  Осторожно  обойдя
лошадь, он подошел к двери и легонько нажал на нее плечом.
   Дверь отворилась, и Ричард очутился  в  спальне  профессора.  Небольшая
комната была загромождена книгами и старой обувью. У  стены  стояла  узкая
кровать. Еще одна дверь из спальни выходила на лестничную клетку.
   Ричард заметил, что  дощатый  пол  площадки  тоже  сильно  поцарапан  и
местами просто поврежден. Царапины и повреждения были такого же характера,
что и на лестнице. Это наводило на мысль, что лошадь  насильно  втаскивали
по ступеням. Ричард  не  хотел  бы  оказаться  на  месте  чудака,  который
проделал это, да и на месте лошади тоже, но вероятность того, что все было
именно так, он не исключал.
   Но зачем?  Ричард  еще  раз  посмотрел  на  лошадь.  Она  ответила  ему
взглядом. После этого Ричард наконец спустился вниз.
   - Признаюсь, вы были правы, - сказал он профессору. -  В  вашей  ванной
действительно находится лошадь, а посему я согласен выпить немного вина.
   Он налил себе, а потом профессору, который, задумчиво глядя на пламя  в
камине, ждал, когда ему снова наполнят стакан.
   - Я выпил уже три порции, - пояснил профессор, став разговорчивее. -  Я
не знал почему, а теперь вспомнил. Вы спросили меня,  ли вам прийти с
подругой, но пришли один. Наверное, все из-за этой кушетки. Что  ж,  такое
бывает. О, не так много, а то прольется через край!..
   Все вопросы, связанные с лошадью, мигом вылетели у Ричарда из головы.
   - Неужели я просил вас об этом? - воскликнул он.
   - Да. Я теперь вспомнил. Вы перезвонили мне и спросили, не возражаю  ли
я. Я хорошо это помню. Я сказал, что буду очень рад, и говорил правду.  На
вашем месте я бы повидался с девушкой. Не следует рисковать счастьем из-за
кушетки. Или, может быть, она посчитала,  что  вечер  в  обществе  старого
профессора рулит лишь  чертовскую  скуку,  и  предпочла  что-нибудь  более
приятное, например помыть голову? Дорогой мой, я знаю, как бы  я  поступил
на ее месте. Лишь отсутствие волос  на  голове  заставляет  меня  посещать
подобные дурацкие сборища.
   Настала очередь Ричарда застыть с побледневшим лицом.
   Да, он действительно решил, что Сьюзан не захочет с ним пойти.  Да,  он
сам сказал ей, что там будет чертовски  скучно.  Но  она  настаивала,  что
хочет пойти, ибо это единственная возсть увидеть его лицо не в  свете
компьютера, и он согласился и даже договорился, что заедет за ней.
   Только он все забыл. Он не заехал за ней.
   - Могу я  воспользоваться  вашим  телефоном?  -  быстро  спросил  он  у
профессора.

   Гордон Уэй лежал на земле, смутно осознавая, что следует делать.
   Его убили наповал, в этом не было сомнения. В его груди зияла  страшная
дыра, бившая фонтаном кровь сейчас уже едва  сочилась.  Грудь  не  дышала,
тело было неподвижно.
   Он смотрел вверх, по сторонам и вдруг понял, что  то,  что  смотрело  и
двигалось, не было частью его тела.
   Над ним клубился туман, но это ничего не объясняло.  У  его  раскинутых
ног валялось охотничье ружье, дуло все  еще  дымилось.  Он  лежал,  словно
человек, внезапно чем-то разбуженный в четыре утра, который уже  не  может
вновь забыться, а вынужден чем-то занимать свой бодрствующий мозг.
   Он понимал, что перенес шок и поэтому не способен рассуждать здраво, но
это совсем не означало, что он лишился разума.
   В извечном споре о том, что ждет человека после смерти -  рай,  ад  или
чистилище, по крайней мере одно было ясно:  после  смерти  каждый  получит
ответ.
   Мертвый Гордон Уэй, однако, не имел ни малейшего представления, что ему
делать дальше. В таком положении он оказался впервые.
   Наконец он поднялся и сел. Его сидящее тело  было  для  него  таким  же
реальным, как лежавшее и уже остывшее тело у обочины, успевшее отдать свое
тепло туману и ночному холоду.
   Для проверки он попытался  встать  и  сделал  это  медленно,  какими-то
судорожными рывками, по-прежнему удивляясь всему, что с ним происходит.
   Земля помогала ему, поддерживая его тело, которому  следовало  бы  быть
невесомым. Когда он попытался дотронуться рукой до земли, он  почувствовал
упругое, как резина, сопротивление воздуха. Ощущение было таким, будто  он
пытался  взять  что-то  онемевшей   рукой.   Рука   затекла   и   потеряла
чувствительность, и не только одна рука, но и ноги, и вторая рука,  и  все
тело, даже голова.
   Если тело его мертво, почему не умер мозг?
   Он стоял в каком-то оцепенении, как в ночном  кошмаре,  и  сквозь  него
медленно плыл туман.
   Он повернулся и посмотрел на свое  распростертое,  изувеченное  тело  и
вдруг почувствовал, как ему хочется, чтобы по его коже пробежали  мурашки.
Он хотел чувствовать свою кожу, свое тело. Но теперь ничего этого  у  него
не было.
   Крик ужаса сорвался с его уст, но не прозвучал и  не  был  услышан.  Он
дрожал, но дрожи не было.
   Из машины доносилась музыка, лился свет. Он направился к ней,  стараясь
ступать уверенно и твердо, но походка была неверной,  земля  колебалась  и
ускользала из-под ног.
   Выходя из машины, он оставил дверцу открытой, ведь закрыть  багажник  -
секундное дело.
   Еще две минуты назад он был жив, был человеком, личностью и знал,  что,
закрыв багажник, вернется, сядет в машину и продолжит свой путь. Это  было
всего две минуты назад, две минуты - и целая жизнь.
   "Разве это не безумие?" - внезапно подумал он.
   Обойдя открытую дверцу, он посмотрел на себя в зеркало заднего обзора.
   Он был похож на себя, но только страшно напуганного,  что  было  вполне
объяснимо и нормально. Видимо, ему все привиделось, это был кошмар  наяву.
В голове вдруг мелькнула мысль: надо подышать на зеркало.
   Ничего. Ни единой капельки влаги на стекле. Этого  было  бы  достаточно
для любого врача. Если зеркало не запотело, значит, человек не  дышит,  он
мертв. Но, воз, все дело в зеркале,  оно  может  быть  с  подогревом.
Какое зеркало в его машине? Разве ее не расхваливал на все лады  продавец,
говоря об электронагреве и многом  другом?  Воз,  у  его  "мерседеса"
подогреваемые, самоочищающиеся стекла,  контролируемые  компьютером  и  не
потеющие от дыхания зеркала...
   Он понимал, что ему в голову лезет всякая чушь. Он снова  посмотрел  на
лежащее с  развороченной  грудью  тело.  Зрелище  показалось  бы  ему  еще
ужасней, если бы это не было его собственное тело...
   Он мертв, мертв, мертв...
   Слово должно было звучать как колокол, но ничего не получилось.  Он  не
смог стать звуковой дорожкой к фильму о собственной смерти.
   Как зачарованный, он глядел на  тело  и  вдруг  пришел  в  отчаяние  от
выражения мертвого лица. Оно показалось  ему  глупым.  В  сущности,  какое
может быть выражение у человека, в которого неожиданно стреляют в упор  из
его собственной охотничьей двустволки, взятой из багажника его же  машины.
Но Гордону Уэю не понравилась мысль, что кто-то может увидеть его таким.
   Встав на колени рядом с мертвецом, он  решил  придать  застывшему  лицу
иное  выражение   -   благородства,   например,   или   на   худой   конец
интеллектуальности.
   Но это оказалось трудной задачей. Он попытался смять до  боли  знакомую
кожу, но руки не могли за нее  ухватиться.  Это  было  похоже  на  попытку
вылепить что-либо из пластилина онемевшей рукой, с той лишь разницей,  что
он не чувствовал под  рукой  пластилин,  даже  если  бы  онемевшие  пальцы
беспомощно скользили по нему, а не проваливались в ничто.
   От собственного бессилия его охватили отвращение к самому себе, ужас  и
гнев. Сам испугавшись той ярости, с которой он  начал  душить  собственное
мертвое тело, он отшатнулся. Его усилия закончились тем, что  искривленный
в гримасе рот и зловещий прищур еще больше исказили облик мертвого; на шее
у него остались сине-багровые подтеки от совершенного над ним насилия.
   Гордон Уэй в отчаянии заплакал, и на этот раз плач его был  слышен,  но
более походил на пугающий вой, идущий из глубин того,  что  в  нем  теперь
было. Закрыв лицо руками, призрак Гордона попятился к машине  и  бессильно
рухнул на сиденье. Оно приняло его отчужденно  и  уклончиво,  как  тетушка
племянника,  о  котором  последние  пятнадцать  лет  вспоминала   лишь   с
осуждением и хотя угостила его рюмкой коньяка, но в глаза, как прежде,  не
заглядывала.
   Не следует ли ему обратиться к врачу?
   От абсурдности этой мысли Уэй в отчаянии ухватился  за  руль,  но  руки
прошли сквозь  него,  как  сквозь  пустоту.  Он  попробовал  справиться  с
автоматическим переключением, но все закончилось неудачей и новой вспышкой
гнева. Ему не удалось на что-либо нажать, за что-то ухватиться или  что-то
повернуть.
   Стереосистема по-прежнему передавала легкую музыку, которая  доносилась
из телефонной трубки, лежавшей на сиденье. Уставившись на нее, Гордон  Уэй
вдруг понял, что его телефон соединен с автоответчиком Сьюзан. У него  все
еще связь с миром.
   Попытавшись взять трубку, но безуспешно - руки его уходили в пустоту  -
он наклонился над микрофоном.
   - Сьюзан! - кричал он хриплым, похожим на вой ветра голосом.  -  Помоги
мне! Помоги, ради Бога, я мертв... я мертв... Я не знаю, что мне делать...
- И тут он снова расплакался в полном отчаянии, прижавшись к  трубке,  как
дитя к теплому одеялу. - Помоги мне, Сьюзан... - молил ее Гордон.
   "Бил" - раздалось в телефонной трубке. Он посмотрел на нее с испугом  и
недоумением. Видимо, он что-то сдвинул, что-то  все-таки  нажал,  и  связь
прервалась.
   Лихорадочными движениями несчастный попытался снова  взять  трубку,  но
пальцы как бы проходили сквозь нее, трубка продолжала лежать  на  сиденье.
Уэй не мог нажать на кнопки, набрать номер. В ярости он швырнул  трубку  в
ветровое стекло. Ударившись, она бумерангом вернулась и,  пролетев  сквозь
него, свалилась под сиденье, равнодушная ко всем его попыткам.
   Несколько  минут  он  сидел  неподвижно,  обреченно  качая  головой   и
чувствуя, как ужас переходит в безысходное отчаяние.
   Мимо проехали одна за другой две машины, но никто из сидевших в них  не
увидел ничего странного в том, что у обочины  кто-то  припарковался.  Свет
фар быстро мчавшихся автомобилей не успел высветить за длинным серебристым
кузовом "мерседеса" тело, лежавшее у  обочины.  И,  разумеется,  никто  не
заметил в машине горько рыдающее привидение.
   Уэй не помнит, как долго он так просидел. Он не вел счет времени,  хотя
ему казалось, что оно не торопится. У него не было никаких внешних  причин
следить за ходом времени. Холода он также не чувствовал и почти забыл, что
это такое, однако понимал, что в данный момент ему должно быть холодно.
   Наконец он пошевелился и переменил позу. Надо что-то  делать,  но  что,
Уэй не знал. Воз, надо попытаться доехать до коттеджа, хотя он не был
уверен, зачем и что он там будет делать. Просто нужно на что-то  решиться.
И именно сейчас, в эту ночь.
   Собравшись с силами, Уэй вылез из машины. Нога свободно  прошла  сквозь
закрытую дверцу. Он снова решил посмотреть на тело. Но оно исчезло.
   Мало ему было ударов в этот вечер, вот еще один.  Уэй  тупо  глядел  на
примятую, покрытую росой траву.
   Его тело исчезло.

   Ричард, как только позволили правила вежливости, поспешил распрощаться.
   Он поблагодарил профессора за прекрасный  вечер,  попросил  обязательно
известить его, когда тот будет в Лондоне, и  справился,  не  может  ли  он
чем-нибудь помочь ему с лошадью. Нет? Ну что ж, если профессор уверен, что
ему не понадобится помощь, он еще раз благодарит его за гостеприимство.
   После того как за ним закрылась дверь  профессорской  квартиры,  Ричард
постоял еще несколько минут в раздумье. В  то  короткое  мгновение,  когда
свет гостиной осветил лестничную площадку, он успел заметить, что  на  ней
нет никаких царапин и иных повреждений. Странно, что  от  лошадиных  копыт
пострадала только лестница в квартире профессора.
   Действительно,  все  казалось  очень  странным,  к  тому  же   к   этим
странностям вскоре прибавилась еще одна. Этот вечер наконец  стал  вечером
полного отдыха от работы.
   Поддавшись непонятному порыву, он  вдруг  постучал  в  дверь  напротив.
Время шло, но никто не отвечал на стук, и Ричард, повернувшись, готов  был
уже уйти, как услышал скрип отворяемой двери.
   Он испытал легкий шок,  увидев,  что  на  него  с  подозрением,  словно
осторожная птица, смотрит декан с длинным, как киль яхты, носом.
   - Э-э-э... прошу прощения, - пролепетал  Ричард.  -  Не  видели  ли  вы
сегодня на лестнице лошадь? Или, воз, слышали ее?
   Человек перестал тянуть себя за пальцы,  склонил  голову  набок,  долго
молчал,  словно  никак  не  мог  обрести  голос,  видимо,  слишком  далеко
упрятанный в нем, и наконец заговорил. Голос его был  слаб  и  удивительно
тонок:
   - Это первые слова, сказанные мне за семнадцать лет три месяца два  дня
пять часов девятнадцать минут и двадцать секунд. Я подсчитал.
   Сказав это, он тихо закрыл дверь.
   Весь путь через Второй дворик Ричард проделал почти бегом.
   Достигнув Первого дворика, он наконец перешел на шаг.
   От холодного ветра дыхание его было затрудненным и хриплым. К  счастью,
 было уже не торопиться. Ему  так  и  не  удалось  позвонить  Сьюзан,
потому что телефон в квартире профессора не работал. Это тоже наводило  на
размышления, но этому  хотя  бы    было  найти  разумное  объяснение.
Профессор просто мог забыть оплатить счета за пользование телефоном.
   Ричард уже покидал университетский дворик, как вдруг, передумав,  решил
нанести короткий визит привратнику, сторожка которого находилась  в  одной
из главных  арок,  ведущих  в  здание  университета.  Это  была  небольшая
каморка, увешанная ключами, загроможденная  пакетами  и  корреспонденцией.
Обогревалась она электрокамином. Где-то негромко бормотало радио.
   - Извините, - обратился Ричард к крупному человеку,  который,  скрестив
руки на груди, монументально высился за конторкой.
   - Да, мистер Мак-Дафф, чем могу быть полезен?
   То, что привратник до сих пор не  забыл  его  имя,  буквально  потрясло
Ричарда, который, находясь  в  состоянии  сильного  нервного  возбуждения,
кажется,  сам  уже  забыл,  как  его   зовут.   О   феноменальной   памяти
университетских привратников ходили легенды, да и о  том,  как  они  любят
продемонстрировать это при первом удобном случае.
   - Скажите, есть ли в колледже где-нибудь... э-э-э... лошадь?
   Привратник, даже не моргнув глазом, со всей серьезностью ответил:
   - Нет, сэр, хотя да, сэр. Могу чем-либо помочь вам, мистер Мак-Дафф?
   - Нет, нет, ничего  не  надо,  -  торопливо  ответил  Ричард,  барабаня
пальцами по конторке. - Благодарю вас за внимание. Рад был  повидать  вас,
э-э-э... Боб, - наугад сказал  он  и,  пожелав  спокойной  ночи,  поспешно
вышел.
   Привратник, не меняя позы, лишь медленно покачал головой.
   - А вот и твой кофе,  Билл,  -  промолвил  маленький  юркий  человечек,
появившийся из задней комнаты с чашкой дымящегося кофе. - Кажется, к  ночи
похолодает, ты как считаешь?
   - Похоже, что так, Фред. Спасибо за кофе.  -  Взяв  чашку,  Билл  отпил
глоток. - Что бы там ни говорили, но чудаков не убывает.  Только  что  был
здесь парень и спрашивал, есть ли в колледже лошадь?
   - Неужели? - Фред отхлебнул кофе, щурясь от  ароматных  паров.  -  Чуть
пораньше тоже заходил один, похоже, иностранец, священник. Поначалу  я  не
разобрал, о чем он там бормотал, но он, как увидел  огонь  в  камине,  так
уставился на него и ни с места. Стоял, смотрел на огонь  и  слушал  радио,
словно ему больше ничего и не нужно было.
   - Иностранец, говоришь?
   - Я ждал, ждал, а потом предложил ему лучше отправиться  восвояси,  чем
торчать тут у моего очага. И тут он мне говорит: "Неужели я должен  отсюда
уйти?" А я ему: "Да, и чем скорее,  тем  лучше"  голосом  Хэмфри  Богарта.
Прислушайтесь, мол, к дельному совету и все такое прочее.
   - Вот как? Что-то больше смахивает на Джимми Кэши.
   - Нет, тот бы сказал коротко и ясно: "Проваливай, парень".
   Билл, наморщив лоб, посмотрел на своего коллегу.
   - Ты уверен, что это голос Кэгни? А не Кеннета Мак-Келлера?  [известные
американские киноактеры 40-60-х гг.]
   - Ты туговат на ухо, Билл. У тебя просто нет слуха.  Кеннет  сказал  бы
так: "Нам не по пути, мне верхом, тебе низом, так что гуд бай..."
   - Понятно. Я, видимо, имел в виду Кеннета-шотландца. А что тебе ответил
священник?
   - Он вытаращился на меня и сказал нечто чертовски странное...
   - Да брось ты говорить чужими голосами, Фред,  и  расскажи  все  своим,
если есть что сказать.
   - Он сказал, что не верит мне.
   - И только? Твои россказни и впрямь не стоят того,  чтобы  их  слушать,
Фред.
   - Может, и не стоят. Но я рассказываю все, как  было,  потому  что  под
конец он сказал, что оставил свою лошадь в ванной и  попросил  присмотреть
за ней.

   Гордон Уэй понуро брел вдоль плохо освещенного шоссе, или, лучше  будет
сказать, пытался брести.
   Он считал, что призракам следовало бы парить в  воздухе.  Он  мало  что
знал о призраках и привидениях, однако был убежден, что, если уж  пришлось
стать  таковым,  потерять  материальный   облик   и   возсть   самому
передвигать собственное тело, должна же быть  хоть  какая-то  компенсация.
Таковой он считал свободное парение в воздухе. Но даже этого, кажется, ему
не  полагалось.  Придется  самому  шаг  за  шагом  преодолевать  неблизкое
расстояние.
   Уэй хотел во что бы то ни стало добраться до своего  загородного  дома,
хотя не знал,  что  будет  делать  там.  Но  даже  призракам  надо  где-то
ночевать, и к тому же родные стены помогут. Как помогут, он не знал, но не
это главное. Во всяком случае, у него была цель, а что делать  дальше,  он
решит, когда окажется дома.
   Так он перебирался короткими перебежками от фонаря к фонарю и у каждого
останавливался и осматривал себя.
   Он  действительно  постепенно  становился  призраком.  Иногда   контуры
телесной оболочки совсем расплывались и он превращался в тень,  колеблемую
ветром, в сновидение, которое быстро исчезало. Но временами он все еще был
самим собой, реальным и во плоти. Пару раз он пытался, чтобы  передохнуть,
прислониться к фонарному столбу, но не  прояви  он  вовремя  осторожности,
прошел бы сквозь столб и упал на землю.
   С превеликой неохотой он попытался восстановить в  памяти,  что  с  ним
произошло. Однако почему-то ему не хотелось вспоминать об этом.
   Психоаналитики,  наверное,  назвали  бы  это  защитной  реакцией.  Мозг
человека старается блокировать память о событиях,  способных  травмировать
его. Не это ли  с  ним  происходит?  Неожиданное  нападение  неизвестного,
спрятавшегося в багажнике, выстрел в упор. Это каждого может травмировать.
Да еще как.
   Уэй продолжал  устало  брести  вдоль  шоссе,  пытаясь  вспомнить  облик
нападавшего и испытывал от этого страдания, будто тревожил больной зуб. Он
попытался думать о  чем-то  другом.  Например,  о  своем  завещании,  том,
последнем, которое он подготовил.  Но  так  ничего  и  не  мог  вспомнить.
Мысленно он взял на заметку непременно связаться завтра же с адвокатом,  а
затем тут же обругал себя. Разве так решают важные вопросы?
   Как скажется его смерть на делах фирмы? Ни один ответ его не устраивал.
   А некролог? От этой мысли его пробрала холодная  дрожь.  Сможет  ли  он
увидеть хотя бы копию? Что-то они там напишут, эти ублюдки?  Пусть  только
попробуют. Сколько он сделал за это время! Собственными руками, в одиночку
создал индустрию программного обеспечения для компьютеров в Англии. А рост
экспорта, благотворительная деятельность, стипендии молодым ученым, проект
пересечения Атлантики на  подводной  лодке,  питаемой  солнечной  энергией
(несостоявшаяся, но великая идея!), и масса других начинаний! Лишь бы  они
не совали нос в сделку с  Пентагоном,  иначе  он  напустит  на  них  своих
адвокатов.  Мысленно  он  снова  сделал  заметку   завтра   же   позвонить
адвокату...
   Нет.
   Кстати, может ли покойник подать в суд за клевету? Это знает  лишь  его
адвокат, а он не сможет позвонить ему завтра утром.  Уэй  с  ужасом  вдруг
понял, что из всего, что он оставляет, уходя из  этого  мира,  ему  больше
всего будет не хватать телефона. Он снова заставил себя вернуться к  тому,
о чем хотел бы забыть.
   Фигура человека из багажника...
   Она напомнила саму  Смерть  или  у  него  разыгралось  воображение?  Не
примерещился ли  ему  череп  под  капюшоном  монаха?  Но  черт  с  ним,  с
капюшоном, не важно, во что был одет этот тип, главное - что  он  делал  в
его багажнике?
   В это время мимо промчалась машина и скрылась в темноте ночи,  унеся  с
собой оазис света. Гордон Уэй с тоской подумал  о  тепле,  мягких  кожаных
сиденьях и  кондиционере  "мерседеса",  брошенного  на  обочине,  и  вдруг
блестящая идея осенила его.
   А что, если  ему  "проголосовать"  и  попросить  кого-нибудь  подвезти?
Заметят ли его на шоссе? Что они подумают о нем, как он поведет себя? Есть
лишь единственный способ проверить это.
   Он услышал шум приближающегося автомобиля и повернулся  ему  навстречу.
Два шара света в тумане были совсем близко, и Гордон Уэй,  сжав  невидимые
зубы, поднял большой палец.
   Машина проехала мимо, не заметив его.
   Рассердившись, он поднял два пальца, указательный  и  средний,  в  виде
буквы "V", провожая взглядом красные точки задних фар. Посмотрев  на  свою
поднятую  руку,  он  понял,  что  окончательно  превратился  в  невидимку.
Воз,   внутренне   собравшись,    он    сможет,    когда    пожелает,
"материализоваться" и принять нормальный облик? Нахмурившись, он попытался
сосредоточиться и тут же подумал, что надо все время держать глаза  широко
открытыми, чтобы не упустить нужный момент.  Он  сделал  усилие,  стараясь
сосредоточиться, но безрезультатно.
   Наконец еле заметные признаки его усилий все же  появились  -  какое-то
свечение воздуха вокруг него. Это вселило надежду,  однако  удержать  этот
момент подольше не удалось, и все снова исчезло,  несмотря  на  напряжение
воли. Впредь надо более точно рассчитать все, если  он  хочет,  чтобы  его
присутствие стало очевидным.
   Сзади послышался шум машины. Она быстро приближалась. Гордон повернулся
ей навстречу, поднял палец и отчаянно напряг силу воли и воображение.
   Машина, приблизившись, вдруг слегка вильнула в сторону и проехала мимо,
однако чуть убавила скорость. Что еще  надо  сделать?  Может,  встать  под
фонарем, чтобы свет падал прямо  на  него?  Следующая  машина  должна  его
заметить.

   "...оставьте  ваше  сообщение  на  автоответчике  и  я  перезвоню  вам.
Воз".
   - Черт, проклятие! Подожди, одну минуту... Черт! Послушайте...
   Щелчок отключения.
   Ричард положил трубку телефона на место, дал задний ход и проехал ярдов
двадцать, чтобы еще раз взглянуть на  указатель  на  перекрестке,  который
проскочил, не заметив в тумане.  Выбравшись  привычным  путем  из  системы
однополосных  шоссейных  дорог  вокруг  Кембриджа,  петляя   и   прибавляя
скорость, он наконец вырвался на автостраду. К этому времени  он  порядком
потерял представление о том, где находится,  и  должен  был  сверить  свою
карту с указателем на перекрестке.
   Попытка оказалась безрезультатной. На карте этот участок дороги исчез в
сгибе между двумя страницами, а  указатель  так  трепало  ветром,  что  он
больше походил на флюгер. Интуиция, однако, подсказывала Ричарду,  что  он
едет не в ту сторону, но возвращаться не хотелось, чтобы снова не  попасть
в круговерть кембриджских дорог.
   Свернув налево в  надежде,  что  дорожные  знаки  все  же  помогут  ему
правильно сориентироваться,  он,  потеряв  выдержку  и  терпение,  свернул
направо, а потом снова налево и вскоре совсем заблудился.
   Чертыхнувшись, Ричард включил нагреватель. Если  бы  он  вел  машину  и
следил за дорогой, а не пытался одновременно  дозвониться  Сьюзан,  он  бы
знал, где сейчас находится. Телефон в машине всегда казался  ему  ненужной
обузой. Но Гордон настоял и сам оплатил расходы по его установке.
   Ричард вздохнул с досадой и,  дав  задний  ход,  повернул  свой  черный
"сааб" обратно. В эту минуту он чуть не сбил человека" который стаскивал с
обочины что-то похожее на тело.  Так  почему-то  показалось  возбужденному
неудачами Ричарду, хотя это мог быть  всего-навсего  фермер,  тащивший  на
поле мешок с удобрениями. Но что фермеру делать здесь в такое время,  один
Бог знает. Фары, однако, на мгновение осветили фигуру человека,  с  мешком
на спине бредущего по полю.
   "Не хотел бы оказаться на его месте", - подумал Ричард и дал газ.
   Через несколько минут он уже  был  у  перекрестка  дороги,  похожей  на
главное шоссе, выехал на него, свернул было  направо,  потом  передумал  и
свернул налево. Никаких указателей нигде не было.
   Он снова нажал кнопки на телефоне.
   "...я перезвоню вам. Воз".
   Бил.
   - Сьюзан, это Ричард. С чего  мне  начать?  Господи,  какая  нелепость.
Послушай, прости меня, прости, прости!.. Я  чертовски  плохо  поступил,  я
виноват. Я готов исправить все любой ценой, обещаю тебе...
   Он почувствовал, что взял не тот тон, разговаривая с автоответчиком, но
уже не мог остановиться.
   - Честное слово, обещаю тебе,  мы  уедем  на  целую  неделю  или,  если
хочешь, на весь конец этой недели. Да, да, этой недели.  Уедем  туда,  где
тепло и светит солнце. Даже если Гордон попробует нажать  на  меня,  а  ты
знаешь, он это умеет,  ведь  он  твой  брат...  Я...  э-э-э...  смогу  все
закончить в конце той недели. Черт, черт,  черт!  Я  действительно  обещал
ему, но это ничего не значит. Мы все равно уедем. Ничего не случится, если
"Гимн" не будет закончен... Ведь это  не  конец  света,  черт  побери!  Мы
обязательно уедем. Гордону придется подождать... Гр-р-р-р...
   Ричард резко  крутанул  руль,  чтобы  не  сбить  Гордона  Уэя,  который
внезапно попал в лучи фар и буквально бросился на машину.
   Ричард нажал на тормоза, машина  забуксовала,  и  он  стал  лихорадочно
вспоминать, что надо делать в таких случаях.  В  голове  мелькали  обрывки
советов по телевизору, услышанных Бог знает когда и  по  какой  программе.
Да, да там советовали не  тормозить.  Но  дело  было  сделано.  Все  вдруг
завертелось,  сначала  медленно,  потом  быстрее,  машину   занесло,   она
очутилась на середине шоссе, описала круг,  ударилась  о  поросший  травой
бордюр  дороги,  заскользила  и  остановилась   задом   наперед.   Ричард,
чертыхаясь, упал грудью на рулевое колесо.
   Наконец он поднял телефонную трубку, выпавшую из его рук.
   - Сьюзан, - задыхаясь, произнес он, - я тебе  перезвоню,  -  и  положил
трубку на рычаг.
   Затем он поднял глаза. Освещенный фарами, перед ним был призрак Гордона
Уэя, глядевший на него сквозь ветровое стекло. Глаза его были полны ужаса.
Медленно подняв руку, он пальцем указывал на Ричарда.
   Ричард не помнил, как долго он  сидел  неподвижно.  Призрак  растаял  в
первые же несколько секунд, но Ричарду, дрожащему всем  телом,  еще  долго
казалось, что у него не хватит сил  сдвинуться  с  места.  Прошла  минута,
другая, и он услышал скрежет тормозов, в глаза ударил слепящий свет фар.
   Ричард тряхнул головой, словно приходя в себя, и увидел, что его "сааб"
стоит на встречной полосе, а остановившаяся бампер в  бампер  машина,  чьи
тормоза так громко нарушили тишину, - это дорожный патруль. Сделав два или
три глубоких вдоха, неверными движениями Ричард  выбрался  из  машины.  Он
стоял и ждал, когда к нему подойдет полицейский офицер.
   Полицейский окинул его с ног до головы суровым взглядом.
   - Я сожалею, офицер. - Ричард старался изо всех сил казаться спокойным.
- Машина забуксовала. Дорога скользкая, и я... не  удержал  руль.  Поэтому
она и повернулась, как вы видите. - Он указал рукой на свой автомобиль.
   - Не потрудитесь ли объяснить, почему ее занесло, сэр?  -  Полицейский,
глядя ему в глаза, полез в карман за блокнотом.
   - Я уже сказал вам, - объяснил Ричард, - скользкая  дорога,  туман,  но
если быть совершенно откровенным, - он почувствовал, что против воли вдруг
говорит то, что совсем не собирался говорить, но уже не мог  остановиться,
- мне вдруг показалось, что я увидел  моего  хозяина.  Будто  он  бросился
прямо на мою машину.
   Полицейский смотрел на него оценивающим взглядом.
   - Комплекс вины, - добавил Ричард, пытаясь улыбнуться,  -  знаете,  как
это бывает. Я подумывал взять отпуск в конце недели.
   Полицейский, казалось, заколебался  между  подозрением  и  сочувствием.
Глаза его сузились.
   - Выпили, сэр?
   - Да, - признался Ричард, обреченно вздохнув. - Но очень  немного.  Две
рюмки вина, очень маленькие рюмки. Просто я не был достаточно внимательным
на дороге. Но сейчас все в порядке.
   - Ваше имя, сэр?
   Ричард сообщил имя и адрес. Полицейский аккуратно все  записал  в  свой
блокнот. Затем, взглянув на номер машины, записал и его тоже.
   - Кто ваш хозяин, сэр?
   - Уэй. Гордон Уэй.
   - О! - Полицейский поднял брови. - Компьютерщик?
   - Да, это он. Я готовлю программы для его фирмы  "Передовые  технологии
Уэя-2".
   - У нас в управлении стоит один из ваших компьютеров, - сообщил офицер.
- Но я никак не могу с ним сладить.
   - О, - настороженно произнес Ричард. - Какая у вас модель?
   - Кажется, "Кварк-2".
   - Тогда все понятно, - с облегчением произнес Ричард. - Эта  модель  не
работает. Никогда не работала. Это просто груда дряни.
   - Странно, сэр, я тоже сразу это сказал, - заметил  полицейский.  -  Но
многие со мной не согласны.
   - Вы абсолютно правы, офицер. Эта  модель  безнадежна.  Именно  поэтому
обанкротилась первая фирма  моего  хозяина.  Советую  использовать  его  в
качестве пресса для бумаг.
   - Я, пожалуй, придумаю что-нибудь получше, сэр, - сказал полицейский. -
Иначе как быть с дверью.
   - При чем здесь дверь? - удивился Ричард.
   - Она все время открывается,  сквозняки  донимают  в  это  время  года.
Компьютер помогает держать ее закрытой. А летом пригодится бить по  голове
подозреваемых, - невозмутимо ответил офицер, пряча в карман блокнот. - Мой
вам совет, сэр, ехать не спеша. А  приедете  домой,  поставьте  машину  на
прикол и отдохните как  следует.  Это  вам  сейчас  необходимо.  И  будьте
внимательны за рулем.
   С этими словами полицейский вернулся к своей машине, опустил  стекло  и
внимательно следил за действиями  Ричарда,  пока  тот  не  развернул  свой
"сааб" и не скрылся в темноте. Только тогда патрульная машина тронулась  с
места.
   Сделав глубокий вдох,  Ричард  вполне  овладел  собой  и  уже  спокойно
возвращался в Лондон. Он так же спокойно вошел  в  квартиру,  добрался  до
дивана, сел, налил себе коньяку - и тут его начала бить дрожь.
   Причин этому было по крайней мере три.
   Первая - простая физическая  усталость  и  потрясение.  Ведь  он  чудом
остался жив после случая на шоссе. Такие вещи действуют  на  тебя  больше,
чем ты ожидаешь. Происходит мощный выброс адреналина, который,  попадая  в
кровь, превращает ее в сыворотку.
   Вторая причина - неожиданное появление Гордона Уэя, бросившегося на его
машину. Это привело к тому, что она опасно забуксовала  и  ее  вынесло  на
середину шоссе.
   Ричард, отпив глоток коньяка, шумно прополоскал им горло и  лишь  потом
проглотил его, а затем поставил стакан на стол.
   Всем было известно, как Гордон умел  добиваться  своего,  как  доставал
любого и как отказавшего ему могла замучить совесть. Однако с Ричардом  он
зашел чересчур далеко.
   Взяв стакан, Ричард поднялся в свой рабочий  кабинет.  Дверь  с  трудом
поддалась из-за свалившихся на пол журналов "Байт". Отодвинув их ногой, он
проследовал в дальний конец большой комнаты и остановился у  широкого,  во
всю стену окна.
   Отсюда  открывался  отличный  вид  на  северную  часть  Лондона.  Туман
рассеялся, и собор Святого Павла ярким пятном  светился  на  фоне  ночного
города. Ричард смотрел на него, безуспешно пытаясь успокоиться. И  все  же
после всего,  что  с  ним  произошло,  вид  ночного  города  был  приятным
отвлечением.
   В другом  конце  комнаты  на  двух  длинных  столах  стояли  компьютеры
Макинтош. Центральное место занимал Мак-2. На  дисплее  светилась  красная
модель кушетки, неторопливо вращающейся в голубой рамке из узкой  лестницы
с перилами, радиатора водяного отопления и щитка предохранителя на стене.
   Кушетка  поворачивалась  сначала  в   одну   сторону,   натыкалась   на
препятствие и тут же поворачивалась в  другую,  чтобы  снова  удариться  о
новое препятствие и, повернувшись вокруг  своей  оси  в  третий  раз,  все
начать сначала.  Достаточно  было  только  глянуть  на  дисплей,  как  все
становилось предельно ясным: кушетка  безнадежно  застряла  на  лестничной
клетке.
   Три остальные Мака спутанными проводами подключались к  синтезаторам  и
системе кодировки и передачи цифровой музыкальной  информации,  да  еще  к
старому барабану, пылящемуся в углу. Был  здесь  еще  небольшой  кассетный
магнитофон, судя по его пыльному виду, тоже  мало  используемый,  ибо  все
музыкальные записи хранились на диске в файлах последовательного доступа.
   Ричард опустился в кресло перед компьютером, чтобы проверить, как  идут
дела. На  дисплее  светилась  электронная  таблица  "Эксел".  Ричарда  это
удивило.
   Оставив ее на дисплее, он справился со своими записями,  и  выяснилось,
что это данные о ласточках. Он сам ввел их в память компьютера после того,
как проглядел журналы "Всемирный вестник" и "Знание".
   Перед ним были  сведения  о  миграции  этих  птиц,  форме  их  крыльев,
аэродинамических и турбулентных  свойствах  и  прочих  характеристиках,  а
также о том, как они сбиваются в стаи. Все хорошо, но у него пока не  было
четкого представления, как все это синтезировать.
   Он слишком  устал,  чтобы  продуктивно  мыслить,  поэтому  стал  наугад
выбирать цифровую информацию из таблицы и вводить ее в программу,  которая
сама обрабатывала данные. Затем преобразованные данные вводились в  мощную
программу   перекодировки   и   выводились   на   интерфейс    музыкальных
инструментов.
   Результатом оказалась какофония. Ричард быстро выключил систему.
   Потом он еще раз попытался прослушать программу, транспонировав мелодию
в соль-минор. Все равно он уничтожит эту сервисную программу как неудачный
эксперимент, ибо считает все это надувательством.
   Если он действительно верит в  возсть  синтезирования  в  ритмы  и
мелодии любых естественных явлений, то их модальность и  интонация  должны
быть тоже естественными. Программа, которую он только что получил, таковой
не была. Опус соль-минор как был, так и остался какофонией.
   Первая задача была относительно простой - воспроизвести схему  звуковых
волн, создаваемых крыльями ласточки в полете, а затем синтезировать ее. На
это могли бы уйти два дня,  суббота  и  воскресенье,  если,  конечно,  ему
удастся выкроить их, ибо следует еще закончить "Гимн-2".
   Вспомнив  это,  Ричард  тут  же  подумал  о  третьей   причине   своего
удрученного состояния и вдруг понял, что ни в этот уик-энд, ни в следующий
он не сможет сделать того, что наобещал по  автоответчику  Сьюзан.  А  это
означало полный разрыв,  конец,  если  это  уже  не  случилось  из-за  его
сегодняшних злоключений.
   Да, должно быть, это уже произошло, и он ничего  не  сможет  исправить.
Запись на автоответчике существует, и  события  теперь  будут  развиваться
своим ходом, и бесповоротно.
   Но внезапная мысль осенила его, буквально застав врасплох. И показалась
не такой уж неразумной.

   Окуляры  бинокля  шарили  по  ночной  панораме  города  неторопливо,  с
любопытством, приглядываясь. Немножко здесь, немножко там, то за  тем,  то
за этим, выискивая. Авось что-либо попадется в  поле  зрения  забавное,  а
может быть, и полезное.
   Бинокль остановился на заднем  фасаде  одного  из  домов,  заметив  там
какое-то движение. Это была большая вилла в поздневикторианском  стиле,  с
множеством водосточных труб и зелеными  контейнерами  для  мусора.  Сейчас
это, должно быть, доходный дом, где сдаются внаем квартиры. Окна дома были
темны. Нет, ничего, все только привиделось.
   Стекла бинокля, однако, были все еще направлены  на  виллу.  Вот  снова
что-то блеснуло при свете луны.
   В фокусе была еле заметная  деталь,  чуть  темнее  общего  фона.  Туман
немного рассеялся, видимость улучшилась.
   Вот он. Бесспорно, там кто-то есть. Теперь несколько выше по фасаду, на
фут или на ярд. Бинокль  отслеживал,  меняя  фокусировку,  пытаясь  точнее
определить  передвижение  объекта.  Вот  он  между  оконным   карнизом   и
водосточной трубой.
   Темная фигура, распластавшись по  стене,  с  опаской  смотрела  вниз  в
поисках новой опоры для ноги. Бинокль неотрывно следил за своей жертвой.
   Это высокий, худой человек, одет как обычный  служащий:  темные  брюки,
темный свитер. Движения угловаты, неуклюжи. Он нервничает. Это  интересно.
Бинокль остановился, выжидая, обдумывая и решая.
   Человек явно не был профессионалом-домушником. Движения  непродуманные,
нерешительные, неловкие. Ноги скользят по водосточной трубе, рука не может
дотянуться до края оконного карниза. Он едва не сорвался,  затих,  перевел
дыхание. Начинает спуск, но,  кажется,  это  ему  трудно.  Он  ищет  ногой
карниз, и это ему удается,  но  он  едва  не  отпустил  трубу  и  чуть  не
сорвался! Тогда все кончилось бы плохо, очень плохо.
   Но теперь он был уверен в себе. Все идет хорошо. Он уже  достиг  другой
водосточной трубы и оконного  карниза  на  третьем  этаже.  Он  играет  со
смертью, неуклюже продвигаясь к окну, и совершает ошибку -  смотрит  вниз.
Покачнулся и, тяжело обмякнув, садится на карниз. Приложив ко  лбу  ладонь
козырьком, он вглядывается в темноту комнаты и пытается открыть окно.
   Еще  одна  деталь  отличает  любителя  от  профессионала   -   любитель
непременно пожалеет, что при нем не оказалось чего-либо подходящего, чтобы
открыть окно.
   К счастью для любителя, владелец дома  тоже  не  профессионал,  и  раму
окна, хотя и с известными усилиями, все же удается поднять. Наш  верхолаз,
с облегчением вздохнув, наконец влезает в окно.
   Ему не мешало бы снова опустить раму, чтобы открытое окно  не  вызывало
подозрений, думает наблюдатель с биноклем, и его рука тянется к телефону.
   На лицо человека, появившегося у  окна  и  глянувшего  вниз,  упал  луч
лунного света. Но он отпрянул в  глубь  комнаты  и  больше  не  появлялся.
Видимо, занялся тем, ради чего влез в окно.
   Рука,  протянувшаяся  к  телефону,  замерла,  пока   бинокль   выжидал,
размышлял и решал. Вместо телефонной  трубки  она  взяла  со  стола  карту
Лондона.
   После внимательного изучения и новых наблюдений в бинокль рука  наконец
подняла телефонную трубку и набрала номер.

   Небольшая квартирка Сьюзан казалась  просторной.  Это  всегда  удивляло
Ричарда. Включив свет, он  в  который  раз  подумал,  что  только  женщина
способна творить такие чудеса.
   Но привычное впечатление простора было на  сей  раз  особенно  сильным,
воз,  потому,  что  он   только   что   покинул   свою   основательно
загроможденную всякой всячиной квартиру, которая была в четыре раза больше
этой. Или же потому, что он проник в дом Сьюзан таким необычным и  опасным
способом. Испытанный страх, должно быть, обострил его  ощущения.  Несмотря
на холод, он был весь в поту.
   Бросив взгляд на окно, он на цыпочках пересек комнату и  приблизился  к
телефону, который вместе с автоответчиком стоял на небольшом столике.
   Зачем на цыпочках, сам удивился он. Ведь Сьюзан  нет  дома.  Интересно,
где она сейчас? Наверное, тоже гадает, где он провел весь вечер.
   По-прежнему двигаясь на цыпочках, он с досадой ударил себя по ноге,  но
не помогло. Наверное, во всем виноваты  страх  и  напряжение,  которые  он
испытал, карабкаясь по стене.
   Ричард вытер потный  лоб  рукавом  старого,  замызганного  свитера.  Он
вспомнил, как в самый страшный момент вся его жизнь встала перед  глазами,
но страх свалиться  вниз  не  дал  ему  возсти  вспомнить  лучшие  ее
моменты. А все они были связаны с Сьюзан. Это он хорошо  понял.  Сьюзан  и
компьютеры, но никогда Сьюзан или компьютеры, ибо тогда это  были  уже  не
лучшие мгновения. Вот почему он здесь,  в  квартире  Сьюзан,  успокоил  он
себя.
   Он посмотрел на часы. Без четверти двенадцать.
   Ричард подумал, что следует пойти в ванную и вымыть  мокрые  и  грязные
руки, прежде чем прикасаться  к  автоответчику.  Не  то  чтобы  он  боялся
оставить отпечатки или опасался полиции, но он знал, какая чистюля Сьюзан.
Она сразу все заметит.
   Он вошел в ванную, повернул выключатель, вытер его и, увидев в  зеркале
свою перепуганную физиономию, открыл кран и подставил руки под струю воды.
Почему-то вдруг вспомнился кольриджский обед, теплое мигание свечей и  все
то, что произошло ранее в этот вечер. Тогда  жизнь,  казалось,  текла  без
забот  и  осложнений.  Вино,  беседы  за  столом,   бесхитростные   фокусы
профессора и круглое личико маленькой Сары с широко открытыми от удивления
глазами.
   Ричард ополоснул лицо и вспомнил строки:
   Сюда, скорей сюда, глядите,
   О как горят его глаза!
   Он причесал щеткой волосы. Вспомнились  портреты,  висевшие  в  темноте
зала над головами обедающих. Заодно Ричард решил почистить  зубы.  Гудение
люминесцентной лампы напомнило ему, где он находится, и вдруг он с  ужасом
осознал, что он - просто вор, забравшийся в чужой дом.
   Он невольно снова посмотрел в  зеркало  и  энергично  тряхнул  головой,
словно хотел вернуть себе способность разумно мыслить.
   Интересно, когда вернется Сьюзан? Правда, все зависит от того, где  она
и  что  делает.  Он  быстро  вытер  руки  и  вернулся  в  комнату.   Лента
автоответчика перематывалась бесконечно долго: Гордон Уэй был  в  ударе  и
наговорил Бог знает сколько.
   Ричард не учел, что на ленте могут быть и другие записи, кроме  его,  и
ему пришлось слушать чужие голоса и чужие послания, а это уже было  похоже
на чтение чужих писем.
   Он утешал себя, что вынужден делать это, ибо должен,  пока  не  поздно,
уничтожить то, что наобещал Сьюзан. Надо быстро прослушивать только начало
и перематывать дальше, не прослушивая все.
   Он сжал зубы и с такой силой нажал на кнопку, что кассета  выскочила  и
чуть не упала на пол. Он снова вложил  ее  и  уже  более  осторожно  нажал
кнопку.
   Бил...
   - "Сьюзан, привет, это я, Гордон", - услышал он голос шефа. - "...Еду в
коттедж. Сейчас, э-э-э..." Ричард перематывал пленку несколько секунд,  не
включая звук. - "...Я хочу знать, работает ли  Ричард,  очень  хочу..."  -
Сжав губы,  Ричард  снова  нажал  кнопку  быстрой  перемотки.  Его  всегда
выводили из себя попытки Гордона оказать на него  давление  через  Сьюзан,
хотя Гордон решительно это отрицал. Неудивительно, что Сьюзан  всегда  так
нервничает, когда он запаздывает с работой. Он не винил ее, зная Гордона.
   Щелк.
   - "...Диктую. Пожалуйста, запиши  для  Сьюзан,  пусть  раздобудет  знак
"Вооруженная охрана" на остром костыле такой  высоты,  чтобы  зайцам  было
видно, понимаешь?"
   - А это еще что?  -  пробормотал  удивленный  Ричард  и  помедлил  было
нажимать кнопку перемотки. Не иначе  как  Гордон  хотел  чувствовать  себя
таким же могущественным, как Говард  Хьюз,  но,  не  в  силах  тягаться  с
магнатом в  богатстве,  решил  превзойти  его  в  чудачествах.  Пижонство,
сплошное пижонство.
   - "Я имею в  виду  Сьюзан,  мою  секретаршу,  а  не  тебя,  конечно,  -
продолжал звучать голос Гордона. - Так о чем я говорил? Да,  о  Ричарде  и
программе "Гимн-2". Сьюзан, она должна быть готова  к  опытным  испытаниям
через две..." - Ричард нажал кнопку быстрой перемотки.
   - "...понимаешь, ты единственный человек, кто может узнать, работает он
над проектом или мечтает, пока кто-нибудь другой..."
   Ричард не выдержал и снова включил перемотку. Он был по-настоящему  зол
и готов был пустить все на перемотку, но передумал и  решил  включить  еще
раз.
   Но на сей раз играла музыка. Странно. Он  включил  обратную  перемотку.
Опять музыка. Звонить, чтобы записать музыку  на  автоответчике?  Довольно
странно.
   И в эту минуту зазвонил телефон. Ричард,  остановив  перемотку,  поднял
трубку и тут же сообразил, что  этого  не  следует  делать,  но  было  уже
поздно. Он молчал, тяжело дыша в трубку.
   - Правило Один для воров-домушников: никогда не отвечать на  телефонные
звонки во время работы. Кто вы, черт побери?
   Ричард замер. Прошло несколько секунд, пока он обрел совсем  покинувший
его от страха голос.
   - А кто вы? - спросил он трагическим шепотом.
   - Правило Два, - продолжал голос. - К работе надо  готовиться  заранее:
нужны инструменты, перчатки и хотя бы элементарное  представление  о  том,
что надо делать, прежде чем пускаться  в  путь  среди  ночи  по  карнизам.
Правило Три: никогда не забывать правило Два.
   - Кто вы? - снова спросил Ричард.
   Невозмутимый голос ответил:
   - Ночной дозор. Выгляните в окно и увидите...
   Волоча за собой телефонный шнур, Ричард подошел к  окну  и  выглянул  в
него. Далекая вспышка испугала его.
   -  Правило   Четыре.   Никогда   не   стойте   там,   где   вас   могут
сфотографировать. Правило Пять... Вы меня слушаете, мистер Мак-Дафф?
   - Что? Да, да... - озадаченно ответил Ричард. - Откуда вы меня знаете?
   - Правило Пять: никогда не называйте своего имени.
   Ричард молча дышал в трубку.
   - Я читаю небольшой курс лекций, - сказал голос в трубке,  -  если  вас
это интересует...
   Ричард ничего не ответил.
   - Вы усваиваете медленно, - продолжал голос, - но  все  же  усваиваете.
Если бы вы соображали быстрее, вы давно  бы  уже  бросили  трубку.  Но  вы
любопытны и неопытны и поэтому  не  сделаете  этого.  Я  не  читаю  лекций
начинающим  квартирным  взломщикам,  хотя  идея  мне  нравится.  Я  думаю,
вознаграждение было бы приличным. Если нам нужны воры, то почему бы их  не
готовить. Однако, если бы я вздумал учредить подобные курсы, я  обучал  бы
вас бесплатно, потому что от природы я  человек  любопытный.  Мне  хочется
узнать, почему мистер Ричард Мак-Дафф, который, как мне известно, довольно
обеспеченный молодой человек, работающий, насколько я знаю, в компьютерной
индустрии, неожиданно залезает в чужую квартиру.
   - Кто?..
   - Поэтому я провел некоторое расследование,  позвонил  в  справочную  и
узнал, что квартира принадлежит некой мисс С.Уэй. Мне также известно,  что
мистер Мак-Дафф  работает  у  знаменитого  мистера  Г.Уэя.  Нет  ли  между
однофамильцами родственных связей?
   - Кто вы?
   - Вы говорите со Свладом, известным вам как Дирк Чьелли, но в настоящее
время носящего фамилию Джентли  по  причинам,  которые  было  бы  излишним
сейчас называть. Я хочу пожелать  вам  доброй  ночи.  Если  вам  захочется
побеседовать со мной, я буду в  пиццерии  на  Верхней  улице  минут  через
десять. Захватите с собой деньги.
   - Дирк! - воскликнул Ричард, выйдя наконец из оцепенения.  -  Ты...  Ты
собираешься шантажировать меня?
   - Нет, глупец, ты всего лишь заплатишь за пиццу.  -  Щелчок  в  трубке,
Дирк Джентли отключился.
   Остолбеневший Ричард какое-то время стоял, не двигаясь, держа  в  руках
трубку. Затем он вытер пот со лба и  с  превеликой  осторожностью,  словно
больного хомячка, положил трубку на рычаг. Мозг его медленно  включался  и
пока еще был столь же пуст, как у младенца,  сосущего  палец,  но  вот  на
уровне хромосом началось движение в подкорковой части мозга, и он  услышал
колыбельную. Тряхнув головой, он попытался освободиться  от  наваждения  и
побыстрее снова сел перед автоответчиком.
   Он не знал, что делать. Нажать или не нажать кнопку  прослушивания,  но
сам не заметил, как уже нажал ее. Не прошло и  четырех  минут  оркестровой
музыки, медленно наполнившей комнату своими успокаивающими звуками, как  в
прихожей послышался шум открываемого дверного замка.
   В панике Ричард выключил автоответчик, вытащил кассету и поспешно сунул
ее в карман, а на ее место вставил новую, лежавшую рядом. У него дома тоже
лежала вот такая же стопка кассет.
   Сьюзан,   секретарь   Уэя,   аккуратно   снабжала   его   ими.   Бедная
многострадальная  Сьюзан.  Он  должен  завтра  утром  выразить   ей   свое
соболезнование, если у него будет время и он не забудет.
   Неожиданно для себя он вдруг передумал и тут же вынул новую  кассету  и
заменил ее старой, которую вытащил из кармана. Включив перемотку,  он  сел
на диван и постарался в считанные секунды  принять  самую  непринужденную,
интригующе расслабленную позу, многозначительно спрятав руку за спиной.
   Лицу своему он придал выражение искреннего  раскаяния,  задумчивости  и
томности влюбленного. Гуща успел он это проделать, как в комнату вошел  не
кто иной, как Майкл Вентон-Уикс.
   Все вдруг замерло и остановилось.
   За окном утих ветер. Остановились в своем полете ночные совы - а может,
это было не так, и они продолжали  летать.  Но  это  уже  было  не  важно.
Выключились батареи отопления,  подававшие  тепло,  и  в  комнате  повеяло
холодом.
   - Что ты делаешь здесь, Среда? - потребовал ответа  Ричард,  вставая  с
дивана и чувствуя, как его переполняет гнев.
   Майкл Вентон-Уикс был крупный мужчина, с вечно печальным лицом.  Многие
звали его еще Средой, ибо именно в этот день  он  обычно  почему-то  щедро
раздавал всяческие обещания. Он был одет в отлично  сшитый  костюм  своего
отца, покойного лорда Магна, заказанный тем у портного лет сорок назад.
   Имя  Майкла  Вентон-Уикса   стояло   в   первых   строках   чрезвычайно
ограниченного списка избранных, которых Ричард откровенно презирал.
   Ричард не любил Майкла еще и потому, что ему противна была сама мысль о
существовании таких субъектов,  которые  не  только  считают  себя  высшей
кастой, но еще и обижаются на всех за то,  что  тем,  мол,  невдомек,  как
нелегко нести бремя собственной элитарности.
   Причина неприязни Майкла к  Ричарду  была  совсем  простой:  Ричард  не
только не любил Майкла, но еще и не скрывал этого.
   Майкл бросил долгий и  печальный  взгляд  в  сторону  передней,  откуда
наконец появилась  Сьюзан.  Увидев  Ричарда,  она  остановилась,  положила
сумочку и принялась разматывать шарф. Затем, расстегнув и сняв пальто, она
передала его в руки Майклу и, приблизившись к Ричарду, влепила ему звонкую
пощечину.
   - О Боже, как я мечтала об  этом  весь  вечер!  -  буквально  в  ярости
воскликнула она. - И перестань делать вид, что у  тебя  за  спиной  букет,
который ты забыл принести. Хватит, ты это уже проделал в прошлый раз.
   Вскинув голову, она демонстративно повернулась к нему спиной.
   - На этот раз я забыл коробку шоколадных конфет,  -  печально  произнес
Ричард, показывая удаляющейся спине Сьюзан свои пустые ладони. - Мне нужны
были свободные  руки,  чтобы  по  стене  забраться  в  твою  квартиру.  Не
представляешь, каким дураком я себя почувствовал, когда влез сюда.
   - Не смешно, - оборвала его Сьюзан и ушла в кухню. По  звукам,  которые
вскоре донеслись оттуда, было похоже, что она принялась молоть кофе голыми
руками. Для столь милой и деликатной девушки, у Сьюзан было слишком  много
темперамента.
   - Это правда,  -  взмолился  Ричард,  полностью  игнорируя  присутствие
Майкла. - Я чуть не разбился.
   - Не жди, что я поверю твоему вранью, - крикнула  из  кухни  Сьюзан.  -
Если ты намерен продолжать шутить в таком роде, я с удовольствием запущу в
тебя чем-нибудь острым и тяжелым, только появись.
   - Как я понимаю, бесполезно объяснять тебе что-либо и просить прощения,
- обреченно произнес Ричард.
   - Еще бы! - Сьюзан появилась на пороге кухни, глаза ее  метали  молнии,
нога угрожающе постукивала по полу.
   - Сколько , Ричард! - воскликнула она. -  Ты  опять  скажешь,  что
забыл. Как у тебя хватает наглости после  всего  считать  себя  человеком,
даже если у тебя две ноги, две руки и  как  будто  голова  на  плечах?  Ты
ведешь себя, как презренный микроб, дизентерийная  амеба!  Но  даже  самое
ничтожное одноклеточное не подводит так свою подружку.
   - Согласен, я подвел тебя, - отрывисто и быстро произнес Ричард!  -  Но
знала бы ты, что произошло. Тебя бы тоже обескуражила лошадь в ванной. При
твоей любви к аккуратности и порядку...
   - О Майкл, - нетерпеливо прервала Ричарда Сьюзан,  обращаясь  к  своему
гостю. - Да не стой же ты  с  таким  видом,  будто  ты  шар,  из  которого
выпускают воздух. Благодарю тебя за ужин и концерт, все было очень мило, и
я получила удовольствие от всех твоих неприятностей, которыми ты  со  мной
так щедро поделился. Было приятно отвлечься на время от своих.  Но  теперь
будет лучше, если я поскорее найду твою  и выпровожу  тебя  домой.  У
меня масса дел, я буду очень занята и не смогу уделить тебе внимания, а  я
знаю, как это обижает тебя...
   Она взяла из рук Майкла свое пальто и повесила его  на  вешалку.  Держа
пальто Сьюзан в руках, Майкл настолько проникся важностью этого  действия,
что почти не замечал того, что происходило вокруг. Поэтому,  когда  Сьюзан
взяла у  него  пальто,  он  как  бы  растерялся  и  с  трудом  вернулся  к
действительности. Словно проснувшись, он удивленно перевел на Ричарда свои
большие коровьи глаза.
   -  Ричард,  я...  э-э-э...  я  прочитал  твою   статью...   в   журнале
"Постижение". Музыка и... э...
   - "Фрактальные  пейзажи"  [рекурсивная  геометрия  учитывает,  что  при
увеличении масштаба изображения увеличивается число  видимых  деталей],  -
быстро помог ему Ричард. Он менее всего  собирался  обсуждать  с  ним  его
идиотский журнал. Вернее, его бывший журнал.
   Но, кажется, именно это ему теперь грозило.
   -  Э...  да,  очень  интересная  статья...  -  продолжал  Майкл   своим
бархатным, приятным, обволакивающим голосом. - Абрисы гор, деревьев и  все
такое прочее. Рециркулирование водорослей.
   - Рекурсивные алгоритмы.
   -  Да.  Конечно.  Очень  интересно.  Но  как  неправильно,  как  ужасно
несправедливо. Я хочу сказать, неправильно для журнала. Ведь  это  журнал,
посвященный искусствам. Я никогда не позволил бы  печатать  такое  в  моем
журнале. Ни за что! Росс окончательно погубил его. Окончательно. Он должен
уйти. Должен. Ему чужды какие-либо высокие чувства, и к тому же он вор.
   - Нет, он не вор, Среда, это явный  абсурд,  -  огрызнулся  Ричард,  не
заметив, что уже был втянут в спор, несмотря на то, что зарекся  этого  не
делать. - Он не виноват в том, что ты потерял журнал. Во всем  виноват  ты
сам...
   Майкл  со  свистом  втянул  в  себя  воздух,  столь  велико  было   его
негодование.
   - Ричард, - сказал он своим самым вежливым и мягким голосом. Говорить с
ним, подумал Ричард, все равно что запутаться в парашютном шелке. -  ...Ты
не понимаешь, как важно...
   - Майкл, - тихо, но решительно не дала ему закончить Сьюзан  и  открыла
дверь. Майкл Вентон-Уикс покорно кивнул и сник еще больше.
   - Вот твоя книга. - Сьюзан протянула ему небольшой потрепанный томик  о
церковной архитектуре графства Кент. Майкл  взял  его,  пробормотал  слова
благодарности, растерянно оглянулся, словно удивился чему-то,  но  тут  же
овладел собой и молча, уже на прощанье, кивнув, ушел.
   Ричарду совсем не понравилось, что  в  обществе  Майкла  он  все  время
испытывал странное напряжение и тревогу и, когда тот  ушел,  почувствовал,
как словно гора свалилась с плеч. Он никогда не одобрял странной  симпатии
Сьюзан к Майклу, хотя она  и  пыталась  скрыть  ее  намеренной  грубостью.
Значит, именно поэтому она и грубит ему...
   - Сьюзан, что мне сказать тебе? - виновато начал Ричард.
   -  Скажи  хотя  бы  для  начала:  "Ох!"  Ты  не  доставил   мне   этого
удовольствия, когда я влепила тебе пощечину,  и,  кажется,  основательную.
Господи, почему так холодно? Зачем открыто окно?
   Она подошла к окну и опустила поднятую раму.
   - Я же тебе говорил. Я влез через окно, - объяснил Ричард.
   Что-то в его голосе заставило ее вдруг посмотреть на него  в  испуге  и
удивлении.
   - Это правда, - подтвердил он. - Все как на рекламе шоколадной фабрики,
только в руках кавалера, когда он взбирался  по  водосточной  трубе,  была
коробка конфет. - Он виновато улыбнулся.
   Сьюзан застыла в удивлении.
   - Господи, что заставило тебя сделать это? -  спросила  она  наконец  и
посмотрела из окна вниз.  -  Ты  мог  убиться!  -  Она  перевела  на  него
испуганные глаза.
   - Да, конечно, но... -  промямлил  Ричард.  -  Мне  ничего  другого  не
оставалось. Сам не знаю, как я решился, - неловко пошутил он. - Но  ты  же
отобрала у меня ключи, помнишь?
   - Мне надоело, что ты приходишь, когда вздумается,  и  опустошаешь  мой
холодильник, вместо того чтобы самому сходить в лавку. Ричард, неужели  ты
взобрался по этой стене?
   - Я во что бы то ни стало хотел быть здесь, когда ты вернешься.
   Сьюзан, все еще не веря, с сомнением покачала головой:
   - Было бы лучше, если бы ты находился здесь, когда я  уходила.  Значит,
ты поэтому вырядился в эту старую и грязную одежду?
   - Да. Неужели ты думаешь, что я в таком виде явился на  званый  обед  в
колледже св.Седда?
   - Если на то пошло, я уже не знаю,  что  в  твоем  понимании  считается
разумным поведением. - Она вздохнула и порылась в ящике  столика.  -  Вот,
это в следующий раз спасет тебе жизнь. - Сьюзан вручила  ему  ключи.  -  Я
слишком устала, чтобы сердиться, Ричард. На вечер с Майклом ушли последние
остатки моих сил.
   - Никак не могу понять,  что  ты  в  нем  нашла,  -  промолвил  Ричард,
отправляясь в кухню за кофе.
   - Я знаю, тебе он не  нравится,  но  он  очень  милый  и,  может  быть,
по-своему меланхолично  обаятелен.  В  его  обществе  невольно  отдыхаешь,
потому что он настолько поглощен собой, что ничего не требует от  другого.
Он вбил себе в голову, что я могу помочь ему с журналом.  Разумеется,  это
заблуждение. Я ничего не смогу для него сделать. В жизни,  увы,  чудес  не
бывает. Мне действительно его жаль.
   - А мне нисколько. У него в жизни все шло как по маслу.  А  теперь  вот
отняли любимую игрушку. Подумаешь, что в этом несправедливого?
   - Дело не  в  справедливости.  Мне  просто  жаль  его,  потому  что  он
несчастен.
   - Конечно, несчастен. Росс превратил  его  журнал  в  острое,  поистине
умное издание, которое теперь читают все. А что было  прежде?  Журнал  еле
дышал. Все, что Майкл делал, - это угощал кого-нибудь завтраком  и  просил
что-нибудь написать для своего журнала. Кое-как вышла  пара  номеров.  Все
это была пустая затея. Он просто тешил свое тщеславие. Не  нахожу  в  этом
ничего интересного и тем более  обаятельного.  Прости,  что  заговорил  об
этом.
   Сьюзан смущенно повела плечами.
   - Ты, мне кажется, преувеличиваешь. Хотя, воз,  следует  держаться
от него подальше, если он намерен заставить меня сделать то, что я  просто
не могу сделать. Это слишком большая нагрузка для меня.  Ладно,  теперь  о
другом. Я рада, что у тебя был чертовски плохой вечер. Я намерена серьезно
поговорить с тобой относительно конца недели. Что ты предлагаешь?
   - А-а, я... - начал Ричард, - понимаешь...
   - Ладно, мне прежде надо проверить, что записано на автоответчике.
   Сьюзан, обойдя  Ричарда,  подошла  к  столику  с  телефоном.  Прослушав
несколько  секунд  послание  Гордона   Уэя,   она   неожиданно   выключила
автоответчик и вынула кассету.
   - Я не буду этим заниматься, - решительно заявила она, отдавая  кассету
Ричарду. - Можешь все это передать завтра утром  Сьюзан,  когда  будешь  в
офисе. Ты освободишь ее от необходимости приезжать  сюда.  Если  там  есть
что-то важное, она сообщит мне.
   Ричард, беспомощно моргая, промямлил:
   - Э-э-э, хорошо. - И  сунул  кассету  в  карман,  испытывая  нешуточные
угрызения совести.
   - Итак, конец недели... - продолжила прерванный разговор Сьюзан, садясь
на диван.
   Ричард провел вспотевшей от волнения ладонью по лбу.
   - Сьюзан... я...
   - Боюсь, что я буду занята. Никола заболела, и мне  придется  подменить
ее на концерте в пятницу. Что-то из Моцарта и Вивальди,  что  я  не  очень
хорошо знаю, поэтому,  боюсь,  мне  придется  много  работать.  Мне  очень
жаль...
   - Дело в том, что у меня тоже много работы, - поспешил сказать Ричард и
сел рядом.
   - Я знаю. Гордон требует от меня, чтобы я все время напоминала  тебе  о
работе. Мне это совсем не нравится. Это не мое дело и это  ставит  меня  в
двусмысленное, даже унизительное положение. Я  устала  от  того,  что  все
время кто-то оказывает на меня давление, Ричард. Слава Богу, хоть ты этого
не делаешь. Обними меня.
   Он сжал ее в  объятиях,  чувствуя  себя  незаслуженно  счастливым.  Час
спустя он ушел, но пиццерия была уже закрыта.
   А тем временем Майкл Вентон-Уикс добирался к себе  в  Челси.  Невидящим
взором глядел он в окно такси, и его пальцы отбивали по  стеклу  медленный
ритм.
   Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук.
   Ом относился к тому опасному типу людей,  которые  мягки,  податливы  и
добродушны, как жующие коровы, если у них есть  все,  что  им  хочется.  А
поскольку он всегда имел то, что ему хочется, и был вполне  доволен  этим,
то все считали, что он  такой,  каким  кажется,  -  мягкий,  податливый  и
добродушный. Но тот, кто захотел бы прощупать эту мягкость и податливость,
был бы немало удивлен, наткнувшись  на  нечто  твердое  и  не  поддающееся
никакому нажиму. Мягкость и податливость существовали в нем лишь для того,
чтобы охранять это твердое и неуступчивое нечто.
   Майкл Вентон-Уикс был младшим сыном  лорда  Маша,  издателя,  газетного
магната и заботливого отца, под чьим крылом Майклу удалось  издавать  свой
журнал с поистине фантастическими затратами и провалами. Лорд Магна правил
медленно разоряющейся, но все еще  респектабельной  семейной  издательской
империей, созданной еще его отцом, первым лордом Магна.
   Майкл костяшками пальцев продолжал отбивать дробь по стеклу.
   Тук-тук, тук-тук.
   Он вспомнил  ужасный,  поистине  страшный  день,  когда  отец,  заменяя
перегоревшую лампочку в настольной лампе, был убит электрическим током,  и
делами издательства стала заниматься мать. Не просто заниматься,  а  вести
их с необыкновенной  решительностью  и  энтузиазмом.  Она  провела  полную
проверку дел, и от ее острого глаза не ускользнула ни одна деталь. В конце
концов она добралась и до журнала своего сына.
   Тук-тук-тук.
   Майкл достаточно  понимал,  как  должны  выглядеть  финансовые  отчеты,
свидетельствующие об успехе журнала, и убедил отца, что все обстоит именно
так.
   - Я не хочу, чтобы это было просто  синекурой  для  тебя,  старина.  Ты
должен трудом зарабатывать свой хлеб, иначе как  это  будет  выглядеть?  -
поучал сына лорд Маша, и  Майкл  с  самым  серьезным  видом  утвердительно
кивал, в  уме  прикидывая,  какие  цифры  он  должен  представить  отцу  в
следующем месяце, если удастся выпустить очередной номер журнала.
   Его мать не  была  столь  снисходительной  к  своему  великовозрастному
дитяти и не собиралась потакать его капризам.
   Майкл, говоря о матери, обычно сравнивал ее с боевым оружием,  например
с прекрасно изготовленной алебардой с инкрустацией и гравировкой на древке
и везде, где только воз, кроме, конечно, блестящего, наводящего  ужас
лезвия топорика. Один взмах - и ты даже не почувствуешь удара, а посмотрев
на часы, вдруг обнаружишь, что руки, на которой  они  находились,  как  не
бывало.
   Она терпеливо ждала, во всяком случае, не торопилась,  находясь  всегда
рядом, но чуть в стороне, преданная жена и любящая, но  строгая  мать.  Но
вот час настал, и, образно говоря, кто-то вынул алебарду из ножен, и все в
испуге бросились наутек.
   В том числе и Майкл.
   Глубоким убеждением его матери, которая в душе боготворила сына,  было,
что он окончательно и бесповоротно избалован в самом худшем  смысле  этого
слова. И, пока еще не поздно, она вознамерилась его перевоспитать.
   Ей понадобилось буквально не более  нескольких  минут,  чтобы  раскрыть
тайну мифических цифр прибыли, якобы приносимой  журналом,  и  сообразить,
насколько он обескровливает бюджет фирмы, а также и то, что деньги  уходят
в основном на дорогие завтраки, такси и жалованье персоналу. Счета  Майкла
незаметно растворялись в огромных и без того расходах издательства Магна.
   Она наконец вызвала Майкла к себе.
   Тук-тук-та-та-та-а-а.
   - Как ты предпочитаешь, чтобы я говорила с тобой - как с сыном или  как
с редактором одного из моих журналов? Мне все равно, выбирай.
   - Твоих журналов? Да, я твой сын, но я не понимаю...
   - Сейчас поймешь, Майкл. Я хочу, чтобы ты посмотрел эти цифры, -  резко
сказала леди Магна, передавая ему распечатку.  -  Цифры  слева  показывают
фактические приходы и расходы по журналу "Постижение", те же, что  справа,
- это твои цифры. Тебе ничего не кажется странным?
   - Мама, я могу объяснить...
   - Хорошо, - ласково сказала леди Магна. - Я  буду  рада,  если  ты  это
сделаешь.
   Она забрала у него распечатку.
   - А теперь у тебя есть какие-либо планы относительно журнала? Каким  ты
его видишь в будущем?
   - Да, бесспорно. И очень большие планы. Я...
   - Хорошо, - сказала леди  Магна  и  мило  улыбнулась.  -  Тогда  все  в
порядке, я удовлетворена.
   - А разве ты не хочешь узнать о них?
   - Нет, дорогой. Я рада, что у тебя есть что сказать по поводу журнала и
многое прояснить. Я думаю, новый его владелец  будет  рад  выслушать  твои
соображения.
   - Что? - остолбенело спросил Майкл. -  Ты  собираешься  продать  журнал
"Постижение"?
   - Нет, не собираюсь. Я уже продала его. Правда,  боюсь,  что  за  сущую
безделицу. Всего за фунт при условии, что  ты  останешься  редактором  еще
трех выпусков, а потом - все на усмотрение нового издателя.
   Майкл обалдело молчал. Глаза у бедняги едва не вылезли из орбит.
   - Да ну же, пойми, - вполне разумно увещевала его мать, - мы  не  можем
более так работать. Ведь ты всегда соглашался с отцом, что твоя работа  не
должна быть синекурой. И хотя мне трудно проверить или  опровергнуть  твои
аргументы, я решила предоставить решать эту проблему  кому-то  другому,  с
кем тебе будет легче найти общий язык. У меня назначена  деловая  встреча,
Майкл.
   - Да, но... Кому же ты продала журнал? - захлебываясь  от  возбуждения,
пролепетал Майкл.
   - Гордону Уэю.
   - Гордону Уэю? Ради Бога, мама, но он же...
   - Он жаждет стать меценатом. И мне кажется, он действительно хочет этим
заняться. Я уверена, что вы отлично поймете друг друга, дорогой. А  теперь
извини меня...
   Но Майкл не собирался сдаваться.
   - Никогда не слышал ничего более чудовищного!
   - Ты не представляешь, что сказал мистер Уэй, когда я показала ему  эти
цифры, а затем потребовала, чтобы он  оставил  тебя  редактором  еще  трех
выпусков журнала.
   Майкл задыхался от возмущения и был красным как рак, он  грозил  матери
пальцем, но не смог ничего вымолвить. Наконец он снова обрел дар речи.
   - А если бы ты разговаривала со мной как  с  редактором,  а  не  как  с
сыном?
   - Ну что ж, - сказала леди Магна с милейшей улыбкой. - Я тогда называла
бы тебя мистером Вентон-Уиксом, разумеется. И, конечно же, я не сказала бы
тебе: "Поправь, пожалуйста, галстук", - добавила она, жестом показывая  на
его шею.
   Тук-тук-тук-тук.
   - Вы сказали, сэр, дом номер семнадцать?
   - А?.. Что? - тряхнул головой, словно просыпаясь, Майкл.
   - Вы сказали,  дом  номер  семнадцать?  -  повторил  шофер.  -  Мы  уже
приехали.
   - О... спасибо, большое спасибо! - воскликнул Майкл, вылезая из  машины
и роясь в кармане в поисках денег.
   - Тук-тук-тук, а?
   - Что? - переспросил Майкл, протягивая шоферу деньги.
   - Тук-тук-тук, - снова повторил шофер.  -  Всю,  черт  побери,  дорогу.
Что-то задумали, сэр?
   - Не твоего ума дело, - грубо оборвал его Майкл.
   - Как скажете, сэр. Но мне показалось, что вы... того... немножко не  в
себе, - заключил шофер и уехал.
   Майкл отпер дверь  ключом  и,  пройдя  через  холодный  холл,  вошел  в
столовую. Включив люстру, он налил себе из графина коньяку. Снятое  пальто
он  швырнул  на  крышку  большого  обеденного  стола  красного  дерева  и,
придвинув стул поближе к окну, стал медленными глотками потягивать коньяк,
утоляя жажду и печаль.
   Тук-тук-тук. Майкл подошел к окну.
   Он угрюмо и неохотно отбыл свой срок  в  качестве  редактора  обещанных
трех номеров навеки потерянного журнала, а затем без всяких церемоний  был
отпущен на все четыре стороны. Новый редактор, некий А.К.Росс, был  молод,
беден и тщеславен. В течение  короткого  времени  он  превратил  журнал  в
издание,  пользующееся  огромным  успехом.   Майкл   оказался   покинутым,
потерянным и оголенным со всех сторон. Ничто теперь ему не светило.
   Он постучал по оконному стеклу и  посмотрел,  как  всегда  в  последнее
время, на небольшую настольную лампу, стоявшую на подоконнике. Лампа  была
самой обыкновенной и  довольно  уродливой,  тем  не  менее  она  постоянно
притягивала к себе взор Майкла, ибо именно она стала причиной  смерти  его
отца, когда он точно так же, как Майкл сейчас, сидел на этом стуле у этого
окна.
   Старик всегда был не в ладах с техникой. В памяти Майкла была жива  еще
картина  -  отец,  посасывающий  ус,   сосредоточенно   склонившийся   над
испортившейся розеткой. Кажется, несчастье  произошло,  когда  он  включал
штепсель в розетку, забыв предварительно закрыть  ее  крышкой,  и  тут  же
попробовал заменить пробку. Шок от электрического удара  остановил  и  без
того пошаливавшее сердце.
   Совсем маленькая ошибка, нелепая случайность, подумал Майкл,  какая  со
всяким может  случиться,  а  к  каким  катастрофическим  последствиям  она
привела. В полном смысле катастрофическим. Смерть  отца,  его  собственная
потеря, успех ненавистного Росса и навсегда утраченного Майклом журнала...
   Тук-тук-тук.
   Он посмотрел на темное окно и свое отражение, а  за  окном  -  на  тени
кустов на газоне. Взгляд его снова вернулся к лампе. Перед ним  стояла  та
же лампа и на том же месте. Была допущена досадная ошибка. Предупредить ее
было так же легко, как и совершить. И она все изменила.
   От непредвиденной пустяковой случайности его сейчас  отделял  невидимый
барьер времени, которое минуло с тех пор. Несколько месяцев.
   Неожиданное спокойствие вдруг  снизошло  на  него,  словно  внутри  был
развязан тугой узел.
   Тук-тук-тук.
   Журнал "Постижение" принадлежал ему.  Майкл  не  собирался  делать  его
популярным, просто журнал был его  жизнью.  А  теперь  эту  жизнь  у  него
отняли. Все его существо вопило о возмездии.
   Тук-тук-тук. Дзинь!
   Он удивился, когда его кулак вдруг  прошел  сквозь  стекло.  Он  сильно
поранился.

   Некоторые неприятные стороны  своего  нынешнего  состояния  Гордон  Уэй
ощутил, оказавшись перед дверью коттеджа.
   В сущности, это был довольно большой загородный дом, но Гордону  всегда
хотелось иметь коттедж в деревне, и когда представилась возсть купить
его, он вдруг обнаружил, что денег у него намного больше, чем он думал,  и
купил большой старый дом приходского  священника.  Он  стал  называть  его
коттеджем, несмотря на то, что там было семь спален.  Вместе  с  домом  он
получил четыре акра болотистой земли в Кембриджшире. Это  не  сделало  его
особо популярным среди жителей округи, у которых, кроме коттеджей,  ничего
больше не было. Но если бы Гордон Уэй руководствовался в  своих  действиях
желанием кому-то угодить, он не был бы Гордоном Уэем.
   В сущности, он уже не Гордон Уэй, а лишь его призрак.
   В кармане лежали ключи-призраки.  Эта  мысль  внезапно  остановила  его
невидимые шаги к порогу. Мысль о том, что придется пройти сквозь стены,  а
не в дверь, была отвратительна. Именно этого он  избегал  весь  вечер.  Он
пытался взять в руки  каждый  предмет,  пощупать  и  ощутить  его,  чтобы,
доказать себе, что он по-прежнему в своей реальной телесной оболочке,  что
он существует. Войти в собственный дом не через  дверь,  а  каким-то  иным
способом ему, его законному владельцу, казалось  просто  оскорбительным  и
больно задевало.
   Как бы ему сейчас хотелось, чтобы дом  не  был  таким  ярко  выраженным
образчиком викторианской готики, чтобы бледный свет луны не освещал  столь
зловеще эти узкие островерхие окна и мрачноватые башни. Он вспомнил,  как,
покупая дом, пошутил, что в нем должны  водиться  привидения.  Мог  ли  он
думать, что это случится, и так скоро, и кто станет этим привидением.
   Леденящий страх пронзил его, когда он  ступил  на  дорожку,  ведущую  к
дому, под сень тисовых деревьев, еще более старых, чем сам  дом.  Мысль  о
том, что кто-то другой с таким же страхом будет входить в  тисовую  аллею,
опасаясь встречи с привидением, была чертовски неприятной.
   За деревьями  слева  маячили  темные  очертания  церкви,  теперь  почти
заброшенной и разрушающейся. Служба в  ней  проводилась  лишь  изредка,  и
викарий, приезжавший сюда, запыхавшись, на велосипеде из другого  прихода,
всегда огорчался, когда видел, что прихожан  становится  все  меньше.  Над
шпилем колокольни холодным всевидящим оком висела луна.
   Какое-то движение неожиданно привлекло внимание Гордона, словно  кто-то
прошел в кустах близ дома, но это, должно быть, всего лишь его воображение
и общее состояние нервного напряжения после всего, что  случилось.  Почему
он должен здесь чего-то бояться? Ведь он умер.
   Он прошел вперед, обогнул крыло дома, увидел увитое плющом крыльцо и  в
его мрачной глубине - дверь. С испугом взглянул он на ярко освещенные окна
и заметил мягкие отблески огня в камине, играющие на стенах.
   Но мгновение спустя подумал:  ну,  конечно,  его  ждут,  хотя  и  не  в
нынешнем его виде. Миссис Беннет, старая экономка, очевидно, зашла,  чтобы
постелить постель, разжечь огонь в камине и приготовить легкий ужин.
   Конечно же, будет включен телевизор, и он, войдя, тут же с раздражением
выключит его.
   Под ногами, когда он приближался к  крыльцу,  не  хрустел  гравий.  Уже
зная, что с дверью будут  неприятности,  он  тем  не  менее  не  собирался
отказываться от попытки войти через нее,  предварительно  отперев  ключом.
Лишь снова потерпев неудачу, он, укрывшись в тени крыльца, зажмурив  глаза
и сгорая от стыда, попробует  пройти  сквозь  нее.  Подойдя  к  двери,  он
остановился.
   Дверь была открыта.
   Всего на полдюйма, но открыта. Гордон даже вздрогнул от  неожиданности.
Почему   открыта   дверь?   Ведь   миссис   Беннет    всегда    отличалась
добросовестностью в исполнении своих обязанностей. Он стоял перед дверью в
нерешительности, а потом, собрав силы, налег на нее плечом. Под его слабым
напором дверь хотя и медленно, с неохотой, но все  же  открылась.  Громко,
словно протестуя, скрипели проржавевшие петли.
   Он переступил порог и едва не поскользнулся  на  каменном  полу  холла.
Наверх вела широкая лестница, теряющаяся в темноте, но все двери в  другие
комнаты были закрыты.
   Ближайшей была дверь в гостиную, там горел свет и были слышны за  окном
приглушенные звуки проезжавших по шоссе машин. Это,  видимо,  возвращались
домой любители ночных киносеансов. Минуту или две  он  безуспешно  пытался
совладать с круглой медной дверной ручкой, но вскоре был вынужден признать
позорное поражение и с неожиданной яростью  нажал  на  дверь...  и  прошел
сквозь нее.
   В гостиной его ждали домашнее тепло и уют. Он  влетел  в  нее  с  таким
напором, что не смог сразу остановиться, и  поэтому  проник  сквозь  массу
предметов; небольшой столик с изобилием толсто  нарезанных  бутербродов  и
термосом с горячим кофе, сквозь мягкое кресло, огонь в  камине  и  толстую
кирпичную, раскаленную огнем кладку стены, и очутился  в  холодной  темной
столовой.
   Дверь  из  нее  в  гостиную  тоже  была  закрыта.  Повозившись  с   ней
непослушными пальцами, Гордон вынужден был признать неизбежное. Он  должен
взять себя в руки и спокойно и  осторожно  пройти  сквозь  запертую  дверь
обратно в  гостиную.  По  пути  он  с  интересом  впервые  познакомился  с
внутренним строением дерева.
   Уют гостиной, казалось, лишь усугубил неспокойное состояние Гордона. Он
бродил по ней, боясь сеть, пропуская  через  себя  веселый  огонь  камина,
который все равно не мог согреть его.
   Что должны делать привидения ночью, гадал он.
   Наконец он осторожно сел  и  стал  смотреть  телевизор.  Вскоре  машины
полуночников разъехались по домам, за окном остались тишина и серый  снег.
Ему ничего не оставалось, как смириться.
   Заметив, что он  слишком  глубоко  ушел  в  кресло  и  почти  стал  его
составной частью, он неуклюже постарался выкарабкаться  из  него.  Пытаясь
развлечься, он влезал на стол и стоял на  нем.  Но  это  не  улучшило  его
самочувствия. Оно становилось все хуже и  перешло  в  отчаяние,  а  затем,
очевидно, во что-то еще худшее.
   Может быть, попробовать уснуть?
   Воз.
   Ни усталости, ни сонливости он не испытывал, а лишь  гнетущую  тоску  и
жажду забвения. Он снова вернулся в холл,  откуда  широкая  лестница  вела
наверх, в большие темные спальни.
   Туда, безразличный ко всему, он и направился.
   Он понимал, что все это напрасно. Если привидение  не  может  нормально
открыть дверь, то тем более не сможет уснуть  на  кровати.  Пройдя  сквозь
двери спальни, он лег на кровать, которая,  он  знал,  была  холодна,  как
могила, но он  этого  не  чувствовал.  Луна,  казалось,  вознамерилась  не
оставлять его в покое и светила ему  прямо  в  лицо.  Он  лежал  с  широко
открытыми глазами, ничего не чувствуя, даже забыв, что такое сон.
   Ужас  страшной  пустоты  придавил  его  -  ужас  вечной  бессонницы   и
бессмысленного бодрствования в предрассветные четыре часа ночи.
   Ему некуда спешить и нечего делать. Он не может  никого  разбудить,  не
испугав беднягу до смерти.
   Самым ужасным моментом была встреча на шоссе с Ричардом, его  застывшее
лицо за стеклом машины.  Он  вспомнил  собственное  отражение  в  ветровом
стекле и призрачную тень еще кого-то рядом.
   Это настолько потрясло его, что в нем угасла последняя живая  и  теплая
искорка надежды, что все это пройдет.
   В ночные часы все кажется странным, но утром, когда он  сможет  увидеть
людей, предметы и вещи, все будет в порядке.  Удерживая  изо  всех  сил  в
своей памяти эти воспоминания, он боялся дать им уйти.
   Он видел Ричарда, а Ричард увидел и узнал его.
   Нет, из попытки уснуть ничего не получается.
   Обычно,  когда  не  спалось,  Гордон  спускался  в  кухню  и  шарил   в
холодильнике. Поэтому он встал и спустился вниз. Там куда приятнее, чем  в
залитой лунным светом  спальне.  Лучше  он  проведет  ночь  в  кухне,  жуя
что-нибудь.
   Он то ли сошел по ступеням, то ли проплыл  над  ними  и  сквозь  перила
лестницы. Не задумываясь, как легкое дуновение, он проник в кухню, а затем
сосредоточил все свое внимание я  энергию  на  выключателе  на  стене.  Он
потратил целых пять минут на то, чтобы  наконец  повернуть  его  и  зажечь
свет.
   Чувство победы настолько взбодрило его, что он решил отпраздновать это,
выпив пива.
   После нескольких минут безрезультатных попыток открыть банку с пивом  и
многочисленных ее падений на пол Уэй наконец отказался от этой  затеи.  Он
никак не мог изловчиться и дернуть за кольцо на крышке банки,  к  тому  же
манипуляции с нею так  взболтали  пиво,  что  пить  его  уже  не  доставит
удовольствия, решил он. Но главное, что будет, если  он  откроет  банку  и
выпьет пиво? Где оно окажется?
   У него нет тела, он бесплотен. Гордон в сердцах швырнул банку на пол, и
она закатилась далеко под шкаф.
   Он уже начал замечать, что с ним что-то происходит,  иногда  отчетливо,
иногда еле заметно. Все словно подчинялось какому-то медленному ритму.  То
же творилось и с его зрением.
   Его внезапно охватила лихорадка деятельности: захотелось что-то взять в
руки, сдвинуть с места, переставить, использовать.
   Он открывал шкафы, выдвигал ящики, рассыпал столовые приборы. Ему  даже
удалось запустить мясорубку. Но он уронил на пол кофемолку, так и не сумев
заставить ее работать, включил кран  газовой  плиты,  но  не  смог  зажечь
спичку, искромсал ножом на мелкие куски хлеб. Как он ни пытался  сунуть  в
рот кусок хлеба, тот словно проваливался в пустоту и в итоге оказывался на
полу. Любопытная мышь, почуяв запах хлеба, высунулась из норы, но  тут  же
поспешно скрылась. Гордон успел заметить, что шерсть на ней встала дыбом.
   В  конце  концов  ему  пришлось  сдаться.  Эмоционально   опустошенный,
чувствуя, как он физически словно онемел, Гордон устало присел  на  кончик
кухонного стола.
   Как воспримут его смерть все, кто его знает?  Кто  больше  всего  будет
сожалеть о его кончине?
   Сначала это известие вызовет шок, затем  скорбь,  а  потом  они  станут
привыкать, и от  него  останется  лишь  слабое  воспоминание.  Люди  будут
по-прежнему жить своей жизнью, зная, что он ушел туда, где рано или поздно
окажется каждый. При этой мысли его бросало то в жар, то в холод.
   Он не умер, не ушел. Он все еще здесь.
   Гордон сидел, глядя на шкаф, который ему так и не удалось открыть,  ибо
ручка  никак  не  хотела  поворачиваться.  Это  раздражало  его,  поэтому,
умудрившись удержать в руках банку  с  томатным  соусом,  он  решил  с  ее
помощью  снова  атаковать  непослушную  ручку  большого  кухонного  шкафа.
Неожиданно она повернулась, дверца распахнулась, и  из  шкафа  на  Гордона
упало его собственное окровавленное мертвое тело.
   Гордон до сих пор еще не слышал, чтобы привидения падали в обморок.
   Теперь он в этом убедился, ибо тут же потерял сознание.
   Часа два спустя взрыв газовой плиты снова привел его в чувство.

   В это утро Ричард просыпался дважды.
   В кухню он спустился в мрачном расположении духа. За завтраком  все  не
ладилось. Поджаривая ломтики хлеба, он сжег их,  пролил  кофе,  принявшись
искать джем, вдруг вспомнил,  что  вчера  забыл  купить  его.  Скептически
настроенный к самому себе  и  своим  попыткам  накормить  себя  завтраком,
Ричард подумал, что, пожалуй, несмотря  на  полное  отсутствие  свободного
времени, надо в конце концов дать себе передышку и  пригласить  Сьюзан  на
роскошный  ужин  в  хорошем  ресторане.  Этим  он  искупит  свою  вину  за
вчерашнее.
   Лишь бы удалось уговорить Сьюзан.
   Ричард  вспомнил  о  ресторане,  который  так  расхваливал   и   горячо
рекомендовал ему Гордон. А тот знал в них толк, ибо был  их  завсегдатаем.
Посидев в раздумье еще какое-то время и рассеянно постучав  карандашом  по
зубам, он наконец принял решение и  отправился  в  кабинет  за  телефонным
справочником. Вытащив его из-под груды  компьютерных  журналов,  он  сразу
нашел то, что ему было нужно: "L'Esprit d'Escalier" ["Задним умом  крепок"
(фр.)].
   Позвонив в ресторан, Ричард попробовал заказать столик. Но  стоило  ему
сказать, что заказ на сегодня, как это вызвало веселое оживление на другом
конце провода.
   - О нет, месье,  -  наконец  ответил  метрдотель,  -  сожалею,  но  это
невоз. Мы принимаем заказы за  три  недели  вперед.  Прошу  прощения,
месье.
   Ричард, немало удивился, что есть люди, которые  точно  знают,  что  им
захочется делать через  три  недели,  поблагодарил  метрдотеля  и  положил
трубку.  Что  ж,  придется  ограничиться  пиццей.  Слово  "пицца"  тут  же
напомнило о несостоявшемся вчера свидании. Кончилось тем, что  любопытство
побудило  его  заглянуть  в  телефонную  .  Джентльмен...   Джентл...
Джентри...
   В ней не  оказалось  ни  фамилии  "Джентли",  ни  похожей  на  нее.  Он
просмотрел все имеющиеся справочники и даже энциклопедию,  кроме  тома  на
буквы "С - Я", поскольку этот том квартирная хозяйка неизвестно  по  какой
причине выбросила.
   Поиски не увенчались  успехом.  Он  также  нигде  не  встретил  фамилии
Чьелли, как не было в справочниках таких  фамилий,  как  Джентли,  Зентли,
Дрентли или похожих на них. Он даже взглянул на букву "Т": Тженти, Тзенти,
Тенти.  Сколько   он   ни   листал   справочники,   поиски   заканчивались
безрезультатно. Он сел и, постукивая кончиком карандаша по зубам  (что  за
дурацкая привычка!), стал рассеянно  смотреть,  как  на  дисплее  вертится
злосчастная кушетка.
   Почему  всего  несколько  часов  назад  профессор  с  явным   интересом
расспрашивал его о Дирке? Странное совпадение.
   Что следует предпринять,  чтобы  найти  нужного  тебе  человека,  гадал
Ричард.
   Он попытался позвонить в полицию, но там никто не снимал трубку. Ну что
ж, он, кажется, испробовал все, кроме разве что услуг частного  детектива.
Но Тут он подумал, что существует множество куда более интересных способов
тратить время и деньги. Так или иначе,  судьба  непременно  сведет  его  с
Дирком, как уже делала не раз.
   Как-то не верится,  что  все  еще  находятся  люди,  которых  прельщает
профессия частного сыщика. Интересно, кто они? Где и как им удается  найти
себе применение? Какие галстуки они  предпочитают?  Видимо,  такие,  чтобы
никому и в голову не пришло заподозрить в них детективов.
   Господи, разве он думал, проснувшись утром, что его будут мучить  столь
идиотские вопросы.
   Просто из любопытства он вдруг стал листать  желтые  страницы  вкладыша
газетных объявлений.
   Частные детективы... частные детективы... частные детективы...
   Объявления в солидном деловом  вестнике  вызвали  у  Ричарда  некоторое
недоумение. Химчистка. Разведение породистых  собак.  Изготовление  зубных
протезов. Детективные агентства...
   Но в эту минуту зазвонил телефон. Недовольный тем,  что  его  отвлекли,
Ричард ответил довольно резко.
   - Что-то случилось, Ричард? - услышал он.
   - А, привет, Кэйт. Извини, я... тут немного отвлекся...
   Кэйт Анселм была еще одним классным программистом  в  фирме  "Передовые
технологии  Уэя".  Она  занималась  долгосрочным  проектом  "Искусственный
интеллект", делом, которое всем  казалось  почти  абсурдным,  сказкой  для
дурачков, пока Кэйт не пускала в ход свое  красноречие.  Гордон  регулярно
выслушивал ее, когда его в  очередной  раз  начинали  одолевать  сомнения,
правильно ли  он  сделал,  вложив  в  этот  проект  свои  капиталы.  Хотя,
воз, и без проекта он с удовольствием слушал бы Кэйт.
   - Я не хотела тебя беспокоить, - пояснила Кэйт, - но я  никак  не  могу
связаться с Гордоном. Телефоны его лондонской квартиры  и  в  коттедже  не
отвечают, радиотелефон и автоответчик в машине тоже. Для Гордона,  который
не мыслит свою жизнь без активной телефонной связи, это  по  меньшей  мере
странно, тебе не кажется? Говорят, он установил телефон даже в бункере.  И
я охотно этому верю.
   - Я не связывался с ним со вчерашнего дня, -  ответил  Ричард  и  вдруг
вспомнил кассету на автоответчике Сьюзан  и  мысленно  понадеялся,  что  в
послании Гордона не содержится  ничего  более  важного,  чем  сообщение  о
зайцах. - Я знаю,  он  собирался  отправиться  в  коттедж.  Видишь  ли,  я
действительно не знаю, где он. А  ты  не  пробовала...  -  Ричард  тут  же
прикусил язык, ибо понял, что не знает, у кого  еще    спросить,  где
сейчас шеф. Господи!..
   - Ричард?
   - Невероятно!..
   - Ричард, что с тобой?
   - Ничего, Кэйт. Просто я только что прочел одну забавную вещицу.
   - Неужели? А что ты читаешь?
   - Телефонный справочник...
   - Что? Телефонный справочник? Сейчас же бегу покупать его.
   - Послушай, Кэйт, могу я перезвонить  тебе?  Я,  право,  не  знаю,  где
сейчас Гордон...
   - Не беспокойся. Я знаю, что такое недочитать страницу. Всегда сгораешь
от нетерпения, что же дальше, пока не прочитаешь до конца... Не иначе  как
это Збигнев... Желаю хорошего уик-энда, Ричард. - Кэйт положила трубку.
   Ричард сделал то же самое и уставился на желтую страницу объявлений.
   ХОЛИСТИЧЕСКОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ДИРКА ДЖЕНТЛИ
   Раскрываем все преступления. Находим всех пропавших.
   Звоните сегодня, и все ваши проблемы будут решены.
   (Наша специальность: поиски пропавших котов
   и запутанные бракоразводные процессы).
   01-354 9116, Лондон, Н1, Пеккендер-стрит, дом N 33а.
   Указанная в объявлении улица была где-то рядом, воз, в  нескольких
минутах ходьбы. Ричард поспешно  записал  адрес,  схватил  пальто,  бросил
беглый взгляд на вертящуюся кушетку и спустился вниз. У  него  было  такое
чувство, будто он  чего-то  не  заметил  на  дисплее,  чего-то  совершенно
очевидного, что должно было сразу же броситься в глаза.  Кушетка  застряла
там, где  узкая  лестница  делает  небольшой  поворот.  Здесь  ее  ступени
кончаются площадкой шириной примерно в два ярда. Под нею на  первом  этаже
находится такая же квартира, как и у Ричарда. Итак, что дальше? Но на этом
его изыскания  снова  закончились,  как  всегда,  не  дав  ответа.  Ричард
привычно перелез через застрявшую кушетку и вышел на улицу.
   В  Айлингтоне,  если  бросить  камень,  обязательно  угодишь   либо   в
антикварную лавку, либо в  контору  по  продаже  недвижимости,  или  же  в
книжный магазин.
   Даже, если камень не нанесет ущерба и не разобьет витрину, он все равно
включит сирену сигнализации, которую  по  субботам  и  воскресеньям  будет
некому выключить. Поэтому Ричард не удивился, когда по Верхней улице  мимо
него  с  воем  промчались  полицейские   машины,   останавливая   движение
транспорта и пешеходов. Когда они проехали, Ричард пересек улицу.
   День был ясный и холодный, какие Ричард любил. Миновав лужайку парка, в
конце которой продавали в разлив дешевое красное вино, Ричард  проследовал
мимо сгоревшего здания старого мюзик-холла и вошел  в  Кемденский  пассаж,
изрядно опустошавший карманы американских туристов. Он замедлил шаги перед
антикварной лавкой, полюбовался на сережки, которые могли  бы  понравиться
Сьюзан, однако тут же засомневался, и они ему перестали нравиться. В конце
концов он отошел от витрины в полном замешательстве.  Заглянув  в  книжный
магазинчик, он, поддавшись неожиданному  порыву,  купил  антологию  стихов
Кольриджа - очевидно, потому, что томик лежал на видном месте.
   Далее он попетлял какое-то время по лабиринтам боковых улочек,  пересек
по мосту канал, минуя ряд одинаковых  муниципальных  домиков  вдоль  него,
несколько небольших и совсем маленьких площадей  и  наконец  достиг  цели.
Расстояние от его квартиры до Пеккендер-стрит оказалось куда  больше,  чем
он предполагал.
   Пеккендер-стрит была одной из тех  улиц  в  старой  части  Лондона,  на
которые слетаются как мухи на мед дельцы недвижимости всех мастей на своих
длинных "ягуарах". Здесь полно  контор  по  сдаче  недвижимости,  а  также
пустующих промышленных зданий времен королевы Виктории или полуразрушенных
особняков, которые так и просятся на снос. На их месте многим уже виделись
многоэтажные  доходные  дома  из  железа  и  бетона.  Агенты  по   продаже
недвижимости  рыскают  здесь  голодными  стаями  с  фото-  и  кинокамерами
наготове, подозрительно следя друг за другом.
   Дом N_33а, когда Ричард нашел его, оказался зажатым между домами N_37 и
N_45 и представлял собой изрядно обветшалое здание, как, впрочем,  и  дома
по соседству.
   На  первом  этаже  размещалось  туристическое  агентство.  Его  пыльную
витрину с треснувшим пополам  стеклом  украшали  ставшие  почти  музейными
плакаты, славящие группу английских войск в Африке времен  второй  мировой
войны. Рядом со входом в агентство Ричард увидел  на  скорую  руку  совсем
недавно окрашенную красной краской дверь с кнопкой звонка и  приколотую  к
двери  карточке.  На  ней  от  руки  было  нацарапано:   "Доминик.   Уроки
французского, 3-й этаж".
   Но самой приметной деталью двери  была  сверкающая  медная  табличка  в
самом центре ее с  выгравированной  надписью:  "Холистическое  детективное
агентство Дирка Джентли".
   Коротко и  ясно.  Табличка  была  новехонькой,  сверкали  даже  головки
шурупов, которыми она была прикреплена к двери.
   Дверь открылась при первом  легком  нажатии.  Заглянув  в  нее,  Ричард
увидел небольшой грязный коридор и лестницу, ведущую наверх. Дверь к конце
холла, судя по всему, в последние несколько лет не открывалась. Возле  нее
были свалены в кучу старые металлические стеллажи,  аквариум  и  сломанный
велосипед. Стены, пол, лестница и  все  двери  в  коридоре  были  когда-то
выкрашены одной серой краской, видимо,  в  попытке  как-то  навести  здесь
порядок.  Но  все  теперь  пришло  в  запустение,  серая  краска   изрядно
осыпалась, в углах под потолком виднелись пятна плесени.
   Поднимаясь  по  лестнице,  Ричард  услышал  сердитые  спорящие  голоса,
доносившиеся  с  двух  разных  сторон.  Но  спор  с  одной  стороны  вдруг
прекратился, на лестницу выбежал разгневанный грузный человек  в  плаще  с
поднятым  воротником.  После  этого  спор  возобновился,  но  не  в  столь
повышенных  тонах.  Более  того,  в  голосе  кого-то  быстро   говорившего
по-французски звучала явная обида. Пробегая мимо Ричарда, человек в  плаще
на ходу мрачно бросил:
   - Не трать зря деньги, парень, это лажа. - Сказав это,  он  выбежал  на
улицу.
   В другой стороне спорили приглушенными голосами. Когда же Ричард достиг
коридора второго этажа, там хлопнула дверь и все смолкло.  Он  заглянул  в
первую же открытую дверь.
   Она вела в небольшую прихожую. Дверь в следующую  комнату  была  плотно
закрыта. Молодая,  с  пухлым  личиком  девушка  в  дешевом  голубом  плаще
вынимала из ящика стола тюбики губной помады и пакетики бумажных  салфеток
и складывала их в пластиковую сумку.
   - Это детективное агентство? - осторожно спросил Ричард.
   Девушка утвердительно кивнула и,  прикусив  губу,  озабоченно  склонила
голову еще ниже, занятая своим делом.
   - Мистер Джентли у себя?
   - Воз, - ответила девушка и попыталась движением  головы  откинуть
упавшие на лицо волосы, но они были слишком кудрявыми и непослушными. -  А
может, и нет, - добавила она. - Я не могу  вам  этого  сказать.  Меня  это
больше не касается. Теперь это касается только его.
   Она вынула из ящика флакончик лака  для  ногтей  и  собиралась  было  с
громким стуком закрыть ящик, однако  лежавшая  в  нем  толстая  конторская
книга не дала ей этого сделать. Девушка еще раз попыталась, но безуспешно.
Тогда она вынула  и, вырвав часть страниц, снова сунула ее в ящик. На
сей раз он закрылся.
   - Вы его секретарь? - наконец уточнил Ричард.
   - Бывший секретарь и буду рада таковой остаться, - защелкивая  сумочку,
ответила девушка. - Если он, вместо того  чтобы  уплатить  мне  жалованье,
которое задолжал, предпочел повесить на двери эту дурацкую дорогую  медную
дощечку, пусть остается без секретаря. Я не намерена  работать  бесплатно,
спасибо. Так ему и надо. Главное -  это  отвечать  на  телефонные  звонки.
Пусть теперь отвечает на них его  новая  медная  дощечка.  Прошу  извинить
меня, но я ухожу.
   Ричард посторонился и дал ей пройти.
   - Скатертью дорога, - произнес голос из другой комнаты.
   Там зазвонил телефон и взяли трубку.
   - Да? - послышался за дверью раздраженный голос.
   Девушка неожиданно вернулась - она забыла шарф. Вела она себя сдержанно
и тихо, видимо не хотела, чтобы бывший босс услышал ее из своего кабинета.
Найдя шарф, она наконец ушла.
   - Да, это агентство Дирка Джентли. Чем можем быть полезны?
   Залпы французской речи на третьем этаже смолкли.  Воцарилась  тревожная
тишина.
   - Да, миссис Сандерленд, запутанные бракоразводные процессы - это  наша
специальность, - говорил голос за дверью.
   Наступила пауза.
   -  Да,  благодарю  вас,  миссис  Сандерленд,  однако  это  недостаточно
запутанное дело. - В комнате положили трубку, чтобы  тут  же  снять  ее  и
ответить на новый звонок.
   Ричард окинул взглядом  маленькую  мрачную  приемную.  Она  была  почти
пуста. Старый шаткий письменный стол,  такой  же  старый  серый  шкаф  для
документов и  темно-зеленая  пластиковая  корзинка  для  бумаг.  На  стене
рекламный плакат, на котором кто-то внизу красным  фломастером  возмущенно
написал: "Сорвите его к черту!" А пониже: "Нет!" Еще ниже таким же  жирным
фломастером: "Я требую, чтобы вы немедленно это сделали" и  ответ:  "И  не
подумаю". Потом грозное: "Вы уволены!" и дерзкое: "Отлично".
   На этом странная эпистолярная дуэль заканчивалась.
   Ричард  наконец  отважился  постучать  в  закрытую  дверь.  Ответа   не
последовало. Голос за дверью продолжал отвечать на телефонные звонки.
   - Я рад,  что  вы  спросили  меня  об  этом,  миссис  Роулинсон.  Слово
"холистический" означает мое глубокое убеждение в том, что все, чем  мы  в
нашем   агентстве   занимаемся,   имеет   непосредственное   отношение   к
фундаментальной взаимосвязи всех вещей. Это некая  философия  целостности.
Меня не интересуют, например, такие  разрозненные  детали,  как  отпечатки
пальцев подозрительного воришки, крошки, обнаруженные в подкладке кармана,
или дурацкие следы, оставленные чьим-то башмаком. Я ищу  решение  проблемы
как составного элемента целого, единой модели в  бесконечном  переплетении
обстоятельств. Связь между причиной и следствием гораздо  более  тонкая  и
подспудная, чем мы с нашим грубым и шаблонным взглядом на  физический  мир
способны предположить, миссис Роулинсон.
   Приведу  пример.  У  вас   разболелись   зубы,   вы   отправляетесь   к
иглотерапевту, а он вместо десен вкалывает вам иглу в  бедро.  Вы  знаете,
миссис Роулинсон, почему он это делает? Я тоже не знаю, но мы беремся  это
узнать. Очень приятно было побеседовать с вами,  миссис  Роулинсон.  Всего
доброго!
   Не  успели  положить  трубку,  как  тут  же  раздался  звонок   другого
телефонного аппарата.
   Ричард приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
   Да, это был Свлад,  иными  словами  Дирк  Чьелли.  Он  чуть  раздобрел,
прибавилось морщин у глаз, белки которых заметно покраснели,  как  и  кожа
лица и шеи. Но это был Дирк Чьелли, каким он его видел восемь лет назад  в
Кембридже, когда он с мрачной ухмылкой влезал в полицейский фургон "Черная
Мария".
   Теперь же Дирк предстал перед ним в светло-коричневом костюме, носившем
след активного участия в кампании по очистке местности от колючих зарослей
куманики, в рубахе  в  красную  клетку,  явно  неподходившей  по  цвету  к
костюму, дополненной зеленым галстуком в полоску, который был  в  кричащем
противоречии как с костюмом, так и с клетчатой сорочкой. На носу у Свлада,
то есть Дирка, были очки в металлической оправе. На них Ричард и  возложил
всю вину за цветовую несовместимость в одежде своего друга.
   - А, это  вы,  миссис  Блатхолл,  как  приятно  слышать  ваш  голос,  -
добросовестно отвечал на звонки Дирк. - Меня весьма  огорчило  известие  о
кончине миссис Тиддлс. Печальная  весть,  очень  печальная.  И  все  же...
Должны ли мы позволить, чтобы темная вуаль  нашей  скорби  скрыла  от  нас
вечный свет того мира, в который ушла ваша любимица и где отныне она будет
пребывать вечно?
   Я считаю, что не  должны.  Прислушайтесь.  Мне  кажется,  что  я  слышу
ласковое мяуканье миссис Тиддлс. Она зовет  вас,  миссис  Блатхолл,  чтобы
сказать, как ей хорошо и покойно. Она сообщает  вам,  что  ей  станет  еще
покойней, миссис Блатхолл, если вы оплатите кое-какие счета. Разве это  ни
о чем не напоминает вам? Вспомните, я, кажется, послал их вам  месяца  три
назад. Боюсь, не это ли так беспокоит бедняжку Тиддлс и мешает ей  обрести
вечный покой?
   Увидев Ричарда, Дирк энергичным жестом пригласил  его  войти  и  кивком
указал на скомканную пачку французских сигарет на столе, до которой не мог
дотянуться.
   - В воскресенье вечером, миссис Блатхолл, в восемь тридцать.  Адрес  вы
знаете. Да, я уверен, что она нам явится и вы повидаетесь с Тиддлс, а я  с
вашей чековой книжкой. До скорой встречи, миссис Блатхолл.
   Он поспешил положить трубку, ибо уже надрывался  другой  телефон.  Дирк
одновременно снял трубку и попытался раскурить изрядно помятую сигарету.
   - Да, миссис  Зускинд,  я  вас  слушаю,  -  радостно  приветствовал  он
звонившую. - Вы моя старая и самая  уважаемая  клиентка,  если  мне  будет
позволено так сказать. Добрый день, добрый день. К сожалению,  пока  ничем
не могу вас порадовать. Пока нет никаких новых сведений о  юном  Родерике,
но  я  усиливаю  поиски,  и  все  благополучно  движется  к  их  успешному
завершению. У меня нет ни малейших сомнений, что в ближайшие же  несколько
дней ваш сорванец снова будет мурлыкать  у  вас  на  коленях.  Кстати,  вы
получили мой счет?
   Смятая сигарета не раскуривалась, поэтому, прижав плечом трубку к  уху,
Дирк потянулся за другой пачкой сигарет, но она оказалась пустой.
   Пошарив по столу и найдя клочок бумаги и карандаш, он что-то написал  и
протянул Ричарду.
   - Да, да, я слушаю вас, миссис Зускинд, - успокоил  он  клиентку.  -  Я
весь внимание.
   Ричард прочел записку: "Пошли секретаршу за сигаретами".
   - Да, - продолжал Дирк, - но осмелюсь напомнить  вам,  миссис  Зускинд,
что все семь лет нашего с вами знакомства я неизменно  руководствовался  в
таких случаях законами квантовой механики. Согласно моей теории ваш кот не
пропал,  и  в  настоящее  время  форма  его  волнового  сигнала   временно
коллапсировала  и  ее  необходимо  восстановить...  Шредингер,   Планк   и
другие...
   Ричард, прочтя записку, быстро черкнул: "У тебя больше нет секретарши".
Дирк какое-то  время  молча  смотрел  на  нее,  а  затем  написал:  "Черт!
Проклятие!"
   - Если мы допустим, миссис Зускинд, - беспечным тоном продолжал  он  по
телефону, - что девятнадцать лет - это преклонный возраст для кота, вправе
ли мы не учитывать этот важный фактор? Предположим, что наш  друг  Родерик
достиг этого критического предела. Имеем ли мы моральное право бросить его
на произвол судьбы, прекратив поиски именно в тот момент, когда  он  более
всего нуждается в нашей помощи? Мы должны удвоить наши усилия, и, с вашего
разрешения, я это сделаю, миссис Зускинд. Представляете, каково вам  будет
снова встретиться с ним, зная, что  вы  не  сделали  для  него  даже  того
малого, что могли.
   Ричард не знал, что делать дальше с этой  дурацкой  запиской  и,  пожав
плечами, наконец написал: "Я сам схожу за сигаретами" и передал ее Дирку.
   Тот, отрицательно замотав головой,  однако  быстро  написал:  "Не  смею
настаивать, но было бы чертовски здорово..." Но как только  Ричард  прочел
написанное, Дирк  тут  же  выхватил  записку  и  быстро  дописал:  "Деньги
возьмешь у секретарши".
   Ричард задумчиво взглянул на  поспешно  начертанные  каракули  и,  взяв
карандаш, поставил галочку возле фразы: "У тебя больше нет  секретарши"  и
сунул бумажку прямо под  нос  Дирку.  Тот,  едва  бросив  на  нее  взгляд,
поставил галочку против фразы: "Не смею возражать, но  было  бы  чертовски
здорово".
   - Воз,  -  продолжал  он  свой  разговор  с  несговорчивой  миссис
Зускинд, - вам следует повнимательнее ознакомиться с теми  пунктами  моего
счета, которые вас наиболее не устраивают.  Посмотрите  на  них  несколько
шире.
   Ричард вышел.
   Сбегая по лестнице, он  миновал  некое  молодое  дарование  в  холщовой
куртке, с короткой стрижкой. Паренек все время с беспокойством  поглядывал
наверх, где не прекращался спор.
   - Как там дела, приятель? - спросил он у Ричарда.
   - Лучше не бывает, -  пробормотал  тот,  пробегая  мимо.  -  Просто  не
бывает.
   В ближайшем газетном киоске он купил две пачки  сигарет  для  Дирка,  а
себе - свежий номер компьютерного  журнала  с  портретом  Гордона  Уэя  на
обложке.
   - Жаль человека, - сказал киоскер.
   - Что вы сказали? Ах да, конечно... - согласился Ричард.
   Он искренне сожалел о смерти своего шефа и часто вспоминал о нем, но не
думал, что столь многие знают Гордона Уэя.
   Когда Ричард вернулся, Дирк все еще разговаривал  по  телефону,  удобно
положив ноги на стол. По всему было видно, что эта беседа отнюдь ему не  в
тягость.
   - Согласен, миссис Зускинд, поездка на Багамы повысила расходы,  но  на
то и деньги, чтобы их расходовать, не так ли? - успокаивал он клиентку.
   Когда Ричард передал Дирку сигареты, на лице того было  написано  явное
разочарование, что пачек всего две, но тем не менее он поблагодарил  друга
кивком и жестом пригласил сесть.
   С верхнего  этажа  продолжали  доноситься  спорящие  голоса  и  обрывки
французской речи.
   - Разумеется, я постараюсь объяснить вам еще  раз,  почему  поездка  на
Багамские острова была совершенно необходимой, - мягким голосом  продолжал
Дирк. - Это доставит  мне  только  удовольствие.  Как  вы  знаете,  миссис
Зускинд, я верю в  фундаментальную  взаимозависимость  всех  вещей.  Более
того, я вычертил схему и произвел триангуляцию векторов и взаимосвязи всех
составных частей и вышел таким образом на пляжи Багамских островов, куда я
поэтому вынужден время  от  времени  наведываться  в  процессе  поисков  и
расследования. Мне это не доставляло никакого удовольствия, поверьте,  ибо
солнечные лучи вызывают у меня аллергию, так же как  и  ромовый  пунш.  Но
каждый должен нести свой крест, не так ли, миссис Зускинд.
   В трубке послышался невнятный сбивчивый лепет.
   - Вы огорчаете меня, миссис Зускинд. Хотелось бы сказать вам,  что  ваш
скептицизм льстит мне и, воз, даже вдохновляет, но, к сожалению,  при
всем моем желании ничего подобного я сказать вам не могу. В данный  момент
я выпотрошен, пуст. Об  этом  убедительно  свидетельствует  посланный  вам
счет.
   Он взял в руки отпечатанную под копирку копию счета.
   - Напоминаю вам, миссис Зускинд:
   "Выявление  и  триангуляция  векторов  взаимосвязи  всех  вещей  -  сто
пятьдесят фунтов стерлингов". Ну, это мы с вами уже обговорили.
   "Поездка с этой целью на Багамские острова"; дорожные расходы и  оплата
номера в  отеле".  Всего  лишь  полторы  тысячи  фунтов,  миссис  Зускинд.
Удобства в отеле были удручающе скромны.
   А  вот  главное:  "Издержки  моральные  и  материальные  в   результате
проявленного клиентом скептицизма; напитки". Триста двадцать  семь  фунтов
пятьдесят пенсов.
   От всей души хотел бы,  чтобы  этого  счета  не  было,  дорогая  миссис
Зускинд, и не было бы обстоятельств, вызвавших его. Но  ваше  недоверие  к
моим методам весьма осложняет мою работу, делает ее еще  более  трудоемкой
и, к сожалению, увеличивает расходы.
   На третьем этаже раскричались не на  шутку.  В  голосе,  говорившем  на
французском, уже слышались истерические нотки.
   - Я признаю, миссис Зускинд, что первоначально оговоренные расходы были
несколько превышены, но вы должны согласиться с тем, что работа в  течение
семи лет оказалась намного труднее того, что первоначально  предполагалось
сделать за полдня, и естественно стоит дороже. Мне  приходится  все  время
менять расценки из-за возрастающих трудностей в выполнении нашей задачи.
   Лепет в трубке становился все более отчаянным.
   - Моя дорогая, миссис  Зускинд!  Могу  я  называть  вас  просто  Джойс?
Хорошо, не хотите, пусть будет, как было. Итак, миссис Зускинд,  позвольте
мне сказать следующее. Не беспокойтесь о счете, пусть он не  пугает  и  не
смущает вас. Ни в коем случае не  позволяйте  ему  стать  причиной  вашего
постоянного беспокойства. Просто стисните зубы и оплатите его. Вот и все.
   Дирк снял ноги со стола и потянулся к телефону, приготовившись положить
трубку.
   - Как всегда, был рад побеседовать с вами,  миссис  Зускинд.  А  теперь
всего хорошего...
   Наконец он опустил трубку на рычаг, но тут же снова снял ее и  временно
швырнул в мусорную корзинку.
   - Мой дорогой Ричард Мак-Дафф, - произнес он  и,  достав  из-под  стола
большую плоскую картонную коробку, пододвинул ее через стол Ричарду. - Вот
ваша пицца.
   Ричард остолбенел от удивления.
   - Э-э-э... спасибо, - растерянно произнес он. -  Но  я  уже  завтракал.
Пожалуйста, съешьте ее сами.
   Дирк пожал плечами:
   - Я предупредил, что вы заглянете в конце недели и расплатитесь за нее.
Добро пожаловать в мое агентство.
   Он обвел рукой свой кабинет.
   - Свет есть, - сказал он, указывая на окно, - с земным притяжением  все
в порядке. - Он продемонстрировал это, бросив карандаш на пол. - А во всем
остальном - как повезет.
   Ричард откашлялся.
   - Что, - неуверенно начал он, - все это значит?
   - Что именно?
   - Все это! - воскликнул наконец Ричард. - Все!  Какое-то  холистическое
детективное агентство! Понятия не имею, что это значит.
   - Я оказываю самые уникальные в мире услуги, - пояснил Дирк.  -  Термин
"холистический" означает мое убеждение  в  том,  что  все,  чем  мы  здесь
занимаемся,  имеет  непосредственное  отношение  к  фундаментальной  связи
всего... сущего...
   - Я это уже слышал, - перебил его Ричард. - Должен сказать, что все это
лишь способ потрошить кошельки легковерных старушек.
   - Потрошить? - удивился Дирк. - Замечание было бы справедливым, если бы
хоть одна из них мне что-нибудь заплатила. Уверяю  тебя,  дорогой  Ричард,
нет и тени угрозы, что это когда-нибудь произойдет. Я живу,  как  бы  тебе
сказать,  в  ожидании  интересного,  загадочного  и  выгодного  дела,  моя
секретарша - в ожидании  жалованья,  которое  я  ей  когда-нибудь  наконец
выплачу, ее квартирный  хозяин  ждет,  когда  она  заплатит  за  квартиру,
электрокомпания,  в  свою  очередь,  ждет,  когда  хозяин   дома   оплатит
просроченные счета за электричество и так далее. И в этом во всем я черпаю
свой жизненный оптимизм.
   К тому же в жизнь многих милых, но  глупых  старых  леди  я  внес  хоть
какое-то разнообразие и интерес, ибо заставляю  их  сердиться,  возражать,
надеяться, а также гарантирую безопасность и свободу их пропавшим котам  и
кошкам. Есть ли, спрашиваю я - и делаю это  сам,  потому  что  знаю,  тебе
известно, как я не люблю, когда меня перебивают, - есть ли на  свете  хоть
одно стоящее дело, в котором я мог бы проявить сотую долю моих  умственных
способностей, которые, и мне  не  надо  тебя  убеждать  в  этом,  поистине
феноменальны? Нет, таких  дел  нет.  Отчаиваюсь  ли  я  по  этому  поводу?
Угнетен,  разочарован?  Нет.  Но,  -  добавил  он,  -  так  было  лишь  до
сегодняшнего дня.
   - Что ж, я очень рад, - поспешил сказать Ричард. - Но при чем здесь вся
эта ерунда с кошками и квантовой механикой?
   Дирк вздохнул  и  ловким,  натренированным  щелчком  сбросил  крышку  с
коробки с пиццей.  Он  уставился  на  холодный  застывший  круг  пиццы  и,
сокрушенно покачав головой, отломил изрядный ломоть.  Кусочки  стручкового
перца и анчоусов посыпались на стол.
   - Я уверен, Ричард, что ты знаком с так называемой кошкой Шредингера? -
спросил Дирк, засовывая весь кусок пиццы в рот.
   - Конечно, - ответил Ричард. - Более или менее.
   Он неловко заерзал на стуле.
   - В таком случае, попробуй объяснить, - попросил Дирк с набитым ртом.
   - Ну, это как бы иллюстрация принципа того, что на квантовом уровне все
события подчиняются вероятностным законам...
   - На квантовом уровне - это значит на  всех  уровнях,  -  прервав  его,
дополнил Дирк. - Хотя на любом уровне, выше субатомного, суммарный  эффект
этих вероятностей при нормальном ходе событий неотличим от эффекта обычных
физических законов. Продолжай.
   Он поднес близко  к  лицу,  словно  разглядывая  его,  очередной  кусок
холодной пиццы, перед тем как отправить в рот.
   Ричард не без любопытства заметил, что  Дирк  подвергал  себя  немалому
испытанию. Необходимость говорить и  одновременно  жадно  поглощать  пиццу
задавала немалую работу лицевым мускулам. Но при том, что все на его  лице
ходило ходуном, уши Дирка оставались неподвижными, словно абсолютно  ни  в
чем не участвовали.
   Ричарду внезапно пришла в голову мысль. Если Ламарк прав  и  объяснение
поведения современного индивидуума следует искать в его  далеких  предках,
всегда   есть   надежда   на    внутреннее    стремление    организма    к
усовершенствованию.
   Он продолжал:
   - Да, но не только события на квантовом уровне подчинены  вероятностным
законам. Сами вероятности не проявляются в событиях до тех пор, пока те не
подверглись измерению. Или, если использовать недавно произнесенную  тобой
фразу,  правда  в  несколько  странном  контексте,  в  процессе  измерения
распределение вероятности коллапсирует,  как  бы  схлопывается.  До  этого
момента  все  существует  лишь  как   вероятность.   Ничто   не   является
определенным. До измерения.
   Дирк кивнул.
   - Ты объяснил более или менее верно, - сказал он  и  откусил  очередной
кусок пиццы. - А как насчет кошки?
   Ричард  решил,  что  есть  лишь  один  способ  не  видеть,   как   Дирк
приканчивает пиццу,  за  которую  платить  придется  ему,  -  это  немедля
присоединиться к нему. Что он тут же и сделал. Оторвав  край  лепешки,  он
свернул его трубочкой и откусил. Пицца оказалась вкусной. Он  откусил  еще
раз.
   Дирк замер от неожиданности и с опаской посмотрел на него.
   - Итак, - промолвил Ричард, - идея опыта Шредингера с кошкой состоит  в
том, чтобы попытаться  представить  себе,  как  вероятностные  эффекты  на
квантовом уровне будут выглядеть  на  уровне  макрообъектов,  или,  скажем
проще, в обычной повседневной жизни.
   - Да, скажем так, - подтвердил Дирк, уже с отчаянием глядя на убывающую
пиццу.
   А Ричард, взяв еще кусок, беспечно продолжал:
   - Представь себе, что мы берем кошку и помещаем ее в ящик, герметически
закрытый. Туда же кладем небольшое количество  радиоактивного  вещества  и
ампулу с ядовитым  газом.  Все  рассчитано  так,  что  через  определенный
временной интервал возникнет вероятность, пятьдесят на пятьдесят, что  при
распаде атома и излучении электрона произойдет освобождение газа из ампулы
и кошка погибнет. Если этого не произойдет, кошка останется жива. Шансы те
же - пятьдесят на пятьдесят. С такой же  вероятностью  происходит  или  не
происходит распад атома.
   Суть, как я понимаю, в следующем: поскольку распад единственного  атома
- событие на квантовом уровне, которое не имеет  определенного  исхода  до
момента наблюдения, надо открыть ящик и проверить, жива кошка или  мертва.
Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
   До того,  как  мы  откроем  ящик,  кошка  существует  в  неопределенном
состоянии. Вероятность того, что она жива, и  вероятность  того,  что  она
мертва, - это две разные волновые  формы,  наложенные  одна  на  другую  в
пространстве ящика. Шредингер выдвинул подобную идею для иллюстрации того,
что он считает абсурдным в квантовой теории.
   Дирк  встал  и,  мягко  ступая,  подошел  к  окну,  не  столько,  чтобы
полюбоваться на  крыши  старых  складов,  кем-то  превращенных  в  богатые
апартаменты, сколько, чтобы  не  видеть,  как  исчезает  без  его  участия
последний кусок пиццы.
   - Все верно! - воскликнул он. - Браво!
   - Но какое отношение это имеет к твоему детективному агентству?
   - А-а, понимаешь ли, кое-кто из  исследователей,  как-то  проводя  этот
эксперимент, открыл ящик и вообще не обнаружил в нем кошку, ни  живую,  ни
мертвую. Ее просто там не было. Тогда  они  соответственно  обратились  ко
мне. С помощью дедукции мне удалось определить, что  ничего  из  ряда  вон
выходящего, в сущности, не произошло. Просто кошке  надоело,  что  ее  все
время суют в темный ящик и подвергают окуриванию газом. Улучив  подходящий
момент, она убежала, выпрыгнув в окно. Мне стоило лишь поставить под окном
блюдце с молоком и несколько раз позвать ее  ласковым  голосом:  "Беренис,
Беренис!.." - так звали кошку, - как она тут же появилась...
   - Подожди, - перебил его Ричард.
   - ...тут же появилась и была снова посажена в ящик.  Сущий  пустяк,  но
случай наделал столько шума в определенных кругах, одно привело к другому,
как это обычно бывает. Это позволило мне преуспеть в новой карьере, как ты
сам видишь...
   - Подожди, одну минуту, -  продолжал  настаивать  Ричард  и  в  сердцах
шлепнул ладонью по столу.
   - В чем дело? - с невинным видом спросил Дирк.
   - О чем ты говоришь?
   - У тебя возникла проблема, не так ли?
   - Я даже не знаю, с чего начать, - запротестовал Ричард. -  Ну,  ладно.
Ты сказал, что некие  люди  провели  эксперимент.  Это  же  чепуха.  Кошка
Шредингера - это неосуществимый эксперимент, он всего лишь  иллюстрация  к
научным спорам о самой идее. Но это не то, что  осуществить.
   Дирк смотрел на него со странным вниманием.
   - Ты так считаешь? - наконец сказал он. - А почему бы нет?
   -  Здесь,  в  сущности,  нет  ничего,  что  следовало  бы   подвергнуть
испытанию. Смысл в том, чтобы представить  себе  то,  что  произойдет,  до
того, как ты сделаешь свои наблюдения. Ты  не  знаешь,  что  происходит  в
ящике, не заглянув в него, но в то мгновение, как ты заглянешь, произойдет
разрушение волнового пакета - и вероятности исчезнут. Это  самообман.  Все
это совершенно бессмысленно.
   - Что ж, с точки зрения твоей аргументации ты,  разумеется,  совершенно
прав, - ответил Дирк, возвращаясь  на  свой  стул.  Вытащив  сигарету,  он
несколько раз постучал ею по крышке стола, затем, перегнувшись через стол,
ткнул в Ричарда мундштуком.  -  Но  представь  себе,  что  для  проведения
эксперимента ты прибегнешь к помощи медиума, ясновидца,  который  способен
узнать о состоянии кошки, не открывая ящика, - кого-то, кто  испытывает  к
кошкам некое суеверное влечение. Что тогда?  Разве  это  не  позволит  нам
глубже проникнуть в проблемы квантовой физики?
   - Неужели кто-то собирался это сделать?
   - Они это сделали.
   - Но, Дирк, это же полнейший абсурд.
   Дирк оскорбленно вскинул брови.
   - Хорошо, хорошо, - успокоил его Ричард, подняв ладони кверху. -  Давай
все по порядку. Даже если я соглашусь,  чего  я  никогда  не  сделаю,  что
возсть привлечь ясновидца существует, это все равно не  изменит  того
факта, что такой эксперимент невозможен. Как я уже сказал, главное  -  это
то, что происходит в ящике до того, как ты сможешь это увидеть.  Не  важно
как - собственными глазами или, как ты  утверждаешь,  внутренним  зрением.
Если ясновидение сработает, это  всего  лишь  еще  один  способ  заглянуть
внутрь ящика, а если не сработает, тогда это уже не имеет значения.
   - Смотря как относиться к ясновидению...
   - Да? А как ты относишься к нему? Интересно  бы  послушать,  зная  твою
историю.
   Дирк снова постучал по столу сигаретой и,  прищурившись,  посмотрел  на
Ричарда.
   Наступила долгая и многозначительная  пауза,  нарушаемая  лишь  криками
по-французски. На третьем этаже все еще спорили.
   - Я придерживаюсь моего прежнего убеждения, - наконец произнес Дирк.
   - Какого именно?
   - Я не ясновидец.
   - Неужели? - съязвил  Ричард.  -  А  как  же  дело  с  экзаменационными
билетами?
   Дирк помрачнел при неприятном напоминании.
   - Простое совпадение, -  сказал  он  тихо,  но  жестко.  -  Странное  и
зловещее совпадение, и все же только совпадение  и  ничего  больше.  Из-за
которого пришлось немалое время провести  за  решеткой.  Совпадения  порой
бывают страшными и опасными.
   Дирк снова окинул Ричарда оценивающим взглядом.
   - Я давно за тобой наблюдаю, -  сказал  он.  -  Для  человека  в  твоем
положении ты чересчур беспечен.
   Это замечание Дирка показалось Ричарду очень странным, и он  на  минуту
задумался, что это значит. Потом понял и не обрадовался.
   - Господи, неужели он добрался и до тебя тоже?
   Теперь это озадачило Дирка.
   - Кто?
   - Гордон. Нет, этого не может быть!  Гордон  Уэй.  У  него  есть  такая
привычка: подговаривать людей, чтобы нажимали на меня и заставляли  делать
то, что он называет важной работой. Мне показалось... а  впрочем,  это  не
важно. А что ты имел в виду?
   - А, значит у Гордона Уэя есть такая привычка?
   - Да. И она мне не нравится. А что?
   Дирк  посмотрел  на  Ричарда  долгим  и  строгим   взглядом,   легонько
постукивая карандашом по столу.
   Затем он откинулся на стуле.
   - Сегодня на рассвете было  найдено  тело  Гордона  Уэя.  Он  был  убит
выстрелом в грудь и задушен. Дом его подожгли. Полиция считает, что он был
убит не у себя дома. В его теле  были  найдены  пули,  но  гильзы  от  них
оказались на шоссе у "мерседеса-500",  в  трех  милях  от  его  дома.  Это
говорит о том, что после убийства тело перенесли в дом. Более  того,  врач
считает, что мистер Уэй был задушен после того, как  его  застрелили.  Это
свидетельствует, что убийца был не в себе.
   По  странной  случайности  прошлой  ночью  полиция  задержала   некоего
джентльмена, который признался, что его мучает комплекс вины,  потому  что
он только что сбил машиной своего хозяина.
   Этим джентльменом оказался Ричард Мак-Дафф, а погибший был  его  шефом,
мистером Гордоном  Уэем.  Далее  выяснилось,  что  уже  упомянутый  Ричард
Мак-Дафф является одним из двух возможных наследников  указанного  мистера
Уэя, ибо после смерти последнего  фирма  "Передовые  технологии"  частично
переходит в его руки. Второй наследницей является родственница  покойного,
мисс Сьюзан Уэй, в чью квартиру вчера ночью проник мистер Ричард Мак-Дафф.
Полиции пока это еще не известно и, воз, так и не  станет  известным.
Однако близость этих двоих, мистера Мак-Даффа и  Сьюзан  Уэй,  разумеется,
будет предметом тщательной  проверки.  Радио  уже  сообщило,  что  ведутся
интенсивные поиски мистера Мак-Даффа, который должен помочь следствию,  но
по тону диктора было ясно, что именно он является главным подозреваемым.
   Моя такса следующая: двести фунтов в день плюс  оплата  всех  расходов.
Расценки не пересматриваются и,  воз,  кому-то  непосвященному  могут
показаться завышенными. Но они оправданны и, как я уже сказал,  обсуждению
не подлежат. Так я нанят?
   - Прости, - слабо кивнул головой Ричард.  -  Не  повторишь  ли  ты  все
сначала?

   Электрический Монах более не знал, чему верить.
   В течение нескольких часов ему пришлось пройти через такую  сумятицу  и
крах веры, что его система не была  в  состоянии  остановиться  на  чем-то
стабильном, что обеспечило бы  относительно  длительное  чувство  веры  во
что-то и покой. Ведь на это, черт побери, и запрограммирована система.
   Он был сыт этим по горло. Он устал и был подавлен.
   К тому же, к великой для него неожиданности, он скучал по своей лошади,
этому глупому бессловесному животному, о котором  и  думать-то  не  стоило
тому, кому надлежит быть погруженным в высокие думы, недоступные пониманию
какой-то обыкновенной лошади. И тем не менее ему не хватало ее.
   Он хотел сидеть верхом на лошади, хотел  трепать  ее  по  холке,  хотел
чувствовать, как она послушно и  покорно  носит  его,  хотя  ничего  и  не
понимает.
   Где она теперь?
   Монах тоскливо болтал ногами, сидя на  ветке  дерева,  где  провел  всю
ночь. Оказался он здесь, следуя странному, вспыхнувшему, как факел, порыву
веры, да так и застрял до утра.
   Но даже теперь, при свете дня, он до сих  пор  не  сообразил,  как  ему
спуститься вниз. В голове  на  мгновение  мелькнула  опасная  мысль,  что,
может, стоит попытаться так же слететь с дерева, как он взлетел  на  него,
но быстро сработавшая аварийно-защитная система вовремя  предупредила  его
не делать такой глупости.
   Да, перед ним возникла нелегкая задача.
   Сила, вознесшая его как на  крыльях  на  это  дерево,  не  удосужилась,
однако, снабдить его элементарней инструкцией, как оттуда  слезть.  Каждый
из фантастических ночных сполохов, рожденных магией ночи,  исчезал  утром.
То же произошло и на сей раз.
   И, думая, вернее, вспоминая эти яркие ночные огни, он сосредоточился на
том из них, который увидел перед самым рассветом.
   Он загорелся в той стороне, откуда шел Монах, пока  не  угодил  на  это
неудобно высокое, но самое обыкновенное дерево. А ему так хотелось подойти
к огню поближе, поклониться ему, дать клятву вечного ему служения,  но  он
безнадежно застрял на ветвях дерева. Мимо  промчались  пожарные  машины  и
погасили божественное великолепие огня, лишив Монаха  еще  одного  символа
веры.
   Вот уже несколько часов, как взошло солнце, и,  хотя  Монах  занял  это
время, как только мог, - верил в облака,  в  ветви  деревьев,  в  странной
формы букашек, - он начал убеждаться, что все это ему чертовски надоело, а
еще его начало мучить сосущее чувство голода.
   Он журил себя за то, что не был  предусмотрителен  и  не  позаимствовал
кое-что из еды в том доме, в который притащил вчера свой тайный  трофей  и
спрятал в кухонном шкафу, где хранились швабры. Когда он уходил, он был  в
странном состоянии,  похожем  на  какую-то  одержимость,  и  мысль  о  еде
показалась бы ему делом пустым, земным по сравнению  с  тем,  что  обещало
дать это дерево.
   Обещало и дало. Например, ветки. Но Монахи их не едят.
   Теперь, когда он перебирал в своей памяти все, во что верил вчера,  ему
стало стыдно, ибо результаты его вчерашней убежденности всерьез  озадачили
его. Например,  он  получил  совершенно  ясный  приказ  "стреляй!"  и,  не
колеблясь,  охотно  выполнил  его.  Воз,  он  ошибся,   поторопившись
выполнить приказ, отданный на языке, который он выучил всего за две минуты
до  того,  как  выстрелил.  Конечно,  реакция  человека,  в  которого   он
выстрелил, была несколько чрезмерной.
   В его мире люди, в которых стреляли, через  неделю  приходили  снова  и
просили повторить эту шутку. Этот же оказался не похожим на них.
   Порыв ветра, прошумев в ветвях, сильно раскачал  их.  Монах  попробовал
спуститься пониже. Сначала это было несложно: крона дерева была  густой  и
переходить с одной ветки на другую не составляло  особого  труда.  Лишь  в
конце спуска он встретился с непреодолимым препятствием. Ветви  кончились,
предстояло прыгнуть вниз, а  это  грозило  внутренними  повреждениями  его
механизма и могло бы привести к тому, что  он  стал  бы  вообще  верить  в
совершенно странные вещи.
   Внимание Монаха внезапно привлекли  голоса  в  дальнем  конце  поля,  у
самого  шоссе.  Там,  у  обочины,  остановился  крытый   грузовик.   Монах
внимательно осмотрел его, но, не увидев ничего интересного, чему бы  
было поверить, снова погрузился в самоанализ.
   Он вспомнил, как вчера вечером получил необычный функциональный сигнал,
которого ранее никогда не  получал.  Он  почему-то  напомнил  ему  некогда
случайно услышанный разговор о странном  чувстве,  называемом  угрызениями
совести. Не это ли чувство беспокоит его, когда он вспоминает о  человеке,
которого убил и оставил лежать на дороге, а потом, уйдя,  вернулся,  чтобы
снова посмотреть на него. На лице мертвого было  загадочное  выражение,  и
это не вписывалось  в  порядок  вещей.  Монах  сокрушался,  что  наверняка
испортил бедняге вечер.
   И все же он успокоил себя тем, что если делать то, во  что  веришь,  то
все будет хорошо.
   Далее он поверил в то, что, испортив человеку вечер,  следует  хотя  бы
доставить его домой. Обшарив его карманы, он нашел ключи, карту  местности
и адрес. Путешествие было чертовски трудным, но его поддерживала вера.
   Слова "ванная комната" неожиданно проплыли в воздухе над полем.
   Монах снова посмотрел на грузовик.  Человек  в  синей  униформе  что-то
объяснял человеку в грубом рабочем комбинезоне, который  был  явно  чем-то
раздражен. Ветер донес до Монаха  слова:  "пока  мы  не  найдем  хозяина",
"конечно, он явно спятил".  Хотя  человек  в  комбинезоне  как  будто  был
согласен, его раздражение не проходило.
   Спустя минуту из крытого грузовика вывели лошадь и пустили ее  в  поле.
Монах не верил своим глазам. Внутри все затикало и задрожало, все  системы
пришли в действие. Удивлению его не было  предела.  Он  мог  теперь  снова
верить в  настоящее  чудо,  награду  за  безграничную,  хотя  и  не  очень
постоянную преданность.
   Лошадь пошла покорно, не протестуя. Она давно привыкла идти туда,  куда
ее направляли, - ей было все равно. Хорошо, что ее выпустили на прекрасное
зеленое поле, где росла трава и  была  даже  живая  изгородь,  на  которую
приятно  смотреть,  и  много  простора,  чтобы  пуститься  галопом,   если
вздумается.  Люди  уехали,  предоставив  лошадь  самой  себе,  и  ей   это
понравилось. Лошадь пошла легкой  иноходью,  а  потом  остановилась.  Черт
возьми, она могла делать все, что хотела!
   Это было удовольствие, огромное и неожиданное.
   Лошадь медленно окинула взглядом просторы поля и  решила,  что  впереди
целый день полного отдыха и покоя. Потом  чуть  позже  она  позволит  себе
разминку рысью и поваляется в траве  в  восточном  углу  поля,  где  трава
погуще. Там же  подумать и об ужине.
   Полдень, пожалуй, лучше провести в южной части поля, где  течет  ручей.
Полдник у ручья, какое блаженство!
   Неплохой мыслью показалась получасовая разминка вправо, а потом столько
же влево, просто так, без видимой причины. А между двумя и тремя пополудни
самое время просто помахать хвостом или поразмышлять немножко.
   Конечно,  сделать это и одновременно, а побегать после. Лошадь уже
заметила кусок красивой живой изгороди, где    постоять  и  поглядеть
вокруг - это неплохой отдых перед обедом.
   Отлично. Прекрасная мысль.
   Самым удивительным во всем этом было то,  что,  приняв  такое  решение,
лошадь тут же поступила наоборот. Она направилась к единственному на  этом
поле дереву и остановилась под ним.
   Сидевшему на последней ветке Монаху ничего не стоило  свалиться  с  нее
прямо в-седло, что он и сделал, издав при этом радостный вопль и произнеся
имя, отдаленно похожее на "Джеронимо".

   Дирк Джентли снова быстро повторил  самое  главное  из  того,  что  уже
рассказал Ричарду  Мак-Даффу.  Слушая,  тот  чувствовал,  как  у  его  ног
разверзается бездна, чья ледяная пасть должна поглотить  его  и  весь  его
мир. Когда Дирк  закончил,  в  комнате  снова  воцарилась  тишина.  Ричард
застывшим взглядом смотрел на Дирка.
   - Откуда ты это узнал? - наконец спросил он.
   - Частично слышал по радио, - объяснил Дирк, пожав плечами. - Во всяком
случае, все самое главное. А детали? О них я порасспросил то тут, то  там.
У меня есть свои знакомые в  полицейском  участке  в  Кембридже,  как  ты,
должно быть, догадываешься.
   - Даже не знаю, верить тебе или нет, - тихо промолвил Ричард. - Могу  я
воспользоваться твоим телефоном?
   Дирк вынул телефонную трубку из корзинки для бумаг и услужливо  передал
Ричарду. Тот набрал номер Сьюзан Уэй.
   Трубку сняли немедленно, и Ричард услышал испуганный голос Сьюзан.
   - Слушаю.
   - Сьюзан, это Рич...
   - Ричард! Где ты? Господи, откуда ты звонишь? С тобой все в порядке?
   - Не говори ей, где ты, слышишь, - предупредил Дирк.
   - Сьюзан, что произошло?
   - Разве ты...
   - Мне сказали, что с Гордоном что-то случилось...
   - Что-то? Господи, он мертв, Ричард! Его убили...
   - Положи трубку! - приказал Дирк.
   - Сьюзан, послушай, я...
   - Я сказал тебе, положи трубку, - повторил Дирк и,  наклонившись  через
стол, нажал на рычаг.
   - Полиция наверняка прослушивает ее телефон,  и  нас  могут  засечь,  -
объяснил он и, взяв у Ричарда трубку, снова бросил ее в корзину для бумаг.
   - Но я должен пойти в полицию! - воскликнул Ричард.
   - В полицию? Зачем?
   - А что мне остается? Я должен объяснить им, что это был не я.
   - Не ты? - удивленно переспросил Дирк. - И полагаешь, все тогда  станет
на  свои  места?  Жаль,  что  доктору  Кригшену  [известный   врач-убийца,
отравитель своих многочисленных жен] не пришла в голову такая идея. Меньше
было бы хлопот и ему, и полиции.
   - Но он был виновен!
   - Да, так это выглядело. С тобой тоже это выглядит так.
   - Но я не делал этого, черт побери!
   - И это ты говоришь тому, кто просидел  за  решеткой  за  то,  чего  не
совершал. Надеюсь, понимаешь?  Я  тебе  говорил,  что  совпадения  -  вещь
странная и опасная. Поверь мне, что лучше иметь железное алиби, чем ни  за
что ни про что маяться в каталажке, надеясь на то,  что  полиция,  которая
сразу же видит в тебе виновного, сама в этом разберется.
   - Сейчас я даже не  способен  мало-мальски  соображать,  -  пожаловался
Ричард, прижав ладонь ко лбу. - Помолчи и дай мне подумать.
   - Если позволишь...
   - Дай мне подумать!
   Дирк пожал плечами и  вернулся  к  своей  сигарете,  которая  почему-то
раздражала его.
   - Ничего не понимаю, -  сказал  спустя  какое-то  время  Ричард,  тряся
головой. - Не могу поверить. Это как решать  уравнения  по  тригонометрии,
когда тебя колотят дубинкой по башке.  Ладно,  что,  по-твоему,  я  должен
делать?
   - Прибегнуть к гипнозу.
   - Что?
   - Нет ничего странного в том, что при создавшихся обстоятельствах ты не
можешь  собраться  с  мыслями.  Кто-то  должен  помочь  тебе  собрать  их.
Наилучшим выходом для тебя, да и для меня тоже, будет, если  ты  позволишь
мне провести сеанс гипноза. Я уверен, что в твоем подсознании  засело  Бог
знает сколько важной информации, которая так и не появится на  свет,  пока
ты так напуган. Не появится еще и потому, что ты не осознаешь ее важности.
С твоего согласия мы этот процесс ускорим.
   - Итак, решено. - Ричард встал. - Я иду в полицию.
   - Очень хорошо, - сказал Дирк, откидываясь на  спинку  кресла  и  кладя
ладони на стол. - Желаю тебе  успеха.  По  пути,  будь  добр,  скажи  моей
секретарше, чтобы принесла мне спички.
   - У тебя нет секретарши, - ответил Ричард и вышел.
   Дирк посидел еще  какое-то  время,  размышляя,  потом  с  грустью  смял
картонку из-под пиццы, засунул ее в корзинку для бумаг и  пошел  искать  в
конторском шкафу метроном.
   Ричард,  прежде  чем  выйти  на   залитую   солнцем   улицу,   постоял,
раскачиваясь на последней ступеньке лестницы, а  затем  решительно  шагнул
через порог и странной танцующей походкой присоединился к толпе  прохожих.
В голове у него тоже все вертелось и прыгало. С одной стороны, он  не  мог
поверить,  что  его  свидетельства   не   смогут   доказать   его   полную
непричастность к убийству Гордона, с другой же - он не мог не согласиться,
что все выглядит чертовски странным.
   Ему никак не удавалось разумно и ясно понять то,  что  произошло.  Сама
мысль о том, что Гордон убит, приводила его в такое смятение, что в голове
начиналась адская путаница и он просто переставал соображать.
   Он подумал, что  тот,  кто  нажал  курок,  видимо,  был  начисто  лишен
какого-либо чувства вины и сожаления. Но тут же пожалел, что такое полезло
ему в голову. Вообще все, что рождалось теперь в его  мозгу,  пугало  его.
Все мысли были совсем не  подходящие  для  такого  момента  и  все  больше
сводились  к  одному:  к  его  новому  положению  в  компании   "Передовые
технологии Уэя".
   Он попытался, заглянув в себя, найти хоть какое-то чувство, похожее  на
скорбь или сожаление по поводу гибели шефа. Он верил, что такое чувство  в
нем есть, должно быть, но найти его мешает затянувшееся состояние шока  от
ужасного известия.
   Ричард даже не заметил,  как  дошел  до  Айлингтонского  парка,  и  вид
полицейской машины у дверей его дома был для него подобен удару молотка по
голове. Он быстро повернулся  и  сосредоточил  свое  внимание  на  меню  в
витрине греческого ресторана.
   "Долмады",  -  думал  он,  лихорадочно  произнося  названия   блюд.   -
"Сулваки".  Ага,  это,  кажется,  такие  маленькие   греческие   колбаски,
приправленные специями и аппетитно пахнущие".
   Не поворачиваясь, он постарался представить себе, что происходит у  его
дома. Там стоял полицейский, наблюдая за улицей, это  он  заметил,  бросив
первый быстрый взгляд, и, насколько он запомнил, боковая дверь, ведущая  в
его квартиру, была открыта.
   Значит, полиция в  его  квартире.  "Фасоль  плаки".  Черт  побери,  это
фасоль, сваренная в томатном соусе с овощами.
   Скосив  глаза,  он  попытался  через  плечо  окинуть  взглядом   улицу.
Полицейский смотрел прямо  на  него.  Ричард  снова  уставился  в  меню  и
постарался представить себе фрикадельки из  мясного  фарша  с  картофелем,
зажаренные в сухарях с луком и приправой  из  трав.  Кажется,  полицейский
узнал его и  намерен  сейчас  перейти  улицу,  схватить  его  и  сунуть  в
полицейский фургон, как это они когда-то проделали с Дирком в Кембридже.
   Ричард вытянулся, расправил плечи,  готовясь  достойно  встретить  руку
закона, но она не опустилась на его плечо.  Оглянувшись,  он  увидел,  что
полицейский смотрит совсем в другую сторону.
   Ему стало ясно, что его поведение совсем  не  выдает  в  нем  человека,
готового отдать себя в руки полиции.
   Итак, что ему следует делать в таком случае?
   Попытавшись без скованности и неловкости,  выдающей  страх,  отойти  от
витрины, он, все еще держась несколько  напряженно,  покинул  ресторан  и,
пройдя десяток шагов, быстро нырнул в Кемденский пассаж. Здесь он  зашагал
так быстро, что  почти  стал  задыхаться.  Куда  теперь?  К  Сьюзан?  Нет,
полиция,  должно  быть,  следит  за  ее  домом.   В   контору   "Передовые
технологии"? Нет, по тем же причинам. Господи, безмолвно кричала его душа.
Неужели ты теперь станешь беглецом?
   Он убеждал себя, как недавно убеждал Дирка,  что  ему  нечего  бояться.
Полиция, как его учили в детстве, для того и существует, чтобы помогать  и
защищать невиновных. Эта мысль привела его в такой ужас,  что  он  тут  же
рванул вперед по пассажу и налетел на  счастливого  обладателя  уродливого
эдвардианского торшера.
   - Простите, - пролепетал Ричард, - прошу прощения.
   А сам подумал, как  купить такое уродство, и снова замедлил  шаги,
загнанно оглядываясь  по  сторонам.  Знакомые  витрины,  полные  блестящей
медной утвари, старой полированной мебели и акварелей японских рыбок вдруг
стали враждебными.
   Кому надо было убивать Гордона? Эта мысль преследовала его всю  дорогу,
пока он не свернул на Чарльз-плейс. Но он знал одно: это сделал не он.
   Кто же тогда?
   Это была новая мысль.
   Многие  недолюбливали  Гордона,  но  между  антипатией  к  кому-либо  и
желанием убить его - дистанция огромного  размера.  Застрелить,  задушить,
протащить через поле, а потом сжечь в собственном доме!  Именно  благодаря
дистанции между антипатией и желанием прикончить кого-нибудь половина рода
человеческого продолжает здравствовать и наслаждаться жизнью.
   Было ли  это  попыткой  совершить  кражу?  Дирк  ничего  не  говорил  о
пропавших ценностях. Впрочем, Ричард его об этом не спрашивал.
   Дирк. Его абсурдная, но внушительная фигура за  столом  в  неприглядной
конторе напоминала Ричарду большую жабу, и этот образ не покидал  его.  Он
вдруг сообразил, что ноги несут его назад, к дому Дирка, и поэтому, вместо
того чтобы повернуть налево, умышленно повернул направо.
   Вот так люди сходят с ума, подумал он.
   Ему нужны простор  и  немного  времени,  чтобы  подумать,  собраться  с
мыслями.
   Хорошо, куда он пойдет теперь? На мгновение он остановился,  обернулся,
потом снова остановился. Мысль отведать чего-нибудь в греческом  ресторане
показалась соблазнительной.  Конечно,  самым  правильным,  отрезвляющим  и
разумным было бы зайти туда и что-нибудь съесть. Он  покажет  Судьбе,  кто
здесь хозяин.
   Но Судьба тоже решала этот вопрос. Конечно, она не собиралась в  полном
смысле слова сидеть в греческом ресторанчике и пробовать долмады,  однако,
бесспорно, держала все под своим контролем. Ноги  Ричарда  послушно  несли
его по лабиринту улочек, через канал...
   На мгновение Ричард помедлил  у  лавочки  на  углу,  но  тут  же  снова
заспешил мимо ряда муниципальных коттеджей  и  наконец  остановился  перед
домом N_33а на Пеккендер-стрит. В это время... В это время Судьба могла бы
наливать себе стаканчик ретцини и, вытирая губы, гадать, не следует ли  ей
еще  попробовать  жареных  баклажанов.   Ричард   посмотрел   на   высокий
викторианский особняк с закопченными кирпичными стенами и пугающе высокими
узкими окнами. Порыв ветра ударил ему в лицо, и в ту  же  минуту  на  него
налетел какой-то мальчишка.
   -  О  черт!  -  воскликнул  он,  а  затем,  отступив,  окинул   Ричарда
пристальным взглядом и сказал: - Эй,  мистер,  не  отдадите  ли  мне  свой
пиджак?
   - Нет, - категорически возразил Ричард.
   - Почему?
   - Потому что он мне самому нравится.
   - Не вижу в нем ничего хорошего, - недовольно пробормотал мальчуган.  -
Черт с вами,  -  промолвил  он  и,  пустив  камнем  в  кошку,  вразвалочку
проследовал дальше по улице.
   Ричард вошел в дом, нерешительно поднялся  по  лестнице  и  заглянул  в
полуоткрытую дверь в коридоре.
   Секретарша Дирка сидела на своем месте за столом, упрямо нагнув  голову
и сложив перед собой руки.
   - Меня здесь нет, - предупредила она.
   - Вижу, - ответил Ричард.
   - Я вернулась, только чтобы проверить, заметит он, что я ушла,  или  не
заметит, - пояснила она сердито, уткнувшись взглядом в стол.  -  А  то  он
может просто забыть.
   - Он у себя? - спросил Ричард.
   - Кто знает? Да кого это интересует? Лучше спросите у того,  кто  здесь
работает, потому что меня здесь нет.
   - Пропусти его ко мне, - повелительно прогудел голос Дирка из кабинета.
   Секретарша метнула в сторону закрытой двери сердитый взгляд, подошла  к
входной двери, рванула ее на себя и, крикнув:  -  Сами  пропускайте!  -  с
грохотом захлопнула дверь и вернулась на свое место.
   - А почему бы мне самому не войти? - наконец спросил Ричард.
   - Я не слышу вас, - отрезала секретарша, не поднимая головы.  -  Как  я
могу слышать, когда меня здесь нет?
   Ричард сделал в ее сторону некий успокаивающий жест рукой, который был,
конечно, проигнорирован, и пошел прямо к двери. Когда он вошел  в  кабинет
Дирка, его поразил полумрак в комнате. Штора была опущена,  Дирк  сидел  в
своем кресле. Странная конструкция из мотоциклетной фары, прикрепленная  к
краю стола и заменявшая настольную лампу, создавала причудливую игру света
и теней на лице Дирка. Свет слабой лампочки  был  направлен  на  метроном,
маятник которого с негромким тиканьем  мерно  качался  взад  и  вперед.  К
острию маятника была привязана серебряная чайная ложка.
   Ричард бросил на стол пару спичечных коробков.
   - Садись, расслабься и смотри на ложку... - тихо велел ему Дирк.  -  Ты
уже наполовину спишь...
   Еще одна полицейская  машина,  со  скрежетом  затормозив,  остановилась
перед домом. Из нее вышел мрачного вида человек и,  подойдя  к  одному  из
констеблей, дежуривших на улице, предъявил ему свое удостоверение.
   - Детектив инспектор Мейсон. Отдел уголовного розыска в Кембриджшире, -
представился он. - Здесь квартира Мак-Даффа?
   Полицейский кивнул и указал на боковую дверь,  открывающуюся  на  узкую
лестницу, которая вела на верхний этаж. Мейсон быстро шмыгнул  в  дверь  и
так же быстро вернулся.
   - На лестнице застряла кушетка, -  заявил  он  и  тут  же  приказал:  -
Уберите ее.
   - Пробовали, сэр, но ничего не получается.  Она  застряла  намертво.  В
настоящее время  только перелезть через нее, что все  и  делают.  Мне
очень жаль, сэр.
   Мейсон бросил на него еще один из своих  мрачных  взглядов,  которых  у
него был целый набор: от очень мрачных и  угрюмых,  как  туча,  до  разной
степени  мрачно-скептических  и  мрачно-усталых  или   же   снисходительно
мрачноватых, которыми он обычно оделял, как гостинцами, своих детей  в  их
дни рождения.
   - Прикажите убрать, -  повторил  он  угрюмо  и  снова  исчез  в  двери.
Озабоченно подтянув повыше штанины и  подобрав  полы  плаща,  он  с  видом
мрачной досады решил все же преодолеть препятствие и подняться в  квартиру
Мак-Даффа.
   - Все еще не появлялся? - спросил полицейского шофер, выходя из машины.
- Сержант Джилкс, - представился он. У него был порядком утомленный вид.
   - Насколько я могу судить, его там нет, - ответил полицейский. - Однако
меня не очень-то ставят в известность.
   - Понимаю, - согласился с ним Джилкс. -  Как  только  за  дело  берется
криминальная полиция, так и жди, что просидишь весь день  за  рулем.  А  я
единственный, кто его видел. Остановил его вчера ночью на  шоссе.  Мы  как
раз возвращались с пожара в коттедже Уэя. Все сгорело дотла.
   - Тяжелая была ночь, не так ли?
   - Тяжелая и чертовски странная. Чем только не пришлось  заниматься:  от
убийства до перевозки какой-то лошади, попавшей в  чужую  ванную  комнату.
Лучше не спрашивай, коллега.  У  вас  тоже  такие  гробы?  -  спросил  он,
указывая на свою полицейскую машину. - Эта доводит меня  до  бешенства.  В
ней замерзаешь, даже когда печка включена на полную катушку.  А  радио  то
работает, то нет, как ему, черт побери, захочется.

   В это утро Майкл Вентон-Уикс  проснулся  в  весьма  странном  состоянии
духа.
   Лишь те, кто хорошо его знал, могли бы понять  всю  степень  странности
его самочувствия, ибо многим  и  без  того  он  казался  странным.  Однако
знавших его было мало - раз-два и обчелся. Воз, его  мать,  но  между
нею и сыном существовало некое состояние холодной  войны,  и  в  последние
недели они и вовсе не разговаривали друг с другом.
   У Майкла был еще старший брат  Питер,  важная  шишка  в  военно-морском
ведомстве. Но если не считать встречи на похоронах отца,  Майкл  не  видел
его со времен событий на Фолклендских  островах,  откуда  Питер  вернулся,
увенчанный боевой славой и чинами, а также преисполненный снисходительного
презрения к младшему брату.
   Питер с восторгом приветствовал переход фамильного дела семьи  Магна  в
руки матери, а Майклу  послал  по  сему  случаю  рождественскую  открытку.
Высшей целью и радостью в его жизни оставались окопная грязь и стрельба из
пулемета, даже если она длилась всего минуту. Он сразу же дал всем понять,
что английская пресса и книгоиздательское дело в их нынешнем предкризисном
состоянии не заслуживают ни его трудов,  ни  внимания,  ибо  пока  еще  не
окончательно перешли в руки австралийских магнатов.
   Бедняга Майкл поднялся в это утро очень поздно после вчерашнего зверски
холодного вечера и кошмаров, мучивших его всю  ночь.  Даже  утром  они  не
давали ему покоя отголосками воспоминаний.
   Это были сны, полные знакомого щемящего  чувства  утраты,  одиночества,
вины и еще чего-то необъяснимого, связанного с огромным количеством черной
жирной грязи. Ночь со своей  поразительной  магической  силой  высвечивать
невидимое превратила эту грязь в одиночество и длинную череду  сновидений,
где "слизких тварей миллион" [здесь и далее цитаты из поэмы  С.Т.Кольриджа
"Сказание о Старом Мореходе"] полз из вязкой глубины мертвых вод. Этого он
не в силах был вынести и каждый раз просыпался с криком, в холодном поту.
   Хотя все сны о грязи предельно  удивляли  его,  чувство  одиночества  и
утраты, а более всего  страшной  печали  и  желания  исправить  содеянное,
казалось близким и созвучным его состоянию.
   Даже образ "тварей  слизких  на  слизистой  воде"  казался  ему  чем-то
знакомым и все еще оставался после ночных кошмаров в закоулках его памяти,
пока он готовил себе  поздний  завтрак,  разрезал  грейпфрут  и  заваривал
китайский чай. Глаза его в  это  время  привычно  рассеянно  скользили  по
странице, посвященной искусству, в газете "Дейли телеграф".
   Однако спустя минуту Майкл уже  неловко  пытался  сменить  пластырь  на
руке, порезанной осколками стекла.
   Покончив с завтраком  и  прочими  мелочами,  он  вдруг  обнаружил,  что
теряется и не знает, что делать дальше.
   И тут неожиданно для себя он смог с какой-то  холодной  отстраненностью
вспомнить все, что произошло вчера вечером. Он все сделал правильно,  все,
как нужно. Но это ничего не решило. Самое главное еще впереди.
   А что именно? Он нахмурился от того непонятного, что  творилось  в  его
голове, - ход его мыслей был подобен морским приливам и отливам.
   Обычно в эти часы он уже был в клубе, испытывая приятное чувство  того,
что впереди масса дел, которые предстоит сделать.
   Сейчас такого чувства не было. У него нет никаких дел, и время в  клубе
или еще где-либо будет тоскливо тянуться и окажется напрасно потерянным.
   Если он отправится в клуб, то будет вести себя как обычно.  Будет  пить
джин с тоником, перекинется парой слов с кем-нибудь из знакомых,  а  потом
не спеша просмотрит литературное  приложение  к  газете  "Таймс",  журналы
"Опера" и "Нью-Йоркер" или же другие  печатные  издания,  оказавшиеся  под
рукой. Только теперь он будет знать,  что  раньше  проделывал  все  это  с
настоящим интересом и удовольствием.
   А когда наступит полдень, у него не будет привычных деловых  встреч  за
ленчем, и тогда, воз, он останется в клубе,  съест  чуть  поджаренную
рыбу с картофелем и петрушкой и  сколько  угодно  трюфелей,  закажет  пару
стаканчиков белого сухого вина и кофе. А потом останется лишь  ждать,  что
принесет ему вторая половина дня.
   Но  сегодня  он  почувствовал,  что  решительно  не  склонен  следовать
заведенному распорядку. Он сжал пораненную руку, проверяя ее,  налил  себе
еще чаю, равнодушно взглянул на большой  кухонный  нож,  который  зачем-то
оставил лежать на столе рядом с хрупким фарфоровым чайником, и  на  минуту
призадумался. А подумав, решил подняться наверх.
   В довольно холодном доме Майкла, несмотря  на  изысканность  интерьера,
все казалось стилизацией под старину, которой столь  модно  увлекаться  во
все времена. Хотя хрусталь, бронза и фарфор были подлинными, тем не  менее
они казались бутафорией, словно их никогда не  согревало  тепло  домашнего
уюта.
   Майкл прошел в свой кабинет, единственную комнату в доме, где  не  было
стерильной чистоты и порядка, но и  здесь  разбросанные  книги  и  бумаги,
лежавший на всем тонкий слой пыли говорили  о  заброшенности  и  забвении.
Теперь он неделями не  заглядывал  сюда,  да  и  прислуге  строго-настрого
запретил заходить. Бедняга более не работал за своим письменным столом. По
крайней мере с тех пор, как вышел последний  номер  журнала  "Постижение",
его последний номер - тот, за который он еще отвечал.
   Поставив чашку с чаем на пыльный стол, он подошел к старому,  видавшему
виды  проигрывателю.  На  нем  оказалась  пластинка  с  записью   концерта
Вивальди. Майкл, включив проигрыватель, сел.
   Он сидел и ждал, что же ему захочется делать дальше,  и  неожиданно,  к
великому своему удивлению, понял,  что  уже  что-то  делает,  а  именно  -
слушает музыку.
   Выражение удивления, застывшее на его лице, объяснялось тем, что  такое
с ним случилось впервые. Он был не против музыки, казавшейся не более  чем
приятным звуком, и даже  считал  ее  отличным  фоном  для  легкого  обмена
мнениями о концертах в текущем сезоне.  Но  ему  никогда  не  приходило  в
голову, что музыку  слушать.
   Он сидел, пораженный мелодией и  многоголосьем,  сливающимся  в  единое
гармоничное целое, не имеющее ничего общего со  старой  четырнадцатилетней
давности граммофонной  иглой  и  пыльной  пластинкой.  Но  вместе  с  этим
откровением пришло и разочарование,  смутившее  его  еще  больше.  Музыка,
которую он слышал, вызывала странную неудовлетворенность. Он почувствовал,
как  его  способность  слушать  ее  усилилась  настолько,  что  в   данный
драматический  для  него  момент  музыка  в  этом  виде   уже   не   могла
удовлетворить его.
   Он попытался понять, чего в ней не хватает, и внезапно представил  себе
птицу, не умеющую  летать.  Там,  где  надо  взмывать  ввысь,  парить  под
облаками или низвергаться вниз, замирая от быстроты полета, или кружить  в
восторге, она ступала, не отрываясь от земли, и ни разу  не  взглянула  на
небо.
   Майкл невольно поднял голову. Но спустя  мгновение  понял,  что  просто
смотрит в потолок. Он тряхнул  головой,  и  приятное  наваждение  исчезло.
Остались легкое головокружение и дурнота.  Они,  казалось,  не  собирались
проходить, а проваливались в некую дыру в нем, так глубоко, что недостать.
   Музыка по-прежнему звучала. Достаточно приятное сочетание звуков где-то
совсем рядом, но более не волновавшее его и ничего не задевавшее в нем.
   Майкл вытащил из-под стола цинковое ведро, заменявшее ему корзинку  для
бумаг. Поскольку прислуге было запрещено входить в  кабинет  и  тем  более
наводить порядок,  в  ведре  за  неделю  скопилось  порядочное  количество
всякого мусора, поэтому он без труда нашел то, что искал, - обрывки смятой
бумаги, на которые он уже успел вытряхнуть содержимое пепельницы.
   Подавив чувство  брезгливости,  он  с  мрачной  решимостью  медленно  и
методично вытаскивал один за другим смятые, разорванные листы, стряхивал с
них пепел сигарет и раскладывал перед  собой  на  столе.  Затем  неловкими
пальцами он принялся склеивать их липкой лентой, путаясь и ошибаясь,  пока
наконец перед ним не легли грубо склеенные страницы журнала  "Постижение",
редактором которого теперь был А.К.Росс, омерзительная личность.
   Чудовищно.
   Майкл с отвращением, словно куриные потроха, перебирал  тяжелые  липкие
страницы. Ни единой фотографии Джоан  Сазерленд,  или  Мерилин  Хорн,  или
кого-нибудь из известных критиков с Корк-стрит...
   Публикация  его  серии  очерков  о  Росетти  прекращена,  исчез  раздел
"Анекдоты Зеленой гостиной".
   Майкл с печальным недоумением покачал головой и наконец  нашел  статью,
ради которой и затеял всю эту  неприятную  возню.  "Музыка  и  фрактальные
пейзажи", автор - Ричард Мак-Дафф. Пропустив первые два абзаца вступления,
Майкл начал читать.
   "Математический анализ и компьютерное моделирование показывают нам, что
формы и процессы, наблюдаемые нами  в  природе,  -  например,  как  растут
деревья, разрушаются горы, текут реки, рождаются снежинки  или  острова  в
океане, как играют блики света на гладкой поверхности или как растворяется
в чашке с кофе струйка молока, когда помешиваешь его ложкой, или как смех,
подобно огню, в одно мгновение охватывает толпу, - то есть все  явления  и
вещи, кажущиеся нам загадочными и сложными, могут быть описаны  с  помощью
взаимодействия математических процессов, которые в своей простоте являются
еще большим волшебством.
   Формы, которые мы считаем случайными, - на самом деле продукт  сложных,
вечно меняющихся, подобных сетке паутины, комбинаций чисел,  подчиняющихся
простым правилам. Слово  "естественный",  часто  воспринимаемое  нами  как
"неструктурированный", в сущности, описывает формы и  процессы,  кажущиеся
столь непостижимо сложными, что мы отказываемся осознанно  понять  простые
естественные законы в их действии. И тем не менее они  вполне  могут  быть
описаны цифровым кодом".
   Странно, но теперь эта мысль не показалась Майклу столь  безумной,  как
при первом беглом просмотре статьи.
   Сейчас же он читал ее со всем вниманием.
   "Мы, однако, знаем, что разум способен понимать вещи и явления как в их
сложности, так и в их удивительной простоте.
   Мяч при игре в крикет, взлетая в воздух, подчиняется силе и направлению
удара, действию гравитации, силе трения и  неизбежной  потере  энергии  от
сопоставления турбулентности воздуха силе и направлению  вращения  мяча  в
полете.
   Однако человек, не способный быстро умножить 3x4x5, без особого труда в
мгновение ока справляется не только с дифференциальным исчислением,  но  и
массой сопутствующих задач, когда его рука, с невероятной быстротой  ловит
пущенный в его сторону крикетный мяч.
   Назвать эту  способность  "инстинктом"  -  значит  дать  лишь  название
феномену, а не объяснить его.
   Я пришел к выводу, что лишь в  музыке  человек  способен  точнее  всего
выразить  естественную  сложность  вещей  и  явлений.   Музыка   -   самое
абстрактное из искусств. У нее нет иного смысла  и  цели,  как  оставаться
собой.
   Любое музыкальное произведение  передать с помощью чисел. Они дают
возсть проследить все аспекты организации симфонии,  ее  многозвучия,
мелодии, ритма, передачи отдельных звуков от флейты-пикколо  до  барабана.
Все это  выразить благодаря моделям и иерархии чисел.
   Опыт подсказал  мне,  что  чем  сильнее  внутренняя  взаимосвязь  между
моделями на различных иерархических уровнях, какими бы сложными эти  связи
ни были, тем прекрасней будет музыка.
   Более того, чем сложней и возвышенней  эти  связи  и  чем  труднее  они
постигаются  разумом,  тем  значительнее  становится   роль   интуитивного
восприятия и познания  музыки.  Под  этим  я  разумею  участие  той  части
человеческого мозга, которая  умеет  так  быстро  решать  дифференциальные
уравнения, что дает возсть нашей руке в нужное мгновение поймать мяч.
   Музыка любой сложности (например, даже  песенка  "Три  слепых  мышонка"
по-своему сложна лишь до тех  пор,  пока  кто-то  сам  не  исполнит  ее  в
собственной манере  и  интерпретации),  минуя  сознательную  часть  вашего
разума,  сразу  же  попадает  в  сферу  действия  математического   гения,
обитающего в вашем подсознании и готового справиться с любыми таящимися  в
ней сложностями, о которых мы даже не можем подозревать.
   Кое-кто возражает против такого взгляда на музыку  и  утверждает,  что,
сводя музыку к математике, мы не оставляем места эмоциям.  Я  скажу  одно:
они всегда в ней будут.
   Вещи и явления, рождающие в нас  эмоции:  форма  цветка  или  греческой
вазы, растущий на наших глазах  ребенок,  ощущение  дуновения  ветерка  на
щеке, бегущие по небу облака, игра света на глади  вод,  трепет  лепестков
нарцисса, поворот головы любимой женщины  и  колыхание  тяжелой  массы  ее
волос, столь похожее на исчезающую ноту  последнего  аккорда,  -  все  это
воз передать гармонией чисел.
   Это отнюдь не попытка  принизить  прекрасное,  привести  все  к  общему
знаменателю. Это скорее возвышение красоты.
   Обратимся к Ньютону.
   Обратимся к Эйнштейну.
   Наконец, спросим у поэта.
   Ките утверждал, что красота, захватывающая наше воображение,  -  это  и
есть истина.
   Он мог бы сказать то же самое о руке, захватывающей  крикетный  мяч,  и
это тоже была бы истина... Но Китс был поэтом и предпочел  игре  в  крикет
прогулки под сенью  рощ  с  блокнотом  в  руках  и  флакончиком  лауданума
[успокоительное средство наркотического свойства] в кармане".
   Последние слова вдруг о чем-то напомнили Майклу, но о чем именно  -  он
не мог вспомнить в эту минуту.
   "В  этом  и  состоит  суть  отношений   между   нашим   "инстинктивным"
восприятием образа, формы, движения, света, с одной стороны, и, с другой -
нашим эмоциональным откликом на них.
   Поэтому я верю в то, что существует форма музыки,  присущая  природе  и
всем вещам и процессам в ней. Музыки столь же прекрасной, как  естественно
возникшая красота в природе, и наши глубинные эмоции это,  по  сути,  тоже
одна из форм этой естественной красоты..."
   Майкл медленно оторвал глаза от страницы.
   Он попытался представить себе, какой могла быть эта музыка, и  невольно
в поисках ее заглянул в темные тайники своей памяти. В каждом из  них  ему
казалось, что он вот-вот ее услышит, что она  только  что  звучала  здесь,
всего секунду назад, но теперь осталось лишь затихающее  эхо,  которое  он
тоже не успел поймать. Майкл устало отложил журнал.
   И вдруг вспомнил. Имя  Китса  что-то  всколыхнуло  в  памяти.  "Слизких
тварей миллион" из его ночного кошмара!
   Холодное спокойствие овладело Майклом, когда он  почувствовал,  как  он
близок к тому, что может оказаться разгадкой.
   Кольридж! Вот, кто ему нужен.
   Слипались в комья слизняки
   На слизистой воде.
   "Сказание о Старом Мореходе"!
   Ошеломленный, Майкл вскочил и, подойдя к  книжным  полкам,  снял  томик
стихов Кольриджа. Вернувшись к столу, он сел и стал листать страницы, пока
не нашел начало поэмы.
   Вот Старый Мореход. Из тьмы
   Вонзил он в гостя взгляд.
   Почему так знакомы ему эти строки?
   Чем дальше он  читал,  тем  сильнее  становилось  его  волнение,  чужие
ужасные  воспоминания  терзали  его.  Вернулись  щемящая  тоска,   чувство
отчужденности и полного  одиночества.  И  хотя  он  знал,  что  это  чужие
чувства, но вдруг понял,  как  они  близки  и  созвучны  его  собственным.
Поэтому он не противился и впустил чужую боль в себя.
   А черви, слизни - все живут,
   И я обязан жить!

   Штора, закрывавшая окно, с грохотом поднялась. Ричард, испуганно открыл
глаза и растерянно заморгал.
   - Ты провел там чудесный вечер, - приветствовал  его  Дирк  Джентли,  -
хотя самые интересные детали так и ускользнули от твоего внимания.
   Он вернулся к своему креслу, сел, откинувшись на его  спинку,  и  снова
соединил кончики пальцев рук.
   - Пожалуйста,  не  задавай  извечный  идиотский  вопрос:  "Где  я?"  Не
разочаровывай меня. Мне будет достаточно одного твоего взгляда.
   Ричард медленно и удивленно оглянулся. Ему казалось, что он вернулся из
далекого путешествия на другую планету, где царили мир и спокойствие, было
светло и играла музыка. Он чувствовал себя таким расслабленным,  что  даже
лень было дышать.
   В комнате стояла тишина, лишь деревянная круглая ручка от шнура  шторы,
раскачиваясь,  легонько  ударялась  о  стекло.  Метроном  молчал.   Ричард
посмотрел на свои часы. Был час пополудни.
   - Ты пробыл под гипнозом чуть меньше часа, - заметил  Дирк.  -  За  это
время я узнал массу интереснейших  вещей,  а  некоторые  меня  чрезвычайно
заинтриговали, но я не собираюсь сейчас их  с  тобой  обсуждать.  Немножко
свежего воздуха тебе не помешает. Это  взбодрит  тебя,  поэтому  предлагаю
прогуляться вдоль канала. Там никто не будет тебя искать. Джанис!
   Молчание.
   Ричарду многое было непонятно, поэтому, досадуя на себя,  он  хмурился.
Когда память, спустя какое-то мгновение  наконец  вернулась  к  нему,  все
происшедшее с ним показалось настолько  невероятным,  что  он,  вздрогнув,
снова тяжело упал на стул.
   - Джанис! - крикнул в приемную Дирк. - Мисс Пирс! Черт  бы  побрал  эту
девчонку.
   Он сердито вытащил из корзинки для бумаг телефонную трубку и положил ее
снова на рычаг. Около стола стоял потрепанный кейс, и Дирк  с  решительным
видом схватил его, затем поднял лежавшую на полу шляпу, лихо нахлобучил ее
и встал.
   - Пошли, - сказал он и вышел в приемную, где мисс Джанис  Пирс  сидела,
сосредоточенно уставившись на карандаш, который держала в руках. -  Пойдем
поскорее отсюда, из этой проклятой дыры.  Будем  думать  о  невероятном  и
делать невозе. Попробуем сразиться со злом, не выразимым  словами,  и
кто знает, воз, мы его все же одолеем. А теперь, Джанис...
   - Заткнитесь!
   Дирк пожал плечами и взял с  ее  стола  конторскую  ,  из  которой
Джанис безжалостно вырвала немало страниц, когда  убедилась,  что  она  не
влезает в ящик стола. Дирк полистал покалеченную , пожал  плечами  и,
печально вздохнув, снова положил ее на место. Джанис вернулась к тому, чем
занималась до их вторжения, -  она  заканчивала  писать  довольно  длинную
записку.
   Ричард молча наблюдал за всем происходящим, все еще чувствуя  себя  как
бы отсутствующим. Наконец он сильно тряхнул головой.
   - Ситуация может показаться тебе несколько неясной в данный  момент,  -
сказал Дирк, обращаясь к нему. - Но у нас есть ниточки, за  которые  
потянуть. Из всех  эпизодов,  о  которых  ты  мне  рассказывал,  лишь  два
представляются физически невозможными.
   -  Невозможными?  -  наконец  обрел  дар  речи  Ричард   и   недоуменно
нахмурился.
   - Да, - подтвердил Дирк. - Полностью и  абсолютно  невозможными.  -  Он
улыбнулся. - К счастью, - продолжил  он,  -  ты  со  своими,  скажем  так,
неординарными  проблемами  обратился  именно  туда,  куда  надо.  В   моем
лексиконе нет слова "невоз". Итак, - заметил  он,  грозно  размахивая
конторской книгой, которую снова взял  со  стола,  -  вырваны  страницы  с
записями расходов между статьями "мармелад"  и  "селедка".  Спасибо,  мисс
Пирс, вы снова оказали мне  неоценимую  услугу,  за  что  я  вам  премного
благодарен, и, воз, в случае удачного исхода постараюсь выплатить вам
жалованье. А пока нам надо многое обдумать. Я  оставляю  контору  в  ваших
надежных руках.
   Зазвонил телефон, и Джанис сняла трубку.
   - Добрый день, - приветливо ответила она. -  Да,  это  фруктово-овощной
рынок Уэйнрайта. Мистер Уэнрайт не подходит к телефону в эти часы, так как
в данный момент он считает себя огурцом. Спасибо за звонок.
   Джанис с грохотом опустила трубку на рычаг. Подняв глаза, она успела  с
удовлетворением заметить, как тихо и осторожно закрыли за собой  дверь  ее
бывший начальник и его странный клиент.
   - Невоз? - снова с удивлением повторил Ричард.
   - Все это, - настаивал Дирк, - совершенно и окончательно,  скажем  так,
необъяснимо. Нет смысла повторять слово "невоз", когда  речь  идет  о
том, что уже произошло. Но объяснить происшедшее мы не в состоянии.
   Прохладный ветерок с канала несколько освежил голову Ричарда и  наконец
восстановил  способность  соображать.  Хотя  смерть  Гордона  и   осталась
постоянным горьким напоминанием, он все же мог теперь более разумно и ясно
оценивать этот факт. Но, к его удивлению, в настоящий  момент  это  меньше
всего интересовало Дирка. Он то и дело  быстро  задавал  вопросы  о  самых
банальных  подробностях  этой  странной  ночи,  словно   готовил   его   к
перекрестному допросу.
   Бегун рысцой и велосипедист, поравнявшись, поприветствовали друг  друга
просьбой уступить дорогу и ввиду  взаимной  неуступчивости  чуть  было  не
свалились оба в  медленно  текущие  грязные  воды  канала.  За  их  ссорой
внимательно следила спокойно прогуливающаяся старая леди,  за  которой  на
поводке с трудом тащился еще более старый пес.
   На  противоположном  берегу  высились   темными   пугающими   громадами
заброшенные склады с выбитыми стеклами, сгоревшая баржа уныло качалась  на
воде у причала, в темной, с пятнами масла воде плавали пустые бутылки.  По
ближайшему мосту через канал проезжали грузовики,  сотрясая  до  основания
близстоящие дома и изрыгая в воздух  густые  клубы  выхлопных  газов.  Они
напугали молодую мамашу с коляской, торопливо переходящую улицу.
   Дирк и Ричард шли вдоль границы района южного  Хэкни,  что  примерно  в
миле от конторы Дирка, направляясь к  центру  Айлингтона,  где,  как  было
известно Дирку, находилась ближайшая спасательная станция.
   - Но это обычный  фокус,  профессор  проделывает  их  все  время,  черт
возьми!  -  воскликнул  Ричард.  -  Всего  лишь  ловкость   рук.   Кажется
невероятным, но если спросить любого фокусника,  он  подтвердит,  что  это
сделать проще простого, если знаешь свое дело.  Я  как-то  видел  уличного
фокусника в Нью-Йорке...
   - Я знаю, как это делается, - перебил его Дирк, вынув  из  своего  носа
две раскуренные сигареты и большую винную ягоду. Он подбросил ее вверх, но
она никуда не упала, словно растворилась в  воздухе.  -  Ловкость,  обман,
внушение. Всему этому  научиться, если не жалеть  времени.  Извините,
мадам, - сказал он, кланяясь старой леди, неторопливо выгуливающей пса, и,
нагнувшись, вытянул из-под живота собаки гирлянду разноцветных флажков.  -
Мне кажется, вашей собаке будет намного легче  без  них.  -  Дирк  вежливо
повернулся к ней и приподнял шляпу. Они проследовали дальше.
   - Такие фокусы - это пустяк, - поучал он совсем ошарашенного Ричарда. -
Распилить женщину надвое тоже просто. А вот распилить и снова соединить  -
это уже потруднее, но тоже , если  попрактиковаться.  Фокус  с  вазой
двухсотлетней  давности,  о  котором  ты  мне  рассказал,  и  солонкой   с
обеденного  стола   нашего   колледжа   -   это...   -   тут   он   сделал
многозначительную паузу, - ...абсолютно необъяснимый вариант.
   - Там, видимо, был какой-то трюк, но я мог не заметить...
   - Несомненно, преимущество гипноза в  том,  что  с  помощью  расспросов
загипнотизированный пациент может воссоздать всю  сцену  происходившего  в
мельчайших подробностях, которые даже он сам мог в то время  не  заметить.
Например, девочка по имени Сара. Ты помнишь, как она была одета?
   - Э-э-э, нет, - неуверенно произнес  Ричард.  -  Она  была  в  каком-то
платье, очевидно...
   - Какого цвета? Из какой ткани?
   - Не помню,  знаю,  что  оно  было  темного  цвета.  Она  сидела  через
несколько человек от меня. Я едва видел ее.
   - На  ней  было  темно-синее  платье  из  хлопчатобумажного  бархата  с
удлиненной талией,  рукава  реглан,  собранные  у  манжет,  белый  широкий
отложной воротник а-ля Питер  Пен  [герой  английской  детской  сказки]  и
спереди на платье шесть перламутровых пуговиц, с третьей  из  них  свисала
нитка.  У  девочки  были  длинные   темные   волосы,   скрепленные   сзади
пластмассовой красной заколкой в форме бабочки.
   - Если ты скажешь мне, что все это ты узнал, как Шерлок Холмс, глядя на
царапину на моем ботинке, тогда, видит Бог, я не поверю тебе.
   - Нет-нет, что ты, - поспешил успокоить его Дирк. - Все гораздо  проще.
Ты сам мне это рассказал, находясь под гипнозом.
   Ричард недоверчиво покачал головой:
   - Не верю. Я понятия не имею, что такое воротник а-ля Питер Пен.
   - А я знаю и уверяю тебя, ты описал его абсолютно точно, так же как сам
фокус с вазой и солонкой, хотя этот фокус невозможен в той форме, в  какой
он был сделан. Поверь мне, я знаю, что  говорю.  Есть  и  другие  вещи,  о
которых мне бы хотелось разузнать. Например, о профессоре, и  кто  написал
записку, которую ты нашел в книге, лежавшей на столе в доме профессора,  и
еще сколько в действительности вопросов задал король Георг Третий, но...
   - Что?
   - ...но, я думаю, будет лучше спросить у него самого. Однако...  -  Тут
он сосредоточенно задумался. -  ...однако,  -  добавил  он,  -  я  слишком
тщеславен в этих случаях и предпочитаю, прежде чем задать  вопросы,  знать
на них ответы. А я ответов не знаю, абсолютно не знаю.
   Он рассеянно устремил взор вдаль, мысленно подсчитывая,  далеко  ли  до
спасательной станции.
   - Вторая невозможная вещь, - продолжил Дирк, помешав  Ричарду  ввернуть
словечко, - или хотя бы совершенно  необъяснимая  -  это  твоя  застрявшая
кушетка.
   - Дирк, - в отчаянии воскликнул Ричард, - позволь тебе  напомнить,  что
Гордон Уэй мертв, а меня подозревают в его убийстве! Это не имеет  никакой
связи с тем, что ты...
   - Однако я склонен  предполагать,  что  между  ними  существует  прямая
связь.
   - Это абсурд!
   - Я верю в фундаментальную взаимосвязь...
   - Да, да, знаю, - перебил его Ричард. - В  фундаментальную  взаимосвязь
всего сущего. Послушай, Дирк, я не доверчивая старушка, и тебе не  удастся
за мой счет съездить еще раз на Багамы. Если ты намерен помочь мне,  тогда
перейдем к делу.
   Дирка это рассердило:
   - Я верю во взаимосвязь вещей, как не  может  не  верить  в  это  любой
последователь принципов квантовой механики, если он честно признается себе
в этом, и  даже  в  их  экстремальном,  однако  логическом  проявлении.  Я
убежден, что взаимосвязь вещей в  одних  случаях  может  быть  большей,  в
других - меньшей. Когда два явно невозможных события,  следующие  одно  за
другим, происходят с  одним  лицом,  а  это  лица  вдруг  подозревается  в
совершении довольно необычного убийства, ответ мы должны  искать  в  связи
между этими событиями. Ты являешься такой связью, и  ты  сам  ведешь  себя
крайне странным и эксцентричным образом.
   - Ничего подобного, - возразил Ричард. - Да, со мной случились странные
вещи, но я...
   - Вчера я видел, как ты взобрался по стене и проник  в  квартиру  твоей
подружки Сьюзан Уэй.
   - Это,  конечно,  могло  показаться  странным,  -  попытался  объяснить
Ричард, - даже не очень разумным. Но я поступал осмысленно и логично,  ибо
спешил исправить допущенную ошибку, прежде чем она причинила вред.
   Дирк, словно что-то надумав, чуть ускорил шаг.
   - То, что ты сделал, было вполне разумным  и  нормальным,  если  учесть
все, что ты наговорил на автоответчик. Да, ты сам  мне  это  рассказал  во
время нашего маленького сеанса. Каждый поступил бы так же.
   Ричард поморщился, словно хотел сказать,  зачем  тогда  весь  этот  шум
вокруг его поступка, если он вполне нормальный.
   - Я, конечно, не поверю, что каждый на такое решился бы, - возразил он.
- Просто у меня более  разумный  и  даже  педантичный  склад  ума,  чем  у
большинства людей, поэтому я и занимаюсь  компьютерными  программами.  Это
было логическим и формальным решением проблемы.
   - И несколько неадекватным задаче, не так ли?
   - Для меня было очень важным снова не разочаровать Сьюзан.
   - Итак, ты считаешь причины своего поступка достаточно вескими?
   - Да, - сердито и решительно ответил Ричард.
   - Знаешь, что мне говорила моя тетка, жившая в Виннипеге?
   - Нет, - сказал Ричард и вдруг, быстро  сняв  с  себя  все,  прыгнул  в
канал. Дирк бросился к спасательному кругу,  с  которым  они  поравнялись,
сорвал его с крюка и бросил в  воду.  Ричард,  барахтавшийся  на  середине
канала, был растерян и напуган.
   - Хватайся за него! - крикнул ему Дирк. - Я вытащу тебя.
   - Ладно, выберусь, - отплевываясь, ответил Ричард. - Я умею плавать...
   - Нет, не умеешь! - крикнул Дирк. - Хватайся за круг.
   Ричард, попытавшийся  вплавь  добраться  до  берега,  быстро  сдался  и
ухватился за спасательный круг. Дирк, держа в руках канат,  тянул  круг  к
берегу, и наконец Ричард смог уцепиться руками за  край  набережной.  Дирк
протянул ему руку. Ричард выбрался на берег, отдуваясь и  отплевываясь,  а
затем, весь дрожа, опустился на камни набережной, сжавшись от холода.
   - Ну и грязища же там! - наконец  воскликнул  он  и  снова  сплюнул.  -
Отвратительно, б-р-р-р. Черт побери, ведь я неплохо плаваю.  Должно  быть,
меня схватила судорога. К счастью, мы оказались поблизости от спасательной
станции. Спасибо, Дирк, - сказал он, когда тот подал ему большое  махровое
полотенце.
   Ричард торопился поскорее стереть с себя грязную воду канала.
   - Где мои брюки? - спросил он, поднявшись и оглядевшись вокруг.
   - Молодой человек? - вопросительно воскликнула старая дама  с  собакой,
поравнявшись с ними. Она строго посмотрела на них и хотела было  отчитать,
но Дирк перебил ее.
   - Тысяча извинений, мадам, -  вмешался  он,  -  за  то,  что  мой  друг
непреднамеренно оскорбил вас своим видом. Прошу, примите эти цветы  и  мои
комплименты. - Дирк вытащил из-за спины Ричарда букет  анемон  и  протянул
его старой леди.
   Внезапно ударом палки она выбила букет из руки Дирка и поспешила прочь,
таща за собой пса.
   - Не очень-то вежливо с вашей стороны,  мадам,  -  сказал  ей  вдогонку
Ричард, пытаясь натянуть брюки под полотенцем.
   - Не думаю, что она приятная особа, -  заметил  Дирк.  -  Всегда  здесь
прогуливается, таская за собой бедного  старого  пса,  и  говорит  гадости
людям. Хорошо искупался?
   -  Не  очень,  -  ответил  Ричард,  энергично  вытирая  волосы.  -   Не
подозревал, что канал такой грязный, а вода ледяная. Возьми, -  вернул  он
Дирку полотенце, - спасибо. Ты всегда носишь его с собой?
   - А ты всегда купаешься в городских водоемах на виду у всех?
   - Нет, только по утрам и в плавательном бассейне на Хайбери-филдз,  для
бодрости. Мозги лучше работают. Только сейчас пришло в голову, что сегодня
я не был в бассейне.
   - И... э-э-э... поэтому ты и прыгнул в канал?
   - Гм, воз. Я подумал, что небольшая  разминка  поможет  мне  лучше
соображать.
   - Не совсем разумно вдруг раздеться и прыгнуть в воду.
   - Да, пожалуй, -  ответил  Ричард.  -  Воз,  это  было  глупостью,
учитывая грязь в канале, но я вполне...
   - Вполне доволен той причиной, по которой ты сделал то, что сделал?
   - Да.
   - В таком случае это  не  имеет  никакого  отношения  к  моей  тетке  в
Виннипеге?
   Ричард прищурил глаза, в них была подозрительность.
   - О чем ты, черт побери?
   - Я сейчас тебе все объясню, - сказал Дирк.
   Сев на ближайшую скамью, он открыл свой кейс, спрятал в него  полотенце
и вынул портативный магнитофон. Пригласив Ричарда сесть  рядом,  он  нажал
кнопку. До ушей Ричарда донесся убаюкивающий голос Дирка: "Через минуту  я
щелкну пальцами, ты проснешься и забудешь все, кроме указаний,  которые  я
сейчас тебе дам. Через какое-то время  мы  отправимся  на  прогулку  вдоль
канала и как только я скажу: "Моя тетка, которая жила в Виннипеге"...
   Тут Дирк быстро схватил Ричарда и удержал его.
   Голос продолжал: "Ты разденешься и прыгнешь в канал. Ты обнаружишь, что
не умеешь плавать, но не испугаешься и не утонешь, а будешь  держаться  на
воде, пока я не брошу тебе спасательный круг..."
   Дирк выключил магнитофон и посмотрел на лицо Ричарда - во второй раз за
этот день оно покрылось смертельной бледностью.
   - Я хотел бы точно знать, что заставило тебя вчера вечером влезть через
окно в квартиру мисс Уэй, - сказал Дирк. - И почему.
   Ричард молчал  и  в  замешательстве  смотрел  на  магнитофон.  А  затем
дрожащим голосом промолвил:
   - На автоответчике Сьюзан было записано послание Гордона. Он звонил  из
своей машины. Пленка у меня дома. Дирк, все это меня пугает.

   Укрывшись за фургоном, стоявшим  в  двух  футах  от  входа  в  квартиру
Ричарда, Дирк наблюдал за действиями полицейского, дежурившего у дома.  Он
останавливал и расспрашивал каждого, кто пытался свернуть в проулок,  куда
выходила дверь квартиры. Затем Дирк увидел  еще  несколько  полицейских  в
разных  концах  улицы,  которых  сразу  не  приметил.  Наконец   подъехала
патрульная машина, и из нее вышел полицейский с ручной  пилой  в  руках  и
направился  к  двери.  Удобный  момент,  решил   Дирк,   и   его   следует
использовать. Он быстро последовал за ним, держась, однако, на расстоянии,
но шагая твердо и уверенно.
   - Все в порядке, он со мной, - небрежно  сказал  он,  когда  дежуривший
полицейский остановил своего коллегу с пилой.
   Этого было  достаточно,  чтобы  Дирк  прошел  вперед  первым  и  достиг
лестницы. Полицейский с пилой теперь уже следовал за ним.
   - Э-э-э, простите, сэр, - нерешительно окликнул он Дирка.
   Уже достигнув поворота лестницы, где застряла кушетка, Дирк остановился
и обернулся.
   - Оставайтесь здесь и охраняйте эту кушетку, - распорядился  он.  -  Не
позволяйте никому даже притронуться к ней. Никому, вам понятно?
   Полицейский обалдело уставился на Дирка.
   - Но у меня приказ распилить ее, сэр, - неуверенно пробормотал он.
   - Отменяется, - рявкнул Дирк. - Стерегите ее, как ястреб добычу.  Потом
составите рапорт.
   Повернувшись, он без особых  усилий  перелез  через  кушетку  и  минуту
спустя был уже на нижней площадке квартиры Ричарда, расположенной на  двух
этажах.
   - Вы все здесь осмотрели? - коротко справился  он  у  офицера,  который
сидел в столовой за обеденным столом и просматривал какие-то  бумаги.  Тот
удивленно поднял глаза. Дирк многозначительно указал взглядом на  корзинку
для бумаг.
   - Да, сэр...
   - Осмотрите еще раз. Продолжайте обыск. Кто, кроме вас, здесь есть?
   - Э-э-э, видите ли...
   - У меня мало времени, докладывайте.
   - Инспектор Мейсон только что ушел вместе с...
   - Хорошо. Это я отозвал его. Я поднимусь наверх, если кому-нибудь  буду
нужен. Однако по пустякам прошу не беспокоить. Понятно?
   - Э-э-э, кто...
   - Не вижу,  чтобы  вы  торопились  выполнять  распоряжения  начальства.
Корзинка!
   - Да, сэр, сейчас...
   - Я хочу, чтобы вы осмотрели ее самым тщательным образом. Вам понятно?
   - Э-э-э...
   - Приступайте.
   Дирк круто повернулся и поднялся в кабинет Ричарда.
   Кассета с автоответчика Сьюзан лежала там,  где  указал  Ричард,  -  на
длинном столе, где стояли в ряд шесть компьютеров Макинтош. Дирк, взяв ее,
собирался было сунуть в карман, как невольно отвлекся, увидев на одном  из
дисплеев медленно вращающуюся кушетку, ту самую, через которую он  перелез
на лестнице. Заинтересовавшись, он сел за компьютер.
   Запустив программу Ричарда, он обнаружил, что эта  задача,  по  крайней
мере в такой постановке, не имеет решения. Однако вскоре он  разобрался  и
даже сообразил, как  наконец вызволить кушетку и  спустить  ее  вниз.
Стоило ему начать это делать, как вдруг обнаружилось, что придется сломать
часть стены. Чертыхнувшись, Дирк бросил это бесполезное занятие.
   На втором дисплее его заинтересовали  непрерывно  бегущая  синусоида  и
разрозненные обрывки таких же кривых по  краям  экрана.  А  что,  если  их
сложить с главной синусоидой, вдруг подумал он. Это позволит преобразовать
простые сигналы. Волны гасятся, если их пики и впадины в  противофазе,  и,
наоборот, усиливаются, если пики совпадают. Игра заинтересовала  Дирка,  и
он еще какое-то время посидел за компьютером.
   Он предполагал, что  среди  множества  устройств  в  кабинете  Ричарда,
очевидно, есть и такое, которое может  преобразовать  танцующие  волны  на
экране в музыкальные звуки. Поэтому он сунулся в  меню,  отыскал  позицию,
предлагающую ему эмулировать волновой отрезок.
   Однако меню озадачило его настолько, что  он  непроизвольно  оглянулся,
ожидая  увидеть  некий  феномен  -  большую  бескрылую  птицу,  но  ничего
подобного, разумеется, не увидел.  И  все  же  Дирк  решил  активизировать
процесс и проследить, куда ведет провод от задней панели Макинтоша. Провод
уходил под стол, затем за шкаф, вдоль стены под ковром и протянулся  прямо
к задней панели большого серого эмулятора.
   Значит,   решил   он,   именно   сюда    поступали    результаты    его
экспериментирования с волновыми сигналами. Дирк осторожно нажал клавишу.
   Неприличные звуки, вырвавшиеся из  акустического  устройства,  оглушили
его настолько, что он не услышал как кто-то громко окликнул его:
   - Свлад Чьелли!
   Ричард, оставленный в конторе Дирка, от нечего делать целился бумажными
шариками в мусорную корзину, куда для пущей безопасности Дирк отправил все
телефонные аппараты со своего стола. За это время Ричард успел сломать все
карандаши, отбил пальцами на собственном колене чечеточные ритмы Джинджера
Бейкера и попытался было записать на листках для заметок, разбросанных  на
столе у Дирка, все  события  злополучного  вчерашнего  вечера  и  уточнить
время, когда они произошли. Оказалось, что это совсем не легкая задача. Он
убедился, насколько несовершенна его сознательная память  по  сравнению  с
подсознательной, как это доказал ему Дирк.
   - Черт бы побрал этого Дирка, - подумал он. Ему так хотелось  позвонить
Сьюзан.
   Но Дирк категорически запретил ему это делать, утверждая, что  телефоны
прослушиваются.
   - Чертов Дирк, - снова выругался Ричард и вскочил. - У вас нет  монетки
в десять пенсов? - обратился он к упорно и мрачно молчавшей Джанис.
   Дирк обернулся.
   В проеме двери темнела чья-то высокая фигура.
   Того, кто в ней стоял, явно не обрадовало то, что  он  увидел.  Он  был
зол, он был разгневан, и его гнев не  умерила  бы  даже  дюжина  свернутых
цыплячьих голов.
   Когда же из темноты коридора он наконец вошел  в  светлое  пространство
комнаты, оказалось, что это  сержант  Джилкс  из  полицейского  управления
Кембриджшира собственной персоной.
   - Да будет вам  известно,  -  начал  он,  еле  сдерживая  душившее  его
раздражение, - только ступив на лестницу и увидев  полицейского  с  пилой,
стерегущего  чертову  кушетку,  а  другого  в   столовой,   заканчивающего
разбирать на ленты  плетеную  корзинку  для  бумаг,  я  сразу  задал  себе
несколько отнюдь не праздных вопросов. Мне придется задать их и вам,  хотя
уверен, ответы не придутся мне по душе.  Уже  на  лестнице  меня  охватило
дурное предчувствие, Свлад Чьелли. Дурное, если не сказать зловещее. И оно
оправдалось. Я полагаю, вы, разумеется, не сможете пролить свет  на  некий
загадочный  случай  с  лошадью,  оказавшейся  каким-то  образом  в  ванной
комнате? Что-то мне подсказывает, что это по вашей части.
   - Вы угадали, не смогу. Пока, - охотно согласился  Дирк.  -  Хотя  этот
случай весьма меня заинтересовал.
   - Еще бы, черт возьми! Он заинтересовал бы вас еще больше, если бы  вам
пришлось спускать это чертово животное по узкой винтовой  лестнице  в  час
ночи. А что вы, черт побери, вообще здесь делаете?  -  устав  чертыхаться,
спросил он Дирка.
   - Я здесь в поисках закона и  справедливости,  -  торжественно  объявил
Дирк.
   - Не рекомендую противопоставлять  ваши  поиски  моим  непосредственным
служебным  обязанностям.  Напоминаю,  я  не  имею  никакого  отношения   к
столичной полиции. Что вам известно о Мак-Даффе и Гордоне Уэе?
   - Об Уэе? Не более того, что знает каждый, а с Мак-Даффом мы знакомы  с
Кембриджа.
   - Вот как, интересно. Опишите его.
   - Высокий. Высокий и невероятно худой. Покладистый характер.  Похож  на
жука-богомола, который не молится, если это  что-то  вам  говорит.  Эдакий
добрый жук-богомол, который перестал молиться и стал играть в теннис.
   - Гм, - сердито хмыкнул Джилкс, отвернувшись и  подозрительно  окидывая
взглядом комнату. Дирк тем временем поспешил сунуть кассету в карман.
   - Похоже, это он, - согласился Джилкс.
   - Да, он, - подтвердил Дирк, - и совершенно не способен на убийство.
   - Это нам решать.
   - И суду присяжных.
   - Ха! Присяжные.
   - Разумеется, до этого не дойдет, поскольку факты опровергнут обвинение
задолго до начала суда над моим клиентом.
   - Ваш клиент, черт побери? Кстати, где он?
   - Не имею ни малейшего понятия.
   - Уверен, вам известно, куда  послать ему повестку.
   Дирк пожал плечами.
   -  Послушайте,  Чьелли,  это  нормальная  процедура  при  расследовании
убийств, и я не позволю вам мешать  мне.  Считайте,  что  это  официальное
предупреждение.  Если  я  узнаю  хотя  бы   об   одном   случае   сокрытия
доказательств, я нанесу вам такой удар, что  вы  забудете,  в  какой  день
родились. А теперь отдайте мне кассету. - Он протянул руку.
   Дирк был искренне удивлен.
   - Какая кассета?
   Джилкс устало вздохнул:
   - Ведь вы не дурак, Чьелли, надо отдать вам должное, однако  повторяете
ошибки всех умных людей: считаете всех остальных дураками. Я отвернулся не
без причины, ибо хотел убедиться, что именно вы прикарманили. Мне не нужно
самому видеть, как вы это сделали. Достаточно проверить, чего не хватает в
комнате. Нас учат этому, как вы знаете. По четвергам полчаса тренировок на
развитие наблюдательности. Хороший отдых после четырех часов бессмысленной
жестокости.
   Дирк спрятал раздражение за улыбкой и полез в карман  кожаного  пальто.
Вытащив кассету, он протянул ее сержанту.
   - Поставьте на магнитофон, - велел Джилкс. - Послушаем, что  вы  хотели
от нас утаить.
   - Я не собирался этого делать, - ответил Дирк, пожав плечами. -  Просто
хотелось первому прослушать кассету. - Он  подошел  к  полке  с  радио-  и
видеоаппаратурой Ричарда и вставил кассету в магнитофон.
   - Вам не хочется прежде ввести нас в курс дела?
   - Это кассета с автоответчика Сьюзан Уэй. У Гордона Уэя  была  привычка
оставлять на автоответчике длинные послания...
   - Да, я это  знаю.  А  потом  его  секретарша  бегала  и  собирала  их,
бедняжка.
   - Я подумал, что на автоответчике его сестры будет запись того, что  он
наговорил вчера вечером из своей машины.
   - Понимаю. Ладно, включайте.
   Галантно поклонившись, Дирк нажал кнопку.
   - "А, Сьюзан, привет, это Гордон. Я на пути в коттедж..."
   - Коттедж, - не преминул съязвить Джилкс.
   - "Сегодня, э-э-э, четверг, сейчас  вечер...  э-э...  точнее  8:47.  На
дорогах туман. Послушай, в конце недели я жду этих ребят из Штатов..."
   Джилкс вскинул брови,  посмотрел  на  часы  и  что-то  записал  в  свой
блокнот.
   Обоим стало не по себе, когда в тишине комнаты зазвучал голос  мертвого
человека.
   - "...Чудо, что я еще не валяюсь  где-нибудь  в  канаве,  что  было  бы
совсем  некстати,  оставив  свои   последние   слова   на   ленте   твоего
автоответчика. Не понимаю, почему..."
   В напряженной тишине они прослушали все длинное послание Гордона.
   - "...Все зло в этих умниках. Схватятся за великую идею и  требуют  под
нее долгосрочные авансы, Бог знает, на  сколько  лет,  а  сами  занимаются
топографией собственного пупка. Прости, но, мне кажется, я должен  закрыть
багажник. Подожди одну минуту".
   Потом были  слышны  шорохи,  приглушенный  стук  трубки,  брошенной  на
сиденье, звук отворяемой дверцы автомобиля. Играла музыка.  Очевидно,  был
включен  радиоприемник  на  щитке.  А   затем   послышались   приглушенные
расстоянием резкие звуки. Сомнений не было - прозвучали  два  выстрела  из
огнестрельного оружия.
   - Остановите, - приказал Джилкс Дирку и посмотрел  на  часы.  -  Прошло
ровно три минуты двадцать пять секунд с тех  пор,  как  Уэй  указал  своей
сестре время - 8:47. - Сержант посмотрел на Дирка. - Оставайтесь здесь. Не
двигайтесь и ничего здесь не трогайте. Я взял на заметку положение  каждой
вещи в этой комнате, даже состояние воздуха в ней, с  учетом,  разумеется,
колебаний от вашего дыхания.
   По-военному повернувшись кругом, он покинул комнату. Дирк  слышал,  как
он бросил на ходу полицейскому:
   - Таккет, отправляйтесь в фирму "Передовые технологии" и узнайте все об
автомобильном телефоне Уэя, его номер,  когда  установлен,  к  какой  сети
подключен... - Последние слова сержанта слышались уже на лестнице.
   Дирк быстро включил магнитофон и продолжил прослушивание записи.
   Еще какое-то время играла музыка. Дирк от волнения стучал  пальцами  по
панели. Музыка продолжалась. Тогда он включил  кнопку  быстрой  перемотки.
Опять музыка. Дирк и сам не знал, что он ищет, но он  явно  что-то  искал.
Это заставило его призадуматься. Что именно и почему он искал? Эта  мысль,
с одной стороны,  напугала,  с  другой  -  подзадорила  его.  Он  медленно
повернулся,  испытывая  странный  холодок,  словно   сунулся   головой   в
холодильник.
   В комнате, насколько он мог видеть, никого  не  было.  Но  покусывающий
кожу холодок предчувствия был ему знаком.
   Он тихо, но яростно прошептал:
   - Если кто слушает меня, пусть услышит, что я скажу. Мой  разум  -  это
центр меня, мое  достояние,  и  все,  что  случается  с  ним,  -  это  моя
ответственность. Многие хотят верить в то, во что им хочется верить, но  я
не сделаю ничего, не узнав причину, почему я должен это сделать. Если  вам
что-то нужно от меня, дайте мне знать, но  не  смейте  покушаться  на  мой
разум.
   Он весь дрожал от напряжения и ярости. Холод медленно и как-то виновато
отступал от  него  за  пределы  комнаты.  Он  попытался  своими  чувствами
проследить его уход,  как  внезапно  был  остановлен  голосом,  далеким  и
печальным, как завывание ветра.
   Голос был глух, напуган, удивлен и едва слышен, но он был явью, он  был
записан на ленте.
   - "Сьюзан! Сьюзан, помоги мне! Помоги, ради Бога! Я умер..."
   Дирк немедленно выключил магнитофон.
   - Мне очень жаль, - прошептал, задыхаясь, Дирк. - Мне очень жаль, но  я
должен защищать права моего клиента...
   Он включил кнопку обратной перемотки и стер последнюю  часть  записи  и
все, что за нею могло следовать.  Если  ленте  суждено  подтвердить  время
смерти Гордона Уэя, Дирку совсем не хотелось,  чтобы  последние  отчаянные
слова несчастного  стали  всеобщим  достоянием,  даже  если  они  еще  раз
подтверждают его смерть.
   В атмосфере комнаты и вокруг него произошли  изменения.  Он  это  сразу
почувствовал - взрыв невидимых эмоций, некая волна  движений,  заставившая
дрожать мебель. Дирку казалось, что он может проследить ее направление - к
книжной  полке  у  двери,  где  не  замеченный  Дирком  стоял   телефонный
автоответчик Ричарда. На глазах у Дирка он вдруг стал подпрыгивать. Однако
стоило Дирку приблизиться к нему, как он тут же успокоился. Дирк как 
спокойнее нажал кнопку: "Ответ".
   Волна достигла длинного письменного стола, на  котором  среди  бумаг  и
гибких кассет  стояли  два  старинных  телефона  с  круглыми  вращающимися
дисками для набора номеров. Дирк догадывался, что  сейчас  произойдет,  но
предпочел выждать, не вмешиваясь.
   Трубка на одном из  телефонов  соскочила,  послышались  звуки  вращения
диска - кто-то набирал номер. Диск  вращался  медленно,  с  явным  трудом,
последняя цифра так и не  была  набрана,  ибо  диск  сорвался  и  вернулся
обратно.
   Последовала пауза, затем все повторилось снова, увы, с тем же успехом.
   Вторая пауза была недолгой, и когда диск сорвался в третий  раз,  снова
не послушавшись чьей-то невидимой руки,  телефонный  аппарат  стремительно
полетел через всю комнату в другой  угол.  Шнур,  зацепившись  за  торшер,
опрокинул его на пол вместе с кофейными чашками,  стоявшими  на  столе,  и
флоппи-дисками. С грохотом упала на пол стопка книг с края стола.
   У сержанта Джилкса,  вновь  возникшего  темной  тенью  в  дверях,  было
каменное лицо.
   - Я сейчас вернусь,  -  мрачно  изрек  он,  -  и  не  хочу,  чтобы  это
повторилось. Вам понятно?
   Он повернулся и снова исчез.
   Дирк  бросился  к  магнитофону  и  нажал  кнопку  перемотки.  А   затем
повернулся и, обратившись в пустоту комнаты, сказал:
   - Я не знаю, кто вы, но догадываюсь. Если  вам  нужна  моя  помощь,  не
озадачивайте меня так.
   Через несколько минут Джилкс вернулся.
   - А, вот вы где, - сказал  он,  оглядывая  учиненный  беспорядок.  -  Я
сделаю вид, что ничего не заметил, чтобы не  задавать  вам  вопросов,  ибо
знаю, ваши ответы только взбесят меня.
   Дирк что-то проворчал, еле сдерживаясь.
   Последовавшие затем минуты тишины нарушил лишь шум  перемотки.  Сержант
бросил подозрительный взгляд в сторону магнитофона.
   - Что с кассетой?
   - Перемотка.
   - Дайте ее сюда.
   Перемотка кончилась,  магнитофон  выключился,  и  Дирк,  сняв  кассету,
передал ее Джилксу.
   - К сожалению, эта запись освобождает вашего клиента от  подозрений,  -
сказал он. - С коммутатора подтвердили, что последний звонок из машины был
сделан Уэем в 8:46 вечера.  В  это  время  по  крайней  мере  около  сотни
свидетелей видели вашего клиента слегка задремавшим в трапезной  колледжа.
Мы вынуждены считаться с этим. Не могли же все они врать.
   - Прекрасно, - обрадованно воскликнул Дирк.
   - Рад, что все так быстро прояснилось. Разумеется, мы сами не  считали,
что он это сделал. Да и факты подтверждали. Но вы нас  знаете,  нам  нужны
результаты. Все же скажите ему, что мы  хотели  бы  задать  ему  несколько
вопросов.
   - Обязательно скажу при первой же встрече.
   - Прошу вас сделать нам это небольшое одолжение.
   - Хорошо. А теперь я вас не  задерживаю,  сержант,  -  промолвил  Дирк,
сделав жест рукой в сторону двери.
   - Нет, черт побери, это я вас не задерживаю и  прошу  убраться  отсюда,
пока я сосчитаю до тридцати. Я не знаю, что вы там  задумали,  Чьелли,  но
мне будет спокойнее дремать за столом в участке, если я не  буду  об  этом
знать. Прошу.
   - В таком случае желаю вам удачного дня, сержант. Увы, не могу сказать,
что получил удовольствия от общения с вами.
   И Дирка как ветром сдуло.  Спускаясь  по  лестнице,  он  с  прискорбием
отметил,  что  на  месте  великолепной  кушетки  в  стиле  честерфилд   на
ступеньках лестницы печально и одиноко белела кучка опилок.
   Вздрогнув, Майкл Вентон-Уикс поднял глаза от книги.
   Его  мозг  был  необычайно  активен.  Его  переполняли  мысли,  образы,
воспоминания и намерения, и чем противоречивей они были, тем стремительнее
сходились, искали  пару  и,  дополняя  друг  друга,  состыковывались.  Все
сошлось, как в застежке "молнии": стоило  лишь  потянуть  -  и  она  легко
закрылась.
   Ожидание было  долгим,  целая  вечность,  и  полно  неудач,  малодушия,
поисков на ощупь и одинокого бессилия. Но все позади, стыковка  произошла,
она все снимет, исправит роковые ошибки.
   Кто это сказал? Впрочем,  теперь  это  не  важно.  Главное  -  отличная
стыковка, и все пришло в соответствие.
   Майкл смотрел в окно на ухоженную Челси-стрит, и ему было  не  страшно,
что, воз, перед ним "слипались в комья слизняки",  да  и  сам  мистер
А.К.Росс. Не важно, что они украли у него и что им придется вернуть.  Росс
был в далеком прошлом.
   Для Майкла же главное то, что впереди.
   Его добрые коровьи глаза снова  вернулись  к  последним  строкам  поэмы
"Кубла Хан". Стыковка состоялась, "молния" застегнута.
   Он закрыл  и сунул ее в карман.
   Путь к возвращению открыт. Он  знал,  что  делать.  Остались  кое-какие
покупки и - в дорогу.

   - Ты обвиняешься в убийстве? Ричард, что ты говоришь?
   Телефонная трубка в  руке  Ричарда  дрожала.  Он  старался  держать  ее
подальше от уха, потому что кто-то совсем недавно, должно быть, окунул  ее
в острый китайский соус. Но что поделаешь, это был телефон-автомат, и лишь
по чьему-то недосмотру он все еще  работал.  Ричарду  казалось,  что  даже
прохожие   обходят   его   стороной,   как   человека,   злоупотребляющего
дезодорантом.
   - Гордон... - нерешительно произнес Ричард, - Гордон убит, не так ли?
   Сьюзан ответила не сразу.
   - Да, Ричард, - наконец промолвила она печально, - но никто не  думает,
что это сделал ты. Они просто хотят задать тебе вопросы, но...
   - Значит, у тебя в доме нет полиции?
   - Нет, Ричард, - заверила его Сьюзан. - Почему бы тебе не прийти сюда?
   - Следовательно, меня не ищут?
   - Да нет же. Почему ты решил, что тебя ищет полиция и считает убийцей?
   - Видишь ли, мой друг сказал мне это.
   - Кто он?
   - Его зовут Дирк Джентли.
   - Ты мне никогда о нем не говорил. Кто он? Что он еще тебе сказал?
   - Он загипнотизировал меня и... заставил прыгнуть в  канал...  Да,  так
вот получилось...
   На другом конце провода воцарилась, тишина.
   - Ричард, - наконец снова  послышался  голос  Сьюзан.  В  нем  было  то
спокойствие, которое охватывает людей, понявших, что дела плохи и,  вполне
воз, будут еще хуже. - Приезжай ко мне. Я хотела тебе сказать, что ты
мне нужен, но теперь поняла, что это я тебе нужна.
   - Воз, мне надо явиться в полицию.
   - Ты успеешь это сделать, Ричард, потом.  Пожалуйста.  Несколько  часов
ничего не изменят. Я... я просто не знаю,  что  делать,  Ричард.  Это  так
ужасно. Мне так нужно, чтобы ты был здесь. Где ты?
   - О'кей, - сдался Ричард. - Я буду у тебя через двадцать минут.
   - Мне оставить окно открытым  или  ты  попытаешься  войти  в  дверь?  -
спросила она и тихонько фыркнула.

   - Нет, пожалуйста, не надо, - остановил Дирк свою секретаршу мисс Пирс,
собиравшуюся открыть письмо с печатью налоговой  инспекции.  -  Есть  дела
поинтересней.
   Он пришел в себя после мрачных раздумий в затемненном кабинете. На лице
его снова была оживленная  сосредоточенность.  Понадобилось  обещание  его
подлинной подписи на подлинном чеке на выплату жалованья, чтобы мисс  Пирс
простила его незаслуженную грубость и  невнимание  к  ней  и  вернулась  к
исполнению своих секретарских обязанностей. Но если  она  теперь  считает,
что он будет сидеть за столом и читать письма всяких налогосборщиков,  то,
увы, она совсем неправильно поняла его великодушный жест.
   Мисс Пирс отложила письмо налоговой инспекции в сторону.
   - Пойдемте, - пригласил ее Дирк. - Я хочу, чтобы вы кое-что посмотрели.
Мне интересна ваша реакция.
   Дирк поспешил в свой кабинет и уселся в кресло.
   Мисс Пирс терпеливо последовала за ним и села напротив, подчеркнуто  не
замечая неких экстравагантных новшеств на его столе.
   Нахально бросавшаяся в глаза своим блеском вывеска у  входа  стоила  ей
немало нервов, но нелепый телефон с большими красными кнопками вызвал лишь
брезгливое недоумение. Она явно не собиралась улыбаться до тех  пор,  пока
не разменяет чек в банке  без  очередного  подвоха.  В  прошлый  раз  Дирк
отобрал у нее выданный им же чек еще до окончания дня, объяснив  это  тем,
что он "может попасть не в те руки", а это означало только одно -  в  руки
банковского служащего.
   Дирк через стол протянул ей клочок бумаги.
   Взяв его, мисс Пирс внимательно осмотрела  его  с  лицевой  стороны,  а
затем, перевернув, так же осмотрела оборотную сторону и вновь положила его
на стол.
   - Ну как? - спросил Дирк,  сгорая  от  нетерпения.  -  Что  вы  на  это
скажете? Говорите же.
   Мисс Пирс вздохнула.
   - Бессмысленные каракули синим  фломастером  на  куске  простой  писчей
бумаги, - ответила она. - Похоже, вы сами сфабриковали это.
   - Нет! - сердито крикнул Дирк. - Хота да, -  тут  же  признался  он.  -
Потому что верю, что это решение проблемы.
   - Какой проблемы?
   - Проблемы, - повторил Дирк, стукнув ладонью по столу, - одного фокуса.
Я говорил вам о нем.
   - Да,  мистер  Джентли,  и  не  раз.  Но  такие  фокусы  показывают  по
телевизору.
   - Лишь с одной разницей. Этот фокус абсолютно невозможен.
   - Он не мог быть невозможным, иначе ваш фокусник не взялся бы за  него.
Ясно как божий день.
   - Совершенно верно!  -  радостно  воскликнул  Дирк.  -  Мисс  Пирс,  вы
необычайно умная и проницательная юная леди.
   - Благодарю вас, сэр. Мне  идти?
   -  Подождите!  Я  еще  не  все  сказал.  Далеко,  далеко  не  все.   Вы
продемонстрировали мне глубину вашей  проницательности  и  ума,  а  теперь
позвольте мне продемонстрировать мою.
   Мисс Пирс снова послушно села.
   - Я думаю, это произведет на вас впечатление,  -  заверил  ее  Дирк.  -
Представьте себе неразрешимую проблему. Я пытаюсь ее  решить,  я  мысленно
хожу вокруг нее,  круг  за  кругом,  напрягая  свою  сообразительность  до
предела. Я не могу ни о чем больше думать,  пока  не  найду  ответ.  Но  в
том-то и дело, что, если я не переключусь на что-то другое, я не решу  мою
проблему и не найду ответ. Это замкнутый круг. Как разорвать его?  Задайте
мне этот вопрос.
   - Как? - послушно, однако без энтузиазма спросила мисс Пирс.
   - Заранее написав ответ! - воскликнул Дирк. - Вот он! - Он торжествующе
хлопнул ладонью по записке и  с  довольной  улыбкой  откинулся  на  спинку
кресла.
   Мисс Пирс тупо уставилась на злополучный клочок бумаги.
   - Имея результат решения проблемы, - продолжил Дирк, -  я  могу  теперь
обратиться к другим, новым и интригующим проблемам, как, например...
   Он взял записку с небрежным  росчерком,  карабушками  и  закорючками  и
показал мисс Пирс.
   - На каком языке она написана? - спросил он низким загадочным голосом.
   Мисс Пирс все так же недоуменно глядела на нее.
   Дирк отбросил бумажку, удобно  положил  ноги  на  стол  и  откинулся  в
кресле, сцепив руки на затылке.
   - Догадайтесь, что я придумал? - сказал он,  глядя  в  потолок,  словно
именно к нему обращался. Тени на потолке дрогнули, будто  испугались,  что
вместе с потолком будут неожиданно вовлечены в эту дискуссию. - Я  перевел
проблему из разряда труднорешаемых и, воз, неразрешимых головоломок в
простую лингвистическую загадку. Хотя и... - тут Дирк сделал долгую паузу,
что-то обдумывая, - труднорешаемую и, воз, неразрешимую.
   Он снял ноги со стола, сел  прямо,  затем  серьезно  посмотрел  в  лицо
Джанис Пирс.
   - Ну давайте скажите, что это бред сумасшедшего,  но  вполне  воз,
что он сработает!
   Джанис Пирс откашлялась.
   - Это бред, - сказала она. - Поверьте мне.
   Дирк отвернулся и как-то  криво  обмяк,  словно  натурщик  "Мыслителя",
когда Роден, извинившись, отлучился на минутку.
   Он казался усталым и подавленным.
   - Я знаю, - начал он каким-то погасшим голосом, - в этом кроется что-то
недоброе, какая-то огромная ошибка. Я должен немедленно ехать в Кембридж и
все уладить. Но мне было бы спокойней, если бы я знал, что это...
   - Пожалуйста, мне  уйти? - взмолилась несчастная девушка.
   Дирк мрачно посмотрел на нее.
   - Да, - сказал он со вздохом, - только скажите, что вы  обо  всем  этом
думаете? - Он указал на записку.
   - Я думаю, что все это похоже просто  на  детскую  игру,  -  откровенно
призналась Джанис Пирс.
   - Но... но... но... - Дирк в отчаянии заколотил по столу. - Как  вы  не
понимаете, мы должны иногда становиться детьми, чтобы понять? Только  дети
способны видеть все в истинном свете, потому что они еще не научились  все
пропускать через фильтры, столь  мешающие  нам  увидеть  то,  чего  мы  не
ожидаем увидеть.
   - Взяли бы да и спросили у них, раз так.
   - Благодарю вас, мисс Пирс. - Дирк потянулся за шляпой. - В который раз
вы оказываете мне поистине неоценимую услугу,  за  что  я  вам  бесконечно
благодарен.
   Более не раздумывая, Дирк устремился к двери.

   Когда Ричард собрался наконец к Сьюзан, погода  стала  явно  портиться.
Ясные и чистые краски утра утратили  свою  интенсивность,  и  небо  вскоре
снова приняло  привычный  для  Англии  цвет,  напоминающий  старую  мокрую
кухонную тряпку. Ричард взял такси и через несколько минут был у цели.
   -  Всех  их  следует  депортировать,  -  заметил   шофер,   когда   они
остановились.
   - Эм-м, кого депортировать? - испуганно спросил Ричард, сообразив,  что
не слышал ни слова из того, что, очевидно, всю дорогу говорил таксист.
   - Эм-м... - попытался ответить таксист, тоже соображая, что  прослушал,
о чем говорил клиент. - Да, всех. Разделаться с  ними  разом,  вот  что  я
считаю. С ними и с их чертовыми тритонами, - добавил он в заключение.
   - Может, и так, - неопределенно согласился Ричард и поспешил скрыться в
парадном.
   Из-за двери доносились медленные и величавые звуки виолончели.  Он  был
рад, что Сьюзан  играет.  Она  умела  сохранять  удивительную  выдержку  и
контроль над собой  при  любых  обстоятельствах,  если  не  разлучалась  с
музыкой. Ричард заметил, какую странную и необычную форму принимала  порой
эта связь. В те моменты, когда ей было плохо или что-то тревожило,  стоило
ей взять в руки виолончель, как она все забывала.  Музыка  освежала  ее  и
возвращала покой. Но бывало, что исполнение той же пьесы могло,  наоборот,
лишить ее покоя, и она долго потом не могла прийти в себя.
   Ричард как   осторожнее  открыл  дверь  квартиры  и  попытался  на
цыпочках прокрасться мимо маленькой  музыкальной  комнаты,  но  неожиданно
дверь оказалась открытой. Остановившись на мгновение, он глазами  попросил
Сьюзан не обращать на него внимания и продолжать  играть.  Он  успел  лишь
заметить, как осунулось и побледнело ее лицо, и все же она улыбнулась ему,
а рука, державшая смычок, увереннее заходила по струнам.
   Именно в этот краткий  миг  с  безукоризненной  точностью  луч  солнца,
пробившись сквозь тяжелые дождливые тучи,  отбросил  блики  на  девушку  и
благородное коричневое дерево виолончели. У Ричарда перехватило дыхание от
этой великолепной  картины.  Зловещий  круговорот  событий  этого  дня  на
мгновение замер, великодушно дав ему передохнуть.
   Он знал, что плохо понимает музыку и так же мало знает ее, но  то,  что
играла Сьюзан, было похоже на Моцарта.  Именно  Моцарта  она  должна  была
исполнять в предстоящем концерте вместо подруги, вспомнил  он  и  тихонько
проследовал в гостиную. Сев, он стал слушать.
   Наконец звуки виолончели умолкли, но прошло какое-то время, прежде  чем
появилась Сьюзан. Смущенно моргая и улыбаясь, она  крепко  обняла  его,  а
затем отпустила и, подойдя к телефону, снова  положила  трубку  на  место.
Обычно она снимала ее, когда играла.
   - Прости, - сказала она, - я хотела доиграть до конца. - Она быстро и с
досадой смахнула слезинку. - Как ты, Ричард?
   Он пожал плечами, смущенно глядя на нее, но ничего не ответил.
   - А мне остается привыкать и жить дальше, - сказала с печальным вздохом
Сьюзан. - Мне так жаль, я была такой... -  Сьюзан,  не  закончив,  лишь  в
отчаянии покачала головой. - Кто мог сделать это?
   - Не знаю. Какой-нибудь маньяк, воз. Да это уже не столь важно.
   - Да, - ответила Сьюзан. - Ты завтракал?
   - Нет. Ты продолжай играть, а я загляну в холодильник. За столом мы обо
всем поговорим.
   Сьюзан кивнула.
   - Ладно, - сказала она, - только...
   - Что?
   - В данный момент я не хотела бы говорить о Гордоне.  Пока  не  пройдет
какое-то время и все не уляжется. Меня это застало врасплох. Мне  было  бы
легче, если бы мы с ним были ближе друг к другу. Но это было не так,  и  я
теперь в каком-то смятении, ибо не понимаю, что чувствую.    было  бы
поговорить, но теперь все окажется в прошлом: был, считал, любил...
   Она прижалась на мгновение к Ричарду, а  потом  немного  успокоилась  и
печально вздохнула.
   - В холодильнике у меня, боюсь, маловато еды, -  как  бы  оправдываясь,
сказала она. -  Йогурт  и  банка  маринованной  сельди  кусочками.  Можешь
открыть. Может, тебе понравится. Главное, не разбрасывай по полу и не мажь
сельдь джемом.
   Она  обняла  его,  поцеловала  и  с  печальной  улыбкой   вернулась   в
музыкальную комнату.
   Зазвонил телефон, Ричард снял трубку.
   - Алло? - В трубке молчали, слышен был лишь шум, похожий на вой ветра в
телеграфных проводах.
   - Алло? - снова произнес Ричард, подождал  немного  и,  пожав  плечами,
положил трубку.
   - Кто-то звонил? - крикнула Сьюзан.
   - Нет, никто, - ответил Ричард.
   - Это уже не в первый раз, - заметила Сьюзан. - Кто-то звонит и дышит в
трубку.
   Она продолжала играть.
   Ричард ушел в кухню и открыл холодильник. Он не сидел  на  рациональной
диете, как Сьюзан, и поэтому содержимое холодильника мало обрадовало  его.
И все же он выложил на  поднос  все,  что  счел  нужным:  йогурт,  немного
отварного риса и апельсины, в мыслях, однако, пожалев, что не хватает пары
сочных гамбургеров с жареной картошкой в придачу.
   Нашлась и  бутылка  белого  сухого,  он  и  ее  поставил  на  небольшой
обеденный столик.
   Спустя несколько минут к нему присоединилась Сьюзан. Она была спокойной
и  собранной  и  после  нескольких  кусочков  селедки   спросила   его   о
происшествии на канале.
   Ричард смущенно отнекивался, тряс головой и старался  как-то  объяснить
ей, кто такой Дирк.
   - Как его имя, ты сказал?  -  переспросила  она,  нахмурясь,  когда  он
потерпел полную неудачу со своими объяснениями.
   - Э-э-э... Дирк Джентли, в некотором роде... - промямлил Ричард.
   - В некотором роде?
   - Да, понимаешь... - Ричард окончательно сбился. Он понял, что,  говоря
о Дирке, почему-то всегда сбивался на какие-то намеки, неопределенности  и
недомолвки. Даже на бланках Дирка к его  имени  добавлена  масса  каких-то
титулов, званий и пояснений, столь  же  неопределенных  и  загадочных.  Он
вытащил один из листков бумаги для заметок, которые взял со стола Дирка  и
на которых, организовав наконец свои мысли, записал все происшедшее с ним.
   - Я... - снова попытался  продолжить  свой  рассказ  Ричард,  но  внизу
кто-то позвонил в дверь. Ричард и Сьюзан испуганно переглянулись.
   - Если это полиция, - решительно заявил Ричард, - я  поговорю  с  ними.
Чем скорей, тем лучше.
   Сьюзан, отодвинув стул,  встала,  подошла  к  двери  и  взяла  микрофон
внутренней связи.
   - Я слушаю, - сказала она, а затем переспросила: - Кто?
   Нахмурившись, она выслушала то, что говорил незваный  гость  у  входной
двери, а затем, еще больше нахмурившись, посмотрела на Ричарда.
   - Вам лучше подняться сюда, - не очень любезно пригласила  она  наконец
гостя и нажала кнопку, открывающую  входную  дверь.  Вернувшись  к  столу,
Сьюзан села.
   - Твой приятель, - сказала она ровным голосом. - Дирк Джентли.
   Денек выдался на славу, и Электрический Монах пустил лошадь галопом. То
есть от радостного возбуждения он пришпорил ее сильнее обычного, чему она,
не разделяя его чувств, вынуждена была подчиниться.
   Этот мир, по мнению Монаха, был определенно недурен. Он полюбил его. Он
не знал, что это за место, откуда взялось, но оно во всех отношениях  было
подходящим для существа с уникальными, даже выдающимися дарованиями.
   Монах нравился всем. Целые дни напролет он общался с людьми, выслушивал
их жалобы и исповеди, а потом произносил три  магических  слова:  "Я  верю
вам".
   Эффект был потрясающим. Не то чтобы люди этого мира не произносили этих
слов друг другу, такое  бывало,  но  никогда  в  них  не  звучало  столько
искренности и убежденности,  ибо  Монах  был  специально  запрограммирован
именно на это.
   Во всем мире его принимали как нечто непременное и должное.  Он  должен
был верить  за  них,  освобождая  их  от  этой  обязанности.  Если  кто-то
появлялся у их двери с новой великой идеей, предложением  или  даже  новой
религией, они запросто отправляли всех к нему, говоря: "Идите к Монаху". И
Монах сидел  и  терпеливо  выслушивал  каждого  и  верил  всему,  что  они
говорили.  Далее  этого,  правда,  не  шло,  и   никто   более   этим   не
интересовался.
   Лишь одна проблема, кажется, возникла теперь в этом во всех  отношениях
прекрасном мире. Часто после того, как  Монах  произносил  три  магических
слова: "Я верю вам", собеседник тут же заговаривал о деньгах. У Монаха их,
разумеется,  не  было.  Этот  недостаток  омрачил  немало   интересных   и
многообещающих встреч.
   Воз, ему следует обзавестись некой суммой, но где ее достать?
   Монах натянул поводья, и лошадь с удовольствием остановилась и  тут  же
принялась пощипывать травку у края дороги. Лошадь не понимала, зачем нужны
эти скачки то вверх, то вниз через холмы и долы, хотя, в  сущности,  какое
ей дело до этого. Обидно только, что при этом оставались  позади  отличные
зеленые поляны или лужайки с сочной  нетоптаной  травой.  А  если  выпадал
случай остановиться на них, то это были лучшие моменты в лошадиной скучной
жизни и не грех было наверстать упущенное.
   Монах пристально вглядывался в шоссе.  Оно  показалось  знакомым...  Он
проехался по нему не спеша - сначала немного вперед, потом назад.  Лошадь,
улучив момент, снова попаслась у обочины.
   Да, Монах был здесь прошлой ночью. Он хорошо запомнил это место. А  это
главное. Вот здесь он шел пешком в большем смятении духа,  чем  обычно,  а
вон там, за  следующим  поворотом,  если  он  не  ошибается,  должна  быть
придорожная станция, где ему  удалось  забраться  в  багажник  машины.  Ее
хозяин, неплохой человек, впоследствии почему-то так странно  повел  себя,
когда Монах в него выстрелил.
   Воз, здесь он сможет  раздобыть  деньги.  Монах  призадумался.  Во
всяком случае, надо попытаться. Он оторвал лошадь от ее любимого занятия и
снова пустил галопом.
   Приблизившись к заправочной станции, он заметил машину.  Она  вызывающе
стояла как-то поперек. Было ясно, что находится она  здесь  не  по  такому
банальному поводу, как заправка маслом или бензином.  У  нее  был  слишком
важный вид, чтобы скромно припарковаться,  не  бросаясь  в  глаза.  Каждый
автомобилист, проезжая мимо станции, должен  был  объезжать  эту  белую  с
синими полосами и эмблемами  на  кузове  машину.  Фары  у  нее  тоже  были
какие-то особенные.
   Подъехав  совсем  близко,  Монах   спешился   и   привязал   лошадь   к
бензоколонке. Сам он направился к небольшой лавке,  где  увидел  странного
человека. Одетый в синюю униформу, он стоял к Монаху спиной. На  голове  у
него  была  черная  фуражка.  Почему-то  он  пританцовывал,  заткнув   уши
пальцами, что явно произвело сильное впечатление на человека за прилавком.
   В священном страхе глядел Монах на приплясывающую  фигуру  и  сразу  же
наделил его сверхъестественной силой божества. Он готов был уже преклонить
перед ним колени, дабы выразить свою веру и преданность, как тот,  покинув
лавку, остановился как вкопанный при виде Монаха.
   Монах, решив, что божество  ждет,  когда  он  отдаст  ему  почести,  не
задумываясь, повторил его танец, вертя пальцами в ушах.
   Божество, странно  посмотрев  на  Монаха,  вдруг  грубо  схватило  его,
прижало плашмя к капоту белой машины и обыскало с ног до головы.
   Дирк ворвался в гостиную со стремительностью небольшого торнадо.
   - Мисс Уэй! - воскликнул он, схватив ее за  руку,  и  сорвал  с  головы
шляпу. - Я невыразимо польщен этой встречей,  хотя  глубоко  сожалею,  что
происходит она в столь печальный момент скорби  в  вашем  сердце,  поэтому
позвольте выразить  вам  мои  самые  искренние  соболезнования  по  поводу
утраты. Поверьте, ни при каких обстоятельствах  я  не  посмел  бы  явиться
сюда, если бы не серьезность и  значение  дела,  ради  которого  я  сейчас
здесь. Ричард, я разгадал загадку фокуса, и это чрезвычайно важно!
   Он размашисто сел на свободный стул у стола и положил свою шляпу на его
край.
   - Ты должен извинить нас, Дирк... - начал было Ричард.
   - Нет, боюсь, это вам придется извинить меня, -  перебил  его  Дирк.  -
Дело в том, что  загадка  разгадана,  и  самое  удивительное  в  том,  что
разгадку подсказал мне семилетний мальчуган, встреченный  мною  на  улице.
Однако она, бесспорно, верна и в этом нет ни  малейшего  сомнения.  "Какая
разгадка?" - спросите вы, если, конечно, я позволю вам  вставить  хотя  бы
словечко. Уверяю, вам это не удастся, потому что  я  сам  отвечу  на  этот
вопрос следующим образом: ответа вообще не будет, потому что вы все  равно
в него не поверите. Лучше будет, если я сам вам все покажу и сегодня же.
   Будьте уверены, это все объяснит. Я  хочу  сказать,  что  это  объяснит
фокус и, кстати, ту записку, которую ты нашел в книге. Я должен был бы сам
догадаться относительно нее, если бы не был дураком. Она позволяет узнать,
каким был неизвестный  нам  третий  вопрос.  Но  -  самое  главное  -  она
проливает свет на недостающий первый вопрос.
   -  Это  еще  что  за  недостающий  вопрос?  -  быстро  спросил  Ричард,
воспользовавшись короткой паузой.
   Дирк посмотрел на него, как смотрят на круглого болвана.
   - Вопрос, который задал король Георг Третий, конечно, - уверенно заявил
он.
   - Кому задал?
   - Конечно же, профессору, - нетерпеливо пояснил  Дирк.  -  Ты  что,  не
помнишь? Это же было совершенно очевидным. - Дирк с досадой ударил ладонью
по столу. - Мне помешала все понять сущая безделица, ничтожный факт, всего
лишь утверждение, что это "абсолютно  невоз"!  Шерлок  Холмс  сказал:
если отбросить невозе, то останется невероятное. А это и есть  ответ.
Но я не собираюсь отбрасывать даже невозе. Именно  сейчас.  А  теперь
пойдем.
   - Нет.
   - Что? - Дирк сверкнул глазами в  сторону  Сьюзан,  которая  совершенно
неожиданно, по крайней мере для него, оказала сопротивление.
   - Мистер Джентли, - произнесла  она  голосом  холодным  и  режущим  как
сталь. - Почему вы умышленно внушили Ричарду, что его ищет полиция?
   Дирк нахмурился.
   - Но полиция действительно его искала, - возразил он. - И сейчас ищет.
   - Да, но только, чтобы задать ему всего несколько вопросов, а вовсе  не
потому, что считает его убийцей.
   Дирк потупил глаза:
   - Мисс Уэй, полиция хочет знать, кто убил вашего брата. Я же, при  всем
моем уважении к его памяти, не хочу этим заниматься. Это, воз,  имеет
какое-то  значение  для  расследования,  но  скорее  всего   убийцей   был
обыкновенный маньяк. Меня  же  интересует,  почему  вчера  вечером  Ричард
забрался через окно в вашу квартиру.
   - Я же тебе все рассказал, - рассердился Ричард.
   - То, что ты мне рассказал, -  это  все  ерунда,  не  имеющая  никакого
значения. Она лишь подтверждает, что ты сам  не  знаешь  истинную  причину
своего поступка. Неужели я тебе не доказал это достаточно  убедительно  во
время прогулки вдоль канала?
   Ричард буквально кипел от негодования.
   - Я следил за тобой, - настаивал Дирк, - и мне было ясно, что  ты  мало
понимал тогда, что делал, более того, ты совершенно не  думал  о  грозящей
тебе опасности. Сначала я решил, что это  бродяга,  отважившийся  на  свою
первую, а может, и последнюю кражу. Но затем  ты  повернулся,  и  я  узнал
тебя. Я всегда знал тебя  умным,  рассудительным  и  очень  уравновешенным
человеком,  Ричард  Мак-Дафф,  подумал  я.  Рискуя  жизнью,   среди   ночи
взобраться по водосточной трубе? Такое поведение    объяснить  только
состоянием крайнего возбуждения и отчаяния. Не так ли, мисс Уэй?
   Он пристально посмотрел на Сьюзан, которая медленно села на стул и тоже
смотрела на него глазами, полными страха и тревоги. Это означало, что  она
все поняла.
   - И все же, когда утром ты пришел ко мне, ты был спокоен и  собран.  Ты
вполне здраво рассуждал, когда я нес околесицу про кошку Шредингера. Ты не
был похож на  человека,  в  отчаянии  решившегося  совершить  невероятное.
Признаюсь, именно тогда я опустился до лжи  и  преувеличил  грозящую  тебе
опасность. Я сделал это, чтобы держать тебя в руках.
   - Тебе это не удалось. Я ушел.
   - Кое-что задумав, не так ли? Я знал, что ты вернешься. Я приношу  свои
извинения, что, как бы это сказать, обманывал тебя, но то, что  я  пытаюсь
найти, находится вне сферы интересов и забот полиции. Дело в том,  что  ты
вчера отважился  на  несвойственные  тебе  действия,  когда  взбирался  по
отвесной стене... Кто ты в таком случае и почему это сделал?
   Ричард вздрогнул. Его молчание затянулось.
   - Какое это имеет отношение к фокусам? - наконец спросил он.
   - Это мы узнаем в Кембридже, куда должны немедленно поехать.
   - Почему ты так уверен...?
   - Это беспокоит меня. - Лицо Дирка было суровым и мрачным.
   Для человека, обычно словоохотливого, он теперь стал скуп на слова.
   - Я вдруг обнаружил, что о чем-то знаю, но не могу понять, откуда и как
я мог это узнать. Воз, здесь срабатывает тот самый инстинкт,  который
помогает мгновенно поймать мяч, даже еще не видя, что он летит.  Или  этот
же инстинкт, только еще более глубокий и неосознанный, предупреждает тебя,
что за тобой следят. Для моего интеллекта является оскорблением, что столь
высмеиваемая мною людская доверчивость... оказывается, присуща и мне тоже.
Ты помнишь... эту печальную историю с экзаменационными билетами?
   Он действительно казался расстроенным и подавленным. Ему стоило  усилий
заглянуть в самого себя, чтобы продолжить разговор.
   - Умение сосчитать, что дважды два четыре, извлечь квадратный корень из
пятисот тридцати девяти... это  несколько,  согласитесь,  другое.  А  я...
Позвольте мне... э-э-э... привести один пример.
   Дирк был взволнован и наклонился низко над столом.
   - Вчера я увидел, как ты лез в окно этой квартиры. Я сразу почувствовал
неладное. Сегодня  я  заставил  тебя  рассказать  мне  все  до  мельчайших
подробностей о том, что  произошло  вчера.  Теперь  я  напряг  свой  мозг,
использовал весь свой интеллект,  чтобы,  воз,  разгадать  величайшую
тайну, которую хранит  эта  планета.  Клянусь,  это  так,  и  я  могу  это
доказать. Вы должны поверить  мне.  Если  я  скажу  вам,  что  знаю  нечто
страшное, об ужасном зле, которое мы должны немедленно  предотвратить,  ты
поедешь со мной в Кембридж?
   Ошеломленный Ричард кивнул.
   - Отлично, - облегченно промолвил Дирк. - А что это?  -  указал  он  на
тарелку Ричарда.
   - Маринованная селедка. Хотите попробовать? - предложила Сьюзан.
   - Нет, спасибо. - Дирк поднялся и стал застегивать  пальто.  -  В  моем
лексиконе, - добавил он, направляясь к двери и прихватив с собой  Ричарда,
- нет слова "селедка". Всего хорошего, мисс Уэй, и пожелайте  нам  вовремя
добраться.

   Глухо  рокотал  гром,  предвестник  нескончаемого  моросящего  дождя  с
северо-востока, извечного спутника всех земных катаклизмов.
   Дирк поднял воротник кожаного пальто, спасаясь от непогоды, но  она  не
могла погасить его  почти  дьявольского  веселья,  когда  они  с  Ричардом
подходили к древним воротам двенадцатого века.
   - Колледж Святого Седда,  Кембридж!  -  торжественно  воскликнул  Дирк,
спустя восемь лет снова  видя  перед  собой  эти  ворота.  -  Сооружены  в
каком-то году, кем, не помню, в честь кого, тоже забыл.
   - Святого Седда? - высказал предположение Ричард.
   - А знаешь, вполне воз. Один из  самых  занудных  святых  во  всем
Нортхьюмберленде. Его братец Чэд был еще занудней. Его именем назван собор
в Бирмингеме, если тебе это что-то говорит. А, Билл, рад  видеть  тебя,  -
поприветствовал он привратника, который, опередив их, вошел в ворота.
   Тот оглянулся:
   - Мистер Чьелли! Рад вашему возвращению, сэр. Сожалею, что у  вас  были
неприятности, и надеюсь, что все уже позади.
   - Да, Билл, все уже позади. Как видишь, я жив и здоров.  А  как  миссис
Роберте? Ее все еще беспокоит нога?
   - Нет, с тех пор, как ее отняли. Спасибо, сэр, за  внимание.  Но  между
нами, я не возражал бы, если бы, ампутировав, ее все же  оставили  нам.  Я
даже приберег для нее местечко на каминной доске. Но что поделаешь, нельзя
так нельзя. Мистер Мак-Дафф, - добавил он, кивнув  Ричарду.  -  Кстати,  о
лошади, о которой вы вчера вечером спрашивали, сэр. Нам пришлось убрать ее
из профессорской квартиры. Она ему мешала.
   - Я просто так спросил, из любопытства, Билл.  Надеюсь,  она  не  очень
побеспокоила вас, - заметил Ричард.
   - Меня ничто не может побеспокоить, сэр, кроме разве  молодых  людей  в
сутанах. Терпеть их не могу.
   - Если лошадь  снова  побеспокоит  тебя,  Билл,  -  перебил  его  Дирк,
похлопав по плечу, - сообщи мне и я с ней  поговорю  по  душам.  А  теперь
скажи, где профессор Кронотис, раз ты о нем заговорил? У нас к нему важное
дело.
   - А этого я не знаю, сэр, и позвонить не могу. Его телефон  неисправен.
Почему бы вам самим не заглянуть и проверить. Второй дворик, в левом углу.
   - Ладно, я знаю, где квартира профессора, Билл, спасибо. Мои  наилучшие
пожелания тому, что осталось от миссис Роберте.
   Они быстро пересекли Первый внутренний дворик, во  всяком  случае,  это
сделал Дирк, ибо Ричард шел своей обычной степенной походкой  длинноногого
журавля, недовольно морщась от холодных капель дождя, падавших на лицо.
   Дирк не иначе как взял на себя роль гида по родному колледжу.
   - Колледж св.Седда, - пояснял он на ходу, - это альма-матер Кольриджа и
сэра Исаака Ньютона, который придумал, как гуртить края монет и кошкин лаз
[существует анекдот о том, что  великий  Ньютон,  открывший  три  основных
закона классической механики, помимо всего  прочего,  придумал  хитроумный
лаз в нижней части двери своего туалета не только для любимой кошки, но  и
для каждого из ее котят].
   - Что? - переспросил Ричард.
   - Хитроумнейшее изобретение, простое и  гениальное.  Лаз  для  кошки  в
двери туалета...
   - Да, - сказал Ричард, - и еще такую безделицу,  как  закон  всемирного
тяготения.
   - Тяготения. - Дирк пренебрежительно пожал плечами. - Да, и  это  тоже.
Хотя это всего лишь открытие того, что лежало на поверхности.  Оно  так  и
просилось в руки, бери открывай.
   Он вытащил из кармана монетку и небрежно бросил ее  на  гравий  у  края
асфальтовой дорожки.
   - Видишь? - сказал он. - Рано или поздно кто-нибудь заметит. Но  кошкин
лаз...  О,  это  совсем  другое.  Это  настоящее  изобретение,  воплощение
творческого начала.
   - Мне кажется, что любому такое может прийти в голову.
   - О, - возразил Дирк, - не всякий ум может воплотить невидимую  идею  в
реально существующий предмет. Утверждение, что "я бы тоже такое  придумал"
необычайно популярно среди нас и очень обманчиво, ибо чаще всего  те,  кто
так похваляется, менее всего способны что-то придумать.  Кажется,  это  та
лестница, которая нам нужна. Поднимемся?
   И, не дожидаясь ответа, Дирк взбежал  по  ступеням.  Ричард  неуверенно
последовал за ним, и, когда поднялся, Дирк  уже  стучал  во  вторую  дверь
тамбура. Первая стояла открытой.
   - Входите! - раздался голос из-за двери.  Дирк  толкнул  ее,  и  они  с
Ричардом успели увидеть  венчик  седых  волос  вокруг  лысины  профессора,
который тут же исчез в кухне.
   - Я  готовлю  чай,  -  крикнул  он  оттуда.  -  Кому  какой?  Садитесь,
располагайтесь, кто бы вы ни были.
   - Это очень любезно с вашей стороны, - ответил Дирк. - Нас двое.
   Дирк сел, Ричард последовал его примеру.
   - Индийский или китайский? - спросил из кухни профессор.
   - Индийский, пожалуйста.
   Послышался стук чашек.
   Ричард осмотрел комнату. Она показалась ему  бесцветной  и  скучной.  В
камине медленно догорал огонь, и комнату освещал лишь  свет  хмурого  дня.
Хотя здесь ничего не изменилось, прежними были старый диван  и  заваленный
книгами стол, но уже  не  было  наэлектризованной  атмосферы  загадочности
вчерашнего  вечера,  которая  так  запомнилась  ему.   Казалось,   комната
невинно-иронично вопрошает, подняв брови: "В чем же дело?"
   - Молоко? - опять крикнул из кухни профессор.
   - Да, пожалуйста, - ответил Дирк  и  посмотрел  на  Ричарда  с  улыбкой
безумца,  с  трудом  удерживающего  себя  от  чего-то  явно   опасного   и
необдуманного.
   - Сахар? Один кусок или два? - осведомился из кухни профессор.
   - Один, - ответил Дирк. - И две ложечки песку, если .
   В кухне заметно поубавилось активности,  и  через  несколько  секунд  в
дверь просунулась голова профессора.
   - Свлад Чьелли! - радостно воскликнул он. - Отличная работа,  Мах-Дафф.
Мой дорогой друг, я счастлив видеть вас, как хорошо, что вы пришли.
   Профессор, прежде чем пожать Свладу руку, торопливо вытер  свою  чайным
полотенцем.
   - Мой дорогой Свлад.
   - Зовите меня Дирк, если вам не трудно,  -  попросил  Дирк  и  сердечно
ответил на рукопожатие профессора. - Это имя мне больше  нравится.  В  нем
есть что-то ирландское, мне кажется. Дирк Джентли. Под этим именем я  ныне
работаю. В моем  прошлом  есть  нечто  такое,  от  чего  мне  хотелось  бы
дистанцироваться.
   - Я  прекрасно  вас  понимаю.  Большая  половина  четырнадцатого  века,
например, была чрезвычайно мрачным временем,  -  с  пониманием  согласился
профессор.
   Дирк хотел было поправить его, но потом подумал, что это может  отвлечь
его от главного.
   - Как вы поживаете, дорогой профессор? - спросил  он,  церемонно  кладя
шляпу и шарф на ручку дивана.
   - Что ж, - сказал профессор, - это было интересное, но и скучное время.
Скучное  по  весьма  интересным  причинам.  Садитесь   поближе   к   огню,
согрейтесь, я принесу чай и все вам расскажу. - Он снова выбежал в  кухню,
что-то бормоча под нос, предоставив им устраиваться перед камином.
   - Не думал, что ты его знаешь, - наклонившись к Дирку, сказал Ричард  и
кивнул в сторону кухни.
   - Я не знаю его, - быстро  возразил  Дирк.  -  Однажды  встретились  на
каком-то обеде, но сразу понравились друг другу и нашли взаимопонимание.
   - Почему же потом не встречались?
   - Он решительно избегал меня. Близкое знакомство -  это  опасная  вещь,
если у тебя есть тайна, которую надо хранить. А насколько я  понимаю,  это
серьезная тайна. Серьезнее ее нет в мире, - добавил он тихо, - и она  меня
весьма интересует.
   Он многозначительно посмотрел  на  Ричарда  и  протянул  руки  к  огню.
Поскольку Ричард безуспешно пытался и ранее выяснить, что это за тайна, он
на этот раз решил не проявлять интереса и, поудобнее устроившись в кресле,
лишь посмотрел на Дирка.
   - Я спрашивал вас относительно чая? - справился профессор, вернувшись в
гостиную.
   - Да, и неоднократно, - подтвердил Ричард. - Кажется,  мы  согласились,
что выпьем его, не так ли?
   - Отлично, - как-то рассеянно  промолвил  профессор.  -  По  счастливой
случайности у меня в кухне есть чай. Простите, у меня память как... э-э-э.
Как  называется  эта  штука,  через  которую  процеживают  сваренный  рис?
Господи, о чем я говорю?
   С озадаченным видом он снова исчез в кухне.
   - Очень интересно, - тихо промолвил Дирк. - Такая ли уж у  него  плохая
память?
   Он встал и заходил по  комнате.  Взгляд  его  невольно  остановился  на
счетах, лежавших на большом столе красного дерева.
   - Это и есть тот стол? - спросил он  у  Ричарда.  -  Ты  на  нем  нашел
записку о солонке?
   - Да, - ответил Ричард. Он тоже встал и подошел к столу. - Она  была  в
этой книжке. - Он взял в руки путеводитель по островам Греции  и  полистал
его.
   - Да-да, конечно, - нетерпеливо промолвил Дирк. -  Мы  это  уже  знаем.
Меня интересует, тот ли это стол? - Он с любопытством  провел  пальцем  по
краям столешницы.
   - Если ты думаешь, что профессор и  девочка  заранее  сговорились,  то,
по-моему, это невоз, - возразил Ричард.
   - Конечно, невоз, - согласился Дирк. - И без того ясно.
   Ричард пожал плечами, стараясь не раздражаться, и положил  путеводитель
на место.
   - Странное совпадение, что книга оказалась...
   - Очень странное! - фыркнул Дирк. - Ха! Посмотрим, действительно ли это
совпадение. Проверим так ли это. Я  хочу,  чтобы  ты  попросил  профессора
рассказать, как он сделал этот фокус.
   - Мне казалось, что ты знаешь?
   - Да, знаю, - небрежно ответил Дирк, - но пусть подтвердит еще раз.
   - Понимаю, - рассердился Ричард. - По-твоему это так просто?  Заставить
его объяснить, а потом сказать: "Я так и думал!" Отлично, Дирк. Значит, мы
приехали сюда только для того, чтобы он рассказал  нам,  как  он  проделал
этот фокус? Ты сошел с ума.
   Дирк уже не сдерживался.
   - Делай, как тебе говорят, - сказал он резко. - Ты видел фокус и можешь
спросить, как он у него получился. Здесь  кроется  большая  тайна.  Я  это
знаю, но хочу, чтобы ты узнал ее от него.
   Он быстро обернулся, когда в гостиную с  подносом  вошел  профессор  и,
обойдя диван, поставил его на низкий кофейный столик, а сам сел поближе  к
огню.
   - Профессор Кронотис... - начал Дирк.
   - Просто Крон, пожалуйста.
   - Хорошо, - согласился Дирк. - Крон...
   - Сито! - радостно воскликнул профессор.
   - Что?
   - Вспомнил. Это та самая посудина, через которую сцеживают воду. Как  я
мог забыть? Ну да ладно. Дирк, дорогой, у вас такой вид, будто  вы  сейчас
взорветесь. В чем дело? Не лучше ли сесть и отдохнуть в кресле.
   - Благодарю, но нет. Мне удобнее ходить  по  комнате,  если  позволите,
Крон...
   Дирк повернулся к профессору и поднял палец.
   - Я должен предупредить вас, что знаю ваш секрет, - сказал он, глядя на
старика. - Профессор!..
   - Да? Знаете? - промямлил профессор, как-то растерявшись, и завозился с
чашками на подносе. - Понимаю.
   Чашки громко стучали, когда он их передвигал.
   - Я этого опасался.
   - Поэтому у нас есть вопросы к вам. Я должен  сказать,  что  с  великим
нетерпением жду на них ответа.
   - Да, да, - лепетал профессор. - Наверное, пришло время.  Я  и  сам  не
знаю, как толковать последние события... и  сам  весьма  напуган.  Хорошо,
спрашивайте. - Он вскинул на Дирка глаза. В  них  был  странный  блеск,  и
взгляд их был острым.
   Дирк кивнул Ричарду, а сам  повернулся  и  снова  заходил  по  комнате,
уставившись в пол.
   - Э-э-э... - начал Ричард, - я... меня интересует, как вам вчера удался
фокус с солонкой.
   Вопрос удивил и смутил профессора.
   - Фокус? - переспросил он.
   - Да, фокус, - повторил Ричард.
   - О... - Профессор был захвачен врасплох.  -  Дело  в  том,  что  я  не
знаю...  Законы   Магического   Круга   очень   строгие,   и   разглашение
профессиональных  тайн  сурово  карается.  Очень  сурово.  Фокус  произвел
большое впечатление, не так ли? - спросил он, хитро взглянув на Ричарда.
   - Да, - ответил тот, - но, с другой стороны, он показался таким простым
в тот вечер... Однако теперь, когда я подумал о нем,  то  должен  сказать,
что он здорово озадачил меня.
   - Что ж, это искусство. И еще практика.  Вот  и  создается  впечатление
простоты.
   - Да, он казался простым, - продолжал Ричард, осторожно  продвигаясь  к
цели. - Меня он просто захватил.
   - Значит, вам понравился фокус?
   - Он поразил мое воображение.
   Дирк уже начал терять терпение и бросил на Ричарда свирепый взгляд.
   - Не понимаю, почему вы не  можете  нам  его  объяснить?  -  настойчиво
повторил свою просьбу Ричард. - Я просто хочу понять, в чем  секрет  этого
фокуса, вот и все. Извините меня, профессор.
   - Ну что ж, - произнес, вдруг заколебавшись, профессор.  -  Я  думаю...
если вы пообещаете, что более ни одна душа не узнает об  этом,  я  позволю
вам сделать предположение, что в фокусе участвовали две солонки.  Едва  ли
кто мог заметить разницу  между  ними.  Ловкость  рук,  быстрота,  как  вы
знаете, может обмануть глаз, особенно глаз за торжественным столом. Пока я
вертел в руках свою лыжную шапочку, искусно, я  должен  сказать,  имитируя
неловкость и неумение, мне удалось незаметно спрятать одну  из  солонок  в
рукав. Понимаете?
   Волнений и сомнений как не  бывало.  Профессор  охотно  делился  своими
профессиональными тайнами, испытывая при этом истинное удовольствие.
   - Этот фокус, кстати, стар как мир. Но  все  равно  требует  навыков  и
ловкости. Разумеется, спустя какое-то время  я  вернул  солонку  на  стол,
сделав это так, будто передавал ее кому-то из обедающих. Этому  тоже  надо
было научиться, чтобы все выглядело совершенно  естественным.  Я,  однако,
предпочитаю прятать солонку  под  стол.  Любительский  прием,  ну  и  что.
Трудно, правда, потом сразу вернуть  ее  на  стол,  но  ничего  страшного,
уборщики заметят ее разве что через две недели. Однажды у меня под  стулом
целый месяц пролежал дохлый дрозд. Без  демонстрации  какого-либо  фокуса.
Просто кошка задушила его.
   Профессор широко улыбался.
   Ричард, решив, что он свою задачу выполнил, однако не мог  понять,  чем
это все должно кончиться. Он бросил взгляд на Дирка, но тот,  кажется,  не
собирался его выручать. Тогда Ричард решил на  собственный  страх  и  риск
продолжать расспросы.
   - Да, я, конечно, понимаю, что все в ловкости  рук,  однако  непонятно,
как солонка могла оказаться вмурованной в греческую вазу?
   Вопрос поверг профессора в растерянность, получалось, будто они  играют
в вопросы и ответы. Профессор посмотрел на Дирка, а тот внезапно  перестал
шагать из угла в угол и тоже глядел на профессора горящими  от  нетерпения
глазами.
   - Очень просто, - наконец промолвил профессор. - Не  требуется  никакой
особой сноровки и ловкости. Вы помните, я вышел на минуту  в  прихожую  за
своей лыжной шапочкой?
   - Да, - неуверенно подтвердил Ричард.
   - Все время, что я отсутствовал, я потратил на поиски человека, который
сделал бы вазу. Понадобилось немало времени, конечно. Три  недели  на  то,
чтобы  найти  гончара,  и  еще  пара  дней,  чтобы  дождаться,  когда   он
протрезвеет. Лишь потом удалось уговорить его сделать вазу и обжечь  ее  в
печи вместе с солонкой. Еще я потратил какое-то время  на  поиски...  э...
э... пыли, чтобы скрыть загар, который  я  успел  приобрести  под  солнцем
Древней Греции. Пришлось так же точно рассчитать время возвращения,  чтобы
все выглядело  вполне  естественным.  Я  заблудился  немного  в  прихожей.
Никогда не знаешь, куда глядеть. Ну вот и все.
   Он улыбнулся печально и испуганно.
   Ричард попытался было кивком поддержать его, но передумал.
   - О чем вы, черт возьми, профессор? - воскликнул он.
   Тот с удивлением вскинул на него глаза.
   - Я так понял, что вы знаете мою тайну? - сказал профессор.
   - Я знаю, - гордо заявил Дирк. Он торжествовал. - Ричард  пока  еще  не
знает, хотя предоставил всю информацию, которая мне была нужна, чтобы  все
раскрыть. Позвольте мне, - добавил он,  -  заполнить  парочку  пробелов  в
вашем рассказе. Для того чтобы скрыть ваше длительное отсутствие от коллег
за столом, для которых вы вышли всего на несколько секунд, вы должны  были
записать для себя  последние  сказанные  вами  слова,  чтобы,  вернувшись,
продолжить дальше. Все должно было выглядеть как  более естественным.
Это важная деталь, особенно если вы жалуетесь на то, что память уже не та,
что была. Не так ли?
   - А какой она была? - Профессор медленно покачал  седой  головой.  -  Я
едва могу вспомнить, какой она была.  Но  вы  очень  тонко  подметили  эту
деталь.
   - И еще одна важная подробность, - продолжал Дирк. -  Вопросы,  которые
задал король Георг Третий. Он задал их вам.
   Профессор, похоже, опять был застигнут врасплох.
   - Он спрашивал вас, - продолжил Дирк, заглядывая в  маленькую  записную
книжку, которую извлек из кармана, - по какой такой причине  одно  событие
следует за другим и нельзя ли нарушить эту  закономерность.  Разве  он  не
спросил  вас  также,  -  и  это  был  его  _первый_  вопрос,  -    ли
передвигаться во времени назад, в прошлое, или что-либо в этом роде?
   Профессор окинул Дирка долгим оценивающим взглядом.
   - Я в вас не ошибся, - задумчиво произнес он. - Вы человек редкого ума.
   Профессор медленно подошел к окну. Внизу  под  моросящим  дождем  через
университетский дворик то и дело кто-то пробегал. Одни, кутаясь в  пальто,
спешили по своим делам, другие, чуть сбавив шаг, указывали друг  другу  на
архитектурные достопримечательности старого колледжа.
   - Да, он-спросил меня именно об этом, - ответил профессор  приглушенным
голосом.
   - Хорошо. - Дирк закрыл записную книжку и сунул ее в  карман.  На  лице
его была скупая улыбка, словно свидетельствовавшая о том, что именно такой
похвалы он и ждал. - Таким образом, ясно, почему ответы были: "да", "нет",
"быть может". И именно в такой последовательности. А теперь, где?
   - Что?
   - Машина времени.
   - Вы в ней, - ответил профессор.

   Шумная ватага свадебных гостей ввалилась  в  вагон  поезда  на  станции
Бишоп-Стетфорд. Мужчины были в смокингах с гвоздиками в петлицах. Их  лица
казались слегка помятыми после свадебного веселья. Дамы  были  в  нарядных
платьях и шикарных шляпках. Они весело щебетали о  том,  как  хороша  была
Джулия в белой тафте, а Ральф даже во фраке выглядел таким же  неотесанным
увальнем.
   Кто-то из юношей высунул голову в окно вагона и,  окликнув  кондуктора,
справился,  не  ошиблись  ли   они   поездом   и   действительно   ли   он
останавливается в Кембридже. Кондуктор, чертыхнувшись про себя, подтвердил
это, что,  однако,  не  помешало  молодому  франту  пуститься  в  ненужные
рассуждения о том, что ехать им в обратную сторону совсем ни к чему и  еще
что-то подобное. Наконец, издав в заключение какие-то квакающие звуки,  он
спрятал голову, пребольно, должно  быть,  ударившись  макушкой  о  верхнюю
раму.
   Насыщенность вагона алкогольными парами возрастала.
   Однако  общим  мнением  было  отметить   конец   свадебного   обеда   в
вагоне-ресторане, чтобы те, кто не допил на свадьбе, смог бы  напиться  до
чертиков здесь, и на этом поставить точку. Идея была принята на ура, поезд
тронулся, и кое-кто не устоял на ногах.
   Три молодых человека упали на  три  пустых  места  в  купе,  в  котором
четвертое место было занято холеным, плотного  телосложения  господином  с
печальным лицом и большими  коровьими  глазами,  устремленными  куда-то  в
пространство.
   Медленно и неохотно  взор  незнакомца  вернулся  из  вечности  в  узкое
пространство купе, к его неожиданным и шумным спутникам.
   Его снова охватило знакомое, не раз тревожившее чувство.
   Три шумных соседа живо обсуждали, стоит ли им всем  троим  идти  в  бар
ресторана за напитками, или пойдет кто-то один и принесет всем, или же  он
напьется и позабудет о друзьях, а они будут напрасно  ждать  его,  или  же
если он не забудет, то сможет ли он один принести напитки  для  троих,  не
расплескав их по дороге к всеобщему неудовольствию остальных пассажиров.
   Наконец после долгих споров был достигнут некий консенсус, который  тут
же у всех троих вылетел из головы, поэтому двое из  друзей  с  готовностью
вскочили, но тут же снова сели, позволив вскочить  третьему.  Тот,  встав,
тут же плюхнулся обратно на сиденье. Тогда двое все же встали и  высказали
здравую мысль, что безопаснее, пожалуй, купить не напитки, а весь бар.  На
том и порешили.
   Третий, пожелав последовать  за  друзьями,  был  неожиданно  остановлен
соседом с печальными глазами, который, наклонившись  к  нему,  в  каком-то
порыве отчаяния крепко схватил его за руку.
   Молодой человек в смокинге отреагировал быстро и решительно,  насколько
позволило ему изрядно затуманенное алкоголем сознание.
   - Что вам нужно? - с вызовом спросил он, глядя на незнакомца.
   Майкл Вентон-Уикс, ибо это был он, впившись в него горящим взором, тихо
промолвил:
   - Я был на корабле...
   - Что?
   - На корабле... - повторил Майкл.
   - На каком корабле? О чем вы говорите? Отпустите мою руку, слышите!
   - Мы прилетели, - не мог уже остановиться Майкл. Голос его  был  тих  и
еле слышен, но он странно завораживал и подчинял себе. - ...Мы  преодолели
огромные пространства. Мы прилетели сюда, чтобы создать здесь рай. Рай.  У
вас. Здесь.
   Он медленно обвел глазами купе, на мгновение  остановился  взглядом  на
забрызганном дождем окне, за которым были ранние сумерки и  мокрый  пейзаж
Восточной Англии. Он смотрел на него с явным  отвращением  и  все  сильнее
сжимал руку юноши.
   - Послушайте, я хочу пойти в  бар  и  выпить,  -  неуверенно  взмолился
свадебный гость. Он и сам не знал, так ли уж ему этого хочется.
   - Мы оставили позади  тех,  кто  пожелал  уничтожить  себя  войнами,  -
бормотал Майкл. - Мы хотим создать мир, где не будет войн,  а  будут  лишь
музыка, искусство, просвещение... В нем не  будет  места  ничему  мелкому,
суетному, презренному...
   Приумолкший гуляка с удивлением смотрел на странного пассажира.  Он  не
походил на престарелого хиппи, хотя  кто  знает.  Его  старший  брат  тоже
однажды ушел в коммуну друидов и прожил там пару лет, питаясь пончиками  с
ЛСД и воображая, что он  дерево.  А  потом  ничего,  вернулся.  Теперь  он
директор торгового банка и больше не чувствует себя деревом. Правда,  пару
раз с ним это еще случилось, пока он наконец не сообразил, что ему  нельзя
пить какую-то определенную марку  красного  вина,  которое  будило  в  нем
воспоминания.
   - Нашлись  и  такие,  кто  предрекал  нам  неудачу,  -  продолжал  свой
печальный рассказ Майкл. Шум в вагоне не заглушал его тихого голоса. - Они
утверждали, что мы тоже несем в себе семена раздора и войны,  но  мы  были
полны веры. Нашей целью были искусство, красота и их процветание.  Высокое
искусство и великая красота - музыка. Мы взяли с  собой  только  тех,  кто
верил и стремился сделать это явью.
   - О чем вы говорите? - наконец, опомнившись, спросил  свадебный  гость,
но в его словах уже не было ни враждебности, ни вызова. Он  незаметно  для
себя подпал под гипнотическое воздействие речей незнакомца.
   - Когда это было? Где?
   Майкл тяжело дышал.
   - Когда вас не было еще на свете, - промолвил он наконец. - Не уходите,
и я вам все расскажу...

   Наступила долгая полная тревоги пауза.  За  окном  опускались  сумерки,
стемнело и в комнате. От причудливой вечерней игры света фигура профессора
казалась тенью.
   Словоохотливый непоседа Дирк был безмолвен. Его глаза, сиявшие  детским
любопытством  и  восторгом,  снова  скользнули  по  неказистой  обстановке
профессорской гостиной, по ее старинным  деревянным  панелям  и  потертому
ковру на полу. Руки его заметно дрожали.
   Ричард, слегка нахмурившись, словно  решал  в  уме  сложнейшую  задачу,
наконец посмотрел на профессора и прямо в лоб спросил:
   - Кто вы?
   - Понятия не имею, - весело и  беспечно  ответил  профессор.  -  Многое
выветрилось из моей памяти за это время. Видите ли, я очень  стар.  Ужасно
стар. Если бы я сказал вам, как я стар, боюсь, это напугало бы вас. И, как
ни странно, это напугало бы и меня самого, ибо я даже  не  могу  вспомнить
свой возраст. Я многое перевидал и, слава Богу, большую  часть  перезабыл.
Беда в том, что с человеком, достигшим моего возраста, о чем  я,  кажется,
уже говорил, происходит нечто странное... Я, видимо, это уже говорил?
   - Да, да, говорили.
   - Хорошо. Я забыл, говорил или нет. Дело в том, что человеческая память
с годами не становится богаче, из нее многое просто выпадает. Так что, как
видите, разница  между  человеком  моего  возраста  и  вашего  не  в  том,
насколько много он помнит, а в том  насколько  много  он  забыл.  В  конце
концов даже забываешь, что именно ты забыл, а потом забываешь вообще,  что
ты когда-либо что-то помнил, и уже не помнишь, что только что сказал...
   Он растерянно посмотрел на чайник в руках.
   - Но помнишь вещи... - попытался деликатно помочь Ричард.
   - Запахи и серьги...
   - Простите, профессор?
   - Что-то, конечно, остается и напоминает о себе по какой-то причине,  -
бормотал профессор, сокрушенно тряся головой, и вдруг  неожиданно  сел.  -
Серьги,  которые  были  на  королеве  Виктории  в  серебряный  юбилей   ее
правления. Очень странные серьги,  запечатленные,  конечно,  на  портретах
того времени. И запах улиц, прежде чем на них появились автомобили. Трудно
сказать, когда было хуже. Вот почему так жив  в  памяти  образ  Клеопатры.
Убийственное смешение воспоминаний о королевских серьгах и запахах. Боюсь,
что они останутся в памяти, даже когда все  остальное  забудется.  Я  буду
сидеть в  полутемной  комнате,  беззубый,  потерявший  зрение  и  обоняние
старец, у которого только и останется, что эта жалкая седая головенка. А в
ней - странное видение: уродливые голубые с золотом  подвески,  в  которых
резко преломляются праздничные огни, и еще запах пота,  бродячих  кошек  и
смерти. Интересно, что это все может означать для меня...
   У Дирка буквально перехватило дыхание, когда он осторожно  двигался  по
комнате и легонько, кончиками пальцев касался стен, спинки кушетки, крышки
стола.
   - Как давно все это... существует?.. - наконец спросил он.
   - Здесь? - переспросил профессор. - Лет двести. С тех самых пор, как  я
вышел в отставку.
   - В какую отставку?
   - Понятия не имею. Мог же я в конце концов занимать какую-то должность,
а? Как вы считаете?
   - Вы хотите сказать, что всегда жили в этой квартире... все эти  двести
лет? - пробормотал Ричард. - Вы не думаете, что это могли заметить и найти
весьма странным?
   -  О,  в  этом  вся  прелесть  Кембриджа.  Здесь  столько  тайн,  -   с
удовольствием пояснил профессор. - Если бы мы начали ими делиться, нам  бы
сидеть здесь безвылазно с Пасхи  до  Рождества.  Свлад...  э-э-э...  Дирк,
дорогой друг, прошу вас не трогать это. Пока.
   Профессор заметил, как Дирк протянул руку к старым счетам, лежавшим  на
столе.
   - Что это? - резко спросил Дирк.
   - То, что вы видите, старые деревянные счеты, - ответил профессор. -  Я
потом вам их покажу, а пока я хотел бы  поздравить  вас  с  необыкновенной
проницательностью. Как вы нашли разгадку?
   - Должен  сознаться,  что  не  я  ее  нашел,  -  с  несвойственной  ему
скромностью признался Дирк. - Пришлось обратиться к мальчишке на улице.  Я
рассказал ему о фокусе и спросил, как фокусник смог это сделать. Вот,  что
он мне ответил, цитирую почти дословно:  "Чего  тут  голову  ломать,  черт
побери? Ясно, что  он  воспользовался  машиной  времени".  Я  поблагодарил
молодого гения и дал ему шиллинг. Довольно больно лягнув меня в голень, он
пошел своей дорогой. Вот кто решил загадку  фокуса.  Мне  остается  только
доказать, что он был прав.  Дав  мне  пинка,  мальчишка  избавил  меня  от
необходимости самому задать себе взбучку за тупоумие.
   - Да, но вы были достаточно проницательны, мой друг,  решив  обратиться
именно к ребенку, - утешил его профессор. - С этим я вас и поздравляю.
   Дирк не сводил со счет подозрительного взгляда.
   - Ну и как... они работают? - спросил он нарочито равнодушным тоном.
   - В сущности, необычайно просто, -  охотно  пояснил  профессор.  -  Они
способны выполнить любое ваше задание.  Подключенный  к  счетам  компьютер
довольно современен, а по мощности он превосходит все компьютеры  планеты,
включая самого себя, в этом главная его особенность и секрет.  Никогда  не
мог этого понять, если  говорить  честно.  Девяносто  пять  процентов  его
мощности уходит на то, чтобы он понял, чего от него  хотят.  Я  же  просто
поставил счеты там, где они сейчас стоят, и они меня  прекрасно  понимают.
Мне кажется, что я еще с младенчества знал, как пользоваться ими...
   Ричарду,  очевидно,  захочется   воспользоваться   своим   персональным
компьютером, не так ли? Если вы поставите  его  на  то  место,  где  стоят
сейчас счеты, компьютер машины времени  загрузит  его  и  предложит  массу
путешествий во времени с набором возможных меню. Если, конечно, вам  сразу
не захочется попасть в год 1066-й и увидеть сражение при Хастинге у своего
порога.
   Тон профессора свидетельствовал о том, что его интересы лежат совсем  в
иной плоскости.
   - По-своему это даже занятно, - заключил он. - Намного интереснее,  чем
телевизор,  и  проще,  чем  видеокамера.  Если  я  пропускаю  какую-нибудь
программу, я запросто возвращаюсь в то время, когда она транслировалась. Я
не люблю возиться с кнопками перемотки, переключения и прочим.
   Дирк реагировал на последние слова профессора чрезвычайно импульсивно.
   - В вашем распоряжении машина времени, а вы с  ее  помощью...  смотрите
телепередачи? - громко воскликнул он.
   - Будь у меня видеокамера, я бы и не подумал использовать машину  таким
образом. Это очень деликатное дело, я имею в виду путешествие во  времени.
Столько опасностей и ловушек, если ошибаешься и попадаешь не  туда.  
невзначай нарушить весь ход истории.
   Кроме того, включение машины времени  всегда  приводит  к  порче  моего
телефона. Я прошу прощения, - обратился он к Ричарду, - что  вчера  вы  не
смогли от меня позвонить вашей знакомой. С  Британской  телефонной  связью
вообще творится что-то непонятное, и моей машине это совсем не нравится. С
канализацией, подачей электроэнергии и газа, слава Богу,  все  в  порядке.
Связь и взаимодействие времен происходят на каком-то квантовом уровне, что
мне  не  совсем  понятно,  однако  это  никогда  не   представляло   собой
неразрешимую проблему. А вот телефон -  это  постоянная  проблема.  Каждый
раз, когда я пользуюсь машиной времени, а это  бывает  очень  редко  из-за
этой  проклятой  проблемы  с  телефоном,  он  перестает  работать,  и  мне
приходится вызывать мастера из телефонной компании.  Он,  конечно,  задает
идиотские вопросы, а мои ответы оказываются выше его понимания.
   Но все-таки  во  всех  случаях  я  очень  строго  придерживаюсь  одного
твердого правила - я ничего не должен менять в нашем прошлом,  как  бы  ни
был велик соблазн, - вздохнул профессор.
   - Какой соблазн? - резко спросил Дирк.
   - Есть один пустячок... э-э-э... который меня весьма  заинтересовал,  -
неопределенно  ответил  профессор.  -  Однако  не  беспокойтесь,   никакой
опасности, ибо я не отступлю от своего правила. Хотя,  должен  признаться,
очень жаль.
   - Но вы уже отступили от  своего  правила,  профессор!..  -  воскликнул
Дирк. - Это было вчера вечером. Вы что-то изменили в нашем прошлом...
   - Да, вы правы, - несколько сконфуженно ответил  профессор.  -  Но  это
нечто другое. Совсем другое. Видели бы вы лицо этой девочки. Она была  так
несчастна. Она считала, что мир - это  чудесное  место,  а  старые  мумии,
которые ее окружали за обеденным столом, просто решили излить на нее  свою
старческую желчь, потому что давно не считают мир  прекрасным.  Я  имею  в
виду, в частности, - пояснил он, глядя на  Ричарда,  -  декана  Коули.  Вы
помните его? Старый козел. Ему не помешает немного человечности, даже если
ее придется  насильно  вбивать  в  него.  Нет,  то,  что  я  сделал,  было
оправданным. А во всем остальном я не преступил черту...
   У Ричарда был такой вид, будто он вспомнил что-то очень важное.
   - Профессор, - перебил он его вежливо, -  мне дать вам совет?
   - Ну, конечно, мой  друг,  я  буду  только  рад,  -  охотно  согласился
профессор.
   - Если наш общий друг предложит вам прогуляться по берегу реки Кем,  не
делайте этого.
   - Что вы хотите сказать?
   - Он хочет сказать, - вмешался Дирк, -  что  тогда  может  обнаружиться
несоответствие между тем,  что  вы  в  действительности  сделали  и  вашим
объяснением причин, почему вы это сделали.
   - Весьма странная постановка вопроса...
   - Что ж, разве сам  Ричард  не  странный  человек?  Видите  ли,  иногда
случается, что наши поступки могут быть продиктованы причинами, о  которых
мы даже не подозреваем. Как в случаях внушения после сеансов  гипноза  или
одержимости.
   Профессор страшно побледнел.
   - Одержимости? - спросил он слабым голосом.
   - Профессор, простите, Крон, я  подозреваю,  что  у  вас  была  причина
искать встречи со мной. Какая же?
   - Кембридж! Остановка в Кембридже! - прозвучало по радио на  вокзальном
перроне.
   Шумная толпа свадебных гостей, покинувших вагон, громко перекликалась и
оживленно разговаривала.
   - Где Родни? - спросил один из них,  с  трудом  спускаясь  по  ступеням
вагона-ресторана. Пошатываясь, он и его приятель стояли  на  перроне,  ища
глазами потерянного спутника. Мимо них бесшумно проплыла  высокая  грузная
фигура Майкла Вентон-Уикса, устремившегося к выходу.
   Приятели, пробираясь сквозь толпу, прошли вдоль вагонов,  заглядывая  в
грязные окна. Наконец в одном из них они увидели  своего  друга,  одиноко,
словно в трансе, сидевшего в опустевшем купе. Они стали стучать в  окно  и
кричать ему, но он не слышал ни стука, ни громких  окриков.  Потом  вдруг,
словно проснувшись, он  с  удивлением  осмотрелся.  Казалось,  он  не  мог
понять, где находится.
   - Эй, соня! - радостно завопили его друзья и, шумно вломившись в  купе,
наконец извлекли его оттуда.
   Но и на перроне он не сразу пришел в себя. Наконец, встряхнув  головой,
он посмотрел вдоль перрона и вдруг увидел в конце  грузную  фигуру  Майкла
Вентон-Уикса, собственноручно укладывающего в такси  свою  тяжелую  сумку.
Родни замер.
   - Странно, - наконец пробормотал он. - Да ведь это тот человек, который
рассказал мне в купе предлинную историю о каком-то кораблекрушении.
   - Ха-ха, ха-ха! - рассмеялся его приятель. - И сколько же он  содрал  с
тебя за свой рассказ?
   - Что? - недоуменно переспросил  Родни.  -  Нет,  нет,  никаких  денег.
Только, кажется, это было не кораблекрушение, а какая-то авария, воз,
взрыв... Он считал, что как-то виноват в этом. Случилась поломка, он хотел
исправить, но произошел взрыв, и все погибли. Потом он говорил о грязи, об
огромном количестве зловонной грязи  и  долгих,  долгих  годах,  и  еще  о
слизняках вокруг. Он говорил что-то очень странное.
   - Родни, ты в своем репертуаре. Стоит оставить тебя одного, как с тобой
обязательно что-то приключается. Теперь тебя подцепил маньяк.
   - Да, он был похож на сумасшедшего. Вдруг стал плести вздор о  какой-то
птице. А потом сказал, что о птице - это все ерунда и ему  следует  просто
выбросить ее из головы, потому что все должно сойти и так.  Почему-то  мне
не понравилось, когда он сказал это.
   - Тебе не следовало оставаться с ним в купе. Лучше пошел бы  с  нами  в
бар. Мы там славно по...
   - Мне также не понравилось, как он попрощался  со  мной.  Совсем,  черт
побери, не понравилось.

   - Вы помните, как сегодня, когда вы пришли, я сказал вам, что моя жизнь
в последнее время стала скучной, но... в силу довольно интересных  причин?
- напомнил профессор.
   - Да, я отлично это помню, - воскликнул Дирк. - Тем более что это  было
минут десять назад. Вы стояли на этом же месте и были так же одеты и...
   - Заткнись, Дирк, - оборвал его Ричард, - дай человеку сказать.
   Дирк, как бы извинившись, отвесил легкий поклон.
   - Совершенно верно, - согласился профессор. - Дело в том что в  течение
многих недель,  даже  месяцев,  я  не  пользовался  машиной  времени,  ибо
испытывал странное чувство, будто кто-то или что-то хочет  заставить  меня
сделать это. Началось это с легкого желания попробовать, потом это желание
стало крепнуть во мне, набегая какими-то волнами.  Это  было  неприятно  и
тревожило меня. Я вынужден был отчаянно бороться с этим ощущением,  потому
что я сознавал: меня заставляют делать то, что я сам хочу. Я, воз, не
понял бы, что это давление извне, а не  только  мое  собственное  желание,
если бы все время не предостерегал себя, что этого  делать  не  надо.  Как
только  я  понял,  что  кто-то  пытается  действовать  через  меня,  стали
происходить странные вещи -  начала,  например,  летать  мебель.  Особенно
пострадала моя маленькая конторка времен Георга  Третьего.  Посмотрите  на
эти царапины...
   - Значит, именно это испугало вас вчера вечером, когда вы услышали  шум
наверху? - спросил Ричард.
   - Да, да, - приглушенным голосом торопливо сказал профессор. - Я ужасно
испугался, что все повторится. Но это  оказалась  всего  лишь  симпатичная
лошадь, и я успокоился. Я полагай), она забрела ко  мне,  когда  я  вышел,
чтобы достать пудру. Надо было скрыть загар.
   - О! - воскликнул Дирк. - И куда же  вы  вышли?  Не  представляю  себе,
чтобы лошадь тоже наведалась к какому-нибудь аптекарю.
   - Здесь недалеко находится созвездие Плеяд, чья пыль вполне подходит по
цвету...
   - Вы направились за пудрой  на  другую  планету?  -  свистящим  шепотом
произнес потрясенный Дирк.
   - О, это  совсем  близко.  Расстояние  между  двумя  точками  не  более
расстояния до ближайшей аптеки. Кроме того, не надо ждать  у  прилавка.  К
тому же у меня никогда не бывает нужных  монет.  Я  предпочитаю  квантовый
прыжок. Правда, это заканчивается испорченным телефоном. Что ж, в жизни не
все дается так просто, вы согласны?
   Профессор был явно встревожен.
   - Боюсь, вы правы, если думаете то, что предполагаю я, -  тихо  добавил
он.
   - А именно?
   - Что я отважился на невероятно трудное и сложное дело  ради  ничтожной
цели. Желание доставить радость маленькой девочке, милой, очаровательной и
огорченной девочке, кажется вам недостаточным основанием  для  путешествия
во времени, как я теперь понимаю. Лучше было  бы  сделать  ей  комплимент,
сказать, что на ней прелестное платьице. Воз, призрак... Разве  не  о
призраке сейчас идет речь?
   - Думаю, что именно о нем, - медленно сказал Дирк.
   - О призраке? - удивился Ричард. - Что это значит...
   - Подожди! - резко оборвал его Дирк. - Продолжайте, профессор.
   - Вполне воз, что призрак застал меня врасплох... Я  так  отчаянно
сопротивлялся одному злу, что угодил в ловушку другого...
   - И что теперь?
   - Он исчез. Он покинул меня вчера.
   - И где он теперь? - Дирк перевел глаза на Ричарда. - Он исчез?
   - Нет, пожалуйста, - вскричал Ричард, - только не это! Я еще  не  успел
прийти в себя от разговоров о  машине  времени,  как  вдруг  возникли  еще
какие-то призраки.
   - Не он ли вселился в тебя и заставил карабкаться по стене? -  прошипел
на него Дирк.
   - Ты утверждал, что я был под чьим-то воздействием после гипноза...
   - Я не говорил этого! Я просто  продемонстрировал  тебе  силу  внушения
после гипноза. Но я уверен, что состояния гипноза и одержимости  действуют
на человека почти одинаково. Они  могут  заставить  тебя  совершать  самые
абсурдные поступки, а затем хитроумно и  изобретательно  объяснять  самому
себе их причину. Но  ты  никогда  не  пойдешь  на  то,  что  принципиально
противно твоему характеру. Ты будешь сопротивляться, бороться!
   Ричард вспомнил чувство облегчения, которое он  испытал  вчера,  вернув
пленку на автоответчик Сьюзан. Это было концом борьбы, которую он вел  сам
с собой и которую неожиданно выиграл. В предчувствии новой борьбы, которую
он уже явно проигрывал, он вздохнул и решил рассказать о ней.
   - Верно! - воскликнул Дирк, выслушав. - Ты не смог  бы  этого  сделать.
Теперь хоть что-то мы знаем. Понимаешь, гипноз действует  успешнее  тогда,
когда субъект в какой-то степени  сам  согласен  с  задачей,  которую  его
просят выполнить. Надо найти нужного субъекта  для  выполнения  задачи,  а
гипноз сделает все остальное. И  мне  кажется,  то  же    сказать  об
одержимости. Итак, что у нас есть?
   У нас есть привидение, которому что-то нужно,  и  оно  ищет  для  этого
подходящего субъекта, который смог бы для него это сделать. Профессор!..
   - Крон, - поправил его профессор.
   - Крон, могу я задать вам личный  вопрос?  Я  вас  пойму,  если  вы  не
захотите ответить на него, однако не отстану до тех пор,  пока  не  получу
ответа. Таков мой метод, понимаете. Вы сказали, что подвергаетесь ужасному
искушению, что вам хочется что-то сделать, но вы не позволяете себе этого,
однако кто-то или что-то побуждает вас к  этому?  Пожалуйста,  прошу  вас.
Воз, это будет трудно, но вы бы очень  помогли,  рассказав  нам,  что
это.
   - Я не расскажу вам.
   - Вы должны понять, насколько это важно...
   - Я покажу вам, - просто сказал профессор.
   В воротах колледжа св.Седда возникла высокая грузная фигура  с  тяжелой
черной нейлоновой сумкой в руках. Это была фигура Майкла Вентон-Уикса. Его
голос справился у привратника, у  себя  ли  профессор  Кронотис.  Его  уши
услышали, что привратник едва ли может утверждать это, поскольку телефон в
профессорской квартире опять  не  работает.  Однако  глаза,  глядевшие  на
привратника, уже не были глазами Майкла Вентон-Уикса.
   Он полностью сдался  и  перестал  быть  самим  собой,  а  с  этим  ушли
сомнения, отчаяние и смятение.
   Чей-то чужой разум поселился в нем.
   Вместо него уже призрак смотрел на здания древнего колледжа, к которому
он успел привыкнуть в эти последние недели, полные обескураживающих неудач
и жестоких разочарований.
   Недели, микросекунды, мгновенные вспышки света...
   Хотя призрак, дух, завладевший телесной оболочкой Майкла  Вентон-Уикса,
знал долгие  периоды  полного  забвения,  тянувшиеся  веками,  теперь  его
скитания на этой планете казались  ему  всего  лишь  мгновениями.  Но  эти
мгновения, однако, позволили появиться существам, которые  успели  повсюду
воздвигнуть стены. Его собственная вечность, - нет, не вечность,  а  всего
несколько миллиардов лет, - прошла в скитаниях по необозримой вязкой грязи
и гниющим зловонным морям, в созерцании леденящих душу картин "слипшихся в
комья слизняков на слизистой воде". Сейчас они  превратились  в  существа,
которые ходят по этим местам как хозяева, прочно  владеют  ими  и  сетуют,
когда не работает телефон.
   В глубине души он сознавал,  что  он  безумен,  что  стал  таким  после
катастрофы, когда понял, что натворил и на что обрек себя. Воспоминания  о
гибели друзей не переставали терзать его все долгое  время  странствий  по
планете Земля.
   Он знал,  что  то,  что  он  теперь  готовится  сделать,  заставило  бы
содрогнуться его прежнего, о ком он сохранил лишь смутные воспоминания. Но
это  единственная  возсть  избавиться  от  бесконечного  кошмара  его
дальнейшего существования, в котором каждый новый миллиард лет во сто крат
хуже предыдущих.
   Он поднял свою сумку и продолжил путь.

   Дождь в тропическом лесу - это всегда дождь в тропическом лесу. Мелкий,
нескончаемый, почти неслышный и невесомый, не то что дожди в  конце  года,
когда  наступает  сезон  жары.  Тогда  они  обильные,  тяжелые,   секущие,
кончающиеся буреломом. Этот же был ласков и тих, водяная пыль походила  на
легкий туман, сквозь который то и дело прорывался дерзкий  солнечный  луч.
Но пока он добирался до кальварии, он изрядно терял свою яркость и силу  и
оставлял лишь слабый отблеск на мокрой коре дерева. Если ему на своем пути
удавалось упасть на притихшую бабочку или  золотистую  крохотную  ящерицу,
застывшую в неподвижности, он превращал это в картину невиданной красоты.
   Вверху под тентом из густой листвы время от времени, словно вспомнив  о
чем-то, внезапно взлетала птаха и, испуганно хлопая крыльями, перемещалась
на другое, по ее мнению, более безопасное дерево, чтобы,  спустя  какое-то
время повторить это еще не раз, не то от испуга, не то испытывая голод.
   В воздухе тонкий аромат цветов  смешивался  с  тяжелым  запахом  прелой
листвы,  плотным  мокрым  ковром  устилавшей  подножия  деревьев.  Могучие
сплетения их корней, пробивших грунт и густо поросших мхом,  давали  приют
многочисленным колониям насекомых.
   В конце мокрой, окруженной  деревьями  поляны  неожиданно  и  незаметно
возникла дверь. Самая Обыкновенная деревянная белого цвета  дверь.  Спустя
несколько мгновений она с  легким  скрипом  отворилась.  Из  нее  выглянул
высокий худой человек. Удивленно  моргая,  он  огляделся  вокруг  и  вновь
исчез, бесшумно закрыв ее за собой.
   Прошли еще секунды, дверь снова приоткрылась,  и  на  сей  раз  из  нее
выглянул профессор.
   - Это все настоящее, друзья мои, - с чувством заявил он, оглядываясь. -
Как я вам и обещал. Выходите и убедитесь сами.
   Выйдя на поляну, он жестом пригласил своих спутников следовать за ним.
   Дирк храбро шагнул через порог и,  задержавшись  на  мгновение,  равное
двум взмахам ресниц, вдруг объявил, что точно знает,  как  это  произошло.
Конечно, все связано с невещественными  числами,  лежащими  в  промежутках
между  квантовыми  расстояниями  и   определяющими   фрактальные   контуры
развертки Вселенной. Он лишь удивился, как ему  самому  не  пришло  это  в
голову.
   - Как кошкин лаз, например, - съехидничал за его спиной Ричард, все еще
не решаясь переступить порог.
   - Да, да, именно так, - охотно согласился Дирк. Прислонившись к дереву,
он протирал вмиг запотевшие стекла очков.
   - Ты, конечно, не поверил всей той чуши, которую я только  что  сказал.
Это всего лишь нормальная реакция на обстоятельства, с чем, я надеюсь,  ты
согласишься. Совершенно нормальная. - Сощурившись,  он  водрузил  очки  на
нос, но тут же снял их, ибо  стекла  снова  запотели.  -  Поразительно,  -
пробормотал он.
   Ричард нерешительно ступил одной ногой на влажную траву поляны,  вторая
все еще оставалась в комнате профессора. Наконец, собравшись с  духом,  он
вышел.
   Его легкие тут  же  наполнились  тяжелыми  дурманящими  парами  влажной
земли. Оглянувшись, он посмотрел на дверь. Это был самый  обычный  дверной
проем, а в нем - небольшая,  окрашенная  белой  краской  дверь.  Она  была
полуоткрытой, и  он  отлично  видел  кусок  комнаты,  которую  только  что
покинул. Глядя на дверь, он вдруг, к великому  своему  удивлению,  увидел,
что она стоит сама по себе. Никаких  стен,  поддерживающих  ее,  не  было.
Пораженный, осторожно ступая, словно проверяя прочность грунта, он  обошел
ее, все еще не веря в реальность того, что видит.  Заглянув  в  дверь,  он
увидел все те же мокрую поляну и лес. Пройдя через дверь и оглянувшись, он
снова увидел в ней знакомый интерьер  профессорской  квартиры  в  колледже
Святого Седда, в Кембридже. Отсюда до нее, должно  быть,  несколько  тысяч
миль. Да и тысяч ли? Кстати, где они сейчас находятся?
   За стволами деревьев ему померещилось мерцание воды.
   - Это море? - растерянно спросил Ричард у профессора.
   - Да, отсюда оно виднее, - ответил тот, осторожно спускаясь  по  мокрой
траве холма. Остановившись и отдышавшись, он указал рукой вдаль.
   Дирк и Ричард, с шумом пробиравшиеся за ним сквозь заросли  кустарника,
произвели настоящий переполох в невидимом птичьем царстве на деревьях.
   - Это Тихий океан? - справился Дирк.
   - Индийский, - поправил его профессор.
   Дирк снова протер стекла очков и стал пристально вглядываться вдаль.
   - О да, конечно же, - смущенно согласился он.
   - Это Мадагаскар? - с интересом спросил Ричард. - Я был там...
   -  Были?  -  удивился  профессор.  -  Одно  из  самых   красивейших   и
удивительных мест на Земле, и для меня... полное соблазнов.  Увы,  это  не
Мадагаскар.
   Голос у него дрогнул, и он прочистил горло.
   - Нет, - повторил он, - Мадагаскар, это  где-то...  дайте  подумать.  С
какой стороны у нас солнце? Да. С  этой.  На  востоке.  Мадагаскар  отсюда
примерно в пятистах милях к  востоку.  Между  нами  и  Мадагаскаром  лежит
остров Реюньон.
   -  А  как  называется  это  место?  -  внезапно  поинтересовался  Дирк,
постукивая костяшками пальцев по  стволу  дерева,  чем  вспугнул  уснувшую
ящерицу. - Место, прославившееся маркой. Маврикий.
   - Маркой? - переспросил профессор.
   - Да, вы должны это знать,  профессор,  -  сказал  Дирк.  -  Это  очень
известная марка.  Не  помню  всех  подробностей,  но  марка  действительно
знаменитая.  Остров  Маврикий.  Он  прославился   коричневой   стертой   и
невзрачной маркой, за которую    купить  дворец  герцога  Мальборо  в
Бленхейле. Или, пожалуй, я хотел сказать, Британскую Гвинею.
   - Только одному тебе известно,  что  ты  хотел  сказать,  -  язвительно
заметил Ричард.
   - Значит, это Маврикий?
   - Да, Маврикий, - подтвердил профессор.
   - Но, кажется, вы не коллекционируете марки?
   - Нет.
   - О чем вы, черт побери? - рассердился Ричард.
   Но Дирк не собирался оставить в покое профессора.
   - Жаль, что нет возсти привлечь прессу.  Подумайте  только,  какие
были бы заголовки, профессор?
   Профессор пожал плечами:
   - Меня это не интересует.
   Пропустив вперед беседующих Дирка и профессора, Ричард пошел сзади.
   - Так чем же это место примечательно,  профессор?  Почему  именно  оно?
Признаюсь,  я  ожидал  чего-то  большего.  Согласен,   здесь   есть   своя
привлекательность, природа  и  все  такое  прочее,  но,  боюсь,  я  парень
городской. - Дирк снял очки, протер стекла и снова водрузил их на нос.
   Внезапно Ричард вздрогнул, застал на  мгновение  на  месте  и  медленно
попятился назад.
   Перед дверью, ведущей в квартиру профессора, стояла большая, с  тяжелым
неуклюжим телом птица, очень сердитая на вид. Она  взглянула  на  Ричарда,
Ричард молча взглянул на нее. Так они глядели  друг  на  друга:  Ричард  -
обалдело, словно увидел нечто невероятное, чего никогда в жизни не  видел,
а птица - с раздражением, словно заподозрила Ричарда в  том,  что  ему  не
понравился ее массивный и, видимо, тяжелый клюв.
   Однако, убедившись, что Ричард не собирается потешаться над ней,  птица
тут же сменила  враждебную  настороженность  на  раздраженное  нетерпение,
словно считала, что незнакомцу пора прийти в  себя  и  сделать  что-нибудь
разумное, например накормить ее. Неуклюже переваливаясь, она  сделала  два
шага назад, потом столько же в сторону и наконец - решительный шаг  вперед
на своих жилистых коротких  лапах  с  желтыми  перепонками.  Посмотрев  на
Ричарда, птица нетерпеливо крякнула, снова посмотрела и снова крякнула,  а
затем, наклонив голову, несколько  раз  провела  нелепо  огромным  красным
клювом по траве. Она словно показывала нерасторопному незнакомцу, как  ему
просто на этом острове найти для нее еду.
   - Она ест плоды кальварии, - подсказал Ричарду профессор.
   Птица быстро бросила на профессора недовольный  взгляд,  словно  хотела
сказать, что каждому идиоту известно, чем питается такая птица, как она. А
затем, бросив взгляд на Ричарда, задумчиво склонила набок  голову,  словно
неожиданно подумала, что, воз, перед нею и есть идиот, с которым надо
вести себя соответственно.
   - За вами  на  траве  несколько  плодов  кальварии,  -  тихо  подсказал
профессор, снова приходя на помощь Ричарду.
   Все еще в трансе, Ричард неловко повернулся на  месте  и  действительно
увидел на траве пару больших орехов. Он поднял один из них и вопросительно
посмотрел на профессора, тот одобрительно кивнул.
   Ричард с опаской  протянул  птице  орех.  Та,  вытянув  шею,  буквально
вырвала его клювом из рук нерасторопного пришельца. Поскольку тот все  еще
продолжал держать протянутой  пустую  руку,  птица  недовольно  отвела  ее
клювом.
   Когда Ричард отошел на почтительное расстояние, птица наконец,  вытянув
шею и  закрыв  большие  желтые  глаза,  со  странным  утробным  бульканьем
проглотила орех.
   Казалось, это частично удовлетворило странную птицу.  Если  раньше  это
был сердитый голодный  дронт  [вымерший  вид  птиц;  полагают,  что  из-за
небольших и слабых крыльев, а также тяжелого большого туловища птица дронт
оказалась беззащитной и была обречена на вымирание], то теперь перед  ними
был дронт накормленный, но все равно сердитый. Кажется,  бедняга  понимал,
что это было все, на что он мог рассчитывать в этой жизни.
   Медленно переступая на месте, он повернулся и враскачку удалился в лес,
туда, откуда пришел. Похоже,  его  уже  не  беспокоило,  не  покажется  ли
Ричарду смешным и жалким трогательно маленький хохолок на его гузке.
   - Мне просто хотелось посмотреть на них, - виновато произнес профессор.
Дирку стало не по себе, когда он заметил слезы на глазах у старика  и  как
тот быстро смахнул их. - Не мое дело во что-либо вмешиваться.
   Ричард приблизился к ним.
   - Это был дронт, птица додо? - спросил он, задыхаясь от волнения.
   - Да, - подтвердил профессор, - один из трех еще сохранившихся  к  тому
времени экземпляров. А было это в 1676 году. Через четыре года их  уже  не
стало. После этого никто уже не мог похвастаться, что видел живого дронта.
- Пойдемте, - сказал он, - нам пора.
   За массивной внешней дверью  в  левом  углу  Второго  дворика  колледжа
св.Седда, где миллисекунду назад была  замечена  слабая  вспышка  света  и
после этого неизвестно куда исчезла внутренняя белая деревянная дверь, все
повторилось снова, но только теперь исчезнувшая дверь встала на место.
   Из вечерней мглы  появилась  крупная  фигура  Майкла  Вентон-Уикса.  Он
напряженно вглядывался в угловые окна. Едва ли он заметил  слабую  вспышку
внутри здания, чьи окна светились в темноте.
   Майкл поднял голову и посмотрел на небо, ища глазами то,  что  он  знал
было там, но что все равно нельзя было увидеть, даже  если  бы  ночь  была
светлой.  Земная  орбита  перегружена  металлическими  предметами   и   их
обломками и еще один, даже такой огромный, как этот, вполне может остаться
незамеченным. Пожалуй, так и было, хотя его присутствие на орбите  все  же
не могло не давать о  себе  знать.  Время  от  времени,  когда,  например,
поступают особенно сильные волновые сигналы. Однако таких, как сейчас,  не
было, пожалуй, лет двести.
   Теперь все встало на свои места, а главное - найден отличный носитель.
   Майкл сделал несколько шагов по университетскому дворику.
   Правда, подходящим ему поначалу показался профессор. Но  попытка,  увы,
окончилась  неудачей,  горьким  разочарованием  и  приступами  бессильного
гнева. Но затем  пришло...  озарение!  Надо  доставить  на  Землю  Монаха!
Электрические  Монахи  созданы  для  того,  чтобы  всему  верить  и  всему
подчиняться. Они с легкостью выполняют любые задания.
   Но, к несчастью, этот  оказался  с  изъяном  и  поэтому  был  абсолютно
бесполезен. Заставить его поверить в задачу было легко, но не более чем на
пять минут. А потом все попытки  были  бесполезны.  Так  же,  как  попытка
заставить профессора сделать то,  что  он  сам  хотел,  но  запретил  себе
делать.
   Потерпев одну неудачу за другой,  он  чудом  наконец  нашел  идеального
носителя, сумевшего доказать, что ему чужды угрызения совести,  и  поэтому
при выполнении задания нечего было  опасаться,  что  что-то  помешает  ему
сделать то, что он должен сделать.
   Луна, с трудом пробившись через пелену облаков и тумана, наконец заняла
свое место на краю небосклона. Мимо окон скользнула чья-то тень.

   Дирк смотрел в окно на взошедшую луну.
   - Ждать осталось недолго, - сказал он.
   - Ждать чего? - спросил Ричард.
   Дирк повернулся.
   - Призрака, - ответил он. - Он вернется к нам. Профессор, - окликнул он
старика, который сидел у камина и заметно  нервничал,  -  у  вас  найдется
коньяк, французские сигареты или на худой конец четки?
   - Нет, - отрезал профессор.
   - Тогда мне придется обойтись без  них,  а  жаль.  Они  успокаивают.  -
Сказав это, Дирк снова стал глядеть в окно.
   - Я не убежден, что, кроме призрака, нет  иного  объяснения  тому,  что
происходит... - попытался возразить Ричард.
   - Так же, как ты не был убежден в существовании машины времени, пока не
попал в нее, не так ли? -  съязвил  Дирк.  -  Ричард,  мне  нравится  твой
скептицизм, но даже скептически настроенный ум должен быть готовым принять
неприемлемое, когда нет иной альтернативы.  Если  птица  похожа  на  утку,
крякает как утка, то по крайней мере мы должны допустить возсть того,
что перед нами представитель семейства водоплавающих.
   - В таком случае, что такое призрак?
   - Я полагаю, что призрак... -  начал  Дирк,  -  ...это  тот,  кто  умер
неожиданно насильственной смертью,  не  закончив  свои  дела  и  не  успев
передать их в другие руки, кто не может успокоиться, пока не доделает  то,
что начал, и не приведет все в порядок.
   Он снова повернулся к своим друзьям.
   - Вот почему машина времени стала столь заманчивой целью для  призрака,
как только он узнал о ее существовании. С ее помощью  он  может  исправить
все недоделки и ошибки в своем прошлом. И обрести свободу.
   Поэтому призрак вернется. Он попытался вселиться в профессора,  но  тот
воспротивился. Затем последовали загадки с фокусом, пудрой от  загара,  за
которой пришлось летать в космос, и лошадью в ванной. - Он остановился.  -
Это даже я не могу понять или объяснить,  но  непременно  попытаюсь,  даже
если это доведет меня до ручки. А затем  твое  появление  на  этой  сцене,
Ричард? Призрак, отказавшись от  профессора,  сосредоточился  на  тебе.  И
немедленно произошел странный и очень знаменательный случай. Ты совершаешь
нечто, о чем ужасно сожалеешь. Я имею в виду  твой  звонок  Сьюзан  и  его
запись на автоответчике. Призрак пользуется  этим,  чтобы  заставить  тебя
уничтожить эту запись.  То  есть  вернуться  в  прошлое,  чтобы  исправить
совершенное. Он пробует, удастся  ли  внушить  тебе  это,  проверяет  твой
характер, есть ли в нем то, за что он может ухватиться.
   Если бы ему удалось найти такую зацепку, ты попал  бы  под  его  полный
контроль. Но в последний момент твоя натура взбунтовалась, и он понял, что
ты не подходишь. Он отказался от тебя  и  решил  найти  кого-нибудь  более
подходящего. Как долго он проделывал это с тобой,  я  не  знаю.  Тебе  это
ничего не говорит? Ты веришь, что я говорю правду?
   Ричард похолодел.
   - Да, - ответил он. - Ты, должно быть, прав. Абсолютно прав.
   - Когда же ты понял, что призрак оставил тебя?
   Ричард с трудом сглотнул слюну:
   - Когда Майкл Вентон-Уикс покинул квартиру Сьюзан.
   - Интересно, - промолвил Дирк, раздумывая, - какие возсти  призрак
нашел теперь в  нем?  Вероятно,  те,  что  искал.  Думаю,  ждать  осталось
недолго.
   В эту минуту в дверь постучали.
   Когда она открылась, на пороге стоял Майкл Вентон-Уикс.
   - Прошу вас, мне нужна ваша помощь, - просто сказал он.
   Профессор и Ричард посмотрели на Дирка, а затем снова на Майкла.
   - Вы разрешите мне где-нибудь поставить сумку? Она очень  тяжелая.  Это
скуба, снаряжение для подводного плавания.
   - Я поняла, - ответила Сьюзан, - спасибо,  Никола,  я  попробую  другую
ноту. Я уверена, что он дает здесь  ми  бемоль,  только  чтобы  подразнить
публику. Да, я готовлюсь по-серьезному, играю с утра.  Да,  это  отвлекает
меня. Нет,  ничего  нового.  Все  чертовски  странно  и  ужасно,  какая-то
мистика. Я даже не хочу... Знаешь, я позвоню тебе позднее и узнаю, как ты.
Да, я понимаю, никогда не знаешь, что  хуже  -  болезнь,  антибиотики  или
плохой врач. Береги себя хотя бы и скажи Саймону, чтобы тоже  тебя  берег.
Вели ему приготовить тебе ведро горячего лимонного напитка. О'кей. Я  тебе
еще позвоню. Укутайся потеплее. Пока.
   Сьюзан положила трубку и вернулась к своей виолончели.
   Вздохнув, она взялась за смычок, но вдруг снова зазвонил телефон.
   - Алло? - сердито ответила она.
   Опять молчание и далекий вой ветра. Сьюзан в раздражении бросила трубку
на рычаг. Затем, подождав,  снова  подняла  ее  и,  услышав  ровный  гудок
свободной линии,  хотела  было  положить  трубку  рядом  с  аппаратом,  но
передумала. А вдруг позвонит Ричард. Она задумалась.  Пришлось  признаться
себе, что автоответчик был поставлен,  в  сущности,  только  для  Гордона.
Теперь же он совсем  ей  не  нужен.  Однако,  чуть  поколебавшись,  Сьюзан
включила автоответчик и вернулась к своей виолончели и неподдающейся  ноте
ми бемоль, которой Моцарт решил испытать терпение исполнителей.
   В пустом и  темном  помещении  "Холистического  детективного  агентства
Дирка Джентли" Гордон Уэй неуклюже положил на рычаг телефонную трубку и  в
полном отчаянии обмяк в кресле. Он даже не в силах был  противиться  тому,
как его бесплотное тело прошло сквозь сиденье и оказалось на полу.
   Мисс Пирс в панике бежала,  как  только  с  телефоном  стали  твориться
чудеса, и Гордон остался в агентстве один. Все  его  попытки  связаться  с
кем-нибудь по телефону кончались неудачей. Вернее, связаться с Сьюзан, ибо
только это ему и было нужно. С ней он поговорил  перед  смертью  и  теперь
должен был как-то снова связаться. Но Сьюзан  снимала  трубку  с  аппарата
днем, когда играла, а если и отвечала по телефону на его  звонки,  то  все
равно не слышала, что он ей говорил.
   Отчаявшись, он прекратил попытки.
   Встав с пола, Гордон покинул офис  Дирка,  чтобы  невидимкой  бесцельно
плыть по улицам, по набережной вдоль канала, и снова по улицам.
   Окна домов были освещены, везде кипела жизнь, и ему вдруг стало обидно,
что никому до него нет дела.  Он  представил  себе,  что  будет,  если  он
запросто войдет в чей-нибудь дом и сядет перед телевизором. Ведь он никому
не помешает. Или пойдет в кино. Это даже еще лучше.
   Гордон повернул на Ноэль-роуд, шаги его были уже более уверенными.
   Ноэль-роуд. Это что-то напоминало ему. Кажется, совсем недавно  он  был
здесь по делам. Какая-то деловая встреча. Но с кем?
   Его мысли прервал страшный крик,  полный  ужаса.  Он  замер  на  месте.
Совсем рядом распахнулась дверь и из нее выбежала женщина  с  обезумевшими
от страха глазами.

   Ричард никогда не испытывал симпатии к Майклу Вентон-Уиксу, тем более в
образе призрака. Он и сам не мог бы сказать  почему.  Он  ничего  не  имел
против призраков вообще и считал, что негоже осуждать тех, кто ушел в  мир
иной, но сейчас все это было ему не по душе.
   И тем не менее трудно было не испытывать жалость к бедняге Майклу.
   Тот потерянно сидел  на  стуле,  поставив  локти  на  стол  и  упершись
подбородком в сплетенные пальцы. Он выглядел больным и измученным. У  него
действительно был страшно усталый и несчастный вид.
   А история его была поистине душераздирающим  перечнем  неудач,  включая
попытки вселиться  сначала  в  профессора  Урбана  Кронотиса,  а  потом  в
Ричарда.
   - Вы были правы, - печально заключил Майкл. - Совершенно правы.
   Он сказал это, обращаясь к Дирку, а тот, скорчив  подобие  гримасы,  не
впервые за этот день попытался скрыть за нею свое явное  торжество.  Голос
был похож на голос Майкла, и все же это не был его голос. В  глухих  нотах
звучали миллионы лет скитаний и одиночества, они наполняли души  слушающих
холодным ужасом, который испытывает человек, оказавшийся у края бездны.
   Когда гость перевел взгляд на профессора и Ричарда, в нем  было  что-то
такое, от чего им стало  не  по  себе.  В  той  сумятице  чувств,  которая
охватила их, была не только жалость, но  и  страх.  Ричард,  не  выдержав,
отвернулся.
   - Я приношу свои извинения, - произнес призрак в облике Майкла. - Самые
искренние извинения, поверьте мне. Я надеюсь, что вы поймете мое отчаянное
положение, поймете, что значит для меня в этой безвыходной ситуации машина
времени. Вы также постарайтесь понять, почему я так действовал, и  найдите
в себе хоть кашпо сострадания, чтобы простить и помочь мне. Я прошу вас об
этом.
   - Дайте ему виски, профессор, - сердито велел Дирк.
   - У меня нет виски, - расстроился профессор. - Но есть  портвейн.  Могу
открыть бутылку Марго, хорошее выдержанное вино. Правда, должно постоять с
часок в комнатной температуре, но это  ускорить...
   - Вы поможете мне? - перебил его призрак.
   Профессор поспешил за вином и бокалами.
   - Почему вы вселились в тело именно этого человека? - спросил Дирк.
   - Мне нужен был голос, чтобы говорить, и тело, чтобы действовать. С ним
ничего дурного не случится, не бойтесь.
   - Позвольте мне снова повторить мой вопрос. Почему вы вселились  именно
в этого человека? - настойчиво повторил Дирк.
   Призрак пожал плечами Майкла:
   - Он хотел этого. Оба  эти  джентльмена  по  вполне  понятным  причинам
сопротивлялись, как бы это выразиться... гипнозу. Ваш термин вполне  здесь
подходит. А этот? Мне кажется, его осознание самого себя было  как  нельзя
унижено,  поэтому  он  готов  был   воспринять   любую   идею,   лишь   бы
почувствовать, что он еще кому-то для чего-то нужен.
   - Гмм, - задумчиво хмыкнул Дирк и хмыкнул еще раз. В третий же  раз  он
хмыкнул уже с чувством полного понимания.
   Быстро сделав поворот кругом, он уставился на понурую фигуру на стуле.
   - Майкл Вентон-Уикс! - рявкнул он.
   Голова  Майкла  дернулась,  и  он  заморгал  округлившимися  от  испуга
глазами.
   - Да? - ответил он своим обычным,  полным  вселенской  печали  голосом.
Глаза его, не отрываясь, следили за Дирком.
   - Вы слышите меня? - спросил Дирк. - Вы сами способны отвечать за  свои
действия и поступки?
   - О да, конечно, - ответил Майкл. - Конечно, могу.
   - Это существо, этот призрак, вселившийся в вас... Вы, конечно, знаете,
что он в вас вселился? Вы согласны с этим? Вы по своей воле готовы принять
участие во всем; что он собирается сделать?
   - Да, это верно. Меня настолько потряс его рассказ о себе, что я охотно
готов ему помочь. Более того, я считаю, что будет справедливым, если я ему
помогу.
   - Хорошо, - сказал Дирк и щелкнул пальцами. - А теперь можете уйти.
   Голова Майкла вздрогнула и  тут  же  безжизненно  поникла.  Но,  спустя
несколько секунд, она стала медленно подниматься,  словно  в  нее,  как  в
камеру, спустившую воздух, вновь его накачивали.
   Призрак теперь полностью овладел телом Майкла.
   Дирк ухватил рукой спинку стула, быстро повернул его сиденьем к себе  и
сел на него верхом, прямо перед призраком и впился в него глазами.
   - Расскажите все с самого начала, -  сказал  он.  -  Все.  Краткий,  но
полный рассказ.
   Тело Майкла напряглось. Он протянул руку к Дирку.
   - Нет... Не прикасайтесь ко мне! - резко  остановил  его  Дирк.  -  Мне
нужны от вас только факты. Если вы попытаетесь разжалобить меня, я дам вам
в глаз. Хотя это будет и чужой глаз. Так что ничего  похожего  на...  э...
э...
   - Кольридж! - вдруг воскликнул Ричард. - Все как там, как в "Сказании о
Старом Мореходе". Во всяком случае, некоторые эпизоды.
   Дирк нахмурился:
   - Кольридж?
   - Я пытался рассказать ему мою историю... - сознался призрак. - Я...
   - Мне очень жаль, - перебил  его  Дирк,  -  но  извините,  мне  еще  не
приходилось допрашивать призрак миллиардной давности. Итак, мы  говорим  о
Сэмюэле Тейлоре  Кольридже?  Вы  хотите  сказать,  что  поведали  о  своих
злосчастиях поэту Кольриджу?
   - Да, мне удавалось проникать в его разум... Это случалось... когда  он
был особенно восприимчив...
   - Вы хотите сказать, когда он  был  под  воздействием  опия?  -  быстро
спросил Ричард.
   - Да, это так. Тогда он бывал в более расслабленном состоянии.
   - Еще бы, - скептически фыркнул профессор. - Временами он и мне казался
слишком расслабленным. Я, пожалуй, приготовлю кофе.
   Профессор исчез в кухне. Оттуда донеслось его довольное хихиканье.
   - Это иные миры, - пробормотал себе под нос Ричард. Качая  головой,  он
сел на стул.
   - Но, к несчастью, когда он полностью  владел  собой,  я,  как  бы  это
сказать, оказывался не в форме, и у нас ничего не получалось, -  признался
призрак. - Все, что он написал тогда, было сильным искажением...
   - Это еще надо проверить, - сказал про себя Ричард.
   - Профессор! - крикнул в кухню Дирк. - Может, вопрос покажется нелепым,
но скажите... Кольридж когда-нибудь... э-э-э...  пробовал  воспользоваться
вашей машиной времени? Готов  был  обсудить  с  вами  все  аспекты  этого,
наиболее привлекательные для вас?
   -  Что  ж,  могу  сказать,  -  выглянул  из  кухни  профессор,   -   он
действительно приходил  однажды,  интересовался,  приглядывался,  но,  мне
кажется, он был слишком расслаблен, чтобы что-либо понять.
   - Вот как, - промолвил Дирк. - Но почему,  -  обратился  он  к  странно
обмякшему на стуле призраку, - почему ваши поиски длились так долго?
   - Бывают периоды, очень долгие периоды, когда я слабею и как бы  совсем
исчезаю. В такие моменты я не могу ни на кого оказывать воздействие. И вот
еще что. Ведь тогда здесь не было машины времени, и, значит... у  меня  не
было никакой надежды...
   - Воз. Призраки существуют в виде волн, -  высказал  предположение
Ричард. - Как некие помехи между действительным  и  возможным.  Со  своими
пиками и впадинами, как в музыкальной волне.
   Призрак перевел свои волоокие глаза Майкла на Ричарда.
   - Это вы... вы написали статью?
   - Да.
   - Она произвела на меня глубокое впечатление, -  продолжил  призрак  со
странной щемящей печалью в голосе, что  было  неожиданным  не  только  для
слушавших его, но и для него самого.
   - О, понимаю, - сказал Ричард. - Благодарю вас. В последний раз,  когда
мы виделись, мне показалось, что она вам не понравилась.  Да,  конечно,  я
понимаю, тогда это были не вы...
   Ричард умолк и, растерявшись, сел, очень недовольный собой.
   - Итак, - вмешался Дирк, - вернемся к тому, с чего начали...
   Призрак, набравшись сил и духа, начал сначала.
   - Мы были на корабле, - промолвил он тихо.
   - На космическом корабле?
   - Да. Мы стартовали с Салаксалы, планеты  очень  далекой  от  вас.  Это
суровое и неспокойное место. Мы - нас было около сотни - решили  пуститься
в путь, как это часто делают люди, чтобы искать для себя новые  миры.  Все
планеты нашей системы были непригодны для этой цели. На вашей  планете  мы
сделали  остановку  лишь  для  того,  чтобы  пополнить  запасы   некоторых
необходимых нам минералов.
   К  несчастью,  наш  аппарат,  приземляясь,  в   результате   неудачного
вхождения в атмосферу получил повреждение. Оно было достаточно  серьезным,
но устранимым.
   Я  как  борт-инженер  отвечал  за   организацию   ремонтных   работ   и
благополучное возвращение экспедиции на космический корабль. Теперь, чтобы
понять,  что  произошло  дальше,  следует  кое-что  знать   о   психологии
высокоавтоматизированного общества. Нет такой задачи, которую нельзя  было
бы с завидной легкостью выполнить с помощью  высокой  компьютеризации.  Во
время этого полета предстояло решать ряд специфических  задач,  отвечающих
основной цели полета...
   - А именно? - неожиданно резко и настороженно спросил Дирк. Удивление в
глазах призрака означало лишь одно:  разве  столь  очевидное  нуждается  в
каком-либо разъяснении.
   - Мы искали  новый  и  лучший  мир,  где  могли  бы  жить  свободно,  в
спокойствии и гармонии... - недоуменно ответил он.
   Дирк скептически вскинул брови.
   - Вот как? Любопытно, -  заметил  он.  -  Надеюсь,  вы  хорошенько  все
обдумали, прежде чем отправились в столь далекое путешествие?
   - Это было сделано за нас уникальными приборами.  Они  обосновали  нашу
веру в цель и поддерживали ее даже в самые  критические  моменты.  Приборы
всегда работали безукоризненно,  но  теперь  я  понимаю,  что  мы  слишком
привыкли на них полагаться.
   - Что же это за приборы? - поинтересовался Дирк.
   - Вам, наверное, будет трудно понять, насколько мы  верили  автоматике.
Вот почему я совершил роковую ошибку. Я хотел  знать  только  одно:  старт
безопасен. И не допускал мысли, что он может быть  небезопасным.  Я  хотел
быть уверен лишь в его _безопасности_,  и  только.  Поэтому,  вместо  того
чтобы самому проверить все, я  послал  одного  из  роботов,  Электрических
Монахов.

   Медная табличка на  красной  двери  дома  на  Пеккендер-стрит  отражала
желтый свет фонаря. Она блеснула ярко лишь однажды, когда мимо  промчалась
полицейская машина, и слегка затуманилась, когда сквозь нее  прошел  некий
бледный венчик света и даже замерцала, когда он лихорадочно задрожал.
   В темном коридоре призрак Гордона Уэя остановился. Он искал, на что  бы
опереться, но, разумеется, так и не нашел. Он хотел собраться, взять  себя
в руки, но это ему не удалось. Бедняга почувствовал спазм рвоты от  всего,
что видел, но его  не  вырвало,  ибо  желудок  был  пуст.  Полуспотыкаясь,
полуплывя, он поднимался по лестнице, словно тонущий, который хватается за
воду.
   Он прошел сквозь стену, затем сквозь письменный стол, дверь и попытался
усесться за стол Дирка.
   Если бы  спустя  несколько  минут  кто-то  зашел  в  кабинет  Дирка,  -
например, уборщица, если таковая у Дирка имелась, что  маловероятно,  если
учесть, как не любил он платить жалованье, или же воришка, если бы  решил,
что здесь есть что-либо, стоящее его усилий, чего, конечно, и в помине  не
было, - его глазам предстала бы странная картина.
   Трубка большого красного телефонного  аппарата  внезапно  закачалась  и
свалилась с рычага на стол.
   Послышался гудок. Затем одна за другой  были  утоплены  семь  кнопок  и
исследовала долгая пауза, та самая, которую Британская телефонная компания
дает абоненту на то, чтобы хорошенько собраться с мыслями или  же  забыть,
кому он звонил. Лишь после этого  было  рассчитывать,  что  последует
ответный сигнал на другом конце провода.
   Два сигнала, щелчок, гудение и выдох,  похожий  на  шум,  какой  издают
кузнечные мехи, а потом голос:
   - Алло, это Сьюзан. Я не могу подойти к телефону,  потому  что  мне  не
дается нота ми бемоль. Если вы оставите свое имя и...
   - Итак, мы остановились... Я не могу заставить  себя  произнести  слова
"Электрический  Монах".  -  В  голосе  Дирка  звучала  явная  насмешка.  -
...Значит, вы попытались поднять корабль в  воздух,  но  вместо  этого,  к
вашему удивлению, он взорвался. С тех пор вы...
   - Да, с тех пор, - потерянно произнес призрак,  -  я  остался  один  на
чужой планете. Один с сознанием того, что из-за меня погибли мои товарищи.
Совсем один, один...
   - Ладно, что же было дальше? - сердито оборвал его жалобы Дирк.  -  Что
сталось с главным кораблем? Он продолжал полет и поиски новых...
   - Нет.
   - Что же с ним произошло?
   - Ничего. Он по-прежнему находится в космосе.
   - Он все еще там?
   Дирк вскочил как ошпаренный и забегал по комнате, свирепо хмуря брови.
   - Да. - Голова Майкла поникла, он с мольбой взглянул  на  профессора  и
Ричарда. - Мы все были на борту  корабля-челнока.  Меня  потом  неотступно
преследовали призраки погибших друзей. Лишь много веков спустя  мне  стало
казаться, что все это - мое воображение. Миллионы, а потом  уже  миллиарды
лет я в полном одиночестве своего бессмертия месил  грязь  веков.  Никакая
фантазия не способна нарисовать вам картину моих  скитаний  и  невыносимых
мук, терзавших меня. А потом,  -  добавил  он,  передохнув,  -  совсем,  в
сущности, недавно на Земле возникла жизнь. Жизнь. Твердь и вода. А в них -
жизнь. Растения и миллиарды живых существ. А  потом  появились  вы,  люди.
Разумная жизнь. Теперь я могу обратиться к  вам  за  помощью  и  попросить
положить конец моим мучительным скитаниям.
   Голова призрака печально упала на грудь, но всего  лишь  на  мгновение.
Неуклюжими и медленными движениями он поднялся со  стула  и  стоял,  молча
глядя на них большими воловьими глазами Майкла, в  глубине  которых  горел
странный темный огонь.
   - Прошу вас, отправьте меня обратно, - наконец промолвил он.  -  Умоляю
вас, помогите мне попасть на корабль-челнок. Я должен исправить допущенную
ошибку. Одно мое решение,  одно  только  слово  -  и  все  будет  спасено.
Неисправность будет устранена, и челнок  с  его  пассажирами  вернется  на
космический корабль. Мы снова сможем продолжить свой  путь.  Придет  конец
моим страданиям, и для вас я перестану быть обузой. Я прошу вас...
   В наступившем  молчании  последняя  фраза  продолжала  эхом  звучать  в
воздухе.
   - Но из этого, может, ничего и не получится!  -  воскликнул  Ричард.  -
Если мы вернем вас в прошлое, воз,  окажется,  что  этого  вообще  не
произошло. Разве мы своими действиями не порождаем массу парадоксов?
   Профессор словно очнулся:
   - Одним парадоксом больше, одним меньше - это дела не меняет.  Если  бы
Вселенная из-за каждого сомнения в том, что на ней произошло,  оказывалась
на грани гибели, она не просуществовала бы  дольше  одной  пикосекунды.  А
таких случаев было немало. Она как человеческое тело. Несколько порезов  и
ушибов не способны нанести Вселенной серьезного ущерба. Даже хирургическое
вмешательство, если оно сделано умелыми руками. Парадоксы  для  нее  -  не
более чем шрамы. Время и пространство сами врачуют  себя,  а  люди  помнят
лишь версии событий.
   Но это отнюдь не означает, что, столкнувшись с парадоксом, вы не будете
удивлены теми или иными странностями, но если вы станете  утверждать,  что
такое никогда не случалось с вами в вашей жизни, тогда я не знаю, на какой
планете вы жили. Могу лишь сказать, что только не на этой.
   -  Раз  это  так  безопасно,  профессор,  почему  тогда  вы  ничего  не
предприняли, чтобы спасти дронтов от  вымирания?  -  взволнованно  спросил
Ричард.
   Профессор вздохнул:
   - Вы ничего не поняли, мой друг. Дронты не вымерли бы,  если  бы  я  не
вздумал изо всех сил спасать доисторическую рыбу целакант.
   - Целакант? Доисторическую рыбу? Но какое отношение имеют дронты к этим
рыбам?
   - Итак, мой  друг,  вы  задаете  мне  вопрос.  Нераскрытость  причин  и
следствий  делает  анализ  невозможным.  Континуум  не  только  похож   на
человеческое тело,  но  и  на  кусок  плохо  наклеенных  обоев  -  попытка
устранить возникший пузырь в одном месте приводит к тому, что он возникает
в другом. В исчезновении дронтов повинен я. В конце  концов  я  просто  не
вынес и заставил себя  сделать  выбор.  Когда  пытаешься  изменить  время,
прежде всего страдаешь сам. - Печально улыбнувшись, он отвернулся.
   Затем после  длительного  молчания,  похожего  на  раздумья,  профессор
добавил:
   - Нет, все должно получиться. Я циничен только потому,  что  это  часто
оборачивалось злом. Рассказ  бедняги  невероятно  печален,  и  нет  ничего
плохого в том, что кто-то попытается положить конец его  страданиям.  Ведь
это произошло очень и очень давно и на мертвой планете. Если,  мы  сделаем
это, каждый из нас запомнит этот миг как нечто происшедшее  с  ним  самим.
Будет жаль, если остальной мир этого не оценит. Впрочем, не в первый раз.
   Майкл склонил голову.
   - Почему ты молчишь, Дирк? - спросил Ричард.
   Дирк окинул его свирепым взглядом.
   - Я хочу видеть корабль, - потребовал он.
   Трубка красного телефона соскользнула с рычага и легла на стол. Если бы
в комнате был кто-то, он заметил  бы  чуть  светившиеся  очертания  фигуры
того, кто проделал это.
   Свечение  было  слабее  фосфоресцирующего  циферблата   часов.   Просто
казалось, будто  воздух  вокруг  еле  различимых  контуров  был  чуть-чуть
темнее.
   Гордон Уэй в последний раз попробовал справиться с непослушной трубкой.
Наконец он водрузил ее на место. Она легла, разъединив связь. Призрак Уэя,
сделав свой последний звонок, успокоился и исчез.

   Медленной тенью проплывая по орбите Земли, этот обломок казался крупнее
и имел более упорядоченные очертания. Судя по всему, он был более древнего
происхождения, чем остальные... И немудрено.
   В течение четырех миллиардов лет он вбирал в себя информацию с планеты,
над которой пролетал, сканируя, анализируя, обрабатывая данные. Иногда  он
посылал их обратно,  если  они  были  важны  и  способны  помочь  и  когда
надеялся,  что  они  будут   приняты.   И   снова   продолжал   наблюдать,
вслушиваться, записывать. Ни единый всплеск волны, ни чье-то биение сердца
не ускользали от его чувствительных приборов.
   А в остальном на планете за все эти миллиарды лет мало что  изменилось,
появилось лишь кольцо воздуха вокруг и пляшущие в нем пылинки.  И  все  же
теперь там что-то происходило. Спокойно, без  всякой  шумихи  и  волнений,
беззвучно, как падение капли влаги на лист, в серой стене, стоявшей четыре
миллиарда лет, появилась дверь. Простая белая деревянная дверь с небольшой
медной ручкой.
   Это незаметное событие  тоже  нашло  свое  место  в  потоке  собираемой
кораблем информации. И не только появление двери в стене, но  и  появление
тех, кто был за нею, их облик, поведение, состояние и самочувствие  -  все
было записано, обработано, преобразовано.
   Спустя какие-то мгновения дверь отворилась.
   За нею была видна комната, не похожая ни на один  отсек  на  корабле  -
деревянный пол, старая мебель, огонь в камине. Его пляшущее пламя возникло
на дисплеях всех компьютеров на корабле,  видны  были  даже  кружащиеся  в
воздухе пылинки.
   В дверях появилась  фигура  большого,  грузного  человека  со  странным
блеском в глазах. Когда он переступил порог и вошел в корабль-челнок,  его
лицо стало странно спокойным. Видимо, он долго ждал  этого  момента  и  не
надеялся, что он наступит.
   За ним последовал маленький человечек с седыми  встрепанными  волосами.
Он остановился, удивленно оглядываясь, столь внезапно шагнув из мира своей
комнаты  в  космическую  капсулу.  Затем  вошел  еще  один,   нетерпеливо,
порывисто и настороженно. Полы его широкого  кожаного  пальто  разлетались
как от ветра. Он тоже замер, оглядываясь и не все еще  понимая,  но  затем
сделал несколько быстрых шагов и стал внимательно изучать серые,  покрытые
древней пылью стены корабля.
   И лишь потом появился четвертый из  них,  высокий  и  худой.  Но  этот,
войдя, остановился как вкопанный,  словно  увидел  перед  собой  стену.  В
сущности, так оно и было.
   Он  оцепенел.  По  выражению  его  лица,  без  сомнения,      было
предположить, что с ним произошло нечто  такое,  что  не  случалось  ранее
никогда.
   Наконец, придя в себя, он задвигался, но не шел, а словно  бы  плыл  по
воздуху, и лицо его ежесекундно меняло выражение под воздействием каких-то
внутренних  переживаний  -  от  благоговейного  страха   до   невероятного
удивления. В его глазах были слезы.
   Дирк, обернувшись, нетерпеливо поторопил его.
   - Что с тобой? - крикнул он, перекрывая возникший шум.
   - Музыка... - прошептал Ричард.
   В воздухе звучала музыка. Казалось, ничему, кроме музыки, здесь не было
места. Звучал сам воздух. Поворачивая  голову  то  в  одну,  то  в  другую
сторону, Ричард каждый раз слышал новую мелодию,  но  все  они,  слившись,
образовывали  единый  музыкальный  фон.   Оглушенный,   он   зашатался   и
прислонился к стене.
   Дирк едва успел подхватить его.
   - Пойдем, друг, - сердито сказал он. - Что с тобой, черт побери? Ты  не
выносишь музыку? Слишком громко для тебя, да? Возьми себя в руки,  Ричард.
Меня кое-что смущает. Здесь что-то не так. Пошли...
   Он подставил Ричарду свое плечо и буквально поволок его на себе.  Разум
Ричарда был подавлен шквалом звуков. В  его  сознании  рождались  странные
образы, видения сплетающихся мелодий, которых стало такое  множество,  что
они породили хаос. Мелодии росли,  усиливались,  множились,  сплетались  в
огромный клубок, пока одна из них не возобладала над остальными.  И  тогда
стало  легче.  Он  теперь  слышал  только  эту  мелодию  -   то   сильную,
торжествующую как волшебный поток, подхватывающий все на  своем  пути,  то
слабую, легкую и блуждающую, словно попавшую в водоворот сомнений. Но  тут
же, став рябью, первой приметой рождающейся новой мощной волны, она  вновь
радостно заявляла о себе...
   Ричард чувствовал, как сознание медленно покидает его.
   Он лежал неподвижно. Ему казалось,  что  он  -  старая  губка,  которую
окунули в парафин и выбросили на солнце, или старая  кляча,  чью  дубленую
шкуру оно безжалостно жжет, а его кожа жаждала легких ароматических  масел
и прохлады темных масс воды. То он видел,  как  лежит  на  белом  песчаном
берегу высушенный солнцем и ослепленный светом, одуревший от обилия рыбы и
сверкающего под солнцем песка. А то вдруг мнил себя насосом, качающим воду
в весенний день - ее струя веселым потоком стекала вниз на  свежескошенный
луг. Далекие звуки еле достигали слуха, все было словно во сне.
   Он бежал и падал, видел ночные огни далекой гавани,  море  было  совсем
близко и темной тенью набегало на песок. А  там,  где  было  глубоко,  оно
легко обволакивало тело, и  вода,  доходя  до  ушей,  казалась  тяжелой  и
маслянистой. Где-то недовольно ворчал телефон... бррр... бррр...
   Ричарду казалось, что он  слушает  музыку  самой  жизни.  Музыку  луча,
пляшущего по  ряби  вод,  поднятой  ветерком  и  приливом,  музыку  земли,
согретой солнцем.
   Он все еще лежал. Телефон беспокоил его  все  больше  -  он  настойчиво
звонил. Ричард наконец понял это, поэтому быстро поднялся и сел.
   Он лежал на узкой смятой  постели  в  небольшой  неопрятной  комнате  с
деревянными панелями, чем-то странно знакомой ему,  но  он  никак  не  мог
вспомнить. Она была загромождена книгами и  старой  обувью.  Лицо  Ричарда
выражало недоумение.
   Наконец он догадался, что телефон звонит прямо у его постели.
   - Алло? - Он поднял трубку.
   - Ричард? - В голосе Сьюзан слышалось отчаяние. Ричард тряхнул головой,
но сознание от этого не прояснилось.
   - Алло? - тупо повторил он.
   - Ричард, это ты? Где ты?
   - Э-э-э... подожди, я сейчас посмотрю.
   Он положил трубку на смятые простыни, с  трудом,  неверными  движениями
поднялся, побрел к двери и открыл ее.
   Она вела в ванную комнату. Ричард  настороженно  заглянул  в  нее.  Она
показалась ему знакомой, но чего-то в  ней  не  хватало.  Да,  не  хватало
лошади. Во всяком случае, в тот раз он видел здесь  лошадь.  Пройдя  через
ванную, он вышел в другую дверь и на слабых, непослушных  ногах  спустился
по лестнице в гостиную профессора.
   То, что он там увидел, безмерно удивило его.

   Ураганы  и  грозы,  бушевавшие  третьего   дня,   утихли,   наводнение,
начавшееся неделю назад, прекратилось, и,  хотя  небо  по-прежнему  сулило
дождь, к вечеру все разрешилось унылой моросью.
   Порыв ветра, пронесясь  над  сумеречными  равнинами  и  попетляв  среди
низких холмов, вырвался на простор неглубокой долины.  Здесь  он  встретил
лишь единственное препятствие - подобие наклонной  башни,  силуэт  которой
одиноко торчал над первородным месивом грязи.
   Ее  остов,  похожий  на  обрубок,  напоминал  кусок  застывшей   магмы,
исторгнутый преисподней Наклон башни был пугающе странен, словно  причиной
его было нечто более грозное и зловещее, чем внушительная  тяжесть.  Башня
казалась мертвым реликтом далеких времен сотворения мира.
   Живым и движущимся в этой долине был лишь  вяло  текущий  поток  вязкой
грязи. Но он, обойдя основание башни и достигнув неглубокой ложбины в миле
от нее, бесследно исчезал под землей.
   В сгущающихся сумерках на мертвой башне вдруг появились признаки жизни.
В ее темном чреве  забрезжил  свет.  Крохотная  красная  точка  была  едва
различимой.
   Вот что так удивило Ричарда, когда он  взглянул  в  открытую  маленькую
белую дверь в стене в нескольких сотнях футов от башни в долине.
   - Не выходи! - остановил его Дирк,  схватив  за  руку.  -  Атмосфера  -
сплошная химия. Что в ней, один  черт  знает,  но  думаю,  ковры  вычистит
отлично.
   Дирк стоял в дверях и взглядом, полным недоверия, смотрел на долину.
   - Где мы? - спросил Ричард.
   - Бермуды, - рассеянно ответил Дирк. - Все довольно сложно.
   - Спасибо, - ответил Ричард и, шатаясь, побрел через комнату.
   - Простите, - сказал  он  профессору,  который  хлопотал  около  Майкла
Вентон-Уикса. Он проверял, все ли  надежно  пригнано  в  его  костюме  для
подводного плавания, плотно ли закрыла лицо маска и все ли ладно с подачей
кислорода.
   - Простите,  мне пройти, - повторил Ричард, обходя их. - Спасибо.
   Снова поднявшись в спальню профессора, он  неуверенно  присел  на  край
постели и взял телефонную трубку.
   - Бермуды, - сказал он в нее. - Все довольно сложно.
   Внизу  в  гостиной  профессор  щедро  смазывал  вазелином  все  швы   и
соединения скубы и те участки кожи лица Майкла, которые не закрыла  маска.
Наконец он объявил, что все готово к выходу.
   Дирк, быстро отойдя от двери и став чуть поодаль,  крайне  недружелюбно
наблюдал за приготовлениями.
   - Ну, чего вы ждете? Вперед, - наконец сказал он. - Скатертью дорога. Я
лично умываю руки. Полагаю, что нам теперь остается ждать, когда  вернется
порожняя тара, а? - Дирк,  сердито  жестикулируя,  обошел  диван.  Он  был
раздражен. Ему все это чертовски не нравилось. Особенно то, что  профессор
лучше него знаком с проблемой пространство -  время.  Но  пуще  всего  его
злило, что он сам не понимал своего дурацкого поведения.
   - Дорогой друг, - успокаивающе промолвил профессор. - Подумайте только,
что этот дружеский акт помощи нам почти ничего не стоил. Охотно соглашусь,
что столь блестяще  применив  метод  дедукции,  вы  вправе  считать  конец
банальным.  Я  знаю,  вы  ждали   большего,   а   не   всего   лишь   акта
благотворительности. Но будем щедрыми, мой друг.
   - Щедрыми? - не на шутку вспылил Дирк. - Вам недостаточно того,  что  я
плачу налоги?
   Дирк с досадой плюхнулся на диван, запустил пальцы в шевелюру и  мрачно
надулся.
   Призрак Майкла, пожав руку  профессору  и  пробормотав  какие-то  слова
благодарности, деревянной походкой направился к двери. Там он  остановился
и, повернувшись, отвесил прощальный поклон.
   Дирк круто обернулся и уставился на него свирепым взором. Его глаза  за
стеклами очков метали молнии, растрепанные волосы стояли  дыбом.  Призрак,
посмотрев на него, весь сжался от дурного предчувствия.  Покачнувшись,  он
поднял руку и трижды обвел ею вокруг себя.
   - Прощайте, - промолвил он.
   Ухватившись рукой за косяк двери, он решительно шагнул навстречу грязи,
ядовитым парам атмосферы и злому ветру.
   Выйдя, он на мгновение остановился, проверяя прочность грунта под слоем
грязи. Убедившись в его надежности, он зашагал, не поворачиваясь, подальше
от "комьев слизняков на слизистой воде" к ждущему его кораблю.
   - Черт побери, что все  это  значит?  -  раздраженно  воскликнул  Дирк,
повторив три загадочных круговых движения рукой.
   В эту минуту, с  грохотом  сбежав  по  лестнице,  в  гостиную  ворвался
Ричард. Глаза его выражали предельное волнение.
   - Убит Росс! - воскликнул он испуганно.
   - Какой еще к дьяволу Росс? - сердито огрызнулся Дирк.
   - Росс, не знаю его имени, ну тот, что стал новым редактором журнала, -
пояснил Ричард.
   - Какого журнала? - Дирк был вне себя от злости.
   -  Того  идиотского  журнала,  который  издавал  Майкл,   "Постижение",
кажется. Дирк, неужели ты забыл? Гордон выгнал его и отдал  журнал  Россу.
Майкл возненавидел этого Росса. Вчера вечером он пошел к нему и убил  его!
- Ричард остановился, задыхаясь. - Что бы там  ни  было,  но  он  убит,  -
промолвил он, отдышавшись. - Только у Майкла была причина  рассчитаться  с
ним.
   Он подбежал к двери, чтобы взглянуть на удаляющуюся фигуру.
   - Он вернется? - круто повернувшись, спросил он.
   Дирк, вскочив, уставился на него.
   - Так вот... - промолвил он, - ...почему Майкл стал его легкой добычей.
Вот что мне следовало бы искать.  Причину,  почему  призраку  удалось  так
просто завладеть им. Он поймал Майкла на том, что тот сам жаждал  сделать.
Это вполне совпадало с целями призрака.  О  Боже!  Он  вообразил,  что  мы
подменили всех их, и решил все повернуть вспять. Он считал,  что  это  его
мир, а не наш. Здесь они были намерены поселиться и построить свой  чертов
рай. Все его поступки  говорят  об  этом.  Теперь  вы  понимаете,  что  мы
натворили, профессор? Я не  удивлюсь,  если  окажется,  что  эта,  как  вы
изволили выразиться, бедная душа поспешит исправить отнюдь не свою ошибку,
приведшую к катастрофе корабля, а попытается вернуть жизнь на Земле  к  ее
истокам. - Дирк перевел свой взгляд  с  бледного  как  мел  профессора  на
Ричарда.
   - Когда ты узнал об убийстве? - спросил он.
   - Э-э-э, только сейчас. По телефону. Наверху в спальне профессора.
   - Что?
   - Мне сказала об этом Сьюзан. Она обнаружила на автоответчике  послание
от Гордона, он сообщил ей это, но мне  кажется,  у  нее  просто  истерика.
Дирк, что, черт побери, происходит? Где мы?
   - Мы в прошлом. Отброшены на четыре миллиарда  лет  назад,  -  дрожащим
голосом ответил вместо Дирка профессор.  -  Не  спрашивайте  меня,  почему
работает телефон, если мы в далеком прошлом Вселенной. Этот вопрос уместно
задать Британской телефонной компании, но...
   - К черту телефонную компанию, - уже заорал  Дирк,  по  привычке  легко
отказываясь от правил хорошего тона. Подбежав к двери,  он  нашел  глазами
смутно видневшуюся фигуру, медленно бредущую по грязи к кораблю с  планеты
Салаксала, который для них, увы, был недосягаем.
   - Сколько? - спросил он уже спокойно.  -  Сколько  времени,  по-вашему,
надо этому  толстому  самовлюбленному  придурку,  чтобы  достичь  корабля?
Потому что столько же у нас будет в запасе. Давайте сядем и все хорошенько
обсудим. У нас есть две минуты, чтобы решить,  что  делать.  После  этого,
боюсь, мы трое и все, что вокруг нас, и все, что мы знаем, включая дронтов
и рыбу цел акант, дорогой профессор, перестанет существовать!
   Он тяжело опустился на диван, но тут же вскочил и вытащил  из-под  себя
пиджак Майкла. Из кармана пиджака выпал томик стихов Кольриджа.

   - Я считаю это  недопустимым  святотатством,  профессор,  -  волновался
Ричард, укрывшись вместе с профессором за живой изгородью.
   Была прекрасная летняя  ночь,  с  сада  тянуло  ароматом  цветов,  а  с
Бристольского канала долетал порывистый  легкий  ветерок,  принося  запахи
океана.
   Было полнолуние, и луна проложила вдали  серебряную  дорожку  по  глади
залива. В ее сиянии были хорошо видны на юге вересковые пустоши Эксмура.
   Профессор печально вздохнул:
   - Воз, но боюсь, он прав. Это надо сделать. Иного выхода нет.  Все
инструкции были заложены в этом отрывке, если знать, что искать.  Их  надо
уничтожить. Иначе призрак будет всегда где-то рядом. Вернее, их будет два,
если речь идет об этом стихотворение. Бедняга. Но он сам  навлек  на  себя
возмездие.
   Ричард, нервно сорвав травинки, вертел их в руках, разглядывая, как  на
них играет лунный свет.
   -  Эта  музыка,  профессор,  -  нерешительно  промолвил  он.  -  Я   не
религиозен, но это было как разговор с Богом, проникновение в  его  мысли.
Воз, так оно и было,  и  мне,  видимо,  предназначено  быть  верующим
человеком. Я все время напоминаю себе, что музыку никто не создавал,  были
созданы инструменты, умеющие читать ноты. Нотами была сама  жизнь.  А  она
вокруг нас.
   Ричард посмотрел на небо и вдруг неожиданно тихо прочел:
   Когда бы воскресил я
   Напев ее чужой,
   Такой восторг бы ощутил я,
   Что этой музыкой одной
   Я воздвиг бы тот чертог
   И ледяных пещер красу!
   - Гм, - хмыкнул профессор. - Надеюсь, он успел.
   - Вы что-то сказали?
   - Так, ничего. Мысли вслух.
   - Господи, Дирк способен заговорить до  смерти.  Вы  так  не  считаете,
профессор? Он там уже больше часа. Что происходит? - волновался Ричард.
   Поднявшись во весь  рост,  он  посмотрел  поверх  кустов  на  маленькую
крестьянскую  хижину,  залитую  белым  лунным  светом.  Час  назад  к  ней
решительно подошел Дирк и постучался в дверь.
   Она отворилась медленно и неохотно. Увидев чье-то удивленное лицо, Дирк
быстрым заученным жестом сорвал с головы свою знаменитую шляпу.
   - Мистер Сэмюэль Тейлор Кольридж? - громко справился он. -  Я  проходил
мимо, возвращаясь из Порлока, и подумал, воз, вы не  откажете  мне  в
совсем коротком интервью для нашей приходской газеты, редактором которой я
являюсь. Обещаю вам не отнять у  вас  много  времени,  я  знаю,  вы  очень
заняты... такой знаменитый поэт, как вы... но я ваш  страстный  почитатель
и...  [обстоятельства  данного  эпизода  в  книге   соответствуют   фактам
биографии  поэта  С.Т.Кольриджа  и  истории  написания  так  и  оставшейся
неоконченной поэмы "Кубла Хан"]
   Остальное  Ричарду  не  удалось  дослушать,  ибо  Дирк  уже   умудрился
протиснуться в дверь и захлопнуть ее за собой.
   - Извините  меня  на  одну  минуту,  мой  друг,  -  внезапно  промолвил
профессор, обращаясь к Ричарду.
   - О, конечно, профессор.  Я  же  тем  временем  пойду  узнаю,  что  там
происходит.
   Когда профессор исчез за деревом,  Ричард,  не  раздумывая,  подошел  к
калитке, открыл ее и хотел было приблизиться к  дому,  как  вдруг  услышал
громкие голоса.
   Он едва успел отступить назад, как дверь хижины отворилась.
   - Премного благодарен вам, мистер Кольридж, - говорил Дирк, вертя шляпу
в руках и раскланиваясь.
   - Вы были весьма любезны, уделив мне  ваше  драгоценное  время,  я  вам
чрезвычайно признателен за это, как и все  мои  читатели.  Я  уверен,  что
получится прелестное маленькое интервью, экземпляр которого  я  непременно
пришлю вам, чтобы вы прочли его в свободную минутку.  Я  с  благодарностью
приму все ваши замечания, если  таковые  будут,  стилистические  поправки,
добавления и все такое прочее. Еще и еще благодарю,  что  вы  уделили  мне
свое время, и надеюсь, что я не оторвал вас от чего-то важного...
   Но тут дверь с треском захлопнулась.
   Торжествующий  Дирк,  повернувшись,   устремился   прямо   к   Ричарду,
поджидавшему его на дорожке.
   - Итак, я вовремя остановил его, - сказал он, довольно потирая руки.  -
Мне  кажется,  он  уже  начал  писать,  но  теперь  он   обязательно   все
перезабудет, это уж точно. А где уважаемый профессор? А, вот  и  он.  Боже
мой,  я  даже  не  подозревал,  что  пробыл  там  так  долго.   Необычайно
обаятельный и интересный человек, наш мистер Кольридж, - заявил  довольный
Дирк, - во всяком случае, он обязательно был бы таковым, если бы я дал ему
возсть, но я изо всех сил старался сам произвести на  него  такое  же
впечатление.
   Я  не  забыл,  Ричард,  твою  просьбу  и  спросил  его  об   альбатросе
[альбатрос, птица добрых предзнаменований для моряков; в поэме "Сказание о
Старом Мореходе" С.Кольриджа старик  убивает  ее;  как  возмездие  корабль
попадает в мертвый штиль,  и  все  гибнут,  кроме  обреченного  на  вечные
скитания старого  моряка,  убившего  птицу],  но  он  был  удивлен.  Какой
альбатрос, спросил он у меня. Тогда я сказал, что это не столь важно,  Бог
с ним с альбатросом. Он не согласился  со  мной,  сказал,  что  это  очень
важно, раз среди ночи к нему в дом вдруг вваливается незнакомый человек  и
спрашивает об альбатросах. Я опять  повторил,  что  черт  с  ним,  с  этим
альбатросом, он опять не согласился и тут  же  заметил,  что  альбатрос  -
пожалуй, неплохая идея для поэмы, над которой  он  сейчас  работает,  куда
лучше, чем получить по башке астероидом из космоса, что совсем уже было бы
фантастикой. На этом я и откланялся.
   А теперь, поскольку я спас человеческую расу от неминуемой гибели,  мне
кажется, я заслужил пиццу. Что вы скажете на это?
   У Ричарда не было на сей счет никаких соображений, ибо в эту минуту  он
с невыразимым изумлением смотрел на профессора.
   - Вас что-то беспокоит, мой друг? - спросил его тот с удивлением.
   - Неплохой фокус, профессор, - сказал Ричард. - Готов поклясться,  что,
когда вы ушли за дерево, у вас не было бороды.
   - О-о-о, - протянул профессор и затеребил роскошную густую  бородку.  -
Да... - промолвил он, - простая небрежность, сущая небрежность...
   - Что вы задумали, профессор?
   - Так, просто  внесение  некоторых  поправок.  Небольшое  хирургическое
вмешательство, видите ли... Ничего серьезного.
   Несколько минут спустя, когда он подвел их к двери,  внезапно  каким-то
чудом  появившейся  в  стене  недалеко  стоящего   коровника,   профессор,
оглянувшись, увидел на горизонте легкую  вспышку  света,  которая  тут  же
погасла.
   - Прошу прощения, Ричард, - пробормотал он, следуя за своими друзьями.

   - Нет, благодарю, - решительно сказал Ричард. - Как бы  я  ни  был  рад
случаю угостить тебя пиццей и видеть, как ты ею наслаждаешься, Дирк, но  я
намерен немедленно вернуться домой. Я должен видеть Сьюзан. Это  воз,
профессор? Доставить меня  прямо  домой?  На  той  неделе  я  наведаюсь  в
Кембридж и заберу свою машину.
   - Мы уже на месте, - ответил профессор. -  Перешагните  порог  -  и  вы
дома. Сейчас ранний вечер, пятница.
   - Спасибо, профессор. Эй, Дирк, мы еще увидимся, о'кей? Я  что-то  тебе
должен, не так ли? Подсчитай и дай мне знать.
   Дирк небрежно отмахнулся.
   - Узнаешь все от мисс Пирс в должное время, - ответил он.
   - Отлично. Мы повидаемся, как только я немного отдохну и приду в  себя,
о'кей? Все произошло столь неожиданно.
   Ричард направился к двери, но вдруг  остановился,  словно  его  осенила
какая-то мысль.
   - Профессор, а мы не могли бы сделать небольшой крюк? - спросил  он.  -
Мне кажется, было бы разумным  шагом  с  моей  стороны  пригласить  Сьюзан
поужинать  сегодня  вечером  в  одном  неплохом  ресторане.   Только   там
заказывают столики за несколько недель вперед. Вы не могли бы скостить мне
эти три недели ожидания, профессор?
   - Нет ничего проще. Вы знаете, где телефон, не так ли?
   Ричард поднялся в спальню профессора и позвонил  в  ресторан  "L'Esprit
d'Escalier", горячо рекомендованный ему Гордоном Уэем.
   Метрдотель был сама любезность, он с радостью принял  заказ  и  сказал,
что будет счастлив видеть его через три недели.
   Ричард, не переставая удивленно качать головой, спустился в гостиную.
   - Мне необходима неделя полной и надежной реальности,  -  категорически
заявил он. - Кто это только что вышел из двери моей квартиры?
   - Тебе доставили кушетку, - пояснил Дирк. -  Грузчик  попросил  открыть
ему дверь, и я с удовольствием это сделал.
   Через несколько минут Ричард уже  поднимался  по  лестнице  в  квартиру
Сьюзан. У двери он остановился, услышав низкие звуки виолончели. Он  любил
этот момент. Бесшумно открыв дверь, он направился в музыкальную комнату  и
вдруг застыл  на  месте.  Мелодия!  Она  была  знакома  -  легкая,  словно
блуждающая, как бы затихающая, и тут же возрождающаяся вновь...
   Его лицо было полно такого изумления, что Сьюзан, увидев его, перестала
играть.
   - Что случилось? - встревоженно спросила она.
   - Что ты играла? Где ты достала это? - прошептал потрясенный Ричард.
   Сьюзан недоуменно пожала плечами.
   - В музыкальном магазине, - ответила  она,  ничего  не  понимая.  И  не
шутила, ибо просто не понимала его вопроса.
   - Что это?
   - Фрагмент из кантаты, которую мне предстоит играть через пару  недель,
- обстоятельно объяснила она. - Бах, шестая кантата.
   - Кто написал ее?
   - Я же сказала, Бах.
   - Кто?
   - Смотри на мои губы. Повторяю по буквам. Бах. Б-А-Х. Иоганн  Себастьян
Бах. Запомнил?
   - Никогда не слыхал о таком. Кто он? Он еще что-нибудь сочинил?
   Сьюзан отложила смычок, прислонила к стулу виолончель и встала.
   - С тобой все в порядке? - спросила она, подойдя к Ричарду.
   - Видишь ли, мне трудно сказать... Что это?..
   Он заметил стопку нот в углу. На всех стояло одно имя: Бах.
   Он торопливо подошел к нотам и стал что-то искать. И.С.Бах "Сонаты  для
виолончели". "Бранденбургский концерт". "Месса ми минор".
   Он ошеломленно посмотрел на Сьюзан.
   - Я этого никогда у тебя не видел.
   - Ричард, милый, - промолвила Сьюзан, коснувшись его щеки рукой. -  Что
с тобой? Это всего лишь ноты Баха.
   - Неужели ты не понимаешь?  -  вскричал  в  отчаянии  Ричард,  потрясая
пачкой нот. - Я никогда, слышишь, никогда не видел этого?
   - Что ж, - произнесла с деланной серьезностью Сьюзан, - если бы  ты  не
проводил полжизни за компьютером, сочиняя компьютерную музыку...
   Он  посмотрел  на  нее  каким-то  диким   взглядом,   затем   бессильно
прислонился к стене и разразился почти истерическим хохотом.
   В понедельник утром Ричард позвонил профессору.
   - Ваш телефон работает, поздравляю, профессор.
   - О, мой дорогой друг, - искренне обрадовался ему профессор,  -  как  я
рад слышать ваш голос.  Да,  телефон  работает.  Очень  способный  молодой
человек посетил меня сегодня, и теперь, я надеюсь, телефон никогда уже  не
испортится. Неплохие новости, не правда ли?
   - Очень хорошие. Значит, вы благополучно добрались домой?
   - О да, спасибо. Кстати, нас ждал в известном роде сюрприз, после  того
как мы вас высадили. Помните лошадь? Она опять заглянула ко мне вместе  со
своим хозяином. У них была неприятная встреча с полицией,  и  поэтому  они
настоятельно попросили отправить их  домой,  так  сказать,  восвояси.  Тем
лучше. Опасный  малый,  этот  хозяин  лошади,  если  дать  ему  волю,  мне
кажется... А как вы, мой друг?
   - Профессор, помните музыку?..
   - Да. Я подумал, что она может  доставить  вам  удовольствие.  Пришлось
потрудиться, поверьте мне.  Удалось  воспроизвести  лишь  самый  небольшой
фрагмент, но и здесь я  немного  слукавил.  Это  было  больше,  чем  может
сотворить один человек за всю свою жизнь. Не думал, что кто-то отнесется к
этому серьезно.
   - Профессор, а нельзя воспроизвести фрагмент побольше?
   - Нет. Корабль улетел, мой друг, и кроме того...
   - Мы могли бы вернуться в то время...
   - Нет, я  уже  сказал  вам.  Мне  починили  телефон,  и  он  больше  не
испортится.
   - Ну и что?
   - А то, что машина времени больше не работает. Она сгорела. Мертва, как
дронт. Боюсь, что это так. Да оно и к лучшему, не так ли?
   В понедельник днем  миссис  Зускинд  все  же  позвонила  в  детективное
агентство Джентли. Это было вызвано присланным ей счетом.
   - Я не понимаю, что все это значит. Это какой-то абсурд. Объясните.
   - Дорогая миссис Зускинд, - приветливо ответил ей сам Дирк. -  Не  могу
выразить вам, насколько я рад, что вы  позвонили.  Я  с  нетерпением  ждал
возсти поговорить с вами на эту тему. С чего мы начнем сегодня? Какой
пункт из всех вы хотели бы обсудить первым?
   - Ни один из них, благодарю вас, мистер Джентли. Я не знаю, кто  вы,  и
почему настаиваете на том, что у меня пропал кот. Мой дорогой Родерик умер
у меня на руках два года назад, и я не собираюсь восполнять эту потерю.
   - Хорошо, миссис Зускинд, - согласился Дирк,  -  но  вы  не  можете  не
согласиться, что это прямой результат моих  усилий...  Если  позволите,  я
поясню вам теорию взаимосвязанности всех... - Однако он тут же умолк,  ибо
понял, насколько это бесполезно. Дирк медленно и бережно положил трубку на
рычаг.
   - Мисс Пирс! - крикнул он секретарше. - Пошлите дорогой миссис  Зускинд
новый,  измененный  счет.  Добавьте  внизу:  "Спасение   человечества   от
неминуемой гибели. - Бесплатно".
   Дирк Джентли, посчитав на этом рабочий день завершенным, надел шляпу  и
покинул контору.
   ХОЛИСТИЧЕСКОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ДИРКА ДЖЕНТЛИ
   Лондон, Н1, Пеккендер-стрит, N 33а 01-354-9112
   СЧЕТ
   Поиски кота (сдохшего) .................................... $ 50.00
   Выявление и триангуляция векторов взаимосвязи всех вещей . $ 150.00
   Поездка с этой целью на Багамские острова;
   дорожные расходы и оплата номера в отеле ............... $ 1.500.00
   Издержки, моральные и материальные, в результате
   проявленного клиентом скептицизма; расходы на напитки .... $ 327.50
   Спасение человечества от неминуемой гибели .............. Бесплатно
   Итого: ................................................... 2.027.50
   НДС ........................................................ 304.12
   Всего: ................................................... 2.331.62
Книго
[X]